В джунглях [Дхан Гопал Мукерджи] (fb2) читать онлайн

ДХАН МУКЕРДЖИ
В ДЖУНГЛЯХ

*

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО

ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Перевод с английского

В. Л. ХИНКИСА

Послесловие доктора биологических наук

проф. А. Г. БАННИКОВА

М., Географгиз, 1962

ХАРИ, МОЛОДОЙ ОХОТНИК

ГЛАВА I У порога джунглей

Вечером, когда неяркое солнце скупо освещает наш двор, я сижу на ограде лицом к лесу, опираясь спиной о бетонную стену дома; я блаженствую в прохладной тени, лениво болтая босыми ногами, и забавы ради таскаю соломины из крыши у себя над головой. Набрав пучок, я кидаю их вниз, норовя угодить в нос какой-нибудь корове или козе из стада, ждущего у ворот.

Вышла мать с глиняными подойниками. Женщина из ближней деревни, которая обычно помогает ей, заболела, и матери приходится справляться одной. Отец и два поденщика все еще в поле, а я, маленький баловень, предоставлен самому себе. Но мать, уставшая от тяжелой работы, увидев меня, сердито кричит.

— Перестань, обезьянья рожа, тиран материнского сердца! И без того крыша течет и дожди уже на носу, а ты еще нарочно делаешь дыры, чтоб нас ночью и вовсе затопило.

Я отвечаю ей смехом и больше уже не шевелюсь, только взглядом окидываю наш пыльный двор, хлев в дальнем его конце и ослепительную гладь реки, за которой, по другому берегу, далеко-далеко на север тянется зеленая стена джунглей. Стена эта живая, и мне видно, как жарко вспыхивают на солнце листья, словно угольки в очаге. Только жар у них зеленый, подумалось мне, а это еще интереснее!

Я очень люблю джунгли; с тех самых пор, как я себя помню, они были местом моих игр — жуткие, опасные и загадочные. Там кипела бурная, но незаметная жизнь; Каждая тень, каждый солнечный блик таили в себе удивительные неожиданности, и, мало того: совсем еще ребенок, я все же понимал, хотя и смутно, мудрость законов, которые правят лесным миром. В то время мне гораздо больше приходилось иметь дело со зверями, чем с людьми, и первые мои воспоминания неразрывно связаны с джунглями.

Наш дом стоял на самом краю деревни, разбросанной по берегу речушки, которая имела здесь не больше ста ярдов в ширину и ярдов восемь в глубину. До ближайших соседей было почти полмили к югу. Когда из джунглей в деревню заявлялись незваные гости — а во время засухи, до конца которой оставались считанные дни, эти волнующие посещения бывали довольно частыми, — они первым делом наведывались к нашему дому.

Я уже сказал, что джунгли начинались к северу от нас и тянулись вдоль реки, которую образовывали в двух милях выше нашего дома несколько ручьев. Звери появлялись с севера, переходя мелкие ручейки выше места их слияния, и шли в деревню по южному берегу, мимо нашего дома. Поэтому все мы с опаской поглядывали в ту сторону. Хищники всегда избирали этот путь, потому что ниже река была слишком глубока и бурлива, и к тому же жители деревни ловили здесь рыбу, так как в наших краях крокодилы не водятся.

Нередко по ночам громкий рев поднимал нас с постелей, все кидались к окнам, и я, прильнув к стеклу и напряженно прислушиваясь, ждал тигра. Рев приближался, и вся деревня замирала в тревоге. Наконец слышался долгий, протяжный вопль, словно долетавший с тонущего корабля, красивый и печальный, и все знали, что это клич голодного тигра. Вместе с этим звуком сквозь открытое окно доносился из коровника необычайный запах. Скот был надежно заперт на ночь, но, когда раздавался рев, слышный даже в глубоком погребе, запах страха, который не спутаешь ни с чем другим, выделяясь вместе с потом, проникал наружу сквозь тонкие стены хлева.

Когда исходила луна, мы видели большую черную тень, слышали ворчание и рык — это тигр крался мимо дома. Он проходил под моим окном, и глаза его то становились зелеными, то рдели в ночи, как два граната. Он понимал, что до меня ему не добраться, и исчезал. Так повторилось каждую ночь во время засухи, когда голод и жажда выгоняют диких зверей из их логовищ, и они близко подходит к людскому жилью.

В день, с которого начинается эта глава, я, мирно греясь на солнышке, и не подозревал, что, едва стемнеет, явятся гости из джунглей и начнется самая необычайная ночь из всех, какие мне пришлось пережить в этой деревне. Помнится, я даже подумал, что скоро пойдут дожди и ночные прогулки хищников прекратятся.

В действительности конец засухи был даже ближе, чем я думал. На исходе дня воздух стал густым и тяжелым, а когда мы ужинали, с верховьев реки донесся какой-то грохот. Люди, всегда окруженные враждебной природой, не в пример горожанам и всем, кто живет в безопасности, прислушиваются к каждому звуку, и отец мой сразу насторожился:

— Слышите? Это гром. Вот и начало дождей.

Оба поденщика отставили чашки с недоеденным рисом и поспешили домой. В наших краях гроза никогда не собирается долго, она налетает мгновенно. Помню, порой по небу словно разливалось целое море сажи, изрыгавшее языки пламени. Так было и в эту ночь. Для самого начала сезона это была гроза удивительной силы, но мы и не подозревали о том, что нас ждет в ближайшие дни.

Как только ливень немного утих, мы настежь открыли ставни. Темнота ожила: появилось множество светящихся точек. Это сверкали глаза диких зверей: напуганные грозой, они рыскали около дома. Мы знали, что вокруг нас крупные хищники — леопарды и волки; глаза мелких зверюшек в такую темную ночь отражают слишком мало света и поэтому невидимы. Сразу же тревожно замычали коровы в хлеву. Человек в минуту серьезной опасности немеет. Всякий, хотя бы по наслышке, знает, что от страха люди лишаются дара речи; животные же, наоборот, ревут и воют. Та же природа, которая отнимает у человека язык, заставляет их громко кричать.

После грозы с северо-востока донесся какой-то вопль. Мы не могли понять, что это такое, и на другой день я побежал в деревню послушать, что говорят люди. Оказалось, одна старуха, известная дурным характером, поссорилась со своей невесткой и перед самой грозой, не помня себя от злости, выбежала из дому. Она не вернулась. Взволнованные соседи рассказали мне, что неподалеку от дома ночевал тигр, а утром он учуял старуху, схватил ее и унес в свое логово. Все в ужасе ждали, что же будет дальше. Несколько дней в деревню доносились тихие стоны, и некоторые с мрачным юмором говорили, что это пропавшая старуха, соскучившись у тигра, просится домой. Весть об этом происшествии разнеслась далеко окрест, и до сих пор в тех краях живет поговорка о том, что свекровь с дурным нравом тигру в пасть попадет.

Был конец июля. Еще дня три дожди лили не переставая, а стоны тем временем становились все громче и громче, порой не смолкая по целым часам. Но этим дело не кончилось. В один прекрасный день недалеко от деревни показались какие-то странные существа. Сначала я подумал, что это ожившие горы. Вскоре, однако, мы сообразили, что это дикие слоны, — они шли вдоль реки, черные на фоне неба и леса. В этом не было еще ничего удивительного. Мы и раньше видели их вблизи деревни, но никогда они не шли так открыто.

В ту же ночь произошел куда более странный случай. Два леопарда, мокрые и ошалевшие, подошли так близко к нашему дому, что нельзя было выйти, и не уходили, пока не рассвело. Это отнюдь не в обычае у леопардов и тигров. Они приходят в темноте и в темноте же уходят. А часов в семь утра, когда дождь перестал и стало совсем светло, через деревню важно, как хозяин, прошел тигр. Он рычал и рявкал так грозно, что люди загоняли домой скот, запирали ворота и боялись нос высунуть на улицу. И все же один человек погиб в его зубах. Да, это было неслыханно: тигр среди бела дня загрыз человека в деревне, где было больше пятидесяти домов.

Как только он ушел, псе жители высыпали на улицу. Никто не мог понять, что это за тигр. Во всяком случае, он не из числа лесных аристократов, потому что ни одни пори личный тигр не имеет столь странных привычен. Обычно тигры удаляются восвояси до шести утра.

A вечером, когда село солнце и в мире воцарилась тишина, мы с ужасом увидели, что тигр возвращается. Но на этот раз он не застал нас врасплох. Мужчины собрались в нашем доме — первом, мимо которого ему предстояло пройти. За изгородью притаились двадцать человек с копьями наготове. Они подпустили тигра совеем близко, и вот он очутился в каких-нибудь двадцати шагах от дома.

Шел он так, словно дневной свет — это факел, зажженный специально, чтобы осветить ему путь. Я не только видел его, но вскоре даже разглядел цвет его шкуры, хотя на дворе быстро смеркалось. Люди, видевшие тигра только в зоологическом саду, говорят, что шкура у него полосатая, желтая с черным, но под открытым небом, где много воздуха и свет играет на шкуре, она в разное время дня выглядит по-разному. Теперь тигр был одет в какой-то невероятный пурпур; да, да, он был весь в пурпуре, как предзакатное небо, а когда темнота погасила краски, он из пурпурного мгновенно стал совсем черным.

За изгородью у нас помещался коровник, сарай для коз и жилой дом. Изгородь была в высоту около девяти футов. В ней были две калитки, одна напротив другой, — для людей и для скота. Когда тигр подошел совсем близко, обе калитки распахнулись, и мужчины, разделившись на два отряда по десять человек, вышли за изгородь. Я припал к окну. Завидев людей у северной стены дома, тигр заворчал и прижался к земле, готовясь к прыжку. Это подействовало на наших мужчин самым удивительным образом. Они побросали оружие и кинулись назад, под защиту изгороди. К счастью, один из них остановился и захлопнул калитку.

Тигр обежал вокруг дома и столкнулся со второй группой охотников, которые, правда, не пустились наутек, но были до того удивлены его внезапным появлением, что не напали на хищника. Десять человек, вооруженные до зубов, столкнулись с тигром нос к носу и посоветовали поскорей уносить ноги и захлопнуть за собой дверь. Но разве можно повернуться к тигру спиной и вбежать в дом, не рискуя жизнью? И наши охотники медленно, словно во сне, стали пятиться назад, вошли в калитку, закрыли ее и только тогда бросились в дом. Пока дверь не захлопнулась за ними, глаза их все время были прикованы к зверю. Почему они так вели себя, я объясню потом.

Едва они скрылись в доме, как тигр легко перемахнул через девятифутовую изгородь; с чердака мы видели, как он рыскал по двору. Козы испуганно заблеяли, коровы замычали. Вдруг послышался страшный треск: одним ударом лапы тигр вышиб дверь коровника, и она упала на землю. Обезумевшая от страха скотина выбежала во двор. Началась кровавая бойня. Ни у кого не хватило храбрости выйти и остановить ее. К счастью, тем временем спустилась ночь, и темнота скрыла от нас жуткое зрелище.

На другой день мужчины стали держать совет. Мой отец сказал:

— Поскольку иметь ружья нам запрещено (как известно, таков был закон, изданный английскими властями), мы можем избавиться от этого тигра только одним способом. Кто видел, с какой стороны он перескочил через изгородь?

Стоило только найти следы тигра, и все стало ясно. Хотя на первый взгляд это и может показаться удивительным, он и обратно прыгнул в том же самом месте.

Тигр всегда уходит тем же путем, которым пришел, потому что путь этот ему знаком.

Все наши шесть коров стали его жертвами, и на другой день вокруг дома так и вились стервятники — от них просто отбою не было. Они сыпались с неба как дождь.

Вечером отец вбил снаружи, там, где тигр перепрыгнул через изгородь, длинный бамбуковый шест, а в шест вогнал железный шип в полтора фута длиной. Острие шипа возвышалось над землей футов на девять. Мы полагали, что тигр, перемахнув изгородь там же, где накануне, напорется на шип и, пронзенный шестом насквозь, будет сползать по нему вниз.

Тигр пришел поздним вечером. Видно, он не успел проголодаться после вчерашнего чудовищного пиршества. Чтобы заманить его в ловушку, мы оставили во дворе туши коров, уже изрядно истерзанные стервятниками.

Около девяти часов вечера снаружи послышалось ворчание. Еще не проголодавшись, тигр не испустил свой ужасный клич, он пришел на готовое и ворчал, предупреждая, что мелкому зверью лучше держаться подальше. Обычно это относится к шакалам, которые следуют за тигром по пятам, чтобы полакомиться остатками его добычи.

Он легко и уверенно перемахнул через изгородь к нам во двор, задев бамбуковый шест, который задрожал от удара. Вечер был безлунный, и мы ничего не видели, лишь время от времени в темноте вспыхивали два ярких огня это сверкали глаза хищника, разгуливавшего по двору.

— Этот тигр всю деревню сожрет, дай ему только волю, — заметил отец. Ну-ка, попробуем его чем-нибудь испугать.

Соседи, собравшиеся у пас, спросили:

— Что же делать?

— Нельзя позволять ему здесь хозяйничать, — ответа отец. — Если предоставить его самому себе, он никогда не испугается и не перепрыгнет ограду там, где прежде. Нужно его как-нибудь испугать, тогда ему некогда будет думать, и он непременно напорется на шест. Все остальное совсем просто.

— В первый раз такое слышу! — удивился один сосед. — Значит, ты берешься напугать тигра и заставить его бежать в страхе?

— Нужно непременно что-нибудь придумать, иначе нельзя. Надо заставить его прыгнуть в такой спешке, чтобы…

Отец не успел договорить. Тигр подошел к хлеву, где были заперты козы. Слышно было, как он терся боком о дверь. Казалось, кто-то водил шпагой по туго натянутому шелку. Козы, до сих пор молчавшие, громко заблеяли в смертельном страхе.

— Наши козы! — закричал я.

Отец оторвал большой кусок грубой домотканой материи, из которой у нас шили одежду, облил ее маслом, скатал в ком и сунул в огонь. В то же мгновение мы услышали, как тигр ударом лапы проломил дверь хлева. Отец не мешкая швырнул пылающую тряпку во двор. Ударившись о землю, она развернулась, но не погасла, и огонь, ярко вспыхнув, стал лизать землю, как лижет облака зарево дальней грозы. Со страшным ревом тигр повернулся к огню. На мгновение он замер, глядя на огонь. Никогда не забуду этого зрелища — огромный зверь слегка вздрагивал, весь алый и золотой в свете огня, а вокруг непроглядная чернота ночи. Вот пламя взметнулось вверх, и тигр внезапно как бы вырос, стал вдвое больше, чем прежде. Потом, подобно огненной молнии из черной тучи, он метнулся прочь и исчез в темноте. В таинственном свете факела мы видели лишь, как выбегали из хлева обезумевшие козы. Они отчаянно блеяли, все вокруг смешалось, но вот в этот шум ворвался рев тигра, и мгновенно наступила мертвая тишина. На земле, над куском материи, еще танцевали языки пламени, и при их свете мы снова увидели тигра. Огонь зашипел. И тигр опять прыгнул в темноту.

Мы напряженно ждали. Секунды казались минутами, а минуты — часами. Мы не слышали удара по ту сторону изгороди. Огонь угасал, и круг света понемногу суживался. За его пределами ничего не было видно. Что сделает тигр — вломится в дом через окно или набросится на коз, сбившихся в углу двора? Все дрожали. Помню, как стучали мои зубы, и стук этот отдавался у меня в голове.

Вдруг тьма огласилась отчаянным воем, и мы услышали свистящий шум. Это бамбуковый шест, на который тигр обрушился всей своей тяжестью и теперь пытался освободиться, раскачивался взад и вперед, рассекая воздух. Значит, зверь перепрыгнул, наконец, через изгородь, и теперь он в наших руках. Удары его хвоста и свист шеста, рассекавшего воздух, делали его рев еще ужаснее.

Теперь он не вырвется, можно спать спокойно. А утром я молотком проломлю ему голову.

Мы все скоро уснули, но время от времени нас будил жуткий вой издыхающего зверя. Проснулись мы задолго до зари.

В Индии вся природа перед рассветом затихает. Казалось, даже тигр перестал реветь. Серебристая пелена разостлалась по земле, как бывает, когда восходит луна. Потом сквозь серебристую мглу проступили неясные воздушные формы, а затем прояснились очертания деревьев и камней, запели птицы.

Выбежав из дома, мы увидели, что тигр, пронзенный бамбуковым шестом, лежит на земле. Вокруг растеклась огромная лужа крови, но зверь был еще жив. Любопытно, что хищные звери очень живучи и долго истекают кровью, а травоядные умирают быстро. Мы принесли каменные молотки, чтобы избавить тигра от страданий. Этого, как сказал отец, требует милосердие.

В тот же миг послышался жалобный вой, а выйдя за ограду, мы увидели шакалов и антилоп. А еще дальше, по берегу, вниз по реке спешили всякие звери. Были тут и обезьяны, которые со своих деревьев издали увидели опасность, и соседи их — белки, и стадо диких буйволов предупрежденные обезьянами, они ушли со своих пастбищ, и робкий «мушик пава» — мускусный олень. Олени эти всегда живут в одиночку, и если уж они сгрудились все вместе, значит, надвигается большая беда, близкая и неминуемая. Птицы тучей носились в воздухе. Рев становился все громче. Мне показалось, что он доносится откуда-то с другой стороны, и я, опередив родителей, бросился ко второй калитке. Что это там, на севере? Я похолодел от страха — огромные белые «джунгли» надвигались на нас. Родители уже стояли позади меня, и я слышал, как отец ахнул: «Наводнение!» Да, что было наводнение. Вода, стремительно приближаясь, ревела и выла, как тысяча смертельно раненных тигров.

Все были ошеломлены: столько волнений и тревог пережито в прошлые ночи, а тут новое, неожиданное несчастье. Этого мы никак не ожидали: местность наша хоть и лежала в низине, но уже лет сто не бывало здесь такого бедствия. Конечно, если бы не борьба с тигром, мы обратили бы внимание на эти странные отдаленные Жалобные звуки, которые слышались время от времени вот уже несколько дней. А теперь прямо на нас надвигалась гигантская водяная стена, сметая все на своем пути. Мы бросились на чердак и в ужасе смотрели, как гибнет наше небольшое хозяйство. Кроме жилого дома, все загоны и сараи были снесены, и мы остались в своем бетонном домике, словно на островке, а вокруг свистела и бурлила вода.

Едва она затопила двор, как нашим домом завладели всякие животные. Неизвестно откуда сползлись змеи и свернулись кольцами по углам. Никто их не трогал, и они никого не трогали. На крыше тихонько сидел дикий павлин и озирался — искал вокруг хоть один кустик или деревце. Но тщетно. Нас окружала водная пустыня.

Погибли почти все жители нашей деревни, кроме четырех семей, которые, как и мы, построили себе дома из бетона. Остальные, жившие в глинобитных хижинах с соломенными крышами, не только лишились крова, но и сами утонули, спасая свое добро. Позже мы узнали, что в двадцати милях от нас два бурных ручья прорвались в реку через возвышенный остров, частично сдерживавший их. Странный звук, который мы слышали, был шумом воды, упорно размывавшей остров и пробивавшей себе путь к реке. Когда остров был размыт, ручьи слились в один стремительный поток, который ничто уже не могло остановить.

ГЛАВА II Мы становимся охотниками

После наводнения мать заболела. Ей становилось все хуже, и нам было уже не до зверей, которые, как только спала вода, двинулись на север, к джунглям. А когда мать умерла, жизнь моя сразу переменилась. Теперь нам ни к чему был дом — он один уцелел от всей нашей собственности. Вода унесла решительно все, даже землю, которую мы обрабатывали. Оставалось только продать дом и поискать каких-нибудь новых средств к существованию.

Отец, и без того молчаливый, после смерти матери совсем замкнулся в себе, но меня с ним всегда связывали любовь и взаимопонимание. Был он высокого роста, носил длинную бороду, как представитель благородной касты, к которой и в самом деле принадлежал. Он был раджпутом, но женился на моей матери, женщине из чужой касты, а в Индии такой человек должен оставить своих родственников и жить отдельно. И вот отец покинул родные места, поселился в маленькой деревушке, о которой я рассказал здесь, и занялся земледелием.

Но кровь старого воина текла в его жилах, и после смерти матери, когда ничто уж больше не привязывало ею к дому, прежний неугомонный дух заговорил в нем, и он с жаром отдался охоте. Охота кормила нас: на шкуры всегда находился покупатель. Мы жили во владениях раджи Паракрама, и скупщики из его столицы Тамра Пурии охотно брали все, что мы приносили в город.

Но прежде чем вы узнаете о том, что ждало меня впереди, я должен рассказать об одном случае, который произошел перед самым наводнением. Случай этот столь удивительным образом связан с дальнейшей моей судьбой, что умолчать о нем просто невозможно.

Спасаясь от наводнения, в нашу деревню пришло стадо диких слонов. В страхе бежали они от свирепой воды, которая гнала их вот уже много миль, а если вспомнить, что огромный и тяжелый слон не умеет плавать и тонет так же быстро, как малюсенький муравей, ужас его перед наводнением не удивителен.

Когда появились слоны, я играл на улице с одним мальчиком, и мы оба, забравшись на высокое дерево и очутившись в безопасности, смотрели на них. Слоны бежали прямо в деревню, и из-под ног у них выше деревьев взлетали брызги черного ила. Ветки, на которых мы сидели, тряслись от их топота. Женщины с визгом хватали на руки детей, не зная, куда деваться, — ведь если бы слоны в слепом неистовстве двинулись прямо на дома, стены не устояли бы перед ними. Вдруг мы увидели, как один из передних слонов повернул назад и пытался задержать стадо. Он пустил в ход бивни, бил и хлестал хоботом с такой яростью, что стадо, наконец, опомнилось, и в деревню слоны вошли уже спокойно. Никогда не видел я ничего более удивительного.

— Гляди! — крикнул мой товарищ. — У этого «милорда» отметина на лбу.

Я перегнулся с ветки вниз, чтобы лучше видеть. Действительно, у того слона, который остановил все стадо, на лбу было пятно. Среди множества несчастий, обрушившихся на нас вместе с наводнением, я, конечно, больше ни разу не вспомнил об этом слоне, но нам еще предстояло встретиться при совсем иных обстоятельствах; как вы скоро увидите, ему суждено было сыграть в моей судьбе очень важную роль и принести мне счастье.

Но вернемся к самому началу нашей охотничьей жизни, когда мы даже не мечтали о встрече со счастьем, а искали способа хоть как-нибудь прокормиться в джунглях. Сначала мы с отцом каждое утро ходили за реку, а когда дом был продан, построили на другом берегу, у опушки, хижину из бамбука и соломы и поселились там; кроме того, мы сделали плот, чтобы переправляться с одного берега на другой. Каждый день мы ловили рыбу да еще собирали дикие плоды в джунглях. Мы никогда не убивали животных на мясо; таков был один из первых уроков, который я усвоил, живя в лесу. На это было несколько причин, некоторые из них вы узнаете, читая эту книгу. При теплом климате наших мест об одежде не приходилось особенно заботиться. Коричневая домотканая материя, прочностью почти не уступавшая коже, но более легкая, шла и на одежду, и на чалмы. У отца был длинный зеленый шарф, которым он иногда опоясывался.

В разное время года джунгли меняются. Весной они совсем не те, что зимой или летом. Во время дождей мы отсиживались в своей хижине, но по ночам не чувствовали себя в ней хозяевами. Когда обезьяны обнаружили наше жилище, они преспокойно стали приходить туда каждую ночь. На деревьях ведь так неуютно, когда без конца льет дождь, а спать на земле они не решались, боясь тигров. В первый раз я очень испугался. Было самое начало дождей, и я вышел из хижины, чтобы помочь отцу перенести с плота припасы, которых он привез из деревни больше обычного — мы знали, что переправляться через реку с каждым днем будет все труднее, так как в сезон дождей река становится глубже и бурливее. Я шел впереди и, толкнув дверь, с удивлением увидел, что хижина полным-полна каких-то серых карликов. Я едва не вскрикнул от страха, но тут подошел отец и, положив руку мне на плечо, сказал:

— Не бойся, сынок. Это всего только обезьяны, они спрятались здесь от дождя.

Прогнать их было невозможно, да и незачем, потому что они оказались лучше сторожевых собак: во всякое время ночи предупреждали нас о приближении дикого зверя. Днем иногда приходили белки и клянчили у нас орехи, но они были слишком пугливы, чтобы остаться надолго.

Когда начались дожди, река стала глубже, а с тех пор как после наводнения она изменила свое русло, там появились крокодилы; теперь мы боялись плавать по реке на плоту. Впервые я узнал, что в наших местах появились крокодилы, однажды утром, когда увидел на берегу обезьянку, пившую воду. Вдруг она странно дернулась, и я увидел, что кто-то медленно утащил ее за руку под воду. Вскоре в воде показалось нечто похожее на большое обугленное бревно. На поверхности виднелась черная чешуйчатая спина крокодила. С тех пор мы, гак же как и все звери, стали купаться и переплывать реку гораздо выше по течению, где было мелко, а потому безопасно.

Через год после наводнения, как-то вечером, отец принес из деревни два мешка орехов и два мешка бобов. Бобы мы сначала сварили, а потом поджарили в масле, добавив перцу и соли, и поставили остыть. Я помогал отцу молча, хотя сгорал от любопытства, как всякий мальчишка в предчувствии чего-то необычайного. Но отец хорошо вышколил меня, и я не задавал никаких вопросов. Наконец он сказал:

— Я готовлю припасы для охоты в самом сердце джунглей. Завтра мы устроим себе настил из веток на дереве, будем сидеть там целую неделю — днем и ночью — и ждать, какую добычу пошлют нам боги.

Сердце мое подпрыгнуло при этих словах, и я всю ночь не мог заснуть, так нетерпелось мне поскорее пойти в джунгли.

Наконец забрезжил рассвет. В пять часов мы были уже готовы: отец положил в наши сумки вареные бобы, а потом захватил два мешка с орехами — все это вместе с дикими плодами и бутылкой родниковой воды должно было послужить нам пищей на целую неделю; мы сотворили утренние молитвы и, как только совсем рассвело, пустились в путь. Мы не пошли прямо в джунгли, потому что в столь ранний час входить туда опасно. Если тигры, леопарды и другие хищные звери, которые бродят по опушке в поисках добычи, нападут на след человека, это может плохо кончиться.

Вдруг отец молча указал на землю. Я поглядел и увидел впереди себя антилопий след. Мы пошли по этому следу и вскоре увидели отпечатки когтистых лап тигра. Отец сказал мне, что, должно быть, ранним утром, на заре, тигр пришел на берег реки и притаился, поджидая антилопу, которая тоже пришла на водопой, а почуяв врага, бросилась прочь, преследуемая по пятам жестоким хищником.

— Гляди! — сказал отец. — Следы копыт становятся все отчетливее. Значит, антилопа потеряла осторожность. Она была так перепугана, что ноги у нее стали отниматься. Она уже не могла бежать быстро. При каждом шаге копыта ее словно прирастали к земле, правда, только на один миг. Плохо ее дело.

Дальше мы увидели, что задние копыта отпечатались глубоко, а передние взрывали землю так, словно антилопа с трудом вытаскивала увязшие задние ноги. Отец сказал:

— Бедняжка свалилась замертво, не пробежав отсюда и две сотни шагов.

Не прошли мы по следам и пятидесяти футов, как из ближнего куста послышалось злобное рычание. Мы проворно залезли на высокое дерево, где тигру было нас не достать. Потом мы стали карабкаться с ветки на ветку, с дерева на дерево, как обезьяны, пока не оказались прямо над тем местом, где тигр пожирал антилопу. Было в этом зрелище что-то жуткое и захватывающее: золотисто-черный тигр лежал в луже крови, припав к туше антилопы и вцепившись зубами ей в горло. Тигры обычно съедают сначала всю мякоть — начинают с шеи, потом пожирают грудные мышцы, часть брюха и только потом доходят до ребер, приберегая их на другой день. Правда, на другой день от добычи немногое остается, потому что стоит только тигру уйти от своей жертвы, как приходят другие звери и подбирают объедки. Но нас поразило само зрелище, а совсем не то, что мы уже знали о повадках тигра. Мы видели только пурпур, золото и зелень, а если бы кто набрел на это место случайно, то даже не заметил бы тигра, которого выдавали лишь мухи да запах его тела. Сливаясь с кустом, тигр казался лишь живописным узором, сотканным из пурпура, золота и зелени.

Хищник все еще ел, а мы с отцом думали, как бы им завладеть, — ведь мы добывали себе пропитание тем, что заманивали тигров в ловушки или убивали их. Мы успели заметить на его груди кровоточащую рану. Должно быть, умирающая антилопа из последних сил ударила его копытом. Тигр, стоя на солнце, лизал свою грудь, и у нас уже не было сомнений, что он ранен. Мы не спускали с него глаз, а время шло, и наконец около девяти часов тигр с трудом отполз под куст и заснул. Видно, он решил, что уже поздно возвращаться в свое логово, и, кроме того, ему не хотелось оставлять добычу без присмотра, а поэтому, вместо того чтобы уйти, он отполз от туши антилопы футов на девять и улегся под кустом.

Вскоре мы обратили внимание на то, что ветки под нами как-то странно колышутся; всмотревшись пристальнее, мы увидели между листьями черные носы, которые, раздуваясь, принюхивались к убитому зверю. Это были лисы и шакалы. Они учуяли добычу издалека и пришли, чтобы урвать свою долю костей и объедков. Когда они приблизились, тигр издал какой-то странный, почти собачий лай, и кусты затрепетали, словно пламя зеленых факелов, когда налетает ветер. Этот трепет то и дело (менялся полной неподвижностью, пока, наконец, не наступило окончательно мертвое безмолвие тропического полудня.

И все утро носы мелких хищников настороженно подбирались к самой добыче, щелкали челюсти, и шакалы, бедные, голодные шакалы, старались ухватить свой кусок мяса; тогда тигр сердито рычал, и они отскакивали, колыша ветки кустарника. Все происходило почти бесшумно, зато поглядеть тут было на что. Если убегал шакал, кусты заметно шевелились. Если лиса — кусты чуть вздрагивали, словно шкура у спящей собаки, которая видит дурной сон.

Вдруг кусты зашевелились не так, как раньше. Ветки и листья хлопали друг о друга, словно детские ладошки. Листья двигались с разных сторон и сходились к тому месту, где лежала мертвая антилопа, облепленная мухами. Хлопанье листьев не прекращалось несколько минут. Было в нем что-то зловещее, и я вздрогнул. Отец схватил меня за руку.

— Держись, сынок! — прошептал он.

Быстрый, тревожный шелест пробежал теперь по траве и кустам; а затем — о чудо! — два леопарда нежданно-негаданно сошлись нос к носу возле убитой антилопы. Мухи взвились в воздух черным роем. Леопарды не чуяли тигра — ветер дул в его сторону; тигр же почуял их, но, сонный, не двинулся с места.

Отец тихонько шепнул мне на ухо:

— Не бойся. Только сиди тихо, не шелохнись. Эти леопарды хорошо лазают по деревьям. Если они заберутся сюда, мы пропали.

Мне казалось, я понял, почему листья кустов и деревьев шевелятся так, как будто дети в ладоши бьют. Пятна на шкуре леопарда имеют такой вид, словно кто-то окунул лист в чернила и много раз прикладывал к его золотистой шкуре. Когда леопард идет, листья деревьев и кустов шевелятся, как бы повторяя узор его пятен, и бьют друг о друга, словно детские ладоши.

Едва голодные леопарды завидели друг друга, они припали к земле и взгляды их скрестились. Хвосты рассекали воздух, как пращи, и один, задев тонкое молодое деревце, с треском сломал его. Крак! Крак! И вдруг неведомо откуда появилась голова тигра. Он давно, сквозь сон, учуял врагов, а теперь его разбудил треск. Это был жуткий миг. Леопарды начали пятиться мягко и неслышно, словно нитка, вдеваемая в игольное ушко. Наступила мгновенная тишина. Затем тигр издал такой рык, что казалось, рухнула гора и неудержимый поток воды могучим водопадом низвергнулся прямо на нас, — так ужасен был его рев. Все хищные кошки, и в особенности лев, леопард и тигр, имеют обыкновение прижиматься брюхом к земле, словно она вливает в них силу. Чем плотнее зверь припадает к земле, чем сильнее сжимается, тем сильнее будет толчок и тем дальше он сможет прыгнуть. Вдруг один леопард зарычал и поднял лапу. Тигр яростно заревел и прыгнул на леопарда. Лязгнули зубы, и две пары челюстей соединились, словно принадлежали одному существу. Враги начали грызться. Два хищника, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, катались по земле, но тут второй леопард глубоко вонзил зубы тигру в лопатку. Он держал тигра как в тисках. Но тигр передними лапами притянул первого леопарда к себе и встал на дыбы, вынуждая врага сделать то же, а потом одним могучим ударом лапы перервал ему горло. С отчаянным предсмертным воем леопард разжал челюсти и повалился на землю; потом он пополз прочь, корчась от боли, и скрылся из виду. Тем временем второй леопард, напавший на тигра сбоку, отпустил его и впился ему в брюхо, а тигр запустил когти в леопарда. Они не отпускали друг друга. Ничто теперь не нарушало тишину, кроме шелеста листвы да далеких с тонов умирающего леопарда. Потом все замерло. Попугаи и те больше не порхали вокруг, а ведь их всегда так много, что бы ни случилось в чаще джунглей. Повсюду шевелились кусты — это крались шакалы и лисы, Минут через пятнадцать, которые тянулись словно десять часов, все застыло в мертвой неподвижности: смертельная схватка тигра и леопарда кончилась. Отчаянно извивавшиеся тела вдруг застыли. Они словно окаменели, лишь иногда предсмертная судорога сводила их мышцы. Но вот враги стали совсем недвижимы, и вскоре у куста сгрудились шакалы, поспешившие к добыче. Отец сказал:

— Надо слезть на землю, пока они не испортили шкур. Первый леопард где-нибудь вон там.

Мы быстро спустились с дерева, отогнали шакалов и стали искать первого леопарда. Вот он! Лежит мертвый совсем рядом. Мы подтащили его к кусту, и отец принялся снимать шкуры хищников — от шкуры антилопы ничего не осталось. Нелегко было оторвать тигра от леопарда. Но, умело действуя ножом, нам удалось отчасти сохранить их шкуры.

Было уже около четырех часов. Пока отец возился со шкурами, я взял свой лук и стрелы и стал отгонять хищных птиц, лис и шакалов. Вскоре солнце село. Мы связали окровавленные шкуры, подвесили их на высокий сук и оставили так до утра. Потом залезли на ближнее дерево и при свете восходящей луны устроились на ночлег. Отец вынул из мешка какое-то вонючее масло, которым мы намазались, чтобы уберечься от полчищ муравьев и москитов.

— Отец, — сказал я после того, как мы улеглись. — Когда было наводнение, люди, звери и птицы жили все вместе, как братья. Почему же они не бывают так добры друг к другу всегда?

— Сынок, — ответил отец, — перед лицом общей опасности все звери объединяются — так армия сплачивает ряды при нападении врага. Во время наводнения звери знали, что смерть одинаково грозит и нам, и им, а потому страх заглушил в них дикие инстинкты. Когда-нибудь все — и звери, и люди — станут братьями не только в горе, но и в радости.

ГЛАВА III Ночь в джунглях

Наша первая ночь под открытым небом была очень беспокойной. Шкура тигра висела высоко на дереве, и внизу не стало грозного запаха. Многие звери больше всего на свете боятся запаха хищников, в том числе и двуногих, потому что те и другие убивают; двуногие — ради удовольствия, четвероногие — ради пищи, и неизвестно, что лучше. Теперь внизу путь был открыт для всех, но мы на своем дереве были в безопасности — шкура тигра висела рядом, и запах ее держал на расстоянии всех зверей, которые лазят по деревьям, не исключая и леопардов.

Все же я не сомкнул глаз, и не только потому, что ложем нам служили голые ветки, — мне хотелось видеть все, что происходит внизу. Это была на редкость тревожная ночь.

На восходе луны джунгли затихли, и, казалось, всюду протянулись серебряные струны арфы, которые, дрожа под легким дуновением ветерка, рождают голос самой тишины. Сотни мелких зверушек вылезли из кустов и накинулись на останки антилопы. Потом джунгли наполнились бесчисленными шумами никогда не прекращающейся тропической жизни, которые подобны жужжанию гигантского веретена, свивающего какую-то бесконечную пряжу. Вскоре внизу послышался громкий треск и сопение. Потом в лунном свете показалась странная, словно выточенная из дерева голова с острым рогом. Это был носорог. Он фыркнул, и все зверушки бросились врассыпную. Носорог шел, ломая на своем пути кусты и деревья. Затем послышалось ворчание медведя. Вслед за ним прошли два зверя, похожие на кошек, — я не разглядел их хорошенько при свете луны, но решил, что это леопарды. За ними появились еще леопарды, но ни один не полез на наше дерево: они обошли его, как река огибает скалу. Явился тигр, он был огромнее всех. Он рычал и рявкал, потом минуту-другую повыл на луну и скрылся, и тогда послышался загадочный шум, словно шла огромная армия, но шла тихо, даже не задевая травы. Лунный свет трепетал внизу, под нами, и гони шептали о присутствии странных существ. Скоро мы увидели диких буйволов — их было целое стадо, голов шестьдесят. Они двигались по-особому, построившись полумесяцем. По краям шли сильные молодые быки, рядом с ними — бывалые, видавшие виды буйволы, а посредине — вожак, самый старый и опытный; между ним и быками шли буйволицы с детенышами. Шли они молча, без рева и мычания. Возле нашего дерева буйволы стали фыркать и храпеть. Самцы копытами рыли землю. Несомненно, они обнюхивали место, где днем произошла схватка, и запах крови был им неприятен. Самцы издали низкий рев: «Му! Му!» — короткий и резкий, почти как лай, и все стадо скрылось в лесу.

Отец, видя, что я не сплю, сказал:

— Сейчас самый глухой час ночи, и нам ничто не грозит. Почти все хищники на охоте. Через час наступит полночь, и они пойдут на водопой. Ты боишься? — Я покачал головой. Отец продолжал: — Тогда слезем с дерева и пойдем к реке.

Спускаясь, мы словно погрузились прямо в россыпь драгоценных камней. Это сверкали глаза лис, шакалов и кошек, которые бродили под нами, — в лунном свете глаза переливались всеми цветами радуги: от ярко-изумрудного до кроваво-рубинового. При нашем появлении они рассеялись, словно рой бриллиантовых комариков под порывом ветра.

Отец быстро вывел меня к месту водопоя. Должно быть, он находил дорогу интуитивно. Он ощупывал ногами следы слонов и говорил:

— Каждый зверь ходит по-своему. Он оставляет свои особые следы и выбирает свой особый путь. Человеку всего безопаснее идти за слонами, потому что ни один зверь не пойдет по их свежему следу на водопой.

Потом я узнал, что хищники, которые сродни тигру, так же как и травоядные, стараются оставлять как можно меньше следов. Они приходят крадучись, торопливо пьют и исчезают. Буйволы всегда выбирают для водопоя отдельное, потаенное место. Однако зоркий глаз легко заметит, откуда и куда они шли.

