Тоннель в один конец [Горан] (fb2) читать онлайн

Горан Тоннель в один конец

Пролог

В купе было тихо. Нет, стук колёс, тряска, поскрипывания, небольшая качка – всё это присутствовало. Но как-то отвлечённо, на заднем плане. Володарского не покидало ощущение, что они с его попутчиком были единственными пассажирами во всём вагоне.

Владимир сидел, облокотившись на откидной столик. Уныло смотрел на проплывающий мимо пейзаж. Поезд как раз делал пологую петлю и в какой-то момент он увидел по ту сторону гигантской котловины, усеянной верхушками ёлок, жерло Бекешенского тоннеля.

Истерика прошла, попытки открыть дверь купе или разбить окно ни к чему не привели. Кричать было глупо и как-то стыдно перед Юркой Смирновым, который безмятежно наблюдал за его истерикой со второй полки.

Володарский быстро выдохся, занял место у окошка и меланхолично стал думать, что надо бы себя как-то отвлечь. К примеру: выкурить сигарету.

Последнюю, – тут же подсказало что-то внутри. То самое, что заставляло сжиматься сердце и мелко дрожать потроха.

Нет, нет – отвлечься! Где сигареты?

Он пошарил по карманам, вытащил начатую пачку, достал одну неловкими дрожащими пальцами.

Теперь – зажигалка. Вот так. Благо никто не будет предъявлять претензии за курение в купе.

Он истерично хихикнул.

Стоп! Ещё только истерики не хватало!

Так, на чем я там остановился? Ах – да! Покурить, вспомнить, с чего всё началось…

А началось всё с искушения. За полгода работы в Сибири ему предложили сумму, которую Володарский в своей шараге не заработал бы и за десять лет.

Согласился, естественно.

А кто бы не согласился?

Немецкая фирма. Крупный подряд на ремонт и модернизацию аварийного железнодорожного тоннеля. Проезд и проживание за счёт нанимателя. Да и на месте не обманули. Володарскому выделили отдельную комнату с персональным санузлом и кухонной панелью. Городок строителей хоть и имел статус временного, построен был добротно, с централизованным отоплением и водопроводом. «Удобства», правда, были на улице. Зато каждый день выдавался набор продуктов для питания, в состав которого входили не только крупы и мясные консервы, но и два вида сыра, фрукты, чай, кофе. По выходным с утра до полудня в круглосуточном мини-маркете можно было приобрести вино.

Не особо его, кстати, покупали. Малейшее подозрение на появление на работе нетрезвым, и работника тут же увольняли с удержанием семидесяти процентов оклада. Об этом в контракте был прописан соответствующий пункт. Любители терять такие деньжищи отсеялись в первые месяц-два. Остальные добровольно соблюдали сухой закон.

Не сразу, ох не сразу, почуял Володарский, что дело здесь нечисто.

Сначала он, как и все, считал, что вытащил тот самый счастливый билет. Работодатели были им довольны, непосредственный начальник, Генрих Траммер даже в пример его ставил. А кадровик Шульц Клягге, говоривший по-русски с лёгким акцентом, так и вовсе намекал на дальнейшее сотрудничество и продвижение по службе. Казалось бы – живи, работай, да счёт в банке пополняй.

Всё!

Всё – да не всё.

Вопросы накапливались исподволь, постепенно. И у Володарского хватило ума не расспрашивать напрямую. Так, между прочим, бочком, да краешком, да как бы между делом…

Потому как ответы получить ну очень хотелось.

Например, почему освещение для тоннеля через подстанцию было подведено от гигантской ГЭС, перегородившей одну из великих Сибирских рек? Причём устроена эта подстанция была так хитро, что в нужный момент могла переключить на себя до 90 процентов всей вырабатываемой ГЭС электроэнергии. А это сотни тысяч мегаватт! Ничего себе освещение получится!

Или вот такая подробность: для проводки в тоннеле была использовано 14 тысяч тонн медной проволоки. Володарский видел ту проводку. Не китайская, с человеческий волос, проволока. Добротная, толщиной в карандаш. Её наматывали вокруг здоровенных, от пола до потолка, треугольных кадмиевых рамок, служащих чем-то вроде каркаса для полого сердечника в сорокаметровой сборной катушке. И не вручную наматывали – с помощью хитрого устройства, которое соблюдало шаг намотки чуть ли не до микрона. Зачем?

Напрямую Володарского это не касалось. Сначала он работал в бригаде, которая монтировала отводной путь рядом с тоннелем. Потом его перевели на укладку рельс в самом тоннеле. Их нужно было уложить с необычайной точностью. Чтоб по прямой и чтоб – параллельно. Причём всё это с погрешностью даже не до градуса или минуты – до секунды.

А в последнее время он участвовал в отладке блока активации. К левому рельсу узкоколейки точно посередине тоннеля был подведён нажимной механизм. Если его активировать, а потом прогнать по тоннелю состав с вагонами, точно посередине шестого вагона происходила сработка, и сигнал с механизма устремлялся…

Володарский не знал куда.

А когда узнал – не поверил.

Боги!

Машина времени!

Ну что за бред!

Однако Юрка Смирнов, давний друг был уверен, что именно эту машину монтируют в Бекешинском тоннеле.

Они пересеклись в районном центре. Володарский прибыл в командировку на склад запчастей, а Смирнов как раз приехал из Гамбурга, куда он двенадцать лет назад свалил из родного совка. Как оказалось, они работали на одну фирму, только Володарский был практиком, а Юрка – теоретиком.

И всё бы ничего, да только область, в которой Смирнов был теоретиком, не имела никакого отношения к ремонту и модернизации тоннелей. Юрка всегда был физиком, что-то там про кванты, и в своё время, входил если не в десятку, то в двадцатку – точно, ведущих учёных страны, которые хоть что-то в этом понимали.

И вот теперь, как оказалось, за каким-то чёртом, Юрка уже несколько лет работал над этим проектом.

Почуяв свободу, они, как свойственно не только русским, напились. Тем более, что незадолго до этого от Володарского жена ушла, забрав при этом сына. А у Смирнова приключились какие-то неприятности по работе. То есть повод был на лицо, и они оба, независимо друг от друга, вознамерились снять стресс. Встретились в магазине, посмотрели друг на друга и решили, чем пить в одиночку…

Короче накачались водкой по самые брови. Тут Смирнов ему и выложил про машину времени.

– Ты прикинь, Вовка, – дышал он ему в ухо перегаром. – Куда и кого они забрасывают – жуткая тайна. Никого из наших они к калибровке и на километр не подпускают. Только своих. А свои у них – немцы! Ты только подумай, чего они там, в прошлом, могут наизменять!

– Кни-ик!-жек ты начитался ненаучных, – возражал ему Володарский, на которого вдруг напала икота. – Фантастики про «попаданцев» с «попаданками». Ты же физик! Какая к свиньям машина времени? Какое прошлое? А даже если, в порядке бреда, допусти-ик!-им, и переместятся они, ну, к примеру, в 1940 год. Тут им и капец! Потому, как окажутся эти «засланцы» в открытом космосе. Ведь Земля вместе со звездой нашей по имени Солнце восемьдесят лет назад была хрен знает в скольких ми-ик!-ллиардах километров от сегодняшнего места. Твоим немцам вместе с хрононавтом нужно ещё и ракету перемещать, чтобы до тамошней Земли добраться…

– Знаток, – насмешливо хрюкнул Юрка. – А ты что-нибудь о квантовой координатной привязке слышал? Или о нулевой пространственной матрице?

– Какой-какой матери? – сострил Володарский, но Смирнов, похоже, и не заметил.

– Да что с тобой, с неучем… – протянул он, но тут же продолжил. – Представь, что Земля – это лодка. А время – река. И, куда бы ты не поплыл, вверх или вниз по течению, ты в этой лодке останешься. Ну, при соблюдении некоторых условий, естес-но. И энергию жрут эти условия – мама не горюй! Но ты аналогию с лодкой уяснил?

Володарский подумал, кивнул.

– И что, вот так, в первый раз, и они уже сразу человека запускают?

– А кто тебе сказал, что в первый? Да мы только на неживых объектах два десятка экспериментов провели, – язык у Юрки всё больше заплетался. – От мелочи, типа спичечного коробка, до системного блока персонального компьютера. Одних мышей с крысами «во вчера» запустили штук шесть. Все, кроме последней – в труху…

Его передёрнуло.

– И как там с причинно-следс-нной связью? Во временной парадокс не вляпались? Крыса на бабочку не наступила?

Володарский усмехнулся, надеясь увидеть у собеседника ответную улыбку, но тот оставался серьёзен.

– А, – махнул рукой Смирнов. – Оказалось, что не только прошлое формирует будущее, но и будущее с удовольствием подстраивает под себя прошлое.

– С обезьяной, с Бивисом, смешно получалось, – он пьяно хихикнул. – Запустили на два дня назад. Час проходит – ничего. Ну, думаю, третий провал подряд – голову оторвут! Энергии грохнули – полгода Гамбург обеспечивать. Такие бабки – и всё впустую. Ещё час проходит – и вдруг несколько человек вспомнили, будто они видели два дня назад, как Бивис появился в экспериментальной капсуле. На четвёртый час – ещё несколько. Через сутки вспомнили все – и я, в том числе. Дольше всех держалась запись видеорегистратора.

– И что? Сначала на записи не было обезьяны, а потом – появилась?

– Видимо так, – кивнул Смирнов. – И даже запись в журнале наблюдений изменилась. Дежурный чуть в психушку не загремел. Одновременно помнит, что ничего не записывал и, в то же время, будто свой рукой сделал запись, мол, появилась обезьяна лабораторный номер такой-то, по кличке Бивис, в такое-то время.

Володарский попытался осмыслить услышанное, но думать не хотелось. Хотелось спать. И он, не слушая дальнейшее бормотание сбрендившего друга детства, откинулся на мягкую спинку кресла и закрыл глаза. Хорошо, хоть заседали в его комнате в гостинице.

Больше они после этого не пересекались. Правда, Смирнов несколько раз приходил в сопровождении главного энергетика на участок, где работал Володарский. Но даже ему не кивнул.

Володарский готов был списать всё сказанное в тот вечер на пьяный бред, но вот теперь в вагоне, который катится навстречу…

Навстречу чему?

Но спросил он не об этом:

– Зачем ты меня подставил?

И когда Смирнов не ответил, продолжил:

– Не станешь же ты отрицать, что я здесь оказался по твоей вине? Скорее всего, тот разговор прослушивали и…

– Прослушивали, естественно, – с досадой подтвердил Смирнов. – Поэтому я и еду сейчас в этом поезде. Хотя, казалось бы, заштатная гостиница в районном центре… Правда, есть у меня подозрения, что меня на этот поезд посадили бы в любом случае. Если всё удастся, я им уже не нужен. А если нет, то тогда я очень опасный свидетель. Что касается тебя…

Он усмехнулся.

– Что касается тебя, то ты сам себя подставил, – продолжил Смирнов. – Клюгге взял тебя на карандаш задолго до нашей пьянки. Совал свой нос, куда не попадя, теперь расхлёбывай.

– А причём здесь Шульц? – сбился с обвинительного настроя Володарский. – Кто он такой, чтобы…

– Кто он такой? – переспросил Юрка и захохотал. – Что б ты знал, он – зам. начальника службы безопасности объекта!

Володарский мысленно схватился за голову. Он вспомнил, как осторожно пытался расспрашивать Шульца, а тот равнодушно разводил руками, мол, я не проектировщик и не исполнитель. Но, по моему разумению, как в чертеже нарисовано…

Какой же он был наивный дурачок! Эркюлем Пуаро себя возомнил!

– Тебя бы уже давно в тайге прикопали, если бы Траммер не заступился. Мол, специалист хороший, пусть доработает. Вот тебя и не трогали до сегодня.

– До сегодня, – повторил Володарский. – А что сегодня за день?

– Стой! – крикнул он, не давая ответить Смирнову. – Дай сам догадаюсь! Сегодня запуск?

Смирнов кивнул.

– Хрононавт в одном из вагонов?

Смирнов снова кивнул.

– В каком?

В ответ Смирнов пожал плечами и сказал:

– Ну уж точно не в нашем.

Володарский помолчал, пытаясь всё осмыслить.

– Будет взрыв? – наконец спросил он.

– И ещё какой! – оживился Смирнов. – Нужно создать между капсулой и окружающим миром вакуумную прослойку. Хотели сначала вакуумную бомбу, потом решили, что Си-4 будет лучше…

– И мы, значит, взлетим на воздух, а «попаданец» отправится в Прошлое?

Смирнов улыбнулся улыбкой похожей на оскал:

– Как там товарищ Сухов говорил: «Это врядли»?

И, глядя в непонимающее лицо Володарского, продолжил:

– Я там с расчетами по взрывчатке малость намудрил. Добавил от себя ещё слегка. И к рельсе над твоим приспособлением магнит налепил, маленький, с монетку, но мощный. Так что, по идее, хреновина твоя сработает с задержкой…

– Ну, продолжай, – не выдержал Володарский.

– Да хрен его знает, что будет, – махнул рукой Смирнов. – Меня к самостоятельным вычислениям уже год как не допускают. Только под контролем. Мягеньким таким, не навязчивым, но контролем. Так что точно сказать, что будет, я тебе сказать не могу. Одно из двух: либо калибровка собьётся и вместо машины времени получится большой «бада-бум!», либо вместо одного импульса получится серия, и тут я уже не могу сказать, что будет. Не исключено, что в Прошлое отправится все, что в момент импульса будет в фокусе. Но это если ГЭС потянет такую нагрузку. А если нет, то, возможно, тот же вариант, но дискретно…

Смирнов замолчал, но губы его продолжили шевелиться. Он стал водить в воздухе указательным пальцем, как школьник, который в уме перемножает двузначные цифры.

– А почему ты не попытался выйти на наших? – прервал его расчеты Володарский. – На ФСБ, к примеру. Мол, так и так: желают немцы историю переписать. Примите меры.

Палец Смирнова замер. Взгляд обрёл осмысленность.

– Ну, во-первых, так мне и дали бы на них выйти, – ответил он. – Да и в самом ФСБ тоже не всякому скажешь. Знаешь, какого уровня человек откаты от моей фирмы получал? И что, теперь возвращать? А во-вторых…

Смирнов задумчиво почесал бровь.

– …во-вторых, была мысль попытаться. Потом отказался. Технология у этой штуки не такая уж сложная. Энергоёмкая только очень. Немцам, может и не дали бы послать хрононавта в Прошлое. Зато своего бы «попаданца» точно попытались закинуть. И уж тут ни ты, ни я ничего поделать не смогли бы. А ты уверен, что наш «засланец» не наворотил бы там дел? Я вот думаю: не стоит Там ничего трогать. Что было, то было.

Они помолчали. Но стук колёс в тишине было слушать невыносимо.

– Долго ещё?

Смирнов попытался посмотреть вперёд по ходу поезда.

– Минут пять. Сейчас проедем тупиковую стрелку. От неё ровно двести пятьдесят секунд при скорости шестьдесят километров в час.

Он посмотрел на очередную сигарету в трясущихся губах Володарского.

– Не журыся сынку, – сказал он по-украински. – Если моя диверсия удастся – значит, мы с тобой помрём не зря. Взрыв в тоннеле немцам не простят, да и расход энергии в такую копеечку влетит! А тут ещё неудача. Нужны финансы на новые исследования. Я им на этот случай пару ложных тропинок протоптал. Надолго зависнут. А там, глядишь, грянет какая-нибудь третья Мировая. Не до того станет.

А если получится у них, то поверь – лучше и не жить. Изменения, которые внесёт этот «хрононавт», наступят не сразу. Будут накатывать волнами. Одни дома, предметы, люди будут истончаться и таять, другие проявляться, как на фотоплёнке. Каково это наблюдать собственное развоплощение?..

Вдруг стало темно. Голос Смирнова оборвался.

Поезд въехал в Бекешинский тоннель.

Володарский стал дышать часто-часто, но ему всё равно не хватало воздуха. Пот градом катился по его лицу.

Нет, нет! Ещё секундочку! Не надо!!!

– Ну что, будем прощаться? – сквозь шум в ушах услышал он голос друга детства.

– Прощай, – прошептал он. Врядли Юрка расслышал за стуком колёс.

Володарский набрал в грудь воздуха, что бы сказать громче. Нет, не сказать – крикнуть! Но не успел.

Вспышка, ударила по глазам даже сквозь опущенные веки, очень, очень больно ушам, где верх, где низ?

Огонь – огонь в лицо, где руки прикрыть лицо?

Нет рук. Не чувствую. Да чёрт с ними! Нет воздуха! Нечем дышать, целую вечность нечем дышать…

Наконец – вдох. Бесконечно долгий, лёгкие вздулись так, что рёбрам больно. Вот-вот лопнут. Больно! Опять всё кувыркается. Удар по голове, по спине, по ногам, снова по голове.

И всё кончилось. Ещё один вдох такого вкусного и прохладного воздуха. И ещё. И ещё…

Володарский лежал на боку в позе зародыша…

Мокро, холодно, снег.

Какой снег? откуда снег?..

Прижимая к груди что-то круглое. Он пошевелился – руки-ноги на месте. Открыл глаза. Точно снег. Встал на колени. Осмотрелся.

Серое небо. Лес. Железнодорожная насыпь, две чёрные полоски рельсов, а на них и вдоль метров на двадцать – тридцать какие-то ошмётки, обломки, куски жести и дерева. И все это горит или дымится. Благо ветер в сторону, а-то уже был кашлял.

Стоп! А это что? Кровь?

Володарский присмотрелся. Между черными пятнами копоти и смазки алели островки алого и бордового. И только теперь он разглядел тела. Одно, другое, пятое. Да сколько же их? И кровь. Так много крови!

Вдали почудилось движение. Молодой человек в спортивном костюме вдруг зашевелился, сел, отряхиваясь и ошалело оглядываясь. Далее вроде бы зашевелилось ещё кто-то…

Володарский как-то бездумно двинулся в ту сторону, проваливаясь по колено.

Господи, да откуда же он тут взялся! Середина августа!

Что-то мешало ему поднять руку и рукавом вытереть капли растаявшего снега с лица. Что-то, что он до сих пор держал.

Володарский опустил взгляд и содрогнулся.

В руках у него была оторванная голова Юрки Смирнова.

Глава первая

«…Довожу до внимания властей, что житель нашей деревни Крюково Санька Бражников хоть и не кулацкого происхождения, но сочувствующий. Он только прикидывается справным колхозником, на самом деле вредитель. Вчерась на вечерней зорьке Санька свою бомбарду, ещё с гражданской в лесу прихороненную, где-то в стороне Жабьего лога испытывал. Я так кумекаю, проверял, мол, не завелась ли где в механизме ржа. Так грохнул, что моя коза Зойка ведро с молоком урюхала и в лес сбежала. Где её волки уже наверное задрали. А ежели не задрали, то ты, участковый, на всякий случай, объяви мою голубу в розыск. Коза видная была, ни с какой не спутаешь. Левого уха нет, собака соседская отгрызла, чтоб ей пусто было. Правый рог до половины обломан…».

Участковый Краюхин невесело хмыкнул, глянул на коряво выведенную дату внизу листа. «Вчерась» выходило больше недели назад. Вздохнул и переложил бумагу в стопку прочитанных. Тоскливо смерил кипу заявлений, которые ещё предстояло прочитать.

Накопилось.

А всё она – поголовная грамотность. Развелось писателей.

Краюхин нечасто навещал этот медвежий угол. Крюково стояла на отшибе, вдалеке от дорог и важных магистралей. Тихое место. Революция, гражданская война – всё прошло где-то далеко, не заглядывая.

Да и позднее, в коллективизацию, тоже особого шума не было. Из кулаков пострадало только семейство Пряниковых, заимевших во время НЭПа собственную мельницу. Но раскулачили их не шибко сурово. Даже в колхоз «Утро коммунизма» хотели после этого принять. С испытательным сроком. Но потом всё-таки сослали по команде из областного центра, который до сих пор по инерции называли губернским.

Одно время промышляла в этих краях банда дезертиров, но в 21-м году их почти всех перебили ЧОНовцы. Главарь по кличке Сенька Руки-Ноги, говорят, ушёл и подался за кордон.

И с тех пор настала тут тишь. Разве что скотина пропадёт, или муж с женой по пьяному делу поскандалят – вот и все происшествия. Скотину находили или целиком, или то, что от неё оставили волки, муж с женой мирились, так что Краюхин уже и не помнил, когда он заводил по какому-нибудь местному случаю делопроизводство. Но всё равно, был он человеком аккуратным и исполнительным, поэтому все заявления прочитывал добросовестно.

Ему ещё отец говаривал: только попробуй делом помыкнуть. Оно раз стерпит, два, а потом, как подловит, как звезданет, света белого не увидишь.

И тому не раз было подтверждение.

Взять того же Петрова – бывшего участкового из соседнего района. Тот вот такие же заявления сжигал, не читая. А там возьми и объявись кляуза на одного бывшего, что хочет он председателя колхоза извести. Когда председателя через окно из обреза порешили, доносчик сам в район заявился. Так, мол, и так – сигнализировал, а участковый – вражина, сигналом моим печку растопил. Шуму было!

Вот и читал Краюхин заявления с первой до последней буквы, не взирая, было оно о пропаже горшка с тына или об аморальном поведении вдовы Глафиры Редькиной.

Закончив, он потянулся, встал со скрипучего стула, поправил ремень с портупеей и предметом зависти всех местных мальчишек – кобурой, из которой грозно торчала ручка револьвера. И вдруг притопнул одной ногой, другой, будто собирался отбить чечётку. Дело было сделано.

Вообще, нужно было бы переговорить с председателем местного сельсовета, но он вместе со всем активом были где-то на уборочной. Так что оставалось теперь пройтись по деревне, показывая старикам, да тем, кто по какой-то причине сегодня не вышел на работу, что вот она – власть. Здесь. Бдит и охраняет ваш мирный труд. А потом оседлать, Орлика, который был оставлен пастись на небольшом пустыре возле закрытой церкви, и – домой, в Белицу. Завтра ждала Краюхина поездка в место куда более беспокойное, чем Крюково.

По правилам каждому сельскому населённому пункту требовался свой отдельный участковый. И до 1930 года так и было. Сидели по деревням какие-то личности, получали жалование, а сами, зачастую были неграмотными и для этой работы совсем не пригодные. Наоборот, на скольких было заведены дела за самоуправство и превышение власти.

Но вот как 19 февраля 1930 года вышел 109–й указ НКВД, началась в рядах сельских милиционеров чистка. А после того, как уголовную милицию отделили от милиции общественной безопасности, и занимать должность, пусть даже и сельского участкового, стало возможным только, окончив полугодовые курсы в школе милиции, с кадрами началась такая напряжёнка, что приходилось участковым брать под ответственность не одно и не два села.

К примеру, у Краюхина их было целых три: Крюково, Белица и Грабуны. И не то было беда, что это было много. Расположены они были эдаким треугольником и, близко друг от друга. Так что, при желании, участковый мог спокойно за день все их посетить.

Беда была в том, что с недавних пор небольшой станционный посёлок Грабуны стал излюбленным местом отдыха творческой интеллигенции, которая съезжалась в него со всей области. Нынешним летом их было особенно много. А где поэты да музыканты, там обязательно склоки и доносы. Интеллигенция, мать её!

Не раз уже на совещаниях в областном УВД Краюхин доводил, что в одиночку справится с писательской братией он не в силах. Просил организовать в Грабунах постоянно действующий участок милиции. Но воз и ныне был там.

Неспешно Краюхин спустился по ступенькам сельсовета, с удовольствием вдохнул вечерний июльский воздух. Пахло пылью, сочными травами и парным молоком. Хорошо. В посёлке Белица, в котором Краюхин проживал с женой в доме тестя, воздух был уже отравлен деревообрабатывающим комбинатом. Там с утра до вечера воняло жжёной древесиной и столярным клеем. Да и железнодорожная станция тоже добавляла в коктейль ароматов посёлка. Ну и шумно было Белице. Шумно и суеты много.

Ровным и чётким шагом зашагал было Краюхин по главной деревенской улице. Был он невысокого роста, стройный, широкоплечий. Седой вихор, выглядывавший из-под фуражки, да шрам на левой щеке, оставленный белогвардейской пулей не портили его внешности. Даже наоборот – добавляли мужественности.

Не успел Краюхин так прошагать и пары десятков шагов, как настроение его резко пошло на убыль. А всему виной, было то, что заметил он, что выглянул из-за угла ближней хаты и вновь спрятался его единственный секретный сотрудник, в этой деревне: Семён Голунов.

Это был настоящий былинный молодец. Высокий, розовощёкий, и силушкой Бог не обидел. Вот только работник из него был никакой. Мало того, что лентяй, так ещё и руки у него росли из того самого места. Даже яму копать и то у него криво выходило.

