Изнанка сбывшейся мечты (СИ) [Дмитрий Ворожцов] (fb2) читать онлайн

<p>

ИЗНАНКА СБЫВШЕЙСЯ МЕЧТЫ</p>

<p>

 </p>

   Августовское солнце лениво выкарабкивалось из-за горизонта, вгоняя в дрожь ночные тени. Воздух насыщался светом, ароматами лета и оживляющим теплом. Над Пермью по-прежнему висела тишина, но чувствовалось, что через несколько мгновений город вырвется из паутины сна и дворы наполнятся звуками: писком домофонов, лязгом дверей, стуком каблуков по асфальту, разговорами, криками детей и рёвом двигателей автомобилей. Начнётся очередной трудовой день, и судьба вновь раскинет свежий пасьянс возможностей для новых начинаний. И, может быть, кому-нибудь сегодня даже повезёт.

   В одном из таких спальных микрорайонов, посреди двора, зажатого в тиски хмурыми пятиэтажками со всех четырёх сторон, раскинулась современная игровая площадка, выделяющаяся на фоне унылой серости, словно радужная клякса. Все атрибуты детского счастья, сосредоточенные в одном месте: яркие и красочные карусели, домики, лазы, высоченные горки, спортивные комплексы. Есть где разгуляться да разыграться, целый маленький мир - сказка, воплощённая в жизнь неравнодушными к будущему подрастающего поколения спонсорами.

   На площадке ещё было безлюдно: ни гуляющих с колясками молодых мам, ни радетельных бабушек, ни галдящих до рези в ушах детей. Нарушал картину лишь мальчуган лет семи-восьми в надетой набекрень чёрной бейсболке, который сидел в песочнице один-одинёшенек, будто его ещё с вечера забыли забрать домой, хотя на самом деле он вышел на улицу минут двадцать назад.

   - Ух ты, какая крутяцкая! - залепетал Саша, откопав в куче песка кем-то потерянную детскую лопатку. - Повезло так повезло! И что мы раньше-то не сообразили такое замутить?!

   Родители уделяли Саше мало внимания, и большую часть времени он был предоставлен сам себе.

   Мать последние месяцы сильно болела и редко вставала с кровати, но, несмотря на плохое самочувствие, продолжала восстанавливать здоровье народными средствами - мазала, пила, втирала целительные настойки, заговорённые бабулей из соседнего подъезда. Надежда Витальевна никогда не обращалась к докторам, не принимала лекарств и думала, что справится с недугом сама, без всяких шарлатанов-медиков. Не любила она больниц и всего, что с ними связано.

   Отец же дома почти не появлялся, в жизни главу семейства интересовали лишь две вещи: работа и любого вида рыбалка, ведь ни тому, ни другому его пристрастие к спиртному не мешало. С завода отца даже за прогулы не выгоняли - профессиональный токарь всегда ценился на вес золота, а равнодушную рыбу его вредные привычки вообще не волновали. Сейчас здоровье супруги и воспитание сына в эту идиллию никак не вписывались, ни с зазором, ни с натягом. Конечно, так было не всегда. Ещё каких-то пять лет назад соседи его считали примерным семьянином и заботливым отцом, но череда событий выбила Александра Александровича из накатанной колеи в неизведанное бездорожье. Смерть родителей, жуткая авария, после которой он очень долго восстанавливался, просрочка по своим и чужим кредитам, постоянное давление коллекторов. Он не выдержал и сорвался, замкнулся в собственном мире.

   Других родственников у Саши не было, ни дальних, ни близких. И никто его не вразумлял, не поправлял, не останавливал, и он мог поступать так, как ему заблагорассудится. Поэтому восьмилетний Саша и гулял, где и когда хотел. Ну, или почти где хотел.

   Ровесники и те, кто постарше, его сторонились - считали местным дурачком, никогда с ним не играли и частенько выгоняли прочь с площадки без всяких сантиментов. С теми же, кто помладше, ему запрещали общаться заботливые воспитатели отпрысков. Подобные опасения возникли не без оснований, Саша и вправду немного отставал в развитии от сверстников по причинам от него не зависящим, хотя глупым он не был, просто с ним никто не занимался.

   Корень всех бед крылся в другом: в силу заложенного характера, рос Саша ребёнком застенчивым, молчаливым и нелюдимым. Любой, даже самый безобидный вопрос от незнакомого человека вгонял его в ступор и причём надолго. Редко кто дожидался ответа. Чаще всего люди натянуто улыбались, махали рукой и отправлялись дальше по делам.

   - Никто не указывает! Не бубнит под ухо! - с восторгом выкрикнул Саша и продолжил ковыряться находкой в мокром песке, высунув кончик языка наружу.

   Рассвет - время для тихой Сашкиной радости, когда он мог урвать от жизни кусок пожирнее. Только ранним утром никто ему не мешал, не тыкал в него пальцем и не задавал ненужных вопросов. Он мог до позеленения кружиться на каруселях и кататься в своё удовольствие на горках.

   Додумался гулять по утрам Саша не так давно - в прошлые выходные, но здравую идею уже раза три на этой неделе осуществить успел. Единственный минус - вставать надо было рано, но это лишь дело привычки. С этим Саша справлялся гораздо легче, чем с осознанием и принятием того, что он не такой, как все.

   - Как же всё-таки клёво! Лучше не придумаешь! Мы с тобой молодцы! Да ведь?!

   Саша подмахнул пальцами прозрачные сопли под носом и вытер их о левый рукав потрёпанной светло-голубой джинсовки. Поднялся и стал нагребать кучу песка в центре, помогая ещё и рваными кроссовками.

   - Лекс, ну ты чего? Не молчи! - обратился Саша к вымышленному другу, стоящему на противоположной стороне песочницы. - И вообще, давай лучше мне помогай! Одному не управиться, скоро уже малявки придут и всё сломают.

   В отличие от большинства других детей, он не представлял приятеля-невидимку ни забавным зверьком, ни героем мультика, ни каким-нибудь супергероем, в его воображении он существовал как обычный мальчик-ровесник.

   Саша не помнил, зачем и когда он придумал этого друга, но, сколько себя осознавал, тот всегда находился рядом с ним. Подсказывал, если Саша сам не справлялся, предостерегал от необдуманных поступков и поспешных решений, поддерживал в трудную минуту. Веселил, когда тому становилось одиноко и грустно - корчил смешные рожицы и скакал вокруг него, как обезьянка капуцин, моментально поднимая настроение. Кричал вместе с ним, если Саша трясся от страха или загибался от боли. Терпеливо молчал, когда слова казались лишними.

   - Лекс! - рассерженно выкрикнул Саша, заметив, что тот никак не реагирует на его слова. - Ты опять залип что ли?

   Для него Саши был не просто другом, он считал его братом-близнецом, ведь внешне тот походил на него точь-в-точь, словно отражение в зеркале. Такое же худощавое телосложение, небольшой рост и тощее щедро усеянное конопушками лицо. Тот же мясистый нос, маленькие серые глаза и слегка оттопыренные уши, высовывающиеся из копны ярко-рыжих, почти оранжевых волос.

   Правда, для Сашки они выглядели как свинцово-серые - ведь тот вообще никакие цвета не различал, его окружающий мир не менялся ни днём, ни ночью и всегда оставался чёрно-белым. Будто Саша так и не подрос, и всю жизнь ему придётся мириться с тем, что он будет смотреть на божий свет глазами младенца, утопая в болоте безмерной серости.

   А вот пристрастия в одежде у них существенно отличались. Лекс явно недолюбливал тьму и предпочитал одеваться полностью во всё новое и ослепительно белое, словно юный принц из сказки. Ни одной надписи, рисунка или серого пятнышка: ни на рубашке, ни на шортах, ни на носках и ботинках.

   - Лекс, может, хватит уже игнорить меня! - вновь возмутился Саша и замер, с укором уставившись на товарища. - Почему я один-то всё делаю? Помогай!

   Всматривающийся в пустоту Лекс моргнул и вынырнул в реальность, сменив колючий, совсем не детский взгляд на что-то более добродушное. Фальшиво улыбнулся и заговорил:

   - Конечно, сейчас помогу. Как скажешь, так и будет. У меня разве выбор есть? - риторически спросил он и шагнул к куче песка. На секунду показалось, что в его голосе звучали нотки грусти, но следующая фраза развеяла впечатление без следа: - Что будем строить? Как всегда, замок? - с задором добавил он, доставая из кармана шорт белую лопатку.

   - Наверное. Я больше ничего не умею лепить. А из тёмного-серого песка замки у меня всегда хорошо получаются.

   - Вот и здорово! - откликнулся Лекс, присаживаясь на корточки. - Только он не серый, а жёлто-коричневый, потому что мокрый. Ночью дождь шёл. Мог бы уже и запомнить цвета, как мне кажется, тысячу раз уже тебе об этом говорил.

   - Ну, жёлто-коричневый. Разве это важно? Лепи давай, не умничай!

   Лекс ничего не ответил и с усердием набросился на кучу, засучив рукава. Работа закипела и очень скоро в центре песочницы выросла круглая башня полуметровой высоты с открытой платформой наверху, увенчанной зубчатым парапетом. Саша начал воздвигать стену вокруг строения, а Лекс принялся за обустройство рва. Вдвоём у них весьма складно получалось, вот только завершить постройку замка друзьям было не суждено - на пешеходной дорожке, разрубающей квадратный двор по диагонали, появились трое подростков в возрасте одиннадцати-двенадцати лет, которые целенаправленно приближались к детской площадке.

   - Димыч, там же опять он, - послышался издалека писклявый голос, раздражающий не меньше, чем звук пенопласта, трущегося по стеклу.

   Внешне обладатель фальцета выглядел не лучше, а вернее сказать, так же отвратительно. Не по годам разжиревший тинейджер тяжело дышал и с трудом поспевал за шустрыми друзьями, у которых проблемы с лишним весом не намечались. В кремовой футболке в обтяжку и коротких шортах такого же цвета он походил на отварную сардельку в кожуре.

   - Ну, этот, придурок который. Из четвёртого подъезда, - стерев со лба пот, добавил раскрасневшийся пацан.

   - Точно он! Видимо, Сега, этот дурачок не догоняет. Наказывать будем! - откликнулся тот, что был на голову выше остальных, и ещё ускорил шаг, сжимая на ходу кулаки.

   Саша бросил в сторону ребят взгляд и тут же опустил его обратно в песочницу. Он не испытывал по отношению к ним ни злости, ни ненависти. Внутри него вообще никаких чувств не зарождалось, полное равнодушие. Он даже не знал, видел ли он их раньше, ведь Саша никогда не запоминал обидчиков. В воображаемом мире все они выглядели для него одинаково - словно мрачные тени. Безликие, ничем неинтересные и внешне неотличимые от множества других.

   - Эй, дебилоид! Ты что - с первого раза не врубаешься? - подойдя к песочнице, гаркнул Димыч. - Это наша площадка и мы на ней играем. Вали отседа!

   Никакой реакции не последовало, Саша продолжал ковыряться лопаткой в песке, делая вид, что вокруг ничего не происходит. Он не хотел верить в то, что случившееся реально, ведь теперь они отнимут у него в жизни последнюю радость - ну не ночью же ему с фонариком играть на площадке. У него в голове не укладывалось, как обидчики так быстро вычислили, что он гуляет по утрам.

   - Я вроде с тобой разговариваю! Ты не только тупой, ещё и глухой, что ли? - переглянувшись с друзьями, зарычал Димыч. - Ломайте эту хрень, парни! - распорядился он, надменно задрав нос, но сам остался стоять на месте.

   Первым заскочил в песочницу жилистый мальчуган, имя которого Саша так и не услышал. Одним ударом ноги он повалил башню и запрыгал на куче песка, утрамбовывая полуразрушенные стены замка. Второй же расторопностью не отличался, но, почувствовав сверлящий взгляд негласного вожака и зачинщика всех мероприятий, тоже шагнул вперёд. Тут же запнулся о бортик и растянулся в песочнице, чуть-чуть не уткнувшись лицом в Сашин кроссовок. По двору прокатился заливистый смех.

   Сега поднял голову, сплюнул попавший в рот песок и запищал:

   - Сука! Из-за этого дебила футболку завалил! Мать меня прибьёт!

   После этих слов его друзья ещё сильнее раздухарились.

   - С-с-серёга сегодня жжёт! Да, Тёма? - сквозь смех выдавил Димыч.

   - Ага, жесть! - согласился с ним второй, вытирая слёзы на щеках.

