Следы на Эльбрусе (из истории горного туризма и альпинизма) [И. М. Мизиев] (doc) читать онлайн

Книга в формате doc! Изображения и текст могут не отображаться!


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]



КАРАЧАЕВО-ЧЕРКЕССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
И. М. МИЗИЕВ
​ СЛЕДЫ НА ЭЛЬБРУСЕ
(из истории горного туризма и отечественного альпинизма)
ОТ АВТОРА
Дорогой читатель! Перед Вами книга, адресованная прежде всего лю­бителям и организаторам путешествий, экскурсий и горных походов по Кав­казу.
Многолетняя работа по изучению истории и культуры народов Централь­ного Кавказа позволяет автору надеяться на то, что читатель, одержимый поисками новых увлекательных маршрутов и открытий, найдет в этой ра­боте немало интересных и малоизвестных фактов, способствующих в опре­деленных рамках удовлетворить известное желание человека познать при­роду и историю окружающего его мира.
Книга представляет собой серию документальных очерков о ранних по­ходах по горам и ближайшим окрестностям Эльбруса. Она, естественно, не может заменить всю историю освоения горных вершин и перевалов Цент­рального Кавказа, для написания которой требуются усилия многих ученых, краеведов, туристов, альпинистов и путешественников. Вместе с тем автор полагает, что в этих очерках есть, по крайней мере, три неоспоримых, с его точки зрения, преимущества.
Во-первых, они охватывают почти неизученный и довольно значительный пе­риод с 1629 по 1911 гг., заключенный между первым упоминанием в русских ис­торических документах центрально-кавказских гор, заселенных «балкарами», т. е. современными балкарцами, и восхождением на Эльбрус соратника В. И. Ле­нина — С. М. Кирова1.
Во-вторых, наши очерки в большинстве случаев посвящены незаслужен­но забытым соотечественникам, не получившим широкой известности и ос­тавшимся безымянными «горцами», «черкесами» в отчетах выдающихся аль­пинистов XIX в., скрытым в их трудах аморфными терминами «туземцы» и т. п. Между тем их имена и подвиги достойны благодарной памяти потом­ков как имена людей, беззаветно любивших свой край, неутомимых труже­ников гор и первовосходителей на многие вершины Кавказа.
В-третьих, очерки помогут путешественникам, туристам, краеведам по­нять первоначальные туземные значения названий многих горных вершин, перевалов, рек, долин, урочищ и ледников, которые вошли в популярную литературу с большими искажениями. По собственному опыту знаю, как ухо­дило несколько часов, а то и дней на то, чтобы выяснить местоположение той или иной горы или речки, которые я знал по искаженным названиям в книгах и картах, а местные жители не могли понять, о чем идет речь. В
1 Кабардино-русские отношения в XVI — XVIII вв. Т. 1. — М., 1957. — С. 119 — 126; Фролов Я. И. На вершину Эльбруса/ХЕжегодник Кавказского горного общества в гор. Пятигорске. № 5 за 1911 — 1912 годы. — Пяти­горск, 1913. — С. 25 — 42.
подобных искажениях читатель легко может убедиться, если сопоставит ме­стные звучания с бессмысленными терминами, принятыми картографами, которые мы указываем в скобках.
Приглашая читателя мысленно пройти по следам первопроходцев, про­ложивших ныне популярные туристские маршруты по Центральному Кав­казу, хочу отметить, что название книги «Следы на Эльбрусе» выбрано в достаточной степени условно. В ней речь идет не только об Эльбрусе, здесь затрагиваются отдельные вопросы истории освоения горных троп в преде­лах нынешней Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии, составляющих географическое понятие «Приэльбрусье» в его самом расширенном смыс­ле.
Исходя из замысла и целенаправленности книги, в ней нет специаль­ной характеристики развития горного туризма в современных условиях и нынешних преобразований вокруг Эльбруса. Полагаю, что об этих вопро­сах читатели достаточно знают по увлекательным и содержательным кни­гам В. Кудинова, Д. Трунова, X. Теунова, Е. Симонова, Б. Бероева и других авторов.
Предваряя свое повествование, выражаю глубокую благодарность изве­стному ученому академику РАН В. М. Котлякову и журналисту Е. Д. Симо­нову за их труд по рецензированию рукописи данной книги, их замечания помогли мне избежать некоторых ошибок и неточностей.
СЛОВО ОБ АВТОРЕ

Исмаил Муссаевич Мизиев родился в 1940 г. в селе Нижний Чегем Чегемского района КБР. Закончил в 1963 г. отделение истории истори­ко-филологического факультета КБГУ, а затем в 1967 г. аспирантуру по археологии АН СССР. Защитил кандидатскую диссертацию по теме: «Ма­териальная культура Балкарии и Карачая XII — XVII в. в.».
Исмаил Мизиев — автор около 200 научных работ, в том числе девяти монографий, изданных в Москве, Алма-Ате, Баку, Уфе, С.-Петербурге, Гроз­ном, Махачкале, Владикавказе, Тбилиси, Ереване, Стамбуле и Черкесске.
Он автор книг «Средневековые башни и склепы Балкарии и Карачая» (Нальчик, 1970 г.), «Балкарцы и карачаевцы в памятниках истории» (Наль­чик, 1981 г.), «Шаги к истокам этнической истории Центрального Кавка­за» (Нальчик, 1986 г.), «История рядом» (Нальчик, 1990 г.), «История Бал­карии и Карачая» (Нальчик, 1996 г.).
До трагического случая, после которого И. Мизиев оказался прикован­ным к инвалидной коляске, он исколесил все горные ущелья Карачая и Бал­карии, производя археологические раскопки ?га городищах и крепостях, изу­чая материальную культуру предков карачаевцев и балкарцев. Из этих экс­педиций он вынес твердое убеждение в том, что карачаевцы и балкарцы являются древними насельниками этих мест, сохранившими до сих пор са­мобытную, отличную от других народов Кавказа, культуру, историческую не­прерывность которой подтвердили его археологические исследования.
Один из лучших учеников лауреата Ленинской премии профессора Е. И. Крупнова, Исмаил Муссаевич не мог равнодушно смотреть на то, как в угоду амбициям некоторых ученых, да и народов, искажается история ка­рачаевцев и балкарцев. Несмотря на то, что он не мог проводить археоло­гические раскопки, а может быть, именно поэтому Исмаил Муссаевич все свое свободное время посвятил сбору материалов по истории карачаевцев и балкарцев, используя действующую тогда систему МБА, архивы и библи­отеки друзей и коллег. Собранный материал он подверг анализу, система­тизировал и издал книгу «Шаги к истокам этнической истории Централь­ного Кавказа», в которой подверг жесткой критике теорию о сплошной ира-ноязычности алан. Именно после выхода в свет этой книги началась его травля, масштабы которой можно сравнить с тем, как в свое время трави­ли Л. Гумилева и О. Сулейманова.
Истинный ученый, которого не сломила в свое время болезнь, не сло­мился и в этой ситуации. В ответ на нападки он издает новую книгу «Ис­тория рядом», в которой «в пух и прах» разбивает все обвинения в свой адрес и ставит перед своими оппонентами ряд вопросов, на которые они не смогли дать вразумительного ответа.
Не умаляя истории окружающих народов, Исмаил Мизиев в своих ра­ботах показал значение древних тюрков, их влияние на историю и этниче­ские процессы, проходившие на всем Кавказе. Да и странно было бы се­годня делать вид, что не было в истории гуннов, булгар, хазар, авар, пече­негов и половцев, или, несмотря на обилие материалов, соглашаться с тем, что аланы были ираноязычными.
А ведь еще в 1978 г. на Всероссийской научной конференции по воп­росам истории, исторической науки Северного Кавказа и Дона было заяв­лено, что «одной из кардинальных проблем, требующих решения, является необходимость создания новой этнополитической карты Северного Кавказа, на которой... должны занять подобающее им место и тюркоязычные этносы и группы (гунны, булгары, хазары, авары и половцы и др.), а также абори­генные племена горных и предгорных районов... вот стержневая задача ны­нешнего этапа изучения средневековой эпохи региона».
Как и следовало ожидать, никто из ученых Северного Кавказа, за иск-лючедшем потомков этих тюрков, на призыв не откликнулся, а тех же, кто пытался это сделать, мгновенно объявили «пантюркистами», как в случае с И. Мизиевым.
Как бы там ни было, как бы сурово ни обходилась с ним жизнь, как бы ни предавали его коллеги и некоторые «друзья», Исмаил Муссаевич свое дело сделал. Он разорвал плотную завесу, которой была искусственно оку­тана история древних тюрков, и расчистил поле для тех, кто занимается и будет заниматься этими вопросами.
Эта книга, как и предыдущие, развенчивает многие устоявшиеся в нау­ке необъективные теории и взгляды на историю Эльбруса и народов, его окружающих, на историю его покорения и, если можно так выразиться, ос­воения.
Сознавая, что в случае его смерти книга эта не будет издана в КБР, Исмаил Муссаевич передал рукопись своему другу Халкечеву Кады с тем, чтобы он постарался издать ее в Карачаево-Черкесии.
Выполняя его последнюю волю и благодаря действенной помощи ректо­ра КЧГУ Койчуева Аскербий Дагировича, взявшего на себя заботу об изда­нии этой книги, мы предлагаем на суд читателя работу талантливого уче­ного, подвижника, одного из лучших сыновей карачаево-балкарского наро­да Исмаила Муссаевича Мизиева, безвременно покинувшего нас.
К. Н. Халкечев,
А. X. Кубанов.
2.11.99 г.


КАВКАЗ В ЛЕГЕНДАХ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
В представлениях многих поколений людей Кавказ издревле считается краем невиданных чудес и приключений, Необыкновен­ная прелесть и первозданная красота живописных горных уще­лий, густая сеть буйных стремительных рек, многоголосое журча­ние живительных минеральных источников, чарующая взор пано­рама сверкающих на солнце белоснежных вершин — все это ни­кого не может оставить равнодушным и придает седому Кавказу неодолимую притягательную силу. Люди тянутся на Кавказ со всех концов света. Человек, хоть однажды посетивший этот красочный край, постоянно одержим жаждой встретиться с ним еще и еще раз. Можно сказать, что эта тяга к Кавказу уходит в глубь исто­рии человечества.
Кавказ был освоен и заселен еще первобытными людьми эпо­хи палеолита. Он является одним из очагов становления человека как существа разумного. С древнейших времен люди находили здесь и достаток для пропитания, и средства для самосохранения.
Народам, обитавшим на огромных просторах евразийских сте­пей, нельзя было миновать Кавказ, нельзя было его не заметить. Он не мог не привлечь их внимания хотя бы потому, что пред­ставлял собой громадную естественную преграду на пути беско­нечных миграций племен из Азии в Европу, с востока на запад, с юга на север. Недаром уже древнейшие художники пытались вос­произвести громадный кавказский хребет в своих произведениях. Еще 4200 лет тому назад, на заре бронзового века, неизвестный художник из Передней Азии пытался изобразить горную цепь Кавказа на знаменитой майкопской вазе1.
Древнее знакомство с Кавказом породило множество легендар­ных и космогонических фантазий в представлениях древних лю­дей. Отовсюду зримо ощутимые, но остающиеся недоступными, в то же время со страстной силой манящие к себе призрачные вер­шины казались простодушному воображению первобытных наро­дов «сереброкованными престолами» грозных божеств, откуда не­бесные силы посылали свои карающие молнии, живительный свет и тепло солнечных лучей2. И народы боготворили вершины Кав­каза. По выражению Эсхила (525 — 456 гг. до. н. э.), «они вос-
7
принимали недоступные горные вершины как жилища богов, счи­тали их подножием неба, которое они подпирают как могучие Ат­ланты»3.
Ни один горный хребет не занял столь популярного места в мифологии древних греков, как Кавказ. В определенной мере мож­но сказать, что Кавказ оплодотворил многие основополагающие сюжеты их мифологии. С Кавказом они связали свой бессмерт­ный миф о Прометее, сюда, в золотоносную Колхиду, отправился их герой Язон со своими аргонавтами.
Греческие мифы приурочивают к Кавказу борьбу стихийных богов земли — Титанов с новыми, более одухотворенными богами Олимпа, борьбу Тифея — подземного огня с Зевсом — огнем не­бесных молний. Очень примечательно, что Плутарх, комментируя книгу Клеанта «Борьба богов», рассказывает такой мифический сюжет: «Гора Кавказ прежде называлась «Ложем Борея» (т. е. Ло­жем ветров) и вот почему: Борей силой увез Киону — дочь Арк-тура на так называемый холм Нифат и произвел там с нею Гир-пака, который наследовал трон Гениоха. После того и гора стала называться «Ложем Борея». Имя же Кавказ она получила по при­чине того, что после борьбы Гигантов Сатурн, желая избегнуть уг­розы Юпитера, бежал на самую высокую вершину Ложа Борея и спрятался там, превратившись в крокодила. Но Прометей зарезал одного из туземных пастухов по имени Кавказ и, осмотрев его внутренности, сказал, что недалеко находятся враги. Когда же при­шел Юпитер туда, то связал своего отца плетеной шерстью и сбро­сил его в Тартар, а к горе, которую назвал в честь того пастуха Кавказом, привязал Прометея и заставил его страдать от орла»4. Таким образом, впервые появившийся в греческой мифологии тер­мин «Кавказ» воспринимался как вполне определенный человек-пастух, обитавший у подножий гор.
На мой взгляд, этот мифический сюжет нуждается в серьез­ном анализе. В частности, внимание этнографа не может не при­влечь «плетеная шерсть», т. е. обыкновенный шерстяной аркан — одно из необходимых бытовых предметов и грозное боевое ору­жие древних кочевников. Вспоминаются слова римского истори­ка Аммиана Марцеллина о том, что гунны издали очень умело на­брасывали на врага аркан и опрокидывали его наземь. Древнеар-мянские историки рассказывают, как их царь Трдат едва не про­играл схватку с царем басилов (предков хазар), который умело на­бросил на Трдата издали свое грозное оружие — перевитый ко­жей шерстяной аркана.
Отмеченные этнографические параллели находят косвенное подтверждение и в других словах древнегреческого мифа. Так, на­пример, Ложе Борея (Ложе ветров) представляет удивительную
аналогию названию высочайшей вершины Кавказа — Эльбруса, которое, по нашему мнению, восходит к термину «Ель-буруш», т. е. «Вращение ветров», что равнозначно понятию «зарождение ветров». Горовосходители хорошо знают, как появившаяся на ма­кушке Эльбруса небольшая тучка через несколько минут влечет за собой мощные бури. А сын Борея и Кионы — Гирпак, чье имя вполне возможно сопоставить с тюркским термином «Къырпакъ», т. е. иней. Это можно отождествить с заиндевелыми снежноскаль-ными вершинами вокруг Эльбруса — Ложа Борея. Весьма важно обратить внимание и на тот факт, что Гирпак унаследовал трон Гениоха, имя которого представляет собой эпоним племени «ге-ниохов» — пастухов или кучеров. Стоит заметить, что и в древне-грузинской хронологии Кавказ воспринимался как одухотворенный человек — эпоним многих кавказских народов6.
В связи с приведенными фактами следует обратить внимание на значение самого слова «Кавказ», которое не находит объяснения ни в греческом, ни в грузинском, армянском, иранском и кавказских языках, нет этого слова ни в санскритских источниках, ни в Биб­лии7. Хотя этот вопрос выходит за рамки нашей основной темы и требует отдельного исследования, все же можно вкратце напомнить, что в литературе широко бытует предположение П. Услара, что сло­во «Кавказ» является искажением туземного «Кох-аз» и будто бы означает с иранского «Гора азов»8. Однако такое толкование не со­гласуется с законами, например, ирано-осетинского языка, в кото­ром существительное «хох» — гора всегда стоит на втором месте, как в названиях: Адай-хох, Джимарай-хох, Зылги-хох и т. д. По сло­вам В. И. Абаева, обратный порядок слов в этом языке просто не­мыслим. Стало быть, по этой закономерности должно было бы быть не «Хох-аз» а «Аз-хох». И этот факт опровергает распространен­ное мнение Услара. Кроме того, известно, что Плиний приводит скифское название Кавказа — «Крауказ», т. е. белеющий от снега. Некоторые авторы XIX в., например Болен, полагали, что этот тер­мин происходит от санскритского «Каз» — блестеть и «граван» — скала, камень. Однако еще Гюрнюф справедливо подметил, что та­кое толкование идет вразрез с законами санскрита, где должно бы­ло быть «Каза + граван», а не наоборот.
Со своей стороны мы предлагаем следующие варианты объяс­нения этого термина, подразумевая под ним всю цепь горных мас­сивов между Средней, Центральной и Передней Азией, как это объясняли и древние авторы. В термине «Кавказ» явно видно сло­во «Кабк», которым называли Кавказ арабские источники, турк­мены, каракалпаки и некоторые кавказские народы'-'. Слова «ка­бак», «кабк», «капу» означают на тюркских языках понятия «во­рота», «двери». В интересующем нас термине к этому слову при-
9
принимали недоступные горные вершины как жилища богов, счи­тали их подножием неба, которое они подпирают как могучие Ат­ланты»3.
Ни один горный хребет не занял столь популярного места в мифологии древних греков, как Кавказ. В определенной мере мож­но сказать, что Кавказ оплодотворил многие основополагающие сюжеты их мифологии. С Кавказом они связали свой бессмерт­ный миф о Прометее, сюда, в золотоносную Колхиду, отправился их герой Язон со своими аргонавтами.
Греческие мифы приурочивают к Кавказу борьбу стихийных богов земли — Титанов с новыми, более одухотворенными богами Олимпа, борьбу Тифея — подземного огня с Зевсом — огнем не­бесных молний. Очень примечательно, что Плутарх, комментируя книгу Клеанта «Борьба богов», рассказывает такой мифический сюжет: «Гора Кавказ прежде называлась «Ложем Борея» (т. е. Ло­жем ветров) и вот почему: Борей силой увез Киону — дочь Арк-тура на так называемый холм Нифат и произвел там с нею Гир-пака, который наследовал трон Гениоха. После того и гора стала называться «Ложем Борея». Имя же Кавказ она получила по при­чине того, что после борьбы Гигантов Сатурн, желая избегнуть уг­розы Юпитера, бежал на самую высокую вершину Ложа Борея и спрятался там, превратившись в крокодила. Но Прометей зарезал одного из туземных пастухов по имени Кавказ и, осмотрев его внутренности, сказал, что недалеко находятся враги. Когда же при­шел Юпитер туда, то связал своего отца плетеной шерстью и сбро­сил его в Тартар, а к горе, которую назвал в честь того пастуха Кавказом, привязал Прометея и заставил его страдать от орла»4. Таким образом, впервые появившийся в греческой мифологии тер­мин «Кавказ» воспринимался как вполне определенный человек-пастух, обитавший у подножий гор.
На мой взгляд, этот мифический сюжет нуждается в серьез­ном анализе. В частности, внимание этнографа не может не при­влечь «плетеная шерсть», т. е. обыкновенный шерстяной аркан — одно из необходимых бытовых предметов и грозное боевое ору­жие древних кочевников. Вспоминаются слова римского истори­ка Аммиана Марцеллина о том, что гунны издали очень умело на­брасывали на врага аркан и опрокидывали его наземь. Древнеар-мянские историки рассказывают, как их царь Трдат едва не про­играл схватку с царем басилов (предков хазар), который умело на­бросил на Трдата издали свое грозное оружие — перевитый ко­жей шерстяной аркана.
Отмеченные этнографические параллели находят косвенное подтверждение и в других словах древнегреческого мифа. Так, на­пример, Ложе Борея (Ложе ветров) представляет удивительную
аналогию названию высочайшей вершины Кавказа — Эльбруса, которое, по нашему мнению, восходит к термину «Ель-буруш», т. е. «Вращение ветров», что равнозначно понятию «зарождение ветров». Горовосходители хорошо знают, как появившаяся на ма­кушке Эльбруса небольшая тучка через несколько минут влечет за собой мощные бури. А сын Борея и Кионы — Гирпак, чье имя вполне возможно сопоставить с тюркским термином «Къырпакъ», т. е. иней. Это можно отождествить с заиндевелыми снежноскаль-ными вершинами вокруг Эльбруса — Ложа Борея. Весьма важно обратить внимание и на тот факт, что Гирпак унаследовал трон Гениоха, имя которого представляет собой эпоним племени «ге-ниохов» — пастухов или кучеров. Стоит заметить, что и в древне-грузинской хронологии Кавказ воспринимался как одухотворенный человек — эпоним многих кавказских народов6.
В связи с приведенными фактами следует обратить внимание на значение самого слова «Кавказ», которое не находит объяснения ни в греческом, ни в грузинском, армянском, иранском и кавказских языках, нет этого слова ни в санскритских источниках, ни в Биб­лии7. Хотя этот вопрос выходит за рамки нашей основной темы и требует отдельного исследования, все же можно вкратце напомнить, что в литературе широко бытует предположение П. Услара, что сло­во «Кавказ» является искажением туземного «Кох-аз» и будто бы означает с иранского «Гора азов»8. Однако такое толкование не со­гласуется с законами, например, ирано-осетинского языка, в кото­ром существительное «хох» — гора всегда стоит на втором месте, как в названиях: Адай-хох, Джимарай-хох, Зылги-хох и т. д. По сло­вам В. И. Абаева, обратный порядок слов в этом языке просто не­мыслим. Стало быть, по этой закономерности должно было бы быть не «Хох-аз» а «Аз-хох». И этот факт опровергает распространен­ное мнение Услара. Кроме того, известно, что Плиний приводит скифское название Кавказа — «Крауказ», т. е. белеющий от снега. Некоторые авторы XIX в., например Болен, полагали, что этот тер­мин происходит от санскритского «Каз» — блестеть и «граван» — скала, камень. Однако еще Гюрнюф справедливо подметил, что та­кое толкование идет вразрез с законами санскрита, где должно бы­ло быть «Каза + граван», а не наоборот.
Со своей стороны мы предлагаем следующие варианты объяс­нения этого термина, подразумевая под ним всю цепь горных мас­сивов между Средней, Центральной и Передней Азией, как это объясняли и древние авторы. В термине «Кавказ» явно видно сло­во «Кабк», которым называли Кавказ арабские источники, турк­мены, каракалпаки и некоторые кавказские народы'-'. Слова «ка­бак», «кабк», «капу» означают на тюркских языках понятия «во­рота», «двери». В интересующем нас термине к этому слову при-
9
бавлен «Аз» — древнейший тюркский этноним, ныне сохранив­шийся у многих тюркских народов в виде родоплеменных, патро­нимических названий. Во-вторых, термин «каз», завершающий на­звание «Кавказ», является древнейшим именем хазар и означает «кочевать» или «кочевник»10. Таким образом, «Кавказ» может оз­начать понятие «ворота кочевников», «ворота азов». В-третьих, сло­во «каз»/«кас»/, «каш» означает на тюркских языках «возвышен­ность», «холм», «гора». Отсюда термин «Кавказ» можно сравнить с понятием «ворота + горы».
Все предложенные варианты толкования термина «Кавказ» недалеки от реальности, если учесть, что горная гряда Кавказ раз­деляла древнейших кочевников евразийских степей от древних земледельцев Центральной и Передней Азии.
В связи с толкованием термина «Кавказ» внимание вновь при­влекает древнегреческая мифология, в которой Азы (или Азия) ри­суется то как жена, то как мать Прометея. А поскольку греки счи­тали себя потомками Девкалиона, сына Прометея и Азии11, то мож­но допустить, что в их воображении они «кровнородственно» свя­зывали себя с Кавказом. А настоящая древняя Азия греков при­мыкала к Кавказу и гнездилась в их представлениях у ног Кавка­за, как у своей колыбели12. Следовательно, первейшая и древняя Азия греков — это Предкавказье, и лишь позднее это название перекинулось на Среднюю, Центральную и Переднюю Азию.
Следует напомнить, что отец географической науки — Стра-бон знал и описал город азов на Танаисе (на Дону), а историк Плиний упоминает в этих районах народ «ассиак», имя которых современные осетины сохранили за своими извечными соседями — балкарцами13.
Из всего сказанного вытекает, что древние греки воспринима­ли Кавказ как колыбель азов, с ним прочно связывали первобыт­ные мифологические представления и легенды о кавказской гря­де и Азии.
В кавказских горах «зацепились» и засели у подножий заоб­лачных вершин остатки многих древних племен, здесь обнаружи­ваются многие обрывки древней истории человечества. «Можно смело сказать, — писал Г. И. Радде в 1883 году, — что никакая другая местность мира не имела такой разнообразной истории. Следы этих бесчисленных исторических наслоений, этого беспри­мерного смешения и столкновения самых противоположных на­родов древнего и нового времени сохранились на Кавказском пе­решейке до наших дней»14. Оттого-то Кавказ представляет собой теперь истинный музей исторических, этнографических и архео­логических сокровищ. Даже десятки и сотни ученых различных об­ластей знания до сих пор не могут исчерпать бесценные этногра-
10
фические данные, которыми кишит каждая местность, каждый на­род, почти каждое ущелье Кавказа. Филологи имеют на Кавказе живой институт кавказских, индоевропейских, тюркских и других языков. Здесь нередко еще можно услышать такие наречия, кото­рые составляют первобытные ступени развития древнейших язы­ков мира. В ущельях Кавказа можно натолкнуться на такие соче­тания и сплетения разнородных течений человеческой речи, ко­торые наука еще не в состоянии объяснить. Тут и древнейшие ин­доевропейские корни, сохранившиеся в армянском языке, и древ­нейшие уникальные шумерские слова и целые выражения, быту­ющие у горцев Центрального Кавказа — в языке балкарцев и ка­рачаевцев.
В этнографическом отношении Кавказ сохранил нам редкие об­разцы всех последовательно прошедших общественно-экономиче­ских формаций от родового строя и средневековья, подобно тому как природа сохранила последовательные наслоения когда-то су­ществовавших животных и растительных организмов в геологиче­ском напластовании земной коры.
Именно в этом смысле понимают ученые многообразный мир Кавказа, его оригинальные особенности природы, специфику жиз­ни и быта горцев.
1 Мунчаев Р. М. Кавказ на заре бронзового века. — Наука, 1974. — С. 218, прим., рис. 37.
2 Живописная Россия. Т. IX. Кавказ. — СПб.-М., 1883. — С. II.
3 Там же. — С. II.
' Там же. — С. III; Ган К. Известия древних греческих и римских пи­сателей о Кавказе. Ч. 1. — Тифлис, 1884. — С. 153.
5 История Армении (Моисея Хоренского). Перев. Н. О. Эмина. — М., 1893. — С. 131.
6 Леонти Мровели. Жизнь картлийских царей. Извлечение сведений об абхазах, народах Северного Кавказа и Дагестана. Перев. с древнегрузинско-го, предисловие и комментарии Г. В. Цулая. — М.: Наука, 1979. — С. 21.
7 Услар П. К. Древнейшие сказания о Кавказе//Сборник сведений о кав­казских горцах, вып. X. — Тифлис, 1881. — С. 485 — 490.
8 Там же. — С. 489 — 491; Хаханов А. С. О названии «Кавказ»//3апи-ски кавказского отделения Императорского русского географического об­щества, кн. XXII. — Тифлис, 1903. — С. 66 — 67; Марков Е. Очерки Кав­каза. — М.-СПб., 1887. — С. 173.
9 Караулов Н. А. Сведения арабских географов IX — X вв. о Кавказе, Ар­мении и Азербайджане/ХСборник материалов для описания местностей и пле­мен Кавказа. Вып. 38. — Тифлис, 1908. — С. 40, 97; Караев О. Земли тогузо-гузов, карлуков, хазлажия, хилхия, кимаков и киргизов по карте Ал-Идриси// Арабо-персидские источники о тюркских народах. — Фрунзе, 1973. — С. 109;
И
Толстова Л. С. Исторический фольклор каракалпаков как исторический ис­точник для изучения этногенеза этого народах/Этническая история и фольк­лор. — М., 1977. — С. 148; Хаханов А. С. Указ. раб. — С. 65.
10 Артамонов М, И. История хазар. — Л., 1962. — С. 114; Плетнева С. А. Кочевники средневековья. — М.: Наука, 1982. — С. 51; Мурзаев Э. М. Сло­варь народных географических терминов. — М., 1984. — С. 265.
" Живописная Россия.., с. V; Услар П. К. Указ. раб. — С. 329, 326.
12 Живописная Россия...
13 Волкова Н. Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. — М.: Наука, 1973. — С. 98.
" Живописная Россия..., с. Х1П.
ТРОН СИМУРГА


Вся божественная сила и красота Кавказа в воображении гор­ца сосредотачивалась в его огромной, двуглавой жемчужине — в Эльбрусе. Недаром даже древние персы воспринимали эту жем­чужину как основу того изумрудного хребта Кабк, который, по их поверьям, опоясывал землю, «как перстень палец»1. Поэтому пи­сать об Эльбрусе непросто. О нем столько написано, что невоз­можно отыскать несказанный в его адрес эпитет. Захватывают дух природа Приэльбрусья, мудрые народные песни и мифические сказания, слагавшиеся на протяжении веков. Здесь и древнегре­ческий Прометей, терзаемый злым коршуном, и легендарный гру­зинский Амирани с преданной ему собакой, усердно пытающей­ся разорвать оковы своего хозяина, и бессмертный бесстрашный горец-пастух Баса, дерзнувший освободить этих героев...
По другим мифам, на вершине Эльбруса тысячелетиями вос­седает вездесущая вещая птица Симург, одним оком озирающая все прошедшее, а другим просматривающая грядущее земли и на­родов...2. А в эпосе коренных жителей Приэльбрусья — балкар­цев и карачаевцев ледники двуглавого великана служили колы­белью нарта-богатыря Карашауая.
Что только люди не связывали с этой горой, как только они не называли ее? Это и персидский Джин-падишах, т. е. «Царь ду­хов», и адыгская Уашхамахо — «Гора счастья» и т. п. А что толь­ко не скрывается в названии «Эльбрус»? Это и турецкое Ял-буз, т. е. «грива льда», перенятая грузинами, и карачаево-балкарское Ель-буруш, т. е. «вращение ветра», это и тюркское Эль-буз — «страна льдов» и т. п.
Конечно же, и Ял-бузи и Эль-буз как нельзя лучше отражают действительную природу Эльбруса, в ледяной шапке которого схо­дится множество ледников Большого Кавказа.
12
Вполне определенно отражает действительную картину и вер­сия «Ель-буруш». Как уже отмечалось, едва заметная дымка на макушке великана через полчаса превращается в непроглядную снежную пургу, метель и буран.
Поднявшийся до небес двуглавый трон Симурга в обрамлении пяти- и четырехтысячников: Дых-тау, Катын-тау, Коштан-тау, До-нгузорун, Джайлыкъ, Ирик-чат, Джантуган и других — произво­дит неизгладимое впечатление, врезается в память и воображение человека.
Карачаевцы и балкарцы издревле связывали с ним вечность и незыблемость родных гор. Это отразилось и в названии Эльбруса — «Минги-тау». Давно введенный в оборот первыми путешествен­никами, посещавшими Эльбрус, термин «Минги-тау» до сих пор неверно трактуется в популярных изданиях и путеводителях как понятие «тысяча гор», «тысячная гора» и т. п. Этот неудачный и очень поверхностный перевод не имеет ничего общего с действи­тельным значением термина и совершенно не соответствует сло­вообразовательным законам карачаево-балкарского языка. А меж­ду тем ученые-специалисты давно уже обращали внимание и пи­сали о том, что термин «Минги-тау» означает «вечная гора»3. Сло­во «Менги» в значении титула «вечный» прибавлялось к именам многих правителей (Менги-Тимур, Менги-хан, Менги-Гирей и т. д.). Кроме того, многие авторы не учитывают тюркское слово «Менгу» — «Вечный снег», «Горный ледник»4, которое как нельзя лучше соответствует названию нашей горы — «Гора вечных сне­гов» или Минги-тау.
О такой горе писать трудно. И в то же время легко, потому что Эльбрус извечно поражает взор и манит к себе своей перво­зданной красотой и обилием неразгаданных тайн.
В старинных балкаро-карачаевских песнях поется, что голова Минги-тау окутана вечными льдами, туловище утопает в снегах, а подножие устлано мягким бархатом изумрудных лугов и паст­бищ.
Люди любят Эльбрус и тянутся к нему. Впечатления от гран­диозной, внушительной панорамы Приэльбрусья остаются навеч­но. Знаменитая Шат-гора5, что означает на карачаево-балкарском языке «гора с седловиной» (Чат-тау), служит людям всей плане­ты. К ней ежегодно съезжаются гости со всех концов, чтобы по­любоваться ее нестареющей красотой, отдохнуть и физически ок­репнуть, получить заряд бодрящих эмоций.
Эльбрус радует глаз. Тамада Кавказа щедро дарит людям осле­пительно белое солнце и неизгладимую прелесть вечных снегов, олицетворяет девственную чистоту векового чувства гостепри-' имства радушных горцев. Сотни тысяч людей отдыхают в гос-
13
тиницах, альплагерях, туристских базах Приэльбрусья, набирают­ся сил для новых трудовых подвигов. И хотя каждый из них по-своему воспринимает многообразие красок Эльбруса, всех их объ­единяет одно — неизгладимое желание вернуться сюда еще и еще раз. И каждый раз Эльбрус по-новому красив и неповторим.
...На Эльбрусе побывали сотни и тысячи людей. Множество следов таят в себе снега Минги-тау. Начать хотя бы с того мифи­ческого Ноева ковчега, который, по поверьям грузин, рассек гору пополам6 и оставил первый и неизгладимый след, превративший Эльбрус в Шат-гору (т. е. Чат-тау). Но это миф.
Мы хотим обратить внимание читателя на самые первые ре­альные следы человека, посягнувшего на обитель Прометея. Имен­но те самые следы горских чабуров проложили и увековечили ны­не популярные тропы на Минги-тау. Благодарные потомки мно­гим обязаны первопроходцам. Ведь недаром сказано, что тропин­ка — мать дороги. Те тропинки увенчаны блестящими успехами многих малоизвестных, полузабытых горовосходителей.
Благодаря первооткрывателям в наше время люди многое зна­ют об Эльбрусе. Но все же имеются в наших познаниях и ощути­мые пробелы о первых восходителях, заложивших основу зарож­дения на Кавказе отечественного альпинизма и горного туризма. Заполнить эту лакуну и призваны наши очерки о далеких дорево­люционных горных путешествиях по Центральному Кавказу. В них повествуется о первых впечатлениях путешественников, аль­пинистов, туристов, о деятельной помощи и роли местных горцев в осуществлении планов по освоению горных вершин и массивов Кавказа.
1 Сысоев В. М. Эльбрус//Известия об-ва любителей истории Кубанской области. Вып. 2. — Екатеринодар, 1900. — С. 109.
2 Там же. — С. III.
3 Мизиев К. А. О топонимике Балкарии//Советская тюркология, № 2, 1978. — С. 39.
4 Алимов С. О чем говорят названия//Ветер странствий, № 21, 1986. — С. 97.
5 Сысоев В. М. Указ раб. — С. 109 — 110.
6 Живописная Россия... — С. II.
НА ЭЛЬБРУС С ЦЕЛЬЮ ДЖИХАДА

Окидывая взором историю покорения Эльбруса, зарождения альпинизма и горного туризма на Кавказе, невозможно не вспом­нить летописцев великого Тимура: Шереф ад-Дина Йезиди и Ни-14
зам ад-Дина Шами. По их словам, в 1395 году, «когда мысли Ти­мура успокоились от дел с областью русских и черкесов, то он со всеми, подобно небосводу, войсками повернул к горе Эльбурз... В намерении покорить неверных знамя, мир завоевывающее, напра­вилось на Буриберди и Бурикана, которые были правителями на­рода асов. На этом пути, вырубив леса и проложив дорогу, Тимур с целью джихада* взошел на гору Эльбурз»1. «Карательные отря­ды Тимура в горных укреплениях и защищенных ущельях» встре­тили мужественное сопротивление горцев. Однако силы были не­равны. Разрозненные отряды горцев не могли бороться с огром­ной, организованной и хорошо вооруженной армией. Войска Ти­мура «истребили многих из тех неверных.., разорили их крепости, и милостью судьбы для победоносного войска стала несметная до­быча из имущества неверных», — такую хвастливую редакцию своих деяний впоследствии утвердил Тимур.
После этих погромов Тимур вернулся к своему обозу, далвойскам отдохнуть, а затем выступил в поход против крепостей Кули и Тауса, располагавшихся на территории нынешней Кабардино-Балкарии.
Не имея сил дать открытый бой, местные жители под натиском врага уходили далеко в горы, устраивали засады, со скал и обры­вов скатывали камни и образовывали завалы. Тимур уничтожил и разграбил десятки поселений, истребил в Кули и Таусе значитель­ную часть населения, а «те, которые остались в живых, по сло­вам Йезди, оказались бродящими, растерянными и бездомными». В это время, по всей вероятности, и погиб некогда цветущий го­род Нижний Джулат. Раскопки, произведенные в последние годы на городище Нижний Джулат, показали трагическую картину ги­бели города: обнаружены следы большого пожара, заваленные са­манные стены, развалины соборной мечети, мавзолеев и др.
Затем Тимур выступил против владетеля Пулада. Поводом для этого послужил отказ Пулада выдать находящегося у него золото-ордынского военачальника Утурку. Пройдя местность Балкана (отождествляемую исследователями с Черкесским ущельем — ме­стом первоначального расселения балкарцев), Тимур двинулся на крепость Капчигай, располагавшуюся в недоступном месте (пред­положительно в районе села Верхний Чегем). Войску Тимура по­требовались большие усилия для того, чтобы захватить эту кре­пость. Однако заняв и разорвав владения эмира Пулада, Тимур не смог захватить Утурку. Направленные в погоню войска под коман­дованием Миран-шаха, по всей вероятности, через труднопрохо­димые ущелья и горные перевалы достигли местности Абаса, где
' ДЖИХАД — то же, что и ГАЗАВАТ, — «священная война» мусульман против неверных.
15


вскоре и был схвачен Утурку. Следуя своим принципам всегда и везде вести борьбу с кяфирами (неверными, т. е. с немусульма­нами), Тимур разорил и ограбил жителей этих мест*.
Это летописное сообщение, кажется, решает давний спор о первом покорителе Эльбруса, однако нам представляется, что эти сведения — не более чем аллегория летописцев.
Зато уже в 1629 году российские чиновники, в частности тер­ский воевода А. И. Дашков, повествует о том, что местные горцы способствовали «рудознатцам России» в поисках выходов свинцо-во-серебряных руд в труднодоступных ущельях Центрального Кав­каза, например, «в земле Абдауллы мурзы Балкарских князей», где даже «на лошадех ехати немочно»2. В те годы балкарцы и карача­евцы оказывали немалую помощь различным дипломатическим по­сольствам России, Грузии, активно содействовали установлению и укреплению первых русско-кавказских и русско-грузинских кон­тактов. Они гостеприимно встречали послов, указывали им наи­более удобные горные тропы через перевалы, снабжали их вьюч­ными животными и проводниками.
В грозное лето 1942-го, когда отборные гитлеровские части «Эдельвейс» рвались к перевалам Кавказа, советские люди пре­вратили их в непреодолимую преграду на пути врага в Закавказье. Уже в январе-феврале 43-го Приэльбрусье полностью было очи­щено от гитлеровских захватчиков. 13 — 17-го февраля альпини­сты под руководством Н. Гусака и А. Гусева сбросили фашистскую свастику с Эльбруса и водрузили на обеих вершинах алый флаг Советского Союза.
Люди чтут святые тропы, овеянные вечной славой верных сы­новей и дочерей нашей многонациональной Родины. Ныне эти горные тропы увенчаны множеством обелисков и памятников, а на станции «Мир» открыт музей боевой славы защитников Эльб­руса и кавказских перевалов.
Не менее излюбленный туристами Всесоюзный маршрут № 101 по верховьям реки Черек, мимо Голубых озер и через перевал Гезе-ыфчык (Гезефцик) давно был освоен русскими и грузинскими по­слами при активной помощи балкарских проводников. Так, в 1650 — 1651 гг. послы Московского государства Алексей Иванович Иевлев, считавшийся одним из «спецов» по Кавказу, а с ним и стольник Никифор Матвеевич Толочанов проходили через Верх­нюю Балкарию ко двору имеретинского царя Александра и обрат­но. Путь их лежал по реке Сукан-су до ее верховьев, затем по пе­ревалу Курнаят и в Верхнюю Балкарию. С 17 по 31 мая 1650 г.
' История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. — М: Наука, 1988. — С. 215 — 216. Глава 9.
они гостили у балкарских князей, а оттуда по Штулинскому лед­нику и перевалу Гезе-ыфчык пришли «ко двору имеретинского ца­ря Александра». В числе прочих развлечений Александр пригла­сил гостей из Москвы посмотреть, «как он будет крестить Жен-булата, сына болкарского владельца Айдеболова»4. Кстати, князь Артутай Айдеболов, услугами которого пользовалось посольство Иевлева, в 1658 году вместе со свитой другого грузинского царя Таймураза отправился из Балкарии в Москву и пробыл там почти год, участвовал во многих переговорах Таймураза с русским ца­рем. Артутай был по достоинству принят царем Михаилом Федо­ровичем' в Грановитой палате и получил высочайший царский по­дарок в 40 соболей. Такой подарок наравне с подарком царю Тай-муразу он получил за услуги русской дипломатии на Кавказе. О его заслугах перед российским двором было известно еще по ле­стным отзывам Иевлева и Толочанова5.
С горными массивами Балкарии связано имя еще одного гру­зинского царя — Арчила. Вот как об этом говорят русские и гру­зинские документы.
22-го ноября 1693 г. астраханский воевода князь Хованский до­носил царю, что «Арчил, отправляясь в Россию, на пути был схва­чен князем Малой Кабарды, Кульчук Келембетовым, по наущению шевкала (шамхала) Тарковского Будая, который хотел его выдать шаху» (шаху Ирана). История пленения Арчила весьма драматич­на, описана выдающимся грузинским историком — царевичем Ва-хушти. Он писал, что «этот храбрый царь защищался отчаянно и сдался только тогда, как уверился, что не в состоянии более со­противляться». Арчил был схвачен в предгорьях Малой Кабарды и находился под охраной в доме Кульчука Келембетова. Но, по свидетельству источников, «его красота и мужество сделали такое впечатление на жену Кульчука, что ночью она доставила ему сред­ство к побегу: он скрылся в Басян, а его люди ушли в Дигор»6. Общеизвестно, что грузинские письменные документы Басианом называли Балкарию, да и сам Арчил в письме от 15 апреля 1694 года писал терскому воеводе, что он находится в Балкарии, и про­сил его оттуда вывести. Но сделать это, минуя рыскавших повсю­ду ищеек тарковского шамхала Дагестана Будая и пособников крымского хана, удалось далеко не сразу. «Узнав, что для нового пленения Арчила на помощь шамхалу крымский хан выслал от­ряд в пятьсот человек и что на сторону врагов Арчила встали дон­ские казаки, князь Хованский поднял на защиту царя все племе­на, признающие власть московского государя». А между тем еще 20 мая 1696 г. Арчил писал московскому царю из Балкарии: «...Но в Кабарто напали на нас сын шамхала и Кильчик Мирза и едва не убили нас: мы обязаны спасением только богу и Вашему чис-
• «СЕ-..... -
.. i/trro
.
17
тому праву. Теперь я не могу ни остаться здесь, ни прийти к Вам, под царскую руку, без вооруженной помощи»7. Но уже в сентяб­ре того же года Арчил вновь был на имеретинском престоле.
События и документы, связанные с Арчилом, свидетельствуют не только об освоении горных перевалов Центрального Кавказа жителями Приэльбрусья, но и о том, что Балкария уже в те годы считалась в числе «племен, признающих власть московского го­сударя». С другой стороны, они говорят о том, что Карачай и Бал­кария в начале XVII века играли ощутимую роль в налаживании русско-кавказских отношений. В то же время их походы по горам и перевалам, будь то в поисках залежей руды, или сопровождая различные посольства, — они прокладывали первые тропы для ныне получивших популярность горно-туристских маршрутов по Центральному Кавказу.
Однако первый специальный поход на штурм главы Кавказских гор — седовласого Эльбруса был совершен в июле 1829 года.
' Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. — М.-Л., 1941 (Извл. из персидских сочин., собранные Г. Тизенгаузеном). — С. 181.
2 Кабардино-русские отношения. Т. 1..., с. 119 — 126; Посольство дья­ка Федота Елчина и священника Павла Захарьева в Дадианскую землю (1639 — 1640 гг.)//Чтения в императорском обществе истории и древно­стей Российских при Московском университете 1887 года. Кн. 2. — М., 1887. — С. 318.
3 Посольство дьяка Федота Елчина...
4 Переписка на иностранных языках грузинских царей с российскими государями от 1639 по 1770 г. — СПб., 1861. — С. LXI.
5 Виноградов В. Б. Время, горы, люди. — Грозный. 1980. — С. 90 — 91.
6 Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 5. 1676 — 1677 гг. — СПб., 1842. Акты, относящиеся до имеретинского ца­ря Арчила; О пребывании царя Арчила в России/ХУченые записки Импера­торской АН по I и III отделениям. Т. 2. — СПб., 1854. — С. 571 — 573.
7 О пребывании царя Арчила...
НАКАНУНЕ
4-го ноября 1828 года в письме к издателям «Северной пчелы» князь Н. Голицын писал: «Самые непроходимые места, утесы, ущелья, скалы и все ужасы, накопленные природой в высоких Кавказских горах, соседственных Эльборусу, были преодолены твердостью, непоколебимостью и неустрашимым духом отряда российских воинов под личным предводительством генерала от ка­валерии Емануеля, при упорном и отчаянном защищении сих мест
18
гордыми карачаевцами... Один только очевидец может себе пред­ставить трудности, преодоленные нашими войсками, изобразить же сие пером невозможно, не подвергнув себя обвинению невер­ного писателя, ибо в сем случае правда превышает все, что вооб­ражение могло себе представить. Вся конница была спешена, ибо лошадям прохода не было, люди же употреблены вместе с пехот­ными стрелками: сии последние долженствовали подниматься и отражать неприятеля по горам и скалам почти перпендикулярным, придерживаясь одною рукою, дабы не быть низвергнутыми в про­пасть, а другою стреляли под меткими выстрелами засаженных за деревьями и камнями защитников сих мест, которые, имея легкую одежду и привычку лазить по горам, пользовались чрезвычайною выгодою и еще закидывали камнями, катящимися по отлогим го­рам, чтобы опрокидывать наших пехотинцев, которых никакие препятствия не в силах остановить. Такой отчаянный бой продол­жался двенадцать часов сряду, и несколько верст надлежало по­бедителям подниматься до достижения последней высоты, овладе­нием которою ознаменована победа. Чтобы иметь понятие о пре­одоленных в сем достопамятном деле трудностях, надлежит вспом­нить, что некогда триста греков остановили при Фермопилах все бесчисленное войско, предводительствуемое Ксерксом. Кавказские же Фермопилы, где карачаевцы оградили себя от нападений, ед­ва ли уступят по местоположению греческому»1. И действитель­но, 30-го октября 1828 г. Емануель отписал Николаю I следующее: «Термопилы Северного Кавказа взяты нашими войсками, и оплот Карачаева, у подошвы Эльборуса, для всех горских народов враж­дебных против России, помощью Божиею и храбростью войск, под личным моим предводительством разрушен. Сражение с ка­рачаевцами произошло сего октября 20-го .числа; оно началось в семь часов утром и кончилось в семь же часов вечером; с овла­дением последней высоты победа покрыла новою славою Россий­ское воинство, в сем деле участвовавшее. Потеря наша состояла, при поражении противника, в убитых: обер-офицеров трех, унтер-офицеров двух и рядовых тридцати двух; ранены: Горского Ка­зачьего полка командир, майор Верзилин, обер-офицеров три, ун­тер-офицеров тринадцать, рядовых 103. После сей важной для Кавказской области победы войско наше 21-го октября достигло уже без бою и малейшего сопротивления карачаевцев до главно­го их аула Карт-Юрта...»2. Так завершилось покорение Карачая.
22-го октября 1828 г. 53-летний генерал от кавалерии, герой Отечественной войны 1812 года, командующий Кавказской оборо­нительной линией, образованной в 1777 — 1782 гг., Георгий Ар­сеньевич Емануель в центральном ауле Карачая Карт-Джурте («Древняя родина») принимал повелителя, т. е. Олия (Вали) всего
19
Карачая князя Ислама Крымшаухалова со всеми его старшина­ми. Депутация карачаевцев подала генералу прошение, в котором говорилось, что верховный князь Карачая «со всеми старшинами, равно и весь карачаевский народ, присягают на верность поддан­ства Государю императору с представлением от него Ислама Крымшаухалова, равно и от трех еще первейших фамилий ама­натов».
После подробного перечня всех условий и обязанностей, кото­рые карачаевский народ берет на себя, в прошении на имя Ема-нуеля можно прочесть: «Мы все карачаевские старшины и весь народ, прибегая к милости Вашего Высокопревосходительства, все­нижайше просим о принятии нас под свою великодушную защи­ту и оказании нам неограниченной милости.
На подлинном, за неимением никакой грамоты, приложившие перстами чернильные знаки, всего Карачаевского народа Вали Ис­лам Крымшаухалов, Мудар Кожаков, Терирчок Карабашев, Аслан-Мурза Дудов, Бек-Мурза Кожаков, Жанхот Карабашев, Аджи-Иб-рагим Боташев, Нани Дудов, Басиат Карабашев и Таджи-Мурза Кожаков.
С подлинного перевел капитан Соколов»3.
Будучи в 1828 г. в Карачае, Емануель имел случай быть у са­мой подошвы Эльбруса и приблизиться к Центральной цепи Кав­казских гор. Он внимательно изучил эти места с точки зрения пригодности их для укрепления Кавказской линии. Опытный ге­нерал понимал, что карачаевцы «по расположению своему у по­дошвы Эльборуса будут служить оградою против всех посещений закубанцев, которые пройти сих мест без их согласия не могут».
Покончив с церемонией в Карт-Джурте, Емануель 24-го октяб­ря выехал из Карачая и 29-го прибыл в Ставрополь, где распола­галась его ставка.
На следующий год, «желая собрать точные сведения об этой стране, о высоте гор, ее пересекающих, о направлении и глубине долин, о ее богатстве и лесе, пастбищах, минеральных и других произведениях природы, и в особенности найти места, способные для военной линии, которая защитила бы навсегда расположен­ные в равнинах жилища от вторжения горцев», Емануель решил предпринять экспедицию к Эльбрусу. Получив добро от военного командования и уверенный в том, что предпринимаемая им экс­педиция заслуживает внимания правительства, генерал решил «доставить ею пользу и отечественному просвещению, для чего об­ращается к Императорской Академии наук, приглашая ее восполь­зоваться для обогащения науки случаем, в первый раз представ­ляющимся».
Академия не замедлила ответить согласием и снарядила груп-20

пу ученых во главе с академиком Адольфом Яковлевичем Купфе-ром (1799 — 1865). В состав этой группы входили: физик, позднее ставший академиком, Эмиль Христианович Ленц, за три года до этого участвовавший в кругосветном плавании Коцебу (1823 — 1826); член Академии, зоолог, хранитель кабинета Зоологии Эду­ард Менетрие (1802 — 1862); член Академии, ботаник Карл Анд­реевич Мейер (1795 — 1858), который за несколько лет до этого сопровождал М. Ледебура в путешествиях по Алтаю и в своих ис­следованиях открыл флору Алтая для широких кругов европейских ученых.
Группа ученых выехала из Петербурга 19 июня 1829 года. Вы­ступление экспедиции было назначено генералом строго на 1 июля того же года. Когда ученые прибыли в Горячеводск, так на­зывался тогда нынешний Пятигорск, к ним примкнули архитек­тор Кавказских Минеральных Вод Иосиф (Джузеппе) Бернардац-ци со своим младшим братом, венгерский путешественник Янош Карой Бешш, известный в литературе на французский манер как Жан Шарль Бессе, и 13-летний сын Емануеля — Георгий.
Правительство отпустило на экспедиционные расходы 25 тыс. руб., хотя Академия просила 38 тысяч, причем 8 тыс. она выделя­ла сама, а 30 просила у казны. От Министерства финансов к экс­педиции был прикомандирован чиновник Вансович из Луганского литейного завода.
' Голицын Н. Б. Жизнеописание генерала от кавалерии Емануеля. — СПб., 1851. — С. 191.
2 Там же. — С. 195.
3 Там же. — С. 194.

