Первинка [Николай Степанович Винграновский] (fb2) читать постранично

РИСУНКИ В. КУДРЯВЦЕВОЙ

Миколка добежал до райцентра.

Ни хат, ни деревьев не было на окраине этого степного городка — груды битого кирпича, какие-то обломки.

На перекрёстке двух мёртвых улиц Миколка остановился: куда теперь?

Послышался топот. Снизу, от реки, показалась серая толпа. Это вели пленных немцев. Вели их наши парни, совсем мальчишки, с красными звёздами на серых шапках, в стёганках.

Руки у пленных устало повисли, плечи поникли, а вместо лиц были только глаза — от страха.

Но Миколка на немцев не глядел. Он глядел на наших, всматривался в каждого бойца, надеясь встретить кого нужно.

Колонна свернула в степь, а Миколка побежал в сторону хат и землянок.

Возле хаты-мазанки Миколка остановился. Мальчик и девочка сидели у стены: девочка теребила над решетом кукурузу, а мальчик, старший, растирал кукурузу на тёрке.

— Здравствуйте, — сказал Миколка.

Ребята пугливо оглянулись, девочка подхватила решето, исчезла в доме. Брат её — мельник, — кряхтя, понёс за нею тёрку.

На порог вышла женщина.

— Тётя, где тут базар?

— Базар? Я тебе дам базар! А ну, давай отсюда! Только и смотрят, как бы чего украсть.

Миколка бросился удирать. Пробежал улицу, другую, пощупал что-то у себя на груди и вдруг остановился — ни живой ни мёртвый.

Огляделся — голо и пусто вокруг, только немецкий танк обгорелый.

Миколка вскочил на гусеницу, заглянул в открытый люк и полез в танк.

Тут он сел на какой-то ящик и достал из-за пазухи перевязанные пачки денег — отцовская зарплата с фронта. Пересчитав пачку за пачкой, Миколка вздохнул веселей: двести тысяч, точь-в-точь. Сунул деньги на прежнее место, выглянул из танка. По улице ехал воз, запряжённый парой коней. На возу, накрытом брезентом, сидели в брезентовых плащах два мужика.

Миколка соскочил с танка и побежал за ними.

Ехали-бежали недолго: послышался людской гомон, и перед Миколкой открылся базар.

А уж на базаре-то Миколка всего нагляделся: свинки белые морские у безногого дядьки на руках. Суют белые морды в кошёлку и вытягивают записочки. Дашь дядьке двадцать рублей — свинка выдернет записку, а в ней всё написано — что было и что будет.

«Поворожу на корову», — думает Миколка и даёт дядьке двадцатку.

Миколку обступают тётки в платках, завязанных до самых глаз, и читают по слогам:

— «Нет в жи-зни ща-стья».

— Нету тебе, значит, счастья, сынок, — говорит какая-то тётка. — Да и откуда оно возьмётся-то в такое время? — А сама уже шелестит рублями…

— Нет так нет, — говорит Миколка и идёт к парикмахерской.

А там, в парикмахерской, и мылом мылят, и бритвы об ремни точат — небритая щетина под бритвами чирикает. Ей, щетине, бриться не хочется.

И пахнет духами, так пахнет духами, что век бы не вылазил из этой тёплой парикмахерской, а прямо жил бы в ней и с утра до вечера нюхал бы этот золотой запах духов.

— Тебе чего, малый?

Дядьку, капните мне духами за шею — десятку дам.

— Э, нет, десяткой тут не отделаешься.

— Ну, за двадцатку.

— Сперва покажи гроши, а то таких шилохвостов тут полно шляется.

Миколка достаёт из-за пазухи красную тридцатку.

— Гляньте…

— Ну ладно, давай подушу на всю тридцатку.

Миколка напугался — выбросил деньги на морских свинок, теперь на духи, а корова?

Нет уж, за двадцатку — и точка, а десятку сдачи.

— Гляди какой шустрый! Сколько ж тебе лет?

— Осенью в школу.

— Ладно, нагибай голову, и будет тебе на двадцатку.

Парикмахер берёт зелёный флакон и под хохот небритых мужиков капает холодными духами Миколке за шею.

— Может, ещё и под носом?

— На ту же двадцатку, — говорит Миколка и чует уже под носом райский запах. И Миколка втягивает его в себя так, что пахнет уже в горле и в сердце пахнет.

Теперь поскорее купить корову и — домой, чтоб и мама понюхала и брат с сестрой, чтоб и они знали, какие духи бывают на свете в парикмахерской на базаре.

Миколка выскакивает из парикмахерской и останавливается — базар большой, людей много, и где коров продают — неизвестно. А тут ещё духи распахлись вовсю, и ветер подул — зря пропадают духи!

Миколка вынул из кармана узелок, развязал, кусок хлеба и луковицу сунул в карман, а платком крепко перевязал шею.

Втянув голову в плечи, Миколка, как воробей, впорхнул в