   Лишь Саша равнодушно смотрел на телодвижения тучного парня, барахтающегося в песке. Ни одна эмоция не проявилась на лице. Он не знал, что делать и как ему поступить, просто терпеливо дожидался развязки. Видел, как толстяк упёрся руками, оттолкнулся и с третьей попытки всё-таки встал на четвереньки. Саша заметил изменения в его лице: теперь оно стало выглядеть как смятая бумажка угольно-серого цвета, но ничего не предпринял - остался сидеть на месте, как ни в чём не бывало.

   - Да я тебя ща размажу, придурок! - скорее даже обиженно, чем грозно, заверещал Сега, поднимаясь на ноги.

   Он замахнулся, изобразил удар, но остановил кулак в паре сантиметров от носа, заметив, что Саша ни убегать, ни уворачиваться не собирается. Толстяк обернулся и растерянно уставился на друзей, в ожидании от них реакции.

   - Ты чё застеснялся-то?! Бей давай! - со злобой процедил вожак, перестав смеяться. - Накажи этого бессмертного дебилоида! Или я те щас сам всеку, уродец! - крикнул он и демонстративно щёлкнул костяшками пальцев.

   Сега встрепенулся. Ещё сильней раскраснелся. Поджал губы и перевёл взгляд на Сашу. Слегка отвёл руку назад и ударил.

   - Чё ты, ёпт, как девка, его бьёшь! Жёстче бей, я сказал!

   Не раздумывая, Сега тут же нанёс ещё один удар. На этот раз гораздо резче и сильнее. Саша даже не пикнул, хотя кулаки толстяка не показались ему такими уж и мягкими. Опустил голову и увидел, как упала на песок тёмно-серая капля крови, но утираться не стал. Он почувствовал, будто что-то тёмное в его мозгу зашевелилось. Что-то незнакомое, злобное и несогласное с происходящим, но пока ещё слишком слабое и боязливое.

   - Бей, мать твою, всамделишно! - уже орал Димыч, придя в ярость, будто хищник при виде крови. - Выруби его, кретин! Никакой жалости!

   - Сашка, беги! Ты сможешь! Если что, я их задержу! - наконец-то закричал бездействующий всё это время Лекс. Сам он уже волшебным образом успел отбежать на приличное расстояние и теперь манил рукой за собой. - Прибьёт ведь тебя, и никто его не остановит. Взрослых нет! Беги!

   Сега ещё раз ударил, но Саша уже оказался к этому готов, словно только и ждал команды от Лекса. Бросил лопатку, поднырнул под руку и, вскакивая, прыгнул вперёд, словно резвая мартышка. Что-то схватил с песка и ломанулся прочь. Они попытались его догнать, но быстро поняли, что это глупая затея. За ним было не угнаться - Саша очень быстро бегал и почти не уставал от физических нагрузок, будто родился на свет диким зверем. На изумление обидчиков, Саша пулей вылетел со двора и тотчас помчался к подступавшему вплотную к квадрату пятиэтажек лесу, где и скрылся среди деревьев.

<p>

***</p>

   Решив оторваться наверняка, он пробежал ещё с полкилометра, продираясь через гниющий валежник и бурелом. Выскочил на знакомую тропу, петляющую между вековых деревьев, и лишь тогда перешёл на шаг, чтобы отдышаться.

   - Куда мы сейчас? - спросил идущий за его спиной вприпрыжку Лекс, который в отличие от друга по-прежнему выглядел бодрым и белоснежно чистым.

   Саше же утренняя пробежка по пересечённой местности далась далеко не так хорошо. Кроссовки походили на два комка грязи, внизу штанины зияла дыра, а на порозовевшем лице красовалась свежая царапина через всю правую щёку - наткнулся на неудачно торчавшую ветку.

   - Скоро сам всё увидишь, - буркнул в ответ Саша.

   - Что за тайна? Рассказывай давай! Не хочу ждать. Не моё!

   - Да никакая это не тайна, иду к дороге на той стороне парка. Я, когда там гулял, муравейник поблизости в чаще видел. Большой такой, почти по пояс мне. Мурашей - куча! Шустрые такие, не угонишься.

   Саша любил бродить летом по лесу в одиночку, здесь он чувствовал себя как дома и забывал обо всём, что терзало его в последние годы. Ничего не боялся, ни про что не думал и ни о чём не переживал. Здесь он становился другим - сильным, смелым и решительным, как будто в его голове срабатывал переключатель.

   - И зачем он тебе, стесняюсь спросить? - поинтересовался товарищ, не скрывая удивления.

   - Может, помнишь? Нам как-то в школе на уроке рассказывали, что муравьи могут сами пожар потушить, какой-то своей кислотой. Хочу убедиться - своими глазами увидеть. Может, обманула училка. Да и клёво же на пожар посмотреть!

   - Хе! Для этого же как минимум спички нужны. Где ты их найдёшь-то посреди леса?

   - Я уже нашёл! - доставая что-то из кармана, сказал Саша. - Вот! - он разжал кулак и Лекс увидел на ладони одноразовую китайскую зажигалку. - Упитанный мальчик выронил, когда в песочницу свалился. А я подобрал! Я молодец?!

   - Молодец... - протянул Лекс и тяжело вздохнул. - Может, не будем этого делать?

   - Будем! - отчеканил без раздумий Саша и зашагал быстрее.

   Вымышленный друг ещё долго пытался его отговорить, монотонно вдалбливая прописные истины, как прожжённый моралист. Говорил о том, что спички детям не игрушка, что опасно разведение огня в лесу и насколько сложно его тушить. Рассказал о последствиях и даже привёл ужасные примеры из жизни, но Саша оставался непреклонен. Он просто перестал слушать и отвечать на вопросы, а потом и вовсе взорвался от злости, несказанно удивив товарища, который такой реакции никак не ожидал.

   - Лекс, хватит, я сказал! - процедил Саша, сводя к переносице брови. В этот момент он словно превратился в разъярённого щенка, - Не надо указывать, что мне делать!

   - Я не вправе указывать, - растерянно выдавил Лекс. - Только советовать. Но ты должен прислушаться к моим словам.

   - Заткнись! Никому и ничего я не должен, тем более тебе! Ты вообще не настоящий, я сам тебя выдумал. Ты ничто! Пустое место!

   Лекс понурился, затих и поплёлся за Сашей, приотстав на десяток-другой шагов. Поругавшись, друзья весь дальнейший путь так и прошли молча, и даже взглядом не перекинулись.

   Шум от проезжающих по скоростному шоссе автомобилей становился всё громче, и вскоре Саша свернул с тропинки, устремляясь в лес, к густым колючим зарослям кустов шиповника, образующим живую изгородь от непрошеных гостей. Юркнул в почти непроходимое препятствие и выбрался с другой стороны без единой царапины.

   Прошагал ещё полсотни метров и очутился на небольшой поляне, куда сквозь тёмно-зелёную толщу крон деревьев пробивались солнечные лучи, прямо в её центр, заливая светом холмик муравейника. Волшебным образом Саша безошибочно добрался до него с первой попытки, хоть и не помнил точно, где тот находится. Будто звериным чутьём обладал, хотя на самом деле, помимо зрения, у него ещё и с обонянием наблюдались проблемы.

   Не то чтобы он совсем не различал запахов - похвастаться особо было нечем. Саша, конечно, мог отличить вонь тухлого мяса от аромата духов, но лишь на уровне годовалого ребёнка: "приятно-противно". Хотя это не доставляло ему никаких проблем. Изысканные блюда он никогда не едал, а вкус каши или картошки и в таком виде его устраивал - больше ничего готовить Саша не умел.

   Он подобрался поближе к муравейнику, нагрёб кучку из сосновых иголок и слегка взъерошил. Достал из кармана находку и щёлкнул по кнопке, зажигая огонёк.

   - Эх, работает... - протянул Лекс, причём явно без всякой радости в голосе.

   - Р-р-р-аботает! - будто зарычал Саша, расплываясь в улыбке.

   Он поднёс зажигалку к кучке, и сухая хвоя моментально вспыхнула, разгораясь с каждой секундой всё сильней. В небо потянулась струйка едкого жёлтого дыма.

   Прошло совсем чуть-чуть времени, и муравейник ожил. Зашумел-загудел, словно запустилась громадная фабрика, и весь холмик почти моментально покрылся тысячами насекомых, выбирающихся из всех нор любимого дома. Они хаотично метались во все стороны сразу, пока чья-то невидимая рука не указала им единственно верное направление. И тут же бесстрашная армия муравьёв устремились к очагу пожара, окружая его в плотное кольцо, похожее на непреодолимую крепость из блестяще-чёрных камней.

   - Класс! Ну, ты только глянь, Лекс! Это же офигенно!

   Один за другим муравьи бросались к огню и, изогнув вперёд брюшко, брызгали на пламя струями кислоты. Кто-то, из подобравшихся слишком близко к огню, умирал сразу, другие успевали отбежать, чтобы их место заняли следующие. Ни страха, ни сомнений. Вот только сегодня фортуна явно была не на стороне насекомых.

   - Никогда такого не видел! - запищал Саша, зачарованно наблюдая за театром боевых действий. - Вообще ничего не боятся!

   Прожорливый огонь заглатывал муравьёв сотнями в секунду, но никак не мог насытиться - настоящий муравьиный Армагеддон. Горы обожжённых трупов лишь прибывали, а пламя разгоралось не на шутку. Оно уже поползло от основания к вершине, но Саша по-прежнему ничего не предпринимал, не осознавая в должной мере последствия.

   - Остановись, пока не слишком поздно! Достаточно! - рявкнул Лекс, тряхнув Сашу за плечо. - Ты же уже убедился, что учительница ошиблась. Муравьи не смогут победить огонь, тебе нужно сделать это самому. Закидай его землёй.

   - Как же ты мне надоел. Больше с тобой не разговариваю, - огрызнулся Саша. - И слушать не буду!

   - Не время для обид, позже разберёмся. Я ведь на полном серьёзе говорю - хватит!

   Лекс ещё долго расхаживал вокруг полностью охваченного огнём муравейника, бормотал без остановки и отчаянно размахивал руками, но безрезультатно - Саша сдержал обещание и никак не реагировал. Лишь завороженно смотрел на языки пламени, переливающиеся от тёмного до светлого серого цвета.

   Но тут что-то с Сашей произошло. Он заозирался по сторонам, глаза стали бешеными, крылья носа зашевелились, и он резко втянул в себя воздух. Теперь его побелевшее лицо менялось под гнётом нахлынувших эмоций, словно пластилин в детских руках: непонимание, страх, радость, удивление, печаль...

   - Ле-е-е-е-кс... - растерянно протянул Саша, отыскав взглядом силуэт воображаемого друга. - Что творится...

   - Что, страшно? А я предупреждал - добром это всё не закончится!

   - ...не понимаю.

   - Тут и понимать нечего - надо ноги отсюда уносить, и как можно быстрее. Теперь уже всё! Нам здесь не место. Давай за мной! - воинственно выкрикнул Лекс и побежал в том же направлении, откуда они и пришли.

<p>

***</p>

   Саша чуть замешкался, но быстро догнал товарища и пристроился вслед за ним. Уже через полчаса их замечательный тандем выбрался из леса и как ни в чём не бывало зашагал по ожившим городским улицам. Мимо проносились автомобили, спешили люди. Издалека доносился вой приближающихся сирен, над кронами деревьев поднимался в небо густой чёрный дым, но Саша уже давно забыл о случившемся. Его занимало другое, и он хотел поделиться с Лексом, но не знал, с чего ему начать.

   - Да говори уже! Что ты всё мнёшься! - опередил его воображаемый друг, приобнимая за плечи. - Я на тебя уже не обижаюсь.

   - Сначала я запутался, но сейчас почти разобрался. В общем, не испугался я там. Странно звучит, но теперь я чувствую... запахи. В носу как будто букашки ползают и лапками щекочут. Очень много запахов, совсем не как раньше, и они все разные. Знаешь, что со мной происходит?

   - Может, муравьи к тебе забрались. Ты же их дом сжёг. Мстят! - предположил Лекс, ехидно улыбнувшись.

   - Объясни... Пожалуйста, - попросил Саша, сделав слезливые глаза. - Мне не до смеха. Прости меня, Лекс. Обещаю, впредь буду всегда тебя слушаться.

   Лекс посмотрел на него, на несколько секунд задумался и ответил без всякого сарказма:

   - Рад бы помочь тебе, но не знаю ответа. Это действительно странно, так же, как и то, что ты раньше не чувствовал запахи. Но вместе мы во всём разберёмся. Только чуть позже, нужно время.

   - Думал, ты во всём разбираешься... - с обидой в голосе, протянул Саша.

