У Волги и на Кубани [Иван Андреевич Ласкин] (fb2) читать онлайн

И. А. Ласкин У ВОЛГИ И НА КУБАНИ

Часть первая У волжских берегов

Глава первая Враг рвется к Волге

В июне 1942 года гитлеровское командование заканчивало подготовку к проведению нового крупного стратегического наступления.

Однако после больших потерь, понесенных в операциях 1941–1942 годов, немецко-фашистская армия уже не имела достаточных сил для осуществления крупных наступательных операций с решительными целями на всем советско-германском фронте, как это было в начале войны. Поэтому гитлеровское командование в летней кампании 1942 года намеревалось на центральном советско-германском фронте удерживать занимаемое положение, а все основные усилия армий сосредоточить для проведения крупной стратегической операции на юге нашей страны, чтобы разгромить здесь советские войска, захватить нефтеносные районы Кавказа, а затем выйти к Ирану и Ираку.

Одновременно ставилась цель достигнуть Волги и захватить Сталинград — крупный военно-промышленный центр страны и стратегический пункт. Но кавказское направление в гитлеровских планах летней кампании 1942 года считалось более важным.

28 июня из района восточнее Курска ударная группировка «Вейхс» (2-я, 4-я танковая немецкие и 2-я венгерская армии) группы армий «Б», поддержанная авиацией 4-го воздушного флота, перешла в наступление в общем направлении на Воронеж.

А 30 июня из районов Волчанска, Славянска и Артемовска начали наступать 6-я армия и войска группы армий «А» (11, 17 и 1-я танковая армии), чтобы вместе с силами группы армий «Б» окружить и уничтожить войска Юго-Западного и Южного фронтов западнее Дона и открыть себе дорогу на Северный Кавказ и к Сталинграду. Вначале задача по захвату этого города и выходу к Волге возлагалась на 4-ю танковую и 6-ю армии.

В завязавшихся сражениях сильные танковые группировки фашистов прорвали оборону и стали развивать наступление в восточном направлении. На левом фланге Брянского фронта, куда Ставка направила свои резервы, враг был задержан перед Воронежем. Но южнее войска Юго-Западного фронта, понеся в тяжелых боях большие потери, не смогли остановить противника, и его танковые группировки продолжали углубляться в нашу оборону.

Уже к 7 июля прорыв достигал около 300 километров по ширине и до 170 километров в глубину.

Для усиления своей кавказской группировки, в которую входили 17-я и 1-я танковая армии, Гитлер повернул из-под Воронежа 4-ю танковую армию вдоль Дона на юг. Следовательно, теперь на главное, кавказское направление немцы бросили обе танковые армии. А в сторону Сталинграда наступала 6-я армия, считавшаяся, правда, одной из самых боеспособных в германских вооруженных силах и имевшая очень сильный состав.

В те дни войска Юго-Западного и Южного фронтов не могли оказать упорного сопротивления сильным ударным группировкам противника.

Создалась реальная угроза прорыва врага к Волге и на Северный Кавказ. ЦК ВКП(б) и Государственный Комитет Обороны придавали сталинградскому направлению первостепенное значение и принимали срочные и решительные меры для того, чтобы создать здесь устойчивый фронт обороны, организовать отпор врагу, максимально обескровить его, остановить наступление и сорвать гитлеровский замысел захвата Сталинграда и кавказской нефти. Вместе с тем надо было надежно обеспечить с юга фланг и тыл центральной группировки советских войск.

К 10 июля Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение выдвинуть из своего резерва в район западнее Сталинграда войска трех армий (63, 62 и 64-й), чтобы создать фронт обороны на дальних подступах к Сталинграду по линии Павловск, Клетская, Верхне-Курмоярская. Одновременно предусматривалось развертывание усиленного строительства трех оборонительных обводов на подступах к Сталинграду.

Для организации обороны на всем сталинградском направлении на базе управления Юго-Западного фронта 12 июля был создан Сталинградский фронт. В состав его вошли кроме трех названных выше армий отходившая 21-я, а также 8-я воздушная армии.

Несколько позже Сталинградскому фронту были переданы отступавшие с большими потерями 28-я и 38-я армии, на базе которых потом сформировались 1-я и 4-я танковые армии, 57-я армия и Волжская военная флотилия.

Командующим фронтом был назначен Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, членом Военного совета фронта стал Н. С. Хрущев, а начальником штаба — генерал-лейтенант П. И. Бодин.

Фронту было приказано силами 62-й и 64-й армий создать прочную оборону западнее Дона (в большой его излучине) по линии Клетская, Суровикино, Верхне-Курмоярская и не допустить прорыва немецко-фашистских войск к Волге, а 63-ю и 21-ю армии предполагалось развернуть вдоль северо-восточного берега Дона, от Павловска до Клетской, фронтом на юг, чтобы не дать противнику продвинуться через Дон на север.

К середине июля гитлеровцам удалось захватить Валуйки, Россошь, Кантемировку, Миллерово и оттеснить советские войска за Дон на фронте от Воронежа до Ростова. И только в большой излучине Дона на линии Клетская, Цимлянская держались наши отдельные части. Именно Здесь и стремился теперь враг прорваться к Сталинграду.

К тому времени 62-я армия генерала В. Я. Колпакчи выходила из района Сталинграда для занятия рубежа обороны, а основные силы 64-й армии только еще выдвигались в эшелонах по железной дороге к фронту от Тулы, и лишь головные ее соединения выгружались и сосредоточивались под Сталинградом.

Вот в таких очень невыгодных для советских войск условиях начиналась битва на Волге.

Военный совет Сталинградского фронта потребовал от командования 62-й и 64-й армий выдвинуть вперед сильные передовые отряды (по одному полку с артиллерией от каждой дивизии) на рубеж рек Чир и Цимла, чтобы задержать продвижение противника, не допустить форсирования им Дона и выиграть время, необходимое для обеспечения развертывания войск на оборонительном рубеже, указанном Ставкой.

17 июля передовые отряды 62-й и 64-й армий вступили в бой с авангардными частями противника на рубеже рек Чир и Цимла и упорным сопротивлением задержали их продвижение. Этот день и считается началом Сталинградской битвы. Однако 22 июля передовые отряды 64-й армии оказались обойденными противником с флангов и, попав в тяжелое положение, начали отход.

Шесть суток потребовалось врагу для преодоления сопротивления передовых отрядов, чтобы приблизиться к главной полосе обороны наших войск. А за это время основные силы 62-й и часть сил 64-й армий смогли подойти к своим рубежам и занять оборону в большой излучине Дона от Клетской до Верхне-Курмоярской.

Немецкая разведка вскрыла сосредоточение наших сил в районе Сталинграда, и Гитлер потребовал от командования группы армий «Б» и командующего 6-й немецкой армией генерала Паулюса немедленно нанести по ним удар, захватить город, после чего развивать наступление вдоль Волги и выйти к Астрахани.

Командующий 6-й армией сосредоточил против Сталинградского фронта 26 дивизий, 3000 орудий и минометов, около 500 танков и 1200 самолетов^[1]. 23 июля часть этих сил ударила по правому флангу 62-й армии и дивизиям, стоявшим на стыке двух армий, с расчетом прорвать оборону, окружить советские войска, сделать стремительный бросок вперед и с ходу овладеть Сталинградом.

Развернулись ожесточенные бои. Танковые и моторизованные войска противника упорно рвались вперед. Но полки 62-й и 64-й армий смело и упорно отстаивали свои позиции.

Только огромное превосходство врага в силах позволило ему прорвать оборону южнее Клетской, на правом фланге 62-й армии, и к 26 июля выйти к Дону севернее Калача. Создалась крайне серьезная обстановка. Враг мог отрезать от Сталинграда войска обеих наших армий.

В этих условиях Ставка Верховного Главнокомандования передала в распоряжение командования Сталинградского фронта 1-ю и 4-ю танковые армии, находившиеся еще в стадии формирования, чтобы нанести контрудар по прорвавшейся группировке противника, разгромить ее и восстановить положение.

Но 4-я танковая к решению такой задачи еще не была готова, поэтому армии в сражение пришлось вводить в разное время.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский, который тогда же был послан в район Сталинграда как представитель Ставки, позже писал: «Изучение сложившейся на фронте обстановки показало, что единственная возможность ликвидировать угрозу окружения 62-й армии и захвата противником переправ через Дон в районе Калача и к северу от него заключалась в безотлагательном нанесении по врагу контрударов наличными силами 1-й и 4-й танковых армий»^[2].

Первый контрудар был нанесен 25 июля из района Калача в северо-западном направлении на Верхне-Бузиновку силами 1-й танковой армии генерала К. С. Москаленко, а второй — силами 4-й танковой армии генерала В. Д. Крюченкина 27 июля из района Трехостровской в западном направлении на Верхне-Бузиновку.

Немецкое командование, стремясь сорвать этот контрудар, бросило 26 июля силы 24-го танкового и 51-го армейского корпусов против правого фланга 64-й армии, где оборонялись дивизии полковника А. И. Колобутина и генерал-майора Н. И. Бирюкова (29-я и 214-я). Враг при поддержке более ста танков потеснил их и вышел к Дону в районе Нижне-Чирской, что южнее Калача. Это побудило Ставку в директиве от 28 июля указать командующему Сталинградским фронтом, что направление Нижне-Чирская, Сталинград является кратчайшим путем к городу, что противник, переправившись через Дон, может использовать этот путь для обхода города с юга и выхода в тыл главным силам фронта.

Но удар врага севернее развития не получил. Хотя поставленные перед 1-й и 4-й танковыми армиями задачи полностью и не были выполнены, противник, однако, понос большие потери. Советские войска задержали продвижение гитлеровцев, не позволили им осуществить стремительный бросок на Сталинград.

Ожесточенное сражение в большой излучине Дона продолжалось до 31 июля. Упорной обороной и решительными контрударами советские войска замедлили, а потом и остановили продвижение 6-й армии перед внешним обводом Сталинграда.

Гитлеровское командование начало усиливать сталинградскую группировку войск. В состав 6-й армии дополнительно были переданы 17-й и 11-й немецкие корпуса. Но и ввод в сражение этих сил не принес врагу серьезного успеха.

Не мог противник сломить нашу оборону и на кавказском направлении. В этих условиях гитлеровское верховное командование посчитало необходимым в первую очередь разделаться с группировкой советских войск под Сталинградом.

30 июля на совещании в ставке Гитлера начальник штаба оперативного руководства вермахта Йодль говорил, что судьба Кавказа решится под Сталинградом, поэтому необходима передача сил из группы армий «А» в группу армий «Б», и это должно произойти как можно дальше к югу от Дона^[3]. Того же мнения был и сам Гитлер.

И вот 4-я немецкая танковая армия, которая была повернута с северного участка на кавказское направление, теперь снимается оттуда, снова включается в группу армий «Б» и перебрасывается на север, чтобы совместно с 6-й армией Паулюса захватить Сталинград. На это направление гитлеровцы перенацеливали и основные силы своего 4-го воздушного флота.

А вскоре на сталинградское направление начали выдвигаться войска гитлеровских сателлитов: 8-я итальянская армия и соединения 3-й и 4-й румынских армий.

Эти резкие изменения в перенацеливании крупных германских сил с одного важного направления на другое в ходе одной военной кампании, бесспорно, говорили о слабости стратегии фашистского руководства.

Нетрудно понять, что к такому повороту в оценке военных событий Гитлером привел ход развития вооруженной борьбы, навязанный советским Верховным Главнокомандованием.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский писал, что сталинградское направление «вопреки расчетам и желанию нацистских стратегов, из вспомогательного превратилось в решающее направление борьбы на всем советско-германском фронте»^[4].

* * *

Итак, выполняя приказ Гитлера, его 4-я танковая армия 30 июля переправилась у станицы Цимлянской на левый берег Дона и двинулась на север вдоль железной дороги Тихорецкая — Сталинград к городу на Волге.

Оборонявшаяся у Котельникова малочисленная и ослабленная в длительных боях 51-я армия оказалась изолированной от основных сил Северо-Кавказского фронта. В связи с этим Ставка 30 июля включила ее в состав Сталинградского фронта. Действуя на очень широком фронте, 51-я не могла оказать должного сопротивления танковым ударам врага, и уже 2 августа противник занял Котельниково.

С выходом сюда фашистской танковой армии образовалось второе важное направление на Сталинград с юга. Назревала серьезная угроза не только для левого фланга 64-й армии, но и для всего тыла главных сил Сталинградского фронта, создавалась опасность выхода противника к Волге. Учитывая это, командование фронта развернуло на рубеже Красный Дон, Райгород (левее 64-й армии) находившуюся в резерве 57-ю армию генерал-майора Ф. И. Толбухина.

В связи с тем что силы 64-й армии частично вели бри южнее реки Аксай, в 40 километрах от основного рубежа обороны, управлять боевыми действиями было затруднительно. Поэтому вновь назначенный командующий 64-й армией генерал-майор М. С. Шумилов 2 августа принял решение о создании отдельной оперативной группы под командованием своего заместителя генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова. В состав группы вошли 29-я стрелковая дивизия полковника А. И. Колобутина и 154-я бригада морской пехоты полковника А. М. Смирнова. С августа в нее были включены также 138-я и 157-я стрелковые дивизии, отходившие со стороны Котельникова, 6-я гвардейская танковая бригада и два полка гвардейских минометов.

После подчинения 51-й армии Сталинградскому фронту ширина его полосы обороны достигла почти 800 километров, а в его составе уже находилось восемь армий. Поскольку управление таким количеством войск вызывало затруднения, а противник мог проводить наступление крупными силами на двух направлениях (с запада и с юга), Ставка 5 августа выделила из Сталинградского еще один фронт — Юго-Восточный. Все войска, находившиеся севернее и северо-западнее Сталинграда (21, 62, 63 и 4-я танковая армии и 28-й танковый корпус), вошли в Сталинградский фронт, командующим которого был оставлен генерал-лейтенант В. Н. Гордов. В состав Юго-Восточного вошли 64, 51, 57, 1-я гвардейская танковая армии, училища, соединения и части 118-го УРа, 13-й танковый корпус, а также 8-я воздушная армия. Командующим фронтом стал генерал-полковник А. И. Еременко.

9 августа Ставка указывала обоим фронтам: «Иметь в виду… что оборона Сталинграда и разгром врага, идущего с запада и юга на Сталинград, имеет решающее значение Для всего нашего советского фронта»^[5]. Ставка обязывала командующих фронтами принять все меры для того, чтобы отстоять Сталинград и разбить врага на ближних подступах к городу.

А немецкое командование стремилось во что бы то ни стало пробиться к Волге и Сталинграду. Поэтому 4-я танковая армия из района Котельниково сразу же перешла в наступление и стала быстро продвигаться на север.

Оперативная группа генерала В. И. Чуйкова вступила в тяжелые бои. Враг стал обходить ее с востока и повел наступление на глубокий фланг, угрожая группе полным окружением, направив одновременно основные силы армии вдоль участка железной дороги Котельниково — Сталинград. Командующий 64-й армией генерал М. С. Шумилов решил отвести войска генерала Чуйкова на рубеж реки Аксай. Здесь они снова вступили в тяжелые бои, и снова противник стал угрожать им окружением. Тогда Шумилов с разрешения командующего фронтом оттянул группу на основной рубеж обороны по реке Мышкова.

Следует сказать, что соединения генерала В. И. Чуйкова в ходе тяжелых шестидневных боев выполнили важную оперативную задачу. Притянув к себе свыше трех дивизий 4-й немецкой танковой армии, они серьезно ослабили ударную группировку врага, наступавшую на основной рубеж обороны.

6 августа 4-я танковая армия противника, поддержанная крупными силами авиации, перешла в наступление. Наиболее сильные бои разгорелись на левом фланге 64-й армии (Абганерово, Тингута). Танкам врага удалось сделать в наших позициях прорыв шириной девять километров, глубоко вклиниться в оборону, занять железнодорожный разъезд 74-й километр, станции Тингута, Абганерово и приблизиться к Сталинграду на расстояние 40 километров.

Наши воины сражались мужественно.

На стрелковый батальон старшего лейтенанта Куликова из 126-й стрелковой двигались 11 танков и пехота противника, поддерживаемые артиллерийским огнем. На помощь подошли артиллеристы дивизиона лейтенанта Малахова, которые со стрелковыми подразделениями отразили атаки, подбили несколько танков и уничтожили до сотни фашистов. Но тут же на батальон стало наседать до полка фашистов, на его позиции шло более двадцати танков. И снова было отбито пять атак, уничтожено 10 танков и около 250 гитлеровцев.

С этого времени главная тяжесть борьбы на фронте 64-й армии переместилась на левый ее фланг. Учитывая обстановку, сложившуюся здесь, штаб Юго-Восточного фронта направил в распоряжение командарма 64-й 204-ю стрелковую дивизию, 13-й танковый корпус, 133-ю отдельную тяжелую танковую бригаду, а также несколько артиллерийских и гвардейских минометных полков, поставил перед армией задачу нанести контрудар по вклинившейся в нашу оборону группировке противника и восстановить положение.

Ранним утром 9 августа ударила по врагу наша артиллерия, а полчаса спустя на первый эшелон фашистов обрушили огонь гвардейские минометные полки. Такой массированный удар «катюш» был применен здесь впервые. Когда стихли громовые раскаты и погасли огненные трассы реактивных снарядов, в атаку ринулись танки и стрелковые полки.

Противник был ошеломлен и мощью огня, и внезапностью наших действий, и силой удара. Гитлеровцы дрогнули. Уцелевшие танки и недобитая пехота начали отходить. А танкисты 13-го танкового корпуса, 133-й отдельной тяжелой танковой бригады, 254-й танковой бригады, а также 38, 126, 204-я стрелковые дивизии, курсантские полки продолжали громить врага.

Смело и дерзко действовали танкисты. Так, командиры танков 133-й тяжелой танковой бригады лейтенанты Малоземов, Андреенко и Антонов ворвались в боевые порядки врага и за двадцать минут уничтожили десять танков противника, раздавили шесть орудий и истребили около сотни фашистов. А танкисты батальона капитана Мотяева за несколько минут схватки подбили пять боевых машин врага.

Успешно проведенный армейский контрудар по сильной группировке 4-й танковой армии врага был высоко оценен Военным советом фронта и Ставкой.

В двухдневных боях главная группировка врага была отброшена на 10 километров. В этом сражении наши войска наголову разгромили более трех вражеских полков, сожгли и подбили более 60 танков и 40 исправных танков захватили. 64-я армия снова вышла на внешний оборонительный обвод по северному берегу реки Мышкова.

Немецкое командование вынуждено было наступлейие приостановить. Но хотя попытка врага силами 4-й танковой армии прорваться к Сталинграду с юга была отражена, он стал сразу же подтягивать новые силы. Ожидались новые схватки.

* * *

Вот в такое суровое время я ехал из Сталинграда в 64-ю армию на должность начальника штаба армии. По дороге мы обгоняли много небольших колонн пехоты, следовавших к линии фронта, встречались с машинами, на которых везли раненых, с группами мирных жителей, в основном женщинами с детьми, которые уходили в тыл.

Мы въехали в небольшой населенный пункт, где располагался командный пункт армии. Грохотали выстрелы наших орудий, огневые позиции которых были где-то впереди, изредка слышались взрывы вражеских снарядов вокруг деревни. Шла огневая дуэль.

Когда я подошел к небольшому деревянному домику, возле которого стоял часовой, меня чуть не сбил с ног выскочивший из дверей небольшого роста полковник с полуразвернутой картой в руках. Он побежал куда-то вдоль траншеи, начинавшейся во дворе. «Должно быть, получил за что-то нагоняй от командарма, — подумал я, — если так стремглав выбежал от него». В тот же вечер я узнал, что это был заместитель начальника оперативного отдела штаба армии Петр Михайлович Журавлев.

Поправив гимнастерку, фуражку, ремни, я вошел в домик и увидел незнакомых мне генерала и дивизионного комиссара. Первый, лет сорока пяти, полный, плечистый, сидел за деревенским столиком, на котором была разложена карта и стояли два телефонных аппарата, сосредоточенно рассматривал карту и даже не посмотрел в мою сторону. Другой, смугловатый, моложавый, сидел в стороне от столика. Он цепким взглядом окинул меня, но не проронил ни слова.

Я представился генералу, склонившемуся над картой. Это был Михаил Степанович Шумилов. Он как-то слишком долго задержал на мне строгий, проницательный взгляд своих небольших серых глаз. Казалось, будто он сомневается в том, что перед ним стоит новый начальник штаба армии. Чувствуя это, я поторопился вручить командарму предписание. Генерал Шумилов медленно прочитал его, вновь ощупывающе взглянул на меня.

— Прошу удостоверение личности, — сказал он и, внимательно ознакомившись с документом, опросил грубоватым, с легкой хрипотцой голосом: — На фронте были или из тыла?

Я доложил, что на фронте с первого дня войны и что только недавно вышел из тяжелых боев под Севастополем.

Выслушав мой ответ и вроде бы удовлетворившись им, Шумилов вышел из-за стола, пожал мне руку и кивнул в сторону дивизионного комиссара.

— Представьтесь члену Военного совета армии.

Дивизионный комиссар привстал, поздоровался со мной, назвался коротко:

— Абрамов.

Командарм снова сел за стол, еще раз прочитал мое предписание, снова повертел в руках удостоверение, долго всматривался в меня, потом неторопливо сказал:

— Обстановка на фронте сложная. Войска дерутся хорошо, но управление ими отстает. Начальник штаба армии полковник Новиков — человек грамотный, исполнительный, но в сложной обстановке порой теряется и многое упускает в работе. Вот я и попросил Военный совет фронта найти ему замену…

Слова «многое упускает в работе» меня несколько озадачили, ведь эта оценка относилась к работе начальника штаба.

— Предстоят тяжелые бои, — продолжал генерал Шумилов, — так что постарайтесь как можно быстрее вникнуть в обстановку.

Мы пошли в блиндаж начальника штаба. Полковник Н. М. Новиков стоял, склонившись над картой, развернутой на столе, и не сразу нас заметил. Когда мы подошли совсем близко к нему, он повернулся, встретился лицом к лицу с командармом и как-то растерялся. «Нервный и боится командующего», — подумал я. И хотя Новиков еще не знал, что он уже не начальник штаба армии, но, видимо, догадался, что ничего хорошего от прихода Шумилова ждать ему не приходится.

Командующий, не глядя на Новикова, с какой-то особой суровостью бросил:

— Передайте дела новому начальнику штаба товарищу Ласкину, а сами направляйтесь в распоряжение Военного совета фронта.

Полковник Новиков не шевельнулся и не вымолвил ни единого слова. Было ясно, что все эти тяжелые, ошеломляющие слова командарма для него были полной неожиданностью. Шумилов вышел. Я хорошо понимал душевное состояние Новикова. Он хотел ознакомить меня с положением дел на фронте, но, заметив его растерянность, я сказал, что обстановку мне доложат операторы.

Да, первая моя встреча с генералом Шумиловым была, прямо скажем, несколько сухой, официальной и не совсем товарищеской. Глядя на бывшего начальника штаба, я подумал, что, возможно, и мне уготована такая же судьба. Ведь она на фронте не всегда зависит от самого офицера, а часто определяется всякого рода обстоятельствами. А иногда — волей начальника.

…Наступила темная ночь. Мы с операторами изучали и анализировали обстановку. В блиндаж неожиданно вошел командарм.

— Ну как выглядит обстановка на фронте? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — У противника танковые и моторизованные дивизии. Маневрируют они умело. Надо постоянно следить за ними, для борьбы с танками всегда держать наготове артиллерию, особенно истребительные противотанковые артполки. Следует хорошо подумать и над определением районов, по которым будем использовать залпы реактивных минометных полков. Такого мощного массированного огня «катюш» мы до последних дней еще не применяли. Ни в коем случае нельзя допустить их ударов ближе километра от своей пехоты. И вместе с тем надо, чтобы войска быстро использовали их огневой удар для атаки…

Потом командарм внимательно выслушал мое мнение, которое я основывал на опыте севастопольской обороны, в частности, относительно создания резервов и оборонительных полос.

Этот короткий разговор сразу убедил меня в хороших деловых качествах командарма. Всегда считалось, что достоинства военачальников такого масштаба нужно оценивать по трем качествам: первое — высокая оперативная подготовленность, то есть способность глубоко анализировать обстановку, уметь оценивать противника, раскрывать его замысел, грамотно использовать в бою свои силы и средства; второе — умение организовать взаимодействие; третье — твердое и умелое руководство войсками в ходе сражения. Всеми этими качествами в полной мере, как я потом убеждался многократно, обладал генерал Михаил Степанович Шумилов.

В эти дни войска изучали приказ Народного Комиссара Обороны СССР И. В. Сталина № 227 от 28 июля 1942 года, в котором указывалось, что немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду и Волге и хотят любой ценой захватить Северный Кавказ с нефтяными и другими богатствами, что отступать дальше — значит загубить себя и вместе с тем нашу Родину, что немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Поэтому надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской земли. Ни шагу назад без приказа высшего командования! Таков призыв нашей Родины.

Конечно, каждый боец и командир должен был проникнуться глубоким пониманием сложившейся обстановки, требований приказа и сознанием личной ответственности за судьбу Родины. В этом направлении проводилась большая партийно-политическая работа. И конечно, такой приказ не мог не найти самого горячего отклика среди людей.

Глава вторая У стен волжской твердыни

Ожидалось новое крупное наступление врага, поэтому советское командование проводило наращивание сил в районе Сталинграда и укрепление рубежей обороны.

Основная группировка войск Сталинградского фронта — 4-я танковая и 62-я армии — прикрывала западное направление.

Войска Юго-Восточного фронта оборонялись на юго-западном направлении. Наша 64-я занимала участок от Логовской на восток по реке Мышкова до Тингуты. Левее располагалась 57-я армия, а 51-я стояла на широком фронте между озерами Барманцак и Сарпа. Правее от нас продолжала обороняться 62-я армия.

Мы считали, что гитлеровцы будут наносить удар вдоль железной дороги Тихорецкая — Сталинград, то есть по левому флангу 64-й и в стык ее с 57-й армией, на наиболее опасном и кратчайшем к городу направлении с юга, чтобы выйти на тылы армии и фронта. Поэтому генерал М. С. Шумилов принял решение основные усилия армии сосредоточить на левом фланге, на участке Капкинский, Тингута.

Сюда были поставлены наиболее полнокровные стрелковые дивизии: 126-я полковника В. Е. Сорокина, 204-я полковника А. В. Скворцова и 38-я полковника Г. Б. Сафиулина. Они были усилены истребительными противотанковыми артиллерийскими полками. Здесь же сосредоточивались три армейских артиллерийских полка, устанавливались противотанковые минные заграждения и вкапывались в землю танки. А в глубине на этом же направлении располагался общевойсковой резерв — 29-я и 138-я стрелковые дивизии, 13-й танковый корпус, подвижной противотанковый резерв и один гвардейский минометный полк. Создание такого крупного резерва в армии в условиях обороны, думается, было достигнуто впервые за четырнадцать месяцев войны. Это говорило и о новых наших возможностях, и о том, что в сражении за Сталинград советские войска будут вести самые активные действия.

Немецко-фашистское командование считало, что 6-й и 4-й танковой армиям, наступавшим с разных направлений, не удалось до сих пор с ходу прорваться к Сталинграду потому, что их действия не были согласованы по времени, а сами удары были недостаточно сильными. Теперь гитлеровцы более тщательно готовили новое наступление. Прикрыв фланг ударной группировки с севера подошедшими войсками 8-й итальянской армии, они планировали силами 6-й и 4-й танковой армий осуществить одновременный концентрический удар с запада и с юга, чтобы стальными клиньями пробить нашу оборону, взять в клещи войска 62-й и 64-й армий, составлявшие главные силы, оборонявшие город, разгромить их и захватить Сталинград.

А для осуществления взаимодействия между двумя этими армиями и привлечения внимания нашего командования к центральному участку фронта планировалось нанесение вспомогательного удара в направлении Калач, Сталинград, в стык 62-й и 64-й армий.

Безусловно, это был замысел опытною и коварного врага.

Для достижения поставленной цели противник сосредоточил 39 дивизий (в том числе четыре танковые и три моторизованные), 1040 танков и 7400 орудий и минометов. Наступление этих сил поддерживал весь 4-й воздушный флот в количестве 1200 самолетов. Это позволило врагу обеспечить превосходство над нашими войсками в орудиях и минометах в 2,2 раза, в танках — в 4 раза, а на южном участке — даже в 6 раз^[6].

Ударная группировка 6-й армии Паулюса в составе девяти дивизий наносила удар с северо-запада по нашей 4-й танковой армии, занимавшей оборону в малой излучине Дона, а 4-я танковая армия Гота, имевшая десять дивизий, — с юга, из района Абганерово, Плодовитое, по войскам 64-й армии.

На рассвете 17 августа, едва взошло солнце, в небе показалась армада фашистских самолетов.

Тяжелые бомбардировщики шли на высоте 2–2,5 тысяч метров большими группами, развернувшись на широком фронте.

— Будут бомбить Скворцова, — уверенно сказал командарм и, посматривая то и дело на самолеты, медленно зашагал туда-сюда по траншее.

— Началась бомбежка! — крикнул кто-то.

Нам было хорошо видно, как от самолетов отделялись бомбы и летели вниз с нарастающей скоростью.

Это была авиационная подготовка наступления. А затем в бой вступила артиллерия.

Мощные бомбы, снаряды и мины взрывались всюду, поднимая вверх фонтаны серой земли. Песчаная пыль слепила людей. Вскоре вся полоса обороны оказалась в сплошном дыму и в огне. Мы смотрели на этот бушующий смерч и думали, уцелеют ли наши люди, на которых обрушены эти удары.

Все знали, что вслед за огневой подготовкой начнется наступление танков и пехоты. Но в какую минуту точно? Упустить момент начала атаки — упустить многое. И хотя за противником следили тысячи глаз, все же командиры постоянно отдавали распоряжения: «Усилить наблюдение за танками и пехотой, быть готовыми к отражению наступления».

Бомбежка закончилась, но встречный огневой бой продолжался. Вскоре в небе снова появились вражеские самолеты. Они произвели какие-то перестроения, и большая группа бомбардировщиков ринулась в пике. Легкие бомбардировщики один за другим ныряли вниз, сбрасывали бомбы и тут же с сильнейшим ревом уходили ввысь. И снова плотный артиллерийский огонь врага. А вот и танки устремились в атаку. Три корпуса танковой армии Гота (48-й танковый, 4-й армейский и 6-й армейский румынский) перешли в наступление.

Это было 15 августа около шести часов утра, то есть в тот же день и час, когда Паулюс двинул свою 6-ю армию на Сталинград с северо-запада.

По мере приближения немецких танков в бой вступали одна за другой наши истребительно-противотанковые и артиллерийские полевые батареи. Но и противник усиливал огонь, он велся с обеих сторон с небывалой силой.

В первые минуты истинное положение дел на каком-либо участке более или менее точно могли знать лишь командиры передовых подразделений. Но каждый из них видел обстановку только на своем небольшом участке. А так как с началом схватки эти командиры лишились телефонной связи, да к тому же перед ними были вражеские танки я пехота, то им было не до докладов. Не могли передать обстоятельной информации в это время командиры и штабы дивизий. Поэтому штаб армии оценивал общий ход боя по активности бомбежки, плотности артиллерийско-минометных разрывов и количеству танков врага на том или ином участке. Командующий хорошо чувствовал пульс боя и сделал вывод, что главное сражение развертывается на левом фланге армии.

Первые короткие доклады командиров стрелковых дивизий сводились к тому, что враг наступает крупными силами, но встречен мощным артиллерийским огнем, несет потери.

Но вскоре стали поступать и первые тревожные данные. Командир 204-й стрелковой полковник А. В. Скворцов докладывал, что на его участке, от совхоза имени Юркина до Тингуты, наступает свыше 100 танков и более дивизии пехоты, на левом фланге враг прорвался к первым траншеям. Однако полки удерживают свои позиции.

Поступали сведения о переходе в наступление противника и от соединений, оборонявшихся на центральном участке. Но не было вестей из 38-й стрелковой полковника Г. Б. Сафиулина, так как связь с ней нарушилась. Поэтому туда направились офицеры штаба, чтобы на месте выяснить и оценить обстановку. И именно на участке этой дивизии ситуация оказалась наиболее сложной. Там прорвались танки и пехота противника. Командарм Шумилов поспешных выводов не делал и пока не докладывал начальству обстановку. Воздерживались информировать о ней штаб фронта и мы в штабе армии.

Лишь к восьми часам командарм сделал обстоятельный доклад командующему фронтом А. И. Еременко. Суть его сводилась к следующему: фашистский генерал Гот бросил в наступление все силы 4-й танковой армии. Общая ширина наступления достигает сорока километров, но наиболее сильные и яростные атаки проводятся на пятнадцатикилометровом фронте в направлении участка железной дороги Абганерово — Тундутово. Здесь действуют более четырех дивизий, не менее 300 танков и едва ли не вся авиация противника.

Таким образом, наш прогноз о направлении главного удара со стороны противника полностью подтвердился.

Наступление врага, докладывал генерал М. С Шумилов, встретило упорное сопротивление обороняющихся частей 126, 204 и 38-й дивизий, огонь ведет вся артиллерия армии. Полки удерживают свои позиции. Противник несет большие потери. Несколько десятков танков подбито и подожжено. На отдельных участках 204-й и 38-й дивизий танкам, однако, удалось прорваться к первым траншеям. Отмечен подход резервов противника из глубины.

Командарм попросил в заключение нанести удар по подходящим колоннам пехоты фронтовой авиацией.

Нам было известно, что командующий фронтом генерал А. И. Еременко всегда считал доклады М. С. Шумилова исчерпывающими, ясными и правдивыми, поэтому вопросов, как правило, почти не задавал. Так было и на этот раз. Но просьбу о выделении авиации он все же не удовлетворил, объясняя это тем, что армия Паулюса ведет крупное наступление на 4-ю танковую армию генерала В. Д. Крюченкина, имеет там успех, и поэтому, дескать, вся авиация направляется на северный участок.

Шли напряженные бои. Враг подводил новые эшелоны танков и пехоты.

Ценой больших потерь гитлеровцам удалось на стыке 126-й и 204-й дивизий прорвать первые позиции и вклиниться в оборону на глубину 4–5 километров, а на участке 88-й стрелковой, которую атаковали около 70 танков и более дивизии пехоты, вели тяжелейшую борьбу полки первого эшелона, которыми командовали майор Петров, майор Четвертухин и капитан Давиденко. Воины проявляли исключительный героизм и мастерство. Некоторые батальоны, окруженные вражескими танками, дрались до самой темноты, но своих позиций не оставили. Быстрым маневром на это направление были переброшены два истребительных противотанковых артиллерийских полка и полк «катюш», затем введена в бой часть сил 13-го танкового корпуса полковника Т. И. Танасчишина. Они нанесли противнику большой урон, и наступление его здесь было приостановлено.

Чтобы лучше понять, насколько упорными и кровопролитными были бои, вспомним о том, как действовал батальон 706-го стрелкового полка 204-й стрелковой дивизии, которым командовал коммунист капитан Муратов. В предыдущих боях подразделение было очень ослаблено: в нем оставалось немногим более 20 активных штыков. А сейчас на этих людей обрушился сильный артиллерийско-минометный огонь, сброшен бомбовый груз с самолетов, а затем ринулись танки и автоматчики. Но наши бойцы не дрогнули. Пропустив машины, они вступили в тяжелый бой с пехотой, расстреливая гитлеровцев в упор и во фланг и отсекая их от танков. А они все наседали. Таяли ряды наших воинов, держаться становилось все труднее. Не выпускал из рук пулемета и Муратов. К исходу дня в строю остались лишь два бойца и тяжело раненный командир. Когда стало вечереть, капитан написал донесение: «Отражено шесть атак. Уничтожено несколько десятков солдат и офицеров противника. Нас осталось двое. Продолжаю вести огонь. Муратов».

Капитан Муратов погиб, не оставив своей позиции.

За два-три часа до захода солнца уже стало очевидным, что накал сражения вот-вот должен стихнуть. Поэтому в дивизии, оборонявшиеся на важнейших участках, были направлены офицеры штаба армии для выяснения обстановки.

* * *

Много старательности, настойчивости и умения вкладывали операторы, разведчики, артиллеристы, танкисты и инженеры, чтобы сказать свое слово при выработке оперативного решения.

Конечно, командарм самостоятельно готовит свое решение. Но штаб обязан дать ему необходимые сведения о противнике, своих войсках, подготовить самые разнообразные расчеты. А начальник штаба, конечно, всегда должен быть готов доложить свои соображения по всем этим вопросам.

Как же оценил обстановку и какое принял решение командарм?

Было ясно, что в течение ночи противник подведет вторые эшелоны танков и пехоты и завтра с утра продолжит наступление. Наиболее сильные удары следует ожидать на направлении Абганерово, Тундутово, где враг достиг наибольшего успеха. Исходя из этого, главные огневые и ударные силы армии сосредоточиваются на стыке 126-й и 204-й стрелковых дивизий. Для усиления обороны передовой линии на этом направлении в первый эшелон вводится резервная 29-я стрелковая дивизия, усиленная двумя истребительными противотанковыми артиллерийскими полками и танками, которые вкапывались в землю.

На этом же участке сосредоточивались армейские пушечные артиллерийские и гвардейские минометные полки «катюш», а также армейские инженерные батальоны для установки противотанковых заграждений.

Поздно вечером нам стало известно, что 4-я танковая армия генерала В. Д. Крюченкина, державшая оборону в малой излучине Дона, северо-западнее Сталинграда, не выдержала сильных ударов 6-й армии врага и оставила свои оборонительные позиции.

Гитлеровцы в нескольких местах форсировали Дон и расширили плацдарм на участке в 45 километров. Все попытки нашего командования оттеснить противника назад не удались. Угроза прорыва обороны там возрастала. Поэтому Военный совет фронта указал генералу М. С. Шумилову на то, что теперь особенно важно, чтобы 64-я любой ценой удержала свои рубежи обороны.

За короткую летнюю ночь не успели полностью рассеяться пыль и гарь от взрывов многих тысяч бомб, снарядов и мин. Поэтому утро 18 августа было сумрачным и тусклым. Наступление враг начал не с самого раннего утра, как было накануне. Мы с волнением ждали этого часа. И он настал, и снова разразилась артиллерийско-минометная канонада, снова повисли в небе бомбардировщики, методично освобождаясь от бомбового груза, а вскоре крупные силы танков и пехоты возобновили попытки продвинуться вперед.

По силе огня было видно, что, как и накануне, самый ожесточенный бой снова развертывается на левом фланге армии. Но теперь многие наши противотанковые батареи были поставлены на самые передовые позиции, и поэтому артиллеристы, ведя огонь прямой наводкой, очень метко разили танки и пехоту на подступах к первой линии окопов. Одни за другими вспыхивали танки врага. Многие из них вынуждены были менять маршруты, чтобы уклониться от губительного огня противотанкистов. Но, изменяя направление, они подставляли под снаряды бортовую броню, и наши артиллеристы это немедленно использовали. За весь день, несмотря на многократные яростные атаки, немцы смогли лишь несколько потеснить на отдельных участках полки 204-й и 38-й дивизий, но оборону армии нигде не прорвали.

Ничего, в сущности, не добившись в попытках продвинуться вдоль железной дороги Тихорецкая — Сталинград, Гот перенес направление главного удара несколько восточнее — в полосу обороны 57-й армии, рассчитывая прорваться к Сталинграду вдоль Волги через Красноармейек.

20 августа гитлеровцы снова перешли в наступление.

К исходу второго дня напряженных боев на этом направлении соединениям 4-й немецкой танковой армии удалось прорвать оборону на правом фланге армии, где стояли 15-я гвардейская и 422-я дивизии, и к вечеру 21 августа 90 вражеских танков и пехота вклинились в нашу оборону на глубину 10–12 километров. Это значило, что танки врага могли вскоре выйти к Волге в районе Красноармейска.

Командующий 57-й армией генерал Ф. И. Толбухин немедленно выдвинул к участку прорыва 56-ю танковую бригаду, истребительные противотанковые артиллерийские полки и часть сил 36-й гвардейской стрелковой дивизии.

А генерал М. С. Шумилов приказал повернуть фронт двух левофланговых стрелковых дивизий 64-й армии (204-й и 38-й) с юга на восток, чтобы не допустить удара противника по левому флангу. Одновременно туда подтягивались противотанковые артиллерийские средства и армейский резерв — 13-й танковый корпус и 138-я стрелковая дивизия.

В это же время командующий фронтом генерал А. И. Еременко для предотвращения угрозы флангу и тылу всего Юго-Восточного фронта срочно направил в состав 57-й армии четыре истребительных противотанковых артиллерийских и четыре гвардейских минометных полка. Оборона здесь была серьезно упрочена, поэтому все дальнейшие попытки врага развить наступление на Красноармейск были отражены. Не добившись успеха на красноармейскомнаправлении, немецкое командование снова перенесло главные усилия 4-й танковой армии на левый фланг нашей 64-й и создало здесь сильную ударную группировку в составе 24-й и 14-й танковых дивизий, в которых было до 300 машин. Наша разведка своевременно обнаружила этот маневр фашистов, и им срочно были противопоставлены 20-я истребительная противотанковая артиллерийская бригада, 186-й и 665-й истребительные противотанковые артиллерийские полки и 133-я тяжелая танковая бригада.

В полдень 22 августа противник нанес сильнейший удар западнее Тингуты. Начались кровопролитные бои. В целях психического воздействия на наши войска противник в тылу нашей обороны поджигал все, что мог. Пожары полыхали в приволжской степи днем и ночью. Горели сухая стерня, стога соломы и сена, отдельные строения, разбитые автомашины.

А группы гитлеровских автоматчиков, проникающие в зону нашей обороны, вели бесприцельный огонь во фланг и тыл подразделениям. Враг надеялся надломить дух наших воинов.

Перед вечером фашистам удалось овладеть станцией Тингута. Командарм после этого ввел в бой истребительные противотанковые полки, и мощный натиск врага был сдержан.

Тяжелые бои, летняя жара в песчаной степи крайне изнуряли людей. Гимнастерки солдат и офицеров были серыми от пыли и белесыми от пота, выпаренного немилосердным солнцем, а лица их опалены и тронуты пороховой гарью. Но никто не падал духом, все держались стойко.

С утра 23 августа ударная группировка 4-й танковой армии Гота снова бросилась в наступление. И снова двое суток непрерывных ожесточенных боев с танками.

Очень нелегкое это дело — борьба с танками, когда они применяются массированно, эшелон за эшелоном. Ни полк, ни дивизия своими средствами с этой грохочущей лавиной стали и огня не справятся. Тут большую роль могут сыграть средства армейского подчинения. И у нас в 64-й умело организовывали противотанковую оборону. Когда машины противника выходили из своих исходных районов (3–4 километра от переднего края обороны), по ним начинала бить с закрытых позиций полевая артиллерия, применяя подвижный заградительный огонь по рубежам. А как только танки приближались на 1000–1500 метров, в борьбу вступали гвардейские минометные полки. Реактивные снаряды «катюш» не пробивали толстую броню, но крошили гусеницы, поджигали сам танк. Когда же крестоносные громадины были на расстоянии прямого выстрела противотанкового орудия, начиналась горячая работа для батарей истребительно-противотанковых полков. А с подходом танков к переднему краю огонь вели одновременно все виды артиллерии и пехота. Тут завязывался самый жаркий и беспощадный бой. Танки, грозно рыча, надвигались прямо на окопы. Бойцы, затаившись в укрытиях, выбирали наиболее выгодный момент и подбивали их ручными гранатами, поджигали бутылками с горючей смесью.

Но вот часть машин проламывалась через передний край, и создавалась угроза прорыва их в глубину. В действие немедленно вводились армейские подвижные противотанковые резервы — полки истребительной противотанковой артиллерии и танки. Они развертывались для боя либо на заблаговременно предусмотренных и отрекогносцированных рубежах, либо вступали в борьбу с ходу.

В этих суровых схватках войска армии закалялись, воспитывали в себе высокую стойкость и упорство, избавлялись от танкобоязни и учились выдерживать массированные налеты авиации. Так, воины 29-й стрелковой дивизии, которую в районе совхоза близ Абганерова в течение целого дня утюжили немецкие танки, ни на шаг не сдвинулись с места и бесстрашно стояли против брони и огня.

В район наблюдательного пункта командира этой дивизии полковника А. И. Колобутина внезапно ворвалась группа танков противника. И хотя офицеры штаба быстро приняли меры самообороны, все же справиться с такой лавиной им было трудно. Гитлеровцы стреляли в упор. Но в это самое время метрах в четырехстах от наблюдательного пункта передвигалась на новую позицию артиллерийская батарея младшего лейтенанта Н. Н. Савченко. Заметив танки противника, офицер быстро развернул батарею, и она немедленно открыла огонь. С прямой наводки четыре орудия буквально за несколько минут уничтожили семь танков противника. Никто из артиллеристов тогда не знал, что на НП в это время находились командир, комиссар, начальник штаба дивизии и другие офицеры. Успешные действия батареи позволили полковнику Колобутину вывести личный состав штаба, эвакуировать раненых и занять новый наблюдательный пункт.

В течение дня батарейцы младшего лейтенанта Савченко подбили 12 танков. Кстати, в сорок третьем Н. Н. Савченко так же мужественно сражался на Курской дуге и при освобождении города Мерефы, уже в звании капитана, погиб смертью героя.

* * *

В эти тяжелые дни генералы М. С. Шумилов и В. И. Чуйков особенно хорошо показали себя в руководстве войсками.

Мне вспоминается такой случай. 23 августа В, И. Чуйков выехал на передовые позиции в район Абганерова. На одном из участков он заметил наших отходящих бойцов, которые оказались, как выяснилось, без руководства. Генерал остановил солдат и быстро организовал оборону.

Вскоре на этом участке обозначилось наступление еще более крупных сил противника, чем раньше, и Василий Иванович решил непосредственно руководить боем. Обычно, когда он прибывал в часть, тут же его адъютант или он сам звонил в штаб армии и сообщал, где находится. Но в этот день не было ни одного звонка. Приближался вечер. Все руководство армии собралось на командном пункте, а генерала Чуйкова не было. Мы обзвонили все штабы дивизий, но никто толком ничего не мог сказать. Все были всерьез обеспокоены. Тогда член Военного совета армии К. К. Абрамов направил на передовую комиссара штаба армии старшего батальонного комиссара Б. И. Мутовина и политработника старшего батальонного комиссара Валиковского с задачей во что бы то ни стало найти Чуйкова.

Мутовин потом рассказывал, что, пока они через офицеров и бойцов искали В. И. Чуйкова, стало совсем темно. Жаркий бой затих, но совсем близко взлетали сигнальные и осветительные ракеты. Значит, линия фронта рядом. Наконец солдаты указали место, где стоял «виллис» Чуйкова. Василий Иванович спал на разостланной у машины шинели, а адъютант и водитель дремали в кабине. Когда Мутовин разбудил их, Чуйков по взлету ракет мгновенно понял, что они находятся неподалеку от линии фронта, и строго сказал адъютанту:

— Я разрешил немного отдохнуть себе и водителю, а вам поручил смотреть за полем боя. А вы тоже спать? Похоже, что вы, товарищ адъютант, из тех, которые охраняли штаб Чапаева, да потеряли чувство ответственности, уснули и этим погубили народного героя… Обидно было бы из-за вашей безответственности попасть в лапы немцев. Правильно я говорю?

Адъютант стоял как вкопанный и не проронил ни одного слова. Стоял молча и водитель машины: тоже вроде бы чувствовал себя виноватым.

Потом, обращаясь к Мутовину, Чуйков сказал:

— Спасибо, что своевременно появились тут. Четверо суток, знаете, не спал. Измучился. Прилег на шинель, чтобы немного передохнуть, да вдруг задремал…

Нужно сказать, что Василию Ивановичу ежедневно приходилось выезжать на самые опасные участки, и его хорошо знали в войсках. Известно, что каждый человек имеет свою особую натуру, свой особый нрав, свой характер, свой образ мыслей и действий. Наиболее полно личность человека проявляется в трудной, опасной обстановке. А генерал В. И. Чуйков уже не раз побывал в таких ситуациях, и все отмечали его боевые достоинства.

Вместе с тем многие говорили, что в отношении штабных офицеров генерал Чуйков бывает несправедлив.

Однажды он вошел ко мне в блиндаж, где кроме меня были начальник штаба артиллерии армии полковник А. Н. Янчинский, комиссар штаба старший батальонный комиссар Б. И. Мутовин и старший офицер оперативного отдела майор А. Г. Полнер. Генерал Чуйков, всмотревшись в мою карту, сказал:

— Вы, товарищ Ласкин, следите за своими штабистами, а то они могут подвести вас. Вот уже вижу их работку. — Взяв карандаш, Василий Иванович прочертил на карте красную линию, более точно, по его мнению, определяющую передний край на одном из участков.

Стоявший у стола майор Полнер, отвечавший за своевременное нанесение на карту изменений в обстановке, растерянно смотрел то на Чуйкова, то на нас, то на карту. Чувствовалось, что он в памяти перепроверял свою работу, Я приказал Полнеру выяснить, не допущена ли ошибка.

Через несколько минут Полнер доложил, что обозначение на карте переднего края полностью соответствует действительности.

— Идите доложите об этом генералу Чуйкову, — сказал я.

— Но генерал ведь мне все равно не поверит, — засомневался Полнер, однако пошел.

Вскоре позвонил мне Василий Иванович.

— Видно, что штаб стал работать лучше, — сказал он. — Но я допускаю, что там внизу с местностью не совсем разобрались.

— Вот это упорство! — сказал Мутовин, а полковник Янчинский добавил:

— Что штабных он недолюбливает, это верно. Зато ценит настоящих вояк. И сам первый из них…

Тут все вспомнили случай, происшедший в конце июля на Дону.

Противник сильно обстреливал и бомбил с воздуха наши позиции. Чуйков наблюдал за полем боя. Вместе с ним в неглубокой траншее находились и некоторые офицеры штаба. На наблюдательный пункт посыпались бомбы. Но ни один офицер не ушел в находившееся рядом укрытие, потому что не уходил Василий Иванович. Взрывной волной сбило с ног полковника Н. М. Журавлева, который был всего метрах в пяти от Чуйкова, слегка засыпало землей полковника А. Н Янчинского и других, а генерал будто ничего этого не замечал и спокойно продолжал стоять в окопчике.

Когда бомбежка кончилась, Б. И. Мутовин, не обращаясь ни к кому конкретно, заметил:

— Во время налета надо бы уходить в укрытие.

В. И. Чуйков, услышав эту фразу, сказал резко:

— Если старший начальник от каждой бомбы будет бегать по укрытиям и терять наблюдение, то он не заметит, как над его головой начнут ходить танки. И что за авторитет будет иметь такой начальник у подчиненных, как он сможет требовать от войск удержания позиции при бомбежках?

В тот же день наши зенитчики сбили самолет и захватили в плен немецкого летчика с картой. Начальник разведки армии привез его на наблюдательный пункт и доложил генералу Чуйкову о том, что пленный является жителем Эльзас-Лотарингии.

— Показал ли пленный, где находятся аэродромы и по каким дорогам сюда продвигаются танковые и моторизованные колонны немцев? — прервал Василий Иванович майора вопросом.

Тот доложил, что пока он таких данных не дал, и почему-то опять повторил, что пленный из Эльзас-Лотарингии.

— При чем тут Эльзас-Лотарингия?! — сердито спросил Чуйков. — Все они лезут бить нас. — Потом он взял карту пленного, на которой все названия населенных пунктов были обозначены на русском и немецком языках, быстро просмотрел ее и сказал: — Пустая карта. Но линия фронта есть. Только она совсем приближена к Дону. Торопятся, гады… Разведчик, видимо стремясь реабилитировать себя в глазах Чуйкова, спросил пленного:

— Какова была ваша задача?

Чуйков снова резко прервал его:

— Их задача ясная — бить нас. А мы их должны бить. Но уничтожать надо прежде всего авиацию и танки. Они нам больше всего мешают. Вот и надо узнать, где они сейчас находятся.

Генерал тут же сам допросил пленного. Не прошло и десяти минут, как на карте появились кружки — немецкие аэродромы, протянулись линии танковых и моторизованных колонн.

— Ясно! Колонны идут на 62-ю, соседнюю, — сказал Василий Иванович и хмуро добавил: — Видно, что для разведывательной работы вы, майор, не годитесь.

Через несколько дней начальником разведки штаба армии был назначен майор И. М. Рыжов — молодой, вдумчивый, способный, хорошо знавший дело разведчик, умевший организовать ее и проанализировать добытые данные.

* * *

…Итак, события 24 августа.

64-я продолжала вести ожесточенные бои. К исходу дня враг смог продвинуться на участке обороны 29-й и 204-й дивизий на глубину 3–4 километра. Своевременно подтянутыми и введенными в действие огневыми и ударными силами противнику был нанесен большой урон в танках и живой силе, и оборону армии удалось восстановить.

Иначе развивались события на северо-западном участке фронта. Здесь тремя днями раньше Паулюс сосредоточил на плацдарме ударную группировку в составе 8-го, 51-го армейских и 14-го танкового корпусов, и 23 августа эти силы при мощной поддержке авиации перешли в наступление в направлении Вертячий, Бородин, северная окраина Сталинграда. 14-й танковый корпус, сломив сопротивление оборонявшихся частей, в высоком темпе двигался в стык наших танковой и 62-й армий и вскоре вышел на средний оборонительный обвод.

Для парирования этого удара ни у командования армий, ни у фронтов на этом направлении готовых резервов не было. Поэтому танковой группировке противника вскоре удалось вонзить клин в оборону советских войск на глубину до 60 километров и в этот же день выйти к Волге севернее Сталинграда на участке Латышанка, Рынок.

Упершись в Волгу, противник сразу же повернул острие удара на юг, непосредственно на Сталинград. Другая его группировка начала развивать наступление в юго-восточном направлении, угрожая левому флангу 62-й и тылу 64-й. А чтобы сломить организованное сопротивление Сталинградского гарнизона, парализовать управление, вызвать панику среди защитников и населения города, немецкое командование во второй половине этого же дня подвергло город массированному налету авиации, в котором участвовало до 600 тяжелых и легких бомбардировщиков 4-го воздушного флота под командованием опытнейшего генерала Рихтгофена, того самого, что вместе с Манштейном воевал в Крыму, наносил авиационные удары по войскам Крымского фронта, по защитникам Севастополя.

Горели дома, нефтехранилища, суда на Волге. Вверх поднимались огромные огненные языки, тянулись длинные шлейфы темного дыма. Вскоре весь город потонул в зареве пожаров, окутался дымом.

На подступах к Сталинграду, на северной его окраине и в воздухе шли непрерывные бои. Только нашими авиаторами в воздушных схватках и зенитной артиллерией 2-го корпусного района ПВО страны в этот день было сбито 90 немецких самолетов.

С выходом противника к Волге Сталинградский фронт оказался расчлененным на две части. Нарушен был и волжский водный путь, по которому шло снабжение фронтов.

Высшее гитлеровское командование стремилось расширить фронт наступления на Сталинград и требовало от Паулюса усилить удары с северо-запада, а от Гота — вбить в оборону глубокий танковый клин силами 4-й танковой армии с юга. Тогда войска 62-й и 64-й армий оказались бы в клещах между двумя немецкими армиями, попали бы в большой оперативный мешок и были бы отрезаны от баз снабжения. Не надо быть крупным стратегом, чтобы понять особую роль 64-й армии в прочном удержании своих рубежей в этих условиях.

Глубокий танковый прорыв противника к Сталинграду оказался неожиданным для нашего командования. И вот в такой сложной обстановке командование Юго-Восточного фронта сумело быстро собрать и в ночь на 24 августа выдвинуть на северную окраину города группу войск, состоявшую из полка 10-й дивизии НКВД, 124-й стрелковой бригады, 99-й танковой бригады, курсантов военно-политического училища и батальона морской пехоты. Руководство всеми этими силами было возложено на командира 124-й стрелковой бригады полковника Горохова.

Одновременно по решению Сталинградского городского комитета обороны в заводских районах формировались рабочие батальоны для защиты города, охраны предприятий и наведения порядка в городе. Уже 24 августа около 2000 рабочих Тракторного завода с тридцатью танками под командованием генерал-майора Н. В. Фекленко вступили в бой с врагом в районе своего завода. Вскоре к ним присоединились батальоны, сформированные из рабочих заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь».

Таким образом, в критический для Сталинграда момент вместе с воинами Красной Армии на защиту города с оружием в руках выступили рабочие.

24 августа Ставка дала своему представителю генерал-полковнику А. М. Василевскому и командованию фронта следующие указания:

«У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника. Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося противника. Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда. Пользуйтесь дымами в изобилии, чтобы запутать врага. Деритесь с противником не только днем, но и ночью. Используйте вовсю артиллерийские и эрэсовские силы… Самое главное — не поддаваться панике, не бояться нахального врага и сохранить уверенность в нашем успехе»^[7].

Одновременно было приказано выдвинуть 4-й и 16-й танковые корпуса и 64-ю стрелковую дивизию в район северо-западнее Сталинграда.

Исполняя эти указания Ставки, командование Сталинградского фронта создало в районе Самофаловки (50 километров северо-западнее Сталинграда) ударную группу в составе 298, 35, 27-й стрелковых дивизий, 28-го танкового корпуса, 169-й танковой бригады и поставило ей задачу нанести контрудар в юго-западном направлении по флангу прорвавшихся к Волге вражеских войск. Командование возлагалось на заместителя командующего фронтом генерал-майора К. А. Коваленко. Одновременно была создана в районе северо-западнее станции Гумрак группа из остатков 2-го и 23-го танковых корпусов под командованием начальника бронетанковых и механизированных войск Сталинградского фронта генерал-лейтенанта А. Д. Штевнева с задачей нанести контрудар в северо-западном направлении, чтобы совместно с соединениями генерала Коваленко отрезать вражеские силы, прорвавшиеся к Волге, и восстановить положение на фронте 4-й танковой и 62-й армий по левому берегу Дона.

Для отвлечения резервов противника и ослабления его натиска на Сталинград Ставка, кроме того, приказала командующему Сталинградским фронтом частью сил 63-й и 21-й армий провести наступление в направлении Еланское, Серафимович против глубокого северного фланга 6-й немецкой армии, форсировать Дон и выйти на ее тылы и коммуникации.

Но проведенные фронтами контрудары успеха, к сожалению, не принесли.

А между тем враг на всех направлениях рвался к Сталинграду. 24 августа вторая группировка армии Паулюса перешла в наступление в районе Калача, форсировала Дон и стала обходить левый фланг 62-й с юга. Положение этой армии, открытые фланги которой находились под ударами с севера и юга, становилось очень тревожным. Открывался и правый фланг 64-й армии.

Что касается наступления частью сил 63-й и 21-й армий на фронте Еланское, Серафимович, то четыре стрелковые дивизии этих армий форсировали Дон, отбросили части противника и к 27 августа отвоевали и удержали плацдарм шириной 50 и глубиной до 25 километров. Это вынудило Паулюса перенацелить сюда часть своих резервов и этим несколько ослабить наращивание сил группировки, идущей непосредственно на Сталинград. Однако в 6-й немецкой армии было еще достаточно сил, чтобы продолжать развивать наступление.

Верховное главное командование вермахта требовало от командующего 4-й танковой армией Гота нанесения новых и новых ударов, чтобы сломить оборону нашей 64-й и войти в Сталинград с юга. Этих ударов ждал и Паулюс.

И генерал Гот делал все, чтобы войти в Сталинград первым. Используя внутренние коммуникации для перегруппировок, он создал новую танковую группировку и 25 августа нанес сильнейший удар по левому флангу 64-й армии (38-й стрелковой дивизии) и по правому флангу 57-й армии на красноармейском направлении.

События там развивались быстро, и вскоре после трудных боев на участке 38-й стрелковой сложилась серьезная обстановка.

Б это время там находился заместитель командующего Юго-Восточным фронтом генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков.

— На самом левом фланге армии и восточнее танки и пехота противника прорвали передний край, — сообщил он мне по телефону. — Разрозненные группы нашей пехоты отходят. Так как противник атакует весь участок этой дивизии, то Сафиулин не сможет что-либо направить на самый левый фланг. Знаю, что ваши резервы израсходованы, но требую изыскать и направить сюда все, что найдется под рукой. И в первую очередь артиллерию. На стыке армий надо непременно задержать противника…

Мы быстро смогли перебросить туда две батареи противотанковой артиллерии. Генерал Голиков, приняв их, сам возглавил борьбу с прорвавшимися силами противника, и продвижение врага было остановлено.

При очередной встрече с генералом Ф. И. Голиковым я спросил:

— Как получилось, что вместо координации действий двух армий вам пришлось командовать полусотней стрелков и двумя батареями?

— Вы, товарищ Ласкин, хорошо знаете, — ответил генерал, — что на фронте даже небольшое преимущество врага, если не принять мер, может развиться в крупный для него успех. А ведь в тот момент на опасном участке не оказалось наших сил. Вот и пришлось взяться за руководство боем малого масштаба. Ну а задача-то была решена большая, согласитесь…

Откровенно скажу, что с этим человеком мне всегда было интересно беседовать. Из его скупых фраз, отдельных слов, а иногда только намеков можно было почерпнуть много важного и полезного. Во всем чувствовалась высокая эрудиция генерала Ф. И. Голикова. Имея непосредственный контакт с Военным советом фронта, находясь постоянно в курсе событий на всем сталинградском направлении, он при рассмотрении обстановки в полосе армии непременно увязывал ее с событиями на других участках. И как-то само собой получалось, что мы в штаарме могли осмысливать и оценивать положение дел не только на юге и юго-западе, но и на всем сталинградском направлении. А это было очень важно в то тяжелое время.

Хочу отметить, что Филипп Иванович не спешил категорически излагать свои выводы и решения. В этом отношении он придерживался русской пословицы: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Каждую фразу генерал произносил тихо, не торопясь, как бы взвешивая слова. Эта привычка, видимо, осталась у генерала Голикова от того времени, когда он перед войной был начальником Главного разведывательного управления и не раз докладывал важные материалы лично И. В. Сталину. А там нужны были очень скупые, но самые веские слова.

У Филиппа Ивановича была и еще одна особенность. Во время заслушивания докладов он всегда пристально всматривался в глаза собеседника. И вообще он всегда с каким-то особым вниманием следил за характерами людей и в течение очень короткого времени мог дать им совершенно точные оценки. Помню, когда зашел разговор об офицере штаба армии майоре А. Г. Полнере, генерал Голиков сказал:

— Светлый, хороший ум у человека. И характер под стать — спокойный, но живой.

Это было правдой.

А о полковнике А. Н. Янчинском Филипп Иванович отозвался так:

— Я видел его в бою. Дело знает, умеет быстро распорядиться, потребовать. Но он или не знал никогда чувства осторожности или утратил его. Нельзя работнику армейского масштаба бегать от батареи к батарее во время огневых налетов противника. Скажите, товарищ Ласкин, ему об этом…

И еще — генерал Голиков никогда не стремился «накачивать» инструктажами подчиненных. Он верил в способности командиров, доверял их инициативе, понимал, что даже очень грамотный, опытный начальник не может точно предвидеть, как сложится обстановка на том или ином этапе боя. Подробный же, до мелочей инструктаж оковывал инициативу подчиненных. Филипп Иванович всегда умел увидеть главное, существенное и направить мысль командира в нужном направлении.

Но продолжим повествование о событиях на фронте.

На правом фланге 57-й армии, на красноармейском направлении, две танковые дивизии врага, в составе которых было до 250 танков, поддерживаемых авиацией, снова прорвали оборону 422-й и 15-й гвардейской дивизий и вышли непосредственно на подступы к Красноармейоку. Командующий армией генерал Ф. И. Толбухин направил к участку прорыва свой резерв — танковую бригаду, истребительные противотанковые полки и в полном составе 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Танкам противника был поставлен прочный заслон. Суровые бои здесь продолжались два дня. Враг нес большие потери в технике и живой силе. К концу дня 20 августа он, убедившись в невозможности пробиться на север, вынужден был наступление приостановить.

Десять суток, с 17 по 26 августа, немецкий генерал Гот бросал армию с одного направления на другое, стремясь прорваться к Сталинграду. Ценой значительных потерь ему удалось оттеснить левый фланг 64-й и правый фланг 57-й армий и овладеть станциями Абганерово и Тундутово, разъездом 74-й километр. Фронт обороны на стыке этих армий хотя и еще более растянулся, но оставался неодолимым.

Таким образом, замысел врага — прорвать танковым клином оборону советских войск ударами с юга и вместе с 6-й армией Паулюса, наступавшей с северо-запада, взять в стальные клещи 62-ю и 64-ю армии, а затем и город Сталинград — был сорван.

Но в эти дни возникла серьезная опасность на правом фланге нашей армии, в районе Калача. Здесь противник отбросил левофланговые соединения 62-й в северном направлении и довольно глубоко продвинулся к Сталинграду. Между двумя армиями образовался более чем тридцатикилометровый разрыв. Для ликвидации его ни у фронта, ни у командования армий резервов не было. Таким образом, 64-я могла оказаться под ударами противника по открытому правому флангу и даже с тыла.

Положение осложнялось еще и тем, что в ходе многодневных боев войска имели большие потери в людях, в танках и артиллерии, все резервы в соединениях и армии были полностью израсходованы.

…Уже полмесяца я был на сталинградской земле, но до сих пор ни разу мне не удалось переговорить по телефону с начальником штаба соседней 62-й армии генералом Н. И. Крыловым — моим «однополчанином» по Севастополю. Телефонный провод, связывающий два штаба, вырывало буквально целыми километрами, а концы обрывов просто невозможно было найти. Не удавалось установить связь и через штаб фронта по ВЧ.

А в этой сложной обстановке особенно важно было знать положение наших частей и противника на стыке армий и согласовать действия.

Наконец-то нам удалось связаться по телефону. Конечно, оба были рады, что еще живы и воюем опять вместе на самом активном фронте.

— Как правый сосед, я должен был первым позвонить вам, — сказал Н. И. Крылов. — Но обстановка у нас изменяется каждый час. Управление войсками очень затруднено, и я боюсь, как бы не растерять дивизии. В одесском огневом кольце было горячо, в севастопольском еще жарче. И здесь не лучше. Огонь полыхает от самого переднего края и до Волги. И все же она, великая русская река, думается, в главном, то есть в достижении устойчивой обороны, будет работать на Красную Армию…

Когда мы ознакомили друг друга с обстановкой, то обнаружили опасность, возникающую на стыке наших армий. И самое обидное — никто из нас в это время ничего не мог сделать, чтобы прочно заслонить открытый участок обороны. Ведь главные силы обеих армий увязли в боях на противоположных флангах, а резервов не было. И хотя у противника на этом направлении мы тоже не отмечали крупных сил для нанесения ударов в направлении Сталинграда и по флангам армий, но он, имея танковые и моторизованные части, мог быстро создать необходимую для этого группировку. И это нас тревожило.

Безусловно, немецко-фашистское командование в эти дни допускало ошибку, не использовав для броска вперед открытый фронт на стыке двух армий.

Всю сложность и опасность положения 64-й вместе с нами видел и заместитель командующего Юго-Восточным фронтом генерал-лейтенант Ф. И. Голиков. Он с небольшой группой офицеров фронта находился на вспомогательном пункте управления, координируя действия войск 64-й и 57-й армий.

Перед вечером 26 августа, когда Военный совет 64-й обсуждал вопрос о том, как же дальше действовать нашей армии, Ф. И. Голиков принял самое живое участие в оценке складывающейся обстановки. Он прямо говорил, что армия, продолжая обороняться на занимаемом рубеже по реке Мышкова и вдоль железной дороги между станциями Абганерово и Тундутово, по существу уже находится в оперативном мешке, созданном двумя немецкими армиями. Если фашисты в ближайшие сутки смогут подвести резервы или перебросят некоторые силы с центрального участка к правому или левому флангу 64-й армии, они сразу же выйдут на ее тылы и завяжут узлом горловину мешка западнее Сталинграда. И тогда армия, отрезанная от тылов, не в состоянии будет выполнять главную задачу — оборонять Сталинград.

— Противник держит нас в самом невыгодном оперативном положении, — заключил генерал Ф. И. Голиков. — Надо лишить его условий, при которых он все еще вынашивает замысел окружения наших армий.

Командарм М. С. Шумилов был точно такого же мнения в оценке складывающейся обстановки.

Генералы были правы. Если возникла серьезная опасность окружения целой армии, а для ее предотвращения нет средств, то нельзя выжидать, пока враг сомкнет кольцо окружения, надо решительно выдвигать имеющиеся ресурсы на выгодные рубежи в тылу, организовать там оборону, а окружающим силам противопоставлять в первую очередь танковые части, чтобы не допустить их соединения, и всеми средствами бить врага.

Поэтому было признано необходимым отвести войска армии на заранее подготовленный рубеж по реке Червленая. Тогда протяженность фронта обороны армии сократилась бы со 120 до 35–40 километров и был бы создан общий сплошной фронт обороты войск 62-й и 64-й армий по рекам Россошка и Червленая.

Когда предлагаешь высшему начальству свой план наступления, это зачастую воспринимается с похвалой. Совсем по-другому чувствует себя командир, когда предлагает совершить отход, хотя он по обстановке и крайне необходим.

В моей военной практике уже приходилось встречаться с обстоятельствами, которые вынуждали командующего армией решать вопрос на отвод войск без указаний сверху. Генерал И. Е. Петров смело принял решение на отвод Приморской армии с севера Крыма на Севастополь и этим не только сохранил войска, но и организовал героическую оборону Севастополя. У командарма 64-й генерала М. С. Шумилова была связь с фронтом. Поэтому он и генерал Ф. И. Голиков звонили командующему фронтом, чтобы получить от него одобрение решения. Но в это время генерала А. И. Еременко не было на командном пункте. Тогда мне было поручено доложить начальнику штаба фронта генералу Г. Ф. Захарову обстановку и мнение Военного совета о дальнейших действиях армии. Перед вечером 26 августа я говорил по ВЧ с ним дважды, причем второй доклад делал в присутствии генералов М. С. Шумилова и Ф. И. Голикова.

Содержание этого ответственного доклада забыть невозможно.

Вот краткие его выводы:

«1. Противник, располагая перед Юго-Восточным фронтом большим превосходством в танковых силах, моторизованных войсках и авиации, может в короткий срок осуществить перегруппировку и начать новое наступление против 64-й армии. А резервы армии израсходованы. Создать их вновь за счет вывода соединений с оборонительного рубежа армии не представляется возможным, так как откроем фронт.

2. Фронт обороны соседней 62-й армии очень неустойчив. Ее войска продолжают отходить, все более открывая правый фланг и тыл 64-й армии. Обеспечить себя с севера против этой новой угрозы нам нечем.

3. Складывается обстановка, при которой 64-я армия может оказаться в критическом положении и не будет способна выполнить задачу по защите Сталинграда на юго-западном направлении. Поэтому Военный совет армии просит принять решение по создавшейся обстановке.

Содержание доклада исходит из оценки обстановки, которую определил Военный совет армии и генерал Голиков Ф. И.»^[8]

Начальник штаба фронта Захаров с выводами доклада согласился и сказал, что обо всем этом доложит командующему фронтом по его прибытии на КП. Но в этот день ответа на свой доклад мы не получили.

Понимая всю опасность обстановки и нависшую над армией угрозу, Военный совет армии, будучи уверенным, что приказ на отход армии непременно последует, поручил мне подготовить план отвода войск армии на рубеж по реке Червленая, не оглашая его перед работниками штаба армии. Заранее разработанный план позволил бы нам в более короткие сроки приступить к выполнению отвода войск после получения на это разрешения командующего фронтом. И он был нами подготовлен. В разработке плана принимали участие заместитель начальника оперативного отдела полковник Л. М. Журавлев и начальник штаба артиллерии полковник А. Н. Янчинский. Командарм М. С. Шумилов и генерал Ф. И. Голиков очень внимательно рассмотрели его.

По плану вначале отводились стрелковые соединения правого крыла армии — 66-я морская стрелковая бригада и 157-я стрелковая, поскольку они находились намного впереди других дивизий и их тылам в первую очередь грозил удар противника с севера. По достижении этими соединениями промежуточного рубежа начинали отходить 126-я и 29-я стрелковые дивизии и армейские артиллерийские части, находившиеся ближе к центру обороны. В третью ночь отход на рубеж реки Червленая должны были совершить все остальные силы армии.

Что же касается организации обороны на новом рубеже, то суть ее выражена в следующих строках плана:

«В первой линии обороны по реке Червленая иметь четыре стрелковые дивизии, одну морскую стрелковую бригаду и 118-й укрепленный район в составе восьми отдельных пулеметно-артиллерийоких батальонов.

В резерве армии — три стрелковые дивизии и одна морская стрелковая бригада»^[9].

Из этого видно, что с выходом войск 62-й и 64-й армий на заранее подготовленный рубеж обороны по рекам Россошка, Червленая появлялась возможность организовать достаточно прочную оборону на среднем обводе и создать необходимые резервы.

Однако этому плану не суждено было осуществиться. Командование фронта разрешения на отвод армии не дало. А противник к исходу 27 августа вышел на рубеж Малая Россошка, Карповка, к участку железной дороги Калач — Сталинград и навис над глубоким флангом и тылом нашей армии.

Вечером этого дня командарм М. С. Шумилов в присутствии генерала Ф. И. Голикова снова докладывал по ВЧ командующему фронтом А. И. Еременко о серьезности обстановки. Он подчеркивал, что возникла опасность полного окружения армии, и поэтому считал необходимым своевременно отвести ее с занимаемого рубежа на более выгодный. Генерал А. И. Еременко и на этот раз отводить армию не разрешил. Тогда Шумилов попросил разрешения переместить на промежуточный рубеж войска правого крыла 64-й, которые противник глубоко обошел с севера. Командующий не дал разрешения и на это, подчеркнув, что обстановка требует удерживать занимаемые армией рубежи обороны.

Позже нам стало известно, что рубеж, обороняемый войсками правого крыла 64-й армии, командование фронта рассчитывало использовать в качестве исходного района при нанесении предполагаемого контрудара по левому флангу 6-й немецкой армии. Но для этого у фронта не было никаких резервов. Да и время было упущено.

Нам стало известно, что 25 августа командующий 62-й генерал-лейтенант А. И. Лопатин, сменивший в этой должности В. Я. Колпакчи, тоже обращался к командующему фронтом с просьбой разрешить отвод войск на более выгодный рубеж, так как противник обошел фланги армии, но тоже получил отказ. Как видим, командующие армиями независимо друг от друга ставили перед генералом Еременко вопрос об отводе соединений на выгодный подготовленный рубеж обороны. А 27 августа Ставка запрашивала командующего фронтом, не следует ли отвести войска этих армий. Значит, такие меры настоятельно диктовались обстановкой.

Днем 28 августа начальник разведотдела армии докладывал, что перед фронтом армии противник ночью проводил перегруппировку сил в восточном направлении. Но масштаб перегруппировки и новый район сосредоточения сил врага нам тогда установить не удалось.

Вечером этого же дня в армии было получено распоряжение штаба фронта, в котором подчеркивалась возможность отвода на промежуточный рубеж только трех правофланговых соединений — 66-й морокой стрелковой бригады, 157-й и 126-й стрелковых дивизий. Однако оговаривалось, что сам отвод может начаться лишь по дополнительному распоряжению командующего фронтом.

Командующий армией М. С. Шумилов принял решение в первую очередь отвести правофланговые соединения — 66-ю морскую стрелковую бригаду и 157-ю стрелковую, а 126-ю дивизию оставить на своем рубеже, чтобы прикрыть отход вначале этих соединений, а затем и других сил армии, действовавших на центральном и левом участках.

В эти планы «вмешался» противник. После того как ему не удалось прорвать оборону на стыке 64-й и 57-й армий, немецкое командование в течение двух ночей скрытно произвело передислокацию сил 4-й танковой армии и создало новую группировку перед центром обороны 64-й, на участке, который удерживала 126-я дивизия. Состав этой группировки был очень сильным — весь 48-й танковый корпус немцев и две пехотные дивизии.

Рано утром 29 августа в воздухе появились большие группы вражеских самолетов, и началась бомбежка боевых порядков 126-й дивизии, которой командовал полковник В. Е. Сорокин. В предыдущих боях этот командир проявил высокую ответственность за выполнение боевой задачи, личное мужество и храбрость. Военный совет и штаб его высоко ценили и во всем доверялись ему.

Вслед за бомбежкой на позиции обрушился сильнейший артиллерийско-минометный огонь. А вскоре на воинов дивизии двинулось около 200 танков. За ними на широком фронте шла пехота. Следует признать, что противник довольно хорошо организовал взаимодействие между пехотой, танками и авиацией. Все гитлеровские солдаты имели по нескольку сигнальных и осветительных ракет, и как только появлялись бомбардировщики, они немедленно обозначали ими передний край и направление, куда следует сбрасывать бомбы. Но в последнее время упорство советских войск в обороне заставляло противника подходить к нашим позициям почти вплотную. В этом случае авиация противника не решалась бомбить наш передний край и производила массированные удары лишь со 150–200 метров от него.

Все поле боя скрылось в пороховом дыму и пыли. Казалось, что в полосе дивизии все живое уничтожено. Но стоило танкам и пехоте противника приблизиться к обороне, как с новой силой гремели выстрелы нашей артиллерии и строчили пулеметы. Дивизия жила и сражалась. Ей помогала огнем слева соседняя 29-я стрелковая полковника А. И. Колобутина.

Воины выстояли, ни один из них не оставил своих позиций. Первый танковый натиск гитлеровцев был отражен. Все же командарм приказал перебросить сюда с левого фланга часть артиллерийских, гвардейских минометных полков «катюш» и 13-й танковый корпус. Но они находились километрах в тридцати от этого участка и могли подойти только к вечеру. В эти минуты мы еще лучше поняли и оценили значение решения командарма — оставить 126-ю дивизию на занимаемом рубеже для прикрытия отхода войск армии. Если бы этого сделано не было, то 200 танков врага застали бы соединение в колоннах, не развернувшихся к бою на новом рубеже, и оно было бы смято. А кроме этого противник выходил бы на фланг основных сил армии и отрезал их от Сталинграда.

Через три часа после первого натиска противника начались новые удары его авиации и новые атаки.

Около сотни танков врага ворвались на передний край обороны, а вслед за ними и пехота. Десятка два машин противника вышли к артиллерийским позициям дивизии. Расчеты вступили в отчаянные поединки с танками. Большие потери несли обе стороны.

Комиссар артиллерийского полка батальонный комиссар Акимов заметил, что у одной пушки осталось всего два человека. Он помог им выкатить орудие на прямую наводку и сам вел огонь по танкам до тех пор, пока осколок вражеского снаряда не оборвал его жизнь.

В результате упорнейших боев продвижение врага здесь снова было остановлено.

Часов около десяти командарм М. С. Шумилов докладывал командующему фронтом генералу А. И. Еременко, что 4-я танковая армия и авиация противника буквально душат 126-ю дивизию, что резервов нет и создать устойчивый фронт сопротивления не представляется возможным.

Генерал Шумилов просил помочь авиацией, а также разрешить отвод войск армии на рубеж реки Червленая. Еременко сказал, что авиацию послать не может, так как у 62-й армии положение еще хуже, а относительно отвода армии приказал ждать его указаний.

Только около тринадцати часов в армии было получено боевое распоряжение командующего фронтом, которое требовало в ночь на 30 августа отвести правофланговые соединения нашей армии (66-ю морскую стрелковую бригаду, 157-ю и 126-ю стрелковые дивизии) на промежуточный рубеж обороны Ляпичев, река Крепь, разъезд 74-й километр и вывести в резерв командарма 29-ю и 204-ю стрелковые дивизии.

А фронт удара противника все больше расширялся.

Сразу же после полудня противник снова бросил на обороняющихся авиацию и предпринял третий танковый удар по той же 126-й дивизии. Так как войска были уже сильно ослаблены, то события стали развиваться очень быстро. Командир соединения полковник В. Е. Сорокин успел доложить командарму о том, что свыше 100 вражеских танков прорвались в глубину обороны, около 15 из них вышли на его наблюдательный пункт и что весь личный состав штаба и охраны вступил в схватку с ними и надвигающейся пехотой.

Это был последний доклад комдива. Вскоре он был тяжело контужен и в бессознательном состоянии захвачен немцами в плен. Погибли комиссар дивизии Владыченко, начальник политотдела батальонный комиссар Макаров, начальник артиллерии подполковник Аникеев и еще несколько офицеров. Управление частями этой дивизии нарушилось.

Быстро среагировать на ход развернувшихся событий, парировать удар врага было очень сложно. У нас не было для этого необходимых сил.

Командарм правильно считал, что против крупных танковых и пехотных группировок нецелесообразно бросать в бой отдельные разрозненные части. Поэтому он дал указание подтянуть все, что можно, на выгодный рубеж в тылу по реке Червленая, чтобы до подхода противника создать там надежный фронт сопротивления.

К вечеру танки противника продвинулись довольно глубоко, ворвались в Гавриловну и охватили полукольцом части 138-й и 29-й стрелковых дивизий.