РАССКАЗЫВАЕТ КУПФЕР
Подробный отчет об исторической экспедиции российских уче­ных был сделан руководителем группы академиком А. Я. Купфе-ром. Он состоял из 6 частей: 1-я — историческая, 2-я — геодези­ческая, 3-я — барометрическая, 4-я — показания магнетизма, 5-я — температура почвы и 6-я — астрономическая. Отчет Купфера был дополнен описаниями животного мира и растительности, со­ставленными Мейером и Менетрие. В связи с нашей темой осо­бую ценность представляет историческая часть отчета Купфера, опубликованного в 1831 году на французском языке1. Вот что пи­сал Купфер об этом знаменитом походе на Эльбрус:
«Генерал Емануель — главнокомандующий кавказскими обла­стями, отличающийся как храбростью, так и покровительством на-
21
укам, после покорения карачаевцев, народа, живущего в окрест­ностях Эльбруса, хотел показать этому воинственному, храброму народу, что их скалы, тесные ущелья, горные потоки и вечные снега не являются непреодолимым препятствием для русских сол­дат, закаленных, как и они (т. е. горцы), в трудностях. Правитель­ство чувствовало всю важность полного подчинения черкесов. Они защищали выход России на Восток и могли по желанию закрыть или открыть путь в Россию народам Азии... Из этого видно, что экспедиция генерала Емануеля была разумной предусмотритель­ностью; эмиссары Османской империи отмечали храбрость чер­кесов и старались привлечь их в свои ряды...
По прибытии в Ставрополь мы узнали, что генерал уже уехал к Минеральным источникам к подножью Кавказской цепи, к югу от Ставрополя — это и будет для нас отправным пунктом... Ле­чебные ванны с чистейшей водой были сооружены рядом с глав­ным источником. Самый обильный и в то же время самый теп­лый впадает в канал у подножия склона, где находится помеще­ние для принятия ванн, расположенных на 1-м этаже великолеп­ного дома; эти ванны и воды, пожалуй, более знаменитые, чем в Карлсбаде... В тот вечер, когда мы прибыли в это маленькое мес­течко, которое едва насчитывало около 40 домов, было весьма оживленно. Тысяча фонарей освещали огромную площадь, в се­редине которой располагался ресторан, служивший в одно и то же время жилищем генерала...
На следующий день после нашего приезда в Горячеводск мы были представлены Генералу, который нам сообщил, что собира­ется в этот же день выйти в горы и что отряд пехоты уже распо­ложился на мосту через Малку и ждет нас. Поскольку мы устали от длительной дороги, мы были готовы к 4 часам пополудни, и по­сле перехода в 15 верст мы остановились на берегах р. Золки, что­бы переночевать... Здесь много маленьких речушек, носящих это имя, и которые соединяются перед тем, как слиться с Кумой...
На следующий день, поднявшись на вершину, мы смогли обоз­реть всю центральную цепь, так как облака, закрывавшие ее на­кануне, утром полностью рассеялись. К югу открылся вид на го­ры, покрытые снегом, правое крыло которых было чуть выше и смотрело на юго-запад к Эльбрусу; слева горы заканчивались Каз­беком, который был едва различим, так как терялся в тумане. К югу, насколько позволял взгляд, были горы, покрытые снегом, на­селяемые народностью Кхоуламбзы (Холамцы — И. М.)...
Здесь мы впервые принимали черкесского князя Арслан-бека (Львиный князь — А. К.) из рода Джембулата из Кабарды. Он был в сопровождении некоторых вассалов и свиты, одет в голубой дра­повый сюртук, отделанный серебром; сабли, пистолет, широкий
кинжал составляли его доспехи, богато отделанное ружье нес слу­га. Лошадь была невелика, но крепка, уздечка и седло были бога­то украшены серебром и выполнены с настоящим искусством», — повествует Купфер.
В тот же день, 9 июля, экспедиция тронулась в дальнейший путь. Путешественники пересекли плато, и перед ними открылся простор правого берега Малки. Купфер рассказывает далее, что «долина Малки довольно широка, и по обоим берегам возвыша­ются крутые известковые скалы. Это одна из обширных равнин, которую можно, пожалуй, сравнить с равниной Кубани... Чуть вы­ше слияния Малки и Кичималки (т. е. Малая Малка — И. М.) Малка была сжата двумя скалами и было достаточно перекинуть несколько досок, чтобы был готов мостик, вот почему эту мест­ность называют «Мост через Малку». Здесь была небольшая ук­репленная крепость, гарнизон которой был незначителен, но был достаточен для охраны прохода через ущелье, образованное при слиянии двух рек. Генерал расположился лагерем возле этой кре­пости. После небольшого отдыха он принял черкесских князей, прибывших как для засвидетельствования ему своего почтения, так и для решения территориальных вопросов. До этого времени мы находились на территории кабардинцев, — продолжает Адольф Яковлевич, — которые давно присягнули на верность Его Величества Императора России и которые привыкли к присутст­вию русских войск на своей территории; но распространился слух о том, что мы вступили на территорию карачаевцев. Карачаевцы, которые в прошлом году только что присягнули Его Величеству Императору и поэтому не могли без беспокойства видеть наше продвижение вдоль их границ. Недоброжелатели из числа наро­дов, находящихся под влиянием Оттоманской империи, хотели ис­пользовать этот момент для того, чтобы вызвать бунт и убедить их в том, что русские пришли затем, чтобы разрушить все на своем пути. Карачаевцы укрепили свои селения, закрыли проходы че­рез ущелья и доставили в горы множество валунов с тем, чтобы бросать их нам на голову. Однако, прежде чем начать враждеб­ные действия, они решили послать своих вождей к генералу с целью раскрытия своих намерений». Из приведенного рассказа Купфера вытекает ряд важных наблюдений: во-первых, он упот­ребляет термин «черкес» в широком применении ко всем горцам, в т. ч. и к карачаевцам. Во-вторых, на р. Золке экспедиция встре­тила кабардинского князя Арслан-бека из рода Джембулата, опи­сывается радушная встреча, его свита, снаряжение, но ни о ка­ком проводнике для экспедиции речи нет. В-третьих, небольшой отряд маленькой крепости у Таш-Кепюра (Каменного моста), у слияния Малки и Кичи-Малки, охраняет границы Кабарды и Ка-
23
рачая. В-четвертых, встревоженные карачаевцы присылают к ге­нералу в эту пограничную крепость свою депутацию. В-пятых, в упомянутом народце «Кхоуламбзы» нетрудно распознать одно из обществ Балкарии — Холамцы.
1 Купфер А. Я. Путешествие в окрестностях горы Эльбрус, предпринятое по приказу Его Величества Императора в 1829 г. — СПб, 1830. — С. 4—38 (на франц. яз.).
ГЕНЕРАЛЬСКИЕ ПОДАРКИ И КАРАЧАЕВСКИЕ ПРОВОДНИКИ
В «Жизнеописании генерала от кавалерии Емануеля», опубли­кованном в 1851 году князем Н. Б. Голицыным, говорится, что «На втором ночлеге 27 числа июня месяца (по новому стилю 9 июля — И. М.) у Каменного моста на Малке явились к нему старшины Карачаева с некоторыми другими Черкесскими князьями, под ви­дом изъявления почтения, но в самом деле с намерением узнать, зачем он идет к ним. Хотя они тщательно скрывали свою настоя­щую цель, однако Емануель узнал, что по разнесшемуся слуху о следовании его в Карачаев и к Эльборусу, карачаевцы, взирая с беспокойством на приближение его к их границам с значитель­ными силами будто бы для разорения их жилищ, укрепили свои аулы и даже засели на высоких скалах с оружием и камнями, для встречи нашего отряда; однако, не приступая к неприязненным действиям, послали вперед к генералу Емануелю старшин, под ви­дом оказания почтения, но в самом деле, чтобы узнать цель экс­педиции. Генерал принял их ласково, рассеял основанные на лож­ных слухах опасения их и сказал им, что «когда они уже раз при­сягнули России, то он будет строго отвечать перед Государем Им­ператором, если бы вздумал причинять им какой-либо вред; что, напротив, они добрым своим поведением и покорностью в про­должении всего этого времени приобрели полное право на друж­бу и покровительство России; приход же его и некоторых с ним ученых есть только одно желание узнать страну их, собрать рас­тения, камни, животных, и что он, пользуясь добрым расположе­нием карачаевцев, хочет только подойти к Эльборусу, к которому никто еще не подступал, и что в жилища их он вовсе заходить не будет».
Эти слова совершенно успокоили старшин, а сделанные неко­торым из них подарки заставили их самих участвовать в экспе­диции и быть проводниками нашими к Эль­борусу», — писал Голицын.
Во главе карачаевских старшин был верховный князь и пове-24
литель Карачая — Олий Ислам Крымшаухалов. Вместе с его де­путацией прибыла и группа Мырза-кула Урусбиева, женатого на сестре Ислама и являвшегося главным князем соседнего с Кара-чаем Баксанско'го общества балкарцев. Вероятно, его свиту имел в виду автор биографии Емануеля под словами «с некоторыми другими черкесскими князьями».
После такого теплого приема Ислам Крымшаухалов отправил своего муллу из свиты назад в аулы, «дабы он успокоил обеспо­коенный народ». Сам же, в сопровождении остальных спутников, продолжал беседу с Емануелем, который добавил к сказанному ра­нее: «В ваши аулы мои солдаты ни ногой. Теперь все вы, почтен­нейший Вали, подданные русской короны, я в ответе, если хоть один волос падет с головы карачаевца. Ищем горючий камень и полезных трав, делаем сборы для учености».
Затем по знаку генерала перед старым князем поставили «но­вехонький ведерный самовар». «Тебе! Тульский, — сказал гене­рал. — Будешь попивать себе чаек в ауле». Гостей одарили шту­ками сукна, цибиками китайского чая, головками сахара и в плот­ной синей обертке. Кроме того, Емануель подарил Вали валенки с галошами, пистолет с бельгийским клеймом, цветной портрет его величества в форме кавалергарда».
Так в мирной беседе, похлебывая чай, Ислам Крымшаухалов и Емануель обменивались новостями, происшедшими со дня их встречи в Карт-Джурте, в октябре прошлого года.
Прощаясь с генералом, Ислам подозвал к себе немолодого гор­ца и сказал Емануелю: «Килар и эти пятеро — первые из первых охотников. Знают горы, как ты, Мануель, свою жену. Пойдут с то­бой, куда велишь.
Понял ты меня, Килар?»1. В состав этой пятерки входил и пред­ложенный Мырзакулом Урусбиевым один из самых опытных охот­ников и горовосходителей Баксанского общества — Ахия Сотта-ев.
Таким образом, беседа завершилась тем, что Ислам Крымшау­халов и Мырза-кул Урусбиев — верховные владельцы районов Приэльбрусья со стороны Кубани и Баксана — выделили пяте­рых опытных горцев-проводников из своей среды для сопровож­дения экспедиции Емануеля.
Безусловно, нет никакой логической возможности предполо­жить, чтобы такой опытный генерал, хорошо знавший карачаев­цев и их земли, прилегающие к Эльбрусу, для осуществления грандиозной для того времени небывалой исторической задачи стал бы искать себе проводников к Эльбрусу и на его вершину среди жителей равнин и предгорий, не воспользовавшись услу­гами исконных обитателей подножий Эльбруса.
25
Приведенные сведения прекрасно дополняют и слова другого участника экспедиции Я. К. Бешша, который пишет, что карача­евцев «вскоре успокоила ласковая дружеская и располагающая манера поведения генерал-аншефа. Эти депутаты более не поки­дали нас, ограничившись тем, что отправили назад муллу с пору­чением успокоить пославших их». По словам Бешша, «Вали Крым-шаухалов и Мырза-кул Урусбиев сопровождали экспедицию до са­мого Эльбруса».
А вот как об этом же сообщает руководитель группы ученых А. Я. Купфер: «Генерал принял карачаевцев в своей палатке, раз­говаривал с ними очень доброжелательно и очень быстро опроверг их опасения. Он заявил, что в данный момент, тогда как они уже присягнули на верность Его Величества Императору, на них будут смотреть как на подданных России и что своей покорностью и дру­жеским расположением они представят неопровержимые доказа­тельства дружбы к России и что единственной целью экспедиции является желание лучше узнать их замечательную страну. Сам ге­нерал и несколько ученых будут собирать сведения о флоре и фа­уне, об ископаемых и что они хотят воспользоваться согласием, ко­торое царит между Карачаем и Россией для того, чтобы прибли­зиться к Эльбрусу, к которому никто до этого не приближался».
Здесь уместно привести еще одно известие Купфера, касаю­щееся времени пребывания экспедиции у Каменного моста на Малке. Речь идет о том, что 10-го июля временный лагерь Еману-еля посетил еще один кабардинский князь, возвращавшийся с охо­ты. Предоставим слово академику: «На следующее утро нас посе­тили несколько кабардинцев. Самым знаменитым из них был Ку-чук-Шанко (Джанхот?) — один из самых богатых кабардинских князей. Он приходился родственником Императору Российскому Ивану Васильевичу, женатому на княгине Марии Темркжовне, ко­торый после свадьбы стал именоваться князем «кабардинским». Князь Шанко, 90-летний старик, несмотря на свой преклонный возраст, был еще крепкий наездник и хороший охотник; он воз­вращался с охоты, где убил медведя и 2-х оленей, но как он ска­зал: «Силы уже не те, здоровье не то, и мне надо принимать ми­неральные воды, чтобы поправить свое здоровье». Он был в ок­ружении дворян, которые относились к нему с почтением. Хотя черкесские князья были независимы, тем не менее они примыка­ли к одному из богатейших князей, сопровождали его на охоте и в битвах».
Вот так провела экспедиция первые сутки у слияния рек Мал­ки и Кичи-Малки, у Каменного моста.
Симонов Е. Д. Слово об Эльбрусе.., с. 39.
26
РАЗВЕДКИ НА УРДУ-БАШИ И КАН-ЖОЛЕ
В своем отчете А. Я. Купфер рассказывает, как генерал Ема-нуель, закончив церемонию встречи с карачаевцами, решил совер­шить рекогносцировочные походы в окрестностях горы КАН-ЖОЛ, что в переводе с карачаево-балкарского означает «Кровавая до­рога», а в литературу и географические издания вошло под неоп­равданным названием КИНЖАЛ. С этой целью «он захватил 2 па­латки и провизии на 3 дня. Нас сопровождали, — пишет ученый, кавалерийский и пехотный отряды. Один из самых преданных Российской империи кабардинских князей — князь Атажук, со­вершавший прогулку по окрестностям Кинжала, вручил нам об­разец свинцового минерала. Здесь мы пересекли плоскогорья, бо­гатые сочной травой, после нескольких часов ходьбы достигли хол­ма Магомета (Магомет курган), — продолжает Купфер, откуда от­крывается вид на гору Кинжал и на Центральную Кавказскую цепь. Вершины первой кавказской цепи почти полностью состоят из песчаника, по которому пройти легко. Но они содержат много источников и задерживают дольше дождевую воду, чем известняк, и поэтому здесь луговая трава всегда свежая. Черкесы давно ис­пользуют эти замечательные пастбища, так как пребывание жи­вотных на равнине становится невыносимым из-за жары и боль­шого количества насекомых. Черкесы пасут свои стада в горах, где трава свежая и воздух прохладен. Они разделяют эти луга на боль­шое количество личных пастбищ, хотя право собственности этих пастбищ за ними не закреплено... Мы шли по краю бездны, внизу которой Урда несла свои пенящиеся волны», — рассказывает Купфер.
Свое начало эта речка берет между Канжолом и Иналом, дви­гаясь вдоль Инала, она направляется к востоку, сливаясь с малень­кими речушками, и получает название Кенделен и впадает в Бак-сан. «Ожидая прибытие палаток, генерал решил спуститься до бе­рега Урды и подняться по этой реке, насколько это будет возмож­ным, — читаем мы в названном отчете. Спуск был очень тяже­лым; долина Урды узка и окаймлена с двух сторон высокими ска­лами. Нам приходилось несколько раз переходить реку вброд, так как идти вдоль одного берега мешали оползни. Вскоре мы заме­тили по правому берегу пещеру, которую решили осмотреть; она была достаточно просторная, глубокая и разделенная на многие ниши; струйки воды стекали со свода. На своде были заметны сле­ды копоти, что говорит о том, что горцы здесь располагались, когда пасли скот в долине Урды. На небольшом расстоянии от этой пе­щеры река была настолько зажата между скалами, что было не­возможно продолжать наш путь; здесь мы немного отдохнули в те-
27
ни скалы, затем повернули к нашему лагерю на равнине Маго­мета, по той же дороге, по которой пришли сюда».
На следующий день, 11 июля, в 4 часа утра путники покинули лагерь, чтобы добраться до верховьев Урды, которых они достиг­ли накануне. Здесь они обнаружили свинцовые рудники, которые некогда разрабатывали «черкесы». Участник разведочного похода пишет; «Мы следовали параллельно цепи Инала и Кинжала по ровной местности, затем спустились в долину, образованную сли­янием двух маленьких речушек. Барометр показывал высоту 5000 футов над уровнем моря»*...
В 10 часов утра после скудного завтрака путники очутились на крутом спуске в долину Урды. Тропа, по которой им пришлось спускаться, была извилиста и достаточно отвесна. Она была мес­тами настолько крута, пишут участники, что приходилось идти пешком, а лошадь вести под уздцы. Когда они прибыли на берег Урды, «черкесы», наши проводники, показали нам несколько кус­ков породы, усеянной прожилками слюды. Генерал решил следо­вать дальше, поскольку начало темнеть, а возвращаться в лагерь на равнине Магомета было поздно. Мы спустились, — пишет Куп-фер, — по крутому склону, с растущими на нем несколькими бе­резками, и очутились в долине Урды. Спуск был тяжел, особенно для лошадей. После трехчасового перехода путники вновь подня­лись вверх, для того чтобы достичь берегов достаточно широкой реки Канжол, берущей начало в скалах одноименной горы. При­мерно в шести верстах отсюда путники отметили залежи свинца. Как писали путешественники, дорога, по которой они тогда шли, пролегала берегом Канжола и была в тот момент непроходимой, так как дождевой и снеговой потоки подняли уровень реки, и она затопила окрестности. Впрочем, — пишет Адольф Яковлевич, — было уже 3 часа пополудни, и мы были изнурены, устали и гене­рал решил повернуть к лагерю...
Ужас этого перехода, — продолжает руководитель группы уче­ных, — еще жив в моем воображении. «Мы продвигались осто­рожными шагами вдоль ужасных бездн; узкая тропа пролегала вдоль скалы, обломки которой скатывались вдоль склона, и наши лошади буквально спотыкались на каждом шагу, так как почва бы­ла скользкой от того, что снег бесконечно сползал по склону го­ры; с правой стороны была отвесная скальная стена, с левой — бездна. К счастью, мы к вечеру вышли на обширное плато, а к ночи добрались до лагеря. Ночь мы провели при холоде 3 граду­са и на следующий день добрались до основного лагеря, распо­ложенного на Малке». ----------------
1 1 фут = 0,3048 метра.
Так завершилась разведочная вылазка отряда по окрестностям Канжола и в верховья реки Урду. 12-го июля экспедиция в пол­ном сборе вновь оказалась на месте основного лагеря у Камен­ного моста на границе Кабарды и Карачая. Эти разведочные по­ходы увенчались открытием залежей свинца и слюды на Урду-ба-ши и Канжоле.
СЛУШАЯ СТАРОГО МЫРЗА-КУЛА
В длительных беседах с Исламом Крымшаухаловым и Мырза-кулом Урусбиевым венгерский путешественник Я. К. Бешш собрал много интересных сведений. Еще бы, один из них потомок тех са­мых Крымшаухаловых, известных России еще по услугам посоль­ству 1639 года, другой — отец знаменитого владельца Баксанским ущельем Исмаила Урусбиева, гостеприимный двор которого не ми­новал ни один из посещавших Кавказ людей — русских, немцев, итальянцев, англичан, французов, швейцарцев, венгров, поляков, в числе которых были известные ученые, композиторы, художни­ки, писатели, поэты и альпинисты.
Венгерский ученый очень удивился той радости, которую ка­рачаевцы проявили, узнав, что он мадьяр и что целью его путе­шествия является розыск колыбели венгров-мадьяр. Они расска­зывали ему свои предания, согласно которым предки карачаевцев когда-то «занимали плодородные земли от Азова до Дербента и проживали за Кубанью; что в те времена они соседствовали с мо­гущественным народом, который угнетал их и требовал с них дань в виде одной белой коровы с черной головой или, за неимением таковой, трех обычных коров с каждой семьи, и что измученные поборами, они решили перейти на левый берег Кубани и укрыть­ся в неприступных горах, чтобы вести там независимое сущест­вование; что, наконец, они пришли к нынешним местам своего пребывания, предводительствуемые вождем по имени Карачай...»1.
Эти же сведения о происхождении и древней истории кара­чаевцев (называя их черкесами) повторяет в своем отчете и Куп-фер. Рассказывая о своих беседах с карачаевцами, Бешш упоми­нает об одном инциденте, вызванном его неосторожными расспро­сами. Эти расспросы, по словам Емануеля, «чуть не привели к международному конфузу», уладить который пришлось генераль­ским тоном самому Емануелю. Дело было в том, что, думая сде­лать приятное карачаевцам, Бешш рассказал им, что в Венгрии «есть семейство, носящее такое же имя, что один генерал Кара-чай служил в армии австрийского императора, что, возможно, это венгерское семейство связано кровным родством с их древним
вождем Карачаем». При этих словах я заметил, — пишет путеше­ственник, — что карачаевцы переглянулись между собой с обес­покоенным видом, а затем неожиданно покинули нас, не попро­щавшись с присутствующими». Лишь через несколько часов Бешш узнал причину их тревоги.
Это произошло «близ втока реки Харбис в Малку», — пишет известный журналист и знаток Приэльбрусья Е. Д. Симонов. «С тетрадкой в руках выспрашивал Бешш горцев, пока старший над ними Мырза-кул, на чем свет хуля гостя быстрым гортанным «Со­бак», «Чушка», «Шайтан», не выскочил из кибитки, выдергивая кинжал». Переводчик генерал-аншефа, один из пятигорских ар­мян, который присутствовал при этом, отправился сообщить гене­ралу, что карачаевцы, покинув кибитку Бешша, принялись сове­щаться между собой, выказывая признаки величайшей обеспоко­енности. Чтобы узнать причину их жестикуляции и перешепты­вания, переводчик приблизился к ним и вскоре понял, что их де­баты касались того страха, который вызвало у них появление вен­гра в такой близости от их территории, так как, судя по тому, что он рассказал, его целью не может быть ничто иное, как требовать наследство семейства Карачай в пользу Карачаев из Венгрии.
«Емануель встрял незамедлительно, — пишет Е. Д. Симонов. — Отвел гостя за лагерь. Впервые заговорил невальяжно.
— Чуть не привели к разрыву тонких нитей дружбы с горца­ми.
— Но-чем же?
— Сколько можно твердить им: Карачай, Карачай, Карачай...
— Но вы же не брали участия в общем разговоре, мсье. И чем мог смутить я?
— Не тот момент, любезнейший. Попробуйте мыслить катего­риями сынов гор. Только условимся не представлять их этакими буколическими пастушками с гобелен Ватто!».
«Генерал просил меня, — продолжает Бешш, — больше не го­ворить с ними на этот предмет, но постараться объяснить им их ошибку, что я и сделал спустя какое-то время, навестив их в их палатке. Они казались весьма удовлетворенными тем объяснени­ем, которое я дал своим предыдущим высказываниям, а также мо­им проявлениям дружбы в отношении карачаевцев, поскольку че­рез несколько часов они нанесли мне повторный визит и, спокой­но попивая чай, снова отрицали, что мы суть соотечественники; с этого момента они непрестанно называли меня «кардаше» и по­жимали мне руку при каждой встрече...». По этому поводу князь Мырза-кул рассказывал венгру следующую историю, которую, по его словам, он слышал от своего отца и многих старейшин своего племени, пересказывавших ее всякий раз, когда речь заходила о

их предках, мадьярах, господствовавших над краями от Кумы до Каспийского моря.
Приведем и мы эту интересную историю-легенду, которую за­писал Бешш из уст Мырза-кула Урусбиева:
«...Жил когда-то молодой мадьяр, сын вождя, правившего его страной, протянувшейся до Черного моря; звали его Тума-Мари-ен-Хан. Этот молодой человек страстно любил охоту; как-то раз, увлеченный любимым занятием в компании молодых людей, он, преследуя зверя, достиг берегов Черного моря. Там он заметил на некотором расстоянии маленький корабль, украшенный флагами и вымпелами, развевающимися на ветру. Корабль, подгоняемый к берегу легким бризом, мало-помалу приближался, и Тума-Мари-ен-Хан тоже направился вместе со своими спутниками к берегу; каково же было их удивление, когда они увидели на палубе од­них только женщин, одетых в богатые одежды и знаками умоля­ющих о помощи. Молодой князь тотчас лее приказал прикрепить конец веревки к стреле, которую выпустил так удачно, что она упала прямо у ног женщин, которые, торопливо схватив веревку, привязали ее к хрупкой мачте своего суденышка, охотники же, ух­ватившись за другой конец веревки, в мгновение ока выволокли корабль на сушу.
Князь помогал спуститься на берег одной из девушек, к кото­рой ее спутницы, по всей видимости, питали большое уважение; он взглянул на нее с обожанием, не в силах вымолвить ни слова, столь глубокое впечатление на его сердце произвела необычайная красота чужестранки. Затем, оправившись от своего удивления, он проводил ее и ее спутниц в резиденцию своего отца, который, уз­нав о высоком рождении и истории молодой особы, согласился женить на ней своего сына.
Вот удивительная история этой молодой чужестранки, — про­должал Мырза-кул. — Ее звали Алемелия, и она была дочерью гре­ческого императора, правившего в то время Византией. Этот сво­енравный монарх приказал воспитывать свою дочь в одиночестве на одном из островов Мраморного моря под наблюдением почтен­ной женщины; четырнадцать молодых девушек были у нее в ус­лужении, и монарх строго-настрого запретил дуэнье, чтобы к его дочери когда бы то ни было приближался какой бы то ни было мужчина.
Принцесса становилась с каждым днем все прекраснее и при­обретала все более невыразимое обаяние; ее прелесть в сочета­нии с невинностью и добротой порождали обожание со стороны ее спутниц по изгнанию. Однажды, когда принцесса спала на ди­ване, полог над которым был раскрыт, лучи солнца, как никогда яркие в тот день, проникли к ее ложу и произошло чудо; прин-
31
цесса забеременела. Ее беременность не могла долго оставаться незамеченной ее отцом, оскорбленная честь которого привела его в страшный гнев. Чтобы скрыть бесчестье от своих подданных и не давать повода для разговоров об императорском семействе, он принял решение убрать дочь с глаз всего света, изгнав ее за пределы империи. С этой целью он приказал построить малень­кий корабль, нагрузить его золотом и бриллиантами, посадить на него свою дочь с ее служанками и дуэньей и отдать эти невин­ные существа на волю ветра и волн. Однако море, всегда столь гневно обрушивающееся на непрошенных возмутителей спокой­ствия его вод, смилостивилось к принцессе, и легкий ветерок по­гнал кораблик к гостеприимным берегам мадьяров.
Принцесса не замедлила разрешиться от бремени сыном, а вслед затем подарила своему супругу Тума-Мариен-Хану двух дру­гих сыновей. После смерти отца молодой князь наследовал ему и прожил счастливую жизнь. Он воспитал первого сына своего от принцессы Алемелии под родительским надзором. Перед своей смертью он приказал сыновьям жить в союзе и мире. Но они, став хозяевами после смерти отца, поссорились из-за престола, и раз­горелась гражданская война. Эта междуусобица среди мадьяр при­вела к разрушению и расколу внутри этой некогда свободной и могущественной нации, от которой, — со вздохом прибавил рас­сказчик, — у нас сохранились лишь воспоминания о ее былом ве­личии, воспоминания, которые мы храним среди этих скал, пре­вращенных нами в убежище нашей независимости, единственно­го наследия наших отцов, ради которой всегда готовы отдать жизнь мы и наши дети». ,
Так закончил рассказ этот интересный старик Мырза-кул, вме­сте с Исламом Крымшаухаловым сопровождавший экспедицию до самого Эльбруса, — повествует Бешш.
Это предание находит параллели в тюркско-монгольском фоль­клоре, и некоторые ученые справедливо сопоставляют его сюже­ты с распадом Великой Болгарии VII века на Кубани, созданной активным деятелем — болгарским ханом Кубратом. Дело в том, что достоверно известно, как малолетний Кубрат был крещен и долго жил в Константинополе при византийском дворе под попечитель­ством императора и своего дяди Органа — удельного тюркского хана. Например, Иоанн Никиусский в VII веке писал, что «Куб­рат, князь гуннов и племянник Органа, в юности был крещен и воспитан в Константинополе в недрах христианства и вырос в царском дворце». Воспитанный таким образом Кубрат был тесно связан с византийским двором и в качестве болгарского государя осуществлял византинофильскую политику на Северном Кавказе в бурном водовороте Византино-Хазарских отношений того пери-
32
ода. Не исключена возможность, что для поддержания такой по­литики византийский император мог женить Кубрата на принцес­се. Можно допустить, что именно это и отразилось в легендарном сюжете, рассказанном Мырза-кулом.
После смерти Кубрата сыновья его не выдержали заветов от­ца, и разразившаяся междуусобная война, и натиск хазар приве­ли к расколу между братьями: один из них ушел со своей дружи­ной на Волгу, другой — Аспарух — на Дунай, а старший из брать­ев — Батиан (Басиан) — остался на родине отцов, на Северном Кавказе.
Можно обратить внимание еще на одну примечательную де­таль этой истории. Речь идет об оригинальном объяснении зача­тия Алемелии. Этот мотив часто встречается и в других сказани­ях карачаевцев и балкарцев. Так, например, ровно через 50 лет после описываемых событий внук Мырза-кула Сафар-Али Урус-биев в своем именитом ауле Урусбиево со слов известных тогда карачаевских и балкарских сказителей: Т. Джуртубаева, Исмаила, Мисостова, Биаслана Джаппуева, Кума Джаппуева, Магомета Ти-лова, Чабакчы Соттаева (так звали в народе Ахию Соттаева за его привязанность к рыбной ловле: «чабакчы» — рыбак), Биляка Аюова, Хусейна Абдуллаева, Маила Этезова, Али-Мырзы Балкару-кова записал ряд нартских сказаний и издал их в первом выпу­ске «Сборника материалов для описания местностей и племен Кав­каза» (Тифлис, 1880). В одном из сказаний говорится, как одна мо­лодая девушка, решив скрыть причину своей беременности, объ­яснила это следующим образом: «Несколько дней тому назад я по­шла убирать постели в кунацкую после отъезда гостей, но в это время на живот мне упал солнечный луч и от этого я стала бере­менеть»...
Вот в таких оживленных беседах с сопровождавшими экспе­дицию балкарцами и карачаевцами проходил нелегкий путь вен­герского путешественника к подножию Эльбруса. А мы, дорогой читатель, вернемся к Каменному мосту у слияния Малки и Кичи-Малки, где оставили участников этого похода.
1 Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII — XIX вв. — Нальчик, 1974. — С. 333.
ВОЙЛОЧНЫЕ ШАТРЫ И ВЕРБЛЮДЫ У ИСТОКОВ МАЛКИ
13-го июля 1829 года огромный караван из 350 казаков, 650 сол­дат при 2-х трехфунтовых пушках, 6-ти навьюченных верблюдах, погоняемых несколькими калмыками, группы видных ученых и ме-
2 Заказ 344 33
стных проводников во главе с Исламом Крымшаухаловым и Мыр-за-кулом Урусбиевым вышел из Каменного моста и взял курс на высокогорное плато Ысхауат (Хасаут) через долину Кичи-Малки. В первый день караван прошел около 20 верст*, а в Ысхауат при­был он 14-го июля, миновав многие горные перевалы по узким ка­менистым тропам. «Центральная цепь Кавказских гор, — пишет А. Я. Купфер, — ставит непреодолимые препятствия для вьючных и других животных, необходимых для существования нашего от­ряда. Узкие тропы, проделанные нашими лошадьми, изобиловали многочисленными поворотами под наклоном почти перпендикуляр­ным к горе, вершина которой была окутана туманом и подножье которой омывалось стремительным потоком. Было ясно, что такие дороги были непроходимыми для повозок; мы были вынуждены бросить большую часть наших припасов; верблюды, навьюченные свернутыми палатками, не могли больше идти. Нехватка продо­вольствия и дров не представляла наибольшего неудобства, нам предстояло идти дальше по тропам, более опасным, чем те, кото­рые мы оставили позади. Часто путь преграждают глубокие овра­ги, которые надо преодолеть, чтобы попасть на противоположную сторону. Часто встречаются дороги, окаймленные с одной сторо­ны скалами, а с другой — отвесными пропастями. В этих услови­ях быки не могли тащить повозки, и мы прикладывали неимовер­ные усилия для того, чтобы они не сорвались в пропасть. От на­ших проводников требовалось большое мужество. Мы не раз вос­хищались порядком, царившим в отряде, сопровождавшем нас. Не­смотря на опасности, подстерегающие нас на каждом шагу, на ли­шения всякого рода, несмотря на то, что отряд, сопровождавший нас, не был заинтересован в этой экспедиции, — мы не услыша­ли ни единого звука недовольства; та же активность на перехо­дах, то же хорошее расположение духа во время отдыха.
Наш отряд был разбит на небольшие группы; около 100 каза­ков образовывали передовую группу, затем группа генерала и его свиты, которая шла то взводом, то растягивалась длинной ли­нией настолько, насколько позволяла ширина тропы. Группа ге­нерала состояла из нескольких черкесских князей, переводчика и нас, — пишет Купфер. Далее, на приличном расстоянии, сле­довала группа казаков, состоящая из 250 человек. Можно себе представить, что, следуя таким образом, мы не могли делать длин­ные переходы; после 20 — 30 верст пути мы останавливались примерно к полудню в местечке с пресной водой и достаточным живописным окружением. Генерал выбирал подходящее место для разбивки наших 3-х палаток, одна из которых принадлежала
' 1 верста = 1,06 км. 34


генералу, другая — сопровождавшим его лицам и третья — нам. Разжигали костер, резали барашка, приготавливали обед, который обычно был готов к 5 часам вечера. Ожидая обед, одни из нас отдыхали, другие осматривали окрестности, не удаляясь далеко от лагеря, дабы не подвергнуться нападению черкесов, которые окружали нас незримо со всех сторон и относились к нам с не­доверием, как и к нашим передвижениям. Обед всегда проходил в палатке генерала, более просторной, чем наши. На земле была расстелена скатерть, а тарелки мы держали на коленях.
Устройство калмыцких палаток было не совсем обычным, — подмечает ученый, — они поднимались конусом к вершине, где было отверстие для выхода дыма на тот случай, если надо было в ней развести костер. На случай ночных холодов это отверстие за­крывалось специальным клапаном. Каркас этих палаток был вы­полнен из легких деревянных прутьев; весь покрыт широкими ку­сками толстого белого войлока; ни дождь, ни ветер туда не про­никали. Для их транспортировки были предназначены 6 верблю­дов. Несколько калмыков, владельцев этих шатров, помогали на­шим казакам в разбивке лагеря. К вечеру лагерь представлял со­бой живописную картину: пушки, телеги с пехотинцами и казака­ми прибывали до вечера; офицерские палатки из белой материи были уже разбиты; некоторые солдаты сооружали себе хижины из сухой травы или вкапывали в землю несколько брусьев, а на них вешали куски войлока. Вся поклажа лагеря была сосредото­чена в центре, лошади и верблюды паслись в долине, где для них было много пищи. Вокруг лагеря и в его окрестностях на возвы­шенностях были расставлены часовые.
Наконец, после вечерней молитвы раздавались удар барабана и пушечный выстрел, который многократно повторялся эхом. Это был сигнал ко сну. Мойплащ, — пишет Купфер, — из войлока (кавказская бурка — И. М.) был расстелен на земле и заменял мне матрац, другим же, заранее припасенным, я укрывался. Дневная усталость тут же погружала нас в сон, периодически нарушаемый перекличками часовых. На рассвете нас будил удар барабана и надо было поспешно одеваться, так как через четверть часа па­латки сворачивались. Первой двигалась передовая группа — аван­гард отряда».
Таким образом, продвигаясь по высокогорным тропам, экспе­диция генерала Емануеля 14-го июля остановилась в долине Ыс­хауат. Застигшие ее в этом районе сильные летние ливневые до­жди вынудили экспедицию к непредвиденной остановке на не­сколько дней в ожидании лучшей погоды.
.
35
ности между Бермамытом и Центральной, цепью все приближа­ясь к Эльбрусу. Погода нам не благоприятствовала: ливни сдела­ли дороги непроходимыми, реки вышли из берегов; мы разделись, так как испарения принесли духоту, в двух шагах не было ничего видно из-за тумана. Генерал был весьма раздражен тем, что по этим причинам откладывалась главная цель нашей экспедиции — восхождение на Эльбрус», — заключает Купфер.
Однажды, после очередной прогулки ученых, Емануель подо­звал к себе венгра Бешша, подвел его к группе горцев, а те «раз­вязывали кожаный мешок, что-то черпали, по жесту генерала подали деревянную плошку мадьяру.
— Что это вы, милейший, сморщились, будто пиючи уксус, — подивился Емануель.
•— Это, доложу вам, айран, полезнейший, ничем не заменимый в горах напиток. Освежает. Бодрит», — читаем мы в книге Е. Д. Симонова. В этом эпизоде не может не заинтересовать не только сам айран, которым проводники угощали членов экспедиции, но и специфический кожаный мешок, именуемый балкарцами и ка­рачаевцами — гыбыт, а айран, в нем хранимый, — гыбыт айран. Этот мешок и разновидность айрана — характернейшие черты традиционной материальной культуры карачаевцев и балкарцев. В этой связи весьма примечательно, что в недавних находках ук­раинских археологов на скифских предметах имеются изображе­ния человека, пьющего кумыс из кожаного мешка — гыбыта (бур­дюка). Заслуживает большого внимания и тот факт, что в окрест­ностях древнего карачаевского аула Ысхауат, в одноименной до­лине, Купфер описал свинцовый рудник, на протяжении многих лет разрабатываемый черкесами...»
А ВОТ И ЭЛЬБРУС!
20-го июля погода прояснилась, дороги относительно просох­ли. Емануель оставил в Ысхауате орудия, тяжести, а сам с отря­дом направился к истокам р. Харбас (р. Харбис}. Экспедиция дви­нулась к центральной цепи Кавказского хребта по чрезвычайно трудным тропинкам и, спустившись в верхнюю долину Малки, у самого почти истока, вырывающегося из основания Эльбруса на высоте 8000 футов выше уровня моря, расположилась лагерем у самой подошвы горы, — читаем мы в отчетах участников похода.
Это было высокогорное плато Ирахын-сырт, на левом берегу р. Кызыл-су, т. е. «Красной реки», вблизи минеральных источни­ков Джилы-су, что означает «Теплая вода», на высоте 2598 м над уровнем моря. Об этом дне экспедиции Купфер писал: «Мы ре-
38
шили увековечить память этого дня надписью, вырезанною на од­ной из скал, которые окружали наш лагерь».
В 1932 году советские альпинисты во главе с В. Никитиным об­наружили на скале в урочище Ирахын-сырт надпись, которую тог­да велел высечь Емануель. «Надпись полностью удалось прочесть только после того, как она была тщательно очищена от векового наслоения лишайника, — пишет Никитин. — Вот что было высе­чено на скале, расположенной на месте стоянки первой экспеди­ции на Эльбрус: «1829 год с 8 по 11 июля лагерь под командою генерала от кавалерии. Емануель»1.
Ровно через 50 лет после того, как она была высечена, в июле 1879 года, эту надпись видел «на скале у красивого водопада» вы­дающийся путешественник и исследователь Кавказа Н. Я. Динник2, А большой знаток истории народов Кавказа П. П. Надеждин в своей книге «Кавказский край. Природа и люди» писал: «Малка вытекает из подошвы Эльбруса двумя источниками, из которых правый образует замечательный водопад Кекрек, т. е. «Грудь», па­дающий с высоты 16 саженей. Водопад увенчан площадкой, на ко­торой на скале сохранилась надпись: «11 июля 1829 здесь стоял лагерем генерал Емануель»3.
Примечательно, что группа альпинистов из общества «Наука» — доктор физико-математических наук К. ТОЛСТОЕ, электрик С. Константинов, заводской мастер В. Евсеев, студент физмата С. Ре­пин — в 1948 году в ознаменование 120-летнего юбилея первого восхождения решила повторить до тех пор не повторенный север­ный вариант восхождения на Эльбрус. Дело в том, что тем самым северным путем, со стороны Карачая, каким шел Емануель, на Эльбрус никто не ходил. Знатоки истории альпинизма пишут, что «Если с южной стороны, по Баксану, хаживали, восходя на Эльб­рус, целые альпиниады, тысячи по две душ за сезон, то с севера после Хиллара ровным счетом двое за все эти сто двадцать лет. Это швейцарцы Андреас Фишер и Христиан Иосси, из Учкулана, через перевал Бурун-таш (т. е. камень-нос) 11-го августа 1904 го­да на западную вершину со спуском в тот же день к кошу Азау»4.
Группа Толстова, повторив путь первовосходителей, также об­наружила эту надпись. Вот как описал ее К. ТОЛСТОЕ: «Здесь река Малка вырывается из каменного ущелья, образует красивый во­допад Султан-су. Он низвергается с высокой отвесной скалы, на­полняя долину шумом. На скале высечена надпись в честь экспе­диции Российской Академии наук, впервые проложившей путь к вершине Эльбруса».
Таким образом, маршрут похода, места коротких и долгих ос­тановок, место расположения основного лагеря Емануеля устанав­ливается достаточно детально. Это Пятигорск —• берега речки Зол-
39
ка — укрепление Каменный мост на р. Малке, у ее слияния с Ки-чи-Малкой — Ысхауат — истоки р. Харбас — плато Ирахын-сырт — источники Кызыл-су, Джылы-су — водопад Кекрек или Сул­тан-су.
Отсюда и предстояло начать исторический штурм величавого Эльбруса, который смотрится здесь, как на ладони.
Вот что пишут об этой чарующей взор картине сами участни­ки экспедиции:
«В епанче нетленных своих снегов являет вид круглого, остро­верхого шатра, как бы подпираемого изнутри стойкой. Формы строги, обдуманы. Однородны Мырза-кула, все азийские наши со­седи, почитают его необыкновенно, и в этот час понимаю их» — Емануель.
«Возвышен над остальной высокогорной областью с превыше­нием тысяч на десять фут. Разве не несет он, генерал, все черты повелителя? Диадема, мантия, величие, свита. Две главы не зна­ют равных во всем высоком Кавказе. А сила его основания? Вплотную надвинулось оно на темные границы Ташлы-сырта (Ка­менистое плато — И. М.). Крутой берег плато Ирахын-сырта об­разует натуральную границу реки Малки» — Купфер.
«И завлекательно, и странно. Все на виду, и все неведомо. Та­ков он — трехклиматный Эльбрус. И таит в минотаврских своих лабиринтах искомый нами не равносклонный водораздел двух мо­рей. Вспоминается мне блаженный час созерцания первых виден­ных мною снегов вершин островов Тенерифа. Мнилось совершен­ством натуральной природы. Майн готт, да они негожи стать да­же карлами в свите Эльбруса!» — Ленц.
«Это предприятие — символ единства цели при разности лю­дей и наук. В экспедиции участвуют 9 народов Европы и Азии. И мы первые, заглянувшие в лицо Эльбрусу» — Бешш.
Так возвышенно описывал каждый из участников свои впечат­ления, которые произвел на них представший их взору во всем своем величии — обитель Прометея.
' Никитин В. Из истории первого восхождения на Эльбрус/YK седогла-вым вершинам Кавказа. — Ставрополь, 1962. — С. 18 — 19.
2 Динник Н. Я. Эльбрус, его отроги и ущелья//Известия Кавказского от­деления Русского географического общества. Т. VI, 1880. — С. 284 — 285.
3 Надеждин П. П. Кавказский край. Природа и люди. — Тула. 1901. — С. 86.
4 Толстов К. Восхождение на Эльбрус//Огонек, № 3, 1950.

ГЕНЕРАЛ И АКАДЕМИКИ ЧЕСТВУЮТ БЕССТРАШНОГО ОХОТНИКА
Остановившись лагерем у самых истоков Малки и обосновав в долине Харбаса лагерь, в котором осталось основное снаряже­ние экспедиции — повозки, пушки и прочая тяжесть под охра­ной небольшого отряда, Емануель стал готовить штурмовой отряд к решающему выступлению.
«Пришло время размышлять, господа, категориями полевых диспозиций. Стоянием крепостей не берут. Преуспеть в подъеме — значит открыть путь ученым изысканиям. Все поле сражения перед нами, вплоть до главного бастиона. Различаю преграды: рвы, батареи, машикули (бойницы в старинных горских башнях и кре­постях — И. М.), из которых уже начали обстрел камнепадами и лавинами», — говорил Емануель собравшимся вокруг него провод­никам, казакам и ученым. И отряд готовился. Подгоняли снаря­жение и обувь, готовили заступы и колья, палки из орешника. Гор­цы многозначительно поглаживали свои мужра, нисколько не ус­тупавшие в горах позднейшим знаменитым альпенштокам.
На следующее утро, 21-го июля (9-го по старому стилю), «со­браны были казаки и черкесы, и объявлено им, что тот, кто пер­вый достигнет вершины Эльборуса, получит 400 рублей; второму (если же это невозможно), достигшему самой высокой степени, да­но будет 200 рублей, а тем, кто достигнет половины конуса, по­крытого снегом, предназначается также награда. В десять часов утра началось шествие». На штурм вышли Купфер, Ленц, Менет-рие, Мейер, Бернардацци, 20 казаков, из которых известно имя только Лысенкова, и пять черкесов — вероятно, те, которых вы­делили Емануелю еще у Каменного моста Ислам Крымшаухалов и Мырза-кул Урусбиев. Ныне нам известны имена только двоих из них: Хиллара Хачирова и Ахии Соттаева. Перед выходом «Хил-лар подал ученым пиалу с коричневой жижей и разъяснял: раз­веденный порох мазать кругом глаз, иначе — солнце, снег, резь, слепота», — пишут знатоки истории покорения Эльбруса.
Совет Хиллара весьма примечателен. Карачаевцы и балкарцы, великолепно знавшие горы и ледники, все нюансы их свойства и меры предосторожности, правила поведения в горах, испокон ве­ка слыли известными добытчиками и изготовителями пороха, ко­торый они выменивали в Кабарде и сопредельных областях на другие товары. По этому поводу академик И. А. Гильденштадт в 1771 году писал: «Они получают в Кабарде, в случае нужды, рос­сийскую соль, бумажные материи, холст и сафьян. Все сие выме­нивают они на шерсть, толстое сукно, рожь, войлоки, лисьи и куньи меха, серу, которую они добывают близ Устожирта (Хуш-
41
тош-сырта — И. М.) в Чегемском ущелье, и огнестрельный порох, ими самими приготовляемый»1. То же самое писал другой акаде­мик Ю. Г. Клапрот в 1802 году: «Их горы обеспечивают им селит­ру и серу, и им не приходится для добывания ее, подобно черке­сам, выщелачивать подстилку овечьих стойл и загородок. Их по­рох мелкий и отличается особой силой»2.
Итак, по совету горцев участники восхождения зачернили ли­ца разведенным порохом и тронулись в путь.
«После 6 часов подъема, т. е. в 4 часа пополудни, достигли сне­говой линии на высоте 10000 футов, и у подошвы конуса они дол­жны были провести ночь». В своем отчете Купфер писал: «Мы провели ночь у подножия Эльборуса, в глубине громадных чер­ных глыб, посередине которых были углубления, заполненные сне­говой водой; ночь была прохладной, я просыпался несколько раз, чтобы наблюдать окружающую красоту. Эта картина глубоко за­печатлелась в моей памяти — она состояла из трех тонов: сереб­ристый тон снега и луны, голубизны неба и глубокий черный цвет скал и тени ночи; но причудливые группы, неясные очертания, по­степенность перехода тонов и, наконец, спокойствие, царившие вокруг нас, восхитительны. Все придавало невыразимое очарова­ние этой картине и никогда в моей жизни ничто более прекрас­ное не представало передо мной».
Ночь была на редкость холодная и ясная, — пишут и осталь­ные участники восхождения. Непривычно было спать на голых скалах ледника, — подчеркивали они. С вершины тянуло почти на ощупь осязаемым, пронизывающим холодом. Хиллар озабочен­но переводил взгляд с вершины на небо, где сияли ранний месяц и первые звезды. Он не замечал холода, которым дышали уже не только снега, даже камни, воздух. «Якши, корош», — подвел он итог своим наблюдениям. «Тепло в ночь яман, плох. Холод, как сейчас, якши, корош день быть чистый, гора доброй», — заклю­чил Хиллар3. Человек, знающий природу гор и их приметы, а так­же карачаево-балкарский язык, без труда поймет в этой ломаной фразе проводника карачаево-балкарскую поговорку: «Кече — бу-акъ, кюн чуакъ», что в переводе означает: «Холод в ночь — ясно в день». И действительно, в час выхода в путь, в 3 часа ночи 22 (10-го) июля, Купфер заметил, что проводник предугадал погоду гор. Для нас очень важно подметить, что слова проводника о по­годе удивительно совпадают с купферовской характеристикой яс­ной, холодной и звездной ночи в снегах Эльбруса.
По рассказам академика, в 3 часа утра, захватив лопаты, же­лезные палки, веревки, провизию, отряд двинулся в дальнейший путь, и после четверти часа хода группа очутилась в царстве веч­ных снегов. «Поначалу подъем не был трудным, и мы преодоле-
42

вали препятствия, помогая себе время от времени железными пал­ками, но вскоре подъем стал настолько трудным, что мы вынуж­дены были прорубать в снегу ступеньки. Хотя долина позади нас была закрыта туманом, тем не менее погода была прекрасная, лу­на достигала середины небесного свода, и светлый блеск ее дис­ка составлял приятный контраст с синевою неба, которая при яр­ком освещении была столь густа на этой высоте, что ее можно бы­ло бы сравнить почти с цветом индиго. Несмотря на свежий ве­тер, — продолжает Купфер, — который дул с горы, туман доли­ны медленно поднимался позади нас, вместо того чтобы рассеи­ваться. Он уже покрыл то место, где мы провели ночь и которое мы только что оставили. Туман готов был окутать нас, расстила­ясь у наших ног белой пеленой. Но скоро лучи солнца, проникав­шие в туман с возрастающей энергией, разорвали его в несколь­ких местах. Вскоре вся долина открылась нашим ослепленным глазам, и перед нами развернулась панорама гор, образующих первую цепь Кавказа. Самые высокие вершины этой цепи — Инал, Кинжал, Бермамыт расположены почти полукругом, центр которого занимает Эльбрус. Видно было, как эти горы терялись к северу в равнине, образуя на стороне, обращенной к Эльбрусу, крутизны. Видно было, как беспорядок гор увеличивается по на­правлению к центру. Их вид представляет часть огромного кра­тера, посреди которого возвышается в виде конуса громада вул­канических масс, превосходящая своею высотою края кратера. Восхищаясь этой панорамой, мы все, — пишет Купфер, — дви­жемся вперед, то прямой линией, то зигзагами, смотря по труд­ности пути. Поспешность, с которой мы стремились, чтобы достиг­нуть вершины раньше, чем поверхность снега будет размягчена солнечными лучами, истощала наши силы и мы в конце концов должны были останавливаться для отдыха почти на каждом шагу. Разреженность воздуха такова, что дыхание не в состоянии вос­станавливать потерянные силы. Кровь сильно волнуется и вызы­вает воспалительные процессы даже в самых слабых частях тела. Мои губы горели, мои глаза страдали от ослепительного блеска солнца, хотя я по совету горцев зачернил порохом лицо около глаз, — продолжает ученый. Все мои чувства были притуплены, голова кружилась, от времени и до времени я чувствовал непонятный упадок сил, которого я не мог преодолеть», — сожалел впослед­ствии Купфер.
«Ближе к вершине, — продолжает он, — Эльбрус представля­ет ряд голых скал, образующих как бы лестницу, которая очень облегчает подъем; однако Мейер, Менетрие, Бернардацци и я — мы чувствовали себя утомленными до такой степени, что решили отдохнуть час или два, чтобы с новыми силами отправиться в путь.
43
Несколько казаков и черкесов, сопровождавшие нас, последовали нашему примеру. Мы нашли убежище от ветра под огромной ска­лой черного трахита, который образует первый пояс вышеупомя­нутых скал. Здесь небольшое пространство, свободное от снега; я отбил от скалы несколько кусков для своей коллекции. Мы были здесь на высоте 14000 ф. над поверхностью моря; нужно было еще подняться на 1400 футов, чтобы достигнуть вершины Эльбруса», — читаем мы в отчете Купфера.
В 1948 году советские альпинисты под руководством К. Толсто-ва установили место этой стоянки первовосходителей у основания ледника Уллу-Малиен-дыркъы, т. е. «Большая Малиена гряда», на удобной скальной площадке под навесами трахита, примерно на высоте 4800 м над уровнем моря, или, как писал Купфер, на вы­соте 14000 футов. Руководитель группы альпинистов писал в 1948 г.: «На высоте 4800 м встречаем удобную площадку под скалой, за­щищенную от ветра ледяным гребнем. Внезапно я замечаю же­лезное острие, которое на несколько сантиметров торчит из гру­ды камней. Вытаскиваю его из камней — это своеобразный пред­мет, двузубая стальная вилка длиной в 30 см, с отверстием на по­лукруглой части — очевидно, для прикрепления к деревянной ру­кояти. Несомненно, это образец ледового снаряжения экспедиции 1829 года. На небольшом плоском камне находим надпись: «1829». Надпись глубокая и четкая, а над ней высечен крест. Сомнений нет, мы на месте остановки экспедиции». Некоторые авторы, ка­сающиеся этой темы, считают, что найденный Толстовым предмет мог быть фрагментом ножки-стойки геофизического прибора5. Та­кое предположение опровергает сам Купфер. Скорее всего, прав ТОЛСТОЕ, считавший его атрибутом снаряжения горовосходителей. Мы склонны видеть в этом предмете железный наконечник спе­циальной палки — горского мужра, которыми были снаряжены восходители, т. е. тех самых железных палок, о которых так часто вспоминают сами участники. Однако предоставим слово Купфе­ру: «Я рассчитывал провести наблюдения над маятником, который я привез с собой, но казак, несший ящик с маятником, еще не пришел (к месту стоянки под трахитовой скалой — И. М.) и ждать было нельзя (подчеркнуто мной — И. М.); солнце, которое почти перпендикулярно бросало свои лучи на наклонную поверхность снега, размягчило снег до такой степени, что он не мог больше нас выдерживать; откладывать же наше возвращение было нель­зя, мы рисковали попасть в те пропасти, которые были прикрыты снегом». Эти слова свидетельствуют, что найденный Толстовым предмет на месте последней стоянки группы Купфера никак не может быть принадлежностью какого-то прибора, который казаки не успели туда донести. Возможно предположить, что это был на-
44
конечник мужры балкарских и карачаевских горовосходителей, о чем говорят и форма, и размеры предмета.
Штурмовая группа провела первую ночь на высоте 4270 м над уровнем моря, а на следующий день, когда они добрались до вы­соты 4800 м, где остановился Купфер, одна группа — Ленд, два «черкеса» и казак Лысенков — продолжила путь к вершине. Куп­фер же в сопровождении остальных «черкесов» и казаков вынуж­ден был вернуться.
«Спуск был очень тяжелым и опасным, — писал академик, — снег, который несколько часов тому назад выдерживал нас, про­валивался под ногами. Образовались дыры, которые позволяли нам видеть ужасающие пропасти, открывшиеся под нашими но­гами. Казаки и черкесы, следовавшие за нами, связали себя по­парно веревками, чтобы оказывать друг другу помощь. Я чувство­вал себя слабым от усталости, что для большой быстроты движе­ния опирался на двух человек, обхвативших меня своими руками; а когда спуск стал менее крут, то я растянулся на бурке, которую тащил черкес. Каждый думал только о себе, о том, как бы поско­рее миновать опасности, грозившие нам. Мы разделились на не­большие группы. Желание пораньше достигнуть лагеря застави­ло нас забыть на время, что мы окружены черкесами, на которых нельзя было положиться (? — И. М.) и которые захватили бы пре­красную добычу, овладев нами». Кстати, когда окончательно вы­бившийся из сил Купфер рухнул на снег, ему подумалось, глядя на сбившихся в кучу казаков и черкесов: «Неужели уйдут? Не по­думав о бедственном положении его? Принесут в жертву богу сво­его Мингитава? С них станется!»4.
Вот с какими мыслями боролся ученый, когда, по его же сло­вам, они, «сами не замечая того, были увлечены черкесами по до­роге более короткой и полностью были в их власти, но раская­лись в своих подозрениях, так как вели они себя по отношению к нам безупречно. Перейдя снеговую линию и перерезав узенькую долину, дно которой было покрыто обломками соседних скал, по­крытых оледенелой водой, — продолжает ученый, — мы спусти­лись к берегам небольшого ручья, который впадал в Малку и при­вел нас, по хорошей тропе, к нашему лагерю».
Вероятно, тогда вспомнились Купферу слова Ислама Крымша-ухалова о том, что «эти пятеро знают горы, как ты, Мануил, свою жену»5. Они и вывели его группу по более короткой и хорошей тропе к лагерю экспедиции.
А между тем вернемся к группе Христиана Ленца. «Я мог на­деяться, — продолжает Купфер в своем отчете, — что Ленц, кото­рый опередил нас, достигнет вершины и определит ее высоту. Со­провождаемый двумя черкесами и одним казаком, он подвигался
45
все вперед, взбираясь по той лестнице скал, о которой я говорил выше. Добравшись до последнего уступа, он увидел, что от верши­ны его отделяет еще снежное поле, которое нужно было перейти, но снег сделался до того мягок, что на каждом шагу нужно было проваливаться по колено и по пояс, и рисковали быть погребен­ными под снегом. Тогда он решил вернуться в лагерь, чтобы ночь не застала его в пути в лагерь. Он начал спуск, не достигнув вер­шины, которая, однако, как мы увидели после, возвышалась, пожа­луй, футов на 600 над местом его последней остановки».
По словам того же Купфера, Ленц пришел в лагерь только к ночи, но по другой дороге, чем его группа.
Последние моменты первого в истории восхождения на Эльб­рус также отражены в отчете руководителя научной группы экс­педиции. «В течение этого дня Емануель, сидя перед своей палат­кой, наблюдал за нашим движением при помощи превосходной Доллондовой зрительной трубы, которую я предоставил в его рас­поряжение, — писал Адольф Яковлевич. — Лишь только туман, по­крывавший долину утром, рассеялся, он увидел, как мы взбираем­ся на конус, покрытый снегом. Он видел, как мы добрались до пер­вого уступа скал, шедших по направлению к вершине Эльбруса. Здесь разделились на две группы, из которых одна двигалась все вперед и вперед к вершине, между тем как другая остановилась. (Это отделилась группа Ленца с двумя «черкесами» и казаком Лы-сенковым — И. М.). Но вдруг, — продолжает Купфер, — генерал заметил одного человека, который опередил всех и который уже почти прошел вышеупомянутое снежное поле, отделяющее от вер­шины последний уступ скал. Это было в 11 часов утра. Емануель не мог более сомневаться, что один из нас достиг вершины. Он мог бы прекрасно видеть по цвету его платья, что это был черкес, но на таком расстоянии нельзя было различить подробностей. Генерал приказал ударить в барабан и произвести несколько ружейных вы­стрелов, чтобы оповестить весь лагерь об этом замечательном со­бытии. Затем он терпеливо стал ожидать нашего возвращения».
«Киллар (таково имя черкеса), — пишет ученый, — покоривший первым вершину, лучше нас знал выгоду утренних заморозков, за­долго до нас пересек пределы вечных снегов. Когда Ленц вышел к своей последней стоянке, Киллар был уже на пути к вершине. Снег начал подтаивать только к 11 часам утра, поэтому он столкнулся с меньшими трудностями, чем мы. Бесстрашный охотник, он объез­дил все окрестности, он часто проходил по этим местам и отлич­но знал страну, хотя раньше он не штурмовал вершины, но под­нимался на значительные высоты», — читаем мы в характеристи­ке Хиллара, данной ему Купфером. «Он вернулся в лагерь, — про­должает академик, — за час до нашего прихода, чтобы получить от 46

