Against odds (СИ) [Kitty555] (fb2) читать онлайн

- Against odds (СИ) 369 Кб, 45с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (Kitty555)

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Вместо предисловия.


В маленькой каморке под самой крышей было холодно и сыро. Едва тлел скудный огонь в печи, изредка подкармливаемый буквально тающими на глазах поленьями, в поленнице их уже почти не осталось, а новые взять будет не от куда. Маленькое окошко совсем не давало света, и в комнате постоянно был полумрак, но сидевшая в глубоком кресле, плотно закутавшись в старую шаль, молодая женщина почти не замечала, что приближаются сумерки, а и без того прохладная комната становится еще холоднее. Прижав к груди грубую кружку с кипятком, она какое-то время наслаждалась разливающимся по телу теплом, но вновь сотрясающий тело кашель заставил отпить маленький глоточек.


Тряхнув некогда роскошными светлыми волосами, девушка прикрыла глаза: сегодня пришло из театра уведомление об отставке. Отныне, Анна Платонова, бывшая прима Императорского Театра, была не просто свободна, но и практически не имела средств к существованию. Подруги по труппе собрали ей немного денег, помог и Сергей Степанович, но когда эта небольшая сумма кончится… Впрочем, при мысли о дальнейшей судьбе Анну вновь охватило полное безразличие, и поднеся тонкий платок к губам, девушка вытерла проступившую от кашля кровь. Все кончено. Ей всего двадцать пять, как же быстро она сгорела в Петербурге, оказавшемся таким немилосердным к молоденьким девушкам.


- Анна, как ты? - голос, полный сочувствия, еще пять лет назад бывшим бы неслыханным для его обладательницы, когда она обращалась к Анне, вывел девушку из размышлений.

- Полина, - Анна улыбнулась. - Спасибо, все хорошо.

- Я вижу, - бывшая завистница зашла в комнату и присела на узкую жесткую кровать. Других сидений в комнатушке не было. - Анна, мы с Карлом хотели бы спросить, если ты согласишься учить Ганса и Адель французскому. Мы заплатим…

- Спасибо, Полина, но…

- Доктор сказал, что можно. Они будут сидеть за ширмой.

Глаза Анны наполнились слезами.

- Спасибо…

Фрау Шуллер ушла, а бывшая актриса прикрыла глаза. Как же все обернулось… Кто мог бы представить…


Глава 1


В 1839 году Анне едва исполнилось двадцать лет, она была молода и красива, и когда ее благодетель, барон Иван Иванович Корф дал ей вольную и познакомил с Сергеем Степановичем Оболенским, юной воспитаннице казалось, что весь мир открывает ей объятия. Ее пение не оставляло никого равнодушным, ее игра вызывала восторг, а когда судьба свела ее с молодым поручиком Репниным, Анна готова была кружиться и петь от счастья. Миша был добрым и галантным, и с первого взгляда оказался пленен ею, Иван Иванович добродушно советовал воспитаннице “подружиться” с молодым князем, и всегда доверявшая своему благодетелю, Анна с радостью открыла себя первой любви.


Ее счастье было омрачено лишь явно недовольным таким поворотом событий сыном Ивана Ивановича, но наследник рода Корфов ее всегда недолюбливал, и Анна пыталась не обращать внимания на его хмурый вид. Узнав о вольной, Владимир ничего не сказал ей, но проходя вечером возле кабинета барона, Анна стала свидетельницей отвратительной ссоры. Прижав ладони к ушам, девушка с ужасом слушала словно гром разносящийся по особняку голос Владимира:

- Да Вы хоть понимаете, что натворили?! Вы отдали ее в театр, Вам хоть известно, что там происходит?

- У Анны талант, Володя, она просто обязана блистать на сцене, театр - это ее жизнь!

- Вот и играла бы в нашем крепостном театре! Зачем, отец???

- Ее ждет великое будущее…

- Вы хоть представляете, какова закулисная жизнь актрис?! Вы хоть знаете, что она должна будет…

- Мне жаль, что ты во всем находишь лишь пошлость, - перебил старший Корф сына. - Но если ты должен знать, то я намереваюсь сам присматривать за Анной. Более того, твой друг, Михаил Репнин, весьма увлечен ею, и я надеюсь, что при необходимости сможет предоставить нужную помощь и покровительство.

- Вы уже выбрали ей покровителя?! - темная бровь насмешливо поползла вверх, а в глазах мелькнуло раздражение… - А саму Анну Вы не хотели бы спросить?

- Не мели чушь. Никто не собирается заставлять ее делать что либо против ее воли. К тому же, Миша ей весьма симпатичен.

- Ну, раз Вы все уже решили, - мужчина резко выпрямился и Анна невольно отпрянула от двери. - Тогда честь имею откланяться.


И с этими словами Владимир вихрем вылетел из кабинета, но тут же столкнулся взглядом с предметом ссоры - ею самой.

- Мадемуазель…


Презрение, которым окатили девушку глаза цвета холодной стали было практически осязаемо, и Анна невольно содрогнулась, словно на нее холодом повеяло. А мужчина, заложив руки за спину, лишь демонстративно отвесил ей почти шутовской, пренебрежительный поклон и, резко развернувшись на каблуках, вышел вон. Проводив его взглядом, девушка убежала к себе, и лишь когда дверь в спальную молодой барышни плотно захлопнулась за спиной, смогла унять бешено бьющееся в груди сердце. Бросившись на постель, девушка сжала в пальцах подушку, пытаясь успокоиться.


В ту ночь Анна так и не смогла заснуть. Впервые в жизни мечта о театре не казалась ей спасением и искуплением, впервые в девичью душу закрались подозрения. Что имел ввиду Владимир? О чем он говорил, на что намекал? Почему слова о Мише вызвали такую бурю негодования и презрения, что вообще ждет ее в театре? Ах, если бы она только знала… Но узнать ей было неоткуда, а когда она попробовала завести разговор за ужином, Иван Иванович лишь отмахнулся и сменил тему. Наконец, порешив открыто спросить обо всем самого Владимира, Анна, проворочавшись до утра, а с зарей поднялась с кровати, но даже прогулка в саду не помогла ей успокоиться.


Целый день прождала она Владимира, но он так и не вернулся в особняк. Он вообще больше не вернулся, тот раз в библиотеке был последним, когда она его видела: в тот же вечер на балу он затеял ссору и вызвал на дуэль какого-то дворянина, оказавшегося наследником престола, и сразу же после бала они с князем Репниным были арестованы, а вскоре высланы на Кавказ без права возвращения до высочайшего позволения.


Больше Анна их никогда не видела. Из разговоров офицеров позже, уже в театре, актриса Платонова узнала, что князь Репнин был назначен адъютантом наследника, и разгневанный император наказал его за одно с бароном.


А через неделю у Анны начались репетиции в театре.


========== Часть 2 ==========


Жизнь театра закружила Анну, завертела в колесе бесконечных репетиций, но ничего ужасного в первые месяцы в ее судьбе не приключилось, и постепенно, девушка расслаблялась. Она по-прежнему жила в особняке Ивана Ивановича Корфа, и благодетель, всегда относившийся к ней с отеческим вниманием, продолжал окружать девушку заботой. На репетиции она ездила в экипажах старшего барона, они же и привозили ее домой по вечерам, и ничего не предвещало проблем и неприятностей. Письма с Кавказа приходили регулярно, но исключительно редко, и молодой барон, сдержанно отписываясь о своих делах, никогда не осведомлялся о ней. Порой, Анна думала о нем, волнуясь о Владимире, как о названном брате, но постепенно, он становился все дальше и дальше, словно бы оставаясь в другой жизни.


Долгожданная премьера в театре поистине перевернула ее жизнь. Анна навсегда запомнила яркие огни, освещающие зал, тысячи свеч, играющие бриллиантами благородных дам, сквозь дорогие веера переговаривающихся между собой и кокетничавших с кавалерами. Слегка отодвинув рукой занавес, девушка затаив дыхание наблюдала за теми, кто отныне вершил ее судьбу, и чей вердикт в этот вечер решал, быть ли ей примой, или молодая провинциалка так и останется на вторых ролях. Анна наблюдала за благородными дамами и господами, такими близкими ей по духу и воспитанию, но тем не менее, отделенными от нее бездонной пропастью.


А потом раздался третий звонок, занавес открылся, и девушка вышла на сцену, с головой окунаясь в мир театра, становясь героиней разыгрываемой трагедии, и не подозревая, что один из неотрывно следивших за ней лорнетов окажется судьбоносным. В антракте к ней зашел Иван Иванович, поздравляя с премьерой, и подарил цветы и прекрасное золотое ожерелье, которое через несколько лет ей придется продать… А после представления, кланяясь публике, Анна сияла, ловя на себе восхищенные взгляды мужчин и женщин.


“Вы произвели фурор, милочка” - сказала ей тогда прима. - “Вами заинтересовались многие, теперь выбирайте внимательно”.


Анна зарделась в ответ, а барон Корф только отмахнулся от осторожных вопросов, но на утро в гримерку дебютантки прислали корзину роз, и развернув открытку, девушка побледнела - они были от графа Бенкендорфа. Постепенно, число ее поклонников таяло, в свете несомненно узнали об интересе начальника тайной полиции, и желающих составить конкуренцию шефу жандармов было все меньше и меньше. Не прошло и нескольких дней, как по просьбе графа, Сергей Степанович устроил им встречу.


Седовласый мужчина зашел в комнату молодой актрисы, словно уже был здесь хозяином, и окинув напряженно застывшую на кушетке девушку заинтересованным взглядом, поцеловал протянутую ему дрожащую руку, не торопясь ее, однако, отпускать.

- Вы были великолепны, дитя мое, - голос шефа жандармов был неожиданно мягким, хоть и бесцветным.

- Благодарю Вас, граф, Вы очень добры, - Анна заставила себя улыбнуться, а Бенкендорф присел подле нее, ненароком прижимаясь бедром.

Прикосновение графа заставило Анну вздрогнуть, и девушка невольно вскочила на ноги, отходя в сторону.

- Ничуть, дитя мое, Вы великолепны. Я давно не видел на подмостках театра достопочтенного Сергея Степановича такого таланта. Не сомневайтесь, что теперь я ни за что не пропущу ни одного Вашего представления, и очень надеюсь, что смогу иногда посещать и репетиции. И очень, - это слово он отчетливо выделил, - надеюсь, что мы познакомимся поближе…


С этими словами, граф снова взял руку Анны в свои, но на этот раз поцеловал ее в запястье, а потом, не отпуская девушку, переместил губы вдоль руки, вверх, к изгибу локтя.


Ненавязчиво отбирая руку, Анна отошла подальше, чувствуя, как холодный, липкий страх волной поднимается в груди.

- Господин граф…

- Зовите меня Александр, дитя мое, - мужчина вновь подошел к ней вплотную.

- Александр… Христофорович, - девушка сглотнула. - Мне… Мне нужно идти… Репетировать…

Анна бросилась к двери, уже не заметив хищную улыбку Бенкендорфа.