Держась следа слонов, мы через полчаса вышли на берег реки. Там мы залезли на дерево и примостились на суку, словно какие-то диковинные плоды. Мы лежали на ветках ничком, крепко сжимая их и положив подбородок на руки. Нам видно было, как к реке прошло семейство буйволов. Они двигались в определенном порядке: отец, мать, а между ними детеныш. Пройдя под нашим деревом, они скрылись. Больше мы их не видели. Но едва они исчезли из глаз, как совсем близко послышалось: «Трах! Трах! Трах!». Шум раздавался где-то рядом с нами, а не внизу, под деревом. Вот затряслись и затрещали ветки. И вдруг что-то черное скользнуло, как змея, возле меня и дернуло сук, на котором мы лежали. Дерево затряслось, и мы чуть не упали на землю. Потом другая такая же змея вползла наверх, снова дернула ветку, и дерево содрогнулось до самых корней. Я повернулся к отцу, который лежал сзади, у основания сука. Он успокоил меня прикосновением руки. Вдруг два огромных белых клинка сверкнули под нами в лунном свете. «Трах! Трах! Трах!» Ветки задрожали, сверкающие мечи скользнули мимо, и показались голова и туловище слона. Оказывается, я принял за огромных змей их хоботы, ощупывавшие верхушки деревьев в поисках сочных побегов. Бивни при свете луны казались смертоносными кривыми саблями. Вожак слонов, самый старый и сильный, спустился к водопою, подался вправо и остановился. За ним последовал слоненок не старше года, а следом — его мать. Они стали рядом с вожаком. Появились еще слонята и слонихи и, наконец, три сильных слона один за другим встали с левого фланга. Крайний слон первым погрузил хобот в воду и стал пить. За ним напился второй, третий — так они пили один за другим, и, наконец, после всех утолил жажду вожак. Слоны, всегда пьют по очереди, чтобы не замутить воду соседу. Если бы вожак начал первым, остальным пришлось бы пить грязную, взбаламученную воду, подхваченную течением. Когда слоны кончили пить, у реки мелькнули рога оленя. Серебристый свет дрожал на его голове и боках, словно роса. Это был крупный красавец не менее шести футов в длину, поистине гордость джунглей, самое изящное животное, какое только можно себе представить. Сверкая серебром — в лунном свете он казался вылитым из серебра, — олень по грудь погрузился вводу, по уши его были обращены в разные стороны — одно вперед, другое назад. У оленя удивительно тонкий слух. Левым ухом он прислушивается к воде, а правым — к джунглям, которые раскинулись позади него. В реках оленей часто подстерегают крокодилы, а на суше — тигры, и на водопое им приходится удваивать внимание и быть особенно осторожными.

Едва олень начал пить, как хвост его, которым он махал в воздухе, замер. Вот у большого дерева послышался угрожающий шорох. Олень мгновенно повернулся и теперь стоял мордой к джунглям, обратив оба уха туда, откуда дул ветер. Если бы враг вздумал внезапно напасть на него с наветренной стороны, он услышал бы шум, а глаза тем временем обшаривали все подозрительные места. Так он стоял, озираясь, а ветви дерева п нескольких шагах от него едва заметно затрепетали. Нам ничего не было видно, но мы решили, что он услышал леопарда.

Буйволы громко заревели. Оказывается, они еще не ушли. Они тоже спрятались под деревьями и в кустах, поджидая врага. Слоны повернулись задом к реке и каждый засунул хобот себе в рот. Они не издали ни звука. Как и буйволы, они не спускали глаз с леса, бесшумно, как гряда облаков, двигаясь под нами. Бросится ли леопард на оленя? Вот он спрыгнул с ветки. Послышался мягкий удар о землю, шелест листьев и травы, а затем воцарилась тишина.

Но, видимо, не все было кончено. Леопард просто переменил позицию и выбрал другое место, удобное для нападения. Олень прыгнул вправо. Леопард кинулся следом, но путь ему, словно по волшебству, преградили слоны. Оленя уж и след простыл. Теперь он был и безопасности. В слепом бешенстве леопард бросился догонять уходивших буйволов.

— Видно, он умирает с голоду, разосмелился на это, — сказал отец.

Слоны затрубили и двинулись вслед за леопардом. «Бум! Крак! Хруп!» — со всех сторон трещали кусты и деревья. Лес дрожал. Слоны прошли, и снова, как занавес, спустилась тишина. Вдруг вдалеке послышалось: «Му-у! Му-у! Му-у!» Вожак буйволов вел свое стадо домой.

Потом к реке пришли всякие мелкие зверьки: ласки, лисы, разные представители кошачьей породы. Затем пожаловал тигр. Он не спеша напился, тщательно облизал свою великолепную шкуру и отправился домой с величественным видом могущественного раджи. Из глубины джунглей раздался его жуткий рев, который означал: «Я пообедал. Не бойтесь! Луна сегодня так красива!»

В джунглях началось какое-то движение. Страх исчез, звери успокоились, зная, что можно мирно идти домой. Луна зашла, и беспредельная тишина, словно невидимая армия, овладела джунглями. Казалось, прошли века; но вот трепет пробежал вокруг, словно луна вздумала взойти во второй раз. Это забрезжил рассвет, и громкий хор птичьих голосов грянул гимн солнцу. Мглистые сумерки мгновенно ожили. Деревья, ветви, берег, открытые дали, секунду назад невидимые, заиграли всеми своими красками. И сразу же в ореоле расплавленного золота встало солнце, чудесно преображая своим алым сиянием лик земли. Мы слезли вниз и осмотрели то место, где леопард бросился на буйволов. Бедняга лежал в двухстах шагах от нашего дерева, растоптанный и вдавленный в землю; это было кровавое месиво, ни одна косточка не уцелела. Даже шкура и та никуда не годилась.

— Вот если б и тигр тоже подох!.. — За последнее время Полосатый Брат здорово мне надоел, и я считал его злейшим врагом всего живого, но отец, который выше всего на свете ставил честность, возразил:

— Что ты говоришь, глупец! Тигр благороден; да, он страшен, но помни, есть звери, которые из-за своей низости куда опаснее! Леопард гораздо более скрытен и кровожаден. К тому же, ты сам знаешь, тигр не нападает на людей, если ему почему-либо не довелось раньше отведать человечьей крови; мало того, он даже довольствуется падалью, когда очень голоден. Нет, всемогущий тигр никогда не загрызет человека беспричинно, — заключил отец. — Конечно, когда тигр дряхл и слаб, он может стать коварным и злобным, как леопард. Но он никогда не бывает таким в расцвете сил.

ГЛАВА IV Моя учеба

Во многих отношениях джунгли — прекрасная школа не только для зверей, но и для ребятишек. Отец был убежден в этом и не думал ни о какой другой школе, пока я не подрос.

— Грамота — опасная штука, — говорил он, — и учиться ей нужно лишь тогда, когда человек кое-что повидает на своем веку.

И вот, прежде чем засесть за книги, я прошел всю лесную науку о повадках тигров и леопардов.

Я изучил обычаи джунглей, тайны природы и место человека среди его собратьев, зверей, на земле и богов на небе. Конечно, это было не только учение, но и нелегкий труд, потому что, изучая жизнь и природу, мы совершали дальние походы. С нами приключалось много такого, что заставляло задуматься над загадками жизни, и это было немаловажной частью моей учебы.

В то время у нас не было другого оружия, кроме луков, стрел и топора. Отец испросил у властей разрешения завести ружье для охоты. Как известно, правительство не разрешает индийцам иметь огнестрельное оружие^[1]. Поэтому в Индии столько людей погибает в зубах тигра. Однако изредка власти делают исключение для охотников и бывших военных, и после многих месяцев хлопот отцу удалось получить разрешение; он купил отличное ружье и мог свободно пользоваться им в джунглях. Мы по-прежнему наблюдали жизнь леса и чем больше узнавали, тем меньше губили зверей. Отец не раз повторял мне:

— В джунглях человек должен соблюдать три заповеди: во-первых, никогда нельзя торопиться, во-вторых, нельзя есть мясо и, в-третьих, в сердце не должно быть ни ненависти, ни страха.

Чтобы пояснить первую заповедь, отец рассказал, как он однажды пошел на охоту с двумя молодыми английскими офицерами. Они устроили засаду на дереве в удобном месте, а внизу для приманки привязали козленка. Когда стемнело, пришел леопард и, вероятно заподозрив ловушку, не тронул козленка. Луна светила ярко, и они хорошо видели, как зверь повернулся, должно быть, собираясь уйти. Один из англичан в нетерпении, боясь упустить добычу, не удержался и выстрелил. Стрелял он второпях и, разумеется, не попал. Зверь мгновенно повернулся и прыгнул прямо на них. В темноте не было видно, как это он сумел забраться на дерево так быстро. В свете луны мелькнул его бок, потом белые клыки в разинутой пасти, и вот уж леопард совсем рядом. Никто не успел выстрелить еще раз, да и не было возможности прицелиться. Отец спрыгнул на землю и испустил пронзительный вой — так кричит самка леопарда, призывая на помощь. Зверь вздрогнул, повернулся, и отец в то же мгновение выстрелил ему под лопатку… Так бывает всегда: если крикнуть или бросить в зверя камнем, он, застигнутый врасплох, на миг замрет в удивлении, и охотник успевает хорошо прицелиться. Предупреждая зверя, вы показываете, что нервы у вас крепче, чем у противника, а это уже залог победы.

Говоря о двух других заповедях, отец объяснил мне, что человек или зверь, питающийся мясом, распространяет особый запах, который в джунглях знают все. Поэтому охотник не должен есть мяса. Точно так же люди и животные, испытывая страх или ненависть, распространяют своеобразный запах, который ни с чем не спутаешь, и тонкий нюх жителей джунглей не только предупреждает их о присутствии труса, но и об его слабости.

Отец мой без промаха стрелял из лука и ружья, и я, как ни старался, не мог сравняться с ним в этом искусстве. За пределами Индии никто не поверит рассказам о его удивительной меткости, но тем не менее это правда. Часто, присев где-нибудь у ручья, он указывал на ястреба, сидевшего на верхушке дерева, и говорил:

— Сынок, у тебя глаза острые, спугни-ка камнем вон ту птицу!

Я всегда бывал рад этой игре и бросал камень, а отец, глядя в воду на отражение птицы, целился и в семи случаях из десяти сбивал ястреба. Если он стрелял мимо, то, не говоря ни слова, вскидывал ружье на плечо и шел дальше, если же попадал, то неизменно приговаривал:

— Так-то, сынок, расчет иногда даже полезнее, чем простая зоркость глаза.

Слух у отца был поразительно тонкий, и ночью он стрелял на звук. Когда его что-нибудь отделяло от зверя, он внимательно прислушивался и выжидал, пока дичь выйдет на открытое место, где пуля сможет беспрепятственно настичь ее.

Ходить с ним ночью по джунглям было легко, как днем.

Первым делом отец научил меня узнавать, куда и зачем прошел зверь. Я должен был по следу, запаху и колыханию веток определить, кого нам предстоит встретить. Положим, это медведь. Как его выследить? Есть много способов, но самый верный из них вот какой. Медведи любят лакомиться муравьями. Поэтому я не пропускал ни одного муравейника, внимательно осматривал каждый, чтобы определить, проходил ли здесь зверь. Если муравейник был пуст, значит, медведь сожрал всех насекомых и ушел, теперь он где-нибудь впереди; если же муравьи целы, значит, все в порядке: зверь где-то далеко позади. Медведи хотя и не едят людей, но не выносят их вида. При встрече с человеком медведь бывает очень опасен. Несколько ударов медвежьей лапы могут оказаться смертельными. Ведь от медведя нельзя спастись на дереве, он может полезть следом.

Во время дождей за медведями очень трудно усмотреть. Даже следы меняются до неузнаваемости. Перед дождем отпечатки хорошо видны, но после дождя невозможно понять, какой зверь здесь прошел. Но есть у этого времени одно преимущество: звери реже нападают друг на друга. Трудно поверить, до чего они боятся дождя и грома. Однажды гроза застала нас с отцом в самой глубине джунглей. В два часа ночи тучи заволокли небо, то и дело гремел гром, а лесная чащоба была полна непроглядного мрака. При каждой вспышке молнии я видел чьи-то таинственные глаза, глядевшие на нас испытующе и удивленно. Перепуганные звери не рычали, не пытались напасть; в их недоумевающих взглядах не было злобы; они как бы хотели сказать: «Теперь нам всем равно грозит опасность. Кто-то раздобыл большое ружье и палит в нас, а небо трясется, и на нем вспыхивают яркие факелы. Что ж, если уж всех нас могут убить, мы вас не тронем, только не троньте нас!»

Хотя звери бессловесны, глаза их говорят больше, чем наши неугомонные языки. Хлынул дождь, и тьма, казалось, поглотила весь мир. Жутко было в этом сыром мраке. Словно огромная черная пантера, мокрая насквозь, терлась боком о мою ногу, а когда порыв ветра шевелил листву, сырая шкура мрака трепетала, и каждый волосок на ней становился дыбом. Около половины пятого утра, когда гроза кончилась, в джунгли пришел свет дня; еще очень бледный, он проникал всюду сквозь густую чащу. Вдруг мы услышали странный звук. Казалось, где-то роится целый миллион пчел.

— Это медведь! — предупредил меня отец. — Он ищет мед, но сейчас еще рано. Только недели через две соты будут полны. Видимо, он здорово голоден, если не мог дождаться. Пойдем отсюда!

Монотонное жужжаиие становилось все громче. Мы подались в другую сторону, но звук приближался. Вдруг отец сказал:

— Еще минута, и он нас настигнет. Скорее!

Мы пошли туда, откуда дул ветер, чтобы медведь нас не учуял. Внезапно все смолкло, и мы решили, что опасность миновала. Но тут совсем близко послышалось жужжание пчел. Мы огляделись — вокруг никого. Подняли головы и с ужасом увидели прямо над собой медведя — он сидел на дереве и уплетал полупустые соты. Рой пчел, должно быть, возвратился в улей, и жужжание его нарастало.

— Если медведь не загрызет нас, — сказал отец, — то уж пчелы искусают до смерти.

Мы крадучись пошли прочь, зная, что, пока медведь лакомится медом, он нас не тронет. Отец прислушался. До нас донеслось рявканье медведя, и мы поняли, что пчелы нещадно жалят его. Тогда мы быстро залезли на ближайшее дерево и притаились, ожидая, что будет дальше. Через несколько минут медведь с ревом свалился на землю и побежал в джунгли, спасаясь от разъяренного роя. Как видите, если нельзя выследить медведя по муравейникам, нужно осмотреть пчелиные ульи — медведь никогда не упустит случая полакомиться медом.

Отец умел подражать не только пчелиному жужжанию, но и многим другим звукам; он обучил этому искусству и меня, что очень нам пригодилось. Например, мы перекликались, подражая павлиньему крику. Павлина мы выбрали потому, что кричит он громко и пронзительно, а встречаются эти птицы довольно редко — значит, не придется на каждом шагу путать их крики с нашими. Но все же без путаницы не обходилось. Однажды я позвал отца с дерева, но вместо ответа явился громадный павлин и, не найдя подруги, стал прыгать по веткам. Я крикнул снова. Павлин сердито распустил хвост, готовясь встретить врага, — видно, на этот раз я издал крик, похожий на боевой клич самца, вызов на поединок.

Мы с отцом уговорились никогда не убивать павлинов, так как в наших краях они приносят пользу, которая гораздо ценнее ярких перьев. Павлины едят змей, а поскольку мы с отцом часто прятались на деревьях, павлины были как нельзя более кстати — они уничтожали змей, живших на деревьях. Как ни странно, змеи никогда не чуяли павлинов — от этого им приходилось особенно плохо, и мне всегда казалось, что они лишены обоняния. Между прочим, павлины живут в дружбе с тиграми; но об этом я расскажу как-нибудь потом.

А теперь вернемся к павлину, который явился на мой крик. Он уже сидел на дереве прямо у меня над головой. Он тихонько сложил свой пышный хвост. Видимо, успокоился. Я решил слезть на землю и поискать отца, но едва сделал несколько шагов, как вдруг за моей спиной послышалось хлопанье крыльев и яростное шипение. Я поднял голову и в быстро спускавшихся сумерках увидел змею: павлин когтями вцепился в самую середину ее тела, а она, изогнувшись, тянулась к голове павлина, которую он прятал, что было мочи вытягивая свою длинную шею. Мне показалось, что передо мной не одна, а целых две змеи. Змея походила на ощипанного павлина, лишившегося своих красивых перьев, а свирепый павлин — на змею, расцвеченную яркими изумрудами, клюв его шевелился быстро, точно раздвоенный язык пламени. Оба врага высоко поднимали головы. Змея старалась уберечь темя, которое павлин норовил пробить своим сильным клювом. Всякий раз, как павлин пытался клюнуть змею в голову, она уклонялась, и удар приходился мимо; но под натиском птицы голова змеи опускалась все ниже. Змея, в свою очередь, старалась укусить павлина, и тогда птица с внезапным шумом, похожим на треск разрываемого шелка, уворачивалась от нее. Схватка продолжалась, но участь змеи была решена. Павлин наступил на нее всей своей тяжестью, а когти его все глубже и глубже впивались в тело змеи. Теперь, когда павлин наносил удары, змея только увертывалась, почти прекратив сопротивление. Вдруг голова ее нырнула вниз — змея хотела укусить ногу птицы; но прежде чем она успела сделать это, павлин ударил ее клювом прямо в темя, и змея поникла, повиснув на ветке, тело ее несколько раз дернулось и затихло. Победитель принялся за еду, а вдали в это время послышался павлиний крик — это отец звал меня. Я был горд, что этот крик обманул павлина, но не меня. Я сразу понял, что это кричит человек, хотя отец очень искусно подражал голосу птицы.

Но я еще не все рассказал о выслеживании медведей. Кроме осмотра муравейников и пчелиных ульев есть еще один способ. Весной с деревьев «махула» облетают пахнущие медом цветы, и сок их вскоре начинает бродить на солнце. Медведь выходит по вечерам, поедает цветы, пролежавшие на земле весь день, и, опьянев, засыпает где-нибудь под деревом. Утром он встает и уходит. По- этому по утрам мы осматривали землю под деревьями и обычно находили там медвежьи лежбища. Обычно медведь спит так, что на земле не остается заметных следов, но, отяжелев от пьяного сока, обмякнув, он спит как: мертвый и сильно приминает траву. В весеннюю пору, выходя на охоту, мы часто находили под деревьями эти медвежьи лежбища и решали, куда идти. Если мы хотели избежать встречи с медведем, то держались подальше от деревьев «махула».

Медведи бывают двух видов — одни едят мясо, другие нет. У хищного медведя резкий характерный запах, который сразу выдает его присутствие, а у медведя, который питается растительной пищей или муравьями, запах слабый, и рассчитывать на этот запах не приходится, потому что услышать его можно в лучшем случае в четырех шагах. Вместе с тем такой медведь менее опасен и обычно избегает людей. Человечьего мяса медведи не едят, но порой медведь бывает до того разъярен, что может загрызть человека. Когда медведь отведает крови, в нем просыпается свирепость, вообще ему не свойственная. То же можно сказать о некоторых других животных.

Усвоив уроки, преподанные нам самой природой на столь разнообразных примерах, мы с отцом никогда не ели мяса.

Я рассказал о медведях так подробно потому, что кормила нас прежде всего охота на них. Шкуры их пользовались за границей большим спросом. Медвежья охота нисколько не затрудняла отца, потому что нервы у него были удивительно крепкие. Медведь сам подставляет себя под выстрел, поднимаясь на задние лапы, не в. пример тигру и другим хищникам, которые сразу прыгают на человека, не давая хорошенько прицелиться.

Как-то раз мы с отцом бродили по лесу и незаметно для себя набрели на медвежью берлогу. Едва мы ее увидели, как послышалось ворчание и глухой рев. Мы попятились и в полумраке леса увидели, что на нас надвигается черная громада. Отец велел мне встать сзади, и я повиновался, но, наклонясь, выглядывал из-за его спины: мне хотелось увидеть, что будет. Стрелять наугад к темную громаду не было смысла, потому что там, где шерсть у медведя длинная и густая, пуля может скользнуть по нему, не причинив вреда. Будь это тигр, тогда пришлось бы сразу стрелять ему в грудь или спину, что-бы перебить хребет, — это, пожалуй, в некотором отношении даже проще. По реву мы точно знали, что это медведь, но вынуждены были подпустить его поближе, это давало ему немалое преимущество. Вот уже ясно видно: огромный черный зверь бежит прямо на нас, но отец даже не пошевелился. Неужели он оцепенел от страха? А медведь все ближе, ближе. Мне показалось, что шерсть его встала дыбом от ярости. Глаза метали пламя, а с высунутого языка падала на землю белая пена. Зубы его сверкали, как ножи, однако отец и пальнем не шевельнул. Я хотел бежать, но ноги у меня словно свинцом налились, и я прирос к месту, скованный страхом. Вдруг медведь встал на дыбы. На задних лапах он, казалось, двигался еще быстрее, чем на всех чеырех, а передние были уже в каких-нибудь двух ярдах от отцовского лица. Медведь широко разинул пасть, похожую на огненную печь, где пенилась белая слюна. Я уже чувствовал на лице его жаркое дыхание, но вдруг словно электрический ток пробежал по телу отца — он вскинул ружье, всунул ствол прямо в огненную пасть, и, будто громовой раскат, грянул выстрел. Кровь хлынула ручьем, и вслед за тем раздался вой, исполненный мучительной боли, — последний отголосок жизни. Для меня это был всего только отголосок потому, что я не мог больше смотреть и зажмурился. Но вот я почувствовал, что отец трясет меня. Когда я открыл глаза, он сказал ласково:

— Бояться, сынок, неразумно. Страх убивает раньше, чем опасность приблизится. Гляди, медведь-то почти в восемь футов длиной. Жаль, что нельзя сохранить голову — череп раздроблен. Теперь надо его освежевать. Но уже темнеет. Давай залезем на дерево и подождем рассвета.

Убитый медведь оберегал нас всю ночь, пока мы спали на ветках. Ни один зверь не посмел подойти близко.

Утром мы слезли с дерева и освежевали медведя. Туша его была не тронута и шкура целехонька.

ГЛАВА V Моя учеба (продолжение)

Есть три или четыре хищника, которые так опасны, что защищаться от них человек может, лишь внимательно изучив все их повадки. Таковы медведь, тигр и леопард. Но последние два не так страшны, как принято считать. Пока тигр не загрыз первого человека, он не ест человечьего мяса; леопарды, правда, часто нападают на людей. Однако осмеливаются они на это только потому, что мы их боимся. Отведав раз человечьей крови, они, в отличие от тигров, не жаждут ее вновь. Ужаснее всего то, что леопарды кидаются на детей.

Говорят, что тигр храбр, но часто он нападает просто со страху, так же, как и леопард.

Я уже рассказывал, что тигры и леопарды, когда идут по высокой траве, колышут ее, образуя как бы узор: тигр — в виде полос, а леопард — в виде детских ладошек, вроде пятен на его шкуре. Получается так потому, что ходят они по-разному. Зоркий и наметанный глаз настоящего охотника узнает их мгновенно.

Но как быть нам, простым смертным? Людей, которые живут в джунглях, это заботит больше всего. Если вокруг темно и нет ветра, который разносит запах, — как узнать о приближении хищной кошки? Тут уж ничего не поделаешь. Приходится полагаться только на чутье. Отец мой обладал удивительной способностью чувствовать присутствие зверя, и порой среди ночи, спустившись с дерева, садился с ружьем в руках спиной к стволу, чтобы никто не напал сзади. Я забирался к нему на колени, и он пел, глядя на луну, пока зверь не уходил. Как-то ночью, на дереве, отец сказал:

— Я бы спел немного. Давай спустимся и удобно посидим на траве.

— Разве ты не можешь петь здесь? — спросил я сонно.

— Это не так просто, — ответил он. — Чтобы хорошо петь, нужно сесть поудобнее. Слезай. Ты не боишься?

— Нет.

— Не волнуйся, ни один зверь нас не тронет, — успокоил меня отец.

Мы слезли на землю и сели поддеревом. Отец запел:

— Луна в серебряные горсти собирает тишину. Луна в серебряные горсти собирает тишину, — повторял он снова и снова.

Он долго импровизировал на эту тему, а потом запел о другом:

— В час ночной, полный тайн, бог вершит судьбу своих творений…

А когда песня зазвучала во всю силу, он вдруг вскинул ружье и выстрелил. Ужасный рев разорвал лунное безмолвие, а потом перешел в отчаянный хрип, который приближался, словно прямо на нас со злобным шипением ползла змея. Отец снова выстрелил и прислушался; стало тихо, и он, опустив ружье, сказал спокойно:

— Годовалый тигр, который бродил здесь, теперь мертв, и ни один зверь не потревожит нас ночью. Что ж, продолжим песню.

Утром мы увидели, что это был совсем не тигр, а большая черная пантера.

— Отец, — спросил я, — как ты узнал, что зверь близко, и куда ты стрелял в темноте?

— Когда светит солнце, ты видишь на земле тень дерева. Научись же слышать тень звука, когда она скользнет по лесу.

Ранним утром, входя в джунгли, отец воскликнул:

— Гляди! Впереди нас тигр! Видишь, как лежит роса на траве, там, где он прошел?

Отец был прав. Там, где зверь стряхнул росу, остались полосы. Идя по этому следу, мы нашли совсем сухое круглое местечко. Отец сказал:

— Здесь он валялся и сбил росу с травы.

В одном месте трава была примята, словно кто-то поставил тут тяжелую корзину. Отец снова объяснил:

— Здесь тигр зарылся мордой в росистую траву и лежал несколько минут.

И он ловко нарисовал тигриную морду на земле, где зверь потревожил росу.

— Лучше нам не ходить в ту сторону, — заметил я. — Может, он теперь там, впереди.

— Что ты, трусишка, — успокоил меня отец. — Впереди его нет — он уже в своем логове, да к тому же еще сыт по горло. Он никого не тронет.

— Почему ты так уверен в этом? — снова спросили.

Отец отвечал:

— Он купался в росе, как король, но когда король озабочен, а зверь голоден, ни тот, ни другой не станут прохлаждаться.

Но не прошли мы и сотни шагов, как послышалось глухое рычание. Мы остановились. Снова рычание, уже подальше от нас, и опять, еще подальше. Отец заметил:

— Его величество еще не добрался до своих покоев; он предупреждает, чтобы все держались от него на почтительном расстоянии.

— Как медленно он идет, — сказал я.

Тогда отец стал тихо говорить со мной, и целый разговор произошел между нами шепотом и при помощи знаков. Охотники, в особенности если они долго прожили вместе, как мы с отцом, могут знаками сказать все что угодно.

— Он поел так сытно, что теперь ему все нипочем, — объяснил отец. — Ему безразлично, кто может его увидеть и чем это кончится. Он сейчас преисполнен высокомерия, а поэтому мы должны склониться перед его величеством и не задирать его.

Я сразу же повернул обратно.

— Не делай этого, — прошептал отец. — Он может услышать.

— Как? — пробормотал я. — Неужели он услышит мои шаги, если я тихонько пойду назад?

— Слух у него очень тонкий. Он подумает, что мы испугались, и набросится на нас. Стой смирно, пока он не будет далеко и не разберет, в какую сторону мы пошли.

Я не двигался с места, а отец стоял позади меня, наблюдая.

Как правило, когда выслеживаешь тигра, главное — это зоркость глаз. Правда, если зверь близко и ветер дует с его стороны, узнать, куда он идет, нетрудно; можно определить, где он, и на слух. Если в джунглях не встречаются следы антилоп, оленей, буйволов или диких козлов, можно с уверенностью сказать, что по соседству нет ни тигров, ни пантер. Они всегда следуют за своими жертвами. Кроме того, полезно знать еще вот что. Если где-нибудь в джунглях бьет родник, то логово тигра может быть тут же неподалеку, потому что пьет он много и всегда селится поблизости от воды.

Помню, как однажды мы с отцом пришли к роднику. Стояла жара, мы очень устали, нас мучила жажда. Не успели мы зачерпнуть десяток ковшиков, как совсем рядом послышалось сонное ворчание. Мы огляделись и увидели двух тигрят. Они были напуганы и, низко приседая, жались к земле. Снова послышалось ворчание — сонное, но явственное. Отец сказал:

— Пойдем.

Тигрята долго не отставали от нас. Как ни хотелось нам поймать их, мы боялись, что тигрица проснется, и стоит малышам пискнуть, как она накинется на нас. Но вот чудеса — один тигренок сам подбежал к нам и стал прыгать вокруг меня, как собака вокруг хозяина. Он разорвал когтями мою набедренную повязку и оцарапал кожу; удивленный, я шлепнул его рукой. Он тихонько взвизгнул, и в то же мгновение тигрица выскочила из своего логова.

— Скорей на дерево! Она здесь! — прошептал отец.

Мне и без того было ясно, что она в самом деле здесь. Едва мы вскарабкались на дерево, как увидели в пятнадцати футах от себя матерую тигрицу. Это была настоящая красавица длиной футов в семь, не считая хвоста. Шла она медленно, не спуская глаз со своих тигрят. Они с визгом прижались к ней. Вдруг она шлепнула лапой того самого малыша, который прыгал около меня, а потом старательно умыла его языком. Как она узнала, который из них на меня бросился, я не мог попять. Но, когда они скрылись, отец спросил:

— Ты видел, как эта старая дама лизала своего тигренка?

— Да, — ответил я. — А зачем?

— Там, где ты коснулся его рукой, остался твой запах: вот она и лизала сынка, чтобы очистить его.

— Пожалуй, лучше нам слезть с дерева и убраться, подобру-поздорову, — сказал я. — Ведь «Полосатая Сестрица» непременно станет подкарауливать нас ночью. Она знает, где мы спрятались.

Когда мы спустились на землю и двинулись в путь, отец предупредил меня:

— Ничего не трогай, сынок! Все, чего ты коснешься, сохранит след и запах твоей руки на многие минуты и даже часы, а зверь всегда сумеет выследить человека по приметам, которые остаются после него.

Звери обычно избегают задевать кусты или деревья. Все, к чему они прикасаются, хранит на себе характерный признак или отпечаток, который наводит врага на след. И все, что прикасается к ним, тоже так или иначе выдает их присутствие. В джунглях всюду остаются следы: на траве, на ветках, на кустах, и по этим следам рыщут тигры или леопарды. Антилопа бежит быстро и легко, отпечатки ее копыт едва заметны, и тигру от них пользы мало — все равно ему за ней не угнаться. Олень всегда начеку и только в редких случаях ослабляет осторожность, за что обычно и расплачивается жизнью. Больше всего оленей гибнет на водопое, но и на пастбищах им приходится плохо. Олень очень любит сочную траву, которая кое-где растет в джунглях, по большей части вблизи ручьев. Как-то раз, когда мы прятались на дереве от тигра, пришел олень и стал щипать траву, внизу под нами; сначала он был очень осторожен: обратив одно ухо к ветру, а другое — по ветру, он щипал траву и все время прислушивался. Но мало-помалу он стал слушать уже не так внимательно и оба уха повернул к ветру. Скоро он вовсе перестал остерегаться, лишь время от времени поднимая нос и принюхиваясь, и не учуяв ничего подозрительного, продолжал пастись — он был голоден, и вкусная трава заставила его забыть об опасности. Вскоре с подветренной стороны подкрался тигр, набросился на оленя и мигом переломил ему хребет — я слышал, как кости хрустнули, словно сучок в руках у ребенка.

После того как тигр убил оленя и вырвал несколько кусков мяса из его груди и шеи, отец взял ружье и слез с дерева. Он остановился в десяти шагах от зверя и хлопнул в ладоши. Тигр, который не видел отца, потому что, как и олень, был голоден и увлечен едой, подпрыгнул, присел, удивленный смелостью отца, потом разинул пасть и сердито заревел. Отец в ответ издал боевой клич: «Эге-гей!» Тигр умолк. Он весь напрягся и словно окаменел. В тот же миг прогремел выстрел. Тигр подпрыгнул фута на два, упал на спину, покатился по земле и замер. Уже темнело, и мы не успели бы освежевать обе туши, а потому решили сохранить прежде всего ценную шкуру тигра, обвязали его веревкой и подвесили до утра на дереве.

Через несколько дней отец сказал, что мне пора познакомиться со слонами. Я был в восторге — ведь слоны мудрее всех в джунглях.

Как известно, у них нет ни копыт, ни когтей, но их ноги как бы подбиты упругими подошвами. Без этих подошв слон переломал бы себе ноги — они не выдержали бы его тяжести. Поэтому природа и снабдила слона толстыми, упругими подошвами. Он преспокойно разгуливает на них и не повредит ни единой клеточки своего тела. Ходить ему очень удобно, куда удобнее, чем человеку в ботинках на резине.

Приложив ухо к земле, можно услышать, как идет стадо слонов или буйволов. Если стадо буйволов велико, слышатся хлесткие удары, словно они копытами косят траву. Если же идут слоны, кажется, будто кто-то огромными пресс-папье промокает чернила. Стадо в семьдесят-восемьдесят голов можно узнать по легкому дрожанию земли, которое чувствуется на расстоянии целой мили. Всему этому отец научил меня.

А потом произошел удивительный случай, который открыл новую страницу в моей жизни и послужил началом самого необыкновенного приключения. Лежа на земле, мы прислушивались к тому, как идут слоны, но, видно, поблизости было два стада: одно шло в нашу сторону, другое от нас. Звуки смешались, и мы не знали, куда податься. Вскоре над нами послышались знакомые звуки: «Крак! Бум! Крак!» Мы подняли головы и увидели, как неподалеку от нас слоны хоботами хватают ветки. Поблизости не было больших деревьев, за которыми мы могли бы спрятаться. Вскочив на ноги, мы неподвижно стояли на месте. Отец сказал:

— Спокойно, сынок. Что-нибудь придумаем.

Вдруг вожак увидел нас, громко затрубил и ринулся вперед. Следом за ним побежал другой слон.

— Беги не оглядывайся до первого толстого дерева и спрячься за его стволом, — сказал отец.

До сих пор отец не стрелял, потому что убивать слонов неразумно. Они и без того вымирают, а поскольку их можно поймать, приручить и использовать на тяжелых работах, то истреблять их — значит, уничтожать ценную рабочую силу. Теперь же было поздно хвататься за ружье. Черная громада надвинулась на нас, и смерть казалась неминуемой. Земля тряслась от яростной поступи слона. Он нагонял нас, как молния нагоняет ветер; мы не могли убежать. Вдруг позади него появился другой слон, он обогнал вожака и встал боком, защищая нас от нападения. Удар был жесток. Мы видели, как бивни старого вожака вонзились в бок нашего спасителя. Он пошатнулся, но все-таки остановил все стадо, и мы успели, отбежав подальше, залезть на большое дерево. Слоны подняли страшный шум. Они негодовали на своего молодого собрата, который спас двоих людей: ведь люди — давние враги диких слонов. И вдруг я увидел на лбу у нашего спасителя знакомую отметину, и вмиг передо мной предстал топкий берег реки, деревушка и стадо диких слонов, остановленное на берегу одним из них. Теперь чудо повторилось, и совершил его, без сомнения, все тот же слон; но на этот раз стадо не было охвачено страхом, и ему могло не поздоровиться.

— Отец, послушай, я уже видел этого слона с отметиной на лбу.

— Тише, сынок, я это знаю. Теперь гляди в оба, а я расскажу тебе, что это за слон, быть может, он принесет нам счастье. Но, видишь, все стадо в нерешительности. Им не понравилось, что какой-то молодой наглец посягнул на власть вожака. Гляди!.. Два слона намерены проучить его!

И в самом деле, два слона подошли к бедняге и начали нещадно избивать его клыками. Потом стадо прошло мимо нашего дерева и удалилось. У себя над головой слоны ничего не видят. И если человек заберется повыше, то он в безопасности — они не заметят и не ночуют его. Когда стадо ушло, молодой слон с окровавленными боками встал на ноги и поплелся следом, словно изгой, презираемый полноправными членами общества.

И тут случилось непонятное. Когда он проходил под нами, отец прошептал: «Кари! Кари!» Слон насторожил уши, прислушался, огляделся по сторонам, но, не видя нас, постоял немного и пошел дальше.

— Что ты сказал ему? — спросил я, но отец промолчал. Тогда я спросил снова — Что ты сказал ему, о чародей и кудесник? Неужели ты умеешь заклинать слонов?

Отец пробормотал, словно во сне:

— Наконец-то, наконец-то он нашелся.

— Кто? — воскликнул я, сгорая от любопытства.

— Слон Кари, — ответил он наконец. — Кари, которого я не видел вот уже пятнадцать лет, или нет, пожалуй, целых двадцать лет прошло с тех пор, как он убежал. Вот уж поистине чудо из чудес, — продолжал он. — Какой милостивый бог ниспослал нам это счастье?

— Отец, не говори загадками, ты же обещал объяснить мне, в чем дело! — взмолился я, пораженный его необычайной горячностью.

Тогда он, наконец, очнулся и вспомнил обо мне.

— Много лет назад, — начал он неторопливо, — мальчик вроде тебя воспитал слона по имени Кари. Это был замечательный слон, умный и ученый. Слава его разнеслась далеко и обещала его юному хозяину большие почести и награды. Но увы! Когда этот замечательный слон был еще совсем молод, его обидели люди, которые ели мясо и пили вино, и Кари убежал в джунгли. Я слышал о нем в нашем городке очень давно, за много лет до того, как переселился сюда. А теперь я узнал его по отметине на лбу. Кари — друг человека. Он спас нас от смерти и пострадал за это. А теперь, пожалуй, лучше нам не отставать от слонов — посмотрим, куда они пойдут. Постараемся не терять их из виду.

Никогда я не видел, чтобы отец был так взволнован.

Мы шли за стадом дня два или три, держась на расстоянии мили от него. Первые три часа путь нам указывали красные капли на траве — это была кровь Кари. Потом мы стали находить след обычными способами. Мы внимательно осматривали деревья: там, где ветки и сучья были сломаны футах в восьми над землей, несомненно, паслись слоны. Однажды след вывел нас прямо к ручью. Мы двигались на север до тех пор, пока слоны не ушли в холмы, и тогда, после долгого пути, отец сказал:

— В этом сезоне у нас ничего не выйдет. Стадо не вернется до осени, придется ждать будущего года, когда они пойдут обратно этим же путем. Тогда мы найдем Кари.

И с чисто восточным спокойствием принимая жизненные невзгоды, он больше не говорил и, как видно, даже не думал о Кари. Но я был слишком молод, чтобы так владеть собой. Воображение мое глубоко поразили и эта внезапная встреча с давным-давно исчезнувшим слоном, и таинственное обещание счастья, которое, как намекнул отец, принесет нам его поимка. Всю осень и зиму, пока продолжалась моя учеба в джунглях, я мечтал о пропавшем слоне, но тщательно скрывал это.