Генерала причитавшуюся награду, но Генерал ждал нашего возвра­щения, чтобы сделать церемонию более торжественной. Разложив на столе награду, которую он назначил первому, достигшему вер­шины, он вручил ее на глазах всего лагеря, прибавив к ней кусок сукна на кафтан; подняли бокалы за его здоровье. Генерал решил увековечить память об этом замечательном дне надписью, выбитой на одной из скал, окружающих наш лагерь». Безусловно, что речь идет о той надписи, которую видели Динник, Надеждин, Никитин и другие альпинисты и путешественники.
Подводя итог описанию штурма вершины Эльбруса, Купфер задает себе вопрос: «Оправдала ли экспедиция наши надежды?» и отвечает: «С самого начала мы считали Эльбрус неприступным, и пятнадцать дней спустя мы находились на его вершине. Разве не было достаточно того, что вершину Эльбруса мы отнесли к той же самой горной породе, из которой создана Пичинча в Кордиль­ерах. Я показал Гумбольту некоторые обломки камней, принесен­ные мной с Эльбруса (те, что он отбил от упоминавшейся трахи­товой скалы, откуда вынужден был вернуться — И. М.), и он от­метил сходство между горной породой этой горы и Пичинча, ко­торую он посетил во время своего путешествия по Америке. Раз­ве не было достаточно, что наблюдали геологические явления, са­мые важные на Кавказе; что поднялись на высоту Монблана», — заключает виднейший ученый своего времени.
А что писали другие участники экспедиции?
«Когда к трубе припал мадьяр Бешш, трое на горе впали в пол­ную недвижимость, лежа в снегу (то были Ленц, Лысенков и Ахия — И. М.), и только один шел далеко впереди, словно на него од­ного из всех не воздействует резкий воздух... Нет, не зря на него пал выбор старого Шавкала» (Ислама Крымшаухалова — И. М.).
Эмиль Христианович Ленц писал в своем письме к академику Ф. Парроту, который, в свою очередь, много ездил по Кавказу, поднимался к подножию Казбека, на Арарат и труды которого по геофизике Кавказа составляют целую эпоху в изучении Кавказа, следующее: «К достижению вершины не противополагается ни­каких непреодолимых препятствий, и при втором восхождении нужно будет только избрать ночлег на другой высочайшей точке, чтобы достигнуть вершины прежде, чем снега начнут таять, ибо иначе невозможно, утопая по колено в снегу и при столь разре­женной атмосфере, взойти на последний крутой уступ. Черкес Кил­лар, о котором я писал Вам, что он достиг вершины, оставил ноч­лег ранее нас и прежде взошел на вершину, нежели я на то мес­то, где должен был остановиться»5.
В упомянутом «Жизнеописании Емануеля» о последнем этапе восхождения написано почти то же самое: «На другой день, 10-го
47
июля (по старому стилю — И. М.), в три часа утра они пустились опять в путь (речь идет о штурмовой группе — И. М.) и через чет­верть часа были уже за пределами снегов; но оттепель и встреча­ющиеся на каждом шагу скалы и пропасти, которые надобно было обходить, отблеск солнечных лучей, отражаемых снегом, все это де­лало восхождение для академиков весьма затруднительным на воз­вышении 14000 футов, и даже совершенно невозможным; остава­лось им еще, по их расчетам, 1400 ф. до самой вершины. Тут они вынуждены были остановиться и думать о возвращении, которое было едва ли не труднее самого восхождения. Однако г. Ленц в со­провождении двух черкесов и одного казака домогался еще достичь до самого верха и отправился было в путь, но пройдя довольно про­странство и не доходя до последней вершины, как полагает, на 600 футов, он должен был также отказаться от дальнейшего восхожде­ния. Между тем как академики, пораженные такою неудачею, дол­жны были возвращаться, один из черкесов, по прозванию Киллар, отправился отдельно от прочих и в одиннадцать часов утра очутил­ся на самой вершине Эльборуса. Генерал, наблюдая в зрительную трубу, первый усмотрел Киллара, стоящего на верху Эльборуса, и все, окружавшие генерала, поспешили удостовериться в том свои­ми глазами. Пушечные выстрелы возвестили о том всему лагерю. В то время как г. Ленц, не имея сил идти далее, отдыхал от устало­сти, Киллар уже успел возвратиться с вершины горы и прибыл в лагерь целым часом прежде гг. академиков. Генерал наградил его по назначению, дав еще сверх того тонкого сукна на черкеску и за обедом первый бокал шампанского был выпит за его здоровье».
Один из участников экспедиции, некий «Т. В.», писал в сен­тябрьском номере Санкт-Петербургских ведомостей, что «По воз­вращении наших путешественников мы узнали, что удалец, решив­шийся один забраться на самую высокую точку Эльбруса, был один из вольных кабардинцев, бывший прежде пастухом. За со­вершение сего подвига сей черкес, по имени Киллар, получил предназначенный генералом Емануелем приз из 400 рублей ассиг­нациями и 5 аршин сукна на черкеску». Я думаю, что стоит обра­тить внимание на то, как анонимный автор называет Хиллара то «вольным кабардинцем», то «черкесом». Вероятно, такое вольное обращение с этнонимами было продиктовано распространенными в литературе того времени названиями: «горские черкесы», «ка­рачаевские черкесы», «Карачаева Кабарда», «Горские общества Кабарды» и пр., которыми пользовались даже выдающиеся уче­ные В. Ф. Миллер, М. М. Ковалевский, А. Я. Купфер, П. П. На-деждин, И. И. Иванюков и мн. др.
Из всего изложенного в этом очерке, полностью построенном на материалах очевидцев и участников исторического похода на
48

Эльбрус, уточняется следующий, завершающий этап маршрута первовосходителей.
Основные тяжести, пушки и пр. были оставлены у истоков р. Харбас под присмотром небольшого отряда. Главная группа экс­педиции, возглавляемая Емануелем, поднялась 20-го июля к под­ножью ледника Уллу-Малиен-дыркъы и остановилась у водопада Кекрек или Султан-су. Отсюда 21-го июля штурмовая группа вы­шла на восхождение, переночевала на высоте 4200 м над уровнем моря. Затем поднялась до высоты 4800 м, и 22-го июля отряд раз­делился: Ленц, Хиллар, Ахия и Лысенков продолжили восхождение, а Купфер и остальные 16 человек вернулись обратно в лагерь.
Внимательное чтение документов и письменных источников по­зволяет сделать ряд выводов:
1. Важными оказываются слова генерала Емануеля, сказанные им накануне выхода группы на штурм вершины Эльбруса. Име­ются в виду его слова о том, что «Однородны Мырза-кула, все азийские наши соседи почитают Эльбрус необыкновенно». Одно-родцами Мырза-кула в данной ситуации он мог называть только тех самых «черкесов», которые были ему выделены Исламом Крымшаухаловым и которые сопровождали штурмовую группу восходителей.
2. Многозначительно звучат слова Купфера о том, что он очень боялся, как бы «черкесы» не принесли его в жертву своему «Мин-гитаву».
3. Столь же характерны его слова о том, что «Киллар — бес­страшный охотник, объездил все окрестности, часто проходил по этим местам, отлично знал страну, поднимался на значительные высоты».
4. Разве не заслуживает внимания тот факт, что «черкесы, ко­торые волокли его (Купфера) на бурке, привели его к лагерю по дороге более короткой». Значит, они великолепно знали все окре­стности и горные тропы Приэльбрусья!
5. Исследователей и интересующихся этим восхождением не могут не заинтересовать сообщения очевидцев, что Хиллар под­нялся на вершину и раньше всех вернулся в лагерь к генералу. Вероятно, потому что он очень хорошо знал все кратчайшие тро­пы, ведущие к месту стоянки лагеря.
----------------
1 Адыги, балкарцы и карачаевцы... С. 208.
2 Там же. — С. 251.
3 Симонов Е. Д. Слово об Эльбрусе. М. — 1983. — С. 43. * Там же. — С. 46.
5 Там же. — С. 39.
6 «Санкт-Петербургские ведомости», № 118, 1829.
49


РАССКАЗЫВАЕТ АХИЯ СОТТАЕВ
В последние годы отдельные авторы, касающиеся описываемо­го восхождения, иногда незаслуженно игнорируют имя одного из активных участников этого исторического подвига. А между тем именно ему обязан жизнью тогда еще молодой адъюнкт, а позд­нее академик, ректор Петербургского университета Эмиль Хри-стианович Ленц. Имя этого «черкеса» или «однородца Мырза-ку-ла» — Ахия Соттаев. В народе он был известен под кличкой «ча-бакчы», т. е. «рыбак», за свою страсть к этому занятию. У «чабак-чы» Соттаева, как мы уже отмечали, в свое время записывал нарт-ские сказания внук Мырза-кула Сафар-Али Урусбиев.
Многие исследователи и популяризаторы истории альпинизма давно стараются ввести в оборот интересные факты из жизни Ахии Соттаева, которые все же зачастую остаются в тени. Напри­мер, достоверно известно, что Ахия был женат на Татлыхан Джур-тубаевой, что могилы Ахии и Татлыхан находятся в 5 км вверх по ущелью от г. Тырныауза, у развалин старинного аула Кызыл-кез. Об этом говорят, как пишет П. Рототаев, два скромных надгроб­ных камня. У Ахии Соттаева был сын Хаджи-мырза, а внук Ахии, Адильгерий Соттаев, в 30 — 40 годах отличался во многих спор­тивных состязаниях на Северном Кавказе, был талантливым ис­следователем карачаево-балкарского языка, многие годы отсидел в сталинских лагерях за то, что дерзнул написать «отцу народов» о несправедливом выселении балкарского народа из родных мест обитания в далекую Среднюю Азию.
С именем Ахии Соттаева связаны почти все известные в исто­рии покорения Эльбруса восхождения, начиная с описываемого и до восхождения С. М. Кирова в 1911 году. Недаром П. Рототаев справедливо выступил с предложением возродить Кабардино-Бал­карский альпинистский клуб и назвать его именем легендарного и бесстрашного горовосходителя из Верхнего Баксана.
Сподвижник Хиллара по походу 1829 года Ахия Соттаев, по сведениям лично его знавших путешественников, исследователей и альпинистов — С. Ф. Давидовича, Я. И. Фролова, С. Анисимова, К. Толстова, Е. Никитина, А. И. Краснова, П. С. Рототаева, В. Ф. Кудинова и др., прожил долгую и яркую жизнь, а умер в 1918 го­ду в возрасте 130 лет.
В августе 1911 года действительный член Кавказского горного общества, позднее доцент Пятигорского пединститута Яков Ива­нович Фролов записал из уст Ахии весьма интересный рассказ о походе 1829 г. Воспоминания старого горовосходителя, при срав­нении с приведенными выше показаниями Купфера, Ленца, Беш-ша и других участников восхождения, во многом детально повто-
50
ряют их сведения, а в отдельных случаях и значительно их допол­няют. Эти совпадения и дополнительные детали не оставляют ме­ста сомнениям, что информатор Фролова был участником и оче­видцем всех событий того исторического восхождения.
Совершивший попытку подняться на Эльбрус в июле 1886 го­да Давидович писал, что «Ахия Соттаев в то время был дряхлым стариком и наотрез отказался его сопровождать»1. Ничего удиви­тельного в этом нет, потому что прошло уже более 47 лет после его восхождения в 1829 году.
В том «августовском» воспоминании Ахии Я. И. Фролов с по­мощью переводчика записал следующий любопытный рассказ восходителя2: «Хиллар, вооруженный длинной палкой с острым наконечником, «как вилы с двумя рожками», уверенно шел впе­реди группы, указывая ей дорогу. За ним, с трудом успевая, шли казак, Ленц и я. Хиллар бросил свой хурджун с продуктами, снял бурку и налегке стал заметно удаляться от группы. Когда Ленц, казак и я добрались до седловины, казак последовал при­меру Хиллара, тоже бросил сумку, бурку и двинулся к верши­не. Ленц остался только с Ахией», — записал Фролов слова старого Ахии.
«За это время Хиллар, поднявшись на вершину, — продолжал Ахия, — сложил там кучу камней, в которой оставил свою шапку для того, чтобы поднявшийся за ним человек мог убедиться в до­стоверности совершенного подвига. Когда набежало облачко на вершину, раздался внизу гром. Это стреляли по приказанию рус­ского начальника, давая знать, что человек зашел на самую гору Минги-тау. Мы дальше с ученым не могли идти. Снег был очень мягкий, и мы проваливались в него по пояс. А казак все шел и шел наверх, уже и на руках, и на ногах. Хиллар махал ему рука­ми и указывал почему-то на вершину. Хиллар был без шапки и продолжал спускаться к нам вниз, а казак пополз дальше вверх. Он часто ложился и опять полз, но очень скоро устал и начал спу­скаться вниз и догнал нас около верхних камней. (Не те ли это камни, где остановилась группа Купфера? — И. М.). Чтобы быст­рее идти, я посадил ученого на бурку и поволок вниз. Когда мы спустились, начальник русских выдал Хиллару 400 рублей и сук­но на черкеску, а казаку он дал 200 рублей и тоже сукно на чер­кеску, — продолжал Ахия. — Но когда я привел на Минги-тау эн-глиза (англичанина Фрешфильда — И. М.), то шляпы Хиллара там не было, ее унес ветер, а камни — две кучи — остались. На боль­шую кучу энглизы еще навалили камней, что-то написали на бу­маге, положили эту бумагу в бутылку, а бутылку положили под камни, и мы сейчас же начали спускаться. Свирепствовал буран, и ревела вьюга. А сейчас там на вершине много камней, и все,
51
кто доходит до них, берут чужую бумагу, а оставляют свою», — рассказывал Соттаев Фролову.
Далее, упомянув, что Хиллар был вооружен длинной палкой с железным наконечником, «как вилы», Ахия говорил о том, что на одном из «верхних камней», который «стоит высоко над снегом», были вырублены крест и какие-то четыре русские тамги, т. е. зна­ка. Вероятно, он имел в виду ту самую скалу, под которой отды­хала группа Купфера и где группа альпинистов К. Толстова в 1948 году действительно обнаружила ту самую скалу с высеченными «четырьмя тамгами», т. е. надписью «1829», над которой был вы­бит тот самый крест.
Подытоживая приведенные факты, можно сказать, что рассказ Ахии позволяет сделать следующее заключение:
— рассказ полностью совпадает со словами Купфера о том, что Ленд ушел к вершине в сопровождении двух «черкесов» и одно­го казака;
— свидетельства Купфера и Ленца, что они проваливались в мягкий снег по колено и по пояс, также повторяются в словах Ахии;
— повторяют они и сведения очевидцев о награде в 400 руб­лей и отрезе на Черкесску, выданные Емануелем покорителю вер­шины;
— слова Ахии удивительно совпадают с тем, что говорил Куп-фер о том, что в момент, когда Хиллар показался на вершине, на­бежала тучка, и в тот же момент Емануель дал команду ознаме­новать этот момент ружейными выстрелами;
— обнаруженный Толстовым «вилообразный предмет» из ле­дового снаряжения участников того восхождения очень напоми­нает описание наконечника мужры Хиллара — «как вилы с дву­мя рожками».
Но рассказ Ахии вносит и определенные коррективы в общую оценку восхождения. До сих пор нигде не отмечалось, что Еману­ель сдержал свое обещание и по отношению того, кто выше всех поднимется. Оказывается, что награду получил и казак Лысенков, который так усердно старался подняться выше «и на руках, и на ногах».
Генерал выдал ему, как и обещал, 200 рублей и отрез на чер­кеску. Во-вторых, в литературе «бродит» мнение, что Хиллар ос­тавил на вершине «шест, обложив его камнями». Он оставил там свою шапку-шляпу, обложив ее камнями, а шеста при нем не бы­ло, он ведь даже отказался от бурки и худжина с продуктами и «налегке двинулся к вершине».
По свидетельству Я. И. Фролова и его записям, которыми ши­роко пользуются исследователи и альпинисты, отважный Ахия, по-52
еле неудачи в восхождении с Ленцем, не терял надежды вновь испытать судьбу и повторить путь Хиллара. Ученые, специально занимающиеся историей первого покорения Эльбруса, давно ус­тановили по архивным материалам Фролова, что в 1831 году, ров­но через два года после похода Емануеля, 43-летний Ахия вместе со своими одноаульцами Дячи Джаппуевым, Алаудином Битуевым, перейдя через перевал Кыртыкауш, прибыли к месту стоянки ла­геря Емануеля с намерением пройти по следам первого восхож­дения на восточную вершину Эльбруса. ...Последние дни августа в том году стояли на редкость погожие. В эти дни и начала штурм Эльбруса отважная тройка горцев из Верхнего Баксана. По рас­сказу Ахии, «во второй половине дня Ахия, Дячи и Алаудин подо­шли к линии вечных снегов, разожгли костер и легли спать. С рас­светом они продолжили свой путь. Однако уже первые пробивав­шиеся сквозь тучи лучи солнца возвестили о наступлении нена­стного дня. Опытный Ахия, умевший предугадывать погоду в го­рах, предложил спуститься вниз, к месту ночлега». Весь день лил дождь, а наверху свирепствовала настоящая северная вьюга. От­важные горцы под бурками провели следующий, настойчиво пе­реждали и третий день. Наконец, ночью небо прояснилось и пут­ники увидели голубое небо, усеянное большими яркими звездами. «Значит, подумал Ахия, наутро будет хорошая погода». Но в свя­зи с тем, что у них кончались продукты, Ахия повел товарищей по мягкому снегу, не желая откладывать восхождение. Днем сол­нце согрело горцев, но значительно затруднило их продвижение. Проваливаясь по пояс в снегу, горцы все же шли и добрались до седловины, где их встретил ураганный, холодный, пронизывающий до костей ветер. Мгновенно мокрая одежда превратилась в ледя­ной панцирь, — рассказывал Ахия, — который затруднял и без того тяжелый путь смельчаков. Обледенелые «палки-вилы», по­крывшись льдом, превратились в толстые и тяжелые дубины, с ко­торых невозможно было сбить лед, их пришлось оставить на сед­ловине, — огорчался старый горовосходитель. Несмотря на ужас­ную погоду, трое спутников, стуча ногами о камни и растирая пальцы рук, чтобы предохранить их от обморожения, с нечелове­ческими трудами и упорством, медленно ползли к заветной цели. Буран и ветер достигли предельной силы и валили альпинистов с ног. «В снежных ревущих облаках мы уже не видели друг друга», — вспоминал Ахия. Вершина, как предполагал он, находилась со­всем близко. Но идти до нее не было никакой возможности. Те­перь у горцев была единственная задача — удержаться на ногах, чтобы ветер не оторвал их от земли и не поднял в воздух. Каж­дую секунду могла произойти катастрофа. Окоченевшие люди сползали вниз на животе, не обращая внимания на ледяную кру-
пу, которая рассекала лицо до крови, набивалась в уши, нос, одежду и обувь. Выбившиеся из сил горцы, несмотря на навис­шую над ними смертельную опасность, все же сумели выбраться из редко бывалого по силе урагана и снежного плена.
Часто об этом восхождении вспоминал и рассказывал окружа­ющим Ахия Соттаев, очень сожалея, что погода тогда помешала им дойти до вершины, на которой он, по словам известного путе­шественника С. Анисимова, бывал 15 раз.
Из приведенного воспоминания Ахии, записанного ученым аль­пинистом Я. И, Фроловым, становится очевидным, что в 1829 и 1831 годах на вершине и седловине Эльбруса побывали Хиллар Хачиров, Ахия Соттаев, Эмиль Ленц, казак Лысенков, Дячи Джап-пуев, Алаудин Битуев. Их имена с гордостью могут называть со­ветские альпинисты, отправляющиеся в горные походы и восхож­дения по Кавказу.
' Давидович С. Ф. Восхождение на Эльбрус//Исторический вестник. Т. 28, № 4 — 6. — М., 1887. — С. 360.
2 Краснов А. И. О приоритете покорения Эльбруса нашими соотечест-венниками//Известия Чечено-Ингушского НИИ. Т. 6, вып. 1. — Грозный, 1965. — С. 177 — 178.
ПОСЛЕ ПОКОРЕНИЯ
Итак, Эльбрус покорен...
На его вершине не оказалось ни трона Симурга, ни цепей Про­метея. Вместо всего этого — масса скал вулканического происхож­дения, ледники и вечные снега.
У истоков Малки генерал и академики пили за здоровье гор­ца, покорившего Минги-тау. Впервые в истории гремели здесь залпы салюта в ознаменование подвига ХиллараХачирова, на ко­торого так удачно пал выбор правителя Карачая Ислама Крым-шаухалова еще 1-го июля у Каменного моста на Малке.
А. Я. Купфер писал: «Обед был дан в палатке генерала, при­сутствовали все «черкесские князья», несколько бутылок шампан­ского, вместо которого наши мусульмане пили рябиновый сок (да­бы не нарушить закон пророка), нас оживили». Из этих «черкес­ских князей» известны имена карачаевца Ислама Крымшаухало-ва и балкарца Мырза-кула Урусбиева.
23-го июля (по старому стилю 11-го) было посвящено отдыху экспедиции, а 24-го Емануель «выступил из лагеря, взяв курс по Кубани», — говорится в «Жизнеописании Емануеля». Отряд по­кинул долину Харбаса, посетил по пути водопад Тузлук-шапт (по 54
Голицыну), или Тузлук-шапап (по Купферу), расположился неда­леко от маленькой речушки, впадающей в Малку. В этих искажен­ных названиях, вероятно, имеется в виду Тузлу-шаудан, т. е. «Со­леный родник»... Затем экспедиция взяла направление на Берма-мыт, осмотрела долину небольшой речки Кызыл-кол («Красное ущелье»), где обнаружили железисто-кислые источники, способст­вовавшие указанному названию. Далее через долину Эшкакон от­ряд продвигался к северо-западу, мимо цепи скал, называемых горцами Эль-Мырза.
«Мы продвигались к западу по широкой равнине, — пишет Купфер, — расположенной у подножья скал разнообразной фор­мы... Мы шли вдоль долины Эшкакона, где в прошлом году гене­рал одержал победу над карачаевцами. Равнина была окутана ту­маном, но мы, однако, увидели то место, где стоял лагерь генера­ла, расположенный в выгодной позиции.
На следующий день, 27-го июля, мы продвигались дальше к се­веро-западу вдоль гряды скал, которую черкесы называют Эль-Мырза. Кума берет начало в этих скалах». На последней фразе Купфера хочется остановить внимание читателя, так как по све­дениям Голицына эти же скалы «горцы называли Эль-Мырза», а, по словам Купфера, так именовались они у «черкесов». Следова­тельно, налицо идентичность наименований «горцы» и «черкесы» для этих авторов.
Далее экспедиция спустилась в долину Хумары, впадающей в Кубань, и стала приближаться к долине самой Кубани. По­скольку воды сильно разлились из-за таяния снегов, перейти Ку­бань вброд было невозможно, и отряд расположился лагерем на берегу Кубани. «Развалины церкви и старые могилы в долине свидетельствовали о том, что долина была ранее обитаема», — заключает Купфер. «Нам встречались огромные камни, то поло­женные на землю, то поставленные вертикально, на которых видны следы римского креста; другие камни, по сравнению с предыдущими, были более позднего происхождения и на них можно было различить следы арабского письма. На другом бе­регу Кубани, обращенном к нашему лагерю, поднимались разва­лины церкви, сооруженной на отвесной скале; чуть подальше виднелись развалины еще нескольких церквей. Мы решили их посмотреть, но, к сожалению, стремительные воды Кубани были препятствием для нас, и мы довольствовались тем, что рассмат­ривали противоположный берег через бинокль. Развалины сохра­нились очень хорошо; они расположены в квадрате с закруглен­ными углами; вход находится с западной стороны, а сама цер­ковь смотрит на восток. Она сооружена из трех башенок, кото­рые соединены тремя внутренними нишами, представляющими
55
собой алтарь. В этот день мы осмотрели каменный мост через Кубань, расположенный в 20 верстах выше развалин, о которых я говорил, — пишет Купфер. Перед тем как подойти к каменно­му мосту через Кубань, — продолжает он, — мы прошли равни­ну, покрытую руинами кладбища ногайцев; здесь раньше распо­лагался аул, он был разрушен отрядами генерала Ермолова. Один из казаков, участвовавший в этом сражении, нашел на поле саб­лю, которую мне показал; она казалась очень старой и на ней было высечено «ГЕНОА». Неужели жилища генуэзцев простира­лись до этих мест? Здесь возвышаются огромные глыбы, состо­ящие из скал, которые составляют окружающие горы, и настоль­ко сжимают реку, что она, пересекая их, с шумом падает, обра­зуя небольшой водопад — это и есть каменный мост Кубани (Таш-кепюр, как и на Малке — И. М.), если бы у нас были не­сколько досок, то мы легко могли бы пересечь эту реку, но, увы, пришлось возвращаться в лагерь», — заканчивает свой рассказ Адольф Яковлевич.
30-го июля, оставив долину Кубани, отряд Емануеля двинулся по направлению к Кисловодску. По пути генерал осматривал свои военные посты и редуты. 31-го они прибыли на берега Кумы, а 1-го августа после завтрака возле редута Бургустан, у слияния Эш-какона и Подкумка, ученые отправились на целебные воды в Кис­ловодск.
Так завершилась эпопея покорения Эльбруса.
Не только сам факт незаурядного подвига — покорение Эльб­руса — высочайшей вершины Кавказа, но и научные результаты экспедиции имели огромное значение для обогащения целого ря­да научных дисциплин:
«Определив качество почвы Кавказа в различных его направ­лениях и высотах, с надлежащей точностью разобрали состав по­роды масс, составляющих горы Кавказские... Вблизи Эльборуса они нашли в большом количестве свинцовые руды отличного ка­чества и каменный уголь, лежащий пластами на значительном рас­стоянии. Богатство флоры Кавказа по разнородности и положению почвы, разнообразное и во многих отношениях примечательное изобилие предметов царства растительного и животного мира до­ставили гг. Мейеру и Менетрие многие приобретения для бота­ники и зоологии...
Таким образом совершилась эта достопамятная экспедиция, де­лающая честь тому, кто первый возымел эту мысль и умел проло­жить путь Русским до вершины Эльборуса. Императорская Ака­демия наук, в знак своего уважения и признательности, избрала генерала Емануеля в почетные члены».
Диплом на это звание за № 804 был отослан Емануелю в со-
56
провождении теплого письма академика А. Я. Купфера, датирован­ного 22-м октября 1829 года1.
Теперь мы достоверно знаем, что изыскания чиновника Горно­го корпуса Вансовича, участвовавшего в экспедиции, увенчались успехами. Он нашел каменный уголь на реках Енгешли, Харбас, у впадения р. Аман-кол в Кубань; свинцовые руды он обнаружил в горах Кан-жол, Мушт, Ысхауат. Залежи слюды были отмечены на pp. Урду и Малке, здесь же были отмечены залежи яшмы и гранита. Не имеет себе равных и гербарий, собранный Мейером на высоком Кавказе, пишут современники этого замечательного похода.
Очень ценным является историко-этнографическое описание верховьев Кубани, сделанное в октябре следующего, 1830 года ар­хитектором Иосифом (Джузеппе) Бернардацци. Он восполнил про­бел 1829 года, когда участники восхождения сами не смогли про­браться к христианским церквам, о которых упоминал Купфер в своем отчете. Речь идет об описании храмов XI века, выполнен­ных в византийском стиле и расположенных у нынешних горо­дов Карачаевск и Теберда. Не менее важно сообщение Купфера о том, что казак показывал ему саблю с надписью, свидетельству­ющей о близких торговых и культурных сношениях горцев с ге­нуэзскими колониями Причерноморья. Определенную ценность представляют записи Яноша Кароя Бешша для изучения культу­ры и быта карачаевцев, балкарцев и других народов региона.
С целью увековечения первого исторического восхождения на Эльбрус в Пятигорске тогда же были высечены две каменные плиты с надписями на русском и арабском языках. В том же году (1829) эти надписи были отлиты в чугуне на Луганском заводе. Плиты предполагалось установить на месте стоянки основного ла­геря Емануеля у истоков Малки. Но, вероятно, отставка генерала в 1831 г. помешала осуществить это намерение. Долгое время эти плиты хранились в Пятигорске, их в 1852 году В. Мельницкий ви­дел в одной из галерей Минеральных Вод, а в I860 г. С. Семенов осматривал их у грота Дианы в Пятигорском парке. Позднее, до 1909 г., известий о них в литературе не встречается. Очевидно, в 60-е годы прошлого века они были перевезены в Тбилиси, веро­ятно, ревностным собирателем экспонатов, организатором и бес­сменным директором Кавказского музея Г. И. Радде. В свое вре­мя в «Путеводителе по Кавказскому музею» в Тбилиси значилась за № 183 «Чугунная доска с надписью о восхождении ученой экс­педиции на гору Эльбрус», а за № 184 «Каменная доска...» с той же надписью на арабском языке2. Последнюю автору этих строк удалось увидеть в 1970 году в музее под открытым небом в Арма-зисхеви под Тбилиси.
57
Чугунная плита с арабской надписью и ныне хранится в Пя­тигорском музее под завалом множества других предметов, и ав­тору, по ряду причин, не удалось ее рассмотреть. Плита же с рус­ским текстом ныне хранится в Кабардино-Балкарском институте истории, филологии и экономики.
Вот что на ней написано:


В Царствование Всероссийского
императора
НИКОЛАЯ I
здесь стоял лагерем
с 8 по 11 июля 1829 года
КОМАНДУЮЩИЙ
КАВКАЗСКОЙ ЛИНИИ
генерал от кавалерии
ГЕОРГИЙ ЕМАНУЕЛЬ.
При нем находились
его сын 14 лет,
посланные Российским правительством академики Купфер, Ленц, Менетрие и Мейер,
также
чиновник Горного корпуса Вансович, Минеральных Вод архитектор Иос. Бернардацци
и
венгерский путешественник Ив. Бессе.
Академики и Бернардацци, оставив лагерь, расположенный в 8000 футах (т, е. 1143 саженях) выше морской поверхно­сти, входили 10-го числа на Эльбрус до 15700 футов (2243 саженей), вершины же оной — 16330 футов (2333 саженей)
достиг только кабардинец Хиллар.
Пусть сей скромный камень передаст потомству имена тех, кои первые проложили путь к достижению поныне почи­тавшегося неприступным ЭЛЬБРУСА!
Отлита на Луганском заводе в 1829 году.
А на рассмотренной мной в Историко-этнографическом музее в Армазисхеви каменной плите с арабской надписью в 16 строк сказано, что покоривший Эльбрус был «Хиллар эль Кабарти», что в переводе означает: «Хиллар из Кабарды».
----------------
1 Голицын Н. Б. Указ. раб. — С. 92 — 93.
2 Симонов Е. Д. Указ. раб. — С. 59.
58