Командир 138-й дивизии полковник Иван ИльичЛюдников уже побывал во многих тяжелых сражениях. Это был бесстрашный человек, обладавший железной волей и выдержкой, Он проявлял удивительное хладнокровие в самых сложных и опасных ситуациях. И вот сегодня прямо на его НП двигалась, ведя интенсивный огонь, танковая армада врага, а он спокойным, ровным голосом отдавал нужные распоряжения и, как говорится, держал дивизию в руках. Мужеством, бесстрашием и умением воевать прославил себя Иван Ильич.

И на этот раз он вывел дивизию из-под ударов и наметившегося окружения, и вскоре она заняла новый рубеж обороны.

В этих боях особое мужество проявили воины 500-го и 186-го истребительных противотанковых полков (командиры подполковники Шлейфман и Кудряшев), за один день уничтожившие 35 танков, а также 19-го гвардейского минометного полка майора Ерохина, которые истребили две колонны гитлеровцев.

Но некоторые подразделения 126-й и 29-й дивизий были полностью окружены и с боями пробивались из железных тисков. Так, стрелковый батальон 29-й дивизии под командованием старшего лейтенанта Лопатина пять часов беспрерывно сражался в тесном кольце вражеских сил. Умело и скрытно маневрируя, он многократно внезапно и дерзко нападал на врага и, прорвавшись через позиции противника, соединился со своими. В этих боях батальон истребил полторы сотни фашистов, потеряв только 11 человек.

В 22 часа 29 августа мы доносили в штаб фронта, что соединения армии начали отход в условиях окружения и полу окружения.

А враг рвался вперед, бросал на нас все новые силы, проникал глубоко между советскими частями, поливая все окрест неприцельным огнем пулеметов и автоматов, чтобы воспрепятствовать отходу наших войск.

Попадая под удары авиации и танков, многие колонны наших частей вынуждены были расчленяться, вступать в бой в невыгодных условиях, задерживаться и потому часто оказывались обойденными.

Только в 19 часов 30 минут 30 августа Военный совет Юго-Восточного фронта подписал оперативную директиву об отводе к утру 31 августа соединений левого фланга 62-й армии и всех сил 64-й армии на средний оборонительный обвод по рекам Россошка и Червленая.

64-й армии надлежало занять оборону по западному берегу реки Червленая на участке Новый Рогачик, Ивановка.

Для рекогносцировки нового рубежа, организации обороны на нем, принятия управления отходившими частями командарм М. С. Шумилов направил своего заместителя генерала В. И. Чуйкова с группой офицеров, а сам со штабом руководил боевыми действиями войск и их отходом. Несмотря на то что для прикрытия в соединениях выделялись сильные арьергарды, сдержать натиск врага им не всегда удавалось.

Танковые и моторизованные группы противника на ряде участков опережали наши части в выходе на северный берег реки Червленая, поэтому организовать прочную оборону на атом рубеже в такой сложной обстановке было очень не просто.

Из-за нехватки в армии радиостанций, перемещения штабов, сильной бомбежки частей на путях их отхода управление войсками сильно затруднялось. Офицеры штаба метались по различным направлениям, чтобы передать распоряжение командарма тому или иному штабу или командиру, ориентировать их в обстановке и т. д. А начальник связи армии полковник Т. Р. Борисенко с нового командного пункта армии сразу же направлял к линии фронта группы телефонистов с катушками, чтобы встречать отходившие штабы соединений и подключать их в связь со штаармом.

Утром 31 августа штаб армии наконец-то установил связь с командиром 157-й стрелковой дивизии полковником Л. В. Кирсановым.

— Один дивизион нашего 422-го, — доложил он, — вышел на восточный берег реки Червленая, но все остальные силы дивизии находятся на подступах к этому рубежу… Противник преследует нас по пятам, а около тридцати танков прорвались к Червленой и ведут огонь… В борьбу с ними вступил артдивизион…

На вопрос, как далеко от него танки, комдив ответил:

— Они ползают буквально в ста метрах от нас…

И связь с Кирсановым внезапно прекратилась.

Тут же меня связали с начальником штаба артиллерии армии полковником А. Н. Янчинским, который вместе с группой офицеров находился при генерале В. И. Чуйкове и встречал отходившие артиллерийские части. Он доложил, что к огневым позициям армейского артиллерийского полка подошли немецкие танки, что артиллеристы вступили в бой, а руководит огнем генерал Чуйков. И громовые залпы заглушили наш разговор.

Внезапная атака немецких танков, как доложил прибывший потом на КП армии Янчинский, была отражена. Фашисты потеряли там 15 машин.

И тем не менее танки противника в некоторых местах вышли на рубеж, где армия должна была организовать оборону. А ведь некоторые стрелковые соединения еще находились только на подходе к этому рубежу.

Командарм М. С. Шумилов, а затем и генерал Ф. И. Голиков докладывали командующему фронтом, что положение на рубеже реки Червленая можно исправить только нанесением сильных контрударов. Для этого собираются танковые части и подтягивается 204-я дивизия. Но поскольку этих сил будет недостаточно, Шумилов просил немедленно выделить войска дополнительно, а также нанести по противнику удары авиацией. Генерал А. И. Еременко и на этот раз в авиации отказал, но тут же направил нам 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерал-майора М. И. Денисенко.

С прибытием ее, а также 13-го танкового корпуса, в котором было всего 25 танков, 133-й тяжелой танковой бригады и 204-й стрелковой дивизии командование армии организовало контрудар из района Ивановки в направлении Варваровки вдоль северо-западного берега реки Червленая.

Конечно, эти меры не могли обеспечить решение поставленных задач полностью, но они облегчили отход отдельных наших соединений на рубеж Басаргино, Ивановка.

Противник, сосредоточив перед фронтом армии в районе Нариман, Ракотино группировку в составе пяти дивизий, в том числе двух танковых и одной моторизованной, при поддержке крупных сил авиации 1 сентября нанес сильнейший удар по 204-й и 29-й стрелковым дивизиям, еще не успевшим занять свои участки обороны на правом фланге армии. Несмотря на упорное сопротивление наших войск, врагу удалось в нескольких местах выйти на рубеж обороны по реке Червленая, а 24-я немецкая танковая дивизия сумела прорваться в глубину, к Басаргино. Организовать прочную оборону на этом рубеже нам уже не удалось.

Запоздалый отвод 64-й армии можно объяснить крайне сложной обстановкой под Сталинградом.

Итак, выгодный и подготовленный рубеж на среднем обводе по рекам Россошка и Червленая, где командующие 62-й и 64-й армиями рассчитывали организовать прочную оборону, из-за запоздалого начала отвода войск мы занять не смогли. В ходе отступления под ударами врага соединения 64-й армии понесли очень серьезные потери в личном составе и артиллерии.

Несколькими днями позже командарм М. С. Шумилов говорил:

— 29 и 30 августа были самыми тяжелыми днями для армии за все время обороны.

И это действительно так.

В 20 часов 1 сентября командующий фронтом А. И. Еременко отдал приказ о перемещении левофланговых соединений 62-й армии и всех сил 64-й армии на внутренний оборонительный обвод.

И в эту же ночь стрелковые соединения 64-й армии, оставив на занимаемых рубежах арьергарды, начали отход.

К утру 2 сентября на рубеже Песчанка, Елхи, Ивановка заняли оборону войска нашей армии, а правее, на рубеже Рынок, Орловка, Гумрак, — войска 62-й. С этого дня началась борьба непосредственно у стен Сталинграда.

* * *

Внутренний оборонительный обвод являлся последним рубежом, на котором советские войска могли дать решающий бой, чтобы не допустить врага в Сталинград и к Волге. Поэтому Военный совет фронта 1 сентября издал приказ № 4, в котором требовал от защитников Сталинграда усилить сопротивление, не жалеть сил в борьбе с ненавистным врагом, не допустить его к Волге и отстоять город.

А в 3 часа 10 минут 2 сентября командующим 64-й армией был издан боевой приказ войскам, в котором говорилось, что противник группами танков с мотопехотой форсировал реку Червленая на участке Варваровка, Гавриловна, Нариман и стремится прорваться в Сталинград, нанося главный удар вдоль железной дороги на Воропоново.

Командарм приказал в течение ночи на 2 сентября вывести войска армии на рубеж Песчанка, Елхи, Ивановка, остановить наступление противника и, уничтожая его живую силу и боевую технику, прочно удерживать этот рубеж, не допуская противника к Волге и Сталинграду.

В конце этого документа высказывалось требование разъяснить всем частям и подразделениям, каждому командиру и бойцу, что указанный рубеж является линией, дальше которой противник не должен быть допущен ни в коем случае. За нами Волга и Родина. Ни шагу назад! Лучше славная смерть, чем позор отхода.

Войсками 62-й и 64-й армий на внутреннем оборонительном обводе был создан сплошной фронт обороны. С этого времени нанесение врагом удара по открытым флангам наших войск с целью их окружения на подступах к Сталинграду становилось маловероятным. Он вынужден был проводить фронтальное наступление на прочную оборону. Но зато противник получил и ряд преимуществ. В связи с приближением его к Волге глубина нашей обороны резко уменьшилась, и фашистская артиллерия могла обстреливать ее на всю глубину, вплоть до передовых армейских тылов.

Прижатые к Волге войска двух наших армий вступили теперь в самый решающий и тяжелый этап оборонительных боев. Тут очень важно было своевременно разгадать любой замысел, любую военную хитрость немецкого командования. На фронте порой можно многое не знать о противнике, но и в этом случае надо стремиться разгадать его замысел.

Теперь наш командный пункт расположился в реденьком лесочке на берегу Волги. Разрывы бомб и крупнокалиберных снарядов вздымали и пенили великую русскую реку.

Командование 64-й считало, что теперь удары противника наиболее вероятны по правому крылу армии и в стык ее с 62-й. Поэтому основные огневые средства — пушечные артиллерийские и гвардейские минометные полки, истребительные противотанковые части и резерв — держало ближе к правому флангу. А через несколько дней за правым крылом армии был подготовлен второй оборонительный рубеж.

В эти дни особенно большое и непосредственное влияние на ход борьбы под Сталинградом оказывала Ставка Верховного Главнокомандования. Еще 29 августа, как только обозначился прорыв противником обороны 64-й армии, в Москве увидели непосредственную угрозу Сталинграду: ударные группировки 4-й танковой и 6-й немецких армий могли соединиться в городе. Надо было незамедлительно ослабить силу врага с запада и сорвать его замысел. Поэтому Ставка потребовала от прибывшего в эти дни в Сталинград заместителя Верховного Главнокомандующего генерала армии Г. К. Жукова нанести по войскам противника контрудар с севера. В этих целях в состав Сталинградского фронта передавались из резерва Ставки 24-я (командующий генерал-майор Д. Т. Козлов) и 66-я (командующий генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский) армии, включались вновь созданная 16-я воздушная армия и заново укомплектованная 1-я гвардейская армия.

3 сентября 1942 года Ставка указывала Г. К. Жукову, что положение под Сталинградом ухудшилось, что противник находится в трех верстах от города и его могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь. Ставка требовала от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь сталинградцам, указывала на недопустимость какого-либо промедления и предлагала бросить всю авиацию на помощь Сталинграду.

Исполняя эти указания Ставки, войска 24, 66 и 1-й гвардейской армий Сталинградского фронта, расположенные северо-западнее города, перешли в наступление против левого фланга 6-й немецкой армии, чтобы разгромить вражескую группировку, прорвавшуюся на левый берег Дона, ликвидировать коридор, образовавшийся между Сталинградским и Юго-Восточным фронтами, и отвлечь на себя силы врага, наступающего на Сталинград.

Но противник был очень силен. Гитлеровское командование непрерывно направляло под Сталинград все новые подкрепления, танки, артиллерию и самолеты. Имея большое превосходство над нами в силах, особенно в авиации и танках, оно могло наносить мощные огневые удары по нашим наступающим войскам и задержать их продвижение. И все же натиск трех армий Сталинградского фронта заставил врага ослабить силу удара на город.

Лишившись выгодного оперативного положения, позволявшего ослабить 62-ю и 64-ю армии на подступах к Сталинграду путем вклинения в них танковых группировок с двух направлений, противник вынужден наносить по обороняющимся войскам фронтальные удары. Уже 5 сентября частью сил 4-я танковая и 6-я немецкие армии при мощной поддержке авиации перешли в наступление из района Елхи, нацеливаясь на южную окраину Сталинграда, в стык 62-й и 64-й армий. В упорных кровопролитных боях две пехотные дивизии и около 100 танков противника несколько потеснили наши 126-ю и 204-ю стрелковые (командиры соответственно полковники Д. С. Куропатенко и А. В. Скворцов).

Для уничтожения ворвавшегося в нашу оборону врага были выдвинуты 157-я стрелковая дивизия полковника А. В. Кирсанова, 66-я морская стрелковая бригада полковника А. Д. Державина, истребительные противотанковые полки и использован огонь армейских артиллерийских групп. Наши части на всех участках дрались мужественно, стойко и не допустили гитлеровцев к Волге.

Особым героизмом отличались бойцы 716-го стрелкового полка полковника К. М. Андрусенко из 157-й дивизии. В те дни прославился пулеметчик этого полка Афанасий Ермаков. Он всегда хладнокровно подпускал противника на очень близкое расстояние, а затем открывал меткий и губительный огонь из пулемета «максим». Только на этом рубеже он уничтожил около сотни фашистов. И до этого на его счету уже было триста убитых оккупантов. В последующих боях Ермакова тяжело ранило. Всех нас очень обрадовало известие о том, что 5 ноября 1942 года Афанасии Иванович Ермаков стал Героем Советского Союза.

В приказе командующего 64-й армией от 9 сентября 1942 года говорилось: «…Все попытки врага, имеющего превосходство в силах, пробиться к берегам Волги и захватить Сталинград разбивались на рубежах, занимаемых частями армии. Военный совет Юго-Восточного фронта отмечает проявление непоколебимой стойкости, отваги и мужества всем личным составом армии в борьбе за индустриальный центр Волги — город Сталинград и высоко оценивает действия войск армии.

Военный совет 64-й армии объявляет благодарность бойцам, командирам и политработникам армии за стойкость, упорство в обороне и умелые действия по уничтожению немецких танков и пехоты и выражает твердую уверенность в том, что в будущих боях войска армии проявят еще более высокие подвиги в борьбе с врагом, угрожающим нашей Родине».

А гитлеровское командование бредило Сталинградом. 8 сентября воропоновская группировка противника снова нанесла удар в стык двух наших армий и несколько оттеснила правый фланг 64-й. В последующие дни противник продолжал наступление на всех участках фронта. К исходу 12 сентября ему удалось занять важные позиции на подступах к Тракторному заводу и снова потеснить левофланговые соединения 62-й армии к юго-западной окраине города. А на стыке ее с 64-й фашисты вплотную приблизились к Волге. Город, таким образом, был охвачен вражескими силами с трех сторон.

А войска нашей армии, отразив удары врага, прочно укрепились на последнем оборонительном рубеже по высотам юго-западнее города. В период полуторамесячных оборонительных боев они нанесли большой урон 4-й танковой армии немцев, не допустили ее к Волге и сорвали замысел врага вбить танковый клин в оборону советских войск с юга, окружить 62-ю и 64-ю армии и захватить Сталинград.

Мне хочется хотя бы на отдельных боевых эпизодах первых десяти дней сентября показать, как мужественно и самоотверженно защищали наши воины волжскую твердыню.

* * *

…Стрелковый батальон 204-й дивизии, которым команден вал коммунист старший лейтенант Григорий Сизоненко, отразил с утра уже несколько вражеских атак. Но немцы, подтянув новые силы, опять начали наступление на позиции подразделения. Едва была отбита эта атака, как враги опять устремились вперед еще более крупными силами. Кроме того, они начали обходить батальон. Сизоненко уверенно руководил боем, и батальон наносил врагу большой урон. Но силы были неравны. Комбат позвонил на НП полка и попросил помочь огнем и подкреплением.

— Помощи не ждите, — ответил комиссар. — На правом фланге наступают танки. Помощь нужнее там. Подпускайте гитлеровцев как можно ближе и бейте наверняка. Но назад ни шагу!

— Трудно, но, думаю, выдержим, — пообещал Григорий.

И немцы еще раз были задержаны, но они опять подбросили резервы и снова стали продвигаться к позициям батальона.

Сизоненко подполз к пулеметчику Белову:

— Ну как, и на этот раз дадим им прикурить?

— Обязательно! — повернулся боец к командиру на мгновение и тут же сосредоточенно прильнул к прицелу.

— Смотри, ты сейчас у меня главный калибр во всем батальоне. Поближе немцев подпусти!

И еще раз противник был остановлен. Однако и у Сизоненко осталось совсем мало бойцов. В полдень на эту горстку изнуренных длительными боями, раненых в большинстве людей фашисты бросили свежий батальон.

— Противник снова наступает большими силами, — доложил комбат на КП полка. — А людей у меня осталось совсем мало. Что делать?

— Бить, Гриша, только бить, — снова отозвался комиссар. — Рубеж отстоять во что бы то ни стало. Больше сюда не звони. Я и командир уходим на участок, где наступают танки. Там еще тяжелее…

Немцы вели усиленный огонь и подходили все ближе. Сизоненко приказал подпустить их как можно ближе и только тогда уничтожать огнем в упор и гранатами.

— Огонь! — скомандовал Григорий, когда гитлеровцы были уже метрах в тридцати.

Разорвала напряженную тишину длинная пулеметная очередь. Это заработал «максим» Белова. Тут же застрочили автоматы, полетели через бруствер гранаты. Фашисты дрогнули и в панике побежали, оставляя на поле боя убитых и раненых.

Батальон старшего лейтенанта Григория Сизоненко за этот день истребил более двухсот пятидесяти фашистов и удержал позиции. Через несколько дней 38 бойцов этого батальона были представлены к наградам.

А стрелковый батальон, которым командовал коммунист капитан Моргунов, вместе с артиллерийским дивизионом капитана Васильева при первой же попытке вражеской пехоты приблизиться к позициям нанес ей и танкам такой большой урон, что атака сразу же захлебнулась. Но Моргунов не был этим удовлетворен и решил, используя удобный момент, добить гитлеровцев.

— Поддержи-ка беглым моих… — попросил он капитана Васильева.

Под прикрытием артиллерийского и пулеметного огня батальон бросился в атаку. Немцы в панике побежали, оставив на поле боя пять подбитых танков и свыше двухсот трупов. Подразделение не только удержало свои позиции, но и захватило траншеи противника.

Особое мужество и героизм в этом бою проявил заместитель политрука роты Баранов. Он в первой же схватке был ранен, но отказался оставить поле боя и только после второго тяжелого ранения, когда окончательно потерял силы, был эвакуирован в тыл.

5 сентября стрелковые части 204-й дивизии, державшие оборону на правом фланге армии, вели упорные бои с наступающими силами противника. Командир этой дивизии полковник А. В. Скворцов на этот раз недооценил мощь возможного его удара. И в течение первых же двух часов боя под натиском пехотной дивизии, 50–60 танков и в условиях бомбежки с воздуха два стрелковых полка стали отходить. Соседи тоже были несколько оттеснены противником. А воины этого полка устояли на своем рубеже, но, естественно, оказались в окружении. До самой ночи они вели тяжелый бой с наседавшими на них со всех сторон фашистами. Оставалось совсем мало боеприпасов. Командование полка решило осуществить прорыв кольца окружения. И вот во второй половине ночи началась внезапная для немцев атака.

Стрельбой в упор, гранатами и штыками бойцы проложили себе дорогу, вышли из окружения, с рассветом заняли оборону на новом рубеже, сразу же вступили в новую схватку с наступающим противником и вместе с другими частями задержали его продвижение.

6 сентября на батарею старшего лейтенанта Фишмана надвигалось свыше десятка танков. По ним открыли огонь все три орудия. Но скоро был тяжело ранен командир батареи. Его заменил старший сержант Кушнарев. Он перебегал от орудия к орудию, указывая цели, помогая артиллеристам. Расчеты сержантов Козиева, Антонова и Гаврилова подбили пять танков. Несколько машин все-таки подошло почти вплотную к позициям батарейцев, а одна из них смяла пушку Козиева. Бой продолжали вести два расчета. На лицах артиллеристов пот, кровь от ран, но они не отходят от орудий. А тут из глубины вышла новая группа танков. Нужна была огневая помощь. И ее оказала соседняя батарея лейтенанта Бурковского, которая во фланг стала расстреливать танки. Теперь главной опасностью для противника стала эта батарея, и около десяти танков двинулись в ее сторону.

Лейтенанту Бурковскому не было нужды давать батарейцам целеуказания, команды. Наводчики орудий Соловьев, Яшин и Белованов хладнокровно и точно уничтожили 5 танков.

На одном из участков наш ослабленный стрелковый батальон под обстрелом минометов и орудий и нажимом превосходящих сил противника отходил на новый назначенный ему рубеж. Справа от него выдвигалась группа танков противника. Потом появилась пехота. Командир артиллерийской батареи лейтенант Лещенко видел это, но приказа на открытие огня пока не подавал. Когда фашисты были настолько близко, что едва не стали обходить батальон, прозвучал голос командира:

— По фашистской сволочи прямой наводкой, шрапнелью — огонь!

Загремели выстрелы. И как метлой смело вражескую пехоту с пригорка. Батарея тут же перенесла огонь на танки, и те стали резко забирать вправо. Но вслед за первой шла вторая волна пехоты.

— По выдвигающейся цепи фашистов шрапнелью!.. И свинцовый дождь снова обрушился на врага.

— Слева танки! — крикнул кто-то.

Лещенко приказал расчету Петрова открыть по ним огонь, а двум другим — бить наступающую пехоту. Как бешеные, метались фашисты по полю, но всюду их настигала смерть. Потом все три орудия начали уничтожать танки. Но они все-таки продвигались.

— Усилить темп стрельбы! — скомандовал лейтенант.

Стволы орудий раскалились до предела, но батарея не прекращала огня до тех пор, пока фашисты не повернули вспять.

А рота лейтенанта Задорожного из 133-й тяжелой танковой бригады, имевшая только восемь машин КВ, получила приказ не пропустить на одном из участков танки противника. За ночь экипажи вкопали свои КВ в землю и замаскировали их. С утра гитлеровцы перешли в наступление. Впереди двигалось больше двадцати танков. Когда настал наиболее благоприятный момент, Задорожный подал команду:

— По ближайшей группе танков бронебойными — огонь!

Грянуло восемь выстрелов, и два фашистских танка тут же заполыхали, а остальные начали терять строй и расползаться по лощине. Часть их, сманеврировав за складками местности, показалась справа, а через некоторое время и с тыла. Роте, по существу, пришлось отбиваться со всех сторон. Но Задорожный четко руководил огнем, командиры танков младшие лейтенанты Федорин, Константинов и другие умело распределяли силы, выбирая цели.

Фашисты тоже вели интенсивный огонь по нашим танкам. Но эта дуэль, несмотря на громадное превосходство, которое имели гитлеровцы, закончилась для них полнейшим поражением: почти все их танки были подбиты или подожжены.

А как не рассказать о работе гвардейских минометных полков!

Однажды на южном участке противник вклинился в нашу оборону и для развития успеха подводил две колонны пехоты. Об этом доложили генералу М. С. Шумилову.

— Надо их не допустить к линии фронта, — сказал командарм. — Это самые лучшие цели для «катюш».

И он тут же отдал необходимые распоряжения командующему артиллерией.

Обе подходившие колонны хорошо наблюдались. Командиры гвардейских минометных полков подполковники Н. В. Воробьев и Л. Н. Парковский получили задачу уничтожить их поочередно. И вот засверкали огненные вспышки и громыхнули раскатистые взрывы снарядов в гуще одной из колонн немцев. И больше ее никто не видел. Это поработали «катюши» Воробьева. Другая колонна от страха залегла и долго не поднималась. Командир полка Парковский, не прекращая наблюдения за нею, приказал вывести установки на огневую позицию. Вскоре небо снова разрезали огненные трассы и сотни взрывов громом рассыпались в районе, где залегла пехота врага. И за второй колонной наблюдение было прекращено.

В упорных боях враг нес большие потери в живой силе и технике. Непосредственный участник боев под Сталинградом немецкий офицер Г. Вельц писал: «Сталинград пожирает немецких солдат! Каждый метр стоит жизней. В бой бросают все новые и новые батальоны, а уже на следующий день от них остается всего какой-нибудь взвод»^[10].

С передовых позиций хорошо было видно, сколько на поле боя стояло подбитых, подожженных и изуродованных немецких танков, какое множество неподобранных трупов лежало неподалеку от нашего переднего края и сколько могил с деревянными крестами и касками на них бугрилось в приволжской степи.

В обобщенном донесении командования 64-й армии сообщалось, что только за период с 1 по 6 сентября частями армии выведено из строя около 120 танков противника.

Но гитлеровцам по-прежнему виделся поверженный Сталинград. Пленные сообщали, что им обещаны с захватом города высокие награды, а по окончании войны — имения на землях Украины и юга России. И фашистские головорезы отчаянно рвались к городу и Волге.

* * *

На войне от требования высшего командования «Не отступать! Стоять насмерть!» до претворения его в жизнь не так уж близко, а под Сталинградом, где мы все еще продолжали уступать в силе противнику, — в особенности. И надо было ненависть бойцов к врагу помножить на их сознательность, глубокое понимание ими того, что дальнейший отход еще более осложнит обстановку не только под Сталинградом, но и на других участках советско-германского фронта, создаст новые трудности.

Надо было повысить чувство ответственности каждого воина за судьбу Родины. Хорошо помню, как однажды член Военного совета армии Константин Кирикович Абрамов в кругу политработников сказал:

— Беседуя с бойцом или командиром, вы должны добиться от него понимания того, что он не просто Иванов пли Карпов, а защитник Родины и своей земли и что судьба нашего Отечества находится в его руках.

Какое сильное впечатление оказывал на людей такой разговор!

Мы часто говорим, что успехи в любом деле, а особенно на фронте, достигаются благодаря руководству Коммунистической партии. Это бесспорно. Но кто в подразделении, в полку, в дивизии представляет партию? Да те же комиссары, политработники, командиры и рядовые коммунисты. Это они, комиссары Владыченко, Макаров, Акимов, коммунисты — командиры Людников, Кирсанов, Сизоненко, Баранов, Задорожный, Бурковский, Ерохин, Колобутин, Сафиулин и многие тысячи других большевиков, выполняя волю ЦК ВКП(б), приказы высших командных инстанций, поднимали боевой дух солдат. Это они своей командирской требовательностью, простым душевным словом и личным примером вели их на тяжкий бой, на подвиг. На последнем перед Сталинградом рубеже прозвучали клятвы бойцов: «Будем стоять насмерть, бороться до последнего дыхания!», «Лучше славная смерть, чем позор отступления и трусость перед врагом!», «Назад дорога нам закрыта приказом Родины и народа!».

Если полистать дивизионные, армейские и фронтовые газеты тех далеких дней, повествующие о жестоких боях за Сталинград, перечитать многочисленные листовки, выпущенные политорганами, можно часто увидеть в них берущие за душу призывы: «Защищая Сталинград, ты защищаешь свою Родину, ее богатства, ее честь, ее независимость. Ты спасаешь свою семью от рабства, поругания и лютой смерти. Судьба Родины в твоих руках, товарищ…», «Можно выбрать друга, можно выбрать жену, мать не выбирают. Мать одна. Она дала нам жизнь и силу. Мы защищаем мать-Родину, единственную для нас всех…», «За Волгой для нас земли нет. Но вся страна, весь народ с нами…», «На берегу Волги родился великий Ленин. Не допустим к Волге врага…»…

* * *

Теперь уже трудно назвать имена тех людей, кто находил такие проникновенные, доходящие до ума и сердца каждого фронтовика слова.

В эти дни в нашей 64-й армии проводилась большая работа по обучению и воспитанию воинов. Была даже выпущена специально для бойцов и офицеров брошюра «Фронтовой товарищ». Одним из ее авторов был комиссар штаба армии старший батальонный комиссар Б. И. Мутовин.

«Родина поставила нас у ворот России, на рубеже двух великих русских рек Дона и Волги, и сказала нам словами Ленина: „Бейтесь до последней капли крови, товарищи!“ — говорилось в брошюре. — Товарищ, сними каску и поклянись свято выполнять боевой приказ и свой долг перед Отчизной».

Во «Фронтовом товарище» была помещена и клятва воинов артиллерийского полка 29-й стрелковой дивизии, где комиссаром был Семен Маркович Рогач. Вот ее слова: «В тяжелые для Родины дни мы клянемся не запятнать своей чести, не отступить ни на шаг без приказа. Мы клянемся каждой каплей крови, клянемся жизнью наших детей, отцов, матерей и жен — побить ненавистного врага».

А далее давались советы, как лучше бить фашистов.

Вошли в книжечку и афоризмы выдающихся русских полководцев. Популярной стала, в частности, среди воинов известная фраза М. И. Кутузова: «Не тот истинно храбр, кто по произволу своему мечется в опасности, а тот, кто действует инициативно и смело, исходя из приказа командира и требований обстановки».

Заканчивалась книжечка «Фронтовой товарищ» словами Н. В. Гоголя: «Нету силы на свете, которая бы поборола русскую силу».

Вообще партийно-политическая работа в войсках в тот период была самой разносторонней, целенаправленной и очень действенной. И было видно, что в ходе тяжелых боев за Сталинград полностью сформировался, окреп и закалился советский солдат-фронтовик, уверенный в своем мастерстве и силе оружия, что коммунисты, будь то командиры, политработники или рядовые бойцы, заслуженно пользуются большим авторитетом и оказывают огромное влияние на воинов.

Как-то вечером начальник политотдела армии полковой комиссар Матвей Петрович Смольянов говорил группе работников штаба и политотдела, что всюду воины перед боем подают заявления с просьбой принять их в партию. А многие, выступая перед своими товарищами или оставляя записки, просили, если они погибнут в бою, считать их коммунистами. Начальник политотдела армии прочитал одну из таких записок. Ее оставил рядовой 108-го стрелкового полка 36-й гвардейской дивизии Михаил Александрович Денисов, павший смертью героя в бою. Вот эта записка:

«Мои боевые друзья и товарищи, вместе с вами я пришел под Сталинград, чтобы разгромить немецкий фашизм. Мною уничтожен не один десяток гитлеровцев. С рассвета завтра снова идем в бой. Я сражаюсь с врагом для того, чтобы снова счастливо жилось нашим отцам, матерям и всем советским людям.

Я ненавидел врага так, как его может ненавидеть советский патриот. Эта ненависть придавала мне силы в борьбе. У меня не было страха перед лицом смерти, хотя не раз приходилось заглядывать ей в глаза. Одно стремление влекло меня вперед — больше уничтожить врагов. Если придется погибнуть на поле боя, то прошу считать меня коммунистом»^[11].

— Как вы думаете, товарищи, — спросил Смольянов, — почему солдат, вступая в жестокий бой, хочет, чтобы его считали ленинцем-коммунистом?

Все присутствующие сошлись на том, что в коммунистах бойцы видят самых преданных Родине людей, самых честных, самых стойких и самых бесстрашных ее защитников. И они стремятся быть похожими на них, а символично взяв себе гордое имя коммуниста, одновременно берут на себя и высокий долг партийца: сражаться мужественно, и если уж погибнуть, так смертью героя.

К группе подошел член Военного совета армии К. К. Абрамов. Узнав о теме разговора, он сказал:

— Да, работники штаба и политотдела армии, бесспорно, оказывают огромную помощь соединениям и частям в подготовке и воспитании людей. Но вы все, товарищи, мало связаны с командирами и политработниками низшего звена. А для солдата и сержанта главный учитель и авторитет — командир и политрук роты, батареи, командир и комиссар батальона, дивизиона… Они в любом бою всегда с солдатами и сержантами и личным примером ведут их на боевые подвиги. Политотдельцы армии должны больше помогать именно им…

Я могу с уверенностью сказать, что все коммунисты, и в их числе политработники всех категорий, являлись примером организованности и дисциплины ленинской гвардии большевиков, так умело работавших с массами людей в самых тяжелых боевых условиях.

* * *

10 сентября генерал-лейтенант В. И. Чуйков был назначен командующим войсками соседней справа 62-й армии. Перед отъездом он зашел ко мне в блиндаж попрощаться. Я искренне сожалел, что от нас уходил такой боевой генерал. Он очень многое сделал для достижения устойчивой обороны 64-й армии с первых же дней ее прихода на фронт. Помощь Василия Ивановича командирам соединений и частей в организации боевых действий войск по отражению многочисленных ударов врага в это тяжелое время мы все видели и высоко ценили.

Глава третья Решающее сражение в городе

Итак, вражеские полчища вышли непосредственно к Сталинграду.

Советское Верховное Главнокомандование, поставив войскам задачу удержать город во что бы то ни стало, постоянно усиливало боевую мощь Юго-Восточного фронта, армии которого сражались непосредственно в районе Сталинграда и южнее его. Их цель заключалась в том, чтобы упорной обороной и контрударами во взаимодействии с войсками Сталинградского фронта обескровить главную стратегическую группировку врага, нацеленную на город, остановить ее наступление и выиграть время для сосредоточения стратегических резервов севернее Дона. 12 сентября Ставка непосредственную оборону города возложила на войска 62-й и 64-й армий Юго-Восточного фронта.

Именно эти объединения теперь стали представлять собой единую крупную оперативную группировку наших сил непосредственно у стен Сталинграда и должны были принять на себя всю силу ударов противника и втянуть его в изматывающие бои. Вскоре в нашу армию стали прибывать новые гвардейские минометные полки с реактивными установками М-8, М-13, М-30 и истребительные противотанковые артиллерийские части.

С приближением боевых действий к Волге и сужением участка активной борьбы под Сталинградом командование Юго-Восточного фронта создало мощную фронтовую артиллерийскую группу на левом берегу Волги, чтобы она могла в любое время обрушить на опасную группировку врага массированный огневой удар перед фронтом 62-й и правым крылом 64-й армий и серьезно облегчить положение обороняющихся войск.

Для немецкого командования теперь наиболее быстрое овладение Сталинградом стало составлять главнейшую и самую неотложную задачу военных действий на всем советско-германском фронте. Поэтому на совещании в ставке фюрера 12 сентября в районе Винницы, на котором присутствовал и командующий 6-й армией Паулюс, Гитлер, оценивая стратегическую обстановку и задачи германских войск, заявил, что силы русских находятся на грани истощения и что они, дескать, не способны предпринять какие-либо ответные действия широкого стратегического характера. То обстоятельство, что теплое летнее время уходило, что предстоят осенняя грязь и холода, что план летней военной кампании срывается под Сталинградом и на Кавказе, просто бесило Гитлера, И он тогда потребовал от командующего группой армий «Б» Вейхса и Паулюса как можно быстрее захватить Сталинград.

В этих целях Гитлер прежде всего усилил 6-ю армию 48-м танковым корпусом из состава 4-й танковой армии.

Теперь Паулюс для непосредственного удара по войскам 62-й и правому флангу 64-й армий сосредоточивает тринадцать дивизий, в том числе 3 танковые, 1 моторизованную и 9 пехотных. В составе их насчитывалось 170 тысяч солдат и офицеров, около 1700 орудий и минометов, около 500 танков, поддерживаемых с воздуха авиацией 4-го воздушного флота в количестве до 1000 самолетов^[12]. Кроме того, перед левым крылом 64-й действовали пять пехотных дивизий 4-й танковой армии. На этот раз немецкое командование рассчитывало прорваться к Волге сразу на двух направлениях. Один удар намечалось нанести из района восточнее Гумрака в направлении центра города через Мамаев курган, чтобы рассечь 62-ю армию на части, другой — мощью 48-го танкового корпуса из района Верхней Ельшанки в направлении южной окраины города.

Этим силам врага на фронте протяженностью 65 километров противостояли войска 62-й и 64-й армий.

В их составе было 90 тысяч бойцов, 1000 орудий и минометов, 120 танков, из них 50 легких. Действия армий могли поддержать 389 самолетов.

Превосходство противника над нашими войсками, таким образом, на этом решающем направлении было весьма ощутимым.

Совершенно очевидно, что войскам 62-й и 64-й армий предстояло решать ответственные задачи в условиях невыгодного соотношения сил. Особенно это относилось к 62-й, против которой враг наносил главный удар, нацеливая его в направлении центральной части города. Здесь в сорокакилометровой полосе гитлеровцы имели пятикратное превосходство по танкам и двукратное в людях.

Невыгодным было и оперативное положение наших армий. Прижатые к городу и к берегу Волги, они лишились выгодных рубежей в глубине обороны. И теперь враг мог просматривать и простреливать артиллерией всю оборону и брал под прямой огонь Волгу.

В создавшихся условиях даже небольшой отход наших частей к Волге ставил бы под угрозу всю оборону Сталинграда.

Эту опасность ясно сознавали командиры всех инстанций и поэтому чувствовали, как никогда, высокую ответственность за организацию прочной обороны и удержание рубежей.

В эти дни в действиях сторон находила широкое применение тактика ближнего боя. Гитлеровцы лезли к Волге, чтобы сбросить нас в реку, а наши воины вцепились в свои позиции, не отступая ни шагу назад. Авиация врага из-за боязни ударить по своим не всегда могла бомбить наши передовые порядки. Это использовали защитники города и еще крепче держали свои рубежи на переднем крае.

Командующий нашей армией теперь главные усилия и резервы сосредоточил на правом фланге. За этим же флангом была подготовлена вторая армейская полоса обороны. Особое значение придавалось удержанию высот 125,0, 128,2 и 133,2.

Но в целом оборону 64-й армии у стен Сталинграда даже в условиях большого превосходства противника в силах и нашего невыгодного оперативного положения мы считали прочной. Получая большое подкрепление, огневые средства и танки из глубины страны, мощную поддержку авиации, сильное зенитно-артиллерийское прикрытие с воздуха и мощную огневую поддержку с левого берега Волги, оборона приобретала как бы новое свое качество и особую упругость.

Можно сказать, что в эти дни Сталинградской битвы наиболее выразительно достигалась тесная и непосредственная взаимосвязь между тактикой, оперативным искусством и стратегией.

Заметим, что у гитлеровского командования такой взаимосвязи в период битвы за Сталинград и Кавказ не было. Хорошо разработанные в немецкой армии вопросы тактики и оперативного искусства находились в полном отрыве от стратегии. Стягивая большие силы непосредственно к Сталинграду, фашисты до предела истощали свои резервы, ослабляли глубокие фланги и этим до крайности ухудшали стратегическое положение группировки своих войск на всем южном фронте.

* * *

С раннего утра 13 сентября начался решающий штурм обороны города. Главный удар наносился против войск 62-й армии в направлении Мамаева кургана (высота с отметкой 102), на вершине которого когда-то стоял шатер татарского хана Мамая.

Второй удар был нацелен в стык 62-й и 64-й армий. Гитлеровцы намеревались рассечь их, а затем развивать удары на север и на юг, вдоль берега Волги.

В ходе ожесточенных боев немцам в этот день удалось незначительно вклиниться в оборону наших войск, вплотную подойти к Мамаеву кургану и просочиться в город. С утра 14 сентября они, введя в сражение дополнительные сухопутные силы, возобновили штурм, прорвали оборону 62-й армии, захватили вокзал, вышли на Мамаев курган — господствующую у города высоту — и взяли под огонь центральную переправу через Волгу.

А на стыке 62-й и 64-й армий противник захватил Купоросное и вышел к Волге. Теперь 62-я оказалась отрезанной не только с севера от войск Сталинградского фронта, но и с юга от основных сил Юго-Восточного фронта.

Командующий фронтом генерал А. И. Еременко принял решение вернуть Мамаев курган и высоты на стыке армий в районе Ельшанки, чтобы, опираясь на них, продолжать упорно удерживать город. Для этого в состав 62-й армии вливалась срочно переправленная через Волгу под огнем врага 13-я гвардейская стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор А. И. Родимцев. Командующий 62-й армией генерал-лейтенант В. И. Чуйков с ходу ввел в бой эту дивизию с задачей взять Мамаев курган.

В итоге яростных боев, неоднократно доходивших до рукопашных схваток, гвардейцы 13-й при содействии двух стрелковых полков 112-й стрелковой дивизии и при поддержке артиллерийского огня фронтовой артиллерии взяли штурмом Мамаев курган.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал, что эти два сентябрьских дня для Сталинграда были слишком тяжелыми. Противник шаг за шагом прорывался через развалины города к Волге, и перелом был создан лишь 13-й гвардейской дивизией А. И. Родимцева, которая внезапно для противника контратаковала его и 16 сентября отбила Мамаев курган.

* * *

В то время как войска двух наших армий отражали наступление врага непосредственно на город, силы Сталинградского фронта (1-я гвардейская, 24-я и 66-я армии) по требованию Ставки снова начали наступательные действия с севера на юг с целью разгрома противника, прорвавшегося к Волге в районе Рынка, и соединения с 62-й армией. Наступление продолжалось до 18сентября.

А с утра 19 сентября провела контрудар и 64-я армия в направлении Купоросное, Ельшанка. В нем участвовали 422, 126 и 138-я стрелковые дивизии, поддерживаемые авиацией и фронтовой артиллерией, ведущей огонь из-за Волги. В боях, продолжавшихся трое суток, они притянули на себя часть сил ударной группировки противника, наступающей на Сталинград, и этим облегчили тяжелую борьбу воинов 62-й армии тоже наносившей по врагу контрудар.

Однако крупная группировка врага возобновила наступление в направлении Мамаева кургана и центральной части города. И здесь снова развернулись кровопролитные бои. 21 сентября 13-я гвардейская дивизия отразила двенадцать атак. И все же 22–23 сентября вражеским войскам удалось выйти к Волге в центре города и расколоть войска 62-й армии.

Командование фронта направляет в 62-ю армию новые подкрепления, и оборона здесь снова становится устойчивой.

Но с 26 сентября начались новые удары противника. В эти дни ему удается овладеть центром города, а к 4 октября поселками заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь» и прорваться в район Тракторного завода.

Одновременно в южной части города враг потеснил левый фланг 62-й армии и прорвался к Волге южнее реки Царица, на участке шириной до 10 километров.

С приближением фашистов к Волге Гитлеру казалось, что оставшиеся 5–6 километров они преодолеют быстро, сбросят советские войска в реку. И враг со дня на день ожидал падения Сталинграда. Геббельс по радио заявил, что битвой на Волге руководит сам фюрер и победа, как никогда, близка^[13].

Учитывая ухудшение обстановки в районе города, Ставка продолжала усиливать армии, защищавшие Сталинград, и одновременно потребовала от фронтов проведения более активных действий.

64-я армия 27 сентября начала наступление на своем правом фланге в районе Купоросного, а 2 октября — в направлении Песчанки. В осуществлении контрудара участвовали 422, 157, 138 и 36-я гвардейские стрелковые дивизии. И хотя к территориальным успехам эти действия не привели, но они оттянули значительные силы гитлеровцев с фронта 62-й армии.

Особенно отважно сражались части и подразделения 422-й гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал полковник И. К. Морозов.

Много довелось мне в боях видеть командиров различных рангов. И каждый из них всегда в чем-то был своеобразен, по-своему интересен. Мне вспоминается командир 422-й гвардейской: небогатырского роста, но по-молодецки стройный и энергичный, с приятным смугловатым лицом, полковник И. К. Морозов был человеком завидной храбрости и уравновешенности. Он в любой обстановке быстро принимал решение, умело и настойчиво осуществлял его и ни на один час не терял управления дивизией.

…В самом городе днем и ночью продолжались упорные бои. Особенно сильный натиск врага был в северных районах, и в частности в районе Тракторного завода и завода «Баррикады». 15 октября гитлеровцам удалось овладеть Тракторным, прорваться в этом районе к Волге и отрезать от основных сил 62-й армии группу войск под командованием полковника С. Ф. Горохова. Но большего они не достигли. Втянувшись в изнурительные, кровопролитные бои в черте города, немецко-фашистские войска сами оказались в ловушке и уже не в состоянии были захватить не только Сталинград целиком, но даже и отдельные его районы. Повсюду они несли большие потери.

Немецкий генерал Ганс Дёрр писал: «За каждый дом, цех, водонапорную башню, железнодорожную насыпь, стену, подвал и, наконец, за каждую кучу развалин велась ожесточенная борьба… Расстояние между нашими войсками и противником было предельно малым. Несмотря на массированные действия авиации и артиллерии, выйти из рамок ближнего боя было невозможно. Русские превосходили немцев в отношении использования местности и маскировки и были опытнее в баррикадных боях и боях за отдельные дома»^[14].

Да, в этом Дёрр оказался прав. Защитники Сталинграда умело дрались не только за каждый дом, за каждый этаж, но и за каждый метр родной земли.

Героизмом наших воинов был восхищен весь мир. Американская газета «Нью-Йорк геральд трибюн» 27 сентября 1942 года писала: «В невообразимом хаосе бушующих пожаров, густого дыма, разрывающихся бомб, разрушенных зданий, мертвых тел защитники города отстаивали его со страстной решимостью не только умереть, если потребуется, не только обороняться, где нужно, но и наступать, где можно, не считаясь с жертвами для себя, своих друзей, своего города. Такие бои не поддаются стратегическому расчету; они ведутся со жгучей ненавистью, со страстью, которой не знал Лондон даже в самые тяжелые дни германских воздушных налетов. Но именно такими боями выигрывают войны».

А в английской газете «Рейнольдс ньюс» 29 сентября 1942 года говорилось: «Эпос Сталинграда будет жить вечно. Героизм вооруженного русского народа, искусство русских командиров будут вызывать восхищение во всем свободном мире. Мы с полным основанием восхищаемся Сталинградом».

Несмотря на сильную огневую поддержку артиллерии и удары авиации, врагу если и удавалось продвинуться вперед на отдельных участках, то лишь на несколько десятков метров за сутки.

Становилось ясно, что немцы делали свои последние шаги на восток. Защитники Сталинграда проявляли особую стойкость и массовый героизм.

В те тяжелые дни ЦК ВКП(б) направил под Сталинград группу видных деятелей партии и государства для разъяснения складывающейся на фронтах и в стране обстановки и для оказания помощи руководящим кадрам. В 64-ю армию прибыл член ЦК ВКП(б) и Исполкома Коминтерна Дмитрий Захарович Мануильский. Он несколько дней был в войсках, а 13 октября на специальном совещании командиров, комиссаров соединений и ответственных работников управления армии выступил с речью.

Многим из нас не раз приходилось читать статьи и выступления этого крупнейшего деятеля большевистской партии, но увидел я его впервые. Он был одет в военную форму без знаков различия.

— Враг проводит наиболее активные наступательные действия главным образом на южном участке советско-германского фронта и для этого стянул сюда всю технику, — сказал тогда Д. З. Мануильский. — Если бы ему удалось в июле — августе захватить Сталинград и кавказскую нефть, наши трудности борьбы намного бы возросли. Но советский народ никогда не склонит головы перед врагом. Война еще более бы затянулась, но конец ее может быть только один — полное поражение фашистской Германии…

Целых три месяца враг топчется у стен Сталинграда, неся огромные потери в людях и технике. Зашло в тупик наступление немцев и на Кавказе. Красная Армия в ходе ожесточенных и упорных боев под Сталинградом снова и снова показала неиссякаемую силу духа нашего народа… Центральный Комитет партии уверен, что защитники Сталинграда выполнят свой долг перед Родиной до конца и город врагу не сдадут. Вашу упорную борьбу видит вся страна и воины других фронтов. Вам, товарищи, тяжело. Вам труднее, чем кому бы то ни было на фронте и в тылу. Это знают Центральный Комитет партии, Советское правительство и наш народ. Партия и народ восхищены и горды тем, что сумели воспитать таких людей, как вы, защитники Сталинграда, превратившие город в неприступную крепость. Длительным и упорным сопротивлением вы дали возможность нашим армиям на других фронтах облегчение и возможность лучше укрепиться и подготовиться к решительным схваткам.

Организация — сильная сторона немцев. Такой умелой организации у нас в начале войны не было.

В ходе войны, и особенно в битве под Сталинградом, наши командные кадры многому научились и добились серьезного улучшения организации ведения операций.

Немцы с самого начала войны осуществляли разного масштаба операции по окружению наших частей и соединений. Теперь этого нет. Под Сталинградом им не удалось окружить советские войска. И в этом огромная заслуга принадлежит 64-й армии.

Гитлеровцы умели использовать в бою каждый выгодный рубеж и каждый населенный пункт. Мы же грешили в этом деле. Сейчас и это прошло. Доказали это сталинградцы, самоотверженно и умело защищающие каждый метр земли.

Слабая сторона гитлеровского командования — авантюризм, стремление идти вперед во что бы то ни стало. Под Сталинградом это стремление поставило немцев в невыгодное стратегическое положение. У них на флангах висят наши войска. Близится зима. Совершенно объективно можно сказать, что вторая зима будет для немцев намного хуже, чем первая.

Вторая слабость немцев — отсутствие нефти, которую они надеялись получить у нас. Это сорвалось. Захваченные ими майкопские месторождения нефти нашими войсками разрушены. Для их восстановления потребуется не менее шести месяцев. Международное положение гитлеровской Германии тоже начинает ухудшаться. И вскоре это ухудшение станет очень заметным и ощутимым для нее. Турция до сих пор не выступила против нас потому, что правители ее ориентируются больше всего на Англию. Ось Япония — Германия непрочна. У них много противоречий. Германия воюет против Франции и Голландии, а Япония в это время захватывает часть их колоний. Германия нацеливается на Индию, но туда смотрит и Япония. Поднимаются против фашистского угнетения и народы Европы…^[15]

Затем Д. З. Мануильский коротко рассказал о трудовых подвигах наших людей в тылу, работающих для нужд фронта, для победы над ненавистным врагом, и заверил нас в том, что армия совсем скоро будет получать в небывало больших количествах лучшую боевую технику.

Мануильский закончил свою речь пожеланием нам боевых успехов и просил командиров и комиссаров соединений, вернувшись в свои части, передать воинам от имени ЦК нашей партии большую благодарность и поклониться им за их мужественную и стойкую борьбу с врагом.

В ответном слове командарм генерал М. С. Шумилов от имени всех воинов 64-й армии попросил выразить Центральному Комитету партии заверение в том, что клятва, данная войсками народу, — отстоять Сталинград — будет выполнена.

Выступление Д. З. Мануильского произвело очень сильное впечатление на нас. Все с какой-то новой силой осознали то, что во главе всей борьбы с фашизмом стоит Центральный Комитет большевистской партии, что он занимается и самыми крупными вопросами международного положения страны, и конкретными проблемами укрепления ее военной мощи, и руководством при планировании и проведении важнейших военных операций.

А вслед за этим защитникам Сталинграда стало известно обращение Михаила Ивановича Калинина «Слово к бойцам», опубликованное в армейской газете «За Родину» 25 октября. В нем отмечалось: «Военный опыт говорит, что наиболее стойкие части, части, наносящие самые крепкие удары по врагу, вместе с тем несут и наименьшие потери. Значит, стойкость является одним из больших факторов для одержания победы над врагом. Нестойкие части — это жертвы врагу, тогда как враг является жертвой стойких войск»^[16]. Какие справедливые слова!

Живой отклик в сердцах бойцов вызвало и письмо Михаила Ивановича Калинина «Богатырям Сталинграда», опубликованное позже.

«Вы перемололи много вражеских дивизий и техники, — писал нам М. И. Калинин. — Но не только в этом выражаются ваши достижения. Мужество бойцов и умение командиров в отражении врага сделали то, что инициатива противника в значительной мере была парализована на остальных участках фронта. В этом историческая заслуга защитников Сталинграда»^[17].

Выступление Д. З. Мануильского и письма к защитникам Сталинграда М. И. Калинина явились своего рода программой в проведении партийно-политической работы в войсках.

В связи с тем что оборона 84-й стала устойчивой и что острие ударов гитлеровцы направили прежде всего на 62-ю армию, в первых числах октября командование фронта взяло у нас закаленную в боях 138-ю дивизию полковника И. И. Людникова в свой резерв и переправило ее на левый берег Волги.

* * *

Приближалась зима. Фашисты торопились взять Сталинград. Гитлеровское командование, увлекшись боями за сам город, продолжало стягивать к нему новые силы, ослабляя внимание к флангам и к событиям на всем сталинградском стратегическом направлении в целом.

12 октября гитлеровцы силами пяти дивизий, в том числе двух танковых, начали новое наступление, которое поддерживалось большим количеством бомбардировщиков. Напряженные бои шли в районах Мамаева кургана, Тракторного завода и в воздухе. От бомб и снарядов продолжали рушиться каменные жилые и производственные здания Сталинграда, пылали последние уцелевшие до сих пор деревянные постройки, взлетали громадные глыбы земли и бетона, камни и целые деревья. Но советские воины упорно держались на своих позициях.

С утра 15 октября противник бросил в бой свежую 805-ю пехотную дивизию и продолжал развивать наступление на юг и на север вдоль Волги. Однако разрубленная пополам 62-я армия продолжала стойко сражаться. Северная группа под командованием полковника С. Ф. Горохова дралась в окружении. А в ночь на 16 октября на правобережье переправилась 138-я дивизия И. И. Людникова, которую командарм В. И. Чуйков сразу же ввел в бой севернее завода «Баррикады».

В эти дни октября в 64-ю армию прибывали части 7-го стрелкового корпуса трехбригадного состава под командованием генерал-майора С. Г. Горячего.

Корпус был поставлен на правый участок обороны армии в районе Купоросного. А вскоре последовал приказ командующего фронтом — подготовить отсюда удар в направлении Ельшанка, центральная часть города с задачей разгромить противостоящего противника, соединиться с войсками 62-й армии и совместными усилиями очистить от врага занятые им кварталы Сталинграда.

Для выполнения этой задачи в армии создавалась довольно сильная ударная группировка: две стрелковые дивизии (422-я и 126-я), весь состав 7-го корпуса, четыре танковые бригады (13, 56, 90 и 155-я). Эти силы поддерживались огнем фронтовой артиллерии из-за Волги, трех пушечных артиллерийских полков армии, группой пяти полков и двух дивизионов реактивной артиллерии. Действия группировки поддерживала и прикрывала авиация.

Организацию удара проводил лично командарм М. С. Шумилов. В это время к нам в армию прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования — начальник Генерального штаба генерал-полковник Александр Михайлович Василевский.

— Понятна ли задача наступающей группировки армии? — спросил он М. С. Шумилова.

— Разумеется, — ответил командарм и добавил уверенно: — Но направление удара, считаю, следовало бы проводить не через Ельшанку и вдоль берега Волги, а несколько западнее, на Песчанку.

— На первый взгляд решение верное, — улыбнулся генерал А. М. Василевский. — Но направление удара вдоль Волги выбрано потому, что противник все время стремится расширить коридор между 62-й и 64-й, взять под огонь Волгу на большом участке и еще больше затруднить переброски наших войск и подачу боеприпасов через реку. Наступлением вдоль Волги мы еще более убедим гитлеровское командование в нашем стремлении соединить фланги армий. Паулюс, понимаете ли, от Волги не уйдет и поэтому вынужден будет не только отвлекать сюда часть сил из своей ударной группировки, но и дополнительно выдвигать в этот район резервы из глубины. Привлекая внимание противника к этому участку, мы отвлекаем его от других направлений. Это очень важно. Ваш, Михаил Степанович, удар должен быть достаточно сильным, чтобы заставить противника делать и первое и второе… Знаю, — продолжал Александр Михайлович, — что части 7-го стрелкового еще только выходят в свои районы. Но, проехав вдоль Волги, я не увидел ни одной колонны.

— Но ведь войска переправляются через Волгу только ночью и туг же выдвигаются в свои районы, — пояснил М. С. Шумилов. — А с наступлением светлого времени суток они прекращают движение и маскируются.

— То, что противник может засечь выдвижение отдельных колонн 64-й на север, — заметил генерал-полковник А. М. Василевский, — для нас сейчас не опасно. Пусть он их видит. Так что выдвигайте отдельные колонны и днем….

Тогда нам еще не было известно, что Верховный Главнокомандующий еще в конце сентября рассмотрел и утвердил план контрнаступления, подписанный Г. К. Жуковым и А. М. Василевским, и что уже началось последовательное сосредоточение сил в районах, откуда менее чем через месяц ударные группировки трех фронтов начнут мощное контрнаступление. Поэтому выдвижение 7-го стрелкового корпуса на самый правый фланг нашей армии было связано не только с нанесением удара вдоль Волги для соединения с войсками 62-й армии. Преследовалась более далекая цель — приковать к этому району внимание немецкого командования и этим отвлечь его от других направлений. Да и прибытие А. М. Василевского в нашу армию было связано главным образом с тем, чтобы создать благоприятные условия для успешного проведения готовящегося Ставкой контрнаступления с целью окружения и полного разгрома гитлеровских сил под Сталинградом.

Генерал-полковник А. М. Василевский, умело решивший целый ряд важных оперативных задач на сталинградском направлении, был известен в штабах армий. Я знал его с 1938 года, когда он работал в Генеральном штабе, а я был на должности для особых поручений при первом заместителе Наркома обороны И. Ф. Федько.

Помню, однажды после совещания ответственных работников Наркомата обороны в кабинете первого заместителя наркома Ивана Федоровича Федько между ним и начальником Генерального штаба Борисом Михайловичем Шапошниковым в моем присутствии произошел разговор о Василевском. И. Ф. Федько просил Б. М. Шапошникова отпустить А. М. Василевского на должность начальника управления боевой подготовки Красной Армии, поскольку до учебы в академии он являлся начальником отдела боевой подготовки военного округа и с работой справлялся очень хорошо.

Б. М. Шапошников сказал, что Василевский хорошо руководил и может далее хорошо руководить боевой подготовкой войск. Но теперь он крупный и глубоко мыслящий оператор, а значит, и настоящий генштабист, поэтому, мол, место Александра Михайловича только в Генштабе. И. Ф. Федько согласился с этими доводами.

Услышав такие похвальные высказывания двух виднейших военных деятелей Красной Армии в адрес А. М. Василевского, я стал относиться к нему с особым уважением.

Александр Михайлович Василевский, уже будучи начальником Генерального штаба, оставался мягким, сдержанным, тактичным во всем человеком. Говорил он тихо, размеренно, наполняя каждое слово глубоким смыслом, делая ударение на особо важном, мелочей не замечал и целиком был поглощен решением больших оперативных вопросов. Здесь, под Сталинградом, каждый, кто встречался с А. М. Василевским, еще и еще раз убеждался в том, каким крупным военным талантом обладает этот генерал. Глубочайшим знанием дела, мудростью и спокойствием при решении самых сложных вопросов он внушал к себе непоколебимое доверие и уважение окружающих.

* * *

Итак, нам надо было заставить Паулюса как можно активнее расходовать глубокие резервы и ослаблять фланги ударной группировки для наращивания сил в первой линии.

В 10 часов 25 октября после сорокаминутной артиллерийской подготовки ударная группировка 64-й армии перешла в наступление. Враг успел организовать сильную огневую систему и оказывал упорное сопротивление. Особенно активно действовала его авиация, группами по 20–30 самолетов непрерывно наносила бомбовые удары по нашим войскам.

В результате тяжелых двухдневных боев нам удалось здесь продвинуться всего на три-четыре километра. Противник вынужден был, как мы и ожидали, перетянуть сюда значительные силы с фронта 62-й армии и перенацелить огонь.

Проводили наступление и войска Донского фронта^[18] на севере. Хотя оно и не дало ожидаемых результатов, но все же отвлекло на себя артиллерийский огонь, авиацию и часть сил противника с северного участка 62-й армии и заставило его приостановить натиск в заводской части города.

О значении многократных наступательных действий Донского фронта и 64-й армии Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал: «Не будь помощи со стороны Донского фронта и 64-й армии, 62-я армия не смогла бы устоять и Сталинград, возможно, был бы взят противником». Одновременно маршал подчеркивал, что удары с севера и юга по флангам ударной группировки противника и упорные оборонительные действия 62-й армии в самом городе заставили немецкое командование в октябре снимать свои части с удаленных флангов, заменяя их румынскими. Этим ослаблялась оборона в районе Серафимовича и южнее Сталинграда, что было очень важно для предстоящего контрнаступления советских войск.

Настал день 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. На торжественном заседании в Москве, посвященном этому юбилею, выступил И. В. Сталин. «Будет и на нашей улице праздник!» — об этих словах Верховного тут же узнал каждый боец. А содержание всего доклада несколько позже мы глубоко изучали сами и разъясняли его воинам. Доклад вызвал большой подъем в настроении людей, вселил в них уверенность в близкой победе над врагом.

* * *

…Если в первый период боев под Сталинградом немецко-фашистские войска продвигались в глубину нашей обороны в среднем по два километра в сутки, то к концу оборонительного периода — лишь по нескольку десятков метров. А теперь и такое продвижение было остановлено.

В конце октября немцы уже не могли наступать крупными силами. В связи с этим 8 ноября немецкий диктор прочел следующее выступление Гитлера: «Я хотел достичь Волги у одного определенного пункта, у одного определенного города. Случайно этот город носит имя самого Сталина. Но я стремился туда… потому, что это весьма важный пункт. Через него осуществлялись перевозки тридцати миллионов тонн грузов, из которых почти девять миллионов тони нефти. Туда стекалась с Украины и Кубани пшеница для отправки на север… Остались незанятыми только несколько совсем незначительных точек. Некоторые спрашивают: а почему же вы не берете их побыстрее? Потому, что я не хочу там второго Вердена. Я добьюсь этого с помощью небольших ударных групп!»^[19]

Время проведения крупных операций и сильных ударов по сталинградцам окончательно миновало. А советские войска крепко удерживали свои позиции.

Г. Вельц, который приводит слова фашистского главаря, писал: «Мы прорывали стабильные фронты, укрепленные линии обороны, преодолевали оборудованные в инженерном отношении водные преграды — реки и каналы, брали хорошо оснащенные доты и очаги сопротивления, захватывали города и деревни… А тут, перед самой Волгой, какой-то завод, который мы не в силах взять! Для меня это отрезвляющий удар: я увидел, насколько мы слабы»^[20].

По Волге шла густая шуга. В скором времени она превратится в ледостав, а затем в зимний лед. Тогда река не препятствие. Все это пугало гитлеровцев.

11 ноября противник провел последнее наступление в полосе 62-й армии. Но ему удалось потеснить лишь один стрелковый полк южнее завода «Баррикады» и на небольшом участке прорваться к Волге.

Таким образом, немецким войскам не удалось полностью захватить город. А те силы, которые оказались в его черте, среди разрушенных кварталов, были под постоянным огнем защитников Сталинграда.

И все же за два дня до начала контрнаступления Красной Армии Гитлер отдал приказ, в котором говорилось: «Трудности борьбы за Сталинград мне известны. Однако для русских теперь, во время ледостава на Волге, трудности являются еще большими… Поэтому я ожидаю, что руководство снова со всей своей неоднократно доказанной энергией и войска снова со столь часто проявляемой удалью сделают все, чтобы по меньшей мере прорваться к Волге в районе орудийного завода и металлургического завода и занять эту часть города»^[21].

Но у генералов 6-й немецкой армии уже ничего не получалось. Паулюс много раз приказывал им атаковать, продвигаться вперед, а войска все не могли сдвинуться с места, им стало не до удали, на которую уповал Гитлер. Поэтому последний приказ фюрера остался без внимания. Да и сам этот приказ на наступление для очень сильной германской армии, действующей на важнейшем стратегическом направлении, выглядел уродливо мелким: это задача максимум для дивизии. Гитлеровское командование, увлекшись борьбой за город, утратило чувство понимания и оценки всего стратегического размаха борьбы под Сталинградом и на Северном Кавказе.

Да что, собственно, мог дать теперь, в ноябре, захват отдельных районов города, если летне-осенний поход этого года уже закончился?! Сталинград и Кавказ советские войска продолжают удерживать, и все политические и стратегические планы фашистского руководства Германии уже сорваны. Ударные группировки врага — 6-я и 4-я танковые армии — были скованы намертво.

И Гитлер уже стал требовать от своих вооруженных сил «безусловно удерживать достигнутые линии при любой попытке врага прорвать их». Одновременно он предупреждал, что «последними боями русские сами были чрезвычайно ослаблены и зимой 1942/43 года не могут вводить силы, как в прошлом»^[22].

А советский народ, его Вооруженные Силы, в том числе и воины 64-й армии, в дни смертельной опасности для Родины еще теснее сплотились вокруг Коммунистической партии, сумели выстоять и обескровить врага.

Маршал Советского Союза А. И. Еременко в своей книге «Сталинград» писал:

«64-я армия под его (генерала М. С. Шумилова. — И. Л.) командованием сыграла исключительно большую роль в Сталинградском сражении. Ее упорство и активность в обороне, ее маневренность и подвижность на поле сражения причинили врагу множество неприятностей, нанесли ему большой урон, опрокинули многие расчеты противника, помогли сорвать не один из назначенных Гитлером сроков захвата Сталинграда. Наступая на участке 64-й армии, Гот, что называется, обломал свои танковые „клинья“. Армии удалось удержать в своих руках высоты, расположенные южнее Сталинграда, что сыграло существенную роль в устойчивости обороны города в целом»^[23].

Только за время боев с 25 июля по 30 сентября войсками 64-й было выведено из строя до 100 тысяч гитлеровских солдат и офицеров, подбито и сожжено 410 танков, уничтожено 514 орудий и много другой боевой техники^[24].

Армия выполнила возложенную на нее Ставкой задачу.

Прекрасные солдаты были в нашей армии, и руководили ими прекрасные командиры. Мне, в то время начальнику штаба армии, и хочется рассказать подробнее о работе штаба, о командирах армейского звена.

…Уже три месяца я работал начальником штаба 64-й армии. Все это время было насыщено грозными боями и сражениями, в которых проявилась большая творческая работа всего армейского управления.

Армейское звено управления характерно тем, что оно планирует и организует действия войск как в операции, так и в бою. Именно здесь закладываются основы использования различных сил и средств, порядок их взаимодействия на поле боя в самых различных условиях обстановки. Поэтому офицеры управления армии должны быть прекрасно подготовленными людьми.

Скажем прямо, с офицерами штаба армии нам повезло. Почти все они были выпускниками военных академий и могли быстро разбираться в обстановке армейского масштаба. Каждый из них умел оперативно мыслить, работал старательно, энергично, с полной отдачей.

Должен сказать, что и я многому научился у своих товарищей — работников штаба армии, хотя и сам учил их. Поэтому за короткое время нашей совместной работы штаб превратился в очень слаженный коллектив.

Но работа штаба и всего управления во многом зависит от командующего армией, от его подготовленности, стиля работы и организаторских способностей. В этом отношении был для каждого из нас образцом Михаил Степанович Шумилов. Член партии с 1918 года, командир роты и полка в гражданскую, военный советник при командующем Центральным фронтом в республиканской Испании, он и теперь, в роли командарма, показал себя зрелым военачальником. М. С. Шумилов спокойно и глубоко анализировал обстановку, принимал продуманные и смелые решения, определяя войскам ясные задачи, твердо держал в своих руках управление.

Обычно Михаил Степанович не испытывал затруднений при принятии решения. Как правило, оно определялось при первом глубоком анализе обстановки. Командарм, как он сам говорил, мысленно ставил себя на место противника, всесторонне оценивал его возможный замысел и, исходя из этого, определял свой. Генерал Шумилов умел смело сосредоточить основные усилия армии на ведущем направлении для решения главной задачи. А хорошо зная, что на войне бывают всякие неожиданности, он всегда стремился создавать и сохранять резервы. Мне, воевавшему до этого в Севастополе, где у командования армии почти никогда не было необходимых резервов, это обстоятельство особенно бросалось в глаза.

Михаил Степанович хорошо понимал роль штаба в управлении войсками и никогда не пренебрегал его мнением, хотя решение всегда принимал на основе собственных глубоких размышлений.

Принятое решение он проводил в жизнь с железным упорством и не вносил в него изменений до тех пор, пока это не вызывалось обстановкой по ходу боя. А пульс боя командующий постоянно чувствовал очень тонко. Шумилов избегал скоропалительных решений, и это серьезно облегчало работу командиров соединений и штаба армии.

По натуре Михаил Степанович был человеком крутым, прямым, любил деловые качества и правдивость в людях, сам был очень работоспособен и честен во всем. Я не знаю случая, чтобы в своих докладах командарм приукрашивал положение дел или излишне подчеркивал сложность обстановки. Всегда чувствовалось, что Военный совет фронта глубоко верил в способности Шумилова. И Михаил Степанович полностью оправдал оказанное ему Ставкой и Военным советом фронта доверие — командовать армией на важнейшем стратегическом направлении.

Работать начальником штаба армии, действующей на таком ответственном участке, и для меня было большой честью. Тут я не могу не сказать о работе штаарма в целом и некоторых офицерах штаба, которые составляли основную его «рабсилу».

В современной войне даже самый способный командарм не может успешно осуществлять руководство боевыми действиями без хорошего штаба. Ведь прежде чем начиналась любая операция, любое сражение, над планированием и организацией его кропотливо трудился коллектив работников штаба, начальников родов войск и служб, составляющих управление армии. Штаб добывает, изучает, анализирует и обобщает все необходимые данные, рассчитывает соотношение сил, предусматривает ход развития операции, подготавливает соображения по решению и уточняет взаимодействие войск. В отдельные периоды боев в состав 64-й входило 15–17 стрелковых и танковых соединений и столько же отдельных артиллерийских, гвардейских минометных и истребительно-противотанковых полков. Управлять таким количеством войск, конечно, нелегко. Надо было каждому соединению и каждой части готовить, передавать или пересылать приказы и распоряжения, контролировать выполнение ими поставленных задач.

Одна из главных проблем, которая всегда больше всего доставляла нам хлопот, — это более точное определение сил и раскрытие замысла противника. Без этого не может быть принято правильное решение. И офицерам разведывательного отдела приходилось напряженно трудиться. Они хорошо понимали обстановку в оперативном масштабе и часто по собственной инициативе организовывали разведку. Разумеется, что при динамических действиях противника не всегда и не легко можно было добыть нужные данные.

А во время обороны, когда нашим войскам приходилось и отходить, а пленение солдат врага было редким явлением, получать нужные разведывательные данные было особенно сложно. Мы использовали главным образом сведения, добытые разведывательными подразделениями соединений и информацию разведывательных органов фронтов.

Но противника надо было знать, и мы ставили войскам конкретные задачи на разведку, применяли засады в целях захвата пленных, засылали в тыл противника агентов и наблюдателей, давали заявки фронту на ведение разведки авиацией.

Чтобы показать, насколько трудно было выявлять врага, состав его группировок, я приведу такой характерный пример.

30 июля авиационная разведка фронтов установила выдвижение отдельных колонн противника с юго-запада в сторону Котельникова. Потом из этого района агенты, снабженные рациями, передали о том, что в Котельниково вошли танковые и моторизованные части немцев и что они выдвигаются в сторону Сталинграда. Ни в штабе фронта, ни в армии в тот момент никто не знал, что это за войска. Но на следующий день наши агенты передали опознавательные знаки на бортах автомашин. Из штаба франта сообщили, что машины с такими знаками принадлежат дивизиям, ранее находившимся в 4-й танковой армии немцев. Это уже зацепка. А несколько позже агентура подтвердила, что все части, прибывшие в Котельниково, действительно входят в состав 4-й танковой, поскольку захваченный пленный назвал фамилию «большого начальника» генерала Гота. Было определено, что на Сталинград выдвигаются новые силы — целиком 4-я танковая армия. Двумя днями позже это подтвердили пленные румыны и немцы. Состав же армии Гота был определен только в ходе боев в районе Абганерово.

А в определении группировок врага нам очень хорошо помогала артиллерийская разведка. Она умело вскрывала артиллерийско-минометные средства противника, а по ним можно было определить и группировки пехоты.

Все добытые данные наносились на карту, изучались, сопоставлялись, определялись силы и группировки врага. Затем мы готовили доклад-справку и карту с нанесенными сведениями о противнике и обычно докладывали выводы разведки командарму. Шумилов нам доверял, но все же иногда ставил дополнительные задачи на разведку, на перепроверку или ограничивался указанием, на чем сосредоточить внимание разведчикам.

А вообще не будет преувеличением сказать, что в боях под Сталинградом мы неплохо научились видеть врага и раскрывать его замыслы.

Оперативный отдел, возглавляемый полковником С. М. Лукиным, был как бы главной рабочей «кухней» штаба армии. Именно здесь проводился глубокий анализ положения дел на фронте армии, отрабатывались карты с обстановкой, определялось соотношение сил и вырисовывались в деталях соображения по использованию сил и средств в бою.

Выражение «соображения в деталях» не описка. Бои под Сталинградом гремели непрерывно. Командарм и штаб армии следили за их ходом и оценивали события на различных направлениях в течение всего дня. И им было всегда известно положение дел на фронте армии и соседей. Обычно перед вечером командарм вместе со мной и начальником оперативного отдела еще раз оценивал обстановку и принимал принципиальное решение на действия войск. Следовательно, операторы должны были работать очень напряженно, целенаправленно и непрерывно.

В штабе армии большая часть оперативных документов зарождалась на рабочем месте заместителя начальника оперативного отдела полковника П. М. Журавлева. Он тогда только что окончил военную академию и был подготовлен на уровне последних требований штабной службы.

Но важнейший документ — боевой приказ, как правило, готовил начальник оперативного отдела полковник С. М. Лукин. Боевые донесения в вышестоящие штабы составлял старший помощник начальника оперативного отдела майор А. Г. Полнер, а оперативные сводки готовил помощник начальника отдела майор Степанов. Ответственным за постоянную связь с разведывательным отделом, отделом связи, штабами артиллерии, бронетанковых войск и инженерных войск был помощник начальника отдела капитан А. Ф. Ляшев. Кроме того, каждый из офицеров отдела являлся и направленцем, в обязанность которого входило постоянно детально знать обстановку на участках определенных дивизий.

Конечно, круг деятельности всех офицеров управления армии выходил далеко за рамки штаба. Они часто днем и ночью выезжали в войска, лично проверяли и уточняли обстановку на месте, доводили до руководства дивизий распоряжения командарма и начальника штаба армии, обстановку на соседних участках и оказывали командирам помощь в правильном использовании специальных сил и средств в бою. Особенно часто приходилось высылать офицеров вперед, когда обстановка складывалась сложная, неясная и даже противоречивая. И все это обычно происходило под огнем врага.

При выполнении заданий офицеры часто становились непосредственными участниками боев. Например, когда в 157-й стрелковой дивизии в районе Елхи была неясная обстановка, туда был направлен капитан А. Ф. Ляшев. Вместе с офицером штаба соединения он пошел проверить передний край обороны одного из батальонов. Но там наших бойцов не оказалось, и штабники внезапно столкнулись с гитлеровцами. В завязавшемся бою те начали обходить наших офицеров, у которых скоро кончились патроны. Пришлось ручными гранатами прокладывать себе путь к своим. И офицеры мужественно пробились через фашистскую цепь.

Таких случаев было немало.

А сколько опасных моментов было на самом командном пункте армии! Он не раз подвергался сильным бомбежкам противника с воздуха. 3 сентября на КП в районе Ягодного упало около ста бомб, и большие потери были в составе охраны и среди связистов. Одна бомба громыхнула почти рядом с блиндажом, в котором находились генерал В. И. Чуйков и дивизионный комиссар К. К. Абрамов. Накат укрытия был снесен, а генералов взрывной волной бросило на землю. Мы быстро подбежали к блиндажу. В. И. Чуйков, стряхивая с себя землю, сказал:

— Если бы вырыли наше укрытие чуть подальше от блиндажа начальника штаба, нам бы был конец. Спасибо тем, кто указал это место… — И, повернувшись ко мне, он добавил: — Везет вам, товарищ Ласкин… Сколько раз бомбит противник командный пункт, а все штабисты будто неуязвимы…

Однажды надо было доставить донесение командарма в штаб фронта. Машины через Волгу не ходили (мост на день снимался), и капитан А. Ф. Ляшев с пакетом был послан на самолете У-2. Немецкий истребитель напал на него и стал обстреливать. Летчик начал резкое снижение, чтобы приземлиться. Но местность была сплошь изрезана оврагами, и посадка оказалась неудачной. Самолет разбился, пилот и Ляшев серьезно пострадали.

Доставка пакета задерживалась. И тут две женщины, оказавшиеся поблизости, раздобыли где-то грузовую машину и хотели отправить пострадавших в госпиталь. Но капитан Ляшев настоял, чтобы их везли сначала в штаб фронта. Донесение было доставлено в срок, и Ляшев тут же сообщил в штаб армии о выполнении задания, ничего не сказав ни о происшествии, ни о своем состоянии.

Военные события под Сталинградом проходили очень динамично. Каждый день на карты наносились все новые и новые данные о противнике на фронте нашей армии и соседей. Каждый день появлялись изменения в начертании переднего края обороны и в расположении наших войск. Ведь одни части и соединения снимались с передовой, другие прибывали в армию и тут же выходили на боевые участки, третьи контратаковали врага, четвертые совершали маневр с одного участка на другой. Много напряженного труда, умения и смекалки требовалось, чтобы подготовить оперативно грамотный и обоснованный расчетами доклад командарму. И работники штаба делали все, чтобы помочь командующему найти лучшие возможности разгрома врага. Нужно сказать, что соображения штаба почти никогда не расходились с оценкой и решением командарма.

Особое место в нашей работе занимал вопрос использования артиллерии, в частности гвардейских минометных частей «катюш». И самым ближайшим помощником командарма в этом деле были командующий артиллерией армии полковник С. Н. Петров и начальник штаба артиллерии армии полковник А. Н. Янчинский. Хорошо подготовленные, энергичные, деятельные, они были способны в самые короткие сроки организовать широкий маневр артиллерии и сосредоточить на нужных направлениях массированный огонь.

Исключительно большую и ответственную работу проводили инженерные войска, руководимые генералом Ю. М. Брадзиловским, а после его ухода на должность начинжа Воронежского фронта — генералом В. Я. Пляскиным.

Эти образованные, с большим опытом военные инженеры приложили много сил и умения для укрепления оборонительных рубежей, создания минных полей, устройства переправ через Волгу, при прокладывании новых маршрутов движения, в подготовке командных и наблюдательных пунктов.

Большую сложность представляла организация четкого и устойчивого управления войсками в условиях частых и резких изменений в обстановке, большой нехватки радиостанций и постоянного нарушения технической связи бомбами и снарядами. В составе армии в отдельные периоды, как я уже отмечал, было до 17 стрелковых и танковых соединений, много отдельных частей. Штаб контролировал ход выполнения ими каждого приказа и распоряжения. Обеспечивать связь с войсками в ходе боевых действий — труднейшее дело. И тут невозможно недооценить работоспособность, настойчивость, а подчас и изобретательность начальника связи армии полковника Т. Р. Борисенко и завидное трудолюбие, аккуратность, мастерство подчиненных ему командиров и рядовых связистов.

Нельзя не сказать добрых слов и о службе тыла, которой руководил генерал Григорий Васильевич Александров. Обеспечить многие сотни стволов различных видов артиллерии и минометов боеприпасами, танки и транспорт горючим, десятки тысяч людей питанием и обмундированием в условиях непрерывных артналетов и бомбежек и через такое препятствие, как Волга, — очень сложная задача. Но активный участник гражданской войны, Г. В. Александров имел богатый опыт работы, неиссякаемую энергию, твердый характер и делал все возможное для бесперебойного снабжения армии. Он почти каждый вечер являлся в Военный совет и докладывал о состоянии тыла и обеспечения всем необходимым войск, настойчиво просил позвонить в какую-либо инстанцию — потребовать, согласовать, уточнить, попросить, подтолкнуть. А часто, минуя фронтовую инстанцию, он вел переговоры со многими ответственными работниками Наркомата обороны, в том числе и с начальником Тыла Красной Армии генералом армии А. В. Хрулевым, и всегда добивался своего.

Как-то я ему сказал!

— Ужочень настырный и шумный у вас характер, Григорий Васильевич. Помогает ли он в деле?

— Тыл — организация особая, Иван Андреевич, — поучительно ответил генерал Александров. — Тут одного приказа мало. По опыту знаю, что надо многих тормошить, а многое добывать самим. Без настырности тут никак не обойтись…

Хочу особо подчеркнуть, что на всей нашей оперативной деятельности благотворно отражалась партийно-политическая работа, которую проводил политаппарат штаба и партийное бюро, секретарем которого был капитан Сергей Шевелев. На парторганизацию и политаппарат управления армии опирались и командующий, и начальник штаба, и в целом Военный совет. Поэтому весь наш коллектив был сплоченным, монолитным, работоспособным, все понимали друг друга, и это обеспечивало в работе слаженность всех звеньев.

Здесь, конечно, была очень велика и роль членов Военного совета армии. Бригадный комиссар Зиновий Тимофеевич Сердюк (до войны первый секретарь Киевского обкома КП(б)У) был партийным руководителем и, став человеком военным, быстро научился определять узловые проблемы партийно-политической работы в войсках, ставил перед политотделом армии, комиссарами и политорганами соединений четкие и конкретные задачи. Будучи ответственным за оперативную деятельность армии, он стремился постоянно быть вместе с командующим, участвовал в рассмотрении всех важнейших оперативных мероприятий.

