В огне не горящий (другой вариант) [СИ] [Эльвира Владимировна Смелик] (fb2) читать постранично

Смелик Эльвира В ОГНЕ НЕ ГОРЯЩИЙ (другой вариант)

— Может оттого, что воздух зимой особенный — промороженный, колкий и потому осязаемый, звуки в нем разносятся по-другому. Любой шорох слышен издалека. До подворотни идти еще и идти, а уши уже уловили доносящиеся из-под темной арки шумы: сопение, хриплое дыхание, резкие вздохи и удары. Точно, удары. По мягкому человеческому телу. Он без страха ступил в сумрак, и его силуэт четко выделился на фоне утопающей в интенсивном электрическом свете улицы. Поэтому заметили его сразу и на мгновенье замерли. Четверо подростков, лет, наверное, по двенадцать-тринадцать. Один вжимался в стену, чуть согнувшись, прикрывал руками лицо, остальные трое стояли напротив, со сжатыми кулаками, взвинченные, напружиненные. Он не сказал ни слова, только шагнул вперед. Он был внушителен — высок и широк в плечах, несмотря на мороз, одет вызывающе легко, с непокрытой головой. И трое разумно отступили, скрылись, но не спеша, не теряя достоинства, нехотя соглашаясь с чужими условиями.

Четвертый вытер рукавом нос и кровью плюнул в грязный истоптанный снег.

— С тобой все в порядке?

— Да пошел ты… — огрызнулся, глаза вспыхнули злобой. Потом отлепился от стены и затопал прочь, а, проходя мимо, нарочно ткнул плечом. Он усмехнулся, кривя губы, немного постоял и двинулся в сторону остановки.

Троллейбус был переполнен. Что поделаешь — час пик! Народ возвращался домой с работы, или с учебы, или откуда-то там еще. Так повторялось изо дня в день. Но почему-то именно сегодня данное обстоятельство его особенно раздражало. Даже воздух в салоне показался спертым больше, чем обычно, а духота и давка становились просто невыносимыми. Пожалуй, он бы отправился пешком, будь дорога до дома хотя бы вполовину короче. Вслед за ним в троллейбус забралась бабулька, кругленькая, розовощекая, в сбившейся на бок вязаной шапочке. Решительно сдвинув брови и сжав в узкую сердитую полоску губы, она ринулась вглубь салона, работая локтями изо всех сил. А сил у нее, надо сказать, было предостаточно, даже слишком предостаточно, если судить по невинному внешнему виду. Он ясно ощутил это собственным боком, но стерпел, промолчал. Зато кто-то другой не выдержал.

— Корова старая! Тебе уж на катафалк давно пора, а она в троллейбус прет. Бабулька не отреагировала, потому как уже добралась до кресла.

Лицо ее мгновенно изменилось, страдальчески искривилось и обвисло, а дыхание стало свистящим, отрывистым. Бабулька навалилась животом на плечо сидящей в кресле женщины и демонстративно схватилась рукой за грудь. Он протиснулся к окну, натянул на голову капюшон в желании отгородиться от спрессованной ограниченностью пространства раздраженной толпы, а, может быть, спрятаться, самому перестать существовать для ненавистного мира. Он надеялся отвлечься, наблюдая за быстро сменяющимся пейзажем, но через покрывавшую стекло толстую корку льда ничего не смог разглядеть. Чем бы заняться, чтобы не смотреть на окружавших его людей злобным взглядом загнанного зверя? В этот момент стоящий рядом мужчина трепыхнулся, будто просыпаясь, вскинул голову, дохнул перегаром и громко заматерился. Его замутило. Он едва удержал порыв садануть кулаком по обледенелому стеклу, чтобы оно разлетелось осколками, открыв доступ чистому воздуху, которым можно было бы свободно дышать. А еще лучше не кулаком, а этой никчемной, безвольно болтающейся головой. С трудом подавляя жестокое желание, он стиснул зубы и зарычал. Не вслух, про себя, но каждая клеточка его тела ощутила вибрацию рвущегося изнутри животного звука. Он прижался лбом к обжигающе холодному окну. Никогда еще поездка на троллейбусе не казалась такой невыносимой пыткой, не вызывала столько ненависти и отвращения. И словами долгожданного помилования прозвучало сообщение кондукторши, которую отрезанные от окружающего мира пассажиры уже достали своими попытками выяснить, где сейчас проезжает троллейбус:

— Следующая остановка — Ленинградская! Он облегченно вздохнул, протолкался к дверям, а когда те открылись, торопливо выскочил наружу, уверенно зашагал по знакомой дороге, поначалу не замечая ничего особенного. Но потом, краем уха уловив предназначавшиеся не ему слова, посмотрел в сторону и увидел оранжевые всполохи, расцвечивающие темное вечернее небо. Где-то пожар.

Яркое зарево притягивало взгляды и никого не оставляло равнодушным. Большинство прохожих повиновалось манящим всполохам пламени и направлялось совсем не туда, куда планировало идти еще минуту назад. Он тоже присоединился к толпе, влекомой предвкушением страшного зрелища, но совсем по другой причине. Растворявшийся в морозном воздухе едкий дым нес в себе не только запах гари, но еще и запах возбуждения, запах ужаса. Никогда раньше ему и в голову не приходило, что это тоже может пахнуть. Горел один из старых деревянных домов, оставшихся от когда-то большой деревни, втоптанной в прошлое мощными корпусами многоэтажных новостроек.