Драконодав [Алексей Александрович Полевой] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Алексей Полевой Драконодав

Глава 1

Дракон есть богопротивная бестия, преизрядно опасная, для победы над тварюкой, нужен добрый рыцарь или несчётное число умелых простолюдинов.

Трактат «Устав драконоборца»

Есть волкодавы, а есть драконодавы. Каждому стезя дадена свыше, так святой отец говорил. Но упаси вас Святая Клотильда благородного рыцаря навеличить драконодавом, мастер Гаспар услышь такое, запросто может выпороть у позорного столба. В Ренье на ярмарке стражник рассказывал, как его светлость де Жераньон заборол дракона, отцы города вышли его встречать с богатыми подношениями и сделали непростительную глупость, назвав герцога драконодавом. Его светлость сказывают так опечалился, что приказал весь магистрат утопить в мешках и поделом, рыцари они драконов убивают, а драконодавы – давят. Это же любому деревенскому олуху известно. Я при нашем герцоге и состою драконодавом, вернее как состою, просто некому больше этим промышлять, а старый Жак помер аккурат на Сочельник, в год, когда король наш жениться изволил. У Жака учеников не было, а сыновьями тоже Господь обделил, три девки только, Жаку-то я помогал иногда драконов давить, когда оруженосцам не прислуживал, дело-то не хитрое хоть и страшное. Сколько себя помню, состоял при оруженосцах. Отец мой хорошим другом городского начальника стражи был, а мастер Анри большой человек, он-то меня сызмальства к оруженосцам на посылки определил, да иногда учил копью и мечу, как напьется. Жалования мне не платили, но спал в конюшне, да кормили почти каждый день, даже на праздники одёжа перепадала – красота. Вот и повелось, как Жак помер – его светлость дракона заборет, а я давлю, иногда мне целую серебряную денежку герцог миловал, правда, иногда плетью доставалось. Но герцог у нас добрый, редко дубасил, больше на мечах заставлял против себя биться, когда оруженосцы уставали, говаривал, что как барон из провинции мечем орудую, хорошо дескать. Драконов у нас много было, денежек набралось, я даже посвататься хотел к дочке замкового сапожника, с приданым, если считать дом куплю, а тут как назло, приключилась история.

Началось, как все несчастья с бабьей дури – жена троюродного брата возьми, да захоти к родственникам наведаться. Сама она с юга, там староста учил людишки шерстю покрыты и хуже зверей всяких, жена у кузена правда только с небольшими усиками, остальную срамно не видел, может шерсть где и растет. Забоялся кузен ехать в края дикие и позвал меня с собой, обещал кормить в дороге и новые башмаки как вернемся. Его светлость уехал к его величеству, поэтому драконов пока давить не надо, согласился я, собрали они возок и поскрипели на юг. Жена у кузена злая, носатая, готовила плохо, мяса вообще не захватили, пустая каша, даже солить поскупилась, а хуже всего суп из капусты. Дней через десять совсем живот подвело, а ехать еще столько же, думал бросить их, правда, больно места дикие. Вот и приключилось со мной в диких этих местах история.

Лошадка трусила, возок скрипел, жена ворчала на кузена, я дремал на козлах. Тут слышу посвист, такого даже сокольничий его светлости не дозволял себе, выскочили на дорогу люди с дубинами, да ножами, баба визжит, кузен трясется весь. Ну, разбойнички, дело привычное на дорогах, только с оруженосцами его светлости даже весело погонять воров, а тут одному против шестерых управиться бы. Соскочил я, вытащил из соломы посох и бросился на разбойника, что дорогу лошади заступил, думаю уважу его по голове дубьем, он кобылку отпустит, мы и укатим себе поздорову. От души приложил разбойничка, тот за ухо схватился, отмахнулся от двух увальней, они в канаву свалились. Только я приготовился запрыгнуть на возок, как вижу: уехали и меня бросили, жена эта лошаденку нахлестывает, кузен кому-то грозит кулаком, а я стою в облаке пыли с шестью разбойными людишками. Был бы кистенек хоть, а так получил я дубиной по рукам, да кулаком добавили, ручищи сорвали одежду, жалко портки, новые почти, только на Пасху достались. Даже крест нательный отобрали, олова тут не водится что ли? Вижу, главарь размахнулся ножиком, видать порешить меня задумал, да только из чащи рев донесся, мне-то рев знакомый, так помирающий дракон орет всякий раз, но видать разбойники совсем дикие попались, побросали они дубины и в лес подались. Правда, одежку мою прихватили.

Пошарил я по дороге, кроме дубин только гербовая накидка осталась, в грязь втоптали. Мне, когда в свите бывало ездил, его светлость велел накидку с гербом надевать, чтобы оруженосцев больше издали казалось. Я её захватил, подумал пригодится в странствиях, глядишь скажусь человеком его светлости, так бить не посмеют. Вот и пригодилась, так в одной накидке, босой и с дубиной побрел на рев, авось там благородный рыцарь найдется, как-нибудь договорюсь с псарями или слугами, может портки какие дадут, бывают же добрые люди. Только подходя стал понимать, что с добрыми людьми в этих краях совсем туго – воняло сильнее с каждым шагом, а всякий знает, раз воняет, значит дракон близко. Но только драконодавы знают, что ежели воняет как сейчас, значит дракон рыцаря с конем проглотил, от лошадей у драконов несварение случается, совсем не такое как от рыцарей или коров. Что-то Жак говорил мудреное, ему сам мессир звездочет в книгах искал: метеоризмус и деареус или как-то так, я понял только, что дракону коней есть не стоит, как молоко с яблоками, худо будет. Этот видать молодой дракон и глупый, что в такой глуши взять, тут и драконы дикие, у нас ни один дракон лошадь кушать не будет, даже мула, ну с голодухи осла проглотит, так тоже мучается будь здоров.

Вышел через буреломы на небольшой каменный пятачок, так и есть: лежит бедный дракон, глаза потухшие совсем, живот бурчит, воняет хоть святых выноси. Из пасти торчит плюмаж, на груди чешуя потускнела, глушь, а смекнул рыцарь проглоченный, из последних сил мечом проткнул сердце изнутри. Герцог сказывал, что если дракону суждено тебя проглотить, должен меч сохранить, если рыцарь ты справный и отплатить чудовищу, вот и лежали дракон и рыцарь в последнем объятье. Да еще лошадь эта, ух, воняло страшно, даже глаза слезились. Порыскал я вокруг, свиты, похоже у рыцаря не было, может принято у местных деревенщин его милость одного в лес отпускать без сокола линялого, собак и хотя бы полутора десятков оружной челяди. Одно слово, дикари.

Ну, раз никого в округе не сыскалось, полез я в пещеру, меня-то в пещеры драконовы не пускали никогда, чтоб не спёр самоцвет какой, только герцог с казначеем ходили. Вот, забрёл я в пещеру, где воняло чуть лучше, чем снаружи. Особенного ничего, кости, дерьмо повсюду, доспехи и сбруя разбросаны везде, рыцари видать совсем убогие тут, не чета нашим. В углу соломы набросано и шкур, что-то вроде гнезда, Жак сказывал там чудовища хранят богатства, ох, сердце у меня забилось, пока копался в истлевшем мехе, да засохших драконьих какашках. Но отыскал сперва цепь золотую, потом целый кошель с дукатами да каменьями, малую баронскую корону с двумя красными камешками, а потом целый мешок серебряной посуды. Бедный дракон оказался, его светлость говорит один дракон может каменьев насобирать, что герцогство поменьше купить можно. Ну, что с глухомани такой взять, какие места, такие драконы.

Вынес я мешок наружу, ветками засыпал, чтоб, если слуги сыщутся, не отобрали. Дракон как раз дошел, вонять стало еще сильнее, значит желчь пришла в движение и дракон готов к давке. Скинул я накидку, вздохнул, что инструмента нету, но поискал, нашел подходящий колышек, обрывок ремешка, камень, да острую щепку. Перекрестился, попросил Святую Клотильду хранить меня от всяческих ужасов, как она это обычно делает и подошел к дракону. Двумя руками еле поднял веко, зрачок закатился, жилки посерели, верный признак, что поспел дракон. Открыл ему пасть дубиной, сломал, правда её, но успел вставить колышек, пасть осталась открытой, привязал я ремешок к колышку и ещё раз помолился святой заступнице. Глубоко подышав, хотя вонь стала нестерпимой, я, задержав дыхание, полез в пасть подыхающему дракону.

Голому лезть к дракону в горло привычно, хотя и премерзко. Глотка у него шершавая, то локоть обдерешь, то колено, а еще все в слюнях драконьих, они в рану попадают и жгут похлеще зимнего вина. Да ещё дышать нельзя, воздух тут отравлен испарениями чудовища – один вздох и конец. Но вот рукой нащупал пустоту и залез в желудок, сразу голой пяткой попав в шип на доспехе рыцаря, порез обожгло, как водится, зато сразу наткнулся на мешок с огненным зельем. Драконодав потому и драконодав, что берет мешок с огненным зельем, откуда пламя драконье происходит и давит его. Давить надо сильно, а то ничего не получится. Хорошенько сдавив мешочек, прокалываем его щепкой и быстро-быстро лезем дальше, главное не запутаться в кишках, там много всячины может оказаться, да и конь где-то там застрял. Но вот рука привычно наткнулась на гладкую поверхность желчного пузыря, его тоже надо сдавить, а потом он прокалывается той же щепкой и тут начинается самое трудное. Если желчь с огненным зельем смешается, дракона раздует и в образовавшемся пламени сгорят все внутренности, а шкура останется. Когда выпускаешь желчь, воздуха в собственной груди уже не остается, сердце стучит как колокол в соборе Святой Женевьевы, а еще надо успеть дернуть за ремень, чтобы пасть захлопнулась, да в желчь не попасть. Голова в тумане, куда ползти становится непонятно, главное не паниковать и двигаться поперек ребрам в брюхе чудища. Вот, наконец, когда уже, кажется все, конец, рука вырвалась из тела проклятого чудовища и надо быстро двигаться наружу. Первый глоток воздуха лучше всякого вина, но расслабляться нельзя, сейчас смешаются жидкости, только успеваешь отскочить от дракона, заткнув ему камнем проход под хвостом, чудовище уже надувается. Вот и сейчас, дракон, сверкая золотой шкурой превратился в шар, полыхнул так, что даже сквозь шкуру стало видно пламя и опал вниз, став плоским. Теперь шкуру можно сворачивать в рулон на манер ковра и вешать в пиршественной зале, а можно как его светлость сапоги шить, да щиты обивать. Очень крепкая у дракона шкура, все королевство завидует его светлости, он больше всего драконов забарывает, один раз троих за день поубивал.

Вонь исчезла, ветерок принес запахи леса, птички ожили, защебетали. Счистил я засохшие драконовы соки и полез в ручеек отмываться, глины набрал и долго тер себя всего, правда вонять будет целый день, как не мойся, ну, дело привычное. И тут вышел на полянку конь, да не просто конь, а рыцарское благородное животное, паршивое конечно, видать уже немало дней на траве одной сидит, да седло не снимали. Грива не чесана, мундштук рот поранил, в репьях весь, а за ним лошадка поменьше с вьючным седлом и мешком. Осторожно подошел к животине, они доверчиво дались в руки, я их стреножил, расседлал и порывшись в торбе на вьючной, насыпал им овса, лошадки захрустели зерном, благодарно помахивая хвостами. Ну, когда дракона забарывают, всегда много добра отыскивается, что от прошлых рыцарей остается. Случалось и лошадей и порой девиц находить, оружия просто горы, только ржавое и поплавленное, я однажды кинжал нашел и не сказал Жаку, затем продал на ярмарке и почти год мог выпивать по праздникам в корчме.

Свернул я шкуру, порыскал в груде доспехов, вообще-то, если меня в доспехах поймают, то повесят на площади, однако если голому в город идти, еще вернее повесят. А так, накидку нацеплю, скажу оруженосец его светлости, узнаю, что тут к чему и домой, сразу-то уехать нельзя, если вдруг обнаружится хозяин коней или рыцарь с претензией на драконову шкуру, отыщут меня и у его светлости. А герцог все едино повесить велит. Надо ехать в город, там, скорее просто шкуру отберут и по шее накостыляют, но в доспехах, да с накидкой его светлости может даже хорошо встретят, наглее просто надо вести себя с этой деревенщиной. Нашел кольчугу не сильно ржавую с поддоспешником, рукавицы фехтовальные, поножи, наплечники и неплохой шлем, щитов оказалось много, только все с гербами незнакомыми, один даже сарацинский вроде. Выбрал один, хороший, герб отодрал песком, что считается воинским преступлением, так где ж тут воинов-то взять. Только портков совсем не было, на вьючной лошади торба с овсом, кресало и котелок. На боевом коне меч нашелся седельный, запущенный правда, но почистить и сгодится, меч хороший, простой, неприметный, такой в любой кузне прокуют. Конечно, на пояс прилаживать ищи дурака, но к седлу приторочить, очень хорошо получится. Почистил коней, раны смазал соками драконьими, хорошее средство целебное, если в воде развести и коры дубовой растолочь, надел поддоспешник с бронями, ноги от колена нагими остались правда, но в сарацинских землях сказывают и так ходят. Заседлал коней, шкуру с трудом поднял на вьючную лошадь, тяжеловато одной нести, но делать нечего, не боевого же коня на срам подвигать. Вскочил в седло и направился в город, что лежал, по словам поганой кузеновой жены в двадцати лье.

Городами они тут называют деревни всякие, прости Господи. Ни стен толковых, только частокол кривой, ни площади городской справной, кругом стоят телеги, с них и торгуют, замок господский низенький, пошарпаный, одно слово дикари. Городишко оказалось назывался Задебради или что-то в этом роде, стражники у ворот странно поглядели на шкуру дракона, но ничего не сказали. Даже цепляться не стали, у нас и лошадь бы отобрали, не говоря про шкуру, а тут покрикиваю на них, они только усы крутят. По-нашему разумеют слово через десятое, еле добился, где постоялый двор находится. При деньгах-то меня на постой определят в лучшем виде, мешок с остальными богачествами я в лесу оставил, не дурак ведь, даже его светлость говорил, что дуростью меня господь обошел. Лошадей-то может со шкурой отберут, но если пытать не станут, то про мешок я им ничего не скажу. С собой взял один золотой дукат, его на полгода жизни безбедной хватить может. Постоялый двор нашелся в мешанине узких улочек, с грязью непролазной коню, не то, что человеку. Двум конным на иной улочке и не проехать, не то, что богохранимый вольный город Нетьень, где две телеги проедут и каменные мостовые от рыночной площади ведут. Дикари, одно слово.

Глава 2

Эти провинциальные бароны не благороднее моих собак!

Король Франциск IX

Хозяин странноприимного дома почесал в затылке и, коверкая слова спросил платить чем буду, я ему показал золотой и хозяин надолго замолчал, только беззвучно открывая и закрывая рот. Он заявил, что в хороший месяц у него выходит вполовину меньше и сдачи дать не сможет. Навеличивая меня благородным рыцарем и косясь на шкуру, он посоветовал уважить святых братьев, где можно поменять дукат на серебро и медь, а он пока приготовит лучшую комнату и коней пристроит. Вытянув во дворе ноги и прихлебывая отличный холодный эль, я вздохнул спокойнее. По словам суетившегося в предвкушении оплаты может даже серебром хозяина, на дракона кроме благородного рыцаря Ижи, претендовать никто не мог. Дракон, сказал хозяин, еще при его отце терзал округу и многие рыцари пытались его забороть, но тщетно. Благородный Ижи из Светляны поклялся забороть чудище, если местный граф Бжезняк отдаст за него дочь-красавицу, однако уже десять дней о рыцаре слуху нет, правда и дракона не видели. Сдается проглоченный драконом и был этот Ижи, на покореженном щите валявшимся у пасти чудища три белые чайки в лазоревом поле – цвета Ижи, как пояснил словоохотливый корчмарь. Все эти местные сплетни я слушал, обгладывая очень приличных размеров свиную ножку, запивая местным элем, который был не чета нашему. Дело было к вечерне, пока лавки не закрылись портки надо отыскать. Видимо все неплохо идет, подумал я, но через весь двор пала косая тень от десятка стражников, капорал ростом как пожарная каланча с налитым кровью шрамом шагнул ко мне и свирепо уставился. Похоже, все оказалось много хуже, чем я даже представлял себе.

– Твойа милостьвость, – рявкнул он басом, коверкая слова неимоверно, – благоволяй следоват за знами, сиятельство изволиват говори з тобье.

Прикинув, что если бы меня решили вешать, то стражники скорее потащили бы меня на пытку, а не к графу. Хотя кто их дикарей разберет, вон они шкуру взвалили кряхтя на плечи и потащили куда-то. Порядки у них наверняка не сильно отличаются от наших, если льстить графу, да отдать все, что потребует, может поркой отделаться получится. На улочках жители испуганно косились на процессию, разбегаясь от грязных брызг летевших от не разбирающих дороги стражников. Показались ворота цитадели с поднятой решеткой и опущенным мостом, ни ловушек, ни бойниц внутри проезда, не умеют тут строить, его светлость взял бы этот городишко даже без осадных орудий, силой десятка копий. Двор тоже оказался маленький, едва лестница поместилась, мы поднялись по ней и оказались в небольшом зале, там, на резном кресле восседал седой рыцарь в графском венце и отороченном мехом плаще. Он со скучающим видом ел вишни и стрелял косточками в слугу, державшего блюдо, стражники поклонились, бросили шкуру на пол и оставили нас, что было добрым знаком.

– Кто ты, благородный рыцарь? – неожиданно крепким голосом сказал вельможный старик, весьма чисто выговаривая по-нашему, – как победил чудище?

– Ваше сиятельство, благородный Бжезняк, я всего лишь скромный драконодав герцога де Шерентье, – начал я учтивые речи как советовал при общении с господами трубадур, гостивший у нас в замке, – я лишь давил дракона, убившего благородного рыцаря Ижи.

– Ижи погиб? – судя по радостному тону, барон рыцаря явно недолюбливал, – а как же ты задавил дракона?

– Обычно, руками, ваше сиятельство, – пожал я плечами, не в силах поверить, что граф не знает таких простых вещей, – мы пробовали по совету мессира давить драконов щипцами, но получалось хуже, его светлость повелел давить руками.

– Руками?! – казалось граф был поражен, – и сколько же драконов ты задавил?

– Две полные руки и еще три штуки, – загибая пальцы и напрягая все познания сказал я, – его светлость часто желает развлечься.

– Немыслимо, дьяволов хвост и копыта! – вскричал граф, но увидев вошедшую благородную госпожу и сопровождавших ее дам воскликнул, – посмотри на этого рыцаря Агнешка, он руками задавил тридцать три дракона! А мы тут с одним справиться не могли.

– Прошу прощения за дерзость ваше сиятельство, – поклонился я, стараясь пояснить старику как он заблуждается, чтобы потом не сильно злился когда выяснится, – я не рыцарь, лишь иногда замещал оруженосца герцога, когда того порвал на охоте вепрь.

– Не рыцарь?! – воскликнул граф, – вот это герои – оруженосец давит драконов! На колени!

Я покорно опустился на колени, недоумевая, что со мной сейчас будут делать. Склонив голову я приготовился к худшему, разберешь этих дикарей, еще какие непотребства удумают, колени уперлись в острые камни пола, сквозняк холодил внизу, портки-то добыть не удалось. Вытащив меч, граф трижды ударил меня по плечам, крепкий рукой старик оказался, плечи заныли, граф произнес слова и прежде чем я успел что-то сказать или понять, стал опоясанным рыцарем.

– Встань рыцарь, – радостно улыбаясь, хлопнул меня граф по щеке слегка рукой, хотя куле – единственный не возвращаемый рыцарем удар бьют наотмашь, – дочь я тебе не отдам в жены, но племянницу Марию, с радостью, завтра свадьба.

Одна из дам охнула и прикрыла рот ладошкой: дочь замкового сапожника конечно деваха была хоть куда, большая, с крепкими руками, но дева, указанная графом, статью не уступала супруге его светлости, я на такую глаза-то поднять побоюсь. Волосы как у норманнов светлые, косы толстые, стан точеный, глаза зеленые, моё сердце забилось как бешенное. Конечно, работать по дому она не обучена, но зато какая красавица, хотя, первый же благородный такую отберет, пронеслась лихорадочная мысль. Постой-ка, одернул я себя, ты же сам теперь можешь делать, что вздумается, тебя даже его светлость высечь не может, только голову отрубить и то с разрешения короля. О-ля-ля. Годфрид из Саржа, похоже ты родился с серебряной ложечкой во рту, отца староста ругал сколько лет, что дал простолюдину благородное имя. Даже если граф поймет свою ошибку, отобрать серебряные рыцарские шпоры может только король. О-ля-ля.

Оставив дев рыдать на плече довольного собой графа, я отправился в город. Видать не только Ижи, но и Марию граф недолюбливал, оттого сплавил ее первому встречному-поперечному. Шкуру оставил графу как подарок, все равно тащить ее одному не получится. Меняльная лавка располагалась в монастыре и уже закрывалась, но увидев в темнеющем переулке блеск кольчуги, монахи открыли, монахи-то они монахи, но статью и доспехами братья не уступят самыми настоящими рыцарями, поскольку это был воинствующий орден. Молча крепкие монахи с крестами на плащах проводили меня в помещение, где за столами заваленными монетами сидели толстые монахи в засаленных рясах. Они долго кусали золотой и подозрительно смотрели, однако споро отсчитали кошель с медными монетами и столбиком серебряных, даже предложили своих провожатых до постоялого двора. Говорили по-нашему они бойко, видно часто к нам случались, вон и вино наше стоит – приметный бочонок, да и пятна на рясах совсем как у наших святых отцов. Спросив где можно найти портного, я направился к нему, лавка тоже оказалась закрыта, однако звон серебра способен раскрыть ворота даже неприступной крепости, а не лавки. Хозяин за пару медяков продал мне портки и рубаху, поохал, но предвкушая барыш радостно обещал к утру, но уже за серебро, сшить рыцарские одежды, которые не стыдно надеть на свадьбу и барону. Я помнил одежду богатых рыцарей, когда они приезжали к его светлости, только заказал еще меховую оторочку, должно получиться красиво. За все запросили такие гроши, что даже не верилось. Сапожник оказался другом портного и по-нашему вообще не понимал, к нему тоже пришлось стучать, все кулаки обил о ставни. Монеты открывают сердца, как говаривал его светлость, сапожник к утру обещал сапоги доставить. И пояс рыцарский у него нашелся, к утру и его обещал подогнать. Уже освоившись и покрикивая на припозднившихся слуг с корзинами, по чистому звуку железа я нашел искомое, кузнец вовсю звенел, пока молотобоец ему взглядом не указал на меня. С трудом поняв мои кривлянья, поскольку нашего совсем не разумел, мастер кивнул и покопавшись на полке извлек настоящие посеребренные шпоры, уступив их совсем за бесценок, он встал опять к наковальне. Добравшись в странноприимный дом, я упал на солому и уснул со счастливой улыбкой до конца не веря случившемуся, снился мне дракон, улыбавшийся во все свои сто три зуба. Жуткое зрелище.

Наутро разбудил меня посыльный из лавки, вернее их под дверью собралось целых три, но корчмарь велел им сидеть тихо, ждать покуда проснусь. Видать серебряная монета, что, по словам герцога, хорошая цена за день постоя, выплаченная хозяину вперед, сделала его почти моим единоутробным родственником. Обновки пришлись впору, роскошный плащ с меховой оторочкой, камзол с галунами, замшевые портки, сапоги, берет с пером, даже чуть больше баронской длинны, но в пределах приличий. Когда все это роскошество, пахнущее еще мастерской заботливо натянула на меня служанка, показалось, роскошнее даже король не наряжался, вдохнув запах чистой одежды и позвенев шпорами, я остался собой доволен. Было даже лучше, чем когда в детстве святой отец раздавал сладкие леденцы. Оседланный конь, понес меня в замок, где в полдень местный граф отдаст за меня, простого драконодава свою племянницу.

Собор торчал из лесов, похоже, они его уже сто лет строили и еще восемьсот собираются строить. Заплаканная невеста, увидав меня и поглядев свежим взглядом, вроде успокоилась, вчера-то, кое-как отмытый, без портков я, наверное, казался вроде этих диких кнехтов с севера, что приходят наниматься в голодное время. Звеня шпорами и стараясь не задевать всех мечем, я под руку повел её к алтарю, службу вёл целый епископ, правда, сильно побитый молью, он быстро и сноровисто пророкотал латынью. Я вторил ему от всей души, вызывая странные взгляды прихожан, видать тут латынь не в чести была. Вот попробовали бы они у нашего святого отца не заучить псалмы – живого места на спине и пониже от посоха не останется, что-то у священника нашего с головой было, бродил в нем дух неуёмного просвещения. Даже его светлость читать выучил, говорят и король латынь разбирал с пятое на десятое, а тут половина челяди по складам читала сносно. Ну, служба закончилась, венчание состоялось, вышли мы из собора. Думаю тут и начинается самое веселое – гулянье как на свадьбе у барона из северного предела, тогда неделю даже собаки сытые ходили, но нет, похоже тут свои порядки.

– Отправляйтесь своим путем рыцарь Готфрид, – перекрестил меня Бжезняк и как-то так бочком стал теснить к лошади.

Глава 3

Не о конях, ристалищах и славе, Скажу о мудрости и добром нраве. Враг твой – в тебе; он в существо твоем, Зачем другого числишь ты врагом?

Саади

Ну, думаю, видать, принято тут выпроваживать сразу после венчания. Агнешка сунула Марии в руки корзинку с какими-то тряпками, как оказалось приданым, но забрала венчальную накидку, ожерелье и перстни. Вот не зря староста рассказывал, что странные тут люди живут. Мне дали рулон драконовой кожи, судя по всему топором от брюха кое-как отрубили – там она самая мягкая, ну, спасибо, уважили, мою же шкуру и то малый кусок задарили. На сапоги конечно и обтяжку щита хватит и то ладно. Подсадил я супругу на коня и двинулся к постоялому двору, супруга по-нашему что-то вроде понимала, говорила довольно сносно. Думаю, пока не приключилось тут каких еще странностей, поеду ка я поздорову домой. Хозяин странноприимный огорчился, что уезжаю, но быстро собрал дорожную снедь, послал мальчишку за мешками и прочей дорожной снастью. Только я хотел заседлать под себя вьючную лошадь, как во двор втиснулись конные рейтары, ну, думаю, пришел конец, передумали, все отберут и само собой повесят.

– От бургомистр подарунек вайшему благородствию пожаловайт – конек под седлом, – улыбаясь, показал справного коня молодой капорал, сально пялясь на Марию, – нам казать сопроводить до границы и ещё едный день.

Печальный хозяин двора, не получавший никогда даже за неделю постоя серебряного, с сожалением глядел нам вслед, а мы побыстрее выбирались из города. Уже звонили полдень, значит, стоит поторопиться, чтобы засветло добраться до мелкого поселения, где как я помнил, можно было заночевать. Мария в седле на рыцарском коне держалась вполне сносно, жеребец дареный оказался норовистым, потому видать и задарили. Он то пробовал сбросить, то кусал вьючную лошадь, то пригнув уши прыгал на всех четырех копытах куда не попадя, не пропускал и каждый придорожный куст. Правда у его светлости рыцарских непослушных коней хватало, а когда конюхи перепивались, мне и седлать приходилось и ездить на водопой. А как ездить, ежели животину не укротить – боевой конь это зверюга похлеще волка. Вот дареного конька я мунштуком да шпорами поучил после каждого озорства, из седла выбить себя не дал, хотя ржавшие поначалу рейтары только охали нашим прыжкам. Почувствовав, что баловать ему не дадут, жеребец скис и спокойно зарысил по дороге. Рейтары поняв, что потехи поглядеть, как новоиспеченный рыцарь летает в канаву из седла не получилось, нашли себе другую забаву, покручивая светлые усы, все старались героически выпятить грудь перед Марией, но она не обращала внимания на их удальство. И тут путь нам преградили все те же давешние разбойники, отчего рейтары сгрудились в кучу и даже попятились, удальство куда-то сразу делось. Нас было конечно вполовину меньше разбойников, да у них луки, но поквитаться очень хотелось – у их главаря были мои перепачканные уже травой портки. Освободить портки из вражеского плена – первая заповедь каждого хоть сколько-нибудь благородного рыцаря.

– Вперед собаки! – вскричал я, как всегда кричал перед боем его светлость, вытаскивая меч и пришпоривая коня, – я хочу их головы!

Завидев как я атакую, кони рейтар обученные строю тоже понесли своих седоков на разбойников, но те их придержали, на что разбойники заржали, выкрикивая всякую похабень. Оглянувшись, я недобро посмотрел на сопровождение, натянул шлем на глаза, прикрылся щитом и пришпорил коня, нагло ржавшие разбойники, вопящие ругательства сначала замолчали, а потом стали недоуменно переглядываться. Видать рейтары тут были не чета нашим, большим любителям погонять разбойных людишек, а рыцарей стоящих похоже вообще не видели – его светлость всегда говорил, что если ты не станешь атаковать даже в безвыходной ситуации, шпор серебряных не достоин. Да и как-то отступать перед дюжиной сброда не с руки, когда у тебя в руке меч, пусть я рыцарем стал пол дня назад. Уверенно направляя коня в гущу неприятеля, я продолжил атаку. Пара несмелых стрел пролетела мимо, одну я принял на щит, она бессильно упала слегка ткнувшись в сталь медным жалом, рейтары увидев, что ужасные разбойничьи стрелы не страшны, заорали что-то и тоже пришпорили лошадей. Разбойники заметались бестолково и тут мой жеребец врезался в их толпу, сбив грудью нескольких, отменный конь оказался – кусался и лягался как тысяча сарацинских дьяволов – видать из рыцарских настоящих коней, непонятно как только затесался в бургомистровых конюшнях. Мне досталось по ноге копьем, по руке дубиной, но тут подскочили рейтары и дело пошло веселее, молодые ребята разгорячились, видать впервые сцепились по-настоящему, азарт совсем забрал страх. Мелькали сабли, пики находили своих жертв, миг, другой и только пятки разбойников сверкали вдалеке. Да, по правде сказать, из дюжины едва трое утекли, досталось им надо сказать хорошо, бежали зажимая глубокие раны, остальные потоптанными и порубленными лежали на дороге, слегка подергиваясь. Подъехала Мария, брошенная нами в пылу атаки, но с ней оказалось все в порядке, она с омерзением смотрела на останки разбойников и одобрительно на меня. Рейтары готовы были теперь скакать в лес на преследование, но я не пустил, оставив перевязываться, мелких порезов набралось изрядно. Я сам, вызвавшись разведчиком, поехал вперед. Опасности никакой, разбойники наверняка уже добежали до границы соседнего королевства, но тут неподалеку я запрятал свой мешок, а ногу перевязать можно и потом, наконечник скользнул с поножи и чуток порвал кожу, крови почти не было, было жальче новые портки.

Забрав из тайника мешок с богачествами, чего возбужденные недавней и первой в жизни схваткой рейтары просто не заметили, я двинул отряд к деревушке. Тела разбойников мы оставили на потребу лесному зверью, вряд ли подельники вернутся, чтобы их прибрать. Переночевав в господском доме, мы двинулись дальше. Когда ехали с кузеном и его женой, нас пустили только на сеновал и то за две охапки хвороста, а тут увидев рыцаря, хозяин отдал свое место бесплатно и подобострастно. Правда сам храпел рядом на лавке и старуха его храпела тоже сильно, но все же какое-то уважение проявлено. Рейтары-то как раз на сеновале гоготали и приставали к служанке, пока мне хозяин не пожаловался, после стычки на дороге ребята слушались меня как отца родного, сразу утихли.

Наутро Мария отдала мне законченный стяг, с вышитым золотым драконом в червленом поле. Рейтары радостно крича, воздели его над отрядом и вскоре дробный топот копыт уже возвещал всех, чтобы убирались с дороги, над нами вился искусно вышитый дракон, изрыгающий пламя, прямо как живой. Супруга моя мастерица оказалась, перед венчанием озаботилась начать вышивать герб, а тут вишь, при свете плошки с жиром закончила. В следующем селении красильня оказалась, получилось раздобыть краски, как смог, дракона и на щите намалевал, всем понравилось, отряд совсем напоминал рыцарскую свиту, встречные стражники не как обычно норовили стащить с лошадей что-нибудь, а почтительно приветствовали. Дабы обозначить, что я человек герцога, поверх доспеха накидку гербовую нацепил, поскольку хоть ты и рыцарь, а служить кому-то надо. Рейтары так увлеклись, что проскочили и границу и не только день, а все три сопровождали, прямо до замка его светлости, на конях-то путь не два по десять дней, в пять уложились. Но тут начиналось самое сложное – как его светлость, хотя и просвёщенный, но нравом суровый и необузданный, к возвышению слуги отнесется? А ну как вспылит и повесить все-таки решит? Ну, прослышав про такое, король пожурит его, а может и не прослышит, родичи-то мои мстить не будут, мыслимое дело крестьянам герцогу мстить? Этакой крамолы тут отродясь не водилось.

Уже вскоре должен показаться замок его светлости, подъехали к развилке и услышали топот, рыцарь с незнакомым гербом, свитой в дюжину голов, сворой гончих и линялым соколом, трубя в рог приближался. Ну, мало ли рыцарей шныряет по дорогам королевства, мы как ехали своим путем, так и продолжали, уже виднелся замок и флаги на донжоне, вместе с повешенным там очередным воришкой. Незнакомый рыцарь не повернул на развилке, а явно преследовал нас, я съехал с дороги и услав Марию вглубь рейтар, стал ждать исхода. Рейтары после разбойников готовы были драться с кем угодно, даже выставили пики. Со стен наши стяги явно видны, вскоре его светлость пошлет дюжину гвардейцев поглядеть, что происходит, накидка явно даст понять рыцарю к чьим людям я отношусь, герб герцога известен не хуже королевского.

– Вызываю тебя, готовься преломить копья, – прокричал, приблизившись рыцарь, – как повезло встретить тебя без этих твоих головорезов.

– Но у меня нет копья, может, позволите послать в замок или одолжите запасное? – проговорил я, понимая, что меня приняли за герцога, но вызов брошен и поединка не избежать, даже если выяснится несуразица.

Хотя формального оммажа не приносил, все равно я из людей герцога, следовательно, должен защищать его хоть в стычках, хоть в бою, а это как раз такой случай. Видать этот незнакомый рыцарь в богатом доспехе, с роскошной свитой никак не меньше графа, раз смеет вызывать герцога. Долг рыцаря защищать сюзерена, вот только жалко, что этот долг потребовал оплаты так быстро. Я, конечно, бился копьем на коне, что для простолюдина немыслимо и герцог очень потешался, глядя как я целюсь в кольцо или вылетаю из седла от удара оруженосца. Это он говорил отличная потеха, а вот мечем орудовать дюже сподручнее, часто доводилось.

Рыцарь подозвал оруженосца, уже подводившего вьючную лошадь с копьями. Рыцарь на такой поединок взял явно не турнирные копья, разлетающиеся в мелкую щепу под писки благородных дам и вопли черни, нет, это боевые окованные копья, раза в три толще рейтарских пик, пригодных только для разгона сброда и добивания бегущих кнехтов. Таким копьем можно пробить даже хороший доспех насквозь. Тут рыцарь замахнувшись, ударил оруженосца перчаткой по лицу, сломав ему нос и разбив губы, отчего тот, залившись кровью свалился с лошади: оказалось привыкший к турнирам слуга взял охапку небоевых копий.

– Копья взяли турнирные, а я хочу убить тебя, – пробурчал из-под забрала рыцарь и соскакивая на землю взревел, – мечами деремся, сейчас же!

Ну, делать нечего, плащ я давно снял, покрутил мечем, проверил крепления доспеха, помолился Святой Клотильде и атаковал, Анри говаривал, что выжидать недостойно, должно только атаковать. Рыцарь, не ожидавший такого натиска, даже стал отступать, правда, шага на три, не больше, удары его были сильны и хороши, даже очень хороши. Герцог, невзирая на годы, легко разбрасывал троих гвардейцев, этот ему не уступал, я только учил все эти итальянские позиции, да испанские финты, а рыцарь их запросто применял. Двигался он удивительно легко, сыпал ударами, мне приходилось туго, но контратаковал непрерывно, когда только мог. Постепенно я понял, что еще пара обменов ударами и мои знания закончатся, два раза я не знал продолжения и пропустил чувствительные удары по ребрам и ноге, хорошо, что вроде ничего не сломалось. Меч у рыцаря был длиннее, щитом он орудовал ловчее, только вспоминая все уроки мастера Анри я мог держаться, еще мгновение, не сносить мне головы. Я стал отступать. Шаг, второй, рыцарь обрадовался, удары посыпались чаще, однако я отступал не просто так – здесь мне знаком каждый лопух и отступая к тому пожухлому кусту я преследовал вполне определенную цель. Там святые отцы выкопали языческое идолище и утащили куда-то, а яма осталась, если пятясь перескочить ее и не попасть под меч – авось что-нибудь получится.

Улучив момент, я отпрыгнул из-под удара рыцаря, перескочил куст и яму, только слегка запнувшись. Яростно ворча, рыцарь бросился за мной, как и планировалось, одной ногой попав в яму. Я приготовился мощным ударом снести ему голову, но даже перекошенный и ошеломленный мой противник сумел отразить удар, но не до конца, конечно, я не снес ему голову, но ударил по шее, зазвенев капюшоном кольчуги. Пока он не опомнился, я приставил меч к его горлу и потребовал сдачи, рыцарь, презрев опасность, атаковал, но отбивая мой колющий оступился и повалился в куст. Метнувшись за ним, я выбил атакующий меня, даже из лежачего положения меч и снова приставив к горлу клинок, потребовал сдачи.

– Сдаюсь на милость победителя, – сквозь зубы прошипел рыцарь.

Я помог ему подняться, он, опустив голову, понуро побрел за мной. Рейтары, ошеломленные таким поворотом событий молча пялились на открывшуюся картину, свита рыцаря ошеломлённо гудела, глядя на своего господина, мрачно забиравшегося в седло. Я махнул рукой и отправился в замок, благо, если они сбегут, будет только лучше, к объяснениям с его светлостью добавится еще и поединок, этого только не хватало. Но рыцарь с опущенным флажком следовал за нами, держа почтительное расстояние, мы въехали во внешний двор замка, где нас как положено встретили две дюжины стражников со взведенными арбалетами. Все вели себя мирно, оружия не доставали, спешились. Стражники приветствовали, как им показалось незнакомого рыцаря при супруге и свите, приняли коней. Побежденного мною рыцаря они встретили враждебно, в основном арбалеты направлялись на его людей, оставив Марию под охраной озирающихся в незнакомом замке рейтар, я поднялся за сокольничим к его светлости.

Глава 4

Не нужно думать, что рыцарями рождаются. Рыцарство – удел бедняков. Знати благородные заветы нипочём, их дело – мода.

Гилберт Кит Честертон

– Кого Вельзевул там принес, чтоб ему в аду смолой забили задницу и подожгли? – взревел, оторвавшись от любимой своры герцог, – кто там вздумал устраивать поединки на моих землях?

– Ваша светлость, – сказал я, держа шлем в руке, – не хотел вас оскорбить…

– Да неужто это пройдоха Годфрид? – вскричал герцог выпучив глаза, – это ты что напял…

Его светлость потому и королевский любимец, что все понимает на лету. Увидев шпоры, пояс, цепь, не говоря про меч и одежды – сразу все понял. Понял и захохотал, упав на кресло и хлопая себя по коленям. Потом осушил кубок с вином и продолжил хохотать так, что собаки стали испуганно жаться к ногам псаря Жильбера, смотрящего на меня с долей суеверного ужаса.

– Ну, рассказывай, без утайки, как такое вообще могло произойти? – подошел, хлопнув меня по плечу его светлость, предлагая усесться на табурет и даже крикнув чтобы принесли вина его новому рыцарю.

Без утайки, все равно герцог если захочет справится, рассказал как дело было, только про драконовы богачества умолчал, сказал, пару монет всего отыскалось, его светлость хмыкнул, но не сказал ничего. Герцог повелел привести Марию и долго смотрел на нее, теребя пряжку пояса. Супруга приветствовала его светлость, вполне сносно произнеся традиционные фразы, герцог так на неё смотрел, что моя рука сама легла на крестовину меча.

– Но-но, Годфрид, хоть ты и опоясан, не забывайся, – погрозил мне его светлость пальцем, – давай посмотрим, кого ты там победил?

Повелев привести рыцаря, герцог вторично округлился в глазах, увидев герб вошедшего. Гвардейский капитан пытался ему несколько раз доложится, но его светлость захваченный моим рассказом только отмахивался. Оказалось плененный мной это герцог Этьенский, особа королевской крови, недруг его светлости, молодой и горячий, невзлюбивший моего сюзерена за влияние на короля. Я много про это слышал из болтовни оруженосцев, но откуда мне видеть его герб, а тем более самого. Получилось, что вассал его светлости в моем лице взял в плен самого его заклятого врага. Герцог, узнав все это хохотал до коликов, а пленник, поняв, какую ошибку совершил, вызвав меня, побледнел и едва не лишился чувств. Опершись на стол, он выпрямился и стоял мрачнея с каждым мгновением, хотя казалось бы уже дальше некуда. Представляя, величину выкупа за такого пленника, его светлость мечтательно поглаживал собаку. Пленника отправили под охрану в башню, повелев дать вина и еды, допустив обезоруженных слуг, а остальных запереть в подвале.

– Ну, Годфрид, так я не веселился даже когда мы взяли Орли, – все еще похохатывая проговорил его светлость, – пусть в рыцари тебя возвели по недоразумению, но пленил ты лучшего поединщика королевства уже только с помощью своего меча. А то, что не убил его, а взял в плен, это просто божья благодать. Не знаю, как бы король отнесся к гибели своего племянника, все-таки они сводные братья с его папашей, а так, получилась история, достойная ярмарочного балагана. Жалую тебя за смелость и дальновидность бароном, ты ведь мог открыться, он приехал биться со мной, поединок бы отменили, но ты не побежал, а защищал своего сюзерена, просто герой. Я, сказать по правде побаивался схватиться с ним, молодой, сильный, на копьях равного нет, да и мечем отлично владеет, турнир за турниром он выигрывал уже три года. Сам понимаешь, такого пленника тебе содержать не по чину, да и оскорбление это для королевской крови, вот так в кроличью нору и клинок к горлу. Хотя поделом, ох, поделом этому выскочке досталось, не терпится мне королю поведать сию историю, думаю, он со смеху лопнет. А уж герцогов папаша как скрипеть зубами будет, кубышку распечатывая, отдал бы всех своих лошадей, чтобы поглядеть на эту картину. Предлагаю выкупить пленника, ведь он твоя законная добыча, его коней, слуг, собак, доспехи, даже сокола, оставляй себе.

– Конечно, это бы хорошенько обдумать, – осторожно начал я, поскольку кроме покупки тихого домика планов не было, а тут баронство, такой нечаянный подвиг во славу герцога, да и пленник третий человек после короля, – не будет с моей стороны наглостьюзапросить замок и поместье с виноградниками Шаблизьен?

– Даже наоборот, замечательно, после того как выиграл у мерзавца ла Потеля замок в кости, там все пришло в упадок, – кивнул его светлость, снова занявшись собаками и давая понять, что аудиенция закончена, – с управляющим поговори, он все оформит.

Управляющий, присутствовавший тут же, без разговоров отписал поместье, заверив пергамент малой герцогской печатью, челядь в замке приучена вопросов не задавать, а распоряжения выполнять скоро. Побыстрее покинув замок, я отправился в Шаблизьен, все еще не веря в происходящее, вдыхая воздух знакомой мне с детства земли. Только двигался по родной земле я не бочком, озираясь, как бы рейтар не сбил ненароком, нет, я двигался посередь дороги и эти самые рейтары сворачивали, уступая дорогу моему отряду. Ощущения как не верти новые и приятные. А немного погодя, показался и знакомый с детства замок, как то ни странно, теперь мой замок.

По правде сказать, я оказал герцогу услугу, взяв захиревшее поместье игрока и пьяницы ла Потеля. Когда-то здесь была водяная мельница, виноградники на полдня пути, а теперь жили десятка два крестьян, виноградник едва занимал место городской площади. Но это поправимо, было бы желание и возможность. Конечно, можно было запросить и самое лучшее поместье герцогства и много больше, но щедрость его светлости имеет хорошо известные мне границы. Работы тут много, но и работать я умею, родственников много, наверняка захотят поучаствовать, народ работящий, внакладе не останутся. Замок надо сказать небольшой, однако хорошо расположен на обрывистом утёсе, нависшем над быстрой и глубокой речкой с холодной водой, текущей с ледников. Вода постоянно имеется, глубокий ров всегда наполнен, есть выход к реке, в замке ещё колодец и резервуар, имеется ледник, если напасть – осада получится трудная. Строил замок итальянец, специально, чтобы можно было оборонять малым числом. Впрочем, к Шаблизьену нужно пробираться через все земли королевства, самого герцога, рядом замки воинствующего ордена, поэтому безопасность этого на первый взгляд приземистого замка была обеспечена самой природой. И если сам замок небольшой, то земельные угодья прилагались обширные, не только виноградники, здесь отлично росла пшеница, имелся прекрасный выпас для овец и коней, огромный лес скрывал готовых прыгнуть на вертел оленей и кабанов, зайцы и тетерева мечтали о сковородке. При замке раньше был небольшой городок, даже с маленькой рыночной площадью и целыми двумя кабаками, но запущенное замковое хозяйство не давало работы, постепенно домишки опустели, остались одни негодные старики, городок пришёл в запустение вместе с замком. Но, думается, если будет работа, городок оживёт, место довольно бойкое, здесь раньше на пристани останавливались лодки торговцев, сплавлявшихся по реке, теперь из-за отсутствия кабаков они вынуждены были уже затемно останавливаться у вороватых и плохо кормивших братьев в монастыре. Возки с товарами, раньше были частыми в городке, теперь катились мимо, чтобы успеть в монастырь. Как говорил его светлость: открой кабак, там деревенька вокруг разрастётся, а при большом кабаке можно армию навербовать.

Мост видимо не поднимался, даже немного оброс мхом, решётки не было, ворота в замке висели на одной петле и не закрывались, везде росла трава и валялся хлам, даже паслась свинья. Ров был основательно загажен, местами вода стоячая, затянулась болотной тиной. Кольца коновязи кто-то вырвал из стены, пришлось пока определить коней и собак в перекошенную стражницкую, показанную единственным оставшимся здесь стариком-сторожем. Крыша конюшни провалилась, донжон наполовину стоял без крыши, стены кое-где имели дыры, но в целом очень даже неплохо, замок всегда славился красотой и крепостью. Деревянные настилы и лестницы перестелить умелым плотникам не составит труда, уж дерева в местных лесах навалом. Сторож отлично следил за постройками, не пускал разбойников и проходимцев, как мог латал после зимних бурь, хранил запасы вина и остатки добра.

Одарив рейтар нашим замечательным вином и провизией на дорогу, я отправил их восвояси. Рейтары наверняка пожелали бы остаться, но таких молодых необученных увальней брать на службу не стоило. Рано или поздно герцог потребует службы, поэтому набирать людишек придётся, только проще брать северных, вечно голодных и выросших с мечом наёмников, чем южных изнеженных ребят. В голодные времена северяне могли служить вообще за еду, зато приходили сразу с вооружением и конями, здешних нужно каждого снаряжать. Впрочем, на севере есть проблемы с едой, а здесь с умелыми наёмниками, обмен хороший. Привезти овец, лошадок, скотина расплодится на здешних лугах тучнее прежнего, будет шерсть, мясо, сыр и молоко. Лошадьми торговать выгодно, раньше здешние табуны ценились, торговцы часто заезжали, шерсть здешняя тоже хорошо продавалась. Да мало ли чем торговать можно, здесь тисовые деревья заброшенные стоят, раньше король лично повелевал каждое дерево переписывать, теперь совсем позабыли. Ничего, тисовые луки всем нужны, вскоре заскрипят возы с этой драгоценной древесиной на север, там островитяне любят тисовые луки, только не растёт там это дерево. Обычно замки баронов приносят убытки, но умеючи здесь можно золото шапками грести.

У сторожа был внук, маленький Джори, его послали за моими родственниками. Со мной остались только Мария и пятеро из свиты плененного герцога, переметнувшиеся на мою сторону, они сказали, что известный яростным нравом хозяин их точно повесит. Если даже сокольничий и псарь боялись за жизнь, хозяин у них точно не подарок. Мы бродили по двору, я прикидывал, что нужно для ремонта и приходил в себя от потрясений последней недели. Посланный мальчишка вернулся с моими ошарашенными родичами, отец и братья не могли поверить, что этот опоясанный рыцарь с красавицей женой и есть их Готфрид. Увидев мою родню Мария надулась и перестала разговаривать. Кликнув остальных, мы занялись Шаблизьеном, чтобы привести его в порядок после трех лет запустения и десяти лет бесконечных попоек старого хозяина. Супруга моя заперлась в первой вычищенной зале и старалась со мной не встречаться. Ну, что ж, без нее дел хватало.

Оправившись от шока, мои родственники взялись за работу, благо теперь бедное захолустье могло превратиться в жемчужину герцогства, а может королевства. Никому ничего объяснять не надо было – все мои предки растили виноград и пшеницу, сколько себя помнили. Было самое время высаживать лозу, чем занялись все свободные руки. Земли быстро изрыли небольшими ямками, лучше бы их копать с осени, но осенью я прислуживал конюхам, не мечтая о замке. Авось большая часть саженцев приживётся, лоза у нас крепкая, даже зимний снег переживает. Ямки южных склонов засыпали щебнем, вскоре земли приобрели вполне благопристойный вид. Родственников было много, но работы ещё больше, вскоре стали приезжать из соседних деревень и хуторов дальние родственники и остальные, решившие подзаработать. Уже десяток воловьих упряжек пахали землю, бабы и старики засеивали пшеницей готовые поля. «Воскресные дети», а попросту здешние дурачки уже пасли пригнанное стадо коров и овец, нескольких породистых кобыл под присмотром опытного конюха вовсю крыл мой жеребец, остальные кобылы тоже пошли в дело, радостно отдаваясь жеребцам попроще. Для лошадей засеяли поля овсом, вычистили сад, благо сидр из местных яблок славился за пределами герцогства. В замке было много вина, снарядили пару обозов, вместе с тисовым деревом, удачно продав островитянам, любившим выпить и поиграть в мяч. Те играли в мяч на площадях, сносили иные лавки, королю пришлось указом даже запретить эти игрища, впрочем, мало помогало. Играли в мяч так, что его светлость, наблюдая за этим разнузданным злодейством даже сказал: если они играют так в мяч, то что они называют дракой?! Королю игра в мяч досаждала тем, что лучников обязывали после воскресной мессы идти тренироваться с лонгбоу, чтобы не терять навык, а эти надуются вина и играть, один раз сказывают у реки играли – трое утонули, даже не заметил никто. Шериф в воскресенье отлавливает мужей сразу после церкви и на стрельбище, а то лонгбоу лук злой – с непривычки можно и пальцев лишиться и спину сломать, такой мощный. Ещё бы островитянская стрела нашего рыцаря насквозь может пробить, а добрый лучник выпускает по пятнадцати стрел кряду, а соберись таких две тысячи – стрел настолько много – конница не может скакать, даже если стрелы не попадут, а просто в землю воткнутся. Хорошо, в общем, винишко и древесину продали.

Так что дела пошли. Пристроил всех родичей, они поселились кто в замке, кто поблизости, дом-то у нас совсем худой был, поставили новый, каменный. Замок быстро подновили, особенно жилые помещения, отремонтировали крыши, почистили камины, двери поставили. Стенами и башнями занялись пришлые каменщики, потянулись возы с камнями и известью, установили запрятанную решётку, привели в порядок мост, его закрывали, как положено к ночи. Стража на башне исправно несла службу, лично проверял среди ночи, не спали удальцы, даже не сильно пьянствовали. Отец бродил по залам, иногда трогая стены и покачивая головой, боясь выходить в центр комнаты, привычно шарахался от приветствовавших его всадников, недоверчиво поглаживая добротную шёлковую одежду и поправляя немыслимый раньше берет с пером. Мать быстрее освоилась, покрикивая на кухарок и занимаясь привычным хозяйством, только уже в замке. Капустная похлёбка сменилась наваристым мясным бульоном, на столе была жареная рыба, хлеб без отрубей и мха, воду пить, разумеется, перестали, вино и сидр, завтракали супом на пиве, как в богатых домах. Отец ворчал, что голодную кухню забывать не стоит, завтра может неурожай, негоже привыкать к зерновому хлебу, однако братья и сёстры, заметно округлившиеся за прошедшие месяцы с удовольствием ели всякие ранее недоступные кушанья и даже диковины, вроде анисовых пастилок. Благо все умело трудились, доход шёл в руки, грех было отказываться. Выпала тебе Годфрид из Саржа удача – поделись, замок большой, городишко тоже не маленький, всем работа и место найдётся. Пристроил всех кроме кузена, вернувшегося через месяц, он ломал шапку, просил прощения, жена его заливалась слезами. Простил, конечно, но к делу не приставил, как ловил он скудную рыбешку на речке, так и ловит. И башмаки мне по сей день не отдал, жадина.

Мария через месяц начала со мной разговаривать, а поглядев, как засверкал новыми коваными воротами и стенами замок, и волшебно расцвело поместье, стала любезной, насколько это возможно. Всё равно она сидела в своей комнате, с родственниками не общалась, только завела служанку. Они иногда ходили гулять вокруг замка и на рынок, издали раскланиваясь со мной, даже ела у себя. Вообще сам герцог не позволял себе обедать отдельно от двора, это считалось неимоверным эгоизмом, впрочем, без жены дел хватало. Моя женитьба была настолько внезапной и неожиданной, что такое редко бывает. Обычно родители долго торгуются за приданое, иногда годами, или сговариваются, когда супруги ещё говорить толком не научились. С другой стороны, барону перед женой отчитываться не с руки, на дороге проезжают возки маркитанток, в городке любая теперь мне рада, не простой драконодав, целый барон. Его светлость говорил, что женятся благородные редко для плотских утех, а для продолжения рода, с женой заключают договор, сколько ей содержание положено за сына, дочерей обычно рассматривают как лишнюю обузу. Сарацины сказывают вообще дочерей живьём закапывают, чтобы их не воровали, при этом убивая родственников. Поэтому, наверное, потом с женой стоит поторговаться за наследника, а себе завести экономку посимпатичнее, вон малышка Жюли толковая и симпатичная. Впрочем, пока забот было как у нас говорят выше крыши, едва удавалось к вечеру вылезти из седла, впиться зубами в баранью ногу, хлопнуть винца, да растянуться на кровати. Я поставил себе большую, благородные спали полусидя, считалось лежать – быть похожим на мертвеца, отчего многие не отдыхали по мне совсем. Его светлость вечно был мрачным с утра, пока вина не выпьет и не разомнётся с мечом. На предрассудки было наплевать, выросший в тесных лачугах, да ночуя в конюшне при замке, я почитал огромную кровать за великое благо, мягкая перина, шёлковое покрывало – невиданная роскошь.

Глава 5

А кто изгнал рыцарей из жизни? Любители денег и торговли!

Солженицын

С его светлостью много довелось поездить, мир повидать, на строительстве крепости Кальмон д'Оль свёл знакомство с подмастерьями строителя Бернардо делле Джирандоле. Его светлость изволили захворать и лежали в горячке, думали отойдёт, но здоровье его светлости бычье, выздоровел через месяц. Слоняясь без дела, прибился к подмастерьям, те узнав, что латынь разбираю, завалили меня книгами по фортификации, их перетолмачивать надобно было. Заодно по стройке за италийцем бегали, записывали и зарисовывали замыслы его величественные, большой человек. Кормили хорошо, даже отрез ткани на одёжу выдали, а вино не переводилось вовсе, святые люди. За месяц этот, про строительство замков узнал с крепостями, больше, чем хотел. Отчего теперь, ремонтируя замок, укреплял стены как следует под ядра бомбард, италиец весьма ругался, если стены возводили тонкие и высокие, без укрепления землёй. Стены сделали многослойными, досыпали землёй, устроили бойницы для перекрёстного огня, ров сделали пошире, вычистили. Обычно как слабятся в замке? Правильно, выставят задницу за крепостную стену и гадят в ров, чтоб значит, враг имел большое удовольствие скользить в испражнениях осаждённых. Правда запашина стояла и миазмы всякие выделялись, как говаривал италиец, потому категорически гадить со стены всем запрещал и если видел, то дубасил палкой. Хотя, надо сказать помочиться со стены не запрещал и сам предавался сему с великой охотой, соревновался кто дальше доструится. Памятуя наставления мудрого италийца, я запретил гадить со стен, завёл специальные отхожие места и золоторя, вывозящего человечьи испражнения в подходящее место. Это посчитали неожиданной блажью, однако слушались беспрекословно – кормили хорошо, не пороли, работы было много и даже платили. Конечно, были лентяи, склонные отлынивать от работы и жрать в три горла, но таким быстро указывали дорогу. Не работаешь – не ешь, хорошо работаешь, ещё и пьёшь, у нас бездельников и воришек, как в замке его светлости не держали.

– В кости играют? – возмутился я, – распорядись, чтобы страже удержали четверть жалования в этом месяце.

– А каменщикам? – спросил управляющий.

– Каменщикам вообще не платить, пока не исправят северную башню, там верх стены перекосило, того глядишь рухнет, – нахмурился я, – совсем от рук отбились погляжу, а ну как осада?

– Спаси и сохрани Святая Клотильда от такой напасти, – перекрестился управляющий, сбежавший из южных земель, где его замки брали приступом трижды, – плотникам тоже не платить?

– А плотникам-то почему не заплатить? – удивился я, – они все пристани отлично срубили и вовремя, накинь им сверху пару монет и вина поставь.

– Вдова Одет спрашивает, как решена участь обесчестившего её бродяги? – продолжал утренний доклад управляющий, – бродягу пока заперли в темнице.

– Вешать на донжоне, – пожал я плечами, – ко мне-то зачем с такой ерундой обращаться, это начальник стражи мог решить.

– Так Дайон был на охоте, – сказал управляющий, – а потом с лесниками разбирался, да поехал в Барфлёр за лошадьми.

– А, ну да, – кивнул я, – сами бы решили, делов-то, верёвки что ли нет?

– Простите, господин, – поклонился управляющий, – не повторится, в следующий раз с такой ерундой к вам не обратимся.

В таких бесконечных разборах дел и протекала моя нынешняя жизнь. Понимая как устроена кухня, как оруженосцы службой пренебрегают, что лесники постоянно сбывают дичь с душком, как воруют камень со стройки, я держал свой замок в латной рукавице. Обычно бароны заняты охотой, сельскими девками, пьянством и совсем немного службой королю или герцогу, собираясь раз в четыре года на смотр. Бывало выезжали на войну раз в жизни, бывало сказывались больным. За то полагалось наказание, если выяснится, что фальшивая болезнь, правда иногда короля самого на поле брани убивали или хворь какая в походе прибирала. Оно же понятно: неделя в походе, почитай год жизни. Вода дрянная, может из болота тебе набрал слуга, а может там лошадь третьего дня утонула, неизвестно же, что происходило тут пару дней назад. Вокруг лагеря сразу горы дерьма разрастаются, кто в реке моется, кто лошадь поит, чума нагрянуть может в любой момент. Поэтому война дело грязное и кровавое, одёжу в уксусе вымачивают, чтобы блохи не заедали и солома в поддоспешниках не гнила, все воняют потом, если кого ранят, вообще Святому Кондратию только молиться. Это в столицах сказывают лекари есть, а в походе цирюльник ногу отрежет, пару дней в горячке проваляешься и не помрёшь, будешь нищим, хорошо, если место при церкви дадут с невысокими налогами, будешь там побираться. Или приберёт господь, такое чаще случалось, помню, стрела попала рейтару в руку, спокойно протолкнул её сам, сломал древко, вынул половинки, а вечером слёг в горячке и утром помер. У нас был в походе лекарь при его светлости, тот говорил нужно в реке мыться почаще, не раз в год, а намного чаще, говорил римляне – это такие древние мудрецы – вообще мылись каждый день после обеда. Ну, знамо дело мудрецы, плохого не посоветуют, я старался в речке или кадке с мыльным корнем хоть раз в неделю мыться, правда, священники ругали, но вполголоса. Исподнее тоже стирал как рыцари справные хоть раз в неделю, замок тоже приучал, нечего как чумазые северяне ходить, мы просвещённое королевство.