   - Сашка, к сожалению, в жизни так не бывает. Как говорил Незнайка: "Абсолютно невозможно всё на свете знать!".

   - Эх... Пойдём тогда домой, хочу всё маме рассказать. Может, она что подскажет.

<p>

 </p>

<p>

***</p>

   Сияющий от счастья Саша открыл ключом обшарпанную дверь, обшитую снаружи дерматином, легонько пнул ногой и проскользнул в приоткрывшийся проём. Не разуваясь, он устремился в одну из двух комнат, которая считалась спальней и залом одновременно. Чистотой и порядком в доме особо не пахло, так что грязнее от оставленных им на полу следов в квартире не стало.

   - Мама! Мама! - закричал Саша, подходя почти вплотную к кровати.

   Услышав шум, Надежда Витальевна выбралась из-под одеяла, поднялась, тяжело вздохнула и уселась на край. Застегнула ворот ночной рубашки и кое-как пригладила немытые растрёпанные волосы.

   - Что случилось, малыш? Опять кто-то обидел во дворе? - прошептала она, облизнув пересохшие губы.

   Выглядела Сашина мама неважно, вернее, даже больной, будто долго голодала: впалые щёки, исхудавшие руки, пепельно-серая кожа, сквозь которую просвечивали линии вен. Глаза казались потухшими и выцветшими в контрасте с ярко-фиолетовыми синяками.

   - Никто не обидел. Мне надо тебе рассказать. Там муравьи. Пламя вспыхнуло. В носу словно лапками щекочут, - сбиваясь от волнения, затараторил Саша. - И запахи появились. Чувствую, как пахнет дым, трава, деревья. Много их... и все разные.

   - Помедленней, Саша. Я ничего не поняла. Кто щекочет? И что ещё за пожар?

   Поняв, что сболтнул лишнего, Саша сразу погрустнел, потупил взгляд и промямлил:

   - Там в лесу пожар - муравейник загорелся. Я просто смотрел...

   - А что ты опять в лесу делал? Сколько раз говорила тебе, чтобы ты туда один не ходил?

   - Много... Да я случайно! Дым увидел, интересно стало. Знаешь, как они клёво тушат? Ничего не боятся! А потом вдруг всё изменилось.

   Надежда Витальевна окончательно вышла из полудрёмы и наконец-то разглядела, какое чудо вернулось с прогулки домой, и притянула к себе сына за руку.

   - На лице царапина, - причитала она, осматривая его со всех сторон. - Брюки порвал, одежда грязная, ещё и провоняла. От тебя же за километр дымом несёт. Ладно я - болею, но отец-то за тобой почему вообще не смотрит?

   - Ну, мама! Ты меня совсем не слушаешь! Давай я заново расскажу...

   - Слушаю я, муравьи защекотали тебе нос.

   - Да не муравьи, они ваще тут ни при чём. Там что-то странное произошло. Не могу объяснить, но щас я могу разобрать хоть какие запахи. Ваще любые! Даже гриб в лесу за десять метров найду.

   - Ты никогда раньше не говорил, что не различаешь запахи. По крайней мере, я такого не помню.

   - Ну, ты и не спрашивала никогда. А я думал, ты и так всё знаешь. Значит, Лекс не ошибся... Ты, мама, мне тоже ничего не подскажешь.

   - Кто не ошибся? Не расслышала.

   - Неважно...

   - Ну, неважно, значит, неважно. Всё равно я за тебя рада! - улыбаясь, хоть и через силу, сказала мать, но вдруг быстро поменяла настроение. - Только тебя следовало бы наказать за непослушание. Жаль отца дома нет, устроил бы тебе хорошую порку.

   Саша помрачнел, отступил на несколько шагов и пробормотал, наигранно всхлипывая:

   - Я... больше так не б-у-у-уду...

   Он не понаслышке знал, что такое отцовский ремень. Хоть и нечасто, но ему всё-таки последнее время доставалось.

   - Ладно уж, не буду наказывать. И отцу ничего не расскажу, - вновь спокойно произнесла она и распахнула руки. - Иди ко мне!

   Ни секунды не раздумывая, Саша подскочил к матери, прильнул к груди и глубоко втянул воздух.

   Тут же поперхнулся и отпрянул, вырвавшись из её цепких объятий. Сделал шаг назад. Закашлялся. Потянулся ко рту рукой, но не успел... Его стошнило прямо на пол.

   Саша был сам на себя не похож: глаза округлились, нижняя губа тряслась, по подбородку текла густая слюна. Да его и самого всего колотило. На лице застыло непонимание с примесью животного страха.

   - Ты опять наелся прокисшей каши? - встревоженно спросила мать. - Я так понимаю, отец всё-таки забыл вчера приготовить. Сейчас дам тебе активированного угля.

   Саша стёр воротом куртки слюну и прохрипел:

   - Нет, я не отравился. Я утром быструю лапшу заварил, с неё плохо не бывает. Дело в другом... Мне непонятно. И я не знаю, как сказать.

   - Говори, как есть.

   - От тебя пахнет испорченной рыбой и... жжёными муравьями. Очень сильно, запах прямо в носу застрял и не исчезает.

   - Что ты придумываешь, Сашка! Совсем с ума сошёл со своими муравьями. Тебе показалось, иди ко мне.

   Саша не стал противиться и вернулся в объятия матери, предусмотрительно задержав дыхание, на всякий случай.

   - Сейчас, я ещё часок полежу. Встану, приведу себя в порядок и схожу в магазин, - как можно ласковей шептала она, поглаживая его по голове. - Что-нибудь нормальное тебе приготовлю. Может, картошку пожарю со шкварками. Хорошо?

   - Хорошо, мама.

   Надежда Витальевна не выполнила обещание. Не встала она ни через час, ни через два, ни на следующее утро. Мать больше уже не проснулась...

<p>

***</p>

   Около четырёх часов дня Саша добрался до дома, вприпрыжку добежал до квартиры, торопливо отрыл ключом дверь и перепрыгнул через порог. Скинул кроссовки, зашвырнул в детскую комнату спортивную сумку и сразу помчался на кухню к холодильнику, напевая на ходу песню из репертуара "Басты", которую услышал пока ехал в автобусе:

   - С надеждой на крылья, живущий на грани. Поющий с надрывом у самого края. Пусть немного наивно, без чёткого плана, но с надеждой на крылья...

   День у Саши задался с самого утра. Контрольную по математике отменили, учитель заболел. По дороге на тренировку пожаром успел полюбоваться, заброшенная общага горела. Ещё и в основной состав команды сегодня отбор прошёл, о чём даже во сне не мечтал.

   В секцию футбола его насильно записал Александр Александрович, сразу после похорон жены, чтобы Саша меньше болтался один после школы, хотя сопротивлялся тот недолго и вскоре сам втянулся в игру. В те тяжёлые для обоих времена отец много чем принуждал заниматься Сашу. Поддерживать в доме порядок, круглый год ходить на рыбалку, по вечерам в гараже вместе с ним ремонтировать чужие машины, зарабатывая на лучшую жизнь. Он заставлял его делать всё, что угодно, лишь бы у того не оставалось времени на тяжкие раздумья. Загружая сына по полной программе, отец помогал и себе, и ему выбраться из зловонного болота хандры.

   И не ошибся... Увлечения отца стали Саше в радость, домашние дела уже не обременяли, а о смерти матери он уже почти не вспоминал. Конечно, Саша ещё порою тосковал по ней, но не так сильно и часто, как прежде. Общее горе сблизило его с отцом, как никогда раньше.

   Саша приготовил бутерброд на скорую руку, захлопнул холодильник, поднёс ко рту, но откусить не успел.

   - Иди ко мне, Саша! - послышался из зала усталый голос отца. - Потом поешь, у меня к тебе серьёзный разговор.

   "Почему он дома, а не на работе? И что за разговор, притом серьёзный? Я вроде сегодня ничего не косячил".

   Недоумевая, он сглотнул слюну, положил свой полдник на кухонный стол, поплёлся по коридору и вскоре вошёл в комнату, где на диване сидел Александр Александрович, уставившись в тёмный экран молчаливого телевизора.

   - Привет, пап! - сказал Саша и поприветствовал отца улыбкой счастливца.

   - Тебя ничего не смущает? - отстранено спросил Александр Александрович, переводя взгляд на сына. - Привет!

   От его тона у Саши по спине мурашки пробежали, будто он сейчас не с отцом дома разговаривал, а у следователя на допросе, к которому он случайно угодил около года назад за поджог мусорного бака.

   - Смущает. Почему ты так рано дома? Что-то случилось?

   - Это я хочу у тебя узнать, что случилось? Может, сам всё расскажешь? Нравится мне, когда люди говорят только правду.

   Саша с детства не любил загадки, на которые не знал ответа. Он заметно погрустнел, пожал плечами, но ничего не ответил.

   - Ладно, упростим задачу. Почему меня сегодня вызвали посреди рабочего дня к директору школы?

   Больше вопросов у Саши не осталось, ведь он прекрасно знал, о чём сейчас пойдёт речь - о страшном преступлении, как сказали учителя, которое он совершил осознанно, не думая в тот момент о последствиях.

   - Наверное, из-за пожара?

   - Молодец, всё правильно, из-за пожара. Версию директора я уже сегодня старательно выслушал, в час уложились. Теперь хотелось бы услышать твою.

   - Я сжёг классный журнал, - потупив голову в пол, забормотал Саша. Эта с-с... Светлана Альбертовна мне двойку поставила. Притом, несправедливо. Я был готов, но она не поверила и не стала слушать. Она почему-то меня ненавидит, в отличие от остальных детей в классе, хотя я ей ничего плохого не делал и не говорил.

   - Ты ошибаешься, она всех любит одинаково. Но я не об этом. Мне про тебя другое рассказали, что ты чуть учительскую не сжёг, причём вместе со школой.

   - Я этого не делал. Так случайно получилось. Я же не знал, что огонь в мусорном ведре разгорится и на письменный стол перекинется. Не виноват я... - оправдывался Саша, переводя взгляд из стороны в сторону, лишь бы не смотреть отцу в глаза.

   Саша говорил почти правду - сперва он не собирался поджигать учительскую, хотел просто отомстить и восстановить справедливость, но глядя на языки пламени, пожирающие листы журнала, не смог совладать с желаниями - всему виной было тайное пристрастие.

   Пожар, устроенный им в лесу, стал отправной точкой его нового увлечения в жизни - созерцания огня, которое со временем переросло в непреодолимую тягу к поджогам, но ещё не успело переродиться в болезненную страсть, граничащую со смыслом всей жизни. Масштабы разрушений от его хобби пока оставались невелики в силу соизмеримости с юным возрастом пиромана. В расход шли лишь мусорные баки, урны, кучи опавших листьев, тополиный пух или прошлогодняя трава. Но в тот день что-то пошло не так. Сашу словно переклинило...

   - А вот директор так не считает. Знаешь, чем тебе грозит эта злостная выходка?

   - На второй год оставят? - слезливо откликнулся Саша, начиная понимать, что ничего хорошего для себя он сейчас не услышит.

   - Нет! Тебя исключат из школы, - гаркнул Александр Александрович.

   - Пап, ну я ж-же не хотел. Не специально ж-же. Как ж-же так-то... - заныл Саша, у которого нижняя губа завибрировала, словно сотовый в беззвучном режиме.

   Он не боялся того, что отец выпорет его ремнём, хотя в последнее время до рукоприкладства вообще не доходило. Ведь Александр Александрович закодировался на следующий день после похорон, и с тех пор больше к рюмке не тянулся, а в трезвом уме он садистские методы воспитания не практиковал. Теперь он упрашивал, убеждал, пугал, заставлял, ограничивал, но пальцем никогда не трогал. Конечно, у него не очень складно получалось воспитывать Сашу одному, слишком большой период жизни прошёл почти без общения с сыном, но это в любом случае было гораздо лучше, чем раньше - когда сыну его внимания вообще не перепадало.

   Саша испугался другого - он подумал, что отец его никогда не простит за этот проступок и больше не будет с ним общаться, ведь он предал его доверие. Это страшило Сашу даже сильнее, чем собственная смерть.

   Отец заметил, как посерело лицо сына и дал слабину:

   - Да не убивайся ты так, будешь ты в свою школу ходить. Я уже всё решил. Ремонт они сами сделают, дело замнут, учителя премируют, а об инциденте скоро уже никто не вспомнит. Все будут счастливы и довольны. Только пообещай мне...