ФАКТЫ И СУЖДЕНИЯ

В 1868 году английский альпинист Дуглас Фрешфильд, после восхождения на Восточную вершину Эльбруса в сопровождении горцев из Верхнего Баксана Ахии Соттаева и Дячи Джаппуева, грубо подверг сомнению факт покорения Эльбруса отважным Хилларом. Однако эта неприглядная тенденция Фрешфильда, пы­тавшегося всяческими путями присвоить себе право первовосхо­дителя на знаменитую гору, давно получила в науке должную оценку и подверглась заслуженной критике со стороны как спе­циалистов-историков, так и многих известных альпинистов.
В настоящее время ложность доводов Фрешфильда и несомнен­ность исторического подвига Хиллара общепризнаны. Но в пери­одической печати и популярной литературе время от времени по­являются публикации, касающиеся этого бесстрашного горовосхо­дителя и прекрасного охотника, «знавшего горы, как Мануил свою жену». В результате сложились две версии:
Первая — о том, что Хиллар был кабардинцем, родом из Воль­ного аула под тогдашней слободой Нальчик1, и вторая — что Хил­лар был карачаевцем из высокогорного аула Хурзук под Эльбру­сом, у северо-западных отрогов горы2.
Мне думается, что широкому кругу читателей будет интересно рассмотреть аргументацию обеих версий, тем более что авторы той и другой позиции почти всегда избегают непременного в таких случаях сопоставительного анализа фактов.
Первая версия базируется на следующем:
1. Надпись на чугунной плите, с которой читатель уже знаком, называет Хиллара кабардинцем.
2. Рапорт генерала Емануеля о завершении экспедиции.
3. Обнаруженный А. Эльмесовым в 1958 г. в Центральном Го­сударственном архиве КБАССР документ — «Прошение» сыновей Хиллара (ф. 40, опись 1, д. 12, л. 217).
Ниже я предлагаю сугубо личные впечатления об этих фактах, нисколько не претендуя на их однозначное признание, так как по­добная сопоставительная работа проводится впервые и личные суждения автора могут быть и ошибочными. Одно остается несом­ненным — документы, связанные с этим восхождением, должны быть тщательно изучены для того, чтобы у широкого круга люби­телей истории отечественного альпинизма и горного туризма бы­ли как можно полные достоверные представления по этому пово-
ДУ-
Как отмечалось, чугунные плиты бил отлиты с каменных ори-
. гиналов, на которых были русский и арабский тексты. На плите с арабским текстом говорится: «Хиллар эль Кабарти» или «Хил-
59
лар из Кабарды», а на русскоязычной плите это переведено как «Кабардинец Хиллар».
Комментируя русский перевод текста, многие не учитывают историческую обстановку периода восхождения. Во-первых, экс­педиция проходила сразу же после истечения нескольких меся­цев со дня покорения Карачая и присоединения ее к России, а также в разгар Русско-Турецкой войны, когда «агенты Турции все усилия употребляли, чтобы произвести, возбуждать общее восста­ние горцев против России»3. Они же подстрекали карачаевцев, о чем пишут участники беседы при встрече Емануеля с правителем Карачая. Особенно усердствовал в этом отношении некий агент Турецкого правительства Бекер-Бей. В этих условиях вряд ли та­кой осмотрительный человек, как Емануель, командовавший Кав­казской линией южных оборонительных позиций России, неодно­кратно сталкивавшийся с отрядами турецких войск, стал бы уве­ковечивать рядом со своим именем «горского татарина», как офи­циально назывались горцы Балкарии и Карачая.
Во-вторых, еще со времен первых русских посольств Карачай и карачаевцы именовались «Карачаева Кабарда», «карачаевские черкесы», «кара-черкесы», а Балкария и балкарцы — «Горскими обществами Кабарды», «горские кабардинцы», «горские татары» и т. п.
В-третьих, часто в русской литературе тех лет даже сам Урус-биевский аул, владетелем которого тогда был участник экспеди­ции Мырза-кул, назывался «кабардинским аулом». Более того, да­же люди, гостившие в доме сына Мырза-кула, у Исмаила Урус-биева, именовали его «кабардинским князем». Например, долго го­стивший у Исмаила упоминавшийся Давидович писал, что аул его «населен горскими кабардинцами магометанами, отличавшимися несколько языком и нравами от кабардинцев, живущих на плоско­сти». И что особенно важно, далее он пишет, что Хиллар был вы­ходцем из этого аула. Последние слова Давидовича интересны еще и потому, что он сам предпринял попытку восхождения на Эльб­рус и искал себе проводников в этом самом ауле, вел беседы с Ахией Соттаевым, Дячи Джаппуевым, но называл их кабардинца­ми, точно так же, как и своего проводника-балкарца Малая Тер-болатова.
Из подобных, укоренившихся в литературе и государственных документах положений вырастало впечатление, что жители гор­ских аулов тоже были кабардинцами, но «несколько отличавши­мися по языку и нравам»... В этой связи весьма уместны слова того же К. Толстова, который после повторения пути Хиллара к вер­шине Эльбруса в 1948 г. писал: «О восхождении Киллера не мог не знать Фрешфильд. Он поднимался с проводником Ахия, тем
самым кабардинцем, который дошел с Ленцем до седлови­ны. Ахия в своих воспоминаниях рассказывает, что Фрешфильд положил бутылку с запиской о восхождении в груду камней, сло­женную Киллером. Заметим, продолжает Толстов, что Ахия умер в 1918 году, прожив 130 лет, а при восхождении с Фрешфильдом ему было 80 лет».
Все изложенное дает основание усомниться в буквальном зна­чении написанного на чугунной плите об этнической принадлеж­ности Хиллара, вероятно, необходимы дальнейшие тщательные по­иски дополнительных документов.
Теперь о рапорте Емануеля. Исследователи несколько прямо­линейно воспринимают слова Емануеля и тем самым искажают содержание рапорта Емануеля.
По данным 1935 года, «в Военно-ученом архиве» хранится де­ло № 1014 на 49 листах: «О предполагаемой генералом от кавале­рии Емануелем экспедиции в 1829 году для обозрения ближайших окрестностей горы Эльбруса и Кинжал-горы». В этом рапорте ка­сательно самого момента покорения Эльбруса сказано: «...Подняв­шись гораздо более половины горы (на высоту 12500 фут.), на­шлись вынужденными по позднему уже времени, большой уста­лости и рыхлости снега, обрушивающегося под ногами, возвра­титься обратно в лагерь. Один только человек из числа вольных кабардинцев взошел в 11 часов утра на самую вершину Эльбру­са, на которой водрузил палку, с ним имевшуюся, и, обложив ее камнями, спустился обратно, показав первым возможность быть на высочайшей из гор Европы, почитавшейся доныне неприступной». Очень важно, что Емануель говорит: «только один из числа воль­ных кабардинцев», явно имея в виду тех пятерых «черкесов», ко­торых выделил ему Ислам Крымшаухалов и которые вместе с ака­демиками, казаками вышли на штурм вершины. Но достиг ее толь­ко один из их числа.
Следовательно, термин «вольный кабардинец» никак не может относиться к жителям далекого «Вольного аула» под слободой Нальчик, как полагают некоторые авторы.
В контексте всех приведенных выше документов и историче­ской обстановки того периода не исключена возможность пред­положить, что речь могла идти о вольных жителях Урусбиевского «горского общества Кабарды», или о жителях «Карачаевой Кабар­ды», которые только что подали тому же Емануелю просьбу и при­сягу на верность России и все еще именовались вольными чер­кесами, тогда как «кабардинцы, по словам Купфера, давно при­сягнули на верность России и которые привыкли к присутствию русских войск на своей территории... А эмиссары Оттоманской империи старались вовлечь в свои ряды тех из «черкесов», кото-
61
рые готовились присягнуть на верность России». Поэтому вполне понятно, что они пока еще именовались вольными черкесами. По­скольку в документах о восхождении термин «черкес», а тем бо­лее «вольный черкес» не имеет определенного узкоэтнического значения, то Емануель вынужден был именовать Хиллара вольным кабардинцем, опираясь на традиционное название горцев Кара-чая и Балкарии. Это тем более вероятно, что Емануелю было со­вершенно безразлично, кто взойдет первым на Эльбрус, лишь бы его цель была достигнута. Об этом свидетельствуют его слова: «По мне так любой, академик ли, казак, черкес. Кто отворит врата Эль-боруса науке, тот и припадет к роднику просвещения». Вот чем руководствовался Емануель4. Прошение: Впервые о сущест­вовании такого документа со ссылкой на физика А. Эльмесова пи­шет Д. Трунов. Затем на него опирались Н. Соколова, В. Кудинов, М. Байдаев, А. Краснов, Е. Симонов, X. Думанов. Поскольку в раз­личных публикациях этого важного документа допускались различ­ные неточности и отклонения от оригинала, постараемся воспро­извести его как можно ближе к тексту первоисточника.
«Получено 25 ноября 1870 года. Начальнику Кабардинского ок­руга, жителей аула Кучмазукина: Герандуко и Хачиби Киляровых. Прошение.
Покойный наш отец Киляр во время стояния на Кавказе лаге­рем с 8 по 11 июля 1829 года командовавшего Кавказской линией генерала от кавалерии Георгия Мануила 10 июля всходил на Эль­брус, вместе с посланными русским правительством академика­ми Купфером, Ленцем, Менетрие и Мейером, чиновником горно­го корпуса Вансовичем, архитектором Минеральных Вод Иосифом Бернардацци и венгерским путешественником Иваном Бессе; но из них вершину Эльбруса достиг только отец наш Киляр. И име­на, как отца нашего Киляра, так и бывших с ним академиков от­литы на чугунной плите как первых, проложивших путь к дости­жению до того времени почитавшегося неприступным Эльбруса и привезена в Пятигорск. За эту услугу отца нашего русскому правительству он награжден был 100 рублями. Кроме того, по предложению начальства отец наш Киляр поступил на службу в Кавказский горский дивизион в Варшаве и прослужил в нем бо­лее 9 лет. А потому покорнейше просим ходатайства Вашего Вы­сокоблагородия о наделении нас землею в частную собственность по усмотрению начальства, не по происхождению нашему, а за услуги, оказанные покойным отцом нашим русскому правительст-
ву.
Герандуко Киляров, Хачиби Киляров. 25 ноября 1870 года. Нальчик».
62
Прошение это не было удовлетворено ни начальником Кабар­динского округа, ни администрацией Терской области по неизве­стным причинам.
Этот документ отдельные авторы считают возможным поста­вить в связь с другими прошениями кабардинской бедноты о на­делении их земельными участками. В частности, с прошением жи­телей Вольного аула под слободой Нальчик от 22 июня 1863 года, в котором значится имя «Герандуко Киляров»5.
Когда разрешение на переселение из Вольного аула было по­лучено, в числе переселившихся упоминаются имена «Герандуко Киляров и Тапсаруко Камихов», а в удостоверении, о том, что да­ется согласие на переселение нескольких семей из Вольного аула в аул Кучмазукино, говорится: «1863 года сентября 5 дня, я, ни­жеподписавшийся, даю сие удостоверение в том, что кабардинцев Вольного аула Кирандуко и Тапсаруко Хаширова принимаю в свой аул, состоящий на Баксане».
В этих документах не может не броситься в глаза, что проше­ние на переселение и разрешение на переселение называют Ге­рандуко Килярова и Тапсаруко Камихова. В удостоверении же о переселении названы Керандуко без фамилии, а Тапсаруко Ками­хов назван Хашировым. Эти документы требуют серьезного вни­мания историков и сопоставительного анализа.
Сомнения увеличиваются, когда сравниваешь эти документы с «Прошением» сыновей Хиллара. Дело в том, что отдельные авто­ры по неизвестным причинам считают Тапсаруко братом Хилла­ра. Но если это допустить, тогда получается, что еще в 1863 году брат Хиллара носил фамилию «Хаширов», а сыновья Хиллара че­рез семь лет вдруг называют себя Киляровыми. Этот документ так же не увязывается с тем, что фамилия Хиллара была «Хачиров», а его сыновья во всех документах известны как Киляровы.
Неувязки документов с действительными событиями на этом не ограничиваются. Во всех первоисточниках говорится о том, что Хиллар за свой подвиг получил обещанные 400 рублей и еще от­рез в 5 аршин сукна, кафтан из которого, по словам Емануеля, «носит сам Султан». В приведенном же документе сыновей Хил­лара говорится только о 100 рублях и ни слова об отрезе на чер­кеску из такого дорогого сукна. Не упоминает «Прошение» и о первоначальных каменных плитах, о которых составители доку­мента не могли не знать. Зато они дословно цитируют надпись на позднейших чугунных плитах, следы которых во времена анали­зируемого «Прошения» исчезают даже из Пятигорска. Вызывает сомнение и тот факт, что «сыновья» Хиллара вспомнили о подви­ге своего отца спустя ровно 41 год и три месяца после его свер­шения.
63
Напрашивается мысль, а не оказал ли братьям Киляровым медвежью услугу некто, хорошо знавший историю восхождения и тексты на чугунных плитах, удачно подобрав момент, когда по­сле отмены крепостного права в Кабарде кипели страсти и раз­горался ажиотаж перераспределения земельных участков. Не этот ли подвох послужил причиной отказа и в Нальчикском ок­руге, и в Терской области в просьбе Киляровых при столь вы­соком подвиге их отца? И последнее, на что нельзя не обратить внимания. Имя «Хиллар» на кабардинском языке звучит не ина­че, как «Чыллар», следовательно, даже если допустить, что сы­новья (бывшие Хашировы) стали вдруг носить фамилию по име­ни отца, то их фамилия должна была быть «Чылларовы», а та­кой фамилии в Кабарде, как и фамилии «Хачиров», по-моему, не существует. Если бы она существовала, вряд ли за сто лет она могла бесследно исчезнуть.
Таким образом, следует подчеркнуть, что «Прошение» сыновей Хиллара, прежде чем стать безоговорочным историческим фактом, подлежит всестороннему анализу с тем, чтобы снять возникающие вопросы, которые оно порождает перед любым историком и крае­ведом.
Теперь рассмотрим аргументацию второй версии. Эта версия базируется на трех группах фактов. Первая группа — это сведения самих участников экспедиции, вторая — сведения путе­шественников и ученых 60-х годов прошлого века и третья — это данные карачаево-балкарской антропонимии и топонимии. Про­анализируем каждую из них в отдельности.
В отчете Купфера, записках Бешша, «Жизнеописании» Ема-нуеля в одно слово повторяется сообщение о том, что у Камен­ного моста на Малке состоялась встреча Емануеля с депутацией Карачая во главе с Исламом Крымшаухаловым и Мырза-кулом Урусбиевым. После теплой беседы с генералом на границе Ка-барды и Карачая Ислам выделил из своей свиты лучших своих охотников, которые великолепно знали горы, куда направлялся генерал. Одного из этих пятерых проводников звали Хиллар, известный в публикациях как Киллар. Эти же пятеро «черке­сов» вышли и на штурм вершины вместе с академиками и ка­заками. Карачаевские и балкарские князья не покидали экспе­дицию вплоть до самого последнего дня и участвовали на тор­жественном обеде по случаю восхождения Хиллара. В том же отчете, на который иногда ссылаются некоторые защитники первой версии, нет никаких сведений о том, что кабардинские князья Арсланбек Джембулатов, Кучук-Шанко, с которыми встретилась экспедиция на речке Золке и у Каменного моста на Малке, выделяли бы своих проводников Емануелю. Да и вряд 64
ли бы Емануель, отлично знавший Карачай и его аулы по про­шлогодним событиям, находившийся в октябре 1828 г. у самых подножий Эльбруса, только что проведший задушевную беседу с карачаевцами, которые изъявили готовность сопровождать экспедицию, стал бы искать проводников на вершину Эльбру­са среди жителей далекого аула под слободой Нальчик.
Как уже отмечалось, в высокогорной долине Ысхауат, издрев­ле населенной карачаевцами, сопровождавшие экспедицию «чер­кесы» показывали Купферу и Вансовичу местные свинцовые руд­ники, которыми они давно пользуются для удовлетворения своих нужд.
Здесь же после одной из прогулок генерал подвел Бешша к группе горцев, которые угостили его айраном из кожаного мешка (гыбыта), являющимся традиционной этнографической особенно­стью карачаево-балкарского быта.
Очень важно, что Купфер, когда его тащили на бурке «черке­сы», и Емануель, вспоминая однородцев Мырза-кула, называли Эльбрус его карачаево-балкарским названием «Минги-тау» и по­чему-то не знают кабардинского имени «Уошхамахо».
Рассматриваемую версию подтверждают и слова выдающего­ся русского ученого Густава Ивановича Радде (1831 — 1903). Он приехал на Кавказ после своих путешествий по всему югу евро­пейской части России, по Крыму, Предкавказью, Восточной Си­бири, Дальнему Востоку. В Тбилиси он организовал Кавказский музей и до конца своей жизни был его бессменным директором. В 1865 — 1875 годах Г. И. Радде объездил и обошел пешком весь Кавказ — Дагестан, Хевсуретию, Мегрелию, Азербайджан, Арме­нию, Черноморское побережье. Во всех своих поездках он неуто­мимо искал и доставлял в Тбилиси редчайшие коллекции по зоо­логии, ботанике, геологии, археологии, этнографии Кавказа и при­легающих областей. Вероятно, Радде и перевез упоминавшиеся плиты в Тбилиси.
Так вот, этот крупнейший ученый, описывая свои путешествия по Кавказу 1865 года, называет Хиллара выходцем из среды ка­рачаевцев. Его современник А. Новомарьинский пишет, что Хил­лар был уроженцем аула Хурзук, откуда имеется кратчайший путь на Эльбрус. Некоторые современные ученые, например проф. А. И. Мусукаев, опираясь на материалы экспедиции Ема­нуеля, также называют этот аул родиной Хиллара6. Весьма умест­но вспомнить, что выходцем из аула Урусбиево называет Хилла­ра и Давидович, предпринявший попытку восхождения на Эльб­рус в сопровождении балкарских проводников7.
В ауле Хурзук и поныне живут многие карачаевские семьи — родственники Хиллара — Хачировы. Кстати, стоит сказать, что эта
3 Заказ 344
65
фамилия более ни у кого из соседних народов не встречается, а исчезнуть за какие-то сто лет она не могла.
Старожилы Карачая, особенно в трех его древних и крупней­ших селениях — Карт-Джурт, Учкулан, Хурзук, повсеместно рас­сказывают о том, что их однородца Хиллара Хачирова в дейст­вительности звали Хыйса из рода Хачировых, поныне прожива­ющих в селениях Учкулан и Хурзук, Верхняя и Нижняя Мара. У карачаевцев и балкарцев очень часто бывает так, что отдельные люди, чем-то отличающиеся от окружающих, всегда именуются различными прозвищами-кличками, характеризующими их осо­бенности, наклонности, привычки и пр. Так, например, было, как мы отмечали, с Ахией Соттаевым — «ч а б а к ч ы », т. е. рыбак, и с другими людьми, как «м а р а у ч у », т. е. меткий стрелок, «х у -начы» — каменщик-строитель и т. п. Известная карачаевская писательница Назифа Кагиева, подытожив народные предания о Хилларе-Хыйсе, пишет, что имя Хиллар ему было дано в народе за то, что он, по представлению окружающих, обладал таинствен­ными, чудотворными чарами, некоей магической, колдовской си­лой (кар.-балк. «Хыйла»), а потому ему всегда сопутствовала уда­ча во всех его делах — на охоте, в скалолазании и пр. От этого слова «Хыйла» он стал прозываться в народе «Хыйлар ». И как часто бывает среди горцев Кавказа, подобные прозвища почти всегда «затмевают» подлинное имя человека8.
В пользу рассматриваемой версии говорят и данные топони­мии Карачая и Балкарии. Предоставим слово известному альпи­нисту и топонимисту П. С. Рототаеву9:
«Килар-Баши (4013 м), вершина в северном отроге Глав­ного Кавказского хребта, в междуречье Баксана и Чегема. С тюр­кского: Килар, Хилар — собственное -имя; Ваши — верх, верши­на: Вершина Килара. Кто дал такое название, неизвестно... Такое же название имеет перевал через данный отрог из ущелья Чегема в ущелье Тютю-су, расположенный между вершинами Орелю-баши и Кенг-чат баши».
Связь названий вершины и перевала с именем знаменитого го­ровосходителя, «поднимавшегося на значительные высоты», Хил­лара бессомненна. Эти названия, безусловно, были даны народом, который отлично знал отважного горца, на которого не зря пал вы­бор Ислама Крымшаухалова.
В итоге всего сказанного хочу отметить, что обе версии пока что имеют право на существование, хотя последняя, на мой взгляд, имеет больше научных шансов. Однако вопрос этот заслу­живает серьезного дальнейшего исследования, изучения всех име­ющихся документов и исторических фактов. Надеюсь, что этот вопрос привлечет внимание наших историков.
66
1 Думанов X. Еще раз о Килларе и Ахие//газ. «Кабардино-Балкарская правда», 3 сент. 1985 г.
2 Живописная Россия... С. 33,142; Мусукаев А. И. О Балкарии и балкар­цах. — Нальчик, 1982. — С. 45; его же. Традиционное гостеприимство кабар­динцев и балкарцев. — Нальчик, 1990. — С. 36; журн. «Турист», № 9, 1979.
3 Купфер А. Я. Указ. раб. — С. 4; Голицын Н. Б. Указ. раб. — С. 86.
4 Симонов Е. Д. Указ. раб. — С. 47.
5 Думанов X. Указ. раб.
6 Мусукаев А. И. Указ. раб.
7 Давидович С. Ф. Указ. раб. — С. 344.
8 Къагъыйланы Назифа. Джюз джарсыуум, джюз къайгъым. — Черкесск. 1985. — С. 4.
9 Рототаев П. С. Краткий словарь горных названий Кабардино-Балкарии. — Нальчик, 1969. — С. 47.
РАДДЕ НА РОДИНЕ ХИЛЛАРА
Ровно через 34 года после попытки восхождения на Эльбрус по маршруту 1829 г. группой горцев из Верхнего Баксана во гла­ве с Ахией Соттаевым, т. е. в 1865 г., предпринимает путешест­вие по Кавказу с целью подняться на Эльбрус упомянутый выше известный ученый Г. И. Радде. Продвигаясь через Абхазию и Сва-нетию на Северный Кавказ, он писал: «Направимся к высотам Эльбруса. Но не станем подходить к нему с севера, как это до сих пор обыкновенно делалось, а с юга, со стороны Абхазии. Путем через истоки Кодера, самого буйного кавказского потока. Предсто­ит нам преодолеть подъем, затем переправиться через Нахарский перевал и достигнуть, следуя выше по течению Кубани, деревни Хурзук. Нас провожают абхазы... (здесь и далее: Живописная Рос­сия, Т. IX. С. 30 ел.). В 5 часов вечера (5 августа 1865 года) мы достигаем перевала. К вечеру перед нами раскинуты ледяные и фирновые поля. Тремя уступами спускаются здесь ледники к от­логой долине речки Учкулан. Дует сильный ветер. Вьючные жи­вотные до такой степени измучены, что не в силах идти дальше...
Стемнело. На небе не видно ни одной звезды, и все предве­щает горную непогоду. Мы кое-как устраиваемся под навесом гра­нитной скалы. В полночь наверху у Нахара разражается гроза, молнии сверкают беспрерывно...
Дождь льет как из ведра... Под утро, наконец, все стихает. От усталости мы припадаем к земле и засыпаем.
Рассветает... Печальная картина представляется нашим взорам, кругом все погружено в густые облака. Молчаливо отправляемся мы в путь, утомленные и голодные, и достигаем только к вечеру
67
деревни Учкулан (7 августа 1865 г.). Живущие там карачаевцы принимают нас чрезвычайно радушно. Эти сильные, нередко кра­сивые татары живут в ближайшем соседстве от Эльборуса и час­то загоняют свои стада вплоть до снеговых его полей. Из их сре­ды вышел известный Килар, который в 1829 г. во время экс­педиции Емануеля с членами академии наук Ленцем, Купфером, Мейером и Менетрие первый взошел на вершину Эльборуса.
При осмотре Эльборуса с селения Учкулан он представляется во всем своем величии, обращенном в долину Кубани и Хурзука, и кажется тупым белым конусом с двумя закругленными верши­нами, разделенными черною седловиною.
9-го августа начал я восхождение на Эльборус с северной его стороны. Четверо коренастых карачаевцев провожают меня,
...Извивающимися зигзагами продвигаемся мы вперед по отвес­ным береговым склонам ручья Мини-тау-су и достигаем высоко­лежащей пастушьей хижины, в которой останавливаемся на ноч­лег. С рассветом 10-го числа мы продолжаем свое путешествие. Вскоре нам представилась северная часть западной стороны Эль­боруса. Из белого фона крутых его фирновых и ледяных полей вы­рываются в виде зубцов и игл черные края прежних кратеров. Легко поэтому понять, что с этой стороны восхождение очень трудно, а для непривычных альпоходцев и вовсе невозможно.
Подняться на Эльборус гораздо удобнее с восточной его сто­роны, по скатившимся глубоко вниз глетчерам, питающим pp. Мал­ку и Баксан. Следует, однако, распределить восхождение так, что­бы делать ночной привал на ледяном поле, на высоте 13000 фу­тов над уровнем моря. Тогда достижение вершины Эльборуса воз­можно, если только предпринимающие восхождение люди одаре­ны сильными легкими и настойчивостью.
Было около 11 часов, продолжает Радде, когда мы начали под­ниматься по крутому западному обрыву лощины, которая глубоко врезалась в ребро, выдающееся к северу из Эльборуса. Прежде всего необходимо было достигнуть гребня этого ребра, потому что его южный конец приводит к подошве передней вершины Эльбо­руса. К полудню мы взобрались на гребень. Погода стояла еще ясная. Здесь — область высокоальпийской флоры. Все виды рас­тений малорослы, но покрыты прекрасными крупными цветами...
Прямо перед нами предстает северная вершина Эльборуса. К югу она своими черными зубцами круто спадает к седловине. По направлению к востоку глаз наш обнимает долины истоков р. Ба­лыка и два глетчера, глубоко спустившиеся в долину.
Около половины первого часа над Эльборусом показывается ма­ленькое белое облачко. Еще солнце освещает полным светом его ос­лепительной белизны фирновые поля, но не надолго. Уже в исходе
68
первого часа весь конус скрывается в тучах. До сих пор мы подни­мались по фирну крутой, северной стороны горы. Двое из моих про­водников подверглись головокружению; сам я чувствую сильную ус­талость в коленях, так что ноги подкашиваются. Все мы испытываем невыразимую усталость. После каждых 25 — 30 шагов я вынужден отдыхать. Легкие крайне усиленно работают. Я испытываю ощуще­ние, как будто бы усиливаюсь утолить жажду этим свежим, холодным воздухом, но никак не могу. К двум часам и мы тоже окружены ту­маном. Барометрические измерения дают в результате 14295 футов вы­соты над уровнем моря. Состоялся совет. Карачаевцы настаивают на возвращении в долину, я соглашаюсь. Поспешно начинаем мы спу­скаться вниз. Все более и более сгущается туман, и мы уже не видим ближайших предметов. Нам угрожает опасность заблудиться. Достиг­нув около пяти часов подошвы вышеупомянутого горного ребра, мы остановились для кратковременного роздыха. Начинает моросить мел­кий дождь. Я тотчас засыпаю. В брошенной пастушьей хижине про­водим мы ночь и возвращаемся на следующий день в Учкулан», — рассказывает Г. И. Радде в своих записках об этом восхождении.
Так завершилась попытка Радде и четверых карачаевцев по­вторить путь Хиллара с северо-западной стороны Эльбруса. Судя по показаниям барометра, они вернулись примерно с той же вы­соты, что и группа А. Я. Купфера.
В рассказе Радде обращает на себя внимание тот факт, что, со­бравшись совершить восхождение на Эльбрус, известный путеше­ственник и ученый прошел через Сванетию, Абхазию, отлично знал все источники о первом восхождении 1829 года, но проводников себе нанял только в Карачае, в прилегающих к самим отрогам Эль­бруса аулах карачаевцев. В связи с этим и его утверждение, что Хиллар, 36 лет назад совершивший свой подвиг, был из среды ка­рачаевцев, приобретает большую силу вкупе со всеми выше при­веденными фактами. Вероятно, память об этом восхождении еще была достаточно свежа среди карачаевцев Хурзука и Учкулана.
Мы уже отмечали, что слова Радде совпадают с сообщениями его коллеги по путешествиям по Кавказу А. Новомарьинского, ко­торый в своем очерке об истории, культуре и быте горцев Кубан­ской и Терской областей, касаясь ущелья Кубани, писал: «Вы едете дальше и дальше, выше и выше на юг через Кумара (Хумара — И. М.). Горы и горные уступы, скалы и стремнины. Глухо и без­людно, нет русских, нет даже казаков. Изредка попадается вам на неуклюжей арбе или на крепком коне плотно скроенный горец — карачаевец. Вот, наконец, и Гурзук (Хурзук — И. М.) — послед­ний аул по направлению к Эльборусу, населенный карачаевцами. Дальше нет людей, но царит одна природа, величественная, гор­ная, кавказская природа. Позади нас уже лежат значительные воз-
вышенности; перед нами вокруг теснятся вершины, одна другой выше; а над ними всеми главенствует величавый Эльборус. Вы на­ходитесь, продолжает путешественник, под обаянием величия при­роды. Впечатления и мысли быстро меняются. Вы на подошве Эль-боруса. Взяв проводника, вы идете дальше на Эльборус и вступа­ете в полосу снега. Говорят, что недавно еще какой-то удалой ка­рачаевец всходил на эту трудно досягаемую вершину», — завер­шает свой рассказ Новомарьинский.
АХИЯ И ДЯЧИ ВООДУШЕВИЛИ АНГЛИЧАН
Бывший аул «Урусбиево» или нынешний Верхний Баксан не­когда часто навещали английские альпинисты.
27-го июля 1868 года в Урусбиево прибыли Президент Лондон­ского альпинистского клуба Дуглас Фрешфильд, а с ним и опыт­ные альпинисты Мур и Туккер в сопровождении проводника-швейцарца Франсуа Девуси. В числе обслуживавших их был и мегрел Павел Бакуа Панин. Прибыв в аул, Фрешфильд стал под­бирать себе местных проводников, без которых восхождение на Эльбрус он считал практически невозможным. Когда Фрешфильд услышал о почтенном возрасте Ахии Соттаева (ему тогда было около 80 лет), которого рекомендовал ему владелец аула Измаил Урусбиев, Фрешфильд недоуменно посмотрел на князя, но тот улыбнулся и ответил ему: «Господин Дуглас может считать, что ему только тридцать. Ахия такой человек, он все сделает. Возраст ему не помеха, но если это вас смущает, мы дадим вам и молодо­го проводника».
Таким молодым человеком был Дячи Джаппуев. Для читателей, вероятно, будет интересно привести карту-схему и маршрут вос­хождения группы Фрешфильда:
«— 27 июля в селении Уруспи, у князя Измаила, который с братьями своими оказал нам очень радушный прием.
— 29 июля. Отъезд к Эльборусу в сопровождении пяти носиль­щиков; следование вверх по долине Баксана до соединения ее с ущельем, по которому идет дорога в долину Накра; оттуда к севе­ро-западу вверх по ущелью, замыкаемому глетчером, спустившим­ся с Эльборуса, и бивуак на высокогорье близ подошвы глетчера — 8000 футов (9 часов).
— 30 июля. Подъем по долине мимо конца глетчера и по кру­тым обрывкам к вершине на скале, с правой его стороны, почти на одинаковом уровне с огромной снеговой равниной, к юго-вос­току от горы мы раскидываем палатку на хорошо защищенном ме­сте — 11950 футов (4,5 часа).
70
— 31 июля. Выходим из палатки в 2 часа 10 минут утра. Пе­реходим большую равнину и поднимаемся на склоны, доходящие до подошвы высшей вершины (5 с четвертью часа).
Сланцевые скалы вплоть до подошвы высшей вершины, до­стигнутой в 10 часов 40 минут утра. Возвращение назад тем же путем до высокогорья, пониже глетчера (6 часов)».
«...Интенсивный холод был причиною трудности восхождения, — рассказывает Фрешфильд, — но серьезного препятствия мы не встречали. Вулканическое происхождение горы несомненно. Вер­шину образует трехсторонний кратер, наполненный снегом. Ок­ружающий его вал имеет три вершины. Две из них не были по­крыты снегом. На достигнутой нами первой вершине, которая нам казалась выше остальных, мы сложили знак из камней. Двое из наших носильщиков — Дяпоев Дячи и Саттаев Ахия — взошли вместе с нами на вершину», — свидетельствует Фрешфильд.
Стоит напомнить читателю, что в приведенном выше воспоми­нании Ахии тоже говорится о том, что «энглизы сложили кучу камней», что в свою очередь свидетельствует о правдивости этих воспоминаний. Поскольку дневник Фрешфильда полон интерес­нейших деталей восхождения, остановимся на нем более подроб­но.
«29 июля. Хотя мы встали и позавтракали рано, но, по обык­новению, носильщики наши явились часа на два позже и не все сразу. Хлеб еще не был выпечен. Только к 8 часам 30 минутам утра были окончены все приготовления. Мы наняли пять тузем­цев, сложивших на этот раз большую часть своей ноши на лоша­дей, которыми они думали воспользоваться до тех пор, пока не прекратятся пастбища. Наши сотоварищи были вооружены пал­ками, снабженными страшными железными наконечниками око­ло двух футов длины и постепенно суживающимися к концу, а так­же железными крючьями, которые они привязывают к подошвам, когда приходится взбираться по гладкой поверхности ледника.
Вскоре они показали себя лучшими ходоками, каких только нам приходилось встречать. Мы отправились по долине быстрым ша­гом».
Здесь хочется прервать повествование Фрешфильда, чтобы об­ратить внимание читателя на специальные палки — мужра, кото­рыми были снабжены и «черкесы» при восхождении 1829 года. Ими карачаевцы и балкарцы пользуются и поныне при горных подъемах. Заслуживают особого внимания и железные крючья, бросившиеся в глаза знаменитому английскому альпинисту, к то­му времени покорившему многие вершины в Альпах и на Кавка­зе. Вероятно, это были далекие «предки» альпинистских кошек и триконей.
71
«...У нас составился план, — продолжает Дуглас, — свернуть в ущелье, ведущее к восточному леднику Эльборуса, который на кар­те ясным образом представляет самую прямую дорогу к этой горе, но благодаря трудности переговоров с носильщиками, вследствие не­знания языка, когда мы достигли пункта, где предполагали свернуть, оказалось, что их намерение не совпадает с нашим. Они заявили нам, что мы должны идти вверх по главной долине Баксана к её началу, а тогда повернуть направо,чтобы достигнуть юго-восточного ледни­ка Эльборуса. Возражений, представленных ими против нашего пла­на, было несколько. Они говорили, что в этом направлении мы не встретим пастухов, что в этом ущелье не имеется тропы и что мы сделаем такой крюк, что только через три дня достигнем подошвы горы. Первые два довода были правдоподобными, третий же мы признали смешным и совершенно противоречащим тому, что мы уз­нали впоследствии во время нашего восхождения.
Приняв в расчет все обстоятельства, мы поступили согласно желаниям наших людей и стали продолжать идти по прежней до­роге, вверх по долине, иногда пользуясь их знаниями местности, чтобы сократить путь при прохождении через лес.
Вблизи лачуги, где мы провели ночь, когда перешли через гряду гор, росла в изобилии дикая земляника, хотя вообще ее ма­ло в этой стране. Далее долина изменяет направление, и, чтобы увидеть ее начало, нужно обогнуть выступ северного склона го­ры, к основанию поток так близко подходит, что тропу проложи­ли вдоль склона, возвышающегося над густым сосновым лесом. Здесь мы встретили несколько охотников, которые гнали двух ос­лов; на каждом из них было по красивому горному козлу, недав­но убитым у начала ледника. Голова одного из них была укра­шена парою красивых рогов, другое животное было еще срав­нительно молодое...
Наконец, повернув за выступ, мы увидели перед собой истоки Баксана, берущего начало из широкого ледника, заполняющего на­чало долины. В опустевшем шалаше мы остановились для совеща­ния. Наши люди предложили на выбор повернуть в ущелье, от­крывающееся направо, или продолжать путь вверх по долине. Мы решили держаться прежнего пути, так как он представлял самую прямую дорогу.
Подъем у ущелья был весьма крут. Один из носильщиков пред­ложил мне подняться несколько футов вверх по склону выше тро­пы и указал на приплюснутый снежный купол, который был ви­дим над верхом прекрасного ледника, преграждавшего ущелье и путь на Минги-тау. Здесь мы впервые увидели Эльборус с тех пор, как высадились на Кавказ; раньше мельком видели эту гору с па­рохода на Черном море, близ Поти.
72
Через полчаса ходьбы внизу края ледника мы встретили пас­тухов, которые устроили себе пристанище на ровном лугу. Путь от Урусбиевского аула до этого места мы проделали за 9 часов... Здесь мы могли достать себе прекрасного молока, сыру и «кай-макъ» (род девонширских сливок) — лакомства горной жизни, в чем мы ощущали недостаток на южной стороне Главного хребта. Палатка наша была разбита близ становища пастухов...
30 июля. Утро было прекрасное; холодный ветер, казалось, был предвестником того, что погода на короткое время установится. Мы не ожидали,.что в этот день нам придется долго идти, так как мы уже были на высоте около 8000 футов, и подходящего места для нашей палатки мы не надеялись отыскать выше 12000 футов...
На высоте около 12000 футов с помощью носильщиков была установлена палатка, и мы восхищались вечерним видом велико­лепной панорамы гор: Донгуз-оруна, Ушбы и других вершин Цен­трального Кавказа. Мы наслаждались этой картиной, как вдруг были обеспокоены неожиданной тревогой. Наши носильщики по­требовали уплаты за первые два дня; мы напомнили им об усло­виях, по которым уплата должна быть произведена по возвраще­нии в Урусбиевский аул, но в то же время мы предложили им деньги в двух кредитных бумагах. Они отказались и требовали, чтобы каждому была вручена следуемая сумма; а когда мы сказа­ли, что у нас нет с собой мелкой монеты, то они объявили нам о своем намерении возвратиться домой, предоставляя нам самим не­сти наш багаж, как хотим. На такое безрассудное поведение их мы могли ответить только презрением и сказали, что они могут поступать, как им угодно; а что мы должны встать вскоре после полуночи и возвратиться назад после полудня, и что если наш ба­гаж; будет благополучно доставлен к бивуаку пастухов перед на­ступлением ночи, то мы им за это заплатим; при этом добавили, что если кто-нибудь из них пойдет и попробует совершить вос­хождение, то это нам доставит большое удовольствие и мы будем ссужать их веревкой и топорами.
Когда они услышали это от Павла, то все пятеро ушли, как буд­то хотели оставить нас совсем, но через полчаса они вернулись, как мальчишки, которые отсердились, и стали оправдываться в своем поведении. Когда затруднения были улажены, то люди укрылись в скалах ниже склона, а мы стали располагаться на ночлег.
31 июля. В 2 часа 10 минут утра, привязав себя к веревке, мы отправились в путь. Мы карабкались по крутым снежным усту­пам, которые привели нас к обширному снежному полю. Павел постоянно скользил, так что Туккеру пришлось почти тащить его некоторое расстояние. Когда через полчаса мы достигли края боль­шого снежного поля, то Эльборус в тумане показался нам огром-
73
ной тусклой горой, но, к нашему удивлению и неудовольствию, от­части закрытой темным облаком...
Последние лучи заходящего месяца осветили вершины глав­ного хребта, из-за'которых мы мельком увидели южные вер­шины. Ледяные склоны Ушбы и Донгуз-оруна отражали блед­ный цвет неба. Далее на запад мрачный, скалистый пик стоял в глубокой тени. Мы были на такой высоте, что могли обоз­реть горные кряжи, которые тянулись от Эльборуса к северо-западу...
Недалеко от места, где снежная поверхность имеет скат к го­ре Эльборусу, рыхлая почва провалилась под моими ногами, и я исчез как бы в скрытое подполье. Павел, который находился у ве­ревки позади меня, был чрезвычайно поражен и в первое мгно­вение устремился было ринуться к краю, чтобы посмотреть, что со мною, но он был вовремя удержан товарищами. Потребовалось много усилий со стороны всех моих товарищей, прежде чем меня вытащили на свет Божий.
Склоны горы делались круче, холод увеличивался, а ветер ста­новился почти невыносимым, так что вообще в перспективе было мало утешительного.
...Павел не выдержал страшного холода и,1 повернув назад, по­бежал по оставленным нами следам...
В 7 час. 30 минут утра мы были на высоте выше 16000 ф., здесь мы достигли скал, которые образуют верхнюю часть конуса Эль­боруса. Решив, что среди этих скал можем кое-как укрыться, мы стали в нерешительности и начали топать ногами о скалы и те­реть пальцы, чтобы предохранить их, сколько возможно, от отмо­раживания, в то время как прения относительно того, нужно ли вернуться назад или нет, велись голосами, которых нельзя было разобрать благодаря щелканию зубов от холода. С одной стороны, ветер не уменьшался, и риск отморозить себе члены серьезно уве­личивался; Туккер и Франсуа не чувствовали своих пальцев, мои также были подобным образом поражены. С другой стороны, у подножия скал было не так холодно, так как они давали некото­рое убежище от непогоды. Но, глядя вниз, мы увидели вдруг, к своему удивлению, двух носильщиков (Ахию и Дячи — И. М.), бы­стро двигавшихся по нашим следам. Мы уже почти решились по­вернуть обратно, когда они подошли к нам, чувствуя себя очень хорошо в своих бараньих шубах, так как были не подвержены дей­ствиям холода. Впрочем, третий носильщик, который отправился с нами, подобно Павлу, ушел назад...»
«Я сказал, — пишет далее Фрешфильд, — если носильщики пойдут, и я с ними».
«Если один пойдет, то и все пойдем», — добавил Мур.
74
«Решение было принято, и мы снова обратили наши взоры к горе», — заключает известный альпинист свой рассказ.
Мы же, безусловно, должны задаться вопросом: «Кто знает, чем бы закончилась попытка английских альпинистов, не окажись во­время горцы из Верхнего Баксана — Ахия Соттаев и Дячи Джап-пуев ?»
С этого момента, продолжал Фрешфильд, холод, хотя и суро­вый, перестал быть мучительным. Вероятно, сказались душевное тепло и ободряющий вид горцев.
«После долгого ползания по сравнительно удобным каменьям, в большинстве случаев мелким, чередующимся с значительными возвышенностями, мы достигли подножия низкой скалы, и, чтобы взобраться на нее, нужно было вырубить несколько ступенек в ле­дяном проходе, представлявшем единственный доступ к крутизне горы, — пишет альпинист. — Достигнув вершины горы, которая замыкала наш горизонт, мы увидели еще большие скалы над на­ми. Многие из нас чувствовали и даже выражали сомнение в ус­пехе нашего предприятия. Мы, однако, упорствовали, делая не­большие и короткие передышки, пока не было пройдено основа­ние одной из голых скал, для достижения которой потребовалось очень много времени. Наконец, почти внезапно мы очутились на уровне с вершинами скал и вступили на широкий хребет, имею­щий направление восток — запад. Мы повернули налево и прямо против ветра, чтобы сделать последнее усилие. Хребет был удо­бен, и по указанию носильщиков мы шли к нему гуськом, зало­жив руки в карманы и с топорами под мышками, покамест не до­стигли высшей точки в виде голой скалы, окруженной снегом.
Эта вершина находилась у одного из концов подковообразного хребта, имевшего в трех местах заметные возвышения и замыкав­шего снежное плато, которое хотя и казалось ровным для наших глаз, но вместе с тем внушало мысль о старом кратере. Это и бы­ла вершина Эльборуса. Камни, которые мы там подобрали и при­несли с собой, имеют вулканическое происхождение. Мы шли или скорее всего бежали кругом хребта к краю, причем перешли че­рез два значительных углубления и посетили все три вершины кратера; у подножия самой дальней, под скалой, мы нашли убе­жище и совершенно сносную температуру. Здесь мы остановились, чтобы рассмотреть насколько возможно дальше все подробности обширной панорамы, открывшейся нашим глазам. Оба туземца указывали нам разные долины, в то время как мы старались рас­смотреть горы...
На восток от нас открывалась панорама Главного хребта вплоть до самого Казбека. Ни одной группы гор я не видел, — замечает бывалый альпоходец, — которая имела бы такой чудный вид, как
75
большие пики, что поднимались над истоками Терека и Чегема. Вид, который представлялся с вершин Монблана на Пичинчи, не так красив, как Коштан-тау и соседние с Эльборусом вершины. Кавказские горы гораздо красивее, их пики остроконечнее; про­пасти, разделяющие вершины друг от друга, производят впечат­ление неизмеримой глубины — этого в такой степени никогда я не замечал в Альпийских горах...
Переменив положение, мы увидели скалистый пик, поднима­ющийся выше всех гор, расположенных к западу от Эльборуса, и старались увидеть Черное море. Нашим глазам вдали представ­лялась серая ровная поверхность: была ли это вода или мгла, на­висшая над ее поверхностью, было невозможно различить.
Туман, показавшийся по склонам гор, скрыл истоки Кубани, но истоки Малки мы рассмотрели... Мы дали волю своим чувствам, удивили носильщиков своими восторженными криками в честь го­ры, которая при помощи ветра и холода вела с нами такую упор­ную борьбу. Мы спешили вернуться назад к первой вершине кра­тера, на которой ввиду того, что она показалась несколько выше, Франсуа уже принялся за работу, т. е. начал воздвигать неболь­шой столб». (Это и была, вероятно, та самая куча камней, о кото­рой говорил Ахия в своем рассказе Я. И. Фролову — И. М.).
Фрешфильд продолжает: «Мы достигли вершины Эльборуса в 10 час. 40 мин. и оставили ее в И час. 15 мин. утра (значит, на вершине они пробыли всего 25 минут, что также согласуется со словами Ахии: «Мы сейчас же начали спускаться» — И. М.). Воз­вращение было совершено в четыре часа...
Почти около часа мы спускались к тому месту, где совещались утром, и здесь мы в первый раз как следует подкрепились... Снег был совершенно тверд благодаря чрезвычайному холоду, и быст­ро стали спускаться вниз мы и два туземца, которые хотя и избе­гали того, чтобы быть привязанными к нашей веревке, но с охо­тою согласились держать ее в своих руках... Оба туземца прибы­ли к становищу пастухов раньше нас и рассказали свою историю товарищам (вернувшимся с Павлом — И. М.), которые решили, что нас более не увидят, а потому были удивлены и, по-видимому, до­вольны, что нас видят не только здоровыми, но и с успехом вы­полнившими свое предприятие. Когда мы появились в становище, мы должны были подвергнуться местным поздравлениям, выра­жавшимся в поцелуях и объятиях».
Таков рассказ Дугласа Фрешфильда о покорении его группой вершины Эльбруса. Можно лишь выразить чувство неприятного осадка в душе каждого альпиниста и горного туриста от того, что этот знаменитый альпинист пытался впоследствии приписать се­бе славу первовосходителя — Хиллара.
76
Подробный пассаж из отчета Фрешфильда мы привели для то­го, чтобы обратить внимание на ряд интересных деталей:
— Горцы, сопровождавшие альпинистов, великолепно знали все наиболее удобные и кратчайшие тропы на подступах к Эльбрусу.
— Издавна они были замечательными ходоками по горам, по­добных которым не видел даже сам Президент Лондонского аль­пинистского клуба.
— Горцы с давних пор имели прекрасное по тому времени снаряжение для горных подъемов — палки с железными наконеч­никами и крючья, подвязываемые к подошвам обуви.
— Даже на последней стадии штурма вершины знаменитые альпинисты «шли гуськом по указанию носильщиков».
— Повествование Фрешфильда в деталях совпадает с расска­зом Ахии Соттаева Я. И. Фролову в 1911 году.
— Не окажись в самый критический момент рядом с англича­нами, готовыми вернуться назад, горцев из Верхнего Баксана, не воодушеви их Ахия и Дячи, трудно полагать, чтобы это восхожде­ние могло закончиться успешно.
Из всего сказанного вытекает один, единственно напрашива­ющийся вывод: имена Ахии Соттаева и Дячи Джаппуева должны стоять рядом, если не выше, с именами английских альпинистов, навечно вошедших в историю альпинизма и- горного туризма. Именно они воодушевили отчаявшихся англичан на продолжение штурма вершины.
В связи с изложенными фактами считаю необходимым обра­тить внимание читателей на то, что в работах Соколовой, Кудино-ва, Рототаева, Байдаева, Никитина имя Дячи Джаппуева по непо­нятным причинам превращено в некоего Дотосова, что является чьим-то вымыслом из-за незнания первоисточников. Имя Дячи Джаппуева хорошо известно в литературе о восхождениях на Эль­брус, а англичанин Фрешфильд из-за отсутствия в английском языке звука «Ж» передал его на английский манер как Дячи Дя-пуев. Русские же ученые и путешественники, например В. М. Сысоев и С. Давидович и др., пишут его имя вполне определен­но и в полном соответствии с карачаево-балкарским его звуча­нием, т. е. Джаппуев.
В ВЕРХНИЙ БАКСАН ИЗ ЛОНДОНА
Тесные связи английских альпинистов с аулом Урусбиево продолжались... И вновь связующим звеном этой альпинистской цепи были выдающиеся горовосходители Дячи Джаппуев и Ахия Соттаев.
77
16-го июля 1874 года из Лондона в Верхний Баксан — Урус-биево прибыла следующая группа членов Лондонского клуба аль­пинистов — Грове, Гардинер, Уоккер и тот же Мур в сопровож­дении проводника-швейцарца Петра Кнобеля. Как обычно, гости были радушно приняты князьями Урусбиевыми. Они выделили им своих лучших восходителей Ахию и Дячи, шесть лет назад сопро­вождавших предыдущую группу английских альпинистов на вер­шину Эльбруса. Выбор этих проводников был далеко не случаен. Их хорошо знал сподвижник Фрешфильда альпинист Мур. Уме­стно заметить, что группа Грове свое большое путешествие почти по всему Кавказу совершила исключительно пешком, хотя имела все возможности многие версты проехать на лошадях. Даже по­сле утомительного восхождения на Эльбрус, когда Измаил Урус-биев предложил им лошадей, Грове ответил: «У нас есть свои ко­ни», — и показал на свои ноги, обутые в альпинистские башма­ки, и весь обратный путь до Сухуми они проделали пешком.
Об этом восхождении на Эльбрус Грове рассказывает в своей замечательной книге «Холодный Кавказ» (СПб., 1879 г.).
Группа поднималась через ледник Азау, где на высоте 11300 фут. остановилась на ночлег, немного ниже того места, где, по сло­вам Мура, ночевала группа Фрешфильда. Грове пишет, что теперь это место оказалось заваленным снегом.
Обратимся к рассказу Грове:
«В половине первого мы встали, чтобы отправиться в дальней­ший путь к Эльбрусу и были приятно удивлены тем, что, несмот­ря на довольно сильный ветер, температура была не настолько низкая, как мы могли ожидать. Известно, что в горах наиболее низкая температура замечается перед самым рассветом. Когда мы встали, никто из нас не ощущал холода, от которого, однако, Му­ру пришлось значительно пострадать через два с половиной часа, как раз перед восходом солнца.
В час полуночи Уоккер, Гардинер, Петр Кнобель и я с тузем­цами отправились в путь. Прямой путь пролегал через снежную полосу, лежащую над равниной; гряда, ведущая к этой полосе, бы­ла очень крута, и, чтобы подняться на нее, требовалось немало времени, вследствие чего мы повернули вправо и направились по небольшим снежным склонам, пересеченным высокими скалисты­ми грядами. Пройдя затем влево, мы очутились на обширном юго-восточном глетчере Эльбруса, по которому нам предстояло идти к вершине...
Судя по тому, что мы могли увидеть, западный пик довольно отвесный, хотя и не настолько, чтобы представлять серьезные препятствия и затруднения. Вершина его казалась плоской и об­ширной. Восточный пик, напротив, представлял отлогий конус. В
78
действительности же было бы правильнее назвать первую плоско­вершинною горою, а вторую — обширным пиком. Целью нашего путешествия была именно западная плоская вершина как наибо­лее высокая из двух...
Ясно было, что для этого следовало подняться на обширный глетчер, окружающий более низкий пик, направляясь постоянно влево таким образом, чтобы обогнуть этот пик на расстоянии 1500 фут. ниже вершины...
Но так как при путешествиях в горах часто приходится риско­вать, то мы и решили направиться по обширному, покрытому сне­гом глетчеру, окружающему восточный пик. В течение нескольких часов мы поднимались на его обширные склоны, держась посто­янно влево. Однако хотя мы и не встретили никаких трудностей, тем не менее эта прогулка была очень утомительна и скучна. В расстоянии полутора часа от места нашей остановки нам предсто­яло обойти трещину во льду, которая в жаркое время могла быть опасной, теперь же она была настолько узка, что мы миновали ее очень легко... После четырехчасовой прогулки, поднявшись на вы­соту более 400 ф., мы остановились на несколько минут на гряде, пересекающей огромную снежную пустыню на высоте, равной вершине Монблана. Здесь мы были более чем вознаграждены за холод и труд, которые считаются неизбежными в высоких местах. Нашим глазам представляется вид почти неописуемой красоты. Начинается восход солнца, и весь восток был объят пламенем. Полная луна не успела скрыться за горы в минуты солнечного восхода, и небо на мгновение разделилось между мертвенною кра­сотою ночи и блеском и сиянием наступающего дня. Несмотря на восхитительную прелесть этой картины, нас тем не менее пора­жала громадная тень Эльбруса, бросаемая восходящим солнцем на большую высоту, но тень эта вскоре наполнилась светом, насту­пил день, едва только бледный спутник успел скрыться, и таким образом кончился контраст, до сих пор не наблюдаемый еще ни­кем из нас. Вспомнив, что между нами и вершиной остается еще 3000 футов, мы снова пустились в путь и продолжали восхожде­ние по снежному полю, придерживаясь влево еще более, чем прежде. Поднявшись на 1500 футов через полтора часа после то­го, как мы оставили скалы, мы увидели холм, возвышающийся между обеими вершинами.
...Итак, мы находились теперь, — пишет Грове, — у подножия последнего склона, ведущего к плоской вершине западного пика. Склон этот, возвышающийся перед нами, был отвесен, но не не­доступен. Значительно левее, т. е. к югу, находилось несколько пропастей, но впереди не представлялось никаких затруднений, так что мы могли отдыхать совершенно спокойно...
79
Отдохнув с полчаса, мы направились по этому последнему склону, представлявшему единственное затруднение, если только это можно назвать затруднением. Прежде всего мы взобрались на огромные голые скалы, которые оказались твердыми и легкими для подъема. Затем мы стали подниматься по довольно крутому снежному склону; вскоре мы подошли к небольшой гряде скал, перейдя которую мы снова вступили в снежную область. Подняв­шись затем на довольно отлогий склон, мы подошли к концу его, к гряде скал, которую пересекли без всяких затруднений, и таким образом очутились на окраине громадной плоскости, образующей вершину потухшего вулкана. Небольшой пик, возвышающийся здесь к северо-востоку, представлял, очевидно, самую высокую точку горы.
За несколько времени до того, как мы подошли к окраине кра­тера, я сообразил, что пик, на котором мы стоим теперь, вовсе не тот пик, вершины которого достиг Фрешфильд с товарищами; что они поднимались на восточный пик, который, по наблюдениям русских, был несколько ниже... Снежная плоскость, образовавша­яся на месте кратера, поднимается к востоку почти до высоты ок­раины кратера, но затем она быстро понижается к юго-западно­му обвалу. Небольшой пик, образующий вершину горы, возвыша­ется на северо-восточной части окраины. Пик этот мы отлично могли различить впоследствии из деревни Уч-Кулан, в Карачаев­ской стране. Только крайне утомленный путешественник может от­казаться от попытки подняться на вершину горы после того, как ему удалось уже достигнуть окраины кратера. Небольшой пик, как я уже упомянул, возвышается на северо-восточной части этой ок­раины; мы подошли к ней с юго-восточной стороны, вследствие чего нам пришлось пройти некоторое расстояние по внутренней стороне окраины. Путь, однако, пролегал почти по ровной повер­хности. Итак, мы победоносно направились по снегу, который, по­добно савану, покрывал угасший вулкан, представляя в одном ме­сте замечательную, красивую картину, какой мне еще не прихо­дилось никогда наблюдать в горах. Недалеко от окраины этой снежной полосы возвышалась небольшая вершина, которую ветер разукрасил снегом в виде лент и гирлянд, чрезвычайно красиво и густо обвивающих сверху донизу эту колонну, которую можно принять за жену Лота, допустив, что в день своего несчастья она была в таком праздничном наряде. Полюбовавшись этим стран­ным видом, мы отправились далее и вскоре подошли к подошве большого пика, высотою от 100 до 150 футов. Поднявшись по его отлогому склону, мы очутились на вершине Эльбруса.
День был замечательно ясен, — продолжает Грове. — На небе не виднелось ни одного облачка, и горизонт был совершенно чист. 80
Едва ли человеку можно желать или надеяться увидеть более оча­ровательную картину, чем та, которая представилась нашему взо­ру с высоты этой громадной горы. Находясь на конечности отпры­ска Главной цепи Кавказских гор, Эльбрус занимает очень выгод­ное положение, так как с его вершины открывается вся цепь, по­добно тому, как видна линия баталии с флагманского корабля, на­ходящегося впереди. Все высокие пики предстали перед нами во всем своем суровом величии... Вблизи возвышается двуглавый ги­гант Уч-ба; далее следовала цепь бесчисленных гор-титанов, за­тем в расстоянии нескольких миль виднелась могущественная вершина Коштан-тау и Тау-Тутнульд. Затем следовал целый ряд пиков, за которыми возвышалась громадная вершина, принятая мною за Казбек. Наконец, в весьма далеком расстоянии, в направ­лении к Персии, с трудом можно было отличить снежный пик, по всей вероятности, вершину Арарата. Может быть, это было про­сто белое облачко, хотя, однако, весьма возможно, что это была действительно гора Арарат, так как утверждают, что Эльбрус ви­ден с вершины этой горы в ясную погоду. К югу открывались об­ширные долины, пересекающие главную цепь гор, а к юго-запа­ду отчетливо выделялось Черное море. К северу виднелись хол­мы, покрытые травою и возвышающиеся один за другим, подобно морским волнам; последний из них, по-видимому, служил грани­цей обширных равнин России...
На вершине Эльбруса мы пробыли только двадцать минут. От­носительно ясности воздуха не оставалось ничего более желать, но ветер был довольно сильный, вследствие чего на вершине, по причине страшного холода, невозможно было оставаться долго. Один из нас и то уже пострадал от мороза...
Начав наше восхождение на вершину Эльбруса в час ночи, мы достигли самой вершины в 10 часов 40 минут утра, следователь­но, путешествие это потребовало 9 час. 40 мин.
Я уже сомневался, — пишет Грове, — в том, что пик, на кото­рый мы поднялись, был вовсе не тот пик, на который в 1868 году поднимался Фрешфильд с товарищами. Уоккер и Гардинер раз­деляли мое мнение, сравнив наши путевые заметки со своими. Фрешфильд и Мур также пришли к убеждению, что вершина, на которой мы находились теперь, вовсе не та, которую им удалось достигнуть, и что можно признать за достоверный факт, что они поднимались на восточную, а мы на западную вершины Эльбру­са...
На схождение с горы от самой вершины потребовалось всего четыре часа, так как свободного времени оставалось еще много, то мы и решились спуститься в долину», — заключает свой рас­сказ руководитель восхождения 1874 года Грове.
81
Уже знакомый читателю английский альпинист Мур, спутник Фрешфильда по восхождению 1829 года, на этот раз был с груп­пой Грове, но дальше ледника Азау он не пошел, так как сильно пострадал от ночного мороза. Вернувшись в аул Урусбиево, он стал поджидать двух русских офицеров, желавших начать восхож­дение на вершину Эльбруса. Но когда на другой день они хотели начать восхождение, погода изменилась, и эта попытка оказалась невозможной.
Так завершилась удачная попытка второго восхождения членов Лондонского альпинистского клуба на Эльбрус. На сей раз была покорена его западная, наиболее высокая вершина. И вновь ря­дом со знаменитыми английскими альпинистами полноправно сто­ят имена знаменитых горцев — Ахии Соттаева и Дячи Джаппуе-ва, уже покоривших обе вершины величавого Эльбруса.
ОЖАЙ И КАРА-МАГУЛАЙ НА ОХОТЕ С ДИННИКОМ
Знаменитый путешественник и исследователь флоры и фауны Кавказа Н. Я. Динник совершил множество походов по горам и ущельям Карачая и Балкарии. Это был неутомимый энтузиаст, зоо­лог-эколог, учитель из Ставрополя. После себя он оставил боль­шое количество работ по описанию животного и растительного мира Кавказа, его геологии и минеральных богатствах. Н. Я. Дин­ник совершил путешествия по верховьям Кубани, Лабы, Зеленчу­ка, по Приэльбрусью, Дигории, Пшавии, Тушетии, Чечне, Дагеста­ну, по ущельям Риони и Кодера. Одним словом, знал и изъездил Кавказ, что называется, вдоль и поперек.
В 1874 году он предпринимает восхождение на Эльбрус из ка­рачаевского аула Хурзук. Следуя по уже упоминавшемуся ледни­ку Уллу-Малиен-Дыркы, по которому шли восходители 1829 года, он добрался до зоны вечных снегов, но наступившая непогода пре­рвала дальнейшее восхождение. Вторично Николай Яковлевич предпринял длительное и более обстоятельное путешествие по Ка-рачаю в 1879 году совместно с уездным начальником Ф. А. Ку-зовлевым и его родственниками, некими «С» и «Г». В этом путе­шествии он отмечает ряд интересных моментов из быта карача­евцев, которые он слышал от сопровождавших его горцев из Хурзука. Путешествие он начал с окрестностей реки и укрепле­ния Хумара, где в 1829 году были открыты замечательные зале­жи каменного угля и которые уже в 1846 г. стали разрабатывать при наместнике — князе Воронцове.
«Отъехав от Хумаринской крепости верст сорок, — пишет Динник, — мы в полдень добрались до Большого Тебердинского
82
аула. Переменив в нем лошадей и отдохнув два часа у почтенно­го старшины, знаменитого охотника Ожая (Байчорова — И. М.), все наше общество верхами отправилось вверх по долине. За ни­ми последовал и сам Ожай. Сначала мы ехали по обширной по­ляне правого берега Теберды, потом перебрались на левый берег и вскоре вступили в величественный тебердинский лес. Теберда течет здесь в глубокой долине, дно и склоны которой покрыты дремучим хвойным лесом. С обеих сторон долину окаймляет хре­бет со скалистыми вершинами, которые поднимаются тысяч до де­сяти футов над уровнем моря. Во многих местах на них лежат веч­ные снега...
В Тебердинском лесу есть довольно много полян. Одна из них, расположенная у самого берега Теберды, была избрана нами для ночлега. Здесь на скорую руку горцы устроили из ветвей шалаш для наших спутниц, а мы расположились под открытым небом.
На следующий день нужно было продолжать путь по левому берегу Теберды. Здесь нам пришлось переехать три небольшие ре­чки, впадающие в Теберду: Хаджи-бей, Батук и Хуту. Все они, в особенности первая, необыкновенно красивы, текут по страшно крутому ложу, усеянному камнями, и имеют замечательно чистую воду, прозрачно-голубого цвета. Проезжая через одну из них, мы увидели на крутом косогоре с левой стороны реки медведя. Он стоял от нас шагах в пятистах и, по-видимому, не замечал нас вов­се. Я и тебердинский охотник Кара-Магулай поспешно соскочили с лошадей и отправились к медведю, остальные же члены компа­нии наблюдали за нами издали. Нам пришлось карабкаться по очень крутому склону, во многих местах покрытому осыпями. Ког­да мы выглянули из-за последних березовых кустов, служивших для нас прикрытием, то до медведя оставалось еще шагов сто. Со мною была хорошая винтовка, и я хотел было стрелять из-за этих кустов, но Кара советовал мне повернуть вправо и опушкой леса подкрасться к медведю ближе. Я последовал его совету. Минут че­рез пять мы выбрались на опушку и из-за камня выглянули, что­бы узнать, где находится медведь; он стоял в 25-ти шагах не бо­лее, повернувши к нам голову, внимательно рассматривая нас. Мы поспешно прицелились, мой спутник выстрелил, а у меня оказал­ся спущенный ударник винтовки: взбираясь на крутую гору, я впо­пыхах забыл взвести его. На таком расстоянии Кара сделал про­мах, и медведь бросился бежать... Я очень сожалел, что не стре­лял из-за тех березовых кустов...»
Подобных сожалений у Динника было несколько в этом путе­шествии. Одно из них случилось у горы и ледника под названием Домбай-елген (т. е. «Там, где умер зубр» — И. М.). На берегу ре­чки Домбай-елген на склоне крутой горы путники вновь встрети-
83
ли кавказского бурого медведя. «Медведь заметил нас и скрылся в лесу на косогоре, — продолжает Динник. — Тогда я с Ожаем отправился на противоположную сторону его, а одного из кара­чаевцев послал по следам медведя, чтобы заставить его выйти на нас. Прошло с четверть часа в томительном ожидании, наконец, на опушке леса вместо медведя появился наш посыльный; медведь же, вероятно, направился вверх, вдоль леса и там под какой-ни­будь скалой залег...
Вскоре мы остановились на ночлег у самого подножия Глав­ного хребта. Около нас запылал большой костер, сначала из су­хих корней можжевельника, потом из толстых сосновых и бере­зовых бревен. Мы находились на небольшой лужайке, на высо­те почти 6000 футов над уровнем моря, а вокруг нас со всех сто­рон поднимались высокие горы, покрытые снежными полями. Вечер был тихий, ясный и относительно теплый. Наши спутники — горцы сидели и лежали вокруг костра, занимаясь кто жаре­нием мяса, кто приготовлением чая или варением шурпы; осве­щенные красноватым светом костра, они так резко выделялись из общей темноты и представляли так эффектно освещенную группу, что, вероятно, сам Рембрандт позавидовал бы ей. Часа через два взошла луна и особенным бледным светом облила го­ры. Звезды тогда стали мало-помалу тускнеть, а высокие скалы и снежные поля особенно резко обрисовывались на темной си­неве неба.
Еще до нашей поездки Ожай рассказывал мне, что в верховьях Домбай-елгеня водится много туров, и поэтому я с вечера с ним уговорился идти на охоту... Пройдя небольшое пространство по леднику, мы свернули влево и стали взбираться на крутую гору, находящуюся между потоками Домбай-елгеня и Бу-елгеня (т. е. «Там, где умер олень» — И. М.). Она очень четко обозначена на пятиверстной карте Кавказа, но никем не названа. Подъем был так крут и покрыт такой скользкой травой, что трудно представить себе местность, более неудобную для ходьбы. Почти целый день мы с Ожаем карабкались по страшным кручам, надеясь где-ни­будь увидеть туров или серн, но безуспешно. Наши труды вознаг­радились только тем, что мы целый день имели перед собой вос­хитительные виды...
За несколько времени до нашего возвращения к месту стоян­ки мы встретили Кара'Магулая. Подобно нам, он с утра отправил­ся на охоту и, пробродив целый день, не видел ни одного тура, ни одной серны, но будто бы стрелял в барса, который, будучи смертельно ранен, свалился со скалы в такое место, куда не было возможности спуститься...
Добравшись утром следующего дня до места слияния Теберды 84
и Домбай-елгеня, я расстался с Ф. А. Кузовлевым и нашими спут­никами, — пишет Динник. — Они возвращались в Хумару, я же с двумя карачаевцами отправился к верховьям Теберды и друго­го ее притока Бу-елгеня...
Бу-елген течет по глубокой долине, — продолжает путешест­венник, — которая вначале покрыта лесом, а далее приобретает луговой характер. Ограничивающие ее с боков горы состоят поч­ти исключительно из апсидного сланца синевато-черного цвета. В верховьях этой долины был кош, и мы, чтобы легче добывать про­визию, расположились вблизи него...
Вечером, в день нашего приезда к верховьям Бу-елгеня, мои спутники отправились на охоту. Ночевали они около ледника, рас­считывая утром, при восходе солнца, встретить туров, возвращав­шихся с альпийских пастбищ обратно в верхние пояса гор, где они проводят день. На другие сутки, перед закатом солнца, охотники возвратились. Один из них три раза стрелял по сернам, но ни од­ной не убил, другой застрелил молодого тура...
Пробыв в верховьях Бу-елгеня более двух суток, мы отправи­лись к верховьям самой Теберды. Замечательную перемену пред­ставляет Теберда выше впадения в нее Бу-елгеня. Из бешеной, пе­нящейся горной речки она превращается в тихую, спокойную ре­ку, текущую по сравнительно просторной долине...
На высоте 6000 футов в верховьях Теберды имеется необык­новенно красивое маленькое озеро. Оно имеет столь прозрачную и чистую воду, что на дне его виден каждый камешек... В несколь­ких верстах от озерца находятся истоки Теберды. Она вытекает многими потоками из довольно значительного глетчера. Этот глет­чер очень доступен, и через него проходит путь из Тебердинской долины на южный склон Кавказского хребта, к верховьям Клыча и далее на Кодор. По этой дороге горцы часто гоняют своих ло­шадей и рогатый скот в Сухуми для продажи...»
Уместно отметить, что этот путь был известен с глубокой древ­ности и составлял одно из звеньев знаменитого «Шелкового пу­ти» из Хорезма в Византию. Византийцы этот путь называли тер­мином «Хоручон», в котором проф. Г. А. Кокиев видел отражение этнонима «Карачай».
«...Не дождавшись хорошей погоды, — продолжает Динник, — мы решили оставить верховья Теберды».
Так завершилось путешествие Николая Яковлевича Динника по верховьям Теберды в. сопровождении Ожая, Кара-Магулая и дру­гих карачаевцев. Но для темы нашего очерка большой интерес представляет и его путешествие по Балкарии, и повторение по­пытки восхождения на Эльбрус летом 1881 года совместно с из­вестным проф. И. В. Мушкетовым, другом семьи Урусбиевых. На
85
этот раз он предпринял восхождение на Минги-тау по леднику Азау.
Н. Я. Динник пробрался через аул Безенги вплоть до знамени­той Безенгийской стены. По пути он описал свои впечатления от аула Безенги и его жителей. Из Безенги он направился в Чегем-ское ущелье по известному Думалийскому перевалу.
В верхнем Чегеме Динник гостил у балкарского князя Али-Мурзы Балкарукова. «Аул этот большой, дворов 400, — уточняет путешественник. — На речке Джилги-су стоит 5 — 6 мельниц са­мого патриархального устройства. В ауле и окрест несколько че­тырехугольных хорошо сложенных башен. Одна из них принад­лежит Балкаруковым. Местные жители говорят, что она построе­на лет 200 — 300 тому назад чегемцами при помощи мастеров из Сванетии».
Далее Н. Я. Динник переходит в Баксанское ущелье. «Урусби-евской аул расположен на левом берегу Баксана на слегка накло­ненной площадке, известной под названием «Ушкум-эль». Отдох­нув в этом ауле, познакомившись с Урусбиевыми, познав их ра­душный прием, Динник предпринимает подъем на ледник Азау с целью восхождения на Эльбрус.
«...Дорогу, — пишет он, — нам указывает знаменитый охотник Ахия Соттаев, черный, высохший, тощий, но сильный и крепкий старик, который с англичанами дважды ходил на Эльбрус и всег­да удивлял их как необыкновенной способностью ходить по го­рам, так и замечательным зрением».
По дороге к Эльбрусу их догнал Измаил Урусбиев и сын Ахии Хаджи-Мырза. Князь Урусбиев рассказывал Н. Я. Диннику, как знаменитый исследователь Кавказа Абих, гостивший у него в 1853 году, был сильно поражен суровостью природы окрестностей его аула и, в частности, ущелья речки Адыр-су.
В этом восхождении Диннику удалось подняться только немно­гим выше 12000 футов. Дальше из-за наступившей непогоды опыт­ный Ахия не советовал ему продолжать путь по снегам Эльбруса.
Кроме описания многих этнографических подробностей быта карачаевцев и балкарцев, путевые заметки Н. Я. Динника ценны для нас тем, что в них запечатлены имена еще нескольких опыт­ных горовосходителей-проводников из среды карачаевцев, в час­тности, имена Кара-Магулая и Ожая — старшины аула Теберда, которые займут достойное место в плеяде Хиллара.
.
'
86


АХИЯ И ДЯЧИ, МАЛАЙ И ДЕЧИ
Этот примечательный каламбур составляют имена знаменитых горовосходителей из Верхнего Баксана и венгерского ученого и альпиниста Морица Дечи, который поднимался на Эльбрус вме­сте с горцем из Урусбиевского аула Малаем Терболатовым в 1884 году. Выбор на Малая пал неслучайно, он был активным продол­жателем дела Ахии Соттаева и не раз уже покорял многие вер­шины.
В августе 1884 г. Дечи в сопровождении Малая достиг верши­ны, но вследствие начавшейся непогоды, сильной метели они це­лые сутки блуждали по снеговым полям и только чудом избежали смерти. Подробности этого восхождения со слов Малая записал С. Ф. Давидович в ауле Урусбиево в июне 1886 года.
«...Восхождение до линии вечного снега было совершено бла­гополучно. Спутники, проведя кое-как ночь под навесом скалы, на следующий день отправились дальше. К сожалению, утро было ту­манное, и вместо того, чтобы начать восхождение еще до рассве­та, начали его только в восемь часов утра. Мороз был очень силь­ный и все крепчал по мере поднятия. Все, в особенности Дечи, сильно прозябли и измучились, и только к четырем часам попо­лудни, после страшных усилий, достигли вершины. Здесь мороз доходил до 20 градусов (в то время у подошвы было столько же градусов тепла), а ветер был так силен, что валил с ног.
Пробыв на вершине не более нескольких минут, спутники, — как рассказывал Малай, — начали спускаться. Вдруг повалил снег, завыл ветер, и страшная метель закружилась по снеговым полям . Эльбруса. Путники шли, перевязавшись веревками, во избежание падения кого-либо в трещину или пропасть. В одну минуту направ­ление пути было потеряно, и они пошли наудачу, стараясь только не останавливаться, чтобы не быть занесенными массами сухого мелкого снега. Снег носился в воздухе густыми массами, так что Малай не видел швейцарца, привезенного Дечи с собой и шед­шего впереди в двух шагах. Последний поминутно падал в неви­димые, занесенные снегом трещины, но благодаря веревкам его вытаскивали. Вихрем сухого снега резало лицо так, что невозмож­но было продвигаться против ветра. Наступил вечер, потом длин­ная суровая ночь, а метель не утихала. С отчаянием в душе, едва передвигая ноги, они шли всю ночь, сами не зная куда и стара­ясь только не останавливаться. Остановка была бы для них гибель­на: их в несколько минут занесло бы сугробом снега, и «ворон не нашел бы их костей», — говорил Малай.
«...К рассвету метель стала утихать, а часам к восьми утра ма­ло-помалу стала проясняться окрестность. К полудню, едва живые
87
от холода и утомления, путники добрались до места своего послед­него ночлега. Отдохнув немного, они спустились к подошве, но Де-чи так ослаб, что его приходилось вести под руки».
Вот так описал Давидовичу Малай свое восхождение с венгер­ским альпинистом Дечи, почти тезкой своего одноаульца Дячи. «В его рассказе не было никаких приукрашений», — писал Давидович. «К тому же он не придавал никакого значения этим приключениям, а у меня, — подчеркивал Давидович, когда Малай рассказывал обо всем этом по моей же просьбе, мороз пробирал по коже».
Рассказ Малая, записанный и опубликованный известным пу­тешественником, дополняет Д. Л. Иванов, приехавший в Верхний Баксан спустя несколько дней после Дечи. В своей работе «Вос­хождение на Эльбрус» он писал: «В ожидании благоприятной по­годы Дечи прожил вместе с двумя прибывшими с ним швейцар­цами у подножья Эльбруса, в ауле Урусбиево, две недели и лишь 8 августа рискнул на восхождение. Накануне, рассчитывая на за­втрашний день, г. Дечи поднялся почти до ледяного поля и ноче­вал на высоте 11300 ф. С утра, однако, голова Эльбруса уже за­ткнулась в тучку. Дечи колебался и хотел было уже уехать, но ре­шимость одного из его гидов, горцев из Урусбиевского аула, обе­щавшего удачу, победила осмотрительность члена «альпинистско­го клуба», и он двинулся в 7 часов утра на Эльбрус. Кроме двух швейцарцев, с ним вызвался идти один из молодых местных гор­цев. Привычные к ледникам швейцарцы шли очень правильно, и местному горцу оставалось лишь следовать за ними. Хамзат Урус-биев (брат Исмаила Урусбиева — И. М.) следил снизу за спутни­ками в бинокль до того пункта, когда, наконец, они вошли в обла­ко. Это было ниже седловины...»
«...По словам Дечи, — пишет Иванов, — они дошли до верши­ны спустя одиннадцать часов, т. е. в 6 часов пополудни. Водру­зивши там значок, стали спускаться. Несмотря на туман, они шли довольно удачно, хотя медленно настолько, что из облака вышли уже тогда, когда стало темнеть. Проводники-швейцарцы сбились с направления и попали в неизвестные для них и непонятные в темноте трещины. Думая, что это лишь небольшой изгиб, они не вернулись обратно, а стали вырубать ступеньки и продолжать путь. Но чем дальше шли, тем все страшнее становились трещи­ны. Сам Дечи и один из проводников отморозили пальцы на ру­ках и ногах. Положение становилось отчаянным, но выручила на­ходчивость горца. При помощи жестов он сумел убедить иностран­цев бросить дорогу и следовать за ним, он довольно удачно вы­брался из лабиринта ледопада, который, быть может, без этого горца сделался бы их могилой», — завершает Д. Л. Иванов свой рассказ об этом восхождении.
Так удалой молодец и горовосходитель из Верхнего Баксана Малай Терболатов выполнил поручение своего князя Хамзата Урусбиева и спас известных европейских альпинистов от верной гибели в снегах Эльбруса, показав им свое умение ходить и ори­ентироваться в горах, а также свое знание всех сложнейших тро­пинок на вершинуседоглавого Эльбруса.


