Табачок и немножко соли [Геннадий Васильевич Осипов писатель] (fb2) читать онлайн

Табачок и немножко соли

Рассказ

Колька, сбросил лыжи и неуверенно шагнул в сторону самого большого барака. Оглянувшись на лыжню, вновь окинул взглядом лес и покрытую снегом реку Устью. Мороз к полудню чуть спал, и краюшка солнца холодно мигала в дымке за перелеском. С валенка кусочек намёрзшего снега сорвался вниз, с обрыва, и понёсся вприпрыжку вниз, оставляя на склоне пунктир, напоминающий беличий снег.

Несколько жилых бараков вперемежку с хозпостройками белели замёрзшими глазницами оконных рам. Из одной двери, затем из другой, появились чужие мужики в одинаковых фуфайках с потемневшими лицами и тут же, словно по чьему-то приказу, исчезли. Словно растворились совсем…

Зэки… – Колька, задумавшись, замирает на несколько мгновений.

В себя он пришёл, почувствовав чей-то пристальный взгляд. Сквозь уголок оттаявшего окна, сидящий по ту сторону стекла, зэк по кличке Репа, скользнув взглядом по фигуре подростка, тут же. наигранно потерял к нему интерес. Не отворачивая лица, он, быстро говорит что-то в сторону сидящего у дверей зэка по прозвищу Косоглазый. Тот тут же встаёт и выходит.

А ты откуда, малец, будешь-то? – зэк с неприятным лицом выглядывает из дверей, застёгивая одной рукой блестящую от мазута фуфайку, другой, не выпуская догорающую самокрутку, и, с натянутой улыбкой смотрит в Колькину сторону, – Издалека, небось? Чего молчишь?

С Красавицы я… – раскрасневшийся после долгой дороги подросток,. расстегивает пуговицы, явно не по росту большого полушубка и растерянно осматривается по сторонам, – Деревня моя так и называется – «Красавица»…

Прищурившись, из морозной щёлки окна на перетаптывающихся у крылечка Косоглазого и Кольку пристально смотрит Репа.

Красавица, говоришь… И какие сюда дела привели тебя, малец? Чего молчишь-то? – заключённый, не сводит взгляда с объемного вещмешка на тропинке.

Да мамка меня послала… Меняться я к вам пришёл! – он скинул со спины мешок и поставил его перед собой, – Поменяюсь и домой. Дни нынче короткие, надо успевать!

В здоровом глазу Косоглазого, мелькнул хищный огонёк. Он оглянулся на скрипнувшую дверь и, заметив вышедшего во двор другого зека, нервно оскаливается и как бы невзначай пытается заслонить корпусом фигуру мальчика…

Но – поздно! Это – Пахан, одетый опрятней и чище, почесав нос-картофелину, замечает Кольку развязывающего мешок, и с любопытством направляется в их сторону. Сжимая в руке самокрутку, неторопливо пальцами приминает табак и с всё более усиливающимся интересом наблюдает за мальчиком и Косоглазым.

Пальцы на морозе мерзнут и не получается у Кольки никак развязать тугой узел. Волнуясь перед незнакомцами, он то и дело смотрит то на одного, то на другого.

–…С «меном» пацан пожаловал! – одноглазый подобострастно и незаметно подмигивает пахану и быстро поворачивается к мальчику – Надо, наверно, помочь… А что принёс, если не секрет? А, мил человек?

Пахан, не проронив ни звука, ловко высек кресалом искру и, поймав меж пальцев огонек, быстро прикуривает. Словно гипнотизируя, изучает подростка тяжёлым взглядом глубоко посаженных глаз и явно наслаждается собственным над ним превосходством. Затем загасил пальцами загоревшие кромки самокрутки и затянулся.

Колька под этим взглядом затушевался. Отведя от стыда и страха глаза в сторону, всё-таки растянул узел зубами.

Так чего молчишь, чиж? – Косоглазый улыбается ещё более натянутой, неестественной улыбкой и буравит мешок взглядом -. Чего в мешке-то прячешь?

Табак!… – выдыхает мальчик и опускает мешок на снег.