   Волшебной палочки у отца отродясь не было, но Саша догадывался, что без магии не обошлось, в чём он в скором будущем сам смог убедиться - новую мебель в зал и телевизор с метровой диагональю, на которые копили последние полгода, они так и не приобрели и даже не вспоминали о покупке.

   - ... впредь так больше не поступать и всегда думать о последствиях, потому что за ошибки и безрассудство цена всегда слишком высока, об этом я не понаслышке знаю.

   - Обещаю... - буркнул Саша, смахивая одинокую слезу, предательски катящуюся по щеке.

   - Друзья? Дай пять! - протягивая вперёд сжатый кулак, спросил Александр Александрович и улыбнулся.

   - Друзья! - откликнулся Саша, повторил жест отца и уткнулся своим кулаком в его.

   - Вот и отлично! Тогда поговорим ещё и о другом, раз уж начали о друзьях. Директор сказал, что у тебя их нет и не было никогда. Ни в школе, ни за её пределами. Он считает, что это ненормально. К тебе ведь на самом деле никто в гости не заходит, ни разу не видел.

   - А зачем они нужны? Чтобы смеялись за моей спиной? Издевались? Предавали? Мне и без них весело, про это я не переживаю. Не хочу, чтобы меня называли кретином.

   На самом деле дурачком и прочими оскорбительными словами во дворе Сашку больше никто не называл, но не из-за того, что чудесным образом люди стали толерантны к недостаткам других, изменили мнение или разглядели скрытый в нём потенциал. Теперь они считали Сашу настоящим психом, а произнести это вслух и ему в лицо уже боялись - дурная слава о его "подвигах" бежала впереди него, хотя большая часть этих историй являлась выдумкой или сильным преувеличением.

   К сгоревшим же машинам на ближайшей к дому платной автостоянке он никакого отношения не имел - обычные разборки. В поджоге квартиры соседа со второго тоже не участвовал, тот сам справился - курил в кровати. Хотя за три дня до этого события между ними на самом деле возник конфликт, о котором Саша забыл через пять минут, а вот бабушки у подъезда почему-то нет. Они-то и рассказывали всему двору, что овчарка соседа прокусила футбольный мячик, а мужик даже не извинился перед ним, на что Саша в порыве злости пригрозил спалить хозяина пса к чертям собачьим. Но никто в это не верил, правду всегда трудно воспринимать, ложь в этом отношении более съедобна и всегда лучше усваивается.

   Хотя Саша и не пытался кого-либо переубедить, не в его характере, и так всё устраивало. Играть, где он хочет, ему теперь не мешали, на дорожке при виде него расступались, в школе не задирали: ни одноклассники, ни ущербные пацаны из старших классов.

   - У меня есть ты, и Л... - осёксяСаша, испугавшись, что чуть не сболтнул лишнего. Этой тайной он даже с отцом не хотел делиться - воображаемый товарищ ведь никуда не испарился и по-прежнему всегда находился рядом с ним. Они росли вместе день за днём.

   - Ну, а как же дружеская поддержка? Советы, общие интересы, помощь, в конце концов?

   - У тебя самого-то есть друзья? Я просто их никогда не видел, - задумчиво спросил Саша, загоняя каверзным вопросом отца в тупик.

   Александр Александрович поморщился, почесал переносицу и спустя несколько секунд молчания вновь заговорил:

   - Я не слишком удачный пример для подражания. Ты должен стать лучше, чем я, - и тут же отец перевёл тему разговора. - Иди кушай, переодевайся и пойдём в гараж. Нам надо срочно доделывать наш болотоход, меньше месяца осталось до конца мая. Как мы без него в поход с ночёвкой поедем?

<p>

***</p>

   Погода стояла прекрасная. Чистейший утренний воздух пах свежестью, зеленью и долгожданной свободой от городской суеты. Вокруг тишина и беззаботный покой. Адово озеро - каких-то пятьсот километров от Перми, и ты словно попадаешь в рай.

   Об этом месте среди жителей ходили дурные слухи, но отца это не остановило - в дурацкие легенды тот не верил, как и во всё сверхъестественное, только в себя.

   Клёв оказался на удивление отменным, и отец только и успевал вытаскивать на берег одну рыбёшку за другой. Александр Александрович ни на что не отвлекался и ничего вокруг не замечал, забирая у природы полагающийся ему после нелёгкой трудовой недели паёк положительных эмоций. В душе его стало солнечно и тепло.

   Саша тоже времени не терял - бродил по окраине леса неподалёку от озера в поисках подходящего сушняка, собирал в охапку и относил к костру. Ночь выдалась на редкость прохладной, и вчерашние запасы дров огонь уже смёл подчистую. Теперь он гневно потрескивал головешками, словно прожорливый дикий зверь, и требовал добавки.

   Лекс же, как и всегда, бездельничал: прыгал босиком по лужицам, сражался с осами, гонялся за бабочками, рвал цветы и с удовольствием трескал ягоды. В походах он даже не переодевался, так и оставался в светло-пепельном костюмчике - в шортах и рубашке.

   Солнце забралось в зенит, начало припекать, и сухие ветки заметно потяжелели. Таскать стало невыносимо, особенно в отцовских кирзачах на пять размеров больше - свои сапоги Саша оставил дома. Он принёс очередную охапку и завалился прямо на траву, возле приличного размера кучи дров, чтобы чуть-чуть передохнуть. Только закрыл глаза, расслабился, как тут же услышал знакомый голос, по ощущениям заряженный под завязку добротой:

   - Молодец, Шурик! Дров на целую неделю натаскал. Жаль, что нам завтра уезжать. Красота тут, да?

   - Вообще супер! Давно так не отдыхали.

   - Точно! Ни убавить, ни прибавить! Устал?

   - Нет, - ответил Саша, вскакивая на ноги. - Чем-то ещё нужно помочь?

   - Ну, раз не устал, давай со мной. Научу тебя рыбу на уху чистить. Ты ведь уже большой, пригодится в жизни. Кстати, смотри, какую щуку поймал, - сказал отец, поднимая за жабры на уровень груди оглушённого хищного монстра весом килограмма на три.

   - Ух ты! Здоровая какая! - выпалил Саша, проводя пальцем по склизкой чешуе.

   - Сам не ожидал поймать. На зубы глянь. Как пила!

   - Ага, жуть! Ну, пойдём уже! - заторопился Саша, который никогда раньше не видел, как разделывают живую рыбу. Обычно она доставалась ему уже в приготовленном виде.

   - Пойдём, торопыжка.

   Положив щуку на импровизированный стол из расстеленной возле костра клеёнки, отец отправился к припаркованному неподалёку "УАЗику", хотя на свой прототип тот походил весьма отдалённо. Во вздыбленной колее бездорожья стоял настоящий вездеход, впечатляющий внушительным видом и размерами: здоровенные зеркала заднего вида, громадные колёса метровой высоты, хромированные дуги и поручни, мощные лебёдки с обеих сторон и фара-искатель на крыше.

   Александр Александрович очень гордился этим "железным красавцем", ведь сконструировал и собрал он его собственноручно.

   Отец поднялся по ступенькам в салон автомобиля и через полминуты выбрался обратно, держа в руках всё необходимое: деревянную разделочную доску и остро наточенный филейный нож. Схватил по пути рыбу и направился к озеру, Сашка же, как хвостик, последовал за ним. Организовав рабочее место у воды, отец схватил нож и резанул от основания грудного плавника до позвоночника, выпуская кровь.

   Саша сначала покраснел, потом так же резко побелел. Улыбка сошла с его губ. С ним опять творилось что-то невероятное. Он уставился в одну точку - на голову рыбы, и замер, будто боялся пошевелиться. Руки задрожали, и на лице вновь закрутилась мимическая рулетка, когда невозможно определить, что за эмоция возникнет в следующую секунду.

   - Тебе плохо? - настороженно спросил отец, заметив изменения в поведении сына. - Отвернись пока! Скоро уже доделаю, потом позову.

   Но Саша ничего не ответил. Попятился к берегу, вскочил и понёсся во всю прыть в сторону жуткого леса, словно перепуганный русак. Он слышал доносящиеся издалека крики отца, но остановиться уже не мог. Саша всё бежал и бежал, не разбирая дороги. С треском и пыхтением продирался сквозь дремучие заросли, сражаясь с ветвями, хлеставшими по лицу и цепляющимися за одежду. Перемахивал через небольшие буераки, косогоры и поваленные стволы вековых деревьев, стараясь не терять времени на обходные пути. Всё вперёд и вперёд, без оглядки.

   Преодолев очередное препятствие из засохшего кустарника, он выскочил на поляну, поросшую бурьяном и чахлыми осинками. Смело рванул в самую гущу пожухлой травы высотой по пояс, без проблем перебежал и очутился на границе мёртвого с живым, там, где вновь начинался зеленеющий лес.

   Заскочил с разбегу на выкорчеванный пень ужасающего вида. Оттолкнулся от корня, похожего на когтистую лапу, и тут же полетел. Но не на землю, а прямо в овраг трёхметровой глубины, появление которого он предугадать не смог. Заскользил по крутому склону, обдирая бока о торчащие из земли камни и корни. Изловчился, оттолкнулся ногами и в последний момент перескочил через ручей. Подпрыгнул. Вцепился пальцами в почти отвесную стену. Покарабкался вверх, словно дикая кошка, но, не рассчитав сил, сорвался и рухнул на дно оврага, угодив в ледяную воду с головой. Тут же вынырнул, жадно глотнул воздух и перекатился на гальку, выбравшись на берег. Сил не хватало даже на то, чтобы подняться.

<p>

***</p>

   Саша лежал и глядел в чистейшее небо. Прошло всего секунд тридцать или сорок, а ссадины и синяки о себе уже не напоминали, усталость растворилась без следа, мысли прояснились. Абсолютное спокойствие в душе и теле: ни страхов, ни волнений, ни эмоций. Если бы не промокшая одежда, он бы сказал, что ему сейчас хорошо, лучше не бывает и быть не должно. Ничего не хотелось - полная гармония с природой, без всяких посредников.

   "Ещё бы кто-то по пяткам не стучал..." - подумал Саша и тут же приподнял голову, отыскивая взглядом источник неуютности.

   Возле его ног на увесистом валуне сидел Лекс и дожидался, когда Саша очухается, изредка пиная ботинком по подошве сапог. Воображаемый друг хоть и выглядел внешне серьёзным и несколько напряжённым, но Саша знал, что это всё напускное. В глубине глаз товарища теплилась улыбка в ожидании нужного момента. Стоило Сашке только чуть-чуть ухмыльнуться, и она тут же вспыхнула бы на лице Лекса.

   Брат-близнец почувствовал взгляд Саши, обернулся и заговорил:

   - Ну, рассказывай, что ты так драпанул? Только пятки сверкали! Лохнесское чудовище увидел? Или чертей каких? Говорят, тут водятся, - Лекс усмехнулся и тут же добавил: - Или всё-таки испугался крови? Колись!

   "Крови... Крови...", - эхом пронеслось в голове Саши, и он тут же всё вспомнил. И как мчался по лесу, и почему лежит теперь на дне оврага. А главное то, что произошло у водоёма.

   - Лекс, она красная! - завопил Саша, поднимаясь на ноги. - Слышишь? Красная!

   - Кто она?

   - Кровь красная!

   - Ну, красная, и что с того? Будто ты раньше её не видел. На прошлой неделе ногу гвоздём протыкал, не помнишь?

   - Ты не понимаешь... - ударив себе по лбу, протянул Саша. - Она прям красная-красная. Ни тёмно-серая, и ни чёрная, какой я видел её раньше. Красная! Теперь я понимаю, о чём ты мне всё это время рассказывал.

   - Как-то странно это всё... Мистика! Хочешь сказать, ты различаешь цвета?

   - Не все, пока один - красный. Может, это лишь начало?

   - Это же супер-новость! Не сомневаюсь, будешь видеть, как все! Только я тогда вообще ничего не понимаю... Зачем ты убегал, если не испугался?

   Саша осмотрелся вокруг, прикинул, что здесь самостоятельно выбраться не получится, и лишь потом ответил:

   - Я не говорил, что не испугался.

   - И что тогда тебя погнало в лес?

   - Мне было страшно... за отца. Я подумал, что он тоже умрёт. Как мама, в тот день, когда я стал различать запахи, нанюхавшись жареных муравьёв. Возможно, это каким-то образом связано.

   - Что-то находишь - что-то теряешь... - задумчиво протянул Лекс. - В твоих словах есть логика. И это мне не нравится.

   - Значит, он может...

