Город Иж [Лев Рудольфович Прозоров Озар Ворон] (fb2) читать онлайн

Лев Прозоров, В.С.Т Город Иж

Пролог

Мюнхен,11 марта 1989г.,, день

- Орденюнкер Конрад Тауберт! - холодный, металлический голос эхом отозвался от высокого сводчатого потолка зала Доблести.

- Я! - Конрад щёлкнул каблуками.

Кубинец качнул головой: - Следуй за мной, юнкер.

Товарищи по команде поглядели на Конрада полузавистливо-полусочувственно. С одной стороны, парня освободили от нудных занятий на плацу. С другой, его освободил Кубинец, а у старшего штандарт-офицера Двора Юнкеров Регенсбургского замка лёгких заданий не бывало.

В полумраке пустынного коридора Кубинец вытащил из-под черного плаща туго перевязанный пакет.

- Возьмёшь пакет. Поедешь на Бургундское ристалище. Отыщешь фра Арнольда Контад Верфенштайна. Передашь ему, лично в руки. И забудешь про этот пакет и про поручение. Вопросы? - серые глаза Кубинца глядели холодно и твердо.

- Нет вопросов, фра Сигимер. - отчеканил Конрад.

- Очень хорошо, юнкер.

Кубинец никогда не бранился. Никогда не кричал. Никогда не улыбался. Но одну фразу, одно слово "юнкер" он мог произнести так, что хотелось впитаться, раствориться в каменном полу и на свет не показываться. А мог и так, что плечи распрямлялись, словно крылья, щёки радостно вспыхивали, а губы так и норовили расползтись в идиотской довольной ухмылке. Как сейчас, к примеру.

- Служу Ордену и Расе! - отчеканил Конрад уже в укрытую серым рыцарским плащом широкую спину, скрывавшуюся в сумраке коридора.

На крутой лестнице Конрад всё же взглянул на печати - и чуть не навернулся вниз головой. Кроме обычной почтовой печати с ансуз-рун, пакет украшала печать Великого Комтура, мрачная чёрная печать с символом Wehmgeriht и даже Большая Орденская Печать. Доннерветтер и Махагала! Сознание собственной важности вознесло орденюнкера до занебесных чертогов Всеотца, но случайно промелькнувшая мысль о том, что с ним сделают, случись что с пакетом, мигом вернула его на землю. Конрад положил пакет в ременную сумку - тик в тик влезло - и тщательно застегнул.

А ведь сегодня он встретится с фра Арнольдом. С Дитрихом из "Возвращения", с Арминием из "Тевтобургского леса", с Ванниусом из "Короля Ванниуса". С человеком, сделавшим для популярности Ордена не меньше, чем любой из Великих Магистров. Все знали фра Арнольда, все и везде.

Во взглядах орденюнкеров на плацу уже не было никакого сочувствия. Неприкрытая ревность и зависть. Кубинец дал Тауберту поручение. Поручение, видимо, за пределами Двора Юнкеров, может быть, за пределами замка. Ерстер-офицер, которого Кубинец оставил за себя, стегнул Конрада раскалённым взглядом, и даже более резким и злым, чем обычно, голосом проорал:

- Любимое упражнение орденюнкера-а!

- Фрош!!! - рявкнули юнкера, подпрыгивая на корточках и хлопая ладонями над головой. Мышцы Конрада непроизвольно дёрнулись в такт крику.

- Кто вы такие? - резал ухо голос ерстер-офицера.

- Юнкера! - шевельнулись губы Конрада вслед за многоголосым криком и прыжком.

- Как дела, юнкера?

- Мы счастливы!!!

Конрад оседлал велосипед и покатил к воротам. У высоких ворот, грозно нависавших над ним каменным монолитом, пришлось спешиться - перед ним скрестились алебарды.

- Куда, юнкер? - часовой в блестевшим голубой сталью горжете тоже был юнкером, но из тех, кому совсем немного осталось до Посвящения.

- Особое поручение.

- Особое поручение, да? - часовой был выше Конрада на полголовы, а над верхней губой уже бодро пробивалась редкая поросль. Кстати, юнкеру положено бы бриться ... - Погулять в городе и пощупать девок, да, юнкер? А обыск не хочешь?

Конрад сжал зубы. Он может назвать Ку ... фра Сигимера, и его пропустят, да ещё на караул алебардами сделают. Но ... нет, он никого не назовёт!

Зазвонил телефон.

- Удум! - выругался часовой, и, не спуская глаз с Конрада, отшагнул вправо, сняв трубку с висевшего на стене аппарата.

- Да, пятнадцатый слушает ... - прорычал он и вдруг вытянулся, щелкнув каблуками. - Так точно! Да! Есть пропустить! Служу Ордену и Расе! - он повесил трубку и посмотрел на Конрада: - Катись отсюда!

Уже за спиной он услышал глухое, злобное: "Штабной крысёныш"

Химеры надвратной башни угрюмо-надменно глядели вслед одинокому велосипедисту. Конрад спешил, очень спешил. Все юнкера спешили и старались, ибо только так можно приблизить долгожданное Посвящение. А подопечные Кубинца - особенно. Потому что ... ну, потому что Кубинец - это Кубинец ... Итак, Конрад спешил. Тем не менее, ему трижды пришлось задержаться. У самой окраины Мюнхена - там, где над воротами сервофермы Дахау готические буквы сообщали: "Труд освобождает" - ему пришлось уступить дорогу колонне рыцарей, возвращавшихся с учений. Голубой и красный. Голубизной отливала броня панцерваггенов, горжеты и шлемы рыцарей, алели их плащи и кресты на бортах. А над башней переднего "сигурда" ветер колыхал флаг. Красный нордический крест на чёрно-белом фоне. Конрад застыл, вскинув руку в приветствии, и затаил дыхание, неотрывно глядя на колонну. Было такое чувство, что лязг машин и громовой припев древнего, ещё Северного Похода марша "Кровь и Ненависть! Смерть и Пламя!" поселились у него в голове. Конрад помчался дальше и вскоре въехал в пригород. Да, сюда колонна не заходила. Чистота, тишина, уют, розовые кусты в палисадничках, беленые стены. Встречные бюргеры, пешие и на велосипедах, почтительно снимали треугольные шляпы, но ни одного явно не тянуло вытянуться по стойке смирно и запеть "Кровь и Ненависть". Да они и слов не знают, небось, дубины несчастные! Он - он знает. Он их все знает, орденские марши, разбуди посреди ночи - вскочит и споёт. Несколько раз в году так и делают - посреди ночи врубают в казармах на всю мощность марш, и пока звучит увертюра, надо успеть одеться, а затем все юнкера навытяжку стоят у коек и поют во всю глотку. На новичков смех смотреть - кто портянки поверх сапог намотал, у кого мундир задом наперёд напялен, у кого ремень, в кольцо застёгнутый, на башке вместо берета. Сам когда-то таким был, но сейчас - разве поверишь. Да, когда марш закончиться и дневальный каркнет - "Юнкера вольно!" - вот смеху бывает! Ну, новичкам ещё иногда "помогают" - штаны узлом завяжут, сапоги голенищем в голенище всунут, - но это не только в такие ночи, никто же не предупреждает, это всегда ...

Вообще, город и горожане казались Конраду с непривычки чем-то диковинным. Готические буквы вместо рун. Дома НЕ ТАКИЕ. И люди то же. Одни толстые, другие худые, третьи так - не рыба, ни мясо. Двигаются по-дурацки, неправильно двигаются, словно их, остолопов, в своё время не учили. Неужели двух лет мало? И эта дикая одёжка, словно из курса военной истории про Тридцатилетнюю войну. "Они ещё Кальвина читать начнут" - фыркал Кубинец. О Кальвине Конрад ничего не знал, да и правильно, судя по тону Кубинца.

Девицы и женщины делали книксен, словно нарочно демонстрируя ему глубокие вырезы своих платьев. Конрада бросало в жар. Да, в жар ... И с этим ничего не поделаешь, не помогут ни постная пища, ни ночные побудки, ни плац ...Об этом всё равно думаешь. Конрад облизнул пересохшие - от ветра, от встречного ветра! - губы. Ничего, год-другой, и все они будут мои. ВСЕ.

Он вдруг обнаружил, что Мюнхен очень похож на его родной Инсбрук. Вот ещё один перекрёсток, стражник в серой форме, завидев орденюнкера, остановил движущиеся по поперечной улице велосипеды и веломобили, пропуская его, - ещё один поворот, и покажется родимая Либенсфельсштрассе, добрый деревянный гном у дверей бакалейной лавки старого Яна Майснера, пекарня матушки Хильдегун, а между ними - дом, в котором он родился, в котором мог жить и сейчас ...

И быть таким же дуболомом, как эти? В ушах зазвучал резкий голос Кубинца - "Любимое упражнение орденюнкера!..."

- Фрош! - прошептал Конрад.

"Отец орденюнкера!..."

- Магистр! - вслух произнёс Конрад.

"Мать орденюнкера!..."

- Р-раса! - повысил голос Конрад.

"Семья орденюнкера-а..."

- Орден! - рявкнул Конрад во всё горло. Встречный долговязый мастеровой с перепугу грохнулся вместе с велосипедом на брусчатку. Конрад не обратил на дурня внимания, вместо этого начав рассматривать плакаты на стенах домов. Вот пожилая пара в окружении многочисленных отпрысков. Надпись гласила: "В детях - наше бессмертие!". На другом - старый годблодскнехт положил руку на плечо подростку, а над ними вздымались три тени - древний тевтон в косматых шкурах и рогатом шлеме, средневековый рыцарь в плаще с крестом и гренадёр времён Семилетней войны. "Предки смотрят на тебя". С третьего ... С третьего улыбался ослепительно-белыми зубами совсем молодой фра Арнольд, глыбя невообразимые бицепсы и Конрад нажал на педали, забыв вчитаться в надпись - "Крепкие мускулы - крепкое государство!"

Но он опять остановился. На площади каменные волки и вороны смотрели с готического храма Всеотца на позорный столб у паперти. У столба стояла с выкрученными за спину руками женщина. Верхняя часть лица - сплошной синяк, губы и нос разбиты, половина волос слиплась от грязи и бурой, резко пахнущей сероводородом, жижи; другая половина просто была сбрита. Табличка на груди гласила ... гласила такое, что Конрад чуть не свалился с велосипеда. Может, он ошибся? В конце концов, после рун труднее читать готические буквы. Нет, всё правильно. "Я ПЕРЕСПАЛА С СЕРВОМ". Какой-то бюргер походя стегнул привязанную тростью, какая-та женщина плюнула ей в лицо. Всё это Конрад видел как-то туманно, краем глаза. Лицо привязанной было изуродовано, но фигура ... Удум и Палату, трудно найти НЕсоблазнительную женскую фигуру, если тебе восемнадцать, а живых женщин ты видел последние три года лишь издали, раз в месяц. Но у этой бабы, ещё совсем не старой ... Ещё два года - она могла бы достаться ему. Рыцарям не отказывают. А она ... Шваль! Лечь под серва, под двуногую скотину! Конраду очень захотелось подойти к ней, ударить - сапогом, камнем, ножом, но - во-первых, если она умрёт, это будет для неё избавлением. Смерть лучше болезненной, грубой стерилизации и отправки на сервоферму. А во-вторых - время! Нельзя задерживаться - напомнил себе Конрад, нажимая на педали. Если он не уложится до заката, он не успеет к поднятию моста. А ночевать вне замка без дозволения, за это ...Лучше даже и не думать.

Какая всё же дрянь эта баба - размышлял с отвращением Конрад. Погубить себя, опозорить семью и мужа. Перед её братьями, сёстрами, детьми, внуками, правнуками будут закрыты врата Орденских замков, а их дела в памяти раухеров Евгенического Комитета будут замараны науд-руной - "неблагоприятная наследственность". И ради чего?

Здесь он, видимо, проморгал знак объезда, так как путь ему преградила бригада ремонтировавших мостовую сервов. На улицах городов, сёл, замков властвовала брусчатка, лишь магистрали между ними были сорок лет назад, при втором Великом Магистре, заасфальтированы. Сервы ... В детстве он видел сервов-сантехников,сервов-золотарей,сервов-дворников,сервов-трубочистов. В замок сервы не допускались, но раз в год в казармы юнкеров пригоняли старых сервов, пьяных в дрезину, пускающих слюни, икающих, что-то мычащих, поминутно падающих. И Кубинец кричал, тыча в их сторону стеком: "Помните, юнкера: каждая рюмка, выпитая вами - шаг к ЭТОМУ! Каждая рюмка!"

Эти сервы пьяными не были. Скучные смуглые лица, отвратительные сальные чёрные космы, сливовидные носы, добавлявшие их обладателям унылости. На кадыкастых немытых шеях, - удум и палату, их мыть, что ли, иногда надо, хоть гигиены ради! - болтались медные ошейники с гербом Мюнхена. Сервы, значит, были собственностью Мюнхенского бургстага . Конрад вглядывался в этих замурзанных двуногих тварей и вспоминал женщину у позорного столба. Что она могла найти в подобном существе? Один из сервов поднял голову и оцепенел, уставившись на орденюнкера. Взгляд у него был пустой, тупой, скотский, какой и полагается иметь двуногой скотине. А самое паскудное было в том, что коренастая тварь торчала у него на дороге. Конрад нажал на звонок, ещё раз - серв стоял и таращился на него. Конрад еле успел остановиться, чтобы не врезаться в скотину. Свернуть было нельзя - слева тротуар, справа разобранная брусчатка. Да и не пристало ему, орденюнкеру, объезжать это вонючее животное, ошибку природы.

- Пошёл вон! - крикнул Конрад. Серв испуганно шатнулся, но с места не двинулся. Свистнул ременный бич, гортанный голос каркнул приказ. Серв дёрнулся, уронив камни и отскочил на разобранный участок. Только сейчас Конрад заметил надсмотрщика - то же серва, чистого, одетого получше, с осмысленным взглядом. Увидев, что орденюнкер смотрит на него, он поспешно опустился на колени. Остальные сервы уже давно пребывали в этой позиции. Конрад поехал дальше.

Мелькнуло ещё два плаката. Один призывал бюргеров любить и почитать своих старших братьев - рыцарей, цвет Расы и опору государства. На другом - стальная рыцарская перчатка с надписью WEHMGERIHT стискивала уродливых тварей - то ли шпионов, то ли мутантов ... Лучше бы изобразили ту бабу.

Громадный фриз на стенах Бургундского ристалища изображал сцену из последних авентюр "Песни о Нибелунгах" - бой бургундских витязей с гуннами в пылающем дворце Этцеля. Из-за этого фриза, а также статуй Хагена, Гернота, Гизельхера, Гунтера и прочих бургундцев, стоявших на возвышавшейся над западной трибуной стадиона платформе, он и получил своё название. Сейчас на стадионе было не слишком людно. Трибуны пусты, только двое служителей сочетали сытный полдник(кружка светлого пива и сосиска) с наблюдением за тренировкой местной футбольной команды "Мюнхен 1860".Все игроки были, конечно, полубратья - Орден спорт презирал, как бессмысленную трату сил и времени. Рыцарям нужно то, что поможет им в бою. Конрад с чувством собственного превосходства посмотрел на долговязых бюргерских парней. Все они были старше его, но Конрад легко одолел бы любого из них в рукопашной, не говоря об умении управляться со сложной военной техникой ...

Повернув голову, он обнаружил, что у окольцовывающей поле беговой дорожки сидел орденюнкер с ярко-рыжими волосами. На рябом лице его запечатлелась вселенская скука, серые глаза смотрели сквозь игроков. Нашивка на рукаве свидетельствовала, что перед Конрадом был воспитанник столичного Верфенштайна, а не Туленгаузена. Шеврон ниже эмблемы замка указывал на то, что данный юнкер служил в ординарцах при рыцаре. Конрад шагнул к нему:

- Где я могу увидеть фра Арнольда Контад Верфенштайн?

Серые глаза на миг задержались на нём, ничуть не меняя своего выражения, вернее, полной невыразительности. Потом оруженосец показал по направлению беговой дорожки и лаконично молвил:

- Там.

Конрад повернулся в указанном направлении - и с трудом удержался, чтобы не броситься прочь. Прямо на него, - так показалось орденюнкеру, - неслось что-то огромное и страшное ... Прошла очень долгая секунда, прежде чем он понял, что это - огромный вороной конь и бегущий рядом с ним человек в железном доспехе. Рука в латной рукавице цеплялась за луку седла. Оба остановились в шаге от юнкеров. Шерсть коня была мокрой от пота, да и серые, коротко остриженные волосы рыцаря, когда он снял шлем, выглядели так, будто его облили водой из ведра или он попал под проливной дождь. Лицо было давным-давно знакомым, загорелым, с мощными скулами, квадратной челюстью, синими глазами.

- Лови, Шульц, - он бросил юнкеру шлем, - Сколько?

Рыжий Шульц свободной рукой вынул из кармана часы.

- Десять минут двадцать пять секунд. Что на ... - исчезнувшие часы сменила записная книжка, - Что на пять секунд лучше, чем в прошлый раз.

- Сними-ка с меня это железо, юнкер.

Шульц долго возился и что-то бурчал под нос, укладывая доспехи в яркую сумку. Конрад заворожено наблюдал. Ему ещё не доводилось видеть полный доспех на живом человеке. Обычно рыцари носили только горжет с гербом замка и стальные перчатки - кроме сутаны или походного мундира с плащом, конечно.

Когда фра Арнольд освободился от доспехов, он повернулся к юнкеру:

- Ну, юнкер, тебе что надо?

- А .... кхрр ... кхм ... - Конрад с трудом отыскал куда-то пропавший голос. - Вам пакет. Вот...

Фра Арнольд окинул взглядом печати.

- Ух ты ... Старый толстый Герман ... Долой!

Спустя полсекунды юнкера ударило - "толстый Герман" - это же Великий Комтур! Хведрунг и Махагала! Он вытаращил глаза на рыцаря.

- Так, чёрные плащи - долой! - фра Арнольд сорвал печать wehmgeriht. - И эти две туда же ... - он вытащил листок бумаги, нахмурившись, пробежал по нему глазами; выдвинул вперёд челюсть:

- "Полностью подтвердилось"! Ещё бы ... Кто дал тебе этот пакет, парень?

- Фра Сигимер ... Фра Сигимер Контад Тулегаузен.

- Это со шрамом через всё лицо?

Конрад кивнул.

- Кубинец! - свернул белыми зубами фра Арнольд.

- Шульц, в машину. Стой! Дай блокнот и ручку. Тебе, юнкер, хочется получить автограф, да?

Конрад сглотнул пересохшим ртом и судорожно кивнул. Фра Арнольд вручил ему свою фотографию в роли Дитриха - с тёмной гривой волос, обнажённым торсом и огромным мечом в мускулистой руке. Поверх фотографии шла роспись и дата.

- А теперь забудь о пакете и об этом поручении, ясно?

Конрад порывисто кивнул и щёлкнул каблуками.

- Служу Ордену и Расе!

Он уже подходил к украшенной барельефом арке выхода со стадиона, когда фра Арнольд окликнул его:

- Так кто дал тебе этот пакет, юнкер?

- Какой пакет?

Фра Арнольд рассмеялся и показал ему большой палец.

Это всё-таки был хороший день. Он справился с поручением Кубинца, встретился с фра Арнольдом, получил, - самому не вериться, - его автограф. Да, день был ...

- Орденюнкер Тауберт!

Конрад остановил занесённую ногу и оглянулся. День был паршивый. Неудачный был день. К нему приближался Хлыщ. В белоснежной сутане, с надраенными до блеска горжетом и рукавицами, с гибким стеком в правой руке. Холёное бледное лицо, холёная бородка, холёные волосы чуть ниже ушей.

- Да, фра Адальберг.

- Что ты здесь делаешь? Сегодня выходной? Я тебя спрашиваю, юнкер, - стек упёрся в грудь Конрада.

- Нет, фра Адальберг.

Ноздри тонкого носа вздулись.

- Кто тебе разрешил покидать Замок, юнкер? Что ты спрятал в кармане? Дай сюда, юнкер.

Конрад положил на железную ладонь Хлыща фотографию фра Арнольда.

- Ты покидал Замок, чтобы выпросить автограф, да, юнкер? Смотреть в глаза! - стек Хлыща поднял его подбородок , - Я спрашиваю - ты за этим покидал Замок?

Конрад молчал. Сказать "нет" означало выдать Кубинца. Сказать "да" - солгать наставнику ... пусть даже этим наставником был Хлыщ..

- Орденюнкер может хранить у себя только один портрет. Портрет Великого Магистра. Ты понял, юнкер?!

- В кодексе орденюнкера ничего не сказано об этом, фра Адальберг.

- Что? Что-о? Ты ... ты - пререкаться, юнкер? Смирно! - Конрад выпустил из рук велосипед, тот с грохотом рухнул на мостовую. - Ладони вверх!

Стек со свистом резал воздух. Конрад глядел перед собой, закусив нижнюю губу. Очертания Бургундского Ристалища стали расплываться, как в тумане.

НЕТ!!! Не плакать! Наконец, Хлыщ опустил стек и сунул в кипящие от боли ладони Конрада фотокарточку.

- Порвать! Немедленно, юнкер. Так ... Вот урна, брось туда. Теперь собери велосипед и следуй за мной ...

Оруженосец Хлыща помог Конраду уложить велосипед в багажник серого пузатого "Ауто Униона". Затем Конрада впихнули на заднее сиденье...

Был карцер, холодное и мокрое подземелье. Был плац и резкий голос Комтура вещал под посеревшим небом: "Мужество есть и у дикарей, человека отличает дисциплина ... Бунт есть добродетель серва, добродетель свободных - повиновение". Его вели сквозь строй и шпицрутены жужжали, как злые шершни ...

И снова был карцер. Но он уже не казался таким тёмным и безнадёжным. Потому что в конце строя чья-то сильная рука подхватила его, не дав упасть. Это была рука Кубинца.

2 февраля следующего года, на полгода раньше установленного срока, Конрад Тауберт распрощался со своей фамилией и стал фра Конрадом Монтад Тулегаузеном.

Часть первая. Город на краю света

Глава I

Поезд "Исеть", между Пудемом и Ижом,7 июля 1989г.,четверг,утро

Огненно-красные листья вились перед глазами, мешая смотреть, но Константин видел, как князь Мавродаки, садистки оскалив зубы, наводит на него чёрный ствол своего пистолета. Константин попытался поднять своё оружие, но оно оказалось неожиданно тяжёлым, налив руки непереносимой свинцовой тяжестью. Грянул выстрел и его голова раскололась ... В этот момент он проснулся, однако выстрел продолжали греметь, а голова раскалываться.

"Где я? Который час?"

- Доброе утро, милостивые государи и сударыни! Вас приветствует радиослужба поезда "Исеть". Сегодня 7 июля 1989 года, семь часов тридцать минут имперского времени, - возвестил отвратительно резкий и оглушительный голос с небес ... или поближе. Вслед за этим загремело "Вперёд, вперёд, нам не страшны ни пули, ни гранаты ...".Константин скрипнул зубам и, подняв руку, нащупал в изголовье рукоять переключателя. Купе наполнило "Смело мы в бой пойдём за Русь Святую ..." Константин снова нащупал рукоять и дёрнул её на себя. Прослушивание патриотических маршей в состоянии глубочайшего похмелья может повлечь тяжелые последствия - от оскорбления Российской короны до измены Отечеству включительно. В воцарившейся тишине Константин внезапно осознал, что он в купе не один. И с трудом разомкнул глаза:

- Т-т-р-ришк-ка?

- Никак нет, - спокойно и нагловато даже молвила неизвестная персона туманного вида. Константин тряхнул головой. Да, это был не Тришка.

- Поз-зволте ос-с-м-миться, чт-т-годно в моём купе? - последние слова Константин ценой усилий аклидовых втиснул-таки в членораздельную форму, одновременно переходя в сидячее положение. Притихший было грохот в голове достиг степени артиллерийской канонады, откуда-то опять появилась красная листва вперемешку с белым снегом, желудок цеппелином плавал у самых губ.

- А где Т-т-р-ришка? - услышал он чей-то мерзкий голос и подивился, что за имбецил это спрашивает. Среди воспоминаний о вчерашнем дне ясно всплыл образ разбитной нестарой проводницы. А ежели так, то местопребывание его денщика совершенно очевидно ...

- Не могу знать, - ответил туманный субъект, мерцая и постепенно приобретая более ясные очертания, - Что же до первого вашего вопроса, то - шел по коридору, вижу открытую дверь, слышу ваши стоны, подумал, не требуется ли помощь.

К этому моменту Константин настолько примирился с действительностью, что мог и сам изъяснятся членораздельно, и окружающее ясно воспринимать. Более того, выплыли в памяти кое-какие детали - а именно, припрятанная вчера от вездесущего Трифона, в последнем просветление, бутылка арлезианского. Яблочным обойдётся его проводница ... или проводницы ... или это у него вчера в глазах двоилось?

Он попытался встать, но вынужден был отказаться от этой затеи, ибо из одежды на нём сохранились одни подштанники отнюдь не первой свежести.

- Будьте любезны, почтенный ... На грузовой полке, у левого края ...

Незнакомец, не тратя лишних слов, встал ногой в узконосом лакированном ботинке на краешек постели, вытянулся и достал из-за чемоданов ... бутылку яблочной. Спрятал, называется. Трифон из всех заповедей Господа нашего больше всего уповал на "ищите - и обрящете". Молча скрипнув зубами, откупорил бутылку и дрожащей рукой налил себе полстакана.

- Могу ли просить? - хмуро спросил он, взглянув исподлобья на незнакомца.