К десяти годам я хорошо знал образ жизни почти всех зверей. Отец учил меня главным образом наблюдать повадки тех животных, которые опасны для человека, потому что знать их особенно важно, а изучить — трудно. Легче, разумеется, иметь дело со зверями безобидными. К ним можно подойти близко и без помех наблюдать их жизнь. А теперь, заканчивая повесть о своей учебе, расскажу о диких буйволах и других животных, которые редко бывают опасны для человека, если хорошо знать все их повадки. Они никогда не преследуют людей — не надо только попадаться им на пути. Мне не раз доводилось подходить близко к буйволам на водопое, и они никогда не трогали меня. Но я знаю один случай, когда они напали на человека. Какие-то глупцы приехали из далекого города в джунгли за учеб-ними пособиями для своего храма науки; были среди них и индийцы, и англичане, но все они отличались закоренелой жестокостью коллекционеров. Они говорили, что им нужны шкуры мертвых животных, чтобы сделать чучела, по которым студенты будут изучать повадки живых зверей. Мы, лесные жители, смотрели на них как на сумасшедших; поступки этих ученых мужей были ужасны, и мне казалось, что они в самом деле сумасшедшие. Один из них захотел добыть шкуру буйвола. Совсем не зная джунглей, он пустился на поиски стада, которое нашел у реки. Видимо, буйволы переходили из одного леса в другой и по пути очутились в наших краях. В образе их жизни есть свои особенности. Ходят они, выстроившись полукольцом: самки и детеныши в середине, впереди самый старый буйвол — опытный вожак, а другие буйволы — с боков и позади. Задние охраняют стадо, время от времени их сменяют те, которые идут с боков. Стоит буйволам почуять опасность — полукольцо замыкается, и они, выставив вперед рога, выжидают. Как только опасность минует, они перестраиваются и продолжают путь. Порой стадо так растягивается, что соседние буйволы не видят друг друга. Однако при малейшей угрозе старый вожак мычит, и они снова смыкаются. Когда буйволы находят сочную траву, они задерживаются и пасутся кучками по четыре или восемь голов, а по первому зову вожака снова выстраиваются полукольцом. Так вот, этот собиратель шкур из музея мертвых зверей должен бы знать, что в одиночку лучше не нападать на стадо буйволов спереди. Надо подходить к ним сзади — тогда они побегут прямо в джунгли. Буйволы, совсем как коровы, боятся того, чего не видят. Да и не только они — почти все звери страшатся незримой опасности. Видимо, собиратель шкур при всей своей учености не знал этого, потому что, когда буйволы шли с водопоя к джунглям, он выстрелил в вожака, промахнулся, но убил шедшую рядом с ним самку. Старый буйвол захрапел и дважды стукнул копытом. Мы видели это со своего дерева. С коротким яростным ревом он бросился на врага, а следом за ним все стадо. Человек отступал, посылая в буйволов пулю за пулей. Но прежде чем он добрался до деревьев, за которыми можно было укрыться, буйволы настигли его. Он успел убить старого вожака, но разъяренное стадо буквально втоптало его в землю. Этот человек убил четырех буйволов в течений двух минут. Его спутники отослали шкуры в тот храм науки, откуда он приехал.

На этом я кончаю рассказ о первой и, пожалуй, наиболее важной ступени моей учебы. Теперь мне предстояло пройти, так сказать, высшую школу джунглей.

ГЛАВА VI Охота и ловля зверей

Наступила весна, и я надеялся, что теперь наконец-то мы пустимся на розыски таинственного слона. Он стал для меня воплощением моей судьбы, и я не мог понять, почему отец медлит. Несмотря на мои непрестанные расспросы, он только отмалчивался, а потом, наконец, сказал:

— Разве ты всесилен, что можешь заставить плод созреть раньше времени? Запомни хорошенько: ловить удачу прежде срока еще неразумнее, чем срывать зеленое яблоко.

— Но, отец, откуда знаешь ты, что плод не созрел? — возразил я.

— По крайней мере не созрел еще тот, чья рука жаждет сорвать его, а голова — придумать, как это сделать, — ответил отец со смехом, который не часто можно было от него слышать.

Я понял, что он говорит обо мне, и очень обиделся.

— Отец! — воскликнул я. — Разве я не видел одиннадцать весен, разве я не знаю всех лесных зверей, как родных братьев? Есть ли у кого-нибудь из них, от Полосатого Брата до Кека-Вади, павлина, тайны от Хари? — заключил я с гордостью.

— Ты ошибаешься, о Великий Охотник, — сказал отец мягко. — Есть зверь, который опаснее всех других, а ты знаешь его только с виду. Он страшнее леопарда, прожорливее шакала, лукавее змеи и глупее обезьяны. Это — человек. Терпение, терпение, о ты, грудное дитя. Доверься отцу — и, прежде чем настанет осень, ты будешь вознагражден.

С тех пор я молчал, убедившись, что у отца были свои причины переменить образ жизни. Прежде мы охотились на местную дичь и продавали шкуры скупщикам, приезжавшим из города, а теперь покинули старые угодья и отправились на восток, где в долине реки можно было найти себе дело. Там снаряжались большие охотничьи экспедиции, и мы решили наняться проводниками. Вскоре мы так прославились, что все охотники старались залучить нас к себе. По большей части это были магараджи со своими приближенными, они приезжали на слонах и стреляли тигров. Раджи поднимались с востока вверх по реке в сопровождении блестящей свиты, у слонов были ярко разрисованы уши, хоботы и головы, а на том, на котором ехал сам раджа, был золоченый чепрак, разукрашенный жемчужинами. На шеях у слонов сидели погонщики, а позади них восседали знатные особы в своих великолепных, блистающих драгоценностями тюрбанах. Это было ослепительное зрелище. За слонами шли с большими барабанами полуголые загонщики, которые должны были попарно, рассыпавшись веером и поднимая невообразимый шум, гнать перепуганного зверя прямо на охотников.

Знакомство с этими людьми позволило мне узнать много нового. Прежде я видел лишь крестьян да еще всяких зверей. Теперь же в джунгли пришли горожане со своими странными обычаями. Люди, с которыми я до тех пор имел дело, не были так расточительны и легкомысленны, как вельможи, приезжавшие на охоту, но природа наделила их мудростью, которой вельможи совершенно лишены. Сначала это удивляло меня, но со временем у меня пропало всякое желание доискиваться, почему это так, а не иначе, и я принял их обычаи без размышлений, как повадки новых зверей, которые нужно знать.

Для крестьянина дикий зверь — это прежде всего живое существо. Безобиден он или опасен — все равно, он носитель того, что прежде всего свойственно и человеку, — носитель жизни. Поэтому деревенские жители и дают зверям ласковые прозвища. Тигра, этого свирепого хищника, они зовут Полосатым Братом, безотчетно сознавая простым крестьянским разумом свое родство с животными. Слона они называют Благородным Другом, и опять-таки видно, как хорошо понимает крестьянин мир, который окружает его. Всякий, кто хоть раз видел слона, знает, что это существо, огромное, как гора, и в то же время кроткое, как букашка, а в этих двух качествах — самая суть жизни. Не удивительно, что его зовут Благородным Другом. А теперь сравните эти имена с теми кличками, которые дают зверям горожане. Тигр для них — это «дичь», зверь, которого надо убить, слон — «слоновая кость», единственное, что их в нем интересует. Олень (которому народ дал чудесное имя — Робкий Красавец), для них только «мрига» — добыча, и даже саму охоту они называют «мригайя».

Оказалось, что городские и деревенские жители не только мыслят, но и держатся по-разному. Крестьяне, как мне казалось, были проще и бескорыстнее; горожане лучше воспитаны, но не так щедры, и ни один из них не мог превзойти крестьянина в практичности. Возьмем пример. Деревенский парень никогда не бросит ни клочка газеты, ни тлеющей головни там, где он побывал. После него в джунглях не остается никаких следов. Горожане, напротив, в самых опасных местах разбрасывают горящие угли и всякий мусор. Теперь я начал замечать то, чего не знал раньше. Те животные и люди, которые близки к природе, не могут относиться к ней пренебрежительно, а те, которые далеки от нее, напротив, неряшливы и беспечны. Даже между дикими и ручными слонами есть разница. Или возьмем для примера собаку, живущую в городе. Она не сумеет замести свои следы в джунглях. А вот крестьянская собака, живущая у самого леса, не оставит после себя никаких примет, и найти ее нелегко. Она тщательно прячет все следы. А теперь возьмем другой пример. Корова бродит ночью по деревне, заходит в сады, повсюду оставляет навоз, и ничего не стоит узнать, где она гуляла всю ночь. Корова делает столько шуму, что поднимает на ноги половину деревни. Даже со сна можно сразу сказать, где она находится. Сравнимкорову с диким буйволом. Хотя это огромное животное достигает иногда в длину десяти футов, оно передвигается почти так же бесшумно, как стрела, рассекающая воздух. Буйвол никогда не объедает слишком много травы на одном месте, чтобы охотник не выследил и не убил его там, где он прячется. Помет его не валяется на каждом шагу, не остается заметных следов и там, где он пьет или купается. Даже трава, по которой он ступает всей тяжестью, недолго сохраняет отпечатки копыт. Через несколько часов она выпрямляется, и ничто уже не напоминает о том, что здесь был буйвол. Дикие звери ходят тихо, осторожно, уверенно, так же как и люди, живущие в лесу. Почему? Потому что всякий след, оставляемый ими, может стоить им жизни. Каждую минуту они сталкиваются лицом к лицу с самыми примитивными нуждами. Они не знают, с какой стороны может напасть враг, и должны все время быть настороже. Поэтому они бережно относятся к природе. Иное дело в городе — там человеку и его домашним животным не грозит постоянная опасность. Отсюда невнимание к своему окружению, самоуверенность, которая притупляет чувства.

Так вот, из города явились охотники, а с ними слоны, палатки, барабаны. Конечно, в джунглях можно услышать немало шумов: птичьи голоса, рычание тигра, фырканье оленя, болтовню обезьян, лай лисиц. Но ужаснее боя этих барабанов я в жизни ничего не слышал.

Даже охотничьи приемы у этих людей были особые. Они старались, чтобы на их долю выпало поменьше риска, а на долю зверей — побольше. Такова природа всех трусливых созданий. Они ничем не гнушаются, используя даже слабость своих жертв. Страх заглушает совесть и благородство. И хотя мы помогали городским охотникам, мне все это было не по душе.

Каждое утро они посылали нас на разведку. Иногда мы с отцом подолгу бродили без отдыха, отыскивая следы. А потом проходило не меньше шести часов, прежде чем мы успевали добраться до лагеря, чтобы рассказать обо всем увиденном. С вечера мы вместе с охотниками ложились спать и вставали около четырех часов утра. Наспех позавтракав, все спешили туда, где мы накануне видели зверя. Охотники, иногда человек двадцать, ехали на слонах, с которых, конечно, были сняты великолепные чепраки, — оставались лишь соломенные подстилки. Они направлялись в одну сторону, а мы вместе с загонщиками — в другую. Всего нас было человек пятьдесят, шли мы по двое — с каждым загонщиком был один помощник— широким полукругом и, громко стуча в барабаны, гнали зверей. Иногда мы издавали протяжный крик, который поочередно подхватывали другие загонщики, и эхо разносило по лесу дикие человеческие вопли. Зверей охватывал страх. Они метались во все стороны, искали, куда бы спрятаться, и, конечно, бежали от барабанного боя и криков, не подозревая, что их гонят прямо под пули охотников. Бедняги думали, что, убегая от невыносимого шума, они спасаются от опасности.

Выгоняя их из кустов и потаенных убежищ, мы сами порой подвергались серьезной опасности. Особенно запомнился мне один случай. Как-то раз, когда, кроме меня и загонщика, поблизости никого не было, совсем рядом, в высоких кустах, послышался глухой рев. Услышав боевой клич невидимого врага, мы перестали бить в барабаны. Загонщик от страха побледнел и лишился речи. Взглядом он спрашивал у меня, что за зверь ревет в кустах.

— Это дикий бык, — сказал я. — Делай свое дело.

Но удар барабана снова заглушил рев зверя, который все медлил вылезать из своего укрытия. Загонщик бросил барабан, повернулся и побежал, а я остался в глухом лесу один на один с огромным быком. Быстро приглядевшись к полумраку, я увидел сквозь кусты горящие злобой глаза и длинные острые рога. Ни один лист не дрогнул, ни одна ветка не шелохнулась — ничто не выдавало его намерений. Я нагнулся и поднял барабанные колотушки, которые загонщик бросил, унося ноги. Между мной и зверем не было ничего — только барабан в два с половиной фута длиной. Он валялся на боку, похожий на бочку, я мог ударить в него сразу с обеих сторон и поднять страшный шум. Воцарилась напряженная тишина, и я понял: бык выжидает, он хочет знать, куда я пойду, чтобы потом поднять меня на рога. Это было взаимное испытание. Он старался угадать, что я чувствую и каковы мои намерения, а я — что чувствует он. Должно быть, оба мы испытывали страх и оба сознавали это. Что было делать? Бык жаждал убить меня — глаза его горели ненавистью. У меня, кроме ножа, не было никакого оружия. Вдруг я увидел, что он пригнул голову к земле. Еще мгновение, и он бросится на меня. Но я что было сил ударил в барабан, и зверь остался на месте. Теперь, когда голова его высунулась из кустов, я увидел его косматую гриву и подумал, что если придется пустить в ход нож, то ударить нужно у самых корней волос на горле, и сделать это надо как можно скорее. Барабан лежал боком к быку. Я решил, спрятавшись за дно барабана, протянуть руку и ударить в него с другого конца — тогда бык кинется на шум, а я тем временем скроюсь в кустах. Прибегнуть к такой необычайной хитрости меня побудила мысль о том, что, если голова его застрянет в барабане, он не сможет ничего видеть и будет бессилен против меня, ибо ничто не останавливает зверя так быстро, как внезапная темнота. Припадая к земле, я подполз к барабану, сильно ударил в него с другого конца и стал ждать, что будет дальше. Но бык не шевелился. Видимо, ему все это не нравилось. Он поднял голову и огляделся. Я лежал недвижимо, как мертвый. Все вокруг было тихо. Теперь он не видел меня, но чуял мой запах, как я чуял его, и у меня мелькнула мысль, что все кончено. Теперь уж ничто не могло меня спасти. Но бык не бросился ни на меня, ни на барабан, а тихо подошел к нему с того конца, в который я ударил. После того, как я лег на землю, он просто не видел меня. Он понюхал воздух, вытянул шею и подступил еще ближе. Я сразу сообразил, что он принюхивается и не может разобрать, что это так пахнет: воловья кожа на барабане или человек. Я изо всех сил ударил в барабан— на этот раз в дно, за которым прятался. Бык отпрянул, метнулся в сторону и исчез в кустах. Но спасение было еще далеко. Я знал, что, как только встану и пойду, он снова выскочит из кустов и нападет на меня. Оставалось только одно. Я подполз к середине барабана и поставил его стоймя, как бочку, все время прячась позади него. По кустам пробежал какой-то странный шелест, и я подумал, что бык ушел. Наконец-то я в безопасности! Но в тот же миг бык с ужасающим ревом бросился на меня. К счастью, я заметил это и отскочил от барабана, который тут же покатился по земле, подталкиваемый быком, который норовил всадить в него рога. Он поддевал барабан сбоку, вместо того чтобы проткнуть кожаное дно, — от этого барабан и катился, а бык бежал следом. Я улучил мгновение, нырнул в лес и залез на дерево. Сверху было видно, как летела трава из-под острых копыт быка, а барабан все катился, пока не наскочил на куст. Бык помедлил, потом кинулся на барабан с другой стороны. Воловья кожа лопнула с громким треском, и бык помчался прочь с барабаном на голове. Он бешено прыгал и метался во все стороны, но не мог стряхнуть эту странную штуку со своих рогов. Он снова вломился в лес и остановился под деревом, на котором сидел я. Он был в каком-нибудь футе подо мной, и я чувствовал его жаркое, жгучее дыхание. На мгновение наступила тишина. Вдруг в голове у меня мелькнула отчаянная мысль, я протянул руку и стукнул по барабану. Бык заревел и ударил рогами в ствол дерева. Барабан разлетелся на куски, а вместе с ним и рог бедного зверя. С безумным ревом он исчез в лесу. Я слез с дерева и пошел туда, где были другие загонщики, — стук их барабанов был едва слышен, но ухо, привыкшее к таинственным лесным шорохам и отголоскам, легко различало его.

Вскоре после этого отец, вместо того чтобы, как обычно, послать меня с загонщиками, велел мне вести новую группу охотников в опасные и незнакомые места. Сам он решил выйти с загонщиками в половине четвертого утра. Я не знал, что это за люди, но слово отца было для меня законом, и хотя я был удивлен возложенной на меня почетной задачей, но нисколько не оробел. Молчаливый погонщик проводил меня к реке, где остановилась со своими слонами самая блестящая группа охотников, какую мне доводилось видеть. На лучшем слоне, пышно разукрашенном золотом и драгоценностями, восседал важный и величественный раджа — мужчина в расцвете лет. Он был прекрасно сложен, могуч и широкоплеч, но при этом строен и гибок, как пантера. На нем был голубой тюрбан, украшенный огромным драгоценным камнем, с которым соперничали в блеске его глаза, но взор раджи светился спокойной твердостью и от этого казался менее грозным.

Когда я подошел в сопровождении погонщика, он смерил меня взглядом и сказал:

— Это еще что за дитя? Здесь не место младенцам.

— О могущественный покровитель веры! — вскричал я, кланяясь до земли. — Мой отец велел мне отвести ваше величество в опасную и неизведанную часть джунглей, где назавтра состоится охота.

Раджа громко рассмеялся.

— Ну вот что, «великий защитник слабых», — промолвил он. — Ступай и скажи своему отцу, чтобы он отправил тебя в страну лилипутов — там ты станешь стрелять белок.

— Ты ошибаешься, о поборник справедливости! — сказал погонщик. — Это сын великого охотника, чья слава достигла твоих ушей, и ты приказал своему слуге нанять его проводником. Отец велел передать твоему величеству, что мальчик знает джунгли, как тигр свое логово; он считает, что самому ему лучше повести загонщиков, чей путь труднее и опаснее, чем путь слонов твоего величества. А еще он сказал, что мальчик хоть и мал, зато смышлен, а большой орех не всегда самый ядреный.

Услышав это, я преисполнился гордости — в первый раз отец похвалил меня, и я без страха глянул удивленному радже прямо в глаза.

— Ну что ж, — милостиво сказал он. — Каких только чудес не бывает; если это и в самом деле достойный сын достойного отца, то я рад, что у слона моего будет такая легкая ноша!

Я снова поклонился радже до земли и пошел к палаткам, где мы все провели ночь. Там я узнал, что раджа— это сам знаменитый Паракрам, известный по всей Индии могучий властитель и бесстрашный храбрец. «Наверное, отец нарочно не сказал, кто этот раджа, — подумалось мне, — чтобы я не испугался, когда увижу его». Я слышал о великом Паракраме из многих уст. Охотники, приезжавшие из города, и деревенские жители говорили о нем с восхищением. Были у него свои причуды— он не только отличался удивительной храбростью и удалью, но, почти как крестьянин, любил животных и благоговел перед природой, что редко встретишь у горожанина. О его необычайной силе рассказывали чудеса. Как-то у него гостил известный английский генерал, и раджа спас ему жизнь на охоте — он схватил голыми руками дикого вепря и держал до тех пор, пока генералу не удалось выстрелить. Но самый замечательный его подвиг был еще впереди — он провел свое войско через непроходимые болота, чтобы победить врагов.

Наутро, до зари, я уже сидел впереди него на большом слоне, преисполненный чувства гордости и ожидания. Я был удивлен и, пожалуй, даже разочарован, когда увидел, что другие шестнадцать охотников не последовали за нами на своих слонах. Нас было только трое — раджа, погонщик и я. Заметив, что я оглядываюсь, Паракрам сказал:

— Им велено остаться. Эти люди не должны охотиться там, где я. Они без жалости истребляют зверей. Это не честная охота и не настоящий спорт.

— Разве не все городские люди поступают так? — спросил я с удивлением.

— Во всяком случае не я, — отвечал он серьезно.

Быстро пролетел остаток ночи, и около шести утра мы очутились у ручейка, который тек по открытой прогалине и терялся в джунглях. Звери со всех сторон сходились на водопой к этому ручейку шириной едва в пятнадцать футов, рыскали около него и за сотни лет вытоптали поляну шириной около двух акров, где теперь нет. деревьев, а растет только высокая трава. Мы остановились у края поляны за деревом, так что звери не могли нас видеть. Вскоре вдали послышался грохот барабанов и крики загонщиков. Сначала показался вепрь, которого раджа Паракрам уложил первым же выстрелом. Потом прошел большой слон, но раджа не стал в него стрелять. Он сказал:

— Слонов нужно беречь. Неразумно убивать животное, которое можно приручить и сделать другом человека. Жаль губить такую благородную красоту.

Потом показались олени и красивые ветвистые или витые не стал стрелять.

— Они, как и мы, не едят нельзя убивать.

— Но если так, о светоч истины, почему же ты застрелил вепря? — спросил я его.

— Вепрь — особенный зверь. Он пожирает все без разбора и даже убивает людей. Ведь ты и сам знаешь, малыш, что, зачуяв человека в джунглях, вепрь может задрать его своими клыками. Погоди, у нас будет еще славная добыча; настоящая охота начинается на исходе дня, когда садится солнце.

Вдруг высокая трава на другом берегу ручья заколыхалась. Все вокруг затрепетало. Паракрам наклонился вперед и, сжав кулак, протянул руку — на языке джунглей это означает: «Тигр!»

«Видно, он из наших, — подумал я. — Чужим не известны эти знаки». Мне показалось, что вдали я вижу переливы пурпурно-золотых и серовато-черных цветов. Наш слон засунул хобот себе в рот. Он тоже знал, что на нас идет тигр, а этот зверь всегда норовит вцепиться (.зону в хобот, самую важную часть его тела. Хоботом слон набирает воду, хобот заменяет ему руки и нос. Не удивительно поэтому, что слон засунул конец хобота в рот, свернул его и, словно ребенка, прижал к груди. Вот среди зеленой травы мелькнула пурпурно-золотая шкура; тигр остановился и, повернув голову, стал смотреть куда-то в сторону. Я думал, что Паракрам сразу же выстрелит, но он медлил. Я ждал. Позади тигра снова заколыхалась трава и замелькали пурпурные, зеленые и золотые блики. Эти три цвета мелькнули перед нами, играя и переливаясь, и через секунду тигрица уже стояла рядом со своим супругом. Вдруг тигр повернулся и поглядел прямо на нас. Сначала он ничего не увидел, потому что тело слона и ствол дерева, за которым мы спрятались, как бы слились воедино. Но это продолжалось лишь мгновение — вскоре тигр злобно заворчал. Он почуял нашего слона и сразу все понял. Прыжок, еще прыжок, и вот хищник уже пересек мелкий ручей и, словно иссиня-черное с золотом копье, метнулся прямо на нас, переворачиваясь в воздухе и дважды слегка коснувшись земли. Слон подался вперед, навстречу тигру, — теперь он распрямил хобот и поднял его высоко в воздух. Паракрам не мог прицелиться, потому что слон быстро качался из стороны в сторону. Погонщик безжалостно вонзил ему в шею свой анкус^[2], чтобы заставить его стоять смирно. Но тут позади нас послышалось рычание, и, обернувшись, мы увидели, что появилась тигрица. Мы были так заняты грозным тигром, что не заметили, как она подкралась. Слон в страхе качался все сильнее.

— Живо! — крикнул мне Паракрам. — Хватайся за ветку и лезь на дерево!

Я повиновался, не смея перечить радже. Но, когда он приказал то же самое погонщику, тот ответил:

— Я ел твой хлеб и твою соль, о светлейший потомок солнца. Даже если слон сбесится и затопчет меня, я тебя не покину.

— Ах ты, брат осла, дурак и сын дурака! — закричал раджа. — Лезь, тебе говорят! Я сейчас же за тобой. Ты что, не видишь тигрицу? Если тебе дорога моя жизнь, делай, как я велю!

Погонщик покорился и быстро залез на то же дерево, где сидел я. Все это произошло гораздо быстрее, чем можно подумать, читая эти строки. Тигрица стала карабкаться на спину слона, который не переставал качаться, а впереди тигр зарычал, готовясь к прыжку. Я с удивлением глядел, как ловко сидит раджа на спине качающегося слона и вонзает ему в шею анкус, крича:

— Стой смирно, мой слон! Разве ты не слышишь, что велит тебе хозяин? Стой! О жемчужина среди слонов, о бесценное животное! Стой же, осел!

Выкрикивая это, он поднял ружье и как мог лучше прицелился в тигрицу, а тигр, все еще рыча, стоял перед слоном. Но тут случилось неожиданное: тигрица, цепляясь когтями за спину слона, подобралась уже почти вплотную к радже, как вдруг тигр издал какой-то странный звук. В нем была и угроза и любовь — должно быть, тигр предупреждал свою подругу, что нужно остерегаться ружья, потому что она спрыгнула на землю и скрылась в джунглях, только на миг среди зеленой травы и кустов мелькнула ее золотистая шкура. Тигр тоже отскочил назад. Прыжок его был легок, как полет орла. Но поздно: раджа уже выстрелил. Алые брызги разлетелись во все стороны, и тигр свалился с отчаянным ревом. Слон снова сунул хобот в рот и встал на дыбы. Верное животное вовсе не пыталось сбросить раджу; оно готовилось встретить тигрицу, которая, услышав выстрел и предсмертный вой тигра, мгновенно вернулась и ринулась на врага. Слон не успел встать на дыбы вовремя. Тигрица уже снова прыгнула на него с левого бока — разъяренная, готовая к смертельной схватке. Она вернулась, чтобы отомстить убийце своего друга или умереть. Слон весь трясся и раскачивался из стороны в сторону. Раджа опять не мог прицелиться — слишком внезапно было нападение; он вонзил анкус в шею слона почти по самую рукоятку, и бедный слон громко затрубил. Паракрам хотел было прицелиться, но тут обезумевший слон ринулся в джунгли; Паракрам снова вонзил ему в шею анкус и крикнул: «Стой, трусливая свинья! Или у тебя ноги из глины, а бивни из теста?» С жалобным стоном слон остановился, а тигрица уже настигла их сзади и вцепилась радже в широкий рукав. Резким движением он вскинул ружье и готов был выстрелить в упор. Но, прежде чем он успел спустить курок, она мощным ударом лапы разнесла ружье на куски. Не раздумывая, я выхватил из-за пояса нож и прямо с дерева, что было силы, метнул его в тигрицу. К счастью, я угодил ей в глаз. С отчаянным воем она отпрянула. Слон припал к земле, словно сам был смертельно ранен. Паракрам соскочил с него и побежал к тигрице. Он хотел воспользоваться тем, что она ослепла на один глаз. Но тут со слоном произошла удивительная перемена. Вместо того чтобы убежать, как делают все они, оставшись при нападении хищника без седока, он шагнул вперед, встал рядом с хозяином и затрубил. Тигрица прыгнула на слона, но он отступил, и хищница упала на землю. Громко трубя, слон бросился на нее. Ужасный предсмертный вой всколыхнул воздух, и слон, буквально втоптав тигрицу в землю, побежал прочь.

Паракрам стоял на месте, вытирая пот платком. Когда мы слезли с дерева, он сказал:

— Своей жизнью я обязан этому мальчику и своему слону. У тебя верная рука, мой маленький охотник, если ты сумел с дерева попасть зверю прямо в глаз; ты хорошо владеешь ножом. А слон… Что ж, тигровая шкура теперь никуда не годится! Она втоптана в землю, и нам ее не спасти. — Он улыбнулся мне. — Тигры оказались лучшими охотниками, чем мы, они подкрались незаметно, — добавил он и приказал слуге:

— Ступай поищи слона.

В тот же миг за ручьем послышался шум, крики загонщиков быстро приближались; мы с раджой мигом влезли на дерево и стали ждать. Звери бежали, обезумев от страха. Скоро показались загонщики, и раджа велел им остановиться. Тем временем вернулся слуга, но без слона, который исчез в джунглях.

Прежде чем двинуться в обратный путь, раджа призвал моего отца, который низко склонился перед ним.

— У тебя достойный сын, — промолвил Паракрам.

Больше он ничего не сказал. Но для нас с отцом этого было достаточно. Я прочел в его взгляде, что с честью выдержал экзамен.

ГЛАВА VII Охота и ловля зверей (продолжение)

Другие охотники, разъехавшиеся с утра в разные стороны, привезли отличную добычу. Они поставили шестнадцать слонов вплотную друг к другу и, когда звери, преследуемые загонщиками, выбегали на поляну, стреляли их одного за другим. Но такого приключения, как с нами, ни с кем из них не было. По молодости лет я не скрывал гордости; к тому же, чувствуя свое превосходство, я не удержался от довольно нескромных замечаний по поводу такой охоты. Моя самоуверенность возросла еще больше, когда меня вместе с отцом призвали в палатку раджи, но при первых же словах Паракрама душа моя ушла в пятки, чего не бывало со времени встречи с первым тигром.

— Говорят, твоему сыну не нравится наша охота, — сказал раджа.

— О достойнейший из достойных! — вскричал отец. — Прости эту мальчишескую дерзость.

Но тут непостижимым образом дело обернулось совсем по-иному, как часто бывало со мной в джунглях, когда казалось уже, что все потеряно. Раджа усмехнулся.

— Да нет же, отец умного сына, мне кажется, мальчик прав. Пусть он сам все скажет. Ну, малыш, что тебя огорчает?

— О светоч истины, — начал я, запинаясь. — Желаю тебе много лет здравствовать на благо твоих подданных! Мне кажется, джунгли погибнут, если столько зверей убивать для удовольствия, а не ради пропитания, как мы с отцом.

— Живи и ты много лет, чтобы стать чудом справедливости, — сказал Паракрам со смехом. — Завтра же я отошлю всех этих людей и не позволю им больше стрелять, но ты и твой отец останетесь, и мы будем охотиться так, как я люблю — по справедливости, чтобы у каждого зверя была равная возможность напасть или убежать, и если богам будет угодно, честно одержим победу.

— О, покровитель правды, источник благородства, избранник богов! — радостно вскричал отец. — То, что делают твои люди, скорее похоже на избиение, чем на охоту, и сердце у меня ликует, что мой глупый сын сказал тебе правду, не поплатившись за это головой.

— Властитель может разгневаться, но он не накажет ребенка, который говорит правду, — возразил раджа. — Так вот, я хочу, чтобы ты помог мне поймать нескольких слонов и найти моего старого друга, который убежал сегодня в джунгли. Я вырос вместе с этим слоном, он служил мне много-много лет. Будем искать, пока не найдем его, — сегодня он спас мне жизнь!

— Значит, он любит тебя и поэтому напал на тигрицу? — спросил я.

— Да, нескромный малыш, этот слон для меня все равно что брат. Его подарил мне отец мой, и я сам его воспитал; а сегодня, когда мне грозила опасность, он, рискуя жизнью, спас меня и хотя убежал в джунгли, но не уйдет далеко — он не забудет своего брата. Помогите мне найти его!

— О столп истины! — сказал отец. — Моя жизнь и жизнь моего сына в твоей власти, приказывай, наше дело повиноваться. Думаю, что погоня будет долгая, но, если предчувствие не обманывает меня, усилия наши будут вознаграждены больше чем вдвойне.

— Что это значит? — резко спросил Паракрам, сразу уловив в словах отца скрытый намек. — Говори!

— О великий сердцевед, — отвечал отец, — Мне кажется, наш беглец нашел друга, и друг этот — Кари, самый знаменитый слон в Индии.

— Как! — воскликнул раджа, вскочив с места. — Слон Кари? Ты что-нибудь знаешь о нем?

— Да, мы его видели, — вмешался я, хотя едва ли понимал, почему оба они так взволнованы.

Раджа расхаживал взад и вперед по палатке.

— Что это, пустая похвальба или глупая шутка? — спросил он. — Как могли вы видеть Кари?

— Простой человек всегда говорит правду, — возразил отец. — Мы видели его здесь в прошлом году, и он спас нам жизнь. Я знал Кари давно, еще до побега, когда жил совсем не так, как теперь, и узнал его по отметине на лбу.

— Где ты видел Кари? Где? — нетерпеливо вскричал раджа.

— Здесь, в джунглях, — отвечал отец. — Мы шли за ним много дней, до тех пор, пока была возможность.

Слоны сурово наказали его за то, что он защитил нас от стада.

— Можешь ли ты найти его? — осведомился раджа.

— С твоей помощью, о всесильный, могу, — сказал отец.

— Все, что у меня есть, в твоем распоряжении, — заявил раджа.

— Нужно непременно найти одного человека, — сказал отец. — Пусть разыщут владельца Кари, того, который дрессировал его с детства, и самый знаменитый слон во всей Индии снова вернется к людям.

Раджа ударил в гонг, стоявший тут же в палатке, и сразу вошел служитель.

— Скажи всем, что завтра мы снимаем лагерь и возвращаемся в город, — велел ему Паракрам.

— Но ваше величество… — начал было тот.

Раджа перебил его.

— Слушай и сделай, как я приказываю. Мы больше не будем убивать здесь зверей.

Служитель поклонился и вышел.

— Я поеду в город и привезу хозяина Кари, — сказал нам раджа. — Я его хорошо знаю и могу сразу найти. Мы вчетвером будем искать до тех пор, пока не найдем знаменитого Кари.

Через несколько минут снаружи громко затрубили слоны. Казалось, тысячи громовых раскатов перекликаются между собой — это был сигнал снимать лагерь и возвращаться по домам. А когда все успокоилось и снова наступила тишина, по которой я так тосковал, я спросил у отца, почему Кари так интересует раджу.

— Сын мой, имя это известно по всей Индии, — сказал он, — Раджа с детства слышал о Кари и хотел купить его, но хозяин слона, молодой Гопал, не пожелал с ним расстаться, хоть и был радже другом. Слон раджи, конечно, не такой умный, как тот, но и он был другом Гопала и Кари, и они все четверо много лет жили в полном согласии. Когда Кари разлучили с хозяином и плохо с ним обращались, он, как я уже тебе говорил, сбежал в джунгли. За его поимку была обещана награда, и раджа вместе со своим другом оплакивал красу своего княжества и гордость всей Индии.

Через две недели раджа вернулся с тремя ловцами и Гопалом, хозяином Кари. Он очень радовался возможности вернуть Кари и заставил нас с отцом во всех подробностях рассказать о встрече с ним в джунглях и о том, как он нас спас. Хозяин Кари сказал, что гонец раджи застал его накануне отъезда из Индии, и он задержался в надежде снова увидеть дорогого друга. Я с удивлением глядел на этого человека, который говорил, что намерен в погоне за знаниями пересечь океан и порвать с прошлым. «Какие знания может он получить за пределами джунглей? — подумал я. — Там, вдали от Индии, что найдет он, кроме загадочных музеев, где молодежь узнает о зверях, глядя на чучела, набитые опилками?» Но на эти вопросы я не получил ответа и вскоре забыл о них, слушая рассказы о Кари и о том, как он убежал в джунгли из-за бессмысленной жестокости людей, которые едят мясо и пьют вино.

Через несколько дней мы были готовы начать поиски обоих слонов, — мы не сомневались, что слон раджи не отстанет от старого друга. Снова пришла осень, время, когда слоны перекочевывают с севера на юг. Поэтому нам нужно было идти на север, откуда они начинают свой путь к югу. Мы решили ждать там, пока не придет со своим стадом Кари, — теперь уже, наверное, вожак или, быть может, по-прежнему пария, как много месяцев назад.

У нас было три ружья, а на спину слона, на котором ловцы приехали из города, было навьючено около пятисот ярдов кожаных ремней. Итак, мы двинулись на север.

Недели через две, в первых числах сентября, мы достигли берегов Брахмапутры. Вдали, словно безмолвные белые великаны, сверкали снежные вершины Гималаев. Внизу под нами ревела Брахмапутра, а высоко в небе кричал орел. Указывая на него, Паракрам промолвил:

— Орел прекрасен, он сродни человеческому духу. Он может взлететь над землей, когда захочет, что не дано другим существам, и может спуститься куда угодно. Точно так же великие умы стремятся воспарить над миром, чтобы видеть все. Поэтому, малыш, вот уже много веков орел считается символом души.

Все эти речи, как и сам орел, были для меня непостижимы, но я с восторгом внимал каждому слову, слетавшему с уст раджи, и ни за что не сознался бы, что не понимаю его.

Пришла ночь, и, казалось, сам бог молчания слетел на горы, окутав леса, ручьи и долины таинственным покрывалом, из-под которого, словно вздохи, то нарастая, то замирая, слышалось сонное ворчание реки. Звери приходили и уходили, а слонов все не было. Раджа забеспокоился. Он решил, что слоны избрали другую дорогу. Но мой отец по-прежнему был уверен, что если они вообще пойдут на юг, то им не миновать этого места.

Вглядываясь во мрак, мы шли по шуму реки, тщательно выбирая путь, и вскоре добрались до острой скалы над ущельем, вокруг которого было много слоновьих следов, а далеко внизу мы увидели или, вернее, угадали безмолвную двигавшуюся массу, и я понял, что это идет стадо слонов. Мы следовали за ними до самого утра. Как нам это удалось, я сам не могу понять. Когда рассвело, мы убедились, что ни один из слонов не похож на Кари, и предоставили им идти своей дорогой. День за днем шли мимо нас стада, приближалась середина октября, и мы уже решили было бросить свою затею и вернуться домой. Кари как в воду канул.

Разочарованные, двинулись мы вдоль реки по следам слонов. Вскоре труднопроходимая чаща осталась позади, и мы вступили в менее опасную часть джунглей. Там мы набрели на чудесную поляну и, решив поймать нескольких диких слонов, соорудили огромную изгородь из всяких деревьев с сочными ветвями, которые любят слоны, а между ними поместили западни — обыкновенные, замаскированные листвой арканы, которыми можно захлестнуть ногу слона. Шагах в пятидесяти мы привязали концы арканов к толстым деревьям. Дни шли за днями. В середине ноября появилось, наконец, стадо слонов. В это раннее утро они казались черными, как эбеновое дерево, и двигались тихо, как облака в небе.

Вскоре слоны приблизились к нашей изгороди, где между деревьями лежали петли арканов. Впереди шел большой слон, за ним слонята, потом слонихи, потом опять слон. Они начали ощипывать молодые побеги — сперва издалека, вытягивая хоботы и не наступая на петли, но постепенно подходили все ближе, ближе, и мы, стоя у деревьев, к которым были привязаны арканы, чтобы в случае нужды затянуть петли, затаили дыхание, так что слышали биение собственных сердец. Вдруг один из слонов пронзительно затрубил, и все стадо замерло. Потом слоны попятились; и я слышал, как глухо терлись один о другой их бока. Теперь они трубили отчаянно, словно от боли; вот среди них показался слон с отметиной на лбу.

— Это Кари, — прошептал отец, который стоял между мной и Гопалом, хозяином Кари. И он не ошибся, — Глядите, — продолжал он, обращаясь к Гопалу. — Ваш слон все еще пария и поэтому идет в самом хвосте. Что он теперь замышляет?

Раджа тоже увидел Кари, хотя был гораздо дальше от слонов, и подал нам знак, что узнал его. Мой отец, Гопал и я залезли на дерево и оттуда следили за Кари. Он быстро оттеснил всех слонов от деревьев, под которыми были скрыты ловушки. Старый вожак поднял было хобот, чтобы сорвать ветку и отправить ее в рот, но Кари так ударил по нему, что хобот вожака сразу опустился. Со злобным урчанием вожак отступил и нацелился бивнем на Кари. Кари тихонько взвизгнул, словно хотел сказать: «Разве ты не видишь, что здесь западня?» Тогда вожак громко затрубил, и все стадо, словно черное облако, гонимое сильным ветром, метнулось назад. Кари подошел к деревьям, оборвал ветку с одного, потом с другого, не прикасаясь к ременным петлям. Слоны снова подались вперед. Кари предостерегающе затрубил, но они не остановились. Кари затрубил опять, но вожак словно не слышал этого. Видимо, гордость его была уязвлена. Он не мог допустить, чтобы этот молодой пария запугивал стадо, а потому пошел вперед, невзирая на предупреждения Кари, и ремень затянулся на его ноге, как нитка на пальце играющего ребенка. Вожак пронзительно затрубил, а Кари взглянул на него почти с усмешкой. Остальные слоны обратились в бегство. Остался старый вожак с бивнями длиной чуть ли не в семь футов, — он трубил что было мочи, взывая о помощи. Мы не слезали с дерева, боясь, что он бросится на нас, — аркан захлестнул только одну ногу. И, представьте себе, Кари направился прямо к нам. Он шел вдоль ременного аркана, привязанного к толстому дереву, на котором мы прятались. Как только он дошел до дерева, его хозяин по знаку моего отца спрыгнул прямо ему на спину. Кари вздрогнул. Он готов был подняться на дыбы, но что-то удержало его. Мы услышали голос Гопала, заговорившего с ним каким-то удивительным тоном, в котором звучала почти мольба.