   - Не знаю я ответа. Подозреваю, но не хочу озвучивать. Нужно время, чтобы во всём разобраться, - бубнил нахмурившийся Лекс, разговаривая больше с самим собой, чем с другом. - Не переживай ты, Сашка! С твоим отцом всё будет в порядке, - жизнерадостно сказал он и улыбнулся, выныривая из водоворота известных ему одному мыслей.

   - Думаешь?

   - Уверен! Главное, теперь вернуться раньше, чем твой родитель устроит переполох. А то скоро здесь появятся доблестные гвардейцы МЧС на вертолётах, спасать тебя будут, - Лекс поднялся с камня и пошагал вдоль ручья в направлении истока. - Пойдём, я проверил, метров через двадцать склоны оврага гораздо ниже, там ты легко выберешься.

   Саша послушно кивнул и поплёлся следом, расталкивая серую гальку носками сапог.

   - Кстати, ты, когда в тайгу драпал, не думал, что можешь потеряться? Навсегда. Хотя, про что я... Ничего ты не думал, нечем было.

   - Не могу я в лесу заблудиться, - заворчал Саша и зашевелил крыльями носа, жадно хватая воздух. - На юго-востоке поселение, километрах в трёх, плюс-минус сотня метров. А наш лагерь на севере. Не промажем!

<p>

***</p>

   На следующий день они с отцом без всяких приключений вернулись домой и больше о случившемся в походе не вспоминали. Враньё о боязни крови отца вполне устроило, а про остальное Саша умолчал. Решил, что расскажет позже, в более подходящий момент, когда сам будет к этому готов.

   Для него всё закончилось хорошо, лучше не бывает - глава семьи ограничился устным порицанием и лишь намёком на подзатыльник, хотя до смерти жены он всыпал бы ему за такие проделки на полную катушку, Саша бы неделю спокойно сидеть на стуле не смог.

   Жизнь постепенно вошла в размеренное русло, и у Саши появилось время для экспериментов, добавляющих в его мировоззрение ярких красок - ведь только при виде крови мир вокруг него оживал и расцветал. Его новым увлечением, о котором не знал никто, кроме Лекса, стало умерщвление: лягушек, змей, ящериц или рыб, всего, что он мог легко поймать в лесу или в ближайшем пруду.

   Саша заметил движение в траве, молниеносно перепрыгнул поближе и схватил за лапу жертву - огромную коричневую жабу, сплошь покрытую бородавками. Саша поморщился, но не выпустил её из рук, даже несмотря на укоризненный взгляд ярко-оранжевых глаз.

   Он уложил жабу кверху брюхом, свободной рукой вытащил из кармана заранее припасённый нож и полоснул по горлу. Глаза его заблестели от радости, но не из-за осознания факта того, что он её убил. Саша не чувствовал удовольствия от самого процесса и никогда не был жесток с жертвами, скорее, им двигало другое - он мечтал о том, чтобы его зрение восстановилось. Хотел стать таким же, как все... обычным.

   Раньше он просто отрезал головы, выпускал кровь и хоронил трупы в земле, но эффект воздействия с каждым разом становился всё короче. А сегодня его осенило:

   - Лекс, а что если её разрезать? Давай посмотрим, что у неё внутри. Интересно же!

   Но невидимый друг ничего не ответил, Лекс никогда не участвовал в убийствах, стараясь держаться от кровавого зрелища подальше. И давно уже перестал отговаривать, понимал, что все его разговоры о нравственности и любви ко всему живому никогда не будут услышаны и осмыслены.

   Саша приобретал значительно больше, чем Лекс ему мог предложить взамен. Слишком долго тот не имел того, что обычные люди даже не ценят. Ставки были высоки - на горизонте забрезжила другая жизнь, о которой Саша никогда не переставал мечтать, ни в раннем детстве, ни сейчас.

   - Ну, и не смотри. Так и не узнаешь никогда, что она прячет. Я тебе точно не расскажу, можешь даже не упрашивать, - с обидой в голосе пробурчал Саша и провел остриём ножа по животу, умело рассекая кожу, словно колбасу на бутерброд нарезал.

   - Вау!! Очуметь! Ёпт, я никогда раньше такого... Лекс! Ты не представляешь себе, чё я сейчас вижу и чувствую!

   Результат несказанно удивил Сашу - он любовался всеми цветами радуги раза в три дольше, чем прежде. После этого случая он начал всегда расчленять рептилий и земноводных в поисках целительного средства, дарующего противоядие от безысходной серости. С каждым днём новое увлечение всё сильнее его затягивало. Не замечая ничего вокруг, Саша мог часами ковыряться ножиком в трупах, рассматривая в подробностях строение органов жертв. Теперь он уже думал об этом постоянно: и дома, и на тренировках, порою даже во сне. Планировал детали, готовился и фантазировал, представляя себе подробности убийства.

   Отец частенько заставал его дома за просмотром документальных фильмов про животных. Саша и в библиотеку записался, где штудировал учебники по зоологии со свойственной ему педантичной скрупулёзностью и дотошностью, помечая и зарисовывая в отдельную тетрадку самое важное и захватывающее.

   Но нездоровый интерес и странное поведение ребёнка никого не настораживали - учителя списывали это на естественную детскую любознательность и стремление к познанию окружающего мира.

   Они даже посоветовали поискать информацию на просторах интернета, где Саша с лёгкостью мог бы отыскать материал для вдохновения, но, на счастье бедных жертв, пока у него не было ни смартфона, ни компьютера. Отец считал, что Саше ещё рано засорять свой мозг.

   Да чего там, даже Лекс надеялся на то, что это хобби перерастёт во что-то более позитивное и Саша в будущем станет отличным ветеринарным врачом.

   К концу июля Саша осознал, что ему уже недостаточно общества гадов и настало время расширять круг знакомств.

   "Вот ведь хрень! Радостное настроение исчезает всё быстрее, ощущения становятся всё бледнее, а сил и времени для достижения результата приходится вкладывать всё больше. Такими темпами я скоро снова буду жить в сером мире лживой реальности. Ещё и лето заканчивается. Где я буду брать расходный материал, его и сейчас нелегко найти. А рыба мне уже надоела до чёртиков!".

   Саша жутко переживал по этому поводу, будто кошки на душе скребли, но он никак не мог переступить грань, за которой стираются моральные нормы. Он тут же видел перед собой покойную мать, которая с самого детства вдалбливала ему в голову: "Животных мучить нельзя!", а доверие к ней по-прежнему не угасло, даже спустя годы.

   И, может быть, ничего бы и не случилось, если бы в один из дней Саша не увидел по новостям сюжет из датского зоопарка, где на глазах у тысяч детей расчленили состарившегося африканского хищника.

   Ребятишек не старше десяти лет собрали в кружочек перед операционным столом, и, как на скотобойне, препарировали перед ними тушу громадного лохматого льва. Улыбчивый хирург по имени Ганс в окровавленном фартуке мясника орудовал скальпелем и вынимал из тела зверя органы, комментируя происходящее и подробно объясняя строение каждого:

   - С печенью мы закончили, перейдём к следующему органу! Вот кольца кишок, - гнусавил рыжебородый, перебирая их в воздухе руками, словно пружинку Слинки. - Знаете, зачем льву кишечник? Да, всё верно. Он серовато-розового цвета, на ощупь гладкий и нежный, как попка младенца, - загоготал над своей шуткой Ганс и тут же добавил: - Есть среди вас смелые? Вы сами можете подойти и потрогать! А это сердце, у него очень важная функция...

   Некоторые малыши закрывали носы, морщились, ненадолго зажмуривались, но всё равно продолжали заворожённо следить за кровавым мероприятием под одобрительные хлопки родителей по плечу.

   Увиденное зрелище произвело на него такое неизгладимое впечатление, что этой ночью он долго не мог уснуть. Он никак не мог разобраться и объяснить себе - почему? Ворочался и думал, думал...

   "Почему взрослым позволено всё, а нам досталось лишь соблюдать их запреты, втискиваясь в кем-то придуманные рамки - хочу я или не хочу, а уже всё кем-то решено без меня. Не понимаю, кто вообще им дал это право решать, что такое "хорошо", а что такое "плохо". Чёрт! Почему одних можно убивать, а других нельзя? А нужно ли следовать запретам тех, кто давно покоится в земле? Или их запреты уже не работают? Почему...?".

   Уже под утро, в полудрёме, когда мысли наполнились едким дымом, трупами обгоревших муравьёв, требухой льва и звуками земли, падающей на крышку гроба, в голове будто закоротило. Саша вскочил с кровати, хотел закричать, но вместо этого истерически рассмеялся, не понимая до конца причины безумного веселья.

   - Да... Да! Да-да! Да-да-да! - с остекленевшими глазами тараторил он, будто автомат на стрельбище с бесконечным рожком патронов.

   Зато сидевший на подоконнике Лекс уже осознал случившееся, и его лицо с каждой секундой становилось всё мрачней и мрачней, словно окаменевшее за окном небо.

<p>

***</p>

<p>

 </p>

   Саша дождался под одеялом, когда отец уйдёт на работу. Быстро оделся, умылся, перекусил на ходу бутербродом и схватил любимую спортивную сумку.

   - Лекс, ну ты идёшь смотреть? Это же мой первый раз! - крикнул Саша на пороге и, не услышав никакого ответа, отправился в подъезд - решил устроить засаду, спрятавшись на площадке этажом ниже.

   С заветной жертвой он определился сразу, оставалось только поймать. По всем параметрам идеально подходил соседский рыжий кот Васька: большой, старый, на пару лет старше Саши, почти беззубый и до безобразия вредный. Он давно уже повадился точить когти об их дверь с обивкой из дерматина, и ничто не могло его остановить: ни специальные спреи, ни грозные крики, ни оплеухи отца, который недолюбливал кошачьих.

   "Хозяева не будут жалеть о пропаже кота и тратить время на его поиски - решат, что ушёл в лес умирать, - думал Саша, не сомневаясь ни секунды в правильности своих мыслей. - А я лишь стану проводником, исполнившим чужое желание, которое сами они никогда не озвучат вслух".

   Долго сидеть не пришлось, кот появился, как по расписанию, - ровно в семь тридцать. Во столько заканчивалось терпение хозяев слушать его пронзительный ор, и они выставляли питомца за дверь, чтобы он до вечера погулял на улице.

   Скрипнула дверь. Хлопок. Послышался едва различимый шорох лап. Сашино сердце заколотилось, будто он сейчас бежал стометровку.

   "Спокойствие. Всё отлично. Ошибок не будет. Ты лучший".

   Саша подгадал момент, когда спускающийся по ступенькам кот поравняется с ним. Стремительно бросился на него и ловким движением схватил за загривок. Васька опешил от такой наглости и безвольно повис. Но лишь до той секунды, пока не увидел раскрытую сумку.

   Завопил, завертелся-закрутился, замахал лапами в воздухе, распустив когти, но вырваться на свободу так и не смог. Саша оказался гораздо проворней, и через пять минут он уже шагал с сумкой на плече в направлении леса, довольно улыбаясь и насвистывая детскую песенку...

<p>

***</p>

   Щёлкнул замок, входная дверь отворилась, и взбудораженный Сашка прошмыгнул в образовавшийся проём: волосы взъерошены, глаза дикие, лицо раскрасневшееся, но счастливое. Он скинул ботинки и тут же помчался в детскую, крича:

   - Лекс, ты где? Всё получилось! Три часа уже не проходит!

   Пробежался взглядом по всем углам и закоулкам, но невидимый друг так нигде не проявился и с распростёртыми объятьями к нему не бросился.

   - Лекс, ну хватит дуться? Ничего страшного не произошло. Ему даже больно не было. Быстро всё сде... - его слова оборвал доносящийся с кухни звон стекла.

   Он замер, принюхался, и радостное настроение тут же как рукой сняло, вместе с симптомами эйфории. В его мир вернулась серость. Уголки губ опустились вниз, нос наморщился, и Саша пробормотал сквозь зубы:

   - Папа... Да ещё и пьяный...

   Саша развернулся и поплёлся на кухню, шаркая босыми ногами по линолеуму. Первое, что он увидел, - отец, сидящий за пустым столом. Никакой закуски, только гранёный стакан и две бутылки дешёвой водки, одну из которых глава семьи уже опустошил. Выглядел он неважно: трясущиеся руки, понурый вид, стеклянный взгляд и неживое, будто каменное, лицо.

   - Папа, почему ты дома? Что-то случилось?

   Отец неспешно перевёл взгляд на Сашу и, глядя ему прямо в глаза, спокойно, но не всегда разборчиво, заговорил:

   - Здесь вопросы задаю я, не вырос ещё. Где ты был?

   - На тренировке, - без раздумий соврал Саша, и внутри даже ничего не дрогнуло.