Второй член Военного совета, дивизионный комиссар Константин Кирикович Абрамов, отвечал за материально-техническое обеспечение армии, то есть за работу тыла, но часто бывал в передовых частях, под огнем. Всегда живой и жизнерадостный, прямой и искренний во всем, он был очень смелым и необыкновенно находчивым человеком, В сложных ситуациях бывал суровым, крутым, но, как говорится, быстро отходил. За героизм и мужество, проявленные К. К. Абрамовым в боях под Смоленском, ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Как-то мы спросили Константина Кириковича, почему он очень редко бывает на передовом пункте управления вместе с командармом и очень часто выезжает в войска.

— Тут моя помощь никому не потребуется, — ответил он. — Ведь все важные вопросы Военный совет решает вечером на командном пункте. А вот командирам и комиссарам дивизий и полков помогать нужно всегда. На передовой лучше чувствуешь пульс боя, своими глазами видишь боевую работу частей и познаешь людей. Я могу подметить такое, что командиры и комиссары могут упустить или недооценить. А в бою каждый промах — лишние жертвы…

Итак, заканчивался оборонительный период Сталинградской битвы. Мне, как севастопольцу, хотелось бы сказать о некоторых особенностях обороны Севастополя в сравнении со сражением у берегов Волги.

Под Сталинград для постоянной работы в войсках и оказания помощи фронтам и армиям Ставка направляла крупнейших военных и партийных работников. Через горнило сражения у волжских берегов прошла целая плеяда видных полководцев и военачальников — будущих Маршалов Советского Союза: Г. К. Жуков, А. М. Василевский, В. И. Чуйков, Ф. И. Толбухин, А. И. Еременко, К. С. Москаленко, Н. И. Крылов, К. К. Рокоссовский, Р. Я. Малиновский. Каждый из них свои глубочайшие военные знания, организаторские способности целиком вкладывал в подготовку и проведение крупных мероприятий, направленных на разгром врага.

Важно, что весь ход борьбы в Сталинградской битве непосредственно направляли Центральный Комитет партии, Государственный Комитет Обороны и Верховное Главнокомандование. Все это обеспечивало высококвалифицированное руководство военными действиями.

В Сталинградской битве особенно наглядно и содержательно проявилось постоянно и хорошо организованное взаимодействие в стратегическом и оперативном масштабах. Хотя наиболее трудная задача в обороне и выпала на долю 62-й и 64-й армий, но задачу по удержанию Сталинграда решали и многие другие объединения. Четко согласованные действия между различными армиями и фронтами не раз резко ослабляли удары противника и срывали его замыслы. Кроме того, в ходе всей обороны на Волге Сталинграду оказывали помощь и силы, действующие на Северном Кавказе. Своей упорной обороной они сковали крупные группировки врага и не позволили ему дополнительно перенацелить силы на Сталинград.

Далее, в отличие от Крыма в Сталинграде было чем бить противника. Достаточно сказать, что только в непосредственном подчинении командарма 64-й находилось 15–17 стрелковых и танковых соединений, до пятнадцати полков полевой и противотанковой артиллерии и гвардейских минометных полков. А с воздуха армию прикрывали части корпуса ПВО и истребительные части 8-й воздушной армии. Армия почти никогда не испытывала недостатка в боеприпасах. На Сталинград работал почти весь тыл страны.

В распоряжении же севастопольского командования, по существу, не было самых главных средств современной войны: авиации, танков, «катюш» и противотанковой артиллерии, а имевшаяся полевая и береговая артиллерия либо испытывала недостаток в боеприпасах, либо вообще оставалась без них.

Еще одна особенность: оборона под Сталинградом характеризовалась широкой маневренностью сил и средств и исключительной активностью. Здесь за четыре месяца были проведены сотни сильных контратак, несколько десятков крупных контрударов и несколько частных наступательных операций советских войск.

В Севастополе маневр силами и средствами в ходе боев почти не проводился: нечем, собственно, было маневрировать. Проведенные за все восемь месяцев три армейских контрудара наносились в основном силами, прибывавшими в Севастополь с Большой земли. Длительное удержание рубежей здесь достигалось прежде всего упорством войск, дравшихся до последних возможностей. Поэтому оборона в Севастополе носила менее маневренный и более позиционный характер, чем под Сталинградом.

Важно также отметить, что, несмотря на глубокое проникновение на советскую территорию врага, в целом Сталинградская битва все же проходила в выгодной стратегической обстановке. Наши армии, действующие на огромной дуге от Воронежа через Сталинград до Новороссийска, держали главные силы гитлеровцев в громадном мешке. Это позволяло советскому командованию использовать против врага удары наших войск и авиации с различных направлений.

Совершенно другое положение было в Севастополе.

Там, наоборот, противник, прижав севастопольцев к берегу моря и взяв их в огневое кольцо, мог обстреливать наши позиции чуть ли не со всех сторон. К тому же под конец обороны защитникам города не могли помочь ни боевые корабли с моря, как это было в декабре 1941 года, ни авиация. Город находился в длительной осаде. Противник же, имея большое превосходство над нами в силах, полное господство в воздухе, мог свободно осуществлять любой маневр.

Далее. В Сталинградской битве силы советских войск и решающие средства борьбы постоянно наращивались, что дозволяло создавать прочную глубокую оборону и наносить неожиданные и сильные контрудары по врагу.

В Севастополе же в ходе летнего штурма города силы его защитников непрерывно таяли, а подкреплений почти не поступало. Крайне мало получали мы и боеприпасов. Поэтому сопротивление и удары наших войск по врагу неуклонно ослабевали.

Оборонительные бои за Сталинград характеризовались и тем, что в их ходе не было длительных оперативных пауз. Борьба шла почти непрерывно.

А в Севастополе в течение восьмимесячной обороны были две оперативные передышки между тяжелыми боями. В это время враг накапливал силы и проводил тщательную подготовку нового штурма. И мы могли передохнуть, укрепить позиции и подготовиться к новым кровопролитным схваткам.

И наконец, отличны сами масштабы сражений. Под Сталинградом в некоторые периоды битвы одновременно с каждой стороны действовало до полутора миллиона человек на семисоткилометровом фронте. Например, с нашей стороны на последнем этапе обороны в ней участвовало восемь армий, более десятка тысяч орудий и минометов, около двадцати гвардейских минометных полков и до 400 самолетов.

В Севастополе же протяженность фронта обороны равнялась всего 35–40 километрам. Генерал Манштейн имел 300 тысяч солдат и офицеров, а количество защитников города было в три раза меньше.

Но надо сказать и о том общем, что характеризовало борьбу как в Севастополе, так и в Сталинграде. Это сходство, а вернее, полное родство касается беззаветного мужества, стойкости и самоотверженности защитников обоих городов. И в Крыму, и у волжских берегов наши бойцы проявили беззаветную любовь к своей Отчизне, величайшую ненависть к врагу, массовый героизм.

* * *

Итак, подводя краткие итоги оборонительного периода, отметим, что за все четыре месяца трудных оборонительных сражений защитники Сталинграда вывели из строя до 700 тысяч отборных гитлеровских солдат и офицеров, более тысячи танков, свыше двух тысяч орудий и минометов, более 1400 самолетов, подорвали наступательный дух солдат немецкой армии и создали выгодные условия для нанесения мощных контрударов^[25]. Конечно, гитлеровское командование никогда не предполагало, что их лучшие армии будут так обескровлены, измотаны и морально надломлены.

Таким образом, ни на Кавказе, ни под Сталинградом стратегические задачи, поставленные Гитлером, решены не были. Значит, вся планируемая и проводимая гитлеровским командованием летняя кампания 1942 года потерпела полный крах.

Глава четвертая Разгром

Вся страна продолжала ковать для фронта оружие, формировала новые части. В район Сталинграда шли танковые, механизированные, стрелковые и артиллерийские соединения, знаменитые «катюши». На аэродромах приземлялись новые самолеты различного назначения. Центральный Комитет ВКП(б) и Верховное Главнокомандование готовили силы для проведения контрнаступления.

Теперь ставилась цель разгрома наиболее крупной стратегической группировки врага под Сталинградом. Осуществлению этой задачи способствовали и невыгодность стратегического положения гитлеровских войск, рассредоточенных по огромной дуге на юге страны, и большая уязвимость их коммуникаций, протянувшихся более чем на 2000 километров.

В таких условиях гитлеровское командование не могло быстро перебросить на это направление крупные резервы из Германии или с других участков советско-германского фронта, чтобы своевременно воздействовать на ход военных событий.

Не лучше было оперативно-стратегическое положение немецко-фашистских войск и непосредственно в районе Сталинграда. 6-я полевая и 4-я немецкая танковая армии были скованы советскими войсками в самом городе, а на их растянутых флангах находились более слабые во всех отношениях румынские и итальянские части. Советские соединения занимали охватывающее положение по отношению к главной ударной группировке немцев.

Было установлено, что оборона врага наиболее уязвима на флангах этой ударной группировки и что именно здесь, в междуречье Волги и Дона, следует зажать в кольцо основные силы 6-й и 4-й танковой армий и нанести по ним сокрушительный удар. Достижение такой цели «не только радикально изменило бы обстановку в этом районе, но и привело бы к крушению все еще активно действующего южного крыла вражеского фронта»^[26], а также позволило развернуть широкие наступательные операции по освобождению Родины от фашистского ига.

Так возникла основная идея контрнаступления, высказанная впервые 13 сентября Г. К. Жуковым и А. М. Василевским в докладе И. В. Сталину. Характерно, что эта оценка обстановки на советско-германском фронте сделана в тот же день, когда Гитлер на совещании в своей ставке заявил, что «русские находятся на грани истощения своих сил и что к ответным действиям широкого стратегического характера они больше не способны».

Политбюро ЦК ВКП(б), Государственный Комитет Обороны и Ставка Верховного Главнокомандования, учитывая все эти факторы, считали, что у нас созданы предпосылки для проведения стратегического контрнаступления на сталинградском направлении. Первоочередной его задачей должно быть осуществление разгрома ударной немецкой группировки — 6-й и 4-й танковой армий в районе Сталинграда, а также основных сил сателлитов Германии (итальянских и румынских соединений). Последнее привело бы к противоречиям и ослаблению внутри фашистского блока и могло предотвратить вступление в войну Турции на стороне фашистской Германии.

В сентябре Г. К, Жуков и А. М. Василевский вылетели в район боевых действий у Сталинграда, чтобы изучить на месте вопросы, связанные с контрнаступлением.

После их возвращения в Москву Ставка обсудила представленный план контрнаступления, и в конце сентября Верховный Главнокомандующий утвердил основы его замысла.

Суть плана состояла в том, чтобы одной сильной группировкой вновь создаваемого Юго-Западного фронта нанести удар по противнику с севера на участке Серафимович, Клетская и развить стремительное наступление на юг в направлении Калач, Советский. Другой группировке Сталинградского фронта ставилась задача прорвать оборону врага южнее Сталинграда на участке Ивановка до озера Барманцак и продвигаться в северо-западном направлении, то есть тоже на Советский и Калач. Наши войска должны были рассечь оборону на флангах главных сил врага, разгромить здесь 3-ю и 4-ю румынские армии и охватить сходящимися клиньями гитлеровские войска в районе Сталинграда между Волгой и Доном. Одновременно образовывался надежный внешний фронт окружения. А чтобы не допустить контрударов противника по войскам Юго-Западного фронта со стороны Сталинграда, в наступление переходили две армии Донского фронта.

Таким образом, контрнаступление на сталинградском стратегическом направлении должны были осуществить войска трех фронтов. Главную задачу в операции выполняли Юго-Западный и Сталинградский фронты.

На Сталинградском фронте в наступление переходили три армии (64, 57 и 51-я). Главную ударную группировку составляли две последние левофланговые армии, наносившие удар в общем направлении на Советский. За ними в качестве эшелона развития наступления находились два механизированных корпуса и один кавалерийский. Наступление поддерживала с воздуха 8-я воздушная армия. А 62-я армия генерала В. И. Чуйкова и часть сил 64-й армии, действовавших на правом фланге, должны были стойкой и активной обороной сковать и максимально измотать силы врага, втянутые в борьбу за город.

Вот что представлял собой план действий советских войск по окружению и разгрому сил врага на сталинградском направлении, получивший наименование «Уран».

К началу контрнаступления общее соотношение сил и средств сторон было следующее: в людях и самолетах примерно равное, в артиллерии было наше превосходство в 1,7 раза, а в танках — в 2,3 раза^[27].

Следует сказать, что в те дни ни командование, ни штаб 64-й армии ничего не знали об этом плане. Только в самом конце октября к нам на командный пункт армии прибыл командующий фронтом генерал-полковник А. И. Еременко, который изложил новую задачу армии только генералу М. С. Шумилову. Выйдя из блиндажа, он беседовал с нами, с офицерами штаба, но никому из нас не сказал ни слова о предстоящей операции. Лишь на следующее утро командарм ознакомил с полученной задачей меня и начальника оперативного отдела полковника Г. С. Лукина.

64-я должна была, прочно удерживая рубеж от Волги до Елхи, нанести удар по противнику левым флангом на участке Елхи, Ивановка, разгромить противостоящие части врага и совместно с 57-й армией обойти окружаемую фашистскую группировку с юга. Для решения этой задачи генерал М. С. Шумилов создал группировку в составе пяти стрелковых дивизий (38, 157, 204, 29 и 36-я гвардейская), 154-й бригады морской пехоты и 13-й и 56-й танковых бригад, поддерживаемую огнем всей армейской артиллерии. На этом же направлении использовались четыре гвардейских минометных полка.

Вскоре к нам прибыл начальник штаба фронта генерал-майор Иван Семенович Варенников. Так как письменного приказа штаба фронта на наступление у нас еще не было, а разработка плана операции на основе устных указаний командующего фронтом шла полным ходом, то было ясно, что генерал Варенников приехал для того, чтобы уяснить, насколько правильно понята нами задача армии и как она решается.

После рассмотрения наших наметок решения и плана действий войск армии при выполнении новой задачи генерал Варенников сказал, что указания командующего фронтом на действия армии нами поняты и решаются правильно.

Поскольку для создания в ходе наступления огня требуемой плотности в армии не хватало артиллерийских средств, командарм настойчиво просил фронт выделить армии добавочное артиллерийское усиление. Но генерал А. И. Еременко не мог выполнить нашу просьбу из-за все еще ограниченного количества артиллерийских средств. Он лишь принял решение передать в нашу армию несколько артиллерийских полков РВГК^[28], но только после использования их в период огневой подготовки на участке 57-й армии. По этой причине время перехода в наступление нашей армии было определено на несколько часов позже, чем 51-й и 57-й армий.

При подготовке операции исключительно большое значение придавалось ее скрытности.

К начальной стадии разработки плана операции в армии, кроме меня и начальника оперативного отдела полковника Г. С. Лукина, никто не привлекался. Все основное содержание операции, а также расчеты сил и средств были отражены только на картах командарма и начальника штаба. Категорически запрещалось вести переписку и телефонные переговоры с вышестоящим командованием по вопросам, относящимся к операции. Они излагались при личной встрече и только тем лицам, кто мог решить данный вопрос, при этом не делалось никаких намеков на предстоящее наступление.

Любые передвижения войск и техники проводились только в ночное время по графику, тщательно разработанному в армии. Нужно сказать, что в условиях голой степи южнее Сталинграда и близости Волги требовались продуманные способы маскировки, тщательный и жесткий контроль за исполнением графика.

Система мероприятий, проводимых Ставкой, командованием фронтов, армий и соединений, позволила скрытно сосредоточить ударные группировки и ввести в заблуждение немецкое командование. Оно ничего не знало о месте, времени наступления и силах, которыми будут нанесены удары. Таким образом, была обеспечена полная внезапность перехода наших войск в контрнаступление.

10 ноября 1942 года на командном пункте 57-й армии в Татьяновке Военный совет Сталинградского фронта проводил совещание с командующими 64, 57 и 51-й армий и с командирами 13-го и 4-го механизированных и 4-го кавалерийского корпусов. Прибывшие туда представители Ставки генерал армии Г. К. Жуков и генерал-полковник А. М. Василевский заслушали решения командармов и командиров корпусов, уточнили вопросы взаимодействия и готовности войск к наступлению.

План наступления 64-й докладывал командарм М. С. Шумилов.

— Принятое решение и установленный порядок взаимодействия в армии и с соседними 57-й и 62-й возражений не вызвали… Жуков и Василевский особенно тщательно рассматривали и согласовывали действия эшелона развития при встрече с ударной группировкой Юго-Западного фронта и по созданию внешнего фронта, — сообщил нам потом командарм. — Второй важной проблемой, интересовавшей представителей Ставки, было политико-моральное состояние войск, готовность их к переходу в наступление и к разгрому врага. Зная о боевых качествах всех дивизий и полков армии по предыдущим боям, большом подъеме и высоком духе всего личного состава, я с уверенностью доложил, что войска армии к наступлению готовы. Сказал и о том, что порядок наступления и вопросы взаимодействия войск, танков и артиллерии отработаны практически на местности с командирами дивизий и полков…

Да, генерал М. С. Шумилов имел все основания так сказать о воинах своей армии.

Только теперь, после информации командарма о совещании в штабе фронта, я впервые понял, что готовится грандиозное контрнаступление советских войск.

* * *

Известно, что готовность к наступлению определяется многими факторами, в том числе и материальной обеспеченностью частей. Непосредственно за нашей армией была Волга. В условиях рано начинавшихся заморозков обеспечить всем необходимым целую армию — задача очень трудная, но она была решена успешно.

Особо следует сказать о партийно-политической работе. Теперь надо было готовить людей не к обороне, а к наступлению. Сочетались две задачи: добиться высокого морального духа и порыва воинов к полному разгрому врага в наступлении и научить наступательным действиям. И политработники, командиры и парторганизации этого добились. А 14 ноября в частях армии было получено письмо Военного совета Сталинградского фронта к коммунистам. В нем делался акцент на то, что мы, сталинградцы, опаленные пороховым дымом, познавшие горечь отступления и проявившие огромное упорство в обороне, теперь должны громить врага и гнать его с нашей земли.

В войсках глубоко понимали значение предстоящего наступления, люди были полны стремления к решительному штурму вражеских позиций.

Вечером 17 ноября Военный совет армии провел специальное совещание с командирами и политработниками дивизий и полков, чтобы еще раз убедиться в полной готовности частей и соединений к решению поставленных задач. На совещании присутствовали член Военного совета фронта Н. С. Хрущев и заместитель командующего фронтом генерал-лейтенант М. М. Попов.

* * *

Вечером 18 ноября 1942 года мы получили сообщение, что наступление 64-й армии и других войск Сталинградского фронта назначено на 20 ноября.

Мы полагали, что в этот же день начнут боевые действия и войска других фронтов. Но утром 19 ноября узнали, что Юго-Западный и Донской фронты уже перешли в наступление.

В этот день во всех ротах и батареях были проведены короткие митинги, на которых был зачитан приказ Военного совета Сталинградского фронта № 9, где говорилось: «Настал час грозной, но справедливой расплаты с подлым врагом — немецко-фашистскими оккупантами. Мы отстояли Сталинград. Теперь на нашу долю выпала честь начать мощное наступление». Выступавшие воины-сталинградцы призывали своих боевых товарищей смелее идти на штурм ненавистного врага. Приказ Военного совета и сообщение о том, что войска других наших армий на Дону уже перешли в решительное наступление, вызвали в душах бойцов высокий наступательный порыв.

Я видел, что и командарм сердцем переживал предстоящее сражение, еще и еще в деталях проверял готовность своих подчиненных к наступлению. Снова в который раз мы просматривали установленный порядок огневой подготовки и вопросы взаимодействия. А порядок был установлен такой: сперва открывала огонь и вела его сорок минут вся артиллерия и «катюши» М-8. За 5 минут до начала атаки наносили удары гвардейские минометы М-13, «катюши» и М-31. Их залпы являлись сигналом для танков и пехоты. Кроме того, был установлен сигнал «Гроза», передаваемый по телефонам. Он должен был повторяться офицерами штаба и телефонистами вплоть до начала атаки. А в батальонах и ротах сигналом к броску вперед являлась серия зеленых ракет.

Вечером мы докладывали в штаб фронта о полной готовности войск к выполнению задачи.

Настала последняя ночь перед наступлением. Стояла какая-то особс. я тишина, но всюду в частях и подразделениях, на позициях, в штабах и в тылу кипела жизнь. Командиры батальонов, рот, политработники всех звеньев находились среди бойцов в окопах, проверяли их готовность к наступлению.

…Утро 20 ноября. В 8 часов должна была начаться артподготовка. Но в тот день, как и накануне, над сталинградской степью повис густой седой туман, а потом большими хлопьями повалил снег. Над полем боя была плотная завеса. Ни противника, ни соседей не было видно. Командующий фронтом А. И. Еременко, находясь на наблюдательном пункте командующего 57-й армией, позвонил генералу М. С. Шумилову:

— Как видимость у вас?

— Сплошная белая мгла, товарищ командующий, — ответил Михаил Степанович.

— А что думаете о возможности наступления в таком тумане?

— Считаю невозможным… Это сложнее, чем в самую темную ночь: противника не видно, а опасность ударить по своим велика. Да и войска к действиям в таких условиях не готовились. Надо ждать, пока рассеется туман…

— Правильно, — одобрил А. И. Еременко. — Мы с Федором Ивановичем Толбухиным такого же мнения.

Через несколько минут было получено указание: «Работу в 8.00 не начинать до особого распоряжения».

После девяти туман стал понемногу таять, а вскоре поступило распоряжение штаба фронта начать артподготовку ровно в 10 часов.

И вот точно в назначенное время загрохотали орудия. Вскоре вся оборонительная полоса противника на глубину 3–4 километра оказалась в огне и дыму. Затем грохнули залпы гвардейских минометов, и тут же соединения 57-й армии пошли на штурм врага.

Но наши войска в наступление пока не переходили. Мы продолжали вести артиллерийский огонь по высоте 128,2, находившейся перед самым левым флангом армии, чтобы не допустить оттуда ведения противником флангового огня по двинувшимся вперед полкам 57-й армии. А мы наступление должны были начать после прибытия к нам артиллерийских полков РВГК из 57-й армии.

В 13 часов 30 минут в полосе 64-й началась повторная артиллерийская подготовка. Несколько сот орудий, минометов и пусковых установок М-8 ударили по обороне врага. Воздух наполнился грохотом канонады. Особенно выделялись «голоса» орудий 19-й тяжелой артиллерийской дивизии РВГК генерал-майора артиллерии В. И. Дмитриева. Словно огненный смерч бушевал на земле. Вскоре вступили в действие установки М-13 и М-31.

Создавалось впечатление, что полыхала сама земля. Многие из нас такой эффект массированного удара «катюш» видели впервые.

С начала пуска эрэсов с наблюдательного пункта был подан сигнал «Гроза», а вскоре ввысь взметнулось множество зеленых ракет — сигнал атаки. Артиллерия перенесла свой огонь с переднего края на некоторую глубину, танки и пехота пошли в наступление. Их поддерживали огнем станковые пулеметы, пушки. А вскоре грянуло мощное «ура». Начался штурм вражеских позиций. Минут через 8–10 танки обогнали стрелков.

По мере приближения машин и пехоты к вражеским позициям стена нашего артиллерийского огня перемещалась все дальше и дальше. Создавался как бы своеобразный огненный вал для продвижения пехоты.

Радостно было сознавать, что наконец-то мы после долгих месяцев оборонительных боев перешли в наступление. Но кто из нас тогда мог знать, что наступление 19–20 ноября явится началом качественно нового этапа в ходе Великой Отечественной и всей второй мировой войны!

А враг оказывал упорное сопротивление. Особенно сильно ощетинился опорный пункт в районе высоты 128,2, откуда немцы вели ураганный огонь.

Эту высоту, являвшуюся ключевой позицией врага, на которую наступала 38-я стрелковая дивизия полковника Г. Б. Сафиулина, наши с ходу взять не смогли. Командарм сосредоточил туда огонь двух армейских артиллерийских полков и всей 19-й тяжелой артиллерийской дивизии РВГК.

Гул выстрелов и грохот разрывов, сливаясь с треском пулеметных и автоматных очередей, перекатывался по всему фронту. Огневой бой с обеих сторон становился все ожесточеннее. Полки 38-й дивизии возобновили атаку. Воздух снова сотрясает русское «ура». Воины врываются в окопы, в блиндажи врага и огнем автоматов и гранатами уничтожают фашистов.

Все мы внимательно наблюдали за результатами огня и за атакующими цепями полков. На белом снежном поле хорошо были видны наши бойцы. С напряжением следили мы и за действиями противника. Все данные наблюдения и доклады командиров дивизий говорили о том, что наступление началось успешно. Вскоре на высоте 128,2 всплеснулся алый флаг, установленный батальоном старшего лейтенанта Хичатурова из 38-й дивизии. Опорный пункт на этой высоте оказался настоящей крепостью, врытой в землю. Тут были и дзоты с пулеметами и орудиями, и глубокие блиндажи, и система многорядных траншей. А за грядой укреплений — врытые в землю танки.

Наступавшая справа 157-я стрелковая встретила упорное сопротивление частей противника и несколько отстала от 38-й дивизии. Не могла выйти вперед и 169-я дивизия 57-й армии, которая наступала левее. Таким образом, 38-я, продвинувшись вперед, оказалась под огнем противника с фронта и с флангов. Немецкое командование стало спешно подтягивать на этот участок резервы и танки.

Вскоре свыше 20 фашистских машин вышли на выгодные высоты и с места открыли огонь из пушек и пулеметов по наступающим полкам 38-й дивизии. А еще около 30 танков и до полка пехоты перешли в контратаку против правого фланга дивизии. Активный огонь нашей артиллерии довольно быстро накрыл и танки, и пехоту. Вражеская атака захлебнулась. Но и наше наступление приостановилось. А из глубины своей обороны противник к этому участку выдвигал новые группы танков и резервы.

К этому времени стало известно, что наступавшие на правом фланге ударной группировки армии 204-я и 29-я стрелковые дивизии тоже встретили отчаянное сопротивление врага южнее Елхи и продвижение их было остановлено.

Становилось ясно, что в полосе наступления армии противник очень силен, что огневая система в его обороне еще далеко не подавлена. Поэтому командарм отдал приказ: наступление 38-й дивизии прекратить, полкам занять выгодные рубежи и закрепиться.

Воспользуюсь и я небольшой передышкой, чтобы сказать несколько слов о командире 38-й стрелковой.

Полковник Ганий Бекинович Сафиулин был самым молодым командиром дивизии в нашей армии. Но во многих проведенных боях он показал себя вдумчивым, подготовленным, инициативным и мужественным офицером. Его полки, как правило, в обороне ставились на самые опасные участки, на направлении главных ударов врага. В тяжелых боях соединение выходило без больших потерь из самых критических положений и снова било врага. И в этом главная заслуга принадлежала Ганию Бекиновичу. Он умел точно оценить силы врага, правильно организовать бой. И внешне Сафиулин был очень привлекательным человеком: открытое и дружелюбное лицо, вдумчивые, добрые глаза. Энергичный, горячий, решительный, он пользовался большим уважением генерала М. С. Шумилова. Искренне любил его и я. У командования армии всегда была уверенность в том, что любой приказ воинами 38-й будет выполнен.

Большую помощь во всем оказывал Сафиулину тоже молодой, грамотный и вдумчивый начальник штаба дивизии майор Александр Данилович Овсянников. Нам хорошо была известна их дружба. И когда вновь стало воссоздаваться корпусное звено, Г. Б. Сафиулин был назначен командиром корпуса, а А. Д. Овсянников — начальником штаба этого же корпуса. И на этих должностях оба показали себя превосходно.

…Возобновив наступление, 157-я и 38-я левофланговые дивизии нашей армии и правофланговые дивизии 57-й прорвали тактическую зону обороны врага.

Успешно развивались события на левом крыле фронта, где войска 51-й и 57-й армий взломали оборону румын на фронте до 50 километров и в образовавшуюся брешь был введен эшелон развития наступления. Части 13-го и 4-го механизированных корпусов, преодолевая сопротивление врага, устремились в северо-западном направлении на Советский, а 4-й кавалерийский — в юго-западном направлении, обеспечивая левый фланг группировки фронта от удара противника с юга.

Так с 20 ноября стали развиваться события южнее города. А на северном участке сталинградского направления в этот день ударная группировка Юго-Западного фронта — 5-я танковая и 21-я армии — продолжала наступать в юго-восточном направлении, стремясь перехватить коммуникации противника и не допустить его отхода на юго-запад. Во второй половине дня войска этих армий, обходя фланги двух корпусов 3-й румынской армии с запада и востока, создали реальные условия для их окружения в районе Распопинской, А 65-я армия Донского фронта, наступая в юго-восточном направлении, громила правофланговые части румын и угрожала левому флангу 6-й немецкой армии.

Переход войск Сталинградского фронта в наступление был довольно неожиданным для противника и поэтому ошеломил немецко-фашистское командование. Гитлеровский полковник В. Адам, первый адъютант командующего 6-й немецкой армией, свидетельствует, что, будучи вызванным к начальнику штаба армии, он увидел там Паулюса, который вместе с начальником штаба, начальниками оперативного и разведывательного отделов стоял перед картой, висевшей на стене. «С напряженным вниманием следил я за тем, как наносятся последние данные на карту, — пишет В. Адам. — В районе действий 4-й танковой армии была проведена жирная красная стрела, прорезавшая в центре передний край. Советская Армия вступила в бой и на южном направлении. Паулюс подвел итоги: „…С севера Красная Армия продолжала наступать. Ее левое крыло продвигается в юго-восточном направлении на Верхне-Бузиновку. Мы должны считаться с тем, что через несколько часов 11-му армейскому корпусу будет отрезана дорога на юг. Наиболее серьезная угроза создана для железнодорожной ветки Морозовская — станция Чир“.

…Мы переживали тревожные дни. Носились самые различные слухи. Никто не знал, откуда они взялись. Никто не знал, что в них верно… Наконец вечером 20 ноября мы кое-что узнали о положении у нашего левого соседа — 4-й танковой армии. Противник прорвал с юга немецкую оборону и продвинулся к Дону. Командование группы армий выделило 29-ю моторизованную дивизию, чтобы закрыть брешь, но дивизия не смогла противостоять натиску советских войск.

4-й армейский корпус и 20-я румынская пехотная дивизия отступили и теперь сражались фронтом на юг… По последним донесениям, советские танки подошли непосредственно к командному пункту 4-й танковой армии.

Какой оборот приняло дело? Зияющая брешь на пашем левом фланге, а теперь еще и на правом…»^[29]

Стремительные действия танковых и механизированных корпусов Юго-Западного и Сталинградского фронтов содействовали успеху наших стрелковых соединений, наступление которых развивалось очень благоприятно.

Однако наша 64-я, встретив упорное сопротивление противника, смогла лишь левым флангом несколько продвинуться вперед.

Немецкое командование стремилось сделать все, чтобы сорвать наступление наших войск южнее Сталинграда. За ночь на стык 64-й и 57-й армий оно подтянуло резервы. А с утра 21 ноября крупные силы пехоты и до 60 танков нанесли контрудар по выдвинувшейся вперед 38-й и 157-й дивизиям. Завязались жестокие бои, особенно в районе высоты 128,2, где действовали полки 38-й дивизии. С утра до полудня гитлеровцы пять раз атаковали эту высоту, но каждый раз, попадая под массированный артиллерийский огонь, несли большие потери и откатывались.

Вскоре командир 38-й дивизии полковник Г. Б. Сафиулин доложил о сосредоточении новых немецких сил и танков перед участком дивизии.

Командарм хорошо видел и понимал обстановку на этом участке фронта. Для поддержки 38-й дивизии он приказал снова сосредоточить там огонь армейских артиллерийских полков и тяжелых полков РВГК. Одновременно генерал Шумилов передал Г. Б. Сафиулину: «Высоту 128,2 закрепить и ни в коем случае не оставлять. Помощь скоро будет». Он приказал также командиру 157-й дивизии полковнику А. В. Кирсанову дать залп полком «катюш» перед высотой 128,2 и этим ускорить наступление.

А враг упорно стремился отвоевать высоту. После полудня сорок бомбардировщиков противника нанесли по ней удары, и тут же с трех направлений двинулись гитлеровские автоматчики и свыше 70 танков. Мужественно сражались воины 38-й и 157-й дивизий.

Наводчик орудия из 38-й дивизии Ткаченко, вступив в настоящее единоборство с большой группой танков, двигавшейся прямо на огневые позиции артиллеристов, одну за другой поджег шесть машин. А командир 5-й роты 343-го стрелкового полка старший лейтенант Н. Г. Тимофеев, захватив исправное немецкое орудие, сам открыл из него огонь по танкам. Четыре танка подбил он из трофейной пушки. Все контратаки противника были отражены и высота удержана.

В ходе двухдневных непрерывных боев противник понес большие потери. Только на участке 38-й дивизии за один день было подбито 26 танков и выведено из строя до двух полков пехоты. Но 38-я тоже имела немалые потери, и командарм решил ночью вывести дивизию из боя, выдвинув вместо нее 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерала М. И. Денисенко, находившуюся во втором эшелоне армии.

Характер боя в полосе армии в этот день нашим приказом был определен так:

«Противник, перебросив к участку прорыва одну пехотную дивизию и до 70 танков, в течение 21 ноября силами до двух пехотных дивизий с 80 танками при поддержке авиации многократно контратаковал 38-ю и 157-ю дивизии.

С утра 22 ноября следует ожидать возобновления контратак на вые. 128,2 и 83,6.

Приказываю: огнем и активными действиями уничтожать танки и живую силу противника, изматывать его и быть готовым к решительному наступлению»^[30].

Но 22 ноября противник наступательных действий не предпринимал. Видимо, это было вызвано большими потерями, которые враг понес в ходе многократных атак 20 и 21 ноября. Оценив так обстановку, генерал М. С. Шумилов отдал приказ на возобновление наступления. 36-я гвардейская и 157-я стрелковая дивизии, штурмуя и взламывая вражеские позиции, устремились вперед.

В 157-й дивизии успешнее других действовал 716-й стрелковый полк полковника М. И. Андрусенко и особенно батальон под командованием старшего лейтенанта А. Н. Быковского. Воины этого подразделения под сильным огнем ворвались во вторую линию обороны врага на высоте 126,2 (в 5 километрах юго-западнее Ягодной) и вступили с ним в смертельную схватку.

Для возврата этой важной позиции противник стал подтягивать танки. А в батальоне Быковского к этому времени остался только 31 человек. Был дважды ранен и выбыл из строя и сам комбат. Возглавил бойцов комиссар батальона М. Гевко. Силы были слишком неравны, но это не сломило упорства наших воинов. Исключительно храбро сражались старшие лейтенанты Ф. Саенко, А. Баразгов, лейтенанты А. Алексеев, Ф. Зайцев, В. Орлов, младший лейтенант М. Лысюк, старший сержант В. Бойко-Баба, сержант Л. Билек, рядовые И. Ковбаса, А. Коцуба и другие безвестные герои. Пять контратак врага отразила эта группа смельчаков. Вскоре вражеская пуля вывела из строя старшего политрука М. Гевко. Погиб Ф. Саенко. Уже дважды был ранен старший лейтенант А. Алексеев. Но оставшиеся бойцы под командованием старшего лейтенанта А. Баразгова продолжали уничтожать противника и удерживать занятые окопы. Ни один красноармеец не оставил позиций.

После короткого затишья на горстку храбрецов снова обрушился шквал огня, пошла лавина танков. Но вот уже запылала машина, подожженная сибиряками Гавриленко и Седовым. От зажигательных бутылок других воинов вспыхнули еще три танка. Когда врагам все же удалось полностью окружить наших бойцов и приблизиться к ним вплотную, они стали отбиваться гранатами, а потом вступили в рукопашную. Геройски сражался и умело руководил боем старший лейтенант А. Баразгов. Лейтенанты Алексеев и Бобков истребили около сорока фашистов, но и сами погибли смертью героев. Пал в неравной схватке с фашистами лейтенант Ф. Зайцев. У красноармейцев Коцубы и Ковбасы вышел из строя пулемет, и друзья, по существу безоружные, бросились на врага. Коцуба вырвал автомат из рук немецкого офицера и прикладом сбил его с ног. Но воспользоваться трофейным оружием ему не довелось. Тут же пулеметчики были сражены очередями немецких автоматов.

Когда наши войска вновь захватили высоту 126,2, они обнаружили там 27 погибших бойцов и командиров 2-го батальона. Все они были исколоты штыками, головы их были разбиты, руки изуродованы. Не было ни одного тела, которое бы не имело страшных следов изуверства гитлеровцев^[31]. Враги боялись даже мертвых советских бойцов!

Рассказы об этом надругательстве фашистских негодяев над нашими людьми потрясли воинов 157-й и других дивизий армии. Ответ их был один: «Бить гитлеровскую нечисть во всю русскую силу. Нет ей пощады! Приказ командования — разбить врага — выполним!»

…Здесь мне хочется сказать о командире 157-й дивизии полковнике Александре Васильевиче Кирсанове. Этот человек и своим характером, и своими действиями, поступками выделялся среди других комдивов. Все, конечно, воевали хорошо, были подготовленными и мужественными офицерами. Но Кирсанов как-то по-особому беспокоился за выполнение боевой задачи и вместе с тем был экспансивным, если можно так сказать, наступательным. Он будто постоянно выискивал противника сам и заставлял это делать своих подчиненных. Поэтому на участке дивизии Александра Васильевича днем и ночью шли бои. На любой выпад врага он тут же отвечал огнем артиллерии и всегда добивался успеха. Для него, казалось, не существовало внезапности. В любой, самый неожиданный момент он мгновенно оценивал обстановку и находил самые разумные способы действий. Комдив очень ценил каждого человека, и, когда ему стало известно о судьбе батальона Быковского, он тяжело переживал эту весть: такие храбрецы полегли! Кирсанов и сам был очень храбр. В последующих боях Александр Васильевич стал генералом, Героем Советского Союза.

Уважаемым человеком был и начальник штаба дивизии майор Михаил Иванович Шеремет. Он побывал уже во многих боях, был тяжело ранен, но в тыл не ушел. Своими знаниями, деловитостью и аналитическим складом ума он много помогал комдиву в организации боя, в четком управлении дивизией. С обоими я часто встречался в боях и искренне любил и ценил их.

* * *

В боях этих дней войска 64-й армии притянули на себя большие силы врага, в том числе больше 100 танков, и этим не позволили использовать их против подвижной ударной группировки фронта, облегчив ее продвижение. 13-й и 4-й механизированные корпуса в это время, ломая сопротивление отдельных частей противника, продолжали стремительно наступать в общем направлении на Советский, отрезая врагу пути отхода на юго-запад. А 4-й кавалерийский корпус под командованием генерал-лейтенанта Т. Т. Шапкина продвигался на запад, прикрывая главную ударную группировку фронта от возможного натиска противника с юго-запада.

Еще более успешно развивалось наступление войск Юго-Западногофронта на севере. Танковые и механизированные корпуса 5-й танковой и 21-й армий, продвигаясь на юго-восток, громили сопротивляющиеся части гитлеровцев и оттесняли их к востоку, в сторону Сталинграда. А 3-й гвардейский кавалерийский корпус генерала И. А. Плиева и перешедшая в наступление частью сил на правом фланге фронта 1-я гвардейская армия генерала Д. Д. Лелюшенко устремились на юго-запад к реке Чир, образуя внешний фронт окружения.

Таким образом, начавшееся контрнаступление советских войск развивалось успешно. Немецко-фашистское командование предпринимало отчаянные усилия, чтобы задержать его и не позволить нам сомкнуть танковые клещи ударных группировок. Однако теперь далеко не все удавалось врагу.

Непосредственный свидетель событий тех дней немецкий полковник В. Адам, находившийся 21 ноября на командном пункте 6-й армии, располагавшемся в станице Голубинской, писал, что на Дону 3-я румынская армия полностью разгромлена, и брешь на левом фланге увеличилась. 11-й армейский корпус и 14-я танковая дивизия истекали кровью в оборонительных боях. 4-я танковая армия (южнее Сталинграда) рассечена, и ее штаб бежал на запад. Тыловые службы всех частей бежали, преследуемые советскими танковыми клиньями. В сложившейся обстановке командующий армией Паулюс решил организовать свой передовой командный пункт в районе станицы Нижне-Чирская (между Доном и Волгой) и переместить туда штаб армии.

При движении туда штабных колонн им все чаще загромождали путь опрокинутые машины и повозки… Все Здесь говорило о бегстве.

А рано утром 22 ноября колонны штаба армии и присоединившийся к ним штаб 8-го армейского корпуса проезжали через Калач. Здесь все увидели страшную картину. «Подхлестываемые страхом перед советскими танками, мчались на запад грузовые, легковые и штабные машины, мотоциклы, всадники и гужевой транспорт. Они наезжали друг на друга, застревали, опрокидывались и загромождали дорогу… В лихорадочном стремлении спасти собственную жизнь люди оставляли все, что мешало поспешному бегству…»^[32]

Но совсем по-другому держали себя немецкие части, действующие непосредственно на фронте в районе Сталинграда. Здесь все дивизии были хорошо управляемы, полностью сохраняли свою силу и продолжали оказывать упорнейшее противодействие наступлению наших войск. Опомнившись от первых наших ударов, они еще больше смыкались друг с другом, вступали в отчаянные схватки, стремясь удержать подготовленные для зимней обороны позиции, и часто переходили в контратаки, чтобы вернуть утерянные рубежи.

Поэтому наступление войск 64-й армии, не вышедших еще в оперативную глубину противника, проходило в тяжелых условиях.

И все же в течение 20–23 ноября левофланговые соединения армии — 36-я гвардейская, 157-я и 204-я стрелковые дивизии — в упорных боях продолжали взламывать оборону, стойко отражали контратаки, продвигались вперед, вышли на рубеж реки Червленая и закрыли таким обратом гитлеровцам все пути отхода на юг и юго-запад.

А подвижная ударная группировка Сталинградского фронта (4-й механизированный корпус), не встречая организованного сопротивления врага в оперативной глубине, продолжала неудержимо наступать в направлении Советского, чтобы сомкнуться с ударной группировкой Юго-Западного фронта, соединения которой стремительно продвигались в юго-восточном направлении к Калачу, и завязать горловину огромного мешка.

22 ноября 26-й и 4-й танковые корпуса 5-й танковой армии овладели городом Калач и сразу же устремились на Советский. Вслед за танковыми частями 5-й танковой и 21-й армий продвигались и стрелковые соединения. Они завершали разгром разрозненных, но все еще сопротивляющихся трупп противника, оказавшихся в тылу наших танковых и механизированных корпусов, окружали их, громили и брали в плен.

Продолжала наступление и 65-я армия Донского фронта.

Таким образом, общий фронт прорыва обороны врага все более расширялся. К полудню 23 ноября была полностью окружена распопинская группировка противника (южнее Серафимовича), а к вечеру завершена ее ликвидация. Только в плен было взято 27 тысяч солдат и офицеров 3-й румынской армии.

Нависшую над 6-й армией угрозу хорошо видел ее командующий Паулюс, и он предпринимал отчаянные попытки не допустить смыкания советских танковых клещей в оперативной глубине. В этих целях были выдвинуты из-под Сталинграда 24-я и 16-я танковые дивизии, которые нанесли сильный, но безуспешный контрудар по нашим танковым частям.

В 16 часов 23 ноября — на пятые сутки наступления — 4-й танковый корпус Юго-Западного фронта под командованием генерал-майора А. Г. Кравченко и 4-й механизированный корпус Сталинградского фронта под командованием генерал-майора В. Т. Вольского соединились в районе Советского и замкнули кольцо окружения, перерезав все коммуникации противника.

Вслед за танковыми корпусами продолжали наступление с севера и с юга навстречу друг другу стрелковые соединения пяти армий, которые и встретились в районе восточнее Советского. Теперь в кольцо была взята группировка врага, насчитывающая одну треть миллиона человек, и образован внутренний фронт окружения.

В окружении оказались 22 дивизии и более 160 отдельных частей, входивших в состав 6-й и частично 4-й танковой немецких армий. Общая численность войск врага здесь превышала 300 тысяч человек.

Первый этап стратегического контрнаступления советских войск был завершен.

Глава пятая Крах

В создавшихся условиях командующий 6-й армией Паулюс решил организовать прорыв кольца окружения в юго-западном направлении и вывести армию за Дон, на что запросил разрешения у верховного командования. Отход должен был начаться в ночь на 26 ноября. Мощный танковый клин, усиленный моторизованными частями, должен был проложить войскам дорогу.

Командующий группой армий «Б» генерал-полковник Вейхс согласился с этим предложением и определил рубеж — реку Чир, где должна была закрепиться армия Паулюса после выхода из окружения.

Но Гитлер отход окруженных войск не разрешил. «6-я армия останется там, где она находится сейчас, — заявил он. — Это гарнизон крепости, а обязанность крепостных войск — выдержать осаду». 24 ноября он подписал приказ, в котором требовал от Паулюса продолжать обороняться в районе Сталинграда и «любой ценой удерживать там позицию, завоеванную столь большой кровью» до деблокирования извне^[33].

К этому доводу гитлеровское командование добавляло и второй — в ходе отступления будет потеряна вся техника, артиллерийское вооружение, и армия потеряет боеспособность.

Паулюс, поняв, что его армия, зажатая в крепкие клещи, оказалась пригвожденной к одному месту и полностью лишена оперативной маневренности, стал усиленно укреплять рубежи обороны по окружности, вытянутой с запада на восток, и создавать резервы за счет войск, отведенных восточнее Дона и выводимых из Сталинграда. А германское верховное командование начало спешно создавать силы для проведения операции по освобождению армии Паулюса.

Нам не раз приходилось слышать вопрос, мог ли Паулюс вывести из окружения армию в 330 тысяч человек, если бы он получил на это разрешение или принял бы решение на свободу действий?

Если бы вывод 6-й немецкой армии начался сразу же по завершении ее окружения, тем более на завершающем его этапе, когда немецкие танки, артиллерия и живая сила могли совершать маневр, а наши войска еще не создали надежного внешнего фронта окружения, то, вероятно, какая-то часть 6-й армии могла бы прорваться из кольца. Исключать этого нельзя, потому что армия Паулюса была еще способна нанести довольно сильный удар.

Теперь же эта возможность исключалась.

Во-первых, отвод такой массы войск и по решению самого Паулюса, и по сложившейся обстановке мог начаться не ранее 26 ноября. К этому времени наши войска, действовавшие на внешнем фронте окружения, находились от дивизий противника, оказавшихся в кольце, на удалении от 100 до 200 километров, причем основная масса войск могла передвигаться только пешим порядком. Следовательно, до выхода к внешнему фронту окружения гитлеровцам потребовалось бы минимум 4–6 суток.

В этих условиях, да еще в открытом поле, при ледяном степном ветре и при отсутствии зимнего обмундирования у этих полчищ, судьба их была предрешена.

Во-вторых, за последние дни боев танковые и тяжелые артиллерийские части гитлеровцев совершали много передвижений по разным направлениям для отражения ударов наших войск и почти полностью израсходовали горючее. Они уже были не в состоянии добраться до внешнего фронта окружения. А какую бы силу представляла остальная масса войск с потерей этих боевых средств? Они были бы уничтожены максимум в два-три дня.

Собственно, примерно к такой оценке положения своей окруженной армии приходили и сам Паулюс, и командующий группой армий «Б» генерал-полковник Вейхс. В своем донесении Гитлеру Паулюс писал, что армия окружена, запасы горючего скоро кончатся, — следовательно, танки и тяжелые орудия будут неподвижны.

В-третьих, прежде чем добраться до внешнего кольца окружения, Паулюсу надо было еще вначале оторваться от войск внутреннего кольца окружения. Наше командование внимательно следило за всякими передвижениями противника и держало наготове артиллерию и танки для того, чтобы при обнаружении первых признаков отхода гитлеровцев немедленно перейти в преследование. Следовательно, отход врага внутри кольца в течение 4–6 суток мог проходить только под ударами наших войск и авиации.

Наше Верховное Главнокомандование правильно считало, что Гитлер будет принимать все меры к высвобождению 6-й армии.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский, непосредственно координировавший тогда действия трех фронтов на сталинградском стратегическом направлении, пишет: «Гитлеровцы в самом срочном порядке, безусловно, примут все меры к тому, чтобы при максимальной помощи извне выручить свои войска, окруженные под Сталинградом; поэтому важнейшей задачей для нас является скорейшая ликвидация окруженной группировки врага и освобождение своих сил, занятых этой операцией; до решения этой основной задачи нужно как можно надежнее изолировать окруженную группировку от подхода неприятельских войск»^[34].

Действительно, после ликвидации окруженных сил врага у нас высвобождалось бы 300 тысяч человек личного состава, большое количество артиллерии, танков и целая воздушная армия. Они в зимней кампании могли бы быть использованы для решения новых задач на главных направлениях советско-германского фронта и еще более существенно повлиять на ход дальнейшей борьбы. Поскольку наша разведорганы определили численность окруженных войск в 85–90 тысяч, а в составе наших соединений, на которые возлагался разгром сил, оставшихся в кольце, имелось до 300 тысяч человек и 312 танков, задача по ликвидации врага могла быть выполнена в короткий срок.

Общий план действий наших войск сводился к тому, чтобы ударами по сходящимся направлениям на Гумрак расчленить фашистскую группировку и уничтожить ее по частям.

Однако первые же наши попытки двинуться на позиции окруженного врага встретили упорнейшее сопротивление. Дело в том, что фактически в котле оказалось в 4 раза больше сил, чем предполагалось. Значительно были преуменьшены данные и в отношении артиллерии и танков. Собственно, враг и теперь имел некоторое превосходство над нами в силах и средствах.

Потому и продвижение наших войск было незначительным. Например, за несколько дней наступления левое крыло 64-й армии преодолело всего 18 километров, а правое — только 4. Несколько успешнее действовала 57-я армия.

И лишь войска Донского фронта, наступавшие с севера, заставили врага отойти на восток и вывести силы из малой излучины Дона на юго-восток за Дон. Кольцо окружения сжималось. Но в целом в ходе этих боев мы еще не смогли рассечь и разгромить находящегося в кольце врага.

Тогда Ставка приняла решение направить из своего резерва в состав Донского фронта под Сталинград 2-ю гвардейскую армию под командованием генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского и более тщательно подготовить операцию по уничтожению окруженной группировки.

В ходе разработки советским командованием нового плана разгрома окруженных немецко-фашистских войск стали поступать данные о сосредоточении крупных вражеских сил к югу от Среднего Дона. Вскоре стало известно, что гитлеровское верховное командование спешно создает новую группу армий «Дон» под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна, на которую возлагалась задача по высвобождению окруженных в районе Сталинграда войск. В состав ее вошли оперативная группа «Холлидт» и армейская группа генерала Гота, сосредоточенная в двух районах: у Котельникова и у Тормосина.

Всего в группе армий «Дон» насчитывалось до 30 дивизий, в том числе шесть танковых.

Но Манштейн не мог собрать ударные силы за счет резервов ни в группе «Холлидт», ни у Гота, поэтому не был готов к наступлению, вынужден был стягивать войска с кавказского направления и ждать, пока на восточный фронт прибудут новые силы из Франции.

А время подстегивало. Паулюс торопил своих старых коллег — генералов. И Манштейн решил начать наступление пока силами одной котельниковокой группировки, исходя при этом из того, что она ближе к Сталинграду, что на своем пути ей не придется преодолевать Дон и что советский заслон на котельниковском направлении по сравнению с другими участками фронта является наиболее слабым. Поэтому Манштейн надеялся на успех. А по выходе сил на рубеж реки Мышкова в наступление должна была перейти и тормосинсяая группировка.

Эти две группировки должны были сломить наши силы на южном участке внешнего фронта окружения, пробить коридор в кольце, двинуть по нему автоколонны грузовиков с горючим для снабжения танков и другой техники, находящейся в мешке, и соединиться с армией Паулюса.

И генерал Гот торопился. Его танковые дивизии к 15 декабря преодолели рубеж реки Аксай, а передовые части подошли к реке Мышкова.

Действовавшие здесь на очень широком фронте войска 51-й армии, 4-й и 13-й механизированные корпуса, серьезно ослабленные в предыдущих боях, не смогли остановить наступление трех танковых и четырех пехотных дивизий врага. А главные силы соединений 2-й гвардейской армии могли подойти к этому рубежу не ранее 20–21 декабря. Поэтому командующий Сталинградским фронтом А. И. Еременко снял с внутреннего фронта окружения ряд стрелковых соединений и усилил 51-ю армию. Из 64-й армии туда были направлены 38-я стрелковая дивизия полковника Г. Б. Сафиулина и несколько артиллерийских частей. Но и это не могло гарантировать создание здесь устойчивого фронта. Обстановка складывалась очень сложной. В случае дальнейшего продвижения гитлеровцев на север создавалась непосредственная угроза удара по войскам 64-й и 57-й армий с тыла. В этих условиях Паулюс не замедлил бы нанести встречный удар из кольца, и левофланговые дивизии нашей армии, как и правофланговые соединения 57-й, рисковали бы оказаться, как говорится, между молотом и наковальней.

Следовательно, перед этими армиями стояла задача не выпустить противника из кольца окружения и не допустить удара по нашим войскам извне, с тыла.

Учитывая это, командующий 64-й армией генерал М. С. Шумилов решил создать более сильный общий резерв (две стрелковые дивизии) и противотанковый (три истребительных противотанковых артиллерийских полка) и одновременно держать наготове два гвардейских минометных полка «катюш». Все эти силы в случае необходимости предполагалось развернуть за левым флангом армии фронтом на юг.

Примерно такие же мероприятия проводились и в соседней 57-й армии, правофланговые соединения которой также могли оказаться под ударами врага с двух противоположных направлений. Поэтому нужна была особая согласованность в действиях двух наших армий.

Мне каждодневно приходилось вести переговоры по ВЧ с начальником штаба 57-й армии полковником Н. Я. Приходько по этому вопросу. А командующий 57-й генерал Ф. И. Толбухин, человек беспокойный и заботливый, сам часто звонил нам, и мы договаривались обо всем.

К 22 декабря ударной группировке Гота удается выйти за реку Мышкова. Теперь враг находился на удалении 40 километров от окруженных войск.

По замыслу Манштейна для наращивания силы удара котельниковской группировки должны были начать наступление немецко-фашистские войска из района Тормосина. А по достижении наступающими высот в районе Ерико-Крепинского, до которых оставалось всего 20 километров, наносила удар из мешка и 6-я армия.

Манштейн был большим авторитетом в вермахте, и потому в армии Паулюса все надеялись, что кольцо окружения будет разорвано и кризисная ситуация превратится в победу.

Но тут подошедшие к рубежу реки Мышкова передовые части 2-й гвардейской армии генерала Р. Я. Малиновского вступили в сражение с котельниковской группой Гота, и продвижение ее было остановлено. В результате упорных десятидневных боев противник потерял свыше 200 танков и до 60 процентов пехоты, окончательно истощил свои силы и с 23 декабря перешел к обороне.

Тормосинская группировка тоже не могла наступать в сторону окруженных войск. Ей было не до выручки окруженной 6-й армии. Дело в том, что с 16 декабря, как нам стало известно, войска Юго-Западного и часть сил Воронежского фронтов развернули наступление на среднем течении Дона, громили там 8-ю итальянскую армию и немецкие войска из группы «Холлидт». Развивая удары к югу, они отодвинули внешний фронт окружения до 250 километров и стали угрожать тылу группы армий «Дон». Поэтому немецко-фашистское командование вынуждено было часть сил тормосинской группировки использовать против наступавших войск Юго-Западного фронта.

В таких условиях Паулюс не мог наносить удар из мешка.

В ожесточенных боях 2-я гвардейская армия вместе с войсками 51-й армии и 7-м танковым корпусом генерала П. А. Ротмистрова окончательно надломили хребет группе Гота и ночью 28 декабря овладели узловой железнодорожной станцией и городом Котельниково. С этого времени войска Сталинградского фронта развернули широкое наступление на всех направлениях. Противник повсеместно начал отходить. Так же успешно развивалось наступление и войск Юго-Западного фронта, которые с севера выходили на тылы группы армий «Дон».

Тут уж генерал-фельдмаршалу Манштейну было не до восстановления положения на Дону и не до вызволения 6-й армии Паулюса.

Таким образом, к концу декабря 1942 года замыслы врага полностью провалились. Если Паулюс не мог двинуть из мешка армию навстречу Готу, когда между ними было расстояние всего в 40 километров, то теперь вопрос о высвобождении ее силами извне уже не стоял.

Положение окруженных войск все ухудшалось. Но Гитлер продолжал ободрять их. Он обратился к ним с новогодним приказом, в котором обещал сделать все возможное для освобождения войск.

Но этих возможностей у него уже не было.

Наступила новогодняя ночь. Мы собрались в блиндаже командующего армией Михаила Степановича Шумилова у радиоприемника. Прозвучали позывные Москвы, и вслед за этим мы услышали хорошо знакомый всем спокойный голос Михаила Ивановича Калинина. Хотя мы, сталинградцы, и знали военное положение на юге страны, но все же радостно было слышать главу государства, говорящего о ходе развития контрнаступления, о нарастающих ударах Красной Армии в районе Среднего Дона и на Северном Кавказе, о потерях врага и о том, что советские войска прочно удерживают инициативу.

Когда Михаил Иванович поздравил советский народ и Красную Армию с Новым годом, мы прокричали «ура» и подняли кружки за скорую победу. А неподалеку ударили орудия, и рванулись в черное небо на врага тяжелые снаряды. В эту артиллерийскую музыку тут же подключились минометы, пулеметные очереди, а также разноцветные ракеты, запущенные ввысь. Страна вступила в новый, 1943 год.

* * *

Гитлеровское верховное командование понимало, что армия Паулюса неминуемо погибнет. Но ему выгодно было, чтобы она продолжала и в окружении упорно драться, чтобы этим сковать у Волги как можно больше и как можно дольше крупные силы Красной Армии.

Поэтому Гитлер требовал упорно держаться в окружении. Требовал этого и генерал-фельдмаршал Манштейн, который боялся, что в случае капитуляции окруженных войск высвободившиеся советские соединения будут брошены против него. И он даже теперь старался убедить Паулюса, что его армия будет деблокирована.

Паулюс, конечно, видел неизбежную гибель своей армии. Но он продолжал выполнять требования Гитлера и приказывал войскам удерживать свои позиции.

Советское командование решило приступить к уничтожению окруженных войск. Задача эта возлагалась на Донской фронт, в состав которого с 1 января 1943 года включались 62, 64 и 57-я армии Сталинградского фронта. Теперь этот фронт имел семь армий, в которых насчитывалось 218 тысяч человек, 5610 орудий и минометов, 169 танков и до 300 самолетов^[35].

В людях и танках мы превосходили врага в 1,2 раза. У нас было больше артиллерии и минометов и абсолютное превосходство в авиации. Учитывая, что группировка Паулюса еще сильна, хорошо укрепилась на рубежах обороны и будет драться упорно, было принято решение действовать главным образом огнем, чтобы максимально сохранить жизни людей. С этой целью Ставка направила на Донской фронт несколько артиллерийских соединений орудий крупного калибра и части гвардейских минометов. Именно в связи с этим Ставка послала сюда же начальника артиллерии Красной Армии, крупнейшего и талантливого организатора массированных артиллерийских ударов генерал-полковника артиллерии Николая Николаевича Воронова.

В основу плана операции было положено нанесение главного удара с запада на восток с целью рассечения вражеской группировки на части и последующего их разгрома. Для наступления на направлении главного удара привлекались три армии. В центре на узком участке действовала 65-я армия генерала П. И. Батова, максимально усиленная артиллерией, реактивными установками и танками. Справа к ней примыкала 21-я армия генерала И. М. Чистякова, а слева — 24-я армия генерала И. В. Галанина. На этом же направлении использовалась и вся авиация фронта — 16-я воздушная армия. Здесь было создано внушительное превосходство наших сил над врагом: в людях и в артиллерии — в 2 раза, в минометах — в 4 раза и абсолютное превосходство в авиации.

Остальные четыре армии фронта — 66, 62, 64 и 57-я, — не имевшие превосходства над противником, должны были наступать на отдельных участках, стремясь приковать к себе как можно больше сил врага.

Эта операция получила закодированное наименование «Кольцо».

Наша 64-я наносила удар в направлении разъезда Басаргино. Ударную группировку составляли 204, 29, 36-я гвардейская и 157-я стрелковые дивизии, 143-я и 154-я морские стрелковые бригады, поддерживаемые семью армейскими артиллерийскими полками.

После того как 64-я армия вошла в состав Донского фронта, к нам прибыли командующий этим фронтом генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский и командующий артиллерией фронта генерал-майор Василий Иванович Казаков. До этого мне не приходилось встречаться с ними. К. К. Рокоссовский был в зимней генеральской форме: бекеше, серой каракулевой папахе и в высоких валенках. Когда в блиндаже командарма он снял бекешу, на груди его блеснули два ордена Ленина и три ордена Красного Знамени. Выше среднего роста, стройный, подтянутый, с правильными и красивыми чертами лица, он своей внешней привлекательностью и подчеркнутой аккуратностью в одежде как-то, мне казалось, «не вписывался» в суровую фронтовую обстановку. Мы тогда не знали, что Рокоссовскому было уже за сорок пять. Выглядел он тридцатипятилетним, не больше, и мы немало удивлялись тому, что очень молодому генералу доверен такой ответственный пост.

Когда Константин Константинович заговорил с нами, в нем ничего не было «начальствующего». Говорил Рокоссовский очень просто, как-то по-товарищески и очень вежливо, мягко. Заслушивая доклад командарма Шумилова об обстановке на фронте, о состоянии войск и обеспеченности боеприпасами, он ни разу не перебил его.

Однако на просьбу М. С. Шумилова выделить пополнение и усилить армию артиллерией генерал Рокоссовский ответил тоже очень спокойно, но твердо:

— Ни того, ни другого мы вам не дадим. А чтобы для вас не был обиден такой ответ, скажу, что и соседние с вами армии Чуйкова и Толбухина тоже не получат ничего. Основные силы фронта будут сосредоточены на другом участке кольца…

В конце беседы стоявший рядом со мной член Военного совета армии К. К. Абрамов тихо шепнул мне:

— Заметили, что командующий фронтом еще ни разу не употребил слово «я»? Любопытная деталь, знаете ли…

Затем состоялся ужин. За столом в блиндаже командарма сидели человек восемь. В общем разговоре почти не касались предстоящей операции по разгрому Паулюса, а Константин Константинович больше говорил о боевых делах 16-й армии, которой он год назад командовал под Москвой.

После ужина командующий фронтом остался беседовать с М. С. Шумиловым, а генерал В. И. Казаков стал рассматривать разработанный нами план использования артиллерии в предстоящем наступлении. План был признан удачным и доложен К. К. Рокоссовскому.

Уезжая от нас, Константин Константинович сказал Шумилову:

— Учтите, главная ваша задача: огнем и активными действиями на отдельных участках истреблять врага, оковать его силы и по возможности притянуть на себя часть резервов.

* * *

Итак, войска Донского фронта были готовы к наступлению. Но советское командование, желая избежать напрасного кровопролития, 8 января 1943 года предъявило Паулюсу ультиматум с требованием от него прекращения сопротивления всеми окруженными германскими войсками и их капитуляции. В нем говорилось, что 6-я германская армия, соединения 4-й танковой армии и приданные им части усиления находятся в полном окружении наших войск с 23 ноября 1942 года. Все попытки немецкого командования спасти окруженных оказались безрезультатными. Спешившие к ним на помощь германские войска разбиты Красной Армией, и остатки их отступают на Ростов. Положение окруженных тяжелое. Они испытывают голод, болезни и холод. Суровая русская зима только начинается.

«Вы, говорилось далее, отлично понимаете, что у вас нет никаких реальных возможностей прорвать кольцо окружения. Ваше положение безнадежное, и дальнейшее сопротивление не имеет никакого смысла.

В условиях сложившейся для вас безвыходной обстановки, во избежание напрасного кровопролития, предлагаем вам принять следующие условия капитуляции:

1. Всем германским окруженным войскам во главе с вами и вашим штабом прекратить сопротивление.

2. Вам организованно передать в паше распоряжение весь личный состав, вооружение, всю боевую технику и важное имущество в исправном состоянии.

Мы гарантируем всем прекратившим сопротивление офицерам, унтер-офицерам и солдатам жизнь и безопасность, а после окончания войны возвращение в Германию или в любую страну, куда изъявят желание военнопленные».

Ультиматум заканчивался предупреждением, что, если предложения о капитуляции не будут приняты, войска Красной Армии будут вынуждены вести действия на уничтожение окруженных германских войск.

Ультиматум был подписан представителем Ставки Н. Н. Вороновым и командующим Донским фронтом К. К. Рокоссовским.

Парламентеры, направленные с ультиматумом, к Паулюсу допущены не были. Более того, Паулюс отдал приказ в случае повторного появления советских парламентеров открыть по ним огонь без предупреждения.

А между тем очевидец этих событий командир 767-го гренадерского полка полковник Штейдле так писал о положении, в котором были тогда вояки Паулюса: «Поле, усеянное мертвыми телами, неописуемо страшно. С ужасом смотришь на обнаженные конечности, разорванные грудные клетки, сведенные судорогой руки. И каждый раз я не могу оторвать глаз от этого страшного зрелища — от мертвых лиц, совсем недавно еще беспечно юных или солдат старших возрастов, вчера еще полных энергии. Теперь лица их застыли в скорбной гримасе, и под густыми бровями остекленевшие выплаканные глаза. Во имя чего они приняли смерть, во имя чего бесцельно погибли?

Никто не должен отворачиваться от этого зрелища. Никто не должен пройти мимо, и пусть гнетущие вопросы никому не дают покоя»^[36].

Да, Фридрих Паулюс являлся крупной фигурой фашистского германского генерального штаба и хорошей машиной в руках Гитлера. Он еще до войны был начальником штаба 6-й армии. А незадолго до ее начала был назначен на должность первого обер-квартирмейстера и заместителя начальника генерального штаба сухопутных сил. Он непосредственно разрабатывал план «Барбаросса» — план войны против Советского Союза — и проводил крупные штабные учения с генералами с учетом этого плана.

Гитлер считал Паулюса одним из лучших генералов вермахта и намеревался назначить его начальником штаба оперативного руководства главного командования вместо Йодля, но воздержался сделать это только потому, что рассчитывал после победного завершения Сталинградской битвы связать падение Сталинграда с его именем. Паулюс верно служил Гитлеру и только поэтому не довел до подчиненных содержание ультиматума, отдал приказ об открытии огня по парламентерам без предупреждения, поставил под угрозу гибели свою армию.

И все же многим солдатам содержание ультиматума о капитуляции было известно. Некоторые узнавали о нем из листовок, сбрасываемых нашими самолетами, другие — из передач, проводимых нами на немецком языке. В 64-й армии к этой работе подключилась группа немецких коммунистов, возглавляемая выдающимся деятелем германского рабочего движения Вальтером Ульбрихтом. Эта группа антифашистов-коммунистов провела несколько дней в войсках армии, а сам Вальтер Ульбрихт ночевал у нас на командном пункте, в одном блиндаже с теперь уже, после октября 1942 года, заместителем начальника штаба армии по политической части подполковником Б. И. Мутовиным.

Вместе с работниками политотдела армии эти товарищи, используя мощные громкоговорящие установки, вели работу по разложению войск 6-й армии. Передачу обычно проводили вечером, когда офицеры уходили на свои командные пункты и имелась возможность обратиться прямо к солдатам. В выступление включалось и содержание ультиматума о капитуляции и убедительные доводы, доказывающие, что ни Манштейн, ни «воздушный мост» Геринга окруженные войска снасти не могут и что продолжение борьбы только приведет к гибели солдат.

В политотделе армии и в группе товарища Ульбрихта было много писем немецких солдат, которые также свидетельствовали о плохом состоянии окруженных войск, их подавленном настроении.

Позволю себе привести отдельные характерные выдержки из некоторых писем.

Ефрейтор-пехотинец писал домой: «Мы попали в настоящий чертов котел. Здесь форменный ад». Другой ефрейтор сетует: «Сталинград стал нам поперек горла. В роте осталось лишь 7 человек. Повсюду видны солдатские кладбища. Теперь только одно слово „Сталинград“ приводит нас в ужас». А рядовой солдат, касаясь боевых действий, сообщал родителям: «Наиболее ужасными являются уличные бои. В нашем подразделении было 140 человек, сейчас осталось только шесть». Отчаяние звучит в письме его сослуживца: «Боюсь, нам не удастся вырваться. Русские тоже умеют воевать, они никого не выпустят из этого котла». А вот свидетельство одного унтер-офицера: «К нам самолеты уже не летают. Лошадей съели. У Иозефа была собака. Ее тоже съели. Поверь, это не шутка».

Немецкие солдаты были в отчаянном положении. Позже пленные рассказывали, что советские передачи по громкоговорящим установкам «хватали их за сердце, впиваясь в мозг, вызывали думы о плене и последующем возвращении на родину». И все же никто из них добровольно в плен не сдавался. Почему?

Ответить на этот вопрос можно так.

Во-первых, командование 6-й армии постоянно внушало солдатам, что фюрер непременно выручит окруженных. Для вселения в них больших надежд на это зачитывалось непосредственное обращение Гитлера к окруженным, в котором говорилось: «Армия может быть уверена, что я сделаю все, чтобы своевременно вызволить ее, поэтому не надо думать об уходе с Волги».

Уверяли солдат и в том, что войска Манштейна уже идут, спасение совсем близко и что надо продолжать удерживать позиции. И одурманенные солдаты все еще верили в победу фюрера. В среде солдат, пишет немецкий офицер Вельц, говорили так: «…внутри — мы, вокруг нас кольцом — русские, а вокруг них — германские дивизии, которые уже идут к нам на выручку»^[37]. Они слушали это охотно, потому что верили.

Во-вторых, в окруженных войсках все еще действовала строжайшая дисциплина. Приказа офицера пока никто не мог ослушаться. Офицеры требовали не сдаваться в плен и драться до последних сил. Солдат, предлагавших сложить оружие, расстреливали. За отказ воевать в 6-й армии было вынесено более 300 смертных приговоров. К тому же все солдаты знали, что каждый из них находится под наблюдением гестапо, что добровольная сдача в плен сразу же станет известна ему. Поэтому могли пострадать их семьи.

Сама по себе 6-я армия считалась одной из лучших в вермахте. Ее называли победительницей столиц. В 1940 году она вихрем пронеслась по Бельгии и первой вошла в Брюссель. С такой же скоростью она продвигалась по полям Франции к Парижу. В июне 1941 года 6-я армия вторглась в пределы Советского Союза, захватила его южные районы и истребила сотни тысяч советских людей. С начала 1942 года ею стал командовать крупный военный теоретик-оператор и опытный генерал Фридрих Паулюс, и до последнего времени его полчища не знали горечи поражений. А если учесть, что в составе соединений 6-й и 4-й танковой армий было много эсэсовцев, жандармов и полицейских частей, так зверствовавших по отношению к нашим воинам, попавшим в плен, и к мирным жителям, то определенно можно сказать: они не ждали пощады за свои злодеяния, боялись мщения наших солдат и нашего народа и потому воевали фанатично, с отчаянностью обреченных.

Безусловно, играла свою роль и пропагандистская машина Геббельса. Немецкий офицер Вельц писал, что она преподносила информацию о русских — как исчадии ада.

«Нам внушали, что в своей неуемной ненависти они не берут пленных, а предают смерти посредством чудовищных пыток»^[38]. Это делалось для того, чтобы никому даже в голову не пришла мысль перебежать к русским. И этого в значительной мере добиться удалось.

И получалось так, что гитлеровские вояки и боялись, и не хотели сдаваться в плен.

После отказа Паулюса принять ультиматум советского командования и капитулировать Ставка дала указание Донскому фронту о проведении наступления с целью разгрома окруженных немецких войск.

Перед нанесением решающего удара по окруженному врагу Военный совет Донского фронта обратился к войскам с письмом-призывом, в котором говорилось:

«Товарищи бойцы, командиры и политработники… Вы блестяще справились с задачей героической защиты Сталинграда, разгрома и окружения сталинградской группировки немцев. Своей стойкостью и героизмом вы прославили свое имя в веках.

Но это только одна половина боевой задачи… Ведь наш советский народ с нетерпением ждет от нас радостного известия о ликвидации окруженных войск, полном освобождений из кровавых рук подлого врага родного героического города Сталинграда!..

В победный, решительный бой, дорогие товарищи!»^[39]

Когда об этом письме узнали воины, то их ответ был один: «Добьем фашистских извергов в Сталинграде и порадуем наш народ!»

И вот 10 января в 8 часов в нашей армии был получен сигнал «Оперативно», по которому немедленно прекращались всякие переговоры по линиям связи. А через 3 минуты после этого полковник А. Н. Янчинский подал команду открыть огонь. И в 8 часов 5 минут ударила артиллерия, громыхнули залпы «катюш». Началась огневая подготовка наступления. Около семи тысяч орудий и минометов и несколько сот реактивных установок обрушили сотни тонн губительного металла на вражескую оборону, подавляя и уничтожая огневые точки, разрушая укрепления, истребляя живую силу фашистов. А вслед за этим самолеты 16-й воздушной армии начали бомбить артиллерийские позиции, резервы и штабы противника.

Настало время атаки. Десятки зеленых ракет взвились в небо на широком фронте. Артиллерийский огонь переместился несколько вглубь. Ровно в 9 часов послышалось перекатистое мощное «ура». Войска перешли в наступление. Начались завершающие действия по ликвидации окруженной группировки.

Однако сплошного продвижения войск не было. Обороняемые немцами выгодные и хорошо подготовленные рубежи являлись последними, на которых еще можно было упорно драться, и фашисты яростно цеплялись за каждую позицию. Используя многочисленные дзоты, доты, а также врытые в землю танки, они поливали огнем все открытое степное снежное поле и задерживали продвижение наших войск.

Командующий фронтом К. К. Рокоссовский писал: «Бывая часто на позициях, я наблюдал, что собой представлял тогда боевой порядок наступавших войск. Жиденькие цепочки бойцов двигались по заснеженному полю. За ними перекатами, поэшелонно, двигались орудия прямой наводки…На огромном пространстве виднелось до десятка танков… Артиллерия, действовавшая с закрытых позиций, сопровождала своим огнем весь этот боевой порядок, нанося удары по отдельным участкам. Время от времени обрушивались на противника залпы „катюш“»^[40].

Да, было именно так. А в 62, 64 и 57-й армиях, не входивших в состав ударной группировки фронта, силы были еще малочисленнее. Поэтому на южном фасе кольца окружения противник удержал все свои позиции. Не имели заметного успеха и войска 21-й и 24-й армий. Лишь 65-я армия генерала П. И. Батова, имевшая наибольшее огневое усиление, ломая оборону, продвинулась до 4–5 километров.

Наша 64-я армия и правофланговые соединения 57-й стали проводить наступление ночью, чтобы не давать покоя врагу, изматывать и ослаблять его силы.

Ночные действия оказались довольно эффективными. 204-я стрелковая дивизия генерал-майора А. В, Скворцова и 36-я гвардейская дивизия генерал-майора М. И. Денисенко вклинились в оборону врага. А 422-я стрелковая дивизия полковника И. К. Морозова и 38-я стрелковая дивизия полковника Г. Б. Сафиулина, входившая в это время в состав 57-й армии, разгромили противника в районе Басаргино, прорвали его оборону и захватили Воропоново. На подступах к Воропонову был захвачен аэродром с восемнадцатью исправными самолетами. Личный состав аэродрома, спавший в блиндажах, был застигнут врасплох и захвачен в плен. Ночью на 13 января полк 38-й дивизии под командованием капитана Давиденко разгромил артиллерийскую часть противника, захватив 26 исправных орудий и склады с боеприпасами, а полк майора Петрова внезапной атакой овладел станицей Басаргино.

Но дальше войска 64-й и 57-й армий продвинуться по могли. Не имела особого успеха и ударная группировка фронта (65-я и 21-я армии). Противник, используя населенные пункты по берегам рек Червленая и Россошка и подтягивая резервы в первую линию, успевал организовать оборону и оказывал упорное сопротивление.

17 января после некоторых перегруппировок сил войска 64, 57, 21, 65 и 24-й армий, поддержанные с воздуха силами 16-й воздушной армии, перешли в решительное наступление на всех направлениях. Враг не выдержал ударов и стал откатываться в сторону Сталинграда, цепляясь за окопы второй линии.

К 25 января войска фронта нанесли противнику большой урон и вышли на линию Большая Россошка, Воропоново, Садовое. Правофланговые соединения нашей армии завязали бои на улицах Сталинграда, а левофланговые и все войска 57-й армии, наступавшие до сих пор на запад и на север, повернули фронт наступления на восток и вместе с 21-й и 65-й армиями продвигались навстречу войскам 62-й армии генерала В. И. Чуйкова. Кольцо окружения продолжало неумолимо сжиматься. Протяженность линии фронта по кольцу стала составлять всего 75 километров вместо 170 на 10 января 1943 года. Положение окруженных войск становилось критическим.

23 января Паулюс вызвал на совещание командиров корпусов. В ходе обсуждения вопроса о дальнейших действиях все говорили о катастрофическом положении, но лишь некоторые высказывались за прекращение военных действий.

Начальник штаба армии генерал Шмидт после этого совещания попросил Паулюса послать его на самолете в ставку вермахта для личного доклада обстановки Гитлеру. Паулюс ответил: «Вы остаетесь здесь. Вы знаете хорошо… что конец может наступить в любой момент. Никто не поможет нам»^[41]. И он поручил Шмидту составить доклад Гитлеру об обстановке с просьбой на разрешение капитулировать.

Утром 24 января Паулюс доносил в гитлеровскую ставку, что войска не имеют боеприпасов и продовольствия, связь поддерживается только с частями шести дивизий, единое командование невозможно, что катастрофа неизбежна, и просил разрешения на капитуляцию.

Гитлер ответил: «Запрещаю капитулировать. 6-я армия выполняет свою историческую миссию и должна удерживать свои позиции до последнего человека и до последнего патрона».

И Паулюс слепо выполняет этот приказ Гитлера, требуя, чтобы войска продолжали упорно сопротивляться. Но теперь все попытки задержать наше наступление оказались тщетными. С утра 26 января, продолжая продвижение вперед, части 64-й и 57-й армий завязали бои на улицах города в южной его части. А войска 21-й и 65-й армий, наступавшие с запада, шли к Сталинграду в направлении центра. Навстречу им от Волги с востока стали приближаться соединения 62-й армии, настойчиво выбивавшие противника из развалин города, отвоевывая у него квартал за кварталом.

В этот день к 11 часам 51-я и 52-к стрелковые дивизии и 121-я танковая бригада 21-й армии, 13-я гвардейская дивизия генерала А. И. Родимцева и 284-я стрелковая дивизия 62-й армии соединились на западных скатах Мамаева кургана и у поселка Красный Октябрь.

Таким образом, окруженная группировка противника оказалась рассеченной на две части — на южную и на северную. В южной группировке, охваченной войсками 64, 57 и 21-й армий в районе центральной и южной частей города, находились девятьпотрепанных фашистских дивизий, а также штаб 6-й армии и ее командующий Паулюс. В северной группировке, зажатой войсками 65, 66 и 62-й армий в районе заводов «Баррикады» и Тракторного, были остатки двенадцати немецких дивизий.

И даже в этой обстановке Паулюс решил продолжать борьбу за удержание северной и южной частей города. Но осуществлять единое управление и руководство двумя рассеченными группировками стало невозможно. Тогда он назначает командующим северной группой войск командира 11-го армейского корпуса генерала Штреккера, а командующим южной группой войск — командира 71-й пехотной дивизии генерал-майора Росске. Фактически же руководство южной группой осуществлял штаб 6-й армии и сам Паулюс.

Перед нашими войсками теперь стояла более легкая задача — ликвидировать расчлененные и ослабленные вражеские группировки. Наши орудия вели огонь прямой наводкой по гитлеровцам, укрывающимся в зданиях, за обломками стен домов, среди развалин.

В эти дни особенно отличился меткой стрельбой 140-й минометный полк полковника И. Г. Орлова. Эта часть была сформирована из рабочих сталинградского завода «Баррикады» и принимала участие в защите своего города во всех тяжелых боях в составе нашей армии.

28 января войска 64-й и 57-й армий преодолели сопротивление противника, вышли на северный берег реки Царица и вместе с 21-й армией продолжали сжимать кольцо окружения вокруг южной группировки врага.

В ночь на 29 января 29-я и 36-я гвардейская стрелковые дивизии, наступая вдоль улиц, вышли в район вокзала, 157-я и 204-я стрелковые дивизии уничтожали врага в юго-западной части города, а части 7-го стрелкового корпуса наступали с юга вдоль Волги, преодолевая глубокие овраги по берегам реки Царица. Беспрерывно грохотали выстрелы наших орудий и минометов, в сплошной рокот слились густые пулеметные и автоматные очереди. Теперь всюду можно было наблюдать, как на разрушенных домах, на небольших высотках и курганах наши бойцы водружали красные флаги.