В металлической бочке, обложенной обломками кирпича, гудит огонь. В приоткрытую дверку изредка вырывается язычок пламени и быстро прячется обратно. В мастерской совсем тепло и многолюдно. Десятка полтора мужиков в одинаковых фуфайках, обступив бочку со всех сторон, внимательно смотрят на толстяка с носом-картофелиной.

Тот, молча, перетирает в пальцах табачный лист и ссыпает табачные крошки на газетный квадратик.

Ну, что? – Пахан оглядывает мужиков, – Смольнём?

Замелькал огонёк на вспыхнувшей в печной дверце лучине, и услужливо подносится Пахану. Тихо совсем стало в мастерской.

Раз затянулся, Пахан, второй… После третьего идёт цигарка по кругу: «Хорош табачок… А свой, – как может быть не хорош… Не казённый же, на складах годами пареный!» Колька крутит головой, разглядывая тёмные осунувшиеся лица.

Десятки глаз буравят и мальчишку. Кто с любопытством смотрит, кто с непонятной надеждой: «Что малец попросит за такое богатство?».

– Ну, гость наш дорогой… – хитрые глазки толстяка превращаются в щёлки и впиваются в мальчишку – Цену свою называй – торговаться будем!

Разомлевший Колька прижался к печке-буржуйке: тепло стало и хорошо от кипятка с черной тягучей чагой:. совсем хорошо-о-о…

Растерянно смотрит по сторонам Колька;

– Соли мамка наказывала! – набирается он духу и снизу вверх смотрит на пахана, через силу натягивая на лицо фальшивую такую же улыбку – Говорит, чем боле, тем лучше!

Вокруг оживляются: улыбки на лицах мелькают – переглядываются зэки.

– По-оня-ятно!… – растягивает Пахан и. незаметным и непонятным для мальца перемигиванием выгоняет из помещения лишних. Остаются в мастерской лишь одноглазый, Репа, правая рука Пахана, и ещё токарь, по прозвищу Штырь. Берет, Пахан двумя пальцами, небрежно, за воротничок фуфайки Косоглазого и, несильно трясёт его…

– Слышишь, Штырь? Что бы этому гостю соли, сколько положено отмерять, что бы без обиды и рассчитаться, как положено! – поворачивается и подмигивает Кольке, – … А тебе, малец, повезло, ты на тех, на кого надо нарвался!

С мешочком Кольки исчезает за одной из дверей Косоглазый.

Пахан садится за стол и раскрывает книжку, а Штырь берет мальчишку под руку и ведёт через другую дверь в мастерскую. Репа, в отличие от подчёркнуто отстраненного хозяина, смотрит вслед уходящим с ухмылкой. Почти со злостью.

Видел ли ты хоть раз, как станок токарный работает? – Штырь. улыбается и незаметно для Кольки включает агрегат.

Время летит быстро: с удивлением и восхищением следит мальчик за ловкими руками. кудесника-токаря, за скользящей на земляной пол серебристыми змейками – стружкой.

На глазах. его возникает почти из ничего – из грязной болванки превращается в сверкающую деталь, непостижимую для мальчишеского понимания. Глаза Кольки переполнены не восхищением даже… Как на чудо смотрит мальчик на руки токаря.

Ну, вот тебе и соль! – Косоглазый опускает, почти бросает на ногу Кольки увесистый мешочек – принимай товар, купец!

Мальчик отдергивает ногу и морщится.

– Ого! – Пахан, наклоняется и, раскрыв мешок, берёт на кончик пальца несколько крупинок соли, показывает их мальчику и Штырю, слизнув часть прилипших к пальцу кристалликов, подносит остатки к губам Кольки – Сольца, что надо! Пробуй, малец-пострелец!

= Соль как соль! – тот причмокивает и, наклонившись, с усилием затягивает верх мешка – Не просыпать бы, и до дому донести в целости!

Голову поднимает, а поблизости уж и нет никого. Только токарь Штырь смотрит на него виновато и глаза в сторону отводит. – –

– Дяденька! Дяденька! – мальчик и про соль уже забыл, смотрит на токаря, как на бога, – А ещё у вас какие станки есть?

– Слышь, малый… – глаза у Штыря становятся совсем-совсем строгие, жёсткие даже – Скоро здесь стрелок должен нарисоваться! – А у них, у стрелков, свои порядки-законы: не ровен час, и, пальнуть могут… Слышал, небось?