- Почту за честь - ответил тот, садясь в кресло напротив и терпеливо ожидая, пока Константину удастся наполнить второй стакан. На незнакомце были синий форменный инженерский китель, на отворотах которого блестели бляшки со стреляющим из лука соболем - эмблемой Сибирской оружейной компании, и такие же синие брюки. Кроме того, незнакомец обладал чёрными, чуть вьющимися волосами, круглым лицом с мягкими славянскими чертами и позолоченным пенсне, а может и золотым - служащий богатейшей компании Тихоокеанского региона мог позволить себе золотое пенсне. Взяв в руку стакан, инженер наклонил голову, представляясь:

- Трещевский Владислав Венцлавович, инженер "Сиборко", коллежский асессор и ваш покорный слуга.

Коллежский асессор ... Это, стало быть, уже достоинство дворянское. Понятно, что делает инженер в элитном вагоне.

- Григорьев Константин Игоревич, поручик Его Императорского Величества Турьинского кавалергардского полка ...бывший - мрачно добавил Константин. Инженер как-то странно наклонил голову и пристально посмотрел на него, прищурившись. И почему его черты показались Константину мягкими? Скорее они были острыми, как у лисицы ... нет, не у лисицы. Как у соболя с его бронзовой бляшки. "Уж не осваговская ли пташка?" - мелькнула и пропала в пучинах воспаленного мозга экс-поручика мысль. Но это же глупо, посылать в чёртову дыру специального агента для наблюдения за одним ссыльным, даже не политическим. Скорее, у местных резидентов прибудет одной головной болью. Кавалергард поморщился - головная боль не замедлила отреагировать на воспоминание о ней. Ну, пусть эта головная боль будет сильной, - подумал он, опрокидывая в рот наливку.

- Можете спрашивать, - пробормотал он, - о чём заблагорассудится. Вкус к дуэлям я потерял на год, самое меньшее.

- А зачем? - какая у этого Трещевского странная улыбка! - Вы уже на все мои вопросы ответили.

Экс-поручик открыл рот, но ему не дал ничего сказать собственный желудок, решивший выдворить яблочную настойку тем же путем, каким она в него проникла. Зажав рот ладонью и промычав невнятные извинения, Константин слепо сунулся к двери и выскочил в коридор. В коридоре кто-то распахнул окно. Свежий воздух ударил в лицо экс-поручика, как кулак чемпиона по британскому боксу, но прежде чем в глазах его потемнело, они успели зафиксировать стоящую у окна фигуру. Атлетического сложения и двухметрового роста человек, наглухо застёгнутый в штатское, с фундаментальной челюстью, серым ёжиком волос и черными непроницаемыми очками. "Где-то я его видел, - лениво размышлял Константин, погружаясь во тьму беспамятства, - Где-то точно видел. Но где?"

Глава II

Иж,7 июля 1989г.,четверг,день

К тому моменту, когда темно-зеленые вагоны поезда "Исеть" плавно подкатили к Ижскому вокзалу, экс-поручик восстановил способность передвигаться без посторонней помощи. Сидя на смятой постели, он дрожащими пальцами застегивал черный сюртук и прикрикивал на Тришку, поспешно собиравшего чемоданы и бормотавшего себе под нос что-то по адресу своей тяжкой судьбы. Этого прохвоста Трещевский разыскал и приволок за три вагона от купе Григорьева. Сам инженер в данный момент находился рядом, развалившись в мягком кресле напротив Константина и следя за происходившей вокруг суматохой поверх читаемой им дешевенькой газетенки (это был "Пермский вестник"). На какое-то мгновенье всех заставил отвлечься громкий треск, донесшийся из висевшего в изголовье кровати репродуктора, как то плавно перешедший в милый женский голосок, известивший "сударей и сударынь пассажиров, что поезд "Исеть" прибывает в город Иж в 14 часов 56 минут местного времени, что соответствует 15 часам 26 минутам пермского времени и 16 часам 26 минутам имперского. "Затем голос пустился в краткое описание места прибытия. Константин навострил уши и узнал, что город Иж, называемый местными вотскими племенами "Ож-кар", является составной частью Соединенных Штатов Прикамья, имеет население порядка 200 тысяч человек, немалую часть которых составляют рабочие и служащие многочисленных предприятии Его Императорского Величества Сибирской оружейной компании. На этом рассказ окончился и экс-поручик смог вернуться к застёгиванию пуговиц. Этим он продолжал заниматься вплоть до момента окончательной остановки вагона, совпавшим с вопросом со стороны Трещевского: - Ну-с, господин поручик, Вы готовы?

Расценив полученное в ответ некое невразумительное мычание как знак согласия, инженер вскочил с кресла и, подхватив небольшой черный саквояжик и трость с оголовьем в форме оскаленной львиной морды, направился к выходу из вагона. Следом, слегка покачиваясь двинулся Константин, за ним - Трифон, сгибаясь под тяжестью четырех чемоданов и не прекращая что-то недовольно бурчать себе под нос. Так как в речи денщика то и дело проскальзывало название города Ванкувер, произносимое Трифоном как "Ванькавор", его хозяин мог бы придти к выводу, что тот вспоминает поездку с одним из своих бывших хозяев - флотским капитан-лейтенантом Шибенниковым(сербом по национальности) - в Британскую империю. Но Константина в данный отрезок времени совершенно не волновали чувства своего денщика. Сходя по ступенькам поезда, он запнулся и свалился на руки предполагавшего данный исход инженера. Помогая Григорьеву принять вертикальное положение, Трещевский с улыбкой проговорил:

- Добро пожаловать на край Ойкумены, господин поручик.

Константин огляделся. Прямо перед ним возвышалось новенькое белокаменное двухэтажное здание вокзала, венчаемое воздушной башенкой с часами - знаменитый "ретро-стиль" семидесятых. Платформа была буквально забита народом. Слышались резкие голоса коробейников и носильщиков, целый ряд разноцветных лавчонок примостился на краю платформы. К Константину немедленно подкатил подозрительный чернобородый тип в низко надвинутой на лоб шапке-ушанке и заговорщицким голосом стал предлагать ему купить за полцены вагон настоящего двойного пуленепробиваемого стекла из Новой Германии. С другой стороны свистящий шепот, обладателя которого экс-поручик разглядеть не мог, предлагал ему партию новейших воздушных торпед британского производства.

-Пошли вон! - раздался спасительный крик Трещевского и оба типа немедленно испарились. Прикрикнув на Григорьева, - Не отставайте, - инженер уверенно двинулся сквозь толпу, то и дело "помогая" тростью убраться со своей дороги какому-нибудь зазевавшемуся человечку. Те, кому попало, огрызались в ответ, но ответить действием представителю Сиборко не решались. Константин еле поспевал за инженером, а Тришка заметно отстал. Вскорости троица выбралась из толпы и оказалась в небольшой рощице чахлых березок, примостившейся у левой стены вокзального здания. Нагнав Трещевского, Константин наконец задал мучивший его вопрос:

- А чего они ко мне пристали?

- Кто? - недоуменно осведомился инженер.

- Ну, эти, с пуленепробиваемым стеклом - в меру возможностей попытался объяснить экс-поручик.

- Мусорщики - неприязненно произнес инженер.

Григорьев непонимающе смотрел на своего попутчика, а тот пустился в длительные объяснения:

- Так называемые мусорщики являются полулегальной преступной корпорацией Прикамских штатов, связанных с Ганзой. Специализируются они на продаже всевозможных вещичек, из разряда тех, что легально в Империи приобрести нельзя. В основном, продают всякий хлам. Доверять им не стоит.

- Ну, а я то тут при чем?

- У мусорщиков очень хороший нюх. В Вас они разом признали военного, а кем может быть прибывший в Иж военный? Не иначе, как тайный эмиссар каких-то повстанцев.

- Каких? - немного не поняв собеседника, спросил Константин.

Внимательно оглядев кавалергарда, Трещевский согласно кивнул:

- И я думаю, каких.

За этим разговором троица пересекла рощицу и вышла на обширную привокзальную площадь, на которой выстроилось изрядное число разнокалиберных автомашин, среди которых преобладали желтые "хорьки". К ним и направлялся инженер, на ходу объясняя экс-поручику:

- На таксомоторе доберемся до города. Как я понял, господин поручик, Вам негде жить. - Григорьев согласился кивком головы и инженер продолжил: - На Восьмой улице одна престарелая особа держит свой пансион. Комнаты хорошие, просторные, с электричеством, водопроводом, канализацией, отоплением. И не очень дорого. Как у Вас со средствами, господин поручик? -

Над этим вопросом экс-поручик надолго задумался, ибо не имел представления, есть ли у него наличность, а если и есть - то в каких размерах. Хозяина выручил Тришка, пробурчавший:

- Да не очень хорошо-то у нас со средствами, господа-то сколько пропили ... - Он хотел сказать еще что-то, но Константин рявкнул на него во всю мощь своих кавалергардских легких: "Заткнись, холуй!". Трифон замолчал, но в уме продолжил перечисление всех напитков, что его хозяин выпил в Екатеринбурге и в поезде - этот шельмец всегда отличался хорошей памятью. Трещевский тем временем успел что-то сказать ближайшему водителю таксомотора - рослому, не ниже Григорьева, негру в желтой форменной фуражке, который согласно закивал головой, улыбаясь во всю ширину белозубого рта. Совместными усилиями Трифон и негр по имени Иван затолкали григорьевские чемоданы в багажник "хорька", инженер влез в кресло рядом с водителем, а Константин со своим денщиком расположились на заднем сидении. И автомобиль покатил по хорошей асфальтированной дороге. С внезапной грустью Константин глядел на скрывающееся за деревьями здание вокзала, которое теперь казалось совсем небольшим на фоне вековых сосен и лиственниц.

Десяток минут с обеих сторон дороги тянулись зеленые стены леса. Затем , на смену лесу справа пришли одинаковые пятиэтажные красно-кирпичные дома. Трещевский обернулся к Григорьеву, поясняя:

- Это - Новый город, его построило "Сиборко" для своих служащих лет десять назад. Живут здесь, главным образом, рабочие с заводов компании.

Слева от дороги виднелся глубокий лог, заросший чахлыми деревцами, а за ним, на холме - белые домики.

- Там - казачья слобода, - объяснял инженер, - центр Ижской отрасли Камского казачьего войска.

- Это - город? - спросил экс-поручик.

- Формально - город, но фактически и Новым городом и казачьей слободой управляют свои собственные власти, не подчиняющиеся городской думе.

Внезапно таксомотор резко затормозил. Поперек дороги лежало тяжелое сучковатое бревно, а дальше чернела какая-то суетящаяся толпа. В толпе, над которой возвышалось здание чрезвычайно затейливой архитектуры, выделялось несколько больших красных машин и белый автобус с большим красным крестом на борту. Мелькали черные, синие, красные мундиры, казачьи формы.

- Что это такое? - удивленно спросил Константин.

- Да игла опять рухнула! - ответил ему на чистейшем русском языке шофер-негр и весело рассмеялся, вместе с инженером. Экс-поручик непонимающе смотрел на своих попутчиков, пока Трещевский не соблаговолил начать объяснение, указывая на странное здание:

- Это - храм Керемета, бога смерти у местных вотяцких племен, этакого Люцифера. Главная его достопримечательность - двадцатиметровая деревянная игла, имеющая устойчивую привычку падать с регулярностью часов - раз в три месяца. Что бы Гаснидов с ней не делал, она неизменно падает - и всегда, на пересечение Восточного шоссе и Колчаковской. Бывали и жертвы.

- А почему не запретить этому Гаснидову держать на своем храме иглу?

- Это уже ижские особенности, господин поручик. Энлиль Гаснидов - один из лидеров местных вотяцких националистов, называющих себя удмурдами и выступающих за создание независимого удмурдского государства.

- Государства!? - не смог скрыть своего удивления Константин.

- Да. И государство это уже существует на территории нескольких вотяцких селеньиц на окраинах Ижа, хотя крупные вотяцкие старшины-кузё их не поддерживают. Но у них есть свой флаг, герб, даже парламент, по-ихнему кенеш. Кенеш этот заседает в селение Карлуд на юго-восточной окраине Ижа. Там же и храм их главного бога - Инмара. Господин Гаснидов у них "вице-кузё", то есть товарищ их президента, а также главный редактор национальной газеты с чисто вотяцким названием - "Свободной Удмурдия". В целях пропаганды своих идей он построил этот комплекс, куда входят храм Керемета, за ним - двухэтажное здание "Удмурдского университета", а рядом - "представительство Удмурдской свободной независимой республики в Ож-каре"...

- Они что же - всерьез это делают - не мог больше сдерживать своего удивления Константин.

- Кто поглупее - всерьез, а большинство просто играет. Взять хотя бы того же Энлиля Гаснидова, или преподавателя городской женской гимназии Берендяева Семёна Сергеевича. Понимаете ли, господин поручик, жизнь в Иже довольно скучна. Вот и придумывают себе развлечения. Но вернемся к игле и храму. Дело все в том, что он находится на стыке трех администраций: собственно Ижа, Нового города и казачьей слободы. Это своеобразная нейтральная территория, чем Энлиль и пользуется.

- А почему бы им не объединиться и не прижать этого господина.

Трещевский громко рассмеялся:

- Помилуйте сударь, но это же Иж! Смотрите сами, - махнул рукой вперед. Большая часть разноцветной толпы собралась у бревна, перегораживающего движение по Восточному шоссе. Были они весьма возбуждены, все разом что-то кричали, махали руками, а кое-кто - палками и нагайками.

- Красные - это пожарная охрана Ижской округи, - давал пояснения инженер, - черные -ижская доброполиция, синие - служба охраны порядка "Сиборко", а казаки везде одинаковы. В настоящий момент они обсуждают надо ли снимать заграждение и боюсь, что дело кончится дракой.

Черные тем временем объединились с красными и стали теснить синих и казаков по направлению к логу, но тут из лога выбежала целая ватага казаков и, размахивая нагайками, врезалась в толпу, усилив всеобщий беспорядок. Трещевский продолжал пояснения:

- Как видите из диспозиции, казаки имеют явное преимущество за счет возможности быстро подтянуть подкрепление. У доброполиции штаб на Бодалевской, а у пожарников и того дальше, на Церковной площади. Ребята "Сиборко" обычно не отвлекаются с заводов, - подтверждая его слова, из лога выскочила новая ватага казаков. И сопротивление черно-красной армии было сломлено: черные, отбежав за сотню метров, сели в два своих автобуса и укатили, красные, обнаружив бегство союзников, также начали отступление. Но благоприятный момент уже был упущен. Казаки захватили две из четырех пожарных машин, а вслед двум другим обрушили град камней. Синие меж тем оттащили с дороги бревно, открыв движение.

Таксомотор свернул направо и покатил по Колчаковской, служившей границей между Ижом и Новым городом. С левой стороны виднелись густые сады, скрывавшие в своей глубине скромные деревянные домики мелких ижских обывателей. Справа тянулся высокий глухой белый забор одной из многочисленных фабрик "Сиборко". Григорьев ничего этого не видел, ибо низко опустил голову, погрузившись в невеселые думы о своей загубленной карьере и конченой жизни. Как сказал тот торговец на вокзале, отскакивая от трости инженера:" Дальше Ижа не пошлют!" И то верно, дальше некуда. Только к Махагале. Константин поднял голову. "Хорек" катил вверх по каменной мостовой Восьмой улицы, обрамленной густой зеленью деревьев, из-за которых проглядывали роскошные особняки местной элиты. От этого пейзажа веяло какой-то затхлостью. Вскоре автомобиль свернул направо и проехав десяток метров по узенькой улочке, остановился у трехэтажного старинного краснокирпичного здания с большими окнами и многочисленными архитектурными излишествами. Но думать об отсутствии у создателей этого сооружения вкуса Константину было некогда, так как Трещевский, молниеносно расплатившись с таксомотором, уже скрывался в украшенном колоннами входе. Бросив Тришку возиться с чемоданами, Григорьев поспешил за инженером. В обширном светлом холле его ждала маленькая древняя старушка, видимо из числа переживших Падение. В её взгляде, брошенном на экс-поручика, читалось большое сомнение, но она оставила его при себе, видимо, под влиянием инженера, который поспешил откланяться. Старушка повела новых постояльцев за собой. Просторный лифт времен Александра-Спасителя поднял их на третий этаж. Длинные коридоры, цветы на стенах, богатый ковер на полу. Новое жилище кавалергарда представляло собой три просторные угловые комнаты с высокими потолками. Константин с трудом дождавшись, когда старушка завершит свои многочисленные наставления и скроется с его глаз, плюхнулся, как был в сапогах и сюртуке, на прибранную постель и крикнул Тришке, чтобы он немедленно бежал в ближайшую лавку и принес две ... три бутылки водки.

Глава III

Иж,8 июля 1989г.,пятница,около 9 часов утра

Кто-то лизнул Константина в лицо. Он счастливо улыбнулся во сне и прошептал имя невесты: "Наташа". Затем открыл глаза и увидел сидящую прямо перед, нет, над ним громадную черную собачину неопределенной породы, дружелюбно махавшую хвостом. Сам Константин лежал на чём-то весьма мягком, при ближайшем рассмотрение оказавшемся травой.

- Тришка! - позвал Константин охрипшим голосом, но Трифон не появился. "Опять стервец с бабами развлекается" - подумал Константин, поворачивая голову. При этом движение в его поле зрения очутился древний березовый ствол, уходивший куда-то вверх. "Неужели я в лесу?!" .От этой мысли Константин мгновенно перешел в сидячее положение, не очень вежливо отпихнув собаку, стоявшую ногами на его груди. Повертел головой, нет - это не лес , деревья посажены ровными рядами, кусты аккуратно подстрижены, прямо как в Кавалергардском парке. Да и собака выглядела сытой и вполне довольной жизнью. Чего невозможно было сказать про Константина. Голова болит, а живот урчит от голода... и главное, где он и как он тут оказался? Сквозь густую листву парка просвечивал хмурый июльский рассвет. Ночью прошел дождь, одежда экс-поручика и трава были одинаково мокрыми. "Что за унылый край, дождь и не видно солнца" - думал Константин, поднимаясь на ноги, использовав в качестве опоры ближайшую березу. Собака с доброжелательным интересом следила за его действиями и у Григорьева промелькнула мысль, что она похожа на его единственного знакомого в этом городе, инженера Трещевского. Следом забрела другая мысль, что у Трифона, видимо уже немало знакомых в этом городе особ женского пола. И чего на этого дурня бабы вешаются? Голодный желудок и раскалывающаяся голова грубо прервали размышления Константина на данную тему. Опохмелиться бы, да и поесть не мешало. Порывшись в карманах сюртука, он извлек 43 копейки мелочью. Неплохо. Затем внимательно посмотрел на собаку и спросил ее:

- Где это я?

Собака промолчала и, наклонив голову, как-то странно, искоса, посмотрела на кавалергарда, меняя свое первоначальное положительное мнение о данном двуногом. Резкий свист из глубины парка прервал сцену. Псина одним прыжком перемахнула через кусты и скрылась из поля зрения. "Странно" - подумал Константин и последовал за собакой. Прыжок явно не удался, он грохнулся ровно посредине стены кустов и полетел на землю, сопровождаемый жутким треском ломающихся веток. К счастью, кусты были не колючими и почертыхавшись с полминуты,экс-поручик вывалился из них прямо на аккуратную асфальтовую дорожку. Отдышавшись, он поднялся на ноги и зашагал вперед по дорожке, плавно изгибавшейся направо. Через десяток метров Григорьев столкнулся с чернобородым горбоносым человеком в белом накрахмаленном фартуке, держащим в руках метлу.

Для Ибрагим Аба, шеф-дворника господина Дыбиньского, утро начиналось, как обычно. Совершив намаз и выпив кружку зеленого чая, приготовленного его третьей женой Зинарой, Ибрагим отправился подметать дорожки парка. Выполнял он эту работу с присущей ему тщательностью и прошел уже половину одиннадцатой дорожки, когда на него налетел какой-то жутко пахнущий детина в мокром и мятом черном сюртуке и высоких кавалергардских сапогах, в глазах которого горел адский огонь. После столкновения Ибрагим сел на асфальт и не мог вымолвить ни слова. Человек, - а был ли это человек?! - остановился, пробормотал извинение и спросил, где тут выход. Удивление бедного араба было слишком велико, чтобы он смог что нибудь сказать в ответ. Незнакомец пожал плечами и продолжил свой путь по дорожке, слегка пошатываясь и непредсказуемо меняя направление. Едва он скрылся за поворотом, как Ибрагим вскочил на ноги и вопя: - "Алла акбар! Шайтан! Иблис!" и что-то еще, не имевшее аналогов ни в одном из языков Земли, - ринулся, не разбирая дороги, к зданию администрации парка. Небольшой симпатичный белокаменный дом с колоннами притаился над самым обрывом к Заводскому пруду. Ибрагим, распугав псарей, выпивавших на ступеньках дома после тяжелой рабочей ночи, ворвался в кабинет директора парка и, мешая русские и арабские слова, размахивая руками, стал рассказывать об оборотне, поселившемся в парке. Директор парка, господин Солонецкий, в оборотней не верил, но Ибрагима он знал десять лет. Это был правовернейший мусульманин, в рот не бравший ни капли спиртного. Вспомнив недавнюю вечеринку в городском естественно-испытательском обществе, господин Солонецкий стал звонить единственному из своих знакомых, хоть что-то знавшему об оборотнях - вотяцкому тунно Илье Озарову.

Но о том, что он стал причиной самого шумного дела в долгой истории парка, прозванного горожанами "Дубинским", - по слегка измененному имени его владельца, известного в Иже и соседнем Благовещенске заводчика Станислава Дыбиньского, - Константин не подозревал. Он решил, что дворник с ярко выраженной семитской внешностью, наверное, немой или, скорее всего, не знает русского языка, и быстро забыл о данной встрече. Тем более, что через полсотни шагов его ждала наполовину скрытая кустами решетчатая калиточка в высоком бетонном заборе. Оттянув скрипучий засов, экс-поручик не без труда преодолел десяток крутых ступенек, ведущих вверх, и очутился на асфальтовом тротуаре. На противной стороне широкой каменной мостовой Григорьев увидел четырехэтажный краснокирпичный жилой дом, табличка на котором извещала, что дом этот находиться на улице Каппелевской. И Константин уверенно зашагал вниз по Каппелевской.

Город просыпался, по мостовой сновали разнообразные машины, все больше разноцветные "хорьки", спешили по своим делам немногочисленные прохожие. Солнце выглянуло из-за туч, на душе у Константина потеплело, захотелось петь и он заорал во все горло:

Шли дроздовцы твердым шагом,

Враг под натиском бежал,

Под трехцветным русским стягом ...

Дальше допеть он не успел, ибо дорогу ему преградил некто в черном. Был он невысок, черноглаз и имел густые черные усы. Голову его венчала черная фуражка с золотым околышем и каким-то геральдическим змеем зеленого цвета, а на левой стороне черного мундира сверкала белая пятиконечная звезда. В руках он сжимал крепкую длинную деревянную палку. Константин не успел окончить внешний осмотр данного субъекта, когда тот вдруг рявкнул:

- Че порядок, мать твою, нарушаешь, мудило пьяное!

Такое обращение крайне расстроило экс-поручика и в следующий момент оскорбивший его тип валялся на асфальте с подбитым левым глазом. Подняв взгляд свой от затихшего противника, Григорьев увидел бегущих к нему со стороны стоящего в полусотне метров небольшого черно-белого автобуса типа "балт", прозванного в народе "черепашкой", трех типов в такой же форме, что и у валявшегося у его ног . Выглядели все они весьма хлипко и бежали с явной неохотой. Когда же Константин подобрал с асфальта палку "подбитого" и стал с интересом вертеть её в руках, троица почему-то развернулась и с заметно большей прытью двинулась в противоположном направлении. Кавалергард был озадачен таким поведением "черных".

Сержант Ижской доброполиции Лев Бурганов сидел на бетонном парапете Дубинского парка, открывая третью за утро бутылку свежего ишимского пива (две другие уже благополучно валялись четырьмя метрами ниже, на территории парка), когда его внимание было отвлечено странным шумом с той стороны, где стоял патрульный автобус доброполиции. Повернув бритую голову, он с удивлением увидел, как какой-то подзаборный пьянчужка одним ударом уложил лейтенанта Горбачева и поверг в бегство трех нижних чинов доброполиции. "Непорядок" - хмыкнул сержант и, подхватив свою палку, лежавшую рядом на парапете, направился в сторону нарушителя.

Константин развернулся на окрик и увидел приближавшегося к нему бритоголового мордоворота в той же черной форме, странно сочетавшейся с красным цветом лица незнакомца. В левой руке он сжимал деревянную палку, в правой - наполовину опустошенную бутылку темного стекла из-под ишимского пива. В голове кавалергарда промелькнула мысль, знает ли господин Леснов, сиятельный владелец Ишимских и Томских пивзаводов, какую дрянь разливают в городе Иже в его бутылки. Продолжить размышления на данную тему Григорьев не успел, ибо мордоворот с диким ревом кинулся на него. С треском сшиблись палки и одновременно бутылка ишимского обрушилась на голову Константина. Прежде чем окончательно отключиться, он услышал звон разбитого стекла.