ДЖАНАЙ И ДЖАПАР ПРЕДВИДЕЛИ ВЬЮГУ
Через две недели после того, как совершили восхождение Ма­лай и Дечи, в Верхний Баксан, 25 августа 1884 года, прибыли но­вые путешественники, также намеревавшиеся совершить подъем на вершину Эльбруса. Это были горный инженер, участник Па-мирской экспедиции 1883 г. Д. Л. Иванов и доктор Е. В. Павлов.
По совету местных жителей они собирались подняться на вер­шину не через ледник Азау, а по леднику Терскол. Этот путь гор­цы считали наиболее коротким. В качестве проводников и носиль­щиков они взяли с собой четверых горцев-урусбиевцев. Посколь­ку проводников, сопровождавших Дечи, в этот день в ауле не бы­ло, то старшим среди горцев вызвался быть некий Джанай. В эту группу еще входил охотник по имени Джапар. К сожалению, име­на остальных двух горцев путешественники не называют. Умест­но выразить сожаление о том, что многие путешественники, аль­пинисты и туристы, всегда пользовавшиеся радушным гостепри­имством и всяческими услугами горцев в пути следования, почти никогда не называют имена своих проводников-туземцев, которые нередко спасали им жизнь, а между тем имена своих «знамени­тых» швейцарцев, зачастую оказывавшихся беспомощными в го­рах Кавказа, они не только называют, но и отмечают, откуда они родом и пр.
Вот как описывает свое восхождение по Терскольскому ледни­ку Д. Л. Иванов:
«На половине пути до ледника встретился еще кош, где мы на­пились кислого молока и оставили двух горцев варить козленка, которого они должны были потом принести к нам на ночлег. При­мерно за версту до нижнего конца ледника, на высоте 8150 ф., на­чались уже камни, и наш путь, оставив тропочки, вступил в об­ласть бездорожья. Отсюда нужно считать начало восхождения на ледник... Ледник, спускающийся с Эльбруса в ущелье Терскол, представляет собой крутой ледопад... Каждому восходящему пре­доставляется выбирать себе путь и делать любые зигзаги, а так как нас вели горцы, не любившие излишних размахов, то подъем вышел очень крут, — пишут путешественники. — Поднявшись по
89
одному из склонов мимо довольно красивого водопада, обставлен­ного оригинальными стенами из столбчатого андезитового порфи­ра, достигаешь площадки с многочисленными ключами и болоти­нами на высоте 9600 футов...
Поднявшись далее через несколько утомительных ледяных ус­тупов, на высоте более 1200 ф. был выбран под большим камнем ночлег г. Дечи. Здесь же ночевали и мы... Ночлег наш под избран­ным камнем оказался во многих отношениях неудобным, хотя все-таки единственным среди окружающего нас хаоса нагроможде­ний...
В 12 часов ночи среди пустыни каменного нагромождения эль-брусских ледников засветился маленький огонек и зашевелились люди. Под большим валуном мы варили наш утренний чай и не торопясь готовились к выходу на штурм. Погода не изменилась. Мороз не превышал 5 градусов, небо по-прежнему совсем чисто, светлая луна высоко. Только ветер казался сильнее», — отмечают Иванов и Павлов.
Этот ночной ветер, крепчавший с каждой последующей ми­нутой, очень настораживал горцев, сопровождавших альпинистов. Жизненный опыт местных жителей подсказывал им предстоя­щую непогоду. Настороженность проводников не могла оставать­ся незамеченной, хотя незнание русского языка мешало горцам объяснить свои опасения. По этому поводу Иванов продолжал в своих записках: «Одно было нехорошо. Между нашими провод­никами шли какие-то неладные разговоры, заметна была вялость, неохота, чуялось что-то недоброе. Возились они со своей ориги­нальной обувью очень долго и едва собрались к 3 часам утра. При этом Джанай вел себя особенно странно, недоброжелатель­но...» Но все-таки группа вскоре собралась и двинулась в путь. «Резкий ветер дул, взметая сухой снег полосами и угоняя его, как во время бурана в степи. Джанай объявил нам, что дальше ид­ти нельзя и что никто из них не двинется с этих камней вперед. Объяснения ни к чему не привели: проводники окончательно от­казались идти далее. Мы решили идти одни и стали перевязы­ваться веревкой, — рассказывает Иванов. — Тогда один из мо­лодых горцев, Джапар, молча подошел к нам и молча стал при­вязываться к концу веревки. Трое остальных остались у камней, а мы трое двинулись к вершине. Идти было легко; снег лежал плотно, нога почти не вязла, подъем шел небольшой, ветер бил слева, сзади. Не прошли мы и 150 шагов, как вдруг увидели, что еще двое горцев следуют за нами. Мы торжествовали, но недол­го. Все вместе прошли еще шагов 150, как Джапар остановился и взял у меня длинную палку. Стали продвигаться медленнее и ощупывать снег. Вскоре наткнулись на небольшую трещину, в 90
которую Джапар провалился одной ногой. Вылез, попробовал пал­кой глубину — она ушла вся. Предвидя надвигавшуюся снеж­ную бурю, все трое горцев стали убеждать путников в необхо­димости возвращаться: «Теперь буран, холод, идти нельзя, все замерзнем, дорога трудная», — пытались объяснить они. Долго продолжать путь к вершине им не удалось, и Иванов продолжа­ет свой рассказ:
«... Но счастье изменило нам. Уже в десятом часу утра стали показываться на небе маленькие белые тучки. Через несколько минут они стали сильно беспокоить нас, ибо небо постепенно стало терять свой чистый голубой тон и делается все более и более белым. Вскоре на голову Эльбруса набежала крошечная тучка, поползла к седловине и, сорвавшись с великана, легко по­плыла дальше на свободе. Следующая за ней несколько большая тучка пробыла на вершине с четверть часа, а третья в 10 час. 30 мин. -насела уже настолько прочно, что после этого момента мы не видели более головы Минги-тау: тучка превратилась в тучу и окутывала гору, крутясь около нее целой бурей... Но к 11 часам не только седловина, но уже и самые нижние камни скалистой части вершины стали невидимыми. Вскоре совсем уже над нами разрослись серьезные тучи, и простой глаз мог разобраться в том, что невдалеке начинает крутиться снежная вьюга. Через 10 минут хлопья снега понеслись вокруг нас самих. Сделавши по­следние наблюдения, мы решили спускаться и в 11 час. 20 мин. поднялись с места (высота 15440 ф.) и начали спуск вниз. Кру­гом нас вилась на сильном ветре вьюга, закрывая все горы и бы­стро спускаясь ниже нас. Склоны, по которым мы только что всходили, казались какой-то неясной крутой горой сквозь частую дымку несшегося снега. Следов, только что пробитых нами, не было уже видно, и мы с трудом сохраняли направление нашего пути... Из области вьюги мы выбрались тогда, когда были на вы­соте 13200 футов. Перед концом ледяного поля, — рассказывает путник, — нас встретило двое наших проводников, с великой радостью приветствовавших наше возвращение. Оказалось, что по возвращении к месту ночлега на них напало раскаяние, и они сильно стали беспокоиться за нашу участь. Несколько раз они поднимались на ледяное поле и следили на нашим восхождени­ем, и лишь тогда, когда, спускаясь с горы, мы показались из скрывшей нас тучи, они почувствовали себя легко», — заключа­ет рассказ Иванов.
Так завершилось восхождение Иванова и Павлова в сопровож­дении четверых горцев-урусбиевцев, которые, заранее предугадав непогоду, предостерегали путешественников и потом очень сожа­лели, что те не послушались их совета.
91
ЭСТАФЕТУ ПРИНИМАЮТ БИАСЛАН И МАХАЙ
5-го июля 1886 года с целью совершить восхождение на Эльб­рус в Пятигорск прибыл С. Ф. Давидович. Два дня он знакомился с достопримечательностями города и его окрестностей, поднимался на Машук, осматривал знаменитый «Провал», «Грот Дианы» и пр. Затем он занялся поиском проводников к подножию Эльбруса. «Зашел я в первый попавшийся двор, — пишет он, — на воротах которого было написано: «Здесь даются лошади и уроки верховой езды». Двор этот принадлежал богатому кабардинскому владете­лю, который рекомендовал Давидовичу проводником своего род­ственника Магомета Кокова.
На следующий день в беседе с Магометом Давидович выяснил, что в первый день им предстоит проехать около 45 верст, «чтобы поспеть в аул Кокова, где в доме отца Магомета мы будем ноче­вать. Дальнейший путь до Эльбруса, продолжает путник, или точ­нее, до последнего на этом пути аула Урусбиева, или Баксанско-го аула, был Магомету малознаком, так как он ездил туда только один раз и то уже давно. Он знал только, что путь до Урусбиева можно сделать в 2 — 3 дня и что трудностей не предстоит ника­ких, так как по этой дороге ходили даже арбы».
После утреннего чаепития Магомет помогает своему подопеч­ному уложить его небольшой багаж в перекидные сумы, устраи­вает их у седла и готовится в путь. «А у самого Магомета, — го­ворит Давидович, — никакого багажа нет: у горцев это не водит­ся. Бурка да папаха — вот и весь багаж; даже денег с собой в дорогу не берут, так как все необходимое — ночлег, постель, пи­щу — благодаря гостеприимству горцев, можно получить даром. Мы садимся на лошадей и легкой рысью выезжаем за город».
К вечеру того же дня они добрались до аула Кокова, перено­чевали в доме крупного помещика, отца Магомета — Барака Ко-нова, который в молодости служил в конвое императора Николая, а потому чисто говорил по-русски. К сожалению, Давидович с не­которой предвзятой тенденциозностью описывает кунацкую вид­ного помещика: «Внешность кунацкой, пишет он, обещает мало, но внутренность дает и того меньше. Первая комната, или сени, сплошь завалена рабочими инструментами и разным хламом, так что приткнуться негде. Следующая комната — обширная, но низ­кая с земляным полом, крошечным оконцем без рамы и только за­крываемым ставнем, и без печки, вместо которой устроен очаг прямо на полу. Вся мебель состоит из деревянной кровати и ни­зенькой скамейки, а по стенам развешана конская сбруя и висит воловья шкура, на которую правоверные становятся для молитвы. Все это покрыто толстым слоем пыли. Такова кунацкая. Потом я
92
попривык к этим нероскошным помещениям и при случае рад был и им, но на первый раз не мог победить брезгливого чувства и обратился к Магомету с вопросом — не может ли он найти для меня более приличное помещение. Он с смущением отвечает, что это лучшая кунацкая в селе и что остановиться больше негде...»
На другой день путники доехали до аула Атажукино в долине Баксана (ныне сел. Заюково — И. М.). Переночевав в Заюково, пу­тешественники на следующий день отправились в дальнейший путь по берегам Баксана, часто переправляясь то на один, то на другой берег реки. «Долина все уже, горы самых разнообразных форм и цветов все отвеснее и выше. Мы уже едем часов восемь. Солнце скрылось за горами, и подул сырой прохладный ветер... Целый день, проведенный в седле, быстрая смена впечатлений, неустанный рев Баксана измучили меня», — писал Давидович в своих заметках о путешествии.
К восьми часам вечера они достигли аула Озоруково (ныне пос. Быллым — И. М.), где провели следующую ночь по дороге в Урусбиево. Давидович продолжал, что «на утро он проснулся как встрепанный, от вчерашней усталости не осталось и следа, и в 8 часов утра я, бодрый и веселый, пустился в дальнейший путь. Ок­ружающие нас горы становились все величественнее. К сожале­нию, погода начала портиться: по вершинам заползали туманы и, спускаясь все ниже и ниже, скрыли все из глаз... Заморосил дождь. Прикрывшись бурками и надев башлыки, мы молча едем по размытой дороге; то поднимаемся в гору, то спускаемся вниз, переезжаем скользкие, без перил и пляшущие под ногами, мости­ки. Останавливаемся у стоящих близ дороги саклей, угощаемся кефиром или айраном. На вопрос — не уплатить ли хозяевам за напиток? — Магомет всегда отвечает: «Не нужно. У нас за уго­щение не платят».
По дороге из Быллыма путники встретили трех всадников, ехавших в Быллым «по особо важному делу». Но узнав о том, что Давидович едет в Урусбиевский аул, один из встречных предло­жил: «Вы едете в Урусбиево, так позвольте пригласить вас к себе — я Биаслан Урусбиев, племянник владетеля. Но так как его те­перь нет дома, то вы будете моими гостями», — предложил им Би­аслан Урусбиев.
Повернув коней, все трое всадников поехали вместе с Давидо­вичем и Магометом. По дороге, у ближайшей сакли, принадлежа­щей арендатору Биаслана (вероятно, в ауле Герхожан — И. М.), Биаслан пригласил путников зайти в дом, немного отдохнуть и по­завтракать, «На очаге сейчас же запылал огонь, и через полчаса мы лакомились превосходным бараньим шашлыком, какой только умеют готовить горцы», — восхищался Давидович. Позавтракав,
они продолжили свой путь. В течение трехчасовой езды с Биас-ланом кортеж путешественников постепенно увеличивался, пото­му что каждый встречный горец поворачивал коня и присоеди­нялся к ним, так что к аулу путники подъехали уже в сопровож­дении целого десятка горцев. «Таковы правила горского этикета, — пишет автор цитируемых заметок, — чем более рады гостю, тем более народу должно провожать его и затем окружать по прибы­тии на место».
В шесть часов вечера Давидович и Магомет Конов прибыли в аул Урусбиево, выстроенный амфитеатром по склону горы на ле­вом берегу Баксана. «Сакли все бревенчатые, с крошечными окон­цами и дверьми и земляными, поросшими травой крышами... Усадьба владельца только размерами отличается от окружающих саклей. Но кунацкая, в которую ввели нас, выстроена уже по об­разцу русских домов и ничем почти от них не отличается. Стены комнаты оклеены обоями, обстановка приличная; дощатый пол, стеклянные окна... Аул населен горскими кабардинцами, отлича­ющимися языком от кабардинцев, живущих на плоскости...»
Владелец аула Измаил Урусбиев в качестве любезного и гос­теприимного хозяина взял на себя все хлопоты по организации восхождения на Эльбрус. «По его расчету, мне нужно было, — пи­шет Давидович, — не менее двух проводников до вершины горы и, кроме того, двух носильщиков, которые доставили бы теплое платье, топливо и пищу до места последнего, на пути к вершине, ночлега. За носильщиками, конечно, дело не стало, потому что эту обязанность может выполнить всякий горец. Но проводниками к самой вершине могло быть три человека — Соттаев и Джаппуев, водившие туда англичан, и Малай, побывавший на вершине Эль-боруса в 1884 году с венгерцем Дечи. Первые два, — пишет пу­тешественник, — уже дряхлые старики и отказались наотрез. Ма­лай — здоровый, солидный горец, с физически огромной силой и физиономией, внушающей доверие, после долгих отговоров согла­сился, но выразился при этом, что если бы я не был гостем Из­маила, то он бы ни за какие деньги не согласился».
И это нежелание подниматься на Эльбрус стало вполне понят­ным Давидовичу, после того как Малай рассказал ему историю восхождения с Дечи...
Малай взял с собой молодого парня по имени Махай, который был отличным охотником и ходоком по горам. До подошвы Эльб­руса Давидовича должен был сопровождать и Магомет Конов, а до последнего ночлега у снеговой линии и Биаслан Урусбиев. Он же должен был служить и переводчиком, так как никто из осталь­ных не говорил по-русски. Измаил сам тоже было собрался с Да­видовичем, но затем почему-то передумал.
94
«...Наконец, наступила пятница, 11-го июля, готовы три лоша­ди: для меня, Биаслана и Магомета, давно у крыльца. А провод­ники и носильщики уехали вперед. Мы плотно позавтракали и, на­путствуемые пожеланиями Измаила, садимся на лошадей и тро­гаемся в путь», — читаем мы в описании восхождения. Только к вечеру путники, измученные и уставшие, добрались до места пер­вого ночлега. «Но что это было за место! — восторгался Давидо­вич. — Трудно себе представить что-нибудь живописнее и гран­диознее. Ущелье Баксана замыкалось здесь громадным ледником Эльборуса — Азау, который огибал подошву горы и низко спу­скался в долину, в глубь соснового леса. Налево повис над ним короткий, но широкий ледник Донгуз-оруна. А направо тянулось зеленое ущелье, заканчивающееся чрезвычайно крутым, похожим на ледяной водопад, Терсколом, тоже ледником Эльборуса, позла­щенные последними лучами заходящего солнца».
Наутро путники пожарили шашлык, запили его айраном и дви­нулись дальше по боковому ущелью до ледника Терскол, чтобы не­посредственно начать подъем. «Если бы ты дал мне 1000 рублей, то и тогда я бы не пошел с тобой», — говорил Давидовичу кабар­динец Магомет Конов, рассмотрев накануне предстоящий путни­кам подъем на вершину. Магомет остался на месте ночлега вме­сте с лошадьми и должен был дожидаться их возвращения с вер­шины. А Биаслан, двое носильщиков и двое проводников — Ма­лай и Махай — вместе с Давидовичем стали подниматься по лед­нику Терскол вверх. Этот ледник спускается книзу крутыми тер­расами и изборожден такими глубокими и частыми трещинами, что перейти через него очень трудно. Проводники рассказывали путешественнику, что несколько лет тому назад «сванеты спрята­ли в этих трещинах целый табун лошадей в несколько сот голов, украденных ими у Урусбиевых. Правда, большая часть этих ло­шадей так и погибла, потому что извлечь их из трещин не пред­ставлялось возможным».
Пройдя морену ледника, путники должны были пробраться к группе базальтовых камней, среди которых им надо было еще раз переночевать, а назавтра начать штурм самого Эльбруса...
Интересно напомнить, как описывает своих проводников и их снаряжение Давидович: «Четверо наших людей, — пишет он, — на­грузились всем, что нужно для ночлега у снеговой линии: дровами, бурками, съестными припасами. У каждого образовалась за плеча­ми порядочная ноша, но они как ни в чем не бывало бодро пусти­лись в путь и, как козы, прыгали с камня на камень. У каждого болтался за поясом кинжал, а у Малая, сверх того, висело за пле­чами ружье в косматом чехле и длинная подзорная труба. По вре­менам он останавливался и наводил свою трубу на окружающие
95
голые скалы в надежде увидеть тура. Но ничего не попадалось. Все мои товарищи одеты в свои обычные длиннополые черкески, не со­всем удобные при восхождении на гору. Но обувь их вполне це­лесообразна. Она состоит из штиблетов или поршней из мягкой ко­жи с подошвой, сплетенной из мягкого ремня. Чулок или портянки заменяются альпийской травой; из нее же сделана стелька. Други­ми словами, эта обувь надевается на босу ногу, но зато нога, обу­тая таким образом, приобретает необыкновенную цепкость и устой­чивость и не скользит даже на гладком льду. В руках у каждого из них длинная палка с железным наконечником».
Более часа ходьбы потребовалось путникам по леднику Терскол. «Ходьба на льду — истинное мучение, — продолжает Давидович, — нога не находит точки опоры и скользит вниз со всею пришед­шею в движение массою, и подчас так быстро, что падаешь и ка­тишься по склону среди прыгающих камней. Такое приключение поминутно повторялось с кем-нибудь из нас и сопровождалось громогласным хохотом всех остальных, стоящих на ногах. Вообще веселое настроение не изменяло моим горцам ни на минуту», — свидетельствует автор заметок.
«С тяжелой ношей за плечами, обливаясь потом, шли они бод­ро, не умолкая ни на минуту; шуткам и прибауткам конца не бы­ло. Я с Бесланом, — отмечает путешественник, — хотя и без но­ши, продвигались вперед далеко не с такой легкостью». Через не­которое время, после утомительного подъема, горовосходители до­брались до предполагаемого места ночлега у самой снеговой ли­нии Эльбруса. Место это представляло собой «навес, образуемый скалою, под которой кое-как можно поместиться половине нашей партии, другая половина пристроилась под другим таким же на­весом. В нашем помещении были видны следы пребывания чело­века; открытая сторона навеса защищена каменной кладкой или оградой, валяется старое сено, клочки бумаги, бараньи косточки. Это следы, оставленные в позапрошлом году предшественниками моими: Дечи и его спутниками, которые тоже здесь проводили ночь».
Остается лишь добавить, что Малай очень точно вывел своих товарищей на место своего ночлега с венгерским альпинистом.
На высоте около 11000 футов путники устраиваются на ночлег, разводят костер, готовят чай, начинают сушить свою одежду. Но Малай, осознавая свою ответственность за успех всего восхожде­ния, выпив стакан чая, взял свою длинную палку — мужра и от­правился разведать дальнейший путь к вершине. Вскоре после его ухода с гор потянуло туманом, все моментально затянуло непро­ницаемой пеленой и восходители «очутились, как в аэростате, сре­ди белого, как молоко, туманного моря, в котором и в двух шагах
96
ничего невозможно было разглядеть». Вдруг из тумана «вынырнула высокая мощная фигура Малая. Каким образом он нашел обрат­ную дорогу к месту стоянки — оставалось большим секретом, вы­звавшим всеобщее удивление», — восхищался Давидович. Он объ­яснил, что снег впереди крепкий и плотный, а значит, и удобный для восхождения. Горцы объяснили путешественнику, что такой «сухой туман», наступающий обыкновенно вечером и исчезающий утром, не может помешать завтрашнему подъему. Здесь очень уме­стно вспомнить, как предугадывал погоду Хиллар в 1829 году. И действительно, предсказание горцев исполнилось: туман просто­ял до ночи, а потом начал редеть и к полуночи совершенно исчез. Эту ночь Давидович спал плохо, поминутно смотрел на часы, и как только они показали два часа, стал будить «своих храпев­ших проводников и приказал им собираться в путь». Последний этап восхождения проходил, по словам путешественника, следую­щим образом: «В три часа ночи мы, т. е. Малай, Махай и я, тро­нулись в путь. Остальные (т. е. Биаслан с товарищами — И. М.) не пошли с нами. Перед нами открылась обширная снеговая рав­нина, служившая пьедесталом двуглавой вершины Эльборуса. Снег лежал ровный, покрывал пространство однообразной пеле­ной. Очень мало скал выглядывало из-под нее... Снег был плот­ный, нога не вязла и идти было легко. Впереди шел Малай, за ним Махай, а потом я. Малай шел медленно, ощупывая снег палкой. Но в одном месте он как-то не остерегся и провалился по пояс в невидимую трещину. «Аркан!» — крикнул он глухим голосом. Ма­хай подал ему конец длинной толстой веревки и без особого тру­да вытащил его. Мы сейчас же перевязались этой веревкой, так что соединила нас на сажень друг от друга, и в прежнем поряд­ке мы двинулись дальше, — читаем мы у Давидовича. — Крутом была мертвая, поистине могильная тишина, и мы не прерывали ее ни одним словом, — продолжает автор. — Только снег хрустит под ногами... Мы все шли по направлению к вершине. Малай ча­сто останавливался, втыкал палку глубоко в снег и, нащупав пус­тоту, поворачивал назад, и мы далеко обходили опасное место. Та­ким образом мы продвигались часа три. Подъем становился за­метнее: начиналось восхождение на самый конус горы. До этой минуты я почти не сомневался в успехе, но, когда начался подъ­ем, не крутой, но по сыпучему, довольно глубокому снегу, я вдруг почувствовал слабость в ногах — особенную характерную сла­бость, которая появляется на высоте около 13000 футов и состав­ляет первый симптом, первое действие разреженного воздуха... Но верхушка кажется так близко, что я не отчаиваюсь в успехе. «Ну что, близко уже?» — обращаюсь я к своим молчаливым спутни­кам. «Близко», — повторяет Малай.
1
97 4 Заказ 344
...Мы присаживаемся отдохнуть, спутники мои начинают заку­сывать, но мне не до еды. Я весь поглощен вопросом —• дойдем или не дойдем... Верхушка Эльборуса как будто курится, как буд­то дымится: это ветер гуляет в вышине и сметает снег с обледе­нелой макушки гиганта... После короткого отдыха мы поднимаем­ся и идем дальше. Но мы не прошли и сотни шагов, как одышка и увеличивающаяся слабость в ногах заставили меня остановить­ся. Постоял минуту и вперед. Я начинаю считать шаги, насчиты­ваю 70 и падаю на снег в полном изнеможении. Останавливают­ся и проводники; они тоже побледнели и дышат тяжело, но все-таки бодрее меня. Опять поднимаюсь, собираю всю энергию и ре­шаюсь сделать без отдыха не менее ста шагов, но не успеваю сде­лать и пятидесяти, как силы уже истощились. В ногах —• слабость, как будто бы их подрезали, дыхание тяжелое, сильное сердце­биение; чувствуется какая-то сонливость и апатия. Действие раз­реженного воздуха усиливается с каждым шагом. А обледенелая верхушка Эльборуса так близко, так ярко играет на солнце. «Ну что, Малай, далеко еще?»
— «Далеко», — отвечает Малай, очевидно, не поняв вопроса,
— «Дурак!» — не утерпел я ему в ответ. Поднимаюсь и иду вперед, придерживаясь за веревку, которой мы перевязаны. Но я могу сделать уже без отдыха только двенадцать шагов, потом толь­ко семь... После каждого шага нужно переводить дух, после 4 — 5 шагов нужно ложиться,,. Малай что-то говорит мне по-кабардин­ски (? — И. М.), но видя, что я не понимаю, разражается русской фразой — единственной, которую я от него слышал: «Худа ка­мень!» —- и протягивает руку по направлению к вершине. Что он хотел сказать — Господь его знает, но я решаюсь и командую сво­им молодцам: «Гайда домой!». Они повинуются с видимой охотой...
Но, прежде чем начать спуск, мы садимся на снег и принима­емся созерцать окружающие нас виды. Боже, какая необъятная картина развертывается перед нами. Верст на четыреста кругом все было видно, как на ладони. В бинокль виден был даже иду­щий по морю пароход...
В 9 часов с четвертью мы пускаемся в обратный путь, в пол­день подходим к нашей пещере. Биаслан радостно нас встречает и забрасывает вопросами. Но мы уже не в силах отвечать: бессон­ная ночь, девятичасовой тяжелый подъем вконец измучили нас.,. Часа через два я проснулся, и мы начинаем спускаться в долину... Переночевали в пастушьей хижине и на следующий день отпра­вились в Урусбиево», — завершает свой рассказ С. Ф. Давидович.
По дороге в Урусбиево путников встретил аталык Еиаслана, т. е. воспитатель его дочери, и пригласил к себе на обед. Вероят­но, это было в поселке Тегенекли. Гостеприимный горец, которо-
го Давидович, как и всех других, называет кабардинцем, вчера убил трех туров и приглашал их разделить с ним трапезу. Гос­тей сытно угостили турьим мясом, напоили айраном и одновре­менно забрасывали вопросами. Но, увидев, что Давидович инте­ресуется их ружьями, с которыми урусбиевцы ходят на охоту, гор­цы поочередно хвалились своими длинными одноствольными вин­товками с кремневыми замками. «Не только пули, но и порох они до сих пор готовят сами, — рассказывает путешественник. — По моей просьбе началась стрельба в цель. Стреляют они метко; на расстоянии трехсот шагов ни одна пуля не вышла из мишени ве­личиной в квадратный аршин», — восхищался Давидович.
После обеда путники распрощались с хозяином и направились в аул, В ауле их встретил сам Измаил. Он подробно расспросил их о восхождении, успокоил их, что не достигли вершины. Па вопрос Давидовича «Но почему вы сами ни разу не сделали по­пытку подняться на Эльбрус, ведь при вашей неутомимости и привычке к горам вам это не составляет труда?» он ответил путе­шественнику: «Напрасно вы думаете. А я и без того уже в тече­ние моей жизни много раз рисковал ею».
Далее путешественник рассказывает, что весь следующий день он посвятил беседе с Измаилом Мырзакуловичем и приехавшим накануне из Москвы его сыном Сафаром, «очень симпатичным молодым человеком, кончившим в этом году курс в Петровско-Ра­зумовской Академии. Сафар совершенно чисто говорит по-русски и усвоил себе все русские привычки, хотя не забыл и горские: хо­дит в национальном костюме и с оружием, не ест свинины, в глу­хую ночь ездит верхом по головоломным тропинкам». А Измаил, по словам его гостя, с увлечением развивал свои любимые теории по археологии и этнографии Кавказа, рассказывал народные ска­зания и легенды, вспоминал про гостивших у него в разное вре­мя ученых, путешественников — англичан, венгров, профессоров Мушкетона, Ковалевского, Иванюкова, Абиха, Танеева и многих других, которые пользовались его гостеприимством, опытом и зна­нием Кавказа и населяющих его народов.
На следующий день Давидович покидал княжеский аул. Изма­ил Урусбиев сказал ему на прощание: «Приезжайте на будущий год, возьмите с собой ружье и фотографический аппарат; будем делать снимки и охотиться, Привозите с собой своих друзей, зна­комых. Мы всегда рады гостям, в особенности таким, которые лю­бят Кавказ».
Простившись с Измаилом и десятком горцев, вышедших его провожать, Давидович вместе с Магометом Коновым на свежих, заново подкованных лошадях выехали из аула в сопровождении одного из урусбиевцев, так как Магомет не знал дороги через
перевал. Сразу за аулом начался подъем на Кыртыкский перевал, который ведет в верховья Малки и далее через аул Ысхауат и Бер-мамытское плато в Карачай и в Кисловодск. «Мы ехали по краю глубокой расселины, в глубине которой мчится и бурлит малень­кая речка Кыртык», — писал путешественник. В одном месте пут­никам было очень трудно, а сам Давидович даже чуть было не упал с лошади. «Не бойся, не бойся, барин, — заговорил проводник-урусбиевец, — мы тут зимою овса возим. Смотри на моя», — и, подбодрив своих товарищей, он подобрал поводья, ударил лошадь плетью и начал спускаться. За ним последовал Магомет, а нако­нец, сделав над собой усилие и стараясь не смотреть вниз, тро­нулся и я», — читаем мы в путевых заметках.
Через три часа подъемов и спусков они достигли высшей точ­ки Кыртыкского перевала. Перед путниками открывался спуск в глубокую котловину, образуемую Эльбрусом и его предгорьями. Спуск был не особенно крутым. Местами попадались на глаза па­стушьи коши и стада овец, «охраняемые людьми в бурках и гро­мадными собаками, провожавшими нас неистовым лаем». К пяти часам пополудни они добрались до широкой котловины, «в кото­рой был расположен кош Измаила и паслись его стада овец и ро­гатого скота. Рано было еще располагаться на ночлег, но провод­ник заявил, что впереди на протяжении нескольких часов нет больше ни одного коша. Нечего было делать, приходилось здесь ночевать. В первый раз предстоял мне ночлег у костра, под от­крытым небом, — пишет Давидович, — так как никакой построй­ки не было и весь кош состоял из двухколесной арбы, нагружен­ной всевозможными молочными продуктами. Сыра, масла, моло­ка, кефира и айрана было великое изобилие... Сейчас же один из пастухов сел на осла и, погоняя его обухом топора, помчался в бе­резовую рощу. Через полчаса он вернулся уже пешком, ведя за собой осла, тяжело нагруженного дровами... Гостеприимные пас­тухи хотели заколоть для меня «агнца» и угостить шашлыком, но я отказался и поужинал с ними сыром и молоком», — рассказы­вает путник.
Переночевав с пастухами, рано утром, еще до восхода солнца, наши путешественники двинулись дальше. Отсюда они направи­лись к истокам Малки, переправились через нее и стали подни­маться на противоположную ее сторону. Здесь с прилегающих к истокам реки высоких горных кряжей открывается величествен­ный вид на Эльбрус. Отсюда исполин предстает перед глазами во всей своей красе от основания и до верхушки. Проводник сове­товал Давидовичу свернуть немного в сторону, чтобы осмотреть ве­ликолепный по красе водопад и ледник Уллу-Малиен-дыркы. «Вблизи этого водопада, — писал Давидович, — находился угле-
100
кислый источник, славившийся своими лечебными свойствами, и здесь же мы можем видеть надпись, высеченную на скале: «11 июля 1829 года стоял здесь лагерем генерал Емануель». С этого лагеря, — продолжает он, — начал свое восхождение на Эльбрус отряд во главе с русскими академиками. Но время было дорого, и я не мог тратить его на осмотр этих достопримечательностей», — огорчался Давидович.
В рассказе Давидовича в данном случае интересно то, что ме­сто стоянки лагеря Емануеля и надпись, сделанную по поручению Емануеля, хорошо знали местные жители и, в частности, провод-ник-урусбиевец, сопровождавший путешественника из аула Урус-биево.
Проводив своих подопечных далее к Бермамыту верст за двад­цать, проводник, пастух из Урусбиевского аула, объяснил Маго­мету дальнейший путь, а сам вернулся в аул на Баксане.
Вскоре путешественник выехал с Магометом на арбную доро­гу, повстречал русских — переселенцев из Смоленской губернии, которые занимались перевозкой леса, поговорил с ними и поехал дальше в Кисловодск, который он называет в своих путевых за­писях «кавказским раем».
НА ЭЛЬБРУСЕ ПРОФЕССОР ГОЛОМБИЕВСКИЙ
В 1877 году Кавказским военно-топографическим отделом бы­ла предпринята попытка произвести точные триангуляционные и топографические съемки самого Эльбруса и прилегающих вершин с их ледниками. Эта ответственная работа была поручена топогра­фу М. К. Голомбиевскому. В том же году он снял все склоны и ледники Эльбруса, вершины у истоков Баксана и Малки, и все это нанес на одноверстную карту. Тогда же Голомбиевский поднялся до высоты 15750 футов.
Вот как он описывает ход своей работы в том году:
«В 1877 году съемки ледников начаты были в августе, как в луч­шее для ходьбы по снеговым горам время года. Лагерь мой нахо­дился тогда близ коша на речке Терскол, т. е. в самых верховьях Баксана... Шестого августа в 4 часа вечера я выступил из лагеря в сопровождении шести казаков и направился к леднику Азау по обыкновенной тропе, ведущей к перевалам Джиппер и Хотю-тау... Ночевали на снеговой линии, на высоте 10360 футов.
Седьмого августа, выбравшись по склонам на снежную равни­ну, мы направились к горе Уллу-кам... Но подняться на горы Азау-баши и Уллу-кам-баши не удалось из-за множества трещин, совершенно преграждавших нам путь. В одной из них я, прова-
101
лившись, едва не погиб: спасением своим я обязан вовремя подо­спевшим казакам.
Восьмого августа и следующий день я пробовал подняться на гору, но ничего сделать не мог, так как вершина Эльбруса и дру­гие нужные мне точки были закрыты облаками.
Десятого августа я был гораздо счастливее, так как мне уда­лось выполнить всю необходимую работу, и мы тронулись даль­ше, к одной из ледяных вершин над ледником Гара-баши-чиран, чтобы в выдающихся изо льда скалах устроить себе приют.
С 4 часов небо начало заволакиваться тучами, и мы совсем ощупью добрались до ночлега.
Одиннадцатого и двенадцатого погода стояла прекрасная, ти­хая, при совершенно чистом небе, так что оба дня я покидал свое убежище до самого вечера и проработал весьма успешно... Три­надцатого августа я командировал одного казака за провизией в лагерь, а с остальными поднялся по хребту к скалам на 13461 фут, где мы и решили обождать получение провизии и после этого про­должать восхождение к вершине Эльбруса. Четырнадцатого мы получили провизию и затем 15-го августа в час ночи стали под­ниматься по хребту, — рассказывает ученый. Не прошло и полу­часа, — продолжает он, — как с двумя казаками сделалось дур­но, однако они быстро оправились... Между тем ветер начал уси­ливаться и стал уже срывать снег. Перед рассветом мы успели подняться на высоту 16030 футов и дойти до скал... Ветер все уси­ливался, — повествует Голомбиевский.
...Наконец рассвело, и мы увидели, что вершина Эльбруса со­всем закрыта облаками, которые спускались все ниже и ниже. Оставив казаков под скалой, я решил пойти в одиночку к ущелью, идущему от седловины между вершинами Эльбруса к югу, но вскоре и я должен был остановиться у небольшой скалы на вы­соте 17150 футов, идти дальше было невозможно. Я вернулся к ка­закам, и мы стали понемногу спускаться. По всему было видно, что скоро разыграется непогода», — с огорчением писал Голомби­евский.
Так оно и случилось. 36 часов пришлось профессору и его ка­закам выдерживать на ледниках Эльбруса очень сильную пургу. И лишь семнадцатого августа к восьми часам утра буря немного утихла, и восходители смогли выйти на работу на ледник Терскол. Восемнадцатого числа весь день группа работала на этом ледни­ке, а девятнадцатого вернулась обратно в свой лагерь у коша урус-биевцев.
Таким образом, в том году Голомбиевский с казаками пробыл на ледниках Эльбруса 12 суток.
В следующем 1878 году он дважды совершил восхождение на
102
Эльбрус: первый раз 29 — 31 июля, второй — 11 — 13-го авгу­ста. Из-за непогоды первое восхождение его было вовсе неудач­ным, к тому же из восьми его казаков на сей раз шестеро забо­лели, и он вынужден был вернуться в лагерь.
25-го июля 1888 года в Урусбиево прибыл начальник Военно-топографического отдела генерал-майор Е. А. Жданов для провер­ки работ М. К. Голомбиевского и остался доволен его результата­ми. Во второй попытке 1888 года Голомбиевского сопровождал гео­лог барон Унтерн-Штернберг. На этот раз лагерь ученого, по его словам, «находился на реке Ирик-су на высоте 7496 футов, в 15-ти верстах от аула Урусбиево... Первоначально спутниками на­шими были, — пишет он, — десять казаков и всадник земской стражи, но когда мы подошли к нижней оконечности ледника Ирик-чат, на высоте 10190 ф., всадник с одним казаком и вьюч­ная лошадь были отправлены в лагерь, а самое необходимое иму­щество с вьюка было разбросано по рукам. Мы стали поднимать­ся по леднику в составе 11 человек», — продолжает топограф...
Двенадцатого августа утром казаки были выстроены в линию и связаны один с другим веревкой, как советовал им барон, при­строившийся и сам между казаками. «Не доходя до вершины с версту, на высоте 14756 фут. мы добрались до скал, где устроили свой ночлег», — писал Голомбиевский.
Всю ночь дул довольно сильный ветер, который к утру еще бо­лее усилился. По его направлению с Черного моря и двигавшим­ся тучам топограф заключил, что они потерпят неудачу, и поэто­му предложил барону спускаться, тем более что четверо его каза­ков оказались нездоровыми. Однако погода несколько проясни­лась, и они вновь продолжили путь и добрались до седловины, где и провели ночь под страшной снежной метелью.
По пути к седловине им попался очень коварный участок, по­крытый гололедицей, едва не погубившей всю связку альпинистов. Этот участок напомнил Голомбиевскому одну легенду, «существу­ющую между туземным населением и рассказанную в 1887 году покойным Измаилом Урусбиевым. Легенда эта повествует о том,, что между вершинами Эльбруса, пониже седловины, есть родник с теплой водой, выходящей наружу двумя струями, одна из которых дает живую воду, другая — мертвую. Стережет этот род­ник особого рода орел, который на всякого дерзкого, взбирающе­гося на вершину, сначала напускает метель, а если это не заста­вит его вернуться, выклевывает ему глаза».
Проведя ужасную ночь под метелью «того легендарного орла» на седловине, группа на следующий день к 6 часам 30 минутам добралась обратно до коша на речке Терскол. Так закончилось вто­рое восхождение Голомбиевского и барона Штернберга.
103
Хотя вершина и не была достигнута, работы Голомбиевского за­ложили прочную основу научному обследованию как самого Эль­бруса, так и прилегающих к нему ледников и горных вершин. Кро­ме того, работы этого ученого интересны и тем, что он сохранил целый ряд интересных туземных названий высочайших ледников. Таковы, например, ледники Уллу-чиран (Большой ледник), Кын-гыр-сырт (Кривое плато), Микель, Гитче (т. е. Малый), Уллу-чул (т. е. Большой камень), Кара-чул (Черный камень) и т. д. Небезын­тересно, что ледник Уллу-чиран, из которого вытекает Малка, у ка­рачаевцев и балкарцев, по словам Голомбиевского, имеет и дру­гие названия, как-то: Бурун-таш-чиран (Ледник носового камня), Нарт-джол-чиран (Ледник дороги нартов) и т. п.
Уместно отметить, что река Малка вытекает из ледника Уллу-чиран и вначале, до минерального источника Джылы-су (т. е. Теп­лая вода), носит название Кызыл-кол (т. е. Красный рукав). А чи­татели уже знают, что именно в этом месте находился последний лагерь Емануеля. Минеральный источник Джылы-су был обследо­ван еще Абихом в 1853 году. Он очень богат железисто-углекис­лой водой и имеет постоянную температуру 18,8 градуса, бьет дву­мя ключами с значительной силой. Ученый писал, что «Источник Джылы-су» имеет большое сходство с знаменитым нарзаном в Кисловодске, только он теплее, чем нарзан, на 7 градусов. В лет­нее время сюда стекается много больных жителей. Купанье про­исходит в двух ямах, из коих верхняя предназначена для жен­щин, а нижняя — для мужчин. Сейчас же выше источника Мал­ка образует водопад, называемый Кекрек-су, высотой около 15 са­женей. Над ним, — пишет ученый, — есть природный мост, на­зываемый Даш-кепюр» (т. е. Каменный мост — И. М.). Послед­ние слова не оставляют сомнений в том, что речь идет о месте лагеря Емануеля у истоков Малки.
В рассказах Голомбиевского примечательны описания истоков -Баксана, который образуется из трех ручьев. Наибольший между ними вытекает из-под ледника Азау, второй — из ледника Терскол, а третий — из озера Донгуз-орун-кел, находящегося на высоте 8603 фута. По его описаниям, «в двух верстах ниже слияния этих трех ручьев, на правом берегу Баксана, имеется на высоте 6384 фута многоводный, холодный, сильно железистый родник Баксан-баши-уллу-гара (т. е. Большой нарзан верховьев Баксана — И. М.). Больные жители им не пользуются, но животных сюда пригоня­ют на водопой. Вверх по реке Кыртык-су, в двух верстах от аула Урусбий, есть еще один минеральный источник, солено-кислый родник, — пишет Голомбиевский. К нему тоже пригоняют скот в летнее время...»
«...Над аулом Урусбий, — продолжает ученый, — есть озеро
Сылтран-кель на высоте 10542 фута над уровнем моря и 5516 ф. над аулом. Это озеро производит иногда наводнения на аул, что, по рассказам жителей, случается один раз в семь лет».
Завершая рассказ Голомбиевского об Эльбрусе и его окрест­ностях, следует отметить, что, по его сведениям, «с низовьев Бак-сана идет по ущелью колесная дорога, доходящая до селения Урус-биево, но она в хорошем состоянии только до входа в самое ущелье, где расположен сыроваренный завод братьев Урусбие-вых».
ХАДЖИ ЗАЛИХАНОВ И АКБАЙ ТЕРБОЛАТОВ — ПОМОЩНИКИ ПАСТУХОВА
В 1890 году великий русский ученый — топограф, исследова­тель Кавказа Александр Васильевич Пастухов в очень трудных ус­ловиях совершил восхождение на Эльбрус. Он первым из русских альпинистов покорил ее высочайшую точку — западную верши­ну. А спустя шесть лет, в 1896 г., поднялся и на восточную вер­шину, куда первым проложил тропу знаменитый Хиллар.
В тяжелейших погодных условиях Пастухов сделал топографи­ческую съемку обеих вершин Кавказского гиганта. Именно ему принадлежит и первая попытка связать сеть закавказской триан­гуляции с триангуляцией Северного Кавказа.
Хотя А. В. Пастухов прожил до обидного мало — всего 39 лет, тем не менее ни общегеографические, ни альпинистские его до­стижения до сих пор не перестают удивлять и привлекать вни­мание специалистов.
...27-го июля 1890 года в 5 часов вечера А. В. Пастухов в со­провождении восьми казаков Хоперского полка и проводника-сва­на перевалил через перевал Тонгуз-орун из Сванетии на Север­ный склон и в 8 часов остановился у урусбиевского коша близ слияния речек Азау и Терскол. Здесь он радушно был принят па-стухами-урусбиевцами, которые были заняты покосом. Переноче­вав с горцами, Пастухов на следующий день оставил здесь одно­го казака и свана с лошадьми, а сам с остальными двинулся на штурм Эльбруса. К 10 часам они достигли середины ледника Тер­скол, по которому пролегал их путь к вершине. С 28 по 31 июля добиралась группаПастухова до вершины, проводя попутно все необходимые топографические съемки, измеряя температурный режим горы.
«Наконец, 31-го июля в 9 час. 20 мин., — пишет А. В. Пасту­хов, — я взошел с северо-восточной стороны на самую высшую точку Эльбруса, высота которой равняется 18470 футам. Через 10
105



.
Ц_
106

минут после меня взошли сюда и мои казаки, Дорофей Мернов, Дмитрий Нехороший, Яков Таранов... На самой высшей точке Эль­бруса мы поставили флаг из красного кумача, длиной 4 аршина и шириною 3,5 аршина, на деревянном шесте, длиной в 7,5 аршина. В двух саженях от флага воткнули палку, а в шести саженях к се­веру на камнях поставили бутылку с запиской... Пробыв на вер­шине 3 часа 40 минут, мы стали спускаться вниз», — писал Алек­сандр Васильевич.
В августе 1896 года А. В. Пастухов предпринял второе восхож­дение. На этот раз он избрал восточную вершину. Вместе с ним был его студент Петербургского университета Виктор Воробьев. В ауле Урусбиевых он нанял четырех проводников: Хаджи Зали-ханова, Акбая Терболатова, Бочая Урусбиева и Сеида Курданова.
Первый ночлег группы состоялся на высоте 12630 футов над уровнем моря, на небольшой площадке среди скал. На высоте 14,5 тыс. футов Пастухов видел громадную ледяную пещеру, образо­вание которой он объяснял существованием здесь теплого источ­ника. Весьма примечательно, что такое объяснение ученого пере­кликается с только что приведенной легендой, которую расска­зывал Голомбиевскому Измаил Урусбиев.
«...Впереди на высоте 15358 футов виднелись скалы, — писал Пастухов об этом восхождении, — где мы еще шесть лет назад имели привал, куда я теперь и решился поскорей добраться и там приготовить чай. А так как Воробьев чувствовал большой упа­док сил, то я ему посоветовал, не насилуя себя, идти потише. Ос­тавив около него одного носильщика, я с другим отправился по­скорей к упомянутым скалам. Продвигаясь вперед, я ежеминут­но оглядывался на больного; он все медленнее шел и все чаще ос­танавливался. Вдруг он поскользнулся и упал, но, благодаря не­большой покатости, удержался на месте, и только свалившаяся с него папаха покатилась вниз и исчезла бесследно. Я взял у но­сильщика вещи, а ему приказал спуститься вниз и помогать Во­робьеву идти, а главное — не допустить его до нового падения, которое могло окончиться не так счастливо, как первое. В то же время я стал кричать Воробьеву, спрашивая его, не желает ли он вернуться назад, но он решительно отказывался. Я уже был на камнях и хлопотал над приготовлением чая, не переставая следить за медленно продвигавшимися спутниками, как вдруг увидел, что Воробьев уронил палку, зашатался и упал, но на этот раз на руки носильщиков (Хаджи и Акбая — И. М.). Я несколько мгновений ожидал, — рассказывает Пастухов, — что он поднимется на ноги, но он продолжал лежать, поддерживаемый носильщиками, и его голова и руки безжизненно висели. Тогда я стал звать его, но в ответ один из носильщиков закричал, что «он уже издох», и в то
107
же время они медленно стали опускать его на снег. Это известие, как громом, поразило меня, и я побежал к нему, но не успел я добежать до него, как он поднял голову и на мой вопрос, что с ним, слабым голосом ответил: «Дурно, головокружение». Обмороч­ного же состояния не ощущалось, и я объявил, что дальше ему ид­ти нельзя, но он протестовал. Носильщик Акбай взял его под ру­ки, и они медленно стали спускаться», — писал Пастухов.
На этот раз вершины Эльбруса достигли в 2 часа дня 28-го ав­густа. На вершину взошли А. В. Пастухов и Хаджи Залиханов. На вершине их застала сильная метель, не прекращавшаяся и при спуске. Александр Васильевич писал, что «Метель не прекраща­лась ни на минуту, а, наоборот, все более усиливалась. Снег, мел­кий, как пыль, и сыпучий, как песок, заносил нам дорогу, маски­ровал встречающиеся трещины, залеплял глаза, и каждый шаг впе­ред соединялся с опасностью для жизни... Наступила ночь, а с нею и непроглядная тьма, и мы должны были остановиться...»
Вырыв яму в снегу и прикрывшись в ней единственным паль­то, так как вся теплая одежда была оставлена на месте ночлега, Пастухов провел со своим спутником Хаджи Залихановым ужас­ную ночь. «И не прекратись под утро бушевавшая всю ночь ме­тель, их ждала бы верная гибель. На следующий день они соеди­нились с остальными спутниками, которые считали их уже по­гибшими, и благополучно спустились к подошве Эльбруса», — писал об этом восхождении известный кавказовед В. М. Сысоев.
Так завершились научные экспедиции А. В. Пастухова, к Вы­дающимся успехам которого имеют прямое отношение горцы из Верхнего Баксана — Аслан-Хаджи Залиханов, Акбай Терболатов, Бочай Урусбиев и Сеид Курданов. Имена этих отважных горовос­ходителей достойны благодарной памяти потомков. Их подвиги с успехом продолжают внуки Аслан-Хаджи Залиханова — Герой Социалистического Труда, академик М. Ч. Залиханов, заслуженный мастер спорта по альпинизму X. Ч. Залиханов и многие другие сыны Балкарии и Карачая.
ОТВАЖНЫЙ КВАРТЕТ ГОРЦЕВ НА СЛУЖБЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКИ
По поручению Императорского Русского Географического об­щества в августе 1898 года в Пятигорск прибыл Николай Василь­евич Поггенполь. 11-го числа он отправился в Приэльбрусье с целью осмотреть склоны Минги-тау для того, чтобы подобрать надлежащее место, где можно было бы поставить горную метео­рологическую станцию. В 1897 г. эту задачу Поггенполь выполнить


не Wor из-за непогоды, а потому на сей раз он был настроен весьма решительно, и почти маршевым броском в 6 часов вечера того же дня он прибыл в сел. Кёделен (Гундулен), где ему отвели довоДьно порядочную комнату в сельском правлении. К нему не­медленно прибыл староста, с которым он должен был условиться насчет найма лошадей для достатодно-хяжелого вьюка.
«От него я узнал, — пишет путешественник, — что по долине Баксана снесен мост около Урусбиевской сыроварни и поэтому нужно было делать большой круг по горам, над левым берегом Бак-сана. На следующий день 12-го августа в 7 часов утра лошади бы­ли готовы, и мы втроем, т.' е. я, повар-француз (Эмиль — И. М.) и один проводник-татарин, покинули селение», — записал в днев­нике Поггенполь.
В час дня путники доехали до Наурузовского хутора, а в пять часов вечера добрались до аула Герхожан, но не остановились в нем, с намерением до вечера добраться до аула Чалмас. Но в тот день до Чалмаса они не добрались и вынуждены были заночевать под открытым небом.
13-го августа в 3 часа дня группа Поггенполя прибыла в Урус-биево. «Князь Урусбиевский, Науруз Измаилович, которого я знал еще с прошлого года, предупрежденный о моем приезде, выехал мне навстречу и любезно предложил мне остановиться у него в доме, — писал путник. — Я с тем большим удовлетворением при­нял его приглашение, — продолжает он, — что хозяин дома был человеком в высшей степени приятным и симпатичным, во всех отношениях образованный, с которым можно было вести оживлен­ный и разнообразный разговор на какую угодно тему. Вечером того же дня князь привел мне трех местных жителей, татар, охотни­ков за турами, которые согласились меня сопровождать в ледни­ки Эльбруса, их имена: Молай Терболатов, Аппай Ахкобеков и Ис-са Казаков», — свидетельствует Поггенполь.
Следующие три дня путешественник посвятил осмотру окружа­ющей местности, поднимался к Сылтранскому озеру и одноимен­ному небольшому леднику, посещал долину реки Адыр-су, любо­вался открывающимися оттуда картинами кавказской природы.
19-го августа при чудной погоде он решил отправиться к под­ножью Эльбруса. «Меня сопровождали, — пишет он, — князь Урусбиев, три татарина, Эмиль-повар и один любитель из Урус-биевского аула, некто Ахматов, пожелавший отправиться со мной в ледники».
В 12 часов дня путники сделали привал в одном из самых пре­красных мест долины Баксана, где в Баксан впадает Адыр-су и открывается живописное ущелье Адыр-су с целой плеядой лед­ников и высоких фирновых полей. В 4 часа пополудни они вые-
109
хали в верхнюю часть долины, и тут в коше, у слияния Терскола с Баксаном, их сердечно приветствовал пастух, в семействе ко­торого Поггенполь в прошлом году провел 5 дней, скрываясь от непогоды.
Проехав дальше, путники к вечеру добрались до нижних ок­раин Азауского ледника, где стояла сторожка казаков-стражников, занимавших здесь санитарный пост, для предупреждения перего­на скота из Сванетии, где бывали случаи чумы на скот. Здесь у этой сторожки путники остановились на ночлег и стали готовить­ся к дальнейшему пути.
По описанию Поггенполя, «20-е августа началось с ясного, чи­стого утра, погода была чудная. В 8 часов утра все было готово, и мы покинули Азауский ледник. Князь Урусбиев со своими людь­ми отправился на охоту и обещал к вечеру придти на ночлег, а я с татарами и вьючными лошадьми двинулся к крутому уступу, от­деляющему долину Баксана и Гара-баши... В первом часу мы сде­лали привал у ручья в верхней части долины ледника Гара-баши», — писал путешественник.
Отсюда группа прошла на Терскольский ледник, «где татары нашли удобное место для ночлега и стали втаскивать вещи. По­ка они ставили палатку и разводили огонь, Поггенполь поднялся на вершину одного из хребтов и достиг той площадки за послед­ним выступом гребня, который хотел осмотреть. Место это, рас­положенное на высоте 12300 футов, имеет в длину 100 саженей и ограничено с юга скалистым гребнем, с севера упирается в ледниковое поле, а с востока и запада, по словам Поггенполя, плавно спускается в долину к ледникам Гара-баши и Терскол. Возведение здесь постройки, — пишет ученый, — не представ­ляется трудным мероприятием, так как неглубокий снег легко мо­жет быть удален при постройке фундамента, для которого здесь же под рукой имеется превосходный материал — куски трахита и порфира. Именно на этой площадке предполагал Поггенполь построить метеорологическую станцию. Типом здания, по его мнению, могла быть деревянная постройка на каменном фунда­менте, с двойными стенами. Обосновывая свое мнение о стан­ции, он писал: «Минимальное требование — это чтобы в ней было три комнаты: одна для кухни и помещения для проводников, дру­гая для путешественников, третья — холодная, для приборов. Ин­вентарь станции, кроме, конечно, самопишущих приборов и ин­струментов, должен состоять из двух железных переносных пе­чей с вытяжными трубами, двух деревянных столов, нескольких стульев, деревянных нар с сеном и войлочными одеялами и ку­хонной посудой. Ключ от здания мог бы храниться у князя Нау-руза Урусбиева, весьма интересующегося постройкой станции и
но
выражавшего полное желание всеми средствами содействовать осуществлению этого проекта».
Та\;им образом, главная задача, которую преследовал Погген­поль, бъ!ла выполнена, он подобрал подходящее место для построй­ки высокогорной метеорологической станции на ледниках Эльб­руса. Ир желание выяснить, нельзя ли еще выше, под самой вер­шиной горы устроить такую же станцию, побудило его предпри­нять восхождение на Эльбрус.
Ночь накануне была тихая, термометр показывал 15 градусов, на ясном небе горели яркие звезды, и нигде не было видно ни единого облачка. Все предсказывало хорошую погоду, — писал ис­следователь. — Один только Аппай помотал головой и сказал, что «слишком спокойно!». Вероятно, опытный охотник за турами пред­чувствовал что-то неладное с погодой назавтра.
Николай Васильевич писал в, своем отчете: «В 12 часов ночи мои три охотника, некий Хаджи Ахматов из Урусбиевского аула и я, сердечно простившись с князем и его людьми, двинулись в путь... Развернули веревку и перевязались ею в следующем по­рядке: впереди шел Молай Терболатов, наиболее опытный охот­ник, вооруженный одним из моих топоров, за ним я, двое других татар и в конце Хаджи Ахматов. На одном из участков в трещину глубоко провалился шедший впереди Молай Терболатов. Только благодаря соединявшей нас веревке его удалось сейчас же вы­тащить из темной пасти трещины. В общем, мы поднимались до­вольно спокойно».
Путники, ведомые Молаем, тщательно осматривали все трещи­ны, осторожно, со страховкой преодолевали их и продвигались все выше и выше. Но вскоре «на крайнем зубце восточной вершины Эльбруса появилось маленькое облачко. Татары сейчас же заяви­ли, что это является предвестником жестоких снежных бурь, и предложили вернуться обратно... Тем временем совсем рассвело, снега окрасились вокруг нас ярким розовым светом восходящего солнца», — отмечает Поггенполь.
В 6 часов утра они достигли первой группы скал на подступах к вершине, а уже к 7 часам погода заметно стала портиться. Ве­тер становился сильнее. Над вершиной Эльбруса крутилось гус­тое молочное облако, через перевалы главного хребта приближа­лись свинцово-серые массы тумана. Все предвещало ужасную не­погоду. По словам Поггенполя, путники «с величайшим трудом пробирались к восточной вершине, ветер буквально срывал их с места и пронизывал насквозь, покрывал с ног до головы ледяной пылью, Из губ сочилась кровь, а дыхание примерзало к усам и бороде. Теперь уже восхождение становилось настоящим мучени­ем, — пишет автор заметок. — На высоте 15700 футов мы нашли
ill
разрушенную скалу лавы с правильно сложенными кусками ее, положенными один на другой, в виде стены. Как я впоследствии узнал, — продолжает путешественник, — стену эту в 1891 году сложил топограф Пастухов для защиты от ветра. Положение на­ше было незавидное, снежный буран разрастался все с большей и большей силой, и по всему было видно, что буря могла при­нять угрожающий характер. Сколько оставалось до седла Эльбру­са, этого никто из нас не мог определить. Терболатов уверял — три часа, а Аппай покачивал головой, давая понять этим, что, мо­жет быть, нам совсем не удастся взобраться в это седло...
Буря становилась страшной. До самой высокой точки Эльбру­са, по моим расчетам, оставалось не более 40 минут подъема, так как высота достигнутых мною скал определяется приблизительно в 18200 футов, а вершина имеет высоту 18470 ф. над уровнем мо­ря. Если бы мы продолжали восхождение, то ночь настигла бы нас на обратном пути высоко в ледниках, что могло иметь весьма гру­стные последствия», — огорчался Поггенполь.
Несмотря на огромные трудности и страшную непогоду, груп­па Поггенполя смогла определить, что на седловине Эльбруса также возможно построить небольшую метеорологическую стан­цию. В 3 часа 30 минут путники начали спускаться вниз. Тербо­латов предложил обойти ледяной вал и повел своих товарищей по очень крутому спуску к верхнему снежному покрытию ледника Азау с целью выкроить время засветло вернуться к месту своего первого ночлега. Ведомые опытным Молаем Терболатовым, они сравнительно благополучно спустились с седловины Эльбруса.
...Пробыв в ауле Урусбиево еще два дня, 28-го августа Н. В. По­ггенполь вернулся в Пятигорск. Не может быть никакого сомне­ния или преувеличения, если мы скажем, что Молай Терболатов, Аппай Ахкобеков, Исса Казаков, Хаджи Ахматов оказали русско­му ученому, а в его лице и всему Русскому Географическому об­ществу большую помощь и способствовали Поггенполю в выпол­нении возложенной на него правительством и Географическим об­ществом большой научной задачи.
ЭЛЬБРУС И ДОМ УРУСБИЕВЫХ
Ни один рассказ об Эльбрусе и его окрестностях не может быть сколь-нибудь полным без хотя бы беглого очерка о старинном и влиятельном семействе Урусбиевых, владевших Баксанским ущель­ем. Дом Урусбиевых получил широкую известность в культурно-просветительских и научных кругах на Кавказе и в России. Об этом семействе давно назрела необходимость написать отдельную 112
\
книгу, но мы сейчас ограничимся лишь тем, что представляет боль­шой интерес для раскрытия нашей темы. В этом отношении актив­ная деятельность Урусбиевых может быть начата с уже известного читателю Мырза-кула, который вместе с правителем Карачая (Оли-ем Карачая) Исламом Крымшаухаловым помогал Емануелю орга­низовать группу проводников для покорения Эльбруса.
Дело своего отца достойно продолжали его сыновья — Хамзат, Магомет и Измаил Урусбиевы, мать которых была сестрой Исла­ма Крымшаухалова. Вероятно, юный Измаил очень любил гостить у своих родственников по матери в Карачае. По сведениям изве­стного краеведа Е. Польской, много сделавшей для популяризации истории семьи Урусбиевых, еще молодой Измаил из дома своего деда в Карачае водил в 1848 году отряд русских войск кратчай­шим путем по южному склону Эльбруса на Баксан.
Семья Урусбиевых оказывала деятельную помощь первой на­учной экспедиции, предпринятой А. Фирковичем в 1849 году. В со­провождении «туземцев из Урусбиева» он совершал разведыва­тельные походы по окрестностям аула и описал множество архе­ологических, этнографических и бытовых памятников Карачая и Баксанского ущелья. Следовательно, к трудам Фирковича, до сих пор не утратившим своего научного значения, имеет отношение и семья Урусбиевых, оказавшая ему всяческую помощь и услуги, способствовавшие успеху его предприятия.
Весьма значительными были услуги этой семьи русской науке о геологии и орографии Кавказа. В этом отношении на первое ме­сто следует вывести тот факт, что известный тогда всему миру профессор, член Российской Академии наук Г. В. Абих был посто­янным гостем Урусбиевых.
С 1884 года все научные интересы Абиха связаны с Кавказом. Он много работал и писал о закавказских горных массивах Ар­мении, долине Аракса, затем Дагестана и других сопредельных областей. В 1853 г. он опубликовал свой уникальный труд об ис­следованиях окрестностей Эльбруса вплоть до районов Кавказских минеральных вод. По словам известного профессора Московско­го университета Г. Шуровского, также не раз бывавшего в При-эльбрусье, этот труд Абиха был последним словом тогдашней на­уки о Кавказе и его горах. Именно в завершении этого труда не­малую помощь Абиху оказали Урусбиевы. В оживленных беседах с Абихом, под рокот бурной горной реки Адыр-су, так понравив­шейся ученому, проходил не один вечер молодого Измаила. При­рода этого ущелья особенно очаровывала видавшего виды Абиха, рассказывал впоследствии своим гостям Измаил Мырзакулович. Из дома Урусбиевых совершал Абих свои рейды по маршруту экспе­диции Емануеля, побывал на месте последнего лагеря генерала у
113