Лет десять назад, ещё подростком, его завербовал предыдущий местный участковый по фамилии Цыпкин. Особых надежд участковый на пацана не возлагал. Вербовал на всякий случай, мимоходом. Просто на совещании как-то заикнулись о работе с молодёжью, мол, вовлекать нужно, чтоб участвовали и помогали…

Цыпкин про то вспомнил, когда на глаза попался этот молодой оболтус. Ну и записал его участковый в секретные сотрудники. О чём жалел всю свою недолгую оставшуюся жизнь. До тех пор, пока кто-то не шмальнули ему из кустов прямо в башку из обрезанной берданки.

Обычно в сексоты попадали те, кого сумел подцепить на крючок ушлый милиционер. Такие тяготились своим стукачеством, использовали любую возможность, чтоб саботировать свою должность, а-то и «спрыгнуть» с неё, как с поганой копны навоза.

Голунов же был из редкой породы добровольцев. Он сам явился к новому участковому, сам представился и сам предложил свои услуги.

Довольно быстро Краюхин понял, что толку от этого «сотрудника» было – ноль, а вот забот прибавлялось. Было он пустобрёх. Везде видел заговоры и шпионов, любое происшествие вырастало в его рассказах до масштабов вселенской катастрофы.

Вот и теперь, завидев участкового, Голунов не стал выходить ему навстречу. Он какое-то время шумно крался за ним, прячась в поросли молодой ракиты, выясняя, не следит ли кто за Краюхиным. И лишь убедившись, что никто в деревне к участковому не проявляет интереса, высунул свою розовощёкую физиономию из кустов и призывно поманил участкового.

Лицо Краюхина исказила недовольная гримаса. Он-то понадеялся, что хоть сегодня этот зануда к нему не прилипнет. А ведь, какой день был хороший. И ведь не проигнорируешь. Не отстанет. Так что уж лучше сразу: быстрее начнёт свой «доклад», быстрее закончит.

Он обошёл кусты и остановился рядом с пригнувшимся Голуновым. Спросил, не скрывая раздражения:

– Ну. Что там у тебя? Снова тётка Авдотья теракт замыслила?

– Бери выше, участковый, – нисколько не обиделся на подначкуГолунов. – Тут дела покруче. Я, блин дырявый, «шпиёна» раскрыл!

– И кто ж им оказался? – с усмешкой спросил Краюхин. – Неужто дед Липкин? Или бабка Неделиха?

Названные личности были известны в деревне своим старческим слабоумием.

– Сарафанов вот кто! – торжественно изрёк Голунов.

– Лесник? – такого Краюхин не ожидал.

– Точно! – подтвердил Голунов, торжественно поднимая указательный палец.

– И что же Сарафанов высматривает в вашем захолустье? Какие секреты выведывает? Передаёт за кордон координаты медвежьих берлог? Или места лёжки диких кабанов? А может на секретные карты наносит расположение муравейников? Ну что ты опять несёшь, Семён! Тебе работать надо, а не ерундой заниматься! Середина августа, самая страда, а ты дурью маешься, за лесниками шпионишь. Вот погоди, если председатель опять на тебя пожалуется, я тебе впаяю принудительные работы месяца на три, чтоб знал, как филонить!

Краюхин рассердился не на шутку. Сарафанов ему, видишь ты, чем-то не угодил. Да таких мужиков да побольше – давно бы уже коммунизм построили! Герой гражданской с наградным маузером от самого Фрунзе. Несколько лет назад в одиночку скрутил четверых браконьеров. И дело свое знает.

Другие наградами своими брякают к месту и без, местечко потеплее выискивают. Да ещё и локтями распихивают, кто на пути встал. А Сарафанов не из таких. Взялся за дело и делает, да получше некоторых. А то, что бирюком на отшибе живёт, так профессия такая.

– А что ты на это скажешь?

Голунов огляделся, достал из-за пазухи тряпицу и развернул.

– Ну и что это? – спросил Краюхин после паузы.

– Карандаш шпиёнский, – торжественно провозгласил Голунов.

Штучка и впрямь была похожа на карандаш. Упругая полупрозрачная трубка, заострённая с одного конца. Внутри ещё одна, тоненькая трубочка, заполненная тёмно-синим. Наконечник отливал металлическим блеском.

Краюхин осторожно взял «карандаш» в руку, взвесил. Нет, не стекло. Лёгонький. И наконечник, хоть и блестит, а не из металла. Он тронул пальцем острие. Нет, таким, пожалуй, не заколешь.

Там где он касался острия, осталась синяя чернильная точка. Участковый провёл острием по ладони, оставив на ней тоненькую синюю полоску. Потёр след от «карандаша». Синяя дорожка слегка размазалась, но до конца не стёрлась.

Участковый хмыкнул. И впрямь карандаш какой-то.

– Где взял? – грозно спросил он у Голунова.

Голунов расплылся в улыбке. Наступал момент, который он любил больше всего. Подобрался, выпятил грудь и начал рассказ, как обычно – издалека.

– На Сысоев день^[1] пошёл я в Бровкин лог. Там председатель нонче приказал пшеницу посадить. Вот я и решил проверить, не ищет ли кто там из наших хлебную матку. Сами знаете, кто в этот день найдёт молодой пшеничный стебель с завязью на двенадцать колосков: любое желание загадай – исполнится! Вот я и решил, блин дырявый, сделать рейд в рамках борьбы с суеверием. Ну вот. А когда назад возвращался, глядь, Сарафанов топает. Ну, я за ним, всё равно по пути. Нагонять не стал, от него ведь и слова не вытянешь. Бирюк бирюком. Идём. И у Дашкова ручья он как споткнётся, как носом по земле проелозит! И сидор, что он нёс, с плеча у него – кувырк! За сук зацепился, из него и посыпалось. Да всё вещи какие-то диковинные. Я, пока он всё обратно собирал, в кустах хоронился. И скажу, не тая – таких ни разу не видел. Проводки какие-то, коробочки, трубочки. А когда он всё собрал – что характерно, молча, хучь бы матернулся! – и дальше пошёл, я на том месте пошарился. И видишь, чего нашёл, блин дырявый!

Семён перевёл дух, заглядывая в глаза милиционеру. Мол, как тебе история, участковый?

Участковый задумчиво крутил в руках «шпиёнский карандаш».

– А ведь ты мне не всё рассказал, Семён, – вдруг сказал он. – Ты ещё что-то нашёл.

Голунов даже опешил от такой прозорливости Краюхина. Потом опомнился, но было поздно. Участковый прочитал всё по его лицу, как по открытой книге. Ухмыльнулся:

– Давай, показывай.

Семён покачал головой со смесью восхищения и досады, порылся за пазухой и достал ещё одну тряпицу. Развернул, и на свет появилась небольшая коричневая, блестящая, будто лакированная, коробочка, состоящая из двух частей.

Голунов потянул одну из половинок, та откинулась в сторону и Краюхин увидел устройство, напомнившее ему бензиновую зажигалку, которую его друг Василий, с которым он служил в Первую мировую, снял с убитого австрийского офицера.

Только вместо массивного колёсика, которое нужно было провернуть, чтобы добыть искру и зажечь фитиль, здесь, видимо, была узкая чёрная кнопка. И точно, стараясь произвести впечатление на участкового, Голунов нажал на кнопку. Раздался негромкий щелчок и на кончике ребристого сопла зашипел остренький огонёк.

– Смотри, – сказал Голунов и шумно дунул.

Пламя зажигалки и не думало исчезать. Даже форму не изменило.

– Шпиёнская зажигалка, – прокомментировал Голунов. – Никаким ветром не задуешь.

Краюхин положил «карандаш» в планшет, болтавшийся на ремне сбоку, застегнул клапан, требовательно протянул руку.

Голунов отпустил кнопку – пламя тут же исчезло, шипение прекратилось – и, с явной неохотой, отдал «зажигалку» участковому.

– Всё? – жёстко спросил участковый.

– Всё! – клятвенно подтвердил Семён, прижимая для убедительности руку к сердцу.

Краюхин задумчиво повертел коробочку в руках. Опустил крышку, снова поднял. Дотронулся до кнопки, но одернул палец. Закрыл «зажигалку», сунул её в нагрудный карман.

– Будем брать? – предложил Голунов, с сожалением провожая глазами свою находку.

– Кого? – рассеянно спросил участковый, думая о чём-то своём.

– Так, известное дело – лесника. Пущай расскажет, у кого он эти шпиёнские вещички раздобыл. Ну… и другие покажет.

– Нет, никого мы «брать» не будем, – решительно сказал Краюхин.

– А – понял! – воскликнул Семён. – Установим слежку.

– Никакой слежки, – отрезал Краюхин. – Узнаю, что без меня тут самодеятельностью занимался, как Бог свят – посажу!

– И про штучки эти, – он похлопал по нагрудному карману. – До поры – молчок. Я их на экспертизу сдам. Посмотрим, что там скажут.

– Понял, – расплылся в самодовольной улыбке Голунов. Ещё бы, из-за его бдительности целую экспертизу проводить будут!

Краюхин нахмурил брови, погрозил Голунову пальцем, потом поднёс его к губам, мол, молчок, и зашагал дальше, оставив гордого собой сексота сидеть в кустах.

Вот и ещё один повод съездить завтра в Грабуны, – со вздохом подумал про себя участковый.

Глава вторая

На другое утро, Краюхин встал пораньше, наскоро умылся, позавтракал, оседлал коня и часам к восьми уже поднимался по ступеням Грабуновского сельсовета. В руках он держал стопку аккуратно сложенных листков, которые он извлёк из приколоченного к стене рядом с входной дверью почтового ящика. Внутри сельсовета было пыльно и пусто. Открыв своим ключом скрипучую дверь кабинета с табличкой «Отделение милиции», он подошёл к покрытому прошлогодними газетами столу, положил «почту», рядом бросил фуражку. Вдохнул спёртый воздух, поморщился. Подошёл к окну, открыл одну створку.

Всё это он делал автоматически, думая о чём-то своём. Машинально поглаживал оттопыренный нагрудный карман. Наконец, не выдержал, достал коричневую коробочку, откинул крышку. Решительно нажал на кнопку. Как показалось Краюхину, оглушительно зашипело. Над соплом «зажигалки» появился острый язычок пламени. Поднёс к огню палец. Горячо! Отдёрнул. Дунул изо всех сил. Пламя хоть бы шелохнулось.

Нет, это нужно было разъяснить. Причём срочно.

Он отпустил кнопку.

Ни на какую официальную экспертизу Краюхин, найденные Голуновым вещички отдавать не собирался. Пока, по крайней мере.

Хоть и не верил он в эту дурацкую шпионскую версию, а ничего другого в голову не приходило. Вот и начальство тоже может решить, что свили враги гнездо у него под носом. А кто позволил? Кто прошляпил! А может, не прошляпил, а содействовал? Может, завербовали Краюхина поляки или какие-нибудь французы? И не успеешь оглянуться, как свои же возьмут в оборот. А уж вырваться из их цепких рук, мало кому удавалось!

Краюхин решительно вернул «зажигалку» в нагрудный карман, подобрал со стола фуражку и вышел из кабинета.

На крыльце сельсовета он остановился, глянул на солнце, прикидывая, который час. Привязанный к коновязи Орлик, завидев хозяина, тихонько заржал, но участковый не обратил на него никакого внимания. Спустившись по ступенькам, он зашагал своим размашистым шагом в сторону здания бывшей помещичьей усадьбы, в которой размещалась школа.

Эта школа имела свою историю.

Деньгам, что выделили на ремонт бывшей помещичьей усадьбы и на обустройство в ней школы, предыдущий председатель сельсовета нашёл другое применение. Три года назад он поехал в область, да и сгинул: то ли подстрелили где по дороге недобитые кулаки, то ли сбежал, почуяв, что над ним сгущаются тучи. Но про ремонт и принятие на кошт учителя он отрапортовать успел.

Новый председатель об истинном положении вещей, конечно, доложил, но толку? Денег больше не дали. Мол, давай, своими силами, да изысканными резервами. А где их взять?

С тех пор школа числилась только на бумаге. До поры до времени.

Потому, как дошли руки областного начальства и до неё.

Краюхин вспомнил, как прошлой весной на совещании председателю Грабуновского колхоза «Заря» накрутили хвост за то, что проходившая по всем отчетам школа, который год стояла пустой.

– Ты кого, Воробьёв, обмануть пытаешься? Партию обмануть? Товарища Сталина обмануть? – ревел, багровея, на него глава обкома тучный налысо бритый украинец по фамилии Грищенко. – Я который год с твоих слов шлю в Москву отчёты, что, мол, есть такая Грабуновская школа, что борьба с неграмотностью у нас идёт полным ходом. А явится какая проверка, что я ей скажу? Что у меня под носом председатель колхоза приписками занимается? Да какими – целую школу несуществующую выдумал!

Он ещё долго ругался, пока не упал обратно в кресло, тяжело дыша и медленно обретая естественный цвет лица.

Глядя на него, присутствующие ломали голову, какая муха его нынче укусила? Приписками занимались все, включая и самого Грищенко. А что касается проверок, то не ездили они дальше районных центров. Охота было пыль глотать да грязь месить, по разным глухоманям.

И лишь когда стало известно, что пустырь в северной части станционного посёлка Грабуны отдан под дачи областной интеллигенции, всё встало на свои места. Всем было известно, что всякие там писателя, да поэты – первейшие на этом свете склочники и кляузники. Ну, как донесут, что нет там никакой школы. Или ещё чего хуже – в книжке про то напишут!

Так что выволочкой Воробьёву дело не закончилось. Через две недели прибыли к бывшей помещичьей усадьбе два грузовика с материалами: досками, цементом краской. А ещё через неделю на ремонт школы приехала бригада из четырёх человек: двух штукатуров, плотника и маляра.

В довершение ко всему, из области прислали учителя. Это был немолодой худощавый мужчина с небольшой бородкой и круглыми очками по фамилии Торопов. Узнав, что его определили не на кошт колхоза, а платили зарплату из областного бюджета, председатель проникся к новому учителю такой симпатией, что безропотно выполнил его просьбу и обеспечил школу дровами на всю зиму. Так что немногочисленные ученики Торопова не сидели всю зиму в классах, одетые в пальто и треухи, как это было сплошь в других школах района. Это в свою очередь подняло авторитет учителя в глазах местных жителей, и нынче он пользовался в Грабунах заслуженным почётом и уважением.

Вот к нему и направлялся Краюхин. Он пару раз пересекался с этим человеком.

Первый раз, когда знакомился и собирал сведенья для проверки по своим каналам.

Второй – когда местный хулиган, Мишка Рогов, пригрозил однокласснику пырнуть того шилом.

До начала учебного года оставалось всего две недели, так что участковый был уверен: учитель будет в школе.

Поднявшись по новеньким деревянным ступеням, Краюхин открыл такую же скрипучую, как и в сельсовете, дверь и прислушался.

– Кто там? – послышалось из левого крыла здания.

Следом открылась дверь, и в коридор высунулась голова Торопова. Он слепо пытался рассмотреть посетителя через свои круглые очки.

– Это я, Владимир Степанович, – не стал скрываться Краюхин.

– А, товарищ участковый, – Торопов махнул, приглашая, рукой. – Проходите.

Когда Краюхин вошёл в один из трёх отремонтированных классов, он увидел учителя за столом, заваленном стопками учебников, альбомов для рисования, тетрадей…

– Вот, – гордо указал он на всё это богатство. – Из областного отдела образования прислали к новому учебному году. Мало, конечно. Но раньше и этого не было.

В руках Торопов держал список учеников, на котором он карандашом делал пометки, сверяясь с записями в большом журнале. Рука его вдруг замерла, он оторвал взгляд от списка и посмотрел на участкового.

– Вы же не просто так, – сказал он, откладывая карандаш. – Вы же по делу. Снова Рогов набезобразничал? Валерий Сергеевич, я уже говорил, у мальчика повышенные требования ко всем, включая одноклассникам. Он на дух не переносит подлость и этого же требует от окружающих…

– Нет-нет, – прервал его речь участковый. – С Роговым, пока, слава Богу, всё в порядке. Я к вам по другому делу…

Он замялся, не зная, как продолжить. Учитель тем временем встал из-за стола, зачем-то вытер руки тряпкой, лежавшей на нижнем бортике классной доски и замер в вопросительной позе.

Краюхин наконец решившись, достал из планшета «шпиёнский» карандаш и положил его на одну из стопок учебников.

– Что вы об этом можете сказать?

Подслеповато щурясь, учитель взял предмет, повертел его перед носом.

– А что это?

– Вы никогда такого не видели? – спросил участковый.

Торопов отрицательно помотал головой, вертя «карандаш» в своих руках.

– И не знаете, для чего он предназначен? – продолжил спрашивать Краюхин.

– Нет, – задумчиво ответил Торопов. Рассматривая, он поднёс сияющий металлическим блеском наконечник к самому носу, приложил его к щеке, подержал несколько секунд.

– Это не металл, – сделал он заключение. – Не тот вес, – да и нагревается гораздо быстрее.

– Смотрите.

Краюхин взял у него «карандаш» и провёл острым концом по листку бумаги.

– Даже так? – удивился учитель, глядя абсолютно одинаковую по толщине синюю черту. Он потер черту пальцем. – Любопытно. Откуда это у вас?

– Вы можете сказать, из чего это сделано? – не отвечая, продолжил спрашивать Краюхин.

– Позвольте?

Торопов опять взял карандаш в руки. Взвесил. Понюхал.

– Напоминает одну из разновидностей паркезина, он же – карболит или текстолит, – задумчиво сказал он. – Только я не слышал про прозрачный текстолит… Ну-ка!

Он вдруг решительно крутанул синий колпачок…

– Стой! – крикнул, было, участковый, но было поздно.

Медленно и как-то торжественно, Торопов одним движением открутил колпачок, который двигался по резьбе, до конца, отложил его в сторону. Потом перевернул «карандаш» и из него выпала тоненькая трубочка, на четыре пятых заполненная чем-то тёмно-синим. На одном конце трубочка была полой, с другой стороны из неё торчала та самая остренькая штучка, которая оставляла след на бумаге.

– Угу, – буркнул Торопов. – Так я и думал. Пишет вот эта трубка. Всё остальное…

Он заглянул в освободившееся отверстие «карандаша» и удовлетворённо кивнул.

– Да, всё остальное – для удобства. Возможно…, да чего уж там – наверняка, когда всё это вещество внутри маленькой трубки испишется, её можно заполнить заново или всю трубку заменить на новую. И снова-здорово – пиши, сколько тебе влезет.

Он потряс маленькую трубку над листом, перевернул, глядя – не вытекает ли.

– Ни тебе клякс, да и чернила не нужны для письма, – заключил он. – Весьма экономично. Удобно. И аккуратно. Можно делать записи в любых условиях. Было бы в чём.

Участковый забрал маленькую трубочку, вставил её обратно в «карандаш», завинтил колпачок.

– Никогда больше так не делайте, – сказал он.

– Извините, – пробормотал учитель. Потом, собравшись духом, спросил. – Вы так и не сказали, откуда у вас эта вещь? Грабителей задержали? Иностранца ограбили?

– Почему именно иностранца? – вопросом на вопрос ответил Краюхин, а про себя подумал: «А ведь это мысль! Только вот какое отношение к ограблению иностранца может иметь лесник? Да и откуда здесь иностранцу взяться? Неужто правГолунов со своими шпионами?»

– Насколько я знаю, ничего подобного у нас в стране не производится, – пожал плечами Торопов. – Так что взяться эта штука могла только из-за границы…

– Ясно, – прервал его размышления Краюхин, думая, показывать ему «зажигалку» или нет.

Наконец, решившись, сказал:

– А такую штуку вы видели когда-нибудь?

Он достал из нагрудного кармана зажигалку, но отдавать учителю не стал. Сам открыл крышку и нажал чёрную кнопку. Зашумевшее острое пламя заставило Торопова отшатнуться.

– Что это? – спросил учитель.

– А вы как думаете? – снова вопросом на вопрос ответил участковый и отпустил кнопку. Шипение прекратилось, пламя исчезло.

– Можно? – протянул руку Торопов.

– Только без фокусов, – предупредил Краюхин, отдавая ему зажигалку.

Учитель поднёс сопло зажигалку к носу, втянул воздух.

– Интересно, – пробормотал он.

Повертел зажигалку, осматривая. Увидев снизу небольшое, разве что тонкое шило пролезет, отверстие удовлетворённо хмыкнул. Положил большой палец на чёрную кнопку.

– Вы позволите?

Краюхин, поколебавшись, кивнул.

Щелчок! Зашипело. Появилось пламя. Учитель поднёс его к самым глазам. Снова втянул воздух носом. Кивнул каким-то своим мыслям. Выключил зажигалку, заглянул в сопло. Снова включил. Выключил. Включил…

– Хорош баловаться, – прервал его опыты участковый. – Сломаете, неровён час.

Торопов отжал чёрную кнопку и вернул устройство Краюхину.

– Это зажигалка, – вынес он вердикт. – Газовая зажигалка. На основе природного газа. Характерный запах. Поджог производится не от кремния, а, похоже, с помощью электрической искры. Если присмотреться, видно, как она проскакивает внутри сопла перед тем, как воспламеняется газ. Снизу имеется отверстие для дозаправки. Судя по всему, там используется ниппельная система…

Он помолчал, потом продолжил:

– Ничего подобного я ещё в руках не держал. Самая маленькая электрическая батарея, которую я видел, в два раза больше этой… зажигалки. Только вот непригодна она для поджога. Разрядится после пары замыканий. Откуда тогда берётся искра? Да и для выхода газа под таким давлением нужна сложная система, регулирующая его подачу. Зачем? Это же очень дорого. Это притом, что есть же простая бензиновая зажигалка…

Сложно и дорого, – повторил про себя Краюхин. – Плохо дело. В одиночку, пожалуй, я это дело не потяну.

Строго настрого предупредив Торопова, чтоб не болтал про увиденное и наскоро попрощавшись, Краюхин вернулся к сельсовету, вскочил на Орлика и к полудню уже был в приемной начальника милиции общественной безопасности Болтановского района Гринько Петра Петровича.

В коридорах управления, Краюхина удивила нездоровая суета, царящая возле этого всегда по-военному строгого учреждения. Сновали люди в форме, и люди в гражданском.

Поэтому он совсем не удивился, когда секретарша начальника по имени Мария, сообщила, что начальника нет и врядли сегодня будет. На вопрос, что случилось, она удивлённо округлила глаза – как, вы не знаете? – и в полголоса сообщила, что три дня назад арестовали начальника областного УВД. Японским шпионом оказался. А новый назначенный начальник немедленно создал особую комиссию и начал, город за городом, инспектировать все подчинённые ему райцентры. Завтра наступала очередь города Болтаново.

Учитывая, что до этого, по результатам проверки, новый начальник уже приказал арестовать шестерых и отстранил от работы около двадцати человек, ничего хорошего от его завтрашнего визита никто не ждал.

– Пётр Петрович просил предать всем участковым, – понизив голос почти до шёпота, сказала Мария. – Чтоб сидели у себя на участках и носа в управлении не показывали. Пока он сам не позовёт.

– Спасибо, Машенька, – поблагодарил секретаршу Краюхин, попытался чмокнуть её в пухленькую щёчку, но та ловко увернулась. – Буду должен.

Махнул рукой и быстрым шагом покинул здание УВД.

«Вот что теперь делать?», – чертыхаясь, думал участковый, правя Орлика прочь из райцентра: «Светить сейчас непонятными штуковинами – это привлекать к себе ненужное внимание. У нового начальника и так свербит. А тут такой повод. Дорвётся – полрайона пересажает. Переждать бы… С другой стороны и с Сарафановым нужно что-то решать. Как-то разъяснять ситуацию. Тут главный вопрос: терпит время или нет? Стоит понаблюдать за лесником, выяснить, кто и зачем к нему ходит? Или нужно срочно его брать и устраивать обыск у него в доме, пока он остальные штучки-дрючки не успел спрятать или передать сообщникам? А тут еще Голунов с его шпионскими историями. Не наломал бы дров…»

В любом случае, нужно было снова ехать в Крюково. И побыстрее.

А вот и перекрёсток. Налево – в Крюково, направо – домой, в родной посёлок Белица.

Краюхин из-под ладони посмотрел на солнце. Было уже далеко за полдень.

Завтра, – решил участковый, сворачивая направо.

И это была его ошибка.

Глава третья

Сергей Януарьевич Мурашов знал, что если попадётся в лапы НКВД, ему не жить. Уже одно то, что он был подпоручиком в армии барона Врангеля, гарантировало ему немалый срок в лагерях. А всплыви то, что он работал в контрразведке Евпатории и лично принимал участие в казнях заключённых, у него вообще не было бы шансов на помилование.

Спастись из запечатанного, как бутылка Крыма помогло везение и звериное чутьё.

Когда 11 ноября 1920 года командующий Южным фронтом Фрунзе обратился к Врангелю с предложением прекратить сопротивление и обещанием амнистии всем, сложившим оружие, стало окончательно понятно, что всё кончено. Однако Мурашов не отправился вместе со всеми в Севастополь, чтобы оттуда переправится в Константинополь. И правильно сделал. Как потом стало известно, дорога была перерезана красными, и что все, кто утром отправился к назначенному пункту эвакуации, попали в пулемётную засаду.

