Две стороны. Часть 3. Чечня [Александр Николаевич Черваков] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Александр Черваков Две стороны. Часть 3. Чечня

Шоу должно продолжаться…

29 сентября 1999 года по пыльной дагестанской дороге, разбитой тысячами гусениц и колес военной техники, шла колонна второго мотострелкового батальона, выехавшая несколько часов назад с окраины Аверьяновки. Где-то в её середине лязгала траками первая танковая рота. К каждому второму танку был прицеплен БТР с сидящей на нем пехотой и взирающей на бескрайние, поросшие высохшей травой степи. В Аверьяновке нерабочие БТРы пытались ремонтировать, но некоторые так и не завелись, а взамен заведенных появились другие "мертвые", и сейчас они покрывались толстым слоем белесой пыли, мотыляясь на тросах позади танков.

Техника двигалась на север, однако постепенно солнце, светившее в затылок, оказалось слева – колонна повернула на восток. Поначалу путь пролегал среди убранных дагестанских полей и пока не потерявших желтеющую листву деревьев, но вскоре стало попадаться всё больше холмов, с трепетавшей на еще теплом ветру сухой травой.

Командир третьего танкового взвода Александр Щербаков сидел на танковой башне, свесив ноги в люк и без особого интереса наблюдая за однообразным пейзажем. Уже давно на глаза не попадалось ни одного поселка, и вокруг, до самого горизонта, простиралась песчаная степь. Впереди, среди клубов пыли, поднятой колонной, угадывалась колесная техника двух мотострелковых рот и минометчиков, а сзади сквозь пыльную завесу мелькал 158-й танк и торчащая из люка покрытая пылевой маской физиономия механика-водителя Сулейманова. Защитные очки на Сулейманове, как и на других механиках-водителях, отсутствовали, отчего им всё время приходилось щуриться, рискуя въехать в корму впереди идущего танка. Чтобы такого не случилось, танки держали дистанцию метров двадцать-двадцать пять.

Часа два назад 2 МСБ разделился на две половины, первая ушла вперед. Вторая, где помимо колесной техники находились три танка третьего танкового взвода, двигалась в нескольких километрах от хвоста первой. Задача 3 ТВ прежняя – подбирать "мертвые" БТРы, поэтому щербаковские танки замыкали колонну.

У грязно-белой песчаной обочины остановилась вереница военной техники, направлявшаяся в ту же сторону, что и проезжавший мимо мотострелковый батальон. На серых от пыли боевых машинах пехоты сидели такие же запыленные солдаты, приветливо махая руками и что-то крича вслед проходящей колонне. Пыльный борт одной из БМП украшала вопросительная надпись, сделанная чьим-то пальцем: "Карамахи-Кизляр-Волгоград?". Это были земляки, только из другой воинской части и тоже не уверенные, едут ли они домой. Дорога сужалась перед высохшим арыком. Через него перекинулся бетонный мостик с проржавевшими за долгие годы перилами. Рядом с мостом, слева на обочине, стоял армейский Урал пропускавшей колонны с наполовину открытой пассажирской дверью кабины. Из кабины торчали ноги с голыми пятками, выставленные в проем окна открытой двери – солдат наслаждался теплым днем, сняв надоевшие сапоги и портянки. Разогнавшиеся "шишарики" и БТРы мотострелкового батальона проскакивали впритирку с открытой дверью, обдувая горячим ветром ноги бойца. Щурившийся от пыли Обухов открытой двери Урала вообще не видел, а Щербаков заметил её слишком поздно, когда времени тормозить уже не было. Александр с ужасом наблюдал стремительно приближающуюся дверь с торчащими в её окошке грязными пятками, чувствуя, что габариты Т-72 не дадут проскочить её незаметно. Дремавший в Урале солдат, услышав грохот несущегося танка, глянул в зеркало заднего вида и в последний момент втянул ноги внутрь. Многотонная машина со всего размаха ударила левым крылом по двери, отчего дверь, вывернув петли креплений, грохнула о капот и крыло Урала, распахнувшись настеж и, повисев мгновенье, свалилась под гусеницы танка, идущего следом за щербаковским. «Show must go on, – пробормотал Щербаков, глядя, как в клубившейся пыли удаляются круглые от испуга глаза солдата и пропускавшая их колонна. – Только что-то это шоу уже начинает надоедать».

Солнце клонилось к закату. Съехав на обочину узкой дороги, петлявшей между поросшими редкой травой песчаными барханами, с заглушенными двигателями стояла техника первой половины батальона. За ней стала останавливаться нагнавшая её вторая половина. Двигатели тоже заглушили, и командиры подразделений ушли на совещание, организованное Шугаловым и Бельским. В вечерней тишине раздавались трели сверчков и негромкий говор уставших от долгой дороги солдат. Когда солнце наполовину скрылось за плоским горизонтом, совещание закончилось. Объявили повышенную боевую готовность, в сгущавшихся сумерках расставляли посты по обе стороны колонны.

Наступила ночь. Над степью раскинулось черное небо, усыпанное серебряными крупинками звезд и плывущей среди них убывающей луной. Менялись часовые, подолгу пытавшиеся разбудить своих сменщиков, в темноте порой слышался мат проверяющих офицеров, будивших в свою очередь спящих на постах часовых. И так до утра.

Когда серый рассвет забрезжил над остывшей за ночь степью, батальон вновь ожил. Завтрак из сухпая, но приказа выдвигаться нет. Второй танковый взвод под командованием старшего лейтенанта Круглова в составе 5 МСР уехал вперед, растворившись в степи. Весь день батальон провел в ожидании, сидя на бронетехнике и периодически слезая с неё размять ноги. К вечеру от 5 МСР и 2 ТВ никаких вестей. Что с ними случилось? Почему стоим? Никто не мог дать внятного ответа. Ночью снова выставили посты.

Утро. Наконец приказ о выдвижении. Сначала уехала разведка на БРДМ, за ними через полчаса первая часть батальона. Еще через час выдвинулась и вторая часть. Нескончаемые пески опять потянулись вдоль пыльных бортов колонны, теряясь за горизонтом. Дорога ветвилась, петляя меж песчаных холмов, постепенно поворачивая на юг. Вдали показалась полуразрушенная ферма, возле неё пас немногочисленное стадо овец седой старик, одетый в поношенный запыленный плащ и черную папаху. Овцы кинулись от громыхающей техники в дальний конец загона, старик всё так же остался стоять, опираясь на сучковатый посох и глядя на проезжавшую мимо колонну.

– Отец, до Астрахани далеко? – крикнул ему старший лейтенант-мотострелок, высунувшись из окна тормознувшего около пастуха "шишарика".

– Какой Астрахань? – с кавказским акцентом удивился дед. – Далеко Астрахань.

– Так это Дагестан что ли еще? – переспросил старлей.

– Какой Дагестан? До Дагестан сорок километров граница, – махнув рукой на восток, ответил старик. – Это Чечня.


На первой же остановке весть облетела весь батальон. Чечня! Мы едем не домой! О том, что батальон идет в Чечню знала лишь малая часть офицеров – соблюдая секретность, остальным ничего не сообщили. Молчать дальше стало бесполезно, поэтому замкомандира полка майор Шугалов построил весь батальон на ровной площадке, окруженной со всех сторон песчаными барханами.

«Товарищи солдаты и офицеры, – начал Шугалов, – получен приказ о вводе войск на территорию Чеченской республики Ичкерия. Учитывая неспособность президента Чечни Аслана Мосхадова контролировать ситуацию на своей территории, российским руководством принято решение о проведении военной операции по уничтожению боевиков на территории Чечни. Вся зараза, весь терроризм сейчас сосредоточен в Чечне. Боевикам не удалось подчинить себе Дагестан, но они вновь пытаются вылезти из своего логова и сеют смерть на территории Российской Федерации, осуществляя теракты, похищая и убивая мирных граждан. Врага нужно добить, и добить окончательно, раз нам это не удалось сделать в девяносто шестом. Приказ получен вчера, и он не разглашался в интересах секретности. Пока конкретных боевых задач нашему батальону не ставится. Мы идем "вторым эшелоном", впереди нас идут внутренние войска. 5 МСР и 2 ТВ находятся в авангарде. Сейчас наша цель выдвинуться в пункт конечного назначения, который будет позже доведен до командиров подразделений, и занять там оборону. С местными жителями в разговоры не вступать, всем находиться в повышенной боевой готовности – по оперативным данным, в этом районе может действовать одна из банд боевиков. Остальное будет доведено на офицерском собрании, – майор посмотрел на часы, – через двадцать минут командирам подразделений собраться у БРДМ разведвзвода».

Батальон гудел, как растревоженный улей. Что дальше? «Вот это поворот, – Щербаков сидел на башне танка, глядя, как ранее расслабленные солдаты, возвращавшиеся домой, заметно напряглись, возбужденно обсуждая последнюю новость. – Может, просто постоим где-нибудь на блокпостах и домой? Может, без стрельбы обойдется?» – лейтенант вспомнил, как однажды в Аверьяновке, заглянув в штабную палатку, он застал офицеров, смотрящих трофейную видеокассету. На экране маленького цветного телевизора бородатые чеченские боевики отрезали головы нашим солдатам, захваченным в плен. В тот вечер он долго не мог заснуть – перед глазами стояли кричащие от боли и ужаса лица русских бойцов. Их так и не дождались дома.

Щербаков нащупал в нагрудном кармане патрон, который в Аверьяновке дал ему командир роты: «Надеюсь, не понадобится».

Батальон вновь разделился на две части. Сначала вдаль укатил "бардак" разведвзода, за ним ушла первая часть батальона, потерявшись за песчаными холмами. Через час за ней выдвинулась вторая. Так, догоняя друг друга, они двигались до вечера, пока вперед на разведку уходил БРДМ разведчиков.

Солнце садилось за алеющий горизонт, когда третий танковый взвод в составе 6-й мотострелковой роты занял позиции на холмах, возвышавшихся над плоской степью. 172 и 158 танк стояли правее, укрывшись за их крутыми склонами. Карточку огня танка Александр зарисовал в своем блокноте, обозначив ориентиры, секторы обстрела, основную и запасную позиции, хотя особой надобности в этом не имелось. Глядя на догорающий закат, он задумчиво курил "Приму", стряхивая пепел на остывающую броню танка. Из корявых кустов со спальником в обнимку показался усатый замкомандира 6 МСР по воспитательной работе старлей Игорь Вышегородцев, с ним Щербаков познакомился накануне. Они были ровесники, правда, Игорь закончил военно-строительное училище.

– Саша, привет еще раз, – Вышегородцев вскарабкался на броню, – у тебя можно на танке переночевать? Ночью холодно, а у тебя трансмиссия вон прямо печка, до утра не остывает.

– Да не вопрос, Игорян, оставайся, конечно.

– Мы "шишарики" и "бэтэры" в балке спрятали, – расстилая спальный мешок, продолжил Игорь, – там, блин, сырость, комары, а я простыл. Посты на всех сопках выставили, но что тут в голой степи боевикам делать?

– Ага. Сейчас бы сладкого чего. – пробормотал Щербаков. – Сухпай уже надоел.

– Так что ты молчишь? Я щас к себе сгоняю, у меня банка сгущенки запрятана.

Сгущенку съели вдвоём довольно быстро, и пустая банка улетела в темнеющие в сгустившемся мраке кусты. «Как мало нужно для счастья, – засыпая, подумал Щербаков. – Еще бы бэтэры не кусали…»


Ночь прошла без происшествий. До полудня батальон, собранный в длинную колонну, ждал результатов разведки, затем его первая часть ушла вперед, а вторая, с находившимся в её составе третьим танковым взводом, осталась стоять на пыльной дороге. Часа через три поступил приказ о выдвижении. Сзади 158-го и 172-го танков давно болтались "мертвые" БТРы с сидевшими на них запорошенными белой пылью мотострелками. Колонна медленно змеилась среди песчаных курганов, местами поросших редкими зарослями тамариска и выгоревшей на солнце травой. Ближе к пяти вечера к 157-му танку Щербакова подскочил ГАЗ-66 с сидевшим в нем майором Андреем Бельским.

– Лейтенант, – сквозь грохот танкового двигателя крикнул майор, – давай возвращайся, у нас еще один бэтэр сдох. Надо его зацепить и притащить в пункт конечной дислокации.

– А как же я вас найду? У меня же карты нет! – Щербаков вопросительно смотрел в красное от солнца лицо Бельского.

– Да не ссы, тут одна дорога, а до пункта сбора километров пять всего осталось, давай быстрей, пока не стемнело!

Танк развернулся, нагребая гусеницами бугры белого песка, и полетел в обратную сторону. Через пару километров лейтенант заметил БТР с открытыми люками над силовым отделением. На БТРе копошились две фигуры, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся механиком-водителем и контрактником лет тридцати.

«Слава Богу! – закричал контрактник. – Думал кирдык нам. Давай цепляй, тут геморроя много».

Наученный дагестанским опытом, Щербаков сразу приказал цеплять БТР не за крюки, а через лючок выхода лебедки. Солнце быстро садилось, когда маленькая колонна выдвинулась догонять батальон. Александр вглядывался в колею, оставленную недавно прошедшей здесь техникой, с тревогой поглядывая, как стремительно закатывалось за горизонт багровое солнце. В густеющих сумерках они подъехали к дорожной развилке.

«Обух, тормози!» – крикнул механику Щербаков. Танк, качнув пушкой, остановился. Лейтенант спрыгнул на остывающий песок, глядя то на одну, то на другую дорогу, расходящиеся в разные стороны.

– Куда дальше? – крикнул контрактник, высунувшись из командирского люка БТРа.

– Да хрен его знает. У меня карты нет, а Бельский сказал, тут одна дорога, – лейтенант растерянно смотрел по сторонам.

– Одна дорога? Щас мы к вахам как приедем! Бля, куда поворачивать?

Сашка опустился на колени и, словно индеец-следопыт, стал внимательно рассматривать колеи обеих дорог. В сумерках он едва разглядел, что одна колея, уходившая направо, полузасыпана песком, по второй, видимо, совсем недавно проходила тяжелая техника – песок еще не совсем успел замести отпечатки шин большегрузов и гусениц.

– Налево поедем, скорее всего, эта дорога, – махнул в сторону уходящей на юг дороги Щербаков.

– Может ну его нафиг, до утра подождем? – засомневался "контрабас".

– До утра мы их совсем потеряем – следы песок заметёт, а они, может, утром дальше куда стартанут. Поехали! – лейтенант вскарабкался на башню и запрыгнул в люк. – Толян, налево давай, – скомандовал он.

Танк в сгустившейся темноте продирался сквозь барханы по узкой дороге, периодически останавливаясь на перекрестках. Щербаков, не забывая прихватить автомат, спрыгивал с брони, в свете фар пытаясь разглядеть, куда повернули следы проходившей здесь около часа назад колонны. Иногда следы разветвлялись на обе дороги, и танк поворачивал туда, где, по мнению лейтенанта, следы выглядели глубже и свежее. Вокруг темнота, лишь черное небо с россыпью звезд над головой да мелькающий среди рваных облаков край луны. «Может, не туда свернули, – пробегала порой мысль, – нет, вроде, всё правильно. Вот Бельский сука – "одна дорога здесь", да их тут десятки!»

Вдруг впереди взвилась зеленая ракета, высветив высокие деревья, невесть как оказавшиеся посреди степи. «Стой! – заорал Щербаков, приказывая механику остановиться. – Выключай фары!» Александр щелкнул тумблер фары-луны, включил прибор ночного видения на командирском прицеле. В черно-зеленом свете прибора он разглядел дорогу, перегороженную шлагбаумом, и стоящий возле неё БТР со знакомым бортовым номером. Возле него залегли несколько солдат. «Свои, блин!» – Щербаков нащупал привязанный в глубине башни СПШ заранее заряженный сигнальным патроном. Выглянув наполовину из люка, он в ответ выстрелил в небо, окрасив песок в зеленый цвет: «Обухов, включи фары и давай потихоньку вперед. Это наши».

Артезиан

Проехав шлагбаум, танк с прицепленным к нему БТРом направился к темневшим вдали деревьям, похожим на запущенный сад или рощу. Свет фар выхватил забор из ржавой сетки рабицы и замершие вдоль него танки первой танковой роты. Дальше в темноте угадывалась остальная техника батальона. Отцепив БТР у стоящих группой бронетранспортеров, 157-й вернулся к забору и остановился рядом с двумя танками своего взвода.

Приказав заглушить двигатель, Щербаков спрыгнул на глинистую землю, сменившую собой сыпучий песок, и направился на доклад к командиру роты Олегу Абдулову. Подойдя к 150-му танку (номер которого еще на погрузке исправили на 159), он наткнулся на ротного механика Гаврилова.

– Где Абдулов? – спросил единственного стоящего на посту танкиста лейтенант.

– Спит он. Сказал, что, если у Вас всё нормально, не будить. И что Вы начальником караула заступаете.

– Ну ладно, пусть спит, – Щербаков собрался уже уходить, как где-то в темноте зазвучали переливы гармошки. Он пошел на звук, наткнулся на кусты, за их ветками увидел группу офицеров, сидевших перед костром на ящиках из-под снарядов. На одном из ящиков стояла бутылка водки и нехитрая закуска из сухпая. Среди офицеров сидел прапорщик и что-то наигрывал на поблескивающем зеленью аккордеоне. Пламя высветило красное лицо командира второго мотострелкового батальона майора Бельского, разливавшего водку по рюмкам, сделанным из минометных колпачков. Офицеры задумчиво смотрели на языки пламени, пуская сигаретный дым в ночное небо и слушая грустную мелодию.

«Ну, с днем рождения, – подняв рюмку, комбат Бельский обратился к одному из сослуживцев, – это тебе не в ресторане где-нибудь. Такой день рождения всю жизнь помнить будешь!» Офицеры, все званием не младше капитана, застучали металлическими рюмками. Бельский, закусив тушенкой, увидел стоявшего с краю Щербакова: «А, лейтенант, приехали? Нормально всё? Ну иди спать, чё стоишь! Давай чего-нибудь повеселее, – уже не обращая внимания на Щербакова, захмелевший майор ткнул кулаком в плечо прапорщика. – Давай "Любэ"!»

А на войне как на войне —

Патроны, водка, махорка в цене.

А на войне нелегкий труд,

А сам стреляй, а то убьют…

Подходя к танкам, Сашка услышал, как песню подхватил нестройный хор голосов:

Комбат, батяня, батяня, комбат,

За нами Россия, Москва и Арбат.

Огонь, батарея, огонь, батальон…

Комбат, ё, командует о-о-о-он…

«Батяня, бля, – подумал Щербаков, – "одна дорога-одна дорога"».

Лейтенант ходил среди танков, пытаясь найти в темноте спящих танкистов и заставить их дежурить в карауле. Наконец это ему удалось сделать, и он, волоча ноги от усталости, отправился на свой танк.

Командир роты Абдулов проснулся среди ночи – крутило живот. Лейтенант слез с теплой трансмиссии и направился в темнеющие кусты. Сидя среди колючих веток, он окончательно проснулся и, безуспешно помучившись еще какое-то время, решил проверить посты. Натянув штаны, Олег пошел в сторону чернеющих танков третьего танкового взвода. Ближайшим на его пути стоял 157-й щербаковский танк. Подходя ближе, Абдулов всё ждал, как его окрикнет часовой, но вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь хрустом веток под берцами Олега. Подойдя вплотную к Т-72, в свете луны он увидел прикорнувшего на трансмиссии наводчика Кравченко. Наводчик сопел во сне, а рядом с ним лежал его автомат. Около танковой башни, завернувшись в спальный мешок, спал лейтенант Щербаков.

«Ах ты сука! – Абдулов схватил за ухо спящего Кравченко. – Спишь на посту?!»

Кравченко вытаращил глаза, ничего не понимая спросонья. На шум проснулся лейтенант Щербаков.

«Щербаков, ты дежурный по караулу! Почему у тебя часовые спят на постах! Где Обухов?» – орал комроты.

Из люка механика-водителя показался рядовой Толик Обухов.

«Обухов, "рота подъем"! Бегом всю роту на построение у ротного танка!» – не унимался Абдулов.

«Товарищ лейтенант», – Кравченко, держась за ухо, что-то пытался сказать командиру роты, но тот, отвесив наводчику "леща", вновь схватил его за ухо и поволок на место построения. Когда через десять минут сонная рота построилась, Абдулов вышел перед строем с металлическим коленом танковой антенны в руках.

– Рядовой Кравченко, выйти из строя, – скомандовал командир роты. Кравченко, держась за ухо, сделал два шага вперед и повернулся лицом к сослуживцам. – Вот эта сволочь, – Абдулов указал антенной на наводчика, – спала на посту, подвергая свою, а главное, ваши жизни опасности. Вы, наверное, забыли, что не в Анисовке находитесь, а на территории возможных боевых действий, – комроты размахнулся и со всего маху саданул Кравченко антенной по заднице.

– Товарищ лейтенант, да я… – пытался что-то сказать Кравченко.

– Молчи, сука! – нанося удары антенной и всё больше распаляясь, орал лейтенант.

Наконец экзекуция закончилась. Кравченко лежал на земле, подвывая от боли.

– Так будет с каждым, кто будет спать на посту! Вопросы? – Олег Абдулов свирепо оглядел роту.

– Никак нет! – хором ответили танкисты.

– Разойдись! Так что ты хотел сказать там, Кравченко? – лейтенант наклонился к стонущему наводчику.

– Да это не я должен был дежурить, а Обухов. Я отдежурил, сдал дежурство Толяну, а он, козел, спать лег.

– Ну что я тебе могу сказать? – немного растерялся командир роты. – Разрешаю тебе то же самое сделать с Обуховым, антенна у тебя на танке есть, – и Абдулов, развернувшись, зашагал в сторону своего танка.

До утра Щербаков не мог заснуть после увиденного, бродил среди танков, проверяя часовых, которые после "профилактики" Абдулова дежурили исправно и спать больше не собирались.


Наступило бодрящее прохладой октябрьское утро. Туман, поначалу окутавший всё вокруг, быстро рассеялся, позволив разглядеть окружающую местность. Место, где остановился батальон, на карте обозначалось как "Артезиан" – небольшой оазис в бескрайней степи, заросший колючим кустарником и невысокими яблонями, покрытыми мелкими сморщенными яблочками. В глубине этого одичавшего сада среди камней торчала ржавая труба с лившейся из неё непрерывным потоком чистой холодной водой. Это была заброшенная артезианская скважина. Рядом с ней на большой поляне стояли разрушенная постройка в виде сарая и кирпичный одноэтажный дом с провалившейся крышей. Большую часть поляны окружал забор из проржавевшей и местами порванной сетки рабицы. На этой территории подразделения выставили свою технику в ожидании дальнейших приказов на выдвижение. Мотострелки чинили свои БТРы, танкисты занимались обслуживанием своей техники.

– Долго стоять будем? Слышал чего-нибудь? – спросил на обеде Щербаков старлея Вышегородцева.

– Да откуда же я знаю, Саня, – ответил старлей, жуя надоевшую тушенку. – Может, постоим чуть да всё-таки домой поедем.

– Куда-то наш второй взвод пропал. – Щербаков махнул в сторону неполной танковой роты. – И артиллеристов не видно.

– Ваш взвод с пятой ротой ушел, куда – не знаю. И артбатарея тоже куда-то, – ответил мало осведомленный о передвижениях подразделений Вышегородцев.

– Может, на погрузку по частям отправляют? – с надеждой сказал Щербаков.

– Ага, на погрузку. – усмехнулся Игорь, – Вот только куда?

Танюша

Прошло пару дней. Стояла теплая осень, днем еще жарко, ночи стали гораздо прохладней. Вот и сейчас, укрывшись от жары под тенью корявой яблони, Щербаков от скуки выводил на куске картона красивыми буквами "Private property. For tank № 157 only". Табличку он решил прикрутить на сетку рабицу позади своего танка.

– Вместо того чтобы заниматься личным составом, Вы, товарищ лейтенант, херней какой-то занимаетесь, – лейтенант Абдулов неожиданно появился из-за борта танка.

Сашка вскочил, пряча картонку за спиной и судорожно соображая, что сказать в оправдание, но в голове роилась какая-то каша из "отмазок", и ни одна из них не годилась для ответа.

– Ладно, расслабься. Дай глянуть.

Щербаков протянул недоделанный до конца "шедевр".

– Красиво пишешь. А большими буквами краской написать сможешь? – командир роты посмотрел на Щербакова.

– Думаю, что смогу. А что написать-то? – заинтересовался Александр, почуяв возможнось убить надоевшую скуку.

– Нужно написать с двух бортов моего танка "Танюша". Краска белая у меня есть, вот только кисточек нет.

– Да кисточку я смастерю, – с готовностью сказал Сашка, – а почему именно Танюша?

– Жену мою зовут Татьяна, а "Танюша" по аналогии с "Катюшей".

– Это типа как в Великую Отечественную войну "Катюши" были? – улыбнулся Щербаков.

– Вот-вот. Только "Катюши" по фашистам стреляли, а "Танюша" – по боевикам. Но, надеюсь, до этого не дойдет. Пойдем, – и Абдулов зашагал в сторону своего танка.

Кисточки Щербаков сделал из обломков веток, на концах обернув их тканью. Долго примеривался, где написать и какой величины рисовать буквы. Наконец, определившись, что буква в высоту будет две коробки КДЗ, он сначала гвоздем нацарапал на заранее отмытом солдатами борту заглавными буквами ТАНЮША, а затем аккуратно стал обводить их краской. Через несколько часов с обеих сторон танка красовались белые буквы имени жены командира первой танковой роты.

«Надо бы и мне что-нибудь написать, краски еще немного осталось», – подумал Щербаков, сжимая в руках стеклянную литровую банку с остатками краски, отданную Александру довольным его работой Абдуловым. После мучительных размышлений лейтенант решил вывести на большой фаре-луне название села Карамахи на арабском. Порывшись в деревянном ящике, прикрученном к командирскому ЗИПу проволокой, он вытащил из сумки бережно завернутый Коран, подаренный ему в Карамахах бойцами спецподразделения на День Танкиста. На внутренней стороне обложки спецназовец Тарас на арабском написал названия селений, где совсем недавно проходили бои – Карамахи, Чабанмахи и Кадар.

Отмыв круглый щиток, закрывающий стекло фары-луны, Александр старательно вывел простым карандашом замысловатую арабскую вязь, обозначающую название Карамахи, и затем обвел её белой краской. Полюбовавшись своим произведением, он заключил надпись в белый круг по краю щитка и, удовлетворенный работой, прикрутил его на место: «Ну вот, так красивее будет».

Новощедринская. На арыках

Утром после завтрака поступил приказ собраться в колонну и готовиться к выдвижению. Батальон засуетился, разбирая установленные несколько дней назад палатки и распихивая своё имущество по грузовикам и БТРам. Скрывшись за песчаными холмами, укатил на разведку БРДМ разведвзвода. К обеду команда выдвигаться.

Колонна двинулась на юг, покидая Артезиан с его запущенным садом и прозрачным источником. Техника опять пробиралась среди песчаных барханов, постепенно сменившихся полями, в большинстве своем заброшенными, заросшими высокой травой. То и дело на пути стали попадаться арыки, частью сухие, покрытые по бетонным краям высохшей тиной. Показался неширокий канал с журчащей водой и соединявшим его берега маленьким железобетонным мостом. Миновав его, колонна остановилась в давно не паханном поле среди засохших сорняков, вымахавших по пояс. В командирский прицел между стволов деревьев угадывались крыши какого-то селения, левее темнела роща с еще зелеными ветвями. В сторону села уехала разведка.

Через час разведчики вернулись и колонна, не заходя в село, двинулась в сторону верхушек зеленеющей рощи. Совсем скоро батальон остановился на берегу небольшого канала с берегами, выложенными бетонными плитами, меж них кое-где пробивались пучки высохшей травы. От канала в обе стороны отходили ветви арыков. Танку Щербакова было приказано занять позицию рядом с большим раскидистым дубом, в углу изгибающегося буквой L арыка, поросшего по берегам высокими деревьями, кустарником и сухими камышами.

Метрах в ста от 157-го, также у арыка, занял позицию 158-й танк, между танками расположилось мотострелковое отделение. На берегу другого арыка, невидимый за густым камышом, стоял 172-й танк третьего щербаковского взвода. Танки командира роты, первого танкового взвода и вернувшегося второго расположились на берегу канала с перекинутым через него в стороне подвесным железным мостом. Грунтовая дорога через мост вела в направлении крыш селения, прятавшихся за начавшей желтеть зеленью деревьев. К вечеру второй мотострелковый батальон и приданная ему первая танковая рота, окопавшись, заняли оборону на окраине станицы Новощедринская.

Отвал для самоокапывания на 157-м был оторван еще в горах Дагестана "умелыми" действиями капитана Пермякова, поэтому окоп для него отрыл танк № 172, под управлением недовольного механика-водителя Марченко – ему еще предстояло вырыть окоп для своего танка. Наконец 172-й укатил в сторону своего расположения, где уже что-то жарили на костре остальные члены его экипажа – сержанты Гирин и Стеценко.

Обухов загнал танк в пахнувший свежевырытой землей окоп и заглушил двигатель. Справа над башней нависали ветви начавшего желтеть дуба, по левую сторону далеко вперед тянулась густая чаща камыша, которым густо поросли берега арыка. Сзади тоже высились его высокие желто-зеленые стебли, а впереди заросшее сорняками поле с чернеющей вдали лесополосой. Пока Щербаков рисовал карточку огня танка, то и дело приникая к командирскому прицелу, Кравченко и Обухов развели костер и принялись разогревать осточертевшие всем консервы сухпая.

Когда почти стемнело, Щербакова вызвали на собрание командиров взводов танковой роты. Лейтенант Абдулов "нарезал" задач на следующий день, в том числе приказал осушить наружные баки – перелить из них солярку во внутренние, вырыть окоп для дополнительного сектора обстрела, почистить оружие. Дежурного по караулу назначать не стали – приказ: «каждому экипажу самостоятельно дежурить на своей позиции».

«На "мабуту" надежды нет. – сказал лейтенант Абдулов про пехоту. – Эти обезьяны спят на постах постоянно, поэтому охрану осуществлять силами экипажа и командирам взводов самостоятельно проверять свои танки. Пароль на сегодня по батальону "восемь"».

Собрание закончилось. Лейтенанты еще чуть поговорили, в основном о завтрашних делах. Абдулов рассказал, как ходил с командиром 4 МСР Димой Кушнировичем и контрактником из разведвзвода в Новощедринскую за сигаретами и что в селе не очень-то дружелюбно настроены – сигареты продавать отказались. Продавец чеченец демонстративно собрал разложенные на лотке сигаретные пачки, посоветовав купить сигареты "у себя в расии, вася" и "вабще чо приэхали, кто вас звал".

К своему танку Александр возвращался в полной темноте, спотыкаясь о невидимые кочки и коряги, периодически отвечая на окрики часовых.

– Стой, три! – раздавалось в ночи.

– Пять, – отвечал Щербаков, мысленно сложив 3 и 5, чтобы получить пароль 8, и продолжал брести в сторону, где прятался в окопе 157-й.

На ужин остывшая рисовая каша с тушенкой и кисловатый отвар из ягод терна, в изобилии растущих по берегам арыка.

Щербаков, не надеясь на Обухова с Кравченко, решил первым заступить на дежурство, хотя, как офицер, имел полное право этого не делать. «Простою, сколько смогу, – подумал Александр, – а потом разбужу кого-нибудь дальше стоять».

Ночи стали прохладные, а тут еще новая напасть – огромные комары, полчищами вьющиеся над арыком. Чтобы хоть как-то спастись от жалящих насекомых, лейтенант застегнул все пуговицы на камуфляже, поднял воротник, надел на голову шерстяную камуфлированную маску с узкой прорезью для глаз, закрыв шею. В завершении он раскатал не по размеру длинные рукава, полностью спрятав туда руки и, наполовину высунувшись из командирского люка, стал вглядываться в кромешную темноту. На едкий дым дешевых сигарет, выданных днем по пачке на человека, комары никак не реагировали. Сзади на трансмиссии, не обращая внимания на жалящих паразитов, храпели наводчик и механик-водитель.

Периодически Сашка нырял в люк, включал прибор наблюдения командира ТКН-3Б и пытался что-нибудь рассмотреть в черно-зеленом мельтешении. Под утро Щербаков с трудом разбудил на дежурство наводчика Кравченко. Тот нехотя перелез с теплой трансмиссии в свой люк. Выкурив очередную вонючую сигарету, Щербаков завернулся в расстеленный на трансмиссии спальник и сразу заснул, не снимая маски с лица. Убедившись, что командир спит, Кравченко поудобней устроился на своём узком сиденье и тоже продолжил прерванный сон.

Наступил очередной день службы. До обеда переливали остатки топлива из наружных баков во внутренние, затем Марченко отрыл запасной окоп для щербаковского танка. Подошло время обеда.

Зампотыл Газарян где-то раздобыл картошки, а может, она и была, да кто же её готовить будет во время марша? В обед её стали раздавать по подразделениям. Олег Кравченко притащил с хозвзвода сетку с мелкой, не первой свежести картошкой и газетный кулек с сахаром.

– Давайте что-нибудь приготовим. – предложил он. – Картошку пожарить можно, а то от этого сухпая тошнит уже.

– А на чем ты жарить будешь? – спросил его Щербаков. – Сковородки-то нет.

– У нас в ЗИПе шесть цинков с патронами 5,45 лежит. Мы уже почти два месяца тут, а только один открыли. Можно в цинке приготовить, – ответил наводчик.

Крышку цинкового ящика отрезали большим кухонным ножом, завалявшимся в ЗИПе механика, патронами дополнили магазины, а оставшиеся высыпали в арык, "чтобы врагам не досталось". В то, что патроны в дальнейшем могут понадобиться, никто не верил, а учет боеприпасов никем не вёлся. На разведенном костре долго обжигали защитно-зеленую краску с ящика, соскабливая обгоревшие чешуйки ножом. Наконец "сковородка" готова. Обухов за это время начистил картошки. Масла взять негде – вместо него в "сковородку" вывалили две банки тушенки с большими кусками белого жира, сверху наложили картошки, от души посыпанной крупной солью. Через некоторое время жаренная картошка с тушенкой была готова. Обжигаясь, экипаж ел её прямо из цинкового ящика, закусывая черствым хлебом. Еще никогда еда не казалась Щербакову такой вкусной. Цинк быстро опустел, дочиста выскобленный алюминиевыми ложками. Завершил этот великолепный обед отвар из терна с сахаром. После обеда чистка оружия и бесцельное сидение на башне в ожидании вечера и мыслями «когда же домой?».

Так прошло несколько дней. На обед Кравченко с Обуховым что-нибудь готовили из картошки – жарили или варили в том же цинке, из брикета гороха и тушенки делали "суп", пока картошка не кончилась. Вновь перешли на сухпай. Несколько раз Абдулов устраивал занятия по ТТХ Т-72Б, а также учебный "пожар в танке", когда по команде экипаж на время должен с оружием покинуть танк и отползти от него на определенное расстояние. Наравне с солдатами Абдулов гонял и командира взвода Щербакова. Больше всего Сашку злило, что командир второго взвода Вадим Круглов в этой экзекуции не участвовал, и такое неравное отношение Абдулова к командирам взводов очень расстраивало Щербакова.


Слухи о скором возвращении домой приутихли, сменившись тревожными вестями. На офицерских собраниях "замполитом" Сергеевым доводились скупые боевые сводки. Федеральные и внутренние войска начали вступать в открытые столкновения с бандформированиями, неся потери. Первые "двухсотые" отправились в цинковых гробах на родину, где их живыми ждали родные и близкие, "трехсотые", которым повезло чуть больше, разлетались в "вертушках" по госпиталям. Пару дней назад, 4 октября, при штурме станицы Червленой погибли пятнадцать солдат, около тридцати были ранены. А до Червленой по прямой отсюда всего 17 километров.

Батальон находился в постоянной боевой готовности. Командир батальона отдал приказ – наблюдатели на каждом танке, в каждом подразделении должны дежурить круглосуточно. По ночам Щербаков по-прежнему вёл наблюдение, не доверяя экипажу. Порой в ночи сквозь стрекот сверчков и монотонное гудение комариных полчищ едва слышно угадывались не то далекий грохот снарядов, не то гул грома. К утру лейтенант, закусанный комарами и одуревший от бессонной ночи и десятка выкуренных дешевых сигарет, будил Обухова или Кравченко и отключался, заснув, сидя на своём узком командирском сиденье с вытянутыми на НСВТ ногами.

Раннее утро – самое опасное для нападения время, но большинство часовых батальона со второй половины ночи начинали клевать носом и засыпать, даже не сдав дежурство. Почти всегда сразу после начала заступления на пост Обух с наводчиком тоже укладывались поудобнее, чтобы проспать до утра. Многие солдаты до сих пор не понимали, что мирное время давно кончилось и 2 МСБ находится на войне. Но батальону пока везло – на него никто не нападал в утренних сумерках, и в боевых действиях он не участвовал.

Через несколько дней весть о событиях в Червленой дошла до батальона. На офицерском собрании капитан Сергеев рассказал о штурме станицы 4 октября, о трех десятках раненых, о погибших солдатах, расстреляных из снайперской винтовки. В захлебнувшейся атаке они залегли, прячась в высокой траве, но армейские каски, блестевшие в восходящем солнце, служили отличным ориентиром для чеченского снайпера. Пятнадцать парней больше не смогли поднять головы от залитой кровью земли.

Командир батальона в очередной раз объявил полную боевую готовность. Доведено, что красная ракета – команда к бою, определены основные и запасные частоты для связи. После собрания майор Шугалов приказал всем подразделениям, имеющим каски, обшить их камуфлированной тканью. Каждый выходил из положения, как мог. В ход пошли старые "комки", латки с локтей и колен, обрывки брезента – всё, чтобы каска не блестела на солнце. У танкистов касок не имелось, но командир роты как следует приказал замаскировать танки ветками и камышом. Экипажи, устав от безделья, занялись маскировкой с большим энтузиазмом, так что к вечеру танки можно было разглядеть только с близкого расстояния.


Вечером 8 октября Щербаков заступил на дежурство. Впереди в сумерках темнели далекие деревья лесополосы, сзади и слева шелестел камыш над арыком, на трансмиссии слышался храп механика и наводчика.

«Когда же всё это кончится? – тревожные мысли копошились в давно не мытой голове лейтенанта. – Говорили на пару месяцев в Дагестан, а тут уже больше трех и такой поворот», – он закурил очередную "Приму". Тянулись минуты, перетекавшие в часы. В небе сквозь рваные облака просвечивал тонкий серпик убывающей луны. Комаров стало меньше, поэтому спать хотелось сильнее обычного, да и бессонные ночи давали о себе знать. Почти провалившись в сон, Щербаков услышал в стороне штаба батальона звук выстрела, затем прозвучала автоматная очередь, в небо взвились огоньки трассеров, и за ними взлетела сигнальная ракета, осветив окрестности малиново-красным цветом. В груди что-то ёкнуло: «Красная ракета!»

«К бою! – заорал лейтенант, совершенно очнувшись от сна и глядя, как догорает падавшая за арыки красная звезда. В стороне загрохотал танковый двигатель, за ним еще один. Щербаков спрыгнул на трансмиссию: – К бою! – он с силой ударил ногой в бок завернутого в спальник и сладко спавшего механика, сдернув второй спальник с наводчика, он схватил за шиворот открывшего глаза Кравченко. – Олег, просыпайся, бля! Команда к бою!»

Обухов, спотыкаясь в темноте, кинулся к своему люку, Кравченко запрыгнул в свой. Сашка забрался на своё место командира, захлопнув за собой крышку люка. Сердце бешено колотилось, а живот предательски скрутило. В этот момент танк загрохотал дизелем, выкинув в ночное небо столб сизого дыма. Натянув шлемофон, Щербаков щелкнул тумблером радиостанции.

– Тридцатый, приём! – сразу услышал он в наушниках злой голос Абдулова.

– На приёме тридцатый, – ответил лейтенант.

– Почему на связь не выходишь? Где Прокат 31? Почему не отвечает? Команда к бою!

– На приёме Прокат 31, – прорвался голос командира 158 танка сержанта Акунина.

– Всем наблюдать! В случае обнаружения противника немедленно доложить мне. Как поняли? Приём! – голос командира роты в шипении радиопомех.

– Понял тебя, ноль первый. На приёме десятый, – донеслось из наушников.

– Ноль первый, понял тебя, – невозмутимый голос Вадима Круглова. – На приёме двадцатый.

– Понял тебя, ноль первый. Прокат тридцать на приёме, – Щербаков, вертя командирской башенкой, вглядывался в мельтешащий зеленью прибор ночного виденья. Слева схватился за "чебурашку" и прилип к прицелу наводчик Кравченко. В ночнике угадывались контуры лесополосы, слева светлела стена камыша. Вдали показывались и исчезали какие-то черные точки. Что это – противник или помехи прибора? Живот крутило всё больше. Неужели началось? Вот оно! Что делать? Руки предательски дрожали.

«Альбатрос, Альбатрос! – зазвучал в наушниках циркулярный позывной для всех подразделений батальона. – Наблюдать в сторону противника!»

За грохотом дизеля ничего не слышно, стрелял ли кто снаружи – неизвестно.

– Товарищ лейтенант, двигатель греется, – через какое-то количество томительных минут по внутренней связи сообщил Обухов.

– Почему греется? – лейтенант сильнее прижал ларингофоны к горлу.

– Не знаю. – прокричал механик, – Может, двигатель заглушить? А то вдруг клинанёт!

– Погоди, – слабая надежда мелькнула в голове Сашки. Он повернул ручку люка и чуть приоткрыл его, выглянув в кромешную тьму. Страх, что какой-нибудь боевик сидит на башне с ножом, мешал Щербакову вылезти наружу. Лейтенант нащупал в темноте автомат, передернул затвор, предварительно сняв с предохранителя. Просунув ствол автомата в узкую прорезь люка, он резко откинул его крышку и выглянул наружу. На башне никого не было, а на трансмиссии лежали два развернутых спальника, не давая как следует охлаждаться разгоряченному двигателю. Сашка, спрыгнув на пышущую жаром трансмиссию, скинул спальники на остывшую землю и снова нырнул в люк, захлопнув его за собой.

– Обух, глянь температуру! – прижав ларингофоны, крикнул Щербаков.

– Падает, товарищнант! – обрадовано сообщил механик. – Уже почти нормально!

Танк тарахтел двигателем, в ночнике по-прежнему только мельтешение точек. Щербакову постоянно чудилось какое-то движение в районе лесополосы, начавшей затягиваться зеленым туманом, но ближе всё так же виднелся пустой кусок луга и качающиеся в легком ветерке камыши. Прошли еще томительных полчаса. В наушниках вновь раздался голос лейтенанта Абдулова: «Всем "Прокатам" заглушить двигатели! Наблюдать в сторону противника. Быть постоянно на связи. Как поняли? Прием!»

Командиры танков поочередно докладывали о том, что двигатели заглушены и экипажи на связи. Танк № 157 тоже замолчал. Щербаков вылез из люка в начинавшую светлеть на востоке темень, осторожно положил автомат рядом на командирский ЗИП. Вытащив дрожащими пальцами сигарету из помятой красной пачки и закурив, он стал вглядываться в белесые волны тумана, едва различавшиеся в холодных утренних сумерках. Огонёк сигареты Сашка прятал в кулаке, укрываясь за откинутым люком. Вокруг стояла глухая тишина, даже обычного пенья птиц не слышно. Из своего люка, поёжившись, выглянулКравченко: – Что, отбой воздушной тревоги? – попытался пошутить он.

– Ты давай вперед смотри и по сторонам тоже, – одернул его Щербаков. – Спите на постах, никакой надежды на вас нет!

– Да я не сплю, – не особо отпираясь ответил наводчик, – я наблюдаю, – и он тоже уставился в белую стену тумана.

– Вот и наблюдай. Разбудишь, если что, – лейтенант скрылся в люке, прикрыв его за собой. Из-за нервного напряжения очень тянуло в сон, и Щербаков почти сразу вырубился. За ним заснул и Кравченко, примостившись на разогретой за ночь трансмиссии.


Сегодня наконец-то сварили обед на батальонной полевой кухне. На завтрак перловка с сухарями. Полусладкий чай, успевший остыть, разогревали на костре в алюминиевом котелке. Обсуждали ночную тревогу. Какая она, учебная или боевая, так никто и не понял. К обеду хозвзвод установил в молодой рощице большую палатку. В ней устроили "баню", точнее, душ с теплой, почти горячей водой. Весь день подразделения ходили мыться, кто-то успевал постирать свою форму.

Дошла очередь и до третьего танкового взвода. Это, конечно, не в ванне лежать, но после стольких дней жары и пыли душ показался райским наслаждением. Обратно Щербаков шел в только что выжатой отстиранной форме. Всю мокрую одежду по приходе он развесил сушиться на танковой пушке, оставшись в одних семейных трусах и гражданской футболке.

Сидя на башне, лейтенант грелся на послеобеденном солнце и курил последнюю оставшуюся на троих сигарету. Вдруг впереди он заметил какое-то движение. Прищурившись своими подслеповатыми глазами, Сашка рассмотрел мальчика-подростка лет десяти, через луг направлявшегося к танку. В руках пацан нёс небольшую пластиковую канистру. Где он прошел, если батальон занял круговую оборону? Подтянув к себе автомат, Щербаков снял его с предохранителя: – Эй, ну-ка стой! Ты кто такой? Чего надо?

– Э, русский, не стреляй! Дай солярки! – остановившись, закричал мальчишка.

– Зачем тебе солярки?

– В движок заливать, чтобы свет дома был, – ответил он.

– А ты нам сигарет принеси, мы тебе солярки, – на землю с трансмиссии спрыгнул Кравченко. – Давай, один литр – пачка.

– Нету сигарет, есть только у дедушки табак.

– Ну тащи табак. Принесешь, нальем тебя соляры.

Мальчик повернулся и пошел в обратную сторону.

– Вот, Кравченко, средь бела дня чехи прямо к танку приходят, а вы еще и ночью спите, – Щербаков повернулся к наводчику.

– Да мы не спим, – опять слабо возразил Кравченко.

Через пару часов, когда солнце клонилось к закату, вновь пришел чеченский мальчик и принес две небольших пачки табака, оказавшегося нюхательным.

– Ты чего принес? Его же нюхать надо, а не курить, – повертев в руке пачку сделанного еще в РСФСР моршанского табака, Щербаков протянул его мальчишке обратно.

– Да ладно, товарищ лейтенант, скурим. Сигарет-то вообще никаких нет.

– Ладно. Обухов, накачай ему канистру, там всего литров пять, – Щербаков надорвал бумажную упаковку табака. – Олег, давай тащи газету, сейчас самокрутки делать будем.

– Ты тут смотри ночью не ходи, – закуривая вонючую "козью ножку" сказал лейтенант пацану. – А то мы стреляем без предупреждения. Это тебе повезло, что мы не стреляли.

Подхватив пахнувшую соляркой канистру, чеченский мальчик удалился в сторону лесополосы с видневшейся за ней окраиной Новощедринской.

Прошло еще несколько дней. Боевых тревог и нападений пока что не случалось, но обрывки информации о боях в окрестностях постоянно циркулировали в батальоне. Не менее обсуждался и вывод батальона из Чечни. Ходили слухи, что 2 МСБ будет менять какой-то другой батальон. Называли даже номер полка с входившим в его состав этим батальоном, но замены всё не было, и мифическая дата отправки домой отодвигалась всё дальше и дальше.

Из скудных событий запомнилось, как двумя танками вытаскивали третий, по катки засевший в трясину около одного из арыков. А получилось так – окоп для танка вырыли слишком близко к арыку, и за все эти дни земля пропиталась влагой. При попытке выехать из окопа танк под собственной тяжестью сел на брюхо, наворотив вокруг себя кучу грязи. Сначала застрявший 172-й тянули одним щербаковским танком, зацепив его корму двумя тросами крест-накрест. Но 157-й рыл землю гусеницами, сам потихоньку закапываясь во влажно-зыбучий грунт до тех пор, пока один из толстых стальных тросов не лопнул. Затем к делу подключился 158-й, и объединенными усилиями сидевший в грязевом плену танк наконец-то сдвинулся с места, мало-помалу вылезая на сухую землю.

Еще в батальон приехали командированные контрактники из музыкального взвода полка, давали концерт для солдат и офицеров. Но экипаж Щербакова на концерт не попал, занятый вытаскиванием танка. Вечером всех музыкантов "расквартировали" по подразделениям. Один из них, гармонист, пришел ночевать на шербаковский 157-й. Тут и состоялся мини-концерт для танкового экипажа, прямо на танковой трансмиссии.

Нюхательный табак весь выкурили. Скурили на троих последнюю, припрятанную Щербаковым в недрах танка, "беломорину" с надписью на ней красной ручкой "Это последняя папироса. Выкурить в крайнем случае!". Пробовали курить сухие листья, высушенные на костре – гадость полная… Сашка в очередной раз пожалел, что когда-то начал курить.

Старощедринская


12 октября батальон занимал круговую оборону в нескольких километрах от прежнего места – на окраине соседней станицы Старощедринской. 2 МСБ окапывался на огромной поляне, окруженной редкими деревцами, слева тянулась ветка железной дороги, укрытая за густой лесополосой, справа блестели мутной водой небольшие каналы. Вдали виднелась окраина станицы. Танки первого и третьего танкового взвода вновь раскидали по взводам 4-й и 5-й мотострелковых рот, они опять находились на большом удалении друг от друга. Второй танковый взвод вместе с 6-й мотострелковой ротой выдвинули на несколько километров левее, вниз по течению Терека. Танкисты с мотострелками заняли оборону на берегу, контролируя речную переправу, через которую почти непрерывным потоком текли беженцы северных районов Чечни.

Сидя на башне своего танка, Александр вглядывался в темнеющую впереди лесную чащу. До ближайшего дерева-ориентира лазерный прицел-дальномер определил расстояние в 750 метров, справа лес подобрался еще ближе. Судя по карте, где-то за лесом, в нескольких километрах, неспешно катил свои воды Терек.

За танковым окопом механик и наводчик вырыли перекрытую щель. В неё мог спрятаться экипаж в случае, если танк будет выведен из строя. В качестве перекрытия Кравченко с Обуховым навалили на траншею обломки досок и присыпали всё рыжей глиной. Щель прорыли до высохшего арыка, он начинался сразу за танком и тянулся до железной дороги. Его берега заросли кустами и старыми осинами, самая большая из них своими ветвями нависла над щербаковским танком.

Поляна вновь напоминала небольшую деревушку с брезентовыми палатками вместо домов. Повсюду стояла бронетехника, грузовики и кунги, по периметру рассредоточились танки первой танковой роты, грозно глядевшие по сторонам зачехленными пушками. В большой ротной палатке организовали офицерскую столовую. Завтрак, обед и ужин, как положено – на тарелках. Солдаты так и ели из котелков, еду им разносили по подразделениям в двенадцатилитровых термосах.

Рядом со штабной палаткой на врытой в землю перекладине висела большая артиллерийская гильза. На утреннем построении командир батальона Бельский довёл: медленные удары по гильзе – сбор командиров, частые – учебная команда "к бою", зеленая ракета – общий сбор батальона на построение, красная ракета – команда "к бою". После построения прошло не более часа, как Щербаков, стиравший в арыке своё нижнее бельё, увидел зеленую ракету, взметнувшуюся ввысь, затем донеслись неспешные удары по гильзе. Чертыхаясь и на ходу отжимая недостиранные трусы, лейтенант поспешил на место построения. Мимо по дороге проскочил "бардак" разведчиков и спешащий за ним МТЛБУ с медицинским крестом.

– Чё за кипишь? – спросил он у старшего лейтенанта Тодорова, строившего свой мотострелковый взвод.

– Да кто его знает, может, проверяют, как сигналы поняли.

Батальон построился, на середину вытоптанной поляны вышел майор Бельский, вытащив за собой солдата. Боец был без автомата, стоял сгорбившись, низко опустив голову.

«Товарищи солдаты и офицеры, сколько раз говорилось о технике безопасности при обращении с оружием! – повышая голос начал Бельский. – Вы что, дебилы что ли? – майор вращал головой, оглядывая ряды стоявших прямоугольником подразделений. – Вот стоит обезьяна из 5-й мотострелковой роты, – он ткнул своим толстым пальцем в понуро стоящего бойца, – которая теперь будет помогать своему другу детей делать. А знаете почему будет помогать? Потому что эта обезьяна только что прострелила яйца своему другу, и самостоятельно детей друг уже не сделает. Его только что отправили в госпиталь. Тебя не учили автомат на предохранитель ставить? – обратился он к унылой "обезьяне". – Сегодня во всех подразделениях провести подробный инструктаж и доложить мне лично. И второй вопрос – о воинской дисциплине. По имеющимся у нас данным, из 255 МСП ушли с оружием двое бойцов – рядовые Хлудов и Давлевший. Сейчас их ищут, но мы с вами находимся не дома, а на территории, где идут боевые действия, так что хорошо, если эти два дебила на своих набредут».

Через несколько дней на построении сообщили, что обезглавленное тело Хлудова было обнаружено на берегу Терека, второй боец так и не был найден.

По ночам Щербаков, как и прежде, дежурил наравне с экипажем, разбив ночь на три части. Кравченко и Обухов постоянно засыпали на посту, Щербаков, зная это, не мог спокойно уснуть, постоянно просыпался, вылезал из своего люка и будил прикорнувшего на трансмиссии часового. Затем сам вставал в караул под утро – в самое тяжелое время, когда больше всего клонит в сон.

Спать не давали и периодически покусывающие "бэтэры", от которых не было спасения. С платяными вшами, заразившими практически весь батальон, каждый боролся, как мог. Лучшее средство от них – прожарить военную форму в автоклаве, но его в наличии не имелось, второй способ – прокипятить всю одежду, но для этого нужна "сменка" для переодевания, отсутствующая у большинства личного состава. Оставался третий способ – в свободное время давить этих гадов ногтем, отыскав в складках одежды и положив на другой ноготь.


В батальон приехал командир полка полковник Чебышев. На построении батальона сквозь дующий с Терека ветер доносились обрывки его фраз про выполнение боевых задач, поставленных командованием округа, и долга перед Родиной. Он важно прохаживался перед строем в начищенных до зеркального блеска берцах, порой дотрагиваясь до своих черных усиков рукой в кожаной перчатке. Затем вышел майор Шугалов, довел обстановку в районе станицы Червленая-Узловая. Там шли бои между боевиками, состоящими из наемников разных национальностей, и внутренними войсками, действующими совместно с федеральными. Обе стороны несли большие потери. Вышестоящее командование отдало приказ провести разведку в районе железнодорожной станции Червленой-Узловой, находящейся в девяти километрах юго-восточнее Червленой, и выдвинуть часть батальона на помощь войскам, ведущим бои около станицы.

Пасмурным осенним утром на разведку выехал БРДМ разведвзвода и ГАЗ-66 с сидящими в кузове разведчиками. Слева от башни "бардака" восседал сам Чебышев, держа в руках развернутую карту местности, справа башни сидел начштаба майор Станкевич. Необходимо было обнаружить противника и передать координаты его позиций артбатарее, по первому приказу готовой выпустить свои 152-миллиметровые снаряды по боевикам. Мини-колонна продвигалась в сторону станции Червленой-Узловой по узким, неезженым проселочным дорогам, продираясь сквозь ветви разросшихся кустов и деревьев, порой выезжая на заросшие сорняками поля. Машины остановились на опушке густого леса. Где-то за ним, километрах в двух по прямой, скрывалась станция.

«Через лес не пролезем, – вглядываясь вдаль и сверяясь с картой, сказал Чебышев. – Надо аккуратно вот по этому проселку проехать, – он ткнул в тонкую линию на карте, – окажемся на северной стороне станции, там и посмотрим».

Разведка двинулась по проселку, слева желтел поредевшей листвой осенний лес, справа тянулись заброшенные поля. Вскоре показались постройки окраин, как вдруг оттуда раздались автоматные выстрелы в сторону колонны.

«Стой! – заорал Чебышев. – Давай левее, жмись к лесу!»

Бардак и "шишарик" вывернули колеса влево, но к лесу мешал прижаться старый арык с блестевшей сквозь опавшие листья стоячей водой. Разведчики попрыгали на землю и залегли на обочине. Чебышев, спрятавшись за бортом БРДМа, судорожно шарил пальцем по карте, пытаясь определить местонахождение.

– Рацию мне! – комполка протянул руку за шлемофоном Станкевичу. – Оркестр! Оркестр! Это Арзамас! – полковник вызывал артбатарею.

– На приёме "Оркестр", – донеслось из наушников.

– Оркестр, нанести огонь по квадрату… – Чебышев, глядя в развернутую карту местности, перечислил ряд цифр "по улитке", – Как поняли, приём?

– Понял тебя, Арзамас. Минутная готовность.

Со стороны станции доносились выстрелы, но пули ложились правее, кося сухие сорняки. Станкевич развернул свою карту, пытаясь "вычислить" координаты, названные Чебышевым.

– Товарищ полковник, – майор округлившимися глазами посмотрел на Чебышева, – Вы только что наши координаты назвали!

– Чего? – на понял командир полка.

– Наши координаты! Где мы сейчас находимся, а не боевики! Оркестр сейчас по нам долбанет!

Тут смысл сказанного дошел до Чебышева. – Бля! Оркестр! Оркестр! Отставить огонь! – но в наушниках только шипение, связи нет. – Оркестр! Валим отсюда! – заорал Чебышев, заскакивая на броню "бардака". – По машинам! Быстро отходим!

Разведчики, еще не понимая, чем вызвано столь резкое отступление, на ходу забирались в разворачивающийся "шишарик". Когда колонна неслась в обратном направлении, прыгая на ухабах, по месту, где она стояла еще минуту назад, ударили первые залпы САУшек. Осколки свистели над пригнувшимися к башне Чебышевым и Станкевичем, а связь с "Оркестром" всё не появлялась…

– Станкевич, ты про этот "косяк" смотри в штабе не расскажи! – сказал майору Чебышев, когда они уже подъезжали к расположению батальона.

– Товарищ полковник, я – могила. Надеюсь, разведчики ничего не поняли…

После обеда лейтенант Щербаков построил свой взвод по приказу командира роты. Абдулов придирчиво осмотрел внешний вид танкистов. Начал он про обстановку в районе, потом про воинскую честь и долг перед Родиной, затем, вставив пару замечаний по форме одежды и отвесив подзатыльник чумазому механику Обухову, приказал готовить танки к боевому выходу.

Все встретили это известие по-разному – кто заметно нервничал, ведь неизвестно, что случится завтра, а вдруг ранят или убьют, кто радовался, устав от унылого пребывания на одном месте и почуяв возможность чего-то нового, о чем будет потом рассказать в жизни. Щербаков воспринял всё это с определенным чувством тревоги. Он не боялся быть раненым или погибнуть – больше всего его страшило попасть в плен и подвергнуться пыткам и унизительному убийству, виденным им на трофейной видеокассете. Помогая готовить танки, Александр периодически нащупывал "последний" автоматный патрон в нагрудном кармане, подаренный ему Абдуловым еще в Дагестане.

Изначально на штурм Червленой-Узловой планировался выехать 1 ТВ, но при очередном ТО оказалось, что танки первого взвода нуждались в дозаправке трансмиссионным и моторным маслом, отстутствующим на складе ГСМ в данный момент. Решено было оставить 1-й танковый взвод в обороне мотострелкового батальона, а на Червленую отправить 4-ю мотострелковую роту и приданные ей на время операции два танка 3-го танкового взвода.

Весь оставшийся день танкисты провели, готовя танки № 157 и № 172 к выходу – догружали ленты с патронами для ПКТ, проверяли крепления бортов и КДЗшек, связь между собой и 4 МСР. К вечеру заправили до максимума внутренние баки солярой из топливозаправщика и получили сухпай на три дня. Экипажи двух танков вновь построились в сгущающихся сумерках, и Абдулов, оглядев каждого, задал вопрос, готовы ли экипажи к выполнению боевой задачи, на что получил четкий ответ: "Так точно!".

– Если кто не уверен в своих силах, может отказаться, пока есть такая возможность. У нас экипажи взаимозаменяемые. От действия или бездействия одного человека могут пострадать все. Есть желающие? – повторил вопрос командир роты.

– Никак нет! – хором ответили танкисты. Никто не хотел стать трусом и посмешищем в глазах своих сослуживцев.

Затем собрание в штабной палатке, вводные на завтра, 16 октября. Зайти нужно с востока и выйти к северным окраинам станции. В итоге всё сводилось к тому, что действовать по обстановке. Когда совсем стемнело, танки в ожидании утра заняли свои позиции.

Не спалось. Щербаков курил, глядя в ночную темень, спрятав огонек сигареты в кулаке. Сердце порой начинало учащенно биться, потом успокаивалось. Что будет завтра? "По-любому живым не сдамся", – думал Щербаков, чувствуя пальцами патрон сквозь давно не стиранную ткань камуфляжа. Обухов и Кравченко, умаявшись за день при подготовке, такими мыслями не мучились, во всяком случае, они мирно храпели в спальниках на успевшей нагреться трансмиссии. «А может, всё, как в Дагестане, "прокатит", там же в основном мы по боевикам стреляли», – закуривая очередную "Приму" успокаивал себя Александр. Часа в два ночи лейтенант растолкал Кравченко на дежурство, прикрыл за собой люк и провалился в беспокойный сон.

Червленая-Узловая

Построение колонны намечено на 5:30 утра. Обухов, конечно, заснул на посту, всё проспал, и экипаж разбудил пришедший со 172-го сержант Гирин. 157-й спешно завели и, выехав из окопа, танки направились к месту построения колонны, выхватывая фарами из сумрака кусты, палатки и притаившуюся в окопах технику. У выездного шлагбаума ждал БРДМ разведчиков с сидевшим на нём, помимо контрактников разведвзвода, полковником Чебышевым. За "бардаком" стояли ГАЗ-66 майора Шугалова и два "шишарика" с пехотой в их кузовах. Оставшуюся часть бойцов-мотострелков рассадили на танковую броню.

В 6:00 колонна выдвинулась в направлении Червленой-Узловой. Справа проплыли в предрассветных сумерках темные окраины Старощедринской, сменившиеся густой лесополосой. По левому борту высились стволы почти голых деревьев, за которыми прятался Терек. "Шишарики" и БРДМ продирались по заросшей травой узкой колее, сквозь нависающие с боков ветви. Сзади шли два танка, ломая гусеницами и бортами кусты на обочинах. Порой скрытая деревьями колонна останавливалась и подолгу ждала команды двигаться дальше от полковника Чебышева, уехавшего вперед на БРДМ по ранее проложенному маршруту.

До станции около пятнадцати километров, но часам к десяти утра прошли только две третьих пути. Колонна отвернула от Терека и выехала на давно не паханное поле. С неба, серого от низких осенних туч, изредка срывались мелкие капли измороси. Впереди чернел густой лес, за ним пряталась Червленая-Узловая. В лесу и на его окраинах могли устроить засаду боевики, поэтому пехота по команде выстроилась цепью и пошла в направлении темнеющих вдали деревьев. В промежутках цепи медленно двигались два танка, готовые в любой момент открыть огонь. Сзади, на большом отдалении, маячили "шишарики" и "бардак" разведчиков.

Чебышев прятался за башней щербаковского танка, вглядываясь в опушку леса через бинокль. Щербаков высунул голову из открытого люка, наблюдая, как пехота, спотыкаясь на невидимых средь густой травы кочках, бредет по заросшему сорняками полю, на ходу срывая перезревшие ягоды паслёна.

В полукилометре от леса цепь по команде залегла в высокой траве, а танк Щербакова, руководимый Чебышевым, продолжил движение вперед. Проехав еще метров пятьдесят, он остановился перед покосившимся забором, сделанным из старых, посеревших от времени жердей. За ним простиралось вытоптанное пастбище и углом выпирала опушка леса. В командирский прицел лес был близко, как на ладони. Никакого движения впереди не наблюдалось, но командир полка, нагнувшись в люк, крикнул наводчику сквозь грохот двигателя: «Наведи на опушку, возьми чуть выше и долбани осколочно-фугасным!»

Кравченко заученными движениями провел все манипуляции, и через несколько секунд прозвучал выстрел. Где-то в середине леса грохнуло, подняв в небо кучу веток, земли и дыма.

«Еще разок, поближе, прямо по опушке!» – вновь прокричал полковник.

Уже ближе столб огня и дыма. В ответ ни единого выстрела. Пехота лежит в траве, курит и ест паслён. Приказ заглушить двигатели и ждать разведчиков, уехавших в сторону Червленой, где их вчера обстреляли на подступах к станции.

Тишина. Лишь ветер шелестит в сорняках и чирикают маленькие полевые птички. Потом далёкая автоматная очередь и два взрыва, один за другим. Через час разведка вернулась с хорошими новостями – «вахов» в Червленой-Узловой нет – ушли, причем только что. Костры рядом с окопами боевиков еще дымились, валялись недоеденные сухпаи. Скорее всего, основные силы ваххабитов покинули станицу накануне, а оставшийся небольшой отряд, увидев приближающиеся танки и пехоту, решил не вступать в бой. Может, боевики подумали, что там не два, а больше танков и не рота, а батальон мотострелков. Немногочисленные жители, так и не покинувшие из-за войны станицу, прятались по подвалам и вылезли только после того, как увидели БРДМ с российским триколором на антенне.

– Что там за стрельба была? – спросил Шугалов у вернувшихся разведчиков.

– Да завалили там одного оставшегося. Наверное, чехи его с собой не взяли – ранен был, – начал высокий разведчик-контрактник по кличке Немец. – Мы к окраине мимо камышей пробирались, а он там спрятался и по нам палить начал. Ну мы гранату в камыши кинули. Сержант через пару минут полез туда посмотреть, а этот там лежит, нога перевязана, руку оторвало, а во второй гранату сжимает и дышит так часто-часто, того гляди сейчас "кони двинет". Сержант еще одну гранату туда – и бежать. И всё, капец негру.