— Брат мой, брат мой, наконец-то я нашел тебя. О Кари, Кари, слон мой!

Кари замер на месте. Дрожь пробежала по его телу, словно он был в лихорадке. А позади него все еще трубил огромный старый слон, и хозяин Кари сказал нам:

— Слезайте с дерева. Не бойтесь.

Когда Кари увидел нас, он испугался и бросился прочь, унося Гопала. Джунгли вмиг поглотили их обоих. Мы не знали, как быть, но, подумав немного, отец и Паракрам решили, что лучше всего остаться на месте, разбив лагерь около ловушки, в которую попался дикий слон, и подождать несколько недель, пока он не привыкнет к нам. Нечего было и думать тащить за собой этого гиганта, пока он сам не покорится; к тому же мы надеялись, что Гопал, справившись с Кари, вернется сюда.

Через день или два мы с удивлением увидели, что к нам как ни в чем не бывало вернулся слон раджи. Встретился ли он с Кари или нет, мы не знали, но похоже было, что он шел вместе с ним в хвосте стада, а после поимки вожака бродил здесь же поблизости. Мы прождали неделю, а о Кари и Гопале не было ни слуху ни духу. Еще через неделю Паракрам сказал:

— Видно, слон убил Гопала. Какое ужасное несчастье!

— Во всем виноват я, ваше величество, — сказал отец. — Но мне не верится, что это могло случиться.

— Что же нам делать? — спросил раджа.

— Ничего, о мой повелитель! Тут ничего не поделаешь. Если Гопал не вернется еще через неделю, придется нам взять дикого слона и ехать в город.

Мы молчали, понимая, что, если наш друг не вернется теперь, значит, он почти наверняка погиб.

Наступил вечер. Взошла луна. Около полуночи я дежурил у костра. Все остальные спали в палатках. Вдруг рядом со мной появилась какая-то тень. Я буквально окаменел от страха, но откуда-то сверху послышался шепот:

— Не бойся, мой маленький друг, это мы с Кари.

Я решил, что мне во сне пригрезился голос умершего, но, благодарение богу, то был не сон, а явь. Я слышал, как радостно затрубил слон раджи, и знакомый голос Гопала продолжал:

— Мы кружили здесь каждую ночь, и я всячески старался привлечь ваше внимание, но Кари стал так недоверчив, что я не мог удержать его вблизи лагеря. Только сегодня он позволил привести себя сюда.

Я разбудил отца и раджу, они тут же вышли из палаток, и мы долго беседовали у костра. Но прежде всего мы' накормили беднягу Гопала, который с тех самых пор, как мы расстались, питался только лесными плодами и орехами. Мы просили его сойти со слона, но он отказался.

— Кари в любую секунду может испугаться и снова убежать в джунгли. Единственное, что его удерживает, это привязанность к человеку, которую он сохранил, несмотря ни на что. Если я сейчас от него отойду, его уже не вернуть никакими силами. Не так ли, мучение моего сердца? — обратился он к слону, который тихонько трубил, словно просил прощения за то, в чем он не был виноват.

— Лишь сегодня он согласился прийти сюда к вам, — продолжал Гопал. — Только моя любовь привязывает ко мне его дикое сердце. О жемчужина среди слонов, — сказал он тем ласковым голосом, которым разговаривал только с Кари. — Ты никогда не раскаешься в том, что послушался меня.

Раджа заметил, что Кари очень вырос. Он был десяти футов ростом, а бивни его достигали трех футов в длину. Кожа его лоснилась черным блеском. Когда начало светать, он заволновался и вскоре унес своего хозяина назад в джунгли. На этот раз Гопал захватил с собой еду. Отец сказал:

— Кари вернется. Пока Гопал с ним вместе, его любовь все глубже будет проникать в сердце слона, и он непременно придет назад.

Отец оказался прав, но прошло целых пять недель, прежде чем Кари привык к нашему лагерю. Наконец он остался на целые сутки и после этого уже не причинял нам никаких хлопот.

Тем временем старый слон голодал в западне, но. никого к себе не подпускал. Он съел все, что было вокруг него, и теперь гордо переносил голод. При виде человека он кидался на него, натягивая ременный аркан. Мы накинули на ту же ногу вторую петлю и привязали ремень к дереву. В надежности ремней сомневаться не приходилось. До поры до времени мы могли только подъезжать к нему на наших ручных слонах, но не слишком близко. Иногда мы кидали ему большую гроздь бананов. После этого он всякий раз два дня ничего не принимал. Однако постепенно наше поведение убеждало его в том, что человек ему друг, раз он дает пищу. Вскоре мы стали приносить слону по десять фунтов бананов каждый день и всякий раз подходили все ближе. Однажды я подошел почти вплотную, так что слон мог бы раздавить меня, но он не сделал этого. На другой день отец дерзнул коснуться его хобота. Старый слон не тронул и его. Когда вернулся Кари, мы обвязали шеи слонов длинной веревкой и пустились в путь. У опушки леса слоны начали беспокоиться. Кари, видимо, был недоволен, а старый вожак стал обнаруживать признаки глухой ненависти и раздражения. На ночь их привязывали порознь. Но вот как-то раз, когда все спали, в темноте раздался отчаянный рев. Мы вскочили, зажгли факелы и увидели, что дикий слон набросился на палатку. Он убил одного из двух ловцов, спавших в ней, и рас-кидал все вокруг, как ураган раскидывает тучи. В тот же миг в свете факела появился Кари и напал на вожака. Куда бы тот ни кидался, Кари преграждал ему путь, принимая на себя удары бивней. Мы привели старого ручного слона, но от него не было толку. Он только заслонил нас от вожака, но не мог помочь Кари одолеть его.

— Придется его пристрелить, — сказал раджа.

— Не надо, — вступился Гопал. — Я надеюсь, что Кари с ним справится, и тогда уж нечего будет бояться, что он вернется в стадо, дикие слоны не примут его.

Итак, мы не стали вмешиваться в схватку; между тем бой разгорался все сильнее.

Бивни слонов сталкивались в темноте, а они тем временем старались задушить друг друга хоботами, но вскоре стало ясно, что Кари трудно одолеть старого великана, чьи бивни длиннее и толще, а сам он гораздо сильнее. Однако Кари был умнее и проворнее. Теснимый врагом, он отступал до тех пор, пока не прислонился к дереву. Всякий раз, как старый вожак нападал, дерево тряслось, словно травинка под ветром, но Кари было легче устоять. В конце концов старый слон, придя и неописуемую ярость, нагнул голову и хотел пронзить грудь Кари, но промахнулся. И тогда, неожиданно, бивень Кари угодил ему в рот. Оба они начали вертеться по кругу. Земля так и тряслась под ними. Луна зашла. Близилось утро. Старый слон терял все больше крови, но не мог освободиться от бивня Кари. Вдруг Кари сам вытащил бивень и в тот же миг ловко всадил его прямо в горло вожаку. Удар был так силен, что старый слон упал как подкошенный. Казалось, громовой удар барабана прокатился по всей округе из края в край. Кари подогнул передние ноги и наносил врагу удар за ударом, пока не изорвал ему горло в клочья. Перед ним лежал бездыханный труп. Со злобным урчанием Кари встал, затрубил и скрылся в джунглях. Когда мы подошли к старому вожаку, глаза его словно остекленели, ноги не гнулись. Над ним уже кружили стервятники — первые вестники смерти. Мы тут же взялись отпиливать его бивни, достигавшие в длину семи футов.

Кари мы ждали больше недели. Вид крови всегда приводит слона в ярость, и он старается уйти от нее подальше. Он как бы стремится очиститься от злобы и страха, вселившихся в него во время битвы, но, вновь обретя покой и собственное достоинство, возвращается назад, если только помнит дорогу, и опять становится спокоен.

Дней через десять мы возобновили свой путь. Кари догнал нас почти у самого города. Лишь тот, кто хорошо знает душу животного, может объяснить, как удалось ему нас найти. Кари подошел прямо к своему хозяину и обхватил его хоботом. Я испугался, что он убьет Гопала, но нет, это он так радовался встрече.

Перед концом путешествия раджа и Гопал стали советоваться с моим отцом. Они хотели на время оставить Кари у нас, и Гопал, подозвав слона, который стал теперь безупречно послушным, сказал ему:

— О повелитель джунглей и жемчужина среди слонов, пришла пора нам расстаться. Хочешь ли ты вернуться туда, где мы нашли тебя, или останешься пока здесь, вблизи от джунглей, с новыми друзьями — великим охотником и его сыном, постепенно привыкая к людским обычаям? Какова будет твоя воля, о Благородный Друг?

Слон неподвижно стоял перед своим хозяином, и Гопал подвел его к нам.

— Вот видите, Кари согласен остаться здесь, — сказал он. — Ему можно верить.

В следующей главе я расскажу о нашей жизни с Кари, которая была прекрасна и полна романтики.

ГЛАВА VIII Кари между городом и джунглями

Время, которое мы с отцом провели вместе с Кари, было самым чудесным в нашей жизни. Сидя на его спине, мы побывали в самых далеких и загадочных уголках джунглей, где столько сокровенных и непостижимых тайн. В лесной глухомани, где воздух недвижен, где ветер не колеблет ветви деревьев, происходят удивительные вещи. Одно из таких мест, которое Кари, видимо, хорошо знал, было в самой чащобе, где деревья росли так густо, что мешали друг другу; через эту чащу, растянувшись на много миль, бежит извилистый ручеек, и, хотя он едва достигает двух футов в глубину и десяти ярдов в ширину, немногие звери осмеливаются перейти его. Они пьют из ручья, подходя к воде, но, кроме слонов, которые двигаются бесшумно, как облака в небе, никто не переходит на другой берег, боясь плеском воды нарушить тишину. Место это так непостижимо спокойно и там такое чуткое эхо, что малейший шорох кажется ревом медных труб. Если упадет капля воды, то звон ее отражается от неба, как от изумрудного резонатора. Там живет лишь эхо да какие-то слабые отзвуки, почти недоступные человеческому слуху. Но каждое травоядное животное — каждый олень, каждый буйвол — всегда прислушиваются здесь вдвойне: к зыбкому эху и к слабому звуку, его породившему.

Кари привез нас сюда на рассвете. Каждое растение тянулось к солнцу — источнику света и жизни. Я увидел «мушик наву» — мускусного оленя, самого пугливого обитателя джунглей, у которого на брюхе помещается мускусный мешок с таким резким запахом, что его легко могут выследить хищники. Мускус еще не созрел, и олень спокойно пил из ручья. Вдруг нога его оскользнулась, и раздался отчетливый плеск. В тот же миг я увидел, как уши оленя растопырились в разные стороны. Кари, на спине которого я сидел, сделал то же самое: он прислушивался одновременно в двух направлениях, и я знал, что они с оленем ловят звук и его эхо. Серебристо-коричневая шкура оленя, искрившаяся утренней росой, вмиг исчезла. Я нигде не мог найти и следа животного, которое только что у меня на глазах пило из ручья. Слон вздрогнул и сделал несколько шагов вперед. Хрустнул сучок, и на другом берегу ручья отозвалось четкое эхо. Едва оно смолкло, как на том самом месте, где только что пил олень, появилась какая-то черная тень. Я вгляделся повнимательней — тень двигалась. Слон заворчал, тень ответила ему, я вгляделся и увидел черную пантеру. Она услышала эхо, подхватившее всплеск воды, и через мгновение была уже там. Услышав ворчание слона, она вздрогнула, и ееудивленный рык разнесся во все стороны. Без сомнения, Кари предупреждал всех о присутствии пантеры. Он стал другом и защитником слабых; в его голосе не было угрозы пантере, он только припугнул ее, чтобы робкий олень мог убежать подальше. Видимо, пантера поняла, что добыча потеряна безвозвратно, — она мягко припала к воде и тихонько начала пить. Красный язык несколько раз коснулся воды — и её уже как не бывало. Даже хищная пантера скользила бесшумно, как тень среди теней. Звуки здесь сочатся, текут, летят, падают, плывут и тонут в безмолвии.

Воцарилась долгая тишина, а потом мне почудилось, что где-то далеко, у скал, снова плещется вода — не слышно было ни хруста, ни треска веток, ни шелеста кустов, но через мгновение на другом берегу появились слоны — стадо в двадцать голов — и стали пить. Сперва один слон погрузил хобот в воду, напился и помедлил немного, потом начал пить второй, за ним третий, четвертый, пятый, и, наконец, последний напился и тоже помедлил немного. Слоны пили бесшумно, и все же каждый медлил, прислушиваясь, не нарушил ли он тишину. Потом их темные тела словно растворились в воздухе. Снова секунду или две нам чудилось легкое журчание воды у скал, которое эхо разнесло далеко-далеко, а когда оно смолкло, слонов не было уже и в помине. Я заметил, что они, когда пили, тоже слушали звуки и эхо.

Вдруг в тишине послышалось фырканье, и по треску деревьев мы поняли, что идет зверь, который не заботится об осторожности и топчет все и всех на своем пути. Кари сунул хобот в рот, а я, затаив дыхание, ждал нового пришельца. Вслед за длинной чередой оглушительных и разноголосых шумов, звучавших как разрывы бомб в стеклянном доме, появился носорог. О» спокойно напился из ручья и смело перешел через него. Видимо, он был уверен, что на него никто не посмеет напасть, и не скрывал, где он и что делает. Шумливый и толстокожий носорог не блещет умом. Я знал людей, которые убивали его, спрятавшись в траве и всадив ему в брюхо отравленное копье. Теперь, увидев этого шумного и чванного толстяка, я убедился, что убить его — пустое дело.

Вслед за носорогом на водопой слетелись птицы. Время близилось к полудню, и им нужно было напиться перед дневным сном. Голуби, соколы, дятлы бесшумно появлялись и исчезали. Только павлины вели себя не так, как все. Эти птицы подняли страшный гам, который в тишине был просто невыносим. Они выстроились-длинной шеренгой у ручья, а напившись, стали расхаживать взад и вперед большими стаями, громко лопоча что-то на своем языке. Отец шепнул мне:

— Давай напугаем хорошенько этих балбесов.

И мы разом издали павлиний крик — предостережение об опасности. В наших голосах бился и нарастал страх:

— Ке-ка! Ке-ка! Ке-ка!

Видели бы вы, как они взвились на деревья! Павлины летают очень редко, но эти подпрыгивали чуть ли не на пятнадцать футов, а услышав эхо наших голосов, которое раскатывалось по всему лесу, прыгали еще выше, пока почти все не очутились на самых верхушках деревьев. Удалились они куда скромнее, чем пришли, — право же, они не издали ни звука.

Птиц в джунглях бесчисленное множество. Есть тут и попугаи с ярким оперением, которые то и дело снуют в небе, и коршуны, которые питаются падалью, и ночные птицы, которые поют, только когда светит луна и звезды. Есть и утренние пташки, возвещающие восход солнца, и птицы, которые поют весь день, а иногда и по ночам. Есть удивительные черные дрозды, которые не поют, но издают ужасный пронзительный звук, как только завидят тигра или леопарда, и поэтому хищным кошкам приходится осторожно красться через джунгли. Крик этой птицы за много миль предостерегал нас, что близко тигр или леопард. Леопарды часто живут на деревьях, не давая бедным птицам покоя даже в их гнездах. Поэтому черные дрозды поднимают крик при виде леопарда и разносят повсюду весть о том, что леопард рыщет в поисках добычи. Но даже эти птицы, при всей их зоркости и наблюдательности, часто не замечают тигра. Хищные кошки, вынужденные постоянно таиться, ходят так бесшумно, скрываясь под густым плетением ветвей, что порой никакая птица не может их углядеть. И все-таки я на каждом шагу убеждался, что природа дала жертвам некоторое преимущество перед хищниками: запах и движение листвы выдают тигра, когда он проходит по джунглям.

Кари захотелось искупаться. За годы, проведенные в джунглях, он привык купаться сам и никогда не позволял нам мыть себя, хотя ручных слонов хозяева чистят скребницей, как лошадей. Оставив нас на дереве, он пошел к ручью. Первым делом он напился. Потом тихо сошел в воду. Вот он лег и стал тереться боками о гальку на дне, и все это без единого звука. Затем сел, выставив вперед задние ноги, как костыли, набрал в хобот воды, окатил себя с головы до хвоста — и опять ни звука, лишь журчит вода, стекающая по его спине в ручей. Мы услыхали только: «фырк, фырк, фырк!» — потом: «шлеп, шлеп, шлеп!» Кари вышел из ручья и подошел к дереву, на котором мы спрятались. А вот и супруга носорога пожаловала купаться! Муж ее уже побывал здесь, и теперь она привела к ручью свое единственное обожаемое чадо. — Самой ей лет шестнадцать, а детеныш двухгодовалый. Мамаша купала его точь-в-точь, как женщина своего малыша. Она подтолкнула его к воде, заставила лечь на спину, так что он чуть не захлебнулся, а потом подняла на ноги, чтобы вода обмыла брюхо. Наконец она сама совершила омовение, и оба они удалились.

Кари тоже отправился куда-то на поиски пищи. Мы тихонько сидели на своей ветке, обдумывая, как бы изловить носорога живьем, — раджа просил нас поймать его для зверинца. Пока мы перешептывались, тихо, как дышит во сне младенец, внизу под нами выросла черная громада. Это был дикий слон, или, вернее, слониха, потому что она не имела бивней; мы замерли, исподтишка наблюдая за ней. Она вошла в воду, искупалась, встала под нашим деревом, подняла хобот и пригнула книзу толстую ветку, чтобы вытереться листьями, как мы с вами вытираемся полотенцем. И все это совершенно бесшумно, если не считать легкого шелеста листвы, которая шевелилась, словно под легким дуновением ветра. Вытершись, она подождала немного, а вместе с ней ждали и мы. Казалось, она не собирается уходить. Но вот вернулся Кари. Они бросились навстречу друг другу и хоботы их сплелись. Кари принес большую охапку сладких стеблей. Он быстро сунул охапку в рот слонихе и ласково потянул ее за хобот, словно говоря: «Здесь на нас смотрят люди. Пойдем побудем наедине».

Они исчезли так же бесшумно, как и появились. Отец сказал:

— Пожалуй, нам лучше слезть с дерева и идти домой.

— Но ведь до дому целых две мили, — возразил я. — Разве мы успеем добраться туда засветло?

— Не сидеть же здесь всю ночь. Странные вещи творятся в этих краях, такого я нигде не видывал.

Едва мы слезли на землю, как вокруг нас в траве раздались странные шорохи. Отовсюду слышались мягкие прыжки, мы чувствовали, что какие-то звери крадутся в зарослях. Все это было так необычно. А знаете почему? Прежде здесь не ступала нога человека. Пока мы сидели на спине слона или на дереве, наш запах держался наверху, и нас никто не замечал. Но теперь все узнали, что пришел человек, которого в джунглях боятся больше, чем тигра. Послышался вой, который пронесся по джунглям из края в край, и эхо, подхватив его, завыло на тысячу голосов.

— Делать нечего, — сказал отец, — лезем обратно и подождем Кари.

Взбираясь на дерево, мы услышали, или, скорее, почувствовали, легкий шелест, словно бы какое-то растение вдруг вылезло из земли: это тихо подкрался тигр. Тотчас же появился и Кари — он не бросил нас ради своей новой подруги! Тигр сердито заворчал на него: «Так это ты привел сюда людей? Мне это не по вкусу».

Слон высоко поднял хобот, как бы отвечая: «Да, они здесь, на дереве, но тебе нет до них никакого дела».

Тигр все так же сердито спросил: «Значит, они твои друзья?»

Слон пригнул книзу ветку дерева, что означало: «Да. А потому лучше убирайся, покуда цел».

Тигр ушел. Кари затрубил, мы спустились к нему на спину, и ой повез нас домой в деревню.

На другой день мы повели Кари в город. Там нам пришлось с ним нелегко. Он не любил толпы, не любил городского шума и даже не обрадовался своему другу Гопалу, который пришел с ним поздороваться. Он угостил Кари бананами, орехами и всякими другими лакомствами, но слон только поднял хобот, желая сказать: < Все это ни к чему. Мне здесь не нравится. Пойдешь ты в джунгли вместе со мной или мне вернуться туда одному?»

Мы договорились об облаве на носорога и через несколько дней собирались пуститься в обратный путь с материалом для огромной клетки-ловушки.

Раджа объявил жителям города, что из джунглей прибыл некогда знаменитый слон, его не надо трогать, и Кари мог приходить и уходить, когда ему вздумается, пока мы готовили все необходимое для ловли носорога.

Признаться, я и сам не любил город, но все же мне было приятно видеть, что столько людей могут жить бок о бок и не убивать друг друга. Горожане — люди очень беспечные и грязные. Не в пример зверям, они не знают потребности в чистоте. Они не прячут свой запах, не стараются ходить бесшумно. В джунглях они не могли бы и шагу ступить — их сразу загрыз бы какой-нибудь хищник.

Однажды вечером я пошел в театр. Шла пьеса о каком-то человеке, который украл деньги, и о другом, который его поймал. Я никак не мог взять в толк, зачем человек украл деньги и почему его ловят. Иное дело — в джунглях. Там некого обворовывать, потому что никто не делает запасов, — разве только насекомые, которые, я бы сказал, помешаны на этом; скажем, у пчел всегда больше меда, чем они могут съесть, и поэтому их обворовывает медведь. Люди похожи на муравьев — те строят свои жилища даже красивее и тщательнее, чем горожане, но приходит медведь, разрывает муравейник и пожирает его обитателей. Какой во всем этом смысл? Мне казалось, что люди вечно копят деньги лишь для того, чтобы их обворовывали. Поэтому я не мог понять пьесу, которую смотрел. Говорили, что она очень драматична. Ну что же, может быть, она и была драматична для них, но не для меня. Могу сказать вам, что такое драматизм на мой взгляд. Вообразите заход солнца в джунглях. Золотисто-красный свет дрожит на недвижных зеленых ветвях; эти ветви усеяны разноцветными птицами, которые непрерывно поют и щебечут. Потом вдруг безмолвие, как огненный столб, взмывает к небесам, и птичьи голоса смолкают. А внизу, в траве, жужжат насекомые, пронизывая все вокруг на много миль, словно искорки огня. Хор их гремит все громче, все надрывнее и, наконец, обрывается — тишина сползает с зеленых завес и по корням пробирается к самому сердцу земли. Все замирает. Безмолвие окутывает джунгли. Тишина царит везде, и кажется, вот-вот разверзнется земля, и она прыгнет на вас, как чудовище в ночной тьме. Вдруг рядом какое-то движение. То ли слышится, то ли почудилось. Но вот оно уже явственней. Сердце замирает в этих леденящих тисках молчания. Раздается шорох, а вслед за ним появляется пара агатовых зрачков и морда, желтая с черными полосами. Тьма быстро сгущается. Вокруг все напряжено. Это тигр вышел из своего логова. Он издает злобный рев. Потом уходит, и напряжение слабеет. Насекомые снова заводят свой концерт. Наверху, на деревьях, царствует сон: птицы и звери в джунглях засыпают, едва смежат веки, — не то что городские жители, которые не могут заснуть на своих постелях по целым часам. Восходит луна, серебристая и нежная, открывая миру свой чудесный лик, а тигр все идет по джунглям, и ночные звуки становятся громче и громче. Вокруг горят любопытные глаза, словно целая россыпь ярких драгоценных камней. Вот это я называю драмой, этот театр природы, тут уж никто не скряжничает и не ворует.

Мне не нравился город, и я был рад, когда мы снова отправились в джунгли ловить носорога для раджи Паракрама. Гопал поехал с нами. Он скоро должен был покинуть Индию и хотел в последний раз поохотиться вместе с Кари. Слоны раджи доставили железные прутья туда, где водятся носороги, из них была построена огромная клетка. На сооружение ее ушло около двух недель, а когда она была готова, мы завалили ее лианами, ветвями и молодыми деревьями. Начинали мы в полдень, а кончали работать около трех часов, и носороги знали, что люди приходят сюда, но никогда не задерживаются здесь слишком долго. Вскоре ловушка была готова, и мы положили в нее сочные стебли, которые носороги особенно любят. Два или три дня прошли тихо, а потом я потерял счет времени. Кари уходил и возвращался, когда ему вздумается, и никто не докучал ему. Как я уже говорил, хозяин Кари не расставался с ним. Однажды Гопал последовал за ним, а когда вернулся, то сказал, что с ним произошло удивительное приключение. Но нам не терпелось поймать носорога, и мы не хотели слушать. Прошла неделя, и как-то на исходе ночи мы услышали шум и какое-то рявканье. Мы сразу поняли, что носорог попался. Когда в серебристо-зеленом блеске зари медленно ожил окружающий мир, приобретая привычные очертания, мы увидели в клетке носорога; рядом под деревом стоял Кари. Носорог отчаянно пытался вырваться, но всюду натыкаясь на железные прутья, он бил копытами и яростно храпел. Торжествуя, мы слезли с дерева и стали разглядывать своего пленника. Это был настоящий гигант — он имел десять футов в длину и около четырех футов и семи дюймов в высоту. В клетке едва хватало для него места. При виде нас носорог пришел в неистовство. Он злобно стучал ногами и что было сил кидался грудью на железные прутья. Птицы с деревьев возвестили лесу, что случилось нечто ужасное.

— Мне все это не нравится, — заметил Гопал.

— Почему? — удивился я.

— Ты не знаешь моего брата Кари, — коротко ответил он.

Я попросил его объяснить, в чем дело.

— По выражению его глаз я вижу, что он считает низким так коварно ловить бедных зверей.

Кари стоял в стороне и смотрел на носорога.

— Ты прав, о мудрый друг благородного слона, — сказал мой отец, — Мне кажется, Кари разгневан, и нужно что-то предпринять, пока он в бешенстве не растоптал нас всех.

— С ним уже однажды было такое, когда люди обидели его: он убежал в джунгли, сметая все на своем пути, — сказал Гопал. — Конечно, этот носорог нужен для зверинца раджи. Но поймать его надо было как-то иначе. Кари этого не потерпит. Я вижу по его глазам, что он думает: «В городе пусть люди живут по-своему, а в джунглях свои законы»… Глядите! Что это он делает?

Кари начал боком толкать клетку, и разъяренный пленник ударил его своим острым рогом. Кари, громко затрубив, обругал его, и носорог на время притих. Кари отступил, снова подошел к клетке, бросился на нее. «Бум! Бум!» — вылетел один прут. «Бум!» — отлетел второй, и не будь в клетке тяжеленного носорога, она бы перевернулась.

— Скорей на дерево! На дерево! — закричал отец. — Кари совсем обезумел. Берегитесь!

Снова и снова бросался Кари на клетку, пока не разнес ее на куски. Носорог, у которого была изуродована челюсть, выскочил наружу как бешеный и скрылся в джунглях. Искореженная клетка тоже недолго простояла на месте. Кари швырял и топтал ее до тех пор, пока от нее не остались лишь мелкие обломки. Потом он подошел к нашему дереву и громко затрубил. Отец сказал мне:

— Слезь на землю. Дотронься до его хобота, а потом сядь ему на спину. Он успокоится.

Но у меня не хватало духу сделать это. Тогда друг и хозяин Кари сказал:

— Если он вне себя, то может убить кого-нибудь, а раз так, пусть лучше убьет меня. Я вскормил его своими руками, и если ему нужно убить человека, чтобы облегчить душу, я готов. Люди виноваты во всем. Люди обидели его. Так пусть же во искупление этого будет принесена человеческая жертва. Я отдаю ему свою жизнь.

С этими словами Гопал спрыгнул прямо на шею Кари. Кари опустился на колени, Гопал соскочил на землю и встал перед слоном. Кари обхватил Гопала хоботом и притянул к себе. Я подумал, что он хочет задушить его, но все обернулось иначе. Кари был весь покрыт потом — на его шее хлопьями выступила белая пена, и мы чувствовали, что он зол на весь мир. Осторожно ступая, он подошел к ручью, положил своего хозяина на берег и, набирая хоботом воду, стал лить ее себе на голову. Это охладило его. Тогда Кари принялся поливать водой Гопала. Целых два часа плескались они в ручье и снова стали друзьями. Наконец они вышли из воды, и Гопал сказал:

— Вернемся в деревню, мне пора уезжать.

Мы поспешили в деревню и сообщили радже о своей неудаче.

А через месяц пришло время разлуки, и мы с Кари отправились в город, чтобы он простился с хозяином. По приказу раджи мы привели слона во дворец, где Гопал уже ждал нас.

Мы с отцом очень удивились неожиданному приказу раджи и боялись нагоняя за неудачу с носорогом, но я вскоре забыл страх, восхищенный пышностью и великолепием дворца. Дом среднего индийца обставлен бедно, и я никогда не видел подобной роскоши.

Гопал вышел нам навстречу и, ласково обхватив рукой хобот слона, сказал ему:

— Пусть Хари будет тебе младшим братом и займет мое место в твоем сердце.

Тем временем вышел раджа и промолвил:

— А я, Кари, дарю тебе свободу. Можешь приходить в город или деревню и уходить в джунгли когда хочешь. С этого дня никто не посмеет тобой командовать. Ты свободен!

Потом раджа повернулся к нам и сказал моему отцу:

— Я послал за тобой, о мудрый охотник и отец мудрого сына, чтобы назначить тебя на должность, для которой долго не мог найти достойного человека. Ты будешь моим придворным лесничим, хозяином всех джунглей, отныне я отдаю их тебе и твоему сыну. Ты будешь повелевать моими слонами и станешь уже не слугой, а моим вассалом. Я возвращаю тебе и твоему сыну звание раджпута и право пользоваться всеми привилегиями своей касты.

Отец пал ниц перед раджой. Ослепленный блестящей возможностью командовать слонами раджи — такой чести обычно удостаивались лишь придворные советники, — я был вне себя от радости. Я бросился на землю рядом с отцом, выражая, по восточному обычаю свою бесконечную благодарность, но раджа велел нам встать и сказал, обращаясь к Гопалу:

— Друг мой, час настал. Прощайся с Кари!

Гопал воскликнул:

— О Кари, благородное сердце, людей нужно еще учить справедливости, и, хотя они гордятся своей цивилизацией, им нелегко внушить, что за зло надо воздавать не злом, но любовью. Ты не слон, о мой Кари, ты воплощение справедливости!

Кари подхватил Гопала хоботом, посадил его к себе на спину и направился к городским воротам. Его не было целые сутки. Когда, простившись с Гопалом, он вернулся один, мне показалось, что в глазах у него стояли слезы. Он бросился ко мне и ласково обнял меня хоботом, как бы говоря: «Дружок ты мой!»

С той поры мы с Кари виделись часто и пережили немало приключений в джунглях. И все это время меня не покидала мысль, что Кари — живое воплощение справедливости и дружбы. Люди и животные — не враги, а родственные друг другу души, и если люди станут братьями, то когда-нибудь и животные тоже станут братьями людям. И еще одному меня постоянно учил Кари: тот, у кого в душе нет ненависти и страха, не вызывает этих чувств и у других, а поэтому ему никто не страшен. Начало всего — в собственном нашем сердце. Кто сам не очистился от страха и ненависти, не вправе ожидать любви от других. «Будь честен и ничего не бойся» — таков девиз джунглей. Кари ушел от людей, потому что в душах их жил бесчестный страх, но вернулся, поверив, что некоторые из них достойны его любви. Он стал жить с нами, вольный поступать как ему вздумается, и привязывала его только одно — наша любовь.

СИРДАР, СЛОНОВЫЙ ВОЖАК

ГЛАВА I Как был выбран вожак

Несмотря на молодость Сирдара, слоны без колебания выбрали его своим вожаком. Конечно, это нарушало их обычаи. Но ничего другого не оставалось — слишком большая беда грозила всем.

Сирдар спас слонов не только от неволи, но и от смерти, а они, из благодарности и уважения к его мудрости, доверили ему руководство своим стадом. Никогда еще, с давнишних времен, слон в тридцать лет не удостаивался этой чести. Самые старые слоны не помнили вожака моложе пятидесяти лет от роду. Но и они решили: «Что ж, Сирдар молод годами, зато стар разумом». С давних времен принято говорить, что со слонами случаются самые необычайные вещи. А те события, после которых Сирдара избрали вожаком, были поистине необычайны.

Однажды ранним утром слоны почуяли своего извечного врага — человека. И как ни старались они убежать от ненавистного запаха, все было тщетно. В какую сторону ни сворачивали слоны, всюду их подстерегал человек. Они были окружены. Все они, от мала до велика, тянули хоботы на восток, на запад, на юг, ловили хоть дюйм чистого воздуха, где не пахло бы людьми. Но, увы! Напрасные надежды. Что тут делать? Куда бежать, где искать убежища и защиты? Их старый вожак, проживший на свете девяносто пять лет, решил идти на север. Это грозило смертью, но они повиновались, как солдаты повинуются своему генералу. Все понимали опасность — всего в миле к северу начиналась открытая равнина. Как спастись там от врагов, они не знали. Но приказ вожака — закон для всех, и они побежали туда, куда он их повел. Нужно было спешить, а потом уж решать, что делать дальше.

Если бы старый вожак поднял хобот повыше, футов на пять от земли, он знал бы, что на севере тоже люди и, кроме того, огромная западня — «кхедда». Охотники хотели направить стадо на север, в ловушку. Все они сидели на деревьях, и ветер нес их запах так высоко, что «хати» — слоны — не могли его учуять. Двигаясь на север, стадо шло прямо в западню. Опытные охотники со всей Индии съехались сюда — в этом году они намеревались изловить всех самцов в стаде. Они залезли на деревья, чтобы удобнее было целиться слонам в головы. Слоны об этом не знали. У охотников было две цели: они хотели взять большую часть стада живьем и убить тех слонов, которым удастся избежать западни. А так как у слонов в стаде Сирдара были самые лучшие бивни, стрелкам не терпелось начать охоту.

Сидя на деревьях, они поняли, что добудут множество слоновой кости, так как видели у многих слонов «данты» — клыки — длиннее пяти футов, а у вожака были чуть ли не семифутовые бивни — таких теперь нигде не сыскать. Кончался последний год перед запрещением в Индии охоты на слонов, а поэтому стрелки и ловцы приготовили самое беспощадное оружие. Каждый из них решил так: раз через неделю вступает в силу закон, запрещающий убивать слонов, надо настрелять их как можно больше. Парижские, нью-йоркские и лондонские фирмы, закупавшие в Индии слоновую кость, щедро снабдили охотников деньгами и самыми лучшими ружьями. Эти люди стремились перебить лучших слонов не потому, что любили убивать, — просто им нечего было есть и приходилось как-то зарабатывать себе на хлеб.

Когда стадо подходило к равнине, Сирдар, который шел позади, предостерегающе затрубил. Он издал короткий тревожный звук. Вожак презрительно фыркнул, что означало: «Этому желторотому наглецу, который плетется в хвосте, надо задать хорошую трепку. За мной! Вперед!»

Не успели они сделать и шагу, как отчетливо послышалось: «Канк кон!» — «Знайте, люди впереди вас, люди сверху, поворачивайте назад, бегите!»

Неповиновение Сирдара привело вожака в ярость, и он взревел: «Тонк!» — «За мной!» Но вслед за этим страх сковал все его тело. Вскинув хобот высоко вверх, чтобы затрубить в полную силу, он не только почувствовал запах человека, сидевшего на дереве прямо над ним, по зацепил его за ногу и сбросил на землю. Это было ужасно! Слон стал топтать ненавистного врага, яростно вертясь на месте. При этом он трубил: «Хрон хан громм!» — «Спасайтесь, спасайтесь, здесь человек!» В тот же миг охотник с соседнего дерева выстрелил и попал ему прямо в ухо. Рана была смертельна. Сраженный гигант повергся на землю. Но он не умер в безмолвной покорности, а, собрав угасающие силы, постарался спасти тех, кто шел за ним. Умирая, он протрубил: «Гхум гхум!», что означало: «Следуйте за Сирдаром!» Так погиб славный вождь. Погиб не жалким рабом, а господином.

Тем временем Сирдар, который видел людей на деревьях, старался увести стадо в джунгли, подальше от опасности. Теперь все слоны бежали за ним на юг. Выстрелы гремели позади и прямо над их головами. Слоны валили деревья на своем пути. Они сметали все препятствия, и шум их бегства заглушил все остальные звуки.

Сирдар не чувствовал волнения и страха. Благодаря этому он сумел спасти от западни почти всех слонов. Он спешил все вперед и вперед. С каждым шагом противный запах человека становился все сильнее, но он бежал на юг и ревел, трубил, рычал. «Вперед, вперед, прямо на людей! Смерть этим убийцам!» — твердил он себе и своим друзьям.

И случилось настоящее чудо. Слоны прорвались через шеренгу загонщиков, которые проворно, словно белки, залезли на деревья.

«Вот они каковы, эти люди, — подумал Сирдар. — Они бегают на двух ногах быстрее, чем мы на четырех. Но до чего же, оказывается, легко их испугать!»

А еще через полчаса слоны скрылись в глубине джунглей, где никогда не ступала нога человека. Едва опомнившись, они, повинуясь инстинкту, пошли к ближнему озеру и искупались в нем.

Стадо не могло оставаться без вожака, и, собравшись под высоким деревом, слоны выбрали Сирдара, молодого слона, который спас их От смертельной опасности. Разве старый вожак не приказал: «Следуйте за Сирдаром»? Этого было вполне достаточно. «Мы обязаны ему жизнью и свободой, пусть же он будет нашим вождем. Канк, канк, канк!» — решили они. После выборов они принесли клятву верности Сирдару, который был скорее смущен, чем рад этому.

ГЛАВА II Сирдар размышляет

Когда Сирдара выбрали вожаком, он ушел, чтобы в одиночестве поразмыслить о будущем. А так как будущее нельзя отделить от прошлого, он перенесся мыслями на несколько лет назад.

Прошлое вспомнилось ему потому, что, будь оно иным, вся судьба его сложилась бы иначе. Из слонов своего стада он один хорошо знал человека. Когда ему было всего девятнадцать месяцев от роду, его отца убили охотники за слоновой костью, а мать поймали и заставили работать в тиковой роще на лесопромышленную компанию. Вместе с ней стал рабом человека и Сирдар. И теперь, бродя вокруг озера далеко в джунглях, он перебирал в памяти три года, проведенные в неволе. Ему вспомнилось, как он и его мать попали в ременные петли, как они ничего не ели больше двух недель и, наконец, изнемогая от голода и усталости, подчинились насилию ради пищи. Слоны, умирая от голода, покоряются первому, кто их накормит. В этом отношении они не далеко ушли от некоторых людей.

Человек, который накормил Сирдара и его мать, стал их погонщиком. Сирдар все еще помнил, как вздрогнул он, когда погонщик в первый раз дотронулся до его хобота. Это было нестерпимое унижение. Двуногое существо, ничем не лучше обезьяны, похлопало по хоботу слона! Но Сирдар и его мать были так голодны, что во всем подчинились человеку, только бы он дал им еды, побольше еды, — веток, риса или сена, все равно! Муки голода жалили их, словно тысячи змей.