- Конечно, конечно… Моя прелесть…


В тот вечер Иван Иванович был задумчив, а после ужина, отложив салфетку, облокотился о стол, жестом приказывая прислуживающей за столом Полине убрать тарелки.

- Я слышал, к тебе заходил сегодня граф Бенкендорф…

- Да…

Анна побледнела, и к своему удивлению словила на себе сочувствующий взгляд Полины. “Но он стар, и вообще…” - отчетливо читалось в глазах всегда завистливой девки.

- Постарайся быть с ним поласковее, - Иван Иванович избегал смотреть в глаза воспитаннице.

- Но я… Но…

- Он тебе неприятен? - барон Корф нахмурился, прямо глядя в лицо девушки, и казалось, он сейчас мысленно боролся с самим собой.

- Да, - сорвалось с бескровных губ прежде, чем Анна сама осознала, что она говорит. - То есть я… То есть…

Барон резко встал из-за стола и вышел, через несколько минут приказав заложить экипаж.


Вернулся он поздно, но девушка еще не ложилась. Она почему-то даже не сомневалась, что благодетель ездил к графу Бенкендорфу, и когда громко стукнула входная дверь, девушка, весь вечер не находившая себе места, опустилась в кресло, схватив первую попавшуюся книгу.

- Ах, Анна, вижу, ты еще не спишь, - хмурый мужчина даже не обратил внимание, что воспитанница сжимает в дрожащей руке томик стихов Пушкина вверх ногами. - Нам нужно поговорить…

- Да, дядюшка, - голос дрогнул, и Анна сжала бледными пальцами краешек юбки.


Поморщившись от такого знакомого ему обращения воспитанницы, словно от зубной боли, и старательно избегая смотреть в лицо девушки, Иван Иванович принялся прохаживаться по комнате.

- Анна, ты еще очень молода, и мало что знаешь о жизни… Быть актрисой - твое призвание, ты - бесконечно талантлива, но пора уже принять и другие факты. Жизнь актрисы требует некоторых… уступок, компромиссов. Я бы сказал, что это неотъемлемая часть закулисья. Тебе действительно пора понять, что тебе нужна помощь… Поддержка… Я не смогу защитить тебя от всех… неприятностей и опасностей, так сказать. Я уже стар, и мое имя мало что значит для молодых повес… Когда-то я думал, что Миша сможет помочь тебе, но жизнь сложилась иначе. Тебе следует быть поласковее с графом Бенкендорфом. Он действительно сможет защитить и оберечь тебя, он - солидный, уважаемый человек, ты ему нравишься…


- Но дядюшка… - Анна вскочила с места, но барон жестом приказал ей сесть.

- Это не обсуждается. На следующий месяц граф уезжает по государственным делам, а когда он вернется…


Дальше Анна уже не слушала. Перед глазами растекалась пелена, и девушка сильно прикусила губу, чтобы не расплакаться. Ее жизнь была решена, все было оговорено, и это произошло… за кулисами. Прохаживаясь по комнате, Иван Иванович оповещал ее, что оставаться в этом доме ей теперь неприлично, и через месяц, когда вернется граф Бенкендорф, она съедет в наемную квартиру на выбор самого графа.


========== Часть 3 ==========


Первые дни после решения ее судьбы Анна ходила сама не своя. Граф Бенкендорф внушал ей необъяснимый страх, и от одной мысли о неотвратимой близости с нелюбимым и пугающим ее мужчиной, перед глазами темнело и Анна доставала прихваченные нюхательные соли. Всегда завидующая ей и ни разу не пропустившая возможность уколоть в прошлом, Полина молчала, поглядывая на бывшую соперницу с не скрываемым сожалением, и порой Анна замечала, как служанка подкидывала в печку лишнее бревнышко, а за обедом ненароком роняла в ее тарелку кусочек послаще. Сама Полина крутила роман с управляющим, но Анна, как и все в доме, делала вид, что ничего не замечает. В результате бессонных ночей и невыплаканных слез, девушка осунулась и почернела, и Иван Иванович приказал ей много гулять на свежем воздухе, но Анна продолжала худеть и таять на глазах. А потом в ее жизни все вновь изменилось: неожиданно вызванный в поместье, Иван Иванович внезапно заболел, и через день его не стало. Уездный лекарь подозревал яд, но об этом почти не говорили вслух, и вскоре официальной версией смерти старшего барона стало больное сердце.


Известие о кончине Ивана Ивановича Анна приняла тяжело. Несмотря ни на что, она любила давшего ей образование и вырастившего ее мужчину, как отца, и искренне верила, что он хотел для нее только лучшего. Из рассказов молодых актрис, чьими покровителями были влиятельные дворяне, да и просто тех, кто посещал офицерские вечеринки, Анна узнала, что в свете судачили о визите Ивана Ивановича к Бенкендорфу. Об этом рассказывали с усмешкой - граф считался отличной кандидатурой в покровители, а тут наивный барон пробовал отговорить шефа тайной полиции от идеи сделать Анну своей содержанкой. Разговор состоялся при закрытых дверях, но тем не менее, в свете рассказывали, что граф выслушал Ивана Ивановича очень внимательно, но свою позицию высказал ясно: молодая девица сама не знает, что ей нужно, и будет намного благоразумней для всех вовлеченных в это лиц, если ей убедительно посоветуют понять, что подобный альянс лишь ей самой на пользу. Не на шутку увлеченный молодой дебютанткой, известный в свете любитель музыки и пения не был намерен отступать.


Какие еще доводы Александр Христофорович предоставил бледному барону было не известно, но учитывая ссылку младшего Корфа на Кавказ, у одного из самых влиятельных людей России явно были козыри в кармане. Признать по правде, Анна не осуждала своего благодетеля. Иван Иванович хотел видеть ее на сцене, но в конце концов, такие неравные союзы были далеко не редкостью. Молодые знатные девушки постоянно становились женами мужчин, намного старше их, а в театре чувства актрис вообще редко брали в расчет.


Анна очень надеялась, что в связи с кончиной отца Владимиру позволят вернуться, от Андрея Долгорукого, посетившего ее в театре, она узнала, что молодой Корф высылал прошение на высшее имя, но император отказал. В то же время княгиня Долгорукая, по обвинению в неуплате долга, прибрала к рукам городской особняк Корфов, и Анне пришлось таки съехать в наемные квартиры. Скудного жалованья едва хватало на оплату жилья и кое-какую еду, а подорванное потрясениями здоровье хрупкой красавицы стало сдавать… Анна начала кашлять. Поначалу, она думала, что просто простудилась, но время шло, а болезнь затягивалась. Ее положение оставалось бедственным, но то ли к счастью, то ли несчастью девушки, граф Бенкендорф пока не возвращался, а другие претенденты, опасаясь всесильного шефа полиции, не докучали молодой актрисе предложениями.


К весне стало понятно, что болезнь не отступает, Сергей Степанович вызвал молодой приме доктора, и словно гром среди ясного неба прозвучал приговор - чахотка. Теперь, молодые поклонники обходили ее стороной, когда о диагнозе стало известно графу Бенкендорфу, он тоже отступился, и девушка слегка расслабилась. Она по-прежнему могла играть и петь, ею восхищались, но оставили в покое, и если бы не скромное жалованье, все было бы хорошо. Иногда ее навещала Полина - после смерти Ивана Ивановича, управляющий писал молодому наследнику с просьбой выкупить полюбившуюся ему девушку, и барон дал согласие. Полина и Карл Модестович поженились сразу же после оформления вольной, и теперь жили в поместье, но видя бедственное положение бывшей любимицы старшего барона, Полина пыталась улучить минутку и навестить ее. Зачастую, она привозила Анне гостинцы, но зная не скрываемую нелюбовь наследника и нынешнего хозяина к воспитаннице его отца, опасалась делать это слишком в открытую.


Время шло, но болезнь Анны развивалась. Холодный и сырой Петербург не способствовал выздоровлению, а умеренное жалованье и отсутствие поддержки не позволяло следовать всем советам врача, да и сами услуги доктора становилось все сложнее оплачивать, и зачастую добрый доктор делал вид, что просто заходит ее наведать, а не с официальным осмотром. Иногда он и сам приносил талантливой, но несчастной актрисе гостинцы, а Полина, почему-то уверенная, что Анне непременно нужно пить молоко, отправляли его из поместья.


Все это время Анна управлялась, но на вчерашней премьере ее вдруг поразил приступ кашля, и девушка, не в силах справиться с собой, была вынуждена покинуть сцену. А сегодня ей прислали отставку, и Анна, с безнадежностью и странным безразличием глядя в будущее, вдруг осознала, что это на самом деле конец.


А ведь вчера, на премьере, на одну долгую минутку, ей показалось, что из зала на нее устремлен взгляд таких до боли знакомых и родных серых глаз… И что смотрят они на нее без ненависти и презрения, и на бледном, осунувшемся лице играет теплая улыбка. Сколько времени прошло… Анна пыталась не думать о нем, о том, что всегда боялась его, что до сих пор не знает, за что он ее ненавидит, о том, что при виде ее теперешнего положения его губы наверняка тронула бы довольная ухмылка. Но чем больше времени проходило с того вечера в библиотеке, когда юная воспитанница подслушала ссору отца и сына, тем ярче становилась не понятно как закравшееся в сознание подозрение, что отнюдь не ненависть к ней вызвала у Владимира ту бурю недовольства. Однако, девушка боялась думать об этом, и гнала непрошеные мысли прочь, не позволяя себе даже допустить возможность чего-то большего.


Меж тем над Петербургом опускались сумерки, готовясь к приходу долгой зимней ночи, и в комнатушке темнело. Новый приступ кашля заставил бывшую актрису согнуться и зажмуриться, прижимая платок к губам, а когда Анна наконец подняла глаза, она так и застыла на месте, сжимая платок в руке: прямо перед ней, в дверном проеме ее жалкой каморки, стоял барон Владимир Корф.


========== Часть 4 ==========


День, когда он последний раз видел отца, Владимир Корф запомнил на всю жизнь. Столько лет прошло, но каждая деталь, каждый звук, каждое слово по-прежнему были отчетливо запечатлены в его памяти, словно это было вчера.


Вернувшись домой из полка, он тут же узнал “радостную” новость, что отец дал Анне вольную и уже решил ее судьбу: Анну приняли в императорский театр. Нет, конечно же, он прекрасно знал, что отец всегда имел планы на свою талантливую воспитанницу, но в душе надеялся, что это - временная блажь и тот одумается, осознав, на что обрекает свою любимицу, а в том, что барон Иван Иванович Корф любил Анну, как дочь, молодой наследник никогда не сомневался. Тем большим потрясением было узнать, что отец, несомненно осведомленный о жизни закулисья, обрекал девушку на подобную судьбу. Самому Владимиру вполне могло бы и не быть дела до блажи родителя, если бы Анна, прекрасная и изысканная, с отрочества не потрясла его воображение настолько, что молодой повеса более не сомневался: он любил крепостную воспитанницу отца. Любил, как ни пытался всячески гнать от себя эту мысль, как ни отчаянно старался отвлечься от пагубной страсти другими красавицами, как ни силился убедить себя, что его влечение - всего лишь плотское желание.