В стане врага, несмотря на категорические требования немецких генералов в плен не сдаваться и удерживать позиции, солдаты и даже отдельные офицеры стали целыми группами выползать из блиндажей, из подвалов и других укрытий. Подняв руки, они медленно, чуть волоча ноги, шли навстречу красноармейцам. Другие поднимали вверх белые тряпки, становились на колени и кричали: «Рус, сдаюс. Гитлер капут!» Третьи, увидев перед собой советских воинов с автоматами, бросались обратно в убежище. Но в целом вояки Паулюса еще пытались оказывать сопротивление.

* * *

В ночь на 30 января на участке 204-й стрелковой перешел линию фронта офицер — адъютант командира 20-й румынской дивизии, который заявил, что командир этого соединения бригадный генерал Дмитриеску со своим штабом находится на элеваторе и что он хотел бы сдаться в плен, но, не зная условий, колеблется и потому направил его для выяснения обстановки и условий сдачи в плен. Командир 204-й дивизии генерал-майор А. В. Скворцов доложил об этом генералу М. С. Шумилову. Командарм для ведения переговоров и принятия капитуляции румынской дивизии направил на место событий заместителя начальника штаба армии по политической части подполковника Б. И. Мутовина.

Мутовин вместе с генералом Скворцовым и его замполитом полковником Колесником решили с наступлением темноты направить румынского офицера обратно в свою дивизию с нашим представителем — командиром взвода разведки (в погонах майора) — в сопровождении двух автоматчиков-связистов, которые вслед за офицерами тянули линию связи.

Командир был проинструктирован о порядке и содержании переговоров. Вся эта группа благополучно перешла переднюю линию румынских войск, а вскоре офицер доложил по телефону, что находится в штабе 20-й румынской дивизии и вступил в переговоры с бригадным генералом Дмитриеску.

Мутовин и Колесник находились все это время у телефона. Они приказали передать Дмитриеску, что ему на размышление дается 30 минут. В случае непринятия наших требований по району элеватора будет открыт огонь артиллерии и «катюш».

Дмитриеску быстро ответил согласием и отдал своей дивизии приказ прекратить огонь, сложить оружие и сдаться в плен советским войскам. К 21 часу 30 января остатки сильно побитой дивизии были пленены нашими войсками. А генерала Дмитриеску подполковник Б. И. Мутовин доставил в штаб 64-й армии.

Генерал Дмитриеску не скрывал своей радости по поводу того, что для него теперь война закончилась благополучно. На первых допросах он ничего интересного об оперативной обстановке сказать не мог, так как сам ее не знал. Генерал утверждал, что его солдаты и офицеры давно хотели сдаться в плен, но боялись пулеметных и автоматных очередей немцев в спину, ведь те всегда находились непосредственно позади румынских полков. Говорил и о том, что румынский правитель Антонеску требовал от дивизии держать оборону вместе с немецкими войсками до конца.

А на всех остальных участках немецкие части все еще огрызались огнем пулеметов, автоматов, минометов и орудий. От пленных нам стало известно, что штаб 6-й немецкой армии находится в южной группе войск и расположился в большом неразрушенном доме на большой площади в центре города. Это была, как мы поняли, площадь Павших борцов.

Для наращивания силы удара в направлении этого участка города в стык между 29-й и 36-й гвардейской стрелковыми дивизиями была введена в бой 38-я морская стрелковая бригада под командованием полковника И. А. Бурмакова. Весь день 30 января на фронте южного фаса кольца окружения шли упорные бои.

Части 64-й и 57-й армий вплотную подошли к центру города. Но и в этих условиях гитлеровцы все еще сопротивлялись.

А советские воины, горя стремлением быстрее уничтожить остатки фашистских войск и непременно быть активными участниками освобождения города, смело рвались вперед и настойчиво штурмовали один за другим вражеские опорные пункты. 38-я морская стрелковая бригада полковника И. А. Бурмакова с приданным ей 329-м инженерным батальоном, наступая по улицам в центре города, встретила особо упорное огневое сопротивление на улицах Ломоносова и у площади Павших борцов. Захваченные здесь пленные показали, что они прикрывают подходы к большому зданию, в подвале которого размещаются штаб и командующий 6-й армией. Командир бригады И. А. Бурмаков решил в течение ночи окружить это здание. К 6 часам утра 31 января эта цель силами бригады и 329-го инженерного батальона в основном была достигнута.

В ту длинную зимнюю ночь в штабе 6-й немецкой армии, как потом стало известно, происходили следующие события. Поздно вечером Паулюс собрал ближайших своих помощников и снова подтвердил им свое решение о том, что за все действия войск северной группы и их последствия всю ответственность несет командир 11-го армейского корпуса генерал-лейтенант Штреккер, а за действия южной группы — командир 71-й пехотной дивизии генерал-майор Росске. По управлению армии все вопросы решает начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт.

Хотя фактически Паулюс продолжал руководить штабом армии и войсками южной группы, все же этим решением он как бы полностью отстранял себя от командования армией и от возможных переговоров с советским командованием о капитуляции. Он не хотел формально связывать свое имя с этим актом. А за несколько часов до этого Паулюс по предложению начальника штаба Шмидта направил Гитлеру телеграмму следующего содержания: «6-я армия, верная присяге Германии, сознавая свою высокую важную задачу, до последнего человека и до последнего патрона удерживает позиции за фюрера и отечество»^[42]. И может быть, отчасти благодаря этой угоднической телеграмме произошло любопытное последующее событие. Через несколько часов начальник штаба армии генерал-лейтенант Шмидт подал командующему телеграмму Гитлера о том, что Паулюс производится в генерал-фельдмаршалы, и поздравил его с этим высшим полководческим чином.

Прочитав телеграмму, Паулюс, как свидетельствует его адъютант полковник Адам, задумался, а потом сказал, что телеграмма, вероятно, должна означать приказ о самоубийстве, потому что фельдмаршалы в плен сдаваться не должны, однако такого удовольствия он фюреру не доставит, так как это будет поводом свалить всю вину за поражение на него, фельдмаршала.

А вслед за этим генерал Росске — командующий южной группой войск — доложил Паулюсу и начальнику штаба армии Шмидту о том, что русские приближаются к штабу армии и что войска южной группы больше не в состоянии оказывать сопротивление. Настал конец борьбы в окружении.

В предутренний час 31 января два этих ответственных немецких генерала и фельдмаршал Паулюс пришли к неизбежному и единственно возможному выводу о необходимости капитулировать.

Около семи часов утра по распоряжению генерал-лейтенанта Шмидта из подвала универмага вышел офицер — переводчик штаба — и поднял белый флаг. Находившийся на наблюдательном пункте командира 2-го мотострелкового батальона начальник оперативного отделения штаба 38-й мотострелковой бригады старший лейтенант Ф. М. Ильченко приказал прекратить огонь и вместе с офицером связи бригады лейтенантом А. И. Межирко, переводчиком и несколькими автоматчиками направился к зданию универмага.

Немецкий офицер заявил, что их командование просит на переговоры высшего начальника. Ильченко взял на себя инициативу осуществить это дело. Он и горстка его людей вместе с немецким переводчиком спустились в подвал универмага. А через несколько минут подошли туда заместители командиров батальонов по политической части Н. Ф. Гриценко, Л. П. Морозов и Н. Е. Рыбак.

Старший лейтенант Ф. М. Ильченко был принят начальником штаба армии Шмидтом и командующим южной группой войск Росске. Они заявили, что готовы начать переговоры о капитуляции, но официально будут вести их только с представителями более высокого ранга, и тут же попросили, чтобы русские уже сейчас прекратили артиллерийский огонь.

О результатах первых предварительных переговоров с немецкими генералами Ильченко по телефону доложил командиру бригады полковнику И. А. Бурмакову, а тот — командарму 64-й М. С. Шумилову. Пленение советскими войсками немецкого фельдмаршала, воплощавшего собою высший полководческий ранг одной из самых сильных и агрессивных империалистических армий того времени, — тоже явление, пожалуй, уникальное и, несомненно, представляет интерес для читателей. Поэтому, с нашей точки зрения, показ тех конкретных условий, в которых проходила капитуляция огромной массы фашистских войск и пленение их командующего — фельдмаршала Паулюса, заслуживает детального освещения. Это тем более необходимо сделать, что в отдельных газетных и журнальных статьях по этому вопросу из-за незнания подлинных событий их авторами допускались отдельные неточности.

* * *

В 7 часов 40 минут 31 января меня и моего заместителя по политической части подполковника Б. И. Мутовина вызвал командующий армией генерал М. С. Шумилов. В его домике находился член Военного совета армии бригадный комиссар З. Т. Сердюк. Командарм, ознакомив нас с последним донесением командира 38-й бригады полковника И. А. Бурмакова, сказал, что вопросу капитуляции немцев Военный совет придает важное значение, поэтому поручает начальнику штаба выехать в район боевых действий и в качестве официального представителя советского командования провести переговоры с гитлеровским командованием о прекращении военных действий со стороны немцев, их капитуляции, а также о сдаче в плен командующего 6-й армией Паулюса и его штаба. Со мной должен был поехать подполковник Б. И. Мутовин. Пленение Паулюса было обязательным условием.

В этот момент задребезжал телефонный звонок, и в трубке, которую поднял командарм, послышался голос полковника Бурмакова. Он снова докладывал, что, по сообщению старшего лейтенанта Ильченко, немецкое командование принципиально готово пойти на переговоры о капитуляции, однако вести их согласно только с официальным представителем штаба Донского фронта. Бурмаков просил указаний на дальнейшие действия.

— Для ведения переговоров с немецким командованием выезжает начальник штаба армии генерал Ласкин, — сказал М. С. Шумилов.

В район боевых действий сразу же выехали подполковник Б. И. Мутовин и начальник разведки. Маршрут их следования к фронту проходил через вспомогательный пункт управления армии, и находившийся там начальник оперативного отдела штаба армии полковник Г. С. Лукин, узнав о цели поездки офицеров, присоединился к ним.

Минут десять спустя выехал и я, взяв с собой переводчика В. М. Степанова и помощника начальника оперативного отдела капитана А. Ф. Ляшева.

Примерно в 8 часов 20 минут мы прибыли на наблюдательный пункт командира 38-й бригады. Командир ее полковник И. А. Бурмаков коротко доложил обстановку на участке бригады и о том, что в штабе 6-й армии немцев продолжают находиться старший лейтенант Ильченко и небольшая группа красноармейцев.

— Я направил туда своего заместителя по политической части подполковника Винокура, — добавил комбриг. — Но что там сейчас происходит, нам пока неизвестно, донесений не поступало…

Мы с полковником Бурмаковым тут же направились в район площади Павших борцов. И вот мы на переднем крае, примерно в 100 метрах от универмага. По этому участку наша артиллерия огня уже почти не вела.

Здесь мы встретились с командиром 2-го батальона бригады Бурмакова старшим лейтенантом Латышевым. Небольшого роста, очень энергичный, он со знанием дела доложил нам обстановку в масштабе его боевого участка. Мы видели, что красноармейцы этого подразделения залегли на снегу, но вперед никто не продвигался, хотя сильного огня немцы здесь не вели. Я высказал недоумение но этому поводу.

— Пленные показывают, товарищ генерал, — доложил Латышев, — что впереди вся местность заминирована. Сейчас мы направляем саперов для разведки… А вот тропка, по которой проходили немецкие солдаты. — Комбат указал жестом направление. — Вам тоже можно идти только здесь…

— Хорошо, комбат. Спасибо за добрый совет, — поблагодарил я. — А огневое обеспечение нашего продвижения вы все-таки подготовьте на всякий случай.

— Обеспечим, товарищ генерал, — козырнул комбат.

Мы направились по указанной тропе. Впереди меня шел командир батальона старший лейтенант Латышев, за мной — полковник Бурмаков, потом — наши адъютанты, лейтенант Степанов и капитан Ляшев.

Для лучшего понимания обстановки важно знать, как действовала группа подполковника Б. И. Мутовина, которая к этому времени уже находилась в штабе Паулюса. Вот как об этом рассказывает сам Мутовин:

«В 8 часов 15 минут мы подъехали к площади Павших борцов и сразу направились к зданию универмага. Из окоп его и дверей высовывались жерла пушек и пулеметов, из которых еще минут 20 тому назад немцы вели убийственный огонь. Но было видно, что враг и сейчас ощетинился и готов в любую минуту открыть его вновь. Охрану штаба несли вооруженные автоматами эсэсовцы. Они и скопившиеся здесь офицеры готовы были защищать штаб и фельдмаршала. Нас встретил первый адъютант Паулюса полковник Адам и провел в комнату начальника штаба армии генерал-лейтенанта Шмидта. Здесь мы увидели и других генералов, в том числе генерал-майора Росске, который теперь являлся командующим южной группой войск.

Сообщив генералам Шмидту и Росске о нас как о советской делегации, я назвал себя комиссаром. Слово „комиссар“ всех их, кажется, испугало, они заметно стушевались.

В этот момент к нашей группе подошли находившиеся в этой же комнате подполковник Винокур и старший лейтенант Ильченко. Мы потребовали от генерала Шмидта и всех находившихся здесь немцев сдать нам личное оружие и обеспечить встречу с Паулюсом. Генералы начали класть пистолеты на стол. А в отношении встречи с Паулюсом Шмидт ответил, что тот нездоров и армией в данное время не командует. Все переговоры о капитуляции он поручил вести начальнику штаба армии и генералу Росске. На повторное наше требование, чтобы Паулюс принял нашу делегацию, Шмидт твердо сказал, что командующий делегацию принять не может, а далее заявил, что они могут вести официальные переговоры только с представителем от генерала Рокоссовского в чине генерала.

Мы передали, что такой генерал через несколько минут прибудет, а пока будет вести переговоры наша делегация. Я предъявил ультимативные требования о прекращении огня и сложении оружия войсками. Основные наши требования Шмидтом и Росске были приняты. Но они носили только предварительный характер. До прибытия генерала Ласкина никто из нас к Паулюсу допущен не был. В итоге получалось так, что окончательно все вопросы и условия капитуляции немецких войск были решены и приняты немецким командованием с приездом генерала Ласкина»^[43].

Об этом моменте я пишу главным образом потому, что ранее в статьях некоторых авторов указывалось, что будто с Паулюсом до нас имели встречу подполковник Л. А. Винокур и старший лейтенант Ильченко.

Уточняя детали истины, я подчеркиваю, что Ф. И. Ильченко и три-четыре человека, вошедшие с ним в штаб 6-й фашистской армии первыми и уже знавшие о том, как поступали эти изверги с нашими парламентерами, безусловно, рисковали жизнью. В темном подвале штаба любой гитлеровец мог всадить в них пулю или кинжал. Заслуга Ильченко состоит и в том, что он без всяких указаний сверху взял на себя инициативу в ведении предварительных переговоров с командованием армии противника и успешно их провел.

Подключившаяся затем группа парламентеров во главе с Б. И. Мутовиным, конечно, способствовала успешному ведению переговоров о капитуляции немецких войск, однако она, как затем и наша группа, шла по проторенной Ильченко дороге и уже после того, как были определенно выяснены намерения противника.

Следует дать еще некоторые пояснения. Во-первых, все наши товарищи, оказавшиеся до нас в подвале универмага (в немецком штабе), входили туда с центрального входа — с площади Павших борцов. Мы же с полковником Бурмаковым подошли к этому зданию с тыльной стороны, где находились высокая арка и большой двор. Нас встретили не с белым флагом, а с автоматами. Во-вторых, о переговорах подполковника Мутовина с генералами немецкой армии нам в тот момент ничего не было известно. Мы даже не знали о том, что он уже находится в штабе, и поэтому действовали так, как нам подсказывала обстановка.

Во внутреннем дворе универмага было много вооруженных автоматами солдат и офицеров. Одни стояли, другие сидели на каких-то вещах, третьи — приплясывали, стараясь согреться. А впереди особняком стояла полукругом цепочка рослых гитлеровцев с автоматами на изготовку и расстегнутыми кобурами на поясах — личная охрана Паулюса.

Примерно в 8 часов 50 минут мы были остановлены стеною этих рослых автоматчиков, преградивших нам путь. Идущему впереди меня старшему лейтенанту Латышеву пришлось уступить мне дорогу, Я назвал себя генералом Красной Армии и руками оттолкнул в сторону двух автоматчиков, стоявших на нашем пути. Можно было заметить, что эсэсовцы были уже не теми, какими были до своего поражения. Ни те, кого мы оттолкнули от тропы, ни их соседи с автоматами, ни те, кто стоял в глубине и приплясывал, не оказали нам никакого сопротивления. Мы спросили, где вход в штаб, и один офицер подвел нас к небольшой каменной лестнице, показал рукой в подвал. Мы спустились туда. Впереди меня теперь опять шел Латышев. Спустившись вниз, мы оказались в совершенно неосвещенном полуподвале, где толпилось большое количество гитлеровцев. Окна были заложены мешками с песком, и лишь в небольшие щели между ними проскальзывали тонкие лучи света. Кое-где мерцали, словно светлячки, огоньки карманных фонариков. Мы с вытянутыми вперед руками стали продвигаться вдоль стены. Я что-то сказал идущему впереди старшему лейтенанту Латышеву. Но получилось это, видимо, слишком громко. Комбат остановился и тихо сказал мне:

— Товарищ генерал, пожалуйста, тише. Тут ведь логово фашистов. Всего можно ожидать…

Нащупав в стене дверь, он открыл ее. И вот мы в большой полуподвальной комнате. И здесь низкие окна были заложены мешками с песком. Плавали облака табачного дыма. Посреди комнаты, которая слабо освещалась тускло горевшей керосиновой лампой, покрытой обгорелым бумажным абажуром, и огарком свечи, стоял длинный стол. У стола лицом к входу сидели и стояли несколько немцев. На плечах некоторых виднелись генеральские погоны. Между ними шел оживленный разговор. И видимо, поэтому никто из них не обратил на нас внимания. Всмотревшись в глубину комнаты, мы увидели человек пятнадцать гитлеровских солдат, сидевших на полу вдоль стен с телефонными аппаратами. Некоторые из них негромко вели телефонные переговоры. На полу вразброс лежали чемоданы, котелки и каски.

Поняв, что мы вошли в комнату какого-то большого начальника, я подошел поближе к столу и подал команду:

— Встать, руки вверх!

Находившиеся у стола офицеры встали и застыли. Но руки подняли лишь некоторые из них. Изможденные лица, напряженно выжидающие глаза. А большинство гитлеровцев, находившихся в глубине комнаты, команду вовсе не выполнили. Видимо, не слышали или не поняли ее. Поэтому я вторично скомандовал, но уже в более резкой форме. Так как справа и слева от меня на гитлеровцев были направлены стволы автоматов двух наших адъютантов, они поняли, с кем имеют дело, и все быстро вскочили с мест, замерли, подняв руки.

— Вы все пленены.

Стоявший за столом немецкий генерал щелкнул каблуками и, приложив руку к козырьку, представился:

— Генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба 6-й армии…

— Генерал-майор Ласкин, официальный ответственный представитель советского командования, — назвал я себя. — Уполномочен принять капитуляцию немецких войск.

Поочередно отрекомендовались и другие офицеры и генералы, стоявшие у стола.

Затем генерал Шмидт сказал, обращаясь ко мне:

— Ваше имя нам известно, я поэтому мы можем приступить к переговорам. Переговоры буду вести я и генерал-майор Росске — командир 71-й пехотной дивизии.

Затем Шмидт сообщил, что оружие большинством офицеров штаба уже сдано по требованию советских офицеров, прибывших ранее, но все же еще раз предложил присутствующим передать оружие нашим офицерам.

Едва он успел закончить фразу, как из-за стола вышел вперед подтянутый, еще молодой генерал, уже называвший себя, и теперь уже на русском языке отрапортовал:

— Генерал-майор Росске, командующий южной группой войск. Господин фельдмаршал Паулюс передал мне все полномочия по ведению переговоров о капитуляции.

Мне этот фашистский генерал показался слишком заносчивым и высокомерным и захотелось осечь его.

— Собственно, господин генерал, — сказал я, — мы прибыли не вести переговоры о капитуляции, а принимать саму капитуляцию.

В этот момент ко мне подошли полковник Г. С. Лукин и подполковник Б. И. Мутовин и сообщили, что их группа и заместитель командира 38-й бригады по политической части подполковник Л. А. Винокур с генералами Шмидтом и Росске уже договорились о капитуляции, что с нашими требованиями немцы согласились, но до конца переговоры не доведены, поскольку немецкое командование ожидало прибытия представителя от командования фронта в звании генерала. Не могли они встретиться и с Паулюсом, который не захотел принять их, объясняя это тем, что он нездоров и в данное время армией не командует.

Я не мог этого не учесть и потому сказал немецким генералам:

— Мы хотели бы поговорить с господином Паулюсом лично.

Шмидт отрицательно качнул головой:

— Это невозможно. Командующий 6-й армией возведен в чин генерал-фельдмаршала, но в данное время армией не командует. К тому же сейчас он нездоров и все вопросы по ведению переговоров поручил решать мне — начальнику штаба — и генералу Росске.

Молнией мелькнула мысль: «А есть ли в подвале Паулюс вообще и жив ли он? Иначе почему он наотрез отказывался встретиться с нашими офицерами?»

— Где сейчас находится господин Паулюс? — спросил я Шмидта.

— Паулюс находится в другой комнате этого же подвала, — ответил Шмидт и зачем-то снова повторил, что ему присвоен чин генерал-фельдмаршала и что в данное время состояние здоровья его очень неважное.

Было понятно, что этим Шмидт намекал на необходимость соответствующего обращения с Паулюсом с нашей стороны.

Генералу Шмидту было предложено доложить фельдмаршалу о прибытии советской делегации и пригласить его в эту комнату для переговоров лично с ним. Шмидт направился к Паулюсу. Вместе с ним я направил и старшего лейтенанта Латышева, чтобы взять под охрану вход в помещение, где был Паулюс, и никого, кроме генерала Шмидта, в комнату не впускать и не выпускать из нее. Буквально через минуту комбат доложил, что немецкий часовой от охраны комнаты Паулюса отстранен и поставлен наш. Как потом я узнал, им оказался сержант Петр Алтухов. С ним вместе как ответственный за охрану Паулюса у двери находился и комбат Латышев.

Через несколько минут вернулся Шмидт.

— Фельдмаршал просит предоставить ему двадцать минут на приведение себя в порядок, — сообщил он, — а переговоры с вами поручает вести мне и Росске.

Убедившись, что Паулюс находится здесь, что вход к нему взят под нашу охрану, и согласившись с тем, что фельдмаршалу действительно неудобно сдаваться в плен в небрежном виде, мы предоставили ему это время и тут же предъявили генералам Шмидту и Росске требование немедленно отдать приказ всем окруженным под Сталинградом войскам прекратить огонь и всякое сопротивление.

— Гут, айн момент, — услужливо засуетился генерал Росске.

И тут же последовало его распоряжение телефонистам передать в части приказ на прекращение огня.

Далее мы потребовали:

— организованно передать в распоряжение советского командования весь личный состав немецких войск, вооружение и всю боевую технику;

— передать все оперативные документы, в частности документы, исходящие от высшего немецкого командования;

— прекратить всякие радиопереговоры с высшими инстанциями;

— доложить содержание последних распоряжений Гитлера и командующего группой армий «Дон» фельдмаршала Манштейна для 6-й армии.

Короче говоря, нами велись не двусторонние переговоры об условиях капитуляции немцев, а предъявлялись категорические ультимативные требования о безоговорочной капитуляции, которые полностью принимались немецким командованием.

— Хотел бы сообщить господину генералу и господам офицерам, — сказал Шмидт, — что требование о передаче оперативных документов невыполнимо, так как все они сожжены. Радиопереговоры с высшим командованием уже не ведутся, поскольку все радиостанции выведены из строя огнем вашей артиллерии. — Генерал задумался, видимо перебирая в памяти наши требования, и добавил: — Что касается последних распоряжений Гитлера войскам 6-й армии, то все они сводились к одному требованию — продолжать драться и удерживать позиции до последних возможностей. По поводу же распоряжений Гитлера Манштейну нам ничего не известно…

Затем генерал Шмидт также попросил прекратить огонь с нашей стороны.

Мы послали офицера 38-й бригады на ближайший наблюдательный пункт, чтобы доложить командующему армией генералу М. С. Шумилову о том, что переговоры начались и что немцы просят прекратить огонь на всем участке фронта.

Такое распоряжение командарм отдал. Но так как наступление вели и войска 57, 21 и 62-й армий, то, конечно, бои продолжались. Да и до красноармейцев нашей армии приказ дошел не сразу. Поэтому огонь продолжался даже в районе универмага. Несколько позже мне и командиру 38-й бригады пришлось из штаба Паулюса еще раз передавать просьбу командарму о прекращении огня нашими войсками.

Поскольку зафиксированное на бумаге самим противником полное поражение немецких войск под Сталинградом представляло интерес, мы предложили генералу Росске написать короткий приказ об этом. Он тут же сел за пишущую машинку и стал печатать приказ с заранее подготовленного текста.

Пока готовился приказ, мы через переводчика следили за ходом передаваемых по телефонам распоряжений войскам и установили пункты, где гитлеровцы должны складывать оружие, передавать технику и группировать пленных. Было принято решение временно офицеров от солдат не отделять. У здания универмага и в подвале появились новые группы наших солдат и офицеров. Командир бригады полковник Бурмаков стал энергично руководить разоружением собравшихся здесь офицеров.

Но вот генерал Росске представил нам подготовленный им последний приказ немецкого командования от 31 января. При этом он назвал этот приказ прощальным. Переводчик зачитал нам его на русском языке. Вот его содержание:

«Голод, холод, самовольная капитуляция отдельных частей… сделали для меня невозможным продолжать руководство боевыми действиями. Чтобы воспрепятствовать полной гибели моих солдат, чтобы принять на себя ответственность за этот миг, чтобы достичь человеческих условий для всех солдат и офицеров… решил я вступить с противником в переговоры о прекращении военных действий.

Человеческое обращение в плену и возможность вернуться домой после окончания войны гарантируется Союзом Советских Социалистических Республик.

6-я армия… полностью выполнила все задачи, возложенные на нее фюрером. Но такой конец ее — это сама судьба, которой должны покориться все солдаты.

Приказываю:

Немедленно сложить оружие. Солдаты и офицеры могут взять с собой все необходимые вещи…»^[44].

— В приказе есть большие неточности, — сказал я генералу Росске. — Ведь главную свою задачу — разгромить советские войска под Сталинградом и захватить этот город — армия не выполнила.

Росске поморщился, приподнял вверх плечи и сказал:

— Солдаты воевали хорошо.

— И главное, — заметил я, — не говорится о выполнении важного нашего требования — всем организованно сдаться в плен.

Росске, видимо понимая свое положение, тут же абзац «немедленно сложить оружие» дополнил словами «и организованно сдаться в плен».

С этим приказом Росске незамедлительно в части выехали немецкие офицеры и некоторые представители нашей делегации. В части, которые продолжали упорно сопротивляться, направился начальник штаба 71-й немецкой пехотной дивизии и начальник разведки 64-й армии.

Одновременно передавались распоряжения и по телефонам о том, чтобы немецко-фашистские войска сложили оружие.

Контролируя содержание этих распоряжений, мы заметили, что Шмидт и другие работники штаба южной группы не учитывают дивизии, находившиеся в северной окруженной группировке.

Мы предупредили об этом Шмидта. Генерал ответил, что с группой у них нет никакой связи и что командующий этой группой генерал Штреккер должен сам решить вопрос о капитуляции.

Пришлось указать, что мы имеем дело с командующим и с начальником штаба 6-й армии, а не с второстепенными лицами, что нами от имени командования фронта предъявлены требования о немедленной капитуляции всех окруженных под Сталинградом войск и поэтому необходимо дать указания генералу Штреккеру о немедленной капитуляции подчиненных ему частей. Доставку такого распоряжения мы брали на себя. Однако Шмидт продолжал упорствовать.

Мы поняли, что этот вопрос может решить пока что только Паулюс. Кстати, истекли и двадцать минут времени, предоставленные нами. Мы напомнили об этом Шмидту и потребовали встречи с фельдмаршалом.

Шмидт нехотя вторично направился к Паулюсу.

Минуты через две он вернулся и сообщил, что фельдмаршал плохо себя чувствует и просит дать ему еще двадцать минут. Эта просьба вызвала у нас недоумение. Ведь ясно, что времени, ранее отпущенного командующему на подготовку к встрече с нами, было вполне достаточно. Поэтому просьба его была отклонена, и мы решили немедленно войти в комнату Паулюса.

Наш офицер бесшумно открыл дверь. Окно в продолговатой комнате не было заложено мешками с песком. Мы сразу увидели Паулюса, Одетый в шинель, он, заложив назад руки, медленно шагал от двери в противоположную сторону. Я вошел в комнату, Паулюс повернулся к двери и, увидев меня, остановился. За мной в комнату вошли полковники Лукин, Бурмаков, подполковники Мутовин, Винокур, переводчик и немецкий генерал Шмидт.

Пятидесятитрехлетний фельдмаршал был выше среднего роста, худощавый, пожалуй, излишне прямой, подтянутый, выхоленный. Сейчас лицо его было бледно. Он смотрел на нас усталыми Глазами.

Я назвал себя и объявил его пленником. Паулюс подошел ко мне и, высоко подняв вверх правую руку, на скверном русском языке произнес:

— Фельдмаршал германской армии Паулюс сдается Красной Армии в плен.

Мы потребовали передать нам личное оружие. Паулюс ответил, что личного оружия он при себе не имеет, что его пистолет находится у адъютанта. Далее уже на немецком языке Паулюс почему-то счел необходимым и уместным сообщить, что звание фельдмаршала ему присвоено только 30 января, поэтому, мол, он новой формы одежды еще не имеет и представляется в форме генерал-полковника.

— Да вряд ли теперь новая форма мне и понадобится, — добавил он, как нам показалось, с горькой усмешкой.

Я потребовал предъявить документ, удостоверяющий личность командующего армией. Фельдмаршал заявил, что у него имеется только солдатская книжка, тут же вынул ее из внутреннего кармана кителя и подал мне.

Заглянув в книжку и не найдя в ней, кроме записи «Фридрих Паулюс», никаких других пометок, в том числе и фотокарточки, я вернул ее владельцу.

Потом наша делегация кратко обменялась мнениями по поводу сложившейся обстановки. Зная, что некоторые гитлеровские генералы уже совершали самоубийство, чтобы не попасть в плен, мы решили проверить карманы Паулюса. Это сделал подполковник Мутовин. Паулюс хотя вначале несколько и удивился, но все же воспринял процедуру как должное, не выразив возражения.

Сообщив Паулюсу, что наши ультимативные требования о капитуляции немецких войск генералами Шмидтом и Росске выполнены только в отношении южной группы войск, мы потребовали от него немедленно отдать приказ о прекращении огня войсками северной группы 6-й армии и сдаче ее войск в плен. Паулюс ответил, что о всех условиях капитуляции он проинформирован начальником штаба и с ними согласен. Относительно капитуляции северной группы он заявил, что его армия рассечена на две изолированные группы, не имеет связи с северной группой и что в таких условиях единое командование всей армией невозможно.

— Поэтому, — сказал Паулюс, — я снял с себя обязанности командующего армией и поручил командование северной боевой группой командиру 11-го армейского корпуса генералу Штреккеру и южной — командиру 71-й пехотной дивизии генерал-майору Росске. Следовательно, вопрос о капитуляции должен решаться командующим каждой группы в отдельности, а по штабу армии — его начальником генерал-лейтенантом Шмидтом.

Несмотря на наши требования и сообщение о том, что доставку приказа фельдмаршала в северную группу о прекращении огня мы берем на себя, Паулюс стоял на своем.

Он, видимо, по-прежнему считал себя связанным приказом Гитлера, запрещающим капитуляцию.

Затем, перепроверяя показания Шмидта, мы потребовали от Паулюса передать нам шифровки высшего командования и другие оперативные документы, а также сообщить о содержании последних распоряжений Гитлера и фельдмаршала Манштейна.

Паулюс, как и раньше Шмидт, ответил, что все шифровки, карты и другие оперативные документы по указанию начальника штаба сожжены. Что касается последних распоряжений Гитлера, то в них повторялось требование продолжать упорно, до последних возможностей, удерживать позиции и ждать подхода к Сталинграду группы Манштейна.

После этого Паулюс обратился к нам с просьбой, чтобы все пленные генералы и офицеры были размещены отдельно от солдат и чтобы у них были оставлены форма одежды и холодное оружие. Он передал нам список генералов и некоторых старших офицеров и кроме этого просил оставить при нем первого адъютанта полковника Адама.

Мы заявили, что вопросы размещения пленных генералов и офицеров будут решены позднее, а полковнику Адаму позволили оставаться при фельдмаршале. Паулюсу было разрешено взять с собой все личные вещи.

На наш вопрос, готов ли фельдмаршал к отъезду, Паулюс ответил, что все необходимые указания и штабу армии и войскам им были отданы своевременно и теперь он готов к отъезду.

На этом, собственно, и были закончены все принципиальные вопросы о капитуляции 6-й армии.

В разговоре с нами, в отличие от генерала Шмидта, который на каждый наш вопрос или требование реагировал недоверчиво, тревожно, Паулюс держал себя внешне спокойно. И наши офицеры и солдаты вели себя безукоризненно выдержанно. Они чувствовали в себе силу и действовали уверенно и спокойно.

Дальнейшее разоружение и пленение немецких войск, находившихся в районе площади Павших борцов и прилегавших к ней жилых кварталах, было возложено на командира 38-й бригады полковника И. Д. Бурмакова и представителя армии заместителя начальника штаба армии по политической части подполковника Б. И. Мутовина. С немецкой стороны ответственность за выполнение частями требований нашего командования возлагалась на генерала Росске. А фельдмаршалу Паулюсу, генерал-лейтенанту Шмидту и полковнику Адаму было предложено следовать со мной в штаб 64-й армии.

Мы вышли из подвала во двор универмага. Немецкой охраны здесь уже не было. Ее обезоружили и пленили наши воины. Эта операция полковником Бурмаковым была возложена на старшего лейтенанта Ф. И. Ильченко. Теперь весь двор был заполнен подошедшими сюда нашими солдатами и офицерами.

Паулюс, увидев в непосредственной от себя близости советских бойцов, слегка кивнул им головой.

Красноармейцы ликовали, во дворе гремело наше могучее русское «ура». Не передать то волнение, ту радость, которую испытывали все мы, глядя на наших воинов. Их ликование легко понять. Тяжелые дороги отступления, горечь утрат, неимоверные испытания — все выдержали эти люди. И именно они сбили спесь с гитлеровцев, считавших себя непобедимыми. Каждый из них, участвуя в разоружении немцев, видя перед собой гитлеровского фельдмаршала, мог по праву считать себя участником его пленения.

К этому времени во двор универмага были поданы машины. Генерал Шмидт должен был следовать с полковником Лукиным, полковник Адам — на втором грузовике, а Паулюсу я предложил сесть в легковую машину со мной. Бледный, с неподвижным лицом, он кивнул головой и пошел к машине. Но в этот момент в кирпичную стену, находившуюся от нас на удалении четырех-пяти метров, ударил артиллерийский снаряд. Паулюс вздрогнул, еще больше побледнел, заявил, что не может ехать в такой, по существу, боевой обстановке, и просил нас дать распоряжение нашим войскам о прекращении огня.

Конечно, находясь несколько дней в подвале и зная, что стороны получили приказ о прекращении огня, он полагал, что в городе уже установилась полная тишина. Но распоряжению командарма до солдата, который ведет огонь, надо пройти много инстанций. И видимо, кто-то из артиллеристов еще не получил приказа…

Мы убедили Паулюса, что наши войска огня уже не ведут, что выстрел был случайным, и снова предложили ему сесть в машину. Но Паулюс сказал, что он не хотел бы ехать в первой машине, так как все поле вокруг этого здания заминировано. Пришлось приказать полковнику Лукину ехать с его пассажиром первыми. Лишь когда мы выбрались на дорогу, наша машина обогнала Лукина и пошла в голове колонны.

Ехали мы неторопливо, сообразуясь с зимней дорогой, пересеченной оврагами. К тому же хотелось лучше рассмотреть все, что происходило вокруг на недавнем поле боя. Ведь всего два с лишним часа тому назад все живое здесь было укрыто и замаскировано, а утренний морозный воздух прорезали снаряды, мины и пули. А сейчас огромное количество людей с обеих сторон вышло из окопов и блиндажей и усыпало белое снежное поле.

Наши красноармейцы небольшими группами и даже в одиночку конвоировали колонны пленных немцев, потерявших всякий воинский вид. Обутые в эрзац-валенки, накрытые и обмотанные полотенцами и женскими платками, обросшие бородами, на которых застыли сосульки, они были похожи на дикарей. С безучастным видом пленные шагали по снежным тропам и вдоль обочины дороги. Всю эту картину наблюдал и Паулюс. И когда наша машина подошла совсем близко к одной из таких колонн, я дал знак водителю замедлить ход, чтобы заставить фельдмаршала лучше увидеть своих вояк, которые всего несколько часов назад еще стреляли в нас, выполняя приказ командующего.

Паулюс уныло посматривал на шагавших пленных, печально покачивал головой и еще более серел.

— Вы неважно выглядите, господин фельдмаршал, — заметил я.

— Да, — согласился Паулюс. — Это ужасно… Позорная капитуляция, страшная трагедия солдат. А ведь до сих пор 6-я армия считалась лучшей сухопутной армией вермахта…

В полдень мы въехали в Бекетовку и остановились у домика, где находился генерал М. С. Шумилов.

Предупредив Паулюса и Шмидта о том, что им предстоит встреча с командующим 64-й армией, мы направились в домик.

В комнате командарма генерала М. С. Шумилова было человек десять, в том числе заместитель командующего Донским фронтом генерал-лейтенант К. П. Трубников и первый секретарь Сталинградского обкома ВКП(б) — член Военного совета фронта А. С. Чуянов.

Я доложил командарму, что боевой задание по принятию капитуляции южной группировки немецких войск и пленению командующего 6-й армией и его штаба выполнено и что командование немецкой армии отказалось, однако, отдать приказ генералу Штреккеру о капитуляции войск северной группы.

Затем генералу М. С. Шумилову представился Паулюс. Вскинув правую руку вперед и вверх, он сказал по-русски:

— Фельдмаршал германской армии Паулюс сдался войскам Красной Армии в плен.

Я заметил, что руки его дрожат, левая часть лица нервно дергается. Во всем его поведении чувствовалась растерянность.

За ним назвал себя генерал-лейтенант Шмидт. В его глазах был испуг. Встретившись впервые с группой советских генералов, он с тревогой поглядывал то на одного, то на другого из них.

Командарм М. С. Шумилов был внешне суров и как-то по-особому торжествен. Он предложил Паулюсу и Шмидту раздеться. Пока полковник Адам подхватывал их шинели, генералШумилов довольно громко сказал:

— Вас пленили войска 64-й армии, которые дрались с вашей 6-й и 4-й танковой армиями, начиная от Дона, Аксая и до конца битвы под Сталинградом. Вы хотели нас окружить и разбить. Но окружили и разбили мы вас… Прошу садиться.

И вот командующие двух сражавшихся друг против друга армий — 64-й советской и 6-й немецкой — сели за один стол. Шумилов потребовал от Паулюса предъявить документы, удостоверяющие, что он командующий 6-й армией. Хотя я еще в подвале универмага смотрел солдатскую книжку, удостоверявшую, что ее владелец — Фридрих Паулюс, имел об этом же подтверждение генерала Шмидта и нашего начальника разведки майора Рыжова, но, по правде говоря, где-то подсознательно тревожила мысль: самого ли Паулюса я привез?

Паулюс ответил то же, что и мне в подвале, и передал командарму солдатскую книжку.

— А есть ли документ, удостоверяющий, что вы произведены в генерал-фельдмаршалы? — спросил Шумилов.

— Нет, — ответил Паулюс. — Приказ фюрера был получен по радио. Но этот факт может подтвердить начальник штаба армии.

Шмидт тут же закивал, подтверждая слова Паулюса.

— Могу ли я с полной достоверностью доложить высшему командованию о том, что у нас в штабе находится командующий 6-й армией фельдмаршал Паулюс? — спросил Михаил Степанович.

— Яволь, можно, — кивнул Паулюс.

— Кто пленен с вами?

— Вместе со мной находятся начальник штаба армии генерал-лейтенант Шмидт и полковник Адам. Имена других генералов и полковников армии переданы в записке парламентеру, — ответил Паулюс.

Руки фельдмаршала, лежавшие на столе, дрожали мелкой дрожью, левая половина лица продолжала подергиваться. Но он все же старался держать себя спокойно. А генерал Шмидт непрерывно бросал испуганные взгляды то на Шумилова, то в сторону, то на графин с водой, стоявший перед ним, и беспокойно перебрасывал руки со стола к себе на колени и обратно.

— Советское командование гарантирует вам жизнь и безопасность, а также сохранность мундира и орденов, — громко и четко произнес Шумилов.

Лицо Паулюса сразу оживилось.

— Мы требуем от вас отдать приказ северной группе войск о капитуляции, — продолжал наш командарм.

Паулюс ответил, что после разъединения армии он сложил с себя обязанности командующего армией и отдавать приказы войскам не может.

— В северной группе имеется свой командующий, — повторил он, — который, оставаясь непосредственно с войсками, должен принимать необходимые решения по своему усмотрению. Я надеюсь, что вы поймете мое положение.

Но Шумилов настаивал на отдаче такого приказа, делая упор на то, что каждый начальник должен приказать своим подчиненным прекратить боевые действия, когда он видит, что дальнейшее бесцельное сопротивление приведет к полному их уничтожению.

Однако фельдмаршал, конечно же не желая связывать свое имя с капитуляцией, продолжал повторять, что он не командует армией, что сам находится в плену и такой приказ уже отдать не имеет возможности. Этот вопрос, повторял он, может решить только начальник, непосредственно находящийся с войсками.

Дальнейший разговор по этому вопросу становился бесполезным.

Шумилов спросил Паулюса, почему тот не принял ранее предлагаемый ему представителем Ставки генералом Вороновым и командующим Донским фронтом генералом Рокоссовским ультиматум.

— Были многократные приказы и требования верховного главнокомандующего германской армией Гитлера сражаться, — сказал Паулюс. — И я не должен был нарушать их. К тому же армия для этого имела боевые возможности. Русский генерал поступил бы так же, как и я.

— Какие же мотивы послужили к сдаче оружия теперь?

— Теперь наши войска окончательно выдохлись и не стало боеприпасов. Поэтому борьба была прекращена.

На этом официальные переговоры с Паулюсом были закончены. Их содержание генерал М. С. Шумилов сразу же доложил командующему фронтом генералу К. К. Рокоссовскому, который приказал после обеда пленных направить в штаб фронта.

После этого фельдмаршал Паулюс, генерал Шмидт и полковник Адам были приглашены на обед.

За столом Паулюс весьма осторожно прикасался и к содержимому в бокале, и к еде. На вопрос Шумилова, почему фельдмаршал так осторожен к пище, Паулюс ответил, что за последнее время он очень мало ел и сейчас боится перегрузить желудок.

А генерал Шмидт совсем не пил и почти ничего не ел, очевидно боясь быть отравленным. И за столом у командарма и во время обеда он не проронил ни слова. Жестокий и надменный фашист, он теперь выглядел жалким, затравленным волком.

Совершенно по-особому и как-то независимо от своего начальства вел себя адъютант Паулюса полковник Адам. И в выпивке и в еде он себя не ограничивал. Развязнее стал и его язык.

По окончании обеда я спросил его, почему генерал Шмидт все время молчит.

— Шмидт хорошо знает, что побежденные должны молчать, — ответил Адам.

После обеда Паулюс, Шмидт и Адам были отправлены в штаб Донского фронта.

Между тем части нашей армии продолжали разоружать вражеские войска.

Однако не везде все шло гладко. Так, в универмаге, в подвале которого находились наши командиры, обстановка была напряженной. На верхнем этаже этого здания продолжала оставаться довольно большая группа вооруженных немецких офицеров. То ли они еще не знали о капитуляции, то ли были не согласны с ней. Из пустых глазниц окон эти отъявленные фашисты открыли огонь из автоматов по советским воинам, находившимся неподалеку от универмага. Несколько наших солдат было ранено, был убит командир 125-го отдельного истребительного противотанкового артиллерийского дивизиона 29-й стрелковой дивизии майор Семен Маркович Рогач. До этого он был комиссаром 77-го артполка этой же дивизии. Будучи по натуре волевым, решительным, храбрым и имея за плечами большой боевой опыт, в том числе и финской войны, он захотел перейти на командную должность. Высокая партийность, организованность в работе, постоянные бои сделали С. М. Рогача прекрасным командиром и очень авторитетным в дивизии человеком. И вот какой печальный конец…

К 17 часам подполковник Б. И. Мутовин доставил в штаб армии семерых гитлеровских генералов, в том числе генерал-майора Росске, командира 29-й моторизованной дивизии генерал-лейтенанта Ляйзера, начальника артиллерии 51-го армейского корпуса генерал-майора Весселя, командира 1-й кавалерийской дивизии румын генерала Братеску и других. Всего в этот день советские войска пленили около 50 тысяч врагов. Три армии — 64, 57 и 21-я — прекратили боевые действия в районе Сталинграда.

Утром 1 февраля я позвонил начальнику штаба фронта генералу М. С. Малинину, чтобы узнать о положении дел на фронте северной группировки противника. Малинин рассказал, что Паулюс во время допроса его генералом Н. Н. Вороновым и командующим фронтом генералом К. К. Рокоссовским отказался выполнить их требование и отдать приказ окруженным войскам о капитуляции. Отказался подписать такой приказ и генерал Штреккер. Поэтому начат разгром группировки.

В 8 часов 30 минут артиллерия и авиация фронта нанесли огневой удар огромной силы по войскам и оборонительным сооружениям северной группы противника, А вскоре на некоторых участках стали появляться белые флаги. Из блиндажей и подвалов выползали перепутанные гитлеровцы. С поднятыми вверх руками они группами шли навстречу нашим воинам сдаваться в плен. Однако на некоторых участках враг еще продолжал сопротивляться. Отдельные стычки продолжались и утром следующего дня, Наконец все стихло. Остатки окруженных войск стали в массовом порядке сдаваться в плен. В течение 1 и 2 февраля еще 40 тысяч солдат и офицеров сложили оружие.

За период ликвидации окруженного противника войсками Донского фронта было взято в плен более 91 тысячи гитлеровцев, в том числе более 2500 офицеров и 24 генерала.

А на поле боя после завершения ликвидации окруженной группировки было подобрано и похоронено около 140 000 убитых гитлеровских солдат и офицеров.

Общие же потери немецко-фашистской армии за время наступления советских войск с 19 ноября 1942 года по 2 февраля 1943 года на сталинградском направлении составили свыше 800 тысяч человек, около 2 тысяч танков и штурмовых орудий, более 10 тысяч орудий и минометов, до 3 тысяч боевых и транспортных самолетов^[45].

В 16 часов 10 минут представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов и командующий Донским фронтом генерал-полковник К. К. Рокоссовский направили Верховному следующее донесение:

«Выполняя Ваш приказ, войска Донского фронта в 16.00 2.2.43 года закончили разгром и уничтожение окруженной сталинградской группировки противника… В связи с полной ликвидацией окруженных войск противника боевые действия в городе Сталинграде и в районе Сталинграда прекратились»^[46].

Итак, угасло огненное дыхание кровавых боев на Волге.

Советские войска под Сталинградом не только разбили лучшие армии германского вермахта и государств — сателлитов Гитлера, но и нанесли уничтожающий удар по бредовым замыслам и захватническим устремлениям нацизма.

В разрушенном Сталинграде и на подступах к нему смолкли громовые раскаты величайшего в истории сражения, продолжавшегося 200 дней. И теперь сталинградцы с гордостью за свою армию смотрели, как по дорогам мимо Бекетовки и через нее нескончаемым потоком тянулись вереницы пленных гитлеровцев, тяжело волоча ноги, обернутые кусками шинелей, снятых с убитых солдат, мешками, Головы их были закутаны полотенцами, женскими платками, старым тряпьем. Все они были подавлены, унылы.

Некоторые из них впивались безумными и ледяными главами в наших красноармейцев, гордо стоявших и наблюдавших эту картину, на их добротные валенки, полушубки и ушанки…

В те дни возвращались в родной город местные жители. Несколько женщин везли в санках своих детей с левого берега Волги на правый, в Сталинград. Но ведь в городе почти не осталось ни улиц, ни домов.

Работник политотдела армии полковник Валиковский спросил женщин:

— Куда же вы перебираетесь, ведь в городе негде жить?

Одна из женщин ему ответила:

— Мы с Тракторного. Мы знаем, что Красной Армии очень нужны танки, поэтому будем работать. А насчет устройства — это вопрос другой. Мы везем с собой железные печки…

Сталинградцы по-настоящему ощущали радость победы и заслуженно гордились своей причастностью к этому историческому событию. В те дни еще нигде не говорилось, что совершен перелом в ходе войны. Но в душах людей он уже совершился. Ликовали не только сталинградцы, ликовала вся Красная Армия, весь советский народ.

Оценивая позже героические дела воинов-сталинградцев, частей, соединений и армий, организаторские способности наших полководцев, Маршал Советского Союза А. М. Василевский вместе с тем подчеркивал, что храбро воевать, умело «управлять войсками, правильно распорядиться силами и средствами — это большое дело, но еще важнее создать эти силы и средства. Поэтому главная и основная заслуга в этой исторической победе под Сталинградом и в победах над фашизмом в целом безраздельно принадлежит советскому народу и Коммунистической партии, сумевшим мобилизовать все ресурсы страны для отпора врагу… обеспечить армию первоклассным вооружением и техникой и послать на фронт лучших своих сыновей»^[47].

Значительную помощь воинам-сталинградцам в достижении победы на Волге оказал рабочий класс Сталинграда, который в условиях ожесточенного артиллерийского огня и бомбежки противника строил и ремонтировал танки, орудия, трактора, изготавливал боеприпасы, бутылки с горючей смесью, ручные гранаты и многое другое. А многие из рабочих садились в новые или отремонтированные танки и вели свои машины в бой прямо из цехов завода.

* * *

4 февраля в Сталинграде был проведен массовый митинг. На него прибыли тысячи бойцов и командиров — участников героических боев. Какая была всеобщая радость, какое ликование и подъем!

На митинге было принято приветствие воинам — участникам Сталинградской битвы. В нем говорилось:

«В памяти народной никогда не изгладятся величие и благородство ваших легендарных подвигов. Наши потомки будут с гордостью и благодарностью вспоминать вас, будут слагать песни и былины о стальных полках и дивизиях славных армий».

Приказом Верховного Главнокомандующего всем сталинградцам был дан пятидневный отдых. Победу торжественно отмечали в каждой воинской части. На праздничных встречах выступали солдаты и офицеры, рассказывали о наиболее интересных боевых эпизодах, о героических подвигах товарищей.

Был устроен торжественный вечер и Военным советом нашей 64-й армии совместно со Сталинградским обкомом ВКП(б). Командарм генерал М. С. Шумилов и секретарь обкома А. С. Чуянов поздравили всех с победой. И после первых тостов запели душевные русские песни. Настроение у всех было радостное, приподнятое.

Не припомню сейчас, по чьему распоряжению на начальника тыла нашей армии генерал-майора Г. В. Александрова была возложена задача по организации питания всех взятых под Сталинградом военнопленных. Как только ему стало об этом известно, он вбежал ко мне в комнату, схватил трубку аппарата ВЧ и связался с начальником Тыла Красной Армии генералом А. В. Хрулевым.

— Зачем вы без ножа режете старого своего сослуживца? — закричал он в трубку. — Зачем возложили на меня кормежку девяноста тысяч пленных? Где мы возьмем продукты, по какой норме кормить их, в чем готовить пищу? У меня целая армия своих людей. Тыл армии и без того измучился, обеспечивая полгода под огнем врага огромную армию. Учтите и то положение, что по приказу командарма мы проводим сбор вооружения, техники и боеприпасов противника, разбросанных по широким степным просторам у Сталинграда. Прошу организацию питания пленных возложить на другую армию.

Генерал Хрулев, отличавшийся исключительной памятью, ответил!

— Я вас, дорогой Григорий Васильевич, помню и знаю давно, Ваши способности и умение выходить из любого трудного положения мне тоже известны, Именно поэтому на вас и возложена эта задача, А мы вам поможем.

В эти же дни начальник инженерной службы армии генерал-майор В. Я. Пляскин тоже получил особое задание из Москвы: немедленно организовать разминирование полей в районе Сталинграда и на ближайших подступах к нему, чтобы весной колхозники могли приступить к вспашке и обработке земли. Указывалось, что эта задача имеет исключительно важное значение.

А ведь вся сталинградская земля была буквально начинена взрывчаткой. Стояла зима. Мины вмерзли в землю. И все же самоотверженными действиями инженерных войск громадная территория вскоре была очищена от взрывоопасных предметов.

* * *

Великая битва на Волге завершилась блестящей победой Советских Вооруженных Сил. Было разгромлено пять армий фашистской Германии и ее союзников: две немецкие, две румынские и одна итальянская. Всего враг потерял убитыми, ранеными и пленными до полутора миллионов человек, свыше 3,5 тысячи танков, 4,3 тысячи боевых и транспортных самолетов, 24 тысячи орудий и минометов.

Разгромом врага на Волге была создана благоприятная обстановка для развертывания наступления советских войск на других направлениях советско-германского фронта, особенно на Северном Кавказе. Было положено начало массовому изгнанию врага с советской земли.

За боевые подвиги в боях под Сталинградом были награждены орденами и медалями 18 896 бойцов, командиров и политработников 64-й армии. А в апреле приказом Наркома обороны за проявленную отвагу и героизм личного состава в боях с гитлеровскими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность 64-я армия была преобразована в 7-ю гвардейскую, а входившие в ее состав стрелковые дивизии — в гвардейские соединения.

Вскоре наша армия была выдвинута на другой «горячий» фронт — под Белгород. В апреле на подступах к этому городу ее соединения разгромили противника и вышли к реке Северский Донец. Здесь армия получила приказ на переход к обороне.

Утром 15 мая мне позвонил М. С. Шумилов и велел зайти к нему. Я полагал, что он даст какие-нибудь дополнительные указания по организации обороны. Но как только вошел в блиндаж, Михаил Степанович взял со стола лист бумаги и врастяжку сказал:

— Вчера по прибытии с рекогносцировки получил из Москвы сообщение, касающееся вас.

Я сразу насторожился: ведь весть может быть и хорошей, и дурной.

Командарм протянул мне бланк телеграммы. В ней было сказано, что я назначаюсь начальником штаба Северо-Кавказского фронта. Подписи — Сталин, Жуков, Василевский. Недоумение и волнение у меня сразу исчезли, и почему-то молнией мелькнула мысль: какая же высокая и ответственная должность мне предложена, если вопрос о назначении на нее решался на таком высоком уровне!

Михаил Степанович и находившийся в блиндаже член Военного совета армии З. Т. Сердюк поздравили меня и пожелали новых боевых успехов.

Назначение это для меня было совершенно неожиданным. Ведь в июне сорок первого я был начальником штаба дивизии. Но, видимо, война сама отбирает кадры, у нее свои особые законы. Прошло почти два года сражений, и все это время мне пришлось быть на фронте. В первые месяцы боев мне, как и всем воинам 15-й Сивашской мотострелковой дивизии, довелось испытать такое, чего никак не мог себе раньше представить. Борьба с танками, мчавшимися на окопы и стрелявшими прямо в упор, когда мы могли их бить только гранатами… Бесчисленные бомбежки, когда в небе не было ни одного советского самолета… Атаки на врага без всякой огневой поддержки, чтобы отбить высотку, с которой гитлеровцы косили наших огнем… Бои в окружении, когда нужно было бросаться на прорыв кольца навстречу пулям и осколкам… Затем борьба за Крым на Перекопских рубежах и героическая оборона Севастополя. Не успел подлечить раны, как снова в бой. Начиналась битва за Сталинград. Собственно, два первых года войны мне довелось воевать и жить в сплошном огненном аду, А что поделаешь! Это время было самым трудным и тяжелым не только для фронтовиков, но и для всего нашего народа.

Теперь закончилась моя служба в 7-й гвардейской. Тяжело было расставаться с этой прославленной армией, о дружным коллективом боевых друзей, вместе с которыми перенес трудные дни, отчаянные часы и минуты, горечь неудач и впервые ощутил великую радость победы.

Дружески распрощавшись с командующим армией Михаилом Степановичем Шумиловым, членами Военного совета Зиновием Тимофеевичем Сердюком и Константином Кириковичем Абрамовым, офицерами штаба, а по телефону с командирами и начальниками штабов дивизий, я ранним утром 16 мая на машине выехал в Краснодар.

Часть вторая Через Голубую линию

Глава первая Враг еще силен

Перед выездом на Кубань я узнал, что в командование Северо-Кавказским фронтом только что вступил генерал-лейтенант Иван Ефимович Петров — тот самый Петров, который возглавлял Приморскую армию, героически оборонявшую Одессу и Севастополь. И именно под его началом мне в роли командира 172-й стрелковой дивизии пришлось 250 дней и ночей сражаться в Севастополе. В пути я сразу же всеми мыслями погрузился в свое будущее. Как станет проходить дальнейшая моя служба, какие новые испытания ожидают меня? Но особых тревог не испытывал. Надеялся на себя и на то, что буду работать под руководством И. Е. Петрова, умелого военачальника и прекрасного человека.

Шла вторая половина мая. На Кубани вовсю зеленели поля, цвели сады, природа сулила людям изобилие. И погода выдалась благодатная. По ясному нежно-голубому небу лениво кочевали белые облака. В такие дни авиация сторон не бывает безработной. И я, подъезжая к Краснодару, видел почти непрерывные пролеты наших самолетов в различных направлениях.

Перед вечером 17 мая прибыл в Краснодар, где находился штаб тыла фронта. Узнав местонахождение командного пункта фронта, я сразу же в сопровождении офицера и автоматчика выехал в станицу Крымская. Не доезжая ее, мы повернули на юг. Ночь была темная. По дороге активно двигался попутный и встречный автотранспорт, повозки, тягачи.

К раннему утру мы добрались до командного пункта, расположенного в молодом лесу километрах в восьми южнее станицы Холмская. Утро было ясное. Не было слышно ни грохота разрывов снарядов, ни пулеметной трескотни. Казалось, мы находимся в глубоком тылу. Сразу бросилось в глаза отличие в смысле удаления от переднего края командных пунктов армии и фронта. Например, под Сталинградом КП армии всегда находился в зоне огня. А здесь была тишина, от которой я уже отвык. Нарушало ее только пение птиц.

Приведя себя в порядок, я позвонил И. Е. Петрову.

— Жду, жду, Иван Андреевич, заходите, — оказал он.

Одернув гимнастерку, я перешагнул порог блиндажа командующего. Не успел щелкнуть каблуками сапог и взять под козырек руку, чтобы представиться, как Иван Ефимович взял меня за плечи, мягко улыбнулся:

— Рад видеть вас, Иван Андреевич, в погонах генерала! Мы обменялись кратким рукопожатием.

— Ведь и у вас, товарищ командующий, прибавилась еще одна генеральская звездочка, чему не могу не радоваться, — сказал я.

Мы уселись на кожаный диван, и между нами завязалась беседа о том, как шли наши фронтовые дела после Севастополя.

Иван Ефимович сказал, что он по-прежнему воюет на самом южном фланге советско-германского фронта, и более всего в горах, командовал Черноморской группой войск, входившей в состав Закавказского фронта, В ходе наступления она серьезно потрепала гитлеровцев, но окружать и уничтожать крупные группировки немцев, как это было под Сталинградом, не удалось. В конце января 1943 года был образован Северо-Кавказский фронт, включивший в свой состав Северную и Черноморскую группы. Петров был назначен начальником штаба этого фронта.

Я рассказал о моей службе в 7-й гвардейской армии, а потом спросил, как все-таки произошло мое новое назначение.

— 13 мая мне позвонил маршал Василевский и сообщил, что есть решение Ставки о назначении меня командующим войсками Северо-Кавказского фронта и что на мое место уже подобрана кандидатура, — сказал Петров. — Я спросил чья. Начальник Генштаба ответил, что намечается генерал-майор Ласкин. Я сказал, что знаю двух генерал-майоров Ласкиных, и поинтересовался, воевал ли кандидат на должность в Севастополе. Александр Михайлович подтвердил, что это именно вы, и я дал свое согласие. Опять будем работать вместе, Вы здесь встретитесь со многими севастопольцами, — продолжал Иван Ефимович, — в том числе с членом Военного совета флота Николаем Михайловичем Кулаковым, генералом Василием Фроловичей Воробьевым, который работает помощником командующего по формированию и комплектованию войск, и со своим бывшим комиссаром Петром Ефимовичем Солонцовым, теперь начальником политотдела 58-й армии. Так что считайте, что вы прибыли как бы в свою старую фронтовую семью…

Я поблагодарил Ивана Ефимовича за выраженное мне доверие и коротко рассказал об обстановке под Белгородом. Петров сказал?

— А у нас тут Голубая линия, Слышали о ней?

— Слышал, но подробностей знаю мало.

— Это мощный укрепленный рубеж, простирающийся через весь Таманский полуостров от моря и до моря. Враг назвал его Голубой линией, видимо, потому, что фланги его упираются в моря, а на большой части его протяжения сплошь голубые плавки, озера да лиманы. Она не дает нам покоя уже несколько месяцев.

Мы подошли к карте, развернутой на столе.

— Войска фронта, — продолжал Иван Ефимович, — еще в феврале вышли на восточное побережье Азовского моря, овладели Краснодаром и захватили небольшой плацдарм под Новороссийском. Однако дальнейшее наступление было задержано противником, перешедшим к траншейной обороне на заранее подготовленных рубежах. В последующем мы не раз начинали наступление с целью освобождения Таманского полуострова, но все попытки преодолеть Голубую линию успеха не имели. На сегодня противник продолжает удерживать Таманский полуостров и Новороссийск. Северо-Кавказскому фронту противостоит 17-я немецкая армия, в которой насчитывается свыше шестнадцати дивизий.

У нас некоторое время находился Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков. Перед убытием в Москву он провел глубокий разбор закончившейся операции и приказал нам готовиться к наступательным действиям. А вскоре мы получили директиву Ставки с требованием подготовить и провести новую наступательную операцию с целью разгрома 17-й армии и очищения Таманского полуострова от немецко-фашистских войск. Подготовка операции уже заканчивается. Поскольку вы еще не знаете ни противника, ни Голубой линии, ни местности, а здесь она особо сложная, то беритесь за изучение всего этого. Могу сказать, что в коллективе, составляющем штаб и все управления фронта, высокоподготовленные люди. Они быстро введут вас в курс дела.

Прошло два года войны. А она не щадит ни солдат, ни командующих. И я, всматриваясь в Ивана Ефимовича, старался заметить в нем изменения по сравнению с тем, каким знал его в Севастополе, но не увидел их. Он по-прежнему был в расцвете сил: стройный, энергичный и такой же простой.

Затем я представился членам Военного совета фронта генерал-майору Александру Яковлевичу Фоминых и генерал-майору Владимиру Антоновичу Баюкову. Генерал Фоминых выглядел тихим, скромным, сдержанным человеком, Он поинтересовался, где и в качестве кого я служил и знаком ли с горным театром боевых действий. Вскоре у нас с ним установились добрые товарищеские отношения. Генерал Баюков был несколько иным. Он держал себя внешне как-то горделиво, говорил резковато и преувеличенно громко. Потом выяснилось, что эта манера поведения не говорила о суровости Владимира Антоновича. Как я позже убедился, он был просто очень прям и категоричен в суждениях, но справедлив к людям.

Несколько позже я познакомился и вошел в близкий деловой и товарищеский контакт еще с одним членом Военного совета фронта — первым секретарем Краснодарского крайкома ВКП(б) Петром Иануарьевичем Селезневым. Он руководил партизанской борьбой на Кубани и поэтому сразу же ознакомил меня с деятельностью партизан в районе Новороссийска и на Таманском полуострове, подчеркнув, что с наступлением весны боевая работа их заметно активизировалась. А когда армии начнут наступать, то перейдут к более решительным действиям и партизаны.

Теперь мне надо было браться за свою прямую работу. У меня собрались начальники отделов штаба и начальники штабов родов войск и служб (я познакомлю читателей с ними по ходу повествования). Объявил, что буду заслушивать их доклады о работе на месте, в отделах и штабах родов войск, и отпустил всех для подготовки. А самому мне необходимо было увидеть командный пункт фронта. С офицером связи оперативного отдела капитаном Я. А. Гугняком мы зашагали по району его расположения.

— Это блиндажи оперативного отдела, — говорил и показывал капитан Гугняк. — Эти — разведывательного отдела, а несколько далее — артиллеристов. За блиндажами оперативного отдела — узел связи.

Мы зашли туда. Начальник узла связи подполковник Ханамиров, представившись, провел меня по блиндажам, соединенным между собой переходами.

— Здесь размещена различная аппаратура, составляющая узел связи, через который ведутся переговоры с Генеральным штабом, соседним фронтом, Черноморским флотом, Азовской флотилией, с армиями, входящими в состав фронта, и непосредственно с соединениями, — объяснял офицер.

Я увидел целый десяток телеграфных буквопечатающих аппаратов, на которых работали девушки. В штабе 7-й гвардейской армии такого крупного узла, конечно, не было.

Обойдя район КП, я убедился, что там располагались все те, кто постоянно крепкими нитями связан с войсками, кто собирает и концентрирует различные данные, необходимые командующему для принятия решения, координирует и согласовывает действия различных сил и средств, кто «просматривает» на большую глубину противника, кто принимает ответственные решения на действия войск по выполнению задач, поставленных Ставкой, и осуществляет руководство различными силами и средствами в операции. Здесь каждый отдел, каждое управление помещались не в одном, как в армии, а в нескольких блиндажах. И условия для работы хорошие — светлые блиндажи, рядом — бомбоубежища, неподалеку штабы родов войск и служб, узел связи, а метрах в 60–70 от штаба располагались командующий фронтом и члены Военного совета.

На войне времени на «врастание» в должность не бывает, в работу надо включаться решительно и быстро. Приняв должность, сразу же отвечай за все, что входит в твою компетенцию. Главным рабочим органом штаба является оперативный отдел, в нем концентрируются все данные о своих войсках и силах противника. И я начал знакомство с него, чтобы вникнуть во фронтовую обстановку на новом для меня стратегическом направлении. Мне представился начальник отдела генерал-майор Павел Михайлович Котов-Легоньков — худощавый, с серебристыми волосами, очень утомленный на вид человек.

— В штабе фронта и армиях, — сказал он, — заканчивается планирование наступательной операции. Поэтому разрешите развернуть оперативную карту, на которой будет легче уяснить и состав сил фронта и задачи, решаемые ими.

Карта была отработана выразительно. И, непрерывно всматриваясь в карту, Павел Михайлович вводил меня в оперативную обстановку. Он доложил, что в настоящее время в составе фронта находится пять общевойсковых армий (58, 9, 37, 56, 18-я) и одна воздушная — 4-я. Кроме того, командующему фронтом в оперативном отношении подчинены Черноморский флот и Азовская военная флотилия. Линия фронта проходит от Ейска по восточному побережью Азовского моря и на юг по рекам Курка, Адагум, через Красный Октябрь, Киевское, Молдаванское, Неберджаевскую, Новороссийск до Черного моря. На самом правом крыле фронта участок Ейск, Приморско-Ахтарск прикрывает Азовская военная флотилия, от Приморско-Ахтарска до Ачуева (вдоль побережья Азовского моря) фронт занимает 58-я армия. От Ачуева по побережью моря и далее по реке Курка до Красного Октября — развернута 9-я армия. На центральном участке Таманского полуострова — на фронте Красный Октябрь, Неберджаевская протяженностью до 40 километров действуют 37-я и 56-я армии, а на левом крыле фронта — от Неберджаевской до Черного моря — 18-я армия. Ширина всей полосы фронта достигает около 300 километров. Справа от нас через Азовское море на рубеже рек Миус, Молочная — войска Южного фронта.

Фронту противостоит 17-я немецкая армия в составе четырех корпусов (трех немецких и одного румынского), всего шестнадцать дивизий. Двенадцать из них занимают оборону на Голубой линии. Армия имеет сильную авиацию.

Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед войсками фронта задачу прорвать этот укрепленный рубеж, продвижением на запад отрезать пути отхода противнику к Керченскому проливу и уничтожить его. Командующий фронтом решил главный удар нанести силами 56-й и 37-й армий на центральном направлении — Киевское, Джигинское, Старотитаровская, рассечь таманскую группировку врага и, развивая наступление к Керченскому проливу, совместно с 9-й и 18-й армиями уничтожить ее, не допустив эвакуации в Крым. 9-я армия наступает на приазовском приморском направлении Курчанская, Темрюк, 18-я — на черноморском приморском направлении Новороссийск, Анапа. На направлении главного удара сосредоточивается вся артиллерия фронтового подчинения, танковые войска и вся 4-я воздушная армия.

Поняв общую оперативную обстановку, задачу фронта и принципиальное решение командующего на операцию, я сказал Павлу Михайловичу, что с такими крупными и разнообразными силами мне работать еще не приходилось, и попросил доложить, как построено управление ими.

— У меня три заместителя: полковники Покровский, Блох, Киселев, — сказал генерал, — 19 помощников и 14 офицеров связи. Управление войсками построено по направлениям. В данное время у нас пять армейских направлений, начальниками которых являются старшие помощники начальника отдела подполковники Новиков, Иванов, Дакс, Капалин, Калядин. Они собирают всю информацию об обстановке на направлениях. По Черноморскому флоту и Азовской флотилии эту работу выполняет оперативная морская группа, возглавляемая капитаном 1 ранга Ивановым. Специальные соединения и части, подчиненные непосредственно командованию фронта, курирует майор Баклунов. Двое старших помощников начальника отдела, подполковники Смирнов и Горевой, ведают специальными вопросами — передвижением, маневрированием и десантированием войск. Часть моих помощников работает на вспомогательном пункте управления фронта, возглавляемом заместителем начальника штаба фронта полковником Черпаченко. Каждый заместитель начальника отдела обязан знать обстановку, как и начальник отдела, за весь фронт, но, кроме этого, выполняет особые возложенные на него обязанности. Так, полковник Покровский отвечает за своевременную разработку всех оперативных документов, направляемых в войска, полковник Блох — за сбор всей информации о положении на фронте, за подготовку оперативных сводок, а также донесений в Генеральный штаб, полковник Киселев — за организацию и руководство оперативной работой на ВПУ. Некоторые помощники начальника отдела выполняют отдельные поручения.

Я спросил, насколько офицеры отдела подготовлены для работы в таком крупном штабе. Павел Михайлович ответил, что все они — выпускники академий, но для работы в штабе фронта полученных в академиях знаний явно недостаточно. Поэтому все, мол, продолжают учиться на полях войны…

Затем пришел с докладом начальник разведывательного отдела штаба фронта Николай Михайлович Трусов, совсем молодой генерал-майор, небольшого роста белокурый блондин с голубыми глазами. Он полнее и подробнее показал врага на Таманском полуострове, на Черном и Азовском морях, раскрыл его группировку на Голубой линии, подчеркнув, что наибольшая плотность сил и огневых средств приходится на центральный участок и на район Новороссийска, а оперативные резервы — четыре дивизии — расположены за вторым рубежом обороны в районе Гладковская, Гостагаевская, Верхие-Баканский. Кроме того, четыре-пять дивизий находятся в Крыму как глубокий оперативный резерв командующего 17-й армией. Они тоже могут быть использованы в борьбе за удержание Таманского полуострова. Намерение врага — прочное удержание Новороссийска и Таманского полуострова как крупного оперативно-стратегического плацдарма, прикрывающего Крым и весь южный фланг немцев.

Командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант Аркадий Кузьмич Сивков, очень живой и энергичный человек, раскрыл состав артиллерии фронта и ее применение в предстоящей операции. В непосредственном подчинении командующего фронтом находилось восемь пушечных и гаубичных артиллерийских полков, одна пушечная артиллерийская бригада калибра 152 мм, одна гаубичная бригада большой мощности — калибра 203 мм, пятнадцать гвардейских минометных полков и две гвардейские минометные бригады «катюш». Все эти средства были сосредоточены на направлении главного удара. Сивков заметил, что планируется артиллерийская подготовка продолжительностью час тридцать минут.

Зная, что такой большой продолжительности артподготовки не было и в Сталинградской битве, я спросил Аркадия Кузьмича, чем вызвана она здесь?

— Под Сталинградом мне, как представителю Главного артиллерийского управления, тоже пришлось принимать непосредственное участие в планировании применения артиллерии в наступательной операции, — сказал Сивков. — Условия разные. Здесь такая продолжительность вызывается наличием сильно укрепленного оборонительного рубежа противника и ограниченным у нас составом артиллерийских средств. Например, на направлении главного удара плотность огня на 1 километр фронта будет не более 60–70 орудий, тогда как в Сталинградской битве она доходила до 160–180 стволов. И оборона у Паулюса была намного слабее.

Полковник Алексей Константинович Ярков, командующий бронетанковыми и механизированными войсками фронта, доложил, что фронт имеет две танковые бригады и шесть танковых полков. Все эти силы, кроме одного полка, используются на направлении главного удара — в полосе 56-й армии. Танковые полки будут действовать в первых линиях вместе с атакующей пехотой, а две танковые бригады составят танковую ударную группу, которая после захвата первых оборонительных позиций будет введена в прорыв.

Об использовании инженерных войск в операции меня проинформировал начальник штаба инженерных войск фронта полковник Борис Васильевич Баданин.

— По нашей оценке, а также операторов и разведчиков, — сказал он, — большим препятствием наступлению пехоты и танков наряду с вражеским огнем явится сильное минирование местности противопехотными и противотанковыми минами, а также плавней рек Кубань и Старая Кубань. Поэтому главная задача инженерных войск — разведать до начала операции минные поля, помочь войскам в их разминировании, а с развитием наступления — обеспечить форсирование рек и лиманов.

О готовности средств связи к операции мне доложил начальник управления связи фронта генерал-майор Федор Карпович Гончаренко.

Когда я был начальником штаба армии, мне не приходилось планировать применение больших масс авиации в наступательной операции. Поэтому на КП фронта был вызван начальник штаба 4-й воздушной армии генерал-майор авиации А. З. Устинов. Он сообщил, что в составе армии до 900 бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей. Против нашего фронта могут действовать до 500–600 бомбардировщиков, базирующихся в Крыму и на юге Украины, и свыше 200 «мессершмиттов».

Авиация фронта должна подавлять и уничтожать артиллерийско-минометные батареи и контратакующие группы пехоты и танков как на направлении главного удара, так и выдвигающиеся из глубины вражеские резервы, надежно прикрыть от ударов врага с воздуха части 37-й и 56-й армий, вести активную борьбу с авиацией противника путем нанесения ударов по его аэродромам, а также в воздушных боях над полем боя.

Затем доложился мой заместитель по морской части контр-адмирал П. А. Трайнин. Он ознакомил меня с силами Черноморского флота и Азовской военной флотилии и сказал, что ему целесообразнее постоянно находиться на КП флота в Геленджике, где он всегда будет знать положение на Черном и Азовском морях и своевременно докладывать об всем мне. В случае оперативной надобности или по вызову он будет готов незамедлительно являться на КП фронта. А постоянно при штабе фронта находится морская оперативная группа, возглавляемая капитаном 1 ранга А. Т. Ивановым.

Я согласился с адмиралом.

О материально-техническом обеспечении войск мне поведал начальник тыла фронта генерал-лейтенант интендантской службы Николай Александрович Найденов.

* * *

Теперь мы с начальником оперативного отдела генералом П. М. Котовым-Легоньковым, его заместителем полковником С. С. Покровским и начальником разведывательного отдела генералом Н. М. Трусовым взялись рассматривать уже подготовленный план фронтовой наступательной операции. Изучив и проанализировав его, я заметил, что любой оперативный вопрос решался продуманно, действия различных сил и огневых средств по месту и времени скоординированы умело. Поскольку мне не пришлось непосредственно участвовать в разработке плана операции, то не берусь раскрывать этот процесс. Здесь же отмечу некоторое различие в планировании операции фронтового и армейского масштабов. Так, в этой фронтовой операции командующий фронтом поставил задачи армиям на глубину свыше 100 километров и определил характер оперативного взаимодействия между ними при решении этих задач. Выполнение их займет много времени. При ведении боев взаимодействие между соединениями, а также между родами войск и отдельными частями авиации командующий фронтом не организует, это входит в обязанность командования армий и отражается в армейских планах.

Имеется различие и в планировании артиллерийского обеспечения операции. Артиллерийское наступление планируется и организуется главным образом в звене армия — корпус — дивизия. Фронт же, определив направление главного удара и участки прорыва обороны, сосредоточивает туда максимум артиллерийских средств, обеспечивающих успешное выполнение задач. Кроме того, часто, как это сделано в плане предстоящей операции, определяет продолжительность артиллерийской подготовки и основные узлы сопротивления, которые надлежит подвергнуть особо мощному огневому воздействию.

Что касается планирования применения авиации, скажем так: фронт обычно выделяет для армии какие-то силы штурмовой и бомбардировочной авиации для авиационной поддержки наступающих войск, и это находит отражение в армейском плане операции. А задачи активной борьбы с авиацией противника путем нанесения ударов по аэродромам, а также в воздушных боях над полем боя, нанесения ударов по резервам врага в оперативной глубине и надежного прикрытия своих войск от ударов с воздуха планирует, главным образом, штаб фронта, и отражается это во фронтовом плане операции.

В процессе изучения оперативной обстановки на фронте, при рассмотрении планов начальников родов войск и служб я старался понять не только содержание документов, но и получше узнать самих людей, с которыми предстояло работать вместе каждый день и каждую ночь, их штабную квалификацию, и не мог не почувствовать того, как возмужали люди, как зрело судят о решаемых задачах. В каждом из них виделась большая эрудиция, жизненный и боевой опыт, уверенность в себе. Особенно сильно выглядели командующий артиллерией генерал-лейтенант А. К. Сивков, начальник оперативного отдела генерал-майор П. М. Котов-Легоньков, начальник разведывательного отдела генерал-майор Н. М. Трусов, начальник связи генерал-майор Ф. К. Гончаренко, начальник штаба артиллерии генерал-майор артиллерии М. Н. Журавлев и начальник штаба инженерных войск полковник Б. В. Баданин.

В течение этих дней я не раз встречался со своим заместителем по политической части полковником Василием Константиновичем Цебенко. В нем сразу можно было увидеть закаленного большевика, работоспособного и умудренного опытом политработника, болеющего за дело, простого и прямолинейного человека. В последующем яувидел в нем блестящего организатора партийно-политической работы, прилагавшего много усилий, чтобы парторганизация и коллектив штаба в целом были способны решить самую трудную задачу. Василий Константинович всегда нес людям уверенность и радость. Открытый взгляд, добрая улыбка, простота и правдивость — все это притягивало к нему бойцов и командиров.

Все эти люди являлись, по существу, самыми ближайшими помощниками начальника штаба фронта, его опорой в работе.

* * *

Дня через два-три, считая, что достаточно глубоко разобрался в обстановке и с положением дел в войсках фронта, я направился к командующему.

— Ну, какое впечатление произвели на вас, Иван Андреевич, наши фронт и штаб? — спросил Петров.

— Войск фронт имеет много, а боевой техники и артиллерии, думаю, маловато, — ответил я. — Под Сталинградом в одной 64-й армии было столько же танков, сколько на всем нашем фронте. Ведь ни одного танкового корпуса, ни одного мотострелкового соединения. Нам будет трудно маневрировать. А насчет штаба считаю, что отделы и управления возглавляют очень способные люди и работают они слаженно.

— Хорошо, что вы заметили самое существенное, — кивнул Иван Ефимович. — Еще две недели тому назад фронт имел гораздо больше танков и артиллерии. Однако после отъезда маршала Жукова у нас были взяты две тяжелые гвардейские минометные бригады, четыре танковых полка, два полка самоходной артиллерии и более половины состава авиации. Видимо, это было необходимо. А что касается обстановки, то вы, Иван Андреевич, разобрались в ней пока только через штаб. Теперь вам надо побывать в войсках, изучить поглубже дело на месте и познакомиться с командованием армий. Тогда у вас все легче пойдет.

Сразу стало ясно, что генерал Петров сохранил севастопольский стиль работы — бывать чаще в войсках, советоваться с подчиненными, учить их и учиться у них.