– Негру? – удивился Шугалов.

– Ага, негритосу, товарищ майор. Мы сначала подумали, что он обгорел. – Немец протянул зеленый паспорт с гербом иностранного государства Шугалову. – У убитого в кармане нашли. Наёмник, сука.

С паспортной фотографии улыбался молодой чернокожий парень.

Приказа заходить в станицу не последовало – рота окопалась на полтора километра восточнее Червленой-Узловой по обочине дороги. Танки и машины спрятали между кустами и деревьями, разросшимися по берегу арыка, идущего параллельно дороге. Танковый окоп рыть не пришлось, потому что танк как раз по борт скрывался за спуском от обочины к арыку, а за арыком стояла непролазная чаща леса. Пехота окопалась по эту же сторону от дороги. Мелкий дождик начал моросить, навевая тоску, заставляя кутаться в танковый бушлат. Стемнело, всё вокруг окутало туманом и вязкой тишиной до утра.


Пасмурное небо над головой. Низкие тучи медленно плывут на юг, но дождь перестал.

– Товарищ лейтенант, Вас майор Шугалов вызывает, – боец мотострелкового взвода, задрав голову, смотрел на сидевшего на башне Щербакова.

«Чего ему надо? – слезая вниз думал Александр. – Вроде, ничего не накосячил».

– Ну что, лейтенант, – заложив по обыкновению руки за спину и сверля взглядом лицо Щербакова, сказал Шугалов подошедшему строевым шагом Сашке, – бой не удался? Да "вольно" уже. Как служба-то?

– Нормально, товарищ майор, – чуть расслабился Щербаков.

– Нормально? Ну тогда тебе ответственное задание. Вон видишь метров пятьсот по прямой крыша дома среди деревьев?

– Вижу, – лейтенант прищурился, вглядываясь подслеповатыми глазами в расплывчатую желтизну деревьев.

– Разведка наша доложила, что там пасека есть. Ульи стоят рядом с домом. А я смотрю, туда пехота уже "ломанулась", кто-то "инфу" им про пасеку слил.

Щербаков вопросительно смотрел на майора.

– Возьмешь сейчас банки трехлитровые в моём "шишарике" – и срочно на пасеку за медом. Одну можешь себе оставить. Задание понял?

– Так точно, товарищ майор!

Забрав пять трехлитровых банок у водителя шугаловского "шишарика", Щербаков бегом кинулся к своему танку.

«Обух, заводи. – на ходу крикнул лейтенант, – Кравченко, держи банки! Да не разбей!»

Через три минуты танк выскочил из придорожного овражка на грунтовку, переехал её и напрямую через поле помчал в сторону видневшегося среди деревьев домика.

«Кравченко, ты когда-нибудь за мёдом на танке ездил? Вот и я никогда!» – улыбаясь, Щербаков смотрел, как полуразрушенный домик стремительно приближался, а среди синеющих ульев копошилось несколько мотострелков.

Танк, давя гусеницами перезревшие кочаны капусты и проломив хлипкую изгородь, остановился рядом с маленьким, видно давно заброшенным домишком, белевшим потрескавшейся штукатуркой со следами пуль и осколков. В окнах ни одного целого стекла, дверь нараспашку, на крыше остатки битого шифера. Рядом небольшая пасека с десятком крашенных синей краской ульев. Половина ульев уже разломана и пуста.

«Э бля, мабута! Командиру полка один улей оставьте!» – сквозь грохот двигателя закричал Щербаков.

Пехота, то ли не слыша лейтенанта, то ли просто его игнорируя, ломала прикладами уцелевшие ульи, вытаскивая рамки с сотами и отмахиваясь от растревоженных пчел.

«Погодите пять минут, – по внутренней связи сказал Кравченко Щербакову, – сейчас их пчелы закусают, они сами свалят».

И впрямь, солдаты, успев вытащить несколько истекающих медом рамок, бросились в сторону шумящего за домом арыка, спасаясь от озверевшего роя пчел.

«Пчел нужно дымом окуривать, тогда они кусать не будут, – сказал Щербаков, – у моей бабули на хуторе пасека была».

Рядом с ульями развели костер из поломанной изгороди, накидали в полыхающее пламя сырой травы. Густой белый дым распугал остатки кружащих над разгромленными ульями пчел, и Кравченко с Обуховым смогли спокойно заниматься тем, что выламывали из рамок полные меда восковые соты и заталкивали их в трехлитровые банки и свои армейские котелки. Тем временем Александр обследовал полуразрушенный дом, но, кроме старого тряпья и поломанной мебели, ничего интересного там не нашел. Вскоре вернулась очухавшаяся от пчелиных укусов пехота, подбирая остатки и доламывая последний улей.

«Ладно, задание выполнено, погнали назад, – Щербаков забрался на башню. – Кравченко, одну банку нам спрячь».

Танк развернулся на заросших сорняками грядках и через поле понесся назад.

Вскоре поступил приказ возвращаться в расположение батальона. К вечеру танки стояли на своих позициях близь Старощедринской.

Терек

«…Командующий объединенной группировкой войск на Северном Кавказе генерал-полковник Виктор Казанцев официально сообщил о завершении начальной фазы войсковой операции в Чеченской Республике Ичкерия. Силы Минобороны и МВД прочно обосновались севернее Терека. Под контролем федералов находится треть территории Чечни, включающая Шелковской, Надтеречный и Наурский районы. Признаком некоторой нормализации обстановки в освобожденных районах стало возвращение домой первых беженцев. Командование категорически отказывается говорить о том, какие задачи будут стоять перед войсками во время второго этапа операции в Чечне. Известно лишь, что вдоль берегов Терека проводится перегруппировка сил…», – вещал диктор программы «Время» с экрана маленького черно-белого телевизора. Замполит 2 МСБ капитан Сергеев, сидя в штабной палатке, смотрел новости о положении дел в Чечне. Изображение дрожало, звук прерывался из-за помех, но общая картина событий была ясна. Капитан делал пометки в своём блокноте, искоса поглядывая на рябивший экран.

– Чего там брешут, Олег? – заглянул к Сергееву начштаба Станкевич.

– На построении расскажу. Всё, типа, "идёт по плану" и "бла-бла-бла".

– Заканчивать всё это не собираются?

– Заканчивать? "Стрижка только начата"…


На построении прозвучал приказ: 4-й мотострелковой роте вместе с 3 танковым взводом выдвинуться на правый фланг и занять оборону на берегу Терека. 1 ТВ решено оставить вместе с 5 МСР при штабе батальона у Старощедринской. 6 МСР со вторым танковым взводом уже давно стояла на левом фланге, контролируя переправу через реку Терек.

Танки 3 ТВ взвода вновь раскидали по взводам 4 МСР, которой командовал недавно получивший "капитана" Дмитрий Кушнирович. Сашкин танк стоял среди высоких кустов и деревьев в трех метрах от крутого обрыва к Тереку, направив пушку на его правый берег, также поросший лесом. Справа расположился взвод старлея Тодорова с заглохшим БТРом. БТР затащили в кусты на тросе танком Щербакова. 172-й стоял в двух с половиной километрах вверх по Тереку с мотострелковым взводом, спрятавшись в густой чаще, а 158-й – среди многовековых деревьев километрах в трех вниз по течению с другим взводом.

Пока Щербаков маскировал танк высохшим плющом и ветками, Кравченко с Обуховым по очереди принялись копать землянку рядом с высокой раскидистой осиной – утром на построении сказали: стоять придётся долго. Судя по утренней речи замполита Сергеева, с тыла к нам вряд ли кто сунется, левый берег наш. Впереди холодный Терек, и до другого берега от ста до двухсот метров, так что уже не так беспокойно по ночам, лишь не дают спать расплодившиеся "бэтэры". Еще речная сырость и начавшиеся ночные заморозки. Костер ночью не разведешь – тебя видно, а ты, как крот, слепой. На ночь танкисты пост не выставляли – надеялись на пехоту, отсутствие противника в тылу и закрывающий впереди Терек.

Приказано экономить горючее, поэтому танки не заводят и на холодной трансмиссии не поспишь. Чтобы хоть как-то согреться ночью, Кравченко с Щербаковым плотно закрывали люки, ставили на казенник затвора пушки таганок с белой таблеткой сухого горючего. Таблетка горела желто-синим пламенем, постепенно нагревая воздух в тесной башне. Становилось чуточку теплее, но потом начинала болеть голова от недостатка выгоревшего кислорода. К тому же существовала опасность, что нечаянно задетое сухое горючее может упасть внутрь конвейера, и тогда неизвестно что случится.

Привыкший к холодам, пермяк Обухов спал в своем отделении механика-водителя, задраив люк и накрывшись найденным в доме пасечника пледом. Спалось ему удобнее остальных членов экипажа – он спал лёжа, положив голову на съёмную спинку сиденья. Кравченко и Щербакову приходилось спать сидя, примостившись на своих узких, неудобных местах. Сашка, закинув ноги в грязных берцах на пулемёт ПКТ, всю ночь ворочался, постоянно просыпаясь от холода, затекающих мышц и кусающих вшей. Землянку пытались рыть в нескольких местах, но всю землю переплели корни кустов и деревьев, так что танкисты бросили это занятие, надеясь, что стоять тут, всё же недолго.

День начинался с того, что экипаж вылезал из холодного танка и разминал застывшие за ночь конечности. Если светило солнце и не шёл дождь, все принимались выискивать в складках одежды и давить осточертевших "бэтэров". После такой процедуры завтракали сухпаем и начинали выполнять задачи, поставленные по танковой радиостанции Абдуловым, с комроты выходили на связь по определенным часам. А задачи поступали разные – почистить пушку и одеть на неё чехол, почистить ПКТ, НСВТ, автоматы, замерить масло и дизтопливо, проверить крепления КДЗешек на бортах и башне, догрузить конвейер подвезенными со склада РАВ снарядами-зарядами. Но большую часть времени экипаж занимался своими личными делами, то есть ничем особо – давили неистребимых "бэтэров", писали письма домой, смотрели на мутный Терек. Ни телевизора, ни радио, ни газет. Что происходит в мире, в Чечне? Что будет дальше? Когда домой? Никто не мог дать ответов на эти вопросы, постоянно крутящиеся в голове.

Через пару дней доели последний сухпай, а новый всё не везли. Из еды осталась только картошка, раздобытая где-то запасливым Кравченко еще до отъезда на Терек. Сигареты закончились, питьевая вода во фляжках тоже. Спустившись по обрывистому берегу к воде, набрали фляжки прямо из Терека, закинув внутрь по несколько таблеток обеззараживающего пантоцида. Пехота также сидела без сухпая и воды, надеясь, что сухой паёк и сигареты вскоре привезут. Кто-то из солдат додумался глушить рыбу, кидая в реку или близлежащие арыки наступательные РГД-5, но толку от этого было мало.

Испекли картошку в костре, пригласили Серёгу Тодорова. Съели всё с остатками галет. Обухов сделал отвар из ягод терна, вместо сахара мёд с пасеки.

Ближе к вечеру Тодоров позвал Щербакова к себе.

– Саша, держи – Сергей протянул Щербакову большой кусок мяса, обернутого газетой.

– Нифига себе! Откуда?

– Да там корова на мине подорвалась, – махнул в сторону Старощедринской Тодоров, – не пропадать же.

В неожиданно своевременную смерть коровы Щербаков не особо поверил, но мясо взял.

– Серёга, вечером приходи на ужин.

– На ужин? Спасибо, приду.

В цинке из-под 5,45 нажарили мясо с картошкой. Оставшееся мясо обильно обваляли в соли, коей Кравченко тоже припас целую пачку, и спрятали в недоделанной землянке. Комвзвода Тодоров принёс полторашку с плескавшейся на дне прозрачной жидкостью.

– Спирт с водой разведённый остался чуть, – сказал Сергей, – нам на двоих по сто «фронтовых» граммов как раз.

Уселись на трансмиссии, расстелив спальный мешок. Выпили. Повеселело, и жизнь не казалась уже такой тревожной и унылой.

– Санёк, а можно я в танк залезу? Ни разу в танке не сидел.

– Давай. Лезь на место наводчика, а я на место командира.

Большой Тодоров сначала в бушлате пытался пролезть в люк – не получилось.

– Вот поэтому в танкисты таких мелких и худых набирают? – сняв бушлат и наконец протиснувшись в люк, сказал Сергей.

– Наверное, поэтому. Наливай!

Обухов с Кравченко сидели у спрятанного в ямке тлеющего костра, пили терновый отвар, обсасывая медовые соты.

– Сейчас бы тоже, граммов по сто, – Кравченко посмотрел на чокающихся железными кружками лейтенантов.

– Ага, – Обухов задумчиво ворошил угольки сырой веткой.

Вскоре костёр совсем погас, а фицеры еще долго разговаривали в темноте, вспоминая мирную жизнь.


Весь следующий день вытягивали 172-й танк из размокшей береговой трясины. Экипаж 172-го, состоявший из дембелей Гирина, Марченко и Стеценко, чувствовал себя вольготно и расслабленно вдали от командира роты. На командира взвода лейтенанта Щербакова они вообще большого внимания не обращали. Экипаж находился в распоряжении командира 4 мотострелковой роты Димы Кушнировича, стоявшего с одним из своих взводов на изгибе реки, среди редкого леса. Мотострелки окопались по берегу Терека, но вскоре на дне окопов начала хлюпать грязь от просочившейся воды. В результате оборудовали новые огневые точки повыше, на бугорках и пригорках, замаскировав их ветками. Танковый окоп отрыли слишком близко к берегу, и постепенно он заполнился речной и дождевой водой, доходившей до верхних поддерживающих гусеницу катков. Самостоятельно танк выбраться из окопа не смог, сев на брюхо и всё глубже увязая в мокрой земле.

За помощью к Щербакову послали механика Вову Марченко. Пока тот добрел до щербаковского танка, пока завели и доехали назад – уже полдень. Пытались тянуть одним 157-м – порвали трос, но увязший танк так и остался в плену грязного окопа. Поехали за 158-м, стоявшим в пяти километрах от 172-го с другим мотострелковым взводом на берегу Терека. Только совместно двумя танками удалось вытащить помогавший им 172-й, который позже отрыл себе окоп подальше от берега. На своё место вернулись под вечер голодные, грязные и уставшие. На ужин решили дожарить оставшуюся картошку с вчерашним мясом.

«Такое ощущение, что его грыз кто-то, – сказал Кравченко, отрезая кусочки обваленного в соли мяса. – Надо дыру в землянке посильнее заделать. Слышали, по ночам то ли волки, то ли шакалы воют? Может, это они, а может, лиса».

Дыру заделали, но ночью неведомое животное разворошило замаскированную ветками щель и утащило остатки мяса.

Сырость и холод сделали своё дело – у Щербакова поднялась температура, бил озноб. Целый день Сашка пролежал на броне, завернувшись в спальный мешок, пытаясь согреться под осенними лучами теперь не такого горячего солнца. К счастью, на следующее утро, 22 октября, МТ-ЛБу медвзвода объезжал позиции по Тереку.

– Т-тридцать восемь, – поглядев на градусник, сказал прапорщик-медик Слава Румянцев, – в батальон тебе н-надо, отлежаться, – чуть заикаясь продолжил он.

– Как же я танк брошу? – Щербаков кивнул в сторону сидевших на броне Обухова и Кравченко.

– Да ничего с ним не случится, вон Тодоров приглядит.

– А что я Абдулову скажу?

– Я сам скажу, поехали, – Слава спрыгнул в пожухшую сырую траву и зашагал к своему "мэтэлу".


Еще по дороге в батальон Румянцев надавал Сашке каких-то таблеток.

В батальоне, выходя из медицинской палатки, Щербаков наткнулся на майора Шугалова.

– Ты что тут делаешь, лейтенант?

– Да приболел, товарищ майор.

– Может тебя в госпиталь отправить? Отлежишься там, отстираешься, а то вон какой худой, комбинезон весь в грязи.

– Не надо, товарищ майор, комбинезон я постираю, а отлежусь в Волгограде. Мы же скоро домой?

– Ну смотри, – Шугалов, не ответив Сашке на вопрос, зашагал в сторону штаба батальона.

Видимо, от славиных таблеток стало получше, но в батальоне Щербаков не задержался, успев посмотреть всего пару фильмов на "видаке" в штабной палатке. Абдулов "выгнал" лейтенанта назад на позицию, попросив Румянцева снабдить Сашку лекарствами.

«Лечись амбулаторно», – сказал командир роты на прощанье. И Щербаков с пачкой таблеток поехал назад на "шишарике", развозившем сухпаи по позициям.

Благодаря таблеткам, через пару дней от простуды не осталось и следа.

В понедельник, 25 октября, приехал ГАЗ-66 хозвзвода с передвижным автоклавом для прожарки военной формы от вшей и медицинский МТ-ЛБу. На поляне установили небольшую душевую палатку. Перед помывкой прапорщик Румянцев лично проводил осмотр солдат на наличие кожных заболеваний и педикулеза. Педикулез, а именно платяные вши, были у всего личного состава. Далее бойцы отдавали свою форму на прожарку и направлялись в душевую палатку. Щербаков искупался тоже. На всё про всё не больше пятнадцати минут – очередь. Но какой это кайф, помыться после нескольких недель без горячей воды! Вытираться и одеваться пришлось в холодных сырых кустах, но после долгожданного горячего душа это уже мелочи.

Следующим вечером, когда закат догорал в темнеющем небе, на "шишарике" прикатил командир 4 МСР Дима Кушнирович с двумя "телохранителями" – здоровенными бойцами, увешанными оружием и боеприпасами.

– Саня, мне тут тодоровский взвод доложил, что на противоположном берегу какое-то шевеление в кустах. Ты ничего не замечал? – спросил Дмитрий у Щербакова.

– Не, не замечал.

– Ты не против, если я с твоего танка покорректирую огонь своим минометчикам? На той стороне "стопудово" наших нет.

Кушнирович залез в танк на место наводчика, Щербаков на место командира. Сзади к башне прильнул старлей Тодоров.

– Может, с танка долбануть по тому берегу? – Дмитрий подмигнул Александру.

– Да куда там долбить? Просто по деревьям? Тем более у меня разлет осколков до двухсот метров, а тут до берега не более ста.

Настроили радиостанцию на частоту 4 МСР, и в сгущающейся темноте начался минометный обстрел вражеской территории. Периодически раздавался взрыв среди деревьев противоположного берега, затем долетал противный свист мины. Кушнирович по радиостанции корректировал огонь минометчиков, наблюдая, как разрывы приближаются к кромке воды. В ночной прицел видны только ярко-зеленые вспышки, больше никакого движения. Наконец одна из мин разорвалась прямо посередине Терека, взметнув столб брызг и осколков. Офицеры за долю секунды юркнули в люки, Тодоров бросился на трансмиссию, прячась от свистящих над головой кусочков смертоносного металла.

– Хорош на сегодня, – высунув голову из люка, сказал Кушнирович, – может, вам показалось, Серега?

– Да что-то мелькало, – неуверенно поднял голову Тодоров, – хрен там разберет, что за деревьями.

Вокруг стояла оглушающая тишина, даже птицы умолкли. Вечерняя заря погасла на западе, и первые звезды загорелись на черном бархате неба.

– Ну вы всё равно наблюдайте, – на прощанье сказал Дима, сев за руль своего 66-го. – Если что, я всё время на приёме на этой частоте, – добавил он и, треща ветками кустов в темноте, медленно покатил в сторону своего расположения.


Конец октября, но солнце днем греет достаточно сильно, чтобы оставаться в одном "комке". Пользуясь теплой погодой, Щербаков снял верх куртки и штанов зимнего танкового комбинезона и целый час отдраивал грязную материю обувной щеткой, выполаскивая одежду в холодном Тереке. Затем развесил всё сушиться на стволе танка. К вечеру комбинезон высох, от тщательного трения превратившись из горчичного в ярко-желтый.

Слухи о том, что 2-му МСБ на замену скоро придет новый батальон из Волгограда, разгорались и вновь затихали. Откуда-то появлялись даты вывода батальона из Чечни, маршруты выдвижения на погрузку и даже номера воинских подразделений, "спешащих" на замену, но замена всё не приходила.

Ночами стало еще холоднее. Щербаков надел на ноги две пары носков, благо берцы 42-го размера позволяли, однако ноги всё равно мерзли. В вырытой позади танка яме разводили костер, надеясь, что с противоположного берега его не видно, и полночи грелись у огня, подбрасывая сырые ветки в потрескивающее пламя. Затем залезали в танк, закрыв люки, зажигали таблетку сухого горючего, пытаясь заснуть в призрачном тепле, но сон был обрывистый – полностью отключиться мешал холод и заедающие "бэтэры". Прожарка, которой пытались уничтожить насекомых, не помогла – всю одежду за один раз прожарить не получилось, вши жили не только в "сменке" (у кого она имелась), но и в спальных мешках. Утром ломило всё – затекшие мышцы, суставы, особенно замерзшие колени. Вылезая из люка на прохладный осенний воздух, Щербаков вспоминал школьную байку про актера Джеки Чана. Тот якобы весь переломанный на съёмках фильмов с восточными единоборствами, не мог самостоятельно подняться с постели.

Так жили до тех пор, пока днем 2 ноября не приехал Шугалов.

– Щербаков, у тебя"комбез" что ли новый? – издали увидев Щербакова, спросил Шугалов.

– Постирал, товарищ майор.

– Собирайтесь. Буду назад ехать – пристраивайтесь за мной в колонну. Танки забираю в расположение штаба батальона, – майор запрыгнул в ГАЗ-66.

– Домой, на погрузку?

– В лес, на "зачистку"…


Командир танковой роты Олег Абдулов сидел за рычагами танка № 153 и гусеницами валил деревья в ближайшей лесополосе. Это делалось для того, чтобы противник не смог незаметно подобраться к расположению батальона и внезапно напасть. Абдулов поначалу заартачился, мол, почему танки опять не по прямому назначению используют, но потом плюнул – против приказа командира батальона не попрешь, и сам сел за рычаги, чтобы аккуратнее всё сделать и не повредить борта. Солнце жарило не по-осеннему, и сползавший на глаза шлемофон Олег снял во время короткой передышки. Теперь из люка механика-водителя торчала его коротко стриженная голова, обдуваемая приятным ветерком. Трещали поломанные ветки, заглушаемые ревом дизельного двигателя. Наезжая гусеницей на очередной ствол, Абдулов не заметил, как толстая ветка соседнего дерева зацепилась за борт танка, изгибаясь дугой. Танк двигался дальше, пока ветка не сломалась и, отскакивая от дерева, со всего маху ударила по голове лейтенанта. Олег на мгновенье потерял сознание, но тут же пришел в себя и остановил танк. Вылез, держась за окровавленную голову.

– Кайдалов, давай доделай тут всё, – Абдулов, шатаясь, спрыгнул на высохшую осеннюю траву.

– Товарищ лейтенант, вам в санчасть надо!

– Я сам, доделай!

В санчасти Абдулову зашили рану, перебинтовали голову, медик Слава накормил какими-то таблетками и велел отлеживаться в медицинской палатке – сто процентов сотрясение.

«Нет, пойду на трансмиссии отлежусь, на воздухе», – сказал упрямый Абдулов.

С трудом Олег добрался до своего танка, залез на трансмиссию. Голова кружилась и трещала по швам, тошнило, весь мир качался, как будто лейтенант лежал на плоту, плывущем по бушующему морю. Он вновь потерял сознание, провалившись в небытие.

Ночь. Абдулов проснулся от непонятного рокота, словно рядом раздувают меха кузнечной печи. Голова болит, но не так сильно. Олег чуть приоткрыл глаза. Первое, что он увидел – блеснувший в лунном свете большой православный крест с распятым на нем Иисусом Христом.

«Помер, – мелькнула мысль в затуманенном мозгу Абдулова, – здорово меня "приложило". Но что это за рык, хрип?» Луна обозначила контуры огромного длинноволосого человека, лежащего рядом. Крест с толстой цепью свешивался с его могучей груди, издающей этот звук. Человек открыл глаза и уставился на лежащего рядом лейтенанта.

– Ты кто? – еще ничего не соображая, спросил Абдулов.

– Батюшка. Отец Александр, – приподнявшись на локте, ответил человек, у которого помимо длинных волос оказалась еще и торчащая лопатой густая борода.

– Отпевать будете?

– Да Господь с тобой! Я к вам в батальон приехал, в палатке спать не захотел, а мне сказали, на твоем танке можно переночевать.

– Я уж думал, что я умер, – с облегчением вымолвил Олег.

– Рано умирать, сынок. Впереди целая жизнь!


Отец Александр, или батюшка, как часто его называли, ездил по батальонам и ротам, раскиданным по горящей Чечне, словом божьим помогая попавшим на войну пацанам, исповедовал, причащал, крестил солдат и офицеров. Многие здесь, среди огня войны, вспомнили о Боге. Во втором батальоне, как и везде, куда приезжал батюшка Александр, шли на исповедь, некрещеные просили, чтобы их окрестили. Умирать никто не хотел и не собирался, но у большинства возникало желание носить православный крест на груди, а если и умереть, то с ним, как христианин. Многие солдаты из батальона проходили обряд крещения в специально выделенной для этого палатке. Батюшка окрестил нескольких человек из танковой роты, и теперь они поблескивали на утренних умываниях новенькими серебряными крестиками. Щербаков с приехавшим с переправы за заправщиком Кругловым тоже пошли к отцу Александру за крестами, но крестики закончились.


Уже несколько дней танк Щербакова стоял в ранее вырытом окопе под раскидистой осиной. Опять ежедневные построения на плацу, обслуживание вооружения, техники и ночные дежурства. На Тереке без пристального присмотра командира роты жилось гораздо лучше. На обещанную Шугаловым "зачистку" пока не ехали, ждали внутренние войска, собиравшиеся проводить основную часть операции.

После одного из построений оклемавшийся от удара веткой Абдулов вызвал Щербакова к себе.

– У тебя в школе что по сочинению было?

– Пятерка.

– Отлично! У нас в роте кучу чего списать надо – потерялось, или, как говорят в армии, проебалось, – подавая большую синюю тетрадь Александру, сказал командир роты. – Это журнал боевых действий 2-го мотострелкового батальона, а это – он протянул листок с длинным списком, – имущество танковой роты, которое необходимо списать. Просто так написать, что имущество потерялось, мы не можем. А списать его можно, только если оно утеряно или утрачено во время боевых действий или каких-либо экстремальных ситуаций. Вот и сочиняй что-нибудь более-менее правдоподобное. Можешь поглядеть, что другие "писатели" в журнале уже написали. Для начала накидаешь на черновике и мне покажешь, потом отредактируем и тогда в журнал перепишешь. Всё ясно?

– Так точно! – Щербаков взял журнал БД и список. – Разрешите идти?

Фантазия "писателей" была безгранична. Читая журнал БД, сторонний человек решил бы, что 2 МСБ с самого Дагестана с боями прорывается сквозь несметные полчища врагов. Потерянное имущество подрывалось на минных полях, горело при внезапных нападениях и тонуло при переправах под обстрелами. На самом деле большая часть всего этого просто терялась при переездах, выкрадывалась солдатами в других подразделениях, чтобы восполнить потери своего имущества, которое менялось или продавалось местному населению. Почитав опусы пехотных крючкотворцев, Щербаков большую часть имущества "сжег" в некогда принадлежавшем танковому батальону Урал-4320, сгоревшем еще в Дагестане при не совсем удачной рекогносцировке Шугалова, часть "утопил" при переправе через глубокий арык, оставшееся "сгорело" при ночном "обстреле" близ Новощедринской.

– Оценка "пять с минусом"! – прочитав черновик Щербакова, сказал Абдулов.

– Почему с минусом?

– Чтобы было к чему стремиться. Можешь переписывать в журнал БД.


5 ноября – День военного разведчика. На построении руководство батальона поздравляло разведчиков, треть из них являлись контрактниками, захватившими первую чеченскую, а некоторые и войну в Афганистане. В строю разведвзвода между начищенных берцев вертелась маленькая лохматая собачонка по кличке Тёща – талисман разведчиков, приехавшая с ними еще в Дагестан и сопровождавшая их повсюду. По поводу Дня разведчика организовали спортивный праздник, на нём бойцы из различных подразделений соревновались в беге, подтягивании на турнике, прыжках в длину и тому подобному. Из танкистов отличился механик Эмиль Кайдалов. Коренастый башкир Кайдалов во время соревнования по борьбе победил такого же низкорослого широкоплечего корейца Александра Цоя. Поначалу рядовой Цой обиделся на Эмиля, тоже ведь хотел выиграть схватку, но со временем они стали друзьями, как-никак одним видом спорта до армии занимались.

На следующий день была назначена зачистка. Подошли долгожданные части внутренних войск, ВВ-шников, или "вованов", как их обычно называли. Юго-восточнее расположения 2 МСБ находился большой лесной массив, там могли скрываться боевики. Его и предстояло зачистить. Зачистка планировалась проводиться силами ВВ, а 2 МСБ блокировал по периметру лес, упиравшийся с юга в реку Терек. Рано утром колонна из "шишариков" и четырех танков выдвинулась в сторону чернеющего на востоке леса. Щербаков, высунувшись по пояс из люка, смотрел, как впереди занималась алая заря. Особого беспокойства в душе он не испытывал, почему-то в голове сидело "прокатит", как с Червленой-Узловой, да и вероятность, что "чехи" выйдут прямо на тебя из такой огромной чащи, довольно минимальна.

Колонна становилась всё меньше, машины останавливались, бойцы прыгали на остывшую за ночь землю и принимались окапываться, занимая оборону вокруг леса. С востока чащу блокировали "вованы" и танки второго танкового взвода под командованием старшего лейтенанта Круглова. Танку Щербакова «выпала честь» охранять кунг с командиром батальона Бельским и замкомполка Шугаловым. Урал комбата вырулил на широкую поляну, глубоко вдававшуюся в лесную чашу. За ним приказано ехать 157-му и 172-му танкам и занимать там оборону, направив секторы обстрела в сторону леса.

172-й под командованием сержанта Акунина вырыл окоп сначала для кунга, затем для 157-го, потерявшего отвал в горах Дагестана, а ближе к полудню и себе, метрах в трехстах от щербаковского танка. Танки заняли оборону по краям поляны, ближе к середине стоял Урал в окопе и БТР внутренних войск. В кунге организовали командный пункт совместно с командованием ВВ-шников. Вероятность прорыва боевиков на этом участке, по обрывочным репликам, доносившимся из открытой двери кунга, очень мала, да и само их нахождение в лесу под большим вопросом. Так или иначе, "вованы" начали шерстить лесной массив, надеясь выгнать предполагаемого противника на занявших оборону 2 МСБ и части ВВ.

О том, что проводится зачистка, можно только догадываться – время перевалило за полдень, но в воздухе не донеслось ни одного выстрела, лишь пение птиц и шелест ветра в пожелтевших и большей частью опавших листьях.

Поели сухпай, Акунин сфотографировал щербаковский экипаж на дешевый плёночный фотоаппарат-мыльницу, надеясь, что когда-нибудь пленку проявит и сделает фотографии. Тишина и покой. Старые отцовские часы "Луч" остановились, и ни тряска, ни подзаводка так их и не оживили.

К вечеру объявили об окончании операции. Боевиков не нашли, а может, они смогли небольшими группами уйти за Терек. В результате части батальона, участвовавшие в зачистке, на закате вернулись в своё расположение, не сделав ни единого выстрела, и вновь заняли оборону на своих позициях.

Буквально через пару дней поступил приказ о выдвижении батальона на новый рубеж – в район станицы Шелковская. Начались спешные сборы. Батальон сворачивался, покидая обжитое место. 4 МСР и 6 МСР, занимавшие оборону по берегу Терека, оставляли свои позиции, стягиваясь к командному пункту 2 МСБ. Второй танковый взвод вернулся без своего командира, старшего лейтенанта Круглова. Вадим уехал «на дембель» с первой машиной, направлявшейся в Дагестан, а оттуда на поезде в родной Волгоград. Попрощаться с танковой ротой он так и не успел. В 1 ТР из офицеров остались только командир роты лейтенант Абдулов и командир третьего танкового взвода лейтенант Щербаков. Первым и вторым танковыми взводами командовали дембеля сержанты – офицеров на замену лейтенанту Круглову и дембельнувшемуся еще в Дагестане старлею Прошкину до сих пор не пришло.

На сборах не обошлось и без происшествий. Мотострелковое отделение 6 МСР, окопавшееся рядом с Тереком, собирало свои пожитки, вытаскивая нехитрый армейский скарб из своей большой, крытой стволами деревьев землянки. Последней вытащили печку "буржуйку" и погрузили на стоящий рядом в окопе "мёртвый" БТР-70. «Пацаны, нужно землянку взорвать, чтобы "чехам" не досталась», – доставая гранату РГД-5, сказал один из солдат мотострелков и направился к темнеющему в земле проёму. В это время в полутьме землянки пытался найти что-то из своих вещей его зазевавшийся сослуживец. Краем глаза он увидел залетевшую внутрь гранату и за долю секунды успел прикрыться валявшимся под ногами бронежилетом. Прогремел оглушительный взрыв, разметав вокруг ямы бывшей землянки накрывавшие её ветви и стволы деревьев. На дне лежал окровавленный, но еще живой боец, прижимая к груди спасший ему жизнь бронежилет. Раненого срочно увезли в госпиталь, в журнале БД написали, что боец 6 МСР был ранен в результате ночного нападения противника, метателю гранаты дали хорошенько по шее и увезли в военную прокуратуру.

Гребенская

9 ноября колонна 2 МСБ выдвинулась в направлении станицы Шелковская. С грунтовой дороги техника поворачивала на разбитое шоссе и держала путь на восток. Танки с пересевшими на их броню мотострелками вновь тащили "мёртвые" БТРы. За ними тянулись "шишарики", Уралы, КрАЗы-заправщики и гусеничные САУшки артбатареи. С пасмурного неба порой срывался мелкий дождь, по-осеннему холодный и противный. Проехав по асфальту около двадцати километров, колонна зашла в станицу Шелковскую – административный центр Шелковского района Чечни. Головная часть остановилась около небольшого малолюдного рынка, закрывавшего свои прилавки и киоски и вскоре совсем опустевшего. По правой стороне давно не ремонтированной дороги стояли одноэтажные дома, многие из них казались заброшенными, слева тускло поблескивало рябью на ветру темное озеро.

4-й МСР и приданному ей 3 ТВ поступил приказ пока оставаться на месте, а вся остальная колонна повернула направо и углубилась в станицу, добивая гусеницами и колёсами остатки асфальта пустых улиц. Температура снижалась, ветер усиливался, унося в сторону озера опавшие листья и придорожный мусор. Укрываясь в башне от мелкой измороси и ожидая дальнейших указаний, танкисты доели остатки сухпая.

К трем часам дня, когда небо стало совсем серым, показался ГАЗ-66, на нём приехал майор Шугалов. Он о чем-то недолго поговорил с капитаном Кушнировичем, тыча в карту пальцем и показывая рукой дальше на восток, а затем умчался в обратном направлении.

– Саня, следуешь со своими тремя танками за мной, а там на месте будем смотреть, где кто стоять будет, – сказал Дмитрий.

– А мы что, не со всеми стоять будем? – Щербаков бросил взгляд в сторону скрывшегося в конце улицы "шишарика".

– Нет, пока не со всеми.

Остаток колонны, состоявший из 4 МСР и 3 ТВ, миновал опустевший рынок, проследовал мимо домов с закрытыми ставнями и вскоре оказался на другой окраине станицы. За танками на тросах волочились два БТРа с заглохшими двигателями. Впереди показался изрешеченный пулями жестяной щит с выгоревшей на солнце надписью "Добро пожаловать в станицу Гребенская. Основана в 1740 г." и окраины той самой станицы. Но техника, миновав пустой блокпост, свернула влево на грунтовую дорогу. Еще километра полтора вглубь, и рота начала занимать круговую оборону в чистом поле, заросшем мелкой сырой травой.

Под руководством Кушнировича технику танкового взвода раскидали на удалении друг от друга, придав мотострелковым взводам. В приближающихся сумерках танки принялись окапываться, мотострелки – рыть окопы и ставить большую ротную палатку. Танку Щербакова окоп отрыл 172-й, укатив затем к себе на позицию. Очень хотелось есть, но сухпай закончился, оставалось только курить сигареты, чтобы заглушить голод. Полетел первый снег, подгоняемый усиливающимся ветром. Температура упала ниже ноля. Танкисты не глушили танк, вылезли наружу и грелись на трансмиссии в потоках горячего воздуха. Костёр развести не из чего – вокруг ни деревца. Пехота, согреваясь, жгла пустые ящики от боеприпасов и что-то оставшееся от разобранных на Тереке землянок.

В сгущающейся темноте приехала полевая кухня. Обухову с Кравченко удалось принести в котелках порции овсяной каши с еле заметным запахом тушенки и по полкружки чая без сахара. Пока несли, ужин остыл в морозном воздухе, но всё холодным съели и выпили в рекордно короткие сроки.

Наступила ночь. Снег летел и летел, покрывая всё вокруг белым покрывалом. Вдали мерцали редкие огни Шелковской, впереди еле видимы тусклые окошки окраины станицы Гребенская. Нужно экономить горючее, поэтому танк периодически глушили, сидели с закрытыми люками, пытаясь согреться. Когда от холода изо рта уже шел пар, вновь заводили двигатель, и его тепло постепенно проникало из моторного отсека в башню. Среди обрывков сна Щербаков включал прибор ночного видения, вращая командирской башенкой, пытался рассмотреть что-нибудь среди зеленых мельтешащих снежинок, но только еле заметные огоньки Гребенской мерцали сквозь несущийся снег.

Утром Щербаков откинул командирский люк. Морозный воздух ударил в успевшую остыть башню. Вокруг простиралось снежно-белое поле. Даже черные колеи, намешенные вчера гусеницами и колесами, спрятаны под утихшим к утру снегом. В паре сотен метров зеленела ротная палатка, находившаяся в центре круга занимаемой ротой обороны. Повсюду виднелась занесенная снегом техника в отрытых наспех окопах. На построении мотострелковой роты приказали окапываться дальше – пехоте продолжать рыть окопы, перекрытые щели и землянки, танкистам помочь отрыть укрытия для остальной техники и тоже делать землянки для экипажей.

– Ну чего эту землянку рыть, товарищ лейтенант, – Кравченко сделал недовольное лицо. – Завтра опять куда-нибудь сдернут, а тут землю мерзлую долбить. А вообще, пехота говорит, что нас через восемь дней менять будут. Типа уже даже эшелон в Кизляре под нас стоит.

– Ладно, – неуверенно сказал Щербаков. – Сегодня не копайте, а там поглядим. Пока окоп для танка сделайте нормально.


День закончился, солнце село за Шелковскую. Вокруг ночь, лишь ветер гудит в танковой антенне. Невдалеке от 157-го окопалось мотострелковое отделение с БТРом. "Мёртвому" бронетранспортеру окоп вырыл один из танков. Щербаковский экипаж прятался от холода в своём Т-72, как можно реже заводя двигатель – экономили горючее, которого оставалось всё меньше. Надеялись, что пехота выставит посты, но те тоже пытались согреться в наспех вырытой землянке и на пост практически не выходили. Ночь прошла без выстрелов и происшествий.

Утро выдалось морозным и солнечным, ветер стих. Объявили срочное построение роты и танкистов – в расположение прибыли командир 20 мотострелковой дивизии генерал-майор Акимов, командующий воздушно-десантными войсками генерал-майор Шпак и их сопровождение. Приехали они на нескольких БМД и проверенных в тяжелых условиях ГАЗ-66. Комдив говорил что-то о боевом взаимодействии войск, о необходимости перенести все тягости и невзгоды воинской службы. Однако из речи генерал-майора, произносимой перед выстроенной ротой, стало понятно одно – контртеррористическая операция продолжается и 2 МСБ в Чечне еще минимум на три месяца. Роте необходимо закрепиться на данном рубеже и держать круговую оборону с готовностью выдвинуться по первому приказу командования.

– Копайте землянки, – с плохо скрываемой обреченностью в голосе сказал Щербаков танкистам, построив третий взвод после того, как Шпак с Акимовым уехали и рота разошлась по своим боевым позициям. – Стоять долго будем, слышали.

– А чем их крыть, товарищ лейтенант? – вызывающе сказал командир 172-го сержант Гирин. – Вокруг голое поле, ни дерева, ни досок.

– Да и вообще мы уже дембеля, нас еще в конце октября должны были домой отправить, а уже 10 ноября! – в тон ему добавил наводчик Стеценко.

– Ну, про дембель я вам ничего сказать не могу. Замена ваша приедет, и сразу отправят, – сказал лейтенант. – А насчёт того, чем землянки крыть, поговорю с капитаном Кушнировичем. Пока просто копайте, чтобы три человека смогли поместиться.


К обеду температура поползла вверх. Снег, еще недавно лежавший белым покрывалом, стал стремительно таять, обнажая черные колеи и грязь с пробивавшейся сквозь неё жесткой пожухлой травой. Щербаков сидел на башне танка, грелся на выглянувшем солнышке и задумчиво курил, глядя как Кравченко с Обуховым копают землянку. Уже вырисовывалась яма метра два на три. Механик по пояс скрылся в будущей землянке, кидая наверх комья рыжей глины, наводчик нагребал вокруг ямы бруствер. Земля еще не успела промерзнуть, поэтому копалось легко.

– Чем крыть будем, товарищ лейтенант? – Кравченко прихлопывал лопатой сырую землю бруствера.

– Сегодня с пехотой едем на "мародёрку", там чего-нибудь наберем. Иди к нашим танкистам, скажи, что с каждого экипажа по человеку.

К полудню погода начала портиться, солнце всё чаще скрывалось за низко летящими облаками. В термосах привезли обед из расположения штаба 2 МСБ. Ели под открытым небом, прячась от осеннего ветра в окопах и за бортами техники.

После обеда у ротной палатки стояли три "шишарика" – Кушнирович выделил машины на доставку стройматериалов, нужных для перекрытия крыш землянок. По имеющейся информации, на другой окраине Гребенской есть недостроенная ферма. Ферма стоит на отшибе, поэтому местные рядом появиться не должны, претензий никто не предъявит, пока бойцы будут "мародёрить" – добывать доски, бревна, шифер – всё, чем нужно и можно накрыть землянку.

Небо затянуло тучами, дождя нет, но воздух сырой и холодный. Колонна выехала на асфальт и двинулась в сторону станицы. В крытых брезентом кузовах сидели солдаты четвертой роты с командовавшим ими старлеем Тодоровым и трое танкистов с лейтенантом Щербаковым. В ногах позвякивали пилы, топоры и гвоздодеры. По пустынной улице колонна промчала вдоль одноэтажных домов, прятавшихся за зелеными заборами, и вскоре оказалась на другой окраине села. Вновь свернув на проселок, машины направились к белевшем вдали постройкам фермы.

Ферма представляла собой несколько коровников, недостроенных, а может, просто наполовину растащенных, и пустое двухэтажное здание из красного кирпича с голыми стенами и темными проемами окон. За местностью приказали следить водителям шишариков, остальные кинулись на поиск стройматериалов. Всё, что можно приспособить для строительства землянок, отпиливалось, отламывалось, вырывалось и отдиралось от полуразрушенной фермы. Бревна, бруски, ДВП, ДСП, полиэтиленовую пленку, фанеру стаскивали в кучи – каждое подразделение или экипаж в свою. Смеркалось, когда всё, что успели добыть, стали грузить в машины. Забив кузова до отказа, бойцы погрузились на своё добро сверху, и машины тронулись в обратный путь.

Ехавший последним в колонне "шишарик" с сидевшим на пассажирском сиденье Щербаковым чуть съехал на обочину и остановился.

– В чем дело? – спросил Александр у солдата-водителя.

– По-моему, колесо пробило, – солдат спрыгнул на землю.

– Этого еще не хватало. Темнеет уже, – глядя вслед удаляющимся фонарям колонны, сказал лейтенант, – И что делать?

Переднее левое колесо действительно сдулось. Боец вновь запрыгнул в кабину.

– Тут кран подкачки заржавел, открыть не могу, донесся голос водителя, – Надо «тормозухой» на него полить.

Тем временем стремительно темнело. Оказаться ночью в незнакомой местности без боеприпасов мало приятного. У каждого из пяти оставшихся на "шишарике" бойцов автомат с одним магазином на 30 патронов, и всё. Подсумки с запасными магазинами с собой не брали – надеялись вернуться засветло, а днем вроде всё тихо. Вдали на окраине зажегся первый фонарь. Щербаков с тревогой оглядывался по сторонам – со всех сторон чистое поле, сзади чернеет разоренная ферма. Когда, наконец?

Раздалось шипение – отмоченный тормозной жидкостью кран был наконец открыт, и шина стала наполняться воздухом.

«Поехали давай, на ходу докачаешь!» – запрыгивая в кабину, крикнул Александр.

Нагруженный доверху "шишарик", медленно набирая скорость, направился к окраине станицы.

Стройматериалы разгружали при свете фар, ругались где чьё, доходило даже до драки, в итоге всё растащили по своим подразделениям, выставив на ночь часовых больше не от врагов, а от своих, чтобы ночью не украли привезенное друг у друга. Кравченко с Обуховым по очереди дежурили на танковой трансмиссии, завернувшись в спальник и сквозь сон поглядывая на лежащую рядом с недорытой землянкой "намародеренную" кучу.

На следующее утро после завтрака и общего построения 4 МСР и 3 ТВ рытьё землянки продолжилось. Углубившись метра на полтора, Обухов выкопал ведущие наверх ступеньки. В противоположном конце землянки оставили земляной выступ-лежанку, с полметра высотой, на нём могли спать двое человек. Вниз спустили печку-буржуйку, поставив её недалеко от будущего входа, установили на неё жестяную трубу. Сразу над ступеньками установили ящик без дна от танковых снарядов – дверь в землянку. Дверь больше походила на танковый люк, так же откидывалась вверх. Сбоку в бруствер, на котором будет лежать крыша, почти горизонтально вкопали прямоугольный осколок стекла – окошко. После обеда самое главное – поперек ямы танкисты накидали досок, застелили кусками полиэтилена, обрезками фанеры и сверху начали накидывать землю, оставив торчать лишь огрызок печной трубы. Чем больше Кравченко с Обуховым кидали земли, тем сильнее прогибалась крыша землянки.

– Кравченко, а не рухнет всё это? – с сомнением глядя на прогнувшуюся крышу, спросил Щербаков.

– Да не должно, товарищ лейтенант, – Кравченко кинул еще пару лопат.

– Ну вы как хотите, а я что-то боюсь в такой землянке спать. Пойду в ротной палатке переночую.

Устав мерзнуть по ночам в танке, Щербаков пошел в палатку четвертой мотострелковой роты, попросился у Кушнировича переночевать. В палатке гораздо теплее – топилась пара "буржуек", да и куча солдат, что называется, "надышала", но были и минусы – всю ночь раздавался храп десятков бойцов, кто-то постоянно ходил, задевая за ноги, в воздухе стоял запах пота и давно немытых солдатских тел. Кроме того, "бэтэры" также не давали спать.

Утром Щербаков подошел к холмику своей землянки, с дымящей из него трубой. На танке он никого не обнаружил – оба бойца сидели в землянке.

– Вы чё, офигели? Танк стоит без охраны! Вам самим-то не страшно? – повысил голос Щербаков.

– Да мы только утром зашли погреться, – вылезая из землянки и протирая сонное лицо, сказал Кравченко, – по очереди всю ночь на танке дежурили.

За Олегом Кравченко вылез заспанный и как всегда чумазый Толик Обухов.

– Я смотрю, крыша держится еще, – Щербаков кивнул на не успевшую слежаться землю.

– Да чего ей будет, – Кравченко взял лежащую рядом лопату, – можно еще земли подкинуть, чтобы теплее было.

Наводчик кинул всего пару лопат в самую середину земляного холма, тонкие доски затрещали под тяжестью грунта и вся крыша рухнула в яму землянки, засыпав печку-буржуйку, спальники и автоматы.

Пришлось всё заново откапывать, класть посередине более толстые доски и напиленные в дальней посадке кривые стволы деревьев. Снова и более основательно сделали перекрытие и засыпали землей.

Теперь землянка стала надежной. Внутрь землянки от танковых аккумуляторов тянулась проволока-полёвка, на конце её тускло светила 24 ваттная лампочка. В углу стоял ящик от танковых зарядов с установленными в нем автоматами. Щербаков с Кравченко по ночам спали на узком земляном топчане, накрыв его спальными мешками, а Обухов, свернувшись калачом, – на лежанке из двух снарядных ящиков возле буржуйки. Однако в темное время суток всё равно кто-либо из танкистов дежурил в танке, периодически включая ночной прибор видения и оглядывая пустынную местность вокруг. Вскоре в теплой землянке завелись мыши, шуршащие по ночам и порой пробегающие по спящим телам танкистов.


Потекли однообразные дни. Утром общее построение, доведение боевой обстановки и развод по местам несения службы. Дела до обеда, обед, дела после обеда, общее вечернее построение, пароль на ночь, и так по кругу.

4 МСР развернула свою полевую кухню, и теперь можно поесть горячее. Утром чай и подгоревшая каша. Удача, если в перловке или овсянке окажется маленький кусочек тушенки. В обед жидкий суп и опять каша с рыбными консервами или тушенкой, вечером вновь каша и чай. Хлеб тоже привозили, но мало, в основном сухари или галеты.

Порой в 4 МСР приезжал командир танковой роты Абдулов на своей "Танюше", проверял боеготовность 3 ТВ, как всегда указывал на недостатки, давал кучу заданий по обслуживанию танков и вооружения. Изредка за указаниями в танковую роту ездил Щербаков, когда туда шла машина из 4 МСР. Первый танковый взвод, один танк второго танкового взвода и танк ротного занимали круговую оборону совместно с 2 МСБ на юго-западных окраинах Шелковской. Станицу от батальона отделяли два километра давно заброшенных полей. За редкими деревьями, растущими по берегам арыков, чернели крыши станицы Шелкозаводской и села Харьковское. Два танка 2 ТВ совместно с 6 МСР охраняли переправу через Терек в семи километрах от Шелковской. Танкисты 3ТВ по очереди съездили в батальон, помылись и отстирались в бане-палатке.

Однажды со стороны КПП раздались предупредительные автоматные выстрелы в воздух. К роте подъезжал серый ментовский УАЗик, из него вверх взлетела зеленая ракета – свои. Машина с питерскими номерами и дырками от пуль на лобовом стекле остановилась возле ротной палатки. Милиционеры, приехавшие на УАЗе, оказались омоновцами из Санкт-Петербурга. Попросили Кушнировича посодействовать – дотащить танком жилой вагончик до блокпоста, видневшегося в километре отсюда. Помочь вызвался Щербаков, хотя знал, что Абдулов бы такое не одобрил – тот за свои танки кого угодно удавить готов и лишний раз не давал ими пользоваться как тягловой силой, но приходилось. Поехали на 157-м. На окраине Шелковской зацепили тросами брошенный ржавый вагон на железных полозьях, в таких обычно живут строители, и дотащили его до блокпоста на выезде из станицы. В благодарность омоновцы угостили экипаж папиросами "Беломорканал", Александру подарили черный омоновский берет. Потом пили в наскоро оборудованном вагончике спирт, разбавленный водой, заедая свежеприготовленным шашлыком. На стене висел похожий на знамя генерала Бакланова самодельный черный флаг с белым черепом, костями посередине и надписью по кругу "Санкт-Петербург ОМОН".


Слухи о том, что 2 МСБ будут менять, возродились с новой силой. Все только и говорили о выводе. Щербаков разлиновал на кусочке клетчатого листка календарь на три месяца. Ноябрь, декабрь и январь, надеясь, что январь здесь лишний. По последней непроверенной информации – батальон должны выводить из Чечни 27 ноября. А сегодня уже 16-е, совсем скоро. Квадратик с цифрой 27 Александр закрасил желтым карандашом. Календарь он приклеил по углам зубной пастой к фанерке. На ней, прилепленные аналогичным способом, висели ещё три листочка – "Список л/с, проживающего в блиндаже", "Ведомость закрепления оружия за л/с" и "График несения службы". Вдобавок командование батальона приказало нарисовать и прикрепить "Боевой листок". Его, как и всю другую документацию, нарисовал Щербаков – наводчик с механиком сослались на неумение рисовать и корявый почерк. На других танках с горем пополам документацию сделали члены экипажей. Больше всех, как всегда, возмущались дембеля 172-го танка: «Нам уже давно в дембельском поезде нужно ехать и водку бухать», – говорили они, но в конце концов заставили всё необходимое изобразить механика Марченко.

Задания, необходимые для выполнения на технике, экипажи исполняли неохотно, особенно экипаж 172-го танка. Дембеля, отслужившие уже два с лишним года, не хотели ничего делать и Щербакова практически не слушали, мотивируя это тем, что приказ об их демобилизации давно вышел и они тут находиться не должны. Но и экипаж 158-го, стоявший далеко от командирского 157-го, особо рвения не проявлял. На 158-м служили "деды", отслужившие полтора года и чувствующие, что как только дембеля уедут домой, то рулить остальными солдатами во взводе будут они. На 157-м служили "черпаки" – отслужившие по году Кравченко с Обуховым и находившиеся под постоянным наблюдением лейтенанта. Дембеля хотели домой, "черпаки" и "деды" ждали "слонов" – бывших "духов", прослуживших полгода. Без постоянного присмотра Щербакова 172-й и 158-й наладили контакт с местным населением из Гребенской и потихоньку стали менять им солярку на сигареты, вино и брагу.

Но заданий назначалось мало, да и Щербаков лишний раз не напрягал экипажи, не до этого. Было очень одиноко и тяжело на душе – настоящих друзей рядом нет, никакой моральной поддержки. Пехота сама по себе, в танковой роте из командиров взводов остался он один, Абдулов только и делал, что ко всему придирался и держал Александра на расстоянии, солдаты выполняли приказы молодого лейтенанта "из-под палки", зная, что лейтенант служит всего неполных пять месяцев и к тому же не кадровый офицер, а "пинджак". Крепко подружился Александр только с омоновцами, но к ним на блокпост попадал очень редко. Питерские милиционеры для Щербакова – открытые, добродушные люди, готовые помочь и поддержать в трудную минуту, от них никогда не хотелось уезжать, но приходилось. Узнав, что денег в батальоне не платят, они скинулись и уговорили Щербакова взять сто рублей – купить себе что-нибудь на рынке или позвонить домой. Да и вообще, что будет дальше? Кругом идет война, то и дело вдали слышны глухие раскаты взрывов, а по ночам на горизонте полыхает зарево пожаров. Что будет с батальоном, будут его менять или кинут куда-нибудь в горы, а может, на Грозный?

Каждый вечер, сидя в темной землянке, Щербаков зачеркивал крест-накрест клетку прошедшего дня, порой шепча старую солдатскую пословицу: «День прошёл, и хрен с ним», и в который раз считая, сколько дней осталось до желтой клетки – "вывода" батальона. Но желтая клетка вновь переносилась вперед – новые слухи, новые даты, сначала на середину, потом на конец декабря. Скоро Новый 2000 год. Где он его будет отмечать и будет ли? Тоска и безысходность.

Тем временем дембелей-мотострелков начали менять. Среди дня без предупреждения пришли два ГАЗ-66 с "молодняком", недавно закончившим "учебку" и привезенным очередным эшелоном в Чечню. Вместе с "молодыми" в батальон прибыла пара десятков контрактников, решивших "подзаработать" – деньги обещали хорошие. Машины приехали неожиданно, чтобы у дембелей не осталось времени что-либо из вооружения захватить с собой на "гражданку" или продать-обменять местным, ведь концов потом не найдешь. Дембелей пересчитали, собрали закрепленное за ними оружие, быстро погрузили в эти же машины и отправили сначала в расположение штаба батальона, затем с ближайшей станции Червленая-Узловая эшелоном домой. Железнодорожная ветка проходила недалеко от занявшей оборону 4 МСР, и через несколько дней эшелон с дембелями проходил как раз по ней. Случилось это среди дня, и бывшие военнослужащие, узнав знакомые места, высунулись из окон, махая руками и что-то крича сквозь стук колес. В ответ оставшиеся дослуживать свои месяцы бойцы 4 МСР принялись палить в воздух из автоматов трассерами, пускать в небо ракетницы, устроив прощальный салют дембелям. Дембельский экипаж 172-го тоже пострелял в воздух, но больше от злости – замены танкистам до сих пор не пришло.

Еще в Дагестане, перед началом боевых действий, всем военнослужащим батальона выдали медпакеты, в них, помимо бинта и резинового жгута, лежал маленький шприц-тюбик промедола. Промедол обладал сильным обезболивающим эффектом и облегчал боль при ранении – его нужно вколоть (можно прямо через одежду) в место рядом с раной. Периодически шприц-тюбики пересчитывали, так как помимо обезболивающего, промедол являлся еще и наркотическим средством и служил заменителем героина или других наркотиков. Факты пропажи шприцев участились с приездом контрактников, многие из которых оказались алкоголиками и наркоманами. Хитростью, угрозами такие контрабасы-наркоши забирали промедол у солдат-срочников и использовали его не по назначению – кололи себе, чтобы "поймать кайф". В использованный шприц затем набиралась обычная вода и возвращалась назад срочнику. Теперь шприц становился не только бесполезен, но и нес угрозу заражения, зато его можно посчитать при ревизии.

Узнав о таких делах, Щербаков забрал промедол у своего экипажа и, сложив все три шприца в футляр вместе со своими очками, положил во внутренний карман камуфлированной куртки.

«Если что, шприцы в футляре, – сказал он Кравченко и Обухову, – пусть лучше у меня лежат – целее будут».

У других экипажей своего взвода шприцы он не стал забирать, понадеялся на здравый ум танкистов, да и танки всё время стояли порознь, а обезболивающее должно находиться всегда при себе, или хотя бы у одного из членов экипажа.


25 ноября. 11 лет Питерскому ОМОНу, но Щербаков, приглашенный на празднование, так и не попал на блокпост – какие-то текущие дела, экономия горючего, а пешком одному далеко и небезопасно. К тому же жилище без присмотра нельзя оставлять – кто-то во время отсутствия экипажа пробрался в землянку и украл подаренный омоновцами берет, ранее висевший на стене в изголовье топчана. Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжелых мыслей, лейтенант решил воплотить в жизнь свою давнюю задумку – сделать знамя казачьего генерала Бакланова, под которым он воевал с чеченами в далеком девятнадцатом веке. Из сумки, лежащей в командирском ЗИПе, Александр достал черные "семейные" трусы, выданные ему на вещевом складе еще летом сердитым прапорщиком Зарифуллиным. Трусы оказались огромные, явно не Сашкиного размера. Раскроив их и сделав максимально большой прямоугольник, обшил его черными нитками по периметру. Затем самое интересное и ответственное – белой масляной краской, оставшейся от надписи "Танюша", нарисовал в центре череп со скрещенными костями и надпись на старославянском по кругу "Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь." Когда краска высохнет, Щербаков думал прикрепить его на высокую танковую антенну, а пока повесил в землянке сушиться.

Суббота 27 ноября, приехал заправщик КрАЗ с дизтопливом для танков. В этот день Щербаков должен гулять свидетелем на свадьбе у товарища в своём далеком родном городке. Об этом договорились еще по весне, когда Сашка и не подозревал, что "загремит" в армию. Сегодня, вместо того чтобы веселиться, он, весь в грязи, пропахший солярой, вместе со своими бойцами лазил по танкам, сначала замеряя количество оставшегося горючего, потом отслеживая, сколько его залили. Такая вот "свадьба". Вечером привезли уголь для буржуек, и лейтенант вместе с экипажем таскал его к своей землянке, насыпав в кусок брезента.

На следующий день поехали с Димой Кушнировичем в штаб 2 МСБ, Кушнирович по своим делам, Щербаков получать задания от своего командира роты. Рынок в Шелковской жил своей жизнью, словно нет никакой войны, по улицам шли дети со школьными ранцами, работали киоски. На обратном пути заехали на телеграф, наконец-то Щербаков дозвонился домой. Минут десять разговаривал с родителями, на счастье, оказавшимися дома. В телефонной трубке гуляло эхо, так как связь шла через спутник, однако всё равно все были рады слышать друг друга. Но что расскажешь за десять минут?

В расположение 4 МСР Александр ехал грустный, вспоминая родные голоса. На последние 28 рублей купил бритвенные лезвия для своих экипажей – те заросли щетиной, и за их внешний вид Щербакову постоянно доставалось от командира танковой роты.

Начало декабря. Уже пару недель в баню никого не возили и в расположение роты баня не приезжала, поэтому мылись, кто как мог – из полторашки с подогретой на буржуйке водой, спрятавшись от ветра за танком. Полностью помыться не удавалось – воды очень мало, да и в полторашке только сэкономленная питьевая. Нижнее белье Щербаков стирал в большой луже с отстоявшейся водой и сушил потом на танковой пушке. Днем температура поднималась, порой можно ходить в одной майке, ночью опускалась к нулю, и часто поутру всё вокруг окутывал белый густой туман. Повсюду грязь с глубокими колеями от танков и грузовиков, на берцах налипает килограммами, и, когда идешь, приходится постоянно останавливаться и счищать её палкой.

С "бэтерами" пытались бороться путем их отлавливания в швах одежды с последующим уничтожением, раздавив между ногтями. Бывалый экипаж 172-го более кардинально подошел к уничтожению назойливых насекомых – в привезенном с мародерки тазике для белья по очереди кипятили свои "комки" на костре. Дембеля надеялись, что всё-таки скоро они уедут домой, а где здесь раздобудешь новую дембельскую форму?

– Калики – нульс, белуха – нульс, – демонстрировал припасенное на дембель новое нижнее белье явно подвыпивший Стеценко. – Когда на дембель, товарищнант? Мабута уже давно дома водку бухает!

– Скоро, – Щербаков делал вид, что не замечает состояния наводчика. – Обещали скоро.

Дедовщина в том виде, о котором слышал еще до армии Щербаков, во 2 МСБ отсутствовала. Конечно, иерархия слонов, черпаков и дедов здесь была, и слоны могли выполнять какие-то мелкие поручения черпаков и дедов. Но всё это без всяких издевательств или битья со стороны отслуживших больший срок, скорее как дань воинской традиции. Не до дедовщины – суровые условия, постепенно сплачивающие бойцов, да и заряженный автомат у каждого всегда под рукой – попробуй тронь.

Горючее экономили, так как заправщик (еще его называли «наливник») приезжал редко, и двигатель лишний раз не запускали. А АКБ потихоньку "садились" – лампочка в землянке, включение прибора ночного видения. Танк порой переставал заводиться – застоялся, аккумулятор подсел, давление воздуха в баллонах для запуска двигателя упало. Спасала накачка баллонов на одном из других танков, пару раз пришлось заводить "с толкача", зацепив тросами за другой танк.

Домой Щербаков писал часто, почти каждую неделю, но в письмах о своем суровом быте упоминал вскользь, говорил, что всё у него хорошо, боевых действий нет и не предвидится. Письма, написанные на тетрадных листах, а иногда на карточках огня танка или боевых листках из-за дефицита бумаги, он старался передавать через офицеров, едущих домой в отпуск, так быстрее и надежнее. Обратный адрес прежний – «Москва-400».

От родителей первое письмо Александр получил только спустя два месяца после его отправки на Кавказ – почта работала отвратительно. Письма подолгу где-то лежали, половина терялась в пересылках. Но те, что доходили, были самым радостным событием в армейской жизни лейтенанта. Он по много раз перечитывал их, словно на короткие мгновенья оказываясь дома, затем складывал в сумку, лежащую в командирском ЗИПе. Когда писем долго не приходило, или становилось совсем тяжело, он вновь вытаскивал потрепанные конверты и снова перечитывал. Очень хотелось домой. Сейчас у Щербакова не было ни друзей, ни близких товарищей. Но как отсюда уехать, если даже дембелей не меняют…


Ранним туманным утром 12 декабря у танка Щербакова остановился "шишарик". Из кабины на землю спрыгнул прапорщик с рябоватым лицом и коротко стриженными светло-рыжими волосами под сдвинутой на затылок кепкой.

– Здоров, лейтенант, – панибратски протянул он руку показавшемуся из землянки Щербакову. Было ему на видоколо тридцати, худощавый, коренастый, со светлыми насмешливыми глазами.

– Привет, – лейтенант спросонья не успел удивиться такой манере приветствия.

– Я новый старшина танковой роты, прапорщик Петров, для своих просто Юра.

– Саня, – протянул руку Щербаков.

– Принимай пополнение, Саня. Щас надо оперативно экипаж 172-го забрать отсюда, я им замену привез. Э, давай к машине, – прапорщик стукнул кулаком по тентованному борту ГАЗ-66.

Из кузова в грязь по очереди спрыгнули трое бойцов, настороженно оглядываясь по сторонам, где, кроме тумана, ничего не видно, затем выстроились в шеренгу.

– Командир танка сержант Мохов.

– Наводчик орудия рядовой Дорогин.

– Механик-водитель рядовой Воробьев.

– Пойду я пока соберу дембелей по-быстрому, чтобы ничего с собой лишнего не прихватили. Надо у них забрать автоматы и переписать на новый экипаж. Где танк стоит? – и прапорщик скрылся в тумане в указанном ему направлении.

Через полчаса экипаж 172-го около "шишарика" обнимался с экипажем 157-го и подоспевшими бойцами 158-го.

«Давайте, пацаны! Скоро и ваш дембель! Не поминайте лихом! – Гирин, Марченко и Стеценко, не скрывая долгожданной радости, на прощанье тискали в объятьях своих сослуживцев. – Товарищ лейтенант, простите, если что не так!»

Вскоре старшина Петров вместе с дембелями уехал в расположение батальона. Вслед им танкисты устроили салют, выпустив в небо по магазину трассеров. Новоприбывший экипаж пошел обживаться в новой землянке с еще не успевшей остыть буржуйкой.

Через пару дней дембеля уже ехали домой в выстиранной форме, припасенных на такой случай новых "белухах" и "каликах", один из них в лихо заломленном черном берете, не так давно подаренном Щербакову омоновцами.