И вот теперь, осознавая, что та, кого он всегда считал своею, для него навеки утеряна, и более того, отец уже даже подыскал девушке покровителя, Владимир вмиг ощутил, словно весь воздух исчез, и он беспомощен, как выброшенная на берег рыба. Ссора с отцом была ярой, но старший барон не слушал доводов разума, уже безоговорочно решив для себя судьбу Анны, и в ярости, Владимир выбежал из дома.


Он не собирался ехать на бал в этот вечер, но достигнув особняка своего друга, того самого, кого предусмотрительный отец прочил в покровители самой причины его душевного расстройства, Владимир узнал, что князь Репнин отправился на бал. Мысленно чертыхнувшись, но сдержанно поблагодарив дворецкого, барон поехал следом, и тут же с головой окунулся в утехи высшего общества. Вино, карты, женщины… Не первый раз он использовал все опробованные способы забыть Анну, и когда на глаза ему попалась яркая шатенка, непозволительно и вызывающе для невинной девушки сверкающая бриллиантами, молодой Корф принял ее за вполне доступный способ отвлечься. Пригласив полячку на танец, он привычно засыпал свою даму изысканными комплиментами, когда какой-то щеголь в черном домино, наплевав на все правила этикета, бесцеремонно увел у него даму. Конечно, Владимиру не было дела до вызывающей шатенки, но спустить такое оскорбление, он, офицер и дворянин, не мог, и нагнав наглого щеголя в соседней комнате, и прежде раздраженный, а теперь доведенный до крайности, он швырнул невысокому мужчине в лицо перчатку.


Как-то опасно и почти довольно блеснув голубыми глазами, юноша снял маску, и барон почувствовал, как захлопнулась над его головой крышка гроба: молодым нахалом оказался сам цесаревич Александр. Он, барон Корф, офицер его величества, жизнью присягавший особам императорского дома, вызвал на дуэль наследника престола. Тут же принеся извинения, Владимир пытался предотвратить дуэль, но вздорный мальчишка, рассыпаясь оскорблениями, сделал извинения невозможными. Словно смертник, идущий в бой, барон откланялся, и отыскав Мишу, уехал с бала. Он провел ночь в особняке Репниных, благо сестра Мишеля после бала вернулась во дворец, а на утро князь, проведя пол ночи в уговорах Корфа еще раз попытаться отменить дуэль, приказал закладывать лошадей - Владимир согласился попробовать принести извинения еще раз, но они не успели.


Ворвавшиеся в особняк жандармы арестовали обоих. О происшедшем стало известно императору, кто-то из присутствующих на балу свидетелей донес о дуэли, и рассерженный на обоих, Корфа - как зачинщика ссоры, и Мишеля - как адъютанта цесаревича, не оповестившего императора о произошедшем, Николай Павлович приказал взять их под арест. Через день Корфа и Репнина сослали на Кавказ.


Выехали они незамедлительно, едва собрав вещи, но две недели быстрой скачки не развеяли ни боли, ни отчаяния. Мишель ни в чем не винил друга, понимая, что произошло нечто чрезвычайное, хотя барон и избрал не делиться с бывшим адъютантом его высочества деталями личной жизни. Но по обычно вспыльчивому Корфу князь безошибочно видел, что и дуэль, и все, что произошло после, было лишь чудовищным стечением обстоятельств. Сам Мишель поначалу пробовал говорить об Анне, но Корф резко осадил его, и что-то в глазах Владимира подсказало князю, что именно воспитанница, ставшая актрисой, и была причиной срыва друга. Впрочем, оба мужчины в душе понимали, что став актрисой, девушка была потеряна для них обоих.


Их отправили в один из дальних гарнизонов в горах, более того, бои шли не прекращаясь, и связь с внешним миром была почти потеряна. Вестей из Петербурга не было, а письма отца избегали упоминать Анну. Сам же Корф писал редко и лишь пару строк, здоров, жив - более, говорить ничего не хотелось. Не спрашивал он и о воспитаннице отца, хотя и безумно хотел, но каждый раз при мысли об Анне душу пронзала острая боль: Анна была актрисой, зачем ему знать, чью постель сейчас греет его недосягаемая мечта. Сам он, всегда зная, что хочет обладать ею, в душе относился к ней, как к святыне, и не позволил себе осквернить ничем, и теперь кто-то другой, играючи, срывал так жаждуемый им цветок.


Новости о смерти отца настигли его через несколько месяцев после самого события. Письмо Андрея Долгорукого запоздало, а потом бои и горы помешали барону узнать о постигшем его горе. В тот день он впервые получил и новости об Анне: оказывается, она все это время жила в особняке отца, но теперь была вынуждена съехать. Писал Андрей и о тяжбе, затеянной его матерью, но твердо обещал разобраться со всем сам, пока лишь позволив почему-то свирепствующей княгине считать, что она получила городской особняк, но клянясь, что как только Корф возвратится, все будет разрешено. Владимир лишь повел плечами - ему было плевать на долги отца и потерю особняка, сердце словно окаменело. Отца больше не было в живых, последний раз, когда они говорили - они ссорились, и ничего нельзя уже вернуть, а судьба Анны становилась все плачевнее.


Нет, Владимир никогда не обольщался, что стареющий отец сможет ее оградить от домоганий поклонников, особенно если учесть, что сам уже было выбрал ей покровителя… Но что ждет ее теперь, одну, без какой-либо помощи и защиты?

Почти одновременно он получил письмо управляющего, господина Шуллера. Карл Модестович справлялся, намерен ли барон менять управляющего, и обещал, что в противном случае клянется продолжать служить господину Корфу честно и без обмана, приумножая состояние барона. И просил дать ему возможность выкупить Полину, намереваясь жениться на давно приглянувшиеся ему девушке. От старшего барона эту связь они скрывали, но недавно Полина обнаружила, что ожидает ребенка, и господин Шуллер хотел бы завести с ней честную семью. Владимир был не против. Сухой ответ в Двугорское гласил, что он согласен на сумму, предложению Шуллером, но если тот будет воровать или обманывать, то разберется с ним по приезде в поместье. Об Анне он не обмолвился и словом.


Заявление об отставке на высочайшее имя было отправлено незамедлительно, и потянулись долгие месяцы ожидания. Владимир сомневался, что император удовлетворит его просьбу, но в душе надеялся. Смерть отца, он - последний в роду, как, впрочем, и Репнин, да и быть может, его величество уже имел возможность успокоиться?


Отказ об отставке пришел через три месяца. Три долгих месяца надежд и отчаяния, и Корф понял, что гнев императора не остынет никогда. Ему было запрещено покидать полк, запрещено даже выезжать в курортные города. И вновь - горы, бои, кишлаки…


Так прошло пять лет. Барон Корф и князь Репнин были прощены лишь осенью 1843 года в связи с рождением цесаревича Николая Александровича. Оказалось, что несостоявшийся дуэльный партнер все-таки помнил о них, но смог смягчить гнев отца, лишь подарив России наследника престола. Впрочем, бюрократия и дороги отложили отставку еще на год, и вот, наконец, зимой 1844 года, пять лет спустя смерти отца и назначения Анны актрисой императорского театра, Владимир Корф, наконец, спешился у ворот поместья в Двугорском.


Дела поместья не заняли много времени, да и Владимиру было практически плевать на расходные книги, которые Карл Модестович услужливо разложил перед ним. Господин Шуллер был предельно честен все эти годы, и как и было обещано, Владимир размашисто подписал вольную Полины. Оставался лишь вопрос расписки об уплате долга Долгоруким, но и эта “утерянная” бумажка была недавно обнаружена Полиной и отдана барону почему-то отводящим взгляд Карлом Модестовичем.


На утро Владимир заехал с визитом к князю Долгорукому, вот уже пять лет женатому на сестре Мишеля, и как и ожидалось, Андрей вернул в его собственность городской особняк, все эти годы, вопреки протестам Марьи Алексеевны, не продаваемый князем, хоть и не используемый семьей Долгоруких. Разобравшись со всеми делами и распорядившись привести особняк в жилое состояние, барон, скрепя сердце, поскакал в Петербург. Несколько дней покрутившись в высшем свете и пытаясь вскользь узнать о судьбе Анны, даже представлять ее содержанкой другого мужчины было больно, и если, отделенный от нее тысячами миль, на Кавказе он мог думать об этом, как о чем-то абстрактном, то здесь, в туманном Петербурге, все стало щемящей душу реальностью. На четвертый день, так и не узнав ничего путного, он купил ложу и поехал в театр на спектакль, где Анна числилась исполнительницей небольшой роли. Мысленно подивившись подобному раскладу - он всегда ожидал, что воспитанница отца будет как минимум одной из ведущих актрис, Владимир заказал вино и устремил внимание на сцену, но когда его ожидающий взгляд моментально узнал возлюбленную, бокал замер в руке.


Анна изменилась. Похудевшая, осунувшаяся, на бледном, тщательно покрытом пудрой лице, глаза, горевшие нездоровым блеском, казались еще больше, а руки были почти призрачно тонки. Нахмурившись, Владимир созерцал ту, кого любил всю жизнь, и четко очерченные губы сжимались в узкую линию. “Что же ты натворил, отец…”, пронеслось в его сознании. Он уже почти собрался уйти, но в этот момент девушка зашлась кашлем и, судя по пролетевшему по ложам шепотку, впервые покинула сцену. Барон тут же направился к гримерным комнатам, но Сергей Степанович, извиняясь, сообщил, что Анне уже взяли извозчика и увезли домой.


Ему заняло еще день навести об Анне справки. Внимание Бенкендорфа, смерть отца, внезапная болезнь самой Анны, жизнь в бедствии и, наконец, отставка из театра. Ее жизнь последние пять лет была адом, и с каждой новой узнаваемой деталью, барон Корф хмурился все больше. Даже не дослушав виновато бледнеющего и оправдывающегося перед ним Сергея Степановича, дрожащей рукой протянувшего Владимиру заветный адрес, барон вскочил в экипаж и приказал кучеру гнать лошадей. И вот сейчас он стоит здесь, в ее тусклой, холодной и сырой комнате.


========== Часть 5 ==========


Не в силах сказать и слова, Анна молча смотрела на возвышающегося над ней мужчину. Бывший хозяин изменился за это время, еще больше возмужав, легкая седина тронула некогда черные виски, впрочем, лишь придавая ему новый шарм и ничуть не уменьшая привлекательности, а что-то новое, незнакомое ей доселе, поселилось в стальных глазах. Анна ожидала увидеть там привычную ненависть, даже злорадство, но не боль и тоску, и нежность, бесконечную нежность, теперь устремленную на нее. Впрочем, окинув скудное убранство быстрым взглядом, барон поморщился, темные брови еще больше сошлись на переносице, и не вымолвив и слова, он сделал шаг к ней. Анна тоже молчала, не зная, что сказать.