— Наступление начнем 26 мая, — сказал он. — Если будет идти небольшой ветерок в сторону противника, то поставим дымзавесу, которая должна ослепить его, закрыть ему глаза на время, необходимое нашей пехоте для захвата передовых позиций. Конкретную задачу на этот счет я уже поставил командующему армией Вершинину и его летчикам-штурмовикам. Посмотреть эту картину и начало наступления надо и вам…

* * *

Ранним утром 26 мая, за час до начала наступления, мы уже были на ВПУ 56-й армии — на высотке в двух километрах юго-западнее Крымской. Сюда же прибыли командующий артиллерией фронта А. К. Сивков и командарм 4-й воздушной К. А. Вершинин. Командарм 56-й генерал-лейтенант А. А. Гречко и К. А. Вершинин доложили командующему фронтом о полной готовности всех сил и средств к действию согласно плану. Петров тут же по телефону ВЧ заслушал доклады командующих 37-й и 9-й армиями генерал-майора К. А. Коротеева и генерал-майора П. М. Козлова о готовности их войск к действиям^[48].

А ровно в 5.00 началась мощная артиллерийская канонада. Вскоре с ней слился гром бомбовых ударов авиации. Крупные силы бомбардировщиков били по целям, расположенным в некоторой глубине на направлении главного удара. Особенно сильной огневой обработке подвергся участок километров десять по фронту и до четырех километров в глубину на направлении Самсоновский, Русское, где был стык 37-й и 56-й армий. Под конец артиллерийской подготовки, когда мы убедились, что совсем небольшой ветерок дует на запад, на гитлеровцев, Иван Ефимович сказал Вершинину:

— Константин Андреевич, давайте приказ на вылет штурмовиков для постановки дымовой завесы.

Через несколько минут, растянувшись в цепочку, на высоте 15–20 метров пронеслись вдоль переднего края около 20 «илов». Вскоре на переднем крае выросла белая стена дыма. Смещаясь в сторону запада, она закрыла узлы сопротивления, траншеи гитлеровцев и ослепила их. Наши войска пошли вперед. Многие немецкие солдаты, не зная, что делается впереди, справа и слева, в панике покинули передние траншеи, а оставшиеся были уничтожены. Огонь с обеих сторон достиг наивысшего напряжения, и разобраться в обстановке было нелегко. Смотрел на дымовую завесу, и тревожила мысль: не побили бы своих. Наши передовые подразделения, попав в полосу дымовой завесы, тоже оказались слепыми, и продвижение их замедлилось.

Примерно через полчаса дымовая завеса рассосалась, и наши быстрее стали продвигаться вперед. Но и у противника открылись глаза. И бой разгорелся с новой силой, особенно на участке Кеслерово, Киевское, где действовали части 11-го гвардейского стрелкового корпуса 37-й армии генерал-майора И. Л. Хижняка и 22-го стрелкового корпуса 56-й армии, которым командовал генерал-майор В. Ф. Сергацков.

Несмотря на упорное сопротивление врага, наши части прорвали передовые позиции Голубой линии на участке высота 121,4, Самсоновский и отвоевали ряд важных опорных пунктов. Однако расчет на дальнейшее развитие наступления не оправдался. Главной причиной этого были массированные бомбовые удары авиации противника и отсутствие у командарма-56 необходимых резервов для развития успеха. В течение всего дня большие группы самолетов — по 40–60 в каждой — почти непрерывно наносили удары по наступающим войскам. Особенно сильными стали они во второй половине дня, когда в небе одновременно находилось до 600 бомбардировщиков и почти непрерывно происходили воздушные бои, в результате которых за день было сбито 44 самолета противника^[49]. Однако срывать воздушные удары врага удавалось не всегда. Никто из нас не ожидал противодействия таких крупных сил авиации. Не оправдался и расчет на дымовую завесу.

Командующий фронтом дал указания А. А. Гречко и К. А. Коротееву продолжать наступление в прежних направлениях и завершить прорыв оборонительного рубежа. А по поводу дымовой завесы сказал:

— Очень слабый ветер, не погнал завесу в глубину немцев. Ведь воевать в дыму намного хуже, чем в ночной темноте.

Мы вернулись в штаб фронта.

Вечером И. Е. Петрову позвонил командующий 4-й воздушной армией К. А. Вершинин и доложил, что на рассвете шесть наших «яков» под командованием командира 43-го авиаполка майора Дорофеева совершили налет на аэродром у Анапы и уничтожили большое количество самолетов^[50]. Петров сказал:

— Требую от вас, Константин Андреевич, и впредь организовывать ночные налеты на вражеские аэродромы. Надо сковать активность вражеской авиации. Но этот ваш налет озлобит врага. Думаю, что в небе теперь будет жарко. Поэтому в борьбу с авиацией над полем боя нужно ввести всю истребительную авиацию. Майора Дорофеева награждаю орденом Красного Знамени. Надо наградить и его летчиков…

На следующий день в 7 часов 30 минут почти одновременно перешли в наступление и наши войска и противник. Завязались жаркие бои и в небе. В этот день враг, перебросив дополнительные силы авиации с аэродромов на юге Украины, смог бросить против нашего фронта до 1400 самолетов, захватил господство в воздухе и крупными группами бомбардировщиков, по 50–60 самолетов, сбрасывал смертоносный груз на наши позиции. Продолжались и воздушные бои. Они часто принимали размах и характер настоящего сражения в небе. Только за 26–28 мая гитлеровцы в воздушных боях потеряли 158 самолетов^[51].

Командующий фронтом, чтобы глубже разобраться в обстановке на участке 37-й армии, ранним утром 28 мая выехал туда. Этим объединением командовал генерал-майор Константин Аполлонович Коротеев. А мне было велено выехать в 9-ю армию.

И вот первая встреча с командующим армией генерал-майором П. М. Козловым, начальником штаба генерал-майором М. С. Филипповским, командующим артиллерией генерал-майором А. Ф. Денисенко. Они находились на ВПУ, в лесу, южнее станицы Анастасиевская.

Мы сразу принялись за выяснение обстановки. Начальник штаба оценивал ее так: противник силами свыше трех дивизий удерживает позиции на выгодном рубеже от приазовских плавней до станции Красный Октябрь и южнее. Задача армии — овладеть рубежом Курчанская, Варениковская и развить наступление на Темрюк. Однако перешедшие в наступление передовые отряды не имеют успеха ни на одном участке. Связывают обширные приазовские плавни и сильный огонь противника. Командарм генерал-майор П. М. Козлов оценивал обстановку так же. Мне надо было своими глазами увидеть местность на правом фланге, где были плавни и топкие места. И мы с начальником штаба, начальником разведки в сопровождении двух офицеров добрались до небольшого гребня, расположенного километрах в четырех от линии фронта. Всюду голубела вода. Лишь кое-где заросли камыша и небольшие островки суши. На некоторых из них и закрепились наши подразделения, а у подножия возвышенности, что за плавнями, на узенькой кромке земли находился отряд численностью до полка. Там передний край. Никаких активных действий здесь не велось. Видно было, что все эти отряды, действующие в плавнях, оказались недостаточно управляемыми.

Потом мы побывали в 11-м стрелковом корпусе генерал-майора И. Т. Замерцева. Здесь особо топких мест не было, но наступление тоже не проводилось. Объяснение простое — противник, занимая господствующие высоты, ведет с них губительный огонь. Выяснилось, что в частях корпуса плохо знают противника, что в армии не создан достаточно сильный артиллерийский кулак для подавления его огневой системы на главном направлении.

По возвращении нас на ВПУ армии командарм спросил:

— Ну как местность, товарищ генерал?

— Местность, что и говорить, очень тяжелая. На вашем правом фланге почти всюду вода. По-моему, плавни присосали к себе даже слишком много сил. Однако нужна сильная артиллерия. Да и противника в войсках и штабах у вас неважно знают. Разведка проводится главным образом для захвата «языка». Но одно это не позволяет изучить построение вражеской обороны. Разведывательную деятельность следовало бы проводить сильными отрядами. Задачи им ставить надо за 2–3 суток, а отвод их совершать под прикрытием сильного огня артиллерии и соседних подразделений.

— Я уже решил перебросить часть сил с правого фланга ближе к левому. А насчет организации разведки ваши замечания учтем, — сказал П. М. Козлов.

Вечером я доложил командующему фронтом о положении дел в 9-й армии.

— Я намеренно послал вас к Козлову, — заметил Иван Ефимович. — Он командарм не новичок, но эту армию возглавил совсем недавно. Ему трудно разобраться и воевать на такой тяжелой местности. Именно этим можно объяснить слабое знание противника и разброс сил в армии.

* * *

В течение 28 мая наступление наших войск снова не имело успеха. Более того, противник подвел из глубины новые резервы, в частности сильную танковую группу, четыре пехотных полка из района Темрюка и из-под Новороссийска и при сильной поддержке авиации потеснил некоторые наши части.

Большим группам бомбардировщиков противника не раз удавалось бомбить наши наступающие войска и выдвигающиеся из глубины резервы. Именно это обстоятельство не позволило в тот день ввести в бой фронтовой резерв — 10-й гвардейский стрелковый корпус генерала И. Л. Рубанюка.

На следующий день я выехал на ВПУ 18-й армии, расположенный под Новороссийском, на 9-м километре Сухумского шоссе. Войска этой армии были разделены широкой Цемесской бухтой и самим городом на две части: на восточную, занимавшую фронт у цементных заводов, восточнее Новороссийска, и западную, располагавшуюся на плацдарме Мысхако, юго-западнее города. Обе эти группы упирались в город и в горный район.

Я встретился с командармом К. Н. Леселидзе, членом Военного совета С. Е. Колониным, начальником политотдела Л. И. Брежневым и начальником штаба Н. О. Павловским.

Генерал Павловский доложил, что армия занимает фронт протяженностью около 30 километров от станицы Неберджаевская до Черного моря. Ей противостоит противник силами до четырех дивизий. Главная группировка — свыше двух дивизий — удерживает Новороссийск и горы, прилегающие к нему. 18-я имеет задачу освободить Новороссийск, уничтожить там врага и развить наступление по приморскому направлению. Но начало перехода армии в наступление определит командующий фронтом, что будет зависеть от успеха в продвижении 56-й армии. Это объясняется тем, что в районе Новороссийска противник имеет большие силы и очень сильные укрепления, а все артиллерийские средства фронтового подчинения и авиация сосредоточены на центральном направлении.

Константин Николаевич Леселидзе говорил мягким и тихим голосом:

— Мы имеем очень выгодное оперативное положение, поскольку обе наши группы как бы берут в клещи и сам город и всю новороссийскую группировку врага. Однако использовать это преимущество пока не удается. У противника все господствующие высоты, укрепленный Новороссийск, подготовленные позиции с множеством пулеметных и пушечных дотов. Для достижения здесь успеха нужен огонь и еще раз огонь.

Мне надо было просмотреть местность на этом важном южном фланге Голубой линии и сам Новороссийск. И мы с генералом Н. О. Павловским и начальником разведки армии подполковником И. Т. Березиным в сопровождении двух офицеров выехали по приморской дороге вдоль Черного моря к горе Дооб, потом выдвинулись на оборудованный артиллерийский НП, расположенный на гребне этой горы, откуда и Новороссийск и горы, прилегающие к нему, видны были как на ладони. Здесь находился командующий артиллерией армии генерал Г. С. Кариофилли. Артиллеристы показали нам отдельные доты в городе и на передовых позициях, но в течение целого часа мы не увидели ни одного гитлеровца.

— Гитлеровцы боятся показываться, — говорили артиллеристы, — знают, что мы за ними наблюдаем и тут же возьмем на прицел. Но и сами они с нас не спускают глаз и, если что заметят, ведут бешеный огонь из дотов.

Мертвым казался морской порт. Прошел почти год, как враг захватил его, но он не смог им воспользоваться. Наши моряки, артиллеристы и летчики не допустили подхода к нему ни одного транспортного судна, ни одного боевого корабля.

Не видно было и наших солдат ни на плацдарме Мысхако, ни на восточном берегу Цемесской бухты. Все люди и пушки либо упрятаны в землю, в траншеи, либо находятся в ущельях. Укрыла их и распустившаяся зелень лесов и кустарников.

Но на фронте бывает такое, когда и противника вроде не видишь и сам бой молчит, а обстановку человек схватит на полную глубину. Из докладов Павловского, Березина, артиллеристов после осмотра местности стала понятна она и мне.

По возвращении на ВПУ армии мы продолжили обсуждение обстановки. К. Н. Леселидзе трезво взвешивал ее не только в масштабе своей армии, но и за соседнюю 56-ю. Очень хорошо показал себя и начальник штаба Н. О. Павловский. По содержательности, лаконичности и отточенности его высказываний сразу можно было заключить, что он глубоко мыслящий оператор. Было заметно, что командарм и начальник штаба работают в тесном контакте и дружбе. А это очень важно для дела. Вывод был единодушен: нужно ждать переброски в полосу армии крупных артиллерийских сил, а пока активно вести разведку противника.

Вечером этого дня командующий фронтом И. Е. Петров был озабочен. Выслушав мою информацию о проделанной в 18-й армии работе и оценку обстановки на южном крыле фронта, Иван Ефимович сказал:

— Противник в районе Новороссийска очень сильный, поэтому 18-я пока не продвигается. Завтра, Иван Андреевич, опять поедем в 56-ю к Гречко. Надо глубже разобраться, почему там не идет наступление. Виновата ли только Голубая линия или вместе с ней и наша организация? Ведь основные артиллерийские средства фронтового подчинения и авиация работают главным образом на эту армию, и артиллерист в 56-й генерал Сокольский подготовленный специалист, а проку пока нет.

И рано утром 30 мая мы уже были на ВПУ 56-й армии. Здесь вместе с командармом А. А. Гречко находился и член Военного совета армии П. М. Соломко. Войска армии вели наступление. Вовсю била артиллерия, и почти непрерывно слышались мощные взрывы бомб, сбрасываемых авиацией обеих сторон. Высоко в небе вели бои с авиацией противника наши истребители, а на низких высотах активно действовали наши штурмовики. Казалось, соединения продвигаются вперед. Однако докладов, донесений об этом из корпусов и дивизий не поступало.

— Молчат, значит, не продвигаются, — сказал Иван Ефимович.

Командарм и находившийся на ВПУ заместитель начальника штаба армии полковник С. С. Епанечников вызывали по телефону командиров корпусов и некоторых командиров дивизий. Их доклады сводились к одному: противник ведет сильный пулеметный огонь из дотов. Бьет артиллерия, и бомбит авиация. Наступление задержано.

Командарм 4-й воздушной К. А. Вершинин докладывал Петрову:

— На аэродромах в Крыму и на Таманском полуострове сосредоточено около 1000 самолетов 4-го немецкого воздушного флота. Кроме того, против нашего фронта действуют до 200 бомбардировщиков с аэродромов на юге Украины, в результате чего враг серьезно стал превосходить нас в силах. Мы пока не можем завоевать господства в воздухе. Летчики-истребители почти непрерывно ведут бои с «мессерами» и бомбардировщиками, однако срывать бомбовые Удары удается не всегда.

— А в чем видит причину неуспеха наступление Андрей Антонович? — спросил Петров.

— Поскольку на приморских направлениях, особенно на приазовском, местность для наступления очень тяжелая, то нанесение главного удара силами двух армий по центру полуострова, конечно, является наиболее выгодным, так как Мы кратчайшим путем выходим к Керченскому проливу, — говорил А. А. Гречко. — Но на этом участке Голубая линия, по-моему, имеет наиболее сильные укрепления и огневое насыщение. Мы из-за недостаточной плотности артиллерийского огня не можем подавить оборону и несем потери и от артиллерийско-минометного огня и, главным образом, от ударов авиации. Считаю, что наступление целесообразно приостановить…

Не было успеха и у соседней 37-й армии. Я был уверен, что командующий фронтом и сам сознавал, что разумно прекратить наступление, но давать указания на этот счет пока воздерживался. Он, видимо, прикидывал, все ли наши возможности использованы в полной мере, чтобы обращаться в Ставку с соответствующей просьбой.

Иван Ефимович с командующим артиллерией фронта генералом А. К. Сивковым снова выехал в соседнюю 37-ю армию, а мне было поручено разобраться с Голубой линией в полосе 56-й армии. А. А. Гречко посоветовал мне побывать на его передовом наблюдательном пункте, откуда лучше всего можно увидеть укрепленный рубеж. И я вместе с начальником штаба армии генерал-майором А. А. Харитоновым и двумя офицерами выехал туда. На передовом НП были заместитель командующего армией генерал М. Ф. Тихонов и командующий артиллерией генерал А. К. Сокольский. С НП артиллеристов не только через сильные окуляры, но и невооруженным глазом хорошо была видна впередилежащая местность. Сразу бросилась в глаза гряда невысоких возвышенностей, на которых засел враг. А в сильный бинокль удалось довольно детально рассмотреть длинную гряду небольших голых и покрытых травой холмиков.

— Голые холмики, — объяснил А. К. Сокольский, — насыпные. Каждый из них — это огневая крепость, в которой размещаются по 3–4 пушечных и пулеметных дота и дзота, взаимодействующие между собой. За первой линией холмов по возвышенностям проходит вторая огневая линия, дальше — третья. А все вместе они составляют передовую позицию Голубой линии. Перед первыми холмами проходят проволочные заграждения в несколько рядов и минные поля.

Становилось ясным, почему наша артиллерия и авиация не могут подавить вражескую оборону, а полки — преодолеть ее.

Вечером 3 июня я докладывал Военному совету вывод штаба из сложившейся обстановки: наступление следует временно приостановить и приступить к более тщательной подготовке новой операции.

Командующий ничего не отклонял и не одобрял. Постукивая карандашом по столу, он о чем-то долго раздумывал, потом только бросил:

— Наступление прекратим. Со Ставкой согласуем. Надо полнее и глубже изучить противника и Голубую линию. Сил у нас достаточно, нужно только более умело ими распорядиться.

На следующий день командующий созвал на совещание руководящий состав штаба фронта. Открывая его, Иван Ефимович, не терпевший многословия, сказал:

— Десять дней войска фронта вели наступательные действия, но ни на одном направлении не достигли успеха. Лишь на отдельных участках 56-й армии удалось захватить передовые позиции немцев. Нам надо разобраться в причинах неуспеха и извлечь из них уроки. Штаб подготовил доклад по этому поводу. Послушаем его…

Вот в самых общих чертах суть этого доклада.

Первое. 17-я немецкая армия обороняется в прежнем составе. В первом эшелоне на Голубой линии находится двенадцать дивизий, усиленных армейской артиллерией. Общая протяженность рубежа 110 километров. Следовательно, на каждую дивизию приходится участок менее 10 километров. Такая тактическая плотность в обороне даже в полевых условиях считается очень высокой. А на таком сильно укрепленном рубеже и исключительно выгодной для противника местности прорвать его оборону можно только при создании очень высокой плотности артиллерийского огня на определенных направлениях. А между тем у нас на направлении главного удара на один кило; метр фронта она достигает всего 60–70 стволов. Это очень мало.

Второе. Мы недостаточно хорошо знаем истинное расположение сил врага на рубеже обороны. И поэтому в 56-й армии огневые средства действуют, не имея конкретных указаний о целях. К серьезному недочету в планировании операции в этой армии следует отнести распыление сил по фронту и отсутствие второго эшелона или сильного резерва.

Третье. В воздухе авиация противника имеет превосходство. Основные ее усилия направлялись для нанесения массированных бомбовых ударов по наступающим войскам на направлении нашего главного удара, и ей не раз удавалось задерживать наступление и причинять частям потери. Безусловно, необходимо завоевание превосходства над врагом в воздухе.

Четвертое. Отмечается недостаточная продуманность организации боя командирами и штабами, взаимодействия различных сил и огня.

После обсуждения доклада командующий фронтом коротко подвел итог, по существу одобрив выводы штаба, а в заключение сказал:

— По данным разведки, гитлеровское командование продолжает непрерывно возводить новые укрепления как на самой Голубой линии, так и в глубине Таманского полуострова. Это свидетельствует о том, что противник рассчитывает удерживать за собой и полуостров, и Новороссийск. Для прорыва такой укрепленной обороны у нас не хватает артиллерии, а вместе с тем и умения. Ведь Ставка не может выделить фронту ничего дополнительно. Но у нас много сил, которые либо не в полной мере, либо недостаточно умело используются. Я прежде всего имею в виду Черноморский флот и Азовскую флотилию, которые представляют собой огромную силу, но в проводимом наступлении не имеют активных задач. Считаю целесообразным наступательные действия на всех направлениях временно прекратить, закрепиться на достигнутых рубежах и приступить к более тщательной подготовке операции. 17-ю армию немцев на Тамани обязаны разгромить войска нашего фронта совместно с Черноморским флотом и Азовской флотилией. Для этого надо теперь же начать глубокую и всестороннюю разведку противника во всей полосе фронта, на морях и готовить новую операцию.

Чуть ли не на следующий день командующий фронтом направил доклад в Генштаб о том, что проводившаяся наступательная операция не получила своего развития, и просил утвердить его решение о прекращении наступления.

Ставка утвердила это решение командующего фронтом и приказала:

«Впредь до особого распоряжения от активных наступательных действий на участках 37, 56 и 18-й армий следует воздержаться. На всем фронте перейти к прочной обороне на занимаемых рубежах. Разрешается вести частные активные действия на отдельных участках только Для улучшения своего оборонительного положения. Особое внимание обратить на безусловное удержание за собой плацдарма в районе Мысхако»^[52].

28 июня Ставка вновь поставила фронту задачу:

«Сосредоточенными ударами главных сил фронта взломать оборону противника на участке Киевское, Молдаванское (т. е. опять же по центру обороны. — И. Л.) и, нанося главный удар в направлении Красный, Гостагаевская, очистить от врага район Нижней Кубани и Таманский полуостров»^[53].

Но враг, как только мы прекратили наступательные действия, сразу же резко усилил строительство новых оборонительных сооружений на всей Голубой линии: возводились доты и дзоты, устанавливались минные поля и проволочные заграждения. Весна и начавшееся лето здесь работали на руку противнику: буйно разросшаяся зелень замаскировала и укрыла заграждения и большинство огневых точек. Так что и начавшееся 22 июля новое наступление было безуспешным. Мы несли неоправданные потери.

Мы доносили в Ставку:

«Наступление, начатое войсками Северо-Кавказского фронта 22 июля, развития не получило. Основные причины неуспеха: противник, усилив первую линию обороны вводом 98-й пехотной дивизии немцев, 1-й горнострелковой дивизии румын и 13-й танковой дивизии, создал очень высокую огневую плотность, достигающую на один километр фронта 60 ручных и станковых пулеметов и до 30 орудий. К тому же оборона построена на очень выгодной местности. А боевой состав фронта к началу операции был ослаблен Выводом трех четвертей боевой авиации, двух тяжелых гвардейских минометных бригад, четырех полков танков и двух полков самоходной артиллерии. Считаю необходимым временно приостановить наступление и приступить к более основательной подготовке новой операции»^[54].

Верховный утвердил это решение и приказал уточнять расположение и намерение противника и готовить войска к продолжению наступления.

К сказанному в докладе И. Е. Петрова в Ставку следует добавить, что неудача нашего наступления во многом определялась и оперативным решением. Дело в том, что в операции две фланговые армии, по существу, не проводили активных, решительных наступательных действий о самого начала. Они должны были начать их всеми силами по особому указанию командующего фронтам в зависимости от хода развития наступления на главном, центральном направлении. И это сказалось на организации оперативного взаимодействия войск, а главное, давало возможность противнику с первых же часов наступления раскрыть направление нашего главного удара и нацелить туда основные силы авиации и резервы. Следует сказать и о другом. Начавшееся массовое изгнание фашистских войск с советской земли вселило в некоторую часть высшего и старшего командного и политического состава ошибочное убеждение в том, что теперь-де моральный дух врага надломлен и он не будет способен упорно обороняться. Именно это побуждало отдельных командующих и командиров соединений вводить с самого начала наступления все силы в первый эшелон в надежде прорвать оборону и без ввода в бой крупных резервных сил. Недооценка сопротивления противника отрицательно сказывалась и на тщательности отработки артиллерийского наступления.

Глава вторая Флаг над Новороссийском

13 августа фронт получил указание Генерального штаба готовить войска к продолжению наступления с целью ликвидации таманской группировки противника и недопущения ее эвакуации в Крым.

В армиях шла напряженная учеба. А у командования и штаба фронта своя особая работа — выработка решения на наступательную операцию. Этот период в их деятельности можно считать самым ответственным, а в смысле, как говорится, мозговой нагрузки — и самым напряженным, самым творческим, так как идет глубокая и всесторонняя оценка обстановки в оперативно-стратегическом плане, определяются цели и конкретные задачи различным силам фронта, флота и флотилии, предусматривается ход развития операции.

Чтобы полнее выявить силы врага на рубеже обороны и в оперативной глубине, точнее вскрыть построение обороны, систему огня и характер инженерно-оборонительных сооружений, активно использованы все виды разведок: войсковая, боем, воздушная, морская, радиотехническая, агентурная. По указанию штаба фронта повсюду, от полка и до армейского звена, создавались специальные отряды, основой которых были разведывательные подразделения для действий в тылу врага. Они по ночам проникали далеко за передний край и в решительных стычках захватывали пленных, добывали штабные документы. Днем вскрывалась огневая система врага боем и усиленным наблюдением. Одновременно летчики производили аэрофотосъемки различных участков Голубой линии. Оборонительные сооружения на побережье Черного и Азовского морей выявляли морские разведчики.

Важные данные о противнике добывали и наши связисты. Они подключались в телефонные сети, следили за радиосвязью, перехватывали радиопереговоры врага.

В итоге мы пришли к таким выводам, что силы противника на Таманском полуострове существенно не изменились.

Штабом фронта для командного состава были подготовлены специальные карты крупного масштаба, на которых было детально показано расположение сил врага, огневых точек на передовых позициях, артиллерийские позиции, минно-проволочные заграждения, наблюдательные пункты. Мы делали все, чтобы помочь войскам лучше увидеть противника и всесторонне подготовиться к предстоящему наступлению. И все же мы сознавали, что огневая система противника вскрыта далеко не полностью. Дело в том, что оборонительные сооружения построены давно, дзоты заросли травой, а бетон дотов оплели ветви кустарников.

В составе нашего фронта произошли изменения. 26 июля Ставка ВГК забрала в свой резерв 37-ю армию, находившуюся на центральном участке. Оставалось три общевойсковых армии: 18, 56 и 9-я. В те дни в составе фронта продолжала находиться и 58-я армия, прикрывавшая восточное побережье Азовского моря, но с 10 сентября Ставка взяла и ее в свой резерв. Поэтому в сражении за Таманский полуостров она участия не принимала. У нас были 21 стрелковая и горнострелковая дивизия, 5 стрелковых бригад, две танковые бригады, пять отдельных танковых полков, две гвардейские бригады и пятнадцать гвардейских минометных полков «катюш» фронтового подчинения. В составе фронта оставалась и 4-я воздушная армия. Всего насчитывалось 817 400 человек, 4435 орудий и минометов, 314 танков и самоходных артиллерийских установок, 230 «катюш» и 699 боевых самолетов^[55].

Кроме того, фронту были подчинены в оперативном отношении Черноморский флот и Азовская военная флотилия.

В целом соотношение сил сторон было примерно такое: враг превосходил нас по личному составу в 1,3 раза, а мы его в орудиях и минометах — в 1,6 раза, в танках и САУ — в 3,1 раза, в самолетах (с учетом ВВС Черноморского флота) — в 2 раза и имели абсолютное превосходство в реактивной артиллерии. И все же для уничтожения и разрушения множества дотов и дзотов хотя бы даже на передовых позициях Голубой линии у нас явно не хватало артиллерийских средств.

После оценки сил и средств сторон нужно было подготовить оперативное решение, то есть определить пути и способы действий войск, ведущие к достижению цели операции, в частности, группировку врага, которую надлежит разбить в первую очередь, направление главного удара, задачи армиям, морским и воздушным силам.

Работая сам над выработкой оперативного решения, я одновременно поручил начальнику оперативного отдела генералу П. М. Котову-Легонъкову подготовить свои соображения на этот счет. Через пару дней он высказал мне свои основные мысли. В них было много ценного.

— Один готовили материал? — опросил я.

— Подготовка такой масштабной операции требует коллективного ума. Потрудились основательно генерал Трусов и полковники Покровский и Блох.

Начальника оперативного отдела послушали на совещании офицеров отделов и начальников штабов родов войск и служб, обсудили его предложения.

Суть решения становилась все более зримой. То, что я намеревался доложить командующему, сводилось к следующему.

Действия Северо-Кавказского фронта будут составной частью крупного стратегического наступления Красной Армии, развернувшегося на территории Украины. Войска соседнего Южного фронта начнут прорыв вражеской обороны на реках Миус и Молочная, что заставит противника сосредоточивать против них авиацию и резервы. Это не может не сказаться благоприятно на развитии наступления войсками нашего фронта, поскольку глубокие оперативные резервы 17-й армии в составе четырех-пяти пехотных дивизий, расположенных в Крыму, наверняка не могут быть введены в борьбу за Тамань.

На Таманском полуострове имеются три операционных направления: два приморских и центральное. Поскольку на центральном направлении, каким бы выгодным оно ни представлялось, прорвать сильно укрепленный оборонительный рубеж в проводившихся наступательных операциях нам не удалось, необходимо отказаться от него как главного, в особенности о выводом оттуда в резерв Ставки 37-й армии, входившей наряду с 56-й армией в ударную группу фронта на центральном участке. Очевидно и другое. Северное приморское направление, где простираются огромные приазовские плавни, большие лиманы и болотистые низменности, не позволяет применить на нем ни танки, ни ударные пехотные силы, чтобы развить наступление в необходимой темпе или совершить какой-либо обходный маневр. Поэтому и оно не может быть избрано в качестве направления главного удара. Остается южное направление — Новороссийск и далее на Тамань — вдоль Черноморского побережья. Местность и здесь тяжелая: вначале горно-лесистый район, а за ним тоже лиманы. Однако на новороссийском направлении есть возможность вместе с силами фронта сосредоточить максимум огневых и ударных сил Черноморского флота. Кроме того, здесь налицо выгодность оперативного положения двух групп 18-й армии (западной и восточной) по отношению к Новороссийску — они берут сам город и новороссийскую группировку противника как бы в клещи. Более того, западная группа с плацдарма Мысхако сразу же может выходить не только во фланг, но и в тыл Голубой линии. Все это позволяет надеяться на успех в овладении городом и прилегающими к нему высотами, после чего рушилась бы оборона врага на всем южном фасе Голубой линии, что может оказать серьезное, даже решающее влияние на исход всей операции. Кроме того, с освобождением Новороссийска флот получает базу и сможет более активно действовать в дальнейшем ходе борьбы как на Таманском полуострове, так и на просторах Черного моря.

Учитывая все это, следует считать целесообразным главный удар фронта нанести сосредоточением основных усилий фронта и флота на новороссийском направлении и, освободив Новороссийск, развить наступление на Верхне-Баканский и в глубь Таманского полуострова. Целесообразно также нанести второй сильный удар смежными флангами 56-й и 9-й армий в направлении Киевское, Джигинское, Гостагаевская, чтобы рассечь 17-ю армию и совместно с 18-й армией окружить и уничтожить наиболее сильные ее группировки — центральную и новороссийскую. Одновременное нанесение сильных ударов на двух направлениях дезориентирует противника в отношении направления главного удара фронта.

Вскоре я и генерал П. М. Котов-Легоньков пришли на доклад к командующему.

Выслушав меня, Иван Ефимович сказал:

— Что главный удар надо наносить через Новороссийск, совершенно ясно. Именно здесь мы можем сосредоточить максимум огня фронта и флота. Это направление выгодно еще и тем, что здесь мы можем рассчитывать на достижение оперативной внезапности. Поскольку сам город и подступы к нему укреплены очень сильно, то немецкое командование меньше всего может ожидать нашего удара именно здесь, прямо на город. А внезапность — важнейший фактор на войне. Что касается второго сильного удара смежными флангами 56-й и 9-й армий, то это было бы повторением наших неудачных попыток сломать вражескую оборону на одном центральном направлении. Нам надо добиться рассредоточения усилий врага на широком фронте, поэтому каждая армия должна наносить удар по противнику в своей полосе.

На том и порешили.

И. Е. Петров пригласил командующего Черноморским флотом вице-адмирала Л. А. Владимирского и ознакомил его с замыслом операции. Владимирский с ним был полностью согласен, и Иван Ефимович дал ему указание определить максимально возможные силы флота, которые могли бы участвовать в совместных с 18-й армией действиях.

Через день-два Владимирский докладывал Петрову, что от флота будут действовать дальнобойная артиллерия береговой обороны, несколько соединений морской пехоты, авиация, а с моря наступление на Новороссийск будет поддерживать мощный артиллерийский огонь крупных кораблей. Это вполне удовлетворяло командующего фронтом, и он приказал готовить силы флота к операции.

Потом И. Е. Петров выехал на КП командующего 18-й армией генерала К. Н. Леселидзе? которому тоже изложил наметки своего замысла.

Итак, план операции в общих чертах определился, Штаб фронта стал еще тщательнее изучать местность на всю глубину обороны врага.

Через несколько дней командующий вызвал меня вместе с генералами П. М. Котовым-Легоньковым и Н. М. Трусовым и сказал:

— Поскольку на главном направлении мы должны сосредоточить всю артиллерию фронтового подчинения и большую часть воздушной армии, то 9-я и 56-я армии будут вести наступление только своими силами и средствами и им тяжело будет прорывать оборону. Поэтому считаю целесообразным операцию осуществить в три этапа. На первом этапе силами 18-й армии и морских десантов при сосредоточении всей артиллерии фронтового подчинения, авиации флота и 4-й воздушной разгромить противника в районе Новороссийска, овладеть городом и выйти во фланг центральной группировки врага. Этим мы создадим условия для успешного наступления 56-й и 9-й армий. На втором этапе силами трех армий взломать оборону на всей Голубой линии и развивать наступление на запад для захвата рубежа рек Кубань, Старая Кубань. Третий этап — разгром резервов и выход к проливу.

Для меня такое решение было совершенно неожиданным, и я заметил, что неодновременный переход в наступление с 18-й двух других армий серьезно осложнит действия наших сил на главном направлении, поскольку противник может сосредоточить там всю авиацию, резервы и этим сорвать наш замысел.

— Мы не должны, Иван Андреевич, бросать людей в атаку, если не сможем подавить огневую систему врага, — суховато ответил командующий. — А чтобы отвлечь внимание и силы противника от Новороссийска, от 56-й и 9-й армий, одновременно с 18-й армией будут действовать сильные передовые отряды при поддержке всей армейской артиллерии…

Когда мы вышли от Петрова, Павел Михайлович Котов-Легоньков сказал:

— Я давно работаю с Иваном Ефимовичем и знаю, что у него всегда есть новые мысли и что он умеет постоять за свои убеждения. Будем планировать, как сказал командующий.

В эти дни на наш фронт прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко. Мне еще до войны пришлось некоторое время работать при нем, и я знал много об этом человеке. Ему было под пятьдесят, но вид у него был атлетический: ростом на целую голову возвышался над окружающими, стройный, по-юношески подтянутый, он выглядел настоящим спортсменам. А волевое лицо, твердость в голосе, неторопливость в движениях и постоянная уравновешенность говорили о его огромной внутренней силе.

Семен Константинович попросил доложить ему о замысле операции, и мы вместе с командующим направились к маршалу в домик, расположенный в лесочке, метрах в двухстах от нашего командного пункта. Домик этот инженеры хорошо оборудовали, подготовили бомбоубежище, а связисты организовали узел связи, обеспечивающий постоянную связь со Ставкой, Генеральным штабом, командующими армиями фронта и командующим Черноморским флотом.

Я развернул на столе карту, на которой были выразительно показаны вся фронтовая обстановка и план операции.

— Надеюсь, командующий и штаб основательно поработали над выработкой решения. Может быть, мне и рассматривать не надо? — улыбаясь, сказал Семен Константинович.

— Одно дело, когда принимает решение командующий фронтом, и совсем другое, когда по этому поводу скажет свое слово представитель Ставки, — ответил Петров.

— Ну раз так, давайте подумаем вместе.

Петров всегда умел кратко и ясно излагать мысли. И на этот раз он докладывал лаконично, четко, с безупречной логикой.

Маршал с большим вниманием слушал Петрова и пристально смотрел на карту и на конец карандаша, которым Иван Ефимович показывал различные линии и стрелы.

— Значит, первейшей задачей операции вы ставите разгром новороссийской группировки противника и овладение городом, — сказал Семен Константинович. — Причем удар по противнику здесь наносите с трех сторон, а затем всеми силами устремляетесь на запад, рассекаете 17-ю армию на части, громите их, после чего развиваете наступление к Керченскому проливу, не допуская эвакуации противника в Крым. Я правильно понимаю командующего фронтом? — повернулся Тимошенко ко мне.

— Да, — подтвердил я.

— Есть несколько вопросов, — пробасил Семен Константинович. — Как используется артиллерия крупных кораблей? Какими силами и как рассчитываете уничтожить укрытые бетоном огневые средства в районе Новороссийска? И как намерены использовать легкие боевые корабли флота, флотилии и морскую пехоту?

Командующий фронтом пояснил, что огонь крупных кораблей с моря будет использован для нанесения ударов по (вражеским артиллерийским позициям и резервам с целью обеспечения наступления западной группы плацдарма, поскольку там нет ни тяжелой, ни реактивной артиллерии. Для уничтожения огневых средств в дотах, расположенных в районе Новороссийска, будут использованы вся тяжелая артиллерия 18-й армии, фронта и береговая артиллерия флота, притом часть долговременных сооружений планируется разрушить методическим огнем еще задолго до начала операции. Что касается использования морских сил, и в частности морской пехоты, то этот вопрос еще полностью не выработан. Тут многое надо обсудить с моряками.

— Вижу, что решение вамивыстрадано и вы уже привязаны к нему. Это хорошо, — сказал маршал. — Против такого замысла не возражаю. Я и сам вынашивал его. Директива Ставки на наступление к вам должна скоро поступить.

Два военачальника — С. К. Тимошенко и И. Е. Петров — вскоре крепко, по-дружески сблизятся. А пока скромнейший Иван Ефимович был сугубо официален в отношениях с Семеном Константиновичем. Ведь он молодой командующий фронтом, а перед ним Маршал Советского Союза, герой гражданской войны, бывший Нарком обороны.

Командующий фронтом на следующий же день поставил задачи командующим армиями на проведение наступательных операций и вице-адмиралу Л. А. Владимирскому — на действия Черноморского флота. А вскоре они были вызваны на КП фронта для оперативного ориентирования по операции и организации взаимодействия. На этом сборе был и руководящий состав управления фронта.

К столикам на опушке молодого лесочка, за которыми мы сидели, подошли маршал С. К. Тимошенко, И. Е. Петров и члены Военного совета фронта А. Я. Фоминых, В. А. Баюков и П. И. Селезнев. Получив у представителя Ставки разрешение начать работу, командующий сказал:

— Наши войска громят ударные гитлеровские силы в районе Курской дуги. Освобождены Орел и Белгород. В ближайшее время и войска нашего фронта включат в общее наступление. Уже ведется подготовка операции с целью освобождения Таманского полуострова. В армиях и на флоте тоже начата такая работа. На сборах мы намерены ознакомить вас с общей обстановкой на фронте, с замыслом фронтовой операции, довести до вас конкретные задачи а согласовать действия сил в их решении.

Ознакомив с ходом развернувшегося крупного стратегического наступления Красной Армии на юге Украины, Петров изложил свое решение на операцию, поставил конкретные задачи армиям и флоту и дал указания по организации взаимодействия между армиями. Основная суть взаимодействия состояла в том, чтобы на первом этапе войсками 18-й и 56-й армий окружить и уничтожить группировку врага в районе Неберджаевская, Верхне-Баканский, Новороссийск, а войсками 9-й армии и правофланговыми частями 56-й — в районе Варениковская. На втором предполагалось совместными усилиями трех армий разгромить всю центральную группировку 17-й армии, не допустив ее переправы через реки Кубань и Старая Кубань.

В оценке противника в полосе фронта и по направлениям ни у кого других мнений не было. А насчет трех этапов фронтовой операции потребовались разъяснения. Генерал К. Н. Леселидзе считал необходимым, чтобы одновременно с его армией переходили в наступление и две другие. Петров еще раз пояснил, что одновременно с 18-й от 56-й и 9-й армий в наступление перейдут только сильные передовые отряды при поддержке всей армейской артиллерии.

После этого командующий фронтом с разрешения маршала отпустил командование 9-й и 56-й армий, а оставшимся Иван Ефимович сказал:

— Товарищ маршал и Военный совет фронта считают необходимым полнее и глубже рассмотреть организацию наступления на главном, новороссийском направлении. Ведь вместе с 18-й армией действуют морской десант, легкие морские корабли, большие силы артиллерии и крупные силы авиации фронта и флота. И успех борьбы за Новороссийск будет зависеть от эффективности использования этих сил и уничтожении артиллерии и огневых точек, расположенных в долговременных сооружениях. Надо самым тщательным образом подготовить конкретные цели для артиллерии всех калибров, объекты для ударов гвардейскими минометными частями и авиацией на период артиллерийско-авиационной подготовки наступления. Кроме того, специальной группой тяжелой артиллерии еще до начала операции методическим огнем следует провести разрушение и уничтожение дотов и дзотов на передовых позициях Голубой линии. Этим мы облегчим выполнение огневых задач в период артиллерийской подготовки.

Затем выступил Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко.

— Двухлетний опыт войны, — сказал он, — показал, что немцы за каждый населенный пункт, за каждую позицию, за каждую высотку дерутся до последней возможности. Тем более они будут упорно драться за удержание Новороссийска, гор и укрепленных позиций Голубой линии. Поэтому оборону врага в этом районе надо подвергнуть самому мощному огневому воздействию артиллерии, авиации и кораблей с моря. На удержание города немцы будут бросать резервы. Фронт должен постоянно следить за их подходом и иметь наготове авиацию для нанесения ударов по ним. Поскольку вместе с фронтом действуют Черноморский флот и Азовская флотилия, следует продумать вопрос использования морских сил, в частности морской пехоты, для высадки на побережье морских десантов не только в начале операции, но и в ходе ее. Они окажут серьезную помощь войскам, наступающим на приморских направлениях.

Да, С. К. Тимошенко четко видел трудности нашего наступления и правильно нацеливал нас на иах преодоление.

* * *

Выше говорилось, что для огневого наступления западной группы с плацдарма привлекалась мощная артиллерия крупных кораблей. Но неожиданно командующий флотом Л. А. Владимирский доложил И. Е. Петрову, что им получены указания наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова о том, что ввиду сильного минирования противником прибрежных вод Черного моря южнее Таманского полуострова и наличия у него все еще сильной авиации, Ставка не считает возможным рисковать крупными кораблями в данной операции. А ведь именно мощный фланговый удар артиллерии кораблей с моря должен был подавить огневые средства противника в районе Глебовка, Васильевка, Борисовка, нанести поражение резервам и поддерживать наступление западной группы с плацдарма. И вдруг такое. Это нас серьезно озадачило.

И. Е. Петров приказал вызвать с плацдарма командующего артиллерией полковника И. М. Рупасова, чтобы вместе с ним рассмотреть вопрос огневого обеспечения наступления западной группы. Рупасов был хорошо известен Петрову, а тем более мне, по Севастополю. Во время 250-дневной героической обороны города он был начальником артиллерии 172-й дивизии, которой я командовал.

И как же я был рад увидеть Ивана Михайловича! И он тоже не скрывал радости по поводу встречи со своими боевыми друзьями. Этот скромнейший, но по-настоящему героический человек после севастопольской страды перенес и все трудности боев на плацдарме Мысхако.

После рассмотрения огневых возможностей на плацдарме было решено для более надежного обеспечения наступления западной группы выделить крупные силы авиации — штурмовиков и бомбардировщиков — и нацелить туда огонь дальнобойной артиллерии фронтового подчинения и береговой обороны флота.

* * *

В эти августовские дни к нам во фронт прибыл еще один представитель Ставки — нарком Военно-Морского Флота адмирал Николай Герасимович Кузнецов. Он ознакомил нас с положением дел на основных участках советско-германского фронта, сделав особый упор на Северном и Балтийском флотах. Для нас, поглощенных событиями на юге страны, его информация была очень интересной, она раскрывала глаза на многие государственные вопросы. По твердости фраз, в которых не было никаких лишних слов, убедительности высказываний чувствовалось, что нарком выражает не только свое мнение, а также Ставки и Генштаба. В его манерах можно было заметить и естественную простоту, и изящность. Зашел разговор о месте высадки десанта. Кузнецов сразу же высказался за то, чтобы десант высадить прямо в Новороссийск, то есть полностью поддержал командующих фронтом и Черноморским флотом.

Иван Ефимович по опыту героической обороны Одессы и Севастополя хорошо знал о роли мощного огня дальнобойных корабельных орудий в поддержке сухопутных войск, действующих в прибрежной зоне. Поэтому теперь не преминул напомнить об этом наркому, видимо рассчитывая на его поддержку.

— Решение Ставки не применять крупные корабли в данной операции, — сказал Николай Герасимович, — не просто стремление сохранить корабли, ведь они и создаются для боя. И когда надо было любой ценой удерживать Севастополь, то туда направлялись самые крупные из них. Это вполне оправдывалось тяжелой фронтовой обстановкой тех дней на юге страны. В данной операции ваш фронт решает не менее важную задачу. Но теперь совсем иная оперативно-стратегическая обстановка, другие у вас и возможности. Вы под Новороссийском сосредоточиваете огромную массу артиллерии, гвардейские минометы, большие силы авиации. В этих условиях не вызывается необходимость использовать корабли. К тому же противник усыпал прибрежные воды минами, имеет сильные торпедные катера и бомбардировочную авиацию… — И Кузнецов сменил тему разговора: — Вы, Иван Ефимович, уже два года воюете бок о бок с моряками. За вами Одесса, Севастополь. И если в то время вы подчинялись командующему Черноморским флотом, то теперь он подчинен вам. Моряки давно наслышаны о вас и прониклись к вам большим уважением. А моряки-офицеры, я слышал, кроме этого выражают удовлетворение тем, что командующий фронтом знает флот, считается с их мнением при выполнении боевых задач, решаемых морскими силами, и возлагает на моряков большие надежды.

Петров, не любивший похвал в свой адрес, сдержанно улыбнулся:

— Что касается знания флота, то я едва научился различать катер от эсминца и мотобота. Но зато многое узнал о мужестве, об истинном коллективизме и отваге личного состава кораблей и морской пехоты. Их решительные и героические боевые дела виделись всюду, и я очень верю в новые подвиги моряков в предстоящих боях.

— Ваша оценка боевых дел моряков нас радует, — сказал Кузнецов. — Они дерутся действительно неплохо. Корабль и море по-особому сколачивают людей в одно нераздельное целое, в одну боевую семью и готовят на свершение героических дел.

* * *

Совинформбюро каждый день приносило все более волнующие вести о развернувшемся сражении за освобождение Донбасса. Создались благоприятные условия для перехода в наступление и войск Северо-Кавказского фронта.

22 августа мы получили директиву Ставки Верховного Главнокомандования. В ней говорилось: Северо-Кавказскому фронту «совместно с Черноморским флотом и Азовской военной флотилией одновременными ударами с суши и моря прорвать оборону врага, разгромить его группировку на Таманском полуострове…»^[56].

Прочитав раза два-три эту короткую директиву, Иван Ефимович сказал:

— Принятое нами решение полностью соответствует указаниям директивы. Хотя в ней прямо не указывается о нанесении главного удара на Новороссийск, но за это говорит фраза «одновременными ударами с суши и моря». Это ведь возможно сделать только на новороссийском направлении. — Иван Ефимович заметно ободрился, и через стекла пенсне можно было увидеть, как в глазах его засверкали искорки радости, Затем, всмотревшись в карту, он добавил: — Никаких изменений в решении не будет. Но время подпирает. Хорошо, что у нас вроде все вопросы уже подработаны. Возьмитесь, Иван Андреевич, за окончательную доработку директивы и плана операции. Самым тщательным образом, поминутно, должны быть отработаны вопросы взаимодействия между артиллерийскими огнями, ударами авиации и морским десантом. Ведь начинаем в темную южную ночь.

Уже 23 августа отработали директиву командующего фронтом. В ней говорилось, что главный удар фронта наносится на южном приморском направлении Новороссийск, Тамань с целью уничтожения противника в районе Новороссийска и прорыва здесь его обороны; в последующем предписывалось расчленить всю вражескую группировку на Таманском полуострове и развитием наступления на запад разгромить 17-ю армию, не допустив эвакуации ее в Крым.

9-й армия было приказано наступать в направлении Курчанская, Темрюк, а частью сил через Кеслерово на Варениковскую, Джигинское выйти на переправы реки Кубань, отрезая пути отхода противнику и уничтожая его.

56-я армия должна была нанести удар в направлении Гладковская, Гостагаевская, прорвать оборону на участке Киевское, Молдаванское и, рассекая Таманскую группировку врага, выйти на переправы реки Старая Кубань, лишая противника путей отхода на запад, а на левом фланге силами дивизии с танками наступать в направлении Нижне-Баканский и во взаимодействии с частями 18-й армии окружить и уничтожить группировку противника совернее Новороссийска.

18-й армии предписывалось ударами с востока и юга совместно с морским десантом, высаживаемым на берег Цемесской бухты в районе Новороссийска, нанести поражение новороссийской группировке противника и овладеть городом, а в последующем, воссоединив разобщенные Цемесской бухтой части, развить наступление в направлении Верхне-Баканский, Натухаевская, во взаимодействии с 56-й армией уничтожить группировку севернее Новороссийска и продолжать наступление в направлении Анапы. Армия из средств фронтового подчинения выделялось восемь артиллерийских полков и одна бригада тяжелой артиллерии, один минометный полк, шесть полков и одна тяжелая бригада реактивной артиллерии, один танковый полк. Кроме того, командарму 18-й подчинялась дальнобойная артиллерия береговой обороны Черноморского флота.

Для обеспечения с воздуха и наступления 18-й армии и высадки морского десанта в распоряжение командарма выделялось от 4-й воздушной армии 60 самолетов и от ВВС Черноморского флота — 88.

Остальные силы 4-й воздушной армии и ВВС Черноморского флота командующий фронтом держал в своих руках, намереваясь использовать их по особому плану для завоевания господства в воздухе, нанесения ударов по вражеским аэродромам и по важнейшим целям на главном направлении.

Командующий Черноморским флотом получил приказ высадить десант в количестве 6000 человек на западном берегу Цемесской бухты и совместно с войсками 18-й армии освободить Новороссийск. Одновременно на морских коммуникациях уничтожать плавсредства, не допуская вывоза живой силы и техники с Таманского полуострова в Крым.

Для переправы десантных отрядов решением командующего флотом выделялось 150 единиц — катеров, мотоботов, мотобаркасов и других вспомогательных судов. Основные пункты посадки десанта на корабли и суда — район Кабардинки и Геленджикская бухта.

Общее руководство Новороссийской операцией осуществляли командующий фронтом и штаб фронта. Ответственным за проведение десантной операции назначался командующий Черноморским флотом вице-адмирал Л. А. Владимирский. А командование всеми сухопутными войсками, в том числе и десантными отрядами с момента их высадки на берег, и руководство действиями войск по овладению Новороссийском возлагалось на командующего 18-й армией К. Н. Леселидзе. Командиром высадки десанта назначался контр-адмирал Г. Н. Холостяков.

Встал вопрос о продолжительности артиллерийской подготовки. Операторы штаба и часть артиллеристов считали, что для более надежного подавления огневых средств противника и создания благоприятных условий для наступления войск на суше и для высадки десанта на берег она должна быть длительной (час-полтора). Мнение обоснованное, ничего не скажешь. Но была и другая точка зрения, в частности, генералов А. К. Сивкова и М. Н. Журавлева, суть которой заключалась в том, что в условиях надежного укрытия огневых средств противника даже и при такой продолжительной подготовке невозможно подавить и уничтожить многие из них. Но за это время враг разгадает наши карты, наш ход, и тогда десант может попасть под убийственный огонь еще в море и при подходе к берегу. В этом случае мы потеряем людей, суда и десантная операция может быть сорвана. А это резко сказалось бы на общем ходе всей фронтовой операции.

Командующий фронтом прислушался к мнению этих крупных специалистов-артиллеристов и решил ограничиться проведением артиллерийской подготовки в течение 15 минут. Предварительную же артподготовку с целью разрушения дотов на передовых позициях Голубой линии было решено начать за 10–12 дней до наступления.

Все планы тщательно просматривались и корректировались лично командующим И. Е. Петровым и представителем Ставки Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко. Не раз я замечал, что Семен Константинович главную суть любого оперативного документа схватывал мгновенно, пояснять ему почти ничего не требовалось.

Настало время представления плана операции в Ставку Верховного Главнокомандования. Мы с начальником оперативного отдела П. М. Котовым-Легоньковым, начальником разведотдела Н. М. Трусовым и командующим артиллерией А. К. Сивковым пришли к Петрову с нужными материалами. Павел Михайлович развернул оперативную карту, на которой синим цветом были показаны оперативное построение сил противника, номера соединений и полков, рубеж Голубой линии, а красным цветом — задачи армий, оперативное построение их войск до полка включительно и стрелы, показывающие направления наших ударов на всю глубину обороны противника. А в таблице на правом верхнем углу карты дано соотношение сил сторон — общее и по направлениям. Иван Ефимович сосредоточенно всматривался в карту.

— По директиве Ставки, — рассуждал он вслух, — фронт и флот должны одновременным ударом с суши и с моря прорвать оборону врага, разгромить его таманскую группировку и не допустить ее эвакуации в Крым. На Новороссийск мы наносим довольно сильный удар, и подготовлен он неплохо. Что же касается общего замысла на всю Новороссийско-Таманскую операцию, то он бледноват, слишком прост. Нет в нем смелых фланговых, обходных ударов на окружение всей таманской группировки врага. Но, с другой стороны, сделать это не позволяет нам очень тяжелая местность. Придется смириться с этим. Темп наступления — 5 километров в день — запланирован правильно. От войск надо требовать то, что они могут выполнить при полном напряжении сил. Ну что ж, кажется, все продумано, все рассчитано. Надо только умело доложить Верховному.

Вечером 24 августа Иван Ефимович пошел на доклад к маршалу С. К. Тимошенко, который всю подготовку операции держал под своим контролем. А ранним утром следующего дня командующий и начальник оперативного отдела генерал-майор П. М. Котов-Легоньков вылетели в Москву.

Как только И. Е. Петров и Павел Михайлович возвратились, незамедлительно были собраны руководящие работники штаба и командующие родов войск и служб. Все задавались вопросом: что с планом? Иван Ефимович появился перед нами в заметно приподнятом настроении, что сказалось и на нас. Он сказал коротко:

— Товарищ Сталин утвердил план без изменений. Надо завершить планирование в армиях и продолжать готовить войска к наступлению. А командующему артиллерией фронта генералу Сивкову следует срочно приступить к ведению методического огня специальной группой тяжелой артиллерии с целью предварительного разрушения долговременных оборонительных сооружений на передовых позициях Голубой линии и уничтожения огневых средств в них.

Генерал-майор П. М. Котов-Легоньков потом рассказывал, что вначале план рассматривали в оперативном управлении Генштаба, а флотскую часть — в главном морском штабе. Затем с планом ознакомился и одобрил его первый заместитель начальника Генерального штаба генерал А. И. Антонов. Поздним вечером 26 августа Петров и Антонов направились к Верховному Главнокомандующему.

Сам Иван Ефимович в узком кругу потом рассказывал:

— Со Сталиным я встречался впервые. Выслушав мой доклад, он спросил у Антонова о мнении Генштаба. Алексей Иннокентьевич высказался в поддержку плана. Тогда Сталин сказал мне: «Ваш двухлетний опыт совместных с флотом действий дает основание надеяться, что в этой операции вы сумеете правильно использовать и морские силы. Ваша задача утопить немецкую армию в плавнях, в лиманах и в проливе. Кстати, в Ставке, слышал, вас считают специалистом обороны. Но этот период войны для нас закончился. Вам предстоит проявить себя в руководстве наступательными операциями».

Поскольку план операции Верховным был утвержден без изменений, думаю, что и весь доклад Ивана Ефимовича был, видимо, оценен им достойно, так как через день, 28 августа, ему было присвоено воинское звание генерал-полковник.

Получив «добро» на проведение операции, командующий, штаб фронта и штабы родов войск взялись за окончательную конкретизацию общего и других планов наступления. Увязывались и утрясались все его детали. Снова подсчитывалось и выверялось соотношение сил на главном и других направлениях, продумывался возможный ход развития сражения в глубине обороны, подрабатывались и многие другие вопросы. Хотя обстановка на командном пункте была спокойная, но офицеры и генералы штаба работали днем и ночью — как в горячем цехе — напряженно и по понятным причинам взволнованно. И это шло от самого командующего — его творческая мобилизованность, кипучая энергия, изобилие деловых мыслей пронизывали и нас.

Особо хотелось бы сказать о работе в эти дни членов Военного совета фронта. Генералы А. Я. Фоминых и В. А. Баюков постоянно принимали участие в выработке оперативных решений и много работали по формированию я комплектованию соединений и частей, а П. И. Селезнев — по организации боевых действий партизан. Кроме того, они вместе с начальником политуправления фронта генералом С. С. Емельяновым осуществляли непосредственное руководство партийно-политической работой в войсках, нацеливая их на наступательные действия. В указаниях политорганам армий и соединений подчеркивалась необходимость еще выше поднять боевой наступательный порыв всего личного состава, мобилизовать его на смелые и решительные действия по выполнению поставленных задач.

А Владимиру Антоновичу Баюкову особенно много приходилось работать и по материально-техническому обеспечению операции. Хорошо знаю, как он не раз брал трубку ВЧ и говорил непосредственно с начальником Тыла Красной Армии Хрулевым, с которым до этого работал вместе бок о бок.

Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко обычно целые дни бывал в частях 18-й армии и у моряков флота. В свой домик приезжал только перед вечером. И тогда Иван Ефимович, а иногда и я докладывали ему о положении дел на фронте, мероприятиях, проводимых нами, и распоряжениях, полученных из Москвы. А однажды он вызвал к себе начальника тыла фронта генерал-лейтенанта Николая Александровича Найденова и меня. Его интересовал вопрос материально-технического обеспечения предстоящей операции и, в частности, что фронт уже получил за последние дни, Найденов, доложив о состоянии дела, пожаловался, что многого еще недостает. Маршал сказал коротко:

— Помогу, оставьте список.

Считая, что вопросы решены, мы попросили разрешения идти. Но Семен Константинович задержал нас. Завязалась беседа. Маршал делился воспоминаниями о первых днях войны, о битве под Смоленском.

Я обратил внимание на то, что в разговоре Семен Константинович больше обращается к Найденову, притом как-то душевно, доверительно, и, когда мы вышли из домика, я спросил Николая Александровича, почему маршал говорил с ним, как говорится, на короткой ноге.

— Семен Константинович хорошо знает меня, — сказал Найденов. — Я с ним познакомился сразу же после гражданской войны, а в начале тридцатых годов он и Семен Михайлович Буденный учились в академии имени Фрунзе. Я был помощником начальника этой академии по материальному снабжению и одновременно вел занятия по тыловым темам. И на занятиях, и вне их приходилось много раз встречаться с ними и другими командирами-буденновцами, и мы не только хорошо знаем друг друга, но и сдружились.

Вскоре маховик службы тыла завертелся на полную мощь. К фронту потянулись эшелоны с грузовыми машинами, горючим разных сортов, боеприпасами всех калибров, обмундированием, обувью и другим имуществом. Чувствовалось, что Семен Константинович имеет большую силу в Наркомате обороны.

* * *

Противник, находясь на чужой земле, всегда мог ожидать ударов наших войск, и особенно теперь, когда инициатива на всех фронтах полностью перешла в руки советского командования. А на нашем фронте с 28 августа началось активное методическое подавление огневых средств противника артиллерией крупного калибра — 152 и 203 мм. Все это, конечно, настораживало противника. И все же опыт войны говорит, что и в таких условиях удар наступающей стороны даже для опытного и настороженного врага может оказаться неожиданным, внезапным. И чтобы добиться этого важного для нас преимущества, необходимо сохранить в строжайшей тайне проведение всех подготовленных мероприятий операции. О плане операции знал до предела ограниченный круг людей. Все вопросы решались только при личном общении с теми начальниками, которые могли их решить. Принимался и ряд других мер маскировки. Так, все перегруппировки войск проводились только в ночное время и с таким расчетом, чтобы к утру все было замаскировано.

Когда к нам дошли разведданные о том, что в районе порта и города немцы по ночам стали интенсивно вести строительство новых оборонительных сооружений, это озадачило нас. Можно было предполагать, что противник что-то знает о готовящемся нашем наступлении именно на город. Вот тогда возникла мысль дезинформировать его. Для этого штаб фронта издал специальную (ложную) директиву, в которой указывалось, что целью наших наступательных действий является расширение плацдарма на Мысхако, в районе Южной Озерейки. Думается, что этим мероприятием штаба фронта противник действительно был введен в заблуждение. В журнале боевых действий группы армий «А» 24 августа 1943 года указывалось, что следует ожидать десантную операцию в бухте Озерейка одновременно с наступлением с суши.

Директивы, планы — это бумага, в которую вложен ум многих военных специалистов. Но каждому понятно, что успех операции обеспечивают люди, составляющие полки, батальоны, роты, взводы. Чтобы достичь победы с меньшей кровью, одной ненависти к врагу, которой горел каждый воин, все же мало. Нужны знания, умение, воинское мастерство.

Все тщательно готовились к прорыву Голубой линии. Стрелки учились штурмовать опорные пункты, блокировать доты и дзоты, подбивать танки гранатами, поджигать их бутылками с горючей смесью, вести ближний бой, преодолевать минные поля и проволочные заграждения, взаимодействовать с артиллеристами и минометчиками, осваивали особенности действий в населенных пунктах и в горной местности. Бить врага как можно лучше учились артиллеристы и минометчики, танкисты и саперы. А десантники тренировались на земле и на воде. Они вели «бой» за высадку на берег, за захват первых метров суши, за завоевание и удержание плацдарма. Очень хорошей школой для всех являлось осмысленное применение опыта предыдущих боев. Бывалые солдаты, командиры, политработники рассказывали и показывали молодым воинам, как им удавалось подбить танк, обойти противника, сделать внезапный налет, отразить контратаку, и многое другое. Но с особым, захватывающим интересом все слушали разведчиков.

Командующий фронтом И. Е. Петров часто выезжал в войска проверять ход боевой учебы. Приходилось вместе с ним бывать в частях и мне. Встречаясь с командирами, он заслушивал их решения, интересовался организацией взаимодействия между родами войск и соседями. Командующий избегал резкой критики решений и предложений, считая, что в каждом из них что-то важное, в силу чего командир действует именно так, а не иначе, есть и смелость, и риск. А если поправлял, советовал, то делал это тактично, мягко, доброжелательно. Часто говорил: начался бой — не ждите указаний сверху, вы, мол, ближе всех к врагу, и вам он виднее, поэтому принимайте решения сами, а непредвиденные трудности и разные неожиданности будут в любом бою.

Находил Иван Ефимович особые слова и для десантников. Он наставлял матросов:

— Имейте в виду, что ваше появление с моря, да еще ночью, всегда будет полной неожиданностью для врага. А когда противник в растерянности, надо не дать ему опомниться, добить его. Тут быстрота и смелость в действиях — главное для победы. Знайте и то, что с выходом на берег в условиях ночи каждое маленькое подразделение, даже группа десантников, может оказаться самостоятельным боевым организмом, решающим большую задачу. Там каждая горстка бойцов — это рота, а взвод — целый батальон. А может случиться и так, что десантник сам себе будет генералом.

Добрые мысли, советы и поучения Ивана Ефимовича передавались воинами из уст в уста. Красота души этого человека была известна всем, и каждый чувствовал его душевное расположение к людям, глубокую заинтересованность в их судьбе. За храбрость, за заботу о людях, за простоту и человечность солдаты и все мы любили генерала, как родного человека.

Часто на полевых учениях командиров и войск бывал и маршал С. К. Тимошенко. Однажды за завтраком в столовой Военного совета завязалась беседа о полевой выучке войск и командиров. Семен Константинович делал сильный упор на необходимость всем начальникам чаще бывать в войсках, и не только, чтобы учить их, но и учиться у них.

И прямо скажем, Семен Константинович сам умел терпеливо выслушивать людей, прислушиваться к их мнениям и внимательно вникать в решения командиров. Те хорошо знали, что маршал, как и генерал Петров, прибывает в войска не для накачки, не распекать, а чтобы глубже понять положение дела, самих людей и оказать им помощь.

Как-то Иван Ефимович сказал:

— Мы с вами, Иван Андреевич, сугубо сухопутчики, а воюем непосредственно у морей и на морях. К тому же нам подчинены крупные морские силы. По должностному положению нам необходимо хорошо знать боевые возможности различных боевых кораблей и судов. Я каждый раз при выезде к морякам стараюсь разобраться в них и все же путаю…

Давно эту потребность чувствовал и я, поэтому вскоре выехал в Геленджик, где находились различные плавсредства и располагался КП командующего Черноморским флотом, чтобы увидеть, лучше оценить различные плавсредства, их вооружение и полнее понять их боевое применение в операции. Поздоровавшись со Львом Анатольевичем Владимирским и объяснив ему цель моего приезда, я направился в бухту, где можно было увидеть многое, что есть на флоте.

Когда немного разобрался в катерах, мотоботах и других десантных судах, ко мне подошел офицер-моряк и передал приглашение командующего флотом на обед. За столом вместе с ним был и член Военного совета Черноморского флота контр-адмирал Н. М. Кулаков. Николай Михайлович был моим начальником в период 250-дневной героической обороны Севастополя (уже тогда он был членом Военного совета флота) и боевым соратником, поэтому обращался со мной запросто.

— Ну как, видел коробки, на которых пойдет десант? — спросил меня Николай Михайлович.

— Видел торпедные и сторожевые катера, знаю, что торпедный более быстроходный, более маневренный и имеет более сильное вооружение, чем сторожевой. Видел и различные десантно-переправочные средства — баржи, мотоботы, шхуны. Моряки говорят, что все эти плавсредства очень чувствительны даже к небольшой штормовой погоде.

— Да, это так. Но что делать — все имеющееся на флоте и у рыбаков тащим сюда. А видел вооружение боевых катеров, например торпеды?

— Вот торпед-то увидеть не успел, — сказал я.

— Значит, ты не видел главного, чем мы будем бить врага на море и на берегу. Непременно посмотри.

Затем зашла речь о готовности личного состава моряков к предстоящей десантной операции.

Кулаков сказал:

— Сейчас должны собраться на инструктаж к Бакаеву все политработники частей, включенных в десант. Зайди, послушай, какой настрой у моряков.

Фамилия Бакаев меня заинтересовала, и я спросил, кто он и как его зовут.

— Начальник политотдела Новороссийской военно-морской базы капитан 1 ранга Михаил Иванович Бакаев.

— Это же мой земляк, самый близкий товарищ юности!

— Ну так вот и послушай своего товарища. Человек с головой.

Я загорелся желанием через 25 лет встретиться с другом моей молодости. В 1918 году, когда в нашей Уфимской губернии еще не установилась Советская власть, он работал наборщиком в типографии уездного города Белебея. В ней тайно печатались революционные большевистские листовки, газеты. Все это проходило через руки Михаила, и в свои 16 лет он, по тому времени, казался мне взрослым политическим деятелем.

И вот на глазах полусотни моряков произошла наша встреча. Бакаев хотел представиться мне, но я стиснул его в объятиях. Времени для разговора не было, и земляк мой начал беседу. Говорил он о боевых делах десантников, в том числе и коммунистов, на море и на берегу со знанием дела. Потом вынул из кармана листок и зачитал из него пару абзацев. Вот строки одного из них:

«Оправдаем прославленный в народе образ моряка-черноморца, бойца железной стойкости и изумительной дерзости, человека в бескозырке и тельняшке, ставшего символом бесстрашия, находчивости, умения ломать все препятствия и вырывать победу у врага».

— Эти слова вы должны донести до глубины сердца каждого матроса и командира, — сказал Михаил Иванович.

Меня и самого эти слова тронули за самую душу своей правдивостью и меткостью. Видел я это же на лицах слушателей. Когда мы вышли из помещения, я спросил Михаила Ивановича, сам ли он писал листовку?

— Нет, это обращение Военного совета флота. Оно было подготовлено раньше, но написано и правда душевно. Так вот, поступали к нам распоряжения за подписью начальника штаба фронта генерала Ласкина, — сказал Бакаев, — и я дознался, как его зовут, этого Ласкина. Земляк, оказывается, сосед! Собирался я махнуть к вам на КП, да не успел. А встреча-то произошла у самого Черного моря. Как только ты появился у двери, я сразу узнал тебя. Рад, очень рад…

Когда мы беседовали с М. И. Бакаевым, ко мне подошел командир 255-й бригады морской пехоты полковник Алексей Степанович Потапов — мой боевой друг по Севастополю. Во время героической обороны этого города он командовал 79-й бригадой, а я — 172-й стрелковой дивизией, и мы были соседями. Именно по нашим соединениям Манштейн наносил свой главный удар в июне 1942 года. Там мы встречались только накоротке и всегда в огненном аду.

— Мне Николай Михайлович Кулаков сказал, что вы здесь, у нас, и я бросился вас искать, — сказал Потапов.

У нас пошел разговор о предстоящих боевых делах, о готовности бригады к схваткам. Именно его бригаде, идущей в десант прямо лоб в лоб с врагом в Новороссийск, предстояло решать самую трудную задачу.

— Начальник политотдела бригады скоро выступит с докладом на сборах командиров, политработников и секретарей парторганизаций. Он только что сам был на инструктаже у Михаила Ивановича. Приглашаю вас к нам. Ведь в бригаде не один я севастополец, вас многие знают, — сказал Потапов.

— Хорошо, вот только на торпеды взгляну, — согласился я.

После осмотра торпедного вооружения на катерах я снова встретился с А. С. Потаповым, и мы вместе направились к группе офицеров-моряков, собравшихся на открытой лужайке. Здесь людей было раза в два больше, чем на инструктаже у Бакаева. Выступал, как и сказал Потапов, начальник политотдела М. К. Видов, уже немолодой подполковник, сильно загорелый, с тонким лицом, живой и подвижный. Разговор был нацелен на моральную подготовку людей к штурму города, и он приводил примеры героических подвигов, совершенных раньше матросами и командирами. Говорил он очень вдохновенно.

Не дождавшись конца беседы, мы отошли в сторону.

— Ну как, товарищ генерал? — спросил меня Потапов.

— Видов хорошо ведет беседу, это видно по тому, с каким интересом слушают его люди, — сказал я.

Да, комиссары Великой Отечественной войны, как и в гражданскую, умели вселять в сознание людей любовь к Родине, веру в победу и величайшую ненависть к врагу. Но их сила была еще и в том, что они сами являлись подлинными, бесстрашными и, я бы даже сказал, легендарными героями в боях. Ведь, как правило, они выходили на участок, где сложнее обстановка, где идет самый жаркий бой, чтобы личным примером влиять на воинов.

Через несколько дней, когда бригада Потапова пойдет в десант и окажется в адской обстановке на только что занятом берегу противника, когда требовалось во что бы то ни стало отстоять, удержать завоеванный участок берега, отразить бешеные атаки врага, М. К. Видов вместе с десантниками будет героически сражаться, показывая подлинное бесстрашие, а в критической ситуации пожертвует своей жизнью ради победы над врагом.

Штаб фронта постоянно ставил перед авиаразведкой задачу следить за передвижением противника на Таманском полуострове и его плавсредств на морях и в проливе. В конце августа летчики стали обнаруживать более активное передвижение автотранспорта по дорогам Таманского полуострова, больше от фронта на запад. Мы усилили авиаразведку. 31 августа летчики докладывали, что с фронта в тыл перебрасывается тяжелая артиллерия и что в проливе наблюдается большое скопление морских судов, строятся новые причалы. В штабе пришли к выводу, что в связи с успешным наступлением Красной Армии на юге Украины противник вынужден отказаться от дальнейшего удержания Таманского полуострова и ведет подготовку к планомерной эвакуации войск и техники в Крым. Однако отвода частей с передовых позиций не было обнаружено.

И. Е. Петров сказал:

— Действительно, развивающееся наступление наших войск на юге Украины может охватить Крым, и тогда 17-й армии с Тамани не уйти. А она до зарезу нужна Гитлеру, чтобы посадить на оборону Крыма. Надо усилить все виды разведок, чтобы не упустить момента отрыва противника от наших войск.

В этот же день начальнику Генерального штаба А. М. Василевскому было направлено следующее донесение:

«Противник уже начал перевозки тылов, армейских средств усиления и некоторых войсковых частей через Керченский пропив в Крым. Но ослабления боевых порядков первой линии пока не обнаружено. С целью определения группировок противника и положения его войск в первой линии войска фронта на всех направлениях с 1 сентября ежедневно будут вести разведку боем силами от батальона до дивизии с поддержкой до пяти артполков в каждом случае. Эти действия в сочетании с авиаразведкой, организованным войсковым наблюдением должны вскрыть намерения и силы противника»^[57].

2 сентября штаб фронта направил армиям распоряжение усилить наблюдение и разведку на всех участках и помимо проводимых мероприятий по разведке высылать на разных направлениях сильные боевые группы с задачей скрытыми, смелыми и дерзкими действиями проникать в неглубокий тыл, чтобы вскрыть изменения в положении войск противника и своевременно установить его отход^[58]. А в указаниях командующим армиями от 4 сентября И. Е. Петров требовал при обнаружении первых же признаков отхода противника незамедлительно переходить в решительное наступление^[59].

* * *

Вечером 3 сентября на совещании ответственных работников штаба и начальников родов войск и служб командующий фронтом определил срок готовности к наступлению — 7 сентября.

Вечером 6 сентября я доложил И. Е. Петрову, что на основе донесений командующих армиями и проверок штаба войска и основные средства в армиях и на флоте полностью готовы к выполнению задач. Изменений в группировке сил противника перед фронтом не отмечено.

На следующий день командующий фронтом решил начать операцию в ночь на 9 сентября.

И вот утро 8 сентября — день посадки десанта на суда и выхода его в море. Но вдруг подул довольно сильный норд-ост. Из низких серых облаков заморосил мелкий дождь. Такая погода нас обеспокоила. Командующий фронтом решил выехать в Геленджик, чтобы вместе с вице-адмиралом Л. А. Владимирским и другими флотскими офицерами определить возможность десантирования частей при такой ветреной погоде. А море уже просто забушевало. Петров с пристрастием допрашивал моряков, как они оценивают погоду на море. Ответы были разные. Командир бригады катерников капитан 2 ранга В. Т. Проценко предложил испытать погоду на практике, выпустив в море катера. Петров разрешил. Но как только катера вышли из бухты, их тут же стало захлестывать волнами. А ветер все усиливался. Теперь уже все моряки сходились на том, что при такой погоде выпускать суда в море опасно. Но сейчас не глубокая осень, и норд-ост будет непродолжительным. Учтя этот прогноз, командующий фронтом начало операции перенес на сутки.

Действительно, к следующему утру погода улучшилась.

И. Е. Петров был, как всегда, бодр и энергичен. Переговорив со своими помощниками насчет готовности всех сил к действию, он выехал в войска. И на этот раз решил побывать в бригаде морской пехоты А. С. Потапова и в бригаде морских катеров В. Т. Проценко, поскольку они выполняют очень ответственные задачи в операции.

Осматривая снаряжение моряков, командующий заметил, что вещмешки у них забиты до отказа и на вид очень тяжелые.

— На сколько дней выдан сухой паек? — спросил Иван Ефимович у командира высадки десантов контр-адмирала Г. Н. Холостякова.

Георгий Никитович доложил:

— Десантники отказываются брать с собой трехдневный паек и сверх всякой нормы загружают свои вещмешки и даже карманы патронами, а на пояс вешают по нескольку гранат. Довод один: без галет, сала и консервов воевать можно, а без боеприпасов в бой не пойдешь. Что касается боевой задачи, в бригадах нет моряка, который бы мог сомневаться в ее выполнении. А командиры отрядов, кораблей и судов знают: огонь ли, шторм ли, но пока штурвал в руках — иди к цели и помни, что везешь десантников.

* * *

В полдень 9 сентября начальник разведки фронта Н. М. Трусов принес агентурные данные о том, что командование 17-й немецкой армии имеет приказ оставить Таманский полуостров. Эти сведения, хотя и были запоздалыми, подтверждали наши соображения и выводы о намерениях противника. Когда я и Трусов доложили об этом Петрову, он сказал:

— Намерения немецкого командования нам были совершенно ясны. Ему теперь не до удержания Таманского полуострова. Но пока все войска, обороняющиеся на Голубой линии, продолжают занимать свои позиции, жарких боев не избежать.

Намного позже нам стало известно, что Гитлер действительно 4 сентября 1943 года издал приказ, в котором требовал от командующего группой армий «А» к 10 сентября доложить свои соображения и расчет времени по отводу 17-й армии. В нем перечислялись также меры по варварскому разрушению объектов и опустошению оставляемой территории. Отвод войск в Крым намечался в период с 15 сентября по 1 ноября.

Но переходвойск фронта в эту же ночь — на 10 сентября — в решительное наступление не позволил врагу провести какие-либо мероприятия во исполнение этого приказа.

Перед посадкой десанта на корабли, перед началом боевых действий на суше в подразделениях было зачитано обращение Военного совета фронта к личному составу армий и десантным частям, призывающее к решительному изгнанию противника из Новороссийска и с Таманского полуострова. Повсюду состоялись митинги. На некоторых из них выступили Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и генерал-полковник И. Е. Петров. В ярких выступлениях на митингах воины призывали своих боевых товарищей смелее идти на штурм ненавистного врага, давали клятву с честью выполнить боевую задачу. И мы снова убеждались в том, что советский человек, идя в бой, сознает, что ему предстоит находиться между жизнью и смертью, но он мобилизует в себе все физические и духовные силы, боевые качества, в нем вспыхивает напряженное воодушевление, непреклонная решимость и стремление одолеть врага.

В эти последние часы перед штурмом была своя особая работа у генералов и офицеров штаба фронта и у штабов родов войск и служб. Каждый знал, что ему в 20 часов надлежит доложить командующему о полной готовности подчиненных ему частей к выполнению поставленных задач.

— Ну что ж, выходит, все, что зависело от нас, мы сделали, — сказал Иван Ефимович в заключение совещания, когда были заслушаны руководящие генералы и офицеры. — Дело теперь за солдатами и командирами. Военный совет считает, что все войска фронта, весь личный состав и Черноморского флота и авиации имеют высокий боевой настрой и готовы начать наступательные бои. Маловато, правда, артиллеристы разрушили оборонительных сооружений врага, значит, немцы по-прежнему будут обороняться упорно. Повторяю, что 9-я и 56-я армии, как и предусмотрено, ведут наступление только силами передовых отрядов. Но если им удастся, хоть и неглубоко, вклиниться в оборону противника, то командармы должны немедленно ввести в бой главные свои силы.

Я положил перед Петровым донесение в Москву о полной готовности фронта и Черноморского флота к действиям согласно плану. Он поставил на нем свою подпись.

По какому-то сигналу в столовую вошел адъютант командующего, его сын Юрий, а за ним — девушки с подносами. Они быстро накрыли стол к ужину. Но к еде никто не прикоснулся. Было не до того. Только Иван Ефимович, любивший крепкий чай, попросил принести пару стаканов. Затем, посмотрев на часы, командующий сказал:

— Пора! Поехали на НП. А вы, Иван Андреевич, приедете к нам за полчаса до начала. Посмотрите огневой удар такой мощи, к тому же ночью.

С началом наступления вопрос управления войсками приобретает особое значение. Командующий может влиять на ход развернувшегося сражения при условии, если он будет своевременно знать обстановку на каждом направлении и в целом за фронт. Готовит этот материал штаб. И все же личному наблюдению за боем Иван Ефимович придавал большое значение. Его ВПУ был организован в Кабардинке, километрах в 10–12 восточнее Новороссийска, а передовой НП — в районе горы Дооб, в 3–4 километрах от линии фронта. С горы Дооб просматривался весь Новороссийск и передний край вражеской обороны. Неподалеку от командующего фронтом находился НП командующего Черноморским флотом, а еще несколько южнее — командующего 18-й армией и командира военно-морской базы Г. Н. Холостякова. Это упрощало и ускоряло решение многих вопросов, возникающих в ходе наступления.

Примерно в 21 час командующий флотом Л. А. Владимирский доложил:

— Посадка морского десанта на катера и суда закопчена. Даю приказ начать движение.

Петров пожелал ему боевых успехов и передал, что направляется на свой НП.

Вместе с Иваном Ефимовичем выехали командующий воздушной армией К. А. Вершинин, командующий бронетанковыми и механизированными войсками С. П. Чернобай, начальник инженерных войск Н. М. Пилипец и начальник разведки Н. М. Трусов. А командующий артиллерией фронта А. К. Сивков несколько ранее отправился на НП 18-й армии. Ведь он и командующий артиллерией этой армии генерал Г. С. Кариофилли — главные дирижеры огня артиллерии и «катюш».

Итак, от пристаней Геленджика три отряда, составлявшие первый эшелон десанта, ушли в море, к Цемесской бухте.

