Исчезновение (Фантастические рассказы) [Честер Гейер] (fb2) читать онлайн

Честер Гейер ИСЧЕЗНОВЕНИЕ Фантастические рассказы

Все рассказы переведены на русский язык

специально для этого издания и публикуются впервые

Загадка города

— Джон! Джон!

Услышав свое имя, Джон Рейд, широко шагающий вверх по склону холма, остановился. Он обернулся, по колено в густой траве, и увидел девичью фигурку, спешащую к нему.

Джон Рейд улыбнулся и приветливо помахал. Дожидаясь, когда она подойдет, он вытер потное лицо рукавом туники. Один раз он взглянул на зеленое небо, где Альфа Центавра светилась в своем огненно-красном великолепии. Уже много дней стояла сильная жара, но не было никаких признаков дождевых облаков, которые принесли бы облегчение.

Через пару секунд девушка уже стояла перед ним, и ее маленькая грудь под простой блузкой часто вздымалась и опадала. Загорелый овал лица был покрыт испариной, а забранные вверх золотисто-каштановые волосы на висках и надо лбом потемнели от пота. Она взглянула на него своими серыми глазами, омраченными беспокойством.

— Привет, Сьюзан, — поздоровался Рейд тихим, спокойным тоном, каким всегда разговаривал с ней. — А я вот иду к «Парсеку» посмотреть, как там у Дуга Лейна продвигается дело с двигателями. — Он жестом указал туда, где пологий склон плавно перетекал в широкую, травянистую плоскость вершины холма. Там, выделяясь на фоне зеленого неба, стояла огромная грузовая ракета.

— Не следует тебе так перенапрягаться, — продолжал Рейд. — Ты же знаешь, это не Земля, и мы не должны слишком усердствовать, пока не привыкнем к более тяжелой гравитации Нью-Терры.

Сьюзан Кэрью отмела его мягкое увещевание стремительным напором слов.

— Пока никаких признаков вспомогательного судна?

Рейд медленно покачал головой; восхищение, которое засветилось в его глазах, когда он увидел девушку, ушло.

— Нет, — ответил он голосом, сделавшимся странно невыразительным. — Я поставил наблюдателей на высоких гребнях в четырех разных точках. Никаких сообщений от них пока не поступало.

— Джон, должно быть, что-то случилось, — встревожено проговорила девушка. — Стив должен был вернуться еще несколько дней назад. Что могло с ним произойти?

— Не знаю, Сьюзан. Но, послушай, не стоит так переживать. Стив, вероятно, просто зашел несколько дальше в своей разведывательной миссии, чем обычно.

— Да… но даже он уже должен был вернуться! Не пытайся отделаться от меня подобными отговорками, Джон.

На минуту воцарилось напряженное молчание. Рейд вдруг осознал, что ее глаза ищуще вглядываются в его лицо. Он с неловкостью отвел взгляд. Он собирался успокоить девушку, но она права: все указывало на то, что случилось нечто серьезное. Стив Норлин отсутствовал уже восемь дней, хотя уже давно должен был вернуться. Рейд знал, что разведчик всегда планировал свои полеты точно по расписанию, и эта задержка могла означать, что случилась беда.

Рейд посмотрел вниз на крошечную долину, что лежала у подножья холма, борясь с застарелой горечью, которая наполняла его. Стив Норлин. Всегда только Стив Норлин. Неужели она слепая?

Его мрачный взгляд остановился на лагере, расположившемся в долине, и это принесло ему некоторый покой и утешение. Это зрелище всегда в какой-то мере успокаивало его. Успокаивало и, в то же время, тревожило.

Лагерь был разбит лишь с отдаленным намеком на геометрическую планировку. На первый взгляд он напоминал нечто такое, что могло быть построено людьми, чей уровень цивилизации только-только перешагнул порог жизни в пещерах. Он был многолюдным и шумным, плохо построенным, заваленным всякой всячиной, от инструментов и личных вещей до штабелей бревен, еще не приведенных в порядок для строительства. Законченные дома, больше напоминающие грубо сколоченные деревянные хижины, стояли тут и там, вперемешку с другими, еще строящимися, при этом в нескольких местах были поставлены непрочные навесы, состоящие из куска парусины, натянутого на каркас из шестов.

Среди всего этого деловито сновали, занятые многочисленными делами и обязанностями, примерно две сотни мужчин, женщин и детей. Это были подопечные Джона Рейда, Аркайты, как он про себя их ласково называл, беженцы из опустошенной войной Солнечной системы. С такой же нежностью он думал и о «Парсеке», который привез их на Нью-Терру — не как о старом громоздком грузовом судне, которым он когда-то был, но как о великом Арке, доставившем эти последние остатки когда-то великого человеческого рода в этот девственный мир, чтобы начать жизнь заново.

Аркайты находились в крайне сложных обстоятельствах еще будучи на Земле, и их теперешнее положение мало чем изменилось, не считая того факта, что война, угрожавшая их жизням, осталась позади. Тела их были чумазыми и неухоженными от тяжелого физического труда, одежда грязная и оборванная. Повязки на руках и ногах у многих являли собой немое свидетельство их неловкости и неумения обращаться даже с простейшими инструментами. Еще они были худыми, и вглядись Рейд повнимательнее сквозь мерцающее марево Альфа Центавры, он мог бы заметить мрачные взгляды и морщинки неудовольствия вокруг их глаз и ртов.

Но Рейд не видел примитивной грубости и неудобств лагеря. Как не замечал и только-только зарождающегося недовольства. Он смотрел сквозь колышущееся горячее марево глазами мечтателя, и видел только сверкающие башни до небес и счастливых людей, мудрых в своем величии.

— Ты должен был послушать Стива, — продолжала Сьюзан. — Надо было установить радио на борту вспомогательного судна, чтобы, если что-то случится, мы могли бы узнать вовремя, чтобы прийти на помощь.

Видение растаяло, пропало из глаз Рейда, уступив место старой горечи.

— В этом не было безусловной необходимости, — терпеливо ответил он. — Кроме того, не было ни времени, ни нужных материалов для установки радиосистемы. Никто не знает, какая погода ожидает нас на этой земле, и поэтому крайне важно как можно быстрее установить и организовать лагерь. А для этого нам требуются все имеющиеся у нас материальные и человеческие ресурсы.

Сьюзан огрубевшей от работы рукой откинула назад локон рыжеватых волос и сложила губы в упрямую складку.

— Я это знаю, но мне кажется, что в своей заботе о других ты мог бы проявить чуть больше внимания к Стиву. Он выполняет самую опасную работу для всех нас, и было бы только справедливо…

Она вдруг осеклась, голос ее смягчился.

— Это незнакомый, новый мир, Джон, и нас здесь так мало…

— Конечно, — пробормотал Рейд. Он внезапно наклонился и сорвал тонкую, заостренную травину из тех, что росли вокруг. Он рассердился на себя и немного застыдился. Он знал, что сейчас стал похож на ревнивого маленького мальчишку, как было всегда, когда Сьюзан говорила о Стиве Норлине.

Рейд хмурился, глядя на травинку в своей руке, рассеянно проводя мозолистым пальцем по ее зубчатому краю. Беда в том, что он по возрасту почти годился ей в отцы. Да, седые пряди уже начали появляться в его жестких черных волосах. Он был дурак, что когда-то вообще осмелился вообразить, будто Сьюзан может заинтересоваться им. Старый дурак.

Стив Норлин был молодым и привлекательным. Кроме того, он обладал напористостью и обаянием. Он знал, как вести с женщинами, всегда умел к месту ввернуть что-нибудь остроумное или забавное. Рейд остро ощущал свое несовершенство в этом отношении. Всю свою жизнь он был слишком занят, чтобы культивировать светскость. Было так много других дел…

Он вновь попытался, в который раз, сказать себе, что Сьюзан по большому счету для него не важна. Он уже значительно продвинулся на пути, который ведет к окончательной реализации его мечты, образа, что вдохновлял его все эти долгие, трудные годы. Что это единственное, что имеет теперь значение — окончательное исполнение мечты.

Но когда он поднял взгляд от травинки и посмотрел на Сьюзан, то, как всегда, понял, что окончательная реализация была бы слаще, если бы Сьюзан была рядом и разделила с ним этот триумф. Эта прелестная миниатюрная девушка со своей золотисто-каштановой гривой и спокойными серыми глазами была воплощением совсем иных грез, которые он, в силу своей занятости, не вполне сознавал, пока не встретил ее.

— Мне надо идти, — вдруг сказала Сьюзан. — У меня много дел. — Она отвернулась от него, упорно отказываясь посмотреть в его карие глаза своими серыми.

— Конечно, — снова пробормотал Рейд. Горечь потихоньку ушла из глаз и залегла в складках вокруг рта, пока он смотрел ей вслед. Она решительной походкой быстро удалялась вниз по склону в сторону лагеря, и скоро ее поглотила его обычная суета.

Рейд стоял один на склоне. Над ним, в зеленом небе, Альфа Центавра начинала продвигаться вниз к своему месту отдыха за огромными горами, лежащими к северу. Она опускалась прямо на глазах с быстротой, с которой проходили дни на Нью-Терре. Жара по-прежнему держалась, вязкая и удушающая.

Рейд вспомнил о своем намерении навестить «Парсек». Он смял травину в руке, потом неохотно бросил ее на землю, словно это была надежда, которой уже не суждено сбыться. Он продолжил свой пусть вверх по склону, но уже без прежнего энтузиазма.

И только оказавшись в нескольких ярдах от корабля, Рейд заметил долговязую фигуру Дуга Лейна, который стоял внутри переходного шлюза. Лейн вытирал руки о замасленную тряпку, и его длинное лицо со шрамом было бесстрастным.

— Ой… привет, Дуг, — сказал Рейд, слегка вздрогнув. — Вот, решил прийти посмотреть, как тут у тебя дела.

— Я видел, ты разговаривал со Сьюзан, — тихо проговорил Лейн.

— Ну, да. Она хотела знать, не был ли обнаружен вспомогательный шаттл. — Рейд посмотрел на Лейна с некоторым вызовом.

— Это не совсем то, что я имел в виду, — отозвался Лейн. Черты его моментально смягчились, и он легонько стукнул Рейда в плечо. — Пойми же ты, наконец, Джон. Если она не видит, что ты стоишь двоих таких как этот Дон Жуан Норлин, значит, она сама не стоит того, чтоб за ней бегать.

— Дело не в этом. Просто она молода, а я… ну, я уже не слишком молод, Дуг.

Лейн резким жестом отшвырнул кусок ветоши.

— Это не имеет большого значения, Джон. Знаю, она хорошенькая, но тебе нужна женщина, которая, помимо прочего, будет тебя ценить. Норлин — бездельник. Ты же знаешь, что нам пришлось отдать ему эту разведывательную работу на шаттле, потому что он больше почти ничего не умеет. Зато достаточно тщеславен, чтобы хвастать этим направо и налево. Опасность, приключения… черт побери! Шаттл вполне безопасен, и в случае вынужденной посадки ему ничто не угрожает. Мы уже видели значительную часть Нью-Терры и знаем, что ее животная жизнь не настолько высокоразвита, чтобы представлять какую-то опасность. А Норлин еще доставит нам хлопот, помяни мое слово.

Рейд медленно кивнул. Не раз и не два он жалел, что не может выкроить времени, чтобы совершать разведывательные полеты самому. Норлин тратит слишком много топлива в поисках подходящего места, где Аркайты могли бы устроиться на постоянное место жительства. Наверняка, есть целый ряд подходящих мест, которые он мог пропустить.

Но Рейд отогнал прочь эти сожаления и вернулся к более насущной проблеме.

— Ты выяснил, что не так с двигателями, Дуг?

Лейн покачал головой с оттенком раздражения.

— Опять безрезультатно, — проворчал он. — Джон, мы никогда не узнаем, что было причиной той странной встряски, если не разберем двигатели на части вплоть до последней гайки.

— Не представляю, чем это могло быть вызвано, — медленно проговорил Рейд. — Я совершенно уверен, что в конце все было в порядке. Когда измерительные приборы показали, что мы находимся в пределах Альфа-системы, я начал сокращать мощность в строгом соответствии с нашей формулой «напряжение-ослабление». С этим было все нормально. Я проверял и перепроверял показатели достаточно часто в течение полета. Счетчики показывали, что винтомоторная деформация не превышает нормы. А потом вдруг — раз! Я подумал, что «Парсек» перевернулся вверх тормашками.

— Да почти… старое корыто! — прорычал Лейн. — Меня отбросило футов на десять. Ну, полагаю, единственное, что нам теперь остается, это разобрать двигатель. Я бы ни за что не решился снова воспользоваться им, не узнав, что с ним стряслось.

Они молча стояли рядом на вершине холма. Не считая каких-то важных моментов, у них не было нужды в словах. Годы тяжелой, мучительной борьбы выковали между ними крепкую, нерушимую связь дружбы.

Эта дружба началась в университете, в котором оба учились во время того бурного десятилетия двадцать шестого века, когда Земля и подчиненные ей миры, взбунтовавшиеся против ее владычества, находились на грани той ужасной борьбы, позже названной Планетарной гражданской войной. То была дружба, основанная на общей мечте — межзвездных путешествиях.

Для Дуга Лейна эта мечта заключалась в том, чтобы найти решение проблемы пересечения межзвездных расстояний. Но для Рейда она имела более глубоко идущее значение. Он рассматривал межзвездное путешествие в качестве предвестника могущественной галактической цивилизации и, в своих более скорых результатах, как нечто такое, что предотвратит надвигавшийся тогда конфликт.

Все обитаемые места Солнечной системы были перенаселены; все открытия и освоения новых территорий свершились до него. Казалось, в природе не осталось ничего, к чему он мог бы применить свой ум. Поэтому он нашел единственный оставшийся выход для своей неугомонной энергии — придумывал поводы для ссор с приятелями.

Колониальные владения Земли, которые были довольны жизнью в Солнечной федерации в течение двухсот лет, стали настойчиво требовать независимости. Рейд сознавал, что на самом деле они хотели не этого. Они хотели завоевывать новые земли, хотели новых рынков сбыта, новых ресурсов. И если им предоставить возможность расширения к звездам, они быстро позабудут про свои мелкие распри с Землей.

Но проблема межзвездных полетов была огромной. Так или иначе, был найден метод, который позволял совершать короткие полеты. В конце концов, они нашли ответ в «Суперкосме» Трумена Варна, этом огромном, оригинальном труде, который рассматривал гиперпространство как высшее расширение нашей трехмерной вселенной. Взяв за основу теорию Варна, они начали работать над гиперпространственными двигателями.

Но едва они успели построить первый подпространственный двигатель, как разгорелась жестокая, кровопролитная война. Одним махом Марс откололся от Солнечной Федерации и взял под свой контроль все базы Федерации и межпланетные разведывательные станции в пределах досягаемости. Через некоторое время и остальные внешние планеты последовали его примеру, оставив Землю, Венеру и Меркурий один на один с могущественной, безжалостной коалицией.

Рейд с Лейном лихорадочно трудились, пока вокруг них бушевала битва титанов. Поначалу они еще лелеяли надежду, что введение межзвездных путешествий принесет мир. Но по мере того, как война шла, ненависть и горечь между обеими сторонами становились настолько глубоко укоренившимися и неистовыми, что друзья, в конце концов, пришли к отрезвляющему осознанию, что ничто иное кроме полного истребления друг друга не положит конец этому конфликту.

К тому времени, как Рейд и Лейн довели до совершенства свой гиперпространственный двигатель, Земля лежала в руинах. Сами они избежали гибели лишь потому, что спрятали свою лабораторию в дикой, редко посещаемой части Железных гор.

Оставалось сделать лишь одно, и они это сделали. На «Парсеке», старой грузовой ракете, которую они давно определили в качестве объекта для своих экспериментов, и где теперь установили свой гиперпространственный двигатель, они прочесали опустошенные города в поисках материалов, необходимых для начала новой цивилизации. Из бродячих групп беженцев они выбрали лучшие образцы человечества, которые еще остались, отдавая предпочтение ученым, учителям, врачам, инженерам. Потом провели тщательный поиск книг, инструментов, еды и одежды. Собрав все, что удалось найти, они отбыли на Альфа Центавру, навсегда оставив руины и варварство того, что когда-то было могущественной межпланетной цивилизацией. Путешествие через гиперпространство прошло без особых происшествий, не считая той странной встряски, которая случилась, когда они достигли планетарной системы Альфа Центавры и вновь вошли в нормальное пространство.

Мечта Дуга Лейна была достигнута. Но в нем жила душа искателя приключений, который, решив одну сложную задачу, вновь устремлялся навстречу следующей. Гиперпространство по-прежнему таило много загадок. И Рейд понимал, что Лейн будет заниматься ими еще многие, многие годы. Что до него, то его мечта лежала там, в долине, в этом первом примитивном поселении Аркайтов на Нью-Терре.

Рейда всегда интересовали люди. Люди не как индивидуумы, но люди как раса, как цивилизация. Его видение межпланетной культуры давно было повергнуто в прах, но из него поднялось нечто более глубинное и прекрасное, более личное. Это была мечта о новой цивилизации — той, что вырезала свое собственное начало из твердого и неподатливого панциря нового девственного мира. И хотя он понимал, что не доживет до того, чтобы увидеть, как она достигнет своего пика славы и величия, но находил удовлетворение в знании, что именно он будет тем, кто своими руками даст ей толчок, который отправит ее вверх.

«Парсек» отбрасывал длинную тень на траву; огромный диск Альфа Центавры уже почти касался вершин северных гор. Внизу, в лагере, уже разожгли первые вечерние костры. Но приход ночи не приносил избавления от жары; она давила, плотная, влажная и удушающая.

Лейн зевнул и потянулся своими длинными, жилистыми руками.

— Что ж, теперь поесть и спать. Вернусь к работе над двигателем утром.

Вдруг он замер и схватил Рейда за плечо.

— Слушай! — прошипел он.

Мужской крик, неясный и далекий, сигналом прозвучал в воздухе.

— Шаттл! — вскричал Рейд. — Он возвращается!

Вначале слабый, потом все громче и громче стал слышен стук ракетного мотора. Тишина накрыла лагерь тяжелым одеялом. Аркайты стояли, застыв, как статуи, среди своих костров, вглядываясь в темнеющее небо. На западе показался крошечный мазок племени. Он стремительно приближался, становился ярче, и, наконец, вспомогательный корабль закружил над лагерем, готовясь к приземлению.

— Пошли! — рявкнул Рейд. Он бегом припустил к тому месту, где, как он знал, шаттл сядет — к обугленному участку луга, который Норлин всегда использовал в качестве посадочной площадки. Аркайты уже бежали в том направлении, гул их возбужденных голосов нарастал.

Шлюз был уже открыт к тому времени, когда Рейд с Лейном добежали до маленького корабля. В сумерках они могли различить фигуру только что появившегося из него мужчины.

Стив Норлин небрежно помахал собравшейся толпе, как будто ничего особенного не случилось. Его крепкие белые зубы сверкнули в уверенной улыбке.

Запыхавшийся, обливающийся потом, Рейд смотрел на разведчика. В этот момент он, как всегда, был сильно поражен аккуратной, почти безукоризненной внешностью, которую Норлину каким-то чудом удавалось поддерживать и сохранять. Его форма пилота выглядела такой же опрятной, как и тогда на Земле, когда он зарабатывал на жизнь, пилотируя пассажирские ракеты через стратосферу. И сидела она как влитая на его высокой, стройной фигуре с широкими плечами и узкими бедрами. Норлин стащил с головы полетный шлем, и его бронзовые локоны, лишь чуть темнее кожи, живописно упали ему на лоб.

— Где ты был? — спросил Рейд. — Почему не возвращался так долго?

— Спокойно, командир, спокойно! По одному вопросу за раз, пожалуйста. — Норлин вскинул руку в шутливо умоляющем жесте, потом внезапно уронил ее. Послышался пылкий возглас: «Стив! О, Стив!», и Сьюзан кинулась ему на шею.

Зрелище этой обнимающейся парочки было для Рейда невыносимо мучительным. Он отвел глаза, покусывая губы. Но словно под давлением чего-то страшно важного, Норилн, к счастью, ограничился крепким, но коротким объятием.

— Ладно, малышка, прибереги это на потом. А сейчас у папочки есть новость. — Он отпустил девушку. Посмотрел на Рейда, потом на Акрайтов, сгрудившихся вокруг.

— Ребята, меня не было так долго по той простой причине, что я сделал потрясающее открытие. — Норилн подался вперед, глаза его сверкали. — Я нашел город здесь, на Нью-Терре!

Над лугом повисла тишина, полная и абсолютная. Как будто воздух вдруг исчез, сменившись холодным вакуумом межзвездного космоса, забрав все звуки, заморозив все движение.

Фигуры вокруг Рейда расплылись. Неожиданная пощечина от Дуга Лейна не могла бы ошеломить его сильнее.

Город… здесь, на Нью-Терре! Это означало, что планета все-таки не необитаема, как он надеялся. Разочарование было таким горьким и острым, словно какая-то вещь, которую он искал всю жизнь, обратилась в пыль в его руках, ибо это сулило крах всем его планам.

Рейд заставил себя отодвинуть свое потрясение в сторону. Аркайты, оправившись от изумления, вызванного объявлением Норлина, возбужденно зашумели. Рейд чувствовал на себе их взгляды. Они ждали, что же он предпримет.

Он взглянул на Норлина. Слова давались ему с трудом, но он пересилил себя.

— Где этот город? — спросил он. — Какой… какой он?

Норлин ухмыльнулся, словно этот вопрос доставил ему какое-то тайное удовольствие. Он смотрел на Рейда, но когда заговорил, то адресовал свои слова больше Аркайтам, которые нетерпеливо подались вперед.

— Помните тот огромный океан к западу, который я обнаружил во время своей последней поездки? — начал он. — Тогда я видел его лишь краем глаза, и в этот раз решил перелететь через него и посмотреть, что лежит за ним. Океан и вправду огромный, и на шаттле с его скоростью мне понадобилось немало времени, чтобы перелететь всю ту необъятную массу воды.

Эта планета состоит, по большей части, из гор; местность, которую я нашел по другую сторону, не лучше, не считая того, что пики там выше любых других, что мне когда-либо доводилось видеть. Не было смысла пересекать их, поскольку тогда мне пришлось бы по большей части держаться стратосферы, откуда точное наблюдение невозможно. Поэтому я полетел вдоль побережья в надежде, что где-нибудь на нем смогу найти относительно ровный участок, который позволил бы мне проникнуть вглубь.

И хорошо, что я так сделал, хотя несколько раз уже готов был сдаться. Береговая линия тянулась, казалось, до бесконечности, и я летел вдоль нее почти два дня. А потом внезапно береговая линия и горы, которые тянутся параллельно ей, изогнулись внутрь, образуя громадный залив, и там, в глубине его, в самом дальнем краю, едва различимый, стоял город.

Норлин помолчал, и хотя Рейд знал, что натура разведчика не достаточно чувствительна для истинного понимания красоты, он мог бы поклясться, что в глазах Стива светилось благоговение.

— Это зрелище настолько удивило меня, — продолжал Норлин, — что я чуть не потерял контроль над кораблем. Я приземлился в одном удобном каньоне внутри залива, после чего взобрался на высокий кряж, чтобы взглянуть получше. Этот город стоит увидеть, скажу я вам. Даже на расстоянии это были сплошь вздымающиеся в небо шпили и огромные купола, переливающиеся всеми цветами радуги. И место идеальное; по сути, это именно такое место, которое я бы предложил для строительства нашего поселения.

Уже подходило время мне отправляться в обратный путь в лагерь, но я не мог улететь, не разузнав побольше об этом городе. Я решил подойти поближе, не используя, однако, шаттл, поскольку посчитал, что будет безопаснее, если меня не увидят. Упаковав двухдневный запас еды, я отправился пешком вдоль берега.

Но я обманулся: город был значительно дальше, чем казалось на первый взгляд. Он был таким большим, что из-за своего размера казался близким. Проведя полтора дня в пути, я нисколько не приблизился, поэтому вынужден был сдаться. Мое отсутствие и так уже слишком затянулось. Но я все-таки узнал одну вещь: люди, которые живут в том городе, здорово похожи на нас. Я видел издалека нескольких, работавших на удаленных фермах, и наблюдал за ними достаточно долго, чтобы убедиться, что они прямостоячие двуногие, как мы.

Норлин взмахнул рукой.

— Ну, вот и все. Я вернулся к кораблю в каньоне и полетел назад.

Фигуры, сгрудившиеся на лугу, стояли, притихшие. Уже стемнело. Альфа Центавра села за северные горы, оставив лишь несколько багровых полос в небе. Жара давила как тяжелое ватное одеяло. Откуда-то донесся жалобный голодный плач ребенка.

Рейд потихоньку оглядел Аркайтов вокруг себя и вдруг почувствовал, как сердце у него упало. Их лица были плохо различимы в сумраке, но он смог разглядеть в них безошибочную надежду и ищущие взгляды.

Рейд снова повернулся к Норлину.

— Утром мы осмотрим и заправим твой корабль, а потом ты отвезешь меня посмотреть на этот город. Что касается всех остальных, вы останетесь в лагере и продолжите свою работу, как будто ничего не случилось. — Голос его был резким и властным.

Словно очнувшись от транса, Аркайты вдруг вновь заговорили и задвигались. Они направились назад к лагерю, плотно обступив Норлина, засыпая его нетерпеливыми вопросами. Рейд остался на лугу с Дугом Лейном, думая с отстраненной горечью, что открытие Норлина, с одной стороны, принесло крах его, Рейда, планам, а с другой, сделало разведчика героем в глазах Аркайтов.

— Ну, что за проклятая невезуха, — пробормотал Лейн. — Все это время мы считали, что единственные на этой планете, а теперь выясняется, что это не так. Город! Это означает цивилизацию, Джон, разумные существа. — Он помолчал немного, потом снова заговорил. — Ну, и что ты намерен теперь делать, Джон? Эта сторона дела всегда была больше твоей, чем моей.

Рейд поднял глаза на звезды, которые мерцали на небе в своих удивительных созвездиях. В его тоне чувствовалась усталость.

— Нам придется начать все сначала, Дуг. Ты же знаешь, я всегда хотел делать что-нибудь с людьми как цивилизацией. На Земле я надеялся, что наше изобретение, делающее возможным межзвездные полеты, проложит путь для могущественной галактической культуры, но война положила этому конец. Здесь, на Нью-Терре я увидел свой шанс дать начало новой цивилизации. Имея поселение поблизости от всех основных ресурсов, а также книги и учителей, я надеялся дать Аркайтам мощный толчок, который поможет им все время двигаться только вперед и вверх.

Но обнаружение города все это изменило. Аркайты слишком хорошо помнят ту легкую жизнь, которую они вели на Земле до войны. Машины выполняли за них всю работу; легкое нажатие кнопки удовлетворяло любую потребность. Город Норлина предлагает много соблазнов, в особенности, поскольку тамошние люди похожи на нас. Аркайты неизбежно захотят жить в городе. А оказавшись там, они потеряют свою идентичность как раса, растворятся в другой культуре. К тому же могут возникнуть интеллектуальные разногласия, что приведет к войне и смерти. Нет, Дуг, нам придется покинуть Нью-Терру. В каком-то другом мире, на другой звезде мы начнем все заново.

— Но ты думаешь, Аркайты захотят покинуть Нью-Терру, Джон? — медленно спросил Дуг. — Город и в самом деле предлагает много соблазнов, как ты заметил. Они уже так настрадались, что могут не пожелать пройти через это снова.

— Я уверен, они поймут мою правоту, — отозвался Рейд. — В них должно оставаться еще достаточно родовой гордости, чтобы хотеть построить свою собственную цивилизацию.

Но Рейд почувствовал возвращение своего прежнего дурного предчувствия. Впервые он задался вопросом, как далеко Аркайты готовы следовать за ним по этой долгой, тяжелой дороге, ведущей к новому началу. Только теперь он осознал, что им его мечта, возможно, не кажется такой прекрасной и реальной, какой кажется ему, чтобы пожертвовать всем для ее осуществления. Они слишком много живут настоящим, слишком озабочены физическими удобствами и удовлетворением своих мелких желаний, чтобы целиком и полностью отдаться мечте, такой же неосязаемой как сам воздух, которым они дышат.

Но пока Рейд отодвинул в сторону эти сомнения. Он коснулся руки Лейна, и вместе они пошли к лагерю, ярко освещенному теперь кострами, разведенными для приготовления ужина.

Утро выдалось таким же безоблачным, как всегда. Горячие лучи Альфа Центавра ударяли с силой, похожей на удар чем-то твердым по голове.

После завтрака Рейд, Лейн и Норлин приступили к своей задаче по техническому осмотру и заправке вспомогательного судна. Они закончили незадолго до полудня, и после того как загрузили запасы, Рейд и Норлин были готовы лететь.

— Жалко, что нет места для тебя, Дуг, — сказал Рейд. — Уверен, тебе любопытно было бы взглянуть на этот город самому.

Лейн пожал костлявыми плечами.

— Думаю, что смогу это пережить. В любом случае, нет особого смысла в том, чтобы просто взглянуть. — Он со значением посмотрел на Рейда.

Норлин высунул голову из переходного шлюза.

— Мы готовы, командир. Поехали!

Только несколько Аркайтов пришли на луг проводить их. Остальные остались в лагере, где можно было укрыться от опаляющего жара солнца. Рейд занял место рядом с Норлином в крошечном отсеке управления, и они взлетели.

Это был один из немногих случаев, когда Рейд находился в шаттле, и он сосредоточенно разглядывал пейзаж, разворачивающийся внизу. Норлину он ничего не сказал, да и тот был занят своими мыслями.

К вечеру они были в пределах видимости западного океана, и когда спустилась ночь, континент, который они покинули, остался далеко позади. Ровный шум двигателей и тишина и покой усеянной звездами ночи убаюкали Рейда. Когда он проснулся, то увидел край солнца, только-только поднимающегося над водным горизонтом, которое осветило небо первыми бледно-розовыми лучами.

Норлин указал рукой через переднее смотровое окно.

— Мы уже пошли на месте. Вон там начинают появляться вершины гор, видишь?

