Наталья Алексеевна СУХАНОВА
Художник Д. А. Брюханов
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Малыш спал в дупле большого Дерева, и Дерево разговаривало с ним.
— Ю-уппи! Ю-уппи! — поскрипывало Дерево.
И говорило, что вот поднялся большой ветер, он хочет утащить Дерево с собой, но Дерево не должно поддаваться ветру. И вот Дерево упирается всеми своими корнями, а корни у него большие, они лежат глубоко в земле и держатся за нее, за сильную, очень сильную землю. И ветер срывает только семена, которым и нужно летать, пока они не найдут свое место и не пустят корни в очень большую и очень сильную землю. И они будут кормиться от земли и солнца, и защищать землю от непогоды, и укрывать ее листьями к холодному времени года.
— А вот сейчас,— говорило Дерево,— сейчас идет дождь, его много, его очень много, он нужен и листьям и корням, он будет идти несколько дней, этот большой, хмурый, добрый дождь. Он будет идти несколько дней, но пусть малыш спит, в дупле Дерева все так же сухо и тепло. Пусть малыш спит, пусть крепко и сладко спит.
Малыш не слышал, о чем говорит с ним Дерево, но ему спокойно было спать под шелест его слов.
А потом Дерево перестало говорить. Стоял ясный, теплый день, и Дерево задремало; каждый его листик грелся в солнечном свете, и Дерево тихо-тихо само покачивало себя.
Может быть, потому, что Дерево уже не говорило, а может, потому, что даже в дупле стало светло, малыш проснулся. Проснулся и чихнул. Потом еще, и еще, и еще — раз десять чихнул, так что в дупле поднялась старая, прелая пыль, и он попятился, завертелся, пока не выскочил большим, пушистым, ярким хвостом вперед из дупла и не повис на передних черных кожистых лапках. Ошеломленный внезапным светом и голосами, он так и висел некоторое время, вертя головой. Он никогда бы и подумать не мог, что свет может быть такой сильный, а голосов так много. Все же висеть было утомительно, и, жмурясь и вздрагивая, малыш начал пятиться вниз по стволу, поглядывая через плечо, далеко ли еще до земли, и, наконец, сорвался с дерева, но успел перевернуться в воздухе и шлепнуться на лапы. Он был еще совсем маленький, но почему-то знал, что падать нужно именно так.
Малыш не ударился, однако очутился в невероятной путанице кустов и травы, и прошло некоторое время, пока он вылез на ровное, открытое место. Он сел передохнуть и о чем-то подумать, но всего вокруг было так много, что думать он не успевал. Даже подумать, о чем бы подумать, не успе- валось. Что-то мягко и нежно тронуло шерстку у него на затылке, и он почесал головой о плечо, а потом черной ловкой лапой поскреб за ухом. Но тут он вспомнил, что все-таки надо ему подумать, но что-то опять пошевелило мягкую, длинную рыжую шерстку на нем и вместе с этим принесло столько запахов, что он и лапу сразу поднял, и сморщился, и чихнул, и упал на бок, и цапнул себя за хвост, и взвизгнул, и запищал.
На ветку прямо над ним села бурая птица и стала хохотать как сумасшедшая:
— Ха-ха-ха, чем это ты размазюкал хвост, скажи на милость? О-о, да он у тебя прямо меняется на глазах. В жизни не видала таких чудных хвостов!
Птица хохотала, прыгала и вертелась, но глаз ее все время, как бы она ни повернулась, смотрел на малыша. И стрекотала она так быстро и пронзительно, что ничего другого уже не было слышно.
— А лапы-то, лапы! — тараторила птица.
Малыш оглянулся на свой хвост — нормальный, большой, яркий хвост! Поднял перед собой переднюю лапу — обыкновенная черная лапа, и очень ловкая. И он хотел хлопнуть этой черной ловкой лапой назойливую птицу. Но она увернулась, уселась повыше и снова застрекотала:
— Ну и чудище! Ну и урродец! Лапы, как рруки! А хвост?! Хвост я вообще не знаю, на что похож! Я такого хвоста еще не видала!
Тогда малыш пошел прочь от нее. Он то вспоминал, что идет по незнакомым, нехоженным местам, и припадал за кустиком к земле, и внюхивался. То скакал на больших задних лапах, почти не касаясь земли передними. То шел просто так, и садился, и пытался вспомнить, о чем же ему необходимо подумать.
Солнце сквозило в каждой ворсинке. У малыша урчало в животе. Малышу было очень и очень
как-то. Он куснул травинку. Пожевал. Вкусно.
Несколько раз малыш далеко отходил от Дерева, но возвращался. Ему хотелось уходить все дальше, но было жалко оставить Дерево, широкое, теплое Дерево, которое так долго, так уютно баюкало его: ю-уп-пи, ю-уп-пи... Малыш даже за- скулил-заплакал, не зная, на что решиться. А потом подумал: у Дерева ноги глубоко в земле, чтобы оно никуда не уходило. А у него ноги все снаружи, на земле, чтобы можно было далеко и легко бегать. Каждый должен слушаться своих ног.
— Ты видишь,— сказал он Дереву,— у нас разные ноги.
Поэтому ты побудь здесь, а я обязательно к тебе приду. Я мир хочу посмотреть.
И он побежал-поскакал по лесу. Но бежал не один. Высоко в небе, подпрыгивая так же, как и он,
Последние комментарии
4 часов 11 минут назад
8 часов 31 минут назад
10 часов 18 минут назад
11 часов 31 минут назад
12 часов 37 минут назад
13 часов 46 минут назад