Новый приступ кашля скрутил хрупкое тело, и девушка невольно согнулась, прижимая руки к губам, а когда она вновь подняла голову, Владимир стоял перед, преклонив одно колено, и протягивая чашку ее кипятка. Улыбнувшись, невзирая ни на что - светло и как-то несмело, девушка приняла питье из его рук и поднесла к губам, под его пристальным взглядом, делая небольшой глоточек. Когда она опустила чашку, Корф молча забрал ее из холодных пальцев и, все так же не говоря ни слова, снял с плеч шинель, укутывая в нее девушку. Еще хранившая его тепло и запах, она уютно опустилась на хрупкие плечи, и впервые за долгое время Анна почувствовала себя покойно. Жесткая ткань согревала, и девушка невольно прикрыла глаза, уткнувшись лицом в ворот, когда почувствовала, как сильные руки легко поднимают ее из кресла, и к теплу шинели добавляется неожиданный уют мужских объятий.


- Я забираю тебя отсюда, - глухой голос не спрашивал, даже не оповещал ее о решении, лишь констатировал факт, и Анна кивнула, безмолвно сжимая тонкими руками лацканы его сюртука.


В экипаже Владимир устроил ее на своих коленях, ни на мгновение не выпуская из рук. Девушка не спорила, лишь удобно примостила голову на широком плече, по-прежнему сжимая пальцами полу его сюртука, словно боясь, что барон окажется лишь видением, навеянным лихорадкой, и она снова очнется в своей скудной комнатке, одна-одинешенька и окруженная лишь безнадежностью и тьмой. Но барон не исчезал, все крепче прижимая ее к себе, хоть и практически не говорил ничего. Даже не обещал, что все теперь будет хорошо, но Анне не нужны были слова. Она и так все понимала: Владимиру Корфу всегда претила ложь, и даже сейчас он не мог обманывать ее. Лишь сильные руки дарили тепло и уют, и обессиленная, Анна задремала под ровный стук колес.


Проснулась девушка поздно, и первое, что она увидела - был яркий свет, пробивающийся из широкого окна. Комната была жарко натоплена, и впервые за долгое время Анна смогла вздохнуть полной грудью, не вызывая приступ кашля.

- Доброе утро, - мягкий голос коснулся слуха, и бывшая актриса повернула голову, встретившись глазами с хозяином особняка.

Владимир Корф выглядел немного уставшим, под глазами залегли тени, но его лицо было на удивление умиротворенным. Таким, Анна его почти никогда не видела.

- Доброе, - девушка опасалась много говорить, чтобы не вызвать новый приступ кашля. - Где я?

- Вы в своей прежней комнате, сударыня, - мужчина улыбнулся одним краешком губ. - Как Вы себя чувствуете?

- Спасибо, все хорошо… - девушка отвела взгляд, чувствуя, как к горлу подкатывается ком. - Спасибо Вам.

Он лишь кивнул.

- Не стоит благодарности. Выпейте это, - в руках барона появилась чашка горячего бульона, только что молча принесенная незнакомой Анне горничной. - Я приказал приготовить его, пока Вы спали. И позвонил, когда Вы проснулись.

- Но я ничего не слышала…

- Колокольчик за дверью, - улыбнулся мужчина, показывая ей длинный шнурок. - Не хотел Вас беспокоить. Через час приедет доктор.

Они оба избегали говорить о главном, просто судача о житейских мелочах, но последние слова барона заставили девушку вздохнуть.

- Владимир, доктор вряд ли сумеет мне помочь…

Корф не дал ей закончить. Не позволил произнести роковую фразу, что уже поздно, слишком поздно. Вскочив на ноги, он слегка склонился в поклоне, направляясь к двери:

- Вам следует отдохнуть, сударыня. Завтрак подадут незамедлительно.

И с этими словами, он вышел вон.


Доктор приехал спустя час. Это был не знакомый Анне лекарь, всегда обслуживающий бедных актрис и не требующий за свои услуги огромного вознаграждения, а обслуживающий царскую семью и аристократию господин Мандт. Осмотрев девушку, он кивнул ей, обнадеживающе улыбнулся и вышел из комнаты, направляясь в кабинет, где его ждал Корф. Барон вскоре вернулся, расставляя на столике перед Анной скляночки с лекарствами. Настойка опия перед сном - девушке нужно отдохнуть, мед для дневного употребления, варенье из сосновых шишек. Анна устало прикрыла глаза.

- Владимир, спасибо Вам, но все это напрас…

Он снова перебил.

- Завтра мы выезжаем в поместье. Свежий воздух Двугорского пойдет Вам на пользу. Доктор считает, что чем скорее мы уедем из сырости Петербурга, тем лучше. А потом - Италия или Крым. Я пошлю прошение на имя императора, но в любом случае, через пару недель мы выезжаем.

- Император, - Анна тяжело сглотнула. - Он простил Вас?

- Не знаю, - Корф нахмурился. - Вся эта история с Калиновской и дуэлью - пущая нелепица. Глупость. Но в честь рождения наследника Николая Александровича, мое прошение об отставке было удовлетворено. Как и прошение князя Репнина.


Владимир внимательно наблюдал за реакцией девушки на упоминание об ее бывшем поклоннике, но Анна лишь безразлично пожала плечами.

- Мне очень жаль, что все так вышло. Вы были правы, во всем.

- Не нужно, - Владимир присел на краешек ее постели. - Все это не имеет никакого значения. Теперь Вы рядом, и это лучшее, что могло случится со мной.

- Владимир, почему Вы так переменились ко мне?

Анна приподнялась на подушках, но барон мягко опустил ее обратно. Взяв руку девушку в свои, он поднес к губам тонкие пальчики, и глядя в бледное личико, как-то глухо проговорил:

- Я не менял своего отношения, Анна. Просто перестал носить маску. Простите меня. Но мы поговорим обо всем позже, когда Вы поправитесь.

Девушка опустила веки. Одинокая слезинка предательски закралась в уголочек глаз, и теперь, прочерчивая тонкую дорожку, струилась по бледной щеке. Протянув пальцы, барон нежно смахнул ее, и поцеловав девушку в лоб, поспешно вышел. Через несколько мгновений Анна уже спала.


========== Часть 6 ==========


После первой же недели в Двугорском Анна заметно ожила. Свежий деревенский воздух, всегда жарко натопленные комнаты, в которые ее поселил Корф, мясные бульоны, мед и прочие вкусности, которыми ее баловали молодой барон и кухарка, казалось, творили чудеса. Анна чувствовала, как к ней возвращаются силы, а вместе с ними, несмотря ни на что, надежда. Она по-прежнему кашляла, но крови было меньше, да и приступы утомляли ее не так сильно. Каждый день, закутав Анну потеплее, Владимир вывозил ее на прогулки. Сперва недолгие, девушке просто под внимательным присмотром молодого хозяина позволялось посидеть с книгой на веранде или в беседке, но к концу недели, получив разрешение доктора Штерна, Владимир взял ее на конную прогулку. Слегка покачиваясь, Анна сидела в седле впереди Корфа, надежно придерживаемая сильной рукой, и просто наслаждалась так давно забытым чувством покоя и свободы. Потом, они сидели на теплых одеялах у озера и лакомились привезенными в корзинке припасами, и Владимир с радостью заметил, как разрозовевшаяся на свежем воздухе, девушка впервые с аппетитом ест цыпленка табака. Впрочем, он пытался не переутомлять свое бесценное, почти утерянное навсегда, обретение, и очень вскоре заторопился обратно, как всегда настояв, чтобы девушка отогрелась в бане.


Этим вечером, когда Анна, закутанная в плед, сидела у огня в гостиной комнате, слуга доложил о посетителях. К немалому удивлению Анны, ими оказались Андрей Долгорукий и его супруга, Наталья Александровна. Смутившись, Анна хотела уйти, но Корф не дал. Жестом повелевая ей остаться, барон взял ее руку в свои, сжимая в ладони тонкие пальцы. Именно в этой позе их и застали князь и княгиня Долгорукие. Улыбнувшись, Андрей радостно обнял друга, а потом поцеловал руку Анны. Прелестная Натали тоже сердечно поздоровалась с девушкой, протягивая руку Корфу для поцелуя.


- Мы с Вами не знакомы, - молодая княгиня опустилась в кресло. - Но я много наслышана о Вашем таланте.

Натали приветливо улыбнулась, а Анна смутилась: даме высшего общества было неприлично так разговаривать с представительницей полусвета, актрисой.

- Благодарю Вас, Ваша Светлость, - Анна сидела неестественно прямо.

Если Андрея она знала с детства, да и для мужчины делить ее компанию не было ни чем предосудительным, то дружеское отношение Натали ее смущало.

- Бросьте, Анна, - Наташа улыбнулась. - Зовите меня просто Натали.

- Благодарю Вас, - девушка потянулась за теплым питьем, которое ей тут же вложил в руку Корф.

- Вальдемар, - Андрей слегка хмурился, наблюдая за похудевшей и бледной Анной. - Когда Вы уезжаете на воды?

- Я еще не знаю, Андрэ, - Владимир заботливо поправил одеяло девушки и обернулся к другу. - Величайшее позволение покинуть Россию так и не пришло еще. А мне, если честно, хотелось бы уехать в Италию.

- Да, там просто чудесно, - Наташа кивнула, отпивая свой чай. - Вы могли бы поселиться в домике у моря моих родителей. Впрочем, мамА недавно приобрела особняк в Ялте. У нее слабые легкие, а Его величество, государь, недавно намекнул, что родителям пора вернуться в Россию. МамА планирует переехать в Крым, воздух Петербурга несомненно убьет ее. Вы могли бы поехать туда, я напишу управляющему.

- Благодарю Вас, Наталья Александровна, - Владимир почтительно поцеловал руку княгини.

- Не стоит благодарности, - Натали улыбнулась, но ее задумчивый взгляд устремился на Анну.


Бывшая воспитанница барона и отставная актриса Наташе нравилась. Девушка была очень мила и скромна, нотем не менее, изысканность ее манер ни чем не уступала самым благородным дамам при дворе. Кроме того, Наташа чувствовала, что Андрей частично винит себя в злоключениях девушки, что, затянутый в различные передряги здесь, в Двугорском, не помог ей, что допустил, что подруга детства отказалась в таком плачевном состоянии.


И сколько Наташа не доказывала мужу, что он не смог бы пойти против Бенкендорфа, что шантаж господина Забалуева, суета вокруг замужества Лизы и прочие заботы, ежедневно подбрасываемые благодаря его неугомонной маменьке, отнимали много времени и сил у князя, ничего не помогало. Андрей винил себя, что не помог Анне в час нужды.