– Конечно, конечно, слышал!

Мальчик пятится к двери, ногой распахивает двери и, забросив за спину увесистый мешок, с лыжами на плече спешит к речному обрыву. По широкой тропинке скатывается вниз, на заснеженный лёд и оглядывается на какой-то шум. Невдалеке, на берегу, кучка зэков громко, о чём-то переговариваются и хохочут во всё горло.

Ненадолго Колька задумался, затем посмотрел на одинокий лыжный след, идущий от тропинки через реку в прибрежные заросли.

– Припозднился!… – тихо бормочет сам себе он, – Идти, что ли? …Через лес, почти на ощупь, ночью? Отемнаю ведь совсем…

Смеркается. В морозной тишине слышится работа пилорамы на зоне и стук брёвен:

– Ладно!… Есть повод к тётушке,. зайти! Да тут рядом совсем.. Солью похвастаюсь, о новостях послушаю…

И он уже скользит на лыжах по проторенной в сугробах тропинке, петляющей по берегу.

В сенцах тётушкиной избы тихо и знакомо. Только гулко скрипят половицы под валенками! Тётка Варвара приоткрывает двери:

– Кто там? – щурится и узнаёт только, когда Колька перешагивает порог – Ты? Пострелец! Какими судьбами? Что тебя в такой холод и принесло с этаких сузёмов?

Мамка с бабушкой отправили соль выменять на табак! На поселении был. У заключённых в лагере станки смотрел! – мальчик быстро, отрывисто выкладывает старенькой тётушке события прошедшего дня – А у вас как жизнь?

Письмо с фронта от Валеры два дня как получила. Пишет: жив – здоров… – тетка, вздохнув, внимательно рассматривает Кольку, -. А как уж там на самом деле? Кто его знает!

– А батька наш – в госпитале вологодском! Пишет, что через две-три недели на выписку и вперёд, на передовую! Мамка вам передавала, если свидится, удастся, в гости приглашай. Давно, мол, тётка Варвара не заглядывала!

– До войны два года как не виделись!… – грустно улыбается – А вот сейчас, в эти годины только по гостям и разгуливать!. Ладно! Ты уж от меня кланяйся Елизавете! В пояс скажи, сестра Варвара кланяется!

Женщина встала перед Колькой в полный рост и, взмахнув рукой, поклонилась ему до самой земли. На лице её, картинно торжественном и серьезном, промелькнуло нечто такое, отчего Колька почувствовал, как мурашки поползли по спине…

Из-за стены донеслось приглушённое коровье мычание и стук.

– Молёна моя доить зовёт! – брякнув о дверной косяк деревянным подойником с деревянным носиком оставила тётка мальчика в одиночестве.

Часы пробили шесть вечера. Колька вдруг почувствовал дикую, сбивающую с ног усталость и желание поскорее уснуть…

– Ну вот, купчина, без задних ног спит! – Колька сквозь сон услышал он голос Марии и её смех, сделал усилие и проснулся.

Так и есть – сестра его двоюродная вернулась с работы домой и переодевалась за перегородкой. Колька сел на скамейку, на которой только что лежал и потряс головой, стряхивая сон.

– Как там, в деревне Красавице живут ваши красавицы? – девушка, откинув волосы и расчёсывая их, повернулась к брату, – Все ли живы-ли, здоровы?

– Письмо от батьки из госпиталя пришло… вот…

– Да… Мне говорила как-то мамка про письмо это. Как братья? Сестра как?

Валюшка? … Та осталась в райцентре! У шурина, Якова… Бегать далеко… А мы каждый день бегаем до Шангал в школу.

– Далеко вам! Сколько там, в одну сторону?

– Да… ерунда! Четыре километра в одну сторону, четыре в другую! Справляемся…

– А кто табак выхаживал? Полол, поливал?…

– Да все понемногу… Бабушка в основном, да и я ещё. Дивный табак в прошлое лето уродился! Высокий, густо-ой!

– Может меня научишь, как его растить?

– Да хоть бы что!

– И семян дашь?

– У бабушки Висти на две деревни хватит!

– Вот только торговать-то я и не научена! – девушка громко рассмеялась – Может ты ещё и продашь?