водопада Кёкрек, осмотрел два минеральных источника вблизи этого лагеря, о которых упоминали участники того памятного вос­хождения.
Абих подробно описал все ледники Эльбруса, установил зону высот вечных снегов: со стороны Хурзука — высота их 10923, со стороны Баксана — 10500, у северных склонов Эльбруса — 11233, а у водораздела истоков Малки и Кубани — 12310 футов над уров­нем моря. В достижении всех'этих научных результатов велика роль семьи Урусбиевых, в которой гостил и постоянно находил теплый и радушный прием известный профессор.
В июле 1867 года с целью пробраться в Сванетию совершают путешествие на Кавказ братья Нарышкины. В начале июля они прибыли в Пятигорск и только 8 августа смогли выйти в путь в сопровождении одного туземца-переводчика. То был Магомет Мырзакулович Урусбиев — брат Измаила. По пути следования Нарышкины описали целый ряд интересных археологических и этнографических памятников у аулов Атажукино (ныне сел. Заю-ково), Кенделен, Озоруково (ныне пос. Быллым). Вблизи ледников Эльбруса, на высоте около 14000 футов, у последнего балкарского коша они описали башню под названием «Ференк-кала», упомя­нули укрепление в урочище Кала-кол близ Быллыма.
В Сванетию путешественники не попали, их застала метель на подступах к перевалу Тонгуз-орун, и они вынуждены были вер­нуться назад в аул Урусбиево. Здесь они познакомились и с са­мим Измаилом, о котором впоследствии писали: «Образованием своим и понятиями Измаил Урусбиев резко отличается от своей окружающей среды. Очень предприимчив. Задумал построить но­вую дорогу по Баксанскому ущелью, потому что не может выво­зить лес на плоскость».
Весьма предприимчивым, образованным человеком с реформа­торскими наклонностями был и Хамзат Мырзакулович, получив­ший образование в Петербурге. Много лет он провел на военной службе, командовал полком, много ездил по Италии, Польше, Гер­мании, вел светский образ жизни, был членом Горского суда в Нальчике. Зная, что во всем мире непревзойденными считаются швейцарские сыры, а в его владениях молока более чем достаточ­но, он специально ездил в Швейцарию, изучал там сыроваренное производство и по возвращении открыл сыроваренный завод у се­бя в ауле на речке Кыртык. Сыры его нисколько не уступали швейцарским, дела Хамзата шли хорошо. Но внезапно вспыхнув­шая чума погубила почти весь скот, и это вынудило его впослед­ствии закрыть свой завод, писали не раз у него гостившие путе­шественники.
Отставной полковник Хамзат Мырзакулович радушно прини-
114

мал у себя известного журналиста и этнографа Евг. Баранова, ко­торый писал о своей встрече с этим образованнейшим человеком следующее: «Хамзат со свойственной горцам любезностью пригла­сил меня переночевать у него, и я с радостью согласился. Выйдя на балкон сыроварни, являющейся продолжением его дома, мы за­стали шумевший самовар, небольшой азиатский на трех ножках столик, покрытый безукоризненно белой, чистой скатертью и сим­метрично раставленной на нем посудой».
В доме Хамзата Урусбиева в Нальчике останавливались в 1883 г. выдающиеся русские ученые — академик В. Ф. Миллер, проф. М. М. Ковалевский и др. К сожалению, сейчас уже нет воз­можности определить, где именно в Нальчике был дом Хамзата Урусбиева — члена Горского суда.
Трагически окончилась жизнь другого брата Измаила — Ма­гомета Мырзакуловича. Он также был очень образованным для своего времени человеком, тяготел к передовой русской культуре и науке, активно выступал за введение новых общественных по­рядков. Еще будучи молодым человеком, он очень много сделал, чтобы успешно прошла экспедиция братьев Нарышкиных в 1867 году. За свои передовые взгляды и приверженность к прогрессив­ной идеологии и культуре он на себе испытал козни и злобу мес­тного духовенства, которое вершило все общественные дела по шариату. Так, когда он был назначен старшиной Урусбиевского об­щества, духовенство всячески подстрекало горцев против него, он не мог пользоваться должной популярностью. Духовенство подо­зревало его и обвиняло даже в кровосмешении, и в результате всего этого назначение его было встречено с большим неудоволь­ствием. «Как может быть у нас старшиной человек, которого мы даже в мечеть не пускаем?» — роптали они. Даже посылали спе­циальную депутацию в Нальчик, чтобы назначили другого стар­шину, но из этого ничего не вышло. Одним словом, новый стар­шина своими передовыми идеями и приверженностью к культу­ре очень скоро вооружил против себя определенную часть насе­ления, «особенно сванетов, которых он преследовал за постоянные нарушения общественного порядка и конокрадство, грабежи... Де­ло кончилось тем, что однажды ночью в августе 1883 года, когда Магомет ужинал в сакле в кругу семьи, пуля, пущенная через от­крытое окно, уложила его на месте. Убийцами оказались два сва-нета, которые были схвачены и сознались, но при этом оговори­ли Измаила Урусбиева, будто бы подстрекавшего их к соверше­нию этого преступления. Несмотря на голословность этого ого­вора, Измаил был привлечен к ответственности и некоторое вре­мя содержался под стражей. Дело это пока еще не кончено», — писал в 1886 году гостивший у Урусбиевых Давидович.
115
маилом часто посещавший Кисловодск отставной полковник Д. О. Аглинцев.
На обороте одного из замечательных полотен художника Яро-шенко «Песни о минувших делах» имеется надпись: «1882 года, 4 августа, в доме Урусбиевых». Эта картина демонстрировалась на 22-й выставке Передвижников в 1894 г. и была похвально отме­чена в прессе. Исследователь творчества и автор монографии о Н. А. Ярошенко В. А. Прытков пишет об этой картине следующее: «На картине изображен большой дом князя. На стене висит ружье. В центре дома, поджав ноги, сидит народный певец. Под аккомпанемент своей песни он в такт помогает своим телом и ру­ками, поет о героическом прошлом, подвигах кавказцев. Вокруг не­го в национальных костюмах, с кинжалами на поясе сидят гор­цы. На прекрасно выполненном деревянном топчане сидит князь. У огня сидит седой горец в белой чалме. Красные языки яркого огня освещают лица сидящих». Е. Польская, сравнивая это полот­но с сохранившейся фотографией, на которой изображены И. Урусбиев, М. Ковалевский, С. Танеев, И. Иванкжов, М. Михайлов­ский, приходит к выводу, что центральным героем картины Яро­шенко является Измаил Мырзакулович Урусбиев.
Интересные сведения о семье Урусбиевых оставили М. М. Ко­валевский, В. Ф. Миллер, И. И. Иванюков и др. В 1883 году, в июне месяце, М. М. Ковалевский и В. Ф. Миллер приехали из Влади­кавказа в Нальчик. В поездке по Балкарии их сопровождал изве­стный собиратель карачаево-балкарского фольклора, сын Измаи­ла Сафар-Али, занимавшийся также составлением грамматики родного языка и применивший русскую азбуку к выражению ка­рачаево-балкарских звуков. «Сафар-Али, — писали эти ученые, — имея по всем аулам родственников, аталыков или кунаков, мог от­крыть нам самый широкий доступ к горскому гостеприимству и поместить нас в наиболее богатых кунацких». Однако Сафар-Али оказался им полезным не только по этой части, но и своими зна­ниями быта, нравов, обычаев, истории балкарского народа.
В Нальчике ученые остановились в доме дяди Сафар-Али, Хам-зата Урусбиева. Отсюда в сопровождении Сафара они отправи­лись в аул Холам. «Мы двигались крайне медленно: по крутым спускам лошади скользили и приходилось идти пешком... Вслед­ствие этих трудностей, — пишут путешественники, — мы потеря­ли надежду засветло приехать в Холам и, спустившись к берегам прелестной речки Кара-су, впадающей в Терек (Черек — И. М.), решились ночевать под открытым небом... Нашему непривыкше­му слуху вечный шум горной речки представлялся как бы шу­мом проливного дождя, и, просыпаясь по временам ночью, мы вы­глядывали из шалаша, со страхом ожидая ливня. Мы проснулись 118
на заре и, не найдя проводника, удивились. Часа через полтора он явился с приятной ношей — пятью только что пойманными им форелями. Конечно, мы приступили немедленно к изготовлению завтрака, и можем смело сказать, что нашему пиру на берегах Ка­ра-су позавидовали бы европейские гастрономы».
В Холаме ученые гостили в доме князя Джарахмата Шакмано-ва. Через несколько дней они прибыли в Верхний Чегем и оста­новились у другого князя — Али-Мурзы Балкарукова. В этих по­ездках они собирали очень много ценного научного материала, за­писали легенды и предания, осмотрели археологические памятни­ки, башенные и склеповые сооружения Балкарии.
В 1885 году М. М. Ковалевский снарядил специальную группу в Урусбиевское общество. Летом того года в Кисловодске находи­лись директор Московской консерватории С. И. Танеев, писатель Г. Успенский, проф. И. И. Иванюков. Все они жили в доме у ху­дожника Н. А. Ярошенко, часто совершали поездки по окрестным карачаевским аулам. В их кругу очень часто бывал Измаил Урус­биев. «Как только Измаил оказывался в доме Ярошенко, — писал Ковалевский, — тотчас все его гости собирались и устраивались у «Белой Виллы», чтобы послушать, как Измаил поет горские пес­ни и исполняет народные танцы».
Измаил Урусбиев любезно согласился быть проводником Ко­валевского и его спутников в Сванетию, через перевал Тонгуз-орун. Членов экспедиции особенно подбодрили слова князя: «Кто выбьется из сил, того мы перенесем на бурках!». Вероятно, мно­гоопытный и знающий князь вспомнил, как поступали в таких слу­чаях его одноаульцы с Ленцем, Купфером, Гардинером и други­ми гостями Эльбруса. И уж совсем воодушевились они, когда пол­ковник Аглинцев сказал: «Ваше путешествие начинается под сча­стливой звездой: лучшего путеводителя трудно найти на всем Кав­казе!». Да и сам образ Измаила не оставлял желать лучшего. «Мо­гучая, как бы из железа скованная фигура Измаила Урусбиева, — продолжает Ковалевский, — внушала нам бодрость и уверенность в успехе предприятия».
В состав экспедиции входили: М. М. Ковалевский, И. И. Ива­нюков, С. И. Танеев, тифлисский фотограф Д. И. Ермаков, англи­чане Емс и Смит. Последние трое должны были вернуться с пе­ревала Тонгуз-орун обратно в Кисловодск.
19-го июля, перед самой отправкой, С. И. Танеев писал А. С. Аренскому: «Пишу карандашом, потому что все вещи уложены, и мы (я, Ковалевский и Иванюков) сейчас уезжаем в большое пу­тешествие. В дороге будем дней двадцать... Едем через Кавказ­ский хребет. Перевал сделаем близ Урусбиевского аула, недале­ко от Ельбруса. Будем идти и ехать по ледникам. Перейдя хре-
119
бет, попадаем в Сванетию, страну дикую. Все время верхом. От­сюда едем только 40 верст в коляске до горы Бермамут. Наше путешествие будет сделано со всевозможными удобствами... Кро­ме того, что всего важнее, с нами едет владелец Урусбиевского аула — Измаил Урусбиев, который проводит нас через перевал и сдаст потом своему племяннику — князю Дадешкелиани... Едет еще фотограф Ермаков, очень известный, будет снимать виды по дороге. До перевала едут еще двое знакомых Урусбиева — анг­личане, из которых один женат на дальней родственнице Кова­левского. От перевала еще присоединится к нам сын Урусбие­ва, окончивший только что курс в реальном училище». Безуслов­но, речь в письме идет о сыне Измаила Сафар-Али, опублико­вавшем в 1881 г. нартские сказания карачаевцев и балкарцев в первом выпуске «Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа».
Большую ценность представляет письмо С. И. Танеева, отправ­ленное в тот же день великому композитору П. И. Чайковскому: «Милый Петр Ильич! Завтра выезжаю в путешествие, которое продлится 20 дней. Мы сделаем перевал через Кавказский хре­бет близ Ельбруса, что представляет большие трудности (Урусби-евский перевал). Потом поедем в Сванетию, сначала в княжескую, потом — в вольную. Писем не ждите, а пишите в Кутаис до вост­ребования. Наше путешествие обставлено очень большими удоб­ствами: нас провожает владелец перевала Измаил Урусбиев. Ло­шади и проводники будут везде готовы. Едет с нами также изве­стный фотограф Ермаков. Некогда писать подробно. Пора спать, завтра утром выезжаем».
Из Кисловодска экспедиция направилась к высокогорному аулу Ысхауат (Хасаут), где по предупреждению Измаила группа была принята самым богатым жителем Джерештиевым. К вечеру жи­тели устроили гостям радушный прием, многолюдные танцы, пес­ни, искрометный «Исламей», пистолетные выстрелы за спинами танцующих — все это произвело на путешественников неописуе­мое впечатление.
На следующий день путники знакомились с достопримечатель­ностями окрестностей, посетили места прохождения экспедиции Емануеля по истокам красивой речки Енгешли (Ингушли), «где шумно бегут три речушки того же имени». На другой день добра­лись до урочища Кызыл-кол-баши у северо-восточного угла Эльб­руса. У путников не было предела восхищения красотой этих мест. И все же Ковалевский не упустил возможности провести архео­логические разведки в окрестностях Ысхауата, где, по рассказам местных жителей, в высоких отвесных скалах имеются высечен­ные в скалах гробницы с человеческими костями. Но добраться
до них, по уверениям горцев, можно было только при помощи ле­стниц. В правдивости их слов автору этих строк пришлось убе­диться летом 1965 года при археологических изысканиях у Ысха­уата.
Несмотря на эти сложности, в 12 км к северо-востоку от аула Ко­валевский сумел осмотреть несколько наскальных гробниц. Сопро­вождавшие его балкарцы и карачаевцы тут же сделали лестницу из двух длинных брусьев, связанных веревкой с поперечными перекла­динами. «По этой лестнице при общем восхищении окружающих по­лезли в пещеру несколько смельчаков. Пещера эта была, по мнению Ковалевского, фамильной усыпальницей, в которой захоронено не­сколько поколений». Обнаруженные в этих гробницах археолого-эт-нографические предметы — остатки одежды из шелковой ткани, об­работанные куски кожи, деревянная утварь — чаши, ложки, различ­ные украшения — бусы, индикации византийских монет — все это хранится в «фонде Ковалевского» в Государственном Историческом музее и служит эталоном для определения хронологии и этнической атрибуции многих археологических комплексов Северного Кавказа. Сейчас уже все более и более четко определяется принадлежность этих наскальных гробниц предкам карачаевцев и балкарцев — древ­ним кавказским булгарам VII — X вв.
Сам М. М. Ковалевский позднее писал: «Одна витрина в Ис­торическом музее занята результатами моих собственных рассле­дований в горных пещерах, прилегающих к аулу Хасаут, распо­ложенному на недалеком расстоянии от Эльбруса. Один из кон­серваторов музея, покойный Сизов, говорил мне, что содержащи­еся в этой витрине куски материи, в какие были облачены най­денные мною скелеты, принадлежат к числу интереснейших ма­териалов для истории древнего орнамента, какие содержит в се­бе Исторический музей в Москве». Фонд Ковалевского состоит из 40 предметов и хранится в Археологическом отделе ГИМа.
Исследования советских археологов доказали, что находки у Ысхауата, на Эшкаконе, Мощевой балке и других окрестностей свидетельствуют о том, что здесь проходили торговцы, следовав­шие по упоминавшемуся всемирно известному «Шелковому пути» из Хорезма в Византию. После завершения археологических ра­бот М. М. Ковалевский со своими спутниками двинулся в даль­нейший путь из аула Ысхауат. Их сопровождал Азамат Джереш-тиев, аталык Измаила, родом карачаевец, а сам Урусбиев задер­жался в Кисловодске по неотложным делам. Путь экспедиции проходил по труднодоступным горным уступам, приходилось пре­одолевать различные преграды по долине р. Шаукам, по высоко­горному урочищу Кынгыр-сырт, с трудом преодолевали бурные горные потоки. Интересно описывает М. Ковалевский переправу
121
через Малку: «К полудню мы были на дне ущелья и остановились перед бешено скачущей через камни рекой. Азамат отыскал мес­то для переправы. Он сел на самого сильного коня, принадлежа­щего одному из наших товарищей с наибольшим весом, и, соби­раясь ехать вброд, просил нас внимательно следить за тем, как он переправится. Он поставил лошадь против течения, отпустил свободно поводья и все время переправы сильно хлестал ее плетью. Лошадь то выходила совершенно из воды, становясь на большие камни, то опускалась в воду по самое седло. Перепра­вившись, Азамат положил на берегу камень и сказал нам, чтобы при переправе не смотреть вниз, иначе закружится голова, и про­бираться в направлении положенного камня. Поодиночке переез­жали мы бурную реку при неистовых криках Азамата: «Держи вправо, вправо, бей лошадь, не смотри в воду, не тяни лошадь, пу­скай ее, пускай!». Стоявшие на берегу испытывали некоторую ажиотацию, и не без основания. М-р Емс, не сумев удержать указанное направление, едва не погиб. Это была первая перепра­ва через большую горную реку».
Переправившись через Малку, путники две ночи провели на горе у пастушеских кошей. Обсохли, привели себя в порядок и че­рез перевал Кыртык прибыли в аул Урусбиево, расположенный на высоте 5200 футов над уровнем моря. В ауле их принимал брат Измаила — Магомет. Ковалевский и его спутники сидели уже за ужином, когда прибыл и сам Измаил Мырзакулович. Обрушивши­еся в те дни дожди вынудили путешественников четверо суток провести в семье Урусбиевых, в окружении горцев. За эти четы­ре дня М. М. Ковалевский и И. И. Иванюков знакомились с бы­том, нравами, обычаями балкарцев, описали их жилища, одежду, различные этнографические особенности этого горского народа. С. И. Танеев из уст Измаила записал двадцать балкарских народ­ных песен, которые послужили ему позднее материалом для на­писания очерка «О музыке горских татар».
Во время пребывания гостей в ауле хозяева всячески старались развлечь их, устраивали им танцы, песнопения, игрища, которые приводили в восторг представителей русской и английской интел­лигенции. Специально для них Измаил устраивал большой концерт на склоне Эльбруса, в местности, ныне называемой «Кругозор». Сам Измаил виртуозно играл на карачаево-балкарском старинном струнном инструменте «къыл-къобуз», а С. И. Танеев подыгрывал ему на скрипке.
Самые ценные этнографические, фольклорные и исторические материалы путешественники записывали у Измаила — прекрас­ного знатока быта, нравов, истории и культуры северокавказских народов. М. М. Ковалевский много раз и с большой теплотой от-122
зывался об этом чудесном человеке. «Измаилу Урусбиеву, — пи­сал он, — 54 года, но князь смотрелся гораздо моложе. Он не по­мнит, был ли он когда болен. Вся жизнь его прошла на Кавказе. Ни в какой школе князь не учился, читает только по-арабски и тем не менее имеет весьма обстоятельные сведения по истории. Книги читают ему сыновья, когда приезжают в аул. Князь отлич­но знает народные предания и легенды, и голова его кишит гипо­тезами о заселении Кавказа и об его прошлых судьбах. Память князя феноменальна: однажды, беседуя с нами о русской литера­туре, он, в доказательство своей мысли, цитировал несколько мест из Добролюбова.
У горских татар нет имени более популярного, как имя Изма­ила Урусбиева, продолжает Ковалевский. «Кто может сделать луч­ше?» — выражение, которое мы обыкновенно слышали от татар, когда речь заходила о князе. Он первый джигит, первый танцор, первый музыкант, первый кузнец, первый сапожник, столяр, то­карь и мн. др. Особенно же преклоняются татары перед его на­ходчивостью и умом. Князь любит горских татар и несколько иде­ализирует их», — писал выдающийся ученый-социолог.
Первый, первый, первый... Такая характеристика в устах обыч­но скупых на похвалу горцев-аксакалов выше всякой аттестации.
Столь же оправданную характеристику давал Измаилу и Да­видович, гостивший в его доме. «Я имел удовольствие, — пишет он, — познакомиться с этой оригинальной личностью. Человек далеко уже не молодой, но крепкий и здоровый, он исполнен юношеской подвижности и силы. Отличный охотник, стрелок, от­личный наездник, танцор, певец, музыкант — он являлся идеа­лом горца. «Не хуже Измаила, знает, как Измаил» — это луч­шая похвала в устах урусбиевцев. Человек, не получивший ни­какого образования, не знающий даже русской грамоты, он го­ворит чистым литературным языком, чрезвычайно интересуется всеми научными вопросами и близко знаком со всеми корифея­ми нашей литературы. Отрывки многих произведений он знает наизусть. Геологию, археологию и историю Северного Кавказа он знает весьма основательно и обладает замечательной археологи­ческой коллекцией, которую составил сам. Свои научные позна­ния он приобрел вследствие разговоров и общения с учеными и путешественниками, а с русской литературой познакомили его сыновья — молодые люди, получившие высшее образование, ко­торые читают ему вслух. Голова Измаила, — продолжает Дави­дович, — всегда занята гипотезами о заселении и геологическом образовании Северного Кавказа, и когда он с жаром и увлече­нием начинает развивать свои любимые и подчас весьма остро­умные теории, мне невольно думалось: какой, может быть, бле-
123
стящий ученый вышел бы при других условиях из этого кабар­динца» (?).
В тон Давидовичу вторят и современные авторы, которые пи­шут о том, что «если бы его время было несколько иным, или ес­ли бы он смог найти дорогу в большой мир, он мог бы стать из­вестным всему миру ученым-кавказоведом и его имя могло бы сто­ять рядом с такими учеными, как П. К. Услар, В. Ф. Миллер, Г. И. Радде, А. П. Берже, Н. Я. Динник и др.».
Но увы, судьба распорядилась иначе, и он всемерно старался вывести в большой мир своих братьев и сыновей: Сафар-Али, окончившего Петровско-Разумовскую Академию (ныне Сельхозака­демия им. К. А. Тимирязева), известного собирателя фольклора, со­ставителя алфавита и грамматики карачаево-балкарского языка; и Науруза, закончившего Петербургский университет.
Судьба Сафар-Али сложилась трагически. По неизвестным еще причинам, весьма возможно — за связь с народовольцами, он по­жизненно был сослан на каторгу в Углич, остались неоконченны­ми его научные труды и поиски. В книге «О семье Чеховых», из­данной в Ярославле в 1970 г., балкарские литературоведы и фоль­клористы нашли сведения о том, что у брата Антона Павловича — Михаила «был в Угличе и другой знакомый — балкарец Са-фар Измаилович Урусбиев. Это был несчастный человек, оторван­ный властями от своих любимых кавказских гор, от семьи и со­сланный в Углич навсегда, пожизненно. Семь лет спустя Михаил Павлович описал Сафара Урусбиева в своем рассказе «Преступ­ник», — уверяют исследователи.
За то время, которое Ковалевский и его спутники провели в доме Урусбиевых, они тщательно осмотрели его блестящую кол­лекцию, происходящую из древних археологических памятников верховьев Баксана и Чегема. Отдельные предметы из этой коллек­ции были позднее опубликованы В. Ф. Миллером и П. С. Уваро­вой в первом и восьмом выпусках «Материалов по археологии Кавказа». Основная же ее часть попала в «Музей изящных ис­кусств» в Будапеште.
В 1895 — 1896 гг. венгерский археолог Енэ Зичи со своими спутниками Белой Пошто и другими организует экспедицию по Кавказу в поисках следов предков венгров, следуя, вероятно, по­искам уже знакомого читателю Яноша Кароя Бешша. В результа­те этой экспедиции Зичи посетил дом Урусбиевых и приобрел кол­лекцию Измаила. Эта коллекция сначала попала в «Музей этно­графии» в Будапеште, оттуда во «Всевенгерский исторический му­зей» и, наконец, в 1897 г. в «Музей изящных искусств». В 1956 г. эта коллекция, давно вошедшая в золотой фонд археологической науки о Кавказе, была еще раз подробно изучена известным вен-124
герским археологом Ласлом Ференци, который разработал ее де­тальную хронологию, сравнил и сопоставил с редчайшими наход­ками бронзового и раннежелезного веков юга европейской части СССР, Кавказа и Передней Азии и тем самым определил ее до­стойное место в мировой археологической науке.
...Между тем наши путешественники, завершив свои археоло-го-этнографические разыскания в окрестностях Урусбиевского аула, собрались в дальнейший путь в сопровождении Измаила, его сына Сафара, аталыка Азамата и нескольких урусбиевцев. Путь предстоял очень сложный — надо было преодолеть перевал Тон-гуз-орун, по которому карачаевцы еще в 1639 году сопровождали русских послов в Грузию. Не доходя до перевала, путешествен­ники остановились на ночлег. Рано утром начался подъем по лед­никовому перевалу, покрытому густым туманом. «Мы вступили в зимнюю природу, — писали путники, — снег покрывал лед выше колена. Впереди шли с князем туземцы и, ударяя палками снег, разведывали трещины, балкарцы же вели лошадей, пробиравших­ся с большим трудом, нежели люди. Нередко сбегались несколь­ко человек, чтобы поставить на ноги упавшую и барахтающуюся в снегу лошадь. Медленно ползем поледниковой горе, — писали они, — и как долго придется еще ползти, не ведаем: вершина Тон-гуз-оруна все время в облаках... Наконец, перевал был преодолен. Начался не менее опасный спуск в сторону Сванетии. Спуск про­ходил под сильным и проливным дождем. Выбившись из сил, про­дрогшие путешественники к вечеру добрались к огромной гряде, под навесом которой остановились на ночлег. Пещера оказалась столь низкой, — продолжают путники, — что приходилось сидеть сгорбившись. Князь хлопотал, чтобы возможно скорее разложили костер... Все думали, как бы скорее осушиться и согреться. Вода с бурок образовывала целые лужи, и, чтобы не сидеть в воде, мы руками скатывали ее со дна пещеры... Как только запылал кос­тер, разведенный на краю пещеры, начали сушиться... Дым напол­нял пещеру и разъедал глаза в такой степени, что трудно было держать их открытыми».
На утро Измаил распрощался со своими спутниками и вернул­ся обратно в Урусбиево. А группа путешественников отправилась в Сванетию в сопровождении Азамата и других урусбиевцев.
У родственников Урусбиевых — князей Дадешкелиани — гос­тям был оказан радушный прием и дан обильный обед. Здесь в селении Бечо М. М. Ковалевский распрощался со своим верным «коновожатым» Азаматом и другими проводниками экспедиции, нанял новых людей и продолжил путешествие по Сванетии и в Кутаис.
8-го августа 1885 года, как и обещал, спустя 20 дней, С. И. Та-
125
неев писал из Вольной Сванетии П. И. Чайковскому: «Сделали пе­ревал через снеговые горы. Все время шел дождь, дорога была не­вероятно трудная. После перевала погода совершенно исправи­лась, и мы совершаем чудесное путешествие по Сванетии. Не­сколько раз ночевали на открытом воздухе, иногда под дождем. Те­перь никаких особенных трудностей не предстоит и дней через пять будем в Кутаисе».
Здесь уместно отметить, что великий композитор С. И. Танеев с лета 1885 года и надолго подружился с семьей Урусбиевых, ча­сто бывал в их доме, хорошо знал самого Измаила и его незау­рядных сыновей. Особенно тесно он подружился с Наурузом. В 1888 году Науруз Измаилович посещает композитора в Москве. Сергей Иванович сводил его на премьеру оперы «Евгений Оне­гин», познакомил своего кавказского друга с автором бессмертно­го произведения — Петром Ильичом Чайковским, и был очень рад тому, что ему представился такой великолепный случай воочию познакомить двух своих друзей. Летом 1891 года С. И Танеев дол­жен был лечиться в Пятигорске. По приезде сюда он снова встре­чается со своим кунаком Наурузом. «Науруз Измаилович очень мне обрадовался, — писал Танеев Чайковскому в письме от 21 июня 1891 года, — и стал меня звать к себе в аул погостить».
Сергей Иванович вновь посещает гостеприимный аул и дом Урусбиевых. В своих письмах П. И. Чайковскому он красочно опи­сывает свои впечатления от поездок по Баксану и тот радушный прием, который ему был оказан в этой замечательной семье.
«Трудно себе представить, до какой степени восхитительна эта поездка, — писал Танеев. — Баксан в начале очень широк. Доро­га идет то по одному, то по другому из его берегов. Мы множест­во раз должны переезжать через мосты, сложенные из несколь­ких бревнышек, в то время как река ревет, как дикий зверь, ув­лекая и переворачивая в своем течении огромные глыбы камней. Лошади наши будут лепиться по скалам, перед нами будут откры­ваться зияющие пропасти, мы постоянно будем испытывать при­ятное чувство человека, благополучно избежавшего грозившей ему опасности. Налево от нас будут горы, покрытые вечными снега­ми. Впереди — Эльбрус, то скрывающийся за склонами, то вновь обнаруживающийся и, по мере нашего к нему приближения, при­нимающий все более и более чудовищные размеры. Мы едем то голыми скалами, то лесами, где деревья необычного для нас рос­та, то пространствами, сплошь усеянными как бы драгоценными камнями самых ярких красок, усыпанными золотыми блестками и, как искры, рассыпающимися под ногами лошадей. Прибавь к это­му горный чистый воздух, который вбираешь в себя и не можешь им надышаться, ключевую воду, в обилии попадающуюся по до-
126
роге, шашлык, который жарится из тут же зарезанного барана, и ты будешь иметь слабое представление о тех прелестях, которые представляются путникам, решившимся предпринять это путеше­ствие», — восхищался композитор.
Заманчивая перспектива новой поездки по чудным горным до­линам и воспоминания о прошлом путешествии целиком захвати­ли все чувства С. И. Танеева. К этим чувствам он вновь возвра­щается в письме к своему великому другу П. И. Чайковскому от 14 июня 1891 года: «С большим удовольствием думаю о прибли­жении начала поездки. Жаль, что ты не примешь участия в ней»,
— писал он.
Обласканный щедрым и добрым гостеприимством семьи Урус­биевых, завороженный волшебной красотой горных ущелий При-эльбрусья, очарованный музыкой горцев, великий композитор во­сторженно изливал все эти свои чувства и в других письмах сво­им близким.
Свой короткий рассказ о выдающейся семье Урусбиевых мне хочется завершить попыткой обратить внимание читателя на то не­уемное стремление Измаила Мырзакуловича Урусбиева познать и рассказать всем окружающим о жизни, быте и нравах, истории и культуре своего народа, сохранить его фольклорное и этнографи­ческое наследие. «Ничего так не желает Измаил, как снаряжения на Кавказ ученой экспедиции, которая занялась бы всесторонним исследованием. «Наезжают к нам ученые люди, — жалуется он,
— да урывками, на короткое время, между делом. От таких про­гулок наука немного выигрывает», — говорил Измаил.
Его прогрессивные взгляды на научные проблемы прекрасно перекликаются с его передовыми политическими взглядами, о ко­торых можно судить со слов такого крупного социолога, каким был М. М. Ковалевский. Напомним его слова о том, что в отношениях его к народу — необычайная простота, двери его дома всегда на­стежь открыты для всех. Подтверждением этого является один примечательный факт: «Однажды у него в доме оказался один из­раненный горец. Оказавшись в богато убранной персидскими ков­рами кунацкой, бедный горец растерялся и пытался выйти вон. Измаил увидел его и успокоил словами: «Проходи, проходи, все это не стоит твоей цены. Придет и такое время, когда ты будешь сидеть, а мы стоять!».
Эту фразу вместе с образом жизни и прогрессивными науч­ными идеями Измаила Урусбиева мы можем расценить как сви­детельство того, что ему были знакомы симптомы приближающих­ся больших социальных перемен в жизни простых горцев,
.
БИАСЛАН, ИССА И КИЧИ НА ПЯТИТЫСЯЧНИКАХ ЦЕНТРАЛЬНОГО КАВКАЗА
1-го апреля 1890 года на очередном заседании альпинистского клуба в Лондоне Герман Були, отчитываясь о своем восхождении на вершину Дых-тау, восторгался проводниками-балкарцами, ко­торых рекомендовал ему князь Азнор Айдеболов, далекий потомок уже известного нам Айдеболова из XVII века. Этими проводника­ми были Кичи Джанибеков и некий Биаслан, вполне возможно, что это был тот же Биаслан Урусбиев, путешествовавший с Давидо­вичем.
О Джанибекове Г. Були писал, что «это был очень выносливый человек, как и все татары, мягкий и терпеливый». Известного к тому времени английского альпиниста привлекла палка, обитая железом, с которой Кичи «всегда ходил на восхождения». Внима­тельно осмотрев палку, Були делает вывод, что она, «видимо, уже много лет служит фамилии Джанибековых». Ссылаясь на мнения многих альпинистов, побывавших на Центральном Кавказе, и свой собственный опыт, он далее отмечал, что «карачаевские и балкар­ские проводники в выборе пути на скалах подобны горным сер­нам и никогда не ошибаются». Такую же оценку давали своим проводникам Н. В. Поггенполь и другие путешественники.
В 1904 г. Н. В. Поггенполь совершает ряд восхождений: на Дых-тау (5058 м), Шхара-тау (5068 м), Коштан-тау (5151 м), Джан-гы-тау (5058 м), Хрум-кол (4675 м), Гюльча (4475 м) и мн. др. Свое путешествие он начал с долины реки Харбас, в окрестностях Кош­тан-тау, со стороны горной Дигории. 21-го июля он трогается из главного дигорского селения Стур-Дигора (т. е. «Большая Дигора») по долине реки Харбас к леднику Тана. На высоте около 2600 м у нижних отрогов ледника он достигает истоков Харбаса. Здесь пут­ник, сопровождаемый дигорцами, устроился на ночлег. На следу­ющий день к 9 часам 30 мин. они достигают вершины перевала Штулу (3340 м), который ведет в район верховьев реки Черек, т. е. в Балкарию. По словам Поггенполя, перевал Штулу представ­ляет собой весьма узкое седло с крутыми покатостями по бокам. «Я не знаю, существует ли еще другое место, откуда гиганты Цен­трального Кавказа представлялись бы восхищенному глазу путни­ка в таком ослепительном великолепии, как отсюда. Глубоко под ногами лежат верховья Терека и его притоков, над которыми спра­ва выдается сверкающий льдом Гюльча-тау, а слева белеет Фит-наргин-тау (4184 м), могучая фирновая масса которого как бы сто­ит на страже пред тайником высочайших и страшнейших гор Кав­каза! И вот они, эти горы, пред пораженным взором путника! Вот весь Центральный Кавказ, как всклоченный бурей океан, внезап-
но замерзший и навек остывший! Вот сверкающий высокой снеж­ной шапкой — это Коштан-тау с извилистым потоком Тютюнско-го ледника, несколько левее — длинный зазубренный гребень, об­леденелый сверху донизу, который образует вершину Хрум-кол и примыкает к внушительной массе Дых-тау; еще южнее блестит Джангы-тау, а рядом красавица Шхара-тау, белая, облачная гро­мада, царящая в центре всей этой неповторимой панорамы. Если же обернуться лицом к востоку, то прежде всего бросается в гла­за зеленая, приветливая долина Харбаса, лежащая в глубокой про­пасти... Ослепительно сверкало солнце над бесподобным миром высочайших гор Кавказа, и долго изумленным взором глядел я на эту невероятную картину, на чудное переливание лазурных, сап­фировых и аметистовых тонов горных цепей и ущелий», — вос­торженно писал путешественник.
Отсюда путники направились в долину реки Ак-су, куда добра­лись на следующий день. У подножий горы Фитнаргин они спу­стились в долину, где паслись стада коров и овец жителей бал­карских аулов. Здесь, по описанию Поггенполя, «вытекает не­сколько минеральных источников, от которых целые участки луга покрыты красноватым налетом. В 10 часов мы остановились, — пишет он, — у караулки Ак-су, весьма красиво расположенной у входа в ущелье... В 3 часа пополудни мы покинули караулку», — продолжает путешественник. По его описаниям, тропинка извива­лась среди прекрасных зеленых пастбищ, на которых паслись гур­ты скота, принадлежащего балкарцам ближайших аулов. Вот и ущелье Дых-су с высокой скалистой горой в ее глубине и вот, на­конец, цель нашего сегодняшнего путешествия — караулка у сли­яния Дых-су и Штулу, образующих реку Черек. «Палатку мы по­ставили на высоком участке долины, на некотором расстоянии от караулки, на левом берегу реки... Было уже совсем темно, я си­дел в палатке, рассматривая при слабом свете фонаря карты на­шей съемки Центрального Кавказа, — рассказывает Поггенполь, — когда у входа неожиданно показалась какая-то рослая фигура, завернутая в бурку. Незнакомец приложился к папахе по-военно­му и что-то сказал, прося меня выйти из палатки, что я и сделал. Около догоравшего костра, бросавшего последние вспышки крас­новатого пламени, лежал убитый тур с перерезанным горлом по татарскому обычаю, — повествует далее путешественник. — Не­знакомец, оказавшийся местным пастухом и охотником, попросил за половину животного полтора рубля и ушел затем к стражни­кам в сторожку. Не прошло и получаса, как он вновь появился в палатке и предложил свои услуги в качестве проводника на лед­ник Дых-су». По словам незнакомца, Поггенполь сделал заключе­ние, что он бывал на перевале Дыхны-ауш и хорошо знал все та-
5 Заказ 344
129
мошние пещеры, все тропинки на леднике. Н. В. Поггенполь, ко­нечно, принял его предложение и пригласил балкарца переноче­вать с ним в палатке вместе с его великолепным сторожевым псом, прибежавшим с ночным гостем.
24-го июля в 4 часа утра они уже были на ногах и в пять ча­сов направились к леднику Дых-су. Исса (так звали того охотни­ка) повел Поггенполя левым берегом речки. Ущелье Дых-су нео­бычайно дико и живописно, оно произвело небывалое впечатле­ние на видавшего виды путешественника. К 7 часам они добра­лись до нижнего края второго по величине на Кавказе ледяного потока массива Дых-тау. На высоте 3150 м горовосходители не­много отдохнули и осмотрели окрестности с открывающимися вер­шинами Шхара-тау, Дых-тау, Коштан-тау, Джангы-тау, Гистола (4860 м) и Тетнульд (4853 м). Исса уверял своего спутника, что хо­рошо знает подступы к предстоящему перевалу у подножий Дых-тау и поэтому настаивал на продолжении пути. «Я взял с собою одну лишь веревку, — писал Поггенполь, — и стал карабкаться вслед за балкарцем, удивительно ловко превозмогавшим все труд­ности подъема. Я хотел несколько раз перейти на снег, но Исса более доверял скалам, чем льду, и отказывался».
К 11 часам 25 мин. путники добрались до высоты 3430 м и по­сле 10-минутного отдыха двинулись дальше. Отсюда Поггенполь рассматривал ледники Айлама, Башха-ауз и другие. Исса настоял на том, чтобы перебраться через продольную гряду скал и выйти на «последний снег», ведущий к перевалу. Но утомленные семи­часовым подъемом по леднику и скалам, они после небольшого броска остановились вновь на отдых на высоте примерно 3600 м. По рассказу Поггенполя, «внезапно на нас посыпала мелкая кру­па снега, как из решета...
— Барин, скорей, дорога, или назад! — справедливо заметил мой балкарец», — вспоминал путешественник.
«Без особого труда вышли мы на крутое снежное поле, кото­рое, по уверению Иссы, представляло ключ позиции для овладе­ния перевалом, и стали с трудом подниматься по фирну. Крупа продолжала сыпаться, как град; туман сгустился в непроглядную мглу — нужно было спешить...
— Перевал! — вдруг радостно воскликнул мой спутник. Было ровно 13 час. 15 мин. Я стоял на скалистом гребне!».
Так Н. В. Поггенполь, сопровождаемый Иссой, поднялся «на высокий перевал Дыхны-ауш в самом сердце высочайших гор Кавказа!». Барометр Поггенполя показывал высоту 3845 м.
Во время всего этого восхождения путешественника постоян­но мучал вопрос: «Неужели возможен перегон скота через этот высокий хребет и по необъятным фирнам вокруг него? Если нет, 130
то к чему же стоит караулка в ущелье Дых-су? Исса уверял, что такие случаи бывают. Откровенно говоря, я решительно не могу себе представить коров, гуляющих по ледяным обрывам и фир­нам одного из величайших ледников Кавказа», — недоумевал Поггенполь.
Однако такие случаи на самом деле могли иметь место. Вспом­ним такие же караулки на подступах к перевалу Донгуз-орун, у которых останавливались Поггенполь и его спутники в 1898 году.
Между тем путники в 7 часов вечера вернулись в свою палат­ку и 25-го июля в 8 часов утра двинулись по долине Черека к бал­карским аулам. Через час хода они добрались до узкого дикого ущелья Тютюн-су. Все это время шел мелкий холодный дождь. Вскоре дорогу пересекает течение речки Коштан-су, почти у сво­его впадения в Черек. Этот дикий поток вытекает из подошвы Дых-тау и обладает склонностями к быстрым и неожиданным раз­ливам. В момент такого разлива и встретились наши путешествен­ники с этой своенравной рекой. Теперь для переправы через эту водную преграду им понадобился целый час времени. «На исхо­де восьмого часа вечера, — пишет Поггенполь, — заблестели вда­ли огоньки целой группы небольших селений... Аулы эти населе­ны татарами-балкарцами и занимают 7 — 8 верст. Главнейшие из них Шканты, Кунлюм, Курнаят, Мухол и Коспарты...
...Неожиданное появление целого каравана возбудило всеобщее любопытство... Я должен заметить, — пишет он, — что остался ими во всех отношениях весьма доволен».
Отсюда Поггенполь намеревался перейти в Безенги и просил старшину найти ему надежных проводников, бывавших на пере­вале Думала. Утром 26-го июля в 11 час. 30 мин. караван Погген­поля покинул аул Шканты, где он провел ночь. Его провожали три балкарца, не говорившие ни слова по-русски, но уверявшие зна­ками, что бесподобно знают дорогу на перевал Думала. В путевых записках путешественника читаем: «Мы вскоре свернули в не­большое боковое ущелье, на дне которого шумел поток. Дорога ста­ла узкой тропинкой, прижатой к отвесным скалам. Проводники шли у вьючных лошадей и вели их на поводу, курили, болтали и не обращали внимания на животных... Вдруг одна из них зацепи­лась за утес вьюком. Мгновенно потеряв равновесие, она упала на бок, перевернулась и вместе с вьюком, среди облака пыли и камней, исчезла в глубине ущелья. Поднялась страшная сумато­ха; испуганные лошади кидались в разные стороны, моя же вста­ла на дыбы, и я с трудом лишь удержался в седле. В том, что ло­шадь убилась и что кухонные принадлежности разбились вдребез­ги, — в этом я ни минуты не сомневался! С трудом удалось не­много успокоить животных; затем один балкарец, Гуляев и я спу-
5- 131
стились по камням на дно ущелья. И что же? Лошадь стояла в воде, дрожа всем телом, с незначительной лишь царапиной на шее; керосинка, тарелки, чайник, чашки и несколько банок с кон­сервами — все было разбросано на скалистом склоне теснины. Кастрюля же, кофейник, ножи и ложки были унесены течением. Благодаря мелководью, все нашлось и, главное, в целости! Нема­ло труда стоило затем вытащить лошадь из ущелья и заставить ее подняться на тропу».
Вскоре путников настиг дождь, который не прекращался весь день. Становилось холодно и сыро. Проводники укутались в свои бурки. Шедший впереди балкарец подошел к Поггенполю и что-то стал ему объяснять «по-татарски», но смысл его речи так и ос­тался загадкой для русского путешественника, ни слова не знав­шего по-туземному. Когда усталая и промокшая группа сидела на привале, вдруг где-то вдалеке послышался лай сторожевых собак. «Хайда, хайда!» — закричали мои спутники, — писал Погтенполь,
— и стали указывать руками направление, в котором нам следует идти. Минут через десять появилась темная фигура пастуха, за­вернутого в бурку и с башлыком на голове. Он привел путников к своему стаду. В шалаше, сплетенном из сосновых веток, был раз­веден костер, два других пастуха сварили нам шашлык и любез­но предложили мне зайти и отдохнуть. Один из пастухов немного понимал по-русски, он дал мне выпить айран и согласился при­вести нас на перевал», — писал Поггенполь.
Перевал Думала (2930 м) был достигнут на следующий день в 7 часов вечера. Здесь пастух, провожавший группу, получил свое вознаграждение и вернулся обратно, а Поггенполь, Гуляев и три проводника из Шканты продолжили путь. Тропинка, по которой они спускались, была настолько скользкая из-за проливных до­ждей, что одна из лошадей поскользнулась и сбросила чемодан ру­ководителя группы в обрыв. Его спутник Гуляев и один из бал­карцев спустились в обрыв и достали чемодан, угодивший в воду.
«...Тропинку окутывал туман, идти в нем становилось все труд­нее. В одном месте тропа вовсе исчезла, т. к. оползнем был сне­сен целый склон. Шедший впереди проводник свернул в сторону, вернулся обратно, одним словом, стал блуждать. «Аллах, аллах!»,
— были единственные слова, которые я понял из всей его речи, обращенной ко мне», — вспоминает Поггенполь.
«Представьте себе, — продолжает он, — это удовольствие: не­проглядная тьма, туман, проливной дождь и совершенно незнако­мые люди и местность с лабиринтами холмов, обрывов и скал!».
Путникам пришлось остановиться на ночлег и ожидать прояс­нения погоды. 27-го июля еще до восхода солнца все были на но­гах, дождя уже не было, но туман все еще покрывал местность. В
132
половине шестого утра путники тронулись вниз по перевалу. В до­лине речки Думала они остановились на привал. Здесь Поггенполь оставил караван на попечение балкарцев, а сам с Гуляевым под­нялся по леднику Уллу-ауз. Вскоре Гуляеву пришлось возвращать­ся назад, так как у него была слишком гладкая подошва обуви и он постоянно скользил по склону. Сам Погтенполь добрался по леднику до высоты 3000 м. «Среди мертвенного массового льда мысли уносились вдаль», — вспоминал он. Шестнадцать лет на­зад на этом самом месте стояло веселое общество испытанных и сильных туристов: Донкина и Фокса с проводниками Фишером и Штрейхом. Они предполагали достигнуть перевала Уллу-ауз и спу­ститься в верховья Тютюнского ледника. С тех пор они исчезли, где именно погибли эти отважные путешественники — неизвест­но, но, вероятно, при попытке восхождения на Коштан-тау, писал Поггенполь. По крайней мере год спустя, в 1889 году, экспеди­ция Фрешфильда, Дента, Уоллея и Поуелля, продолжает автор, на­шла высоко над Тютюнским ледником в скалах восточного скло­на перевала Уллу-ауз последний ночлег несчастных путешествен­ников, доказывающий, что экспедиция предполагала атаковать Коштан-тау со стороны его опасного северного гребня. И все же настоящая причина катастрофы осталась невыясненной.
После этих нахлынувших мыслей Поггенполь вернулся к тому месту, где его поджидали Гуляев и один из проводников, привед­ший лошадь Николая Васильевича. Путники спешно отправились вниз к месту своего привала в долине.
...К четырем часам пополудни весь отряд прибыл в аул Безен-ги и остановился у правления, где любопытная толпа местных жи­телей окружила незнакомцев и забросала их вопросами, кто жес­тами и мимикой, кто на ломаном русском языке.
На следующий день Поггенполь с двумя проводниками и вьюч­ной лошадью отправился из аула к знаменитому Безенгийскому леднику. Но вскоре они очутились в густом молочном тумане и по совету горцев не стали продолжать путь, а остановились на ноч­лег почти у самого ледника. Наутро руководитель группы добрал­ся в одиночку до ледника и целый день бродил по нему. «Гранди­озность панорамы не передается никакими словами, никакими описаниями! Сумерки ложились на величайший из ледников Кав­каза, который одной сплошной 18-верстной рекой вытекает из его ледяного сердца, перед величием которого бледнеют все прослав­ленные и могучие ледники в Альпах. Пораженный до глубины ду­ши, стоял я на камне посреди ледника и любовался неземной кра­сотой картины!» — восторгался путник.
«Влажная фиолетовая тень легла на бесконечное ледяное мо­ре, увенчанное в конце потемневшего ущелья какой-то фантасти-
133
ческой, сказочной громадой, сверкающей алым светом ледяной стены! Как сверхземное привидение, горела Гистола в холодной высоте эфира, по которому, подобно перьям, скользили нежные клочки тумана, напоминавшие тонкие лепестки роз!» — продол­жал восторгаться Поггенполь.
К этому описанию всемирно известного ледника, названного «Безенгийской стеной», трудно что-либо добавить. Панорама ве­личавой картины многокилометровой сплошной ледяной стены действительно поражает взор даже тех, кто постоянно видит ее, живет на подступах к ней!
Продолжая описание сказочной панорамы, Поггенполь отмеча­ет далее: «29-го июля в 5 часов утра я сидел на камне перед па­латкой и в грустном раздумье пил кофе. Густой туман лежал на всей местности, даже не было видно ледника! Через полчаса под­нялся слабый ветер, и внезапно все прояснилось! Только в горах могут быть столь быстрые и неожиданные перемены, сразу бро­сающие человека из самого угнетенного состояния духа в какое-то восторженное упоение! Теперь скорее в дорогу!.. Оба провод­ника, Гуляев и я поднялись на ледник, по которому нам предстоя­ло пройти около 5 верст... Ярко блистало солнце на безоблачном небе, выливая море золотистого света на слабо приподнятую, поч­ти гладкую поверхность ледника. Вдали ослепительно сияла на яс­ной лазури неба часть той колоссальной ледяной стены, которая окружает снежник Безенги гигантским валом в 12 верст в окруж­ности. Что-то сказочное, неземное, непередаваемое никакими опи­саниями, никакими фотографиями».
Очарованные красотой Безенгийского ледника, путники мед­ленно пробирались по его правой морене, над которой виднелся ярко-зеленый альпийский луг с пасущимся на нем стадом бара­нов. «Урочище это называется Мусос-кош и было мне хорошо из­вестно по обстоятельным описаниям иностранных путешественни­ков», — писал Поггенполь. По его словам, все альпинисты изби­рали этот кош своей штаб-квартирой при посещении Безенгийско­го ледника. Здесь где-то должна быть большая каменная глыба со сводом, вспоминал он. Под ней ночевали швейцарские путешест­венники. «Я хотел последовать их примеру и вскоре отыскал это первобытное убежище, возле которого решил поставить палатку. Осматривая этот закоптелый исторический камень, я заметил сле­ды нескольких надписей, между прочим, в одном месте имя изве­стного швейцарского проводника Альмера. К 12 часам дня на уединенном Мусос-коше красовалась моя еще совершенно мокрая палатка», — писал путешественник.
Из этой стоянки с одним из безенгиевских проводников Поггенполь решил идти осматривать ледник Мижирги, с которо-
134
го открывается не менее удивительная панорама Центрального Кавказа. «Дых-тау, Коштан-тау, Мижирги-тау и целая плеяда дру­гих великанов ослепительно блестят, подобно миллиардам брилли­антов, в холодной высоте эфира. Глубоко пораженный, в немом восхищении озирался я кругом! Гриндельвальд, Цермат, Шамуни — пустые призраки, слабые копии, детские наивные пародии гор­ной природы! Настоящее величие, потрясающее человека до глу­бочайших фибр души, — вот оно, в этом непередаваемом амфи­театре прекрасном! Ничего подобного мне не случалось видеть до сих пор! Возьмите два Монблана, две Монте-Розы, Маттернгорн и Финстераргон, прибавьте к ним группу Юнфау и Менха, сое­дините их в одно целое, спаянное сверкающими фирнами, уве­личьте среднюю высоту этих гор на 1000 футов — и вы получите нечто подобное тому, чем я любовался в этот день!». Вот как по­разила видавшего виды путешественника открывшаяся ему пано­рама ледников Безенгийской группы.
Весь следующий день путники посвятили осмотру Безенгийской стены и ледника Мижирги. Этот амфитеатр гор, не имеющий се­бе равных в Европе, приводил в трепет и смущение испытанные нервы самых опытных альпинистов и путешественников, бывав­ших даже на Гималаях! Почти 13-километровой могучей стеной громоздится здесь Главный Кавказский хребет, весь покрытый льдом сверху донизу более чем 2-километровой отвесной высоты, увенчанной сверкающими вершинами Катын-тау, Джангы-тау, Шхара-тау, Гистола и др.
31-го июля Н. В. Поггенполь и его группа, отдохнув несколько дней в Тебен-эле после описанных походов, покинула этот гостеп­риимный аул и сейчас же за аулом Шики начала подъем на пе­ревал через Мухол-кая (2420 м) в Чегемское ущелье, к аулу Дума­ла. Благополучно перевалив через сравнительно легкий перевал, они очутились в живописном Чегемском ущелье. Здесь у аула Эль-Тюбю, ныне с. Верхний Чегем, Поггенполь видел даже мечеть с минаретом и огромные каменные башни. Развалины этой мечети, башню Балкаруковых и несколько наземных мавзолеев башенно­го типа и сейчас можно осмотреть в данном районе на берегах речки Джылги-су. Поггенполь провел почти весь день, осматри­вая тогда еще целые сооружения.
1-го августа он покинул Верхний Чегем и начал свой переход в долину Баксана через аулы Ак-топрак («Белая глина») и Кек-таш («Зеленый камень») и далее по долине речки Гестенти в сел. Был-лым, которое раньше именовалось Озоруковским аулом. Этот аул Поггенполь хорошо помнил, так как пользовался гостеприимством его жителей еще при своем путешествии по Баксану в 1898 году. Тогда он останавливался здесь, возвращаясь с Эльбруса.
135
Переночевав в Быллыме, Н. В. Погтенполь 2-го августа к 10 ча­сам вечера вернулся в Нальчик. Так закончилось его путешествие по горам Центрального Кавказа, предпринятое им в 1904 году.
ЧИММАК, ЛОКМАН И ДОКТОР ШУРОВСКИЙ НАГОНДАРАЕ
С 6-го по 23-е августа 1905 года в сопровождении пятерых сво­их детей совершает путешествие по горам Западного Кавказа и четырежды пересекает Главный хребет сын известного профес­сора Московского университета Г. Шуровского, доктор В. Г. Шу­ровский.
Жарким августовским днем начал он свое путешествие из Кис­ловодска и первую ночевку провел на Бермамыте. На следующий день его семья добралась до долины речки Харбас и на берегу небольшого ручейка Артык-чат («Лишняя развилка») остановилась на следующий ночлег. Вверх по Артык-чату они поднялись на го­ру Тузлук-баши («Верховья солений»), а оттуда спустились в до­лину истоков Малки в небольшое ущелье Кая-ешик («Скальная дверь»). В этот же день они осмотрели живописные истоки Мал­ки, посетили минеральные источники «Теплый Нарзан» или Джы-лы-су, уже известные читателю по маршруту экспедиции Еману-еля. Шуровский следующим образом описывает этот источник:
«Туземцы обоего пола приезжают сюда лечиться, причем жи­вут под открытым небом и в очень неблагоприятных условиях. На этом туземном курорте практиковал местный знахарь, любимым средством которого были кровососные банки. Горячий источник протекает через два искусственных водоема, выложенных камнем, и вливается в Малку. Здесь же больные пользуются своеобразным потогонным лечением: на дне ямы раскладывается огонь, и когда он выгорает, стелят солому, пациент ложится в яму и покрывает­ся буркой», — писал доктор.
Отсюда путники отправились на перевал Бурун-таш («Нос-ка­мень») и через морены Малкинского ледника выходят на следую­щий перевал Нарт-жол («Дорога нартов») высотой 3620 м. Даль­ше их путь лежал в долину реки Битюк-тюбю-кол («Рукав низовь­ев Битюк»), где они вновь остановились на ночлег. Наутро груп­па отправилась вверх по течению Битюк-тюбю-кола до впадения в нее притоков: Джуакала-кол («Рукав крепости Джуа») и Кюкюр-тлю-кол («Селитровый рукав»). Затем они посетили очарователь­ную долину речки Кичкине-кол («Маленький рукав»), где отдох­нули в карачаевском коше, а оттуда через 3,5 часа ходьбы прибы­ли в старинный карачаевский аул Хурзук. «Здесь, — пишет Шу-
136
1
ровский, — мы захватили закупки, которые накануне сделал по­сланный нами провожатый Чумак, и выехали дальше вверх по ре­ке Уллу-кам» («Большая река»). После четырехчасового перехода, у слияния рек Уллу-езен («Большая долина») и Кичкине-кол, пут­ники разбили палатку. С этого места расходятся несколько тро­пинок через горы. По описанию доктора, «Через перевалы Азау-ский и Хотю-тау можно спуститься в долину Баксана, а через пе­ревал Чипер-Карачай в долину Ненскрыта и вверх по Уллу-езе-ню в долину реки Сакен. Здесь же мы получили тревожное изве­стие о деяниях Эбзе (т. е. Сванов — И. М.). Говорили, что в Сва-нетии вооруженное восстание, что они осадили одного из князей Дадешкелиани, что они приходят в Карачай грабить и что ехать в Сванетию при настоящих обстоятельствах опасно».
И действительно, на следующий день Шуровский был свиде­телем больших раздоров между пастухами карачаевцами и сване-тами, прибывшими на этот склон, чтобы отомстить за смерть сво­их соотечественников. Поскольку Шуровского сопровождали кара­чаевцы, то при таком стечении событий ехать в Сванетию он от­казался.
Весь день 14-го августа они провели в окрестностях своего ста­на. «В этом живописном месте, — писал он, — расположилось около 30 саклей, срубленных из толстых бревен. При слиянии pp. Уллу-езен и Кичкине-кол стоял тогда ветеринарный пост страж­ников, представляющий хорошую избу из двух просторных ком­нат, также срубленных из бревен». 15-го августа отряд Шуровского трогается в путь вниз по ущелью Уллу-кол и через 2,5 часа сво­рачивает в долину р. Узун-кол («Длинный рукав»), а через еще два часа хода останавливается в прекрасной долине, которую радуш­ный хозяин пастушьего коша называл Мырды-езен («Долина Мыр-ды»). В этом районе автор путевых заметок называет целый ряд интересных топонимических названий: «Прямо на юг возвышает­ся гора Щауген. По левому берегу Узун-кола: Денала, Уузун-чат («Длинная развилка»), Чунгур-чат («Яма-развилка»), Имсу-чат («Развилка Имсу») и прямо с юга на север Кони-Холан-чат («Раз­вилка Кони-Холан»), Кау-баши-чат, Кау-баши; по правую сторону хребет носит название Кичкине-кол, а отдельные вершины ее — Дорбун-чат («Пещерная развилка»), Джанай-чат («Развилка Джа-най») и Бэки».
Из этого коша, хозяин которого был ранен в перестрелке со сванами, путешественники совершили походы по окрестным го­рам, а на следующий день вернулись в аул Хурзук. Из Хурзука они переехали в Учкулан и, миновав его уже вечером, останови­лись у ветеринарной сторожки на поляне Махарай-тала («Поляна Махарай»). Хотя местные жители не советовали им идти через
6 Заказ 344
137
Гондарайский перевал с лошадьми, В. Г. Шуровкий все же риск­нул предпринять такой переход на южный склон хребта. С этим намерением он 19-го августа выступил вверх по р. Гондарай. Пут­ники удачно пересекли р. Индрюкой и через два часа достигли подножья перевала, откуда из ледника Гондарай-чиран несколь­кими ручьями вытекает р. Гондарай. К западу от этого ледника за­легает другой ледник Эль-Мырза-Джая.
21-го августа в 8 часов 40 мин. путники начали штурмовать пе­ревал и к вечеру, после 10-часового восхождения, перебрались в долину реки Гондарай и устроили свой ночлег. Следующий день был посвящен отдыху, а 23-го к вечеру они через перевал добра­лись до сел. Чхалта и устроились на ночь в лавке аджарского торговца Ивана Засимовича, который предоставил им пустую ком­нату управляющего Максимова. «Мы отдыхали после нелегкого и интересного перехода через Гондарайский перевал, и странно бы-лс очутиться в культурной обстановке, сидеть на венских стульях за самоваром, за столом, освещенным керосиновой лампой, и да­же читать, хотя и старую, русскую газету», — писал Шуровский. Мориц фон Дечи, пешком перешедший через этот перевал с се­вера на юг спустя 14 лет после своего покорения Эльбруса, пи­сал: «От моих провожатых (карачаевцев — И. М.) я мог узнать то, что в прежние времена абхазские беглецы переходили здесь через горы, но что позднее горы верховьев Гондарая так оледене­ли, что на человеческой памяти никто не переходил по ледникам Гондарая. Это обстоятельство и сообщение было потому ценно для меня, — писал Дечи, — что предстояло, может быть, вновь от­крыть забытый перевал». В примечаниях к своим словам Дечи справедливо советует собирать сведения о прежних перевалах на Кавказе, полагая, что материал этот даст возможность судить о бывшем ранее оледенении Главного Кавказского хребта.
Такого же рода сведения сообщает С. В. Ваганов, который пи­сал: «Через Гондарайский перевал настолько трудно, что никто не помнит из отважных сынов Карачая, чтобы кто из них ныне жи­вущих переваливал через него. Однако, по рассказам, перевал этот был раньше проходим. Истекший (1897) год показал, — продол­жает он, — что никто не решился перейти его, ни тем более пе­регнать овец».
На южном склоне путешественники пробыли до 29-го авгу­ста, совершили различные экскурсии по окрестностям Чхалты, по­бывали у подножий Марухского перевала. 29-го августа они дви­нулись по течению Маруха и через одноименный ледник пере­валили в Карачай. К вечеру того же дня они уже были на коше одного карачаевского пастуха из аула Карт-Джурт. Из этого ко­ша путешественники на следующий день тронулись в путь вниз 138