В городишке открыли кабак на пристани, завидев такое, потянулись лодочники, местные хуторяне стали привозить на рыночную площадь дичь и мясо, покупая ткань и гвозди у предприимчивых торговцев. Вскоре городишко стал оживать, даже ярмарку провели, открыли второй кабак, в заброшенную церквушку определили причетника, вскоре округа сверялась с её колоколом, постоянно зная утро теперь или полдень. Горланил причетник отменно, любил, как положено, выпить и закусить в кабаке, девок исповедовал, нормальный толстячок. Вскоре в городишке стало тесновато, приехавшие из Ла-Бастид семьи поставили несколько новых домов. Жизнь, доселе жалкая и бедная, исполненная старческих немощей и беспросветной нищеты, становилась разудалой и весёлой. Через город стали проезжать вороватые жонглёры, устраивающие целые представления и обворовывающие зрителей, а хуже того дома, пока бесхитростные деревенщины смотрят представление. Поэтому, в городке пришлось завести толкового шерифа, назначив одного из бывших слуг герцога. Это имело двойное значение – малый был незнаком со здешними, потому никого не выделял, чужой всем, он был предан только новому владельцу. Конечно, его вскоре подкупят торговцы или жонглёры, однако первое время шериф наводил порядок крепкой рукой. Здесь должность называли на островной манер шерифом, ещё помнили старики, как здесь заправляли островитяне, начальника стражи здесь как называли шерифом полсотни лет назад, так продолжали. Впрочем, новоиспечённый шериф был из островитян как раз, по отцу, поэтому быстро приучил местных играть в мяч, только зубы летели и порубил своим быстрым клинком с дюжину разбойников, да повесил воришек – серьёзный был человек.

Кузнец за серебряную монету наладил мельницу, оказалось там дела на пару дней, пока ремонтировали замок и постройки, обзаводились скотиной, потянулись первые возы с зерном. Раньше им приходилось, как мельница сломалась ездить за два дня в аббатство Святого Иннокентия, но размолов у меня дешевле и ближе, вся округа стала ездить к нам. Аббат было стал жаловаться его светлости, но герцог только заругался сильно и ничего не ответил, занятый торговлей о выкупе и отпаиванием холодным вином короля, говорят тот чуть не помер от хохота, узнав все подробности пленения. Аббат решил прикрыть мельницу, подав жалобу епископу, однако тот, прослышав об истории при дворе, где который месяц анекдот вызывал хохот, ссориться с новым любимчиком герцога и короля не хотел, даже передавал благословение. Герцог, вернувшись от короля, заехал в замок и был приятно удивлён произошедшими переменами. Он помнил замок развалюхой с вечно пьяным хозяином, не сказать, чтобы с бесконечных запасов вина я всегда держался ровно в седле, однако по сравнению с прежним хозяином я был святым.

– Смотрю замок прямо ожил и расцвёл, – пробулькал из кубка герцог, – пристани ломятся от товаров, поля засеяны, но достойно ли рыцарю, а тем более барону жить с торговли, а не с военной службы и добычи?

– Это все мои братья-простолюдины, ваша светлость, – улыбнулся я, – они ведут торговые дела, им торговцами быть не зазорно, я лишь предоставляю свои земли для ремесленников и торговцев, а если они платят за аренду звонкой монетой, так какой урон чести рыцаря в том?

– И то верно, – впился в хорошо прожаренную баранью ножку герцог, – отчего бы рыцарю не получать за аренду, умно Готфрид, умно.

– Как ваша светлость, – спросил я, – уже выторговали выкуп и как отнёсся король к такому нечаянному приключению?

– О, Годфрид, ты доставил нам немало часов истинного веселья и радости, – снял герцог с пальца кольцо воистину королевское, стоившее половины замка, – король послал тебе подарочек, а выкуп я получил такой, что возят которую неделю с охраной, всё не вывезут. Мы с королём долго примерялись к сумме выкупа, а попутно я сотню раз рассказал твою историю, как из драконодава за неделю выслужиться в бароны. Король был просто очарован историей твоего возвышения и победы, отчего даровал тебе право дюжину лет не уплачивать налоги, даже вполовину сократил количество выставляемых с баронства отрядов. Но, Годфрид, учти: королевское слово крепкое – монарх захочет даст, захочет простит себе, поэтому собирать наёмников стоит полновесными отрядами и налоги отложить, ежели потребует.

– Ваша светлость, – поклонилась Мария, вышедшая к столу.

– О, супруга, – нагло пялился герцог, – тебе повезло Годфрид.

– Прошу меня извинить, – вскоре удалилась Мария, чтобы прервать натянутую тишину и похотливые взгляды герцога.

– На чём мы остановились? – хлебнул герцог из очередного кубка, – ах, да, король, твоё баронство и главное наёмники: собирай отряды, оснащай, вооружай, обучай, скоро военная кампания, будем островитян с севера выбивать.

– Кого лучше нанимать? – спросил я, – рыцарей, арбалетчиков, лучников, пехоту?

– Кого угодно, только побольше, – вяло пробормотал наклюкавшийся и развалившийся в кресле герцог, – может даже моряки понадобятся, если выбьем северные замки и дойдём до пролива.

– Буду собирать отряды ландскнехтов и пикинёров, – сказал я, – самые отчаянные головорезы, опытные и недорогие.

– Да хоть чертей… – сквозь храп пробормотал герцог.

Недостатка в добрых наёмниках, прослышавших о новом щедром господине не было – кондотьеры наезжали еженедельно, предлагая разной степени оснащённости банды. Бандами северяне называли ленты, ими отмечали свои отряды, ленту повязывали на шляпу или рукав, чтобы отличать пёстро одетых наёмников своего отряда, от таких же наёмников чужой банды. Правда наезжали плохо вооружённые и наглые кондотьеры в надежде заключить выгодную кондотту – договор с наёмниками. Южане были весьма ленивыми, поэтому ввели моду покупать услуги наёмников, чтобы те воевали за сольдо вместо них. Наёмников вообще теперь поэтому называли сольдатами. Однако, помнится герцог, уезжая на войну, лично занимался наёмниками, я тогда подавал вино в шатре, герцог всегда много пил, разговаривая с кондотьерами, поэтому насмотрелся и наслушался. Герцог любил говорить со мной, как выпьет, у пьяного на языке всегда, что трезвый про себя держит. Говорил надо посмотреть наёмников, кондотьер расскажет, что вся банда трёхчетвертной доспех носит, а приедут бездоспешные, в стёганных паклевых акетонах. Приведёшь таких в королевское войско, а платят не за количество, за вооружённость, лучше иметь дюжину рыцарей в полном доспехе, да по дюжине хорошо вооружённых оруженосцев и слуг в отряде, тогда заплатят хорошо. А добротно вооружённые смогут взять добычу немалую, королевские-то деньги едва окупят поход, только добыча может принести хороший куш. Приходилось выпроваживать весьма наглых кондотьеров, впрочем, гладя на хорошо вооружённых слуг герцога, ставших моими оруженосцами, большинство убирались сами, не дожидаясь арбалетного болта для ускорения шага или доброго укола пикой.

– Мы воевали в десяти компаниях! – хорохорился плохо говорящий по-нашему кондотьер в цветастых одеждах, – сам Папа Римский хорошо отзывался о нашем отряде!

– Да хоть сам Святой Георгий, – нахмурился я, – лошади совсем худые, кавалерии едва треть, пистолетов у всадников совсем нет, три ружья на всех, пики короткие, мечи совсем негодные, больше похожи на тесаки, все бесдоспешные, пара кольчуг на всех, куда мне такие наёмники?

– На юге большая кампания, все наёмники там, – гнул своё упрямый кондотьер, – здесь лучшего отряда не найти.

– Так двигайте на юг! – громко сказал одетый в простой, но добротный доспех северянин, – думаю господину барону ваши услуги без надобности.

– Сколько человек насчитывает ваш отряд? – спросил я нового кондотьера, глядя, как недовольный южанин убирается вон, поняв, что нанимать его явно не станут.

– Полсотни, ваша милость, – учтиво поклонился кондотьер, говоря с сильным германским акцентом, – половина вооружена алебардами, остальные пикинёры в трёхчетвертных доспехах, с длинными пиками, пятеро с двуручными мечами.

– Мне уже нравится, – кивнул я, заметив на поясе кондотьера недешёвый меч, – поедем, поглядим ваш отряд.

Глава 6

Увы баронову войску – пришлось ему в землю лечь. Рыцарей его верных повыкосила картечь. А барону плененье было суждено, Ведь правило Железо, всем – Железо одно…

Р. Киплинг, "Хладное Железо"

По словам герцога и по всем признакам, вроде наступала военная пора, отчего наёмники дорожали и тянулись в наши земли. Мои братья, к военному делу склонности совсем не имели, поэтому занимались торговлей, древесина тисовая вздорожала многократно, похоже островитяне решили снова прогуляться по здешним землям. С другой стороны, полновесные монеты за тисовые деревяшки сыпались в кошели, требовалось платить мастерам, восстанавливающим стены, за скотину, за добрый уголь и металл, здешний старик Лорентин, махнувший было рукой на кузнечное дело и решивший дожить, внезапно перестал сидеть с флягой вина, подстриг бороду, встал к горну и начал делать отменные мечи, лучше привозных. Его старый, сломанный молот, приводимый в движение водяным колесом вернули к жизни по моему распоряжению, едва я увидал клинки, некогда знаменитые, в самом Золингене таких не видывали. Сыновья Лорентина, прослышав о восстановлении кузни, бросили работать подмастерьями в бедных окрестных кузнях и переехали назад с семьями. Вскоре мечи изготавливались дюжинами, латные доспехи, шлемы, наконечники пик, гвозди, подковы, алебарды и прочая стальная снаряга. Углежоги не переставали нахваливать кузню и нового господина, чумазыми возами ежедневно доставляя уголь, бесконечно пережигая древесину в дремучих лесах. Рудокопы тоже радостно пережигали с углём руду, чтобы получить крицу, её кузня потребляла в неимоверных количествах. Впрочем, кузня сказано весьма просто: чтобы не мешать городку звуками нарождающихся клинков, три дюжины изб были поставлены поодаль, ниже по реке, там ладили второй механический молот, благо доходы росли, здешнее железо славилось когда-то. А цены были хорошими, руду и уголь далеко возить не требовалось. Сыновья мастера привезли новые доспехи, новые мечи и кинжалы, вскоре клинки с изображением вепря в клейме начали расходиться по двойной, а затем тройной цене. Лорентин настолько ожил, что женился и сказывали молодая жена на сносях. Впрочем, как положено, Лорентин был вхож к барону, кузнецы, особенно мастера весьма почитались, мастер оказался ещё крепким стариком, пил больше меня, рассказывал про военные походы и драконов предивные истории. А больше того, настолько ожил, что стал замахиваться старик на пушечное литьё, благо давно занимался небольшими колоколами, да прибился к кузне толковый подмастерье из северян, работавший у пушкарей, знавший как отливают бомбарды.

Известное диво – бомбарды, их колокольные и пушечные мастера отливают. Занятие непростое и дорогое, каждая пушка весила столько, что сотня волов могла тащить. Заряжали пол дня, выстрелить можно два-три раза за день. Зато своим каменным ядром, такая бомбарда разрушала любые стены и ворота. Подмастерье вместе с пушечными мастерами и на войну ездил, умел заряжать и наводить бомбарду, однако кампания закончилась бесславно, осада затянулась, болезни свирепствовали зимой, а решительный штурм отбили. Их бомбарду захватил при вылазке неприятель и перебил обслугу, подмастерье тогда занимался подвозкой и обтёсыванием ядер, поэтому остался в живых. Армия герцога распалась, бросившись мародёрствовать в окрестностях, пришедшие на выручку осаждённым армии, вскоре захватили родной город подмастерья, разграбили как водится, пушечных дел мастеров поубивали, город сожгли, а оставшихся в живых чума прибрала. Известное дело, в добрую мастерскую стороннему человеку попасть сложно, работают цехами, чужаков не привечают, самим работы мало, ну, парнишка и подался с наёмниками на юг, подправляя доспехи и перековывая лошадей. Увидав развернувшееся дело Лорентина, малой попросился в работники, вскоре выяснилось – парень многое умеет. Старый мастер решил, что шанс прославиться не мечами, а пушками упускать не следует, меч живёт поколение-два, а пушки и колокола столетиями, имя мастера останется в веках.

Ладили пушечные мастера и колокола, в аббатстве хоть злились из-за помола зерна, узнав, что колокола можно отлить по соседству, решили не тащиться в Сент-Галлен, откуда раньше привозили с большим трудом неподъёмные колокола. Опять же цена устраивала больше, тамошние мастера были хорошими, но жадными. Колокола были нужны аббатству позарез – большой пожар уничтожил колокольню, она даже рухнула и погребла старинный колокол. А большому городу без колоколов нельзя: откуда жители будут знать когда открывается рыбный рынок, когда идти на работу, когда открываются и закрываются кабаки? Почитай вся жизнь города и окрестных селений отмерялась колоколами. Лорентин взялся за дело со всем прилежанием, забросив остальные дела на сыновей и помощников. Ещё раз перечитав Святого Пантелеймона Теофилуса, описавшего литьё колоколов в своём труде "Записки о разных искусствах", отстояв всенощную, мастер взялся за дело. Вначале сделал маленький колокол, благо наш городок уже нуждался в особых колоколах для открытия и закрытия рынка, кабаков, не считая церкви, там ржавел старый клёпанный колокол, его порой в отдалённых хуторах при ветре вообще было не слыхать. А как доброму христианину без проповеди? Диавол подкрадётся незаметно, стоит лишь мессу воскресную пропустить, или исповедоваться редко, это вам любой священник расскажет. Первый колокол поднесли в дар местной церкви, получился голосистым и красивым. Уже уверенно, Лорентин занялся колоколами для аббатства, долго трудились, ругались, дважды бросали и напились с горя, однако сначала один заголосил, потом второй, прибывшие забирать работу монахи остались весьма довольны, даже резанные и фальшивые монеты не подсовывали. Прослышав о колоколах, даже епископ заказал несколько и остался доволен, мало того, известия о колоколах достигли маршала. Герцог сказывал, король давненько хотел завести собственные бомбарды, их приходилось покупать у южных и северных мастеров за неимоверные деньги, практически на вес золота. Даже переманили мастеров из южан, испортили уйму дорогущей бронзы, те отлили бомбарду, красивую, большую, а стали палить, сразу пушку и разорвало. Понятное дело, отливающий пушку и стрелял, потому мастерить орудия стало некому, говорят даже тело отыскать не удалось.

– Дед мой колокольным мастером был, – рассказывал Лорентин, – правда не застал я его, помер до моего рождения, говорят славный мастер был, отец-то мой лишь мечи и доспехи ковал.

– Слыхал я мастер был весьма достойный, – сказал я, подливая Лорентину вина и припоминая рассказы про старого Тьери, сказывали славный был кузнец, его мечи ценили короли, – помнится он же выковал меч для коронации Императора?

– Было дело, – кивнул мастер, – но всё же пушки и колокола делают лишь настоящие кудесники.

– Так надо попробовать, – усмехнулся я, – не боги горшки обжигают, чего сложного в том, чтобы сварить полосы стали или бронзовый колокол отлить?

– Не скажи твоя милость, – отпил кузнец, – ежели хочешь, чтобы орудие служило долго, много знать требуется, хорошая бронза и сталь, всё рассчитать нужно, математика наука называется, нагреть и охладить вовремя, а свёрла!

– Да, свёрла фантастические, – кивнул я, вспоминая огромные пушечные свёрла, – так мастер на то и мастер, всегда делать лучше.

– Да, сделаем пушку, такую, что загляденье будет, – пообещал кузнец, – сколько лет потерял, думал всё, жизнь кончилась, а сколько ещё не сделано!

– Сто лет жизни желаю, – поднял я кубок, – тысячу пушек и колоколов отлить.

– Твоя милость, – прослезился мастер, – помирать собирался, но при таком бароне, грех это, работать будем лучше прежнего.

Маршал, переговорив с королём и герцогом, заказал небольшую бомбарду, её всего три упряжки волов могли возить. Лорентин, казалось помолодевший лет на двадцать, неутомимо занимался посыпавшимися заказами на колокола и готовился делать бомбарду. Орудие вышло красивым, с богатым литьём, понятное дело вепрь яростно скалил на литье клыки, а пушку назвали «Вепрь». Бомбарду поставили на специально срубленное из брёвен ложе, прицелившись в холм на другом конце поля. На испытания, конечно, сбежался весь окрестный люд, приехали даже монахи из аббатства Святого Иннокентия. Шутка ли, увидеть выстрел из бомбарды, такое можно в кабаке за деньги рассказывать, а уж наливать будут до упада. Бомбарда диковиннее Папы Римского, того можно увидать, бывает, наезжает в столицу или кардинала какого местного выберут Папой. А вот бомбарду, стреляющую только на войне, где она стены рушит или ворота сшибает. А кто видит? Пушкари, да наёмники, все под Богом ходят, или жители осаждённого города. Тогда всё хуже, для них бомбарда верная смерть: ворота собьют, ландскнехты ворвутся с криками «в городе вино и бабы, король дал на разграбление три дня!» Поэтому на дивное зрелище спешили все, даже женщины и дети. Толпа собралась изрядная, даже больше, чем на казнь известного разбойника Лоупа, кто же не любит поглядеть казнь, тем более палач королевский, мастер каких поискать и повесит и четвертует одновременно, а шуточки какие отпускает!

Лорентин с помощником заложили привезённый пороховой заряд, подтащили и завинтили пороховую камору, помощники затолкали ядро, его отлили из чугуна, кузня его производила в неимоверных количествах, даже чугунными плитами дорожки между избами проложили, куда ещё этот хлам годился? Вот ещё ядра оказалось можно отливать. Подкладками нацелили бомбарду, потом исправили прицел, чай не арбалет, дело хитрое, даже считали что-то на песке. Лорентин сам взял горящий пальник и запалил затравочный порох, тот с искрами и треском горел. Огонь ушёл внутрь протравочного отверстия и ничего не произошло, толпа возмущённо охнула, но тут разверзся натуральный ад! Грохот стоял неимоверный, многие с непривычки попадали, многие побежали открыв рот куда глядели круглые от ужаса глаза. Дети плакали, старики крестились, я старался справиться с бесновавшимся жеребцом, двоих оруженосцев вообще кони понесли, возы торговцев сцепились. Зато Лорентин с довольной улыбкой следил за полётом ядра, оно легло точно в холм, выворотив большую сосну. В ушах стоял неимоверный звон, куда там самому большому колоколу, непривычно пахло какой-то гарью, наверное, порохом. От маршала был наблюдатель, разодетый спесивый оруженосец, тот упал с коня, быстро потерял важность и радовался словно ребёнок, требуя нового выстрела. Лорентин еле растолковал бедолаге, что к вечеру бомбарда остынет, тогда можно будет отвинтить пороховую камору, почистить ствол и перезарядить орудие. Бомбарда была небольшая, поэтому скорострельная, в день можно было сделать выстрела четыре. Правда и калибр маловат, чтобы разбить стены крупного города, но ворота в средней руки замке вышибет замечательно.

Так, что Шаблизьен быстро прославился своим оружием, к зиме не приходилось возить мечи и доспехи в столицу, торговцы забирали на месте в кузнях, ещё тёплыми, приключались и драки, если товара было мало. Ещё бы, все хотели покупать бомбарды, королю и маршалу понравилась боевая машина, заодно противовесные камнемёты-требуше заказали, передвижные тяжёлые стреломёты-аркбалисты и крепостные арбалеты, в общем, работы было много. За бомбарды, колокола и требуше платили, разумеется, огромные деньги, кузни работали иногда ночами, благо в кузне всегда темно – по свечению железа кузнец определяет насколько оно готово, потому в кузне темно хоть днём, хоть ночью. Мимоезжие путники, заплутав и попав к кузням ночью, суеверно крестились, вскоре ходить стали легенды, что сам дьявол работает здесь ночами. Это было на руку, чтобы всякий сброд или разбойники не ошивались, бомбарды дело королевское, приходилось круглосуточную стражу держать из надёжных людей.

Герцог стал наезжать постоянно, с предлогом, а больше налётами. Приходилось отпаивать вином его и быстро присмиревших оруженосцев, трепавших меня за уши когда-то. Герцог уже съел пару оленей за это время, не считая разномастной дичи. За обедом поглядывал на супружницу мою, надо сказать довольно откровенно. Вообще его светлость можно было и поучить, если сойтись на мечах, так старого пьяницу можно было одолеть. Другой вопрос скандал поднимется, герцог наверняка обидится, начнётся форменная война, опять же непонятно как отнесётся король к сваре родственника с новоиспечённым бароном из крестьян. Тоньше надо к его светлости подходить – кистеньком что ли на дороге по голове отоварить? Повадилась лиса в чужой огород – я по делам – герцог в замок, а хуже, если приходилось уезжать на день-другой. Герцог тут как тут. Распорядился слуг побольше в трапезной держать, не оставлять жену с его светлостью, да сокольничего, парня не робкого десятка, предупредил, чтобы герцога, если выпьет лишнего скрутил. Проблем мне мало, пришла беда, откуда не ждали.

– А что думает Мария о вольных нравах Рима? – спросил, отпивая из кубка герцог, – говорят они не брезговали парой любовников, особливо из благородных.

– Боюсь, ваша светлость, я мало понимаю в римских нравах, – скромно сказала моя супруга.

– О, так я расскажу о римских нравах, – пробулькал из кубка герцог, – знатные дамы не брезговали пробавляться любовью за деньги вместе со своими дочерьми, обслуживая того, кто пожелает на заднем дворе, а по праздникам вообще устраивали форменные вакханалии при храмах, отдаваясь любому встречному.

– Боюсь, ваша светлость, те времена прошли, – стараясь не полоснуть мечом по улыбающейся роже герцога, сказал я, – Рим пал давно под ударами мечей варваров.

– А тебе известно, что наши предки и есть те варвары, что разрушили Рим? – весело сказал герцог, – римские нравы можно и возродить.

– Я позволю себе откланяться, – удалилась из-за стола Мария.

– Эх, Годфрид, – сказал, заваливаясь на стол герцог, явно перебравший, – хорошо здесь у тебя, вино хорошее, жена ещё лучше…

– Унесите его, – нахмурился я, приказывая оруженосцам герцога, – положите как обычно в охотничьем зале и вина на утро поставьте.

Вот однажды возвращаюсь из аббатства, тамошний настоятель весьма полюбил заказывать всяческие диковины, опять же поговорить с новым бароном считал за развлечение и мне с учёным человеком, в самом Риме учившимся, говорить полезно. Вижу у кабака герцогский конь стоит, да оруженосец спит с кувшином в руке, кабатчик от важного клиента отгонял воришек и собак. И судя по обыденности, не первый раз. Думаю, нечисто дело. Мост, понятное дело был поднят, стемнело совсем, зато калитка вовсю открыта, слуги и лесники пользуются ей в темноте, а сходни убрать в случае опасности дело нехитрое. Там на случай тревоги имелся стражник, правда, возмутительно пьяный, с другой стороны какими ещё стражники бывают? Но этот напивался дорогим вином, с герцогских виноградников. Тряхнул за ворот парня, тот выпучив глаза от страха, рассказал, что ходит вечерами богатый господин в замок, вино даёт стражникам.

Понятно куда его светлость ходить изволят. То-то глазёнки крайний раз блестели подозрительно, а шуточки были излишне едкими. Кровавая пелена стала застилать глаза, рука сама легла на меч, а вторая на кинжал. А впрочем, меня называли идиотом, но люди сами бывшие идиотами: громкое убийство герцога, даже на чужой супружнице будет караться отрубанием головы. А если герцог пропадёт в неизвестном направлении, тогда история повернётся совсем другим боком. Там по дороге от замка, отличный утёс есть, пьянчуги там обычно мочатся, глядя на живописные виноградники, оттуда же благородные и прочие господа не стоящие на ногах частенько падают. А чтобы герцог не промахнулся, будет кому помочь. Я решительно вошёл в спальню и увидел Марию читающую книгу. В полном одиночестве.

– А герцог где? – ошалел я.

– С Озанн в кастелянской тешится, – спокойно ответила супруга, – Аделайн, супруга герцога решила так будет удобно.

– Супруга герцога? – совсем ошалел я, – да тут целый заговор.

– А кто отвадить герцога не может? – взбеленилась Мария, – вот пришлось решать между жёнами, Озанн нравится с благородными, они подарки богатые приносят, герцог думает рога тебе наставляет, Аделайн хоть знает где супруг куролесит, Озанн девица опрятная, срамную болезнь не привезёт.

– И значит все довольны, – проворчал я.

– Не знаю, вроде муж есть, а вроде и нет, – фыркнула Мария.

– А кто начал эти игры?! – возмутился я, – у меня тоже жена вроде есть, а вроде и нет.

– Ладно орать, – задула свечу Мария, – спать ложись, поздно уже.

Таким неожиданным способом продолжилось наше существование. Герцог «внезапно»приезжал утром, весело рассказывал всяческую похабень, мы смеялись и делали вид, что отчаянно ничего не знаем о его немудрящих хитростях. Герцог искренне считал меня полным идиотом, мою жену искусной распутницей, мы в свою очередь посмеивались над недалёким и высокомерным герцогом. Его жена даже развила интригу, чтобы давать мне повод отсутствовать в замке приглашала в «гости», отчего мне приходилось отправлять своего коня и похожего внешне оруженосца с «ответным» визитом в замок к герцогу. Надо сказать, оруженосец Дезире был молод, а жена герцога хороша собой, хоть в возрасте, вскоре оруженосец наставил герцогу огромные, ветвистые как у королевского оленя рога. Поначалу хотели просто герцога подзадорить и пощекотать ему нервишки, теперь супружница его вроде как на сносях даже была, историю пришлось скрывать. Поэтому, совместные обеды, приключавшиеся по традиции на праздники в нашем замке проходили удивительно весело с остротами и двусмысленностями: герцог шутил о неверных жёнах, глядя на Марию, отдававшую распоряжения Озанн, Аделайн рассказывала истории о молодых оруженосцах, поглядывая на Дезире. Мария и я, будучи в курсе событий, находили в этом некоторое приятствие. Тем более Мария, вскоре тоже была на сносях. В общем, история достойная ярмарочного балагана. Правда быстро закончилась, Озанн сказала у его светлости получалось изредка и не сильно, а теперь вообще никакими молитвами не поднимался. Поездки герцога прекратились, все вздохнули спокойнее.

Городишко Сарж буквально после сбора нового урожая стало не узнать: даже рыночную площадь замостили. Замок, освобождающийся от лесов, стал просто чудесным и вместе с тем грозным, а знамя с драконом полоскалось на ветру, рассказывая каждому, кто здесь хозяин. Повсюду спешили с делами люди, некоторых я даже уже не знал в лицо, везли дрова, уголь, рыбу и камни, приезжали из окрестных городков и дальних хуторов за товарами. У пристани высились новёхонькие склады с товарами, стояло не меньше дюжины корабликов, на пристани вообще суета утихала сильно затемно. У столба возился на цепи очередной воришка, решивший испытать бдительность шерифа, по воришке дети кидались камнями и веселились. Овцы уже принесли обильный приплод, стадо обещало быть весьма тучным, овцы с грубой шерстью дали много тюков, а стрижку тонкорунных придётся ждать до весны. Кобылы были все жерёбые, к весне следовало ждать новых скакунов. Виноград в большинстве пристал, было много мелкого пока, его оставили на зимнее вино, собирать станем после заморозков. А остальной виноград родился на диво, грозди были тяжёлыми и сладкими, вино должно получиться отменным, яблоки тоже задались, сидра хватит до весны и продажа изрядная светила. Пшеница уродилась худая, немного, впрочем, не хлебом единым жил городишко, да что там городишко – город. Причётчик намекал, мол церковь бы новую построить, раз город такой большой стал.

В городе толкалась уймища пришлого народа, решивших поискать удачу в новом месте. Кого-то шериф выпроваживал пинками и ударами меча в ножнах, кого-то принимали мастеровые, тоже нахлынувшие в город, прослышав, что налоги будут небольшие. Здесь цеха не держали, свободно можно было открыть мастерскую или лавку, поэтому бывшие подмастерья, часто седые, не получившие клейма или звание мастера, охотно перебирались, едва прослышав о новом бароне. В здешнем королевстве народец подвижный, в иных землях многие всю жизнь за дальние нивы хутора не выезжали, здесь же многие жили пару лет в городке, а потом снимались и ехали искать долю пожирнее. Открылись мастерские шорников, подальше от города кожемяк с неистребимой вонью, справный портной объявился, одежда была отменная, Мария сразу назаказывала платьев и накидок. Даже златокузнец прибился, старик с двумя подслеповатыми сыновьями, те в возрасте, с семьями. Все они повздорили с цеховыми мастерами или с ратушей, а здесь пригодится хороший мастер, дела идут хорошо, денег и товаров навалом, отчего бы лишнего мастера не приютить. Дома строились десятками, было приятно ехать по широким и чистым улицам, глядя на весёлые лица горожан, искренне приветствующих барона, несущего землям прибыток и работу.

Что уж говорить про оружейников: всевозможные торговцы возами закупали на продажу латы и мечи, прямо в мастерских. Монеты звонким серебряным ручейком и золотыми кошелями ссыпался в сокровищницу. У меня была сокровищница! И постоянно пополнялась, благо окрестные бароны вооружались, а здесь производили добротное и недорогое оружие и доспехи. Сами бароны здесь могли заказать меч или латы не хуже толедских или миланских, а цена была ниже. Конечно, щеголять в доспехах из Золингена много почётнее, чем из Саржа, но добрый удар наши доспехи держали. С каждого наконечника денежка стекалась мне и тоже без дел не лежала. Братья выгодно распродавали вино и тисовую древесину, возили на продажу шерсть, привозили сюда хорошие ткани, посуду, краски, всякие диковины. Местный рынок стал очень популярен, благо ехать намного ближе, чем в столицу, выбор богатый, цены не заставляют отдавать последние портки. Да и порядок не чета столичному: по дороге не ограбят, на рынке кошель не отнимут, худой товар не подсунут. За всем зорко следил шериф, у него в помощниках было полдюжины рейтар, они патрулировали дороги и сопровождали крупные партии товара, вешая разбойников довольно регулярно. Даже банда Одноглазого Жиля наведалась.

– Эт, твоя милость, – подошёл несмело бочком торговец, – слыхал Одноглазый Жиль хочет обоз разграбить с оружием.

– И сам тебе Одноглазый сие поведал? – спросил я недоверчиво, разглядывая поверх его головы суетливую рыночную площадь.

– Твоя милость, давеча в кабаке был, натуральное воровское место, мы туда изредка вино привозим, – тихо в бороду пробурчал торговец, – двое изрядно напились и хвалились промеж собой как пограбят обоз, дескать, больно жирное баронство, нужно укоротить.

– Укоротить сказывают, – положил я руку на меч, – какой обоз грабить станут?

– Почём я знаю! – всплеснул руками торговец, – с оружием сказывали.

– Узнай тихо у Лорентина когда обоз с оружием крупный оправляется, – распорядился я толковому мальцу, метящему в оруженосцы и обратился к Гонсало, – приготовь своих ребят, скоро разомнёмся.

– Всегда готовы, сеньор, – улыбнулся и сверкнул серьгой кондотьер.

Приезжало много наниматься, однако Гонсало де Кордова понравился сразу: загорелый, в широкополой шляпе, с огромным мечом, в тёмных одеждах. Обычно банда рядится в жёлтое, красное, зелёное, синие, лишь бы поцветастее, как сказал император Максимилиан: век наёмника недолог, пусть хоть пёстрые одежды буду им в утешение. Да, надо сказать и сам император не брезговал одеваться как ландскнехты его армии, короли и даже королевы носили такие платья. Не таким был отряд Гонсало: собранные, дисциплинированные, одетые в тёмные цвета, оружия и доспехов в избытке, всё в идеальном состоянии, лошади не хромые, много вьючных. Девок не зажимали по подворотням, в кости играли спокойно, пили, как водится много, но поножовщины себе не позволяли, имели много арбалетов, причём по щитам было видно, служили при генуэзских арбалетчиках. А что такое генуэзские арбалетчики? Одни из самых дорогих и дисциплинированных наёмников, они себе в помощники абы кого брать не станут. Эти конечно были подешевле генуэзцев и давно сидели без дела, немного поиздержались, поэтому достались по сходной цене. Впрочем, иберийские наёмники всегда стоили немного, тамошний король армию содержал абы как, зато воевать приходилось много и отчаянно. Может они редко моются, много пьют и могут дерзить начальству, зато если доброе сражение в пути – не разбегаются. Видал я таких в атаке против Захары, я сопровождал тогда его светлость в походе, кастильские войска стояли против сарацинов храбро и стойко, хотя были вооружены слабо. У наёмников Гонсало тоже было много этих щитов-сердец называемых адарга из толстой буйволиной кожи.

Глава 7

Что есть государство без правосудия? Шайка разбойников, да и только

Аврелий Августин

– Уже нас таки хотят пограбить? – тихо спросил, умываясь Лорентин, как я приключился в мастерских.

– Я полагаю, мы что-нибудь придумаем, – кивнул я.

– Покажу одну диковинку прямиком из Чёрной Армии самого Матьяша Корвина, – принимая от мальца чудную штуковину сказал мастер, – аркебуза!

– Аркебуз – это же арбалет, только со стволом и стреляющий пулями, – не понял я, – у этого где дуги?

– Это маленькая бомбарда, – хитро улыбнулся мастер, поманив за собой и раздувая фитиль, – вон там кираса бракованная, будет громко.

И действительно, тихой штуковину назвать было сложно: местные-то попривыкли, а лошади пытались разбежаться, причём всеми четырьмя копытами в разные стороны. Кираса тоже звякнула будь здоров, пробитая каменной пулей. А мастер, взяв длинную палку с ёршиком, засунул её в ствол диковине, почистил от нагара, из рога насыпал серого порошка, той же палкой затолкал в ствол войлочный кругляк, закатил в ствол новую пулю и таким же кругляком с помощью той же палки прибил. Сыпанув справа на полку немного пороха и прочистив затравочное отверстие небольшим шилом, он раздул фитиль, прицелился и выстрелил. Лошади снова прижали уши и старались сорваться с коновязи, кираса снова звякнула и сильно прогнулась.

– Экая штука, – со звоном в ушах сказал я, – значит латы пробивает, а ну, дай попробую.

– Наши латы не пробивает, миланские или максимилиановские понятное дело тоже не пробивает, – сказал мастер, помогая зарядить новую машину, – ага, чистим, сыплем немного пороховой мякоти, а то разорвёт, вот, хватит, пыж прибиваем шомполом, пулю держи твоя милость, да, чтоб не выкатилась второй пыж прибиваем, порох на полку досыпаем, следим за фитилём, замок взводим.

– И отдачи почти нет, – поглядел я на оружие, нажав на спуск и произведя очередной грохот, – только не попал.

– А это как водится, – хмыкнул Лорентин, – навык нужон, там прицел сверху, мушку с целиком совмещаем, ба-бах и рыцарь падает простреленный с пятидесяти шагов.

– Слова-то мудрёные, – сказал я передавая мастеру оружие, – шомпол, целики…

– Так немецкие, северяне-то удумают вечно, незабудка у них: фергиссмайннихьт, – огладил бороду мастер, – главное палит изрядно, Корвин ставил по четыре аркебузира в отряд, можно десятую часть отряда вооружить, если солдаты с пиками, да алебардами, тогда можно рыцарей не бояться вовсе.

– Да холм какой оседлать или в болотистой местности, – покивал я, – ям накопать, да брёвнами перегородить, я такое у швейцарцев и ландскнехтов видал.

– Видать в соседних землях несладко, мастеровые бегут почитай каждый день, – поглядел на подходившего Гонсало мастер, – можно сказать, образовался цех, не хуже Пассау, даже Золинген переплюнуть можем, поставлю аркебузы дюжину человек ладить.

– А ствол такой как делать? – спросил я, глядя на многогранную стальную трубку, – остальное-то понятно – деревяшка, фитиль, да скоба.

– Кузнечная сварка, примитив, – махнул рукой Лорентин, – вот замок посложнее, однако мысли есть, нужно калибр увеличить, длину ствола, пуля будет больше, правда держать тяжело, думаю сошку нужно подставлять.

– Аркебуза? – кивнул подошедший Гонсало, – удачно мы сюда притопали, обычно бомбарды и аркебузы покупают за золото, вы делаете их из ржавой земли и пережженного дерева.

– Не всё так просто, – улыбнулся я, точно зная, каких трудов и сколько денег стоило мастерам и лично мне пушечный двор, – думаю тогда оснастить десятую часть отряда аркебузами помощнее и пики длинные в три человеческих роста.

– Можно и подлиннее, – кивнул Гонсало, – у швейцарцев длиннее четырёх ростов бывают, мои ребята дюжие, совладают.

– Трёхчетвертной пуленепробиваемый доспех можно изготовить для первых рядов пикинёров, – сказал мастер, – тогда вообще построившись вас никакой силой не одолеть.

– Любого можно перебить, мастер, – вздохнул я, припомнив тяжкие поражения нашего королевства в прошлом, про что долгими зимними вечерами рассказывал святой отец, сам некогда повоевавший изрядно, – да, трёхчетвертные доспехи мастерим.

– Там, Гонсало, сказывают обоз хотят ограбить, – кивнул мастер.

– Никак Одноглазый Жиль, – ухмыльнулся испанец, – отчаянный головорез, нужно засаду устроить, пошлю разведчиков.

– Да, правильно, шерифу не говорите, – кивнул я, – поглядим не вместе ли орудуют с Одноглазым, больно ловко получается мелкую шушеру ловить, а банда Жиля дважды взяла хороший куш у торговцев, хорошо в чужих уже землях.

– Немцев пошлю, – кивнул Гонсало, – они по здешнему слабо говорят, зато глазастые черти.

Разведка доложилась вскоре: солдаты выследили лагерь Одноглазого, они довольно вольготно расположились неподалёку от городка. Разъезды их волшебным образом не замечали, а третьего дня сам шериф пожаловал, узнав от Лорентина про выезжающий с дорогими мечами и доспехами обоз. В лагере стояли не все разбойники, поэтому решили на возки посадить стрелков, а следом пустить конных чуть поодаль, как засада приключится, так ударить, чтобы прибить всю шайку. Волы неторопливо двигались, засада терпеливо ждала, благо давно облюбовала местечко, где легко поваленными деревьями остановить возы, да перестрелять всех из кустов. За разбойничками наблюдали глазастые немцы, чтобы те не разбежались до времени, дюжину опытных солдат отправили лесом, чтобы ударить в спину нападающим. Я вроде как заинтересованный рассказом лесничего о дивном крупном олене, собрал в замке небывалую охоту, взял охотничий рог и собак, да сокола линялого, что от герцога достался. Его светлость много раз корил себя, что сокола отдал – знатная зверюга был, волка не волка, лисицу мог заклевать с одного удара. Их привозили откуда-то с востока, там соколы были мощными и умными. Конечно, охотиться мы бросили очень скоро, снарядившись в латы, заранее отправленные возками на укромную полянку. Обождав обоз, мы двинулись следом, встретив по дороге дозорного, тот рассказал, что разбойничков прибыло, даже шериф присоединился с рейтарами. Уже хорошо, ловить, чтобы повесить не придётся.

Было прохладно, хотя светило яркое солнце, но это хорошо, толстый акетон под доспехами можно носить даже зимой, летом пот струится рыцарю прямо по спине на портки, благо задницы-то известно доспехами не защищается – седло её хранит. За день пути, отряд, даже постиравшийся накануне, начинает смердить хуже лесного зверя. А зимой рыцарские законы воевать не велят, хотя удобно – реки замёрзли, попадёшь куда хочешь, ночевать, правда, в поле зябко, однако малыми переходами вполне удобно. На востоке постоянно зимой воюют, а там зимы лютые, да северяне не брезгуют кампанию зимой провести. Помнится монголы заявились, едва к нам не дошли, святой отец сказывал, тем ихний король вообще наказывал зимою воевать. Лошадёнки у них низкорослые, как лоси кору жрать горазды, да траву из-под снега копытить, налегке, со сменными и вьючными лошадками могли тремя колоннами ринутся через половину королевства, да собраться внезапно где-нибудь войском в десяток тысяч сабель. А страшнее всего их луки, был у меня монгольский лук, пока оруженосцы не отобрали – бил дальше аглицкого лонгбоу, прошибал рыцарский щит насквозь. Кстати о луке, надо бы заказать похожий на монгольский лук, византийцы такие делают, поплоше конечно, но очень мощные. Хотя, если аркебузами вооружиться, может лук будет лишним.

Мы с Гонсало и пятерыми его людьми вооружились аркебузами, чтобы испытать диво в реальном бою. А то стрельбище это всегда хорошо при городской ярмарке, с луком все мастера в яблочко попадать, другое дело в дождь атакующую рыцарскую конницу увидать, со всеми флажками, боевыми собаками, трубами. Лучники хороши если много, одного лучника рыцарь затопчет не заметив, а тысяча лучников стоят сотни рыцарей. Вот поглядим, как аркебуза себя поведёт, что с ней в дождь делать? Наверное, широкополую шляпу нужно завести и кожаный плащ, чтобы сверху на фитиль не капало и запасной фитиль иметь неплохо, да кресало. А порох во флягу пересыпать, рог больно неудобно таскать и может ремень к аркебузе приделать? Куда её девать, не в руках же возить в седле, можно конечно сделать ножны, англы их хольстерами называют или кобур, так восточные кочевники зовут. Но седло будет перекашивать, не две аркебузы же возить. А если сделать короткие аркебузы, да повесить по обе стороны седла в этих хольстреах-кобурах? Пистоль такая аркебуза называлась вроде? Дальность поди меньше, зато в седле заряжать удобнее, опять же два выстрела? Надо с Лорентином поговорить, вроде конные рыцари побогаче, даже двухствольные пистоли носили, его светлость новинки не жаловал, поэтому видал такое издали в походе. Конечно, в руках не держал, куда мне от конюшни на дюжину шагов отлучиться. Захваченный такими мыслями, не заметил, как подкатили к засаде. Судя по крикам и воплям, началось!

– Атакар! – негромко приказал я по-испански, поднимая лошадь на галоп, своей разноязычной банде.

Мы слаженно догнали обоз, естественно застрявший перед срубленными деревьями, дорога была узкая, даже сзади деревья рубить не требовалось, обоз застрял намертво. Чтобы не обстрелять своих, разбойники били по возкам из луков и швыряли копья только с правой стороны, где были кусты. Возки были утыканы стрелами, порвавшими полотняный верх, картина полного разгрома. С другой стороны, кто охотник и кто добыча? Внутри возков с толстыми деревянными стенами в хорошем доспехе сидели опытные наёмники, укрытые теми самыми щитами из толстой воловьей кожи, где любая стрела заседала намертво. Возницы были тоже в доспехе, скрытом под одеждой, он при обстреле тоже уходили в возок. Задача наёмников была отсидеться до нашего прихода и атаковать если смогут, а глянув в глаза этим испытанным Вьеха ратта, как называли ветеранов в Испании, думалось отсидятся и ударят, как настанет миг. Под обстрел могли попасть только кони, но разбойники целили в возки, кому охота на себе тащить возок вместо убитой лошади с ценной добычей?

Мы спешились, ноги рыцарских коней ещё сломать не хватало о пень какой, выстроились с аркебузами в ряд и дали залп. Надо сказать, эффект был ошеломляющим: кони взбесились, кроме наших, уже пообвыкших к грохоту бомбард и аркебуз, благо мы потратили четверть запаса пороха для тренировок. Оказалось, кстати, не сложнее арбалета оружие, конечно, бывают осечки, а бьёт посильнее и точнее. Разбойники стрельбу прекратили, озираясь и глядя на небо в поисках грозы. Часть начала убегать, тут показались мои люди из возков, начавшие стрелять из арбалетов, их прикрывали щитами возницы. Разбойники были так ошеломлены убитыми небесным громом, что едва трое продолжали обстрел, они же быстро получили арбалетные болты в упор. Вот не зря про ремень подумал, бросив оруженосцу аркебузу, я на ходу вынимая меч бросился в самую гущу разбойников, не обращая внимания на стрелы – доспех мог сдержать пулю. Конечно, видно в прорези шлема немного, слышно ещё меньше, но разбойники метались, стараясь избежать доброго полутораручника. Разбойники бежали, видно было, что посланные в засаду их встретили дружным залпом из луков, а потом добавили. Теснимые со всех сторон разбойники, постепенно редели, убитые стрелами и болтами. Ещё сопротивлялся шериф, имевший неплохой доспех и Одноглазый, защищённый не хуже иного рыцаря. Мы с Гонсало, невзирая на отсутствие щитов, быстрыми ударами разбили щиты противников, затем ударили по самим разбойникам, испанец захватил боевой топор полэкс, им даже короли не брезговали. Окованное топорище звякнуло об меч и вошло шерифу в бедро, а Одноглазого я поймал на детский приём из Фехтбуха. Всё же фехтование стоило изучать: Венецианская школа сказывают есть, да Генуэзская, для кого всё это пишут? Конечно, простой разбойник и книга, наверное, картина невероятная, но даже я листал Фехтбух его светлости. В общем, победили мы, отделавшись двумя ранеными и то несильно. Разбойничков положили всех, как одного.

– Да, пистоли надо смастерить, – кивнул мастер, как вернулись с избиения разбойников, – двухствольные, а замки разнести, чтобы искра не попала, если ветер будет.

– Повесить у седла попарно и будет удобно, – сказал я, – офицеров нужно вооружить такими.

– Сделаем, пока с механизмами замков бьёмся, – махнул рукой Лорентин, – как аркебузы?

– Не знаю скольких застрелили, – покивал я, – однако испугались крепко, думали видать господь за непотребство карает.

– А не господь ли дал твоей милости аркебузу в руки, – хмыкнул мастер, – пойду работать.

– И не богохульствовать при этом, – нахмурился весьма набожный Гонсало, – виданное ли дело о помыслах божьих рассуждать!

– Раз мы живы, а противник мёртв, – улыбнулся я, – значит Бог нам благоволит.

– И то верно, – сняв шляпу перекрестился и поглядел на небо испанец, – мои парни говорят, что после доброй победы жалование бы повысить.

– Хитрые какие, – ухмыльнулся я, – будет война, будет военное жалование и добыча.

– Попробовать стоило, – улыбнулся Гонсало, – ребята уже засиделись.

– Не заржавеют, – нахмурился я, вспомнив про баронские обязанности выставлять королю отряд, – скоро общий смотр, будем хорошо укомплектованы, подбросят деньжат, будет с чего платить жалование.

– С таким мастером, – глянув на покрикивающего Лорентина, сказал Гонсало, – доспехов и оружия будет много.

– Он мастерит не бесплатно, – вздохнул я, – дешевле конечно и лучше делает соседских мастеров, но я покупаю доспехи, тратя деньги от вина и помола, хорошо винограда и яблок много, да налоги подоспеют, но доходы поместья не такие радужные, как считается.

– На то, барон, ты голова, – хлопнул меня по плечу испанец, – про тебя легенды в городке рассказывают, да что там, в столице про тебя слыхивал, потому и приехал.

– И что говорят? – полюбопытствовал я.

– Что сотню драконов убил, будучи оруженосцем герцога, рыцарем стал где-то в сарацинских землях, – разгибал пальцы испанец, припоминая истории рыночных торговцев, – что жену у дракона отбил, принцессу вроде варварскую, простой люд не обижаешь, каждому жильё и работу найдёшь.

– Брешут, – просто сказал я.

– Понятно, что брешут, – улыбнулся Гонсало, – у нас тоже легенды ходят о добрых рыцарях, что имущество беднякам раздают, да сарацинов с драконами убивают ежедневно.

– Дались им сарацины, – вздохнул я, – люди как люди, Бога славят, живут честно, свинину не едят и вино не пьют, это да.

– Кстати о вине и кабанятине? – потёр руки испанец, – пир?

– Не такая уж победа, – вздохнул я, – впрочем, бочка вина и кабанчик с меня.

– А говоришь имущество беднякам не раздаёшь, твоя милость, – хохотнул испанец, – гуляй банда!

Вскоре, благо аркебузы быстро прижились, солдаты начали щеголять в широкополых шляпах, чтобы прикрывать в дождь фитиль. Некоторые, правда, одну полу завернули и прикрепили булавкой, чтобы удобнее было целиться. Правда, кто возил аркебузу в седле, широкополую шляпу недолюбливали – к аркебузе для удобства перевозки приделали ремень, чтобы закидывать оружие за спину, так ствол норовил сбить шляпу. Конные стрелки предпочитали шапки без полей или небольшие шлемы без забрала. С аркебузами быстро освоились, будто не диковина это какая, а привычное всем оружие, даже лошади в Сарже не вздрагивали от выстрелов, а жители вообще на пальбу внимание не обращали давно, занятые своими делами.

Глава 8

Рыцарские времена не прошли. Просто драконы стали другими.

Артур Конан Дойл

Завёлся в окрестностях дракон, отписался его светлости, однако наш драконоборец что-то забарывать чудовище не торопился. Вообще последнее время герцог сдавать начал или просто раньше я глядел на его светлость как на бога? Мне казался сей достойный муж неутомимым, воинственным, охочим до женщин и выпивки – настоящим благородным рыцарем. А получалось: герцог малограмотный, глуповатый, обделённый мужской силой и трусоватый малый, хоть совсем не старый. Конечно, над слугами и псарями лютовать мастер, а давешнего герцога Этьенского забоялся на копьё принять. Надо сказать, герцог был хорош для турниров, однако побеждён драконодавом, а значит негодной выучки. Поэтому без его светлости пришлось отправляться в поход.

Дракон успел сожрать парочку тонкорунных овец, чем лишил меня пары золотых экю, впрочем, драконова шкура будет стоить три сотни двойных экю. Известное дело, что требуется для забарывания дракона: пара дюжин рыцарей с копьями, половина естественно погибнет. Или один искусный копейщик, может немного обгореть, но справится с драконом. Самое трудное – найти дракона, скотина постоянно куда-то летит, может уклониться от боя, спрятаться. Драконы они вообще разные: зелёные – молодые и слабые, редкие красные, тоже слабые, золотые – слабые, но шкура ценится дороже чёрных, а самые сильные конечно чёрные. Понятное дело, чёрный дракон решил овец моих пожрать. Скакали неделю, всё твари на месте не сиделось. Хорошо никого не порешил, только корову задрал, да зайцев и кабанов без счёта. Сожрёт кого и спать, дня три может отлёживаться. Места у нас глухие, хуторов немного, пока крестьяне выследят логово, пока расскажут разъезду рейтарскому, чудище куда улетит. С другой стороны дракон летал кругами, можно сказать вокруг холма Святой Лусии, поэтому решили ловить дракона на барана. Драконы, как известно страшно любят баранину, особенно если баран мощный, бодучий и овец кроет помногу. С другой стороны его светлость тоже бараньи яйца любил жареные, говорил мужской силы прибывает, впрочем, судя по последним сведениям, даже если оставить всех баранов герцогства без бубенчиков, силы у его светлости слабые.

Баран попался такой, что боевого рыцарского коня мог забороть, еле привязали к врытому столбу. Животное злобно пялилось, разбегалось и старалось забодать проезжавших мимо, только прочная верёвка сдерживала этот комок ненависти, глядящий налитыми кровью глазами. Присланный из аббатства монах, призванный задокументировать наш славный поход даже прочитал изгоняющую злых духов молитву над бараном, отчего тот стал беситься ещё больше. Если на такую лакомую добычу не прилетит дракон – значит я в драконах ничего не понимаю. И правда – прилетел – только зелёный. Здоровенный такой, приземлился подле барана, потоптался, а баран как разбежался, да дракона прямо в брюхо и боднул. Надо сказать, дракон подпрыгнул от неожиданности и обиды, запутался в крыльях, упал и завыл. Баран же разбежался ещё раз и боднул дракона вбок. Дракон сел по-собачьи с таким обиженным видом, что хотелось бедолагу пожалеть. Но, хоть дракон был не тот, пришлось стрелять в него из кулеврины – этакой маленькой бомбарды или огромной аркебузы. Решили испытать новинку на драконах – копья ломать в просвещённые наши времена уже было дурным тоном. Кулеврина была спешно заряжена каменным ядром, установлена на сошку и пока дракон плакал от обиды, а баран готовился снова боднуть дракона, я прицелился и выстрелил.

Кулеврина лягается как мул, приходилось стрелять, положив огромную подушку, но всё равно рука немела, в ушах стоял грохот, воняло жжёным порохом и пыжом. Баран, надо сказать, оказался стойкой скотиной – он презрительно поглядел на меня, затем перевёл взгляд на дракона. Тот упал, как подкошенный, не оправившись от атаки барана, видимо даже не понял, откуда ему смерть вышла. Ядро попало точно в грудь, сердце у драконов правее сильно, почти в середине и ниже человеческого. В голову стрелять бесполезно, мозг у дракона упрятан в толщине кости, глаза тоже закрываются толстыми костяными пластинками, много рыцарей полегло, стараясь отрубить дракону голову или проткнуть в глаз. Опять же, если дракон атакует – делает это зверюга быстро, по шее не попасть, зато огненная струя, когти и хвост в избытке рыцарю достаётся. Помнится аглицкие лучники, похваляясь, что резали как свиней рыцарей, вышли супротив дракона – утыкали как подушечку для булавок, а всё одно дракон их сожрал вместе с луками. А убил дракона тогда справный рыцарь как положено копьём.

Баран продолжал бесчинствовать, еле утащили дракона, чтобы снять шкуру. Вечерело, всем хотелось есть, поэтому решили обедать драконятиной. Вообще мясо на любителя, мало кто готовил драконятину, наверняка, если вымочить его вонючее мясо в настое трав, да пожарить с сельдереем на масле с грибами, поди толк выйдет. А если пробовали, как мы, просто на углях запекать – жёсткое, отдаёт волчатиной, готовится долго, снаружи обгорает, внутри с кровью. На этот раз много было сковородок и котлов, были и оруженосцы и рейтары и крестьяне в походе, поэтому решил выдать всем разных кусков туши и велел приготовить по-разному. Нарезали кусков с хвоста, бёдер, груди, оруженосцы решили даже сердце и печень непременно съесть, чтобы значит силой чудовища напитаться. По мне так герой нашего похода баран – вон как таращится буркалами своими, готов всех забодать. Может на барана, а может на запах разделанного дракона прибыл чёрный дракон. Баран, надо сказать, в шоке присел сам теперь навроде собаки и застыл, не моргая.

Тварюка была удивительно красивой и грозной: огромный, лоснящийся, когти размером с барана. Видимо дракон был весьма молодой – ни шрамов, ни следов былых сражений. Дракон заходил на посадку, раскинув свои гигантские крылья, его лапы едва касались земли, воздух от взмахов разметал несколько костров и опрокинул приготовленные котелки. Люди и кони в ужасе разбегались, дракон заревел, казалось, земля сотряслась от его могучего рыка. Пасть чудовища показала клыки, размером с добрый полутораручный меч, под бронированной чешуёй ходуном ходили могучие мышцы. Хвост чудища, усеянный острым гребнем, оставлял на земле глубокие борозды. Лагерь в единое мгновение был попросту разгромлен, большинство коней унеслось, вырвав коновязь, крестьяне вперемешку с оруженосцами бестолково метались.

– Дезире – копьё! – воскликнул я спокойно наблюдавшему за моей спиной картину оруженосцу.

Кулеврину готовить было долго – оставался единственный шанс, пока чудище зависло и находится в уязвимом положении – ударить копьём. Половину этого года я упражнялся с копьём ежедневно, поэтому бил точно и мощно, попадая в малое су. Мой жеребец не убоялся дракона, поэтому вскочив в седло, я взял копьё, уложил в упор и отпустил поводья ставшего чудовищно разгоняться рыцарского коня. Вы представляете себе жеребца, весящего больше десятка рыцарей в полном латном доспехе несущегося на тебя? Однажды в бою при Ломжи я стоял с негодным луком против таких рыцарей – было страшно. Впрочем, судя по дракону, одинокого рыцаря ему опасаться было не с руки – он продолжал величаво и грозно приземляться. Удар копья пришёлся точно в сердце, ланс ушёл в грудь в половину роста человека. Дракон вздрогнул, поглядел сверху и медленно упал вбок.

Если сказать, что в разорённом лагере приключилось веселье – ничего не сказать. Многие вообще первый раз забарывали дракона, большинство не видело дракона даже издали, не говоря как мы на расстоянии вытянутой руки. Два дракона за один день – такое приключалось изредка, три дракона однажды его светлость заборол, так один зелёный раненый уже был, а двоих зелёных всем отрядом еле угомонили, небольшие, правда, дракончики были, молодые совсем. Костры развели заново, шкуру с драконов сняли и растянули сушиться. Драконодава с нами не было, не самому же тряхнуть стариной, да и что толку: зелёные почти огнём не пышут, чёрные самые огнепыхатели, однако народу много, обоз большой, опасно. Аббат хотел иметь скелет дракона, разные алхимики желчь и кровь скупали за огромные деньги, поэтому вместо красивого фокуса с огнём и шкуркой, легко уносимой возком, лагерь превратился в весёлую скотобойню, где драконов поторошили и заталкивали по частям в подвозимые с хуторов бочки. Я пока отпивался вином и принимал законные поздравления, лёжа на мягких шкурах убитых накануне волков.

– Господин барон, нет слов! – чуть не плакал от счастья монах, набравшись дармовым вином, – подвиг достойный тысячи легенд и песен.

– Полно вам, какая безделица, – улыбнулся я, глядя как монах качается, хотя ветра не было, – думается учёным мужьям будет интересно изучить зверюгу.

– Я зарисовал уже ваши подвиги, чтобы увековечить их, – показал довольно корявые рисунки монах, – эй, мальчонка, покажи, что ты зарисовал.

– Ваша милость, – с поклоном передал весьма подробные и умелые изображения внутренних органов и скелета дракона парнишка с умным взглядом, – вышло не очень.

– Весьма недурно, – похвалил я, – только вторая драконья печень забыта и огневод идёт с другой стороны глотки.

– Поправлю, ваша милость, – сказал парень, – а разве драконов можно есть?

– Вреда никому ещё не было, – сказал я, – редко кто драконятиной лакомился-то, чаще драконы одолевают.

– А почему баранов они любят? – выспрашивал любопытный паренёк, усаживая не стоявшего на ногах монаха.

– От другой скотины у них несварение страшное, баран для них самое удобное мясо, – сказал я, – на юге говорят верблюдов и жирафов любят глотать, китов и крупную рыбу морскую есть любят, вола могут или корову проглотить, но изредка, баранов и овец чаще воруют.

– А жирафа она кто такая? – спросил малец.

– Да пятнистая такая длинношея лошадь, – припомнил я виденное в империи диво, – нескладная такая, её от султана турецкого вместе с подарками на свадьбу императору привезли, мне его светлость поведал, что за диво такое, сказывал где-то в сарацинских землях живёт.

– Чудны дела твои господи, – сделал правильные выводы востроглазый малец, – побегу зарисовывать, а то совсем распотрошат чудище.