Шелковская

Прошла еще неделя, такая же безрадостная, с густыми туманами и моросящим почти круглые сутки дождем. Вокруг непролазная грязь и пасмурное небо с низкими свинцовыми тучами. Экипажи большую часть времени сидели в землянке, прячась от непогоды. Едва проглядывало солнце, нужно выполнять поставленные Абдуловым задачи: чистка вооружения, подтяжка гусениц, наведение порядка внутри и снаружи танка. Ни радио, ни газет, от скуки Щербаков читал потрепанное руководство по эксплуатации Т-72Б, найденное в ЗИПе среди запчастей. Кравченко с Обуховым по большей части дрыхли, наводчик на земляном топчане, механик в ногах около буржуйки. Танк стоял с закрытыми на башенный ключ люками рядом с землянкой в окопе.

Экипажи других танков третьего взвода были предоставлены сами себе, и лишний раз дойти до них и посмотреть, чем они занимаются, Щербаков ленился пробираться по непролазной грязи под дождем. Пехота также жила сама по себе, бойцы в большинстве сидели в ротной палатке и по землянкам, правда, часовые всё-таки стояли – офицеров в мотострелковой роте больше, и за солдатами следили строже.

Некоторые солдаты стали бить себе татуировки на память о воинской службе. Самой популярной татухой был скорпион, означавший, что его владелец – "участник боевых действий", хотя, по сути, батальон в боях не участвовал, но ведь потом всякое рассказать можно. Причем, татуировку нужно сделать не дома, в нормальном тату-салоне, а обязательно в армии. Да вот беда – художников среди бойцов не было, поэтому вместо скорпионов получались какие-то нелепые раки на шарнирах. Неизвестно откуда солдаты узнали, что рисовать может командир танкового взвода. Щербакову принесли обрывок автомобильного журнала с простеньким изображением скорпиона на эмблеме противоугонной системы. Сашка перерисовал его на тетрадный листок, добавив света и теней. С этого дня татухи стали бить по драгоценному эскизу, и теперь их не стыдно будет показать, вернувшись домой. Главное – дожить до этого момента. Такого же скорпиона Щербаков нарисовал на маленькой командирской фаре-луне своего танка остатками белой краски.

Унылое существование закончилось 19 декабря, когда утром поступил приказ срочно собираться и выдвинуться всей 4 МСР и 3 ТВ в расположение 2 МСБ. Начались скорые сборы, землянки разбирали, стройматериалы грузили на технику, танкисты – на свои танки, пехота – в грузовики. К обеду на месте, где стояла в обороне 4 МСР, остались лишь пустые окопы и ямы бывших землянок.

Мотострелковая рота с танковым взводом промчалась по пустынным улицам Шелковской и выехала на её южную окраину. Слева мелькали стволы густого леса, справа – поросшие высокой жухлой травой поля и редкие деревца посадок. Мимо пронеслось мусульманское кладбище с каменными надгробиями, над многими из них высились длинные металлические шесты с полумесяцем и звездой на конце. Такие шесты устанавливали на могилах погибших в газавате – "священной войне", а газаватом боевики называли первую чеченскую компанию, да и вторую тоже. На развилке, чуть не доезжая окраины села Харьковское, колонна свернула направо в поле. В километре виднелись стоящая в окопах техника и палатки.

Здесь, на южных рубежах Шелковской, занимал круговую оборону второй мотострелковый батальон. Севернее батальона протекал глубокий арык, с других сторон раскинулись заброшенные поля. На опасных направлениях наставили растяжек с сигнальными ракетами, некоторые места заминировали. Отдельно в окопах стояла артбатарея со своими 152-миллиметровыми гусеничными САУшками, за масксетями прятались заправщики, недалеко от арыка стояла штабная палатка, чуть дальше – палатка медвзвода и ремвзвод.

Занимавшая круговую оборону 5 МСР и два танковых взвода 18 декабря по приказу командования покинули батальон и выдвинулись в сторону Терского хребта, чтобы занять оборону в кольце внешнего блокирования города Грозный в районе высоты Ястребиная. Об этом Щербаков узнал позже, не обнаружив ни одного танка на новом месте. Лишь пустые танковые окопы и брошенные землянки напоминали о стоящих тут недавно танкистах. 6 МСР так и осталась стоять в районе переправы через реку Терек в семи километрах от Шелковской. По распоряжению командира батальона майора Бельского на переправу к пехоте отправили 158-й танк, так что под прямым командованием Щербакова остался его экипаж и 172-й танк с новым экипажем.

Землянка лейтенанту досталась хорошая, раза в два больше прежней, здесь до него жил командир роты. Внутри двое деревянных двухъярусных нар, стол, прочная крыша. Снова провели свет, поставили буржуйку и повесили документацию на стену, в ящик от снарядов поставили автоматы. Старшина танковой роты Юра Петров пока остался в батальоне и жил в новой щербаковской землянке. Юра оказался классным старшиной и вообще хорошим человеком, хотя Щербаков всё равно смотрел на него настороженно и пока сильно с ним не откровенничал. Одним из плюсов прапорщика был старый кассетный магнитофон, который Кравченко подсоединил к танковым аккумуляторам, теперь можно послушать музыку на ловившем здесь махачкалинском радио "Прибой" или покрутить зажеванные и затасканные всем батальоном кассеты.

С едой стало лучше, сейчас Щербаков на завтрак, обед и ужин ходил в офицерскую столовую-палатку. Еда, конечно, довольно однообразная, но всё же не сухпай. И первое и второе, а главное, свежее и горячее. Баня-палатка тоже под боком, для солдат и офицеров отдельно.

Из полка приехал офицер финансовой службы, привез наличку. Офицерам выдали по 500 рублей, солдатам по 50. Старшина лично получил деньги за солдат-танкистов, дабы старший призыв не отобрал их у более младших и не накупил себе водки или еще чего. В Шелковской на рынке Юра купил бойцам сигарет с фильтром, зажигалки, пряники, чай и еще по мелочи на их общие 400 рублей. Щербакову прапор достал резиновые сапоги – грязь в батальоне стояла непролазная, частые дожди, вся земля разворочена гусеницами танков, САУ и колесами грузовиков, постоянные туманы, густые и стоящие сутками.

На следующий день прибыли грузовики с Терского хребта, где стояли 5 МСР и танкисты 1ТР, за стройматериалами. Разбирали свои бывшие землянки, часть машин уехала на "мародерку" – на хребте с досками туго, танкисты там ночевали в танках, пехота – в наскоро отрытых окопах. Сухпай весь кончился, поэтому, помимо стройматериалов, на хребет грузили упаковки сухого пайка. В следующее утро вместе с грузовиками на Терский уехали одна из полевых кухонь и прапорщик Петров, его туда вызвал командир танковой роты Абдулов.


Александр шел в сторону столовой, продираясь через непролазную грязь, рядом с ним остановился огромный Урал-кунг с белыми буквами ТР на водительской двери. Из кабины в коричневую жижу спрыгнул высокий офицер с наголо бритой головой.

– Лейтенант! – с ходу закричал он. – Почему не докладываете!

Щербаков растерялся, не сразу узнав в лысом старлее Игоря Сенчина.

– Товарищ старший лейтенант, – вытянувшись по стойке смирно, начал Щербаков…

– Саня, здорова! Да расслабься ты! – весело заорал Сенчин. – Как жизнь? – и кинулся обниматься.

2 ТР заняла оборону в районе станицы Калиновской вместе с 1 МСБ. С ротой в Чечню приехали комбат Купцов, начштаба ТБ майор Кукушкин, Сенчин зампотехом и Саня Сыскарёв командиром роты. 1-й мотострелковый батальон и танковая рота прибыли явно не на замену, а значит, дело принимало всё более серьезный оборот. На вопрос, чем занимается 2 ТР, Сенчин сказал, что охраняют какой-то нефтезавод, куда и когда дальше поедут – не знает. Через час, о чем-то поговорив с Бельским, он уехал назад в Калиновскую, находящуюся в 70 километрах от Шелковской.

В расположении мотострелкового батальона безызвестного Александра начали узнавать и замечать, ведь танков здесь осталось всего два и находились они в распоряжении Щербакова. Третий танк из щербаковского взвода охранял переправу через Терек вместе с 6 МСР. Теперь Щербаков, как представитель танкового подразделения, каждый день ходил на офицерские совещания в штабную палатку, а оба его танка назначили в группу быстрого реагирования. В случае необходимости по сигналу тревоги танки вместе с частью 4 МСР должны выдвигаться на опасные направления и решать поставленные боевые задачи.

Щербаков уже многих офицеров знал по именам, почти со всеми перезнакомился, а его все по большей части стали называть Саня-танкист. Лейтенант в порядке очереди теперь заступал дежурным по штабу батальона, хотя это ему и не нравилось – всё время находиться рядом с начальством.

Все подразделения в батальоне на виду, и Александр постоянно наблюдал, как их командиры управляют своими бойцами. Видя, что офицеры со своими солдатами не церемонятся и, наконец, осознав, что всё-таки "куда солдата ни целуй – везде жопа", Щербаков понял – надо действовать, действовать срочно! Тем более, что забившие на всё и вся дембеля наконец-то уехали, а остальные бойцы его взвода еще не совсем успели оборзеть. Он всё чаще стал покрикивать на свой экипаж, если они медленно выполняли приказ или задание, а на 158-м танке вообще давал волю чувствам – гонял молодых, поначалу раздавая пинки и подзатыльники за малейшую оплошность. Больше всех такому обращению противился Кравченко, да и у лейтенанта на земляка рука не поднималась, поэтому он частенько просто орал на наводчика, тот делал обиженно-недовольное лицо, но приказ выполнял. Постепенно в управлении двумя экипажами всё наладилось, приказы и указания стали исполняться четко и в срок. До 172-го Щербаков еще не добрался, но решил при первом же его посещении тоже навести там порядок.

«Щербаков, к 12 часам танк с мотострелковым отделением к штабу», – однажды вызвав к себе лейтенанта, сказал комбат Бельский. Александр, меся грязь, добрался до своего танка и приказал экипажу готовиться, хотя танк всегда был готов к неожиданному выезду.

В назначенное время танк Щербакова с забравшимся на его трансмиссию и башню мотострелковым отделением стоял у штаба. На высокой танковой антенне развевался черный флажок с черепом и старославянской надписью по кругу. Из штабной палатки вышел майор Бельский, искоса бросил взгляд на флаг с черепом и запрыгнул в кабину "шишарика" с сидевшими в кузове мотострелками еще одного отделения. С обеих сторон кабины из открытых окон на двери свешивались бронежилеты. Комбат махнул рукой из окошка, и мини-колонна двинулась по глубоким грязевым колеям в сторону асфальта.

Чтобы добраться до переправы, опять пришлось проехать по улицам Шелковской, мимо блокпоста питерского ОМОНа, занятого уже другими бойцами милиции особого назначения. Техника въехала в станицу Гребенскую и на первом большом перекрестке повернула направо на выезд, минуя заброшенное, заросшее сорняками православное кладбище, направляясь к темневшей стене густого леса. Путь пролегал по разбитому гусеницами асфальту среди высоких деревьев с почти облетевшей листвой. В кювете мелькнула сожженная БМП с открытыми настежь десантными люками. Через несколько километров впереди заблестел мутными водами Терек.

На берегу заняла оборону 6 мотострелковая рота, охраняя понтонный мост, наведенный вместо разрушенного. Рядом с мостом в окопе стоял 172-й танк, нацелив пушку на противоположную сторону реки. По берегу протянулась ломаная линия окопов, из земли торчали дымящие трубы землянок пехоты.

Расслабившийся без контроля экипаж 172-го не ожидал такого напора от изменившегося за короткий промежуток молодого лейтенанта и вскоре стоял перед ним по стойке смирно. Пообещав набить морду всему экипажу в следующий раз за небрежный внешний вид, щетину и бардак на танке, лейтенант укатил назад в расположение батальона вместе с закончившим проверку шестой роты Бельским.


Прошло несколько дней. В обед, как обычно, Щербаков направлялся от своей землянки в офицерскую палатку-столовую. Навстречу ему шел, еле вытаскивая берцы из непролазной грязи, худощавый высокий старший лейтенант с накрученным на шею китайским мохеровым шарфом. Такие шарфы в красно-бело-черную крупную клетку в середине девяностых носил каждый второй, но на военной форме он смотрелся очень странно. Поравнявшись с Щербаковым, старлей протянул руку, – Привет. Ты Саня Щербаков?

– Привет. Ну я, – Щербаков кивнул головой.

– Я Эдик Кузекин, командир взвода из второй роты. Там тебя майор Кукушкин вызывает. Он сейчас в штабной палатке, – на сыром ветру нелепо трепыхались концы яркого шарфа.

– Вы из Калиновской что ли?

– Ага, нас вдвоём с ним на хребет к Абдулову перекидывают, меня командиром взвода, а Кукушкина не знаю зачем.

– А комбат где?

– В Калиновской со старлеями Сыскаревым и Сенчиным остался, и зампотех батальона Крылов еще.

В штабной палатке Щербакова дожидался как всегда одетый с иголочки Эдик Кукушкин.

– Саша, где? – первое, что спросил Щербакова начштаба после доклада об обстановке в 3 ТВ.

– Что где? – не понял Александр.

– Водка где?

– Откуда у меня водка, товарищ майор?

– Плохо лейтенант, незачёт.

После обеда Кукушкин с Кузекиным убыли на Терский хребет к Абдулову на приехавшем за ними ГАЗ-66 5-й МСР.


Каждую ночь САУшки артбатареи стреляли на опасные направления. Бывало, и днем, но чаще под вечер и ночью. Приходили данные разведки о возможном нахождении бандформирований в определенных районах, вот по ним артиллерия и долбила. Туманы в конце декабря стояли страшные, поэтому в ясный день нужно в очередной раз запомнить местность, чтобы в тумане не заблудиться, ведь в поле ориентиров никаких. Основное направление – от танка до штабной палатки. На танке в случае тумана зажигали 24-ваттную лампочку, висевшую позади танковой башни, её с горем пополам можно рассмотреть на полпути от штаба.

На ужин Щербаков шел в сгущающемся тумане и надвигающихся сумерках. Добрался до штаба, рядом палатка-столовая. Поужинав, лейтенант вышел в темноту. Всё окутал густой туман, глушащий звуки, даже силуэтов не видно, сплошная белесая темнота. Добравшись до штаба, лейтенант прикинул, где находится его землянка и, спотыкаясь на кочках, медленно побрел в этом направлении. Вроде уже должна показаться лампочка на башне, но нет, повсюду всё та же тьма. Беспокойство начало закрадываться в душу Александра – может, он не туда идет, а вдруг он вообще ушел за территорию батальона. Вокруг глухая тишина и мрак. Куда идти? Щербаков, как мог, напрягал слух, вертя головой по сторонам. Наконец ему показалось какое-то едва заметное жужжание в стороне. Он еще раз прислушался. Да, что-то жужжит. «Пойду на звук, там сориентируюсь», – подумал он и двинулся в сторону непонятного звука.

Жужжание становилось всё отчетливее, сквозь туман стало проглядывать тусклое световое пятно маленькой лампочки. «Неужели мой танк? – подумал Щербаков. – Но что это за жужжание?». Вдруг совсем рядом раздался оглушительный грохот артиллерийского выстрела, и огромная вспышка высветила из темноты контуры САУ. Александр от неожиданности присел и, не удержавшись, повалился в мёрзлую грязь. Обдало жаром, и в воздухе прокатилась невидимая ударная волна. Со всех сторон загремели залпы САУ, оглушая всё и нанося удары по укрытым темнотой и туманом целям за многие километры отсюда. Теперь оглохший от выстрелов Щербаков понял, что он заблудился и ушел далеко в сторону к артбатарее. Пока грохотала канонада, он двинулся в направлении, где должен находиться его танк. Пару раз провалившись в невидимые в темноте окопы, он наконец добрался до своей позиции. В ушах еще долго звенело от выстрелов. «Хорошо еще, что я к САУ сзади подошел, а не спереди. – подумал Щербаков. – Оглох бы навсегда, если бы жив остался».


Близился новый 2000-й год, скоро новое тысячелетие. Зампотыл Газарян где-то раздобыл небольшую ёлку, метра полтора высотой, её вкопали перед штабной палаткой. На совещании комбат Бельский поставил задачу: «от каждого подразделения минимум по две ёлочных игрушки». Через пару дней ёлка стояла, украшенная самодельными самолетиками, БТРами, пушками, сделанными из бумаги и подручных средств, вместо гирлянды лесную красавицу обвивала старая пулеметная лента. Танкисты, конечно, понаделали танков из обрывков картона. Вместо новогодних свечек повесили разнокалиберные гильзы, а сверку водрузили оклеенную фольгой от сигаретных пачек серебряную звезду. Теперь, глядя на ёлку, домой хотелось еще больше.

За время, проведенное в батальоне под Шелковской, Щербаков познакомился с контрактником Саней из ремвзвода. Саня частенько ездил по приказу комбата на переправу к Тереку на армейском ЗИЛ-131 с будкой-кунгом. По пути Саня "мутил" с бензином – продавал его понемногу, сливая прямо из бака в припасенные полторашки. Схема отлажена, покупатели – чеченцы из Шелковской, с ними Саня познакомился на местном рынке. Сашка, пользуясь тем, что командира танковой роты здесь нет, под предлогом проверки 172-го экипажа порой ехал на переправу вместе с "контрабасом", удобно расположившись на пассажирском сидении. Основная задача для Щербакова – попасть на рынок в Шелковской. Там можно что-нибудь купить, если имелись свои деньги, а мог угостить шашлыком контрактник Саня. Первый раз, когда приехал "финик" из полка и привез деньги для солдат и офицеров, Щербаков, соскучившийся по сладкому, купил себе батончик "Сникерс", пачку "Донского табака" и бутылку пива. Ехал на переправу в грузовике, ел сникерс, запивая его пивом прямо из горлышка, и несказанно радовался такому счастью.

Всё это время, начиная с 30 сентября, город Грозный подвергался обстрелам артиллерии и налетам российской авиации. Внутренние и федеральные войска всё ближе подходили к границам столицы самопровозглашенной республики Ичкерия, захватывая стратегически важные населенные пункты, а с середины декабря занимая окраины Грозного. 26 декабря началась спецоперация по поиску и ликвидации отрядов чеченских повстанцев в Грозном силами подразделений внутренних войск и милиции. После трёхдневных ожесточённых боёв передовым подразделениям федеральных сил удаётся продвинуться к центру Грозного, но боевики оказывают ожесточенное сопротивление.

К концу декабря с севера Грозного на Терском хребте стояли федеральные войска, включая 5 МСР и 2 танковых взвода, занявших оборону напротив аэродрома Северный.

С Новым годом!

А новый год был всё ближе. Канун нового тысячелетия, это же уму непостижимо! Весь мир готовился встречать эту дату – 2000 год! В кошмарном сне не приснилось бы Щербакову, что ему выпадет встречать такое событие в грязном чеченском поле. 28 декабря на рынке в Шелковской он за "бешеные" деньги (100 рублей) купил похожий на зеленую мыльницу китайский радиоприемник. Приемник с выдвижной антенной ловил дагестанское "Радио Прибой", транслирующее современную музыку без рекламы и несущих постоянный словесный понос радиоведущих. Это маленькое приобретение радовало Сашку ровно три дня – за два дня сели батарейки, на следующий день радио, подключенное проводом-полевкой к танковому аккумулятору, сгорело через несколько часов непрерывного пения.

Ночи стали морозными. Под утро грязь, за день размешанная техникой, застывала холодными валунами, через которые очень неудобно идти. В землянке тепло благодаря печке-буржуйке, поэтому Кравченко и Обухов норовили зайти внутрь погреться во время ночного дежурства и частенько засыпали, глядя на полыхающие жаркие брикеты.

31 декабря 1999 года. Солдаты, прапорщики и офицеры, несмотря на пасмурную погоду, непролазную грязь и отсутствие снега, в приподнятом настроении – сегодня Новый год. В батальоне предпраздничная суета, все готовятся к празднику. Кто-то копил деньги, привезенные "фиником" из части, кто-то успел продать бензин или масло местному чеченскому населению, чтобы порадовать себя в новый год хорошим спиртным или сигаретам. Зампотыл Газарян старался накрыть столы в солдатской и офицерской столовых повкуснее, извлекая "ништяки" из своих тайных припасов. Щербаков, растративший все деньги на солдатские бритвенные лезвия и сгоревшее радио, не умел заниматься махинациями с бензином и маслом, тем более танки заправлялись дизельным топливом. Дизтопливо не пользовалось спросом среди местного населения, а продавать масло – себе же вредить, ведь лишних запасов не имелось. Лейтенант надеялся поживиться чем-нибудь вкусным у артиллеристов, с ними он очень подружился за это время.

Прямо перед обедом Щербакова срочно вызвали в штаб батальона, где лейтенант получил приказ выдвинуться на двух танках в район села Парабоч на разминирование совместно с ОМОНом. У штаба ждали два омоновских УАЗика с группой разминирования, прибывших из Шелковской. На танки, как всегда, погрузились мотострелковые отделения. Колонна, возглавляемая УАЗами, разбрасывая мерзлую грязь, направилась не к КПП, а в противоположную сторону через поле к чернеющим вдали крышам станицы Шелкозаводской. Переехав арык на окраине станицы, техника повернула в сторону Парабоч.

Какое-то время ехали по разбитой грунтовке, затем свернули в густой лес с почти облетевшей листвой. Среди высоких деревьев петляла проселочная дорога с заросшими колючим кустарником обочинами и жухлой травой между колеями. Минут через двадцать остановились. Дальше нельзя – дальше мины. Танки, ломая ветки кустарника, съехали с дороги и заглушили двигатели, спрятавшись между стволами вековых деревьев.

«Вы, если с танков будете слезать, ходите только по колее, в траве растяжки могут быть», – предупредил молодой капитан, возглавлявший группу омоновцев.

Пехоту расставили наблюдать за местностью, омоновцы принялись за разминирование. Ветра практически нет, и, несмотря на декабрь, достаточно тепло. Щербаков даже задремал, сидя на веющей жаром трансмиссии, как вдруг где-то впереди среди деревьев раздался грохот взрыва. В небе заметались испуганные птицы. Дальше ни выстрелов, ни взрывов, лишь неясные крики. Мина? Танкисты напряглись, не понимая, в чем дело, пытаясь что-либо рассмотреть среди сети голых веток. Щербаков уже готовился дать команду "к бою" и завести танк, но тут мимо промчался омоновский УАЗик, следом подошел один из омоновцев. «Отбой, мужики. Мина сработала, и нашего задело», – сказал он.

При разминировании сапер подорвался на мине, взрывом порвало подошву берца, всего посекло осколками, но нога осталась цела, и сам жив. Его срочно отправили в Шелковскую, а сами продолжили искать и обезвреживать мины. К вечеру, когда солнце давно скрылось за верхушками деревьев, колонна выдвинулась в обратном направлении. Пехота и танкисты голодные и злые, пообедать никто не успел, а сухпаев с собой не выдали. В расположение батальона прибыли затемно, на ужин не успели, и вся надежда была "оторваться" за новогодним столом.


На вечернем построении комбат Бельский довел оперативную обстановку, из неё мало чего кто понял. Грозный взят в кольцо, его бомбит авиация и артиллерия, но возможен прорыв противника в любом направлении, поэтому повышенная боевая готовность. Что будет с батальоном в ближайшее время – нет информации, пока стоим здесь. Вторым пунктом построения – встреча Нового года. Бельский поздравил весь личный состав с наступающим праздником, пожелал всего, что обычно желают в таких случаях и, главное, усилить бдительность в новогоднюю ночь. Для этого в каждом подразделении должен остаться минимум один трезвый офицер. Всех остальных офицеров приглашают на празднование в землянку артбатареи.

«Товарищи солдаты и офицеры, – в заключение своей речи сказал комбат, – понятно, что после ноля часов все захотят устроить салют, поэтому к полуночи желающие пострелять централизованно собираются у землянки артбатареи, где производится салют. Далее все расходятся по своим местам несения службы. Салют производить строго вертикально вверх и только по моей команде, никакой самодеятельности на местах!»

После построения Щербаков построил свой неполный взвод, тоже поздравил бойцов с наступающим, пожелав всем поскорее вернуться домой или, по крайней мере, покинуть эти ненавистные края.

«Мужики, – под конец сказал лейтенант, – я всё понимаю – Новый год и всё такое. Может, кто из вас бухла где "прошарил", но помните, вы не в расположении части, вы в жопе, и не дай Бог чего, все должны быть трезвые и выполнять поставленные боевые задачи! После полуночи я лично пройду по всем экипажам, и если я хоть у кого запах спиртного учую – обижайтесь на себя!»

После этого экипажи разошлись по своим танкам, а Щербаков направился в артбатарею, надеясь чего-нибудь перекусить. Командовал артиллеристами капитан Арсентьев Саня, молодой усатый офицер. С ним и огромным, как медведь, старшим прапорщиком Романом Василевским больше всего сдружился Александр за время пребывания батальона под Шелковской.

Землянка-казарма артбатареи самая большая в батальоне. В ней жил весь личный состав батареи, и солдаты, и офицеры. «Казарма» около десяти метров в длину, пяти в ширину, перекрытием служили телеграфные столбы, листы жести и фанеры, всё это засыпано сверху толстым слоем земли и веток. Стоять внутри можно в полный рост, даже вытянув вверх руки, не достаешь до потолка. Если бы не отсутствие окон, вовсе не подумаешь, что это землянка. На стенах, укрытых брезентом, висели еловые ветки, бумажные цепочки-гирлянды, на таком же брезентовом потолке плакаты обнаженных красоток из дешевых мужских журналов. Противоположную от входа стену украшал большой самодельный плакат "С Новым 2000 годом!", нарисованный кем-то из бойцов-артиллеристов. Землянка освещалась висящей под потолком россыпью маленьких лампочек, питаемых от аккумулятора САУ. Половину помещения занимали самодельные двухъярусные нары.

По случаю праздника в другой части «казармы» расставили столы, сделанные из артиллерийских ящиков от снарядов. С вечера суетились, накрывая на них, прибывшие из расположения части месяц назад две женщины средних лет, поварихи. На столах стояли давно не виданные деликатесы: селедка под шубой, салат "мимоза", нарезанное тонкими ломтиками сало с чесноком, лимонады "Радуга" в пластиковых полуторалитровых бутылках. Перед белевшими в тускловатом свете тарелками поблескивали металлические рюмки, сделанные из предохранительных колпачков осколочных мин. Алкоголь на столе пока не стоял – армия, может неожиданно еще до начала праздника "потеряться" бутылка.

В землянку потихоньку стягивались офицеры из подразделений батальона, на местах трезвыми дежурить назначались "счастливчики" – меньше всех прослужившие офицеры или младшие по званию. Щербакову повезло, сейчас он был сам себе хозяин, тем более оба танка находились друг от друга на большом расстоянии, а третий вообще на переправе – не уследишь. Да и поесть «домашней еды» голодному лейтенанту очень хотелось.

Пока все собрались, пока расселись, пока явился комбат Бельский. Наконец часам к десяти вечера на столах появилась привезенная из Кизляра водка и трапеза началась. Хотелось попробовать всё и сразу. Щербаков, не евший с утра, накинулся на еду, не забывая про лимонад и водку, поэтому достаточно быстро настроение стало улучшаться. Армейская жизнь не казалась сейчас такой серой и тяжелой, а сидевшие рядом офицеры виделись бравыми весёлыми гусарами, к коим лейтенант причислял и себя. От этого на душе становилось радостно и безмятежно. Из японского двухкассетника звучала дискотечная музыка, и поварихи, успевшие сменить белые халаты на военную камуфлированную форму, были безусловными королевами новогодней ночи. Солдат-диджей по просьбе офицеров постоянно ставил "медляки", не давая женщинам спокойно посидеть за столом. Но больше всех популярностью пользовалась старший сержант Марина Юрьевна, симпатичная молодая блондинка из медвзвода, её каждый хотел пригласить на медленный танец. По имени-отчеству Марину все звали не только в шутку, но и из уважения – не каждая девушка отважится поехать на войну.

Ближе к полночи включили принесенный из медвзвода маленький черно-белый телевизор, по обычаю послушать новогоднее поздравление президента.

– Интересно, что нового наш алкаш скажет, – сказал кто-то из офицеров, имея ввиду президента РФ Бориса Николаевича Ельцина.

– Он бы лучше сказал, когда война кончится! – сквозь людской гул раздалось с другого конца стола.

– А ну тихо все, товарищи офицеры! – комбат попытался навести тишину в землянке. – Вон уже Борю показывают.

На рябившем от плохого сигнала экране угадывался сидевший за письменным столом президент Ельцин. Позади него виднелись новогодняя ёлка и президентский штандарт с двуглавым орлом.

«Дорогие россияне. Осталось совсем немного времени до магической даты в нашей истории», – начал немного заплетающимся голосом Борис Николаевич.

– Да он, похоже, синий уже! – опять пошутил кто-то.

– Он всегда синий! Дайте послушать!

«Наступает двухтысячный год. Новый век, новое тысячелетие». – продолжал президент. Потом пошел какой-то бред про 2000 год, как все про него думали, когда же он наступит. Но когда Ельцин стал говорить, что он последний раз

обращается к народу как президент, гул в землянке стал потихоньку стихать.

«Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку», – эти слова Ельцина прозвучали в гробовой тишине. Потом заплетающимся языком что-то про Конституцию и её выполнение, и опять: «Я ухожу, я сделал всё, что смог».

– Куда ухожу? А мы чего, дальше тут вшей кормить будем? – начали раздаваться голоса офицеров.

– Войну начал, а теперь уходит, сука! Устал он! – конец речи Ельцина утонул в людском гвалте. Вокруг теперь говорили, что будет дальше, закончится ли война в ближайшее время, и когда батальон выведут из Чечни, поэтому обращение и поздравление с новым годом исполняющего обязанности президента РФ Владимира Владимировича Путина осталось без внимания.

И вот торжественный момент, куранты бьют полночь! Откуда-то появилось дербентское шампанское, пробки из бутылок с оглушительными хлопками выскакивали, попадая в полуголых журнальных красавиц, дешевые пластиковые стаканчики наполнялись шипучим вином. Все уже не думали о полупьяной речи Ельцина, загадывая желания, пока звон кремлёвских курантов из телевизора разносился по огромной землянке, и в любом из желаний непременно присутствовало поскорее вернуться живым домой!

Ну и какой же Новый год без новогоднего салюта? Щербаков вместе со всеми устремился из землянки, на ходу вытаскивая из-за пояса пистолет СПШ с заряженной в него сигнальной ракетой.

А в ночи уже вовсю грохотали выстрелы по всему периметру батальона. Приказ Бельского собраться централизованно у артиллерийской землянки и устроить салют строго вверх был проигнорирован. Не стреляли только разве что из танков и САУ. Гроздья трассеров цветными пунктирами пронзали черное небо, разлетаясь в разные стороны, десятки ракетниц освещали местность, сияя в вышине красными, зелеными и белыми звездами. Каждый из присутствующих устраивал салют в силу своих возможностей – из сигнальных пистолетов, ручными ракетницами или давая очередь трассирующими пулями вверх из своих АК. Последнее, что запомнил в эту новогоднюю ночь лейтенант Щербаков, была зеленая ракета, выпущенная из его СПШ в ночное небо.

Терский хребет

Наступил новый год, но в батальоне ничего не поменялось. По-прежнему несли боевое дежурство, ездили на переправу, занимались обслуживанием техники. Про вывод батальона никаких известий. Так продолжалось почти неделю, но вдруг поступил приказ – 6 января выдвинуться всем батальоном в направлении города Грозного и занять оборону на Терском хребте, где уже находились 5-я МСР и два танковых взвода. В связи с этим с переправы в батальон вернулись 6-я МСР и 158-й танк с экипажем.

После приказа батальон с утра 5 января стал готовиться к выдвижению. Весь день технику заправляли горючим – бензином и дизтопливом. Всё, что можно забрать с собой из стройматериалов, складывалось в грузовики, привязывалось проволокой и веревками на танки, САУ и БТРы. На хребте, по сообщениям державших там оборону сослуживцев, со стройматериалами очень плохо, а сколько там стоять – неизвестно. Землянки разбирали до последней доски и бревнышка, палатки сворачивали, масксети скатывали в грязно-зеленые рулоны. К вечеру почти все землянки зияли черными провалами ям, рядом с ними еще стояла в окопах груженная скарбом военная техника.

Щербаков всю ночь пытался заснуть, сидя на неудобном командирском сидении в холодной танковой башне, однако мысли о том, что будет дальше, не давали ему этого сделать. Едем на хребет, а потом в Грозный? Но замполит на утреннем построении сказал, что Грозный бомбит авиация и артиллерия и батальон просто будет стоять на хребте, держать оборону, чтобы не выпустить боевиков из города. Только к рассвету, ежась от холода, удалось задремать, но на 5 утра назначено построение колонны.

Еще не посветлело на востоке, а батальон уже наполнился звуками заводимых двигателей, обрывками приказов командиров и топотом солдатских сапог по заиндевевшей земле. Колонна выстраивалась по направлению к выезду из батальона, кто-то еще разбирал остатки землянок. К танкам, как обычно, подцепили не сумевшие завестись БТРы. Танковый взвод занял своё место в колонне, готовый к выдвижению. Щербаков сидел на спинке своего сиденья, по пояс высунувшись из люка, и наблюдал за суетой, царившей вокруг. Совсем рассвело, в морозном туманном воздухе веяло запахом солярки и дымом костров, у которых всю ночь грелась пехота.

«Товарищ лейтенант, Вас капитан Арсентьев зовёт», – сквозь грохот заведенного двигателя крикнул Щербакову солдат из артбатареи.

Щербаков нехотя вылез из веющего теплом люка, спрыгнул на мерзлую, покрытую инеем землю и направился к стоящей вдалеке череде САУшек. Подойдя к МТЛБ командира артбатареи, он постучал по запыленной броне подобранным с земли булыжником.

«Саня, привет! – крикнул высунувшийся из люка Арсентьев. – Залазь давай, у меня сегодня день рождения».

В полутемном трюме промерзшего за ночь МТЛБ выпили граммов по пятьдесят водки за здоровье капитана Арсентьева и за скорое возвращение домой, закусив тушенкой и купленным накануне в Шелковской лавашом.

Через час колонна тронулась, выезжая на асфальт и поворачивая в сторону Шелковской. Мимо проплывали едва различимые в густом тумане ставшие знакомыми места – чеченское кладбище, окраины станицы, видневшаяся среди голых деревьев комендатура с развевающимся над ней триколором, рынок, где Щербаков не успел отдать долг 13 рублей Асе, хозяйке вагончика-шашлычной. Вновь окраины Шелковской и прямая, как стрела, трасса с синеющим знаком на обочине "Старощедринская 17 км". По дороге перед Старощедринской встретился омоновский блокпост.

«Пацаны, вы на Грозный? Надерите им жопу!» – кричали вслед пролетающей мимо колонне бойцы ОМОНа.

Потом еще километров десять до Червленой-Узловой, оттуда повернули на Червленую. Холод, ветер, туман и срывающийся с пасмурного неба мелкий снег. Проехали по одноэтажным, побитым войной окраинам Червленой. Сквозь белую пелену едва проглядывал темнеющий впереди Терский хребет, когда колонна осторожно пробиралась по проложенному через Терек понтонному мосту. На другом берегу стояла колонна внутренних войск. Щербакову показалось, что на одном из БМП ВВшников мелькнуло знакомое лицо старлея Валеры Озерова, вместе ним когда-то учился в институте и несколько месяцев назад встретил его в Дагестане. Но снег шел всё сильнее, бил по глазам, не давая как следует разглядеть всё вокруг, и вскоре колонна ВВ растворилась в белой мгле.

Дорога, пролегавшая сквозь запорошенные снегом поля, шла в гору, непонятно, проселок это или разбитый военной техникой асфальт. Колонна порой останавливалась, потом вновь двигалась вперед, и путь казался бесконечным. Утренние пятьдесят граммов перестали согревать, лицо горело от снежной крупы, в люк задувал холодный сырой ветер, но закрыть его, спрятаться внутри нельзя – нужно ехать "по-походному", наблюдать за обстановкой, хотя видимость упала метров до ста. В желудке урчало, потому как утром не завтракали (за исключением пары ложек тушенки и куска лаваша в артиллерийском МТЛБ), сухпай не выдали, на обед не останавливались.

К середине дня, когда высокие холмы Терского хребта высились совсем рядом, справа показались дома населенного пункта и торчащая среди них башня мечети. "Добро пожаловать в Толстой-Юрт" гласила покосившаяся вывеска на обочине дороги, но колонна не стала заворачивать в селение, а продолжила движение по начавшей петлять в гору дороге, становившейся всё круче. Техника надрывно ревела, взбираясь выше на хребет. В самой высокой его точке голова колонны повернула направо, съезжая с разбитого асфальта на изрытую колеями грунтовку, и продолжила движение по самому верху хребта мимо зарослей колючего кустарника и кривых низкорослых деревьев с голыми ветвями.

По обеим сторонам дороги стали попадаться заброшенные нефтяные насосы-качалки, военная техника, укрытая в окопах, дымящие трубы блиндажей, траншеи с мелькавшими в них порой солдатами. Проехали мимо стоящих на возвышении вагончиков с качающимися и вертящимися радиолокационными антеннами, и снова блиндажи, окопы, техника внутренних войск и федералов других полков и соединений.

Потом колонна долго стояла – КрАЗ-заправщик пробил радиатор, уткнувшись капотом в зад впереди идущей машины и перекрыв всю дорогу. Его оттащили танком, освободив путь, а шофер-контрактник заправщика принялся за его ремонт при свете фар другого грузовика. Стремительно темнело, снег валил хлопьями, укрывая всё белым покрывалом. Колонна постепенно стала уменьшаться – часть подразделений останавливалась с приказом занимать оборону, остальные ехали дальше.

Вскоре Щербакову тоже поступил приказ съехать с дороги, взяв левее. Танк остановился на небольшой поляне, слева окруженной стеной непролазных деревьев, справа возвышался высокий утес, заросший густым кустарником. Прямо под уклон виднелся большой танковый окоп, оставшийся от прежде стоявшего здесь танка или БТР. 157-й заехал в него, устремив пушку куда-то вниз, куда – не видно в темноте и бешено летящем снеге. Чуть выше танка остановился ГАЗ-66 с прицепленной к нему спаренной зенитной установкой ЗУ-23-2.

«Окоп углубить нужно», – подумал лейтенант Щербаков, спрыгивая на дующую горячим ветром трансмиссию. На ней уже грелся наводчик Кравченко, вскоре к ним присоединился механик Обухов.

– Обухов, ты хоть автомат с собой бери! – стукнул в плечо механика Щербаков.

– Да он спрятан там, – нехотя ответил замерзший Обух.

– Возьми, сказал! – Щербаков отвесил пинок механику.

Потом они сидели втроем на грохочущей трансмиссии, сжимая в руках холодные автоматы и глядя, как пехота пытается развести костер в старом, наполовину засыпанном окопе.

– Сейчас бы пожрать чего, – сказал отогревшийся на горячем ветру Кравченко.

– Покури и пройдет, – Щербаков вытащил "Приму" из помятой красной пачки и протянул Олегу, – с Обухом поделись, – лейтенант достал и себе отсыревшую сигарету.

– Еще минут пять, и глушить двигатель надо, – сквозь грохот дизеля крикнул Щербаков Обухову, – неизвестно, когда заправка будет.

Заглушили танк минут через пятнадцать, до последнего оттягивая встречу с холодом. Тишину поначалу нарушали лишь звуки остывающего двигателя и свист ветра, но потом, где-то далеко впереди, глухо загрохотали взрывы, застучали очереди крупнокалиберных пулеметов, едва различимые в вязком туманном воздухе. И так с небольшими перерывами.

Решили просто закрыться в танке, так как вокруг всё равно ничего не видно и не слышно за непрерывным воем ветра. Поначалу Щербаков пытался что-нибудь рассмотреть в "ночник", но в нём только мельтешение зеленых точек. Ночью приказано оставаться на дежурном приёме, и Щербаков сидел, надвинув на лоб шлемофон, порой морщась от шуршащих помех в наушниках. Но в конце концов он, вымотанный холодом, голодом и долгим маршем, заснул в быстро остывающем на ветру танке. Кравченко с Обуховым в это время давно спали. Всю ночь Щербакову снились кошмары, и наутро он проснулся от холода в отвратительном настроении.

Рождественское утро 7 января такое же морозное и туманное, снег периодически срывается с низко нависшего свинцового неба. Видно только метров на сто вокруг. Вновь завели танк, стали греться на трансмиссии. Наконец с ПХД (Пункт Хозяйственного Довольствия), притащили подмерзший хлеб, в армейских бачках-термосах еще теплую кашу с тушенкой и несладкий чай. После завтрака с помощью ГАЗ-66, а потом при помощи десятка пехотинцев зенитную установку затащили справа на утес. Теперь у ЗУ появился широкий сектор обстрела. Там поставили расчет из двух человек. Снизу в окопе остался стоять 157-й, правда, ни из танка, ни с ЗУ за снегом и туманом опять ничего неразглядеть.

К 10 часам утра поступил приказ заправляться. Танк выехал из окопа и, развернувшись на месте, поехал в сторону командно-наблюдательного пункта батальона, находящегося в полукилометре от его позиции. Там же располагались заправщики, минометный взвод, один из мотострелковых взводов. У заправщика стоял, перекачивая дизтопливо в почти опустевшие баки, 172-й.

Заканчивая заправку, Щербаков увидел подходящего к танку старшего прапорщика Василевского.

– Саня, привет! Помоги САУшку дернуть.

– Привет! А что, не заводится?

– Да "гусянка" лопнула, нужно САУ сначала с неё стащить, а потом заново надевать.

– Сейчас баки долью и подъеду, – сказал лейтенант.

Через полчаса САУ стащили с разорвавшейся гусеницы и вокруг самоходной артиллерийской установки засуетились бойцы артбатареи, матерясь и гремя инструментами. Ремонтом командовал Рома Василевский.

«Спасибо, Санёк. Выручил! – Саня Арсентьев, командир АДН, пожал руку Щербакову. – Давай по пятьдесят капель за Рождество. – капитан вытащил из-за пазухи бутылку водки. – Роман! – позвал он прапорщика. – Тащи тару!»

Когда Арсентьев разливал пахнувшую спиртом прозрачную жидкость в алюминиевые кружки, послышался рев приближающегося танка. Из-за поворота, грохоча дизелем, вырулила "Танюша" командира танковой роты Абдулова.

– Вот и выпил за Рождество, – глядя на грозно смотрящего с башни танка комроты, сказал Щербаков.

– Не ссы, Саша! Сейчас и командиру нальем! – Арсентьев плеснул из бутылки водку в кружку и протянул спрыгнувшему на запорошенную снегом землю Абдулову.

– Здорова, Олег! Давай за Рождество выпьем. Саня вон твой молодец, помог нам САУшку сдернуть с «гусянки», – похвалил Щербакова капитан.

– Ну давай, – Абдулов чокнулся со всеми, включая Щербакова, опять-таки сурово зыркнув на него из-под надвинутого на лоб шлемофона, и залпом выпил.

– Чего не докладываешь? – выдохнув спросил Олег у Сашки.

– Товарищ лейтенант, за время Вашего отсутствия происшествий в третьем танковом взводе не случилось…


На 8 января приказано рыть землянку, копать туалет, рисовать карточку огня танка, хотя вокруг почти ничего не видно за периодически идущим снегом или сменяющим его густым туманом. С рытьем землянки ничего не получалось – пытались рыть в разных местах, но везде сначала шел тонкий слой мерзлого грунта, а дальше земля, перемешанная со щебнем, копать её просто невозможно – лопата и лом высекали искры, а глубина практически не увеличилась. В конце концов плюнули и решили пожить пока в танке, авось, переедем вскоре на новое место, где земля получше. Под туалет приспособили кусты неподалеку. Карту огня танка Щербаков нарисовал по ближайшим, видимым в прицел ориентирам. Так и прошел очередной короткий день.

Опять ночь. Танк изредка заводят, чтобы согреться от дующей теплом трансмиссии. Щербаков сидит в башне на приеме, периодически смотрит в командирский прибор ночного видения. Через какое-то время он вылезает на трансмиссию, пинками будит заснувших под горячими потоками воздуха Кравченко и Обухова, заставляет заглушить двигатель. Вновь далекий глухой звук рвущихся снарядов и треск очередей. Через несколько часов танк остывает полностью и всё повторяется вновь. В перерывах, чтобы отвлечься от холода, тяжелых мыслей и неотстающих "бэтэров", Александр читает найденную им где-то книгу "Томминокеры" Стивена Кинга, своего любимого писателя.

Утром Щербаков проснулся в остывшем танке. Затекшие ноги привычно лежали на спаренном с пушкой пулемете. Изо рта шел пар, оставляя иней на холодной поверхности наблюдательного прибора командира ТКН-ЗМ. Потянувшись, насколько это возможно в тесной башне, лейтенант повернул ручку командирского люка и толкнул его вверх. Внутрь ворвался морозный воздух вместе с ослепительным светом солнечного дня. Щурясь от яркого солнца, Александр выглянул наружу. Поначалу глаза привыкали к слепящим лучам, отражавшимся от лежащего повсюду белого снега. В кристально-чистом воздухе наконец-то всё видно до горизонта с темнеющими на нем Кавказскими горами. По обе стороны тянулся Терский хребет, сзади к танку подходил знакомый лейтенант из пехоты, а внизу, куда нацелилась пушка танка, черным пятном расстилался огромный разрушенный город.

– Это что за город? – махнул в сторону дымящихся вдали многоэтажек Щербаков.

– Грозный, Саня, – ответил подошедший к танку командир мотострелкового взвода Игорь Вологжанин.

– Грозный?! – воскликнул Щербаков. – Надеюсь, ближе мы его не увидим? – попытался пошутить он.

– Да, очень бы не хотелось, – ответил лейтенант-мотострелок.


На обед Щербаков ходил в офицерскую палатку-столовую на КНП 2-го МСБ, ужин и завтрак развозили на ГАЗ-66 по подразделениям. Но порции маленькие, а на холоде есть хотелось постоянно. Кравченко раздобыл на ПХД большую жестяную банку комбижира, литра на три, а то и больше. Белый комбижир мазали толстым слоем на черствый хлеб, посыпали солью и ели, представляя, что это хлеб с салом. С питьевой водой тоже проблемы – рядом никакого источника, воду возили из Толстого-Юрта на ПХД для приготовления пищи. Попить чай или кисель можно только во время приема завтрака, обеда или ужина, в другое время набирали в кружку снег и растапливали его на горящих таблетках сухого горючего, оставшихся от сухпаев. Потом сухое горючее закончилось, и днем стали топить снег на костре из сырых веток, а ночью, если очень хотелось пить, пили дистиллированную воду, выданную в полуторалитровых бутылках для дозаправки аккумуляторов. Но такой водой напиться невозможно, поэтому пить хотелось всегда. За несколько дней съели весь комбижир и выпили все девять бутылок дистиллированной воды.

Погода улучшилась, днем ярко светило солнце, снег наполовину растаял, обнажив рыжую землю. В некоторых местах она бордово-красного цвета, словно пропитанная кровью. Теперь в прицел можно хорошо рассмотреть чернеющий вдали город с дымящими кварталами. Всего в четырех с половиной километрах, прямо по курсу, тянулась длинная взлетно-посадочная полоса грозненского аэродрома Северный, а за ним одноэтажные пригороды Грозного. Дальше торчали разрушенные многоэтажки центра города. На склонах хребта горели нефтяные факелы, с рёвом выбрасывая пламя из недр обугленной земли. В безветренную погоду столбы черного дыма от них поднимались высоко в голубое небо. Часто в разных частях города мерцали вспышки взрывов – это артиллерия обстреливала городские кварталы. Но интереснее всего наблюдать за бомбардировками авиации. Самолет порой не видно, доносился только далекий звук реактивных двигателей, а затем длинный ковёр идущих один за другим взрывов, превращающих очередной район города в руины. Особенно красиво такое смотрелось ночью в прибор ночного видения. Небо, отсвечивающее зеленым, белые вспышки взрывов и пересекающиеся пунктиры трассеров.

Батальон растянулся по хребту на десяток километров, нацелив свое вооружение на северную часть Грозного. Пару раз Щербаков ездил на танке проверить свои 158-й и 172-й экипажи. Молодой экипаж 172-го стоял недалеко, под присмотром экипажа командира танковой роты, совместно с «Танюшей» охраняя штаб батальона. 158 находился правее и дальше по хребту в ложбине, рядом с разрушенной нефтяной качалкой. Его экипаж занял там оборону вместе с 1 МСВ 4-й МСР. Пехота поселилась в оставшемся от нефтяников синем вагончике с законопаченными дырками от пуль и осколков в жестяных стенах. Танкисты 158-го не стали заморачиваться с землянкой и так же, как и экипаж Щербакова, жили в танке.

Дальше всех по хребту стоял один из мотострелковых взводов 6 МСР с экипажем 153-го танка 2 ТВ, его наводчиком являлся небезызвестный Женька Лебедев, заваливший мечеть с боевиками в дагестанском Карамахи. Командиром танка был сержант Евстигнеев Сергей, механиком – башкир Эмиль Кайдалов. Их танк занял оборону на крутом обрыве, направив пушку вниз в сторону пригородов Грозного.

13 января, когда время близилось к полуночи, в черное небо взвилась красная ракета и в наушниках сидящего на дежурном приеме Щербакова, прозвучал приказ "К бою!". Лейтенант растолкал заснувший экипаж, приказав немедленно завести танк. В холодной тишине донеслось, как левее, в стороне КНП батальона запустили свои двигатели 172-й и «Танюша». Двигатель 157-го загрохотал, и теперь, кроме его рева, вокруг ничего не слыхать. Юркнув в люк, лейтенант включил наблюдательный прибор, поставил его в ночной режим и завертел командирской башенкой в поисках целей, тревожно вслушиваясь в потрескивающие помехи наушников.

«Альбатрос, альбатрос, – наконец услышал он общий для всех позывной, – наблюдать в сторону города. Возможен прорыв противника! Без команды не стрелять!»

В груди Щербакова тревожно екнуло: – Кравченко, наблюдай в сторону противника! Не стреляй без команды!

Кравченко, кивнув, прильнул к окулярам прицела и стал потихоньку вращать пушку по сторонам. Поначалу в приборе ночного видения Щербакова мельтешили только черно-зеленые помехи, но потом вдруг он увидел парные точки далеких автомобильных фар.

– Товарищ лейтенант, – в наушниках послышался голос Кравченко, – там, по ходу, машины какие-то сюда едут. Может, долбануть?

– Без приказа не стрелять, ты что, не слышал? – Щербаков зыркнул на наводчика, но тот уже опять уставился в прицел. – Кравченко, ты слышал?

– Да слышал, слышал!

– Сколько до цели?

– Три шестьсот, – ответил наводчик.

– Люк задрай, – закрывая командирский люк, крикнул Щербаков, – Обух, тоже люк закрой совсем!

– Прокат 30, прокат 31, прокат 32! Я прокат 01, как слышно? Прием!

– Прокат 01, я прокат 30. На приеме!

– На приеме 31-й.

– На приеме 32-й.

– Покат 30, прокат 31, прокат 32! Огонь в сторону противника! Как поняли? Прием!

– Вот теперь стреляй! – Щербаков посмотрел на нажавшего кнопку АЗР Кравченко.

Снаряд-заряд привычно влетели в канал ствола, и через мгновенье гулко грохнул выстрел. В прицел видно, как правее, с возвышающегося утеса, полетели пунктиры из спаренной зенитной установки в сторону мелькающих где-то далеко внизу огоньков. В приборе ночного видения на мгновения показалось несколько вспышек разорвавшихся танковых снарядов. Буквально через секунды огоньки стали разворачиваться и гаснуть. Вновь в прицеле одни помехи.

– Куда стрелять? – Кравченко рыскал башней из стороны в сторону, пытаясь найти цель.

– Смотри пока в прицел!

ЗУшка на утесе тоже умолкла, выпустив полный заряд БК. Приказ прекратить огонь. Еще минут двадцать пытались разглядеть противника в "ночники" – сплошная темнота, лишь зарево пожаров в самом городе. Наконец поступил приказ наблюдать в сторону противника и находиться на приеме. Кравченко через какое-то время задремал, привалившись к холодной стене башни, Щербаков же всё смотрел в ТКН-3М, пытаясь хоть что-то увидеть среди пляски черно-зеленых точек. Сашке давно хотелось в туалет, но лейтенант боялся вылезти из танка – ему казалась, что на башне сидит боевик с ножом и ждет, когда из танка покажется голова командира.

«Обух, глуши двигатель! – приказал он механику, но тот не отвечал, – Толян!»

Почему он молчит? Заснул? А может, правда боевики в темноте незаметно подобрались к танку! Когда терпеть стало невмочь, Александр взвел затвор автомата и потихоньку приоткрыл люк. В щели только ночной мрак. Откинув люк, он быстро огляделся по сторонам. Внизу на трансмиссии в горячих потоках воздуха спал механик Обухов…

До утра наблюдали в сторону Грозного, но больше приказа "к бою" не последовало. Когда рассвело, в прицеле виднелась только запорошенная снегом колея дороги, уходящей в сторону Грозного, никаких уничтоженных целей. Что это было – прорыв боевиков из города, заблудившееся подразделение ВВ или федеральных войск – так и осталось загадкой.

Следующие несколько дней экипажи занимались обслуживанием танков – заправляли аккумуляторы, проверяли крепления коробок КДЗ на бортах и башне своих танков, чистили вооружение – автоматы, пушки, пулеметы, догружали боекомплекты. И помимо этого круглосуточно несли боевое дежурство. Днем и ночью в Грозном по-прежнему полыхали вспышки ракетно-бомбовых ударов и слышался далекий гул взрывов.


В один из дней Щербакову посчастливилось съездить в Толстой-Юрт с группой офицеров. Там находился переговорный пункт, оттуда Щербаков смог дозвониться домой. Связь велась через спутник, поэтому фразы доходили до собеседника не сразу, а только через несколько секунд. Но, несмотря на плохую связь и эхо в телефонной трубке, Александру удалось поговорить со своими отцом и матерью. Сказал, что звонит из Шелковской, что всё у него хорошо и скоро все поедут домой. В расположение возвращался со стоящим в горле комом – тяжело слышать еле сдерживающих слезы родителей.

В очередное пасмурное утро один из контрактников-мотострелков случайно обнаружил мертвое тело солдата-срочника. Что случилось с бойцом – застрелили или что другое, Щербаков так и не узнал. Поступил приказ еще более усилить бдительность, опасаясь диверсантов.

Основное событие этих дней – прибытие командира полка полковника Чебышева, 1-го МСБ и 2-й ТР вместе с комбатом танкового батальона майором Купцовым на Терский хребет. Круговую оборону первый мотострелковый батальон и вторая танковая рота заняли левее 2-го МСБ, на хребте недалеко от селения Толстой-Юрт. Это прибытие заставило задуматься о дальнейшем – зачем наращивают группировку? Неужели придется идти на Грозный?

Добро пожаловать в ад!

Никто из офицеров батальона, кроме, может, комбата и начальника штаба, не знал, что 2 МСБ с самого начала ввода в Чечню находился в резерве. Он постоянно шел "вторым эшелоном", заходя в уже занятые населенные пункты и не вступая в серьезные стычки с противником. Так планировалось изначально.

Замыслом на проведение операции по освобождению города Грозный от бандформирований предусматривалось до 10 января 2000 года провести перегруппировку войск и создать штурмовые отряды. К исходу 14 января захватить консервный завод, находящийся на северо-востоке города. Далее Грозный планировалось условно разделить на две зоны, «Западную» и «Восточную». В течение подготовительного периода по периметру окружения на пути возможного прорыва боевиков организовать минные поля и перегруппировать войска с целью блокирования выхода противника из города. Уничтожение бандформирований, находящихся в укрытиях центральной части города, командование группировкой намеревалось провести ударами авиации, ракетных войск, огнем артиллерии большой мощности с применением высокоточных боеприпасов.

Но что-то пошло не совсем по плану – часть подразделений не справилась с поставленными им боевыми задачами, встречая ожесточенное сопротивление противника. И в ту ночь, когда Щербаков в холодном тентованном кузове ГАЗ-66 отмечал день рожденья командира мотострелкового взвода Игоря Вологжанина, где-то в штабе объединенной группировки войск решили – находящийся в резерве 2-й МСБ вместе с приданной ему 1 ТР включить в состав штурмовых отрядов.

Морозным солнечным утром 17 января на общем построении батальона объявили о срочной передислокации всего 2 МСБ и 1 ТР роты в Грозный.

«Ну вот и дождались, – ёкнуло в груди Щербакова, – а ведь пять месяцев назад обещали месяц-два на блокпостах в Дагестане постоять – и домой…»

Чуть позже, на собрании командиров рот в батальонной штабной палатке, майор Бельский развернул большой аэрофотоснимок местности. На нём стрелками обозначались направления ударов 2 МСБ, начиная от территории каких-то заводов и дальше, по мосту через реку Сунжа, вдоль длинной прямой улицы. Снимок приказали сверить с картами, потому как печатали их еще в середине 80-х годов и многое на местности давно изменилось. Кроме того, Бельский сообщил, что противником может применяться отравляющий газ хлор, поэтому необходимо еще раз проверить наличие противогазов у всего личного состава.

Батальон пришел в движение, в машины складывалась амуниция и вещи, вытащенные из палаток и землянок. Стройматериалы приказано не брать, в городе такого "добра" полно. Танки и другая бронетехника, грузовики выстроились в очередь к заправщикам. Вокруг царило нервное оживление. Никто до последнего момента не верил, что батальон пойдет в Грозный, что придется вступать в схватку с противником. Щербакову порой казалось, что это кошмарный сон, сейчас он проснется, и ничего этого нет. Но всё было наяву.

Из расположения штаба полка привезли огромную картонную коробку с наваленными в ней новыми противогазами. Абдулов приказал всем танкистам, у кого имеющийся противогаз не подходит по размеру, поменять на подходящий. Из 2 ТР доставили дымовые шашки – хранящиеся в танках ещё с Дагестана отсырели за эти месяцы и пришли в негодность. К обеду в штаб 2 МСБ прибыл Купцов. Через какое-то время от подъехал на своём танке к окопу готового к отъезду Щербакова. Позади танка комбата тормознул ГАЗ-66.

– Щербаков, вот тебе накладная, – он протянул лейтенанту мятый бумажный листок, – поедешь сейчас в Толстой-Юрт на "шишарике", там рядом рембаза, – майор обломком ветки стал чертить схему на сияющем от солнца белоснежном снегу. – Заберешь там 200 литров антифриза. Бочку тебе помогут погрузить, и быстро назад. В Грозный уходим сегодня.

– Есть, товарищ майор, – ответил лейтенант и, поправив автомат, полез в кабину "шишарика".

Внутри кабины на водительской и пассажирской двери висели примотанные проволокой два бронежилета. «Ну что, поехали», – сказал Щербаков с мрачным выражением на лице.

ГАЗ-66 пробирался по глубокой раскисшей от яркого солнца колее мимо выстраивающейся в колонну техники. Водитель-срочник порылся в коробке, лежащей на кожухе двигателя, вытащил оттуда магнитофонную кассету и вставил её в прикрученную под приборкой автомагнитолу. Из динамиков зазвучал голос Татьяны Овсиенко:

… Мне казалось, счастье где-то близко.

Вспомни, капитан, жаркий летний наш роман,

Страсти ураган бился под тельняшкой.

Вспомни, капитан, как удрал ты в океан,

Уплыла в туман белая фуражка…

«Бля, какая фуражка, – Щербаков с тоской смотрел на искрящийся заснеженный пейзаж, мелькающий вдали среди веток дымящийся Грозный, – удирать некуда. Будь что будет».

– Слушай, у тебя нормальное что-нибудь есть послушать? – обратился Александр к водителю, – Сто лет этой "фуражке" уже.

– Земфира есть.

– Вот Земфиру и поставь!

На военной рембазе, находящейся перед въездом в Толстой-Юрт, нашли старшего – прапорщика. Кое-как втроем, используя доски, закатили 200-литровую бочку антифриза в кузов "шишарика" и поехали обратно. Подъезжая к штабу батальона, он увидел, как навстречу двигалась колонна 2 МСБ. Мимо проплыл танк Абдулова с развевающимся на антенне маленьким триколором, танки первого и второго танковых взводов, тянущие за собой "мёртвые" БТР-ы, "шишарики" с сидевшей в кузовах пехотой и прицепленными к ним минометами…

К вечеру на хребте у КП батальона остался только ремвзвод, танковый взвод Щербакова и 6 МСР. На обед Щербаков не попал, ужина здесь не планировалось, хорошо выдали несколько коробок сухпая. Экипаж раздербанил одну, сидя на своих штатных местах в танке, ели по очереди – сначала Щербаков с Кравченко, потом передали оставшуюся третью часть Обухову.

Солнце закатилось за горизонт, но все ждали майора Купцова, он должен был вернуться из Грозного за оставшимися и показать дорогу на новое место дислокации. Стемнело, поднялся ветер, круживший поземку и завывающий в танковых антеннах. Техника молча стояла в колонне, все ждали приказа на выдвижение. Ближе к девяти вечера из-за поворота, светя фарами, появился БРДМ разведчиков и танк командира батальона.

– Антифриз в "шишарике", – доложил Щербаков. – Как там, товарищ майор?

– Да нормально всё, не ссы – прорвемся.

Наконец команда к выдвижению. Техника ревет моторами и медленно движется сквозь ночь по хребту в сторону развилки Толстой-Юрт – Грозный. Вскоре идущий впереди БРДМ повернул с грунтовки направо на разбитый гусеницами асфальт. Колонна выруливала на Петропавловское шоссе, спускавшееся с хребта вниз, прямиком в Грозный. От этой развилки до ближайших пригородов не более девяти километров.

Щербаков сидел «по-походному», высунув голову из люка. Вокруг только ночь, ветер и рев двигателя. Впереди в свете фар корма танка комбата и зарево полыхающего в ночи города. Справа высветился дырявый от пуль синий автомобильный знак с белеющими буквами "ГРОЗНЫЙ 5 км". Подъезжая к брошенному блокпосту, Купцов дал приказ по радиостанции: «Всем "по-боевому", выключить фары! Движение по приборам ночного видения!»

В желтеющем свете фар последнее, что увидел Щербаков, захлопывая за собой люк, это большая надпись, сделанная черной краской на изрешеченных осколками бетонных блоках поста – "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД!"

Техника двигалась в кромешной тьме сквозь порывы холодного ветра и мельтешащего снега. Танкисты, включив фары-луны, с трудом видели дорогу в инфракрасные приборы, шоферам мотострелковой роты приходилось сложнее – почти полная темнота. Ещё на хребте на задний борт "шишариков" привязали белые полотенца, и теперь машины двигались друг за другом, стараясь не потерять из виду светлеющее пятно на корме впереди идущего автомобиля. Щербаков вертел командирской башенкой, с замиранием сердца ожидая попадания в танк вражеского снаряда или гранаты. По левому борту едва различались одноэтажные дома пригородов Грозного с черными провалами окон. Всполохи горящего города и летевшие в небо пунктиры трассеров всё ближе, но все звуки тонут в грохоте танкового двигателя. Справа показались огромные полуразрушенные цеха промзоны, вокруг ни огонька, лишь впереди всё ярче полыхают пожары. На Т-образном перекрестке колонна стала поворачивать налево. Теперь по левую сторону в командирский прицел виднелись остатки домов частного сектора, с другой стороны – обломки промышленных зданий. Менее чем через триста метров первые машины сворачивали в широко распахнутые металлические ворота.

АвтоВАЗ

Батальон расположился на обширной территории брошенной станции техобслуживания автомобилей ВАЗ, о чем гласили большие проржавевшие и покореженные войной буквы на одном из её сооружений. СТО находилась ближе к окраинам Ленинского района города Грозного. "АвтоВАЗ", как позже в батальоне стали называть данную территорию, со всех сторон окружали высокие бетонные стены. Здесь находилось несколько огромных цехов, куда загнали основную массу техники – грузовики, "живые" и "мёртвые" БТРы. Повзводно на площадке, окруженной подсобными помещениями и цехами, стояли танки первого и второго взвода.

Стали размещать танки третьего взвода. Первым загоняли 157-й командирский. Щербаков стоял перед танком с бьющими в глаза, теперь уже включенными фарами, и руками показывал выглядывающему из люка Обухову, куда подруливать и где тормозить. Площадка достаточно компактная для такой огромной техники, и танки нужно останавливать почти вплотную друг к другу, так близко, что с носа заднего можно перепрыгнуть на корму впереди стоящего. Пока лейтенант занимался своим танком, следующий за ним 172-й начал регулировать командир 158-го старший сержант Акунин. За рычагами 172-го сидел молодой механик-водитель рядовой Воробьев, прибывший всего месяц назад вместе с остальными молодыми танкистами на замену дембелей в Шелковскую. Усталость и неопытность подвела Воробьева – Акунин слишком близко подошел к надвигающемуся на него 172-му, а Воробьев не успел вовремя нажать на тормоз. Танк качнулся и придавил Акунина к закрепленному на корме 157-го бревну самовытаскивания, уткнувшись своим бронированным носом в грудь сержанта. Толстый слой маскировочной сети, еще в Дагестане привязанной к бревну, спас Акунина от неминуемой гибели. Воробьев сразу подал назад, и сержант, потерявший сознание, упал перед замершим танком. Механик сидел, вытаращив глаза, крепко вцепившись в рычаги управления, не вылезая из люка. К Акунину кинулись увидевшие это танкисты, на крик прибежал Щербаков.

– Акунина задавили! – прокричал кто-то рядом.

– Как? Кто? – Щербаков склонился над лежащим на земле с закрытыми глазами Акуниным.

– Да "механ" новый, Воробьев!