Григорьев пришел в себя, когда "черепашка", визжа тормозами, остановилась на углу Восьмой и Бодалевской, перед одноэтажным деревянным бараком в пять окон по главному фасаду, над которым гордо развевался оранжевый флаг Прикамья. Четверо полицейских подхватили еще не открывшего глаза экс-поручика за руки и за ноги, и попытались бережно вытащить из автобуса. "Дураки, двери то узкие!" - завизжал тот самый, которому Константин подбил глаз. Он раньше всех выскочил из кабины и вступил в непонятную постороннему перепалку с владельцем стоящего рядом скромного серого "хорька", внешний вид которого явно свидетельствовал о том, что данное транспортное средство не иначе как своим ходом добиралось до Ижа с Николаевских заводов "Руссавто". "Подбитый" так увлекся общением с рыжебородым тощим гражданином в грязно-сером плаще, которого он намеревался оштрафовать за парковку машины в неположенном месте, что слишком поздно обратил внимание на действия своих подчиненных. Не успело затихнуть эхо его крика, как шедший первым сержант-мордоворот врезался в стенку автобуса и "рыбкой" нырнул на асфальт, умудрившись и в такой ситуации не выпустить левый руку кавалергарда. Тело Константина дернулось вслед за рукой, раздался чей-то отчаянный вопль и через мгновение экс-поручик лежал наверху груды человеческих тел, распластавшихся на каменной мостовой. В мозгу промелькнула мысль о бегстве, но кавалергард решительно отмел ее. Во-первых, ему не хотелось ссориться с местной полицией, во-вторых, с этой частью города был он совершенно незнаком. Скатившись с кучи полицейских и ухватившись за кусок гранита, Константин встал на ноги. Кусок гранита оказался частью странного сооружения, в котором, после некоторых усилий Григорьев узнал постамент бюста. Но самого бюста на месте не оказалось. Отсутствовала и надпись, которая могла рассказать о том, кому выпала честь занимать это место. "Может, это какой-нибудь местный языческий кумир" - подумал экс-поручик, вспоминая вчерашний рассказ инженера Трещевского. Пока он размышлял над этой проблемой, за его спиной слышался отборный мат. Обернувшись, он увидел, что его конвой уже встал, но не без потерь, - тщедушный человечишка с чахлой бороденкой, державший кавалергарда за правую руку так и остался лежать на мостовой, не подавая признаков жизни. Остальные представители службы правопорядка не обращали внимания на своего соратника. "Подбитый" махал руками, как ветряная мельница в штормовую погоду, и с пеной у рта орал что-то нечленораздельное в адрес мордоворота, разбившего при падение нижнюю губу в кровь. Сержант, бывший на две головы выше "подбитого", не обращая на него внимания, деловито отряхивал свою фуражку с золотым околышем. Водрузив наконец ее на свою бритую голову, он повернулся в сторону лейтенанта и, ухмыльнувшись , пробурчал:

- Чё орал-то, получилось ведь, - завершив фразу трехэтажным матом. После такого аргумента "подбитый" замолк, отдышавшись, махнул рукой и произнес:

- Пошли, что ли. - и направился к высокому крыльцу барака. За ним последовали его подчиненные. Константин остановил их окриком: "Подождите!"- и указал на так и не подававшего признаков жизни пятого полицейского. Этот жест поверг его сопровождающих в состояние глубочайшей задумчивости. Первым из него вышел один из нижних чинов, невысокий рыжий удмурт:

- Да чё, пусть полежит, авось к вечеру проспится.

- Не-е, только к утру, - не согласился с ним другой нижний чин, высокий тощий татарин.

- Да хрен с ним, с этим Бедиславом, - изрек, потерев бритый загривок, сержант.

Последним высказал свое мнение "подбитый", на форме которого Григорьев разглядел нашивки лейтенанта:

- Не пойдет.

- Почему? - сержант удивленно воззрился на начальника.

- Толпа соберется, - объяснил "подбитый".

- Да чё собираться то, эка невидаль ... -попробовал возразить нижний чин-удмурт, но замолк под грозным взглядом командира. Все четверо снова надолго задумались. Константин тем временем оглядывал окрестности. Через дорогу возвышался трехэтажный каменный дом с громадной вывеской наверху: "Пермский банк - надежен как Великая Пермь". Здание своей тяжеловесностью вполне соответствовало содержанию вывески. Слева от полицейского барака, за высокой металлической решеткой, в окружение небольших деревьев, расположилась белая вилла, в облике которой невероятным образом встретились Древний Рим с китайской пагодой. Константин не мог решить, кто победил в этом столкновении. Справа от барака находилось сооружение, увидав которое, Константин только ахнул. "Бог мой, синагога! В такой дыре!" - пронеслось в его сознание. От этой мысли голова разболелась еще сильней. Да тут еще прямо под ухом заорал "подбитый":

- Эй ты, хрен Камский, иди сюда!

Данное замечание относилось к владельцу того самого "хорька". Улыбка исчезла с лица рыжебородого, до этого с интересом наблюдавшего сцену у барака.

- Иди сюда, мать твою! - повторил лейтенант. Рыжебородый затравленно огляделся и начал пятится прочь.

- Взять его! - завопил "подбитый". Мордоворот с двумя нижними чинами бросились исполнять приказание начальства. У рыжебородого не выдержали нервы, и он рысцой ринулся вниз по Бодалевской, следом бежали, матерясь и размахивая палками, трое полицейских. Вскоре погоня скрылась из глаз, свернув за синагогу. Лейтенант ругался по адресу "этого камского хрена" и "этих жидов". Немного успокоившись, он, бросив кавалергарду "Ну ладно, пошли уж.", направился к входу в барак. Григорьев, стараясь не отставать, вскарабкался по скрипучим ступенькам и остановился, увидев рядом с дверью болтавшуюся на одном гвозде табличку, извещавшую, что в этом здании располагается "Ижская окружная управа добровольческой полиции охраны общественного правопорядка Соединенных штатов Прикамья". Лейтенант открыл дверь пинком ноги и проскользнул внутрь здания, но когда Константин попытался последовать вслед за ним, дверь с жутким визгом понеслась ему навстречу. Экс-поручик еле успел отскочить назад, позволив ей захлопнутся прямо перед своим носом. Отступив еще на шаг, он с диким ревом кинулся на дверь. Доски жалобно затрещали под напором его тела и Константин влетел в полицейское управление, запнулся о порог и растянулся на грязном полу. Со страшным грохотом дверь за его спиной захлопнулась. Поднявшись на четвереньки,

Григорьев огляделся. Он находился в обширной полутемной комнате, посреди которой, за обшарпанным столом, кто-то сидел. Русая голова сидящего покоилась на сложенных на столе больших волосатых руках, а его богатырский храп сотрясал всю комнату, соперничая с издаваемыми стоящим на столе катушечным магнитофоном местного производства воплями на непонятном Константину языке. "Здешняя эстрада" - решил он и тут услышал пробившийся через эту какофонию вполне русский мат. Повернув голову, он увидел сидящего у противоположной стены комнаты лейтенанта, обхватившего руками свою голову. Подбиты теперь у него были оба глаза. Григорьев сразу понял, что того задело дверью и решил было, что ему не избежать новых неприятностей, но успокоился, разобрав, что мат "дважды подбитого" относился к "этой чертовой пружине" и к какому-то пока не известному Константину персонажу, именуемому "хером". Он не вполне уловил связь между этим самым "хером" и пружиной, обнаруженной им на двери. Наконец "подбитый" встал на ноги и направился к кавалергарду. Тот так же попытался подняться, опершись спиной на дверь.

Внезапно с улицы послышались крики и в следующий момент дверь распахнулась под ударом могучего кулака, отшвырнув не успевшего выпрямиться экс-поручика прочь. В полете он врезался головой в живот лейтенанта и вместе с ним покатался по полу. А в комнату ввалились трое полицейских, тащивших упирающегося и плачущего рыжебородого. Его черный плащ отсутствовал, бывшая когда-то белой рубаха порвана, но серые мешковатые брюки и черные калоши остались на своем месте.

Полицейские, оглядевшись, увидели своего начальника, корчащегося у ног задержанного и что-то заподозрили, ибо отпустили свою жертву и взялись за палки. Чувствовал себя Константин отвратительно, голова гудела, желудок и прочие потроха словно пытались вырваться из раскаленного нутра, в такой ситуации драка могла только еще ухудшить его состояние. К счастью для него, лейтенант пришел в себя и, заметив, что оставленный без присмотра рыжебородый пытается улизнуть на четвереньках, закричал: "Дурачье, держите Камского!". Полицейские немедленно развернулись и ухватили рыжебородого за штаны. А лейтенант, стоная и проклиная все тех же пружину и "хера", с помощью Григорьева поднялся на ноги, сопровождаемый криками рыжебородого, из которых кавалергард узнал, что тот является известным местным композитором и другом верховного комиссара Его Императорского Величества в зауральских землях. Упоминание имени грозного графа Несвияжского впечатлило экс-поручика, но не полицейских. Мордоворот ухмыльнулся во весь рот и заметил: "Дальше Ижа не пошлют!". Эта проклятая фраза выбила из Константина весь хмель. Он стоял у обшарпанной стены тускло освещенной сквозь грязное стекло окна комнаты полицейского участка на самом краю света. Всего месяц и 5 дней прошло, как он гарцевал на своем Вороне на параде в честь дня взятия Владивостока и ему пожимал руку сам Государь-император. Проклятый Мавродаки! Он за все ответит! Константин стиснул зубы и сжал кулаки, готовый сокрушить любую стену. Но эти стены не стоили даже того, чтобы их ломать. Ярость исчезла так же быстро, как появилась, остались горечь и абсолютная безнадега. Ему захотелось выть, как последняя дворняга. Кто он теперь? Бывший поручик кавалергардов, бывший дворянин, бывший ...

Между тем, лейтенант, махая перед заплаканным лицом рыжебородого палкой, горячо говорил ему о том, что господин Камский несомненно является патриотом своего края и, как оный, будет рад оказать его доблестным силам правопорядка неоценимую услугу. Рыжебородый заискивающе улыбался и часто-часто кивал головой, видимо в знак согласия. "У него что, нервный тик", - подумал экс-поручик. Лейтенант объяснял рыжебородому, что господин Камский просто обязан просто обязан помочь доставить их боевого соратника, раненного при исполнение служебного долга, в земскую больницу. Рыжебородый улыбнулся еще шире и вскорости скрылся за дверью в сопровождение двух нижних чинов.

Успешно разрешив эту проблему, лейтенант перенёс свое внимание на другого подчиненного, сидевшего за столом и так и не пробудившегося ото сна в ходе всей этой суматохи. Лейтенант набрал побольше воздуха в легкие и рявкнул нечеловеческим голосом: "Родя!", сопроводив свои крик ударом кулак по столу. Результат данных действий оказался равен нулю. "Опять нажрался, скотина," - сочувственно заметил сержант. Его командир, покачав головой, выключил магнитофон. И спящий проснулся! Некоторое время он тупо смотрел на лейтенанта, потом в его голове, видимо, сработал какой-то переключатель и он немедленно вскочил по стойке "смирно", неуловимым движением забросив себе на голову черную фуражку, до того валявшуюся на столе. Вертикальное положение русоволосый богатырь сохранял долю секунды, а в следующий момент стал заваливаться на спину. Лейтенант успел скомандовать: "Сесть, младший сержант", и русоволосый грохнулся на стул. К удивлению Константина, все его обмундирование состояло из синих трусов и кожаного пояса, на котором болтались палка и наручники. Лейтенант оперся руками на стол и, буравя русоволосого взглядом, грозно спросил:

- Родя, где хер?

- Господин лейтенант, он же раньше двенадцати в управлении не появляется!

Услышав эти слова, Григорьев посмотрел на свои часы. Они были на месте. Черный кожаный ремешок, зеленый светящийся циферблат с эмблемой корпуса кавалергардов, блестящий золотой корпус. Последний осколок его военной карьеры. Для этих часов ничего не изменилось с того самого дня, как их вручил юному поручику Государь-император на выпускной церемонии в училище кавалергардов. Снова захотелось плакать. Но его отвлек резкий голос лейтенанта: "Сержант, отведите задержанного в камеру N 4".Константин послушно направился вслед за мордоворотом по скрипящим половицам вглубь здания. Через десяток шагов по темному коридору сержант втолкнул экс-поручика в крохотную клетушку с еле-еле светившей под потолком лампочкой и захлопнул за ним тяжелую дубовую дверь с зарешеченным оконцем. Скрип закрываемого засова и удаляющиеся шаги. Константин рухнул на скрипящий деревянный топчан и мгновенно уснул.

Глава IV

Иж,8 июля 1989г.,пятница,около 12 часов дня.

Заглянув в полуденный час за украшенный чёрным, в чугунных завитушках, штакетником бетонный парапет Дубинского парка, можно было разглядеть внизу, посреди довольно густых кустов, группу поразительно разных людей. Одетый в тщательно выглаженный костюм - тройку, с манишкой и золоченой булавкой на галстуке, в блистающих штиблетах директор парка, господин Солонецкий нервно ломал длинные бледные пальцы, теребил рыжеватые усы и бородку, и каждые пять минут то промокал лоб платком, то безо всякой нужды проводил гребнем по и без того безукоризненной прическе. Человек в форме казачьего подхорунжего, с ижским охотничьим карабином в руке, с красным, обветренным лицом, шершавым даже на взгляд, соломенными волосами, подбородком, похожим на носок казачьего сапога, кривил узкие губы в странной косой улыбке и бросал по сторонам воинственные взоры шалых голубых глаз. В стороне переминался с ноги на ногу щуплый смуглый человек, одежда которого столь же ясно обличала в своём обладателе дворника, как лицо - араба. Он то и дело вытягивал шею и таращил оливковидные, с синеватыми белками глаза на четвёртого. Это была самая странная личность в кампании. Если одежда трёх остальных была вполне последовательна и уместна, то костюм четвёртого был не однообразнее весенней ярмарки. Ношеные брюки цвета хаки были втиснуты в высокие казачьи сапоги. Выше простиралась льняная рубаха, вышитая свастиками и безрукавка из волчьей шкуры мехом наружу. С шеи на грудь, вместо креста, свисала медная свастика. Торс уникума крест-накрест перечёркивали ремни небольших кожаных сумок. Любопытно было так же и лицо незнакомца. Скуластое, с чуть раскосыми скифскими глазами, обрамлённое короткой чёрной бородкой, оно, однако, обладало странным свойством. А именно - в толстых роговых очках этот некто походил на интеллектуала, но, сняв оные, моментально преображался в ушлого уличного молодца с Татарбазара. Последнее впечатление усиливалось тем, что волосы на голове его были острижены под нуль.

- Ну что ж, Илья Андрианович? - жалобно воззвал к нему директор.

Изучавший на корточках с помощью лупы траву Илья Андрианович встал, отряхнул колени и досадливо ответил.

- Что ж ... ничего. Трава только мятая, а более - ни шерстинки, ни ... Ничего. - и, наклонившись к тут же подавшемуся навстречу Солонецкому, продолжил вполголоса, - А этот ваш, как бишь, Ибрагим, - он не наврал? Не верю я этим ... шемитам.

- Что вы, Илья Андрианович! - схватившись тонкими пальцами за галстук, задушено воскликнул господин Солонецкий, - Побойтесь Бога!... - тут он смешался, ибо карие скифские глаза глянули в его лицо поверх очков с мрачной насмешкой, - То бишь, я хотел сказать, помилосердствуйте! Ибрагим десять лет у нас, честнейший человек, качеств замечательных ...

- Хороший шемит - мёртвый шемит, - мрачно изрёк Илья, на что подхорунжий отрывисто хохотнул.

- Но наши собаки! - воскликнул в отчаянии директор.

- Ваша правда, - пришлось согласиться Илье. Слава знаменитых псов господина Дыбиньского гремела на всё Зауралье. Лет двадцать назад, покупая старый заводской парк, предприимчивый поляк весьма просто решил проблему его охраны, завезя в Иж откуда то из пермских дебрей громадных чёрных псов неизвестной науке породы и невиданной свирепости. Последнее подтвердилось после ряда печальных инцидентов, имевших место в первые месяцы существования Дубинского парка. Народная фантазия успешно довершило дело. И теперь каждый ижак твёрдо знал, что по ночам по парку свободно разгуливают громадные чёрные монстры с алыми глазами и языком, жаждущие человеческой крови. Имевшие место за эти годы исчезновения людей в городе благополучно списывали на парковских собак, хотя доказать это ещё никому не удалось.

- Ну разве есть в Иже кто-то, кто сможет не то что провести ночь в парке, а просто сунуться туда после захода солнца?! - напирал Солонецкий.

Илья только пожал плечами, а затем заметил:

- Ну, херр Фолькофф с большого перепоя.

Казак раскатисто заржал, а господин Солонецкий, даже не улыбнувшись, отпарировал:

- Свалиться по пьянке, он, конечно ж, мог, но собаки бы такой шум подняли! А тут всё было тихо.

Да, кстати, третьего дня, бывши у городского советника, господина Петрова на обеде, слышал я историю, что будто кто-то загрыз пса одного мастерового где-то Зарекой. Причём, зубы то человечьи были... - последние слова директор произнёс громким, шипящим шёпотом.

- Я эту байку то же слыхал, но псов было трое. И главное, ни одного из них я так и не увидел. - спокойно возразил Илья.

- Но, согласитесь, господин Азаров, в последние недели в нашем городе творится что-то неладное, - взмолился Солонецкий.

Знахарь промолчал. Действительно, он уже набрал с десяток сообщений о весьма странных ночных происшествиях, жертвами которых оказывались собаки либо уличные пьянчужки. И это тревожило его. Как и активизировавшиеся китайские бандиты, и странные светящиеся лодки в самые тёмные ночи на пруду.

- Достану-ка рамку, да замерю лёжку вашего оборотня ...

Сему благому намерению Ильи не суждено было, однако, сбыться. Отдалённые вопли, уже давно доносившиеся из-за парапета, раздались совсем рядом, и нечто чёрное и орущее рухнуло на них сверху. Подхорунжий, знахарь и директор были сбиты с ног и распростёрлись на земле. Дворник, как испуганная кошка, подскочил вверх на половину своего роста с воплем "Бисмалла!", причём фартук. хлопнул как крыло невиданной птицы. По приземлении до Ибрагима дошло, что низвергнувшийся с горних высей чёрный субъект не был ни павшим Иблисом, ни каким-то там шайтаном, а куда более грозным Херфалкуф - так именовали ижские инородцы начальника местной доброполиции. Придя к этому выводу, он не стал издавать более никаких звуков, а просто кинулся бежать, не разбирая дороги. К этому моменту четверо, свалившиеся в одну кучу, вновь были на ногах. Херр Фолькофф, совершенно ошалевший от ужаса и измотанный погоней, не стал разбираться, где он очутился и яростно взмахнул рукой, пытаясь оттолкнуть стоящего на его пути человека. Им, на его беду, оказался Илья, кое-что смысливший не только в оборотнях, но и в искусстве рукопашного боя. К дополнительному своему несчастью, Фолькофф забыл, что сжимает в кулаке нож.

Увидев летящий на него кинжал, Илья действовал молниеносно. Его рука хлестнула навстречу вооруженной руке начальника доброполиции и, переплетясь с ней, швырнула её обладателя наземь. Нож же последовал в кусты и оставался там лежать, пока знахарь не подобрал его. Перепуганный Фолькофф даже не попытался дать сдачи, а только с воплем кинулся прочь. Подхорунжий вскинул ружьё и прицелился.

- Господа, господа! - взмолился Солонецкий, но в этот момент некий белый предмет упал на его голову, закрыв глаза, и директор парка с паническим: "Господа!", сомнабулически простерев руки, вломился в кусты. Грянул выстрел. Шеф доброполиции, схватив себя за место пониже спины, по-заячьи взвизгнул, и припустил дальше, хромая, но едва ли не быстрее прежнего.

- Нилин, чёрт казачий! - взвыл знахарь, - Ты чё творишь, это ж не оборотень, это ж Фолькофф!

- Да? Я и не заметил, - ответствовал казак, серьёзно глядя на знахаря шальными глазами.

- Брось дурить, Лёшка! Какого шута ты по нему палил?

- А те его жалко?

- Балда! Мне пули жалко, это ж серебро, за него деньги плачены.

- Какое серебро?

Они долго и вдумчиво разглядывали друг друга. Потом Илья очень спокойным голосом произнёс:

- Алексей Игоревич, помнится мне, я вам деньги на серебряные пули от нечисти выдавал.

- Так ты же сам говорил, что соль против нечисти тоже действует.

Знахарь махнул рукой на дознание и предложил лучше поискать Солонецкого. На вопрос подхорунжего: "Зачем?", Илья объяснил:

- Попросить его пару ночей не выпускать своих собачек. Охотиться будем.

- На кого?

- На оборотня, дубина казачья!

И они двинулись по просеке, оставленной в кустах директором парка, причём Илья от всей души ругал "этого козла Фолькоффа", несомненно уничтожившего все следы пребывания в парке загадочного существа.

Глава V

Иж,8 июля 1989г.,пятница,около 12 часов дня.

День перевалил за свою половину, когда у барака, рядом с черно-белым "балтом", остановился новенький "хорек" цвета зимнего хвойного леса. Из его жукообразного нутра вылез человек престраннейшей внешности. В глаза прохожим прежде всего бросалась белая широкополая шляпа, за ней - черные очки и большая белая пятиконечная звезда на груди. Черную форму полицейского дополняли золотые нашивки капитана, высокие кавалерийские сапоги, а на поясе висел широкий охотничий нож с богато инкрустированной костяной рукояткой и ковбойское лассо.

Этот человек был известен каждой собаке в городе и даже за его пределами, ибо периодически объезжал окрестные селения, неизменно возвращаясь оттуда с двумя-тремя "вепрями", набитыми добром, за что местные остряки окрестили данные поездки "полюдьем". А все началось лет пять назад, когда в Иже неизвестно откуда появился гражданин, считавший себя немцем и требовавший, чтобы к нему обращались "херр Фолькофф". Поговаривали, что прежде служил он сержантом на базе императорских ВВС в Великой Перми и был изгнан оттуда за воровство кухонного инвентаря. В Иже данный тип, с помощью гласного городской думы Евгения Федотовича Чумилова, редактора местной газетенки Еноха Талина и знаменитого на всё Прикамье своей нечистоплотностью купца Деметриоса Миронаса, сделал стремительную карьеру, через полгода встав во главе доброполиции. Через год после назначения белая широкополая шляпа и лассо нового капитана стали легендой Ижа. Страшной легендой. Когда он во главе своей чёрной свиты шёл по улице, лавочники спешили закрыть свои заведения, а мелкие торговцы ударялись в паническое бегство, теряя товар. Но это не спасало их, ибо знаменитое лассо за десяток метров спутывало беглеца и ему не избегнуть было неотвратимого возмездия со стороны "богом избранного защитника простого люда города Ижа", как, с присущей ему скромностью, именовал себя херр Фолькофф (выражалось это возмездие обычно в двух-трех рублях либо натуральном эквиваленте данной суммы). Стал капитан и завсегдатаем всех светских раутов в городе, на которых неизменно напивался до скотского состояния, пытался одновременно склонить к совокуплению всех присутствующих на приеме дам и ругал последними словами остальных гостей, не делая исключения для хозяев. Его пробовали "забывать" приглашать, но это не помогло. Лишь дом купца Тимофеева он обходил стороной, ибо когда однажды, на празднике в честь совершеннолетия дочки хозяина, упившийся Фолькофф попытался прилюдно изнасиловать виновницу торжества, дюжий пермяк разбил о его голову бутылку паданского двадцатилетней выдержки и натравил на него свою громадную черную овчарку Бурю, укусившую пьяного защитника правопорядка за место пониже спины. Капитан после этого инцидента два месяца восстанавливал свои силы где-то за пределами города (по версии местных знатоков - в землях своего родного вотского племени в верховьях реки Чепцы) и горожане заподозрили, что избавились от своего защитника, но он вернулся и с прежним рвением принялся за дело. В последние полгода дела капитана, к счастью для ижских обывателей, складывались не так хорошо, как ему хотелось бы. Сначала, в неизвестном направление (по непроверенным слухам - на историческую родину) испарился из Ижа Деметриос Миронас. Ижаков данный факт лишь обрадовал, но вот херру Фолькоффу принес величайшее огорчение, ибо вместе с Деметриосом исчезло и несколько миллионов рублей золотом, заработанных совместными усилиями капитана и вороватого грека. Вскоре, на пьянке по случаю очередной сессии Земского собора торговых городов Прикамья, херр Фолькофф вдрызг разругался с Енохом Талиным, в результате чего с тех пор ни один номер "Ижского городового" не обходился без упоминания скромной персоны первого полицейского Ижа, причем тон публикаций не мог понравиться капитану. Под влиянием раздутого прохиндеем-Енохом общественного мнения, друзья начальника доброполиции в городской думе стали глядеть в его сторону весьма косо. В силу вышеназванных обстоятельств, херр через день напивался до бесчувствия, по ночам шлялся по городу и горе было повстречавшемуся ему человеку или зверю (среди жителей Ижа ходили душераздирающие истории об этих ночных похождениях), а на другой день тяжко болел и не подымался с постели. Этот солнечный день относился к разряду этих самых "других". Херр Фолькофф был настроен мрачно, стакан (как и кусок) не лез в горло. Взгляд его упал на пустой постамент перед бараком. Три десятка лет на этом месте благополучно простоял бюст каппелевского капитана Георгия Эрдели, основателя местной доброполиции, одевшего доброполицейских в поношенную форму каппелевцев. Эта форма оставалась без изменений вплоть до эпохи нынешнего капитана, бывшего поклонником дешевых британских "ковбойских" книжонок, и дополнившего форму полиции соответствующими звездами и сапогами, а свою личную - шляпой и лассо. Примерно в то же время, когда городская дума ввела специальный налог на "усовершенствование" внешнего облика доброполицейских, исчез и бюст капитана Эрдели. Года два назад среди ижаков пронесся слух, что херр Фолькофф заказал на заводике в Благовещенске свой бронзовый бюст, чтобы установить его на освободившееся место. Но, к счастью для горожан, как раз в это время приключилась история с дочкой купца Тимофеева, вынудившая "нашего Секста Тарквиния", как именовал капитана в одной из своих недавних статей Енох Талин, отложить установку бюста.