Вместо бегства на юг полуострова, подпоручик направился в противоположную сторону.

Ночью того же дня недалеко от рыбацкой деревушки Штормовое Мурашов встретился с контрабандистом по фамилии Феодоракис. Месяц назад он собственноручно вычеркнул из списка подлежащих расстрелу, сына этого грека, и за добро контрабандист отплатил добром. Приютил. А два дня спустя высадил подпоручика у входа в катакомбы недалеко от беспокойного города Одессы.

У царского офицера и дворянина в пятом поколении не было шансов выжить в Советской России. Мурашов это прекрасно понимал. Поэтому готовился загодя.

В июле 1920 года недалеко от Евпатории удалось захватить живьём эмиссара из штаба Южного фронта красных. А вместе с ним попался и перевозивший его рыбак по фамилии Сарафанов. Глянувший на него Мурашов прямо обомлел. Он давно подыскивал себе двойника, но чтобы до такой степени. Они были похожи, как близнецы. Рост, вес, фигура…

Даже возраст у них отличался всего на полгода.

Эмиссара по приказу начальника Кутеповской контрразведки Муравьёва в тот же день отправили в Севастополь. А рыбака Мурашов оставил себе, быстренько расколол его – хлипок оказался парнишка, хоть и храбрился – и несколько недель выяснял его подробности жизни.

Родители умерли? Отлично! Жена? Не женат? Прекрасно? Сестры, братья есть? Сестра? Умерла от тифа в прошлом году? Великолепно!

И так далее в том же духе. Где жил, где учился, где работал, с кем дружил, за кем ухаживал…

Всё это Мурашов, не доверяя памяти, записывал и перечитывал по вечерам, заучивая наизусть. Поняв, что больше ничего от Сарафанова не добьётся, Мурашов лично пустил ему пулю в затылок. Нужно было наверняка удостоверится, что рыбак, место которого он намеревался занять, умер.

И вот итог: 11 ноября 1920 года в катакомбы под Одессой зашёл белый офицер, подпоручик Сергей Януарьевич Мурашов, а вышел из них уже рыбак Сергей Николаевич Сарафанов, беспартийный, но сочувствующий.

Год после этого Сарафанов колесил по стране, в поисках где бы приткнуться. Но в одном месте не нравилось ему, в другом – не нравился он. Несколько раз был на волосок от смерти. В Воронеже на рынке попал в облаву, и чуть было не оказался в числе подлежащих расстрелу спекулянтов. Спасло происхождение, и маузер с фальшивой дарственной надписью от самого Фрунзе, который сделал ему один ловкач в Харькове. Сработал вместо мандата.

В конце концов, Сарафанов устал жить постоянно в пути. Ни поспать нормально, ни помыться. Кроме того, он уже просто не знал, куда ему дальше податься.

Не домой же – в имение под Киевом, где его каждая собака знала! А за кордон…

Думал бывший подпоручик и об этом. Но западное направление было на тот момент закрыто. Там громыхала война с поляками. Югу Сарафанов с его китайцами, персами или турками тоже не доверял. Оставался север. Он сунулся было под Петрозаводск в поисках надёжного проводника и только чудом не нарвался на чекистов, которых там было пруд пруди.

Однажды Сарафанов вышел на небольшой железнодорожной станции под названием Грабуны, и подумал: а не застрелиться ли ему? Без особой надежды поинтересовался в местном сельсовете на счёт работы. А тут как кто-то подстрелил лесника Крюковского лесничества, ну Сарафанов и вызвался на его место. К его удивлению – взяли. Сначала жил в лесу в сторожке, а как прежний лесник в больнице помер, так и дом его новому леснику передали. Дом небольшой, кухня с печкой, да спальня с ветхой кроватью. А Сарафанову больше и не нужно было. Ему бы отдышаться да в себя прийти после годичной беготни с места на место. Мысли привести в порядок, А где ж это лучше всего думается, как не в лесу, подальше от людских глаз.

Оклад, правда, положили – курам на смех. Мол, раз лесник, так пусть лес и кормит. Сарафанов и тут не в обиде был. У него ещё со времён службы в Евпатории поднакопилось царских червонцев, да и охотиться он умел и любил, так что бедствовать не собирался. А когда через месяц скрутил четверых браконьеров, ещё и премию получил: мешок сушёного гороха и мешок муки.

Сначала он не думал надолго в Крюково задерживаться. А потом пообвыкся, отпустил бороду, прослыл в деревне бобылём и бирюком, и полетело время, года листая. По привычке первое время ещё строил планы ухода за границу или наоборот – мести краснопузым за порушенную жизнь. Но чем дальше, тем несерьёзней и схематичней были эти планы, тем реже он о них вспоминал.

Всё это длилось до той самой ночи в августе 193.. года, когда он проснулся в лесной сторожке от грохота, раскаты которого донеслись откуда-то со стороны Жабьего лога. Он хотел было даже одеться, да выйти наружу, чтобы послушать ночной лес. Но всё стихло, и Сарафанов, перевернувшись на другой бок, снова заснул.

А утром, только небо сереть стало, к нему в дом постучались. Всего их было семеро. Пятеро на ногах. Двоих несли.

Сарафанов не стал открывать.

– Кто там? – спросил он, а сам нашаривал на стене под кожухом верную «берданку».

– Откройте, – попросил женский голос. – У нас раненые. Мы в аварию попали.

– Какая авария? – удивился лесник. – Где?

В это время, пробивавшиеся сквозь небольшое оконце предрассветные сумерки померкли. Кто-то пытался снаружи рассмотреть внутренности сторожки.

– А-ну, не балуй, – крикнул Сарафанов. – Отойди от окна, а-то стрельну. Не знаю я ни про какую аварию!

– Дед, ты что спятил? Говорю же, террористы поезд взорвали! Там народу побитого куча! Давай, открывай. Нужно срочно спасателей вызывать, «Скорую», ну и ментов, конечно…

– А я говорю – проходите мимо! И врать научитесь, сперва. Нет тут никакой железной дороги и никогда не было!

– Как нет? – опешили за дверью. – Да тут недалеко километрах в пяти тоннель железнодорожный. Там ещё немцы ремонт делали…

– Какие немцы? Какой тоннель? Ты пьяный что ли? – крикнул в ответ Сарафанов. – Вот что мил-человек, иди-ка своей дорогой.

– Да как же мы пойдём? У нас же двое раненых? – рассвирепел кто-то и ударил по двери ногой. – Открывай, давай!

– А вот как сюда пришли, так и дальше идите. А будете в дверь ломиться – у меня патронов на всех хватит!

– Ну ты и упырь! – сказали с той стороны.

Повисла пауза.

Сарафанов присел, приложив ухо к двери.

Было слышно, как пришельцы отошли в сторону и стали совещаться.

– Ну и что будем делать?

– Что-что – оставляем раненых здесь и идём искать помощь.

– А если, пока мы будем помощь искать, они… того? На деда этого надежды мало.

– Предпочитаешь, чтобы они у тебя на руках окочурились? Да и налегке быстрее доберёмся. А там «Скорую» вызовем, глядишь и успеют.

– Нужно хотя бы знать, в какую сторону к ближайшей деревне идти. Погодите, я сейчас у деда этого попробую узнать.

– Только смотри – аккуратнее. Вот пальнёт сквозь дверь. Нам сейчас только ещё одного раненого недоставало!

Послышались приближающиеся шаги.

– Дед, ну если не хочешь дверь открыть, скажи хотя бы, в какую сторону тут ближайшее село? – спросил громкий голос совсем близко по ту сторону двери.

И тут же в полголоса добавил:

– Сергей Януарьевич Мурашов, я ничего не путаю?

Сарафанов замер, как громом поражённый. А голос так же тихо продолжил:

– Если мы уйдём, то завтра за вами придут чекисты. Стоит мне им рассказать про вашу службу в контрразведке у Врангеля, и вас уже ничто не спасёт о расстрела. Так что даю минуту на размышление. Или вы открываете дверь и впускаете нас внутрь, или мы уходим. Но тогда пеняйте на себя?

– Кто вы? – спросил Сарафанов.

– Так говорю же, – громко ответил его собеседник. – Мы с места крушения поезда!

Было слышно, как он вернулся к тем, кто его ждал поодаль сторожки.

– Ну как?

– Сказал, что сейчас оденется и сам проводит!

– Ну ты дипломат! – восхитился кто-то. – Уболтал таки!

В это время Сарафанов лихорадочно соображал, но ничего дельного ему в голову не приходило. Можно было снова пуститься в бега. Но где найти чистые документы? Да и надоело ему, если честно. А говоривший не походил на чекиста. Да и не стали бы они затевать эту канитель с ранеными. Зачем устраивать этот цирк, когда – вот он, Сарафанов, бери его, когда вздумается.

– Ладно, – пробормотал он себе под нос. – Поиграем в эти игры.

Открыв дверь, он вышел наружу и глухо сказал:

– Чего встали? Заносите. Посмотрим, что там у вас за раненые.

Потом вернулся в сторожку, повесил на стенку ружьё и только успел зажечь керосиновую лампу, как началось.

Глава четвёртая

Они ввалились всей толпой и сразу стало очень тесно. Говорили все одновременно.

– Дед, у тебя телефон есть? А мобила? А-то моя, по ходу кони двинула!

– А что света нет? Вы что тут без электричества живёте?

– На кровать, на кровать их ложите!

– Где у вас тут аптечка? Нужно срочно перевязать…

– Какое перевязать! Потрогай, какой живот твёрдый – наверняка внутреннее кровотечение. «Скорую» нужно срочно!

– Ты что – врач?

– Нет, блин, «Доктора Хауса» насмотрелся! Конечно врач.

Загромыхало ведро, покатилось, разливая воду на пол.

– Чёрт! Дед, да где у тебя тут свет включается?

Сарафанов, наконец, вышел из ступора. Протиснулся к окну. Выкрутил фитиль керосиновой лампы на полную, поднял над головой.

Рявкнул во всю глотку:

– Да кто же вы, наконец?

В комнате на мгновение всё замерли.

– Вот это голосина, – сказал один из мужчин. Невысокий, лет сорока, крепыш.

– Вам же объясняли: мы попали в аварию…

Говорила молодая девушка, стриженная, будто после тифа. Штаны на ней синие драные, аж коленки видны. Майка с коротким рукавом, похожая на те, что видел Сарафанов на параде физкультурников в Петрограде. Только не белая, как там были, а синяя вроде бы.

– Там, – она махнула рукой в сторону двери. – На железной дороге что-то произошло. Вроде бы что-то взорвалось и мы все в снегу… А вокруг мёртвые… И мобилы у всех вырубились – не включаются…И холодно…

– Тоня, остановись, – сказал мужчина лет сорока в куртке из странного чёрного материала с металлическими кругляшами вместо пуговиц и серых штанах. – Ты на его лицо взгляни. Какой снег? Какие мобилы? Он же сейчас снова за свою «берданку» схватится.

– Но ведь и вправду – был снег, Петр Сергеевич…

– Был, мы все его видели. Но он-то – нет. Давай его потихоньку грузить будем. А-то он надорвётся, а нам это сейчас не надо.

– Вот ты и грузи, – сказал ещё один мужчина – молодой широкоплечий парень в майке с капюшоном. – Только, пока ты с ним разговоры будешь разговаривать, эти двое окочурятся. Нужно «Скорую». И спасателей. Вдруг там ещё кто-то в живых остался. Дед, где тут у вас ближайший телефон?

– Ближайший? – переспросил Сарафанов. Он уже совсем ничего не понимал. – В райцентре, наверно. А зачем вам телефон?

– Где? – в свою очередь опешил спрашивавший. – А ближе никаких сёл нет что ли?

– Есть – Крюково, – ответил лесник. – Только откуда там телефону взяться?

– Вот мы попали! – сказал молодой. – Это что за глушь такая? А если кто помирает, вы как «Скорую» вызываете? Дымом, как индейцы в вестернах?

Сарафанов молча, смотрел на него, не зная, что ответить.

– Так, – снова вмешался, тот, кого девушка назвала Пётр Сергеевич. – Давайте сначала. Вас как зовут?

– Сарафанов я, Сергей Николаевич, – бывший подпоручик подпустил в свой голос хрипотцы, чтобы казаться старше. При этом он упрямо продолжал называть себя чужим именем.

– Сергей Николаевич? Я – Пётр Сергеевич Кольцов.

– Это, – кивнул Кольцов на девушку. – Тоня Рыжова.

– Вон тот парень, – он указал на молодого. – Саня… Как твоя фамилия?

– Прохоров, – буркнул названный Саней.

– Саня Прохоров.

– Там, – Кольцов указал на фигуру мужчину, склонившегося над ранеными. – Валерий… Валерий, представьтесь.

– Валерий Иванович Шувалов, – донеслось от кровати. – Врач-хирург.

– Отлично! – кивнул Кольцов. – И где там наш пятый?..

– Я тут, – донеслось от двери и на Сарафанова пахнуло странным горьким ароматом. – Я покурить вышел. А-то набилось нас как шпротов в банке. Владимир Володарский меня зовут.

– Так – познакомились, – рубанул рукой воздух Кольцов, как бы отсекая часть беседы. – Теперь – далее. Мы, Сергей Николаевич, попали в беду. В аварию. Подробности сейчас неважны. А важно, что у нас на руках двое раненых, возможно тяжело. Наша задача доставить их как можно быстрее туда, где им смогут оказать помощь. Что вы нам посоветуете?

– Да что советовать? – пожал плечами Сарафанов. – Нужно в село за подводой и в райцентр везти. К фельдшеру…

– И что, ни у кого в деревне завалящего «Жигулёнка» нет? И даже мотоцикла с коляской? – снова встрял молодой Саня. – Помрут ведь, пока за телегой да потом с ними до райцентра. Далеко, кстати до него?

– Двенадцать вёрст, – ответил Сарафанов на последний вопрос.

Молодой почесал в затылке:

– Это в километрах сколько будет?

– Да столько же и будет, – ответила Тоня и когда все уставились на неё, смутившись, сказала. – А чё? Я в сканворде такой вопрос как-то встречала.

В этот момент Сарафанов спросил:

– А «жигулёнок» – это новая порода лошади? Что-то я про такую не слышал.

Саня открыл рот, потом закрыл. Вдруг закашлялся.

– Это сейчас шутка такая была? – просипел он.

– Погоди, – остановил его Кольцов и сам обратился к леснику. – Вы хотите сказать, что никогда не слышали о «Жигулях»?

Сарафанов, молча, переводил взгляд с него на молодого.

– Дед, ты что – сектант? – снова встрял Санёк. – То-то я смотрю у тебя даже электричества нет.

– А я читала в Интернете о таких, – сказала Тоня. – Там тоже семья от большевиков в тайгу ушла. Их только в конце семидесятых нашли. Прикиньте, они даже про войну не знали!

– Да… Что здесь нет электричества – плохо, – сказал Санёк. – Сейчас бы подзарядили мобилы и всё!

– Послушайте, – продолжила девушка. – Зачем подвода, зачем лошади? Нам бы только до ближайшей розетки добраться. А там…

– Точно! – воскликнул Саня. – Молодец, Тонька.

– Ну что, дед, есть у вас, в селе, электричество или вы до сих пор в каменном веке живёте? – с подначкой спросил он у Сарафанова.

– Полно, – сказал тот, распаляясь с каждым словом. – Недавно ещё и трамвай пустили. А ещё у каждого персональный дирижабль. В огороде к палке привязанный. Вы шпионы? Или с Марса прилетели? Откуда в селе электричество? Телефон вам подавай! Это вам не Москва и не Петроград! Здесь как-то года два назад видели, как аэроплан пролетал, так бабы до сих пор спорят: одни говорят – птица то была четырёхкрылая, другие – ангел.

Под конец Сарафанов почти кричал. Он поставил лампу на стол и выпрямился во весь рост.

– Кто вы такие, я спрашиваю? Откуда вы припёрлись на мою голову? Где у вас там такие сёла, в которых телефоны установлены и электричество проведено?

– Господи, – сказала Тоня. – Это в какую же глушь нас занесло…

– Да он просто на голову больной, – сказал Саня. – Живёт в лесу, вот крыша и поехала.

– Смотрите! – вдруг воскликнул Кольцов, показывая на стол, освещённый керосиновой лампой. В её свете стало видно, что он застелен газетами. На одной из них был напечатан большой портрет Сталина.

– И чего? – не понял молодой.

– На дату посмотри, – почти простонал Кольцов.

Санёк посмотрел и присвистнул.

– Раритет, однако!

– Чего это вы, Сергей Николаевич такими газетами стол застилаете? – как-то растерянно спросил Кольцов.

– Какими – такими? – не понял Сарафанов.

– Ну, всё-таки история. Поновее не нашлось.

– Какая история? – лесник наморщил брови. – Им всего полгода.

Кольцов какое-то время всматривался в его лицо. Пробормотал:

– Да ну – не может быть!

– Что – не может быть? – спросил его Саня.

– Сергей Николаевич, а какое сегодня число? – спросил Кольцов у лесника. – Стоп! Не надо число! Год сейчас – какой?

Сарафанов ответил.

– Дед, ну ты и гонишь! – хохотнул молодой.

Он посмотрел на схватившегося за голову Кольцова, на замершую Тоню, на обернувшегося к ним Шувалова…

Даже стоявший на улице Володарский застыл в проёме двери.

– Да ну нах! – воскликнул Саня. – Я скорее поверю, что этот дед на всю голову больной, чем то, что нас в Прошлое закинуло! Кто там сейчас у власти? Этот, как его – Сталин?

– В снег среди лета, значит, веришь? – спросила Тоня. – И мобилы у всех поотрубало.

– Дался тебе этот снег! – крикнул Саня. – Ну, выпал и что? Сейчас экология такая. По всему миру, то жара небывалая, то холода. Помнишь, как пару лет назад в Австралии пожары полыхали? А мобилы… Может, когда тоннель проезжали, там чего-нибудь замкнуло, разряд какой-нибудь или ещё чего. Их от этого и вырубило.

– А газеты? – спросил Кольцов.

– Да на чердаке у этого психа хранились! – огрызнулся парень и ткнул пальцем в Сарафанова, который соляным столбом всё так же стоял у окна. – Нашёл недавно – вот стол и застелил.

– Нет, я согласен с Саней, – вдруг сказал Шестаков. – Принцип Окхама гласит: незачем плодить сущности сверх необходимого. Проще поверить в погодную аномалию и душевную болезнь, чем в путешествия во времени. Хотя всё это весьма подозрительно…

Он присел на краешек кровати рядом с лежавшими на ней мужчиной и женщиной и как-то бессильно опустил свои руки с по-музыкальному длинными пальцами.

– Тем более, что для спешки теперь нет причин и можно, не спеша во всём разобраться.

Встретившись взглядом с Кольцовым, он коротко пояснил:

– Отошли. Оба.

Тоня прикрыла рот ладонью, молодой чертыхнулся. Пробормотал:

– И за каким я его тащил сюда…

Володарский достал из кармана белую трубочку, сунул её одним концом себе в рот, чем-то щёлкнул, в его руке полыхнул огонёк.

– Так что, выходит вы из Будущего? – спросил, наконец, Сарафанов, как заворожённый глядя на то, как он затягивается и выпускает клубы ароматного дыма.

Все посмотрели на него.

– Нет, – ответил Володарский, гася зажигалку. – Это ты, дед – из Прошлого.

Глава пятая

Умерших похоронил метрах в ста от дома. Работая попеременно, Володарский и Саня, как самые молодые, выкопали две могилы, положили в них умерших и без лишних слов, закопали. Остальные слонялись без дела. Тоня попробовала было приготовить чего-нибудь на такую ораву, но у лесника была только краюха хлеба да полмешка твёрдого, как камень, гороха.

Когда похоронные дела были закончены, Кольцов собрал всех у небольшого дровяного сарая на новое совещание. Расселись кто на чём, и Кольцов начал:

– Я тут переговорил с лесником. Он утверждает, что сейчас и вправду 193… год. В связи с этим есть два варианта наших дальнейших действий. Первый – мы списываем эту информацию на его больную голову и всей оравой прёмся в ближайшее село. Если всё это бредни, находим рабочую розетку или телефон, связываемся с МЧС ну и далее, со всеми остановками.

– А если нет? – подал голос Володарский. – Если дед прав, и нас действительно забросило в Прошлое?

– Нас в считанные дни оприходуют местные власти и, скорее всего, поставят к стенке, как иностранных шпионов. Если же случится чудо, и нам поверят – передадут по инстанции в Москву и там нас так начнут потрошить, что мы не раз пожалеем, что сразу не расстреляли. В любом случае – света белого мы больше не увидим.

– Ну так давайте разведаем что и как, – предложил Саня. – К примеру, мы с дедом смотаемся в ближайшее село. Заодно в местном «Маркете» затаваримся. А-то жрать охота.

– Саня, не тупи¸- сказала Тоня. – Если мы в прошлом, чем платить будешь? Карточкой или, может, по мобильному приложению?

– Да, вопрос пропитания для нас может стать проблемой, – сказал Кольцов.

– А я знаю, что делать, – сказал Володарский. – Нужно вернуться к месту аварии пошариться там. Может, найдём чего. Не все ведь собирались в вагоне-ресторане питаться. Наверняка везли с собой припасы.

– Дельно, – кивнул Кольцов. – Так и решим. Саня с нашим хозяином смотаются в деревню. А мы втроём сходим на место крушения. Чем чёрт не шутит – может и подберём чего. Тоня – остаёшься на хозяйстве.

– Ну нет! – замотала головой девушка. – Я с вами. Одна я боюсь.

– Там холодно, – предупредил Кольцов. – Простудишься.

– Я с вами, – упрямо повторила Тоня.

– Ладно, – развёл руками Кольцов. – Чур, потом не хныкать.

– Тут вот ещё какое дело, – вдруг заговорил молчавший всё это время Шувалов. – Если мы и вправду оказались в Прошлом, нам нужно хотя пару дней избегать контактов с местными. Мы сейчас являемся носителями вирусов, которые нынешним временам и не снились. От нас такой мор пойти может – куда там Великая чума 14-го века.

Кольцов поскрёб в затылке. Спросил:

– Всё понял, Саня? Ни к кому особо там не приближайся.

Молодой кивнул.

– А за десять дней вся дрянь из нас выветриться? – спросила Тоня.

– Должна, – пожал плечами Шувалов. – Свежий воздух, питья побольше употреблять. Баньку бы – вообще было бы прекрасно.

– Посмотрим, – неопределённо сказал Кольцов. – Ну что – пошли с лесником договариваться?

Саня, к которому был обращён вопрос, пожал плечами:

– Пошли.

Они нашли Сарафанова в сторожке. Тот растапливал небольшую печку, Рядом стоял чугунок, полный замоченного гороха.

– Закончили своё совещание? – хмуро спросил он. Видимо обиделся, что его на собрание не пригласили.

– Не обижайтесь, – попросил Кольцов. – Вы же должны понять наше положение. Поверить, что нас каким-то чудом занесло в прошлое непросто. А вдруг и впрямь вы нам просто голову морочите? Или вы, я извиняюсь – просто местный сумасшедший?

Сарафанов хмыкнул себе в бороду, но ничего не ответил.

– В любом случае, нам надо осмотреться. Не могли бы вы сопроводить Саню до ближайшей деревни и обратно. Провести, так сказать экскурсию.

– Не могу, – ответил лесник. И, глядя на вытянувшееся лицо собеседника, пояснил:

– Да к такому вся деревня сбежится. Вырядился, как буржуй городской. Или иностранец. Вон и буковки у него на куртки нерусские. Может он ещё и шпион, про которых в газетах пишут? Тебе, мил человек, что больше понравится? Что бы про тебя решили, что ты буржуй недорезанный? Или, что ты – шпион засланный?

– Мда, – Кольцов потёр подбородок. – Про это я не подумал. И что вы нам посоветуете? Может есть какая не такая броская одежонка?

– Сперва скажите, за каким лешим вам в Крюково понадобилось? Что вы там увидеть хотите? Или в вашем будущем деревни так от нынешних отличаются?

– А вот увижу хоть над одной хатой антенну телевизионную, так сразу в бубен получишь, – пообещал Саня.

– Не знаю, в какой бубен ты там стучать собрался, – сказал Сарафанов. – Но в Крюково вам делать нечего. Там все друг дружку знают и чужаку не спрятаться. Сразу начнутся пересуды: кто, да что, да откуда взялся, да к кому пришёл? И вот когда у меня спросят, кого это я по деревне водил, мне что отвечать? Что пришли шестеро, двоих похоронили, а потом и говорят: мы, мол, из Будущего?

– Но мы же должны проверить! – сказал Кольцов.

– Проверяйте. Только без меня, – отрезал лесник. – А лучше всего – уходите по добру, по здорову. И: я вас не видел, а вы – меня.

– Куда же мы пойдём? Ни денег, ни документов!

– Идите в район, в Болтаново, к начальству. Так, мол, и так – попали к вам из Грядущего, помогите. Там у вас кто у власти? Большевики, али ещё кто?