Воробьев всё так же сидел в люке, боясь выбраться наружу.

– Дышит, вроде! – увидев пар в свете танковых прожекторов, прокричал лейтенант. – Медики далеко? Зовите срочно!

Акунина унесли на носилках в цех, где расположился медвзвод.

«Ж-жить будет, н-но воевать уже нет, – чуть заикаясь, пошутил прапорщик-медик Слава Румянцев, – з-завтра на хребет его отправим, а там в госпиталь. Пару ребер сломало, видать. Еще спасибо, что жив остался. И-ищи нового командира, лейтенант!»

Время близилось к полуночи. Танки заглушили, на базе почти тихо, порой окрикнет часовой, где-то в глубине цеха тарахтит дизельный генератор. Команда "отбой". Лишь совсем рядом громыхают взрывы, периодически раздаются треск очередей и хлопки одиночных выстрелов.

Одно из помещений отвели для танковой роты. Дощатый пол бывшего актового зала, где когда-то на планерку собирались сотрудники предприятия, был застелен потрепанными спальными мешками, на них уже вповалку спали танкисты первого и второго взводов. Щербаков, изнуренный ночным маршем, происшествием с Акуниным и холодом повалился на чей-то спальник, но сон долго не шел. Вокруг стоял храп таких же уставших танкистов, запах пота и висевшего в едком воздухе дыма дешевых сигарет. До сих пор не побежденные платяные вши "бэтэры" активизировались в тепле и тоже мешали заснуть. В небольшом кабинете солдатскими руками наспех сколочены деревянные нары, здесь расположились командир роты Абдулов, комбат Купцов и приехавший с хребта начальник штаба танкового батальона Кукушкин. Зампотех батальона майор Крылов ночевал в кунге ЗИЛ-131.


Ранний подъем в половине седьмого. Среди заспанных танкистов в утреннем полумраке Щербаков разглядел старшего лейтенанта Эдика Кузекина.

– Привет, Эдик! Ты что тут делаешь?

– Привет! Так у вас же командиров взводов не хватает, вот меня Купцов и привез с хребта. За командира 1-го танкового взвода буду.

– Ну классно! А то я тут один задолбался уже.

Поужинали в мрачной столовой, развернутой под сводами одного из цехов. Окон в цехе не имелось, солнечный свет не проникал внутрь, поэтому над столами протянулись провода с маленькими тусклыми лампочками, получающими энергию от тарахтящего где-то в глубине дизельного генератора. Внутри холодно, пахло соляркой и машинным маслом, как когда-то в детстве у отца на работе в «сельхозтехнике». Но чай и гречка с тушенкой горячие, и это радовало.

После завтрака Купцов вызвал Щербакова к себе. «Сейчас поедем на рекогносцировку с "вованами". – сказал комбат. – Через десять минут построение группы у ворот базы».

Щербаков из кабинета Купцова сразу направился к воротам, за ними уже стоял БТР-80 с красно-желтыми опознавательными знаками внутренних войск. Рядом курили несколько офицеров 2 МСБ.

– Здорово, Саня! Тоже на рекогносцировку?

– Ага, сейчас комбат должен подойти.

Щербаков закурил сигарету, стоя у грязного борта БТРа. Сердце колотилось в груди, казалось, что это происходит не с ним. Куда ехать? Совсем рядом грохочут взрывы, раздаются автоматные очереди и хлопки одиночных выстрелов.

Откинулась створка двери бокового люка, изнутри пахнуло дизельным топливом и порохом.

«Давай загружайтесь, – на ходу крикнул подходивший к БТРу Купцов. – Хорош курить!»

Щербаков, пригнув голову и придерживая автомат, протиснулся внутрь бронетранспортера. Лейтенант примостился на узкой скамеечке, рядом с такими же молодыми офицерами из мотострелковых рот. Наконец все разместились и боковой люк захлопнулся, погрузив всё в полумрак. Лишь в глубине салона желтела тусклая дежурная лампочка, да лучи солнца пробивались сквозь маленькие бортовые амбразуры для стрельбы из автоматов. БТР пришел в движение, но куда он едет, непонятно. В амбразурах мелькало что-то красное, наверное, кирпичные стены, выстрелы звучали то справа, то слева, иной раз где-то впереди. Офицеры сидели, словно в консервной банке, не зная, что их ждет через минуту и в какую сторону бежать, если, не дай Бог, БТР подобьют и при этом останешься жив. Во мраке едва разглядеть напряженные молчаливые лица. Наконец бронетранспортер остановился. Ехали недолго, всего-то минут пять. Люк на борту вновь откинулся, и внутрь заглянул капитан внутренних войск с черным от гари и копоти лицом.

«Выгружаемся. За перед или корму БТРа не выходим. – сказал он. – Сейчас нужно будет проехать перекресток. БТР поедет, все держитесь этого борта, потому как с другого борта "чехи" могут засадить из чего-нибудь».

Щурясь от яркого солнца, офицеры по очереди вылезли через боковой люк, прячась за броней правого борта. Вокруг чернели провалами выбитых окон красно-кирпичные здания промзоны. БТР стоял за углом одного из них перед перекрестком, и, судя по всему, справа эту сторону улицы могли обстреливать из близлежащих цехов. Минуту спустя БТР тронулся, минуя перекресток со скоростью быстро идущего пешехода. Офицеры гуськом, прячась за бортом бронемашины, скорым шагом миновали опасную зону и остановились на другой стороне улицы, по-прежнему прячась за броней.

«Всё, нормально. Здесь мы в безопасности, – сказал капитан-ВВшник. – Сейчас всё покажем».

Подошли еще несколько человек в военной форме и бронежилетах, какие войска – непонятно, званий тоже не разобрать – без погон. «Следуйте за мной, – сказал один из них, – здесь можно не прятаться – "чехи" там, за цехами»», – он махнул рукой в сторону, где, по его мнению, располагались боевики. Все вместе двинулись по разбитым кирпичам, устилающим всё вокруг, к ближайшему зданию. Под ногами хрустели осколки стекол и шифера.

«Щербаков, пойдем со мной, у тебя своё задание. – сказал Купцов лейтенанту, зайдя в четырехэтажное здание из красного кирпича. – Нам на четвертый этаж».

Здание выгорело изнутри, и о том, что здесь находилось раньше, ничего не напоминало. Скорее всего, это был административный корпус одного из предприятий промзоны. До третьего этажа поднимались по обычной бетонной лестнице с обгоревшими от пожара перилами, дальше лестница обрывалась, разрушенная попаданием снаряда. На четвертый этаж вела сколоченная из толстых досок стремянка. Подойдя к ней, Купцов стал карабкаться наверх, за ним полез Щербаков.

Первое, что увидел лейтенант, выбравшись из дыры в полу четвертого этажа, это сидящего на стуле человека в военной камуфлированной форме без знаков отличия. Ноги в грязных берцах он закинул на стол, какие обычно раньше стояли в советских столовых. На столе, находящемся перед заложенным кирпичами и мешками с песком окном, стояли полуторалитровая бутылка минеральной воды и направленный в сторону маленькой амбразуры 7,62-мм пулемёт Калашникова. К стене прислонена снайперская винтовка Драгунова.

– Привет, танкисты, – приподнявшись со стула и протянув руку в черной кожаной перчатке с обрезанными пальцами, сказал человек в камуфляже, – не дождемся никак, пока вы их танками не подавите!

– А вы что, без нас не справляетесь? – поздоровавшись, спросил Купцов.

– Да так, отстреливаем помаленьку. – хозяин комнаты кивнул в сторону СВД. – Вы там близко к окну не подходите, а то у них тоже снайперы не дремлют.

– Хорошо. Щербаков, иди сюда. – подойдя ближе к заложенному кирпичами окну, сказал комбат. – Впереди молочный и консервный заводы, а левее, через дорогу, бетонный забор, видишь? – комбат тыкал пальцем в щель между кирпичами, за которыми в дымке виднелись разрушенные цеха заводов. – Твоя задача сегодня выйти на позицию вон к тому красному кирпичному заводику и на прямую наводку расстрелять этот забор, чтобы сделать проходы для пехоты. На днях намечается штурм "молочки" и "консервки".

В это время Щербаков пытался хоть что-то рассмотреть сквозь просветы среди кирпичей своим подслеповатым зрением.

– Товарищ майор, – доставая из нагрудного кармана зеленый пластиковый футляр с очками, сказал лейтенант, – покажите еще раз, куда стрелять.

– Бля, Щербаков, на хрена вас таких слепых в армию берут?

– Ну это вы в военкомате спросите, – надевая очки, сказал Александр.

– Повторяю для слепых, – и комбат вновь стал тыкать пальцем в щель, объясняя, куда стрелять Щербакову, держась при этом от неё на безопасном расстоянии.

Теперь лейтенант смог рассмотреть сквозь неплотно сложенные кирпичи огромную территорию промзоны с её бесчисленным множеством строений, покореженных баков, заборов, столбов с порванными проводами, разбросанными повсюду грудами обломков и поднимающимися столбами дыма.

– Забор видишь? Вон тот, серый. Бетонный. Вот его и надо раздолбать. Приказ ясен?

– Так точно, товарищ майор.


Вскоре на том же БТР вернулись на базу. Здесь суета – прибыл первый заместитель командующего Объединённой группировкой федеральных сил на Северном Кавказе генерал-лейтенант Геннадий Николаевич Трошев. Танкистов вызвали в штаб батальона, расположенного в одном из помещений АвтоВАЗа. В штабе уже присутствовали командир полка Чебышев, его заместитель Шугалов, командир 2 МСБ Бельский, начштаба Станкевич и сам генерал-лейтенант Трошев. На столе расстелена большая подробная карта Грозного с кучей красных, синих значков и линий, обозначающих наши позиции и позиции противника. Трошев за руку поздоровался с Купцовым, Абдуловым и Кузекиным. Дошла очередь и до Щербакова. Рукопожатие Геннадия Николаевича было жестким, он посмотрел в глаза Александру, казалось, проверяя его, готов ли он к выполнению боевой задачи, не струсил ли.

«Товарищи офицеры, – начал генерал-лейтенант, – на данный момент разведывательно-боевыми действиями обнаружены огневые позиции боевиков, система огня, управления и районы, от удержания которых зависит устойчивость обороны города Грозный. Таковыми явились консервный и молочный заводы в северной части города, крестообразная больница в восточной части, мощный рубеж обороны по улице Алтайская в северо-западной части города и площадь Минутка. – красный карандаш в руке Трошева перемещался по карте. – Вашему батальону ставлю задачу – завтра, 19 января, начать штурм молочного и консервного заводов. Цель – захват данной территории и закрепление на ней своих позиций».

Трошев показывал на карте склонившимся над ней офицерам направления ударов, Станкевич что-то быстро помечал в своем блокноте. Щербаков смотрел на карту и не мог поверить в происходящее. Завтра штурм. ШТУРМ! Ну пусть это будет всего лишь сон! Но "проснуться" не удавалось – вокруг все тот же погруженный во мрак штаб, офицеры батальона и Трошев с карандашом в крепких пальцах.

Начштаба раздал офицерам карты Грозного, на каждой красным кругом обведена территория АвтоВАЗа, больше никаких обозначений. Где наши, где враги? Первый раз за все время службы Щербаков держал в руках хрустящую плотной бумагой личную карту, а не листок бумаги с перерисованной местностью. Но вскоре карта пополнилась пометками о ближайших подразделениях и приблизительной синей линией разграничения противоборствующих сторон. Складывая бумажное полотнище, Александр заметил мелкую надпись в его углу: "Карта 1941 года, уточнена в 1984 году".

Через полчаса по приказу перед загруженными полными боекомплектами танками построилась танковая рота. К стоящим по стойке смирно танкистам вышел генерал-лейтенант Трошев.

– … Ребята, я сам танкист. Окончил Казанское танковое и что такое тяжелый труд танкиста, знаю не понаслышке. – заканчивая свою недолгую речь, сказал заместитель командующего Объединённой группировкой. – Ваши командиры доведут до вас поставленную боевую задачу, и я уверен, вы её с честью выполните. И еще, кто тут у вас рядовой Лебедев?

– Рядовой Лебедев, выйти из строя! – скомандовал Купцов.

Строй расступился, и из второй шеренги вперед шагнул круглолицый Лебедев.

– Наслышан о тебе, Лебедев, как ты в Карамахи ваххабитский штаб уничтожил. Говорят, Героя России тебе никак не дают? Ну ничего, сынок, я не буду генералом, если ты Героя не получишь! – он похлопал Лебедева по плечу. – Встать в строй!


Через час танк Щербакова выехал за ворота АвтоВАЗа. На груди под камуфляжем шелестела сложенная до размеров тетради новая карта. По совету Абдулова, Александр не стал засовывать карту в планшет – если придется покидать подбитый танк, планшет с собой вряд ли захватишь, а карта не должна достаться врагу. Сзади башни прильнул к броне комбат Купцов. На голове его был шлемофон, он отдавал приказы механику-водителю Обухову, куда нужно ехать. Танк выехал на Петропавловское шоссе, повернул налево. По правому боку и впереди высились цеха промзоны. Метров семьдесят, и танк вновь повернул налево, где громоздились потрепанные войной строения каких-то предприятий. Небо заволокло тучами, и вокруг замельтешил мелкий колючий снег. Танк медленно двигался по узкой грунтовке, по правому борту высился забор из бетонных плит, слева зиял провалом глубокий овраг с чернеющей на его дне лужей нефти и лежащими в ней останками сгоревшей БМП.

«Стой!» – закричал Купцов, и танк сразу остановился, качнув расчехленной пушкой.

Впереди, между колей зажатой с двух сторон дороги, торчало хвостовое оперение неразорвавшейся артиллерийской мины. Мина торчала ближе к левой колее, а дорога в этом месте круто поворачивала. Комбат, отсоединив провод шлемофона, спрыгнул на мерзлую землю спереди танка. Он знаками стал регулировать движение машины, показывая механику, куда нужно поворачивать, чтобы не задеть траками торчащую мину – взорвавшись, она осколками могла бы повредить гусеницу. Наконец танк преодолел опасный участок. Впереди белел заснеженный пустырь.

«Щербаков, сейчас выезжаешь на этот пустырь и начинаешь долбить вон по тому серому забору, я тебе показывал его на рекогносцировке. – сказал майор, вновь забравшись на танк. – Завтра через проёмы пехота на штурм пойдет. Подойдут скрытно и атаковать будут с фланга. Противник расположен правее, но он тебя не увидит за другим забором, который идет вдоль шоссе, так что расстреливай весь боекомплект – и назад! Я тебя здесь ждать буду».

Купцов вновь спрыгнул с трансмиссии и, пригибаясь, побежал за угол забора.

Танк, взревев двигателем, вылетел на пустырь.

«Обухов, смотри вон яма, давай в неё заезжай, а то мы и так, как на ладони! – лейтенант, едва высунув голову из люка, заметил впереди большую артиллерийскую воронку. – Кравченко, начинай стрелять по забору, с левого края давай!»

Танк начал обстрел забора, находящегося на расстоянии менее трехсот метров. Щербаков вертел командирской башенкой по сторонам – слева разрушенные постройки из красного кирпича, справа и впереди забор из бетонных плит. Но с верхних этажей молочного и консервного заводов танк представлял собой отличную большую мишень на голом пустыре, поэтому Александр всё время торопил Кравченко: «Быстрее целься! Нам нельзя тут задерживаться!»

Пушка бухала выстрелами, танковый конвейер пустел, а лейтенант считал, сколько осталось до последнего выстрела.

Вскоре сплошная бетонная стена зияла провалами, куда свободно мог бы проехать танк.

«Всё, товарищ лейтенант, можно сваливать!» – сказал наводчик, и грохнул последний выстрел.

«Обухов, давай назад! – срывающимся от волнения голосом прокричал Щербаков. – Вроде пронесло», – подумал он, когда танк, выехав задом из воронки, развернулся на месте и устремился в обратном направлении. За тем же углом забора их ждал комбат Купцов.

После обеда, когда боекомплект 157-го вновь был загружен, танковую роту простроили на прежнем месте, перед танками.

«Завтра штурм молочного и консервного заводов, – обратился к танкистам Купцов, – и от действия каждого из вас будет зависеть жизнь ваших товарищей. Война – это вам не игрушки, и сейчас настал тот момент, когда нам всем придется рисковать своей жизнью. Неуверенность или трусость одного человека в бою могут привести к гибели всего экипажа. Если кто-либо из вас не уверен в своих силах, сомневается в себе, наконец, просто боится, должен сказать это сейчас! Никто вас не осудит за это. Не боятся только дураки. Но, отказавшись сейчас идти в бой, вы, может быть, завтра спасете чью-то жизнь. Поэтому, кто не уверен в своих силах – шаг из строя!»

Но ни один человек не сдвинулся с места. О чем думал каждый? Кто-то не верил, что с ним может случиться что-то страшное, кто-то всё же боялся показать свою трусость перед товарищами. Щербакову вообще казалось всё это каким-то кошмарным сном, что вот-вот он проснется и ничего этого не будет. О том, что его убьют или ранят мыслей не было вообще, единственное, чего Александр боялся – попасть в плен. Он давно решил не сдаваться врагу живым, и на этот случай в его нагрудном кармане лежал автоматный патрон, еще в Дагестане подаренный Абдуловым.

Потом совещание в штабе мотострелкового батальона. Каждой мотострелковой роте своя задача на штурм. Третий танковый взвод с 6-й МСР должен наступать по левому флангу с задачей выдавить противника с территории находящихся рядом молочного и консервного заводов и занять там оборону. Но четких указаний Щербаков так и не услышал, всё сводилось к одному – «действовать по ситуации». Кроме того, командир 6-й роты Андрей Дегтярев находился в отпуске и его обязанности выполнял замполит Игорь Вышегородцев.

Совещание закончилось, когда совсем стемнело. На рубеж атаки должны были выдвигаться ночью скрытно, а пока все занимались последними приготовлениями к бою – проверяли оружие, боеприпасы, обмундирование, в подразделениях выдавалось каждому по тюбику промедола. Настроение тревожно-приподнятое. Завтра первый настоящий бой. Умирать никто не хотел и не думал, каждый верил, что он-то останется жив, всё вскоре закончится, наступит мир и все наконец уедут из этого ненавистного места с названием Кавказ.

Щербаков сидел в башне своего танка, ожидая выдвижения на позицию. Множество мыслей носилось в его голове. Он никак не мог поверить в происходящее, и его постоянно тянуло в сон – организм в стрессовой ситуации пытался справиться с ней – отключить сознание. Тускло горела аварийная лампочка, скрывая в полумраке спавшего на своем месте Кравченко. Щербаков выбрался в темный ночной воздух из холодной башни и направился в штаб танкового батальона. По дороге он встретил комроты Абдулова.

– Олег, я слышал вы там с комбатом какие-то таблетки жрете, чтобы не спать. У тебя есть? А то меня просторубит.

– Саша, нефиг эту химию глотать, иди лучше сухпай тащи на "Танюшу". Сейчас по пятьдесят капель выпьем и всё пройдет. Это всё от нервов.

Трансмиссия танка командира роты, названного в честь его жены, была накрыта брезентом, образуя палатку. Там, на расстеленных спальных мешках, уже расположились комбат, новый командир первого танкового взвода Эдик Кузекин и комроты Абдулов. Тускло светила маленькая лампочка, запитанная от танкового аккумулятора

– Щербаков, тебя не дождешься! – сказал комроты, доставая откуда-то из темноты бутылку с надписью "Пейсиховая водка". С этикетки смотрело лицо классического ортодоксального еврея с пейсами, изображенного в центре звезды Давида.

– Абдулов, ты где такую водку достал? – глядя на этикетку удивился комбат.

– Места надо знать, – уклончиво сказал командир роты, разливая прозрачный, пахнущий спиртом напиток в железные колпачки от минометных снарядов.

– Ну давайте, мужики, – подняв импровизированную рюмку, сказал Купцов, – надеюсь, всё будет хорошо.

Танкисты чокнулись, выпили залпом и потянулись к притащенному Щербаковым сухпаю. В воздухе висело молчание, тишину нарушал только хруст крошащихся галет.

– Почти все новые контрактники, которых недавно привезли, отказались завтра идти на штурм. – Абдулов подцепил ножом из банки кусок тушенки. – Говорят, "мы денег приехали заработать, а не умирать".

– Вот пидоры! Так эту алкашню по всем кабакам и рыгаловкам собирали, предлагали службу по контракту. А они, видно, думали, что тут тоже просто бухать можно.

– Да хрен с ними! Чем с такими, так лучше без них!

– А я сегодня случайно встретился с комбатом танкового батальона 255 МСП. Они, оказывается, через дорогу от нас стоят, – сказал Абдулов.

– С майором Баевым? – удивился Купцов, услышав о земляках из волгоградского полка. – Они тоже здесь?

– Ага. Так вот я у него спрашиваю: «Вы завтра с нами на штурм идете?», а он говорит: «Нет, не идем. Нам здесь сказали стоять и ждать дальнейших распоряжений.»

– Мудрят они что-то, – сказал Купцов.

– Кто мудрит?

– Командование группировкой. Так неожиданно нас с хребта сорвали. В мотострелковом батальоне треть офицеров в отпусках, в 6-й МСР за командира роты замполит. Кто солдат на штурм поведет? У нас второй взвод без комвзвода, – комбат вытащил сигарету из смятой пачки, потом вновь сунул её назад. – Наливай!

Выпили, закусили.

– Щербаков, в два часа ночи я выведу твой взвод на позицию, к кирпичному заводу. Шестая рота уже там будет стоять, она уйдет туда раньше. – майор повернул голову к лейтенанту. – Наступление в шесть утра. Как и говорили, каждый танк пойдет со своим мотострелковым взводом. Главное, не стой на месте, чтобы по тебе прицелиться не смогли. Маневрируй и, основное – смотри по сторонам, верти командирской башней. Нормально всё у тебя?

– Нормально, товарищ майор.

– Кузекин, ты как? – Купцов повернул голову к сидевшему в углу старлею. – Шарф свой гражданский когда снимешь? – майор взглядом показал на торчащий из-под комбинезона китайский щарф в красно-бело-черную крупную клетку.

– Всё под контролем, товарищ майор! – Эдик выдал свою любимую фразу. – Сниму, как потеплеет.

– Ну, тогда еще по тридцать капель и отдыхать пока. Вот после боя и допьем, – сказал комбат.

Выпили еще по чуть-чуть, покурили, пуская дым в приоткрытый полог брезента.

– Всё, мужики, по коням. Не ссыте – прорвемся!

Крещение

В два часа ночи Щербакова, задремавшего на своем месте в остывшем танке, разбудил наводчик Кравченко: «Товарищ лейтенант, скоро выдвигаемся». Практически сразу по команде комбата танки третьего взвода одновременно завелись, прогревая двигатели. По радиостанции поступил приказ построиться перед колонной. Александр вылез наружу из покрытого инеем люка, спрыгнул на заиндевевшую землю.

«Выдвигаемся по-боевому, – сквозь гул моторов прокричал Купцов построенному третьему взводу. – Никаких фар! Движение только по приборам ночного видения, дистанция двадцать пять метров. Во время движения соблюдать радиотишину. Слушать только мои команды! Двигаемся за моим танком. По машинам!»

Колонна во главе с танком командира танкового батальона медленно выехала за ворота базы. Фары выключены, из задних габаритов лампочки выкрутили еще в Дагестане для маскировки. В прибор ночного видения в инфракрасном свете фары-луны видна корма впереди идущего танка, порой в небе вспыхивают белые пунктиры трассирующих пуль и где-то, за черными силуэтами зданий, полыхают зеленые зарева далеких пожаров. Танки медленно ползли в темноте по разбитой улице, следуя за танком комбата. Кравченко, закрыв глаза, уткнулся шлемофоном в резиновый налобник.

«Счастливый человек», – подумал Щербаков, глядя на беспечно дремавшего наводчика. Сам лейтенант боролся с наваливающимся сном, и только неизвестность и чувство невыносимой тревоги не давали ему заснуть. Выехали на Петропавловское шоссе, но вскоре свернули в промзону, как показалось Щербакову, почти туда же, куда они ездили днем обстреливать забор. Но на пустырь поворачивать не стали, а поехали дальше, в глубь чернеющих промышленных корпусов. Наконец колонна остановилась между сложенным из кирпича забором и большим кирпичным зданием. Поступила команда заглушить двигатели.

Щербаков откинул люк и выглянул в морозную ночь. В темноте он с трудом разглядел большое количество солдат и несколько ГАЗ-66, доставивших их сюда. Это была 6 МСР, с ней взвод Щербакова должен штурмовать консервный завод. Холодно, но костров разводить нельзя, чтобы не выдать свое местоположение. Кто поопытней из мотострелков, жались к теплой трансмиссии танка, согревая ладони о нагретую за время работы двигателя корму, и курили в кулак дешевые сигареты.

– Товарищ майор, ну дайте таблетки от сна – спать хочу, в голове туман какой-то, – лейтенант обратился к забравшемуся на башню майору.

– Щербаков, ты вот лучше поспи. Позже к тебе замполит 6-й роты подойдет, обсудите, как и что. Действуй, как я говорил – выехал, выстрелил, сменил позицию. На месте не стой – успеют прицелиться, и всё тогда. Усёк? Я на связи, позывной мой помнишь – "Вьюга 40".

Танк комбата развернулся на месте, сгребая мерзлую землю гусеницами, и медленно растворился в кромешной тьме. Вскоре рокот его двигателя затих вдали, лишь где-то впереди раздавались редкие автоматные выстрелы, и гул солдатских голосов вокруг.

В голове Щербакова плавала какая-то каша. Он не мог поверить, что всего через несколько часов ему придется идти на штурм. Что делать, куда стрелять? Еще несколько месяцев назад он стучал молотком по колесам вагонов, а теперь…

«Ладно, сейчас подойдет старлей Вышегородцев, прояснит "что-куда". Надо, и правда, пока подремать», – подумал лейтенант, глядя на похрапывающего Кравченко. Он прикрыл люк, поерзал на неудобном сиденье, пытаясь одновременно почесать места с грызущими "бэтэрами" и согреться в быстро остывающем танке. В темноте башни желтело лишь окошко частоты танковой радиостанции Р-123М. Придвинув к себе автомат, он почти сразу провалился в сон без сновидений.

Казалось, Щербаков едва прикрыл глаза, как что-то разбудило его. В приоткрытую щель люка бил яркий свет, выхватывая из полутьмы желтый казенник пушки и освещая командирский наблюдательный ТКН-3М с наклеенным на него стикером от жевательной резинки с полуголой красоткой.

«Откуда свет? – мелькнула мысль в еще не проснувшемся мозгу лейтенанта. – Нас же заметить могут!» – он окончательно открыл глаза, нащупал съехавший на пол автомат и попытался встать на затекшие ноги. Начав медленно приоткрывать люк, Александр понял, что свет этот от солнца, довольно высоко успевшего подняться. Щербаков толкнул люк, высунулся наружу и, щурясь от ярких лучей, оглянулся. Безоблачное синее небо, повсюду белый снег, не тающий на лёгком морозце, и три танка одиноко стоят между кирпичным забором и пакгаузом из красного кирпича с некогда белыми колоннами. Шестой роты, с которой танковый взвод должен в шесть утра идти на штурм, не было – от неё на грязном снегу остались только окурки. У Щербакова подкосились ноги и автомат едва не вывалился из вмиг ослабевших пальцев. «Проспал! – мелькнула ужасная мысль. – Как же так? Почему не разбудили? Куда теперь? Посадят!» – тысячи вопросов и предположений роились в ничего не понимающей голове лейтенанта. Он растерянно смотрел по сторонам, наконец заметив около стоящего в хвосте мини-колонны танка куривших танкистов.

– Кравченко! – закричал лейтенант! – Ко мне! Быстро!

Наводчик, не особо торопясь, направился к головному щербаковскому танку.

– Бегом! – срываясь, заорал Щербаков.

Кравченко ускорил шаг, подошел сзади танка к трансмиссии.

– Где все?! Где пехота?!

– Они утром на штурм ушли, – невозмутимо ответил наводчик.

– А мы почему не с ними? – не мог успокоиться лейтенант. – Почему меня не разбудили?!

– Ночью Вьюга 40, ну комбат, в общем, сказал, чтобы мы оставались на месте. В резерве, короче. Сказал стоять здесь, быть на связи и ждать дальнейших указаний. Вон Воробьев на связи сидит. Только там, по-моему, не до нас. В эфире жопа полная, да Вы сами послушайте. А Вас мы просто будить пока не стали, вот и всё.

До Щербакова постепенно стал доходить смысл слов наводчика. Значит, не всё так плохо, значит, так и задумано. Но кто тогда из танковых взводов пошел на штурм? Или никто не пошел?

Оглядываясь по сторонам, Александр заметил БТР-80, стоявший рядом с пакгаузом. На его бортах виднелись красно-желтые эмблемы внутренних войск, сверху сидели несколько бойцов.

– А это что за "вованы"? – кивнул в сторону БТРа Щербаков.

– Да они тут еще до нас стояли. Не знаю.

Впереди и правее раздавались взрывы и беспорядочный треск автоматных очередей. Лейтенант опустился на свое место, подключил разъем шлемофона к радиостанции и сразу услышал мат в наушниках. Никаких кодированных фраз и цифр – всё открытым текстом. Штурм заводов находился в самом разгаре, и понятно по первым обрывкам фраз, что пехоте приходится не сладко. Кто-то требовал подмоги, боеприпасов, санитаров. Щербаков высунул голову из люка. Буквально в двухстах метрах шел бой. Танки 3-го взвода прятались за высоким кирпичным забором, но с высоты танковой башни оба завода прекрасно видно. И сейчас, где-то между их зданий, мотострелковые роты пытались выбить крепко засевших боевиков с этой территории.

Щербаков стал вызывать комбата, чтобы получить указания о дальнейших действиях, но ни на основной, ни на запасной частотах никакого ответа. Он попытался связаться со штабом батальона, командиром танковой роты – полное игнорирование. Лейтенант слышал, как переговаривались между собой Вьюга 40 (он же комбат) и Прокат 01 (Абдулов), но на запросы Проката 30 (Щербакова) не реагировали. Среди всей этой словесной вакханалии Александр понял, что в штурме заводов участвует первый танковый взвод под командованием Эдика Кузекина с позывным Прокат 10. Кузекин докладывал, что движется где-то по территории консервного завода совместно с 6-й МСР, что по ним ведется огонь из всех видов оружия, среди пехоты есть "двухсотые" (убитые) и "трехсотые" (раненые). Щербаков слушал и не мог поверить в происходящее.

«Прокат 01, я Прокат 10! "Эшелон" занял оборону в цехе слева от меня. По ним херачат справа откуда-то из частного сектора, – докладывал Кузекин. – Сейчас попробую обстрелять тот район».

Танк командира первого танкового взвода с бортовым номером 151 стоял между цехом из красного кирпича с засевшей в нем 6-й ротой (позывной Эшелон) и двухэтажным административным зданием. Впереди краснели остатки кирпичного забора, и сразу за ним через дорогу частный сектор. Огонь из автоматического оружия, гранатометов и минометов вели из этих частных домов, не давая пехоте высунуться. Сзади 151-го, метрах в двадцати, остановился 153-й, его наводчиком был рядовой Женька Лебедев, за рычагами Эмиль Кайдалов. Кайдалову буквально вчера на построении генерал-лейтенант Трошев вручил медаль "За отвагу", а комбат Купцов заставил её сразу надеть, и теперь она тускло серебрилась на груди грязного комбинезона механика-водителя. Командир 153-го танка сержант Евстигнеев видел, как танк Кузекина двинулся вперед, к забору, чтобы увеличить сектор обстрела.

В это время боевики лупили по цеху с укрывшейся в нем штурмовой группой 6-й МСР. Куски кирпичей и осколков барабанили по броне продвигающегося вперед танка, покрытого красной пылью. Танк командира взвода маневрировал среди обрушенных стен и бетонных блоков, пока еще защищённый от обстрела углом административного здания. Наконец 151-й остановился перед решительным броском и, выпустив облако черного дыма, выскочил из-за угла на несколько метров вперед, на ходу поворачивая пушку вправо. Раздался выстрел, танк попятился, чтобы вновь спрятаться за угол и не дать прицелиться по нему "чехам". Проезжая задом мимо полутораметрового куба воздушной вытяжки, 151-й зацепил её кирпичную кладку своим правым бортом. Несколько коробок КДЗ отвалилось, и одна из петель части навесного борта треснула.

После танкового выстрела огонь противника ослаб – значит, снаряд попал в цель! Пользуясь небольшим затишьем, из цеха стали выносить раненых, а танк командира 1-го взвода вновь устремился вперед, поворачивая пушку. Еще один выстрел, и снова задний ход. Танк опять зацепил правым бортом воздушную вытяжку. На этот раз весь борт вместе с оставшимися коробками КДЗ свалился под гусеницы спрятавшегося за углом танка, но в горячке боя никто из экипажа этого не заметил, да и заметить не мог. Правый борт стал беззащитен, теперь ничто не прикрывало его.

– Прокат 10, доложите обстановку! – в наушниках слышался хриплый от помех голос Абдулова.

– Олег, двухсотых и трехсотых выносят! Я прикрываю. Справа кто-то с минометов, по-моему, фигачит!

Из цеха, прячась за броней 151-го, пехота выносила раненых. Многие солдаты без тяжелых бронежилетов – сняли, чтобы легче двигаться. Бронежилет мог спасти от осколков и пуль, но делал солдата неповоротливым, поэтому каждый решал сам – относительная безопасность или маневренность. Замполит Игорь Вышегородцев, исполнявший обязанности командира 6 МСР, помогал раненым покинуть цех, он тоже был без бронежилета. В этот момент рядом разорвалась очередная мина, и её осколки попали Игорю в живот. Санинструктор оттащил замполита за безопасный угол, вколол промедол, но Вышегородцев отказался покидать место боя. «Давай сначала бойцов вытаскивайте! – стиснув зубы, сказал Игорь. – Приказа отступать не было!»

Танк, прикрывая эвакуацию раненых, вновь двинулся вперед и на какие-то несколько секунд выскочил со своим правым оголенным бортом за угол здания. Этих мгновений хватило, чтобы бородатый ублюдок с зеленой ваххабитской повязкой на грязной голове прицелился между танковых катков. Лейтенант Кузекин в командирский прицел успел заметить в темном оконном проеме здания, по которому его Т-72 вел огонь, целящегося в танк боевика.

«Сом, назад! – закричал Кузекин механику-водителю Самиеву. – Нас щас долбанут!»

В этот момент боевик нажал на спусковой крючок ручного противотанкового гранатомета и кумулятивный заряд устремился к правому борту танка. Вспышка, и страшной силы взрыв разметал 151-й на осколки – сдетонировал почти полный боекомплект, экипаж погиб мгновенно. Многотонная башня на несколько десятков метров взлетела в небо и с высоты обрушилась на стоящий в двадцати метрах сзади 153-й танк. Башня 153-го от чудовищного удара просела внутрь, пушка упала, придавив люк механика, а осколками командирской башенки снесло полголовы командира танка Евстигнеева и посекло наводчика Лебедева. Двигатель танка, проломив крышу, упал внутрь цеха, едва не убив оставшихся в нём мотострелков.

Когда дым и пыль от взрыва чуть развеялась, механик Кайдалов не увидел еще несколько секунд назад стоявшего впереди танка. Эмиль стал по внутренней связи вызывать командира и наводчика – в ответ молчание. Механик в темноте нащупал ноги Лебедева, подергал его за штанину – никакой реакции, то же самое с командиром. «Лебедь! Евстигней!» – закричал в темноту башни Кайдалов. Он попытался выйти на связь, но радиостанция не работала. Танк тоже заглох и не заводился.

«Может, в танк попали? Лебедя и Евстигнея убило? – мелькнула мысль в гудящей голове механика. – Надо выбираться, позвать на помощь. Вдруг пацаны просто ранены?»

Кайдалов попробовал открыть верхний люк механика, но тот не поднимался, придавленный стволом пушки. Тогда, сдвинув сиденье, он нащупал ручку аварийного "люка героя". Захватив свой АКС, Эмиль вылез на усыпанный битыми кирпичами асфальт между гусениц танка и пополз под днищем в сторону кормы. В красной пыли осталась лежать отцепившаяся медаль "За отвагу".

Механик выбрался позади танка и, пригибаясь, побежал в сторону, откуда они заезжали на эту территорию. Где-то там должно находиться Петропавловское шоссе и там оставался танк командира роты.

Абдулов безуспешно пытался связаться с экипажем Кузекина. Экипаж Лебедева тоже не отвечал.

«Гаврик, давай вперед!» – скомандовал он своему механику Гаврилову, маленькому чернявому пареньку.

Танк командира роты двинулся в глубь завода, и буквально на первом повороте ему навстречу выбежал перепачканный красной кирпичной пылью Кайдалов.

– Товарищ лейтенант, – закричал механик высунувшемуся из люка Абдулову, – по ходу, нас подбили! Танк не заводится, вытаскивать надо!

– А Кузекин где?

– Не знаю. Были впереди меня, потом всё взорвалось и в нас попали. А их я больше не видел. Кажется, в них тоже попали!

– Показывай дорогу! – прокричал Абдулов.

Танк двинулся за бегущим впереди Эмилем. Повернув за очередное разрушенное здание, Абдулов увидел 153-й с провалившейся внутрь корпуса башней и лежавшей на лобовой броне пушкой. Впереди него распласталась танковая гусеница, а рядом лежала искореженная башня с обгоревшим номером 151. «Я сейчас тросы отвяжу на корме, а вы подъезжайте и вытаскивайте танк», – Кайдалов кинулся в сторону своего подбитого танка. И тут по механику начали стрелять откуда-то справа, с территории еще удерживаемых боевиками зданий. Эмиль, пригибаясь, бежал к танку, а Абдулов видел из-за угла, как от стены отваливаются раздробленные пулями куски красного кирпича. Наконец механик добежал до танка, укрывшись за кормой, теперь от пуль его защищала броня. Он отцепил концы двух тросов и махнул рукой. Танк командира роты подскочил к 153-му, остановившись у его кормы, механик бросился цеплять проушины тросов к передним крюкам абдуловского танка, и вновь пули забарабанили по броне, но Эмиль, разгоряченный, с наполненной адреналином кровью, не замечал этого в грохоте танкового двигателя и взрывов за соседними зданиями. Наконец тросы зацеплены и танк дернул задом, едва не порвав их, затаскивая подбитый танк за угол, куда не долетали пули, и можно развернуться, чтобы перецепить тросы за корму «Танюши».

Щербаков, выглядывая из люка спрятавшегося за забором танка, смотрел в сторону штурмуемых заводов и вдруг увидел выскочивший через распахнутые ворота одного из выездов на шоссе танк командира роты Абдулова. Его он узнал по развевающемуся на антенне российскому триколору. За ним на тросах кормой вперед буксировали не похожий на себя Т-72 – почерневший, с низкой, провалившейся внутрь корпуса башней и упавшей вперед пушкой. Танки неслись в сторону АвтоВАЗа и вскоре скрылись за поворотом.

Покалеченный танк видели и остальные танкисты, забравшиеся на башни своих танков и слушавшие всю эту непонятную мешанину голосов в шлемофонах.

– Товарищ лейтенант, нужно ехать нашим на помощь! – сказал подошедший через несколько минут после этого наводчик 158-го Рудаков. Рядом с ним стояли еще несколько танкистов. – По ходу, там наших замочили.

– Да, надо ехать нашим помогать! Отомстить чехам! – перебивая друг друга стали выкрикивать остальные.

– Отставить разговоры! – крикнул в ответ лейтенант. – Пацаны, да куда мы поедем? В какую сторону? – уже спокойнее сказал Щербаков. – Вы представляете, где сейчас наши, где чехи? Куда стрелять? Приказ был стоять здесь в резерве. Я каждые пять минут пытаюсь на связь выйти, никто не отвечает – ни комбат, ни Абдулов, ни начштаба батальона. Там вообще не до нас. Если мы сейчас куда-то поедем, то нарушим приказ. Может, нам вскоре команда поступит выдвигаться на помощь конкретному подразделению, а мы непонятно где и непонятно чем занимаемся! Так что всем разойтись по танкам и быть на приеме и готовыми выдвижению!

Танкисты нехотя потоптались у танка, о чем-то переговариваясь и обсуждая, затем разбрелись по своим машинам.

Время близилось к обеду. Небо оставалось таким же голубым, безоблачным и безмятежным. Грохот взрывов и треск автоматического оружия в районе заводов не прекращался. Где и кто находился в данный момент, непонятно. По обрывкам сообщений в радиостанции Щербаков слышал о раненых и убитых, но поверить в это не мог, хотя бой затухал и разгорался с новой силой всего в нескольких сотнях метров от его взвода. Он всё пытался выйти на связь с командованием роты или батальона, но на его запросы никто не отвечал.

С тяжелыми мыслями лейтенант сидел на спинке своего командирского сиденья, высунув голову из люка, и постоянно курил дешевую отсыревшую "Приму". За этим занятием он заметил въезжающий из-за угла здания, стоящего чуть левее спереди, БТР-80 с красно-желтой эмблемой внутренних войск. Это был тот же БТР, стоявший тут еще с ночи, но среди дня ВВ-шники куда-то уезжали. На броне сидели бойцы с лицами, покрытыми сажей и красной кирпичной пылью. БТР медленно проезжал мимо, и лейтенант увидел, как ему сперва показалось, привязанный к его корме на веревку обломок ветки с отстающей от неё корой. Но вглядевшись, он с ужасом разглядел в ветке человеческую руку в ошметках одежды. Рука волочилась за БТРом, оставляя за собою на снегу след от скрюченных посиневших пальцев.

«Следы заметаем!» – весело крикнул один из ВВ-шников с немного безумными глазами, заметив полный недоумения и ужаса взгляд Щербакова. БТР, развернувшись, остановился в десяти метрах от первого танка. Бойцы спрыгнули с брони и, закурив, о чем-то неспешно говорили меж собой, посмеиваясь и подначивая друг друга.

«Здорова, пацаны! – крикнул тот же "вован". – В футбол сыграем?» – он пнул что-то похожее на мяч, и это слетело с брони "бэтэра", покатившись прямо под гусеницы щербаковского танка. Стоявшие ближе всех к БТРу танкисты кинулись к "мячу", чтобы дать пас, но остановились перед ним как вкопанные – голова с обгорелой ваххабитской бородой смотрела в ясное небо мертвыми глазами.

«Ну чё? – ВВшник спрыгнул вниз. – Давай! Федералы против Внутренних Войск!»

Но танкисты брезгливо попятились, пренебрежительно сплёвывая в сторону.

«Ну как хотите», – невозмутимо сказал "вован" и ударил по голове запыленным берцем в сторону БТРа. Его сослуживцы приняли пас, без особого энтузиазма попинали "мяч" меж собой и потом зафутболили его в сторону груды красных кирпичей. Затем часть из них стала БТРом пытаться разрушить одну из колонн пакгауза, с разгона наезжая на неё носом "бэтэра", а двое пошли кидать гранаты в замерзшую лужу находившегося за забором котлована. БТР бился в колонну до тех пор, пока она рухнула, а за ней и часть крыши пакгауза, завалив обломками кирпича и бетона переднюю часть БТРа. Справа за забором свистели осколки наступательных гранат РГД-шек. Всё это выглядело как какое-то сюрреалистическое безумие, но это происходило на самом деле в этот солнечный январский день. День Крещения Господня.

– Долго вы здесь? – спросил Щербаков у закончивших бросать в котлован гранаты ВВшников.

– Да уж девять месяцев "в командировке". Крыша едет.


Вечерело. На связь из батальона и танковой роты за весь день так никто и не вышел. Бой на заводах затих, лишь изредка оттуда доносилась автоматная очередь, порой одинокий взрыв. По городу стрельба тоже стала стихать. Занята ли территория нашими войсками или находится под контролем боевиков, до сих пор неясно.

– Чё делать, товарищ лейтенант? – танкисты вновь подошли к танку командира взвода.

– Ждать приказа! – твердо сказал Щербаков. – Во-первых, продолжать дежурить на связи. Во-вторых, на ночь организовать дежурство по охране нашего взвода. ВВ-шники вон часового выставили, но на них полагаться не надо.

Совсем стемнело, однако спать Щербакову не хотелось. В караул поставили "молодых", недавно прибывших на замену танкистов. Но лейтенант не доверял ни новым, ни, тем более, давно служившим бойцам, поэтому сидел на своем командирском месте и периодически всматривался в зеленую муть прибора ночного видения. Сзади находились точно свои, а вот впереди – неизвестно. Беспокойство вызывало и то, что весь день рядом шел бой, и кто там сейчас, в этих двух сотнях метрах отсюда, наши или боевики?

Дорога со стоящими друг за другом тремя танками уходила вперед и терялась в темноте, упираясь в запертые на ночь железные заводские ворота. Их еще вечером закрыли ВВшники и завязали на проволоку – хоть какая-то, но защита от неожиданного нападения. Сквозь ворота, сделанные из толстых стальных прутьев, просматривались черные здания промзоны. Вокруг темнота, лишь небо отсвечивает в заревах пожарищ.

За полночь к Щербакову на танк забрался один из недавно прибывших в роту танкистов.

– Товарищ лейтенант, нас "деды" менять не хотят.

– В смысле?

– Ну мы с вечера в карауле стоим, их время подошло, а они спят на трансмиссии и нас нахрен посылают.

Сердце Щербакова бешено заколотилось в груди от злости. Лейтенант, не спавший которую ночь из-за безответственных часовых, голодный и замерзший, в очередной раз понял, что некоторые старослужащие просто ни во что его не ставят! Они не выполняют его приказы, подставляют своего командира и своих сослуживцев, подвергая их смертельной опасности! Это явилось последней каплей. Злоба и ненависть ударили в голову Александру. Он схватил свой автомат, сумку с четырьмя магазинами и выскочил из люка.

«Пацаны, – дрожащим от волнения голосом сказал Щербаков, быстрым шагом подойдя к двум не спящим в этот поздний час ВВшникам, – я сейчас постреляю немного, так что своим скажите, чтобы не волновались…»

– Где эти пидоры спят?! – обратился он к следовавшему за ним по пятам танкисту-часовому.

– На 158-м.

Щербаков забрался на 158-й, где на теплой трансмиссии, с головой закутавшись в спальные мешки, спали механик-водитель Сулейманов и наводчик Рудаков. Александр с силой ударил берцем сначала по одному спальнику, потом по другому, не разбирая, где кто находится, – Подъем, суки! – закричал он, трясущимися от гнева руками передергивая затвор автомата. В складках спальников показались заспанные и ничего не понимающие лица механика и наводчика.

– Товарищ… – что-то попытался сказать наводчик.

– Молчать, уроды! Спать хотите? Сейчас вы у меня навеки заснете! – и лейтенант нажал спусковой крючок. Автомат загрохотал очередью, желтыми вспышками высвечивая из темноты полные ужаса глаза спящих еще несколько секунд назад танкистов. Пули летели прямо над их головами, впиваясь в мерзлую землю сразу за кормой танка.

– Вниз, к стене! – отбрасывая опустевший магазин и вставляя новый, заорал Щербаков. – Вниз, сказал! – он вновь со всей силы лупил ногами по пытавшимся выбраться из спальников бойцам. Наконец они спрыгнули на припорошенную снегом землю, за ними Щербаков. Со стороны за этим настороженно наблюдали проснувшиеся ВВшники и остальные танкисты.

– К стене! – Щербаков вновь передернул затвор автомата.

– Товарищ лейтенант, да мы… – дрожащим от страха голосом вновь что-то попытался сказать Рудаков, но его слова утонули в новой автоматной очереди. Наводчик с механиком повалились в промерзшую колею, пытаясь укрыться от свистевших над головами пуль, крошивших кирпичную стену в нескольких метрах за ними. Второй магазин опустел. Щербаков отбросил его и присоединил новый.

– Встать! Смирно! – лейтенант вновь щелкнул затвором. – Взвод, строиться!

Через минуту танковый взвод стоял по стойке смирно перед Щербаковым.

– Если кто-нибудь еще хоть раз не выполнит мой приказ или будет спать на посту, или как два этих урода, будет ставить себя выше новоприбывших, я лично расстреляю из вот этого автомата! А война всё спишет! Вопросы есть?

– Никак нет! – хором ответили танкисты.


Два часа ночи. Щербаков всё никак не мог успокоиться, курил одну за другой вонючую "Приму". Рудаков и Сулейманов не просто стояли, а ходили в карауле, всем видом показывая, что приказ они выполняют и спать больше не собираются.

«Видимо, только так с солдатами нужно, – думал Щербаков. – Добрых слов и просьб они не понимают. Ведь говорили же мне, куда солдата не целуй – везде жопа».

Тут его внимание привлек какой-то отблеск в окне полуподвального помещения в здании, находившемся около ворот. До здания не более ста метров, и в ночной прибор при приближении заметно, что в подвале кто-то передвигается, освещая себе путь фонарем. Больше ничего не разглядеть, окна находятся на одном уровне с землей, и периодически проем освещается светом, идущим из глубины подвала.

– Рудаков, сюда иди! – громким шепотом позвал Щербаков наводчика, – Посмотри, видишь свет в подвале?

Наводчик долго всматривался в сторону здания, – Нет там ничего, товарищ лейтенант. Вы уже которую ночь не спите, вот Вам и кажется всё.

– Да ты внимательней смотри! Кравченко, – Щербаков ткнул своего дремавшего наводчика. – Глянь, видишь свет там, в подвале?

– Что-то светит периодически, – через какое-то время сказал Кравченко, оторвавшись от ночного прицела.

Щербаков пошел к "вованам". – Мужики, не знаете, кто в том подвале может быть? Ваших нет, случаем?

– Не должно быть наших. Да вы с танка туда долбаните и всё!

– С танка нас же осколками может задеть. Может, постреляем туда из автоматов?

– Да давай. Если в ответ начнут стрелять, тогда точно с танка долбите.

Танкисты и бойцы внутренних войск залегли за грудами кирпича, направив стволы своих АК в сторону здания с подвалом.

– Сейчас по команде выпускаем по магазину в сторону подвала. Старайтесь целиться по полуподвальным окнам, где мелькает свет, – негромко сказал лейтенант. – Готовы? Огонь!

Дюжина автоматов загрохотала, выпуская пули туда, где на черном фоне стены едва различались контуры подсвеченных изнутри подвала окон. Трассеры рикошетили от кирпичной кладки здания, разлетаясь в разные стороны цветными пунктирами. Магазины опустели, и наступила звенящая тишина. В ответ ни выстрела. В окнах подвала темнота.

«Часовые, наблюдать в сторону здания! По сторонам тоже смотреть, это вам не дома!» – Щербаков всё пытался что-нибудь разглядеть в черноте.

До утра в окнах подвала свет больше не мелькал, а Рудаков и Сулейманов простояли в карауле всю ночь.


Морозное утро 20 января. Солнце просвечивает сквозь дымку, затянувшую небо. Щербаков, задремавший лишь под утро, проснулся в холодном танке. Руки и ноги затекли, даже "бэтэры" затихли от холода и почти не донимали своими укусами. Очень хотелось есть, но сухпай перед штурмом никому не выдали, поэтому первое, что сделал лейтенант – закурил, чтобы убить мучивший голод. Откинув крышку люка, он выглянул наружу. Танки молчаливо стояли, покрытые белым инеем. Около стены пакгауза грелись у костра танкисты. ВВшников вместе с их БТРом на прежнем месте не было. Где-то вдали громыхают редкие взрывы и глухо доносятся выстрелы, но с территории консервного и молочного тишина. Александр снова попытался связаться с командиром роты, комбатом, начальником штаба – молчание в эфире. Наконец через час безуспешных попыток в наушниках раздался знакомый голос комбата, – Прокат 30, это Вьюга 40, прием!

– На приеме Прокат 30.

– Прокат 30, доложите обстановку.

– Вьюга 40, нахожусь на той же позиции, где был выставлен вместе с Эшелоном. Сейчас стоим одни, без Эшелона. Что нам делать?

– Оставайтесь на месте! Вы в резерве. Ждите приказа! Как понял, тридцатый?

– Приказ понял. Стою в резерве. На приеме.

– Конец связи.

К обеду выстрелы со стороны заводов вновь загрохотали с прежней силой, постепенно продвигаясь вперед. Судя по всему, наши выдавливали боевиков с территории молочного и консервного. Некоторые из танкистов 3-го ТВ опять порывались куда-то ехать на подмогу, но лейтенант ясно дал понять: приказ комбата – находиться в резерве и ждать приказа. Бойцы сгрудились у костра, что-то негромко обсуждая и косясь на торчащего из люка Щербакова.

– Товарищ лейтенант, – почти шепотом позвал Александра механик Обухов. – Я нашел кое-что, – и он аккуратно положил на нос танка картонный ящик, покрытый инеем.

– Чё там? – нехотя спросил Щербаков.

– Вот! – Обухов, словно фокусник медленно раскрыл верхние створки ящика. На дне его в несколько рядов сверкали на солнце металлические банки без какой-либо маркировки. – ВВшники, наверно, забыли. Я в пакгаузе лазил и нашел.

– Ну-ка давай нож тащи, открывай скорей!

– Тушенка с рисом, товарищ лейтенант! – радостно сказал Обухов, вскрыв ножом одну из банок, двадцать банок всего.

– Так, давай по шесть банок на два других экипажа раздай, остальное сюда! Почти поровну. А открытую давай мне, на дегустацию, – сказал лейтенант, доставая из ЗИПа алюминиевую ложку.

Тушенка с рисом превратилась в сплошной кусок льда, но голодные танкисты, не евшие ничего больше полутора суток, накинулись на неё, выскребая из холодных банок мерзлую массу и оттаивая её во рту. На костре грелась вторая порция, шипя жиром и развеивая в морозном воздухе умопомрачительный запах тушеного мяса.


После неожиданного обеда настроение у всех стало повеселее. Да и стрельба в районе молочного и консервного заводов утихла. Теперь глухой грохот раздавался левее впереди, где за разрушенными зданиями скрывалась река Сунжа. За кормой последнего танка в переулке показался БРДМ с развевающимся на антенне российским триколором. БРДМ двигался в сторону танков, оставляя на запорошенной за сутки белым покрывалом дороге грязную колею. Из люка "бардака" выглянул лысый здоровяк. – А где равняйсь-смирно?! – весело закричал он, глядя на напрягшегося Сашку.

– Сенчин, ты что ли? – узнав командира 2 ТР, Щербаков поспешил навстречу к прыгающему на землю Сенчину. – Игорян! Как я рад тебя видеть!

– Здорова, Саня! – Сенчин заключил лейтенанта в объятия. – Как вы тут?

– Да мы что, в резерве стоим! У наших там жопа, видать. На связь не выходят, комбат только вчера ответил. Непонятно, кто живой, кто мертвый. Ты-то как? Вы же на Терском стояли?

– Так мы и стоим там со штабом полка, – сказал Сенчин. – А за мной вчера Купцов приезжал и сюда привез, вместо Абдулова.

– А что с ним?

– Да ранили вчера тяжело. Когда он в свой люк залезал, в танк с РПГ попали, вот его осколками и посекло всего. На хребет увезли, а оттуда на "вертушке" в госпиталь. Ты вообще что ли не знаешь ничего? Экипаж 151-го погиб полностью, от танка ничего не осталось, на 153-м командир насмерть, у наводчика тяжелое ранение. Пехоту там покромсало жестко, шестую роту и пятую…

– 151-й? Мы же с Кузекиным вот только перед штурмом водку пили… – ком подкатил к горлу Щербакова. – А с шестой ротой я должен был идти, да переиграли, видимо, перед самым утром. Заводы-то взяли?

– Взяли, так что недолго тебе здесь стоять! Чехи в частный сектор отошли. Меня комбат послал посмотреть, как вы тут. Ладно, давай! – Сенчин пожал на прощанье руку лейтенанту и, забравшись на БРДМ, уехал в обратном направлении.

Мост

Через несколько часов на связь вышел комбат. Поступил приказ возвращаться на базу. Танки завели, развернули на месте, сгребая мерзлую землю гусеницами, и взвод двинулся в направлении АвтоВАЗа.

Въезжая на территорию автопредприятия, где сейчас базировался 2-й мотострелковый батальон, Щербаков был очень удивлен поведением однополчан.

– Саня, ты живой? Щербаков, братишка! Живой! – завидев торчащего из люка лейтенанта, кричали ему знакомые офицеры и контрактники.

Он, не понимая, махал рукой в ответ. – Живой, конечно! Что нам, танкистам, будет?

У стоявших на прежних местах остальных танков его встретил старшина Юра Петров. Забравшись на танк, он кинулся обнимать Щербакова.

– Юра, что это мне все так радуются?

– Да тебя тут уже похоронили все, – ответил Петров. – Все же знали, что это ты с шестой ротой на штурм идешь, и что экипаж командира танкового взвода погиб. А то что Абдулов в последний момент передумал и взвод Эдика на штурм послал вместо тебя, никто не знал. Вот считай 19-е января – твой второй день рождения.

Танки Щербакова заняли свои места на "парковке" танковой роты. Чуть поодаль стоял почерневший, с провалившейся башней и смотревшей вниз пушкой танк с бортовым номером 153. С него открутили чудом оставшуюся целой станину НСВТ и поставили вместо поврежденной еще в Дагестане станины на 157-й. Теперь пулемет на башне щербаковского танка мог подниматься и опускаться по вертикали.

Вскоре с территории очищенных от боевиков заводов притащили остов 151-го танка старшего лейтенанта Кузекина. Обгоревшую башню и часть правого борта оставили около ворот базы.

– Вот, все что от экипажа нашли, – капитан Пермяков показал Щербакову обычный черный полиэтиленовый пакет с надписью «Спасибо за покупку!». – По крышам насобирали кусочки какие-то, косточки обгорелые. Все трое в этом пакете. От Кузекина нашли планшет и пряжку офицерскую, – капитан протянул Александру покореженный кусок металла, некогда бывшего пряжкой. На плече капитана висел обгорелый планшет, пробитый в нескольких местах осколками. – В Ростов на экспертизу ДНК будут отправлять всё, что собрали. Пустые гробы домой поедут, Саня.

– А пехота что? Много погибло? – Щербаков отдал обратно пряжку Пермякову.

– Человек десять привезли, может, больше. В одном из цехов лежат. И раненых много.

Первый раз мертвого человека Щербаков увидел в 23 года, когда еще работал на железной дороге. Начальник ПТО отправил Сашку и троих его коллег-вагонников на кладбище, копать могилу умершему на днях железнодорожнику. Дело было в июле, земля мягкая, и к полудню могилу уже выкопали. Пообедав в тени кладбищенской лесопосадки, вагонники ждали, когда приедет похоронная процессия. Гроб с телом привезли часам к двум, самая жара. Из кузова грузовика опустили обитый красной материей гроб с умершим пожилым машинистом, одетым в железнодорожную форму. Его голова с бледным, отдававшим синевой лицом, покоилась на белой подушке, и от гроба шел хорошо различимый сладковатый запах мертвого тела. Щербаков, подойдя ближе к гробу, отшатнулся и чуть не потерял сознание.

– Ты что, мертвых ни разу не видел? – глядя на побледневшего Сашку, спросил его начальник смены Солопов Алексей Алексеевич.

– Нет, – борясь с подкатившей тошнотой, ответил Щербаков.

– Тогда отойди, а то еще в могилу упадешь…

Сейчас, зайдя в цех АвтоВАЗа, где еще не так давно ремонтировали легковые автомобили, Щербаков увидел на заляпанном мазутом и кровью цементном полу два ряда тел погибших бойцов. Ближайший к нему солдат лежал с оторванной ногой, из окровавленного обрубка торчал обломок кости, у некоторых тоже не хватало руки или ноги, кто-то, казалось, просто заснул. И над всем этим витал такой же, как тогда, в мирном июле, приторный запах смерти. Но на этот раз Щербакова не мутило. Не осталось вообще никаких чувств, словно происходило это не с ним. Он медленно шел мимо лежащих сослуживцев, год-полтора назад закончивших школу, еще недавно мечтавших, что вот-вот всё закончится и они поедут домой к своим близким и друзьям.


Щербакова вызвали в штаб к Купцову.

«Ну что, Щербаков, отдохнул? – комбат хлопнул Александра по плечу. – Пришла твоя очередь. Завтра мотострелковый батальон будет штурмовать мост через Сунжу. Сейчас поедем на рекогносцировку, заодно по позициям боевиков постреляем, пока светло».

Через полчаса третий танковый взвод гремел гусеницами мимо занятых нашими войсками заводов. За башней идущего впереди колонны щербаковского танка прильнул к броне майор Купцов, знаками показывая Щербакову, куда ехать. Щербаков передавал указания комбата Обухову, лихо ведущему танк по засыпанной обломками кирпичей улице. На кольце со стоявшей внутри него покореженной железной стелой взвод повернул налево, в сторону реки Сунжа. Еще метров триста, и комбат дал приказ остановиться.

«Я сейчас впереди танка пойду, покажу, как заехать на боевую позицию. Там одно место есть, которое нужно быстро проскочить. Сейчас танки «чехам» не видно. Меня за кустами не заметят, а танк на том месте, где воронки на дороге, с «чеховских» позиций будет как на ладони, – прокричал комбат в ухо Щербакову. – Так что, как я махну, быстро проскакивай этот отрезок, пока они прицелиться не успеют. Остальные пусть здесь ждут».

Майор спрыгнул на землю и, пригибаясь, побежал вперед. Остановившись метрах в двадцати, он стал показывать, куда нужно заехать танку. Обухов газанул, и танк полетел в сторону комбата, на ходу поворачивая вправо, свернул с дороги, обдав Купцова клубами черного дыма. Проламываясь сквозь кусты, 157-й выехал на небольшую площадку. Справа от него стоял побитый осколками кирпичный ангар, сзади какие-то бараки, а впереди виднелся большой танковый окоп.

«Слезай, – прокричал комбат лейтенанту, подождал, пока тот спрыгнет на занесенную снегом и пеплом землю. – Здесь танк не видно с их позиций, а вот окоп может простреливаться, – пытаясь перекричать шум двигателя, Купцов махнул в сторону бруствера. – За окопом на прямую наводку улица Жуковского, в сорока метрах мост прямо по ней через Сунжу идет. Вправо частный сектор, но, по данным разведки, «чехи» сидят в двух девятиэтажках, чуть правее Жуковского, вон их видно! До них примерно километр. И правее пятиэтажки стоят, до ближайшей – метров пятьсот. Там тоже боевики. Твоя задача херачить по девятиэтажккам, по их краям – у чехов огневые точки в основном по периметру, чтобы попасть было сложнее. Им с такого расстояния в окоп прицелиться трудно, но расслабляться не стоит. Сейчас заскакиваешь в окоп, делаешь быстро четыре выстрела по девятиэтажкам, выезжаешь. Потом, минут через пять, опять то же самое, по пятиэтажкам. Когда в конвейере остается два снаряда, едешь на базу загружаться, а твое место занимает следующий танк, и так по кругу. Я сейчас остальным экипажам доведу, а ты начинай!»

– Олег, как заедем в окоп, сразу целься по периметру верхних этажей и херачь без передышки, – сказал по внутренней связи Щербаков наводчику. – Обух, давайзаскакивай быстро на позицию и по моему сигналу сразу заднюю врубаешь!

– Так точно! – отозвался механик.

– Обух, пошел!

Танк, рыкнув и выпустив в пасмурное небо клубы серого дыма, дернулся в сторону окопа, быстро миновав открытый участок, залетел в него, качнув при тормозе высоко задранной пушкой. В этот момент Кравченко посылал снаряд и заряд в канал ствола, выискивая в прицеле периметр девятиэтажки. Раздался выстрел, и через мгновенье Щербаков увидел яркую вспышку в районе восьмого этажа, в разные стороны полетели обломки здания.

– Мочи, Олег! Правее возьми, к углу ближе! – лейтенант корректировал огонь, глядя в свой командирский прицел.

Еще три выстрела прогремели, разрушая дом с боевиками.

– Обух, назад давай! Кравченко, прекратить огонь!

Танк задом выпрыгнул из окопа и, откатившись метров на двадцать, спрятался за полуразрушенной постройкой.

«Перекур пять минут», – Щербаков откинул крышку люка и огляделся: за изрешеченной осколками стеной танк не виден со стороны девятиэтажки. «Сейчас по пятиэтажкам будем стрелять, начнем с ближней к нам», – доставая «Приму», сказал лейтенант. Покурили, танк снова на позиции лупит по целям. Еще четыре «подхода» – и на АвтоВАЗ за новой порцией снарядов. В это время из окопа огонь ведет 158-й, затем его сменяет 172-й. И так, словно на конвейере. Позже кто-то назвал такой метод беспрерывной стрельбы «конвейер Купцова».

Пока очередной танк из окопа расстреливал боевиков в многоэтажках, Щербаков вместе с экипажем загружал тяжелые снаряды и заряды, пополняя боезапас своего танка на АвтоВАЗе. Сразу переключали кран взрывателя из положения "осколочно-фугасный" в положение "фугасный", чтобы снаряды взрывались внутри здания, а не от удара о стену. Помогали танкисты двух других взводов. И снова на передовую.

Не раз взрывы вражеских РПГ раздавались в нескольких метрах от танкового окопа, засыпая триплексы танка землей и барабаня осколками по броне, но прицелиться в постоянно маневрирующий танк очень трудно, и его плотный огонь мешал это сделать. От попадания спасало и то, что прицельная дальность ручного противотанкового гранатомета РПГ-7, которыми были вооружены боевики, составляла не более 700 метров, это не позволяло вести прицельный огонь по танку. Кроме того, по данному квадрату с хребта работала артиллерия полка, не давая бандитам приблизиться к позиции танка и сделать точный выстрел.

В командирский прицел Щербаков видел, как снаряды рвутся внутри панельных многоэтажек, на мгновенье высвечивая черные провалы пустых окон. Вслед за вспышкой вниз летят осколки бетонных плит, остатки мебели бывших владельцев покинутых квартир и части тел «воинов Аллаха». Порой взрыв был очень сильным – значит, угодили в «схрон» с боеприпасами.