по р. Марух. К 6 часам вечера они добрались до реки Кизгич, притока Большого Зеленчука. Интересно отметить, что Шуров­ский приводит один из вариантов карачаевского названия Боль­шого Зеленчука — «Уллу Индрюк-су».
Здесь на очень красивой поляне группа Шуровского останови­лась на целый день. Сын доктора познакомился тут с карачаев­цем по имени Локман, «который своим знанием местности оказал нам большую услугу и стал дальнейшим проводником группы», — писал Шуровский. Из этого лагеря они прошли по реке Марух, затем пересекли р. Аксаут и вышли к устьям Мары. Из долины Мары путешественники отправились в обратный путь, направля­ясь к Кисловодску через станицы Преградная, Сторожевая, Кар-доникская и др. В Кисловодске же завершилось путешествие семьи Шуровского.
КУСОЧЕК ЧИСТОГО ЛЬДА ИЗ ШАРЫФЧЫКА...
Много раз путешествовавшая по горам Швейцарии М. К. Кли­менко в 1910 году предпринимает вояж по Центральному Кавказу.
29-го июля она в сопровождении двух своих товарищей пе­решла вброд речку Нальчик и, минуя местность «Дубки», порос­шую молодым дубняком, направилась к горному селению Каш-катау в Кабардино-Балкарии. Сразу же за селением Кашкатау путники «въехали в широкую поляну, окаймленную со всех сто­рон зеленью густого леса. В ней-то и покоилось озеро Чирик-кель с темной, зелено-синей водой», — писала позднее путеше­ственница. Это и есть знаменитые «Голубые озера» Черекского ущелья. В своих путевых заметках Клименко продолжала: «У Го­лубого озера мы провели добрых три-четыре часа... Отдохнули, насытились и, поделившись скудными запасами провизии с по­дошедшими к нам горцами и отведав впервые их местного на­питка «айрана» (род кумыса или кефира), мы тронулись в более трудный, но более интересный путь». Из этого пункта и до кон­ца путешествия М. К. Клименко и ее группу сопровождали не­сколько горцев. Дорога становилась все круче^ горы все более сходились друг к другу с обеих сторон, тесня бурливую реку Че-рек. В одном месте горная дорога оказалась завалена камнепа­дом. «Подъехав к месту катастрофы, мы увидели огромную гру­ду камней, преграждавшую нам путь. Тут помощь горцев была для нас спасением. Мы с трудом перебрались через камни, а горцы помогли перетащить экипаж и лошадей с такой легкостью, что и сейчас не представишь себе, как это удалось», — писала Клименко. К вечеру 30-го июля они прибыли в аул Чегет-эль, где
6- 139
особенно им бросилось в глаза, как горские женщины «не тра­тят напрасно время ни одной минуты: даже на улице вы увиде-те ее, идущую с веретеном в руках, разматывающую шерсть, из которой будет она ткать материю».
Жители аула встретили путников очень радушно, а «чегет-эль-ский писарь, любезно встретивший нас, — писала Клименко, — приготовил нам кипятку, горские женщины принесли нам кур и яиц». На следующий день путешественники осмотрели окрестно­сти, достопримечательные места и памятники старины, построй­ки аула и древние башни, усыпальницы и пр. Из этого аула пут­ники, сопровождаемые горцами, взяли курс к подножию Коштан-тау. Горцы рассказывали им, что в 1908 году 8 англичан отважи­лись подняться на эту гору, но страшный великан наказал смель­чаков за их дерзость и погубил их в своих трещинах.
...Вскоре путешественники подошли к сторожке, в которой жи­вут стражники, обязанные осматривать скот, пригоняемый из Ку­таисской губернии. Немного отдохнув в сторожке, о которой упо­минал еще Н. В. Поггенполь, они двинулись дальше к высоко­горному району Штулу. Здесь навстречу путникам все явствен­нее стал вырисовываться и мощный Дых-тау. В Штулу путеше­ственники остановились в другой такой же сторожке, где жили 6 стражников и один фельдшер, оберегающие скот от заноса яз­вы из соседних областей. Дом стражников был обнесен забором, на котором в виде украшений были развешаны рога туров, голо­вы с рогами, разостланы шкуры туров и медведей, убитых оби­тателями этого дома. Горцы были чрезвычайно рады редким го­стям и предоставили в их распоряжение большую комнату и столь же гостеприимно стали делиться с путниками своей едой: турьим мясом, пшеничными лепешками, заменявшими им хлеб. Отсюда рано утром группа направилась к конечной цели своего путешествия: к перевалам Шарыфчык и Гарпицчык, до которых из этого места было около 20 км. Путь им предстоял очень слож­ный, со множеством переправ через горные реки, подъемы и спуски по крутым горным утесам. Приходилось карабкаться со скалы на скалу. Об этом участке своего пути они писали: «Горы точно сговорились, набросали нам под ноги целые груды камней, по которым идти было истинное мучение, а между тем, чем даль­ше, тем путь становился все труднее. Казалось, сам первоздан­ный хаос вступает во всем своем мощном величии в борьбу с че­ловеком... Жажда мучила нас, а для удовлетворения ее на пути попадались глыбы сорвавшихся ледников... Наконец, еще пере­вал, и мы у цели! Проводник, дошедший туда раньше нас, был тем голубем Ноева ковчега, который принес пальмовую ветвь. Он нес нам огромный кусок чистого льда, взятого с тех самых лед-
ников, куда шли и мы. Каким вкусным казался лед и как он уто­лял нашу жажду!».
...Путники стояли зачарованные, глядя на ослепительные иск­ры мощного ледника Шарыфчыка, переливающегося на играющих лучах южного солнца. Им не хотелось покидать эту величествен­ную картину ледника, залитого алым светом заходящего солнца. «Как прекрасны казались нам эти вершины в час заката, когда точно зарево огромного пожара озолотит весь край неба... Вот не­обозримая масса льда мощно раскинулась перед нами, вот и озер­цо с небесно-голубой водой. С какой жадностью пьешь эту вкус­ную ледяную воду из собственных ладоней», — восторженно пи­сала Клименко.
Как бы ни манила их прелесть горного ландшафта с великолеп­ным ледником, они вынуждены были возвращаться назад в сторож­ку, откуда и начинался их путь к знаменитому Шарыфчыку.
С. М. КИРОВ, СЕИД И ДЖИДЖУ ХАДЖИЕВЫ НА ЭЛЬБРУСЕ
В августе 1910 года попытку взойти на вершину Эльбруса пред­принимает профессор Варшавского Политехнического института, действительный член Кавказского горного общества В. В. Дубян-ский. Его активным помощником был Бочай Урусбиев, радушно встретивший гостя в своем княжеском ауле. Несколько дней Ду-бянский провел в знаменитой кунацкой этой родовитой фамилии и тепло отзывался об обслуживании. В 1917 году он писал: «Фа­милия Урусбиевых на Северном Кавказе, бесспорно, принадлежит к числу тех немногих туземных фамилий, которые приобрели по­четную известность далеко за пределами родных гор и России».
В том же августе, 8 числа, была предпринята попытка поднять­ся на Эльбрус действительным членом, товарищем Председателя Кавказского Горного общества, позднее доцентом Пятигорского пе­динститута Яковом Ивановичем Фроловым. Его группа смогла под­няться только до «Приюта одиннадцати», где им пришлось пере­ждать очень сильный снежный буран и вернуться обратно. Но все же неутомимый исследователь и любитель гор Кавказа Я. И. Фро­лов в июне 1911 г. организовал новую группу из членов Горного общества, в которую вошли В. М. Ройхель, В. Н. Дьяченко, И. Г. Лейзерович, О. М. Милютина, К. В. Писнячевский, А. А. Ейбоженко и А. М. Вербова. Уже первого июля эта большая группа была в ветеринарной сторожке у Азауского ледника, а к вечеру того же дня добралась и заночевала в хижине Кавказского Горного обще­ства. На следующее утро в 5 часов 30 мин. группа вышла на мар­шрут с проводниками Бочаем Урусбиевым и жителем Иткольско-
141
го аула Сеидом Хаджиевым. В начале путь их был весьма легким, и путники быстро продвигались вперед. «Но недолго шли так. Не­которые стали как-то иначе дышать,часто вздыхать и просить от­дыха. То и дело слышишь возглас: «Тохта!» — писал Фролов. Ког­да группа добралась до высоты 4200 м, Фролов вспомнил, что это был «Приют одиннадцати», где в прошлом году 8 августа он си­дел, согнувшись в комок, под камнем и целых восемь часов пере­жидал страшнейшую метель.
В этом месте путешественники устроились на ночлег, некото­рым из них стало плохо, и они решили вернуться обратно. Груп­па разделилась на два отряда. Ройхель, Фролов и Сеид решили идти дальше, а остальные в сопровождении Бочая спустились вниз, к месту первой ночевки.
В 12 часов ночи отважные горовосходители двинулись на штурм вершины. Яков Иванович писал, что «отсюда начался почти сплошной лед... Наши восьмизубые кошки оказали нам неоцени­мую услугу. Нам нигде не приходилось рубить ступеньки. Если кто и рубил для себя ступеньки, так это проводник, который шел без кошек в туземной обуви — чабурах». По совету Сеида Хад­жиева альпинисты решили подниматься на вершину, минуя сед­ловину, где, как правило, бывали сильнейшие снежные ветры и метели. «Что там царил сильный ветер, мы ясно видели по снеж­ным вихрям, которые беспрерывно носились по седловине... Силу этого ветра мы испытали на себе, взойдя на вершину 3-Го июля в 2 часа 35 мин. дня. На самой вершине мы очутились несколько правее ледоруба П. Г. Лысенко, оставленного им в 1907 году. Пер­вым нашим желанием было осмотреть ледоруб с навязанным на него полотенцем. Ледоруб, наклоненный к востоку, был виден, но полотенца на нем не оказалось. Только небольшой клочок от него валялся около. Он лежал примерзшим к обледенелому снегу, вос­точнее ледоруба... Сила ветра была настолько велика, что трудно не только двигаться вперед, но держаться на ногах. Не скрою, что, когда я бросился к ледорубу, то сильный ветер не просто остано­вил меня, но свалил с ног назад. В. М. Ройхель стал навязывать на ледоруб новое полотенце с меткой французского алфавита «Д», «Р», я же принялся отыскивать на вершине другие признаки че­ловеческого пребывания», — писал Фролов.
«...Навязав полотенце и осмотрев вершину, — продолжает он, — мы не знали, что дальше делать. Как-то все сразу обратились друг к другу с вопросом «Что же дальше?»... Само собою разуме­ется, общим нашим желанием было продлить время пребывания на вершине, но невозможность и сильный отчаянный крик про­водника «Хайда!» вывел нас из того, теперь не могу сказать, при­ятного или неприятного положения. Мы все бегом молча броси-142
лись вниз». Спуск с вершины занял у них 7 часов времени. По. дороге они захватили свои вещи, оставленные в «Приюте один­надцати», и в 10 часов вечера были уже в ветеринарной сторож­ке. Так завершилось восхождение на Эльбрус группы Фролова, который тем летом записал в ауле Урусбиево приводившийся вы­ше рассказ Ахии Соттаева об экспедиции Емануеля.
Сам Я. И. Фролов на вершине Эльбруса побывал четыре раза, а знаменитый проводник Сеид Хаджиев в том же году за оказа­ние помощи горовосходителям получил Свидетельство о том, что он является проводником не только через перевалы Кавказа, но и на вершину Эльбруса. Такое Свидетельство было выдано ему Кав­казским Горным обществом, располагавшимся в Пятигорске.
Через две недели после восхождения Фролова на Эльбрус под­нимался выдающийся соратник В. И. Ленина, пламенный револю­ционер С. М. Киров. 27-го июля 1911 года Сергей Миронович Ки­ров прибыл в аул Урусбиево. Вместе с ним были его спутники и соратники по революционной борьбе на Северном Кавказе: быв­ший машинист миноносца «Георгий Победоносец» Иван Спири-донович Моторный, скрывавшийся от царских жандармов под име­нем Павла Григорьевича Лучкова. В 1905 г. он призывал экипаж миноносца присоединиться к броненосцу «Потемкин», а теперь сотрудничал с Кировым в газете «Терек». Вторым участником был владикавказский юрист, присяжный поверенный Б. К. Далгат, ко­торый часто выступал адвокатом и имел обширную клиентуру сре­ди горцев Кавказа и во многом помогал С. М. Кирову в его рево­люционно-пропагандистской деятельности на Северном Кавказе. Третий спутник Кирова — ветеринарный врач из Нальчика В. В. Егоров, находившийся под негласным надзором царской полиции за свои передовые идеи. Он поджидал Кирова в ветеринарной сто­рожке под ледником Азау.
В Верхнем Баксане С. М. Киров нанял опытных проводников — Сеида и Джиджу Хаджиевых, уже имевших богатый опыт.
Утром 30-го июля группа через ледник Сары-кол-баши (т. е. «Верховья желтого рукава») достигла фирновых полей Эльбруса. Около двух часов дня начался сильный снегопад, и им пришлось, не достигнув «Приюта одиннадцати», расположиться на ночлег. Наутро в 3 часа 30 мин. они продолжили путь. Примерно в 10 ча­сов группа разделилась на две части: С. М. Киров, П. Г. Лучков и Сеид Хаджиев пошли вперед, а за ними следовали В. В. Егоров, Б. К. Далгат и Джиджу Хаджиев. Но вскоре вторая группа из-за плохого самочувствия участников вынуждена была вернуться на­зад. А первая группа продолжала отчаянно продвигаться к завет­ной вершине.
31-го июля в 2 часа дня С. М. Киров, П. Г. Лучков и их про-
143
водник Сеид взошли на вершину Эльбруса. Девятого августа того же года газета «Терек» писала, что «задолго до рассвета в 3 часа 30 мин. утра 31-го июля альпинисты вышли к вершине. Погода благоприятствовала восхождению, безоблачное небо усеяно мири­адами звезд, ветер утих. После шестичасового подъема С. М. Ми­ронов (псевдоним С. М. Кирова — И. М.) со своим товарищем П. Г. Лучковым уходит вперед и к двум часам дня достигает вос­точной вершины Эльбруса... Только 19 минут смогли они пробыть на вершине, так как усилившийся ветер угрожал переменой по­годы в худшую сторону».
На вершине Эльбруса альпинисты нашли ледоруб Лысенко с привязанным к нему полотенцем, который оставила группа Фро­лова. Сергей Миронович отрезал кусочек полотенца с именами Ройхеля, Фролова и вскоре прислал его Я. И. Фролову в Пяти­горск.
К 9 часам вечера горовосходители спустились к леднику Азау, на следующий день, 1-го августа, прибыли в аул Урусбиево, а 6-го числа они прибыли уже в Кисловодск. Так завершилось по­корение Эльбруса группой Сергея Мироновича Кирова.
МИНБОЛАТ, КУЧАРА И ХАДЖИ-МЫРЗА УРУСБИЕВ...
>^vv
В июне месяце 1914 года известный путешественник С. Я. Го­лубев собрал в Кисловодске опытную группу для совершения ря­да горных переходов по Центральному Кавказу и восхождения на западную вершину Эльбруса. В его группу входили Н. М. Стай-ноглу, П. С. Панютин, В. В. Штейн и М. Е. Синкжов. 12 июня они вышли из Кисловодска и взяли курс на Бермамыт. Путешествие их начиналось при самых неблагоприятных погодных условиях, шли непрерывные дожди, которые обычны для июня месяца в этих районах. Лишь 14-го июня, спускаясь с Бермамыта, они уви­дели, и то ненадолго, белоснежную громаду Эльбруса. Дождь и сы­рой туман были их постоянными спутниками, пока они не добра­лись до истоков Малки. Путники перешли реку, поднялись на пра­вый крутой склон, подошли к вершине Кара-кая («Черная скала») и вечером 15-го июня разбили здесь палатку с намерением под­няться наутро по верховьям р. Ислам-чат («Развилка Ислама») на вершину Балык-су-баши («Верховья реки Балык», т. е. Малки). От­сюда на запад от стоянки путников открывается крутая снежная стена горной вершины, упирающейся на фирновое поле Джики-ауган-кез («Седловина, где перевалил Джики»). На северо-восто­ке эта седловина громадными ступенями доходит до верховьев Ис­лам-чата, а его южный склон мягкими отлогими складками спу-
144
скается в долину реки Су-баши, верхнего правого притока р. Кыр-тык-су.
Задачей путешественников было подняться на Балык-су-баши с северо-восточной стороны и спуск на южный его склон, в до­лину Су-баши, а оттуда в долину Кыртыка и прийти в аул Урус­биево. 16-го июня, следуя по намеченному маршруту, группа Го-лубева к половине шестого часа вечера взобралась на вершину Ба­лык-су-баши, который представился им как свеженадутый снеж­ный карниз, круто обрывающийся на запад. Отсюда особенно грандиозен вид на Эльбрус. Отделенный от вершины Балык-су-баши провалом в 600 м и широким полем Джики-ауган-кеза, он предстает перед очарованными путниками во всем своем величии. «Только здесь, несмотря на мое достаточное знакомство с Эльб­русом, — писал Голубев, — я впервые увидел, насколько гранди­озен этот гигантский снежный конус высочайшей горы Кавказа! Мне кажется, что нет другого пункта, кроме вершины Балыка, от­куда без всяких искажений и сокращений открывается вид на этот ледяной колосс, вид которого дает истинное представление о гро­маде Эльбруса».
17-го июня путники по долине Кыртыка и через одноименный перевал добрались до аула Урусбиевых. Первоначально группа на­меревалась остановиться в доме князя Науруза Исмаиловича, но поскольку его в ауле не оказалось, она устроилась в доме князя Джансоха Дадешкелиани, который оказал путешественникам очень теплый и радушный прием. По примеру Исмаила Урусбиева Джансох предполагал устроить в ауле нечто подобное туристской гостинице, чему были очень рады все бывавшие в ауле путешест­венники.
По словам С. Я. Голубева, в дни их пребывания в ауле имелся только что открывшийся дом Джарахмата Абдуллаева, где туристы также могут найти достаточно удобств для кратковременного от­дыха перед горными походами. Он писал, что пришедшая на сле­дующий день туристская группа москвичей: Ру, Шаблинский, Лю-банский и другие остановились у Джарахмата, обновив таким об­разом только что открытый дом — гостиницу.
В связи с упоминанием Джансоха Дадешкелиани уместно ска­зать два слова о родственных взаимоотношениях карачаево-бал­карских князей Урусбиевых и сванской семьи Дадешкелиани. Со­гласно народным преданиям, записанным М. М. Ковалевским и другими авторами, родоначальник старинного сванского рода был из тарковских кумыков, и его потомство захватило власть в свои руки и постепенно подчинило себе все общество княжеской Сва-нетии по нижнему и верхнему течению р. Ингури. Центром кня­жеского рода Дадешкелиани были сел. Барши и Ингури.
145
М. А. Шостак писал, что в этом селении на рубеже XIX — XX вв. «жил князь Татархан Тенгизович Дадешкелиани, у которо­го хранилась старинная серебряная фамильная реликвия — шка­тулка с до сих пор не разобранной надписью и принадлежащая некогда царице Тамаре... Сам князь помещался в деревянном зда­нии, ему принадлежит самая высокая в Сванетии башня. Перед его домом, на поляне, возвышается единственный высокий ясень, а под ним находится каменный бюст основателя рода Отара Да­дешкелиани».
В ауле Урусбиево Джансох рассказывал Голубеву другое пре­дание: «Один из его предков однажды посетил по какому-то осо­бо важному делу верховья Баксана и встретился здесь с девуш­кой из Урусбиевского аула, очень ее полюбил. Будучи христиани­ном, он не мог жениться на ней и поэтому сам решил переме­нить религию. Это вызвало бурю негодований в Сванетии. Он был лишен княжеского звания и стал величаться просто Отаровым. Князь мало был этим тронут и, бросив родную Сванетию, пере­селился на Баксан, где и обосновался в ауле Урусбиево. Теперь,
— рассказывает Голубев, — сваны уже примирились с «изменой» князя и, приходя на Баксан, считают долгом явиться с приветом к потомку Отара, который больше известен под старой фамилией Дадешкелиани».
Хорошенько отдохнув в доме «Дадешкелиани-Отарова», Голу­бев приступил к поиску проводников. «Первоначально я наметил для этой цели Хаджи-Мурзу Урусбиева и Минболата Гулиева, с которыми еще в 1913 году нам удалось открыть новый перевал в Чегем. К сожалению, непредвиденные обстоятельства помешали и тому и другому сопровождать нас», — писал путешественник.
— Желающих быть проводниками туристов было много, — про­должает он, — но Минболат остановил свой выбор на своем род­ственнике по имени Кучара, который поначалу произвел на путе­шественников не очень благоприятное впечатление, но потом ока­зался настолько трудолюбивым, преданным и отважным, что им «оставалось только благославлять судьбу за такой счастливый вы­бор».
19-го июня группа в полном составе начала подъем по долине Адыр-су, затем по склону одной из красивейших гор Сылтран-ба-ши они намеревались подняться на вершину Мукала. К вечеру путники добрались до небольшой седловины между массивами Сылтран-баши и восточного склона Мукала и остановились здесь на ночлег. В 7 часов утра они покинули свой ночлег и стали про­должать путь к вершине. На высоте 3600 м снег, до сих пор хо­рошо выдерживавший альпинистов, вдруг стал рыхлым, подъем сразу же стал значительно затрудненным. Путникам приходилось
146
утопать по пояс в снегу. С большими трудностями им все же уда­лось достичь вершины Мукала. «Та невероятная панорама, кото­рая открылась отсюда нашим восхищенным взорам, далеко пре­взошла все, что мы могли ожидать. Прямо перед нами, упираясь в темно-синее небо, поднимался огромный, сверкающий на солн­це корпус седого Минги-тау. Высоко над зубьями Шхельды и Ча-тын-тау вздыбились смелые утесы Ушбы. В глубокой дали, как лег­кие облачка, виднелись на востоке ледяные громады Безенгиев-ского великана», — восторгался Голубев.
Налюбовавшись этой сказочной панорамой, горовосходители направились через седловину Мукала к следующей вершине, со­седствовавшей с Донгуз-оруном, к горе Кызгем. К половине чет­вертого часа пополудни они сумели взойти и на эту вершину. Об этом участке своего восхождения они писали, что «с большим тру­дом удалось найти каменный выступ и в большой щели укрепить жестянку с визитными карточками». Отсюда путешественники на­чали свой спуск в долину Ирик-су, а оттуда вернулись в Урусби-евский аул и завершили первый этап своего похода по горам вер­ховьев Баксана.
22-го июня весь день был посвящен подготовке нового похода, необходимо было подыскать хорошего помощника Кучаре Гулие-ву. К счастью путешественников, Хаджи-Мурза Урусбиев освобо­дился от своих дел и на этот раз мог сопровождать их. На следу­ющий день они направились вверх по реке Адыр-су. Немного пройдя по ущелью этой бурной реки, у впадения в нее Суулу-кол-су, туристы уступили многократным просьбам Кучара и зашли к нему в кош на левом берегу Адыр-су. «Несравненный каймак, го­рячие пшеничные лепешки, чай, айран, сыр, словом, все, что име­лось у славного Кучара, было гостеприимно предоставлено в рас­поряжение наших аппетитов», — писал Голубев в своих заметках об этом походе.
Отдохнув в коше у Кучара полных два часа, путники вышли на правый берег реки и вскоре были у устья Суулу-кол-су и по­шли вверх по ее течению, направляясь к вершине Суулу-кол-ба-ши. К 8 часам вечера, пройдя достаточное расстояние по очень сложным крутым скалистым склонам, группа устроилась на ноч­лег, а утром в половине шестого двинулась выше по склону горы, держась правого берега реки. К половине восьмого утра она бы­ла у нижнего края морены ледника Суулу-кол-баши-чиран.
С тех пор как здесь побывал знаменитый путешественник и эт­нограф Г. Мерцбахер, минуло уже 23 года, и за это время здесь произошли большие изменения. «Тот висячий ледник, или, вернее, узкий и крутой конечный ледник, о котором упоминает Мерцба­хер, исчез совершенно... Из рассказа Кучара и Хаджи-Мурзы нам
147
удалось установить только, что лет 25 — 30 тому назад ледник сте­кал значительно выше», — зафиксировал Голубев. Осмотрев лед­ник и описав его подробно, путники стали искать удобный под­ход к острому гребню горы Кюнлюм-кол-баши («Глава южного ущелья»), так как они находились примерно на том месте, где хре­бет этот примыкает к северо-западной ветви Баксано-Чегемского отрога, и могли без особых трудностей перевалить через перевал Кюнлюм-кол-ауш (3940 м).
На подступах к этому перевалу путников настиг непроглядный туман, и было решено заночевать здесь и переждать туман. Гор­цы не согласились ночевать на снежнике и спустились вниз на некоторое расстояние, чтобы устроить свой ночлег в скалах, а не на снегу и не во льдах. Видавший много гор и разных проводни­ков С. Я. Голубев писал об этих своих проводниках: «Насколько я мог заметить в течение своих странствий по Кавказу, горцы во­обще не любят снега и льда — боятся их, быть может, не доверя­ют им, но во всяком случае они предпочитают скалы. «Кая — як-ши; буз, чиран — яман!» — можно услышать от любого высоко­горного охотника («Скалы — хорошо; лед, снег — плохо!»). Куча-ра и Хаджи-мурза не составляли исключения из общего прави­ла».
Перевал Кюнлюм-кол-ауш завершился удачно, и наши путни­ки к часу следующего дня были уже в уютной Адыр-сууской сто­рожке.
БЕК-МЫРЗА И ИБРАГИМ НА СЕДЛОВИНЕ УШБЫ
Завершив первую часть своего путешествия по Приэльбрусью, С. Я. Голубев намеревался совершить восхождение на северную вершину Ушбы и перевалить Главный хребет через седловину между массивами Ушбы и Чатын-тау. Для подъема на неприступ­ную Ушбу альпинистам нужно было выбраться на ее северное фирновое поле, к подножью того северного гребня, по которому в 1903 году совершил свой рекордный траверс Пфан в группе с Лейхсом и Листелем. Но Голубев хотел пробраться к этому греб­ню с севера, из ледников Шхельды, в то время как Пфан подни­мался туда с юга, из Бечо, по леднику Ушбинского глетчера. Но в связи с тем, что двое его спутников — Стейноглу и Штейн — бы­ли вынуждены отказаться от этого трудного мероприятия, Голубев и сам не решился осуществить свой первоначальный замысел и с помощью двух проводников — чегемцев Ибрагима и Бек-Мур­зы — решил совершить переход через Главный Кавказский хре­бет по верховьям Шхельдинского ледника, по западной седловине Чатын-тау и массива Ушбы. Путешественник писал, что «для осу-
148

ществления этого плана мы могли положиться на чегемцев, так как горцы для перевалов являются достаточно надежными това­рищами».
10-го июля, простившись с прежними спутниками, новая группа Голубева взяла курс на Шхельдинский ледник. К 12 ча­сам дня они уже были в гостеприимном балкарском коше, нахо­дящемся над самым ледниковым языком, на крутом склоне аль­пийского луга. После небольшого отдыха, попив приятного айра­на, в знойный июльский полдень они продолжили свой путь. По­сле высоты 2250 м дальнейший подъем для путников был «сплош­ными акробатическими упражнениями, которые усложнялись тя­желым багажом около пуда у каждого за спиной. Непрочные кам­ни часто выскальзывали из-под ног, приходилось долго ощупы­вать надежную опору», — писал руководитель группы. В начале четвертого часа дня они стали пересекать Шхельдинский ледник, направляясь на восток, а к половине шестого, достигнув неболь­шой группы скалистых утесов, устроили себе ночлег. Рано утром они продолжили свой путь к высоте 3260 м. Им пришлось на­деть на ноги кошки и связаться веревкой, так как лед становил­ся очень скользким. К половине первого часа пополудни наибо­лее опасные участки ледника были пройдены, и восходители по­тихонечку перебрались на фирновое поле в верховьях Ушбинско­го ледника. Главный хребет был уже пересечен. Им оставалось лишь подняться к боковому хребту «Чатын-тау — Ушба» и оты­скать там удобный перевал в долину Чалаат. «Мы были на вы­соте 3960 м, — пишет Голубев, — выше и восточнее того пунк­та, которого достигли в 1903 году Пфан, Дистель и Лейхс». Пре­красная, но страшная по своей дикости панорама открылась взо­ру путешественников. На западе ужасающими башнями вреза­лась в синеву неба желтозубая Шхельда-тау. Левее, над излома­ми ледяного потока, исполинскими зубьями высилась вздыблен­ная северная вершина Ушбы. На востоке, между массивами Ча­тын-тау и Ушба, виднелись две седловины, через которые и был совершен этот переход, в одном месте «спуск с ближайшего барьера чуть не закончился катастрофой. В ледяной крутизне нужно было рубить ступени, чтобы подойти к краю навеса и за­тем спрыгнуть с 4-метровой высоты вниз на обломки сераков и лавинный снег. Первые двое выполнили это благополучно и, под­бирая канат, помогали спускаться остальным. П. С. Панютин и Ибрагим, шедшие последними, поскользнулись на ледяных сту­пеньках и сорвались значительно выше края обрыва. В то время как мы собирали канат, к нашим ногам упал сначала Панютин, а затем высоко над нами пролетел Ибрагим и упал где-то внизу в ледяные обломки. Туго натянутый канат удержал его от даль-
149
нейшего полета. К счастью, оба пострадавшие отделались неболь­шими ушибами, но ледоруб Ибрагима был потерян навсегда».
После 16-часового подъема и спуска по леднику, в 9 час. 20 мин. вечера, путешественники стали устраивать себе ночлег в уг­лублениях мягкого снега. Но рано утром, проснувшись и осмот­рев место своего выбора для ночлега, путники пришли в ужас: в пяти шагах от спальных мешков тянулась ужасная трещина, ко­торую в потемках накануне они не заметили. Приют их был раз­мещен на узком перешейке в 5 метров между двумя огромными пропастями.
Дальнейший короткий спуск привел их к новым дебрям ледо­пада. Путешественников вновь ожидала нервная работа по про­кладыванию дороги в изломах ледопада. «Все время вставало опа­сение, что вот-вот встретится на нашем пути такое препятствие, которое мы не в силах будем преодолеть, думалось каждому. Ста­новилось жутко от сознания, что всякое отступление отрезано, так как подняться к перевалу и вернуться старой дорогой было не­возможно. Во многих случаях выручал нас необыкновенный инс­тинкт Бек-Мурзы: его привычка к ледникам, его чутье помогали иной раз выбираться из самых, казалось бы, безвыходных поло­жений», — читаем мы у Голубева.
С невероятными трудностями совершили наши путники этот сложнейший перевал. К 4 часам 40 мин. они спустились к зава­ленным камнями оконечностям Чалаатского ледника на высоте 1860 м. Отсюда путь их лежал в направлении Местии. Но до Ме-стии еще было очень далеко, и они заночевали у окраин ледника. На следующий день к часу дня наши путешественники добрались до Местии и направились в дом священника Виссариона Нижа-радзе, который по предупреждению Урусбиевых уже поджидал их.
ДВА СЛОВА ИЗ ИСТОРИИ КАВКАЗСКОГО ГОРНОГО ОБЩЕСТВА
Трудно переоценить ту огромную роль, которую сыграло в ста­новлении и развитии отечественного альпинизма и горного туриз­ма Кавказское Горное общество. Своим возникновением оно обя­зано энергичной деятельности неутомимого альпиниста и путеше­ственника Рудольфа Рудольфовича Лейцингера. Он первым под­нял вопрос о создании Горного общества в Пятигорске. И вот 23-го июня 1899 г. в «Николаевском цветнике» Пятигорска состоялось первое собрание лиц, сочувствующих учреждению Горного обще­ства. Собралось около 50 человек под председательством О. А. Чечотта. На этом собрании были выработаны основные положе-
150
ния будущего устава, определены цели, средства и состав обще­ства.
Для дальнейшего продвижения идеи создания Общества это со­брание избрало из своей среды уполномоченных, которым было поручено ходатайствовать в установленном порядке об учрежде­нии проекта устава. Такой проект был подготовлен и принят в де­кабре 1901 г. Вскоре было создано первое временное правление Общества под председательством атамана Пятигорского отдела ге­нерал-майора А. А. Ржевусовского. В июле 1902 года на первое общее собрание собралось очень скромное количество, всего 19 человек. Первым Председателем был избран О. А. Чечотта, еще до этого хорошо известный как отличный знаток Кавказа. Основ­ной идеей Общества, зафиксированной в уставе, было — служить проводником альпинизма на Кавказе, привлекать в наши горы воз­можно большее количество туристов, — говорил на юбилейном со­брании Общества в 1912 году 15 июня Ю. В. Фукс в связи с ис­течением первого десятилетия существования организации.
В первый же год своего существования Общество поставило вопрос об устройстве приюта для туристов на Бермамыте, близ Кисловодска. В этом вопросе на помощь Обществу пришел ди­ректор Кавказских Минеральных Вод В. В. Хвощинский, передав­ший в распоряжение Общества один деккеровский барак, кото­рый и был установлен на Бермамыте. Правление Общества вы­писывало из Швейцарии такие необходимые принадлежности альпиниста, как ледорубы, кошки, горные палки, палатки и др. Члены Общества совершали научные и познавательные экскур­сии в верховья Малки, к известным минеральным источникам. Особенно интересными были экскурсии и путешествия членов Общества, организованные по инициативе Лейцингера, под ру­ководством уже упоминавшегося Дубянского и других активных членов организации.
В мае 1909 года на юго-восточном склоне Эльбруса, на так на­зываемом Кругозоре на высоте 11800 футов был сооружен камен­ный приют, положивший начало реализации планов Лейцингера, согласно которым предполагалось проложить пешеходную тропу на вершину величайшей горы Кавказа. В 1910 г. после смерти Лейцингера общее собрание Общества постановило назвать эту хижину Лейцингеровской. В том же году особого внимания заслу­живали два восхождения на Эльбрус: группы Дубянского и вос­хождение Ройхеля на Казбек.
Кавказское Горное общество прилагало много усилий для улуч­шения существующих и прокладке новых колесных дорог в горах Центрального Кавказа. В числе этих мероприятий следует отме­тить ходатайство перед Министерством путей сообщения о про-
151
ведении колесной дороги до ледника Азау и подножия Эльбруса, на что было впоследствии ассигновано 1000 рублей. В 1912 году Правление Общества решило принять все меры, чтобы приобре­сти на правах долгосрочной аренды участок земли на горе Бер-мамыт для устройства там более благоустроенного приюта. В до­кументах того периода можно прочесть, что «для продвижения это­го вопроса Общество начало переговоры с уполномоченными Ка­бардинского народа и получило в конце концов предложение от присяжного поверенного Шаханова, состоящего уполномоченным Кабардинского народа и сопредельных племен, прислать на Бер-мамыт комиссию от Горного общества для отмежевания участка и предварительных переговоров об условиях аренды.
В августе 1912 года таковая комиссия в составе членов Прав­ления: А. Я. Аболина, Г. И. Раева и Ю. В. Фукса ездила на Берма-мыт, где и был намечен желательный для Общества участок зем­ли, нанесены тут же границы его прибывшим с господином ТТТа-хановым землемером и установлен размер арендной платы. Под­робные условия и сам договор рассматривались затем на заседа­нии Правления совместно с уполномоченным Кабардинского на­рода, присяжным поверенным Шахановым». Все эти документы впоследствии были утверждены Протоколом № 22 общего собра­ния Общества 13-го октября 1912 года.
Неоценимую и несравненно огромную роль в развитии альпи­низма на Кавказе сыграло и Русское Горное общество. В отчет­ном докладе за 1913 г. говорилось, что «Идеи альпинизма захва­тывают у нас, в России, все более и более широкие массы, и ин­терес к горам с каждым годом возрастает. Особенно это сказыва­ется на Кавказе, где организован «Главный Комитет поощрения туризма». Это Общество предполагало устроить гостиницу и за­вести своих проводников в районе Безенги, что значительно про­двигало вперед развитие горного туризма и альпинизма в горах Центрального Кавказа. Этому способствовало строительство высо­когорной хижины на ледниках Безенгийской стены, организация системы проводничества и выдача письменных удостоверений проводников из среды горцев Карачая и Балкарии.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
В истории альпинизма и горного туризма тщетно искать экс­педицию, отправляющуюся для покорения горных вершин или пе­ревалов, которая при этом брала бы себе в проводники жителей степей или предгорий. Живым примером тому являются много­кратные экспедиции знаменитых альпинистов на Эверест и дру-
152
I
гие вершины, когда они вынуждены всегда искать себе провод­ников из местных жителей. И это несмотря на свой изрядный опыт горовосхождений. Об этом же говорят горные восхождения и путешествия, о которых шла речь выше. Недаром даже знаме­нитые европейские альпинисты, везде возившие с собой опытных швейцарских горовосходителей, каждый раз, прибывая на Кавказ, всегда подбирали себе проводников из местных горцев — жите­лей подножий той или иной горы.
Хотя в Приэльбрусье в среде карачаевцев и балкарцев еще не сложилось письменно закрепленного общества проводников-про­фессионалов, мы с полным правом можем среди таковых назы­вать имена горцев, о которых упоминалось в наших очерках.
Для наглядности хочется привести читателю следующую таб­лицу:
Год Участники-проводники Кого сопровождали
1
1639 1829
1865 1868 1879 1884 1884
1885
Их имена
«карачаевские мужики» русских послов (не менее двух)
пять «черкесов» и три экспедицию князя Емануеля

четверо карачаевцев пять урусбиевцев три карачаевца двое урусбиевцев четверо урусбиевцев
несколько карачаевцев и балкарцев
1886 пятеро урусбиевцев
сопровождали Г. И. Радде
сопровождали Фрешфильда
сопровождали Н. Я. Динника
сопровождали М. Дечи
сопровождали Д. Л. Иванова и Е. В. Павлова
сопровождали
М. М. Ковалевского
и С. И. Танеева
сопровождали С. Ф. Давидовича
7 Заказ 344
Хиллар Хачиров, Ахия Соттаев, Ис­лам Крымшауха-лов, Мырза-кул Урусбиев
Дячи Джаппуев, Ахия Соттаев
Ожай Байчоров, Кара-Магулай
Малай Терболатов, Хамзат Урусбиев
Джанай, Джапар
Измаил Урусбиев, Сафар-Али Урус­биев, Азамат Дже-рештиев
Малай Терболатов, Махай, Биаслан Урусбиев
153
1
2
3
4
1890
два балкарца
сопровождали Г. Були
Кичи Джанибеков, Биаслан
1896

четверо урусбиевцев
сопровождали А. В. Пастухова
Акбай Терболатов, Аслан-Хаджи Зали-
1898 четверо урусбиевцев 1904 пять балкарцев
сопровождали Н. В. Поггенполя
сопровождали Н. В. Поггенполя
1905 1910 1911 1914
несколько карачаевцев сопровождали
В. Г. Шуровского
сопровождали М. К. Клименко
двое балкарцев двое урусбиевцев четверо балкарцев
.
сопровождали С. М. Кирова
сопровождали С. Я. Голубева
ханов, Бочай Урус-биев, Сеид Курда-нов
Малай Терболатов, Аппай Ахкобеков, Исса Казаков, Хад­жи Ахматов
Исса...
Чиммак, Локман...
Сеид Хаджиев, Джиджиу Хаджиев
Минболат Гулиев, Кучара Гулиев, Хаджи-Мырза Урусбиев, Ибрагим Бек-Мырза
Приведенная таблица, по самым скромным подсчетам, пока­зывающая 69 карачаевских и балкарских горных проводников, в т. ч. 36 из которых названы поименно, не может быть сколь-ни-будь исчерпывающим списком или документом. Она построена лишь на тех скромных данных, оказавшихся возможными для ав­тора этих строк. Дальнейшие поиски, безусловно, значительно до­полнят число карачаево-балкарских горовосходителей, способство­вавших становлению и развитию отечественного альпинизма и горного туризма. Но столь же безусловно и то, что приведенные материалы красноречиво говорят о той неоценимой роли, которую сыграли горцы Карачая и Балкарии в успешном решении важней­ших вопросов отечественной науки о Кавказе.
Все выявленные имена горцев заслуживают быть названными поименно, когда речь идет об истории альпинизма и горного ту­ризма на Кавказе.

154

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
60-летию со дня рождения И. М. Мизиева, выдающегося ученого-историка, посвящается
В 2000 г. исполнилось 60 лет со дня рождения известного уче­ного-кавказоведа, археолога и этнографа, автора около 200 науч­ных работ, в том числе 10 монографий, большого патриота своей малой Родины — Балкарии и большой Родины — России Мизие­ва Исмаила Муссаевича.
Он прожил короткую, но насыщенную трудом, научно-иссле­довательской работой жизнь. Исмаил Муссаевич посвятил всю свою сознательную жизнь неутомимой исследовательской работе по изучению материальной культуры карачаево-балкарского наро­да, его этнической истории, даже после того, как он оказался при­кованным к инвалидной коляске.
В результате проведенных многочисленных археологических раскопок, исследуя большой полевой материал, данные языка, ли­тературы и культуры, изучая труды ученых, своих предшествен­ников, он пришел к выводу, что карачаево-балкарцы, в недалеком прошлом единый народ, являются древними тюркоязычными на­сельниками Северного Кавказа, в том числе предгорной и горной части Главного Кавказского хребта. В своих работах он также под­верг жесткой критике теорию о сплошной ираноязычности алан.
Версия об ираноязычности алан вошла в историографию кав­казоведения в 1940 — 1960 годах. Этой версии традиционно при­держиваются некоторые ученые Северного Кавказа, а многие уче­ные России и Западной Европы воспринимают ее как аксиому, хо­тя поздние исследования специалистов по археологии, истории, языкознанию, этнографии, фольклору, антропологии, эпиграфики, востоковедению, искусствознанию и т. д. доказывают тюркоязыч-ность алан. Приведем несколько примеров.
Еще в 1960 г. Алексеева Е. П., доктор исторических наук, изве­стный исследователь древней истории народов Карачаево-Чер­кесии, писала: «Несмотря на свой тюркский язык, будто бы не свойственный древнейшему Кавказу, балкарцы и карачаевцы яв­ляются кровнородственными народами Кавказа и представляют со­бой классический образец так называемого кавкасионского типа европеоидной расы»1.
Доктор филологических наук, заслуженный деятель науки Рос­сийской Федерации и Республики Татарстан, тюрколог М. 3. За-киев (г. Казань) в своих многочисленных трудах по изучению древ­ней истории тюркоязычных племен — гуннов, хазар, кыпчаков, булгар Азии, Кавказа, Поволжья и Европы приходит к выводу: «Та­ким образом, аланы свой славный боевой и политический путь
155
прошли рука об руку со своими тюркоязычными сородичами: гун­нами, хазарами, половцами. С XIII в. аланы-ясы перестают быть господствующими среди других тюркоязычных племен. Но это ни в коем случае не означает, что они исчезли физически, они со­хранились среди других тюркоязычных племен и постепенно вхо­дили в их состав, принимая их этноним. Такой сильный, разбро­санный по всей Евразии народ, как аланы-ясы, ни по одному из признаков не может быть отождествлен с ираноязычными осети­нами и «по щучьему велению» не мог почти внезапно уменьшиться до параметров осетин Кавказа.
Если бы скифы, сарматы и аланы были осетиноязычными, то они по всей Евразии должны были оставить после себя осетин­ские топонимы. Их нет, если их искусственно (наукообразно) не создать. Так, по всем признакам аланы были тюркоязычными и принимали участие в образовании многих тюркских народов»2.
Мизиев И. М. в доказательство своего вывода приводит следу­ющие данные об асах:
— «Ас» — это древнетюркский этноним Орхоно-Енисейских надписей.
— «Ас» — это древнетюркский этноним китайских источников первых веков нашей эры.
— «Ас» — это часть тюркских племен телесцев.
— «Ас киши» — это тюркский этноним (асский человек), за­фиксированный в X веке Ибн-Хордадбехом, в XIV веке Ибн-Саи-дом, Абу-л-Федой.
— «Ас» — родоплеменная группа у каракалпаков, ногайцев, казахов, узбеков и др.
— Из асов/булгар происходила жена суздальского князя Анд­рея Боголюбского.
— Древнерусские документы говорят, что язык асов/ясов «Яко от печенеженьска роду родяси».
— Су-ас— (Речные асы) — марийское название волжских та­тар.
— «Асами» осетины называют не себя, а балкарцев.
— «Ассиаг», «Стур ассиаг» — осетинские названия Балкарии и Карачая.
— Асы оставили массу топонимов в Крыму, Туркмении, Алтае и др.
Все изложенное говорит, что древнейшие пратюрки-ямники, но­сители курганной культуры, а также шумеры принимали активное участие в формировании древних предков балкаро-карачаевцев.
Особое значение в этом процессе имели тюркоязычные ски­фы, их потомки гунно-болгары и алано-асы. Ни скифы, ни алано-асы никакого отношения к этногенезу осетин не имеют»3.
156
Об этом же утверждают итоги научных исследований доктора филологических наук, профессора, заслуженного деятеля науки РФ М. А. Хабичева4, кандидата исторических наук, профессора, за­служенного деятеля науки КЧР К. Т. Лайпанова5, автора 10 моно­графических исследований историка А. М. Байрамкулова6, учено­го-филолога У. 3. Байрамукова7 и многих других современных ис­следователей.
Об этом однозначно пишут известные ученые, не только пред­ставляющие тюркоязычные народы, но и другие, например, пред­ставители Осетии.
«Все материалы, которыми мы располагаем, доказывают неос­поримо, что балкарцы, карачаевцы — кавказские народы, они оформились на аланском субстрате, аланский субстрат — это не догадка, не предположение, это не гипотеза, это прочно установ­ленный факт, на который может опираться каждый, кто занима­ется историей, культурой карачаевского и балкарского народов» (В. И. Абаев).
«До наших дней за территорией Карачая закреплено название Аланы (в устах мегрелов) и за Балкарией — название Асы» (Он же).
«Я думаю, что свидетельство Абу-л-Феды представляет резуль­тат точной осведомленности и имеет определенную ценность. Он знал карачаевцев и балкарцев под названием алан и асов и пра­вильно называет их турками (т. е. тюрками)». (Он же).
«Неверно отрывать балкарцев и карачаевцев от алано-ясского союза племен, история которых параллельно прослеживается с I века нашей эры». Это пишет доктор исторических наук, профес­сор Г. Кокиев8.
«Изучение имеющегося в нашем распоряжении материала приводит нас к заключению, что, насколько сомнительно отожде­ствление предков осетин с аланами, настолько основательно отож­дествление балкаро-карачаевцев с кавказскими аланами»9 (Г. Ко­киев).
Изучению проблемы этногенеза карачаево-балкарского народа была посвящена первая научная сессия, которая прошла в г. Наль­чике в 1959 г. Напомню: основной вывод Нальчикской сессии за­ключался в согласованном мнении о том, что карачаево-балкарцы образовались в результате смешения северокавказских племен с ираноязычными и тюркоязычными племенами10.
Тогда под ираноязычными племенами сессия разумела кимме­рийцев, скифов, сарматов и алан. Однако современные исследо­вания ученых, о которых мы говорили выше, доказывают, что в своей основной массе эти племена являлись сугубо тюркоязычны­ми.
157
С учетом появления новых серьезных исследований после Нальчикской сессии 1959 г. в сентябре 1994 г. на базе Карачае­во-Черкесского госпедуниверситета нами был организован «круг­лый стол», посвященный проблеме этногенеза карачаево-балкар-цев, в котором принимали участие ведущие ученые-тюркологи из Казани, Нальчика, Махачкалы, Черкесска и Карачаевска. В резуль­тате научной дискуссии ученые пришли к выводу о том, что древ­нейшими участниками этногенетического процесса карачаево-бал­карского народа были носители курганной культуры. Автохтонны­ми предками карачаево-балкарцев являлись коренные кавказские племена, смешавшиеся с тюркоязычными скифами, гунно-сарма-тами, алано-асами и хазаро-болгарами11.
И. М. Мизиев, будучи инвалидом, приехал в Карачаевск и при­нял активное участие в работе «круглого стола», тогда как ряд уче­ных — археологи, историки, филологи Нальчика и Черкесска про­игнорировали приглашение на «круглый стол». Поведение некоторых ученых его сильно волновало, и он не мог равнодушно смотреть на то, как в угоду амбициям некоторых ученых, да и на­родов искажается история карачаево-балкарцев.
И. М. Мизиев презирал тех, кто ради своих корыстных инте­ресов (беспрепятственно защитить кандидатские и докторские диссертации) отходил от уже доказанной истины и придерживал­ся вывода сессии 1959 г.
Видимо, поэтому И. М. Мизиев был очень рад, когда нам уда­лось в 1997 г. издать отдельной книгой материалы «круглого сто­ла» в г. Карачаевске и опубликовать новые выводы научной кон­ференции 1994 г. относительно этногенеза карачаево-балкарцев. Тут же он позвонил мне и поблагодарил за то, что я довел дело до логического завершения, издав материалы «круглого стола».
За большой вклад в историографию кавказоведения решением Ученого совета Карачаево-Черкесского государственного педаго­гического университета И. М. Мизиев был избран почетным док­тором университета. На заседании «круглого стола» в торжествен­ной обстановке на него была надета мантия.
Его рукопись «Следы на Эльбрусе (из истории туризма и оте­чественного альпинизма)», как и предыдущие его труды, развен­чивает многие устоявшиеся в науке необъективные подходы к ос­вещению истории освоения Эльбруса первопроходцами, истории его покорения и т. д.
60-летие со дня рождения И. М. Мизиева, замечательного уче­ного историка-этнографа и археолога, летописца карачаево-бал­карского народа, заслуженного деятеля науки КБР, почетного док­тора Карачаево-Черкесского государственного педагогического университета, в Карачаево-Черкесии также решили отметить, ор-
158
ганизовав экспедицию для восхождения на обе вершины исполи­на Европы — Эльбруса.
Восхождение на высочайшую вершину Европы для альпинистов и любителей горных походов всегда остается сложным и таит в себе немало опасностей. Тем не менее каждый год десятки лю­дей продолжают штурмовать Эльбрус, чтобы, пройдя через все трудности, подняться на долгожданную вершину, оглянуться вок­руг и увидеть «весь мир на ладони»... Потом многие горовосходи­тели начинают готовиться к подъему на вторую высоту Эльбруса. Нашим землякам удалось покорить обе вершины... в один день.
К экспедиции «Эльбрус-2000» тщательно подготовились полков­ник налоговой полиции, заместитель секретаря Совета безопасно­сти КЧР К. Халкечев, преподаватель физвоспитания, мастер спор­та международного класса Р. Хапчаев, мэр г. Карачаевска С. Лай-панов, генеральный директор пансионата «Горный» Б. Лайпанов, заместитель министра образования и науки КЧР Б. Бегеулов н главный врач республиканской детской больницы А. Тебуев. Подъ­ему на Эльбрус предшествовали упорные тренировки с комплек­сом маршрутов различной категории сложности, разработанных Р. Хапчаевым. В число тренировочных восхождений были вклю­чены подъем на пик Пионеров и пик Надежды в Архызе, Чертов Замок в Теберде, Мусса-Ачитар в Домбае и ряд других.
27 июля восходители еще раз проверили снаряжение, доехали до Хурзука и, как обычно, переночевали на кошах, названных ме­стными жителями Ворошиловскими. На другой день вьючные жи­вотные отправились с поклажей к перевалу Хотю-Тау, а группа, минуя теснины Уллу-Кама с его стремительными бурными пото­ками, переходящими в ревущие водопады, стала подниматься все выше и выше, приближаясь к альпийским лугам и обходя осыпи, нагромождение валунов, остатки «эдельвейсовских блиндажей». Приятной неожиданностью для участников экспедиции стали встречи (заметьте, не одна) с горными туристами из многих реги­онов России. Наши земляки не преминули поинтересоваться, не боятся ли гости издалека посещать «неспокойную», как уверяет Е. Масюк, Карачаево-Черкесию. Туристы в ответ засмеялись и от­ветили, что только обыватели верят таким нелепым слухам, а ра­душные жители КЧР всегда и помогут, и покормят, и приютят бро­дяг-романтиков с рюкзаками.
После короткого привала экспедиция двинулась к Ледовому озеру, затем — кстанции «Мир». 29 июля группа поднялась до высоты 4000 метров, то есть до той точки подъема, где начинают­ся неприятные ощущения: головокружение, учащенное сердцеби­ение, повышение артериального давления... Раньше гостеприим­ный «Приют одиннадцати» помогал адаптироваться организму, но,
159

к сожалению, два года назад это пристанище альпинистов сгоре­ло, поэтому покорители вершин спускались на 500 метров ниже, на приют «Гора-Баши», где располагались в домиках-бочках, рас­считанных на 4 — 6 человек.
На следующий день, который целиком был посвящен акклима­тизации, Б. Лайпанов неожиданно для всех решил присоединить­ся к альпинистам, отправляющимся покорять западную вершину. Вечером Барадин вернулся на базу, где товарищи от души позд­равили его с победой.
В два часа ночи 31 июля участники экспедиции, уже без Б. Лайпанова, вышли на штурм. Эльбруса. Было морозно, и ледя­ной воздух пробирал от макушки до пяток, но на боевое настрое­ние восходителей это не повлияло. К тому же сама природа поза­ботилась о том, чтобы погода благоприятствовала спортсменам. Да и с чем можно сравнить неописуемую красоту рассвета на Эльб­русе?! В десять утра уже на перевальной седловине было реше­но, что К. Халкечев и С. Лайпанов поднимутся на западную, а Б. Бегеулов и А. Тебуев на восточную вершины. К этому времени на седловине собралось много иностранцев, так что группа пошла на­верх вместе с чехами и американцами.
Последние изнурительные шаги, и одна группа ступила на за­падную вершину. Все стали поздравлять друг друга, затем прикре­пили к штокам вымпелы, значки, оставили, как заведено, записку в туре и даже позвонили по сотовой связи домой, передали род­ным и близким привет с большого Эльбруса.
В половине первого «западники» начали спуск и на седловине встретились с «восточным дуэтом». Посоветовавшись и взвесив все «за» и «против», участники экспедиции приняли решение штурмовать обе вершины. И они добились своего, хотя К. Халке­чев и С. Лайпанов до этого ни разу не поднимались на такую вы­соту.
Теперь о некоторых особенностях этого рекордного восхожде­ния. В связи с выдавшимся жарким летом подъем давался тяже­лее обычного, и причина тому — обилие мокрого снега, прили­павшего к обуви-кошкам, что чрезвычайно затрудняло движение. К тому же много сил, и так убывающих, тратилось на освобожде­ние от снежного балласта. Из-за погодных условий открылись но­вые трещины, сероводородные газы оказались еще одной поме­хой и без того стесненному дыханию. По этим и другим причи­нам (угроза камнепадов, лавин) маршрут подъема от седловины до вершин в целях безопасности был удлинен почти вдвое. Пусть это послужит предостережением для тех, кто не понимает значимо­сти известного выражения «горы ошибок не прощают». К сведе­нию: после того как наши земляки спустились «с небес на зем-160
лю», поступило сообщение, что несколько человек погибли в ре­зультате камнепада... И еще одна подробность. Глобальное потеп­ление климата Земли подтвердил тот факт, что впервые восточная вершина Эльбруса предстала перед альпинистами «обнаженной», то есть без снежного покрывала...
Время обеденного намаза (молитвы) застало Аль-Хаджи Кады Халкечева на вершине самой высокой горы Европы Эльбруса (Минги Тау) при восхождении на Эльбрус 31 июля 2000 года, посвященном 60-летию со дня рождения известного ученого-историка и археолога, покойного И. М. Мизиева.
Для Б. Бегеулова это восхождение было десятым, юбилейным. И, как полагается в таких случаях, он уже внизу, прощаясь, огля-• нулся на двуглавого великана и махнул рукой: «Все, это мое по­следнее восхождение». Но, конечно, этот привычный обет раство­рился «в суете городов и потоках машин», потому что если скры­лись вдали покоренные вершины, то остались в горах сердца, зо­вущие нас обратно12.
Мы, друзья покойного И. М. Мизиева, решили отметить 60-лет­ний юбилей со дня его рождения изданием данной его рукописи, десятой по счету монографии «Следы на Эльбрусе» (из истории горного туризма и отечественного альпинизма) и организовав вос­хождение на обе вершины Эльбруса 29 июля 2000 года извест­ных далеко за пределами КЧР людей.
161
Этими акциями мы хотели подчеркнуть, что со смертью истин­ного ученого-исследователя не умирает ни его имя, ни добрый след, который он оставил потомкам в науке. Мы уверены, что жизнь И. М. Мизиева, ученого-исследователя, патриота, борца за историческую справедливость, будет примером для многих поко­лений молодежи.
Пусть земля, где лежит прах И. М. Мизиева, выдающегося уче­ного-историка, будет ему пухом. Мы убеждены, что благодарные потомки будут помнить его самого и его вклад в изучение древ­ней истории карачаево-балкарцев.
А. Д. КОЙЧУЕВ, доктор исторических наук, профессор, академик.
Источники
1 Алексеева Е. П. Происхождение балкарцев и карачаевцев: материалы научной сессии. Нальчик. 1960. С. 30. Она же: «Карачаевцы и балкарцы — древний народ Кавказа», Черкесск. 1962; Алексеева В. П. Некоторые про­блемы происхождения балкарцев и карачаевцев в свете данных антрополо­гии. В кн. Происхождение народов Кавказа. М. 1974. С. 321 — 331.
2 Закиев М. Этноязычная сущность алан. В кн. Этногенез карачаевцев и балкарцев: Материалы «круглого стола». Карачаевск. 1997. С. 21 — 22.
3 Мизиев И. М. Новая концепция этногенеза карачаево-балкарского на­рода. См. там же. С. 9 — 10.
4 Хабичев М. А. Некоторые итоги дешифровки западнотюркских руни­ческих надписей/ЛАнализ текстов по истории татарского литературного язы­ка. Казань. 1987.
5 Лайпанов К. Т., Мизиев И. М. О происхождении тюркских народов. Черкесск. 1993.
6 Байрамкулов А. М. К истории аланской ономастики и топонимики. Чер­кесск. 1995.
7 Байрамуков У. 3. Кто такие аланы?//Этногенез карачаевцев и балкар­цев. Карачаевск. 1997.
8 См.//Высказывания о карачаевцах. Евреи о евреях. Русский — это тот, кто любит Россию. Автор-составитель К. С.-Б. Урусов. Ставрополь. 2000. С. 17 — 19.
9 Кокиев Г. А. Алано-балкаро-карачаевские этнические сближения (ру­копись, хранящаяся в фонде Г. Кокиева в Краеведческом музее г. Влади­кавказа, архивный № 33).
10 О происхождении карачаевцев и балкарцев. Нальчик. 1960. С. 130. " См. Этногенез карачаевцев и балкарцев. Карачаевск. 1997. С. 97.
12 См. более подробно о восхождении на Эльбрус. Г. Васильев. Две вер­шины исполина покорились нашим альпинистам//День республики. 2000 г., 7 декабря.