В тот вечер Наташа и Андрей засиделись у Корфов. К своему величайшему удивлению, именно в компании воспитанницы барона, княгиня чувствовала себя, словно вновь оказалась в самых изысканных гостиных высшего света Петербурга. С Анной было легко и интересно, ее манеры были изысканны до совершенства, и Натали не могла поверить, что девушка не является аристократкой самой изысканной породы. Когда вечером Наташа упомянула об этом Андрею, тот лишь пожал плечами: старший барон превзошел самого себя. Анна - больше дворянка, чем многие знакомые ему барышни, включая его собственных сестер, особенно здесь, в провинции. С последним Натали не могла не согласиться: несмотря на все ее старания, сойтись с Лизой и Сонечкой ей так и не удалось, у девушек было слишком мало общего.


После первого посещения Корфов супругами Долгорукими, последовало второе и третье, и как-то незаметно, Наташа стала очень частой гостьей в имении Владимира, часами просиживая с Анной. Девушки сблизились и очень подружились, и Наташа даже стала подумывать о путешествии на море вместе с Корфами. Впрочем, внезапное известие о беременности молодой княгини нарушило ее планы, да и конечная цель путешествия Корфов оставалась неизвестной: император по-прежнему не ответил на просьбу Владимира.


Долгожданное послание на имя бывшего поручика пришло солнечным утром, когда Долгорукие, снова заглянувшие к барону на чай, вместе с хозяевами сидели за столом, наслаждаясь свежей выпечкой. Это был отказ. Корфу запретили покидать Россию, и в тот же день, барон приказал начать сборы для отъезда в Ялту. Приближалась осень, и хотя дни все еще были теплыми и солнечными, в воздухе уже пахло сыростью и дождем.


Через неделю все было улажено, Карл Модестович вновь простился с молодыми хозяевами, а его жена Полина крепко обняла Анну. Им было тяжело сказать “прощай”, слишком многое связывало их теперь, но Полина от всего сердца, искренне желала ей счастья. Когда карета, запряженная шестеркой лошадей, и сопровождающая их повозка с вещами тронулись в путь, госпожа Шуллер еще долго смотрела им вслед.


Комментарий к

Если что-то ООС, значит, оно ООС.

Но хочется именно так.


========== Часть 7 ==========


Дорогу Анна практически не заметила. Когда-то, в далеком детстве, юная воспитанница барона Корфа так мечтала путешествовать, увидеть новые места, познакомиться с новыми людьми. Возвращающиеся из-за границы соседи и знакомые с восхищением рассказывали о жизни, такой отличной от жизни в России, порой, хмурясь, рассуждали об отсутствии крепостного права, о французской революции. Анна внимала каждому их слову, но сейчас должна была признать: девушка никогда даже не задумывалась о несправедливости. Просто ей хотелось уехать туда, в прекрасный и далекий Париж, Иван Иванович мечтал о гастролях по Европе, и девушка с благоговением внимала его планам о путешествиях, славе и свободе, о том, как когда она станет актрисой, никто и не вспомнит о ее происхождении, и мечтала быть равной благородным дворянам.


А для этого ей нужно быть безукоризненной во всем, ее манеры должны быть так совершенны, что ни у кого не должно закрасться и подозрения о ее происхождении, она должна играть так чисто, что никто не смог бы увидеть фальши, ее голос должен звучать так, чтобы никто не услышал неверно взятую ноту. И Анна работала над собой дни и ночи, но постепенно становилась совершенством, и благородные барыни их уезда ставили ее в пример своим нерадивым дочерям.


Она часто впоследствии задумывалась, что именно Иван Иванович знал о судьбе актрис, а что стало для него неожиданностью, а потом просто перестала. Какая, в сущности, разница? Ей легче было верить, что благодетель все-таки желал ей добра, иначе все становилось с ног на голову, иначе она не могла верить в его любовь, а этого так не хотелось. Наверное, она так и не научилась полностью не верить людям, предпочитая видеть в них добро, даже в тех, кто прилагал все усилия к обратному.


Многое изменилось за это время… Изменилась и она сама. Когда-то она верила, что вольная сделает ее свободной, а теперь поняла, какая это чушь. Никто в этом мире не свободен, даже барон Корф, что уж говорить о бедной актрисе Анне Платоновой. Никто не сможет защитить тебя, всегда найдутся более сильные, более могущественные. Интересно, а свободен ли делать все, что пожелает, сам император? Анна все больше склонялась к мысли, что нет. Во всяком случае, если судить по его сыну, цесаревичу Александру, слухами о котором полнился полусвет, порой и он делает вещи против своей воли.


Когда-то, в детстве, выслушивая придирки злобного барчука, молча выполняя его нелепые приказы, девушка так мечтала быть свободной от него! Улететь далеко-далеко, уехать, никогда больше его не видеть, быть независимой. Судьба даровала ей это желание, только вот крылья оказались химерой, да и счастья свобода не принесла. Но преподав бедной ученице суровый урок, фортуна сжалилась над ней, и сейчас, рядом с Владимиром, девушка понимала, что впервые в жизни ей действительно покойно и тепло. Как жаль, что для этого ей потребовалось столько много времени, да и ничего теперь уже не вернешь.


А судя по тому, как хмурился своему отражению в окне кареты барон Корф, Анна понимала, что и он думает о том же. И тогда она тянулась рукой к его ладони и переплетала свои пальцы с его, ощущая в ответ нежное, но крепкое рукопожатие.


Впрочем, большую часть пути девушка дремала, укутанная в теплые одеяла, постоянно подправляемые ее внимательной сиделкой. Барон не оставлял Анну ни на минуту, развлекая разговорами и рассказами, читал ей книги, или просто согревал своим теплом. Но подчас задумчивый взгляд Корфа устремлялся на скудные пейзажи за окном, и тогда девушка украдкой разглядывала его: строгий, четкий профиль, сжатые в прямую линию губы, и суровые, стальные глаза, когда-то так пугавшие ее.


Правда, сейчас, когда эти глаза постоянно дарили ей нежность и улыбку, Анна больше не боялась их пристального взгляда. О чувствах Владимира она больше его не спрашивала. Не имела права, ведь даже несмотря на небольшое улучшение в своем состоянии, не верила в возможность счастливого исхода. Слова доктора о том, что все слишком запущено и уже поздно, до сих пор звенели в ушах. Впрочем, едва она однажды заикнулась об этом, Владимир резко оборвал ее и запретил даже думать о подобном. Как всегда, Анна не спорила, лишь кивнула в ответ, и по вновь поджавшимся в прямую линию губам Корфа поняла, что он тоже все знает.


Но больше всего девушку мучила невозможность отблагодарить барона ни чем. О близости с ней не могло быть и речи, хотя Анна с радостью отдалась бы ему, но девушка боялась передать чахотку своему спасителю.

- Владимир, я не знаю даже, как отблагодарить Вас, - однажды честно призналась Анна.

- Просто поправляйтесь, - усмехнулся тогда Корф.


“Просто живи, будь рядом, даже, если и не со мной” - добавил он тогда мысленно, но Анна не могла об этом знать. “Просто люби меня…” - кричало его сердце, но он не позволял себе даже думать об этом.


А меж тем, пейзажи за окнами кареты менялись, и белоснежные березовые рощи сменялись плодородными черноземами Украины, везде зеленели поля, и даже сам воздух, казалось, был пропитан солнцем и теплом. Каждые несколько часов путники останавливались где-нибудь на берегу живописного озера или на солнечной опушке леса и гуляли. Анна шла по мягкому мху, опираясь на локоть Корфа, а когда девушка уставала, барон легко подхватывал ее на руки. Почему-то всегда оказывалось, что они, хоть и шли очень долго, были совсем близко от кареты: Владимир всегда доносил ее обратно за несколько минут, и Анна вновь и вновь осознавала, насколько же она слаба.


Останавливались ночевать они на различных постоялых дворах. На Анну, которую Владимир иногда вносил на руках, а порой она заходила сама, обращались восхищенные, но полные сожаления взгляды. Корф хмурился: он не хотел, чтобы девушка видела жалость в глазах случайных прохожих, но Анна, казалась, ничего не замечала вокруг. Она давно уже не обращала внимания на взгляды, перешептывания, слухи… Жизнь актрисы научила ее этому. Впрочем, никто не задавал вопросов, Владимир заказывал им комнаты, и Анна оставалась одна. Обычно, она сразу же проваливалась в сон: дорога ее очень утомляла, а Владимир по-прежнему перед сном поил ее настойками опия.


========== Часть 8 ==========


До постоялого двора в Пензенской губернии барон и его спутница добрались еще засветло. Теплый южный климат положительно влиял на Анну, и сегодня девушка впервые не кивнула на предложение Владимира сразу же отправиться отдыхать, мягко улыбнувшись и предложив поужинать в общей комнате. Барон с радостью согласился, но поскольку погода стояла прекрасная, велел накрыть им на веранде. Наскоро оплеснувшись теплой водой и смыв дорожную пыль, Анна спустилась вниз, где ее сразу же отвели к приготовленному столику. Как всегда галантно поднявшись, Владимир поцеловал ей руку и помог сесть, и бывшая актриса вновь мысленно отметила, как же он изменился. Теперь барон никогда не позволял себе сидеть в ее присутствии, строго следуя всем правилам этикета, которые прежде нарочито игнорировал в ее бытность крепостной. Им подали борщ, и Анна с аппетитом принялась за еду, когда возглас вновь прибывшего офицера привлек ее внимание:

- Корф! Ты ли это, чертяка, какими судьбами!


Невысокий, изящный молодой человек с тонкими усиками и большими, живыми глазами, радужно улыбаясь, бросился в объятия поднявшемуся ему навстречу Корфу.

- Мишель! Ты здесь?

- Да, мне был предоставлен отпуск, - молодой человек порывисто обнял Владимира и обернулся к сидевшей спиной к нему Анне.

- Мишель, позволь представить, воспитанница моего отца, Анна Платонова, - Корф улыбнулся девушке и добавил. - Анна, познакомьтесь, Михаил Юрьевич Лермонтов.

- Рад знакомству, мадемуазель, - мужчина окинул девушку восторженным взглядом и поцеловал протянутую руку.

- Благодарю Вас, - Анна с интересом смотрела на молодого человека, чье имя, безусловно, узнала.

- Присоединишься к нам? Мы здесь проездом в Ялту, – Корф махнул хозяину постоялого двора, и уже через мгновение тот спешил к ним с дополнительным прибором.

- Безусловно, - Лермонтов присел, благодарно кивнув официанту.


Ужин прошел за веселыми разговорами и шутками, и лишь когда неожиданный приступ кашля заставил Анну прижать протянутый Владимиром платок к губам, господин Лермонтов слегка нахмурился.

- Значит, Ялта, - он отпил вина и усмехнулся. - Отказали с разрешением ехать в Италию?

- Мишель, брось, - Корф вновь наполнил бокалы. - Там тоже отлично.