«Но, благодарение богам слоновьего племени, в неволе я узнал, каковы люди и их дела, — думал он. — Не знай я их так хорошо, мне не заметить бы их на деревьях сегодня утром. Им не удалось меня перехитрить, потому что я знаю все их повадки. Люди прячутся на деревьях, как обезьяны».

Потом ему вспомнился запах человека и его жилища. Когда человек доволен и ничего не боится, он пахнет, как дерево, — приятно и привлекательно; если же он сердится или боится — ведь злоба и страх так часто неотделимы друг от друга, — от него пахнет мертвечиной. Гак бывало всегда, когда погонщик чувствовал страх, и это приносило слонам немало страданий. Он колол их анкусом, изо всех сил бил каблуком по голове за ушами. Представьте себе, что кто-нибудь неожиданно ударил вас по голове. Так человек наказывает слонов за малейшую ошибку. Вот какая это была жизнь! Наконец терпение у них лопнуло, и мать с Сирдаром решили убежать в джунгли. Конечно, они не могли предусмотреть все — на это у них не хватило бы ума. Но они повиновались инстинкту, и все прошло как по продуманному во всех подробностях плану.

Однажды погонщик отправился со своими слонами далеко в джунгли. Там он заставил их не только таскать бревна на опушку, куда могли подъехать волы, но и аккуратно укладывать их на повозки ровными штабелями. Представьте себе бревна весом в тонну каждое, которые надо сложить друг на друга, точно спички в коробку. Если какое-нибудь бревно торчало из штабеля, мать Сирдара упиралась в него лбом, он становился позади нее, и они вдвоем что было сил толкали бревно. Лоб слонихи был покрыт глубокими ссадинами, а у Сирдара ныла шея, но они нажимали до тех пор, пока не задвигали бревно на место.

За всякую провинность погонщик больно бил их по головам. Иногда он вонзал в шею слонихи острый анкус. В этот мартовский день, укладывая бревна, они вытерпели немало побоев, и джунгли неодолимо влекли их к себе. Повсюду звучали ликующие голоса весны.

В ветвях кричали и распевали птицы, рассыпая вокруг тысячи соблазнов. Колдовское очарование леса тревожило их глаза, уши, западало в самое Сердце.

Цветы пленяли своим запахом. Орхидеи, большие, как кленовые листья, роняли пыльцу, которая летела им в ноздри. Листья лотоса, каждый величиной с ухо слона, лежали на серебристых озерах, словно изумрудные плошки. А цветы лотоса, огромные, как луна, наполняли воздух пьянящим ароматом. «Лето все ближ-же, ближ-же!» — жужжали золотисто-черные пчелы, перелетая с цветка на цветок. Каждое дерево, каждый куст, с которых они срывали листья, истекали соками. Природа нашептывала им в истерзанные уши: «Бегите, бегите на волю! Пусть этот человек сам складывает бревна. Вокруг дремучие леса: в какой-нибудь миле к востоку ему никогда не найти вас. Бегите!» «Ку-ку! Ку-ку!», — кричала кукушка, откладывая яйца в чужое гнездо. «Тиа-та, тиа, тиа, тиа-та», — высвистывал дрозд серебристым чарующим голосом. «В путь, в путь, в путь», — шептал ветер. Кто устоял бы перед таким искушением? Весна звала их к себе… Весна…

Тут погонщик сделал непоправимую глупость. Когда мать Сирдара хотела сорвать и съесть ветку, он плюнул ей прямо на хобот. Слониха пронзительно затрубила и рванулась вперед, повалив своим израненным лбом большое дерево. Погонщик, сидевший на ней, глубоко всадил в нее свой анкус, но она не остановилась, а побежала еще быстрее. Погонщик ударился головой о толстую ветку и мертвый свалился на землю. Сирдар, бежавший следом, переступил через его труп. Слониха неслась вперед, увлекая за собой Сирдара. С тех пор прошло много лет, и теперь Сирдар даже не помнил, переступил ли он через упавшего человека. Он помнил только, как весна подгоняла его: «Вперед, вперед, вперед!» Даже трава под его ногами твердила: «Ты свободен, свободен!» И Сирдар понял, что он и его мать в самом деле свободны.

После побега они целых три года жили вдвоем. За это время мать передала сыну все, что знала сама о людях, животных и растениях. Звериные дети ведь не ходят в школу, их всему учит мать, и жизнь у нее поэтому очень нелегкая. На четвертом году к ним присоединился большой слон с длинными бивнями, который стал отчимом Сирдара; он был весь покрыт шрамами и другими следами былых побед. Он и в самом деле не раз бывал победителем. Каждый слон должен сражаться за свою подругу. Увидев его рубцы, которые были знаками доблести, Сирдар понял, что этот слон в самом деле достоин занять место его отца.

Старый боец оправдал его ожидания. Он научил Сирдара всему, что знал сам: всем движениям хобота, всем ударам бивней. Через два года, когда родилась маленькая сестренка, Сирдар ушел из семьи. Теперь он бродил один, искал себе товарищей. За это время ему не раз довелось встретиться с человеком, — и с каждой встречей у него прибавлялось опыта и ловкости. Со временем он узнал, что человек часто залезает на деревья. Сидя на дереве, он может без малейшего риска для себя причинять слонам всякое зло. Человек для него был теперь связан с деревом. Поэтому он все время чутко поводил хоботом в стороны, как все слоны, и часто поднимал его на целый ярд над головой. Он никогда не подходил туда, где росло больше двух деревьев, не удостоверившись прежде, что от них не исходит запах, который приносит с собой человек.

Эта привычка, приобретенная в юности, теперь помогла ему обнаружить человека в джунглях. «Сегодня утром я перехитрил человека, — думал он. — Слава богам, которые оберегают слонов, в детстве я приобрел очень полезную привычку. Грант! Что это? Ах, да, это стадо зовет меня. Вспоминая прошлое, я забыл о настоящем. Гхонта!»

Этот звук означал: «Сюда!» И все слоны, как дети, послушно подошли к нему. Став во главе стада, он повел их. Так Сирдар начал свою долгую и трудную миссию вожака.

ГЛАВА III Друзья и враги слонов

Пока слоны шли к истокам реки Брахмапутры, где весна только началась, Сирдар постепенно начал разбираться в отношениях между своими сородичами и другими животными. Отношения с буйволами у слонов неизменно дружеские. В этом нет ничего удивительного — им постоянно приходится жить бок о бок. Молодые слоны и буйволы часто играли друг с другом. Слонята первыми весело кидались вперед. Буйволята не оставались в долгу: они выставляли вперед рога и сами переходили в наступление. Тогда слонята притворялись испуганными и мчались к своему стаду. Так, бегая взад и вперед, резвился молодняк. Иногда какой-нибудь слоненок проводил хоботом по спине буйволенка от головы к хвосту. И странное дело: буйвол стремительно прыгал в сторону — оказывается, он боялся щекотки!

Кроме буйволов слоны очень любят оленей и антилоп. Завидев испуганную антилопу, стадо всегда останавливалось, чтобы помочь ей спастись от опасности. Присутствие слонов пугало тигра или другого хищника, преследовавшего беглянку. Следить за этим входило в обязанности вожака.

Вскоре Сирдар понял, что долг его состоит не только в том, чтобы слоны могли спокойно пить, есть и отдыхать. Не только собственное спасение, но и защита слабых от сильных — священный обычай слонов. Ответственность за соблюдение этого обычая лежит на вожаке. А поэтому вожак слонов не только властитель, но и жрец своего стада.

Однажды слоны столкнулись с разъяренным тигром. Дело грозило принять неприятный оборот. Вот как все это случилось. Молодой тигр гнался за оленем. Спасаясь, олень бросился к ближней реке. Тигр преследовал его по пятам. Слоны по запаху знали, что олень, который был весь взмылен, боится. Они сказали друг другу: «Этот олень в страхе, и ему не уйти. От страха зверь теряет рассудок, а это — верная смерть». Огромный хищник все ускорял прыжки, вот уже расстояние между ним и оленем сократилось до двадцати футов или даже еще меньше. Тигр знал, что настал решающий миг, и приготовился к последнему прыжку. Он рычал, чтобы парализовать оленя своим страшным голосом. Но тут он увидел прямо перед собой слона. То был Сирдар, который, идя во главе стада, случайно очутился на его пути. Тигр сгорал от нетерпения. Вместо того чтобы остановиться и пропустить слона, он сделал прыжок. Сирдар был поражен его наглостью. Если бы не другие слоны, он мог бы попятиться и дать тигру настичь оленя, но долг вожака повелевал ему не двигаться назад. Он ждал, твердый и непреклонный. Казалось, тигр вот-вот повиснет у него на шее и вцепится ему в левое ухо и в глаз. Но слон проворно опустился на колени. Тигр перелетел через него и упал на землю. Прежде чем он успел опомниться, Сирдар встал и занес над ним переднюю ногу. Воя от ужаса, хищник бросился прочь быстрее всякого оленя.

Тем временем олень успел добежать до реки. Он притаился. Из воды торчал только его нос да кончики рогов. Бурная река смыла с него пот и запах страха, и тигр своим слабым нюхом уже не. мог его учуять. Хищник снова и снова нюхал воздух, но напрасно. Пристально осматривая реку, он не разглядел сквозь камыши кончики рогов оленя. И вдруг ужас охватил его. Повернув к лесу, он увидел, что на него стеной надвигаются черные громады. Что делать? Они приближались шаг за шагом, сотрясая землю. Как спастись? С каждым мгновением слоны подходили все ближе. Теперь уже сам тигр растерялся. Но всякий знает, что тигр, как и лев, — храбрый зверь. Он молнией набросился на Сирдара. Однако слон был наготове. Кончик своего хобота он засунул в рот. Бивни его были выставлены вперед. Мгновение, и, встав на задние ноги, он на лету пронзил бивнями тяжеловесного хищника. Не сводя глаз со страшных челюстей врага, он ловко стал на все четыре ноги. Потом опустился на колени и стряхнул тигра на землю. «Хунха!»— взревел тигр. Издав этот предсмертный рев, он сразу весь обмяк. Мускулы его ослабли, шкура задрожала, а голова запрокинулась назад. Его топазовые глаза медленно подернулись пеленой смерти.

Видя, что опасность миновала, олень выплыл на берег и побежал догонять свое стадо, от которого поневоле отбился. Слоны знали, что олени спускаются с Гималаев, где они зимовали в заснеженных предгорьях. Олени перекочевывают в горы осенью, и там у них рождается потомство. Как только малыши обучатся бегать, стада уходят со снежных склонов искать весеннюю травку, так как растущему молодняку нужен хороший корм.

Сирдар тем временем пошел купаться. Смыв с себя следы недавней схватки, он вернулся на берег и повел слонов дальше к северу. Каждый день они проходили все новые места и видели много необычайного. Но ни одна из встреч не была столь волнующей, как встреча с кровожадным тигром,

ГЛАВА IV Весенние пастбища

На севере Индии много засохших деревьев. Слоны видели, что футах в двух от земли кора с них содрана аккуратным кольцом, порой так глубоко, что даже древесина рассечена, и ток соков прервался. Кто же погубил деревья? Оказывается, это олени. Когда у оленя вырастают рога, он начинает тереться ими о деревья. Острые и твердые края рогов сдирают кору. Иногда, счищая с рогов бархатистую кожу, он трется о дерево до тех пор, пока не сдерет кору, по которой движутся соки. Дерево гибнет. Так уж устроила природа, чтобы деревья не слишком разрослись. Она же предопределила тиграм пожирать оленей, чтобы и олени не слишком расплодились.

Семена растений летят по ветру и попадают в плодородную почву. Когда они пускают ростки и дают всходы, олени поедают их пышную зелень. Вслед за тем приходит тигр за своей добычей — оленем. А тигра в конце концов убивает человек, чтобы ограничить кошачью породу. Открывая книгу жизни, мы находим там много глав. В ней записано все — минералы, растения, люди, звезды. Для нас, людей, животный мир интереснее мертвой природы. А из животных любопытнее всего слоны.

Однако не пора ли устроить перекличку слоновьему стаду? Сирдар должен знать, сколько у него подчиненных и что они собой представляют. Всего в стаде шестьдесят три слона. Среди них пятнадцать слонят не старше года, одиннадцать слонов и шестнадцать слоних моложе двадцати лет. В числе остальных шесть слонов вступили в лучшую пору своей жизни — им от тридцати до семидесяти. Все они, кроме одного, женаты. Холостяка зовут Кумаром. Он и Сирдар большие друзья, а потому расскажем о нем особо. Они одних лет и многое испытали вместе. Только раз они поссорились — это случилось позже, в один из брачных сезонов. Но до этой ссоры дружбу их не омрачало ничто. Было в стаде еще десять слонов, которые в ту весну пришли на север, чтобы найти себе достойных подруг.

Так как слоновьи свадьбы никогда не проходят мирно, давайте взглянем, как завоевывают слоны своих подруг.

За те две недели, что стадо Сирдара провело на пастбищах, весна вступила в свои права, и у истоков Брахмапутры бурно закипела жизнь. Орхидеи, каждая величиной чуть ли не с десяток роз, красовались на мху, изумрудной броней одевавшем деревья. Сирень расплескивала свой медвяный аромат по ветру. Пчелы жужжали, собирая дань с цветов. Иногда они жалили даже слонов, не смущаясь их толстенной кожей. Слоны смахивали с себя пчел хвостами, как ребенок смахивает полотенцем капли воды со своего тела. Питоны, свернувшись кольцами, притаились в траве. Попугаи с криком взлетали стаями, повисая в воздухе, подобно изумрудным нитям. Обезьяны что-то лопотали, прыгая с дерева на дерево. Орлы беззвучно парили в бирюзовом небе. Откуда-то издалека доносилось ленивое рычание охмелевшего от весны тигра. По ночам разгорались битвы за пищу и самок, и невыносимый шум оглушал тишину. Совсем по-собачьи лаяли яки. Олени издавали свой громоподобный боевой клич, и им вторило эхо. Десять холостых слонов из стада Сирдара затрубили и вышли на поле битвы, чтобы вступить в бой со своими соперниками. А наверху «доэль» — индийский соловей — разливал в воздухе свои трели.

Заметьте — слон может жениться только с одобрения всего стада. Нарушив этот закон, он должен уйти. Стадо неизменно заинтересовано, чтобы достойный сочетался с достойной, и вожак принимает только сильных и здоровых слонов.

Из десяти или пятнадцати стад, которые встретились на пути наших слонов, в семи нашлись подходящие подруги. А три слона, избравшие себе жен, которых никто не одобрил, ушли вместе с ними.

Все обошлось без споров, без бурных сцен. Те, которые сделали плохой выбор, молча ушли. Любовь оказалась сильнее привязанности к своему племени, и, подняв хобот в знак приветствия Сирдару и его друзьям, они исчезли во мраке джунглей.

Но женитьба тех, чьи избранницы были одобрены всеми, проходила очень бурно. Не один раз их гнали прочь соперники из стада невесты. Наконец, потеряв терпение, молодой слон решал добиться своего. Подняв хобот, он оглушительно трубил боевой клич. И вот в ответ самый сильный слон его возраста из чужого стада трубит не менее громко, что означало: «Вызов принят».

И начинается жаркий поединок. Сойдясь вплотную, скрестив хоботы и выставив вперед бивни, они вступают в борьбу. Они беспощадно ранят друг другу бока и ноги. Бывает, что слон лишается одного бивня, но не сдается. Тем временем слониха, из-за которой проливается кровь, преспокойно срывает с деревьев веточки и лакомится ими. Но вот бой окончен, и доблестный рыцарь ведет ее к озеру, где они в первый раз купаются вместе. В воде он угощает ее лотосами. После «медового месяца», который длится всего несколько дней, слониху принимают в стадо жениха. Через несколько лет, когда она становится матерью, слоненок тоже занимает в стаде свое место. Он безупречен во всех отношениях. Ведь этот брачный отбор для того и предназначен, чтобы рождалось здоровое потомство.

ГЛАВА V Каким должен быть вожак

Так как герой нашей повести один владеет подлинными тайнами своего опыта,только он и может поведать их. Пусть же Сирдар расскажет нам о том, каким должен быть вожак стада. Давайте на время забудем о том, что мы люди, и послушаем рассказ нашего героя на его слоновьем языке.

«О любимец судьбы! О венец мудрости! Стать вожаком совсем нетрудно, ведь в нашей среде не бывает интриг. С незапамятных времен мы, слоны, избираем самых достойных и доверяем им руководить нами. Но я еще не уверен, что стадо не ошиблось во мне. Жизнь грозит ввергнуть избранника в пучину слабостей. А я, слабейший из слабых, не могу даже сказать, какой страх охватил меня, когда я удостоился этой чести. Я был преисполнен смирения. Ведь мать учила меня: «Прими честь со смирением и становись на почетное место просто, естественно, как растишь свои бивни. На поступки слона не должны влиять обстоятельства».

И все же, отдавая свой первый приказ, я чуть не задохнулся от волнения. Вообразите только, мне едва исполнилось тридцать, а я попытался затрубить звучно, как девяностолетний слон. Сердце у меня билось так сильно, что казалось, вот-вот моя толстая шкура лопнет, и оно выскочит из груди. Но боги слонов были милостивы, они дали мне силы затрубить громко и уверенно, с искусством настоящего мастера. Оглянувшись на свой народ, я вздохнул с облегчением. Все слоны, старые и молодые, построились и послушно последовали за мной, как река, текущая под гору.

Теперь я должен был вести их вперед. Они шли по одному друг за другом.

Мы всегда ходим только по одному, и на это есть много причин. Я расскажу только о двух, самых главных. Слон должен проходить сквозь зеленые джунгли так же легко и свободно, как нить сквозь бусинку. Ведь мы огромны, мы больше всех зверей на земле, нам нужно очень много места. Букашка может спрятаться всюду, а слон — только в густом лесу. Если мы развернемся длинной шеренгой, то станем ломать много веток, сучьев и кустов. Где же тогда нам прятаться? Давний опыт научил нас, что мы должны проходить по джунглям прямо, как плуг по земле. Мы прокладываем в чаще лишь одну тропу, и тогда с обеих сторон нас защищают густые заросли.

Вторая причина несколько сложнее. Вы знаете, что слон не может вертеть головой так свободно, как, скажем, осел. Наши шеи неподвижны. Мы не можем обернуться и посмотреть назад. Кроме того, есть у нас еще один, недостаток — уши у нас большие, а глаза маленькие. Если бы мы даже могли повернуть головы, уши все равно помешали бы глазам видеть.

Итак, тыл — наше слабое место. Только хобот помогает нам его защищать. Этот нежный орган, состоящий из одних мышц и покрытый твердой, морщинистой кожей, мы закидываем назад и чуем врага, если он угрожает нам оттуда. Вот почему наши хоботы всегда в движении.

Чтобы защитить свой тыл, стадо не должно идти развернутым строем: в этом случае опасность сзади будет угрожать не одному, а сразу многим. Поэтому мы и ходим в один ряд; хоботы защищают нас со всех сторон, от головы стада до хвоста. Если один слон почует врага, он сразу даст знать об этом идущему сзади, а тот передаст дальше, и вмиг все стадо будет готово встретить любую опасность. Иначе мы не могли бы так быстро изготовиться к бою. Ну вот, теперь вы знаете, почему мы ходим по одному в ряд. Конечно, иногда мы строимся и полукольцом, но только там, где все тихо и спокойно. Слава богам нашего племени, есть места, куда люди еще не проникли.

Кроме человека, у слона нет врагов. Тигры обыкновенно нас не трогают. Завидев слонов, они рады поскорей унести ноги. Правда, изредка, когда мы мешаем им настичь добычу, они все же нападают на нас. Но это — дело совсем особое.

Леопарды, как бы голодны они ни были, тоже никогда не посягают на нас.

Из травоядных жителей джунглей нас одних никто не смеет беспокоить. Конечно, порой приходится слышать о неприятных встречах с носорогами, но по большей части это просто болтовня старых дураков. Однажды слон ста десяти лет от роду уверял меня, что носорог хотел защекотать его своим рогом до смерти. Я ощупал хоботом его брюхо, но не нашел там ни подозрительных следов, ни запаха. Так что мне кажется, все это просто выдумки. Слоны на старости лет часто болтают всякий вздор.

Буйволы, олени, змеи и кабаны нам нисколько не докучают. В воде мы не боимся крокодилов. Как видите, в джунглях у слона нет врагов. Но от этого нам не легче, потому что в городе живет бесхвостая обезьяна — человек, от которого нет спасения. Звери не могут причинить нам вреда, но он со своим ружьем всюду сеет смерть. Слоны говорят так: «Человек — это зверь с ружьем». Что может быть страшнее! И хотя человек — гроза всех птиц и зверей, он лицемерно утешает себя: «Ах, я слабый, я беззащитный!»

Но вернемся теперь к моему стаду. Став вожаком, я на другой же день снова должен был состязаться с человеком в хитрости. Случилось это вечером у озера, где растет лотос.

Помните, как люди пытались заманить нас в ловушку? Так вот, некоторые из них далеко обогнали нас и залегли в тайниках. Мы прошли мили четыре, и едва начало смеркаться, как у озера люди стали вонзать в нас огненные жала пуль. К счастью, лес был такой густой, что они вместо нас попадали в деревья. А может быть, они хотели только повернуть нас назад, к ловушке.

Что мог поделать я, неопытный тридцатилетний слон?

Вокруг летали огненные осы, и товарищи мои пришли в волнение. Одна пуля задела мне спину. Что было делать?

Тут я вспомнил наставления матери: «Смелому не страшна опасность, труса же всюду найдет смерть». Со-брад все силы, я поступил так же, как мой отчим, когда нас окружили люди. «Бежим к озеру», — шепнул я восьмидесятилетнему слону, шедшему за мной. Он передал приказ дальше, и через мгновение все уже знали, что нужно делать. Мы прорвались сквозь заслон пуль, как ветер сквозь рыбачью сеть. Двигались мы так бесшумно, что самое упоминание об этом кажется невыносимо громким. Вот мы уже прокрались мимо людей — по запаху я убедился, что теперь они далеко позади. Наконец перед нами блеснула открытая гладь озера — там было еще слишком светло, чтобы мы могли спрятаться. Но я сделал то же, что и прежде, когда был малышом. Я вошел в воду, произведя не больше шума, чем если бы на озере лопнул пузырь, и погрузился в воду всем телом. Только кончик хобота остался на поверхности, но и его я спрятал под лист лотоса. Друзья последовали моему примеру прежде, чем люди поняли, куда мы скрылись. Теперь нас нелегко было найти. Хотя люди вскоре пришли к озеру — я чувствовал это по запаху, — они не знали, где нас искать. Слонята тоже притаились под водой и, поворачивая свои хоботы-перископы, знали, куда идут охотники. Прошло много мучительных часов. В беде время тянется медленно, а в радости оно летит как стрела. Тьма сгущалась. Торжественное безмолвие, отделяющее день от ночи, скользнуло по поверхности озера, и все вокруг успокоилось до утра. Вдалеке глухо рычали тигры, ухали совы, над нашими головами хлопали крыльями летучие мыши, а мы под покровом темноты шли по дну озера. Так я впервые применил свою власть. Гордился ли я собой? Мы шли целый час, и я слишком устал, что, — бы думать об этом. Когда мы вышли на берег, я сказал своим слонам только одно: «Идите ешьте досыта».

ГЛАВА VI Снова о вожаке

Итак, Сирдар продолжает свой рассказ:

«А теперь, прежде чем идти дальше, я должен рассказать вам о слоновьей вере. Поклонение богам так же необходимо всем в джунглях, как вода.

Дважды в день, на утренней и вечерней заре, в миг торжественного молчания, все звери замирают на месте. Они благоговейно встречают или провожают своего друга божественное Солнце. Орел над облаками, сокол в поднебесье, кролик в траве, тигр в своем логове, обезьяна на дереве, буйвол на берегу озера — все благоговейно созерцают появление или уход Солнца, светозарного лотоса.

Все звери чтят Солнце и его невесту — Луну. Если не верите, откройте пошире свои незрячие глаза и понаблюдайте в сумерки за птицами и зверями. В этот час смолкают все раздоры, и голод не порождает смерть. В благоговейном страхе поклоняемся мы своему богу. Как тело не может обойтись без воды, так душа не обходится без кумира. Тот, кто не поклоняется Солнцу, жив лишь наполовину. Поэтому слоны, как все другие звери, имеют свою религию.

Я зорко следил за тем, чтобы два раза в день совершался обряд поклонения. Этого требовала моя душа. Иначе я не мог бы выполнять свой долг.

А теперь я продолжу свой рассказ о том, каким должен быть вожак. Пища и вода достаются нам совсем нелегко. В стаде, где каждый слон съедает в день от тридцати до пятидесяти фунтов веток и травы, вожак должен хорошенько подумать, прежде чем избирать какой-либо путь. Если ветки на деревьях сочные, впереди, надо думать, много хорошего корма. Если же все деревья сухие, можно не сомневаться, что в этой части джунглей нет изобилия. Лучше всего повернуть в другую сторону, Каждые несколько часов стадо должно пить. Поэтому и пути вожак обязан думать о воде. Обычно старый опытный слон точно знает, где ее найти, но новичку ироде меня пришлось прибегнуть к чужой помощи. Иногда другие вместо меня вели стадо к озеру или реке, которых я не заметил прежде. После пищи вода для питья и для купания слонам важнее всего. Вожак, который пренебрегает этим, не удержится на своем месте больше двух дней. Мой совет всем вожакам, молодым и старым, — в минуту неуверенности всегда спрашивать мнения тех, чья жизнь может подвергнуться опасности из-за твоего ложного шага.

Я сказал, что по вкусу веток можно узнать, вдоволь в этом лесу пищи или нет. Не менее важен для нас и запах. Мы чуем воду за многие сотни ярдов. Но так как нос слону заменяет хобот — главное наше сокровище, я скажу о нем отдельно.

А теперь послушайте, каковы достоинства наших ушей. Пожалуй, для слона они гораздо важнее глаз. Глаза у нас маленькие и почти неподвижные. Чтобы оглядеться по сторонам, мы вынуждены поворачиваться всем телом. Но за этот недостаток нас вознаграждают уши, которыми мы можем шевелить как угодно. Они двигаются свободно, как голова у оленя. Слух наш острее всех других чувств. Своими широкими ушами, которые шире самого крупного листа лотоса, мы слышим гораздо больше звуков, чем другие животные. От нас не укрываются самые тихие шорохи. Мы слышим даже полет комара. Звук, недоступный слуху оленя или пантеры, наши уши ловят, как паук ловит муху в свою паутину.

Но и это еще не все. Мы всегда без ошибки различаем звук и его эхо. Когда левое ухо прислушивается к хрусту ветвей где-нибудь на берегу реки, правое повернуто так, чтобы отчетливо слышать его эхо, отраженное водой. Не будь у нас этого дара различать звук и эхо, нам жилось бы куда труднее, чем теперь.

Однажды я совсем один пошел на водопой к большому озеру. В полуденный час воздух там был недвижен. Ничто не тревожило тишину. Я погрузил хобот в воду тихо-тихо, как змея заползает в нору. И вдруг над моей головой послышался шелест листьев. Я быстро повернул ухо к воде, которая отразила эхо этого слабого шума, и сразу понял, кто копошится там наверху. Этот отвратительный шорох не оставлял никаких сомнений. Я узнал его по трепетному отголоску, пролетевшему над гладью озера.

Я не спеша напился и пошел искать своих товарищей. Но, по правде говоря, эта встреча была мне неприятна.

Терпеть не могу змей, и больших, и маленьких.

А теперь я расскажу о том, какой замечательный у слона нос. Ему просто цены нет. Для нас он полезен втройне: с его помощью мы чуем, запахи, пьем и едим. Собственно, слово «хати» — слон — происходит от «хат» — рука. Поэтому нас и называют «хати», животными с рукой впереди головы.

Как видите, хобот для нас незаменим, потому что сочетает в себе сразу три инструмента. Но, более того, он — наше могучее оружие. Одним ударом хобота слон может свалить дерево. Не раз мне приходилось прокладывать путь в непроходимом лесу, ломая хоботом деревья. А однажды я перебил им хребет тигру. Вот как это произошло. Был конец лета, стояла сильная жара. Я очутился на голой равнине, вокруг — ни одного деревца. Тогда, по обычаю всех слонов, я стал пучками вырывать траву вместе с землей и класть ее себе на спину. Земля холодила мне кожу. Я почувствовал облегчение и решил идти через всю равнину к джунглям. Шел я медленно и очень тихо. Уж лучше бы я шумел, предупреждая всех о своем приближении. Но случилось так, что я чуть не наступил на тигра, спавшего в траве. Он от страха совсем потерял рассудок и вместо того, чтобы убежать, как всегда делают тигры при встрече со слоном, подпрыгнул, норовя вцепиться мне в нижнюю губу, очень мягкую и нежную. Что тут было делать? Я не мог даже увернуться от него, не то что уйти. Нужно было действовать быстро и решительно. Так как он мог перегрызть мне горло, я пошел на риск, чтобы избежать этого, и прикрылся хоботом. При этом я задел его по голове и свалил на землю. Он перевернулся быстрее, чем жалит кобра, и прыгнул снова… Но едва он оторвался от земли, как я сильно ударил его хоботом. «Хан хау-ум ху-ум!» — взревел тигр. И вот он уже издыхает на земле с переломленным хребтом. Увы! Мне стыдно теперь вспоминать, как я вконец потерял голову и начал топтать его. Представьте себе, как я ужаснулся, когда увидел, что от него почти ничего не осталось. Чувство омерзения ранило меня больнее, чем десятиконечный анкус, и я убежал в поисках ручья, чтобы искупаться. Мы, слоны, не любим убивать, а если нам приходится делать это, то сразу же смываем с себя отвратительный запах смерти.

Но я рассказывал о долге вожака. Он состоит в том, чтобы всегда держаться настороже и думать о нуждах стада. А главная из этих нужд — не вода и не пища, а нечто совсем иное. Что же именно? Самообладание, без которого нет уверенности в себе.

Объясню, что это значит. Уже на четвертый день после своего избрания вожаком я понял, что сила стада зависит от самого слабого слона. У меня было несколько молодых, у которых хватало сил идти только от восхода до заката. Кроме того, они не могли переходить вброд реки глубже семи футов. Однажды, после целого дня пути, голодные, мы, вместо хорошего пастбища, где можно было бы заночевать, очутились у глубокого ущелья, на дне которого, как лев, бесилась Брахмапутра. Позади пас были очень плохие места, а впереди река, которую невозможно перейти. Мои слоны проголодались и устали. Всех их охватило нетерпение, острое, как клыки тигра. Малыши жаловались и скулили так громко, что можно было оглохнуть: «Еды, еды, еды!» Может быть, вернуться назад? Нет! Может, спуститься еще немного вниз по реке? Нет! Они устали, слишком устали. Ноги их нестерпимо болели, а в брюхе у каждого сосало от голода. Что было делать? Нам оставалось только одно: напиться воды и отдохнуть. Так я и порешил. Они повиновались. В стаде может быть много сильных слонов, и все же они будут ничем не лучше стада козлов, если потеряют самообладание.

Спустившись к воде, мы увидели на берегу много папоротников и густой травы. Мы, старшие, срывали папоротники и отдавали их малышам, которые рады были хоть что-нибудь пожевать. Потом на каждые три охапки, отдаваемые слонятам, мы стали отдавать одну их матерям. Это продолжалось почти полчаса.

Наконец, видя, что слонята и слонихи немного утолили голод, мы поставили матерей кольцом вокруг детишек, которые сразу же заснули. Позаботившись о малышах, мы, слоны, пошли искать в темноте пищу и путь к ближайшему пастбищу. Хотя поиски сначала были бесплодны, мы искали с таким усердием, что наконец набрели на густой лес, зеленевший во всем изобилии поздней весны. Было уже за полночь. Я решил, не дожидаясь, пока будут собраны листья и сочные ветки, взять с собой половину слонов и вернуться, а вторую половину под началом Кумара оставил в лесу. Хотя все были голодны и измучены, мы шли быстро и за три часа добрались до места. Наш приход разбудил спавших малышей. Прежде чем взошло солнце и они вновь почувствовали муки голода, я быстро повел их к густому лесу. Хотя всем слонам мучительно хотелось есть, а усталость сковывала каждый мускул, они не останавливались ни на минуту. Все мы были полны решимости добраться до леса, прежде чем слонята начнут скулить и просить есть. И, благодарение богам, мы пришли туда вовремя. Предоставив матерям кормить малышей, те слоны, которые вместе со мной всю ночь провели в пути, накинулись на листву и ветки, как саранча на хлебное поле. Это был чудовищный пир, и через полчаса на деревьях почти не осталось веток».

ГЛАВА VII Стадо в беде

После брачного сезона слоны побывали во многих местах. В июне они ели листву на плоскогорьях вокруг Брахмапутры, а в июле — траву в долине реки Тисты. В августе они медленно двинулись на юг, к долине Ганга.

Если бы слоны поторопились, никакой беды бы и не было. Но они шли с прохладцей, и сентябрь застал их вблизи «кхедды» раджи Куха, почти на пороге Гималаев. В этом штате порядок был такой: когда поголовье слонов раджи начинает вырождаться, его слуги должны поймать двадцать молодых слонов. И вот во все концы были посланы разведчики, чтобы выследить стадо получше. Им было велено, найдя такое стадо, окружить его и гнать прямо в ловушку. Построив, как обычно, деревянный загон, ловцы, кроме того, сделали из толстых ремней петли и разложили их на земле. Ловушки были так искусно скрыты густыми ветками, что ни один слон не заподозрил бы подвоха. Это было поразительно. Од-ii.iko не следует забывать, что тонкий нюх слона обычно все-таки улавливает под ветками запах кожи.

Увидев слонов Сирдара, охотники решили, что трудно найти лучшее стадо. Они судили по многим верным признакам. Особенно поразила их красота кожи слонов. Опа блестела, как полированное черное дерево среди изумрудно-зеленой листвы; время от времени солнечные с зрелы падали на их спины, которые сверкали, как вороненая сталь. У охотников захватило дыхание. Они зашептали друг другу: «Тайджаб — вот чудо! Живое чудо! Кейабат». Последнее слово значит: «Как это описать?»

А Сирдар тем временем всё больше убеждался, что вокруг притаились люди. Он поделился своими подозрениями с Кумаром, которого вы уже знаете, и со старыми слонами. Все согласились, что тут дело неладно, но, поскольку никто не понимал, чего же все-таки нужно бояться, не имело смысла тревожить остальных. И слоны пошли дальше.

Вокруг было чудесно. Даже вода в ручьях казалась вкуснее, чем раньше. Кумар осторожно заметил Сирдару: «Очень уж ты серьезно относишься к своим облачностям. Тебе повсюду чудится опасность. Свет не видал такого подозрительного вожака! Ты становишься хуже старой слонихи!»

Сирдар фыркнул. Он отлично знал характер своего друга. Веселый, беззаботный, закоренелый холостяк — ему все равно, что будет со стадом. Поэтому он ничего не ответил Кумару.

Вдруг ему пришло в голову, что проверить, есть ли здесь люди, проще всего, развернув стадо широкой попью. Эта мысль показалась очень удачной, и он сразу же отдал команду. Слоны мгновенно повинуются своему вожаку. Глядя в зверинце на этих огромных неповоротливых животных, невольно сомневаешься в этом. I!о всякий, кто видел, как быстро слоны перестраиваются в джунглях, подтвердит, что эти гиганты двигаются мягко и проворно, как ящерицы среди камней.

По команде Сирдара его слоны развернулись и пошли длинной шеренгой. Но и теперь они почти не задевали стволы и ветки. Более шестидесяти слонов шло без всякого шума и треска. Они растянулись в ширину почти на целую милю.

Посередине шел Сирдар. Хобот его раскачивался взад и вперед, вверх и вниз, ловя подозрительные запахи. С обоих концов шли старые, бывалые слоны. Они тоже раскачивали хоботами во все стороны. Кумар прикрывал тыл. Он протянул хобот вдоль спины, охраняя стадо от нападения сзади.

Как только один из слонов замечал что-нибудь подозрительное, он сообщал об этом остальным посредством слабого фырканья, которое тише человеческого шепота. Представьте себе, как больше шести десятков слонов, отделенные друг от друга стеной деревьев, посылают своим друзьям настоящие телеграммы. При этом звук подается так, что ни один человек не услышит его даже в двух шагах. Хотя его и называют «предостережением», он не громче зевка просыпающегося ребенка.

Так прошло полчаса, и вот Сирдар учуял ременные арканы. Он хотел поднять с земли ветку, и вдруг под ней ему послышался запах кожи. Он дунул на ветку, потом опять дотронулся до нее. Ноздрей его снова коснулся все тот же запах. Подозрение подтвердилось. Тогда, вместо того чтобы нашаривать петлю хоботом, он поднял правую переднюю ногу и легкими прикосновениями разбросал все ветки, покрывавшие аркан. Вот она, петля! Сирдар задрожал, как человек, который увидел кобру. «Ловушка! — подумал он. — Нужно предупредить остальных».

Такая мысль первым делом пришла ему в голову. Но вместо этого он снова поднял ногу и стал тихонько трогать петлю. Когда он коснулся ее, она стала уменьшаться и сократилась до толщины человеческого запястья. Разобравшись во всем, он сообщил стаду: «Фырк, фырк, фырк!» — «Будьте осторожны. Стойте на месте».

Потом он подошел к Кумару и дважды коснулся его хоботом. Это означало: «Пойдем, надо поглядеть, что там дальше». Как два облака, слоны скользнули в ту сторону, откуда пришли. Минут через десять они снова почуяли запах человека.

Они повернули хоботы вправо — человек! Повернули влево — опять человек. Вот тебе на! Все вокруг было насыщено людским духом.

Когда слон чувствует присутствие человека, первый его порыв — убежать прочь. Но Сирдар и Кумар были так поражены, что не могли пошевельнуться. Такого с ними никогда еще не бывало. Казалось, самый воздух кишит людьми. Что делать? Сирдар знал, что позади лопушка. Впереди — человек, невидимый, а потому особенно страшный. Как выручить своих друзей? Ведь во всем виноват он. Он привел их в это ужасное место. Как же теперь вывести их отсюда?

Вдруг он услышал какой-то далекий звук. Он прислушался. Звук повторился снова и снова. Это были голоса людей. Страх, малодушный и непреоборимый страх охватил обоих слонов…

Но Сирдар не побежал. Он знал, что нужно найти спасение, а в бегстве его не найдешь.

«Кхан кхун кан», — затрубили вдали слоны, спрашивая, как быть. Сирдар встрепенулся. Надо было спешить к перепуганным друзьям.

Они кинулись назад, словно зайцы, которых травят («баками, бесшумно, но резво. Бежать им пришлось далеко: слоны ушли вперед. «Плохо дело», — подумал Сирдар. Но еще хуже было то, что они снова затрубили. При этих звуках обезьяны тревожно запрыгали с дерева на дерево; стаи попугаев с криками взмыли вверх, словно порванные зеленые стяги; кабаны со злобным хрюканьем бросились чуть ли не под ноги слонам, а тигры, внезапно пробудившись от сна, грозно зарычали, требуя тишины.

Догнав, наконец, стадо, они увидели, что три слона и одна слониха попались в ременные петли. Все они отчаянно звали на помощь.

Но и это было ничто в сравнении с тем, что Сирдар увидел впереди: в сотне шагов от них стоял огромный деревянный загон, словно зловещая гробница.