Рейд кивнул, затем стал наблюдать, как они увеличиваются в размере. Вскоре показался белый песок берега, и Норлин направил корабль книзу, чтобы взять курс параллельно ему. В середине третьего дня Норлин вдруг подался вперед на своем сиденье, напряженно вглядываясь перед собой.

— Залив! — объявил он через минуту. — Видишь его?

Рейд прищурился от яркого блеска песка. Вдалеке белая лента береговой линии заканчивалась так внезапно, словно была срезана ножом.

— Вон там береговая линия изгибается внутрь, образуя залив, — объяснил Норлин. — С другой его стороны из воды поднимаются громадные скалы.

Скоро они уже входили в саму бухту. Она была не более, чем широкая прорезь в горах, которые возвышались на пятнадцать и больше миль по обе стороны. От открывшегося вида у Рейда захватило дух. Залив был огромный, окруженный с обеих сторон высоченными, до небес, пиками. Но не это привлекло его внимание. Взгляд его был сосредоточен на пестроцветных башнях и куполах, что поблескивали на противоположном конце.

— Вот он! — провозгласил Норлин. — Хочешь, чтоб я сейчас приземлился?

Рейд сделал глубокий вдох.

— Нет. Я хотел бы подобраться как можно ближе. Держись примерно сотни футов над берегом, пока в поле зрения не появятся те фермы, о которых ты говорил. Если будешь держаться ближе к горным стенам, нас не увидят.

Норлин снижал высоту до тех пор, пока струя воздуха из реактивной трубы не стала вздымать кверху песок. Он снизил скорость, чтобы подойти поближе. Рейд наблюдал, как растет город, и каждая клеточка его существа сосредоточилась на этом зрелище.

— Вон фермерские земли, — сказал, наконец, Норлин, указывая вперед.

— Тогда приземляйся, — велел Рейд.

Норлин приземлился на берегу поближе к горному кряжу. Они с Рейдом покинули корабль и поднялись вверх на удобный каменный карниз. Оба смотрели в молчании.

Лицо Рейда смягчилось от восхищения тем, что он видел. Город был как драгоценный камень в безупречном обрамлении.

Он лежал в огромной долине, внутри полукруга, образуемого титаническими горами. В его нижней части широко раскинулись сельскохозяйственные угодья, огромная мозаика из зеленого, желтого и коричневого. По другую сторону поднимались густые, величественные леса.

Местоположение, подумал Рейд, не просто идеальное, оно само совершенство. Жители города могут любоваться водами залива. Они укрыты и защищены горами. У них есть доступ к древесине и руде. Рейд почувствовал неизмеримую печаль от того, что это место не может принадлежать Аркайтам. Он понимал, что ищи он хоть всю жизнь, ему не удастся найти другого такого места.

В этой картине преобладающую роль играл сам город. Он был все еще слишком далеко, чтобы можно было разглядеть какие-то подробности, но Рейд знал высоту гор на Нью-Терре, и судя по тому, как город уравновешивал те, что вздымались в небо за ним, было понятно, что он очень большой. Он прошелся взглядом вдоль рисунка изящных шпилей и разновеликих арок, и сразу же почувствовал глубокую печаль и огромное уважение к людям, которые умели так хорошо строить. Полный горечи, он отвернулся.

— Послушай, — вдруг сказал Норлин. — Давай спустимся туда. Давай войдем в город. — Во взгляде его горели нетерпение и бесшабашность.

Рейд медленно покачал головой.

— Нет. Мы не можем этого сделать.

— Но почему? — запротестовал Норлин. — Никакой опасности нет. Ее просто не может быть. Люди, которые построили такой город, не могут быть плохими.

— Нет! — повторил Рейд, на этот раз резче. Он посмотрел разведчику прямо в лицо. — Норлин, пора тебе очнуться и понять, что этот город не для нас. Люди, которые построили его, осуществили свою собственную родовую мечту о могуществе и величии. Было бы несправедливо вынуждать их разделить ее с нами. Мы другая раса, другая нация, когда-то могущественная. И мы должны найти в себе силы осуществить свою мечту, построить свой город.

На лице Норлина отразилось замешательство.

— Что-то я тебя не понимаю, командир. Ты хочешь сказать, что мы никогда не будем иметь ничего общего с этим городом и людьми, которые живут в нем?

Рейд отвел взгляд, кивнул.

— И не только это, — хрипло проговорил он. — Как только мы вернемся в лагерь, мы погрузим все на «Парсек» и покинем Нью-Терру.

— Что! — пораженно вскричал Норлин. — Но это безумие, командир. Самое настоящее безумие!

— И, тем не менее, именно так мы и поступим.

— Послушай, командир, тебе ведь хорошо известно, через какие трудности мы все прошли в этом лагере. Мы неженки, да, я могу это признать. Мы не первопроходцы, не закаленные пионеры, и не были ими вот уже как две сотни лет. Подобная жизнь убивает нас — и убьет многих из нас, прежде чем мы еще где-то построим постоянную колонию. — Норлин почти умолял.

— К черту национальные достижения, командир! Важны мы, здесь и сейчас, а не те, кто придет после нас. Да и все равно они не оценят. Там, внизу, развитой город, населенными людьми вроде нас. Все, что нам нужно сделать, это войти в него и обосноваться там! Нет никакой разумной причины упустить подобную возможность и отправляться в какой-то другой мир, и начинать все испытания заново.

Рейд резко развернулся к разведчику, глаза его горели, а тело дрожало от ярости.

— В жизни не слышал подобной чуши, видит небо. — Его речь сделалась медленной и четкой от презрения и отвращения.

— Разнежились? Черта с два! Да вы просто насквозь испорчены своей ленью! Вы нажимали на кнопки так долго, что не в состоянии приспособить свои мозги к другой системе поведения. Вы, в сущности, дошли в своей деградации до той точки, когда готовы приползти к другому народу на брюхе и выклянчивать пищу и кров, потому что слишком беспомощны, чтобы добыть это самим.

Что ж, я это изменю, не сомневайтесь! Если у всех вас уже не осталось ни гордости, ни честолюбия, то у меня этого с избытком, хватит на всех. Я сказал, что мы улетим с Нью-Терры, и мы улетим. Я сказал, что мы построим свой собственный мир, и мы это сделаем. И я больше не желаю слышать ни слова возражений, понятно тебе?

На мгновенье разгневанный взгляд Рейда сцепился с угрюмым взглядом Норлина; затем разведчик опустил глаза, и Рейд стал спускаться вниз к кораблю. Норлин задержался, чтобы бросить последний взгляд на город. Когда он повернулся, чтобы последовать за Рейдом, его брови были задумчиво сдвинуты.

Обратный путь проходил в напряженном молчании. Вскоре после полудня шестого дня они вернулись в лагерь.

Рейд обнаружил лагерь в плохом состоянии. Дождей по-прежнему не было, и воздействие ужасающей жары Альфа Центавры тяжело сказывалось на землянах. Странная лихорадка разразилась в лагере, и около дюжины Аркайтов слегли с ней. Родник, который был для них источником питьевой воды, пересох, и трудные походы к далекому озеру стали необходимостью. Те их Аркайтов, которые еще имели силы двигаться, были вялыми, апатичными и угрюмыми.

Рейд рассказал Лейну о том, что произошло во время путешествия. Худое лицо Лейна помрачнело.

— Джон, ты же помнишь, я предупреждал тебя, что Норлин — нарушитель спокойствия. Не стоит и говорить о том, что он может теперь сделать. При том, что дела в лагере так ухудшились, Аркайты ухватятся за любую предложенную им возможность.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Рейд, нахмурившись. — Ты же не предполагаешь, что Норлин с Аркайтами убегут в город?

— Не совсем, Джон. Послушай… войны случались и из-за гораздо менее значительных поводов, чем нынешний. Сама Солнечная система была уничтожена из-за пустого идеала. Аркайты уже довольно настрадались. То, о чем ты сейчас просишь, будет означать верную смерть для многих из них. Ты просто не можешь ожидать, что они пойдут за тобой так далеко. И что тогда им остается?

— Мятеж? — прошептал Рейд. Голос его возвысился в неожиданном взрыве нетерпения. — Но, святые небеса, Дуг, цивилизации строятся на крови и поте! Это неизбежно, без этого не обойтись. Возможно, многие погибнут в процессе строительства — может, и я среди них — но какое это имеет значение, если при этом род человеческий приблизится на шаг или два к своей славе и величию?

— Я понимаю это, Джон, но смотрят ли Аркайты на это так же? Величие и слава не имеют для них ни малейшего значения в их теперешней ситуации. Чего они хотят больше всего, так это приличной еды и крова, чистоты и элементарных удобств. Они знают, что могли бы найти все это в городе. — Лейн сделал глубокий вдох и опустил взгляд на свои ноги. Когда он снова заговорил, голос его дрогнул.

— Джон, боюсь, мы оба взяли на себя больше, чем в состоянии унести. Мы думали, что сможем сыграть роль богов для Аркайтов, но не слишком преуспели. И еще много, много лет не сможем обеспечить их всеми теми удобствами, которые предлагает сейчас город. Может… может, было бы лучше нам отправиться в этот город.

— Дуг… и ты тоже! — Крик Рейда был полон муки, словно вызванный внезапной, ужасной болью. Он схватил Лейна за руки, глядя на него потрясенным, неверящим взглядом.

А потом руки его упали, безвольно повиснув вдоль тела. Он отступил назад, лицо превратилось в застывшую маску.

— Дуг, даже твое сомнение не отвернет меня от цели, которую я установил для Аркайтов. Она правильная и единственная, и если ни ты, ни они этого не видите, значит, вы только усложняете все для самих себя. Потому что мы должны ее достигнуть — и достигнем. Я не позволю такой мелочи, как удобства для нынешней горстки встать на пути будущего нашей расы.

— Джон, погоди! — Лейн умоляюще вскинул руку. — Я не сомневаюсь в тебе. Я просто предложил возможную альтернативу теперешней ситуации. До сих пор я следовал за тобой, и последую дальше, ты же знаешь.

Рейд отвернулся со стальной решимостью.

— Ну, и довольно об этом. Мы покидаем Нью-Терру, и это окончательно. Нам с тобой надо немедленно приступать к разбору двигателя. А что касается мятежа среди Аркайтов, — он сжал губы в тонкую нитку, — я с этим разберусь!

Рейд поднялся на вершину и скрылся в «Парсеке». Когда он в следующий раз появился в лагере, угрожающего вида бластер висел у него на бедре, притороченный к ремню. Глаза расширились при виде оружия, потом мстительно сузились. Аркайты расступались перед ним, куда бы он ни шел, словно он внезапно стал чем-то чужим и страшным.

Рейд ничего не объяснил в отношении появления и цели оружия. Его внимательные глаза сказали ему, что Аркайты знают. Он отдал отрывистые распоряжения о частичной разборке лагеря и упаковке инструментов и запасов. Затем снова отправился к «Парсеку», чтобы помочь Лейну с ремонтом двигателя.

— Джон, погоди минутку.

Это была Сьюзан, она поджидала его на краю лагеря. Девушка указала на бластер у него на бедре.

— Зачем ты это носишь?

— Ты не можешь не знать. Ты же видела, какой стала обстановка в лагере. Ты пришла сказать, что не собираешься выцарапать мне глаза за шанс отправиться в город и жить в роскоши?

Ее серые глаза потемнели.

— Не совсем. Но… но если б я так сказала, ты бы мне поверил?

— Поверить тебе? — Рейд презрительно фыркнул. — Ты пытаешься убедить меня, что готова отказаться от этой возможности вернуться к легкой жизни, которую знала — красивые платья, духи, украшения… и все остальное, что любит женщина?

— Да, — ответила она очень тихо.

— Сьюзан! — Рейд схватил ее за плечи, пальцы больно вонзились в мягкую кожу. — Посмотри на меня, девочка! Ты играешь со мной? Что ты хочешь сказать?

Ее серьезный взгляд встретился с его озадаченным.

— Джон, знаешь, кем я была до войны? Дебютанткой, глупой прожигательницей жизни. У моего отца была куча денег, и мне никогда не приходилось ничего делать. Как безмозглая бабочка, я кружилась в нескончаемом вихре развлечений. Но война и жизнь здесь, на Нью-Терре, кое-чему научили меня. Я нашла цель в жизни, причину для существования. Да, я много и тяжело трудилась вместе с остальными… но, Джон, мне это нравилось! Впервые в своей жизни я делала что-то настоящее и важное. Я была действительно полезной!

— Да, но я не понимаю.

— Погоди, Джон. Я, вероятно, здесь одна из немногих, кто по-настоящему верит в твою мечту. Я хочу увидеть фундамент, заложенныйдля новой, лучшей цивилизации. И я готова работать для этого, ибо нашла счастье в труде. Но остальные — нет, и просто не могут смотреть на это так. Они здорово настрадались, особенно, в последнее время, от этой жары и засухи. Они понимают, что если покинут Нью-Терру, им придется начинать все заново, и еще неизвестно, какие испытания их ждут в новом мире. Больше они не могут вынести, они сломлены физически и душевно. И мне это невыносимо, Джон! — Поток слов Сьюзан закончился внезапным всхлипом. Ее маленькое личико сделалось умоляющим, губы задрожали.

— На себя мне наплевать, — продолжала она. — Но я не могу позволить и не позволю им страдать еще сильнее. В лагере перешептываются о бунте. О, разумеется, я знаю об этом. Этому я тоже не могу позволить случиться, ибо это будет означать новые страдания, боль и смерть для многих. — Она помолчала, ее серые глаза снова потемнели.

— Джон, я знаю о твоих чувствах ко мне. Они так очевидны… послушай, если я… если я отдамся тебе, ты тогда предпримешь необходимые шаги, дабы избежать дальнейших страданий и, может, даже кровопролития? Позволишь Аркайтам отправиться в город?

Рейд смотрел на нее, онемев от потрясения и изумления.

— Ты… ты бы отдалась мне… ради этого? — хрипло спросил он.

— Да, Джон.

— Но ты же любишь Норлина!

Она опустила глаза на свои покрасневшие руки и медленно кивнула.

— Но он тут ни при чем, — внезапно проговорила она, вскидывая глаза. — Это не будет иметь значения. Клянусь, что буду такой же верной.

Рейд обратился в каменную статую, для которой слова были бесполезны. Сьюзан вновь повесила голову и закусила губу. Слезинки выкатились из глаз и повисли на кончиках длинных ресниц.

Рейд посмотрел на ее склоненную, золотисто-каштановую головку и маленькие плечи, дрожащие под грязной блузкой. Он испытал внезапный, всепоглощающий порыв заключить ее в объятия и прижать к себе. Но он знал, что этому никогда не бывать, и отвернулся. Грустная, нежная мелодия, которая играла в его сердце, закончилась на оборванной струне.

Он зашагал вверх по склону к «Парсеку», но до него вновь донесся голос девушки.

— Джон… разве ты не хочешь меня?

Он резко развернулся.

— Не хочу тебя! Да я… — он проглотил слова, которые сказали бы ей о любви и желании, которые наполняли его так же, как прекрасная, счастливая жизнь наполнит город его мечты. Его лицо снова стало каменным.

— А с чего ты вообще решила, что ты для меня важнее будущего целого народа? Построив свой мир, мы сохраним нашу культуру и традиции. Живя в том городе, мы потеряем нашу самобытность и с таким же успехом канем в небытие, как если бы остались в Солнечной системе и погибли вместе с остальными. Ты думала, я бы допустил это — только ради тебя?

И вам не приходило в голову, что люди в том городе могут нам не обрадоваться и не встретить с распростертыми объятиями, как вы все вообразили? Разве кто-нибудь из вас на самом деле побывал в том городе, видел их лицом к лицу, разговаривал с ними? Они могут походить на нас, но не забывай, что это чужой мир, удаленный от Земли на несколько световых лет. Они могут быть настолько чуждыми, что мы сойдем с ума в попытке понять их или поладить с ними. Или, с другой стороны, они могут уничтожить нас по какой-нибудь идиотской религиозной, политической или экономической причине… или просто потому, что им не понравится наш запах. — Рейд рубанул рукой по воздуху.

— Ну, все, хватит. Как только мы с Лейном починим двигатель, мы покинем Нью-Терру. — Не сказав больше ни слова и не оглянувшись, он зашагал вверх по склону.

Наверху какое-то неожиданное ощущение прохлады заставило его приостановиться. Ветер! Он растрепал ему волосы и захлопал краем туники по шортам. Он загудел в ушах и ударил в ноздри запахом свежести.

Небо резко потемнело. Взглянув вверх, Рейд увидел огромное черное облако, плывущее в небе. А потом не только ветер стал прохладой; она разом накрыла землю, словно вдруг сорвали теплое одеяло. Черные тучи собирались на востоке и направлялись в сторону лагеря. Пока Рейд наблюдал, внезапно сверкнула ослепляющая молния, а мгновение спустя прогремел раскат грома, как рассерженный рев разбуженного гиганта.

Рейд ошеломленно огляделся вокруг. На Нью-Терре грозная стихия пробуждалась к жизни. Деревья, росшие на дальнем краю холма, гнулись и раскачивались, словно от мучительной боли, их листья шелестели как тысячи дрожащих от ужаса тамбуринов. Сухая бурая трава опадала и вздымалась как волны на бесконечно волнующемся море.

Дождь! Рейд пробежал оставшийся путь до «Парсека» и заколотил в переходный шлюз.

— Дуг! — прокричал он. — Дуг! Иди сюда скорее!

Когда Лейн появился, его длинное лицо было бледным и напряженным.

— Я думал… что… — А потом заметил: — Дождь! — прошептал он. — Хвала небесам, наконец-то!

Они наблюдали за тем, как неистовствовал ветер, а огромные черные тучи наползали до тех пор, пока, казалось, не закрыли все небо. Молния сверкнула еще раз и еще, и оглушительный раскат грома сотряс землю. Это было как сигнал, прозвучавший на гигантском барабане где-то в небесах. Дождь застучал крупными, полными каплями, вначале медленно, потом быстрее и быстрее, пока потоки воды не превратились в одну сплошную серую стену между небом и землей.

— Силы небесные! — воскликнул Лейн. — Да там настоящее светопреставление!

Рейд кивнул, глядя широко открытыми от потрясения глазами. Действительно, это был не просто дождь, которого он ожидал поначалу… это была буря невероятной, ужасающей силы. Ветер превратился в воющий, бушующий ураган, молния трещала и вспыхивала почти безостановочно, а гром оглушительно грохотал, как предвестник конца света. Сама земля, казалось, сотрясалась под «Парсеком».

Внезапно Рейд оцепенел.

— Аркайты! — вскричал он. — О, боже! Дуг, я должен идти. — С лицом, посеревшим и исказившимся от ужасных предчувствий, Рейд выбежал в бурю.

— Вернись, глупец! — заорал Дуг. — Слишком поздно что-то делать!

Но Рейд был уже снаружи. Пошатываясь, он сделал несколько шагов, а потом ураганный ветер налетел на него и повалил на землю, как подкошенный ствол дерева. Он терзал его, перекатывал. Дождь колотил по нему, ослеплял. Грохот бури его оглушил.

Истерзанный, задыхающийся, насквозь промокший, Рейд пробивался назад к «Парсеку». Он смутно сознавал рядом с собой других, тоже сражающихся со стихией. Затем ощутил холодный металл корпуса корабля под своей ладонью и стал на ощупь искать шлюз. Его ищущие пальцы наткнулись на мокрую человеческую плоть — другие тоже пытались войти в корабль. Он действовал механически, оцепенелый от ярости стихии, с которой столкнулся. Одному за другим, он помогал людям скрыться в корабле, тянул, толкал, промахиваясь на скользкой, мокрой коже, при этом все время всеми силами пытался устоять на ногах под ударами неистового ветра. Он не знал, сколько их было, ибо чувства его были настолько перенапряжены, что уже не отмечали больше никаких впечатлений. Все это длилось, казалось, бесконечно… а потом он провалился в черную пропасть беспамятства.

Когда Рейд очнулся, то обнаружил, что находится внутри корабля. Медленно возвращающееся сознание смутно отметило этот факт. Повернув голову мгновение спустя, он понял, что лежит на полу большого общего отсека с подложенным под голову свернутым одеялом.

Освещение и обогрев были включены в этой части судна, и было вполне светло и удобно, не считая душной, спертой атмосферы переполненной комнаты. А она была переполнена, как увидел Рейд. На какой-то миг он понадеялся, что все Аркайты спаслись от бури.

— Джон, ну, ты как? — Кто-то присел рядом с ним. Это был Дуг Лейн.

— Дуг, как… как там все? — отрывисто спросил Рейд.

— Пока не знаю. Немногим больше половины Аркайтов удалось добраться до корабля во время первого удара бури — ты сам помогал большинству из них. После этого они прибывали малыми группами по двое-трое. Некоторые и сейчас еще подходят, но мы не узнаем общее число потерь, пока буря не закончится. И теперь уже скоро.

С внезапным испугом Рейд подумал о Сьюзан. Глаза его быстро заметались по забитой людьми комнате, а потом он облегченно обмяк. Склонившись над кем-то из Аркайтов, девушка делала перевязку. Он заметил и Норлина, который разговаривал с группой мужчин. Очевидно, разведчик и Сьюзан были среди первых, кто добрался до «Парсека».

Рейд подумал, а как сам он попал на корабль, но ничего не мог вспомнить.

— Дуг, как я попал сюда? — спросил он, поворачиваясь к Лейну.

— Я вышел и втащил тебя в шлюз, когда понял, что ты потерял сознание. Я был там все время, помогал тебе втаскивать Аркайтов внутрь.

Рейд с нежностью улыбнулся другу.

— Добрый старый Дуг! Ничего не помню. Все как в тумане. — Голос его вдруг сделался отрывистым и суровым. — Но я не могу и дальше тут лежать, надо делать дело. — Он с трудом поднялся на ноги и проковылял на середину комнаты.

— Внимание, пожалуйста! Как только буря закончится, мы пойдем в лагерь и заберем выживших. Для этого мне нужны добровольцы. Потом несколько человек могут спуститься в трюм и разобрать с десяток упаковочных клетей, чтобы использовать их как носилки. Я бы хотел, чтобы трое или четверо женщин пошли на кухню и приготовили горячий бульон. В шкафчиках полно концентратов на непредвиденный случай. Остальные могут собрать все имеющиеся сухие вещи и одеяла для себя и пострадавших. Есть тут кто-то из врачей?

Двое Аркайтов вышли вперед, подавленные, изнуренные мужчины, на которых одежда висела лохмотьями. Каждый сжимал в руке промокший и потрепанный медицинский чемоданчик.

— Хорошо! — сказал Рейд. — Поешьте бульона, когда он будет готов, и приступайте. — Он повернулся и вышел из общего салона. Из цейхгауза он взял флюоресцентные фонари и раздал их мужчинам, которые вызвались выполнять спасательные работы. Потом Рейд пошел в переходный шлюз посмотреть, что творится снаружи.

Снаружи была ночь. Гром и молния ушли, оставив только дождь и ветер. Мало-помалу ветер стих, а дождь из сильного ливня перешел в мелкую морось.

Рейд взглянул на Дуга Лейна, который присоединился к нему во время этого ожидания.

— Ну, полагаю, теперь мы можем выйти, — медленно проговорил он. Тон его был мрачным.

Лагерь, как высветили лучи фонарей, представлял собой затопленные развалины. Все было залито водой выше колен. Ни одна хижина, ни одна палатка или навес не остались стоять, все было сметено, уничтожено неистовством бури. Всевозможные предметы плавали в воде.

Была обнаружена лишь горстка выживших. Рейд нашел их жмущимися к скалам, которые немного защищали от порывов ветра и стены дождя. Их уложили на самодельные носилки и отнесли на «Парсек». Но для Рейда и Лейна работа на этом не закончилась. Смертельно уставшие от хождения туда-сюда по затопленному лагерю, от подъема и спуска по склону, они еще несколько часов занимались спасательными работами. Убедившись, в конце концов, что все неотложное сделано, Рейд завернулся в одеяло и провалился в тяжелый сон.

Наступившее утро выдалось ясным и холодным. Поспешно позавтракав концентратами, Рейд опять спустился в опустошенный лагерь, чтобы руководить страшным делом обнаружения погибших. К середине дня все тела были найдены и положены на склоне. И теперь Рейд узнал истинный размер потерь.

Почти четверть Аркайтов погибли в этой невероятной и безжалостной буре. Их число потрясло Рейда, наполнило душу горечью и скорбью. Его конфликт с Аркайтами из-за города на какое-то время заставил его упустить из виду тот факт, что они его люди. Он относился к ним с гордостью и заботливостью наседки, ревностно оберегающей свой цыплячий выводок. Теперь, перед лицом потери, это чувство вернулось с новой силой, и его эмоции затронули доселе неизведанные глубины печали и сожаления.

Остаток дня был посвящен похоронам тел и спасению инструментов и запасов. К тому же, был оборудован временный лагерь вокруг «Парсека». Рано утром на следующий день Рейд с Лейном спустились в недра корабля, чтобы начать работу над двигателем.

Рейд печально почесал голову, обозревая сверкающие ряды гиперпространственных генераторов.

— Есть идея, с чего начать, Дуг? — спросил он. — Ты тут впустую ковырялся целых две недели.

— Ну, есть у меня подозрение, что что-то может быть не так с релаксорными реле. Давай снимем корпус и тщательно проверим проводку и соединения. Потом… — Лейн осекся, прислушиваясь. Затем резко повернулся к Рейду.

— Джон… похоже, сюда идет много людей!

Лицо Рейда, уже изборожденное морщинами скорби и страданий, сделалось еще мрачнее.

— Пусть приходят, — резко отозвался он и достал из кобуры свой бластер. Оружию каким-то образом удалось остаться при нем, несмотря на все произошедшее.

— Джон, ты… ты же не собираешься осуществлять свой план после всего, что случилось?

— До горького конца, Дуг. Моя мечта ничуть не утратила своей реальности.

Рейд стоял, прямой и непреклонный, пока топот множества ног приближался. Холодное пламя вспыхивало в темных глубинах его глаз.

Потом мужчины целой гурьбой ввалились в двери машинного отделения. Первым вошел Норлин. За ним плотная группа Аркайтов с мрачными лицами.

Норлин выступил вперед.

— Рейд, мы пришли сделать заявление.

Рейд посмотрел на разведчика. Буря изменила Норлина, как изменила всех остальных. Его форма больше не была аккуратной и безукоризненной, она была помятой и порванной. Неотразимая улыбка исчезла, как и беспечные искорки в глазах. Лицо его было застывшим, угрожающе мрачным.

— Мы знаем, зачем вы оба здесь, — продолжал Норлин. — Вы пришли отремонтировать двигатель, чтобы увезти нас с Нью-Терры. Ну, так мы никуда не едем. Мы приняли решение — мы отправляемся в город. И ты доставишь нас туда на «Парсеке». Что ты будешь делать потом, нас не интересует.

— Это мятеж! — яростно прорычал Рейд.

— Понимай как знаешь! Мы больше не желаем следовать за тобой. Если ты не намерен принимать во внимание наше благополучие, преследуя свои безумные планы, значит, мы сами о себе позаботимся.

— Постой минуту, Норлин. — Рейд подался вперед, испепеляя разведчика взглядом. — А ты ничего не забыл? Не забыл, что я вызволил тебя и всех остальных из того ада, который остался на Земле? Как думаешь, какие были бы у вас шансы там сейчас — у таких неженок и слабаков как вы? Голодная смерть, чума, безумие… смерть!

Самим актом вашего спасения я сделал ваши жизни своей собственностью. Вы в долгу передо мной, и этот долг может быть оплачен только строгим подчинениям моим желаниям и приказам. Неужели вы настолько утратили гордость и самоуважение, так деградировали, что лишились чувства чести и долга, что готовы наплевать на этот долг ради роскоши и удобств, которые, как вы воображаете, ожидают вас в этом городе? — Рейд окидывал Аркайтов горьким обвиняющим взглядом, одного за другим, и их глаза опускались.

— Не будьте глупцами! — прикрикнул на них Норлин. — Я признаю, что он спас нас, но разве это делает нас его рабами? Неужели мы позволим водить себя, как бычков на веревочке, вынуждать страдать и умирать из-за этого долга? Буря прекрасно показала всем вам, чело ждать, если мы будем продолжать идти за ним. Вам этого мало? Хотите еще? — Он вновь развернулся к Рейду.

— Ты безумец, если требуешь от нас такой платы! Весь твой план покинуть Нью-Терру после того, что произошло, безумие. Мы ничего не должны безумцу — и нельзя ожидать, что мы последуем за ним.

— Безумец! — Рейд был взбешен, но сохранял хладнокровие. — И это твое единственное объяснение моей решимости покинуть Нью-Терру и не иметь ничего общего с тем городом? Значит, ты дурак, Норлин. Неужели вы не видите, что мое личное удовлетворение здесь не при чем? Разве не понимаете, что комфорт и безопасность Аркайтов не имеют никакого значения. Будущее нашей расы — вот что важно. Все, что я сделал и намерен сделать, предназначено вашим детям и детям ваших детей, и если вы не в состоянии этого понять, значит, это вы безумцы! — Внезапно весь гнев покинул Рейда, он стал отчаянно искренним.

— Люди, вы должны понять, что ваше намерение отправиться в этот город — ошибка, страшная ошибка. Это непростительное изъявление слабости и трусости. Вы хотите сделать из себя попрошаек, паразитов, которые намерена присосаться к другой расе. Вы разрушите последнюю надежду когда-то могущественной цивилизации. Какие шансы, как вы думаете, будут у ваших детей, если они будут жить среди иноземцев? И, если на то пошло, какие шансы будут у вас? Вы же совсем ничего не знаете о людях в том городе. Вы не знаете наверняка, примут они вас или же убьют на месте.

— Мы это обсудили, Рейд, — холодно сказал Норлин. — Мы уверены, что сможем о себе позаботиться. — Он нетерпеливо взмахнул рукой. — Ну, довольно уже! Мы приняли решение и не намерены его менять. После бури мы готовы, скорее, рискнуть, чем двигаться куда-то дальше. Спрашиваю еще раз, ты отвезешь нас в город?

Ультиматум прозвучал. Рейд понял, что умолять или взывать к их разуму дальше бесполезно, и что теперь осталось только одно. Челюсти Норлина были стиснуты так крепко, что побелели, а тело, как сжатая пружина, было готово к действию. Полные мрачной решимости Аркайты позади него медленно, почти неуловимо подались вперед.