Надо сказать, похлёбка из драконов удалась: получилось наваристо, терпко, всем очень понравилось. Рагу из драконятины получилось тоже неплохое, сельдерей перебивал драконский запах и резкий привкус, а грибы вообще отлично дополнили кушанье. Запечённое на углях и поджаренное на вертеле, даже политое вином мясо дракона сгодилось только радостным собакам, давно растащившим драконьи кишки по окрестностям. Слуги повесили несколько кусков вялиться, закопченные куски показались съедобными только с бёдер, под эль немного жестковатое мясо пошло хорошо. Лучше всего задалось приготовить дракона одному парнишке, он потушил драконятину в вине, получилось очень нежное мясо, видимо тушёная драконятина самая лучшая. Баран смотрел налитыми кровью глазами на картину праздника, утром его сдали назад хозяину – пусть мучается с этим чудовищем самостоятельно.

Стоит ли говорить – охота стала знаменитой сразу. При дворе и на последнем хуторе говорили про двух убитых драконов, многие привирали и драконов становилось пять, а иногда и больше. Аббат, получивший два скелета остался доволен, один скелет он отправил кардиналу, тот выставил чудище в университете, чтобы все могли полюбоваться на редкую теперь зверюгу. Довольно редкую шкуру чёрного дракона, тем более в ней была всего одна дырка от моего копья, я отправил в подарок королю. Надо сказать, подарок был весьма щедрый, достаточно было отправить кожи для обтяжки щита и на сапоги, однако лишняя благодарность короля не бывает. Его величество в изысканных выражениях поблагодарил за подарок и выразил уверенность, что земли королевства защищаются теперь отменно и будут впредь защищены надёжно. Конечно, подарок был с хитростью – я запросил баронству множество вольностей, нужных для развития торговли и ремёсел, приложив к шкуре отменные доспехи для короля и несколько богато украшенных аркебуз. В общем, как говорил его светлость – всякую победу нужно оборачивать в звонкую монету, а поражение тем более. В королевстве вошли в поговорку выражения: «охотиться как Годфрид из Саржа» и «удачливый как барон из Саржа», «ударить как Годфрид Драконоборец». В городок заспешили менестрели, желающие написать балладу, вскоре «Баллада про двух драконов, убитых Годфридом» звучала из любого кабака. Товары из Саржа, имеющие мой герб дракона, стали расходиться ещё лучше, мои братья сразу выпустили вино «Два дракона», любая штука сукна, бочка сидра, если было выжжено клеймо дракона – продавалась втридорога. Соседние баронства даже стали подделывать товары с драконом, но их вино было грубее нашего, шерсть хуже, а Лорентин, не преминувший воспользоваться популярностью дракона, добавил его к своему кабану вовсе творил чудеса: его латы расходились наравне с миланскими, цены тоже сравнялись. В общем, охота удалась.

Глава 9

Сейчас видно неопытного искателя приключений, – заметил Дон Кихот, – это великаны. И если ты боишься, то отъезжай в сторону и помолись, а я тем временем вступлю с ними в жестокий и неравный бой.

Мигель де Сервантес Сааведра

– У нас тоже, в Испании благородный идальго отправился драконов говорят забарывать, только от жары и пьянства ума лишился раньше, чем с драконами повстречался, – рассказывал как-то Гонсало за ужином, его истории обычно были интересными и необычными, – взял себе в оруженосцы слугу, тоже старого пьяницу, оседлал старую клячу, а слуге мула добыл. Поехал искать привидевшуюся ему с пьяных глаз даму сердца, будто бы похищенную драконом. Надо сказать, ехал через ветреную долину, там предприимчивые жители ветряные мельницы испокон веков ставили, а идальго по дороге изрядно употреблял вина, оно в Испании такое, если от вашего просто голова болит зверски, то от испанского на больную голову ещё видения приключаются. Это не говоря про трёхдневное похмелье, если хорошенько перебрать. Вот у идальго приключились видения и стал он нападать на мельницы, будто бы это драконы и так ловко воевал с чудовищами, что несколько мельниц сломал. Его владельцы мельниц побить пытались, но слуга тоже видать перебрал хорошо, потчевал их дубиной от всей души. Так бы странствовал бедолага идальго и его слуга-оруженосец, забарывая мельницы, но история сия дошла в уши губернатора. Тот мужчина был из потомственных военных, не пьющий, оттого суровый и мрачный, шуток, тем более хороших не понимал, всякого озорства не терпел. Выслал он полдюжины стражников отловить смутьянов, но видать идальго волшебным вином угощался. Стражники идальго-то и слугу нашли, связали, но было поздно, стражники напились вина из меха, отчего приключились у них видения, похлеще драконов – говорят одну мельницу чуть до основания не разнесли, на второй катались половину ночи на крыльях. А поутру, прибежали к идальго, развязали и стоя на коленях умоляли взять с собой и возглавить отряд. Через неделю, у идальго было полсотни людей, маршировавших куда-то на север к столице под лучами палящего солнца, иной раз днём и ночью. Их глаза горели, им чудилось всякое, мельницы безжалостно разрушались. Губернатор, потому как слухи дошли уже до короля, благо армия безумцев приближалась к столице, наводя ужас на местных жителей, отрядил крупный отряд рыцарей на поимку. Надо сказать, шла очередная война с сарацинами, поэтому хорошие годные рыцари воевали с маврами, оставались или престарелые или малолетние. Поэтому, рыцарский отряд идальго разбил рыцарей губернатора и даже изрядно вооружился за их счёт. В столице началась форменная паника, многие жители уезжали, полагая, что начался Апокалипсис и армия самого дьявола приближается ведомая Сатаной. Колокола соборов не умолкали, Святая инквизиция готовилась к отражению сатанинской атаки. Центральный инквизиционный совет даже стал собирать войско для борьбы с сатанинской армией, но отец Фортунато, решил нести крест и встретить армию на подходе. Он босыми ногами без сна и отдыха, шёл навстречу, пока не повстречал едущего во главе войска идальго. И только блеск креста на солнце попал на глаза идальго, пелена у того спала, а с ним у остальных, они все покаялись и разошлись по домам.

– Какая поучительная история, – кивнул аббат, бывший на ужине, – истинная вера святого отца остановила одержимых бесом, это ли не чудо?

– Увы, святой отец, чудо здесь в настаивании вина на дурмане, – улыбнулся я, – тут главное как говорил старик Юдон, постоянно пивший такое вино не переложить семян дурмана, а то видения приключатся одно ужаснее другого. Он как-то дал мне немного своего вина попробовать, я летал всю ночь вместе с птицами, а псари рассказывали я голым валялся в луже, пока не оттащили в конюшню. Юдон как-то однажды с дикими воплями пронёсся мимо нас и упал в реку, да потонул до смерти, видать многовато сыпанул дурмана.

– Я тоже думаю идальго волшебной травы насыпал в вино, – кивнул Гонсало, – потом запасы кончились, народу-то много прибилось, видения и прекратились.

– И всё же приятнее считать это чудом, – улыбнулся аббат, – в мире столько серого и унылого, что чудеса нам нужны, но вы правы, крестьянские мальчишки бывает едят семена дурмана, некоторые слепнут, многие получают тяжелейшие отравления, каждое лето в больницу при аббатстве таких привозят, насмотрелись. А идальго или его слуга видимо опытные были дуроманы, но собрав отряд наверняка качественную отраву не могли делать в нужном количестве, вот и рассыпался поход «сатанинской армии».

– Но согласитесь было бы весьма смешно, – улыбнулся я, – если бы идальго взял столицу со своими одурманенными соратниками.

Но, хорошего понемножку – войной собрался герцог Этьенский. Если бы на его светлость – лично на меня. Королю жаловаться бесполезно – герцог человек большой, он королевству может войну объявить, станет король обращать внимание на стычку родственника с каким-то бароном? Его светлость тоже сделал вид, что его война не касается, отписал, что затравили гигантского оленя, будет сильно занят ближайшие месяцы. С другой стороны, видимо пришло время проверить ребят Гонсало и оружие старины Лорентина. Спешно возвели вокруг города земельный вал, укреплённый бревенчатыми раскатами, благо город и замок находились на широком мысу, вдававшемся в речку с крутыми берегами, поэтому стена была короткая, откопали ров. Лорентин сверялся с новенькими книгами по фортификации, привезёнными из Флоренции, сделали как было нарисовано точь-в-точь. Поставили две бомбарды поменьше, да кулеврин натыкали все что были – две дюжины. У Гонсало была почти сотня наёмников с аркебузами, полсотни арбалетчиков. Лорентин как раз обучал подмастерий обращению с бомбардами – им к лету отправляться в столицу, заступать пушкарями в королевскую артиллерию. У меня была дюжина рыцарей, полностью вооружённых за мой счёт, трирыцаря с собственным вооружением и три дюжины хорошо вооружённой челяди, не считая слуг. Герцог Этьенский наверняка приведёт десяток полувооружённых отрядов, будут полдюжины знатных рыцарей, без артиллерии, может с десяток требуше. Наёмников, конечно, приведёт, так начнётся пальба – разбегутся.

Была ранняя весна, поэтому земли стояли пустыми. Население уехало, или спряталось в городке, я распорядился сделать дополнительные запасы зерна. Впрочем, война-войной, а торговля не останавливалась. Корабли прибывали на пристань, только кроме людей шерифа, теперь дежурили и ребята Гонсало. Но было тихо, герцог сказывали торговцы по дороге останавливался у друзей, охотился, ехал пышно, с шёлковыми шатрами и пышными перинами, жонглёрами, обозом маркитанток. Всё это великолепие подбиралось к городу настолько медленно, что все заждались войны. И вот, наконец, звонили полдень, наши разъезды увидели противника: длинная беспорядочная колонна рыцарского войска, растянувшаяся на многие лье. Как сказал хмурый ветеран из рейтар, имея сотню арбалетчиков, можно было перебить войско в лесу. Показавшиеся передовые отряды храбро гарцевали перед валом, выкрикивая всяческие ругательства, пока одного рыцаря не подстрелили арбалетчики, двое ускакали с небольшими ранами. Так началась наша с герцогом война.

Боевые действия начинались ранним утром и заканчивались затемно. В чём они выражались? Рыцарский лагерь долго просыпался после вчерашней пьянки – людям герцога пришлось по душе местное вино, а главное цены. К ним в лагерь с окрестных хуторов катились возы с припасами, лесничие продавали дичь, мясники привозили забитых свиней. В город они привозили даже поменьше – рыцари умели и любили поесть. Из города везли в лагерь рыцарей полюбившиеся вино, реже оружие и прочие припасы, благо лагерь стоял давно, многие поизносились. Кому требовалась ткань на одежду, кому одежда или башмаки, лучники покупали запасную тетиву, конники отдавали в починку сёдла. Война с рыцарями она такая – любят господа вкусно поесть, сладко поспать на перинах, девки румяные, чтобы под рукой были. А война? Город из осады никуда не денется. Иногда герцог проезжал вдоль стен и выкрикивал ругательства, но чаще сидел в кресле и читал книгу, изредка грозя кулаком осаждённому городу.

Изредка устраивали вялую перестрелку лучники, однако больше лежали с больным брюхом. Лагерь быстро превратил окрестности в огромный туалет и прачечную. Весь город стирался в реке, туда же красильня спускала всяческие отходы, а рыцарский лагерь стоял ниже по течению. К исходу третьей недели осады, понятное дело пившие воду слуги полегли с животами, только наёмники побогаче – питавшиеся пивным супом и сами рыцари, в рот ничего слабее вина не бравшие чувствовали себя сносно. Даже лошади нажрались немного подгнившего овса, от вороватых торговцев, сбывших его за бесценок и многие околели. Лагерь представлял собой поминутно скидывающих портки наёмников, слабившихся прямо в проходах между палатками. Их могли гонять командиры, а могли пристроиться рядом, страдая животом неимоверно. Из города я отправлял в лагерь хорошего лекаря, герцогский цирюльник умел только зубы удалять, да кровь пускать. Надо сказать, лекарь делал хорошие деньги во вражеском лагере, благо недостатка в пациентах не было. Герцогские войска были весьма зажиточными, с другой стороны, как любое рыцарское войско своевольное, неопрятное и быстро приходящее в полную небоеготовность при длительных осадах. Хорошо, упаси Святая Клотильда, чумы или холеры не приключалось давно в наших краях. Мы с его светлостью, когда воевать ездили завсегда слушали нашего учёного лекаря, вытащившего его светлость с того света не раз: нижнюю одёжу как положено рыцарям стирать еженедельно, самому мыться в реке, а то и ванну принять не лишнее, воду не пить или вином разбавлять, а лучше и похлёбки в походе на пиве готовить. Стричься коротко, блох в поддоспешнике не разводить, бороду носить короткую или вовсе брить, маркитанток полковых не пользовать, ноги держать в тепле, а чресла гульфиком прикрывать, от холода или удара какого. Гульфик вообще способная вещица – и достоинства подчеркнёт и монету хранить завсегда там сподручно. Поэтому у его светлости в походе войска аки мухи не помирали, всегда свежие были, есть чему поучиться, италийские книги про войну вообще толково пишут – выполняй только и победишь и живой останешься и с добычей. У герцога Этьенского видать с книгами италийскими было туго – вся армия к вечеру находилась в состоянии деревенского пьяницы.

– Ну, поглядите на этих вояк, – ткнул пальцем Гонсало в мочившихся, еле стоявших на ногах осаждавших, держащихся друг за друга, – дозволте ночью сделать вылазку, я половину лагеря с дюжиной бойцов перережу, пока хватятся, а потом спохватившихся гранатами закидаю.

– Давай подождём, – зевнул я, глядя как вояки зигзагами идут к лагерю, прикладываясь к мехам и подбирая упавших, – может им надоест или вовсе перемрут от поноса.

– Тогда надо запретить им вино продавать и хорошую еду, – вздохнул Гонсало, – они питаются лучше горожан, многие уже ворчат, что лучшая рыба и мясо уходят рыцарям, конечно, всего хватает и прибыль немалая, но захотел дичи, а лесники говорят всё на корню рыцари скупили.

– Будет недовольство в городе, сигнализируй, – кивнул я, – а пока будем играть в эту странную игру.

– С перебежчиками что делать? – спросил Гонсало, – есть даже два рыцаря, средней руки, а больше стрелки, да пикинёры.

– Если годные, записывай в отряд, только смотри, чтобы к пороховым погребам и пушкам касательства не имели, – сказал я, – мало ли, удумают.

– Пушкари живут отдельно, пороха в их ведении, – покачал головой Гонсало, – эти-то пушкарей не жалуют, видал только одного, он с бомбардой возился.

В принципе жизни города присутствие герцогской осады практически не мешало, герцог вешал мародёров, поэтому окрестные хутора жили в относительном спокойствии, разбойники и волки им досаждали намного больше, чем герцогские войска. Опять же дракон приключился – герцог весьма доблестно убил тварюку, изящным копейным ударом. Дракон повадился таскать у наёмников овец – хороших овец, купленных за полновесное серебро. Чудище пытались забороть рыцари попроще, однако дракон уже был весьма взрослый, хоть красный, но огнедышащий, поэтому рыцарей в войске поубавилось. Герцог, узнав о потерях, весьма, надо сказать играя на собравшуюся публику, убил дракона точным ударом копья в сердце, как положено забарывать драконов. Видать, правда, опыта его слугам не доставало, шкуру они загубили, скелет тоже растащили собаки, в итоге подгнившую, неправильно высушенную шкуру пришлось выкинуть.

Герцог начал писать мне письма. Содержание было следующее: «От блистательного герцога Этьенского, графа де Косентайна, барона де Поншато и прочая и прочая недостойному крестьянскому выскочке, что именует себя Годфрид из Саржа. Мы, милостию божей предлагаем почётную сдачу» и дальше по тексту. Я отвечал в тон: «Барон Годфрид Саржский, славный победой в честном поединке над герцогом Этьенским требует закончить бесполезную осаду…». Письма вручались в обстановки большой торжественности, зачитывались на площади и в лагере, если бы в письма включались поступавшие от слушателей советы – письма можно было бы издавать как сборник похабщины и площадной ругани. В переписке с герцогом было что-то забавное, обе стороны находили занятие приятным.

Осада затягивалась, весна подходила к концу, начинался посев, а поля даже вспаханы не были. Было принято решение, сделать вылазку и сбить войска герцога, чтобы снять осаду. Маркитантки, работающие на два лагеря, что всегда очень выгодно, донесли, что герцог ждёт отряд швейцарских наёмников, чтобы завершить осаду мощным штурмом. Отряд действительно подошёл, впрочем, вместо прославленных дорогих швейцарских наёмников, это скорее был ландскнехтский сброд, вооружённый вместо аркебуз, пик и алебард чем попало. Войска герцога, однако, стали готовиться к осаде, смастерили штурмовые лестницы, сделали таран, привели в боеготовность требуше и даже запустили в город несколько камней, убив свинью. Свинью вместо похорон бросили в котёл, надо сказать похлёбка вышла очень вкусной, заодно приготовились к отражению штурма.

Штурм начался ранним утром, отчего вечером герцогские войска выпили три бочки вина, вместо обычных шести. Отряды строились до полудня, мы успели даже пообедать, после чего начался вялый штурм. Сперва прогарцевали рыцари, потрясая копьями, дальше пошли штурмовые отряды с лестницами. Штурмующих расстреливали из аркебуз и арбалетов массированными залпами, вскоре колонны стали прикрываться щитами из брёвен, однако кулеврины пробивали такие щиты навылет. Осаждающие пытались преодолеть расстояние до стен бегом, однако плотный огонь аркебузиров заставил их, бросив лестницы бежать. Герцог, увидев позорное отступление войск, схватив знамя, кинулся на коне к самым воротам, криками заставляя войска атаковать. Лорентин, пришедший поглядеть штурм, зарядил одну бомбарду и выстрелил по герцогу с его рыцарями. Ядро просто снесло рыцарей и коней, размазав их о спешащую штурмовую колонну, вторая бомбарда ударила в лагерь, там имелась небольшая пушка, герцог её использовать не хотел или не умел. Ядро попало в возок, где хранился небольшой запас герцогского пороха, что привело к оглушительному взрыву, половина обоза разбежалась в ужасе. Наёмники бросились на укрепления, но попали под плотный огонь, большинство осталось лежать недвижимо, калибр аркебуз Лорентина шансов, даже в хорошем доспехе не оставлял. Мы сделали вылазку, захватив лагерь с полуразбитыми войсками, наёмники либо сдавались, либо седлали коней и бежали без оглядки. Среди убитых и раненых, нашёлся полуоглушённый и придавленный конём герцог, заодно в мои руки попала его довольно обильная казна и много всего. Мои ребята остались довольны трофеями и лёгкой победой, город бил в колокола, рыночная площадь была заполнена празднующими людьми.

Герцога отправили в замок отлёживаться, не разбежавшуюся часть его войска Гонсало уже записал в отряд. Собрали оружие, всяческие припасы, возы, от войска всегда остаётся много чего. Забрали некоторые палатки, остальное бросили жителям города, они быстро растащили лагерь на брёвна и доски. К вечеру про осаду напоминало только несколько ям, да кресты убитых при штурме, их похоронили дальше от города, местное кладбище уже с трудом выдерживало разросшееся население. В городе происходили гуляния, отмечали победу, вперемешку горожане, наёмники, включая осаждавших. Перебегать к новому хозяину для наёмника было привычно, целые маршалы и герцоги меняли армии по сезону. Часто можно было видеть испанцев на французской службе, французов на английской, немцев в любой армии. Чаще всего у таких ловкачей складывалась великолепная карьера, если дома их держали в чёрном теле, то поменяв герб, перебежчик становился генералом или даже маршалом, заканчивал свои дни в богатстве и почёте. Конечно у рядового пехотинца аппетиты поменьше, но бывало из наёмников выходили кондотьеры, собирающие свои отряды, некоторые становились даже рыцарями, единицы, конечно. Поэтому, пока знамя с драконом удачливо – наёмники будут собираться под ним.

Глава 10

У потрескивающего огня тихо шепчутся,

О круглом столе героев.

Там пируют рыцари, смелые и свободные.

И клянутся в вечной верности своему королю.

За круглым столом, песня Шандмауль и дАртаньян

– Составите мне компанию? – спросил я печального герцога, явившись к нему в охотничьем наряде.

– Да, будет чудесно, – оживился герцог, – как видите войной развлечься не удалось.

– Для развлечений война годится меньше всего, – вздохнул я, – а вот охота на хорошего оленя, думаю, будет в самый раз.

– Может на кабанчика? – спросил герцог, – тут водятся кабаны?

– Думаю кабана тоже можно взять после оленя, – кивнул я, – леса здесь изобильны, любую животину лесники могут найти.

– Отменно, – совсем повеселел герцог, – позволите взять моего сокола?

– Как жеребца, оружие и всё необходимое, укажите вашим слугам принести, – улыбнулся я, – жду во дворе, мы скоро выдвигаемся, рога трубят!

Герцог оказался весьма молод, остроумен, ужинать с ним и охотиться доставляло большое удовольствие. Я не предлагал герцогу выкуп, дав понять, что Аделард, как его звали, может считать себя свободным в любую минуту. Герцог, увидав бомбарды, аркебузы и ежедневные упражнения с оружием ребят Гонсало, только посетовал на собственную беспечность и самоуверенность. Рыцарство постепенно сходило на нет, благодаря пикинёрам, алебардам и новому оружию – бомбардам и аркебузам. Не было такого рыцарского замка, который устоял перед огромными ядрами, не было таких рыцарей, что устоят перед тысячей аркебузиров. Конечно, можно было купить противопульные доспехи, но позволить себе такое мог только богач вроде герцога, а много таких в войске? В королевском от силы пара дюжина наберётся. На юге шли войны, где появлялась совершенно новая тактика, герцог хотел ехать туда, учиться новому стилю войны, а получил урок в глухой провинции. Аделард долгими вечерами расспрашивал Гонсало о новинках стратегии, жадно читал книги, расспрашивал про сражения. Гонсало и Лорентин были кладезями знаний о воинских искусствах, прошли множество войн и постоянно изучали новое. Лорентин заказывал книги во Флоренции и Милане не жалея денег, аббатство-то если купит дюжину книг в год считается просвещённым, а один Гонсало имел библиотеку в три сундука, Лорентин того более. Я, глядя на них, тоже покупал, а главное читал книги по фортификации, расчётам стрельб и прочим воинским наукам, надо сказать весьма трудное чтение, но полезное. Ничего выдумывать не надо – всё уже когда-то придумали, бери чертежи – строй.

Герцог без охраны бродил по окрестностям замка, бывал в городке, много пил в кабаках с наёмниками, слушал истории. Через пару недель он уже воспринимался всеми как старинный приятель или родственник. По словам бывшего сокольничего – перемены в Аделарде после такого поражения произошли коренные – раньше за любую провинность он дубасил оруженосцев, что говорить о слугах, громко ругался, был спесив и невыносим. Теперь грубиян и показной богач исчез, оставив довольно приятного молодого человека, уважительно выслушивающего старших, одинаково приветливо встречающего разодетого торговца и простого наёмника. Вроде герцог был искренен, не играл роль, благо мог уйти в любой момент. Сокольничий рассказывал, что герцог рос с матерью, почти не видел отца, пребывающего в бесконечных войнах, капризничал и отрывался на слугах. Только король для него был образцом для подражания, хотя того самого можно назвать справедливым правителем с большой натяжкой. Видимо попав в компанию тёртых жизнью ветеранов и искусных мастеров, герцог увидел что-то в этих простых и надёжных людях, спокойно ждавших его с аркебузами и тлеющими фитилями. Его выдрессированная лично армия разлетелась стеклянным бокалом, а противник не потерял ни одного человека, несколько легко раненых и отдавленная в спешке колесом нога.

Герцог так бы и бродил по окрестностям, в некоторой прострации, иногда невпопад отвечая на вопросы за ужином, листал бы труды по фортификации, сидя на стене, но видимо занятие ему наскучило. В полях начинался сев, много суеты, пахали волами землю, летали склёвывая червяков птицы, крестьяне спешили на поля. В замке тоже была суета – кому нужна была ссуда на зерно, кто предлагал распахать луга, им возражали пастухи коней, в общем, мне приходилось решать всяческие споры. Земля всегда требует внимания, хорошо вспаханная и засеянная земля и хлеб родит добрый, а виноград всегда требует ухода и солнца. Герцога эти сельскохозяйственные дела явно тяготили, да ещё пришло известие о собирающемся королевском турнире. Звезде всех ристалищ, пропавшей было в глухомани, требовалось возвращаться: Аделард с виноватым лицом распрощался, вскочил на своего коня и отправился восвояси, даже без оруженосца и слуг. Его свита традиционно решила держаться подальше от хозяина, их перемены в герцоге не вдохновляли и даже пугали, при этом они потирали шрамы и сломанные носы. Убытие герцога снимало все проблемы, война закончилась победой, победа неким подобием дружбы, возможно больше встречаться не придётся.

– Уехал и хорошо, – проворчал Гонсало, – все эти герцоги и графы, поначалу воюют спесиво, потом в друзья набиваются.

– А чем ещё заниматься? – хмыкнул я, – герцогов немного, все знакомы, друг у дружки сидят в темницах, выкупа дожидаются, поневоле станешь покладистым и любезным, я вообще мог половину, а то целый годовой доход его поместий требовать.

– Надо было и потребовать, – пожал Гонсало плечами, – такие выходки нужно наказывать, чтобы впредь неповадно было.

– Так де Шерентье его наказал достаточно, – сказал я, – молодой ещё, головы на плечах нет, потеряет доход, влияние, обозлится ещё, зачем мне враг при короле?

– Ох уж эти интриги, – проворчал Гонсало, – хотя трофеев взяли немало.

– Да, неожиданно Аделард навалился со своей войной, – кивнул я, – зато стало понятно, что стоит надеяться только на себя: король с герцогом не помогут.

Город всё прирастал, хотя некогда в нём жило вдвое больше народу, чем сейчас. Когда-то Сарж был огромным по здешним меркам городом, земли его светлости тогда считались окраиной. Но чума, многие годы запустения сделали его небольшим и даже заброшенным. Теперь поля были обширными, виноградники практически восстановились, а мастерские! Приводимые водой в движение механические молоты ковали сталь денно и нощно, руду подвозили непрерывно, уголь чёрной рекой попадал в кузни. Возы кож просто исчезали, превращаясь в ремни, подсумки и сёдла. Мастерские были завалены заготовками луков, арбалетов и прикладами для аркебуз, древесина сушилась, лакировалась и украшалась резьбой. Лорентин завёл собственную лабораторию, где проводил всяческие опыты с едкими веществами и порошками в стеклянных банках, периодически там что-то взрывалось и горело, но пока только сгорали брови мастера и его помощников, бывало и бороды страдали.

Посевная была в разгаре, как прискакал важный королевский гонец с письмом-приглашением на королевский турнир. Надо сказать, ехать на турнир не очень-то хотелось – мероприятие затратное, опасное и непредсказуемое. Я сопровождал его светлость на турнир лет пять назад, вылетел бедолага из седла в первом поединке, едва преломив копьё. Мы выехали тогда почти всем замком, чтобы свита была пышной, даже меня принарядили в шелк. Герцогиня достала парчовое платье с золотым шитьём! Оно было завещано ей самой королевой-матерью и стоило небольшого замка. Его светлость потратил на турнир столько золота, что даже главный приз не окупил бы затрат.

С другой стороны я скромный барон, неотёсанная деревенщина, лишь из вежливости к его светлости приглашённый на турнир, мне выступать-то необязательно. Поглазею, королю поклонюсь издали, да поеду заниматься землями. Супружница моя, уже слегка на сносях, очень заинтересовалась турниром – в их глуши турниры приключались только при коронации. Дикари. У нас королевский турнир мог приключиться от громкого чиха. Понятное дело извели на платья и накидки лье бархата и золотых галунов, наверное, целую стаю соболей и куниц. Меха привозили откуда-то с востока, меняя на аркебузы, пушнины в замке было много и любой. Я сам любил отороченные мехом плащи, было в этом что-то роскошное и варварское. Не стараясь перещеголять знать нарядами и богатством свиты, мы выехали с простым шатром, с парой оруженосцев, сокольничим и десятком рейтар.

– У нас помню тоже решили устроить турнир, – рассказывала Мария, – только рыцарей собралось едва десяток, зрителей было мало, приз тоже не бог весть какой. Не турнир, одно недоразумение, кто рабился весь, копья не ломались, дрались цельными, не составными, доспехи тоже были военными. В общем, срам один вышел, больше с турнирами не затеивались. Говорят на востоке и у сарацин вообще турниры не устраивают, как они там тренируются?

– Воюют много и часто, поэтому турниры им без надобности, – усмехнулся я, – турниры же устраивают как праздник, заодно смотр и тренировку, если воевать приходится немного, а как военная пора начинается, какие турниры и зачем?

– Значит у нас мирные времена? – удивилась Мария, – я думала тут бесконечная война.

– Да, войны тут идут тысячи лет, – кивнул я, – так в восточных землях и сарацинских краях многие тысячи лет, ещё до римлян и дальше вглубь веков.

– Как говорил мой дядя, – вздохнула Мария, – мир – это промежуток между войнами.

– Ну, мудро, – улыбнулся я, – турнир намного красочней и безопаснее, все стремятся показать новые наряды, сговориться о свадьбах или военных союзах, себя показать и других посмотреть, король и вельможи опять же присутствуют, прикидывают, что удастся выпросить.

– А может попросить короля, – сказала жена.

– И о чём? – хмыкнул я, – сделать меня командующим армией или казначеем? Подальше от двора безопаснее, делай вино, лей пушки.

– Но, если бы остаться при дворе… – мечтательно закатила глаза Мария.

– Да, половина дохода поместья будет вбита в наряды и аренду лачуги поблизости от дворца, – фыркнул я, – соревноваться с герцогами в количестве драгоценностей на одежде совершенно неохота, тебе мало дел в замке?

– Да побольше, чем было у меня раньше у дяди, – улыбнулась супруга, – да, лучше в Сарже, какой бы ни была красивой столица, хотя мне все уши прожужжали о её красотах.

Без крупного обоза передвигались мы довольно быстро, поэтому в положенный срок прибыли в столицу. Турень всегда славился своими виноградниками и лавандой, было очарование в этом городе, раскинувшемся на берегу красавицы Луары. Здесь было множество красивейших замков, любоваться ими было одно наслаждение. Мария, не видавшая, кроме Саржа, таких роскошных и изящных замков, только вздыхала. Замки утопали в зелени, поля были засеяны шафраном, повсюду цвели восхитительные цветы. Столица была не такой большой, но считалась королевской резиденцией по праву, являясь истинной жемчужиной в короне. Отсюда решались все дела государства, здесь хранилась казна и происходил королевский турнир. В столице же осёл святого Мартина в аббатстве Мармутье стал как-то обжирать виноградную лозу, пока животному не дали по мордам. Собирая урожай заметили – где осёл сожрал стебли – виноградные гроздья стали лучше. Так монахи научились подрезать лозу. Скажите брешу? Монахи рассказывали – люди серьёзные, почём зря брехать не станут, в книге такое написано даже.

В город уже приехало всё королевство – в гостиницах получить даже угол было невозможно, даже за очень большие деньги. Вокруг города уже громоздился целый город палаток и шатров. Понятное дело ристалище устроили за городом, внутрь стен это огромное поле не влезет. Уже построили огромный помост для важных зрителей и в центре ложе для короля и самых важных зрителей вроде герцогов и кардинала. Их спешно украшали флагами с гербами и всяческими многочисленными цветами – турнир открывается завтра, а пока народ развлекали схватками оруженосцев. Турниры всегда начинаются со схваток оруженосцев – те должны опробовать барьеры, их прочность, а переломаются, чай не рыцари. Мои оруженосцы были пожилыми и довольными жизнью – не все оруженосцы стремились стать рыцарями. Пока ты при рыцаре – тебя кормят, поят, вооружают, твоя задача прикрыть рыцаря в бою, особых подвигов не требуют. Другое дело посвящённый рыцарь: службу неси, вооружайся за свой счёт, на войне в первых рядах, ещё отряд нужно привести. А ещё хуже рыцарь, вооружаемый за счёт сеньора: куда пошлют, туда и поскачешь, а то лишат доспеха и пойдёшь в слуги, а то крестьяне. Однако в королевстве молодых ретивых оруженосцев хватало, возможно, некоторых даже завтра посвятят в рыцари и они будут открывать уже настоящий рыцарский турнир. На ристалище было шумно, почти как на турнире, звучали трубы, слышались крики. Знать на схватках оруженосцев присутствовала редко, это было воистину народное зрелище – поэтому рекой лился эль, крикливые торговцы сновали, продавая колбаски и выпечку, рядом с бочками дешёвого вина валялись изрядно выпившие крестьяне и горожане.

Мы расположились поодаль на берегу реки, там было почище и тихо. Поставили шатёр и палатки рейтар, обустроились, Мария запросилась в город, до вечера толкались и рассматривали всяческие диковинки. Надо сказать Турень премилый городок, только если турнира нет. Толчея была несусветная, казалось все воришки королевства здесь, кошель приходилось нести в руке или упрятать в гульфик. Цены за любой товар ломили неимоверные, хорошо рынок Саржа давно переплюнул столичный. Была целая толпа жонглёров, менестрелей и прочих циркачей, зрители только заворожено охали чудесам и лишались кошельков. Выбравшись к своему шатру, мы почувствовали, что оглохли, по крайней мере, на одно ухо. Повсюду разъезжали роскошно одетые дамы и рыцари, намотавшие на себя все шелка и цветастые ленты какие нашли. А что говорить о горожанах и окрестных крестьянах! Эти горланили и дивились чудесам от души.

– Вашу милость желает видеть его величество! – провозгласил важный слуга в куртке с королевским гербом.

– Сейчас? – несколько удивился я.

– Да, ваша милость, – слегка улыбнулся слуга, – вашу супругу тоже упомянули.

Мы взгромоздились на коней и последовали за слугой. Судя по тому, как слуге кланялись весьма небедно одетые подданные – тот имел вес при дворе. Королевский замок был небольшой совсем, но весьма изящный, можно было понять короля, предпочитавшего такую прелесть огромным и холодным замкам севера, тем более англичане ещё хозяйничали во многих графствах. Король обнаружился в зале, он стоял, в окружении герцогов и епископов. Король был невысокий, с залысинами, немного скрытыми длинными жидкими волосами, моя супруга возвышалась над монархом на голову, я на две. Он был одет по здешней моде в цветастые одежды, расшитые драгоценными камнями, на руках множество перстней, на груди роскошная золотая цепь с изумрудами.

– А, любезный барон! – щёлкнул пальцами король, – давно хотел вас повидать!

– Ваше величество, – поклонились мы.

– Без церемоний любезный Готфрид, – сказал король, прохаживаясь по залу, – мне доставила массу приятных дней история с пленением Аделарда, я слыхал вы даже воевали?

– Удачно, ваше величество, – кивнул я.

– Для кого удачно?! – хохотнул король, – ваша армия прекрасно вооружена мне сказали, герцог Этьенский не новичок на войне и такое поражение! И выкуп не потребовал! Гордец!

Королю явно не требовался собеседник, поэтому его тираду приходилось выслушивать долго и смиренно. Его светлость частенько рассказывал про занудного короля, чешущего языком без умолку: ему следовало кланяться и кивать, выслушивая его тирады. Королю явно нравился новый слушатель, он рассказывал про свою охоту, как собирается идти войной на англичан, сколько должно быть изготовлено бомбард и насколько далеко на остров он загонит аглицкого льва. Король настолько проникся к новому барону, что даже приказал подать вина. Монарху нравилось решительно всё: молчаливость нового барона, его скромные и вместе с тем достойные одежды, его супруга, потёртый меч со встроенным в ножны кинжалом, как делали германские наёмники. Король явно искал возможности пообщаться с простым человеком, впрочем, страсть к этому быстро стала понятной.

– Я говорил с Аделардом утром, – сказал король, отпив из кубка, – он восхитился вашим замком и городом, учёностью вашей и жителей, мне прямо захотелось пожить среди простых людей, увидеть всё глазами Аделарда. Он весьма лестно отзывается о ваших способностям к воинскому делу и вообще к взглядам на жизнь, говорит вы изменили его. Я заметил, Аделард стал мужчиной, не капризным мальчиком, теперь умеющим оценить благородство отпустить врага без выкупа. Это достойно древних императоров, я всегда учу своих подданных этому благородству. Воистину барон, судьба нашла достойного, чтобы возвеличить и я хочу называть вас другом.

– Неимоверная честь, ваше величество, – сказал я, поклонившись, благо поклон костей не ломит.

– Ах, да, собачки, – воскликнул король, едва появились гончие, – непременно, барон, хочу видеть вас на ристалище!

Да, план отсидеться денёк на трибунах явно провалился. Здесь бились в турнирных доспехах с подкладками, облегчённым, тупым и сбалансированным оружием, копья делали специально из бальзы, склеивая, чтобы те красиво разлетались при ударе о щит. Конечно, в противопульных доспехах Лорентина можно выдержать дюжину аркебузных пуль, но можно неудачно упасть. Мечи от Лорентина тоже были лучшей балансировки, чем боевые длинные, но многие фокусы турнирного оружия ими не выполнить – придётся жертвовать очками и зрелищностью. Скажут: опять воинственный барон портит зрелище своими неуклюжими движениями. С другой стороны – ничего другого не ожидают от провинциального барона, король не приказывал же выиграть турнир – пара конных сшибок, никакого группового конного боя, где происходит целое конное сражение, может поединки с мечами, они мало ценятся, поэтому скорее несколько конных сшибок – сломать пару копий и выбыть. Судьям отнесли герб и знамя, те постановили, что участник достоин состязаний. Судьи отказали многим из-за плохого поведения, они грубили дамам и всячески непристойно себя вели. Некоторым отказали из-за плохой родословной, но моя родословная была чиста – все были свободными, никаких крепостных рыцарей, тем более несвободных крестьян. Незнатен да, но для турнира пригоден.

Турнир время странных встреч и другой жизни. Обычно женщины заняты с детьми или вышиванием, но на турнире они сбиваются в огромные стаи и усиленно мешаются рыцарям. Впрочем, рыцари не возражали, наоборот, они активно выбирали даму сердца и требовали в знак внимания: ленту, перчатку или кольцо, их пришивали на видное место к одежде или закрепляли на шлеме. Шлемы имели немыслимые украшения из разноцветного папье-маше или дерева, всё перевивалось разноцветными лентами. Дамы рассматривали эти шлемы, выставленные у судий, даже имели право указать на шлем какого-нибудь грубияна и того снимали с турнира. Хотя на турнире была огромная опасность преждевременно скончаться – популярность события привлекала много проходимцев. Причём мне требовалось, как барону уплатить десять серебряных ливров, чтобы участвовать в турнире, даже простому безземельному рыцарю участие в турнире стоило два ливра – сумму немалую. Судьи старались отсеять случайных людей, для чего составлялись турнирные книги и списки, но всё равно каждый год приключались скандалы с не имеющими рыцарского звания участниками. Такие обычно и грубили дамам, жалующихся судьям. Мне пришлось обмотать шлем лентами своего герба и отдать судьям. По дороге к моей супруге обратились сразу три рыцаря с требованием быть их дамой сердца – весьма надо сказать почётно, обычно рыцари хвастаются сколько у его жены поклонников. В королевском замке нас представили супруге короля, поэтому воспользовавшись поводом, я испросил быть моей дамой сердца. Королева была наиболее популярной дамой сердца, а перчаток на всех не напастись, поэтому она взяла у служанки заранее приготовленные ленты её цветов. Я привязал ленты к мечу и ловил завистливые взгляды многих рыцарей – лучше дамы сердца, чем королева не сыскать. На мой взгляд, игра была весьма дурацкой, однако все относились к ней весьма серьёзно.

Вечером, разумеется, были танцы и пиры, каждый желал зазвать к себе как можно больше знати. Нам прислали приглашение на королевский пир, честь высокая, но очень скучная, бывал я на таком, прислуживая его светлости. Собралось множество королей и герцогов из окрестных земель, ибо турнир отличный повод вести переговоры и сговариваться о войне. Поэтому король был окружён пожилыми мужами и его светлость там мелькал, явно сговариваясь к очередной войне за северные земли. Кормили на таких пирах скудно, поили того меньше, танцы были официозные, больше напоминающие сложную конную выездку или игру в шахматы. Рожковый оркестр тянул заунывные мелодии, если бы не Аделард, решивший бросить общества короля – совсем можно было бы помереть от скуки. Мария хотя бы нашла себе развлечение в играх с королевой и фрейлинами, супруги монархов и герцогов были весьма пожилыми дамами, поэтому молодой королеве и фрейлинам требовались девицы их возраста, а таковых было всего двое, включая мою супругу. Судя по смеху и непрестанной болтовне, Мария королеве понравилась.

– Будете завтра биться? – спросил герцог.

– Совершенно никакого желания, но король пожелал, – вздохнул я.

– Но вы прекрасно фехтуете, я видел в Сарже итальянского мастера венецианской школы, вы тренировались с ним, – сказал Аделард, – даже едва посвящённый вы победили меня, а я занимался фехтованием в Генуе.

– С копьём я заметно хуже, – покачал я головой, – кроме того я не захватил копий, тупого оружия и доспехи коня.

– Дорогой барон, – усмехнулся Аделард, – копий и мечей я вам пришлю тотчас, а доспех на вашего жеребца нужно поглядеть в арсенале, у меня был подобный гигантский скакун, только доспех тяжеленный, латный.

– Буду весьма вам обязан, – поклонился я.

– Пустое Годфрид, – вздохнул герцог, – у меня тоже отпало желание воевать, даже понарошку, грязное это занятие, хочу основать университет и превозмогать науки.

– Весьма достойное занятие, – согласился я, – сколько всего прекрасного и разумного приходит к нам с книгами из италийских земель, здесь университет лишним не будет, особенно важны светские науки.

– Конечно, как Болонский университет, пусть изучение математики и фортификации будет важнее псалмов, – горячо заговорил герцог, – такое просвещённое время, а мы распеваем молитвы вместо строительства мостов и наблюдения за звёздами.

– Библиотека будет стоить целое состояние, – вздохнул я.

– Уже заказаны тысячи книг, – улыбнулся Аделард, – знаете, пребывая у вас, так сказать в гостях, я многое передумал – глядя на ваши мастерские, лаборатории, умелых мастеров, считающих на досках, искусных кузнецов – вот куда нужно тратить деньги, точно война не самое подходящее вложение. Торговля, наука приносит огромную прибыль, зато менее опасна и приносит людям счастье, а не горе могил и вдов с осиротевшими детьми. Я, можно сказать вырос на войне, упивался ей, но теперь будто прозрел.

– А, никак университет обсуждаете, – незаметно подошёл к нам, увлечённым беседой король, – думаю угодное дело, италийские инженеры и живописцы требуют, а не просят неимоверных денег, мурранское зеркало стоит как рыцарский конь. Барон, ваши успехи в отливке бомбард не остались незамеченными – очень важное и нужное дело, особенно мне понравилась стоимость. Грядёт война за северные территории и бомбарды пригодятся в осадах городов, уже сотню лет захваченных наглыми англами. Мы договорились с восточными герцогствами, собирается огромная армия, чтобы навсегда изгнать англичан за пролив, а может, захватим их пакостный остров, правда там отвратная погода и еда.

– Ваше величество, – подошла королева, – мы играем в шары, присоединяйтесь!

Кто помоложе тоже затеялись играть в «лягушку», правда, многие пожилые монархи даже задремали в креслах. Я в шары с детства играл хорошо, поэтому мои шары всегда подкатывались к основному впритык. В этом мы соревновались с Аделардом и королевой, оказавшейся заядлым игроком. Король, игравший отвратительно, быстро удалился искать свободные уши, а мы провели время довольно неплохо. Герцог предложил, как стали расходиться, продолжить в его доме, там веселье било через край, к Аделарду пришли все знаменитые чемпионы турниров с жёнами, люди прославленные и весёлые, по сравнению с королевским пиром, здесь была разудалая музыка, вкусная еда, великолепное вино и танцы до упаду. Если бы завтра не открывался турнир, можно было бы провести в такой компании до рассвета. Заодно с герцогом, в арсенале отыскали таки защиту для жеребца – доспех оказался миланский, противопульный, с богатой насечкой, главное чтобы жеребец с непривычки не испугался. Надо сказать, не очень помню, как добрался к себе в шатёр, заваленном присланными герцогом ранее турнирными копьями и мечами.

С утра была назначена торжественная месса, сам кардинал её служил на ристалище, где был устроен специальный алтарь. Церковь и Папа не одобряли турниры, однако не можешь запретить как арбалеты – возглавь. Заунывное песнопение закончилось, нужно сказать кардинал латынь коверкал как сельский священник, единственно громко читал, в дальних рядах было слышно. Затем участники турнира выстроились в колонну по три и выехали на ристалище, приветствуя публику и слушая восторженные вопли. Среди рыцарей ехали все, кто хотел частичку их славы: дамы сердца и просто любые знатные женщины, желающие окунуться в атмосферу праздника, было много вельмож не участвующих, но желающих быть поближе к рыцарям, это был парад тщеславия и богатых одежд. Рыцарей приветствовали король и королева, многие герцоги залихватски свистели и махали руками знакомым и просто от избытка чувств – для многих это было самое долгожданное событие года. Понятное дело рождение наследника у короля, большая победа или коронация бывают не каждый год, а турниры бывают и несколько за год. Где вельможе показать новый наряд жены, от души повеселиться? А простому крестьянину, видящему только поле и скудную трапезу как оказаться почти равному с богачом? Только на рыцарском турнире, потому его любил и богач и бедняк. Громче всех визжали конечно дети, боготворившие закованных в латы и увитых пёстрыми лентами рыцарей. Их, правда, больше занимали жонглёры, показывающие разные диковинные трюки сопровождая вереницу рыцарей. Во главе процессии ехали судьи и герольды, важные осознанием своего высокого статуса.

Но больше всего обращали внимание на королевского шута. Вы не слышали про королевского шута?! Это легенда всего королевства и многих соседних, император приезжал глянуть на его выходки. Шут происходил из древнего и весьма уважаемого рода, даже мог претендовать на корону, однако предпочитал смешить короля и двор. Временами, Патрис, как звали шута, ничем не отличался от важного придворного, носил меч и роскошные одежды, участвовал в нескольких итальянских кампаниях, был хорош на турнирах. Однако, чаще всего его видели в немыслимых одеждах, часто увешенного бубенцами и колокольчиками, ходящего на руках, задом наперёд, катящегося колесом. Он читал стишки самого похабного содержания на рыночной площади, заставляя сгибаться любого от дикого хохота. Надев на руку простую шапку, он мог показать епископа, короля или последнего нищего, что говорить, если на руке оказывалась искусно сделанная кукла! Такие сценки потом в кабаках пересказывали годами, а если бы шут брал за свои представления деньги, то разбогател бы неимоверно. Король очень ценил шута, прислушиваясь к его мнению больше, чем к матери, а любимым занятием на пиру, кроме пожирания хлеба, вымоченного в жирном соусе было глядеть за ужимками и сценками обожаемого шута.

Вот и теперь, рыцари едва не попадали с лошадей от хохота: шут мастерски показывал, как слуги заталкивают на лошадь неуклюжего или пьяного рыцаря, причём показывал один и лошадь и слуг и рыцаря, да так озорно, что можно было получить грыжу, надорвавшись от хохота. Наконец, шут как бы взгромоздился на лошадь и преувеличенно важно всех оглядел. Затем шут комически показал, как сражается на копьях, оно будто бы застряло в противнике или дереве, Патрис так тужился и краснел, что казалось он тащит копьё не из воздуха, а действительно воткнутое глубоко в бревно. У шута были помощники, набежали трое помогать тащить воображаемое копьё из несуществующего бревна. Они так убедительно показывали, что хотелось сорваться и помочь неуклюжим бедолагам. Однако те вроде бы справились, вытащили копьё, но тут видимо у шута на воображаемой лошади ослабла подпруга и начало сползать седло. Шут комически ёрзал, чтобы удержаться в седле, вытворял немыслимые кривлянья, но всё таки упал. Правда упал он так, просто завалился на бок, однако пугался и округлял глаза будто с жеребца упал огромного. Рыцари как и зрители ухохатывались, а шут с важным видом поднялся и «поскакал» рядом с колонной рыцарей на всё том же воображаемом коне, доскакал до королевской ложи и уселся подле короля с важным видом, дав рыцарям наслаждаться своим триумфом.

Признаться, хотя участвовать в турнире не было желания, но проехаться в колонне рыцарей было весьма приятно. Помнится в детстве, как любой мальчишка, я представлял себя в колонне рыцарей, их приветствует король, все знатные люди королевства обращаются с ними как с равными, люди просто выпадают из порток, так хотят, чтобы величавый рыцарь их заметил. Для крестьянского мальчишки рыцарь – просто величайшее существо во вселенной, выше него только король, но короли редко участвуют в турнирах, предпочитая безопасный трон рыцарскому седлу. В понимании мальчишки, что может быть желаннее и престижнее рыцарства? Никогда не думал, что буду рыцарем, поэтому сидя в седле величавого жеребца, осваивающегося с тяжеленным и прекрасным доспехом, я взирал на беснующиеся трибуны с некоторым недоверием. Я, всего чуть больше года назад, мечтавший жениться на дочке замкового сапожника, запросто говорю с королём, его жена дама моего сердца, моя жена красивее жены его светлости, за мной отряд чуть поменьше королевского, с бомбардами и аркебузами, я сам могу объявить войну герцогу и выиграть её. Надо сказать приятное чувство, всё это я осознал, находясь в центре урагана по имени рыцарский турнир. В довершение к мыслям, посетившим меня – супруга новоиспечённого рыцаря Мария – сидела справа от королевы. Вчера Мария так приглянулась королеве, что она послала слугу с вестью о выделенном на весь турнир месте подле неё. Даже будучи рождённой благородной Мария о такой удаче – стать подружкой королевы на турнире мечтать не могла. Да, Годфрид из Саржа, определённо ты родился с серебряной ложечкой, хотя родители об этом не знали. Они до сих пор в замке побаиваются слуг и редко выходят на середину зала.

Процессия покинула ристалище, чтобы началась конная сшибка посвящённых за доблесть в рыцари оруженосцев. Сказывают, вчерашние бои оруженосцев стоило поглядеть – сразу шестерых по итогам посвятили в рыцари, другой вопрос такиеоруженосцы стоили иного рыцаря. Пятеро были ветеранами самых крупных сражений, один даже отбил своего господина от дюжины ландскнехтов, один участвовал во множестве турниров, но всегда ему сопутствовал злой рок: то конь охромеет, то подпруга ослабнет, то противники будут сильнее на голову. Сейчас оруженосец был удачлив и любим: его сшибку обсуждали прошлым вечером – разящее копьё и неумолимый меч. Новоиспечённые рыцари показали отличные бои: щепами разлетались копья, на ристалище выезжали с открытым забралом, не добивали раненых, проявляя истинное благородство. Публика рукоплескала и срывала голос, не жалея, что обычно скучные бои новоиспечённых рыцарей, предваряющие сшибки настоящих звёзд турнира задерживают главное зрелище.

Мне выпал жребий биться прямо с его светлостью, тот решил тряхнуть стариной и заявил себя в зачинщики. Понятное дело на турнире есть зачинщики оного, а есть защитники, меня отнесли к защитникам. По непонятным причинам, судьи выбрали герцогу противником меня. Конечно, можно было отказаться, закрыв герб, однако турнир есть турнир – вроде равны участники. Выезжать на ристалище, конечно, было в новинку, но раньше приходилось управляться с копьём много раз, а последний год, это неожиданное баронство просто заставляло упражняться с копьём ежедневно. Дело известное: вешается кольцо, на скаку в него надо попасть копьём. Думаете просто? Копьё болтается, ты в седле болтаешься, кольцо носит ветром на верёвке, конь норовит дёрнуться в решающий момент. Мне копейная сшибка напоминала стрельбу из лука: держать тетиву натянутой нельзя, надо сразу стрелять, целиться из лука невозможно, только почувствовать, куда стрела пойдёт, задача непростая.

На герцоге были роскошные турнирные доспехи, с креплением шлема, в таких можно упасть на полном скаку оставаясь целым и невредимым. Дали отмашку, опустились верёвки, заревели трубы и зрители, мы начали разгоняться, я аккуратно прицелился в щит, чтобы просто сломать копьё, что и произошло, герцог вообще промазал. Надо сказать, его светлость на фоне бесконечных пьянок начал серьёзно сдавать, раньше тоже не отличаясь выдающимися рыцарскими качествами. Герцог явно злился промаху, даже не ответил на приветствие, ругаясь на бегущих рядом оруженосцев. Вторая сшибка прошла лучше, копьё его светлости немного царапнуло мой щит, я как положено сломал копьё о его щит. Третью сшибку я решил проиграть, чтоб его светлости дать возможность хоть немного отыграться. Его копьё почти сломалось о мой щит, отлетело несколько щепок, я своё копьё чуть отклонил и скользнув по щиту оно осталось целым. Разозлённый герцог, бросил копьё и страшно ругаясь отправился с ристалища. Я провёл ещё пару совершенно скучных боёв с незнатными и плохенькими рыцарями, едва державшими копьё, один даже выпал из седла, хотя удар был слабенький. Затем мы отлично повеселились с Аделардом: хватило и щепок и даже удар в кирасу был, у меня сорвало щит, а результатом стала ничья.

Островитян на турниры не пускали, как наших рыцарей на остров, но большинство имело титулы и земли по обе стороны пролива, отчего частенько можно было встретить тамошнего рыцаря. Таким был Эдвард Вудсток, его титулы замучаешься перечислять, а славные военные подвиги Чёрного принца менестрели воспевают уже многие десятилетия. Он был королевских кровей, очень популярным у себя на родине и хотя он воевал против здешних земель, в королевстве тоже пользовался большим уважением. Его удары были крепки, доспехи великолепны, а силы коня хватило бы на трёх волов, однако, животина видать оступилась перед самым ударом, третьим, решающим и я вынес принца из седла. Ристалище затаив дыхание смотрело, как летит, почитай ровня нашему королю, ожидая, что будет. Я выскочил из седла, опередив даже оруженосцев, но было видно, что с прославленным рыцарем всё в порядке, он поднял забрало и улыбнулся, приняв мою руку, чтобы встать. Моя победа была полной, я мог забрать себе его доспехи и коня в качестве трофея, но я отказался, чем заслужил объятья Эдварда, он под ликующие вопли толпы, воздел мою руку и признал мою победу.

В целом я выступал весьма недурно, мне попались довольно слабые противники, у других поединки приключались куда острее, щепками и оторванными щитами там никого удивить не получалось – били в корпус, вылетали на полном скаку. Двоих унесли почти бездыханными, лекари сказали жить будут, но есть переломы рёбер. Даже несколько раз выскакивал почётный судья и опускал на ослабевшего рыцаря чепец «дамской милости» – так дамы могли оградить показавшегося им ослабевшего рыцаря. Надо сказать это было нелишним, противники в запале сшибки могли и добить раненых, но для этого есть судьи с белыми шестами, правда они могли и опоздать. Затем у меня приключились три очень серьёзных сшибки с очень опытными чемпионами, мне повезло выиграть просто сломав копья, видимо удача, а может чемпионы не оправились от своих тяжёлых сшибок. Схватка герцога как зачинщика должна была стать украшением турнира, но его светлость выступать наотрез отказался. В итоге, по индивидуальным конным сшибкам мы с Аделардом заняли первое место, как набравшие одинаковое количество очков. Для первого дня турнира, выступил я неплохо, а учитывая, что это первый мой турнир, так вовсе прекрасно. Рыцарей долго представляли прекрасным дамам, мы раскланивались до упаду, принимали законные поздравления и собирались отправиться к Аделарду на пир, где ожидал и новый друг Вудсток, но судьи заступили мне дорогу.

Глава 11

Быстрое время – мой конь неизменный,

Шлема забрало – решетка бойницы,

Каменный панцирь – высокие стены,

Щит мой – чугунные двери темницы.

М.Ю. Лермонтов

– Есть сведения, – сказал один из них, – что рыцарское звание вами присвоено, а лицам неблагородного происхождения можно быть только зрителями.

– Барона Готфрида при мне посвятил в рыцари граф Бжезняк из Падебрады, – сказала Мария, – его светлость герцог де Шерентье может это подтвердить, как и возведение в баронский титул.

– Я могу подтвердить эту историю, – усмехнулся Аделард.

– Обвинения и исходят от герцога де Шерентье, – покачал судья головой, – благоволите отдать оружие и проследовать в темницу.

Надо сказать, в темнице было довольно сносно – охапка не сильно гнилой соломы, крысы чуть меньше кошки, в соседней клетке держали сразу дюжину воришек, здесь полное одиночество. Признаться, поступили довольно грубо: обычно, если неблагородный учувствовал в турнире и был раскрыт, его просто избивали и выталкивали за барьер с позором. Здесь, отправили в темницу, видимо ожидая какого-то приговора. Да, герцог видать затаил злобу, хотя с ним обходились весьма уважительно. С другой стороны с этими вельможами всегда непонятно: король говорит, что хочет быть другом, а запросто по навету герцога бросает в темницу. Вообще, мне затея с турниром не понравилась с самого начала, сидя в замке на своей земле проще, у трона вечно случаются внезапные казни или заточения, куда монархам без вероломства и подлости. Выбираться из своих земель только на войну следует – тогда ты нужен и тебя короли привечают. А в остальное время лучше носа из замка не высовывать.

– Я переговорила с королевой, – хмурилась Мария, – герцог наговорил королю бог весть чего, выставляет тебя проходимцем и обманщиком.

– Отлично, – мрачно кивнул я, – видать осерчал его светлость за турнир.

– Вудсток, ну, тот, что принц тоже говорил с королём про тебя, но они переругались страшно, король даже грозил его самого заточить как врага, – сказала жена, – королева пыталась тоже поднять этот вопрос, но король только ругался.

– Да оставьте его пока, может отойдёт, – не испытывая особой уверенности в этом, сказал я.

– Твои победы уже аннулировали, без рассмотрения дела, – продолжала радовать супруга, – герб кинули на дорогу, по нему ходят простолюдины.

– Да пусть ходят, это кусок раскрашенной деревяшки, – фыркнул я, – казнить собираются?

– Я послала рейтара в замок, чтобы он привёз бумаги о посвящении, – вздохнула Мария, – заодно бумаги про баронство и поместье.

– Плохо дело, – сказал подошедший Аделард, – переговорил с королём, тот в бешенстве, ничего слышать не хочет, говорит казнить самозванца, повесить или четвертовать.

– А когда? – вздохнул я.

– Пока идёт турнир, обычно казней не устраивают, развлечений и так хватает – почесал затылок герцог, – думаю, пара дней точно есть.

– Рейтар с документами и обернётся за несколько дней, – сказала Мария, – королева обещала, если с бумагами всё в порядке заступиться.

– Ох уж эти дамские заговоры, – вздохнул Аделард, – могу предложить более простой выход.

– Да, какой? – почти вскричала Мария.

– Я выигрываю завтрашние состязания, там групповой бой, схватка на булавах, тупых мечах, – сказал герцог, – выиграть не составит труда, а выбрав вашу супругу королевой любви и красоты, я позволю ей распоряжаться на турнире – просьбу королевы турнира ни один король не осмелится не исполнить.

– Такой план лучше, чем дожидаться палача, – кивнул я.

Да, предательство его светлости было вероломным и против всех правил, в том числе турнирных – за такое поведение герб самого герцога должны были топтать, а его сразу изгнать с турнира с позором. Так правила для герцогов и королей не писаны, что хотят, то воротят. Оставалось только напиваться принесённым Марией вином, да обгладывать жареную курицу – аппетита заточение не отбило. Даже если разрешится вопрос с заточением, получается мы с герцогом теперь на ножах, а это весьма плохо. Видимо герцог решил отобрать ставший таким доходным замок с поместьями, а главное мануфактурами. Способ конечно далёкий от изящества, но действенный, что стоит слово какого-то барона против герцогского. Только легконогий рейтар сейчас мог повлиять на ситуацию, по крайней мере, вытащит из темницы, а дальше убраться к себе в поместье, оттуда герцог с армией не вытащит, один уже попробовал. Да, история на тему «что такое не везёт и как с этим жить дальше».