– А хоть и продам! – становится Колька серьёзным, – Знакомые на поселении есть уже… Мужики что надо!

– Эх-х! – губы сестры сжались – Что надо говоришь?…

На столе чугунок с несколькими картофелинами, тарелка солёных грибов и полкаравая тёмного хлеба, разрезанного на три равные части. В полном молчании, в полумраке ужинали Тётка Варвара, Мария и Колька. Стол их в углу освещался лишь огнём из открытой русской печи.

Тётка Варвара достаёт из под лавки «торбу»,. холщовую наплечную сумку и неторопливо кладёт в неё какой-то пакет, одну бутылку, вторую…

– Коль… Я тут гостинцы вашим передам… Спирту немного деду… Да так ещё по мелочам. Записку тут же приложу – мамка прочитает!

Ольга зажигает керосиновую лампу и углубляется в какие-то бухгалтерские подсчёты. Тётка тем временем забирается на печь.

– Тёть Варь… Тёть Варь! (подходит к печи) А я вам даже соли-то не предложил! Давайте сколько надо отсыплю… Маш, дай посудину…

– Соли у нас, в достатке! – женщина выглядывает из-за печной занавески, – Ты за нас не переживай! У нас этого добра хватает! Не много конечно, но без соли никогда не сидели! Никогда! Так что ты лучше в деревне, может, кому надо так дай – а нам, слава богу, не надо!

–Ой! Я чего вспомнила-то! – Мария прижимает ладони к щекам – Случай бабы рассказывали… – задумывается на несколько секунд – С полгода, наверное, как на втором поселении произошёл! Случай этот…

– Что за случай-то? – с печи по ступенечкам спускается тихо тётка Варвара.

– Да женщина одна, приезжая, тоже соль решила выменять у зэков на папиросы. Отдала двадцать пачек – ей какой-то тип мешок вынес, показал, что соль, и исчез! А та на следующий день как заорёт, сама я слышала! Прибежали – а у неё истерика. В мешке гравий оказался! Тонким слоем соли присыпали и зубы заговорили… Они это делать умеют!

– А ты-то проверял? – строго смотрит на Кольку Варвара, – Руку в мешок запускал?

– Конечно, проверял! – быстро говорит Колька и тут же виновато опускает глаза.

Проснувшись, Колька обнаруживает, что рассвело и в доме никого нет. Быстро собирается, выходит на крыльцо. Приставляет палку к двери и закидывает мешок за спину.. …И скользит на лыжах по проторённой лыжне прочь, в сторону дома.

На реке, примерно посредине дороги между домом тётки Варвары и зоной, Колька обогнал двух красноармейцев с винтовками за спиной шагающих по тропинке. Скользнув глазами по их шинелям и винтовкам, Колька помчался дальше.

Миновав знакомую зону, повернул на лесную дорогу и на секунду остановился, что бы перевести дух. Оглянулся…

Из печных труб «зэковских» бараков валил дым.

Бабушке соли два стакана… Мамке два стакана… Пелагее Ксенофонтовне…

Словно сквозь подушку, звенящий, нереальный и отдалённый зазвучал вдруг голос бабушки;

«– А ты проверял мешок-то, милый?…»

Словно эхо в ушах Кольки повторяется эта фраза многократно. Пока не затихает напрочь.

Колька ставит мешок на лыжню и быстро развязывает его. Распахивает верх.

Да вроде бы не… – закатал кромку, оглядел внимательно белую с горкой ношу соли, – Не… обдурили вроде!

Он запускает пятерню в мешок.. И глаза Кольки увеличиваются от изумления и обиды. Вынутая из мешка пригоршня гравия , чуть подкрашенная. солёной пылью, чуть поблескивает и сыплется на снег. С его щеки скатывается слеза. Но тут же застывает на морозе, превратившись в почти невидимый кристаллик…

– Обдурили… Неужели обдурили? – Блестящими глазами Колька смотрит на солнце и зажмуривается… Перед глазами Кольки проплывет лицо тётки.