— Знаете, каким будет мой ответ? — прорычал Рейд. — Вот каким! — Его рука метнулась к кобуре на бедре и выхватила бластер. Не дрогнув ни единым мускулом, он нацелил оружие на них. — Я убью первого, кто шевельнется, клянусь! А теперь слушайте меня. Обе стороны дела были полностью представлены, и по всем законам здравого смысла, моя по-прежнему остается правой. Если вы не можете и не хотите этого понять, значит, единственный.

— Джон! Стив! Бог мой, прекратите!

Внимание Рейда непроизвольно сфокусировалось на источнике крика, он не договорил. Рыжеволосая фурия яростно протискивалась в машинное отделение. Это была Сьюзан с побелевшим и искаженным от ужаса лицом.

Рейд на долю секунды оторвал взгляд от мужчин перед ним, но это краткое мгновение стало для него губительным. Бластер был внезапно выбит из его руки, и почти в тот же миг Аркайты набросились на него ударной волной человеческой плоти. Дуг Лейн сдавленно всхлипнул и бросился на помощь Рейду. Но попытка отбиться была тщетной для обоих, слишком уж велик был перевес сил.

Всего мгновенье Рейд чувствовал удары и тычки, и боль, которая вспыхнула и взорвалась, а в следующую секунду уже погрузился в черные глубины бессознательности.

Когда Рейд пришел в себя, то обнаружил, что находится в кабине управления и сидит в кресле пилота. Он изумленно помотал головой, и это движение как будто потревожило массу расплавленного металла внутри черепа, ибо капли обжигающей боли внезапно побежали по всем нервным каналам. Он поморщился и снова закрыл глаза, осознав с притупленной яростью, что тело его так избито, что превратилось в одну сплошную пульсирующую боль.

Рейд не мигая смотрел на приборную панель перед ним, к глазам медленно возвращалась ясность. Затем он уловил краем глаза какое-то движение, повернулся и увидел появившегося рядом с собой Норлина. В одной руке разведчик сжимал бластер, на который Рейд возлагал последние надежды в противостоянии… и потерпел поражение.

— Итак, ты наконец, очнулся, да? — хмыкнул Норлин. — Что ж, давно пора. Мы все ждали, когда ты придешь в себя. Все погружено на корабль, и мы готовы лететь.

— Готовы… — Губы Рейда горько скривились. — Ты спешишь совершить это безрассудство, не так ли, Норлин?

— Возможно. Но я бы не называл это безрассудством. У меня есть эта штука, не забывай. — Норлин помахал оружием. — А теперь послушай, Рейд, я не потерплю никаких фокусов, ясно? Ты проиграл безвозвратно, и меньшее, что ты теперь можешь сделать, это достойно принять свое поражение. Я не держу на тебя зла. В сущности, когда мы доберемся до города, вы с Лейном будете свободны делать, что пожелаете.

— Где Лейн?

— Внизу, в машинном отделении, ждет распоряжений. Я же сказал тебе, что мы готовы, так?

Рейд наклонился вперед и нажал сигнальную кнопку внутренней связи. Через секунду в динамике раздался голос.

— В чем дело?

— Дуг, это ты?

— Джон! Ты в порядке?

— В относительном. Дуг, было что-нибудь сделано с двигателем?

— Разумеется, нет. Ты же знаешь, это работа для двоих. Мы никогда не доберемся до источника проблемы, пока полностью не разберем его, а потом не соберем заново, проверяя каждую деталь по схеме. А… ну, в общем, ты же знаешь, что.

— Норлин говорит, что мы готовы лететь немедленно.

Вздох Лейна был едва слышен через динамик.

— Как раз это я и имел в виду.

Рейд развернулся к разведчику.

— Норлин, с двигателем что-то не так. Небезопасно лететь на корабле, пока проблема не будет обнаружена и устранена.

— Ты врешь! — прорычал Норлин. — Если ты думаешь, что можешь потянуть время, чтобы.

— Я серьезно, говорю тебе! — Рейд скрипнул зубами. — Послушай. Помнишь тот странный толчок, который произошел, когда мы только вошли в гиперпространство созвездия Альфа Центавры? Так вот, это не был природный феномен, как вы все подумали. Обычно, процесс преобразования проходит почти незаметно. Та встряска означала, что где-то что-то не так, причем, очень серьезно. Не забывай, Норлин, что это не тот корабль, к которым ты привык. Он летает в совершенно иной среде, работает по совершенно иному принципу. Мы просто не можем рисковать.

— Что ж, если еще одна встряска — это все, чего нам надо ждать, так большого риска в этом нет. Рейд, я сказал тебе, что мы готовы, и мы не потерпим никаких задержек.

Рейд снова начал было говорить, но один взгляд на упрямое, решительное лицо Норлина сказал ему, что это бесполезно. Он повернулся к внутреннему коммуникатору.

— Дуг, ты все слышал?

— Да, Джон. Боюсь, что нам все-таки придется пойти на этот риск. В нормальных условиях я бы, конечно, не стал так рисковать в гиперпространстве, но, полагаю, нам ничего другого не остается.

На лице Рейда застыло выражение мрачной решимости.

— Хорошо. По местам. — Его пальцы пробежались по кнопкам и переключателям приборной доски. — Сигналы?

— Все чисто.

— Готовность номер один. Включаю двигатель. — Рейд повернул тумблер, и одновременно приборная панель перед ним зажглась. Он уменьшил контакт активатора, и низкий гул распространился по всему судну. Он наблюдал за движением активатора на одном из измерительных приборов на приборной доске, положив руку на рычаг. Когда активатор достиг остановки, потянул рычаг вперед. Гул возрос до пронзительного воя, возникло внезапное ощущение изменения движения. Другой индикатор пришел в движение и замер.

Рейд повернулся.

— Мы в гиперпространстве.

— Только без фокусов, — предостерег Норлин.

— Фокусы? — Рейд презрительно фыркнул.

— Ты здесь в моей власти, Норлин, не забывай об этом. Один неверный ход с этими приборами, и нам придет страшный конец. Однако в этом не было бы смысла; либо здесь, либо в городе, наша цивилизация умрет. Но я бы не хотел быть ответственным за это. Об этом позаботится твоя бездумная решимость.

Рейд вновь переключил внимание на приборную панель. Он нажал кнопку под чем-то, похожим на большое вогнутое зеркало. Это был гипервон, смотровой прибор, который служил примерно той же цели, что и перископы на субмаринах 20-го века. Еще на ранних стадиях своих экспериментов Рейд с Лейном поняли, что гиперпространственное путешествие окажется бесполезным, если не будет постоянной отсылки к знакомым путеводным звездам нормального, межзвездного пространства. Поэтому совершенствование гипервона представляло для них почти такую же важную задачу, как и создание гиперпространственного двигателя.

Сейчас гипервон зажегся. В его центре появилась крошечная, но четкая картина затопленного лагеря и вершина холма, на которой стоял «Парсек». Больше ничего видно не было; внешние края экрана оставались серыми и невыразительными, таинственно мерцая светотенью.

Рейд коснулся ручки управления, и картина резко изменилась. Горы, долины, леса появлялись и исчезали с невероятной быстротой. Долгое время была только темно-синяя вода. Затем появились горы другого континента и увеличились в размере. Вскоре показался залив, и Рейд, уменьшив скорость до минимальной, направил корабль вдоль береговой линии.

— Бог ты мой, — прошептал Норлин, с благоговением наблюдая за гипервоном. — Подумать только, нам понадобилось почти три дня, чтоб добраться сюда на шаттле.

А потом появился город, крошечная картинка совершенства. Когда в поле зрения показались лежащие за городской чертой земли, Рейд вернул рычаг управления в нейтральное положение. Он привел какие-то механизмы в действие, нажав ряд кнопок и щелкнув несколькими выключателями, и постепенно земля внизу, видимая в гипервоне, выросла в размере и деталях. Он вновь взялся за рычаг, и они снова устремились вперед. Наконец, дорога, которая поблескивала металлическим блеском, появилась на экране.

— Мы на окраине города, — сказал Рейд.

Норлин энергично кивнул.

— Приземляйся здесь.

Уже готовый свернуть гиперполе и вернуть «Парсек» в нормальное пространство, Рейд помедлил, охваченный внезапным предчувствием беды. До сих пор полет проходил без осложнений, но он вспомнил, что именно на этой стадии в прошлый раз случилась та встряска. Серьезных последствий не было, кроме самого факта встряски, но он чувствовал, что повторение может быть уже не таким удачным.

В конце концов, он пожал плечами; ему нечего терять. Все и так уже пропало. Он протянул руку к приборной доске и потянул за рычаг сброса мощности, наблюдая за приборами и счетчиками на панели.

Поле сворачивалось; индикаторы мигали, показывая замедление работы механизмов. Рейд коротко выдохнул.

Тогда-то и случилось то, о чем предупреждало его предчувствие. Послышался внезапный, пронзительный вой, который ушел за пределы восприятия, стал вибрацией, которая больно сотрясала все тело. «Парсек» тряхнуло с огромной силой, и Рейд, отчаянно вцепившись в свое кресло, увидел, как гипервон вспыхнул с невыносимой яркостью. В то же время прогремел страшный взрыв. И не успело стихнуть эхо от взрыва, как от сильнейшей встряски Рейда выбросило из кресла пилота.

Слабый, оглушенный, Рейд кое-как поднялся на ноги. В противоположном конце кабины Норлин, морщась от боли, поднимался из угла, куда его отбросило. Кругом было пугающе тихо.

И вдруг Рейд оцепенел, парализованный внезапным, леденящим душу ужасом. Он бросился к интеркому.

— Дуг! — закричал он. — Дуг! Ответь мне!

Он изо всех сил напрягал слух, но из динамика не доносилось никаких звуков. Рейд развернулся и как безумный, выбежал из кабины, и дыхание клокотало у него в горле. Только краешком сознания отметил он, что Норлин последовал за ним.

Рейд добежал до машинного отделения и обнаружил, что из двери валит густой черный дым. Воздух был пропитан едким запахом гари. Внутри царил хаос разрушения. Пламя обуглило стены. Корпус двигателя разорвало, и тонкие внутренние механизмы лежали, разнесенные вдребезги, повсюду.

Наконец, взгляд Рейда упал на обгоревшее тело Дуга Лейна. Он медленно пошел вперед. Лицо его было серым и застывшим, как маска смерти. Все кругом замерло и затихло.

— Дуг! — прошептал он. — Мы могли бы продолжить вместе, ты и я. Мы так много видели, о стольком могли поговорить. А теперь… — Голос его оборвался. Наконец, он поднял глаза. Его взгляд вперился в Норлина, одеревенело стоящего в дверях машинного отделения.

— Это все ты! — обвинил он убийственным тоном. — Ты убил его так же верно, как если бы пристрелил тем бластером, который держишь. Если б ты послушал меня, ничего этого не случилось бы. — Рейд стал угрожающе надвигаться на разведчика. Глаза его горели страшным адским пламенем.

Норлин побледнел.

— Я же не знал! — выкрикнул он. — Говорю тебе, я не представлял.

Рейд надвигался медленно и неизбежно, как сама смерть.

— Рейд. Постой! Позволь мне объяснить.

Но Рейд не остановился, не дрогнул. Он надвигался.

Норлин сломался. Испустив какой-то нечленораздельный крик, он круто развернулся и выскочил из машинного отделения. Он бежал так, словно все демоны преисподней, внезапно обретя плоть и кровь, гнались за ним. Он забыл про бластер в руке, забыл про все, кроме безумного желания бежать от страшного, пожирающего огня, который горел в глазах Рейда.

Словно автомат, Рейд продолжал идти вперед. А потом вдруг его животная ярость куда-то пропала. У самого подножия лестницы, которая вела на верхнюю палубу, он медленно повалился, как человек, резко ставший старым и слабым. Так он и лежал без движения, обхватив голову руками.

Он проиграл — проиграл полностью и окончательно, без малейшей надежды на возрождение. Его мечта о том, чтобы пересадить цивилизацию в другую почву и наблюдать, как она пускает ростки, потерпела крах. Аркайты теперь уже в городе, их первый шаг к уничтожению нации сделан.

С Дугом Лейном он мог бы найти утешение, путешествовать на «Парсеке» по всем бесчисленным мерцающим звездам Вселенной. Но Дуг Лейн мертв, а «Парсек» больше уже никогда никуда не полетит. Ему ничего не осталось, кроме.

— Джон!

Он устало, механически поднял голову. Кто-то звал его. Сьюзан. Но какая теперь разница? Сьюзан он тоже потерял.

— Джон! Ты где?

Какая-то тень чувства шевельнулась у него в душе. Голос Сьюзан звучал резко, напряженно. Что-то случилось.

Он стряхнул с себя оцепенение отчаяния. Что могло случиться? Рейд вдруг вспомнил, что предостерегал Аркайтов против обитателей города. Глаза его расширились. Неужели на Аркайтов напали?

Физические и духовные силы резко возвращались к нему. Он встал на ноги и поднялся по лестнице. Выйдя на верхнюю палубу, увидел, как Сьюзан повернула за угол в дальнем конце прохода.

— Сьюзан! — крикнул он.

Девушка вновь появилась, на лице ее засветилось облегчение.

— О, Джон, я везде тебя ищу! — Она заспешила к нему.

— Что случилось? — спросил Рейд.

— Город! — выдохнула она. — Город, Джон. Он… он исчез!

— Исчез? — Рейд озадаченно воззрился на нее. Резко развернувшись, он рванул к переходному шлюзу. Яркое полуденное солнце ослепило его, когда он спрыгнул на землю из корабля. Он быстро огляделся вокруг, и глаза его расширились от потрясения и неверия.

Невероятно, немыслимо, но это правда. Город испарился!

Рейд все смотрел и смотрел, не веря своим глазам, его чувства пришли в полное смятение. «Парсек» должен был стоять на блестящей металлической дороге. Огромные, разноцветные здания должны были возвышаться перед ним.

Но не было никакой дороги. Не было зданий. Рейд окинул взглядом широкую долину, поросшую колышущейся травой. За ее внешними краями простирался огромный лес. В туманной дали гигантские горы величественно вздымались в зеленое небо.

Горы, равнина и лес были такими, какими Рейд их помнил. Он повернул голову. Да, и вот он изгиб залива, и его воды мягко плещутся и накатывают на белый песок берега. Не считая исчезновения города, картина мало изменилась.

Только теперь до Рейда дошло, что все Аркайты стоят вокруг него. Они притихшие и озадаченные, их глаза встревоженные и вопрошающие. Взгляды стыдливо опускаются, встречаясь с его взглядом.

— Где Норлин? — спросил Рейд.

— Он куда-то убежал, — отозвался один из Аркайтов. — Выскочил из корабля, словно за ним черти гнались. А когда увидел, что города нет, завопил как ненормальный и побежал куда глаза глядят. Мы кричали, звали его, но он не остановился. А скоро и вовсе исчез из виду. — Мужчина пожал плечами. — Все равно он был мятежником. Нам не стоило его слушать.

Голос Сьюзан вдруг прозвучал рядом с Рейдом.

— Джон, ты уверен, что это то самое место, где вы со Стивом видели город?

— Вне всяких сомнений, — ответил Рейд. — Не может быть другого такого места на всей планете. И прямо перед тем, как произошла авария, город был внизу под кораблем, условно говоря, разумеется. Поле почти свернулось и было настолько слабым, что не могло сместить корабль больше, чем на несколько футов.

— Но, Джон, что же могло случиться? Почему город просто взял и исчез?

Рейд глубоко задумался.

— Думаю, я знаю, — наконец, проговорил он.

Движимые любопытством и нетерпением, Аркайты обступили его. Он вновь был их вожаком. К его словам надо было прислушиваться, и они пытались показать, как дети, какими в сущности и были, что впредь будут это делать. Они слушали.

— Мы с Дугом Лейном строили гиперпространственный двигатель в очень тяжелых условиях, — начал он. — Почти с самого начала это была постоянная гонка со временем и разрушительными действиями человека. Таким образом, вполне ожидаемо, что в расчеты закрались некоторые ошибки. Что это были за ошибки, мы уже никогда не узнаем. В определенном смысле наше длительное путешествие через гиперпространство сюда, в систему Альфа Центавры, здорово обнажили эти ошибки. Они изменили принцип генераторов таким образом, что создали деформацию, которая позволяла путешествовать не только в гиперпространстве, но и во времени. Они могли соединиться, идти параллельно или быть одним и тем же.

Как бы то ни было, в ту секунду, когда мы вышли из гиперпространства в систему Альфа Центавры, интенсивность гиперполя была такой, что «Парсек» перебросило во времени. Вместо того, чтобы выйти почти в тот же период, в который вошли, мы перескочили примерно на пятьсот лет в будущее!

Рейд посмотрел на Аркайтов, и внезапно глаза его засияли.

— Теперь послушайте внимательно. Нам всем известен тот факт, что животная жизнь здесь, на Нью-Терре еще не достигла высокого уровня развития. Это может означать, что строителями того города были не уроженцы Нью-Терры!

Тогда кто же они? Они были умными, высокоразвитыми. Они походили на нас. Они построили только один город, тогда как если бы были аборигенами этой планеты, у них были бы десятки, сотни больших и маленьких городов и дорог. Можете вы представить, чтобы народ, способный построить такой город, не мог бы плавать по морям и расселиться на другие континенты? Они не сделали этого только потому, что в расширении не было необходимости — их было недостаточно для того, чтобы это стало необходимо. За тысячи лет, которые требуются народу, чтобы достичь цивилизации, возможно ли, чтобы их число оставалось таким небольшим. Чтобы построить только один город, населять только один континент?

Рейд посмотрел на Аркайтов. Их глаза тоже сияли. Они теперь поняли.

Рейд быстро продолжал.

— Когда «Парсек» вышел из гиперпространства над городом, он снова перескочил через время на такой же отрезок, только в обратном направлении. Мы вернулись в ту точку во времени, где изначально должны были появиться. В результате город исчез. Он еще не был построен. — Голос его сделался глубоким и энергичным.

— То был наш город! Мы — строители! Благодаря странному повороту судьбы мы увидели конечный результат своей работы — работы, которую мы начнем сейчас, и которую после нас продолжат наши дети. Наша цивилизация все-таки не погибнет.

На мгновение воцарилась тишина. Потом один из Аркайтов неуверенно спросил:

— А нет никакой возможности нам вернуться в город?

Рейд печально улыбнулся.

— Вторая встряска не только вернула нас назад во времени, но и вызвала настолько сильную перегрузку двигателя, что он взорвался. Он уничтожен полностью и безвозвратно. Дуг Лейн, который мог бы помочь мне построить двигатель заново, погиб во время взрыва. Мне ни за что не сделать эту работу одному за те годы, что мне остались.

Нет, мы никогда не сможем вернуться в город. Давайте думать о нем только как об источнике вдохновения. Наш мир лежит здесь, прямо перед нами. Фундамент города должен быть заложен. Это и только это должно с этих пор занимать наши мысли.

Аркайты посмотрели на долину и лес. Они подняли глаза в небо. И Рейд понимал, что они видят не долину, лес или небо. Они смотрят на все это мечтательным взглядом народа, и видят сверкающие башни до небес и людей, ставших счастливыми и мудрыми в своем величии.

Один за другим Аркайты вошли в «Парсек». Женщины вышли с кастрюлями, сковородками и корзинами с едой. Они начали расчищать место для костров. Мужчины вышли с топорами и пилами, вскинутыми на плечи. Они двинулись в сторону леса, и вскоре оттуда донесся бодрый стук топоров и визг пил.

Всюду, куда ни кинь взгляд, Аркайты занимались какими-то мелкими делами с удовольствием, с радостью. Жизнь для них внезапно обрела цель и смысл.

Рейд почувствовал легкое прикосновение к своей руке. Повернувшись, он обнаружил, что Сьюзан смотрит на него, и ее серые глаза влажно поблескивают.

— Джон… они счастливы! — изумленно прошептала она.

— Люди, которые строят — всегда счастливые люди, Сьюзан. Все, что нужно было Аркайтам, это цель, на которую направить свои усилия, что-то большее, чем просто мечта одного человека, что-то, что они могли представить сами. И теперь у них это есть.

— И я тоже кое-что нашла, Джон.

Сияющие серые глаза все еще смотрели на него. Рейд отвел взгляд, с тревогой обнаружив, что эта девушка все еще может заставить его сердце сжиматься от боли, несмотря на счастье, которое, наконец, пришло к нему.

— Я рад, — хрипло отозвался он. — Для тебя это тоже новое начало, полагаю. Стив Норлин, конечно же, вернется, и тогда у тебя появится свой дом и…

— Ты слеп, да, Джон? И ты ошибаешься насчет Стива. Нет, он не вернется. Видишь ли, на самом деле он любил только себя. Потеря города означала конец его надеждам на комфорт и праздность, а больше для него ничего не осталось. — Сьюзан покачала своей золотисто-каштановой головкой. — Он не вернется.

У Рейда возникло дурное предчувствие, когда он заглянул в ее широко открытые глаза, в которых светилась старая как мир женская интуиция. Ему пришлось вспомнить это ощущение несколько недель спустя, когда тело Норлина со снесенной бластером головой было обнаружено в лесу. Но сейчас оно было вытеснено внезапным, глубоким волнением.

— И ты… и тебя это не волнует?

Ее серые глаза снова улыбались.

— Нет, Джон. Меня перестало волновать это в тот день, когда я спросила, хочешь ли ты меня. О, видел бы ты свое лицо! Именно тогда я поняла, что такое настоящая любовь. Ты желал меня, но народ был важнее. И я знала, что ты прав, Джон, хотя и хотела помочь Аркайтам. Тогда я осознала, что то, что делает Стив, неправильно. Я поняла, что если бы предложила ему себя, чтобы помешать отправиться в город, он бы отказал мне. Больше всего его заботило собственное благополучие, а не то, что будет с Аркайтами.

Сьюзан немного помолчала. Когда она заговорила снова, голос ее был очень тих.

— Что ж, я здесь, если все еще нужна тебе.

— Все еще нужна мне! Да я… — Рейд поперхнулся словами; в том, что он хотел сказать, было так много подтверждения, что они застряли в горле. В душе его зазвучала музыка. А потом она каким-то образом оказалась в его объятиях, он щекой прижался к ее волосам, и слова уже стали не нужны.

Кусок веревки

Он был маленький, высохший, одетый во все черное. Рядом лежал котелок, едва достаточный, чтобы прикрыть пеньки от рогов на голове. Изумрудный блеск глаз с узкими зрачками потускнел, когда он сидел, погрузившись в глубокие раздумья. Он смотрел на семь предметов, висящих на ржавых гвоздях, вбитых в каменную стену.

Место, где он сидел, нельзя было назвать комнатой, потому что оно для этого слишком велико. Языки пламени из какого-то источника за ним отбрасывали гротескные оранжевые отблески на каменные стены. Но здесь не было тепло. Было влажно, холодно и все погружено в тень.

Изредка языки пламени превращали семь предметов на стене в четкий рельеф. Это были золотой кубок, бронзовый кинжал, большой розовый драгоценный камень, серебряная цепь, кольцо с экзотическим рисунком, кусок веревки и трость из черного дерева. После длительного раздумья сидящий снял с гвоздя кусок веревки и принялся его разглядывать. Внешне похоже на самую обычную веревку, но это не так. Посередине яркая красная нить.

Как и к остальным предметам, к веревке был прикреплен ярлычок. Сидящий прочел слова на ярлычке.

СМЕРТЬ ПУТЕМ УДУШЕНИЯ

Джордж Хорнсби.

Изъято 24 июля 1735.

Возвращено 28 сентября 1735.

Гертруда Ларримор.

Изъято 6 февраля 1809.

Возвращено 11 апреля 1809.

Натан Ордвинн.

Изъято 14 декабря 1871.

Возвращено 16 февраля 1872.

Джеймс Гатлин.

Изъято 2 мая 1919.

Возвращено 7 июля 1919.

Он решил взять кусок веревки. Она не так часто использовалась, как следовало бы, и, если он верно оценивает ее потенциал, это самый подходящий подарок для смертного, который спас его «жизнь». Он знал, что веревка погубит самого смертного и еще несколько других в его окружении. Но он не был намеренно жесток. Смерть — его дело, и он не мог забыть о своем деле, даже там, где речь шла о подарках.

Он встал и спрятал кусок веревки в карман своего черного костюма. Потом надел на голову котелок. Надел очень старательно, чтобы котелок сидел надежно. И когда уходил, яркое пламя потускнело.

* * *

Деревянная балка была не слишком тяжелой. Но Деннис Альфорд никогда не был сильным человеком. Он мал ростом и хрупок, и на его узком лице выражение горечи, которую никак не удается скрыть. Мышцы его худых рук натянулись, как проволоки, когда он пытался удержать балку. Он крепко сжал губы от усилий.

— Элейн! — крикнул он. — Элейн! Быстрей!

Альфорд дышал тяжело, и боль в руках становилась невыносимой. Мысли его были окрашены гневом и сожалением. Теперь он понимал, что не следовало жалеть деньги; надо было заплатить плотнику, а не пробовать починить крыльцо самому. В лучшем случае он все только испортит.

Под перилами, на которых он стоял, появилось круглое испуганное лицо жены.

— Не могу найти кусок дерева такого размера! — жалобно сказала она.

Альфорд раздраженно выдохнул.

— Ну, так отпили! — взревел он. — Я больше не могу это держать!

Он что-то мрачно бормотал, меняя положение тела на более удобное.

— Не могу ли я вам помочь? — произнес голос в районе его коленей.

Удивленный, Альфорд, едва непотеряв равновесие, посмотрел вниз. Там стоял маленький худой человек весь в черном, как сажа. Котелок казался слишком большим для его узкого лица.

— Конечно, можете… большое спасибо, — ответил Альфорд. — Мне нужен кусок дерева такого размера, чтобы прибить здесь к стене; на нее будет опираться эта балка. Можете подняться и подержать ее?

— В этом нет необходимости, — улыбнулся незнакомец.

Он достал из кармана костюма кусок веревки.

Альфорд удивленно смотрел, как незнакомец ухватился за вертикальный столб и с проворством, противоречащим его внешность, легко поднялся на перила. Он искусно привязал веревку к перекладине и к вертикальной балке, к которой крепилась перекладина. Все это он проделал очень быстро. Альфорд сразу почувствовал, что балка больше не давит ему на руки.

Он ахнул, когда понял, что произошло. Один конец тяжелой перекладины теперь был веревкой прочно привязан к столбу. Но второй конец — тот, что он держал, — был совершенно свободен! И балка оставалась горизонтальной, как будто нарушая закон тяготения!

— Как это… — начал Альфорд. От неожиданности он застыл и стоял, глядя на незнакомца, который легко соскочил на крыльцо. — Слушайте! Вы не тот парень, которого я вытащил из-под грузовика?

Незнакомец оживленно кивнул.

— Я самый, — сказал он. — Совпадение, не правда ли?

— Еще какое! — ответил Альфорд. Он начал понимать, что в незнакомце есть что-то странное. Глаза у него ярко-зеленые, а зрачки — узкие и совсем не круглые. А нос как узкое лезвие плоти на плоском лице. Подбородок заостренный.

Альфорд понял, что уставился на незнакомца. Он отвел взгляд, чувствуя себя неловко.

Незнакомец улыбался кривой сардонической улыбкой.

— В тот день вы спасли мне жизнь, — сказал он. — Я не забыл.

— Да это ерунда, — стал отказываться Альфорд. — Просто я был за вами и увидел приближающийся грузовик.

— Я хотел сразу вас отблагодарить, — сказал незнакомец. — Но вы просто исчезли в толпе. За то, что спасли мне жизнь, оставьте себе веревку. У нее… есть очень полезные свойства. Всего хорошего.

И, прежде чем Альфорд успел что-нибудь сказать, незнакомец проворно спустился по ступеням крыльца и быстро пошел по улице.

Альфорд испытал странное ощущение. Он смотрел вслед незнакомцу, и ему казалось, что затихающие шаги отбивают четкий ритм тук-тук-тук. Как копыта, подумал он, вспомнив необычные зеленые глаза. Он вздрогнул, ощутив неожиданный холодок на спине.

Альфорд продолжал смотреть на балку, которую чудесным образом поддерживала веревка, когда со двора торопливо вернулась жена.

— Держи, — отдуваясь, сказала она, протягивая отпиленный кусок дерева. Она остановилась, и ее полное тело застыло, когда она поняла, что Альфорд не держит балку. — Как ты ее закрепил? — удивленно спросила она. Ей хотелось рассердиться, но она не смела.

Все еще глядя на веревку, Альфорд коротко объяснил:

— И не смотри на меня так! — закончил он. — Иди в дом и готовь обед. На сегодня все. Остальное сделаю завтра.

Он взял у нее из рук кусок дерева и прибил под свободным концом перекладины.

Потом несколькими гвоздями прибил перекладину к столбу, так что теперь они были надежно соединены. Затем попытался отвязать веревку, которая привязывала перекладину к столбу. Веревка не развязывалась. Он с силой побил по ней молотком. Веревка даже не дрогнула.

Сердитый и слегка испуганный, Альфорд достал карманный нож. Он начал перерезать веревку. Проходили минуты, он вспотел, но острое лезвие не оставило на веревке ни следа.

Он попытался подавить ощущение пустоты в желудке, но ему это не вполне удалось. С новым страхом и каким-то удивлением смотрел он на веревку. Потом заметил нечто такое, чего не видел раньше: по центру веревки проходила яркая нить.

Похожа на металлическую, но красная и блестит. Такого металла он никогда не видел. А ведь он химик. Он осторожно притронулся к нити лезвием ножа. При этом контакте испытал шок в руке.

Испуганно отдернув руку, он потерял равновесие и соскочил на крыльцо. Лицо у него побледнело. В голове возникли тысячи удивленных мыслей. Он стоял, пока жена не позвала его есть.

Она широко раскрытыми глазами смотрела, как он есть. Ее напряжение лишь усилило его беспокойство и привело его в ярость.

— Проклятие! — рявкнул он. — Не смотри на меня так! Я знаю об этой штуке не больше тебя!