Наутро был слышен рёв толпы и дудение в трубы, продолжавшиеся весь день. Мария заглянула разок, поведав, что Аделард выступает хорошо, хотя ему досталось в поединках с булавами и в конном поединке на тупых мечах, он упал вместе с конём. Больше всего старался вернувшийся герцог де Шерентье, сколотивший настоящую шайку и набрасывавшийся на одиноких рыцарей. Хотя перед боем противники были поделены на равные отряды, всё равно приключилось форменное сражение, многие перебегали на другую сторону. Дважды схватку приостанавливали судьи, но безобразие продолжалось, как судьи не старались. Закончилось выдворением самых активных нарушителей, включая герцога. После этого сражение продолжилось уже сообразно правилам, отряд Аделарда победил с разгромным счётом. Как планировалось Аделард стал победителем турнира и получил заслуженное право избирать королеву турнира. Понятное дело лента с драконом была у него закреплена на шлеме и он передал на копье венец королевы любви и красоты Марии. Она тут же преклонила колени перед сидящим королём и просила моего освобождения из темницы. Король сказывают, отошёл от наговоров герцога, да королева ему плешь проедала, за творимые беззакония, поэтому хмурый тюремщик вскоре отпустил меня на свободу. Повсюду шло неимоверное веселье, однако было не радостно. Мы устроились у Аделарда, пир шёл горой, все старались подержаться за победителя турнира, но герцог был задумчив и мрачен. К вечеру прискакал взмыленный рейтар, привёзший бумаги.

Утром судьи турнира устроили заседание, где проверили все бумаги и нашли их подлинными. Они восстановили мою победу и вручили положенный приз – довольно богатую золотую цепь с рубинами, впрочем, это было совершенно не важно. Почётный судья, пожилой граф де Сен-Поль, родственник короля постановил исключить герцога де Шерентье из списков участников турнира, аннулировав его результаты и запретить выступать на турнирах в Турене и по всему королевству за проявленную вероломность и нарушения в поединках. Сильнее наказать герцога мог лишь король, впрочем, монарх уехал на охоту, позабыв про несчастного барона. За всей процедурой, однако, наблюдала королева и дамы, принимавшие решения на турнире. Они громко высказывали своё неодобрение поведением герцога и обещали без внимания общества и короля это дело не оставлять.

– Всё обошлось, – улыбнулся Аделард, – но история прескверная.

– Да, – кивнул Вудсток, – очень подло поступил герцог, может он любимчик короля, но такие бесчестные выходки не проходят даром.

– Боюсь, ему это с рук сойдёт легко, – вздохнул я, – помню на прошлых турнирах он заострёнными копьями дрался и сбивал настоящие шайки рыцарей, но судьи тогда не посмели его изгнать с турнира.

– Попадётся он мне на турнире или войне, – пообещал Вудсток, – уезжаете?

– Да, этот ваш Турень поопаснее поля боя, – усмехнулся я, – ещё раз спасибо за участие в моей судьбе.

– Пустое, – махнул рукой Аделард, – вообще я мог сидеть в темнице сейчас, дожидаясь выкупа по своей дурости.

– Увидимся непременно, – кивнул Вудсток, – рыцари бегают одними тропками, они часто пересекаются.

Было приятно идти по столице свободным и оправданным, зная, что жена поддержит в трудную минуту, а вчерашний враг оказал услугу, практически спасшую жизнь. Шатры вокруг города постепенно исчезали, мы тоже свернули лагерь и направились в замок, подальше от опасностей столицы. По дороге пришлось опасаться засады от герцога – мне он раньше казался благородным и умным, а теперь виделся завистливым пакостником, причём небольшого калибра. Но кроме обычных разбойников, по дороге негодяев не встречалось, а выскочивших на скрип возков бандюг воздели на пики. Вернувшись к себе в замок, я почувствовал, наконец облегчение: стены были крепкими, запас пороха огромным, наёмники Гонсало могли развязать и выиграть небольшую войну с соседним королевством, что говорить о полупьяном войске герцога, если решит сунуться. Однако, по слухам герцог осел в столице, стараясь занять место главнокомандующего в предстоящей войне. Он без стеснения наговаривал на коннетабля – того пожилого герцога де Сен-Поля, бывшего почётным судьёй на турнире, интриговал и всячески добивался своего.

После темницы поместье стало восприниматься как укромный уголок, дорогой сердцу. Прогуливаясь с округлившейся женой вдоль реки, я наслаждался спокойными минутами, без вероломных герцогов и королей. Здесь любой встречный радостно приветствовал меня, благо жилось сытно и вольготно, даже если не уродится хлеб всегда можно было пережить неурожай на продаже винограда, а случись вообще недород – торговля и ремёсла выручат. Люди, всегда находившиеся на грани голода, наконец, стали есть полновесный хлеб, без шелухи и коры, в супах появилось мясо, а одежда стала без прорех. Мой отец ворчал, что забываем «голодную кухню» и привыкаем есть каждый день досыта, заставлял пекарей выпекать хлеб с лебедой и прочими ухищрениями голодающих крестьян. Но, питались мы теперь не в пример лучше, чем раньше, хотя по сравнению с вельможами всё равно весьма скромно. С другой стороны, зачем тратить деньги на засахаренные розы, заморские специи, от некоторых глаза на лоб полезут, наплевать, что статус обязывает сыпать эту отраву в еду. Мы ели хорошо пожаренное мясо и рыбу, свежую дичь, запивали это отличным местным вином, а не привезённым за тридевять земель кислым и модным, хорошо спали, работали усердно и нам воздавалось.

– Юдон опять продаёт кошек под видом зайцев! – пожаловалась кухарка, поднося жаркое, – хотя надо сказать здоровенных кошек.

– Куда продаёт, в замок? – поперхнулся я предположительно мяукавшей накануне зайчатиной, – ему мало колодок?

– В замок, конечно, не продаёт, – успокоила меня кухарка, – я заставляю его одну лапу оставлять не ободранной, чтобы понимать кошатина это или зайчатина, а лодочникам продаёт кошек.

– Скажи всыпать ему плетей как заявится, – вздохнул я, – что за люди такие эти лесники, то с душком принесут, а теперь, видишь ли кошек вообще продают.

– А рыбу какую мелкую привозят! – возмутилась Мария, – я хотела жареной рыбки, а они привезли мелочь, даже в похлёбку негодную.

– Из мелкой рыбы похлёбка самая вкусная, – покачал я головой, – да с рыбой непорядок совсем, велю разобраться.

– Надо конины натушить, – заговорил молчаливый обычно отец, – прикажи забить кобылку.

– Я лошадь есть не буду, не по-христиански это, – нахмурилась Мария, – у нас голод что ли или мы варвары какие конину есть?

– Очень даже вкусно, – сказал я, – мысль недурная, а то надоело всё, конина внесёт в блюда разнообразие, а христианство ни при чём, нигде в Библии не сказано, что конину есть нельзя.

– Всё равно не буду, – ворчала жена, – они такие красивые.

– Кто, лошади? – усмехнулся я, – транспорт, не более, хотя некоторые породистые бывают и умны и хорошо сложены, а так, большая глупая собака.

– Много ты понимаешь, – ехидно сказала жена, считавшая себя большим знатоком лошадей, – я лучше тебя верхом езжу.

– Да пожалуйста, – развёл я руками, – мне лошадь нужна, чтобы пешком не ходить, а плохо я езжу, хорошо, главное куда надо добираюсь быстро и грязь не мешу.

– Всё равно лошади красивые, – упрямилась Мария.

Заезжал Аделар, очень занятый своим университетом. Он приглашал итальянских преподавателей, учёных и художников. Немногие соглашались, хотя некоторые наоборот были счастливы убежать от бесконечных войн южных княжеств и тамошней кровожадной публики. Любое оскорбление заканчивалось тем, что собирались родственники и знакомые посчитавшего себя оскорблённым и шли вырезать родственников и знакомых оскорбившего. Кровавая вендетта продолжалась до последнего человека в роду, убивали женщин и грудных младенцев. А княжества и королевства италийские, невзирая на крайнюю просвещённость учёных и художников вели себя пресквернейшим образом: скупали германских наёмников и устраивали постоянные войны. На дорогах бесчинствовали разбойничьи банды, готовые перебить даже сильный отряд, покажись им добыча заманчивой. Воевавшие в италийских походах пропитались духом кровожадности и привезли уже на север обычай собираться по нескольку человек и дырявить друг дружку, называя это благородной дуэлью. Благородством сие назвать было сложно – победитель забирал коня, оружие и сапоги побеждённого, больше походило на обычный грабёж, многие этим промышляли чуть не ежедневно. Поэтому, бегущие от кровавых южных нравов, учёные мужи были в шоке от северных зим и свирепых нравов северян.

Впрочем, для университета подобралась достойная компания, включая и учёных монахов, желающих преподавать светские науки. Многие были естествоиспытателями, изучали звёзды, алхимию и астрологию, старались добыть философский камень или хотя бы понять механизмы древних римлян. Студенты в университете должны были изучать математику, химию и литературу, вместо обычных религиозных предметов, что преподавали в той же Сорбонне. Аглицкие университеты в Гринвиче, а основанный позднее бежавшими от войны учёными Кембриджский университет отдавал предпочтение светским наукам и вполне преуспевал, что уж говорить о Болонском университете. Даже сарацины имели университеты, но там они занимались изучением святых писаний, а не хирургией и морским делом. При всём уважении к церкви, простым людям знание псалмов в жизни пригождается мало, а умение правильно вырыть ирригационную канаву или болото осушить – нужно постоянно. У его светлости был учёный муж, так ловко устроивший канал, что оросил целую долину, до сего покрытую чахлыми клочками травы, а после запросто приносившую даже виноград.

Университет призван стать той вольницей, где мысли не ограничивают как в семинарии, не дают розг за изучение трудов древнегреческих философов, а наоборот изучают опыт римлян в их толстых и учёных книгах. Конечно, школяры быстро начнут буянить, неумеренно пить вино, драться со стражей, отчего ратуша будет вечно стараться ограничить права университета, но вольнодумные учёные, да ещё покровительствуемые самим герцогом будут отстаивать вольности. Да, студенты могут разгромить кабачок или устроить драку, но какие люди вырастают из таких смутьянов! Одни запросто возводят новейшие типы крепостей, другие создают неизвестные науке вещества, помогающие в производстве новых товаров, третьи открывают новые способы литья чугуна, отчего пушки дешевеют в разы по сравнению с бронзовыми.

– Хватит тратить время на подготовку солдат, – Аделард вдохновенно рассказывал за обедом, – нужно выучить молодых учёных, художников, философов.

– Увы, ваша светлость, – нахмурился Гонсало, – без солдат этот мир перестанет существовать очень скоро.

– Но вы, Гонсало, я знаю постоянно читаете, просвещаетесь, – сказал герцог, – ваша библиотека больше королевской, вы где-то учились?

– Я с детства, сколько себя помню воевал, мальчишкой за еду, поднося стрелы, чуть постарше стоя с пикой в первом ряду испанской пехоты, – горько усмехнулся Гонсало, – затем попал во всадники-хинете, воевал с сарацинами, вот один пленный сарацин и научил меня латыни, я стал читать, чтобы иметь возможность лучше воевать.

– Но можно учиться не только чтобы воевать искусно, – распалялся Аделард, – видишь как барон Годфрид умело использует крупицы знаний, полученных из книг и бесед с учёными мужами, сколько у него небывалых свершений, замок говорят лежал в руинах, а виноградник был с небольшой сельский рынок. И что теперь! А представь, что смогут с королевствами и империей сделать сотни, тысячи учёных мужей, образованных в моём университете, мы будем обмениваться знаниями с другими университетами, составлять учёные трактаты, развивать знания, приглашать великих учёных для преподавания!

– Простолюдины всё равно не попадут в ваш университет, ваша светлость, – вздохнул я, – стоимость обучения и проживания крестьянам и даже состоятельным горожанам не по кошельку, в итоге университет наполнят отпрыски богатых семей, имеющих возможность получать и домашнее образование.

– Для простолюдинов будут предусмотрены места, – сказал Аделард, – вы, слишком хорошего мнения, барон о простолюдинах, это сословие подлое, заботящееся о набивании брюха, какие там науки!

– Позвольте ваша светлость не согласиться, – печально улыбнулся я, – откуда у крестьянина или горожанина время для обучения? Чуть засветло встать и бежать на голодное брюхо работать с рассвета и до заката, хорошо, если в поле принесут поесть, если год не голодный. А после пахоты или жатвы, едва при свете лучины поправить хомут или косу, да спать, часто на голодный желудок. Даже если крестьянин грамотен, у нас священник всех детей латыни выучил – книга стоит половины хутора, её можно увидеть только в монастыре или университетской библиотеке. Поэтому крестьяне и горожане необразованны, голодны и пьяны, умирая в двадцать лет, от болезней, дурной еды и поножовщины.

– Увы, мой друг, – кивнул герцог, – мы росли в разных семьях, мне не приходилось трудиться до седьмого пота за краюху хлеба, я капризничал и требовал заморских яств, вымещая злобу на слугах и матери. Я мальчишкой посылал тысячи солдат на бойню, не заботясь о жизнях и семьях этих людей. Знаете, ваш удар мечом по моему шлему и клинок у горла, многое изменил во мне, особенно, я удивился, узнав вашу историю. Простой мальчишка, прислуживающий оруженосцам научился владению оружием, стойко защищал сюзерена, не выказав слабости, быстро обустроил поместье, что мои управители только языком цокали, узнавая об успехах Саржа и его господина. У вас решительно есть чему поучиться и поэтому я хочу обучать талантливых простолюдинов, наверняка в округе бродит множество таких босоногих мальчишек, достойных стать бароном или даже выше.

– Ваша светлость, – слегка улыбнулась Мария, – надеюсь, такие речи при дворе от вас король не услышит, иначе вам отрубят голову за возмутительное вольнодумство, даже наш союзник – император такого не простит.

– Ваша супруга кладезь мудрости, – рассмеялся герцог, – король точно отрубит голову, услышь такое, про императора не уверен – Максимилиан весьма образованный и просвещённый монарх, ценящий доблесть и находчивость простого человека.

– Да, слыхал про императора много лестного, – сказал Гонсало, отпивая вина нового урожая, – его подразделения ландскнехтов не хуже прославленных швейцарцев, военное дело император чтит и приумножает.

– Военное дело двигает науки вперёд, – кивнул Аделард, – мы узнали при строительстве крепостей множество уловок, при отливке бомбард изучили металлургию, при стрельбе двинули математику, для развития флота астрономию и различные вычисления, что говорить о картах и атласах! Но вместе с тем, я хочу развивать не военные науки: мельницы, водяные молоты, прядильные станки и камнедробильные производства. Сарж многому меня научил – это королевство в миниатюре, где мастера работают в своё удовольствие, добывают прибыль себе и господину, учатся, учатся и учатся, а потом делают удивительные вещи.

– Вот родится у нас сын, отдадим его в университет его светлости, – улыбнулась Мария.

– А если дочь? – спросил Гонсало.

– А почему бы женщинам не получать образование в университете? – высказал вовсе крамольную мысль герцог.

– Женщинам науки? – удивилась Мария, – что за странная мысль, как вы представляете женщину-строителя крепости?

– Да, вздор какой, – согласился я, – женщинам не место на стройке.

– Я подумаю какое можно предложить образование женщинам, – признал немного замечтавшийся герцог, – но простолюдинам должна быть открыта дорога к науке.

Герцог многое обсуждал с Лорентином и его помощниками, часто ругались, почти до драки. Герцог надоедал различным мастерам, стараясь понять секреты их мастерства, некоторые охотно делились с Аделардом премудростями, другие наотрез отказывались. Герцог пропадал в химической лаборатории, лишь иногда выныривая из клубов удушливого разноцветного дыма подышать свежим воздухом. Горячность с которой герцог предавался раньше турнирам и войне перенеслась на различные науки, без книги Аделарда было сложно представить, он стал читать не только латынь, но и другие языки, даже сарацинский, изучая древние сарацинские труды по медицине и астрономии. Герцог забывал есть и пить, тратил много свечей, читая всё подряд. Наконец, он уехал выбирать здание для университета, увозя многочисленные возы книг.

Мария удачно разрешилась от бремени, родив крепкого карапуза. Он молча глазел на всех, загребая смешными ручонками из резной люльки, укутанный дорогими пелёнками. Себя я помню голым, ревущим где-то на земляном полу, едва встал, уже пас свиней или овец, собирал виноград или сельдерей. Надеюсь, удача обернётся ко мне другими частями тела, нежели раньше и сынишке не придётся узнать, что такое суп из лебеды или рейтарская плётка. Крестьянские дети, да и сами крестьяне мало отличаются от животных: мало и редко едят всякую дрянь, рано умирают, почти не учатся, их дети вырастают как сорняки, потому как родители не разгибаясь работают в поле. Мне повезло набраться при воинских людях всяких премудростей, с десяти лет в походах и разных путешествиях, нагляделся всякого. А что может новорожденный Марселон – означающий «маленький воин» узнать от таких учителей как его отец или сам Аделард? Он обучится чтению и копью с детства, постигнет стратегию и баллистику в юности, что он сможет достичь к моему возрасту и при моих деньгах?!

Глядя на сына, я учредил в городке школу для детишек, бесплатную. Причётчик за небольшую плату согласился учить мальцов читать и считать, благо было много детей мастеровых, они, в отличие от крестьян, ставящих детей к работе едва встанут на ноги, идею с обучением приветствовали. Конечно, до университетов Аделарда далеко, однако большинство в города, что говорить про хутора читать не умело, а считали до трёх, поэтому наука мальцам пригодится, мастеровым и считать и читать было полезно. Вырастут торговцами или мастерами, будут зарабатывать себе не только на хлеб, будут мясо не только по праздникам видеть. Было отрадно наблюдать утром, как опрятные ребятишки вместо беготни на пустырях и швыряния камнями в прикованных на площади воришек идут в специально отведённую залу, где им причётчик рассказывал о науках и счёте, благо оказался тоже довольно учёным мужем, сбежавшим от столичной суеты и нравов в глухую провинцию, с целью написать трактат по философии.

Радостные дедушка и бабушка души во внуке не чаяли и отчаянно его пугали, тиская бедолагу, нависая над колыбелью и показывая ему то «козу», то страшенные игрушки, сделанные из деревяшек и тряпки. Сын переносил это всё стоически, практически не орал и не плакал, чем вызывал умиление. Он постоянно тянулся к мечу, что, по словам Лорентина было хорошим знаком – будет настоящим бароном. Обучившись ползать, Марселон начал тискать собак и важного кота, появившегося в замке и позволившего себя любить кухаркам. Собаки и кот, невзирая на бойцовский нрав и обилие шрамов на морде, стоически переносили издевательства и опекали маленького. Сказывали супруга его светлости тоже родила зеленоглазого блондина, совсем как мой оруженосец, герцог был в бешенстве, обрывая свои редеющие чёрные волосы и закатывая карие глаза.

В Сарже было много детского смеха и детишек, так обычно выглядел процветающий город. Не было оборванцев, жадно глядящих на проезжающих мимо, все были опрятными, даже имели портки и обувь, что для столиц большая редкость. Детишкам старались давать мясо помягче, было много кроликов, даже привозили сладости – немыслимое для крестьян и горожан лакомство богачей. В городе был искусный лекарь, выхаживающий даже слабых детишек, справляющийся с родовой горячкой у матерей, в Сарж привозили рожать даже из отдалённых городов иные богатеи. Лекаря, как других мастеров пытались многократно сманить, только большинству мастеров нравилось здесь. Город был наполнен спокойствием, хорошей работой, солнцем и приветливыми соседями, наоборот, многие приехавшие сманить мастеров сами оставались. Я родился в Сарже и никогда не хотел отсюда уезжать, даже когда городок стоял в запустении, служил при оруженосцах от безысходности, а теперь проезжая по шумным улочкам только наслаждался любимыми местами. А многие, приехав из затопленных грязью, наполненных вонью городишек со сварливыми цеховыми и жадной ратушей, обнаружив такой вольный уголок, быстро смекали, что умелые руки здесь лишними не будут. Кто оставался подмастерьем, кто записывался в рейтары, кто трудился на полях. Если бы я прослышал, что где-то есть такой городок как теперешний Сарж – я давно бы сам убежал туда от его светлости.

Гонсало тоже решил жениться на дочке портного, благо захотел осесть в Сарже, ему здесь понравилось. Старый бродяга, не живший с детских лет больше пары лет в одном месте, поставил дом, обзавёлся земельным наделом. Впрочем, на отряде это сказалось мало: наёмники были готовы воевать в любой момент, хотя тоже, глядя на кондотьера обзавелись домишками и любовницами. Гонсало из юношей стал набирать рекрутов, обучая воинскому делу. Конечно, много было олухов, их через пару недель Гонсало повыгонял, зато три дюжины ребят оказались весьма толковыми, узнав, что за обучение платят деньгами и дают одежду подтянулись многие из соседних городков и окрестных хуторов. Через пару месяцев ребят можно было оставить в гарнизоне, а глядишь вскоре и поставить в строй: команды выполняли чётко, пики держали надёжно, строй, даже при нападении жутко вопящих ветеранов держали, стреляли хорошо. Несколько парней явно могли стать офицерами, Гонсало ими занимался лично, как занимался рейтарами.

Глава 12

Пусть проходит время – не беда.

Остаются рыцари всегда,

И всегда готовы ногу в стремя.

Их не замечают иногда,

Но хотя проносятся года,

Рыцари нужны в любое время.

Песня «Несите мне доспехи». Каникулы Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные

– Пики ровнее, – командовал он, – так, ещё ровнее, помните, от первого ряда зависит весь строй, весь отряд, провалится одна пика, всем несдобровать. Страшно – всем страшно, ранили – терпи, убили – стой мёртвый.

– А ну как рыцари поскачут на отряд? – шмыгнув носом сказал молодой паренёк, – страшно ведь, потопчут.

– Конечно, поскачут, на то вы учитесь, олухи, – усмехнулся Гонсало, – эй, там, малец, кати сюда тележку со свиными тушами. Глядите, что будет с рыцарем, ежели его раньше ядром не убьёт или мушкетной пулей, давай, кати тележку, мы пикой не колем, просто стоим, они сами накалываются. Видите, как легко пика протыкает свинью, а вот затем и вторую и третью? Чем рыцарь лучше свиньи, наколется как миленький, ваше дело только держать пику, чтобы их побольше накололось. Ваша задача защитить стрелков внутри строя, они будут отстреливать рыцарей, лёгкую конницу и вражеских пикинёров, вам надобно стоять ровно, когда скажут или идти, сохраняя строй и держать, держать и ещё раз держать пику. За вас офицеры думают, вам только держать пику ровно и крепко.

– А ежели строй таки прорвут? – снова шмыгнул носом парнишка.

– Вон там видишь Герхарда? – спросил Гонсало, указывая на северянина с огромным двуручным мечом и не менее огромным шрамом на лице, делающим его зверское лицо ещё более страшным, – думаешь за что он двойное жалование получает.

– Ну, если Герхард со своей бандой за нашими спинами встанет… – улыбнулся паренёк, – тогда выстоим.

– Всё, хватит трепаться, – рявкнул Гонсало, – пики совсем опустили, держать!

Лорентин скопировал германской работы пистолеты с двумя стволами и разнёс для надёжности замки. Рейтары, обычно бывшие лёгкой кавалерией вооружились пистолетами, были закованы в противопульную броню и научились подскакивать шеренгами к пехоте и расстреляв их из пистолетов, откатываться назад, давая место второму и третьему ряду с заряженными пистолетами. Называлось сие караколирование, так действовали арбалетчики, аркебузиры и конные рейтары. Самые страшные были Чёрные рейтары – прославленные стрелки, наводившие ужас своей выучкой и умением на любого противника. У Гонсало было несколько рейтаров, они учили моих, наиболее хорошо владеющих конями рейтар, да искали искусных наездников в ближайших городах и даже столице. Надо сказать, занятие это было утомительное и весьма дорогостоящее: рейтарский доспех, как и ландскнехтский стоил чуть дешевле полного рыцарского противопульного. Только близость мастерских позволяла так роскошествовать: в королевствах редко было больше двух-трёх рейтарских полков и то, обычно неполного состава. Другой вопрос, что сотня рейтар могла запросто уничтожить не одну сотню рыцарей, что говорить о несчастной пехоте. Обычно как пехота от рыцарей защищается? Засядет на пригорке, или в болоте, да ещё брёвен наставит, да ям накопает. А рейтару что: подскочил, выпалил, отскочил, да ещё гранату может бросил. Но требовались добрые кони и непрестанные упражнения, впрочем, упражнялись мои войска ежедневно, уклоняющихся сначала били шомполами, затем выгоняли, что случалось редко, а теперь почти никогда – жалование было хорошее, платили регулярно, давали сукно на одежду, что ещё нужно для простого солдатского счастья, от такого не бегут, разве закоренелые дурни.

– Мы хотим яркие ткани! – хорохорились наёмники, – не монахи тёмное носить, нужны жёлтые и синие цвета, красный сгодится и зелёный.

– Не понимаю я зачем рядиться в попугаев, – проворчал я, предпочитающий как Гонсало тёмную одежду, на ней банально заметно меньше грязи, – хотите сукно, крашенное в жёлтый цвет, получайте, только пусть отряды будут в одних цветах.

– Мы хотим жёлтый с красным! – вопили с одного конца сгрудившихся перед замком наёмников, а им вторили с другого, – это мы будем в жёлто-красных, это наши цвета!

– Они того глядишь передерутся, – вздохнул Гонсало, знавший, как сложно порою отличить своих солдат от чужих, разодетых кто во что горазд, только по лентам на шляпах или на рукавах можно было различать отряды.

– А ну тихо! – рявкнул я на уже приготовившихся к драке наёмников, – давайте тянуть жребий на цвета, будет справедливо.

– Барон дело говорит, – послышалось из рядов наёмников, – от нас Удачливый Жиль пойдёт тащить.

– Чёрная одежда и синие ленты, – провозгласил Жиль, любимец всех наёмников, огромнейший одноглазый вояка, доставая куски сукна из мешка, куда бросили разноцветные тряпицы, – а вам серое сукно и красные ленты, здесь синяя одежда и жёлтые ленты.

– А где жёлтые ткани? – заорал наёмник с цветастым платком на голове, больше всех желавший ярких цветов.

– Вот, – достал оставшиеся куски ткани из мешка Жиль, – все видели, я не подсматривал, все цвета были в мешке.

– Ну, вот! – раздосадовался наёмник, – будем как мыши ходить.

– Солдаты, – чтобы унять недовольство сказал я, – никто не запрещает вам пустить галуны по швам и обшлага обшить теми цветами, что захотите, только ширина галуна не больше дюйма, шляпы и береты не забудьте обшить.

– Да здравствует барон! – закричали некоторые, сквозь одобрительный гул довольных наёмников, – всё справедливо!

– Сапоги тоже с башмаками распорядись чёрные или коричневые шить, – сказал я Гонсало, – одежда хоть не маркая получится, а то вымажутся как свиньи в первом походе.

– Да, – погладил свой чёрный плащ, слегка обшитый узким серебряным галуном Гонсало, – не понимаю я страсти наёмников одеваться как ландскнехты, скорее на девиц похожи, чем на солдат, содомия какая-то.

– И отличать на поле боя станет легче, – кивнул я, – противники-то будут как попугаи, здесь отряды будут отличаться единообразием одежды.

– Вообще хорошо бы войско королевства полностью одеть в одни цвета, – сказал Гонсало, – чтобы от противника легко отличить.

– Эк ты хватанул, братец, – покачал я головой, – чтоб его светлость одел солдат в одинаковое с моими отрядами? Экая невидаль.

– Да, не подумал, рыцари обычно в свои цвета рядятся и отряды им под стать, – кивнул Гонсало, – но было бы лучше единообразие.

– Давай у себя введём, – сказал я, – всех новых определяй по отрядам, будут они «Чёрный», «Серый» и «Синий».

Конечно, столько войск содержать было бы накладно, ежели б не пристроить их служить. В округе городишки были победнее, отчего имели гарнизоны небольшие, стражу худую и вороватую, дороги вообще не охранялись, разбойнички безобразничали. Конечно, ратуши особенно платить не хотели, однако за добрый отряд или головы известных разбойников раскошеливались, хотя неохотно. Мои отряды теперь отправлялись в отдалённые городки, нанятые для стражи или обуздания разбойничьих шаек, торговцы охотно нанимали моих ребят для охраны наиболее ценных грузов. Некоторые отправлялись до моря на юге, а иные до океана на севере, наёмники из Саржа быстро стали популярны, несколько отрядов даже были наняты для небольшой италийской компании, где провели около полугода, взяли хорошую добычу и снискали славу знамёнам с драконом. Конечно, это приносило мне доход с кондотт, а солдаты не сидели без дела и получали новый опыт. Вообще, учили Гонсало и Лорентин меня: любая яблоня или меч должны приносить максимальный доход, нечего смотреть на рыцарей, считающих недостойным жить с торговли как простолюдины, а живущих только с дохода от дарованного поместья. Нужно выжимать каждое возможное су с войны, торговли, наук и всего, откуда можно получить звонкие монеты. Рыцарство с его устаревшими законами и понятиями уходит в прошлое, его сметут пики, аркебузы и бомбарды. Надо сказать, опыт осады моего замка рыцарским войском только подтверждало эти идеи: рыцари много пили, мало занимались воинской подготовкой самого войска, полагаясь на случайных наёмников и собственную лихость, отчего много раз были вырезаны голоштанными английскими лучниками и швейцарскими крестьянами.

Лорентин получил и дал мне почитать книгу, где автор вообще описывал будущие войны без рыцарей. Он предвидел, как дорогие и бесполезные рыцарские отряды падут под градом пуль, их заменит пехота, вооружённая длинными копьями и аркебузами, имеющая чёткое построение. Такую пехоту станут прикрывать лёгкие пушки, не дающие вражеской пехоте и коннице приближаться слишком близко, сметающие ядрами всё на расстоянии нескольких полётов английской стрелы. Конница станет в основном лёгкой и только небольшие отряды рейтар будут в решающий момент атаковать со своими грозными пистолетами. Автор видел будущую войну в манёвре, только в огнестрельном оружии, даже предрекал, что рукопашные могут закончиться, армии будут перестреливаться издали, что, выдавало в авторе скорее теоретика. Рукопашная была, есть и будет решающим этапом сражения, будь то рыцарское войско или любое другое, совершенство огнестрельного оружия и пушек далеко от того, чтобы надёжно перебить противника, не приближаясь к нему на ружейный выстрел. Пока бомбарды и аркебузы заметная помощь в сражении, но рукопашная будет решать всё долгие годы. Сомнительно, что дающие по дюжине осечек из трёх дюжин выстрелов аркебузы и мушкеты станут настолько совершенны в скором времени, что на них станут полагаться больше, чем на добрую пику или топорик. Хотя, нельзя не согласиться с трудами автора, заметившего, что крепости строят из-за бомбард ниже, толще, с бойницами для пушек, учитывают зоны обстрела, старые крепости укрепляют, поскольку камнями больше войска не швыряются, ядро из пушки в ворота получить можно скорее, чем таран на колёсах.

– Ты уедешь на войну? – спросила Мария, расчёсывая волосы перед дорогущим зеркалом, привезённым из Италии.

– Такова служба, – пожал я плечами, глядя на возившегося с игрушками сына, – не получится отсидеться.

– А если… – не договорила жена.

– Всякое может быть, – снова пожал я плечами и растянулся на спине, – здесь не угадать, всё в руках божьих и выучке.

– Я не смогу сохранить поместье без тебя, – сказала Мария, – нас выгонят без тебя.

– Всё продумано, – успокоил я, – братьям куплены титулы, они теперь могут наследовать мои земли, если что, даже если меня завтра убьют, ничего не изменится.

– Да что ты такое говоришь, убьют! – возмутилась супруга.

– А кто начал эту ерунду годить, – схватил я её за талию и повалил на кровать, – такая жизнь мне больше по душе, чем простолюдином.

Военная поранаступала, это чувствовалось: оружие закупалось в неимоверных количествах, были заказаны ещё пушки, отряды наёмников стекались под знамёна герцогов и короля. Было непонятно когда начнётся война, однако понятно, что начнётся. Аделар писал, что бросив университет на учёного мужа из италийских земель, собирает отряды кондотьеров у себя в землях, король медлит с выступлением, ожидая начала боевых действий от англичан. Англы тоже медлили, собирая войска, подавляя восстания на севере и договариваясь с германскими союзниками. Погода не благоприятствовала кораблям, им требовалось перебросить основное войско через пролив, кораблей тоже не хватало. Тисовые луки и заготовки вздорожали и покупались при этом возами, будем надеяться, что выпущенные из этих луков стрелы достанутся кому-нибудь другому. Англичане по слухам, наконец, высадились и сосредотачивались в своих городах и замках на севере королевства. Наше войско тоже стали постепенно собираться, были разосланы распоряжения короля прибыть с отрядами в район Жуаньи, там формировалась армия.

Под знамёнами дракона собралась немалая армия: две сотни пикинёров, сотня мушкетёров, полсотни конных рейтар, двадцать хорошо оснащённых рыцарей, столько же вооружённых немного слабее, чем рыцари оруженосцев и пара десятков вооружённых слуг. У первого ряда пикинёров, оруженосцев и у всех рейтар был трёхчетвертной противопульный доспех, рыцари тоже были в противопульном доспехе, только полном. Убить рыцаря в противопульном полном доспехе не могла алебарда или меч – только стащив с коня и повалив рыцаря, его можно было застрелить в пах или под мышку, приставив в упор аркебузу. А так, рыцарей в миланском доспехе и тем более в максимилианах дубасили от души алебардами и двуручными мечами, потом оруженосцы отгоняли супостата, а рыцарь поднимался, имея пару синяков, да порезанные руки. Рейтарам и рыцарям сделали специальные латные перчатки, чтобы держать пистолет – по два пистолета было у рыцарей, по четыре у рейтар. Лорентину пришлось пожертвовать выгодными заказами, чтобы оснастить моё войско как полагается, думается, даже королевская гвардия будет вооружена хуже. Полагаясь на опыт италийских войн, было решено сделать ставку на огнестрельное оружие, малопопулярное на севере, прежде всего, конечно из-за высокой цены. Редкий богатый рыцарь, что говорить об офицерах наёмников имел пистолет, наш богохранимый Сарж позволил оснастить по сходной цене пистолетами даже оруженосцев, у многих были заброшены за спину аркебузы, к ним приладили ремни, чтобы можно было перевозить. Пистолеты поместили в седельные кобуры, запасли каждому по две-три гранаты.

Но главное: в армии имелись колёсные средние пушки, такой можно даже вынести средней руки замковые ворота, но больше хотели их использовать против строя рыцарей или для разгона лучников, если мушкеты не достанут. Большинство трактатов сулило пушкам огромное будущее, да и Гонсало много раз видел, как залп орудий обращал в бегство, казалось неумолимо надвигающийся бронированный рыцарский кулак. Обычно пушки перевозят медленными упряжками волов, но тут Лорентин изловчился сделать для них свой отдельный возок – лафет, да ещё приспособил туда ядра и гранаты в деревянном ящике. Штуковина получилась удобной и почти не стесняла движения отрядов, по крайней мере, двигалась быстрее возов. Такие лафеты выдумали уже давно, только возили огромные пушки, здесь же с такого лафета можно было стрелять, едва выдернув чеку и отогнав подальше упряжку лошадей. На лошадях двигались быстрее, бомбарды обычно возили на дюжинах волов – тварей мощных, но неторопливых. Да и стреляли небольшие пушки быстро, намного быстрее бомбард, пусть ядро поменьше, стену не прошибёт, зато строй проредит – три рыцаря из седла выбьет намертво, ещё двоих повалит. Орудия хорошо показали себя и на море, пушками хотел обзавестись каждый уважающий себя капитан: зачем идти на кровавый и непредсказуемый абордаж, если можно потопить чужой корабль или принудить сдаться единым выстрелом. Пушкарей обучили специально, обычно сами мастера с бомбардами и ездят, здесь набрали ребят не глупых под пики лезть, желающих издали по супостату палить. Конечно, половину выгнали взашей на третий день, большую часть через дюжину дней, зато оставшиеся и вновь прибранные ребята управлялись с пушками на диво проворно и точно.

– Заряжай! – без жалости лупил палкой оболтусов Лорентин, – крепче забивайте заряд, ещё крепче, туго забивайте!

– Ядра тяжёлые! – жаловался выронивший ядро.

– А думаешь враг будет ждать пока ты его поднимешь?! – продолжал лупить палкой мастер, – смотри как надо, я старик, ловчее вас молодых дурней.

– Во даёт! – восхищались ловко зарядившему орудие и точно выпалившему пушкарю новобранцы, – сам дьявол ему помогает!

– Вы сами должны стать дьяволами! – заорал Лорентин, – крепче прибивать, крепче, не рассыпать затравочный порох!

– Может полегче с парнями-то? – сказал проходивший мимо рейтар.

– Мои солдаты, учу как хочу! – взорвался мастер, – ты своих конников обучай, чтобы из седла не выпали, а здесь любой заряд как твоя лошадь стоит и ядро сносит дюжину рыцарей!

– Молчу, молчу, мессир, – поднял руки рейтар, – глупость сказал.

– Вот и я про то, – проворчал Лорентин, повернувшись к ученикам, – ну, кто так целится, как учили?!

– На рубеже люди! – закричал кто-то.

– Кто выпустил коров на стрельбище?! – возопил пунцовый мастер, – эй, рейтары, всыпать пастухам хорошенько плетей и выгнать коров.

– Будет исполнено! – ускакали рейтары.

– Сюда пока смотреть, – нахмурился и без того мрачный пушкарь, – вот таблицы стрельб составлены, ориентиры выписаны, углы возвышения, навески пороха, прочтёте и запомните. Коров там разогнали? Все прицелились? Да вот туда, подправь прицел, олух ты. Так, пальники готовь, пли! Смотри как ядра кувыркаются, попали! Чё радоваться, заряжай по новой! Опять ядро уронили, палок захотели?!

Большой обоз решили не брать, только провизии побольше и огненного зелья – добрый порох стоил баснословных денег и был преотвратного качества. В лабораторию к Лорентину выстраивалась очередь за добрым порохом, что аркебузным, что пушечным, тот был погрубее. Мастер для своих пушек и бомбард вообще придумал шить из дорогостоящего шёлка мешочки, с отмеренным количеством пороха, чтобы не сыпать на глаз в бою. Может в книге какой вычитали, стратег какой измыслит новшество, так откуда такую пропасть денег взять, чтобы сие опробовать и применить. А Сарж чем и знаменит: захотел сшить шёлковый картуз для пороха – мастера готовы сделать и цену высокую не заломят, шёлк недорого нынче стоит на рынке Саржа. Захоти Лорентин отлить чугунную пушку, вместо дорогой бронзовой или стальной – чугуном дворы мостят, не знают куда девать. Рейтарам доспехи нужны? Так налоги с торговли позволяют, сами торговцы с радостью несут золотую и серебряную монету, увозя в свои города, произведённые в Сарже отличные товары, купленные по хорошей цене. Оказалось выгодно торговать на широкую ногу: чем больше продаёшь по низкой цене – тем больше прибыль. Маленькая лавочка, что делает отличную продукцию по одной-две и продаёт по высокой цене всегда будет проигрывать в прибыли большой мастерской, где ладят сотни в неделю и тысячи в месяц. Вскоре многие кузнецы возмутились, как торговцы стали вывозить из Саржа отличные подковы, серпы и косы с вепрем и драконом в клейме по цене втрое ниже, чем самая дешёвая кузня в округе. Что говорить про оружие и другие околовоенные товары. А учитывая, что мастера строго следили за качеством, не позволяя вороватым подмастерьям делать дурной товар или приворовывать – товары из Саржа стали продаваться лучше изделий из Пассау или Золингена.

С небольшим обозом, зато обильной золотой казной на закупку провизии двигаться войско могло намного быстрее. Никаких перин для рыцарей, роскошных шатров, целого выводка слуг, псовых свор, голубятни на колёсах и линялых соколов, даже я сокола не взял. Маркитанток и прочий сброд из-за хорошего обеспечения войска брать тоже не стали, бывало в поход наёмники тащили всю семью, детей, весь скарб. Здесь наёмники вполне себе обросли домами и скорее уже были профессиональным ополчением Саржа, чем бродячими головорезами, семьи они могли оставить в тёплых и защищённых домах. Всем пошили одинаковые шатры, даже у меня был шатёр не больше остальных, пищу Гонсало приказывал раздавать всем одинаковую, не готовить каждому для себя или сговорившись с товарищами. Мы с Гонсало ели из солдатского котла и пили то же вино, поэтому если готовили повара невкусно, то первыми тумаки прилетали от Гонсало, он лют был до плохой еды. Со временем, дурные повара в отрядах перевелись, ели просто, но сытно, добрую кашу или сытное рагу с мясцом любое брюхо примет. Это всё отработали в потешных походах, распугивая торговцев и крестьян, спешащих в желанный Сарж нашими походными колоннами и диковинными пушками. Однако вскоре дорожный люд привык к шныряющим отрядам, благо знамёна с драконом начали узнавать быстро и громко приветствовали, радуясь, что армия Саржа не грабит хутора, питается самостоятельно, а мародёров – обычное дело в любом войске – безжалостно вешает на оглоблях по-походному. Был случай: рейтары снасильничали девку – на что было жалко обученных парней – тоже повесили. За воровство пороли, затем, если повторялось изгоняли – негоже у своих товарищей воровать. За пьянство на посту, а тем более сон на первый раз пороли, за второй изгоняли. Дисциплину Гносало держал жёстко, его боялись намного больше меня, впрочем, это было на руку, солдаты не расслаблялись, зная, если баталии не предвидится или похода, выдадут лишнюю чарку вина, а буде спокойно и бочку на отряд выкатят, не поскупятся.

Такое войско и выступало к Жуаньи. Рано поутру, хорошо позавтракав, не голодным пузом, как водится, армия поднялась с барабанным боем и флейтами. Гонсало полюбил отдавать команды с помощью барабанных сигналов, горна и даже волынок, поэтому каждый свою команду знал: рейтары знали свою атаку и отступление по горну, пехота по барабанному бою, пушкари по отмашкам флажками – всё равно в грохоте кулеврин мало что услышишь. Впрочем, в клубах порохового дыма и копоти мало что видно, поэтому отрядили проворных мальцов, держащих с пушкарями связь. Что-то было вычитано в умных книгах, что-то придумывалось на ходу, если в рыцарском войске роли были распределены и понятны, в войске нового типа приходилось нащупывать правильное. Гонсало даже зачитывал солдатам переводы из италийских трактатов, порой даже рядовые пикинёры огорошивали знанием сложных манёвров и сыпали латынью. Пикинёры вообще осознавали собственную важность – один бросит пику – всем не жить, но пикинёры из Саржа считали себя под защитой Святой Клотильды. Отчего они так решили непонятно, однако перед любым выходом служили молебен святой, а не Святому Георгию или Мартину, в рядах пикинёров был священник, не брезговавший работать двуручником за двойное же жалование, отчаянный был ветеран, ему доверяли защищать знамя и службы. С другой стороны даже имя Клотильда означает «прославившаяся в бою», иной раз девы бывают на ужас воинственны и проворны.

Такой оказалась Ирен, чьё имя означает «мир», только миром от этой бесноватой не пахло: я был высоким по всем меркам, эта безумная была выше меня. Широкие плечи, мощные руки, отчаянный взгляд – она на спор боролась с ветеранами многих сражений и выигрывала, лихо орудовала копьём, в пешем строю, конечно, и мечом размахивала будь здоров, стреляла из лука и арбалета весьма хорошо, последнее время увлеклась аркебузным боем. Скажите баба в армии может только ноги раздвигать, да готовить? Расскажите это Ирен – кулаком в зубы могла ударить не хуже любого кулачного бойца, знакомого мне. Она прибилась к нам однажды в походе, ехала на добром коне, с хорошим вооружением и рейтар стал надсмехаться, отчего получил ногой в рожу, упав из седла под хохот остальных. Гонсало, встречавший воинственных девиц, обычно выдающих себя за мужчин, что как в случае с рослой Ирен большого труда не составляло, пригласил воительницу побеседовать и испить вина на привале. Оказалось, жила Ирен в глухом лесу с отцом лесником, тот суровый был мужчина, корил мать за родившуюся дочку, таскал девчонку на охоту, даже взял на осаду замка. С другой стороны Ирен это понравилось, женская доля незавидна, а наёмнику добыча идёт, жалование платят, всё лучше крестьянина. Отец помер, мать прибрал господь раньше, местный рыцарь лесником бабу ставить не хотел, пришлось ей переодеться в мужчину и отправиться в наёмники. Служила в пехоте, в кавалерии, правда кондотьером так не стала, но редко наёмнику выпадает такая удача, была на хорошем счету, командовала полусотней. Но, решила открыться и наёмники подняли бабу на смех, едва убралась, решив попытать счастье в других местах. Мы с Гонсало против справного вояки женского полу ничего не имели, зачислили в рейтары, благо конём управляла мастерски, а выстрелить из пистолета большой силы не надо. Ирен вскоре назначили заместителем командира рейтаров, теперь смешков в адрес боевого товарища не возникало – может лицом не вышла и бабья снасть вместо доброго члена, зато команды отдаёт и палит как сам дьявол. Чего ещё желать в бою? А на привале тоже солдат как солдат: вино пьёт, ржёт и байки травит.

– Занесло меня на корабль однажды, – рассказывала Ирен, отпив из рога добрый глоток вина, – капитан такой красивый малый, только подозрительно близок с одним матросом. Да и матрос странный, кадыка нет, а грудь, хоть маленькая, но есть. И вот этот матрос прижал меня в трюме и ну тискать, я конечно ударила легонько по бубенчикам, а там ничего нет. Баба оказалась. Стали жить втроём с капитаном, могучий был моряк, справлялся. Однако удача ему у Канарских островов изменила, корабль-то пиратским оказался, напоролись на испанскую каравеллу, те сразу пошли на абордаж. Команда разбежалась, даже капитан струсил, мы с Мэри только рубились с испанцами люто, они даже немного отступили. Мэри тоже воевала когда-то, с ландскнехтами, переодевшись в мальчика, чтобы не изнасиловали, когда захватили город, а затем прижилась в отряде и даже стояла с пикой в первом ряду. Испанцы были настолько ошеломлены нашим отпором, что лишь взяли в плен, задавив числом, а команду повесили. Нас хотели отправить в крепость, но у берега случился лютый шторм, я выплыла около Пунта-Умбрия, про остальных по сей день ничего не знаю.

– Зато я знаю, – поднял кубок Гонсало, – Мэри тоже выжила, она была выкуплена из тюрьмы отцом и вышла замуж за капитана той каравеллы Патрицио, у них пятеро сыновей, Мэри стала толстой, но рука по-прежнему тяжёлая.

– Воистину мир удивителен, – сказал я.

Глава 13

Несите мне доспехи, седлайте мне коня!

И даже не желайте мне удачи.

Все это ни к чему, поскольку у меня,

Не может просто, просто, просто в жизни быть иначе!

Песня «Несите мне доспехи». Каникулы Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные

Провожать отряд вышел весь город – может войны больше не случится, всем хотелось посмотреть, как убывают солдаты. В это раз не приключилось дождя, было солнечно, ветерок, радостно трепетали знамёна и флажки. Не так мы отправлялись с его светлостью в кампанию против сарацинов: был пронизывающий ветер, лил дождь, дороги раскисли. Теперь мы выстроились на равнине у городской стены, горожане кто смотрел со стен, кто высыпал за ворота, многие провожали мужей или сыновей. Мария была с Марселоном на руках, тот с интересом наблюдал за рейтрами в воронёных доспехах, а супруга плакала, смахивая слезинки рукавом. Она понимала, что барона рано или поздно призовут на службу, для чего рыцарство и придумано, не игрушечные же копья ломать на турнирах, в самом деле. А то развелось рыцарей, никогда не воевавших, разъезжающих с турнира на турнир, даже презрительно отзывающихся о «вояках». Но женщинам от этого легче не становилось, на жене оставалось хозяйство, конечно братья заправляли всем весьма успешно, однако как официальное лицо оставалась Мария. Иные жёны даже после смерти мужей сохраняли поместья и вели дела, иные даже выставляли отряды и сами воевали. Авось такого не приключится, война поганое дело, но привычное, нужно же мужчинам иногда работать по-настоящему.

Отплакались, отмахались платочками и ладошками, сняли с сёдел детишек и двинулись по сигналам в поход. Впереди ехали рыцари, за ними топали мушкетеры, за ними пикинёры, а рейтары и пушки тащились сзади. Гонсало очень следил за ровностью строя, чтобы колонна не растягивалась, несколько стрелков всегда имели заряженное оружие, впереди двигалось боевое охранение с громкими трубами. Весь маршрут заранее разбили на переходы, было тепло, поэтому держались от городов и хуторов подальше, устраиваясь лагерем в полях. На выбранных местах ночёвок всегда была хорошая быстрая речка с доброй водой или озеро с ключами, по дороге собирали хворост, чтобы не разбредаться в сумерках, лагерь ставили вагенбургом – вокруг палаток возы, охраняемые всю ночь. Мы с Гонсало лично ходили с проверками, никого пока не вешали и даже не пороли – все смотрели в оба, на совесть. Постепенно ребята, даже неопытные солдаты, втянулись в походную жизнь, где приходилось целыми днями куда-то топать по разбитым дорогам или вовсе без них. Хорошо погода была великолепной, иногда шёл лёгкий дождик, обычно поутру, дорога подраскисала, но высыхала к полудню, было не жарко, не холодно.

В дорогу взяли как обычно: крупы и солонину, иное в походе быстро портится. Конечно, поначалу были домашние копчёности и хлеб, но с третьего дня уже перешли на каши, похлёбки и рагу. Солонину старались использовать пореже, ещё какая осада будет или лагерем надолго встанем – надоест. Вокруг были леса, естественно в отряде были охотники, их отправляли добывать зверя и птицу, иногда рыбу, в условленном месте их ждали лошади с провожатыми, к постановке лагеря они обычно привозили вдоволь дичи. Иногда шли местами гористыми, тогда перебивались как раз солониной и кашами. Зерна захватили разного, только солдаты кашу, даже приправленную мясцом не любят – конечно, лучше кабанья нога или грудка тетерева. Пока двигались быстро и питались хорошо, заболевших и тем более умерших не было, обычно к месту сбора может половина отряда дойти, страдающая поносом и ужасными болями в животе. Но, мы бывалые ездоки по извилистым королевским дорогам, где только не кусали нас огромные комары, на каких только камнях не отлёживали бока. С другой стороны, когда поход собираешь для себя, не воруешь на снабжении – поход оборачивается не против тебя. А поставь обеспечивать армию вора – проиграешь войну не выступив.

Было много новобранцев, конечно стёрших ноги о дорогу или задницу о седло, таких ветераны наставляли, а не слушались, учили чем под руку подвернётся или ласково кулаком. Вскоре молодые бодро маршировали и запевали песни, благо ребята Гонсало видимо знали тысячу протяжных песен о героях и мечах, плачущих девах и горящих крепостях, а германцы даже весёлые песенки умудрялись петь так, что мурашки по коже ползали, а шаг становился чётким и уверенным. Боевые песни германцев вообще вынуждали хвататься за меч и искать глазами противника, будучи уверенным, что справа и слева будут истинные товарищи, что не бросят в лихой час. Мне всегда нравились германские песни о попойках друзей, о походе друзей на войну, как они стойко и верно сражаются и либо с честью падут или славно возвратятся назад к домам и жёнам. Германцы пели о лукавых трактирщицах, что крутят своими прелестями перед солдатом, а тот восхищается её красотой, просит её потанцевать и налить вина, а потом она наотрез отказывается согреть ему ложе в студёную ночь и бедолага спит один. Наши песни тоже были, но песни моего королевства скорее красивые, чем воинственные, хотя всякое бывает, взять хотя бы «Песнь о Роланде», где поётся о битве в Ронсевальском ущелье между армией Карла Великого и войском басков. Всю «Песнь» вообще никто не помнил, но Дезире имел отличную память, а голос просто божественный, его аббат каждую неделю упрашивал записаться в священники. Оруженосец, пока хватало сил, горланил эту леденящую кровь «Песнь», отчего даже бывалые ветераны хмурились и потирали шрамы, вспоминая былые схватки.

Кроме песен и доброй чарки вечером, почитай развлечений в походе нет. Конечно, можно грабить проезжающие обозы, мародёрствовать на окрестных хуторах или даже грабить целые городки, но такое поведение баронов-разбойников и отрядов ландскнехтов нередко заканчивалось массовыми казнями. Впрочем, частенько такое сходило с рук многим, поэтому окрестные городки, прослышав о войске неподалёку сидели за стенами, надеясь на стражу, хуторяне встречали с вилами, а возки завидев передовой отряд, старались убраться с дороги. Даже королевские гвардейцы не гнушались грабить на дорогах, что говорить о северных наёмниках, им любой встречный чужеземец законная добыча, если у встречного, конечно, нет оружия и толпы дружков. Как подъехали к окрестностям Жуаньи, стали попадаться стекающиеся туда отряды и маркитантки. С кондотьерами мы раскланявшись говорили, спрашивая о новостях, а к маркитанткам выстраивалась вечером гогочущая очередь. Надо сказать, заразы эти девки наверняка в лагерь добавят, однако запретить наёмнику тратить своё жалование на девок, выпивку и красивую одежду было сложно. И так, Гонсало настаивал на тёмных цветах одежд, без петушиных раскрасок, где жёлтый и синий с красным причудливо переплетаются. Солдаты ворчали, что монахами рядятся, никакой красоты, но ворчали беззлобно – одежда была хоть тёмная, но первоклассная, грех было жаловаться.

– Сказывают аглицкие силы неисчислимы! – говорил словоохотливый слуга герцога на водопое, его господин остановился неподалёку передохнуть, но общаться с простым бароном не желал, – его светлость послали готовить столицу к обороне, не сдюжить нам супротив такой силищи.

– А сколько войска-то неприятельского? – спросил я, – десять тысяч, двадцать, больше?

– Неимоверная силища, – только смог выдавить слуга, нервно перебирая пальцами и напрягая все знания счёта, – громадная тьма!

– Толку от него, – махнул рукой Гонсало, – вон чешет маркитант, я его знаю, видать распродал всё, налегке.

– О, Гонсало, чертяка, говорили тебя ядром убило, – улыбнулся тремя зубами маркитант, – смотрю богатый отряд у тебя, повезло.

– Здравствуй Умберто, мне тоже сказали тебя зарезали в Италии, – улыбнулся испанец, – что там англичане, большое войско.

– Да никто это войско пока не видал, только могу сказать точно – в порту выгрузили связки в сотню тысяч стрел, сам видал и сказывали ещё два раза привезут по столько, – махнул рукой маркитант, – наш король собрал уймищу народу, сказывали тысяч пятнадцать и всё пребывают, обещали около тридцати тысяч, только больше половины неотёсанные крестьяне в кожаных куртках чуть не с вилами. Рыцарей собралось много, около полутора тысяч, король уверен в победе и много пьёт вина. Пушек практически нет, пара тысяч арбалетчиков, но слабой выучки, сотни три пикинёров.

– Два комплекта по тридцать стрел на каждого, умеющего держать лонгбоу, – подсчитывал Гонсало, – стало быть, пять тысяч стрелков, да тысячи полторы-две рыцарей, больше не перебросить кораблями, во всей Англии столько наберётся. Силы на первый взгляд неравные, но если рыцари опять ринутся на английские стрелы, а англичане опять расположатся в болоте и низине – можно сказать у них превосходство в обученных вояках. Крестьян опять поставят сзади из-за непрезентабельного вида, рыцарям захочется поблистать бархатом и золотом, они ударят абы как через болото, а потом их станут резать английские лучники как свиней, а те сдаваться в плен. Начнётся неразбериха, рыцари будут спешиваться, всё перемешается, крестьяне побегут, отличная предстоит битва.

– А коннетабль герцог де Шерентье? – спросил я.

– Истинно так, твоя милость, он командует, – кивнул, вытерев сопли рукавом маркитант и прикрикнув на расшумевшихся девок, – от короля не отходит, всё нашёптывает военные премудрости.

– Этот нашепчет, – фыркнул Гонсало, воевавший с герцогом в Испании, – Сен-Поль в войсках?

– Да, граф командует левым флангом ополченцев, – сказал маркитант.

– Сен-Поль раздавил бы англичан на марше быстрым ударом, – проворчал Гонсало, – даже имея всего наш отряд такой Маэстре де Кампо разбил бы англичан хорошей засадой. Или выманил бы на открытое пространство и задавил бы массой крестьян с этими насаженными на древко косами.

– Поглядим, – вздохнул я, глядя катящемуся за новым товаром маркитантом, причём неизвестно кому он будет продавать его, а главное трепать языком про дела в нашем лагере, может запросто англичанам всё выболтать, – постараемся попасть к Сен-Полю.

Окрестности были забиты войсками, их было много, однако в основном негодными – слабо вооружённые вчерашние крестьяне с дрекольем, малочисленные отряды рыцарской конницы, оснащённой наполовину частичным доспехом, на худых лошадях. Вся эта масса шарила в крестьянских закромах, насиловала девок, воровала скот и вообще вела себя нагло. Среди всего этого месива шествовали разноцветные отряды наёмников, были и ландскнехты и швейцарские пикинёры, но в основном сброд, им подражающий, тоже едва вооружённый, зато цветасто одетый. К нашему лагерь, поставленному в стороне и с часовыми быстро соваться перестали, едва получали от хмурых охранников обратной стороной пики или алебарды по скромному достоинству. Вскоре по дороге решительно проехать стало нельзя, она представляла собой огромную толчею, где торговали маркитантки как собой, так вином, ругались сцепившиеся возчики, орали выбешенные рыцари, пробирались курьеры. Решили в такой неразберихе свернуть на просёлочную дорогу, путь длиннее, ямы и колдобины, зато относительно тихо, пройдёт отряд-другой или всадники проскачут, в остальном тишина. Местные хуторяне подозрительно глядели на чужаков из-за заборов, сжимая вилы, а бывало и добрые алебарды. Война для крестьян всегда один сплошной разор: что захватчики разграбят с радостью, что королевские солдаты, успевай только прятать зерно, свиней и девок.

Благодаря одному парнишке, ездившему возничим с торговцем в этих местах, вышли к королевскому лагерю. Это было совершенно беспорядочное нагромождение палаток и шатров, утопающее в грязи, блевотине, моче и дерьме. Посреди всего этого бардака резали свиней, палили щетину, варили еду, пользовали маркитанток, брились, пили вино, играли в кости и дрались. Было видно упражняющихся шотландских стрелков, неподалёку расположился небольшой отряд генуэзских арбалетчиков, как всегда собранных и трезвых. Рядом с ними расположились мрачные и серьёзные пушкари с небольшими бомбардами, они возились с пороховыми зарядами и обтачивали каменные глыбы в каменные ядра, чтобы не терять времени. Куда-то неслись верховые лёгкой кавалерии, повсюду стоял дикий гвалт, сновали маркитанты и прочие неустановленного вида личности, наверняка лагерь просто кишел английскими шпионами. Всё это происходило на берегу загаженной реки, в ней мыли коней, стирались, набирали воду для похлёбки, просто мочились туда или пили сырой. Сильно выше по течению, я заметил небольшой лагерь, стоящий особняком, с гербами и знамёнами Аделарда и неизвестными мне. Мы направили коней туда, минуя такой благоухающий и разухабистый лагерь его величества.

– Годфрид! – распахнул объятья Аделард, – какой сильный отряд!

– У нас было время подготовиться, – улыбнулся я, обнимая герцога, – обученные и даже немного обстрелянные, разбойники нынче совсем обнаглели.

– Позволь представить тебе Кловиса Сен-Поля, великого военачальника, – показал Аделард на подошедшего седобородого, но крепкого рыцаря в богатом миланском доспехе, – впрочем, вы знакомы по турниру.