Тётка Варвара замирает с раскрытым от удивления ртом. Она прижимает ладони к груди и без слов смотрит на мелкую гальку, перемешанную с толикой соли. У Марии. грустная улыбка застывает на щеках…

Словно сквозь подушку раздаётся голос, звенящий, нереальный и отдалённый; «А чего поделаешь сейчас-то! – тихо говорит девушка и жалостливо смотрит на братца, – сейчас никаких концов не найти…»

И тотчас на ухо шепчет сердобольно тётка Варвара;. «Бесполезно! Никаких концов у зеков не найти… Не найти! Они и на то, что и есть, з-э-э-ки!!!»

И снова Колька, сжав губы, скользит на лыжах по лесной дороге.

– Ничего! Табачок мамка не весь отдала! – шепчет мальчик, – В следующий раз не дам зэкам себя «объегорить!»…

Внезапно останавливается; в глазах его появляется непонятный блеск. Колька медленно разворачивается к дымящей трубами зоне и прищуривается. Расстёгивает тулуп и, засунув руку в нагрудный карман, достаёт что-то из кармана в плотно сжатом кулаке.

… Колька хитро улыбается и смотрит на разжавшийся кулак; на ладони поблескивает на солнце патрон от нагана. Затем смотрит на реку. Там два красноармейца с винтовками за спиной, неторопливо шагают по тропинке, извивающейся по льду, он только что обогнал их.

– Дяденьки, дяденьки!… Я вас знаю… – перегородив дорогу, мальчик смотрит внимательно на них – В прошлом году два раза вас в Шангалах встречал! Вы двух урок под конвоем вели…

– Кыш с дороги, мелочь пузатая! – лицо у служивого сердитое, того и гляди за винтовку схватится, – Не до тебя!

– Да, дай ему пинка, и всё! – второй, высокий красноармеец, скулами на потемневшем лице играет, злится, – Вообще, сучонок, оборзел!

И, отстранив идущего впереди напарника, пошёл на Кольку. А тот только шаг назад сделал, но с тропинки не отступил.

– Дяденьки… – переводит глазами с одного на другого – А давайте я спиртом вас угощу!

… Высокий залпом выпивает полстакана спирта и, вытаращив глаза,. заедает снегом. Присаживается на корточки, смотрит на сослуживца. Хочет что-то сказать, не может, и долго, широко открыв рот, гоняет ладонью холодный воздух: «… Чем помочь-то?».

У перелеска, ближнего от зоны, красноармейцы разводят костёр. Колька оставляет их и идёт к знакомому бараку. Открыв дверь, на некоторое время оказывается в полной темноте. Когда глаза немного привыкают, видит десятки лиц, среди которых замечает и обидчиков.

– Не знаем никаких «паханов» …, – слышит он неровный хор хриплых голосов, – Да и сам бы ты, малец, шёл по добру, по здорову… Не ровен час....

Колька подходит к зэку, носящему кличку Репа, и что-то шепчет на ухо. Лицо того становится сильно удивлённым, и он тут же исчезает за одной из дверей.

– Что-то малый там мутит… – Тощий красноармеец подбрасывает валёжину в костёр и, ёжась, посматривает в сторону барака, – как бы не попало нам!

В помещении только Колька и Пахан. Пахан с недоверием смотрит на мальчика.

– … Ты хоть сам-то понимаешь, что несёшь-то? – в упор, немного присев,. смотрит на мальчика, – Что, думаешь, на такую «лабуду» Пахан купится?

Он натянуто смеётся и взглядом приказывает засмеяться и Кольку.

– Да что врать-то мне, дяденька? «Энкэвэвэшники» натуральные… Не наши – вельские… Рожи – хоть гвозди ими заколачивай… – Отойти, говорю, не успел… «Стоять!» – орут… Что в мешке от заключённых тащишь?

– И, что? Вытряхнули мешок, говоришь? …А оттуда патроны от нагана посыпались? Ну ты и врать! Видал вралей! Но ты…

Да не то, что посыпались… Четыре они там откопали!

– Да чё, мы, дураки, что ли? Патроны держать на зоне? – в глазах старого зэка на мгновенье мелькнуло сомнение, но тут же погасло, – От нагана?. Да это же вышка верная… Не верю я тебе… Не! Не верю!

– А, они четыре нашли… А пятый пропустили! Да не вру я! – лезет в карман и протягивает патрон, – Я от них пятый «затихарил»! Смотри…

– Убери! – побледнев, отдёрнув руку, шарахается прочь от мальчика, – Спрячь, кому говорю! Спрячь, сволочь…

– А вы не верили! – и Колька огорчённо прячет патрон обратно.