Азарт от удачных выстрелов, тревога, что в танк могут попасть – сердце бешено колотилось в груди лейтенанта. Не давало покоя и непонятное чувство вины за гибель танкистов первого взвода. Щербаков пытался себя успокоить, ведь он не отказывался идти на штурм заводов, это Абдулов всё «переиграл», но от этого легче не становилось.

Три-четыре выстрела, назад из окопа, перекур и снова в окоп, снова огонь по вражеским позициям. Конвейер почти пуст, осталось два выстрела – пора на базу загружаться. Обстрел закончили, когда совсем стемнело и оставаться на позиции стало опасно. Вернулись на автобазу в сгустившемся тумане, приглушившем грохот разрывов.

На АвтоВАЗе, среди военнослужащих батальона и всей этой нервной суеты перед завтрашним штурмом, Щербаков увидел странного, на первый взгляд, человека. Был он высокого роста, широк в плечах, на могучей его груди, укрытой военной «разгрузкой», в свете фар блестел большой серебряный крест. Подойдя ближе, Александр смог рассмотреть невесть откуда взявшегося здесь священника. Тронутая сединой борода лопатой, на голове армейская зимняя шапка без кокарды, за спиной АК-74. Батюшка помогал мотострелкам таскать боеприпасы из приехавших с хребта грузовиков.

– Батюшка, а что же Вы с автоматом, убивать же ведь грех? – спросил кто-то из солдат священника.

– Грех людей убивать, а это – нелюди, – ответил священник.


Вечернее построение батальона. На завтра, 22 января, назначен штурм моста через Сунжу. На штурме настаивает командование группировки войск – хотят выдержать установленные планом наступления сроки. Но 2 МСБ еще не успел оправиться от боев в промзоне. В батальоне большие потери среди личного состава, много раненых, около двадцати человек пехоты погибло при взятии молочного и консервного заводов, четверо танкистов 1 ТР сложили головы там же. Тяжело раненных увезли на Терский хребет, оттуда в Ханкалу, дальше в госпитали на «вертушках». Те, кто был легко ранен, в госпиталь не поехали – остались мстить за погибших однополчан. «Молодых» еще не привезли, а из приехавших «подзаработать» контрактников почти все отказались идти в бой, и этих "вояк" вывезли из Грозного. Однако срок штурма назначен на завтра – приказ штаба группировки войск, а приказы не обсуждаются. Уже не важно, кто начал эту войну и за что она шла, теперь у большинства из батальона появилась цель – месть за безвременно ушедших товарищей, друзей, которые еще вчера были живы.

Короткая вводная от замкомандира полка, и подразделения разошлись по своим местам построений.

– Товарищ майор, разрешите обратиться, – Щербаков шагнул из стоя в сторону командира танкового батальона.

– Обращайся, – Купцов вопросительно посмотрел на лейтенанта.

– Разрешите завтра мой взвод пойдет на штурм моста.

– Да, товарищ майор, давайте мы пойдем! Чего мы в резерве стоим! Мы уже знаем, где чехи сидят! – раздались голоса бойцов третьего взвода.

– Разговоры в строю! А вот это я буду решать, кто пойдет, а кто нет! Лейтенант Щербаков, встать в строй! – майор повысил охрипший за несколько суток голос. – Сейчас всем проверить наличие боекомплектов на танках. Это относится и к ПКТ и НСВТ, – продолжил он, – еще раз проверить крепление КДЗ. В 22:00 сбор в нашем месторасположении и постановка дальнейших задач на завтра.

Через час бойцы стояли в тускло освещенном актовом зале, где ночевали с недавнего времени. В углу грудились спальные мешки, уже изрядно потрепанные, в пятнах красно-коричневой глины.

– Прикрытие наступления 6-й МСР через реку Сунжа будет осуществлять 3 танковый взвод, – майор Купцов повернул голову в сторону лейтенанта Щербакова. – Начало штурма назначено на 6:00 утра. Сегодня в 2:00 3 ТВ в полном составе выдвигается на позицию к мосту через Сунжу, откуда вы весь день херачили по многоэтажкам. В 6:00 по общей команде начинается артобстрел квадратов за мостом по обороне противника. С хребта начнут долбить наши САУ, рядом с мостом будут работать наши минометчики. Вы из пушек не стреляете. По команде «Туман» 157-й заезжает в окоп, из которого сегодня вели обстрел, и из «Тучи» в направлении моста выстреливает все восемь дымовых гранат. В это время пехота пойдет через мост, прикрываясь дымовой завесой. Дальше из пушки стрелять только по приказу и по обозначенным целям, в зависимости от сложившейся обстановки, чтобы не задеть наших! Танки вперед пехоты пускать никто не будет – хватило «консервного»! При закреплении наших подразделений на правом берегу Сунжи, по команде «Скачок», 3ТВ выдвигается через мост и занимает оборону на правом берегу реки. Далее по обстоятельствам.

К двум часам ночи танки стояли, готовые к выезду на позицию.

«Движение «по-боевому»! – перед тем, как экипажи заняли свои места, сказал Купцов. – Фары не включаем, только «луну» и по приборам ночного видения! Полная маскировка!»

В кромешной тьме танки двинулись в сторону моста. Туман еще больше скрывал осторожно крадущиеся в полной темноте машины. Щербаков вертел командирской башенкой во все стороны – вокруг размытые силуэты разрушенной промзоны в зеленом тумане прибора наблюдения ТКН-3Б. За полчаса доехали до места, танки поставили друг за другом на позиции, примеченные еще засветло и невидимые с девятиэтажек. Двигатели заглушили, выставили караул и стали ждать утра.

Позади танков стояли обветшалые бараки, в них разместились батальонные минометчики, за бараками располагались их позиции.

Всю ночь на мосту работали саперы батальона. Сам мост не такой уж и маленький – около 80 метров в длину и порядка 25 метров в ширину. Саперы, пользуясь темнотой и туманом, медленно ползли вдоль моста, осторожно проверяя метр за метром. Завтра здесь пойдет пехота и времени на разминирование под огнем противника уже не будет.

Первый фугас нащупали в нескольких метрах от начала моста, повозившись с ним немного, обезвредили. До конца моста нашли еще несколько фугасов и «растяжек». Перед рассветом обнаружили подозрительные провода, уходящие под мост – вот он, главный «сюрприз» боевиков. Мост могли подорвать полностью во время наступления через него федеральных сил, но, благодаря вниманию и профессионализму саперов, неожиданный подарок тоже был обезврежен. Так же тихо саперы покинули мост в предрассветных сумерках.

Остаток ночи не спалось. Щербаков всё думал, как пройдет штурм и что делать после того, как танки переедут мост. Куда стрелять? Да и на мосту они будут открытыми мишенями. Проскочить на полной скорости? Придется петлять между бетонных блоков, расставленных на дороге. А на той стороне с обеих сторон проспекта частный сектор – хорошо, если боевики все отошли к многоэтажкам, окоп-то не выроешь, придется прятаться где-нибудь в развалинах частных домов. Вот ведь, «съездил на пару месяцев на Кавказ»…

К утру грохот взрывов и треск очередей в городе практически затихли. Стрелки на часах близились к шести. Две стороны затаились в утренних сумерках. Мост уходил в предрассветный туман и терялся в белесой дымке. Вдали темнели верхушки молчавших девятиэтажек. Шестая рота залегла перед мостом, готовая к выдвижению по команде «Вперед!», а на правом вражеском берегу уже заняли оборону бойцы разведгруппы, ожидая подхода штурмовых групп. Разведчики еще ночью, несмотря на течение и ледяную воду, вброд переправились на вражеский берег.

«Альбатрос, Альбатрос! – ровно в шесть в наушниках раздался искаженный помехами голос. – Огонь из всех видов оружия по назначенным целям!»

Началась артподготовка. Сзади загрохотали выстрелы минометов, 82-миллиметровых «васильков» и «подносов», с хребта накрывали квадраты с боевиками 152-мм снаряды самоходных артиллерийских установок «Акация».

«Вот и пригодился НСВТ, – мелькнула мысль в голове Щербакова. – Из пушки пока нельзя стрелять, а про пулемет никто ничего не говорил».

Он расстопорил поворотный механизм НСВТ и развернул пулемет в сторону противника. Быстро достал тяжелую ленту на 100 патронов из магазина, вставил её в патроноприёмник и взвел тяжелый затвор. Намотав на руку металлическую проволоку, привязанную к спусковому механизму вместо электроспуска, лейтенант потянул её на себя. Пулемет загрохотал, посылая в сторону девятиэтажек 12,7-миллиметровые бронебойно-зажигательные пули. Звеня о коробки КДЗ, на голову торчавшего из люка механика Обухова посыпались золотистые гильзы. Часть из них падала в снег, проплавляя его до темной земли. Сердце учащенно стучало в груди Александра: «Получите, суки! Может, и не попаду ни в кого, но шороху наделаю!»

Лента неожиданно кончилась. Теперь ждать команду «Туман». Грохот минометов и артиллерии продолжался еще несколько десятков минут.

– Прокат 30, это Вьюга 40, как слышно? Прием!

– На приеме Прокат 30.

– Прокат 30, «Туман»!

– Есть «Туман»!

Стоявший наготове с заведенным двигателем 157-й ринулся в сторону окопа и, заехав туда, остановился, направив башню в сторону моста. Через мгновенье из системы «Туча», установленной слева башни танка, вылетели восемь дымовых гранат и, перелетев через журчавшую внизу холодную Сунжу, упали метрах в трехстах впереди. Из них повалил густой дым, скрыв белой пеленой мост и начавшую продвижение по нему вперед пехоту. Прятавшиеся в подвалах на время артобстрела боевики вылезли на свои позиции и открыли бешеный огонь из всех видов оружия по белым клубам дыма, не видя целей, но догадавшись, что за дымом идут федеральные войска.

Разведчики, с ночи занявшие позиции на правом берегу, открыли огонь по боевикам, прикрывая наступление. Тем временем часть шестой роты пересекла мост и залегла с левой стороны улицы Жуковского, стрелой протянувшейся почти на два с половиной километра. Несколько отделений заняли оборону в ближайших частных домах. Дым «Тучи» рассеялся, и в командирский прицел танка Щербаков увидел лежащих на мосту однополчан. Раненые, убитые – непонятно. Кто не успел перебежать открытое пространство, прятался за бетонными блоками или за высоким бордюром мостовой тротуарной дорожки.

Мост содрогался от взрывов РПГ, асфальт и бетон крошились под градом пуль автоматов и крупнокалиберных пулеметов противника. Атака захлебнулась. Под плотным огнем боевиков пехота не могла двинуться вперед ни на метр. Прорвавшиеся на правый берег штурмовые группы вели огонь по противнику, отвлекая его внимание от моста, но огонь со стороны ваххабитов по залегшим на нём мотострелками не ослабевал. Открытое пространство простреливалось спереди и справа, из частного сектора и пятиэтажек.

– Прокат 30, я Вьюга 40! Открыть огонь по вчерашним целям! Как понял?

– Понял тебя, Вьюга 40! Есть открыть огонь!

Танк вновь устремился в окоп и стал расстреливать многоэтажки и частный сектор справа от улицы Жуковского, где находились боевики. Но по мосту назад невозможно даже отползти – его поливали огнем из всех видов оружия, с многоэтажек работали снайперы, поэтому выжившим оставалось просто неподвижно лежать, спрятавшись за первым попавшимся укрытием.

Занявшая оборону на правом берегу пехота несла потери и вынуждена была переправлять раненых через Сунжу, по мосту дорога назад перекрыта огнем "чехов". Пули до поверхности реки, укрытой высокими берегами, почти не долетали, и с многоэтажек её бурные потоки не просматривались. Температура воздуха заметно упала, с пасмурного неба повалил снег. По мутной воде Сунжи плыли куски грязного льда и мусора. Берег скользкий, течение достаточно быстрое, и брод искать нет времени. Раненых тащили на себе, по грудь в ледяной воде. На левой стороне их должны забрать медики батальона.

Отстреляв очередные четыре снаряда, 157-й выехал из окопа на безопасное расстояние. Щербаков откинул крышку люка и выглянул наружу. Сзади хлопали выстрелы батальонных минометов, спереди грохотали взрывы на мосту.

– Товарищ лейтенант! – донеслось откуда-то слева.

Александр повернул голову и увидел продирающегося сквозь бурьян мотострелка без бронежилета. Лицо солдата перепачкано землей и засохшей кровью, бушлат весь в грязи. В руках боец держал АКС-74 с примотанным к прикладу резиновым жгутом перевязочным медпакетом.

– Товарищ лейтенант, – задыхаясь прокричал солдат, – там «мэтэл» подбили с ранеными, комвзвода просит танк, раненых вывезти!

– Лезь скорей на борт, покажешь, куда ехать! – сквозь грохот двигателя крикнул лейтенант, – Прокат 31, я Прокат 30. Прием!

– На приеме 31-й!

– Продолжай выполнять задачу! Прикрой меня!

– Понял тебя 30-й! Прикрываю!

Танк с бортовым номером 158 заехал в окоп, а 157-й с прильнувшим сзади за башней мотострелком двинулся сквозь кустарник в сторону подбитого медицинского МТЛБУ, где ждали помощи раненые. Выехав на дорогу, по которой каждый раз ездили загружать боеприпасы, танк повернул не в сторону АвтоВАЗа, а к мосту, где, не умолкая, раздавались выстрелы. МТЛБУ заметили сразу, он стоял на обочине дороги с растянувшейся во всю длину гусеницей. Раненых уже вытащили из бронированного тягача и положили на землю с безопасной от пуль и осколков стороны. Тем временем боевики подобрались ближе к мосту, заняв оборону в частном секторе. Оттуда теперь с большей вероятностью можно попасть из РПГ в танк или МТЛБУ, потому нужно торопиться.

Танк съехал с дороги в глубокий кювет, чтобы его как можно меньше было видно со стороны частного сектора. Щербаков спрыгнул на мерзлую землю, за ним Кравченко и мотострелок. Пригибаясь, они побежали в сторону «мэтэла». Рядом с тягачом лежали семеро пехотинцев, наскоро перемотанных пропитанными насквозь кровью бинтами. Кто-то стонал, остальные не подавали признаков жизни. Тут же, на обочине, заняли оборону несколько солдат медвзвода под командованием прапорщика Славы Румянцева.

– В-вовремя вы, т-танкисты, – Румянцев повернул голову. – К-кажись, на мину наехали, если бы с РПГ попали, то всё… – заикаясь сказал прапорщик. – Саня, раненых срочно в батальон надо, на промедоле все!

– Пацаны, кто сам может ходить, быстро лезьте на танк! – Щербаков махнул в сторону стоявшего 157-го. – Слава, давай «тяжелых» перетащим, на трансмиссию закинем, пока нам тут всем кирдык не пришел!

Трое раненых, которые сами могли передвигаться, пригибаясь, заковыляли к танку, одному из них помогал идти Кравченко. Щербаков с Румянцевым потащили первого тяжелораненого в том же направлении, взяв его за руки и ноги. Второго таким же способом несли солдаты-медики. Боевики перенесли часть огня на МТЛБУ, зная, что где-то за ним прячется танк, но медицинский тягач скрывал стоявший в глубоком кювете 157-й. Пули и осколки рикошетили по броне «мэтэла», однако подобраться ближе и вести прицельную стрельбу по нему не давали засевшие в ближних к мосту частных домах остатки штурмовых групп батальона, батальонные минометчики и танки 3 ТВ.

Первых двух раненых донесли до танка, вчетвером затащили на трансмиссию. Лейтенант закинул мешавший зимний комбинезон на башню, и все вновь побежали к тягачу. Время тянулось, как во сне, в любой момент боевики могли начать обстреливать этот квадрат из минометов. Двух оставшихся раненых также подхватили и понесли к танку. Руки Щербакова были в грязи и чужой крови, всё происходящее словно в тяжелом кошмарном сне.

– Автоматы заберите, быстрей давай! – Румянцев, накладывая жгут на ногу раненого бойца, прокричал с залитой кровью трансмиссии.

Зарычав двигателем, танк вылез на дорогу и устремился в сторону АвтоВАЗа. Вслед ему неслись вражеские пули, но падали далеко позади него.

В расположении батальона раненым оказали возможную на данный момент помощь и на ГАЗ-66 первую партию «трехсотых» срочно вывезли на Терский хребет.


В штаб полка доложили о больших потерях при штурме моста. Имеющимися на этот момент в батальоне силами дальнейшее наступление и удержание позиций на данном участке невозможно. Заместитель командира полка Шугалов и комполка Чебышев приняли решение отступить на прежние позиции, тем самым сохранив жизни оставшихся солдат и офицеров. Отступать приходилось вплавь через Сунжу – по обстреливавшемуся со всех сторон мосту выход закрыт.

Отход остались прикрывать бойцы разведвзвода. Они закрепились в прибрежных домах частного сектора. Разведчик рядовой Александр Цой, ведя огонь по засевшим в ближнем доме боевикам, успел «завалить» нескольких бородачей, но на всех патронов его магазина не хватило. Перезаряжая автомат, он погиб от взрыва вражеского РПГ. Александру взрывом оторвало руку и ногу. До вечера разведчики держали оборону на правой стороне реки. Когда совсем стемнело, поступил приказ отходить на левый берег. Мёртвого Цоя сослуживцы завернули в одеяло и вытащили из дома. Боевики тоже отступили ближе к многоэтажкам, скрываясь от танкового и минометного обстрелов. Разведчики почти на ощупь медленно спустились к Сунже по скользкому берегу, ища брод, через который прошлой ночью перебирались на правый берег. Тело Цоя, лежащего в окровавленном одеяле, несли четверо разведчиков. На середине реки они провалились в донную яму, течение вырвало из окоченевших рук одеяло с погибшим бойцом и понесло куда-то в темноту. Мокрые насквозь, солдаты с трудом выбрались из реки на покрытый инеем берег. Искать тело ночью в бурном потоке не имело смысла. К тому же несколько разведчиков были ранены, а еще нужно добраться до базы по незнакомому городу, полному смертельных опасностей.

На мосту оставшиеся в живых мотострелки весь день пролежали за своими укрытиями, боясь пошевелиться и получить пулю от вражеского снайпера. Среди них, сжимая покрытый инеем автомат в замерзших руках, лежал старший лейтенант Сергей Тодоров. Ему не посчастливилось перебежать мост вовремя. Прячась от шквального огня, он укрылся за бетонным бортиком тротуарной дорожки. Несколько раз Сергей пытался ползти вперед, но тут же над головой начинали свистеть пули, высекая искры по железной решетке ограды моста. Рядом, скрючившись за бетонным блоком, лежал раненный в руку солдат-связист с разбитой осколками переносной радиостанцией.

К обеду стало ясно, что батальон оставил правый берег, отступив на прежние позиции, и выбраться отсюда можно только, когда стемнеет, либо если туман скроет мост. Но до темноты еще долго, туман не предвиделся, наоборот, еще больше подмораживало, делая воздух кристально-чистым. Дымовая завеса тоже не помогла бы – мост хорошо простреливался боевиками не только спереди, но и с правого боку, из пятиэтажек. Оставалось ждать ночи. Клонило в сон от холода и стресса, за долгие часы вынужденного лежания на морозе мышцы во всем теле застыли. Сергей, пытаясь разогнать кровь, шевелил замерзшими пальцами рук в шерстяных перчатках, на счастье, надетыми перед атакой. Палец лежал на курке и, казалось, примерз к нему. Несколько раз он «отключался», но потом вновь приходил в себя. В нескольких метрах затих связист, не подавая признаков жизни.

Темнело. С обеих сторон моста выстрелы прекратились, в сгустившихся сумерках и наползающем тумане почти ничего не видно.

«Пора ползти к нашим», – подумал насквозь замерзший старлей, в этот момент его ухо уловило осторожные шаги где-то впереди, со стороны противника. В опустившейся на город темноте он заметил два силуэта. Они молча продвигались по мосту, собирая оружие у убитых при штурме солдат. Вдали едва слышны голоса еще нескольких «чехов». Боевики приближались, один из них шел прямо на примерзшего к асфальту Тодорова. Можно различить безусые лица с нестрижеными бородами, доносившийся запах их немытых тел.

Вдруг с позиций батальона раздался винтовочный выстрел. Шедший чуть поодаль боевик рухнул на асфальт, забрызгав снег остатками своих мозгов. Второй, схватившись за автомат, присел за бетонный бортик, и в эту секунду глаза ваххабита и Тодорова встретились. Мгновенье они смотрели друг на друга, и каждый понимал – один из них сейчас должен умереть. Боевик, словно в замедленной съемке, стал разворачивать автомат на Тодорова. Автомат Сергея был взведен с самого утра, и он примерзшим пальцем со всей силы надавил на курок, выпустив длинную очередь. Пули прошивали врага насквозь, оставляя запах крови и горелого мяса от попадавшихся в обойме трассирующих пуль. Боевик завалился набок и упал посреди пешеходной дорожки. С дальней стороны моста, где так и осталась территория боевиков, раздалась беспорядочная стрельба, но в темноте уже ничего не разглядеть. С левой стороны Сунжи загрохотали выстрелы – это часть батальона совместно с калининградским ОМОНом возобновила обстрел улицы Жуковского, надеясь, что под их огнем выжившие смогут отползти к своим. Тодоров тихонько позвал связиста, но тот не откликался. Не сводя глаз с мертвого боевика, Сергей медленно стал пятиться от наступающей на него лужи черной вражеской крови.

Все, кто мог двигаться и находился ближе к левому берегу, смогли выползти с моста на позиции, откуда утром начинали штурм. На мосту остались лишь убитые и тяжело раненные.

Танки третьего взвода до глубоких сумерек, но не так интенсивно, как в течение дня, обстреливали частный сектор и многоэтажки, поочередно уезжая на АвтоВАЗ за новой порцией снарядов. Затемно поступил приказ 3 ТВ прибыть в полном составе на автобазу, ему на замену пришли два танка 2 ТВ.

Около десяти вечера экипажам 3 ТВ наконец удалось поесть остатки сухпая первый раз за этот день. Ели сидя на разогретой за день трансмиссии, грелись в горячих потоках воздуха работающего двигателя и молчали. Покурив, заглушили танк. В этот момент мимо проехал танк Купцова, лязгая гусеницами по разбитому асфальту. Танк повернул в направлении ворот автобазы, и вскоре его гул затих в плотном ночном тумане.

– Куда это он? – Щербаков подошел к старшине танковой роты Юре Петрову.

– Да куда, комбат сказал, раз пехота своих с моста не вытаскивает, то мы сами вытащим. И вот взял свой танк и поехал…

Далеко за полночь танк командира батальона вернулся. На трансмиссии лежали тела погибших в утренней атаке бойцов пехоты. Пользуясь кромешной темнотой, Купцов и двое членов его экипажа, рискуя своей жизнью, несколько часов ползали в густом тумане по мосту, находя и вытаскивая с него убитых мотострелков.

Утром позавтракав в столовой горячей перловой кашей с тушенкой и запив чаем, в который сегодня не пожалели сахара, взвод Щербакова вновь поехал на позиции к мосту. Но на этот раз приказа стрелять не было. Нужно просто находиться на связи, наблюдать за территорией противника, так и оставшейся за ним на противоположном берегу Сунжи. С левого берега территория находилась под контролем федеральных и внутренних войск. К обеду на позиции танкистов забрели омоновцы. Разговорились кто-откуда, как долго здесь, у кого сколько товарищей погибло.

– А это не вашего эти суки на пятиэтажке распяли? – сказал один из омоновцев.

– Распяли? – переспросил Щербаков.

– Да вы что, не видели? У вас же оптика в танке покруче нашей. Пойдем покажу, – омоновец снял с шеи бинокль. Лейтенант с милиционером залегли справа от танкового окопа.

– Вон, на третьем этаже ближней пятиэтажки балкон, – омоновец сквозь маскирующие окоп ветки указал в сторону дымящихся домов.

Щербаков долго шарил биноклем, пока в поле зрения не попал сбитый из толстых досок крест, свисающий с балкона. К нему проволокой был примотан окровавленный труп в военной форме, разглядеть знаки отличия невозможно. Сашка вспомнил художественный фильм «Чистилище» о событиях первой чеченской войны. Это кино он смотрел прошлой весной, за несколько месяцев до призыва в армию. В одном из эпизодов фильма так же, на кресте, распяли нашего танкиста. Теперь Александр видел это наяву.

– Вот суки! Не знаю, кто это. Тут вчера такое на мосту было… Может, кого «чехи» в плен взяли. У нас и без вести пропавшие есть, – Щербаков отдал бинокль милиционеру.

– Скорее всего, это контрактник, – сказал омоновец. – Срочников обменять можно на пленных или деньги, а «контрабасов» они сразу к стенке.

За день никаких происшествий не случилось. Вдалеке постреливали, но из-за моста выстрелов не доносилось. Каждая сторона восстанавливала свои силы. К вечеру 3 ТВ вернулся на АвтоВАЗ, а на его место прибыл второй танковый взвод. Щербакову на базе передали посылку из дома от родителей – шоколад, два лимона, конфеты, сигареты и, конечно, самое дорогое – письмо.

Когда совсем стемнело, комбат Купцов вместе с Щербаковым поехали на промзону, расположенную ближе к Сунже. Там, в нескольких зданиях, заняла оборону после неудачного штурма моста одна из рот мотострелкового батальона. Там же, на передовой, находился и штаб батальона во главе с комбатом Бельским.

Пробравшись вместе с Купцовым в подвал, освещенный сделанными из крупнокалиберных гильз коптящими светильниками, Щербаков увидел заметно похудевшего, заросшего трехдневной щетиной майора Бельского. В складки осунувшегося лица въелась красная кирпичная пыль и черная копоть. На ящике от снарядов теперь сидел совсем другой человек, от его «разухабистости» не осталось и следа, только напряжение и усталость.

– Ну что, Андрей, как тут? – комбат ТБ спросил комбата мотострелкового батальона.

– Да сейчас ничего, Олег, а вот вчера жопа была. Спасибо, вы хоть прикрыли, – пожав протянутую руку, ответил Бельский. – Ты как, лейтенант? – майор повернул голову на присевшего на корточки Щербакова.

– Нормально, товарищ майор.

– Тебя как зовут-то? Всё забываю.

– Лейтенант Щербаков.

– Да нет, имя как?

– Александр.

– Ты же «студент»?

– Так точно.

– Вот видишь, Саня, у армии, как у медали, две стороны – это не только парады и победы. Это…, – Бельский помолчал, задумчиво повернув голову в сторону чернеющей амбразуры в кирпичной стене. – Такая вот она, оборотная сторона…


Приехав на АвтоВАЗ, Щербаков встретил старшего лейтенанта Игоря Сенчина.

– Игорян, привет! Ты где был? – Щербаков радостно кинулся обнимать старлея.

– Да на хребет Купцов отправлял, а сейчас опять вызвал, буду командиром роты вместо Абдулова. Как вы тут?

– Стреляем потихоньку…

– А вообще как?

– Вообще тут жопа!

– Саня, ты в бане когда последний раз был? – спросил Сенчин.

– Да уже и не помню. В конце декабря, вроде.

– Тогда пойдем! – Игорь хлопнул Сашку по плечу.

В конце площадки с затихшими на ней танками первой танковой роты стоял ржавый вагончик на спущенных колесах. В нём предприимчивый Сенчин соорудил баню. Из трубы, торчащей сквозь его железную крышу, в ночное небо валил белый дым. Внутри жарко, в наскоро отчищенном от ржавчины и цемента баке бетономешалки, за неимением воды, топился принесенный бойцами снег. Помещение освещалось тусклой лампочкой и всполохами огня в железной печке-буржуйке, на ней грелся бак со снегом.

– Раздевайся давай, – сказал Сенчин, – сейчас тебя мыть будем!

Вода ржавая, но, главное, горячая! Игорь, раздевшись по пояс, тёр голого Щербакова жесткой мочалкой, щедро намыленной хозяйственным мылом. Сашка, мывшийся чуть теплой водой почти месяц назад, закатывал глаза и топал ногой от удовольствия. Ведь, помимо въедавшейся грязи, за всё это время и вши ни на минуту не оставляли в покое. Чесавшееся тело постепенно становилось чистым, зуд успокаивался. Наконец вся грязь и вши смыты!

– Теперь забирай все документы из «комка» и в топку, – Сенчин вытащил из пакета новый камуфлированный комплект формы. – Твой размер, 48.

Старый «комок» Щербаков засунул в полыхающее нутро железной печи, послышался треск лопающихся от огня вшей. Новая форма пришелась в пору, главное, что теперь никто не кусал и ничего не чесалось.

– Игорь, это лучшее, что случилось со мной за время службы! Спасибо, брат! – Щербаков от души пожал руку старлею.

– Да ладно, Саня. Мы же танкисты!

После бани пришли в штаб танковой роты. За накрытым простой закуской столом сидел комбат Купцов, зампотех танкового батальона майор Крылов и начальник штаба Кукушкин.

– Отмыл! – заводя Щербакова в кабинет, сказал Сенчин.

– Ну присаживайся, лейтенант, – майор Купцов достал из-под стола початую бутылку водки и разлил её содержимое по железным, сделанным из минометных колпачков рюмкам.

– Помянем всех, мужики.

Танкисты подняли рюмки и, не чокаясь, выпили.

Вскоре к танкистам заглянул Серёга из разведвзвода, по кличке Немец. Высокий, усатый Немец, бывший в звании старшего сержанта, давно служил по контракту, участвовал еще в первой чеченской компании и пользовался уважением в батальоне за свою смелость и решительность. На разведчике была высокая папаха и шинель с генеральскими погонами, увешанная орденами и медалями, через плечо весела именная шашка.

– Немец, ты когда генералом стать успел? – удивленным голосом спросил Купцов.

– Да сегодня на разведке, в одном доме нашли. Наливайте, деньги есть, – и Серёга поставил на стол трехлитровую банку, на две трети заполненную металлическими монетами различных стран и годов выпуска.

– Банка моя! – увидев монеты, сразу встрепенулся зампотех.

– Александр Григорьевич, зачем тебе столько? – комбат поглядел на держащего в руках «сокровище» Крылова.

– Я собираю, нумизматика называется, а тут целая коллекция!

– А что там, типа пистолетов, нигде не находили? – поинтересовался Кукушкин.

– Да, пестиков лишних не завалялось? – поддержал вопрос Щербаков. – Я бы взял домой «на всякий пожарный».

– Нет, нигде не находили. То ли «вованы» до нас всё растаскивают, то ли «чичи» после себя ничего не оставляют, – ответил разведчик. – На днях, правда, лоханулись мы – были на разведке, лазили в одно здание, вроде, пусто там. А потом после нас туда ВВшники залезли, разломали стену, а за ней чего только нет – и компьютеры новые, и телевизоры, и оружие. Вот нюх у них на всё это!

Разлили еще по одной. Вспомнили случай, как в Дагестане зампотех Крылов нашел в одном из заброшенных домов красивый серебряный чайник, больше похожий на кувшин с длинным изогнутым носиком. В своём «кунге» Александр Григорьевич любил поить из него чаем офицеров, зашедших в гости. Так продолжалось до тех пор, пока Крылов не решил угостить чаем из этого чайника офицера-дагестанца, открывшего «страшную тайну» про этот сосуд. Чайник оказался кувшином для подмывания. «Из него жопу подмывают, а ты людей поишь!» – вскочив из-за стола, крикнул дагестанец и удалился из «кунга», хлопнув дверью. Чаепития из кувшина прекратились, но выкинуть его было жалко, и теперь «чайник» лежал, спрятанный в одном из ЗИПов «технички».

В эту ночь Щербаков, сытый и не тревожимый «бэтэрами», первый раз крепко спал до самого утра.

Жизнь продолжается…

Несколько дней батальон «не трогали». Дали время залечить раны, пополнить потери и подвезти боеприпасы. Из 1-го МСБ, расположившегося на Терском хребте вместе со штабом полка, привезли мотострелков, доукомплектовать поредевшие роты.

Взвод Щербакова дежурил перед мостом через Сунжу сутки, затем ему на смену приезжал другой танковый взвод, и так по кругу. Боевики засели в многоэтажках, но мост и позиции батальона на левом берегу не обстреливали, видимо, тоже оправлялись от потерь. На подступах к позициям батальона по берегу реки и на дорогах всё заминировали, наставили «растяжек», так что без шума к позициям подобраться невозможно. Мост запорошило снегом, скрыв под белым покрывалом почерневшие пятна крови. О штурме напоминали только разбросанные по мосту глыбы асфальта и россыпи автоматных гильз.

В тёмное время суток ощутимо подмораживало, ночью во время таких дежурств танкисты грелись у костра, оставив одного наблюдателя на месте командира в танке. Огонь разводили за кормой Т-72, чтобы пламя не было видно с позиций боевиков. Днём тоже сидели у костра, на нём же грели консервы сухпая и чай.

Двигатель старались не заводить – экономили топливо. В одно из ночных дежурств Щербаков задремал перед костром, сидя с автоматом в руках на ящике из-под снарядов. Замёрзшие ноги в потрепанных берцах он протянул поближе к языкам пламени, пытаясь согреться. Ногам потеплело, однако тело и лицо замерзали на морозе. Проснулся Александр от сильного жара в правой ступне – подошва берца горела, нагревшись от огня. Вскочив с ящика, он принялся тушить дымящуюся обувь в снегу. Обошлось без ожога, но подошву покоробило от пламени, и теперь наступать на правую ногу стало не совсем удобно. Лейтенант пошел искать теплое место у минометчиков, их позиции находились в старых бараках, чернеющих в нескольких десятках метров позади танкового окопа.

– Стой, кто идет! – послышалось из кустов рядом с бараками.

– Свои, танкисты, – ответил Александр, раздвигая руками колючие ветви кустарника, – погреться к вам.

Зайдя в темный барак, Щербаков закашлялся от дыма – костры в комнатах минометчики жгли прямо на полу, используя для этого оставшуюся в комнатах мебель. Дым костров выходил на улицу через выбитые взрывами окна. В одной из комнат перед разведенным огнем сидели бойцы, придвинувшись поближе к теплу. Ужин, состоящий из разогретой на костре тушенки с рисом, солдаты ели с позолоченного сервиза, найденного в кухонном комоде. Использованные тарелки с золотой каймой бойцы выбрасывали в разбитое окно. Один из них играл на потрепанной гитаре:

Сегодня ночью чеченской падлой был танк подбит,

Механик-водитель в «тюльпане черном» домой летит.

Завыть бы матом – война-падлюка, в огне гори,

Ты только маме, что я в Чечне, не говори…

Простые «три блатных аккорда», но комок подкатывал к горлу от слов песни. Остальные молча слушали, глядя в пламя костра.

Александр прошел дальше по темному корридору, следующая комната оказалась пустой. Её стены озарялись всполохами пламени из недр топливной двухсотлитровой бочки, стоящей в центре помещения, под потолком клубился едкий дым, едва выбираясь наружу сквозь разбитую форточку. Дышать можно было только пригнувшись, и Щербаков, подкинув в огонь разломанный стул и несколько книг, валявшихся на засыпанном штукатуркой полу, улегся на голую сетку железной кровати, обняв свой автомат. Кровать стояла рядом с бочкой, обдававшей жаром, здесь гораздо теплее, чем перед костром на улице, но дышалось тяжело из-за удушливого дыма. Лёжа на спине, лейтенант смотрел, как искры из бочки поднимались к потолку и гасли в серых клубах. За пробитой осколками стеной звучали аккорды гитары, постепенно сливаясь в монотонный гул. Кружилась голова, и веки уже почти сомкнулись на покрытом сажей лице лейтенанта, как краем глаза он увидел силуэт в тёмном дверном проёме. Едва повернув голову, он рассмотрел знакомую худощавую фигуру, шарф в красно-бело-черную крупную клетку.

– Эдик? Кузекин?! – Щербаков лежал, не в силах пошевелиться, словно все мышцы сковали невидимые путы и сверху на тело давил огромный груз.

– Привет, Саня. Хотел вернуться, водку с вами допить, как договаривались. А оно вон как вышло…

– Эдик, ты живой? – Александр, разрывая паутину дрёмы, из последних сил приподнялся на скрипучей сетке.

– Товарищ лейтенант, – в проёме стоял долговязый солдат-минометчик с таким же, как у погибшего Кузекина, китайским шарфом на шее, – Вы лучше к нам в комнату идите, а то тут задохнуться можно.

– Да, спасибо, – Щербаков с трудом сел, держась за ржавую спинку кровати, – я сейчас.

Александр, взяв автомат, перешел к минометчикам. Привалился в угол с ободранными обоями, приходя в себя от неожиданного видения. Едкий дым и бренчание гитары заставляли голову раскалываться от боли. Пришлось вновь идти на улицу к костру, на свежий воздух.

«Обухов, – лейтенант толкнул задремавшего у костра механика, – давай заводи, пока не околели тут совсем!»

До утра с перерывами заводили танк, сидя на трансмиссии, и грелись в горячих потоках воздуха.


В один из дней танковый взвод Щербакова получил приказ выдвинуться на территорию отвоеванной промзоны вместе с минометным взводом. Командовал минометчиками старший лейтенант Гаджикурбан Гасанов.

Невысокий, широкоплечий Гаждикурбан или Гаджик, как называли его многие офицеры-сослуживцы, не был кадровым военным, как и Щербаков. Несколько лет назад он закончил махачкалинский педагогический институт и военную кафедру в нём, а после окончания "педа" «загремел» в армию. До конца службы осталось всего несколько месяцев, но тут начался конфликт 1999 года в его родном Дагестане, и он, как истинный патриот, продлил контракт, чтобы защищать свою Родину. С ваххабитами в Кадарском ущелье быстро «разобрались», война продолжилась в Чечне, и теперь Гаджик при каждом случае проклинал тот день, когда продолжил злополучный контракт. Но, как истинный горец, Гаджикурбан был бесстрашным офицером и без лишних разговоров выполнял приказы и распоряжения вышестоящего командования.

3 ТВ дали для прикрытия, на случай непредвиденных ситуаций, основную задачу поставили минометчикам – обстреливать квадраты частного сектора с находившимися там боевиками. Танки загнали под навесы авторемонтного предприятия, с территории которого должен был вестись минометный обстрел. Чуть поодаль расставили свои «васильки» и «подносы» минометчики. На этот раз с 3 ТВ на своем танке приехал комбат Купцов, с ним на месте наводчика старлей Игорь Сенчин. Игорь еще в такие переделки, как остальные танкисты 1ТР, не попадал, поэтому тревожно поглядывал в сторону, откуда раздавались взрывы или треск пулеметных очередей. А раздавались они из частного сектора, там еще держали оборону боевики, выбитые с территории заводов. Минометчики начали обстрел, а Щербаков с Сенчиным пошли осматривать территорию предприятия – может, что интересное попадётся, но, кроме кучи новых номерных знаков в одном из подсобных помещений, ничего не нашли.

– А почему у тебя звездочек на погонах нет? – спросил Щербаков у Сенчина. – У меня вот некоторые звезды отвалились, постоянно их автоматным ремнём задевал, запасных нет, я и остальные убрал.

– Ну и правильно сделал, – ответил Игорь. – Я недавно в Ханкале был, так там все офицеры без погон ходят. Снайпер в кого будет в первую очередь стрелять? В офицера. Так что там даже генералы без погон.

Они стояли рядом со стеной, покрытой потрескавшейся штукатуркой, курили вонючую «Приму» и разговаривали. Сенчин прикалывался над не по размеру большими берцами Сашки с загнутыми вверх от пламени костра носами, называя их «чешки для рэпа», рассказывал о жизни на Терском хребте. Щербаков говорил, что творилось здесь, в Грозном. Вдруг среди грохота выстрелов, раздававшихся с позиций минометного взвода, Александру послышалось, как будто рядом чирикнула птичка, звук такой тонкий, словно короткий свист. Звук вновь повторился, затем опять рядом чирикнуло. Поначалу лейтенант не придал этому значения, но когда от стены откололся кусок штукатурки и закраснела свежая пулевая отметина, он мгновенно понял, что по ним кто-то пытается попасть одиночными выстрелами.

– Игорь, валим отсюда! – закричал Щербаков, и офицеры, пригнувшись, бросились по направлению к танкам. Забежав за угол ангара, они перевели дыхание.

– Откуда это стреляли? Тут же наша территория! – Александр тяжело дышал, автомат уже был наготове. – И выстрелов не слышно было!

– Наверно, из частного сектора, а скорее всего из корпусов на границе промзоны. Там наших нет, а часть площадки, где мы стояли, оттуда видно, – сказал Игорь. – Может, какая хрень с глушителем. Или оптика сбита или снайпер криворукий, слава Богу! – Он выглянул из-за угла и вновь отпрянул назад.

– Ты чего? – с тревогой спросил Щербаков.

– Не знаю, кажется, что кто-то за дальним ангаром мелькнул, который ближе к частному сектору. Надо наших позвать, пострелять туда на всякий случай.

– Из танка?

– Да нет. Из автоматов, и Гаджику скажем, чтобы долбанул туда со своих минометов.

Через несколько минут лейтенанты и несколько танкистов залегли за кирпичными обломками в направлении, где Сенчину «что-то показалось».

– Сейчас по команде херачимпо углу того ангара, где синяя труба. По магазину выпускаем и смотрим, что дальше. Огонь!

Автоматы загрохотали, посылая сотни пуль в сторону дальнего ангара. К ним подключились минометчики, направив часть огня в указанный Сенчиным квадрат. В ответ ни одного выстрела.

– Ну, лучше перестараться в этом случае, – сказал Игорь, когда стрельба утихла.

– Ага, – согласился Александр.

Вскоре со стороны частного сектора начался ответный минометный обстрел. Боевики не видели, откуда по ним ведётся огонь, и стреляли наугад. Мины стали рваться в разных частях территории промзоны, и танкисты решили укрыться в подвале здания на время обстрела.

Где-то наверху бухали взрывы, слышался треск крупнокалиберных пулеметов. В окно, расположенное на уровне земли, проникал тусклый свет пасмурного дня, освещая угрюмо сидящих на красных грудах битого кирпича бойцов танкового взвода. Среди них на кривоногом стуле покачивался майор Купцов. Кто-то курил, другие просто привалились к стене, прикрыв глаза. Очередной обыденный день. Сверху сыпались пыль и песок сквозь плиты бетонного потолка, мешая Щербакову читать найденный журнал «За Рулем» за 1991 год.

– Саня, тут мины херачат рядом, а он читает! – сказал Сенчин Щербакову, беспокойно поглядывая в сторону окна.

– Игорь, ну от нас сейчас ничего не зависит. Они вон куда попало стреляют. Куда сейчас бежать, в какую сторону? А перекрытие такое они точно не пробьют, так что сядь просто и покури. Мы уже привыкли, и ты скоро привыкнешь. Вон глянь лучше, какие машины за границей делают! Девять лет назад, а в сто раз лучше, чем наши корыта!

– А вы чё там стреляли, Сенчин? – лениво спросил комбат старлея.

– Да так, показалось, товарищ майор.

Обстрел продолжался около часа, но мины стали взрываться в стороне, за многочисленными заборами промзоны. Обошлось без потерь. К вечеру танкисты и минометчики убыли на территорию АвтоВАЗа.


Захват плацдарма на правом берегу реки Сунжа был осуществлен 27 января в результате мощных наступательных действий и форсирования водной преграды подразделениями 255 мотострелкового полка. В этот день в Грозном продолжались бои в районе площади Минутка, в Ленинском и Октябрьском районах. Вертолеты армейской авиации и артиллерия вели интенсивный обстрел центра города.

После захвата правого берега Сунжи 2 МСБ стал осуществлять туда «вылазки», а именно, участвовать в «зачистке» правобережной территории, захваченной федеральными и внутренними войсками. На «зачистке» танковый взвод придавался какой-либо мотострелковой роте, и в назначенное время они вместе колонной выдвигались в определённый квадрат Ленинского района города Грозный. Зачищаемый внутренними войсками и ОМОНом частный сектор располагался по левую сторону улицы Жуковского, если смотреть от моста в направлении 1-го микрорайона, в который она упиралась через два с половиной километра. Каждый танк занимал позицию во дворе частного дома, рядом занимал оборону мотострелковый взвод с задачей не допустить прорыв противника или, по-простому, «наших впускать, противника не выпускать».

В это время ВВ-шники и омоновцы прочесывали дворы и дома сектора в поисках боевиков, но как правило, никого не находили – боевики в этой части города отошли к его окраинам и заняли оборону там. Местных здесь тоже практически не осталось – с началом боевых действий большинство покинули город или прятались на его окраинах.

Во время одной из зачисток экипаж занял позицию во дворе частного дома. Щербаков сидел в вытащенном из дома прямо на улицу зеленом кресле. На стоящем перед креслом полированном столике лежали остатки сухпая, в побитой эмалированной кружке дымился пакетированный кофе. В проёме двери веранды показались механик и наводчик.

– Вы где лазите? – строго спросил Щербаков у Кравченко и Обухова. – Сказано вам, в танке «на приеме» сидеть!

– Товарищ лейтенант, да мы в доме были. Мож там закрутка какая осталась, помидоры там, огурцы. Я вот Вам подарок принёс. – наводчик протянул лейтенанту столовую ложку из нержавейки. – Трофей. Вместо алюминиевой.

– За ложку спасибо, а по домам нехер лазить! Еще на растяжку какую напоритесь! Сидите на танке, вас на базе что ли не кормят? – прикрикнул Щербаков.

– Кормят, товарищ лейтенант, просто помидорчиков бы консервированных…

– Кравченко, вот домой живой приедешь, будут тебе и помидорчики и огурчики! А пока сидите на танке и наблюдайте за территорией, на пехоту надежды нет. Они вон тоже не пойми где по домам лазят.


Механик с наводчиком ушли на танк, стоящий во дворе за покосившимся деревянным забором. Лейтенант, закинув ноги на столик, курил сигарету, запивая горячим кофе, и грелся в лучах вышедшего из облаков солнца.

«Как мало надо для счастья», – подумал он, глядя на тающий грязный снег. С крыш текло, словно наступила весна. Но ни пенья птиц, ни лая собак, такого привычного в частном секторе, ни одной кошки. Животные и птицы как будто вымерли или покинули разгромленный город. Это Щербаков заметил еще в первые дни в Грозном. Вдалеке порой раздавались одиночные выстрелы и редкие взрывы – только звуки войны.

Со стороны позиций федеральных войск послышался гул бронетранспортера, и на улицу из-за угла выехал БТР-70, на броне сидели офицеры штаба 2-го батальона во главе с Шугаловым. За эти дни Шугалову было присвоено очередное воинское звание подполковник, и его назначили командиром полка. Один из офицеров штаба снимал окружающую обстановку «для истории» на небольшую видеокамеру. Щербаков поздно заметил сидящего среди офицеров Шугалова, вскочил, отдал честь, приложив руку к шлемофону. Тот, глядя на кресло и столик с кружкой кофе, укоризненно покачал головой, и БТР проехал мимо, вскоре скрывшись за поворотом.

«Расслабиться не дают», – Сашка вновь уселся в мягкое уютное кресло и закинул ноги на стол.

Чуть погодя вновь послышался гул БТРа с той стороны, куда уехал БТР штаба батальона, к рокоту двигателя примешивались звуки музыки. Щербаков предусмотрительно встал, поправил съехавший на лоб шлемофон. Оттуда, где сейчас шла зачистка, неторопливо ехал БТР-80 внутренних войск. Броня его пестрела, застеленная коврами, какие обычно вешали на стены в квартирах и домах. Держа автоматы в руках, на коврах сидели солдаты-срочники внутренних войск. Все, как один, в норковых шапках, на некоторых гражданские мохеровые шарфы. Сзади из колонок привязанного к корме музыкального центра бодро звучал «Сектор Газа»:

Пуля просвистит пронзительно,

АКМ трещит презрительно – плевать, плевать,

на все плевать

Мальчики опять надеются, что бой – последний бой

Ждут они, когда приказ придет – Домой! Домой!

Голуби взворкуют радостно,

И запахнет воздух сладостно – домой, домой,

пора домой…

ВВ-шники в перепачканной глиной форме с запорошенными гарью лицами приветливо махали Щербакову, тот махнул им в ответ. Бронетранспортер медленно проехал по улице, и постепенно звуки двигателя и «Сектора» затихли вдали.

В следующие дни территория Грозного, находящаяся под контролем федеральных и внутренних войск, расширилась. 2 МСБ проводил сейчас зачистки вблизи 1-го микрорайона, в конце улицы Жуковского. На очередной зачистке Т-72Б лейтенанта Щербакова стоял в частном секторе Ленинского района города, близ улицы Мичурина. За разрушенными крышами ветхих домиков белело двухэтажное здание бывшей школы милиции. По оперативным данным, территория еще находилась под контролем сепаратистов и в здании могла скрываться группа боевиков, постепенно отходившая к городским окраинам. Экипаж 157-го получил приказ обстрелять школу милиции. Танк стал методично бить по второму этажу здания – первый этаж не был виден за домами, а ближе подъезжать опасно. До здания метров шестьсот, прямая наводка. В нескольких метрах от 157-го стоял танк командира батальона Купцова. В сторону здания улетела уже треть конвейера, как со стороны школы милиции Щербаков увидел человека, бегущего по направлению к танку и размахивающего руками.

«Кравченко, прекратить огонь!» – почуяв что-то недоброе, приказал наводчику лейтенант.

Человек приближался, спотыкаясь на разбитой уличной дороге и что-то крича. Щербаков выглянул из люка.

«Трактористы грёбаные, суки! Куда вы лупите! Там свои! – человек в военной форме с капитанскими погонами и нашивками внутренних войск остановился в нескольких метрах от танка, переводя дух. Лицо его и камуфляж белые от осыпавшейся штукатурки. – Дебилы! В школе внутренние войска! Там мы сидим!»

К орущему благим матом офицеру внутренних войск невозмутимо приблизился майор Купцов, – Ты чё орешь, капитан? У нас приказ был школу обстрелять, – спокойным тоном сказал комбат. – Откуда мы знали, что там уже боевиков нет и вы сидите? Никого не зацепило? Стреляли-то поверху.

– Когда к вам побежал, еще все живы были, в подвале укрылись, – чуть сбавив обороты, ответил капитан ВВ.

– Ну так пусть ваши оперативнее передают, где вы есть. Всё, стрелять больше не будем, – комбат отошел в сторону с капитаном, они еще о чем-то поговорили, пожали друг-другу руки, и ВВ-шник убежал в обратном направлении.

– Ты хоть смотри, куда стреляешь, Щербаков! – комбат сделал грозное лицо.

– Товарищ майор, Вы же сами приказали…

– Да ладно, шучу я. Глуши двигатель!

К концу дня внутренние войска заняли территорию до конца улицы Жуковского, а в других районах Грозного еще шли бои, порой такие же ожесточенные, как в конце декабря-начале января.

Минутка

Овладев заводами, российские войска после 19 января открыли для себя дорогу в центральную часть города. 23 января в районе «15-й городок» Грозного разгромлены главные силы вражеского полка особого назначения «Борз», через три дня в грозненском районе Черноречье в ходе ракетно-бомбового удара уничтожена еще одна большая группа боевиков. Обороняющиеся несли невосполнимые потери, им не хватало боеприпасов, продовольствия, медикаментов, силы их были на исходе. К концу января в битве за Грозный наступил окончательный перелом, хотя бои в городе продолжались. Ко 2 февраля под контролем федеральных сил находилась примерно половина чеченской столицы. Подразделения российских войск заняли основные стратегически важные объекты в Грозном, в том числе площадь Минутку.

По имеющейся информации, основные силы уцелевших боевиков планировали выйти из окружения через Заводской район Грозного на Алхан-Калу. Сепаратисты надеялись по кратчайшему пути добраться в горы к подготовленным схронам с продовольствием и медикаментами, складам боеприпасов и укрытиям. Благодаря своевременным разведданным, участок предполагаемого выхода боевиков заминировали. Во время прорыва основных сил террористов минные поля привели в действие и боевиков встретили плотным перекрестным огнем. В результате 3 февраля сепаратисты потеряли около полутора тысячи человек убитыми, ранеными и пленными, погиб ряд полевых командиров. И все же части боевиков удалось уйти из города.


Пасмурным утром 4 февраля основная часть 2 МСБ выдвинулась в сторону проспекта Ленина, направляясь к площади Минутка. В Ленинском районе и районе Старая Сунжа на востоке Грозного еще шли бои с разрозненными группами боевиков, не сумевших выбраться из города. В Октябрьском районе, куда направлялась колонна, бандиты почти не оказывали сопротивления, отступая к городским окраинам. Прорвавшиеся из Грозного остатки отрядов экстремистов продолжали сражаться с федералами у населенного пункта Алхан-Кала.

Колонна долго ползла по разбитым улицам мимо развалин домов, часто останавливаясь – вперед выезжали разведчики, хотя эта территория находилась теперь под контролем федеральных и внутренних войск. В душе смутное беспокойство – «куда едем, зачем? Толком никто ничего не объяснил, утром сформировали колонну и срочно выдвинулись в назначенный пункт, типа «на месте всё объяснят».

Наконец танки и грузовики батальона остановились в нескольких десятках метров от знаменитой площади Минутка. Во время первой чеченской войны и войны, идущей сейчас, она стала местом кровопролитных боёв между незаконными вооружёнными формированиями Чеченской Республики Ичкерия и воинскими подразделениями Вооруженных Сил совместно с Внутренними войсками Российской Федерации. Площадь окружали разрушенные, как и всё вокруг, высотки, а в её середине находилось что-то вроде огромного бассейна. Дно бассейна, некогда бывшего центром сети пешеходных переходов, завалено обломками бетона, мусором и стреляными гильзами различных калибров, там же лежал сгоревший остов армейского грузовика. Всё вокруг припорошено серым от гари и пепла снегом. По земле в вихрях кружились не имеющие хождения двухсотрублевки 1992 года выпуска с изображением Ленина и гербом Советского Союза на одной из сторон. Среди рублей летали отвратительного качества фальшивые стодолларовые купюры, скорее всего, такими платили боевикам. Многие из наёмников, спустившись из своих аулов, не знали, как выглядят настоящие доллары и что такие рубли – это деньги уже не существующего государства.

Батальон, съехав с проспекта, стоял колонной, ожидая дальнейших указаний. По замыслу 2 МСБ должен был направляться к окраинам Октябрьского района для уничтожения отступавших экстремистов, но приказа к дальнейшему выдвижению пока не поступало.

Над одним из стоящих на другом конце площади зданий кто-то, скорее всего один из ВВ-шников, пытался установить российский флаг. «Вовану» долго не удавалось этого сделать, но наконец трёхцветное полотнище затрепетало на промозглом ветру. Подняв с земли несколько бумажных рублей и долларов «на память», лейтенант прятался от холодного ветра за бортом заглушенного 157-го. За кормой своего танка, несмотря на сырую погоду, комбат Купцов раскачивался в кресле-качалке, найденном у подъезда одного из разбомбленных домов. Где-то далеко впереди раздавались нечастые взрывы и редкие автоматные очереди.

– Привет, Саня, – к Щербакову подошел молодой лейтенант-минометчик Гор Гароян. – Замерз? – светло-зеленые глаза весело глядели на танкиста, из-под лихо заломленной на затылок ушанки торчал ежик светлых волос – внешностью Гор совсем не был похож на типичного армянина.

– Да околеешь тут. Комбат сказал танки глушить.

– Согреться хочешь? – заговорщицки подмигнул Гор.

– А то!

– Пойдем по-быстрому, пока стоим.

– Кравченко, если что, я у минометчиков! – крикнул Щербаков и зашагал вместе с Гарояном в направлении стоящих ГАЗ-66-х минометного взвода.

Они подошли к одному из тентованных «шишариков» с откинутым задним бортом. Зад кузова был задернут пологом зеленого брезента.

– Але оп! – Гароян, словно фокусник, откинул полог брезента. Взору открылось дно кузова, заваленное полуторалитровыми бутылками с жидкостью цвета чайной заварки. В углу жались несколько больших пластиковых канистр с таким же содержимым.

Минометчик взял ближайшую полторашку, открутил крышку и, щедро плеснув в заранее приготовленную железную кружку, протянул Щербакову. – Грейся!

Александр вдохнул пары, идущие от коричневой жидкости: – Бля, да это же коньяк!

– Коньяк, – довольно подмигнул минометчик, – ну или что-то похожее.

– Где набрали столько? – осторожно глотнув «коньяк», спросил Щербаков.

– Секрет фирмы, – Гор вновь заговорщицки подмигнул Александру. – Да случайно заводик один «надыбали», видать, «вованы» всё вывезти не успели.

– Не отравлюсь? – танкист вновь хлебнул пахнущего спиртом напитка.

– Не боись, Саня, дегустировали уже!

Постояв немного с минометчиками, Щербаков вернулся на танк, привычно юркнул на своё место: – Кравченко, если засну и приказ выдвигаться будет или еще чего – разбуди! Сидите с Толяном на приеме!

– Ладно, товарищ лейтенант.

– Не ладно, а так точно! Совсем от рук отбились! – лейтенант заерзал на узком сидении, устраиваясь поудобней. После выпитого стало гораздо теплее и всё не казалось таким ужасным. Глаза слипались, сказывались периодический недосып, стресс и сегодняшний коньяк.


– Товарищ лейтенант, приехали! – Кравченко тормошил спящего Щербакова за плечо.

Лейтенант открыл глаза, в танке непривычно темно. Чуть посидев, он откинул люк. Вокруг ночная темень, в свете фар знакомые цеха – АвтоВАЗ.

– Кравченко, ты чего не разбудил!

– Так ведь всё равно никуда не поехали. Часа через три, как Вы заснули, поступил приказ возвращаться на базу, я и подумал, чего Вас будить?

– А почему на Минутке дальше не поехали, не знаешь? – спросил лейтенант.

– Да, говорят, чехи из города ушли…


5 февраля совместное наступление федеральных и внутренних войск в Ленинском и Октябрьском районах Грозного продолжилось, но оставшиеся в городе боевики почти не оказывали сопротивления.

В этот день 2 МСБ никуда не выезжал, на базе привычная жизнь, обслуживание техники, догрузка боеприпасов. Вечером Щербаков, лёжа среди храпящих танкистов, долго не мог заснуть, но не из-за храпа и спертого воздуха, к которым уже притерпелся – в городе непривычная тишина, ни выстрелов, ни взрывов. Как будто выключили звук. Это настораживало, подсознательно Александр ждал, что вот раздастся далекая очередь или ухнет разрыв снаряда, но за стенами всё то же безмолвие.

Активная фаза штурма подошла к концу 6 февраля 2000 года, заместитель командующего Объединенной группировкой Федеральных войск на Северном Кавказе генерал-лейтенант Геннадий Трошев заявил, что федеральные войска полностью заняли город.

Высота 319

6 февраля 2-му МСБ поступил приказ готовиться к передислокации. Куда, опять никто не знал, хотя каждый лелеял надежду, что в этот раз уж точно на погрузку. Вновь всё имущество грузилось на грузовики, БТРы и прицепы до глубокой ночи. У танкистов всё необходимое хранилось в ящиках, прикрученных проволокой к ЗИПам. Танки заправляли при свете фар. На каждый экипаж выдали сухпай на трое суток. Никаких нарисованных от руки маршрутов, полная неизвестность.

Завтрак 7 февраля назначен на 5 утра, в 6 построение колонны. До 8 утра техника батальона выстраивалась в длинную цепочку, растянувшись на сотни метров, хвост её с незаведенными БТРами еще находился на территории АвтоВАЗа. БТРы вновь цепляли к Т-72, пехота лезла на танковую броню, танкисты привычно материли мотострелков, сгоняя их с трансмиссии ближе к башне, чтобы не перегреть двигатель. Разведка с саперами давно уехали вперед, и все ждали их возвращения. Наконец они вернулись, и колонна пришла в движение. Последние БТРы, прицепленные к танкам тросами, покинули территорию АвтоВАЗа.

Головная машина колонны, подъехав к перекрестку Петропавловского шоссе, повернула направо, на выезд из Грозного, за ней стала поворачивать вся остальная техника. Может, едем на хребет, где стоит 1 МСБ и штаб полка? Но нет, через два километра колонна свернула налево, в поля, стелющиеся к подножью Терского хребта, и стала петлять по раскисшим проселочным дорогам. Куда точно едем, никто не знал, кроме руководства батальона. Солнце порой показывалось из-за легких белых облаков, делая мир не таким суровым. Среди растаявшего снега на подсохших буграх трепетала желтая прошлогодняя трава.

Вдали, среди полей, показалась группа малоэтажных зданий с возвышающейся над ними башней. Техника батальона держала курс на них. Вскоре здания проплывали совсем рядом, а за ними просматривалась длинная взлетно-посадочная полоса грозненского аэропорта Северный. Аэропорт, или то, что от него осталось, занимали отряды ОМОН. Около въезда на его территорию угадывался затянутый масксетью блокпост, за бетонными блоками прятался БТР-80.

Колонна обогнула справа территорию аэропорта, повернула на бетонку и стала выстраиваться перед терминалами, ожидая отставшую технику. В легкой дымке высился Терский хребет, откуда несколько недель назад спустился 2 МСБ. Щербаков сидел в люке «по-походному». Надев очки, он рассматривал лежавшие за «взлеткой» остовы пассажирских самолетов и побитые войной здания аэропорта. Верхний этаж диспетчерской башни заложен мешками с песком, рядом, на офисном здании, изрешеченном пулями и осколками, синела надпись «АЭРОПОРТ». Покрытые светлой мраморной плиткой терминалы зияли закопченными провалами пустых окон, на одном из них в солнечных лучах золотились огромные буквы DGOXAR CALA. Джохар-кала (город Джохара) – так недолгое время назывался город Грозный в честь первого президента самопровозглашённой Чеченской Республики Ичкерия генерала Джохара Дудаева, уничтоженного российскими спецслужбами в 1996 году. Название не прижилось, однако вывеска на аэропорте осталась.

Около часа ждали, пока подтянется хвост колонны, и вновь тронулись вперед. Зампотех Крылов опомнился, что забыл банку с монетами на АвтоВАЗе, но обратно за ними ехать было поздно. Путь пролегал на запад, по проселочным дорогам, меж давно не паханных, занесенных талым снегом полей. Слева чернели здания Старопромысловского района Грозного, справа протянулся Терский хребет. Избегая населенных пунктов, колонна проследовала вдалеке от пригородов города – села Пролетарское, поселка Грозненский. Совершив марш от аэропорта порядка двадцати километров, техника повернула в районе села Первомайское к Сунженскому хребту, укрывавшему город с юга. Дорога пошла в гору, забираясь на крутые склоны хребта. С него открывался вид на лежащий внизу разрушенный город. Сверху Грозный напоминал куриный окорок, а Старопромысловский район – длинную кость голени, торчащую из его бедра.

Танк Щербакова тянул за собой давно «умерший» БТР. Колонна часто останавливалась – вперед уезжала разведка. Обедали сухпаем на одной из таких остановок прямо на танке, не глуша двигатель и ожидая команду к выдвижению. Дорога, еще недавно прямая в полях, сейчас часто вилась серпантином, поднимаясь всё выше. Около четырех часов дня на очередной остановке Щербакова вызвал к своему танку Купцов.

– Товарищ лейтенант, очки с собой? Надень и смотри, куда я показываю, – строго сказал комбат забравшемуся на броню лейтенанту. – Видишь высоту метров триста отсюда, где стоит вышка высоковольтная?

– Вижу, – ответил Александр, сверкнув очками в лучах опускающегося за Терский хребет солнца.

– Это высота 319. Прямо под этой вышкой заняли круговую оборону подольские омоновцы, – комбат ткнул пальцем в направлении покореженной железной вышки без проводов. – Сейчас тащишь БТР с двумя контрактниками из пехоты туда, занимаете там оборону вместе с ментами, они вас уже ждут, и ждете приказа, куда и когда выдвигаться дальше. Контрабасы пусть свой «бэтэр» ремонтируют. Приказ ясен?

– Так точно, товарищ майор!

На высоте 319 танкистов и пехоту встретили с радостью – как-никак подкрепление, да еще с танком. Высоту занимало одно из подразделений отряда милиции особого назначения из города Подольск Московской области, человек пятнадцать, командир – молодой высокий майор Валера Кузнецов. С позиций омоновцев просматривалась большая территория, на много километров вокруг, и высота по сути являлась наблюдательным пунктом. Отсюда видны подходы к Грозному со стороны Старопромысловского района. Около километра вниз чернели крыши домов поселка Подгорный, еще дальше, километрах в двух по танковому прицелу-дальномеру, начинались окраины села Первомайское. Между этими населёнными пунктами, на территории промзоны в уцелевших цехах, расположились отряды подольского ОМОНа.

Танк загнали в старый танковый окоп, на счастье, оказавшийся на высоте – отсутствие отвала, потерянного еще в Дагестане, доставляло проблемы при необходимости занять оборону. БТР бросили рядом, в небольшой ложбинке. По кругу вершины располагалась сеть окопов, оставшаяся еще с первой чеченской, чуть подновленная милиционерами. К вечеру танкисты, обустроив свою позицию и перезнакомившись со всеми омоновцами, сидели в низком омоновском блиндаже. Разговаривали «за жизнь», кто сколько в Чечне и что будет дальше. Дружескому общению способствовал разбавленный водой спирт, привезенный в командировку умудренными опытом милиционерами. Больше всех в этот вечер Александр сдружился с майором Олегом Павловым, одним из омоновцев.

– Долго вы тут? – спросил его Щербаков.

– Два месяца с небольшим, в начале марта поменять нас должны. Командировка три месяца, – ответил Олег. – А вы тут сколько?

– А мы с середины августа в «командировке». Сначала Дагестан, теперь вот Чечня. И когда отсюда – неизвестно. Наверно, и день рождения тут справлять буду, – Щербаков грустно заглянул внутрь пустой алюминиевой кружки.

– А когда у тебя «днюха»?

– Скоро, 16 февраля.