Пока херр Фолькофф стоял у постамента, в здании управы царила суматоха. Так и не проспавшегося младшего сержанта уволокли за ноги в свободную камеру, закрыв, - для надежности - на засов. Остальной наличный состав - сержанта Бурганова и еще пятерых нижних чинов (двое, уехавшие с Камским, все еще не вернулись - видимо, застряли в каком-то кабаке) лейтенант Горбачев выстроил по стойке "смирно", а сам открыл дверь перед капитаном. Едва ноги херра Фолькоффа коснулись пола управы, как шесть глоток дружно рявкнули: "Здравия желаем, господин капитан!". Выслушав приветствие, херр Фолькофф собирался пропустить подчиненных по матери, но так и застыл с разинутым ртом, обнаружив, что у лейтенанта подбиты оба глаза. После некоторой паузы он изрек свою первую фразу за сегодняшний рабочий день:

- Чё это?

- Господин капитан, сегодня утром при задержании неизвестного нарушителя общественного правопорядка патрулю Ижской доброполиции было оказано серьезное сопротивление, в результате чего мною получены телесные повреждения, а рядовой Когроб доставлен в больницу с травмами головы.

Доклад Горбачева произвел на херра Фолькоффа большое впечатление, ибо на его памяти не было подобных случаев столь возмутительного неподчинения его парням. "Кто бы это ни был, он получит на всю катушку" - твердо решил капитан и распорядился доставить задержанного в комнату для допроса.

Сержант втолкнул не полностью проснувшегося Константина в полутемную клетушку. Он ничего не успел рассмотреть, ибо в глаза ему ударил яркий свет настольной лампы. Инстинктивно зажмурившись, экс-поручик услышал скрип сапог и чей-то противный голос с явным местным акцентом произнес:

- Майн намен херр Фолькофф! - и Константин пошатнулся от удара крепкого кулака в челюсть. Он ничего не мог понять. Подозрения, что это сон, развеялись вместе со вторым ударом в лицо, сопровождаемым все тем же противным голосом: "Майн намен происходить от немецкий слофа Wolk, что на рашен язык значить "народ". Закончив эту фразу, обладатель голоса своим телом заслонил свет лампы и Григорьев смог открыть глаза. Перед ним стоял невысокий светловолосый человечек обыкновеннейшей наружности и смотрел на него сквозь темные стекла очков, нагло ухмыляясь, со странной смесью высокомерия и брезгливости. Белая ковбойская шляпа на голове незнакомца странно напомнила кавалергарду белую широкополую шляпу князя Мавродаки. Его собеседник, не подозревая о сгущающихся над ним тучах, заканчивал свою третью фразу: "Ты есть нарушитель орднунга",- и заносил руку для нового удара, а в глазах экс-поручика это князь Мавродаки, нагло ухмыляясь, поднимал руку для удара. "Сейчас Мавродаки получит за все!" - и кулак Константина врезался в нижнюю челюсть капитана, отшвырнув того к столу .С диким визгом, - "На помощь!" - херр Фолькофф, успев пожалеть о том ,что распорядился оставить себя наедине с задержанным, швырнул в своего противника настольную лампу и выскочил за дверь. Константин, ревя от боли и ярости, ринулся в погоню. Капитан взлетел по крутой лестнице и бросился бежать по длинному коридору, в конце которого уже появились его подчиненные. Добежав до них, херр Фолькофф привалился к бревенчатой стене, и, с трудом переводя дыхание, прохрипел: "Взять его!" Полицейские, выставив перед собой палки, двинулись в глубь коридора. Навстречу им несся кто-то, мало напоминавший человека. Всклокоченные волосы, горящие бесовским огнем глаза, издавал он звуки, пробуждавшие в душе его противников неприятные воспоминания о медведе, разбуженном среди зимы незадачливым охотником. Сейчас за оборотня кавалергарда мог принять не только полуграмотный араб-дворник.

Полицейские в страхе ожидали казавшегося неминуемым столкновения, когда из-за двери, напротив которой они стояли, раздался рев, на мгновение заглушивший крики Константина. Так могла кричать медведица, потерявшая своих медвежат. Родя, проснувшись, обнаружил себя в полнейшей темноте (лампочка в этой камере перегорела еще пару лет назад).Ничего не понимая и перепугавшись до полусмерти, он издал свой вопль, сотрясший полицейскую управу до самого основания, и, не разбирая дороги, ринулся в сторону тусклого света, сочившегося через зарешеченное оконце. Выбитая дверь погребла под собой полицейских, а Родя, по инерции, протаранил и дверь камеры напротив. Константин, перемахнув через груду барахтавшихся стражей порядка, попытался в прыжке дотянуться до ненавистного капитана, но тот, дико вереща, как перепуганный хомяк, проскользнул мимо рук экс-поручика и кинулся к двери управления. Выбегая из барака, ни капитан, ни кавалергард, не обратили внимания на высокого тощего человека в белом плаще, отброшенного ударом двери к подножию бывшего бюста. При падение этот человек потерял очки и папку с бумагами, белыми листьями усеявшими лестницу полицейской управы.

А херр Фолькофф и Константин направились вниз по Бодалевской, вопя что-то нечленораздельное и, видимо, весьма неприличное. Немногочисленные в это время прохожие в ужасе разбегались с их дороги. Они вихрем пронеслись через базарчик, примостившийся на площадке между Александро-Невским собором и лютеранской кирхой, и врезались в разношерстую толпу, околачивавшуюся на углу улицы великого князя Михаила Александровича и Александро-Невского проспекта с намалеванными на листах фанеры лозунгами и кричавшую о каком-то Шевчуке. Энергично работая кулаками, Григорьев вырвался из толпы, по пути выхватив из чьих-то рук палку, и увидел белую шляпу капитана в десятке метров ниже по проспекту, рядом с двухэтажным каменным зданием аптеки Генца. Херр Фолькофф остановился и сорвал с пояса свое знаменитое лассо. Но руки у него дрожали, и веревка полетела прямо вверх, обмотавшись вокруг древка висевшего над входом в аптеку трехцветного российского флага. Господин Фердинанд Феликсович Генц был известным на весь город русофилом и вывешивал флаг Империи по случаю юбилея любого, мало-мало значимого события в ее истории. Сегодня он отмечал годовщину начала знаменитого Хинганского похода генерала Пепеляева. Увидев, что бросок не удался, капитан попытался убежать, забыв про другой конец лассо, привязанный к его поясу. Рывок сломал древко флагштока, и трехцветный флаг упал к ногам подбегавшего кавалергарда. Даже в минуту ярости экс-поручик не мог позволить себе наступить на русский флаг и резко затормозив, споткнулся, перелетел через флаг и упал на мостовую, выронив палку. Он немедленно вскочил на ноги, но Фолькоф успел выхватить кинжал и, обрубив веревку, кинулся наутек по Каппелевской. Погоня постепенно приближалась к тому месту, где сегодня утром состоялась первая встреча Константина с местной полицией. Капитан выдыхался, беспощадный преследователь неумолимо настигал его. И когда пальцы Константина коснулись черного мундира, его обладатель отчаянно метнулся влево и, перемахнув через бетонный парапет, обрушился на Дубинский парк. Григорьев не последовал за ним. Ярость прошла, отчаянный бег по ижским улицам выветрил остатки ночной пьянки, одновременно возбудив дикий голод. Он огляделся. Слева - грязно-серый бетонный парапет, за которым шелестели зеленой листвой деревья Дубинского парка, где скрылся херр Фолькофф. Теперь оттуда доносились разноголосые крики и шум ломающихся веток. Экс-поручик заметил оброненную капитаном на парапете знаменитую белую шляпу и одним пинком сапога отправил ее вслед за хозяином. Крики с другой стороны усилились, а кавалергард повернул голову направо и увидел возвышавшуюся на другой стороне Каппелевской десятиэтажную "иглу", ярко блестевшую на летнем солнце своими обширными стеклами. Большое панно над входом в здание, изображавшее натягивающего лук красного соболя в зеленом поле, лучше всех вывесок говорило о владельце здания. "Сиборко" - это не государство в государстве, это и есть само государство" - вспомнил Константин слова гвардейского подполковника Романова, блестящего кавалера и весьма остроумного собеседника, сказанные им на том, злополучном для Григорьева, приеме яркой брюнетке - младшей дочке посла Великой Колумбии. Да, а затем поручик кавалергардов, тогда еще без приставки "экс", повернул голову, услышав противный гнусавый голос греческого посланника князя Мавродаки. Прежняя горечь снова затопила сознание Константина. Он сел на бордюр тротуара, обхватив голову руками. Очередной приступ жалости к себе был прерван визгом тормозов и в поле зрения экс-поручика возник кроваво-красный борт спортивной машины с белым силуэтом скачущего песца.

- Как вам город Иж, господин поручик? - задал вопрос высунувшийся из кабины водитель "песца". Инженер Трещевский сменил форменный костюм на черную куртку (из разряда тех, что носят в увольнение морские офицеры), а золотое пенсне - на очки в костяной оправе. На Григорьева он взирал с немалым интересом и предложил:

- Садитесь, подвезу.

Кавалергард не заставил себя упрашивать и немедленно плюхнулся в мягкое кресло рядом с инженером. Первое время ехали молча. Когда "песец" свернул в узкий переулок, круто подымающийся вверх, и слева потянулся длинный коричневый забор фабрики Евдокимова, экс-поручик неожиданно спросил:

- Господин инженер, а почему ваша компания зовется Сибирской?

Трещевский ответил незамедлительно: - Видите ли, господин поручик, во времена Старой Империи те земли, что ныне зовутся Россией, именовались Сибирью. И когда великий государь - Спаситель Отечества основал Сибирскую оружейную компанию, это название было еще широко распространено.

- А как же Российско-Американская компания. Если я правильно помню лекции господина профессора Некричева, она была основана в эти же годы, - Константин залпом выплеснул на собеседника весь запас своей исторических познаний.

- При создание Российско-Американской компании Александр Васильевич просто следовал исторической традиции. Как Вам, видимо, известно, кампания была не заново создана, а восстановлена в связи с возвращением Российской Империи Аляски.

- Аляски?!

-Да, так называли Русскую Америку в тот краткий период истории, когда она принадлежала Северо-Американским штатам.

Данное сообщение озадачило кавалергарда, до сего дня не подозревавшего о существовании такого государства (да и само непонятное ему слово "штаты" впервые услышал он в Иже) и считавшего, что Русская Америка до Падения принадлежала Британской Империи. Он хорошо помнил громадное полотно господина Корина, украшавшее Большой зал кавалергардского училища. Оно изображало свидание верховногоправителя Российской Империи Александра Васильевича Колчака, будущего государя Александра I с лордом-протектором Британской Империи герцогом Мальборо, а на заднем фоне картины британский лев протягивал российскому двуглавому орлу Русскую Америку. Экс-поручик промолчал, сознавая отрывочность и скудость своих познаний в области истории - он всегда предпочитал точные науки. К тому же "песец", проехав по заросшему деревьями тихому переулку, остановился у пансиона мадам К.. Поблагодарив инженера, Константин вылез из машины и направился ко входу в здание, где маячила фигура Тришки. "Волновался," - с неожиданной теплотой Григорьев подумал о своем денщике. Но тут его окликнул Трещевский, посоветовав экс-поручику заглянуть в зеркало.

Глава VI

Иж,8 июля 1989 г., пятница, около 9 часов вечера.

Солнце склонялось к горизонту, наступали длинные вечерние сумерки, где-то к середине ночи плавно переходившие в утренние. Алый свет заходящего солнца бил в стекла девятиэтажного белого кирпичного дома, что возвышался на улице Арсенальной. Дом был выстроен лет десять назад Сибирской компанией для своих сотрудников, временно проживавших в Иже по делам службы. К западу находился знаменитый Дерябинский арсенал, построенный в начале XIX века, отреставрированный "Сиборко" на рубеже восьмидесятых годов и ныне используемый компанией для хранения своей знаменитой коллекции оружия. Одно из помещений старого арсенала продолжало использоваться по прежнему назначению - там хранились выпускаемые небольшими партиями на Втором ижевском оружейном заводе знаменитые на весь мир охотничьи карабины. Купить такой карабин, в оформление которого щедро использовались золото, драгоценные каменья и слоновая кость, было невозможно. Их, с выгравированным на прикладе именем владельца, руководство компании преподносило сильным мира сего.

С востока к девятиэтажному дому примыкал небольшой парк, где росли привезенные из России голубые ели. В тени их приютился скромный двухэтажный особняк - дом главного заводоуправляющего "Сиборко" в Иже. Севернее располагалась видная со всех концов города высоченная решетчатая телекоммуникационная башня, связывающая Иж во всем миром. Весь комплекс принадлежавших компании зданий в центре города - "городок сиборков", как прозвали его местные остряки, - был окружен двухметровой бетонной стеной и усиленно охранялся ротой сибирских егерей из состава 67-го Томского егерского полка, части которого размещались в Прикамье, Великой Перми и поволжских ганзейских городах.

Инженер Трещевский квартировался на шестом этаже жилого дома "сиборков", в уютной угловой квартирке, состоящей из гостиной, кабинета и спальной. Заказав горничной кофе со сливками, инженер блаженно погрузился в мягкое кресло в углу гостиной и раскрыл папку с полученными сегодня из столицы по его вчерашнему запросу документами на его нового знакомого. Первую страницу дела венчал грозный гриф "Только для неограниченного доступа", означавший самую высокую степень секретности - пользоваться документами мог только агент с неограниченным доступом. На второй странице так же было всего одно предложение: "Материалы VIII отделения Особого совещания при Верховном главнокомандующем на Его Императорского Величества гвардии поручика Турьинского кавалергардского полка Григорьева Константина Игоревича". Чтение дела оказалось весьма увлекательным занятием. Отцом нового знакомого Владислава был не кто иной, как небезызвестный гвардейский подполковник Игорь Михайлович Григорьев, один из ближайших сподвижников Родзаевского, активный участник Енисейского мятежа и член регентского совета при малолетнем государе Александре III, погибший несколькими годами спустя в весьма загадочной авиакатастрофе над Сахалином. Но еще больше, чем своей политической деятельностью, подполковник знаменит был своими любовными похождениями. Среди его побед на этом фронте значились и две великие княгини - младшая сестра императора Петра I Наталья Александровна и их племянница Ольга Владимировна. Первую из них часть енисейских мятежников даже хотела в 1961 году возвести на престол. Константин родился через семь месяцев после смерти отца. Поразило Трещевского полное отсутствие в подробнейшем осваговском деле на трех десятках страниц каких-либо упоминаний о матери кавалергарда. Только дата и место рождения - 5 мая 1964 года, Новониколаевск. В конце пятидесятых император Петр I выстроил там роскошную резиденцию, после его смерти перешедшую его младшему брату Владимиру. Воспитывался Константин в семье своего дяди Андрея Михайловича Григорьева, ныне здравствующего вполне заурядного придворного служаки. Биография Константина была типична для этого сословия - лицей в Новониколаевске, Александровский пажеский корпус, кавалергардское офицерское училище. Обычные увлечения: фехтование, стрельба, верховая езда (был запасным в российской команде по конуру на олимпиаде в Мельбурне в прошлом году), автогонки. Высший бал по военным специальностям. Характеристика командования: "хороший офицер с блестящим будущим". Помолвка с дочерью заместителя начальника генерального штаба Империи Селиверстова, Натальей. Отсутствие каких-либо четких политических убеждений. "Тоже типично для гвардии", - хмыкнул Владислав. И дуэль, перечеркнувшая все это. Месяц на екатеринбургской окружной гауптвахте, лишение чинов и дворянства, "вечная" ссылка за Урал.

Трещевский отложил папку и задумался. Во всей истории Константина Григорьева чувствовалась какая-то недоговоренность. И главный вопрос: "Почему?". Почему за происшествие, конечно не совсем ординарное, но и не такое и редкое (в Екатеринбурге до сих пор рассказывали легенды о перуанском после генерале Торресе, в семидесятые годы стрелявшегося чуть ли не каждую неделю, за что его и отозвали на родину, где он немедленно по прибытию учинил военный переворот), кавалергард получил, как за участие в заговоре с целью свержения государя-императора. Максимум поручику грозил бы перевод в пехотные части куда-нибудь подальше от столицы. Если бы перевели в сибирские егеря - мог бы попасть и в Иж. Но нет, сибирские егеря всегда кичились своими добровольческими традициями, которые они сохранили и в годы регентства, когда даже в именные "черные полки" отправляли обычных призывников. Скорее, Григорьев стал бы поручиком энского пехотного полка где-то на Камчатке или в Америке. Да и это было бы из ряда вон выходящим. Обычно, проштрафившегося таким образом кавалергардского офицера отправляли в годичный отпуск с предписанием не покидать своего загородного дома. Так должно было быть, но так не было. Дело рассматривало не IV отделение Освага, как обычно, а секретный департамент личной Его Императорского Величества канцелярии. Причем, не удосужившись даже допросить поручика. Почему-то на ум пришла легенда, бытующая в среде историков, что подполковник Игорь Григорьев хотел стать основателем новой императорской династии в России.

Размышления Трещевского прервало появление молодой симпатичной светловолосой горничной, принесшей "господину инженеру" его кофе. Владислав, благодаря, улыбнулся ей, но вот имя её вспомнить не смог. Вернувшись в кресло, он отложил дело Григорьева и, раскрыв записную книжку, занялся подведением итогов первых суток своего пребывания в Иже. Первое, аколит действительно исчез со старого склада "Сиборко", что у Долгого моста. Исчезли и все документы, которые бы свидетельствовали о его существовании на этом складе. А может , в самом деле этого аколита и не было, Махагала его побери. Но нет, документы о его существовании, датированные началом марта, остались в центральной конторе компании. Таким образом, четыре месяца назад аколит в количестве 10 тонн был, сейчас его нет - ни грамма! Второе и главное, кому может понадобиться взрывчатка, снятая с производства четыре десятка лет, и по неизвестным причинам благополучно пролежавшая эти годы на складе, не понадобясь даже Специальному совещанию ВВС, в головах членов которого постоянно рождались совершенно бредовые идеи вроде громадных ракет или полетов на Луну из электромагнитной катапульты. К счастью, у Государя-Императора хватало мудрости ежегодно урезать им бюджет - танки и корабли России нужнее этих игрушек. Совещание терпели во многом потому, что его бурная деятельность способствовала утилизации отходов военного производства.

Владислав снял с книжной полки тяжеленный том "Военно-горной энциклопедии" Рубанова, изданной в конце семидесятых годов небольшим тиражом исключительно для нужд "Сиборко". Так, аколит - химическая формула, изобретен в тридцатые годы, производился в небольших количествах на заводах компании в Иже и Петропавловске-Камчатском, использовался в больших авиабомбах. В 1948 г. решением комиссии Министерства вооружений снят с производства по причине больших затрат и малой эффективности, неиспользованная взрывчатка была сдана на склад. Находившаяся на Камчатке во время войны на островах была направлена на Сахалин, но транспорт "Афина", перевозивший взрывчатку затонул во время сильного шторма. А это уже интересно - аколит не имеет аналогов в мире. Верно, взрывчатку с такой трехэтажной формулой и еще более трудоемким процессом производства могла производить только "Сиборко". Управляющий заводами "Беретта" грохнулся бы в обморок, если бы знал, сколько рабочих занято на Ижзаводах над изготовлением тех самых знаменитых карабинов, единственное предназначение которых заключалось в том, чтобы служить взяткой. Итак, аколит уникален и нигде на поверхности суши его нет, вернее, не было, кроме забытого богом Ижа. Какой из этого можно сделать вывод? Правильно, аколит может понадобиться любому из двух миллиардов жителей Земли. Может, какому-нибудь романскому барону захотелось устроить пышный фейерверк по случаю свадьбы своей девятой дочки, или какой-то бурский фермер решил подобным путем избавиться от стада слонов, вытаптывающих его коноплю. Бред какой-то! Надо скорее радоваться, что кто-то соблаговолил освободить для компании целых 15 квадратных метров ценных складских помещений, но "Сиборко" хочет найти этого неизвестного и отнюдь не для того, чтобы отблагодарить. Владислав просто не видел никаких концов, которые помогли бы распутать этот запутаннейший клубок. Он встал, прошелся по комнате. Неизвестно почему, вспомнился господин, встреченный сегодня утром в Пермском банке - высокий, мощный, с квадратной челюстью, в наглухо застегнутом штатском костюме, серый ежик волос, темные очки. Этот человек показался Трещевскому знакомым, но он не смог вспомнить, где и когда его видел. Да и не важно. Заказав горничной еще кофе, инженер снова сел в кресло, снял с полки одну из любимейших своих исторических монографии - "Падение" Генриха Герзера, раскрыл ее. Тьфу, это же опять Рубановская энциклопедия. Нет, вот она, лежит на столике около кресла. А это ...Да, Герзер. Но откуда здесь формула аколита? Стоп. Яркой вспышкой пронеслось озарение - это формула вещества, абсолютно идентичного аколиту, видимо, какой-то взрывчатки, производившейся в старой Германии. Что там написано? "Единственной взрывчаткой, которую удалось применить в качестве взрывателя для атомистических бомб, оказался только что поставленный на производство эрлангспренгштофф, планировавшийся для использования в новейших торпедах германских подлодок". Могильным холодом повеяло из мрачных пещер подсознания и Владиславу показалось, что небо готово рухнуть на землю.

Глава VII

Иж,9 июля 1989г.,суббота,около 10 часов утра.

Из-под тяжелой голубой портьеры, закрывавшей громадное окно комнаты пробивался яркий свет летнего солнца и доносился слабый шум просыпающегося города, но Константину не хотелось вылезать из постели. Чувствовал он себя ... почти хорошо. Голова, вопреки обыкновению последних дней, не болела, но вчерашним вечером изголодавшийся кавалергард перебрал с едой и до сих пор ощущал заметную тяжесть на желудке. Настроение экс-поручика было вполне умиротворенным. Нежась в постеле, он подумал, что неплохо бы было подыскать маленький особнячок с видом на местный пруд. Мысль эта повлекла за собой действие.

- Тришка! - заорал Константин.

- Да. - послышался недовольный голос из другой комнаты.

- Живо за местной газетенкой, - по возникшей следом паузе можно было сделать вывод, что распоряжение хозяина удивило Трифона, привыкшего за последнее время к другим приказаниям.

Тришка вернулся минут через пять и вручил так и не покинувшему постель экс-поручику какой-то сероватый листок бумаги, сложенный вдвое. Вверху первой страницы затейливой вязью были выведены черные буквы: "Ижский городовой". Ниже, более мелким шрифтом: "Газета честных граждан города Ижа, издаваемая Енохом Талиным. Цена - 5 копеек". "Ну и дерет этот честный Енох,"- подумал Константин. Столько в столице не стоили даже солидные издания в 20-24 страниц, вроде "Русских ведомостей" или "Отечества". В центре первой страницы экс-поручик увидел фотографию своего вчерашнего знакомого в белой шляпе. Заголовок сообщал: "Новые бесчинства начальника ижской доброполиции". Константин углубился в чтение:

"Вчерашний погожий июльский день омрачили новые бесчинства известного всему городу хулиганствующего элемента, по непонятным для граждан нашего славного города причинам все еще занимающего должность начальника нашей доблестной доброполиции. Наши постоянные читатели могут отмахнутся - эка невидаль, чем же еще занимается херр Фолькофф последние годы .Но вчера он превзошел самого себя, всеразрушающим ураганом промчавшись по улицам Нагорного Ижа. Начал он свой "крестовый поход" с нападения на ступеньках полицейского управления на всеми уважаемого вотского гражданина Энлиля Кедровича Гаснидова, направлявшегося в полицию в целях разъяснения недавно произошедших печальных событий, связанных с падением башни храма Керемета. Выбежавший из здания херр Фолкофф, не дав ему сказать и слова, сорвал с господина Гаснидова очки, раскидал принесенные им бумаги, а самого его насколько раз ударил руками и ногами" - Константин читал с немалым интересом, немного огорчившись тем фактом, что его надежды на то, что херр Фолькофф после знакомства с кавалергардом будет выведен из строя хотя бы на день, не оправдались. - "Затем капитан, размахивая кулаками, прошествовал по улице Бодалевской. К сожалению, нам не удалось собрать полных сведений о всех его жертвах в ходе данного рейда. Но даже частичный список поражает. Тут и кондитер Егор Петрович Похлебаев, вышедший покурить на крыльцо своей кондитерской и получивший несколько ударов в лицо от капитана. Тут и оружейный мастер Ефрем Андреевич Анкундинов, выходивший из магазина господина Харина, - херр Фолькофф сбил с ног награжденного почетным кафтаном от Сибирской оружейной компании заслуженного мастера и разбил только что купленные им в магазине четыре бутылки пермской водки, приговаривая: "Пьянству - бой!"", - "Эка сволочь," - подумал Константин, решив, что взбучка от экс-поручика разозлила капитана и он выместил свою злобу на бедных обывателях города Ижа. - "Затем херр Фолькофф атаковал Церковный рынок, раскидывая прилавки частных торговцев. Здесь, в числе прочих, от его действий пострадали и два духовных лица - настоятель Александро-Невского собора батюшка Евстахий и пастор лютеранской кирхи отец Миллер, чью дружескую беседу по некоторым спорным вопросам веры прервал разбушевавшийся капитан. В результате его нападения был сорван нательный крест с отца Евстахия, ибо за него в тот момент держался отец Миллер, а у отца Миллера порвана сутана, ибо отец Евстахий в тот момент по-братски положил ему руку на плечо. Следом, херром Фолькоффым был разогнан пикет вкладчиков недавно обанкротившегося "Шевчук-банка", что порождает у нас вполне законные подозрения о причастности главы нашей доброполиции к этой нашумевшей афере. При этом одному из пикетчиков была сломана рука, еще нескольким - ребра, а гласный городской думы Иван Савельевич Загонников, известный на все Зауралье борец за демократические права наших граждан, от полученного им по голове со словами: "Умри Саул!", удара кулака потерял сознание. У другого участвовавшего в акции протеста знаменитого ижака, члена Консультативной ассамблеи при верховном комиссаре Его Императорского Величества в федеративных землях Владимира Исааковича Ингартина он вырвал из рук плакат, при этом ударив его же древом этого самого плаката в челюсть. После, наш потерявший всякое представление о реальности защитник правопорядка с помощью своего знаменитого на весь город лассо сорвал вывешенный господином Генцем над зданием своей аптеки флаг Российской Империи. Конечно, граждане Ижа по-разному относятся к идее присоединения Прикамья к России, но никто из них никогда не позволит себе такого откровенного надругательства над флагом соседнего государства. Так же, позволю себе напомнить господину капитану, что, согласно нашим демократическим законам, Фердинанд Феликсович Генц имеет полное право вывешивать над принадлежащим ему зданием все что угодно, хотя бы и стяг Махагалы. И не надо угрожать ему повесить его в следующий раз вместо флага", - Константин возмутился по-настоящему. Эта скотина за день сорвала два российских флага! Ну за это он ответит!, - "В завершении этого дня херр Фолькофф ворвался в закрытый для посетителей по причине чрезвычайных обстоятельств публичный парк господина Дыбиньского и с ножом в руках атаковал ведших расследование загадочного ночного происшествия, о котором, несомненно, уже хорошо известно нашим читателям. С большим трудом, вотяцкий туно Илья Озаров и казак Алексей Нилин смогли обезоружить вконец потерявшего человеческий облик начальника доброполиции и выдворить его за пределы парка". Константин отшвырнул газету. Настроение совсем упало. Эта сволочь доставила местным жителям массу неприятностей, а все из-за того, что он, экс-поручик кавалергардов Его Императорского Величества, поддавшись позорной жалости к своей персоне, не догнал этого гада. Он должен был прыгать за ним в парк! И крикнул Тришке принести гражданское платье.