Деннис Альфорд провел беспокойную, полную тревожных мыслей ночь, и, когда на следующее утро появился в химическом концерне, где работал, под глазами у него были темные круги. Мастер Ансель Хок был злорадно доволен.

— Снова опоздал? — рявкнул он. — В чем дело? Ленишься даже на работу прийти?

— Я вам объяснял, — терпеливо ответил Альфорд. — Автобус, в котором я езжу на работу, идет медленней, потому что на протяжении четырех миль ремонтируют дорогу.

— Почему бы тебе не сесть в него раньше? — взревел Хок.

Красный туман сгустился перед глазами Альфорда, ему ужасно хотелось вцепиться в горло Хока. Он не впервые хотел это сделать. Он тем сильней ненавидел мастера, что Хок занимал место, за которое Альфорд отдал бы свои зубы мудрости. Это было его единственное честолюбивое стремление.

Но он заставил себя сдержать гнев и заняться работой. Он понимал, что если позволит себе сорваться, это приведет не только к потере работы, но и к тому, что Хок его изобьет. Альфорд понимал, что он не пара сильному мастеру. Дома у него есть пистолет, и он не использовал его только потому, что сомневался в своей способности совершить нераскрываемое преступление.

Стараясь сдержать дрожь тела, Альфорд сказал:

— Автобусы идут с интервалом в час. Мне и так приходится очень рано вставать, чтобы попасть на этот, в котором я приехал.

Хок сделал нетерпеливый жест.

— Никаких проклятых оправданий! Работай! Если опоздаешь еще раз, отправишься в мусоропровод!

Кипя от вынужденного бессилия, Альфорд прошел к шкафчикам. Он был напряжен, едва ли не болен. Переодеваясь, он заметил, что в кармане пальто что-то необычно большое. Но он слишком торопился, чтобы проверить, что это.

Как обычно, день был скучный и монотонный. Альфорд так напряженно думал о вчерашнем происшествии, что допустил несколько ошибок в простейших аналитических тестах. Хок отругал его.

И все же продолжение дня было необычным. Потому что в конце его Анселя Хока нашли в его кабинете — мертвым. Смотреть на него было очень неприятно. Вокруг шеи пурпурный рубец. Глаза выпячены, язык свисает почти до конца подбородка.

Судебный медик, приехавший с полицией, признал смерть от удушения. Хока медленно задушили какой-то веревкой. Орудие смерти не было найдено.

Всю мебель в кабинете опылили специальным порошком для снятия отпечатков пальцев, взяли образцы пыли и волокон, тело Анселя Хока сфотографировали с разных углов. Но это было все, что смогла сделать полиция. Свое недовольство она сорвала на работниках.

— Где вы были в момент убийства? — свирепо спрашивал Альфорда один из полицейских в штатском.

Была очередь Альфорда.

— На своем месте, — ответил Альфорд.

Он не испытывал ни страха, ни враждебности к тому, кто его допрашивал. Потому что Хок мертв, а он к этому не имеет отношения. Он был просто счастлив.

— Да? — подозрительно спросил детектив. Он ко всем относился подозрительно. Даже у его жены возникали сомнения в своей невиновности, когда он был рядом с ней. У него была совершенно неуместная фамилия Бёрди^[1] и кривой нос, который свидетельствовал, что в прошлом его сильно ударили по лицу. — Где ваше место?

Альфорд показал.

— Вон там. № 9.

— Вы могли оттуда проскользнуть в офис мастера?

— Не думаю. Пришлось бы пройти мимо места Новака. Он бы меня увидел.

— Вы ведь его ненавидели?

— Его никто не любил.

— Ну, ладно! — раздраженно рявкнул детектив. — Почему вы это сделали?

— Я этого не делал, — ответил Альфорд.

Бёрди в отчаянии поднял руки.

— Это все! Следующий! Ты, с усиками!

Альфорда и остальных продержали много часов; они уже давно должны были быть дома. В результате Альфорду пришлось долго ждать прихода автобуса. Ожидая, он сунул руку в карман пальто за сигаретами. И только тут обратил внимание на необычный предмет в кармане. Он извлек его.

Это была веревка. Нет! Это была та самая веревка! Нить, проходящая через ее середину, блестела в свете уличного фонаря.

Внутренности у Альфорда опустились.

Придя домой, он лихорадочно взбежал по ступенькам крыльца и поднялся на перила. Его испуганный взгляд устремился на две балки, где была веревка.

Там ничего не было!

Как веревка попала к нему в карман?

Это она убила Хока? Инстинктивно Альфорд знал, что это так.

Его охватил такой ужас, что его едва не вытошнило. Он спустился по ступенькам и посмотрел в ночь. В мыслях был хаос.

Он не знал, как долго просидел здесь, прежде чем набрался сил, чтобы войти в дом. Рассказал жене смягченный вариант того, почему задержался, больше для того чтобы она не считала его спятившим, чем чтобы ее успокоить.

* * *

После того как полиция отказалась от расследования как от бесполезного и положение стало напоминать нормальное, Фрэнк Коупленд, владелец фабрики, назначил Нильса Ингварссена новым мастером.

Альфорд был в ярости. По возможности взяв себя в руки, он пошел к Коупленду.

— Мистер Коупленд, — сказал он, делая удивленное лицо, — я не понимаю, почему вы назначили Ингварссена. Вы знаете, что я уже давно должен был получить повышение, а вы назначили не меня, а сначала Хока, а теперь Ингварссена. Я работаю в компании дольше их и знаю о работе больше, чем они.

Коупленду было неловко.

— Ну, по правде сказать, я не верю, что вы годитесь для этой должности. Вы не такой человек; мне нужен мастер жесткий и требовательный, способный заставить работников эффективно трудиться. А вы…

И Коупленд замолчал, глядя на свои руки.

— Но, мистер Коупленд, — взмолился Альфорд, — вы не дали мне шанса. Если необходимо, я могу быть таким же жестким, как другие. К тому же я знаю работу, понимаю, что нужно делать, и…

— Жаль, Альфорд, но уже поздно. Я назначил Ингварссена. Но вот что я вам скажу. Если что-нибудь случится с Ингварссеном, обещаю дать вам шанс.

— Спасибо, мистер Коупленд, — сказал Альфорд.

Он вышел из офиса, думая о словах «если что-нибудь случится с Ингварссеном». Если что-нибудь случится с Ингварссеном… У него есть веревка… А веревка убила Хока…

Как веревка могла убить Хока, думал он за работой. Может, ею действовал загадочный незнакомец? Но это невозможно. Зачем незнакомцу совершать ради него убийство, даже если он спас ему жизнь? Он уже знал, что веревка обладает необычными свойствами. Иначе как она могла бы попасть к нему в карман вчера и сегодня снова? Может, ее приводит в действие его концентрированная ненависть? Это пахнем магией, призраками и хобгоблинами. Но ввиду того, что он уже знает о веревке, это кажется вполне логичным.

И если он сейчас возненавидит Ингварссена, возненавидит изо всех сил, может быть… веревка снова убьет.

На следующий день перед самым ланчем Коупленд вошел в офис Ингварссена со стопкой документов в руках. Через несколько мгновений послышался душераздирающий вопль, и Коупленд выбежал их кабинета. Лицо его позеленело.

— Ингварссен мертв! — крикнул он. — Задушен насмерть!

Он бросился в свой офис, схватил телефон и позвонил в полицию.

На этот раз Бёрди чрезвычайно заинтересовался.

Он разглядывал работников, негромко произнося:

— О, боже! О, боже! О, боже!

Судебный врач осмотрел Ингварссена и серьезно провозгласил:

— Медленное удушение с помощью веревки.

Он поискал веревку и не удивился, не обнаружив ее.

Бёрди повернулся к своим коллегам.

— Ладно, ребята, попробуем найти веревку. Обыщите этих парей до волос на груди. Обыщите лабораторию — столы и кладовые. Проверьте все шкафчики.

Альфорд следил за происходящим, едва смея дышать. Что если веревка еще у него в кармане? Она должна была вернуться туда, поработав с Ингварссеном…

Но как ни удивительно, веревки не было ни в кармане, ни в шкафчике. Как будто она намеренно спряталась до конца расследования.

В этот момент Альфорд понял, что веревка подчиняется его мыслям. «Еще как полезна!» — подумал он, вспомнив слова незнакомца. Он больше не завидовал власти диктаторов.

Специалист по отпечаткам пальцев деловито повторял процедуру. Отсутствие уличающих отпечатков заставляло его скучать. Фотограф равнодушно снимал. А Бёрди заново начал всех допрашивать. Метод его, с некоторыми вариациями, был прежний:

— Ладно, зачем вы это сделали? Как вы это сделали? Куда вы спрятали веревку? Выкладывайте!

Альфорд был почти истерически беспечен, когда пришла его очередь отвечать на вопросы. Сознание необыкновенных свойств веревки придавало ему ощущение неуязвимости. Он спокойно отвечал на вопросы Бёрди.

* * *

Коупленд поиграл ручкой, прежде чем взглянуть на Альфорда. Со времени последнего убийства на его лице появилось несколько новых морщин, и он как будто похудел. И на Альфорда смотрел только долю секунды.

— Да, — сказал он наконец, — я помню свое обещание.

— Значит, вы назначите меня мастером? — жадно спросил Альфорд.

В глазах Коупленда появилось какое-то неопределенное выражение.

— Конечно, вы понимаете опасность. Вы знаете, что случилось с теми двумя. Мне не хочется потерять еще одного человека.

— Я готов рискнуть, сэр.

— Хммм… — сказал Коупленд. — Полагаю, вы достаточно знакомы с обязанностями мастера. Повышение зарплаты начинается немедленно.

— Вы хотите сказать, что я мастер? О, спасибо, мистер Коупленд!

Альфорд был счастлив. Он достиг того, о чем мечтал больше всего в жизни.

Он вышел из офиса, поглаживая утолщение в кармане своего пиджака. Он взглядом собственника осмотрел всех в лаборатории. Они принадлежат ему, он может на них орать.

— Ладно, Новак, спускайся на землю. А ты, Барц, что по-твоему это? Зал для прогулок? Все за работу! Мы и так потратили много времени из-за этих копов!

Коупленд, слыша резкий голос Альфорда, облизал губы. Неопределенное выражение в его глазах теперь присутствовало там постоянно.

* * *

Два великолепных месяца Альфорд властвовал над своими прежними коллегами по лаборатории. И надо отдать ему должное: работа шла хорошо. Его теперь ненавидели так же, как раньше Хока. Что касается Коупленда, то он постоянно худел. Ему ужасно хотелось что-то сделать, но он не менее ужасно этого боялся. Его тревожил Альфорд.

Коупленд начал пить — он обещал своей покойной жене никогда этого не делать. Однажды, когда Коупленд был так полон виски, что булькал на ходу, он сделал то, что не смел сделать в трезвом состоянии, — он уволил Альфорда.

— Но, мистер Коупленд, я не понимаю! — воскликнул Альфорд. — Я управляю работой не хуже, чем это делали Хок и Ингварссен. Я это делаю лучше!

Коупленд пристально смотрел на стоящую на его столе бутылку. Он задумчиво икнул.

— Нечего понимать. Я сказал, что вы уволены. Уходите от меня. Далеко, как можно дальше…

— Вы не понимаете, что делаете, сэр. Вы нетрезвы. Если вы немного подумаете…

— Нет! — в пьяной ярости закричал Коупленд. — Нет! Я не хочу думать! Убирайтесь — вы уволены!

Альфорд машинально коснулся кармана пиджака. Он добела сжал губы, глаза его сверкали.

— Это окончательно? — спросил он.

Коупленд серьезно кивнул.

— Окончательно. Уходите.

Альфорд смотрел на Коупленда. Но видел не его, а руины рая, в котором жил. Снова взглянув на Коупленда, он увидел не его расслабленное бледное лицо. Он увидел труп с высунутым языков и выпяченными глазами. На шее у трупа следы веревки. Альфорд повернулся и вышел.

Он видел насмешливые лица своих прежних рабов, когда шел мимо них к шкафчикам. И отвечал им таким диким и яростным взглядом, что они опускали глаза и занимались своей работой.

Альфорд так рванул дверцу шкафчика, что она со звоном отлетела назад. Он вытащил несколько грязных халатов, две пары резиновых перчаток, резиновые бахилы и зонтик. Свернул все это неаккуратной связкой. Потом стал брать с полок стеклянные пробирки и разбивать их о пол.

В баре на углу он довел себя примерно до такого же состояния, в каком был Коупленд. И только когда его дважды вырвало и он потерял надежду удержать что-нибудь внутри, он отправился домой. Сочувствующий бармен постарался, чтобы он не забыл свою связку.

Жена пришла в ужас, увидев Альфорда.

— Денни, что ты делаешь?

— Пью! — закричал Альфорд. — Меня уволили, слышишь? Уволили!

Он швырнул ей связку. И икая, со слезами на глазах, ушел в свою комнату.

Включив свет, он достал из кармана веревку и положил на кровать. Сел рядом и следил за игрой света в проходящей через ее центр нити. При этом он приговаривал:

— Он меня уволил, веревочка. Уволил — понимаешь? Я ненавижу его, ненавижу его, ненавижу! Но ты ведь позаботишься о нем, веревочка, мой старый друг? Ты обернешься вокруг его шеи и задушишь — медленно… очень медленно! — Альфорд сонно, но садистски улыбнулся. — Ты разберешься с ним за меня… старина.

Он лег и уснул.

* * *

На следующее утро Альфорд проснулся, услышав властный стук в дверь. Он машинально посмотрел на часы на маленьком столике. От этого движения в голове вспыхнула боль. Четверть двенадцатого.

— Ладно, выходи! — услышал он резкий голос.

Он узнал Бёрди. Полиция! Он мгновенно все вспомнил. Коупленд!

— На этот раз мы тебя прижмем! — громко продолжал Бёрди. — Старый джентльмен оставил записку. Его адвокат дал ее нам. В письме он пишет, что заподозрил тебя и что если с ним что-нибудь случится, то это ты. Ты пойман, как клоп в ковре! Выходи, или мы сломаем дверь!

Слышался истерический плач его жены.

Голова Альфорда неожиданно прояснилась. Мышцы напряглись. Он облизал губы и осмотрел комнату. Окно!

И выпрыгнул через окно, несмотря на стекло. Приземлился на кухонном крыльце, из длинного пореза на щеке текла кровь. Он спустился по опорной балке, перебрался через ограду и выбежал в переулок.

За ним слышались свистки и громкие голоса. Выстрелили из револьвера. Потом раздался топот ног преследователей.

Альфорд бежал, как сумасшедший. Ему казалось, что он бежит бесконечно долго. Ум захвачен стремлением бежать, ужас ледяной рукой сжал сердце.

Все превратилось в шум и смятение. Сам воздух, казалось, ревет и дрожит. Предметы дико мелькали перед глазами Альфорда. Он спотыкался и несколько раз падал, пока руки и колени не превратились в кровавое месиво из-за обломков стекла и кусков камня на участке, по которому он бежал.

Тяжело дыша, уставший, он достиг убежища — старого разрушенного здания, которое когда-то было фабрикой. Альфорд залез в провисшее окно, в котором оставались куски стекла. Всхлипывая, он перебирался через мусор, покрывавший пол. Легкие горели, как в огне, все перед его глазами стало неотчетливым и покраснело. Он поднялся по разбитым ступеням, скользя и огибая старые станки.

Наконец он не мог идти дальше. Лестница кончилась. Он оказался в маленьком помещении, освещенном косыми лучами солнца, проходившими через трещины в стенах и потолке. Тяжело дыша, опустился на пол.

Внизу останавливались машины. Громче стали голоса. Все перекрыл громкий голос Бёрди:

— Сдавайся! Ты окружен. Выходи с поднятыми руками, или мы тебя застрелим! Считаю до десяти. Один, два, три…

Оглядываясь невидящим взглядом, Альфорд на мгновение увидел дикие зеленые глаза незнакомца. Глаза были жадные. Альфорд порылся в кармане. Веревка была там.

Он встал, слабый и шатающийся, и перешел помещение туда, где в полу был люк. Заглянул в него. Глотнул. Потом принялся рыться в мусоре на полу. И наконец нашел — достаточно длинный кусок дерева.

Альфорд привязал к нему веревку. Другой конец обернул вокруг шеи. Все будет просто. Он станет собственным палачом. Люк с переброшенным через него брусом — прекрасная виселица.

Он прочно обвязал веревкой шею и готовился, когда Бёрди досчитал до девяти. Но прыгать ему не нужно было. Веревка пошла ему навстречу.

Исчезновение

Он выбрался из машины и помахал на прощанье мужчине за рулем.

— Спокойной ночи, Фред. Увидимся завтра на работе.

Фред поморщился.

— Не напоминай мне. Дуг. После того, как мы так замечательно провели время на рыбалке, тяжело будет возвращаться к старой рутине. Ну, спокойной ночи.

Дуг Крэндал еще раз помахал, и машина отъехала от тротуара, тихо заурчав в тишине летней ночи. Собрав свои рыболовные снасти и нанизанных на леску окуней, Дуг направился к дверям двухэтажного дома, в котором жил. Он довольно улыбнулся в предвкушении того, как обрадуется Вики, когда увидит его улов. Подойдя к дому, он взглянул на окна второго этажа. Они были темными. В окнах первого этажа, где жили Мейсоны, тоже не было света. Был всего лишь десятый час — слишком рано для того, чтобы Вики или Мейсоны уже легли спать. Дуг решил, что, скорее всего, Вики ушла с Мейсонами в кино.

В квартире было темно. Он включил свет и заглянул в спальню. Вики там не было. Он пошел в кухню, подумав, что она могла оставить записку. Однако, никакой записки он не нашел и утешил себя мыслью, что жена, вероятно, надеялась прийти домой раньше него.

Он решил сделать себе кофе, пока будет ждать возвращения Вики. Опустошив стеклянную кофеварку в раковину, заметил коричневый налет, образовавшийся изнутри, возле дна. Странно… выглядело так, словно ею давно не пользовались.

Что-то зашевелилось в темном, темном уголке сознания Дуга, когда до него начали доходить и другие мелкие странности. Заглянув в холодильник за холодной нарезкой, чтобы сделать бутерброд, он обнаружил, что внутри пусто. Если б Вики сделала субботние закупки, то в холодильнике было бы полно съестного.

Потом Дуг вспомнил, что когда заглядывал в спальню, то заметил, что кровать не заправлена. Это не похоже на Вики, ибо она всегда содержала квартиру в идеальном порядке.

Мелочи — осадок в кофеварке, незаполненный холодильник, незаправленная кровать. Но они начинали принимать для Дуга Крэндала ужасное значение. Неожиданно старый страх вернулся, нашептывая в голове, терзая душу.

Дуг принялся курить сигарету за сигаретой, то и дело поглядывая на часы. Когда кофе был готов, он выпил его черным. Потом, не в силах больше усидеть на месте, начал мерить шагами комнату.

Он все время поглядывал на часы. Десять тридцать. Потом одиннадцать. С каждой минутой тревога у него в душе возрастала.

Он включил телевизор в гостиной, но не мог сосредоточиться ни на одной из программ и вскоре выключил его. Снова принялся нервно вышагивать туда-сюда по дому.

Сразу после половины двенадцатого Дуг услышал, как перед домом остановилась машина. Должно быть, это Мейсоны вернулись домой. Дуг прислушивался с нетерпением. Послышался звук шагов, скрип открывающейся двери. Потом — тишина.

Дуг старательно напрягал слух. Если бы Вики уезжала с Мейсонами, то сейчас она бы поднималась по лестнице. Прозвучал бы резкий стук ее каблучков в коридоре, щелчок ключа в замке. Но напряженные секунды шли, а ничего слышно не было.

Без четверти двенадцать Дуг понял, что больше не в силах выносить эту тишину и бесплодное ожидание. Он спустился по лестнице и постучал в дверь Мейсонов.

Тед Мейсон открыл дверь, придерживая полы халата. Сонное выражение слетело с его лица, когда он заметил необычную, напряженную бледность Дуга.

— Бог мой, Дуг, ты выглядишь… скажи, что стряслось? Давай, входи.

— Вики! — выпалил Дуг секундой спустя, когда предстал перед Тедом и Паулой Мейсон в их гостиной. — Она пропала. Я… я боюсь, с ней что-то случилось. — Запинаясь, он сумбурно поведал им, как приехал домой из поездки на рыбалку и нашел дом странно запущенным. — Я думал, может, она уехала с вами, — закончил он.

Паула Мейсон покачала своими белокурыми кудрями.

— Нет, Дуг. Последний раз я видела Вики вчера… в субботу… утром. Тед собирался везти меня по магазинам, и я поднялась спросить, не хочет ли Вики тоже поехать. Но она неважно себя чувствовала. Сказала, что купит что-нибудь потом в гастрономе по соседству. После обеда я снова поднялась к ней, но на мой стук никто не ответил, и я подумала, что Вики куда-то ушла.

Дуг устремил невидящий взгляд в пространство.

— Неважно себя чувствовала… — пробормотал он. — В пятницу вечером, когда я уезжал, у нее болела голова, но я тогда не придал этому значения. Но если Вики заболела, почему она не осталась дома?

Тед и Паула Мейсон ответили беспомощными взглядами на встревоженный вопросительный взгляд Дуга. Тревога, которую он испытывал, теперь отражалась и на их лицах.

— Может, Вики пошла что-нибудь купить, ей стало плохо и…

Тед неуверенно осекся, словно боялся продолжать.

— Такое возможно, — пробормотал Дуг. — Она пошла в магазин, быть может, потеряла сознание, и ее увезли в больницу…

Вдруг он замотал головой и сел в ближайшее кресло. Вид у него был такой, словно он находился сейчас не здесь, не в этой комнате, а где-то далеко отсюда. Он продолжал качать головой, и в глазах у него появилась какая-то пустота.

Он больше уже не мог не обращать внимания на свой старый страх. Едва ли исчезновение Вики так легко объясняется. Ответ был, он его все время знал, просто не хотел признаваться в этом даже самому себе. Сейчас, в наплыве отчаяния, он осознал, что должен посмотреть в лицо фактам.

Дуг заговорил медленно, прерывисто.

— Тед, Паула, боюсь, все не так просто, как кажется. Боюсь, я… я больше никогда не увижу Вики. — Он сделал глубокий вдох. — Вы слышали про исчезновения в Альдердейле?

— Ну, да, — признался Мейсон. — Это до сих пор нечто вроде сенсации. Но, Дуг, бога ради, какое отношение это имеет к Вики?

— Мы с Вики из Альдердейла, — просто ответил Дуг. — Мы уехали оттуда, как и многие другие, когда начались эти исчезновения. Мы с ней тогда только поженились. Нам казалось ужасно важным, чтобы с нами ничего не случилось. Мы приехали сюда, в город, и я получил другую работу.

Дуг взглянул на свои нервно сплетенные пальцы, не произнося вслух мысли, которые прыгали и мелькали у него в голове подобно теням, отбрасываемым на стену то вспыхивающим, то затухающим огнем. Альдердейл, небольшой городок в Иллинойсе, мало чем отличающийся от всех других маленьких городишек, разбросанных по всей стране. Они с Вики родились в Альдердейле, вместе росли, посещали одни и те же школы. Вместе ходили на вечеринки, пикники, танцы. Было вполне естественно и логично, что в конце концов они должны были пожениться.

Жизнь в Альдердейле была хорошая, текла мягко, легко, как ленивая маленькая речушка. А потом, чуть больше двух лет назад, начались исчезновения. Девушки и юноши, едва достигшие зрелости, исчезали бесследно. Никто никогда больше о них не слышал. Тщательнейшие расследования на самом высоком уровне ничего не дали.

Люди начали уезжать из Альдердейла. Дуг с Вики, в конце концов, присоединились к этому бегству. Уезжать было тяжело, но опасность была реальной и очень близкой.

Дуг поднял глаза от своих рук. В выражении его осунувшегося лица читалась горечь.

— Побег из Альдердейла не помог, — продолжал он. — Что бы там ни произошло со всеми другими исчезнувшими, оно настигло нас даже здесь.

— Но как ты можешь быть уверен? — запротестовала Паула Мейсон. — Исчезновения были крайне локализованы, а вы сейчас очень далеко от Альдердейла. У Вики болела голова. Возможно, то были первые признаки какой-нибудь болезни. Она могла пойти за покупками, потерять сознание от слабости, и ее увезли в больницу.

— Полиция, Дуг, — с неуклюжей мягкостью заметил Тед. — В этом случае полиция была бы извещена. Твое имя и адрес нашли бы среди вещей в сумочке Вики. Возможно, полиция звонила сюда, пока нас всех еще не было дома.

Дуг резко поднялся из кресла, в глазах его блеснул огонек надежды.

— Я проверю. Возможно, есть шанс.

— Я отвезу тебя на машине, — предложил Тед Мейсон.

— Нет, Тед. Мне не хочется причинять вам еще больше беспокойства.

Тед Мейсон начал стягивать халат.

— Буду готов через минуту, — сказал он не допускающим возражений тоном.

Одевшись, Тед Мейсон задержался только для того, чтобы крепко обнять Паулу, сорвав с ее губ возглас удивления и удовольствия. Он как будто внезапно обнаружил что-то очень и очень ценное в обладание тем, что до сих пор считалось само собой разумеющимся. Потом по-мужски скупым жестом сочувствия положил руку на плечо Дугу и повел его к двери.

* * *

Полицейский сержант был добросовестным и дотошным. Он проверил записи участка, сделал запрос в управление на предмет происшествий по району, позвонил в больницу графства и во все другие, куда могли забрать Вики. Но в каждом случае терпел неудачу.

— Не похоже, чтоб вашу жену увезли в больницу, — сказал сержант несколько грубовато от неуклюжего сочувствия к тревоге на лице Дуга. — Должно быть какое-то другое объяснение. Я проверю возможности и распоряжусь в отношении ее поисков. А вам пока лучше отправиться домой и отдохнуть. Я позвоню, как только что-нибудь выяснится.

Дуг тупо кивнул и вместе с Тедом Мейсоном, олицетворяющим безмолвное сочувствие, покинул полицейский участок. Выйдя на улицу, он остановился на тротуаре. На лице его были написаны безнадежность и покорность судьбе.

— Я ожидал этого, — сказал он Теду Мейсону. — Вики пропала… точно так, как пропали те, другие из Альдердейла.

Тед Мейсон отозвался со сдерживаемым нетерпением.

— Но, бога ради, Дуг, это же город. То, что Вики из Альдердейла вовсе не означает, что эти исчезновения нашли ее здесь.

— А какое тут может быть другое объяснение? — спросил Дуг.

Тед Мейсон неловко пожал плечами.

— Не знаю. Зато знаю, что такие скоропалительные выводы ничем тебе не помогут.

— Это не скоропалительные выводы, — настаивал Дуг. — Я прав, Тед, я знаю. В глубине души я чувствую это.

— Ты совсем расклеился, Дуг. — Тед успокаивающим жестом положил руку ему на плечо. — Попытайся взять себя в руки. Возможно, все еще образуется. Давай сейчас вернемся домой. Немного сна пойдет тебе на пользу.

Дуг покачал головой. Мысль о том, чтобы вернуться в свою квартиру, безмолвную и пустую без Вики, вызывала отвращение.

— Но уже поздно! — протестующе заметил Тед. — Куда еще ты можешь пойти!

— Я просто поброжу. Мне хочется побродить. Хочется долго-долго бродить.

— Бога ради! — Тед Мейсон крепко сжал руки Дуга. — Прекрати! Слышишь меня? Теперь слушай: мы возвращаемся домой. Могут позвонить из полиции, и на этот случай тебе лучше быть дома. Предположим, кто-то позвонит, пока ты будешь бродить? — Этот довод убедил Дуга. Он вздохнул, устало кивнул и позволил отвезти себя к машине.

Вернувшись в квартиру, Дуг быстро обошел комнаты, побуждаемый безумной надеждой, что Вики могла каким-то чудом вернуться. Но нигде не было никаких следов ее присутствия, как и в прошлый раз.

Он принялся ходить из угла в угол и курить, как будто надеялся, что эти простые действия удержат на расстоянии страх, который подкрадывался к нему. Он то и дело поглядывал на телефон в алькове рядом с дверью, задерживая дыхание, потом выдыхал, отводя взгляд.

Вики… мысленно, умоляюще вопрошал он. Вики… что случилось? Вики… что отняло тебя у меня?

Альдердейл, слышал он ответный шепот. Альдердейл, где девушки и юноши на пороге зрелости исчезали бесследно. Нечто, стоявшее за теми исчезновениями, то самое нечто, для которого расстояние между большим городом и их городком не имело значения, настигло их даже здесь и нанесло удар.

Дуг попытался заглушить этот настойчивый шепот у себя в голове, но он не унимался, сделался властным в своем торжестве над тщетными усилиями его воли. Он насмехался над ним своим присутствием, дразнил мрачными предположениями, ужасными измышлениями.

Ночь подходила к концу. Усталость стала неподъемным грузом в ногах Дуга. Горло саднило от курения. Обессиленный, он, наконец, опустился на диван. Решил немножко отдохнуть. Совсем чуть-чуть.

Диван был мягким. Он был облаком, невесомо несущим его в пространстве. Тяжесть от ног растеклась по всему телу, достигла век, притягивая их книзу. Шепот стих.

Дуг открыл глаза в ослепляющем солнечном свете. Нахмурившись, он заморгал, смутно сознавая, что его разбудил какой-то настойчивый звук. Звук был повторяющимся. Кто-то стучал в дверь.

Это была Паула Мейсон, она принесла поднос с едой. Сказала почти застенчиво:

— Просто подумала, что надо принести тебе что-нибудь поесть.

Не дожидаясь его реакции, она быстро прошла мимо, поставила поднос на кухонный стол и принялась суетиться с энергией, которая, явно, не допускала никаких возражений.

Дуг прочистил горло.

— Это очень мило с твоей стороны, Паула, правда.

— Садись поешь, — бодро сказала Паула. — Голодные мужчины не в состоянии рассуждать здраво.

И только когда начал есть, Дуг осознал, насколько голоден. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не заглатывать еду с жадностью голодного волка.

— Ну и устроил бы тут беспорядок, — по-прежнему бодро заметила Паула. — Остатки кофе по всей раковине, всюду окурки. — Она начала убирать кухню, не глядя на него. Ее энергия казалась безграничной.