– Саня, заранее подарков не дарят, но неизвестно, увидимся еще или нет. Вот, держи, – Павлов протянул лейтенанту маленький швейцарский нож-брелок темно-красного цвета. – И вот еще, – майор вытащил из кармана несколько смятых бумажных купюр, – тут рублей восемьсот.

– За ножик спасибо, а денег не надо, – сказал лейтенант.

– Бери-бери, вон пацанам своим что-нибудь на рынке купишь, сам же говорил, что с деньгами у вас туго. Дал бы больше, но у меня всё внизу, на базе. Я же помимо ОМОНа у одного депутата московского в охране работаю, платят хорошо, так что деньги – не проблема.

– Ну, еще раз, от души! – Сашка пожал Олегу руку.

– С наступающим, – подмигнул Павлов.

На высоте простояли еще один день. Контрактники возились со своим БТРом, безуспешно пытаясь его оживить, танкисты разбрелись по новым друзьям, и так до вечера. Вокруг непривычная тишина, лишь изредка далекий выстрел или автоматная очередь, и лишь ветер подвывает в оборванных проводах ржавой высоковольтной вышки.

Утром 9 февраля на высоту приехал начштаба 2 МСБ майор Станкевич на МТЛБ, поговорил о чем-то с омоновцами, и уже перед отъездом передал Щербакову посылку. Как же удивился лейтенант, когда оказалось, что посылка от учеников его родной школы № 7, в ней он проучился все десять лет. В фанерном ящике лежало много чего: шарф, шерстяные носки и перчатки, тетради, ручки, печенье, шоколад, консервы, а также мыло и сигареты. Глядя на всё это и читая короткое письмо школьников с пожеланиями скорейшего возвращения домой, лейтенант даже чуть прослезился, но вытер слёзы рукавом грязного бушлата, чтобы никто этого не заметил.

Экипаж танка получил приказ следовать за Станкевичем, а так и не починенный БТР ремонтировать дальше.

– Может, еще увидимся! – крикнул на прощанье Щербаков.

– Обязательно! – Олег Павлов помахал рукой в ответ.

Высота 349,8

Сунженский хребет в районе Грозного, как и Терский, большой высотой не отличался, здесь не встречалось скал и ущелий, как в горах Дагестана. Оба хребта напоминали цепь высоких холмов, покрытых степной растительностью и постепенно понижающихся к городу. Щербаковский Т-72 следовал за МТЛБ начштаба по разбитой колее Сунженского хребта, спускаясь в ложбины, а порой залезая на самые высокие его точки. Дорога вилась змеёй, и вскоре стало непонятно, в какой стороне скрывшийся за вершинами Грозный.

Покружив около часа, МТЛБ подъехал к высокому холму с крутыми склонами и стал забираться на его вершину. Танк, ревя двигателем и выбрасывая клубы черного дыма, полез за ним. Щербаков, сидевший на башне с опущенными в люк ногами, вцепился в его крышку, чтобы не упасть на трансмиссию с такого критического угла подъема танка. Наконец вершина. На высоте, обозначенной на карте 349,8, уже занял круговую оборону 3-й мотострелковый взвод 6 МСР. С прошлой войны остался танковый окоп, в него и заехал танк. Рядом с танком находился лёгкий блиндаж, подновленный пехотой.

Щербаков привычно нарисовал карточку огня танка, обозначив ориентиры, запасную позицию, и пошел обживаться в блиндаж. Там на сколоченных из армейских ящиков нарах ему выделили место. Первым делом он написал письмо на имя директора школы № 7 со словами благодарности за посылку и пожеланием мирного неба всем своим землякам.

Время на высоте 349,8 тянулось мучительно медленно – вокруг однообразные холмы с прошлогодней травой и серое небо. Лишь в глубокой низине можно заметить колючий кустарник. Вдали виднелись редкие столбы черного дыма от горевшей нефти и несколько заброшенных нефтяных вышек. Развести костёр или затопить печку нечем. Пехота заметила вдали ветхую избушку и выделила несколько бойцов за дровами. Попросили танкистов съездить с ними – техники на высоте у пехоты никакой. За дровами старшим от пехоты поехал контрактник, побывавший на «первой войне» и вовремя заметивший растяжку у порога в разрушенный домик. Растяжку взорвали, собрали всё деревянное, что можно за раз увезти на танке. Теперь дров на несколько дней хватит.

На завтрак, обед и ужин – сухпай, консервы разогревали на костре, на нём же кипятили остатки воды, заваривали пакетированный кофе или чай.

Штаб 6 МСР находился в полутора километрах по прямой, но в горах прямых путей не бывает, и если ехать до него по дороге, то расстояние выходило почти в два раза больше. Однако с высоты в расположение 6 МСР никто не ездил, да и оттуда на высоту тоже. Несколько раз за день штаб выходил на связь со взводом убедиться, что всё нормально, без происшествий. Все расслабились, решив, что наступлений боевиков больше не будет. С какой стороны возможно нападение противника, тоже никто не предполагал – кругом горы. По кругу, на подступах к вершине, наставили растяжек и «сигналок», поэтому ночью в карауле часовые по большей степени спали. Щербаков поделил ночные часы на три равных части и по очереди с механиком и наводчиком заступал в ночное наблюдение. Но Кравченко с Обуховым, как правило, засыпали к концу дежурства, поэтому очередной дежурный мог не заступить на пост по простой причине – его не разбудили. Танкисты надеялись на часовых пехоты, пехота – на растяжки, в итоге в большинстве случаев взвод и танк ночью не охранялись…

Днем каждый занимал себя, как мог. Почистили всё вооружение, кроме пушки. Щербаков здесь же, на высоте, нашел напечатанную на русском языке брошюру, в ней описывались основные исламские обычаи: сколько раз в день нужно молиться, что есть, что не есть, как и куда мусульманину ходить в туалет и что при этом использовать. Вероятно, данное пособие предназначалось для боевиков, мало знакомых с исламом, но воюющих под знаменами его радикального направления. Бойцы чаще всего развлекались игрой в карты или спали, контрактник-пехотинец, ездивший за дровами в избушку, нашел там кучу катушек с разноцветными нитками и теперь вышивал знаки «Гвардия» для солдат «на дембель» или звезды на самодельных погончиках, надеясь потом их обменять на что-нибудь у офицеров.

Изучив брошюру, Александр еще сильнее почувствовал разницу менталитетов. Другой литературы на высоте не имелось, и Щербаков, чтобы хоть чем-то себя занять, сделал из пули 5,45 кулон на шею. Долго полировал пулю о кусок шерстяной ткани, пока она не стала зеркально-гладкой. Решил, как вернётся домой, подарит её Ивану – сыну своего товарища Кости Акчурина. Больше в голову ничего не приходило. Оставалось только спать днем в землянке, чтобы хоть как-то убить время и не засыпать ночью в карауле, или сидеть на башне танка и смотреть вдаль на тоскливые серые холмы Сунженского хребта.

Через несколько дней, 12 февраля, по приказу командира 6 МСР Андрея Дегтярева, Щербаков поехал на высоту 319 за БТРом. Прошла почти неделя, а от контрактников, оставшихся чинить БТР, никаких вестей, на связь они не выходили. Прибыв на высоту, Щербаков увидел, что БТР так и не отремонтирован, потому что все эти дни контрактники находились в запое. Следить за ними было некому, а водку они покупали, спустившись с высоты в поселок Подгорный. Омоновцы, ставшие друзьями танкистам за время пребывания в прошлые дни на высоте, надавали им «ништяков» – консервы, сок, сигареты. К вечеру контрактники протрезвели и 157-й, зацепив «мертвый» бронетранспортер, утащил его в расположение 6-й мотострелковой роты.

На следующий день поступил приказ о передислокации, и 157-й вместе с 3-м мотострелковым взводом, проехав по подмерзшей горной дороге около трех километров, занял оборону на высоте 378,0. После обеда за Щербаковым на МТЛБ приехал замполит Олег Сергеев.

– Собирайся, Щербаков, – сказал капитан Сергеев. – Поедем в штаб батальона.

– Зачем? – привыкший за несколько дней к вольной жизни без командиров, спросил лейтенант.

– К параду будем готовиться. Скоро 23 февраля.

– А экипаж как же без меня?

– За экипажем Сан Саныч присмотрит, – замполит кивнул в сторону коренастого контрактника с большими рыжими усами в виде подковы.

Парад

Командование 2 МСБ базировалось на окраине Заводского района города Грозный, в восьми километрах от места, куда за Щербаковым приехал замполит Сергеев. Вершина, с которой открывался вид на промзону Заводского района и начало Старопромысловского района, обозначалась на карте как высота 283,8. Круговую оборону заняла 4 МСР со вторым танковым взводом, охранявшим штаб батальона. По периметру расположения подразделений вырыли траншейную сеть и еще одно кольцо из окопов на самой верхней точке холма – наблюдательном пункте, туда забраться можно только по крутой тропинке.

Сюда же прибыла с хребта артиллерийская батарея на своих самоходных установках. Остальные две мотострелковые роты – 5-я и 6-я с минометными взводами и двумя танковыми взводами растянулись по вершине Сунженского хребта, защищая город с южного направления.

Штаб 2-го МСБ располагался в большой ротной палатке, офицеры штаба жили в притащенных из промзоны строительных вагончиках, в один из них временно поселили Щербакова. Вагончик был разделен на две части маленьким «предбанником» посередине. В одной стороне вагона жили начальник штаба майор Станкевич и его замначштаба капитан Золотарев, в другой Щербаков делил комнатушку с комбатом танкового батальона Купцовым и старлеем Игорем Сенчиным, назначенным командиром 1ТР взамен лежавшего в госпитале Абдулова. Замполит Сергеев жил в отдельном вагончике с командиром батальона Бельским. У медиков стояла своя большая палатка, артиллеристы, как в Шелковской, вырыли огромную землянку на всю артбатарею. Солдаты мотострелковых отделений ютились в землянках более скромных размеров. Чтобы как-то уберечься от сырости, холода и осыпалающейся земли, их стены завешивали брезентом или коврами, за которыми по ночам шебуршали мыши. Руководство полка не одобряло такие настенные «украшения», притащенные из разрушенных и покинутых жителями домов, но ковры оставались висеть в землянках.

Из приятного здесь имелась столовая, находившаяся в большом строительном вагоне на колесах. Завтрак, обед и ужин – всё горячее, вкусное, приготовленное двумя поварихами-контрактницами. Особенно вкусны щи из консервированной кильки в томатном соусе.

По прибытии Щербакова отвели в горячий душ, организованный в палатке, а затем зампотыл Газарян выдал лейтенанту полностью новое обмундирование, всё, от трусов до зимнего камуфлированного комбинезона. Апофеозом были новые берцы 40-го размера, прямо по ноге! Всё это предназначалось, во-первых – для парада, а во-вторых – в батальоне усиленно боролись с замучившими всех за время нахождения в долгой командировке платяными вшами. Офицерам, принимавшим участие в параде, меняли форму на новую, остальным всю одежду прожаривали в автоклаве, затем обрабатывали какой-то мутно-белой жидкостью. Всё это успешно позволяло уничтожать «бэтэров» и в конце концов избавиться от них, по крайней мере, пока в 4-й МСР и штабе батальона. На хребте в 5-ю и 6-ю мотострелковые роты с жидкостью от «бэтэров» на своем МТЛБ регулярно выезжали медики, взвод за взводом избавляя батальон от «врага № 2».

Аэродром Северный, где должен был проходить парад и куда ездили тренироваться маршировать солдаты и офицеры 2-го МСБ, находился в одиннадцати километрах от места дислокации штаба батальона. После раннего завтрака военнослужащие грузились в «ЗИЛы» и «шишарики», затем колонной ехали через несколько районов Грозного до аэродрома. У каждого с собой автомат и подсумок на пять магазинов, один из магазинов пустой – его пристегивали на аэродроме при тренировках к маршу, чтобы никто никого случайно не подстрелил.

На всех больших перекрестках города стояли бетонные блокпосты с дежурившими на них командированными омоновцами, реже совместно с чеченскими милиционерами-гантамировцами. По дороге, за недолгое «мирное» время, успели образоваться стихийные мини-рынки, на них постепенно возвращающиеся в город местные жители торговали всем подряд, но в основном едой, спиртным и сигаретами, привезенными из Дагестана и Ставрополья. Порой колонна останавливалась на таких рынках, но подаренные омоновцем Олегом деньги Щербаков берёг на свой день рождения и лишь изредка покупал себе сигареты с фильтром. Постоянными покупателями являлись или недавно прибывшие с деньгами из отпуска офицеры, или «намутившие» на продаже бензина «прошаренные» дембеля и контрактники.

Помимо солдат и офицеров 2 МСБ, на аэродроме Северный готовились к параду военнослужащие других федеральных и внутренних войск, находящихся сейчас в Грозном. Торжественным маршем должны были пройти лучшие солдаты и офицеры, отличившиеся в боях за город. В их число попал и лейтенант Щербаков.

В первый день тренировки, когда военнослужащие 2 МСБ вышли на территорию аэропорта через разгромленный терминал, Щербаков уже не увидел золотых букв DGOXAR CALA на его стенах, их сбили. Осталась только пробитая пулями и осколками ржаво-синяя надпись «АЭРОПОРТ».

С момента прибытия и далеко за полдень отобранные к параду солдаты и офицеры, пристегнув пустые магазины к своим АК-74, вспоминали строевую подготовку, забытую за время долгого боевого похода. Маршировали из одной стороны огромного бетонного поля в другую, учились выходить из строя по команде, хором кричать «Ура!» и «Здравия желаем, товарищ министр обороны!» или «Здравия желаем, товарищ Верховный Главнокомандующий!», в зависимости от того, кто приедет – министр обороны маршал Сергеев или исполняющий обязанности президента РФ Путин. Тренировка часов до двух, потом вновь на «базу», затем поздний обед. И так каждый день.


16 февраля – день рождения Александра Щербакова. С утра вновь приехали на аэродром маршировать.

– Щербаков, с днем рождения! Ну ты проставляться будешь? – хлопнул по плечу лейтенанта комбат Купцов.

– Так точно, товарищ майор. На обратном пути хотел на рынке купить что-нибудь.

– Ты не «что-нибудь», а пива и водки купи. Вон бери ЗИЛ с водилой и езжайте на рынок, чего время терять! – комбат ткнул в сторону ЗИЛ-131 с тентованным кузовом.

– Есть, товарищ майор!

Радостный от того, что ему не надо полдня вышагивать по бетонным плитам аэродрома, лейтенант направился к грузовику с дремлющим за рулем водителем-срочником.

«Алё, просыпаемся! – запрыгнув на пассажирское сиденье, сказал Щербаков. – Музыка есть?»

Сначала Щербаков заехал на ближайший мини-рынок, но там из спиртного было только пиво, в основном «Балтика» и «Оболонь». Пригодились деньги, подаренные омоновцем Олегом, на их часть Александр купил несколько полторашек «Оболони» и сигареты «Донской табак» с фильтром. Оставалось найти еще водки и, может, чего-нибудь закусить, если деньги останутся.

«Поехали водку искать, – сказал Щербаков солдату-водителю, отхлебнув пива из полторашки. – В Старопромысловском районе большой рынок, сказали».

Почти на каждом блокпосту ЗИЛ останавливали омоновцы, но, проверив пустой кузов, разрешали ехать дальше. Однако на одном из перекрестков командированные милиционеры стали требовать маршрутный лист.

«Где вы были, когда тут жопа была?! – стал возмущаться лейтенант. – Приехали на всё готовое, блокпостов тут наставили и своих не пускают!» Но менты категорически отказывались пропустить машину. «Хрен с ними! Давай разворачивай и по дворам поедем!» – хлопнув дверью, сказал Щербаков.

Машина развернулась и, попетляв по дворам, выехала на Старопромысловское шоссе, стрелой протянувшееся по Старопромысловскому району Грозного. Этот район не так сильно пострадал от войны, и по обеим сторонам дороги мелькали почти не тронутые осколками пяти и трехэтажные дома. Вскоре слева от шоссе увидели большой рынок. Товаров здесь гораздо больше, в том числе продавалась водка «Пристань» производства Северная Осетия. Лейтенант, не торгуясь, купил несколько бутылок, сложив их в черный полиэтиленовый пакет. «Совсем недавно в такой же пакет наших по кусочкам собирали. – мелькнула мысль в голове лейтенанта. – А сейчас водку складываем».

– Так, бензин еще есть? – Щербаков посмотрел на водителя, явно хотевшего что-то «намутить» с бензином, но маршрут получался слишком длинный.

– Ну есть еще чуть, – обреченно сказал солдат, поняв, что излишки бензина «чехам» продать не удастся.

– Тогда еще в одно место съездим, тут недалеко. Поехали прямо.

Но «недалеко» оказалось не так уж и близко. Машина еще минут двадцать ехала по шоссе на выезд из Грозного, наконец показались окраины города с промзоной. Слева высилась знакомая высота 319 и темнели крыши поселка Подгорный. ЗИЛ подъехал к железным воротам базы, за их железными прутьями маячил часовой в бронежилете.

«Здорово, брат! – открыв дверь, закричал Щербаков. – Ты майора Павлова можешь позвать? Скажи лейтенант Щербаков приехал! Танкист. Мы вместе на 319-й высоте стояли!»

Минут через пятнадцать в проеме ворот появился хмурый Павлов.

– Олег! Привет! – Щербаков кинулся к омоновцу. – У меня день рождения сегодня. Решил вот к тебе по случаю заехать.

– Привет, Саша, – Олег протянул руку лейтенанту, – поздравляю.

– А ты чего такой? У меня вон водка, пиво с собой! Давай по пятьдесят граммов, за встречу.

– Нет, Саша, спасибо. У нас сегодня на разминировании товарищ погиб. Так что ты уж извини, в другой раз.

Небо затянуто низкими серыми облаками. Всю обратную дорогу Щербаков задумчиво курил и пил пиво, настроения никакого. На часах далеко за полдень, когда приехали на аэродром, вскоре возвращаться в расположение батальона.

– Товарищ майор, задание выполнено. Водка и пиво в машине, – доложил он Купцову.

– Щербаков, ты за водкой в Волгоград ездил? Чего так долго?

– Нет, товарищ майор. Машина просто сломалась, чинили…

– Эх, если бы не день рождения у тебя! Иди вон в БТР спи, чтобы тебя никто не видел!

Вечером в вагончике начальник штаба Станкевич и его зам Золотарев вежливо отказались от празднования, видимо, соблюдая субординацию. Комбат Купцов тоже ушел куда-то,забрав всё пиво. В скромном праздновании дня рождения Щербакова поддержал только старший лейтенант Сенчин. Лейтенанты просидели до полуночи за бутылкой водки, вспоминая мирную жизнь и всякие смешные случаи из неё. Затем, не раздеваясь, легли спать.


Ночью случилась боевая тревога – сработали «сигналки» в лесопосадке, почти вплотную примыкающей к занявшему оборону батальону. Батальон подняли по команде «К бою!», и по данному участку лесополосы был нанесен массированный огонь, включая минометный. Щербаков проснулся от треска автоматных очередей и взрывов, гремящих поблизости. Схватив автомат, он вместе с Сенчиным выскочил из вагончика в ночную темень. С самой высокой точки холма, где находился главный наблюдательный пункт, в сторону Заводского района Грозного стреляли из всего, чего только можно. Очереди трассирующих пуль летели вниз, пропадая за склоном. За холмом тоже гремели выстрелы, свист и разрывы мин.

– Игорь, что делать? – еще не проснувшись, сквозь грохот прокричал Щербаков.

– Ты всё равно без танка. Оставайся здесь! Я на танк! – и Игорь побежал в сторону своего Т-72, растворившись в темноте. Щербаков залёг рядом с вагончиком за грудой поленьев, нацелив автомат в сторону, откуда раздавалась канонада. Сердце бешено колотилось – нападение боевиков? Но вроде город полностью под контролем федеральных и внутренних войск. Может, диверсионная группа? Щербаков напряженно всматривался в темноту. Ничего не видно, лишь порой от вспышек взрывов высвечивался контур холма.

Вскоре стало понятно, что в ответ не раздается ни единого выстрела – скорее всего какой-нибудь лесной зверек зацепил натянутую проволоку сигнальной ракеты. Поступила команда «Прекратить огонь», и наступила тишина, лишь вдали слышался рокот приведенных в боевую готовность танков. Потом замолчали и они.

Количество наблюдателей увеличили, но до утра всё то же безмолвие, лишь редкие окрики часовых.

Утром не выспавшиеся из-за ночной стрельбы Сенчин и Щербаков направились в вагончик-столовую. Гречневая каша с тушенкой не лезла, «сушняки» давали о себе знать. Вспоминая ночной инцидент и подшучивая друг над другом, они пили чай, как где-то недалеко раздался одиночный выстрел.

– Это что за нафиг? – Игорь отхлебнул из железной кружки.

– Не знаю. Голова болит после вчерашнего, а тут еще опять на аэродром маршировать, – ответил Александр.

Лейтенанты уже собирались уходить из столовой, как туда вбежал запыхавшийся командир 152-го танка сержант Чернов.

– Товарищ старший лейтенант, – закричал он, глядя на Сенчина, – там Везенёва убили!

– Как убили?! – Сенчин вскочил со стула. – Где?

– В вагончике, где мы с пехотой живем!

Лейтенанты и Чернов выскочили из столовой и побежали по раскисшей грязи в сторону 152-го танка. Подбегая к голубому строительному вагончику со стоящим рядом в окопе 152-м, они увидели лежащего на высоких деревянных «козлах» механика-водителя Везенёва. Над ним суетился старший прапорщик медицинского взвода Слава Румянцев. Козлы были накрыты серебряной пленкой-фольгой, сверкающей на солнце. Подойдя ближе, Щербаков рассмотрел начавшее желтеть бледное лицо механика Женьки Везенёва. Чуть выше его правого глаза чернело маленькое входное отверстие от пули. Румянцев пытался ввести иглу шприца в вену Женьки, качнув «козлы», отчего голова механика слегка повернулась, открыв взгляду огромную дыру, величиной с большое яблоко, в черепе сзади.

– Слава, да что ты его колешь, он же мертвый уже, – сказал Щербаков прапорщику, поймав себя на мысли, что мертвое тело не вызвало у него никаких чувств: ни страха, ни жалости, ни отвращения. Никаких.

– Инструкция, Санёк, – всё-таки сделав укол, ответил Румянцев.

– Да заворачивай его уже! Всё!

Стали выяснять, кто и как убил механика-водителя Весенёва по кличке Бокс, прошедшего всю войну, от боёв в Кадарской зоне Дагестана до сражений в Грозном, в недавнем прошлом спортсмена-боксера. И вновь сказалось отсутствие страха перед оружием и нарушение техники безопасности при обращении с ним. Во время ночной тревоги танкисты экипажа танка 152, жившие вместе с мотострелковым отделением в большом строительном вагончике, в темноте и суете похватали хранившиеся в общей пирамиде автоматы, не разбирая где чей.

После отбоя тревоги все возвратились в вагончик, будучи уверенными, что каждый стрелял из своего автомата. Недавно прибывший в пополнение экипажа, отслуживший в армии всего полгода, наводчик орудия рядовой Селиванов также выбегал по тревоге и тоже хватал автомат, но, как потом это выяснилось, автомат он схватил не свой. Каждый день наводчик орудия участвовал в тренировках к параду. После команды «Отбой» вместе со всеми Селиванов вернулся в вагончик и, зная, что утром ехать на тренировку, проверил автомат на отсутствие патрона в патроннике, поставил на предохранитель и пристегнул к автомату пустой магазин. Да только автомат это был не его. Мотострелки поставили автоматы в общую пирамиду с полными магазинами.

Утром все собирались на завтрак. Весенёв, как старослужащий, еще сонный сидел на нарах. Уже обувший сапоги Селиванов взял из пирамиды свой АКС-74, который ночью по тревоге схватил кто-то из мотострелков. То, что автомат стоял не в своей ячейке, его не насторожило. Наводчик, успевший подружиться с Весенёвым, шутя направил на механика АКС.

– Бокс, ты на завтрак собираешься? – спросил Селиванов механика.

– Нет. Чаю мне принеси в котелке и всё.

– Ну тогда прощай, Бокс, – Селиванов, будучи уверенным, что у него пристегнут пустой магазин и в патроннике нет патрона, прицелился в голову Весенёва, подмигнул ему и нажал курок.

Грохнул одиночный выстрел, голова механика дернулась, забрызгав мозгами и кровью стенку вагончика. Селиванов, не понимая, что произошло, выронил из рук автомат и медленно осел по стене.

На следующий день Селиванова увез на Терский хребет следователь из военной прокуратуры. Но, как потом выяснилось, Селиванова не посадили – всё списали на боевые действия. Весенёва в цинковом гробу отправили домой, посмертно наградив медалью «За отвагу», а Селиванов дослужил до дембеля водителем в какой-то другой части.


21 февраля, сразу после тренировки, объявили, что парад, посвященный Дню защитника Отечества, будет проведен завтра, а не 23-го, как положено, во избежание возможных провокаций со стороны боевиков. Кроме того, 23 февраля – начало сталинской депортации чеченцев и ингушей с территории Чечено-Ингушской АССР в Казахстан и Киргизию в 1944 году. Проводить парад в этот день федеральное командование сочло неуместным. Всю оставшуюся часть дня солдаты и офицеры батальона приводили в порядок оружие и одежду, начищали сапоги и берцы.

Ранний подъем, завтрак, и колонна выдвинулась в сторону Северного. У аэропорта стояла куча техники, доставившей других участников парада. На территорию аэропорта прошли через расчищенный от мусора и битого стекла терминал. Огромную площадь перед зданием аэровокзала заняли «коробки» с военнослужащими других войск и подразделений, дислоцированных в Грозном. 2 МСБ занял своё место справа от основной массы военных, стоя лицом к терминалу, на котором еще недавно блестели золотом буквы DGOXAR CALA. Сейчас букв не было, а все стены аэропорта затянули зеленой маскировочной сетью, чтобы скрыть черные пятна копоти на них и выбитые окна, заложенные мешками с песком. Перед каждым подразделением стояли столы, такие можно увидеть в любом офисе, с лежащими на орденских книжках орденами и медалями. Часть наград Щербаков успел рассмотреть перед построением. Больше всего Александру понравился орден Мужества – лаконичный серебряный крест с двуглавым орлом посередине и пятиконечной колодкой цвета крови.

Наконец войска построены, наступила тишина. В небе по-весеннему сияло февральское солнце, и в зимнем камуфляже было достаточно жарко.

Парад открыл министр обороны России маршал Игорь Сергеев. На торжественном митинге он поздравил солдат и офицеров с их профессиональным праздником, поблагодарил за хорошую службу, и сказал, что "завершающая фаза контртеррористической операции подходит к концу". Правда, сроки маршал не назвал. Также из его уст прозвучало, что "По мере выполнения поставленных задач войска будут возвращаться к местам постоянной дислокации, хотя горные районы необходимо контролировать до тех пор, пока не убедимся, что они живут спокойно". Далее он добавил, что Грозный сейчас максимально закрыт для входа-выхода, чтобы завершить разминирование, установить контроль, разрушить опасные здания, а затем передать его органам власти. Сергеев зачитал указ о присвоении командующим федеральными войсками на Северном Кавказе новых воинских званий. Виктор Казанцев стал генералом армии, Геннадий Трошев – генерал-полковником, а Владимир Шаманов – генерал-лейтенантом. Все они присутствовали на параде.

После этого министр обороны и члены генерального штаба, прибывшие с ним, стали вручать ордена и медали отличившимся в боях солдатам и офицерам. Военнослужащим 2 МСБ награды вручал какой-то полковник. Щербаков стоял и гадал, наградят его или нет, хотя ходили слухи, что наградят всех, кто участвует в параде. Но его фамилию всё не называли – может, она в конце алфавитного списка? Время, отведенное на награждение, заканчивалось. Уже зазвучали команды подготовки к парадному маршу, как вдруг Александр услышал: «Старший лейтенант Щербаков, выйти их строя!» С дальних концов плаца доносилось «равняйсь-смирно», лейтенант почти бегом выскочил к полковнику. Пока бежал, в голове мелькнуло: «Я же просто "лейтенант", а сказали "старший"». Полковник сунул Щербакову в руку медаль с удостоверением к ней, быстро пожал руку: «Встать в строй!», не став дожидаться от лейтенанта «Служу Отечеству!». Щербаков бегом вернулся на свое место, сунув медаль в карман и не успев даже рассмотреть её.

Началось торжественное прохождение маршем всех подразделений перед трибуной с высокопоставленным руководством из Министерства обороны. Щербаков шел в последней шеренге, чеканя шаг и ликуя в душе от того, что его наградили. Пусть не орденом Мужества, но медалью! Кроме того, слова маршала Сергеева о том, что «войска будут возвращаться к местам постоянной дислокации» внушали надежду о возможном скором возвращении домой.

Когда тожественный марш завершился и поступила команда «разойдись», Щербаков наконец-то вынул награду из кармана, чтобы как следует её разглядеть. На ладони золотилась медаль Министерства обороны РФ «За укрепление боевого содружества».

После окончания парада прямо здесь же, на аэродроме, начался концерт. Перед военнослужащими выступал военный ансамбль песни и пляски СКВО, актриса эстрады и кино Елена Воробей и поэт-песенник Илья Резник. Все смеялись пародиям актрисы, подпевали песням Резника и любовались красивыми девушками из ансамбля песни и пляски. Война отступила на второй план, и, наверное, каждый думал о мирном будущем, о возвращении домой.

Вечером в расположении батальона, в большой ротной палатке, состоялась неофициальная часть праздника, а именно обмывание полученных наград. Такую традицию завели еще в советской армии. Щербаков, как и все остальные награжденные сегодня офицеры, опустил свою медаль на дно железной кружки, на четверть наполненной водкой, и выпил. Теперь считалось, что медаль можно носить. Но с медалью на груди он просидел лишь до конца праздничного вечера, затем снял её и, упрятав в коробочку, положил поглубже во внутренний карман камуфлированной куртки.

На следующее утро Щербакова отвезли к своему экипажу на высоту 378,0.

Высота 378,0

Начались унылые будни. Танк лейтенанта Щербакова занял оборону на высоте 378,0 вместе с 3-м мотострелковым взводом 6-й МСР. Т-72Б стоял в окопе, оставшемся еще с первой войны и прикрывал левый фланг шестой мотострелковой роты. Танкисты жили вместе с солдатами 3-го мотострелкового отделения в большой землянке, также вырытой в годы первой чеченской. Скорее это была не просто землянка, а блиндаж – перекрытие сложено из толстых железных швеллеров, на них уложены мешки с песком и сверху всё засыпано землей, успевшей покрыться за долгие годы чахлыми пучками травы. Землянка-блиндаж запросто могла выдержать минометный обстрел и даже попадание снаряда небольшого калибра. Нахождение укрытия выдавала лишь торчащая из земли труба печки-буржуйки с идущим из неё белым дымом. Вход в блиндаж соединялся с сетью траншей, одна из которых выходила к танковому окопу.

Слева от 3-го МСВ, в пятистах метрах, начинались позиции правого фланга 5 МСР под командованием старшего лейтенанта Александра Тищенко, и вдали угадывался прячущийся в окопе танк первого танкового взвода. Командир и наводчик в экипаже новые, недавно прибывшие из 2-й танковой роты «молодые», механик – закаленный в боях Эмиль Кайдалов.

Сектора обстрела 3 МСВ и танка № 157 направлены на юг, где повсюду разбросаны холмы постепенно понижающегося хребта, переходящего в давно заброшенные, покрытые редкой сухой травой поля. Вдали и за сопками в небо поднимались редкие столбы черного дыма от горящих нефтяных факелов. С тыла хребет, заросший непроходимыми кустами, резко снижался, превращаясь в долину с лежащим на его дне Грозным, а именно Старопромысловским районом города. Тыл и правый край обороны надежно прикрывались крутыми склонами и колючими зарослями, а слева, на уходящей куда-то в долину тропинке, пехота поставила растяжку с миной направленного действия МОН-200.

Справа, за соседней вершиной, менее чем в километре, оборону занял 2 МСВ с приданным ему танком № 158. Там же находился штаб 6 МСР, еще дальше стоял 1 МСВ с прикрывающим правый фланг танком № 172.

Экипаж танка № 157 за это время успел подружиться с пехотой из 3-го МСО, с ними вместе делили двухъярусные нары землянки. Командовал мотострелковым отделением старший сержант-контрактник Сан Саныч, мужик лет сорока с запоминающимися рыжими усами-подковой. С Сан Санычем Александр быстро нашел общий язык. Как и Кравченко, Саныч оказался земляком Щербакова, что еще больше упрочило их дружбу.

Делать на высоте абсолютно нечего. Конечно, лейтенант Абдулов нашел бы чем занять экипаж, начиная от тактической подготовки и заканчивая чисткой вооружения, но Абдулов находился в госпитале, комбат Купцов высоту еще ни разу не посетил, а старший лейтенант Сенчин приехал всего однажды на КрАЗе-заправщике, заправить почти пустые баки танка соляркой. Щербакову тоже было лень придумывать какие-либо занятия для экипажа, главное, чтобы ночью на постах не спали. Чем занимались остальные экипажи 3-го ТВ – неизвестно. Находились они далеко, поэтому Александр к ним лишний раз не ездил, если только по случаю вызова в штаб 6 МСР. Связи со своими танками никакой – мешали горы.

Свободного времени полно, и каждый занимал себя, как мог. Щербаков читал найденные в 6-й роте книжки и старые журналы, рисовал картинки на обратной стороне старых листовок, стрелял из снайперской винтовки СВД по консервным банкам или по парящему в вышине орлу (правда, в орла он ни разу не попал). В оставшееся время Александр спал в землянке, благо выведенные «бэтэры» у всего личного состава батальона теперь спать не мешали, а ночью вместе с Сан Санычем на несколько часов заступал в караул. Разглядеть что-либо в кромешной тьме мешал факел горящей нефти, находившийся в нескольких сотнях метров от позиций и слепящий, словно в глаза светил прожектор идущего навстречу поезда. Приходилось заслонять факел рукой и просто прислушиваться. Когда ветер дул со стороны факела, то все звуки тонули в его монотонном гуле, и тогда оставалось надеяться только на растяжки с гранатами. Их наставили впереди, так что неожиданно подобраться к взводу было проблематично.

В один из дней привезли гуманитарную помощь – посылки с теплыми вещами, бумагой для писем, конфетами. Подарки собирали школьники по всей стране и передавали в Чечню воевавшим там солдатам и офицерам. В каждой коробке обязательно находилось письмо или открытка от учеников с пожеланиями здоровья и скорейшего возвращения домой. Посылки и поздравления пришли и от коллективов предприятий России, от православных церквей и храмов. В основном тёплые вещи, предметы гигиены, сладости.

В первый же день возвращения на высоту за Щербаковым приехал командир минометного взвода лейтенант Сергей Жамков.

«Саня, привет! – выпрыгивая из кабины ГАЗ-66, крикнул Жамков, – Поехали к нам в штаб, нарисуешь себе расположение наших подразделений. И ещё, там тебе омоновцы подарки на день рождения передали».

В штабе 6 МСР Щербаков перерисовал расположение 6 МСР на двойном тетрадном листе в клеточку и забрал у командира роты капитана Дегтярева подарки. Омоновцы передали лейтенанту модный на тот момент бритвенный станок «Mach-3» с запасными тройными лезвиями и пену для бритья «Gillette».

– А водки не передали? – спросил Щербаков у Дегтярева.

– Пока ты на параде маршировал, водку мы за твоё здоровье выпили, – ответил командир роты.


С позиции приходилось раз в несколько дней выезжать «за дровами». На хребте, поросшем редкой травой и сырым кустарником, буржуйку топить нечем. Но в двух километрах от расположения взвода, на огромном поле, разглядели в танковый прицел бывшие позиции какого-то подразделения, стоявшего тут скорее всего в начале второй компании. От них остались обвалившиеся окопы, прямоугольники борозд некогда стоявших тут палаток, кучи артиллерийских гильз и пустых деревянных ящиков от снарядов. За ящиками, которые потом использовали в качестве дров, и выезжал танк вместе с мотострелковым отделением.

Кормили на хребте плохо. Три раза в день пехота ходила в расположение штаба 6 МСР, где располагалась кухня или ПХД, как все её называли. С ПХД в больших двенадцатилитровых термосах ТВН-12 приносили завтрак, обед и ужин. В обед на первое обычно жидкий суп, на второе перловка или гречка. От мяса в первом и втором только слабый запах. На третье чай, часто без сахара. Утром и вечером перловка или гречка, счастье, если попадется хоть один кусочек тушенки. Хлеба – один маленький заплесневелый кусок, его сушили на буржуйке и, если он не сильно вонял, ели.

С водой тоже проблемы, поэтому, когда питьевая вода в термосах заканчивалась, воду для питья набирали во фляжки прямо из луж, стараясь не поднять муть со дна, потом кидали пару таблеток пантоцида и пили, хотя от воды несло хлоркой. Почему питание такое отвратительное, можно только догадываться. По одним слухам, продовольствие продавалось местному населению узким кругом военнослужащих, связанных со снабжением, по другим – просто не хватало на весь батальон. В любом случае солдаты и офицеры на хребте оставались полуголодными.

Но бойцы нашли выход из положения – стали ходить «на охоту». Дикой живности среди горных вершин практически не встречалось, но вот одичавших собак, покинувших разрушенные селения и скитавшихся по хребту, бегало довольно много. На них и шла охота. Поначалу Щербаков отказывался есть зажаренную на сковородке собачатину, но вскоре голод взял своё, от костра аппетитно пахло шашлыком. Собака по вкусу была похожа на баранину. В дальнейшем на высоте 378 собачатина оказалась основным источником мяса.

Как-то раз на охоте солдаты подстрелили корсака – маленькую степную лисицу рыжевато-серого цвета. Мясо лисы есть побрезговали, а хвост отрезали и подарили Щербакову. Александр, вспомнив художественный фильм «Блокпост» про первую чеченскую, где один из главных героев носил похожий лисий хвост, прикрепленный к его каске, решил сделать аналогичным образом. Лейтенант высушил хвост над печкой и пришил его к своей камуфлированной вязаной шапке. Но ходить с хвостом было неудобно, поэтому Щербаков отпорол его и прикрепил на ствол танкового НСВТ.

На одной из такой охот солдаты застрелили собаку, у которой оказалось трое щенков. Собаку съели, а щенков раздали по мотострелковым отделениям. Собакам, привязавшимся к батальону еще с Дагестана или позже в Чечне, давали соответствующие клички – Хаттаб, Ваххабит. Щенка, названного «в честь» Дудаева Джохаром, экипаж 157-го взял себе. Маленький кобель Джохар быстро привязался к новым «родителям» и всё время следовал за танкистами. Если отправлялись за дровами, щенок просился на танк и устраивался поудобнее на башне среди коробок КДЗ.

От нечего делать, на танке поехали смотреть ближайший факел. Из земли с рёвом вырывалась горящая смесь газа и нефти, устремляясь в небо черными клубами. Нестерпимый жар не давал подойти близко. Факел на десяток метров окружала выжженная земля, на границах её торчали пучки ярко-зеленой травы, словно давно наступила весна, а дальше в полях и на склонах хребта белел снег. Сделали фото «на память» и вернулись назад.

Однажды ночью пришлось тащить в расположение штаба 2 МСБ заглохший МТЛБ замкомандира батальона, приезжавшего с проверкой на хребет. МТЛБ сломался перед самой Первомайкой, и оттуда за танком пришёл солдат-механик, в то время как ЗКБ майор Резаков сидел на охране тягача. Солдата на позицию горными тропами привел какой-то старик-чеченец, что наделало немало переполоху, когда дед неожиданно появился у землянки. В результате перепуганного наставленными автоматами чеченца отпустили восвояси, а с солдатом поехали за МТЛБ. Тягач зацепили и при свете фар потащили через половину Грозного по Старопромысловскому шоссе.

В городе ни огня, даже редкие блокпосты пустые, по крайней мере танк с болтающимся сзади на тросах МТЛБ никто не останавливал. Щербаков высунул голову из люка, стараясь не пропустить нужный поворот, до которого оставалось еще больше десяти километров. В угольно-черном небе тысячи звёзд и белёсая лента Млечного пути. Часам к одиннадцати вечера доехали до штаба батальона, отцепили сломанный тягач и поехали тем же путём обратно – по хребту не рискнули, так как боялись заблудиться. Щербаков щелкал каналы радиостанции, надеясь услышать чьи-нибудь переговоры, как вдруг в наушниках зазвучала песня популярной на тот момент группы. Оказалось, что кто-то из солдат ВВ, имеющий допуск к радиостанции, вообразил себя «диджеем» и устроил дискотеку для всех, кто находился на этой частоте внутренних войск. В перерывах между песнями «диджей» шутил и передавал приветы от своих сослуживцев. Александр ехал в танке по темному ночному Грозному, а в наушниках шлемофона играла никак не подходящая для этой тревожной обстановки весёлая музыка.

Конец февраля. Голубое небо с редкими облачками, солнце светит по-весеннему, днём уже можно не надевать зимний комбинезон. Кое-где лезет первая трава, грязный снег остался только в ложбинах, и повсюду журчат ручьи.

– У отца сегодня день рождения, – сидя после обеда на сухом пригорке, задумчиво сказал Щербаков. – И считай сорок дней, как наши погибли. Даже выпить за его здоровье нечего и пацанов помянуть.

– Чаем помянем, – сказал Сан Саныч, – у меня заначка осталась, сейчас заварю. Кстати, завтра 29 февраля, год-то високосный…

Круглая земля…

Когда лейтенант Абдулов, недавно закончивший Казанское танковое училище, прибыл служить командиром взвода в танковый батальон, первое, о чем Олегу сказал его комбат капитан Ломов, это кого лучше придерживаться и с какими офицерами стоит общаться в батальоне, а от кого держаться подальше. В качестве отрицательного примера Ломов привёл старшего лейтенанта Ржавчина из третьей учебной танковой роты. Ну сказал и сказал. Вскоре офицеры третьей роты приехали с полигона в расположение батальона. Абдулов, проходя мимо их каптёрки, услышал звуки веселья и заглянул в приоткрытую дверь. За столом с парой бутылок водки и закуской сидели несколько лейтенантов. Во главе стола возвышался огромный рыжий старлей, являвшийся, судя по всему, заводилой компании. «Чё стоишь, заходи! – гаркнул старший лейтенант Абдулову. – Ты с какой роты?»

Познакомились, выпили, продолжили. Старлей оказался тем самым Ржавчиным. В разговоре выяснилось, что он, как и Олег, закончил Казанское танковое. Офицеры сидели за столом, шутили, рассказывали смешные жизненные истории, а Абдулов всё пытался вспомнить, отчего лицо Ржавчина ему так знакомо. Постепенно воспоминания всплыли в памяти Олега, и он тоже рассказал историю, произошедшую с ним в военном училище. По ходу его повествования гоготали все, кроме одного офицера.

Будучи еще курсантом, Олег Абдулов заступил в суточный наряд помощником дежурного по училищу. Стояла зима, весь день валил снег, и к вечеру началась метель. Ближе к полуночи Абдулов вместе с дежурным отправились на ночную проверку караула. Они шли по заметаемой позёмкой асфальтовой дорожке, слева белел занесенный снегом плац.

– Абдулов, а ну-ка, глянь, что это за черное пятно на плацу, – остановившись, сказал дежурный.

– Да это асфальт еще не успело снегом замести, товарищ полковник.

– Давай иди, посмотри! – дежурный повысил голос.

Абдулов не хотел лезть по глубокому снегу в тонкой осенней обуви, но пришлось. Увязая в холодных сугробах по щиколотку и несколько раз потеряв ботинки в снегу, Олег добрался до пятна в центре плаца, оказавшегося здоровым курсантом, лежащим ниц в одном сапоге. На другой ноге ни сапога, ни портянки не было. Курсант лежал в полной отключке, и от него за версту разило перегаром. Исходя из повседневной формы одежды, можно было предположить, что курсант в пьяном состоянии пытался вернуться из самоволки в роту и хотел срезать путь через плац, но, увязая в глубоких сугробах, сначала потерял сапог, а потом силы вовсе оставили его и он рухнул аккурат посреди плаца.

– Товарищ полковник, его в госпиталь надо! Он, наверное, обморозился весь, – сказал Абдулов подоспевшему дежурному.

– Какой нафиг госпиталь! С меня же голову снимут, что это в наше дежурство приключилось! Надо его в роту тащить. С какой он роты?

– Не знаю.

– Ладно, потащили. Там разберёмся.

Тяжеленного курсанта подхватили под мышки и поволокли. Его ноги, одна в сапоге, другая с синими пальцами, оставляли в снегу две глубокие борозды. По дороге он икал, брыкался и бубнил что-то нечленораздельное. По документам, обнаруженным в нагрудном кармане, выяснили, что это курсант 4-го курса Дмитрий Ржавчин из пятой роты.

После того как Ржавчина отволокли в роту, растёрли обмороженную ногу и привели в чувство, дежурный устроил всем разгон, приказав молчать об инциденте. «Был бы трезвый – замёрз бы давно», – сказал полковник напоследок.

И вот сейчас Абдулов стоит на крыльце и курит вдвоём с Ржавчиным, которого он с тех пор не встречал.

– Слушай, – Ржавчин оглянулся по сторонам, проверив, что кроме Олега рядом никого, – я понял, что ты меня узнал. Предлагаю об этой истории больше никому не рассказывать. Добро?

– Знаешь Дима, хоть и прошло с тех пор три с половиной года, было тогда темно и морозно, но твою пьяную рыжую морду я не забуду никогда. Ты сейчас хоть понимаешь, кто тебя тогда спас? А я даже тогда твоей фамилии не знал!

Абдулов сдержал свое обещание и никому из офицеров танкового батальона про Ржавчина не рассказывал.

Конец февраля 2000-го. На днях Абдулов только выписался из госпиталя. Все осколки, какие можно, вытащили, оставили один в колене – побоялись резать и задеть сухожилия. Вроде, не мешает и ладно. Возвращаясь в Чечню, Олег не успел на последний вертолётный борт в Моздоке, и ему пришлось заночевать в пересыльном пункте, расположенном недалеко от аэродрома.

Вечерело. Пересыльный пункт состоял из больших брезентовых палаток, шатавшихся на холодном ветру. Заметив всполохи огня в одном из их окошек, Абдулов откинул полог и заглянул внутрь. В темной палатке у чугунной печки-буржуйки сгрудилось несколько офицеров, лиц во мраке не видно, лишь порой тускло мерцают звёздочки на погонах. Перед ними чернел деревянный армейский ящик со стоящей на нём водкой, железными кружками и банками тушенки.

– Заходи, что стоишь! – раздался громкий голос, показавшийся Абдулову знакомым. – Пить будешь? – широкоплечий офицер взял бутылку и разлил по кружкам. – Ты откуда? – вновь спросил Абдулова громкоголосый капитан, когда все выпили.

– С танкового батальона. Из госпиталя возвращаюсь. А вы?

– А мы из грозненской комендатуры. В отпуск едем, – за всех ответил капитан. – Я тоже в танковом батальоне служил, в Волгограде, – сказал он и открыл чугунную дверцу печки, чтобы подбросить угольных брикетов. Языки огня осветили лица сидящих офицеров и знакомую рыжую шевелюру.

– Да я даже знаю, в какой роте. В третьей учебной, товарищ Ржавчин, – в капитане Олег узнал бывшего старлея Ржавчина.

– Олег, ты?! – Ржавчин тоже узнал Абдулова.

– Земля-то круглая, Дима…

Потом еще пили за встречу, за погибших, за будущее. Кончилось тем, что офицеры грозненской комендатуры стали играть «в весёлую гранату». Правила простые – участник игры засовывал наступательную гранату РГД-5 себе в рот, держа её донную часть зубами, и выдёргивал предохранительную чеку. После этого нужно в течение трёх секунд ладонями выкрутить запал, пока тот не сдетонировал вместе с гранатой. Выкрученный запал летел в угол палатки, где взрывался с громким хлопком. Очередной участник вкручивал новый запал в корпус гранаты, вставлял её себе в рот, и вновь игра со смертью на опережение. Если кто-то не успеет, пострадают все, но офицеры пили давно и уже не соображали, что делают. Абдулов сразу отказался от этой безумной затеи, но уйти из палатки не мог – подумают, струсил боевой офицер. Да и куда? В соседнюю палатку – так там тоже осколки достанут. Будь что будет – Абдулов лёг на скрипучую кровать в дальнем углу палатки спиной к играющим, ожидая, когда же закончатся взрыватели и надеясь, что Ржавчина он больше в своей жизни не увидит.

Следующим утром, когда Олег проснулся, Ржавчина и «игроков» рядом не оказалось, видимо, уехали. К полудню вертолёт доставил Абдулова на Терский хребет.


***

В первый день весны, 1-го марта, на позицию к Щербакову на своей «Танюше» приехал выписанный из госпиталя Абдулов. Щербаков очень удивился, еще издали завидев его танк с развевающимся на антенне триколором.

– Товарищ лейтенант, – стал докладывать Щербаков, – за время Вашего отсутствия происшествий в третьем танковом взводе не случилось.

– Здорово, Саша, – похудевший и еще не оправившийся от ранений Абдулов обнял Щербакова. – Ну как вы тут?

Позитивный настрой и дружеское отношение Абдулова насторожило Щербакова. Лейтенант приготовился к тому, что Абдулов опять к чему-нибудь придерётся.

– Да нормально всё. Стоим тут, дежурим круглосуточно, – осторожно ответил Александр. – Ты-то сам как? Давно из госпиталя?

– Сегодня только с Терского в Грозный приехал и вот роту объезжаю. Осталось еще 158-й и 172-й экипажи проведать.

Они еще немного поговорили.

– Ладно, Саша, поеду я. Ты приезжай, водки вместе попьем, пообщаемся, – Абдулов хлопнул Щербакова по плечу, – а то сидишь тут с этой «мабутой».

«Видать, его сильно «приложило», – глядя вслед уезжающему танку командиру роты, думал Щербаков. – Может, память отшибло? Раньше гонял меня, как сидорову козу, а тут – «водки вместе попьём»…

Засада на Сергиево-Посадский ОМОН

2 марта в 03:30 ночи на железнодорожный вокзал города Моздок республики Северная Осетия прибыл эшелон с подмосковными милиционерами. Девяносто восемь бойцов Сергиево-Посадского ОМОНа приехали на смену своим коллегам из Подольска и уже через три часа выехали в Грозный на семи «Уралах». Колонна направлялась в Старопромысловский район Грозного.

Пасмурный мартовский день. На северных склонах Сунженского хребта еще лежит нерастаявший снег. Около 10 утра головная машина колонны подошла к базе ОМОН, находившейся на территории промзоны Старопромысловского района. Напротив базы чернели мокрые крыши и заборы села Подгорное. До деревянного шлагбаума, перекрывавшего проселочную дорогу, оставалось не более трехсот метров, как с обеих сторон от неё неожиданно раздались выстрелы по колонне. Первая пуля, пробив лобовое стекло грузовика, попала в водителя головной машины, и она, съехав с дороги, ткнулась капотом в здание бывшей автомастерской. Ехавшие в других «Уралах» омоновцы сначала решили, что это их встречают салютом милиционеры из Подольска, но в следующее мгновение на колонну обрушился сплошной шквал огня. Милиционеры стали выскакивать из тентованных кузовов грузовиков, тут же попадая под обстрел.

Щербаков вылез в пасмурное утро из землянки покурить. Солнце скрывалось за густыми серыми облаками, и на душе так же серо и тягостно. Откуда-то снизу, со стороны Подгорного, раздавались глухие очереди и бухали взрывы. Давно такого не случалось, обычно тишина вокруг.

– Саныч, как думаешь, что там за стрельба? – спросил он у показавшегося в проеме землянки контрактника.

– Не знаю, там же база омоновская, может, они учения какие устроили, а может, опять какая показуха для телевидения. Во 2-м отделении на связи со штабом роты, сообщат, если что…

С высоты 319, где находился отряд прикрытия подольского ОМОНа, услышали стрельбу, внизу, около базы, увидели колонну грузовиков и разбегающихся по обе стороны дороги людей. Вскоре по высоте стали бить снизу из стрелкового оружия. Высота 319 оказалась отрезанной стеной огня от базы, пыталась выйти с ней на связь, но база не отвечала, внизу шёл бой. Командир отряда прикрытия Валерий Кузнецов связался со штабом 6 МСР и попросил подмогу. На помощь выехал танк № 172 с мотострелковым отделением и ГАЗ-66 с еще двумя МСО. Пока танк и «шишарик» петляли по извилистой горной дороге, внизу не прекращалась стрельба. Основная часть прибывших на смену милиционеров залегла справа от дороги, но высунуться из кювета не было возможности – с обеих сторон стреляли. Пока подоспела помощь, прошло около двух часов. Завидев танк и пехоту, стрелять стали реже. Т-72 успел один раз выстрелить по элеватору, откуда, по словам милиционеров, велся огонь. Вскоре выстрелы затихли.

За день до этого Старопромысловский временный отдел внутренних дел получил оперативную информацию о том, что в Грозный через блокпост № 53, со стоящим на нём подольским ОМОНом, будет пробиваться автоколонна вооруженных «лжегантамировцев» в милицейской форме. Точное количество боевиков и на каких машинах они будут передвигаться, неизвестно. Для предотвращения прорыва, совместно с военной комендатурой устроили засаду в селе Подгорное, через него лежал путь к блокпосту. Часть прибывших на двух БТР-80 свердловских милиционеров из временного РОВД оборудовала позиции за бетонными стенами промзоны, пробив в ней бойницы, часть окопалась на окраинах села Подгорное.

Колонна сергиево-посадского ОМОНа, выехавшая 2 марта из Моздока в Грозный, по халатности вышестоящего командования не была обеспечена военным сопровождением и даже не получила маршрутных листов – четко прописанного приказа, по какой именно дороге нужно передвигаться по республике Чечня. Колонна, не имевшая точного маршрута передвижения, поехала не по охраняемой войсками федеральной трассе Моздок-Грозный, а по второстепенной дороге, которая не охранялась, но расстояние по ней на 50 километров короче до пункта прибытия. Решение свернуть с федеральной трассы приняли скорее всего спонтанно – хотелось побыстрее сменить своих коллег. Если бы сергиево-посадский ОМОН, как и предполагалось, поехал по федеральной трассе, то на блокпост № 53 они бы подъехали со стороны Грозного, сначала проследовав его насквозь и не столкнувшись с засадой. Но выбранный путь был короче, и колонна подошла к блокпосту с противоположной стороны, откуда ждали боевиков. Кроме того, подольские милиционеры не предупредили свердловцев, что здесь могут появиться свои, ведь они ждали сменщиков только к концу дня и по совсем другой дороге.

Свердловцы, открыв огонь, не сомневались, что перед ними переодетые бандиты, а сергиево-посадцы, полагая, что попали в засаду боевиков, стали отчаянно защищаться. Попавшие в западню стреляли не только по позициям, откуда по ним велся огонь, но и по местам предполагаемого нахождения противника, а именно по высоте 319. Вскоре свердловцы поняли, что стреляют по своим, но только через полчаса стрельба по сергиево-посадскому ОМОНу полностью прекратилась – ссылались на проблемы с рациями, однако сам бой продолжался. Еще какое-то время милиционеры, теперь уже все вместе – свердловские, подольские и сергиево-посадские стреляли по селу Подгорное и склонам Сунженского хребта, пытаясь отыскать огневые точки несуществующего противника. С прибытием танка и мотострелков огонь наконец затих. В результате засады на колонну 22 милиционера погибли и более 30 оказались ранены.

Когда выстрелы под горой умолкли, по рации из штаба 6 МСР пришел приказ соблюдать повышенную боевую готовность – снизу, со стороны Подгорного, возможен прорыв напавшей на колонну сергиево-посадского ОМОНа группы боевиков, какой на самом деле не было.


***

Прошло еще несколько нудных, ничем не примечательных дней. От скуки Щербаков писал письма родителям и друзьям, вышивал цветными нитками свои инициалы на майке, перерисовывал картинки из журналов или глядел вдаль, сидя около землянки на невесть откуда притащенном диване.

Солнечным утром 5 марта на высоту 378 приехал ГАЗ-66. В кабине с висевшими на дверях бронежилетами сидел командир 6 МСР Дегтярев.

– Саня, привет! – капитан выпрыгнул из кабины. – Давно в бане был?

– Давно. А что, в баню поедем?

– Не, не в баню. Лучше!

Часть пехоты и Щербаков с Кравченко погрузились в крытый брезентом кузов «шишарика», оставив остальных и Обухова на позиции. Машина двинулась в сторону штаба 6-й роты, но проехала мимо него, виляя по грунтовой дороге. Наконец она свернула на более широкую грунтовку, спускающуюся вниз, в сторону Старых Промыслов, и на полпути вновь повернула направо. Проделав общий путь около шести километров и проскочив по окраинам селения с названием 15-й участок, машина остановилась рядом с круглым водоёмом. От воды шёл пар и неприятно несло тухлыми яйцами. Несмотря на зиму, вокруг водоёма росла зеленая трава. Чуть поодаль от берегов лежал грязный снег.

«Выгружайся! – крикнул Дегтярев. – Где вы еще в термальном источнике искупаетесь?»

Вода в источнике диаметром около четырех метров была настолько горячая, что залезть туда сразу не представлялось возможным – только постепенно, осторожно погружаясь в мутноватую, пахнущую сероводородом воду. Но потом вылезать уже совсем не хотелось. Глубина метра полтора. Оставив одного наблюдателя, все залезли в водоём, сложив одежду и автоматы на берегу. Сначала все просто наслаждались горячей водой, потом кто-то стал прямо здесь же стирать свою одежду.

«Местные говорят, долго нельзя в этой воде сидеть – сердцу может плохо стать. Максимум минут двадцать, – сказал капитан Дегтярев не принимавший участие в помывке. – Но вот у кого ноги не ходят или спина болит – помогает. До войны сюда много людей ездило лечиться, кто не ходил, на ноги вставали».

К обеду чистый Щербаков вернулся на высоту и на источник повезли мыться очередную партию бойцов и Обухова.

В очередной приезд замкомандира батальона майора Резакова в 6-ю МСР он и комроты Дегтярёв хорошо «посидели» и поговорили «за жизнь». Возвращаться ЗКБ решил через город и, как прошлый раз, почти на том же месте, МТЛБ сломался. Надвигалась ночь. Идти в горы за танком – можно заблудиться, и ЗКБ Резаков решил идти за помощью в штаб батальона через весь Старопромысловский район. На МТЛБ их только двое, он и механик-водитель. Один автомат на двоих и несколько гранат РГД-5 и Ф-1. Резаков приказал оставаться на охране тягача механику, оставив ему АКС, а сам, взяв с собой две гранаты, отправился пешком в штаб. ЗКБ шёл по Старопромысловскому шоссе, сжимая в руках гранаты и спотыкаясь на разбитом асфальте. Давно наступил «комендантский час». Мёртвый город молчал, и даже на блокпостах никого. Раньше это расстояние он проезжал за полчаса, но теперь пешком в полной темноте до штаба Резаков добрался далеко за полночь. За МТЛБ выехал танк, на башне сидел протрезвевший ЗКБ и показывал дорогу. Как потом сказал комбат Бельский: «Был бы трезвый – не дошёл. Точно бы убили».

Медленно текли скучные дни. Ничего не происходило, вестей о возвращении домой тоже никаких. Новые письма написаны и переданы в штаб батальона на отправку домой. Ночами Щербаков долго не мог заснуть, думал о «выводе» – кто-то сказал очередную дату 27 марта, но сколько их уже было, таких дат.

В один из выездов за дровами Щербаков нашёл ржавую банку с остатками синей краски. На правом борту своего танка он написал имя «Надежда» в память по глупости потерянной студенческой любви. С тех университетских лет таких настоящих, как ему казалось, отношений у Александра не случилось, и он до сих пор переживал по этому поводу. Из армии лейтенанта никто, кроме родителей, не ждал – любимой девушки у него не было, и от этого на душе становилось, порой, очень тоскливо. «Хотя, с другой стороны, не "наставят рога", пока защищаешь Родину», – пытался успокоить себя Щербаков. Для остальных интересующихся надписью лейтенант объяснял, мол, название танка символизирует, что «мы надеемся, что всё будет хорошо» и «надежда умирает последней». На второй борт краски не хватило…

Лейтенант жил надеждой, что всё это когда-нибудь кончится – голод, холод, постоянный стресс, тоска по Родине. Как-то раз, вспоминая один из своих любимых фантастических фильмов «Назад в будущее», он написал самому себе в своей бордовой записной книжке послание, надеясь прочесть его через долгие месяцы и годы в мирной жизни:

Шура, привет из прошлого. Ты сейчас дома, а я в Чечне. Я верю, что всё это кончилось, весь этот дурдом. Не забывай это. Как же хорошо, когда ты дома…

Привет из Грозного.


Кравченко собрал из двух найденных еще в Грозном магнитофонов один. Радио на магнитофоне ловило плохо, кассет всего две. Одна из них – какая-то тупая русская попса, которую никто не слушал, другая – два альбома 1999-го года группы «Hi-Fi», по одному на каждую сторону 90-минутной кассеты. «Hi-Fi» было супер-популярным, кассета крутилась круглые сутки, и уже каждую ноту все выучили наизусть. Так же безрадостно прошел Международный женский день, на следующий, 9-го марта, приходил Кайдалов, постриг Щербакова. Скука.

Очередной тоскливый день 10 марта. Солнце пригревает, ветер колышет первые ростки зеленеющей травы, но в ложбинах еще лежит серый снег.

– Товарищ лейтенант, можно я к Кайдалову на танк схожу? – спросил гревшийся рядом на солнце Кравченко. – Эмиль сказал, что в поселке внизу хребта водку можно достать.

– Ты чё, дебил? Вкаком низу? Откуда ты знаешь, кто там в поселке? – встрепенулся лейтенант. – Может, там боевики прячутся. Ты думаешь, они все из города вышли?

– Да он с пехотой ходил уже. Нет там никаких боевиков!

– Так, Кравченко, к Кайдалову сходи, спроси, есть ли у него водка. Но чтобы никакого низа! Понял?

– Так точно, товарищ лейтенант!


Вечерело, а Кравченко так и не появился. Солнце всё ниже опускалось к Терскому хребту, окрасив бордовым его вершины. Тени становились длиннее, и в ложбинах сгущался вечерний мрак.

– Обухов! Иди к Кайдалову на танк! – крикнул Щербаков механику. – Где этот Кравченко? Скажи, если пьяный, пусть сразу вешается! Четыре часа его уже нет!

Обухов, подхватив автомат, ушел в сумерки. Через час, когда совсем стемнело, механик вернулся один.

– Обух, где Кравченко? – увидев из окопа одинокую фигуру Толика, крикнул Щербаков.

– Да они там… – начал мяться Обухов.

– Что они там? Бухают? – закричал лейтенант.

– Они вниз с контрабасами пошли, за водкой, – запинаясь ответил механик.

– Сука! Я же сказал вниз не ходить! И давно ушли?

– Давно. Сразу, как Кравченко к ним пришел, – сказал Обухов.

– Ехать надо за ними в поселок! – сказал греющийся у буржуйки сержант-контрактник из мотострелкового отделения.

– В какой поселок? Куда мы по ночи попремся? Может, там дорога заминирована! Может, так всё задумано и нам засаду устроили! Нас же там всех в темноте порешат!

– Правильно! Не надо никуда ехать! – сказал рассудительный Сан Саныч. – Если они живы, значит, сами придут. Если нет – сейчас мы им ничем не поможем. Куда ехать не знаем, обстановку не знаем. Если до утра не придут, сообщим в штаб роты и с усилением поедем.

Оставалось только смотреть на часы и ждать. Щербаков корил себя за то, что вообще отпустил наводчика. Нахрен эта водка! Что там произошло внизу? Где Кравченко и как он будет смотреть в глаза его родителям в случае… Но про это лучше не думать. Лейтенант нервно курил одну за другой вонючие сигареты, вглядываясь в темноту, куда несколько часов назад ушел наводчик. Ближе к четырем часам утра со стороны кайдаловского танка показалась одинокая шатающаяся фигура, подсвечиваемая пламенем нефтяного факела.

– Стой, кто идет! – направив автомат в сторону фигуры, прокричал стоявший с Сан Санычем на посту Щербаков.

– Таварищнант, свои! – послышался заплетающийся голос Кравченко.

– Вот козел! Ты где, сука, был?! – в голосе лейтенанта смешались злость и облегчение от того, что Кравченко вернулся. Пьяный, но живой! – Щербаков выскочил из окопа. Одновременно хотелось набить Кравченко морду и обнять его невредимого, но лейтенант подавил в себе оба желания.

– Да всё нормально, товарищ лейтенант, – он протянул Щербакову звякнувший стеклом целлофановый пакет. – Я ж сказал, что водка будет.

– Дебил! – лейтенат схватил Кравченко за грудки. – Мы уже собирались вас искать ехать! Я же сказал вниз не ходить!

Через полчаса Кравченко храпел на нарах, успев рассказать, как они с Кайдаловым и контрактником-мотострелком ходили вниз на 10-й участок. Там якобы живет одна русская женщина, приехавшая в Чечню выкупать своего попавшего в плен сына. Сына так и не нашла и вот пока осталась в этом поселке, помогает местным делать из спирта и воды «левую» водку. У неё в гостях засиделись. О том, что они потом заснули, опьянев от водки и домашней еды, Кравченко умолчал. Позже Щербаков узнал, что танкистов и «контрабаса» хватились другие контрактники 5-й роты, ждавшие водку на хребте. В три часа ночи они разыскали спящую троицу в одном из домов 10-го участка, чуть было не устроив стрельбу и самосуд в посёлке, думали, сослуживцев взяли в заложники или убили.

«Их же там перерезать всех могли! Или автоматы украсть! Повезло, что, наверное, и правда, там нет боевиков. Ладно, завтра поговорим! – ещё злясь на храпящего наводчика, сказал Щербаков, – Саныч, наливай. Не пропадать же добру».


Утром приехал Игорь Сенчин на КрАЗе-заправщике, он заправлял танки, стоящие на хребте. Щербаков очень обрадовался приезду Игоря, которого давно не видел.