Константин - в сером костюме и черных штиблетах - вышагивал по каменному тротуару Восьмой улицы, под зелеными деревьями, и удивленно крутил головой, потрясенно глазея на разнообразие особняков знатных обывателей города Ижа, которыми была застроена вся Восьмая от Колчаковской до Александро-Невского проспекта. Вот, за высоким серым бетонным забором, высится что-то в виде орденского замка, но с громадными фигурами святых на карнизе. Так, тут, значится, живёт купец Полятанский. Наверное, поляк. А это, княжеский терем Древней Руси, ну прямо из лент студии "Росскино". Но, помилуй боже, зачем к нему приделан портик с колоннами ионического ордера?! Весь вид особняков Восьмой улицы свидетельствовал о том, что в Иже, видимо очень любят всевозможные исторические фильмы. Вот эту варварскую крепость Константин несомненно видел в орденштатском "Возвращение Дитриха", а тот особнячок в китайском стиле заимствован из ниппонской "Войны городов Онин". От разглядывания зданий его отвлек чинно прогарцевавший мимо казачий разъезд. Местные казаки внешне ничем не отличались от известных Григорьеву по Империи. Но он слышал, что они, вообразить себе трудно, сами избирают себе предводителей и даже Несвияжскому не удалось навязать им наказного атамана из Екатеринбурга. С такими мыслями экс-поручик и достиг вершины холма, где надпись на серой бетонной игле сообщила ему, что он находится на высшей точке города Ижа, откуда в ясную погоду можно окинуть взором весь город и прилегающие селения. Константин скептически ухмыльнулся. Погода была ясная, но из-за окружавших его громад особняков этот самый вид открывался только вниз по Восьмой улице, где за Колчаковской виднелись стандартные коробки 5-6-этажных жилых домов. На другой стороне улицы Григорьев увидел трехметровый глухой серый бетонный забор, венчаемый пулеметными башенками старых танков - знаменитых "сухопутных линкоров" сороковых годов. Над одной из башенок слабый ветер лениво колыхал флаг - красный соболь, натягивающий лук, на зеленом фоне. Опять Сиборко! Напротив логова мощнейшей государственной компании приютилась, скрытая с трех сторон купеческими замками и высокими деревьями парка, небольшая церквушка. Константин свернул на узенькую асфальтовую дорожку и зашагал вдоль железной решетки церковной ограды, табличка на которой гласила: "Даниловская церковь. Часы работы: с 8 утра до 7 вечера в будние дни, с 10 утра до 11 вечера в выходные дни". Через сотню шагов дорожка вывела экс-поручика на улицу Седьмую, оказавшуюся уменьшенной копией Восьмой. Те же особняки, но поскромнее и с большим архитектурным вкусом. Жили в них торговые люди средней руки, врачи, оружейных дел мастера. Спускаясь вниз по Седьмой, побелевшей от тополиного пуха, Константин заприметил стоящих на углу одного из переулков полицейских в черной форме. Его даже слегка уязвило то, что они не обратили на него никакого внимания. Но кто мог признать в этом респектабельном гражданине грозу ижской доброполиции? Мысли о своих вчерашних похождениях сменились новым удивлением, ибо экс-поручик вышел на обширную площадь, носившую имя генерала Родзаевского. В городе на краю света была площадь имени одной из мрачнейших фигур современной отечественной истории. Правда, "мятежником" и "врагом отечества" генерала перестали называть еще в последние годы регентства, но это отнюдь не означало полной реабилитации. Скорее, власти попытались просто забыть о существовании Родзаевского, ввергшего страну в самую крупную смуту со времен хаоса после Падения. Константин покрутил головой и уже совсем не удивился, обнаружив между двумя серыми одинаковыми двухэтажными домами, различавшимися только вывесками ("Дом печати" и ресторан "Ижские зори") неприметную деревянную избу, над которой лениво колыхался на ветерке флаг "Всероссийской фашисткой партии". Подойдя поближе, экс-поручик заметил приваленный к крыльцу дома бронзовый бюст самого генерала. Судя по сохранившемуся в центре площади каменному постаменту, бюст прежде располагался именно там. "Что за город бывших памятников" - подумал Константин, вспоминая похожий постамент перед полицейской управой. Сидящий на ступеньках лестницы седоусый человек, по-видимому, охранял бюст. Внешностью он сильно смахивал на обитателя "Великой сферы сопроцветания", а форма его воскрешала в памяти кавалергарда кадры хроники "енисейского мятежа". Да и сам этот немолодой мужчина пришел из той же кинохроники. Грудь его увешана была наградами Империи, среди которых сверкал и знаменитый "орёл Родзаевского", державший в своих когтях свастику. На мгновенье Константин попытался представить, что было бы с человеком, осмелившимся появится в таком виде на улицах стольного Екатеринбурга. Статью Российского уложения о "фашисткой пропаганде" ещё никто не отменял, несмотря на участившиеся в последнее время призывы к восстановлению "исторической правды". Пока Григорьев во все глаза пялился на родзаевца, тот спокойно и чинно курил, затем поглядел на кавалергарда и тихо проговорил, указывая рукой на крыльцо рядом с собой:

- В ногах правды нет. Присаживайся, что ли, служивый.

Экс-поручик очень удивился, но послушно присел на краешек крыльца, не переставая таращиться на ветерана. А тот все тем же тихим голосом продолжил свою неспешную речь:

- Ну как там доблестные гвардейцы. -

"Как он догадался?" - поразился Константин и после долгой паузы ответил:

- Да всё так же.

- Хорошие парни были в гвардии, - словно не слыша его ответа, продолжал говорить ветеран, - эх жаль, не с нами они были тогда, января 6-го,1967 года... - и умолк старый солдат. Лицо его оставалось спокойным, но за занавесом голубых глаз, казалось, снова бушевала январская метель и падали в снег черномундирные офицеры, с голыми руками штурмовавшие захваченный гвардейцами Николаевский форт. Константин попытался представить картину тех дней. Но снова, с необычайной горечью, заговорил старик:

- Но всё кончилось не тогда, а 6-ю годами раньше, когда на улице Народной обороны пал наш лебедь ...

- Лебедь?! - Григорьев прервал ветерана удивленным выкриком.

- Да, молодежь уж не помнит - ответил тот, грустно усмехнувшись, - Лебедем прозвали нашего генерала. Когда в 1955-м, после войны на Островах, его встречали во Владивостоке, хор на празднике в городском собрании пел переиначенные слова "Хованщины": "Слава, слава лебедю, князю Родзаевскому"

- Неужели Родзаевский был князем?

- Да, покойный государь-император Пётр, в честь победы на Островах, сделал генерала князем Курильским ... - мечтательно проговорил ветеран и снова умолк. Генеалогия была той единственной областью истории, в которой Григорьев разбирался. Но князя Курильского в списках высшей аристократии Империи не было, хотя князь Сахалинский(генерал Лю Бочэн) и граф Шикотанский (контр-адмирал Белькевич) были.

- А, фашист недобитый, молодежь вербуешь! - услышал Константин неприятный голос над собой. У крыльца стоял немолодой, слегка сутуловатый человек, облачённый в потёртые синие штаны, морскую тельняшку и высокую казачью папаху.

- Жив ещё "нерпач", что ли ... - протянул в ответ ветеран.

Новый собеседник склонился к Константину и, дыша ему в лицо смесью крепчайшего табака и давно нечищеных зубов, громко зашептал:

- Браток, не слушай этого старого ревуна. Вся их шарага - фуфло. Раньше было дерьмо, а нынче - фуфло. Они без генерала - ничто, даже меньше. Когда их генерал стал трупом, они все тоже подохли. И пахнет от них, как от ихнего генерала после смерти ...

- А как вы воняете, и сказать-то при людях стыдно - подал голос ветеран.

Человек в папахе повернулся к нему и, уперев руки в боки, спросил:

- Кто воняет?

- Да вы, ваша Народно-революционная партия.

- Какая НРП? - поинтересовался "папаха", - НРП великороссов, НРП России, Независимая НРП или НРП - Союз венедов?

- Хрен редьки не слаще, - махнул рукой родзаевец, - Все одинаково воняете, со стороны не различишь. Вот в ВРФП никогда не было расколов.

- Да какие расколы могут быть в морге. Вы подохли уж 20 с лишком лет назад. - Григорьеву стало скучно и немного грустно, он поднялся с крыльца, и зашагал прочь. Спорщики не заметили этого, и Константин еще долго слышал их голоса.

- Да если бы грязные "нерпачи" хоть пальцем пошевелили тогда, во Владивостоке!

- А какого хрена мы должны были шевелиться. По нам лучше регент, чем ваш сумасшедший генерал.

- Это вы все ненормальные.

- Мы то нормальные, а этот чертов мир Махагалы безумен.

- При чём здесь Махагала!

- Да ваш Родзаевский ничуть его не лучше.

- Это вы вполне сгодитесь в его гвардию ...

Константин шагал прочь, настигаемый черной тоской. Почти никто в нынешней Империи не помнит о "нерпачах", да и фигура грозного генерала понемногу скрывается в густом сумраке истории. А ведь 2-3 десятилетия назад люди сражались и умирали под их знаменами. Что такое память и что такое жизнь? И зачем всё это? Взгляд Григорьева упал на притаившийся в тени трехэтажного каменного сооружения, поразительно, до боли в сердце, напомнившего ему "большие магазины" Екатеринбурга, трактирчик. Ноги сами понесли экс-поручика туда. Но едва он ступил на первую ступеньку, как дверь трактира с шумом распахнулась, и по ступенькам кубарем скатилось что-то в черном. Кавалергард отпрыгнул в сторону и у его ног на брусчатке растянулся человек в форме доброполиции. Из трактира доносились грохот и нечленораздельные вопли.

- Что это? - оторопело спросил Константин. И услышал за спиной чей-то ехидный голос:

- Да опять наши мушкетеры с гвардейцами кардинала сцепились.

- Кто? - не понял Константин, поворачиваясь лицом к собеседнику. Невысокий плешивый рыжебородый человек в сером костюме, довольно ухмыляясь, объяснил:

- Мушкетеры - это наши казаки, а гвардейцы - доброполиция. Стоит им встретиться в трактире, как драки не избежать.

- И часто так бывает? - поинтересовался Григорьев.

- Как-то, месяцев семь назад, мои люди насчитали 11 драк за день.

- Ужасно! - воскликнул Константин, на мгновение представив себе положение с охраной правопорядка в городе, где полиция и казаки ведут такую войну. Но собеседник поспешил успокоить его:

- Ничего ужасного, смертоубийств не бывало, да и переломы редки. -

И подтверждая его слова, упавший доброполицейский вскочил на ноги и с криком: "Бог и херр Фолькофф!" - ринулся в трактир, но не замедлил снова вылететь оттуда, правда не один, а держа за шкирку какого-то казачка. Проследив за его приключениями, Григорьев снова повернулся к собеседнику и спросил:

- И чем кончают?

Взглянув на часы, тот ответил:

- Через минуту начнут петь ... Пригнитесь. - Константин последовал примеру рыжебородого и над его головой просвистел вылетевший из трактира стол, разбился об асфальт в паре метров за ними, обдав собеседников градом щепок.

- О чём петь-то? - спросил, отряхивая костюм, экс-поручик.

- Похабные песни о херре Фолькоффе. - ответил, подбирая упавшую шляпу, незнакомец.

И, подтверждая его слова, из трактира донёсся какой-то нечленораздельный вой. Рыжебородый, радостно улыбнувшись, заметил:

- Ну, вот и запели! - На что Константин ответил: - А я думал, на кошек перешли.

Глава VIII

Иж,9 июля 1989г.,суббота,около 4 часов дня.

Суббота в Иже была базарным днём. С утра с окрестных ферм и деревень тянулись в город подводы и вездеходные "барсуки". Торговля бойко шла и у Александро-Невского собора, и в рядах на Арсенальной, и в павильонах Нижней площади и ещё в десятке мест, разбросанных по всему городу. На прилавках громоздились разнообразные овощи и фрукты, вплоть до самых экзотичных арбузов и апельсинов. А мясо, а рыба!!! Да что говорить об этом.

Но во второй половине дня вся эта суматоха постепенно стихала, улицы пустели и город погружался в блаженную полудрёму. Трещевский со злостью захлопнув дверь, вылез из своего "песца". Проклятые ижские улицы! Всего три дня - и "песец" сдох. Двигатель стучит, как табун лошадей по ижской брусчатке. Спец сиборковского гаража, покопавшись в нутре залётного механического зверя, констатировал, что ремонт займёт не меньше недели. Настроение инженера от этого не улучшилось. Вечернее открытие не давало ему заснуть полночи и в результате проспал он полдня, нарушив свою многолетнюю привычку. Он, наверное, остался бы в квартире, если бы не странное чувство, охватившее его и выпихнувшее на улицу. Он должен был что-то сделать. Но что? Собственно говоря, единственное, что он мог сделать - ещё раз сходить на склад у Долгого моста, прекрасно понимая, что очередной осмотр места происшествия ничего не даст.

Часовой - сибирский егерь, обливаясь потом в своей оливковой форме, бросил взгляд на пропуск Владислава и кивнув головой, повернул вентиль, открывая перед ним небольшую калитку в массивных черных воротах, пышущих жаром под ярким солнцем. Эти ворота выдержат таран современного "АК" или выстрел в упор его 75-миллиметровки. Зачем компании потребовалось возводить настоящую неприступную крепость в центре заштатного городка? Этот вопрос относился к разряду тех, что Трещевский никогда не задавал вслух. В данный момент он шагал по асфальту Арсенальной, каждым шагом вздымая в воздух тучи тополиного пуха, и глядел на 2-3-этажные каменные дома середины века, видневшиеся из-за высоких раскидистых тополей. Нигде не было видно прохожих. Это и понятно - вторая половина дня в субботу, нормальные люди сидят в своих домах, за семейным столом. Владислав живо представил себе, как в гостиной с высоким потолком восседает за обширным столом глава семейства - чернобородый оружейный мастер в наградном кафтане, рядом с ним его жена - пышнотелая матрона в простом платье, и целый выводок детишек - может десяток, может чуть меньше. Вероятно, что к хозяевам на субботний обед заглянули и гости - сосед-мастер со своим многочисленным семейством, а может, изволили пожаловать и "господин начальник" с супругой... Владислав хорошо знал эту незыблемую ижскую традицию ещё с тех пор, когда его отец пару лет работал инженером на местных заводах "Сиборко". Одно воспоминание потянуло за собой другие, из той давней поры, когда Иж был для него если не всем, то большей частью мира. Воспоминания не замедлили материализоваться в виде затормозившего рядом с инженером "барсука" оливкового цвета - ба, да это же не "барсук", а "алгонкит", знаменитый британский вездеходик. Высокий мост, шипованные колеса, обширный салон. И прежде, чем из кабины высунулась русая голова, и весёлый голос окрикнул Трещевского: - Куда путь держишь, служивый! - он уже знал имя владельца заокеанской диковинки. Лет десять назад преуспевающий инженер строительной конторы Ижских заводов "Сиборко" внезапно ушел из компании и купив дом в деревне, стал фермером Иваном Никаноровичем Донковым. В Иже данное событие вызвало непонимание, сопровождавшееся довольно прозрачными намёками на то, что инженер на казённой службе повредился умом. Через пять лет разговоры смолкли и даже скептики признали, что лучшая баранина и свинина, лучший мёд и медовуха - в магазинах г-на Донкова. Ныне Иван Никанорович обретался в роскошном тереме-усадьбе в десятке вёрст от города, создав разветвлённую сеть мелких производителей, контролировавшую через магазины "Донков и Ко" до четверти продовольственного рынка Ижа и Благовещенска. А для Владислава он оставался лучшим другом отца, всерьёз верившего в то, что когда-нибудь сын инженера Венцлава Трещевского женится на его старшей дочке-красавице и станет наследником его дела.

- Куда тебе?

- Подбрось до Долгого моста. - и "алгонкит" покатил вниз по Арсенальной. Донков был рад встрече и сразу обрушил на своего попутчика целый поток информации о том, что происходило в Иже в последние лет пять, прошедших с тех пор, как Трещевский приезжал на Ижевские заводы практикантом и жил на городской квартире Донкова. Владислав молча выслушал длинные истории о неурожае 3 года назад или прошлогоднем урагане, что повалил все деревья в соседнем с поместьем логе. Затем речь пошла о ижских властях - Донков ругал чиновников, к которым без двух рублёв не подступиться. Потом заговорил о главе местной доброполиции. К самому поместью и хозяйству г-на Донкова он приближаться не решался, но с завидной регулярностью устраивал набеги на сёла, которые Иван Никанорович считал входящими в свою сферу влияния. Особенно возмутил его случай полугодичной давности, когда "этот херр со своей бандой" налетел на деревеньку Казмаску и украл 6 рублей, врученных Иваном Никаноровичем местному старосте на ремонт школьного здания. Усилиями г-на Донкова данный случай подробно осветил "Ижский городовой" и даже обсудила городская дума, но результата это всё не дало. Иван Никанорович был вне себя от возмущения и даже занялся пристальным отслеживанием деятельности херра Фолькоффа в Ижской округе. Он так и сыпал названиями деревень и сёл. Владислав слушал этот "список кораблей" вполуха, а Донков рассказывал, что в последние несколько месяцев глава доброполиции зачастил к вотскому старшине Акунтаю, что обитал в деревеньках вниз по Ижу, рядом со старой засекой. Удивительно было то, что Фолькофф что-то отвозил к Акунтаю, а возвращался от него с пустыми руками, что полностью не в характере данного типа.

Не переставая говорить, Иван Никанорович свернул на Бодалёвскую - улицу, заставленную рядами торговых лавчонок, магазинчиков, всевозможных контор, среди которых попадались и отдельные особнячки. Тут же находились здание доброполиции, женская гимназия и синагога. Донков наконец оставил за бортом своего монолога херра Фолькоффа и начал разговор, непосредственно касавшийся персоны г-на Трещевского. Лада Ивановна окончила женскую гимназию, девке почитай уж 20 лет - пора замуж, а она всё порхает по разным балам да приёмам, благо дочке г-на Донкова - да ещё и красавице, - все двери открыты. Такой образ жизни Иван Никанорович не мог не осуждать и делал вывод, что девке нужен хороший муж. От женихов отбоя нет, да никто не глянулся Ивану Никаноровичу. А Владислав всё носится по свету, пора уж осесть и корни пустить ... К сожалению для г-на Донкова, они уже ехали по улице Старой и Трещевский пресёк разговор в самом начале, заявив, что ему пора сойти. Иван Никанорович загрустил, но, прощаясь, не забыл пригласить Владислава в своё поместье. По правде говоря, до Долгого моста оставалось ещё четверть километра, но слушать Донкова не было больше сил. И когда вездеходик скрылся за поворотом, Трещевский зашагал к ближайшему трактирчику, располагавшемуся в подвале двухэтажного каменного дома середины века - промочить горло.

Просторный зал, тонувший в полумраке, был практически пуст - только пара доброполицейских за столом в углу, ведших себя вполне пристойно. Владислав опустился на лавку у стойки трактира. Большой огненно-рыжий трактирщик Фрол немедленно наполнил громадную граненую кружку светлым пивом. Опорожнив её залпом, Владислав заказал ещё одну и обернулся на стук открываемой двери. На пороге возник какой-то заросший грязными волосами тип в старой засаленной рубахе, портах и лаптях. Мужик нетвёрдой походкой направился к стойке и, плюхнувшись на лавку рядом с Владиславом, дохнул на него густым перегаром, и прохрипел: "Пива!". Трактирщик молча выполнил заказ. Опрокинув себе кружку в горло, мужик встал и ушел прочь. Трещевский с удивлением заметил, что странный посетитель и не подумал расплатиться, а трактирщик не стал поднимать шум, несмотря на присутствие сил правопорядка. Своё удивление Владислав выразил вопросом:

- Кто это был?

Фрол, видно, рад был возможности с кем-то поговорить и начал весьма бойко: - Да это Малай с Пуренгова переулка, хороший был мужик, бывало зайдёт ко мне после работы, выпьет кружку-другую пива и домой. Хороший был мужик, - повторил Фрол и тяжко вздохнул.

- А что с ним сталось?

- Да спился, как его уволили, да на весь честной мир окликали "вором и казнокрадом". В этой чертовой Компании все с ума посходили. Весь Пуренгов переулок знает, что Малай за свою жизнь копейки не украл. А они человека ни за что сломали и выкинули на помойку. Он на них 40 лет работал, а они с ним так ... - в голосе Фрола звучало явное осуждение Компании - так в Иже именовали Сиборко.

- Что же произошло? - с нетерпением спросил Владислав.

- Да исчезла с ихнего склада какая-то ненужная дрянь, а он там сторожем был, вот на него всё и свалили.

- А что ж не посадили, коли виновным считают?

- Да дрянь энта никому и не нужна. Я во что скажу, её какая-нибудь шишка из сиборков к себе увезла, а на Малая всё и свалили.

- Сиборко! - удивленно спросил Владислав.

- Да, знаете энтот ихний склад, у Долгого моста ... - эта фраза прошибла Трещевского словно током, а Фрол продолжал, не замечая изменения в настроение своего слушателя - Дело то пару месяцев назад было.

- А ты откуда знаешь, что Малай тут не причём?

- А по то - весь Пуренгов переулок знает, что у Малая как раз жена захворала и он возил её в больницу в Глазов, к тамошнему знатному лекарю, а неделю сторожил какой-то тип с Татарбазара - говорили же мы Малаю, что нече с этими черномазыми водиться. Пока Малай ездил, это дело и исчезло, и тот прохвост то же.

- Малай разве ничего следователю не рассказывал.

- Да сказывал и не раз, а они всё одно - куда дел эту, как там её, - Фрол осёкся, выругался, а потом старательно, по слогам, выговорил, - А-кро-ли-ту. А Малай что сказывать мог? Вот они и выкинули его, лишили пенсии. И покатился он ... - трактирщик был не прочь ещё поговорить, но Владислав поспешно расплатился и буквально выбежал из трактира. Улица была пуста. Владислав остановился, стараясь привести в порядок бешено мчавшиеся куда-то мысли. В этом запутанном клубке наконец появилась какая-то ниточка. Теперь надо найти Малая и выяснить у него всё про того типа с Татарбазара. И Владислав направился к ближайшему трактиру...

В следующие три часа он посетил 11 трактиров на улицах Старой, Базарной и Береговой. В каждом из них он, из приличия, выпивал кружку пива. Результат таких изысканий был нулевой. Уже в десятом часу вечера, когда начинало темнеть, он выбрался из тёмного подвальчика дешёвенького трактира "У плотины", располагавшегося в древнем башнеобразном здании прямо у выхода с заводской плотины. Владислава слегка качало, восприятие действительности им претерпело весьма большие изменения. С большим трудом определив своё местонахождение и приняв решение вернуться домой, он зашагал по Береговой улице, абсолютно пустынной в этот поздний час. Слева тихо плескались воды Ижского пруда, справа чернел обрыв с решеткой - задний фасад Дубинского парка, всё ещё закрытого в связи с какими-то загадочными событиями, имевшими место там пару дней назад. Пребывая в весьма веселом состоянии духа, Владислав стал напевать - сначала тихо, потом во всё горло:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны,

Выплывают расписные ...