– Там у нас не просто, дедушка, – туманно ответил Кольцов и тут же сменил тему. – Ты не переживай. Мы надолго у тебя не задержимся. Но пока – не обессудь. Идти нам пока некуда. Давай так, у тебя есть какое жильё в деревне?

– Ну есть, – осторожно ответил Сарафанов.

– Сходи с Саней, принеси какой одежды, чтоб нам не выделятся. Хотя бы на одного или двоих. А чтоб вопросы не задавали – идите, как смеркаться начнёт. По темноте и обернётесь.

– И что же я вам за просто так одежду дарить должен? С какого перепугу?

– Мы заплатим, Сергей Николаевич. Можем на свою одежду сменять. Вон куртка у Сани, она под дождём не мокнет. Надевай себе капюшон и гуляй себе, хоть тебе и ливень…

– А чего это ты моей курткой фарцуешь? – возмутился молодой. – Свою заимей – и меняйся, сколько влезет.

– Ладно, – примирительно поднял руки Кольцов. – Короче – договоримся. Мы, пока вы в деревню сходите, прошвырнёмся до места катастрофы. Может, такого там накопаем, что не мы тебе, а ты, Сергей Николаевич, нам должен останешься.

Глава шестая

Кольцов, как оказалось, неплохо ориентировался в лесу. Он уверенно шагал впереди, ведя Тоню, Володарского и Шувалова по их вчерашним следам.

Всё это суета и полумеры, – думал на ходу Володарский. – В лучшем случае, добудем еды на пару дней. А дальше? Нужны документы, жильё, деньги, работа какая-нибудь… Главное – документы. Без них нигде не устроится. А документы возможны только «липовые». Следовательно, в первую очередь, нужны деньги. Много денег. А где их взять?

Ничего, кроме криминала ему в голову не приходило. Но без подготовки грабить какого-нибудь инкассатора – даже не авантюра, а чистое безумие. Да и где в этой глуши взяться инкассатору. Судя по внешнему виду этого лесника, нищета здесь та ещё…

Он достал сигарету, закурил и стал перебирать в уме другие варианты добычи денег.

Грабануть кого-нибудь из зажиточных? Так в деревне только коллективизация отгремела. Нищета. Наличных денег – полушка с пятачком. Подпольных миллионеров нужно искать в городе. Да и там они не ходят с плакатами «Поделюсь доходами». Нужно вычислять их, а для этого – бывать там, где они роятся: в ресторанах, в дорогих магазинах, в театре. А для этого опять таки – нужен начальный капитал. Замкнутый круг получается.

Рядом, отставая на пару шагов, пыхтел Шувалов. В одной руке он держал небольшую ветку, которой размахивал перед собой, чтобы не влететь в сплетённую между деревьями паутину.

Вот кому хорошо, – подумал Володарский. – С его специальностью в любом времени можно устроиться…

– Где ж мы их найдём? – пробормотал Шувалов, спотыкаясь о пенёк.

– Это вы о чём? – спросил его Володарский.

– О документах, – ответил тот. – Без них мы пропадём. Я много книжек читал про довоенные времена. И советских, типа «Поднятая целина» или «Вечный зов», и перестроечных. Так вот и в тех, и в тех написано, что тридцатые годы очень любили проверять документы. Могли на улице остановить и: Кто таков? Ну-ка – предъяви! А уж в поездах и подавно.

– То есть ты сам уже поверил, что нас в прошлое занесло? – уточнил Володарский. Он неудачно выдохнул дым от сигареты и попал в лицо Шувалову.

Тот поморщился и ответил:

– Не знаю. Моментами я чувствую себя полным идиотом. Даже скрытые камеры пытался высматривать. Но как-то всё…

Он замолчал, подбирая слова.

Наконец продолжил:

– Я ведь заведующий медицинским блоком был на строительстве. Через меня много рабочих прошло. Кто палец прищемит, кто простудится. Одному даже аппендицит удалять пришлось. Так вот, был у меня один пациент с ожогом руки – Антон Забелин. Сварщиком он работал. Так вот, он рассказывал, что это у него третий тоннель. Я всех слов специальных, что он говорил, не понял. Но по смыслу выходило, что на этой стройке что-то не так, и не тоннель они делают, а какую-то пушку Гаусса. Он должен был потом прийти на перевязку и не пришёл. Сказали – уволился и уехал. А когда я выразил сомнение в этом, мне посоветовали заниматься больными и не лезть не в своё дело. Был там такой Шульц Клягге…

Вот это да! – подумал Володарский. – А я в гордыне своей считал, что это я один такой умный. Вероятно, в тот поезд посадили всех, кто был на подозрении. Кто, много знал или догадывался. Не удивлюсь, что и у Тони имеется похожая история. И у Кольцова, у этого здоровяка Сани. Если только…

Если только один из них не «засланец».

А кому было в первую очередь выжить, как не ему? Ради него же вся эта канитель и затевалась.

Володарский не хотел про это думать. Боялся. Если он прав, и «хрононавт» действительно один из них – дело худо. Потому, для того, кто готовился для заброски в одиночку, остальные, как минимум – обуза. А как максимум – опасные свидетели. Сейчас он растерян и дезоринтирован аварией. И, по-хорошему, нужно бежать отсюда сломя голову, пока он не пришёл в себя и не начал убирать своих случайных попутчиков.

С другой стороны, может, и нет никакого «засланца», – успокаивал он себя. – Может, порвало гада на куски во время переноса, а он, Володарский, ломанётся отсюда, как дурак без документов, без денег… И сам «спалится», и других подставит!

Что же делать?

– Тебе не кажется, что стало темнее? – спросил Шувалов.

Володарский посмотрел вверх, ожидая увидеть, что это деревья заслонили солнце. Но – нет. Обычные сосны. Правда, в неподвижном воздухе наблюдалась лёгкая дымка, вроде марева, потянуло сыростью. И, чем дальше они продвигались следом за Кольцовым, тем гуще становилась дымка, превращаясь в туман какого-то серо-ржавого цвета. Похолодало. Стали встречаться лужи, с деревьев закапали крупные холодные капли.

Шедший рядом Шувалов втянул голову в плечи, поднял воротник лёгкой курточки.

– Дождь что ли? – пробормотал Володарский и поёжился и чуть не поскользнулся. Опустил взгляд – под ногами было пятно грязного, на половину растаявшего, снега.

Стало ещё холоднее. Шувалов застегнул замок-молнию на куртке до самого подбородка. Володарский проделал со своеймастеркой тоже самое.

– Я так понимаю, вчерашний снег нам не пригрезился, – сказал он.

Они вышли на небольшую поляну уже полностью покрытую снегом, на котором была отчётливо видна цепочка следов, которую они оставили вчера.

– Как такое может быть? – спросил Шувалов.

Шедший впереди Кольцов перешёл на лёгкий бег.

– Не отставайте, – крикнул он на бегу. – А-то замёрзнем.

Они пересекли поляну, пробежали метров двести по заснеженному лесу и, наконец, выбрались к железнодорожной насыпи.

Вчера Володарский не обратил внимания, не до того было, но нынче он отчётливо увидел, что рельсы тянуться всего метров сто – сто пятьдесят. А потом, как обрезало. Оба конца упирались в довольно густой лес.

Было очень холодно.

– Какие ещё нужны доказательства? – пробормотал Шувалов, стоявший рядом с ним. – Факт перемещения в пространстве на лицо. Остаётся доказать перемещение во времени. Только почему тут зима?

– Не стоим, не стоим, – крикнул им Кольцов. – Становимся цепочкой и ищем съестное. У нас мало времени. Заболеем, что делать станем?

Володарский, махнул Шувалову, мол, иди вправо, а сам, проваливаясь в снег, направился в левую сторону.

Итогом поисков стала пара сумок, набитых едой. Тут были и макароны быстрого приготовления, и копчёные куры, завёрнутые в фольгу, и палки сухой колбасы. Коньяк, пять бутылок водки. Плюс хлеб, конфеты, шоколад. Несколько замёрзших бутылок с газировкой.

– Хватит пока, – резюмировал Кольцов минут через двадцать, стуча зубами. Он отдал свою ветровку Тоне и теперь аж побелел от холода. – Потом ещё раз придём. Поищем вдумчиво. А пока – пошли назад, а-то я сейчас дуба дам.

И опять сквозь туман они вышли в невыносимо жаркий после мороза август. Присели перевести дух.

Пока копались в снегу, Володарский посматривал на своих спутников. Не достаёт ли кто из снега ноут или, на худой конец – планшет, полный информации о нынешнем времени. Или, может, наоборот – прихоранивает, чтоб вернуться позднее. Нет – ничего подозрительного. А потом пальцы от холода перестали слушаться, и он поспешил вместе со всеми убраться из этой зимы посреди лета.

– Надо что-то делать с телами, – сказал Шувалов.

– И не только с телами, – сказал Кольцов. – Нужно собрать все вещи, какие найдём. Документы, бумаги, книжки. И сжечь, от греха подальше.

– Зачем? – спросила Тоня.

– Затем, Антонина, – ответил Кольцов. – Что все они из Будущего и могут вызвать нежелательные вопросы. Вот забредёт сюда кто из местных, подберёт хотя бы шариковую ручку, я уже не говорю про мобилу. Или книжку с годом издательств эдак две тысячи пятого. Побежит с находкой к начальству, а там, не дай Бог, кто с мозгами сидеть будет. Сообщит куда следует. Нагрянет сюда следственная группа какая-нибудь, увидит наши следы… Дальше продолжать?

Тоня промолчала, и Кольцов продолжил:

– Так что откладывать это мероприятие в долгий ящик не желательно. Раздобудем у лесника тёплой одежды и вернёмся.

Когда они добрались до строжки, навстречу им выбежал Саня.

– Ну вы и дебилы! – закричал он. – Где вас носит?

– В смысле? – не понял Кольцов. – Мы же договаривались: ты с лесником в деревню, а мы – на место аварию. Чего ты разорался? Случилось чего?

Саня прямо задохнулся от возмущения.

– Случилось? Это я у вас должен хочу спросить – что случилось? Где вы шлялись со вчерашнего дня?

– Погоди, нас не было часа четыре. Ну, может – пять… – начал, было, Кольцов, но осёкся.

Посмотрел на сереющее к вечеру небо.

– Ты что хочешь сказать?..

Не договорил, переглянулся с Шуваловым, с Тоней.

– Здрасте – приехали, – пробормотал за всех Володарский.

– По нашим ощущениям, Саня, – сказал он парню. – Прошло часов пять, не более.

– Да ты в сумки загляни – там половина продуктов оттаять ещё не смогла. Забыл, какой там холод лютый? Или ты думаешь, что мы в такой одежде целые сутки на том морозе продержались? – вступила в разговор Тоня.

Саня присел на корточки, сплюнул, Нашарил в нагрудном кармане сигарету. Прикурил от зажигалки, посмотрел на них снизу вверх.

– Мы вчера уже затемно вернулись. Вас нет. Ночь прошла – нет. Лесник этот свалил. Сказал – ему на какую-то заимку нужно смотаться. Сижу один, как сыч. Думал уже за вами, да побоялся. Я хреново на местности ориентируюсь. Тем более – в лесу. Не хватало, ещё, заблудится.

Он встал, несмело улыбнулся:

– Рад вас видеть, если честно. Пожрать хоть принесли?

Глава седьмая

– Деревня эта, Крюково…, - Саня замолчал, прикуривая сигарету.

Продолжил:

– Короче худшей дыры ещё поискать. Все босиком или в лаптях. Разве что председатель в каких-то штиблетах заношенных. Зато некоторые дети так и вовсе – без штанов бегают. В длинных таких рубахах… Электричества нет. Ни проводов, ни даже столбов под провода – ничего.

Парень лениво потянулся. После еды «попаданцев» разморило. Они вышли из душной сторожки на улицу, расселись, кто где и стали вести неспешную беседу. Сначала Кольцов рассказал про поход к месту катастрофы. Про то, что нужно похоронить мёртвых и собрать артефакты, которым не место в этом времени.

Затем Саня поведал о том, как сходил с лесником в деревню. Как он тайком, где ползком, где перебежками, добрался до стоявшего на отшибе дома Сарафанова, и что он смог увидеть сквозь маленькое окошко на чердаке дома. С его слов выходило, что очень уж похоже, что закинуло их куда-то во времена, когда на селе ещё не знали электрического освещения и нормальной одежды.

– Зато в хате у этого деда полно газет и журналов 193… года и раньше, – продолжил парень, выдыхая табачный дым. – И книжки на полке, про которые я рассказывал, тоже старинные.

– Одежду принесли? – спросил Кольцов.

– Целый ворох, – махнул рукой Саня. – Там, в каморе лежит. Три рубахи пара штанов, сапоги стоптанные и ботинки дырявые. Фасон, правда – мама не горюй! В ней даже в самой лоховскойхабзарне за лоха примут. Но дед сказал, что сейчас все в таком ходят.

– Так, – рубанул рукой воздух Кольцов, как бы отсекая предыдущие слова. – Все уже наверняка думали о том, что нам делать дальше? Предлагаю по очереди высказаться. Может, совместно, что толковое и надумаем.

Он ткнул пальцем в Володарского.

– Давай, Володя, начинай.

Тот прокашлялся и начал излагать. Про документы, про деньги и про возможные пути добычи этих самых денег. Когда он закончил, Кольцов не дал затянуться молчанию.

– А что скажет доктор Шувалов?

– Не знаю, – пожал тот плечами. – Может симулировать потерю памяти и как-то без криминала обойтись. Симптомы я вам скажу. Как вести себя – тоже…

– Сразу пятеро с одинаковым диагнозом? – с сомнением покачал головой Кольцов. – А разъехаться далеко друг от друга – денег и документов нет. Да и одежды на всех не хватит.

– Я понимаю, – вам легализоваться будет проще, чем остальным, – продолжил он. – Врач везде пригодится. А вот остальным как быть? А я – бывший военный на пенсии, если сунусь по основной специальности, меня будут проверять совсем по-другому. Да и водитель грейдера, которым я на стройке тоннеля работал, в этом времени ещё не скоро понадобится. А ты, Володя, кто по специальности?

– Основная – наладчик станков для шлифовки стекла. На стройке был шпалоукладчиком. Я в армии в железнодорожных войсках служил – вот и пригодилось. А вообще – я в институте сценических искусств учился, в Питере.

– Актёр? Я таки подумал! Рожа у тебя на дорожного рабочего не катит. Ты больше на «ботана» смахиваешь, – хохотнул Саня.

– А ты – на быдлотупривокзальную! – вспылил Володарский. – Семечек не отсыпать?

– Что ты сказал?!

– Так! Успокоились! Оба! – рявкнул Кольцов. – Только бить морды друг другу не хватало! Мало проблем?

– Тоня, что ты скажешь?

– Техник технолог кондитерского производства, – пожала та плечами. – На стройке в столовой работала.

– Ну а ты, – обратился Кольцов к молодому человеку. – Какой профессией богат?

– На стройке был бетонщиком. А по жизни я – вольная птица. Сначала блогерством баловался, потом с другом хотели замутить бизнес по переработке отходов, да так мусорная мафия прижала, еле при своих остались. Ну и дальше – помотался по России-матушке, пока на ремонт тоннеля не занесло. Ну а дальше – вы в курсе…

– Мысли какие имеешь?

– Имею. Только вон – актёр, – Саня указал на Володарского. – И так всё по полкам разложил. Без бабок нам тут не выжить. А их без криминала никак не добыть. Только вот оружия нет, хоть с дубиной на большую дорогу выходи! Разве что «берданку» у деда одолжить…

– Станция, – вдруг сказала Тоня. – Лесник упоминал, что тут неподалёку железнодорожная станция.

– И чего? – не понял Саня. – Семечками пойдём торговать?

– Сядем на поезд, вычислим купе с пассажирами пожирнее. Вот вам и документы, и одежда, и деньги…

Куда там делось девичье смущение и робость. Взгляд девушки стал жёстким, а голос зазвенел металлом.

– Вестернов насмотрелась? – Саня с интересом посмотрел девушку. – А если придётся кровь пустить?

– Это единственный способ быстро раздобыть денег и хоть какие-то документы, – продолжила Тоня, будто не услышав его слова. – Все остальные, если не хотим «засыпаться», нужно готовить не один месяц. А на это нет времени.

– Идея хорошая. Но Саня правильно заметил: у нас нет оружия, – сказал Кольцов. – Без него эффект не тот. Наверняка начнётся драка. А это шум и задержка времени. А с одностволкой лесника там будет неудобно.

– Если отпилить ствол – нормально, – встрял в разговор Володарский. – Да и в вагон пронести обрез проще.

– А лесник позволит? – подал голос Шувалов.

– Короче, – снова, рубанул воздух рукой Кольцов. – Нам нужно: оружие, деньги на билеты, транспорт, который будет ждать в условленном месте. Кроме того нужно раздобыть расписание поездов и, по возможности графики их следования. Завтра мы ещё раз сходим на место аварии. Нужно подобрать три неброских чемодана, одежду поискать, чтоб соответствовала нынешней моде. Потом Володя с Тоней сходят на станцию, на разведку. Саня, мы с тобой провентилируем вопрос с транспортом и по поводу денег с лесником переговорим. Может, удастся «толкнуть» что-нибудь из артефактов. Шмотку или зажигалку какую-нибудь поплоше. Надолго он пошёл на эту самую заимку?

– Обещал к вечеру обернуться, – пожал плечами Саня.

– Значит – отдыхаем и готовимся, – сказал Кольцов. – Завтра будет много дел.

– И ещё, – после некоторого колебания добавил Кольцов. – Все должны себе уяснить, что пока мы здесь на нелегальном положении, нам нужно держаться вместе. И если кто-то решит сбежать и попробовать устроится в одиночку, он этим подставит остальных. Говорю только один раз: я служил в войсках специального назначения и могу убивать голыми руками. И если мне придётся ценой жизни одного спасти остальных – я это сделаю.

Говоря это, он смотрел на Шувалова. А тот бледнел на глазах.

– И ничего я не собирался сбежать, – пробормотал он.

– Вот и славно, – подытожил Кольцов.

Всё это время Володарский смотрел не на него, а на Тоню.

Как она сказала? Технолог кондитерского цеха? Ну-ну…

До него только сейчас дошло, что «хрононавт» не обязательно должен быть мужчиной.

Глава восьмая

Лесник вернулся только к вечеру. К этому времени нервничали уже все. Саня с виноватым видом то сидел на ступеньках крыльца, то расхаживал вокруг сторожки. Один раз даже бросился куда-то в чащу, но через несколько минут вернулся – померещилось.

И, как он не всматривался в погружающийся в сумерки лес, первым приближение Сарафанова заметила Тоня. Она вдруг всплеснула руками и, чуть не подпрыгивая о возбуждения, указала куда-то в чащу леса.

– Идёт!

Все «попаданцы» высыпали из сторожки навстречу леснику.

– Что ж это вы, Сергей Николаевич, так долго в лесу пропадали? – деланно спокойно спросил Кольцов. – Мы уже беспокоится стали.

– Что, забоялись, что сбегу от вас? – ухмыльнулся Сарафанов.

Он снял прорезиненный плащ, аккуратно повесил на изгородь, отстегнул ремень с патронташем, закасал рукава и стал шумно умываться у рукомойника.

Кольцов стал рядом, и, не обращая внимания на брызги.

– Конечно, забоялись, – сказал он. – Кто мы вам? Донесли бы про нас участковому, и дело с концом. Может даже грамоту какую вручили бы, за бдительность. Ведь если вас в нашей компании накроют, тут же вопрос всплывёт: почему не сообщили в органы? Зачем же вы так из-за нас подставляетесь?

Лесник не ответил, вытер лицо и руки полотенцем. Глянул изподлобья.

– Молчите? – усмехнулся Кольцов. – Тогда я скажу: вы боитесь поднимать шум и тем привлечь к себе внимание! А это может быть только в одном случае: тянуться за вами грешки, за которые нынешняя власть по головке не погладит. Причём грешки не уголовные. Урка никогда бы в лесники не пошёл, что бы жить в такой нищете…

– А даже если и так, – вдруг помолодевшим голосом спросил Сарафанов. – Побежите на меня в НКВД доносить? А как представитесь?

– Можно и не представляясь. Анонимным доносом, но…, - Кольцов выставил руку вперёд, как бы прерывая возражения. – …Ни я, ни кто-либо ещё здесь не хотим этого делать. Напротив, я предлагаю сотрудничество, к взаимной выгоде.

– Ну-ну, послушаем, – усмехнулся лесник. – Только прежде, я бы чего-нибудь поел. Вы как – удачно сходили? Есть чем поужинать?

– Ну конечно! – всплеснула руками Тоня. Она снова надела маску простодушной девчонки. – Вы проходите в сторожку, я уже и стол накрыла…

Зашли в помещение. Только Володарский по привычке курил снаружи, прислушиваясь к разговору.

Пока Кольцов, в который раз, излагал про то, что им нужно как-то легализоваться в этом времени, и предлагал методы решения этого вопроса, Сарафанов с недоверием попробовал макароны быстрого приготовления, выпил стопку водки, скривился, будто хлебнул яду. Понюхал, но не стал и пробовать газировку «Тархун». Перемёрзшая, она утратила все свои пузырьки, и выглядела странной зелёной жидкостью. Зато копчёная скумбрия пришлась Сарафанову по вкусу. Как и палка сервелата с куском оттаявшего хлеба.

Закончив есть, лесник смахнул со стола на ладонь хлебные крошки, отправил их в рот и с благодарным кивком принял от Тони железную кружку чая, заваренного в пакетике. Отхлебнул, расплылся в улыбке:

– Давно я чаем не баловался.

– Так что скажете? – нервно спросил Кольцов. Тоня и ему сделала чай. Только в пластиковом стаканчике, который пока остывал на столешнице.

– Что скажу? – переспросил лесник. – Скажу, что будет чудом, если ваша затея удастся. На любой стадии вашей, кгм…, операции, одно неверное или не к месту произнесённое слово… Да что слово – жест, и вам конец. А, следовательно – и мне. И, в лучшем случае тогда – прощай моя спокойная жизнь. Снова в бега. А я уже так набегался…

Он провёл ребром ладони по горлу. Спросил с безнадёгой в голосе:

– Если акция удастся, вы оставите меня в покое? Даёте мне слово чести? Или в будущем и забыли, что это такое?

– Слово офицера вас устроит? – спросил Кольцов.

– А вы – офицер? – с любопытством спросил Сарафанов.

– Майор.

– Какого рода войск?

– Силы специального назначения.

– Это что за силы за такие?

Ответа не последовало.

Лесник посмотрел на остальных. Все ждали его ответа.

– Устроит, – кивнул он без особого оптимизма.

– Вот и славно, – с облегчением выдохнул Кольцов.

Тоня улыбнулась Сане, тот показал ей большой палец. Володарский пробормотал что-то неразборчивое, но, по интонации, одобрительное. Только Шувалов сидел с каким-то потерянным видом.

– А как на счёт…, - начал было Саня, запнулся, наткнувшись на насмешливый взгляд Сарафанова, кашлянул, оглянулся на Кольцова. – Не, ну а чо? Никогда не поверю, что был в бегах и не прикопал где-нибудь неподалёку ствол-другой.

– Да, кстати, – подхватил Кольцов. – Оружие нам бы не помешало.

– Будет вам оружие…, - после паузы сказал Сарафанов.

– Йес! – выкрикнул довольный Саня.

– … Но при одном условии, – продолжил лесник. – Я участвую наравне со всеми. Как в подготовке, так и в самой акции.

– Вам-то зачем свою голову подставлять? – спросила Тоня.

– А я уже подставил, – со вздохом ответил Сарафанов. – Как только вы порог этого дома переступили, так я и понял, что пришёл конец моей спокойной жизни. Так хоть присмотрю за вами, что б вы на первых же шагах не споткнулись.

Глава девятая

Дверь в зал ожидания железнодорожной станции посёлка Грабуны скрипела так громко и так печально, что её не хотелось лишний раз трогать. Володарский только заглянул в неё, на людей в крестьянской одежде, которые, кто на своих баулах, а кто и прямо на бетонном полу, дремали или просто сидели, уставившись в одну точку, и, не стал заходить, прикрыл дверь обратно. У маленького зарешёченного окошка кассы толклась небольшая очередь, ожидая, когда начнут продавать билеты на проходящий поезд. Над окошком висело расписание движения в десять строк. Пять направлений на восток, пять – на запад.

Пока Володарский изучал откуда и куда проезжали мимо Грабунов скорые и не очень поезда, Тоня толклась на перроне, среди встречающих очередной пригородный состав.

Одели её, конечно же мальчиком – откуда в доме бирюка Сарафанова женская одежда?

Сперва, конечно, никто ни на какую станцию брать Тоню не собирался. Планировалось, что Кольцов займётся разборкой и чисткой от масла, а потом и пристрелкой в балке неподалёку двух револьверов и маузера, которые принёс лесник, после того, как ненадолго отлучился в ночной лес.