- Безусловно, - Михаил Юрьевич задумчиво смотрел вдаль. - А знаешь, Корф, тебе непременно нужно заехать ко мне, в Тарханы. Бабушка будет очень рада посетителям, и ни за что не простит мне, если Вы не согласитесь.


- Господин Лермонтов, - Анна бросила вопросительный взгляд на Владимира. - Я не думаю, что это будет удобно, я…

- Вы отдохнете, дорогая Анна. У нас очень хорошо и красиво. А бабушка до сих пор пользуется услугами месье Леви, нашего теперь уже семейного лекаря. Быть может, он и Вам пригодится.

- Благодарю Вас, но я право не знаю, - девушка смотрела на молчаливого Корфа. Ей не хотелось причинять неудобства, да и если хозяйка узнает о том, что она актриса, скандала не миновать.

- Мы принимаем приглашение, - Владимир протянул Михаилу руку. - Признаться, Анне не помешает отдохнуть. Дорога ее очень утомляет.

- Отлично! - Мишель радостно ударил ладонью по колену. - Я незамедлительно распоряжусь, чтобы Ваши вещи доставили к нам.

И вскочив с места, молодой человек бросился отдавать нужные распоряжения.


- Владимир, - Анна подняла на барона печальные глаза. - Быть может, не стоит. А вдруг они узнают, что я - актриса, мне ведь неприлично быть в одном доме с его бабушкой.

- Бросьте, - Владимир пожал плечами. - Для всех Вы - воспитанница моего отца.

- И все-таки, мне неспокойно…

- Ну, что, готовы? - Лермонтов протянул Анне руку. - Все распоряжения отданы, мы едем!


Имение бабушки Михаила Юрьевича, госпожи Арсеньевой, было и в самом деле недалеко, и уже через час карета с гербом Корфов остановилась у крыльца опрятного, богатого особняка. Михаил Юрьевич всю дорогу провел с Анной и Владимиром, рассказывая об имении, нравах и обычаях, и постоянно одаривая Анну восхищенными взглядами. Наблюдая, как девушка сдержанно растягивает губы в вежливой улыбке, Владимир лишь усмехался, решив поинтересоваться причинами ее холодности с поэтом позже.


Анна же продолжала чувствовать себя неловко. Во-первых, мысль об обмане тяготила ее, девушке совсем не хотелось своим присутствием оскорбить почтенную хозяйку поместья, а во-вторых, внимание молодого человека ее настораживало.


Давно прошли те времена, когда юной воспитаннице льстило поклонение противоположного пола, бывшая актриса прекрасно теперь понимала ему цену, как и что кроется за восторженными фразами и пылкими взглядами. Более того, помня вспыльчивый характер барона и уже прекрасно зная отношение мужчин к подобным ситуациям, Анна опасалась ненароком спровоцировать ссору. В чувствах Корфа к себе она не сомневалась, именно так относились некоторые дворяне к своим содержанкам, которых любили, и обычно в таких ситуациях женщины практически считались их собственностью. Владимир, похоже, ее любил, и хотя не требовал ничего взамен своей заботы, Анна была уверена - даже самого безобидного или случайного флирта с другим мужчиной он не потерпит, и боялась случайно вызвать его ревность или поставить его жизнь под угрозу. К сожалению, о привычках офицеров слишком многие раздоры решать на дуэли, бывшая актриса тоже знала не по наслышке.


У подъезда Михаил Юрьевич спешился первым, и послав одного из дворовых оповестить хозяйку о прибытии гостей, пригласил уже вышедшего из кареты и помогающего Анне Корфа, зайти в дом. Владимир улыбнулся и, подав Анне руку, на которую она привычно оперлась, последовал за хозяином вовнутрь. Елизавета Алексеевна Арсеньева ожидала их в гостиной.


Высокая и статная, хоть и не отличающаяся красотой, женщина отлично выглядела для своего возраста. Седеющие русые волосы были убраны в аккуратную прическу, а закрытое платье только подчеркивало несомненную властность и силу воли своей хозяйки. Большие живые глаза одарили гостей любопытным взглядом, и Елизавета Алексеевна протянула руку для поцелуя.


- Добро пожаловать, друзья моего внука всегда дорогие гости в этом доме.

Лермонтов нагнулся, поцеловав бабушку в щеку, и жестом указал на Владимира и Анну:

- Позволь представить, мой старый боевой товарищ, барон Владимир Корф, и воспитанница его отца, Анна Платонова. Они едут в Ялту.

- Очень приятно, - женщина окинула оценивающим взглядом присевшую в книксене Анну и протянула Корфу руку для поцелуя.

- Удовольствие всецело наше, мадам, - Владимир галантно приложился к руке женщины. - Мы очень благодарны за ваше гостеприимство.

- Прошу Вас, присаживайтесь, - женщина вежливо улыбнулась и обернулась к зашедшей в комнату девке. - Марфа, принеси чаю.


Поклонившись, крепостная удалилась, лишь чтобы через несколько мгновений вернуться с подносом с угощениями в руках. Елизавета Алексеевна сама разлила чай по чашкам, предлагая угощение Анне и Корфу, и незаметно, завязалась приятная беседа. Анна с удовольствием поддерживала разговор, но в основном больше отвечала на вопросы. Заметив ее смущение, Михаил Юрьевич сдерживал свои знаки внимания, и когда девушка, отговорившись усталостью, извинилась, ее проводили в приготовленные заранее комнаты.


========== Часть 9 ==========


Анна проснулась рано, с удивлением обнаружив в своей комнате приставленную к ней крепостную девушку Дашу, которая, смущаясь, помогла ей одеться. Потом бывшую актрису навестил господин Леви, упомянутый накануне господином Лермонтовым, и осмотревший девушку. Ничего нового почтенный лекарь сказать, конечно же, не мог, хотя, в его глазах Анна не прочла той обреченности, к которой уже привыкла в Петербурге. Впрочем, она и вправду чувствовала себя намного крепче, вопреки всему, силы возвращались к ней, да и выглядела она намного лучше.


К завтраку Анна спустилась ровно в срок, но Корф и Лермонтов уже ждали ее за щедро накрытым столом. Обилие всевозможных яств заставило Анну улыбнуться и вспомнить добрую кухарку Варю, как и отдать должное умению и талантам повара Арсеньевых. Блюда дивили своим не толтько обилием, но и разнообразием, и Анна невольно подумала, что добрая бабушка пытается побаловать своего любимого, но так редко приезжающего в поместье внука.


Елизавета Алексеевна радужно приветствовала гостью, но бывшая актриса по-прежнему была сдержана и молчалива, хотя после завтрака по просьбе Корфа исполнила несколько произведений на рояле. Ее игра, как обычно, вызвала восторги хозяев, Анна играла вдохновенно и с любовью, вкладывая душу в каждую ноту, каждую музыкальную фразу, и мимолетом отмечая, как госпожа Арсеньева смахнула непрошеную слезу краешком батистового платочка.


После концерта, Михаил Юрьевич восторженно целовал ей руки, а Елизавета Алексеевна тепло благодарила девушку за доставленное удовольствие. Спустя некоторое время мужчины уединились в библиотеке, Елизавета Алексеевна отговорилась делами по хозяйству, и Анна, наконец, осталась одна. Накинув капор и пальто, девушка решила прогуляться на свежем воздухе, ведь утро выдалось такое солнечное и теплое, и спустилась в сад. Именно здесь и застал ее господин Лермонтов спустя несколько часов с книгой в руках.


- Пожалуйста, скажите мне, что это не Байрон, - молодой человек картинно схватился за сердце, но в его глазах затаился смех.

- Что Вы, Михаил Юрьевич, в Вашем присутствии нет места другим поэтам, - Анна засмеялась, протягивая мужчине руку для поцелуя.

- Вы спасли мою гордыню, - Лермонтов опустился на скамейку подле девушки. - Но в моем присутствии Вы чувствуете себя неудобно. - Добавил он, заметив, как Анна слегка отодвинулась. - Я чем-то Вас смущаю? Или Вы боитесь ревности Корфа?

- А Вы прямолинейны, - Анна с интересом смотрела на молодого поэта.

- Вы правы, - мужчина усмехнулся. - И этот маленький недостаток не раз становился для меня причиной больших неприятностей.


Девушка кивнула, слухи о сложностях великого поэта не были безызвестны актрисе.

- Но я прав?

- Не совсем, хотя да, мне не хочется быть причиной неудобств… Но дело не в этом. Видите ли… Когда Владимир представил меня, как воспитанницу своего отца, он не упомянул некоторые детали…

- Что Вы были актрисой Императорского театра? - мужчина закинул ногу на ногу и слегка откинулся назад.

- Вам это известно? - Анна замерла, глядя в мягкие, карие глаза. - И Вы все равно пригласили меня в свой дом?

- Безусловно, - Лермонтов лишь пожал плечами. - Вы были актрисой, а я - опальный поэт. Мне кажется, мы оба могли бы забыть условности. И не беспокойтесь, я прекрасно знаю вспыльчивость Корфа, Вам не о чем волноваться.

- Благодарю Вас… - девушка опустила глаза.

- Но мне кажется, мадемуазель, Вы недооцениваете себя и чувства Корфа…


- Анна, Мишель, не ожидал увидеть Вас здесь, - раздался мягкий бархат голоса Владимира, и Лермонтов улыбнулся, вставая навстречу барону. - Что Вы тут делаете?

- Обсуждаем тебя, конечно, - поэт пожал плечами. - Я обещал Анне не провоцировать дуэлей.

- Зная тебя, это может быть затруднительно, - усмехнулся Корф.

- Меня?!

- Да ладно, я уже сто лет никого не вызывал, - Корф смотрел в глаза товарища.

- Да и я тоже…


- Простите, господа, но я оставлю Вас, мне что-то нездоровится, - девушка поднялась со скамейки и, поклонившись, заспешила прочь.

Проводив Анну взглядом, Корф обернулся к Михаилу:

- Анна чувствует себя неловко.

- Я знаю, она поведала мне, что была актрисой.

- Но ты это уже знал.

- Конечно, - Лермонтов лишь пожал плечами. - Не волнуйся, это совершено не имеет значения.


В поместье Арсеньевой Владимир и Анна провели неделю. Приятная компания, уход и забота благотворно действовали на Анну, и девушка с каждым днем чувствовала себя лучше, но по-прежнему очень много спала. Михаил Юрьевич распорядился устроить для нее небольшой гамак в тени вековых деревьев, и Анна очень часто отдыхала там вдали от любопытных глаз, а компании она по-прежнему избегала.


Именно в этом гамаке и застал ее однажды после полдника Владимир. Анна спала, уронив на землю очередную книгу, а Михаил Юрьевич стоял поодаль, задумчиво глядя на молодую актрису. Заметив приближение Корфа, он кивнул, и в полголоса начал декламировать:

- Как пери спящая мила…

- Прекрати, - голос Владимира был тверд. - Не смей. Она обязательно выздоровеет.