– Игорян, привет! Что там нового? Про вывод слышно что-нибудь? – спросил Александр, едва Сенчин спрыгнул на раскисшую от таявшего снега землю.

– Привет, Саня! Новый слух, мол, на днях весь батальон уезжает на погрузку в Червлёную, а оттуда домой.

– Да ладно! Точно? – усомнился Александр.

– А когда оно «точно» было?

– Прикинь, приезжал Абдулов, сам на себя не похож – водку меня звал пить, – продолжил Щербаков. – Раньше гонял наравне с солдатами. Контузило его, видать, сильно. Не знаешь, что с ним?

– Не знаю. Недавно приезжал Шугалов, устраивал на общем собрании офицеров разгон пехоте за бардак, особенно молодым лейтенантам. Сказал, что кадровые офицеры хуже, чем «студенты». Тебя в пример приводил как образцового офицера и сказал, типа, лично морду набьет тому, кто тебя, Саня, «пиджаком» назовёт. Видимо, Олег всем этим «проникся» и зовет тебя водку пить.

Пока танк заправляли, сфотографировались дешевым фотоаппаратом-мыльницей на найденную в Грозном фотопленку. Никто, включая Щербакова, в скорый вывод не поверил – сколько раз уже обещали, хотя вновь где-то блеснул маленький лучик надежды. На следующий день новая дата вывода – 2 апреля…

От скуки Щербаков иногда записывал события дня в свою красную записную книжку:

13 Марта (ПН) Ездили на танке за дровами. Кормят «водой» уже дня три. Сегодня на ужин была вообще вода с рыбным запахом, чай без сахара и всё без хлеба. Хлеба часто не бывает (не говоря о сахаре)…

14 Марта (ВТ) Приезжал КР Олег А., заправляли танки. После обеда пошел снег, сильный ветер, завьюжило. Косте А. письмо написал.

15 Марта (СР) Погода солнечная. Обслуживанием танка занимаемся… Помыли танк…

16 Марта (ЧТ) Занимаемся обслуживанием танка. Уже несколько дней едим собачатину. Убили лису, хвост мне подарили.

«Дружеский» обстрел

Вскоре опять поехали купаться на горячий источник. Заодно постирались. Платяных вшей в батальоне вывели, и жить стало легче. Вернувшись, доели остатки жареной телятины. До вечера бездельничали – воскресенье.

В 21:00 Щербаков, как всегда вместе с Сан Санычем, заступили на пост. Стоя в окопе рядом с землянкой, тихонько разговаривали о том о сём, прикрывая ладонью лицо от слепящего в ночи факела. Вокруг тишина, ветра практически нет, и на черном небе порой выглянет из-за облаков почти полная луна. Ближе к полуночи Щербакову захотелось пить.

«Пойду во 2 МСО на ПХД схожу, а то в землянке вода кончилась», – сказал он Сан Санычу и двинулся на выход из окопа по направлению к чернеющему силуэту своего танка. Факел светил в лицо, отчего лейтенант постоянно натыкался на стенки извилистой траншеи. Под ноги осыпалась земля, смешиваясь с непросыхающей грязью. Наконец он выбрался наверх и, спотыкаясь, потихоньку пошел в сторону «кухни», где находился 36-литровый термос с питьевой водой. Никто из часовых пехоты его ни разу не окликнул – то ли спали, то ли видели, что свой, хотя, скорее, первое. ПХД было метрах в ста от землянки. Щербаков несколько раз чуть не упал, пока дошел до «кухни», располагавшейся в вырытой прямоугольной яме. Здесь стояли столы, сделанные из снарядных ящиков, пустые термосы для еды и термос с водой. Нашарив кружку, привязанную веревкой к термосу, Щербаков зачерпнул пахнущей хлоркой воды, выпил, морщась от неприятного запаха, и направился в обратный путь.

Факел вновь светил в лицо, и двигаться приходилось медленно, чтобы не свалиться в какую-нибудь траншею. До своего окопа оставалось несколько десятков метров, совсем рядом чернел силуэт Сан Саныча на фоне полыхающего вдали факела, как сзади послышался противный свист летящей мины. В районе ПХД, где несколько минут назад Щербаков пил воду, раздался взрыв, на мгновение вспышкой высветив окрестности. За ним раздался еще один, гораздо ближе. Щербаков, спотыкаясь, преодолел несколько последних метров и прыгнул в окоп. Вокруг начали рваться мины и свистеть осколки.

– Саныч, кто это? – закричал Щербаков.

– Хрен знает! – Саныч пригнул голову от падающих комков и кинулся к землянке. – Отделение, к бою! – закричал он, откинув полог. Из землянки выбегали полуодетые солдаты, на ходу щелкая затворами автоматов. В ночное небо взвилась красная ракета – сигнал «К бою!». Кравченко и Обухов выскочили из землянки, вопросительно глядя на Щербакова.

«Давай к машине! Обухов, заводи сразу!» – крикнул лейтенант, и экипаж бросился к темнеющему в ночи танку. Рядом рвались мины, кто и откуда стреляет – непонятно. Взрывы бухали правее, в районе 2-го и 1-го мотострелковых отделений. Танкисты, прячась от осколков за левым бортом танка, забрались на броню и заняли свои места. Справа слышались автоматная стрельба и хлопки подствольных гранатометов. Щербаков вертел командирской башенкой, в прицел ночного видения никаких целей, лишь яркое пятно нефтяного факела. Направо, где рвались мины, башню невозможно развернуть – мешал холм землянки, к тому же там позиции 1 и 2 МСО. Впереди и по секторам обстрела никого не видно. Может, боевики лезут сзади, с севера? Но там непроходимые заросли. Взрывы мин с позиций 3 МСВ сместились на северный склон хребта в «зелёнку» и вскоре прекратились, но автоматная стрельба всё продолжалась. Щербаков пытался выйти на связь со штабом 6 МСР – в ответ тишина. Что там происходит? За грохотом двигателя танка ничего не слышно, люки наглухо закрыты от осколков.

Наконец пехота поняла, что снизу их никто не обстреливает, и прекратила огонь. Вновь наступила тишина. Вскоре по радиостанции ответил штаб 6-й роты, приказали вести наблюдение. До утра пехота сидела в окопах, а танкисты у себя в танке. Никто не понимал, кто и откуда обстрелял позиции.

Ближе к обеду выяснилось, что удар по 3 МСВ нанесли свои же минометчики из 6 МСР под командованием старшего лейтенанта Жамкова. Периодически их минометный взвод обстреливал квадраты Сунженского хребта, но в этот раз «сбились прицелы и были указаны неверные координаты». Из 3 МСВ никто не пострадал, от осколков защитила извилистая сеть окопов, куда мины не попали, кроме одной, разорвавшей питьевой бак, из которого за несколько минут до обстрела пил Щербаков.

***

Кормить стали лучше, но порой скудное меню всё же приходилось «разбавлять» собачатиной. Её сначала варили, затем посыпанные кольцами репчатого лука кусочки мяса обжаривали на сковороде. Собак ели до тех пор, пока однажды не выяснили причину упитанности бывших домашних питомцев. В одну из вылазок за дровами солдаты заприметили большую стаю собак, выбежавшую откуда-то из-за пригорка, видимо, испугавшись грохота танка. «Охотники», увидев «дичь», сразу открыли стрельбу из автоматов по удирающей стае и попали в одну из собак. Танк остановился, солдаты слезли с брони за добычей. Со стороны пригорка, откуда выбежали собаки, сильно несло трупным запахом. Решили посмотреть, что там воняет. Обойдя пригорок, бойцы увидели вырытую в нем землянку, а внутри неё около десятка наваленных друг на друга обглоданных человеческих трупов. Ими и питались собаки. Кто эти люди – наши, боевики или гражданские уже не понять. С этого дня собак исключили из рациона.

21 марта подразделения 2 МСБ на медицинском МТЛБ объезжал старший прапорщик Румянцев. По пути он заехал на высоту 378 проверить, нет ли больных среди личного состава или не появились ли опять «бэтэры». Увидев Славу Румянцева, Александр обрадовался – давно его не видел, да и Слава столько раз выручал Щербакова, когда тот заболеет, сразу даст нужных таблеток.

– А п-пострелять у вас тут можно? – как всегда чуть заикаясь, спросил Слава.

– Да конечно, стреляй. А что, не настрелялся? – подмигнул Щербаков.

– Д-да у нас в батальоне запретили стрелять. Типа, говорят, что город рядом, чтобы мирное население не пугать.

– Ну у нас с этим всё хорошо, из населения одни собаки. Погоди, – Щербаков скрылся в проёме землянки. Через минуту он показался оттуда с кучей оружия, – вот тебе на выбор: РПК, СВД, РПГ, «муха». Чего хочешь выбирай.

Настрелявшись из всех видов вооружения, довольный прапорщик пригласил Щербакова «отобедать, чем бог послал» в свой МТЛБ. Обед состоял из медицинского спирта, разбавленного водой, тушенки и моркови «по-корейски», купленной на одном из грозненских мини-рынков. Посидели, отпивая тёплый спирт из железных кружек, поговорили о том, что происходит на хребте и в батальоне, когда сроки вывода.

– Ц-цоя Саню помнишь? Разведчика, которого в Сунже унесло, когда его к нашим переправляли после штурма моста? – спросил Щербакова Румянцев.

– Ну на лицо нет, а так помню. Они еще с Кайдаловым всё корешились.

– Омоновцы вниз по течению тело на днях нашли. Опознали Цоя по военному билету. Военник в целлофан был завёрнут и в кармане его лежал.

– Жесть. Ну хоть похоронят теперь по-человечески. Давай за наших погибших, не чокаясь…

Спирта было мало, он довольно быстро кончился, и Румянцев уехал дальше проверять подразделения.


***

Прошло еще несколько нескончаемых дней на высоте 378, куда недавно из батальона приехал старшина Юра Петров. По заданию командира роты чистили пушку, выравнивали подмятые за время боёв и маршей борта танка. В очередной раз съездили на горячий источник помыться и постирать бельё – с мытьём и стиркой сейчас дела обстояли куда как лучше, минимум раз в неделю. Порой поутру танк не заводился – аккумуляторы давно не обслуживались, их мощности и воздуха в баллонах для запуска двигателя на хватало. Приходилось посылать «гонца» за соседним танком – заводили с «толкача» на задней передаче, зацепив тросами к другому танку или перекинув баллоны с воздухом.

В остальное от дел время Щербаков лежал на нарах в землянке, слушая музыку на «Европе Плюс» или «Русском Радио». Скука страшная, про вывод одни слухи. Очень тянуло домой, хотелось уехать или уйти пешком из этой чужой земли. А тут еще ужасные сны, где Щербакова пытаются взять в плен. От кошмаров лейтенант вскакивал среди ночи с колотящимся от ужаса сердцем, затем постепенно приходил в себя и вновь пытался заснуть. Днём лейтенант порой вылезал из тёмного блиндажа наружу, курил вонючую «Приму», сидя на изодранном диване, и с тоской глядел на Терский хребет, за которым в сотнях километрах была его Родина.

Когда ветер дул с юга, со стороны Кавказского хребта доносилось эхо далеких взрывов – бомбили скрывавшихся там боевиков. Война закончилась только в новостях по телевизору. В Грозном тоже случались обстрелы комендатур и блокпостов, постоянно минировали дороги, боевые действия перешли в партизанскую войну. Тем временем наступил апрель.


1 Апреля (СБ) Солнечно и жарко. Углубляем землянку. Слушаем приколы по «Европе Плюс»…

2 Апреля (ВС) Не завелся танк. Завели 158-м. Ездили за дровами. Настроение раздражительное. Питьевая вода закончилась.

3 Апреля (ПН) В 1:00 на воде из лужи сварили с Юрой пакетный суп и кофе. Пришли письма от Сержа К. и Н.В. Был солнечный тёплый день…

4 Апреля (ВТ) Поехали в полк на Терский хребет – 200 руб. получил.

Высота 283,8

Солнечным утром, 5 апреля поступил приказ 5-й и 6-й ротам, растянутым по Сунженскому хребту, оставить свои места дислокации и прибыть в район высоты 283,8. Вокруг неё заняла оборону 4-я МСР вместе со 2-м танковым взводом. Здесь же находился штаб 2-го МСБ. Собирались недолго. Быстро погрузили скромные пожитки в деревянные ящики, закрепленные на ЗИПах танка. Повзрослевший Джохар, виляя хвостом и радостно высунув язык, уверенно прыгнул на броню и улегся между люком командира и наводчика, солдаты мотострелкового отделения залезли на трансмиссию, держась ближе к башне. За остальными бойцами прикатил ГАЗ-66.

По грунтовой дороге ехали вдоль опустевших позиций батальона с темными провалами бывших землянок, местами еще дымились пепелища костров. Левее, далеко внизу, чернели крыши домов Старопромысловского района. Через полчаса мини-колонна карабкалась на холм, где держала оборону 4 МСР.

Прилегающая к высоте территория находилась на северо-западной окраине Заводского района города Грозный. Штабная палатка батальона стояла прямо под высоким холмом, самой высокой точки высоты 283,8. Рядом расположились два строительных вагончика, в одном из них еще недавно жил Щербаков, готовясь к параду. В другом вагончике жил командир батальона, замкомандира батальона (ЗКБ) и замполит батальона. Вокруг высоты по кругу окопалась 4 МСР.

Когда сюда прибыли 5-я и 6-я роты, два танковых взвода и артбатарея, прежде стоявшая на Терском хребте, оборону расширили, и теперь она занимала в несколько раз большую территорию. Т-72 Щербакова поставили в окоп на краю крутого оврага, заросшего густым кустарником. Сектор обстрела в направлении поселка Ташкала, находящегося в Старопромысловском районе Грозного. Позади танка проходила узкая грунтовая дорога, за ней густые заросли кустов и деревьев, находившихся внутри «кольца» обороны. По приезде экипаж принялся рыть землянку, сказали, что здесь надолго. 3 ТВ делил позиции с 5 МСР под командованием старшего лейтенанта Тищенко.

Начались ежедневные построения на плацу – широкой вытоптанной поляне, рядом со штабной палаткой. Всё закрутилось по новому кругу, как некогда в первые месяцы службы. Утреннее построение, замполит батальона Сергеев зачитывает оперативную обстановку, командиры подразделений ставят задачи на день, развод по учебным или рабочим местам. Правда, командир роты Абдулов Щербакова больше не гонял, даже в первый вечер прибытия на высоту пригласил лейтенанта в свой вагончик «посидеть за рюмкой чая».

Из приятного – столовая. Теперь всё свежее и горячее, чай сладкий, хлеб не вонючий, в обед первое, второе, салат, компот, порой сало на блюдце, порезанное тонкими ломтиками. Душ минимум раз в неделю. Многие подразделения, чтобы не зависеть от расписания, сами стали делать себе «бани» и душевые. Еще в декабре, на Терском хребте, танкисты нашли два небольших вагончика защитного цвета на колёсах. Сейчас один из них Абдулов приспособил под баню, во втором жил сам. Оба вагончика спрятали в глубоком окопе, накрыв маскировочной сетью.

На северо-восточном склоне высоты, почти вплотную к позициям, росли густые заросли кустарника с торчащими меж ними стволами еще не успевших покрыться листвой деревьев. Командование 2 МСБ посчитало это направление опасным – можно незаметно подобраться к расположению батальона. Утром 8 апреля был отдан приказ танками валить деревья и гусеницами укатывать кустарник, чтобы территория стала более открытой и бурелом не дал подобраться незаметно.

Подняв передние подкрылки, дабы не помять их, и повернув пушку назад, танки взвода лейтенанта Щербакова стали валить деревья и давить кусты. Стволы ломались, словно спички, под многотонной тяжестью, и доселе трудно проходимый кустарник превращался в бурелом. Лисий хвост, привязанный к стволу НСВТ, улетел в неизвестном направлении, сорванный веткой. Через некоторое время танк «разулся». На ведущую звёздочку намотало проволоку, к тому же, давно не проверяли натяжение гусениц, и ослабшая левая «гусянка» соскочила с поддерживающих катков при развороте. До вечера на месте пришлось провозиться с ремонтом танка, пока остальные завершали утюжить заросли. К сумеркам в буреломе наставили сигналок, теперь направление под контролем.

После вечернего построения Щербакова вызвал комбат Купцов.

– Щербаков, а ты в курсе, что завтра в отпуск уезжаешь? – хитро улыбнулся в усы комбат.

– Как в отпуск? Домой? – Щербаков не верил своим ушам.

– Так точно. Комполка Шугалов сказал, чтобы тебя в отпуск отправили. В общем, собирайся, десятого в Червлёной эшелон на Волгоград. Я тоже еду.

– А на сколько отпуск? Я на неделю не поеду, потом опять привыкать ко всему этому, – еще сомневаясь в услышанном, сказал лейтенант.

– Не на неделю. Недели три минимум, как эшелон назад будет.

Из вагончика комбата лейтенант вышел, еще никак не веря в услышанное. В сгустившейся темноте он, спотыкаясь от света слепящих факелов, направился к вагончику Абдулова.

– Олег, меня Купцов в отпуск с собой забирает. Что делать?

– Что делать – ехать! Только возвращайся, Саша, пожалуйста. Если ты не приедешь, то меня в отпуск не отпустят. Ведь на всю роту я и ты офицеры, больше никого, – Абдулов хлопнул Щербакова по плечу. – Сенчина вон во вторую роту назад на Терский перевели. Первый и второй взвод без офицеров, когда новые приедут – неизвестно.

– Олег, я вернусь. Обещаю.


На станцию в Червлёную-Узловую к обеду 10 апреля прибыла большая группа офицеров, прапорщиков и контрактников, ехавших в отпуск. Военных привезли с Терского хребта в кузовах «шишариков». Погода стояла паршивая – дождь, ветер, низкие серые облака по всему небу, но она не могла омрачить радость отпускников. На запасном пути их дожидался эшелон, состоящий из двух пассажирских вагонов и нескольких платформ с покореженной в боях техникой. В Кизляре вагоны с военнослужащими должны перецепить к пассажирскому поезду, следующему до Волгограда.

«Отмечать» отпуск начали еще на Терском хребте, продолжили в эшелоне. Каждый, у кого имелись деньги, купил в дорогу чего-нибудь выпить, поэтому недостатка в алкоголе не было. Все делились водкой, коньяком или пивом друг с другом, блуждая по вагонам и радуясь, что скоро они будут дома. К тому времени, когда эшелон тронулся, отпускники более-менее успокоились, разбившись по группам за столиками в плацкартных вагонах, продолжая пить и закусывать сухпаями.

Ближе к вечеру Щербаков, уже «отметивший» свой отъезд, лежал на верхней полке, глядя как по проходу ползет старший сержант-контрактник Серёга с трудно выговариваемой фамилией.

– Серый, ты куда ползёшь? – весело закричал ему лейтенант. – Туалет в другой стороне!

Серёга повернул голову на звук, уставившись на Александра пьяными безумными глазами, – Саня, прячься! Снайпера! – заорал сержант и пополз дальше по коридору.

– Какие снайпера? Мы в поезде домой едем! – вдогонку крикнул лейтенант, но контрактник упрямо «по-пластунски» уполз в конец коридора.

На станциях торговавшие пирожками бабульки часто бесплатно угощали выходивших на перрон военнослужащих эшелона, особенно завидев медали и ордена, красующиеся на груди у многих офицеров и контрактников. Щербаков тоже прицепил свою медаль «За укрепление боевого содружества», и теперь она поблёскивала в лучах весеннего солнца. Глядя на всё это, вспоминались кадры военной хроники Великой Отечественной войны, когда советские солдаты ехали с Победой домой. Но была ли сейчас победа?

Через полтора суток пассажирский поезд притормозил на пару минут на станции имени Максима Горького, не доехав несколько километров до Волгограда. Девять месяцев назад отсюда отправился эшелон, увезший Александра в Дагестан. По пасмурному небу стелились низкие облака, моросил мелкий противный дождь. Щербаков спрыгнул на холодный сырой перрон и, закинув за плечо свою потрепанную черную сумку «СССР», зашагал в сторону дома своей бабушки.

Армия. Перезагрузка

«Саша, просыпайся! Приехали!» – кто-то настойчиво тряс Щербакова за плечо.

Александр с трудом разлепил опухшие от сна глаза. Он лежал на нижней полке плацкартного вагона. Под столиком плацкарта перекатывались несколько пустых водочных бутылок. Колеса поезда неторопливо постукивали на стыках рельс и протяжно скрипели на стрелках. В дальнем конце вагона кто-то из солдат терзал струны плохо настроенной гитары:

Я дорого дал бы за встречу с тобой,

Полжизни, не меньше, – как шутит комбат.

Наверно, нескоро вернусь я домой,

По горным дорогам длиннее назад…

Полежав еще немного, лейтенант медленно сел, опираясь локтями на потертую столешницу с полудюжиной пластиковых стаканчиков и коробкой остатков сухпая. В грязном окне вагона мимо проплывали платформы с военной техникой.

– Где мы? – спросил пересохшими губами Щербаков у капитана в тельняшке. На камуфлированной куртке офицера блестели эмблемы десантных войск.

– Ханкала, – ответил тот, – Сейчас выгружаться будем.

О, если б ты знала, как тянет домой…

Но все между нами останется пусть.

Сниму запыленный берет голубой,

Тебя расцелую, когда я вернусь!

Эшелон, потолкавшись еще немного по путям, остановился. Перрон отсутствовал, и десантники, с какими приехал Щербаков, прыгали с подножки вагона на пыльную землю, покрытую не успевшей засохнуть от жаркого солнца травой. В нескольких сотнях метрах виднелся палаточный городок – расположение 56-го десантно-штурмового полка (ДШП).

В штабе десантников, находившемся в большой ротной палатке, Щербакову выделили кровать.

– Завтра свяжемся с вашим полком, – сказал замначальника штаба ДШП, – скажем, чтобы тебя забрали. А пока располагайся. На обед-ужин с нами в офицерскую столовую позовем, туалет на улице направо.

– Спасибо, товарищ майор, – Щербаков задвинул свою сумку с надписью «СССР» под кровать и улёгся на её скрипучую сетку.

В голове всплывали события промелькнувшего как один день отпуска. Вроде бы только вчера он приехал из Чечни, наконец-то увиделся с родителями, друзьями, даже успел купить новую бежевую «Жигули» «шестёрку». Поначалу было очень странно видеть гуляющих по ярко освещенным улицам людей, которые не пригибались, переходя открытые пространства и не оглядывались по сторонам, боясь получить снайперскую пулю.

Но главное, всем просто наплевать на то, что происходило на Кавказе. Про войну мало кто говорил или упоминал, кроме тех, у кого там находились родные. Щербаков вспомнил себя студентом, первую чеченскую и как ему тоже была не интересна эта тема. Сейчас же он сам попал в эту мясорубку.

Отпуск пролетел незаметно, и буквально двое суток назад в Волгограде Александра уже сажал в эшелон начштаба Кукушкин, а сегодня, 24 мая, лейтенант вновь лежит за сотни километров от дома в душной палатке.

Следующим утром по засекречивающей аппаратуре связи (ЗАС) связались с командованием мотострелкового полка, стоящего на Терском хребте в 12 километрах по прямой от Ханкалы. Речь на ЗАС сначала кодировалась, а потом раскодировалась, из-за этого практически невозможно разобрать слов собеседника. На хребте не понимали, кто приехал, Щербаков не мог разобрать, что ему отвечают и когда его отсюда заберут. Оставалось надеяться и ждать.

К обеду следующего дня за лейтенантом на ЗиЛ-131 приехал зампотех танкового батальона майор Крылов.

– Щербаков, ты что ли? – заглянув в палатку и увидев сиротливо сидевшего на кровати Александра, сказал Александр Григорьевич. – А мне говорят, езжай в Ханкалу, приехал кто-то. Кто приехал – непонятно.

– Товарищ майор! Здравия желаю! – вскочил Щербаков. – Я уж думал век тут жить буду.

– Давай собирайся.

– Да я уже давно собран, – лейтенант вытащил сумку из-под кровати. «Спасибо за всё, мужики!» – на прощанье крикнул он дежурившим в палатке десантникам.

Пригород Грозного Ханкалу за многие километры можно было опознать по стоящему над ней пылевому облаку – здесь находилось несколько воинских частей, участвовавших в боевых операциях, и множество ремонтных баз военной техники, поднимавшей своими гусеницами и колесами эту пыль. Во время дождей пыль превращалась в непролазную грязь. Ханкала находилась в паре километров от Грозного, еще 18 километров через город до штаба полка, стоящего на Терском хребте с 1 МСБ.

Щербаков переживал, что на хребте Купцов будет ругать его за долгое отсутствие. Хотя Александр же не виноват, что отдыхал полтора месяца – как пошёл первый эшелон в Чечню, так он и приехал. Но комбат ничего не сказал Щербакову по этому поводу, вероятно, подумал, хорошо, что лейтенант вообще вернулся, а ведь мог бы и «закосить».

На следующее утро Щербакова перевезли на Сунженский хребет во 2 МСБ на прежнее место. Абдулов очень обрадовался, увидев прибывшего из отпуска лейтенанта. Про столь долгий срок отсутствия командир роты тоже не заикнулся – знал, что эшелоны сейчас редко ходят, да и теперь-то его самого точно отпустят в отпуск.

И вновь служба пошла своим чередом. Танкистов из последнего призыва осталось всего несколько человек. Кравченко и Обухова Александр в батальоне не застал – наводчик и так был уже дембель, механик уехал по телеграмме из дома – что-то случилось, хотя и его вскоре пора было увольнять. Дембеля уехали, новых танкистов еще не привезли. Из офицеров только Абдулов и Щербаков, да старшиной прапорщик Петров Юра. Теперь командир роты стал заметно лучше относиться к лейтенанту. Частенько они вдвоём сидели у Абдулова на позиции. Олег рассказывал о своём детстве, о том, как он учился в военном училище, как познакомился с будущей женой Татьяной, имя которой сейчас написано на бортах его танка. Щербаков говорил про учёбу в институте, свою жизнь в общаге и о работе на железной дороге. Они всё больше узнавали друг о друге и меняли своё мнение в лучшую сторону.

В роте осталось 5 танков с неполными экипажами, остальные пять загнали в глубь круговой обороны и поставили на временную консервацию, скрыв за деревьями. Круглосуточно их охраняли сменяемые часовые – оставшиеся бойцы танковой роты.

Щербаков жил в большой землянке на семь человек, вместе с его новым экипажем нары делили бойцы мотострелкового отделения. Собаку Джохара комбат Бельский, не спрося, отдал омоновцам с нижнего блокпоста после одной из посиделок, пока экипаж Щербакова ездил на родник в боевом охранении колонны.

Изредка шли непродолжительные дожди, потом опять жара, всё мгновенно высыхает, и от этого зелень прёт из всех щелей. Однажды пошёл дождь с градом. Град с голубиное яйцо долбил по броне, разлетаясь мелкими осколками льда, вскоре всё растаяло, вновь печёт солнце и стоит страшная духота. Вокруг цвели черешни, в зеленой траве прятались белые цветы одичавшей клубники – часть расположения батальона находилась на давно заброшенных дачах.

На одном из тактических учений танковый взвод выехал в прилегающие к Сунженскому хребту поля, заросшие красными маками. Маки, словно волны огромного кроваво-красного озера, колыхались на ветру. Танки летели по алеющему полю, и за ними в небо вместо пыли устремлялись тысячи красных лепестков. Это сказочно красивое зрелище навсегда осталось в памяти Щербакова.

К концу мая привезли недостающие экипажи, но в начале июня Абдулов уехал на десять суток домой, и сейчас первой танковой ротой «рулил» Щербаков, исполняя обязанности командира роты. Лейтенант сам проводил все занятия по вождению танков и их обслуживанию, а также тактику по старым конспектам Абдулова. Тяжело справляться с целой ротой, но куда деваться? Щербакову с порядком и дисциплиной помогал старшина роты прапорщик Петров Юра.

В свободное время Щербаков читал «Мастера и Маргариту» писателя Михаила Булгакова. Книгу, еще пахнущую типографской краской, нашёл Олег Абдулов в одном из домов Грозного и перед отъездом в отпуск дал почитать Александру. «Мастер и Маргарита» настолько захватила Щербакова, что он отдавал её чтению любую свободную минуту.

Каждое утро вниз по дороге к блокпосту отправлялась группа разминирования. Сапёры медленно шли, осматривая обочины и колею грунтовки на наличие фугасов и мин. Сзади медленно ехал единственный «живой» БТР огневого прикрытия. Пока не проверена вся дорога до асфальта, выезд из батальона был запрещен.

В первой половине дня шли занятия по тактике, огневой или технической подготовке, порой вместо этого занимались обслуживанием техники. Щербаков вел занятия по работе на танковой радиостанции, дневной и ночной стрельбе, оборудованию основной и запасной позиций, а также занимался документацией роты. В 14:00 обед, затем отдых. Во второй половине дня в основном ничего не делали, потому что начиналась страшная жара, от которой спастись можно только в тени. Носки или портянки, по возможности, приходилось стирать каждый день – в жару офицеры ходили в берцах, солдаты в кирзачах. Ноги прели и покрывались сыпью.

Вечером на вытоптанном плацу проходило построение батальона, потом ужин, ночью проверка постов. По ночам в городе изредка слышались выстрелы, порой одиночные, иногда очередями. Чаще всего огонь вели милиционеры на блокпостах – в городе действовал комендантский час, и ночью стреляли без предупреждения на все звуки или во всё, что движется. Стоило начать стрелять на одном блокпосту, как вскоре стрельбу подхватывали на следующем, и вскоре грохотало по всему городу. Через какое-то время всё постепенно успокаивалось. Но порой стрельбу провоцировали оставшиеся в Грозном боевики, маскировавшиеся под мирных жителей. Диверсантов потом вычисляли и ловили на зачистках.

Ночевал чаще всего Щербаков прямо на трансмиссии танка, в тесной землянке стояла духота. Ночи тёплые, черное небо усыпано звездами. Глядя на мерцающие серебряные точки, лейтенант часто думал о далёкой Родине. Вроде бы и небо здесь точно такое же, но всё же это чужая земля.

Танк Щербакова прятался в окопе на тех же позициях 5 МСР, командовал ею Саня Тищенко. Саня, здоровый старший лейтенант, оборудовал у себя на позициях «качалку» из подручного железа, где занимался сам и разрешал «качаться» всем желающим. Бывало, скажет проходящему мимо Щербакову: «Привет, Санёчек! Посты проверяешь? Заходи "на чай"». У Тищенко и медсестры Марины (или, как все её уважительно называли, Марины Юрьевны) случился роман, и теперь они жили вместе. Марина, симпатичная блондинка лет двадцати пяти, перебралась из медпалатки в большую ротную землянку, где для неё и Сани вырыли отдельную комнату, отгородив занавеской от остальной «казармы». Руководство батальона отнеслось с пониманием к ситуации и влюбленным не препятствовало. Забегая вперед, нужно сказать, что Александр и Марина, по возвращении в ППД, поженились.

Взвод лейтенанта Щербакова, как и в Шелковской, был определен в штурмовую группу. Красная и зеленая ракета – выход штурмовой группы, танки третьего взвода мгновенно заводятся и собираются в колонну у штаба батальона, где уже ждет взвод 4 МСР. Пехота по отделениям прыгает на броню – и вперед, куда прикажут. Чаще всего выезжали на различные зачистки совместно с ОМОНом, в основном в Заводской район Грозного, в частный сектор или на заброшенные промзоны. Александру нравились такие мероприятия – всё не так скучно сидеть в расположении. К тому же сейчас 2 МСБ в открытые столкновения с противником не вступал, в городе орудовали мелкие диверсионные группы, их отлавливали и порой на месте уничтожали отряды ОМОН и СОБР. У Щербакова на зачистках была возможность пообщаться с бойцами этих подразделений, которых все уважали, и они с таким же уважением относились к танкистам. Один раз Александр даже сфотографировался с их спецвооружением – автоматическим пистолетом Стечкина и снайперской винтовкой ближнего боя ВСК-94.

На время отсутствия Абдулова с Терского хребта прислали начштаба ТБ Эдика Кукушкина, и теперь он жил в большой землянке, ранее вырытой для командира роты. Эдуард Кукушкин как начальник штаба танкового батальона был образцовым офицером. Вся документация у него всегда в порядке, всё оформлено правильно и в срок, подшито и пропечатано. Сам он одет с иголочки, форма с кучей нашивок в любых условиях опрятная, берцы начищены до блеска. Но вот штатного места в танке начальнику штаба не предусмотрено. Во время боевых действий НШ Кукушкину приходилось сидеть в штабе, хотя он рвался в бой. Эдуарда не пускал комбат. В своё время Эдик служил в отдельной танковой роте морской пехоты, носил форму морского пехотинца, а теперь, сидя в штабе за документами, очень переживал оттого, что вместо штурма вражеских позиций ему приходится писать какие-то штабные бумажки и наградные листы на отличившихся в бою танкистов.

Через положенное время вернулся Абдулов, стало полегче. Жизнь текла своим чередом, слово «война» уже не звучало так часто. Батальон занимался тем же, что делал бы в мирной обстановке – занятия, учения, теория и практика. Как в обычной жизни проходили мероприятия, посвященные дням рождения офицеров, присвоениям очередных званий и вручению наград.

Все расслабились, и вновь начались случаи неосторожного обращения с оружием и нарушения воинской дисциплины.

Один «дембель», стоящий в карауле, решил вытащить из гильзы пулю калибра 12,7 красивого красного-бордового цвета, «на память». Он начал ковырять гильзу плоскогубцами, в результате патрон взорвался у него в руках, оторвав два пальца. «Дембеля» вместо дома увезли в госпиталь.

Недавно прибывший контрактник тоже недолго задержался в батальоне. Ему был отдан приказ снарядить пулеметную ленту спаренной зенитной установки 23-миллиметровыми снарядами. Один из снарядов, похожих на большой патрон, никак не хотел залезать в железную ленту, и контрактник не придумал ничего лучшего, как забить его туда молотком. От удара по капсюлю осколочно-зажигательный снаряд сдетонировал и взорвался, оторвав контрабасу несколько пальцев и выбив глаз.

Еще одно происшествие случилось во время мероприятия, на котором обмывали награды. Молодой контрактник сержант Мамаев, прибывший в первую танковую роту, часто проводил свободное время с такими же контрактниками из ремонтного взвода. В ремвзводе «порядки» были попроще, поэтому контрабасы-ремонтники любили выпить «без палева», а если удавалось, выкурить «косячок». Мамаев, пользуясь тем, что офицеры танковой роты ушли на обмывание наград, решил сходить в гости к своим новым друзьям. Там контрактники сначала употребили припасенную водку, а потом еще и «дунули». Откуда Абдулов и Кукушкин получили информацию, что сержант Мамаев проводит время у ремонтников, неизвестно, но, узнав об этом, встали из-за праздничного стола и пошли его искать.

На позиции спускались сумерки, солнце закатилось за Терский хребет. Увидев офицеров, направлявшихся в сторону железного вагончика, где «отдыхали» контрабасы, стоявший «на шухере» солдат из ремвзвода побежал предупредить контрактников.

– Там это, офицеры с танковой сюда идут! – запыхавшись, сказал солдат, заглянув в дверь к отдыхающим.

– Бля, это за мной! – со страхом в голосе промолвил Мамаев, которого после косяка пробило «на шугняки». Он вскочил с места и выбежал из вагончика. Контрактник понимал, что если его найдут сейчас и учуют запах водки, то будут бить и очень сильно.

Казалось бы, взрослые люди, практически одного возраста, да и Мамаев не солдат-срочник. Но уж так сложилось, что на употребление алкоголя офицерами и прапорщиками «по поводу» смотрели сквозь пальцы, солдат же и контрактников за это карали нещадно. Об этом знал и Мамаев. Выбежав в сгущающуюся темень, он судорожно заметался среди деревьев, не зная, где прятаться. Через дорогу контрактник заметил силуэт вагончика, накрененного на один конец. Сержант бросился в его сторону, спотыкаясь о кочки. Рядом с вагончиком в окопе стоял танк, а чуть поодаль маячил танкист-срочник, вышедший на ночное дежурство. Контрактник забежал в вагончик, там никого – двое других танкистов ушли «в гости» к соседнему экипажу. В тусклом свете лампочки Мамаев увидел пирамиду, где находились два оставшихся автомата экипажа. Контрабас схватил один из них и выбежал наружу.

– Мамай, ты чё делаешь? – крикнул ему ничего не понимающий часовой.

– Тихо! – прошипел сержант, прыгнул в окоп, передернув затвор и направил автомат в направлении, откуда могли появиться ищущие его офицеры. В голове его клубился кавардак мыслей, пронизанных страхом наказания. И страх этот был вызван смесью алкоголя и анаши.

Если бы Мамаев просто напился водки, то он бы, может, и прятаться не стал, ведь водка делает человека «храбрым». Но вот у анаши есть такой побочный эффект, когда человека охватывает чувство беспричинного страха и беспокойства, а водка еще более усилила эти ощущения.

Контрактник лежал, его колотило от непонятного ужаса, и он судорожно сжимал холодный автомат в немеющих пальцах. Вдали сержант заметил два силуэта – один худой, высокий, второй поменьше, шире в плечах, направлявшихся в сторону вагончика. Мамаев нацелил автомат сначала на одну приближающуюся фигуру, потом перевел прицел на другую. Палец дрожал на спусковом крючке, всё ближе слышны обрывки разговора и шаги, заглушаемые пылью и высохшей травой. Уже можно понять, что это комроты Абдулов, а рядом с ним начштаба Кукушкин.

Страх нарастал с каждой секундой. Когда до позиции Мамаева оставалось около десяти метров, его нервы не выдержали. Сержант выскочил из окопа, кинулся сначала в сторону идущих навстречу офицеров, потом повернул голову к ничего не понимающему часовому: «Передай им, что я хотел жить!» – прокричал Мамаев и, приставив дуло автомата снизу к подбородку, нажал на курок. В ночи грохнуло два выстрела, темя Мамаева разлетелось, устремив в чёрное небо его шапку, мозги и кусочки черепа. Сержант рухнул на землю, заливая всё вокруг кровью.

Абдулов и Кукушкин поначалу стояли как вкопанные, пытаясь понять, что произошло и еще не осознавая, что они были оба на волосок от смерти. Потом вместе с часовым бросились к телу Мамаева. Тот еще дышал. По тревоге подняли медиков и на медицинском МТЛБ контрактника срочно повезли в госпиталь Грозного, но он скончался по дороге, так и не приходя в сознание.

Щербаков про это ничего не знал, лейтенант ушел с мероприятия пораньше и всю ночь проспал на трансмиссии.

«Саша, задание тебе, – после утреннего построения сказал Кукушкин, – ты же рисуешь хорошо. Вот иди и рисуй подробную схему, где этот придурок застрелился. Скоро из военной прокуратуры приедут, им схема нужна будет. Только рисуй всё подробно, чтобы на нас с Абдуловым эту фигню не повесили».

Щербаков пошел на место, где еще недавно лежал контрактник. С помощью одного из танкистов они огородили место самоубийства колышками, натянув на них бечевку. Далее лейтенант подробно зарисовал, где лежало тело, на каком расстоянии от него валялись две еще пахнувшие порохом гильзы и окровавленная шапка. Схему Александр отнес в штаб, куда к обеду приехал военный следователь майор.

Вскоре дело закрыли. Родным Мамаева тело отправили в закрытом гробу с формулировкой «погиб при исполнении воинского долга».


Через неделю новое происшествие, и снова связанное с ремвзводом. На вечернем построении при перекличке выяснилось, что двое солдат-срочников из ремонтного взвода отсутствуют. После построения стали их искать, но ни в расположении ремвзвода, ни в других подразделениях пропавших солдат не обнаружили. Вместе с солдатами пропали их автоматы. Стремительно темнело, солнцескрылось за Терским хребтом, окутав мраком разрушенный Грозный. Кто-то из солдат-ремонтников признался, что слышал, как эти двое собирались в город «вымутить ништяков у ментов или омоновцев». Обеспечивали продовольствием сотрудников милиции и ОМОНа лучше, поэтому они, по возможности, делились едой или сигаретами с солдатами-федералами.

По рации связались с ближайшими блокпостами, на которых несли дежурство сотрудники МВД, сообщили ориентировки и приметы беглецов, но ни на одном из блокпостов солдат не видели. На следующий день разведка на БРДМ спустилась вниз в Грозный, опрашивали местных жителей на рынках, в частом секторе – пропавшие как сквозь землю провалились.

Через несколько дней безуспешные поиски прекратили, решили, что солдаты стали дезертирами или «СОЧинцами» (СОЧ – самовольное оставление части) и подались домой, там их ловить и нужно. Сообщили об инциденте в военкоматы беглецов по месту призыва и уже почти забыли об этом происшествии, но через две недели поступило сообщение – чеченскими милиционерами-гантамировцами найдены два трупа в одном из заброшенных зданий Грозного. Сбежавших солдат опознали только по татуировкам – на трупах была гражданская одежда, а их тела сильно объедены собаками и крысами. Судя по характеру пулевых отверстий, перед смертью солдат поставили на колени лицом к стене и застрелили в затылок.

Происшествия, когда солдаты погибали вне боевых действий по собственной глупости, беспечности или неосторожности случались не только во 2 МСБ, но и во многих других подразделениях федеральных и внутренних войск. Таких солдат отправляли в закрытых цинковых гробах домой с непременной формулировкой: «Геройски погиб при выполнении воинского долга…», в большинстве случаев написав на него представление к какой-нибудь медали. Делалось это по разным причинам. Во-первых, никто не хотел «бросать тень» на своё подразделение и таскаться по военным прокуратурам на допросы, когда солдат и офицеров и так не хватало. Во-вторых, так проще объяснить родным военнослужащего его гибель. В общем, руководствовались принципом «война всё спишет». И она списывала. Только сослуживцы знали, как на самом деле погиб солдат, и что смерть его была вовсе не геройской. Напротив, своими необдуманными действиями он ставил под угрозу жизнь своих товарищей по оружию. Случалось, именем такого «героя» называли улицу в его родном поселке или школу, где он учился, а родственники погибшего могли так и не узнать правду. Но, может, оно и к лучшему…


***

Иногда удавалось съездить на переговорный пункт в Толстой-Юрт, за Терский хребет. Спутниковая связь стоила дорого, однако желающих сделать звонок домой военнослужащих из разных подразделений со всего Грозного приезжало много. Порой просто не хватало времени, чтобы настала твоя очередь позвонить. Особенностью связи через спутник являлось то, что когда ты произнес свою фразу в трубку, собеседник на другом конце провода слышал тебя с задержкой в несколько секунд.

Про вывод 1-го и 2-го МСБ из Чечни постоянно ходили какие-то слухи. Говорили, что формируют некую 42-ю дивизию, которая придёт на замену, но сроки замены постоянно откладывались. Тем временем командир танкового батальона Купцов каждый раз, увидев Щербакова, начинал его уговаривать подписать контракт на дальнейшую службу в армии, порой говорил, что контракт уже подписали за Щербакова. Командир полка Шугалов тоже при случае предлагал Щербакову продолжить службу по контракту, но Александр всё время отказывался или обещал подумать (чтобы отстали) – в армии он оставаться категорически не собирался. Отслужить два года от звонка до звонка – и всё!

Письма домой Александр отправлял часто, минимум раз в неделю. В каждом справлялся о здоровье родителей и просил мать съездить в кардиоцентр, показать отца, да и самой обследоваться. О жизни своей писал только хорошее, чтобы не расстраивать переживавших за него родителей:

…Кормят здесь вкусно, мне нравится, я ведь вообще «столовское» люблю. Готовят женщины-поварихи, одна, кстати, знакомая моего одноклассника Тулина Ромки, который в первую чеченскую погиб, так что у меня доп.паёк есть в виде сгущенки и сигарет с фильтром. Сегодня на обед у нас в «офицерке» были очень вкусные щи из кильки, гречка с тушенкой, салат из свежих огурцов и капусты, сок из алычи. Вечером дополнительно сгущенка, печенье. Солдат, конечно, похуже кормят, но мне грех жаловаться. Взаимоотношения с офицерами у меня нормальные, много хороших товарищей, особенно из самоходной артиллерии. Недавно у нашего старшины Юры был день рождения. Присутствовала основная часть офицеров батальона. Женщины наготовили всякой еды, салаты из свежих овощей, шашлыки. Было здорово! Вчера я заступил дежурным по батальону, сегодня сдаю дежурство. Ком.полка меня подбивает контракт подписывать на капитанскую должность психологом танкового батальона или зам.нач.штаба ТБ, но я сказал, что все разговоры про это будут, как домой вернемся, но вообще я в армии не собираюсь оставаться. Я, как говорится, в армии случайный человек, хотя остальные так не считают.

На этом заканчиваю свою писанину. Надеюсь и верю, что всё же мы вскоре увидимся все живыми и здоровыми! Целую и крепко обнимаю!


Ваш сын Саша. 25 июня 2000г. г. Грозный. Заводской р-н.

***


Минимум раз в неделю Щербаков ездил старшим колонны на источник за питьевой водой в Старопромысловский район. Первым шёл танк огневой поддержки под командованием Александра, за ним один или два ГАЗ-66 с прицепами-бочками и баками для воды в кузовах. От 2 МСБ до источника около семи километров. Сюда за водой приезжали из нескольких районов Грозного, потому как разрушенный водопровод в городе не работал. Местные жители воду набирали в колодцах частного сектора и ручных водяных колонках, а к трубе источника с непрерывно текущим потоком всё время стояла огромная очередь военных автомобилей внутренних войск и отрядов милиции. Из федеральных войск к этому моменту в городе оставался только 2 МСБ. Здесь же располагался мини-рынок, где продавались сигареты, пиво, газировка, пирожки и всякая мелочь типа зажигалок и мыльно-рыльных принадлежностей. Купить можно, если есть деньги. Но денег в батальоне не платили, привозили их очень редко и по чуть-чуть.

Если денег не было, искали способы их как-то добывать. Тем, у кого техника работала на бензине, повезло. Бензин в Чечне очень ценился, неважно какой, 76-й, 92-й или 95-й. Хотя бензин чеченцы делали сами на своих подпольных заводиках, машину им лучше не заправлять, ибо из-за его очень плохого качества через некоторое время двигатель выходил из строя. Поэтому бензин «российский», как называли его местные жители, очень легко уходил за хорошую цену. Водители, как могли, экономили бензин, чтобы потом заработать на его продаже себе на сигареты, спиртное или какую вкусняшку. Потом купленный у федералов или ВВ-шников бензин чеченцы продавали друг другу по еще более высокой цене. На обочинах центральных дорог стояли юные жители Грозного с бутылями, канистрами и картонками с надписью «Бензин российский» и указанной ценой за один литр.

С дизельным топливом всё гораздо хуже. Брали его реже и по цене почти в два раза ниже, чем за бензин. Всё потому, что дизельные двигатели использовались в основном только на электрогенераторах и редко когда на автомобилях. Большим спросом на продажу пользовалось масло двигателя или трансмиссии, в общем, любое техническое. Стоило оно дорого, но и достать его было очень сложно.

Простоять в очереди за водой можно несколько часов и, выехав на источник утром, возвращались порой далеко после обеда. Об этом все знали, и частенько, набрав воды, «водовозы» занимались своими делами, не особо торопясь назад в расположение.

На рынке толкалось много чеченских детей, начиная с того возраста, когда еще только научился говорить, но все уже с задатками торгашей – постоянно что-то просили продать, от бензина и аккумулятора (типа: их же на танке четыре) и заканчивая оружием. Однажды чеченский мальчик лет шести, с соплёй на пол-лица, просил у Щербакова продать ему АКС-74.

– Ладно, – пошутил Александр, – тащи сто рублей и отдам тебе автомат.

– Сейчас принесу, – маленький торгаш вытер соплю. – Если ты мужчина, отвечай за свои слова. Я принесу сто рублей, ты мне автомат отдашь!

– Пошёл нах отсюда! – лейтенант топнул ногой в сторону сопляка, и тот убежал, что-то крича по-чеченски.

На рынке у источника познакомились с одним чеченцем лет сорока по имени Рамзан. Он утверждал, что ещё в СССР, будучи в армии, служил в 56-м ДШП. У Рамзана была старая синяя «шестёрка», на ней он несколько раз возил Щербакова и одного контрактника на телефонный переговорный пункт в Старопромысловском районе. На блокпостах гражданские легковые машины не досматривали, если видели сидевшего в ней военнослужащего. Что возил Рамзан в багажнике, когда с ним ездил Щербаков, неизвестно, может, и ничего запрещённого.

Одной чеченке-продавщице помогала её племянница Амина, девчонка тринадцати лет, на которую заглядывались солдаты-срочники. Она тоже была не прочь поболтать с бойцами, но солдат от разговорчивой племянницы отгоняла её тётушка. Но потом Амина перестала появляться на рынке.

– А где Амина? Что-то её давно не видно, – спросили солдаты у её старшей подружки Саиды.

– Амину замуж отдали, – грустно сказала Саида.

– Замуж? Ей же тринадцать лет!

– У нас это нормально.

– А мужу сколько?

– Мужу двадцать семь.

– Он с ней что, в куклы играть будет? А ты чего не замужем?

– Старая я, мне шестнадцать уже, – грустно сказала не блещущая красотой толстушка Саида.


***

На очередную зачистку в Ленинский район Грозного выдвинулись ранним утром. Доехав колонной до пригорода Старая Сунжа, подразделения 2 МСБ, участвующие в зачистке, остановились на одной из улиц и долго стояли среди побитых войной многоэтажек, ожидая приказа к дальнейшему выдвижению. Наконец колонна двинулась дальше. Показались окраины города и стоящие там серые девятиэтажные дома, за ними простирались пустыри.

Танку Щербакова поступил приказ занять оборону рядом с блокпостом, сложенным из бетонных плит. Окоп копать нечем – отвал отломан еще в дагестанских горах, поэтому просто поставили танк за лежащими рядом с блокпостом бетонными блоками и заглушили двигатель. С танком осталось мотострелковое отделение под командованием командира взвода лейтенанта Игоря Вологжанина.

Блокпост занимали милиционеры из Мордовии, с которыми экипаж сразу же познакомился. Разговорились, милиционеры здесь почти три месяца, скоро конец командировки, и все мыслями уже дома, но сегодня утром погиб их товарищ. На утренней проверке улицы на предмет мин и растяжек их патруль обнаружил взрывное устройство, замаскированное около тротуара. Милиционер, заметивший мину, склонился над ней, чтобы лучше получше рассмотреть, как прозвучал взрыв – радиоуправляемый фугас привел в действие боевик, «косящий» под мирного жителя. Теперь район прочесывали подразделения ОМОН, а милиционеры и 2 МСБ перекрыли все входы-выходы с этой стороны. На девятиэтажках Щербаков заметил снайперов, нацеливших свои снайперские винтовки в сторону микрорайона и находящегося севернее частного сектора, который шерстили сейчас омоновцы. К вечеру мордовские милиционеры засобирались.

– Мужики, а вы что, не с нами? – спросил Щербаков покидающих свои позиции милиционеров.

– Нет, ночью мы не остаемся, нас каждую ночь из частного сектора обстреливают, – ответил один из хозяев блокпоста. – Наше расположение на старой ферме, туда не достреливают. Да вы не ссыте, сегодня навряд ли будут стрелять, район весь оцеплен. Кого найдут, кто «затихорился» где. Вот вам, для храбрости, – он протянул Щербакову пластиковую «полторашку» с плескавшейся на дне прозрачной жидкостью, – Спирт. Разведёте, почти полбутылки получится. Ну, ни пуха.

Милиционеры ушли в сторону белевшей на пустырях фермы, а танкисты и мотострелки заняли оборону на блокпосте. К темноте редкие выстрелы, весь день доносящиеся из частного сектора, стихли. Ночь опустилась на разрушенный город. Выставив наружные посты, Саша и Игорь развели спирт водой, чуть подождали, пока жидкость, вступившая в реакцию, остынет и сели ужинать. Бетонные стены освещали два коптящих светильника, сделанные из гильз. Возможно, где-то в частном секторе, затаились остатки боевиков, но страха не было. За месяцы, проведенные в боевой обстановке, осталось лишь чувство смутного беспокойства, исчезающее после первой стопки. За разговорами прикончили «полбутылки», и проснулся Щербаков только утром.

– Ну чего там, никто не стрелял? – щурясь от яркого солнца, он выглянул из бетонного убежища наружу.

– Не стреляли, – ответил заспанный механик, скорее всего тоже проспавший всю ночь.

– Ну и ладно.

На обратном пути колонна следовала мимо одного из частных секторов. Вдруг из подворотни выбежал чумазый маленький мальчик лет четырёх-пяти. В руках он держал зеленую трубу, при рассмотрении оказавшуюся РПГ-18 «муха». Мальчик, присев на одно колено, направил ручной противотанковый гранатомёт в сторону проезжающей мимо техники, водя им из стороны в сторону, как бы выбирая цель. Издалека непонятно, пустой это РПГ или заряженный, но момент был такой неожиданный и нелепый, что заметившие мальчишку солдаты растерялись, не зная, что делать в такой ситуации. Кто-то из солдат кинул в пацана огрызком яблока, мальчишка сразу бросил «муху» и скрылся за забором.

Молодые

В один из дней начала июля Щербакова вновь назначили старшим колонны водовозов. С утра моросил мелкий дождь, небо в серых тучах. «Мутить» на источнике было нечем, деньги кончились, поэтому задерживаться там не стали. Колонна к обеду вернулась в батальон, Александр сходил в офицерскую столовую и пришёл отдыхать в свой вагончик, где он жил с недавнего времени.

Еще весной, туманным вечером, этот строительный вагончик приволокли из Старопромысловского района города, зацепив тросами за корму танка. Вагон, затащенный в вырытый под уклоном большой танковый окоп, напоминал тонущий корабль, накренившийся на нос и задравший корму вверх. На корме (в торце вагончика) находилась входная дверь, а в «носовой части» из снарядных ящиков сделали лежаки, накрытыв их спальными мешками. Налицо имелось сходство с потерпевшим в 1912 году атлантическим лайнером «Титаник», которое дополняла сделанная Щербаковым на корме надпись малиновой краской «TITANIC». Слева от вагончика в таком же окопе стоял его танк № 157, а чуть поодаль, правее него, колышками с натянутой бечевкой обозначено место, где застрелился контрактник Мамаев и до сих пор лежала его окровавленная шапка.

Зайдя в вагончик, Александр под силой тяжести протопал по наклоненному полу к лежакам и улёгся, надеясь отдохнуть после обеда. Он уже задремал, как в дверь тихонько постучали.

– Товарищ лейтенант, Вас начальник штаба Кукушкин зовёт, – сквозь дрёму услышал Щербаков голос бойца.

– Скажи ему, что я еще не приехал, – лейтенант перевернулся на другой бок.

Через полчаса вновь раздался осторожный стук в дверь.

– Товарищ лейтенант, Кукушкин Вас срочно зовёт. Грозился меня расстрелять, если Вы не придёте, – вновь жалобный голос солдата.

– Да не ссы, не расстреляет. Ладно, сейчас, – Александр стал зашнуровывать грязные берцы.

Небо было таким же пасмурным, но дождь прекратился. Лейтенант зашагал по раскисшей глине в сторону землянки начальника штаба. Спрыгнув в окоп, ведущий к входу землянки, он услышал внутри её глухую автоматную очередь.

«Опять кого-то расстреливает. – подумал Александр, – Товарищ майор, не стреляйте, это я!» – прокричал Щербаков и, откинув полог, заглянул в землянку.

В маленькое врытое под крышу землянки окошко проникал тусклый солнечный свет, в его луче плавал дым пороховых газов. На одной лежанке сидел майор Кукушкин в камуфлированной майке с АКС в руках, у противоположной стены на другой лежанке забились в угол, присыпанные землёй от автоматной очереди, двое незнакомцев в новой военной форме. Приглядевшись, Щербаков заметил на их плечах лейтенантские погоны.

– Саша, где? – уставившись на Щербакова, вопросительно крикнул Кукушкин.

– Что где? – догадываясь, о чём спрашивает начштаба, спросил лейтенант.

– Водка где?

– Откуда у меня водка? Денег нет, на источнике «мутить» нечем.

– Саша, я тебя сейчас расстреляю вмести вот с этими двумя лейтенантами, которые прибыли к нам в танковую роту, а проставляться ничего не привези! – ткнув стволом автомата в сидевших с круглыми глазами молодых офицеров, сказал Кукушкин. – Забирай их и идите ищите пузырь, где хотите!


– Значит, вы к нам в первую роту? – спросил лейтенантов Щербаков, когда они втроём выбрались из землянки. – Давайте знакомиться. Меня Александр зовут.

– Вячеслав, – стриженный «под расчёску» лейтенант с едва начавшим сходить фингалом под левым глазом протянул Щербакову руку.

– Лев, – представился второй лейтенант, небольшого роста с чуть раскосыми, но ещё круглыми от пережитого карими глазами.

– Да вы не переживайте, пацаны. Кукушкин меня уже два раза расстреливал. У него просто крыша едет, – кивнул в сторону землянки Щербаков. – Это не он тебя? – лейтенант указал на фингал.

– Нет. Это перед отъездом сюда мы в клуб «Победа» ходили, с местными подрались, – ответил Слава.

– Ладно, пойдёмте пока ко мне. Абдулов сменится дежурным по батальону и вам скажет, кому в какой взвод, а там и НШ успокоится.


Слава Макаров и Лёва Петров закончили Казанское танковое училище в феврале 2000. Должны были закончить на полгода позже, но на ускоренный выпуск был обусловлен событиями на Северном Кавказе, война требовала новых офицеров взамен погибших и покалеченных. После выпуска их отправили служить в тот же танковый батальон, где на данный момент уже год как служил Щербаков. Вячеслав, окончивший училище с красным дипломом и имевший право выбора места службы, сам попросился в СКВО (Северо-Кавказский Военный Округ), а посредственно учившегося Лёву никто не спрашивал, распределили в СКВО и всё. «Там же война идет!», – говорили Славе, но он настоял на своём. В Чечню ребят сразу не послали, в штабе полка им сказали, что, мол, не хватает офицеров в ППД и в район боевых действий можно отправлять только после спецкурсов. Молодые лейтенанты просились в Грозный, но отправили их туда только через несколько месяцев, когда с офицерским составом в 1 ТР давно сложилась критическая ситуация – командир роты и один командир взвода, на два других танковых взвода ни одного офицера.

Щербаков очень обрадовался прибытию молодых лейтенантов – теперь и ему забот меньше и наконец-то появились друзья-танкисты, с которыми можно поговорить «по душам». Больше всего Александр сдружился с Вячеславом. Слава Макаров оказался рассудительным парнем, с большим чувством юмора. С ним интересно поговорить на разные темы, например о музыке и кино, или спросить что-нибудь по поводу обслуживания танка. Любимой музыкальной группой Славы была «The Beatles», он любил упомянуть её при случае, а из последних фильмов ему, как и Щербакову, очень нравился «Брат» и недавно вышедший «Брат-2». Макаров сразу втянулся в службу, очень ответственно подходя ко всему. Лёва Петров, в отличие от Славы, был «попроще», мог проспать на построение или забыть что-нибудь сделать. Но в целом жить стало веселее, ведь командиров взводов стало трое. Теперь Абдулов «гонял» молодых лейтенантов, Щербаков сейчас находился в более привилегированном положении.

«Саша, ты меня при лейтенантах называй по званию. Можно Олег Александрович или Александрович, – в первый день прибытия молодых офицеров сказал командир роты Щербакову. – Это когда мы вдвоем будем, я для тебя просто Олег. В общем, чтобы они не расслаблялись, ну и для субординации».

В один из вечеров Олег пригласил Александра в свой вагончик «поговорить за жизнь». Для этого комроты припас бутылку водки. Закуску принес из столовой Щербаков. Сидели, разговаривали, вспоминали жизнь до войны, эпизоды в Дагестане и Чечне, погибших товарищей. «Кстати, – сказал Олег, – наш Лебедев таки получил Звезду Героя России. Сам Трошев ему в госпитале вручал, как обещал». Потом Абдулов вспомнил, как к нему пришли прощаться дембеля, в то время, как Щербаков уехал в отпуск. «Сижу я в вагончике, пишу план на неделю, – рассказывал комроты. – Тут дневальный стучится, типа, к Вам дембеля попрощаться пришли. Ну я весь напрягся, вспомнил, как кое-кому по башке стучал, думаю – сейчас они мне всё вспомнят. Но виду не подал, выхожу – стоят. Смотрю – коньяк где-то раздобыли, шашлык принесли. Выпили мы вместе, чего уж, сейчас им на машину и на эшелон, домой. Так они еще потом и извинялись, что, мол, столько нервов мне потратили за службу. Короче, всё нормально. Обнялись на прощанье. Хорошие всё-таки пацаны были».

Когда выпили уже половину бутылки, Щербаков задал Абдулову давно мучивший его вопрос: «Олег, почему ты меня раньше всё время гонял наравне с солдатами, а Вадима Круглова не гонял и водку с ним пил? Он же тоже командир взвода и такой же «пиджак»!»

– Саша, ты не обижайся, – Олег хлопнул Александра по плечу, – с Вадиком мы, считай, два года, как знакомы. За это время даже семьями подружились, пока в Волгограде служили. Это всегда так – человека узнать надо. Да и в армии так заведено – сначала тебя «старые» гоняют, потом ты «молодых» гоняешь. Традиция. Я тебе историю про жёлтый чемоданчик не рассказывал?

– Нет.

– Ну слушай…

Сказ о жёлтом чемоданчике

Перед КПП воинской части, находящейся глубоко в тайге, сидел старший лейтенант. В ногах его стоял небольшой желтый чемоданчик с никелированными застежками. Старлей с надеждой глядел на дорогу, идущую меж вековых деревьев и упиравшуюся в зелёные ворота КПП. Порой он тревожно бросал взгляд на часы, потом на чемоданчик и вновь на дорогу. Старший лейтенант ждал молодого лейтенанта, который должен был прибыть в воинскую часть. Ждал уже несколько дней, а особенно с сегодняшнего утра, как только узнал, что его привезут со станции, боясь пропустить прибытие нового офицера. Старлею очень нужно было передать чемодан летёхе лично в руки, а иначе… Иначе «второй круг».

Молодой лейтенант, месяц назад закончивший военное училище, трясся в кузове военного грузовика, мчащего по просеке среди сосен и елей. До части, где ему предстояло служить, около десятка километров. Час назад он сошел на маленькой станции, куда добирался несколько дней на поезде. В голове лейтенанта вертелось множество вопросов – как его встретят, какие будут взаимоотношения с офицерами и солдатами и много еще чего.

Старлей, сидевший у КПП, наконец увидел показавшийся из-за поворота армейский ЗиЛ, вскочил со скамейки. Наконец-то! Подъехав к воротам, грузовик тормознул, окатив всё вокруг клубами пыли. Из кабины выпрыгнул лейтенант со своими армейскими пожитками. Он заметил переминающегося с ноги на ногу у лавочки старшего лейтенанта и желтый чемоданчик рядом с ним.

– Привет, друг! – старлей подхватил чемоданчик, подошел к летёхе и протянул руку. – Ты к нам? – радостно спросил он.

– Привет. К вам, – удивился неожиданной радости молодой лейтенант.

– Класс! Ну, значит, вместе служить будем! – весело сказал старлей. – Ты же сейчас в штаб батальона?

– Да, в штаб, – ответил молодой.

– Слушай, будь другом, занеси этот чемоданчик в штаб, – старший лейтенант протянул чемодан вновь прибывшему.

– Хорошо, а кому отдать?

– Там тебе всё скажут. А я попозже приду.

Лейтенант взял в одну руку свой чемодан, в другую жёлтый чемоданчик старлея и через КПП двинулся в сторону штаба батальона.

«Только приехал, а как меня хорошо встретили», – думал лейтенант. В штабе его ждали почти все офицеры, минимум год отслужившие в батальоне.

– Здравия желаю! – лейтенант переступил порог штаба.

– Привет-привет! Ты в наш батальон служить? – спросил кто-то из офицеров.

– Так точно.

– А что это у тебя там, в жёлтом чемоданчике? – спросил другой офицер.

– Не знаю. Старлей с КПП сказал занести в штаб, – ответил лейтенант.

– Ну занёс, открывай теперь.

Молодой лейтенант, положив чемоданчик на стол, щелкнул никелированными застёжками и откинул крышку. В чемодане лежали несколько бутылок водки, закуска и сигареты.

– Вот, лейтенант, теперь твоя очередь в магазин за всем этим бегать, пока новый молодой лейтенант не приедет. А если встречу с ним пропустишь или летёха добровольно чемодан у тебя не возьмёт – «на второй круг», ждать следующего молодого. Такая у нас армейская традиция.

Через год лейтенант, ставший старлеем, также сидел с желтым чемоданчиком на скамейке перед КПП, с надеждой глядя на дорогу, и ждал «своего» лейтенанта.

Памятник

Однажды Щербакова вызвал к себе начштаба Кукушкин.

– Разрешите, товарищ майор.

– Саша, не называя меня товарищ майор, я тебе сколько раз говорил. Эдик я, когда солдат рядом нет. Заходи, – сказал Эдуард, сидевший в беседке. Беседка представляла собой вырытую в земле четырехугольную яму глубиной около метра. По углам вкопаны толстые жерди с натянутой на них маскировочной сетью. Вместо стульев – ящики из-под снарядов, посередине обыкновенный белый кухонный стол, притащенный с «мародерки». Начштаба был в шортах, сделанных из старых камуфлированных брюк, и сетчатой камуфлированной майке.

– Абдулов сказал, что ты рисуешь и пишешь хорошо, – продолжил майор. – Мы тут подумали и решили поставить памятник на месте, где наши погибли – Кузекин с экипажем. Пехота за мостом через Сунжу сделала обелиск, ну ты видел же. В общем, бойцы памятник уже делают. Тебе задание сделать на него табличку. Всё, что нужно, скажи, достанем.