Самый большой отряд — две с половиной тысячи человек — составляла 255-я бригада морской пехоты полковника А. С. Потапова. Она должна овладеть западным берегом Цемесской бухты от холодильника до мыса Любви и, наступая через центр города, овладеть западной его частью.

Второй отряд — численностью тысяча сто человек — представляли собой 393-й отдельный батальон морской пехоты капитан-лейтенанта В. А. Ботылева и один полк НКВД. Ему ставилась задача захватить участок берега от Старопассажирской до пристани Лесная, отбить у врага порт и выйти на северо-западную границу Новороссийска.

Третий отряд — тысяча с лишним человек — это 1339-й стрелковый полк 318-й стрелковой дивизии под командованием подполковника С. Н. Каданчика. Ему было приказано взять участок от Восточного мола до Старопассажирской и развивать наступление на предместье Мефодиевский.

Впереди боевых отрядов шел отряд обеспечения, имевший три группы катеров под командованием капитан-лейтенанта В. И. Сипягина, капитан-лейтенанта Д. А. Глухова и капитана 3 ранга Н. Ф. Масалкина, готовых ликвидировать надводные и подводные заграждения и захватить кромку суши.

Сложный механизм десантной операции был запущен. Теперь у каждого из начальников начались тревожные думы. Как-то подойдут суда к берегу, не обнаружит ли движение десанта противник, как десантники будут вести бой за завоевание плацдарма?

Ну а какие мысли и чувства одолевали сейчас десантников, находившихся в море и идущих на укрепленную оборону врага, нетрудно себе представить, и не побывав в десанте. Мне тем более не раз приходилось слышать об этом от самих морских пехотинцев, в том числе от моего друга полковника А. С. Потапова.

— На воде, — говорил он, — мы чувствуем себя очень тревожно, потому что не можем по-настоящему вести бой о противником, а сами представляем хорошую мишень для него и можем в любую минуту попасть под огонь артиллерии или подорваться на минах. Поэтому все мысли и чувства в такие минуты сосредоточены на одном: только бы скорее добраться до берега и вступить в бой.

…А полки 18-й армии пока еще ждали своего часа, ждали, когда десант начнет бой за берег.

Здесь все, даже самые мелкие приготовления к бою, было закончено. На позициях царила какая-то особая тишина, которая будто намеренно давала солдату возможность погрузиться в себя. Ведь в такие минуты он начинает более остро понимать предстоящие испытания. В мыслях у него не раз и не два вольно или невольно промелькнет, а иногда и надолго засядет вопрос: что ему готовит день грядущий? И от сознания, что бой не бывает легким, что в нем без жертв не обойтись, конечно, на какой-то момент появится у бойца присущее каждому человеку чувство страха. Но такое состояние очень кратковременно. Оно, как правило, сменяется у него пониманием необходимости напрячься, сосредоточиться, внутренне подготовиться к бою, чтобы не дать противнику одолеть тебя, чтобы раньше одолеть его, а Эти только повышает сообразительность, смекалку, активность волна. И в нем надежды на жизнь и победу в таких случаях удесятеряются, он становится во много раз сильнее.

Примерно к 23 часам усилился ветер. На море стали подниматься небольшие волны, и ход судов с десантом затормозился. А третий отряд, несколько запоздавший с выходом в море, отставал порядочно. Было видно, что ни один отряд к месту высадки в установленное время «Ч» — 02.15 — подойти не сможет. По расчетам моряков запаздывание будет минут на сорок пять. Командир высадки контр-адмирал Г. Н. Холостяков доложил об этом командующему флотом Л. А. Владимирскому и командующему 18-й армией К. Н. Леселидзе, а те — командующему фронтом, и вопрос был решен: время «Ч» перенесли на 03.00. В соответствии с этим были внесены поправки в планы. Но как быстро надо было работать штабам и связистам, чтобы довести эти изменения до исполнителей!

Около двух часов я прибыл на НП фронта. Заместитель начальника штаба фронта по ВПУ полковник С. А. Черпаченко доложил, что НП командующего полностью готов к работе: оборудованы блиндажи, организована надежная телефонная и радиосвязь с КП и НП армий и флота и с КП фронта. Но всякие переговоры по каналам связи пока запрещены.

Вскоре был получен доклад командующего флотом Л. А. Владимирского: «Отряды вышли на исходный рубеж, дан сигнал „Вперед“».

Итак, на катерах, мотоботах, шхунах и других плавсредствах шли тысячи людей и уже находились неподалеку от вражеского берега, а было тихо, ни одного выстрела. Вот что значит ночь, высокая фронтовая дисциплина, точные до минут расчеты.

А вскоре небольшая группа наших ночных бомбардировщиков пересекла Цемесскую бухту и, летая за передним и над передним краем врага, ревом своих моторов заглушала звуки двигателей катеров и судов и отвлекала внимание противника от берега, к которому приближались десанты.

Через несколько минут начальник штаба 18-й армии генерал Н. О. Павловский докладывал: «Десант вошел в зону обстрела вражеских батарей, но они огня пока не ведут».

Петров оказал:

— Значит, немецкое командование либо не знает о нашем намерении, либо готовится нанести массированный удар по десанту в момент подхода его к берегу.

Время перешагнуло за половину третьего. Мы чаще стали всматриваться в стрелки своих часов, ведь в 02.44 начнется наш огневой удар.

Позвонил командарм Леселидзе и доложил, что у Владимирского никаких изменений в плане не предвидится, поэтому он даст приказ о начале артподготовки в назначенный срок.

Вдруг неожиданно на низкой высоте над Цемесской бухтой прошла еще одна группа наших ночных бомбардировщиков, и вскоре в районах севернее и юго-западнее Новороссийска мы увидели огненные вспышки и услышали громовые раскаты — это ночники бомбили артиллерийские позиции врага. Удары их по времени выходили из графика. Оказалось, что распоряжение об изменении времени «Ч» до командира бомбардировочного полка Е. Д. Бершанской дошло с опозданием, когда самолеты взлетели. Но это нас не смутило, так как такие ночные налеты наши бомбардировщики совершали часто, поэтому секрета о начале операции врагу не открывали.

И вот земля вздрогнула. Это 800 орудий и минометов, не считая нескольких сот минометов калибра 82 мм, открыли ураганный огонь. Весь небосвод и горы у Новороссийска озарились на 18-километровом фронте. Потом до нашего слуха докатились далекие и глухие разрывы тысяч снарядов и мин. Началось!

А вскоре ночную темноту прорезали огненные стрелы реактивных снарядов. Это грянул первый залп 228 установок «катюш». И на переднем крае врага с новой силой полыхнула огненная буря. Гвардейские минометы били по вражеским объектам на участке прорыва восточной группы 18-й армии, особенно по позициям к востоку и северу от Новороссийска. Бывалые солдаты такие удары «катюш» называли концертом для гитлеровцев. На душе было радостно.

Потом волнами снова пошли ночные бомбардировщики 4-й воздушной армии и Черноморского флота. Шум моторов отвлекал внимание противника от берега, к которому приближались наши десантники. Бомбардировщики били по артиллерийским позициям, командным пунктам, по скоплениям войск.

А около 03.00 засверкали новые молнии на воде и послышались особо сильные громовые раскаты. Это группа катеров ударила торпедами по боносетевым заграждениям на воде, закрывавшим вход в порт, чтобы проделать проходы для кораблей и судов с десантом.

Огненный смерч и гром перекатывался над Новороссийском, над морем, над горами, и казалось, будто он совсем рядом с нами. Всю эту огненную картину слившихся вспышек, дугой опоясавших бухту и выхвативших из темноты порт и город, было хорошо видно с НП на горе Дооб.

Вскоре командир бригады катеров капитан 2 ранга В. Т. Проценко дал сигнал: «Проход в порт открыт». Тут же вперед рванулисъ торпедные катера группы атаки, возглавляемые капитан-лейтенантом А. Ф. Африкановым, капитаном 3 ранга Г. Д. Дьяченко, и ударили торпедами по дотам и дзотам, самым близким к воде и самым опасным для первого броска десанта.

В течение 16 минут огневой подготовки было выпущено 35 тысяч артиллерийских снарядов и мин. А прибавьте к этому тысячи бомб, удары «катюш» и торпед — и вы представите весь этот ад.

Потом огневой вал был перенесен на некоторую глубину, и тут же к западному берегу Цемесской бухты и непосредственно в порт устремились катера со штурмовыми группами двух левофланговых десантных отрядов, а к северо-восточному берегу бухты — отряд правого десанта. Они на полном ходу подходили к берегу, к стенкам причалов, и на трех небольших участках Цемесской бухты начиналась высадка штурмовых отрядов. Одним удавалось спрыгнуть прямо на берег, другие бросались за борт в воду. Налетавшие волны накрывали бойцов с головой, сваливали их, но они выходили на берег и тут же рвались вперед, навстречу врагу, ведя пока бесприцельный огонь из автоматов. Вскоре десантники дошли до первых траншей и столкнулись в упор с гитлеровцами, которые еще не разобрались, что происходит. Некоторые из них пытались бежать, большинство же вступили в бой.

Завязалась кровавая схватка. Наши воины накрывали фашистов огнем из автоматов, уничтожали гранатами, били прикладами.

Враг все еще не открывал артиллерийского огня. Значит, для него наши первые удары были внезапными, он не ожидал такой дерзости и потому не в состоянии был немедленно оказать противодействие первым штурмовым отрядам. Но вот застрочили отдельные вражеские пулеметы, над берегом повисли осветительные ракеты, а по водной поверхности в поисках кораблей метнулись лучи прожекторов. Вскоре ударили и артиллерийские батареи. Но поскольку немцы ждали атак наших войск только на суше, то именно по сухопутным участкам и начала бить их артиллерия. Значит, с десантом они все еще не разобрались. Да и момент был ими упущен. Первые штурмовые группы наших десантников уже смогли высадиться и захватить берег.

После трех часов к берегу начали подходить катера и суда трех отрядов с главными силами десанта. И первыми из них были подразделения второго отряда во главе с командиром батальона капитан-лейтенантом В. А. Ботылевым. Им пришлось высаживаться на заминированные и опоясанные кольцом огневых точек новороссийские причалы. За 20–25 минут из батальона Ботылева было высажено на берег около 800 человек. Упорно пробиваясь по переулкам и дворам, они овладели пристанями Элеваторная, Нефтеналивная и устремились в город, в сторону вокзала. Но чем дальше продвигались моряки навстречу врагу, тем ожесточеннее становилась борьба. Ночью всюду шел ближний бой: автоматы били в упор, в ход пускались гранаты и приклады. В уличных боях, да еще ночью, не представляется возможным непосредственно руководить всеми силами из одного пункта. Вольно или невольно возникают раздельные группы. Так было и здесь. Батальон В. А. Ботылева оказался разрезанным на две группы. Рота автоматчиков под командованием старшего лейтенанта А. В. Райкунова углубилась в город и к утру 10 сентября штурмом взяла вокзал, на котором Владимир Слюржевокий водрузил красный флаг. А группа во главе с самим Ботылевым, выбив гитлеровцев из нескольких зданий, заняла матросский клуб. И Райкунов, и Ботылев ждали подкреплений. Но далеко не всем десантникам удалось высадиться на берег. Часть судов, имевших большую осадку, села на мель в 80–100 метрах от берега и не смогла подойти к нему. И люди прыгали за борт и двигались по горло в воде. Неимоверно трудно было им. Ведь кроме личного оружия — автомата, гранат — они тянули за собой пулеметы, коробки с патронами, минометы.

Левее к берегу подходили катера и суда 255-й бригады морской пехоты полковника А. С. Потапова, а правее высаживался 1339-й стрелковый полк подполковника С. Н. Каданчика. К этому времени враг полностью очухался и открыл сильный огонь. Заговорили десятки артиллерийских батарей и шестиствольных минометов, затрещали длинные пулеметные очереди из множества точек. Нам хорошо было видно, как их трассирующие ленты тянулись над водной поверхностью или тыкались в земляные бугры на берегу. Вскоре образовалась огненная завеса. Снаряды и мины взрывались в районах высадки десантников и у подходящих к берегу судов. Буквально за считанные минуты подорвались на минах и были подбиты артиллерийским огнем семь катеров и судов, на которых шли десантники 255-й бригады, и многие воины оказались в морской пучине далеко от берега. Некоторые по целому часу и более плыли к берегу, другим удавалось добраться до спасательного судна-охотника.

На участке между западным молом и мысом Любви, где высаживалась бригада Потапова, был сосредоточен особенно сильный артиллерийский огонь врага, поэтому некоторые суда отклонились от назначенного участка десантирования. Высадка затянулась до 5 часов утра. С трудом удалось сойти на берег самому командиру и штабу бригады. А к тому же у них сразу была разбита радиостанция.

Нелегкая сложилась обстановка и у третьего, правого отряда Каданчика. На участке от пирса до электростанции, где он высаживался, противник вел сильнейший огонь. И все же за 30 минут на берег сошла большая часть полка — 1247 человек. Воины вступали в бой. Но катер командира, не дойдя до берега, загорелся от прямых попаданий мин и затонул. Некоторых из находившихся на борту людей, в том числе и подполковника Каданчика, спасло судно, возвращавшееся в Геленджик. Прибыл он в свой полк на плацдарм только перед вечером. А начальнику штаба полка капитану Д. С. Ковешникову, шедшему на другом катере, удалось достичь берега, и он тут же взял твердое руководство действиями полка.

На берегу, где высадился 1339-й стрелковый полк, наиболее тяжелый бой разгорелся у электростанции. Ив полуподвальных ее помещений фашисты вели огонь из орудий и пулеметов. Здесь наступали рота капитана М. Н. Кириченко и взвод моряков из батальона Ботылева. Старшина 1-й статьи Иван Прохоров за считанные минуты гранатами уничтожил вражеский пулеметный расчет и в рукопашной схватке прикончил трех гитлеровцев. А группа бойцов, возглавляемая младшим лейтенантом Иваном Алексеевым, в жарком бою за электростанцию до рассвета уложила свыше ста гитлеровцев. Но полностью все здание электростанции очистить от гитлеровцев не удалось.

Итак, с трех часов ночи по всему берегу Цемесской бухты полным ходом высаживались десанты всех трех отрядов, и на каждом участке шел жаркий бой. Всего в морских десантных отрядах насчитывалось 6480 человек, 41 орудие, 147 минометов и 53 станковых пулемета.

А на сухопутных участках 18-й армии, разделенных Цемесской бухтой, в то же время были свои горячие дела. Когда десантные отряды высаживались на берег и завязывали бои, здесь артиллерийско-минометный огонь тоже достигал наивысшего темпа. А когда ударили «катюши» и огневой артиллерийский вал был перенесен на некоторую глубину, то тут же в черное небо взметнулись зеленые ракеты и полки 18-й армии пошли на штурм врага: с северо-востока — 318-я дивизия полковника В. А. Вруцкого и штурмовой отряд 55-й гвардейской стрелковой дивизии, а с юга, с плацдарма Мысхако, — 83-я морская стрелковая бригада подполковника В. И. Козлова и 8-я гвардейская стрелковая бригада подполковника Э. Шейна. Войска наносили удары по врагу в районе Новороссийска одновременно с трех сторон. Но несмотря на мощный огонь и смелые удары пехоты, обе группы 18-й армии не смогли захватить даже передовые траншеи врага.

Гитлеровцы, укрывшиеся в глубоких траншеях, дотах, дзотах, оказывали сильное огневое сопротивление. Ночью мы могли видеть на поле брани только огненную бурю: вспышки орудийных выстрелов, взрывающихся снарядов, мин, бомб и горящие стрелы пулеметных трасс. Поэтому все ждали рассвета, чтобы более определенно разобраться в обстановке. А когда он настал, тоже невозможно было определить, где точно проходит линия фронта, кто где наступает или обороняется, так как все поле боя говорило языком огня с обеих сторон. В эти же часы били в полную силу артиллерия и минометы 56-й и 9-й армий, пошли в наступление их передовые отряды.

С приходом утра увеличилась опасность воздушных налетов врага. Ждать долго не пришлось. Появилось несколько групп бомбардировщиков. Они начали кружиться над полем боя, переваливаясь с одного крыла на другое, высматривая, куда выгоднее сбросить смертоносный груз. Но в это время наши истребители уже были в небе над территорией противника и тут же атаковали вражеские бомбардировщики. Разгорелся воздушный бой. Мы видели, как самолеты врага стали сыпать бомбы на берег, в воду и даже на свои тылы. А два бомбардировщика с длинными дымовыми хвостами круто пошли к земле.

Вслед за истребителями вступили в бой штурмовики. Они с бреющего полета бомбили и расстреливали скопления немецких войск и артиллерию на огневых позициях. В какие-то минуты артиллерия снизила темп стрельбы. Но именно в это время над полем боя повис новый тяжелый и ровный гул — это волна за волной шли на Новороссийск ваши бомбардировщики.

Находившийся на НП фронта командующий 4-й воздушной армией Константин Андреевич Вершинин видел эти боевые дела своих летчиков лучше всех нас, радовался их успехам. Он называл фамилии командиров эскадрилий, звеньев, и чувствовалось, что умом и сердцем он вместе со своими питомцами над полем боя.

А враг не уступал. Ошеломленный нашим ударом поначалу, он вскоре пришел в себя и мощным огнем смог отразить натиск частей 18-й армии на обоих сухопутных участках. И хотя по требованию командарма Леселидзе с утра командиры соединений вводили в бой резервы, а артиллеристы снова не раз бросали массированный огонь на передний край врага, успех, однако, здесь достигнут не был. И по личным наблюдениям и докладам начальника штаба 18-й армии Н. О. Павловского было видно, что противник почти всюду остановил наступление наших войск. Начались тяжелые уличные и траншейные бои.

И хотя мы знали, что командарм К. Н. Леселидзе руководил действиями всех сил безукоризненно, Иван Ефимович все же посчитал, что на ход сражения под Новороссийском нужно реагировать не только властью командующего армией и силами, находящимися в его распоряжении, но и непосредственно конкретными решениями командующего фронтом. И он тут же перебрался на НП генерала Леселидзе, забрав с собою командующего 4-й воздушной армией К. А. Вершинина, и приказал командующему флотом Л. А. Владимирскому и командиру высадки Г. Н. Холостякову прибыть туда же. Георгий Никитович сразу же доложил о потерях морских судов за первую ночь и утро 10 сентября. Они оказались сверх ожидания довольно большими. Это сразу же отрицательно сказалось на выполнении флотом двух ранее планируемых оперативных задач: подвозе резервов и техники на плацдарм и борьбе с плавсредствами противника на морских коммуникациях и в Керченском проливе.

Оценив создавшееся положение на фронте под Новороссийском, И. Е. Петров пришел к выводу, что большинство огневых средств противника (доты, дзоты) оказались не подавлены, передний край Голубой линии еще остается в руках врага, что пробить брешь в его обороне вероятнее всего удастся на участке, где высадился правофланговый отряд — 1339-й стрелковый полк С. Н. Каданчика. Именно оттуда лучше будет потом нанести удар по флангу и тылу противника и помочь 318-й дивизии, наступавшей по суше со стороны цементных заводов. И он тут же дал указания командарму К. Н. Леселидзе нарастить огневую мощь в районе самого города, ввести в дело все силы с плацдарма и в течение ночи переправить через Цемесскую бухту на плацдарм второй эшелон 255-й бригады Потапова и 1337-й стрелковый полк 318-й дивизии.

Часам к 13-ти я возвратился на наш командный пункт. К этому времени стали поступать донесения из штабов армий и доклады офицеров — операторов и разведчиков штаба фронта, находившихся в армиях, из которых было видно, что ни на одном участке фронта заметных успехов достигнуто не было.

В районе Новороссийска наиболее тяжелая обстановка сложилась на участке, где действовала 255-я бригада морской пехоты. Находясь под сильными огневыми ударами артиллерии и авиации противника и оставшись без радиостанции, полковник А. С. Потапов не смог организовать твердого управления соединением из одного пункта. А вскоре радиостанции вышли из строя и у командиров батальонов. Наступая по городу и не зная, что творится у соседей, они действовали по складывающейся на их участках обстановке. Несмотря на исключительно смелые и дерзкие действия морских пехотинцев, стремившихся продвинуться вперед, враг разил их из пулеметов и орудий, расположенных в домах, в подвалах, на крышах. Били гитлеровцы и из танков, врытых в землю. Мы несли большие потери. Некоторые подразделения перешли к обороне, другие, маневрируя по дворам и закоулкам, все же продвигались вперед.

А вражеское командование, увидев, что все атаки наших войск на сухопутных участках отражены, и сознавая, какую опасность для них представляет десант, высадившийся в самом городе, начало проводить контратаки пехотой и танками, поддержанные мощным артогнем и ударами авиации, чтобы разгромить его, снова выйти на берег и не допустить высадки новых десантов. «Юнкерсы» с включенными сиренами пикировали и сериями сбрасывали бомбы.

Наши летчики почти без перерыва летали над полем боя, бомбили и расстреливали вражеские силы. Шли воздушные бои.

Командующий армией К. Н. Леселидзе отдал приказ командиру западной группы на плацдарме Малая земля генералу Н. А. Швареву всеми силами атаковать противника, прорвать его оборону в районе Станички (на правом фланге) и соединиться с бригадой Потапова. Но и здесь оборона врага оказалась прочной. Положение морских пехотинцев становилось тяжелым. По-своему трудно складывалась обстановка и у 393-го отдельного батальона морской пехоты, пробившегося в город. Я уже говорил, что одна его группа во главе с командиром батальона Ботылевым заняла матросский клуб. Здесь они закрепились, вступили в тяжелые бои с наседавшим противником и в течение нескольких часов отразили до десятка атак. А около полудня комбат доносил по радио, что вместе с пехотой на них надвигаются танки, что в его группе много тяжелораненых, но оставшиеся в строю бойцы могут и будут отражать вражеские атаки. И все же гитлеровцам удалось пробиться вплотную к клубу, и уже некоторые из них лезли в окна первого этажа. И тогда Ботылев вызвал огонь на себя. Контр-адмирал Г. Н. Холостяков отдал приказ: огонь дать, но только поаккуратнее, по возможности не по клубу, а вплотную, рядом. И тяжелые береговые орудия обрушили свой огонь на врага.

Позже заместитель командира батальона по политчасти капитан Н. В. Старшинов рассказывал:

— Только три снаряда попали в здание клуба, а остальные с неимоверной точностью ложились вокруг. Огонь наших батарей разметал цепи немецкой пехоты и поджег три танка. Враг вынужден был отойти.

Героически сражалась и вторая группа этого батальона — рота автоматчиков старшего лейтенанта А. В. Райкунова, в которой насчитывалось более ста человек. Укрепившись на вокзале, она вела упорные бои в окружении. Тринадцать атак при поддержке танков предприняли гитлеровцы на вокзал, чтобы вернуть этот важный объект, но автоматчики все их отбили и удержали его.

По-своему сложилась обстановка у третьего отряда — 1339-го стрелкового полка подполковника С. Н. Каданчика — в районе электростанции. Противник, подтянув сюда резервы, со второй половины дня начал проводить сильные контратаки пехотой и танками, пытаясь отбить электростанцию. Семь контратак отразили наши воины и на здании подняли красный флаг. И все же к вечеру противнику удалось оттеснить некоторые подразделения к самому морю. Наступившая темнота и большие потери с обеих сторон ослабили напряжение боя. Но ненадолго.

…Весь день 10 сентября прошел у нас в хлопотах по дальнейшему раскрытию огневой системы врага, по организации управления войсками, ведущими тяжелые бои в порту, в городе и в горно-лесистой местности вокруг него.

Да, итоги первой ночи и первого дня наступления для нас оказались более скромными, чем мы рассчитывали. Войска 18-й армии не смогли вклиниться в оборону врага ни на участке цементного завода, где наступала восточная группа, ни с плацдарма. Но не вина солдат и командиров, что их атаки захлебнулись, ведь большинство огневых точек противника не были подавлены. Не добился нужного успеха и десант с моря. А на море были свои трудности. Вражеская артиллерия подвергла сильному огню подходы к захваченному плацдарму с моря.

Перед вечером на командный пункт прибыл И. Е. Петров. Он вызвал меня, П. М. Котова-Легонькова, Н. М. Трусова и А. К. Сивкова. У командующего сидел член Военного совета В. А. Баюков. Каждый из нас чувствовал себя как-то неловко и раздумывал, в чем именно упущение. А Иван Ефимович, всегда сознававший свою особую ответственность за ход операции, по-моему, переживал больше всех. Ведь с него главный спрос.

Командующий не мог не заметить нашего настроя и, видимо, поэтому мягко и негромко сказал:

— Положение дел под Новороссийском Военному совету известно. А вот что штаб знает о делах в 56-й и 9-й армиях и как он оценивает обстановку в целом за фронт, прошу Ивана Андреевича доложить.

Я, развернув карту, сказал, что в полосах наступления 56-й и 9-й армий никаких изменений в положении противника, действующего на главном оборонительном рубеже, не обнаружено. И ни на одном участке, где проводилось наступление передовых отрядов этих армий, вклинения в оборону врага не обозначилось.

— И что это, по-вашему: наш оперативный просчет в операции, срыв наступления или нечто поправимое? — спросил командующий.

— Штаб фронта твердо считает, — продолжал я, — что это не оперативный просчет, и нам не потребуется вносить никаких существенных поправок в решение. Главная причина нашего неуспеха в особо прочной обороне врага. Значит, потребуется вносить только отдельные коррективы.

— В чем же мы недооценили вражескую оборону? — спросил Иван Ефимович.

— Мы правильно считали, что оборона на южном фасе Голубой линии, и особенно в районе Новороссийска, является самой прочной по сравнению со всеми другими участками. Мы также не ошибались, что в районе цементного завода и в самом городе противником создана целая система оборонительных сооружений, обеспечивающая небывало высокую плотность огня. Но мы не предполагали, что гитлеровцы смогут так быстро возвести в городе и порту множество таких сооружений дополнительно, ко многим домам присоединить доты, что позволило им образовать крупные опорные пункты и узлы обороны. Доты и блиндажи в большинстве своем очень прочные — толщина бетонных стен превышает полметра, потому они мало уязвимы даже при прямых попаданиях снарядов. А на горах, окаймляющих Новороссийск, особенно на горе Сахарная голова, господствующей над всем районом, противник создал трехъярусные огневые линии. И это оказалось для нас новым.

Немаловажное значение имеет и тот факт, что вражеское командование удачно использовало гористую местность для сохранения живой силы, расположив ее до поры до времени на обратных скатах во множестве глубоких щелей, в траншеях и других укрытиях. В этих условиях огонь «катюш» был малоэффективен.

— Значит, наши разведчики плохо работали, если не вскрыли с необходимой полнотой огневые средства противника, — заметил Иван Ефимович.

Начальник разведки генерал Н. М. Трусов оправдываться не умел, но доложил, что более полно вскрыть огневую систему противника не позволили сам город и горно-лесистая местность.

— В главном-то противник оценивался нами правильно, — сказал Иван Ефимович. — А что касается создания в районе Новороссийска сильной крепостной обороны, то это дело новое, такого мы все же не ожидали. Подтвердилась истина, что даже и при правильной оценке противника многие моменты остаются неучтенными. Неуспех первого дня еще не говорит о нашем оперативном просчете, о срыве наступления. Будем еще наращивать огневую мощь артиллерии и авиации в районе Новороссийска и продолжать душить гитлеровцев, чтобы создать лучшие условия для нового нашего штурма. Аркадию Кузьмичу следует сейчас же выехать в 18-ю армию и вместе с генералом Кариофилли продумать вопрос использования артиллерии всех калибров. — Обращаясь ко мне, Петров добавил: — Передайте, Иван Андреевич, Вершинину, чтобы он дополнительно выделил в распоряжение Леселидзе дивизию бомбардировщиков и два полка штурмовиков для борьбы с артиллерией и резервами противника. А командармам 56-й и 9-й прикажите активизировать наступление вводом более сильных передовых отрядов. В отношении наращивания сил в районе Новороссийска я уже дал указание Леселидзе. Он должен в течение ночи переправить второй эшелон бригады Потапова, полк 318-й дивизии и ввести в бой все силы группы Шварева с плацдарма Мысхако.

В блиндаж командующего фронтом вошел Маршал Советского Союза С, К. Тимошенко. Хотя он хорошо знал события на всем фронте, но все же заслушал доклад Н. М. Трусова о противнике, а затем и И. Е. Петрова об оценке обстановки и его решение, а в заключение сказал:

— Значит, я недаром нацеливал ваше внимание на подавление огневой системы немцев в Новороссийске и прилегающих горах. Это — огромный взаимосвязанный узел. И его надо разбить огнем же. Вот вам и задача…

И тут нам припомнилось, что с мая 1943 года командующим 17-й немецкой армией вместо генерала Руоффа стал крупный специалист по строительству оборонительных полос генерал-полковник Эрвин Енеке. Но мощные укрепления врага это одна сторона вопроса. Другой была наша недостаточная огневая мощь. Нам было хорошо известно, что на решающих направлениях наступления советских войск под Сталинградом и на Курской дуге плотность артиллерийских средств была 160–180 стволов и более на один километр фронта. В нашей же операции, при прорыве мощной обороны, она достигала не более 60 стволов, в 3–4 раза ниже требуемой нормы. К тому же вместо артиллерийской подготовки был проведен только 15-минутный огневой налет.

* * *

Высадка ночью всех трех десантных отрядов прошла в целом успешно. Но поскольку врагу удалось сразу же сдержать продвижение войск 18-й армии на сухопутье, то он имел возможность сосредоточить максимум огня и сил против десанта. Мы же в светлое время суток при больших потерях в плавсредствах не могли подавать на плацдарм подкрепления морем, чтобы нарастить силы десантников. Не смогли поддержать их на полную мощь своими ударами и войска обеих групп 18-й армии, упершиеся в Голубую линию. Эти обстоятельства привели к тому, что десантникам в течение почти целых суток пришлось вести борьбу с превосходящими силами противника в неимоверно тяжелых условиях.

Но, поддержанные мощным огнем артиллерии и ударами авиации, десантники выстояли, мужеством и упорством в борьбе привлекли к себе крупные силы гитлеровцев, нанесли им большие потери и этим облегчили войскам 18-й армии условия для наступления на сухопутных участках.

Настала вторая ночь нашего наступления. По распоряжению командарма Леселидзе 1337-й стрелковый полк подполковника Г. Д. Бульбуляна, два батальона 255-й бригады и 290-й стрелковый полк НКВД подполковника И. В. Пискарева, погрузившись на катера и мотоботы в портах Геленджик и Кабардинка, вышли в море и направились к Цемесской бухте. Примерно в 2.30 11 сентября, когда суда были на подходе к берегу, по позициям противника ударили ночные бомбардировщики.

Около 3.00 по просьбе командиров отрядов артиллерия перенесла огонь на некоторую глубину, и на всех участках началась высадка десантов.

Высадившийся на берег 290-й полк подполковника И. В. Пискарева с ходу вступил в бой, отбил пристань Каботажную и стал продвигаться вперед. А на правом фланге, где дрался полк С. Н. Каданчика, к месту высадки выдвигался 1337-й полк Г. Д. Бульбуляна, с которым шел и командир 318-й дивизии полковник В. А. Вруцкий. Но к этому часу обстановка здесь серьезно осложнилась. После тяжелого боя противнику удалось занять весь берег, полк Каданчика оказался в окружении, и идущему десанту предстояла нелегкая задача — высадиться на берег, занятый противником, соединиться с окруженным полком и развивать наступление. Еще при подходе десанта к берегу противник обрушил на него сильный артиллерийско-минометный огонь. Но все же суда повсюду достигли берега, десантники сразу же вступили в бой и сквозь шквальный огонь пошли вперед. Всю ночь кипел жаркий бой. На отдельных направлениях наши несколько продвинулись, но соединиться с окруженным полком им не удалось.

Ранним утром 11 сентября ко мне позвонил начальник штаба 18-й армии генерал Н. О. Павловский и доложил, что 255-я бригада морской пехоты оказалась неуправляемой. Ее командир полковник А. С. Потапов оставил бригаду в районе Новороссийска, а сам с группой бойцов вышел на плацдарм Мысхако. Мы знали, что группа Потапова действовала в очень сложной обстановке, и все же мы полагали, что ночью она пробьется к батальонам своей бригады. Но комбриг принял другое решение: с 60 ранеными матросами и офицерами он прорвался из окружения и вышел на плацдарм в расположение 83-й бригады. А батальоны бригады, действовавшие на разрозненных участках, продолжая в упорных боях отбиваться от наседавшего врага, смогли удержать большую часть берега, на котором высадились, и небольшую часть города. Бригада понесла большие потери, а из оставшихся более половины было раненых.

Настало новое утро, и во всю силу на разных голосах заговорили многие сотни наших орудий и минометов. Десантники на всех участках рванулись вперед на штурм врага.

Но тут же открыл сильный огонь и враг. Его артиллерия, минометы и пулеметы били по передовым наступающим войскам на глубину до самого берега Цемесской бухты. Особенно досаждали шестиствольные минометы. Сразу обнаружилось, что многие огневые средства противника опять не были подавлены. А вскоре появились и «юнкерсы». Но тут же были группы наших истребителей. И завертелась карусель над полем боя.

А гитлеровцы продолжали сопротивляться упорно и не раз переходили в контратаки, используя танки и штурмовые орудия «фердинанд». А в самом городе обстановка сложилась настолько тяжелой, что огнем минометов стал руководить сам командир 290-го полка И. В. Пискарев, а другие офицеры заменяли погибших и раненых бойцов у пулеметов.

Подходил вечер второго дня наступления. Восточная группа 18-й армии в ожесточенных боях овладела заводами «Пролетарий», «Красный двигатель», но смогла вклиниться во вражескую оборону на глубину только до одного километра; западная группа, наступавшая с плацдарма Мысхако, отвоевала первые траншеи противника. А в городе и в прибрежной полосе Цемесской бухты 255-я бригада на одних участках отражала контратаки, на других упорно продвигалась вперед. Особенно смело и отчаянно дрались бойцы и офицеры 142-го и 327-го батальонов морской пехоты под общим командованием майора С. Т. Григорьева. Они штурмом взяли несколько опорных пунктов врага. Но для более решительного рывка вперед на этом участке еще недоставало наших сил.

Рота автоматчиков 393-го батальона морской пехоты под командованием старшего лейтенанта Райкунова в районе вокзала, а у матросского клуба часть батальона Ботылева, возглавляемая им, продолжали находиться в отрыве от своих войск, в полном окружении, и вели тяжелые бои с превосходящими силами врага. За ночь и два дня боя они отравили около двадцати атак гитлеровцев, но не отдали врагу завоеванные объекты.

Обдумывая сложившуюся обстановку, мы приходили к выводу, что гитлеровцы продолжают основные усилия направлять против десанта в городе и восточной группы 18-й армии. Именно здесь они ищут решения главной задачи: удержать город, сбросить в море десантные отряды и сорвать наше наступление на главном новороссийском направлении.

Учитывая это, а также то, что наши войска понесли в затяжных боях заметные потери, штаб фронта считал необходимым с утра 12 сентября существенно нарастить усилия войск, наступающих на новороссийском направлении, и перейти к более решительным действиям всеми силами 9-й и 56-й армий. Когда я докладывал об этом командующему, определенно видел, что и сам Иван Ефимович так же оценивает обстановку и предлагаемые мероприятия. Поэтому он тут же взял трубку ВЧ и отдал следующие указания: командарму-18 Леселидзе дополнительно ввести в бой две стрелковые дивизии (с востока и запада), генералам А. А. Гречкину и А. А. Гречко с утра 12 сентября перейти в решительное наступление всеми силами 9-й и 56-й армий и, взломав ослабленный передний край обороны врага, развивать наступление в глубину^[60]. Командарму-56 кроме этого указывалось образовать армейский резерв в составе двух дивизий, чтобы использовать для развития более стремительного наступления на направлении главного удара^[61]. Но поздним вечером 11 сентября А. А. Гречко доложил командующему фронтом, что в ходе боев передовых отрядов противник ведет очень сильный огонь и продолжает удерживать все узлы обороны силами прежнего состава и что армия без мощной артиллерии и авиации может понести неоправданно большие потери. Он просил разрешения продолжать наступление только передовыми отрядами, однако более сильного состава, чем раньше. Петров согласился.

А штаб отстаивал ранее принятое им решение. Тогда Иван Ефимович сказал:

— Командармы очень ответственные и высокоподготовленные люди, они хорошо знают обстановку в полосах своих армий и должны быть самостоятельны в своих решениях.

— Но общая обстановка требует ввода в активное дело всех сил фронта, — заметил я.

— Пусть Гречко выполняет последнее мое распоряжение, — отрезал Петров.

Итак, Иван Ефимович согласился с доводами командарма. 56-я всеми своими силами перейдет в наступление только через день, 14 сентября.

Командарм-18 К. Н. Леселидзе приказал командующему западной группой (на плацдарме) генерал-майору Н. А. Швареву нарастить ее усилия за счет ввода в бой 176-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора С. М. Бушева, чтобы прорвать оборону врага и выйти на западную окраину Новороссийска, а восточную группу усилил 89-й стрелковой дивизией полковника Н. Г. Сафаряна. Это соединение должно было прорвать оборону немцев в районе гор Сахарная голова и Долгая. Задача очень тяжелая, поскольку горы были сильно укреплены, противник мог вести огонь понаступающим войскам с трехъярусных позиций. Но надо было расширить фронт наступления, чтобы заставить врага максимально рассредоточить огонь и этим помочь ударным частям восточной группы и десантным отрядам, наступающим на Новороссийск.

На следующий день командующий фронтом счел необходимым еще нарастить боевые усилия под Новороссийском и передал в подчинение командарма-18 из своего резерва 55-ю гвардейскую стрелковую дивизию, усиленную самоходным артполком, одним истребительным противотанковым артполком и одним инженерным батальоном. Дивизии была поставлена задача разгромить, действуя из-за левого фланга 318-й дивизии, противостоящего противника, развивая наступление в направлении вокзала, соединиться с батальоном Ботылева и в последующем продвигаться в направлении предместья Мефодиевский. Ввод в бой этого соединения поддерживала армейская артиллерийская группа и штурмовая авиация, а для прикрытия с воздуха выделялись истребители 4-й воздушной армии. Серьезное усиление дивизии и такое мощное огневое обеспечение давало нам основание считать, что она успешно выполнит поставленную задачу. Обнадеживал и сам командир этой дивизии генерал-майор Б. Н. Аршинцев. Воевал он очень активно, в обстановке разбирался быстро, умел организовать бой, управлять войсками и отличался исключительной храбростью. 55-я под его командованием уже прославила себя подвигами.

* * *

Вернемся теперь к 255-й бригаде морской пехоты полковника А. С. Потапова, который потерял связь со своим соединением и с группой бойцов вышел на плацдарм Мысхако. Когда я доложил об этом командующему фронтом, он приказал вызвать его на КП фронта для разговора на Военном совете. Конечно, Потапов хорошо знал, что вызван не для получения ордена или медали, а на крутой разговор. Поэтому вначале зашел ко мне, как боевому другу, в надежде получить поддержку. Прошло всего несколько дней, как мы виделись с ним в Геленджике, а как он изменился! Обветренное загорелое лицо сделалось каменно-бледным, щеки провалились, лоб прорезала резкая морщина, глаза воспалены. Чувствовалось, что он давно не спал. Перед вечером 12 сентября мы вдвоем вошли в столовую Военного совета. Вместе с командующим И. Е. Петровым сидели члены Военного совета генерал-майор В. А. Баюков и первый секретарь Краснодарского крайкома ВКП (б) П. И. Селезнев^[62]. Было видно, что серовато-коричневые глаза Петрова, всегда очень внимательно изучающие глаза других, через пенсне буквально впились в Потапова. А я знал, что если он так на кого-нибудь смотрел, значит, был в высшей степени раздражен и в такие минуты мог еще глубже проникать в характер человека, его состояние.

Разговор с Потаповым сразу же начался крутой. В. А. Баюков строго и с пристрастием выяснял обстоятельства, почему тот оставил своих подчиненных, не руководил вверенной ему бригадой в бою в течение целого дня и оказался на плацдарме Мысхако.

— Как воины бригады будут теперь смотреть на своего командира и как вы сможете смотреть им в глаза?

Примерно в таком же духе высказывался и И. Е. Петров, но он делал это немного деликатнее, мягче, старался не допускать колкостей в адрес провинившегося.

— В ходе высадки на берег бригада попала под сильный огонь и понесла значительные потери, — объяснял надтреснутым голосом Потапов. — Сразу же было потоплено семь катеров, погибло много людей. С большим трудом высадились на берег я и штаб. В первых же схватках с гитлеровцами на берегу погиб начальник политотдела бригады Видов и была разбита радиостанция штаба бригады. А с утра противник стал атаковать нас. Посылаемые в батальоны связные и офицеры не могли пробраться сквозь сильный вражеский огонь, и многие не возвратились. В таких условиях организовать управление бригадой не удалось. Батальоны действовали разобщенно.

Я знал, что отдельные наши группы вышли на улицы Губернскую и Лейтенанта Шмидта, но помочь им образовать сплошной фронт борьбы не мог, так как на самих нас, на наш КП наступали крупные силы врага. Гитлеровцы стали бить по нас из орудий прямой наводкой, на нас пошли танки. Отбивались гранатами. Наконец, пришлось вызывать огонь на себя. Вечером был убит и начальник штаба бригады подполковник Хлябич. Со мной осталась совсем небольшая группа людей. В такой обстановке я не мог рассчитывать ни на то, чтобы пробиться к своим батальонам, ни на руководство бригадой… А противник нас закруглил. За нами море, мы остались без боеприпасов. Возможности продолжать бой исключались. Поэтому я и принял такое решение…

Все мы слушали Потапова с большим напряжением. В. А. Баюков высказывался за серьезное наказание, вплоть до разжалования в рядовые. П. И. Селезнев не вполне был согласен с таким строгим наказанием. Затем Петров предоставил слово мне. Я подчеркнул, в каких условиях Потапов и его подчиненные высаживались на берег, а потом вели бой, сделал упор на то, что командир бригады раньше почти полтора года вел бои оборонительного характера и что это был его первый наступательный бой, что руководил бригадой он, конечно, неумело, но это только из-за недостатка опыта, напомнил, что в любом случае Потапов со своими бойцами целый день героически и стойко сражался в буквальном смысле до последнего патрона.

Мною было высказано мнение, что не стоит Потапова наказывать сурово.

И. Е. Петров сказал Потапову:

— Военный совет вынесет свое решение. А сейчас поезжайте в распоряжение командующего флотом и отдохните…

Было принято решение освободить полковника Потапова от должности командира 255-й бригады морской пехоты.

Подходя к своему блиндажу, я снова увидел Александра Степановича. Он беседовал с моим адъютантом Иваном Лященко.

— Ну что со мной, товарищ генерал? — обратился ко Мне Потапов.

Я объявил ему решение Военного совета фронта и добавил, что оно самое справедливое и очень поучительное для командных кадров.

Забегая вперед, скажу, что через некоторое время полковнику А. С. Потапову снова было выражено доверие командовать бригадой морской пехоты, но другого состава.

…В этот же вечер П. И. Селезней информировал нас, что пять партизанских отрядов, руководимые секретарем Новороссийского горкома партии П. И. Власовым, усилили борьбу с немецко-фашистскими захватчиками в районе западнее плацдарма Мысхако, совершая налеты на отдельные группы, и что штаб партизанского движения дал приказ командирам Анапского и Голубицкого партизанских соединений активизировать борьбу с фашистами.

* * *

С раннего утра 13 сентября войска 18-й армии перешли в наступление. Вошла в бой и 89-я стрелковая дивизия полковника Н. Г. Сафаряна, наступавшая на гору Сахарная голова. Продвижение ее шло с большими трудностями. А левее ее действовала 55-я дивизия генерала Б. Н. Аршинцева. Ломая сопротивление врага, она успешно продвигалась вперед. Батальоны капитанов Семена Тимошенко и Дмитрия Ворончука почти непрерывно вступали в ближний бой, когда автоматы бьют в упор и в ход пускаются гранаты. В это же время перешла в наступление в направлении западной окраины Новороссийска и западная группа с плацдарма Мысхако, чтобы вместе с восточной группой по сходящимся направлениям окружить и разгромить новороссийскую группировку противника. И ожесточенные, упорные бои с новой силой развернулись на всех участках фронта. Высланная нами авиаразведка донесла, что к Новороссийску с северо-запада и запада выдвигается несколько крупных колонн пехоты с артиллерией. В штабе фронта сочли, что на город с двух направлений идут части двух пехотных дивизий и что немецкое командование, видимо, решило нанести сильный контрудар по нашим войскам в этом районе и вновь выйти к Цемесской бухте. Часов, около двенадцати я по телефону доложил об этом командующему фронтом.

— Леселидзе только что доложил, — откликнулся Петров, — что противник уже начал проводить сильные контратаки. Но похоже, что в наступление перешли только передовые полки. Если это так, то немецкое командование ввело в бой тоже две дивизии и одновременно с нами. Что ж, будем бить.

Он тут же отдал приказ командующему 4-й воздушной армией направить все силы штурмовой и бомбардировочной авиации для нанесения ударов по выдвигающимся колоннам противника, не допуская их подхода к городу и развертывания для ввода в бой.

Вскоре через захваченных пленных было установлено, что с утра этого же дня противник действительно ввел в бой 125-ю и часть сил 101-й пехотной дивизии. Гитлеровское командование понимало, что потеря Новороссийска поставит оборону армии на Голубой линии в крайне тяжелое положение, сорвет эвакуацию армии в Крым, и поэтому прилагало все усилия, чтобы удержать здесь оборону. И вот две ударные группировки сторон, сойдясь лицом к лицу, стремились опрокинуть друг друга. Тут, как говорится, нашла коса на камень. Борьба завязалась жестокая и кровопролитная.

В это время я с разрешения командующего прибыл на НП, чтобы увидеть ход развернувшегося боя, и доложил ему, что подхода новых, более глубоких резервов в направлении Новороссийска не обнаружено. Созданы условия для ввода в дело всех сил 56-й армии.

— Значит, немецкое командование бросило в бой за город последний свой крупный резерв, — сказал Петров. — Но немецкие дивизии по своей численности в полтора раза больше наших. Это серьезная сила. Их надо бить днем и ночью. Решающее слово тут за артиллерией и авиацией. Артиллерия работает на пределе. Но в городе, в горах и ущельях артиллеристам далеко не все удается увидеть. Летчики же и увидеть могут больше, и бить им с неба сподручнее. Поэтому вся авиация 4-й армии и Черноморского флота должна продолжать наносить удары по врагу в районе Новороссийска. — Он взял трубку ВЧ и отдал приказ командарму-56 А. А. Гречко с утра 14 сентября перейти в решительное наступление всеми силами армии.

А в этот день, 13 сентября, решающее слово сказала 4-я воздушная армия. Она уничтожила подходившие резервы врага.

318-я и 55-я гвардейская стрелковые дивизии завершили разгром гитлеровцев, сопротивлявшихся западнее заводов «Пролетарий» и «Красный двигатель». А морские пехотинцы Ботылева и Райкунова с исключительным упорством продолжали четвертые сутки драться в окружении. Сколько раз им пришлось отражать атаки, вступать в единоборство с танками, надвигавшимися прямо на них!

Командование Черноморского флота и Военный совет 18-й армии по радио передали приветствие воинам батальона Ботылева: «Гордимся вашей воинской доблестью, героизмом, отвагой и стойкостью».

С особым упорством и мужеством отражали сильные удары немцев и воины 255-й бригады морской пехоты.

В ходе жестоких боев гитлеровцы на земле и в воздухе несли большие потери. Но редели и наши части. В этих боях погиб командир 1339-го стрелкового полка 318-й дивизии подполковник С. Н. Каданчик. Как потом рассказывали, он поднялся на колокольню, чтобы лучше наблюдать за полем боя, и был убит прямым попаданием вражеского снаряда. Сергею Николаевичу Каданчику было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. А днем раньше был тяжело ранен командир этой дивизии полковник В. А. Вруцкий. Это были героические командиры! Вруцкий прошел через огненные котлы Одессы и Севастополя и оставался в строю. Каданчик тоже не раз горел на земле новороссийской, тонул в море и всегда раньше побеждал смерть…

* * *

Завершался день 13 сентября. В течение его оборона врага все еще не была прорвана полностью. Но наши войска на всем 16-километровом фронте вклинились в нее на глубину до 3–4 километров. Гитлеровцы потеряли главные позиции и израсходовали резервы. Можно было безошибочно определить, что их сопротивление перед восточной группой все заметнее ослабевает. Несколько труднее шло наступление с плацдарма Мысхако. И хотя борьба за город, за полный прорыв Голубой линии потребует еще немало усилий, но видно было, что перелом наступил.

Чтобы окончательно надломить оборону врага в районе Новороссийска, командующий фронтом решил еще нарастить силу удара восточной группы 18-й армии и передал командарму из своего резерва 5-ю гвардейскую, танковую бригаду полковника П. К. Шуренкова. Бригада усиливалась истребительно-противотанковым артиллерийским полком, одним стрелковым и одним инженерным батальонами и должна была вступить в бой с утра 14 сентября.

Известно, что ввод резервов по частям не способствует достижению крупных целей. Это ясно знал командующий фронтом И. Е. Петров. Однако по его приказу командарм Леселидзе уже третий раз вводит в бой только отдельные соединения. Это вынужденная необходимость, поскольку на узкой полоске местности между крутой горой Сахарная голова и Цемесской бухтой невозможно было развернуть более крупные силы.

Мы с неослабным вниманием следили за общим ходом развития сражения по всей полосе фронта и с огорчением отмечали, что наступление войск 9-й и 56-й армий пока к существенным территориальным результатам не привело.

Утром 14 сентября И. Е. Петров вызвал на свой НП командарма К. Н. Леселидзе и командира высадки десанта Г. Н. Холостякова. Указав им на слишком медленное продвижение обеих групп 18-й армии и моряков, он потребовал усилить удары по новороссийской группировке врага, овладеть городом, завершить прорыв Голубой линии, чтобы потом всеми силами армии развить наступление на Верхне-Баканский.

Поскольку в это же утро и 56-я армия перешла в решительное наступление всеми своими силами, Иван Ефимович выехал к Гречко, а мне велел быть в 18-й армии. Он считал, что именно эти две армии, артиллерия и авиация должны подвести окончательный итог сражению за Новороссийск и решить судьбу обороны на всей Голубой линии.

Когда я прибыл на НП 18-й армии, в городе и на горах бушевали огненные смерчи. К. Н. Леселидзе сказал:

— Гитлеровцы и сегодня продолжают сильно контратаковать. Вчера мы не всех их добили. Но сегодня непременно добьем. Я главные усилия направил на Цемдолину, Гайдук, чтобы отрезать путь отхода противнику из Новороссийска.

Почти весь этот день я был вместе с К. Н. Леселидзе и видел, как Константин Николаевич грамотно и умело руководил войсками, как энергично отдавал все распоряжения.

— К ночи наши непременно соединятся с группами моряков Ботылева и Райкуиова и возьмут Новороссийск — уверенно заявил командарм.

С КП фронта передали, что в 18-ю армию выехал маршал С. К. Тимошенко. Его машина осталась за горой Дооб, а сам он и его адъютант в звании генерал-майора довольно быстро шли к нам на высоту. К. Н. Леселидзе, я и Н. О. Павловский представились маршалу. Внимательно выслушав наш доклад об обстановке и пронаблюдав за полем боя, он сказал:

— Долго возитесь с двумя-тремя дивизиями немцев. При вашей артиллерии и авиации, да в условиях, когда армия держит в клещах всю новороссийскую группировку врага, надо было бы давно с ней покончить. Наверное, и артиллерия, и авиация бьют по домам и горам, а не по немцам. Продолжайте руководить боем, а я посмотрю, кого и как бьет ваша артиллерия.

Тимошенко направился к блиндажу командующего артиллерией армии генерала Г. С. Кариофилли, расположенному метрах в 50-ти от блиндажа К. Н. Леселидзе, на самой высокой точке горы.

— Чего-то Семен Константинович не в духе, — сказал Леселидзе. — Действительно, мы здорово застряли под Новороссийском. Но дело ведь пошло намного вперед. К вечеру порадуем маршала боевыми успехами.

Время перевалило за 16.00. Доклады из войск и наши наблюдения показывали, что войска армии на всех участках продвигаются вперед. Артиллерийско-минометный огонь врага стал ослабевать. Никому не сиделось в блиндажах, все старались видеть бой своими глазами. Не усидел в блиндаже и С. К. Тимошенко. О любом изменении в обстановке офицеры тут же докладывали маршалу и командарму. Семен Константинович повеселел. Повеселели и все мы, собравшиеся вокруг него. Маршал с каким-то пристрастием требовал от артиллеристов меткого ведения огня по щелям и укорял их за то, что они не видят их.

— Стреляете много, а результатов мало, — заключил он.

Генерал-лейтенант артиллерии А. К. Сивков стал было защищать артиллеристов, но Тимошенко сказал, как отрубил:

— Они не видят и не знают целей, стреляют по домам и площадям.

Сивков деликатно промолчал.

Убедившись, что в 18-й армии дела пошли хорошо, я выехал на КП фронта, а вечером доложил командующему обстановку под Новороссийском. А он ознакомил меня с положением дел в 56-й. Иван Ефимович был не совсем доволен ходом боев в этой армии. Хотя ее войска овладели передовыми позициями и рядом крупных огневых узлов врага, но прорвать главную полосу обороны Голубой линии не смогли.

С самого начала наступления войск фронта ни авиационная, ни войсковая разведка, ни сами боевые действия не подтверждали отвода войск противника с передового рубежа обороны. А его упорная оборона и то обстоятельство, что под Новороссийском он ввел в бой две резервные дивизии, говорили о том, что теперь основные силы 17-й армии находятся главным образом на южном фасе Голубой линии. В этих условиях основная задача войск 56-й армии заключалась в том, чтобы в кратчайший срок завершить прорыв укрепленного рубежа на центральном участке, развить здесь более стремительное наступление, выйти на рубеж реки Старая Кубань и не допустить отвода сил 17-й армии за этот рубеж. Для более успешного решения этой задачи командующий фронтом приказал генералу А. А. Гречко ввести в бой специально подготовленную танковую группу в направлении Киевское, Гостагаевская, Благовещенское, чтобы отрезать пути отхода центральной и новороссийской группировкам противника. Одновременно он передал в подчинение командующего 18-й армией 414-ю стрелковую дивизию полковника Г. Г. Курашвили для развития более стремительного наступления на правом фланге.

Теперь за прорыв Голубой линии в полную силу вели бои три армии фронта, Черноморский флот и Азовская флотилия. Под Новороссийском восточная группа 18-й армии в упорных боях продолжала ломать вражескую оборону и продвигаться вперед. 318-я дивизия В. А. Вруцкого, 55-я гвардейская дивизия Б. Н. Аршинцева и 5-я гвардейская танковая бригада П. К. Шуренкова громили гитлеровцев в северной части города. Используя успех этих соединений, 290-й стрелковый полк НКВД подполковника И. В. Пискарева, пробиваясь по улицам Новороссийска вперед, под утро 15 сентября соединился с группой В. А. Ботылева в районе матросского клуба. А перед вечером гвардейцы 55-й дивизии вышли в район элеватора, вокзала и соединились с группой А. В. Райкунова.

Когда я доложил об этом Ивану Ефимовичу, он сказал:

— Такое вроде скромное для фронта событие, а какой радостью оно отозвалось в моей душе! Что ж, своей тяжелой борьбой моряки доказали, что в любой самой опасной, даже, казалось бы, безвыходной ситуации они найдут выход из положения.

Соединились! Моряки выстояли и победили! Обе эти группы пять суток вели тяжелейшие бои в полном окружении. Последние двое суток с ними не было связи. Нас всех интересовала их судьба, мы за них переживали, не зная, в каком они положении. Только несколько позже многое узнали.

В частности, стало известно, что в группе В. А. Ботылева уже в первые два дня более половины людей было тяжело ранено, некоторые из них имели по 4–5 ранений. И все же в трудные минуты боя они являлись резервом группы. Даже те, кто едва мог передвигаться, но был способен стрелять, снова брали в руки оружие, с невероятными усилиями добирались от одного окна к другому или к проломам в стене и продолжали бить врага. А прославленного снайпера Черноморского флота старшину 1-й статьи Филиппа Яковлевича Рубахо, раненного в обе ноги, боевые друзья переносили на плащ-палатке. На его личном счету уже было 346 уничтоженных гитлеровцев, 70 из них он уложил в боях под Новороссийском. Только новое тяжелое ранение окончательно вывело его из строя.

Когда у группы были на исходе боеприпасы, медикаменты, продовольствие, командование флота организовало доставку ей патронов, консервов, хлеба самолетами. Летчики сбрасывали эти грузы с исключительной точностью. И схватки продолжались.

Не проще была обстановка и во второй группе батальона В. А. Ботылева — роте автоматчиков старшего лейтенанта А. В. Райкунова. Ее тоже гитлеровцы атаковали со всех сторон. На третий день воины остались без продуктов, почти полностью были израсходованы и боеприпасы. Бойцы стали в ночных вылазках добывать оружие врага. В роте из 120 человек более половины было тяжело ранено. Но чувство воинского долга и вера в победу не покидали никого.

14 сентября на коротком партийно-комсомольском собрании роты по призыву командира и парторга было единогласно принято решение: сражаться до последнего патрона, стоять насмерть!

И вот теперь моряки со слезами радости встретились с армейцами. Не все уходившие в атаку вышли живыми из огня, но все они создали славу городу и прославили себя. Ими гордились Черноморский флот, 18-я армия, все мы. Такими могла гордиться и гордилась наша Родина.

* * *

Весь день 15 сентября повсюду шли ожесточенные, упорные бои.

К вечеру западная группа генерала Н. А. Шварева, наступавшая с плацдарма Мысхако, вступила в город, углубилась в оборонительную полосу врага на 3 километра и соединилась с 255-й бригадой морской пехоты, а 55-я гвардейская дивизия Б. Н. Аршинцева и 5-я танковая бригада П. К. Шуренкова устремились на северо-запад, овладели предместьем Мефодиевский и стали преследовать врага в направлении села Владимировка. Но подступы к нему оказались заминированы и прикрыты огнем пулеметов, полевой и противотанковой артиллерии. Продвижение наших частей было задержано. Как ни велика была решимость наших гвардейцев устремиться вперед и добиться быстрого разгрома врага, сделать это быстро не всегда удавалось. Вот в такой ситуации, как потом рассказывал генерал Б. Н. Аршинцев, в боевых порядках появился командир полка подполковник Андрей Григорьевич Носиков. Он не наметил опасностей на этом рубеже и за какие-то мгновения принял решение немедленно продвигаться вперед.

— Товарищи, вперед! — крикнул он. — Ур-ра-а!

Бойцы дружно пошли в атаку за своим командиром. Бросок! Но на пути оказалось проволочное заграждение. Возникла небольшая заминка. И в этот момент вражеская пуля сразила Андрея Григорьевича. Однако начавшаяся атака продолжалась. После ожесточенного боя враг на отдельных участках ослабил сопротивление. Наши вновь пошли вперед.

Теперь донесений и докладов в штаб фронта стало куда больше, чем раньше. Каждый командующий, начальник штаба армии, каждый командир-моряк мог сообщить что-то радостное…

Становилось ясным, что обороне врага в районе Новороссийска пришел конец, что ночью он может начать отвод своих войск. Поэтому авиации и армиям были даны указания усилить наблюдение за противником, вцепиться в него и при первых признаках начала отхода немедленно переходить к преследованию и к нанесению ударов дальнобойной артиллерией и ночными бомбардировщиками. А командарму-18 штаб фронта направил следующее боевое распоряжение:

«В целях своевременного выполнения работ по счистке территории г. Новороссийска и его пригородов от мин… командующий фронтом приказал общее руководство разминированием возложить на вас. Для выполнения этих работ вам дополнительно выделяются инженерные части и 14 специально подготовленных групп по разведке и разминированию мин замедленного действия. К работам приступить немедленно по мере вступления наших войск в город»^[63].

Наступила ночь. Немцы усилили артогонь, рассчитывая, видимо, под его прикрытием начать отвод частей и не допустить нашего преследования. А вскоре по многим каналам из войск стали поступать односложные доклады: противник, прикрывшись заслонами, начал отходить. Командарм К. Н. Леселидзе немедленно отдал приказ о переходе обеих групп армии в преследование. Повсюду завязались ночные бои. Немцы бежали из Новороссийска. С рассветом 16 сентября в преследование противника перешла вся 18-я армия, а в небо поднялись сотни самолетов 4-й воздушной армии и ВВС Черноморского флота. Над нашими головами стремительно проносились армады штурмовиков и бомбардировщиков. Всем им нашлась работа — они крушили противника на земле.

Западная группа генерала Н. А. Шварева, продолжая развивать наступление, соединилась с основными силами своей армии. Какая это была счастливая встреча! Плацдарм, сделав большое и важное дело, прекратил свое существование.

К 10 часам 16 сентября — через шесть суток непрерывных жестоких боев — войска 18-й армии и Черноморского флота полностью очистили от врага Новороссийск. Закончилась борьба за город и порт, продолжавшаяся почти год, и 225-дневная героическая оборона на Малой земле. В результате шестидневных боев войска фронта разгромили части 73-й пехотной, 4-й и 1-й горнострелковых дивизий немцев, 4-й горнострелковой дивизии румын, полностью были уничтожены 16-я и 18-я команды морской пехоты, а летчики 4-й воздушной армии и Черноморского флота сбили 50 фашистских самолетов.

Освобождение Новороссийска, этого ключевого пункта обороны немцев на Голубой линии, стало началом полного изгнания немецко-фашистских оккупантов с кубанского плацдарма. Моряки сразу же взялись выяснять минные заграждения водного пространства в районе порта, чтобы ввести в него наши корабли, восстановить морскую базу, так нужную флоту для дальнейшей борьбы за Тамань, за Крым и на просторах Черного моря.

А командарм К. Н. Леселидзе нацеливает главные силы армии в направлении на Верхне-Баканский, чтобы закрыть отход всей группировке противника, действующей в районе Неберджаевская, Верхне-Баканский, Цемдолина.

Одновременно продолжали наступление войска 9-й и 56-й армий. Уничтожая и отбрасывая противника, они к исходу дня вышли на рубеж Кеслерово, Ново-Крымский, Аманат, продвинувшись от 7 до 15 километров, и овладели 47 населенными пунктами.

Всем нам скорее хотелось войти в Новороссийск и увидеть, что и как там, и, конечно, встретиться с героями боев. Знаю хорошо, как стремились увидеть город и порт моряки, считавшие его своим родным. И хотя была опасность ходить по неразведанным улицам и развалинам, все же командующий флотом Л. А. Владимирский, член Военного совета флота Н. М. Кулаков и командир Новороссийской военно-морской базы Г. Н. Холостяков на катерах направились туда в этот же день, 16 сентября. Когда командующий фронтом И. Е. Петров узнал об этом, он как-то немного даже обиделся, что убыли без него. И он тут же, забрав с собой офицера-моряка, направился в город.

Георгий Никитович Холостяков так писал о встрече там командования Черноморского флота с командующим фронтом: «Мы не успели еще осмотреться в порту, когда Л. А. Владимирского и меня потребовал к себе генерал-полковник И. Е. Петров — он тоже прибыл в Новороссийск.

— Ну так кого из ваших орлов представляем к званию Героя? — сразу спросил командующий фронтом.

…Л. А. Владимирский предоставил мне первому назвать достойных. Подумав немного, я начал:

— Капитан-лейтенант Ботылев, капитан-лейтенант Райкунов (это звание ему было присвоено Владимирским за 10 минут до встречи с командующим фронтом. — И. Л.), капитан-лейтенант Африканов, капитан-лейтенант Сипягин…

— Пока будет, — улыбнулся Иван Ефимович.

Л. А. Владимирский согласился с названными кандидатурами. Объяснять И. Е. Петрову, кто эти офицеры и чем отличились, не требовалось: очень памятливый на людей, он уже знал всех четверых»^[64].

К полудню на этих и других героев, а также на целые части и соединения сухопутных, морских и воздушных сил, проявивших исключительный героизм в сражении за освобождение Новороссийска, было передано по телеграфу представление в Москву. А вечером мы и вся страна услышали по радио приказ Верховного Главнокомандующего:

«Войска Северо-Кавказского фронта во взаимодействии с кораблями и частями Черноморского флота в результате смелой операции ударом с суши и высадкой десанта с моря после пятидневных ожесточенных боев… сегодня, 16 сентября, штурмом овладели важным портом Черного моря и городом Новороссийск.

В боях за Новороссийск отличились войска генерал-лейтенанта Леселидзе, моряки контр-адмирала Холостякова, летчики генерал-лейтенанта авиации Вершинина и генерал-лейтенанта авиации Ермаченкова.

Особенно отличились:

318-я стрелковая дивизия полковника Вруцкого, 55-я гвардейская Иркутская ордена Ленина и трижды Краснознаменная стрелковая дивизия имени Верховного Совета РСФСР генерал-майора Аршинцева, 83-я Краснознаменная отдельная морская стрелковая бригада, подполковника Козлова, 5-я гвардейская танковая бригада полковника Шуренкова, 290-й отдельный стрелковый полк войск НКВД подполковника Пискарева, 393-й отдельный батальон морской пехоты капитан-лейтенанта Ботылева, 11-я штурмовая авиационная дивизия военно-воздушных сил Черноморского флота подполковника Губрия, 88-й гвардейский истребительный авиационный полк майора Максименко, 889-й ночной легкобомбардировочный авиационный полк майора Бочарова, 2-я бригада торпедных катеров капитана 2 ранга Проценко…»^[65]

В ознаменование одержанной победы многим из этих отличившихся в боях соединениям и частям было присвоено почетное наименование Новороссийских.

А вслед за приказом Москва от имени Родины салютовала нашим доблестным войскам 12 залпами из 124 орудий. К нему присоединились артиллерийские залпы кораблей и береговых артиллерийских батарей Черноморского флота. Какая радость! Да, не одни трудности и горести назначены солдату на войне, выпадает и великая радость, и называется она победа.

Прямо скажем, досталась она нам нелегко. Гитлеровцы умели упорно сопротивляться. Но я далек от мысли считать, что противник умнее чем он есть. У него просчетов в организации обороны, особенно в нанесении контратак и контрударов, было немало. Гитлеровцев во многом спасали созданные в течение года мощные долговременные оборонительные укрепления и большая насыщенность их огневыми средствами. Но и в этих условиях наши воины умели нещадно бить фашистов. Особой похвалы достойны действия солдат, моряков и командиров младшего и среднего звена.

И все же затянувшиеся бои за Новороссийск и исключительные трудности, с которыми встретились в наступлении войска 18-й армии и особенно морские десанты во время их высадки на берег и в ходе боев за город, говорят о том, что и у нас были просчеты. На войне без них, конечно, не обойтись. В ходе боев эти просчеты вскрывались, и мы стремились выправить их, хотя далеко не сразу и не все удавалось сделать.

* * *

Командующему фронтом хотелось как следует осмотреть Новороссийск, увидеть немецкие доты, так мешавшие нашим войскам, узнать, как идет работа у наших саперов, выполнявших приказ о разминировании города и его окрестностей. И 17 сентября он выехал в город, прихватив с собой командующего артиллерией фронта генерал-лейтенанта А. К. Сивкова и меня. Впереди наших машин ехал начальник инженерной службы фронта полковник Н. М. Пилипец. С удалением линии фронта на запад общий гул артиллерийской канонады и разрывов авиабомб стал приглушенным. Но в самом городе изредка слышались сильные взрывы. При въезде в город нас встретили начальник инженерных войск 18-й армии полковник Е. М. Журин и группа офицеров-саперов. Полковник доложил, что работы очень много, продолжается розыск и подрыв мин, заложенных фашистами в домах, во дворах и на улицах. Миноискатели на каждом шагу сигналят. Хождение по городу пока опасно.

Видя, что кое-где по городу идут люди в морской и армейской форме, Иван Ефимович спросил:

— А как же другие ходят?

— И других саперы предупреждают об опасности.

Опасность действительно была очень велика. Ведь в городе только в первые дни после его освобождения саперы обнаружили и обезвредили 29 тысяч мин.

Бегло оглядев окраину разрушенного города, мы пошли дальше. Вокруг не было ни одного сохранившегося дома, сплошь одни развалины. Нам попадались разбитые и невредимые орудия, танки с обгоревшими крестами на бортах, бесчисленное множество воронок от снарядов и бомб. Тут же валялись трупы вражеских солдат и офицеров.

Группа наших солдат собирала немецкое оружие. Мы увидели целый полевой склад автоматов, пулеметов, минометов, легких орудий.

— Умеете пользоваться вражеским оружием? — спросил командующий.

— А как же, товарищ генерал! Мы же прошли специальное ознакомление.

Теперь всем нам хотелось своими глазами увидеть доты. Далеко идти не пришлось. Их было много. Офицеры-саперы подводили нас то к одному, то к другому. Многие огневые точки стояли впритык к разрушенным зданиям. Бетонные стены более чем полуметровой толщины. Да, укрепления у гитлеровцев были очень мощными.

— Вот видите, Аркадий Кузьмич, две недели артиллерия била по дотам, а многие из них остались невредимыми, — заметил Петров, обращаясь к нашему артиллеристу генералу Сивкову.

— Эти доты способны выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда стадвадцатидвухмиллиметровой гаубицы, — пояснил Сивков. — Чтобы разрушить их, надо видеть сооружение и ударить по нему прямой наводкой стапятидесятидвухмиллиметровой пушки. В городе это сделать трудно. Артиллеристы метко вели по ним огонь, и нам казалось, что на каком-то участке все должно быть стерто и уничтожено. Но стертыми и уничтоженными оказывались доты и дзоты более легкого типа. А укрепления с полуметровыми бетонными стенами, которыми так насыщен город, порт и весь новороссийский район, как видим, сохранились. Однако прямые попадания снарядов били по каждому.

— Сохранялись и находившиеся в них гитлеровцы, — сказал Петров. — Поэтому по нашим войскам и велся такой губительный огонь.

Мы тронулись назад, к берегу Цемесской бухты. Но «солдатский телеграф» мгновенно разнес, что по городу ходит командующий фронтом, и в нескольких местах нас встретили небольшие группы моряков и солдат. Мы подошли к одной из них. Здесь Ивана Ефимовича сразу узнали. Завязалась беседа. Минут через пять вокруг нас собралось уже более полусотни человек, большинство с белыми повязками или прихрамывающие. Оказывается, здесь был медпункт какой-то морской части. Ожидался подход транспорта для эвакуации раненых. Мы с большим интересом слушали этих настоящих героев, только что вышедших из огня, но сильных духом, бодрых и уверенных в себе.

— Мы еще повоюем, товарищ командующий, — сказал один из раненых.

— Приятно было увидеться с боевыми, испытанными воинами. Вижу, все вы выдержали тяжелое испытание с честью. Немцев побили крепко. Спасибо всем вам за это. Думаю, что ваше командование представит вас к наградам. Но враг еще силен. И мы действительно еще встретимся с вами на новом поле брани.

Глава третья Освобождение Таманского полуострова

В результате разгрома гитлеровских войск в районе Новороссийска создались благоприятные условия для развития наступления не только вдоль черноморского побережья, но и во всей полосе фронта, от Азовского до Черного моря.

Помнится, утром 16 сентября я вызвал начальников оперативного и разведывательного отделов штаба генералов П. М. Котова-Легонькова и Н. М. Трусова, чтобы обсудить сложившуюся обстановку. Мы пришли к выводу, что успешный ход развития стратегической операции, проводимой войсками Украинских фронтов, уже создай угрозу таманской и крымской группировкам врага. Учитывая опыт ряда операций Красной Армии на окружение и полный разгром крупных сил противника, мы допускали, что теперь немецкое командование будет осуществлять более спешный отвод своих войск, чтобы вывести их из-под удара и эвакуировать. Поэтому задача нашего фронта — максимально ускорить наступление, чтобы выйти на переправы через реки Кубань, Старая Кубань, не дав возможности гитлеровцам использовать эти выгодные для обороны рубежи, перерезать им пути отхода и решительно продвигаться к Керченскому проливу. Эти соображения штаб доложил командующему фронтом и в Генеральный штаб.

И. Е. Петров был полностью согласен с оценкой обстановки, и по его указанию штаб фронта в 12.00 этого же дня направил армиям боевое распоряжение, в котором говорилось:

«Противник, прикрываясь усиленными арьергардами, начал отвод войск с основного рубежа на промежуточные. Одновременно часть сил и технику отводит к портам Тамани для эвакуации в Крым.

Общая задача армий: продолжать всеми силами развивать наступление, штурмовать врага, срывая его попытки осесть на подготовленных рубежах, особенно на реках Кубань, Старая Кубань, одновременно отрезая пути отхода его главным силам»^[66].

Командование 17-й армии стремилось задержать наступление советских войск на новороссийском направлении, чтобы не допустить угрозы прорыва всей обороны на Таманском полуострове. Поэтому немцы пытались еще драться за удержание второго рубежа обороны — северо-западнее Новороссийска и на всей Голубой линии, рассчитывая нанести нам большой урон и этим ослабить силу наших ударов. А поскольку у врага на таманской земле было еще три укрепленных рубежа и масса серьезных естественных препятствий — реки, лиманы, заливы, болота, плавни, работавшие на руку ему, — он мог еще серьезно сдерживать наше наступление, выигрывая время для отвода и эвакуации войск.

Наши армии стали еще упорнее взламывать вражескую оборону и развивать наступление на всех направлениях.

18-я армия силами трех стрелковых дивизий (89, 318 и 55-й гвардейской), а также 5-й танковой бригады прорвала вторую полосу обороны в направлении на Верхне-Баканский, а 20-й стрелковый корпус генерала Д. В. Гордеева (176-я стрелковая дивизия, 8-я гвардейская и 83-я морские стрелковые бригады) и 107-я стрелковая бригада полковника А. В. Косоногова наступали на Анапу.

Продвигались и войска 56-й армии. За день боев она овладела восемнадцатью населенными пунктами, в том числе Русское, Долгождановская, Таманская, Молдаванское, Прохладный, Трудовой, и вышла на рубеж реки Псиф, а 63-я танковая бригада прорвалась к Первомайску и уничтожила 33 полевых орудия, 18 пулеметов и до 500 солдат^[67].

Шли вперед и войска 9-й армии. Ее 11-й стрелковый корпус генерал-майора И. Т. Замерцева, взаимодействуя с 56-й армией, 18 сентября занял Кеслерово и тут же стал развивать наступление на станицу Варениковская, обходя ее с севера и юга.

Таким образом, был завершен прорыв главной полосы оборонительного рубежа Голубая линия. Как только об этом стало известно И. Е. Петрову, он, помнится, сказал:

— Семь суток днями и ночами наши воины взламывали мощную оборону врага и все это время шли через сплошной огонь. И не сгорели, а победили.

О прорыве Голубой линии сразу же стало известно нашим солдатам и морякам. И тут же пронеслись крылатые призывы: «Мы идем на запад! Мы громим врага! Освободим нашу родную Тамань!»

Обычно после прорыва главной полосы вражеской обороны наступающие войска не встречали организованного сопротивления, выходили на оперативный простор и продвигались в более высоком темпе. Но тут обстановка складывалась по-другому. За основным рубежом были подготовлены второй, третий рубежи, на которых враг успевал отойти и организовать упорное сопротивление.

Вскоре продвижение 56-й и 9-й армий замедлилось. Командующий решил, что тут дело не только в противнике, и для выяснения причин снижения темпа наступления в войска были направлены офицеры-операторы штаба фронта и армий. В итоге был сделан вывод, что многие наши командные кадры недостаточно умело организуют действия частей при преследовании противника. И штаб фронта по указанию командующего направил армиям боевое распоряжение, в котором говорилось:

«Боевые действия 16–17 сентября показали, что войска армий наступают с равномерным распределением сил по всему фронту в нарезанных полосах и фактически только выталкивают врага. В целях упреждения противника на путях отхода, с последующим пленением его живой силы и захватом техники, надлежит создавать ударные кулаки на основных направлениях, пробивать оборону, врезаться глубже в тыл, отрезая ему пути отхода и уничтожая его»^[68].

Высылаемая нами авиаразведка в эти дни установила организованное отступление врага к проливу и эвакуацию в Крым. Это обстоятельство побудило командующего фронтом 21 сентября издать директиву. «Эвакуация противника идет в нарастающем темпе, — отмечалось в ней. — Совершенно ясно определился план эвакуации, заключающийся в том, чтобы, упорно обороняясь на заранее подготовленных рубежах, последовательно выводить из боевых порядков каждой дивизии по одному полку, а по мере сокращения фронта — выводить целые дивизии.

Задача войск — сосредоточенными и стремительными ударами на основных направлениях армий сломить сопротивление врага, нанести ему поражение, проникать в тыл, окружать и уничтожать его живую силу, захватывать технику и выходить к Керченскому проливу, срывая эвакуацию противника в Крым.

Главная и основная задача военно-воздушных сил фронта — сосредоточенными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации, работая с предельным напряжением, разрушать порты, уничтожать живую силу и технику на дорогах, переправах и в местах скопления»^[69].

Одновременно командующим Черноморским флотом и 18-й армией было приказано 21 сентября высадить десант с моря в районе Анапы, чтобы перехватить приморскую дорогу и не допустить отхода противника на запад, а командующим 9-й армией и Азовской флотилией высадить два десанта с моря в районе порта Чайкино и станицы Голубицкая для перехвата дорог, идущих на запад, чтобы не допустить отхода темрюкской группировки противника к проливу. А чтобы лишить его возможности отрываться и закрепляться на последующих рубежах, были активизированы ночные действия войск.

Однако продвижение войск все же шло в замедленном темпе. Перед нами был еще сильный, опытный и искусный в тактике враг, который упорно сопротивлялся и умело отходил. Все это серьезно озаботило командующего фронтом, и он утром 24 сентября выехал на НП командующего 56-й армией, чтобы лично пронаблюдать ход боев на решающем направлении. Мне И. Е. Петров велел выехать в 3-й горнострелковый корпус, входивший в состав этой армии и наступавший на левом ее фланге. Корпусом командовал генерал-майор Александр АлександровичЛучинский.

Прихватив с собой подполковника П. Ф. Дакса, я выехал на КП корпуса. На тяжелом полугористом и грязном пути нам попадались застрявшие в грязи вражеские пушки, автомашины, тягачи, тут же ящики с боеприпасами, а рядом валялись трупы гитлеровцев. Видно было, что пару дней назад здесь шел горячий бой.

На КП корпуса начальник штаба подполковник И. П. Новиков доложил обстановку на фронте корпуса и соседей. Но мне надо было увидеть генерала А. А. Лучинского. Он находился на НП. В сопровождении офицера штаба корпуса мы выехали туда. Моя встреча с Александром Александровичем была первой. На мой вопрос, какова задача корпуса и как она выполняется, он доложил, что по приказу командарма А. А. Гречко корпус должен выйти на рубеж реки Старая Кубань, а частью сил вместе с частями 18-й армии окружить и уничтожить немецкие войска в районе восточнее Верхне-Баканского. 242-я горнострелковая дивизия полковника В. Б. Лисинова наступает на правом фланге и ведет бой на подступах к Гостагаевской, 83-я горнострелковая дивизия генерал-майора М. И. Колдубова действует левее ее, а еще левее — 20-я горнострелковая дивизия полковника П. И. Морозова. Она имеет задачу прорваться к Верхне-Баканскому и с частями 18-й армии уничтожить здесь противника. Но немцы, занявшие заранее подготовленный рубеж на линии Гостагаевская, Раевская, сдерживают наше продвижение.

— Я сосредоточил максимум артогня для поддержки 242-й дивизии, — заключил А. А. Лучинский.

— А в чем состоит ваше взаимодействие с правым соседом — 16-м стрелковым корпусом генерала Провалова? — спросил я.

— И я, и Провалов сосредоточиваем главные усилия в направлении Гостагаевской на стыке корпусов, — сказал командир корпуса.

Из дальнейшего разговора с А. А. Лучинским можно было понять, что он правильно оценивал складывающуюся обстановку на участке корпуса, на фронте своей и 18-й армий. При мне он отдавал продуманные, краткие и четкие распоряжения командирам дивизий, артиллеристам и штабным офицерам. И внешне он выглядел хорошо: высокий, стройный, подтянутый, собранный.

Я решил побывать на наиболее важном участке, в правофланговой 242-й горнострелковой дивизии. Командира соединения полковника В. Б. Лисинова я уже знал и искренне уважал за боевую хватку, за кипучую энергию, прямоту, за то, что всегда к делу подходил строго и за любой исход боя всю ответственность брал на себя. Он доложил, что дивизия ведет бой на подступах к станице Гостагаевская. Враг упорно удерживает рубеж обороны и станицу. Наступающая слева 83-я дивизия тоже уперлась в этот рубеж. Мы вместе стали оценивать обстановку и пришли к решению — небольшими силами сковать противника с фронта в районе станицы, а основные силы нацелить на обход ее с юга и совместно с соседней 339-й стрелковой дивизией 16-го стрелкового корпуса, наступающей правее, окружить и разгромить противника в районе станицы.