Шувалов и Саня, прихватив одежду потеплее, должны были отправиться к месту катастрофы, хоронить тела и собрать артефакты из Будущего.

Тоню же собирались оставить на хозяйстве. Но девушка закатила такой скандал – разве что посуду не била.

– Как же так! – кричала она. – Идея моя, и мне же сидеть тут обеды вам готовить?

– Да куда ты поедешь? – пытался перекричать её Кольцов. – В чём? В джинсах драных?

– Мальчиком оденусь, – упрямо сказала Тоня. – Волосы у меня короткие спрячу под кепку.

– Детский сад! – упрямо не сдавался Кольцов. – Устраиваешь тут «Гусарскую балладу». Только здесь не кино и тебя на раз «срисуют», хоть ты усы приклей. Представляешь, что будет, если «засыпешься»?

– А ты представляешь, что будет, если у них, – девушка махнула в сторону Володарского с Сарафановым. – Что-то пойдёт не так? Когда вы про это узнаете? Через сутки? А, случись что, я и помочь смогу. Местечковые менты всё же не такие волкодавы, как в больших городах. Размякли на парном молоке.

Кольцов открыл было рот, чтобы что-то возразить, но Тоня его опередила.

– Пётр Сергеевич, – сложила она руки молитвенно. – У нас времени в обрез, каждый человек на счету. А вы меня к печке приковать намерены. Давайте, я хотя бы попробую. Я не истеричка и не дура. Если не получится, значит, буду сидеть в сторожке.

Но у неё получилось. Помог Володарский. Он, пока учился в своём театральном, прослушал курс искусства грима. С помощью тряпичных валиков, вставленных за щёки девушки, он сделал челюсть Тони более квадратной. Бесформенный, на пару размеров больший пиджак надёжно скрыл невеликую девичью грудь. Кроме того Володарский настоял, чтобы ей дали обувь на три размера больше, чем нужно. Из-за этого у Тони всё время возникало ощущение, что её штиблеты пытаются от неё сбежать. Она, естественно, пыталась их догнать, и тут уж было не до женственной походки. В общем, подросток получился – загляденье. В меру неумытый, в меру мешковато одетый, в меру сутулящийся при ходьбе.

Как ни удивительно, Сарафанов поддержал идею, чтобы Тоня отправилась с ними.

– Ей полезно будет съездить с нами, – сказал он. – Пусть почувствует атмосферу. Меньше будет волноваться, когда на «дело» пойдём.

А Тоня и не волновалась. Пока Володарский, одетый как обычный работяга, нарочно шевеля губами, вчитывался в расписание поездов, она, натянув кепку с ломанным козырьком на самые уши, успела обойти всю станцию, стащить где-то жменю семечек, обменять часть на пару яблок у местных пацанов. Заодно и познакомиться.

В результате, Тоня выяснила, что вот-вот прибывающий поезд называется «дачным» из-за того, что пускали его только в летнее время для нужд этих самых дачников. И пацаны тут находятся не просто так, а в роли зазывал, готовых предложить городским «буржуям» помещения любого вида и площади. За скромную плату, естественно.

Когда вдали загудел паровозный гудок, и Володарский вместе со всеми вышел встречать состав, Тоня снова пропала. Вот только что стояла неподалёку, миг – и буквально растворилась клубах выпущенного паровозом пара.

Он начал волноваться, когда ни через пять минут, ни через десять, девушка не объявилась. А когда возле одного из вагонов началась суета и какая-то тётка стала кричать, что у неё украли чемодан, волнение переросло в тревогу. Кто-то стал звать милицию, и Володарский попятился за здание вокзала. Не хватало нарваться на проверку документов.

Однако где же эту Тоньку черти носят?

Минут через двадцать, когда возмущённая тётка проследовала к начальнику станции писать заявление о краже и страсти слегка улеглись, Володарский таки заметил машущий ему силуэт Тони с противоположного края перрона. Почти бегом, он отправился к ней, испытывая жуткое искушение дать заигравшейся пацанке леща.

Он отрыл уже, было, рот, что бы высказать девушке всё, что думает о её поведении, как Тонька прижала палец к губам:

– Тс-с-с!

Махнула, мол, давай за мной и первой двинулась в заросли ивняка. Зайдя так, чтоб не видно было с перрона, Тоня обернулась и спросила:

– Лесник уже вернулся?

Голос её был тихим и невнятным. Мешали говорить тряпичные валики за щеками.

Сарафанов, пока Володарский с Тоней изучали вокзал, должен был проехать в заготконтору, чтобы сдать месячную норму заячьих и лисьих шкур. Именно под это дело Сарафанов вчера вечером сходил в Крюково и одолжил на день у председателя телегу, запряжённую лошадью.

После заготконторы Сарафанов собирался посетить знакомого скупщика и попытаться продать бензиновую зажигалку с клеймом «Zippo» на хромированном корпусе. Заодно прощупать почву для дальнейшей торговли «иностранными» штуковинами.

Володарский молча пожал плечами на вопрос девушки. Встретиться договорились у небольшой привокзальной толкучки.

– Иди к нему, и если он там, пусть подгонит свою колымагу куда-нибудь поближе к этому месту.

– Да что случилось-то? – возмутился Володарский.

Тоня, молча, подняла лист здоровенного лопуха, из-под которого показался уголок светло-серого чемодана.

– Так это ты чемодан у тётки стащила? – опешил Володарский.

– Ну, что вылупился? – прошипела девушка. – Давай, зови транспорт. Нужно сваливать отсюда. Не ровен час, на тётку эту нарвёмся, или менты облаву устроят.

Сарафанов оказался на оговоренном месте. Намотав вожжи на кулак, он с равнодушным видом рассматривал небольшую площадь, на которой роились вперемешку продавцы и покупатели.

– Удачно съездил? – спросил Володарский, подсаживаясь на телегу.

– Пятнадцать рублей, – ответил лесник.

– Ого! – восхитился Володарский. – На билеты наторговал. Ещё пару зажигалок «толканёшь», и на приличную одежду хватит. В следующий раз…

– Не будет следующего раза, – не дал договорить Сарафанов. – Мне и заплатили так щедро, потому, что я еще пять штук пообещал привезти. В расчете, на мою жадность. Только, чую, в другой раз там скупщики в кокардах сидеть будут. Не зря же он всё выспрашивал, когда меня в другой раз ждать.

– Ну а ты?

– А что я? Прикинулся дуриком. Да на будущий четверг и сговорился.

– Понял, – сказал Володарский. – Ну, тогда правь, водитель кобылы, отсель, вон в ту сторону.

И он указал направление в объезд одноэтажного здания вокзала.

– А там чего?

– А там – Тоня с сюрпризом дожидается.

– Какой ещё сюрприз? – пробормотал Сарафанов, понукая лошадь развернуть телегу.

Как только они поравнялись с зарослями ивняка, из них выскочила Тоня. Одним движением забросила в телегу чемодан и уселась рядом с Володарским.

– Трогай! – скомандовала она опешившему вознице.

– А что – можно? – спросил Володарский, нервно усмехаясь.

– Пошляк, – Тоня стукнула его кулачком в плечо. – Лучше прикрой чем-нибудь.

Володарский накинул на чемодан пустой мешок, в котором раньше хранились звериные шкурки.

– А попалась бы?

– Да ни в жисть! – сказала Тоня, глянула по сторонам и выплюнула в дорожную пыль тряпичные тампоны. – Фух, ну и надоели!

Заглянула Володарскому в глаза, подмигнула.

– Ну, не дуйся, дядя Пузырь. Сам подумай, не век же мне под пацана «косить». Да и проводники в поездах народ ушлый. Враз мою маскировку раскусят. Зато теперь, когда я буду упакована по последней моде…

– А ну, как не подойдет ничего, – перебил её всё ещё сердитый Володарский. – Вот и получится, что ты зря рисковала, да ещё и нас подставляла. Узнает Кольцов…

– А ты ему не говори, – попросила Тоня. – Скажем – бесхозный чемодан нашли. Повезло. А дядя лесник подтвердит.

– Ведь подтвердит же? – повторно спросила Тоня и толкнула Сарафанова в спину.

Тот неопределённо хмыкнул.

– Вот, – «перевела» девушка. – Подтвердит.

Она глубоко вздохнула и произнесла устало:

– Ну не могу я в мальчуковой одежде на дело идти. Неудобно мне в ней. Ботинки ещё эти – безразмерные. Наверное, мозоли понатирала. Вместо помощи стану обузой. А вот как переоденусь местной красоткой, кто во мне заподозрит недоброе? И будет у вас лишний туз в рукаве.

– Это если тебе что-нибудь из вещей подойдёт, – напомнил Володарский о проблеме.

– Не что-нибудь, а всё подойдёт, – усмехнулась Тоня. – Я похожа на идиотку? Я специально выбрала тётку своей комплекции.

«Ничего себе!», – подумал Володарский. – «Она не просто по случаю стянула чемодан, а выбирала, пока не нашла нужный. Кто же ты такая Тоня Рыжова?»…

А вслух сказал:

– Нет, на идиотку ты явно не похожа.

Повторил за ней, усмехаясь:

– Туз в рукаве. Какой же ты туз? Ты – дама.

– Зато – козырная, – подмигнула ему девушка.

Глава десятая

Неподалёку от Крюкова, Сарафанов высадил Тоню и Владимира и отправился в деревню сдавать взятый «на прокат» транспорт.

Но перед этим он сказал девушке строго:

– Так и быть, спишем происшествие на первый и последний раз. Но больше я нарушений дисциплины не потерплю. Вздумаешь ещё раз учудить что-либо подобное, пеняй на себя.

Тоня виновато опустила голову.

Лесник смерил недоверчивым взглядом её покаянную позу, буркнул что-то себе под нос и стронул лошадь с места.

– Кто ты, Тоня Рыжова? – спросил Володарский, когда они углубились в лес по небольшой грунтовой дорожке. Он нёс чемодан, девушка шла, прихрамывая, немного позади.

Он, конечно, пёр на рожон. Вот сейчас ткнёт сзади ножом в печень, и поминай, как звали.

Но очень уж ему хотелось с кем-нибудь поделиться своими опасениями. Устал он бояться в одиночку. Нужен был союзник, единомышленник. И Тоня из всех больше всего подходила на эту роль. Потому, как из всех гостей из Будущего, Володарский считал её самой неподходящей на роль «засланца».

Нет, ясное дело, она была не та, за кого себя выдавала. Какой там кулинарный техникум! Но вообразить, что подготовленный агент опустится до кражи чемодана на вокзале! Ладно бы, его к стенке приперли, выхода у него не было – ещё было бы понятно! Хотя на такой случай ему должны были дать какие-нибудь менее рискованные инструкции. Клад какой-нибудь старинный или воровской схрон. Адрес богача местного, на конец, которого ограбить было бы не в пример легче, чем провернуть то, что они задумали. Но вот так, походя, без крайней необходимости, и такой риск…

– Кто ты? – повторил он вопрос.

– А ты ещё не понял? – вопросом на вопрос ответила Тоня.

Володарский обернулся, останавливаясь. Поставил чемодан на тропинку, смерил девушку долгим изучающим взглядом.

– Эмма Уотсон я, – сказала Тоня. – Ну, та, что Гермиону в «Гарри Поттере» играла!

– Что ты несёшь? – опешил Володарский.

– А ты что несёшь? – вдруг перешла Тоня в наступление. – Ну, спёрла я чемодан, так что из того? «Кто ты Тоня Рыжова?» А ты кто, Володя Володарский? Что ты всё высматриваешь, да вынюхиваешь? Что ты нас всех, будто насекомых под увеличительным стеклом рассматриваешь? Что высмотреть хочешь? Виноватого найти? Так нет их. Не родились ещё!

Она перевела дух. И снова заговорила. Тише, но с прежним злым напором.

– Мне дед про эти времена много рассказывал. Если хоть половина из того правда, то дела наши очень хреновые! А я выжить хочу. Вы-жить! И устроиться не в лагерном бараке, и не в коммуналке, а в собственной квартире. И чтоб копейки до получки не считать… И если для этого нужно чемоданы воровать – буду воровать!

– Ты-то сам, – сузила Тоня глаза. – Чем лучше? Вы что делать собираетесь? К чему готовитесь? А?

Как там Саня спрашивал: «Не боюсь ли я кровь пролить?» И после этого ты меня воровством попрекаешь?

– Я тебя не попрекаю…, - попытался вставить Володарский, он девушку несло.

– Позже, если решим жить врозь, по отдельности, каждый будет сам за себя. Но пока мы не разбежались, мы – одна команда. И должны держаться друг за дружку. Это только на бумаге выглядит всё гладко. Дело нам предстоит очень серьёзное. И каждый должен приложить все усилия, всё, что знает и может. Иначе перебьют там нас всех. Или того хуже: посадят в клетку, как зверей и будут с вил тухлым мясом кормить. А я так не хочу!

Тоня замолчала, сверля Володарского взглядом.

– Ничего себе! – усмехнулся тот. – У вас, в кулинарном техникуме, все такие были?

Он поднял чемодан и жестом предложил продолжить путь.

– Дался тебе этот техникум, – фыркнула девушка, шагая слева от него. – Ну не училась я в нём. Дальше что?

– Так просто, – он пожал плечами. – Интересно, чем ты на жизнь зарабатывала? Ну, и каким ветром в тот злосчастный поезд тебя занесло?

– Чем на жизнь зарабатывала? – Тоня невесело усмехнулась и ткнула пальцем в чемодан, который Владимир нёс в левой руке. – Вот этим и зарабатывала. Я родом из Зорянска. Слышал про такой город? Это под Питером. У местных девчонок, кто школу закончил, если чего хотят добиться, выход один: валить из города. Ну а тем, кто остался, либо на трассу, либо под «папика». Некоторые, особо нетерпеливые, и окончания школы не дожидались. Сынок мэра, говорили, любил, чтоб не старше четырнадцати. А у меня мать болела тяжело. Куда мне было её бросать?

Тоня сорвала травинку, откусила кончик, сплюнула. Попросила:

– Дай сигаретку.

Умело прикурила, выдохнула дым и продолжила рассказ:

– Ты когда-нибудь голодал? По-настоящему. Чтоб дня три во рту ни маковой росинки. Только вода кипячёная. И мама на кровати плачет от голода… Я тогда уже почти сдалась. И одноклассницы звали. Ты, говорили, маленькая, да смазливенькая. За несовершеннолетнюю сойдёшь, а там совсем другие расценки. Хоть из нищеты с матерью выберетесь…. Если бы не Шлёппер. Это дядя по маминой линии. Вовремя приехал. Выручил. Он известным «майданщиком» был. Шлёппер – это у него кличка такая была^[2].

Сначала предложил побыть на подхвате. Где отвлечь, где товар перехватить и спрятать. Скупщиков показал, меня им представил. Поручился. Он хоть и не в законе был, но голос имел авторитетный. Так и пошло. Через пол-года мать умерла, только чего мне было теперь уезжать? Какой мне прок был с того Питера? Разве что за квартиру дороже платить. А когда дядьку в Перми на чемодане подловили, и осталась я на вольных хлебах, я в своей-то квартире почти и не жила. Всё время в дороге. Волчиху, как и волка, ноги кормят. Однажды на блатных нарвалась. Как взяли в оборот, почему, мол, в общак не скидываешь? Еле ушла…

Она бросила на землю окурок, затоптала, нагребла на него кучку песка, притопнула. Улыбнулась, процитировала:

– «…Вот идем мы с Васей по лесной тропинке. Тропинка широкая, а мы все ближе, ближе друг к дружке, ровно мы поузкой идем…» Смотрел такое кино в детстве?

Володарский тоже улыбнулся:

– Конечно смотрел, – на секунду задумался, вспоминая и продолжил за Тоней. – «…А грибов вокруг видимо-невидимо: и белые, и красные, и всякие. А мы их не собира-а-аем…»

Они переглянулись и оба засмеялись в голос. Но отодвигаться друг от друга не стали.

Какое-то время шли молча. Потом Тоня продолжила рассказ.

– А на стройку я попала случайно. Села во Владимире на скорый до Новосибирска, зацепилась за одного «гуся». Он прикинут был так себе, но вот в багаже у него был небольшой чемоданчик. В таких обычно возят или документы важные, или ювелирку, или бабло. И вот что-то торкнуло мне, что там бриллиантовое колье. Прямо вот вижу его. И так мне его захотелось – спасу нет. А «гусь» этот кейс всё при себе держит, из рук не выпускает. Пока удалось ему в чай нужную таблетку закинуть, чуть ли не сутки потеряла. Ещё и на ходу спрыгнула. Прямо свербило у меня, что нужно уходить побыстрее. Только не помогло это никак. До сих пор не знаю, как они меня вычислили. Взяли на следующий день в городке под названием Галайбино. Прямо на квартире, которую я сняла. Кейс к тому времени я давно выбросила. Он на цифровой замок был закрыт. Только мне его вскрыть – раз плюнуть. Внутри какие-то документы оказались. Я от огорчения и читать не стала. Положила их обратно и в озерце и притопила от греха. Да ещё в таком месте. Глубина – метра два. Заколебалась потом нырять. Еле нашла. После этого меня на стройку и привезли. Посадили в комнату, вроде камеры и трое суток допрашивали: на кого я работаю, что было в документах, да кто ещё их видел. Уколы делали, после которых все внутренности судорогой сводило. Я на полу корчусь, а гад, что допрашивал, стоит надо мной, лыбится и другой шприц показывает. Это, говорит, антидот. Скажешь правду – уколю. Паскуда. Володя, дай ещё сигаретку.

Володарский протянул Тоне открытую пачку. Девушка снова закурила.

– Вот и вся история. После очередного укола, я вырубилась, а очнулась уже в закрытом купе. Ну а дальше ты и сам всё знаешь. В одном поезде ехали…

Снова помолчали.

Дорожка, по которой они шли, несколько раз вильнула, переметнулась через небольшой мосток, который нависал над узенькой речушкой, и углубилась в глухой ельник. Стало темнее. Потянуло сыростью.

– И что ты про всё это думаешь? – наконец спросил Володарский.

– Про что – про всё? – не поняла Тоня.

– Ну, про ситуацию, в которой мы оказались, – пояснил Володарский. – Шутка ли – во времени переместились!

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Мне дядя говорил: случилось – сначала разгребай, а потом уж разбирайся в причинах. А что, ты что-то об этом знаешь?

Володарский колебался всего лишь секунду, а потом рассказал про свои подозрения и про разговор с покойным Смирновым перед самой катастрофой.

– Значит, ты считаешь, что этот «засланец» один из нас? – спросила Тоня.

– Есть такое подозрение, – подтвердил Володарский.

– Но меня ты из этого списка исключил?

– После того, как ты украла чемодан – да.

Девушка поморщилась на слово «украла», но ничего не сказала.

– Остаются трое, – продолжил Володарский и перечислил. – Саня, Кольцов и врач. Каждый может оказаться хрононавтом.

– Врач врядли, – сказала Тоня. – Хотя… Он тихушник, а в тихом омуте, как известно, черти водятся.

Она докурила сигарету, снова на ходу «похоронила» окурок.

– Мы для твоегохрононавта, теперь вроде как обуза, – сказала Тоня. – У него наверняка был план, как вжиться в здешний мир, что сперва сделать, что – после. А тут мы. Хотел бы расшифроваться – давно бы сделал. А он молчит. Следовательно – не хочет. А ну как кто из нас попадётся и выдаст, что вот, мол, мы из Будущего. Все карты ему спутает. Так что избавиться от нас – ему сплошной профит.

– И я так думаю, – сказал Володарский. – Хотел было бежать, но куда? Ни денег, ни документов. Пока не провернём дело с поездом…

– Вот и он так думает. До поезда, никуда мы от него не денемся, – воскликнула Тоня. – А там он, по ходу дела, всех нас и перебьёт!

У сторожки их встретил Кольцов. Он курил, задумчиво глядя вдаль. Заметив, смерил их взглядом, на секунду остановил взгляд на чемодане в руках Володарского, хмыкнул.

– Вернулись? – спросил он очевидное. – А где лесник?

– Поехал транспорт сдавать.

– Денег, хоть сколько-нибудь, раздобыли?

– Пятнадцать рублей.

– Мало, – помрачнел Кольцов. – На билеты хватит?

– В обрез, – ответил Володарский. – А ты чего такой смурной? Случилось чего?

– Случилось.

Кольцов, приглашающее, повёл рукой в сторону сторожки.

– Саня и врач вернулись?

Кольцов, молча, отрицательно помотал головой и приложил палец к губам. Тихо, мол.

Когда вошли внутрь, Володарский увидел, что на кровати, лежит здоровенный босой детина в холщёвых штанах и рубахе без ворота. Руки и ноги у здоровяка были связаны. На голову парня была надета наволочка от подушки, которая, то надувалась, то опадала в такт его дыханию.

– Это кто? – опешил Володарский.

– Это наша проблема, – негромко сказал Кольцов. – Если не сказать больше.

Глава одиннадцатая

Участковый не приехал в Крюково на следующий день, как планировал. Дала о себе знать контузия, которую он заработал при разрыве близкого снаряда ещё в Гражданскую. Сутки он провалялся с таким головокружением, что не то, чтобы верхом, а и просто на ногах стоять не было никакой возможности.

Однако, как только обрёл возможность ходить, он тут же засобирался в дорогу. И сколько его не отговаривала жена Варя ещё денёк отлежаться, часам к десяти утра он таки прибыл в Крюково.

Привязал Орлика у коновязи рядом с сельсоветом, извлёк из ящика для обращения граждан несколько листков и вошёл внутрь, читая на ходу одно из заявлений. К его удивлению, председатель был на месте. Мало того, разглядев в окошко участкового, он сам выскочил из своего кабинета ему навстречу. Это был невысокий худой усатый мужчина в выцветшей гимнастёрке по фамилии Егоркин.

– Здорово, Краюхин, – протянул он участковому свою большую ладонь. – Однако быстро ты. Я тебя раньше полудня и не ждал.

– Случилось чего? – быстро сориентировался Краюхин, внутренне холодея. Он уже догадывался, что услышит.

– Видать посыльный, что я к тебе направил, с тобой разминулся, – пробормотал председатель. Он взял Краюхина за плечо и потянул к выходу: – Пойдём-ка покурим.

Участковый не сопротивлялся.

Вместе они вышли на крыльцо, присели на скамейку справа от выхода, закурили.

– Говори, – потребовал Краюхин.

– СёмкаГолунов помер, – сказал председатель.

– Когда? – тут же спросил участковый. – Как?

– Позавчера, на вечерней зорьке, – ответил Егоркин. – Надо было ещё вчера к тебе человека отправить, да некого было. Срочно нужно было поле возле Красавкиной пущи заканчивать. Не дай Бог дожди. Думал сторожа деда Савелия послать, так он как на грех, занедужил. Спину ему так прихватило, что разогнуться не может. А сегодня Федьку Быкова к тебе направил, да вы, видать, разминулись…

– Ты про это погоди, – прервал его Краюхин. – Ты про Семёна рассказывай.

– Да что рассказывать. Грибовкина младшая возвращалась с пасеки, вдруг слышит – треск, потом удар. Будто упало что-то. И хрип. Стала осторожно на звук подходить, а тут он и лежит лицом вниз. На шее обрывок верёвки. А над ним – другой конец верёвки, к здоровенной ветке привязанный. Подошла ближе, глядь, а это Голунов корчится. Струхнула, побежала в деревню. Отца позвала, соседей. Пока мужики прибежали, он уже и кончился. Сперва подумали – верёвкой удавился. А как перевернули, так и увидели что у него нож в груди. Учитель Торопов сказал, что прямо в сердце попал. Потому и крови мало.

Помолчали.

– И что ты про всё это думаешь? – наконец спросил Краюхин. – Сам он? Или кто помог?

– Да кому он нужен был? – в сердцах сказал председатель. – Шкоды от него много было – это правда. Но чтоб убить…

Он помялся, потом спросил с затаённой надеждой:

– Слушай, Краюхин, а может и в правду, это он сам? Повеситься не получилось, так он ножом себя в сердце и … того?

– И с какой это беды он вешаться побежал? – спросил участковый.

– Он, говорят, к Верке-вдове подкатывал, да она его отшила. Может из-за несчастной любви…

– Несчастная любовь? У Голунова? – Краюхин с сомнением покачал головой.

Председатель пожал плечами.

– Всяко бывает. И пень трухлявый, и тот, бывает, расцветает. А Сенька был на голову слабый. Может, где и помутилось. Верка баба гладкая, ладная…

– Ладно, – сказал Краюхин, вставая. – Время покажет. Кто, ты сказал, тело Семёна обнаружил? Младшая Грибовкиных?

– Да – Зинка. К ней пойдёшь?

– И к ней, и к учителю. Они в деревне? – спросил Краюхин, поднимаясь с лавочки.

– Зинку я на сегодня от полевых работ освободил. Знал, что захочешь поговорить. На свиноферме её найдёшь. А на счёт учителя – куда он денется? Всё в школе своей возится. К учебному году готовится.

– Тело Голунова где?