Дуг испытывал признательность. Он понимал, что бодрость Паулы — это притворство в попытке помочь ему немного успокоиться.

Наконец, он закончил. Нашел свои сигареты, закурил.

Паула Мейсон закончила прибираться в квартире и начала собирать грязную посуду. От ее оживленности не осталось и следа. Тщательно скрываемая тревога теперь явственно проступила на лице.

— Дуг, что ты собираешься делать? — спросила она, водрузив вымытую посуду обратно на поднос.

Дуг беспомощно вскинул руки.

— Хотел бы я знать. Похоже, все зависит от полиции. Они сказали, что позвонят мне, если что-нибудь узнают. Я до сих пор не слишком хорошо ориентируюсь в городе, поэтому не знаю, куда еще можно обратиться.

— А у тебя нет никаких друзей из Альдердейла, которые живут здесь? Кто-нибудь из них, возможно, что-то знает о Вики.

— Есть несколько. Но, Паула, я сомневаюсь, что в этом направлении поисков есть что-то обнадеживающее.

— Ты мог бы узнать, — настаивала Паула.

Дуг колебался в мучительной нерешительности.

— Но вдруг кто-то позвонит, пока меня не будет.

— Я оставлю двери открытыми здесь и у себя внизу, и услышу телефон или дверной звонок, если кто позвонит. Не волнуйся об этом, Дуг.

Он решил последовать совету Паулы и проверить эту вероятность, какой бы призрачной она ни казалась. Умылся, переоделся и, вооружившись адресами, переписанными на листок бумаги, и пустился в путь.

* * *

Дуг сделал глубокий вдох и нажал на дверной звонок. Теперь, когда он приступил к исполнению своего плана, совсем потухшая было искра надежды, вспыхнула вновь.

Дверь открыла молодая женщина с усталым лицом. При виде Дуга усталость слетела с ее лица, сменившись удивленной улыбкой.

— Бог мой, Дуг Крэндал! Какой сюрприз! Ты не на работе? А где Вики?

— Я за тем и пришел, чтоб узнать, Рут. Видишь ли, Вики… Вики пропала.

С губ Рут сорвался потрясенный возглас.

— Дуг… нет! Только не Вики! — Ее рука взметнулась к лицу, словно ужас, отразившийся на лице, причинял боль. Было что-то личное в ее реакции, вызванное не столько несчастьем Дуга, сколько его воздействием на какой-то глубоко укоренившийся ее собственный страх.

— Альдердейл, — выдохнула Рут, — Дуг… Альдердейл.

Дуг мрачно кивнул.

— Этого я и боялся. Не представляю другой причины, по которой Вики могла исчезнуть.

— Ох, Дуг, и нет никакого спасения? — Голос Рут был похож на горестный вой. — Мы сбежали сюда, в большой город, чтобы быть как можно дальше от этого… от тех исчезновений… и все бесполезно. Все мальчишки и девчонки, которых мы знали, с которыми ходили в школу — пропали. И теперь… теперь Вики.

Спасение. Дуг задавался вопросом, действительно ли спасения нет. Он побыл еще немного в попытке успокоить тревогу, вызванную его визитом, после чего продолжил поиски, обеспокоенный теперь еще и тем, как другие воспримут его новости. Он решительно настроился быть деликатнее в своих расспросах. Просто небрежный вопрос. Вики не видели? О, ничего важного. Мне дали выходной, а Вики нет дома. Подумал, может к вам заглянула.

Он повторял этот вопрос много раз, давал то же объяснение снова и снова. Никто не видел Вики. Было много приглашений для них с Вики прийти в гости. Помимо этого никаких результатов Дуг не получил.

От одного адреса к другому, с одного края города на другой. Не все были семейными и дома, как Рут, чтобы ответить на его звонок. Многие работали. Но его снабдили номерами телефонов, и он звонил в конторы и магазины. В таких случаях он менял свой подход, стараясь никого не напугать и не встревожить.

Результаты по одному из адресов положили резкий конец его поискам. День уже клонился к вечеру. Он пришел в меблированную квартиру, где жили две девушки из Альдердейла. Женщина, которая открыла Дугу дверь, объяснила, что девушки здесь больше не живут.

— Видите ли, одна из них исчезла. Просто исчезла. Все это было очень странно. Вторая из-за этого стала сама не своя. Она упоминала Альдердейл, тот городок, где пропало много людей. Вот почему это показалось таким странным. Я часто гадала, была ли тут какая связь. Я сказала своему мужу.

— А вторая девушка… что с ней стало? — прервал женщину Дуг.

— О, она собрала вещи и ушла. Сказала, что хочет оказаться как можно дальше от Альдердейла.

— Понятно, — пробормотал Дуг. — Спасибо. — Он отвернулся с неосознанной резкостью, совершенно раздавленный тем, что узнал. Значит, пропала не только Вики. Есть и другие. Многие переехали в город из Альдердейла, и они с Вики знали далеко не всех. Сколько из них тоже пропало?

Дуг не тратил время на бесплодные предположения. Теперь, к своему ужасу, он окончательно убедился в том, что дальнейшие поиски Вики бесполезны. Из пепла этого знания восстала новая цель. Он с мрачной решимостью поставил перед собой суровую задачу — отыскать причину этих исчезновений.

* * *

— Билет до Альдердейла, пожалуйста, — сказал Дуг билетному кассиру.

Мужчина кивнул и начал поворачиваться к стеллажам у себя за спиной, но на полпути замер, словно что-то его остановило. Он резко повернулся назад к Дугу.

— Вы сказали — Альдердейл? — Голос его прозвучал напряженным шепотом, чуть-чуть прерывистым. Во взгляде, впившемся в лицо Дуга, читался испуг пополам с интересом.

— Ну, да, — устало ответил Дуг, несколько обескураженный таким резким изменением в поведении кассира. — Мне нужен билет до Альдердейла в один конец.

Кассир положил руки на прилавок и наклонился к решетке, отделяющей его от Дуга. Было что-то тяжеловесно доверительное в его отношении, словно движимое всепоглощающим порывом поведать нечто огромной важности.

— Послушайте, молодой человек. В этот город ехать опасно. На вашем месте я бы держался от него подальше. Слишком большой риск. Там исчезло много народу.

— Я знаю, — ответил Дуг. — Мой билет, пожалуйста.

Кассир убрал руки с конторки и отодвинулся назад, словно Дуг вдруг превратился в того, с кем безопаснее не входить в близкий контакт. Он нахмурился и с недоверием воззрился на Дуга.

— Уверены, что знаете, что делаете? — поколебавшись, спросил он.

— Вполне, — отозвался Дуг. — А теперь, если вы удовлетворены, будьте добры, дайте мне билет, пожалуйста.

Качая головой и бормоча себе под нос, билетер подчинился, но все его движения, пока он выписывал проездной документ, были заметно скованными.

Получив, наконец, билет, Дуг взял в руки свою сумку и быстрым шагом направился на платформу, нервно покусывая губы. Предостережение билетного кассира взволновало его, и все прежние страхи вернулись. До сих пор он испытывал лишь твердую решимость докопаться до причины этих исчезновений. То, что он сам подвергнется опасности, отправившись в Альдердейл, не приходило ему в голову.

К нему пришло осознание, что у него нет ничего, что могло бы дать надежду на неприкосновенность. Он из Альдердейла. Он молод — сам только-только перешагнул черту зрелости. Он, в сущности, идеальная добыча для той неизвестной злой силы, которая похитила всех остальных, не оставив следов.

Беспокойство зашевелилось у него в душе, но вызвано оно было не тревогой за самого себя. Потеря Вики почти не оставила у него желания продолжать существовать. Но он не хотел, чтобы что-нибудь случилось с ним прежде, чем он, наконец, вытащит на свет божий причину этих исчезновений средь бела дня.

Дуг отыскал свой вагон, забросил сумку на багажную полку над головой и устроился на сиденье. Он мрачно смотрел в окно, с горечью прокручивая в голове разочарования последних двух недель. Он бы уехал в Альдердейл сразу в тот же день, как узнал об исчезновении еще одной девушки, но надежда, что полиция может что-нибудь обнаружить, вынудила его ждать. Полицейские тщательно проработали все варианты в поисках Вики, используя все службы, все возможности своей обширной структуры. Но сколько бы человек ни раскидывали сети в поисках одной-единственной рыбешки, они не могли ее поймать по той простой причине, что ее там не было.

Поступали звонки. Мистер Крэндал не подъедет в такую-то больницу? Неопознанная жертва несчастного случая, похожая по описанию на миссис Крэндал. Колотящееся от страха и надежды сердце, с трудом сдерживаемое нетерпение, напряжение, от которого нервы звенят, словно натянутые струны и потеют стиснутые в кулаки руки. А потом… запах дезинфекции, маленькая фигурка на белой кровати. Золотисто-каштановые волосы, рассыпавшиеся по подушке, глаза под закрытыми веками, возможно, карие. Но не Вики.

Случай амнезии. Снова золотисто-каштановые волосы, карие глаза, наблюдающие за ним жадным, ищущим взглядом, молящие быть узнанными. Но не Вики.

Морг. Лампы, не до конца рассеивающие мрак, холодную, промозглую атмосферу смерти. Грубая каменная столешница инеподвижное тело под простыней. Простыня частично откидывается… снова не Вики.

Не Вики. Опять не Вики. Нигде не Вики. Вики — имя для той, что была когда-то, делила с ним этот маленький кусочек мира, а потом ушла. Исчезла. Пропала. Вики — воспоминание. Вики — память.

* * *

Дуг был единственным, кто сошел с поезда в Альдердейле. С сумкой в руке он обошел маленькое здание железнодорожной станции, и по гравийной подъездной дороге вышел на улицу. Он шел медленно, оглядываясь вокруг со смесью грусти и воспоминаний.

Альдердейл был уже не тем городком, который он помнил, в котором родился и вырос. Старые, знакомые места сильно, безнадежно изменились. Свидетельства заброшенности и запустения виднелись повсюду. Лужайки заросли сорняками, краску на домах давно никто не обновлял, и она выгорела и облупилась. Большинство домов стояли пустыми. Табличка «Сдается» висела почти в каждом окне.

Людей на улицах встречалось мало, и те, мимо которых проходил Дуг, были ему незнакомы. Они удивленно глазели, когда замечали его дорожную сумку, но, встречаясь с ним взглядом, отводили глаза и спешили прочь.

Еще более глубокая печаль воцарилась в душе Дуга. Дружеская улыбка, кивок головой, которые предлагались даже незнакомцам, остались в прошлом. Теперь было только недоверие к тем, кто казались чужаками, и страх, который заставлял отводить глаза и ускорять шаг.

Атмосфера угрозы, притаившейся опасности висела над городом. Дуг ощущал ее так, словно это был разлитый в воздухе запах, принесенный ветром звук.

Он снял номер в гостинице, потом отправился посмотреть, много ли родственников и знакомых сможет найти. Именно с них он и начнет свои поиски. И будет ли это начало конца или просто конец начала, он не осмеливался гадать.

На исходе второго дня он по-прежнему не имел ничего, что хотя бы отдаленно могло быть ниточкой. Родственники и друзья, коих в Альдердейле осталось не много, были страшно рады вновь видеть его. Их привела в отчаяние новость об исчезновении Вики. Но никаких полезных сведений они предложить не могли.

Поиски Дуга неизбежно привели его к начальнику полиции Харгуду, который уединился со своими воспоминаниями о лучших днях, кражах и ограблениях в пыльном кабинетике городского суда.

— Бесполезно пытаться накопать здесь что-нибудь, — заявил Харгуд после того, как Дуг пересказал ему историю в десятый раз. — Правительство присылало целую толпу следователей, и они рыскали и вынюхивали тут повсюду, но все без толку. Все они вернулись в Вашингтон, или откуда там они приехали, не солоно хлебавши. И я работал по этим исчезновениям с тех пор, как они начались, и знаю не больше, чем знал в начале.

— Но разве нет чего-нибудь, ну, хоть чего-то, от чего можно было бы оттолкнуться? — в отчаянии взмолился Дуг.

Харгуд поскреб свою заросшую челюсть.

— Ну, вообще-то, есть кое-что, хотя я по-прежнему считаю, что это чепуха. В общем, ты можешь пойти поговорить с доком Вонамейкером. Он живет рядом с Ашертоном на Седар-Крик-роуд. У доктора есть то, что он называет теорией в отношении этих исчезновений. Может, в этом и есть что-то, но лично я бы сказал, что доку на старости лет просто нравится рассказывать байки.

Доктор Вонамейкер, «Сильвестр П. Вонамейкер, доктор медицины», как гласила вывеска над крыльцом, был низеньким, лысым толстяком. Он мог бы показаться веселым и жизнерадостным, если б не загадочная непроницаемость взгляда за толстыми стеклами очков. Очки каким-то образом сильно меняли его внешность. Они придавали совиную серьезность его краснощекой физиономии, делая одновременно мудрым и неуловимо таинственным.

Дуга сердечно препроводили в старомодную гостиную, где он сразу же пустился в объяснения своего визита. Закончил он так: «Харгуд сказал мне, что у вас имеется теория по поводу этих исчезновений, и я подумал, что было бы неплохо поговорить с вами».

Вонамейкер издал смешок, сухой и, в то же время, горький.

— И, полагаю, Харвуд не преминул добавить, что у меня малость не все дома, а то и вовсе крыша съехала.

Дуг мягко заметил:

— Мнение Харгуда меня нисколько не интересует. Он ничего не знает, не имеет ни малейшего представления. Никто не имеет. У вас, по крайней мере, есть теория того, что может стоять за этими исчезновениями. Я пришел послушать вашу теорию как последнюю надежду, последнее средство, а не использовать ее, чтобы судить о вашей здравости.

Дугу показалось, что взгляд Вонамейкера сделался чуть более открытым, словно его слова сломали барьер сдержанности.

— Давненько я не слышал таких добрых слов, — тихо заметил Вонамейкер. Он резко потянулся за почерневшей, изогнутой трубкой, которая лежала на столе рядом с его креслом, и пару минут был занят тем, что набивал ее табаком. Наконец, поднял глаза. Он не зажег трубку, просто вертел ее в своих пухлых руках.

— У меня есть теория, да. Те, кто слышал ее, называют это глупой выдумкой, бредом сумасшедшего и парочкой еще более живописных определений. Но если у вас открытый, наделенный богатым воображением ум, не скованный прецедентом, ограниченным узкими пределами человеческого опыта, вы увидите, что моя теория имеет определенные возможности. Я говорю возможности. Я не берусь утверждать, что моя теория истинна, поскольку не располагаю фактами, которые дали бы мне такое право. Но как теория, как возможный ответ, она удовлетворяет всем условиях лучше всего того, что было предложено. Итак… вы слышали, без сомнения, о метеорите? Том самом метеорите?

— Который упал в саду Неда Джонсона на Кресси-стрит? Ну, да, конечно, — ответил Дуг. — Это было около двадцати шести лет назад, незадолго до моего рождения.

— До вашего рождения, — сказал Вонамейкер, — запомните этот момент. Тот факт, что метеорит упал до вашего рождения — до рождения всех тех, кто потом пропал — имеет огромную важность. Метеорит — вот ключ ко всему.

Я перескажу несколько фактов, которые более или менее общеизвестны; они установлены не мной, но людьми из гораздо более подходящих для этого отраслей науки. Метеорит состоял из какого-то неизвестного вида радиоактивной субстанции, заключенной в оболочку из никелесодержащего железа. Эта оболочка почти полностью сгорела, проходя через плотные слои земной атмосферы, но радиоактивная внутренность осталась нетронутой. Правда, она недолго оставалась радиоактивной: какой-то элемент в атмосфере или в земле стал причиной увеличения уровня радиации во много раз, за короткое время изменив ее на некий, похожий на свинец, материал.

Ученые, которые приехали исследовать метеорит, в конце концов, увезли его и поместили под стекло в музее университета. Но что-то осталось — что-то, что невозможно было забрать. Что-то, причинившее столько горя и страданий в последующие годы. — Вонамейкер подался вперед, глаза его за толстыми стеклами поблескивали.

— Будучи активным, метеорит испускал тяжелую радиацию, много тяжелее, чем рентгеновские лучи. Не думаю, что вам известно, какая работа была проделана с рентгеновскими лучами на фруктовых мухах. Но думаю, вы поймете, когда я скажу, что тяжелая радиация, излучаемая метеоритом, имеет способность изменять структуру генов и хромосом, носителей наследственных характеристик в плазме эмбриона человека. И каковы же результаты таких изменений? В подвергшемся подобному воздействию потомстве происходят мутации. Метеорит, — голос Вонамейкера снизился до шепота, — сделал это. Вызвал мутации. А насколько большим он был — вы видели воронку в саду Неда Джонсона?

Дуг быстро кивнул.

— Она была большая. Около десяти футов в ширину.

— Воронки больше нет, — с некоторым сожалением заключил Вонамейкер, — но в то время это было самой популярной достопримечательностью в Альдердейле. До того, как метеорит выкопали, до того, как он перестал быть радиоактивным, все жители города приходили посмотреть на воронку. Ваши мать с отцом были там, как и мать и отец Вики, как и матери и отцы всех остальных. Они еще не были женаты или, возможно, ждали более благоприятных материальных условий для рождения детей, но они приходили, и та жутко тяжелая радиация изливалась на них из воронки, вызывая изменения в клетках репродуктивных тканей.

Вы же слышали о монстрах. Монстры были мутантами, рожденными от родителей, чьи зародышевые клетки изменились под воздействием радиации, излучаемой метеоритом. Но не все дети родились пародиями на человеческие существа. Многие были нормальными… по крайней мере, внешне. На самом деле, они тоже были мутантами, но данный факт стал очевиден лишь много лет спустя по причине своего рода задержки во времени. — Вонамейкер посмотрел куда-то поверх плеча Дуга, и его губы растянулись в безрадостной улыбке.

— Всю свою жизнь я не перестаю изумляться изобретательности и предусмотрительности Матушки Природы. Как хорошо она обеспечивает тех своих детей, к которым благоволит! Растения и животные, которым оказывается предпочтение, прекрасно адаптируются к окружающей среде, снабжаются всей возможной помощью и поддержкой в постоянной борьбе за выживание. Вот послушайте — если среди монстров вдруг появится младенец сверхчеловек с физическими данными, значительно превосходящими физические данные обычных людей, будет ли он опознан как сверхчеловек?

Дуг заколебался.

— Ну, думаю, это будет довольно трудно определить.

— Именно! — воскликнул Вонамейкер, засияв одобрительной улыбкой. — Мало какие из монстров походили друг на друга физически. Если б среди них появился сверхчеловек, его просто приняли за очередного монстра. Его бы поместили в соответствующее учреждение за высокими заборами и надежными решетками до конца жизни. Или, если бы позволили жить в мире людей, его бы травили, преследовали, сторонились и издевались бы над ним.

Дуг потрясенно воззрился на доктора.

— Вы хотите сказать, что в результате радиации, испускаемой метеоритом, на свет появился сверхчеловек?

— Да, — быстро ответил Вонамейкер.

— Но это кажется несколько притянутым за уши. Похоже на фантазию.

— С чего бы это? — спросил Вонамейкер. — Неужели вам никогда не приходило в голову, что когда-то очень давно мы сами были сверхчеловеками и вытеснили других существ более низкой человекоподобной расы? Мы тоже результат мутации. И помните, что радиация из метеорита постепенно сошла на нет, а это означает, что она перемещалась по широкой шкале интенсивности от высокой к низкой, и каждая степень интенсивности производила разные изменения в зародышевой плазме. Слишком ли невероятно предположить, что одна из этих степеней интенсивности породила сверхчеловеков, тогда как результатом других были всего лишь монстры?

— Я… я не знаю, — промямлил Дуг. — Но какое отношение к исчезновениям имеют сверхчеловеки?

— Да прямое. Рассмотрим факты. Исчезновения начались чуть более двух лет назад, в то время, когда дети родителей, которые подверглись радиации от метеорита, достигли зрелости. Внешне эти дети выглядели как обычные люди, но это были мутанты. И только когда они достигли зрелости, их физические и умственные отличия стали обнаруживать себя. А почему эти изменения появились, только когда дети повзрослели? Потому что зрелость — это тот период в жизни индивидуума, когда уровень его физического и умственного развития позволяет ему встать на ноги. Потому что именно по достижении зрелости, когда сверхчеловек обнаруживается как таковой, он может справиться со своим отличием.

Отсюда и исчезновения. Очевидно, изменения, которые произошли по достижении зрелости, были такими значительными, что мутанты больше не могли находиться среди обычных людей. Они должны были уйти куда-то, где могли бы спокойно жить. Скорее всего, они собрались вместе и даже сейчас ведут свою необычную жизнь в каком-нибудь укромном уголке Земли.

Дуг облизал губы. Голос его прозвучал напряженно.

— Если то, что вы говорите, правда, значит… значит, я тоже должен исчезнуть.

Вонамейкер пожал пухлым плечом.

— Если моя теория верна. Никаких подтверждающих ее фактов пока нет, а до этого кто может сказать? Даже если б я сам был уверен на все сто процентов, я все равно не мог бы сказать, поскольку не знаю всех факторов относительно вашего конкретного случая.

Теория. Неуверенность. Если. Безнадежность поисков захлестнула душу Дуга противоречивыми чувствами отчаяния и гнева. Куда бы он ни обращался, всюду его встречало лишь разочарование.

Старательно скрывая свое уныние и неудовлетворенность этим визитом, Дуг распрощался с Вонамейкером. Он вернулся в свой номер в гостинице, где бросился на кровать, даже не сняв пальто. Его пальцы с силой вдавились в матрас, конвульсивно сжимаясь, словно искали прочности в мире, который неожиданно стал нереальным.

В последующие дни гостиничный номер сделался для Дуга чем-то вроде тюремной камеры. Он жаждал уединения, которое исключало мысль выйти на улицу и, в конце концов, арендовал маленький домик на окраине Альдердейла. Уединенность места устраивала его идеально.

Некоторое время он занимался тем, что приводил дом в порядок, но когда все было сделано, апатия безраздельно завладела им.

У него не было планов на будущее. Существование в настоящем без надежды или смысла. Его затягивало в омут воспоминаний и размышлений, которые становились все дольше, все мрачнее.

Дуг забросил себя, забросил дом. Он похудел и осунулся, а потом заболел. Это началось как-то утром с головной боли, и к следующему вечеру он настолько ослабел, что не мог двигаться. Головная боль сделалась просто невыносимой. Каждый удар сердца причинял боль, которая грозила расколоть череп надвое. Лихорадка охватила его, как всепожирающее пламя. Ночь принесла благословенное забытье.

На следующий день он проснулся слабый, дрожащий, но чувствовал себя лучше. Его терзал голод, почти неестественный, и невыносимая жажда. Он жадно набросился на свой небольшой запас еды, пил и пил воду, которую набрал в колодце во дворе, прямо из ведра. Самочувствие его еще улучшилось, но появилось какое-то странное необъяснимое ощущение. Болезнь прошла, но чувствовал он себя как-то… необычно.

Дуг не мог точно определить свои ощущения. Он как будто находился в состоянии постоянного изменения, и каждая клеточка его тела двигалась и смещалась. В моменты физического покоя к нему приходили звуки, которые в то же время не были звуками, ибо, как ни напрягал он слух, их не слышал.

Это ощущение продолжалось, крепло. Что-то, похожее на электрический ток, побежало по телу, пронзая все его существо нервным трепетом. Мозг наполнила активность, которая не была мыслью. Поток звука, который не являлся звуком, хлынул в уши. Острое осознание всего, что его окружает, углубилось, расширилось, заострило восприятие, заставляя его видеть, слышать и ощущать все, как никогда прежде.

Это продолжалось… а потом всякое ощущение изумления, странности покинуло его. Превращение завершилось.

Он стоял в сгущающихся сумерках с золотистой аурой, пульсирующей вокруг него, и напряженно вслушивался, не используя свой слух. Его мозг — его новый мозг — простерся вовне и вдаль; рука, шарящая в темноте, искала руководства. И оно пришло… в точности как и обещали ему его новые ощущения.

— Все закончилось?

— Да.

— Ты готов?

— Да… о, да!

Чуть позже за ним прилетел корабль — серебристая полусфера, парящая в ночи. Он коснулся земли, в нем появилось круглое отверстие. Через отверстие выбежала фигура. Ему не требовались глаза, чтобы знать, что волосы у нее золотисто-каштановые, а глаза карие.

— Вики! Вики!

— Дуг!

Не было слышно никаких звуков. Только мужская фигура и женская. Две ауры, сливающиеся в одну.

Камень смерти

Послеполуденное солнце, словно ярким одеялом, укрывало веранду. Опираясь локтями о каменные перила, Амелия Блендинг смотрела на сад. Она расслабилась под мягкими солнечными лучами, чувствовала, как согревается холодная горечь внутри.

Через открытую балконную дверь за собой она услышала скрип кроватных пружин. Послышался дрожащий женский голос.

— Амелия!

— Да, тетя?

Амелия неохотно отвернулась от солнца и сада и вошла в темную спальню. Ее угловатое костлявое лицо было бесстрастным. На нем не видно было раздражения, которое она всегда испытывала, слыша старческий ноющий голос старой Харриет Блендинг.

Харриет сидела в огромной, с четырьмя столбиками балдахина, кровати. Боль от усилий исказила ее морщинистое бледное лицо и превратила его в гротескную маску.

— Ты что-нибудь хочешь, тетя? — спросила Амелия с необходимой ноткой сочувствия и интереса в голосе. Она ненавидела необходимость казаться услужливой и боялась последствий своего возможного мятежа. Она знала, что после смерти Харриет унаследует все состояние Блендингов, но в то же время понимала, что не может быть абсолютно в этом уверена, пока старуха жива. И Амелии до самого конца необходимо быть осторожной.

— Я думала о Сью, — сказала старая Харриет. — Мне кажется, я должна изменить завещание.

Амелию неожиданно охватил ужас. Она покачнулась, и лицо ее побледнело. Ухватившись одной рукой за кроватный столбик, она смотрела на Харриет широко раскрытыми испуганными глазами.

— Что! — ахнула она. — Что ты имеешь в виду, тетя?

Харриет Блендинг снова опустилась на подушку. Ее сморщенные веки закрылись, она дышала учащенно. В свете солнца, лившемся через окна, она выглядела съежившейся мумией, которую каким-то образом оживили.

Наконец старая Харриет снова заговорила. Дрожа, Амелия наклонилась над кроватью, чтобы услышать каждое слово из этих сморщенных бескровных губ.

— Мне недолго осталось жить, Амелия, — сказала старая Харриет. — Доктор Тайер дает мне не больше шести месяцев. Думая о конце, я многое вижу в лучшем свете. — Старуха замолчала, ее глаза открылись. — Сью хорошая девочка. Она молода, и перед ней вся жизнь. Сейчас все состояние Блендингов переходит к тебе. Сью получит жалкие гроши. Я считаю это несправедливым. Она и Том Вейл…

При упоминании этого имени все остальное стало для Амелии нереальным. Она оказалась в мире сна, созданном только для двоих. Сердце забилось чаще, на ее длинном костлявом лице появилось нечто похожее на красоту.

Том Вейл… Закрывая глаза, Амелия видела красоту и молодость этого человека. Она видела, какой он прямой и рослый, как откинуты широкие плечи, и вьющиеся волосы падают на лоб. Видела, как в медленной улыбке приподнимаются уголки его рта, а серьезные карие глаза светлеют.

Но, как всегда, тень Сью омрачает эту картину. Том Вейл любил Сью Холлистер. Ослепленный молодостью и красотой этой девушки, он не замечает Амелию.

Горячие руки гнева сотрясали Амелию. Она ненавидела свою двоюродную сестру Сью так, как может ненавидеть невзрачная немолодая женщина другую, красивую и молодую. Она считала, что в ее тридцати шести годах есть достоинство, ее рост и стройность свидетельствуют о ее аристократизме. И только когда думала о Сью, маленькой, задиристой и округлой, ее охватывали сомнения.

Последние фрагменты мира мечтаний Амелии разлетелись, и она обратила все внимание на лежащую в постели женщину.

— Сью и Том Вейл влюблены друг в друга, — говорила старая Харриет. — Им мешает пожениться то, что Том не может себе этого позволить. Его бизнес серьезно пострадал, и ему нужна крупная сумма, чтобы снова поставить его на ноги. — Харриет с уверенным видом повернулась к Амелии. — Поэтому я намерена изменить свое завещание. Если я оставлю Сью достаточно денег, которые нужны Тому, они смогут пожениться. Тому может не понравиться мысль об использовании денег Сью, но, когда его бизнес оправится, он все сможет вернуть. Я уверена, что он поймет это.

— Но Сью не наша, — возразила Амелия. — У нее нет прав на состояние Блендингов.

— Она дочь сестры твоей матери, — напомнила старая Харриет. — Не понимаю, почему ты так говоришь. И почему ты не хочешь дать Сью и Тому Вейлу шанс. — Харриет пожала хрупкими плечами. — Во всяком случае я считаю это дело решенным. Тебе останутся дом и больше денег, чем тебе понадобится. Теперь оставь меня на время, я устала.

Харриет легла и устало закрыла глаза.

Подчиняясь старой привычке, Амелия наклонилась над старухой, поправила одеяло вокруг увядшего горла. Губы ее были сжаты в белую тонкую линию, в щели суженных глаз была ярость. На какое-то ужасное мгновение ее руки задержались на тощем горле Харриет. Потом она убрала дрожащие руки.

С усилием Амелия взяла себя в руки. Не так. Это было бы слишком очевидно. Ее посадят в тюрьму. Нет, у нее есть путь получше, бесконечно лучше.

Она неслышно вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Задержалась на мгновение в коридоре, прислушиваясь. В конце весеннего дня в доме тихо. Амелия вспомнила, что Сью и Том утром уехали в город. И не вернутся до вечера. Старый Фелпс, дворецкий, начищает столовое серебро, а Мелинда, кухарка, начинает готовить ужин.

Все прекрасно для того, что задумала Амелия. Просто превосходно.

Амелия быстро прошла в свою комнату и закрылась на ключ. Из ящика туалетного столика достала коробочку, небольшую, в каких держат кольца. Но внутри было не кольцо. Камень — необычный, розовый, с еле заметным красным оттенком драгоценный камень, грушевидный по форме и совершенный.