– Рад приветствовать вас барон, да ещё с таким отлично вооружённым отрядом, даже пушки привезли, отменно, – горячо приветствовал меня граф, – увы, не можем похвастаться тем же, народу много, но большей частью никчёмные, слабо вооружённые и неподготовленные, а рыцари спесивы и хотят быть впереди, чтобы показать себя врагу в бархате и золотой вышивке. Сюда движется войско англичан, отлично вооружённое, опытное, состоящее большей частью из простолюдинов, выросших с луком и в драках, прошедших огонь многих войн, им плевать на рыцарские доблести или правила – они пришли убивать и захватывать города, а вместе с тем добычу. Я постараюсь использовать ваш отряд максимально эффективно, но король поставил коннетаблем герцога де Шерентье, тот отдаёт приказы один безумнее другого, практически не имея опыта командования армией, так, командовал небольшим рыцарским отрядом в ничего не значащих сражениях. Я полагаю, герцог примет бой в совершенно невыгодной нам болотистой теснине, что расположена вон там, где наша армия не сможет использовать численное преимущество, зато англичане разделятся по традиции на три колонны рыцарей, а между ними пустят знаменитых английских лучников, отчего наша атака захлебнётся, а их стрелы выкосят наших рыцарей подчистую. Конечно, рыцари полезут вперёд, оставив простолюдинов позади как недостойных нанести последний удар, а получив от лучников, станут отступать назад прямо через крестьян, чем создадут неимоверный кавардак, в итоге армия откатится назад совсем разбитая, а англичане потеряют совсем немного, их голоштанные лучники будут вырезать ржавыми ножами цвет нашего рыцарства, барахтающегося в грязи и крови по колено. Мы обсуждаем это уже третий день, докладывали королю, но его величество слышать не желает, уповая на большой численный перевес и сладкие увещевания де Шерентье.

– Если будет позволено, – поклонился Гонсало, – позиция не так проигрышна, как может показаться: если расставить по склонам аркебузиров, лучников и арбалетчиков, а также пушки, то наступающие англичане попадут в прекрасную ловушку и болотистая местность будет такой же помехой их рыцарям, как нашим, только нужно дать им наступать. Построить заграждения из брёвен, отступить в нужный момент за них, рыцари поломают ноги коней или будут вынуждены спешиться, тут в дело вступают наши парни с топорами и алебардами, сверху же англичан обстреливают все стрелки. А в тыл английским лучникам, не имеющим возможности стрелять, потому, как войско перемешается, а по своим они стрелять не будут, отрядить лёгкую конницу, они переколют их копьями.

– Браво, – кивнул Сен-Поль, – вы явно изучали воинскую науку и прошлые сражения, мы примерно разработали такой план, однако король и герцог отвергли его, они хотят поставить перед армией всех возможных стрелков и пушки, чтобы начать обстрел лучников.

– Но, позвольте, – сказал я, – мы конечно из мушкетов и пушек уничтожим какое-то число лучников, дальнобойность выше, зато потеряем всех арбалетчиков, шотландских лучников и аркебузиров – их просто сметут тремя-четырьмя залпами из лонгбоу, тисовые луки это серьёзное оружие.

– О чём и разговор, – вздохнул Сен-Поль, – но кроль ничего слышать не хочет.

– Мы расположимся рядом с вами, – сказал я, – вокруг основного лагеря просто ад.

– Представьте, что будет через три дня, – усмехнулся бывалый Аделард, – если англичане дадут эти три дня.

Мы встали лагерем на чистой и отдалённой от лагеря равнине, куда не могли подобраться англичане, со всех сторон её окружала река, оставляя лишь небольшой проход. Его, конечно, загородили, выставили охрану и даже гонцов из основного лагеря пускали только по распоряжению Сен-Поля. Надо сказать предосторожность не лишняя: ночью дюжины три ухорезов пытались в нашем лагере поживиться вином или чем они хотели, однако слаженный залп полудюжины аркебузиров заставил их обратиться в бегство, оставив троих лежать бездыханными. Это оказались люди его светлости, был скандал поутру, однако король решил, что это была случайная стычка. Его светлость решил посетить наш лагерь, прибыв с небольшой свитой. Они долго спорили в шатре герцога, меня, понятное дело не приглашали, это было занятие благородных. По тону и громкости было полное впечатление, что благородные мужи вот-вот схватятся на мечах. Но вдоволь накричавших, их светлости перешли к вину и обсуждению собак. После чего расстались.

– А, Годфрид, пройдоха, – махнул перчаткой его светлость, почему в лагере этого старого козла, не рядом с твоим господином? Но, ничего, тебя поставлю в первую линию, на самое остриё за твои проделки, а поубивают тебя, заберу себе замок и твою жену, а сын твой будет мне прислуживать.

– Как вам угодно, ваша светлость, – поклонился я.

– Совсем головой поехал, – вздохнул, глядя ему вослед, сказал Аделард, – решил начинать сражение завтра, англичан уже видели, подходят. Будет сам атаковать той идиотской системой, что говорили ранее: стрелки впереди, за ними рыцари, а крестьяне вообще в обозе. Артиллерию тоже оставляет в обозе. Это верное поражение, они с королём не понимают, что сложат головы. К тому же сюда двигается император – наш союзник, он может перестать быть им.

– У императора большое войско? – спросил Гонсало.

– Практически никакого, – покачал головой герцог, – его войска ведут тяжёлую кампанию на юге, он надеется на короля.

– Постараемся сохранить максимум наших войск, – мрачно сказал я, – возможно ударив в последний момент, сможем переломить ход битвы.

– А что толку в этой битве? – хмуро проворчал Сен-Поль, – потеряв войско, мы оголим королевство, а англичане высадят подкрепления и небольшой армией захватят оставшиеся земли королевства. Нам опять как в прошлые годы жечь собственные посевы и хутора, прячась от стрел в замках? Теперь не больно-то попрячешься, везде бомбарды, вышибающие ворота, а то пробивающие толстые стены. Можно выиграть битву, но проиграть войну.

– Ладно, поглядим, – ухмыльнулся Гонсало, – сколько не строй планов перед сражением, редко оно удаётся в соответствии с намеченным, особенно у таких бездарей как его светлость, я помню его в Испании – трусливый и бесталанный командир. Будет возможность: оседлаем высоты, а как побегут рыцари и крестьяне, так начнём расстреливать наступающих английских рыцарей и лучников, особенно пушки нужно затащить на высоты. И отряд лёгкой кавалерии для удара в тыл отвести и как начнут пушкари палить, так пусть ударят с тыла. Англичан не так много, наших войск должно хватить, чтобы предотвратить разгром хотя бы.

– Да, так нужно делать, – кивнули герцоги и я, – иного выхода нет.

Узнав о предстоящей битве, лагерь пришёл в движение: наёмники требовали жалование, кондотьеры понятное дело хотели платить после боя, тем, кто выживет. В некоторых местах наёмники устроили довольно серьёзные потасовки, доходило до рукопашной, едва в ход не пустили мечи. Чтобы хоть как-то утихомирить разбушевавшихся наёмников, король повелел выплатить кондотьерам часть жалования, те раздали в зависимости от собственной жадности монеты солдатам. Наёмники слегка успокоились, хотя в центре лагеря продолжали скандалить, впрочем, уже без драк самые горластые и упорные. К полудню им заплатили ещё немного, после чего наёмники разошлись. Получившие монеты раньше уже вовсю пропивали жалование, маркитантки не знали чем заняться: отдаваться ландскнехтам или бегать за вином, перед сражением всё приносит хорошую прибыль. Встречались и наёмники, приехавшие на войну с целыми семьями, они несли монеты жёнам, покупали носящимся между солдатами детям гостинцы, проверяли оружие. Но большинство лагеря предавалось безудержному пьянству и разгулу, век наёмника короток, все хотели насладиться любым мгновеньем. Так поступали и рыцари, вино и маркитантки исчезали в богатых шатрах даже быстрее, чем в солдатских палатках. Были, правда, рыцари, проводившие день перед сражением в молитвах и упражнениях, но таких было немного.

В лагере Сен-Поля было всё совершенно по-другому. Солдаты были опытные, конечно, тоже выпивали и ходили по маркитанткам, но понимая, что завтра от твёрдой руки и меткого глаза будет завесить жизнь. С жалованием здесь проблем не было, оттого бунт наёмников скорее воспринимали как угрозу – могли понадобиться верные солдаты разгонять мятежников. Рыцари тоже не постились стоя на коленях в непрестанных молитвах, позволяя себе кувшин вина, однако тоже понимая завтрашнюю задачу – от точного удара дисциплинированного отряда могла зависеть судьба всего сражения. Подходило к концу время, когда беспорядочная свалка рыцарей могла решить исход сражения, теперь грамотный план боя и умелое командование битвой решали почти всё. Поэтому ветераны доучивали молодняк, остальные готовились по своему разумению, пушкари возились с орудиями, проверяли картузы с порохом, обтёсывали камни под ядра, возможно, завтра понадобится их много.

– Боишься? – спросил Аделард, наблюдая закат.

– А чего бояться? – спросил я, пожав плечами, – убьют, так убьют, страшнее участи быть не может, знать Господь так решил, настал час.

– И думаешь нас сразу запишут в воинство святого Георгия? – улыбнулся герцог.

– По нашим делам скорее на соседние сковородки, – хмыкнул я, – во всех смертных грехах повинен.

– На этом поле других завтра не окажется, – кивнул Аделард, – будет чертям из кого повыбирать.

– Отпеваете себя досрочно? – хохотнул подошедший де Сен-Поль, – расскажу вам историю, был примерно вашего возраста и взяли меня в плен. Выкуп затребовали, понятное дело, но большой, моя семья такой собрать не могла. Англичанам тогда срочно уходить потребовалось, поэтому невыкупленных пленников они решили казнить. Прямо рядом со мной выкатили чурбак, большой такой, топор в него мясницкий воткнули. Палачей в войске не имелось, рыцари отказались грязную работёнку выполнять, а слуга один, преотвратный малый, за монету согласился, только у него свой способ был припасён. Он накидывал связанным рыцарям петлю на шею, упирался ногой в спину и душил, судя по роже, получая немалое удовольствие. И вот подбирается он ко мне, верёвка уже вся в слюнях и крови, затягивает петлю, упирается, а верёвка возьми и порвись, а убивец опрокинулся, да убился о приготовленный топор, воткнутый в плаху. Смеялись тогда все и англичане и оставшиеся рыцари, а пока смеялись, наскочила конница, англичане разбежались, перепугавшись, нас освободили. Правда, конников оказалось немного, случайно на лагерь выехали, сами перепугались, но англичан разогнали. Взяли тогда хорошую добычу, обоз жирный. А конницей папашка командовал нынешнего короля, потому и вожусь с его сынишкой, взял слово, отходя к Господу.

– Меня тоже повесить хотели, из петли вынули, – сказал Аделард, – ландскнехты перепутали гербы, уже вздёрнули, да мимо проезжал рыцарь, признавший мои цвета, оказалось, ландскнехты шли ко мне наниматься, пришлось самих повесить.

– Компания ваши светлости, подбирается отменная, – вспомнил я далёкие годы, – мене рейтары петлю набросили, маленький ещё был, да за лошадью потащили, насилу мастер Анри верёвку перерубил, а рейтары так пьяные и ускакали.

– Три висельника в одном месте? – усмехнулся де Сен-Поль, – за это стоит выпить, авось помрём от меча, раз господь судил не быть повешенными.

– Вернее от стрелы, – вздохнул Аделард, – а может от ржавого ножа.

– Какая разница от стрелы или ржавого ножа? – усмехнулся я, – пусть даже бомбардой укокошат, всё одно как помирать. Какую-то тему похоронную завели, будем надеяться, что помрём в глубокой старости, в своём замке, окружённые любящими домочадцами, красавицей женой, в изобилии и достатке, чтобы знамёна врагов свисали с балок пиршественного зала, а вокруг стояли верные войска.

– Это определённо тост, – кивнул де Сен-Поль, – мне с красавицей женой не помереть, моя старуха в молодости была страшна, а молоденькие служанки, чьими услугами доводится пользоваться оплакивать не станут, в остальном же, думаю так помереть будет весьма достойно.

– Там кабан пожарился, – сказал я, увидав машущего оруженосца, – надо спать, утро выдастся беспокойное.

Глава 14

Потому что этим миром правит лишь выгода,

А те, кто не осмелится, надеяться не в праве, а только проиграть.

 А кто как я, жаждет золота и богатства,

 Амбиции того проведут через трупы.

Песня «Валленштайн». дАртаньян

Не надо быть Святым Фурсеем, чтобы предсказать утреннюю суету, приключившуюся с самого рассвета. Англичане стояли лагерем неподалёку, разведчики доложились, что пьют много, но умеренно, явно готовятся к серьёзному бою, по кострам тысяч семь-десять, подкрепления даже в темноте подходили. С рассветом они начали собираться, завтракали, строились в колонны и двигались в сторону того, что его светлость видимо, называл будущим полем боя. Там с рассвета беспорядочно роились крестьяне со своим нелепым дрекольем, то выстраивались, то уходили ландскнехты, временами появлялись рыцарские копья, окончательно растаптывая и без того болотистое местечко. Равнинка была зажата высокими холмами, поросших лесом, стрелки занимать возвышенности не торопились, их герцог выстраивал перед беспорядочными крестьянскими отрядами, затем крестьян отодвинули назад, постепенно стали выстраиваться рыцарские отряды, весьма надо сказать бестолково. Бомбарды оставались в обозе, даже не снятые с возов, половина войск вообще находились в лагере, некоторые отряды подозрительно уезжали в тыл. Король и его светлость сидели перед шатром и пили вино, иногда отдавая приказы.

Мы в своём лагере выспались, хорошо подкрепились кашей, благо день предстоял длинный, неизвестно когда будет обед. Война дело конечно хорошее, но питаться человеку необходимо. Выстроившись в походные колонны, мы направились к месту баталии, уже слышались барабаны англичан. Подъезжая к войскам, мы имели возможность насладиться видами страдающих поносом прямо в строю крестьян, а иной раз славных рыцарей. Гвалт стоял неимоверный, поэтому ориентировались по флагам и отмашкам помощника коннетабля. Как обещал его светлость поставил моих стрелков и лучников герцогов впереди, чтобы нас растоптали рыцари или утыкали стрелы. Сами герцоги встали с рыцарями, как велели, но приключилась свара знатных герцогов королевства, требующих поставить их вперёд, чтобы проявить доблесть и первыми убить англичан. Причём за право быть в первом ряду приключилась изрядная перепалка. Надо сказать, могли бы не драться, стрелки были готовы уступить почётное место с радостью, чтобы оседлать холмыили встать между колонн, как делали англичане, уже показавшиеся на другой стороне равнины. Их войско слаженно выходило на равнину и строилось в три колонны, а стрелки должны были следовать между ними. Перепалка закончилось посылкой к коннетаблю оруженосцев наиболее знатных герцогов, его светлость, долго совещался с королём и одобрил первую линию из рыцарей. Герцоги настаивали на собственной знатности, отчего, даже Аделард и де Сен-Поль были отправлены назад, в итоге они присоединились к своей коннице, я передал им своих бронированных рейтар. Стрелки герцогов отправились на левый холм, мои на правый, чтобы иметь возможность стрелять и начали затаскивать наверх пушки, где были удобные площадки. Наше движение осталось незамеченным его светлостью, поэтому стрелков расставили в наилучшем порядке.

Рыцарские отряды выстраивались в бестолковые порядки, бегали слуги, подносили вина, постоянно шло какое-то движение. Земля превратилась в сплошное болото, некоторые лошади с трудом выдирали копыта. Крестьянские отряды тоже бурлили: кто-то бегал отлить, иногда возникали драки, многие просто уселись на землю, кое-где уже напились до беспамятства. Англичане в это время уже приближались неспешно на расстояние выстрела, лучники несли по две охапки стрел, в каждой три дюжины. Заметив приближающихся англичан, левое крыло рыцарей атаковало без команды, увидав такое, в бой ринулись остальные, медленно двигаясь по топкой земле, о стремительной атаке можно было забыть. Англичане остановились, лучники воткнули в землю по дюжине стрел и хладнокровно ждали, пока рыцари приблизятся на расстояние гарантированного выстрела. Рыцари, покрытые уже грязью сверху до низу, медленно приближались, выдирая копыта своих лошадей: если первому ряду было ещё нормально двигаться, то пятому-шестому доставалась настоящая трясина. Лошади завязали, падали, ряды напирали, образовывалась куча из лошадей и рыцарей, старающихся поставить скакунов на ноги и самим выбраться из жидкой грязи. Его светлость наверняка представлял себе неудержимый конный натиск рыцарей сверкающих золотом, в развевающемся шёлке, однако пока было похоже на загон свиней поздней дождливой осенью.

И тут англичане по сигналу натянули тетивы своих чудовищных лонгбоу, вложив футовые стрелы и напрягая тренированные годами плечи. С непривычки такой лук может отрезать пальцы и даже сломать хребет, что уж говорить о синяках и содранной коже. Учатся английские лучники с детства, многие поколения, как говорят «хочешь выучить доброго лучника, начни учить его деда». Тут половина была потомственными лучниками в десятом поколении, может больше, они первое что помнили – как дед и отец стреляют после воскресной проповеди по «попугаю». Конечно, мальчишки хотели походить на отцов, поэтому лук им вручали едва стоять научатся, они росли с луком. Стоит ли говорить, что прошедшие не одну войну английские лучники были уверенными, обученными и хорошо оплаченными солдатами. Тысячи стрел одновременно легли на тетиву и тотчас взмыли в небо, буквально заслоняя солнце, это не выдумки досужных хронистов.

Первые стрелы ушли в воздух, но они не успели долететь, как взвились вторые и третьи. Лучники стреляли беспорядочно, даже не пытаясь давать залп, просто стрел было тысячи, свою жертву какая-нибудь найдёт. Стрелы упали в гущу наступающих рыцарей, немногие попали, ещё меньше наповал сразили рыцарей, большинство просто воткнулись в грязь. Латы рыцарей защищали от стрел, просто их было так много, что рано или поздно стрелы находили прорехи и рыцари падали с коней. Кони тоже не все имели защиту, поэтому чудовищные английские стрелы пригвождали лошадей к болотистой земле, ломая ноги всадникам, раненые лошади начинали метаться, создавая хаос. Пятый, шестой залпы создали настолько непроходимый частокол из длинных стрел, что рыцари вообще остановились, а многие попробовали вернуться, но задние ряды напирали, создавая месиво из стали, раздираемого стрелами мяса, грязи и воплей. А коннетабль посылал новые рыцарские отряды в эту неразбериху, усиливая сумятицу и подставляя рыцарей под убийственные стрелы англичан. Обстрел стал более редким, потому как лучники отстреляли по два комплекта, а мальцы из обоза замешкались с подносом связок стрел. Английский главнокомандующий дал сигнал и колонны пришли в движение.

Медленно английские колонны приближались, чтобы не терять сил и не залезать в перемешенное конскими копытами болото. Единичные рыцари атаковали колонны, получая в упор по нескольку стрел или падая под ударами английских рыцарей. Начала завязываться рукопашная, английские колонны стояли ровно и держали строй, выпуская стрелы, едва была возможность, а пробившиеся через болото королевские рыцари вступали в бой поодиночке, совершенно обессиленные. Многие бросили лошадей и передвигались пешком, так было проще, но преодолев это болото, заваленное трупами лошадей и рыцарей, продравшись сквозь частокол и дождь стрел, сил у таких рыцарей оставалось немного. Происходило форменное избиение, многих рыцарей добивали своими тесаками английские лучники, тут же обшаривающие рыцарей, срывающие перстни, цепи и забирая дорогое оружие. Многие лучники при этом были без порток, как обычно армия страдала жесточайшим поносом, чтобы это не мешало в бою, надевали одну рубашку, а ноги были в обмотках, удобной вещице для болота – нога в обмотках не увязает в грязи.

Сен-Поль смотрел на избиение с обречённостью предсказателя. Гибли лучшие рыцари королевства, но сделать ничего было невозможно. Коннетабль отправлял в атаку всё новые отряды из остатков рыцарей, в ход пошли крестьяне, легко пробиравшиеся между трупами рыцарей и столь же легко гибнущие от стрел или рыцарских мечей и топориков. Из-за узости равнины, численное превосходство не имело ровным счётом никакого значения, англичанам оставалось стоять на позиции и перемалывать силы королевской армии издали чудовищными стрелами или вблизи ударами по обессиленному противнику. Англичане даже не наступали, противник кидался сам на пики и алебарды. В лагере, сверху было видно, началась паника, многие рыцарские отряды, потолкавшись в задних рядах начали возвращаться или откровенно бежали, часто не разбирая дороги и сбивая крестьян. Ополчение тоже стало волноваться, наёмники, неспокойные со вчерашнего дня ругались с кондотьерами, некоторые просто уходили по дороге в тыл. Войско распадалось, коннетабль в отчаянии метался между отрядами рыцарей и наёмников, король бледный сидел у шатра с очередным кубком вина. Обозники тоже начали отгонять возы подальше, в лагере шёл грабёж и бегство.

Но вот колонны англичан постепенно стали двигаться, выполняя сигнал командующего и входить между холмами, сминая остатки рыцарей и крестьян, стоящих на равнине. Пройдя некоторое расстояние, англичане столкнулись с более-менее организованными и свежими отрядами рыцарей, не бросивших поле боя наёмниками и оставшимися в живых крестьянами. Завязалось кровавое сражение, где лучники уже не имели такого решающего значения, поскольку первые ряды, уже вооружившиеся трофейным оружием или пользующиеся своими тесаками, расстреляли все стрелы, а поднести в такой толчее не было возможности. Конечно, масса стрел валялась под ногами, но подбирать их в толчее, а особенно стрелять в тесноте из такого огромного лука было сложно. В тесном строю как раз годились короткие тесаки, да если подобрать щит, то можно устроить добрую старую резню. Рыцари размашисто дубасили с двух рук клевцами и топориками, реже мечами, не заботясь о защите – латы выдерживали любые удары, хватало бы сил для собственных ударов. Хотя королевские рыцари оказывали сопротивление, англичане всё равно неумолимо продвигались, при этом несли малые потери, чего не сказать о таящем королевском войске. С холма было видно, что королевский штандарт исчез, вместе со знаменем коннетабля, что добавило неразберихи в войсках, привыкнувших ориентироваться на флаги военачальников и сигналы труб с барабанами. Многие, не увидав на привычном месте знамён командования, а сигналов было давно не слыхать, просто бежали с поля боя, полагая, что сражение проиграно и скоро бежать станет труднее.

Сен-Поль подал знак сигнальщику, тот поднял условленные флажки. Стрелки на холмах приготовились, пушки были заряжены и наведены на англичан так, чтобы каждым ядром выкашивать максимальное количество противника. Все распределили цели, мушкетеры целились в рыцарей, аркебузиры в лучников, арбалетчики и шотландские лучники, для них дистанция, даже с холма была великовата, пока готовились. Англичане настолько приблизились, что отдельные стрелы даже залетали поблизости от наших передовых стрелков. Если дать англичанам ещё приблизиться, наши стрелки могут оказаться в зоне поражения английских лучников, впрочем, им нужны добрые стрелы, много места и лучников, чтобы сделаться убийственными. Сен-Поль ждал, точно зная дальнобойность пушек, мушкетов и аркебуз, он хотел каждое ядро, каждую пулю затолкать в англичан с пользой. Герцог старался не думать, что королевство осталось без рыцарей и вообще без армии, что теперь можно лишь спасти положение. Его рука в латной перчатке снова поднялась и опустилась, сигнальщик дал отмашку флагом, а горнист проиграл долгожданную команду.

Пушкари поднесли к давно нацеленным орудиям пальники, те дёрнулись и выпалили, отчего пороховой дым заполнил долину, сносимый боковым ветром. На фоне грохота пушек и громадных клубов дыма, залповые выстрелы мушкетеров и аркебузиров прозвучали хлопками. Тем не менее, что ядра выкашивали по целому ряду закованных в броню рыцарей, сбрасывая их с коней, разрывая напополам коней и отбрасывая трупы назад, сминая ряды наступающих, а мушкетные пули пробивали двоих рыцарей навылет. Где ядра попали в лучников – оставался коридор из кровавых ошмётков. Выстрелы мушкетов были наиболее убойными после ядер: рыцари падали простреленные насквозь, лучников простреливало по нескольку, аркебузиры выкашивали лучников, сбивая и рыцарей в дешёвых доспехах. Английские войска остановились, что дало возможность остаткам королевских рыцарей и наёмникам собраться и воодушевиться – пришла неожиданная помощь. Англичане тут же послали отряды лучников сбить стрелков с холмов, но засады арбалетчиков выкосили наступавших стрелков и начали обстрел с флангов. Англичане немного даже стали отступать, но в бой ввели свежие рыцарские отряды, лучникам поднесли охапки стрел и вывели их за рыцарей, чтобы они могли стрелять. Но расстояние для лучников было великовато, редкие стрелы достигали холмов, а стрелять в клубы дыма из-за боязни попасть в своих лучникам не приказывали.

Пушки быстро перезарядили и снова выстрелили, затем ещё, с неизменным эффектом сбитых как кегли рыцарей и коней. Пушкари целили подальше от наших рыцарей, воспрявших духом, сбивая спешащие на подмогу рыцарские отряды и проходясь по задним рядам атакующих. Мушкетёры неизменно выбивали залпом по целому отряду, аркебузиры были не так заметны, но собирали свою жатву. Ряды англичан, исчезающие целыми отрядами после очередного грома, плавая в клубах едкого дыма заколебались. Но перегрелись мушкеты и аркебузы, в бой вступили резервы, более малочисленные, плотность огня снизилась, англичане приободрились, но спустившиеся ближе шотландские лучники и арбалетчики начали обстрел. Он был не такой убийственный, как мушкетный, но собирал свою дань, теперь англичане оказались в ситуации, что их беспрепятственно нашпиговывают футовыми стрелами и болтами. Англичане ненавидели шотландцев, никогда не брали их в плен, оттого стрелы, не хуже английских всаживали шотландцы от всей души. Мушкеты и аркебузы остыли, мы начали снова обстреливать, пушки стреляли всё реже, англичане начали рассеиваться, сложно было найти большой отряд, чтобы не тратить ядра понапрасну. Впрочем, заканчивался порох, ядра и пули.

Тем временем, в тылу англичан началась паника, особенно в обозе. Как было условлено – лёгкие рейтары атаковали с первыми залпами пушек. Они прошлись с пиками по тылам, отчего поднос стрел и прекратился – они перекололи мальцов, подносящих стрелы. Пронеслись ураганом по лагерю, убивая всех попадающихся под руку, сжигая палатки, а главное перебили обслугу бомбард, спешно подтаскиваемых на поле боя. Рейтары сожгли запасы пороха, забили в затравочные отверстия гвозди, заодно разграбили богатую казну англичан, брошенную в панике. Из лагеря паника перекинулась на подкрепления, идущие в бой, там решили, что в тыл ударила английская рыцарская конница. Масла в огонь подлили рейтары, наскочившие сзади на англичан и начавшие караколирование в лучшем виде. С холма, пороховой дым немного разогнало ветром, было видно, как эти закованные в латы красавцы наскакивают на задние ряды англичан, с искрами выстреливают из пистолетов и меняются местами со вторым и третьим рядом, уходя на перезарядку. В английских рядах началась форменная паника, особенно после дюжины брошенных в строй гранат, разорвавшихся со страшной силой. Отстрелявшись и израсходовав заряды, рейтары развернулись, вытащили свои огромные кавалерийские мечи и не разбирая дорогу врубились в суетящиеся и убегающие отряды, сея панику и смерть.

Англичане дрогнули, не побежали, но дрогнули. Они стали отступать, выходя из под обстрела мушкетов и пушек, у остатков королевских рыцарей преследовать их сил не оставалось. Оба войска сравнялись в числе, одинаково устали, английский командующий не знал, сколько у нас пороха и конницы, поэтому отдал логичный приказ отступить и занимать оборону, если наступление продолжится. У королевских войск сил наступать не оставалось, как свежих отрядов, все были смертельно уставшими, поэтому медленно отступили в сторону лагеря, где царил хаос. Соединившись с войсками Сен-Поля и Аделарда, мы направились к своему лагерю, оставшемуся в образцовом порядке, лишь рядом валялись несколько застреленных мародёров, решивших под шумок поживиться добычей богатых пушкарей. Вскоре вернулись и рейтары, привезя в качестве трофеев знамёна, казну и немного пороха. Лагерь, несмотря на усталость, пришлось быстро снимать и уходить на заранее выбранное Сен-Полем место, где дорога была извилистой и узкой, там можно было устроить отличную засаду.

Дорога была забита спешащими убраться подальше от поля боя возами и бредущей пехотой. Все двигались беспорядочно, без командиров, многие побросав оружие. Никто из бегущих не представлял куда идти, где будет собираться новое войско и будет ли собираться. Постоянно возникала паника из-за слухов о наступающих англичанах. Рыцари сбивали пехоту, стараясь быстрее убраться подальше, возы сталкивались и ломали колёса. На обочинах сидели потерянные крестьяне из ополчения, совершенно ошарашенные увиденным: ещё бы, обожествляемых рыцарей, вершителей судеб королевства вырезали как свиней. Наёмники топали в предвкушении хорошего жалования, король не поскупится на монеты, чтобы спасти положение, а коль не заплатит, всегда есть возможность наняться к англичанам.

К вечеру добрались к намеченной засаде и расставили пушки, глядя как остатки войск уходят в тыл. Проходившие смотрели на нас, занимающих позиции дикими глазами, не веря в серьёзность намерений. Однако наши стрелки были полны уверенности, наделены порохом, ядрами и пулями в достатке. Они видели, что творят мушкеты и орудия с хвалёными английскими лучниками и рыцарями, желая закрепить успех. По слухам от проходивших уже ночью мимо костра на дороге беглецов, англичане встали неподалёку лагерем и утром намереваются двинуться по дороге. Мы выставили дозор подальше, чтобы узнать о приближении англичан заранее, поужинали и разошлись отдыхать.

– Потери катастрофические, впрочем, как предполагалось, – вздохнул де Сен-Поль, – сколько можно так бездарно проигрывать битвы?

– Король, наверное, в панике как обычно посвящает в рыцари дюжих крестьян, – проворчал Аделард, – зачем было выводить столько ополченцев с дрекольем?

– Зато как удачно проявили себя новобранцы с аркебузами, – сказал я, – недолгое обучение делает самого дремучего крестьянина весьма опасным солдатом, если вооружить его аркебузой.

– Да, новое оружие выше всяких похвал, – кивнул Сен-Поль, – как ни прискорбно, но рыцари вымирающий вид – их сметут пушки и мушкеты в скором времени. Армии будут набирать из простолюдинов, вооружать огнестрельным оружием, армии станут намного больше, кровопролитие станет чрезмерным, о рыцарских временах будут вспоминать с теплотой.

– Но как главнокомандующий, что вы предпочтёте: неуправляемое рыцарское войско или послушных солдат с мушкетами? – спросил я, – насколько проще станет управлять баталией, всё будет решаться за счёт умелого выбора места для боя, чёткого манёвра, ввода в бой резервов и обходных ударов конницы.

– Да, управлять войсками станет намного проще, – согласился граф, – битвы превратятся в нечто грандиозное, раньше тысяча рыцарей многое значила, скоро десятки тысяч будут сходиться на поле боя.

– Читаете Макиавелли трактат «О военном искусстве»? – улыбнулся Аделард, – жаль король малограмотен, ему читают только фривольные ярмарочные истории.

– Завтра поутру, мы покажем англичанам, что луки останутся в прошлом, вместе с рыцарями, – сказал граф, – давайте спать, завтра будет весьма суетливый денёк.

Англичане надо сказать поутру торопиться не стали: мы успели неспешно позавтракать, даже начали раздумывать отобедать, как появились дозорные с докладом о передовых отрядах англичан. Мы пропустили без обстрела небольшой конный отряд, возвращавшихся с докладами гонцов и вскоре увидали английские походные колонны. Местечко Сен-Поль выбрал идеальное для засады: длинный прямой участок, зажатый между невысокими, но отвесными скалами, простреливаемый насквозь, укрыться здесь от ядер и пуль было совершенно невозможно. Обойти нашу позицию – скакать целый день к ближайшему броду, а там возможно стоят остатки королевских войск. Ещё одна пастушья тропа вела через местные невысокие горы, но сильный отряд таким образом не перебросить. Англичанам останется один путь – атаковать в лоб, а нам держаться до последнего ядра и отходить, поставив заслон с остатками пороха, им придётся отходить уже горной тропой.

Войско англичан появилось из-за поворота и заполнило дорогу. Рыцари ехали расслабленно, лучники брели придерживаясь за возки, тетивы с луков сняты, стрелы в мешках. Мы ждали до последнего, чтобы на дороге показалось как можно больше войска, для создания максимальной сумятицы и чтобы уничтожить как можно больше англичан. На дороге врага скопилось больше тысячи, может полторы, как Сен-Поль поднял латную перчатку. Англичане уже что-то почуяли, наверное, тлеющие фитили, ветерок как раз дул в их сторону, однако было уже поздно – ловушка захлопнулась, осталось только перебить мышке хребет дугой. Не шуметь смысла уже не имело, как рука герцога опустилась, были сброшены ветки с орудий и командиры пушкарей во весь голос закричали:

– Пли!

Что творилось на дороге! Ядра, изрыгаемые пушками выкашивали рыцарей десятками, на дороге валялись разорванные напополам кони, разбитые возы, оторванные руки и ноги. Колонны англичан сгрудились, стараясь укрыться, но укрываться было негде, орудия были неумолимы, а отвесные стены неприступны. Сзади из-за поворота напирали войска, желающие увидеть, что так грохочет, они попадали в пороховой дым, уносимый ветром, а затем видели множество разорванных ядрами и мятущихся под обстрелом солдат и коней. Пока они разбирались, ядра выкашивали их ряды, а сзади напирали всё новые войска. Видимо главнокомандующий как-то смог остановить колонны, новых солдат из-за поворота не выходило, а оставшиеся в живых, решили атаковать наши позиции. Выживших было несколько сотен, однако небольшой залп из аркебуз, подпустив противника поближе, выкосил их ряды. На дороге отстаивались только мёртвые и страшно кричащие раненые. Передовой отряд, видимо услышав стрельбу вернулся, но его поджидали стрелки, быстро расстрелявшие конников.

Англичане, видимо оправившись от потрясения неожиданной и такой эффективной засады, стали мелкими группками просачиваться на дорогу, рассчитывая, что ядра и порох тратить на небольшие группки не будут. Некоторые выносили раненых, а большинство двигалось в нашу сторону, явно пытаясь начать обстрел. Их подпустили поближе и расстреляли из дальнобойных мушкетов и совсем небольших орудий. После этого англичане решили снова повторить массированную вылазку: расчистили путь и выпустили рыцарей, видимо рассчитывающих быстрым ударом прорваться через засаду. Ядер и пороха ещё было в избытке, поэтому рыцари, проскакавшие половину прямого участка дороги и осмелев, натолкнулись на каменную стену, их смело с дороги несколькими выстрелами. Англичане упорные и бесстрашные ребята, поэтому много раз предпринимали попытки крупными и мелкими отрядами пехоты и конницы прорваться через дорогу, неизменно оставляя на месте гору трупов. Судя по стрельбе наверху, англичане отправили отряд по тропе, но очевидно не преуспели, там тропу вообще один человек от целой армии мог держать, а браво себя показавшая Ирэн, командовавшая теперь отрядом наверняка спуску англичанам не давала. Перерывы в атаках стали большими, потом вовсе затихли, мы даже неспешно отобедали. Англичане решили видимо дождаться темноты, однако мы такой возможности предоставлять не хотели: как было запланировано, оставив заслон из трёх дюжин аркебузиров, мы укатили пушки по дороге, сильно полегчавшие на выпущенные ядра и порох. Заслон нас догнал на закате, благо тропа позволяла сильно путь срезать.

– Восхищён артиллерией и мушкетами, – сказал Сен-Поль на привале, – конечно много осечек, нам повезло с погодой, что нет дождя, но великолепное оружие.

– Думаю, англичане вскоре обзаведутся таким же, – вздохнул я, – пропали старые добрые времена.

– Вот закончится война, займусь университетом, – сказал Аделард, – война будущего – война умов и машин, нужно много подготовить учёных мужей, чтобы строили и изобретали, но военное дело тоже разумели.

– Через десяток лет о былых добрых временах и не вспомнят, – усмехнулся герцог, – все будут воспринимать артиллерию как нечто привычное, а учёных мужей начнут почитать как в Древнем Риме и Греции.

Англичане по слухам после такого поражения отступили на север и стали искать обходные пути, больше на дорогу не совались. Хотя королевские войска по сути были разбиты, англичане тоже остались ни с чем, наступление они продолжать не могли, требовалось дожидаться подкрепления. Английские войска засели в северных замках, выжидая удобного момента для нападения. Место сбора королевских войск удалось выяснить, только увидав королевского сокольничего, тяжело раненого в плечо и оставленного лечиться в аббатстве. Он сказал, что король собрался отступить под Амберьё-ан-Бюже, чтобы решить, что делать дальше. Туда же по его словам должен был прибыть император. Мы отправились к месту сбора войск, встречая бредущие разбитые отряды, совершенно потерянных рыцарей, глядящих на наше полное бодрости войско с удивлением.

Глава 15

А кругом горят факелы.

Идет сбор всех погибших частей.

И люди, стрелявшие в наших отцов.

Строят планы на наших детей.

Нас рожали под звуки маршей.

Нас пугали тюрьмой.

Но хватит ползать на брюхе.

Мы уже возвратились домой.

Песня «Полковник Васин». Аквариум

Лагерь короля был, если польстить, весьма скромным. Можно сказать короля бросили практически все, едва стояло два шатра и несколько палаток. При короле осталось несколько слуг, да пара рыцарей с несколькими шотландскими стрелками. Можно сказать, армия была разбита, управление войсками полностью утеряно. Сам король находился в полном неведении о положении дел в королевстве, порывался ехать в столицу, но боялся, что дороги перекрыты английскими войсками. Наше появление вызвало в королевском лагере панику, но уже готовые бежать, слуги рассмотрели наши гербы и доложились королю. Тот вышел нас встречать в залитых вином испачканных одеждах, с растрёпанными волосами и потерянным взглядом.

– Какой же подлец этот чёртов де Шерентье! – вскричал король, – бросил меня и переметнулся к англичанам!

– Ваше величество, – склонился Сен-Поль, – какие будут приказания, необходимо собрать новую армию.

– Армию, да, нужно собрать армию! – воскликнул король, лихорадочно сжимая и разжимая кулаки, бродя туда-сюда у шатра, – вам герцог возвращено звание коннетабля, приказываю собрать армию и разбить англичан!

– Император! Император едет! – воскликнул слуга.

Из-за поворота показались рыцари, сопровождающие императора. Максимилиан ездил с небольшой группой рыцарей, больше полагаясь на отважность проверенных годами смельчаков, чем на неповоротливые отряды. Надо сказать, императора любили, отчего даже разбойники часто склоняли голову, глядя вослед проезжающему императору. Максимилиан попадал в засады, но рыцари были отборными, храбрыми и отлично вооружёнными, засады разбивались, император всегда ездил в противопульных доспехах, рыцари были вооружены пистолетами, больше напоминая тяжёлых рейтар. Из-за отсутствия огромного обоза, в отличие от других монархов император передвигался по своим землям стремительно, видел проблемы земель собственными глазами, стараясь их решить насколько это возможно. Императора любили, не просто как посланного богом монарха, его любили в народе за искреннее участие в делах государства.

– Встаньте! – улыбнулся император, удерживая своего огромного жеребца, монарх был одет в простой охотничий наряд из замши, с чёрным беретом на голове, – говорят англичане разбили королевскую армию?

– Некоторым образом да, ваше императорское величество, – встал Сен-Поль с колена, – однако несколько артиллерийских засад вынудили англичан дожидаться подкреплений, их отряд значительно поредел.

– Наслышан, герцог о «значительном поредении» англичан, – легко выбрался из седла немолодой император, – это именно тот отряд, что расстрелял дважды англичан как куропаток?

– Так есть, ваше императорское величество, – склонился герцог.

– А это барон Готфрид, герб с драконом, – улыбнулся император, – несправедливо отставленный от турнира, победитель драконов, умелый правитель, а теперь предводитель сильнейшей армии в королевстве.

– Рад служить вашему императорскому величеству, – склонился я.

Император видимо что-то хотел сказать, однако на королевский шатёр опустился золотой дракон, огромный, старый. Непонятно, что привлекло его в лагере, вроде ничего вкусного, никаких баранов не было, однако просто свалился с неба. Лошади, непривычные к драконам разбежались, жеребец императора просто унёсся, сбивая людей, остальные тоже разбежались. Дракон заревел и немного плюнулся огнём, видать давно не питался хорошо, огонь был слабеньким. Ошалевший король, с выпученными глазами уставился на дракона, стоя прямо перед ним, этого драконы не любят, если пялиться. Чудовище поглядело на короля и быстрым движением его проглотило. Рядом была заряженная кулеврина, но король явно проваливался по горлу в желудок, а стрелять нужно в сердце, всё рядом, можно задеть короля. Ударить копьём ещё труднее: мой жеребец далеко, тварюка может улететь или убить императора, его прикрывали ошалевшие рыцари щитами. Поэтому, я быстро подбежал к дракону и стал смотреть в зелёные глаза с красными прожилками. Дракону понятное дело гляделки не понравились, он проглотил меня своей чудовищной зубастой пастью.

Драконовы повадки ясны: чудища аккуратно глотают свою добычу, святой отец говорил вроде они относятся к рептилиям – те откусывать и жевать не склонны. Поэтому, ежели рыцаря дракон проглотит, есть много возможностей выбраться и даже убить дракона, главное не задохнуться. Но золотой дракон не чёрный, огненного зелья немного, потому в брюхе много воздуха, почти не воняет, некоторое время можно легко прожить. В рыцарских доспехах куда удобнее скользить в драконьей шее, чем голяком, ничего не обжигает, удобно, пованивает, конечно, но как водится. Короля нашёл почти сразу, он видимо потерял сознание, что на руку, не будет мешаться. Мы с королём свалились в желудок чудовища, стало посвободнее, что дало возможность вытащить кинжал. Стоя по колено в жгучем желудочном соке, я, оскальзываясь, встал на ноги поудобнее. Я привык давно носить катцбальгер или ландскнехту – здоровенный кинжал, другой меч чуток меньше. В городе часто имеется запрет носить меч, даже рыцарю, поэтому длинный кинжал всегда при тебе, способный потягаться с добрым мечом. Чем удобная штука: кабацкая драка без катцбальгера не обходится, в тесноте этой штуковиной орудовать просто чудесно. Вот теперь, вытащив железку, я тщательно прицелился и ударил дракона прямиком в сердце, его было слышно и биение чувствовалось. Сразу брызнула липкая драконова кровь, чудище начало корчиться и упало. Воздуха и так было маловато, а теперь кончался совсем, поэтому, я вспорол брюхо дракона изнутри, надеясь, что по драконовой традиции чудовище завалилось на бок. Приходилось вспарывать дракона как дохлую рыбину, только сильно посложнее – даже на брюхе, где кожа самая мягкая, резать всё равно, что воловью. Но, удар клинком, ещё удар и повеяло ветерком, показался лучик света, придавшие силы. Я удвоил усилия, вскоре разрез увеличился, я смог выпихнуть наружу, в руки перепуганных рыцарей короля, затем выбрался сам. Вонь, конечно, стояла несусветная, все доспехи были в драконьих кишках, поддоспешник пропитался кровью чудовища, зато как обычно ссадин и царапин не имелось. Оруженосцы, сняли с меня доспехи, принесли запасную одежду, благо рядом имелась речка, можно было отмыться. Короля привели в чувство заморской вонючей солью, он очумело глядел на дракона, но видимо разумом повредился – дёргал головой, нёс околесицу. Его отловили и удерживали в палатке, чтобы рехнувшийся монарх не смущал войска.

– Отменно, – похлопал меня по плечу подошедший император, – Готфрид, ваша слава бежит впереди вас, теперь вижу она оправданна, вы не глядя спасаете короля, бросившего вас в темницу по навету.

– Не в этом ли задача рыцаря, ваше императорское величество? – сказал я, принимая кубок вина, – в клятве сказано защищать веру, монарха и слабого.

– Ох, Годфрид, вы настолько чисты сердцем, – приобнял меня император, – если бы половина моих рыцарей была как вы, я владел бы миром, коварство, предательство и корысть – вот удел рыцарей и вельмож, истинное благородство можно встретить лишь в простолюдинах.

– Отмечу, ваше императорское величество, – сказал подошедший Сен-Поль, – отряды Готфрида позволили нам отбить англичан и сделать поражение не таким позорным.

– Да, об англичанах, дракон совсем сбил с мысли, – нахмурился император, глядя как выскочившего из палатки короля поят водой как младенца и затем уводят слуги, – нам всем требуется англичан разбить и освободить северные земли.

– Но армия королевства разбита, новую собрать в этом году не получится, – сказал Сен-Поль, – состояние короля сами видите, плачевное.

Из палатки короля выбежали слуги, начали метаться, затем снова вбежал вышедший было лекарь, вскоре слуги выплеснули тазик пущенной крови. По движению и рассеянным лицам слуг, было видно, что дело плохо. Все прошли в палатку, где в агонии корчилось тело короля, он был очень бледным, покрыт крупными каплями пота и исходился пеной. Лекарь был весьма потерянного вида, всем своим видом говоря о беспомощности. Король несколько раз дёрнулся всем телом, выгнулся дугой и затих. Лекарь поднёс зеркало, оно не запотевало.

– Разум короля не вынес ужаса пребывания в чудовище, – неуверенно произнёс лекарь.

– Скорее надышался испарениями в брюхе дракона, – покачал я головой, – я-то привычный к этой отраве, не уберёг короля.

– Полно, Годфрид, себя корить, – хлопнул меня по плечу император, – событие весьма печальное, что говорить, я потерял союзника, но приобрёл нового: король умер – да здравствует король!

– Но кто будет королём?! – вскричал Сен-Поль.

– Мать умершего короля, возможно, имеет некоторые шансы на престол, но женщина в такое время на троне будет не к месту, а детей у короля не было, – размышлял император, разглядывая тело покойного, – герцог Бургундии и граф Фландрии погибли, их малолетние дочери к престолу не годны, остаётся всего один кандидат на престол.

– Я даже подозреваю какой, – вздохнул Аделард, – может граф Тулузы?

– Его не поддержит Папа, граф почти отлучён от церкви за его прелюбодеяния и еретические выходки, – покачал головой император, – перед нами будущий король, если мне не изменяет Карл, забыл какой по счёту.

– Значит коронация… – сказал Аделард, имевший с десяток имён и титулов, просто имя Аделард нравилось ему больше всех, а первым именем было Карл, – неожиданно, хотя весьма лестно.

– Да здравствует король! – заорали слуги, выбегая из шатра.

– Да здравствует король! – заорали вскочившие войска, не понимая, что происходит.

– Ваше величество, – преклонил Сен-Поль колено и протянул корону, – за неимением герцога Бургундского, позвольте мне…

– Полно вам…, – взял и повертел в руках корону Аделард, – да встаньте все и ты Годфрид, портки на коленях протрёте, Сен-Поль – назначаетесь коннетаблем.

– Войско хочет приветствовать нового короля, – откинул полог император.

Вести о смерти непопулярного при жизни и нелюбимого после такого поражения короля обежала пожаром войско. Аделарда многие недолюбливали за его прошлые дела, однако теперешние бои сделали его весьма популярным. А увидав любимого в войсках Сен-Поля с мечём коннетабля – ликование солдат стало неподдельным. Лагерь неистово вопил, даже приунывшие остатки войска, бежавшие с умершим королём радостно кричали. А отряды Сен-Поля и мои, стоявшие плечом к плечу с отрядами Аделарда вовсе радовались несказанно ожидая королевского жалования и привилегий – мечты любого наёмника. Вдоволь намахавшись руками и флагами, все разошлись к пожалованным по такому случаю новым королём бочкам с вином. Остальные устроились в развёрнутом шатре, в королевском суетился лекарь и слуги, подготавливая тело к перевозке в фамильный склеп.

– Нам стоит скоординировать наши действия, – сказал император, отпивая из кубка, – могу предложить пока незначительную помощь, вот освободятся войска на юге, тогда смогу предоставить что-то посущественнее, пока имеется флот на юге, его можно перебросить для перерезания коммуникаций англичанам.

– Но армия практически разбита, ваше императорское величество, – сказал Сен-Поль.

– Коннетабль, мы видим достаточные силы для войны, – улыбнулся император, – Готфрид с его головорезами отправится в Ла-Манш и перережет линии снабжения англичанам, вместе с Барбароссой – алжирским пиратом, я договорился о его участии.

– Виданное ли дело христианам нанимать сарацинского пирата? – нахмурился герцог.

– Лихие времена, призывают нас к лихим поступкам, – сказал император, – Готфрид, что вы думаете о сарацинах.

– Хайреддин-паша отчаянный пират, славный полководец, громивший крупнейшие христианские флоты, – сказал я, – ему английский флот будет нетрудной добычей.

– О чём и речь, – кивнул император, – Рыжая борода избавит нас от англичан, взамен просит небольшие земельные наделы юга, что нам всё равно не удержать, поладите с сарацинами?

– Сарацины такие же люди, как мы, – сказал я, – веры иной, но нашего бога тоже почитают, кровь у них красная, страдают от жары и холода, люди как люди, но склонны к предательству.

– Готфрид тебе предстоит набрать войск и отправиться в Пор-Сен-Луи-дю-Рон, что на Средиземном море, – покивал император, – там ожидает эскадра Барбароссы, готовая начать громить англичан, главное полностью отрезать Англию от материка. А герцог Сен-Поль будет любезным отбить нам северные земли, пока вы топите английские корабли. Думаю, герцог Этьенский, будет лучшим новым королём, чем этот бедолага, всё же внук Карла Безумного, коронация в Реймсе, через неделю будет день большого литургического праздника, лучшей даты не сыскать. А про короля скажем, что погиб на поле боя, как полагается, вёл рыцарей вперёд и пал с мечом в руке, негоже народу думать, что короли могут умом тряхнуться и помереть изошедшись пеной, про монарха должно знать, что о народе печётся непрестанно и рыцарь из первых, готовый на врага броситься в любой момент с горсткой оруженосцев.

– Ваше императорское величество, – хором проговорили мы.

– Пустое, – усмехнулся император, – расскажите мне лучше про драконов.

– О, ваше императорское величество, – сказал я, – расскажем и даже накормим – седло дракона тушёное в вине отменно вкусно.

– Тушёная драконятина? – удивился император, – всякого видал, но такое диво!

Император с большим интересом изучал разделываемого дракона. Мы со знанием дела распотрошили чудище, как обычно кости приберегли для университета Аделарда, нужно же новоиспечённому королю, открывающему теперь уже королевский университет иметь диковинку, помимо книг и глобусов. Драконы всегда были малочисленны в других землях, это здесь по горам и лесам их пряталось много, хотя теперь встречаются всё реже и реже. Даже у Папы Римского скелета и шкуры дракона не было, только несколько клыков, надо сказать весьма небольших, у нас в Сарже любой мальчишка имел коллекцию побольше. Шкуру, как водится, подарили императору, у меня половина рыцарей имела обтяжку щита из драконовой шкуры, она была тяжеловата, поэтому с обтяжкой щеголяли только молодые и сильные, остальные предпочитали баловству небольшой стальной щит. Шкуру очистили и растянули, под ней мог в дождь устроиться целый отряд. Ребята, знакомые с драконьим мясом, стали радостно готовить свежатинку, благо двигались на каше и солонине, времени охотиться не было, а окрестные селения выгребли слуги рыцарей и мародёры. Вскоре над лагерем поднимался восхитительный аппетитный дымок вкусной еды, лагерь был должным образом разбит, мы уселись в поданные кресла и наслаждались самым изысканным обществом в лице императора.

– Надо сказать, вино очень недурное, – сказал император, попробовав вина из бочки с двумя драконами, – ваше производство?

– Да, виноградники Саржа, увы, но лучшее вино мы приберегаем, ваше императорское величество, в поход взяли дешёвое, – сказал я, – мы пришлём дюжину бочонков лучшего.

– О, весьма и весьма интересный вкус, – кивнул император, принимая от слуги плошку с драконьим мясом и пробуя, – даже я бы сказал изысканный, есть нотки подкопчённого чернослива.

– Мы закоптим мяса, ваше императорское величество и завялим, – сказал я, – если посчитаете нужным, сможете даровать привилегию полакомиться драконятиной кому-то из верноподданных, мы даже солонину из дракона делаем.

– Солонина из дракона! – хохотнул император, – положительно, Годфрид, молва о вас лишь зарница, по сравнению с молнией: король теряет армию, вы разбиваете англичан, южане годами не могут убить дракона, вы делаете солонину из драконятины, мои пушечные мастера едва изготавливают дюжину бомбард в год, вы построили целый город, сравнимый с Пассау или Золингеном.

– Большинство заслуги в сражении с англичанами у их светлостей Сен-Поля и Этьенского, ваше императорское величество, – сказал я, не забывая всё, чему учили герольды и трубадуры в общении с вельможами, – их талант стратегов позволил свести битву к ничьей.

– Готфрид, будете продолжать в том же духе, скоро окажитесь на паркете во дворце в должности сенешаля или фельдмаршала, – улыбнулся император, – надеюсь, заслуги герцога и барона будут оценены по достоинству?

– Получите земли нашего переметнувшегося коннетабля, – усмехнулся Аделард, – вам Готфрид отходят его владения в здешних краях, а герцогу владения в Италии и Австрии, кроме того, Готфрид получает звание адмирала и разрешительную грамоту быть корсаром или нанимать любого в качестве королевского корсара.

Мы долго сидели с императором у костра, попивая вино и беседуя вполне по-приятельски, насколько вообще можно беседовать с императором на равных. Конечно мой опыт подсказывал: от трона и монархов нужно держаться подальше, они хуже всякого дракона – того хотя бы убить можно, а что выкинет король или герцог завсегда загадка. Император вроде казался отличным человеком, только что у него там за мысли под беретом ходят строем неизвестно: он может послать меня воевать с английскими пиратами, а сам в это время сватать английскую королеву или устраивать брак какой-нибудь английской принцессе на своём кузене. А скорее всего, его заботят не пираты, а возможность вторжения в Англию с целью свержения короля Ричарда III и возведение на престол Генриха, жившего в герцогстве Бретань на правах знатного пленника. Генрих был единственный из Ланкастеров или как называли их в Англии партии «алых роз», кто остался в живых, хотя с небольшими правами на престол. Думается, император преследовал вполне себе понятную для монархов цель ослабить извечного противника, терзавшего материк больше сотни лет и повернуть островную политику в свою пользу.

А пока император рассказывал добрые охотничьи байки, много говорил о битвах прошлого, потому как слыл весьма образованным в военном деле полководцем, обсуждал последние труды по фортификации и военному делу, хвалил идею открытия университета. Было полное впечатление, что мы в гостях у добродушного высокопоставленного дядюшки, не видавшего много лет своих племянников. Даже седобородый Сен-Поль, властно командовавший, робел перед императором, иногда выдавая себя фальшивым смехом и напряжёнными плечами. С другой стороны, привыкнув общаться с королём и его свитой, довольно высокомерных и невежественных вельмож, поневоле станешь настороженным и опасливым, после избавления из темницы я тоже стал таким. Если император может себе позволить заглатывать кубок за кубком вино, то участвующие в посиделках, кубки едва пригубляли. Утром император позавтракал разогретой драконятиной, помахал всем рукой и ускакал восвояси, пообещав прибыть через неделю в Реймс для коронации, оставив нас решать столетней выдержки вопрос с англичанами.

– По слухам англичане сидят по замкам и ждут подкреплений, – сказал на импровизированном совете Сен-Поль, – они могут помешать коронации, но сил маловато, хотя нам кроме заслонов сейчас выставить некого. Поэтому нам следует как можноскорее ехать в Реймс, участвовать в коронации и быстрее собирать войска, собирать наёмников, вербовать рекрутов. Пушки и аркебузы из Саржа очень пригодятся, нужно выгрести из королевства всё, что осталось, хотя для позорной битвы король выгреб из страны всё возможное. Будем формировать армию нового образца, ставку сделаем на пушки и мушкеты, будем воевать порохом и ядрами, раз пиками и мечами разучились.

– Я прикажу навербовать на севере побольше наёмников, через месяц возвращается с юга моя армия, – сказал будущий король, – прознав о крупном перевесе, многие бароны и герцоги не выставляли отрядов, поэтому мы сможем получить около тысячи рыцарей. У меня в италийской армии есть отличные командиры, под стать Гонсало, они подготовят к осени новую армию, пусть небольшую, с малым опытом, зато новым оружием, а ветеранов хватит для решительного штурма, у англичан осталось не так много замков. Главное отрезать их от острова, там конечно продолжаются мятежи, хотя война «Алой и Белой розы» закончилась, но англичане, шотландцы и ирландцы мастера побузить, можно сказать гражданская война не закончилась. К англичанам может прибыть подкрепление, даже незначительные силы могут изменить положение вещей, даже сейчас, решись англичане наступать, неизвестно где мы смогли бы их остановить и смогли бы? Поэтому первостепенная задача, соединиться с этим Рыжебородым сарацином, выйти из Средиземного моря без столкновений с Испанией и Португалией, а затем начать громить английские военные и пиратские корабли.

– Единственное, что может подпортить добрый план, – вздохнул я, – моря я никогда не видал, только озёра.

– Море это есть большое озеро, – усмехнулся многоопытный Гонсало, – вот океан – бескрайняя стихия, моряцкое дело многотрудное, но кораблями нам управлять не придётся: абордаж, резня в трюмах, стрельба из пушек, вот наша задача, только на качающейся палубе, не на земле. Мои ребята много абордажей пережили, есть опытные моряки, ты добро бился на тверди, на море тоже сумеешь, если брюхом силён.

– Не так всё печально, – сказал Сен-Поль, – кроме Рыжебородого с его удалыми головорезами, вас будет ждать дюжина имперских кораблей с опытными командами и надёжными капитанами. Кроме того, имя Барбароссы должно будет вселить ужас, одним присутствием, ещё никогда сарацинские пираты не безобразничали так далеко на севере.

– А мы их потом выгоним назад? – спросил я.

– Им северные воды не нравятся, – сказал Гонсало, – они давно могли захватить всё побережье, Хайреддин-паша не любит север, ему подавай тёплые воды и богатую добычу, но за предложенные ему земли он готов помёрзнуть, здешнее лето ему как зима.

– Тогда мы отбываем немедленно, – сказал я, – нужно побыстрее выводить эскадру.

– Ни в коем случае, дорогой Готфрид, – улыбнулся Аделард, – я настаиваю на присутствии на коронации в Реймсе, у тебя и твоей супруги будут почётные места.

– Ваше величество, – поклонился я, – исполнить ваш приказ будет большой честью, а преклонить колено и поклясться в верности удовольствием.

– Годфрид, – рассмеялся будущий король, – если бы я не знал тебя, когда едва произведённый рыцарь загнал меня в кроличью нору, я бы подумал, что ты испытанный придворный шаркун и льстец.

– Благодарность и уважение лишним не бывает, Аделард, – вздохнул я, – надеюсь, ты будешь справедливым монархом, заботящимся о благе королевства и простых людей, как желал с университетом, а не просто развлекающимся охотой пьяницей, разворовывающим казну для любовниц и строительства роскошных замков.

– Да, ты убийственно честен, Годфрид, хоть голову отрубай, – улыбнулся Аделард, – за последний год, мне кажется, я прожил целую жизнь, раньше я жаждал королевский трон, власть, преклонение, а теперь, неожиданно я стану королём и испытываю только огромную тревогу как я буду отбиваться от англичан и других врагов, где взять деньги с пустой казной на армию и жизнь королевства, как сделать королевство таким же, как твой Сарж, где все радостные, сытые и глядящие в завтрашний день с уверенностью, что будет работа и если война – господин защитит.