Из фанеры танкисты сколотили четырехугольный памятник, расширяющийся кверху и установленный на прямоугольном основании. Покрасили всё черной краской, в верхнем остром углу памятника приклеили шеврон танковых войск времен СССР, с желтым танком и красной звездой. Щербаков сделал замеры, вырезал табличку из куска белого ватмана и черной гелиевой ручкой написал текст:


ЗДЕСЬ

19 января 2000г. ГЕРОЙСКИ

погиб экипаж танка № 151

гв.ст. л-т КУЗЕКИН Э.Н.

гв.ряд МИШИН Д.С.

гв.ряд САМИЕВ С.В.

командир танка № 153

гв.с-т ЕВСТИГНЕЕВ С.Ф.

ВЕЧНАЯ ВАМ ПАМЯТЬ, РЕБЯТА


На ватман Александр приклеил несколько слоев прозрачного скотча, чтобы защитить бумагу и текст от влаги, после чего табличку прибили гвоздиками к черному обелиску. Через несколько дней, 19 июля, памятник отвезли на место трагедии, с её момента прошло ровно полгода. Там до сих пор лежала ржавая гусеница 151-го танка, а сзади высились стены цеха из красного кирпича и торчала злополучная вытяжка. Рядом с гусеницей установили памятник, перед ним вкопали несколько гильз от танковых зарядов, на одну из которых надели танковый шлемофон. Поблизости в землю вбили шест с табличкой «МИНЫ», на всякий случай. На установке присутствовала большая часть танковой роты, к памятнику возложили искусственные цветы (за неимением настоящих), и прогремел прощальный салют из автоматов. Танкисты и раньше по возможности заезжали на место гибели экипажа, теперь здесь наконец появился памятник.

Вынос тела

14 июля во 2 МСБ с хребта приехал командир полка Шугалов. На построении батальона некоторым военнослужащим вручили ордена и медали, другим объявили очередные воинские звания. Щербакову звание старший лейтенант пришло еще в феврале, но он до сих пор носил по две маленьких звёздочки на погонах. Третью звездочку он мог прикрепить и носить с чистой совестью только после зачитывания приказа по части (что сделали сегодня) и осуществления старой армейской традиции – обмывания нового воинского звания в кругу офицеров-сослуживцев. Но для этого нужно «накрывать поляну», а у Щербакова то денег на это нет, то боевые действия мешают. И вот этот день настал. Сегодня официально присвоили очередные воинские звания Щербакову (старший лейтенант) и Валере Баранову, командиру минометной роты (капитан). Вечером офицеры батальона организовывали торжественное мероприятие, посвященное «обмыванию» наград и званий.

Перед штабной палаткой натянули маскировочную сеть, под ней поставили столы, ящики от снарядов вместо стульев, скамейки. Поварихи постарались на славу, благо зампотыл Газарян «не поскупился», накупил на рынке свежих овощей и фруктов, мяса на шашлыки. Из спиртного в основном водка. На мероприятии присутствовала основная часть офицеров и прапорщиков, не только, кто получил награды и звания. Славу и Лёву, как «молодых», оставили за старших (и трезвых) в танковой роте. В остальных подразделениях тоже кого-либо из офицеров оставляли за старшего.

Вечерело. Приглашенные сидели за накрытыми столами, оживленно беседуя и предвкушая что-то весёлое.

– Саня, а почему обмывание звания называют «вынос тела»? – спросил Щербаков у сидящего напротив командира артбатареи майора Арсентьева.

– Да скоро сам узнаешь, – хитро подмигнул артиллерист.

«Товарищи офицеры и прапорщики. Торжественное мероприятие, посвященное сами знаете чему, прошу считать открытым, – поднявшись со своего места во главе стола, объявил командир 2 МСБ подполковник Бельский. – Первое слово предоставляется нашему боевому товарищу, командиру танкового взвода лейтенанту Щербакову».

Перед Щербаковым поставили граненый стакан, почти доверху наполненный водкой. На дне стакана зеленели две маленькие звездочки. Незадолго до мероприятия бывалые офицеры объяснили, что нужно делать далее. Все сидели, устремив выжидающие взгляды на Александра. Лейтенант, вспоминая последовательность действий «обряда», встал, держа в руке стеклянный стакан, отблескивающий в лучах клонящегося к закату солнца. Подняв стакан на уровень груди и повернув голову к Бельскому, лейтенант произнес: «Товарищ подполковник! Товарищи офицеры! Командир третьего танкового взвода первой танковой роты лейтенант Щербаков. Разрешите представиться по случаю присвоения очередного воинского звания старший лейтенант!»

Запрокинув стакан, он в несколько глотков выпил его, стараясь не разлить воняющую спиртом жидкость. После этого Александр вытряхнул звездочки из стакана на ладонь и застыл по стойке смирно. Ни закусывать, ни запивать до команды «вольно» не разрешалось.

– Незачет! – весело сказал сидевший напротив усатый старшина минометной батареи прапорщик Петр Краснобуцкий.

– Да, незачёт, – подхватил кто-то из офицеров, – локоть не параллельно земле был, когда пил, и звездочки надо не вытряхивать из стакана, а ловить ртом, а потом на ладонь!

– А после того, как выпил, нужно было сказать: «Старший лейтенант Щербаков». Попытка номер два!

Щербакову вновь наполнили стакан водкой. Он бросил туда обе звездочки, и они плавно опустились на дно.

– Докладывай! – сказал Бельский.

– Товарищ подполковник! Товарищи офицеры! Командир третьего танкового взвода первой танковой роты лейтенант Щербаков. Разрешите представиться по случаю присвоения очередного воинского звания старший лейтенант! – Александр повторил «заклинание», повторно опрокинул стакан, стараясь ничего не пролить и держать локоть параллельно земле. Когда последние капли вонючей водки выливались в рот, он ощутил языком острые лучики маленьких звездочек и привкус железа от их креплений. Поставив пустой стакан на стол, он достал изо рта звездочки, принял строевую стойку и доложил: – Старший лейтенант Щербаков.

– Вот теперь правильно, – одобрительно загудели офицеры.

– Вольно! – гаркнул Бельский. – Нашего полку прибыло! Привести форму одежды в порядок.

Щербаков, евший перед этим только на обеде, почувствовал, как водка постепенно начинает действовать. Он с облегчением рухнул на скамью. Дырки для третьей звезды в маленьких погончиках он проделал заранее, поэтому два лейтенанта быстро прикрепили по недостающей звезде на каждый погон новоиспеченному старлею. Потом, опять-таки по традиции, каждый из присутствующих на торжестве офицеров собственноручно налил в свою посуду водки ровно столько, насколько он уважает и чтит "вновь испечённого" старшего лейтенанта. Щербакову разрешили пропустить.

Далее один из лейтенантов саперной роты, служивший в звании «лейтенант» дольше всех, объявил коллективное решение и предложил тост: "Отпустить Щербакова из коллектива лейтенантов". Потом самый «старый» старший лейтенант объявил коллективное решение и предложил тост: "Принять в коллектив старших лейтенантов".

Голова у Александра начинала кружиться от такой большой внезапной дозы алкоголя на голодный желудок. Лейтенант запихивал в себя еду с тарелки, но закусывать было уже поздно. Сквозь туман он видел, как такую же экзекуцию проходит более опытный в этом деле старший лейтенант Баранов, которому тоже пришлось выпить два стакана. Быстро захмелевший Александр вместе со всеми радостно орал «незачёт!», с гордостью косясь на свои новые погоны.

Обычно «незачет» ставили молодым офицерам – летёхам и старлеям, начиная с капитана всё ограничивалось одним стаканом. Об этом Щербаков узнал позже, а пока, буквально через полчаса, состоялся «вынос тела» – бесчувственного старшего лейтенанта Щербакова отнесли в вагончик к Олегу Абдулову, отсыпаться. Мероприятие еще долго продолжалось, и под завершение был устроен салют из сигнальных ракетниц.

Армейские истории

Старшина контрактной службы Гена Мальцев, невысокий мужичок лет около сорока, стрижка «под расчёску», очки с толстой роговой оправой и большим количеством диоптрий, служил по контракту в инженерно-саперной роте 2 МСБ уже долгие годы, но ни прапорщиком, ни офицером не становился. Одной из отличительных особенностей старшины Мальцева являлось желание приукрасить свой рассказ, а частенько и вообще чего-нибудь выдумать. То расскажет, как его чуть не наградили орденом Красной звезды в Афгане, мол, представление на награду некому было написать, потому как он только один из батальона выжил. То описывает, как он в полку на всех стенах лично картины рисовал и ваял бюст Суворова, заочно закончив Питерский институт живописи и скульптуры имени Репина. Вторая особенность Гены – попадать в различные нелепые ситуации.

Однажды утром в «зелёнке», где ранее все деревья повалили танками, сработала сигналка. С наблюдательного пункта высоты 283,8 по бурелому стали стрелять из автоматического оружия. В небо взвилась красная сигнальная ракета, означавшая приказ «К бою!», и по месту вероятного прорыва противника из окопов огонь открыли мотострелковые отделения. Весь батальон пришел в боевую готовность, заведенные танки вращали башнями, пытаясь разглядеть противника. Через несколько минут беспрерывной пальбы стало ясно, что в ответ никто не стреляет. Стрельба постепенно затихала, слышались лишь одиночные выстрелы в сторону сработавшей сигналки. И тут из бурелома донесся знакомый голос: «Не стреляйте! Это я, Гена!»

Через десять минут в штабе Мальцев оправдывался перед комбатом: – Товарищ подполковник, да я просто полез сигналки проверить и случайно одну зацепил…

– Хер ли ты туда лез, Мальцев! – орал Бельский. – А если бы ты растяжку зацепил? Ведь в Шелковской ты тоже «зацепил», так тебя начштаба танкового батальона чуть не застрелил.

– Да там вообще всё не так было… – попытался что-то сказать сержант.

– Мальцев, иди с глаз моих, пока я тебя сам не пристрелил! – гаркнул комбат.

– Есть! – Гена вышел из штабной палатки и, поправив запыленные очки, заковылял в сторону своей роты…


***

Каждый день солдаты и офицеры, помимо несения боевого дежурства, занимались обычной рутиной, как если бы они сейчас служили у себя в полку на месте постоянной дислокации. И чтобы как-то скрасить суровый быт военнослужащих, решено было устроить «Клуб Веселых и Находчивых» среди подразделений. Во всех ротах и взводах батальона с радостью восприняли эту идею и стали готовиться к выступлению.

Щербаков, сам бывший КВНщик, вместе со Славой Макаровым принялись сочинять сценарий. За основу они взяли полюбившийся им фильм «Брат-2» и саундтреки из фильма. Китайский кассетный магнитофон одолжили у пехоты. Сценарий написали, привлекли на репетицию нескольких солдат, но в день выступления дешевый магнитофон сломался и восстановлению в полевых условиях не подлежал, а весь номер держался на музыкальном сопровождении. Посему танкисты в КВН не участвовали. Остальные подразделения выступали практически все. Больше всех запомнился номер минометчиков, сочинивших монолог бойца. В нём солдат рассказывал о своих «приключениях», при этом заменяя существительные, прилагательные и глаголы на созвучные фамилии офицеров батальона. Получилось очень смешно. КВН всем понравился, и очередной юмористический вечер организовали совместно с бойцами ближайшей к батальону базы ОМОН.

***

Каждую ночь офицерам приходилось проверять посты – бойцы частенько спали во время ночного дежурства, и за ними нужен был постоянный контроль. Все расслабились, а солдаты, прибывшие недавно и не принимавшие участия в боевых действиях, вообще не осозновали опасность ситуации. Поэтому ночью каждые два часа кто-то из офицеров танковой роты шел контролировать несение боевого дежурства на танковых позициях. Некоторые из спящих понимали внушение в словесной форме с первого раза, к другим, из «особо непонятливых», приходилось применять меры физического воздействия.

«Проверяю я посты позавчера, – рассказывал Щербакову Абдулов, – подхожу к 171-му, а командир танка рядовой Володин, поставил себе стул и, сидя на нём, спит, сука! Ну я его пинком разбудил, он, конечно, божился, что больше не будет на посту спать. Иду вчера, проверяю. Смотрю – Володин, не спит. Как положено: «Стой, кто идёт?», пароль спросил и говорит: «Товарищ старший лейтенант, я даже стул сжёг, чтобы не спать на посту». Говорю: «Молодец, Володин!». А сегодня ночью проверяю – гляжу, эта обезьяна вместо стула притащил ящик и спит, сидя на ящике! Ну что с ним делать? Пришлось морду бить!»

Для проверки экипажей всх танков нужно делать круг по всему периметру обороны батальона, идти, спотыкаясь на кочках, в полной темноте. Ночами в городе, как и прежде, слышались выстрелы, но уже не так часто. Каждый вечер в штабе доводили общий пароль, какое-нибудь число. «Стой! Два!» – слышался окрик часового. И если, например, на сегодня назначен пароль «Шесть», то нужно ответить: «Четыре!», чтобы в сумме получилось шесть. Особо «умные» часовые могли крикнуть «Стой! Восемь!», чем могли ввести в лёгкий ступор человека, имевшего проблемы с математикой, хотя ожидаемый ответ был «Минус два!», чтобы опять получилось шесть.

В землянке Славы Макарова с недавнего времени жил молодой кот серо-белого окраса. Кличку ему придумали танкистскую и, как казалось, смешную – Досыльник. Слава и Саша постоянно подкармливали кота, отчего он очень привязался к лейтенантам. Днём кот любил спать в тени, но почти каждую ночь, если посты шел проверять Макаров или Щербаков, Досыльник бежал по знакомому маршруту впереди офицера, постоянно останавливаясь и оглядываясь назад, как бы говоря: «Ну что ты там так долго?», затем вновь устремлялся вперед, и так до возвращения в исходную точку маршрута. Кот залегал на своё место в землянке, ожидая очередной «прогулки».


***

Стояла страшная жара, и дождя уже не было несколько недель. На Терском хребте бойцы второй танковой роты, подняв трансмиссионные люки, нехотя ковырялись на танках. Комбат Купцов, лёжа на кушетке в своём кунге, пил купленное в Толстом-Юрте на мини-рынке пиво, лениво поглядывая в грязное окошко на создающих видимость работы танкистов.

Тем временем комполка Шугалов пошел с проверкой по подразделениям на предмет, чем они занимаются в рабочий день. Но куда бы он ни заходил, везде практически никто ничего не делал, спасаясь от жары по палаткам или прячась от палящего солнца в тени техники. Только после появления Шугалова и разноса руководства подразделения всё приходило в движение, работа на технике и обучение личного состава возобновлялись.

«Товарищ подполковник, разрешите доложить! – в дверь кунга командира ТБ, ставшего недавно «подполом», заглянул запыхавшийся боец-дневальный. – Там комполка с проверкой ходит! Скоро до нас дойдёт!»

Взгляд Купцова сфокусировался на загорелом лице дневального, через секунду подполковник бодро соскочил с кушетки и, едва не сбив солдата, кинулся из кунга наружу. Увидев выбежавшего комбата, танкисты более усердно принялись имитировать работу, гремя гаечными ключами и протирая и без того чистые танки ветошью. Купцов, подбежав к ближайшему танку, вскарабкался на трансмиссию и, склонившись над двигателем, быстро испачкал себе лицо и руки черной маслянистой сажей. В этот момент из-за дальней палатки показался полковник Шугалов. Завидев Купцова на трансмиссии, он направился к его танку. Комбат, краем глаза наблюдая за подходящим Шугаловым, спрыгнул с трансмиссии, скомандовав «Смирно!», сделал несколько шагов к командиру полка, став аккурат в центре грязевого пятна, оставшегося от почти высохшей лужи.

– Товарищ полковник, личный состав танковой роты занимается обслуживанием техники. Командир танкового батальона подполковник Купцов, – приложив испачканную руку к козырьку, доложил комбат. Грязь не позволяла Шугалову подойти ближе к «подполу», а лёгкий ветерок относил перегар в сторону.

– Молодец, Купцов! – сказал Шугалов. – Продолжайте обслуживание! – полковник развернулся и зашагал в сторону штаба полка. Убедившись, что Шугалов окончательно ушел, Купцов умылся, вымыл руки и вновь удалился в кунг пить пиво.

Вечером на офицерском собрании Шугалов «разносил» командный состав за неудовлетворительную работу: «Один Купцов только наравне с солдатами техобслуживание проводит! Вот с кого нужно пример брать! А то вы расслабились, в отпуска собрались. Хрен вам, а не отпуск!»


***

Наступил август. Жара стояла по-прежнему, однако солнце теперь чуть позже вставало и раньше опускалось за горы Терского хребта. Наконец-то вросшие в землю и кишащие мышами БТР-70, в большинстве своём даже не заводившиеся, начали менять на МТЛБ. Многоцелевые тягачи лёгкого бронирования были на гусеничном ходу, более проходимы и гораздо надёжнее, чем «семидесятки». Их меняли один к одному, пригоняя «мэтэлы» из Ханкалы и утаскивая в обратном направлении мёртвые «бэтэры».

Щербаков всё так же ездил на своем танке огневойподдержки за водой и изредка на зачистки. Если на зачистку назначались два танковых взвода, то вторым был взвод лейтенанта Макарова. Став лучшими друзьями, Щербаков и Макаров, по возможности, ездили вместе на одном танке – Сашка за командира, Слава за наводчика.

Больше всего старшему лейтенанту не нравилось быть дежурным по батальону, когда приходилось заступать в наряд на сутки и сидеть в штабной палатке. Как часто бывало, дежурный узнавал о всех происшествиях в батальоне в последнюю очередь, а отвечать за них приходилось ему. Единственным развлечением являлась возможность ночью послушать разговоры по рации «Motorola», её в батальон дали на временное пользование омоновцы ближайшего ко 2 МСБ блокпоста. На частоты омоновцев нередко настраивались боевики, и тут начиналось самое интересное. Террористы угрожали вырезать всех, кто им отвечал, омоновцы грозились «поиметь» террористов и всю их родню. Начинали «забивать стрелки», выяснять, кто мужчина, а кто не мужчина, до тех пор, пока всем это надоест, и кто первый из них замолчит в эфире. Потом кто-нибудь начинает: «Ёо-о-о-о-жи-и-ик», ему кто-то отвечает: «Лоша-а-а-а-дка-а-а-а». И так до утра – то «переговоры» с боевиками, то «ёжик».

Не раз по той же «мотороле» ОМОН с позывным Альфа 10, стоящий у подножия высоты 283,8, связывался со 2 МСБ по поводу приезда съемочной группы одного из центральных каналов телевидения.

– Мельник, я Альфа 10, прием.

– На приеме Мельник.

– Мельник, к нам опять корреспонденты с «Первого канала» («НТВ», «России») приехали, просят показать, как зачистки проводятся. Мы тут сегодня постреляем «на камеру», так что вы не кипишуйте.

– Понял тебя, Альфа 10.

Потом внизу грохали взрывы, трещали автоматные очереди, а через несколько дней в новостных выпусках показывали «прямой репортаж с одной из зачисток в городе Грозный», хотя при реальных зачистках такой стрельбы и тем более взрывов давно уже не было.


***

В свободное время Щербаков, как и прежде, писал письма домой.

Здравствуйте, дорогие и любимые мои родители!

Как там у вас здоровье, дела? Цела ли моя машина? У меня всё нормально, не болею, посылку получил, спасибо большое. Как получил, написал вам письмо, но не знаю, дошло ли? Писем мне никто не пишет (а может, не доходят), поэтому я тоже никому не стал писать, хотя сначала писал всем, кого знаю. Будет возможность – позвоню. Сейчас сделали переговорный пункт в Грозном на аэродроме Северный, но то денег нет, то времени, то выезд запрещают из-за опасности терактов. Нового почти ничего нет. Я сейчас живу не в землянке, а в вагончике типа строительного, который наполовину зарыт в землю, втроем со своим новым экипажем (Кравченко и Обухов уехали на дембель, пока я был в отпуске). Каждую ночь ходим, проверяем солдат, чтобы не спали. Сейчас 13:50. Как всегда – жара. До обеда я постирал форму, майки и т.п. Делать особо нечего. В 17:00 будет конкурс солдатской песни – на гитарах играть будут, вечером, может, «видик» посмотрим. Прошлое воскресенье был КВН, но по техническим причинам мы заняли последнее место – магнитофон «сдох».

Что делается в стране – не знаю, новостей не смотрим, газеты – редкость. Правда, вчера по телеку удалось посмотреть «Новости», как в Москве в переходе взрыв устроили – это террористы 100%, поэтому их всех нужно уничтожать! Про вывод опять-таки ничего, так что приеду не скоро. Дни летят быстро, недели, месяцы, а мы всё стоим и стоим, минами и растяжками обложились. Иногда в Грозный езжу за водой старшим водовозки. Местные люди разные – кто доброжелательно настроен, кто явно против. Сейчас самое жаркое время в Чечне, но скоро, вероятно, дожди начнутся, как когда-то в Дагестане. В общем, писать вроде и не о чем больше. Завтра уезжает один артиллерист в отпуск – у него ребенок болеет, с ним письмо и передам. Кстати, студентов в армию берут сейчас без разбору – недавно один минометчик приехал, он после Волгоградского сельхоза, у него недавно второй ребенок родился, и всё равно забрали, да еще в Чечню отправили…

Ну, наверное, всё. Передавайте привет всем, кому посчитаете нужным, а также всем родственникам!

До встречи! Ваш сын Александр.

9 августа 2000 г.Грозный.

P.S. Купцов О.Г. уехал в отпуск.


***

Иногда во 2 МСБ с Терского хребта приезжал командир полка полковник Шугалов с проверками. В один из таких приездов Щербаков случайно наткнулся на комполка возле штабной палатки.

– Здравия желаю, товарищ полковник!

– О, Щербаков! Ты всё воюешь? – Шугалов хлопнул лейтенанта по плечу.

– Так точно, товарищ полковник.

– Мама твоя к нам в полк приезжала, когда я в ППД был, пробилась ко мне в кабинет. Я про тебя всё рассказал, что всё у тебя хорошо. У тебя же всё хорошо?

– Так точно, товарищ полковник,

– А чего ты такой худой? – пошутил комполка. – Я твоей матери в следующий раз что скажу? Газарян! – увидев зампотыла, окликнул его Шугалов. – Почему у вас Щербаков такой худой? Вы его что, не кормите?

– Кормим, товарищ полковник, да «не в коня корм». Не ест он это, – заулыбался майор Газарян.

– Так кормите тем, что ест! – на полном серьезе повысил голос полковник. – Приказ ясен?

– Так точно, – улыбка сошла с лица зампотыла, потому как было непонятно, шутит сейчас командир полка или говорит на полном серьёзе.

На всякий случай Газарян отдал приказ поварихам в столовой кормить Щербакова тем, что попросит (конечно, если это есть в наличии). Теперь вместо тушенки с гречкой на завтрак, которую утром Александр не любил есть, Щербаков мог ограничиться чаем и печеньем со сгущенкой.

– А чего это вы старлея отдельно сгущенкой кормите? – поначалу задавал вопрос кто-то из не бывших в курсе «нововведения» офицеров.

– Приказ командира полка, – разводила руками военнообязанная повариха.

А командиру танковой роты Олегу Абдулову за его худобу комполка приказал давать в столовой двойную порцию.


***

В армии одежда у всех одинаковая, в теплое время года – это зеленый камуфляж и кепка. Офицеры ходили в таких же камуфлированных летних головных уборах, как и солдаты. Но последнее время пошла новая мода. На головах офицеров, приезжавших из отпусков, вместо обычной летней кепки с закрепленными на макушке «ушами», красовались стильные кепки-таблетки. Официально в армии такие кепки не ввели, но, по крайней мере, в горячих точках вышестоящее командование на это закрывало глаза. Ну уж если сам командир полка в такой же ходит. В Чечне такую кепку не купишь, а носить очень хотелось.

На одну из «посиделок» батальона (то ли звания обмывали, то ли награды) пригласили омоновцев ближайшего блокпоста, с ними 2 МСБ давно наладил взаимодействие. Щербаков сидел за столом напротив огромного широкоплечего омоновца, на голове которого оказалась такая кепка-таблетка жёлто-коричневой раскраски. Она, как магнит, притягивала взгляд Сашки, и он решил во что бы то ни стало заполучить её. В результате по окончании вечеринки старший лейтенант предложил омоновцу «на память» поменяться кепками, на что изрядно захмелевший милиционер сразу же согласился. Голова омоновца была раза в полтора крупнее головы Александра, и поэтому его кепка висела у Щербакова на ушах, а щербаковская едва прикрывала бритую макушку милиционера. Но это не главное, главное – кепка «не как у всех» теперь у Сашки!

На следующий день Щербаков пошёл в медвзвод, выпросил у медсестры Марины Юрьевны коричневых ниток и начал ушивать огромную кепку, предварительно распоров её сзади по швам и тщательно всё замерив. На кропотливую работу у лейтенанта ушло без малого три дня с перерывами – то старшим колонны водовозов уедет, то на зачистку, то в боевое сопровождение. Но оно того стоило, ушитая кепка выглядела замечательно, и такой точно ни у кого не было!


***

Утром на разминирование основной грунтовой дороги, пролегавшей по вершинам Терского хребта, выезжал Т-72 второй танковой роты. Впереди танка катился тяжелый КМТ-7 – колейный минный трал весом 7,5 тонн. Остатки боевиков, скрывавшихся в окрестностях Грозного и Толстого-Юрта, ночами часто минировали дорогу, днём по ней постоянно ездила военная техника. Постов повсюду не выставишь и минами всё не заставишь, поэтому приходилось каждое утро отправлять танк с минным тралом. Движение разрешалось, только когда танк пройдёт всю дистанцию в несколько километров. Экипаж танка разминирования сидел «по-боевому», с закрытыми люками и медленно катил КМТ-7 по колеям грунтовки. Порой под многотонным катком трала грохал взрыв, осколки барабанили по броне, но танк ехал дальше.

В один из таких рейсов механик тральщика случайно увидел лежащий на обочине магазин от РПК-74 на 45 патронов, подходивший к АК-74. Такую «удачу» солдат решил не пропускать. Обычному магазину на 30 патронов бойцы в боевых действиях предпочитали увеличенный магазин на 45. Два магазина по 45 патронов скручивали изолентой по схеме «69», получалось 90. И теперь, отстреляв один магазин, можно мгновенно, перевернув «конструкцию», вставить второй полный. Боевые действия практически закончились, и зачем танкисту, у которого автомат с магазином на 30 патронов и так громоздкий, понадобился магазин на 45 – загадка. Но механик остановил танк и, откинув люк, выпрыгнул на обочину. Схватив черный магазин, боец вновь забрался в Т-72 и продолжил движение.

Окончив разминирование, «тральщик» вернулся в расположение 1 МСБ, где дислоцировалась 2 ТР. Наводчик с командиром экипажа уже покинули танк, когда механик решил получше рассмотреть свою находку. По виду магазин был с патронами, но непривычно тяжелый. Механик отстегнул от своего АКС магазин на 30, чтобы посмотреть, как автомат будет выглядеть с магазином на 45. Последнее что он подумал, пристегивая новый магазин: «Пацаны завидовать будут…» Вместе со щелчком заминированного взрывчаткой и поражающими элементами магазина, вставленного в автомат, прогремел взрыв страшной силы. Люк механика сорвало со штока, и всё отделение мгновенно превратилось в груду искореженного железа. Оборудование башни также сильно пострадало, и танк не взорвался только по причине отсутствия в нём боекомплекта. Всё, что осталось от механика, «погибшего при выполнении боевого задания», увезли на его родину в закрытом гробу, а танк утащили на капремонт.

Боевым награждается орденом…

Слухи о том, что Щербакова представили к государственной награде ходили давно, еще с зимы. Об инициаторе подачи наградного листа история умалчивает, но опять-таки по обрывкам разговоров, когда на одном из собраний командир полка Шугалов поднял вопрос о награждении солдат и офицеров за взятие Грозного, он выделил, что наряду с кадровыми офицерами в боевых действиях принимают участие и бывшие «студенты», выпускники военных кафедр институтов и университетов. И одним из первых, кого комполка вспомнил из «студентов», был Александр Щербаков. Представление к награде подали еще в начале весны, но бумаги всё это время бродили где-то в штабных коридорах. Во второй половине августа часть наград наконец-то пришла на Терский хребет, и на 22 число командование полка назначило награждение солдат и офицеров 2 МСБ.

За день до вручения наград весь батальон приводил обмундирование и вооружение в порядок – стирали форму, чистили оружие. Щербаков уже знал, что его тоже ждет награда, но какая, не догадывался.

И вот 22 августа, утреннее построение. Солнце еще не поднялось в зенит и не жарило, как сумасшедшее. С хребта приехал почти весь штаб полка во главе с полковником Шугаловым. Второй батальон выстроился четырехугольником, внутри него располагался обычный кухонный стол, покрытый куском брезента. На брезенте в открытых белых коробочках лежали ордена и медали. Командир 2 МСБ доложил командиру полка, что батальон на торжественное вручение наград построен. На середину плаца вышел комполка Шугалов, и после его непродолжительной речи о героических подвигах погибших и живых однополчан началось награждение солдат и офицеров. Щербаков стоял в строю, вслушиваясь в относимый легким ветром голос замкомполка, объявляющего фамилию награждаемого. В центр по очереди выходили солдаты и офицеры и через несколько минут возвращались в строй со сверкающими в лучах солнца наградами на груди. Наконец Александр услышал: «Старший лейтенант Щербаков, выйти из строя!» В душе что-то ёкнуло, но старлей крепче сжал ремень автомата, вышел из строя и строевым шагом двинулся в сторону стола с наградами.

«За мужество и героизм, проявленный в ходе антитеррористической операции в Северо-Кавказском регионе, награждается старший лейтенант Щербаков Александр Николаевич орденом Мужества», – объявил замкомполка.

Полковник Шугалов взял из коробочки блеснувший серебром крест на багровой, цвета крови, колодке и прикрепил его на грудь старшего лейтенанта.

– Спасибо тебе за службу, Александр Николаевич! – негромко сказал командир полка и крепко пожал узкую ладонь старлея.

– Служу Отечеству! – приложил руку к козырьку Щербаков.

– Встать в строй!

Александр не ожидал, что его наградят Орденом Мужества, ведь это очень высокая государственная награда. В феврале при проведении парада на аэродроме Северный Щербаков увидел этот лаконичный серебряный крест, и вот теперь точно такой же поблескивал на его груди.

Вместе со штабом полка во 2 МСБ прибыл военный корреспондент газеты «Военный вестник юга России». Худощавый старший лейтенант в затемненных очках с диоптриями, бравший интервью у Щербакова, оказался однокурсником Алексея Локтионова, друга детства Сашки. Звали корреспондента Юра Бородин, он в недавнем прошлом закончил факультет журналистики Ростовского государственного университета. Юра сделал несколько фотографий Щербакова на фоне танка, попросив его «героически смотреть вдаль» и пообещал переслать фотографии и газету со статьёй родителям Александра. Во время интервью за ответами старлея наблюдал специально приставленный для этого майор из штаба полка, чтобы Щербаков не сболтнул чего лишнего, но всё обошлось.

В субботу, 26 августа, большая часть офицеров батальона собралась около штаба за длинным столом с натянутой над ним маскировочной сетью. Повода было два – день рождения зампотыла Газаряна и «обмывание» полученных наград. На столе стояла водка «Пристань» производства Осетии, лимонад и много вкусной еды, наготовленной поварихами. По традиции, медали и ордена опустили каждый в свою кружку, наполненную, за неимением спирта, водкой так, чтобы награда полностью скрылась в прозрачной жидкости, и после короткого тоста «Дай Бог, не последняя», каждый выпил до дна. Считалось, что после этого ритуала награду можно носить на груди.

Праздник выдался веселым, Щербаков чувствовал себя совсем своим среди кадровых офицеров, да и мало кто из них помнил сейчас, что Александр не заканчивал военного училища. Старлей травил весь вечер анекдоты, над которыми сослуживцы покатывались со смеху. Особенно Сашке удавалось пародировать политиков – Брежнева, Горбачева и Ельцина. Разошлись за полночь, завтра вновь на службу, хотя здесь она круглосуточная. Щербаков снял орден с груди, положил в коробочку и упрятал в нагрудный карман.


Лето подходило к концу, но жара не спадала, дожди шли очень редко. Вокруг выжженные зноем желтые стебли травы и пыльная листва деревьев. Порой, сидя вместе со своим лучшим другом Славой Макаровым на пустых укупорках от зарядов, лейтенанты пили бутылку крепкого пива «Балтика № 9» на двоих, глядя, как за Терский хребет медленно прячется красное солнце.

– Приедем домой, пойдём в «Победу», – делая маленький глоток, говорил Слава. – Клуб так называется, знаешь, может? Вот оторвёмся!

– Ага, пива наберём, рыбы сушеной, – затягиваясь сигаретой, мечтательно вторил Сашка, – с тёлками какими-нибудь замутим…

– Да. А если кто вдруг из нас первый в полк уедет, то давай договоримся, встречать другого надо будет с песней «Пора домой» из «Сектора Газа» и шампанским, – Макаров передал бутылку Щербакову.

– Была бы возможность, отдал бы все заработанные деньги вместе с наградами и прямо в тапочках отсюда домой ушел, – старлей задумчиво смотрел на далекую серую полосу хребта в лучах багрового заката.

Там, за хребтом, где-то далеко, текла мирная жизнь. Жизнь, ради которой им приходилось быть здесь.

День танкиста

К началу осени пошли дожди, порой льющие больше суток, отчего грязь в батальоне стояла непролазная. Из федеральных войск в городе остался только 2 МСБ, находящийся теперь в распоряжении коменданта Грозного. Про вывод опять никакой информации. Мало того, батальон стал готовиться к зиме. В подразделения выдали печки, зимнюю одежду и начали вести подготовку техники к переводу на зимний период эксплуатации. Дрова, которые заготавливали всё лето и надеялись, что они не пригодятся, по ночам теперь пришлись очень кстати.

Щербаков до сих пор жил в «Титанике» с наклоненным полом. Большой вагончик пришлось перегородить надвое, чтобы лучше обогревалась оставшаяся жилая площадь. В «спальне» стояла печка-буржуйка, железная труба которой выходила в проделанное в окне отверстие. Её недостающую вертикальную часть сделали из стеклопластиковой трубы РПГ-27. В свободное от службы время Щербаков лежал в вагончике и слушал купленное за 100 рублей на рынке китайское радио «Toys», похожее на маленькую зеленую мыльницу. Почти такое же у него сгорело в Шелковской, проработав три дня. После того как сели батарейки, радио подключили к танковому аккумулятору так, чтобы на клеммы приходило 3 вольта. Теперь его можно было слушать круглосуточно, но ловило оно только музыкальную радиостанцию «Юность» и переговоры лётчиков, заходивших на посадку или взлетавших с аэродрома Северный.

На Северном организовали переговорный пункт для военных, но там всегда толпилась большая очередь, её можно порой отстоять, а потом еще и не дозвониться домой. Поэтому Александр редко выбирался с другими офицерами позвонить, тем более денег на это практически никогда не имелось. Двести рублей, привезённые начфином из полка, Щербаков и другие офицеры танковой роты сразу сдали на День танкиста, выпадающий на воскресенье 10 сентября. Командиру роты Абдулову удалось каким-то образом на Терском хребте в роте обеспечения «отмутить» 200-литровую бочку масла двигателя, на вырученные за неё деньги закупили алкоголь, свежее мясо, фрукты и овощи для праздника.

К вечеру воскресенья основную часть офицеров батальона пригласили за праздничный стол, теперь расположенный в большой ротной палатке, потому как дождь мог полить в любой момент. Но пару дней на удивление стояла ясная погода, и грязь уже успела засохнуть. Старшим (и трезвым) в танковой роте оставили прапорщика Петрова. Застолье прошло весело, со свежими шашлыками. Под конец для всех приготовили сюрприз – за неделю до празднования бойцам танковой роты был отдан приказ найти как можно больше ракетниц, «сигналок» и цветных дымов для праздничного салюта. И вот, когда солнце начало прятаться за Терский хребет и офицеры в очередной раз вышли из душной палатки покурить на свежий воздух, по сигналу солдаты-танкисты устроили грандиозный праздничный салют из всего собранного за эти дни. Снизу ОМОН поддержал ракетницами и трассирующими очередями, наверное, тоже знали про праздник. Салют и мероприятие всем очень понравились. Как всегда, танкисты не ударили в грязь лицом, еще больше укрепив к себе уважение со стороны других подразделений.

Ташкала-Катаяма

В середине сентября командир роты старший лейтенант Олег Абдулов уехал домой в отпуск. За старшего Олег сначала хотел оставить старлея Щербакова, но тот «отмазался», сказал, мол, пусть кадровые офицеры опыта набираются, а он в армии служить после дембеля не будет, и ему это ни к чему. В общем, командовать ротой назначили лейтенанта Макарова. Слава был очень ответственным и требовательным к личному составу, поэтому трудностей с руководством ротой у него не возникло. Так же проходили построения, занятия, обслуживание техники и ночные дежурства. А Олег на Терском хребте ещё две недели ждал попутный эшелон, прежде чем наконец уехал домой в Волгоград.

Дожди шли всё чаще, к ним добавились туманы. Так в сырости, слякоти и скуке прошел сентябрь. Из развлечений только выезд старшим колонны водовозов или редкие зачистки совместно с ВВ и ОМОНом. Очередная такая зачистка планировалась на начало октября. Соседние поселки Катаяма и Ташкала, расположенные в Старопромысловском районе Грозного, должны блокироваться подразделениями 2 МСБ, дальше в ход вступают «вованы» и омоновцы. По оперативным данным, в поселках прятались боевики, оставшиеся в Грозном и притворявшиеся мирными жителями. Ночами они часто устраивали диверсии, минируя дороги, обстреливая блокпосты или дома грозненцев. Террористы заходили со стороны внутренних или федеральных войск, чтобы дискредитировать органы правопорядка, снайперы боевиков также не давали покоя. Выдвижение в район Ташкалы и Катаямы назначили на 6 утра.

Вечером, накануне зачистки, в дверь вагончика Щербакова постучали. На пороге стоял прапорщик ремвзвода Саня Воробьев по кличке Мегамозг и симпатичная, лет около тридцати, снайпер Наденька. В руках Мегамозг держал пакет с пивом, водкой и закусью, Наденька с неразлучной СВД.

К Сане Мегамозгу в его вагончик Щербаков и Макаров порой заглядывали «на огонек», потому как в ремвзводе проще что-нибудь «намутить» на пиво, а Саня водил дружбу с танкистами и этим пивом с ними делился. Наденька была контрактницей, приписанной ко 2 МСБ инструктором по снайперской стрельбе. В первую чеченскую, несколько лет назад, у неё в Грозном погиб муж, и она, оставив дочку у бабушки в Прохладном, записалась по контракту мстить за супруга. Посему, Наденьку хлебом не корми, дай пострелять на зачистке.

Щербаков поначалу отказывался пить, типа, завтра с утра вставать, но в результате согласился выпить пива, и они втроём просидели полночи. Наденька пила водку наравне с Мегамозгом, отчего светлые глаза снайперши становились с каждым разом всё страшнее и её пронзительный взгляд невозможно было выдержать. Она рассказывала, как мечтает купить себе улучшенный прицел ночного видения и НАТОвский спальник с подогревом, с ним в засаде можно лежать сколько угодно долго. В ногах Наденьки, обутых по случаю непролазной грязи в резиновые сапоги фиолетового цвета, стояла верная снайперская винтовка с деревянным прикладом, изрезанным полосками. Каждая полоса – мёртвый боевик.

В предрассветных сумерках и густом тумане колонна готовилась к выдвижению. «Приедем, ещё посплю», – подумал Щербаков, залезая в люк. Наконец колонна выстроилась на раскисшей дороге и двинулась вниз, в сторону Старых Промыслов.

Третий танковый взвод вместе с 4 МСР под командованием капитана Дмитрия Кушнировича растянулся по южным окраинам поселка Катаяма, расположенного в Старопромысловском районе, в нескольких километрах от ППД батальона. Где-то на востоке поселка заняли оборону другие мотострелковые роты, а с запада и севера район зачистки окружили внутренние войска.

Утро выдалось хмурым, порой срывался мелкий дождь и понизу стелились белесые обрывки тумана. На восточной окраине Катаямы мотострелки пятой роты обнаружили виноградные лозы, опутавшие старый, покосившийся от времени забор. Среди пожухших виноградных листьев кое-где проглядывали гроздья черного, наполовину осыпавшегося винограда. Один из бойцов решил насобирать остатки ягод. Подойдя к забору, он стал срывать редкие гроздья и складывать их в снятую со своей головы каску. Когда каска почти доверху наполнилась подвядшими виноградинами, из глубины поселка раздался винтовочный выстрел. Пуля попала в горло солдата чуть выше бронежилета, пробив его шею навылет и раздробив позвоночник.

Пехота сразу начала стрелять в сторону частного сектора, откуда раздался выстрел, не разбирая, кто там, боевики или мирные жители. По приказу «Прекратить огонь!» стрельба затихла, так ведь и невиновных можно пострелять. Туда сразу перебросили ОМОН. Убитого солдата, которому оставалась неделя до дембеля, оттащили на свои позиции, а у забора осталась лежать его каска с рассыпанным в бурой крови виноградом.

Четвертая рота жгла костры, пытаясь согреться. В конце длинной улицы посёлка Катаяма показалась белая «Волга» ГАЗ-24, быстро приближавшаяся к позициям роты. Заметив машину, мотострелки оживились, выбежали на импровизированный блокпост, состоящий из нагромождения старых шин, и начали стрелять в воздух, давая понять водителю остановиться. Но «Волга», не снижая скорости, неслась к блокпосту. Решив, что это боевики прорываются из окруженного района, мотострелки открыли по машине огонь на поражение. До блокпоста оставалось метров пятьдесят, когда пули стали дырявить кузов и лобовое стекло автомобиля. ГАЗ-24 резко тормознул и остановился. Из машины врассыпную кинулись дети и несколько женщин, водительская дверь не открылась. Огонь сразу прекратили и, не отводя автоматов от автомобиля, медленно двинулись к нему. Подойдя ближе, бойцы увидели сидевшего за рулем чеченца в милицейской форме. Он склонил набок голову, пытаясь руками остановить кровь из раны под ключицей. Пуля прошла навылет и застряла в водительском сидении.

– Ты чего не останавливался? Мы же в воздух сначала стреляли! – заорал на милиционера Кушнирович! – Щас бы всех тут положили! Тут зачистка идёт!

– Да я сам милиционер, гантамировец. Семью вёз, поближе подъехать хотел, – прохрипел чеченец.

– Ага. Подъехал.

По обеим сторонам дороги голосили пришедшие в себя женщины и дети, их никого не зацепило. От выстрелов в танке проснулся Щербаков, вылез наружу и, захватив автомат, побежал к «Волге».

– В госпиталь его надо срочно, – сказал капитан подбежавшему старлею. – До наших ближе всего, они в Ташкале стоят.

– Давай его на «Волге» и отвезём, – сказал Щербаков. – Не на танке же.

– Давай, только чур я за рулём! На заднее сиденье перелазь, – сказал Кушнирович чеченцу и открыл дверь водителя. – Щас мы тебя быстро домчим. Ты тоже что ли со мной? – обратился он к Александру.

– Да чего тут делать? Стоим тут без толку. Тебя прикрою, если что, – поправил ремень автомата лейтенант. – Павлов, ты за старшего! – обернувшись в сторону танка, крикнул он сержанту-танкисту. – Я быстро.

Чеченцу помогли сесть назад, окровавленное водительское сиденье накрыли куском брезента и помчали по раскисшей дороге в сторону Ташкалы, где на время зачистки стоял медвзвод. Подъезжая к Ташкале, офицеры услышали предупредительные выстрелы. Машина сбавила скорость, Щербаков, открыв окно, запустил в небо зеленую ракету – «свои».

Раненого осмотрел старший прапорщик Румянцев, наложил повязку и сказал, что милиционера нужно вести в грозненский госпиталь. Поехали искать госпиталь, находившийся в Ленинском районе Грозного, недалеко от комендатуры. Госпиталь нашли, но пока сдавали раненого, местные позвонили в комендатуру, мол, федералы застрелили милиционера. В результате приехал УАЗик из комендатуры, и офицеров повезли к коменданту города, а «Волга» осталась на территории госпиталя. С комендантом Грозного генерал-майором Приземлиным разговаривал капитан Кушнирович. В результате на том же УАЗике офицеров доставили к их позициям в Катаяму. Ближе к вечеру военная операция завершилась и подразделения 2 МСБ вернулись в пункт своей теперешней постоянной дислокации.

Через неделю поехали на зачистку в один из микрорайонов Старопромысловского района. Два танка 3-го взвода вместе с мотострелковым взводом расположились во дворе под стенами разрушенных пятиэтажек. Зачистка затянулась, и пришлось остаться на ночевку. Всю ночь жгли костры в пустых квартирах пятиэтажки, расположившись на первых этажах. Дым выходил в разбитые окна, наполовину заложенные кирпичами. Щербаков с командиром мотострелкового взвода старшим лейтенантом Вологжаниным Игорем коротали вечер за разговорами.

Ночью контрактник, забывший поставить автомат на предохранитель, случайно прострелил ногу наводчику щербаковского танка. Ранение оказалось тяжелым, и наводчика срочно пришлось по вымершему черному городу везти на трансмиссии танка в госпиталь, находившийся на аэродроме Северный. В более близкий госпиталь, расположенный в районе комендатуры, не поехали – не смогли сразу найти дорогу в темноте, а путь на Северный знали как свои пять пальцев. Успели.

После стали выяснять, как так случилось. Солдаты, свидетели происшествия, пряча глаза, говорили, мол, снаряжали магазины, у кого-то пуля упала в костёр и, взорвавшись, попала в ногу. Контрактника никто не выдал.

Утром приехал начальник штаба майор Станкевич, разобраться, что произошло.

– Значит, говорите, ночью обстрел был и пуля попала в ногу? – скептически глядя на хмурые, не выспавшиеся лица лейтенантов спросил Станкевич.

– Так точно, товарищ майор. Обстрел.

– Ну вы тогда в объяснительной так и пишите, чтобы у вас потом разногласий не было. А то и вам по шапке прилетит, и пацан раненый ничего не получит. А так – ранен в боевых действиях, – сказал начштаба и уехал.

Собрали всех причастных к случаю солдат, объяснили «политику партии», чтобы у всех показания сходились, и в объяснительной написали версию, выданную майору. А раненого танкиста с Северного сначала отправили из Чечни в другой госпиталь долечиваться, а потом раньше срока на дембель по ранению.


10 ноября – день милиции. С утра руководство батальона уехало вниз на блокпост к омоновцам поздравлять их с профессиональным праздником. После обеда вернулись навеселе. В это время Щербаков сидел в землянке у Славы Макарова. За маленьким окошком, сделанным у самого потолка из осколка стекла, противно моросил мелкий дождь. Брезентовый полог откинулся, и в тёмное помещение заглянул дневальный из штаба батальона, – Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?

– Что тебе? – Щербаков повернулся к входу.

– Вас начальник штаба срочно вызывает в свой вагончик, – сказал дневальный и удалился.

– Чего это? – Спросил Макаров. – Косяк какой?

– Не знаю, нормально вроде всё. Ладно, пойду.

Щербаков шёл по раскисшей от дождя грязи, вспоминая все возможные «косяки» и на ходу придумывая «отмазки». Вот и вагончик, где жил начштаба и еще пара офицеров.

– Разрешите войти, – счистив грязь с берцев, Щербаков заглянул в узкий коридорчик вагона.

– О, Щербаков, заходи, – начштаба Станкевич махнул рукой, увидев стоящего в проёме двери танкиста.

– Вызывали, товарищ майор?

– Вызывал. Слушай, ты на день танкиста так здорово наших политиков пародировал. Сегодня же день милиции. Можешь по «Мотороле» омоновцев с блокпоста голосом Ельцина поздравить? – майор вопросительно посмотрел на лейтенанта.

– Да я как-то не пробовал на трезвую голову. Я же тогда выпивший был.

– Это не проблема. Андрей! – крикнул куда-то в сторону коридора Станкевич. – Тащи коньяк и стакан!

В проёме показался замначштаба капитан Золотарёв с бутылкой дагестанского коньяка и двумя гранёными стаканами.

– Ты чего два стакана взял?

– Так чё он, один, как алкаш, пить будет? – удивился Золотарёв. – Я ему компанию составлю.

– Хорош, ты сегодня и так у омоновцев хорошо компанию составил, наливай только ему!

Капитан откупорил початую бутылку и щедро налил половину гранёного стакана Щербакову, – Хватит? – спросил он. – Закуска, правда, кончилась. Вода только запить.

Щербаков взял стакан с коричневой жидкостью и медленно выпил.

– Ну что, готов? Мы пока с ОМОНом свяжемся, – майор взял маленькую рацию «Motorola», полученную от омоновцев во временное пользование для связи и взаимодействия. – Альфа 10, Альфа 10, я Голос, приём! – настроив частоту, начал вызывать блокпост Станкевич.

– На приёме Альфа 10, – наконец ответили.

– Альфа 10, тут к нам Борис Николаевич Ельцин прилетел, хочет поздравить вас лично, – улыбаясь, сказал в рацию начштаба и протянул её Щербакову.

– Дорогие друзья из Альфы 10, россияне – начал лейтенант голосом Ельцина, – сегодня я прилетел сюда, в Грозный, чтобы поздравить ваш блокпост и всех сотрудников МВД с профессиональным праздником, Днём милиции…

После вступительной речи в эфире началось невообразимое. На этой частоте «сидела» не только Альфа 10, но и большая часть милиции Грозного, поэтому поздравление слышали все блокпосты. Оказалось, многие захотели поздравить друг друга в таком же ключе. Столько Ельциных, Горбачевых, Жириновских, Брежневых и других политиков оказалось в Грозном! Каждый пытался что-то сказать, пародируя голос государственного деятеля, часто вставляя в речь ненормативную лексику.

– Перестаньте забивать частоту! – пытался перекричать хор «политиков» какой-то начальник из МВД. – Это рабочая частота, прекратите цирк!

– Закрой рот, подонок! – отвечал голос лидера ЛДПР Жириновского. – У нас праздник!

Всё это теперь доносилось из рации на весь вагончик, лежавший от смеха. Артисты «разошлись» и долго не хотели успокаиваться…

– Саня, ты чего так долго у начштаба делал? – спросил Слава, когда Щербаков вернулся в землянку.

– На поверишь, коньяк пил.


***

Денег, как всегда, не было. Всё, что изредка удавалось «намутить» с дизтопливом, быстро улетучивалось – купил пару раз сигарет или пива – и всё, денег нет. В очередной раз Щербаков приехал с колонной водовозов на источник за водой. Сидя на башне своего танка, он грустно смотрел, как медленно продвигается очередь к заливочному рукаву. Сигареты кончились, погода пасмурная, и порой с неба срывались мелкие капли дождя. Краем глаза лейтенант заметил нескольких милиционеров в тёмно-синих зимних комбинезонах и черных вязаных шапочках. Милиционеры были явно навеселе, покупая пиво и сигареты, шутили с торгующими на рынке чеченками. Закупившись, они направились к стоящему в грязи на обочине щербаковскому танку.

– Привет, земляк, – весело крикнул усатый мент, обращаясь к лейтенанту, – твой аппарат? – кивнул он на танк.

– Мой, – не сильно желая поддерживать разговор с веселыми МВДшниками, ответил Щербаков.

– А можно на нём сфоткаться? – спросил усатый.

– Нет. Не положено, – сказал лейтенант.

– Да ладно, чё ты, мы ж свои, – поддержали коллегу подвыпившие милиционеры.

– Не положено, – нехотя повторил Щербаков.

– Земляк, а мы тебя коньяком угостим, – опять сказал усатый.

– Коньяком? – немного оживился лейтенант. – А что за праздник?

– Так День милиции же был три дня назад! Не отойдем никак.

Пустить на танк чужих, да еще и не танкистов! Если бы про это узнал комроты Абдулов, Щербакову бы не поздоровилось. Олег говорил, что экипаж на свой танк не должен пускать никого, даже танкистов с другого танка, а тут вообще люди не из нашего батальона! Но Олег в отпуске, курить хочется, да и настроения нет. Ладно, пусть сфоткаются.

– Хорошо, с вас пиво и сигареты, – сказал Щербаков, – фотографируйтесь.

Довольные милиционеры залезли на танк и устроили фотосессию. За это угостили Щербакова коньяком, потом на радостях подарили полторашку пива «Оболонь» и пачку сигарет. Щербаков тоже сфоткался с ментами у танка на память. Жизнь налаживалась, а что еще надо для счастья в армии? По дороге в батальон колонна остановилась, лейтенант еще раз сделал фото на фоне танка и стреляющих по нефтяным вышкам из автоматов солдат.


19 ноября Щербаков поехал на Терский хребет, дополучить зимнюю форму на новых бойцов. Колонну составлял ГАЗ-66 с накрытым брезентовым тентом кузовом и БРДМ разведки, шедший во главе. В кузове «шишарика» вместе с Щербаковым сидели еще несколько офицеров и солдат 2 МСБ. Все, включая Александра, ехали в бронежилетах. Броник Щербаков надел первый раз и очень удивился его тяжести и неповоротливости движений в нём. Даже в кузов ему пришлось залезать с помощью бойцов. По дороге, как всегда, остановились на одном из рынков города, но лейтенант не стал вылезать из машины – потом опять хрен залезешь, да и денег нет.

До хребта доехали без происшествий, там Щербаков встретил командира роты связи капитана Волгова Лёшу, чья жена в своё время помогла маме Щербакова найти сына. Посидел у него в палатке, попили чай. Затем, получив форму, бойцы отнесли её в «шишарик» и остались на охране.

Ожидая обратного отправления на Сунженский хребет, лейтенант заметил «шишарик» с эмблемами войск РЭБ. Одно из подразделений войск радиоэлектронной борьбы находилось пару километров правее, на одной из вершин Терского хребта. Возле 66-го стояли несколько офицеров, курили, один что-то рассказывал, жестикулируя. Александр подошёл ближе, из обрывка разговора он понял – погибли двое военнослужащих РЭБ и их везут в Ханкалу. Щербаков заглянул в открытый кузов машины. На залитом кровью брезенте лежали двое мёртвых офицеров. У одного не было ног по колено, у другого оторвана рука, видимо, подорвались на мине. «Не повезло», – подумал Александр, вновь поймав себя на мысли, что мертвые не вызывают у него абсолютно никаких чувств.

Домой

Начало декабря. Ночью температура ниже нуля и порой вместо дождя с неба срываются мелкие снежинки. К утру землю подмораживает, грязь замерзает, и вода в укупорках покрывается корочкой льда. В вагончике с названием «TITANIC» постоянно топится буржуйка, благо дров заготовлено достаточно и угольные брикеты тоже припасены на весь батальон.

Щербаков ждал приезда Абдулова из отпуска. Сейчас ротой из 9 танков «рулил» Александр, так как Славу Макарова отстранили от исполнения обязанностей комроты. А всё из-за досадного происшествия – старшина Петров Юра перестарался с «допросом» экипажа по поводу необъяснимого уменьшения дизтоплива и масла на одном из танков. Во время дознания Юра случайно пырнул штык-ножом в спину подозреваемого командира танка. Рана оказалась пустяковая, но эпизод дошёл до командира 2 МСБ, коим теперь являлся бывший начштаба майор Станкевич. Тут и устроили образцово-показательную порку – Макарова отстранили, старшину Петрова забрала военная прокуратура, а роту повесили на Александра. Поначалу ему приходилось тяжело, но потом старлей Щербаков «вошел в колею» и жизнь потекла своим чередом.

Однако Новый год, и в особенности новый XXI век, Александру не хотелось встречать в тёмном вагончике на чужой земле вдали от Родины. Он верил, что, когда вернется Абдулов, комбат Купцов, как и обещал, отпустит Щербакова в отпуск на десять суток. Но Александр надеялся отпуск «продлить» всякими способами, чтобы хоть этот Новый год встретить в человеческих условиях.

К середине декабря Олег приехал из отпуска, разобрался в случившейся за время его отсутствия ситуации с пропажей ГСМ и результатами «допроса». Но, к удивлению Славы, не накинулся на него с обвинениями, ведь, по сути, Макаров всё делал правильно – следил за состоянием техники, ни литра не отдал и не продал и другим не давал этого делать. Старшина, да, перестарался, но бывает. И понятно, что дело просто раздули. Ну тут уж ничего не исправить. Олег Абдулов вновь стал командовать ротой, а Саня Щербаков, Слава Макаров и Лёва Петров продолжили заниматься своими взводами.

И вот этот день настал. Олег Абдулов вызвал Щербакова к себе в вагончик.

– Ну что Саша, в отпуск хочешь? – спросил он.

– Конечно хочу! Купцов обещал, когда ты вернешься. Вот хотел до нового года успеть.

– Успеешь. Короче, пятеро контрактников в отпуск едут и ты – старший группы. Иди, собирайся. Завтра на Терский вас отвезут, а как дальше добираться, скажут.

Радости Щербакова не было придела! Он едет домой и новый 21-й век встретит на родной земле! Сборы оказались недолгими, всё поместилось в старую сумку с надписью «СССР». Вечером собрались в землянке у ротного – Олег и все три командира взвода. Выпили за отъезд Щербакова.

– Ты там долго не задерживайся, – сказал Абдулов, – может, нас после нового года выводить будут.

– Олег, ну я же первый раз вернулся, – ответил Щербаков, – и этот раз вернусь.

На прощанье Александр обнял всех офицеров. Выйдя из землянки в черноту ночи, Александр и Слава еще долго разговаривали «за жизнь».

– Саня, ну если что, встречаешь, как договаривались, – подмигнул Макаров.

– Не вопрос, Слава! «Сектор газа» и шампанское.

Рано поутру Щербаков и пятеро контрактников в составе колонны выехали на Терский хребет. На хребте пришлось ночевать в вагончике у начштаба Кукушкина и выслушивать комбата с его предложением подписать контракт на дальнейшую воинскую службу. Завтра группу отпускников должны отвезти в Ханкалу, и, согласно расплывчатым инструкциям Купцова, на пересыльном пункте их встретят и вертолётом переправят в Минводы. Оттуда на поезде до Волгограда. На радостях Александр не спросил, кто встретит, а Купцов тоже этого не уточнил. Щербаков долго не мог заснуть, с нетерпением ожидая рассвета.

Колонна, состоящая из ГАЗ-66 и Урала, выехала в пасмурное, моросящее дождем утро и по раскисшей дороге направилась в сторону Ханкалы. В кузове «шишарика» сидели пятеро контрактников и старший группы Щербаков. Автоматы сдали перед отъездом, еще в расположении 2МСБ, и без них все чувствовали себя очень неуютно. На подъезде к ремротам Ханкалы Урал свернул, а 66-й упорно полз по грязи в сторону пересыльного пункта. Остановились около группы палаток, «Вылезай! – крикнул капитан, старший машины. – Приехали».

Военнослужащие по очереди выпрыгнули из кузова грузовика. За палатками виднелось поле с колыхающимся на ветру полосатым конусом-ветроуказателем и одиноко стоящим военным вертолетом МИ-24.

«Ну давайте, счастливо отдохнуть!» – крикнул капитан, имени и фамилии которого Щербаков не знал. Машина развернулась и, разбрызгивая грязь, уехала.

– А дальше куда? – пятеро контрабасов вопросительно глядели на старлея.

– Вообще-то нас встретить должны были. Купцов сказал, если что, нужно найти старшего по пересыльному пункту, тот всё скажет.

Начали заглядывать в палатки, искать старшего. Однако или палатки стояли пустыми, или находившиеся там военные не знали, кто и где старший. Меся грязь, пошли к вертолёту, но сидевший на охране вертолётчик сказал, что их «вертушка» из Чечни никуда не летит. И как выбираться отсюда? Группа растеряно стояла и не знала, что делать.

«Пацаны, вон товарняк дымит. Может, нам по пути», – показал в сторону железнодорожной насыпи Руслан, контрактник с бесцветными рыбьими глазами, единственный, кого знал Щербаков. Руслан, или Русик, как его все звали, служил в ремвзводе 2МСБ, Щербаков познакомился с ним давно, еще в Грозном.

Вдали виднелся товарный состав с пускающимчерный дым зеленым тепловозом. По непролазной грязи двинулись к поезду.

«Я сейчас, – сказал Русик и, вскарабкавшись по тепловозной лестнице, скрылся за железной дверью. Минут через пять его голова высунулась из второй тепловозной секции. – Мужики! Лезьте сюда, я договорился!»

За десять сухпаёв машинисты разрешили военным сесть во вторую кабину тепловоза, предупредив «из окон не высовываться и ничего не трогать». Разметившись в кабине, все благодарили Русика за находчивость, тот скромно отнекивался. Вскоре поезд тронулся и медленно застучал по рельсам. Впереди тепловоза катилась прицепленная платформа, на случай минирования железнодорожного пути. Состав проследовал через Гудермес, мимо Червленой-Узловой, иногда подолгу стоял на полустанках и к вечеру прибыл в город Моздок республики Северная Осетия.

«Всё, ребята, приехали, – заглянул в кабину машинист-кавказец. – Если у вас есть гранаты, патроны, ракетницы, вы лучше сразу выкиньте, а то тут всех, кто в отпуск едет, менты шмонают. Зачем вам лишние проблемы?»

Сигнальные шашки и ракетницы, припасённые на Новый год, оставили в кабине, гранату домой никто взять не додумался. Вылезли из тепловоза и пошли на железнодорожный вокзал, смотреть расписание. Из Моздока в Волгоград прямых поездов не было. Нужно сначала автобусом или поездом ехать до Минвод, а оттуда поездом до Волгограда. Это очень долго и нудно, поезд до Минвод пришлось бы ждать минимум до утра, а домой хотелось прямо сейчас.

«Пацаны, надо поспрашивать у местных, я слышал тут на своих машинах за определённую сумму возят, – опять подал предложение Русик. – Вы на вокзале сидите, а мы с Саней пойдём «на разведку»», – они вдвоём вышли в чернеющие сумерки.

За припорошенным снегом вокзалом темнела площадь с разбитым асфальтом. На площади стояли частники-таксисты. Русик с Сашей стали узнавать, сколько будет стоить доехать до ППД полка, находившегося двести километров северо-восточнее Волгограда. Таксисты называли цену три или три с половиной тысячи рублей с человека, причём денег у всех шестерых отпускников практически не осталось. Обойдя всех, пошли советоваться с остальными, что делать. У вокзала Руслана и Александра нагнал усатый, невысокого роста мужичок лет под пятьдесят.

– Ребята, погодите, – сказал он, – вам домой надо?

– Надо, а чё? – с вызовом сказал Руслан.

– Ребят, я уже с вашего полка возил в ППД. И вас отвезу, за две тысячи с человека. Согласны?

– Конечно, согласны. Только денег нет с собой. Приедем – отдадим. Повезешь?

– Повезу, – сказал по виду русский мужичок, – у меня микроавтобус Фольксваген белый. Я отъеду на соседнюю улицу, а вы туда подходите. А то узнают, что я цены ломаю, мне не поздоровится.

Сергей, так звали водителя, сначала повёз всех шестерых к себе домой за сыном, его он собирался взять с собой в напарники. Как выяснилось, их русская семья со времён СССР жила в Моздоке. К большому удивлению ребят, Сергей усадил всю компанию за стол ужинать. Жена подала на стол горячий борщ, затем макароны с котлетами.

«Сейчас поедим и поедем, – сказал Сергей. – Я вас постараюсь мимо блокпостов провезти. Так быстрее, но если у вас патроны или гранаты, сразу выбросьте, если менты найдут, проблемы у всех будут».

Через час, когда совсем стемнело, белый Фольксваген Транспортер выпуска середины 80-х двинулся в путь. Щербаков сидел на переднем сиденье, рядом с водителем, а пятеро контрактников и девятнадцатилетний сын Сергея дремали сзади в салоне. Выехав из Моздока окраинами, микроавтобус пошёл петлять по окрестным грунтовкам, направляясь в сторону Зеленокумска, потом выбрался с просёлка на асфальт.

Ночью один раз бусик остановили на блокпосте, но, проверив документы, отпустили без обыска. Под утро перед Буденновском тормознули у мини-рынка рядом с трассой. Купили на последние деньги пива и две магнитофонных кассеты, чтобы было не так скучно ехать. Поначалу играла веселая «Иван Купала», народ в салоне автобуса оживленно балагурил. Затем поставили сборник «От Афгана до Чечни».

…На затворе снежная слеза оплывает,

И стальная в небе стрекоза прикрывает,

Но в тумане молодого дня

Ты увидишь на снегу меня

И поймёшь, что эта западня

Не пускает…

Ты сегодня не ищи меня,

Забрала меня к себе Чечня

Не пускает…

Песни про войну заставили всех замолчать. Каждый думал о своём, о погибших товарищах, о днях, проведенных на чужой земле, о жизни и смерти. Всё это навсегда останется в их памяти, в их сердце.

Щербаков задумчиво смотрел в серое туманное утро, еще не зная, что назад в Чечню он больше не вернётся…


21 июля 2018 г.


Оглавление

  • Шоу должно продолжаться…
  • Артезиан
  • Танюша
  • Новощедринская. На арыках
  • Червленая-Узловая
  • Терек
  • Гребенская
  • Шелковская
  • С Новым годом!
  • Терский хребет
  • Добро пожаловать в ад!
  • АвтоВАЗ
  • Крещение
  • Мост
  • Жизнь продолжается…
  • Минутка
  • Высота 319
  • Высота 349,8
  • Парад
  • Высота 378,0
  • Круглая земля…
  • Засада на Сергиево-Посадский ОМОН
  • «Дружеский» обстрел
  • Высота 283,8
  • Армия. Перезагрузка
  • Молодые
  • Сказ о жёлтом чемоданчике
  • Памятник
  • Вынос тела
  • Армейские истории
  • Боевым награждается орденом…
  • День танкиста
  • Ташкала-Катаяма
  • Домой