Он не успел допеть первый куплет своей любимой песни, как из густых кустов справа от него возникли две черный тени. Владислав остановился в некотором изумлении, а фигуры неспешно направились к нему. В тусклом свете фонарей Трещевский увидел черные волосы и раскосые глаза, напомнившие ему о китайцах из Манчжурии. И одежда их была то же из тех краёв - серые длинные куртки и такие же серые штаны. Левый китаец неуловимым движением извлёк из рукава невиданный ранее инженером инструмент, состоявший из двух коротких палок, связанных между собой. В руке правого блеснула мотоциклетная цепь. "Что им надо?" - удивленно подумал Владислав. Ответ он получил в следующую секунду, когда левый китаец с диким кошачьим воплем ринулся на него, размахивая своим оружием. Поражённый, но не успевший испугаться Трещевский инстинктивно сделал шаг назад, запнулся и растянулся на асфальте. Китаец, не успев затормозить, налетел на его ноги и грохнулся рядом. Владислав сразу вскочил и вовремя - через пару мгновений там, где только что лежала его голова, высекла искры из асфальта мотоциклетная цепь. Трещевский, испугавшийся уже всерьез, отпрыгнул в сторону. Раздался вопль - инженер совершенно случайно угодил ногами в лицо поднимавшегося с асфальта второго китайца. Первый же снова распрямил свою цепь и она неминуемо бы пронзила грудь Владислава, если бы тот в этот момент, не удержавшись на непрочном живом "настиле", к тому же пытавшемся встать, снова не упал и не откатился на десяток шагов в сторону. Когда он поднялся на ноги, то увидел снова двух китайцев, надвигающихся на него. А затем вдруг, в один момент, всё изменилось.Откуда-то сверху, где шептались черные деревья Дубинского парка, на асфальт мягко приземлилась невысокая плотная фигура, вся в чёрном. В следующую секунду эта фигура так же бесшумно оторвалась от земли. Удар ногами в прыжке буквально впечатал китайца (слева теперь был тип с цепью) в асфальт. Правый успел развернуться и вскинуть своё оружие, но противник стремительно присел и выкинул вперёд левую ногу - удар пришёлся между ног китайца. Завопив, тот выронил палки, но незнакомец движением локтя заставил его умолкнуть. Всё это заняло секунд пять, по прошествии которых оба китайца валялись на асфальте, не подавая признаков жизни. Владислав двинулся навстречу своему спасителю. Тот повернулся к нему и бедный инженер чуть сразу же не обратился в бегство, признавая реальностью сообщения "Ижского городового" об оборотне в Дубинском парке. На него смотрела оскаленная волчья морда с горящими красными глазами. К счастью, его спаситель, видимо поняв состояние близкого к панике инженера, уже сдёргивал с себя волчью маску, открывая вполне интеллигентное лицо в толстых роговых очках, с густой черной бородой и гладко выбритым черепом. Незнакомец протянул инженеру руку, представляясь:

- Озаров Илья Андрианович, вотяцкий тунно.

После некоторой паузы Владислав пожал протянутую руку, называя себя, а затем и благодаря своего спасителя. Тот только ухмыльнулся, замечая:

- Гулял по парку, дышал воздухом, увидел каких-то косоглазых типов, вдвоем лезущих на одного, решил помочь. Кстати, почему они на вас напали?

Владислав только пожал плечами. Илья продолжил:

- Это ведь не простые ребята с Татарбазара, это очень серьёзные парни, мастера китайского бокса. Такие обычно выполняют самые грязные дела для заправил Татарбазара, а нередко работают и на влиятельных горожан. Вот у купца Нефедова, владельца Бодалёвских заводов, охрана из них состоит. - и Илья повернулся спиной к Трещевскому, склонившись над ещё не пришедшими в себя китайцами и занявшись изучением их карманов. Потрясённый Владислав выдавил из себя:

- Что вы делаете? - Илья, не обернувшись, объяснил:

- Моё хобби - изучение содержимого карманов таинственных незнакомцев.

Возмущенный инженер отвернулся от своего спасителя, стараясь немного успокоить расшатанные нервы. За спиной слышался деловитый голос Азарова:

- Так, чёрная повязка, стало быть левофланговый ганга, а может и сам ганг, чёрт, иероглифы не разглядишь ... Так, а это полезно, сколько тут ... Раз, два, три, четыре. Итого - четыре имперских рубля ... - от такого наглого воровства Владислава просто передёрнуло, а голос Озарова не смолкал: - А это что такое ... Странно ... Господин инженер!

Трещевский обернулся и Озаров протянул ему какую-то бумажку. В руках Владислава оказалась фотографическая карточка, с которой на него смотрел ... он сам, на привокзальной площади Ижа в день приезда в этот город. Инженер непонимающе вертел фотографию в руках, стараясь вспомнить рыжего детину с фотоаппаратом какой-то британской фирмы в руках под вывеской "Только у нас. Моментальное фото." А Илья произнес, совсем не к месту:

- Может, они просто хотели попросить автограф.

Глава IX

Иж,10 июля 1989г.,воскресение,около 9 часов утра.

Глава X

Иж,10 июля 1989г.,воскресение,около 8 часов вечера.

В гостевой зале редакции "Ижского городового" шло шумное веселие. Редакция сегодня давала банкет в честь полувекового юбилея газеты. У входа в зал на тумбах лежали, на предмет бесплатной раздачи, пачки юбилейного номера газеты, бывшие в два раза толще обычных. Рядом помещался швейцар в расшитой золотом ливрее, призванный отделять приглашённых агнцев от неприглашённых козлищ.. Впрочем, его деятельность не приносила больших плодов и в зал так или иначе просочилось великое множество тех, кто и в глаза не видывал приглашения.

Официальная часть празднества давно минула, были сказаны все положенные по случаю тосты, и в зале царила атмосфера непринужденной трепотни и веселья.

Центр зала оккупировала сплочённая группа вотских националистов. Газету, регулярно делавшую их предметом своих насмешек, они недолюбливали, но от приглашения на её праздник не отказались. Среди них возвышался долговязый рыжий человек и, махая руками, с жаром повествовал о чём-то на своём языке, то и дело путаясь и переходя на русский, ибо не все из окружавших его националистов понимали его речь. А повествовал он, верховный жрец Керемета, о зверском избиении, учинённом ему начальником Ижской доброполиции. Хотя жрец выглядел целым и невредимым, внимали ему с полным доверием. Единственным исключением, пожалуй, был стоявший рядом невысокий человечек, серые глаза которого внимательно разглядывали пуговицу на одежде рассказчика, а по мягким губам блуждал лёгкий, но явственный призрак саркастической усмешки. Правая рука человечка поддерживала локоть левой, а та теребила сизую клиновидную бородку. Это был знаменитый в интеллектуальных кругах Ижа преподаватель истории в женской прогимназии Семён Сергеевич Берендяев.

В тихом уголке сидел за столом Илья Озаров и рассказывал вполголоса что-то двум прелестным соседкам, не забывая постоянно наполнять их бокалы. Одет был он вполне прилично, за исключением чёрно-красного значка НРП на отвороте сюртука. Рассказывая, он то и дело кивал на долговязую, с козлообразным лицом, фигуру гласного Ижской городской думы Евгения Федотовича Чумилова. Девицы прыскали в платочки.

Стол поражал не столько изысканностью блюд, сколько обилием оных. Батареи бутылок выглядели в начале банкета грозно, словно выстроенная по ранжиру наполеоновская гвардия. К середине банкета они напоминали ту же гвардию, перенёсшую две конные атаки и один артиллерийский обстрел. Блюда с закусками - всевозможными бутербродами, салатами, холодцами, сырами, копчёной рыбой, икрой, - пострадали меньше, но урон в их рядах так же был весьма значителен. О яблоках, грушах и прочих фруктах давно остались одни воспоминания.

У распахнутой балконной двери стоял сам хозяин праздника, старший редактор и владелец "Ижского городового" Енох Талин. Невысокий рыжебородый крепкий мужчина был одет по последней моде. Собеседник его был на голову выше и под безупречным серым костюмом угадывалась фигура атлета. Серые волосы торчали "ёжиком",а в большой сильной длани человек держал хрустальный фужер с искрящимся ликёром. Такой же фужер, но початый, держал и редактор. За собеседниками маячила неряшливо одетая фигура. Долговязый обладатель мятого белого костюма был заведомо выше Талина, но был ли он выше его собеседника, оставалось неясным, ибо если ему удавалось выпрямить подгибавшиеся ноги, круглая и бесцветная голова на длинной шее своей тяжестью сгибала его спину, если же он выпрямлял спину - у него ползли в стороны колени. Безвольные губы кривились в пьяной ухмылке, а светлозелёные глаза никак не могли открыться оба сразу. Длинный, почти прозрачный нос по ходу беседы поворачивался то к одному, то к другому собеседнику.

- Вот вы, господин Талин, в последнем номере своей газеты пишете:"Даже в деспотическом, антисемитском Орденштатте на проституцию смотрят сквозь пальцы", - произношение и некоторая искуственность построения фраз обличала в данном лице иноземца. Представил его редактору венгерский торговый агент Нёдертори как Андерса Темешвари, промышленника из Сэбэя (где это, редактор не представлял, но его помощник Егор Горник, тот самый тип в белом, ещё не успев нажраться до обычного состояния, сказал, что это где-то в Трансильвании),- Но в одной фразе вы целых три ошибки допустили!

- Позвольте узнать, милостивый государь, какие? - воинственно вскинул бороду редактор.

- Во первых, у ... в Орденштатте проституции нет и со дня основания не было!

- Вот как? А как прикажите понимать, господин Темешвари, этих, как их "невест Солнца"?

- Гы-гы ... - довольно молвила колеблющаяся персона.

- Ну что ж - это одна из форм брака, только и всего. Большой брак, большая семья. Проституция - гнусная продажа своего тела, здесь же никто не покупает, не продаёт. Всё в своём кругу и на добровольной основе делается. Это всё непривычно, может быть. Но из-за этого не стоит о проституции говорить.

- Что ж, - прищурился Талин сквозь толстые стёкла очков, - а каковы вторая и третья ошибки?

- Во-вторых, вы пишете о "деспотическом Орденштатте".Это не так. Орденштатт - демократическое государство. Каждый бюргер или бауэр при желании и наличие необходимых качеств рыцарем стать может. Каждый рыцарь, в свою очередь, при наличии, опять-таки необходимых качеств, хоть Магистром стать может! Взять хотя бы ме ... одного моего знакомого - сын простого годблодскнехта, а сейчас - очень влиятельное лицо в Орденштатте.

- А как же ... н-ну, как их? ... да, сервы!?

Тот, кого называли Андерсом Темешвари, пожал широченными плечами.

- Вы свободу и права преступникам, умалишённым, инвалидам даёте? Нет!? И Орденштатт то же. Сервы - не сословие, как думают многие в России. Это сорт людей, неспособных к самостоятельному существованию. Орденштатт о них заботу проявляет, возможность безбедного, спокойного существования, несложной работы им предоставляет.

- Но, надеюсь, уж с определением Орденштатта, как государства антисемитского, вы спорить не станете?

Мощная челюсть промышленника из Сэбэя сдвинулась, открывая оскал крупных, сильных, безукоризненно белых зубов.

- Конечно, нет! Какой смысл с утверждением заведомо ложным спорить!

- Ложным?!

- Конечно! Сами судите: за последние четверть века в Орденштатте ни одного еврейского погрома, ни одного проявления антисемитизма не было. В Венгерской Империи были, в Греции были, в Романской федерации, а у... в Орденштатте ничего подобного уже почти полвека не случалось!

Где-то в середине разговора колеблющаяся персона тихо и безболезненно откололась от компании, нетвёрдой поступью откочевав к столу. Её место заняла небольшая стайка молодых людей, с интересом внимавших диспуту.

Закончив последнюю фразу, Темешвари шевельнул ноздрями и обернулся. За его спиной обреталась личность в чёрных очках, чёрной форме, с белой пятиконечной звездой на груди. Шеф доброполиции имел в руках фужер, а в зубах - мексиканскую сигару, почему-то разившую самым обыкновенным самосадом с огородов ижских обывателей. Енох Талин, при виде своего бывшего приятеля, сделал каменное лицо и ещё больше прищурил глаза.

- П-привет творческим! - гаркнул херр Фолькофф, изрыгая своим дыханием жуткую смесь табачного перегара и нескольких, противопоказанных к смешиванию хмельных напитков.

- З-здорово, б-борода, - адресовался он к старшему редактору, не замедлившему спрятать руки за спину. Впрочем, глава доброполиции руки ему и не подавал, ибо в одной руке держал вышеупомянутый фужер, а другую занимала бутыль британского джина.

- Сударь, позвольте, - вмешался собеседник Талина, - Если вам угодно курить, на балкон, пожалуйста, пройдите. Сожалею, но табачный дым я не люблю.

Фолькофф медленно повернулся к нему и поднял голову. Две пары чёрных очков уставились друг на друга. Рукой с фужером Фолькофф вынул изо рта сигару, выпустив клуб дыма в лицо высокому иностранцу, и промолвил с внезапно прорезавшимся жестяным акцентом опереточного немца:

- Молшатт, унтерменш!

Темешвари улыбнулся ещё шире, его свободная рука распрямилась и нанесла начальнику доброполиции сокрушительный удар, отбросивший его шагов на двадцать (как утверждали впоследствии очевидцы).Полёт блюстителя порядка окончился как раз посреди стола, вызвав немалое оживление среди пирующих. Бормоча, уже безо всякого акцента:"Да я ... Да ты ... Я тебе щас ...", - шеф доброполиции поднялся и, отряхивая локоть от остатков салата, по традиции называвшегося французским, стал грозно шарить глазами окрест в поисках обидчика, чёрные очки слетели с его носа, обнажив синяк под левым глазом; на правой скуле уже наливался чернильно-радужным цветом его близнец. Однако, не успев увидеть промышленника из Сэбэя, херр Фолькофф встретился глазами с купцом Тимофеевым. Тот был изрядно пьян, но на лице его, с неотвратимостью приближающейся грозовой тучи, проступало постепенное узнавание, грозившее Фолькоффу началом войны на два фронта, да ещё на чужой, враждебной территории, с превосходящим его по силам противником. Придя к таким выводам, главный полицейский Ижа сгрёб со стола пять разнокалиберных бутылок и быстро зашагал к выходу. Швейцар у дверей мрачно зыркнул на него из под козырька фуражки и, с явной неохотой, козырнул. Начальство велело ему не пускать Фолькоффа, но кто смог бы задержать доблестного главу доброполиции? И теперь несчастный швейцар предвкушал завтрашний разнос от Еноха Талина, тем более беспощадный, что господин редактор будут маяться с лютого похмелья. Фолькофф уставился на швейцара, злобно засопел и рявкнул:

- Начальство не уважать, да?! Как стоишь, дур-рак! Я тебе! - он попытался дать швейцару в морду, но обнаружил, что руки заняты бутылками. С беспомощной злобой он плюнул тому на начищенный ботинок, но промахнулся.

Проводив взглядом грозу ижских обывателей, Талин повернулся к собеседнику:

- А вы знаете, сударь - в этой вашей идее о сервах, как низшем сорте людей, что-то есть...

Читатели "Ижского городового" были бы потрясены, если бы услышали такие слова из уст его редактора, известного своим либерализмом и демократизмом.

Шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, Фолькофф спустился по лестнице и вывалился на площадь. Шофёр в форме доброполиции был неприятно удивлён столь быстрым возвращением шефа, к тому же, в почти вменяемом состоянии, ибо он имел на вечер свои планы, основывавшиеся на многолетнем знание того, что херр пренепременнейше увязнет на банкете до глубокого вечера и нагрузится до состояния мёртвого тела. Более того, шофёр уже приступил к претворению означенных планов в жизнь, завязав многообещающие дипломатические отношения с девицами юных лет, но древней профессии, слетевшихся к зданию "Ижского городового" в ожидание лёгкой добычи. Появление Фолькоффа меньше чем через полчаса, к тому же на своих двоих, пусть нетвёрдых ногах, означало крушение шофёровых планов.

Фолькофф брёл к машине и в голове его бродили мысли. Мысли были мутные, пьяные и обиженные. Херр Фолькофф, особенно будучи по мухой, искренне считал себя отличным, кампанейским парнем, и реакция окружающих на его авансы вызывал в душе шефа доброполиции искреннее недоумение и глубокую детскую обиду. Здесь же гнездились и смутная жажда реванша, и образы новых, могущественных друзей, силами коих он, Фолькофф, будет вознесён, а предавшие его прежние, неверные друзья будут повержены подножию его ковбойских сапог. Шеф доброполиции повернулся к светящимся окнам редакции и поднял кулак с зажатой в нём бутылкой:

- Я вам!

Тут же его отвлёк звон под ногами. Он посмотрел вниз и увидел у носков сапог лужу со стеклянными осколками посредине. И херр Фолькофф вспомнил, что подмышкой у него тоже была бутылка. Это доконало его. Отпихнув сапогом днище разбитой бутылки, он вполз на сиденье "хорька" и проорал:

- Федька! Федь-ка!

- Я здесь, господин начальник! - откликнулся сидевший на своём месте шофёр.

- К девкам! - отдал последний приказ шеф доброполиции и завернулся в молчание, как Цезарь - в пурпурную тогу. На следующее утро он долго пытался вспомнить, доехал он до девок или нет. Наконец, положившись на исчезновение прихваченных с банкета бутылок и остатка жалования, решил, что всё-таки доехал. Он ошибался ...

Если бы херр Фолькофф оглянулся, покидая негостеприимного "Городового",он увидел бы в заднее стекло своей машины подъезжающий белый "гаолян".Из него появилась невысокая фигура инженера Трещевского в щегольском костюме, казавшаяся на фоне последовавшего за ним экс-кавалергарда и вовсе щуплой. Последним машину покинул Тришка.

Поднявшись по облицованным мраморной плиткой ступеням, инженер кивнул козырнувшему швейцару и протянул ему приглашение. Пропустив Трещевского, швейцар сделал попытку преградить дорогу Константину, - не очень, впрочем, усердную, ибо экс-кавалергард был выше его почти на две головы при равной ширине плеч.

- Это со мной! - молвил инженер, останавливаясь перед зеркалом и критически оглядывая свой костюм. Швейцар охотно вернулся на исходные позиции, тем паче, что спорить с чинами Сиборко в Иже не было принято. Таким вот образом, Константин и проник на банкет. Он, конечно, не ожидал увидеть что-то вроде приёма у Каппелей, да и кавалергардские вечеринки отнюдь не воспитали в нём аскета, но здесь царило, - как, впрочем, во всём Иже, - полное смешение стилей. Одно то, как был накрыт стол!

- Сечь надо здешних накрывальщиков-с, господин поручик, - высказался задумчиво Тришка, - Я тут поглядел, да и припомнил одну историю, а было это в "Северном Парадизе",что на Гранитной набережной. Там был один половой, его звали Кандыбой, Василием Кандыбой, вроде был он цыганом, хотя может и нет, но волосы у него были чёрные, как смоль, господин поручик ...

Спас Григорьева инженер, вынырнувший из веселящейся толпы и увлёкший его за собой со словами:"Что же Вы тут стоите, Константин Игоревич, вас там ждут".Так Константин предстал пред очами руководства "Ижского городового" в лице господина редактора. Директор газеты Егор Горник к этому времени уже спал мирным сном на кушетки у стены.

- Талин, Енох Моисеевич, старший редактор и владелец "Ижского городового",депутат Ижской городской думы и собрания Соединённых штатов Прикамья; Григорьев, Константин Игоревич, кавалергард-поручик в отставке, в Иже в первый раз и всего лишь несколько дней, - представил их Трещевский.

- Андерс Темешвари, представитель венгерской торгово-промышленной компании "Хорст анд Рейсст АГ Фабериндустри", - сам откомандировался гигант в тёмных очках.

- А что это он, господин поручик, больше на немца смахивает, чем на мадьяра. Однажды был у меня знакомый мадьяр, а может и не мадьяр, звали его Янош Петровицки, сын военнопленного ещё времён Великой войны, у него был пивной погребок в Иркутске, а там играли в карты. Такая, доложу я вам, была игра ...

- Тр-ришка! - глухо громыхнул Григорьев, - Гм, да, ...господа, прошу не обращать внимания. Это Трифон, мой денщик.

- Ваш денщик прав совершенно, господин Григорьев. Я из Баната, это провинция Империи, немцами населённая, - ослепительно улыбнулся белыми зубами собеседник редактора.

- Рад, очень рад. Мы, кстати, уже встречались? - наконец вступил в разговор старший редактор, почтительно пожимая руку кавалергарда, - Как вы находите Иж, господин поручик?

- Ну .. - "Что он ожидает услышать? Что это лучше, чем форт на Алеутах?" - Довольно приятное место ... - смог наконец подытожить экс-поручик свои отрывочные и смутные впечатления об Иже.

- Господин Григорьев недавно в Иже, Енох Петрович, и ещё не успел составить мнения о вашем городе. К тому же, со дня приезда ему нездоровится.

- Осмелюсь доложить, господину поручику страсть как нездоровилось, - встрял неугомонный Тришка. - Однажды, так нездоровилось капитану Бадмаеву из нашего полка - так целый месяц хворал, у нас тогда учений не было, а стояли мы в Харбине.

- А как господин Григорьев относиться к идее присоединения Соединённых Штатов Прикамья к Российской империи? - старший редактор решил не обращать внимания на Тришку.

-Что? Э ...А разве эти земли не принадлежат ... - Григорьев споткнулся и почувствовал, что краснеет. Его познания в географии были немногим полнее исторических.

Подошли какие-то Талинские знакомые и, после представления, засыпали Константина грудой всевозможных вопросов, на большинство из которых он ничего путного ответить не мог. Почем нынче в Екатеринбурге воск? А ситец? Как складываются отношения с Британией? Что намерен предпринять Его Величество по поводу Ганзы? Правда ли, что премьер Клементьев собирается жениться вторично, на младшей дочке престарелого графа Сенчукова-Енисейского? Будут ли повышены пошлины на пермских заставах? Кому из сыновей Государь-Император намерен передать пост главнокомандующего Императорским флотом? Бедный экс-кавалергард до того ошалел, что на вопрос какой-то дамы:"Что сейчас носят в столице?",едва не ответил правду, а именно, что его больше, чем платья, всегда интересовало то, на что они надеты.От конфуза его спас Трещевский, вежливо, но твёрдо извлёкший Константина из росшей на глазах толпы талинских знакомых и направивший к столу.

- Давай сюда, эксплоататор русских рабочих! - возопили оттуда. Трещевский на "эксплоататора" не обиделся, а сел на свободный стул напротив бритоголового бородоча. Григорьев последовал примеру инженера, а бритоголовый продолжил, довольно нахально вперив пристальный взор хитрых скифских глаз из-за стёкол очков:

- А эт что за версту коломенскую с собой притащил? - и прежде, чем Константин успел оскорбиться, добавил со вздохом, - А, кавалергард ...Ничего не скажешь, видно породу. Рядом с такой статью сам себе дворняжкой кажешься.

Тут экс-поручик окончательно понял, что Иж не принадлежит российской короне. На отвороте сюртука бритоголового красовался значок НРП - красная свастика с белым черепом в перекрестье на чёрном круге. Если фашистов в Империи считали мятежниками, то "нерпачи" числились попросту в бандитах. В разгар кризиса 50-60-х годов они, отрицая всякую легальную политическую деятельность и не поддерживая никакую из сторон конфликта, развлекались довольно рискованными способами - от слезоточивых гранат, подброшенных в магазин еврейского купца до организации погромов, крестьянских восстаний и покушений на императорских сановников. Многие группировки НРП, по слухам, отошли от православия и возродили языческие культы. С тех пор прошли десятилетия, в которые многие стали забывать о "нерпачах",но открытое ношение символики НРП было в России прямой дорогой на Новую Землю или Алеуты.

- Озаров, Илья Адриянович, вотский ты ... ту ...

-Знахарь, - любезно пришёл на помощь инженеру бритоголовый.

- Да, и Григорьев Константин Игоревич.

- Илюш, - томно проговорила одна из соседок Озарова, - Неужели это правда, про оборотня в Дубинском парке?

- Истинная правда! - уверенно заявил бритоголовый знахарь, наполняя её стакан.

- Илья, мне уже не надо!- попробовала воспротивиться девушка.

- Правила этикета, - строго возразил знахарь, - Если бокал пуст, его надо наполнить!

- А когда я не допивала, ты тоже говорил, не по правилам. Так нечестно!

- Конечно, нечестно. - удивился знахарь, - Кто тебе сказал, что я - честный человек? Пей давай.

- А как насчёт оборотня? - поспешил на помощь девице Трещевский.

- Позавчера сам ходил, лежку видел, он там всю ночь ночевал. Ох и здоровое страшилище!

- Полно, Илья, какие тут могут быть оборотни?

- Вот как раз тут и могут. Говорят, после Чёрных Дождей тут такое рождалось ... Вот один Фолькофф чего стоит - он же тютелька в тютельку в последний Дождь родился.

Девицы захихикали.

- Но ведь с последнего Дождя, как я понимаю, лет сорок минуло.

- Ну не отсюда, так с Диких Земель заползло. Так, кстати, бывает. Здесь, конечно, не Нижний, но страхолюдины изредка попадаются такие - бррр!

Константина вдруг продрало по коже запоздалым морозом. Ведь он, кажется, ночевал в том самом Дубинском парке, причем именно позавчера! Он, ничего не подозревая, храпел в зарослях, по которым бродила уродливая тварь с Диких Земель. Он вспомнил жуткие рассказы о пограничье Диких Земель, печатавшиеся в приложении к его любимому "Вокруг света".Нет, с пьянством пора кончать!

- А помнишь, Владислав, тех чмырей желтомазых? - вопросил тем временем Илья и негодующе продолжил - Бумажки-то оказались липовые!

- То есть? - встрепенулся инженер.