– Позволено ли будет дать совет, как другу, ваше величество, – слегка поклонился Гонсало, – все в этом мире делается маленькими шагами, ибо путь в тысячу лье начинается с первого шага. Годфрид не просто счастливец: он много и усердно тренировался с мечом и даже копьём, воевал вместе с герцогом даже в Испании и Италии, изучал латынь, читал книги, что немыслимо для крестьянского паренька. Он не боялся, или боялся, но страх превозмогал, а достались ему рыцарские шпоры – стоял как сказано бесстрашно, не как сделает большинство рыцарей – сбегут или договорятся о почётной сдаче и выкупе. А получив Сарж, он не предался пьянству, чревоугодию, похоти и удовольствиям – он тяжко трудился, давая работу всем желающим, глядя учёные книги и слушая советы мудрецов и учёных мужей, при этом уважая порядки и местную знать, чем заслужил любовь народа и священников, а затем подвигами и двора. Вашему величеству предстоит та же задача: для монархов вы лишь побочная ветвь, для простолюдинов неизвестный крупными подвигами рыцарь, может кто вспомнит турнирные победы. Для двора нынешнего короля вы «новая метла», все станут бояться потерять свои места, наверняка будут интриговать. Для англичан – новый игрок, они будут осторожничать, вспоминая ваши былые победы и ожидая войны. Поэтому тяжким трудом вам удастся завоевать сердца вельмож и простых людей, если они почувствуют как развивается торговля, искусства, науки, в стране царит достаток и порядок, суды справедливы, бароны не топчут вспаханные крестьянские земли, враги повержены, а король мудр и скромен. Тогда, в отличие от других, вы войдёте в историю с прозвищем Мудрый, а не Лысый, Длинный Ляжки или Косматый. Я уже наговорил на четвертование или только на повешенье?

– На заключение в темницу определённо, – улыбнулся Аделард, – достало бы мне ума выполнить сие.

– Окружите себя мудрыми советниками, – сказал Сен-Поль, – есть учёные мужи среди епископов, кардинал нынешний весьма учёный муж италийских кровей, наверняка университет посетят многомудрые философы, в ратном деле вам учиться нечему, а королевское хозяйство мало отличается от герцогства, ваш управляющий замком Тараскона явил чудо не меньшее, чем Годфрид в Сарже – земли из захолустных стали приносить по двести тысяч ливров в год, это сравнимо со всей королевской казной. Причём это не отбирание последнего куска у крестьян, я сам бывал в тамошних землях – таких упитанных и довольных крестьян я никогда не видал.

– Не знаю, как отнесутся дворяне к таким нововведениям, – сказал Аделард, вздохнув, – они считают, что право забирать у крестьян последнее – их святое право, дарованное Богом и королём – помазанником божьим, а их дело охотится и пьянствовать, иногда оказывая любезность королю, выставляя отряды на войну. Неугодных королей постоянно убивают кинжалами или травят вином на пирах.

– У Папы гвардия из швейцарцев, вам Бог послал не менее верных шотландцев, – сказал Гонсало, – стреляют из луков они намного хуже английских лучников, но аркебузы освоят скоро, в стране они никого не знают, подкупить их сложно, языком мало кто владеет, поэтому будут преданы только вам. Будут охранять во дворце и сопровождать конными в походах.

– Мысль недурна, гвардия из иностранцев, – кивнул Аделард, – с управляющим тоже подумаем, он незнатного происхождения, но сделаю его советником какого-нибудь старенького герцога и будут слушать. Вот послушал вас и успокоился, зачем ещё нужны друзья?

– Давайте лучше собираться, – сказал Сен-Поль, – дороги неспокойные, до Реймса три дня пути, коронация тоже дело непростое, то елей выдохнется, то архиепископа Господь приберёт, то корона закатится в дальний угол.

– Старый циник, – хохотнул Аделард, – в дорогу.

На пути в Реймс встречались многочисленные отряды наёмников, быстро подбираемые Гонсало по сходной цене для войска Сен-Поля. К исходу третьего дня, все по дороге знали, что в Реймсе собирается большое войско нового короля. Император со своими гонцами разослал известие о коронации герцога Этьенского, как единственного оставшегося претендента на корону после славной и героической гибели предыдущего короля. К Реймсу стекались желающие поскорее устроиться при новом дворе герцоги и бароны, а также всякие проходимцы и искатели приключений.

Город возник на исходе третьего дня, он был окружён подновлёнными серого камня, однако невысокими городскими стенами, непригодными к сдерживанию обстрела ядрами. Даже катящиеся за нашим отрядом пушки, могли вынести городские ворота, конечно город нуждался в защите. Хотя Реймс был знаменит лишь величественным и красивым собором, где издревле короновали монархов, а так город, как город, каких много, ни знаменитых мануфактур, ни великой истории, хотя основали селение ещё римляне. Нового монарха встречали спешно собравшиеся вельможи, городской совет, побитый молью архиепископ и разношёрстная толпа купцов и рыцарей. Все, услыхав новость, спешно прибыли из окрестных замков и городков, чтобы успеть первыми быть представленными новому королю. Шла довольно нервозная суета, конечно вся королевская свита остановилась во дворце То, примыкающему к собору. Здесь по традиции короли жили и облачались перед коронацией. Надо сказать, дворец был запущен, по стенам прыгали блохи, про запахи говорить не стоили. На ужин устроились во дворе, при свете факелов, благо погода была отличная, только утром немного поморосил дождь.

– Столько лести, – усмехнулся Аделард, – все спешат поклониться и выказать верноподданнические настроения.

– То ли ещё будет после коронации, – хмыкнул Сен-Поль, – если назначить время для целования задницы будущего короля, то боюсь, передерутся за первые места.

– Это-то меня и беспокоит, – нахмурился Аделард, – искренности никакой, меня едва замечали раньше, выиграй я войну или турнир, а теперь надменные месяцем ранее вельможи пресмыкаются, стараясь сохранить свои посты.

– Увы, – вздохнул Сен-Поль, – такова природа человека, а мудрость короля быть выше, не думая, что это награда, власть – тяжкое бремя.

– А разве вы, коннетабль, – сказал Аделард, – не испытываете удовольствие от власти над армией, жизнями солдат, не получаете наслаждение от выполнения ими приказов, ваша гордость не удовлетворена вашими многочисленными победами?

– Увы, Аделард, – снова вздохнул герцог, – я поменялся бы местами с последним солдатом в первом ряду, до последнего держал бы пику, будучи проткнутым вражеской, не бросая строй из-за товарищей, если бы это спасло моих солдат. По мне власть это бремя: всё время назначать идущих на смерть, выбирать, кому жить, а кому умереть, разменивать жизни на победы в бою. Для меня война тяжёлая мужская служба, я понимаю, что без войны королевству не выжить, враги его сметут, но каждый раз, услышав про новую войну, я вижу лица солдат, ушедших по моему приказу на верную смерть. Я помню многих по именам, но многих не помню и мне стыдно от их лиц в моей памяти. Каждая моя победа – сотни и тысячи смертей, мой меч обагрён кровью по самое навершие.

– Мне теперь тоже стыдно, что я посылал солдат на смерть с улыбкой и находил удовольствие во власти, – хмуро сказал Аделард, – стыдно, что вообще не помню их лиц.

– Что говорить мне, – поднял кубок Гонсало, – оставьте мрачные мысли, выпьем этого доброго вина, вы будущий король, не престало грустить, а ну, что замолчали музыканты!

– И право, ваше величество, – улыбнулся я, – у вас целая жизнь впереди, чтобы творить справедливые дела и сделать жизнь подданных лучше, это ли не великий дар Господа, искупающий ваши прошлые настоящие или мнимые прегрешения?

– И верно, – улыбнулся Аделард, – что скулить, как побитый пёс, когда впереди добрый вепрь и мы полны сил затравить его? Звучи рог, лейся вино!

Уже поздней ночью, собирались расходиться, благо на рассвете должна была начинаться церемония коронации, внезапно наехал император со своей небольшой как водится свитой. Максимилиан быстро поужинал, благо валился с ног от усталости и отправился спать. Остальные тоже разбрелись, поприветствовав императора, благо церковники роились с мрачными лицами, ожидая завтрашних торжеств и поминутно отлучаясь приклонить колена в очередной молитве. Надо сказать, молитв у них было запасено преизрядно, все уже прочитали с дюжину, только король бегал в часовню раза три, как приехал, его хотели вовсе оставить молиться всю ночь, однако Аделард решил нормально поужинать и выспаться. Со всех окрестностей стекалось знатное духовенство нужное и не нужное на коронации.

Поспать нормально не дали церковники – они вломились в спальню короля под утро, вместе с вельможами, имеющими право участвовать в коронации. Если бы остальные имели возможность вламываться в спальню к будущему королю, здесь собрался бы весь город – на площади перед собором уже роились горожане. Аделарда, ещё сонного, взяли за ноги и подмышки, подняли вверх и поставили на ноги таким нелепым способом. Этим церковники хотели сказать, что король, дескать, не помер, а его надгробие поднимается и перерождается в нового короля. Вот никогда не видал воскресших мертвяков. Нас с Сен-Полем, хмурых и не выспавшихся разбудил и привёл на это занимательное зрелище оруженосец императора, тот конечно присутствовал на почётном месте при церемонии. Затем короля долго одевали, вот никогда не понимал страсти присутствовать при облачении короля, особенно учитывая, что короли тоже человеки и по утрам им требуется опорожнить кишечник и отлить. Аделард не был исключением, потому все почтительно ждали, слушая весьма занимательные трели выпускаемых газов и льющихся струй. Один из рыцарей выполнял почётную миссию стулоносца: приносить и выносить горшок со священными королевскими отходами. Затем будущему королю надлежало выбрать заложников Святой Скляницы.

Сказать, что история Святой Скляницы сомнительна – ничего не сказать. В руки этой зимой мне попалось описание коронации Хлодвига, так никакой скляницы там не упоминалось. Зато легенда, рассказываемая святым Ремигием внушала большое доверие: ангел небесный в образе голубя, принёс скляницу Ремигию из самого Реймса, чтобы помазать лоб Хлодвига при его коронации. Архиепископ Гинкмар за историю ухватился, а может сам её выдумал, дескать, он хотел короля помазать обычным миро, а тут священный елей прямиком с небес. Конечно, это укрепляло власть церковников из Реймса, а прежде всего аббатства. Вот мы с Сен-Полем внезапно и попали в «Заложники Святой Скляницы» – нам предстояло въехать в кафедральный собор на рыцарских конях и сопровождать внешней охраной архиепископа, несущего Скляницу и «баронов ордена Святой Скляницы», несущих серебряный балдахин над архиепископом. С другой стороны обязанность почётная и весьма необременительная, Аделард улыбнулся, отдавая распоряжение, чем избавил нас от долгих молитв и стояния в свите. Пока короля окончательно готовили и вели в собор, мы отправились облачиться в доспехи, оруженосцы поспешили их украсить всяческими лентами и изображениями.

Король тем временем направился в кафедральный собор, уже рассвело, там распевали Псалмы первого молитвенного часа. К псалмам Третьего молитвенного часа подходила процессия из аббатства святого Ремигия. Архиепископ торжественно вышагивал с ковчежцем, прикованным к его шее цепью – довольно большой овальной шкатулкой, где была закреплена Скляница, тоже весьма больших для переноски голубем в клюве размеров. С другой стороны, церковники скажут, что ангел был в образе голубя, а грузоподъёмность ангела поди больше дракона, а тот вола утаскивает запросто. Опять же, размер голубя не оговаривался, возможно, это был героических размеров голубь, навроде летающего страуса, его светлости один южанин рассказывал о сарацинских нелетучих птицах, запросто убивающих клювом крупную собаку. Балдахин несли весьма уважаемые вельможи, не слишком довольные привилегией тащить тяжеленное сооружение, весьма надо сказать облезлое от времени. Но все сохраняли самый важный вид, гордо вышагивая и обливаясь потом, архиепископ семенил, тяжело дышал и всё норовил опустить тяжёлый ковчежец, служки поддерживали его за локти. Они медленно подошли к кафедральному собору, мы осторожно, удерживая непривычных к зрелищу жеребцов, встали по сторонам, медленно вышагивая. К слову, в обычные дни, заезжать в собор на лошади довольно большое преступление, но сегодня это была моя почётная обязанность. Ближайший ко мне барон, с чёрной лентой с изображением золотого креста и лилий, с подвешенным голубем со Скляницей в клюве, этой лентой зацепился за мою шпору. Не заметив, он запутался лентой и оступился, чуть не выронив балдахин, пришлось подхватить и удерживать тяжеленную штуковину из седла, пока достойный, но пожилой рыцарь выпутался. Аделард, видимо очень скучавший на церемонии, улыбнулся и кивнул мне. Все громко клялись доставить Скляницу после церемонии назад в аббатство святого Ремигия. Мы спешились, жеребцов увели, а нам предоставили почётные места, где можно было с комфортом наблюдать зрелище. Большинство стояло, а многие на коленях уже долгое время.

Аделарду поднесли реймсское евангелие, нужно было произносить клятву. В принципе это было традицией, теперь необязательной, но почётной. Будущий король за словом в карман не лазал, поэтому громко и складно пообещал хранить привилегии духовенства, поддерживать веру, изгонять еретиков, всячески защищать королевство от врагов, поддерживать порядок и справедливый суд, творить милосердие и построить университет. Судя по тому, как скривился архиепископ – университетов церковники, тем более светских видеть не желали. Аделард также клялся сохранить рыцарские Ордена Святого Михаила, Святого Духа и Святого Людовика, что после разгрома было немаловажным – Аделард с Сен-Полем всерьёз рассуждали о полном роспуске Орденов. Но, Максимилиан, сидящий на почётном кресле, явно был сторонником рыцарских орденов и турниров, поэтому отживающие дворянские привилегии явно продолжатся. С другой стороны, должен же я насладиться своим рыцарским достоинством, позволяющим ходить посреди улицы, не рискуя быть затоптанным первым конником. Всё же меч у пояса и серебряные шпоры пока многое значат в этом мире. Архиепископ после клятвы традиционно спросил одобряют ли присутствующие нового короля. Все одобрительно загудели, вспоминая времена, когда франкского короля выбирали просто волею лучших воинов. Но времена пришли другие, может скоро королей будут свергать простым одобрением заговорщиков, бывало уже такое, англичане только закончили воевать.

Но, пока рыцари чувствовали себя вершителями судеб, поэтому настало время вручать главному рыцарю страны королевские рыцарские доспехи, их привозил настоятель аббатства Сен-Дени, где они хранились. Важный главный казначей королевства подносил башмаки, сам герцог Бургундии вручал золотые шпоры. Реймсский архиепископ, с трудом вручал меч, это был Жуаёз, легендарный меч Карла Великого в роскошных золотых ножнах и с золочёной гардой. Мечом архиепископ опоясал короля, ему пришлось помогать всем миром, старик едва не упал, его поддерживали за локти. Затем Аделарду пришлось ослабить серебряную шнуровку, ему обнажили плечи и локти, под звуки очередных молитв за здравие короля, он встал на коленях перед алтарём. Архиепископ из Скляницы взял немного елея, смешал с миро, архиепископ большим пальцем помазал короля на макушке, груди, плечах и локтях. Затем короля одели, по сути как священника, его можно сказать и возвели в сан священника, архиепископ помазал ему и руки.

– Милостию божий перед нами новый Хлодвиг! – провозгласил архиепископ, – узрите избранника Бога на земле!

Короля облачили в одежды, поднесли корону, скипетр и жезл, кольцо, тем самым завершая обряд коронации. Нового короля архиепископ усаживал на возвышающийся над амвоном трон, откуда король взирал на подданных и ожидал клятву верности – оммаж. Герцоги и графы по очереди и старшинству подходили к королю, целовали его или руку, насколько чувствовали себя важными, восклицая «Да здравствует король навеки!» Нам с Сен-Полем тоже выпала возможность чмокнуть уже ошалевшего от происходящего Аделарда в щёчку, ставшего теперь Карлом VIII, благо у нашего дворянства всегда заваляется имя-другое в запасе, а у герцогов имён и титулов на добрую книгу наберётся. Затем ворота собора распахнулись и «простой люд», на самом деле тщательно отобранный из числа наиболее знатных купцов и горожан, а также богачей королевства ринулся в собор, чтобы увидать нового короля и рассказывать об этом всю оставшуюся жизнь. Многие за такую возможность платили звонкой монетой. Все ликовали, громко кричали, заглушая охрипших уже от молитв служек. В воздух запускали птиц, гадивших на дорогие одежды, летели драгоценные медальоны и золотые монеты.

Но мучения короля продолжались литургией, теперь он мог сидеть на троне, однако приходилось постоянно вскакивать и приносить на алтарь дары: хлеб, вино и тринадцать золотых монет, в знак того, что как невесте на свадьбе дарят тринадцать монет, так король, как супруг страны дарит ей монеты и сливается с народом. Затем короля причастили как священника и наконец церемония окончилась, а происходило это уже за полдень, сказать, что все устали, не сказать ничего, что говорить об архиепископе, того практически носили. Ему на шею приковали Скляницу и под балдахином утащили назад в аббатство святого Ремигия. После чего начинался пир, однако радостного провождения ждать не стоило: король в церемониальных одеждах восседает с двенадцатью герцогами, тщательно изображающими своим видом и одеждами апостолов. Только к глубокому вечеру, сложив корону, перстни и тяжёлые одежды, Аделард смог вырваться от церковников, самих порядком уставших от бесконечных церемоний. Наконец в небольшом зале дворца То накрыли ужин, где собрались настоящие друзья нового короля, поскольку многих вельмож требовалось отставить от должностей как бездарей и казнокрадов, многие был давними врагами, многие не понимали нового времени. За столом собралась всего дюжина человек, включая естественно императора, незримо присутствовавшего на церемониях, но не вмешивающегося.

– Поднимем кубок за здравие нового короля! – улыбнулся император, – да будут годы его правления длинными, свершения славными, память о нём долгой, враги разбиты, а потомство изобильно!

– Да здравствует король навеки! – вскричали все в едином порыве.

– Но, если удалятся от придворных расшаркиваний, дорогой Аделард, – сказал император, – в лихое время досталась тебе корона, сам посуди: север захвачен, англичане ждут подкреплений, сил выбить из замков у тебя немного, я с радостью помог бы тебе, но завяз с итальянскими войнами, северные бароны весьма неспокойны, было три неурожайных года, на севере почти голод, отряды наёмников приходят качающимися от недокорма. Я верный союзник твоего королевства, но кроме флотилии пиратов не смогу помочь, возможно, это ослабит Англию, а твои войска пока восстановятся и выбьют англичан из замков.

– Император, ситуация немного изменилась, – улыбнулся король, – были наняты около пяти тысяч наёмников, их будут спешно вооружать и обучать с новым оружием. В Сарже отливаются бомбарды и изготавливаются мушкеты для осады замков и городов, оружие скупается в Пассау и Золингене, свозятся со всех крепостей и замков. Значительная часть баронов и рыцарей на войну не явились, это тоже многие сотни обученных воевать, хоть ленивых ребят, под страхом колесования и конфискации земель пойдут воевать как один. Я стягиваю все имеющиеся войска для решительного удара по англичанам, чтобы успеть до зимы завершить кампанию, хотя бы взятием основных замков. А лучше, разыграть бы нам карту герцога Франциска II?

– Генрих Тюдор, граф Ричмонд, – улыбнулся император, – сам хотел предложить такую кампанию организовать, помню его мальчишкой, сейчас возмужал, стал подозрительным и честолюбивым, просто бредит возвращением английского престола.

– Годфрид со флотом Барбароссы не только отрежет англичан от снабжения, но проложит нам путь в саму Англию, – покивал король, – освободив земли от англичан, мы получим немалое количество наёмников, желающих повоевать, лучше они будут мародёрствовать на английской земле, чем здесь, даже если Генрих не захватит трон, всё равно ослабит Англию.

– К тому же, ходят упорные слухи, что герцог Бекингем недоволен королём и склоняется поднять восстание, что будет очень на руку, – кивнул император, – если поддержать внутреннее восстание, Генрих сможет набрать пополнение, у него валлийские корни, его дед Оуэн Тюдор был казнённым ланкастерским командиром – за ним пойдут английские простолюдины и бароны.

– Кроме того, Томас Стенли – большой сторонник дома Ланкастеров, сейчас муж матери Генриха – графини Ричмонд, – развивал интригу король, – наверняка захочет поддержать высадку, если она будет успешной.

– Бей дракона в его логове, – улыбнулся император, – что скажите Годфрид?

– Скорее льва, чем дракона, – сказал я, не очень довольный такими кознями и интригами, а чем ближе к трону, тем изощрённее они становятся, только и думают как извести соседнее государство или земли, оттяпать кусок пожирнее, устроить старую добрую войну, совсем не заботясь о народе, с другой стороны, что взять с королей, императоров и вельмож, – драконы никогда в логове не принимают бой, вылезают наружу.

– На львов намного проще охотиться, чем на драконов, – со знанием дела сказал император, – конечно зверюга страшная и опасная, но мне привозили тигра – вот ужасный хищник, он разрывает льва пополам мимоходом.

– Набросимся же тигром на английского льва, – сказал Сен-Поль, тоже не любивший интриги и далеко идущие политические замыслы, – ещё одна славная битва не помешает.

– Боюсь одной не обойдёмся, – вздохнул император, – но обратить любое поражение в славную победу есть великая мудрость и военная наука.

Пока мы скучали на коронации, Гонсало набирал войска, благо при столице всегда крутился воинский люд, кондотьеры спешили с отрядами в надежде получить жирный куш, горожане тоже были готовы наниматься в солдаты за хорошее жалование, многие воевали, чай не дремучие крестьяне. Отряды собирали и другие рыцари, но прослышав, что мои люди отсиделись за рогатками, стреляя из пушек и мушкетов, а потом не вступая врукопашную остановили всю армию англичан, перерезавших цвет французского рыцарства, больше стремились ко мне. Всем хотелось доброго жалования, оружия, убивающего на огромном расстоянии так, что голову подставлять под топор или меч не требовалось, хорошей еды и удачливого командира. Наши отряды, вставшие под столицей чётким лагерем, где царил порядок и чистота были лучшим примером: добротная чистая одежда, хорошее вооружение, отличное питание. Даже королевские гвардейцы бывало хотели переметнуться, что говорить о бедных полувооружённых рыцарях и просто солдат, желающих послужить. Гонсало был разборчив, его вербовщики отбирали здоровых, опытных солдат, готовых не бежать с поля боя, тем более прибыли несколько сильных и хорошо вооружённых отряда испанцев и германцев, их удалось нанять раньше короля.

Аделарду тоже оставались значительные силы: армия больше разбежалась, чем была перебита, в основном погибли спесивые рыцари со своими не менее спесивыми свитами. Хорошо обученные стрелки и арбалетчики организованно отошли с нами, пикинёры ушли с поля боя тоже практически целыми. Войска, собиравшиеся у столицы оказались довольно внушительными, тем более прослышав о коронации и понимая, что новый король может и голову снять, стали подтягиваться и «хворые» рыцари со своими отрядами, их оказалось довольно много пряталось по замкам. Со всех сторон спешили отряды наёмников, они, конечно спешили и к англичанам, но там больше предпочитали своих лучников, наёмникам платили меньше, чем в королевстве. Сен-Поль, ухватившись за идею о шотландских стрелках, уже приказал формировать отряд сопровождения короля, шотландцы были верные и отличные вояки, ненавидящие англичан. Их вооружали аркебузами, спешно формировался и артиллерийский парк, войну собирались вести по-новому, без таранных ударов копьями и рукопашной с топорами.

Глава 16

И мне хочется верить, что это не так,

Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.

Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в мечтах,

Я, конечно, спою – не пройдёт и полгода.

Песня «Корабли постоят, и ложатся на курс». Владимир Высоцкий
Поутру я отбывал в Сарж, чтобы сформировать войска, да повидать жену и сына. Если простолюдины видят, как ежедневно растёт их чадо и непрестанно могут наслаждаться руганью с женой – рыцари такого удовольствия лишены, находясь в непрестанных походах и войнах. У меня будет едва неделя, чтобы привести дела баронства в порядок, побыть с семьёй, подготовить войско к выступлению и соединиться с пиратами Барбоссы в далёком южном порту. Мы едва успеем выйти к берегам Ла-Манша, чтобы успеть перерезать в конце лета поставки оружия и продовольствия, вместе с подвозом подкреплений. Дело конечно прибыльное, добыча намечается немалая, но опасность в море тоже грозила нешуточная, я на кораблях хаживал раза три, на югах, по рекам и озёрам. А море говорят огромное, шторма приключаются такие, что волна может замковую стену перехлестнуть запросто, что говорить об жалких деревянных судёнышках, набитых блюющими наёмниками, крысами и гнилыми сухарями.

Сарж продолжал радовать деловитыми мастеровыми, довольными сытыми жителями, тучными стадами и табунами, обильными полями. По дорогам катились возы с товарами, по речке сновали десятки судов, пристань была забита торговым людом и тюками, не встретили ни одного разбойника, только людей шерифа. Мастерские разрослись неимоверно, там движение людей и грузов вовсе напоминало крупный город, вроде Милана или Вены. Постоянно куда-то отправлялись возы, подвозился уголь, лесины, кожа, всякая всячина. За мастерскими ухали пушки и аркебузы, там же упражнялись многочисленные новобранцы. В общем, родной город встречал благоденствием и достатком, что радовало всех, а мне приносило ощутимый доход. Сам город тоже вырос, домов стало раза в два больше, по окраинам много стояло каркасов, пространство между брёвен заполняли глиной, строили быстро. Хотя мы возвели городскую стену с большим запасом, вскоре, если прирастать город станет такими темпами, дома выйдут за стену. Однако, это было наименьшей проблемой. Встречало нас совсем мало народу, остальные были на работах, не бросать же дело, чтобы поглядеть на военный отряд, в Сарже они снуют до стрельбища и обратно почитай каждый день.

– Опять уезжаешь? – недовольно спросила жена, держа молчаливого ребёнка, – ты сына хочешь увидеть, когда ему шпоры вручат?

– А ты хочешь увидеть здесь англичан? – спросил я, вздохнув, – наш покойный король потерял армию и помер, а нам теперь разгребать.

– Пусть новый король и разгребает, – фыркнула Мария, – ты отслужил больше месяца, участвовал в битве, что ещё королю нужно?

– Много чего, – не стал я вдаваться в детали, а то Мария взбеленится намного сильнее, узнав какие дальние и опасные странствия предстоят мне, – за службу платят и весьма щедро, кроме того предвидятся трофеи.

– Но ты с поля боя привёз тоже не одни штандарты, – сказала Мария, глядя, как выгружают из возков захваченную у англичан казну и прочую добычу.

– Новый поход может озолотить, ты хочешь быть графиней или даже герцогиней? – спросил я, умалчивая, что сложить голову я могу быстрее, чем получу добычу.

– Графиней…– как все женщины Мария была падкой до громких титулов и всяческой показной мишуры, – ради герцогини, пожалуй, стоит ждать.

– Кроме того, земли герцогства теперь наши, – бросил я оформленные должным образом бумаги на стол, – герцог в бегах у англичан, отправь в замок нашего управляющего, пусть наведёт порядок в делах, но герцогиню не выгонять, содержать, как подобает, если сама не уедет, тогда препятствий не чинить.

– Однако новости, – вскинула бровь Мария, понимая, что вместо замужества с бедным провинциальным рыцарем Войтехом, ей выпал шанс стать женой удачливого и богатеющего рыцаря Готфрида, – посмотрим, что Аделайн скажет.

– Не обижать её, – сказал я, зная, как женщины любят позлорадствовать чужому горю, – она плохого нам ничего не сделала.

– А я ничего и не думала… – покачала головой Мария, но в уголках её глаз плясало злорадство высшей пробы, – будет как сыр в масле кататься.

– Оставлю тебе Ирен, будет помогать, – сказал я, – она же станет командовать гарнизонами и армией, случись что, её хорошо слушаются и очень толковый солдат.

– Ирен пригодится, – кивнула жена, весьма сдружившаяся с воительницей, благо делить им в отличие от герцогини было нечего, – с ней спокойно почти как с тобой.

– Ладно, вечером поговорим, – махнул я рукой, увидав посыльного от братьев.

Дел за моё отсутствие накопилось, однако ничего глобального, всё катилось по широкой дороге в нужную сторону. Братья, конечно, немного ошалели, узнав, что земли герцогства теперь мои, а столицей герцогства теперь будет Сарж. Они стали прикидывать, как использовать свалившееся богатство с наибольшей пользой, кого поставить управляющим в каком замке, как организовывать ярмарки, сколько теперь платить налогов в казну и сколько поставлять королю войска. Последнее их огорчило до крайности, выходило налогов теперь нужно платить раза в четыре больше, а войска собирать вшестеро больше. Однако доход герцогства в четыреста тысяч ливров их быстро развеселил, тем более, удвоить его в следующем году, ежели не случится неурожай они смогут. Оставив захваченных грандиозными планами братьев и управляющих, я направился к Лорентину в мастерские.

– Поздравляю с удачным походом, ваша милость, – помахал рукой мастер, – слыхал пригодились пушечки-то?

– За счёт них выжили, – кивнул я, – нужно как можно больше такого оружия.

– Всю бронзу извели, дорогая больно, пушки из сварных стальных полос лучше и дешевле, но возни много, подмастерье из Фландрии прибился, он чугунные пушки отливал, – сказал Лорентин, – теперь чугунные льём, ядра тоже чугунные будут, весить будут как два-три каменных, лететь кучнее, а пушка станет легче, но стенки толще, а значит надёжнее, разрываться не станут.

– Очень пушки нужны и мушкеты, – вздохнул я, – воевать на море станем.

– Мушкетов наделано хоть все остатки королевской армии вооружай, – усмехнулся мастер, – пороха в избытке, однако новых пушек немного пока, осваиваем только, четыре дюжины смогу предложить, всё, что успели, работаем без отдыха.

– Четыре дюжины уже хорошо, – сказал я, вспоминая, что тяжёлые каракки с тремя мачтами обычно несли двадцать орудий, считаясь самыми хорошо вооружёнными судами, – можно четыре корабля оснастить.

– Обычно неф, – мастер назвал каракку на местный лад, – может быть вооружён едва тремя пушками, как огромный «Грейс Дью», у меня там отец служил, пока корабль молния не спалила.

– Будем надеяться, что пушек нам встретится в море немного, – успокаивал я себя, – у Барбароссы больше галер, чем мореходных кораблей, там пушка-другая, больше малокалиберные фальконеты.

– Англичане да, пушки не любят ставить, – кивнул Лорентин, – зато испанцы с португальцами мастаки, у них сейчас военное и флотское дело на высоте, а оружие какое делают!

– Надеюсь с испанцами воевать не придётся, – поёжился я, – мореходы плохие сказывают, зато как дерутся испанские солдаты видал – опасный и стойкий противник.

– Ладно, твоя милость, – засобирался мастер, – пойду, за косорукими этими глаз да глаз нужен, иначе металл загубят или ещё какую напасть учинят, неделю назад, чуть кузницу не спалили, а начнись тут пожар, взлетели бы на воздух, прямиком к ангелам.

– Опять поминаешь имя Господа всуе, – нахмурился подошедший Гонсало.

– Ухожу-ухожу, – исчез мастер.

– Наёмников собралось много, больше половины воевало на море, – доложился Гонсало, – есть добрые моряки, многие вынуждены были спасаться бегством из портов, их захватили англичане. Думаю можно набрать экипажа четыре для больших каракк, в принципе, даже без Барбароссы сможем побузить в Ла-Манше, там много кораблей не требуется. Обещали дюжину годных кораблей – хорошо, если полдюжины окажется, не сильно гнилых и имеющих команды.

– Тебе лучше знать, – нахмурился я, – в морском деле ничего не соображаю.

– Корабль как замок, – сказал Гонсало, – как построили, как отремонтировали, кто занимает, так корабль и воюет. Если капитан негодный и команда под стать, так любой корабль разваливается, воевать невозможно. Здесь ещё плавание недалёкое, а вот месяцами идти, сухари с червями глотать, да солонину, а попади в штиль – вообще через неделю с ума сойти. Вода протухнет и всё.

– А море действительно солёное? – спросил я, – такую воду нельзя пить?

– Скорее горькое, – ответил Гонсало, – пить-то можно, но недолго – помрёшь и всё, дождь надо собирать или рыбу выжимать и пить воду из неё.

Новый поход вышел тихим – никто даже поглядеть не пришёл. Даже жена, не пришла, Марселон заболел и даже Лорентин отливавший огромный колокол, не мог отойти. Поэтому отряды встали пораньше и медленно потопали по утренней росе, позавтракав кашей с грибами, да пивом. Обычно рыцарские отряды питаются сами, на жалование, потому многие совершенно негодны в походе или бою. Я ввёл правило обеспечивать армию одинаковым питанием, были в отряде кошевары, чтобы все ели одинаково, а не травились всякой дрянью случайно украденной или сваренной неумелой рукой. Приворовывали все, кошевары тоже, но повешенный на оглобле, ворюга и негодный повар быстро свели покражу солдатской еды до разумного минимума. Я сам питался из солдатского котла, поэтому точно знал задалась ли сегодня похлёбка или хорошо ли пожарили мясо. В отряде были охотники, они били дичь, чтобы разнообразить каши и придержать солонину, её нажрёмся Гонсало сказал в море до тошноты. Конечно, богатые наёмники и рыцари пили вино подороже солдатского, могли накрыть отдельно стол, однако питание отрядов было налажено хорошо, поэтому все ели примерно одинаково и хорошо.

Нужно было поспешать, флот давно простаивает, летнее время уходит, конечно, в Ла-Манше по словам Гонсало можно воевать и зимой, но весьма опасно из-за штормов и погода совершенно дрянная. Мы были с его светлостью на севере в порте Кале, где все странно коверкали слова, совершенно было непонятно порой, что говорят жители. Так скажу погодка там в отличие от Саржа премерзкая, в рубашке зимой выйти не получится, ветер и холодно, а англичане сказывают вовсе привыкли к ещё более жуткой погоде. В Кале мы познакомились с ганзейскими моряками, некоторые были из далёких восточных городов Новгорода и Пскова, если я правильно запомнил чудные названия, так моряки оттуда хвалили погоду севера королевства. Рассказывали, что зимы у них стоят снежные и морозы трескучие, реки замерзают и возы гружёные едут прямиком по льду, прямо как холодными зимами в Нидердландах. А дальше на северо-восток вовсе океан замёрзший стоит, едва оттаивая летом, корабли там делают с круглым дном, чтобы если льды затрут можно было корабль сберечь. Правда как льдины затирают корабли я не понял, зато понял, отчего меха самые дорогие оттуда – соболь и куница должны иметь такую шубейку не для красоты, а чтобы выжить. Много диковинного тогда я слыхал от моряков и про морских чертей и морских змеев, угощали нас пивом из мёда, вяленной и солёной рыбой, которая ужасно воняла, зато была самым вкусным лакомством с элем. Как они придумали вяленую рыбу с элем есть? Сильные и умные люди эти новогородцы или как их там, пили вусмерть, дрались отчаянно, девок любили, что те ходили потом с трудом, но довольные.

Чем южнее шли, тем жарче становилось, лафеты пушек местами рассохлись и ломались, приходилось ремонтировать вечерами, забросив стволы на повозки, чтобы не задерживаться. В походе вообще многое становится на места: башмаки всем пошили на германский лад, оказались весьма удобными и недорогими. Скажите в походе что главное? Порох? Лошади? Питание? Ноги солдата. Любой полководец, не вылезавший из седла может загубить армию плохой обувкой. Конечно, армии победнее вообще босыми воюют, однако справная обувка всегда кстати. Мы шли без лошадей практически, чтобы погрузиться на речке Рон на корабли и сплавиться через половину страны до Пор-Сен-Луи-дю-Рон, где стоит флот Барбароссы. Так получалось намного быстрее, хотя первую неделю мы шли пешком и весьма медленно. С другой стороны на лошадях здесь делать было нечего, мы шли короткой, однако весьма каменистой дорогой, иногда срезая вовсе через равнины. Волы неспешно и мощно тянули возы и пушки, а солдаты бодро шагали вперёд. К окончанию недели показался городишко Сен-Вюльба, где должны были ожидать корабли. Городишко был маленький, бедный и грязный, корабли были просто развалинами, команды пьяными и разошедшимися по гулящим девкам. Капитаны стали было возмущаться, едва я выказал недовольство, но Гонсало вытащил пистолет и наставил в лоб самому крикливому. Волнения сразу улеглись, благо крикуны признали весьма редкое и дорогое оружие и помирать даже от такой чудесной вещицы не хотели. С капитанами солдаты вытаскивали моряков из единственного в городишке борделя и пары кабаков, да ходили по домам. Вусмерть пьяную матросню складывали на палубах барж, дав несколько раз по зубам сопротивляющимся. Баржи взяли под караул, расположившись неподалёку лагерем. Конечно, места просыхающих бедолаг заняли солдаты, отчего бордель стал немного качаться, а кабатчики не могли нарадоваться новым прибылям, однако Гонсало давно отучил всех пить до звериного образа, в отрядах давно не осталось пьяниц, не способных поутру держать пику или хватающихся в кабаке за нож с пьяных глаз. Мы, конечно, тоже выпили доброго вина, сидя у костра и глядя на прекрасные звёзды, высыпавшие над баржами с храпящими пьяницами, иногда встающих с закрытыми глазами, чтобы отлить с борта или пускающих струю себе в штаны.

– Надеюсь, флот Барбароссы в лучшем состоянии, всё же сарацины, – покачал я головой, – слыхал про матросов, что пьют неумеренно и дебоширят на берегу, но чтобы так!

– Особо не надейся, – усмехнулся Гонсало, отпивая из кубка изрядно, – Барбаросса наполовину грек, наполовину турок, оба народца винцомпобаловаться не дураки, сарацины тоже разные бывают и пьют много и свинину едят, думаю, флот его весьма пёстрый и воняет на его каракках похлеще пивной бочки в дрянном кабаке. Надо как испанцы: да, мы много пьём, не соблюдаем дисциплину, но когда наступает время драться, мы стоим насмерть, как швейцарцы, а может лучше. Французы такие же, как испанцы, вы много пьёте и дерётесь отчаянно, не такие механические и исполнительные как немцы. А сарацины всегда в каком-то движении, расслабленные, думают о гуриях девственных, райских кущах и прочих мальчиках в зелёных одеждах. Поэтому в плен к сарацинам сдаваться не вздумай – яйца отрежут и будут насиловать, а потом запросят дорогой выкуп.

– Содомиты, – буркнул я, – у нас тоже знать не брезгует мужскими жопами, да крестьяне не отстают, поэтому напиваться вусмерть отучился с детства, видал как-то, что приключилось с напившимся до упада оруженосцем в лагере его светлости.

– Надо грузиться на имперские корабли, не к Барбароссе, – сказал Гонсало, отрезая ножом мясо и накалывая его остриём, чтобы отправить в рот, – вооружить корабли максимально, пока идём на баржах поучить ребят стрелять при качке и порох не подмачивать. Если сарацины предадут, а такое вполне возможно, будем отстреливаться, артиллерия у них будет, но меньше и хуже нашей, уведём три-четыре корабля и будем действовать самостоятельно.

– Да, у нас справных моряков как раз на четыре корабля и набирается, – кивнул я, – сарацины могут быть верными союзниками до времени, а затем предать на ровном месте. Главное на испанцев не напороться, они Барбароссу постараются разнести в перья.

– Барбаросса испанцев и венецианцев бил много раз, – вздохнул Гонсало, – может быть сумеем договориться, главное чтобы этот пират не стал промышлять своим основным занятием. По дороге много богатых городов, много кораблей, не думаю, что сарацины удержатся от грабежа.

– Нам только войны с Испанией не хватало, – кивнул я, – ваши пошлют флот, придётся отстреливаться.

– Может и проскочим, – отпил Гонсало, – Барбаросса говорят умный и дальновидный флотоводец, однако кто его знает, я сам иногда имея под рукой хороший отряд, борюсь с искушением ограбить богатый городишко. Часто сложно отговорить солдат от мародёрства, трудно вешать старых ветеранов, привыкших грабить, воюют-то ради добычи.

– Да, идейного солдата найти сложно, – улыбнулся я, – читал тут Цезаря, даже в римской армии получали жалование, легионер был просто наёмником.

– Да, люблю почитать про Рим, – кивнул Гонсало, – такие свершения, такие войны! Читал у них легионеров в лучшие времена было тысяч сто пятьдесят, попробуй сейчас такую армию собрать и прокормить! И Иерусалим захватили и север Африки и Галлию и Англию, весь мир! А какой флот у римлян был, куда теперешнему, мы еле Ла-Манш переплываем, а у них постоянно суда ходили, а рейнская флотилия! И что, в Тевтобургском лесу разбили германцы три легиона, Германик вернулся, как им вдарил, да Лимес построили, намного длиннее Вала Адриана. Я был на остатках башен и валов, был в Риме, тысяча лет прошла, Колизей разбирают на постройки уже тысячу лет, там красильня внутри, а Колизей нерушимо стоит. Я удивляюсь с римских правителей и граждан, как они строили эти могучие акведуки и города: Кёльн, Париж, Лондон, это же всё старинные римские военные лагеря.

– Да, Римом можно восхищаться бесконечно, – кивнул я, – они строили крепости, воевали в дальних странах, писали книги настолько великие, что мы теперь снова осваиваем знания, коим тысяча лет, а то больше. У меня в голове не укладывается, как можно было такими умными быть и умелыми.

– Может просто мы дикие и необразованные, – хохотнул Гонсало, – представляешь, что можно было сотворить, имея десяток легионов, с алебардами, пушками и мушкетами?

– Думаю, этому десятку легионов покорился бы весь мир, – кивнул я, – будем же, как древние римляне несгибаемыми и умелыми, чтобы побеждать и строить свою маленькую империю.

– В том-то беда, все строят маленькую империю, – сказал Гонсало решительно допив кубок и бросив его слуге, махнув рукой, что пить больше не станет, – представь себе империю от Лиссабона до Китая, что могла бы такая страна!

– Была такая, при монголах, – сказал я, блеснув знаниями, – но распалась, как Чингисхаан помер.

– Не знал, а монголы они какие? – спросил Гонсало.

– А пёс их разберёт, хроника была путанная, вроде лет двести назад монгольские конники воевали с рыцарями почти в Германии, битва при Легнице вроде, захватив до этого Китай и все страны до Германии, – сказал я, почесав в затылке и припоминая прочитанную книгу, – французским тамплиерам сильно досталось в сражении и тевтонцам, сам король Генрих был убит.

– И почему монголы не пошли дальше? – поинтересовался Гонсало, писая в речку.

– А пёс их знает, вроде приказ отступить получили, вроде хан помер и гражданская война за трон приключилась, – развёл я руками, присоединяясь с опорожнению перед сном, – церковники скажут чудо, но думаю, монголам просто бедность земель по вкусу не пришлась, они в Палестине с крестоносцами воевали, всяко Багдад и Индия с Китаем богаче.

– Да, слыхал там сказочные богатства, – кивнул Гонсало, – самые лучшие драгоценные камни из Индии привозят, а шёлк из Китая.

Наутро, пинками подняли матросню и заставили работать, капитаны помогали, глядя как Гонсало поглаживает рукой пистолет. Надо сказать, видок у матросиков был зверский, нечесаные космы дополняли всклоченные бороды, налитые кровью глаза и соседствовали с чудовищным перегаром. Однако, испив немного эля, они смогли, наконец, сфокусировать взгляд, уяснить, где находятся и трясущимися руками взяться за канаты и шесты. Баржи, наконец, отвалили от пристани, мы выловили замешкавшегося и упавшего в воду бедолагу, неудачно выбирающего канат и флотилия устремилась вниз по течению. Мимо проплывали городки и деревеньки, течение было весьма быстрым, даже ветерок подгонял. Качало, поэтому проплывая мимо каменных скал, я дал распоряжение переставить несколько пушек на морские лафеты и потренироваться в стрельбе. Дело оказалось нелёгким, но у Гонсало было несколько опытных морских канонира и дело пошло лучше. Становилось с каждым днём жарче, а затем показался городишко со светлыми невысокими домами и черепичными крышами, совсем как в Италии. Мы высадились у пристани, куда прибежал испуганный нашим появлением мэр, сопровождаемый десятком несмелых парней со ржавыми копьями и тесаками.

– Какое счастье, мы думали вражеский десант! – пролепетал мэр, потрясая клочковатой бородой, – город совершенно беззащитен.

– А флот Барбароссы? – удивился я.

– Этих пиратов удалось насилу выпроводить из города! – испуганно оглянулся мэр, – они бесчинствовали, приставали к жителям, едва не поубивали всех.

– Понятное дело, бузят пираты, – кивнул я, – а где теперь они стоят?

– На песчаных пляжах, здесь всё равно такому числу кораблей причаливать некуда, – махнул на юго-запад мэр, – мы отправляем им провизию и воду, чтобы здесь не шныряли, когда они только отчалят, совсем житья нет.

– Как сможем, так отчалим, – пообещал я, – нас прислали возглавить эскадру.

– О Пресвятой Брендан Мореплаватель, воистину отличные новости! – продолжал драматично заламывать руки мэр, ребята его тоже повеселели, засунув тесаки в простенькие ножны, – я дам провожатого, Вульфран, покажешь дорогу.

– Нам потребуются волы, чтобы отвезти пушки, – сказал Гонсало, – а потом нужно будет закупить провизию и запастись хорошей водой.

– Гуго, организуй волов, если Донациан будет артачиться, скажи: перестану закупать у него телятину, – засуетился мэр, – имеется добрая солонина, чистые, без червей сухари, вяленая рыба, сидр и вино, а воду можно набрать в ключах за городом, из реки вода быстро протухает.

Видимо мэр, недовольный вооружёнными людьми в городе хотел нас побыстрее спровадить, понять старикана можно: наёмники могут оказаться похлеще других пиратов. Мы, оставив половину отряда с пушками, отправились искать нашу флотилию. Было жарко, мы шли по песчаному пляжу, поросшему травой местами, попадались рыбацкие лодки. Миновав небольшую рощицу, мы увидали вдалеке мачты каракк и галер, число было не впечатляющим, около двух дюжин. Подойдя ближе, мы увидали четыре довольно больших трёхмачтовых каракки, десяток помельче, остальные просто галеры, весьма небольшие. На пляже были несколько шлюпок, мы добрались до стоящих на якоре кораблей и поднялись на борт. Охраны не имелось, флотилия будто вымерла, мы едва смогли криками разбудить сонного малого, тот поведал, что команда или спит, или загорает на пляже, многие ушли с рыбаками. Гонсало и его ребята стали осматривать корабли: большие каракки оказались старыми, но в хорошем состоянии, малые совершенно гнилыми и негодными, загаженными и воняющими. Галеры тоже были не в лучшем состоянии, впрочем, чего ждать от пиратов. Однако, выходило, что имперские корабли можно вполне использовать, даже такого небольшого числа хватит, чтобы устроить хорошую встряску англичанам в Ла-Манше.

Команды по-прежнему отсутствовали, нашлась всего дюжина сонных или пьяных матросов, ничего толком сказать не имеющих. Имперский командующий уехал в бордель неделю как и не возвращался, капитаны тоже появлялись редко, оставаясь в городе. Гонсало разогнал своих приводить корабли в порядок и отправил гонца, чтобы везли пушки. На каракках нашлись только фальконеты, что-то вроде больших мушкетов, немного правда, да орудий бронзовых имелось дюжины четыре на всю флотилию. Требовалось быстрее вооружить каракки, чтобы обезопаситься – любой крупный флот пустит на дно наши кораблики. Судя по искусной ругани ребят Гонсало, выбрасывающих за борт всякую гнилую и воняющую дрянь, дела шли не очень. На малых каракках обнаружили переломанные реи, грот-мачта была с крупной трещиной, имелись течи в трюмах, в общем, работы корабельному плотнику хватало. Требовалось заменить некоторые порванные паруса, канаты и имперские корабли будут готовы к походу. Начали подтягиваться кое-кто из команд, однако толку было немного, никто ничего не знал. Их отправляли на малые имперские каракки, пираты сами разберутся на своих кораблях. Вскоре прикатили пушки, их аккуратно на шлюпках доставили на борт и расставили на привезённых с собой морских лафетах с маленькими колёсиками. Подняли стяг с драконом, флот стал обретать нормальный вид.

К вечеру мы загрузились солониной и вяленой рыбой, всякими крупами, горохом и чечевицей, овощами и фруктами с хлебом на первое время, набрали очень вкусной воды в чистые бочки, загрузили местное весьма плохенькое вино и средней руки сидр. Город портовый, здесь парусина и канаты не переводились, имперская часть флота быстро ремонтировалась, к утру должны были привести суда в божеский вид. От дозорных пришло известие, что Барбаросса появился в городе с несколькими пиратскими капитанами и направляется к нам, узнав о прибытии адмирала. Вскоре его самого и капитанов стало видно, они прискакали на берег и направились на свои корабли. С появлением Барбароссы стали на берег стекаться группки матросов, вернулись рыбаки, с их лодок с корзинами рыбы тоже подтягивались матросики. Флот зашевелился и загудел, обсуждая новости, уже смеркалось, как прискакали двое капитанов, прослышавших, что мы прибыли. Они были пьяны, доложившись, что остальные капитаны пьяные вусмерть и будут только завтра. Думать, что делать с командой решили завтра, а пока, раз представился случай, мы отужинали на берегу великолепным рыбным супом и полакомились отличной свежей жареной рыбой, запивая это остатками нашего доброго вина.

– Моё почтение адмиралу! – пророкотал Барбаросса, подходя к костру, он был в чалме, при сабле, в богатых шёлковых одеждах, – надеюсь дорога была приятной?

– Ас-саляму алейкум ва-рахмату-Ллах Хызыр Хайреддин-паша, – решил я польстить пирату, используя весьма почтительное приветствие, – дорога была хорошей, готовы воевать?

– Мои люди что львы, их сердце готово сражаться вечно, – с восточной цветастостью выпалил Барбаросса, наливая себе вина.

– Нам бы этих львов увидеть на кораблях завтра, – сказал я, – мы отходим с утренним отливом.

– Да, Годфрид, слыхал про вас многое, все говорят быстроты не занимать, – усмехнулся в рыжую бороду пират, – большинство уже на кораблях, кто останется, значит останется.

– Корабли в порядке, достаточны ли припасы? – спросил я.

– Мы забиты припасами по самую палубу, – сказал пират, – достаточно пороху и ядер, говорят у вас много орудий, поделитесь?

– Мы привезли совсем немного, могу отдать пушки с двух имперских кораблей, они видимо не смогут выйти в море, совсем гнилые, – сказал я, не желая вооружать пирата и терять драгоценные пушки, а на маленьких каракках их было всего четыре и небольших совсем, – распоряжусь, чтобы их вам передали, надеюсь, завтра будет попутный ветер, штиль третий день говорят.

– Адмирал, ветер будет попутным, дойдём за неделю, – заверил пират, вытащив из-за пояса увесистый фиал и открыв пробку, – видите?

Из горлышка вылетело светящееся облако и превратилось в обнажённого немолодого мужчину с синеватой кожей, ниже пояса тот переходил в светящийся белый дым и уходил этим дымом в горлышко фиала. Гонсало перекрестился, моя рука потянулась к мечу, а пришелец сложил руки на груди и весьма презрительно уставился. Барбаросса внимательно наблюдал за нами, но явно разочаровался, видимо ожидал другой реакции, с другой стороны мы джиннов у сарацинов видали, эка диковина. Редки они, навроде драконов, больше вредные, чем полезные и весьма опасные существа. Его светлость хотел купить такого, исполняющего амурные желания, но заломили цену неимоверную.

– Джинн управляет погодой? – спросил я, окончательно разочаровав спокойным тоном пирата.

– Ветром, – объяснил Барбаросса, – для моряка весьма удобная способность.

– Дорого заплатили? – поинтересовался Гонсало.

– В добыче нашёл у иоаннитских пиратов, ещё рыцарями себя называют, – фыркнул Барбаросса, – грабят мусульманские корабли постоянно, еле тогда отбились.

– Да, у нас на флоте тоже много служит госпитальеров, – кивнул я, – отчаянные вояки.

– Позволю себе откланяться, надо готовить корабли к завтрашнему выходу, – поднялся Барбаросса и ушёл в темноту.

– Да, хлопот с этим неуправляемым пиратом будет, – вздохнул Гонсало, – надо ухо держать востро, чтобы не захватил имперские каракки.

– А что ему мешало это сделать раньше? – спросил я.

– Теперь это справные, отремонтированные корабли с пушками, забитые припасами и порохом, – махнул рукой Гонсало, – пираты мастера ночью перерезать команду.

– Я не против, дозорных поставить, пусть караулят всю ночь, – кивнул я.

– Тут это называется вахтенный, – усмехнулся Гонсало, – нос корабля – бак, корма – ют, входишь на палубу, отдай честь квартердеку и стоящему там капитану, хотя ты адмирал, честь будут тебе отдавать.

– Сдалась мне их честь, – хмыкнул я, – чай не девицы.

– Спереди бревно торчит, бушприт называется, мачта такая скошенная, там сетка, оттуда слабятся, – рассказывал бывалый Гонсало, – хотя тебе каюта положена, можешь в ночную вазу ходить, но при качке можешь и весьма живописно адмиральскую каюту расписать в коричневых тонах, да вазой же по голове получить, всё имущество надо убирать в сундук, он здесь рундук называется или закреплять. Любая незакреплённая штуковина, особенно пушка, может запросто покалечить или вовсе убить, а то корабль потопить.

– Шторм страшный? – спросил я.

– В море вообще страшно, в океане до одури страшно, – кивнул Гонсало, – кто в море не бывал, настоящего страха не знает. Волны через борт хлещут, ветер такой, что мачты ломает, даже парусов не нужно, мачт хватает, чтобы нестись с бешенной скоростью. Если корабль не подготовить, то паруса сорвёт, пушки в море сбросит, экипаж перекалечится, не забить люки – вода попадёт в трюм, нужно откачивать, холодно, может разбить об скалы или перевернуть. Но, главное как в любом деле работать слаженно, знать, что делать и уповать на стоящего рядом, поэтому моряки такие дружные – команды годами ходят вместе.

– А почему говорят ходят? – поинтересовался я.

– Сами моряки не знают, но говорят, что плавает человек в воде, а судно ходит, скользит по воде, – пожал Гонсало плечами, – слова-запреты, как не говорят «последний», а только «крайний», чтобы злые силы не утопили, потому как ежели ты ушёл в море, а не уплыл, так и потопнуть некому, ты же идёшь.

– Да, моряки ребята весёлые, погляжу, – усмехнулся я, – встану завтра с капитаном, буду его мучить вопросами, нужно учиться морскому делу, а то всякое может приключиться и как командовать тем, что не понимаешь.

– Понимать там немного требуется: ветер нужно ловить, да быстро ставить паруса, – сказал Гонсало, – на крупном вроде нашего корабле мачты всего три: первая фок-мачта, самая большая грот-мачта и сзади бизань-мачта. У нас одна четырёхмачтовая каракка, поэтому у неё есть малый грот или бонавентура её называют. Когда ветер слабый, ставят все паруса, если сильный, можно убрать почти все, если очень сильный, паруса берут рифы, там к парусу пришиты полоски, ими можно уменьшить парус. Сложнее искать путь, нужно звёзды разбирать, уметь находить стороны света, время отмерять, в картах разбираться, помнить течения, очертания берегов, этим штурман и капитан обычно занимаются, без них кораблю совсем никак. Боцман ещё, он матросню гоняет, те обычно могут одно-два дела всего делать, на мачту заскочить, да определённый парус убрать или поставить. Самое простое идти вдоль берега и ночью останавливаться, на берег сходить, намного сложнее открытым морем идти и выходить на порт, берегов не наблюдая. Здесь проще, будем идти по знакомому морю, вдоль берегов, в Ла-Манше вообще узко, его Каналом называют поэтому, хотя бывало и там людишек неделями носило.

– Разберёмся, – вздохнул я, – главное чтобы не укачивало.

– Тут как повезёт, – сказал Гонсало, – бывалые флотоводцы животом страдают, но терпят, главное не зацикливаться на качке, да есть, как следует, на голодное брюхо качка сильнее действует. У нас корабли большие, качка будет чувствоваться меньше.

– Ладно, давай по последней и спать, – налил я вина, – сухопутным крысам завтра предстоит стать водоплавающими.

– Мои солдаты тебя называют уважительно «Вьеха ратта» – в Испании так называют ветеранов, это означает «старая крыса», – сказал Гонсало, – не обижайся, я знаю крыс здесь не почитают серьёзным животным, ты, наверное, предпочёл, чтобы тебя называли вашим символом и гордостью – петухом.

– Его светлость любил себя сравнивать с петухом, – улыбнулся я, – мне больше нравилось, как на английский манер оруженосцы величали бывалого рыцаря «знающая старая птица», а германские наёмники говорят «старый заяц».

– Ага, целый зверинец, – допил Гонсало и отставил кубок, – надеюсь, джинн не подведёт.

– На синего только и надежда, – кивнул я, – иначе месяц тащиться, Барбаросса обещал неделю.

– Обещать они все мастера, – буркнул Гонсало.

Глава 17

Неравный бой – корабль кренится наш.

Спасите наши души человечьи!

Но крикнул капитан: «На абордаж!

Ещё не вечер, ещё не вечер!»

Песня «Корсар. Ещё не вечер». Владимир Высоцкий

Однако пират не подвёл. Загрузили и закрепили всё необходимое, подвезённое из городка. Мы на шлюпке прибыли на корабль, где мне выделили тесную каюту, однако остальные вообще ютились в грязном и тёмном трюме, где шныряли крысы и стояла вода. Гонсало хотел отправиться к солдатам, однако я уговорил его остаться в каюте, благо за собутыльником далеко бегать тогда не потребуется и вдвоём спокойнее, испанец, если случится непонятное – опытнее меня. Бросив вещи, мы поднялись на квартердек, расположенный позади, где нас поприветствовал хмурый и мрачный капитан. Там же располагался рулевой у здоровенного правила – румпеля и стоял слега пьяный штурман с картой. Внизу команду подбадривал боцман трелями морской дудки и пинками, здесь они были в ходу. Пираты для команд использовали барабаны и плётки, но с некоторых галер слышались дудки, где боцманские, на корабликах поменьше капитанские. Наутро большая часть команд была на борту, хотя ночью многие сбежали. Матросню разогнали по реям, они довольно скоро, невзирая на опухшие лица и трясущиеся руки поставили паруса, встали по местам и уставились на пирата. Тот усмехнулся, вытащил фиал и выпустил джинна, тот по-прежнему был синим и невозмутимым. Ветерок был на берег, отлив слабым, всё обещало полное безветрие вскоре, однако быстро затеялся нешуточный бриз в попутном направлении. Паруса, доселе висевшие безжизненно и едва колыхаясь, надули пузо и ощутимо рванули корабли, самые нерасторопные даже попадали. Ветер, можно сказать, был даже излишне крепким, но хмурый капитан приказал убрать марсели – такие косые паруса, оставив только прямые, благо ветер дул строго туда, куда направлял его с помощью джинна Барбаросса. Пират отсалютовал нам, оставалось только поклониться ему в ответ, пока союзник был весьма полезным.