Сирдар знал: если рассказать слонам о том, что разузнали они с Кумаром, все стадо обратится в паническое бегство и попадет прямо в деревянную клетку. Одно упоминание о человеке, и они потеряют рассудок. «Человек» для слона все равно, что «смерть».

Как же быть? Что делать? В этот миг произошло самое страшное: переменился ветер. Слабый запах человека шел теперь прямо на них. Все слоны содрогнулись. Что делать? Что делать?

«Как поступить?» — этот вопрос судорожно бился в голове Сирдара…

— Бежать! Бежать! — заволновались слоны.

— Бежать! — прошептал Кумар на ухо вожаку.

Сирдар, не раздумывая, побежал не в деревянную клетку, куда гнали его люди, а в обратную сторону, и это спасло слонов. Но еще раньше он успел приказать Кумару прикрывать тыл.

Есть пословица: «Куда вожак, туда и все стадо». Хотя слоны считали поступок Сирдара ошибкой, на деле все вышло совсем иначе. Он сделал то, чего никогда не сделал бы другой на его месте, а слонам велел следовать за собой. Они повиновались — один, потом другой, третий, четвертый… Это было захватывающее зрелище — они бежали друг за другом что было мочи со скоростью пятнадцати, а то и двадцати миль в час.

Запах человека усилился, но они бежали все вперед. То один, то другой слон вдруг начинал жалобно визжать. Сирдар, не останавливаясь, грозно трубил. Повиновение, повиновение — только об этом он и думал. Его окрики то и дело одергивали слонов. Запах человека все усиливался, потом загремели выстрелы. Охотники один за другим разряжали свои ружья. Сирдар остановился и нагнул голову, готовясь принять пули. Но что это? Он не чувствовал боли. Как странно! Он побежал. Впереди опять раздалось: «Трах, трах!» Он снова остановился и нагнул голову, но пуль не было. Странно, очень странно. Всегда сразу вслед за выстрелом падал один из слонов. Теперь же все были невредимы. «Что же, тем более надо бежать вперед!» — решил Сирдар. Так он и сделал. Вот показались два человека, они что было духу мчались к ближайшему дереву.

Тут уж Сирдар рассвирепел и кинулся прямо на них. К счастью, оба успели залезть на дерево — иначе он втоптал бы их в землю. Сирдар понял, что он победил, раз двуногие бегут от него, а не он от них. Выходит, он поступил правильно, нужно продолжать путь. Он бежал все вперед и вперед, уводя стадо подальше от людей. Им удалось благополучно избежать опасности.

Сирдар решил один вернуться назад и посмотреть, что случилось с Кумаром. Как человек в камере, полной ядовитого газа, так и он, задыхаясь, вошел в наводненные людьми джунгли. Снова поднялись крики, затрещали выстрелы. Сирдар дрожал от страха, но все же не отступал. Охотники громко кричали и палили из ружей, но ни одна пуля не попала в слона. Снова загремели выстрелы. Он остановился и стоял неподвижно, как изваяние.

Сирдара удивило, что ни одна пуля не попала в него. Он тщетно пытался понять, в чем дело.

Но вот появился Кумар, который вел за собой еще двух слонов. Они порвали толстые ремни и бежали следом за своим спасителем. Бедный Кумар! Он был до того измучен, что еле держался на ногах. Хоботом он помог слонам разорвать две петли. Теперь хобот болел, и боль эта разливалась по всему телу.

Почему же Кумар не спас остальных двух друзей? Он делал все что мог, но ремни были слишком крепкие. Пришлось убежать с двумя освобожденными слонами, пока их всех не перестреляли люди.

Бедняги, они не знали, что закон разрешает охотникам стрелять только холостыми патронами по причине, которую я объясню в следующей главе. Это был новый закон, а слоны в таких вещах не разбираются. Они сочли свое спасение чудом. До чего же все-таки животные похожи на людей: люди тоже часто приписывают свои удачи чуду. А ведь все дело в том, что мы не исследуем их достаточно глубоко, чтобы найти причину.

ГЛАВА VIII Зима

Счастливо избежав ловушки, слоны обогнули дельту Ганга и продолжали свой путь на юг. Они миновали Сандербандс, где служил лесником Гхонд, самый знаменитый в те времена охотник и следопыт. Гхонд любил всех животных, а слонов — в особенности. Он не мог надивиться здоровью и организованности слонов Сирдара и в восхищении шел за ними два или три дня, из леса в лес, только чтобы полюбоваться их красотой.

Пока стадо шло на юг, Сирдар и Кумар сдружились еще теснее. Они и прежде очень любили друг друга, но со времени последнего приключения стали неразлучны.

Теперь, когда много людей приехало из Англии и Америки на зимнюю охоту, слонам приходилось быть настороже. Страх по-прежнему не оставлял их. Они боялись человека, потому что этот «зверь с ружьем» убивает все живое.

Читателя, вероятно, интересует, чем же был вызван закон, запрещающий охоту на слонов. Дело в том, что Индия — единственная страна, где слоны вот уже много веков служат человеку. В старину на них редко охотились из спортивного интереса. С приходом европейцев, вооруженных мощными ружьями, началось истребление слонов. Никому не было дела до последствий. Каждую зиму, из года в год, богатые индийские князья и их многочисленные гости из Европы охотились в джунглях… Они не думали о том, что делают.

В конце девятнадцатого века лесной охране стало ясно, что, если не взять слонов под защиту закона, они в скором времени будут истреблены поголовно. Дело не обошлось без шума, и в конце концов правительство объявило охоту на слонов преступлением, караемым по закону.

Почему слонов следует охранять? Прежде всего потому, что, если их приручить, они — отличная рабочая сила. Во-вторых, они редко размножаются в неволе, и нужно дать им возможность спокойно жить и расти на свободе. Когда их становится много, лесники сообщают об этом начальству, которое в надлежащее время объявляет год и день «кхедды» — большой облавы. Защита диких слонов необходима для сохранения этого вида животных, равно как и для пополнения поголовья ручных слонов. Но Сирдар и его друзья не могли прочитать об этом в газетах. Для них близость человека означала смерть. Поэтому всю зиму они бродили с опаской. Всякий раз, как люди стреляли в них холостыми патронами, слоны были уверены, что охотники попросту промахнулись.

В январе в жизни Кумара и Сирдара произошло важное событие. Однажды они, оставив стадо в безопасном месте, ушли миль на двадцать к востоку и очутились поблизости от города Чакрадхар. Здесь, остановившись на лесной опушке, они увидели ручную слониху, таскавшую бревна; на шее у нее сидел погонщик. Это зрелище очень расстроило наших слонов. Чувство горечи и беспомощности переполнило их сердца. Но, несмотря на это, они остались на месте и глядели, как трудится молодая слониха.

Она же, учуяв их, в свою очередь заволновалась. Все зело ее задрожало. Лишь огромным усилием удалось ей скрыть свое беспокойство.

Человек, сидевший у нее на шее, ни о чем не подозревал. Управляя слонихой, Он все так же постукивал каблуком у нее за ухом. Слониха безропотно слушалась. А задрожала она вот почему. При встрече с Кумаром и Сирдаром она испытала не только радость, но и страх. Если бы на ее месте был слон, он бы просто обезумел от ужаса, потому что дикие слоны люто ненавидят ручных. Они без всякой жалости набрасываются на несчастных пленников. Причину этого объяснить нетрудно. Подобно тому, как свободному человеку ненавистно общество трусливых рабов, так и свободный слон не щадит пленного, который, кроме всего прочего, приносит на себе в джунгли охотников, убивающих ни в чем не повинных зверей. Так обычно относятся дикие слоны к ручным. Но когда они видят пленную слониху, то испытывают не бешенство, а жалость. И теперь Радха, ручная слониха, вызвала у Кумара и Сирдара самые теплые чувства. Они не спускали с нее глаз до самого вечера.

Когда солнце село, она ушла, унося на себе погонщика и оставив на опушке две высокие кучи бревен — своеобразный памятник рабству. Вскоре она со своей живой ношей скрылась на окраине города Чакрадхар.

Трудно сказать, почему Кумар и Сирдар, эти два лесных жителя, не вернулись к своему стаду, а стали издали наблюдать за жизнью маленького городка.

Короткие зимние сумерки подернули поля янтарной пеленой. Черные, будто сапфировые, столбы дыма, словно молитвы, подымались от очагов. Скот тянулся домой с дальних пастбищ по ту сторону города. Ночь спускалась с сиреневого горизонта. Наступила тьма, и роса безмолвия погасила дневные звуки. Кумар вслушивался в предзакатную тишину, а Сирдар воздел хобот к небу, склоняясь перед последним отблеском солнечного света. Вслед за этим серебряные колокола в городских храмах всколыхнули неподвижный воздух, возвещая, что человек тоже поклоняется богу. В чем разница между религией животных и людей? Животные поклоняются видимому божеству — Солнцу, а люди — незримому богу. Но тем и другим это приносит удовлетворение.

С наступлением темноты слоны осмелели. Они пересекли широкое поле и вышли на задворки города. Запах человека, смешанный с запахом скота, ударил им в ноздри. У диких зверей запах слабее, чем у их домашних собратьев, и это вполне естественно, потому что между ними не может быть никакого сравнения. Живя в полной безопасности, слуги человека ленивы и мало двигаются. Вот почему шкуры их имеют такой жалкий вид, когда висят рядом со шкурами их диких сородичей. У них нездоровый запах, который Кумар и Сирдар даже приняли сначала за человечий. Для них это был загадочный дух какого-то человека-зверя.

Бродя вокруг Чакрадхара, они встревожили собак, которые разбежались по домам и из подворотен заливались отчаянным лаем. Хозяева, думая, что пришли волки, боялись высунуть нос на улицу и предоставили двум слонам свободно разгуливать по городу. Они заглядывали в дома, доставали хоботами до фруктовых деревьев через кирпичные стены и, упираясь передними ногами в цементные стены домов, становились на задние, чтобы заглянуть в высокие, забранные решеткой окна. Какая-то старуха, увидев голову Сирдара, четко рисовавшуюся в свете луны, вскрикнула от страха. Слоны убежали, словно увидели охотника. Они тоже перепугались. Нет, старухи не должны кричать, когда видят диких слонов!

Пробегая по городу, они вдруг почуяли запах, который заставил их встрепенуться. Они остановились и стали нюхать воздух. Опять этот запах! Пахло одновременно и человеком и слоном. Сирдар заворчал, давая другу знать, что это та самая слониха, которую они видели днем. Движимые глубоким состраданием, они пошли на запах. Обойдя несколько улиц и напугав еще одну старуху, они очутились у высокого навеса, под которым стояла Радха, прикованная железными цепями к трем толстым деревьям. Едва учуяв их, она громко завизжала, почти как лошадь. Кумар и Сирдар, которые боялись войти под навес, но уходить не хотели, замешкались в стороне, около ворот. Радха робко протянула хобот и коснулась им хобота Сирдара. Словно электрическая искра пробежала по его телу. После мгновенного колебания он вытянул хобот и ощупал одну из ее передних ног у ступни, где свернулись, как змеи, холодные кольца цепи. Ему сразу вспомнились годы его детства, когда он сам вместе со своей матерью служил человеку. Воспоминания об ударах каблука за ухом, о мучительных уколах анкуса и другие тяжкие мысли нахлынули на Сирдара. Невыносимая боль пронзила его. В отчаянии он попытался освободить Радху. Увы, тщетно! Цепь была новая и крепкая. Кумар, который так ловко умел рвать ремни, изо всей мочи потянул за цепь, сковывавшую заднюю ногу слонихи. Но вся его хитрость и сила не могли ослабить ни одного звена. Тогда он решил повалить дерево. Но низкий ствол едва достигал трех футов в высоту и двух в диаметре, и как только Кумар навалился на него, он больно врезался ему в ноги.

Видя, что все усилия напрасны, слоны стали совещаться. Тем временем запели первые петухи, возвещая зарю. В тот же миг они почувствовали, что земля под ними слегка дрожит. В причине этого сомневаться не приходилось. Сирдар, увлекая за собой друга, стрелой вылетел из-под навеса. Они бежали со скоростью никак не меньше двадцати миль в час. Не успели они сделать и сотни шагов, как увидели всех своих слонов — они бежали к городу, целая орава чудищ, спеша на выручку к своему вожаку, который, как они решили, попал в плен к людям. Вы не можете себе представить, какие раздались крики радости, когда Сирдар и Кумар снова очутились среди них.

Весь город переполошился. Мужчины и женщины залезали на крыши, чтобы узнать, откуда такой шум, и не верили своим глазам- И действительно, на другой день людей, которые рассказывали о том, что видели, называли лгунами прямо в глаза.

— Вздор, как могли вы видеть здесь, в городе, сотню слонов? В последний раз дикие слоны приходили сюда еще до прокладки железной дороги, в 1850 году. Глупости, ничего вы не видели, все это вам приснилось!

Однако вскоре скептики были посрамлены — они увидели бесчисленные следы слонов на своих полях и лугах.

— Невероятно! — восклицали они в один голос. Но дальше произошло нечто еще более невероятное. Перед вечером, когда погонщик закончил работу и собирался домой, он слез со слонихи, чтобы осмотреть два новых штабеля бревен, которые она сложила за день. В Индии лес заготовляют так: сперва выбирают подходящие деревья, потом рубят их, а после этого слоны выносят бревна из джунглей на опушку. Отсюда упряжки волов везут бревна в город. Погонщик обязан следить за тем, чтобы все бревна были уложены ровно и аккуратно. И вот, в тот день, желая лишний раз убедиться, что Радха все сделала как следует, погонщик решил осмотреть ее работу. Он обошел вокруг каждого штабеля, весело посвистывая.

Вдруг он почувствовал, как кто-то сорвал чалму у него с головы. Погонщик обернулся, чтобы посмотреть, кто его так оскорбил. В Индии сорвать с незнакомого человека чалму — все равно что ударить его по лицу. Поэтому погонщик пришел в ярость и повернулся к своему обидчику. Но то, что он увидел, заставило его позеленеть от страха. Один дикий слон яростно трепал его чалму, а другой тем временем уводил Радху в джунгли. Кумар все еще не мог справиться с чалмой. Тогда погонщик бросился в сторону, чтобы Кумар не мог достать его хоботом. Не сделай он этого, слон убил бы его. Только теперь, увидев бегущего погонщика, он сообразил, что чалма — вовсе не человек. Это так рассердило его, что он пустился вдогонку. К счастью, погонщик был опытным человеком. Он обежал штабеля, заставляя кружить и Кумара. Слон, с его маленькими глазками, сразу потерял человека из виду. А как только Кумар повернулся в другую сторону, погонщик бросился в джунгли. Хотя он бежал босиком по мягкой траве и звук его шагов был не громче, чем шорох мыши, ползущей по бетонному полу, он достиг чутких ушей слона, от которых ничто не может укрыться. Снова Кумар бросился в погоню. Бежал он очень быстро. Если бы погонщик не спрятался за платан, а потом за другой, пока слон обнюхивал первый, бедняга был бы растоптан. Теперь он снова петлял среди деревьев, пока, наконец, не отважился залезть на высокое дерево за какую-нибудь минуту до того, как Кумар оказался под ним. Слон не мог видеть его у себя над головой и растерялся, не зная, как быть. Тут сзади подошел другой слон и тронул его хоботом. Это означало: «Сирдар уже в стаде вместе с Радхой, которую вы освободили; они ждут тебя. Вожак велит возвращаться». Слово вожака — закон. Кумар перестал искать человека и скрылся в лесу вместе со своим товарищем.

Через полчаса, когда в джунглях совсем стемнело, погонщик слез с дерева и побежал через поля в город. Когда он рассказал людям в городском храме о том, что с ним приключилось, вместо сочувствия на него обрушилась ругань.

— Ах ты, безмозглый брат мула, разве не знаешь ты, что слон стоит денег? — сказал один старец.

— Безбородый сын червяка, обезьянья рожа! — подхватил другой.

И так продолжалось целый час. Такова уж участь погонщика. Если ему удается, несмотря ни на что, сохранить слона, им восхищаются; если же нет — его осыпают проклятиями. Нелегкая у него жизнь!

ГЛАВА IX Среди друзей

Одно дело вызволить молодую слониху из рабства, и совсем другое — убедить стадо принять ее. Всем, кроме Кумара и Сирдара, не нравилось ее присутствие. Им не по душе пришлась Радха, от которой пахло не только немощью, но и человеком. Конечно, она была вполне здорова, но после стольких лет жизни в плену у людей мышцы ее ослабли, а кожа из-за плохого обращения крови стала дряблой и потеряла тот эбеновый блеск, который всегда бывает на воле. Дикие слоны редко стоят на месте больше двух часов кряду. Они непрестанно в движении. Но Радху по ночам всегда приковывали железными цепями, и от этого она совсем захирела. А вдобавок ко всему — этот несносный человечий запах! На ней словно было клеймо, которое всем так и бросалось в глаза.

К счастью, ее покровители Кумар и Сирдар пользовались среди слонов большим влиянием, и когда они предложили принять Радху в стадо, то не получили решительного отказа. Вместо этого они заключили временное соглашение. Радхе было позволено всюду следовать за стадом, но она не стала его полноправным членом. Ей приходилось плестись в хвосте или сбоку, напрягая все силы, чтобы не отстать. У нее не было ни прав, ни обязанностей. Хотя слоны жестоко обошлись с ней, все же это было лучше, чем жить в рабстве у погонщика. Ведь порой и люди не лучше относятся к несчастным беженцам. Возьмите тех, кто приезжает в Америку: прежде чем впустить приезжих в страну, их подвергают медицинскому освидетельствованию, всяким осмотрам и допросам, и даже после этого они не скоро становятся своими среди коренных американцев.

Радха бежала от рабства у людей на волю, в джунгли, и если слоны вообще приняли ее в свою среду, то это уже было большой милостью. Шло время, Радха постепенно избавлялась от позорных пятен рабства, и слоны привыкали к ней. В июле у нее появилось свое место в стаде. Теперь у нее были и права и обязанности— она должна была подавать и принимать сигналы. В трудные минуты она оказалась стойкой, а рискнув жизнью, чтобы спасти других, выдержала последнее испытание.

Произошло это в сентябре, месяце, который приносит изобилие плодов. Это месяц сбора урожая. За тридцать дней дозревают многие плоды. По всей долине Ганга золотым потоком течет урожай. Тучные гладкие стада тяжело бредут по полям. Во всей природе царит изобилие. Сам Ганг вздувается и бурлит, словно тысячи львиных грив волнуются на ветру.

В эту пору даже самые послушные слоны, несмотря на все предостережения, не слушаются старших, травят поля и поедают колосья. То же самое произошло и со слонами Сирдара. Однажды он и Кумар оставили стадо в редколесье у речной долины. Близился вечер, и небо окрасилось золотом и багрянцем.

Сирдар и Кумар ушли далеко в джунгли, где они собирались всю ночь играть и купаться в озере. Остальные предпочли отдохнуть на опушке. Вскоре взошла луна, и на востоке появились желтые отблески. Спины и головы слонов были осыпаны серебряными стрелами. Слоны подняли хоботы, как бы впивая ноздрями холодный блеск восходящей луны.

Обезьяна, решив, что в такую ночь спать просто грешно, с любопытством глядела вниз с высокой ветки. Вдруг она подскочила от удивления. В эту волшебную ночь она потеряла всякую осторожность и, мягко соскользнув с ветки, спустилась совсем низко, чтобы видеть все подробности. Слоны танцевали. Не один, не два, а целое стадо вприпрыжку вышагивало по кругу. Ах, какое это было зрелище! Обычно обезьяна очень болтлива. Но при виде танцующих слонов она лишилась дара речи. Дрожа от восхищения, она глядела, как огромные слоны, касаясь друг друга хоботами, кружатся на месте. Круги скрещивались и переплетались между собой. Это было настоящее чудо — самая памятная ночь во всей ее жизни. Что ж тут удивительного, если обезьяна молчала.

Вдруг она почуяла над собой пантеру. Подняв голову, она увидела два сверкающих зеленых глаза. Они глядели на нее грозно, как смерть. Пантере стоило только поднять лапу, чтобы проломитьобезьяне череп. Куда деваться? Внизу целый лес слоновьих ног грозно сотрясал землю. Вздумай обезьяна спрыгнуть вниз, они бы вмиг растоптали ее. А вверху горели два зеленых глаза, и оттуда веяло жарким дыханием черной кошки. «Р-р-р», — зарычала пантера. Этот рык совсем перепугал глупую обезьяну. Недолго думая, она прыгнула вниз. Пантера прыгнула следом. Но обезьяна упала прямо на шею слону и в отчаянье прильнула к ней. Слон встал на дыбы и затрубил. В поднявшейся сумятице пантера совсем потеряла обезьяну из виду и очутилась среди танцующих ног. В один миг она была раздавлена в лепешку.

После этого все очарование было разрушено. Слоны ушли с того места, где лежала растоптанная пантера. Обезьяна, видя, что опасность миновала, спрыгнула со спины слона и быстро вскарабкалась на дерево. Жизнью своей она была обязана Радхе.

Но это было не единственное доброе дело, которое Радха совершила в ту ночь. Через час, не в состоянии уснуть среди чарующего лунного света, слоны решили полакомиться колосьями с возделанных полей. Хотя это было против всех правил, они, крадучись, вышли из леса и к полуночи отыскали скирды на большом поле. Не в силах противостоять искушению, слоны накинулись на сено. Но Радха, которая лучше других знала людей, не спешила приняться за еду. Она обошла скирду и осмотрелась. Вокруг были разбросаны гроздья спелых бананов. Радха очень удивилась. Она съела несколько штук и осмотрелась, недоумевая, как это бананы растут прямо на траве. Потом, сама не зная почему, взглянула в ту сторону, где пировало стадо. Вдалеке мелькали огни. Радха поняла, что это загонщики с факелами. Они окружают слонов! Сомнений не было — начиналась «кхедда».

Дикий слон на ее месте перепугался бы до смерти. Один только вид факелов, напоминающих о лесном пожаре, рождает малодушный страх у всякого неопытного зверя. Но Радха, которая долго жила среди людей, привыкла к огню. Она пристально вглядывалась, пытаясь понять характер и размеры опасности. И все же самую суть дела она не могла разгадать. Эти люди шли за стадом уже много дней, они знали об отсутствии Кумара и Сирдара. Теперь, когда слоны остались без вожака, охотники решили их окружить.

Увидев слонов на поле, они зажгли факелы и приготовились гнать стадо туда, где были вырыты специальные ямы, аккуратно прикрытые ветками, листьями и плодами. Слон может протянуть хобот и взять плоды. Но стоит ему сделать еще один шаг, и он проваливается сквозь тонкий настил прямо в глубокую яму. После этого ему остается только ждать, пока люди его вытащат. Слоны многое могут, но они не могут вылезать из ям. Если их напугать, они побегут и все провалятся в ямы. Радха инстинктивно чувствовала эту опасность.

Полдюжины, а то и больше слонов тоже заподозрили неладное. Издали тянуло дымом. С каждой секундой запах горящих тряпок, пропитанных нефтью, становился все явственнее. Страх, словно тиски, сжал сердца этих слонов. Через них он передался всем остальным. Представьте себе ужасное зрелище: шестьдесят слонов, дрожащих от страха. Охваченные пагубной робостью, они, словно вереница слепцов, топтались вокруг скирд. Радха была напугана меньше них. Она не потеряла рассудка и не вступила в подвижное кольцо страха. То, что происходило у нее на глазах, было невыносимо, и она, не выдержав, бросилась вдоль линии факелов, отчаянно трубя: «За мной! Спасайтесь!» Только в одном месте кольцо факелов не сомкнулось, там еще оставался проход. Слоны поняли намерение Радхи и, поскольку раздумывать было некогда, устремились следом за ней. Факельщики, видя, что добыча ускользает, стали стрелять холостыми патронами и взрывать динамитные шашки. Поднялся ужасающий грохот. Но слоны, вместо того чтобы повернуть к ямам, только прибавили ходу и бежали все в ту же сторону, что и раньше. Минут через десять шум остался далеко позади, и только луна с безмолвного неба серебряными пригоршнями плескала на землю свое колдовское сияние.

Сделав круг в несколько миль, слоны окольным путем вышли к джунглям. Они так стыдились собственной глупости, что до самого утра присмирели, как побитые собаки.

Вскоре вернулись Кумар и Сирдар. Они были очень довольны, узнав о подвиге Радхи, но слоны получили нагоняй за самовольную отлучку. Теперь положение Радхи в стаде определилось окончательно: слоны не только приняли ее, но и окружили почтением. Посторонний не заметил бы в них особой перемены. Люди с трудом верят, что и животные почитают своих героев. Однако все они выбирают вожаков и повинуются им, и пусть они не рукоплещут, не посылают приветственных телеграмм, но в своеобразной форме все же выражают свою благодарность и восхищение. Именно так и поступили слоны по отношению к Радхе, когда поняли, что она спасла их всех.

ГЛАВА X Любовь и женитьба

Из всех слонов особенно ласков бывал с Радхой Сирдар. А после того как она так успешно увела стадо от опасности, он стал оказывать ей все больше внимания. Разумеется, их сближало и то, что оба они жили прежде среди людей. Теперь Кумар и Сирдар, уходя из стада, всегда брали Радху с собой.

Так прошла еще одна зима, и слоны, двигаясь на юг, очутились у самых Восточных холмов в Мадрасе. Но к началу марта стало так жарко, что им пришлось пуститься в обратный путь, к прохладным гималайским предгорьям.

Там, на севере, «шишим» распускал свои изумрудные почки, лепестки цветов «дхака» трепетали, словно крошечные язычки пламени, а «санданы» отливали сиреневым блеском между коричневой корой и нежными зелеными листочками. Еще севернее тонко благоухали цветущие вишни и миндаль рассыпал свои самоцветы по белым холмам. Ласточки, летевшие с Цейлона в Гималаи, то и дело проносились по бирюзовому небу, дикие голуби возвращались вить гнезда на уступах Худро, нашей индийской Ниагары. Наконец, птицы прилетели и в Кашмир, словно официальное извещение о начале весны.

Но прежде чем вступить в этот земной рай, в долины Кашмира, задержимся вместе с Сирдаром и его товарищами в Хорде, где Субарнарекха, словно золотая нить, низвергает в глубокую пропасть непрерывный поток топазов среди скал, поросших темно-зелеными деревьями. Солнце искрится в водопаде на рассвете, оно скачет над восточными холмами, словно огненный конь.

Пока слоны добирались до Худро, наступил апрель. Они стояли у водопадов и смотрели, как вода падает вниз с высоты более четырехсот тридцати футов. Но это редкое и чудесное зрелище не так удивило слонов, как дикие голуби, которые влетали в свои гнезда в скале и вылетали из них прямо сквозь ослепительные топазовые струи. И как они только не тонут?

Обогнув Худро, слоны пошли дальше на север. Еще месяц пути — и они очутились в лесах Кашмира, где каждый год происходили брачные битвы.

В этот сезон слоны поспорили о том, достойную ли подругу избрал себе Сирдар. Вожак может приказать своим слонам все, но не может заставить их одобрить свой выбор. Слониха, которую он полюбил, должна быть признана всеми — только тогда она и ее дети будут приняты в стадо.

Наконец, они примирились с тем, что Сирдар изберет Радху — их благодарность к ним обоим со временем пересилила все возражения. Но оставалась еще одна трудность, которая оказалась самой серьезной.

Однажды, когда Кумар и Сирдар шли по берегу озера в сторону Даля, Кумар резко заявил другу, что тоже любит Радху. Это ошеломило вожака. Его лучший друг любит Радху. Вот так история. Как же теперь быть?

Долгом чести вожака считается жертвовать всем в интересах друзей, но никогда не отдавать свою подругу без боя. Ни один слон в мире не откажется от своей слонихи, пока не потерпит поражения. У Сирдара не было выбора. Тем временем Рэдха, предвидя то, что должно произойти, скромно отошла под деревья и стала жевать сочные побеги.

Пока она лакомилась ими, словно леденцами, слоны бросили друг другу грозный вызов и вступили в поединок. Эхо кашмирских лесов подхватило их зычные голоса, и обезьяны, которые любят всякие драки, сбежались посмотреть на бой влюбленных. Они сидели на деревьях тихонько, как мыши, а внизу земля тряслась под ногами слонов, и небо содрогалось от их рева.

Сперва Сирдару пришлось туго. Кумар, более опытный в битвах, наносил ему жестокие удары. Вот он бивнем распорол противнику бок. К счастью, рана была неглубока. Она только раздразнила Сирдара. Вид крови и острая боль заставили его забыть о том, что перед ним друг. Теперь он дрался как бы с неизвестным соперником. Не теряя времени, он нагнул голову и нацелился Кумару в грудь. Но тот был удивительно ловок. Он увернулся, отскочив в сторону, и сделал попытку зайти с тыла. Сирдар устоял на ногах и быстро повернулся, но удар пришелся ему прямо в раненый бок. От этого удара у него закружилась голова. Даже обезьяны на деревьях громко застонали, видя, как он страдает. Теперь Сирдаром овладела настоящая холодная ярость. Разум его стал спокоен, а мышцы напряглись, как у питона, готовящегося к броску. Прежде чем Кумар успел высвободить бивни из его бока, Сирдар обхватил хоботом его шею и начал душить. Кумар изо всех сил пытался выдернуть бивни из тела противника, и один переломился, как тростниковая свирель в руках пастуха. Страх сдавил ему сердце. А Сирдар тем временем всей своей тяжестью повис у него на шее, сжимая ему горло. Медленно, но неотвратимо Кумар валился на землю, стараясь хоботом нащупать горло противника. Но голова Сирдара была внизу, у него под подбородком, и вместо горла хобот его обвивался вокруг нижней губы и бивней соперника. Через несколько минут Кумар начал задыхаться. Тогда он изо всех сил навалился сверху на голову Сирдара и добился своего: хобот вокруг его шеи ослабел.

Но тут Кумар совершил глупость. Он попытался освободить свой хобот, чтобы схватить врага за горло, и Сирдар тотчас же глубоко вонзил бивни ему в грудь. Чтобы освободиться, Кумар встал на дыбы, но было уже поздно. Сирдар тоже встал на дыбы и погружал бивни все глубже, все ближе к сердцу Кумара, которому оставалось только умереть с честью. И вдруг он хлестнул хоботом по глазам соперника. Хлестнул раз, потом другой, третий — удары приходились по глазам и ушам. Сирдар, который спрятал хобот в рот, не успел вынуть его, чтобы отразить этот внезапный выпад. Он совершенно растерялся. Ему теперь казалось, что он борется не с одним, а по меньшей мере с десятью слонами. Терпеть больше не было сил. Рванувшись назад, он высвободил бивни из тела Кумара. Кровь хлынула ручьем изо рта и груди раненого слона. Побежденный в страхе бежал и вмиг скрылся из виду. Победитель сам был еле жив. Он упал на колени и уперся бивнями в землю. Казалось, он умирает. Вскоре солнце зашло, обезьяны притаились на верхушках деревьев, насекомые завели свой оглушительный концерт. Радха медленно вышла из-за деревьев и погладила Сирдара хоботом по спине. Потом она подсунула хобот под его бивни и помогла ему встать. Вдвоем они медленно побрели к стаду, чтобы объявить о своем намерении вступить в брак.

Прошел целый месяц, прежде чем Сирдар поправился. До самого июля он и Радха держались отдельно от остальных слонов. Это было самое счастливое время в их жизни. После первого дождя они присоединились к стаду в восточной части долины Юмны, в трехстах милях к юго-востоку от Аллахабада.

А что стало с Кумаром? Он сделался бродягой, одиноким странствующим холостяком. Он так никогда и не женился. В джунглях много таких бродяг. Это настоящие разбойники, которые живут в одиночку, приводя в ужас все живое на много миль вокруг.

Кумар делал все то, что и остальные бродяги. Недавно его видели в джунглях Гхарвала — он все еще был один и вел себя весьма своенравно. Хотя ему почти восемьдесят лет, он с тех пор даже не взглянул ни на одну слониху. Однажды он встретился со стадом Сирдара и увидел Радху. Но вместо того чтобы приветствовать старых друзей, тоскующий бродяга спрятался в глубокой лощине и не вышел оттуда до тех пор, пока все слоны не скрылись из виду.

ГЛАВА XI Бахадур — сын Сирдара

Через два года родился удалой Бахадур, сын Сирдара. В то время слоненок весил всего сто восемь фунтов, а ростом был не больше трех футов. Кожа у него спервоначала была серая, но потом быстро потемнела.

В первый день своей жизни Бахадур с трудом мог стоять на ногах. На второй день он стоял уже тверже, а к концу четвертого неплохо ходил. Как все это не похоже на наших младенцев! Другие животные тоже не рождаются такими сильными, как слонята. Новорожденная телка или бычок целую неделю не могут простоять семь часов кряду, как слоненок. Есть у него одно преимущество над всеми другими зверятами того же возраста. Чтобы родиться, ему нужно на целый год больше времени. Детеныши у тигра рождаются всего через несколько месяцев. Слон же появляется на свет, пробыв в материнской утробе не менее двадцати одного месяца. Он сильнее и крепче других зверей во всех отношениях и поэтому может вскоре после рождения долгие часы стоять на ногах.

Но не только в этом дело: чтобы сосать мать, слоненок должен дотянуться до ее вымени, а сделать это можно только стоя. Чтобы жить, слоненку надо есть, а из-за этого приходится подолгу стоять. Не следует также забывать, что дикие слоны обычно отдыхают и спят на ногах. Лишь немногие ложатся на землю. В самом деле, ни один слон в стаде Сирдара старше трех лет никогда не становился на колени и не ложился на землю, чтобы отдохнуть. Если взрослый слон и опускался ненадолго на колени, то лишь для того, чтобы выкопать что-нибудь бивнями из земли. Слоны день и ночь проводят на ногах. Когда Бахадур не спал, он тоже всегда был на ногах. Только отдыхая три часа днем и восемь часов ночью, он ложился у ног отца или матери, которые стояли на месте как вкопанные. Оба они при этом дремали, но редко спали по-настоящему, пока сын их видел безмятежные сны. Как видите, и животные, подобно людям, жертвуют собой ради детей.

А теперь пусть Сирдар сам расскажет нам о том, как воспитывался Бахадур. Ему нетрудно будет без ложной скромности описать своего замечательного сына, так как слоны не имеют обыкновения скрывать родительскую гордость и не скупятся на похвалы своим отпрыскам. Право же, они просто без ума от своих слонят. В этом смысле некоторые мужчины могли бы кое-чему поучиться у животных.

«Возблагодарив небо за то, что оно послало мне такого прекрасного сына, я поведаю вам о том, как воспитывался мой первенец, Бахадур. Надеюсь, вы без труда поймете мой слоновий язык.

Узнайте с самого начала, что оба мы — Радха и я — окружили его нежной заботой. Стоило ему чихнуть, и мы приходили в ужас. А вдруг он захворал?

Но все наши страхи оказались напрасными, Бахадур вырос, стал крепким и умным. Поскольку будущий слон формируется в первые годы своей жизни, мы тщательно следили за Бахадуром. Он регулярно отдыхал в полдень и спал без просыпу ночью по восемь часов. Все это шло ему на пользу: тот, кто отдыхает и спит вовремя, не знает усталости и страха.

Заботясь о здоровье Бахадура, мы не забывали и учить его. Для этого, едва ему исполнился месяц, мы стали потихоньку двигаться в ту сторону, где были наши друзья. У нас, слонов, стадный инстинкт появляется очень рано, и слоненок почти всему учится в стаде. Так как друзья помогают каждому из нас в беде, слон с раннего детства усваивает законы товарищества. Он должен стать не рабом чужой воли, а умным и самостоятельным членом своего племени; поэтому чем раньше начнет он жить среди себе подобных, тем дороже будут ему их достоинства и ненавистнее — слабости. Любовь к силе и красоте должна стать неотъемлемой частью его натуры. А самый верный путь к этому — воспитать в нем смелость, выдержку и ум. Поскольку характер — лишь совокупность привычек, каждый молодой слон должен вырабатывать в себе хорошие привычки. Друзья встретили нас радостно. Бурные приветствия огласили воздух. Хоботы соприкоснулись в сердечном пожатии. Мы с Радхой были растроганы этой встречей. Едва смолкли приветствия, как наш сын присоединился к ватаге других слонят, чьи родители тоже недавно вернулись в стадо. Теперь там было с полдюжины слонят его возраста. Близилась весна, и мы двинулись на север, к горе Джомолунгма. Мне вспомнился Кумар, мой старый друг, и сердце у меня больно сжалось. Вместе с ним увидел я впервые снежную вершину Джомолунгмы, похожую на раскрытый цветок, когда утренняя звезда исчезала в ее опаловом сердце.

Мои печальные размышления о Кумаре прервал Аджит, старый слон, проживший на свете девяносто девять лет, — он был вожаком во время моего отсутствия и теперь ждал моих приказаний. По его глазам я видел, что он восхищен моим сыном Бахадуром. Посовещавшись, мы решили, что Аджит будет охранять стадо сзади, Радха пойдет впереди него, а перед ней — Бахадур; таким образом с тыла его будут оберегать мать и один из самых мудрых слонов. Жена и сын не должны быть рядом с вожаком, иначе, заботясь о них, он может забыть о безопасности других слонов. И вот, после двухмесячного отсутствия, я снова стал во главе стада и повел вперед своих друзей и родных».

ГЛАВА XII Сирдар продолжает свой рассказ

«…Первую ночь мы провели в дельте Ганга, у Сандарбанса, где в джунглях полно тигров и леопардов, а река так и кишит крокодилами. Вода там была соленая и не годилась для питья. Нам пришлось разрывать бивнями землю и пить из родников, которые текли на глубине нескольких дюймов.

В эту ночь мы устроили Бахадура на ночлег совсем не так, как прежде. Он должен был спать вместе с другими слонятами. Их окружили кольцом все молодые слоны старше десяти лет. Вокруг них встали все матери под охраной самцов до тридцати лет, а наружный заслон составили взрослые, выстроившись вплотную друг к другу. Расставив всех и заняв свое место, я велел своим слонам спать. Никто не тревожил нас, и только на самой заре два голодных тигра несколько раз подходили и осматривали наше стойбище. Скоро им это надоело, и они ушли искать какой-нибудь добычи.

Днем мы расположились на отдых иначе: родители должны были сами следить за своими детьми. Иногда две или три семьи объединялись и устраивались отдельно.

Обычно слонята спят, сбившись в кучу, а родители, словно стены из черного дерева, неподвижно стоят вокруг них. Слоны ведут себя очень тихо не только в то время, когда отдыхают малыши. Должно быть, это потому, что они так огромны. Слону нелегко спрятаться от врагов, и, оберегая себя от опасности, мы должны соблюдать крайнюю осторожность. Привычное наше окружение — это тишина и покой. Всякий шум нам неприятен.

Отдохнув, малыши принялись играть с родителями. В первый год жизни слоненка такой порядок почти никогда не нарушается. Ведь малыши не могут идти с утра до вечера, не поиграв и не порезвившись беззаботно. Мы тоже каждый день играли со своим Бахадуром. А однажды родители решили приучить детей к воде. Бахадуру в то время было около трех месяцев. Каждый слоненок встал между своими родителями на берегу, и все ждали моего сигнала. Но я не мог разрешить им купаться, не убедившись, что не только сзади, из джунглей, нам ничто не грозит, но и в воде нет крокодилов и акул. Я набрал хоботом немного воды и вылил ее себе в рот. Вода была пресная, — значит, акул в ней быть не могло. Проверяя, не подстерегают ли в глубине крокодилы, я до половины погрузил хобот в реку и стал ждать. Ждал я довольно долго, но никто меня не укусил, и я решил, что все благополучно. Но даже теперь матери не пустили детей в воду. Сначала мы, взрослые слоны, прошли полукругом до середины. Обычно мы очищаем таким путем воду: водяные жители, увидев в реке огромные туши, покорно уступают нам дорогу. Приняв эту последнюю предосторожность, мы кликнули слоних и слонят. Слонята не двигались с места — они боялись расстаться с берегом.