– Верили – проверили, дуракам поверили! – вращает глазами, Пахан, пытаясь придти в себя и обдумать своё положение.

– Дяденька, а дяденька? – смотрит просяще мальчик на Пахана, – Мне идти надобно… А не то красноармейцы-энкэвэдэшники материть, будут…

– А где они? – вздрогнув и побледнев, зэк смотрит на мальчика.

– Вон там, у перелеска! (тычет пальцем на струйку дыма невдалеке) Это они у костра греются, меня ждут!

– У какого это такого костра? – зэк смотрит в окно и тут же делает знак появившемуся вдруг Репе, после которого тот исчезает.

– Так они меня сначала в деревню повели, к мамке… А я наврал им, что дядька тут у меня вольнонаёмным. Будто бы карточки забрать – мамка велела… А сам к вам! Предупредить, что так мол и так!

– Так ты им «стуканул», болван, что гравий от нас. что ли несёшь? Ах ты, гнида колхозная, тварь болотная! – Пахан понял, что брякнул не то, поправился, – Соль – то есть… Соль!

– Не-е… Я об этом ни гу-гу… Понимаю – вы люди серьёзные… Прикинулся, что не знаю, мол!

В этот момент, после долгого стука, в дверном проёме появилась голова Репы с вытаращенными глазами и кивком головы подтверждая, что да, не врёт Колька; «Стоят-с, плюшевые!».

– А кто такие? – Пахан то и дело переводит вопросительный взгляд с Репы на Кольку.

Репа безмолвно разводит руками.

– Ну, ты видел их когда– нибудь?

– Ни разу! Не нашенские, железно! – Репа крестится.

– Да это энкэвэдэшники вельские! Ох и злючие козлы… Хрен знает, как и открутится!.

– – Били тебя?

Как не били… Били, конечно! Не сильно, правда… – Колька не замечал уже,. как вошёл в раж, – А тощий который, козёл, руки выкручивал! Падла краснопёрая!

Было заметно, что Пахан засомневался и сильно нервничает.

– … Слышь, Репа? А из «ссучившихся» никто не мог подбросить?

– Вряд ли… Это же кранты! И им и нам…

– Да и энкэвэдэшники тоже не смогли бы! – мальчик делает честное лицо – заметил бы я…

–Заметил – не заметил. Что, глазастый шибко?

– Они «краснопёрые» наверно и…

– … А больше некому?

Пахан отводит Репу в сторону.

– Что… Ты– то что думаешь?

– Кранты… Вот об этом и думаю. Больше нет мыслей. Мозги пересохли!

– Не, я не о том… Как ты считаешь, брешет малец или правду несёт?

– Если и врёт, то я шапку перед ним снимаю. Меня вот бы так врать б, учили-учили, но б, не научили…

– Вот и я о том же… Так мудрёно врать! – задумывается ненадолго – Чё делать-то будем?

– Ы-ыы… Да кто его знает!. – Репа картинно пожимает плечами.

– Ладно, Репа… –передразнивает его Пахан – Давай по баракам! Соль собирай! Мальчонку купить надо… Что бы там не брякнул со страху чего-нибудь, в «энкэвэдэ»! Понятно!

Презрительно оскалившись, Репа говорит что-то столпившимися перед ним зэкам. Те скоро совещаются и в мешок сыплется соль. Затем Репа, подозрительно оглянувшись, другой такой же группе рассказывает беззвучно примерно то же самое.

В мешок высыпается стакан соли. Затем ещё два коробка.

Перед Колькой возникает, словно из рукава волшебника Репы мешок. Только на сей раз значительно больше, чем в начале этой истории.

– Смотри… – он запускает руку в соль и, переворачивая её, демонстрирует, что в мешке действительно соль, – Без обмана!

Да, дядь,… верю я!

– Слышь, малец! – подходит к Кольке, кладёт руку ему на плечо, – Не знаю, что со мной… Понравился ты мне, как мужик мужику говорю!

Щёлкает в воздухе пальцами в сторону Репы.