На берегу появилась группка людей, судя по флажкам это был имперский командующий флотилией и несколько капитанов, однако забрать опоздавших не представлялось возможным. Неизвестно насколько ценные моряки эти ребята, а разгильдяи и пьяницы точно преизрядные. Утром появились многие офицеры и штурманы, несколько капитанов, впрочем, ребята Гонсало уже сформировали свои экипажи из бывалых моряков, прибывшие попали к ним в подчинение. Испания страна мореходов, там бывают такие, что воды больше чем в кружке не видали, если живут в глубине страны, а бывают такие, что видят океан ежедневно. Поэтому, набрать в моём войске добрых мореходов было несложно, через одного воевали на море, каждый третий служил на корабле матросом или рыбачил. Все имели опыт абордажа: особого вида самого отчаянного боя, где нужно как на крепостную стену взобраться на крутые борта, загнутые внутрь каракки и броситься вниз, на пики и тесаки команды, прокладывая путь товарищам. Имея пушки, можно конечно топить корабли издали, но абордаж оставался пока единственной формой боя на море. На мачтах были «вороньи гнёзда» или «марсы», такие площадки, откуда во время абордажа стреляли мушкетёры, арбалетчики и лучники. Конечно, марсы использовали для высматривания земли вахтенные, но предназначались они для самого кровавого боя, марсовые стрелки последние защищали корабль, если на палубе и в трюмах всех перебьют.

Стоя на скрипящем и словно дышащем судне, я ощущал прохладный морской ветер и смотрел на зелёные волны моря. Это было волнующе и страшно одновременно, совершенно непохоже на виноградники и крепостные стены. Просто дерево и канаты, а какой восторг от летящего над волнами корабля! Было что-то волшебное во вздымающейся палубе, свисте ветра в канатах, их называли такелаж, деловитой беготне команды, железной уверенности в собственных силах капитана, зорко глядящего по курсу. По морю явно ходили особые люди, знающие что-то, недоступное сухопутным. Где-то в глазах хмурого капитана пряталось это знание, даже мальчишка, драящий палубу шваброй понимал это, скаля зубы. Штурман, склонившийся над картой и что-то показывающий капитану явно тоже знал что-то про морскую жизнь, что говорить про боцмана, гоняющего экипаж по одному ему ведомым делам. Корабельная жизнь мне нравилась, своей деловитостью, каждый знает место, понимает, что делать. За бортом и вовсе показались диковинные рыбы, они неслись с немыслимой скоростью, обгоняя корабль и выпрыгивая из воды с радостным стрекотанием. Воистину море было удивительным миром, полным очарования и красоты.

Наша каракка называлась «Святой Гоар», зато остальные были нидерландскими, поэтому названия там приключались одно смешнее другого, голландцы вообще шутники ещё те: «Каас Хоофд» – головка сыра, «Гроте пенис» – большое достоинство. Мелкие два судна назывались проще: «Бремен» и «Любек». Пиратские корабли вообще непонятно, назывались ли как-то, сарацинские надписи было сложно отличить от рисунков. На флагмане Барбароссы виднелся синий джинн, невозмутимо глядящий вперёд, команды разбрелись спать или другим занялись, многие играли в кости, палубы опустели, изредка появлялся кто-то. Наши корабли представляли собой мастерскую и прачечную одновременно: команда драила палубу, выбрасывала остатки хлама из трюма, переносили плохо закреплённые грузы, повара здесь называли коком, тот готовил к обеду сытную похлёбку. Гонсало умел занять всех полезным делом, привести любой свинарник в божеский вид, сколотить разномастный люд в толковую команду, встречающую любого самого грозного врага дружным залпом. На марсах глядели в оба зоркие ребята с мушкетами, рулевой имел разумный вид, капитан что-то обсуждал со штурманом, изредка прихлёбывая вина.

Надо сказать, хоть волна была небольшая, но вскоре желудок немного заволновался, стало немного не по себе, слюна потекла, завтрак пытался лезть наружу. Капитан, увидав моё немного напряжённое лицо, сунул мех с вином, оно было крепким и горьковатым, зато сразу стало легче. Старый, изрезанный морщинами на загорелом лице испанец, с серьгой в ухе сверкнул белоснежными крепкими зубами и кивнул, переключившись на разговор со штурманом. Двое уже висели на борту, подкармливая рыб своим завтраком, судя по кислым лицам многим было непривычно. Впрочем, боцман проиграл обед, хотя есть совсем не хотелось, мы с Гонсало направились к себе в каюту и я затолкал в себя щедро сдобренное мясом и овощами варево. Хотя поначалу желудок брыкался, но пища усвоилась, стало получше, хотя качка усиливалась, видать джинн или Барбаросса спешили и прибавили ветра. Я по примеру капитана, налил себе во флягу горького вина и отхлёбывал, если начинало мутить. Надо сказать, к вечеру желудок видимо смирился с неизбежностью, поэтому практически не беспокоил. Хуже было с опорожнением: после обеда захотелось мне сходить по маленькому: уцепившись за сетку, качаясь, полдюжины матросов скорчились, выдавливая из себя переработанную еду. Вид такого зрелища меня настолько потряс, что я забыл, для чего пришёл. Вернувшись в каюту, мочевой пузырь о себе напомнил, я, воспользовавшись ночной вазой облегчился, выплеснув её в окно. Заодно озадачился вопросом: как быть со штанами? Куда их девать? Отлить в море оказалось делом непростым, а сходить по большому вовсе задачей рискованной и достойной акробатов бродячего цирка. С другой стороны, у рыцарства имелся ответ на такой вызов: бре с разрезом на заднице – присел, штаны разошлись, оправился, встал и двигай по своим делам. Обычно такие надевали в бой или страдая животом, Людовик Сварливый даже ввёл такие штаны в моду, бесконечно страдая животом сам, брюхо у него было хворое. Поэтому я надел такие штаны и едва пузо захотело послабиться, ловко забрался на сетку и запросто достиг желаемого, без того, чтобы стаскивать портки заранее или стараться не наложить в них. Гонсало, старый морской волк, тоже переоделся, оказалось и капитан щеголял в бре, сразу не обратил внимания. Матросы-то вовсе иногда бегали голышом, море презанятное место.

Единственное: спалось в море плохо. Качало изрядно, в каюте были лавки, они же лежаки, жёсткие, того гляди упадёшь ночью. Рындой, таким колоколом, всё-то бы матросам назвать помудрёней, отбивали склянки, то есть время, отмеряемое песочными часами из стекла, потому и склянки. В море всё переназвали: скамейка – банка, лодка – шлюпка, верёвка – конец, только бы запутать сухопутного человека. Так вот эти склянки, как зазвенят-зазвенят. Всё скрипит, ухает, плещется, моя бренная тушка решительно отказывалась засыпать в таком необычном месте. Долго ворочался, мешая спать Гонсало, тот не выдержал, налил полный кубок крепкого вина и заставил меня выпить. Не сказать, чтобы качка и скрипы исчезли, однако стали менее назойливыми, а потом незаметно для себя я уснул. Экипажу было намного хуже в тёмном и душном трюме, отчаянный всё же народ моряки.

Наутро выяснилось по эскадре, что двое умерло по непонятной причине, один повесился, не выдержав качки, а дюжину рундуков кто-то обшарил. Трупы зашили в парусину и привязав к ноге по камню из балласта выкинули за борт, едва прочитав молитву, здесь особенно не церемонились. Зато Гонсало учинил целое расследование по краже: вор был недалёким, сложив украденное к себе в рундук. Вором оказался корабельный плотник, хороший мастер, зато плохой человек. Его мастерство было нужно, поэтому вешать его не стали, а решили килевать. Это особая казнь, чисто морская: наказуемого привязывают за руки и бросают за борт, а канат тянут с другой стороны борта. На днище множество ракушек и наростов, они могут быть острыми как бритва, поэтому даже если не захлебнётся с перепугу, то поранится изрядно, говорят многие не выживали. Плотнику повезло, его тащили довольно быстро, не бросив на половине пути, днище недавно чистили, поэтому вернулся наказанный с ошалевшими глазами, весь трясущийся, но относительно целым. Он клялся больше не воровать, целовал крест и просил всех прощения. Гонсало пообещал если повторится – весьма изощрённым способом повесить на рее. Пираты тоже выбрасывали трупы умерших в море и отрубили кому-то голову, видать провинился кто-то. Море, как любой поход чреват опасностями для жизни, ничего не попишешь.

Барбаросса не приставал к берегу, шёл открытым морем, берега давно скрылись из вида. Иногда на горизонте появлялись паруса, но спешили скрыться, завидев пиратские корабли. Вообще завидев эскадру старались убраться подальше, история как с отрядом ландскнехтов: может протопают мимо, а может зарежут и ограбят. Торговые корабли больше жались к берегу, там было оживлённое судоходство, сновали военные корабли, защищающие от пиратов и сами пираты, старающиеся захватить добычу посущественнее. А в открытом море что делать, место опасное, случись что, никто не поможет. Но Барбаросса, с его-то джинном, мог себе позволить ходить где угодно. С другой стороны идти открытым морем хороший шанс не встретиться с враждебным флотом. Особенно стоило опасаться испанского флота, самого мощного и опасного в этой части мира.

– Испанцев бы только не встретить, – вздохнул я, – не хватало только отведать испанских пушек.

– Не хотелось бы, – нахмурился Гонсало, не жаждущий схватиться со своими отчаянными соотечественниками, – ну, вот, марсовые что-то увидали, вон как всполошились.

– На горизонте португальский корабль, – сказал капитан.

– Ну, хорошо не испанский, – вздохнул я.

– Португальцы ещё опаснее испанцев, – ухмыльнулся Гонсало, – они испанцам знатно в битве при Алхубарроте знатно показали почём фунт лиха.

Навстречу шла не сворачивая каракка со странным квадратным флагом, красного цвета с белым квадратом внутри и зелёными геральдическими лилиями. На мостике спокойно, высился полностью вооружённый и одоспешенный капитан, вся команда бала отменно вооружена и явно приготовилась к бою. Несколько галер Барбароссы ринулись наперерез, заставляя каракку убрать паруса, но капитан заложил ловкий манёвр и увернулся от галер, сбив одной рулевое управление. Барбаросса с джинном, что-то наколдовали и ветер стал препятствовать ловкому португальцу. Однако хитрый капитан быстро разобрался с поникшими парусами, переложил курс и ловко маневрируя увернулся от галер пирата. Но пиратских кораблей оказалось слишком много, они зажали португальца и начали бросать кошки. Острия впивались в крутобокие борта, португальцы старались их сбросить или перерубить топорами, но кошки были на отрезках цепей, только потом шёл канат, но многие цепи удалось разломать или даже перерубить топорами. Но кольцо всё сжималось, послышались выстрелы, заухали немногочисленные пушки, застрекотали мушкеты и фальконеты. Казалось у португальцев не было шансов, однако завязавшийся бой продолжался и пиратам доставалось основательно: несколько галер отвалили с повреждениями, одна даже загорелась, на палубах валялись десятки убитых, орали раненые. Абордаж затягивался, пираты никак не могли высадиться на палубу, а португальцы стойко держались, отчаянно и метко отстреливаясь.

– Мы не воюем с Португалией! – крикнул я Барбароссе, подойдя ближе, тот наблюдал за боем издалека, скрестив руки на груди, – у нас задача топить англичан!

– Добыча сама идёт в руки, – крикнул пират, – наверняка забиты специями под завязку.

– Они пустые, судя по осадке! – крикнул Гонсало, – специи возят из Индии в Лиссабон, что им делать с грузом в Средиземном море?!

– Отзовите своих людей, Хайреддин-паша, – проорал я, – иначе открою огонь.

– Повинуюсь, адмирал, – ухмыльнулся в бороду пират, дав сигнал к отступлению.

Мы подошли ближе к португальцу, с висящими повсюду обрывками цепей и намертво впившимися в борта кошками. Капитан невозмутимо глядел на подходящие корабли, не выпуская пистолета из рук, команда тоже явно готовилась к бою. Каракка, если не считать кошек и одного попадания ядром, немного повредившего борт, никак не пострадала, не видно было даже раненых. В отличие от пиратов, там уже поспешали ремонтировать борта и рулевое управление, орали раненые, складывали убитых. Португальский капитан был отчаянно молодым, невысоким, но широкоплечим, с окладистой бородой с умным и пронзительным взглядом, его не скрыть было даже стальным шлемом.

– Приносим нижайшие извинения за действия нашего союзника! – проорал я.

– Недостойно благочестивому христианину ходить в одной эскадре с презренным сарацинским пиратом! – пробасил капитан.

– Сложно не согласиться, мессир, – кивнул я, – однако такова воля моего короля и императора.

– Что не делает им чести, – пророкотал монументальный португалец, – для грабежа мы негодный корабль, везём резной алтарь для собора Святого Иоанна, даже позолоты не имеется, зато пороха в избытке.

– У нас каперское свидетельство на английские корабли, – покачал я головой, – португальские, испанские и прочие корабли нам не интересны.

– Тогда мы вольны следовать прежним курсом? – пророкотал капитан.

– Вне всякого сомнения, – слегка поклонился я, – ещё раз примите извинения и если нужно, компенсацию.

– Мы очистили свет от достаточного количества сарацинских пиратов, – усмехнулся португалец, убрав пистолет за пояс, – дюжину перебили, не меньше.

– Назовите своё имя, мессир, – сказал я.

– Васко да Гама, – снял шлем португалец.

– Барон Годфрид из Саржа, – представился я, – доброго вам пути.

– Слыхал я про этого Васко, – проворчал Гонсало, – с пелёнок воюет, говорят далеко пойдёт, нажила себе Франция проблем, французских каперов и так особенно не любят, а такой враг вовсе опаснее любого Барбароссы.

– Поздно, всё произошло, – вздохнул я, – просигнальте Барбароссе идти дальше, если готовы!

Эскадра последовала дальше и Провидение миловало – больше не встречались ни испанцы, ни тем более португальцы. Шли весьма хорошо, что было на руку: закончились овощи и фрукты, пиво и сидр, оставалась только солонина и каши, сухари как положено, сожрали мучные черви, испортилась и часть вина в плохо закрытых бочках. Джинновский ветер весьма ускорял путь, моряки нахваливали синего чародея и поругивали неуклюжих пиратов, виляющих на курсе, что привело к двум столкновениям, на галере даже разошлись доски обшивки, она набрала воды. У нас, хотя многие страдали от качки и всяких болезней, умерло всего трое, пираты же выбрасывали за борт трупы каждое утро. У них случались нешуточные потасовки, со старой доброй поножовщиной, отчего преждевременно покинувших бренный мир выбрасывали и днём и вечером. Все пообвыклись к морской жизни, было совершенно привычно теперь просыпаться в каюте, подниматься на мостик, вглядываться в горизонт и получать рапорт от капитана и вахтенных. Наутро было необычайно спокойно, корабль едва колыхался, стояла непривычная тишина в снастях. Я поднялся на мостик и увидел практически неподвижные корабли, большая часть пиратов исчезла, их паруса были видны в бухте крупного порта, оттуда еле слышно доносились выстрелы.

– Вахтенный, что происходит? – рявкнул я.

– Пираты ушли грабить какой-то порт, – сказал вахтенный, – мы думали дело решённое, не стали будить.

– Срочно капитана и Гонсало сюда! – приказал я, – поднимать команду, пушки готовить.

– Чего там дьявол сегодня приготовил? – спросил капитан, – якорь этому пирату в задницу, что они творят!

– Мы где? – спросил я.

– Ла-Корунья, большой испанский порт и огромный город, – указал капитан, – мы будем грабить испанцев?

– Упаси нас Святая Клотильда с Испанией воевать, – покачал я головой, – надо подойти переговорить с Барбароссой.

– Это небольшая остановка, адмирал, – улыбнулся пират, – Дом торговли специями задолжал мне приличную сумму, а монастырь Пескадерия назначил за мою голову награду в шестьсот реалов, думаю, стоит их получить и голову сохранить, двойная выгода, парням нужно поразвлечься на суше и пополнить запасы выпивки.

– Мы не воюем с Испанией, – покачал я головой, – наша задача топить или грабить английские корабли.

– Адмирал, боюсь особенного выбора у вас нет, – поглядел на меня Барбаросса, – мы быстро.

– Хызыр, – сказал я просто, – я начну топить твои корабли, если твои люди продолжат грабить порт.

– А что я сделаю, – развёл пират руками, – как отзову, парни разгорячились уже.

– Гонсало, цельтесь ниже ватерлинии и по готовности стреляйте, – приказал я, после чего на имперских судах начали готовить пушки к стрельбе.

– Да, Годфрид, молва правдивая, – улыбнулся Барбаросса и бросил, – Албай, прикажи отозвать корабли.

Через некоторое время пиратские корабли покинули город, судя по клубам дыма и колокольному перезвону без поджогов не обошлось. Джинн снова принялся за ветер и эскадра продолжила путь. Барбаросса и его головорезы были явно недовольны, однако стали попадаться английские корабли. Первое двухмачтовое судно пираты жестоко растерзали, вырезав команду до нашего подхода. Судно было небольшим, везло сукно, пиратам такую добычу складывать было некуда, однако сукно было хорошее, его перегрузили на каракки. Призовой корабль был негодным для похода, совсем без вооружения, поэтому его пустили на дно. Каждый день попадались теперь английские корабли, пираты норовили захватить ганзейские, имперские и голландские, однако я запрещал, а Барбаросса пока меня слушался, вернее мои пушки. По правде сказать, английские корабли явно чувствовали себя привольно, отчего нападения стали неожиданностью. Я запретил вырезать команды и топить корабли, если они были негодными. Некоторые суда пираты забрали себе, высадив команды на загаженные и гнилые галеры. Мы тоже обзавелись новенькой аглицкой караккой, спешащей из Португалии с грузом вина, надо сказать паршивого вина. Так повелось, что пираты с нетерпением врывались на корабли, большинство команд совершенно не сопротивлялись, морские разбойники обирали команду и если имелись пассажиров, разоряя их сундуки и украшения, а мы забирали основной груз, если имелась ценность. Так в трюмы перекочевали грузы оловянной посуды, специй, богато украшенного оружия, сандалового дерева, пушнины и много чего ещё. Трюмы постепенно заполнялись, добыча была велика, намного больше, чем я представлял себе в самых смелых ожиданиях, а мы всего лишь подходили к Ла-Маншу.

– Видал такую штуковину? – протянул мне чудной полутораручный меч Гонсало, у него такой же висел на поясе, – эспадо роперо, меч для одежды.

– Знатная штуковина, – оценил я длину и вес, – а такая гарда чтобы руку защищать?

– Да, латная перчатка не нужна, – кивнул Гонсало, – щит тоже не нужен, довольно кинжала типа даги.

– И как, так? – встал я в стойку.

– Мой наставник по фехтованию выпорол бы тебя, – улыбнулся Гонсало, – на кинжал принимаешь удар, рапирой колешь или рубишь, так, по кругу, заходи справа, это искусство фехтования называется Дестреза.

– И чем лучше итальянской школы? – спросил я, ощущая движения, как показывал Гонсало.

– Всем лучше, – ухмыльнулся Гонсало, – итальянцы всё делают красиво и правильно, а испанцы видят суть вещей и движений, недостаточно просто заучить выпады и защиты, нужно почувствовать искусство фехтования и тогда будешь непобедим, впрочем, до первой пули.

– Да, это весьма удобно, – кивнул я, повторяя движения за испанцем и запоминая его атаки и защиты, – пожалуй, я тоже сменю меч на рапиру.

– Дестреза позволяет действовать с алебардой и топором, да любым оружием в паре, – нахваливал Гонсало искусство фехтования своих соотечественников, – это не немецкий подход: выстрели из пистолета и дубась им по голове, врубаясь мечом со всей силы.

– Кстати тоже неплохой подход, – заметил я, упражняясь в выхватывании и убирании рапиры, – главное выжить, остальное неважно.

– Делай это красиво, – улыбнулся Гонсало запросто выбив рапиру из моей руки, – хватит быть дремучим бароном, теперь искусство фехтования самое модное при дворе.

– Ты мне ещё в дуэли предложи участвовать, – скривился я, – в этом бесчестном убийстве слабых и неумелых, от твоих обожаемых итальянцев кстати принесли.

– Спасибо, – отмахнулся испанец, – эти ваши дуэли без чести и правил: против меча пистолет, против пистолета мушкет, опытный вояка может вызвать мальчишку, слыхал, даже женщины собрались дуэлировать?

– Наверняка вздор, – сказал я, – обычно дуэль используют для бесчестного убийства в укромном месте, могут и наёмников привести, сапоги-то точно снимут, ещё и секунданты дерутся.

– Я слыхал граф де Гиш и виконт Тюренн затеялись стреляться из аркебуз, – хохотнул Гонсало, в шутку меня атакуя и показывая уколы, больно тыкая в рёбра и наслаждаясь моими неумелыми попытками защищаться, – они в ходе дуэли застрелили двух лошадей и зрителя, после чего помирились и отправились в кабак.

– По себе-то любимым больно поди стрелять, – сказал я, уже привыкая к защите и уворачиваясь от уколов, – даже помереть наверное можно, а лошадей и зрителей много, не жалко.

– Будем тренироваться, – кивнул Гонсало и убрал рапиру, – на корабле поудобнее меча будет, не тесаком же, как пираты орудовать.

– Если в трюм не соваться, на палубе вещица полезная, – кивнул я, – лёгкая, вёрткая, руку хорошо защищает, длинная в меру, думаю пригодится.

В Ла-Манше англичане чувствовали себя вольготно, тьма кораблей сновала туда-сюда вовсе без опаски. Оно и понятно, каперы и пираты больше промышляливосточнее, у англичан самих пиратов было навалом. Барбаросса принялся за дело с великим прилежанием, разграбив и пустив на дно три дюжины кораблей за неделю. Трюмы наших кораблей были заполнены специями, серебряной и дорогой стеклянной посудой, сотнями довольно сносных ружей и арбалетов, доспехов и даже книг. Нужно было разгрузиться, для этого мы направились в Булонь-сюр-Мер, где ожидали наш груз королевские и императорские посланники. Графство было спорным с англичанами, они норовили его захватить, но пока огромный порт был под французской короной. Вскоре показалась башня Одра – маяк, построенный ещё императором Калигулой. Впрочем, город было немудрено отыскать по тысячам рыбацких лодок, здесь вылавливали половину рыбы королевства, а может больше. Настороженные солдаты гарнизона бдели у пушек, корабли в гавани тоже подозрительно отнеслись к флотилии. Барбароссу я оставил на внешнем рейде, благо крупногабаритных грузов у них не было, пираты брали только золото и драгоценности. Граф, узнав, что корсары привезли изрядную добычу повеселел: его доля будет немалой. Конечно, у всех будет соблазн занизить добычу, продав её самостоятельно, однако имперские чиновники всё тщательно записывали и передавали по документам тамплиерам. Эти рыцари-банкиры легко распродадут втридорога добычу, вычтут честно долю короля, императора, мою, себя не обидят и графа тоже. Добычу они свозили в замок графа, довольно внушительную серую крепость с мощными круглыми башнями и каменным мостом. С тамплиерами удобно иметь дело: не нужно ценности возить через всё королевство или империю, довольно простого листа, где написано: сколько тебе положено выдать в любой крепости ордена. Учитывая, что замки ордена высились повсеместно в любой стране, можно было спокойно отправляться в паломничество или на войну, даже можно было передать орденским братьям управление хозяйством. Конечно, это стоило денег и немалых, однако проще налегке скакать и получать нужные суммы у тамплиеров, чем быть зарезанным разбойниками, увидевших толстый кошель.

Пираты Барбароссы придерживались другого мнения: всё носили на себе, поэтому были увешаны серьгами, ожерельями, браслетами и перстнями. Грабить их было некому, разве если другие пираты украдут ночью или на военный корабль наткнутся. Сам Барбаросса был одет в расшитый золотом шёлковый халат, на чалме красовалась сотня, может больше крупных жемчужин. Сабля была усеяна разными самоцветами, пояс тоже был украшен драгоценными камнями и золотом. Мне не понравилось, как Барбаросса присматривался к порту, видимо прикидывал налёт. Впрочем, здешний граф был весьма знаменитым военачальником, гарнизон содержался в порядке, а присутствие в городе тамплиеров позволяло надеяться на полсотни отчаянных головорезов и скорую помощь из ближайших орденских замков. Опять же в городе всегда находилась сильная флотилия, готовая отражать атаку кораблей англичан, поэтому король выбрал Булонь-сюр-Мер для передачи добычи не случайно. Барбаросса продолжал присматриваться к порту, где накапливались сокровища, мы разгружались в порту уже три раза, наши трюмы быстро наполнялись, мы стали забирать корабли получше, вместе с грузом и приводить в порт, для чего держали на судах призовую команду из здешних мореходов. Вести о нашей флотилии быстро распространились по побережью, английские корабли вскоре стали рисковать ходить только ночью по одиночке, а днём или отсиживались в порту, или сбивались в кучу, имея иногда довольно внушительное пушечное вооружение. Однако три такие флотилии мы захватили, еле выстрелив поперёк курса, некоторые суда успели разбежаться, но большую часть мы захватили, едва хватило людей довести корабли в порт. Вскоре английские корабли стали редкостью, тем более военные, суда с английскими солдатами мы топили безжалостно ядрами. Это позволило королю, получившему, наконец, поддержку войсками, вернувшимися из Италии, приступить к наступлению на север. Гарнизоны замков сопротивлялись отчаянно, но пушки делали своё дело, вышибая ворота и разрушая высокие и тонкие стены рыцарских замков.

– Неладно с этим Барбароссой, – вздохнул я, глядя на суету пиратских кораблей, – ночью отправлял небольшие корабли на север, с каждым разом на рейде встаёт ближе, прикидывая как прорваться к пристаням.

– Определённо хочет сорвать большой куш, – кивнул Гонсало, – в порту масса его людей, вертятся рядом с замком.

– Хуже будет, если он снюхается с англичанами, – вздохнул я, – для пиратов Булонь взять тяжеловато, но если с английским десантом, тогда будет совсем худо.

– Английские корабли в Ла-Манш не суются теперь, – сказал Гонсало, – неделю болтаемся, всего три набралось с крепким горьким вином все, без солдат.

– Вон, вперёдсмотрящий машет, пять английских кораблей по курсу, – показал я рукой, – судя по осадке пустые совсем.

– Да ты морской волк совсем, – усмехнулся Гонсало, – может поведёшь призовую партию, дам толковую команду.

– А что там уметь-то, – пожал я плечами, – грот, да бизань поставить, ветер джинн обеспечит, против ветра идти не нужно, сложных манёвров тоже.

– Попробуй, может капитаном станешь, понравится, – хлопнул меня по плечу Гонсало, – сдаются, никакого веселья.

Посудины были небольшими и практически пустыми, немного завалящего товара. Мы высадили призовые партии и направились было к Булони, не столько выгрузить небольшую добычу, сколько пополнить запасы провизии и воды. Однако ветер резко пропал, вместе с пиратами, стремительно удаляющимися на север, благо джинн им ветер обеспечивал. Мы находились практически в дрейфе, нас немного сносило течением, появлялся лёгкий туман, заодно вечерело. Тут мы увидали английский флот, боевые корабли, набитые солдатами, рядом ошивались пираты Барбароссы. Корабли шли прямиком на нас, используя ветер. На моей двухмачтовой каракке было всего несколько фальконетов и дюжина аркебуз, все остались без доспехов, с тесаками. Англичане стремительно приближались и явно готовились к абордажу: рожи в стальных шлемах скалились и раскручивали кошки, за их спинами виднелись дымки от фитилей стрелков, на марсах засели лучники. Вскоре посыпались первые стрелы, падающие в волны.

С наших каракк громыхнули орудия, сразу охладившие пыл англичан. Ядра пробивали борта и ломали мачты, выбрасывая в море солдат и пушки. На английских кораблях артиллерия была скромной, их хлопки почти были не слышны на фоне залпов наших судов. Однако безветрие сильно мешало, англичане могли подойти с любой стороны, наши огромные каракки неповоротливо следовали за юркими англичанами, успев разбить несколько кораблей в щепки, в том числе и сунувшиеся было пиратские галеры. Туман и темнота всё больше наступали, вскоре я только по вспышкам и грохоту мог понимать, что Гонсало ведёт бой, к туману добавились пороховые клубы, висящие практически неподвижно. Мой корабль сносило на север быстрым течением, две английских галеры приближались. Мы обстреливали их издалека из быстро перегревшихся фальконетов и дрянных аркебуз, но только разозлили англичан. Конечно, это были не закованные в латы рыцари, а всего лишь небогатые моряки, но ржавых тесаков и палашей у них явно было в избытке, как и желания проткнуть ими французишек. Галеры зажали нас с обеих сторон, кошки, сколько смогли перерубили, но оставшиеся надёжно сцепили нас с галерами. Все приготовились к абордажу, моя рука сама нащупала дагу за спиной, а вторая легла на рапиру.

Англичане всегда были сильны яростной атакой, здесь тоже не подвели. Борт каракки специально был сделан так, чтобы препятствовать абордажу, но ловкие, словно дьяволы англичане резво перепрыгивали на палубу, уворачиваясь от клинков, сверху нас осыпали стрелы и редкие пули. Рапира проявила себя бесподобно, я держал на расстоянии орущих англичан в цветастых платках, а если надо мог заехать гардой рапиры в зубы, после чего моряк не вставал. Нас разделили и теснили к надстройкам, большинство было уже ранено, а англичан становилось всё больше. На меня насели трое, с тяжёлыми палашами, приходилось очень несладко, если бы они умели фехтовать, вообще бой закончился бы мгновенно, а так я успевал отразить два выпада и увернуться от третьего. Удалось рубануть в ответ и попасть одному в лицо, он вышел из боя, второму попал в неудачно подставленный бок кинжалом, махать палашом стал заметно реже. Здоровенный малый, похоже совсем не устал и рубил без остановки, но рубил проваливаясь, поэтому мне посчастливилось уколоть его в бедро, отчего он захромал. Оглядевшись, я увидел полный разгром нашей команды и спешащих на помощь англичан. Приготовившись забрать побольше, я почувствовал удар сзади и падая увидел мальца с гнилыми зубами, ударившего меня веслом по голове.

Глава 18

Быть искренним в жизни, значит вступить в бой с неравным оружием и бороться с открытой грудью против человека, защищенного панцирем и готового нанести вам удар кинжалом.

Оноре Габриель Рикети Мирабо

– Годфрид Драконоборец, – услышал я голос молодого ещё человека с колючим взглядом, – я Томас Стенли, первый граф Дерби.

– Ваша светлость, – поприветствовал его я, чувствуя, что привязан.

– Побудете немного моим пленником, – улыбнулся граф, – говорят вы богаты и удачливы, думаю, выкуп мне пригодится, остальных выживших мы повесили как пиратов на рее.

– Как остальная эскадра? – спросил я.

– Она…, – замешкался и скользнул взглядом вверх граф, – эскадра разбита.

– А Барбаросса? – понял я, что как минимум часть эскадры ушла.

– Союзник, приведший нас к вашей пиратской эскадре, мешающей перевозкам, награждён и отбыл восвояси, – сказал граф, – их, конечно, потрепали ваши хорошо вооружённые каракки, но видали они похуже трёпку.

Граф без расшаркиваний удалился, прервав разговор. Голова болела, взгляд с трудом фокусировался, но судя по количеству раненых и повязок на матросах, победа далась большими потерями, а повреждения бортов говорят о множестве ядер, попавших в корабль. Плотники спешно заделывали пробоины, корабль шёл с креном, явно набрал воды, суетились матросы, заводя пластырь и устраняя течь. Эскадра шла на север, значит, о высадке десанта речи быть не могло. Приглядевшись, я не увидел наших захваченных кораблей, зато увидел сбитые мачты, висящие только на канатах бушприты и зияющие пробоины по бортам по всей английской эскадре. Победа, если англичане победили, далась им тяжёлой ценой, зашитые в парусину тела выбрасывали целый день.

К вечеру мы выгрузились в сыром порту, затянутом туманом и дымом, еле виднелся свет факелов. Меня заковали в кандалы и заставили брести по грязи за возком, двигавшимся куда-то в темноте. Отчаянно скрипел фонарь, повешенный возчиком, в тумане едва виднелся свет едущих следом возков. Мы долго брели по каменистой дороге, куда-то поднимаясь, пока не достигли какого-то замка, судя по величине рва и воротам довольно большого, видимо это был какой-то из южных защитных замков островитян. Внутри замок оказался крошечным, видимо это Нунни, судя по круглым башням и отсутствию построек у стен. Меня поместили в небольшой подвал, шею приковали к цепи, вмурованной в стену, кандалы не сняли, можно было только сидеть на земляном полу, цепь была короткой, впрочем, на сырой пол со шныряющими крысами укладываться всё равно пока не хотелось, другой вопрос, как будет манить этот пол денька через три. Есть, конечно, не предложили, выпить тем более, закрыли толстую скрипучую дверь, даже факел унесли. В темноте я дремал, тысячу раз просыпаясь от звона цепей или крысиной возни. На удивление не воняло, тянуло, конечно, плесенью и сыростью, а так комфортно, даже голова перестала болеть. Сколько я просидел в темноте понятия не имею, раза три приносили немного хлеба и воды, надо сказать хлеб был весьма недурён, а вода чистой, явно меня не пытались уморить, надеясь на выкуп. Я старался двигаться как возможно, иначе тело затекало, спина не гнулась, мышцы болели, в подвале было прохладно, хорошо ещё оставался залитый кровью стёганный акетон, в нём было тепло, руки только приходилось засовывать под мышки, чтобы согреть. Ещё через непонятное время, меня вытащили во двор, было снова темно, дали умыться холодной водой, сняли залитый кровью акетон и выдали чистую одежду, но ножные кандалы оставили.

– Годфрид! – махнул жаренной гусиной ножкой граф Дерби, – неважно выглядите, присаживайтесь, поешьте, выпейте, как вам наше гостеприимство?

– Благодарю, ваше сиятельство, – сказал я, подавив желание судорожно ухватиться и впиться зубами в лежащие на блюдах сводящие запахом куски мяса, – крысы были весьма любезны не загрызть меня какой-нибудь ночью.

– Мне говорили, что вы остроумец и за словом в карман не лезете, – хохотнул граф, – как вы опишите нового короля и как нашли императора?

– Ваше сиятельство, вам ли спрашивать меня о короле? – сказал я, стараясь есть небольшими кусочками, чтобы желудок, отвыкший от пищи не взбунтовался и отпивать вина понемногу, чтобы не свалиться, – насколько я помню, это ваш извечный противник на турнирах в Экри и Сент-Инглеверт.

– Бывали на этих турнирах? – вскинул бровь граф, наблюдая как я орудую ножом и вилкой, свои он не трогал, ел руками, вытирая их об скатерть, – не помню вас на турнире.

– Вы должны помнить моего тогдашнего господина герцога де Шерентье, – улыбнулся я, чувствуя, как благодатное тепло растекается по организму и подкатывает чувство сытости, – наверняка вы не обращали внимания на простолюдина, подводившего ему коней.

– Ах да, герцог, он показался мне слабоватым на копьях, – кивнул граф, – ваше внезапное возвышение насколько я понимаю было заслуженным, слыхал, если бы не происки де Шерентье, вы с Аделардом могли поделить призы.

– Этого, увы, не узнать, – вздохнул я, – я просидел окончание турнира в темнице.

– К слову сказать, де Шерентье настойчиво добивается у меня вашего выкупа, – заметил граф, – правда даёт мало, он сейчас здесь, в своём замке Лаунсестон, по правде сказать, это скорее развалины, чем замок.

– А мой выкуп, во сколько оценивается? – поинтересовался я.

– Двадцать тысяч фунтов, – просто сказал граф, – думаю это не обременительная сумма для такого удачливого рыцаря?

– Не думаю, что в состоянии заплатить столько, – начал я торговаться, поскольку это сумма, достаточная для строительства крупного замка, – я небогатый барон, подобный выкуп следует оценить в тысячу, а скорее в пятьсот фунтов.

– Посмотрим, что скажет ваш король, – усмехнулся граф, – проси больше, хоть половину дадут.

– Ваше сиятельство абсолютно правы, – кивнул я, – однако король даже рассматривать выкуп какого-то барона не станет, у него сейчас пустая казна и война, а мои доходы скромны, не станете же вы брать выкуп вином или зерном.

– Отчего бы нет? – усмехнулся граф, – говорят у вас отличные бомбарды и доспехи, тис наилучший для луков.

– Увы, вывозить бомбарды и оружие на остров невозможно из-за войны, – сказа я, – а большую сумму, больше пятисот фунтов будет не собрать, всё задействовано в обороте производств.

– Обсудим это после королевского ответа, – хмыкнул граф, – откажут, тогда я подумаю: продать ли мне вас де Шерентье за четыреста фунтов или отпустить за пятьсот.

– Отпустив меня за пятьсот, – торговался я, – вы получите на сотню фунтов больше и благодарного друга в придачу, что согласитесь в тревожное военное время не лишнее.

– Кстати о войне, – сказал граф, – есть сведения, на побережье появился Генрих, граф Ричмонд, последний из оставшихся Ланкастеров, способный претендовать на здешний престол, даже говорят, собирает армию для вторжения на остров.

– Я слыхал война Алой и Белой розы закончилась победой дома Йорков, – сказал я, – у вашего пасынка немного шансов на успех.

– Все ждут, чем закончится восстание Генри Стаффорда, второго герцога Бекингема, – кивнул граф, – однако да, основные бои завершились победой Белой розы, хотя прибудь удачливая армия Ланкастеров, наверняка война может вспыхнуть с новой силой.

Меня отвели назад в подвал, правда, больше не приковывали, оставили только ножные кандалы. Вообще рыцарей заковывать не полагалось, если только особенно буйных, но видимо здесь, после войны люди ожесточились и заковывали не только простолюдинов. Зато появился масляный светильник, топчан с матрацем, набитым свежей соломой и прогулки по двору. В одну из таких прогулок, я, гремя кандалами увидал герцога де Шерентье, растолстевшего и грузного, взбирающегося в седло с помощью выпучившего глаза от натуги слуги. Его светлость недобро на меня взглянул и хищно улыбнулся.

– Годфрид, – процедил он издалека, – я выкуплю тебя за тысячу фунтов, только дождусь одобрения у ростовщиков и ты будешь молить меня о крошке хлеба в тёмном подземелье, а когда я выпотрошу все твои кубышки, я убью тебя, похищу твою жену, а детей отправлю в самую бедную свою деревню голодать и надрываться на добыче угля.

– Ваше право, ваша светлость, – поклонился я, – но видит Бог, я ничем не дерзал вызвать ваше ожесточение.

– Помни мои слова, ублюдок! – ударил своего коня хлыстом герцог и ускакал с немногочисленной и довольно потрёпанной свитой.

– Видимо завидует, – хмыкнул тихо подошедший и всё слышавший граф, – хотя неизвестно как я отнёсся бы к быстрому возвышению своего конюха, если бы тот обскакал меня на поле брани, в дружбе с королём и богатстве.

– Думаю вам это не узнать, – поглядел я на здешнего конюха, ковыряющегося в носу с весьма простодушным видом.

– Да, бедолага Дик умом не блещет, – расхохотался граф, – зато лошадей любит, они у него всегда вычищены и накормлены.

– Всякому своя стезя дадена, – кивнул я, – добрый мастер своего дела сам прославляет себя делами.

– Да вы философ, Годфрид, – хмыкнул граф и посерьёзнел, – де Шерентье предлагал выкуп в шестьсот пятьдесят фунтов прямо сегодня монетами, но я настаивал на тысяче. Думаю, можем договориться с вами: завёлся в наших краях дракон, жрёт исключительно тонкорунных овец, разоряет графство. Герцог отказался дракона забороть, а наши рыцари либо на материке, либо в могиле и дракон чёрный, огнедышащий, весь в шрамах, опытный. У нас драконы большая редкость уже давно, помню мой дед заборол последнего в здешних краях. За дракона графством назначена давно награда в триста фунтов – заборите дракона, прибавите семьсот и отправитесь домой.

– Шкуру, кости и мясо забирает графство? – ухватился я за опасную идею.

– Видать правду о вас говорят, – удивлённо поглядел на меня граф, – драконодав есть драконодав, ни тени страха, удивительно, герцог тот сразу заёрзал и глаза прятал, нет, про шкуру вообще не оговорено, можете себе забрать.

– Университет или астрологи за драконову шкуру фунтов двести отвалит запросто, поторговаться и четыреста, если дракон в правду большой и старый, – объяснил я, – у нас за шкуру и кости, а также всякие внутренние соки алхимики с радостью дают по триста-четыреста серебряных ливров, если дракон стоящий.

– Никогда не думал о драконах, как о товаре, – покачал головой граф, – сколько драконов вы убили?

– Дюжины три уже, не считал, – стал припоминать я, – правда обычно мелкие, старый дракон редко открыто дебоширит, они хитрые, утащат овец понемногу там, понемногу сям, чтобы на волков подумали и затаятся.

– Интересно, не знал, – покивал граф, – а этот вроде старый, что ж в открытую-то ворует?

– Обнаглел видать от безнаказанности, – пожал я плечами, – у нас быстро рыцари охоту начинают, а здесь не увидел рыцарей и постепенно обнаглел, а может от старости разум совсем потерял.

– А драконы разумны? – удивился граф.

– Поумнее вашего конюха, – кивнул я, глядя как Дик чешет себя в срамных местах, – слыхал некоторые говорили в древние времена, теперь-то выродились совсем, одичали.

– Интересно, интересно, – задумчиво сказал граф и оживился, – когда сможете начать поход?

– Немедленно, – сказал я, – нужен мощный жеребец, хороший доспех, длинные копья и помощников неробких дюжину.

– Люблю смелых рыцарей, не откладывающих дела в долгий ящик, – кивнул граф, – получите всё необходимое к завтрашнему рассвету, а пока снимут кандалы, ночуете в башне, ужинаете со мной.

Надо сказать, кони и доспехи здешние были весьма дрянные, отряд больше напоминал конных лучников, чем рыцарей или оруженосцев. Мечам здесь предпочитали тяжёлые кавалерийские палаши, шлемы были открытыми, без толковых забрал, с какой-то дурацкой решёткой. Аркебуз было мало в самом замке, отряду достались вездесущие здешние луки, рыцарские копья были по мне коротковаты. Хорошо нашлось парочка гранат, зато кулеврины доброй не водилось, будем старого, опытного и огнедышащего дракона на копьё брать. Ну-ну. Впрочем, это намного веселее, чем сидеть в темнице и дожидаться выкупа или простудиться насмерть и так кашлял сильно. Еду тоже дали отвратную, вино того хуже, впрочем, здесь варили сносный эль повсюду, стоивший сущие гроши.

Отряд, больше заботящийся, чтобы я не сбежал, поутру, в традиционный здесь густой туман и накрапывающий дождь выехал к месту, где последний раз напроказничал дракон. Наверняка он уже десяток миль пролетел и переваривает овец, однако начинать откуда-то поиски нужно, поэтому три дня ехали местами каменистыми, часто раскисшими дорогами к селению Эмблсайд. Ночевали обычно в лесу, тут много лесов было, дрова сырые, горели плохо, одежда вся отсырела, стрелки кашляли до хрипоты, к третьему дню отряд представлял собой жалкое зрелище. Впрочем, здешние парни были выносливыми и привычными к мерзкой погоде и холодам, щеголяя в одной рубашке, когда я кутался в плащ. Может их спасало крепкое отвратное вино, что без устали пили стрелки, как только с коней не падали, вечером едва ползком передвигались, наутро были хмурыми, но держались ровно. Я понял, что дракона нужно будет атаковать около полудня, до обеда, тогда стрелки ещё вполне трезвые.

В деревне про дракона много сказать не могли: его видел старый дед и малец. Старикан был подслеповат и настолько пьян, что с десятого раза только смог рассказать как видел дракона, воровавшего овец за деревней. Малец был видать от рождения умником, соображал туго, рассказывал про чудище, но какое, откуда прилетело и куда пропало, вытянуть не удалось. Хотя, при здешнем тумане, воняющем дымом, постоянном дожде и низким тучам, да хлебнув здешнего жуткого пойла, увидеть многое не удастся. Я обнаружил на поле сорванный дёрн, в некоторых местах было похоже, что драконовых лап дело. На краю поля, где продолжали мирно пастись овцы, обнаружился сплющенный овечий череп, с остатками шкуры. Волки такого сделать не могли, видимо дракон наступил или задел овцу острым концом хвоста, отрубив башку. Овец стерегла низенькая пастушья собака, она прыгала по овцам, отгоняла их от леса и посматривала на меня умными глазами, но так ничего не сказала.

– Где здесь озеро с ключами, поросшее берегом соснами? – спросил я шерифа, приехавшего взглянуть на диковинного рыцаря-драконоборца, – недалеко от селений, но малопосещаемое.

– Одно такое, – нахмурился шериф, поковырявшись в ухе, – Уиндермир, только ходить туда опасно, там монстр живёт.

– Расчудесно, – кивнул я, – ребята, в седло, Уиндермир ждёт.

– А вот не торопись, Годфрид, – услыхал я знакомый голос де Шерентье, – я поеду с тобой, пригляжу, чтобы не убежал.

– Ваша светлость, – улыбнулся я, – хотите поучаствовать в охоте на дракона?

– Дракона убивать будешь ты, – процедил герцог, – я понаблюдаю.

– Кулеврину дадите? – спросил я, увидав пользительное оружие на вьючной лошади.

– Плетей всыплю, – пообещал герцог, – копьём заколешь, чай не маленький.

Герцог, скакавший с сильным отрядом оруженосцев позади, был совершенно некстати. С одной стороны его оруженосцы и сам герцог могли оказать помощь, с другой могут просто наблюдать издалека, а потом добить и забрать добычу себе. Нападать они не осмеливались, стрелки были неробкого десятка и смотрели на чужаков косо, держа руку на тесаках. Однако что ждёт на ближайшем привале было неясно, пока мы скакали по сносным дорогам к озеру, держась в пределе видимости друг от друга. Лагерями тоже стали отдельными, выставив двойной дозор, как на войне. Но пока герцог держался мирно, только напился в стельку и орал угрозы в нашу сторону, становившиеся всё ужаснее и бессвязнее. Наутро мы выехали рано, чтобы досадить герцогу, сильно перебравшему вчера, отчего он мотался в седле с убитым видом, а мы скакали бодро, плотно позавтракав и выспавшись. По дороге глазастые стрелки увидели кучу драконьего дерьма, характерного синего цвета, получалось догадка верна. Драконы отчего-то любили тихие лесные озёра, обязательно с холодными ключами. Мы выехали на скалистый берег, откуда просматривалось всё озеро, сразу увидев купающегося на мелководье дракона. Герцог, видать забыв всё, чему сам учил меня, громко заорал, размахивая мехом с вином, а его оруженосцы расталкивали стрелков, стремясь занять место подле герцога, чтобы лучше видеть чудище.

Дракон взмахнул крыльями и нагнал в озере волну, взмывая в небо. Он был огромным, воистину исполином, самым большим из виденных мною. Это явно был старый дракон, получивший множество шрамов в схватках с другими драконами или другими чудовищами, в крыльях было несколько плохо затянувшихся рваных прорех. Однако когти дракона были огромными и острыми, взгляд свирепым, с каждым взмахом он поднимался на высоту ратуши, парой взмахов достигнув нашего утёса. Люди герцога настолько были ошеломлены, как он сам, что просто зачарованно смотрели на дракона. Мои стрелки оказались неробкого десятка, натянув свои луки, однако дракону, а тем более такому стрела повредить не могла. Я кинулся к вьючным лошадям герцога, кулеврина была, как положено, не заряжена, в одиночку заряжать такую тяжесть страсть как неудобно, я стащил слугу герцога, ударил его немного, чтобы тот смог оторвать взгляд от зависшего у скалы дракона и хотя бы подержал кулеврину. Я быстро засыпал дрянной порох, забил солому, толковых пыжей здесь не водилось, затолкал плохо вырубленное каменное ядро и прибил соломой, чтобы не выкатилось. Высекая искры, чтобы запалить фитиль, я заметил, что дракон начал изрыгать пламя. Стрелки, надо отдать должное, справились с осатаневшими лошадьми и увидав первые вспышки огня, разбежались зайцами кто куда. Люди герцога и сам его светлость, изваяниями пялились на чудище, пока жаркое пламя не врезалось в их ряды. Что сказать о незавидной участи жертв драконова пламени? Даже если выживешь, ожоги доконают, не кожи, так лёгких. Пламя прошло чуть левее герцога, будучи направлено в глубину отряда, мне досталось совсем краем, время замедлилось, я видел, как медленно развивается пламя, медленно поднёс фитиль к нему, поджёг, установил кулеврину на сошку, прицелился, отвернулся, чтобы пламя дракона, почти достигшее меня или порох не попал в глаза и выстрелил точно в сердце чудища. Каменное ядро медленно вылетело из ствола, я наблюдал за ним, краем глаза, чувствуя как пламя касается верхушки шлема и замечая, как чернеют и обугливаются люди герцога, а он сам падает, держась за левую половину лица, что-то беззвучно крича. Ядро ударило дракона куда положено и рассыпалось мелкой трухой, словно ударившись в стальную болванку.

Дракон посмотрел на меня, на мгновения наши взгляды встретились, я почувствовал, как думает чудище, впрочем, дракон явно был чудовищем намного меньше большинства людей. Он вёл суровую и честную жизнь, пребывая в бесконечной тоске и одиночестве, лишённый общества своих соплеменников, лишь изредка встречая их, не зная, чем закончится такая встреча: новыми шрамами или дружескими разговорами. Да, драконы умели говорить, причём даже с людьми, любили хорошие истории, были любознательны и общительны. Их тяготила охота рыцарей, необходимость убивать нападающих людей, однако природный драконий фатализм заставлял их упорно, столетие за столетием жить. Да, драконы жили столетиями, может даже тысячелетиями, просто большинство редко доживало до сотни лет, обычно погибая от сородичей или удачливых рыцарей. Всё это пронеслось у меня в голове за мгновение, как дракон взмахнул крыльями ещё раз и окончательно взмыл в небо, сбив меня с ног жутчайшим потоком воздуха, исходящим от крыльев.

– А-а-а! – услышал я внезапно вопль герцога.

К нему присоединились остальные немногочисленные выжившие. Зрелище было как всегда после схватки с драконом неподготовленных солдат: бегающие с горящими спинами лошади, обугленные трупы, горящие раненые, пытающиеся затушить одежду, оплавленное оружие, ожоги, ожоги и ещё раз ожоги. Герцогу досталось меньше всех, но орал его светлость громче всех. В отличие от немногочисленных выживших оруженосцев, с почти сожженными лицами, сдирающих раскалённые латы, герцогу обожгло половину лица, даже глаза остались целы, хотя волос и бровей его светлость лишился, как всегда щеголяя без шлема. Стрелков, оттеснённых оруженосцами в задние ряды задело мало, конечно им досталось, но основное пламя приняли на себя люди герцога. Рядом был холодный горный ручей, обожженных поливали ледяной водой, вроде им становилось легче. Пришлось встать лагерем, хотя солнце было ещё высоко и постараться облегчить страдания раненных. Герцог вскочил в седло и направился в ближайший город в поисках лекаря, впрочем, только для себя, обещать прислать в лагерь, как не кричал обожженный его оруженосец его светлость не соизволил. Стрелки обнаружили неподалёку богатый хутор, их встретил неприветливый хозяин с копьём, но, узнав, что всего-то нужно отвезти к лекарю на возке раненых и даже заплатят, стал добрым, налил эля, раненым дал крепчайшего пойла, хоть немного облегчающего страдания, а батраку приказал запрягать волов и ехать в город, да вернуться затемно, а не шастать по кабакам. Оставив хозяину пару монет, мы направились в городок Ньюби Бридж, где, по словам селян врачевал не какой-нибудь цирюльник, умеющий только зубы рвать, да кровь пускать, а настоящий учёный лекарь, ставивший на ноги безнадёжно больных. Отчего светило проживало в такой дыре, а не столице? Повздорил с королём, был сослан в родной городок, откуда лет двадцать назад юнцом уехал на юг учиться у тамошних просветлённых врачевателей. Странствия не пошли на пользу верноподданническим настроениям: лекарь стал вольнодумцем, писал возмутительные книги о власти, короче, слишком много видел. А таких, всегда не любят, указывающих самому королю что делать. Поэтому из столицы в этот городишко стекались больные, разного уровня достатка и хворестей, чтобы излечиться. Болезни-то неважно, поддерживаешь ты короля или супротив измышляешь, богатый или бедный, тело-то она одинаково терзает. Лекарь говорят, выкупил большой дом, устроив там больницу, совсем бедняков лечил бесплатно, с богатых деньги брал, чтобы закупать снадобья и пищу для бедняков. Местные поведали, что почитают лекаря за святого.

– Дракон говорите! – вскинул брови высокий и прямой человек, с окладистой седой бородой и пронзительными глазами, умывая окровавленные руки, – любопытно, не видал раненых драконами.

– Ожоги, ничего необычного, – покачал я головой, – мы заплатим.

– Если можете, платите, – кивнул лекарь, – ребята здоровенные, едят, поди много, с другой стороны крепкие, быстро и выздоровят, не истощённые крестьяне с хуторов поди.

– К вам направлялся герцог, – начал было я.

– Да, де Шерентье, совершенно невоспитанная скотина, – фыркнул доктор, – требовал его немедленно вылечить, освободить ему одному целый зал, скандалил, угрожал.

– И что? – хотел узнать продолжение я.

– Я тоже не последний человек в королевстве, чтобы на меня так орать, сквайр Филипп Хохенгейм, к вашим услугам, – показал на изрядный кинжал лекарь, – после обучения в Болонском университете я прослужил в имперской армии полковым хирургом не одну кампанию, поэтому я осадил наглеца, отказался ему предоставить место и продал ему мазь от геморроя за два фунта.

– Но у его светлости нет геморроя, – усмехнулся я.

– Будет так орать на незнакомых людей – будет, – пообещал лекарь, – а то лишнюю дырку в брюхе кто проковыряет, пусть мазь от геморроя из конского навоза повтирает, ожог слабый, не опасный, у меня трёхлетний малец обварил руку в кипятке сильнее, но молчит, как положено мужчине, хотя украдкой плачет ночью.

– Рад увидеть учёного человека в таких местах, – кивнул я и передал кошель лекарю, – здесь двадцать шиллингов, должно хватить на лекарства, постой и оплату ваших услуг, мы вынуждены ехать дальше, но если вас занесёт на материк, будем вам рады при королевском дворе в Турене, а то императорский Ахен посетите, там хорошего лекаря всегда привечают.

– Возможно вы правы, родина встретила довольно прохладно во всех смыслах, – кивнул лекарь, – столицы правда мне не по вкусу, вот слыхал в королевстве городок Сарж весьма славится промыслами и учёностью, друзья советуют ехать туда.

– Вы не представляете какой это прекрасный город, – вздохнул я, вспомнив о доме, отчего защемило сердце, – какой там воздух, виноградники, даже красильни и кожевенные цеха не портят этот небольшой, но славный город.

– Вы явно бывали в Сарже, раз описываете его с такой любовью, – улыбнулся лекарь и махнул помощникам, что скоро придёт, – де Шерентье я слышал и владеет Саржем, но как при таком грубияне и невеже расцвели науки и цеха?

– Де Шерентье находится в изгнании, после предательства короля, – покачал я голвой, – а Сарж и все земли герцогства теперь принадлежат новому владельцу.

– А, Годфрид Драконоборец, наслышан, наслышан, даже если половина россказней верна, счастливец и умница каких мало, этот барон, – кивнул лекарь, – почёл бы за честь пожать руку этого рыцаря.

– Держите эту руку Филипп, – протянул я ладонь сразу понравившемуся мне лекарю, – я Годфрид из Саржа.

– Ну, да, дракон… – растерялся лекарь, а потом ухватился двумя руками и затряс руку, – неожиданное и приятное событие!

– С огромным удовольствием поговорил бы с вами, но, увы, дракон за это время может улететь к сарацинам, – улыбнулся я, – ваши пациенты тоже ждут помощи.

– Да хранит вас Господь, – перекрестил меня лекарь, – непременно буду в Сарже сей год!

– Как мне хотелось бы оказаться в Сарже сей же год, – тихо пробормотал я, усаживаясь в седло, – поскачем к морю, там дракон затаился.

Проникнув в мысли дракона, я увидал пещеру, там дракон прятался, если видел серьёзную опасность, про дракона я знал теперь многое, даже каких овец считает более вкусными. Оруженосцы де Шерентье, брошенные господином влились в отряд, правда осталось целыми всего трое. Мы скакали без устали к берегу, хотя убивать дракона теперь совершенно не хотелось, это был измученный, печальный старик, имеющий единственное удовольствие в жизни вкусно поесть. Убить такого, как убить престарелого и почти безобидного родственника, берущегося за вилы только если совершенно доведут. Но, иного выхода собрать выкуп я не видел пока, разыщем дракона, там будет видно, а может произойдёт какая неожиданность. Оказалось, неожиданность ждала буквально за поворотом дороги.

– Представьтесь! – перегородили нам дорогу надменные рыцари с гербом с тремя геральдическими леопардами на щите.

– Годфрид из Саржа, – ответил я рыцарям королевской свиты.

– Ждите, – бросил один из них и поскакал вглубь остановившейся колонны, но вскоре вернулся и сказал, – его величество желает видеть, оружие долой.

– Это пленник графа Дерби, пират? – спросил подошедшего де Шерентье король, поморщившись, – отчего не повешен?

– Ждём выкупа, а пока дракона послан убить, – проворчал его светлость, трогая повязку на лице и морщась.

– Не думаю, что стоит давать разгуливать с оружием пирату с материка, повесить лучше, – скривился король, – а большой выкуп?

– Я предлагаю графу Дерби шестьсот пятьдесят фунтов, но он хочет тысячу, – пожаловался де Шерентье, глядя на улыбающегося графа, тоже находящегося в свите короля.

– Боже, какая безделица, – кинул тугой кошель графу подошедший Вудсток, обняв меня, – дорогой Годфрид, выкуп за тебя получен, а я отпускаю тебя, потому как один доспех, оставленный мне тобой на турнире стоил вдвое больше.

– Эдвард, – укоризненно сказал король, – твои выходки…

– Это же Годфрид из Саржа, Драконоборец! – воскликнул принц, – если наш король повесит героя песенок любого ярмарочного балагана, то не снискает любовь народа.

– Я король не народной любовью, а от Бога, – фыркнул монарх, – ну, да, ты прав Эдвард, пусть убирается в свой расчудесный Сарж.

– Как мудро, ваше величество, – склонился, пряча скривленные губы де Шерентье.

– Увидимся на турнире, осенью, – обнял меня принц, – желаю хорошего пути.

– Так герцог, что с планом кампании? – сказал король, это было последнее, что я услышал, стараясь поскорее убраться подальше от королевских особ, по мне только и занимающихся развешиванием собственных и чужих подданных по виселицам и укладывающих на плаху.

– Как побыстрее убраться с острова? – спросил я очередного, не помню какого по счёту оруженосца де Шерентье, переметнувшегося на мою сторону.

– Война перекрыла основные порты, на королевских посудинах на материк не попасть, – размышлял он, – однако ирландские пираты снова замирились с королём, в Борнмуте или Пуле можно всегда найти контрабандистов или пиратов, наверняка Грейс О`Мэлли там стоит.

– Тогда поспешим, – кивнул я.

Не разбирая дороги мы скакали на запад, разбрызгивая обильную здешнюю грязь. Дожди зарядили вполне осенние, беспросветные, поэтому лошади были по брюхо в грязище. Мы двигались с короткими остановками в небольших деревушках, давая лошадям роздых, а себе покупали дрянной здешней еды, хорошо её украшал добрый эль. Жители здесь любили выпить и подраться, целые побоища происходили от игры, что они называли «футболом». Кожаный шар пинали ногами, а то руками сотни здоровенных местных, расталкивая прохожих и снося небольшие лавки по ходу игры. Занимались этим и стар и млад, завзятых игроков было видно по редким зубам и обильным синякам. Играть в футбол было запрещено королевским указом, только подальше от столицы все плевать хотели на короля и его указы, отчего, любую свободную минуту островитяне проводили в непрестанной игре в футбол. Надо сказать это было на руку – они меньше упражнялись в стрельбе из своих ужасных и мощных луков, страшных даже латному рыцарю.

Глава 19

Хорошая погода, крепкий попутный ветер и, главное, курс на родной порт – вот самое приятное, что только может быть в морской жизни.