162
ПРИЛОЖЕНИЯ
ОТЕЧЕСТВО НАШЕ
В']> ИГО
нодъ ог.шкп

П. П. СЕМЕНОВА,
ИМПЕТЛТОТСХЛГО туссклгв ГЕОГТЛФКЧ:-:СХЛГО ОБЩЕСТВА
ТОМЪ ДЕВЯТЫЙ.

Ст> 175 РПСУНКЛМП ПТ> TRKCTtl П 44 ПТД-ТШ.НММП РАРТИН;.Г,;Т, РФЭАНИШШ !|Л ЛКПЛМ.

' "°

ЙОДЖМЖК ТГЭВ АРНЖ. К ПТВ А. „М. О. В О ,Л *»•№ Ъ .
С.-ПЕТЕРБУРГЬ, МОСКВА,
/VciH.fKxS Aw,*». Л'"ЛС /7 :: '*• /laxfmat, ,!. .'t.'uxajitcea, Л" f
i газ.
163
Очерк VIII* СЕВЕРНОЕ КУБАНСКОЕ И ТЮРКСКОЕ ПРЕДГОРЬЯ КАВКАЗА
Реки Кубань и Терек по выходе из гор. Кубанская и Теркская области. Линей­ные казаки. Появление их на Кавказе. Условия их жизни. Казачьи станицы. Надел их землею. Современное их положение. Подгорная часть Дагестана.
Ни бранный шум, ни песня молодой Черкешенки уж там не слышны боль. И в знойный летний день табун степной Без стражи ходит там, один, по воле, И без оглядки, с пикой за спиной, Донской казак въезжает в это поле, И безопасно в небесах орел, Чертя круги, глядит на тихий дол.
М. Лермонтов
Посмотрим теперь, что представляет собой сопредельная часть между Рос­сией и Кавказом.
Местность эта — одна из любопытнейших и своеобразных окраин России. Ее составляют те звенья, которыми собственно Россия связана с Кавказом. Здесь, на этом рубеже, приходят в непосредственное соприкосновение и, вы­ражаясь образно, срастаются между собою равнинная Россия с горным Кав­казом. Тут же сошлись и перемешались разные племена и народности, частью оттесненные уже русскими, частью подчинившиеся влиянию русской культу­ры. Словом, это такая местность, где массовое движение русских колонизато­ров встретило серьезные препятствия в чуждых этим колонизаторам народно­стях и своеобразной природе, с ее мало привычными русскому человеку осо­бенностями.
Взгляните на карту Кавказа и представьте, что вы едете по Ростово-Влади-кавказской железной дороге. На Невинномысской станции вы оставляете же­лезнодорожный поезд, берете почтовых лошадей и отправляетесь на юг, подни­маясь сразу на небольшую возвышенность. Направо от дороги бурлит и излива­ется Кубань. Впереди величественно возвышается Эльбрус, по обеим сторонам которого, на восток и запад, тянутся длинные и причудливые цепи гор. Там, вдали, на Эльбрусе и на некоторых из ближайших к нему гор сверкают белые глыбы и полосы снега; изредка над горами ползут и вьются тучи, а великан Эльбрус обвит ими, точно татарскою чалмою с развивающимися концами повяз­ки; масса облаков играет всевозможными переливами света. 5 — 6 часов быст­рой езды — и перед нами небольшой, но приличный и уютный по внешнему виду городок — станица Баталпашинск. Еще несколько верст вперед — и вы вступаете в то ущелье, по которому протекает Кубань. Вы едете дальше и дальше, выше и выше на юг через Хумарны. Горная природа успела уже заполнить ваше внимание. Горы и горные уступы, скалы и стремнины. Глухо и безлюдно; нет русских, нет даже казаков. Изредка попадается вам на неуклюжей арбе или на крепком коне плотно строенный горец-карачаевец. Вот, наконец, и Хурзук, по-

* Для удобства читателей старославянский текст переведен без искаже­ния содержания на современный русский язык.
164
следний аул по направлению к Эльбрусу, населенный карачаевцами. Дальше нет людей, но царит одна природа, величественная, горная, кавказская приро­да. Позади вас уже лежат значительные возвышенности; перед вами и вокруг теснятся вершины одна другой выше; а над всеми ими главенствует величавый Эльбрус. Вы находитесь под обаянием величия природы. Впечатления и мысли быстро меняются.
Вы на подошве Эльбруса. Взяв проводника, вы идете дальше на Эльбрус и вступаете в полосу снега. Говорят, что недавно какой-то удалой карачаевец всхо­дил на эту трудно досягаемую вершину, лежащую на 18,570 футов над уровнем моря. С этого обсервационного пункта, вооружившись хорошим телескопом, можно бы охватить взглядом весь Кавказ, во всем величии и разнообразии его природы.
На запад — Черное и Азовское моря; на восток — Каспийское море. Между этими водными бассейнами, на пространстве 3,857 кв. миль, теснятся, сходят­ся и расходятся горные хребты, вершины, узлы и отроги. Вот тянется почти прямою линией в тысячи верст длины с северо-запада на юго-восток главный Кавказский хребет. Рядом, параллельно с ним, идут, по обеим его сторонам, крутые обрывистые горы со скудною растительностью. Еще далее следует по­следняя область гор, сравнительно низких и покатых, так называемых Черных гор, покрытых густою и роскошною растительностью. Эльбрус как бы упирает­ся в главный горный хребет своей громаднейшею плоско-выпуклою подстав­кою; и там, на востоке, на самостоятельном боковом хребте, красуется голый и конусообразный Казбек. На Черных горах, особенно же на их скатах и спу­сках, т. е. на так называемом предгорье, нет уже такой величественной приро­ды. Но зато тут больше разнообразия, больше деятельной жизни и движения. Правда, и горные великаны имеют известное отношение к этой жизни: на них налегли ледники и скопляется снег, тот драгоценный материал, которым пита­ются горные ручьи и потоки, дающие в свою очередь жизнь рекам и речкам. Но только там, где эти первоначальные источники сливаются в реки, где вода их течет по менее крутым скатам и где скаты переходят в плоские возвышенно­сти и широкие долины, там сильно царство растительности, разнообразие фа­уны, шире и сложнее вообще органическая жизнь, и очевиднее, чем где-либо, присутствие и вмешательство человека. Взгляните, в самом деле, направо и налево вдоль своеобразных предгорий Кавказа. Здесь белыми изгибами льют­ся и сверкают реки; вдоль рек сотнями раскинулись и приютились хутора, поселки, аулы, селения и станицы; изредка, но резче других поселений, высту­пают города. В одних местах зеленеют сады, в других пасутся стада, в третьих тянутся длинные вереницы проезжающих. На равнинах волнуется трава; золо­тистыми полосами отдают хлебные злаки, на скатах и на вершинах низких гор темнеют леса, местами покрывающие целые долины и лентами окаймляющие речные берега. Все это можно бы обнять с вершины Эльбруса вооруженным взглядом, и общая картина Кавказа представилась бы такою, как мы только что набросали ее. ,
Северно-Кавказские подгорья тянутся длинною полосой параллельно с глав­ным водораздельным хребтом, местами удаляясь, местами приближаясь к нему. Начиная с Таманского полуострова, они диагонально, с северо-запада на юго-восток, пересекают Кавказский перешеек и, дойдя до Каспийского моря, круто, почти с севера на юг, поворачивают вдоль берегов этого моря по направлению к Апшеронскому полуострову.
Двое из моих проводников подверглись головокружению: сам я чувствую силь­ную усталость в коленях так, что ноги подкашиваются. Все мы испытываем невы­разимую усталость. После каждых 25 — 30 шагов я вынужден отдыхать, легкие крайне усиленно работают. Я испытываю ощущение, как будто силюсь утолить жажду этим свежим, холодным воздухом, но никак не могу. К двум часам и мы тоже окружены туманом. Барометрическое измерение дает в результате 14295 футов высоты над уровнем моря. Составлен совет. Карачаевцы настаивают на возвращении в долину, я соглашаюсь. Поспешно начинаем мы спускаться вниз. Все более и более сгущается туман, и мы уже не видим ближайших предметов. Нам угрожает опасность заблудиться. Достигнув около 5 часов подошвы выше­упомянутого горного ребра, мы останавливаемся для кратковременного отдыха. Начинает моросить мелкий дождь. Я тотчас засыпаю. В брошенной пастушьей хижине проводим мы ночь и возвращаемся на следующий день в Учкулан.
Вершина Эльбруса достигнута была всего только 2 раза: в первый карачаевцем Киляром в 1820 году, а во второй раз, 31 июля 1868 года, обществом знаменитых английских альпоходцев, состоявшим из Фрешвельда Мори и Текера, которые в сопровождении опытного альпоходца Франсуа Дувусу, уроженца долины Шаму-ни, взошли даже на высшую вершину Эльбруса, что до сих пор никому еще не удавалось. О восхождении своем на вершину Эльбруса они сообщают следующее:
«28 июля — в селении Урусии, у князя Измаила, который с братьями своими оказал нам очень радушный прием. 29 июля отъезд к Эльбрусу в сопровождении 5 носильщиков, следование вверх по долине Баксана до соединения его с ущельем, по которому идет дорога в долину Накра; оттуда к северо-западу вверх по ущелью, замы­каемому глетчером, спустившимся с Эльбруса, и бивуак на высокогорье близ подо­швы глетчера: 8000 футов (9 часов). 30 июля. Подъем по долине мимо конца глетчера и по крутым обрывам к вершине на скале, с правой его стороны, почти на одинаковом уровне с огромной снеговой равниной к юго-востоку от горы, где мы раскидываем палатку на хорошо защищенном месте. 11950 фут. (4'/2 часа). 31 июля. Выходим из палатки в 2 часа 10 минут утра: переходим большую равнину и поднимаемся на склоны, доходящие до подошвы высшей вершины (5'/4 часа). Сланцевые скалы вплоть до вершины, достигнутой в 10 часов 40 минут утра. Возвращение вниз тем же путем на высокогорье, пониже глетчера (6 часов) интенсивный холод. Холод был причиной трудности восхождения, но серьезного препятствия мы не встречали. Вулканиче­ское происхождение горы несомненно. Вершину образуют трехсторонний кратер, наполненный снегом. Окружающий его вал имеет три вершины, стоящие несколько поодаль одна от другой. Мы поднялись на все три вершины. Две из них не были покрыты снегом. На достигнутой нами первой вершине, которая нам казалась выше остальных, мы сложили знак из камней. Двое из наших носильщиков — Дяппоев Дячи и Сатаев Ахия — взошли вместе с нами на вершину. Остается еще окинуть взглядом область главной цепи Большого Кавказа к западу от Эльбруса. Здесь мы находим зубра. Последние особи этого некогда очень распространенного животного обитают у северного склона, увенчанного местами фирном и льдом Эрцогского хреб­та, составляющего часть Большого Кавказа. Зубры водятся здесь у истоков обеих рек Зеленчук, в местностях, называемых Саадан и Эрхус. Они попадаются стадами в 7 — 10 голов в смешанных лесах с преобладающими сосновыми зарослями. Люди не оказывают им никакого попечения, и здесь им живется не так хорошо, как в Беловеж­ской пуще, в Гротненской губернии, где зимой заботятся о их благосостоянии.
Покойный граф Сумароков Эльстон доставил в Кавказский музей один чуд­ный экземпляр этой породы животных, которые ныне уже выводятся. Он был привезен в Тифлис на курьерских, летом 1866 г. Хотя правительством и отданы
168
приказы относительно охранения этих животных, но кто станет среди этой глу­ши во всей строгости исполнять подобные приказания? Нет сомнения, что зубр прежде водился и в других местах Кавказа. Абхазцам он известен под названи­ем «адомбе» или «домбе», карачаевцам — под названием «домпэ», но первые знают это животное только по слухам.
Применяясь к объему настоящего очерка, я могу весьма кратко очертить кавказское высокогорье в юго-восточном его направлении, останавливая вни­мание читателя на вершинах Казбека и Ацунты, и закончу эту главу описанием быта местных обитателей.,
На узкой плоскости, составляющей водораздел между реками Тереком и Сунжею, стоит красивый город Владикавказ, непосредственно у северного под­ножия Большого Кавказа. Владикавказ, лежащий на 2368 футов над уровнем моря, выстроен на левом берегу Терека по образцу большей части южнорусских городов: он имеет широкие, прямые улицы, раскинут на большом пространстве и осенен достаточным количеством роскошных лиственных деревьев. Жители его представляют пеструю смесь всевозможных народностей. На владикавказ­ском базаре можно встретить чеченцев, осетин, ингушей, евреев и армян. Пре­обладающим элементом являются, однако, казаки. Климат в Владикавказе очень здоровый, средняя годичная температура 9,2°R. К востоку от него с понижением уровня почвы совпадает повышение средней температуры.
ПОКОРЕНИЕ ЭЛЬБРУСА НА ЛОШАДЯХ ПОСВЯЩАЕТСЯ
170-ЛЕТИЮ ПЕРВОГО ВОСХОЖДЕНИЯ НА ЭЛЬБРУС ХИЛАРОМ
ХАЧИРОВЫМ, ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ КАРАЧАЕВСКОГО НАРОДА
(ИЗ АУЛА КАРТ-ДЖУРТ).
Первая попытка восхождения на Эльбрус была предпринята в 1965 году, но, как отмечал старый альпинист В. Ф. Кудинов, «она не имела успеха — конники вернулись с «Приюта Пастухова» — далее лежал глубокий снег, и лошади не шли, несмотря на понукания своих всадников, горевших желанием въехать на вершину и установить этим своеобразный рекорд»1.
ПОКОРЕНИЕ ВОСТОЧНОЙ ВЕРШИНЫ. ГОД 1998-й.
Лишь спустя 33 года люди вновь рискнули повторить попытку. И риск был оправдан определенной надеждой. На чем она основывалась?
Прежде всего на существовании породы лошадей, отличающейся особой выносливостью и неприхотливостью. Речь идет о карачаевской породе.
Один из лучших специалистов-коневодов края Клыч-Геряй Магометович Урусов в одной из своих работ указывает: «Природные условия региона: высоко­горье с резкими перепадами высот и температур, крутые каменистые склоны, бурные разливающиеся в летнее время реки Къобан (Кубань. — Ред.), Теберда, Зеленчук, Лаба, богатые альпийские пастбища — обеспечивают возможность круглогодового табунного содержания животных, что еще в глубокой древности способствовало созданию здесь уникальной породы исключительно выносливых, с развитой сердечно-сосудистой и дыхательной системой, крепким копытным ро­гом и прочными сухожилиями горских лошадей»2.
' Кудинов В. Ф., Эльбрусская летопись. — Нальчик: Эльбрус, 1976. — С. 181.
2 Урусов К.-Г. М., Лучшие жеребцы карачаевской породы. — Черкесск, 1993. — С. 4.
169
Двое из моих проводников подверглись головокружению: сам я чувствую силь­ную усталость в коленях так, что ноги подкашиваются. Все мы испытываем невы­разимую усталость. После каждых 25 — 30 шагов я вынужден отдыхать, легкие крайне усиленно работают. Я испытываю ощущение, как будто силюсь утолить жажду этим свежим, холодным воздухом, но никак не могу. К двум часам и мы тоже окружены туманом. Барометрическое измерение дает в результате 14295 футов высоты над уровнем моря. Составлен совет. Карачаевцы настаивают на возвращении в долину, я соглашаюсь. Поспешно начинаем мы спускаться вниз. Все более и более сгущается туман, и мы уже не видим ближайших предметов. Нам угрожает опасность заблудиться. Достигнув около 5 часов подошвы выше­упомянутого горного ребра, мы останавливаемся для кратковременного отдыха. Начинает моросить мелкий дождь. Я тотчас засыпаю. В брошенной пастушьей хижине проводим мы ночь и возвращаемся на следующий день в Учкулан.
Вершина Эльбруса достигнута была всего только 2 раза: в первый карачаевцем Киляром в 1820 году, а во второй раз, 31 июля 1868 года, обществом знаменитых английских альпоходцев, состоявшим из Фрешвельда Мори и Текера, которые в сопровождении опытного альпоходца Франсуа Дувусу, уроженца долины Шаму-ни, взошли даже на высшую вершину Эльбруса, что до сих пор никому еще не удавалось. О восхождении своем на вершину Эльбруса они сообщают следующее:
«28 июля — в селении Урусии, у князя Измаила, который с братьями своими оказал нам очень радушный прием. 29 июля отъезд к Эльбрусу в сопровождении 5 носильщиков, следование вверх по долине Баксана до соединения его с ущельем, по которому идет дорога в долину Накра; оттуда к северо-западу вверх по ущелью, замы­каемому глетчером, спустившимся с Эльбруса, и бивуак на высокогорье близ подо­швы глетчера: 8000 футов (9 часов). 30 июля. Подъем по долине мимо конца глетчера и по крутым обрывам к вершине на скале, с правой его стороны, почти на одинаковом уровне с огромной снеговой равниной к юго-востоку от горы, где мы раскидываем палатку на хорошо защищенном месте. 11950 фут. (4'/2 часа). 31 июля. Выходим из палатки в 2 часа 10 минут утра: переходим большую равнину и поднимаемся на склоны, доходящие до подошвы высшей вершины (5'/4 часа). Сланцевые скалы вплоть до вершины, достигнутой в 10 часов 40 минут утра. Возвращение вниз тем же путем на высокогорье, пониже глетчера (6 часов) интенсивный холод. Холод был причиной трудности восхождения, но серьезного препятствия мы не встречали. Вулканиче­ское происхождение горы несомненно. Вершину образуют трехсторонний кратер, наполненный снегом. Окружающий его вал имеет три вершины, стоящие несколько поодаль одна от другой. Мы поднялись на все три вершины. Две из них не были покрыты снегом. На достигнутой нами первой вершине, которая нам казалась выше остальных, мы сложили знак из камней. Двое из наших носильщиков — Дяппоев Дячи и Сатаев Ахия — взошли вместе с нами на вершину. Остается еще окинуть взглядом область главной цепи Большого Кавказа к западу от Эльбруса. Здесь мы находим зубра. Последние особи этого некогда очень распространенного животного обитают у северного склона, увенчанного местами фирном и льдом Эрцогского хреб­та, составляющего часть Большого Кавказа. Зубры водятся здесь у истоков обеих рек Зеленчук, в местностях, называемых Саадан и Эрхус. Они попадаются стадами в 7 — 10 голов в смешанных лесах с преобладающими сосновыми зарослями. Люди не оказывают им никакого попечения, и здесь им живется не так хорошо, как в Беловеж­ской пуще, в Гротненской губернии, где зимой заботятся о их благосостоянии.
Покойный граф Сумароков Эльстон доставил в Кавказский музей один чуд­ный экземпляр этой породы животных, которые ныне уже выводятся. Он был привезен в Тифлис на курьерских, летом 1866 г. Хотя правительством и отданы
168
приказы относительно охранения этих животных, но кто станет среди этой глу­ши во всей строгости исполнять подобные приказания? Нет сомнения, что зубр прежде водился и в других местах Кавказа. Абхазцам он известен под названи­ем «адомбе» или «домбе», карачаевцам — под названием «домпэ», но первые знают это животное только по слухам.
Применяясь к объему настоящего очерка, я могу весьма кратко очертить кавказское высокогорье в юго-восточном его направлении, останавливая вни­мание читателя на вершинах Казбека и Ацунты, и закончу эту главу описанием быта местных обитателей..
На узкой плоскости, составляющей водораздел между реками Тереком и Сунжею, стоит красивый город Владикавказ, непосредственно у северного под­ножия Большого Кавказа. Владикавказ, лежащий на 2368 футов над уровнем моря, выстроен на левом берегу Терека по образцу большей части южнорусских городов: он имеет широкие, прямые улицы, раскинут на большом пространстве и осенен достаточным количеством роскошных лиственных деревьев. Жители его представляют пеструю смесь всевозможных народностей. На владикавказ­ском базаре можно встретить чеченцев, осетин, ингушей, евреев и армян. Пре­обладающим элементом являются, однако, казаки. Климат в Владикавказе очень здоровый, средняя годичная температура 9,2°R. К востоку от него с понижением уровня почвы совпадает повышение средней температуры.
ПОКОРЕНИЕ ЭЛЬБРУСА НА ЛОШАДЯХ ПОСВЯЩАЕТСЯ
170-ЛЕТИЮ ПЕРВОГО ВОСХОЖДЕНИЯ НА ЭЛЬБРУС ХИЛАРОМ
ХАЧИРОВЫМ, ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ КАРАЧАЕВСКОГО НАРОДА
(ИЗ АУЛА КАРТ-ДЖУРТ).
Первая попытка восхождения на Эльбрус была предпринята в 1965 году, но, как отмечал старый альпинист В. Ф. Кудинов, «она не имела успеха — конники вернулись с «Приюта Пастухова» — далее лежал глубокий снег, и лошади не шли, несмотря на понукания своих всадников, горевших желанием въехать на вершину и установить этим своеобразный рекорд»1.
ПОКОРЕНИЕ ВОСТОЧНОЙ ВЕРШИНЫ. ГОД 1998-й.
Лишь спустя 33 года люди вновь рискнули повторить попытку. И риск был оправдан определенной надеждой. На чем она основывалась?
Прежде всего на существовании породы лошадей, отличающейся особой выносливостью и неприхотливостью. Речь идет о карачаевской породе.
Один из лучших специалистов-коневодов края Клыч-Герий Магометович Урусов в одной из своих работ указывает: «Природные условия региона: высоко­горье с резкими перепадами высот и температур, крутые каменистые склоны, бурные разливающиеся в летнее время реки Къобан (Кубань. — Ред.), Теберда, Зеленчук, Лаба, богатые альпийские пастбища — обеспечивают возможность круглогодового табунного содержания животных, что еще в глубокой древности способствовало созданию здесь уникальной породы исключительно выносливых, с развитой сердечно-сосудистой и дыхательной системой, крепким копытным ро­гом и прочными сухожилиями горских лошадей»2.
1 Кудинов В. Ф., Эльбрусская летопись. — Нальчик: Эльбрус, 1976. — С. 181.
2 Урусов К.-Г. М., Лучшие жеребцы карачаевской породы. — Черкесск, 1993. — С. 4.
169

Карачаевская порода была известна европейцам как минимум с 18 века. Немецкий исследователь П. Паллас (1790-е гг.) писал: «карачаевцы выращива­ют небольшую, но выносливую и горячую породу лошадей, которые известны своими выдающимися качествами» (из книги «Путешествие по южным провин­циям Российской Империи в 1793 и 1794 гг.»).
Российский академик Генрих-Юлиус Клапрот (1808 г.) отмечал, что лошади карачаевской породы «сильны, проворны и превосходны для езды по горам».
Другой исследователь, С. рроневский (1823 г.), пишет: «У карачаевцев есть мелкая, но крепкая порола горских лошадей, известная под именем карачаев­ских» (Из книги «Новейшие географические и исторические известия о Кавка­зе»).
Венгерский этнограф, уже знакомый нам участник экспедиции Эммануэля, Жан-Шарль де Бессе в 1828 г. также давал высокую оценку этой породе: «Кара­чаевцы разводят лошадей прекрасной породы... Они легки на ходу и я не знаю другой породы, которая была бы более подходящей для езды по крутым склонам и более неутомимой»3.
Русский автор В. В. Шевцов (1855 г.) давал такую характеристику: «Лошади их (карачаевцев. — Р. X.) считаются из лучших Кавказских порол, они более ценны смелостью своею в езде по скалистым и крутым тропам; шаг их верен и спокоен, вы, давши свободу своему коню, можете безбоязненно подниматься по такому неприступному пути, где только может уместиться копыто лошади ва­шей и где ни одна из других порол не может сделать ни одного шага»4.
Отмечая причины успеха в труднейшем переходе через Кавказский хребет Марухского отряда генерала Бабича в 1878 году, областная газета «Кубанские ведомости» указывала, что «условиям могли удовлетворять лошади исключи­тельно только карачаевской породы».
Именно поэтому отборные кавалерийские части русской армии — кавказ­ские казачьи полки — предпочитали приобретать лошадей карачаевской поро­ды. Об этом в 1913 году упоминает А. А. Атаманских (один из ведущих специали­стов-ветеринаров Баталпашинского отдела того времени): «Карачай в данном случае играет очень значительную роль, снабжая строевыми лошадьми боль­шинство (выделено мной. — Р. X.) казачьих полков Кубанского и Терского вой­ска и сбывая вообще до /0000 лошадей ежегодно».
В силу своих исключительных качеств во время знаменитого конного пробе­га вокруг Кавказского хребта зимой 1935 — 1936 гг. именно лошади карачаев­ской породы шли в головной группе, пробивая тропу и являясь своего рода «бульдозерами»5.
Лошади карачаевской породы были зафиксированы в изданиях Государст­венной племенной книги горских лошадей (1935 г.), сборнике «Конские ресур­сы СССР» (1939 г.), «Единой Государственной племенной книге лошадей Орд-жоникидзевского края» (1940), в Инструкции по бонитировке племенных лоша­дей (1942 г.) и др.6.
3 Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII — XIX вв. — Нальчик, 1974. — С. 334.
4 Швецов В. В., Очерк о кавказских горских племенах//Жур. «Москви­тянин». — М., 1855. — № 23 — 24 (кн. 1 — 2). Декабрь. — С. 49 — 51.
5 Урусов К.-Г. М., Лучшие жеребцы карачаевской породы. — Черкесск, 1993. — С. 5.
6 Там же. — С. 2.
1
Когда сталинско-бериевская клика изгнала в ноябре 1942 года карачаевский народ с Кавказа, была «репрессирована» и карачаевская порода лошадей. Ее название упразднили и уже с 1949 года породу в племенных книгах официально именовали «кабардинской».
В 1957 году карачаевцы вернулись на родную землю. Однако вплоть до кон­ца 1980-х годов в отношении этого народа проводилась политика «ползучей ди­скриминации» со стороны правящего тоталитарного режима — главного винов­ника геноцида.
Это сказалось и на процессе восстановления исторической справедливости в отношении национального достояния карачаевцев — древней породы их лоша­дей. Хотя еще весной 1963 года ученый совет Всесоюзного НИИ коневодства при­знал необходимость восстановления термина «карачаевская порода»', партий­ные вожди разных уровней сделали все, чтобы воспрепятствовать этому.
Особо лез из кожи вон многолетний фактический партийный правитель Ка­рачаево-Черкесии Умар Темиров. Он, видимо, в силу ложного патриотизма (Те-мировы — потомки выходцев из Кабарды), не только «закрывал глаза» на исто­рические свидетельства и очевидные факты, но и шельмовал тех, кто добивался восстановления правды.
Лишь в 1990-х годах в государственных племенных книгах и официальных перечнях пород СССР и России карачаевская порода и англо-карачаевская породная группа вновь обрели свое место. Это стало результатом десятилетий упорного труда и борьбы таких подвижников своего дела, как М. С. Токов, Б. Д. Узденов, X. А. Аджиев8, К.-Г. М. Урусов.
Особая заслуга принадлежит Клыч-Герию Урусову, который и являлся авто­ром идеи конного восхождения на Эльбрус.
«Будучи мальчиком мне довелось услышать рассказ, что некая карачаевка под­нялась на лошади на Эльбрус, но назад не вернулась, видно провалилась в трещину, — вспоминал Клыч-Герий Магометович. — Вот мне и хотелось, как знатоку и большому почитателю коней, проверить — возможно ли такое. Чтобы лошадь поднялась так высоко в горы»9.
Но, как известно, от выдвижения идеи до ее воплощения очень часто «дис­танции огромного размера». Наверное, мечта так и осталась бы мечтой, если бы не воля счастливого случая.
Посещая молодой коллектив историков карачаевского отдела республикан­ского Института гуманитарных исследований (одним из тех молодых исследова­телей в ту пору являлся и автор этих строк), К.-Г. Урусов неоднократно расска­зывал ребятам о своей идее.
Там же на втором этаже Дома правительства по соседству с карачаевским отделом находился кабинет заместителя министра образования КЧР Бориса Хад-жи-Муратовича Бегеулова, большого любителя горных восхождений и опытного альпиниста. Друг Бориса — кандидат медицинских наук Ахмаг Мухугдинович Тебуев в ту пору работал заместителем министра здравоохранения республики, его кабинет располагался также недалеко — на первом этаже.
Б. Бегулов и А. Тебуев, будучи людьми неравнодушными к прошлому своего народа, нередко заходили к ребятам, чтобы побеседовать о тех или иных инте­ресных моментах истории.
7 Там же.
8 Там же.
9 Газ. «Звезда Кубани». — Черкесск, № 14, 1998.25.08.

171

но. Решили спускаться в лагерь. В принципе день нельзя было назвать неудач­ным: был перекрыт рекорд попытки конного восхождения, остававшийся непо­битым 33 года (мы помним, что в 1965 году лошадь достигла отметки 4880 м у «Скал Пастухова»).
В пять часов вечера было проведено «экстренное совещание», на котором приняли решение спустить лошадей, нуждавшихся в корме, на уровень «Старо­го Кругозора» (где имелся естественный корм) и переждать непогоду. Три кон­ника вместе с лошадьми и Тебуев спустились.
В начале восьми вечера по всему склону Эльбруса выше 3200 м прошел заряд крупного града, сопровождавшийся шквальным ветром. На «Старом Кру­гозоре» лил лишь мелкий дождь.
11 августа. Перед рывком. Почти» весь световой день прошел в ожидании улучшения погоды. Только в четыре часа вечера появились явные признаки прояснения. Нельзя было затягивать время, и руководители экспедиции реши­ли поднять лошадей к штурмовому лагерю.
В восемь вечера животные получили усиленную порцию овса, были укрыты бурками. Решено было включить в штурмовую группу семь человек (кроме двух руководителей — Урусова и Тебуева, с которыми в лагере остались два балкар­ца — С. Кочкаров и И. Мырзаев) и две лошади (Имбирь, получивший травму, не был допущен к восхождению).
12 августа. Штурм. Первой в два часа ночи на вершину двинулась «пехота» (Байрамуков, Бегеулов, Кубанов, Хапчаев). Это было сделано с учетом того, что при синхронном выходе пеших и конных последние далеко опередили бы пер­вых, вынуждены были бы поджидать их близ седловины, попусту тратя время и подвергаясь воздействию мороза. Поэтому конники (Биджиев, Джатдоев, Кап-пушев) вышли лишь полтора часа спустя, чтобы догнать первую группу на сед­ловине.
Тем не менее «конница» догнала пеших альпинистов на переходе от «При­юта Пастухова» к седловине, примерно на уровне 5200 м («Косая»). К ним при­соединились Кубанов и Байрамуков, после чего двинулись к седловине.
Достигнув ее, пятеро решили двигаться дальше, но, не зная маршрута, вы­брали неудачный путь, где лошади стали проваливаться в рыхлый снег. Возник­ла опасность, что животные могут поранить себя стальными шипами подков. Ребята вернулись к разрушенной во время последней войны хижине на седло­вине, и стали дожидаться Бегеулова и Хапчаева — наиболее опытных альпини­стов, многократно покорявших Эльбрус.
Бегеулов и Хапчаев дошли до седловины в девять утра, примерно на час позже первой группы, и, увидев ребят у хижины, с радостью подумали, что те уже совершили восхождение и успели спуститься.
Конники, искренне жалевшие своих животных, стали убеждать альпини­стов, что лошади из-за состояния снега не одолеют путь. Бегеулову все-таки удалось переубедить ребят. Он выразился в том смысле, что необходимо начать восхождение и записать это на видеопленку, чтобы затем показать руководству экспедиции (Урусову и Тебуеву) невозможность дальнейшего движения с ло­шадьми. В качестве видеооператора действовал Эльдар Кубанов.
Пологая часть седловины оказалась весьма тяжелой для прохождения: жи­вотные своими копытами не раз пробивали наст и глубоко (до колен и даже чуть выше) проваливались в снег.
Лишь выйдя на крутой участок, непосредственно ведущий к восточной вер­шине, обрели более-менее твердую почву под собой: снежный покров там был 174
не очень глубоким и перемежался с каменистыми осыпями, которые тянулись по северо-западному склону до самой вершины.
На подъем ушло почти два с половиной часа. Ближе к вершине конники надели бурки (было очень холодно) и, усевшись на своих питомцев, в 11 часов 30 минут взошли на вершину.
«На вершине свирепствовал ураганный ветер, — вспоминают участники экс­педиции, — он поднимал даже мелкие кусочки вулканической породы, которыми бил в лицо и в объективы съемочной аппаратуры».
Из-за пронизывающего, леденящего ветра задерживаться не стали. Быстро сфотографировались и начали спуск. Всего за 25 минут они достигли седлови­ны, откуда в полдень в половине первого дня начали спуск к «Приюту 11-ти».
К пяти часам пополудни они вышли к лагерю, где их встретили Тебуев, Уру­сов, спустившиеся раньше Кубанов и Хапчаев, а также балкарские ребята.
«Надо упомянуть, — говорят Бегеулов и Тебуев, — о жительнице Республики Ингушения Албогачиевой Лейле. Она присоединилась к экспедиции еще на пути к «Приюту 11-ти» и с разрешения руководителей участвовала в восхождении и поднялась на восточную вершину, став, возможно, первой ингушкой, поднявшейся на Эльбрус».
14 августа группа вернулась в Большой Карачай, затратив ровно неделю на проведение экспедиции.
Лишь спустя несколько месяцев после ее окончания власти «догадались» отметить почетными грамотами и подарками людей, увековечивших себя не только в Книге рекордов Гиннесса, но и в истории мирового альпинизма...
Пожалуй, лучше всего завершить эту часть данного очерка проникновенны­ми словами моего друга-историка Арсена Кубанова: «Уникальное восхождение закончилось. Можно сказать, что участники экспедиции совершили восхожде­ние на вершину позабытой славы карачаевской породы лошадей и снова показа­ли миру потенциальные возможности этих красивых и благородных животных. Следы шипованных подков остались на Восточной вершине, и многочисленные туристы-иностранцы стали свидетелями беспримерного восхождения. Они бурно выражали свое восхищение.
Но был еще один безмолвный свидетель, о котором тогда решительно Никто не думал, но именно этот свидетель предопределил продолжение истории, в которой, казалось бы, была поставлена точка. Имя его — Западная вершина».
ЗАПАДНАЯ ВЕРШИНА. ГОД 1999-й.
Как для каждого актера лучшая роль — та, что еще не сыграна им, так для восходителя лучшей высотой всегда будет оставаться та, что еще им не покорена.
Наши герои никак не могли удовлетвориться своим первым спортивным подвигом.
Перед их взором стоит магическая цифра «21» — на столько метров Запад­ная вершина превосходит Восточную. Лишь это небольшое расстояние отделяет конных первовосходителей 1998 года от «абсолютного рекорда». Ведь строго по-научному именно Западная вершина является истинно высшей точкой Евро­пейского континента и России. Это одно. Другое — еще в 1950 году, как уже говорилось, на Восточную вершину уже взбиралось вьючное животное, китай­ский як. А на Западной до сей поры вьючных животных еще не бывало. И, нако­нец, третий момент: в 1999 году исполняется 170 лет со дня первого восхожде­ния Хилара Хачирова.
Как видим, мотивы были, да еще какие!
Главной проблемой оказалась по-прежнему проблема финансовая. Полу-
175
чить все в условиях, когда вся республика была вовлечена в ожесточение выбор­ной кампании, было очень сложно.
Тогда Тебуев и Бегеулов решились на дерзкий, но, как показало время, впол­не оправданный шаг. 13 июля 1999 года Тебуев посещает генерала армии Влади­мира Семенова (тогда — кандидата на пост главы КНР) и излагает ему идею юбилейного конного восхождения. В этой беседе альпиниста и генерала крас­ной нитью проходит идея связи поколений: ведь первая в истории экспедиция на Эльбрус, положившая начало российскому альпинизму, была также органи­зована российским генералом.
Ахмат Мухутдинович отмечает, что Владимир Магомедович «придал этому большое значение», тут же дал поручение своим соратникам подготовить ме­роприятия по обеспечению новой экспедиции. «Экспедиция проводилась по по­ручению и под контролем генерала армии Семенова В. М.», — подчеркивает Тебу­ев, назначенный ее руководителем.
Он усовершенствовал конструкцию подков со съемными шипами. Опыт про­шлогоднего восхождения показал, что кованые шипы с квадратной формой при ударе и сильном соприкосновении с камнями и твердым льдом иногда имеют свойство откручиваться. На этот раз шипы были круглой формы и вытачивались на токарном станке (их изготовление было возложено на Умара Байрамукова).
Спонсоры II экспедиции:
1. Банк СБС-АГРО — Блимготова Ф. X.
2. Кавказпромстрой Банк — Редькин В. П.
3. ОАО «Полиграфист» — Кущетеров А. X.
4. ОАО «Долина» — Урусов М. М.
5. ОАО «Холодмаш» — Чернышев С. И.
6. ЗАО фирма «Висма» — Герюгов В. А.
7. ОАО «НВА» — Фролов Ю. А.
8. Мин. образов. — Бошкаев А. С.
9. Совхоз им. О. Касаева — Чотчаев А. А-А.
В июле была достигнута договоренность с Эльбрусской поисково-спасатель­ной службой, которая должна была оказать организационную помощь в восхож­дении и выделить своих сотрудников для сопровождения на вершину.
В команду вошли все три конника — участники похода 1998 года, причем Биджиев и Джатдоев со своими прежними лошадьми (Дауром и Имбирем), а Каппушев с конем по имени Игилик (лошадь Хурзук находилась в то время на дальней летовке).
В экспедиции участвовали, помимо Тебуева и Бегеулова, прошлогодние вос­ходители — Кубанов, Хапчаев, Байрамуков, а также водитель из города Черкес­ска Марат Хачиров. Пару слов относительно участия последнего из упомянутых лиц. Тебуев — большой любитель исторических параллелей и аналогий: именно ему принадлежала идея взять в группу представителя того самого рода, к кото­рому принадлежал прославленный первовосходитель Хиллар.
14 августа в шесть часов вечера группа вышла из аула Хурзук и через три часа добралась до «Ворошиловских кошей», где, как и в прошлый раз, была устроена ночевка.
15 августа в восемь часов утра участники экспедиции двинулись вверх по Уллукамскому ущелью к перевалу Хотю-Тау. Шли по тому же маршруту. Срав­нительно легко преодолев перевал, уже в час дня были на леднике, который также прошли без особых проблем. Оттуда они спустились к «Кругозору», где и расположились базовым лагерем.
176
I
16 августа был отдан отдыху, подготовке снаряжения и конкретной схе­мы восхождения. Вначале погода не особо обнадеживала, но ночью небо очистилось от облачности.
17 августа стоял ясный солнечный день. Экспедиция в полном составе при лошадях поднялась к верхней станции канатно-кресельной дороги «Та­ра- Башы», где остановилась на ночлег.
18 августаночью пешие альпинисты вышли раньше конников и остано­вились у разрушенной хижины на седловине. Около трех часов ночи в путь двинулась и конная группа, которая около семи часов утра соединилась с остальными участниками восхождения на седловине.
Здесь решили посовещаться. Спасатель Эльбрусской ПСС Абдул-Халим Ельмезов, сопровождавший группу, сообщил, что снег, окутавший крутой склон Западной вершины, весьма рыхлый и сыпучий. Поэтому, сказал он далее, лучше избежать ненужного риска и подняться на самой легкой из трех лошадей. Таковой оказался «новичок» — Игилик.
Как показало время, совет был правильным. С большими усилиями ло­шадь преодолела опасный участок очень крутого склона Западной вершины. Затем по пологому предвершинному плато группа вышла к невысокому (10 — 15 метров) холмику вершины, где установлен тур. Игилик делает последние шаги... Все! Высочайшая вершина Кавказа, России и Европы покорена «абсо­лютно». Случилось это в 10 часов 36 минут 18 августа 1999 гола.
На следующий день проводили Тебуева и Хачирова, отправивших­ся с багажом на автотранспорте в Черкесск, а 20 августа по испытан­ному маршруту вернулись в Хур­зук. Здесь и состоялась торжествен­ная встреча с участием В. М. Семе­нова и жителей этого древнего аула. В истории покорения высочай­шей вершины Кавказа, России и Ев­ропы перевернута еще одна, безус­ловно, славная страница. И вряд ли что еще можно добавить к словам, которыми генерал армии привет­ствовал в тот день восходителей: «Вы совершили настоящий спор­тивный подвиг. И совершили его во имя торжества патриотизма, вер­ности славной российской истории, во имя России и утверждения вы­соких идеалов мира и согласия, са­мых чистых помыслов человека».
Хатуев Р. Т.
Заведующий сектором Карачаево-Черкесского института гуманитарных исследований, министр КЧР по делам национальностей, печати и информации.
177



БИБЛИОГРАФИЯ
Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авто­ров XIII — XIX вв. Перевод, комментарии и вступительная статья В. Г. Гарданова. — Нальчик: «Эльбрус», 1974.
Анисимов С. Кавказский край. — М., 1915.
Байдаев М. К. Им покоряются заоблачные вершины. — Наль­чик: «Эльбрус», 1979.
Бероев Б. М. Приэльбрусье. — М.: Профиздат, 1984.
Виноградов В. Б. Время, горы, люди. — Грозный, 1980.
Голицын Н. Б. Жизнеописание генерала от кавалерии Емануе-ля. — СПб., 1851.
Голубев С. Восхождения на Центральном Кавказе//Ежегодник Русского Горного общества. Т. XIII. — М., 1913.
Г. Д. Поездка к южному склону Эльбруса в 1848 г.ХХБиблиоте-ка для чтения. 1849. Т. 97.
Гугов Р. X., Улигов У. А. Киров на Тереке. — Нальчик: «Эльб­рус», 1986.
Давидович С. Ф. Восхождение на Эльбрус//Исторический вестник. Т. XXVIII, № 4 — 6. — М., 1887.
Динник Н. Я. Эльбрус, его отроги и ущелья//Известия Кавказ­ского отделения Русского географического общества. Т. VI, 1880.
Доманский Я. В. Древняя художественная бронза Кавказа.
— М., 1984.
Думанов X. Еще раз о Килларе и Ахие//газ. «Кабардино-Бал­карская правда», 3 сент. 1985, г. Нальчик.
Голембиовский М. К. Попытки восхождения на Эльбрус в 1887 и 1888 годах и топография этой горы и ее окрестностейХХИзве-стия Кавказского отделения Русского географического общества. 1903. Т. XVI, № 3.
Гильденштадт И. А. Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа. — СПб., 1809.
Гвоздецкий В. Н., Федчина В. Н., Азатьян 3. Н., Донцова А. А. Русские географические исследования Кавказа и Средней Азии.
— М., 1964.
Кабардино-русские отношения в XVI — XVII вв. — М., 1957. Т. 1.
180


Кудинов В. Ф. Эльбрусская летопись. — Нальчик: «Эльбрус», 1976.
Купфер А. Я. Путешествие в окрестностях горы Эльбрус, пред­принятое в 1829 году (на франц. яз.). — СПб., 1830.
Краснов А. И. О приоритете покорения Эльбруса нашими со-отечественниками//Известия Чечено-Ингушского научно-исследо­вательского института. Т. VI, вып. 1. — Грозный, 1965.
Калоев Б. А. М. М. Ковалевский и его исследования горских народов Кавказа. — М.: «Наука», 1979.
Карачаево-балкарский фольклор в дореволюционных записях и публикациях. — Нальчик: «Эльбрус», 1983.
Клименко М. К. В недрах Кавказа//Ежегодник Кавказского Горного общества в городе Пятигорске. № 5 за 1911 — 1912 гг.
— Пятигорск, 1913.
Марков Е. Очерки Кавказа. — СПб.-М., 1887.
Москвич Г. Путеводитель по Кавказу, Издание XIX. — М., 1912.
Мусукаев А. И. О Балкарии и балкарцах. — Нальчик: «Эль­брус», 1982.
Иванов Д. Л. Восхождение на ЭльбрусХХЗаписки Русского гео­графического общества. Т. XX, вып. 5. — СПб., 1884.
Надеждин П. П. «Кавказский край», «Природа и люди». — Ту­ла, 1901.
Никитин В. Из истории первого восхождения на Эльбрус/YK седоглавым вершинам Кавказа. — Ставрополь, 1962.
Обзор деятельности Кавказского Горного общества за 1912 г.// Ежегодник Кавказского Горного общества в гор. Пятигорске, № 3 за 1911—1912 гг. — Пятигорск, 1913.
Посольство дьяка Федота Елчина и священника Павла Захарь-ева в Дадианскую землю (1639 — 1640 гг.)//Чтения в император­ском обществе истории и древностей Российских при Московском университете 1887 года. Кн. 2. — М., 1887.
Переписка на иностранных языках грузинских царей с россий­скими государями от 1639 по 1770 гг. — СПб., 1861.
Санкт-Петербургские ведомости. № 113 за 1829 год.
Санкт-Петербургские ведомости. № 118 за 1829 год.
Поггенполь Н. В. К вопросу об устройстве горной метеороло­гической станции на склонах Эльбруса и о восхождении, пред­принятом с этой целью на седловину ЭльбрусаХХИзвестия импе­раторского Русского географического общества. Т. XXXV, вып. 2.
— СПб., 1899.
Польская Е. Художник Н. Я. Ярошенко и Исмаил УрусбиевХХ газ. «Путь к коммунизму» (на балк. яз.), 7 февр. 1965, г. Нальчик.
Польская Е. Композитор С. И. Танеев в Кабардино-БалкарииХХ газ. «Советская молодежь», 20 июня 1965, г. Нальчик.
181
Радде Г. И. Кавказский хребетХ/Живописная Россия. Т. IX Кавказ. —СПб., 1883.
Рототаев П. Колыбель советского алышнизма//газ. «Кабарди­но-Балкарская правда», 1 сент. 1973, г. Нальчик.
Рототаев П. С. Краткий словарь горных названий Кабардино-Бал­карии. — Нальчик: «Эльбрус», 1969.
Сысоев В. М. Эльбрус/ХИзвестия общества любителей изуче­ния Кубанской области. Вып. 2. — Екатеринодар. 1900.
Семенов С. Путеводитель к Кавказским Минеральным Водам. Ч. 1. —Пятигорск, 1867.
Соколова Н. В. Эльбрусская экспедиция Академии наук 1829 го­да//Ученые записки Кабардино-Балкарского научно-исследова­тельского института. Т. XXIII. — Нальчик, 1965.
Сивков К. Кавказская экспедиция Академии наук в 1829 году// Вестник Академии наук СССР. № 7 — 8, 1935.
Симонов Е. Д. Слово об Эльбрусе. — М., 1983.
Толстов К. Восхождение на Эльбрус//ж. «Огонек», № 3. 1950.
Фролов Я. И. На вершину Эльбруса//Ежегодник Кавказского Горного общества, № 5. — Пятигорск, 1913.
Фролов Я. Андрей Васильевич Пастухов/Ж седоглавым верши­нам Кавказа. — Ставрополь, 1962.
Шуровский В. Семь недель по перевалам Западного Кавказа// Ежегодник Русского Горного общества. Т. V. — М., 1906.
Шостак М. А. По Раче и Сванетии//Известия Кавказского от­деления Русского географического общества. Т. XVI, вып. 1. — Тифлис, 1903.
Чумаков С. В. Приют Пастухова. — М., 1977.
«Г — Д» — Поездка к южному отлогу Эльбруса в 1848 году// Библиотека для чтения. 1849. Т. 97.
Швецов В. Очерк о кавказских племенах//Москвитянин. 1855, № 23 — 24, декабрь, кн. 1 — 2.
I
СОДЕРЖАНИЕ

Стр.
От автора.........................................................................................................................
Слово об авторе............................................................................................................. 5
Кавказ в легендах и действительности.................................................................. 7
Трон Симурга................................................................................................................. 12
На Эльбрус с целью джихада.................................................................................... 14
Накануне......................................................................................................................... 18
Рассказывает Купфер.................................................................................................. 21
Генеральские подарки и карачаевские проводники......................................... 24
Разведки на Урду-баши и Кан-жоле........................................................................ 27
Слушая старого Мырза-кула..................................................................................... 29
Войлочные шатры и верблюды у истоков Малки................................................ 33
Айран из кожаного мешка, или гыбыт-айран...................................................... 36
А вот и Эльбрус!............................................................................................................ 38
Генерал и академики чествуют бесстрашного охотника.................................. 41
Рассказывает Ахия Соттаев....................................................................................... 50
После покорения.......................................................................................................... 54
Факты и суждения........................................................................................................ 59
Радде на родине Хиллара........................................................................................... 67
Ахия и Дячи воодушевили англичан....................................................................... 70
В Верхний Баксан из Лондона.................................................................................. 77
Ожай и Кара-Магулай на охоте с Динником....................................................... 82
Ахия и Дячи, Малай и Дечи....................................................................................... 87
Джанай и Джапар предвидели вьюгу.................................................................... 89
Эстафету принимают Биаслан и Махай................................................................ 92
На Эльбрусе профессор Голомбиевский.............................................................. 101
Хаджи Залиханов и Акбай Терболатов — помощники Пастухова................ 105
Отважный квартет горцев на службе отечественной науки........................... 108
Эльбрус и дом Урусбиевых........................................................................................ 112
Биаслан, Исса и Кичи, на пятитысячниках Центрального Кавказа.............. 128
Чиммак, Локлман и доктор Шуровский на Гондарае........................................ 136
Кусочек чистого льда из Шарыфчыка.................................................................... 139
С. М. Киров, Сеид и Джиджу Хаджиевы на Эльбрусе...................................... 141
Минболат, Кучара и Хаджи-Мырза Урусбиев..................................................... 144
Бек-Мырза и Ибрагим на седловине Ушбы.......................................................... 148
Два слова из истории Кавказского Горного общества....................................... 150
Вместо заключения....................................................................................................... 152
Вместо послесловия..................................................................................................... 155
Приложения
Северное Кубанское и Тюркское предгорья Кавказа....................................... 164
Кавказский хребет (Большой Кавказ)..................................................................... 166
Покорение Эльбруса на лошадях посвящается 170-летию первого вос­хождения на Эльбрус Хиларом Хачировым, представителем карачаев­ского народа (из аула Карт-Джурт)...................................................................... 169
183