Амелия старательно не прикасалась к камню. Она сделала это один раз, очень давно, но отчетливо помнит, как померк мир и силы покинули ее тело. Только из-за охватившего его невыносимого ужаса она смогла оторвать руки и отбросить эту страшную вещь. И она помнит, что, когда позже подняла его, камень стал слегка красноватым. Как пиявка, подумала она, начиная догадываться о правде.

Камень Амелия унаследовала от своей матери Агаты. Ее мама лежала в кровати с четырьмя столбиками, очень похожей на ту, в которой сейчас лежит старая Харриет, и ее строгое патрицианское лицо осунулось из-за болезни, которая в конечном счете ее сгубила. И через много лет Амелия снова услышала затихающий шепот матери.

— Это все, что я могу оставить тебе, дитя. Заботься о нем, потому что это самая драгоценная вещь в мире. Этот камень хранится в семье Лоусонов много поколений и много раз служил членам этой семьи. Если кто-нибудь встанет на твоем пути, не настраивай его против себя — просто дай поносить этот камень. И одним врагом у тебя будет меньше.

Агата сумела призрачно усмехнуться. Затем пришло откровение.

— Твой отец был моим врагом, жалким, злобным человеком. Из-за ссоры он намеренно исключил меня из своего завещания. И исключил бы и тебя, если бы я дала ему такую возможность. Но я не дала. Я подарила ему этот камень как брелок для часов, чтобы показать, что у меня нет к нему злых чувств. Он просто зачах и умер. Так действует этот камень.

Это признание на смертном одре не потрясло Амелию. То немногое, что она помнила о своем отце Грегори Блендинге, не было приятным. В ней были бессердечие и жестокость, соперничавшие с такими же чертами ее матери.

Амелия склонилась к камню, лежавшему в шкатулке в ящике ее туалетного столика. Она смотрела в его злое розовое сердце и радовалась тому, что видела.

Все должно пройти легко, очень легко. Она подарит тете Харриет камень, и старуха умрет, не изменив завещание. Сью с ее жалкими грошами не сможет помочь Тому, и они не смогут пожениться. Амелия знала, что Том слишком горд, чтобы жениться в бедности.

У Амелии чаще забилось сердце, когда она подумала о желании Тома оживить его бизнес. Скорее всего он будет рад приветствовать любой источник денег. А располагая состоянием Блендингов, Амелия сможет многократно помочь ему. Она предложит Тому Вейлу необходимые ему деньги — конечно, с условием, что он женится на ней, чтобы их получить. И тогда он будет принадлежать ей. Амелия не сомневалась в этом: сила желания мешала ей рассуждать здраво. Она знала, что деньгами не купить любовь, но, если у нее будет Том, этого достаточно.

Дрожащими руками она взяла из своих драгоценностей тонкую золотую цепочку. Нанизала на нее камень, так что он стал своего рода подвеской. Потом, действуя в соответствии со своей целью, вышла из комнаты.

Выйдя в коридор, она снова прислушалась. Ничего не изменилось. В старом доме было тихо и спокойно.

Амелия проскользнула в комнату старой Харриет и неслышно подошла к ее кровати. Вначале она хотела разбудить тетю и подарить ей камень как извинение за то, что так говорила о Сью. Но сейчас ей не нужно было будить старуху. В ослабленном состоянии Харриет зачахнет так быстро, что так и не откроет глаза.

Амелия затаила дыхание. Очень осторожно она вложила камень в морщинистую руку на покрывале. Потом вернулась в свою комнату.

Только когда дверь за ней закрылась, Амелия смогла дышать. Она думала, что будет испытывать страх из-за того, что сделала. Села и стала ждать, когда придет страх — но он не пришел. Она чувствовала только темное злорадное удовлетворение.

Солнечный свет постепенно погас. В комнате потянулись и углубились тени. Амелия взглянула на часы. Пора обедать. Обычно она приносила Харриет поднос из кухни, а когда тетя кончает есть, идет в столовую, чтобы поесть самой.

Амелия встала и пригладила платье. Придав лицу обычное беззаботное выражение, она пошла на кухню.

— Как мисс Харриет? — спросила Мелани.

— Она как будто хорошо отдохнула, — ответила Амелия. — Я не слышала из ее комнаты ни звука.

— Может, это дурной знак, — сказал Фелпс. — Так умирают старики.

Амелия заставила себя улыбнуться.

— Но не тетя Харриет. У нее еще несколько лет жизни.

Неся поднос, Амелия вышла из кухни. Ей почему-то трудно было подниматься по ступеням лестницы. Раньше так у нее никогда не было. Подъем и спуск по этой лестнице были единственной формой ее упражнений, и она им почти радовалась. Лестница длинная и крутая. Несмотря на волнение, Амелия, как всегда, думала, что будет, если она упадет. У нее это было какой-то фобией, и это объясняет, почему она еще ребенком никогда не съезжала по искушающе длинным перилам.

Перед комнатой старой Харриет Амелия остановилась. Она почти боялась того, что найдет внутри. Потом, подгоняемая стремлением увидеть результаты своего поступка, она открыла дверь и вошла в комнату.

На кровати ни малейшего движения. Не звучал так хорошо знакомый Амелии дрожащий голос. Вечерние тени, заполнявшие комнату, казались необычно тяжелыми и глубокими.

Амелия проставила поднос и неслышно подошла к кровати. В темноте восково-бледное лицо старой Харриет словно светилось. Глаза ее были закрыты и казались погруженными в тени. Амелия осторожно коснулась сморщенной руки. Оба была холодной — холодной. И когда Амелия прислушалась, они не услышала дыхания. Харриет Блендинг была мертва. Бесповоротно мертва.

Камень по-прежнему лежал у нее на ладони. Амелия подняла его за золотую цепочку и торжествующе распрямилась. Теперь она видела, что камень больше не розовый. Он приобрел глубокий красный цвет, напоминающий цвет крови. Как пиявка, снова подумала Амелии, и ее затошнило. Но мгновение спустя она довольно улыбнулась своему достижению. Положив камень в шкатулку, она вернулась на кухню.

— Тетя Харриет умерла, — сказала она Мелинде и Фелпсу. Ее лицо было подобающе печальным.

* * *

Последующая неделя стала для Амелии кошмаром. Доктор Тайер с готовностью подписал свидетельство о смерти, но потом последовали бесконечные совещания с гробовщиком, который из уважения к богатству Блендингов уделял необычайно большое внимание деталям. Потом на поминках неприятные лицемерные соболезнования; нужно было сидеть и выглядеть слабой и скорбящей. Амелия терпеть не могла черное платье, которое ей пришлось надеть. В нем она выглядела костлявой. Но наконец все кончилось.

Для Амелии единственным светлым пятном во всем этом деле стало чтение завещания; адвокат Херли прочел его в библиотеке после похорон. Вот об этом она любила вспоминать с мстительным злорадным удовольствием. Конечно, все состояние Блендингов перешло к Амелии, потому что она была единственным оставшимся Блендингом. Небольшие суммы были завещаны Сью, Мелинде и Фелпсу, однако с условием, что все перейдет к Сью, если с Амелией что-нибудь случится. Это нисколько не тревожило Амелию. Очень отдаленная возможность, и Амелия собиралась постараться, чтобы этого не произошло.

Помимо получения всего состояния, главным удовлетворением для Амелии стало выражение горького разочарования на лице Сью и полная безнадежность у Тома Вейла. Амелия так радовалась, что едва не разрывалась от успеха своего плана. И, учитывая финансовые затруднения, вставшие непреодолимой преградой между Сью и Томом, она не сомневалась в том, чем это кончится. Она уже представляла себя замужем за Томом Вейлом и думала о приемах, на которых будет его демонстрировать.

* * *

Неделю после похорон Амелия была очень занята, меняя по-своему порядки в доме. Маленькую бледную Сью можно было увидеть только за едой, и ее улыбки в ответ на остроты Амелии были лишь жалким подобием смеха. Том Вейл все это время отсутствовал, но вот однажды появился. Амелия ждала этого.

В этот вечер она оделась особенно тщательно. Уже какое-то время она регулярно посещала салон красоты и пользовалась всеми его услугами: уходом за лицом, прической, маникюром, и, хотя все это было слишком преувеличено, Амелия не сомневалась, что теперь выглядит лучше Сью.

Если Амелия догадывалась, что Том пришел только для того, чтобы увидеться с Сью, и очень хотел поговорить с ней наедине, она никак этого не показывала. Она искусно монополизировала разговор и сумела весь вечер не давать молодой паре остаться наедине. А потом она отправила Сью наверх отыскивать несуществующий фотоальбом, а сама, дрожа от возбуждения, осталась наедине с Томом.

— Том, я хочу кое о чем поговорить с вами.

Он вопросительно посмотрел на нее, его вьющиеся каштановые волосы падали на лоб.

— Да, мисс Блендинг?

— Том, да оставьте вы наконец это вечное «мисс Блендинг»! — нетерпеливо воскликнула она.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Конечно, если вы так хотите, — медленно ответил Том.

Амелия глубоко вдохнула. Один ноль в ее пользу. Она попыталась собраться, надеясь, что он не заметит, как дрожат ее стиснутые руки, как дергаются губы.

— Том, надеюсь, сейчас еще не поздно сделать что-нибудь, чтобы снова запустить ваш бизнес.

Амелия прикусила губу, потому что ее голос от нервного напряжения прозвучал неестественно высоко и резко.

Но она была довольна, увидев, как изменилось лицо Тома. Потом слегка удивленное выражении исчезло, вернулась полная безнадежность.

— Нет, не поздно, но станет поздно, если я что-нибудь немедленно не предприму.

— Вы получили возможность занять деньги?

— Боюсь, что нет. Нужно очень много денег, и я не знаю никого, что мог бы мне их дать взаймы. — Неожиданно он пристально посмотрел на нее. — К чему вы клоните? Хотите сказать, что вы…

Амелия медленно кивнула.

— Да, Том, я могла бы дать вам деньги. Могу дать столько, чтобы вы купили другой бизнес, не хуже вашего прежнего.

Том Вейл сидел напряженно, глаза его блестели, в углу рта появилась медленная улыбка.

— Это замечательно! — воскликнул он. — Мы со Сью никогда не сможем достойно вас отблагодарить.

— Она к этому не имеет отношения! — выпалила Амелия.

— Понятно.

Он перестал улыбаться, осел в кресле и старался не смотреть на нее.

— Послушайте, Том, — быстро заговорила Амелия. — Я хочу, чтобы вы на мне женились. Как ваша жена, я дам вам достаточно денег, чтобы ваш бизнес снова стал действовать — или, если захотите, любой другой бизнес. Я предлагаю вам замечательную возможность. Теперь вы знаете, что вам никогда не раздобыть нужную сумму, и условия, которые я вам предлагаю, гораздо мягче тех, на которых вы могли бы от кого-нибудь получить деньги. Том, вы согласны?

Он долго молчал. Потом медленно покачал головой.

— Простите. Я не могу это сделать. Я люблю Сью.

— О, Сью! — презрительно произнесла Амелия. Она наклонилась вперед, лицо ее было напряжено. — Том, не будьте сентиментальным глупцом. Что такого может предложить вам Сью, чего не могу я? Она просто девушка без гроша в кармане. Всю жизнь с ней вам придется экономить, чтобы заплатить по счетам. Вы не созданы для такой жизни. И, Том, я предлагаю вам единственный шанс. Другого такого у вас не будет.

Он снова покачал головой.

— Я… я не могу на это пойти. Честно. Не могу забыть Сью.

Амелия попыталась изменить тактику.

— Возможно, Том, я слишком вас торопила. Дам вам несколько дней, чтобы вы подумали.

— Бесполезно, — упрямо ответил он. — Я не передумаю.

Амелия встала. Ее прямоугольное худое тело дрожало, лицо побледнело.

— Значит, вы на мне не женитесь?

— Простите.

Амелия покачнулась. Комната вращалась у нее перед глазами. Горло сжалось, и она не могла произнести кипевшие в ней язвительные гневные слова. Она повернулась и выбежала из комнаты.

Амелия бросилась на кровать и плакала от гнева, унижения и разочарования. Позже в измятом платье она уснула. А когда проснулась, было еще темно. Она смотрела в темноту, и в ее свихнувшемся мозгу возникал план.

Сью… Сейчас Амелия ненавидела Сью, как никогда раньше. Она ненавидела девушку за ее молодость и красоту, от которых никакие обещания богатства не могут отвратить Тома.

Сью стоит на пути ее счастья, угрюмо думала Амелия. Поэтому… Сью следующей будет носить камень.

Амелия не могла снова уснуть. Она неподвижно лежала в кровати, глядя перед собой, пока в окнах ее комнаты не засветилось яркое утро. Тогда она встала, приняла ванну и оделась. Быстро подошла к двери комнаты Сью и постучала в дверь.

— Входите.

Сью была еще в постели, ее каштановые волосы разметались по подушке, голубые глаза еще полны сна.

— Доброе утро, дорогая, — поздоровалась Амелия. Она села на кровать. — Том говорил тебе, что произошло вчера вечером?

— Нет, — ответила Сью. Приветственная улыбка на ее губах сменилась выражением удивления. — О чем ты говоришь, Амелия?

— У нас была небольшая ссора, — сказала Амелия, хотя ей не хотелось этого говорить. — Ничего важного, но боюсь, мы разозлили друг друга.

Сью как будто успокоилась.

— Когда я вчера вечером вернулась, Том вел себя очень странно, и я гадала, что случилось. Амелия что это за ссора? Из-за денег?

— Некоторым образом.

Амелия отвернулась, чтобы скрыть вспыхнувшие щеки.

— Ты предложила Тому деньги на бизнес, и он отказался. Так? О, Амелия, как это хорошо с твоей стороны! Том так упрям!

Амелия быстро кивнула.

— Да… упрям. И поэтому я хочу, чтобы ты взяла это. — Амелия протянула свисающий на золотой цепочке камень. — Я знаю, в какой ситуации вы оказались с Томом, и не вижу другой возможности помочь вам. Надеюсь, это тебя подбодрит, хоть немного. Будешь носить?

— Носить? — воскликнула она. — Конечно, буду! Он прекрасен. — Она закрепила цепочку на горле, и камень розовато-красно замерцал на фоне ее кожи. — Амалия, ты такая хорошая!

— Ну, ну! — успокаивающе сказала Амелия. — Давай одевайся, и пойдем завтракать.

Во второй половине дня Сью пожаловалась, что плохо себя чувствует. К вечеру она была апатичной и вялой и вынуждена была лечь.

Когда Том пришел, его встревожило состояние Сью.

— Она больна, — сказал он Амелии. — Думаю, нужно вызвать врача.

— К утру все будет в порядке, — ответила Амелия с уверенностью женщины, понимающей, чем больна другая.

Но Том продолжал тревожиться. Он допоздна сидел у кровати Сью. Наконец спустился в гостиную, где сидела Амелия и делала вид, что читает. Лицо у него было бледное и мрачное.

— Послушайте, положение серьезное, — сказал он. — Надо вызвать врача.

Амелия посмотрела на его решительное лицо. Она сразу поняла, что спорить бесполезно.

— Если настаиваете. Но думаю, что у Сью ничего серьезного.

— Может, нет, но лучше перестраховаться, — настаивал Том.

Амелия сдержала вспыхнувший гнев. Ненавидя Тома за то, что он вынуждает ее делать, она позвонила доктору Тайеру.

Тайер много лет был семейным врачом Блендингов; это невысокий краснолицый мужчина, с прядями седых волос на голове. Приехав, он сразу пошел осматривать Сью. Амелия и Том пошли с ним и молча стояли, пока Тайер производил осмотр. Сью выглядела худой и бледной. Амелия удовлетворенно отметила, что камень по-прежнему висит на цепочке на горле у девушки и цвет его стал темней.

Наконец Тайер распрямился и достал из ушей стетоскоп. На его обычно жизнерадостном лице было выражение удивления.

— Что с ней, доктор? — торопил его Том. — Чем она больна?

— В том-то и дело, — ответил Тайер. — Не знаю. Сью очень больна, но удивительно: у нее нет никаких распознаваемых симптомов. Никогда ничего подобного не встречал.

Тайер потянул себя за нижнюю губу и нахмурился. Наконец он сел в кресло рядом с больной.

Том Вейл начал расхаживать по комнате, с встревоженным лицом, сжимая руки. Тайер, продолжая хмуриться, смотрел на Сью.

Амелия оставалась, пока больше не смогла выдерживать молчаливое напряжение этой сцены. Она пошла в свою комнату и легла на кровать, возбужденно улыбаясь в темноте. Ее план работал — работал великолепно. Камень насытившийся старой Харриет, действовал медленно, но все так же основательно. Сью скоро умрет. Амелия шире улыбнулась.

* * *

Солнечный свет, ударивший ей в глаза, разбудил Амелию. Она села, удивившись: уже утро. Амелия умылась, переоделась и вышла из комнаты. В коридоре она услышала доносившиеся снаружи голоса. И начала спускаться. Почти одновременно внизу лестницы появился Том Вейл и быстро стал подниматься к ней.

Амелия остановилась наверху в начале лестницы.

— Доброе утро, Том. Как Сью?

— Немного лучше, — сказал он.

На его лице морщины усталости, волосы всклокочены.

Амелия посмотрела на него. Немного лучше. Что-то не так! К этому времени Сью должна была полностью быть во власти камня!

— Тайер не знает, что со Сью, — продолжал Том. — Он послал на Побережье за специалистом по редким болезням. Тот прилетит специальным самолетом. — Том Вейл опустил взгляд на свои руки. — Это стоит дорого — больше, чем есть у Сью — или что я могу надеяться занять. Я знаю, что мы не можем ждать, что вы оплатите счет после… После того, что произошло вчера. Но деньги нужно как-то получить, так что… если ваше предложение выйти за меня остается в силе, я согласен, если вы позаботитесь о Сью.

— Вы… вы женитесь на мне… за это? — ахнула Амелия.

Ее охватило негодование.

Том Вейл медленно кивнул.

— Да … и поэтому я хочу вернуть вам это. — Он достал из кармана пиджака камень на цепочке. — Ночью Сью могла говорить и рассказала мне, почему вы подарили это ей — из-за меня. Я хочу вернуть его вам. Больше не буду упрямиться. Сделаю то, что хорошо для вас обеих.

Том протянул ей камень. Амелия в ярости смотрела на него. Она почти не слышала, что он продолжает говорить.

— Я взял это у Сью, потому что не хотел, чтобы она носила его как символ моей бесполезности. У меня нет денег, и я не смог позаботиться о ней. Она не будет счастлива. Но так лучше всего…

Амелия дрожала от гнева. Красный туман встал у нее перед глазами. Сью! Всегда Сью! Все, что он делает, — ради Сью. Он даже убрал камень, выполнявший свою смертоносную работу. Амелия неожиданно яростно вырвала у него камень.

Камень у нее. Она сжала его в руке. А потом, потеряв равновесие, замахала руками в воздухе.

Потом увидела, что лестница прыгнула ей навстречу, и она полетела вниз, вниз — так, как всегда боялась упасть. Потом сильный удар, еще один. И все потемнело.

* * *

Доктор Тайер посмотрел на лежащую в кровати Амелию, и на его круглом румяном лице появилось смешанное выражение жалости и отвращения. Голова Амелии была в бинтах, но сама Амелия как будто не возражала. Она смотрела на Тайера яркими и счастливыми глазами. Рот у нее был расслаблен в бессмысленной улыбке, и из угла рта по угловатому подбородку текла слюна.

Доктор Тайер отвернулся.

— Сомнений нет, — хрипло сказал он. — При падении она повредила мозг. Боюсь, она никогда не будет прежней.

— Как ужасно! — сказала Сью. — Бедная Амелия!

Она зарылась лицом в пиджак Тома Вейла. После несчастного случая прошло несколько дней, и Сью настолько оправилась, что ходила без помощи.

— Если никаких улучшений в положении Амелии не будет, я переведу ее в частную лечебницу, — сказал Тайер. — Там о ней будут заботиться. — Лицо его неожиданно просветлело. — Я разговаривал с адвокатом Херли. Он сказал, что, если я уверен в недееспособности Амелии, состояние Блендингов перейдет к Сью. Так вот, я совершенно уверен.

На маленьком лице Сью появилось радостное выражение.

— Том — воскликнула она. — Ты понимаешь, что это значит?

Том Вейл медленно кивнул.

— И я обещаю не упрямиться. Я причинил достаточно неприятностей.

У Амелии, словно в ответ, что-то булькнуло в горле. В руках она сжимала красный камень, висящий на золотой цепочке у нее на шее.

— Она кажется очень привязанной к этой безделушке, — заметил Тайер. — просто невозможно ее отобрать. Ну, если она довольна, пусть держит…

Кристалл и магия

Полуденное солнце, просачивающееся, подобно расплавленному золоту, сквозь листву и ветви окаймляющих дорожку деревьев, яркими пятнами лежало на асфальте. Амос Баррик, страдающий ревматизмом, торопливо ковылял в сторону небольшой рыночной площади, к которой вела дорожка. Он расстегнул свой поношенный синий пиджак, а его черная когда-то шляпа, теперь выгоревшая и бесформенная, была сдвинута на затылок, открывая неопрятные космы седых волос.

В сонной тишине парка звучало многозвучное щебетание птиц, и время от времени из ближайших деревьев доносилось хлопанье крыльев. Где-то вдалеке жужжала электрическая газонокосилка, и слышались приглушенные визги играющих детей. Свежий ветерок, остро приправленный смешанным запахом травы и цветов, томягко, то порывисто колыхал теплый воздух. Окружающая листва с ноткой протеста шелестела на ветру, будто выражала недовольство тем, что ее потревожили.

Баррик близоруко прищурил свои поблекшие карие глаза, подойдя к площади. В ее центре гранитный Линкольн, сосредоточенный и задумчивый, восседал на своем гранитном стуле. Статуя возвышалась на цементном постаменте, с четырех сторон которого стояли деревянные скамейки. Никто не сидел на двух скамейках, видимых Баррику. Он забеспокоился, пришел ли сегодня Джон Тен Эйк в парк.

В душу Баррика закралось дурное предчувствие, похожее на мучительные опасения ребенка, которого вот-вот могут лишить его любимой игрушки. На мгновенье то старое чувство невыразимого одиночества накрыло его с головой. Он провел много приятных часов в компании Джона Тена Эйка, и ждал сегодняшнего дня с особым, острым нетерпением.

Баррик поспешил вперед, чтобы увидеть две другие стороны пьедестала. Он знал, что если Джон Тен Эйк вообще пришел в парк, то наверняка будет здесь, ибо, как и Баррик, больше всего любил именно эту часть парка. И хотя Тен Эйк был новичком в парке, это про него Баррик уже успел понять.

Именно на одной из скамеек вокруг пьедестала Баррик познакомился с Теном Эйком. Сам Баррик был частым гостем в парке по той простой причине, что ему больше некуда было пойти. Дома он мешался под ногами, как слишком часто и громко заявляла ему жена его сына. Вдовец, он переехал жить к сыну несколько лет назад. Плата за стол и кров из скудных сбережений поначалу обеспечила ему радушный прием, но теперь, когда деньги закончились, он жил из милости и на взятое взаймы время.

Вопрос благотворительности не волновал его, ибо он считал, что это моральный долг сына перед ним. Вопрос взятого взаймы времени беспокоил, но он научился не думать об этом слишком часто. Что было по-настоящему обидно, так это тот факт, что ему не с кем поговорить. Сын слишком занят для общения с ним, а невестка слишком раздражена его бесприбыльным присутствием, чтобы проявлять дружелюбие. Да и дети уже достигли того возраста, когда им неинтересно со стариками. Пожилой человек обычно словоохотлив и любит компанию, а Амос Баррик в этом смысле был типичнее большинства.

Баррик замедлил шаг, приблизившись к статуе. Зайдя за угол пьедестала, он увидел сидящего на скамейке старика, который читал газету в очках с золотыми дужками, низко посаженными на круглый красный нос.

Баррик не спеша подошел.

— Здравствуйте, мистер Тен Эйк, — сказал он.

Тен Эйк вгляделся поверх очков и улыбнулся.

— А, это минхер Баррик. — Он приглашающим жестом указал на свою скамейку.

— Славный денек, мистер Тен Эйк, славный денек.

Тен Эйк снял очки и огляделся вокруг, словно впервые.

— Это так, — согласился он. — Почти как в моей родной Пенсильвании. — Седые волосы густой бахромой опоясывали нижнюю часть его головы. Макушка была лысой, а херувимоподобное лицо чисто выбритым. Его короткое туловище наводило на мысль о катающемся в масле сыре, а ухоженная внешность и хорошая одежда создавали разительный контраст с неопрятностью Амоса Баррика.

Сам Баррик, однако, не замечал этой разницы. Единственное, что имело для него значение, это возможность с кем-нибудь поговорить.

— Вы уже нашли своего родственника? — поинтересовался Баррик.

— Моего кузена Вильгельма? — Тен Эйк уныло покачал головой. — Нет, хотя я все утро посвятил расспросам. Мне сказали, что Вильгельм приехал сюда, в этот город.

— Город большой, — заметил Баррик.

— Это да. Но это было давно, и Вильгельм уже мог уехать. — На розовощекой физиономии Тена Эйка отразилось беспокойство. — Не знаю, что буду делать, если не найду Вильгельма. Он был последним из семьи. Мне не так много осталось, а кристалл должен быть передан.

— Кристалл, — многозначительно повторил Баррик. Он взглянул на Тена Эйка с неожиданной хитрецой. — Мне все же как-то не верится, что он может проделывать все те штуки, о которых вы рассказывали третьего дня.

Тен Эйк улыбнулся ангелоподобной доверительной улыбкой.

— Вы не верите, что он способен с помощью магии отправить вас в прошлое? Но я обещал показать вам это, не так ли? Чтобы вы увидели все собственными глазами.

— Несомненно, я бы хотел это увидеть, — с готовностью подтвердил Баррик. Он вел к этому, и теперь протянул руку за своей шляпой, пока Тен Эйк не передумал.

— Тогда идемте. Моя гостиница тут недалеко. — Тен Эйк аккуратно положил свои очки в кожаный футляр и поднялся. Баррик пошел за ним, с трудом сдержавшись, чтоб не вскрикнуть от боли в ревматических ногах.

Тен Эйк жил на деловой улице прямо напротив парка, в маленькой третьеразрядной гостинице, которая отражала характерное для его голландской натуры чувство бережливости. Клерк за конторкой почти не обратил внимания ни на Баррика, ни на Тена Эйка, вручая последнему ключ.

Лифта не имелось. Баррик с Теном Эйком поднялись по лестнице на второй этаж. Номер Тена Эйка был в конце узкого темного коридора. Он жестом пригласил Баррика войти и тщательно запер дверь.

— Я рискую, живя здесь, — сказал он Баррику, — но в других местах слишком дорого. — Он пожал пухлыми плечами и подвел Баррика к стулу рядом с видавшим виды письменным столом. Потом вытащил из-под кровати раздутый чемодан и стал быстро копаться в его содержимом. Наконец, он выпрямился, держа в руке маленькую деревянную коробочку дюйма три шириной. Несколько мгновений молча постоял, хмуро взирая на коробочку в глубокой задумчивости.

— Кристалл принадлежит моей семье много поколений, — вымолвил он, в конце концов. — Всегда передавался по наследству от отца к сыну… до сих пор. У меня нет детей, и Вильгельм единственный оставшийся член семьи. — Снова немного помолчав, он продолжил задумчивым тоном. — Сколько лет кристаллу, я не знаю. Он был привезен из Индии одним из моих предков, морским капитаном, в то время, когда голландский флот прокладывал торговые пути по всему миру. И уже тогда кристалл был очень старым.

Под пристальным взглядом Баррика Тен Эйк открыл шкатулку и с обитого бархатом дна достал сверкающий восьмиугольный кристалл, который положил перед Барриком на письменный стол.

Баррик воззрился на кристалл с внезапным благоговением. Он сиял радужным великолепием словно некий огромный драгоценный камень. Его свет, похоже, не отражался, но был как бы частью себя самого, как будто наполненный изнутри призменным сиянием. Вглядевшись в него, Баррик внезапно обнаружил, что внутренний свет льется не ровно, как свет от электрической лампочки. Он ритмично то тускнел, то делался ярче с быстротой пульсации взволнованного сердца. И с каждым биением великое множество его удивительных цветов вспыхивало и менялось в нескончаемой игре ярких оттенков. Пульсирующее пламя с его бесконечной хроматической трансформацией гипнотически удерживало взгляд.

Все вокруг, казалось, померкло и куда-то отдалилось, пока Баррик, затаив дыхание, заворожено вглядывался в таинственные глубины кристалла. Он услышал, что Тен Эйк снова что-то сказал, но его голос доносился как будто издалека.

— Когда смотришь на кристалл, то попадаешь под действие его чар и вновь проживаешь свою жизнь. Сон ли это, вызванный какой-то непонятной силой кристалла, или же ты действительно попадаешь в свою прошлую жизнь, сие мне неведомо. Но оно, прошлое, кажется реальным — таким же реальным, как и настоящее.

Баррик не шевелился, застыл, словно прирос к стулу. Комната исчезла. Был только свет в восьмиугольнике, пульсирующий, все время меняющийся, ошеломляющий в своем чистейшем калейдоскопическом великолепии. Сквозь последнюю тонкую щель в закрывающейся двери его сознания он слышал голос — призрачный звук, который мог доноситься из какого-нибудь дальнего конца вселенной.

— Но смотреть на кристалл опасно. Он пьет твою силу. Словно использует энергию тела и разума, чтобы вызывать грезы. Надо быть осторожным, чтобы не…

Дверь закрылась. Голос умолк. Баррик колыхался на теплых волнах пульсирующего моря радужных красок. Он ощущал какую-то невесомость, бесконечный покой. Время остановилось. Сама жизнь как будто замерла.

Затем пульсирующий мир цвета побледнел и померк. Пришла серость. Сквозь серость, где-то далеко, но приближаясь, послышались звуки. Нечеткие и неразличимые вначале, но через мгновение Баррик смог разобрать грохот винтовок и рев артиллерии.

Звуки казались мучительно знакомыми. Он силился найти их место в своей памяти. Внезапно воспоминание пришло к нему.