Ричард Генри Дана

В Борнмуте нужных кораблей не оказалось, только что отбыли с грузом контрабандного оружия и сукна на материк, вернутся дня через три. Зато оказался замок рыцарского ордена, славного тем, что дают звонкую монету в рост или под хорошее имя. У меня в ордене были неплохие вложения для торговли с островом, поэтому улыбающиеся рыцарские братья с радостью выдали мне немного золотых монет, снимая мучивший меня вопрос с оплатой контрабандистам. Орден, конечно, наживался, однако в таких незнакомых землях лучше прибегнуть к услугам рыцарских братьев, пусть невыгодным. В Пуле оказалось несколько контрабандистов и готовившийся отбыть флот О`Мэлли. Её корабли загружались порохом, водой и провиантом.

– А вон сама Лысая Грайне, – показал оруженосец на женщину с роскошными волосами и внушительным морским палашом на поясе, – эта ведьма из Рокфлита однажды потопила целый флот алжирских пиратов на второй день после родов.

– А почему лысая? – не понял я, разглядывая эту удивительную властную женщину, зычным голосом отдававшую приказы жуткого вида пиратам, те кидались исполнять со всех ног, – волосам её позавидует кто угодно.

– Да папаша её Оуэн не хотел бабу на корабль брать, – рассказал многознающий оруженосец, – к несчастью это, примета такая, так она волосы и обрезала кинжалом, чтоб за мужчину сойти.

– Чумовая девка, – восхитился я, – как бы поговорить, повесит ещё под горячую руку…

– Не беспокойтесь, сэр, – махнул рукой оруженосец, – если не в бою, сама любезность, с королевой общалась, грамотная, стихи пишет.

– Миледи, позволено ли будет просить о месте на корабле до материка? – начал я, будучи остановлен на подходе взглядом внимательных глаз пиратки.

– Отчего нет, если монеты найдутся, – улыбнулась, сверкнув ровными крепкими зубами пиратка, – я верно понимаю по гербу, что вижу Годфрида из Саржа, славного драконоборчеством и пиратским рейдом.

– К вашим услугам, миледи, – поклонился я.

– Никакой платы, кроме вашей истории, – улыбнулась пиратка, – думаю, правда, будет менее цветасто, чем рассказанное на ярмарке, но позволит скрасить путь.

– К вашим услугам, миледи, – ещё раз поклонился я пиратке.

– Задерживаются возы с ядрами, – сказала пиратка, – можете, если хотите передохнуть там, рядом есть лавка с припасами в дорогу, только сбивайте цену вполовину, припасы там хорошие, особенно вино, но владелец пройдоха, дерущий с незнакомцев три шкуры.

Мы устроились в указанном кабаке, благо столы были выставлены под навес, флотилия и весь порт были как на ладони. Угостившись элем и очередной порцией невкусной рыбы, мы посетили лавку, где поторговавшись с хозяином купили в дорогу копчёного мяса, дрянного на поверку вина, доброго эля, много свежего хлеба, неизбежной солонины и свежей воды. В море, как я понял вода намного важнее еды – ежели у пассажиров вода закончится или протухнет – любой капитан посчитает своим долгом продать воду на вес серебра, а то золота. Моряки вообще народец чудной: жизнь положат в шторм за товарища, а в портовом кабаке из-за проигранного в карты гроша зарежут спасённого. Заодно продали лошадей, оставив сёдла и упряжь, хотя лавочник давал приличные деньги, мы уже склонялись было к продаже, но торги прервал де Шерентье, в компании нескольких оруженосцев, появившийся на взмыленных лошадях. Он направился прямиком к нам.

– Годфрид, я тебя сейчас убью! – заорал герцог, вытаскивая свой меч.

– Ваша светлость и я приветствую вас, – издевательски поклонился я, глядя, как с корабля спускается заинтересованная Грейс, – вот так запросто убьёте, в темницу ещё посадят.

– Ну, хорошо, – замялся герцог, понимая, что на острове законы другие, здесь король его не прикроет, беззаконные убийства, тем более дворянина и иностранца здесь даже вельможе с рук могли не сойти, –дуэль!

– О, южная диковинка, – улыбнулся я, – пришлите своего секунданта завтра.

– Здесь и сейчас! – надвинулся его светлость.

– Посторонись! – крикнул я прибывающей на зрелище толпе, немного отступая и вытаскивая новомодную рапиру и кинжал.

– Как долго я этого ждал! – заорал герцог, сняв с пояса небольшой кулачный щит и кидаясь на меня с мечём наперевес.

– К услугам вашей светлости, – отбил я выпад клинка лёгким движением рапиры, – вспоминайте герцог, щит выше, меч отвести в сторону.

– А-а-а… – снова кинулся герцог, но я ушёл вправо, уколов его в лопатку, попав в пластину доспеха.

Надо сказать, особенно после уроков Гонсало, его светлость фехтовали не очень, зажатые стойки, глубокие провалы при выпадах, как он выступал на турнирах? Рапира была выше всяких похвал, если герцог носил латные перчатки, штуку тяжёлую, хорошо защищающую руку, то гарда рапиры со множеством защитных дужек, позволяла вовсе о латных перчатках забыть. Таскать с собой кулачный щит, круглую тарелку из стали тоже было тягостно, то ли дело кинжал – неимоверно удобнее. Да, знают испанцы толк в изведении человеков. Герцог дрался так неуклюже, что оставалось время для таких вот посторонних мыслей или может я так хорош?! Я сбивал его выпады, принимал на кинжал удары, глядя как он слабеет с каждым ударом и становится всё более красным, выпучивая глаза и закусывая синие губы. Заколоть его было делом одного выпада, несмотря даже на роскошную бригантину из бархата, со спрятанными внутри стальными пластинами. Герцог пренебрегал шлемом и латами, поэтому его можно было проколоть как куропатку вертелом или нарубить рапирой на куски на манер колбасы. Но его светлость не сдавались, видать очень осерчал на меня, только не пойму за что. Толпа уже гудела, понимая, что убить противника я могу в любой момент, но я отчего-то тянул, всё же, мы с герцогом, а помню я себя мальчишкой при нём, плохо или хорошо вместе прожили десятилетия, половину мира проскакали. Внезапно герцог побледнел, схватился за грудь и упал подкошенным, немного дёрнулся и затих.

– Забавное зрелище, – кивнула Грейс, – до смерти загонял своей рапирой, надо мне такую завести, воистину, Годфрид из Саржа, не будь я женой Ричарда из клана Берк, по прозвищу Железный, я поглядела бы насколько ты крепок с женщинами.

– К вашим услугам, миледи, – отсалютовал я рапирой, пиратка была весьма привлекательной и крепкой бабёнкой, мне вообще ирландки нравятся, есть в них что-то дьявольски прекрасное, – оруженосцы его светлости, покойной, наконец-то, опять просятся в мою свиту? Берите, только припасов тогда докупите.

– О, ядра, загружаемся и отбываем! – рявкнула Грейс.

– Чумовая баба, – восхитился одноглазый пират с единственным целым зубом, глядя в спину ладной красотки, – отдал бы второй глаз за ночь с ней.

– Куда тебе, старому выпивохе, – хлопнул его по плечу высокий детина со шрамом на лице, – бежим в бордель, успеем ещё напоследок, пока грузятся, сколько нас будет мотать в море?

– Дело говоришь Боб, – кивнул пират и они скрылись в переулке.

– Грузимся на флагман, – приказал я своим, поднимаясь на борт и отдавая честь капитанше и флагу с белым морским коньком и девизом «Сильные на суше и на море».

К вечеру, ограбив два испанских корабля, Грейс пригласила меня на ужин. Это было исключением, обычно пассажиры едали отдельно, свои припасы. Подавали гэльский стейк, чёрный колбасный пудинг и пастуший пирог, всё добротно орошалось великолепным элем. После английских «разносолов», ирландская кухня смотрелась очень недурственно, хотя была проста и незатейлива. Конечно, пиратку интересовали драконы, их нравы, что едят, как спят, сама она пока ни одного дракона не видала, только слыхивала. Кроме драконов её интересовали придворные сплетни, наряды дам на турнирах, что едят на юге, аркебузы, бомбарды и швейцарские наёмники. Надо отдать должное Грейс, она была остроумна, любознательна и весела, ужин принёс массу удовольствия всем. К её чести, к полуночи меня выставили за дверь, а то, клянусь своей рапирой, мог поддаться искушению, больно хороша была пиратка. Так мы бороздили море три дня, эскадра шла медленно, вглядываясь в горизонт, авось найдётся добыча. К полудню четвёртого дня, Грейс отдала приказ направиться в Онфлёр, чтобы сбыть товары и добычу. Едва взяли курс, как показались вымпелы, грозно реющие на ветру. На эскадре быстро вооружились и встали наготове.

– Ох, чувствую по нашу душу, – проворчала, вглядываясь в быстро приближающиеся каракки Грейс, – и ветер им помогает и пушек гляжу торчит побольше нашего.

– Сдаётся мне, я знаю чья это эскадра, – успокоил я её, напрягая зрение, – эй, на марсе, что на вымпелах изображено?

– Золотой дракон на красном вроде, – крикнул марсовый, – не, точно золотой распластанный дракон в червлёном поле.

– Ваша эскадра, – вскинула бровь пиратка, – что будете делать?

– Поспешу с ней домой, – поклонился я, – разумеется, не мешая своим новым друзьям.

– Вашим другом быть выгодно, – улыбнулась пиратка и крикнула, – лягте в дрейф, не дожидайтесь ядра, порох нынче вздорожал, барон ещё разорится.

Эскадра легла в дрейф, убрав паруса, приближающиеся корабли тоже убрали часть парусов, медленно сближаясь. На палубах было видно сотни готовых открыть огонь стрелков с тлеющими фитилями, пушки зловеще уставились своими дулами прямиком на нас, но больше всего удивления вызвал капитанский мостик: там в полных латах стояла не только воинственная Ирен, что было понятно, но и моя супруга! С полутораручным мечом на боку и двумя пистолетами. Воистину более удивительного зрелища не видал со времён свадьбы южного князя, где угощали жареным в верблюде бараном.

– Знакомьтесь, – не забывал я о манерах, – миледи Грейс из клана О`Мэлли, а это баронесса Мария Саржская и миледи Ирен, командующая гарнизоном.

– Какое неожиданное знакомство, – улыбнулась Грейс, – вот уж не думала, что смогу удивится, после ваших предивных рассказов, но ваша жена адмирал, а гарнизоном тоже командует женщина! Может нам женский крестовый поход организовать?

– Не, последний крестовый поход Филипп Добрый тридцать лет назад хотел организовать, да не сдюжил, – сказал я серьёзно, – женскому крестовому походу супротив турок не устоять.

– А мы тебя с собой возьмём, – хмыкнула Мария, – так понимаю сам вывернулся, помощь не требуется?

– Помощь всегда лишней не будет, – серьёзно ответил я, – не ожидал.

– Гонсало ремонтируется, их потрепали сильно, они выстояли против всего островного флота, – сказала Мария, – Аделарду не выплатить двадцать тысяч фунтов, братья твои сказали смогут набрать от силы пять, вот Ирен и предложила отбить, благо она знает те места и замок этого графа Дерби. Король выделил корабли, мы оснастили их, да войск собрали.

– Молодцы, – кивнул я, – всем бы таких жён и соратников.

– Мне, конечно, весьма интересно наблюдать за вашей бурной жизнью, барон, – хмыкнула Грейс, – однако летите уже под крылышко к вашей прелестной жене и не мешайте нам грабить и совершать всяческие бесчинства, пираты мы знаете ли, там корабль, здесь порт, так глядишь маркизой стану, в приличные дома будут пускать.

– Не смею задерживать, – склонился я и запрыгнул на поданные сходни, – если кто хочет остаться с Грейс, не держу.

Двое оруженосцев действительно остались с Грейс, решив, что ирландские пираты лучше, чем какие-то французские баронишки. Их дело, отказываются от вкусного вина и отменной еды, хорошей погоды и разудалой жизни. Островитяне вообще показались мне излишне высокомерными, обделёнными манерами, жрущими и пьющими всякую гадость, что у нас свиньи побрезгуют, хотя одевались преотменно, одежда наилучшего сукна и покроя. Нет, домой, домой, к виноградникам, улиткам, родному языку, дубовым рощам, запаху свежеиспечённого хлеба и созревшего сыра.

– Чего нового? – поинтересовался я.

– Твой рейд с Барбароссой позволил отрезать север от снабжения, вернувшиеся южные армии ударили по островитянам, замки пали один за другим, – рассказывала Ирен, – император помог деньгами и людьми, поэтому смогли дать Генриху наёмников, он готовит флот для вторжения на остров. Король приказывает вам возглавить королевский отряд из отремонтированных кораблей и людей Гонсало и этой флотилии, перебросить наёмников Генриха на остров и помочь захватить трон.

– Аделард гляжу не мелочится, – кивнул я, – с другой стороны начать кампанию с поражения, а затем ударить по самим островитянам, совсем недурственно!

– А если разобьют? – нахмурилась Мария, – опять в темницу?

– Сколько добычи от нашего рейда с Барбароссой? – спросил я.

– До конца не сосчитали, там от орденских братьев не все бумаги пришли, – переключилась супруга на знакомое, – но, примерно годовой доход всех поместий.

– Если война окончится, да ещё Англия под Генрихом будет дружественным к нам островом, титулов и наград будет изобилие, – сказал я, – отказываться от участия в самом грандиозном поражении англичан со времён Вильгельма Завоевателя?

– Ну, будь острожен, – нахмурилась Мария, – мы пока ехали в порт, такого насмотрелись, жуть берёт. Вспоминаю Сарж как райские земли, где всё красиво и безопасно.

– А Сарж и есть райские земли, – улыбнулся я.

Распрощавшись с женой в порту и поглядев вослед её сильной рыцарской кавалькаде, возглавляемой Ирен, я вернулся на корабли, загружаемые для перехода в Кале. Такими темпами Ирен придётся возвести в рыцарское достоинство, благо женщин-рыцарей хватало у госпитальеров и в Тевтонском ордене, женщина-рыцарь встречалась довольно часто. Правда, они, как правило, состояли в чисто женских отрядах или вообще занимались ранеными, реже воевали в смешанных, но такие, как Ирен запросто воевали наравне с мужчинами. Ещё сражение-другое, точно придётся посвящать в рыцари, как женщин Тортозы, отстоявших город, для них граф Раймунд основал Орден Топора, существующий по сей день.

– Гонсало! – обрадовался я встрече, благо переход в Кале был небольшой, я уже освоился в море настолько, что палуба стала вторым домом.

– Я думал тебя потопили, пока выкуп не потребовали, – кивнул Гонсало, – отчаянное было сражение, еле отбились, Барбаросса тварь предательская, я англичан и сарацинов ещё больше ненавидеть стал, лезли как из Преисподни.

– Пушки, пушки и ещё раз пушки, – сказал я, – будущее за артиллерией.

– Только на неё теперь уповаю, – похлопал с любовью чугунное орудие Гонсало, – слыхал ты загонял до смерти герцога де Шерентье?

– Быстро новости разносятся, – усмехнулся я, – какая муха его укусила?

– Теперь не узнаем, – хохотнул Гонсало и посерьёзнел, – нового командующего этого Генриха видал?

– Пока нет, – вздохнул я, – снова в Англию?

– Ну, теперь не в кандалах, а с пушками! – улыбнулся Гонсало, – устроим им веселье, чтобы навсегда запомнили французов и испанцев, как мы умеем воевать.

– Ваша милость, – поклонился седобородый слуга, – его светлость Генрих, граф Ричмонд просят вас о встрече!

– Смотри-ка, посыльный, да ещё важный такой, – шепнул Гонсало, – ты определённо нужен англичашке.

– Ваша светлость, – поклонился я ещё молодому человеку, с подозрительными глазами и в дурацкой бархатной шапочке.

– Барон, наслышан о вас, – кивнул герцог, было заметно, что он нервничает, – вы не спешите называть меня ваше величество, как все остальные.

– Если вам будет угодно, сэр, – сказал я осторожно, – мой король приказал всемерно помочь вам обрести трон, думаю, коронация в стиле Вильгельма Завоевателя на поле боя, подобно римским императорам будет достойна вашей светлости.

– Мне очень нравится ход ваших мыслей, барон, – кивнул, слегка улыбнувшись Генрих, – ваш король рассказывал, что его на трон возвели практически вы.

– Король очень любезен, – поклонился я, – моё участие было незначительным, всего лишь удача в сражении, дракон и стечение обстоятельств.

– Как вы нашли Англию, – переменил тему Генрих.

– Гостил у вашего отчима графа Дерби в темнице, ваша светлость, – сказал я, – охотился на дракона, неудачно, затем Ричард III хотел меня повесить, но принц Вудсток меня выкупил в память о былом случае на рыцарском турнире в Турене, с ирландскими пиратами бежал на материк.

– Смотрю, насыщенное времяпровождение приключилось, – усмехнулся Генрих, – ещё на дуэли своего давнего недруга герцога де Шерентье закололи?

– Он сам записался в недруги, ваша светлость, – развёл я руками, – не заколол, тот с натуги помер, сердце видать не выдержало.

– Изрядно, – улыбнулся Генрих, – каковы ваши силы?

– Шесть каракк по дюжине орудий на каждой, – сказал я, – загрузили три дюжины орудий для полевых сражений, около пятисот обученных мушкетеров.

– О! – воскликнул Генрих, – это посерьёзнее моих войск, наёмников много, но вооружены абы как, хотя им платить нужно меньше.

– Мы в вашем распоряжении, милорд, – поклонился я.

– Отменно, – улыбнулся Генрих, – ступайте, хорошо отдохните, скоро в бой, мы высадимся в Уэльсе, чтобы набрать сторонников.

Город был забит наёмниками со всех краёв, было традиционно много германцев, виднелись заметные италийские арбалетчики, маршировали швейцарские пикинёры, правда, здесь их всех называли французскими наёмниками. Видимо Аделард решил разобраться с Англией крепко, поэтому вложил средства своих поместий, а может одолжился у орденских братьев. Давняя мечта отвоевать север королевства у островитян становилась былью. Хотя Барбаросса оказался предателем, но шороху в проливе мы навели большого, корабли боялись высовываться из портов, снабжение острова нарушилось, а куда же англичанам без крепких португальских и испанских вин? Гарнизоны на материке сдавались один за другим, пока королевские войска не осадили последние занятые замки. Освободилась масса солдат, причём с обеих сторон, не прочь задарма прокатиться на остров, заработать к зиме лишних деньжат, а доведётся и всласть пограбить. Эти вояки точили ржавые тесаки, пили дешёвое вино и наслаждались дешёвыми женщинами. Надо сказать, я запретил своим солдатам и матросам шастать по городу и общаться с портовыми девками из-за «потливой лихорадки», многие лежали в горячке, большинство помирало, лекари были бессильны. Солдаты Гонсало были дисциплинированны и понимали, что кроме проблем, такие походы не принесут, поэтому угощались добрым вином и хорошей едой на палубе, а подвоз девок из соседнего городка я им организовал. Мне нужна здоровая армия, довольная жизнью и готовая к новым победам.

Пока вся армия не слегла, Генрих хотел дать решающее сражение королю, держать столько людей в одном месте всегда ко вспышке болезней, воды хорошей не достать, вино и сидр продают дрянное, еда тоже сразу вздорожает, а где плохая еда, да продажные девки, всегда заводится опасная болезнь. Впрочем, разнеслась весть, что отплываем с утренним отливом, поэтому город пришёл в ещё большее движение, все торопились допить, заказать клинок, запастись порохом или новыми сапогами. Лавочники просто из штанов выпрыгивали, сбывая самый лежалый товар и подсчитывая барыши. Кому война, а кому мать родна, приговаривали гости из Киева, лежавшего где-то далеко на востоке. Нам война была родной матерью, как и лавочникам и маркитантам, живущим от войны к войне, как мы. Хуторяне или жители осаждённых городов с ужасом смотрели, как грабят их селения и насилуют жён, а то убивают всех подчистую, наши же отряды с развёрнутыми знамёнами под барабанный бой шли мимо творимых бесчинств. А как ещё вдохновить войско идти на штурм хорошо укреплённого и богатого города? Только обещанием отдать его на разграбление до темноты, а то если щедрый военачальник, то на три дня. В городе вино и бабы, грабим три дня! Слаще такого призыва ни один наёмник отродясь не слыхивал. Оружие и доспехи недешёво стоит, король платит небольшое жалование, одна надежда на богатую добычу.

– Что думаешь про войну в Англии? – спросил я Гонсало.

– Они потеряли много хороших солдат на материке и ещё больше в гражданской войне, – сказал Гонсало, обгладывая цыплячью ножку, – знаменитых военачальников у англичан нет, недавно было восстание Стаффорда, второго графа Бекингема, сторонники дома Ланкастеров не успокоились, это на руку Генриху, он валлийских корней к тому же, его поддержат против короля. Ричард интриган и убийца детей, своего племянника лишил трона и двенадцатилетним убил в темнице, хотя немало воевал и говорят отчаянный малый, но у неопытного в военных делах и половину жизни прожившего в почётном плену Генриха командующий Джон де Вер, тринадцатый граф Оксфорд, вояка каких поискать, тоже посидел в темницах, но под его знамёна встать не зазорно.

– Я про погоду и местность, – сказал я, – сыровато для стрельбы из пушек и мушкетов.

– Нормально, в море стреляем хорошо, в их туманах и дождях тоже справимся, – заверил Гонсало, – бывал я на острове, не воевал, правда, много грязи, сыро, плохая еда, отличный эль. Нам много не нужно – победить короля, а дальше его сами англичашки скинут и отдадут корону Генриху, там чехарда с престолом постоянно.

– Ну, поглядим, – вздохнул я, – гляжу всех уже рапирами вооружил.

– А то, – улыбнулся Гонсало, – ты его светлость до смерти говорят загонял.

– Он старался как мог, – хмыкнул я, – его светлость не пойму всегда такой дурной был, я просто не замечал или так поглупел?

– А какая разница? – хохотнул Гонсало, – он мог возглавлять эту армию, получить новые замки и титулы в Англии, а выиграв войну, добычу, у него были прекрасные земли, изумительная жена, а он потратил свою жизнь, пытаясь убить бывшего слугу.

Высадка в бухте Мил-Бэй через три дня прошла успешно, ветер благоприятствовал, шли хорошо. На берегу сражения не приключилось, место было выбрано удачное, королевским войскам идти далеко, а местное население Йорков и вообще англичан не жаловало. Вскоре после высадки начали стекаться отряды валлийских стрелков и посланцы местных баронов, желавших поддержать выступление против короля. Шерифы городов преклоняли перед Генрихом колени или бежали, население приветствовало идущую армию, благо особенных грабежей король не допускал, войска шли в порядке и относительно дисциплинированными. Генрих постоянно вёл переговоры с посланцами английской знати, многие хотели свергнуть ненавистного короля Ричарда и хотели выторговать у Генриха себе место при троне послаще. Поход больше напоминал загородную выездку короля, чем военную кампанию, пока не было даже стычек, армия двигалась по раскисшим от дождей и грязи дорогам, впрочем, довольно быстро. В городках оставалось много слёгших с «английским потом», как здесь называли лихорадку, много наёмников потеряли ещё до сражений. Мы стояли наособицу, неподалёку от богатых рыцарей и дорогих арбалетчиков, у нас в лагере было чище, вставали выше по течению рек, чтобы вода не была отравлена всяческими нечистотами лагеря. Готовили не абы как, по заведённой традиции едой занимались толковые повара из общих припасов, конечно пару воришек пришлось повесить, но оглоблей или лафетов для такого дела было в избытке.

К нам стали присоединяться вооружённые отряды английских рыцарей, в высадившемся отряде тоже были англичане, в основном изгнанные со своих земель во время войны и желавшие вернуть свои владения. Всё увеличивающиеся отряды двигались через болота и горы центрального Уэлься к Шропширу. В некоторых местах в гостеприимстве армии отказывали, местная знать в открытую заявляла, что кроль держит в заложниках их родственников, а армия Генриха недостаточно велика, чтобы свергнуть короля. Дошло до открытых стычек в городке Аберистуит, там жители наотрез отказались подчиниться Генриху. Опытный де Вер берёг армию, не форсировал широкие реки, выбирал удобные дороги, через местность, где всегда была хорошая вода и добрая еда. Были известия, что Ричард собрал войско и движется к нам навстречу, у него в основном рыцари, немного артиллерии и конечно знаменитые лучники и пикинёры.

Глава 20

Тот, кто сегодня кровь со мной прольет,

Мне станет братом: как бы ни был низок,

Его облагородит этот день;

И проклянут свою судьбу дворяне,

Что в этот день не с нами, а в кровати:

Язык прикусят, лишь заговорит

Соратник наш в бою в Криспинов день.

Генрих V

Про самого Ричарда говорили разное, однако если отбросить откровенные наговоры, то малый был бойцовского нрава, любил играть в разные игры, требующие силы и выносливости, хотя большим ростом не отличался, как его предки, но компенсировал азартом и силой духа. Довольно много воевал и чувствовал вкус к битвам, хорошо орудовал мечом и был настоящим рыцарем, хотя про английское рыцарство поговаривали весьма презрительно, называя их павшими морально. Они только и занимались выторговыванием у короля привилегий, за военную службу требовали платы, норовили переметнуться к противнику или того хуже ударить королю в спину, просиживали штаны в парламенте, где старались ограничить власть короля. Поэтому Ричарду приходилось заниматься интригами, держать заложников и всячески втаптывать в грязь рыцарское достоинство.

Как докладывали разведчики, Ричард ехал в самых роскошных одеждах и доспехах, с короной на голове, окружённый королевскими регалиями. Перед войском несли богато украшенный герб дома Йорков, рыцари были разодеты в меха и шелка, всем своим видом показывая своё презрение и превосходство над армией Генриха. Однако, посланники этих рыцарей уже побывали в шатре Генриха, выторговывая себе положение и земли в случае предательства короля, поэтому склонный больше к заключению сделок, чем к войне Генрих охотно принимал таких гонцов, обещая золотые горы и справедливое правление.

Войска Генриха расположились на берегу реки недалеко от городка Босворт, королевские войска остановились лагерем на равнине Рэдмур, сгрудившись беспорядочным лагерем, как положено рыцарскому войску, а сам монарх поселился на постоялом дворе в Атерстоуне. Надо заметить, что войско Генриха даже лагерь ставило ровнее и правильнее, не говоря о караульных, смотрящих в оба, а не валяющихся пьяными за палатками. Командующий де Вер набрал опытных кондотьеров, с хорошими отрядами, поэтому армия Генриха смотрелась намного более выгодно, чем армия короля, хотя было множество ополченцев из Уэльса, довольно склочных и малоуправляемых горлопанов. Ричард привёл больше войска, раза в два примерно, однако вооружение было похуже, мало пушек и мушкетов, зато много рыцарской конницы. Впрочем, было подозрение, что могут быть сюрпризы с рыцарскими отрядами.

– Годфрид, рад видеть! – воскликнул граф Дерби, запросто приключившись в нашем лагере.

– Ваше сиятельство, – поклонился я, – надо полагать, присоединитесь к своему пасынку?

– Всё возможно, – улыбнулся граф, оглядывая наши пушки и мушкетеров, – стало быть это ваш отряд, Годфрид?

– Да, это мои люди, ваше сиятельство, – кивнул я, – мы предпочитаем добрую пулю или ядро, чем меч или даже алебарду.

– Наслышан, какую трёпку вы задали на горной дороге, – кивнул граф, – уходят рыцарские времена, когда король бросался в гущу битвы и решал исход боя. Теперь всё решает провизия и запас хорошего пороха.

– Не всё так мрачно, ваше сиятельство, – сказал я, – из пушек и мушкетов палить тоже надо умеючи и перезаряжать мушкет, перед надвигающейся рыцарской конницей поверьте, тоже нужно изрядное мужество и выучка.

– Даже чтобы дышать нужно иногда изрядное мужество, – вздохнул граф, – завтра наверняка увидимся.

Лагеря бурлили, стараясь подготовится как умели к завтрашнему утру. Некоторые отряды проводили молебны, другие предавались пьянству и разврату с нахлынувшими на такое событие как война маркитантками. Лагеря обросли большими обозами, если у англичан не находилось чего-то, маркитанты запросто сновали между лагерями, разнося товары, слухи и заразу. Иногда в лагерь забредали перепившие англичане, в лагере Ричарда, думаю, тоже хватало подобных случаев. В зависимости от того, на кого попадали, такие бедолаги могли угодить в темницу, а то записывались в отряд. Повсюду горели костры, дрова вздорожали неимоверно, хорошо мы запаслись заранее несколькими возами, наступала осень, погода становилась всё хуже с каждым днём, ночи холоднее. В темноте было отчётливо видно, что английских костров вдвое больше наших, там варили ужин, шумели и безобразничали как положено.

Мы стояли наособицу как обычно, неподалёку от шатров де Вера, поддерживая строгий порядок и дисциплину. Вина солдатам давали ровно столько, чтобы завтра могли воевать, накормили до отвала, чтобы спалось лучше. Вокруг лагеря были выставлены бдительные патрули, они заворачивали желавших выбраться из лагеря и не пускали старавшихся проникнуть в лагерь, видать стащить что, а может шпионов. Пушкари пока были в диковинку, считаясь какими-то волшебниками, поэтому кто хотел увидеть бомбарду, а кто стащить жалование пушкаря, по сравнению с солдатским, денег на пушки не жалели. Наши люди привыкли уже к жёсткой дисциплине Гонсало, поэтому спокойно зашивали одежду, дожидались ужина, прихлёбывая добрый эль или вино, играли в кости или обычную солдатскую игру дартс – бросали в днище от пивной бочки арбалетные болты. В отличие от гудящих лагерей, здесь была полная тишина и благоденствие.

– Экие у вас солдаты дисциплинированные, – заметил подошедший де Вер, – вида зверского, воюют слыхал отменно, а кроткие как агнцы.

– Самых горластых давно повесили, ваша светлость, – поклонился Гонсало, – победим, пусть веселятся хоть до смерти накричавшись и упившись, а сегодня отдыхать для завтрашнего дела.

– А мне не спится, – вздохнул де Вер, – волнуюсь немного и просто не могу уснуть, только к рассвету немного посплю каждый раз.

– Не выспавшись воюешь злее, – усмехнулся Гонсало.

– Мне головой воевать должно, – вздохнул де Вер, – с недосыпу иной раз плохо соображаешь, можешь приказ неверный отдать.

– Представляете, какие головы будут у наших противников завтра, – показал Гонсало в сторону английского лагеря, откуда доносились громкие вопли и музыка, – в округе сказывают вина совсем не купить, эль заканчивается.

– И всё равно проворочаюсь всю ночь, – проворчал де Вер, кутаясь в плащ, – наверняка, англичане, уверенные в численном превосходстве разделят, как положено войско на три отряда?

– Полагаю да, – кивнул Гонсало, – классическая и не всегда выигрышная тактика, на равнине хватает традиционных здешних болот, их пушкам будет сложно сблизиться и выбрать хорошую позицию, рыцарям скакать можно тоже ограниченными рывками, а лучникам далековато или нужно загонять их в болото под наши пули и ядра.

– Да, мне тоже думается позицию они выбрали неудачную, – согласился командующий, – такое положение сводит их численное превосходство на нет.

– Надо ещё учитывать, что большая часть английского войска вместе со Стенли будет выжидать по кому ударить, – кивнул Гонсало, принимая миску с рагу и кубок вина, – угощайтесь, у нас весьма недурно кормят.

– Воистину, – согласился командующий, отведав ужина и вина, с удивлением глядя как такую же пищу доставляют всем солдатам, – со Стенли пока неясно, но даже если войска останутся верными королю, думаю, будет изумительная неразбериха в королевском войске, ей следует воспользоваться.

– Всенепременно, – усмехнулся Гонсало, – покажем здешним рыцарям, что кроме серебряных шпор и гонора, неплохо бы иметь знания по стратегии и уметь выстраивать баталию из дисциплинированных солдат.

– Воистину, золотые слова, – сказал с набитым ртом командующий, – отменные у вас повара, у меня личный повар хуже готовит.

– Заходите, уж командующего-то мы накормим, – постучал Гонсало по спине де Вера, подавившегося от хохота.

У каждого своя ночь перед боем. Кто-то без конца рассказывает о былых победах, другой молча сидит, глядя в костёр, молодых трясёт от страха, крепкий ветеран может уснуть, когда захочет, громко храпя из палатки. Кто-то ищет утешения в кувшине с вином, иной показушно храбрится и хвалится как завтра будет отчаянно биться, бывалые проверяют по сотому разу оружие, ремонтируют доспехи, занимаются нужными делами. Сон у всех тоже разный: один не спит совсем, второй просыпается со всклоченным видом из-за кошмаров, офицеры могут беспечно веселиться, а могут, склонившись над картами думать о завтрашней баталии, обсуждая возможные действия противника и собственные возможности. Мы с Гонсало решили, где поставим артиллерию и стрелков, поэтому уснули тревожным сном, чтобы отдохнуть, завтра потребуются силы. В шатре командующего ярко горели свечи, военачальники обсуждали завтрашнее сражение, де Вер одобрил позицию пушек и стрелков, обсуждения и споры шли вокруг удара рыцарской конницы и делить или не делить войско на части. Я просыпался глубоко за полночь, в шатре командующего всё ещё виднелись размахивающие руками силуэты, хотя свечей поубавилось.

Как положено в армии, утро началось со звуков горнов и барабанов, иногда звучали флейты и волынки. Оба лагеря просыпались, начиналась обычная суета: налаживались готовить завтрак, слуги бежали за водой, по лагерю шастали маркитантки, в надежде поживиться напоследок, наёмники требовали жалования, денег им перед боем платить, конечно, не хотели, благо после сражения число наёмников может уменьшиться и плата будет ниже. Перед каждым боем препирательство с наёмниками были громкими и могли вылиться в бунт или даже хорошую стычку. В обоих лагерях торговля с наёмниками переросла в перепалку, только вмешательство командующего, а потом короля, выплатившего часть жалования, успокоили буйные наёмничьи головы. От лагеря отбывали гонцы с известиями, прибывали запоздавшие отряды, вешали дезертиров и мародёров, в общем, лагеря просыпались.

– Разворачиваете свои пушки, как условились, стрелков тоже, – сказал подошедший де Вер, решивший видимо хорошо позавтракать кашей с грибами и свежим хлебом, – войско ставим единым отрядом, прячемся за болотами и мешаем противнику маневрировать. Стрелки защищают пушки, сбивают лучников, они попытаются, как обычно расстрелять прислугу орудий.

– Да, ваша светлость, – кивнул я, поскольку командующий рассуждал весьма мудро с любой позиции, – Стенли выбрал сторону?

– Так он нам и сказал, – усмехнулся де Вер, – будет, как остальные тянуть до последнего, ударит слабому в спину, нужно постараться, чтобы не быть слабым.

– Если не ударять по превосходящему противнику рыцарской конницей, грамотно использовать преимущество в артиллерии и стрелках, – сказал Гонсало, – заставить их самих лезть в болота, связать там боем пехоты, то слабыми мы не будем, ваша светлость.

– Примерно такой расчёт, – согласился командующий, – у них много рыцарской конницы, они могут сделать рывок, нужно быть готовыми к прорыву.

– У нас скорострельные орудия и много добрых мушкетов, ваша светлость, – заметил я, – будем держать половину орудий и стрелков в резерве, чтобы в решающий момент у них были холодные стволы для немедленного массированного обстрела, если понадобится, всё равно у нас избыток пушек и мушкетов.

– Да, недурная мысль, – кивнул де Вер, – ваши пушки и мушкеты много совершеннее, чем все привыкли, я видал делали по десять выстрелов кряду, обычно на шестой выстрел мушкет перегревается и не может стрелять, а пушки того хуже, половину дня остывают.

– Бронзовые или из стальных полос, ваша светлость, с отвинчивающейся каморой, – согласился я,– чугунные пушки имеют меньший вес, тоньше, но прочнее ствол, больше ядро и заряд пороха, у них большая скорость ядер и дальнобойность, это будущее сражений.

– А я помню ещё кольчужные доспехи мой дед носил, – усмехнулся командующий, потерев шрам от ранения стрелой в лицо при Сент-Майклс-Маунт, – да и в годы моей юности – самое опасное было английская стрела или генуэзский болт, а теперь пули, ядра, всё летит с такой неимоверной скоростью, у меня в голове не укладывается, такой прогресс, можно сойти с ума, а вон тот малец барабанщик воспринимает противопульные доспехи и пистолеты как само собой разумеющееся, какие времена!

– А представляете какие пушки увидят дети этого барабанщика? – вздохнул я, – какого совершенства достигнет оружие через столетие.

– Мне думается сложно уже придумать что-то более смертоносное, чем мушкет и пушка, – покачал головой командующий, – сколько тысячелетий мы орудовали копьём и мечом, луком и пращей, вспомнить Давида или Ахиллеса, они почти оставались неизменными.

– Позвольте, ваша светлость, неизменными ни копья, ни луки, а тем более мечи не оставались, – начал было Гонсало, изучавший оружие древних греков и римлян, – взять хотя бы римский меч гладий…

– Обожаю барабанщиков, – сказал командующий, услышав звуки, – они делят твою жизнь на до и после, давая возможность почувствовать момент: противник начинает строиться, мы последуем его примеру, удачи, солдаты!

Поглядев вослед удалившемуся широкой походкой де Веру, мы стали неспешно облачаться в доспехи и подали сигнал к общему сбору. Лагерь ожил, все куда-то двигались, многие даже бежали. Обычно рыцарский лагерь движется очень неспешно, построение может занять половину дня, а особенно ретивый герцог может не дождаться короля и ударить отдельно, иногда выигрывая битву, за что жаловался, иногда проигрывая битву. Английский лагерь как раз построением занимался долго, было видно, как неспешно выдвигаются из лагеря отряды, а многие сидят ещё у костров, угощаясь завтраком и вином. Из походных колонн атаковали только швейцарские пикинёры и подражая им ландскнехты, остальным нужно было много времени, чтобы просто выйти на поле. Командиры воплями, а то палками строили войска в более-менее ровные линии, пытаясь выполнить наказы командующего. Сегодняшнее поле боя было изрезано болотами и топкими местами с непролазной грязью, поэтому отряды построиться ровно не могли, а сгрудились по берегам топких мест, ожидая команды к атаке.

Мы заранее присмотрели себе мыс в болотах, где можно установить артиллерию и расположить стрелков, не рискуя быть сметёнными резким ударом рыцарской конницы или массированным обстрелом лучников. И тем и другим пришлось бы преодолеть жуткую топь, где потонет любая рыцарская лошадь, а человек пройдёт только если повезёт. Артиллерия противника была потяжелее нашей, калибр существенно больше, да лафеты устаревшие, они пытались настёгивать упряжки волов, тащивших эти махины, но волы и пушки увязали в грязи, поэтому пушкари сменили уже две позиции и старались по непролазной грязи добраться до сухого и удобного места. Судя по ругани и мычанию волов, успех им не грозил. Мы расположились на сухой и твёрдой почве, разложили заряды и ядра, отвели коней и расставили стрелков.

Де Вер справедливо рассудил, что на топком поле лучше справится пехота, спешил часть рыцарей и выдвинул вперёд пехотинцев, зорко наблюдая за лагерем Стенли, однако те пока войска не выстраивали, выжидая удобного момента присоединиться к победителю. Англичане наоборот, видимо делали ставку на численное превосходство рыцарской конницы, поэтому месили и без того топкое поле, пытаясь выстроить рыцарей в наиболее эффективный порядок. В конце концов, они решили остаться на холме Эмбион, чтобы занять более сильную позицию. Как предполагалось, англичане разделили армию на три части или три баталии, как это называли. Авангард возглавил опытный герцог Норфолк, старый вояка и опытный военачальник. Ричард мелькал в войсках, воодушевляя своих солдат, Генрих напротив, вместе с телохранителями, понимая, что будет только мешать де Веру командовать, направился в тыл. Становилось ясно, что вот-вот и прозвучит сигнал к атаке, было неясно, кто начнёт первым. Ржали кони, развевались знамёна, служили молебны перед строем, в воздух пропитался напряжением. И вот забили барабаны по приказу де Вера, пехота двинулась в атаку. Они обходили болото, чтобы подстраховать свой фланг от удара, глядя на это, англичане двинули свои войска навстречу.

– Началось, – улыбнулся Гонсало, наблюдая, как авангард герцога Норфолка спускается с холма, чтобы принять бой, – они решили драться в болоте, заряжай!

– Чего ещё ждать от Англии, – хмыкнул я, – Роберт Брюс утопил английскую армию в болоте, отстояв корону Шотландии, чем мы хуже?

– У Роберта Брюса не было даже двуручного меча, – кивнул Гонсало, – у нас же есть пушки и мушкеты, не говоря про алебарды, не посрамим же короля Шотландии, победившего англичашек!

– Устройте-ка англичашкам ад, которого они достойны! – воскликнул я, – пли!

Раскаты выстрелов разорвали поле боя, запрыгали, отражаясь от земли первые ядра, выкашивая передние ряды англичан. Зрелище было ужасающим, новые чугунные ядра не разваливались, как каменные, а резво скакали по полю при недалётах и врезались, сметая рыцарей, лошадей и тем более пехотинцев на три-четыре ряда. Надо отдать должное храбрости англичан, они смыкали ряды и двигались вперёд решительно, хотя медленно из-за топкой местности. Сейчас как обычно самые бедные, носившие обмотки были в выгодном положении, чем имеющие дорогие сапоги – обмотки не засасывало в болото. Мы перезарядились, ещё раз удивив герцога Норфолка, взиравшего на открывшую стрельбу артиллерию с некоторым удивлением на невозмутимом лице, судя по всему он приказывал сбить пушкарей лучникам, двинувшимся к нам и поскорее устанавливать собственные орудия. Мы перенесли огонь на приближающихся лучников, выкашивая их беззащитные ряды, уже первые мушкеты начали обстрел, добивая лучников, не сумевших даже приблизиться к нашим позициям, несмотря на клубы дыма, заволакивающие постепенно поле боя.

Заухали пушки англичан, решив остановиться в неудобной позиции между болотами, где их пушки не могли обстреливать всю нашу армию и стояли они далековато. Завидев это, де Вер притормозил свою пехоту, заставляя завязающего в топи Норфолка подгонять свои отряды прямиком на наши ядра и пули. Расстреливать специально военачальников считалось дурным тоном, однако герцог Норфолк возглавлял войско и был на самом опасном направлении, да по штандартам наводчикам целиться удобно в сносимых ветром клубах порохового дыма. Обычно сражение рыцарей если пахнет, то самими рыцарями, теперь битва запахла жжёной пороховой мякотью, горящими пыжами из войлока и соломы. Целиться в клубах порохового дыма становилось всё тяжелей, судя по звукам, передовые отряды уже сцепились, слышались удары и крики, ничего общего с воспеваемой менестрелями музыкой войны с чистым звоном мечей. Стоял нестерпимый гул и слышались удары алебард иногда, глухо разрубающих рыцарские доспехи и вопли умирающих или раненных лошадей, пополам с криками солдат, но те были заметно тише. Иногда ухали английские пушки, тогда добавлялся звук сносимых и разрываемых тел. Мы решили повременить с обстрелом, дать пороховому дыму рассеяться, чтобы не попадать в своих и дать оружию остынуть, бессмысленно палить в никуда.

Постепенно клубы рассеялись, стало видно, что пехота де Вера наступает, уверенно тесня отряд герцога Норфолка, многие англичане со всех ног бежали в тыл или вовсе с поля боя. Герцога самого видно не было, штандарт или потеряли, или Норфолк был убит, что воодушевляло наших солдат и уверенности королевским войскам не придавало. Наступление передового отряда де Вера продолжалось, видно было, как занервничал Ричард, заметавшись у линии своих войск, подавая сигналы попеременно герцогу Нортумберленду двинуть свои войска на помощь сминаемому авангарду, но войска его крыла оставались недвижимыми. Поодаль расположились сильные войска Стенли, на сигналы короля они не реагировали, дожидаясь развития баталии. Король держал в заложниках сына Стенли, видимо он угрожал Стенли его казнью, но тот отказывался вступать в бой. Видно было, что взбешённый король приказал казнить связанного пленника, однако рыцари вокруг особенного энтузиазма не проявили и казнь не состоялась. Ричард видимо решил ударить самостоятельно, линии отрядов де Вера растянулись, завязнув в рукопашной, получился некоторый разрыв, можно было ударить рыцарской конницей. Король вскочил в седло, приказав подать корону, собрав вокруг себя около восьмисот рыцарей, включающих и отборную королевскую стражу, они молниеносно ударили в сторону шатров Генриха.

– Прорыв! – воскликнул я, – удержать атаку конницы!

– Всем орудиям, пли! – страшно заорал Гонсало, – мушкетерам беглый огонь!

Ядра крушили стремительно надвигающуюся конницу, но их было слишком много, мы не успеем перезарядиться для второго залпа. Доспехи у рыцарей были дорогими, в латы были закованы даже кони, мушкеты на таком расстоянии не могли пробить такие отличные доспехи. Было видно, что пули попадают в латы, рикошетируют, рыцари явно чувствовали попадания, но продолжали скакать. В некоторых было уже с дюжину вмятин от пуль, некоторые доспехи всё же пробили, но в запале атаки многие не чувствовали боли. Прорыв Генриху явно удавался, он уверенно держал копьё, целясь прямиком в немногочисленную охрану Генриха. Они настолько стремительно приближались, что даже знаменосец сэр Уильям Брэндон замешкался, отчего получил сокрушительный удар копьём и уронил штандарт Генриха, что было великим поражением. Однако от основного войска прорыв рыцарей отделяли нанесённые клубы дыма, поэтому схватка с королём была видна только нам и войскам Стенли.

Охрана Генриха держалась стойко, у него тоже были отборные рыцари в великолепных доспехах, мелькали топоры, двуручные мечи и алебарды. Генрих сам рубился наравне с рыцарями, как отчаянный Ричард, воистину это была схватка последних монархов-рыцарей в мире. Бой завязался нешуточный, обе стороны хотели победить в сражении единым рывком: король, убив претендента, а Генрих убив короля. Рыцарей стаскивали с коней, было даже несколько копейных сшибок, но в основном бой проходил пешим – лошадей быстро перебили или они теснились позади, ожидая возможности вступить в бой, как перебьют передние ряды.

– Мушкетеры! – заорал я, принимая двуручный меч, – держаться как можно ближе и стрелять пока сможете!

– Эй, Нинья, где ты пропадаешь! – заорал Гонсало на своего оруженосца, – без своего толедского фламберга я туда не сунусь.

– За Генриха! – заорал я, чтобы воодушевить своих рыцарей, – сегодня мы возведём короля на престол и получим земли и богатства!

– За Готфрида Саржского! – заорали рыцари, – за монеты и земли!

– Поберегите глотки,ребята, – хмыкнул Гонсало, – нам сейчас дыхание понадобится.

Закинув тяжеленные двуручники на плечо, мы шагом двинулись к месту схватки под звуки непрерывной стрельбы мушкетеров. Расстояние сократилось до пятидесяти шагов, доспехи попроще на такой дистанции пробиваются навылет, а дюжиной пуль можно даже королевские повредить сильно. Бегать в доспехах можно, однако английские лучники нас не обстреливают, Генрих умело орудует своим мечом и помирать явно не собирается, как и гвоздящий клинком Роберт. Здесь главное выбрать момент, чтобы ударить по уставшим со свежими силами, буквально дюжина взмахов клинком и усталость накатывает, хотя есть умельцы махать двуручником половину дня. Бой длился совсем недолго, но авангард уже был на пределе сил и отряд короля начинал сдавать, хотя поредевшая охрана Генриха билась из последних сил. Выстрелив из пистолетов в упор, мы вломились в королевский отряд мощно и уверенно, как положено, с маха ударяя двуручником, отчего ломались кости, шеи, даже пробивались латные доспехи. Пламенеющий меч – фламберг, из-за изогнутой формы своего клинка прекрасно пробивал латный доспех, фламберги пытался запрещать Папа Римский, под страхом отлучения от церкви, но его носили знаменосцы и сорвиголовы на двойном жаловании. Однако, попасть в плен фламбергёру не суждено – убьют на месте, поэтому мы понимали, на что идём.

Вы давно бывали в схватке на мечах? Менестрели любят рассказывать об удачливых рыцарях, ловко отражающих все удары, оставаясь неуязвимыми, а монахи писать трактаты о фехтовании, где показаны красивые стойки. На самом деле сражение мне виделось так: полоска людей перед собой в прорези забрала, постоянные тычки вбок или грудь, иногда какие-то удары по шлему. Свои-чужие, я точно понимал, что впереди своих нет, поэтому рубил наотмашь, а если не хватало места, перехватывал клинок у не заточенного основания и работал как рычагом, раздвигая пики, затесавшихся в свалку пикинёров или алебарды. Пот уже заливал глаза, по спине бежал ручеёк пота, дыхание становилось тяжёлым. В шлеме вообще мало что слышно, разве только удар мечом или топором, стоит гул, пахнет сталью, потом и кровью.

Впереди мелькнул просвет, показались мельком цвета Генриха и его ближних рыцарей, я бросился вперёд на помощь, надеясь, что Гонсало и мои рыцари поблизости, из-за града ударов поворачиваться и рассматривать ничего было невозможно. Мы рубились бесконечно, казалось целую вечность, руки уже не держали оружие, дыхания совсем не хватало. Но постепенно удары ослабли, а затем прекратились, осторожно осматриваясь, мы увидели, что королевские рыцари убиты, небольшая горсть их сражается, отступая, вместе с валлийскими копьеносцами вокруг Роберта, а повсюду люди Стенли, наконец решивших выбрать сторону. Лошадь короля увязла в очередном болоте, ему пришлось спешиться, хотя ему предлагали другую. Король сражался пешим и как было видно отчаянно, но удары копий и алебард, множество мушкетных пуль сбросили его на землю, не было видно, что происходит, вокруг была толчея, мы не отходили от Генриха, стоявшего в окровавленных доспехах, с измочаленным мечом, опасаясь подвоха от людей Стенли или нового прорыва свежих сил короля. Нашёлся Гонсало, немного раненый в руку, большинство наших рыцарей, благодаря отменному доспеху смогли уцелеть, благо у нападающих было немного пистолетов, а пользовались они ими неохотно. Мои рыцари даже кидали гранаты, я слышал несколько взрывов. Под королевские знамёна стекались уцелевшие и верные войска, но силы Стенли их многократно превосходили. Королевское знамя держал сэр Сирвелл, ему перерубили обе ноги, сбросили с коня, но знамя Йорков не падало. Ожесточённый бой продолжался, мелькали мечи, но люди Стенли всё пребывали, а королевские редели. Вскоре упал штандарт Роберта, а затем постепенно толпа вокруг короля распалась и показался Стенли с поднятым забралом, несущий корону, по-видимому, убитого Ричарда.

– Помнишь, Годфрид, – улыбнулся мне, проходя мимо с открытым забралом Генрих, – как Вильгельм Завоеватель.

– Корона ваша по праву, – поклонился я, – почту за честь преклонить колени перед вашим величеством.

– Ваши услуги неоценимы, – кивнул Генрих, – титулы и земли не заставят себя ждать.

– Да здравствует новый король Англии! – воскликнули мы, склоняясь перед новым монархом, затем склонялись на коронации на Эмбион Хилл, лишённой особенной торжественности, проведённой испуганным и мятым епископом.

– Корона, трон Англии и Шотландии мой по праву, не как завоевание, – сказал король после водружения короны, – я провозглашаю коронацию вчерашним днём. Имущество выступивших против меня конфискуется, всем героям сегодняшнего сражения достанутся замки, наделы земли и деньги!

Войско в лице рыцарей поорало, конечно, предвкушая обещанные награды и вожделенно поглядело на заставленные вином столы. Добычи взяли тоже много, поэтому лагерь с простыми наёмниками вовсю уже тратил полученные от командиров доли с захваченного. Со всей округи уже спешили дворяне засвидетельствовать новому королю свою преданность, заслышав о победе, хотя были такие, кто спешно уезжал. Видимо гражданская война продолжится и только от хитрости нового короля и его способности договориться с баронами будет зависеть будущее королевства. Можно было несмело надеяться, что вековая вражда островитян с нами прекратится, бесконечные вторжения на материк истощили северные земли, заставляя отсиживаться по замкам, прибрежные города теряли прибыль от торговли.

– Жалую тебе сэр Годфрид замок Бивер-касл и тридцать тысяч акров земли в Линкольншире, а также Шато-де-Монмюран в Бретани, – Генрих VI оказался не только держащим слово, но и щедрым монархом, – что скажешь Годфрид?

– Да здравствует щедрый и мудрый король, ваше величество, – поклонился я.

– Ступайте, сэр Годфрид, – улыбнулся король и занялся подсунутым документом, – я думаю нужно идти на Лондон, провести в парламенте закон…

С каждым днём выдвижения к Лондону становилось ясно, что сопротивление новому королю, оказываться не будет, его встречали довольно любезно в городах и деревеньках. Поэтому отряды наёмников распускались, они растекались по окрестностям, пропивая и прогуливая жалование, заодно разнося лихорадку, получившую название «английский пот». Пару дней человек лежал в горячке и потом выздоравливал, но чаще помирал. Заодно наёмники грабили население, мародёрствовали и насильничали здешних страшноватых девок, хотя, надо заявить, здешние жители тоже были неробкого десятка, могли и зубы пересчитать и ножиком пырнуть, а уж луком пользовались мастерски. Небольшой отряд наёмников решил было пограбить деревню, так островитяне их словно кур перестреляли. С нашим отрядом тоже честно расплатились и мы поскрипели в Уисбек, где можно было погрузиться на корабли и отправиться домой, а королевское войско, постоянно растущее от прибывающих отрядов баронов двигалось в столицу. Дорога через пролив была долгая, мы попали в начинающиеся штормы, но выбрались, не потеряв ни одного корабля.

Глава 21

Дорога воина – это дорога сильных духом,

Это – стоять до конца, когда вокруг всё рухнуло.

Дорога воина – это совесть и честь,

Это – когда потомки смогут о тебе прочесть.

Песня «Путь воина» Стольный ГрадЪ

– Годфрид! – воскликнул Аделард, – слыхал-слыхал, невзирая на предательство Барбароссы, возвёл на трон нового короля Англии и обезопасил наши северные границы!

– Ваше величество, – склонился я.

– Почтителен и предан, – кивнул король, – мне таких не хватает, каких наград ждёшь?

– Что пожалуете, ваше величество, – сказал я, – всему буду рад.

– Годфрид-Годфрид, скромен до зубовного скрежета, – обнял меня Аделард, – жалую тебе замок Мирамаре на Адриатическом море, приятные места, у тебя как раз хватит мушкетов и пороху, чтобы защищать его и отдыхать там зимой, пока у нас идут противные холодные зимние дожди или даже лежит снег. Как тебе погода на острове?

– До сих пор знобит, – честно ответил я, – не понимаю, как там живут люди, вечная сырость, холодно, дожди проливные, отвратная еда, грязища.

– Да, места диковатые, – согласился король, – извини, Годфрид, кроме замка в Италии порадовать не смогу, казна пуста и графом тебя тоже пока сделать возможности нет, позже, император тот вообще за подвиги в проливе жаловал тебе лишь золотое оружие, да клочок земли с крошечным замком в какой-то дыре, Задебараны что ли, не выговорю.

– Падебрады? – удивился я, – там меня возвели в рыцари, а барон Бжезняк помер что ли?

– Годфрид, – поглядел на меня король укоризненно, – думаешь я в такие дела вникаю?

– Простите, ваше величество, – поклонился я.

– Ладно, спину сломаешь, – усмехнулся Аделард, – езжай лучше в свой замечательный Сарж, отдохни, столько подвигов, устал поди?

– Есть немножко, – кивнул я и пожал протянутую руку, – надеюсь раньше весны мои пушки и мушкеты не понадобятся.

– Я тоже очень надеюсь, – вздохнул король, – годик мира, а лучше десяток лет и королевство расцветёт, благодаря таким как ты.

Дорога была приятной, хотя медленной, везли огромный обоз с добычей, было много всяческих диковинных вещей, мебели, скульптур, захваченных в лагере противника, меня всегда удивляло как рыцари умудряются половину замка взять с собой в поход. Обычно наёмники тут же сбывают маркитантам взятое с бою, отчего за армиями тащится целое войско менял, скупщиков и других пройдох. Но взятая мною добыча была очень ценна, продавать резную мебель с позолотой было совершенно невозможно, хорошую цену не дали бы, а замку такое роскошество пригодится. Одних захваченных знамён и штандартов набралось на хороший воз, что говорить о богатых доспехах и целом табуне добрых рыцарских жеребцов и кобыл, их приплод будет доходнее половины трофеев. Мои наёмники щеголяли в добротном сукне и шелках, золота и перстней было даже сверх приличий. Встречные на дороге спешили убраться с пути удачливых наёмников, глядя с обочины на диковинные пушки на изящных лафетах. Многие узнавали мой герб и флаг, приветствуя Годфрида Драконоборца, я улыбался этим простым людям и махал рукой, вспоминая как сам бегал смотреть босоногим как проезжает рыцарский отряд.

– Ну, какие новости? – спросил я, глядя как сын играет с искусно сделанным Лорентином крошечным мечом и мушкетом, – у нас гости?

– Да, Агнешка с мужем приехали, услыхав, что Падебрады император тебе отписал, – с плохо скрываемым злорадством, сказала Мария, видимо уже поиздевавшаяся вдоволь над державшими её в чёрном теле родственничками, – она выскочила замуж за самого видного в тамошних краях рыцаря Ондржея.

– Сама подумай, что делать с замком, – махнул я рукой, не хватало только разбираться с далёкими бедными землями, – ты лучше знаешь тамошние места, поставь толкового управляющего, родичей своих тоже не забижай, нечего лишних врагов наживать.

– Да, переговорю с управляющим поместьями и твоими братьями, – кивнула супруга, вовсю погружённая в дела прирастающих земель и замков, – пока войны не предвидится?

– Пока вроде нет, – улыбнулся я и сгрёб её, повалив на постель, – удачно всё обернулось?

– Страшно было, – честно призналась Мария, – когда пропал, а потом выкуп требовали, вообще не знала что делать.

– Такова рыцарская доля, – провёл я пальцами по её щеке, – но знамя с драконом вьётся над этим замком и полудюжиной других, в городе пьянствует и гуляет целая армия, готовая по первому слову ринуться в бой, а богатства и трофеи едва поместились в подвалы.

– Да, Годфрид Драконоборец, – поцеловала меня жена, – удача тебе улыбнулась всеми ста тремя зубами.

Зима выдалась мягкой, тем более половину этой зимы я провёл в окрестностях замка Мирамаре, очищая тамошние земли от разбойников и дав соседям явственно понять, что если они хотят сохранить собственные земли, то моя собственность неприкосновенна. Привезённые пушки заставили двух графов и одного маркиза сделаться лучшими моими друзьями, мы даже подружились против одного герцога, оттяпав изрядный кусок его земли. К весне обстановка была настолько безмятежной, что Мария с сыном, уже бегающим помаленьку, смогли посетить замок и вдоволь наплескаться в тёплом море, хотя местные жители с содроганием смотрели как северные варвары плещутся в ледяном для них весеннем море.

– Король хочет назначить меня капитаном роты королевских мушкетёров, – сказал я, дремотно покачиваясь в седле, вдыхая запахи южной весны, сдобренной неповторимым ароматом моря.

– Большая честь командовать личной охраной короля, – кивнул Гонсало, – не слишком денежно, однако служба занимает всего три месяца в году, – главное лейтенанта толкового найти, тогда можно бывать в столице наездами, на меня смотреть нечего, своих забот хватает.

– Кузен короля уже назначен лейтенантом, – усмехнулся я, – сдаётся мне, наступает совсем иная эпоха.

– Тысяча чертей! – вскричал, выхватывая пистолет и рапиру Гонсало, завидев разбойников, – канальи!

– Вперёд! – проорал я отряду, разряжая пистоли в головы ближайших наглых южных разбойников, – с нами Святая Клотильда!


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21