   - Врёшь, я звонил Семёнычу, ты две недели не появлялся, - процедил Александр Александрович.

   - Да как не появлялся? Мышцу я на ноге повредил, вот и не ходил. Сам потихоньку разминаю.

   - Не ври! Насквозь тебя вижу! Я с работы отпросился, а ты шляешься не пойми где. Ты вообще помнишь, какой сегодня день?

   - Вторник... - растерянно выдавил Саша, запутавшись окончательно в том, чего от него хотят.

   - Вторник, - со злобой передразнил Александр Александрович, налив и опрокинув в глотку очередной стакан водки.

   Отец покряхтел, поморщился, выдохнул в сторону и вновь заговорил:

   - Что у тебя в голове-то? Пепел, что ли, вместо мозгов? Со своими поджогами всё позабыл? Сегодня ровно три года, как умерла мать. А ты? Совести у тебя нет! Я на кладбище уже один сходил... Тебе же на всё насрать!

   Сын потупил взгляд, ещё сильнее покраснел, что-то хотел сказать, тихо шевеля губами, но так ничего и не смог выдавить. Не придумал он никаких оправданий: ни плохих, ни хороших, ни для отца, ни для себя самого. Ему стало нестерпимо стыдно за свой проступок, и он жалел о том, что не умеет растворяться в воздухе, как Лекс. На глаза наворачивались слёзы, внутри свербело, жгло и толкало вперёд... в объятия к отцу.

   Ему ведь тоже сейчас нелегко, Саша это прекрасно понимал, хотя, скорее, даже чувствовал. За маской безразличия отец прятал боль, печаль, разочарование, сожаление и собственное бессилие перед лицом несправедливости мира. Он не хотел сегодня напиваться, но другого способа забыться и не думать о реальности не знал.

   Саша вновь ощутил в носу знакомое щекотание лапок, а затем и запах жжёных муравьёв. Поморщился, потёр переносицу, задумался и погрузился в воспоминания. Воссоздал образ мамы, ещё до болезни: молодой, красивой и безмерно счастливой. Он даже будто бы почувствовал нежные прикосновения и тепло её рук, услышал ласковый голос. Вспомнил радостные моменты, лучше которых уже никогда и ничего не будет - ведь прошлое не вернуть, так же, как и нельзя его забыть.

   Стряхнув грустные мысли, Саша посмотрел на отца, тихонько раскачивающегося в ритм тополиных ветвей за окном, и понял, что больше не может сдерживаться.

   "Сильнее всего на свете хочу сейчас его обнять и рассказать ему о своей любви. Вместе мы должны справиться с общим горем, ради памяти о маме".

   По щеке скользнула слеза, он сделал неуверенный шажок, замер на миг, и тут же побежал к отцу. Обнял, прижался... но насладиться отцовской любовью не успел.

   В следующую секунду он уже очутился на полу, возле противоположной от окна стены, шмякнувшись на пятую точку. Лицо горело, но больше не от боли, а от обиды, глава семьи ведь не ударил наотмашь, а лишь оттолкнул всей пятернёй.

   - Что за телячьи нежности? Я просил меня обнимать? - закричал отец, как бешеный, хватая бутылку. Сделал несколько больших глотков прямо из горла, допил и бросил под стол. - Только и умеешь всё портить...

   Саша молчал, лишь часто хлопал ресницами, ревел и шмыгал носом.

   - Сырость не разводи! Одни проблемы от тебя! Твои долбаные поджоги. Постоянные вызовы в школу, - орал он с пеной у рта. - Вали на хрен в свою комнату и не выходи оттуда, пока я тебе не разрешу. Ты наказан! Не будешь врать мне, сопляк!

   Непонимание в глазах Саши сменилось чёрной ненавистью, истребляющей всё доброе и светлое, что он успел накопить и сохранить за все эти годы. Слёзы высушила разгорающаяся внутри него ярость. Желваки заходили ходуном от переизбытка недобрых мыслей. Лицо обезобразилось до неузнаваемости, превратив Сашу в подобие маленького чудовища, вырвавшегося на волю из плена преисподней. И эта звериная сущность жаждала крови, хотела впиться зубами в горло обидчика и вырвать шмат мяса вместе с гортанью, остановив поток желчных слов. Но она боялась проиграть, соизмеряя собственные возможности и силы противника.

   - Не слушай его! Он просто пьян! - заверещал внезапно появившийся Лекс. - Он так не думает и никогда не думал. Накопилось! Ты должен успокоиться! Это юродивые демоны в его голове нашёптывают гадости.

   - Это ты во всём виноват! - продолжал надрывать горло отец, жутко хрипя.

   Лекс хлестал Сашу по щекам, тряс за плечи, но тот ни на что не реагировал, лишь сверлил взглядом отца. Внутри него словно что-то хрустнуло и переломилось, разделив прожитую жизнь на два промежутка: "до смерти мамы" и "после". Причём последняя часть воспоминаний стремительно меркла, будто угасающее пламя, превращаясь в серый пепел. Саша забывал всё хорошее, что связывало их с отцом, а с самого дна подсознания всплывала на поверхность лишь давно схороненная правда - чёрная и мерзкая, словно слизь. Он вспоминал, как отец бил его солдатским ремнём за мельчайшую провинность, особо не разбираясь в подробностях. Ведь тот никогда его не слушал и слова вставить не давал. Никогда не хвалил за успехи, что обижало Сашу сильнее всего.

   - Завтра он проспится и будет просить у тебя прощения! Ты же видишь, в каком он состоянии, - жалобно стонал невидимый друг, ещё больше раздражая Сашу.

   - Вали, я сказал! Пока не всыпал по первое число! Что ты уставился на меня, щенок? Взглядом убить хочешь?

   - Без меня справишься... - поднимаясь с пола, тихо процедил сын, развернулся и отправился в детскую.

   - Ещё пошипи мне, неблагодарная сволочь! - доносилось с кухни ему вслед, но Саша уже не слушал.

   - Что ты ему сказал? - с тревогой спросил Лекс, очутившийся в комнате гораздо раньше.

   - Ты всё прекрасно слышал, - огрызнулся Саша, захлопнув за собой дверь. - Ему недолго осталось, - принюхавшись, добавил он. - Палёный алкоголь и кодировка - это весьма гремучее сочетание. Мало кому удается выжить.

   - Ты опять чувствуешь запах жжёных муравьёв? Почему ты ничего не делаешь? Останови его! Пожалуйста! Саша! Останови... - Лекс продолжал нелепо бормотать, пытаясь хоть что-то изменить, а потом и вовсе заревел, как девчонка, хотя раньше Саша никогда не видел его слёз. - Предупреди! Помоги! Вызови скорую! Это же твой отец! Родная кровь!

   - Слишком поздно. Он сделал выбор, я не вправе ему мешать... - равнодушно ответил Саша, завалился на кровать и закрыл глаза, всем видом показывая, что разговор окончен.

   - Ничего ещё не поздно. Спаси! Ты же не бездушный. Вставай! Ты себя не сможешь потом простить! Ты же не был таким... Не слушайся поганого чудища в себе, оно обманывает.

   Но в ответ Лекс уже ничего не услышал: ни через пять минут, ни через час. Все его мольбы уходили в пустоту.

<p>

***</p>

<p>

 </p>

   - Проходи! Это твой новый дом, - пробухтела пожилая женщина, которую Саша с первого взгляда окрестил Бабой-ягой. Он отметил сходство и во внешности, и в манере одеваться. - Меня Тамара Геннадьевна зовут. Твоя кровать нижняя, в восьмом ряду справа. Постельное скоро принесу, - она указала пальцем направление и тотчас закряхтела, схватившись за поясницу.

   - Эх-х! Пока располагайся, осматривайся. Скоро ребята с улицы придут. Познакомишься. Тебе у нас понравится! - сказала Тамара Геннадьевна и улыбнулась во весь рот, отчего и без того морщинистое лицо съёжилось ещё сильней.

   Саша взглянул на её щербатую улыбку и сразу понял - не понравится. Он закинул сумку на плечо и пошагал вперёд под стоны скрипучих прогнивших полов.

   Облезлые стены. Мутные стекла в окнах, через которые едва пробивается солнечный свет. Ряды ржавых двухъярусных кроватей. Застиранное пожелтевшее бельё с мерзким душком.

   "Ещё и туалетные кабинки без дверей, - мысленно возмутился Саша, увидев за спальной комнатой уборную. - Никакого личного пространства и возможности уединиться".

   Он прошёл мимо туалета и попал в игровую комнату, где его негодование стало ещё сильней. Не было ни телевизора, ни компьютера, ни других современных развлечений. Только зашарпанные, сломанные игрушки, оставшиеся с далёких времён процветания уже несуществующей страны.

   "Ну, малявки, ладно, могут поиграть, а мне чем заняться? Словно к чертям в ад попал! Надеюсь, меня хоть пытать не будут? Не хотелось бы угодить в котёл с кипящим маслом. Хотя, судя по воспитательнице, которая меня привела, - возможно всё!".

   Он отправился обратно в спальню и сразу увидел у противоположного входа толпу разновозрастных ребят, которые под крики и свисты возвращались с прогулки, просачиваясь внутрь помещения, словно бурный поток воды. В большинстве своём худощавые, короткостриженые и с недобрым оценивающим взглядом, говорящим о том, что встрече они не рады и знакомиться с ним явно не собираются, но Саша и не настаивал.

   И вскоре он узнал причины негостеприимства - большинство ребят его просто боялись, ведь среди них ходили слухи, будто он убил своих родителей. Саша частенько слышал, как они трусливо перешёптывались за его спиной:

   - Он отравил родителей крысиным ядом только за то, что однажды они не отпустили его погулять.

   - Да нет, мне рассказывали, что он их топором зарубил, по банкам трёхлитровым разложил и в погреб спустил.

   - Охренеть, а с виду и не скажешь...

   - Да не зарубил он - задушил. И не только родителей, всех родственников, которые на его день рождения пришли. А потом ещё глаза у них шилом выколол, чтобы мёртвые не пялились на него.

   Саша не хотел разочаровывать соратников по несчастью правдой и всегда лишь многозначительно молчал да ухмылялся.

   Новое жилище оказалось до безобразия невыносимым - вокруг уныние, серость, разруха и безысходность, без каких-либо намёков на просвет. По сравнению с детдомом родительская квартира походила на божественный Версаль, а жизнь в ней напоминала сказку, но понял это Саша слишком поздно.

   В такой угнетающей атмосфере даже "просветлённый" Лекс не выдержал и сменил цветовые предпочтения в одежде. Теперь он ходил в свинцово-сером костюме, похожем на тюремную робу, разве что без светлых полосок и инициалов на груди.

   Встанет у бетонной стены - сразу и не разглядишь, с фоном сливается. И причёску прежнюю не оставил, подстригся так же, как обкорнали Сашу в первый день знакомства с заботливым персоналом, почти под ноль. Лекс переносил изменения в жизни гораздо тяжелее, чем друг, он замкнулся в себе и не разговаривал без надобности, предпочитая мотать головой или изъясняться жестами. Даже советовать почти перестал, что на него совсем было не похоже.

   Саша тоже тосковал по прежним временам и однажды он решил немного раскрасить окружающий мир старым проверенным способом. Выменял у старших ребят перочинный ножик, предложив им взамен почти новенькие кроссовки, дождался прогулки и сбежал от воспитательницы на задний двор, где в окно спальни видел ощенившуюся дворняжку. Ничего другого он найти в детдоме не сумел.

   - Наконец-то! - завизжал Саша, подкараулив любопытного щенка. - Просто круть! - он засунул его за пазуху и побежал к забору, дрожа от предвкушения.

   - Ничего личного, милый пушистик! - прошептал он, приготовившись свернуть ему шею, но не успел.

   - Ты что удумал тут, сволочь! - закричал кто-то за спиной и отвесил жёсткую оплеуху, от которой в голове зазвенело так, словно глухой звонарь забил в колокола на Светлую Седмицу.

   Руки разжались, лохматый комок полетел на землю и тут же исчез в траве. Саша обернулся и увидел побагровевшую Тамару Геннадьевну, которая шипела от злости не хуже очковой кобры.

   - Пойдём за мной, мерзота! - хватая за шкварник, заорала воспитательница и потащила за собой по земле, с лёгкостью справляясь с сопротивляющимся Сашей. - Я научу тебя уму разуму, живодёр!