Серость резко развеялась. Он сидит на корточках, один из длинной шеренги мужчин в испачканной в бою солдатской форме за редкими кустиками на склоне длинного холма. Штыковая винтовка у него в руках горячая от постоянных выстрелов. Плечо горит в том месте, где его задела пуля.

Они ждут, он знает, просто дают время врагу, окопавшемуся на холме, подумать, и ждут… Потом приходит долгожданный сигнал. Внезапно до них доносится стук лошадиных копыт, и слева от него показывается кавалерийский отряд с развевающимся над головами знаменем.

Даже на расстоянии он узнает «Звезды и Полосы». Он забывает про свою нестерпимую жажду и про боль в уставших мышцах. Его охватывает бурная, трепетная радость. Он крепче сжимает винтовку и с нетерпением устремляет взгляд на вершину холма.

Грохот лошадиных копыт сотрясает землю. Низенький коренастый всадник во главе отряда скачет к склону, и солнце поблескивает на его пенсне и вскинутой шпаге. Душу Баррика наполняет бурный восторг. Это Тедди там, впереди, как всегда.

— Огонь!

Команда перекрывает грохот боя. В ответ раздается рев возбужденных голосов.

Подобно разрушительной волне, кавалерия неслась вверх по склону холма к его вершине. Баррик бежал следом в удушающей пыли, оступаясь, соскальзывая вниз, крича как ненормальный. И вот он уже на вершине, задыхающийся, но переполненный бурлящей радостью от сознания того, что одержана решительная победа.

Битва за Сан-Хуан-Хилл и еще желторотый рядовой Баррик в испано-американской волне.

Он пережил все это заново. События были яркими и реальными, как будто происходили здесь и сейчас, а не в далеком полузабытом прошлом.

Один за другим, воссоздавались события золотой эры его молодости. Поход в Манилу… возвращение в Штаты… парады и музыка… Все было таким острым и ярким, словно и не было всех последовавших за этим лет.

А потом серость вернулась. В него пришли цвет и пульсация. Он снова был в радужном море — но оно блекло, исчезало.

Баррик открыл глаза. Несколько долгих мгновений он оглядывался вокруг, ничего не понимая. Затем осознание окружающего накрыло его холодной отрезвляющей волной. Он вновь был всего лишь убогий старик в убогом гостиничном номере. Всего лишь убогий старик без цели и надежды. Осознавать это было тяжело и горько.

Он выпрямился на стуле. Для этого потребовалось немало усилий, ибо он чувствовал себя странно вялым и слабым. Его силы, казалось, убыли, пока он находился во власти чар кристалла.

Комната утопала в вечерних тенях. Тен Эйк терпеливо стоял у окна, попыхивая большой изогнутой трубкой. Он повернулся, когда звуки пробуждения Баррика нарушили тишину номера.

— Ну, минхер Баррик, теперь вы убедились?

Баррик слабо кивнул.

— Этот кристалл — дьявольская штуковина.

— Но это было реально?

— Может, даже слишком реально. — Баррик с отвращением оглядел свои костлявые морщинистые руки и поношенную одежду. — В сравнении с магией, это как дурной сон.

Тен Эйк мягко усмехнулся, затем посерьезнел. Несколько секунд он внимательно наблюдал за Барриком. Потом спросил:

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Как побитая собака, — ответил Баррик.

— Это кристалл так действует, — сказал Тен Эйк. — Как я уже объяснял, он использует силы человека, чтоб вызвать магию.

Баррик вновь слабо кивнул и взглянул в окно. В душе зашевелилось дурное предчувствие, когда он вдруг заметил, что уже вечер.

— Мне пора идти, мистер Тен Эйк. Уже время ужина, и Алма — это моя невестка — устроит мне головомойку за то, что опоздал. Вы будете завтра в парке?

Тен Эйк кивнул.

— Я пробуду в городе еще несколько дней. Я не могу отказаться от поисков Уильяма, пока не удостоверюсь окончательно, что его здесь нет.

Баррик в беспокойстве поспешил домой. Как он и ожидал, Алма рвала и метала из-за его опоздания.

— Ты старый бездельник, — вопила она. — Только и знаешь, что есть, спать да болтаться где ни попадя. Если уж не в состоянии ничего полезного по дому делать, так, видит бог, мог бы, по крайней мере, хотя бы приходить вовремя к ужину.

В довершение всего, Том не вступился за него, как он обычно делал. Конечно, помощь Тома была довольно вялой, в лучшем случае, но, по крайней мере, это все же было лучше, чем выносить бурю обвинений Алмы в одиночку.

Алма, однако, не была напрочь лишена сочувствия. Спустя некоторое время, немного успокоившись, она разогрела Баррику остатки ужина, ворча при этом, что ей приходится нянчиться с бесполезным стариком. Спеша сбежать от брюзжащей невестки, Баррик быстро глотал свой ужин. Он понимал, почему его сына Тома так часто не бывает дома. Том говорит, что просто у него такая работа, но эта отговорка ничем не хуже других.

Вскоре закончив, Баррик поднялся в свою комнату в мансарде. Он разделся, облачился в залатанную ночную рубашку и лег на твердую койку, которая служила ему постелью. Ему хотелось бы немного послушать радио, но это бы вызвало у Алмы очередной приступ ярости. Слишком хорошо он знал, что у нее есть сказать на тему бестолковых ленивых стариков, которые слушают радио.

В темноте Баррик пожал своими костлявыми плечами. Он решил, что может обойтись без радио, если придется. Интересно, подумал он, удастся ли выпросить утром у Тома на билет в кино. Том имеет со своей зарплаты только то, что Алма выделяет ему, но время от времени ему удается незаметно сунуть отцу немного мелочи.

Баррик почувствовал прилив жалости к себе. Хорошенькая жизнь для старика! Никто с ним не разговаривает, радио слушать нельзя, денег на кино нет. Как бы ему хотелось снова быть молодым. Тогда бы он работал и делал, что хочется.

Вдруг он подумал о кристалле Тена Эйка. Вот это вещь! Лучше, чем кино. Даже лучше, чем кто-то, с кем можно поговорить. По сути, это почти так же хорошо, как снова стать молодым. Он с жаром уцепился за мысль о кристалле.

На следующий день Баррик поспешил в парк. Однако, Тена Эйка все не было, и он появился возле статуи на площади только под вечер.

Они некоторое время поговорили. Тен Эйк признался, что пока еще не добился успеха в поисках Вильгельма. Баррик ловко подвел разговор к кристаллу.

— Я бы очень хотел еще раз увидеть его, — сказал он Тену Эйку. — В мои молодые годы было так много всего, что я хотел бы пережить заново.

— А вы уверены, что хорошо себя чувствуете? — поинтересовался Тен Эйк. — Так скоро после вчерашнего может быть не слишком желательно.

— Я чувствую себя прекрасно, — настаивал Баррик. — Прекрасно, как никогда, в сущности.

Тен Эйк неохотно кивнул.

— Ну, ладно. Я покажу вам кристалл еще раз.

— Сегодня? — спросил Баррик. — Сейчас я пойду домой ужинать, но потом выскользну потихоньку.

— Сегодня, — ответил Тен Эйк. — Я буду ждать в гостинице.

* * *

Тем вечером Баррик снова сидел за письменным столом Тена Эйка, восторженно вглядываясь в мерцающие глубины кристалла. В этот раз он вернулся в те дни, когда ухаживал за Мартой, которая, в конце концов, стала его женой. У него тогда была хорошая работа, спортивная одежда, лошадь и кабриолет, на зависть своих друзей. Из всех воспоминаний Баррика воспоминания об этом периоде его молодости были лучшими. Добрые старые деньки, затерявшиеся на жизненном пути, но возрожденные магией кристалла. Вновь вместе с Мартой он ездил на долгие конные прогулки под летней луной и посещал незабываемые танцы, пикники и вечеринки. Все это было настолько реальным, что когда сознание, наконец, вернулось, Баррик сильнее, чем когда-либо, почувствовал это, скорее, как дурной сон, чем как пробуждение.

Несмотря на полное изнеможение после недолгого пребывания под чарами кристалла, Баррик мог думать только об одном: он снова должен увидеть кристалл. Это желание было таким же всепоглощающим и непреодолимым, как пристрастие наркомана к наркотикам.

— Я должен снова увидеть кристалл, — сказал он Тену Эйку. — Можно мне прийти завтра?

— Но опасность! — запротестовал Тен Эйк. — Я же говорил вам, что кристалл, когда вы смотрите в него, выкачивает из вас силы. Тело, к счастью, имеет шестое чувство, что-то вроде будильника, который разрушает чары, когда отток сил становится слишком серьезным. Но если смотреть в кристалл слишком часто, это предостерегающее ощущение притупляется, и чары затягивают так глубоко, что человек уже не может из них вырваться и не просыпается.

— Я попросту должен еще раз увидеть кристалл! — настаивал Баррик. — К завтрашнему дню я приду в норму.

На лице Тена Эйка было написано сомнение.

— Это риск. Но если вы так хотите… — Он резко пожал плечами. — Завтра так завтра.

Обессиленный, но торжествующий, Баррик вернулся домой. Было уже поздно, и Алма не преминула язвительно указать ему на сей факт. Но сейчас, когда у него появилась цель. Баррик почти не обратил внимания на ее укоры. Он пробормотал невнятное извинение и сразу же отправился в мансарду на свою койку, где погрузился в тяжелый сон.

Под чарами кристалла на следующий день Баррик заново переживал моменты своего детства. Он снова удирал из дома, чтобы поплавать в заброшенном каменном карьере за городом, ходил в воскресные походы в горы и крал яблоки из сада на ферме Сима Крокета. Как и все остальное, что он переживал под магическим воздействием кристалла, эти события были яркими и реальными. Он прямо-таки ощущал вкус яблок, чувствовал прикосновение воды к коже, вдыхал смолянистый запах горящих сосновых веток и свежести вечернего воздуха.

Когда Баррик пришел в себя — изнуренный в этот раз больше прежнего — он уже настолько подпал под власть чар кристалла, что стал умолять Тена Эйка позволить ему прийти на следующий день. Но Тен Эйк был непреклонен. И только после слезных увещеваний и уговоров Баррику удалось добиться согласия Тена Эйка на возвращение послезавтра.

— И это будет в последний раз, — сказал Тен Эйк. — Я уже почти убежден, что Вильгельма в городе нет, но даю себе еще два дня на поиски. А потом возвращаюсь в Пенсильванию.

Баррик окаменел от отчаяния.

— Вы хотите сказать, что заберете кристалл с собой, и я больше никогда не смогу его увидеть?

— Но естественно, — ответил Тен Эйк.

— Вы не можете… не должны! — взвыл Баррик от мучительного чувства потери. Кристалл стал значить для него все: дружеское общение, которого у него не было, радио, которое он не мог слушать, кино, которое не мог себе позволить. Это был ключ, который отпирал золотую дверцу в прошлое, чтобы придать жизни новую яркость и значение. И теперь у него собираются это отнять.

Баррик не сознавал, что его эмоции основаны на психологических принципах. Старики живут прошлым. В настоящем у них только болезни и одиночество, серая монотонность существования, которую никак не назовешь жизнью. В будущем — только смерть. Поэтому прошлое, с его славными воспоминаниями молодости имеет неотразимую привлекательность и очарование.

Кристалл обеспечивал Баррика средством воссоздания прошлого со всей яркой видимостью действительности. В каком-то смысле, это было сродни способности возвращаться и проживать свою жизнь заново. Это было самой заветной мечтой Баррика, как это часто случается у стариков. И теперь, когда возможность сделать это была так близко, мысль о том, чтобы лишиться ее, приводила его в ужас.

Баррик умоляюще схватил Тена Эйка за руки.

— Пожалуйста, мистер Тен Эйк, не уезжайте так скоро. Останьтесь еще на несколько дней. Кристалл… я должен увидеть его еще.

Тен Эйк твердо покачал головой.

— Я уезжаю, это уже решено. Мне больше незачем тут оставаться.

— Тогда… тогда почему бы не оставить кристалл у меня? — внезапно предложил Баррик. — Я мог бы отослать его вам позже.

Тен Эйк опять покачал головой, на этот раз решительнее.

— Извините, минхер Баррик, но этого я не могу сделать. Кристалл должен оставаться в семье. Есть определенные старые истории… — Тен Эйк резко осекся. Его голубые глаза омрачились, а черты красноватого лица напряглись. — То, о чем вы просите, невозможно. Я должен вернуться домой, и кристалл поедет со мной. Послезавтра вы увидите его в последний раз.

Увидев застывшие черты Тена Эйка, Баррик понял, что умолять дальше бесполезно. Полный мрачных мыслей о том, что придется вернуться к своему безрадостному существованию, он ушел.

С трудом ковыляя домой, он все больше и больше восставал против такой несправедливости судьбы. В душе его разгоралось пламя негодования на такую черствость Тена Эйка. И внезапно он поймал себя на том, что ненавидит его лютой ненавистью. У Тена Эйка есть деньги, свобода — все. Почему же он так скупится в том, что касается этого кристалла? Разве он не понимает, что тот заменяет Баррику все, чего у него нет и никогда не будет?

Эти мрачные мысли продолжали бродить в голове Баррика до тех пор, пока к следующему дню его ненависть к Тену Эйку не вылилась в план убийства. Убив Тена Эйка, он завладеет кристаллом. Кристалл будет принадлежать ему, и он сможет возвращаться в золотые дни прошлого в любое время, когда только пожелает. От скучного, несчастливого настоящего не останется и следа.

План Баррика был очень прост. Когда он в следующий раз нанесет визит Тену Эйку, то дождется подходящей возможности и разделается с ним как-нибудь так, чтоб не поднять тревоги. Потом заберет кристалл и уйдет. Служащий за конторкой почти не обращал на него внимания, будучи знаком с жалкими стариками вроде него, и в лучшем случае, сможет дать полиции только неопределенное описание. В этой части города его не знают, поэтому можно не бояться, что какой-нибудь знакомый случайно увидит его выходящим из гостиницы. Это дело было только между ним и Теном Эйком, и когда Тен Эйк исчезнет, ему не о чем будет беспокоиться.

Что до того, как это дело провернуть, Баррик уже все решил. Пистолет наделал бы слишком много шума — даже если б он у него был. Ножа, если взять его из дома, хватятся. Он остановился на куске ржавой свинцовой трубы, которую нашел в куче мусора в углу подвала. Труба на одном конце имела коленчатый сгиб, и из нее могла получиться отличная дубинка.

Баррик был настроен вполне решительно. И все же, когда он в последний раз появился в убогом гостиничном номере Тена Эйка, сердце его колотилось как безумное, а живот свело от напряжения. Он подумал, что Тен Эйк обязательно заметит его нервозность и насторожится.

Но Тен Эйк не заметил. Мысли его, явно, были заняты подробностями отъезда. Он рассеянно кивнул Баррику, указал на стул перед письменным столом и отвернулся, чтобы вытащить из-под кровати чемодан, в котором держал кристалл.

Это был именно тот момент, в который Баррик решил действовать. Из правого рукава своего поношенного пиджака он вытащил кусок свинцовой трубы. Она выглядела как какая-то варварская гротескная дубина, когда он стиснул ее в своей потной ладони. Дышать стало трудно, словно он дышал сквозь несколько слоев ткани. От возбуждения кровь ревела в ушах.

Тен Эйк достал из чемодана знакомую деревянную коробочку и начал выпрямляться. Баррик подкрался к нему сзади на нетвердых ногах, высоко подняв руку со свинцовой трубой. Ужас того, что он собирается сделать, тянул Баррика вперед, словно он находился в трансе. Широко открытые и немигающие, глаза его были прикованы к голове Тена Эйка.

Словно почувствовав Баррика сзади себя, тот резко обернулся, еще до конца не выпрямившись. Его ангелоподобные черты исказились в бледной маске ужаса, когда он увидел вскинутую дубинку.

Баррик действовал на чистом испуге, что был обнаружен. Мышцы руки конвульсивно сжались, и труба опустилась вниз в неуклюжем рубящем ударе. Тену Эйку удалось лихорадочно дернуться в сторону как раз в нужный момент, и труба лишь слегка задела его по голове.

Потеряв равновесие от инстинктивного взмаха руки, Баррик столкнулся со стоящим на коленях Теном Эйком и полетел через него на кровать. Тен Эйк вцепился в ноги Баррика мертвой хваткой и попытался подняться на ноги. В панике Баррик дергал ногами, силясь освободиться, но преуспел лишь в том, что не дал Тену Эйку встать с колен. Мыча от страха, Тен Эйк в отчаянии не выпускал ног Баррика.

Вывернувшись на кровати, Баррику удалось-таки принять сидячее положение. И вновь Тен Эйк пытался подняться. Обезумев вдруг от страха при мысли о провале, Баррик стал бить Тена Эйка по голове. Это казалось нереальным, фантастичным, как какой-нибудь жуткий кошмар. Это всхлипывающее хрипящее нечто, продолжающее бесчувственно стискивать его ноги… труба, взлетающая вверх и опускающаяся вниз, взлетающая и опускающаяся снова и снова, снова и снова… застрявшее в горле дыхание, кровь, стучащая и грохочущая в ушах.

Баррик почти обезумел от отчаяния. Сколько же еще ему бить? Неужели Тен Эйк никогда не умрет?

И лишь спустя несколько долгих мгновений до него, наконец, дошло, что руки, стискивающие его ноги в неистовой хватке, расслабились. Тен Эйк был мертв.

Баррик с трудом поднялся. Заметив, что его брюки забрызганы кровью, он быстро вытер их уголком смятого покрывала. Потом, подхватив деревянную шкатулку с потертого ковра, куда она упала, Баррик покинул номер.

Очевидно, их борьба не привлекла ничьего внимания. В гостинице было тихо. Двигаясь медленно, невероятным усилием воли, Баррик спустился по лестнице и прошел через вестибюль. Клерк за конторкой читал журнал. Он не поднял головы, когда старик вышел в двери.

* * *

Когда Баррик пришел домой, там никого не было. Алма и дети ушли в кино. Он поднялся к себе в мансарду и лег на койку. От нервного истощения он чувствовал себя почти больным.

Через некоторое время Баррик успокоился. Дело было сделано, он успешно с ним справился. Кристалл теперь его. При этой мысли душу его наполнило торжество и бурная радость. Сила и Цель стремительно возвращались к нему.

Баррик включил свет и с нетерпением вынул кристалл из шкатулки. Он восхитительно засиял у него в руках. Подтащив сундук, который служил ему столом, он положил на него кристалл и сел на кровать. Потом устремил жадный взгляд в глубины кристалла, спеша скрыться в его магических чарах от яркого воспоминания о том, что он только что сотворил.

Пульсирующее радужное море медленно растеклось вокруг него. Он с благодарностью погрузился в его теплые объятия. Пришла серость… растворилась. Он сидит на комковатой кровати в обветшалом гостиничном номере. Какое-то хнычущее существо держит его ноги мертвой хваткой, он лупит его по голове куском трубы снова и снова, еще и еще, а оно никак не желает умирать. Труба летает вверх-вниз, вверх-вниз, снова и снова, а оно всхлипывает, стонет и не умирает. Легкие его горят от нехватки воздуха, кровь бешено стучит в ушах. Неописуемый ужас придает безумной силы его ударяющей руке. Вновь и вновь, еще и еще. Неужели это никогда не кончится? Неужели эта тварь никогда не сдохнет?

Снова и снова, еще и еще, вверх-вниз, вверх-вниз…

А потом он вытирает брюки, заставляет себя медленно выйти из гостиницы. Забирается на свою койку в мансарде и ждет, когда силы и спокойствие вернутся к нему. Подтаскивает поближе сундук, смотрит в кристалл…

Баррик очнулся, слабый, оцепенелый от ужаса. Он смотрел на кристалл так, словно тот воплощал в себе все известные ему страхи. Какая-то огромная холодная рука, казалось, смыкалась вокруг него. Что произошло? Почему кристалл больше не возрождает счастливые воспоминания его молодости?

Внезапно Баррик припомнил настойчивые уверения Тен Эйка, что кристалл должен оставаться в семье, и тень испуга, промелькнувшую на его лице, когда он упомянул о каких-то «старых историях». Неужели то, что кристаллом теперь владеет кто-то другой, а не члены семейства Эйков, привело к этому пугающему извращению его магической силы? Судя по тому, что испытал Баррик под влиянием его чар, так оно, похоже, и есть.

Баррик воззрился на кристалл с неожиданным отвращением. Если ему придется переживать повторение своего убийства Тена Эйка всякий раз, когда он будет смотреть на него, значит, его надо уничтожить.

И немедленно. Пока Алма и Том не пришли домой.

Стараясь не смотреть прямо на него. Баррик взял кристалл и поспешил в подвал. Он положил его на деревянную чурку, затем взял большой молоток из шкафа для инструментов и разбил кристалл на мелкие осколки. Метлой тщательно собрал их на лопату и выбросил в бочку для золы.

Баррик вздохнул с облегчением. Вот и все. Теперь никто никогда не свяжет с ним смерть Тена Эйка. Он вернулся в мансарду. Когда сел на койку, приготовившись снять башмаки, то краем глаза заметил что-то яркое. Озадаченный, он поискал это глазами. И нашел. Сердце его едва не выскочило из груди.

На сундуке, пульсируя, светясь призматическим великолепием, лежал кристалл!

Баррик уставился на него. И, не успев воспротивиться, погрузился в колышущееся радужное море. И снова он был в обшарпанном гостиничном номере, сидел на кровати, а какое-то хнычущее существо держало его ноги мертвой хваткой. Он бил его по голове вновь и вновь, еще и еще, а оно отказывалось умирать. Рука, стискивающая кусок трубы, летала вверх-вниз, вверх-вниз, снова и снова…

Баррик открыл глаза. Он весь взмок от пота. Словно некий тугой обруч сжимался вокруг груди, отчего было трудно дышать. Сердце билось как-то странно прерывисто. Очертания мансарды безумно мерцали.

Вспышка внезапного страха побудила его к действию. Кристалл! Он должен избавиться от него. Баррик протянул к нему руку, избегая его предательской красоты. Встал, покачнулся, повалился назад на койку. И ужаснулся тому, как ослабел.

Он должен избавиться от кристалла. Эта мысль настойчиво билась у него в голове. Взгляд его остановился на окнах в задней части мансарды. Точно! Окна открыты. Он зашвырнет кристалл подальше в темноту.

Баррик заставил себя подняться на ноги. Шатаясь и спотыкаясь как пьяный, он кое-как добрел до окон. Собрав последние остатки сил, он выбросил кристалл в окно. Потом медленно, с трудом, вернулся к себе на кровать.

С усталым безразличием Баррик начал стаскивать пиджак. Что-то яркое привлекло его взгляд. Он посмотрел… и все вокруг завертелось в бешеном калейдоскопе.

На сундуке, пульсируя и светясь призматическим великолепием, лежал кристалл!

Он сопротивлялся его чарам, сопротивлялся отчаянно, но был слишком слаб, чтобы устоять. И вновь он сидел на кровати в обшарпанном гостиничном номере, а какое-то хнычущее существо вцепилось ему в ноги отчаянной мертвой хваткой. И он бил его по голове вновь и вновь, еще и еще, а оно никак не умирало. Рука, сжимающая кусок свинцовой трубы, летала вверх-вниз, вверх-вниз, еще и еще…

И в этот раз последние запасы его жизненных сил вытекли из него, и больше не было пробуждения. Была лишь сплошная холодная чернота, которая пришла и уже больше не уходила.

Смертный приговор

Я чувствовал себя почти богом, стоя перед контрольной панелью и ожидая знака профессора Уэллера. У меня в руках была власть над жизнью и смертью. Конечно, всего лишь над двумя тощими ушастыми кроликами, но я знал, что вибратор — даже в виде модели — достаточно опасен, чтобы убить человека.

В лаборатории Смерть — она ждет так же, как жду я. Я знал, что из нас двоих Смерть более терпелива. Мне не терпелось покончить с этим делом, не терпелось уйти из лаборатории и пойти на свидание с Гейл.

Профессор Уэллер говорил, объясняя, как действует его изобретение. Он оживленно размахивал полными руками, и его круглое красное лицо сверкало от торжества.

Его слушали три человека.

Майор Уильям Калхерн выглядел холодным и подозрительным. Если его единственной работой были разговоры с людьми типа профессора Уэллера, я не осуждаю его за то, что он так выглядит. Майора Калхерна прислало из Вашингтона военное министерство, чтобы проверить возможности вибратора как оружия. Он казался худым и жестким, и мундир почему-то был ему великоват.

Профессор Джон Арндт испытывал отвращение. Он ненавидит войну, страдания и смерть, и я знал, что он ненавидит вибратор и ненавидит профессора Уэллера за ту радость, с которой тот объясняет смертоносные возможности своего изобретения.

Норман Холлис выглядел мрачно. Иногда он посматривал на меня, и я старался избежать его взгляда. Он отец Гейл, и я знал, что он осуждает меня за участие в этом, сколь бы ни мала была моя роль. Норман Холлис тоже изобретатель. Вибратор был создан на основе его идеи, и он, несомненно, считал, что его ограбили.

— …колебания сверхвысокой частоты, — говорил профессор Уэллер. — Вы знаете, что некоторые звуки арфы или скрипки способны разбить стеклянный стакан. Мое изобретение использует тот же принцип, хотя в гораздо большем масштабе. Вибратор способен превратить стекло в пыль, распылить кирпич и камень и ослабить большинство металлов.

Майор Калхерп спросил:

— Ваше изобретение действует на людей?

Уэллер энергично кивнул седой головой.

— Оно убивает людей, разрушая тонкие ткани их мозг. Вскоре я это продемонстрирую. Прежде всего обратите внимание на это помещение. Оно звуконепроницаемо, поэтому мы сможем безопасно наблюдать за демонстрацией.

Он показал на большой закрытый ящик в углу комнаты. У ящика очень толстые стены и смотровое окно, закрытое тоже необыкновенно толстым стеклом. Внутри ящика два кролика дергали розовыми носами. В трех футах над ними к потолку была прикреплена модель вибратора.

Уэллер посмотрел на майора Калхерна.

— Перейдем к демонстрации. Попытайтесь представить себе, что эти кролики — два человека. Хорошо, Керк, начинай.

Последнее было адресовано мне. Чувствуя себя палачом, я настроил две шкалы на приборной панели и повернул рубильник. Я видел и раньше, как это происходит, но все равно, как зачарованный, смотрел на кроликов за стеклом.

Как только до кроликов дошли первые колебания, они вздрогнули. Кролики подняли уши и сделали несколько судорожных шагов. Потом упали и застыли. Я знал, что они мертвы.

Все очень просто и немелодраматично. Так часто выглядят самые смертоносные и эффективные виды смерти.

Трое мужчин молчали, словно потрясенные увиденным. Майор Калхерн больше не казался холодным и подозрительным. Его худое жесткое лицо свидетельствовало, что он убежден, даже восхищен. Но отвращение профессора Джона Арндта усилилось, Норман Холлис стал еще мрачней.

Улыбаясь, как шоумен, прекрасно проведший представление, Уэллер подошел к звуконепроницаемому ящику и открыл дверцу в его стороне. Вначале он достал вибратор и поставил его на рабочий стол. Потом вытащил мертвых кроликов и положил на стол для осмотра.

Только майор Калхерн осмотрел их. Он прикасался к ним быстрыми ловкими движениями худых рук с длинными пальцами. Потом распрямился и кивнул. Уэллеру он сказал:

— Я убедился, профессор, что ваше изобретение производит действие, о котором вы говорите. Однако не понимаю, как его может безопасно использовать наша сторона в качестве оружия. Мы ведь не можем поместить врагов в звуконепроницаемую камеру, чтобы убить их.

Уэллер усмехнулся.

— Конечно, нет. Я объясню. Полномасштабные вибраторы наши самолеты на парашютах сбрасывают на вражескую территорию. При соприкосновении с землей они автоматически начинают действовать. Вы заметили, какие толстые стены у камеры, чтобы мы могли безопасно проводить демонстрацию. Представьте себе, как будет действовать такое устройство в десять раз больше и весом в триста фунтов. Оно эффективно на расстоянии в сотни ярдов. Эффективней атомной бомбы — потому что бомба только уничтожает, а вибратор полностью дезинтегрирует! И если бомба действует полсекунды, действие вибратора будет длиться полчаса.

— Но если он остановится… — сказал Калхерн. — Что помешает нашим врагам проанализировать вибраторы, собрать такие же и обратить против нас?

Уэллер выглядел самодовольным.

— Я позаботился об этом. Когда вибратор прекращает действовать, начинает действовать другое автоматическое устройство, врывающее вибратор.

— Понятно. А у модели есть такое автоматическое устройство?

— Нет. Модель слишком мала, чтобы вместить все необходимые части. — Уэллер с нетерпением спросил: — Ну, майор Калхерн, каково ваше мнение?

— Благоприятное, уверяю вас, — ответил Калхерн. — Конечно, будут проведены более тщательные испытания, с использованием полномасштабной модели, прежде чем военное министерство решит использовать ваше изобретение. Но я приложу все усилия, чтобы к вам отнеслись с должным вниманием. — Калхерн взглянул на свои часы. — А теперь я должен вас покинуть, чтобы отослать свой отчет. Через несколько дней я с вами свяжусь.

Майор Калхерн пожал руки Арндту, Холлису и мне, потом профессор Уэллер пошел провожать его.

Арндт посмотрел на модель вибратора на рабочем столе и проворчал:

— Еще один более смертоносный способ убивать беспомощных людей… как будто их у нас недостаточно! Меня тошнит от одной мысли об этом. Я не намерен оставаться здесь и слушать, как этот маленький эгоист расхваливает свое изобретение. — Арндт резким гневным движением надел шляпу на голову. — Я ухожу.

Холлис неожиданно сказал:

— Я иду с вами. Я тоже не хочу оставаться. Наш коллега ни разу не упомянул, что разработал свой вибратор на основе моей старой идеи, и было бы бессмысленно требовать от него учета моих заслуг. Он не собирается это делать.

Они вышли, и их напряженные лица вызвали у меня дурное предчувствие. Когда профессор Уэллер вернулся, его полное лицо было гневно искажено.