Пришлось каждому уговаривать своего малыша войти в реку. Бахадур никак не соглашался ступить в воду хоть одной ногой. Тогда я сказал ему, что мы уйдем на тот берег, а его оставим здесь. Он испугался. Я указал ему на мать, которая плескалась в реке, и объяснил, что все слоны смело входят в воду, так что бояться нечего. Но Бахадур все еще упрямился. Тогда Радха подошла к берегу и обхватила его хоботом. Тем временем другие родители уже уговорили своих детей войти в воду, Радха начала тянуть Бахадура, а я подталкивал его сзади. Через секунду он был уже в реке. Барахтаясь, он пытался удержать равновесие, но все-таки перевернулся вверх тормашками. Пришлось мне подхватить его хоботом и удержать над водой. Теперь он шагал тверже, и через несколько минут я отпустил его, но, вместо того чтобы держать хобот как можно выше, Бахадур погрузил его прямо в воду. Радха мигом извлекла его на поверхность. Бахадур изверг целый фонтан воды и громко затрубил. Немного погодя мать снова отпустила его хобот, и опять он очутился внизу. Пришлось мне поспешить на выручку. На этот раз оба мы порядком хлебнули воды. Голова у меня болела и кружилась. Но уверяю вас, Бахадур не был безнадежным тупицей, потому что после третьего раза он уже сам стал держать хобот над поверхностью. Так мы научили его не бояться воды, и через неделю он стал легко переходить реку.

Поборов воду, слон должен побороть и воздух. Я хочу сказать, что слоненку, прежде чем ему исполнится год, надо научиться узнавать по запаху любого зверя.

Первым делом мы научили Бахадура различать два главных вида запахов—’травоядных и плотоядных зверей. Потом он перестал путать хищных собак и кошек, а еще немного спустя узнал разницу между волками и дикими собаками, леопардами и тиграми. Конечно, на все это понадобилось время. Но, когда Бахадуру исполнилось два года, он знал о звериных запахах все, что следует.

Опаснее всего было иметь дело с волками, леопардами и кобрами. Однажды волки чуть не сожрали Бахадура. Это случилось, когда начался второй сезон дождей в его жизни. До самого июля с неба не упало ни одной капли. Вся природа изнемогала от засухи. Ручьи пересохли мгновенно, как капля воды в раскаленной пустыне. Реки стали тоненькими, как хвост слона, течение в них совсем прекратилось. Деревья, корни которых не уходили глубоко в землю, быстро погибли. Травы и тростники шелестели, словно солома. Гонимые жаждой и голодом, мы спешили к устью Ганга, чтобы выйти к морю.

Моральный закон джунглей таков, что, когда наступает засуха, все звери перестают охотиться и преследовать друг друга. Перед лицом общей опасности — засухи или наводнения — звери забывают вражду. Все они объединяются, друзья и враги помогают друг другу избежать опасности.

От крылатых лесных гонцов мы узнали, что нам грозит страшная засуха. Птицы, которые летают далеко-далеко, всегда могут сказать, велико ли несчастье. Услышав дурные вести, слоны, которые в конечном счете двигаются почти столь же быстро, как птицы, потому что идут днем и ночью, распространяют их дальше. В джунглях есть еще обезьяны, которые ловят молву и снизу, и сверху. Они больше всего на свете любят разносить новости. Теперь обезьяны, раздувшись от важности, прыгали с ветки на ветку и трещали без умолку: «Проснитесь, вставайте, бегите, пока все вы не погибли от жажды». Но эти дуралеи не говорили, куда бежать. Началась общая сумятица. Казалось, все джунгли в беспорядке ринулись куда глаза глядят. Вопли перепуганных зверей становились все отчаянней. Весь этот шум просто оглушал. Вдруг воздух затрясся от рева, сразу покрывшего все другие звуки. «Бонка, бонок, бо-он!» — ревели дикие буйволы. Они одни чуяли воду и звали нас за собой в сторону моря. Почему-то быки лучше других умеют находить воду. Птицы — отличные проводники в дальней дороге, но они не могут отыскать воду под землей по запаху. А вот буйволы и слоны это умеют. Птицам помогает зрение, нам — нюх. И так как в птичьих речах главное — то что они видели, мы не всегда понимаем их.

Вот почему мы без колебаний пошли за буйволами. Впереди, почти по пятам за ними, шли тигры и леопарды, а следом мы, так что если бы даже буйволы пропустили воду, мы все равно учуяли бы ее. За нами шли антилопы, олени, медведи, дикие собаки и всякое другое зверье. В нашей среде царил мир. Птицы и обезьяны тоже следовали за нами, но через несколько дней многие обезьяны куда-то исчезли. Говорили, что они умерли от жажды. Из лесных племен обезьянам более всего не достает выдержки, и в этом главная их беда.

Через неделю мы вышли к реке, которая еще не совсем пересохла. Все звери пили вместе прозрачную, как птичий глаз, воду. Ах, как это замечательно! Мы были на верху блаженства. После водопоя началось купание. Один за другим звери плюхались в широкую обмелевшую реку у всех на виду. Боязни как не бывало. Дни, прожитые в дружбе, быстро стерли страх и ненависть в наших сердцах.

Но увы! Добрые чувства так недолговечны. На закате стая волков вновь воскресила призрак смерти. Когда Радха, Бахадур и я срывали и ели ветви с ближних деревьев, послышался жалобный крик замбара, большого оленя. Напрасно мы потом искали его, о нем не было ни слуху ни духу. Сначала я не учуял ничего подозрительного, Радха тоже. Но молодой и острый нюх Бахадура сразу сказал ему, что где-то поблизости рыщут дикие собаки, и он смело пошел прямо на них. Мы последовали за сыном на некотором расстоянии.

Не прошли мы и десяти шагов, как мимо нас промчался олень, весь окровавленный и в мыле. Бахадур затрубил, давая нам знать, что снова чует диких собак. Поскольку эти собаки не страшны слону, мы не торопились, срывали по пути ветки и ели их. Вдруг послышался отчаянный крик — это звал на помощь наш сын. Мы со всех ног кинулись к нему, но там, где слоненок прошел без труда, мы едва продирались сквозь заросли. Тем временем голос Бахадура потонул в жутком вое волков. Радха, подгоняемая чувством материнской любви, валила лбом деревья и спешила вперед. Я не отставал от нее. Казалось, годы прошли, прежде чем мы увидели стаю огромных волков. И тут… кровь заледенела у меня в жилах. Наш единственный сын был со всех сторон окружен хищниками. «Еще секунда, и они набросятся на него», — подумал я. Радха, подняв хобот, с пронзительным криком бежала прямо на них. Это не остановило волков, но малыш услышал голос матери и ободрился. Теперь он уже не метался во все стороны, а стоял на месте и вызывающе трубил. Его властный окрик на мгновение заставил волков отпрянуть.

Я затрубил в ответ. Моему грозному кличу внимали все джунгли. Волки, повернувшись ко мне, задрожали в страхе. И было от чего! Радха расшвыряла их ногами, как камешки, несколькими ударами она расчистила себе путь к сыну. Тогда волки накинулись на нее, злобно щелкая зубами. Один хищник вцепился ей в хобот. Увидев это, я прибавил ходу. Волки были ослеплены яростью и не видели меня. Я обрушился на них бесшумно, как снег, и неотразимо, как молния. Я растоптал не меч нее десятка врагов, но их все еще было много. Они окружали нас со всех сторон. Тогда я пустил в ход хобот: как только кто-нибудь из них прыгал, я одним удач ром ломал ему хребет, Я работал хоботом, как молотом. Кости и черепа хрустели у нас под ногами, как тростник. Но волки не унимались. Тяжело дыша, я встал рядом с Бахадуром — теперь я и Радха защищали его с обеих сторон, и он, перестав трубить, тоже принял участие в схватке. Своими маленькими ногами он давил раненых и решительно отказывался бежать. Так дрались мы, трое против сотни, пока, наконец, волки не разбежались. После борьбы, которая, казалось, длилась целый год, несколько десятков хищников пустились на-, утек, спасая шкуру.

Мы тоже были рады уйти подальше. Нам вовсе не доставляло удовольствия убивать волков и нюхать отвратительный запах крови. Слоны не любят убийства. Не в пример многим людям, они не терпят войны. Мы побежали к реке, чтобы смыть с себя пятна крови. Плескаясь в холодной воде, Бахадур сказал, что постарается теперь никогда не путать запах волка и дикой собаки, — такая ошибка может стоить слишком дорого.

Что? Я уже слышу вопрос, который вы хотите мне задать. Сейчас отвечу. Я ведь читаю ваши мысли. Вы спрашиваете: «Как же все-таки он различал запахи?» Каждый из них имеет свои особые свойства. Например, запах травоядных животных очень слаб. Буйволы, олени, овцы — все они пахнут одинаково; разве только запах овцы немного тяжелее. Отличать хищников от травоядных совсем не трудно. От всех хищников пахнет мертвечиной. Их запах не только тяжел, но и противен. Для нас, слонов, плотоядные звери все равно что живые трупы.

Дикие кошки и собаки не похожи друг на друга. Кошки обычно пожирают только собственные жертвы, а собаки — всякую падаль и чужую добычу. Поэтому волк пахнет отвратительней, чем тигр и леопард. Гиену легче всего узнать по запаху, потому что она не ест ничего, кроме падали. Дикие собаки и волки едят меньше падали, чем гиены, особенно волки. Вот как можно отличать их друг от друга. Для меня собака пахнет почти как крыса, а волк — скорее, как ласка. Запах тигра иногда бывает трудно узнать. Молодых тигров узнавать легче — они никогда не притрагиваются к падали. Леопарды изредка едят мертвечину, так же как старые тигры, которым по слабости сил не всегда удается настичь добычу. Поэтому они бродят по джунглям и грабят мелкие стаи волков и молодых пантер. Если пантера спрячет свою добычу где-нибудь на земле, старый тигр непременно найдет и съест ее. Но все это только мешает слонам различать кошек. Когда молодой слон хвастает, что умеет в любое мгновение отличить по запаху леопарда от тигра, можно с уверенностью сказать, что он вас обманывает. Не слушайте его. Но без колебания верьте тому слону, который с гордостью говорит, что всегда отличает собак от кошек. Это мы отлично умеем. Хотя некоторые кошки и едят мертвечину, они тщательно вылизывают свою шкуру. Пахнет от них свежее, чем от грязных собак, которые едят даже разложившиеся трупы и почти всегда буквально смердят. Этот запах ни с чем не спутаешь.

Мне остается только добавить, что встреча с волками после нашего спасения от засухи научила Бахадура не слишком полагаться на свой нюх, когда дело касается всякого рода собак. Извлек он из этого случая и еще один, более общий урок: никогда не становись между голодным зверем и его добычей, если ты не достаточно силен, чтобы одолеть хищника. И, наконец, он видел, как все звери объединяются, спасаясь от общей опасности, но, как только беда минует, все снова идет по-старому. В этом отношении у людей есть преимущество перед зверями. Они могут помогать друг другу так, чтобы никогда не было войны и кровопролития. Человек может достичь того, что не дано животному».

ГЛАВА XIII Магическая сила страха

«Самые сильные запахи — те, которые вызваны душевными переживаниями, а среди них легче всего отличить страх. К тому же нужно помнить еще одно: перепуганный зверь либо вовсе не может бежать, либо бежит по замкнутому кругу, словно попав в кольцо. Бахадур, сын мой, запомни это хорошенько. Как только ты почувствуешь, что пробежал по кругу больше двух раз, знай — это страх схватил тебя. Есть только один способ Ослабить его железную хватку — остановиться и подумать о том, что необходимо успокоиться. Ты сразу почувствуешь себя свободнее; это разрывает все путы».

Так наставлял я своего сына в тот весенний день, когда мы с Аджитом, старым слоном, которому теперь было больше ста лет, взяли с собой на прогулку трехлетнего Бахадура. Это была необыкновенная весна, она пришла очень раню и долго не хотела уступать свое место лету. Предгорья Гималаев искрились цветами, запахами и звуками, какие появляются один раз в тысячу лет. Запах сплетался с запахом, птичий крик с птичьим криком, цвет с цветом, и их нестерпимое изобилие росло с каждым часом. Только после заката наши ошалелые чувства получали передышку. Дневные звуки затоплялись журчащими водопадами лунного света. Сирень ласкала своим ароматом наши ноздри. Луна усыпляла яркие краски. Облака крались на своих кристальных ногах от вершины к вершине, а долины и скалы были полны отголосков, похожих на птичий щебет.

Теперь, когда Бахадур стал старше и сильнее, нужно было учить его более сложным явлениям жизни. Я решил меньше рассказывать ему о всяких случаях и больше о чувствах, которые лежат в их основе. Разумеется, чаще всего мы говорили о страхе, этом общем явлении в жизни джунглей. В то весеннее утро мы трое — впереди Аджит, за ним Бахадур, а следом я — отправились в путь. Обезьяны над нами трясли ветки деревьев, срывали молодые почки, но не ели их, а бросали на землю. Олени бродили по двое и по трое, подбирая дары «хануманов». Обезьяны криками предупреждали их об опасности, но нас они не заметили. Олени от неожиданности испуганно закричали: «Кхаккар, кхаккар», и услышав этот скрипучий звук, обезьяны спустились пониже. Повиснув на ветках прямо над нами, они с любопытством разглядывали наши спины. Я успокоительно фыркнул, и они вмиг вернулись на прежние места, ругая глупых оленей. Олени тоже успокоились и снова стали пастись. На время в джунглях все стихло, только дятлы прилежно стучали по деревьям.

Эти птицы весной издают совсем особые звуки. Они долбят дерево клювами, добывая себе пропитание, круглый год, не считая брачного сезона. Но весной дятлы стучат совсем не для этого. Они так влюблены, что забывают о еде, и стучат весной чаще, чем в другое время. У бедняжек нет голоса, чтобы петь любовные песни, и, завлекая своих подруг, они долбят самое твердое дерево. Говорят, что и ночью, если луна светит ярко, они и во сне бьют клювом по дереву. Скажите, разве это не странный способ ухаживания? Я указал на них Бахадуру, который теперь всем живо интересовался.

Пройдя мимо дятла, мы вышли к озеру, которое было все усеяно бутонами лотоса. Там мы услышали какой-то звук, который был громче всех остальных. Он не походил на жужжание пчел. В это время года нет озера без лотоса, нет лотоса без пьянящего запаха, нет запаха, который не привлекал бы к себе пчел, и нет пчел, которые бы не жужжали. Но звук, который привлек нас, скорее напоминал трение травы о шкуру тигра и доносился откуда-то сверху. Вот он стал медленно снижаться и раздался у воды, прямо под нами. Оказывается, это бекас играл со своей подругой. Ветер шевелил его перья, извлекая из них какую-то странную мелодию. Бахадур был в восторге.

Удовлетворив любопытство, которое будили в нем необыкновенные звуки, он обратил внимание на обычные весенние шумы. Слышался голос кукушки, которая гадала, в чье же гнездо отложить яйца на этот раз. Пел соловей, умолкая лишь для того, чтобы поживиться насекомыми.

Вдруг раздался жалобный крик оленя: «Хаккар, хак-кар, хаккар!» Это произвело на Бахадура такое впечатление, что Аджит решил посмотреть, какая же беда приключилась с оленем. Сперва мы не спешили, думая, что ничего страшного нет, так как олени имеют обыкновение иногда шуметь без причины. Но уже через несколько секунд сильный запах страха ударил нам в ноздри и заставил поторопиться. Что же случилось? Мы шли быстро, но бесшумно. Даже трава, по которой мы ступали, тотчас же выпрямлялась — так легка была наша поступь. Тем временем крик оленя перешел в душераздирающий вопль. К счастью, мы были уже близко. Олень стоял на прогалине, и глаза его были уставлены в одну точку, спина изогнулась от страха, а из горла вылетали жалобные стоны. У нас, слонов, не очень хорошее зрение. Поэтому мы не стали вглядываться в траву, а подошли ближе. И хотя запах страха становился все сильнее, нам казалось, что никакой опасности нет. Но тут у самых наших ног сверкнула черная молния. Мы замерли на месте — перед нами была огромная змея со сверкающими холодным блеском глазами. Вот она метнулась вперед, но, к счастью, не обвилась вокруг своей жертвы, а упала рядом с ней на землю. Она промахнулась. Сверкая и искрясь на солнце, питон изготовился для второго броска. Но олень уже обратился в бегство, ему теперь не страшны были и десять питонов — он преодолел магическую власть страха. Через мгновение он был уже недосягаем.

Мы тоже ушли с прогалины, так как едва не задохнулись от едкого запаха страха. К тому же глядеть на разъяренную змею было мало приятно.

Когда мы очутились в безопасном месте, Бахадур засыпал меня вопросами, и я объяснил ему, отчего змея упустила добычу. Мы наткнулись на нее неожиданно, и Бахадур, сам того не подозревая, прошел между питоном и его жертвой. Защищая малыша, Аджит и я стали справа и слева от него. Змея перевела свой взгляд на нас, и олень освободился от его гипнотического воздействия. Так бывает всегда, если хищник хоть на миг перестанет глядеть в глаза жертве. Олень с трудом поднял голову и взглянул на нас. Это как бы порвало цепь, приковывавшую его к месту, и он сдвинулся на шаг вправо. Питон, чувствуя, что олень вновь обретает волю, бросился на него и… промахнулся. Благодаря счастливой случайности мы подоспели вовремя и разрушили магическую силу его взгляда, сковавшего тело оленя.

Спрашивается, имели ли мы право лишить питона его законного обеда? Я объяснил Бахадуру, что, не будь его с нами, мы не остановились бы, а пошли дальше своей дорогой. Старые слоны так привыкают к шумам, что не интересуются их причинами. Кроме того, всякому понятно, что змея после зимней спячки должна утолить голод. Поэтому мы не стали бы защищать от нее оленя. Карать змей за кровожадность — дело лесных богов. А если змеи не достигли того же уровня совершенства, что слоны, — ничего не поделаешь, и мы помогаем спастись лишь тем их жертвам, которые по воле случая попадаются на нашем пути. Вот и все, что мы можем сделать.

Больше в тот день у нас не было никаких приключений. Но и этого нам показалось достаточно, и мы решили попастись немного на берегу озера, а потом вернуться к своим. Чтобы Бахадур лучше усвоил урок дня, я повторил ему: «Страх убивает зверя задолго до того, как хищник кидается на него. Никогда ничего не бойся, сын мой. Обычно у оленя слабый запах. Но когда он испуган, то издает настоящее зловоние, совсем как тухлое мясо; этот запах можно узнать издалека».

ГЛАВА XIV Бахадур рассказывает о себе

«Повинуясь тебе, отец мой, я расскажу о том, что произошло, когда мы трое — мать, Аджит и я — отстали от своих. Это было неожиданно и страшно.

Ты помнишь, мы шли навстречу ревущему ветру в самом хвосте стада. До нас почти не доносились голоса передних слонов, сами мы трубили что было сил, ню все заглушала буря, и в шести шагах ничего уже не было слышно. Ветер так и бесился, он смешал все запахи. С деревьев то и дело сыпались сломанные ветки, застилая все впереди. Я еле поспевал за другими на своих коротких ногах, и мать с Аджитом, охраняя меня, тоже отставали. Не знаю, отец, почему передние ни разу не оглянулись! Видно, они изо всех сил боролись с ветром, и не заметили, как мы остались далеко позади.

На беду впереди свалился огромный платан, на котором прятались обезьяны. Они подняли переполох и надолго задержали нас. Я был просто потрясен. Представь себе, дерево толщиной со старого слона и высотой чуть ли не до самых звезд падает вместе с множеством перепуганных, орущих обезьян у самых твоих ног — как тут было не свернуть в сторону? Не удивительно, что мы сбились с пути.

Едва мы пришли в себя, как начался лесной пожар. Как это случилось? Должно быть, ветка упавшего платана терлась о стволы бамбука и загорелась от трения. Конечно, точная причина пожара нам не известна, но мы твердо знаем одно: бамбук часто загорается после того, как на него падает дерево.

Мы побежали, спасаясь от огня, и страх завел нас еще дальше в сторону от того пути, по которому шли все слоны. Мы мчались в ужасе, не разбирая дороги, и в конце концов снова вернулись к огню.

Но нет, мама поправляет меня. Да, ты права, мама, это ветер раздул огонь широкой полосой. Страх наш дошел до предела, и тут со всех сторон стали сбегаться всякие звери. Тигры, олени, леопарды, буйволы, волки жались к нам, надеясь, что мы спасем их от беды. Но увы! Вместо этого мы только кружили на месте.

То был страх! Я понял это и, твердо решив разорвать его кольцо, остановился. Пелена страха начала спадать с моих глаз, как убегает тьма среди бела дня, стоит только поднять веки. Теперь мне было ясно, что происходило с нами. Не теряя ни секунды, я громко затрубил, призывая тебя, отец. Я звал вожака, он один мог привести к нам на помощь все стадо. Ух, как я кричал! Голос мой звучал все пронзительнее. Наконец он достиг нужной высоты — так мы кричим, когда в беде зовем вожака.

Но вот голос мой сорвался. Я не мог больше трубить, зато магическая власть страха совсем исчезла. Теперь все мы стояли на месте и ждали до тех пор, пока не услышали твой громкий клич, отец. Хотя мы были окружены огнем, хотя в той стороне, откуда донесся твой голос, все было застлано густым дымом, мы настолько оправились, что без страха пошли сквозь него. Дым душил и ослеплял нас. Но мы слышали твой призыв и шли вперед. Огонь и дым больше не пугали нас.

Олени, тигры и все другие звери шли следом. Они тоже прорвались сквозь стену дыма. Это было спасение».

ГЛАВА XV Роковое кольцо

«Кольцо страха так же опасно для слонов, как и для всех других животных. Зверю, попавшему в него, редко удается спастись. Невидимое, это кольцо неодолимее всех видимых преград. Неосязаемое, оно страшнее всех ловушек, ям и ременных петель. Мало того — слон никогда не попадется ни в одну из них, если прежде не попадется в капкан страха.

Мне пришлось объяснить Бахадуру все, что связано с этим ужасным кольцом, сразу после случая с питоном и оленем. Однажды в мае, когда все пересохло от жары, нам довелось наблюдать на опушке леса, у реки, удивительное зрелище. Накрыв себе спины листьями, сорванными с деревьев, и зеленой травой, мы под этими зонтиками смело вышли на солнце. Когда листья сваливались, мы на ходу заменяли их новыми.

Так мы прошли около трех миль, а дойдя до реки, начали весело плескаться в ней. На закате мы вышли из воды и стали ждать сумерек. Все живое затихало, когда божественное солнце уходило на покой. Молчание, одетое в черную мантию, торжественно шествовало по джунглям. Совершив обряд поклонения, жрец джунглей, дикий бык, громко заревел вдали. Ухнули совы, замяукали пантеры, спрыгивая с деревьев. Вскоре к ним при-: соединились голоса других зверей.

Не двигаясь с места, мы ждали восхода луны. Она не заставила себя ждать. Скоро в реку дождем посыпались серебряные стрелы. Когда ночное светило появилось на небе, кролики — их было не меньше двух десятков, — словно принося ему особую дань уважения, вылезли из своих нор и начали танцевать в лунном свете. Некоторые громко барабанили лапками по земле. Радуясь сиянию, лившемуся с неба, они выбежали на поляну, где было светлее. Бахадур с восхищением смотрел на этот танец кроликов, он впервые видел, как завораживает их свет луны, и даже повизгивал от удовольствия. Вдруг он удивленно умолк. Какая-то беда грозила маленьким танцорам. Они знали о ней не больше него. А потом… Ах, какое смятениеначалось на поляне! Я по запаху понял, что это пожаловал сам лис со своей супругой. Они нарочно подошли с наветренной стороны, чтобы кролики их не учуяли. Бедняжки были захвачены врасплох. Они бессмысленно забегали во все стороны. Лисы, вместо того чтобы гнаться за ними, сделали лишь несколько шагов вперед.

Это очень удивило Бахадура. Прежде он никогда не видел, чтобы хищники поступали так. Лисы спокойно выжидали, готовые к прыжку. Бахадура забавляла их очевидная глупость. Он думал, что кролики спасены, а лисы, припавшие к земле, остались в дураках. Но, тут он услышал странный шум. Что такое? Кролики возвращались назад.

— Они в кольце страха, — шепнул я сыну.

Сначала он не понял меня. Тогда я объяснил ему: кролики до того напуганы, что потеряли рассудок и бегут назад, туда, откуда только что убежали. Это и есть кольцо страха.

Едва успел я это сказать, как лисы неожиданно прыгнули. Мы не успели вмешаться, и они загрызли двух кроликов. Бедняжки при виде трупиков своих друзей перепугались еще больше и опять пустились наутек, а лисы изготовились к новому нападению. Увы, через несколько минут кролики, гонимые ужасом, вернулись на прежнее место. Лисы хотели было повторить свой маневр, но яростный рев пригвоздил их к месту — это разъяренный Бахадур вихрем бросился на них.

Он поднял такой шум, что разорвал кольцо страха, окружавшее кроликов, и они бросились кто куда. Видя, что добыча ускользнула, лисы злобно заворчали.

Но теперь пришел их черед пугаться. Услышав ворчание, Бахадур обрушился на них, как лавина. Если бы не их ловкость и изворотливость, он втоптал бы их в землю. Они едва-едва успели спастись.

В ту ночь Бахадур никак не мог заснуть. Мы до поздней ночи разговаривали с ним об ужасном кольце. Всякое существо в минуту страха испытывает влечение бежать по кругу, будь то человек, заблудившийся среди снегов, или слон, потерявший рассудок, — все равно. Но сами разговоры о страхе иногда вселяют страх, и чтобы отвлечь Бахадура, я предложил ему искупаться в реке. Помнится, это было первое ночное купание в его жизни. Оно доставило ему большое удовольствие, и наутро он гордо рассказывал об этом другим слонятам, но, к моей радости, ни словом не обмолвился о том, как спас кроликов от лисиц. У слонов принято так: нельзя считать добрым делом то, о котором рассказывают всем и каждому.

Через месяц еще один случай убедил Бахадура, что кольцо страха — прямой путь к смерти, и попадать в него нельзя ни в коем случае.

Как я уже сказал, май выдался очень жаркий, за весь месяц не было ни одного дождя. Появились первые признаки засухи. А когда в джунглях высох весь подлесок, у нас появилось подозрение, что скоро будет большая засуха и лесной пожар. Куда бы мы ни шли — на юг или на восток — с неба не падало ни капли, и реки совсем обмелели.

Если одновременно высыхают два вида травы, лесной пожар неминуем. А когда трава в джунглях буреет, можно не сомневаться, что засуха в разгаре, ибо обычно солнце не проникает в глубину — густая листва преграждает ему доступ. Уж если благородное светило и здесь сжигает все дочиста, какое еще нужно доказательство настоящей засухи?

Но, пока не высохнет бамбук, пожара можно не бояться. Как известно, корни бамбука глубоко уходят под землю, а когда дует ветер, стебли трутся друг о друга. Если стебли сухие, они сплошь и рядом загораются от трения. Словно факел в руке безумца, горящий бамбук бросает искры на сухую траву.

Бахадур, как и все остальные, был этим летом всегда настороже. Днем, когда стадо останавливалось, он, Радха, Аджит и я паслись вместе. Аджит объяснял ему многие тайны джунглей, которые ускользнули от моего внимания.

Вскоре после того как Бахадуру исполнилось четыре года, мы пришли в огромный густой лес. Сухой бамбук был похож на трут, вот-вот готовый вспыхнуть. Ветер был очень сильный. Стебли, хотя расстояние между ними было не меньше дюйма, сильно терлись друг о друга. Аджит убеждал нас поскорее уйти из этого леса. Ветер крепчал с каждой секундой. Скоро ветви стали ломаться о наши спины, а вывороченные с корнями деревья падали у нас перед самым носом. Это никого не испугало, но, чтобы падающее дерево не пришибло кого-нибудь из слонят, мы решили поискать открытое место и двинулись в путь по одному в ряд.

Не прошло и часа, как сзади мне передали, что Аджиту, Радхе и Бахадуру преградило дорогу упавшее дерево и нужно подождать, пока они нас догонят. Повсюду — рядом и вдалеке, среди океана падающих деревьев — скрипел и скрежетал бамбук. Казалось, какие-то великаны яростно скрежещут зубами во тьме. Этот звук внушал нам тревогу, слоны беспокоились, а мы все еще ничего не знали о моей семье и старом Аджите. Я старался не волноваться, уверенный, что мудрый Аджит убережет моего сына от любой беды. Хотя слоны хотели идти дальше, я упорно не двигался с места.

Вдали кто-то затрубил, тихо, словно свирель засвистела среди урагана. Потом все смолкло. Мы ждали, напряженно вслушиваясь. Теперь от нас не укрылся бы даже самый слабый звук. Еще через минуту зов повторился, но долетел до нас, застряв, словно шип в шкуре урагана.

«Хан-на-фонг!.. — крикнул я. — Спешим на помощь! Фонг-на-хан!» И мы помчались быстрее, чем питон бросается на свою добычу. Над нами птицы тревожно перекликались с обезьянами, а одинокий голос вдали звал меня все громче.

Обезьяны кричали: «Огонь, огонь!», и птицы повторяли это слово вслед за ними. Мы бежали по ветру и поэтому сначала не чуяли дыма, но я знал, что обезьяны и птицы не могут ошибиться. Моих слонов охватил страх — еще бы, кому охота по доброй воле идти в огонь! Но я не поворачивал назад. Не глядя, бегут они за мной или нет, я мчался все вперед.

Вот оно! Теперь уж не могло быть сомнений… Я почуял запах дыма. Я чуть было не попал прямо в кольцо страха — так я был поражен. Вы только подумайте! Мой сын, Радха и Аджит выводили из огня целое стадо буйволов. Бахадур шел впереди, за ним Радха, а следом за ней — Аджит. Вот они уже близко, обожженные, измученные. За ними стадо буйволов, а за буйволами — три пантеры и целая толпа оленей. Не дожидаясь, пока они выйдут из окутанных дымом джунглей, я бросился вперед и поддержал Бахадура хоботом, чтобы он не упал от изнеможения. С моей помощью он продолжал идти впереди, пока все звери не присоединились к нашему стаду. Два слона подхватили Аджита под бивни, два других поддержали его сзади. Теперь я подошел к Радхе. Она, к моему удивлению, меньше всех пострадала от ожогов. Оказывается, Аджит и Бахадур прикрывали ее от огня своими телами.

Но прежде чем она успела рассказать мне о том, что приключилось с ними, джунгли огласились обезьяньими криками и топотом бегущих зверей. «Веди, веди нас!» — кричали они. Я поднял хобот и понюхал воздух. Да, сомнений быть не могло. Огонь подбирался все ближе и ближе. «Гхом дон гон!» — затрубил я. — «Берегись опасности!» — повторило за мной все стадо: «Гхом дон гон!» Это прозвучало словно удар грома, и все крики смолкли. В наступившей тишине я занялся наблюдениями. Восток, запад, север… я нюхал воздух отовсюду. Наконец, мой нюх, точно компас, указал точное направление огня. Определив его, я приказал двигаться в путь. Мы шли медленно, но уверенно, и в полнейшем спокойствии вышли из кольца страха».

ГЛАВА XVI Обряд посвящения

Скоро учение Бахадура подошло к концу. Когда ему исполнилось семь лет, у него родилась сестренка. Она была такая же маленькая и весила примерно столько же, сколько сам он, когда только появился на свет.

С рождением малышки родители перестали заботиться о Бахадуре. Мало того, теперь, когда он вырос, Аджит и другие слоны заявили Радхе и Сирдару, что станут относиться к нему не как к их сыну, а как ко всем прочим. Родители согласились на это, и Аджит вызвался посвятить слоненка в новое звание.

Посвящение у животных напоминает тот обряд, которому люди иногда подвергают юношей и девушек, достигших совершеннолетия. Когда Бахадур вырос, жизнь Сирдара стала намного сложнее. Ведь совсем нелегко относиться к собственному сыну, как к обыкновенному слону. За всякую провинность его приходилось наказывать без снисхождения. За ошибки с него взыскивали не меньше, чем со всякого другого.

Прежде чем Бахадур вместе с Аджитом отправился в свое паломничество, ему разрешили еще на некоторое время остаться в стаде. За это он должен был выполнять разные тяжелые обязанности. Некоторые из них оказались весьма сложными. К радости своих родителей, Бахадур хорошо справлялся с делом. Но, разумеется, Радха и Сирдар тщательно скрывали радость.

Иногда Бахадуру поручали командовать всеми слонами его возраста. Он должен был руководить ими в играх и в работе. Если они были голодны, он отказывал себе во всем и отдавал свою долю друзьям. Если они попадали в беду, он изыскивал путь к спасению.

Так прошло два месяца. А в конце лета было решено, что Аджит вместе с Бахадуром уйдет вперед и преподаст ему последний урок слоновьей мудрости. Никаких выражений горя при мысли о расставании, никаких жалоб — Бахадур молча ушел в сопровождении почтенного центуриона.

Была осень 19… года, памятная засухой на юге и ужасным наводнением на севере.

Из-за сильной жары уже в июле, задолго до наступления осени, южные леса оделись в красный и оранжевый убор. Поскольку воды было очень мало, все животные двинулись на север, где, как сказали им птицы, обезьяны и другие лесные гонцы, деревья и трава были еще зеленые, а плоды, листья и корни — сочные и вкусные.

Ободренные этими добрыми вестями, Аджит и Бахадур отправились на луга Гарвала. С этого высокого плато открывался чудесный вид на вершины Гималаев. Величественно высясь над зелеными подножиями, снеговые вершины на закате одевались не в багрянец, а в сине-алые тона, смешанные с серебром и пурпуром. На восходе горные цепи замирали у порога небес, словно гигантские аметистовые львы.

Было что-то зловещее в нагих скалах у линии сне-гов. Тишина представлялась старому Аджиту подозрительной. Казалось, боги бессильны предотвратить ужасную опасность, спускавшуюся с поднебесья.

Ясно было одно: снега таяли слишком быстро. Вот почему у подножий скопилось столько воды и растительность зеленела так пышно. Но ограниченный разум животных мешал им понять то, что совершалось у них на глазах: земля стала сырой, чего прежде никогда не бывало на Гарвалских плато. Где-то там, наверху, снег безостановочно таял и переполнял реки и озера, которые прорывались через хребты, размывали склоны и текли вниз, на равнину. Лесные звери, сгрудившиеся внизу, даже не подозревали об этом. Жизнь здесь била ключом. Деревья буквально гнулись под тяжестью обезьян и попугаев. Реки словно надели ожерелья из зимородков, ловивших рыбу. Ревушие буйволы, громкоголосые олени, трубящие слоны буквально наводнили плато. Каждая ветка, каждый куст были в этом году сочнее, чем обычно. Реки вздулись и грозили затопить берега. Если олень или буйвол спускались в воду, чтобы напиться, они уже не могли вылезти обратно: течение уносило их, как какой-нибудь листик или сучок. Что-то зловещее нависло над этим плато, и все же звери сбежались сюда, гонимые голодом и жаждой.

Умудренный столетним опытом, Аджит объяснил Бахадуру, что такое изобилие в природе предвещает страшные бедствия. Нужно было поскорее уходить из Гарвала. Но они не могли уйти, не дождавшись всего стада, от которого их отделяла неделя пути. А вокруг было такое изобилие воды и пищи, что с каждым днем сюда прибывали все новые стада слонов. Избегая их, Аджит увел Бахадура в самую глушь, в страну нильгау, зеленовато-синих, как лесная листва, антилоп. Когда в гималайских предгорьях наступает осень, все звери перекочевывают вниз, туда, где в эту пору теплее. Спускается на нижние плато горный козел, а нильгау пасутся на равнине, в пышных тропических лесах, где зеленоватая шкура помогает им прятаться от врагов. Но в этом году Аджит и Бахадур застали их еще на верхних плато, которые они и не собирались покидать. Разве не наступила осень? И все же ни один лист не окрасился в багрянец! Это было непостижимо. Все вокруг пышно зеленело, так что у нильгау была надежная защита и вволю хорошей пищи. Зачем же им идти на юг? Все отлично чувствовали себя и здесь. Загадочная зелень напоминала ловушку. Но даже мудрый Аджит ничего не мог понять. Почему природа так щедра в этом году? Бахадура по молодости лет не тревожили сомнения и раздумья старого слона. Он наслаждался дарами природы и свободой, весело играл, гоняясь за подрастающими антилопами.

Но однажды, резвясь со своими новыми друзьями, Бахадур почувствовал неладное. Шутливо обхватив хоботом молодого бычка нильгау, он вдруг услышал стук копыт и громкое блеяние высоко наверху. Подняв хобот, он весь превратился в слух.

«Топ, топ, топ, бэ-э-э!» На него обрушился целый водопад звуков. Со всех сторон им вторило эхо. Нильгау тоже подняли страшный шум.

Бахадур поспешил вниз, туда, где дремал старый Аджит, чтобы узнать у него, что все это означает. Но не сделал он и нескольких шагов, как целая лавина горных козлов обрушилась на плато. Они катились с Гималаев, словно клубящиеся облака. Увидев это, нильгау бросились вниз, быстро освобождая плато. Но козлы, не останавливаясь, устремились дальше, а Бахадур, очутившийся между двумя стадами, пытался тем временем пробиться к Аджиту.

Но ему не пришлось бежать далеко — старый слон сам уже искал его. Увидев Бахадура, он велел ему удирать во всю прыть, потому что сверху катился бурный поток воды.

Теперь они бежали на юг почти напрямик, торопясь предупредить своих друзей о бедствии. Путь их все время лежал по берегу реки.

Но увы, было уже поздно! Не успели они пробежать и мили, как река вышла из берегов, буквально сбивая их с ног. Шумные водопады низвергались со всех сторон. Скоро слоны уже едва доставали ногами дна. На их пути бурлили водовороты.

Вокруг плыли стада оленей, нильгау и горных козлов. Каким чудом им удалось выбраться, они сами не знали. Прошло не менее получаса, как вдруг — что такое? Впереди поток пенился и ревел перед плотиной, возведенной людьми.

Аджит и Бахадур набили себе немало шишек, пытаясь ухватиться за дерево, росшее на берегу. Но на беду вода подмыла корни, и дерево рухнуло чуть ли не на головы бедным слонам. Что было делать? Плотина в любую секунду могла прорваться, и тогда они погибли бы в водной пучине.

Но Бахадур нашел выход из положения. Поставив передние ноги на спину Аджиту, он ухватился хоботом за ветку дерева, корней которого вода едва успела коснуться. Ствол рухнул в реку, но корни дерева еще крепко сидели в земле.