- Владимир, а если нет? Ты ведь знаешь…

- Не смей даже думать подобное, - безапелляционный тон Корфа заставил Лермонтова удивленно приподнять брови. - Она выздоровеет и непременно станет моей женой.

- Ты действительно веришь в это? – в голосе поэта даже не было изумления, просто констатация факта.

- Да, Мишель. Даже если она сейчас и сама в это не верит.


Лермонтов лишь кивнул. Смысла спорить не было, и почему-то он вдруг и сам перестал сомневаться, что все будет именно.

- А знаешь, Корф, ты все-таки чертовски везуч с женщинами. Я даже, признаться, завидую тебе. Ты принял верное и мудрое решение.

- Знал бы ты, как долго я к нему шел. И каких глупостей натворил по пути.

- Это не имеет значения. Главное, что в конце, ты все для себя осознал.


Михаил Лермонтов крепко сжал руку друга, а потом долго смотрел вдаль, осознавая, что всей душой желает другу счастья.


Через несколько дней, простившись с гостеприимными хозяевами, Анна и Владимир покинули имение госпожи Арсеньевой. Елизавета Алексеевна сердечно простилась с полюбившейся ей девушкой, на прощание обняв Анну и распорядившись загрузить в карету огромное количество всевозможной снеди и лакомств, и на мгновение Анне показалось, что женщина смахнула с щеки слезу. Накануне она призналась Анне, что очень жалеет, что они с Корфом не смогут погостить у нее в поместье подольше, и девушка подозревала, что властная и жесткая помещица на самом деле была ужасно одинокой, потерявшей любимую дочь и так редко видевшей внука.

Крепко пожав другу руку и поцеловав пальцы Анны, Михаил Юрьевич простился с путниками, предварительно взяв с Корфа обещание, что тот непременно пригласит его на венчание. Анна уже сидела в подушках, укутанная в одеяла, и не слышала сказанной вполголоса просьбы поэта, а Корф улыбнулся и кивнул, тут же запрыгнув вовнутрь.


========== Часть 10 ==========


Крым встретил путешественников ярким солнцем и теплом надежды, и обосновавшись в особняке родителей Наташи и немного отдохнув с дороги, Владимир повез Анну на море. Приказав кучеру остановить карету у самого пляжа, барон помог девушке спуститься на землю, что она теперь делала все с меньшим и меньшим усилием, и теперь почти уже не нуждаясь по-настоящему опираться на руку мужчины. Корф хотел было отнести девушку на руках - пляж был длинным, и каблучки ее легких сатиновых туфель увязали в песке, но Анна лишь качнула головой. Без слов понимая возлюбленную, Корф вновь подал ей локоть, и положив ладонь на предплечье своего опекуна, Анна последовала за ним.


Море пленило девушку. Огромная бескрайняя стихия покоряла силой и красотой, и словно зачарованная, Анна стояла у самой кромки воды, не в силах отвести глаз от безбрежной лазури.

- Как здесь красиво…

- Я знал, что Вам понравится, - Владимир коснулся губами тонкой кисти, которая уже не казалась призрачной.

- Спасибо. Спасибо, что привезли меня сюда, даже если…

- Анна, не стоит благодарности, - он перебил ее немного резко, но девушка лишь кивнула.

- Спасибо за все.


В первые же несколько дней весть о приезде столичного аристократа облетела все высшее общество Ялты, и приглашения на вечера и обеды посыпались в небольшой особняк Репниных, как из рога изобилия. Владимир морщился, но отказываться от всех приглашений было неприлично, приходилось делать визиты, хотя барон и прекрасно понимал: придется в ответ принимать гостей и у себя.


Анна отговаривалась самочувствием от любых приглашений, но полностью избегать общества было невозможно: любопытные дамы и господа находили таинственную воспитанницу барона на пляже, заводя с ней беседы, развлекая разговорами. Безукоризненное воспитание старого барона продолжало восхищать южное общество точно так же, как когда-то оно изумляло общество Северной Пальмиры, но Анна была предельно сдержанной со всеми.


За изысканные манеры и некоторую отстраненность, “протеже” барона была незамедлительно прозвана за глаза “холодной гордячкой” всеми молодыми и не очень дамами Ялты; и особенно острыми на язычок, безусловно, становились те, кто хотел бы заполучить внимание барона для себя самой. Впрочем, Анну невозможно было уличить в каких-либо недостатках, кроме нежелания вливаться в светскую жизнь, и вскоре все порешили, что виною тому является ее болезнь. Теперь барона жалели, сокрушаясь его неудаче, а вслед Анне лишь вздыхали. Владимира подобное отношение злило, но он сдерживал себя, найдя выход в том, чтобы как можно реже показываться в свете.


Теплый морской воздух, купания в ласковых волнах и горячее солнце постепенно делали свое дело: Анне становилось лучше. Кашель уже совсем не мучил ее, крови на платках больше не было, болезненный румянец на бледных щеках сменился ровным и здоровым, и постепенно она чувствовала себя все крепче и сильнее. Местный доктор одобрительно кивал головой и давал надежду на выздоровление, и впервые в глазах Анны засветилась искренняя надежда. Не наигранный блеск, а настоящая, сердечная: Анна впервые поверила в свое будущее.


Через три месяца после приезда Корфа и Анны в Ялту, сюда же приехали Андрей и Натали Долгорукие, и скромный особняк теперь кипел жизнью. Княгиня Долгорукая незамедлительно влилась в высшее общество, и постепенно, начала втягивать в светскую жизнь и Анну.


- - Владимир, ты не против, что Наташа так активно приобщает Анну к светским раутам? - однажды спросил Корфа Андрей за утренним кофе и сигарой.

- Что ты, ничуть, - Владимир поднес к губам чашку. - Анне давно пора прекращать быть затворницей.

- Конечно, - Андрей усмехнулся. - Но знаешь, последние несколько месяцев пошли ей на пользу. Она чувствует себя лучше в свете… - князь умолк, подыскивая слова.

- Почти, как в годы нашей юности, когда ее представляли в свете, как воспитанницу моего отца? - Корф приподнял бровь.

- Да… - Андрей лишь кивнул.

***

Последние лучи заходящего солнца вновь окрасили небо волшебными лиловыми тонами, а смирные волны лишь мягко покачивали гребнями, готовые принять огненный шар в свои объятия. Постепенно, он опускался все ниже и ниже, и наконец, коснувшись зеркальной глади, утонул в светлой дорожке, все еще продолжая озарять небо и землю своими лучами.


Бережно накинув на плечи Анны шаль, Владимир придвинулся немного ближе и не смог сдержать улыбку, когда ее головка доверчиво опустилась на его плечо.

- Мне кажется, я никогда не устану наблюдать за закатами, - девушка слегка потерлась щекой о сукно его пиджака.

- Конечно, ведь Вы соня, и совсем не хотите вставать рано-рано и встречать рассветы, - шутливо отозвался Владимир, поглаживая ее плечи.


Рассмеявшись, Анна повернула голову, глядя в его глаза своими, полными чистых слез.

- Анна, Вы плачете? Не надо, все будет хорошо, доктор ведь сказал, Вы идете на поправку…

- Нет… То есть да, я знаю, но я не об этом. Знаете, я просто представить себе не могу, что бы со мной было, если б не Вы… Если б Вы не приехали тогда…

- Не надо, - он крепко сжал ее пальцы и поднес их к губам. - Не думайте об этом. Сейчас Вы рядом со мной, и это самое лучшее, что может быть.

- Мне никогда не было так хорошо… – Анна, не отводя глаз, смотрела на Владимира. - Честно, мне никогда не было так хорошо.

- И мне, - он лишь улыбнулся, немного печальной, но счастливой улыбкой. - Мне ведь понадобилось немало времени, чтобы понять, кто мне нужен больше всех. Я просто кутил и транжирил жизнь, рискуя ею по пустякам. Вы тоже спасли меня, Анна.

- Я?! Как?! - голубые озера ее глаз округлись.

- Моя любовь к Вам дает моей жизни смысл. Позвольте мне просто быть с Вами, знать, что Вы рядом…

- Я всегда буду рядом, - девушка приподняла голову с его плеча. - Всегда. На всю жизнь, пока не прогоните. Моя жизнь тоже принадлежит Вам.


- Аня, - барон поднялся со скамейки и опустился перед девушкой на колено. - Аня, я… Я люблю Вас! Вся моя жизнь принадлежит Вам, только рядом с Вами я счастлив. Я прошу Вас, окажите мне честь и станьте моей женой!

- Что? - девушка замерла, прижав ладони к щекам. - Вы хотите, чтобы я стала Вашей женой? Но ведь я бывшая крепостная, актриса…

- Вы самая прекрасная женщина в мире. И больше ничего не имеет значения. Прошу Вас, согласитесь! Если Вы меня не любите, я буду любить за нас двоих…

- Не надо…

- Аня, я прошу Вас, подумайте…

- Не надо любить за нас двоих. Я тоже люблю Вас. Просто слишком долгое время я не допускала даже мысли, что это возможно… Просто слишком многое произошло. Я тоже люблю Вас, но не стоит на мне жениться. Я и так буду с Вами.

- Нет, - он лукаво усмехнулся. - Любить, так королеву, украсть так, миллион! Все или ничего! И я не приму “нет” за ответ! Итак, ты станешь моей женой?

- Ты невыносим!!!! - девушка рассмеялась чистым, счастливым, хрустальным смехом, без даже нотки хрипоты. - Да, я согласна!

- Аня!


Подхватив ее на руки, Владимир закружил свою возлюбленную по берегу, а потом, боясь, что у еще слабой Анны закружится голова, опустил ее на теплый белый песок и, наконец, прижался губами к ее устам, растворяясь в их первом, настоящем, таком нежном и почти целомудренном поцелуе…


Где-то недалеко, с громким криком протеста взмыли в воздух испуганные чайки, но влюбленным не было до них дела. Замечая лишь самих себя, они прижимались друг к другу, и один поцелуй перерастал в другой, и во всем мире были лишь они одни.

***

- Постой, Серж, это же Анна Платонова! - русоволосый офицер, совсем недавно приехавший сюда на воды, с удивлением указал рукой на застывшую в объятиях барона девушку.

- И точно, она, - его высокий спутник криво усмехнулся. - Так вот, кто похитил очаровательную крошку! А говорили, что она получила отставку по состоянию здоровья. Очень интересно, Алексей, очень!


И мужчины направились прочь с пляжа, все еще обсуждая новую сплетню из жизни столичного аристократа и его, как видно, содержанки.


========== Часть 11 ==========


[b]Глава 11[/b]


Музыкальный вечер у графини Разумовской был в самом разгаре, и по сложившейся традиции, здесь собралось все высшее общество Ялты. Постепенно, мужчины удалились в соседнюю комнату играть в карты и курить, а женщины остались в гостиной пить кофе и обсуждать последние новости и моды. Анна, бывавшая в обществе чрезвычайно редко, привлекала любопытные взгляды и женщин, и мужчин, но казалась невозмутимой и совсем не обращала внимание на некоторый шепоток, вызванный ее присутствием. Натали Долгорукая по обычаю была душой общества, беседуя с многочисленными новыми знакомыми, но в какой-то момент, обернувшись к Анне, молодая княгиня улыбнулась своей собеседнице, рассказывающей о молодой пианистке, недавно посетившей Ялту.