– Пахан… Да ты что, одурел? Нож этот полжизни стоит…

– Тащи, кому сказал!

В стоящую перед буржуйкой чурку втыкается нож.

– …Не простой это нож! У фашиста в Испании его отобрал! Лично! Дарю! Это как расписка в нашей дружбе! Понял?

– Конечно, понял! Как не понять-то… Ну и как договаривались… Буду им говорить; «Как на могиле стою – на стрельбище ДОСААФ, мол, нашёл и всё тут!»

– На стрельбище, в кустах! Ну и ты… Никому, ни гу-гу… Ни-ни…Так-то!

Пахан с Репой смотрят вдвоём в щёль за удаляющимся мальчиком.

– А. моё мнение такое… – Репа нервно чешет пятерней нижнюю губу, – краснопёрые пронюхали о мешке табаку и решили нас отпустить… Козлы…

– Козлы… по «беспределу» пошли! Ну, ладно… Ладно… Тоже того же мнения, что патроны подбросили в комендатуре?

– А где же ещё?

– Воздастся им за грехи ихние…

Красноармейцы, улыбаясь, встречают Кольку.

– Ну что, поговорил с родственником?

– Дяденьки… Я вспомнил… У меня ещё одна бутылка припасена! Гулять, так гулять! Ещё немножечко не потерпите?

– В натуре?

Пахан с Репой с бешенством, смешанным с животным страхом в глазах, разглядывают стоящего перед ним Кольку.

– Какие ещё «вещдоки»?

– Хрен их, «энкэвэдэшиков», знает… Докопались, черти! Мол, табак менял? Менял! Табак, говорят, есть не что иное, как вещественные доказательства, и доказательства требуют немедленной их конфискации…

Пахан с Репой по очереди смотрят в щёлку во двор. Там, напротив дверей, стоит, чуть покачиваясь, тощий красноармеец с винтовкой наперевес. На лице его, кроме легкого опьянения, нетрудно прочитать и явную злость.

Зэки приседают от возмущения.

– Ё!… – главарь смотрит с ненавистью на Репу, – Ё… Так чего, суки эти?… Ещё и на табак глаз положили?

–Как хочешь, пахан… – отводит глаза зэк, – А табак по баракам собирать не пойду! Точняк, что порешат! Без вариантов…

Пахан с яростью глаза с потолка на Кольку, затем на Репу и подходит к группе зэков. За спиной Пахана его охрана демонстрирует ножи и «заточки».

В мешок сыплется табак…

Пахан ссыпает из собственного кисета остатки табака и прячет пустой кисет в карман.

–Держи, дружок… – с нескрываемым усилием гасит ярость во взгляде, с огромным усилием улыбается и отводит глаза – Всё, что есть! Боле нема… Заходи, если надумаешь…

– Да вы не переживайте… У нас дома… На повити… У бабушки Висти (показывает ладошками) Вот такой ещё пласт табака сохнет! Так что ещё видеться!

Чуть не подавившись слюной, рассыпается в страшном кашле Репа.

А перед глазами мальчика возникает, словно из облака, повить бабушки Висти.

… Вот Бабушка Вистя подходит к «повити». Поднимается по приставленной лесенке и, скрипя жёрдочками, ступеньками поднимается к той самой полочке, где толстым слоем лежат высушенные ещё с августа стебли табака…

Так, говоришь, до чёрта ещё табачку? – голос, словно из погреба принадлежит Пахану, но мальчик его не слышит.

Он видит бабушку, поднимающуюся на эту самую повить, и от изумления прикладывающую руки к груди. Всё видимое пространство перед ними оказывается заваленным сохнущим табаком.

– …Придёшь ещё? – из забытья его выводит голос Репы.

–А куда денусь-то… Приду, конечно… Без вас никуда! Вы мои главные покупатели!

У порога Колька неожиданно останавливается, и перед ним вдруг встаёт совершенно другая картина; лицо бабушки вдруг становится удивлённым. Она прикладывает ладошку к губам. И в этот же самый момент табак на «повити» медленно тает, превратившись в обнажённые доски…

– Чуть ли не половину скурили, гады… – подвешивая в руке мешок, бормочет он – А у бабы Висти табачка-то боле нет… Нет!