   Со странными увлечениями Саше пришлось распрощаться раз и навсегда. С непослушными детьми никто в детском доме не церемонился - всегда наказывали по-взрослому, без всякого сострадания и скидок на возраст. Попадать в карцер-кладовку из-за невинного, по его мнению, проступка Саша больше не желал, одних суток ему для переосмысления и смены приоритетов вполне хватило, ведь ему даже спать пришлось стоя.

   - Ненавижу! Ненавижу всех! - бормотал он сквозь дрёму, трясясь от злости. - Всем отомщу! Клянусь! Придёт моё время! Ненавижу! - и начинал вновь заученные слова, которые выливались, словно чёрная слизь, из глубин подсознания.

   Наутро он не вспомнил о своей клятве и с тех пор даже не помышлял о расчленении животных. Понимал: клетка не самое страшное, что с ним может случиться. В изуверской фантазии воспитателей он ни секунды не сомневался.

   Время шло, и вскоре Саша начал привыкать к новой жизни. Жёсткий распорядок дня больше не угнетал до скрежета зубов. Обнаружилось, что в поддержании дисциплины имелись не только минусы, но и плюсы. Саша стал лучше себя чувствовать, появились силы, нехватку которых он поначалу испытывал в каменной клетке детдома, оборвав связь с природой. Из-за притупления обоняния и потери возможности видеть мир в цвете Саша больше не переживал. Порою даже радовался, ведь в этой беспросветной серости и зловонии он оказался в лучшем положении, чем все остальные.

<p>

***</p>

   - Эй, бродяга! Ком цу мир! - окрикнул кто-то Сашу, когда тот проходил мимо владений старших ребят - своеобразную комнату, которую они сделали, занавесив с боков одеялами кровати.

   Он послушно остановился, обернулся и сразу почувствовал пристальный взгляд одного из старшаков. Саша узнал этого парня - их главарь по прозвищу Плешивый, хотя за полгода, которые Саша провёл в детдоме, он видел его так близко всего второй раз. Основное время тот отсутствовал, проводя время либо в каптёрке, либо в психлечебнице, куда его регулярно отправляли воспитательницы. Плешивый был рекордсменом - в последний раз он провёл там почти четыре месяца.

   - Оглох? Сюда иди, говорю! - гаркнул он, расчёсывая на локте коросты псориаза. - Особое приглашение надо?

   Саша сделал несколько шагов и встал возле кровати.

   - Сдрисните отседова, шалупень! - скомандовал он мальчуганам лет шести, которые были у него вроде шутов - показывали театральные преставления, заменяя Плешивому телевизор. - А ты проходи, присаживайся.

   Не произнося ни слова, Саша выполнил приказ и уселся на краешек кровати напротив главаря.

   - Говорят, ты вообще на голову больной, полный асси. Животину на лоскуты пускаешь. Это правда?

   - Это всё выдумки, ребята наговаривают, - сиплым голосом выдавил Саша, слегка побелев в лице.

   - Да не ссы ты! Мне на это насрать! У всех свои тараканы в голове, но я не об этом. Нравишься ты мне. И у меня к тебе деловое предложение... - многозначительно произнёс Плешивый, похлопал Сашу по плечу и ехидно рассмеялся, так, что у Саши по спине холодок пробежал.

   Так Саша приобрёл то, о чём раньше даже мечтать не мог, - дружбу, или, вернее сказать, её суррогатное подобие. Он присоединился к старшим ребятам, которые негласно руководили всем, что происходило в границах детдома: от безобидного бунта в столовой до подстрекательства и тайных заговоров против сдерживающей их системы. Саша очень приглянулся вожаку их стаи, разглядевшему в нём скрытый потенциал. И главарь, к сожалению, не ошибся - ему было чем гордиться. Желая оправдать высокое доверие, Саша настолько рьяно включился в тёмные дела новых собратьев, что сам не заметил, как превратился в одного из них, настоящего волка: жестокого, беспринципного, изворотливого и беспощадного.

   Он не гнушался любой работы. Контролировал перераспределение еды в коллективе, отбирая её у обиженных жизнью, которых члены банды называли "вечными жертвами".

   Уговаривал, запугивал, оскорблял особо ретивых и несогласных новобранцев, не брезгуя использовать при этом подручные средства.

   - Собаки должны знать своё место, и никак по-другому, - частенько приговаривал Саша, выбивая кулаками напускную спесь и наглость новичков.

   Он доводил грубыми выходками до белого каления "неправильных" воспитательниц, которые иногда сбегали из детдома даже без отработки. Саша поднаторел в контроле обоняния и теперь безошибочно находил любые заначки салаг, не хуже пса на таможне, чем заслужил дополнительный авторитет у Плешивого.

   Тот долго не раздумывал и отблагодарил, как умел, - назначил правой рукой и познакомил Сашу с вредными привычками. Регулярно выпивать и смолить сигарету за сигаретой для него быстро стало нормой, ведь вся эта отрава без проблем проникала через забор и сторожей.

   А ещё Плешивый разрешил ему регулярновоспитывать по ночам молодняк, и Саша теперь не пропускал ни одного выходного. Стравливал между собой и любовался кровавыми побоищами стенка на стенку, когда единственный выход из драки - упасть без сознания или переломать конечности. Остальное Саша не считал за повод прекратить безумие: ни разбитые носы, ни синяки, ни выбитые зубы.

   - Вы чё стесняетесь-то?! Бейте! - кричал Саша, подгоняя нерадивых. - А ты накажи этого кретина!

   Если кто-то падал, но не вставал, то он сам его поднимал за уши. Подзывал противника и показывал, куда нужно бить, чтобы сделать как можно больнее.

   - Чё ты, ёпт, как девка, его бьёшь! Жёстче бей, я сказал! - со злобой шипел Саша и изо всех сил лупасил в солнечное сплетение или по печени. - Вот так! Чтобы уже не мог встать! Учись, салага, пока я жив! А лучше ещё по мордасу с ноги добить... Чтобы челюсти трещали! Бей!

   Саше было по вкусу вдыхать витающую в воздухе смесь запахов - свежей крови, слюней, пота и чего-то ещё, что было очень трудно распознать. Необъяснимое. Бодрящее. Возбуждающее. Флюиды животного страха, как Лекс их называл.

   Но самое ужасное даже не то, что Саша так поступал, а то, что со временем перестал нуждаться в приказах и наставлениях старших. Он делал это по собственному желанию, ему просто... нравилось.

   Теперь он наслаждался самим процессом. Мучения людей доставляли ему ни с чем несравнимое удовольствие. Саша даже это не отрицал и не скрывал, что повергло Лекса в состояние тягостного отчаяния, от которого он никак не мог избавиться. Тот почти перестал появляться на глаза, и Саша лишь изредка слышал его тяжёлые вздохи. Но Сашу и это не волновало - он посчитал, что уже перерос тот возраст, когда ему были нужны невидимые друзья.

   А ещё Саша слышал в голове другой голос и знал точно, что это не Лекс. Нечто противно повизгивало от удовольствия и безостановочно бормотало:

   "Ещё! Ещё! Мало! Давай ещё! Ещё крови! Ты способен на большее! Ещё!".

   И с каждым разом оно всё сильнее раззадоривало Сашу, и он уже не мог притормозить сам, теперь его останавливали друзья, которые тоже начинали побаиваться его бзиков и за глаза стали называть Мясником.

   Но внезапно проснувшиеся садистские наклонности подарили ему ещё и другое -способность, о которой он даже не мечтал. Каких-то полтора года, и Саша виртуозно научился чувствовать на расстоянии чужие эмоции и разбираться в их природе. Обида, злость, ненависть... От него больше нельзя было ничего утаить, он любого выворачивал наизнанку, вытаскивая на свет всю подноготную. И Саша этим частенько пользовался, только теперь он всегда шёл до конца, пока не выжигал душу непокорных дотла, уничтожая личность и лишая человека возможности любого сопротивления. Отныне мир вокруг почти всегда пестрел красками, благо материала для подпитки хватало с лихвой.

   Особо он невзлюбил белобрысого мальчика шести лет от роду по прозвищу Плесень, лишь потому, что Саша разглядел в нём маленького себя. А того мягкотелого мальчика он сейчас ненавидел до рвотных позывов. На Плесени, которого на самом деле звали Алёша, Саша и реализовывал все фантазии, рождённые в неспокойном разуме, а воображение по части издевательств у него было просто отличное.

   - Вставай на четвереньки, как ишак! Быстро, я сказал! - распорядился Саша, гаркнув на перепуганного мальчишку, который даже не думал его ослушаться.

   Алёше частенько доставалось, и он уже давно со всем свыкся. За время Сашиной тирании он многого натерпелся. Его и головой в унитаз макали, и голого в душевую к девочкам затаскивали, и собачьими фекалиями кормили, и до посинения яички сдавливали. Эту игру под названием "Стальные шары" тоже Саша придумал - двое ребят брали друг друга за гениталии и давили как можно сильней. Правила просты, кто первый потерял сознание, тот и проиграл.

   - Шире ноги! Ещё! А теперь разбегаемся и пинаем под зад! - обратился он к двум новичкам, прибывшим лишь на этой неделе. - И если я услышу звон его причиндалов, получите бонус. Сегодня наконец-то нормально поспите, не стоя.

   Ребята переглянулись и через секунду уже устремились к Алёше, под злорадный смех Саши, разлетающийся эхом по помещению.

   Через несколько секунд он уже увидел на полу корчащегося от боли Алёшу, который тихо-тихо постанывал, и закатил глаза.

   "Чертовы малолетние ублюдки! Ни жалости, ни сострадания, ни сочувствия. Лишь бы им не делали больно. Эх-х! Как же мне хорошо, мать твою! Надо что-нибудь ещё такое придумать...".

<p>

***</p>

<p>

 </p>

   Саша проснулся от того, что кто-то отвесил ему болезненный подзатыльник. Вскочил от такой наглости, сжал кулаки, но, разглядев в полумраке силуэт нахала, а особенно его огромные ручищи, утихомирил спесь. В метре от него стоял здоровенный короткостриженый детина выше второго яруса кровати - Арсений Коловротов, хотя ребята чаще называли того уважительно Семёныч. Он двадцать пять лет из своих пятидесяти трудился в детдоме кочегаром и почти никогда не выходил за территорию. Некуда было ему идти: не обзавёлся Арсений ни детьми, ни семьёй, ни квартирой. Он организовал жилище в подсобке котельной, где и проводил почти всё свободное время.

   - Чё хотел, бродяга? - с дерзостью спросил Саша, окончательно оклемавшись спросонок.

   - Шагай за мной, - пробасил в ответ Семёныч и не спеша направился к выходу, причём сказал он так, что сомнений в серьёзности его намерений у Саши не осталось. Не согласишься - вырубит и волоком дотащит куда надо.

   Через пару минут они зашли в хорошо освещённую душевую, и Саша услышал новый приказ.

   - Раздевайся!

   - Ты ничего не попутал, дядя? Такие игры не по мне! Наверное, ты c бодуна адресом ошибся? - продолжал хамить Саша, хотя сам уже встревожился не на шутку. Шансы на благоприятный успех в драке он просчитывать умел, и они были не в его пользу.

   - Не ошибся.

   - Тогда чё? Работа надоела? Или жизнь? Ты хоть знаешь, кто я такой, сука?

   - Запугать удумал? Не получится! А будешь дальше дерзить - башку проломлю. И Плешивый тебе не поможет. Тем более что с ним у нас уговор, он вмешиваться не станет, должок отрабатывает. Слил тебя за ненадобностью твой дружбан, Санёк. Раздевайся, говорю!

   Саша фыркнул, что-то невнятное прошипел и стянул футболку с шортами. Кинул на кафельный пол и рявкнул:

   - Доволен, хрен лысый?!

   - Трусы тоже снимай, - спокойно ответил Семёныч.

   Сашу трясло, но он всеми силами пытался удержать дрожь в ногах, чтобы не показывать слабость. Он думал о том, что его опять предали и что нужно обязательно отомстить паскудам, если, конечно, выберется из заварушки. Сашу пугало то, что он не мог контролировать ситуацию. Старался разобраться в эмоциях и планах Семёныча, но в первый раз в жизни у него ничего не получалось, словно бугай ничего не чувствовал - внутри него была не душа, а выжженная безжизненная пустыня.

   - Эй, это же статья! Насилие над малолетними. Знаешь, чё с такими, как ты, на зоне делают? - предпринимал он отчаянные попытки хоть что-то изменить.

   - Не знаю, но и ты тоже не знаешь. А можешь и вообще не узнать. Не ёрничай, я не из таких, не из заднеприводных. На голову никогда не жаловался.

   - Тогда зачем? - удивлённо спросил Саша, отбрасывая в кучу белья трусы.