- А Вы знаете, какая талантливая исполнительницы наша Анни? Конечно, она сейчас не поет, но играет по-прежнему божественно.

- Что Вы говорите? - графиня Разумовская заинтересованно обернулась. - Быть может, мадемуазель Анни сыграет для нас?

- Простите, графиня, я так давно не подходила к инструменту, - девушка вежливо улыбнулась, про себя коря Натали, но уже зная, что отговориться ей не удастся.

- Да бросьте, душенька, это ведь среди друзей, - графиня Долотова мягко улыбнулась молодой женщине. - Вы очень приукрасите этот вечер, дорогая Анни.


Долотова была милой женщиной, недавно выдавшей замуж последнюю из троих дочерей, и относившаяся к Анне с огромной симпатией.

- Да, прошу Вас, прошу Вас, - разносилось теперь со всех сторон, и опасаясь, что все это начинает выглядеть, как неуместное кокетство, Анна согласилась.


Присев за рояль, она начала одну из своих с детства любимых композиций, и постепенно, музыка увлекла ее, глаза прикрылись, пальцы сами отыскивали нужные клавиши, и девушка с головой окунулась в такой любимый ею мир звуков. Одна мелодия сменяла другую, а Анна продолжала играть, забывая обо всем на свете, о годах разочарования и боли, о реальности и обманчивых иллюзиях, о суровом мире театра и опасностях тщеславного света, и вновь чувствуя себя юной, идеалистичной воспитанницей старого барона Корфа.


- Хороша, - поручик Писарев слушал игру молодой исполнительницы, прислонившись плечом к косяку двери. - Бесспорно, она талантлива, барон.

- Бесспорно, - Владимир сосредоточенно смотрел в свои карты. Что-то в этом Писареве настораживало его, то ли хищный взгляд насмешливых глаз, то ли полунамеки, которые тот бросал целый вечер.

- Уверен, если бы Мадемуазель Анни нам спела, это стало бы изюминкой вечера.

- Господин Писарев, мне придется Вас разочаровать, но Анна еще не совсем здорова и петь ей категорически противопоказано.

- Что Вы говорите? - оттолкнувшись плечом от стены, Писарев вальяжной походкой подошел к игорному столу. - Какая жалость.

- Увы, - Корф едва сдерживался.

- А быть может, барон, Вы просто не хотите делиться с нами мадемуазель Платоновой? - Серж склонился к Владимиру, насмешливо глядя в его глаза. - Держите эту певчую пташку и один наслаждаетесь ее… так сказать… талантами. А жаль, прежде весь Петербург мог внимать пению мадемуазель Платоновой. Право, такая потеря для всех нас и театра.

Серж громко хмыкнул, продолжая стоять в двух шагах от Корфа.

- Что Вы сказали, господин Писарев? - медленно положив карты на зеленое сукно скатерти, Корф поднялся во весь рост. - Вы что-то намекаете о моей невесте?

- Вашей невесте? - Серж хохотнул. Выпитый алкоголь не способствовал логическому мышлению. - Крошка Анни Ваша невеста?

- Сударь, - Корф побледнел. - Вы оскорбили будущую баронессу Корф. Извольте выйти вместе со мной обсудить детали дуэли. Князь, - барон обернулся к молчаливому Долгорукому. - Прошу оказать мне честь быть моим секундантом. Поручик, прошу.


И с этими словами Корф, в сопровождении ошарашенного таким поворотом событий Андрея, направился к выходу. Не совсем готовый к подобному развитию, Серж кивнул Шубину и последовал за ним. Веселье и хмель как рукой сняло, когда барон назвал актрису своей невестой, и Серж вдруг отчетливо понял, что от дуэли ему уже не отвертеться.


- Предлагаю стреляться через три дня на рассвете, - меж тем холодно процедил обернувшийся к нему Корф. - Князь Долгорукий встретится с Вашим секундантом и обсудит все детали, честь имею.

Владимир уже собирался вернуться за Анной, когда взволнованная девушка выбежала на крыльцо.

- Господа, Владимир, - Анна окинула мрачных мужчин испуганным взглядом. Голос сорвался, но девушка не закашлялась, лишь покрепче сжала на груди наброшенную Наташей накидку. – Что здесь происходит?

- Ничего страшного, дорогая, - Корф улыбнулся одними уголками губ. - Нам всего лишь нужно было обсудить некоторые детали. Вам не о чем волноваться.

- Детали? - Анна бросилась к барону. - Вы вызвали его на дуэль!


Анна только окончила играть одну из пьес, когда шум в соседней комнате привлек ее внимание. Дамы засуетились, перешептываясь о ссоре, происшедшей между мужчинами, в воздухе повисло слово “дуэль”. Побледнев, девушка поднялась из-за инструмента, когда обрывки фраз долетели до ее чуткого слуха: “Дуэль… Какой пассаж… Актриса… Оскорбление…”. Чувствуя, как комната медленно поплыла перед глазами, девушка схватилась обеими руками за крышку рояля, тут же увидев Владимира, выходившего из комнаты в сопровождении князя Долгорукого и еще одного высокого мужчины, которого бывшая актриса нашла чем-то знакомым. Она не могла бы сказать, кто он, но этого офицера она явно видела несколько раз в Петербурге. Тут же поняв, что произошло, Анна бросилась вслед за мужчинами.


- Владимир, я прошу Вас…

- Дорогая, все будет хорошо, не стоит волноваться. И вернитесь в дом, уже становится прохладно.

- Не надо.. - глаза девушки наполнились слезами. - Он ведь прав… Не знаю, как Вас зовут, сударь.

- Господин Писарев оскорбил Вас…

- Как? - Анна схватилась за лацканы сюртука Корфа. - Узнав меня? Назвав актрисой? Но ведь он прав! Владимир, я прошу Вас, я умоляю, не нужно дуэли!

- Барон… - наблюдавший за этой сценой, Писарев нахмурился.


Он прекрасно помнил все слухи об актрисе Платоновой, и нужно сказать, они внушали уважение к девушке. Хватив лишнего, он придрался к Корфу, но теперь, когда хмель прошел, должен был признать, что всего лишь в душе позавидовал барону. Анна была той женщиной, ради которой не жаль было стать к барьеру, но сейчас, глядя в ее усталые, полные слез глаза, Серж вдруг понял, что ради такой женщины он был бы готов и на большее.


- Барон, - откашлявшись, Серж протянул Владимиру руку. - Признаю свою ошибку. Я обознался. Примите мои искренние извинения. Если Вы все же настаиваете, я готов предоставить Вам сатисфакцию…

- Я принимаю Ваши извинения, - глядя в полные мольбы глаза Анны, Корф пожал его руку. - Будем считать, что конфликт исчерпан.

- Спасибо, - Анна обернулась к Писареву, улыбаясь сквозь слезы. - Спасибо…

***

Прошло еще несколько недель, за которые скучающий свет Ялты постарался забыть о случившемся на вечере у Разумовских “конфузе”, и теперь в обществе рассказывали эту историю, как веселый анекдот: один из офицеров спутал невесту барона Корфа с актрисой императорских театров. Саму Анну об этом никто не спрашивал, как и Владимира, инцидент был посчитан исчерпанным и официально закрыт. Корфы по-прежнему появлялись в скучающем свете, их повсюду принимали, как и Писарева, который тоже ни словом, ни намеком больше не напоминал о случившемся. Жизнь вернулась в свою размеренную колею и общество, затаив дыхание, ждало обещанную свадьбу барона и воспитанницы его отца. Из Петербурга приехало несколько друзей Владимира, включая и некогда увлеченного Анной, Михаила Репнина. Девушка встретила бывшего поклонника вполне равнодушно: обид давно не осталось, впрочем, как и некогда бурливших чувств.


С каждым днем Анне становилось все лучше, и однажды утром, возвращаясь с прогулки, барон замер у входа в гостиную…


“Сей поцелуй, дарованный тобой,

Преследует мое воображенье:

И в шуме дня, и в тишине ночной

Я чувствую его напечатленье…”


Анна пела. Еще слабый, но с каждой новой нотой набирающий силу, ее голос уносился под высокие своды гостиной комнаты, и Корф застыл, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. Как же давно он не слышал ее голоса, думал, что уже никогда не услышит, но так и не смог забыть его чистого, ясного звучания, словно наяву, помнил все переливы любимого сопрано, мог воспроизвести в памяти любой романс, когда-либо исполненный ею. От нахлынувших эмоций, внезапно стало нечем дышать, и с силой рванув ставший вдруг тесным шейный платок, Владимир оттолкнулся плечом от косяка и стремительно зашел в комнату.


Заслышав стук шагов, Анна обернулась и тут же вскочила, радостно улыбаясь возлюбленному.

- Что ж ты прекратила петь? Это было божественно!

- Тебе понравилось? Правда? - девушка бросилась в раскрытые ей объятия, прижимаясь лицом к воротнику.

- Правда. Я так мечтал вновь услышать твое пение. Но разве доктор тебе уже разрешил так утруждать себя? - в ласковыхглазах мелькнул легкий укор.

- Но я себя чувствую просто отлично, - Анна игриво взглянула ему в лицо. - Правда, правда. И уже несколько недель совсем не кашляю!

- Ну, раз так… - Владимир потерся кончиком носа о задорно вздернутый носик девушки и она весело рассмеялась. - Тогда… Тогда… Спой мне еще!

- Хорошо! - задрав голову и приподнявшись на цыпочки, Анна поцеловала Корфа в губы и вернулась за рояль…


Улыбнувшись жениху, девушка снова пробежалась пальцами по клавишам, и взяла первые аккорды. Облокотившись о крышку инструмента, Владимир замер, внимая звукам любимого голоса.


Сей поцелуй, дарованный тобой,

Преследует мое воображенье:

И в шуме дня, и в тишине ночной

Я чувствую его напечатленье!


Сойдет ли сон и взор сомкнет ли мой —

Мне снишься ты, мне снится наслажденье!

Обман исчез, нет счастья! и со мной

Одна любовь, одно изнеможенье.


(Евгений Баратынский)


Последние ноты замерли в воздухе, и Владимир лишь кивнул: как же долго они шли к этому моменту. Боясь верить, но не переставая надеяться, и более всего - опасаясь потерять веру.


В тот же день местный врач осмотрел Анну и произнес свой вердикт: девушка была абсолютно здорова. Болезнь отступила, но доктор все же посоветовал не возвращаться в Петербург, опасаясь возврата недуга из-за неблагоприятного климата. Корф с радостью согласился, в тот же день начав поиски подходящего для них особняка, а через неделю, в присутствии друзей и знакомых, Анна и Владимир обвенчались.


[b]Конец.[/b]