– Так в леднике, где молоко с вечерней дойки хранится, – председатель махнул рукой в сторону молочной фермы. – И нож там. В тряпицу замотали, чтоб руками не хватали, да отпечатки не стёрли. И рядом с Сёмкой и положили. Учитель, Торопов, так посоветовал.

– Он прямо у вас младшим милиционером подрабатывает, – хохотнул участковый.

– Ладно, бывай, тогда, – сказал он, протягивая ладонь для рукопожатия. – Не буду тебя от дел отвлекать.

– Если понадоблюсь, – председатель тоже встал и пожал руку Краюхина. – Я у Мышиной горки буду.

Он помялся, потом попросил:

– Ты уж там особо не усердствуй. Понаедут из района, народ перебаламутят. А нам сейчас каждый час дорог. Одного на час отвлекли, другого на допрос вызвали, а глядишь – уборочная и сорвана. У меня сейчас каждый человек на счету.

Краюхин, молча, кивнул и двинулся в сторону свинофермы опрашивать Зину Грибовкину.

Разговор с девочкой, обнаружившей тело, ничего нового не дал. Шла, услышала, увидела, «испужалася»…

По всему выходило, что когда девочка, видела Голунова, тот был ещё живой. Как она сказала: «Хрипел, кашлял да горлом свистел…». На остальные вопросы участкового: как лежал Семён на боку или на животе, было ли что у него в руках, и не видела ли она там кого постороннего, девочка лишь пожимала плечами да твердила одно и то же:

«Не помню, дяденька милиционер. Дюже испужалася!»

Следующим на очереди был учитель. Краюхин, как и ожидалось, нашёл его в школе. Что бы сэкономить время, он предложил Торопову сходить в ледник, где хранилось тело Голунова, и поговорить там.

Они вошли в холодный предбанник и одели каждый по видавшему виды кожуху, хранившиеся тут.

– Я, конечно, не эксперт, – начал учитель, зажигая керосиновую лампу и, следом за участковым, входя в тёмное, без окон помещение, в котором хранились толстые пластины льда. На одном из них на грубой холстине, прикрытое какой-то дырявой тряпкой, лежало на спине голое, в одних портках, тело Семёна Голунова. – Но кое-что сказать по поводу этого… Кстати, как вы квалифицируете это происшествие? Как убийство или, как самоубийство?

– Пока не ясно, – ответил Краюхин. – Похоже на самоубийство. Попытался повеситься – оборвалась верёвка. Тогда он сгоряча ножом в сердце себя и пырнул.

– Ага, – кивнул на эти слова Торопов. – Откуда тогда, по-вашему, взялись эти две гематомы у него на голове?

Он, приспустил тряпку до грудиГолунова и, повернув его голову на бок, указал на две здоровенные шишки на затылке у покойника.

– Ударился, когда верёвка оборвалась, – предположил Краюхин рассеянно.

– Два раза? – усмехнулся учитель. – Да и почва не до такой степени твёрдая, чтобы такую шишку заработать.

– Может, камень какой из земли торчал, или корень. Вы хорошо место, где нашли тело, осматривали?

– Признаться, на предмет камней или корней я не догадался посмотреть. Тогда не до этого было.

– Вы вместе со всеми прибежали или позже подошли?

– Вместе со всеми.

– А как лежало тело, когда вы его обнаружили?

– На животе, – начал учитель. – Одна рука…

Он наморщил лоб, коснулся правой рукой своего левого плеча, вспоминая…

– Точно! – уже уверенней продолжил он. – Левая рука была опущена вдоль тела, а правая, наоборот – протянута вперёд и в сторону. Будто тянулся к чему-то.

«Или его тянули, когда на живот переворачивали», – подумал Краюхин.

– Я думаю, что Семёна оглушили, потом попытались повесить, чтобы выдать всё за самоубийство. А когда не получилось, ударили ножом в сердце, – вдруг выпалил Торпов.

Участковый удивлённо поднял бровь.

– Это ж откуда такие мысли?

– Так как же, – торопливо, будто боясь, что его вот-вот прервут, заговорил учитель. – Я же сказал: две шишки у него на голове. Плюс нож. Я у матери Семёна спрашивал – не было у них такого в хозяйстве.

– Ну, это ещё ничего не значит, – возразил ему участковый. – Про шишки мы уже говорили. Мог и при падении получить. А на счёт ножа… Сёмка прямо носом чуял, где что плохо лежит. Спёр у кого-нибудь – и вся недолга.

Говоря всё это, он внимательно осматривал тело покойного, особое внимание обращая на скулы, пальцы рук, голени. Следов пыток было не видно.

Принюхался. Изо рта Голунова отчётливо пахло самогоном. Хмыкнул.

Развернув тряпицу, лежавшую рядом, он осмотрел нож, на лезвии которого была видна темно-вишнёвая кровь. Хмыкнул ещё раз. Ничего примечательного. Нож, как нож. Самоделка. Лезвие тонкое, сантиметров двадцать. Скорее всего – из напильника. Ручка простая, деревянная. Ни тебе инициалов, ни выборки в виде православного креста или пятиконечной звезды.

Завернув нож обратно в тряпицу, предложил насупившемуся Торопову:

– Пойдём-ка наружу.

С тех пор, как он перемёрз в 21-м году, штурмуя Перекоп через Гнилое море, он не любил холод.

Выйдя из ледника, участковый потянулся и улыбнулся, глядя на сердитого Торопова.

– Хотите, угадаю, о чём вы сейчас думаете? Вы думаете, вот, мол, участковый, хочет списать всё на самоубийство, чтоб преступника не искать.

– А разве не так? – сухо спросил тот. – Ведь очевидно, что дело не чисто.

– Что значит «дело нечисто»? Вот гляньте: след от копыта. Могла оставить корова, а мог – и чёрт рогатый. Он ведь тоже на копытах ходит. Вам какая версия больше нравится?

– А причём здесь черти? – не понял учитель.

– Ладно, не хотите про чертей, давайте про Семёна, – сказал Краюхин. – Только чего мы тут зря стоять будем? Проводите меня к месту, где обнаружили тело. На ходу и побеседуем. Нам в какую сторону?

Учитель указал направление и первым пошёл к восточной окраине села.

– Так вот, про покойного, – продолжил участковый, шагая справа от Торопова. – Представим молодого парня, которому…кгм…, которого не привечают девицы. Обидно? Обидно. Даже такая неразборчивая баба, как Верка-вдова, и та отказала. Подкатил Семён к ней в очередной раз, получил от ворот поворот, да и напился с горя. А потом решил, чем такая жизнь, лучше в петлю. А что? В округе мужики и по меньшему поводу с пьяных глаз себя жизни лишали. Кто стрелялся, а кто и вешался. В прошлом году в соседнем районе мужик сапоги в карты проиграл – так он на косу бросился.

Торопов открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но участковый остановил его жестом.

– Погодите. Рассмотрим теперь вашу догадку. Допустим, нашёлся злодей, который решил бы за что-то лишить Голунова жизни. И что он сделал? Сколько есть способов сделать это проще и надёжнее! Да хотя бы дать по башке, и скинуть в воду. Кто бы потом разобрал: сам он утоп или притопили? Или зарезать да закопать где-нибудь в лесу. Пропал Голунов и всё тут. Может, в район на заработки подался! Но нет – выбран самый трудный и неудобный способ. Подделать, мол, повесился Голунов, руки на себя наложил. Притом, что в одиночку провернуть всё это было совсем невозможно. Такого здоровенного бугая, попробуй, подвесь. Опять же, врядли ему по голове дали тут же. Слишком людное место. Значит – тело ещё и тащить пришлось. Одному это крайне затруднительно. Минимум – двое несли. Это же кому так наш Голунов насолил, что они сговорились его со свету сжить? Причем один из них – матёрый убийца. Когда тело оборвалось, и его обнаружила Зина Грибовкина, он не бросился наутёк. Спокойно дождался, пока девочка побежит в деревню за помощью, вышел из укрытия и одним ударом добил Семёна ножом в сердце. Потом перевернул его так, будто Семён сам на нож напоролся и только после этого ушёл. И где это у нас в округе человек завёлся, которому человека зарезать, что вам на доске нолик нарисовать?

– Пришли, – сказал Торопов.

Местом преступления оказалась небольшая полянка рядом с тропинкой, которая вела от деревни в сторону колхозной пасеки.

– Вот тут он лежал, головой к нам, – указал учитель. – А вон ветка, за которую была привязана верёвка. Кто-то уже отвязал…

Краюхин осмотрел чёрное пятно крови, в котором копошились лесные муравьи, встал под указанную Тороповым ветку. Посмотрел вверх, по сторонам. Увидел рядом заваленный на бок толстый сосновый чурбак. Подтащил его, поставил на попа, взобрался на него, снова посмотрел вверх.

– Смотрите, – сказал он. – Ваши злодеи даже чурбачок не забыли подбросить, чтоб показать, что, мол, с него СёмкаГолунов и спрыгнул, жизни себя лишая. Экие предусмотрительные.

Он спустился на землю и обошёл поляну по периметру, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. Встал за одно дерево, выглянул, зачем-то полез в кусты, выбрался обратно.

– Нутак что? – спросил. – Не переменили мнение? Убили Семёна или он сам себя порешил?

– После ваших слов всё уже не так очевидно, как мне казалось. Но есть одна закавыка, – сказал Торопов. – Вы сказали, что Семён из-за, скажем так, недостатка женской ласки себя жизни лишил?

– Да, – кивнул Краюхин. – И что?

– А то, что до вчерашнего вечера про то, что девушки ему во внимании отказывали, никто в деревне и слыхом не слыхивал. Мало того, у Голунова даже невеста намечалась. ЛушкаНеделина – дочка кузнецас Мельничьего хутора. Я через ребят, что в школу помогать ходят, за вчерашний день провёл небольшое расследование. Попытался выяснить, откуда сплетняпро Голунова появилась? Слух свежий, поэтому удалось пройти по цепочке почти до самого конца. И знаете, на ком пока она закончилась? На Панкратихе! Ну, той, что дояркой на молочной ферме работает. А вот сама она придумала или кто ей шепнул версию про самоубийство Голунова по причине несчастной любви, выяснить, пока, не удалось…

– Панкратиха – это которая самогонщица? – для порядка переспросил Краюхин. Он и сам прекрасно это знал. Дважды изымал у бабки самогонные аппараты, и не посадил до сей поры, только по причине её преклонного возраста.

– Та самая, – кивнул учитель. – К ней за ночь, бывает, человек по десять наведывается. Идеальный вариант, если нужно пустить какой слух. Ещё пару дней – и кто первым стал его распускать, было бы не установить.

– Так. Интересно, – сказал участковый.

Он на секунду задумался, а потом решительно рубанул рукой воздух:

– А ну-ка – пошли к Панкратихе.

– А здесь вы уже закончили? – удивился учитель, разводя руками в стороны.

– Всё, что было нужно, я увидел, – ответил участковый. – Хоть тутза сутки так натоптали, следов, чтобы кого-то сюда волокли, я не нашёл. Чурбак в наличии. Если кто-то и прятался от Зинки Грибовкиной, то только вон за теми кустами. Есть там несколько веток обломанных, но кто их ломал: преступник или позднее кто-то из мужиков по нужде туда сходил – сейчас не установить… Так что здесь – всё. Пошли теперь – Панкратиху порасспросим.

Бабку они нашли неподалёку на молочной ферме.

Краюхин не стал рассусоливать.

– Панкратиха, говори, как на духу, – потребовал он, отведя бабку в сторону, подальше от любопытных ушей. – К тебе лесник Сарафанов позапрошлым вечером или ночью заходил?

– С чего бы это? – забегала та глазами. – Я хоть женщина и одинокая, а посторонних мужиков по ночам не принимаю. Не в пример некоторым…

– Ты мне тут телушку нецелованную из себя не строй, – нахмурил Краюхин брови. – Или ты мне всё расскажешь, или в этот раз конфискацией аппарата не отделаешься. Мне как раз показатели по самогоноварению поправить надо. Говори, как есть, был Сарафанов?

– Ну, был, – повинилась Панкратиха.

– Во сколько?

– Чуть за полночь.

– Что взял?

– Штоф с четвертью.

– Не многовато для одного? Или он в кампании был?

– Один. Да я и сама удивилась, – сказала Панкратиха. – Он же, говорят, совсем не пьёт. А тут целый штоф, да ещё с четвертью.

– Про что разговор был?

– Да так – ни про что…

– Про ГолуноваСёмку говорили?

– Ну а как же! Такой случай. Какой парень из-за этой стервы руки на себя наложил.

– Кто начал: вы или он? – встрял в допрос учитель. Краюхин не стал слушать ответ. У него снова закружилась голова. Он присел на старую битую короедом лавочку, закурил, пуская дым кольцами в безветренный августовский полдень.

– Так мне чего? Идти что ли? – подала голос Панкратиха. Она переминалась с ноги на ногу около учителя. А тот не знал, что ещё у неё спросить.

– Свободна, – грубо сказал участковый, о чём-то крепко задумавшись.

Торопов присел рядом.

– Думаете, Сарафанов слух пустил? – спросил он осторожно.

Краюхин не ответил и, в свою очередь спросил:

– Вы, Владимир Степанович, стрелять умеете?

– Давно, в молодости, стрелял пару раз из револьвера, – растерялся от такого вопроса учитель. – А это зачем?

– И в самом деле – зачем? – пробормотал участковый.

Только его «зачем» относилось совсем к другому.

Он ведь не зря озвучил Торопову гораздо более надёжные и безопасные варианты устранения Голунова. Насколько проще было бы прикопать в лесу труп и – с концами. Зачем нужно было устраивать весь этот цирк с самоубийством?

Ответ у Краюхина имелся, и он ему совсем не нравился. Кто-то очень не хотел, чтобы в окрестностях Крюково производились поиски пропавшего человека. Потому, как поисковики могли нарваться на что-то такое, что им видеть было никак нельзя. Например – на чужаков, поселившихся в сторожке лесника. Ведь наверняка Голунов именно туда и сунулся, чтобы разнюхать, нет ли там ещё каких диковинок?

А если всё так, если подтвердится, что у Сарафанова в сторожке поселились какие-нибудь шпионы или другие враги Советской власти, что тогда делать? Штурмовать? И какой урон нанесу им я, или мы, на пару с учителем, или даже десяток мужиков, пускай и вооруженных? Хотя где я их насобираю, а уж тем более – чем вооружу? – думал Краюхин. – Шпионов готовят специально и вдумчиво. Передушат они нас всех, как цыплят, и уйдут себе спокойно. Лови их потом. Только зря поляжем. С другой стороны, пока я съезжу в район, пока объясню что к чему, пока соберут отряд…

Сколько времени пройдёт!

А главное – ведь спросят: почему молчал? Почему сразу не предъявил иностранные предметы? Чего тянул? И что мне отвечать?

Вот же я влип! Чего стоило позавчера не полениться и съездить-таки в Крюково! Глядишь, и Семён живой бы был…

Однако, делать что-то надо. Один раз пустил дело на самотёк – вон что вышло.

Он вздохнул и, кивнув своим мыслям, поднялся на ноги.

– Пойдёте к леснику? – угадал его мысли Торопов. – Домой или сторожку?

– Напрашиваетесь в напарники? – усмехнулся Краюхин. Он вдруг понял, что ему жутко не хочется идти в гости к Сарафанову в одиночку.

Торопова слова участкового смутили. Он покраснел, потупился, рассматривая носки своих разношенных сандалий, в которых он проходил весь летний сезон. Пробормотал:

– Я к тому, что это может оказатьсянебезопасным.

– Может, – подтвердил участковый. – Может, даже стрелять придётся. Мобилизовать я вас не имею права, и даже уговаривать не буду – не хочу брать грех на душу. Но помощь мне точно не помешала бы.

Он протянул Торопову ладонь. Спросил:

– Так как, Владимир Сергеевич, не сдрейфите? Только учтите – тут у нас не книжка про сыщиков. Всё на самом деле и всё серьёзно, – сказал Краюхин.

– Не переживайте, обузой не буду, – пообещал учитель.

Учитель ответил на рукопожатие и тоже встал с лавочки.

– Тогда давай на «ты», – не отпуская его ладони, предложил участковый. – А-то от этого цирлиха-манирлиха уже тошно.

Глава двенадцатая

Перед тем, как идти к стоящему на окраине дому Сарафанова, участковый завел его в сельсовет, достал уз сейфа наган с потёртой ручкой и вручил оружие учителю под роспись в журнале. Потом показал, как взводить курок перед выстрелом.

– Семь патронов, – предупредил Краюхин. – В бою вы перезарядить не сможете, так что считайте внимательно и последний берегите, насколько возможно.

Учитель кивнул и спрятал пистолет в карман ношенных штанов.

Калитка во двор перед домом лесника оказалась запертой. Пришлось перелазить забор и открывать её изнутри. Там милиционера и учителя ждало неприятное открытие: на дверях дома висел массивный замок.

– Нет дома, – озвучил очевидное Торопов.

Краюхин сдвинул фуражу на брови, почесал затылок.

– Жаль, – сказал он. – Я, впрочем, и не ожидал его застать.

Он порылся в карманах и достал из левого связку разнообразных ключей.

– А ну-ка, попробуем…

Пробовал он недолго. Третий ключ с хрустом провернулся, и замок безвольно повис на своей дужке. Краюхин толкнул дверь от себя, та с тихим скрипом открылась.

– А петли-то недавно смазывались, – заметил участковый, проходя в дом.

Воровато оглянувшись, Торопов шмыгнул за ним следом.

– Небогато живёт лесник, – сказал он, оглядывая жилище Сарафанова. Дом, как дом. По одну сторону печки, стоявшей посередине единственной комнаты, кровать у деревянной стены, столик под окном. По другую – небольшая кухонька с буфетом и разделочным столиком.

– А с чего ему богатеть? – усмехнулся Краюхин. – Да и не для кого. Живёт сам себе. Уж сколько баб, и тех, что мужиков потеряли, и молодух, к нему подкатывало, а ни с одной не сошёлся.

Торопов подошёл к стенке, рассмотрел повешенную над кроватью репродукцию Репина «Москва златоглавая» заглянул в маленькое квадратное зеркальце, причесал рукой волосы на голове. Обернулся к Краюхину.

– И что теперь?

– Теперь будем ждать, – сказал Краюхин. – Очень мне желательно побеседовать с лесником Сарафановым. Причём, желательно – с одним. Без компании.

– Какой такой компании? – не понял Торопов. – Сам же сказал, что Сарафанов людей сторонится.

– Сторонится, – подтвердил свои слова участковый, садясь на табурет. – Да видать не всех. Вот послушай: помнишь странные штуковины, которые я тебе на днях показывал…?

И Краюхин рассказал учителю про то, откуда у него взялись странная зажигалка и чернильный карандаш, а так же про то, как со всем этим был связан лесник.

– Как-то не верится, – сказал Торопов – Что шпионам делать в нашей глуши? Может – совпадение? Может, ограбили воры иностранца, и у нас где-то спрятались. А Сарафанов их и выследил или награбленное нашёл случайно…

– Чего ж это он молчит про это? – спросил участковый. – Пришёл бы ко мне, рассказал бы про всё…, вещички сдал. А он ни гу-гу. Неужто так ему приглянулись эти иностранные штучки? Их же у нас в округе и не продать. Все скупщики… ну да это тебе не нужно знать. Разве только в областном центре, да и там…

Он потёр шею, расстегнул пуговицу на гимнастёрке. Сказал хмуро:

– Я итак тянул, сколько мог. Всё не мог поверить. И вон, до чего дотянул: Голунов в леднике синий лежит.

– Смерть Семёна, конечно, всё изменила! – согласился Торопов. – Да, ты прав – настала пора поговорить с Сарафановым. Только вот почему ты думаешь, что он сюда ещё вернётся?

– Вернётся, – уверенно ответил участковый. Разговаривая с учителем, он открывал и закрывал шкафчики буфета, осматривая их содержимое.

– Вернётся, – повторил он и взял в руки паспорт, который лежал на одной из полок. – Куда он без документов денется? Я специально осматривал тело Семёна. Его не пытали. Так что врядли убийцы узнали, что Сарафанов на подозрении. А значит та котомка, из которой зажигалка с карандашом выпали, возможно, ещё где-то здесь. И очень было бы неплохо, если бы мы к приходу Сарафанова её нашли и поинтересовались, что внутри.

– Значит, мы тут будем вроде, как в засаде? – спросил Торопов.

– Хорошо бы, если бы «мы», – вздохнул Краюхин. – Только вот если мы оба в избе засядем, кто замок снаружи на дверь обратно навесит?

Он медленно обвёл помещение взглядом и вдруг хлопнул себя по лбу:

– Чёрт! Коня-то я прямо у сельсовета привязал! Вся деревня уже знает – участковый приехал. Оно понятно – Голунов помер, да только как бы не отпугнул Сарафанова мой Орлик.

Он снял с головы фуражку, пригладил короткие седеющие волосы.

– Значит так: сиди здесь, я скоро вернусь. Отведу коня на колхозную конюшню, мол – уехал, сам пешком да кругом по кромке леса вернусь. Часа за два обернусь. Ты тут пока пошукай, может, какие улики найдёшь. Только без усердия особого – вещи портить не надо.

– А если…, - вскинулся учитель.

– А если Сарафанов нагрянет, закрой его в доме на замок, а сам снаружи в воздух разок пальни. Я и примчусь. А буде вздумает лесник на тебя кинуться, стреляй в ногу. Это его в раз охолодит. Сможешь?

– Я в людей не стрелял пока, – сказал Торопов. – Не приходилось. Но, думаю – да!

Он покраснел под пронзительным взглядом участкового и уже твёрже сказал:

– Не сомневайся, товарищ Краюхин. Только и ты долго не ходи. Все таки у тебя опыта в таких делах всё побольше будет.

Краюхин хлопнул его по плечу и вышел. Несколько мгновений спустя Тропов услыхал, как снаружи щёлкнул, закрываясь, замок.

Глава тринадцатая

Учитель присел на грубо сколоченную табуретку и заново осмотрел помещение. Не сказать, что жил Сарафанов в нищете. Вещи, которые висели на гвоздях, вбитых в стену справа от входа, были, хоть и не новые, но ещё вполне добротные. Торопов подошел, похлопал по карманам чего-то вроде дождевика. Проверил один. Нашарил обрывок газеты и табачный мусор. Снова обошёл дом по периметру. Заглянул на печь. Тонкий матрас, одеяло, набитая душистым сеном подушка. Под подушкой – пусто. Снова огляделся. Обыск оказался не таким уж увлекательным занятием. В книжках сыщик почти мгновенно находил тайники и секретные записки, которые, не сходя с места, расшифровывал.

А тут где искать? Простукивать деревянные стены? Он подошёл к окошку, подёргал небольшой подоконник, покрытый слоем пыли. Вбит намертво. Отодвинул выцветшие на солнце занавески, выглянул наружу. Улица, на которую выходило окно, была безлюдной. Ну а как же: лето, будний день. Кто в поле, кто на ферме. И только совсем уж дряхлые или очень юные остались дома на хозяйстве.

Торопов отошёл от окна, снова осмотрелся.

«Как-то я бессистемно действую», – подумал он.

Выбрав стенку справа от окна, он стал водить по ней взглядом слева направо, постепенно опуская взгляд. Пару раз он прерывал своё занятие, подходил стене, щупал в показавшихся подозрительными местах. Тщетно. В основном это были сучки причудливой формы, да выступы на потемневших от времени брёвнах.

Со стен переключился на потолок, потом осмотрел буфет на предмет потайных отделений. Вышел в сени, забрался на пыльный чердак.

Ни-че-го.

Вернулся в избу.

Интересно, сколько он потратил в своих поисках? Час – не меньше. Торопов снова выглянул в окно. Солнце перескочило зенит, но ещё вовсю жарило. Послеобеденное время – мёртвый час. Скорей бы что ли Краюхин пришёл. Может у него лучше получится.

Зря я во всё это ввязался, – думал Торопов. – Возомнил себя Шерлоком Холмсом. Простейшего обыска провести не могу. Не дай Бог – Сарафанов припрётся, вообще опозорюсь. Вот ведь жили рядом, человек, как человек, а что оказалось…

А что, собственно оказалось?

Ни одна из версий, что они с Краюхиным выдумали, при ближайшем рассмотрении, не выдерживала ни малейшей критики. Да, мог Сарафанов быть глубоко законспирированным агентом. Мог! Но вот эмиссар, который пёрся к нему через полстраны с баулом, полным всевозможных диковинок – это бред. Такой же, как и версия, что все эти вещи до поры до времени хранились в тайнике. Потому, как и в тайник эти, как их называет Краюхин, штучки всё равно нужно было как-то доставить. А предположить, что они хранились где-то в лесу со времён Гражданской войны…

Да и не было в те времена ничего подобного. За столько лет где-нибудь да мелькнули бы подобные зажигалки, а уж «карандаши» из прозрачного текстолита – и подавно.

Что же выходит? С неба они что ли упали?

А что! – хихикнул он. – Типичные дары жителям Земли от пришельцев с Марса!