Направили офицера связи к командиру этой дивизии полковнику Т. С. Кулакову, чтобы тот сообщил ему о нашем плане. Возвратившись, офицер доложил, что командир 339-й дивизии имеет указания командира корпуса генерала К. И. Провалова на обход Гостагаевской с севера. Выходит, план Провалова полностью совпадал с наметкой нашего решения. А за это время В. Б. Лисинов сумел произвести небольшую перегруппировку сил в дивизии и переговорить с командиром 83-й дивизии М. И. Колдубовым. Одновременный удар двух дивизий в обход Гостагаевской с разных направлений решил исход дела. Они взяли врага в клещи и после трехчасового боя, в котором участвовали и полки 83-й дивизии, гитлеровцы были начисто разгромлены. Непосредственно в станицу вошли полки 242-й и 83-й горнострелковых дивизий. Враг, попав под удар наших войск с флангов, пытался вырваться, бросая орудия, минометы и танки, оставшиеся без горючего.

Я позвонил командиру корпуса генералу А. А. Лучинскому, сообщил ему об успехе воинов 242-й дивизии и очень похвально отозвался о действиях В. Б. Лисинова.

Позже выяснилось, что под Гостагаевской враг потерял около тысячи человек убитыми. Наши воины захватили 860 пленных, 47 орудий и минометов, 220 пулеметов, около 3 тысяч автоматов и винтовок. Наступали предвечерние часы, и мы распрощались с В. Б. Лисиновым. Кстати, вскоре ему было присвоено воинское звание генерал-майора.

* * *

Армия А. А. Гречко продолжала продвигаться вперед. На следующий день ее войска форсировали реку Псебель и овладели десятью населенными пунктами. А 22 сентября была освобождена крупная станица Варениковская. Противник потерял здесь свыше 2 тысяч солдат и офицеров, было захвачено около 2 тысяч автоматов и более сотни минометов, пулеметов и орудий. Разгром врага был осуществлен воинами 32-й гвардейской дивизии полковника Г. Т. Василенко (11-й гвардейский стрелковый корпус) и 351-й стрелковой дивизии полковника А. В. Ворожищева (9-я армия). Полки этих дивизий ночью обошли Варениковскую с юга и севера, а с рассветом нанесли удар по флангам обороняющихся и ворвались в станицу.

В эти дни особо активную борьбу развернули партизаны Новороссийского, Анапского и Голубицкого соединений. Они наносили внезапные удары по тылам врага в своих районах. Дерзкие их налеты сеяли среди фашистов панику и причиняли им значительный урон. В штабы наших дивизий и полков являлись партизаны с разведданными о противнике. Давали много данных о противнике и захваченные пленные.

А 18-я армия тоже вела бои. 19 сентября ее войска после упорных боев овладели перевалом Волчьи Ворота, Верхне-Баканским, однако из-за отставания левофланговых частей 56-й армии окружить и начисто разгромить группировку врага в районе Неберджаевская, Верхне-Баканский не удалось. 21 сентября танковая бригада П. К. Шуренкова и полки 318-й и 55-й Иркутской гвардейской дивизий разгромили врага в районе станицы Раевская и подошли к Анапе, а корабли Черноморского флота ворвались в порт, обстреляли берег и высадили небольшой десант морских пехотинцев. Удары с суши и с моря были настолько стремительными и неожиданными для гитлеровцев, что они даже не успели воспользоваться шестнадцатью стоявшими в порту судами, приготовленными для погрузки на них отходивших войск. Вскоре танкисты, пехотинцы и моряки ворвались в Анапу, истребили сотни метавшихся по улицам гитлеровцев, захватили здесь 49 орудий, 180 пулеметов, 77 минометов, 4 тысячи винтовок и автоматов, 40 складов с военным имуществом. В течение дня войска этой армии овладели еще семнадцатью населенными пунктами, в том числе Натухаевской.

Учитывая, что дальнейшее наступление 18-й армии будет проходить по узким перешейкам между морем, Витязевским и Кизилташским лиманами, которые противник непременно использует для сдерживания продвижения наших войск, командующий фронтом 22 сентября приказал командующим Черноморским флотом и 18-й армией высадить еще два десанта с артиллерией: первый в составе 166-го гвардейского стрелкового полка 55-й гвардейской стрелковой дивизии и 143-го батальона морской пехоты Героя Советского Союза подполковника Г. К. Главацкого на косе близ станицы Благовещенская, чтобы отрезать врагу путь отхода по береговой кромке к проливу; второй — 83-я морская стрелковая бригада подполковника В. И. Козлова — в районе озера Соленое с задачей развить наступление на Тамань, овладеть ею и не допустить эвакуации противника из этого порта в Крым. В ночь на 25 сентября оба десанта высадились на берег в назначенных им районах. Десант в количестве 820 человек под командованием Главацкого стремительным броском разгромил противника в прибрежной полосе, вышел западнее станицы Благовещенская и отрезал гитлеровцам пути отхода на запад. Одновременно с суши был нанесен удар на Благовещенскую частями 18-й армии. Совместными их усилиями вражеская группировка в этом районе была полностью разгромлена.

Командарм К. Н. Леселидзе тут же решил основными силами развивать наступление вдоль северного берега Кизилташского залива, рассчитывая вместе с частями, наступающими вдоль Черноморского побережья, взять в клещи гитлеровцев в районе Тамани. Но высадившаяся на берег в районе озера Соленое 83-я морская стрелковая бригада упустила время для использования благоприятной обстановки и дала возможность противнику зацепиться на подготовленном рубеже, что позволило ему задержать продвижение бригады. Вскоре немцы нанесли по этому соединению ряд сильных ударов и отбросили его почти к самому морю.

Как только нам стало известно об этом, командующий приказал командарму 18-й и командующему Черноморским флотом срочно перебросить в этот район дополнительные десантные силы в составе 107-й и 8-й гвардейской стрелковых бригад, а командующему ВВС флота — нанести ряд ударов по артиллерии врага в районе западнее озера Соленое. 26 сентября эти бригады были высажены на берег и с утра следующего дня перешли в решительное наступление. На подступах к Тамани разгорелись ожесточенные бои. Противник, расходуя до конца артиллерийские боеприпасы, мины, вел интенсивный огонь и упорно удерживал последний укрепленный рубеж, выигрывая время для эвакуации своих войск в Крым. Командарм Леселидзе усилил первые линии вводом в бой 89-й стрелковой дивизии, и наступление продолжало развиваться.

А на приазовском направлении у 9-й армии тоже наметился успех. 22 сентября 316-я стрелковая дивизия полковника Ф. И. Пекарева и 227-я стрелковая дивизия полковника И. В. Терехина нанесли удары с разных направлений по группировке противника в районе станицы Курчанская, начисто разгромили гитлеровцев, овладели станицей и стали развивать наступление на Темрюк.

В ночь на 25 сентября Азовская флотилия высадила два морских десанта на берегу Азовского моря — в порту Чайкино и восточнее станицы Голубицкой. Здесь ночью десант в составе 545-го стрелкового полка 389-й стрелковой дивизии под командованием А. Е. Поповича высадился без единого выстрела. Но затем завязалась кровавая схватка. В ходе жестокого шестичасового боя десантники покончили с гитлеровцами и перерезали дорогу Темрюк — Голубицкая. А в районе порта Чайкино в это же время высадился 369-й отдельный батальон морской пехоты майора М. А. Рудя. И здесь моряки вступили в ожесточенные схватки с фашистами. В целом же темп продвижения наших войск был невысок. Они по-прежнему двигались в своих полосах и чаще выталкивали, а не громили противника.

Теперь немецко-фашистское командование, ясно увидев угрозу быть отрезанными от переправ и опрокинутыми в море, торопилось под прикрытием сильных арьергардов отводить по ночам войска к проливу.

Разработанный им с педантичной немецкой точностью «Маневр Кримхильда», предусматривающий планомерный отвод войск и эвакуацию их в Крым, начал рушиться. Оно вынуждено было на ходу разработать новый вариант плана, предусматривавший ускоренную эвакуацию.

Командующий фронтом снова потребовал от командармов наращивать усилия на определенных направлениях, чтобы с ходу захватить важный рубеж рек Кубань, Старая Кубань и, продвигаясь в глубь Таманского полуострова, срывать эвакуацию вражеских сил в Крым. А авиации вновь и вновь ставилась задача штурмовать и бомбить колонны противника при их отходе, в районах сосредоточения и в портах. Однако враг успел отойти на этот рубеж и организовал там оборону. Войска 56-й армии завязали упорные бои за прорыв сильно укрепленного рубежа на реке Старая Кубань. Западный берег ее намного выше восточного, а ширина русла достигала 150–200 метров. Во многих местах берег был болотистым, поэтому наступление шло тяжело. Только к полудню следующего дня полки передовых дивизий трех корпусов — 11-го гвардейского стрелкового генерала И. Л. Хижняка, 22-го стрелкового генерала В. Ф. Сергацкова и 16-го стрелкового генерала К. И. Провалова — преодолели реку и стали продвигаться на запад.

А у 9-й армии впереди был Темрюк. Он расположен в устье Кубани и был превращен немцами в мощный узел сопротивления на самом северном фланге Голубой линии и на побережье Азовского моря. Через него проходили коммуникации, связывающие два полуострова — Тамань и Крым. Подступы к городу с востока и юга почти сплошь заняты лиманами и плавнями, а между ними на небольших возвышенностях противник расположил множество закрытых огневых точек, минные поля, проволочные заграждения. В штабе фронта возникла мысль оставить на темрюкском направлении часть сил 9-й армии, а основными силами сманеврировать южнее, в полосу 56-й армии, чтобы сломать там оборону врага, врезаться в его тылы и отрезать ему пути отхода.

— Этот вариант, — сказал И. Е. Петров, — мог быть самым лучшим, если бы не осенняя дождливая погода. Люди и техника тонут в грязи. К тому же дорог, идущих с севера на юг, на полуострове нет. В этих условиях круто сманеврировать силами целой армии очень сложно. Мы потеряем время.

И командующий передал из 9-й армии в 56-ю только одну 351-ю стрелковую дивизию полковника А. В. Ворожищева. И все же недостаточно успешный ход наступления на темрюкском направлении заметно тревожил его. По распоряжению командующего фронтом утром 26 сентября я выехал в 9-ю армию, чтобы глубже разобраться в обстановке и вместе с командованием определить наиболее целесообразные способы разгрома противостоящего врага. На ВПУ армии, располагавшемся в лесу, в 3–4 километрах южнее станицы Анастасиевская, я встретился с командующим генералом А. А. Гречкиным, его заместителем генералом И. А. Шевченко и начальником штаба генералом М. С. Филипповским. Здесь же был командующий артиллерией армии генерал А. Ф. Денисенко. Оценив обстановку, мы пришли к выводу, что из обороняющихся в полосе армии 4, 370 и 10-й пехотных дивизий и 4-го охранного полка немцев наиболее сильная группировка занимает позиции на подступах к городу и в самом городе, а другая — по западному берегу Кубани и южнее. Мы решили, что первоочередным объектом удара должна быть группировка врага в районе Темрюка. С захватом здесь высот и города рушилась бы оборона и на реке Кубань. Но наступать на укрепленный рубеж по открытой местности в дневных условиях — значит понести большие потери. Потому пришли к выводу — в течение ночи скрытно, отдельными подразделениями следует подвести части двух дивизий как можно ближе к Темрюку и с рассветом нанести по нему внезапный удар с северо-востока и юго-востока, разгромить здесь вражеские силы, что серьезно облегчит затем форсирование с ходу Кубани.

Командарм Алексей Александрович Гречкин решительно сказал:

— С Темрюком надо кончать. Немцы боятся ночи и наших фланговых ударов. Организуем внезапный для противника штурм.

Мне уже не раз доводилось говорить по телефону с генералом Гречкиным, и я знал, что любые вопросы с ним решать очень легко, так как понимали мы друг друга с полуслова. А теперь я увидел в нем саму простоту, саму непосредственность. В Алексее Александровиче не было ни тщеславия, ни самолюбия, но зато было много душевной доброты. Он был еще солдатом царской армии и в первую мировую войну за боевые подвиги произведен в прапорщики. После Октябрьской революции активно защищал Советскую власть в рядах Красной Армии. До вступления в командование 9-й армией был командиром корпуса, заместителем командующего 18-й армией, возглавлял руководство боевыми действиями на плацдарме Мысхако в самый трудный период борьбы и являлся истинным ее героем. Этот человек прошел через огонь трех войн и навсегда сохранил в себе простоту, скромность и солдатскую доблесть.

…В течение ночи полки 316-й стрелковой дивизии полковника Н. П. Охмана и 304-й дивизии полковника Т. У. Гринченко скрытно приблизились к Темрюку и обложили город с двух сторон, а когда занялся рассвет, ворвались в восточную часть города. Разгорелись уличные бои. Взрывы гранат, автоматные очереди и громовое «ура» заставили гитлеровцев метаться в разные стороны. Но попав под огонь и удары с трех сторон, они всюду находили себе конец. Только небольшим вражеским силам удалось вырваться из города, Утром 27 сентября Темрюк — последний опорный пункт на нижнем течении Кубани — был освобожден ох фашистских захватчиков.

Шли вперед и другие соединения 9-й армии: 389-я стрелковая дивизия полковника Л. А. Колобова, 227-я полковника И. Н. Терехина, 276-я генерал-майора И. А. Севастьянова, 11-й стрелковый корпус генерала И. Т. Замерцева. Форсировав реку Кубань, армия устремилась в направлениях Голубицкой и Старотитаровской, обходя Ахтанизовский лиман с севера и юга. В этот же день войска 56-й армии и 414-я стрелковая дивизия 18-й армии форсировали реку Старая Кубань.

* * *

Несколько слов о содержании и порядке работы штаба фронта, выполнявшейся в ходе развернувшегося сражения. Если до его начала главной заботой были сбор и обработка информации об обстановке на фронте и предложений по выработке решения на операцию, подготовка оперативных расчетов, планирование и всесторонняя подготовка сил и средств для ее проведения, то с началом активных боевых действий первостепенное значение приобретали вопросы управления войсками и осуществления контроля за ходом выполнения поставленных задач. Управлять — значит влиять на ход военных действий, а для этого надо постоянно быть в курсе событий на каждом участке, на каждом направлении, в полосе всего фронта и видеть противника на большую глубину. Только при этом условии командующий фронтом сможет чувствовать развитие событий и своевременно реагировать на изменения в обстановке. В этом он опирается на личное наблюдение за ходом сражения, на доклады командующих армиями, но главным образом — на свой штаб, который постоянно добывает, анализирует и обобщает все данные, оценивает ход событий во всей полосе фронта и готовит свои предложения по решению. А фронтовая обстановка с ее динамичными изменениями дает нам подчас множество вводных. Поэтому сбор всесторонней, своевременной и объективной информации о происходящих событиях занимает особое место. В эти дни в штабе идет очень напряженная, кипучая работа, затихает она только часа на три во второй половине ночи, когда в отделах остаются работать только дежурные офицеры.

Вся полученная по разным каналам информация к утру сосредоточивается в оперативном отделе, прежде всего у начальников направлений. Скрупулезно изучив донесения, обменявшись между собой полученной информацией и мнениями, они докладывают обстановку начальнику оперативного отдела. Тот в свою очередь, изучив сведения за весь фронт и уточнив с разведчиками Данные о противнике, идет с докладом к начальнику штаба. Одновременно ко мне приходит и начальник разведки. После того как мы вместе даем оценку обстановке на фронте, положению в нашем тылу и в тылу врага, я иду на доклад к командующему.

Так начинался рабочий день в штабе. Но еще более ранним утром ко мне являлись дежурные офицеры — оператор, разведчик и связист. Первые двое докладывали о важнейших событиях, происшедших за ночь на фронте — в наших войсках и у противника, а дежурный по связи — о сообщениях, поступивших к нам и отправленных нами в различные инстанции. В течение дня порядок работы в штабе оставался примерно таким же, как и утром, но весь процесс был более спрессован. Донесений и докладов поступало множество. Начальник оперативного отдела, оценивая изменения в обстановке, предусматривал развитие событий и по мере надобности докладывал обо всем мне. Кроме этого я непременно заслушивал начальника разведки Н. М. Трусова об изменениях в силах и положении противника. Всесторонне оценив обстановку, я либо сам принимал нужные меры в интересах достижения успеха, либо, когда требовалось, докладывал командующему фронтом.

На войне как-то не ощущается время — события захватывают все чувства, ум и заставляют забыть течение времени. Кипучая деятельность людей, их постоянный поиск новых решений в зависимости от изменения обстановки радовали меня. По мере надобности из штаба исходили самые короткие оперативные распоряжения, соответствующие требованиям обстановки, — самые короткие! Но как много надо знать, чтобы подготовить такое распоряжение. С напряжением трудясь в течение всего дня, работники штаба перед вечером начинали обдумывать дела завтрашнего и последующего дней. Мы хорошо сознавали, что на войне для нас, штабников, вопреки известной пословице, вечер утра мудренее.

В штабе фронта все офицеры хорошо знали не только прямую свою работу по должности, но и умели сочетать, согласовать ее с деятельностью штабов родов войск, служб и всех управлений фронта в интересах достижения общей цели. Поэтому между отделами штаба и различными управлениями постоянно практиковался обмен информацией об обстановке, осуществлялось полное взаимодействие в работе, А при выработке наметок решения в ходе сражения оперативный отдел и я непременно учитывали соображения командующих и штабов родов войск и служб по использованию специальных войск и средств. Помимо поступавших в штаб фронта донесений из армий я не упускал случая лично по ВЧ переговорить непосредственно с начальниками штабов армий генералами Н. О. Павловским, А. А. Харитоновым и И. М. Филипповским. Переговоры с ними касались, главным образом, оценки складывающейся обстановки, состояния наших войск и намечаемых задач. Кроме этого, штаб всегда стремился собирать и сосредоточивать стратегическую информацию о положении дел в полосе соседнего фронта. И когда все соображения и доводы сведены в план, и Снова приходил к Ивану Ефимовичу с докладом. Как правило, факты и цифры держал в памяти, старался говорить только то, что для меня самого было предельно ясным. Иногда на какой-то вопрос командующего приходилось отвечать! «Уточним» или «Поразмыслим».

Как правило, командующий общую обстановку на фронте знал и до нашего доклада, но всегда заслушивал штаб внимательно и считался с его соображениями в оценке обстановки и предложениями. Скажем больше. Он не только умел слушать нас, но и вызывал на откровенный разговор, выяснял мнения, взгляды на события каждого из присутствующих. И. Е. Петров вообще не терпел пассивности, ему, например, не сиделось ни на КП, ни на ВПУ, он почти ежедневно с утра до вечера бывал в армиях, в войсках, а часто и на флоте. Находясь на каком-то одном участке, он, естественно, мог оказаться под влиянием обстановки, складывающейся здесь, и оторваться от общей картины. Штаб понимал эту особенность Ивана Ефимовича и поэтому всегда стремился подготовить для него продуманный, обоснованный, объективный доклад с обязательными выводами и предложениями. Выслушав доклад штаба, он обычно сам сжато оценивал замысел противника и принимал решение, в котором уточнял задачи армиям, флоту, авиации, артиллерии, инженерным войскам. А примерно в 21 час я приносил Ивану Ефимовичу на подпись итоговое донесение начальнику Генерального штаба, в котором кратко излагалась суть событий, происшедших на фронте за день.

Следует сказать, что штаб и все руководство фронта всегда чувствовали контроль и четкое управление со стороны Генерального штаба как при решении оперативно-стратегической задачи, так и оперативных задач, поставленных армиям, Черноморскому флоту. Кроме этого он давал фронту ориентацию о положении дел на других стратегических направлениях. Генштаб имел связующее звено с фронтом в лице своих представителей-направленцев. Ими были полковник С. А. Петровский и периодически полковник Н. Ф. Гарнич.

* * *

Итак, войска Северо-Кавказского фронта ударами на суше, с моря и воздуха гнали врага на Таманском полуострове по всем направлениям. По дорогам и тропам, по размокшим полям и топким местам шли и шли вперед, на запад бойцы и командиры, не знавшие сна, усталые, измученные, но с блестящими глазами, в которых горела ненависть к врагу и радость победы.

Опасаясь быть отрезанными от переправ в Крым, гитлеровцы еще торопливее хлынули к портам.

Авиаразведка все чаще доносила, что сотни вражеских машин и колонны пехоты с артиллерией продвигаются по дорогам к портам Кучугуры и Тамань. И. Е. Петров снова отдал приказ командующему 4-й воздушной армией и ВВС Черноморского флота использовать все силы авиации для нанесения сосредоточенных ударов по живой силе и технике при их отходе, в местах скопления и погрузки на суда в районах портов Кучугуры, Кордон Ильича, Тамань, на косе Чушка, а также по плавсредствам при переходе их через пролив. Начальник штаба 4-й армии генерал-майор авиации А. З. Устинов в эти дни находился в штабе фронта. Он прямо отсюда отдавал приказы в авиакорпуса на штурмовку и бомбежку гитлеровцев всеми силами. И по небу над нами с ровным гулом шли волна за волной наши штурмовики и бомбардировщики.

Керченский пролив, подобно магниту, тянул фашистов к себе. За ним они видели спасение от преследовавших их по пятам советских войск. Отступая, они взрывали за собой мосты, минировали дороги, а арьергардами вели бои на удобных для обороны рубежах. По мере нашего продвижения вперед, на запад сужался Таманский полуостров, сокращалась и линия фронта. Особенно резко это стало заметно при выходе на линию Голубицкая, Витязево, где с севера на юг почти через весь Таманский полуостров протянулось шесть лиманов. Это было очень на руку врагу. И хотя он уже отвел большую часть своих сил, но у него не образовывалось оголенных участков. На узких полосах местности он малыми силами мог создавать прочную оборону.

Чтобы не допустить чрезмерного уплотнения боевых порядков наших войск, командующий фронтом вывел из боя 11-й гвардейский стрелковый и 3-й горнострелковый корпуса и три стрелковые дивизии в свой резерв.

В эти дни в штаб фронта стали поступать разведданные о том, что на вражеские аэродромы в Крыму прибывают в большом количестве пикирующие бомбардировщики и истребители, а на восточном побережье Керченского полуострова устанавливается дальнобойная артиллерия. Об этом докладывала и авиаразведка. И вскоре повысилась активность вражеской артиллерии и авиации. Командующий фронтом обратился к начальнику Генерального штаба А. М. Василевскому с просьбой нанести удары авиацией дальнего действия с аэродромов Южного фронта по вражеским воздушным силам в Крыму.

А штаб фронта 29 сентября направил армиям и флоту боевое распоряжение, в котором указывалось, что противник, установив на восточном побережье Керченского полуострова дальнобойную артиллерию и перебазируя на аэродромы Крыма пикирующие бомбардировщики, начал наносить удары по боевым порядкам наступающих войск с целью отрыва от них своих сил. Время, когда силы противника скапливаются для погрузки на плавсредства, является для наших войск наиболее удобным для уничтожения их на берегу. Было приказано организовать сильные подвижные отряды автоматчиков на танках и совместно с артиллерийскими группами смело выбрасывать их вперед с задачей расстрела противника прямой наводкой. В целях более надежного прикрытия наступающих частей и огневых позиций артиллерии от ударов авиации противника предписывалось перебросить в районы боевых порядков войск все зенитно-артиллерийские средства. Командующий фронтом требовал открывать огонь по самолетам, когда они летели еще над своими позициями, чтобы ввести пилотов в заблуждение относительно истинного переднего края и заставить их отбомбиться по своим.

С 1 октября войска всех трех армий начали решительный штурм последнего укрепленного рубежа обороны на подступах к Керченскому проливу. Гитлеровцы, расходуя до конца запасы снарядов, мин, патронов, стремились сдержать наше наступление, чтобы эвакуировать главные силы. Но теперь ничто не могло удержать наших воинов. 18-я армия перешла в наступление всеми силами. 55-я Иркутская гвардейская дивизия генерала Б. Н. Аршинцева и 89-я дивизия полковника Н. Г. Сафаряна прорвали оборону врага и устремились на Приморский, а на Тамань двинулась 5-я гвардейская танковая бригада полковника П. К. Шуренкова о посаженными на танки подразделениями 107-й стрелковой бригады.

Разгромив арьергардные немецкие части на этом направлении, войска 18-й армии при содействии Черноморского флота 3 октября освободили Тамань и вышли к Керченскому проливу. А в ночь на 9 октября флот высадил морской десант — батальоны 83-й морской стрелковой бригады — на косу Тузла и к утру очистили ее от врага.

Продолжали наступать и войска 56-й армии. Особенно успешно здесь действовали 383, 339 и 317-я стрелковые дивизии (командиры соответственно генерал-майор Б. Я. Горбачев, полковники Т. С. Кулаков и И. Ф. Ромащенко). Они первыми прорвали оборону между Ахтанизовским и Кизилгашским лиманами, 4 октября с ходу ворвались в Вышестеблиевскую, освободили Трактовый, Бражников, Приморский и вышли к Таманскому заливу. Теперь вся вражеская группировка на полуострове была расколота на две части.

Но на севере войска 9-й армии решали задачу с трудом. Глубокий Ахтанизовский лиман пересек ей путь на запад. Наступление здесь по узкому проходу могла вести только одна дивизия. Поэтому командующий фронтом решил главные силы армии вывести в резерв фронта, а 227-ю стрелковую дивизию включить в состав 56-й армии. Генералу А. А. Гречко было приказано повернуть фронт наступления армии на север — во фланг и тыл вражеским войскам, оборонявшимся на северном побережье полуострова, разгромить их и не допустить эвакуации. Противник под угрозой окружения вынужден был поспешно оставить Ахтанизовскую и отойти в район Кучугуры, а наши, продвигаясь вперед, стали выходить к портам Кучугуры и Веселый.

8 октября были последние суровые бои за эти порты. Здесь враг, прижатый к морю, был полуокружен и истреблен. Войска армии вышли к Керченскому проливу и на косу Чушка. В 8 часов 9 октября командарм А. А. Гречко доложил об этом командующему фронтом. А через час Военный совет фронта доносил Верховному Главнокомандующему о завершении разгрома таманской группировки врага и полном освобождении Таманского полуострова.

В этот же день был издан приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. В нем говорилось:

«Войска Северо-Кавказского фронта ударами с суши и высадкой десантов с моря, в результате многодневных упорных боев, завершили разгром таманской группировки противника и сегодня, 9 октября, полностью очистили от немецких захватчиков Таманский полуостров.

В боях за освобождение Таманского полуострова отличились войска генерал-лейтенанта Леселидзе, генерал-лейтенанта Гречко, генерал-майора Гречкина, генерал-майора Хижняка, генерал-майора Провалова, генерал-майора Сергацкого, генерал-майора Лучинского, летчики генерал-лейтенанта авиации Вершинина, моряки вице-адмирала Владимирского и контр-адмирала Горшкова…

За отличные боевые действия объявляю благодарность всем руководимым вами войскам, участвовавшим в боях за освобождение Таманского полуострова».

За особые отличия и в ознаменование одержанной победы присвоено почетное наименование Таманских, Темрюкских, Анапских и Кубанских 26 соединениям и частям.

Прослушав этот приказ Верховного, мы долго в этот вечер переживали радость и гордость за героизм наших бойцов, за мужество и мастерство командиров. Сколько было названо фамилий, сколько было припомнено славных боевых дел частей и соединений! А с раннего утра Иван Ефимович поехал в передовые дивизии, чтобы увидеть солдат — главных героев битвы и сказать им слова благодарности за великий подвиг, совершенный на Таманском полуострове в невероятно тяжелых условиях.

Итак, в результате тридцатисуточных тяжелых боев в районе Новороссийска и на Таманском полуострове войска Северо-Кавказского фронта, Черноморского флота и Азовской флотилии нанесли крупное поражение сильной 17-й немецко-фашистской армии. Всего было разгромлено девять немецких дивизий (73, 79, 98, 125, 370, 101, 4, 9 и 50-я) и три румынских (9, 10 и 19-я). Противник потерял 57800 солдат и офицеров, не считая многие тысячи потопленных в водах двух морей и в Керченском проливе. Наши войска взяли в плен свыше 3 тысяч солдат и офицеров и захватили крупные трофеи: 16 самолетов, 52 танка, 337 орудий, 229 минометов, 719 пулеметов, несколько тысяч автоматов и 184 склада с боеприпасами и другим военным имуществом, десять самоходных десантных барж. Кроме этого было уничтожено свыше ста тридцати самолетов и больше 140 различных кораблей^[70]. И все это за один месяц. Однако окружить и уничтожить всю 17-ю армию нам не удалось.

Освобождением Таманского полуострова завершилась битва за Кавказ, был ликвидирован важный кубанский оперативно-стратегический плацдарм противника на юге страны, с которым враг связывал далеко идущие намерения, были расширены условия базирования Черноморского флота, обеспечивающие ему проведение операций на море и за освобождение Крыма.

Теперь выскажу свое мнение о деятельности фронтового и армейского командования и штабов в ходе борьбы за Таманский полуостров. Крупных оперативных просчетов у нас не было. Но было бы бахвальством говорить, что не было каких-то упущений.

Слабым местом в ходе почти всей операции оставалась проблема создания более сильных резервов в армиях, так необходимых при прорыве глубокой мощной обороны и для развития более стремительного наступления на определенных направлениях. Из-за этого не удалось нигде сделать резкий бросок в глубину вражеской обороны, в тыл противника, чтобы сорвать планомерный отвод его войск.

Второй недостаток — это излишняя осторожность в осуществлении маневра соединениями и частями для создания более сильных кулаков на определенных направлениях с целью окружения и уничтожения определенных группировок противника или создания резких поворотов в операции, чтобы поставить противника в более критическое положение.

Мы также завышали силы противника, организующего оборону на промежуточных рубежах, что приводило к неоправданной осторожности наступающих войск при их прорыве. Втягиваясь во фронтальные бои с частями прикрытия противника, мы подчас позволяли ему планомерно отходить.

Было, наконец, излишним сосредоточение усилий 9-й армии на приазовском (темрюкском) направлении, где топкие и болотистые места серьезно снижали темп наступления войск. Целесообразнее было бы главные силы армии переместить на ее левый фланг и вместе с войсками 56-й армии ломать оборону врага и устремляться к Керченскому проливу. Это что касается командования и его ошибок.

О командирах младшего и среднего звена можно сказать лишь самые добрые слова. Это они вместе с политработниками в пламени боев умели сосредоточить в себе ум, мужество, проявить волю, организованность и повести людей на свершение подвигов. Бессонные ночи, напряженные бои закалили их, сделали мастерами современного боя.

Ну а солдаты? Они хладнокровно подбивали танки, настойчиво разрушали доты и дзоты, умело преодолевали минные поля, самоотверженно сталкивались лицом к лицу с фашистами, смело шли врукопашную и били, били гитлеровцев беспощадно и мужественно. Это они добыли славу своим частям и соединениям, это они были истинными победителями и героями.

Година высоко оценила боевые успехи войск Северо-Кавказского фронта. Кроме присвоения почетных наименований многие части и соединения были удостоены орденов. Орденами и медалями были награждены тысячи солдат, сержантов и офицеров. Не были обойдены вниманием и высшие офицеры армейского и фронтового звена.

Указом Президиума Верховного Совета СССР за успешное выполнение задания Верховного Главнокомандования по освобождению от врага Таманского полуострова были присвоены очередные воинские звания командующим 18, 56 и 9-й общевойсковыми армиями К. Н. Леселидзе. А. А. Гречко, А. А. Гречкину, командующему 4-й воздушной армией К. А. Вершинину и мне.

А следующим Указом Президиума Верховного Совета СССР Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и генерал-полковник И. Е. Петров были награждены орденами Суворова I степени, а генералы К. Н. Леселидзе, А. А. Гречко, А. А. Гречкин и я — орденом Кутузова I степени. Присвоение очередного воинского звания и награждение является знаком доверия к тебе партии и правительства, признания ими за тобой определенных заслуг. Не радоваться этому мы все не могли. Но, конечно, были далеки от переоценки своих успехов.

10 октября Ивану Ефимовичу позвонил Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин и поздравил его с боевыми успехами и высокой правительственной наградой.

Я уже говорил, что, когда Иван Ефимович докладывал план операции, Сталин заметил, что в Ставке его считают специалистом обороны, но что этот период для нас, мол, закончился, теперь требуется умение проводить наступательные операции, чего ждут и от Петрова.

Действительно, в ходе борьбы за города Одессу и Севастополь Ставка использовала И. Е. Петрова в качестве одного из главных руководителей обороны этих городов. Потом он возглавляет оборону на Северном Кавказе, на фронте Туапсе — Новороссийск. Во всех операциях Иван Ефимович действительно проявил себя крупным специалистом. Умело организовывать и проводить оборонительные операции малыми силами против крупных ударных сил противника в течение двух лет — это было под силу только талантливому военачальнику.

Но и теперь, при проведении, в сущности, своей первой наступательной операции, проходившей в исключительно сложных условиях, он снова проявил свои способности. У Ивана Ефимовича немало выигранных сражений. Но нет в них того внешнего блеска, который выпадал на долю других видных военачальников. И это не потому, что он не мог проводить такие операции: зависело все от обстоятельств. У него никогда до той поры не было в распоряжении крупных танковых или механизированных соединений, которые, как правило, быстро продвигаясь вперед, окружали и громили силы противника. Да и местность, на которой воевали подчиненные ему войска, изобиловала горами, плавнями, озерами, топями.

Успешно проведенная Новороссийско-Таманская операция обогатила всех нас опытом наступательных боев.

Теперь на очереди Крым. Для более конкретного руководства войсками командование фронта дало указание командующим армиями, флотом и флотилией на перемещение их командных пунктов. КП 56-й армии — станица Запорожская, 18-й армии — Вышестеблиевская, Азовской флотилии — район Темрюка. А КП фронта согласно указаниям Генерального штаба развернулся в Варениковской. В Варениковской расположился и представитель Ставки Верховного Главнокомандования маршал С. К. Тимошенко. Здесь же размещались пункты управления Черноморского флота и 4-й воздушной армии.

Часть третья Через Керченский пролив

Глава первая Готовимся к форсированию

Высшее командование оценивает ход военных событий и их развитие намного дальше, вперед, нежели, допустим, командир дивизии или даже командующий армией.

Поэтому, когда войска Северо-Кавказского фронта еще только начинали бои за освобождение Таманского полуострова, а наш северный сосед — 4-й Украинский фронт начал наступление в направлении Мелитополя, в Генеральном штабе уже готовились планы действий по освобождению Крыма от немецко-фашистских захватчиков.

Смысл их был таков: на Крым надо навалиться одновременно силами двух фронтов — 4-го Украинского с севера и Северо-Кавказского с востока.

Но Северо-Кавказскому фронту раньше надо было еще форсировать пролив и захватить плацдарм на Керченском полуострове. А это представлялось самостоятельной и далеко не простой операцией.

Собственно, командующий и штаб Северо-Кавказского фронта тоже не могли не размышлять над проблемой форсирования Керченского пролива и захвата плацдарма на востоке Крыма. Поэтому еще в ходе боев в центре Таманского полуострова мы начали проводить усиленную авиационную, морскую и агентурную разведку с целью выявления сил противника на Керченском полуострове, особенно на восточном его побережье, а также наличия морских сил в портах Керчь, Камыш-Бурун, Феодосия. И уже к 27 сентября, то есть за двенадцать дней до освобождения Таманского полуострова, в штабе фронта оказалось достаточно данных, из которых был сделан следующий вывод: противник эвакуировал с Тамани в Крым семь дивизий, из них четыре немецкие и три румынские. На Таманском полуострове продолжают оставаться девять. Поскольку они были серьезно ослаблены, мы считали возможным в короткие сроки смять их, развить стремительное наступление и форсировать Керченский пролив с ходу, то есть ворваться на восточное побережье Крыма вслед за отходящими частями противника, не дав ему возможности ввести в действие всю систему обороны на противоположном берегу. И И. Е. Петров дал указания командующим Черноморским флотом и Азовской флотилией готовить максимальное количество переправочных средств для проведения форсирования пролива.

* * *

В штаб фронта тогда поступили данные, из которых было видно, что на аэродромы Крыма уже несколько дней почти непрерывно прибывают новые крупные силы бомбардировщиков, перебрасывающие сухопутные подразделения, что на восточном побережье Керченского полуострова усиленно ведутся работы по созданию дотов и дзотов, устанавливаются проволочные и минные заграждения, а некоторые участки обороны уже заняты боевыми частями. В штабе фронта сочли, что гитлеровское командование, сосредоточивая в Крыму новые крупные силы авиации и войск, решило удерживать его и готовит сильную противодесантную оборону. Следовательно, расчет на форсирование Керченского пролива с ходу должен быть исключен. Для захвата укрепленного побережья на востоке Крыма нужна серьезная и длительная подготовка.

Как только командующий прибыл на свой командный пункт, он сразу же вызвал меня и начальника оперативного отдела П. М. Котова-Легонькова. Я высказал свое мнение, что, учитывая изменившуюся обстановку, направление целой армии по морю под Ялту, Алушту нецелесообразно, поскольку это откроет противнику глаза на наш замысел, приведет к сильному разбросу сил фронта, осложнит управление ими и позволит гитлеровцам, имеющим сильную авиацию, последовательно бить наши войска по частям. Все это затруднит выполнение задачи по форсированию Керченского пролива, захвату плацдарма на востоке Крыма и срыву высадки десантов на южный его берег.

Командующий снова долго думал, лицо его стало озабоченным и даже немного помрачневшим. Потом он сказал:

— Вот что значит война! Буквально за день так резко могла измениться обстановка в Крыму. Выходит, Гитлер решил оборонять Крым во что бы то ни стало. И немецкие войска готовятся к этому серьезно. Вижу, что с ходу пролив не форсировать и укрепленное восточное побережье не захватить. Для этого действительно потребуется длительнаяподготовка, большие силы и огневые средства. Следовательно, о направлении армии для высадки десантов в районах Ялты и Алушты не может быть и речи.

На основании указаний И. Е. Петрова штаб фронта вечером 30 сентября докладывал в Генеральный штаб:

«Восточное побережье Керченского полуострова от мыса Хрони до мыса Такыл и феодосийское побережье насыщены окопами, дзотами и отдельными дотами. Почти на всем протяжении имеются проволочные и минные заграждения. Для форсирования Керченского пролива и захвата оперативного плацдарма в Крыму нужна длительная подготовка»^[71].

Итак, противник готовит сильную противодесантную оборону на всем восточном побережье Керченского полуострова. Учитывая переправочные возможности флота и флотилии, в штабе считали целесообразным одновременно высадить на берег Крыма мощный первый эшелон в составе трех стрелковых корпусов, способный прорвать прибрежные оборонительные рубежи, обойти керченскую группировку с обоих флангов, разгромить ее и захватить плацдарм, на котором могли бы быть сосредоточены основные силы фронта для последующего наступления на запад. Иван Ефимович тут же уточнил на карте три района высадки и назвал три стрелковых корпуса, которые должны идти первым эшелоном.

56-я армия должна высадить десант в составе 11-го гвардейского и 16-го стрелковых корпусов и захватить два плацдарма — в районе мыса Тархан, что на северо-восточном побережье Керченского полуострова, и на участке Маяк, Еникале, северо-восточнее Керчи. 18-я армия десантирует 20-й стрелковый корпус, который захватывает плацдарм на участке Камыш-Бурун, Эльтиген, юго-западнее Керчи.

Но позже выяснилось, что, несмотря на мобилизацию рыболовецких мотоботов и баркасов во всех прибрежных поселках, ни Черноморский флот, ни Азовская флотилия не смогут выделить переправочных средств в нужном количестве. Объяснение простое: очень многие суда ремонтировались, часть судов еще продолжала сидеть на мелях Азовского моря, а многие гражданские мелкие суда и суденышки гитлеровцы при своем бегстве с Тамани угнали к берегу Крыма. Так что войска еще не подошли близко к Керченскому проливу, а он уже показал свою значимость и влияние на принятие важных оперативных решений. Да, с морем не до шуток.

Естественно, командующий фронтом вынужден был с учетом реального наличия переправочных средств на флоте и флотилии внести коррективы в свое первоначальное решение и высадить десанты только на двух плацдармах. Соответственно уменьшались и силы десантов: от 56-й армии должен первым эшелоном высадиться один стрелковый корпус в районе северо-восточнее Керчи, а 18-я армия выделяет одну дивизию для десантирования южнее города. Зная, что от частей, идущих в первом эшелоне десанта, зависит судьба всей операции, что решение такой ответственной задачи могут выполнить самые крепкие, неоднократно проверенные в жестоких боях дивизии и что командовать ими должны люди с твердым духом, умелые организаторы боя, И. Е. Петров назвал три таких соединения: в 56-й армии — 2-ю и 55-ю гвардейские и 32-ю стрелковые дивизии, которыми командовали соответственно генерал-майоры Адам Петрович Турчинский, Борис Никитович Аршинцев и полковник Яков Романович Столяров, а в 18-й армии — 318-ю стрелковую дивизию полковника Василия Федоровича Гладкова и батальон морской пехоты.

О своем замысле командующий фронтом доложил маршалу С. К. Тимошенко. Семен Константинович был согласен с ним. Затем были ориентированы командующие армиями, флотом, флотилией.

А когда передовые части вышли к проливу, то на западную кромку Таманского полуострова тут же потянулись командиры полков, дивизий, инженеры, артиллеристы. Все хотели увидеть бушующий пролив и Крым.

* * *

С утра 10 октября на берег для рекогносцировки вышли командующий 56-й армией А. А. Гречко, командарм-18 К. Н. Леселидзе, а также командующие Черноморским флотом Л. А. Владимирский и Азовской флотилией С. Г. Горшков.

Приехал туда и командующий фронтом И. Е. Петров, всегда стремившийся побольше увидеть собственными главами. А тут такие важные объекты — пролив, Крым. Вместе с ним были я, начальник разведки Н. М. Трусов, командующий артиллерией А. К. Сивков, начальник инженерной службы Н. М. Пилипец и небольшая группа офицеров штаба. Таманская земля после частых осенних дождей раскисла, и ноги увязали в грязи. Крым в эти октябрьские дни был скрыт легкой осенней дымкой, и мрачноватый крутой берег его выглядел миражом. Мы вглядывались в него через окуляры сильных биноклей. А непосредственно перед нами пролив, огромная ширина, бурлящие волны, бескрайние серые просторы. Самое узкое место между косой Чушка и противоположным берегом — почти 5 километров, а на других участках ширина пролива составляет 10–15 километров. Ничем не обнадеживал нас и восточный берег Крыма: горист, с крутыми, обрывистыми берегами, по которым проходит рубеж противодесантной обороны, занимаемый противником. А в портах Керчь и Камыш-Бурун находились вражеские корабли и суда.

Не утешала нас и западная прибрежная полоса Таманского полуострова. Она была ниже Крымского побережья и представляла собой совершенно открытую местность. Не было видно на ней ни одного деревца. Лишь кое-где на поле виднелись изломанные стебли кукурузы и подсолнечника. И противник, даже не применяя авиационной разведки, мог с Крымского берега видеть все, что происходит не только на побережье Таманского полуострова, но и в его глубине. Но зато приятно было видеть на всем побережье брошенные немцами пушки, груды снарядов, множество сожженных или просто брошенных автомашин и другой военной техники. А у самого берега валялись многие сотни трупов гитлеровских солдат и офицеров.

Итак, пролив, отделяющий Крым от Кавказа, сделался как бы широкой нейтральной полосой, линией фронта.

В ходе двухдневной рекогносцировки Иван Ефимович встречался с командующими армиями А. А. Гречко, К. Н. Леселидзе, а также с командующими Черноморским флотом Л. А. Владимирским и Азовской флотилией С. Г. Горшковым. Эти морские начальники и до этого хорошо знали более подходящие места высадки десантов, места посадки войск, места сосредоточения кораблей и судов для погрузки на них техники. А поскольку флот и флотилия выделяют все переправочные средства, а сами командующие будут ответственными лицами за высадку десантов, то Петров с особым пристрастием прислушивался к их мнению. Не раз Иван Ефимович беседовал с Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко, который и самостоятельно и вместе с командармами тоже проводил рекогносцировку.

На рекогносцировке подтвердились наши наметки, что для 56-й армии наиболее подходящим местом высадки десанта для захвата оперативного плацдарма в Крыму является северо-восточный выступ Керченского полуострова с последующим захватом города и порта Керчь. А наиболее естественными местами, откуда десант мог бы сделать непосредственный бросок туда, были порты Пересыпь, Темрюк, Кучугуры и коса Чушка.

Для высадки десанта 18-й армии удобным местом был участок Камыш-Бурун, Эльтиген, что в 25 километрах южнее Керчи. Здесь ширина пролива достигала 15 километров.

Наиболее подходящими местами для посадки и погрузки десантников считались порт Тамань и пристани Соленое озеро и Кротково.

* * *

Когда завершилась наша операция на Таманском полуострове, войска соседнего 4-го Украинского фронта, наступая на юге Украины, выходили к Перекопу, Геническу, к низовью Днепра.

В этих условиях Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение нанести по крымской группировке удары с севера и востока войсками 4-го Украинского и Северо-Кавказского фронтов и 12 октября издала директиву, в которой говорилось:

«Северо-Кавказскому фронту с привлечением Черноморского флота и Азовской флотилии форсировать пролив севернее и южнее Керчи, овладеть городом и портом, захватить оперативный плацдарм, чтобы в последующем развивать с него наступление на запад с целью очищения от противника Керченского полуострова»^[72].

Командующий и мы в штабе внимательно и не раз прочитали эту короткую, но ясную директиву. Петров сказал:

— Ставка тоже определила, что фронт должен высаживать крупный десант на восточное побережье Керченского полуострова в двух районах — северо-восточнее и южнее Керчи. Значит, мы думали неплохо. Нам надо крепко взаимодействовать с войсками Толбухина.

…Шел третий год войны. И каждому из нас, находившемуся непрерывно на фронте, пришлось решать многие задачи и многое увидеть. Но форсировать широкий и буйный пролив никому из нас еще не приходилось. Командующий и руководство штаба фронта снова погрузились в глубокое размышление над выработкой решения.

К этому времени штаб фронта уже располагал довольно полными данными, из которых было видно, что восточное побережье Керченского полуострова обороняет группа в составе 5-го армейского корпуса (98, 50, 19, 73-й пехотные дивизии), 6-й горнострелковой и 3-й кавалерийской дивизий (румын), двух-трех отдельных полков и 60–80 танков. Всего здесь насчитывалось до 85 тысяч гитлеровцев, 175 орудий полевой и береговой артиллерии, до 50 минометных батарей. Эти силы могли быть поддержаны авиацией в количестве до 450 самолетов. Противником уже организована довольно прочная противодесантная оборона. Все побережье насыщено множеством дзотов, дотов и опоясано минными и проволочными заграждениями, а в самом проливе устанавливаются надводные и подводные противокорабельные мины. В качестве серьезного усиления противодесантной обороны в прибрежной зоне Черного моря могут действовать довольно крупные морские силы — торпедные и сторожевые катера, а также быстроходные десантные баржи, вооруженные артиллерией калибра 85 мм. А разведка доносила, что в Крым по воздуху и морем продолжают прибывать новые сухопутные войска и крупные силы авиации. Войска перебрасываются из Франции и Голландии, и в глубине Керченского полуострова подготавливаются три оборонительных рубежа. Становилось еще более ясным, что гитлеровское командование удержанию Крыма придает особое значение, оценивая не без оснований его как важный военно-политический и стратегический район, как ключ к Черному морю, у берегов которого находятся главные военно-морские базы флота, а на крымской земле — базы военно-воздушных сил. Удержанием Крыма оно рассчитывает сковать действия Черноморского флота, угрожать с воздуха нефтепромыслам Северного Кавказа. Прочно удерживать Крымский полуостров заставляли врага и другие соображения: владея им, Гитлер мог оказывать давление на политику Румынии, Болгарии и Турции, а утрата Крыма позволяла бы нашей авиации воздействовать на румынские нефтяные промыслы, питавшие фашистскую Германию.

Да, собственно, Гитлер хотел непременно удерживать Крым и потому, что считал его уже навсегда присоединенным к Германии. Еще 16 июля 1941 года он провел совещание с Герингом, Кейтелем, Розенбергом и Борманом, на котором было решено, что Крым, Прибалтика, Приволжские районы и Баку должны войти в состав фашистской империи.

В приказе, подписанном Гитлером 4 сентября 1943 года, говорилось, что оборона Крыма должна быть организована непременно так, чтобы ни в коем случае не допустить подхода русских кораблей через Керченский пролив в Азовское море. Для этого было приказано произвести необходимое блокирование и минирование этого пролива, а также поставить достаточное количество артиллерии для стрельбы по кораблям. Все полевые оборонительные сооружения предлагалось в кратчайший срок заменить долговременными, то есть возвести в Крыму мощные укрепления. Особо предписывал фюрер командующему войсками в Крыму следующее: немецко-румынские войска должны удержаться в Крыму и образовать клин в тылу Красной Армии для возобновления германского наступления на Украине. Видимо, предполагалось наносить отсюда удары по флангу и тылу советских войск, вышедших к Днепру.

Таким образом, крупные немецкие сухопутные силы, занявшие оборону на укрепленном рубеже и выгодных высотах по восточному побережью полуострова, имея перед собой широкий пролив, взаимодействующие с морскими силами и поддерживаемые сильной авиацией, могли оказывать нашим войскам самое упорное сопротивление как при высадке десантов и завоевании плацдарма, так и в глубине полуострова, поскольку там они тоже готовят три оборонительных рубежа.

Но у 17-й немецкой армии была и существенная слабость: с выходом войск 4-го Украинского фронта к Перекопу и к устью Днепра она оказалась бы блокированной, отрезанной от основных сухопутных сил и от глубокого тыла.

О наших силах. После взятия Ставкой из состава фронта 9-й армии у нас теперь оставались только 18-я и 56-я армии, в которых, считая и резервы, было свыше 130 тысяч воинов, до 2 тысяч орудий и минометов, 125 танков, а в 4-й воздушной армии 686 самолетов. В оперативном подчинении фронта по-прежнему находились Черноморский флот и Азовская военная флотилия. Соотношение сторон по наземным и воздушным силам складывалось в нашу пользу, правда, не в той пропорции, какую нужно бы иметь при форсировании такого широкого пролива. Несколько хуже соотношение сил было на море. Торпедных катеров, базирующихся в портах Керчь, Камыш-Бурун и Феодосия, у противника было больше, чем у Черноморского флота и Азовской флотилии, вместе взятых.

Утром 12 октября я и Н. М. Трусов докладывали командующему фронтом нашу оценку сил и средств противника на Керченском полуострове. Иван Ефимович долго всматривался в карту, потом сказал:

— Итак, против нас сильный противник и широкий бурлящий пролив. Значит, форсировать его и завоевывать плацдарм придется в сложной обстановке. А поскольку действовать будем в позднюю осеннюю пору, то столкнемся еще с множеством трудностей. Задача и решение нелегкие, Но будем решать так, чтобы побить врага и выполнить поставленную Ставкой задачу.

Сразу же после этого я и Н. М. Трусов были вызваны к маршалу С. К. Тимошенко. Он внимательно заслушал Николая Михайловича о противнике. Мне пришлось только кое-что добавить. Докладом Семен Константинович был доволен. Мы доложили об этом Петрову, и он тут же изложил свое решение.

Вот его главная суть: войска фронта форсируют Керченский пролив одновременно на двух направлениях — севернее и южнее Керчи с задачей захватить крупный оперативный плацдарм в Крыму и, переправив на него главные силы фронта, развивать наступление на запад с целью очищения от немцев Керченского полуострова.

Главный удар планировалось нанести силами 56-й армии на направлении Кордон Ильича, севернее Керчи, Багерово и далее вдоль железной дороги на Владиславовку. Второй удар должна была осуществить 18-я армия на направлении Тамань, Эльтиген, Ленинское. 56-я армия на кораблях Азовской флотилии форсирует пролив и высаживает первый эшелон десанта в составе 11-го гвардейского стрелкового корпуса (2-я, 55-я гвардейские и 32-я дивизии) на участке Маяк, Еникале (северо-восточнее Керчи) с задачей овладеть северо-восточной частью Керченского полуострова, городом и портом Керчь. Затем переправляются на плацдарм главные силы армии.

18-я армия на кораблях Черноморского флота высаживает первый эшелон десанта в составе 318-й стрелковой дивизии с частями усиления в районе поселка Эльтиген, которая захватывает плацдарм на участке порт Камыш-Бурун, мыс Такыл, после чего на него переправляются главные силы армии.

Планировалось, что высаженные на двух участках войска ударами по сходящимся направлениям окружают и уничтожают керченскую группировку противника и захватывают оперативный плацдарм на всей восточной части Керченского полуострова; в дальнейшем 56-я армия развивает наступление в направлении на Владиславовку, а 18-я армия — на Ленинское с целью освобождения Керченского полуострова.

Черноморский флот и Азовская флотилия должны огнем корабельной и береговой артиллерии, а также силами авиации содействовать высадке морских десантов на своих направлениях и обеспечить бесперебойную доставку всех видов снабжения на завоеванные 56-й и 18-й армиями плацдармы вплоть до установления регулярных перевозок через пролив.

Задачи ВВС — надежно прикрыть наземные войска и плавсредства в районах их сосредоточения, на переходе морем и в местах высадки, штурмовыми и бомбардировочными ударами подавить артиллерийско-минометные батареи, прожектора врага в районах высадки, не допустить подхода его резервов и обеспечить наступление армий, осуществляя одновременно удары по аэродромам противника, чтобы добиться резкого ослабления воздействия его бомбардировочной авиации^[73].

Начальнику ПВО фронта было приказано для прикрытия от ударов с воздуха десантируемых войск при форсировании пролива и завоевании плацдарма все зенитно-артиллерийские части выдвинуть на рубежи западного побережья Тамани.

Поскольку фронт высаживал на побережье Крыма два довольно крупных десанта, под Керчью и у Эльтигена, то и десантная операция была названа Керченско-Эльтигенской.

Набросанный на карту и на бумагу замысел-решение вечером же 12 октября командующий фронтом доложил представителю Ставки Маршалу Советского Союза С. К. Тимошенко. Поскольку Семен Константинович сам участвовал в рекогносцировке, не раз встречался с командующими армиями и флотом, раньше обсуждал все вопросы с И. Е. Петровым, то решение он одобрил сразу. Поздним вечером оно было представлено в Генштаб, и 13 октября Ставка утвердила его^[74].

И в штабе фронта началось планирование десантной операции. Эта работа во многом отличается от подготовки операции, проводимой на сухопутном театре. Тут многие действия войск связаны с морем, с переправочными средствами. Это вызвало у нас какую-то новую деловую озабоченность и побудило в еще более тесном контакте работать с морскими начальниками и штабами. Во-первых, нас очень беспокоил вопрос внезапности нанесения нашего удара. Поскольку враг мог просматривать с высот крымской земли всю западную часть Таманского полуострова, он мог не только догадываться о том, что мы намереваемся провести десантную операцию, но и наблюдать ее подготовку. А нам важно было хотя бы не дать противнику возможности разгадать направление главного удара и начало операции. Поэтому командующий принял решение одновременно с высадкой десантов в основных районах произвести высадку еще двух, демонстративных, десантов — на мыс Тархан (севернее Керчи) и в районе гора Опук, пристань Дуранде (юго-западнее поселка Эльтиген). Этим мы, безусловно, рассредоточивали внимание врага.

Исходные пункты посадок десантов и погрузки вооружения и техники на суда и корабли надо было определить на таком удалении, чтобы враг ничего не обнаружил. Поэтому для главных сил 2-й гвардейской стрелковой дивизии местом посадки и погрузки на корабли и суда был назначен район Темрюка, что более чем в 50 километрах от Крыма, остальные ее части грузились в районе Пересыпь, Кучугуры. Для 55-й гвардейской дивизии назначались районы Кордон Ильича и коса Чушка, а для частей 318-й стрелковой дивизии — пристани Соленое озеро, Кротково и порт Тамань.

Тревожили нас также минные и боносетевые заграждения в проливе и в прибрежных водах Черного и Азовского морей. Их надо было своевременно вскрыть и подорвать. Кроме того, если в ходе Новороссийско-Таманской операции не было опасности ударов противника по нашим флангам, то теперь, когда он превосходит нас в количестве мелких кораблей, такая угроза становится реальностью. Надо ее не допустить.

Особое место в планировании занимали вопросы подготовки причалов и других мест для посадки на суда десантников, вооружения, боеприпасов. Эта задача была возложена на инженерные части фронта и группу морских офицеров. Им ставилась задача подготовить крупные плоты, на которых можно было бы переправлять тяжелую артиллерию и танки.

Острой была проблема огневого обеспечения при десантировании войск и завоевании плацдармов. Ширина пролива не давала нам возможности применять минометы и даже некоторую часть артиллерии. А на южном направлении Тамань — Эльтиген до противника не доставал даже огонь полевой артиллерии, поэтому ее позиции были определены на косе Тузла, а для артиллерии 56-й армии — самый западный берег Тамани и коса Чушка. Это совершенно открытые для врага места, но зато наиболее близкие к его берегу.

Для огневой поддержки десанта 56-й армии на керченское направление, как главное, выделялось 420 орудий полевой и тяжелой артиллерии. Десант 18-й армии на вспомогательном эльтигенском направлении поддерживали 243 орудия, в том числе 55 дальнобойных орудий береговой обороны флота. Десант поддерживало свыше тысячи самолетов ВВС Черноморского флота и 4-й воздушной армии.

Меня особо тревожил вопрос обеспечения надежной связи с войсками. Дело в том, что провода через пролив проложить очень сложно. Поэтому основным видом связи могло быть радио и частично самолеты связи, посыльные суда, а для оповещения и ракеты. И начальник связи фронта сделал многое, чтобы обеспечить войска надежными радиостанциями и подготовить радистов к работе в любых условиях боя. Штаб фронта требовал, чтобы в каждом штабе дивизии было не менее двух, а в каждой десантируемой части не менее трех радиостанций, и направления с передовыми десантными отрядами офицеров связи авиация с радиостанциями наведения.

Одновременно указывалось, что управление всеми общими и специальными силами в операции осуществляется командующими армиями, командирами высадки и представителями ВВС с одного командного пункта — командарма^[75].

Хотя в дивизиях, в полках еще никто не знал своей конкретной задачи, но все понимали, что предстоит штурм Крыма. И к нему готовились все — армейцы, моряки, командиры, штабы.

Обучение проводилось в условиях, близких к тем, с которыми войска могли встретиться в бою. Корабли и мотоботы с воинами на борту удалялись на некоторое расстояние от берега, там десантники бросались в воду, плыли обратно, а выйдя на берег, штурмовали его, уничтожали огневые точки, преодолевали минные и проволочные заграждения. Тренировались днем и ночью.

Активно проводилась в эти дни в частях и подразделениях партийно-политическая работа. На партийных и комсомольских собраниях, политинформациях и беседах особо подчеркивалась роль сержантов, младших офицеров, коммунистов и комсомольцев в бою при захвате берега, при действиях на плацдарме.

Командующий фронтом И. Е. Петров, одетый в рыженькую кожаную куртку, в полевой фуражке, в разношенных хромовых сапогах, носился на своем «виллисе» вдоль фронта, чтобы побывать среди солдат и моряков, повстречаться с командирами дивизий, полков, батальонов. Он постоянно находил для каждого простое и душевное слово, ненавязчивый, но дельный совет, касающийся предстоящих боевых действий. Однажды в беседе с командирами и политработниками 55-й гвардейской дивизии генерала Б. Н. Аршинцева он сказал:

— Знайте, что все плацдармы, города и крепости всегда брались смелыми и дерзкими бойцами. Вас и ваших солдат мы такими и считаем. Но нужно и умение. Все должны знать: спрыгнул с катера — не мешкай, сразу же продвигайся вперед, выходи из пристрелянной зоны, помни, что за тобой высаживаются другие. С десантом на малых судах и мотоботах не могут быть переправлены тяжелая артиллерия и танки. Поэтому вы должны тянуть за собой все легкие пушки, а артиллерийским наблюдателям дальнобойных батарей сразу же ставить огневые задачи…

Часто Иван Ефимович бывал и у моряков флота и флотилии. Они в эти дни заново строили взорванные противником пристани и причалы, приспосабливали их для целей предстоящей операции, собирали, ремонтировали и подготавливали целые армады катеров, мотоботов и шлюпок.

15 октября командующий фронтом и маршал С. К. Тимошенко вместе с командующими 56-й армией, 4-й воздушной армией и Азовской флотилией еще раз провели рекогносцировку, уже окончательную, на главном, керченском направлении. От фронтового управления там были кроме меня мой заместитель по морской части контр-адмирал П. А. Трайнин, командующий артиллерией фронта генерал А. К. Сивков, начальник разведки генерал Н. М. Трусов, начальник инженерных войск полковник Н. М. Пилипец и заместитель начальника оперативного отдела полковник С. С. Покровский. Были уточнены места высадки десантов, определены продолжительность артиллерийской подготовки (30 минут), порядок десантирования, вопросы взаимодействия при действиях на побережье полуострова.

На следующий день И. Е. Петров и С. К. Тимошенко провели с командующими 18-й армией К. Н. Леселидзе, Черноморского флота Л. А. Владимирским и ВВС флота В. В. Ермаченковым рекогносцировку на эльтигенском направлении. От управления фронта на рекогносцировке были те же лица.

В этот день погода была хорошая, ярко светило солнце. Крымский берег был хорошо виден. Рассмотреть построение обороны за 15 километров было невозможно. Но, по данным морской и авиационной разведки, было известно, что противодесантная оборона на этом участке слабее, чем под Керчью. Здесь главное то, что пролив напичкан множеством мин. Небезопасны и морские силы врага. Поэтому маршал С. К. Тимошенко сам поставил перед командующим флотом Л. А. Владимирским три задачи: организовать и проводить разведки и траление минных заграждений, надежно прикрыть десант от возможных ударов противника с моря и передвинуть основную огневую силу, способную поддерживать десант на крымской земле, — дальнобойную береговую артиллерию, то есть все ее батареи передвинуть на новые огневые позиции ближе к проливу.

Были рассмотрены и вопросы взаимодействия десанта с артиллерийским огнем и ударами авиации при высадке его на берег и завоевании плацдарма. Вслед за этим командующие 18-й и 56-й армиями проводили свои рекогносцировки с командирами корпусов и дивизий.

После этого окончательно уточнялись планы армий, а 20 октября они были утверждены командующим фронтом и представителем Ставки маршалом С. К. Тимошенко.

Вскоре на Черноморский флот снова прибыл народный комиссар ВМФ адмирал Николай Герасимович Кузнецов. Приехал он и к нам на командный пункт фронта, в Варениковскую. Иван Ефимович Петров в присутствии командующего Черноморским флотом Л. А. Владимирского ознакомил наркома со своим решением на проведение десантной операции. Кузнецов сказал, что по этому вопросу шел разговор в главном морском штабе и с Владимирским и что лучшего варианта решения он не находит. Потом Петров высказал претензии к Черноморскому флоту: тот не может добиться господства над флотом противника в Керченском проливе и у крымских берегов, а также сожаление о том, что плавсредств недостаточно, а то, что есть, рассчитано только на хорошую погоду и не может брать ни танки, ни тяжелые орудия.

— У нас, к сожалению, нет больших и быстроходных барж, как у немцев, имеющих мелкую осадку и сильное артиллерийское вооружение. Гитлер такие предназначал для броска в Англию. В этом мы серьезно уступаем врагу.

Но тем не менее для десантной операции флот и флотилия выделят все, что имеют и что могут.

Из разговора с Николаем Герасимовичем стало ясно, что Сталин поручил лично ему контролировать подготовку кораблей и частей к высадке десанта.

Итак, на главном, керченском направлении по указанию командующего фронтом и решению командарма-56 К. С. Мельника (он с 20 октября стал командовать армией вместо убывшего А. А. Гречко) для захвата оперативного плацдарма в Крыму высаживались части 11-го гвардейского стрелкового корпуса генерала В. Ф. Сергацкова. На участке Маяк, Жуковка — 2-я гвардейская стрелковая дивизия генерала А. П. Турчинского, с которой шел и 369-й отдельный батальон морской пехоты, а южнее, на участке Опасный, Еникале, — 55-я Иркутская гвардейская дивизия генерала Б. Н. Аршинцева. Для погрузки тяжелого вооружения и посадки на корабли частей дивизии Турчинского намечались порты Темрюк, Пересыпь, Кучугуры, а Иркутской гвардейской — Кордон Ильича и коса Чушка.

С подходом кораблей к берегу по сигналу командиров отрядов орудия должны нанести мощный удар по врагу в районах высадки десантов, а затем осуществлять поддержку их в ходе наступления на берегу. С рассветом боевые действия десантников на побережье будет поддерживать 4-я воздушная армия.

Через сутки планировалась высадка 32-й гвардейской стрелковой дивизии полковника Г. Т. Василенко.

Для обеспечения операции Азовская флотилия выделяла свыше 150 боевых и вспомогательных судов. На эльтигенском направлении для десантирования 318-й стрелковой дивизии, 386-го отдельного батальона морской пехоты и одного батальона 255-й бригады морской пехоты, а также 117-й гвардейской стрелковой дивизии вторым эшелоном Черноморский флот обеспечивал 135 единиц плавсредств.

Для прикрытия десантных отрядов на переходе морем и во время высадки их на берег от вражеских ударов с моря высылался отряд торпедных катеров под командованием капитана 1 ранга А. М. Филиппова.

Срок готовности к операции был определен на утро 27 октября.

Штаб фронта отдал боевое распоряжение, в котором указывалось, что последовательное сосредоточение войск в район погрузки требуется закончить за три часа до начала посадки. Артиллерия и боезапас грузятся сутками раньше в ночное время.

Когда до начала форсирования оставались считанные дни, началась проверка окончательной готовности войск, судов. В дивизии, в полки, в отдельные батальоны моряков были направлены офицеры штабов, политработники. Проверкой занимались сами командующие фронтом и армиями, члены военных советов.

26 октября член Военного совета фронта В. А. Баюков и начальник политуправления генерал С. С. Емельянов выехали в 56-ю армию, чтобы вместе с членом Военного совета армии полковником Е. Е. Мальцевым удостовериться, насколько воины хорошо понимают важность предстоящих боевых действий, в какой мере готовы к ним. Одновременно шла проверка готовности войск, судов и вооружения в 18-й армии, на Черноморском флоте и Азовской флотилии. Еще задолго до вечера старшие групп штаба фронта подполковники П. Ф. Новиков, А. Т. Иванов, Т. Е. Калядин, П. Ф. Дакс, В. А. Лебедев доложили мне, что проведенная ими вместе с офицерами армии проверка показала, что все полки 2-й, 55-й гвардейских и 318-й стрелковых дивизий, идущих в первом эшелоне десанта, готовы к выполнению боевых задач. А вскоре о готовности к операции доложили начальники штабов 56-й, 18-й армий, 4-й воздушной армии и Азовской флотилии, а за Черноморский флот — контр-адмирал Т. А. Трайнин. И штаб фронта по указанию командующего направил армиям, флоту и флотилии боевые распоряжения: высадка назначена в ночь на 28 октября.

Специальным приказом командующего фронтом командирам кораблей категорически запрещалось высаживать войска до подхода к берегу, чтобы обеспечить выгрузку тяжелого оружия, боеприпасов. Высадка в воду допускалась только для штурмовых отрядов при глубине не более трех четвертей метра. Каждый из нас, руководящих работников, хорошо знал, как предстоит действовать командирам, солдатам и морякам тех частей, которые идут первыми, на какое трудное дело они посланы, какие подвиги им надо будет совершить. Поэтому очень важно было побеседовать с людьми по душам, посмотреть на их экипировку, воодушевить их. Днем 27 октября были проведены совещания с офицерами — армейцами и моряками. На совещание с командным составом 318-й стрелковой дивизии и батальонов морской пехоты (386-го отдельного и от 255-й бригады), идущими в десант на Эльтиген, прибыли Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, командующий фронтом И. Е. Петров, командование 18-й армии и Черноморского флота.

А несколькими часами раньше, еще утром, такое же совещание проводилось в дивизиях, форсирующих пролив на главном, керченском направлении. Там в 55-й Иркутской и 2-й гвардейских стрелковых дивизиях побывали И. Е. Петров, член Военного совета фронта В. А. Баюков, а также командарм-56 К. С. Мельник и Е. Е. Мальцев.

Военный совет фронта разослал в войска обращение, в котором говорилось:

«Вы одержали огромную победу, очистив полностью Кавказ и Кубань от проклятого и подлого врага. В борьбе с фашистскими палачами вы показали чудеса храбрости, героизма и самоотверженности… Перед нами стоит вторая, не менее ответственная и не менее важная задача — ворваться в Крым и очистить его от немецко-фашистских захватчиков… В данный момент самое главное и важное — форсировать и преодолеть Керченский пролив»^[76].

Во всех десантируемых войсках состоялись партийные и комсомольские собрания. Начальник политуправления фронта генерал С. С. Емельянов и его заместитель полковник М. М. Гук, побывавшие на этих собраниях, говорили, что после ознакомления с обращением Военного совета офицеры и рядовые выступали с горячими патриотическими речами, коммунисты и комсомольцы клялись, что пойдут впереди и вместе со своими товарищами во что бы то ни стало выполнят поставленную задачу.

Глава вторая Бросок через пролив

День 27 октября, накануне высадки десанта, выдался тихий, пролив успокоился, над его водами парили чайки. Но, к сожалению, обнадеживающая погода стояла лишь до полудня. А потом неожиданно налетел свирепый норд-ост, небосклон все плотнее стал затягиваться грозовыми тучами. Под ветром в 5–6 баллов гнулись бурьяны, кукурузные и подсолнуховые стебли. Пролив стал вздуваться, по нему покатилась волна-белогорбец. Через час-другой, раскачиваясь, загудели Азовское и Черное моря, а пролив стал швырять на берег крутые волны.

Надвигался шторм. Выпущенные в море для проверки хода несколько тральщиков и мотобот заливало волнами. Шторм мог разбросать по проливу корабли и суда, и операция оказалась бы сорванной. Командующий фронтом посоветовался с вице-адмиралом Л. А. Владимирским и контрадмиралом С. Г. Горшковым. Они предложили отложить высадку дня на три. Раньше шторм не утихнет. Иван Ефимович согласился и доложил об этом представителю Ставки С. К. Тимошенко. Маршал тоже не возражал.

Только к концу дня 30 октября ветер стал утихать, немного слабее стало волнение пролива. Синоптики-моряки предсказывали улучшение погоды. Поскольку к этому времени на обоих направлениях войска и плавсредства находились в полной готовности, командующий фронтом решил начать десантирование в ночь на 1 ноября. А чтобы закончить высадку десанта до рассвета, начало ее было назначено на 3 часа. Нам стало известно, что в эту же ночь переходят в наступление и войска 4-го Украинского фронта. Следовательно, достигалось стратегическое взаимодействие между фронтами.

Наступило 31 октября. Сильный ветер еще трепал низкие тучи и гнал по проливу высокие пенистые валы. И все же шторм стал заметно утихать.

Погода благоприятствовала проведению форсирования пролива. В 18 часов во всех пунктах должна начаться погрузка тяжелого вооружения и боеприпасов на катера, самоходные баржи, мотоботы, а затем и посадка войск. А перед этим в частях состоялись митинги.

Часов около 15 командующий фронтом и я прибыли в район Темрюка, где была главная база Азовской военной флотилии, а теперь развернут ее командный пункт. В порту должны раньше всех начать посадку на суда основные силы 2-й гвардейской дивизии, поэтому сюда прибыл и командарм 56-й генерал-лейтенант К. С. Мельник. Кондрат Семенович до 20 октября командовал 58-й армией и прошел с ней боевой путь от Кавказских гор до Азовского моря. Он обладал хорошим оперативным мышлением, умел принимать смелые решения, разумно используя различные силы в операции и в бою. В нем как-то особо сочетались исключительное хладнокровие, скромность, добродушие и простота с высокой культурой, требовательностью, личным мужеством, решительностью и настойчивостью в достижении поставленной цели.

К. С. Мельник и командующий флотилией С. Г. Горшков доложили Военному совету фронта о полной готовности войск и переправочных средств к десантной операции и о порядке выдвижения первого эшелона десанта к Крыму. Всего шло семь боевых отрядов.

Мне предстояла встреча с офицерами 2-й гвардейской стрелковой дивизии. Вместе с командиром этого соединения генералом А. П. Турчинским мы направились на совещание. Я кратко изложил план десантной операции, указал, что 2-я гвардейская стрелковая дивизия идет в Крым первой, высаживается северо-восточнее Керчи на участке Маяк, Жуковка и захватывает там плацдарм. Левее, на участке Опасный, Епикале, десантируется и завоевывает плацдарм 55-я Иркутская гвардейская стрелковая дивизия. А южнее Керчи, в районе Камыш-Бурун, такую же задачу выполняют части 18-й армии. Первейшая задача десантов: смело ворваться на берег, захватить высоты, закрепиться и обеспечить условия для высадки главных сил армии.

Действия на берегу будет поддерживать мощный огонь 420 артиллерийских орудий, а с воздуха — крупные силы авиации. Выступившие офицеры доложили, что личный состав полков понимает всю важность возложенной на них боевой задачи и готов выполнить ее. Генерал А. П. Турчинский заверил, что дивизия справится с задачей.

Затем мы направились к причалам у Темрюка. Сюда подтягивались легкие пушки, минометы, пулеметы и подносились ящики с боеприпасами. А отдельные группы солдат в ожидании своих судов тихо переговаривались, покуривали. Мы подходили то к одной, то к другой группе, спрашивали воинов, как они понимают задачу, готовы ли к форсированию, достаточно ли имеют боеприпасов. Лица у всех были суровые, серьезные, сосредоточенные. Но когда в одной из групп мы рассказывали об огневой мощи, которая будет поддерживать десантников на берегу, то все заметно оживились.

Но вот командующий флотилией С. Г. Горшков отдал приказ на погрузку. Солдаты метнулись по своим местам. Ловко, быстро и сноровисто гвардейцы 1-го стрелкового полка полковника П. Г. Поветкина тянули по деревянному трапу на палубу суденышка легкие орудия, несли ящики с боеприпасами.

А вскоре началась посадка на самоходные баржи, баркасы и мотоботы воинов этого полка и 369-го стрелкового батальона морской пехоты. А у других причалов занимали места на плавсредствах бойцы 6-го гвардейского стрелкового полка полковника В. С. Александровского.

Когда я похвально отозвался о действиях солдат, генерал А. П. Турчинский сказал:

— Они ведь во время подготовки не раз побывали в море, многократно погружали на суда оружие, знают, как его надо крепить, как самим выбираться из воды на берег и как тянуть за собой оружие. Заметили ли вы, товарищ генерал, что к каждому пулемету, миномету и орудию для этого привязаны крепкие веревки? Все надежно.

Работали все действительно очень сосредоточенно, даже не было слышно ни смеха, ни шуток, да и переговаривались воины вполголоса. И сам командир генерал Турчинский, человек живой, храбрый, веселый, сейчас, будто опасаясь, что противник услышит его за несколько десятков километров, тихо проговорил:

— Главное — незамеченными добраться до берега, а на тверди ребята воевать умеют… А сейчас не до шуток.

Да, ведь полки уходят в море, в темноту, через все еще бушующий пролив и бросятся на занятый врагом берег. А потом — пояс проволочных и минных заграждений на берегу и под водой у берега, другие препятствия и неожиданности, И каждый воин сейчас внутренне готовил себя к страшному бою.

К наступлению темноты погрузка и посадка были закончены. В 21.00 десантники на 60 плавединицах должны выйти в Азовское море, пройти по нему около 30 километров, где к ним присоединятся отряды, производившие посадку в портах Кучугуры, Пересыпь, чтобы к 24 часам всем быть на линии старта Кордон Ильича — коса Чушка, а затем устремиться через пролив к крымской земле.

В эти же часы точно такая же работа проходила в портах южного, эльтигенского направления.

Неожиданно снова подул сильный и холодный ветер — норд-ост. За какие-то минуты небо заволокло тучами. Заморосил дождь. По Ахтанизовскому лиману и низовью Кубани забегали белые гребешки. Мотоботы закачались на волнах.

Петрову позвонил командарм-18 К. Н. Леселидзе и доложил, что море зашумело сильнее, что моряки запаздывают с подачей плавсредств и график посадки нарушается.

— Нажмите, Константин Николаевич, добивайтесь, чтобы десантные отряды вышли на старт к 24 часам, — требовал командующий.

А моряки докладывали, что ветер погнал азовскую воду в пролив и бушует волна.

Командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант А. К. Сивков сообщил по телефону, что на косе Чушка к артиллерийским огневым позициям подступает вода.

— Можно ли вести огонь? — спросил И. Е. Петров.

— Пока да, — ответил генерал.

Иван Ефимович заслушал доклад командующего Азовской флотилией контр-адмирала С. Г. Горшкова. Сергей Георгиевич сообщил, что Азовское море и пролив уже взбушевались, а ветер продолжает усиливаться. Погода имеет тенденцию к ухудшению, и если, мол, так будет продолжаться дальше, то целесообразно еще раз перенести срок высадки.

— А если еще с неделю будет такая погода? — сказал Петров. — На войне без риска не обойтись. Ведь уже четвертые сутки готовности срывает нам операцию штормовая погода.

Командующий Черноморским флотом Л. А. Владимирский, которому позвонил Иван Ефимович, с предложением Горшкова не согласился, считая, что шторма все же не будет, а если пролив будет неспокойным, то это только усыпит бдительность противника.

Командующего флотом поддержал К. Н. Леселидзе, который считал, что, хотя график посадки поломался, форсирование пролива откладывать не следует.

— Владимирский и Леселидзе непосредственно руководят делом. Им виднее. Будем высаживать десанты! — сказал решительно Петров. — Больше откладывать нельзя.

В 21 час на причалах у Темрюка прозвучала команда: «Полный вперед!» И первые суда пошли в темноту, в Азовское море.

Когда штурмовые отряды десанта вышли в открытое море, суда сразу почувствовали на себе сильные удары волн. Штормовой норд-ост пронизывал море. Водяные валы швыряли мотоботы во все стороны, угрожая каждую секунду перевернуть их. Соленые брызги плескались на солдат. Для мелких судов, на которых сидели десантники, такая волна могла быть губительной. Выдвижение десанта на исходный рубеж уже задерживалось более чем на час. Шторм, кроме того, мог разбросать десант. Я видел, как волновался Иван Ефимович, видел, как он мучительно ищет ответ на вопрос: что же делать дальше? Ведь речь-то теперь шла не о том, чтобыотсрочить операцию, как уже было дважды, а о том, чтобы остановить уже начавшуюся. А при такой погоде и вперед идти опасно, и возвращать суда не так просто.

Командующий Азовской флотилией контр-адмирал С. Г. Горшков также тяжело переживал за ход операции. Вместе с ним мы заслушали доклад моряков-специалистов о состоянии Азовского моря.

— Шторм уже достигает шести баллов. Это почти на два балла выше, чем на Черном море, — информировали они.

— Уже! — воскликнул Горшков. — Значит, может быть еще сильнее?

— Не исключено и даже вполне вероятно, — ответили синоптики.

Вот об этом-то я и сказал Ивану Ефимовичу. Он подозвал к себе С. Г. Горшкова и спросил, как тот оценивает обстановку сейчас.

Ответ адмирала был краток, но тверд:

— На Азовском море шторм превысил шесть баллов. При таких условиях начинать выходить в море, идти через пролив крупным десантом на наших мелких судах считаю невозможным. Десант будет разбросан, может не высадиться, неизбежны большие потери.

— Стало быть, оптимистические прогнозы товарищей были ошибочными?

— Несомненно, — подтвердил Горшков.

— Да, решение мы приняли торопливое. Норд-ост. С ним не поспоришь. Десант надо высадить на берег, а не на морское дно… Что ж, Сергей Георгиевич, возвращайте десант в исходное положение, — распорядился Иван Ефимович. — Ошибку надо исправлять. Если мы сохраним людей и плавсредства, то задача будет выполнена, хотя и не в эту ночь…

К утру катера и суда возвратились в район Темрюка и расположились в порядке, обеспечивающем им быстрый выход в море. Но, погрузившись думами и чувствами в решение задачи на главном направлении, мы на какое-то время ослабили внимание к эльтигенекому направлению. Знали, что из-за нарушения графика погрузки и посадки войск на суда выход десанта в море задержался, но пока решали, что и как сделать с десантом на главном направлении, командарм 18-й выполнял приказ командующего фронтом. Теперь Петров позвонил Леселидзе.

Константин Николаевич доложил, что десант вышел в море с опозданием на 2 часа и что, по расчетам, передовые отряды через час должны быть на исходном рубеже.

Петров сказал командарму, что погода на Азовском море резко ухудшается, и приказал вышедший на Эльтиген десант немедленно возвратить в исходное положение.

Однако через полчаса Леселидзе позвонил и сказал, что Гладков приказ на возвращение получил, но десантные отряды уже успели войти в пролив. И снова загвоздка. Приказ, значит, оказался запоздалым.