   - Скоро сам всё узнаешь... - разворачиваясь, протянул Семёныч и со степенным видом зашагал прочь.

   Только теперь Саша увидел, что у входной двери, опираясь на косяк, стояла молоденькая воспитательница в летнем чёрном платье, скрестив руки на груди. Арина Николаевна устроилась на работу недавно, месяца четыре назад, сразу после института. Ничего плохого она никому сделать ещё не успела и поэтому нравилась ему. При ней он никогда не курил, старался не материться, не пакостил и козней не строил, чему сам несказанно удивлялся.

   - Я неподалёку, но будь осторожней, - буркнул ей Семёныч и вышел за дверь, плотно закрыв её за собой.

   Брюнетка вынырнула из потока мыслей, перевела взгляд на подопечного и зашагала к нему.

   - На молоденьких потянуло, Арина Николаевна? - с издёвкой выкрикнул Саша, оставшись стоять, как стоял, совершенно не стесняясь наготы. От сердца у него явно отлегло, и наружу вновь повалила непробиваемая наглость. - Сами бы намекнули, я бы прибежал. Зачем было звать этого тупня, ни к чему нам это громадное промежуточное звено.

   Арина Николаевна никак не реагировала на Сашины слова. Молча подошла к кабинке, встала на резиновый коврик, сняла с крепления стальную лейку душа и сжала рукоятку в левой руке. Выглядела девушка неважно - тёмные мешки под покрасневшими глазами, размазанная по щекам тушь, растрёпанные чёрные волосы, плотно поджатые губы, сероватый оттенок кожи. Саше даже показалось, что она очень сильно постарела и стала не такой уж и привлекательной. Ничего прежнего от той счастливой и беззаботной красавицы, порхающей по группе от ребёнка к ребёнку, словно бабочка на цветочном лугу. Саша задумался о том, сколько её не видел и насчитал от силы дней четыре-пять, но узнавать, что с ней произошло, и ковыряться в тайнах её чувств ему сейчас хотелось меньше всего на свете. Представлял он себе совсем другое, и эмоции на лице Арины его вообще не волновали и в фантазиях не участвовали.

   - Я весь в нетерпении! - пританцовывая, выкрикнул Саша. - Прямо пылаю...

   - Остынь, щенок! - процедила Арина Николаевна, за доли секунды превратившись в злобную ведьму, и открыла свободной рукой кран с холодной водой, направляя мощную струю в лицо Саши.

   - Ты чё творишь, овца! Холодно же, мать твою! - завизжал Саша, отстраняясь и забиваясь в угол душевой. Пытался закрываться руками, но у него это плохо получалось.

   - Холодно тебе, сейчас сделаю погорячее... - выкручивая кран в противоположную сторону, с равнодушием ответила Арина Николаевна.

   - Сварюсь же! Хватит! - завопил он, в истерике метаясь по кабинке, словно зверь в клетке. - Сука! Чё я тебе сделал?

   Воспитательница выключила воду и с задумчивым видом выдавила:

   - Что сделал? - она моргнула, будто переключилась, и со злобой уставилась на трясущегося подопечного. - А ты не знаешь, что сделал? Ты не при чём, типа? - заговорила Арина Николаевна с каждым последующим словом всё громче.

   - О чём ты? Я не понимаю... - растерянно бормотал Саша, так и не разобравшись, чего от него хотят. Ему хоть и было больно, но реветь он не собирался, ведь в день смерти отца он пообещал себе больше никому и никогда не показывать чувств. Он лишь злился всё сильней, изображая слабость, словно хитрый лис.

   - Это же ты, сволочь, убил Алёшку!

   - Никого я не убивал, мои руки чисты. Какой ещё Алёшка?

   - Ты уже даже не помнишь... Плюснин Алёшка!

   - Плесень? Он же ночью сам вскрылся, я тут не при делах. Не надо на меня чужие заслуги вешать!

   - Я спрашивала у ребят. Ты его довёл, сучёныш! - взорвалась Арина Николаевна и тут же, будто сгорев дотла, помрачнела и замерла. Лицо стало каменным, и по щеке побежала слеза.

   Саша почувствовал прилив сил от чужих страданий, поднялся на ноги и с уверенностью заговорил, глядя ей прямо в затуманенные глаза:

   - Плесень сам сделал выбор, и никто не мог ему помешать. В жизни выживают только сильнейшие, таков закон джунглей. Он просто слабак! Нюня! - Саша умолк на несколько секунд, наморщил лоб, переосмыслил происходящее и тотчас спросил: - А те-то чё ваще до него? Кто он тебе?

   Арина Николаевна не реагировала на Сашины вопросы, перебирала воспоминания и бормотала, будто в бреду:

   - Как зашла в группу, сразу Алёшку приметила. Маленький такой. Белобрысый. Так красиво улыбался, прямо как магнит, притягивал к себе. Тут же узнала всё. Документы собрала. Проверку чёртову прошла. Нам ведь две недели до усыновления осталось. Совсем чуть-чуть... И мы бы уехали к маме в деревню. А тут такое горе.

   - Ну, дак и вали домой, колхозница! - с издёвкой заорал оскалившийся Саша, почувствовав власть над ситуацией. - От меня-то те чё надо? Хочешь услышать, что это я сделал? Ну, я! И чё? Плесени это уже не поможет... Мертвякам обратной дороги нет! Узнала? И чё ты теперь сделаешь? А я отвечу - ни-че-го.

   Воспитательница судорожно глотала воздух, но не могла произнести ни слова.

   - Никто тебе не поверит. Доказать ты ничего не сможешь. А я буду всё отрицать. Да и вообще, я малолетка! Меня даже посадить нельзя. Ты такая же неудачница, как и твой слизняк Лёша! Ни к чему неспособная! Сдохнешь - никто не вспомнит и не пожалеет.

   - Я тебя сгною в психушке... - зарычала она, багровея от ярости и всё крепче сжимая рукоятку душа.

   - Давай, пиши кляузы! С радостью туда отправлюсь, не впервой. Плавали - знаем. Мне только лучше сделаешь. Отдохну, деньжат заработаю, шмотками у дурачков разживусь. А через месяц вернусь, больше там не держат, и те не поздоровится, тупая су...

   Но договорить Саша не успел - рухнул на плитку, словно мешок с песком. Арина Николаевна наотмашь ударила его в висок лейкой, так что у неё в ушах зазвенело. Она выбросила металлический предмет и схватилась трясущимися руками за лицо, покрывавшееся белыми пятнами. Она, не моргая, смотрела на тело валяющегося почти возле её ног подопечного и тихо всхлипывала, разрывая могильную тишину в душевой.

   - С-с-саша, прос-с-ти... Не хот-т-тела... - заикаясь, выдавила она через десяток секунд, которые показались ей вечностью.

   Арина Николаевна потянулась к шее ребёнка, но... тут же оказалась на полу, упав с высоты своего роста. Ударилась головой о кафельную плитку и затихла, распластав руки в стороны. Оклемавшийся Саша поднялся, выбросил в соседнюю кабинку резиновый коврик, выдернутый из-под ног воспитательницы, и со злобой прохрипел:

   - Допрыгалась! Предупреждал же, сука!

   - Почему ты ничего не делаешь? Саша! Спаси её... - послышался зарёванный голос Лекса, который появился прямо возле воспитательницы. - Помоги! Вызови скорую! Её можно спасти! Ты же не убийца! Это самооборона! - продолжал он, отыскивая сердцебиение на руке девушки.

   - Слишком поздно, минуты три, не больше. Она тоже сделала выбор, я не вправе ей мешать... - цинично ответил Саша, разглядывая алую лужу крови, стремительно растекающуюся вокруг головы девушки. Он никогда раньше не видел в жизни таких ярких красок, не чувствовал таких запахов и не испытывал таких эмоций. Невероятно сильных, непостижимых, завораживающих и вместе с тем... странных. Внутри него бурлило, клокотало, жгло и требовало действий, но Саша пока не понимал, чего именно.

   - Позови Семёныча, он поможет.

   - Не поможет. Далеко. На улице нервно курит.

   - Не бойся его, он ничего не сделает. Он поверит тебе. Скажи, что это был несчастный случай.

   - Да не скули ты, достал! Я знаю, что ничего не сделает. Теперь мне известен его секрет. Семёныч детей любит, не сможет ударить и уж тем более убить. Он тоже слабое звено! Даже эта стерва его обработала, мозги промыла своими слезами. Но до него я ещё доберусь, только не сегодня...

   - Если ты её не спасёшь, я уйду! - заорал, как резаный, чернеющий от злости Лекс, меняясь не только в лице. Его одежда стала в миг чернильно-чёрного цвета. Он даже немного напугал Сашу, ведь тот никогда раньше не видел друга в бешенстве. Он и не думал, что тот на такое способен. Сейчас для него Лекс выглядел, как сущий дьявол, выбравшийся из разверзнувшихся врат преисподней. - Слышишь? Навсегда уйду, и ты останешься один.

   - Кого ты хочешь спасать? Эта шалава даже сейчас надо мной смеётся.

   - Она умирает, Саша. Скалится от боли. Это агония.

   - Да? - искренне удивляясь, ответил тот. - Сразу и не отличишь, боль это или радость, они будто сестрицы-близняшки.

   - Спасай же! - взвыл Лекс, схватившись руками за голову и зашагав вокруг тела девушки. - Останови кровотечение!

   Саша на этот раз отреагировал на уговоры, послушно подошёл поближе, присел на корточки и потянулся к затылку. Прикоснулся к волосам и перепачкал руку в крови. На некоторое время замер или задумался. Поднёс к губам, скривил брезгливо лицо, закрыл глаза и облизал пальцы. В его голове словно что-то взорвалось, разметав по стенкам черепной коробки остатки сомнений и человечности.

   - Что ты делаешь?

   - Отвали от меня! Ты вроде куда-то собирался. Не мешай, слабак! - прорычал он хриплым чужим голосом, перескочив за один прыжок в ноги воспитательницы, словно пантера. Саша откинул подол платья и начал стягивать бельё. - Что добру пропадать. Всегда хотел посмотреть, что и как там устроено. Смотри, какая красивая! - прошептал он, пугаясь собственных желаний, которые просачивались из глубин подсознания, где жило что-то злое, ненасытное и похотливое.

   - Прощай... - с такой горечью выдавил Лекс, так что даже Саша чуть не пришёл в себя, поднял глаза и посмотрел на него. Лицо друга показалось ему пустым и обречённым. И он больше не походил на него внешне, будто превратился совсем в другое, незнакомое существо, ведь он, в отличие от Саши, остался человеком.

   - Да ты куда? Нам же было весело вместе. Дальше будет ещё лучше...

   - Не нам... Тебе...

   - Ты всегда только и искал повод, чтобы уйти. Вы все меня предаёте! Твари!

   - Ошибаешься, я всегда искал повод, чтобы остаться...

   - Врёшь! Все мне врут! Вали отсюда! Без тебя проживу!

   Лекс промолчал, развернулся и пошагал прочь, постепенно растворяясь в воздухе с каждым следующим шагом, пока не исчез совсем.

   - Да кто ты вообще, мать твою, чтобы ставить мне какие-то условия.

   - Прощай... Не свидимся... - донеслись издалека слова, прозвучавшие громче, чем выстрел ружья возле уха, и тут же всё смолкло.

   Ошеломлённый Саша остался один на один с тишиной и безумными мыслями, переставшими его пугать. Он чувствовал, как замедляется пульс, а потом и вовсе пропадает, и в тот же миг в Сашино сознание хлынули страдания и отчаянье Лекса, удалявшегося в неизвестность. Но лишь до тех пор, пока Сашино тело не пронзила боль, которая оказалась в тысячи раз сильней. Он ощутил, как рвётся связывающая бывших друзей невидимая нить, выдирая заживо из груди остывающее сердце, забирая с собой остатки света и не оставляя шансов на спасение. Саша ничего не соображал и почти уже выключился, но тут всё прекратилось, так же внезапно, как и началось.

   Саша почувствовал себя свободным... от всего. От морали, нравственности, чужих убеждений и навязанных стереотипов. Больше его ничего не сковывало. Ничего ему не мешало. Привычный мир вывернулся наизнанку и стал таким, каким Саша когда-то мечтал его видеть. В нём он остался единственным нормальным человеком, остальные же превратились в изгоев - в расходный материал, не заслуживающий ни жалости, ни сострадания, ни сочувствия. И только один Саша мог теперь решать: жить сегодня кому-то или умереть. Он назначил себя палачом, вершителем судеб, обречённым на вечное одиночество, неутолимую жажду крови и патологическое влечение к убийству.