Его взгляд, беспорядочно блуждавший по кухонной половине избы, вдруг заметил в дальнем затенённом углу, слева от буфета, почти у самой стены, четырёхугольный вырез в полу.

– Рукавицы ищу, а они за поясом, – он стукнул себя по лбу и подошёл к крышке подпола. Ухватился за вделанное кольцо, потянул с усилием. С лёгким скрипом дверца люка подалась вверх.

– Вот здесь они и хранятся! – торжественно произнёс Торопов и стал спускаться по грубо сколоченной лесенке в темноту, пахнущую сыростью, плесенью и кислой капустой.

Затхлый воздух. Деревянный, кое-где сгнивший настил, деревянные же, из нестроганной доски, полки вдоль земляной стены. На одной из полок, той что слева – небольшая кадушка, от которой сильно несло кислой капустой, на полке справа – сваленная кучей какая-то рухлядь, ржавые инструменты, гвозди, какие-то болты, гайки…

Будто и не из этого дома, подпол. Наверху всё по-спартански, но чисто, и каждая вещь на своём месте. Здесь же всё было свалено в кучу, как попало. Было во всём этом что-то нарочитое, будто напоказ. Учитель брезгливо отодвинул кучу тряпья, подёргал доски, которыми была обита стена. Вроде бы крепкие. Но что-то тут было не так. Он стал осматривать стену внимательнее и тут услышал неразборчивые голоса сверху.

Сарафанов!

Торопов бросился к лестнице, на ходу доставая из кармана пистолет.

Чёрт! С кем это он? Неужто с Краюхиным во дворе столкнулся?

Одной рукой он ухватился за ступеньку, другой тащил злосчастный наган из кармана.

Наверх, быстрее!

А пистолет возьми да и выскользни из пальцев, и вниз, в темноту – бряк!..

Торопов ошалело проследил его взглядом. Посмотрел на безоружную руку и сделал единственно разумное в этой ситуации – ухватился за крышку подпола и закрыл её у себя над головой.

Задержал дыхание, прислушиваясь.

Говорили двое. Он узнал гулкий бас Сарафанова. Другой голос был учителю не знаком.

Звякнул замок, голоса приблизились. Стали различимы отдельные слова.

– …не вернёмся, – говорил незнакомец. – Так что забирайте всё: документы, деньги, ценности…

– Может – дом сжечь? – пробасил Сарафанов. – У меня вон, в бидоне, и керосин имеется. Надоела мне эта конура. У меня в поместье под Киевом дворницкая – и то попросторнее была.

– Дом жечь – привлекать ненужное внимание. А вы и так уже засветились с этим громилой. Как там его?

– С Голуновым, – подсказал Сарафанов. – Ума не приложу, как он на меня вышел? Надо было всё-таки его сперва допросить…

– Допросишь его, как же! – зло сказал незнакомец. – Ему так по башке прилетело, что он, как зовут – забыл. А держать его до того, как к нему память вернётся нам негде, да и некогда.

«Вот почему на теле Голунова не было следов пыток», – понял Торопов. Доски над его головой скрипели то ближе, то дальше. Это Сарафанов и его спутник по ходу разговора расхаживали по помещению. Сам Тропов всё это время шарил руками в районе лестницы. Наконец, он наткнулся на рукоятку пистолета и радостно ухватил его обеими рукам.

«Ну, теперь возьмите меня голыми руками!» – обрадовался он.

– Где вы спрятали артефакты? – в это время спросил незнакомец.

– Под подоконником, – ответил лесник. – Там надо одновременно нажать на боковые выступы. Видите?

Наверху что-то то ли треснуло, то ли щёлкнуло.

– Умно, – послышалось после паузы. – Здесь всё?

– Всё, – ответил Сарафанов, как показалось учителю – обиженно.

– Точно? – не отставал его собеседник. – Я к тому, что пользы для вас от них мало, а вот неприятностей можно отгрести – агромадную кучу.

– Да нужны мне эти ваши цацки! – вспылил Сарафанов. – Партнёры должны доверять друг другу. А вы устроили здесь игры в секреты. Как надо, так – помоги. А как вопрос задам, так глаза закатываете и молчите. Или, чего хуже – завтраками кормите, «попозже» обещаете рассказать. Я понимаю, что моя персона там у вас мало известная и подробности моей жизни вы можете и не знать. Но в общем, про страну в целом…

– Добрый день, – раздался вдруг голос Краюхина. – Не помешал?

Торопов прямо увидел немую сцену, застывшую наверху.

А Краюхин, тем временем, продолжил:

– Ух, какой мешочек у тебя, Сарафанов, интересный. Ты его на пол поставь, и ручки в гору подними. И гость твой – не знаю вашего имени – пусть тоже самое сделает. Вот так-то. А теперь назад, пока в печку не уткнётесь. Шагом – марш. Да не стойте. Так спиной к ней и садитесь.

Снова заскрипели доски. Это лесник и его спутник выполняли команду участкового.

– Молодцы, – похвалил Краюхин. – Теперь поговорим. А вы никак собирались куда? Вон и документы на столе лежат. Неужто уезжать собрался, а, Сарафанов? Но про это позже. Начнем с твоего гостя. А вы, не знаю как вас, в окошко не зыркайте. То, что меня с вами разговоры разговаривать послали, не значит, что я здесь один.

– Кто это? – спросил незнакомец. Голос его был ровным и даже каким-то ленивым. Спросил, видимо, у лесника, потому что тот ответил:

– Участковый, Краюхин.

– Вот, блин! – выдохнул незнакомец. – Чуть не пришил вас, Александр Петрович. Что ж вы не представляетесь, когда в дом входите? Вас-то мне и надо.

Краюхин не ответил. Тогда гость Сарафанова продолжил:

– А я сегодня утром к вам домой сунулся было, а жена ваша, Варвара и говорит, мол, уехал в Крюково. Я сюда. А мне снова: был, теперь уехал. Пришлось без вас действовать. Я Пятаков, старший оперуполномоченный из областного УВД. Может, слыхали обо мне?

– Документы, – потребовал Краюхин.

– Они в нагрудном кармане, – сказал незнакомец, назвавшийся Пятаковым. – Можно достать?

Торопов с облегчением выдохнул, собрался, было, поднять крышку, чтобы выбраться, как был остановлен вопросом Краюхина:

– В каком рукаве?

– В смысле? – не понял его собеседник.

– В каком рукаве у тебя нож? – спросил Краюхин. – На ногах у тебя ботинки, там не спрятать. За пояс лезть неудобно. За пазуху – тоже. Значит нож в рукаве.

– А зачем мне нож в рукаве?

– Затем, что Варя моя ни в жисть не сказала бы никому куда я поехал, – ответил Краюхин. – А значит, никак ты не мог узнать, что я в Крюково. И значит – никакой ты не оперуполномоченный. Тебе всего-то и нужно было, чтобы я подошёл за бумажкой твоей, вчетверо сложенной.

– Нож в пол! – вдруг крикнул он. – Ну! Или колено прострелю!

– Лови!

Грохнул выстрел, взвизгнул рикошет, что-то хрустнуло, а потом с того места, откуда раздавался голос участкового раздался звук падения тела.

Тропов, протянувшийся было, чтобы открыть люк, одёрнул руку.

– Быстро! – пол заскрипел под шагами «лже-Пятакова». – Выстрел могли услышать.

– Как это у вас получилось? – поражённо спросил Сарафанов. – Только что здесь были, и уже там. И шею одним махом…

– Всё собрали? – спросил его спутник. – Уходить надо.

И, уже громче:

– Сарафанов! Я спрашиваю – всё собрал?

– Да, – вышел из ступора лесник. – Всё.

И вскрикнул раз, другой.

Ещё одно тело рухнуло на пол.

– Засветились вы, господин подпоручик, – сказал незнакомец. – Обузой стали.

Он ходил по комнате и бубнил негромко себе под нос.

– А вообще я на вас планы имел. Жаль.

Послушалось плескание, остро запахло керосином. Потом шаги протопали к выходу, со скрипом закрылась дверь в сени. Раздался стук, возня. Новые шаги.

Снова послышалось плескание, уже снаружи дома. Торопов приоткрыл крышку подпола: в комнате ничего не переменилось. Только вонь от керосина стояла такая, что голова кружилась. Выбравшись наружу, он, выставив вперёд руку с пистолетом, на коленях обогнул печку, и увидел два тела. Одно неподвижное, без признаков жизни – Краюхина, другое – Сарафанова, лежавшего в луже то ли крови, то ли разлитого керосина. Лесник сучил ногами и то ли стонал, то ли кашлял, выплёвывая новые порции крови. Снаружи раздался хлопок, загудело пламя. Дом стал медленно наполняться дымом. В окне замаячили сполохи пламени.

Учитель бросился к двери. Толкнул, надавил посильнее. Заперта!

Потемнело, дыма становилось всё больше. К окну! Только сейчас Торопов обрати внимание, на сколько маленьким оно было. Голову ещё высунешь, но вот выбраться через него – никак. Разве что на помощь позвать. Но там уже полыхало так, что улицы не было видно. Становилось всё жарче. Через щели под дверью потекла дымная дорожка.

Учитель согнулся над телом Краюхина, тронул пульс на шее.

– Остывает уже, – прерывистым голосом сказал Сарафанов. – А у меня сердце на два вершка выше, чем обычно. Медицинский феномен. Вот он и промазал.

Торопов метнулся к нему, упал на колени, еле сдерживая кашель.

– Ты-то как здесь? – спросил лесник. – Или мерещишься мне?

– Сарафанов, – зашептал учитель, хватая того за рубаху, мокрую от крови. – Сгорим ведь. Заживо сгорим! Как можно дверь открыть? Топор есть?

– Топор? – слабым голосом переспросил лесник. – Там в сенях, в ящике для инструментов…

Торопов с разгону врезался плечом в дверь. Та даже не шелохнулась.

– Снаружи подперта, – прокомментировал Сарафанов. – Хитрый зверюга.

Он привстал на локтях, попытался сесть, но со стоном снова опустился на пол в лужу собственной крови.

– Нельзя нам через дверь, – сказал Сарафанов. – Он еще и входную на замок запер. Так что не успеем. А если и успеем, чую я – страховаться этот гад будет, чтоб наверняка. Ждать пока дом по настоящему не займётся. А тут мы. И меня добьёт, и тебя кончит…

– Так – сгорим же! – почти закричал Торопов. Изба наполнялась дымом. Глаза жгло, в горле першило.

– Не сгорим, – простонал лесник. – Лиса всегда запасной выход имеет. Так и я… Только слово дай, что не бросишь…

Он зашёлся в кашле. Повозил руками по набухшей от крови рубахе.

– Бинта бы, что бы хоть кровь остановить…

Учитель метнулся к печке, схватил подушку, скомкал, протянул Сарафанову:

– Прижмите пока.

Тот с кряхтением прижал подушку к ране. Посмотрел в глаза Торопову и повторил вопрос:

– Не бросишь?

Торопов, молча, замотал головой, сдерживая дыхание и прикрывая локтем слезящиеся от дыма глаза.

– В подпол. Тащи меня в подпол, – приказал лесник.

Они вдвоём почти скатились по крутым ступенькам.

– Тряпье с полки долой, – продолжил командовать лесник.

Торопов стал сбрасывать на пол собранный на правой полке хлам.

– Полку в сторону. Поднимай доски с пола.

Доски оказались ни к чему не прибитыми. Так – ровно сложенные одна к одной – и всё. У самой стены под ними оказалась нора, вроде подкопа под стену.

– Туда, – простонал Сарафанов.

Торопов осмотрел лаз. Там и одному тесно будет. Как же ещё и лесника через него тащить? Сарафанов сидел у лестницы, приложив руки к груди. Руки, рубаха, штаны, заправленные в ношенные сапоги, подушка, которую он так и не отпустил – всё было в крови.

Неожиданно наверху раздался звук разбитого стекла, потом громкий хлопок, и дым едкой волной повалил на них сверху. Огонь забрался внутрь и заревел, как лютый зверь. Пахнуло нестерпимым жаром.

– Да живее ты, – простонал Сарафанов. – А-то ведь точно – сгорим!

Торопов потом толком так и не смог вспомнить, каким образом он выбрался сам и вытащил истекающего кровью лесника через подземный лаз.

А когда таки выбрался на поверхность и выволок за собой еле шевелящегося Сарафанова, упал на спину и никак не мог надышаться таким вкусным воздухом. Они лежали рядом с дымящейся дырой в склоне оврага, густо поросшего кустарником, метрах в тридцати от вовсю полыхавшего дома. Оттуда слышались крики и бабьи причитания, кто-то тревожно стучал железным шкворнем по куску рельса, подвешенному у сельсовета.

– Спасибо, – тихо сказал лесник. – Дал на солнце ещё разок поглядеть перед смертью.

– Да что ты говоришь! – попытался его подбодрить учитель. – Сейчас вот передохну и побегу к председателю. Перебинтуем тебя, а потом и в больничку. Поправишься.

– Я крови потерял много, – сказал Сарафанов. – Да и почку, он мне похоже зацепил. Так что не доехать мне. Минут через десять, много – полчаса, и кончусь.

Он как-то оценивающе посмотрел на Торопова.

– Ты. Вот что, всё рассказать я тебе не успею. И так перед глазами всё плывет. Так что слушай главное. Эти пятеро, что у меня в сторожке – они из Будущего.

Торопов аж рот открыл от удивления.

– Думай, что хочешь, только не перебивай, – продолжил Сарафанов. – И Будущего послали к нам, в 19… год, человека подправить историю. Что именно – не знаю. Они не говорили. Только в момент переброски что-то произошло, авария или сбой какой, и вместе с ихним агентом, попали ещё люди. В основном, все погибли. Я сам был там неделю назад. Снег, и тела на куски порванные. Но четверо лишних – уцелело. И они не знают про засланного, думают, что все произошло нечаянно. А тот не признаётся почему-то. Такой вот расклад…

Взгляд полузакрытых глаз медленно Сарафанова стекленел. Дыхание стало частым и коротким.

А до Торопова, наконец, дошло: бредит лесник. Какой снег? Лето в разгаре! Он выдохнул разочарованно.

Сарафанов вздрогнул, застонал, открыл глаза, с трудом сфокусировался на учителе.

– Книжка, – прохрипел он. – Книжка его с экранчиком. Он схоронил, а я проследил и перепрятал. В сторожке. В собачьей конуре… Увидишь, тогда поверишь… И тетрадка. Я туда всё… Я записал… Только пережди, они скоро уйдут… Уедут… На поезде…

Голос его снизился до шёпота, потом и он пропал, лишь слегка шевелились губы. Потом застыли и они. Из груди вырвался выдох, а вдоха так и не последовало.

Торопов встал. Его качнуло, закружилась голова.

Шаг, другой, третий…

– И что теперь делать собираешься? – спросил сам у себя. – Куда ты идти собрался? И что ты там скажешь?

И сам же себе ответил:

– Правду. Как все было, так и расскажу.

Местность как-то сузилась, он шёл, будто по коридору, ограниченному с двух сторон высокими стенами из серого дыма. Низко пролетавшая птица больно хлестнула крылом по щеке. Он остановился, мазнул рукой по щеке и увидел кровь. Или это была копоть? Сощурился, силясь рассмотреть, спросил:

– Какую правду? Про то, как вы ловили с участковым пришельцев из Будущего?

– Этого я не знаю.

Он снова двинулся куда-то. Земля тряслась и раскачивалась.

– А что ты знаешь? Где свидетели? А может это ты и участкового, и Сарафанова. А? А потом дом подпалил, что бы следы скрыть. Вон у тебя – вся одежда в крови!

– Та это я когда Сарафанова тащил – вымазался! – выкрикнул Торопов. Он согнулся пополам, и его стошнило. Выпрямился, вытер рот рукавом. Всё перед глазами плыло и трепетало. Огляделся: коридор превратился в тоннель с бельмом выхода где-то вдалеке.

– Может когда Сарафанова тащил, а может – когда резал его… Да и пистолет в кармане.

– Где? – Торопов похлопал себя по карманам. Достал из правого наган, который ему выдал участковый. Размахнулся забросить в кусты.

– А если ребятёнок какой поднимет?

Засунул обратно в карман.

– Про наган в книге записано, забыл? Там и роспись твоя стоит…

Кто это сказал? Чей голос раздался эхом в темноте?

– Краюхин? Тебе хорошо, ты – мёртвый. А вот мне… Что ж мне говорить, когда спросят и про мёртвого Сарафанова, и про тебя?

– Сам думай, про что говорить, а про что умолчать. Чай, не маленький…

Торопову потом рассказали, что его обнаружили лежащим без сознания у самого пожарища, оставшегося от дома лесника. Он так был с ног до головы перемазан в золу и сажу, что его сперва приняли за большую головешку. Диагноз был поставлен быстро и, в общем, правильно: угорел учитель, когда пожар тушил – и все дела.

Бабка Зенькова, местная травница, не раз с таким сталкивалась. Она деловито сунула под нос учителя склянку с нашатырём, а потом весь вечер поила его настойкой спорыша… Что, как рассказал врач из районной больницы, куда на следующий день доставили учителя, собственно, и спасло Торопову жизнь. Отравился он угарным газом знатно.

Глава четырнадцатая

Пассажирский поезд Новсибирск-Геленжик остановился на станции Грабуны ранним вечером, когда августовское солнце ещё и не думало садиться, но уже и не жарило так, что в вагонах, не смотря на приоткрытые окна, было не продохнуть.

Четверо военных, занимавших отдельное купе в предпоследнем мягком вагоне состава, были уже изрядно навеселе. Поэтому на предложение одного из них, лейтенанта Некрасова, проветриться, откликнулся только старший лейтенант Ермошин. Два других лейтенанта: Каюров и Рыжов остались в вагоне. Все они только что окончили в Новосибирске годичные курсы среднего командирского состава «Вымпел», и после недельного отпуска должны были отправиться кто куда, по местам службы. Но прежде, все четверо договорились провести отпускную недельку на берегу Чёрного моря. Справедливо рассудив, что когда ещё представится такой случай.

Рыжов меланхолично рассматривал в окно народ, толпящийся на перроне, и тут увидел её.

Она была чудо, как хороша в том трепетном возрасте, когда девочка-подросток только-только осознала себя девушкой. Красота её была не плакатной, как у артисток кино, а самобытной. Казалось бы – ни чем не примечательное лицо, но глаза, но губы, но изгиб бровей… Блузка чуть великовата, рассчитана на более объёмную грудь, юбка тоже на талию покрупнее. На ногах белые летние туфельки-лодочки на малюсеньком каблучке. Всё это вместе порождало желание обнять и защитить.

Девушка шла вдоль состава, высматривая номера вагонов. Вот она встретилась с Рыжовым взглядом, засмущалась, ускорила шаги. Лейтенант тяжело вздохнул. Крещение огнём он прошёл в неполные шестнадцать лет, в Крыму в 1921 году, когда, в числе пулемётной засады под Евпаторией, покрошил белую погань, пытавшуюся бежать в Севастополь. Первый бой и первая полученная благодарность. Сколько их потом было и в Туркестане, и в Забайкалье, и под Тамбовом. И всё ещё холост. Армейская служба не способствует романам с девушками. В отличие от сослуживцев, был он чересчур разборчивым и не бросался, как некоторые, на первую попавшуюся юбку. Вот встретилась бы ему такая…

В его хмельной голове появилась идея, а не разыскать ли эту красавицу, не попробовать ли познакомится? А что, всего-то десяток вагонов. Неужели не найдёт? Может быть, это тот самый шанс, что выпадает раз в жизни!

Рыжов даже встал было на ноги, но тут вагон дёрнулся, и он упал на своё место. В следующую секунду в купе вошли Некрасов и Ермошин. Капитан размахивал связкой нанизанных на верёвочку здоровенных сушёных рыбин, старший лейтенант за его спиной звякал бутылками пива, которые он держал по две в каждой руке.

Поезд набирал обороты. Выпив пива, Рыжов загрустил ещё больше. Неверными шагами он вышел из купе, прикрыв дверь, достал папиросы, закурил, глядя в вечерний пейзаж за окном, в котором отражалось его лицо. В голове было пусто. Желание куда-то идти и кого-то разыскивать пропало, растворилось в хмельной истоме и сонливости, которая наползала на него, укрывая с головой, как одеяло.

Рыжов уже, было, совсем решил вернуться в купе и улечься спать, как в торце вагона со скрипом отворилась дверь и на ковровую дорожку ступила та самая девушка. В начинавшихся за окном сумерках она показалась лейтенанту ещё прекраснее. Рыжов так растерялся, что онемел. Никогда не был косноязычным, а тут, будто бы позабыл человеческую речь. Молча, смотрел, не в силах оторваться от плывущего ему навстречу видения.

Девушка снова встретилась с ним взглядом, и снова смутилась, отвела глаза.

Поезд набрал полный ход, вагон трясло и раскачивало, поэтому не удивительно было, что, проходя мимо прижавшегося к окну лейтенанта, незнакомка качнулась, потеряла равновесие и упала бы, если бы в последний момент не ухватилась за ручку купе, в котором ехали Рыжов и компания. Раздался щелчок. Дверь поехала, открываясь, а Рыжов, который, наконец, вышел из ступора и бросился на помощь. Он ухватил девушку за талию, потянул на себя, та пискнула и вдруг оказалась у него в объятьях. На лейтенанта пахнуло смесью луговых трав и цветов, и у него закружилась голова.

– Отпустите, пожалуйста, – почти прошептала девушка, краснея. Лейтенант поспешно шагнул было назад, отпуская девичью талию, но вагон снова качнуло, и тут уж сама девушка вцепилась в его гимнастёрку, чтобы не упасть.

В купе заливались хохотом попутчики Рыжова.

– Ну, Николай, теперь, как честный человек, ты обязан жениться! – сквозь смех объявил Некрасов и спросил. – Как хоть невесту зовут?

Рыжов пожал плечами и перевёл вопросительный взгляд на девушку.

– Катя, – робко представилась та.

– Николай, – назвался Рыжов. Он указал поочерёдно своих попутчиков, называя и их имена:

– Андрей, Степан, Пётр.

– Вы, Катюша, присядьте, – предложил Некрасов, указывая на свободное место. – Придите в себя. Николай у нас парень горячий. Без предисловий. Во всяком деле не рассусоливает, сразу берёт быка за рога.

– А вы куда едете? – присоединился к беседе Каюров.

– В деревню к бабушке, – ответила девушка, чинно присаживаясь на нижнюю полку.

– Зачем вам какая-то бабушка? Поехали с нами! В Крым! В Геленджик! Представьте: море, солнце, пляж…

– Нет, что вы! – замахала руками девушка. – Я с дядей… Я вагон-ресторан искала. Дядя меня там ждёт.

В купе опять засмеялись, и даже Рыжов улыбнулся.

– Вы перепутали курс, – сказал он. – Вам надо было двигаться строго в противоположную сторону. Вагон-ресторан туда!

Он указал направление и предложил:

– Давайте я вас провожу.

– Нет, что вы! – повторила Катя, встала, ловко проскользнула мимо него и быстро засеменила к концу вагона. Но, у самой двери она на мгновение обернулась и робко улыбнулась Рыжову. И столько в этой улыбке было искренности и чистоты, что лейтенант с трудом удержался, чтобы тут же не последовать вслед за девушкой.

– Катя, – тихо повторил её имя Рыжов.

Он вернулся в купе, допил пиво, потом решительно встал, оправил одежду и сказал:

– Пойду, что ли, прогуляюсь…

Его попутчики рассмеялись, а Ермошин, как старший по званию, скомандовал:

– Отставить, лейтенант.

А когда Рыжов посмотрел на него с недоумением, продолжил:

– Николай, дядя этой девушки и так врядли будет рад, если кто-то подсядет к их столику или пригласит за свой. Тем более, если этот человек выпил. Согласен?

Не дожидаясь ответа Рыжова, старший лейтенант продолжил:

– Ты лучше закажи у проводника чая, освежись, так сказать, а через часок пройдись до вагона-ресторана, но не с целью покушать или что-то купить, а для того, чтобы найти, место, на котором твоя Катя и её дядя едут. Между нами и вагоном-рестораном ещё два вагона: купейный и плацкарт. Во втором случае всё просто. Шёл, случайно увидел, попросил у дяди, к примеру, спичек, завязал разговор, ну а дальше – всё в твоих руках. Если они едут в купейном, то сложнее. Но и здесь можно что-нибудь придумать. К примеру, обратись к проводнику, опиши ситуацию: мол, девушка Катя из этого вагона перепутала направление, чуть не упала и при этом потеряла, допустим, десять рублей. Хочешь отдать. А дальше опять-таки, всё зависит от твоего красноречия.

Рыжов прямо рот открыл от такого красноречия Ермошина.

Некрасов тоже восхитился:

– Тебе бы, Пётр, книжки писать. Или инструкции по обольщению.

