Слово "вечность" (СИ) [La donna] (fb2) читать постранично

========== Часть 1 ==========

Днём шёл дождь, и когда фургон тормозит напротив особняка, через открытое окно доносится, как скрипят об асфальт шины. Мотор ровно гудит, пока фургон, такой же громоздкий и неуклюжий, как его хозяин, задом заезжает на парковку.

Голд вздыхает, поправляет узел галстука и идёт открывать. Стоит на крыльце, дожидаясь, когда Мо дойдёт до конца выложенной побуревшим от времени кирпичом дорожки и войдёт в дом. Голд криво усмехается, отгоняя неуместную ассоциацию: жёлтым этот кирпич никогда не был, да и за исполнением желаний к Тёмному давно ходить перестали. Он больше не заключает сделок, и жители Сторибрука, наконец, смирились с этим. Мо Френч грузно поднимается на крыльцо и, не поднимая взгляда, заходит.

— Я ждал тебя раньше, — замечает Голд, поворачивая ключ в замке. — Ты всегда закрывался в семь.

— Сегодня было много покупателей, такой день, — поясняет гость равнодушно.

— Какой? — машинально интересуется хозяин дома.

— Четырнадцатое февраля.

Голд сжимает зубы и до боли стискивает ключ. Вот оно что. Выдуманный праздник чужого мира. Как символично. На языке вертится язвительная реплика, но он только пожимает плечами и кивает в сторону лестницы:

— Проходи, папа.

Они давно перестали церемониться. В прошлом остался и трепет сэра Мориса перед Тёмным, и страх, который Мо Френч испытывал по отношению к хозяину города.

Голд следует за ним не сразу. Сначала прикрывает окно: на улице снова зарядил дождь, и водяная пыль ровным слоем оседает на подоконнике. Голд с силой давит на разбухшую за зиму раму, поворачивает ручку фрамуги. Рассеянно оглядывает помещение. Зацепившись взглядом за пустой камин, зябко трёт руки. Холл совершенно выстужен, и хотя Тёмному холод повредить не может, ему, наверное, следует позаботиться хотя бы о своём госте. Голд хмурится, призывая на помощь магию, и в очаге занимаются весёлым рыжим пламенем сухие поленья. Разноцветный экран в кованных узорах, призванный защищать полированные доски пола от искр, он переставляет вручную и тут же жалеет об этом. Брезгливо морщится, очищая брюки от тут же прилипших к ним хлопьев пыли, вытирает носовым платком пальцы, и отправляется наверх. Умом он понимает: если бы что-то изменилось — Мо дал бы ему знать. Но глупая надежда не желает умирать, и каждый раз заставляет сердце биться чаще.

Голд с бессмысленной осторожностью приотворяет дверь в спальню — словно её скрип может кого-то разбудить. Мо сидит на плетёном стуле, облокотившись на край постели, и взгляд его блуждает по изображениям блёклых рисованных букетов на розоватых обоях. Потом цветочник задирает голову, чтобы разглядеть картину, которую видел уже не одну сотню раз, и вокруг валика жира на его оплывшем затылке образовываются две горизонтальные складки. Они отчётливо видны под редкими коротко стриженными волосами, и Голд на секунду жалеет о том, что больше не носит трости: ему хочется ударить тестя, увидеть, как тот падает лицом в пол, как короткие пушистые волосы слипаются от крови. Но марать руки о его потную тушу — не хочется. Голд прикрывает глаза. Считает до десяти, пытаясь усмирить своих внутренних демонов, что снова чуть не вырвались на волю. Он сходит с ума — это не новость. Вот только предпочитает быть тихим сумасшедшим.

Кажется, Мо не собирается прерывать молчания первым. Голд сжимает кулаки.

— У тебя было достаточно времени, чтобы попробовать без моего присутствия, — роняет он бесцветно. — Ты сделал это?

— Да.

Голд переводит взгляд на жену. Она всё так же лежит в постели, даже волосы не сбились, бледные руки неподвижны на тонком атласе одеяла, грудь вздымается мерно и тихо. Она выглядит точно так же, как час назад, когда он оставил её в спальне одну. Так же, как вчера, или на прошлой неделе, так же, как пять лет назад, когда они вернулись из Хорорбрука в наземный мир, — без малейших изменений.

— Так попробуй ещё раз. Сейчас! — приказывает Голд.

Тесть смотрит на него скептически, но послушно склоняется над дочерью и целует ее в губы.

Ничего не происходит.

— И это поцелуй отцовской любви, — шипит Голд сквозь зубы. — Больше смахивает на инцест.

Мо утирается, говорит тяжело, точно ворочает языком камни:

— И куда же, по-твоему, целуют дочерей?

— В лоб или в щёку.

Они проделывали это сотни раз, но Мо целует Белль снова. И в лоб, и в щёку, и в кисть, как целуют леди. Бесполезно.

Голд ревниво поправляет одеяло, раскладывает по высокой подушке каштановые пряди волос.

Они молча спускаются, Мо привычно плюхается в глубокое кресло у камина. Голд достаёт из бара виски и тяжёлые стаканы. Идёт на кухню, чтобы вынуть из морозилки одинокую форму для льда, выковыривает льдинки остриём ножа.