И снова командующий фронтом и все мы в тревожном волнении. Но в эти минуты, примерно в 4.30, послышался очень далекий и глухой гул артиллерийской канонады. Это начала бить по врагу наша артиллерия на крымском берегу у Эльтигена. А минут через 8–10 примерно из того же района докатились серии бомбовых взрывов. Это наша авиация наносила удары по районам западнее Эльтигена, где отмечалось наибольшее сосредоточение артиллерии и живой силы противника. Надо было нанести им потери и прижать к земле в наиболее ответственный период штурма.

— Значит, наши дошли до берега, — сказал Петров и тут же на газике помчался к Тамани. Около шести часов на берегу пролива у Тамани он встретился с командиром 318-й стрелковой дивизии полковником В. Ф. Гладковым.

— Что с десантом? — спросил он его.

— Приказ вернуть корабли получил тогда, когда два полка уже были в море, — доложил Гладков. — Поэтому выполнить его полностью уже было нельзя. Возвратились только командование дивизии и отдельные суда с бойцами. О положении десанта в целом сказать ничего не могу.

Командующий и комдив вместе пошли к маршалу С. К. Тимошенко, который всю ночь провел в районе Тамани. У него был и командарм 18-й К. Н. Леселидзе. И. Е. Петров доложил Семену Константиновичу о принятом решении и о том, что часть десанта вернуть не удалось.

Маршал вслушивался в усилившуюся артиллерийскую канонаду. К этому времени летчицы легких ночных бомбардировщиков полка Бершанской сообщили, что десант высадился на Эльтигене и ведет бой. А майор Д. С. Ковешников, начальник штаба 1339-го стрелкового полка, по радио оттуда передавал: десант отбивает атаки.

— Давайте побольше огня! — просил он.

Иван Ефимович спросил Гладкова об этом офицере.

— Это тот начальник штаба полка, — сказал Василий Федорович, — который в Новороссийске оказался на плацдарме на сутки раньше своего командира. Если он и здесь, зацепился за берег, то сделает все, чтобы никакая сила не сбросила десант в море.

Оценив создавшуюся обстановку, маршал С. К. Тимошенко заметил:

— Передовые отряды, таким образом, зацепились за плацдарм и уже несколько часов ведут бой. При поддержке артиллерии и авиации они смогут продержаться до темноты. В такую погоду на море днем суда с десантом не пройдут — их побьют артиллерия и авиация. Но высадившийся десант оказался без руководства. Значит, перебрасывать войска будем ночью, а командование дивизии и полков надо отправить в Эльтиген немедленно…

И. Е. Петров тут же отдал соответствующий приказ руководителю высадки контр-адмиралу Г. Н. Холостякову.

Что же стало с теми, кто не получил приказа на возвращение в исходное положение и ушел на Крым?

По свидетельствам майора Д. С. Ковешникова, других командиров и некоторых рядовых десантников, картина вырисовывалась такая. Как только суда вошли в пролив, все почувствовали особо резкий, пронизывающе-холодный норд-ост. Огромные волны, ударяя в правые борта мотоботов, сбивали их с курса и швыряли из стороны в сторону. Суденышки взлетали на пенистые гребни волн. Люди сразу же были окачены водой с головы до ног. Скорость движения судов оказалась различной, строй нарушился, управление затруднилось. И все же катера и суда, разбросанные штормом, наперекор стихии, упорно продвигались вперед.

Воины в полузатопленных катерах и мотоботах с огромным напряжением боролись со стихией, чтобы во что бы то ни стало дойти до берега, занятого врагом. Вот с вырвавшихся вперед катеров по приказу командира бригады капитана 2 ранга В. Т. Проценко взлетели красные ракеты — требование дать огонь. Это было в 4 часа 25 минут. И тут же ударили около 200 орудий. Над головами десантников с визгом полетели сотни снарядов. Это с берега Тамани открыли огонь тяжелые батареи береговой артиллерии и 62-й дальнобойной пушечной артиллерийской бригады полковника Ефимова, а с косы Тузла — батареи полевой артиллерии. И на крымском берегу засверкали разрывы снарядов, заметались языки огня. Снаряды плотно ложились по переднему краю и на набольшую глубину вражеской обороны. К мощным звукам артиллерии добавился рокот самолетов, волнами шедших над головами наших десантников. Это через пролив к Крыму устремились ночные бомбардировщики полка Бершанской. Они обрушили свой смертоносный груз на артиллерийские позиции, на командные пункты и резервы врага.

На фронте до 8–10 километров бушевало пламя. Теперь сбившиеся с курса или далеко отставшие суда и мотоботы шли прямо туда, где полыхал огонь, где начинался жаркий бой.

И как же все ждали берега! На суше солдат может незаметно переползти, перебежать, найти местечко, где можно укрыться от пулеметно-автоматного огня, а если попалась хорошая траншейка, то есть надежда не попасть под снаряд или бомбу. Более того, имея крепкую точку опоры, можешь сам бить врага и увязывать свои действия с соседом. А на воде ни от какого огня не укрыться. Тут и услышанная команда «Воздух», поданная по привычке, бесполезна. Нырять ведь не станешь.

Наконец несколько катеров подошли к самому берегу. Другие сбавляли ход метрах в 50–60 от него, и с них прямо в пену прибоя прыгали воины, стаскивали пулеметы, минометы и, помогая друг другу, стремились зацепиться за сухой берег. В этот момент (около 5 часов) артогонь был перенесен от уреза воды дальше, на небольшую глубину обороны врага, и началась высадка штурмовых отрядов. Вступать на сушу первыми и труднее и легче. Труднее потому, что все же берег заминирован, система огня противника позволяет держать под прицелом каждый метр прибрежной полосы и водную поверхность, труднее потому, что они прокладывают путь для всего десанта, а значит, выйдя на берег, не могут мешкать и мгновения. Только вперед, в атаку, пренебрегая минными полями и проволочными заграждениями.

А легче первым потому, что на их стороне внезапность, враг еще не в состоянии открыть сильный и организованный огонь, а наша артиллерия поддерживает десантников во всю мощь, загоняя фашистов в убежища.

Первыми высадились на крымскую землю десантники 386-го отдельного батальона морской пехоты капитана Н. А. Белякова. Ведя на ходу огонь из автоматов, они погнали гитлеровцев от уреза воды и через несколько минут достигли первых траншей, где огнем в упор, прикладами, а то и в рукопашных схватках уничтожали врага.

Моряки хорошо помнили приказ своего комбата: до рассвета обязательно разбить немцев на берегу, захватить лежащие впереди высоты, закрепиться на них, чтобы встретить там как надо контратакующего противника.

А левее к берегу вышел батальон 1339-го стрелкового полка капитана Петра Жукова, с которым шел майор Д. С. Ковешников.

Появление на берегу и удар воинов этих батальонов для врага были неожиданными. Роты Мирошника и Тулинова из батальона Жукова сразу же начали штурмовать поселок Эльтиген. Многие немцы не успели одеться и выскакивали из домов в одном нижнем белье. А когда поселок был занят, послышался голос командира батальона Жукова: «Вперед, на высоты!» И десантники продолжали продвигаться. Вскоре они захватили прибрежные высоты с брошенными пушками, штабелями снарядов, оборудованными НП.

Итак, наши зацепились за берег Керченского полуострова на маленьком кусочке земли у Эльтигена. Это стало началом форсирования пролива за завоевание оперативного плацдарма. Каждый десантник понимал, что отвоеванная ленточка земли — успех слишком непрочный. Враг может сбросить их в море при первой же контратаке. То и дело слышались команды: «Гранатами — огонь!» Это значит, враг был всего в 20–30 метрах. Десантники и гитлеровцы сошлись лицом к лицу.

Уже целый час била наша артиллерия, и более получаса прошло с момента высадки штурмовых отрядов, а организованного артиллерийского отпора со стороны противника все еще не было. Гитлеровцы пока огрызались только автоматным, пулеметным огнем, отдельными пушками и минометными батареями первой линии. Значит, форсирование наших войск через пролив для противника оказалось полной неожиданностью. Наш расчет на внезапность оправдался. Немецкое командование, конечно, знало, что мы так или иначе будем форсировать пролив, но, как видим, не рассчитало, что это произойдет в такую погоду.

Но вот фашисты стали пускать в небо осветительные ракеты и один за другим начали включать прожектора. Как только их острые лучи нервно заметались по берегу, осветили места высадки, корабли и пролив, тут же послышалась дробь пулеметных очередей. Огненные струи трассирующих пуль секли насыпи, вспарывали волны. А вскоре ударили отдельные орудия и минометные батареи. Пушки били по десанту прямой наводкой. Пламя подбитых и подорвавшихся на минах катеров и судов озаряло море, и это давало противнику возможность вести по ним и идущим рядом с ними прицельный огонь. Командиры судов действовали по-разному: одни, чтобы увести судно из-под прицела, меняли курс движения, другие уклоняться не могли — кругом мины, — значит, на полном ходу к берегу.

Вот что рассказывал потом младший сержант Василий Толстов из 1339-го стрелкового полка:

— Немцы осветили десант, чтобы лучше видеть нас с берега. Но ракеты кое в чем и мне помогли: я увидел огневую точку, выстрелил из ПТР по ней, и пулемет умолк. На берегу проволочное заграждение. Наверняка и мины. Отбежал метров на 15 назад, бросил на проволоку две противотанковые гранаты. Взрыв улегся, и мы со вторым номером, Фуниковым, кинулись вперед, к Эльтигену. За нами и рядом бежали другие солдаты.

Впереди бежал командир роты капитан Мирошник. Прижимаясь к стене дома, он приблизился к амбразуре и метнул в нее гранату. Точка захлебнулась. Но из другого дота бил пулемет. Я изготовился и выстрелил по нему. Попал удачно. Быстро подхватив ружье, мы бросились по улице дальше. Фуников очередями из автомата бил по окнам. Опять рядом я увидел капитана. «Видишь ту высоту? — указал командир роты на сопку за поселком. — Валяй быстрее туда, там будем держаться…»

…В ходе этих первых боев на берег не удалось высадиться ни одному командиру полка. Не высадилось и командование дивизии. Необходимо было объединить все силы на берегу под единым руководством. Эту роль взял на себя начальник штаба 1339-го стрелкового полка майор Д. С. Ковешников. Все в полку были наслышаны, как Ковешников храбро воевал, поэтому, когда узнали, что он на крымском берегу, оживились. И тут же услышали его голос:

— Захватив высотки, сразу закапывайтесь! Быть готовыми к отражению атак! Окопаться и ни шагу назад! Ни шагу!..

Я хорошо знал Дмитрия Степановича. Он всегда был на самых трудных и опасных участках, видел бой, умел повелевать и повиноваться, чтобы победить. И не удивительно, что майор немедленно взял командование десантом в свои руки.

Ночью сразу разобраться во всем и оценить ход дела трудно. Но уже то, что десантники на берегу врага и бьют его, обнадеживало командира. Противник, получивший неожиданный удар, пока еще не знал о силе десанта. А наши группы, атакуя врага смело и дерзко, в первых же атаках не только сумели выбить противника из поселка, но и, преодолев минные и проволочные заграждения, захватили отдельные высотки западнее его. А взвод лейтенанта Анатолия Кокорина из роты Мирошника к рассвету оседлал важную высотку севернее Эльтигена. Отсюда открывалось как на ладони почти все поле боя. Лейтенант понял, что враг будет стремиться отбить эту высотку. И тогда трудно придется всему десанту. Тут надо выстоять до последнего.

И действительно, с раннего утра начались вражеские атаки.

— Без моей команды не стрелять! — приказал Кокорин. — Подпустим их поближе. Приготовить противотанковые гранаты! Если артиллеристы не успеют накрыть их огнем, сами справимся. Главное — спокойствие и выдержка.

И начался жаркий бой. Враг наседал упорно и зло. Но тем яростнее дрались десантники. Взвод Кокорина высотку удержал.

А тем временем высадка все еще продолжалась. К берегу на широком фронте подходили другие суда. И здесь были свои трудности. Бушевал сильный прибой. Огромные волны, ударяясь о скалы, тут же откатывались назад и тянули вместе с собою обратно в море людей и мелкие суда.

Гитлеровцы усилили артиллерийско-минометный огонь. Около катеров и судов вздымались фонтаны воды. С подбитых судов и с тех, что сели на мель, бойцы бросались за борт в бурлящие волны и двигались вперед по горло в воде. Но если автоматчики могли налегке довольно быстро двигаться к берегу, то пулеметчикам и минометчикам приходилось на веревках тянуть оружие и нести на спинах ящики с боеприпасами. Несмотря на исключительную трудность и опасность, люди добирались до суши и без задержки устремлялись вперед, вливались в передовую линию или вели жаркий бой на новом участке.

Отдельные суда все еще продолжали пробиваться к берегу. Несколько мотоботов оказалось в беде: подорвались на минах и затонули. На одном из них находились командир 1331-го стрелкового полка полковник А. Д. Ширяев и офицеры его штаба, на другом — командир отряда кораблей капитан 3 ранга Н. И. Сипягин. Все, кроме Сипягина, погибли в море. Сипягин был смертельно ранен и умер на суше.

В этом броске через пролив ушли на дно морское 12 полковых орудий и много ящиков с боеприпасами. Таким образом, высадившиеся батальоны остались без артиллерии. Вот в такой трудной и сложной ситуации им надо было решать наступательные задачи.

Десанту нужна была всемерная помощь. И Иван Ефимович отдал приказ генералу Ермаченкову всеми силами ВВС Черноморского флота поддерживать боевые действия у Эльтигена. Такая же задача была поставлена полкам штурмовиков 4-й воздушной армии, а ее истребители были брошены для борьбы с авиацией врага в небе над Эльтигеном.

Настало утро. Вскоре в небе появились одиночные вражеские разведчики. Значит, жди бомбардировщиков. И они появились. Но еще на подлете к Эльтигену их перехватили наши «яки», завязали с «юнкерсами» бой. За ними на низких высотах волнами пролетали «илы» и с бреющего полета вели штурмовку гитлеровских позиций. Десантников охватил восторг. Они сразу ощутили поддержку. А кроме того, поняли, что за их боевыми делами следит высшее командование. А как это важно для людей, отделенных от остальных сил проливом.

Вскоре к месту высадки десанта на машинах стали подходить вражеские резервы. Командующий фронтом отдал приказ генералу Вершинину активнее их бомбить. И все же в начале десятого после артиллерийской подготовки гитлеровцы, поддержанные ударами авиации, уже перешли в атаку. Острие удара направлялось в стык батальонов моряков Белякова и армейцев Жукова. Впереди шли 12 танков и 7 «фердинандов». За ними в полный рост двигались автоматчики. Танкам, самоходным пушкам, огню тяжелой артиллерии и шестиствольных минометов десантники могли противопоставить лишь пулеметы, автоматы, легкие пушки, противотанковые ружья и ручные гранаты.

Все мы хорошо видели огненный берег Крыма и слышали отголоски жаркого боя, но все же об истинном положении дел там не знали. Лишь с прибытием на плацдарм командования 318-й дивизии с десантом была установлена устойчивая радиосвязь. Хорошо работала радиосвязь с кораблями на море и с авиацией.

И теперь на командный пункт армии к К. Н. Леселидзе и на КП фронта по разным каналам — от моряков, летчиков, артиллеристов и самого В. Ф. Гладкова — стали поступать первые короткие донесения о кровавых схватках и подвигах солдат.

А вот и первый доклад руководителя высадки десанта контр-адмирала Г. Н. Холостякова командующему фронтом И. Е. Петрову. В нем говорилось, что в течение ночи высажено на берег около 3 тысяч человек, 18 артиллерийских орудий, много ящиков с боеприпасами. Высадив людей, суда, взяв первых раненых, с рассветом возвратились в исходные районы — в таманские базы. Но из похода не вернулось немало плавсредств — мотоботов и баркасов. Одни погибли от артиллерийского огня, другие подорвались на минах, третьих штормовая волна выбросила на берег и разбила о камни.

Такие крупные потери в плавсредствах озадачили нас и заставили вносить существенную поправку в план подвоза войск и материальных средств на плацдарм. Командующий фронтом приказал командарму-18 К. Н. Леселидзе и командиру высадки Г. Н. Холостякову наращивание сил на плацдарме производить круглые сутки, днем и ночью.

Поскольку на Азовском море шторм был сильнее, чем на Черном, и оборона врага на керченском направлении крепче, чем у Эльтигена, то если бы суда были выпущены, то и они, и люди были бы поставлены под серьезную угрозу. Это был бы полный провал десантной операции, полная потеря судов Азовской флотилии. И если на первых порах кто-то еще сомневался в правильности решения командующего фронтом — задержать форсирование войск на главном направлении (на Керченский полуостров), — то теперь всякие сомнения рассеялись.

Немецкое командование, ожидавшее высадку десанта отовсюду, теперь увидело и место высадки, и его силы, поэтому направляло к Эльтигену резервы — пехоту, танки, артиллерию, а также авиацию, чтобы любой ценой и в кратчайший срок разгромить десант и сбросить его в море. Завязались кровопролитные бои.

Не раз танкам врага с десантами на броне удавалось прорываться почти к самому берегу, но вражеские автоматчики либо еще на танках, либо уже на земле тут же уничтожались.

Одной группе танков, поддерживаемой огнем самоходных орудий, удалось продвинуться довольно глубоко. Она оказалась совсем рядом с НП майора Ковешникова. Танки подходили все ближе и ближе, уже в упор стреляли по окопам, в которых находились майор и маленькая группа его боевых товарищей. Следом за танками бежали автоматчики. Еще минута — и гитлеровцы сбросят наших в море. Секунды на размышления, и Ковешников вызывает огонь на себя. Когда грохот взрывов закончился и бой как бы стих, наши воины насчитали более сотни убитых гитлеровцев.

В течение всего дня Тамань оказывала десанту самую серьезную помощь артиллерийским огнем и авиацией: отражались и срывались атаки, подавлялись артиллерийские и минометные батареи. А истребители не подпускали бомбардировщиков к полю боя.

Вечером 1 ноября полковник В. Ф. Гладков доносил: «На плацдарме за день отбито девятнадцать атак пехоты и танков. Особо сильный нажим проводился по центру плацдарма — на Эльтиген… Кое-где противнику удалось выйти почти к самому берегу. Весь плацдарм простреливается пулеметным, минометным и артиллерийским огнем. Десант захватил плацдарм площадью три километра по фронту, полтора в глубину, поселок Эльтиген — в центре». Было и такое донесение: «Противник сильно укрепил побережье, имеются долговременные огневые точки. Земля утыкана минами. Идем вперед, несем потери».

А в более поздние вечерние часы этого же дня маршал С. К. Тимошенко, командующий фронтом И. Е. Петров, а также штаб фронта глубоко и всесторонне оценивали складывающуюся обстановку. Все ясно понимали критическое положение высаженного десанта. Удержать, отстоять плацдарм в условиях, когда там было так мало сил, мало артиллерии, не было танков, совсем не просто. Не состоявшаяся в эту ночь высадка десанта у Керчи резко осложнила всю общую оперативную обстановку. Срывался наш план одновременного наступления войск в двух направлениях, чтобы разгромить наиболее сильную керченскую группировку противника. В этих условиях лучшей поддержкой десанту явилась бы скорейшая высадка крупного десанта на главном направлении — под Керчью. И все ждали хотя бы небольшого улучшения погоды. Но со стихией не поспоришь и ее не исправишь. Азовское море и Керченский пролив продолжали бушевать. Шторм доходил до восьми баллов. Командующий 56-й армией К. С. Мельник, командующий Азовской флотилией С. Г. Горшков, сам И. Е. Петров и ближайшие его помощники воочию видели эту взбунтовавшуюся стихию.

Все наше внимание приковал Эльтиген.

Подходила темнота. Противник в течение всего дня предпринимал отчаянные усилия, чтобы уничтожить десант. А нам надо было сделать все, чтобы расширить плацдарм. Поэтому вопрос наращивания сил на плацдарме приобретал особую значимость. По первоначальному плану в ночь на 2 ноября у Эльтигена должна была высадиться еще одна дивизия 18-й армии — 117-я стрелковая, которой командовал полковник Л. В. Косоногов, герой Малой земли. Вместе с 318-й они представляли бы сильный ударный кулак, который способен был бы полностью разгромить противника на побережье и рвануться на запад. Но большая потеря плавсредств не позволяла сделать это. Контр-адмирал Г. Н. Холостяков смог отправить на плацдарм только один стрелковый полк полковника П. И. Нестерова, часть артиллерийского полка и отдельные специальные подразделения, всего в количестве 3300 человек, боеприпасы и продовольствие. Как только подкрепление было высажено на плацдарм, Гладков тут же часть его сил ввел в бой на левом фланге. К утру 2 ноября на правом фланге держался 386-й отдельный батальон морской пехоты Н. А. Белякова, левее его — 1339-й стрелковый полк, в командование которым вступил майор Д. С. Ковешников, затем 1337-й стрелковый полк подполковника Г. Д. Бульбулява, левее его действовал 1331-й стрелковый полк, которым вместо погибшего полковника А. Д. Ширяева командовал заместитель командира дивизии полковник В. Н. Ивакин, а на самом левом фланге находился батальон высадившегося стрелкового полка 117-й дивизии. Главные силы этого полка В. Ф. Гладков оставил в своем резерве.

С утра мы ожидали новых сильных ударов врага по плацдарму и поэтому держали наготове все силы авиации. И они начались. В восемь часов враг открыл сильный артиллерийско-минометный огонь. А вскоре показалось до тридцати бомбардировщиков. Но тут же над плацдармом появились наши истребители. — «яки». Они вступили в борьбу с бомбардировщиками и прикрывающими их «мессерами». В небе завертелась карусель и начались воздушные бои. И все же часть «юнкерсов» смогла прорваться к плацдарму. Вслед за первой группой прошла вторая. Теперь весь небольшой плацдарм был в огне. Наиболее сильный удар приходился по центру. Было ясно, что противник решил рассечь и уничтожить десант. Вскоре началась атака танков и пехоты. Превосходя наших в силах, враг имел еще и то преимущество, что его флангам никто не угрожал. Поэтому он смело мог маневрировать частями и создавать довольно сильный ударный и огневой кулак. А близость расположения аэродромов в Крыму позволяла ему по нескольку раз в день поднимать самолеты.

После тяжелых боев танки и пехота противника смогли на отдельных участках потеснить наши подразделения. Гладков докладывал: «Весь плацдарм в огне. Бомбардировщики нанесли сильный повторный удар. У Клинковского в 1339-м полку в первых траншеях идет рукопашный бой. Героически сражается батальон моряков Белякова. Танки приблизились на 300 метров от моего КП, а пушки, прикрывавшие КП, выведены из строя. Давайте огонь, авиацию».

Командующий фронтом снова требовал от командарма К. Н. Леселидзе всей мощи артогня, а от командарма 4-й воздушной К. А. Вершинина, командующего ВВС флота В. В. Ермаченкова всеми силами авиации продолжать наносить удары по наступающим частям противника, чтобы сорвать его замысел. Собственно, все эти начальники и сами видели ситуацию на плацдарме и делали все, чтобы облегчить участь десантников.

Понеся большие потери, гитлеровцы залегли. Наступление их было остановлено. Гладков решил нанести концентрированный удар с двух сторон по вклинившемуся на плацдарм противнику.

В атаку, поддержанную мощным артиллерийским огнем и авиацией, пошли батальоны 1339-го стрелкового полка, который возглавил майор Ковешников, 1337-го стрелкового полка, ведомый заместителем командира полка по политчасти майором Афанасьевым. Их поддержали соседи. Но противник сам перешел в атаку, к тому же с танками. И снова началась кровавая схватка.

В этот день контр-адмирал Г. Н. Холостяков несколько раз докладывал командующему фронтом о множестве героических дел, свершенных бойцами 386-го отдельного батальона морской пехоты Белякова и матросами на кораблях.

Иван Ефимович Петров сказал:

— Я знаю о героизме моряков и их великолепных качествах: порыве, смелости в атаке, находчивости, товарищеской выручке.

2 ноября враг на плацдарме предпринял около двадцати атак пехоты и танков.

На командный пункт фронта продолжало поступать много различных докладов и донесений. В них кратко говорилось о силах противника, о характере боев, о потерях и отмечалось, что все раненые, в том числе и серьезно, ограничивались перевязками и продолжали сражаться. Да, роты таяли, но сражались.

Утром 2 ноября штаб фронта получил разведданные от нашей агентуры о том, что накануне в Багерово (15 километров западнее Керчи) приезжал командующий 17-й немецкой армией генерал-полковник Енеке и провел совещание с руководящим составом 5-го армейского корпуса. Он указывал, что ожидается высадка нашего второго десанта, в районе севернее Керчи, и поэтому, мол, в данное время следует сосредоточить все силы для удара по Эльтигену, чтобы не позднее 3 ноября уничтожить десант, а затем перебросить силы в район Керчи. И на этот счет последовали его указания и приказы.

Начальник разведки фронта генерал Н. М. Трусов незамедлительно доложил об этом мне. Оценив данные, мы пришли к мнению, что немецкое командование полностью понимает неизбежность высадки нашего десанта именно под Керчью. Но поскольку оно еще продолжает сосредоточивать свои усилия на Эльтигене, значит, не ожидает удара под Керчью в ближайшие пару дней. Поэтому нам надо непременно высадить десант на этом направлении в эту же ночь. Это будет лучшей поддержкой десанту на Эльтигене. Одновременно надо поддержать десант всей мощью огня 18-й армии и ударами авиации Черноморского флота. Когда я и генерал Трусов доложили командующему фронтом об этих агентурных данных, он сказал:

— Если так думает Енеке, то наш удар застанет его врасплох. Нам надо сделать все, чтобы высадить десант под Керчью именно в эту же ночь. Полного спада шторма ждать не будем.

В этот же день нам стало известно, что войска соседнего 4-го Украинского фронта форсировали Сиваш, захватили плацдарм на южном его побережье, на Перекопе, вышли к Армянску, но дальше продвинуться не смогли. Следовательно, и оперативно-стратегическая обстановка требовала перехода наших войск в наступление теперь же. А шторм все еще бушевал. Но во второй половине дня 2 ноября были замечены некоторые признаки его спада, причем давался благоприятный прогноз.

Командующий фронтом, переговорив с С. Г. Горшковым и убедившись, что погода улучшается, решил в эту же ночь форсировать пролив первым эшелоном 56-й армии на главном направлении и доложил об этом представителю Ставки С. К. Тимошенко. Маршал одобрил решение. Согласно ранее разработанному плану, в первом эшелоне одновременно должны идти две дивизии — 2-я и 55-я гвардейские — со средствами усиления. Но при первой попытке форсировать пролив в ночь на 1 ноября часть плавсредств вышла из строя. И теперь во флотилии серьезно недоставало их для одновременной высадки десанта такого состава. А нам надо было непременно десантировать хотя бы две дивизии в первую же ночь. Командующий фронтом выехал в Темрюк на КП Азовской флотилии и приказал мне и командующему 56-й армией К. С. Мельнику прибыть туда же. Анализируя в комплексе складывающуюся ситуацию, мы пришли к решению главного оперативного вопроса — необходимости одновременной высадки на берег не менее двух стрелковых дивизий, которые могли бы захватить и удержать плацдарм до следующей ночи, когда на него переправится еще одна дивизия. Но как это сделать, если для этого недостает переправочных средств?

— Что бы вы, Сергей Георгиевич, предложили для решения этой задачи? — спросил И. Е. Петров командующего Азовской флотилией.

— Высадить две дивизии за одну ночь можно при условии, если сделаем судами два рейса.

Петров ухватился за эту идею. Но пока без расчетов никто еще не мог сказать, как это получится. И тогда Иван Ефимович поручил мне вместе с начальниками штабов 56-й армии генералом А. А. Харитоновым и Азовской флотилии капитаном 1 ранга А. В. Свердловым проанализировать этот вопрос и доложить соображения.

Мы пришли к выводу, что произвести высадку десанта и составе двух дивизий двумя рейсами возможно при условии, чтобы первый рейс был запущен на 4 часа раньше планируемого. Тут главную скрипку играл Свердлов. Он рассуждал так:

— Азовское море, пролив и причалы на таманском берегу морским офицерам хорошо известны, поэтому с маршрутов они не собьются. Первым рейсом переправим 2-ю дивизию без одного полка из района Темрюка. Вторым рейсом на освободившихся судах переправим 15-й стрелковый полк этой же дивизии и 55-ю дивизию от косы Чушка. Поскольку расстояние от Крыма до Чушки составляет всего 5 километров, то освободившиеся суда к ней могут быть поданы быстро. Важно, чтобы армейцы не мешкали с погрузкой вооружения, боеприпасов и с посадкой на посудины.

Размышляя далее над вопросом, что можно еще сделать, чтобы ускорить погрузку, разгрузку и движение судов, мы посчитали целесообразным сократить количество боевых отрядов — вместо семи создать только пять. Это и было предложено командующему фронтом. После короткого совещания командующих комфронта с учетом предложения начальников штабов дал указание осуществить высадку на берег 2-й и 55-й гвардейских дивизий в одну ночь двумя рейсами.

Прямо скажем, решение очень смелое и рискованное, а исполнение его исключительно сложное. Во-первых, высадка десанта первого рейса разбудит врага, значит, в проливе, как и на берегу, будет жарко; во-вторых, никто из нас не мог знать, сколько судов останется после первого рейса и какие именно; в-третьих, ни на море, ни в проливе нет никаких ориентиров, тут сбиться с невидимых маршрутов, столкнуться судам, не найти назначенного места, где должна проводиться вторичная посадка на суда, — пара пустяков; в-четвертых, сама посадка войск и погрузка вооружения на суда ночью в какой-то час-полтора — дело нелегкое.

В полуденный час командующий 56-й армией К. С. Мельник и командующий флотилией С. Г. Горшков докладывали, что войска, катера и суда, идущие в десант, находятся в исходном положении и готовы к выходу в море.

То обстоятельство, что противник стянул к эльтигенскому плацдарму до двух дивизий и танки, облегчало высадку десанта и выполнение задачи под Керчью. Наступление же здесь войск 56-й армии в свою очередь должно сразу отозваться и на положении дел под Эльтигеном, поскольку враг вынужден будет не только прекратить усиливать там свою группировку, но и снимать часть сил оттуда под Керчь. Все это обещало нам успех, хотя мы и сознавали трудность десантирования, поскольку нами теперь утрачен важный фактор — внезапность.

Еще задолго до вечерних сумерек в районе Темрюка, где шла посадка на суда полков 2-й гвардейской стрелковой дивизии А. П. Турчинского, снова собрались Иван Ефимович Петров, командарм К. С. Мельник и командующий флотилией С. Г. Горшков. Приехал туда и я. Шла оценка обстановки на море, в проливе, действий войск на крымском берегу.

Вскоре генерал Турчинский доложил командующему фронтом о полной готовности дивизии к выходу. Контр-адмирал Горшков отдал нужные распоряжения, и раздалась команда морского офицера: «Убрать трапы!» В 18 часов 2 ноября суда первого отряда начали отчаливать от берега. «В добрый путь! Победы вам!» — слышались голоса остававшихся на берегу. Катера и суда взяли курс к Крыму. За первым отрядом в Азовское море уходили второй и третий.

Командующий фронтом выехал на свой передовой НП, расположенный на прибрежной кромке западной части Таманского полуострова. Там находилась группа офицеров штаба фронта, возглавляемая полковником С. С. Черпаченко, а неподалеку был НП артиллеристов, на котором находился командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант Аркадий Кузьмич Сивков. Он отсюда руководил огнем всей артиллерии, обеспечивающей форсирование войск на главном, керченском направлении. Днем велась обычная методическая артиллерийская стрельба. А перед наступлением сумерек все притихло. Сивков вышел из блиндажа. Ничто не предвещало беды. И вдруг разрыв единственного шального снаряда у НП артиллеристов. Крупный осколок впился в грудь генерала. Смерть наступила мгновенно. Прибежавший врач уже ничего не мог сделать…

Аркадия Кузьмича на должности командующего артиллерией фронта сменил генерал-лейтенант артиллерии М. П. Дмитриев.

…После выхода судов в море центр управления по руководству десантной операцией из Темрюка переместился в район Кордона Ильича — небольшого населенного пункта, расположенного на берегу пролива, у основания косы Чушка. Днем отсюда просматривались вся северная часть пролива, Азовское море и северо-восточная часть Крыма, где высаживался десант. Здесь-то и были расположены передовые НП командующих 56-й армией и Азовской флотилией. В 22.00 сюда прибыли И. Е. Петров, К. А. Вершинин и я. Была кромешная темнота. Не было видно ни одного ориентира в степи, ни одного корабля в море и проливе. Мы только знали, что неподалеку от нас пять боевых отрядов выходят на линию старта — Кордон Ильича, коса Чушка, — откуда должны повернуть немного южнее.

Впереди пролив и неизвестность, о которой думает и не может не думать не только любой десантник, моряк, но и командующие, все мы. Отсюда, с линии старта, командир батальона 1-го гвардейского стрелкового полка майор А. Т. Слободчиков повел десантные штурмовые группы к Крыму. С ним на катере находился начальник политотдела 2-й стрелковой дивизии подполковник А. М. Пилипенко. Справа и слева от них на головных катерах шли командиры 1-го и 6-го гвардейских стрелковых полков полковники П. Г. Поветкин и В. С. Александровский. А на флагманском катере начальника высадки капитана 3 ранга П. И. Державина шел командир дивизии генерал А. П. Турчинский.

В 22.30 к берегу Крыма устремились суда с главными силами дивизии. Теперь все мы нетерпеливо посматривали на светящиеся циферблаты часов и определяли, подойдет ля десант к берегу, как было рассчитано, ждали светового сигнала от передовых десантов, чтобы начать удары артиллерией и авиацией. Все напряженно всматривались в темный берег Крыма.

Вдруг послышался сильный взрыв. Как потом выяснилось, это подорвался на мине катер, на котором находились майор Слободчиков и подполковник Пилипенко. Кораблик резко накренился, в воду полетели ящики с патронами, связки гранат. Но Слободчиков и Пилипенко не растерялись. Услышав их уверенные и твердые голоса, бойцы тоже не поддались панике. Комбат выпустил ракету, по этому условному сигналу к попавшему в беду катеру подошли следовавшие за ним два других. Они взяли на борт весь личный состав.

А через какие-то минуты в черное небо взвились красные ракеты — требование артогня. И с косы Чушка, из района Кордон Ильича тут же ударили орудия береговой и полевой артиллерии, взламывая противодесантную оборону врага. Крымский берег осветился. Тысячи ярких вспышек слились в сплошное зарево. В нескольких местах вспыхнули пожары, четко обозначив берег, который за несколько минут до этого выглядел сплошной черной полосой. Тут же ночные бомбардировщики, ведомые героическими девчатами полка Е. Д. Бершанской, начали наносить бомбовые удары по артиллерийским огневым позициям врага, расположенным на некоторой глубине, по прожекторным установкам. Так продолжалось 30 минут. А не доходя примерно полкилометра до берега, с бронекатеров 1-й бригады флотилии, которой командовал капитан 3 ранга П. И. Державин, по прибрежной полосе обороны фашистов дали залп «катюши».

Примерно в 22.20 к берегу Крыма у Маяка, Глейки и Жуковки подошли первые катера и дали сигнал о переносе артиллерийского огня. Батарейцы тут же перебросили огневой вал метров на 200 вперед от уреза воды, а непосредственно по берегу открыли огонь пулеметы с подходивших к берегу катеров. Но в эти минуты и по десантникам ударили артиллерия и пулеметы противника. Командир 1-го полка полковник П. Г. Поветкин, когда его катер коснулся берега, крикнул «Гвардейцы, вперед!» и первым бросился за борт в пену прибоя. Тут же с другого катера бросился в воду майор А. Т. Слободчиков. За ним прыгали в воду воины штурмовой группы.

Выскочившие на берег воины тут же устремлялись вперед и в стороны, откуда стреляли гитлеровцы, чтобы уничтожить их огневые точки и захватить плацдарм для высадки основных сил десанта. Штурмовикам назад хода не было ни на шаг: позади море и смерть. Впереди хоть и опасность, но там и победа. Подход катеров первого эшелона дивизии еще продолжался, а штурмовые отряды уже вступили в жаркие схватки. И всюду были подвиги. Штурмовая группа 369-го батальона морской пехоты лейтенанта Н. С. Айдарова за короткое время уничтожила до 150 фашистов, зенитную батарею и захватила два орудия, которые тут же были повернуты против врага. Другая группа, которую вел младший лейтенант А. В. Михайлов, продвигаясь вперед, сразила около 50 фашистов, взяла одно орудие и вскоре вышла к Жуковке.

А рядом слева шли в атаку гвардейцы 6-го стрелкового полка полковника В. С. Александровского. Десантники потом рассказывали, что под обрывом у берега, конечно, можно было и передохнуть и защититься от огня, но ни у кого и на мгновение не появилось такой мысли. Все стремились вперед.

Гитлеровцы, уцелевшие в прибрежных окопах и траншеях, после ошеломляющего натиска наших десантников стали приходить в себя, и сопротивление их возросло. Вспыхнули вражеские прожекторы. Их лучи метались по водной поверхности и берегу, показывая цели для артиллеристов, которые прицельно вели шквальный огонь по десантникам.

Суда, несмотря на огонь врага, шли вперед, и высадка на берег продолжалась. К 1.30 3 ноября на крымской земле уже были два полка 2-й гвардейской дивизии и 369-й отдельный батальон морской пехоты.

Суда двух правофланговых отрядов тут же взяли обратный курс в район Пересыпи, где приняли на себя второй эшелон 2-й гвардейской стрелковой дивизии — 15-й стрелковый полк — и к утру перебросили его на плацдарм.

А суда других трех отрядов возвратились в район Кордона Ильича и к пристаням косы Чушка и взяли там два полка 55-й гвардейской стрелковой дивизии.

В 3 часа 30 минут началась вторая артиллерийско-авиационная подготовка, чтобы сокрушить врага, его укрепления и расчистить путь десантникам в районах высадки 55-й дивизии на участке Жуковка, Еникале. Потом по сигналу огневой вал был переброшен на некоторую глубину от уреза воды, и началась высадка десантников.

К 5.00 полк 55-й дивизии полковника Смирнова полностью был на берегу и тут же пошел в решительную атаку. Рядом с ним высаживался и начинал активные действия другой полк этой же дивизии.

Теперь за захват плацдарма под Керчью боролись две наши дивизии.

Отчаянные попытки фашистов контратаками сбросить десантников в море успеха не имели. Бой разгорелся. К 15 часам полки 2-й и 55-й гвардейских стрелковых дивизий, 369-й и 143-й отдельные батальоны морской пехоты Азовской флотилии дрались на фронте до 12 километров и на глубине 2–3 километров от берега. Но далее продвинуться они не смогли. Итак, фронт борьбы десантов 56-й армии под Керчью и 18-й под Эльтигеном растянулся на 16 километров, а между ними был разрыв до 20 километров.

Теперь посмотрим, что же в эти часы происходило у Эльтигена. В эту же позднюю ночь полковник В. Ф. Гладков радостно объявил по телефону подчиненным командирам: «Наши начали высадку под Керчью!» И буквально через минуты эта добрая весть дошла до каждого десантника. Радость и надежда охватила людей. Они как бы обрели новые силы и с большей уверенностью готовились к боям.

Немецкое командование, отбиваясь от нашего десанта под Керчью, решило скорее покончить с эльтигенским плацдармом, чтобы затем все силы сосредоточить против десанта севернее. И с утра 3 ноября гитлеровцы с двух направлений атаковали плацдарм. Главный удар наносился на южном участке против уже ослабленного 1331-го стрелкового полка полковника Ивахина. Здесь наступало два вражеских полка и 15 танков. Второй удар приходился по центру. Взятые в этом бою пленные 98-й пехотной дивизии говорили, что, мол, десант очень ослаблен, подкреплений неполучает и поэтому одним ударом будет уничтожен или сброшен в море. Однако в центре гитлеровцы были остановлены. А на южном участке танки и пехота вклинились в боевые порядки полка. Но командарм К. Н. Леселидзе сразу же направил сюда огонь тяжелой артиллерии с Тамани и нацелил наши «илы». Летчики и артиллеристы вынудили фашистов наступление приостановить.

Командир десантных сил полковник В. Ф. Гладков посчитал, что наступил выгодный момент для контратаки, и ввел в бой только что высаженный на берег полк Нестерова. Гитлеровцам была навязана рукопашная схватка. Многие из них были уничтожены, другие начали отходить. Но вскоре подошли новые резервы немцев, и начались новые атаки. Теперь самый тяжелый удар пришелся по батальону майора Клинковского из 1339-го стрелкового полка. Это была пятая по счету атака за день. Для захвата важной высотки враг бросил вместе с пехотой танки. Они раздавили несколько наших ПТР. Людей в батальоне оставалось мало. Сдержать врага было нечем. Тогда Клинковокий, находясь на этой высоте, вызвал огонь на себя. Бой был страшный и жестокий. В самые напряженные минуты боя над полем появилась вторая группа наших штурмовиков и начала крушить гитлеровцев.

В этот день десант отбил девятнадцать атак противника и восстановил положение. Противнику был нанесен большой урон. Но и наши части понесли значительные потери. Только раненых насчитывалось свыше тысячи, но воины держались исключительно стойко и мужественно.

…А на командном пункте фронта бурлит своя особая жизнь. Со всех боевых участков — с плацдармов, с пролива, с морей, с неба, из штабов армий, флота и флотилии — сюда почти непрерывно поступают все новые сведения и самые различные данные о ходе боев, о силах и действиях врага, о состоянии и подвигах наших частей.

Еще до наступления вечера 3 ноября я и начальники оперативного и разведывательного отделов, оценив обстановку в полосе фронта и на морях, выработали окончательные наметки по использованию сил фронта на следующий день. Потом явились на доклад к командующему. Вот его суть. На главном, керченском направлении в ходе тяжелых боев, продолжавшихся в течение всего дня, противник разгромлен на передовых позициях обороны, взято свыше двухсот пленных, до 30 орудий, десятки пулеметов, освобождены населенные пункты Маяк, Глейка, Жуковка, Опасный, Енжкале, захвачен плацдарм на фронте до 12 и в глубину до 3 километров. Враг силами до двух пехотных дивизий, используя выгодную местность и оборонительные сооружения, проявляет большое упорство в удержании позиций. Многие его огневые средства, в том числе артиллерийские и минометные батареи, еще не подавлены. Артиллерия и авиация противника бьют не только по наступающим войскам, но и по кораблям у берегов и в проливе. Особенно активно действует бомбардировочная авиация. «Юнкерсы», прикрываемые «мессерами», часто бомбят корабли. Наши истребители не раз врывались в строй немецких бомбардировщиков, но срывать все их удары не удавалось.

На плацдарме Эльтигена 318-я дивизия Гладкова и полк 117-й дивизии полковника Нестерова снова целый день продолжали вести тяжелые бои. За день отбито более десяти атак противника — пехоты, поддержанной артиллерией, танками и авиацией. Десант понес большие потери. И под Керчью, и у Эльтигена все высоты с дотами и дзотами в прибрежной полосе продолжают оставаться в руках врага.

И все же наши войска закрепились на крымском берегу, обеспечив тем самым условия для дальнейшей переправы сил и успешного развития наступления.

Штаб считал необходимым в течение ночи переправить на плацдарм под Керчью 32-ю стрелковую дивизию и батальон танков, а к Эльтигену — стрелковый и артиллерийский полки 117-й дивизии и с утра 4 сентября при поддержке авиации и флота продолжать наступление с целью расширения плацдармов и переправы на них основных сил армий.

— Значит, войска должны выполнять ранее поставленные задачи, — заключил Иван Ефимович. — Думаю, это правильно, и именно в таком духе я дал указания командармам Мельнику и Леселидзе.

При дальнейшей оценке обстановки на эльтигенском плацдарме возник вопрос: стоит ли ослабленному десанту ставить активную наступательную задачу, не лучше ли ему занять жесткую оборону?

— Хотя нашим на укрепленные возвышенности наступать тяжело, — сказал Петров, — они на виду у противника, постоянно под его огнем, но нам так или иначе надо расширять оба плацдарма, чтобы переправить на них армии целиком и организовать большое наступление. Надо только всеми силами помочь Гладкову, иначе вся 18-я армия не двинется вперед.

Тут же были определены задачи армиям, флоту, флотилии, авиации, артиллерии.

56-й армии в течение ночи предстояло переправить на плацдарм 32-ю дивизию, всю корпусную артиллерию, не менее батальона танков, с утра 4 сентября всеми силами корпуса продолжать наступление в направлении Багерово, обходя Керчь с северо-востока, разгромить противостоящего противника, овладеть грядой укрепленных высот и городом Керчь. В последующем, после переправки через пролив 16-го стрелкового корпуса, армия должна была завоевать оперативный плацдарм и содействовать наступлению десанта 18-й армии.

18-я армия должна была за ночь переправить на плацдарм не менее усиленного стрелкового полка 117-й дивизии и при первых же благоприятных условиях перейти с плацдарма в наступление с задачей разгромить противника под Эльтигеном, захватить высоты северо-восточнее этого пункта.

Черноморскому флоту предписывалось с учетом решения командарма-18 за ночь переправить на плацдарм не менее усиленного стрелкового полка с артиллерией.

Азовская флотилия получила задачу по согласованию с командармом-56 за ночь переправить на плацдарм 32-ю дивизию и обеспечить подвоз боеприпасов и продовольствия.

4-й воздушной армии было приказано продолжать поддерживать наступление десантных сил на плацдарме у Керчи, уничтожая и подавляя артиллерийские и минометные батареи, не допускать подхода вражеских резервов из глубины и срывать их контратаки, продолжать нанесение бомбардировочных ударов по аэродромам противника, истребительной авиации не допускать к полю боя бомбардировщики врага, прикрыть от ударов с воздуха высадившиеся на Керченском полуострове части.

Однако Черноморский флот снова понес потери в плавсредствах и смог переправить на плацдарм у Эльтигена только отдельные специальные подразделения, а также командование и штаб 117-й стрелковой дивизии во главе с командиром полковником Л. В. Косоноговым.

А азовцы за ночь десантировали на берег Крыма 32-ю гвардейскую стрелковую дивизию полковника Г. Т. Василенко, которая тут же была введена в бой на правом фланге корпуса.

На керченском направлении в течение 4–5 ноября 11-й гвардейский стрелковый корпус генерала В. Ф. Сергацкова при поддержке мощного огня тяжелой артиллерии, штурмовой и бомбардировочной авиации проводил наступление. В ходе напряженных боев соединение овладело горой Хроневая и населенными пунктами Оссовины, Баксы, Джанкой, но дальше продвинуться не смогло. Все командные высоты продолжали оставаться в руках врага.

Фашисты проявляли исключительное упорство в удержании позиций, а после подхода из тыла резервов начали проводить при поддержке артиллерии и авиации сильные контратаки.

Все эти дни небосклон был плотно затянут грозовыми тучами. Над проливом нависали и ползли низкие облака и проносились шквальные ветры. Мы как-то забыли, что небо бывает голубое, а море синим. Четверо суток пролив стонал и кипел. А после 5 ноября над Таманью и Крымом установилась золотая осенняя пора: мы увидели и голубое небо, и синее море, и вдалеке от берега голубоватые горы. Такая погода — раздолье для авиации. И она на полную силу работала с обеих сторон. Даже издали было видно, как наши истребители атаковывали, поджигали вражеские «юнкерсы» и рассыпали их строй. Не раз приходилось видеть, как бомбардировщики неслись к земле или в Азовское море, оставляя за собой густую полосу черного дыма.

Каждый командир сознавал, что ленточка отвоеванной прибрежной земли — успех слишком непрочный, что враг может сбросить наши части в пролив или уничтожить, поэтому стремился при любом удавшемся случае атаковать врага днем и ночью. А командование фронта предпринимало все меры, чтобы нарастить силы на плацдарме. И с вечера 6 ноября с причалов на косе Чушка и у поселка Кордон Ильича начал погрузку на суда 16-й стрелковый корпус генерала К. И. Провалова. В штабе фронта считали целесообразным этот корпус ввести в бой на правом фланге 11-го гвардейского корпуса В. Ф. Сергацкова и развить наступление севернее Керчи на Багерово. А Ивану Ефимовичу очень хотелось не оставлять у себя на фланге довольно сильную группировку противника в районе Керчи, и корпус Провалова был нацелен на решение этой задачи. Уже 8 ноября две его дивизии — 339-я полковника Т. С. Кулакова и 383-я генерал-майора В. Я. Горбачева — были на плацдарме и заняли фронт под Керчью левее 55-й гвардейской дивизии. Вслед за ними начала переправляться 317-я стрелковая дивизия полковника И. Ф. Ромащенко. Днем и ночью суда Азовской флотилии смело пробивались к берегам Крыма, переправляя людей, пушки, боеприпасы, продовольствие. Особую находчивость при маневрировании между взрывами бомб и снарядов проявляли командиры отрядов 1-й бригады катеров капитан-лейтенант К. И. Бутвин, старший лейтенант В. И. Жаворонков и сам командир бригады капитан 3 ранга П. И. Державин.

Вечером 7 ноября штаб докладывал командующему фронтом: авиаразведка установила выдвижение группы торпедных катеров и быстроходных десантных барж (БДБ) со стороны Феодосии к Керченскому проливу. Значит, немцы намереваются проводить самые активные действия на суше и на море. А поскольку морские силы Черноморского флота серьезно ослаблены, то блокада плацдарма с моря может стать реальностью. Считалось необходимым для ударов по ним использовать бомбардировочную и штурмовую авиацию, а также часть торпедных катеров Черноморского флота. Ясно виделось и другое: подвоз подкреплений и всего необходимого для боя становится все более затруднительным. И снова возник вопрос: стоит ли ослабленному десанту на плацдарме Эльтигена ставить активную наступательную задачу? Иван Ефимович сказал:

— Хотя плацдарм для того и существует, чтобы с него наступать, но, ввиду особо сложных и тяжелых условий перевозок, боевой задачей всех десантников 18-й армии на ближайшие 4–5 суток должно стать прочное удержание позиций.

С 9 ноября на 60-тонных паромах началась последовательная переправа машин 63-й танковой бригады, тяжелой артиллерии — 62-й пушечной артиллерийской бригады полковника Ефимова, 1195-го гаубичного артиллерийского полка РГК полковника Чубанова и 125-й отдельной гаубичной бригады большой мощности РГК генерал-майора артиллерии Порешина.

Было ясно, что для прорыва хорошо организованной обороны на выгодном укрепленном рубеже необходима более тщательная подготовка. И командующий фронтом приказал командарму 56-й К. С. Мельнику к 11 ноября подготовить решительное наступление. В указаниях подчеркивалась крайняя необходимость расширения плацдарма, так как малая его площадь приводит к скученности войск, сковывает их маневр и дает противнику возможность вести прицельный артиллерийский огонь вплоть до Керченского пролива.

По решению генерала К. С. Мельника усилия 11-го гвардейского стрелкового корпуса нацеливались в направлении Булганака, а 16-го стрелкового корпуса — на обход Керчи с северо-востока и овладение городом.

На нашем фронте теперь работал вновь назначенный член Военного совета фронта Суньян Кагирович Маллаев (без воинского звания) из Крымского обкома партии. Он не проявлял активного участия при рассмотрении оперативных вопросов, больше вслушивался в то, что говорили другие. Но он хорошо знал Крым, людей и сумел организовать довольно крепкую связь с руководством партизанского движения на полуострове: его руководителем Мокроусовым и начальником штаба партизанского движения Булатовым, о которых говорил очень тепло. Супьян Кагирович информировал нас о силах партизан, составляющих несколько бригад, и о их боевых делах. Через него командование фронта ставило перед руководством партизанского движения разведывательные задачи и получало от них немало важных данных; в частности о местонахождении подготавливаемых противником оборонительных рубежей на Керченском полуострове и его силах, располагающихся в районах Керчи, Багерова и других местах.

А Военный совет фронта, делая ставку на еще более широкое развертывание партизанской борьбы в тылу врага, требовал от них решительных действий. В своей директиве от 10 ноября он предлагал, в частности, проводить налеты на гитлеровцев на участках дорог Карасубазар (Белогорск) — Феодосия, Бахчисарай — Севастополь. А на наиболее важные объекты — населенные пункты, аэродромы, склады, опорные пункты — предлагалось производить внезапные налеты крупными силами. Важными задачами партизан являлись срыв подхода резервов к плацдармам и нарушение связи между штабами.

Глава третья Есть оперативный плацдарм!

Начавшееся 11 ноября наступление наших войск под Керчью шло тяжело. Объясняется это тем, что с высот противнику нетрудно было обнаружить выдвижение наших войск и районы их сосредоточения, поэтому он своевременно мог серьезно усиливать свою группировку. Здесь действовало уже семь дивизий: 73, 130, 11, 98-я и учебная немецкие и две дивизии румын — 3-я и 6-я. Враг располагал сильной артиллерией и авиацией. Занимая господствующие высоты, в частности гору Митридат, он поливал с них наши части огнем всех видов. А наши батарейцы, не видя расположения на высотах вражеских огневых точек, не могли успешно отвечать. Наступающим войскам главную огневую помощь оказывала авиация.

Бои шли ежедневно до 16 ноября, но крупного успеха достигнуто не было. Части 11-го гвардейского стрелкового корпуса генерала В. Ф. Сергацкова, вместе с которыми действовала 63-я танковая бригада, смогли овладеть только рядом высот. Дивизии 16-го стрелкового корпуса на подступах к Керчи разбили крупную группировку противника. На поле боя осталось свыше 1500 трупов гитлеровских солдат, 26 орудий, 14 минометов и 70 пулеметов. Корпус вышел к северо-восточной окраине Керчи, но городом овладеть не смог. В боях 16 ноября погиб командир 339-й стрелковой дивизии полковник Теодор Сергеевич Кулаков. На следующий день после его гибели поступил приказ о присвоении ему воинского звания генерал-майора, а вскоре ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Десант под Керчью хотя и вынудил противника часть своих сил из-под Эльтигена перебросить сюда, однако не намного облегчил положение десантников Гладкова. Противник, продолжая сохранять превосходство над ними в наземных войсках и в морских силах (катерах и крупных боевых судах), решил теперь не допускать подвоза подкреплений на плацдарм, взять десантников измором и добить огневыми ударами. Из Феодосии к юго-восточному берегу Крыма, в пролив и непосредственно к Эльтигену продолжали подходить новые эскадры быстроходных десантных барж. Штурмовая и бомбардировочная авиация Черноморского флота била по ним. Вступали в дерзкую, смелую и отчаянную борьбу с вражескими морскими силами и небольшие группы наших катеров. Враг нес потери, но полностью воспрепятствовать подходу гитлеровцев к берегу мы не могли. Десант уже на восьмой день операции оказался полностью блокирован с моря. Борьба в проливе и на плацдарме у Эльтигена еще более обострилась.

С целью прорыва морской блокады врага авиация Черноморского флота усилила удары по вражеским катерам и боевым десантным судам. Не раз обрушивала огонь и наша дальнобойная артиллерия по порту Камыш-Бурун, где частично базировались немецкие быстроходные баржи и катера, в результате чего более 20 десантных барж и катеров и более 30 других вражеских плавсредств было уничтожено, а две баржи сели на мель у Тузлы. Но окончательно снять вражескую блокаду все же не удалось. Перевозки войск на эльтигенский плацдарм стали невозможными. Лишь небольшие группы судов, а чаще в одиночку, с огромным трудом пробивались к нему, чтобы доставить боеприпасы, продовольствие и вывезти раненых. Командарм Леселидзе много раз переносил массированный артиллерийский огонь с одного участка на другой и удачно направлял полки штурмовиков и бомбардировщиков для удара по группировкам врага, чтобы поддержать десант. Артиллерия и авиация с Тамани делали все, чтобы помочь десантникам на плацдарме, и не раз выручали их в критические минуты. А они сражались мужественно и стойко, несмотря на невероятные трудности, которые испытывали.

Уместно здесь сказать и о самом командире 318-й стрелковой дивизии — командующем десантом на эльтигенском плацдарме полковнике Василии Федоровиче Гладкове. Это был человек кремнисто-твердый, храбрый, по-солдатски прямолинейный, искренний, внутренне очень собранный. Он обладал железной волей и не боялся идти на риск, на смелые и дерзкие решения, принимая на себя всю ответственность за их последствия. А огромный боевой опыт выработал в нем самообладание, отвагу, решительность, развил умение разгадывать замыслы противника.

Василий Федорович обладал и еще одним драгоценным качеством — исключительным спокойствием даже в самых критических ситуациях боя, что благотворно сказывалось на всех его подчиненных, командирах и рядовых.

Командование фронта и 18-й армии регулярно получало от Гладкова краткие, но точные и совершенно ясные доклады и донесения о положении дел на плацдарме, об оценке сил врага и его намерении, о трудностях борьбы. Но в них всегда виделся боевой дух воинов, их стремление к победе над врагом и уверенность в ней.

Военный совет фронта очень высоко оценил боевые дела десантников-эльтигенцев и представил Верховному Главнокомандованию список воинов с описанием их конкретных героических подвигов для награждения. И в ночь на 18 ноября нами был по радио заслушан Указ Президиума Верховного Совета СССР. Тридцати четырем солдатам и офицерам из эльтигенского десанта было присвоено звание Героя Советского Союза. Многие были награждены орденом Ленина. Одновременно несколько сот воинов наградил орденами и медалями своим приказом командующий фронтом.

Не могу назвать всех бойцов и командиров, получивших звание Героя Советского Союза, но о некоторых скажу. Один из них — командир роты 1339-го стрелкового полка капитан Андрей Степанович Мирошник. Это его подразделение вместе с моряками 386-го отдельного батальона морской пехоты первым высадилось на берег Крыма, захватило Эльтиген, а на другой день окружило и разгромило вражеских артиллеристов и захватило штаб гитлеровской артиллерийской части. В последующих боях воины роты Мирошника отразили множество сильных контратак противника, вышли на высоты и удержали их. Весь личный состав был награжден, а 10 человек удостоились звания Героя Советского Союза, в том числе кроме командира младший лейтенант Анатолий Кокорин, лейтенант Николай Тополников, младший сержант Василий Толстов.

А рота, которой командовал старший лейтенант Дмитрий Васильевич Туликов, захватила высоты севернее Эльтигена, отразила много десятков сильных вражеских контратак, уничтожила многие сотни гитлеровцев и удержала захваченные высоты. За боевые дела под Новороссийском Тулинов был награжден орденом Красного Знамени, а теперь стал Героем Советского Союза.

В 1339-м стрелковом полку, которым командовал Д. С. Ковешников, выросло 22 Героя Советского Союза. Вместе с ними Героями стали и некоторые десантники-моряки 386-го отдельного батальона морской пехоты, в частности его командир Н. А. Беляков и санинструктор Галина Петрова, первой бросившаяся в атаку через минное поле и проволочное заграждение.

Вскоре за беспримерное мужество в боях при форсировании Керченского пролива и действиях на плацдарме были награждены и воины 2-й и 55-й гвардейских стрелковых дивизий, первыми высадившиеся на берег крымской земли под Керчью. Только во 2-й дивизии 23 гвардейца получили звание Героя Советского Союза, в том числе командир соединения генерал-майор А. П. Турчинский, командиры стрелковых полков полковники П. Г. Поветкин и В. С. Александровский, командир батальона майор А. Т. Слободчиков. А 23 воина этой дивизии были награждены орденом Ленина. 1430 гвардейцев получили другие награды. Примерно столько же бойцов и командиров было удостоено высших наград и в 55-й гвардейской стрелковой дивизии.

И. Е. Петров, поздравляя в штабе фронта группу Героев Советского Союза, говорил, что впереди еще большая война и тысячи новых героев встанут в один ряд с теми, чьи подвиги сейчас так высоко оценила Родина.

* * *

На обоих плацдармах шли напряженные бои. В штабе фронта нам порой казалось, что мы допустили оперативную ошибку. Но потом мы снова и снова вникали в суть принятого решения и приходили к выводу, что другого, лучшего варианта быть не могло. Помехой всему был непредвиденно большой силы шторм на морях и в проливе. Это он выводил из строя суда, поломал наш план одновременной высадки десантов и создал огромные трудности нашим переправочным средствам в подаче подкреплений на плацдармы. А противник имел широкую возможность подтягивать резервы, маневрировать войсками и сосредоточивать усилия для нанесения сильных ударов.

Стремление соединить силы двух плацдармов в один не покидало нас. Но гитлеровцы упорно дрались за каждую позицию. А с начала второй половины ноября вражеское командование стало вводить свежие резервы и осуществлять сильные контрудары. Не только расширить плацдарм, но и просто удержать его в таких условиях было крайне трудно. Приходилось и атаковать, и обороняться, но в любом случае держаться. Бои были напряженные и кровопролитные.

Поскольку 18-я армия из-за существенной нехватки у Черноморского флота переправочных средств не могла быть переправлена на плацдарм под Эльтиген, она становилась бездействующей. И 16 ноября решением Ставки Верховного Главнокомандования 18-я была выведена из состава Северо-Кавказского фронта и направлена на другое стратегическое направление, в состав 4-го Украинского фронта.

Разъяснений на этот счет Генштаб не давал. Но понять замысел Ставки было нетрудно. Ведь к этому времени не получила развития и планируемая операция войск 4-го Украинского фронта на севере Крыма. Значит, удары советских войск на полуостров с севера и востока будут нанесены несколько позже, когда крымская группировка врага после успешного наступления других фронтов окажется в невыгодных условиях.

Поскольку с армией К. Н. Леселидзе уходила и вся ее артиллерия, являвшаяся основной огневой силой, поддерживающей десантников у Эльтигена, то теперь главной огневой опорой десанта должны были стать дальнобойная береговая артиллерия и авиация флота. Штаб фронта тут же направил распоряжение на этот счет командующему Черноморским флотом. В этот же день К. Н. Леселидзе доложил командующему фронтом, что при возвращении с плацдарма управления 117-й стрелковой дивизии катер, на котором оно шло, подорвался на мине. В числе погибших оказался и командир дивизии полковник Л. В. Косоногов.

Поскольку наши суда могли пробиваться к Эльтигену с огромным трудом и в одиночку, только чтобы доставить боеприпасы, продовольствие и вывезти раненых, снять с крымской земли десант В. Ф. Гладкова и переправить его на Таманский полуостров было невозможно. Поэтому командующий фронтом приказал для доставки всего необходимого на плацдарм привлечь авиацию из состава 4-й воздушной армия. Эту задачу он возложил на 899-й и 46-й ночные легкобомбардировочные авиаполки майора К. А. Бочарова и майора Е. Д. Бершанской.

Самолеты У-2 этих полков — маленькие по размеру, имевшие небольшую скорость, — летали на небольшой высоте, но это и позволяло сбрасывать с них грузы с большой точностью. Личный состав полка Бершанской состоял из девушек-летчиц. Множество раз они подвергали бомбовым ударам гитлеровцев, позиции вражеских артиллеристов и прожекторов, совершая по нескольку рейсов за ночь под огнем врага. Гитлеровцы называли их ночными ведьмами, а наши солдаты — золотыми девчатами, нашими Марусями, крылатыми мадоннами. Это удивительно, но ни один самолет из женского полка не был подбит. Теперь бомбардировщикам Бочарова и Бершанской и выделенному, кроме того, полку штурмовиков надо было летать без бомб. Вместо них подвешивали контейнеры с боеприпасами, продовольствием, медикаментами. Трудно было ночью учесть силу и направление ветра, чтобы по-снайперски точно сбросить груз на небольшой пятачок плацдарма. И все же летчицы справлялись с этим делом хорошо. Воины нашего фронта очень гордились крылатыми героинями, доставлявшими врагу немало бед.

Конечно, по воздуху мы не могли в достатке обеспечить боеприпасами десант в несколько тысяч человек, а тем более артиллеристов. Но помощь летчиков и кораблей, пробившихся в одиночку к Эльтигену, была весьма заметной.

Вслед за выводом из состава фронта 18-й армии была получена директива Ставки ВГК о преобразовании с 20 ноября Северо-Кавказского фронта в Отдельную Приморскую армию. Полевое управление ее создавалось на базе управления фронта. В состав ее входили 11-й гвардейский, 16-й, 20-й стрелковые и 3-й горнострелковый корпуса, вся фронтовая артиллерия, полки гвардейских минометов. Военному совету Приморской армии продолжали подчиняться 4-я воздушная армия, Черноморский флот и Азовская флотилия. Командующим армией был назначен генерал армии И. Е. Петров, членом Военного совета — генерал-лейтенант В. А, Баюков, заместителем командующего армией — генерал-лейтенант К. С. Мельник. Что касается меня, то И. Е. Петрову позвонил начальник Генерального штаба Александр Михайлович Василевский и передал, что моя кандидатура намечается на пост начальника штаба 4-го Украинского фронта.

И вот мой последний доклад Ивану Ефимовичу об обстановке, сложившейся на плацдармах. Встал вопрос: куда направить наши усилия на керченском плацдарме и какую задачу определить десанту у Эльтигена?

— Немцы с керченских высот могут нанести контрудар по флангу всей нашей ударной группировки, — заметил Петров. — А поскольку на плацдарме мы все еще не имеем превосходства в силах над противником, то удар его может оказаться опасным. Нельзя оставлять на фланге сильную и опасную группировку врага, когда нет готовых резервов для срыва этого удара.

И он свой план — одним корпусом наступать на запад, а 16-м на Керчь — оставил в силе.

С утра 20 ноября войска фронта должны были переходить в наступление. И. Е. Петров был заметно обеспокоен ненадежностью управления войсками на плацдармах.

— Войска ведут тяжелые бои, — говорил он, — а мы, командование, отделены от них широким проливом. Главный бой идет под Керчью, и мы должны быть на том берегу. И нам управлять легче, так как будем непосредственно видеть поле боя, а значит, и более конкретно и своевременно влиять на ход сражения всей огневой мощью артиллерии и авиации. Да и люди, узнав об этом, будут драться увереннее.

Командующий приказал организовать и оборудовать на плацдарме передовой пункт управления. Поручив К. С. Мельнику осуществлять руководство переправкой войск, техники и материальных средств через пролив, он 18 ноября, прихватив с собой заместителя командующего 4-й воздушной армией генерала Слюсарева, на катере перешел пролив и появился на плацдарме. Туда же приказал прибыть и мне. Я перелетел через пролив на самолете У-2, который произвел посадку у самой кромки берега в районе поселка Опасный. Вместе с нами на НП была группа офицеров штаба — заместитель начальника разведотдела подполковник Н. М. Купенко, подполковники П. И. Новиков, Л. Т. Иванов, Т. Е. Калядин, майор И. Г. Гуринов от оперативного отдела и два-три офицера связи. Иван Ефимович вопреки советам разместился в отдельно стоявшем домике у поселка Маяк, под огнем полевой артиллерии врага. Саперы быстро усилили стены домика камнем, а рядом отрыли щели полного профиля для укрытия при воздушных налетах и массированных ударах артиллерии и построили бомбоубежище. Офицеры штаба фронта расположились в отбитом у немцев блиндаже, а я, подполковники Н. М. Купенко и Т. Е. Калядин — в доте, метрах в 40–50 от домика Петрова. В домик и дот потянулись все нити связи.

Как только мы оказались на плацдарме, сразу почувствовали и увидели бой. Он был в самом разгаре. По всей линии фронта слышались пулеметные трели, уханье минометов, грохот орудий. И тут же, почти рядом с нами, взрывались снаряды: ведь по удаленности от линии фронта мы оказались на положении командира дивизии.

Ввиду сильного артиллерийского обстрела командующий в дивизии выходить воздерживался и к себе никого с фронта не вызывал. Предупредил и меня — беречь офицеров штаба. Иван Ефимович вступил в переговоры по телефона с командирами корпусов В. Ф. Сергацковым и К. И. Проваловым, с командирами 2-й и 55-й гвардейских дивизий, требуя доложить обстановку.

Генералы В. Ф. Сергацков, А. П. Турчииский и Б. Н. Аршинцев сообщали, что противник, занимая очень выгодные и сильно укрепленные позиции, душит наших людей огнем. Докладывали они и о множестве героических подвигов солдат и командиров. Однако все затруднялись изложить свою оценку в отношении сил противника.

А поздним вечером 19 ноября по вызову в домик Петрова явились командир 11-го гвардейского корпуса В. Ф. Сергацков и начальник артиллерии 56-й армии генерал А. К. Сокольский. Однако и из их личных докладов мы не получили ясного представления о силах врага. Сергацков опять пытался говорить более всего о подвигах наших воинов, а Иван Ефимович на это восклицал:

— Люди у нас героические, каждый дерется за десятерых, я это знаю! Но управляем ими мы плохо. Слабо вы знаете противника.

…К вечеру 19 ноября была закончена проверка готовности войск к решительному наступлению с утра следующего дня. Но нас не покидала забота о делах десанта на эльтигенском плацдарме. Командующий продолжал оставаться на плацдарме под Керчью, а мне велел отбыть на основной командный пункт, чтобы принять ряд мер по оказанию помощи десантникам В. Ф. Гладкова.

Весь день 20 ноября наши войска под Керчью наступали, но смогли углубиться в оборону врага только на 2–3 километра. Теперь глубина плацдарма достигала 10 километров. Но прорвать оборону на всю глубину не удалось. Противник подтянул части 50-й и 425-й пехотных дивизий, танки, артиллерию и при поддержке авиации задержал продвижение наших войск…

В тот же день распоряжением начальника Генерального штаба я был вызван в Москву.

Распрощавшись с командующим И. Е. Петровым, членами Военного совета В. А. Баюковым и П. И. Селезневым, с генералами и офицерами управления фронта, я 21 ноября отправился в путь.

Однако работать мне начальником штаба 4-го Украинского фронта не довелось. Генерал С. С. Бирюзов, намечавшийся на командную должность, остался на прежней должности.

А что же было после моего отъезда на плацдармах? Об этом я узнал несколько позже.

Военные люди знают, что перед форсированием водной преграды передовыми частями обычно сразу же строятся мосты, по которым пропускаются артиллерия, танки, активизируется переброска резервов, боеприпасов, оружия, материально-технических средств. А через такой широкий пролив, как Керченский, моста не построишь, и для стотысячной армии все необходимое на подручных средствах переправить сложно. Тут переправочные средства — крупные суда, баржи, мотоботы — нужны как воздух. А их становилось все меньше. И положение наших войск на отвоеванных плацдармах, отделенных от баз снабжения, несколько осложнилось, а десанта у Эльтигена стало крайне тяжелым. Иван Ефимович дал указания о подготовке и строительстве канатной переправы через пролив с косы Чушка — Маяк.

Противник, занимая господствующие высоты и укрепленные рубежи, продолжал упорно сопротивляться. Наши войска прекратили наступательные действия и закрепились на достигнутых рубежах. Фронт стабилизировался. На этом, собственно, и закончилась Керченско-Эльтигенская десантная операция.

Да, наши войска не смогли на этот раз поднять красный флаг над Керчью и освободить Керченский полуостров. Но главное в десантной операции — завоевание оперативного плацдарма — было выполнено. К концу ноября на нем было сосредоточено 100 тысяч солдат и офицеров, более тысячи орудий и минометов и 128 танков. Завоеванный плацдарм являлся хорошим трамплином для последующего развития наступления в глубь Крыма.

Ввиду невозможности эвакуировать десантников из-под Эльтигена на Таманский полуостров приказом командующего Отдельной Приморской армией от 3 декабря им ставилась задача внезапным ударом прорвать линию блокады, пройти по тылам врага и, продвигаясь в направлении Керчи, соединиться с частями армии. Командир десанта полковник В. Ф. Гладков по ходу складывающейся обстановки решил начать прорыв в ночь на 7 декабря. И в 22 часа люди бросились в темноту на врага. Попадавшиеся на пути гитлеровцы уничтожались бесшумно кинжалами, штыками, прикладами. Прорыв удался. Пройдя и пробежав по тылам врага свыше 20 километров, десантники вышли в район Керчи, нанесли удар с тыла по обороняющимся фашистским частям и после двухдневных боев прорвались к своим. Полковник Василий Федорович Гладков и его боевые соратники совершили поистине легендарный подвиг.

Сильная немецко-фашистская группировка в Крыму, изолированная и запертая на полуострове, еще продолжала яростно сопротивляться. Но судьба ее была уже предрешена. Из крымского мешка группировке уже никогда не было суждено вырваться. Ей обязательно придет конец. Только час этот наступит несколько позже.

Иллюстрации

_{С. К. Тимошенко}

_{На подступах к Новороссийску}

_{И. Е. Петров}

_{В. А. Баюков}

_{Бой за станицу}

_{Л. А. Владимирский}

_{К. А. Вершинин}

_{Бой в Новороссийске}

_{К. Н. Леселидзе}

_{А. А. Гречко}

_{На командном пункте 9-й армии. В центре А. А. Гречкин и Л. И. Брежнев}

_{И. Е. Петров (справа) и А. К. Сивков}

_{К. С. Мальник}

_{С. Г. Горшков}

_{Г. Н. Холостяков}

_{К. И. Провалов}

_{Кубанские плавни}

_{В. Ф. Сергацков}

_{В. Ф. Гладков}

_{В разведке}

_{А. П. Турчинский}

_{Б. Н. Аршинцев}

_{Конец…}

Примечания

1

См.: Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945. Краткая история. М., 1984, с. 150.

(обратно)

2

Василевский А. М. Дело всей жизни. М., 1975, с. 230–231.

(обратно)

3

См.: История второй мировой войны 1939–1945. М., 1975, т. 5, с. 102.

(обратно)

4

Василевский А. М. Дело всей жизни, с. 228.

(обратно)

5

Цит. по: История второй мировой войны 1939–1945, т. 5, с. 164.

(обратно)

6

См.: Великая победа на Волге. М., 1965, с. 108.

(обратно)

7

Цит. по: Василевский А. М. Дело всей жизни, с. 236–237.

(обратно)

8

Содержание этого доклада изложено в статье Маршала Советского Союза Ф. И. Голикова в сборнике «Сталинградская эпопея».

(обратно)

9

ЦАМО, ф. 342, оп. 6312, д. 28, л. 1–4.

(обратно)

10

Вельц Г. Солдаты, которых предали. Пер. с нем. М., 1965, с. 28.

(обратно)

11

ЦАМО, ф. 341, оп. 5312, д. 24, л. 123.

(обратно)

12

См.: История второй мировой войны 1939–1945, т. 5, с. 178.

(обратно)

13

См.: Вельц Г. Солдаты, которых предали, с. 239.

(обратно)

14

Дёрр Г. Поход на Сталинград. Пер. с нем. М., 1957, с. 56.

(обратно)

15

Выступление Д. З. Мануильского изложено по записи, хранящейся в Волгоградском государственном музее обороны.

(обратно)

16

Калинин М. И. Статьи и речи. М. 1975, с. 180.

(обратно)

17

Калинин М. И. Статьи и речи, с. 243.

(обратно)

18

С 28 сентября Юго-Восточный фронт был переименован в Сталинградский, а Сталинградский — в Донской.

(обратно)

19

Цит. по: Вельц Г. Солдаты, которых предали, с. 62.

(обратно)

20

Вельц Г. Солдаты, которых предали, с. 82.

(обратно)

21

Цит. по: Проэктор Д. М. Агрессия и катастрофа. Изд. 2-е, М., 1972, с. 430.

(обратно)

22

Цит. по: Проэктор Д. М. Агрессия и катастрофа, с. 430.

(обратно)

23

Еременко А. И. Сталинград. М., 1961, с. 167–168.

(обратно)

24

ЦАМО, ф. 64, оп. 2819, д. 19, л. 304.

(обратно)

25

См: 50 лет Вооруженных Сил СССР. М., 1968, с. 323.

(обратно)

26

Василевский А. М. Дело всей жизни, с. 242.

(обратно)

27

См.: История второй мировой войны 1939–1945. М., 1976, т. 6, с. 45.

(обратно)

28

РВГК — резерв Верховного Главнокомандования.

(обратно)

29

Адам В. Трудное решение. Пер. с нем, М., 1967, с. 170, 172.

(обратно)

30

ЦАМО, ф. 341, оп. 5312, д. 10, л. 15.

(обратно)

31

ЦАМО, ф. 122-а, оп. 2, д. 13, п. 405.

(обратно)

32

Адам В. Трудное решение, с. 178.

(обратно)

33

Цит. по: Проэктор Д. М. Агрессия и катастрофа, с. 454.

(обратно)

34

Василевский А. М. Дело всей жизни, с. 252.

(обратно)

35

См.: Великая победа на Волге, с. 431.

(обратно)

36

Штейдле Л. От Волги до Веймара. Пер. с нем. М., 1975, с. 190.

(обратно)

37

Вельц Г. Солдаты, которых предали, с. 169.

(обратно)

38

Вельц Г. Солдаты, которых предали, с… 219.

(обратно)

39

История второй мировой войны. 1939–1945. М., 1976, т, 6, с. 78.

(обратно)

40

Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М., 1968, с. 186.

(обратно)

41

Адам В. Трудное решение, с. 326.

(обратно)

42

Адам В. Трудное решение, с. 347.

(обратно)

43

Мутовин Б. И. Воспоминания о пленении немецкого фельдмаршала Паулюса и его штаба в Сталинграде (хранятся в Волгоградском государственном музее обороны).

(обратно)

44

Экземпляр этого приказа хранится в Волгоградском государственном музее обороны. Здесь он приводится в сокращенном виде.

(обратно)

45

См.: История второй мировой войны 1939–1945, т. 6, с. 81.

(обратно)

46

Там же, с. 80.

(обратно)

47

Василевский А. М. Великая победа на Волге. «Советская Россия», 1968, 26 янв.

(обратно)

48

18-я армия должна была перейти в наступление несколько позже, в зависимости от хода наступления на главном направлении, а у 9-й — вначале переходили в наступление только передовые отряды дивизий.

(обратно)

49

ЦАМО, ф. 51, оп. 932, д. 322, л. 144–146/

(обратно)

50

Позже стало известно, что в этом налете было уничтожено тринадцать немецких истребителей.

(обратно)

51

См.: Вершинин К. А. Четвертая воздушная. М., 1975, с. 254.

(обратно) class='book'> 52 ЦАМО ф. 3, оп. 11556, д. 13, л. 149–150.

(обратно)

53

ЦАМО, ф. 61, оп. 932, д. 238, л. 1–9.

(обратно)

54

ЦАМО, ф. 8, оп. 11556, д. 13, л. 235.

(обратно)

55

См.: История второй мировой войны 1939–1945. М.,1976, т. 7, с. 222.

(обратно)

56

История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. М., 1964, т. 3, с. 349.

(обратно)

57

ЦАМО, ф. 51, оп. 932, д. 240, л. 149–150.

(обратно)

58

Там же, д. 203, л. 72–73.

(обратно)

59

ЦАМО, ф, 51, оп. 932, д. 208, л. 286–289.

(обратно)

60

ЦАМО, ф. 52, оп. 932, д. 463, л. 39–40.

(обратно)

61

Там же, л. 19–21.

(обратно)

62

Член Военного совета фронта генерал-майор А. Я. Фоминых 10 сентября убыл на должность члена Военного совета Орловского военного округа.

(обратно)

63

ЦАМО, ф. 51, оп. 932, д. 153, л. 103.

(обратно)

64

Холостяков Г. Н. Вечный огонь. М., 1976, с. 308–369.

(обратно)

65

Приказы Верховного Главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза. М., 1975, с. 32.

(обратно)

66

ЦАМО, ф. 51, оп. 932, д. 203, л. 343–344.

(обратно)

67

ЦАМО, ф. 51, оп. 932, д. 463, л. 95.

(обратно)

68

ЦАМО, ф. 51, оп. 932, д. 208, л. 81.

(обратно)

69

Там же, л. 342–345.

(обратно)

70

ЦАМО, ф. 51, оп. 932, д. 464, л. 89–90.

(обратно)

71

ЦАМО, ф. 51, оп. 932, д. 203, л. 101–107.

(обратно)

72

ЦАМО, ф. 480, од. 1166, д. 12, л. 49–53.

(обратно)

73

ЦАМО, ф. 51, оп. 932, д. 576, л. 178–180.

(обратно)

74

ЦАМО, ф. 48а, оп. 1166, д. 12, л. 49–53.

(обратно)

75

ЦАМО, ф. 51, оп. 932, д. 464, л. 55–56.

(обратно)

76

История второй мировой войны 1939–1945. М., 1976, т. 7, с. 235.

(обратно)

Оглавление

Часть первая У волжских берегов

  Глава первая Враг рвется к Волге

  Глава вторая У стен волжской твердыни

  Глава третья Решающее сражение в городе

  Глава четвертая Разгром

  Глава пятая Крах

Часть вторая Через Голубую линию

  Глава первая Враг еще силен

  Глава вторая Флаг над Новороссийском

  Глава третья Освобождение Таманского полуострова

Часть третья Через Керченский пролив

  Глава первая Готовимся к форсированию

  Глава вторая Бросок через пролив

  Глава третья Есть оперативный плацдарм!

Иллюстрации

*** Примечания ***