- То есть фальшивые, мать их так и разедак! Вчера явился я с ними на базар, а приказчик меня цап - и к казакам. Откуда, мол, да почему. Я - на улице нашел, в бумажнике. Всю ночь в кутузке сидел! Тут, Владислав, явный заговор желтоглазых в целях подорвать экономику России, как оплота белой расы по сю сторону Диких Земель!

Соседка Ильи дёрнула его за рукав

- Илья! Опять ты о политике.

- Во-первых, это не политика, это реальность. Во-вторых, Ирина, великий Гёте сказал ...

Что сказал великий Гете, Владислав уже не слышал. Деньги в карманах китайских бандитов оказались фальшивыми. Как это могло случиться? Освагу было известно, что ганги жаловали фальшивомонетчиков не больше, чем имперские власти. Но кто-то всучил желтолицым наёмникам поддельные ассигнации, кто-то либо до безумия храбрый, либо просто не понимающий, с кем столь опасно шутит, либо ... Либо настолько могущественный, что ему наплевать на чувства бандитов, кто-то, для кого они - мелкие сошки, кто-то, кто знает, что его действия просто не осмелятся проверить. В душе Трещевского проснулось то самое нехорошее чувство, шевельнувшееся в нём на Береговой, когда он увидел свою фотографию. Люди, нанимающие фотографов на вокзале и китайских убийц, люди настолько могущественные, что не боятся рассчитываться с гангом фальшивыми деньгами, и настолько осведомленные, что знали, когда и зачем он прибывает в Иж. Более того, знали, кто он такой на самом деле, ибо какой смысл следить за скромным служащим Сиборко, да ещё и покушаться на его жизнь.

Константин тоже изумился реплике бритоголового, но по другой причине: он не ожидал от "нерпача" такой заботы об Империи. В его представлении "нерпачи" были мрачными уголовниками и ярыми ненавистниками российской короны.

- Извините, господин Озаров.

- Илья, просто Илья. И без этого "Вы" - я тут один и раздвоением личности не страдаю. Это всё иноземщина навыдумывала - все эти "Вы - мы".

Константин хмыкнул. Что ж, тем лучше ...

- Так вот, Илья, я не понял - разве НРП - сторонники Империи? Я-то думал, что вы ... то есть они ...

- Мы, мы - ухмыльнулся знахарь. - В Иже, сударь мой, свобода полная. Могу откровенно сказать, что я - нерпач. И ничего мне не будет, дальше Ижа не пошлют.

Опять эта поговорка! Илья меж тем снял очки и устремил острый прищур карих глаз на экс-поручика. В глазах этих прыгали чертенята - видно было, что знахарю нравилось эпатировать окружающих.Да и тема, видимо была ему по душе.

- Так вот, сударь мой, мы, конечно, против Империи, особенно современной, либерально-буржуазной, напичканной идеями иудо-британской демократии. Но, с другой стороны, интересы России, как оплота белой расы, нам небезразличны. Скажу, - он подцепил на вилку лоснящийся и блестящие солёные опята, - скажу более, они нам дороже, чем какому-нибудь имперскому сановнику, нерусскому по крови и духу.

- Но ведь вы же ведёте подпольную войну против России, нарушаете её стабильность! - в сознании Константина всплыли страницы лекции в училище, посвященной политическим партиям.

- Стабильность? Стабильность гниения и распада! Реформы повергли общество в хаос, и оно с каждым часом всё сильнее погружается в его трясину ... - Илья замолк на несколько мгновений, пережевывая грибы, затем махнул рукой, - Впрочем, от тебя, Константин, не приходится ждать политической грамотности. Ты - слуга режима, к счастью, отставной ...

Константину неожиданно стало интересно. Политический радикал был в его прежней жизни явлением немыслимым. Все, кто его окружали с детства и вплоть до злосчастной дуэли, считали всякую политику монополией правительства и абсолютно ею не интересовались. А этот бритоголовый знахарь, живущий на краю света и без малейшего смущения беседующий с императорским кавалергардом - пусть даже бывшим - говорил о политике с удивительной страстью. Их дальнейшая беседа была довольно оживленной, хотя затруднялась крайним невежеством экс-поручика в обсуждавшихся вопросах. Мысль о том, что может существовать взрослый человек, не читавший Ницше и Бакунина, Маркузе и Посадаса, приводила, похоже, знахаря в плохо скрываемое бешенство. Но и роль просветителя ему, видимо, льстила. Разговор как-то незаметно уплыл из области насущной политики в общую историю. Когда речь зашла о всемирном еврейском заговоре, Константин решил обратиться к примолкнувшему Трещевскому - хотя бы ради того, чтобы втянуть в разговор.

- А как вы думаете, господин инже ...- он замолк, обнаружив, что обращается к пустому стулу.

- Сбежал, - мрачно констатировал знахарь и огляделся по сторонам. - Так я про что говорил ...

Глава XI

Иж,10 июля 1989г.,воскресенье,около 9 часов вечера.

Выбежав на улицу, Владислав остановился. Холодный ночной воздух немного остудил разгоряченную тревожными мыслями голову. Он оглянулся на Дом печати, весело светившееся всеми окнами. Перед зданием скопилось изрядное количество авто, чьи водители либо заигрывали с большим количеством слетевшихся на огонёк девиц вполне определенного рода занятий, либо просто спали. Витавшее в воздухе ощущение большого праздника окончательно доконало Трещевского. Чувствуя как его захлёстывает волна паники, он бегом преодолел сотню метров до своей(вернее взятой на вечер у одного инженера с 17-го завода) машины, - белого харбинского "гаоляна", - вскочил в кабину и захлопнул за собой дверь. Положив дрожащие руки на руль, он несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Кто? Этот вопрос стал самым важным, для него и, может быть, всего мира. Кто этот неизвестный, но могущественный враг? Может, кто-то из высокопоставленных местных чинов Сиборко, погрязших в коррупции. Но фальшивые деньги в эту схему не укладываются. Да и зачем им нанимать ребят ганга, у них есть свои подручные для тёмных дел, ничуть не хуже. Кто-то из "больших людей" Ижа? Тоже не годится. У его врага есть источники в верхах Империи, а такое, даже для самых "крутых" ижаков трудно представить. И, опять же, фальшивые деньги. Живя в Иже, очень нежелательно ссориться с гангом. Да и зачем вообще с ними связываться, у этих типов тоже есть свои люди для подобных дел. Но кто же!? Ганг? Но зачем гангу платить своим же людям фальшивыми деньгами. Бред какой-то."Может, плюнуть на всё и вызвать штормовую группу. Через 16 часов они будут в Иже - и всё." - мелькнула мысль. Но Владислав не позволил ей овладеть собой. Вызывать шторм-группу, не зная, куда нужно ударить! Нет. Это не пойдёт. Конечно, перед этой командировкой ему дали право объявлять "шторм" даже 3-й категории. Но у него, почему-то, были большие сомнения в том, что даже если сюда прилетит целая армия и перероет весь город, они смогут найти этого типа(как и аколит).А вот скандал международного уровня в таком случае весьма вероятен. Международный уровень ... Ну да, Иж - пограничье. Тут должна работать та же схема, что в Манчжурии и Русской Америке. Прикамье граничит с Великой Пермью, Ганзой и землями Махагалы. Воеводство убираем.Остаются Ганза и Махагала. Ганзейцы - ребята ушлые. Чего стоят хотя бы рейды на Новую Англию или связи с колумбийскими наркобаронами. Что им какой-то ганг - они плюют на весь мир. И фальшивыми деньгами частенько грешат. И канал у них есть - по Александро-Невскому проспекту купцы из Нижнего торговый двор держат. Да у ганзейцев купца от пирата не отличишь. А что если нанести визит господам корабельщикам прямо сейчас. Как учил его штабс-капитан Соловей - "внезапность - главное оружие".Правда, с тех пор, как сгинул капитан где-то в Индийском океане, методы его осваговское руководство попыталось забыть. Инженер Трещевский не забыл и повернул ключ в замке зажигания.

Белая машина молнией пронеслась по Седьмой и вылетела на Александро-Невский проспект. Двигатель натужно ревел, видимо доставляя немало беспокойства обитателям окрестных домов. Полкилометра Владислав одолел за неполную минуту и резко затормозил у металлической решетки, за которой темнели могучие клёны и тополя. На решётке висела табличка:"Торговое представительство Союза вольных городов Скандинавии, Помории и России".Инженер выскочил из машины и, весьма удивленный, остановился перед распахнутой и никем не охраняемой калитки."Неужели, ловушка" - подумал Владислав, внимательно осматриваясь и вбирая в себя холодный ночной воздух. Простояв перед открытой калиткой почти минуту, Трещевский решил последовать древнему самурайскому кодексу:"Если не знаешь, что делать - сделай шаг вперёд", - зашагал по аккуратной асфальтированной дорожке, которая вскоре привела его к длинному одноэтажному кирпичному дому, над которым лениво колыхался, в свете горевшего у входа фонаря, черный стяг Ганзы с красным Андреевским крестом. Трещевский решительно толкнул незапертую дверь и сделал шаг вперед, во тьму внутренних помещений и полетел вниз. Больно ударило в пятку, он не удержался и сел наземь. Наверху вспыхнул свет и послышался хохот и весёлые голоса.

- Эй, ин трум! Баклан цел?

- Смальше будешь по шалавам халындать, Райво! Ну, грабь хандку! - сверху протянулась рука, густо покрытая наколками. Инженер схватился за неё и был немедленно вытащен наверх.

- Хотц! - обалдело воскликнул рыжебородый, вытащивший его из ямы, - Лопский бог! Если это Райво, я - лорд Халифас!

- В натуре, муста куйнен! - подтвердил прыщавый молодой парень с нехорошими серыми глазами, поднося к лицу инженера керосиновый фонарь, - Это тайа, заложусь!

- Сам ты чёрный хрен, - невозмутимо ответил инженер, - и говори по-человечески.

- Во, гад буду! Ту вас, тайа, по-человечески - по вашему, вас ли? Какой ты человек, ты ж, заложусь, хрутинга в хандках не хевал, не базар уж за крутую зарубу! - зарычал юнец, обнажая гнилые зубы.

- А до дювелшайса мне хрутинг, - ответствовал инженер, - нихьт на таких же салажат вассертрумингов, хау ту?

- Ва-ас! Вас ту шпрехнул, равкенсен, сучара, - взвыл юнец, замахиваясь на инженера длинной и довольно тяжелой на вид палкой.

На сей раз инженер не сплоховал. Он вскинул сомкнутые ладони, пропуская удар вскользь по боку, одновременно вскидывая согнутую в колене левую ногу до уровня поясной пряжки прыщавого. В следующую долю секунды рука инженера опустилась, перехватив палку, а нога распрямилась, катапультировав обладателя палки в угол прихожей. Инерцию своего движения Трещевский употребил, дабы избегнуть красного кулака рыжебородого, устремившегося к его скуле, а свободной рукой протолкнуть рыжебородого дальше - а именно в тот самый люк, из которого он только что вытащил инженера.

- А-ах т-ту ... - прорычал прыщавый, кривя лицо и поднимаясь на ноги. В подрагивающей руке он держал огромный английский браунинг устаревшей модели. Владиславу стало слегка неуютно - устаревшая модель устаревшей моделью, но с палкой на браунинг - это не входило в его понятия о выгодном соотношении сил. На таком расстоянии было нечего и думать выбить оружие из рук озверевшего ганзейца.

Дела оборачивались худо и могли обернуться ещё хуже, если бы на сцене, подобно deux in machina, не появилось новое действующее лицо. Оно, вернее, уже давно присутствовало в сенях - язык не поворачивался назвать это помещение холлом или вестибюлем. Краем глаза инженер отметил чьё-то присутствие в чёрном проёме неосвещённого коридора, но был так занят беседой с новыми знакомыми, что не придал этому значения. И лишь когда о голову прыщавого с треском разбилась глиняная кружка, повергнув того на выкрашенный в ржавый цвет дощатый пол, Трещевский вполне уразумел, что в сенях его ожидали не двое, а трое ганзейцев.

Высокий русобородый человек в ниппонском, расшитом драконами кимоно отшвырнул в сторону рукоять кружки, подобрал браунинг, засунул его за пояс, перешагнул через прыщавого и прошёл к тяжёлому конторскому столу в углу сеней, где опустился в скрипнувшее под его тяжестью кресло и возложил на стол, рядом с керосиновой лампой, могучие длани, густо покрытые наколками, из которых можно было узнать, что носитель их принадлежит к одной из старших линий влиятельной семьи Корабельщиков. В распахнутом вороте кимоно тоже виднелись наколки и тускло поблескивал старообрядческий медный крестик, что свидетельствовало о происхождение данного Корабельщика от русских поморов.

- Что стоишь? - полюбопытствовал Корабельщик хрипловатым низким голосом, - В ногах правды нет. Присаживайся, - он кивнул через стол на допотопный, чуть ли не гамбсовский стул.

Инженер прошел мимо застонавшего и закопошившегося на полу прыщавого и осторожно опустился на стул. Бородач тем временем достал из стола трубку и закурил ее, чиркнув спичкой - собственной ганзейской работы, судя по повисшему в помещении запаху горящего фосфора.

- Ну, выкладывай, - сказал он. - Что за беда? Чего ради к честным людям средь ночи вваливаешься, спать мешаешь?

Прыщавый приподнялся на локте, тряхнул головой и застонал.

- Ту, труминг! - не поворачиваясь, бросил бородач, - Похевал вас воллен, и завинти сирену. Смальше будешь хрутингом на хаузе ряштать, ферштнул? Выхильфай Торстейна из кольмы, да дренкла волоки до базару.

Прыщавый покорно отправился добывать рыжебородого дружка из ямы, а Корабельщик вновь переключил внимание на Трещевского.

- Давай, не тяни. Что за беда у тебя?

Трещевский начал рассказ. Лгать он не лгал, но и всей правды не говорил, ограничившись сообщением о том, что он - служащий Сиборко, прибывший в Иж по очень важному делу и описанием нападения на него китайцев. Приложил так же свою фотографию, извлеченную из кармана китайца, и упоминание о фальшивых деньгах, и аккуратно изложил причины, по которым он отвёл всех других возможных организаторов покушения. К времени окончания его рассказа, рыжебородый уже расположился у стенки, бросая на Владислава хмурые взгляды, а прыщавый возник из коридора с двумя кружками добротного ячменного пива - любимого напитка ганзейцев.

- Ну, - обратился к нему Корабельщик, - Вас ту, махен равкенсен? Заподлицо всю Ганзу выставляешь, труминг, и нихьт в падлу же?

- Сориват, Архип Веденеевич, - глухо ответствовал прыщавый. - Легавый попутал.

Корабельщик махнул рукой и повернулся к инженеру.

- Нда, дела у тебя, сказать прямо, не песни с плясками. Одного в толк не возьму, чего тебе от нас-то захотелось, да ещё посреди ночи? Или хочешь, чтоб мы тебе помогли? Во-первых, за этим можно было и днём наведаться. А ...

Дверь распахнулась и на пороге возник некто шатающийся и мычащий какой-то ганзейский эквивалент "шумел камыш".В следующую секунду он, естественно, сверзился в яму и оттуда донеслись его заполошные вопли:

- Хильф! Хильф!Крупа!

Оживившиеся рыжебородый и прыщавый, хором воскликнув:"Райво, равкенсен!", ринулись к яме.

- А во-вторых, - невозмутимо продолжил Корабельщик, - Ты уж извини, помогать мы тебе не будем. Мужик ты что надо, но ты - из Конторы. Вот Контора пусть за тебя и впрягается, а нам - западло, ты уж не обессудь. Был бы ты сам по себе человек, а так, - он пожал широченными плечами.

Трещевский внимательно посмотрел на Корабельщика. Нет, бородач не притворялся. Черт, неужели он и впрямь ничего не знает?

- Хочешь сказать, что это не ваших рук дело?! То есть, я не говорю, что ты мне врешь, но может, это кто-то повыше тебя без твоего ведома учинил.

Трубка выпала из раскрытого рта Корабельщика, а сам он остолбенело уставился на инженера. А потом не засмеялся даже, а прямо-таки заржал, басовито и раскатисто. Он хохотал долго, и за это время Трещевский успел понять - во-первых, он тут самый главный, и его ничуть не заботит, что своим рёготом он поднимет на ноги всю факторию. А во-вторых, он и впрямь ничего не знает, ибо подделать такое безудержное, неистовое веселье будет потруднее, чем российские рубли или даже акции Сиборко. Трое ганзейцев - прыщавый, рыжебородый Торстейн и вынутый ими из люка гуляка Райво с недоумением уставились на Корабельщика. А тот, наконец отсмеявшись и вытерев с покрасневших щёк весёлые слезы, выдавил:

- Мужик, ты извини, но такое и впрямь может брякнуть только тайа! Мы - Ганза, мужик, понял? Когда надо кого замочить, нас иногда нанимают, но мы никого и никогда не нанимаем, понял, чудо Конторское? Нанимать своему врагу убийцу - грешно, это всё едино, что свою бабу под чужака совать, как лопь немытая, даже хуже! Ну насмешил ты меня, мужик ... - он помотал головой и зубасто улыбнулся Трещевскому.

На инженера нашло какое-то отупение. Вся усталость и напряжение последнего дня и бессонной ночи обрушились на него. Он не мог больше ни о чём думать. Только бы добраться до городка Сиборков...

- Ну, я пойду, - пробормотал он, поднимаясь на одеревеневших враз ногах.

- Сиди! Никуда ты сейчас не пойдешь. Конторский ты там или нет, а чтоб гостя нашего у наших ворот прирезали, - такого греха на Ганзе не будет, пока Архип Вахромеев жив! Тебя сейчас мышь-пеструшка загрызет, а за тобой, по всему, матерые волчары охотятся.

- Мне надо ...

- Пива тебе надо, да выспаться толком.

Невзирая на вялые протесты Трещевского, ему всучили-таки кружку ячменного пива и куда-то повели. Он очнулся в мягкой кровати, накрытый стеганым одеялом. В узкое, забранное узорной решёткой окно лился утренний свет. Владислав сел на кровать и обнаружил, что оставлен в одном фланелевом исподнем. Вся его одежда - чистая и выглаженная - покоилась на стуле рядом с кроватью. Инженер мысленно ужаснулся. Боже всемилостивый! Заснул, и где - в ганзейском логове! Позор. Кошмар. Слава Богу, что полковник его сейчас не видит. Отложив самобичевание на потом, инженер быстро соскочил с кровати и принялся одеваться.

Глава XII

Иж,10 июля 1989г.,воскресенье,около 11 часов вечера.

Обнаружив исчезновение инженера, Григорьев готов был впасть в панику. Ведь в отсутствии Трещевского он неминуемо нажрется - со страхом подумал экс-поручик, но немедленно подавил эту мысль. Он покажет, он всем покажет, что такое воля российского кавалергарда! Константин оглядел столы, за которыми, среди пьяной и сладкой дремы, как угли в золе, тлели очажки усталого веселья, вяло брякали бокалы и сиротливо высились одинокие бутылки. В воздухе витал изумительный букет ... Экс-поручик ожесточённо крякнул. Путь к спасению лежал только через отступление. Тришка! Где этот сукин сын? Поиски в зале ни к чему не привели и Константин вышел в тускло освещённый пустой коридор. Тришка, естественно, не мог уйти, оставив своего хозяина ... Или мог? С этим чёртовым сыном ничего не поймешь. В любом случае, в зале его нет, а на тёмной улице не отыщешь при всём желании. Кавалергард поглядел на мраморную лестницу с коврами, прижатыми к ступеням медными прутьями, уводящую в темноту второго этажа. Если и был смысл искать Трифона где бы то ни было, то только там.

Константин бесшумно взбежал вверх по лестнице - какое приятное, почти забытое чувство. Из тёмного коридора доносились ритмичные поскрипывания, а в такт с ними - постанывающий женский голос:

- А,а! А-а!

Экс-поручик вздрогнул и смущенно кашлянул. В конце концов, он никому не намерен мешать,он просто тихо, очень тихо посмотрит нет ли здесь ...

- Триша-а! Тришенька, медведь сибирский! А-а!

Ч-черт! Григорьев дернул себя за ус и не без зависти улыбнулся. Что ж, Тришку он, похоже, нашёл ... Один вопрос, как этому рыжему прохиндею удаётся с такой быстротой соблазнять женщин? Стоны, уже перешедшие в с трудом сдерживаемые вопли, утихли и завершились протяжным, исполненным истомы вздохом. Григорьев нарочито громко откашлялся. За дверью испуганно пискнула женщина и воцарилась тишина.

- Три-фон! - в голосе лязгнул металл, и эхо громко повторило имя денщика где-то под сводчатым потолком коридора.

Через несколько секунд щёлкнул замок и в дверь высунулась потная рыжая физиономия, уставившаяся на кавалергарда с обычным выражением полнейшей чистоты и простодушия. Константин, впрочем, знал цену Тришкиному "простодушию" едва ли не с тех самых пор, как на свою голову выиграл денщика в карты у священника гарнизонной тюрьмы.

- Чего изволите-с, господин поручик?

- Мы уходим! - и, повернувшись спиной к денщику, Григорьев зашагал по тёмному коридору к лестнице. За спиной слышался шёпот торопливого прощания, столь же поспешный поцелуй, и, наконец, дробный топот Тришкиных сапог. Константин отметил, что поступь Трифона была тяжелее обычной и, оглянувшись, обнаружил в его руках корзину из-под цветов, набитую конфискованными со стола бутылками и закусками.

- Трри-фон! - денщик вытянулся по стойке "смирно", - Это ещё что за мародёрство?

- Осмелюсь доложить, господин поручик, никак нет-с! - быстро отозвался Трифон. - Это не мародерство, а операция по войсковому самоснабжению при добровольном содействии местных жителей. Вот когда, господин поручик, были мы на полевых учениях на Сунгари, заходим мы - мы, господин поручик, это я, Матвеха Шибин и наш полковой писарь-интендант господин Цзян, - заходим мы, значит, в деревню - то ли Соловьинку, то ли Дроздовку - птичья какая-то, господин поручик, название-с ...

Константин поймал себя на том, что стоит с идиотски-начальственным видом и, глядя в честные зелёные глаза Трифона, слушает его галиматью. Мда-с, хорошо еще, что свидетелей нет.

- Отставить название. - устало сказал он. - Отнеси назад всё это добро, все равно пешком ты это до пансиона не попрёшь.

- Пешком, осмелюсь доложить, может и не допру-с, а на машине их благородия господина инженера запросто.

- А нету, Тришка, машины, - спокойно, с затаённым злорадством, произнес Григорьев, - Уехало их благородие.

Злорадство его пропало втуне - денщик отнёсся к известию философски и даже вдохновился было на новую сагу о подвигах кого-то из своих бесчисленных знакомых. Константин, однако, привычно пресёк это поползновение и твёрдо повторил приказ - оставить плоды "войскового снабжения".Тришка подчинился, вполголоса сетуя на судьбу.

В холле им встретился Озаров, по-джентельменски поддерживающих за талии своих слегка уставших соседок.

- Эй, гвардия! Что за сложности?

- Да, в принципе, никаких ... - Григорьев пожал плечами, - Вот разве что - не подскажите ... не подскажите ли дорогу к пансиону мадам К.

- Дорогу? Дорогу отчего же не подсказать ... А он тебе на что сдался. Дорогущая гостиница, только "Эрмитаж" дороже.

- Дорогу дорогущая дороже, - пробормотала одна из девиц и зевнула, не озаботившись даже прикрыть рта платком.

- Ты это, гвардия ...

- Константин, с твоего позволения, - строго поправил Григорьев, разумно решив, что дружеские отношения - это одно, а панибратство - совсем другое.

- Ну, Константин так Константин, - не стал спорить знахарь, - Ты, главное, это, Константин, пошли ко мне домой. Поболтаем, чаю выпьем доброго. Я тут неподалёку обретаюсь. Только вот вертихвосток этих по домам разведём.

Одна из вертихвосток проживала на самой площади и далеко её вести не пришлось. Другую проводили квартала на два ниже по какой-то из ижских улочек и сдали с рук на руки суровой старухе, видимо, матери, выражение лица которой не сулило непутёвой дочке приятного пробуждения.

Наконец, грохая сапогами по дощатому тротуару, они добрались до двухэтажной избы знахаря. В ночном сумраке лунно белели рогатые черепа - бычий на коньке крыши и два козлиных на воротах.

- Э-э ... - протянул Григорьев, рассматривая эти жутковатые украшения. - А вы ... ты, Илья, не язычник часом?

- Угу, - ответил знахарь и долбанул кулаком в калитку.

Из-за неё донеслось рычание - тихое, но до того мощное, что у Григорьева зашевелились волосы на затылке, а за спиной тихо охнул и помянул Пресвятую Пелымскую Богородицу Тришка.

- Полисун, зверюга, своих не узнаёшь? - раздражённо спросил Илья.

Где-то хлопнула дверь, проскрипели ступени крыльца и заспанный женский голос спросил:

- Илюш, это ты?

- Нет, Махагала приехал! Открывай, ведьма! И Полисуна придержи, я не один.

Войдя в калитку, Григорьев увидел молодую женщину, одетую в халат и коротко, по последней столичной моде, остриженную. Женщина держала за ошейник крупного серебристого пса, более чем смахивающего на волка. Смотрел он на экс-поручика молча, но молчание это было весьма многозначительно. Кавалергард, в свою очередь, с подозрением уставился на зверя.

- Да ты, Константин, его не бойся, Полисун зверюга умная, раз сразу глотку не прокусил - не тронет. Пока я не велю, или от тебя какой угрозы не почует. - Знахарь запер калитку на тяжёлый деревянный засов, изукрашенный чудными письменами, обнял державшую волка женщину за плечи и поцеловал в щеку.

- Ну, здраствуй, Рыська. Да, господа,прошу любить и жаловать - Екатерина Озарова.