— Упрямые эгоистичные придурки! — рявкнул он. — Они ревнуют, Керк, ревнуют! Люди науки, тьфу! — Он неожиданно пожал плечами. — Ну, я им показал. Можешь идти, Керк.

Я встретился с Гейл на нашем обычном углу в восемь. Поскольку я работал не у ее отца, а у профессора Уэллера, тактично подразумевалось, что я в их доме нежеланный гость. Я работал бы у Нормана Холлиса, если бы он мог мне платить, но он не мог и винил в этом всех, даже Гейл. Жизнь изобретателя не постель из роз, и я вряд ли мог винить Уэллера в том, что он был возбужден своим торжеством. Холлис, я был уверен, на его месте делал бы то же самое, а Уэллер ревновал бы и сердился. Такова жизнь, и умные люди в ней не исключение.

Гейл знала, что ее отец присутствовал на демонстрации Уэллера, и по моему лицу поняла, что все прошло не так, как хотелось бы. Она хотела знать, что случилось. Я неохотно объяснил, смягчая те места, в которых присутствовал ее отец. Но у нее отличная интуиция, и я знал, что мои попытки утаить правду безуспешны.

Гейл беспокоилась об отце, и то, что я ей сказал — точнее, то, что пытался не сказать, — ее еще больше встревожило. Это испортило нам вечер.

Мы пошли в кино — в более крупный из двух кинотеатров Гровертона, потом я проводил Гейл домой. Я жил у профессора Уэллера. Вернулся я в одиннадцать тридцать.

Своим ключом открыл дверь. В коридоре горел свет. Прежде всего я увидел профессора Уэллера. В сущности я едва не наступил на него. Он лежал в коридоре в нескольких футах от двери и был мертв. Затылок у него был в крови. Его убил сильный удар по голове.

От ужаса я несколько мгновений стоял неподвижно. Потом неожиданная мысль привела меня в действие и заставила броситься в лабораторию.

У убийства профессора Уэллера может быть только одна причина. Вибратор!

Вбежав в лабораторию, я прежде всего посмотрел на стол, на котором стоял вибратор. Его не было!

* * *

Офис шерифа Джошуа Срауда размещается в здании суда Гровертона. Бесполезно пытаясь отыскать его по телефону дома и в его любимых барах, я разыскал его в офисе. Он объяснил, что допоздна работает над делом. Я рассказал ему об убийстве профессора Уэллера и исчезновении вибратора. Шериф застонал и обещал немедленно прийти.

И пришел спустя двадцать минут. С ним были Биксби, его помощник, и Салтер, коронер. Хотя в Гровертоне есть университет, это небольшой город. Я предположил, что Страуд задержался, потому что ему пришлось поднимать с постели своих помощников.

— Еще одно убийство! — сказал Страуд, раздраженно глядя на тело профессора Уэллера.

Я с неожиданным дурным предчувствием посмотрел на него.

— Еще одно убийство? — повторил я. — О ком вы говорите, Страуд?

Я думал о Холлисе и Арндте.

— Сегодня утром в трех милях от города найден мертвый мужчина, — объяснил Страуд. — Кто-то прострелил ему сердце. Он еще не идентифицирован. Убийца забрал все его документы и даже сорвал ярлычки с одежды.

Страуд пожал плечами и отвернулся. Его нетерпение и ворчливость меня не обманывали. У него была репутация безжалостного пса закона, который всегда находит преступника. Ходили зловещие слухи о его методах расследования, но нельзя было не признать, что он всегда добивается результатов.

Салтер встал.

— Убит ударом по голове. Какой-то тупой инструмент. Мертв около двух часов.

— Двух часов? — переспросил Страуд. Потом повернулся ко мне. — А вы где были, Рован?

— В кино в «Ридже» с Гейл Холлис, — ответил я.

— Когда в последний раз видели Уэллера живым?

— Примерно без десяти восемь.

— Он был один, когда вы его оставили?

— Да.

Я добавил, что готовила и прибирала в доме миссис Гатри, соседка. Она живет в том же квартале через несколько домов и бывает в доме Уэллера, когда выполняет свою работу. Но по вечерам заходит очень редко.

Страуд потер щетину на подбородке, лицо его было мрачно.

— Как я полагаю, кто-то пришел к Уэллеру через час после вашего ухода. Уэллер впустил его, и этот человек ударил Уэллера по голове и убил его. По телефону вы сказали, что украли его изобретение. Это кажется мотивом убийства. Есть у вас идеи, кто мог это сделать, Рован?

Я пожал плечами. Я рассказал Страуду об испытании, которое проводил сегодня вечером Уэллер, и оприсутствовавших на нем трех людях: майоре Калхерне, Норманне Холлисе и Джоне Арндте. По моему мнению, только эти трое знали об изобретении достаточно, чтобы убить из-за него и украсть.

Черные глаза Страуда загорелись.

— Холлис и Арндт… Я случайно знаю, что эти двое не были друзьями Уэллера, особенно Холлис. Я уверен, что убил один из них.

Страуд обыскал дом и лабораторию. Однако ничего не нашел и вскоре ушел с двумя зевающими помощниками. Позже пришли люди из погребального бюро и унесли останки профессора Уэллера.

Я не хотел спать. Большую часть ночи курил и расхаживал по полу.

На следующее утро сразу после одиннадцати вернулся шериф Страуд. Я воспринял его приход как облегчение. Миссис Гатри, как и многие в Гровертоне, его боялась и после его прихода сразу ушла. Все утро она осыпала меня вопросами, несомненно, готовясь передать все сплетни своим любопытным подругам. Я мог себе представить, как новость о смерти профессора Уэллера возбудила Гровертон.

— Узнали что-нибудь? — спросил я у Страуда.

Он пожал плечами.

— Я опросил Холлиса и Арндта, и они позволили мне осмотреть их квартиры. Если у кого-нибудь их них изобретение, то спрятано в таком месте, где я не смог найти. Арндт утверждает, что весь вечер был дома, и его экономка, женщина по фамилии Харрик, это подтвердила. Думаю, вы слышали сплетни об Арендте и Сюзанн Харрик. Если поверить сплетням, они живут как муж с женой. И если лгут, как я могу это доказать?

Что касается Холлиса, он был дома один, потому что Гейл ушла в кино с вами. Холлис говорит, что весь вечер не выходил из дома. Он мог прийти сюда и убить Уэллера, но нет ни малейших улик.

Я навел справки и о майоре Калхерне. Действительно, его послали сюда из Вашингтона. И ночной дежурный в отеле сказал, что Калхерн пришел примерно в семь тридцать и весь вечер оставался в номере. Остаются Холлис и Арндт. Рован, я убежден, что один из них убил Уэллера и украл его изобретение. И должен узнать, кто из них это сделал. — Голос его звучал мрачно. — Должен быть способ!

Наступило долгое молчание. Страуд смотрел в пространство, сердито наморщив лоб. Скорее чтобы нарушить тишину, чем для чего-то другого, я рассказал ему, что сегодня утром в лаборатории обнаружил: все бумаги профессора торопливо просматривались. И все, что касается вибратора, исчезло.

— Лаборатория, — задумчиво сказал Страуд. — Пойдемте туда, Рован.

В солнечном свете, умудрившемся пробиться через грязные окна, лаборатория выглядела призрачно. Я включил свет, и Страуд осмотрелся. Он спросил:

— Где вы в последний раз видели изобретение?

Я молча показал на рабочий стол.

— Легко было найти, — сказал Страуд. — Послушайте, — неожиданно спросил он, — а как действовало изобретение Уэллера? Что оно делало?

Объяснения принципа действия вибратора Страуд не понял бы. Я просто рассказал ему, что вибратор излучал колебания сверхвысокой частоты, способные разложить стекло и камень, а также ткани мозга человека. Эти излучения настолько опасны, что оперировать с ними можно только в специально сконструированной камере с толстыми стенами. Включение и отключение проводилось управлением на расстоянии.

Когда я кончил, Страуд пристально посмотрел на меня.

— Управление на расстоянии? Как это делалось, Рован. По проводам или еще как-нибудь?

— По радио, — объяснил я. И указал на контрольную панель. — В основном это радиопередатчик. И очень мощный.

Страуд неожиданно напрягся.

— Насколько мощный, Рован? Может действовать через весь Гровертон?

Я ахнул.

— Боже — да!

И уставился на него. И, глядя, вспоминал отвратительные рассказы об ужасных методах, которые он использует в своих расследованиях. Я вдруг понял, что он собирается сделать. Вибратор у того, кто убил профессора Уэллера. И где бы он сейчас ни был, его можно привести в действие по радио.

Это сразу раскроет одно из двух обстоятельств — или сразу оба. Уничтожит место, где спрятан вибратор, сразу указав на убийцу Уэллера. Или, если убийца достаточно близко, убьет и его!

Как только вибратор будет приведен в действие, простой поиск приведет к раскрытию дела. Я так и сказал Страуду.

— Совершенно верно, — негромко ответил он. Его черные глаза были устремлены на меня.

— Но это вряд ли законно! — возразил я. — То, что вы собираетесь сделать, равносильно неофициальному смертному приговору.

Страуд сделал нетерпеливый жест.

— Не будьте ограниченным глупцом, Рован! Мы имеем дело с убийцей. С человеком, заслужившим наказание. Это единственный способ найти его и собрать необходимые улики. Используя обычные законные методы, я бессилен. До сих пор я не нашел ни единого доказательство против кого-нибудь.

— Я этого не сделаю! — резко сказал я.

Я понимал, почему не хочу это делать. Я очень боялся, что профессора Уэллера убил и украл его изобретение Норман Холлис. Все указывало на него. Он ненавидел Уэллера; вибратор был создан на основе его идеи, но Уэллер не собирался признавать это. Холлис завидовал достижениям Уэллера, ревновал к его будущей славе. Весь вечер Холлис был один. Он мог выйти их дома, убить Уэллера и украсть его изобретение.

Но он отец Гейл, а я люблю Гейл. Если он действительно убийца, если он будет рядом с вибратором, когда я включу передатчик, его смерть будет на моих руках. Убийца он или нет, но Гейл будет винить меня в смерти отца. Она не выйдет за человека, на руках которого кровь ее отца.

Отвратительная ситуация. Чем больше я о ней думал, тем меньше она мне нравилась. Включение передатчика очень вероятно решит это дело для Страуда, но точно осложнит мое положение. И отнимет все надежды на все, что связано с Гейл..

Страуд нетерпеливо ерзал. Его черные глаза были холодны.

— Рован, это мой единственный шанс решить дело. Говорю вам, я не позволю мне помешать.

— Я не стану это делать! — сказал я. — Просто не могу!

— Почему, Рован? Чего вы боитесь? Вы знаете, кто убийца? Не хотите, чтобы он умер?

Я тупо покачал головой.

Страуд взорвался.

— Клянусь богом, Рован, вы приведете в действие передатчик, или я сделаю это сам!

— Вы не знаете, как это сделать, — сказал я.

— Вы мне поможете.

— Вам придется меня заставить.

Страуд приблизил ко мне свое худое темное лицо. Его черные глаза сверкали.

— Именно это я и сделаю. Помните, Рован, я закон. У меня есть власть отдавать приказы.

— Не в этом случае! — сказал я. — Это незаконно. Может, вы и закон, но не можете одновременно судить, выносить приговор и исполнять его. Вы приговариваете человека к смерти, не подвергнув его суду.

— Вы дурак! — вспыхнул Страуд. — Откуда вы знаете, что убийца будет рядом с изобретением, когда вы включите его по радио? А что касается привлечения к суду — разве я вам не объяснил, что это невозможно? У меня нет ни малейшего доказательства ни против кого. — Глаза его сузились, и голос стал смертельно мягким. — Рован, вы препятствуете правосудию. Я могу за это вас… Или, Рован, я оформлю так, что вы будете обвинены в убийстве Уэллера. Ни на секунду не сомневайтесь. Я должен получить убийцу, и, если не могу получить настоящего, им станете вы.

Страуд говорил серьезно, я понимал это. Он осуществил бы каждое свое слово.

Я в западне, и выхода нет. Я ничего не могу сделать, только сделать то, что нужно Страуду.

Я устало пожал плечами и кивнул.

— Хорошо, — сказал я.

Улыбка Срауда была легкой и жесткой.

— Отлично! Начнем немедленно.

— Подождите, — сказал я. — Я хочу сначала позвонить Гейл Холлис, чтобы она ушла из дома.

— Так вот каков ответ? — воскликнул Страуд. — Вы уверены, что убийца Норман Холлис. И боитесь, что девушка пострадает, если изобретение спрятано в доме. Хорошо, можете позвонить ей — но никаких хитростей, Рован. Не пытайтесь предупредить Холлиса.

Страуд вместе со мной прошел к телефону и не отводил от меня взгляда, пока я говорил. Мой предлог был простым. Я попросил Гейл встретиться со мной на нашем углу и сказал, что это очень важно. Почему важно, не стал объяснять. Только сказал ей это и повесил трубку.

Потом принялся за работу, готовя передатчик. Но вот я готов. Я молча помолился за Гейл и за себя. И вопреки всему надеялся, что, если Холлис убийца, его не будет в зоне поражения.

Я повернул переключатель.

Страуд спросил:

— Сделали?

Я кивнул, как марионетка. Говорить не мог. Мне казалось, что я никогда не смогу говорить.

В волчьей улыбке оскалив зубы, с глазами, блестящими, как куски черного янтаря, Страуд выбежал из лаборатории. Я сидел и смотрел в пустоту. Боялся думать.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я не услышал звонок в дверь. Звонок вырвал меня из апатии. Я открыл дверь.

Гейл упала мне в объятия.

— Керк! Что случилось? Твой голос звучал так странно, когда ты говорил по телефону. И я пришла на угол, а тебя не было. Я встревожилась и пошла сюда. — Она тревожно смотрела мне в лицо. — Керк, в чем дело? Что случилось?

Я не мог ей объяснить. Боялся сказать, что из-за того, что сделал, ее отец может быть мертв, и я в этом виноват.

Гейл схватила меня за руки.

— Керк, в чем дело? Почему ты мне не говоришь?

Я заставил себя говорить.

— Не могу сказать, милая. Мы со Страудом… работаем над тем, что может решить тайну смерти профессора Уэллера. Надо подождать возвращения Страуда. Тогда ты узнаешь.

Гейл с сомнением смотрела на меня, но воздержалась от вопросов. Пошла на кухню и приготовила кофе. Отличный был кофе, но тогда я этого не заметил. Я напряженно размышлял.

Холлис. Холлис ли убийца? Мертв ли он сейчас или еще жив? Я отчаянно надеялся, что он жив.

Или Арндт. Арндт тоже может быть убийцей. Я молился, чтобы это был Арндт.

День тянулся с бесконечной медлительностью. Напряжение ожидания, незнания результата сводило меня с ума.

А потом — наконец — у дома остановилась машина. Мы с Гейл бросились к двери. Вошел шериф Страуд.

— Дело закрыто! — торжествующе сказал он. — Я поймал убийцу профессора Уэллера. Все прекрасно сработало, Рован.

— Кто… кто это был? — хрипло спросил я.

— Калхерн, — ответил Страут.

Я ослаб от облегчения. Ноги стали как резиновые, пришлось сесть на стул. Но потом до меня дошло имя, и я вскочил.

— Это невозможно! — закричал я. — Калхерн не мог быть убийцей! Его же прислали из военного министерства в Вашингтоне. Он не мог это сделать!

— Но он это сделал, Рован. — Страуб широко улыбался. — Понимаете, Калхерн был совсем не Калхерн, но чрезвычайно опытный международный шпион, выдававший себя за Калхерна. Настоящий Канхерн — тот неопознанный убитый мужчина, которого мы нашли вчера утром за городом.

Я снова сел.

Страуд продолжал.

— Очевидно, произошло следующее. Шпион каким-то образом узнал о миссии настоящего Калхерна. Он перехватил Калхерна на окраине Гровертона. Вероятно, отправил машину Калхерна в кювет, потом застрелил его, сменил свою одежду, сорвав с нее ярлычки, на мундир Калхерна. Потом в машине Калхерна уверенно приехал в город.

Шпиону нужно было изобретение Уэллера. Наши враги охотно отдали бы за него целое состояние. Он присутствовал на демонстрации, узнал все необходимое. Потом в тот же день вечером выскользнул из отеля, пошел к Уэллеру домой, убил его, забрал изобретение и вернулся в отель.

Номер шпиона был на втором этаже. Ему легко было на веревке спуститься из окна, выйти и зайти так, что его не видел ночной дежурный. Вибратор он оставил в своей машине.

— Но как вы его поймали? — спросил я. — Как вы все это узнали?

— Я его не поймал, — ответил Страуб. — Это сделал вибратор. Мы вовремя использовали радио. Он уже отъехал на милю, когда вибратор включился. Его машина налетела на дерево. От него самого мало что осталось, но из документов в его мундире я узнал все необходимое.

Страуб улыбнулся и направился к двери.

— Что ж, на этом все. У меня еще есть кое-какая работа.

Он снова улыбнулся, помахал нам и вышел.

Я вскочил со стула. Гейл так и не узнала, почему я закричал от радости. И до сих пор не знает, почему я крепко обнял ее.

Последний час

Часы над камином пробили одиннадцать — мягко, словно сожалея о необходимости это делать. Длинные худые пальцы профессора Эдварда Грендона перестали плясать по клавишам портативной машинки, и на мгновение остальные звуки, заполнявшие тускло освещенный, уставленный книгами кабинет, стихли, пока профессор прислушивался к бою часов.

…пять, шесть, семь, восемь…

Еще час, с ужасом подумал Грендон. Всего один час жизни.

…девять, десять, одиннадцать…

Стих сладкий, как старая мелодия, последний удар. Снова все заполнили прерывистый треск дров в камине и удары дождевых капель в ночи снаружи.

Грендон еще несколько мгновений сидел неподвижно, перестав печатать, пристально глядя на циферблат. Потом медленно расслабился, словно влияние ударов часов только сейчас прекратилось. Его руки с клавиш машинки перешли на стол, на котором стояла эта машинка. Грендон откинулся на спинку кресла, на его худом длинном лице было выражение горечи — знание приближающегося конца.

Он не хотел уходить. Оставалось очень многое, ради чего стоило жить. Несправедливо, что его существование должно прекратиться сейчас, как цветок под полной луной, как песня, прерванная на половине. Внутри вяло шевельнулось возмущение. Грендон не решался определять, насколько его чувства вызваны страхом. Он знал, что его конец не будет буквальным, это лишь конец начала. Занавес поднимется над другой сценой. И новая жизнь будет такой, что его нынешнее существование покажется раем.

По его худому телу пробежала судорожная дрожь. Не очень приятно думать о вечном пребывании в аду.

Усилием воли он собрал убывающее мужество. Надо смотреть неизбежному в лицо. Он заключил договор. Его придется выполнить.

Он понимал, что очень многое не сумел бы сделать, если бы не заключил договор с Сатаной. Неизлечимо больной, он не закончил бы свою книгу. Была закладная на дом. Счета врача и новые счета, потому что Эллен должна была родить Дика, второго и младшего из их сыновей.

Тогда все казалось безнадежным. Предложение Сатаны было единственным выходом. Грендон сухо вспомнил, как охотно принял это предложение. Он взглянул на шрам на запястье — источник крови, которой подписал договор.

Цена высока, но он был освобожден от уз болезни. Смог продолжить свою книгу. Издатели выплатили щедрый аванс. Все счета были оплачены. В банке солидная сумма, вдобавок будущее Эллен и детей всегда будет обеспечиваться доходом за его книги. Он может о них не беспокоиться.

У него нет никаких сожалений, кроме тех, что связаны с ним самим. Семь лет, которые были ему даны, почти кончились. В двенадцать Сатана придет за платой — за душой Грендона.

Часы над камином непрестанно, неумолимо отсчитывали секунды. Дождь на окнах как стук водяных пальцев, требующие впустить их. В камине капризно трещат дрова.

Грендон шевельнулся. Еще очень многое нужно сделать. Надо закончить заключительную главу последнего тома его книги. Он с удовлетворением думал о том, что сделал. Его книга — шеститомное исследование о развитии литературы от самых первых записей — достойна того, чтобы оставить ее после себя. Он много работал над ней, отдал всего себя этой работе.

Он встал из-за стола и подошел к камину. Кочергой пошевелил поленья, чтобы они лучше горели. И когда распрямился, чтобы вернуться к машинке, в дверь постучали.

Это была Эллен с подносом, на котором стояли кофейник, чашка и блюдце. Все это она поставила на стол и с улыбкой повернулась к Грендону.

— Ты работаешь так поздно, и я решила, что чашка кофе тебе не помешает.

Грендон улыбнулся ей в ответ. Нежность и желание охватили его волной боли.

— Кофе я выпью, — сказал он, стараясь говорить обычным тоном. Он на мгновение прижал жену к себе и мягко повернул к двери. — Ложись спать, Эллен, и не волнуйся обо мне. Я и раньше сидел допоздна.

Она виновато рассмеялась.

— Я тревожилась, но не о том, что ты сидишь поздно. Последние несколько дней ты ведешь себя очень странно. Скажи мне: может, что-то не так?

— Как это возможно? Я просто взволнован, потому что кончил книгу.

— Но ты так много работал. Ты мало ел и посмотри, как похудел. Кожа да кости. Как будто ты унция за унцией вкладываешь себя в свою книгу.

— Просто тороплюсь кончить. Не о чем волноваться.

— Ну, я буду рада, когда ты кончишь. Будет приятно после семи лет, что ты провел за своей книгой, увидеть тебя свободным. — Голос Эллен был полон нетерпения. — Поедем в путешествие, о котором столько говорили. Тебе необходим отдых.

Грендон кивнул.

— Пожалуй.

— И возьмем с собой детей.

— Конечно. Детям это понравится. Как они сейчас, Эллен? Спят?

— Как бревна. И я собираюсь сделать то же самое через несколько минут. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Эллен.

Только он знал, что это было прощанием. С болью смотрел, как она идет к двери, зная, что больше никогда ее не увидит. Ужасно хотелось вернуть ее, провести с ней еще несколько последних минут, но он с отчаянием понял, что это невозможно. Заключительная глава остается. Он лишь молча смотрел, как девичья фигура жены в длинном зеленом платье уходит за пределы его досягаемости.

Дверь неслышно закрылась. Грендон остался один. Он с опаской посмотрел на часы. Было 23:15.

Он торопливо вернулся к столу. Налил чашку кофе, зажег трубку и принялся лихорадочно работать.

Тиканье часов, звуки дождя, треск поленьев — все перестало существовать. Оставались лишь последняя глава и его пальцы, летающие по клавиатуре. Слова приходили легче, чем когда-либо. Все, что он хотел сказать, как будто было внутри него, живое и энергичное, нетерпеливо стремящееся быть выраженным. Предложения словно выпрыгивали из пальцев и ложились на бумагу. Грендон писал, как никогда раньше.

Наконец он откинулся, утомленный, но довольный. Все удалось закончить. И несмотря на все, что ждало его, он был счастлив. Хотя жизнь, какой он ее знал, скоро прекратится, часть его останется жить. Лучшего памятника себе он бы не хотел.

Грендон посмотрел на часы. Без пяти двенадцать. Он собрал страницы своей последней рукописи и сложил аккуратной стопкой на углу стола, придавив грузом, чтобы их не мог размести случайный ветер. Немного расчистил стол, убрав записки, блокноты и карандаши в разные ящики. Потом снова набил трубку, закурил и стал ждать.

Он не испытывал ужас перед тем, что вскоре должно произойти. Как будто последним творческим огнем очистил себя от страха. И почувствовал полное спокойствие.

На каминной доске деловито тикали часы, металлическое сердце гнало кровь секунд по артериям времени. Дождь пошел сильней. Редкие вспышки молний освещали темные окна кабинета. Поленья в камине превратились в красные угли, мрачные среди опустошения серо-белого пепла.

Часы начали бить двенадцать. Грендон отложил трубку и выпрямился.

Снаружи вспыхнула необычно яркая молния, за ней последовал раскат грома. Грендону это почти показалось сигналом. Словно холодный ветер пронесся по комнате. Неожиданно ярко вспыхнул огонь в камине.

В дверь негромко постучали.

— Входите, — спокойно сказал Грендон.

Быстро вошел Сатана, стряхивая дождь с пальто мокрой коричневой шляпой. Он остановился перед столом и посмотрел на Грендона. И серьезно кивнул.

— Время вашего контракта кончилось, Эдвард Грендон, и вы обязаны выполнить его условия.

Грендон неохотно кивнул. Он старался не сводить взгляд с консервативного красного галстука Сатаны между забрызганными дождем лацканами его желто-коричневого габардинового пальто. Однажды он заглянул в глаза Сатаны, и этого ему хватило. Если не считать этих ужасных глаз, Сатана мог быть просто смуглым человеком, вышедшим по какому-то делу под дождь.

Грендель сказал:

— Конечно, бесполезно просить еще немного времени?

— Абсолютно бесполезно. Согласно нашему контракту, Эдвард Грендель, вы обязаны предоставить мне свою душу точно в полдень — и ни моментом позже.

— Конечно, — сказал Гендель. Он невесело улыбнулся. — Полагаю, вы часто получаете такие просьбы от тех… от тех, что должен… уйти.

— Очень часто.

— Несомненно, это понятно. Должнику нелегко сменить первое подлинное счастье на вечное заточение в аду.

— Заточение? — негромко рассмеялся Сатана.

— Вы выбрали очень мягкий термин, Эдвард Грендон. Уверяю вас, ваше пребывание в моих владениях не просто заточение.

— Пытки? — Грендон приподнял худые плечи.

— Если такова цена, мне жалеть не о чем. Моя жена и дети обеспечены. Книга закончена. Я уверен, вы простите меня, если я скажу, что это хорошая книга. Я отдал ей все, что у меня было. Я вложил в нее свои сердце и душу.

— Вашу душу? — неожиданно резко переспросил Сатана. Потом негромко рассмеялся и расслабился. — Вы, конечно, говорите в переносном смысле, а не буквально.

Грендон посмотрел на часы. Они почти кончили бить. Подсознательно он к ним все время прислушивался.

…десять, одиннадцать, двенадцать.

Резким тигриным движением Сатана наклонился над столом, и его ужасные глаза посмотрели в глаза Грендона. Голос его прозвучал резким и властным приказом.

— Эдвард Грендон, иди ко мне!

В его голосе звучали страсть, уверенность, предвидение торжества. Но все мгновенно исчезло, сменившись страшным отчаянием. Таким же резким движением Сатана отпрыгнул от стола. Его ужасные глаза смотрели гневно и озадаченно.

— Где остальное? — рявкнул он. — Говори, Эдвард Грендон, где остальная часть? Ты обманул меня?

— Ч… что?…

— Твоя душа! Она здесь не вся. Я должен иметь ее всю.

Туман перед глазами Грендона рассеялся. Постепенно он начал понимать, что произошло. И возбужденно рассмеялся.

— Хотите всю мою душу? — Грендон показал на толстую стопку листьев на краю стола. — Она здесь. Кажется, я говорил не в переносном смысле, а в буквальном, когда сказал, что вложил в работу свою душу.

Бешеная ярость исказила лицо Сатаны.

— Бумага и машинка не подчиняются мне. Недостающая часть вашей души для меня недоступна. А я должен иметь вас всего — или ничего.

— Значит, будет ничего, — сказал Грендон. — Эта рукопись — последний из шести томов. За первые пять издатели уже выплатили мне аванс. Деньги уже потрачены, так что это часть меня — самая большая и лучшая часть — для меня тоже недоступна. Ты не можешь получить меня, Сатана. Меня купили и заплатили за меня деньги по другому договору — который ты отменить не сможешь. Меня напечатали и провели через типографские машины, безопасно упаковали в пять томов и каждый том напечатали в тысячах экземпляров. Самая существенная часть меня вне всякой опасности, она в сейфе напечатана на бумаге, а у этого сейфа нет ни замка, ни ключа.

Сатана успокоился, хотя следы раздражения все еще были видны на его лице. Он молча пожал плечами.

— Я не часто бываю не в состоянии получить свое по контракту, Эдвард Грендон. Но когда это происходит, я принимаю поражение с достоинством.

Сатана сунул руку в карман костюма и достал свернутый листок бумаги. Он посмотрел на него, и листок в его руке вспыхнул. Пепел Сатана выбросил в камин.

— Контракта больше не существует, Эдвард Грендон. Вы свободны, и все, что за это время получили, принадлежит вам.

Кивнув на прощание, он надел шляпу и пошел к выходу. Дверь за ним неслышно закрылась.

Грендон продолжал спокойно сидеть, обдумывая свое великое открытие. Он думал о том, что во все великие создания люди вкладывают часть себя. Именно поэтому одни книги и картины живут, а другие забываются. Именно поэтому великие работы обладают свойствами, которые называют гениальными. Чтобы создать шедевр, человек должен щедро отдать самого себя, вложить часть своего сердца и большую часть души.

Часы над камином продолжали идти.

Огонь в камине погас. Дождь снаружи прекратился. В звездном небе висела яркая луна.

Честер С. Гейер

(Chester S. Geier)

4 апреля 1921 — 10 сентября 1990.

Родился в Стивенс Пойнт, Висконсин. Первые публикации появились в фэнзине «Звездная пыль» Stardust в марте 1940 года, профессионально стал писателем с рассказа «Кусок веревки», опубликованного в апреле 1941 Amazing Stories. Гейер оглох в 12 лет, и его друг Уильям Л. Хэмлинг выступал сурдопереводчиком; в соавторстве они использовали псевдоним Уоррен Кастел; так же использовал другие псевдонимы (Гай Арчет, Джеральд Вэнс, Питер Уорт).

Честер Гейер активно и много печатался, издав несколько повестей и 80 рассказов с 1940 по 1953 год, и после этого отошел от дел — не известно ни одного нового произведения.

Авторы журнальных иллюстраций

Ned Hadley — Загадка города.

Edd Cartier — Кусок веревки.

Williams — Исчезновение.

Enoch Sharp — Камень смерти, Смертный приговор.

James Allen St. John — Кристалл и магия.

Lee Brown Coye — Последний час.

Примечания

1

Бёрди, англ. — птичка. — Прим. пер.

(обратно)

Оглавление

Загадка города

Кусок веревки

Исчезновение

Камень смерти

Кристалл и магия

Смертный приговор

Последний час

*** Примечания ***