Колька недолго бредёт по тропинке. Дойдя до костра, смотрит на греющихся там красноармейцев. Вдруг на его губах снова мелькает. улыбка и тут же тает, словно стёртая прилипшей к губе снежинкой. Он лезет в кармашек рюкзака, достаёт фляжку и, открутив большую на цепочке крышку, льёт в неё, не торопясь, тягучую на морозе, прозрачную жидкость…

Ну, бог с ним, – ушастый красноармеец соглашается, – только ради всех святых… Ненадолго!

… Кранты! – Репа сбрасывает с плеч телогрейку и очерчивает перед собой круг сверкнувшей в. воздухе заточкой, – Порешу-уу суку.

Пахан, оттолкнув его от окна, прилипает к щели. Губы его бледнеют и сжимаются:

Не-е… Я его сам на ремни зашинкую! Что он опять задумал, гадёныш?

К окну по очереди прилипают один за другим остальные зэки.

А мальчик идёт к почти родному уже крыльцу и о чём-то мечтательно улыбается. Остановившись, начинает крутить головой, осматриваясь; нет ли кого? Убедившись, что кругом никого, подходит к дверям вплотную.

Затаив дыхание, по другую сторону дверей застыли двое – Пахан и Репа. В руках и того и другого по заточке. Во взглядах решимость и бешенство. Они переглядываются.

На крыльце ведь Колька? – шепчет Пахан.

Угу! – кивает головой Репа.

Зайдёт… Ты ему сразу рот затыкай! – главарь крутит глазами, пытаясь предугадать, какую же подлость их юный гость задумал на этот раз, – А там кувалдой по башке и в топку… Достал он!!!

Тсс! – шепчет Репа и показывает пальцем на пол.

В почти незаметную щель между полом и дверью закатывается небольшой предмет; патрон от нагана.

Приблизившись к развилке, после которой Кольке надо сворачивать направо, к своей деревне, он останавливается и ставит на тропинку вещмешок. Улыбнувшись, открывает его и отсыпает красноармейцам табак прямо в перевёрнутые будёновки.

Достаёт с самого дна своего мешка вторую бутылку и протягивает её красноармейцам.

– Мамка, думаю, не обидится, что отдал!

– Ну, спасибо, малец… – тощий красноармеец жмёт ему руку, – Если что – завтра мы после полудня обратно пойдём. Обращайся!

Гранёный стакан поблёскивает на солнышке. В его гранях виден силуэт мальчика, перескакивающего из одной плоскости в другую. Мальчик удаляется прочь. А стакан этот тем временем наполняется мутноватой жидкостью и приподнимается вверх.

Мальчик, не оглядываясь, скользит по лыжне, превратившись за пару минут в почти невидимую и недосягаемую точку. Когда люди в шинелях стукнулись, точка вообще пропала, слившись с тёмной полосой прибрежного ельника.

В полной тишине над рекой слышны два мужских голоса.

– Да чего суёшь, видишь, руки заняты… Пей… Я дух переведу!

– Ну, давай… вздрогнули!… За мальца! И я вот, такой же малой был! ЧЯертяка!

– Пей давай!

– Фу… – и тут голос его словно приглушается – он громко шмыгает носом, принюхиваясь – Чё-то не то…

– Что не то?

– А пахнет не тем…

– Да чего ты там опять паникуешь… Дай–ка сюда – второй тоже шмыгает носом, принюхиваясь – М-ммм…

– Что? Вроде керосином отдаёт?

– У-гу… Отдаёт…

– Может, в бутылку из под керосина спирт налили?

– Не похоже…

– То есть?

– А похоже на то… Знаешь… Вроде того… По– моему. -. это и есть тот самый керосин!

Над рекой на некоторое время нависает полная тишина…

Попадись мне малец этот ещё раз! Глаз ему, падле, на жопу натяну!

С высокого обрыва, неподалеку от которого стоят знакомые бараки, за красноармейцами наблюдают двое: Пахан и Репа. Серые фигурки вдали что-то громко кричат и машут руками в сторону леса, за которым растворился мальчик. Дневальный на зоне бьёт по висящему огрызку рельса. Зэки торопятся, докуривая по очереди самокрутку, и бегом выстраиваются в колонну – на перекличку.

А удары набата всё несутся и несутся над лесом…