- Честь имею, сударыня, - Константин в лучших гвардейских традициях щёлкнул каблуками и коротко поклонился, - Григорьев Константин Игоревич, поручик Его Императорского Величества Турьинского кавалергардского полка в отставке, к вашим услугам, сударыня. Польщён знакомством. - он поцеловал любезно протянутую ему руку.

- Юлька спит? - тревожно осведомился тем временем знахарь.

- Да вроде ...

- И ничего я не сплю, Озарище-Кошмарище! - раздался новый женский голос и на крыльце возникло новое действующее лицо - молодая женщина с волосами, убранными в клубок на затылке, в пальто, явно поспешно накинутом поверх ночной рубашки, бессильной скрыть огромный живот. - Котище окаянный, где тебя черти носили? Ну, так и есть, духами пахнет, вот и волос на сюртуке ...

- Тише, Юленька, ради Богов! Ну, случайно пьяная девчонка прислонилась, я то-тут причем? Да вот, господин гвардейский офицер не даст соврать.

- Точно так-с, сударыня, - кивнул экс-поручик с каменным лицом, в глубине души довольно ухмыляясь. Хоть что-то в этом окаянном Иже было по-людски!

- Да, Прошу - Константин Григорьев, поручик, кавалергард Российской Империи. Юлия, моя жена.

- Вот ты вечно так, Озарище, не предупредишь, когда гостей приглашаешь. Только бы меня на потеху выставить, - в голосе Юлии зазвучали слёзы, и, не успел Озаров открыть рот, как его жена взбежала по крыльцу. Где-то в доме глухо хлопнула дверь.

- Случайно, говоришь? - подала задумчивый голос Катерина, - Врёшь ведь.

- Рысь, ты же знаешь - я всегда говорю правду.

- Особенно, когда врёшь.

- Особенно, когда вру, - согласился знахарь, - Кать, пошли наверх, а? И чайку бы. Холодно.

- Екатерина Адриановна ... - начал Константин.

- Что?! - вырвалось у обоих Озаровых.

- Кхм ... Я, может быть, неправильно запомнил ...

- Ещё бы! Это я - Адрианович.

- А она ... то есть Вы, вы разве ему не сестра? - потерянно спросил экс-кавалергард.

Катерина прыснула.

- Брат! - произнесла она с трагическим пафосом монахини и снова прыснула.

- Жена она мне, - снисходительно пояснил знахарь, приобнимая Катерину за талию.

- Что?! - вырвалось на сей раз у экс-кавалергарда. - А... и...

- Тоже! - искренно развеселённая его растерянностью, ответила Катерина.

Константин потрясённо смолк, только что обретённая им почва под ногами обратилась внезапно зыбкой топью. Иж оставался Ижом, перед ним стоял натуральный язычник и у него было две жены ...

Тришку уложили в сенях, Константина усадили за стол в большой комнате, Катерина с мужем ушли на кухню. Под потолком светила керосиновая лампа, у которой вились долгоногие караморы. Где-то стрекотал сверчок. В красном углу вместо привычных икон стояли деревянные идолы. На стенах, в застеклённых рамах висели портреты. Двух из изображённых на них людей экс-поручик узнал по именам на рамах. В юности он и сам не избежал увлечения стихами и афоризмами Фридриха Ницше, сурового человека с бешеными глазами пророка и жуткими усами моржа. Под вторым портретом мягкого, мечтательного вида светловолосого юноши Константин с изумлением прочёл:"Сергей Есенин".Кто бы мог подумать! Поэт, разбойник, террорист, авантюрист, ходивший, по слухам, в Дикие Земли, окончивший жизнь в Нижнем - ганзейском вертепе - и такая пасторальная внешность! Слушая "Пугачёва",декламируемого ветреной нигилисткой, Неточкой Голициной-Обдорской, поручик - тогда ещё кадет, - воображал автора этаким яростным варваром с глазами и бородой Хлопуши. Персонажа третьего, последнего портрета Константин с трудом вспомнил. Михаил Бакунин ... Михаил Бакунин ... Озаров про него толковал и что-то такое в учебнике по истории Отечества было. Лицо какое ... Вот, пожалуй, таким-то и представлял себе кадет Григорьев Сергея Есенина.

Осмотрев портреты, Константин перешёл к книгам на полке. "Макс Штирнер. Единственный и его собственность", "Ф. Ницше. Полное собрание сочинений", "Махаевский. Умственный рабочий", "Игорь Долежаев. Блокада", Есенин. Далее шли научные фолианты - Афанасьевские "Поэтические воззрения славян на природу", Фаминцын "Божества древних славян". Кроме книг, на полке обреталось несколько номеров журнала, весьма поразившего поручика. Несмотря на привычную кириллицу, язык был явно нерусским, хотя и понятным. Журнал назывался: "Вiля. Каждомiсячны буллютiнь УНА-УНСО. З прикладiм." Девиз журнала гласил: "Хай жiве ненько Русь - Украiна!". Константин даже зачитался одной статьёй - "Невiнних нема!", завороженный не столько содержанием статьи, сколько причудливым звучанием нового для него языка. Так увлёкся, что даже не заметил, как в дверях комнаты возникли Озаровы. Илья нёс курящийся, как Везувий, чайник, Катерина - две чашки, сахарницу и крохотный заварочный чайничек на фарфоровом подносе времён Первой Империи. Поставив всё это на стол, Катерина, чмокнув мужа в щёку, ушла прочь.

За чаем Константин неожиданно вспомнил о старом фашисте и нерпаче:

- Илья, а как ты к фашизму относишься?

- К фашизму? Тут, Константин, надо различие делать: есть фашизм, как идея, а есть эта пародия Лебедева.

- Чья-чья?

- Лебедя этого, Родзаевского! Бог, нация, труд - тоже мне девиз, Маринетти небось в гробу перевернулся, про Эволу молчу! Фашизм, Костя, идея революционная и ничего с убогим государственничеством наших ВРФПистов не имеет. Да я тебе Муссолини дам почитать, Д'Аннунцио там, ну и самого Дуче, конечно, а потом агитки нынешних чернорубашечников наших поволжских - для сравнения! Начинали-то они совсем неплохо, кстати, а во что превратились ... Вот к чему ведут компромиссы с системой! А ведь и там люди были, взять того же Григо ... - знахарь вдруг поперхнулся чаем, - Слушай, а ты ему кто будешь-то?

- Сын, - тихо ответил Константин, разглядывая портрет Бакунина.

- Ну и ну ... Так тебя сюда чего ж - из-за этого?

- Да нет, - Константин усмехнулся, глядя в чашку, - Это было совсем не так. На приёме у Сенчукова-Енисейского посадили меня за стол в двух шагах от греческого посланника князя Мавродаки. С греками у нас носятся - как никак, колыбель Православия.

Знахарь презрительно фыркнул. Константин предпочёл решить, что сарказм Ильи адресовался грекам, а не православию.

- А князь этот - зануда, фат, сноб - чтоб ему ваши нерпачи бомбу в штаны сунули! - у нашего сенатора держался, как будто в ночлежку для нищих зашёл на благотворительный вечер. Все - то ему не так, все - то у него в Греции лучше."Вы же понимаете, господа, что Эллада была великой державой, когда на месте даже Москвы медведи ходили, я уж не говорю ... " - и глазами рачьими вокруг водит, а губу выставляет - верблюд, ей-богу! А наши ему так в рот и глядят. Иным вроде противно, а все молчат ...

- Вот прекрасный пример вырождения придворной шушеры. - гневно заметил Илья, - Впрочем, извини, давай дальше.

- Ну, я слушал, слушал, мне надоело, я и скажи во весь голос - мол, читал, конечно, в учебнике Иловайского, что эллины выродились и впали в ничтожество, но никогда не подозревал, что процесс сей столь далеко зашёл.

Знахарь со смеху плеснул чаем на скатерть, но не обратил никакого внимания на это.

- А дальше что?

- Ну, он взбесился, аж дым из ушей повалил. Мол, или ему немедленно принесут извинения, или он требует сатисфакции. Все мне давай шипеть, чтоб я извинился, давай его успокаивать. А я поднимаюсь и - К Вашим. мол, услугам. Какое оружие будет угодно избрать? Он увидел, что я его выше на три головы, у него враз весь гонор пропал, а отступать поздно. Выбрал пистолеты - ещё бы, на шпагах-то или, скажем, саблях, ему вовсе шансу не было. - Константин с мрачным удовлетворением отхлебнул чай, - А дальше и рассказывать нечего. Встретились мы с ним в Кирнеевском парке на берегу Исети, он погуще вашего Дубинского будет, почитай что лес. Он, собака, мне шапку сбил, едва голову не разнес, а я попал куда метил - в плечо, стану ещё я грех на душу брать. И тут, откуда ни возьмись, казачий разъезд, взяли нас тепленькими. И всё - тюрьма, суд, отставка, лишение дворянства, ссылка, - уныло закончил Григорьев.

- Брось, Константин, не переживай, - неожиданно серьёзно заговорил знахарь, - Ради того, чтобы защитить честь русской нации, можно поступиться и большим. А вообще-то, не пора ли нам на боковую? - без связи с предыдущим вопросил Илья.

Глава XIII

Иж,11 июля 1989г.,понедельник,около 9 часов утра.

Через пару часов после пробуждения в ганзейском подворье Трещевский, вернув машину владельцу, снова шагал вниз по Арсенальной, направляясь к Пуренгову переулку. Ещё вчера днем, покопавшись в местном архиве Сиборко, он обнаружил адрес Малая Архиповича Перминова. Пуренгов переулок, дом 14.

Пуренгов переулок оказался именно таким, каким его и ожидал увидеть Владислав. Тихая немощённая улочка, заросшая густыми старыми клёнами и тополями, за стеной которых притаились рубленные деревянные дома. Улица только-только просыпалась и вскорости инженер столкнулся с первыми прохожими. Ими, к его немалому удивлению, оказались Илья Озаров и Константин Григорьев, выгуливавшие на длинном поводке большого лохматого серого зверюгу, при ближайшем рассмотрении оказавшегося волком.

- Господин инженер! - воскликнул Григорьев, - Что же вы нас изволили покинуть вчера?

Владислав несколько смутился и коротко ответил:

- Дела, государственная служба.

- А какие государственные дела привели вас в такой ранний час в наш тихий уголок? - поинтересовался, пристально глядя на инженера, Озаров.

Трещевский не замедлил с ответом:

- У меня возникла необходимость встретиться с одним местным обитателем. Кстати, господин Озаров, не подскажете, где это Пуренгов переулок,14?

- Метрах в четырёхстах.

- А составить компанию не желаете? - спросил Владислав, мучимый какими-то дурными предчувствиями.

- Что, снова драться придётся? - деловито спросил Озаров.

Владислав только пожал плечами. Илья согласно кивнул головой и все трое направились вперед. Точнее, их было четверо. На почтительном расстояние за ними двигался Тришка. Зверь, очевидно понимая боязнь денщика, то и дело оглядывался на него, устрашающе скаля зубы, словно издеваясь. Некоторое время они шагали молча затем Владислав спросил Озарова:

- Ничего интересного вы больше не выяснили о тех китайцах?

- В общем, ничего. По повязкам я определил, что один из них был на самом деле вторым левофланговым ганга Чуань, а другой - его "заместителем".

- А что такое ганг Чуань? - подал голос Григорьев.

- Ганг Чуань, - пустился в пространные объяснения Озаров, - один из мощнейших во всём Зауралье, но вот в Иже прежде почти не проявлял себя. Как я выяснил, единственный крупный член этого ганга, некто Куан Тао, живет на Татарбазаре. Но он всего лишь третий правофланговый второй линии. Эти же парни на голову его выше.

Данное сообщение не добавило Трещевскому оптимизма. Этот таинственный кто-то не только расплачивается с гангом фальшивыми деньгами, но даже привёз в Иж, видимо, лучших во всём Зауралье китайских бойцов. И неужели только для того, чтобы расправиться с рядовым сотрудником Освага, посланным с самым заурядным заданием.

- А вы что-нибудь выяснили про фотографию? - прервал размышления инженера Озаров.

- Ничего интересного. Фотограф исчез, он всего и работал на вокзале два дня и никто не знает кто он и откуда ...

Снова наступившее молчание разрушил Григорьев, обращаясь к Илье, видимо, вспомнив разговор, что вели они до появления Трещевского:

- Так что там об этом сват-, тьфу, сварт-алф-хейме ... - он долго переводил дыхание, наконец сумев выговорить трудное слово.

- Свартальфы-цверги, низкорослые бородачи в зелёных кафтанах, - мечтательно произнёс Илья, - Те, что куют оружие Богам и Героям ...

- Кому-кому? - удивлённо спросил Владислав, не понявший неожиданного поворота разговора.

- Господин Трещевский, что вы знаете о Карле-Густаве Юнге и его "теории архетипов"? - спросил Озаров.

- Ничего.

- А я думал, вас этому учили, - опять какие-то намеки слышались в голосе Ильи.

- Я - инженер, а не историк и не политолог.

- Немец Юнг выпустил свою книгу в Рио-де-Жанейро в 1955г.Он умер всего через два года, не увидев торжества своих идей. На исходе двадцатого столетия только слепцы могут упрямо дундеть о производственных отношениях, экономической необходимости, торговых путях и прочей бухгалтерии. Эти словечки не из вчера даже, а из позавчера, из пыльных кабинетов девятнадцатого века. Выкинем их. Те, кто бормотал эти заклинания, оказались никудышными колдунами. Не бытиё определяет сознание, и не сознание определяет бытие. И то, и другое диктуется Сверхъестественным, говорящим с нами Языком Архетипов, Языком Мифа. Тот, кто прочёл "Эдду","Веды" или "Похищение быка из Куальнге",лучше поймёт происходящее, чем доктор политэкономии.- Азаров говорил увлеченно, его глаза разгорались.

- А какое отношение всё ЭТО имеет к Ижу, - прервал его Григорьев.

- Nomen est Omen. Имя есть знак. Иж - это город Ящера! Знаете, как зовут его окрестные вотяки? Ож! Музъем Утись Ош - древнее чудовище мифов, полубык-полуящер,на чьей спине Земля держится. Город Иж. Город Ящера, хозяина Нижнего Мира.

- Совпадение, - скептически заметил Трещевский.

- Нет случайностей. Для желающего видеть совпадения одеты в блистающий свет. - резко отрезал Азаров, - На рубеже нашего века ижевчане увидели в реке Карлудке "крокодила".Слух разошелся. Имя "крокодилов" пристало к ижакам,как название тотема к древнему племени. Глупцы пусть твердят о "невежестве и пьянстве".Они были везде."Крокодил" - древний Ящер шевельнулся в душах людских в городе, нареченном его именем. И нигде больше. Именно в Иже, городе Ящера, владыка Нижнего мира проявляет себя, предвещая бедствия и горе,- Озаров говорил всё тише, пока не перешёл на свистящий шепот, склонившись к самому уху инженера, - Знаете, недавно из города внезапно исчезли голуби, зато развелась масса воронья. Знаете, что это значит? Грядёт война, большая война, по сравнению с которой Война Падения и пришествие Махагалы покажутся маленькими конфликтами. Близится Рагнарёкк!

- И какоё же отношение к этому имеет Иж? - снова спросил Григорьев, понявший в монологе Ильи не больше Владислава.

- Многолик Нижний мир. Это не ад, и не инферно, как думают эти жидо-христиане. Точнее, не только ад. У него масса обликов. И один из них - Свартальфхейм! Мир оружейников-свартальфов. Ведь ижские оружейники со врёмен Дерябина носят зелёные кафтаны! Это же свартальфы-цверги. Случайностей нет. И я верю, что именно они выкуют Меч русскому Зигфриду для грядущего Рагнарёкка.

"Неужели в Иже так много сумасшедших," - подумал Владислав, но ничего сказать вслух не успел, так как по улице разнёсся душераздирающий женский крик, заставивший вздрогнуть всех, включая волка, глухо зарычавшего.

- Что это? - оторопело спросил Григорьев.

Немного подумав, Озаров заметил:

- Похоже, кричали как раз из того дома, куда мы направляемся.

Услышав это, Владислав бросился бежать, следом за ним припустил волк, потащив за собой Озарова и Григорьева. В пыли у калитки обыкновенного деревянного дома лежал навзничь мужчина в грязной рубахе и серых штанах. Подбегая, Трещевский знал наверняка, что это Малай. К телу припала, вопя, немолодая женщина в домашнем платье. А в десятке шагов впереди виднелся улепётывающий человечек в сером.

- Взять! - услышал за своей спиной Владислав отрывистую команду Озарова.

Волк в несколько громадных прыжков настиг и повалил убегавшего, бросившись ему на спину. Трещевский оказался рядом через какие-то мгновенья, схватил человека за ворот серой хлопчатобумажной куртки. Скуластое лицо, раскосые глаза, желтоватая кожа. А в глазах - ни капли страха, да и какой страх можно увидеть в этой чёрной бездне. И глаза эти испугали инженера. Судорожное движение руки - и человек откатился на пару шагов. Но снова поднял своё посеревшее от пыли лицо и снова глаза впились, нет не в глаза, в самый мозг Владислава. И он услышал, хотя губы незнакомца остались плотно сжатыми:

- Он ждёт тебя. И ты придёшь к Нему!

Трещевский не слышал выстрела. Просто чёрные глаза отпустили его и в дорожную пыль хлынула кровь из горла незнакомца. Не видел инженер ни собравшейся толпы, ни Григорьева, умчавшегося в направлении высоких тополей на краю переулка, обрывавшегося к водам реки, давшей городу своё имя, ни Озарова, оживленно переговаривавшегося с группой невесть откуда появившихся казаков, ни пристально наблюдавшего за всем действием высокого, мощного господина, с квадратной челюстью, в тёмные очках и наглухо застегнутом штатском костюме. Приходить в себя он начал минут через пять, когда в его мозг проник возбуждённый голос Григорьева:

- Ушёл подлец через реку, прыгал по деревьям, что твоя обезьяна.

- Определённо с Татарбазара тип, - со знанием дела проговорил рослый бородатый казачий урядник, - Да там его сыскать, что иголку в стоге сена, - помолчав, урядник добавил, с явной тревогой в голосе, - Плохие времена настают, раз татары на чужой стороне русских убивают, надо выставить тут постоянный пост, дабы не повадно ходить им было.

Взгляд Трещевского упал на тело убийцы, и он окликнул Озарова, стоявшего рядом с Григорьевым и казаками:

- Илья Андрианович, вы уже проделали свою любимую процедуру?

Озаров и остальные с удивлением вытаращились на него. И Владислав поспешно добавил:

- Я имел в виду изучение карманов таинственных незнакомцев.

- А-а ... - понимающе протянул Илья и склонился над телом. Только сейчас до Трещевского дошло, что одежда убийцы была такой же, как у напавших на него на Береговой.

- Негусто, - сказал Озаров, протягивая инженеру свой улов, вполне уместившийся на ладони. Пара ижских медных монет да странный чёрный амулет на красной шёлковой нитке.

- Какая то птица ... - произнёс Григорьев, выглядывая из-за плеча тунно.

- Не какая-то птица, а Симург! - резко ответил Илья, поворачиваясь к нему, - Птица, что почитали древние персы, тюрки, башкиры. Я и не знал, что на Татарбазаре знают о ней.

Персы и башкиры. Ни тех, ни других больше нет, а есть Орда Махагалы. Махагала! Вот он, ответ на вопрос:"кто?".Но почему-то ответ не принёс радости Владиславу.

Подошёл невысокий плотный казак с роскошными усами и доложил уряднику:

- Там жонка Малаева гутарит, что он дома сегодня не ночевал, а с утра она стук услыхала в ворота, вышла, а он лежит мёртвый.

- Оружие убийства нашли? - коротко спросил урядник.

Усач вытащил из кармана что-то, завернутое в покрасневший от крови платок, и протянул начальнику со словами:

- Удар в основание шеи, со спины. И во что антересно, труп холодный, будто он часа три тут лежит.

Владислав увидел чёрную длинную четырёхгранную иглу. Урядник присвистнул от удивления, а Константин заметил:

- Престраннейшее оружие. И что на нём за знаки.

- Заговоры, - мрачно ответил Озаров, - чёрные заговоры. Но вот кому потребовалось убивать простого пъянчужку заговорённым оружием. Настоящим заговорённым оружием, - и пристально посмотрел на Владислава.

Глава XIV

Иж,12 июля 1989г.,вторник,около 10 часов утра.

Среди особнячков ижских обывателей на Седьмой улице располагалось ничем не примечательное белокаменное здание за высоким забором из мелкоячеистой металлической сетки. Вывеска на калитке в заборе гласила:"Ординарное представительство специальных интересов Российской Империи в городе Иже".Но всякий просвещённый ижак знал, что здесь обретается сам рижский резидент Освага! На калитке днём и ночью висел замок.. Немногочисленные посетители проникали за забор посредством чёрного хода, представлявшего собой спрятанную в густых кустах дырку в сетке. Штат резидентуры составляли три человека, а именно: ответственный резидент, второй резидент по оперативной работе и резидент-информатор. Возглавлял резидентуру уже десяток лет ординарный агент III класса, зауряднейшего вида пехотный поручик. На несколько лет меньше работала в Иже резидент-информатор Мария Борисова, имевшая более высокое звание ординарного агента II класса, пышногрудая рыжая красавица. Родилась она в маленьком городке на севере Екатеринбургской губернии, на самой границе с Великой Пермью, одно время работала в центральном управление Освага и считалась тогда перспективной сотрудницей, но потеряла свое доброе имя в результате многочисленных любовных похождений в высших сферах Империи, что и привело её в итоге к опале и фактической ссылке в Иж. Второй резидент, наоборот, был прислан всего пару месяцев назад на практику, заканчивавшую двухлетнее обучение в "Особом военном училище при Верховном Главнокомандующем".Местный уроженец, поляк Владимир Мавриевский имел, пока, условное звание ординарного агента IV класса. В данное время, старший резидент занимался обычным просмотром рапортов двух десятков своих информаторов, вполглаза наблюдая за развитием бурного любовного романа двух своих подчинённых.Из-за этого он чуть было не проглядел рапорт информатора ИП - 7904 о том, что прибывший по служебным делам инженер "Сиборко" Трещевский В.В. завёл странную дружбу с сосланным в Иж экс-поручиком кавалергардов Григорьевым К.И. и известным на весь город "нерпачём"-анархистом Озаровым И.А. Это было определенно интересно. В голове капитана мигом сложилась картина страшного заговора, зреющего в недрах Империи. Инженер главной государственной корпорации, опальный гвардейский поручик и злостный враг Империи. Что может быть у них общего, кроме какого-нибудь злоумышления против России? А какие награды ждут того, кто раздавит эту гидру в зародыше! Может, наконец, удастся покинуть этот опостылевший город! Но была одна проблема. У "Сиборко" была своя собственная служба безопасности, именовавшаяся VII отделением Освага, которая не желала иметь никакого дела с местной резидентурой, представлявшей III отделение. Но идея заговора уже захватила мозг капитана и подвигла на действия.

Через полчаса сиреневый "хорёк" остановился у ворот городка сиборков на Арсенальной. Велев Мавриевскому ждать в машине, капитан направился к воротам вместе с резидентом-информатором.

Владислав после приключений последний дней отдыхал. Вечером, на пару с владельцем того самого белого "гаоляна" инженер неплохо посидел в трактирчике у подножья телекоммуникационной башни за бутылкой "Пермской коронной" с обильной закуской, после чего Владислав благополучно вспомнил имя той самой светловолосой симпатичной горничной. А так как у ней, к счастью к тому времени окончился рабочий день, их желания благополучно совпали. Поэтому утренний звонок его весьма удивил. Неторопливо он покинул тёплую постель, накинул тёплый турецкий халат и открыл дверь. На пороге стояли .Против девушки Владислав ничего не имел, но на что ему сдался этот тип. Тип тем временем вытащил из кармана развёрнутое удостоверение в чёрной корочке. Без очков инженер не мог прочесть его, но он прекрасно был знаком с формой удостоверений своей организации. Тип же произнёс каким-то неприятным голосом:

- Инженер Трещевский Владислав Венцлавович? Не можете ли вы уделить нам пару минут для разъяснения некоторых вопросов.

Разумеется, капитан предпочёл бы просто заарестовать данного государственного преступника и увезти в контору, а в его комнатах провести обыск по всей форме, но ... За полчаса ему удалось уломать местного резидента VII отделения, инженера Ефрема Артамонова только на разрешения для беседы с Трещевским В.В., причём на его территории. И вообще, этот штатский всю беседу смотрел на капитана свысока, а под конец, и как на сумасшедшего, всем своим видом показывая, что ни на грош не верит в его версию о заговоре! К довершению всего, этот инженеришка, вместо того, чтобы прийти в ужас при виде заявившихся к нему сотрудников Освага, или хотя бы испытать некоторые неудобство, тупо пялился на них.

Трещевский, всё еще недоумевая по поводу появления у себя ижских представителей конторы, провел их в гостиную, прикрыв дверь в спальню, одновременно пытаясь вспомнить, что же ему говорил полковник по поводу ижской резидентуры. Вроде ничего, и вообще он советовал действовать в максимальном секрете. Правда, Владислав не сомневался в том, что местный резидент VII отделения догадывался о том, кем на самом деле является этот скромный инженер, расследовавший исчезновение аколита и имевший свободный доступ к спецсвязи. Но данные люди представляли именно III отделение, отвечавшее за внутреннее политическое спокойствие Империи.

Оглавление

Пролог

Часть первая. Город на краю света

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

  Глава VI

  Глава VII

  Глава VIII

  Глава IX

  Глава X

  Глава XI

  Глава XII

  Глава XIII

  Глава XIV