Рыжов тут же отправился к проводнику заказывать чай. Но тот, вместо того, чтобы взбодрить, оказал противоположное действие. Плюс покачивание вагона, монотонный стук колёс…

В общем, когда он проснулся сидя, прислонившись плечом к стенке у окошка, в купе было темно. Рыжов поелозил пересохшим языком по губам. Хотелось пить. В свете промелькнувшего редкого фонаря за снаружи, увидал наполовину опорожненный стакан давно остывшего чая. Потянулся рукой и в это время в дверь вновь негромко постучали. Второй раз. От первого стука он, похоже, проснулся.

– Товарищи военные, – прозвучал приглушённый девичий голос.

Катя?

Рыжов быстро глотнул чая, провел рукой по лицу, будто стирая остатки сна, и решительно открыл дверь.

В коридоре купе был полумрак. Единственная лампа, висевшая на стене, как раз посередине вагона, света давала мало.

Это была она. Такая же прекрасная и такая же смущённая.

– Ой, – девушка отступила назад, сморщив носик. Ну да, не смотря на приоткрытое окно, в купе стоял едкий запах перегара.

«Нужно будет открыть дверь. Проветрить», – мельком подумал лейтенант.

– Что случилось? – спросил он в полголоса.

Справа, не давая выйти, на него надвинулся невысокий крепкий человек лет сорока в простой рубахе-вышиванке и штанах с заплатой на левом колене.

– Погодите, дядя, – девушка решительно преградила ему дорогу.

– Да что случилось-то? – чуть громче спросил Рыжов.

– Понимаете, Николай, – начала Катя. – Я где-то обронила серёжку. Мамину. Золотую.

Она дотронулась до мочки уха.

– Мы у себя в купе всё обыскали. Вот я подумала, может здесь, когда я… Когда мы…

Она потупила взгляд, покраснела.

– Хотите посмотреть, не здесь ли обронили? – догадался Рыжов, довольный, что девушка запомнила его имя. Он оглянулся назад на уснувших кто где товарищей. Только Некрасов спал, как полагается: на второй полке, головой на подушке, укрытый тонким одеялом. Остальные храпели, как и Рыжов, не успев раздеться.

«Мда», – подумал лейтенант. – «Вид конечно не ахти».

– Может, лучше утром? – предложил он. – Темно. Вдруг не заметим.

– Утром нам выходить, – сказал Катин дядя. Он решительно снял со стены в коридоре керосиновую лампу и снова надвинулся на Рыжова.

– Да мы быстро, – миролюбиво сказал дядя.

Лейтенант попятился, давая ему войти. Следом за дядей в проеме дверей показалась ещё одна фигура. Мужская. Не оборачиваясь, Катин родственник протянул в ту сторону фонарь и сделал быстрый шаг к Рыжову.

Рыжов открыл, было, рот, чтобы спросить:

– А это ещё кто?

Но не успел.

В свете фонаря блеснуло лезвие, «дядя» сделал резкий выпад, и Рыжов тихо вскрикнул. Нож вошёл ему прямо в сердце.

Глава пятнадцатая

– Тихо, тихо, – прошептал Кольцов, аккуратно укладывая мёртвого военного на свободную нижнюю полку.

За его спиной топтался Володарский. Он приглушил свет в фонаре, и держал его над головой, качаясь вместе с вагоном. А может, это его так трясло от страха и адреналина в крови. Правая рука, в которой он сжимал револьвер, была мокрой от пота. Он оглянулся. Катя сместилась по коридору к середине вагона и застыла в напряжённой позе. В другой стороне сторожил запертые двери в тамбур и нервно переминался с ноги на ногу, переодетый в форменный пиджак проводника, Шувалов. Лёха…

А вот Лёха пропал. Кольцов обошел весь поезд из конца в конец. Парень, как в воду канул. И это весьма напрягало всю группу. По плану Лёха должен был страховать Кольцова, а Володарский сторожить двери справа от купе, которое было выбрано для акции. Пришлось срочно переигрывать. И теперь Тоня была на его месте, а Володарский занял позицию пропавшего Лёхи.

Закончив дела с первым покойником, Кольцов выпрямился, рассматривая человека, спавшего на второй полке головой к двери. Тот лежал на боку лицом к ним, громко храпя открытым ртом. Кольцов перехватил нож поудобнее, примерился, поднёс лезвие к горлу спящего и резким ударом ладони по торцу рукоятки вогнал нож под подбородок снизу вверх. Спящий вздрогнул, вскинул руки к голове, но тут же обмяк. Кровь заструилась по подушке. Без его храпа будто бы стало тихо. Володарский то и дело стирал локтём пот, который струился по лицу.

– Готов, – шёпотом зачем-то сообщил ему Кольцов и укрыл второго покойника одеялом с головой.

Третий военный спал, упираясь щекой в руки, которые он положил на выдвинутый под окном столик. Кольцов жестом показал Володарскому, мол, страхуй – смотри за последним. Потом положил нож на нижнюю полку рядом с первым покойником, поднял штанину и достал из сапога длинное тонкое шило. Поднёс острие к голове спящего и отточенным движением загнал его в ухо спящего. Тот хрюкнул и затих. Потревоженные бутылки на столике задребезжали, одна упала на пол, покатилась. Володарский с ужасом увидел, как последний живой пассажир этого купезаворочался на своей полке.

– Кому там не спится? – услышал он сонный голос. – Рыжов, ты?

Тут он обратил внимание на Володарского с лампой.

– Вы кто? Что случилось?

Он попытался встать, но на него уставился ствол пистолета. Володарский и не заметил, когда только Кольцов успел достать оружие из самодельной кобуры подмышкой.

– Лежать!

Военный замер, щурясь. Спросонья, да ещё и с похмелья, он туго соображал.

Кольцов свободной рукой ухватил его за воротник и скомандовал:

– Рот открыл! Ну!!!

Пассажир открыл рот и, выпучив глаза, замычал от боли, когда в него сунулся ствол маузера.

– Тихо! Теперь – слезай.

Когда приказание было выполнено, Кольцов медленно, направляя пистолет военному то в ухо, то на затылок, развернул его лицом к Володарскому.

– Стой.

Потом Кольцов положил пистолет на столик и вдруг, обхватив шею военного изгибом локтя, стал того душить.

– Держи, – прохрипел он Володарскому. Тот, как был, с фонарёмв одной руке, с револьвером – в другой, бросился было к к дерущимся…

Потом опомнился, поставил фонарь на пол, сунул револьвер в карман, снова подскочил ккопошащимся на полу телам, примерился было ухватить военного за ногу, не получилось. Тогда он стал бить его кулаком в солнечное сплетение раз, другой, третий…

– Хорош уже, – прошипел тяжело дышавший Кольцов. – И этот готов.

Он сдвинул с себя задушенного, с трудом поднялся на ноги и сел на нижнюю полку, вытирая губы рукавом. Увидел на столике недопитые полбутылки водки, схватил, приложился, сделал несколько глотков. Протянул Володарскому. Тот отрицательно покачал головой. Кольцов пожал плечами, выпил ещё.

– Двенадцать минут, – сообщила негромко Тоня из коридора. Она держала в левой руке большие круглые часы со светящимися стрелками.

Прошло всего двенадцать минут с того момента, как Володарский закрыл вагон с двух сторон. Специальный ключ отыскался в кармане покойного проводника. Его тоже пришлось задушить, чтобы не испортить форму. Ту самую, в которой нынче трясся в конце вагона Шувалов. Кроме ключа в кармане покойного проводника отыскались и старинные часы на цепочке. По ним сейчас и отсчитывала время Тоня.

Двенадцать минут.

Пять покойников!

«Это всё не со мной», – думал Володарский, помогая Кольцову раздевать задушенного военного. – «Это сон. Проснись! Проснись!»

Был выбран перегон от Макошино до Ясногорска. Самый длительный – тридцать восемь минут. Жертв нашла Тоня. Она ещё на перроне обратила на пьяненького военного, который пялился на неё через приоткрытое вагонное стекло. Сходила на разведку. Сообщила: четверо, все в форме. И все – «в лепёшку» пьяные. Судя по перегару, пили водку. Сейчас догоняются пивом, а значит, через пару часов уйдут в аут. Идеальные объекты. У таких и денег должно быть, и документы подходящие. Может, и одежда гражданская имеется.

Кольцов, который до этого планировал грабить несколько купе наугад, прямо не поверил такой удаче. Осторожно сходил в вагон, про который рассказала Тоня, нашёл второе от начала поезда купе, покурил, прислушиваясь к пьяненьким голосам по ту сторону двери и понял – лучшего варианта не сыскать…

Сначала Кольцов деловито раздел задушенного до исподнего и одел его форму на себя. Оказалась немного великовата – покойник был немного выше, да и шире. Затем они уложили трупы по двое на вторые полки. Укрыли их одеялами.

Наконец, откинув сидения, достали четыре однотипных чемодана. Открыли их и стали перекладывать их содержимое в один. Не поместилось. Частично заполнили второй.

Всё правильно – покойники подождут. В первую очередь нужны было удостовериться, что они добыли то, ради чего они всё это затеяли: вещи, деньги и главное – документы. То, ради чего и затевалась эта авантюра. Три паспорта нашлись в чемоданах. Четвёртый – в нагрудном кармане задушенного лейтенанта.

Уже не зря, – подумал Володарский. – Хоть какой-то смысл в душегубстве.

Обыскивали молча. Шарили по карманам и сваливали найденное во второй чемодан. Деньги, пачки папирос, фантики от конфет, семечки попалам с шелухой… Потом снимали с покойников сапоги. Володарский подобрал себе пару в самый раз. Переобулся, без сожаления выкинул свои стоптанные башмаки в приоткрытое окно.

Кольцову, сколько не перебирал, вся обувь оказалась великоватой. Оставил себе последние из примеренных. Видавшие виды сандалии тоже выбросил.

Владимир, старался не думать, что является соучастником убийства. Действовал, как автомат, повинуясь коротким командам Кольцова, которые тот отдавал громким шёпотом.

Наконец всё намеченное было сделано. Они замерли в купе, переглядываясь.

– Время? – спросил Кольцов выглядывая из купе у Тони.

– Двадцать одна минута.

Ещё семнадцать минут – сообразил Володарский.

«И что нам делать такую прорву времени? Я же сдохну тут от страха! Хорошо Кольцову – прикончил пятерых и в ус не дует. Хотя нет, если присмотреться – видно, что руки у него дрожат…».

– Иди, подмени врача, – сказал Кольцов. – Пусть тоже сапоги примерит.

Шувалов был самым слабым звеном их команды. Его задачей было изображать проводника на случай, если кому-то покажется подозрительным шум из купе, в котором ехала четвёрка военных. Доктор должен был твердить таковым, что проводится «спецоперация» и «всем оставаться на своих местах». Но, видя его полуобморочное состояние, Володарский был уверен, что даже с таким заданием он бы не справился. Так что пусть возблагодарит Бога, за то, что всё прошло гладко.

Прошло ли?

«Проводник» на негнущихся ногах зашёл в купе и закрыл за собой дверь, а Володарский подошёл к бледной Тоне, которая стояла у окна ближе к другой половине вагона и, морщась, курила какую уже по счёту папиросу. Сумочка, в которой кроме нагана ничего не было, болталась у неё в такт движения поезда.

Он положил девушке руку на плечо, та вздрогнула, обернулась и тут же расслабилась, узнав Владимира. А Володарский, ни слова не говоря, дотронулся до её щеки и вдруг поцеловал Тоню в губы. Глаза её расширились, руки напряглись, чтобы оттолкнуть, но не оттолкнули. Спустя вечность или мгновение она отстранилась, улыбнулась, пробормотала, как показалось Володарскому, с благодарностью:

– Нашёл время.

Володарский тоже ей улыбнулся и, молча, вернулся на свой пост у купе проводника.

Отъехала дверь, выпуская трясущегося Шувалова. Ноги, обутые в новые армейские сапоги, заплетались. Он двигался, опустив голову и тяжело дыша. Как человек, которого вот-вот стошнит.

Блин, не стоило ему показывать покойников! А ещё врач называется!

– Владимир, помоги! – услышал Володарский.

Он зашёл в купе.

– Дверь закрой, – попросил Кольцов.

Он уже успел нацепить на себя портупею с кобурой и выглядел по-военному представительно.

Володарский полностью открыл окно, и ветер заметался по тесному помещению, сдувая одеяла с мертвецов.

– Давай, по одному…

Стараясь не испачкаться в крови, они подтащили первого покойника, свесили его из окна, держа за босые ноги и, разом, отпустили. За стуком колёс удара тела о насыпь они не услышали.

Как не услышали и крика:

– Проводится спецоперация! Всем оставаться на своих местах!

А за ним выстрелы! Их-то они услышали. Один другой, третий.

Но отреагировать не успели – кто-то сорвал стоп-кран.

Володарский с Кольцовым упали, столкнувшись друг с другом, а сверху на них посыпались покойники

Глава шестнадцатая

Когда загрохотали выстрелы, доктор задёргался, наклоняясь вперёд, форменная фуражка скатилась с его головы. А на его спине сквозь форменный пиджак кремового цвета стали появляться дыры. Одна, другая, третья…

Одна из пуль с визгом от чего-то отрикошетила и впилась в бедро девушке, и она с криком упала. Из раскрытой сумочки выпал пистолет. Тоня схватила его и, как была: лёжа на спине, стала стрелять в сторону, где лежал убитый Шувалов. Несколько человек выскользнули из тамбура, один вскрикнул, стал оседать, его втащили обратно. Через мгновение оттуда высунулся ствол винтовки.

Выстрел! Пуля чиркнула по стенке вагона.

В это время завизжали тормоза, состав застонал, затрясся, теряя скорость.

В остальных купе заголосил народ, заскрипели, отодвигаясь, двери, появились взлохмаченные головы. Какая-то дородная тётка выскочила в коридор и завопила сочным басом:

– Караул!!!

Как бы в ответ на её вопли из тамбура показался раструб рупора и на весь вагон загрохотал голос:

– Проводится спецоперация! Ловим особо опасных преступников! Пассажирам немедленно вернуться в свои купе и лечь на пол! Все, кто останется на ногах, будет арестованы!.. Повторяю: пассажирам вернуться в купе и лечь на пол! Двери не закрывать!

Тётка метнулась обратно в своё купе.

В этот момент Кольцов, наконец, выбрался из образовавшейся «кучи-малы» и дважды выстрелил на голос, выставив руку в коридор.

– Помоги Тоне, – крикнул он Володарскому.

Тот, выглянул в проём отодвинутой двери и увидел девушку на полу. Тоня, закусив губу, держала на прицеле тамбур, откуда расстреляли в Шувалова. По одной щеке у неё скатывалась слезинка.

– Граждане бандиты! Сдавайтесь! Вы окружены. Если не прекратите сопротивление – будете уничтожены! На размышление – три минуты.

В ответ Кольцов ещё раз выстрелил.

Даже не пригнувшись, Володарский выбежал в коридор и за руки втащил раненную девушку к ним в купе. Склонился над ней:

– Ранена? Куда? Где болит?

Тоня подняла на него бледное лицо и прошептала:

– Нога!

– Идти сможешь?

В ответ получил неуверенный кивок.

Кольцов толкнул его в бок:

– Подвинься.

Задрал платье девушки, обнажая рану. Хмыкнул:

– Повезло. Чиркнула по касательной.

И Володарскому:

– Перебинтуй её чем-нибудь. Повязку потуже сделай!

Сам снова шагнул к двери, мельком выглянул: раз, другой, осматривая коридор и спереди и сзади. В одной руке у Кольцова был маузер, в другой – наган. Володарский стал рвать одну из простыней на полосы. Потом присел, начал осторожно бинтовать рану. Но всё равно, Тоня то и дело дёргалась от боли.

– Что с Шуваловым? – спросил Кольцов у девушки.

Тоня отрицательно покачала головой:

– Три пули. На вылет, – сказала она.

Кольцов снова быстро выглянул в коридор.

– Нужно уходить через окно, – продолжил Кольцов. – Первый я. Потом Тоня. Ты замыкающий.

По плану они должны были спрыгивать на ходу, открыв дверь в тамбуре.

Володарский открыл было рот, но Колцов не дал ему задать вопрос.

– Они по крыше могли перебраться на другую сторону вагона, так что если побежим в ту сторону, нас в тамбуре и примут. Если я всё правильно понял, они сейчас ещё чуть подождут: вдруг мы так и поступим. А потом ударят с двух сторон. Тут нам и крышка.

Говоря всё это, он передал Володарскому один пистолет, подтолкнул его к двери.

– Давай, давай. Не спи! Стереги коридор!

А сам выглянул в окно, глянул влево, вправо. И тут же убрал голову.

Вовремя. Снаружи хлопнули два выстрела. Потом зашуршала щебёнка, кто-то перебегал, меняя позицию.

– Сколько их? – спросил Володарский.

– Видел двоих, – пожал плечами Кольцов. – Врядли больше. Не могут же они в каждом поезде по роте охраны катать. Ты не отвлекайся!

Володарский глянул в коридор. Пока тихо. Скосил глаза на Кольцова.

А тот положил оружие на столик, несколько раз тряхнул руками, пошевелил, разминая, пальцы, снова вооружился. Выдохнул несколько раз и вдруг легко, будто делал это многие тысячи раз, нырнул ногами вперёд в открытое окно.

Володарский только рот открыл.

А снаружи кто-то вскрикнул, хлопнули два пистолетных выстрела, огрызнулась винтовка, потом ещё один раз выстрелил пистолет и всё стихло.

– Глянь – чего там? – попросил Володарский Тоню. Он стоял у дверей, время от времени выглядывая в проём. Его снова начало трясти.

Девушка, прохромала к окну. Осторожно выглянула.

– Никого, – начало было она, но тут раздался еле слышный голос Кольцова:

– Давайте, спускайтесь по одному.

Из тамбура донёсся скрип двери.

– Денисов, – позвал незнакомый голос из тамбура. – Денисов, Стрелкин, у вас там всё нормально?

Володарский шепнул Тоне:

– Сначала чемоданы.

А сам выставил в проём руку с револьвером и выстрелил.

Спроси кто у него в этот момент: зачем он это сделал? Володарский врядли бы ему ответил. Может, рисовался перед девушкой, мол, гляди, какой я храбрый. А может, чтобы напугать тех, что засели в тамбуре, чтобы не вздумали чего учудить. А может, потому что стало как-то оглушительно тихо после того, как стихла стрельба. Тихо и страшно. Страшно, потому что в тишине он, наконец, осознал, что же они только что натворили…

Тем временем, Тоня поставила два чемодана у окна, оправляя юбку, забралась с коленями на столик.

– Держи, – громким шёпотом сказала она и сбросила их наружу.

Следом и сама ухватилась за край окна, неловко, постанывая, перевалилась наружу. Засопела, задышала тяжело, глядя на Володарского, и отпустила руки. Через мгновение Володарский услышал шум приземления.

Только теперь до него дошло, что остался в купе один. Навалился уже не страх – паника. А вдруг Кольцова и Тони уже и след простыл? А он, как дурак, им ещё и время выигрывает! Прикрывает…

– Денисов, – снова позвали из тамбура. – Ты живой?

Володарский глянул в пустой коридор, метнулся к окну. Из-под вагона показалось бледное лицо Тони. Поманила, мол, давай, спускайся. Он облегчённо выдохнул.

Ждут! Чего он там себе навыдумывал!

Снаружи было темно. От близких колёс пахло нагретым мазутом или чем там их смазывали. Приземлиться аккуратно не получилось, не устоял, упал на колени, зашипев от боли. поднял взгляд на окно, из которого вылез. В этот момент заскрипела, открываясь, ближняя дверь тамбура. В проёме появился человек, который стал целиться в Володарского из винтовки.

– Руки вверх!

Только сейчас Володарский вспомнил про свой револьвер, который он спрятал в карман, перед тем, как выбраться в окно.

Они выстрелили одновременно: Володарский и неизвестный ему человек. Наган и «мосинка». И оба не попали.

Неизвестный отшатнулся было обратно в вагон, но замешкался, зацепившись штыком за потолок вагона. Володарский выстрелил ещё и ещё. На третьем выстреле патроны закончились. При этом он кричал, что есть мочи:

– На пол! Всем на пол! Работает спецназ!

Человек, стрелявший в него, выронил своё оружие и следом сам выпал наружу. Стал кататься по откосу и визгливо вопить, держась за живот:

– Убили меня, убили!

Бахнул ещё один выстрел. Щебень брызнул во все стороны, в полуметре. Кто-то стрелял из соседнего вагона через открытое окно.

– Ты сдурел?

Кольцов, схватил его за штанину, дернул на себя под вагон. Володарский чуть не упал. Волна адреналина и какой-то несусветной бравады пополам с бешенством прошли. Он суетливо забрался под вагон. Пот заливал ему лицо, жаля глаза. Сердце бешено колотилось.

– Жить надоело? – продолжил шипеть Кольцов.

Рядом сидела, пригнувшись, Тоня, держа в руках два чемодана за ручки.

– Всё, всё, – махнул Володарский, вытирая лоб рукой с пистолетом. – Дальше что делаем? Какой план?

– Какой план? – повторил Кольцов и продолжил. – На ту сторону. И в лес!

– Готовы? – он глянул исподлобья.

Оба кивнули.

– Возьми чемодан, что потяжелее, – сказал Кольцов Володарскому. – И оба – за мной.

Вместо того, чтобы тут же перебираться под вагоном на ту сторону, Кольцов повёл их вдоль рельс к хвосту состава. Как не старались, шли шумно. Особенно Тоня, которая сильно хромала и то и дело поскальзывалась на покатой насыпи. Когда уже были у последнего – почтового вагона, где-то далеко сзади открылась дверь и оттуда стали садить из винтовки в белый свет, как в копеечку.

Кольцов даже не стал оборачиваться. Поэтому, когда одна из пуль ударила его в спину, он удивлённо вскрикнул, дернулся назад, а потом упал лицом вниз.

Володарский, шедший впереди, метнулся к нему, перевернул, приложил ухо к груди. Сердце стучало.

– Если не в голову и не точно в сердце, сразу не умирают, – со стоном сказал Кольцов и открыл глаза. – Это я от шока отключался.

– Куда меня? – спросил он.

– В спину, – ответил Володарский.

– Навылет?

Кольцов пошарил по груди, морщась от боли.

– По ходу – нет, – констатировал он. – Плохо…

– Что делать будем? – спросил Володарский. – Идти сможешь?

– Идти? Смеёшься? – хохотнул Кольцов, закашлялся, сплюнул.

Он вытер губы рукой, посмотрел на кровавый след на ладони.

– Пуля в лёгком застряла, – сделал вывод. – Если так, то есть шанс выкарабкаться.

– Ты вот что, – перевел Кольцов взгляд на Володарского. – Паспорт того, что я последним кокнул, положи мне в карман. И денег сколько-то.

– Зачем? – спросил Володарский, пока Тоня торопливо открывала чемодан и рылась в его содержимом.

– А сами – дуйте отсюда, – не обратил Кольцов внимание на вопрос, мотнув головой в сторону леса. Он тяжело, с присвистом дышал. – Деньги есть. Документы – есть. Со шмоткой определитесь. Легализуйтесь, короче. Жив буду – найду. Как связь держать помните?

– А ты? – спросил Володарский.

– Идиот? – зашипела на него Тоня. – Давай ноги уносить, а то и его не спасём, и сами поляжем.

Она протянула Кольцову деньги и паспорт. В ответ тот протянул оба пистолета.

– Избавьтесь как только сможете. Кровь на них.

– Не поминай лихом! – только и сказала Тоня. После чего ухватила Володарского за плечо и потащила его в обход последнего вагона к близкому лесу.

Провожая их взглядом, Кольцов вдруг вспомнил Серёгу Бодрова, как он тогда – в горах плакал, как просил:

– Братцы, не бросайте. Я сам пойду, только дайте передохнуть чутка.

А сам синий от потери крови. Даже сидя шатался.

Лейтенант Рубахин угрюмо протянул ему два рожка к «Калашу» и, как и сейчас Тоня, сказал:

– Не поминай лихом.

И они ушли. Убежали.

Причём, бежавший последним Рубахин, слегка смещался на ходу то влево, то вправо. Как человек, который опасается выстрела в спину.

Потом, конечно на допросах у следователя военной прокуратуры вся группа, как один, сказали, что Бодров сам вызвался прикрывать их отход. Мол, вот какой Серёга герой – не хотел быть обузой для товарищей.

Ну а тому, разумеется – звезду Героя посмертно. Деньги какие-то выплатили родне. Даже в газете про него статью тиснули, вот, мол, на кого нынешнюю молодёжь, равнять надо.

Только вот до конца жизни Кольцов будет помнить взгляд, которым Серёга их провожал. И мучиться. Даже батюшку как-то попросил отпустить грехи. Не помогло.

А вот сейчас – отпустило. Он вдруг понял, что тогда, в горах, не было в их команде ни на ком вины. Как и сейчас не было вины на Володарском и Тоне, за то, что они его бросили. Просто это жизнь, а в ней всякое случается.

Конец

Примечания

1

19 июля – прим. автора

(обратно)

2

на блатном жаргоне шлёппер – вагонный вор. Он же – «майданщик». – примечание автора

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

*** Примечания ***