И тогда — о чудо из чудес! — течение медленно при* било раскидистое дерево, а вместе с ним и наших слонов к берегу. Вот ноги их уже коснулись суши. Бахадур без особого труда вскарабкался на берег. Но он был достойным сыном своего отца и вместо того, чтобы убежать подальше от опасности, протянул хобот Аджиту. Представьте себе картину: слон в две тонны весом тащит другого, в котором не меньше четырех с половиной тонн, на крутой берег! Рискуя собственной жизнью, сын Сирдара решил спасти дряхлого ветерана. Хотя Аджит то и дело оступался, Бахадур не падал духом. Если бы не его помощь, старый Аджит погиб бы… А так, поскользнувшись раз двадцать, он, наконец, выбрался на берег целый и невредимый. Молодец Бахадур! Подумайте только, он был похож на ребенка, который тащит из моря кита, и все-таки спас Аджита. И спас как раз вовремя, потому что вода со страшным грохотом прорвала плотину, и ревущий поток устремился дальше. Но Аджиту и Бахадуру он был уже не страшен.

Они решили во что бы то пи стало найти своих друзей и предупредить их о наводнении. Конечно, слонов и без того предупредили крылатые гонцы джунглей — птицы и их помощники — обезьяны. Птицы летали быстрее ветра, а обезьяны скакали из леса в лес, словно кони, порвавшие постромки, и разнесли весть о бедствии по всему Гарвалу и доброй половине Соединенных провинций от Агры до Айодхья.

Сирдар со своими слонами, придя на условленное место встречи с Аджитом и Бахадуром, ждал их до последней минуты. Flo, услышав рев и плеск воды, слоны во главе с вожаком резво, как олени, помчались на юго-восток. Но вода все-таки настигла их. Не дожидайся они Аджита и Бахадура, все обошлось бы благополучно, а теперь они понесли утрату — среди утонувших оказалась Радха со своей маленькой дочерью. Она ждала сына и мешкала, отставала от стада на сотню-другую футов — ей все казалось, что вот-вот она увидит его, живого и невредимого. Сирдар шел впереди, глубоко озабоченный тем, как спасти от опасности все стадо, и не знал, что его подруга отстает. Он выполнял свой долг вожака и не мог уделять особого внимания жене и дочери. Таков уж благородный слоновий обычай. И если бы не самопожертвование Сирдара, слоны никогда бы не спаслись такой дешевой ценой: они потеряли всего около десятка товарищей.

Сирдар повел слонов на юго-восток и успел уйти от наводнения. Только те, кто отстал, утонули. Радха, как он узнал потом, захлебнулась, спасая свою дочь.

Слоны укрылись на высоком надежном плато, у подножия горы. Здесь и обрушилась на вожака горестная весть о смерти его жены и дочери.

Удар этот был тем ужаснее, что Сирдар и Бахадура тоже считал погибшим. Мучительная боль пронзила ему сердце. Не веря, что Радха умерла, он как безумный бегал по всему плато. Он искал ее среди коз, антилоп, слонов, буйволов. Хотя многие говорили ему, что сами видели, как Радху и ее дочь захлестнула вода, Сирдар отказывался верить. Горе так потрясло его, что он даже не мог трубить.

Бедный Сирдар — какой ужасной ценой заплатил он за честь быть вожаком. Он не мог спасти свою жену и дочь, не мог даже оглянуться на них в самую тяжкую минуту их жизни. Ужасна доля вожака! Жизнь его принадлежит не ему, а всему стаду.

Если бы он затрубил, ему сразу стало бы легче, да и Бахадур, затерявшийся в многотысячной толпе зверей, услышал бы его голос.

Аджит и Бахадур, укрывшиеся на том же плато, что и слоны Сирдара, узнали от других беглецов, чем был вызван такой ужасный потоп. Они услышали много удивительных рассказов, но все сходились в одном. Горная гряда, которую вода размывала уже много месяцев, в одном месте была прорвана, и огромное озеро низринулось в Гарвал, не только затопив старые русла, но образовывая новые реки, смывая целые деревни и леса. Погибло десять тысяч людей и неисчислимое множество оленей, тигров, слонов, леопардов, буйволов, обезьян, змей и других животных.

По пути к плато Аджиту и Бахадуру встречались различные звери, попавшие в кольцо страха. Странное это было зрелище: обезьяны кружились по лесу вместе с леопардами, антилопы и тигры бежали бок о бок, как лучшие друзья, питоны, свернувшись, лежали у самых ног ревущих оленей.

Рядом с этими перепуганными зверями наши слоны были настоящим чудом храбрости. Чтобы самим не поддаться страху, они решили помочь бедным зверям спастись от беды. Аджит изнемогал от усталости, и Баха-дур смело взялся за дело. Его короткие, громкие призывы, словно кузнечный молот, ударили по нервам испуганных зверей и освободили их из-под власти страха. Они прекратили свой безумный бег, но были слишком потрясены и безвольны. Чтобы ими снова не овладел страх, Аджит тоже затрубил во всю мочь. Потом он подтолкнул Бахадура бивнями, как бы говоря ему: «Веди!», и все послушно пошли за ним; они были счастливы выбраться из этого царства ужаса и смерти. Так достигли они того спасительного плато, куда отец молодого вожака привел своих слонов и где он тщетно искал детей и Радху^[3].

ГЛАВА XVII Совершеннолетие Бахадура

Нелегко было вывести из беды дряхлого, измученного слона и целую толпу диких зверей, ослепленных страхом. Но Бахадур справился с этим. Долгие часы шли они без сна, без воды и пищи.

Когда спустился вечер, двигаться стало гораздо труднее. А около десяти часов Бахадур увидел, что звери, сбегавшиеся отовсюду, заполнили все плато. Чтобы найти место и пищу для всех, надо было идти дальше.

Но идти было некуда. На востоке высились горные хребты, острые, как кинжалы, туда могли вскарабкаться лишь козлы. К югу, в полумиле от плато, лежала затопленная долина. Никто не знал, глубоко ли там. По шуму воды можно было только понять, что течение там очень быстрое, и это так пугало зверей, что они не могли шевельнуться. Ни у кого не хватало храбрости первым войти в воду. Страх и растерянность овладели их сердцами, в которых не осталось и капли мужества. Словно разбитая армия, они сдались на милость победителя.

С каждым часом страх все ширился. Видя быстрое распространение этой заразы, Бахадур и Аджит решили во что бы то ни стало перебраться через затопленную долину. «Лучше погибнуть в борьбе, чем умереть в страхе» — таков был их девиз. Аджит, этот великан одиннадцати футов ростом, вошел в воду. И что же? Она была ему едва по колена. Он весело затрубил, сообщая всем радостную весть. Бахадур, шедший следом за ним, подхватил: «Хонта та та та! Хонта та та та! — Идите, даже для меня здесь совсем мелко!» Он повторил это множество раз.

Его поняли только слоны, а минут через пять огромный слон нагнал Бахадура и сказал: «Тонха тоно! — Вперед, сынок, я иду за тобой». Это был Сирдар!

Хоботы их встретились в ласковом пожатии. Сердце Сирдара переполняла радость — наконец-то он видел сына живым. Но в этот миг было не до нежностей. Аджит трубил: «Гум грант гум! — Потом будете радоваться. Не отставайте!»

«Бонк», — ответил Сирдар, что означало: «Я повинуюсь».

Как видите, настоящий вожак умеет подчиняться старшему, когда этого требуют обстоятельства. Аджит благодаря своему долгому жизненному опыту бесспорно пользовался правом старшего в это трудное время. Поэтому не только Бахадур, но и Сирдар беспрекословно выполнили его приказ.

Вода всюду была мелкая. Лишь изредка она доходила Бахадуру до груди, и слоны шли уже не так осторожно. Все же им казалось, что пройдет много часов, прежде чем они дойдут до суши: местность здесь была плоская и ровная. Если бы не это, им пришлось бы перебираться через более глубокий и быстрый поток.

Вскоре за ними потянулись все их друзья, а следом и чужие слоны.

Пройдя примерно две трети пути, они вышли к глубокому омуту, в котором бурлил зловещий водоворот. Поколебавшись, Аджит двинулся прямо вперед. Вмиг он провалился в воду по брюхо. Бахадур, видя, что Аджит не останавливается, тоже, как солдат, устремился навстречу опасности.

Одним прыжком Сирдар очутился рядом с сыном. Он подоспел как раз вовремя — вода была Бахадуру уже по шею, и его уносило течением. Сирдар стал конвоировать единственного своего сына, словно большой пароход маленькую лодчонку. Течение било и швыряло слоненка, но не могло унести его, потому что Сирдар стоял твердо, как скала.

Обернувшись, Аджит увидел, что Бахадуру приходится трудно, вернулся и встал по другую сторону от него. Его тело, словно плотина, сдерживало напор воды.

Тем временем Бахадур нащупал дно и одолел коварную глубину. Теперь старшие шли уже не впереди и сзади Бахадура, а по бокам от него. К счастью, опасных мест больше не попадалось до самого конца пути.

На беду, омут перепугал слонов, шедших сзади. Они видели, как Бахадур едва не утонул, и теперь стояли как вкопанные. У них даже не хватило смелости попробовать обойти омут стороной и, словно окаменев, они простояли на месте не один час.

Было уже за полночь, когда три отважных путешественника добрались до суши; впереди была твердая земля и бесконечный простор джунглей. Ах, как это было чудесно! Но одному из них предстояло вернуться назад к перепуганному стаду, остановившемуся перед омутом. Разумеется, сделать это вызвался Сирдар.

Но едва прошел он десяток шагов, как Аджит с ужасным стоном упал на все четыре колена и глубоко зарылся бивнями в землю. Сирдар поспешил к другу, Бахадур был уже рядом с ним, напрягая все силы, они вдвоем подняли Аджита, у которого был сильный сердечный приступ. Сирдар и Бахадур поддерживали его до тех пор, пока приступ не прошел. Но даже через полтора часа Аджит был слишком слаб, чтобы стоять без чужой помощи. Поэтому Сирдар снова подхватил его хоботом под бивни, помогая ему держаться на ногах.

Видя, что положение трудное, почти безвыходное, Бахадур решил сам вернуться к тем слонам, которые все еще стояли перед омутом, и сказать им, что путь свободен. Иначе он поступить не мог. Сирдару пришлось согласиться на это — иначе он должен был бросить больного Аджита и идти сам. Вожак не может забыть свой долг. Бахадур не сумел бы удержать Аджита на ногах, пришлось ему идти, а Сирдару остаться.

Все это было решено мгновенно, без лишних разговоров. Всякому ясно, что если бы молодой слон вернулся к стаду целым и невредимым, это было бы лучшим доказательством того, что бояться нечего. Хотя сердце Сирдара было исполнено дурных предчувствий, ему пришлось отпустить сына, чтобы выручить товарищей.

Обратный путь был нелегок. На воде ведь не остаются следы, не держатся запахи, не то что в джунглях — на земле или на кустах. Бахадуру, выросшему в лесу, трудно было в одиночку пересечь быстрый поток и не сбиться с пути. Вода давно смыла все следы, оставленные им самим, Сирдаром и Аджитом. Ему пришлось идти как бы по целине. То и дело он останавливался, оглядывался вокруг и пробовал воду на вкус. Всю свою волю он сосредоточил на одном: нужно поскорей принести добрую весть отчаявшимся друзьям. Не щадя сил, он шаг за шагом продвигался вперед.

К счастью, идти пришлось недалеко. Часа в три ночи послышался громкий плеск. Бахадур остановился. Вот снова плеск, еще и еще! «Что это? — спросил он себя. — Неужели вода поднимается? Как же мне быть?»

Закрыв глаза, он напряженно вслушивался. Вдруг совсем рядом раздались чьи-то шаги, они были так близко, что Бахадур вздрогнул и быстро открыл глаза. Огромный слон с одним бивнем вел за собой великое множество всяких зверей. Окрыленный радостью, Бахадур затрубил, приветствуя всех слонов, своих и чужих. Одним прыжком гигант очутился с ним рядом. Это был Кумар, старый друг и соперник его отца. А следом шла толпа слонов. «Веди!» — крикнул Кумар Бахадуру, и молодой слон пошел впереди. Кумар не отставал от него, а следом за ними спешили трубящие слоны и ревущие буйволы.

Весь этот шум подхватывало эхо, и казалось, это бушуют обезумевшие громы. Буйволы и олени шли следом за слонами, которые защищали их надежной стеной. Так молодой слон Бахадур вывел на сушу целое звериное царство. Взошедшее солнце увидело невероятное зрелище. Несметное множество зверей в строгом порядке шло через бурный поток. Среди них можно было увидеть обезьян, ехавших со своими детенышами на слонах. Божественное солнце радостно взирало с небес на то, как дружно они помогают друг другу.

Бахадур, едва ступив на сушу, громко затрубил. «Земля, земля!» — подхватили его клич другие слоны.

Выходя из воды, звери искали своих сородичей и располагались тесными кучками. Сирдар, заслышав голос Бахадура, повернулся к реке в ожидании сына и своих друзей. Сначала он увидел одного Бахадура, который только что выбрался на берег. Радуясь, что он благополучно избегнул опасности, Сирдар забыл обо всем на свете. Несколько минут глаза его ничего не видели, кроме отважного молодого слона.

Но вот какой-то знакомый запах заставил его вздрогнуть. Повернувшись, он не поверил своим глазам. Что такое? В нескольких шагах от него стоял Кумар. Вожак вздрогнул. Память у слонов отличная. Старый бродяга и Сирдар сразу узнали друг друга и были ошеломлены. Сирдар от растерянности не мог пошевельнуться; Кумар тоже не знал, что делать.

«Пожалуй, лучше уйти», — решил он.

Но едва он повернулся и пошел прочь, как послышался жалобный стоп. Голос показался Кумару таким знакомым, что он остановился и увидел Аджита, которому снова стало плохо. Кумар бросился к нему, опередив вожака. Вдвоем они поддержали старого слона, не давая ему упасть.

Видя, что отец с незнакомым слоном помогают больному, Бахадур взял власть над стадом и собрал всех своих в одно место. Тут он узнал, что никогда больше не увидит свою мать. Ах, каким пустым и мрачным показался ему мир!

«Дхон, дхон, дхон!» — затрубил его отец. Это должно было значить: «Веди- стадо в джунгли, сынок, пусть пасутся. Мы с Аджитом тоже придем туда».

Теперь Бахадуру некогда было думать о своем горе. Такова уж суровая доля настоящего вожака. Он не должен долго предаваться ни скорби, ни радости.

Верный древним традициям, молодой слон скрепя сердце повел стадо вместо своего отца. А позади Кумар и Сирдар, как добрые друзья, помогали больному Аджиту поспевать за всеми. Если бы не болезнь старого слона, они, конечно, никогда бы не помирились.

ГЛАВА XVIII Махапрастхан

В лесу Сирдар сделал перекличку. Он не досчитался одиннадцати слонов, включая Радху и ее маленькую дочь. Но в джунглях чувства не выражают открыто, и Сирдар с Бахадуром ничем не выдали своего горя… Больше того, они обязаны были вместе со всеми радоваться общему спасению.

Взгляды всех были обращены на Бахадура, и это немного утешило обоих. К тому же они узнали, что Радха погибла, спасая маленькую дочь, упавшую в воду. Значит, неправда, будто она отстала от стада только ради Бахадура; материнская любовь у животных так же самоотверженна, как и у людей.

Бахадур все время беспокоился о своем старом учителе Аджите, который уже уступил почетное место в стаде Кумару, чужому слону с одним бивнем. Сам он держался поближе к молодым, ковыляя в хвосте и рассказывая им все, что знал о жизни и о природе. Он был исполнен какой-то печальной торжественности. У молодых слонов, благоговевших перед достойным старцем, шевельнулись мрачные предчувствия. Любопытно, что и молодые предчувствуют смерть. За целую неделю перед тем, как умер Аджит, все они, в том числе и Бахадур, знали, что должно произойти.

Сирдар и Бахадур понимали, что старый слон умирает, не выдержав того огромного напряжения сил, которое потребовалось во время наводнения. К тому же он сильно простудился, и сердце у него сдало. Силы его быстро угасали, как звезды в лучах восходящего солнца.

Он с облегчением думал о том, что скоро избавится наконец от болезни и томительного ожидания смерти. Давно известно, что на воле все животные встречают свою естественную смерть как друга. Они никогда не страшатся ее прихода. Все, что родилось, должно умереть. Только душа в их представлении не умирает и не рождается. Рождению и смерти тела, в котором она живет, не дано ее коснуться.

Настал день, когда Аджит сказал вожаку, что близится его «Махапрастхан» — великое испытание. Ему суждено скоро увидеть солнце бессмертия. Каждый клочок земли, каждая травинка, по которой он ступал, шептали: «махапрастхан — твой последний путь». «Вот и конец, — казалось, повторял он себе. — Я вернусь в обитель, из которой когда-то вышел».

После полудня, когда слоны по обыкновению отдыхали после еды, Аджит спокойно и безмятежно предложил Сирдару и Бахадуру немного прогуляться.

Вскоре они очутились в тихом и пустынном месте. Там, под густым навесом листвы, царил полумрак. Даже всевидящие глаза грифов и сарычей здесь бессильны.

Сюда не проникают ни лучи солнца, ни отблески звезд. Это и была усыпальница слонов. Сюда приходит лишь тот, кто готов умереть естественной смертью. Не простившись, даже не обернувшись назад, Аджит твердо вступил в храм безмолвия…

На обратном пути Сирдар объяснил сыну, что слон, если его не ужалила змея или не постигло какое-нибудь другое несчастье, стремится умереть в потайном уголке джунглей, куда не доходят лучи солнца, не долетают серебряные стрелы луны. Там, в торжественном спокойствии слон встречает смерть, как сестру, и обретает мир в обители совершенства.

«Сын мой, — вероятно, сказал Бахадуру Сирдар, — когда-нибудь и ты станешь вожаком. Не скорби же о мертвых. Пусть тебя утешает мысль, что Аджит прожил большую жизнь и совершил то, для чего родился на свет. Теперь он счастлив на небесах, радуйся же и ты на земле».

ГЛАВА XIX Как Кумар встретился со стадом

Когда снова наступила весна, Бахадур вместе с другими слонами спустился в долину Ганга.

Мы уже говорили, что Кумар по просьбе старого Аджита занял его место в стаде. Он очень привязался ко всем молодым слонам и особенно полюбил Бахадура.

Но прежде чем продолжать наш рассказ, мы должны объяснить, как он попал в затопленную долину, откуда ему удалось вывести перепуганных слонов.

Оказывается, даже этот одинокий бродяга прослышал об удивительных сочных пастбищах на Гарвалских плато. Он поспешил туда, чтобы вволю попастись там вместе с другими. Когда озеро прорвало высокую горную гряду и хлынуло вниз, он обратился в бегство. В одиночку ему удалось благополучно добраться до спасительного плоскогорья. Но там было столько всяких зверей, что его холостяцкая душа, привыкшая к одиночеству, не выдержала.

Вдруг он увидел трех слонов, шедших наперекор течению. Сердце его дрогнуло. Когда же за ними последовали другие слоны, он тоже вошел в воду, а когда после долгого и мучительного пути передние остановились, он поспешил вперед, чтобы взглянуть, в чем дело. Там он узнал о глубоком омуте, грозившем поглотить всех.

Слоны были так напуганы недавними бедами, что ждали смерти с минуты на минуту. Кумар, который был спокойнее остальных, вошел в омут и без труда вышел из него. Это ободрило слонов, и все они потянулись следом за ним, а в сотне шагов от берега они встретили Бахадура, который и вывел их на сушу.

Поскольку дальнейшая судьба Кумара уже известна читателю, расскажем теперь о том, что произошло со стадом в ту весну, когда Бахадуру пошел восьмой год.

ГЛАВА XX Последнее испытание

За долгие годы одиночества Кумар приобрел некоторые опасные привычки, и одна из них чуть не стоила жизни вожаку. Для Сирдара это оказалось самым трудным испытанием.

Как известно, индийские законы, хотя и охраняют стада слонов, не приносящих ущерба людям, но немилосердны к наглым бродягам. Бродягу объявляют вне закона, стоит ему нанести малейший ущерб крестьянину или его собственности. А поскольку, убив такого бродягу, можно поживиться слоновой костью, корыстные охотники набрасываются на него, как стервятники на падаль. Люди нередко ошибаются, и не раз охотника судили за то, что он, преследуя преступника, убивал одного, а то и двух ни в чем не повинных слонов. Но, увы, законы пишутся людьми, и поэтому они всегда на стороне человека. Сколько раз у нас на глазах убивали слонов только потому, что они случайно оказывались на пути такого охотника! Будем же благодарны природе хотя бы за то, что она не часто создает слонов-бродяг, иначе, невзирая на все законы, приезжие иностранцы и местные охотники перестреляли бы всех индийских слонов под предлогом истребления многочисленных бродяг. Право же, слоны должны благословлять своих богов за то, что этих бродяг так мало в джунглях!

Однажды Сирдар и его товарищи попали из-за Кумара в беду, что было следствием многих событий. Расскажем обо всем по порядку.

После осеннего наводнения и смерти Аджита слоны двинулись на юг. По пути Кумар, следуя своей дурной привычке, стал травить крестьянские поля. В этом году из-за стихийных бедствий особенно пострадала пшеница, и люди ценили ее буквально на вес золота. Поле, где она росла, чтили как святыню. За воровство наказывали без всякой пощады.

Но Кумар, которому пришлась по вкусу пшеница, по ночам тайком выходил из джунглей и опустошал целые поля. Вскоре его примеру последовали другие слоны. Недели через две Сирдар заметил, что стадо совсем вышло из повиновения. То и дело кто-нибудь исчезал, чтобы полакомиться пшеницей.

Если бы все слоны изучили человека так же хорошо, как Кумар, это было бы менее опасно, потому что хитрец отлично знал, где люди хуже всего стерегут свои поля. Там он наедался вволю, а потом благополучно удирал, на много часов опередив погоню. Коротко говоря, Кумар был профессионалом, а те, кто брал с него пример, — всего лишь любителями. Вскоре они попытались совершить набег на поля, которые надежно охранялись. А еще через несколько дней вся округа знала, что целое стадо слонов объявлено вне закона. Крестьяне обратились к правительству с просьбой выслать стрелков с лицензиями, чтобы перебить всех этих слонов. Но вместо этого правительство поручило знаменитому охотнику Гхонду понаблюдать за стадом и разобраться, в чем тут дело.

Гхонд, разумеется, был другом животных. Если он и ошибался, то уж во всяком случае не в пользу людей. Со станции он отправился прямо в джунгли Гангапура, где узнал у крестьян, на чьих полях побывали слоны Сирдара, что вожак грабителей — слон с одним бивнем. Крестьяне называли его Эка Данта — Однозубый.

Ночью, вскоре после восхода луны, Гхонд уже сидел на дереве около большого поля и наблюдал за зверями, которые появлялись и исчезали. Первыми пришли леопарды и скрылись среди высоких колосьев. Следом за ними пожаловала тигрица с двумя тигрятами. Они тоже растворились в серебристом мареве лунного света, преобразившем все поле.

Прошел еще час, и все звуки джунглей и лугов, точно нити, сплелись в волшебный узор. Другой на месте Гхонда не стал бы наблюдать за тем, что творится вокруг, а сладко проспал бы всю короткую тропическую ночь. Но Гхонд был человек необыкновенный. Не поддаваясь ночным чарам, он притаился на своей ветке, словно пантера, подстерегающая добычу.

Вдруг слуха его коснулся шелест сухой листвы, похожий на птичье чириканье. Гхонд пристально вгляделся в ночь, но ничего не увидел. Снова зашелестели листья, теперь уже гораздо ближе. Прежде чем Гхонд успел повернуть голову на шум, дерево, на котором он сидел, задрожало, словно к нему привалилась страшная тяжесть. Гхонд, выросший в джунглях, сразу понял, в чем дело: это дикий слон подошел к стволу и стал тереться о него боком. Тени полосами легли ему на спину, а в складках его кожи, словно зигзаги молний, вспыхивали блики лунного света.

Гхонд сразу заметил, что у слона только один бивень. «А, так вот он, Эка Данта!»— воскликнул охотник про себя. Казалось, он произнес это вслух, — слон чутко насторожил уши. Он прислушивался до тех пор, пока не подошло еще несколько слонов. Потом он повел их прямо на поле. Гхонд насчитал их одиннадцать. Все это были молодые сильные самцы. Видя, что они травят пшеницу, он сделал то, что обязан был сделать, — выстрелил холостым патроном. Это испугало слонов, и все они, кроме одного, обратились в бегство. Но Эка Данта остался. Он постоял на месте, потом, не слыша больше шума, снова принялся за пшеницу.

Чтобы помешать ему, охотник слез на землю и встал под деревом. Ветер дул на Гхонда и понес его запах прямо в джунгли. Через несколько минут десять убежавших слонов громко протрубили сигнал опасности: «Ганга! — Человек!» Кумар, или Эка Данта, перестал жевать и бросился к лесу. Он пробежал в каких-нибудь десяти шагах от Гхонда.

Но и теперь Гхонд не мог вздохнуть спокойно. Правда, приложив ухо к земле, он услышал, что слоны уходят, но в воздухе все же чувствовалась какая-то угроза.

Едва он поднял голову и выпрямился, как ему почудился запах хищных кошек. Он вскинул ружье и прицелился по запаху. Теперь он уже видел хищников. В два-тати, шагах от него сверкали три пары изумрудов, которые, приближаясь, становились все больше. Поскольку Гхонд не собирался никого убивать, а хотел только выследить грабителей, он подавил в себе соблазн поохотиться. Тигрица и ее детеныши были слишком близко, чтобы пытаться залезть на дерево, поэтому Гхонд прислонился спиной к стволу и стал ждать. Изумруды застыли на месте. Казалось, так ему и придется простоять всю ночь одному против трех хищников.

Но боги джунглей рассудили иначе. Слева от Гхонда вдруг выросла темная громада. Гхонд, который мог бросить на нее лишь беглый взгляд, не разобрал хорошенько, кто это — буйвол или слон. Он тут же снова устремил взгляд на тигров. Но их уже не было на прежнем месте — по крайней мере, глаза их погасли. Возможно, они повернулись навстречу черной громаде, надвигавшейся на них. Знаменитый охотник взглянул влево еще раз. То, что он увидел, заставило его сердце дрогнуть от радости и восхищения. Там стоял могучий слон, бивни его сверкали, как кривые восточные сабли, величественная голова переливалась всеми цветами радуги, хобот струился впереди, словно серебряный ручей, а уши были развернуты, как гигантские веера. Ах, что это было за дивное зрелище! В спокойствии гиганта было столько величия, что тигры превратились перед ним в трех удивленных пигмеев, а сам Гхонд — в мальчишку, охваченного благоговейным трепетом. «Должно быть, это вожак, — подумал Гхонд. — Пришел, наверное, посмотреть, что тут натворили его слоны». И действительно, то был Сирдар.

Он захотел узнать, в какую беду вовлек Кумар самого себя и молодых слонов, которые пошли с ним. Увидев Гхонда с ружьем, он сразу все понял.

Сирдар явился весьма кстати. Сначала он отвлек на себя внимание трех тигров, а потом и вовсе обратил их в бегство. Но вместо того чтобы напасть на Гхонда, он, как призрак, исчез в лесу. Старый охотник закинул ружье за спину и проворно полез на дерево.

Утром он сказал крестьянам, что стадо заслуживает снисхождения, но Эка Данта — злостный вор, которого надо наказать. Крестьяне, конечно, не согласились с Гхондом. Они говорили, что нужно перестрелять всех слонов.

— Ах ты, презренный брат филина, разве не видел ты своими глазами, как одиннадцать слонов топтали наши поля?

Но сколько они ни бранились, старый охотник стоял на своем. Он благоразумно умолчал о том, что видел еще одного, двенадцатого, самого прекрасного слона во всей Индии, боясь, как бы люди, падкие на слоновую кость, не вздумали объявить его вне закона. После долгих пререканий крестьяне и Гхонд, наконец, договорились и телеграфировали в Калькутту:

Бродягу с одним клыком объявить вне закона тчк еще шесть слонов могут быть убиты как его сообщники.

Как видите, Гхонду удалось защитить от мести крестьян почти половину провинившихся слонов.

А дальше Гхонду предстояло самое печальное. Правительство приказало ему вместе с семнадцатью английскими охотниками отправиться в Гангапурские джунгли, чтобы расправиться хотя бы с Кумаром.

Вскоре после того как была послана телеграмма в Калькутту, слоны двинулись дальше на юго-восток. Следуя вдоль реки Субарнарекха, они очутились в Махапале. Гхонд с охотниками последовал за ними на ручных слонах. Четверых из английских охотников звали Ледли, Карпентер, Билтон и Эллис. Эллис был капитаном английской армии, а его спутники — штатскими и состояли в ИГС (Индийская гражданская служба). Преследоватьслонов было нетрудно — они травили посевы всюду, где джунгли подступали к самым полям, и как неловкие воры оставляли после себя множество улик. Гхонд, хорошо знавший местность, избрал- самый короткий путь и был в Махапале за несколько дней до того, как туда пришли слоны Сирдара.

За это время стадо совсем разложилось, и слоны разделились на две партии: одна половина делала все, чего хотел Кумар, другая беспрекословно подчинялась Сирдару. По счастью, Кумар и его приятели так жаждали отведать пшеницы с каждого поля, которое попадалось на их пути, что они сильно отстали, и Сирдар со своими слонами первым пришел в Махапал.

Мудрый Сирдар сразу почувствовал, что в джунглях Махапала роятся шершни смерти. И в самом деле, что такое пули, как не шершни, которые жалят слонов до смерти? Везде и всюду их неотступно преследовал запах человека. Но люди прятались так искусно, что слоны нигде их не видели. Неопределенность всегда страшнее явной опасности. Постоянное присутствие человека в джунглях тревожило слонов. Вместо того чтобы идти вперед, они мешкали, кружили на одном месте. Даже в сторону им некуда было податься — и справа и слева охотники преграждали им путь.

Через два дня их нагнала веселая компания под предводительством Кумара. Вместо того чтобы разобраться, почему остановились их товарищи, они беспечно пошли прямо в ловушку, которую расставили им Гхонд и охотники.

Когда они, наконец, почувствовали присутствие людей, путь назад давно уже был отрезан цепью загонщиков, следом за которыми на ручном слоне ехали капитан Эллис и Гхонд. Старый охотник поступил так нарочно, чтобы гнать слонов через весь лес, на опушке которого была большая поляна, где ждали Карпентер, Ледли и еще тринадцать охотников на своих слонах. Разумеется, англичане готовились убить только Кумара и слонов, объявленных вне закона, но человек предполагает, а жизнь располагает, в чем вы скоро сами сможете убедиться.

Теснимые людьми, Кумар и его приятели бросились вперед, но это было ошибкой, потому что вскоре они очутились на открытой поляне, на краю которой стояли в ряд ручные слоны. Гхонд, мудрый охотник, был другом животных и любил слонов. Ему очень понравилось стадо Сирдара, и он не оставил никаких указаний насчет ручных слонов, а от этого зависело многое. Едва запах людей стал понемногу удаляться, Сирдар повел своих слонов следом за Кумаром, велев Бахадуру держаться рядом с собой. Это было вопреки обычаю, но слоны не протестовали — они безгранично верили в своего вожака. Шаг за шагом, с крайней осторожностью двигались они по следам уходящих людей, вместе с которыми шли ручные слоны. Все джунгли в предчувствии беды наполнились тревожными звуками. Обезьяны пронзительно визжали, будоража попугаев, попугаи орали во всю мочь, леопарды и пантеры, которым этот шум мешал спать, злобно ворчали, олени спешили унести ноги, а буйволы угрожающе ревели. Люди в страхе поспешили залезть на деревья, а обезумевшие обезьяны выплевывали им на головы недожеванные орехи. Это не слишком приятно, зато на деревьях мы в безопасности — так рассуждали перепуганные люди. И в тот же миг словно десятки водопадов обрушились с высокой горы — это отчаянно затрубили слоны Кумара: «Конк конк конг! — Бегите, бегите, бегите!» Громко загремели ружья: «Бах! Бах! Бах!» Но выстрелы потонули в криках Кумара и его друзей: «Дум конка, дум конка! — Спаси нас, вожак, спаси!» Сирдар встрепенулся, словно его собственный сын был ранен и молил о помощи в свой смертный час. «Хонк! — сказал он своим друзьям. — Не отставайте!» — и вместе с Бахадуром бросился на помощь к Кумару.

Через минуту он уже очутился рядом с ручным слоном, на котором сидел Гхонд. Но прежде чем он успел напасть на него сзади, старый охотник предупредил капитана Эллиса, который поднял ружье и выстрелил. Вожак опустил голову, и пуля не попала ему в череп, а засела в спине. Несмотря на жгучую боль, он с удвоенной храбростью бросился на слона, и тот в ужасе убежал на поляну, которая была футах в трехстах впереди. Если бы англичанин, Гхонд и погонщик не припали к его спине, они были бы сбиты ветками деревьев.

Теперь путь к бегству был свободен, Кумар и его друзья бросились в джунгли, прочь с опасной поляны, где охотники с трудом сдерживали своих слонов, не переставая стрелять.

В полумраке джунглей Кумар и его друзья увидели печальное зрелище. Вожак лежал на земле в луже крови и стонал, а его сын Бахадур делал отчаянные усилия, стараясь поднять его своим маленьким хоботом.

Сердце Кумара исполнилось горького раскаяния. Он подошел и подсунул свой единственный бивень под бивни Сирдара. С помощью Кумара и Бахадура Сирдар встал на ноги. Теперь слабость, вызванная болью и волнением, прошла и Сирдар понял, что ранен не смертельно. Он мог, по крайней мере, стоять на ногах и позаботится о спасении своих друзей. Хотя лес был очень густой, он увидел сквозь ветки, что множество людей на слонах снова наступают на его стадо. «Грэ громм! — В бой, в бой!» — загремел он. Тут-то все и началось. Дикие слоны выставили бивни и выстроились несокрушимой фалангой, готовые умереть, но не сдаться. Вожак загремел снова: «В бой, в бой, не отступать!»

И слоны ринулись вперед так решительно, словно то, что Сирдар не мог вести их, только придало им сил. Каждый засунул хобот в рот, нагнул голову, поставил уши торчком, как паруса на ветру, угрожающе выдвинул вперед бивни, готовые пронзить дерево или сталь. «Хум бурра, хум бурра!» — трубили они, ломая на бегу деревья и втаптывая в землю волков и леопардов, которые попадались им на пути, и наконец с неистовой яростью обрушились на слонов, несших людей на своих спинах.

Хотя не один из них упал по пути, они не останавливались. Ручные слоны, несмотря на крики погонщиков и жестокие уколы анкусов, побежали, как собаки от тигра. Все анкусы в мире не могли заставить их пойти на острые бивни диких слонов. Они не смели повернуть назад и встретиться лицом к лицу со своими собратьями, рожденными на воле.

Сирдар, который не мог двигаться, со своего места руководил стадом. Его расчет был безошибочен Он трубил, стонал от боли и снова трубил, отдавая приказ за приказом. Стадо, вновь сплотившееся вокруг вожака, повиновалось ему беспрекословно. Охотники в страхе скрылись. Ни одного человека или ручного слона не осталось поблизости. Весь лес был свободен от людей. Неукротимые воины Сирдара вытоптали всю поляну. Видя, что слоны во многих местах взрыли дерн, Сирдар решил держаться подальше отсюда, так как здесь любой охотник легко мог найти их даже прежде, чем погонщики соберут своих слонов для нового нападения, и он протрубил приказ отойти.

Его друзья повиновались все как один. Опираясь на Кумара и Бахадура, вожак медленно повел стадо прочь из джунглей Махапала, где погибло шесть слонов.

Шел он с трудом, но твердо решил до конца осуществить свой план. Слоны шли весь день и половину ночи, прежде чем он разрешил им остановиться. Хотя каждый шаг причинял ему нестерпимые страдания, он шел все вперед. Так он привел своих слонов в густые леса Белассора, где никогда не ступала нога человека.

Чтобы заснуть, Сирдару пришлось лечь на землю, чего с ним не бывало с детства. Все эти годы он и спал и бодрствовал на ногах.

Только на седьмой день вожак, наконец, встал. Поддерживаемый Бахадуром и Кумаром, он побрел к реке, чтобы напиться. Потом он поел водорослей, которые Кумар собрал на берегу.

Через две недели Сирдар настолько окреп, что мог пройти в день несколько миль, к огромной радости всех своих слонов. Они возобновили путь к югу, на зимние пастбища, соблюдая строгую дисциплину, которой потребовал от них вожак. Все, не исключая и Кумара, повиновались ему беспрекословно. В глубине души слоны сознавали, что, если бы не Сирдар, многих из них уже не было бы в живых. У слонов хорошая память, и они лучше, чем все другие животные, связывают причину и следствие. Вот почему они не забывают своих ошибок и промахов. С тех пор дисциплина в стаде никогда не ослабевала.

На этом кончается правдивая история Сирдара. Пусть он и его друзья останутся в памяти тех, кто любит всяких слонов — и маленьких, и больших, и старых вожаков, готовых пожертвовать собой ради других. Жизнь вожака — как среди людей, так и среди животных— это жизнь, полная самоотвержения. Эгоизм, тщеславие и страх должны быть так же чужды его природе, как жизнь чужда смерти.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Дхан Гопал Мукерджи (1890–1936) — известный индийский писатель, автор многих книг и рассказов о природе Индии, которую он любил и хорошо знал. С ранних лет Мукерджи глубоко интересовали джунгли, подходившие в то время к самой окраине Калькутты, где прошло его детство. Ему нравилось наблюдать за животными и растениями, за их многообразной и удивительной жизнью. Родители поощряли в нем эту любознательность. Отец писателя, который был прекрасным охотником и следопытом, часто брал мальчика с собой в глубь тропического леса. Мать, простая крестьянская женщина, рассказывала сыну сказки и легенды, прививая ему тем самым любовь к народному творчеству. Родители хотели посвятить сына в жрецы, в брамины, и когда ему исполнилось четырнадцать лет, он, по индийскому обычаю, отправился в двухлетнее паломничество. Брамином Мукерджи не стал, так как рано почувствовал тягу к литературе, но странствия эти обогатили его знания о родной стране. В восемнадцать лет он поступил в Калькуттский университет, а закончил образование уже в Америке, в Калифорнийском университете.

Повести и рассказы Мукерджи проникнуты большой любовью к народу и природе Индии. Животному и растительному миру этой страны, а также жизни ее простых людей и посвящена книга «В джунглях». В книгу включены две самостоятельные повести, которые однако связаны между собой не только местом действия, — их объединяет общая тема и общие художественные приемы. В повести «Хари, молодой охотник» Мукерджи дает живое и эмоциональное описание тропических лесов Индии. Здесь много верных зарисовок, любопытных наблюдений, волнующих сцен. Разумеется, рассказывая о своем детстве и юности в форме художественной повести, автор нередко прибегает к романтическому вымыслу. стремясь усилить впечатление, достигнуть наибольшей выразительности и драматичности. Поэтому неправдоподобные зачастую охотничьи ситуации с тиграми, леопардами и медведями, невероятное изобилие зверей, свойственное скорее зоопарку, чем диким джунглям, — это лишь художественный прием, который делает более ярким восприятие богатства и красоты природы. При этом в главном Мукерджи неизменно остается верен жизни: звери у него всегда изображены живыми, реальными, с присущими им биологически верными особенностями.

В повести «Сирдар, слоновый вожак» автор рассказывает о жизни стада слонов. Стремясь возможно полнее показать их привычки и повадки, их внутренний мир, Мукерджи облекает свое повествование в своеобразную сказочную форму и заставляет говорить самих животных. Слоны у него рассказывают историю своей жизни, совещаются, как лучше поступить, и даже имеют свою религию. Слоны — любимые животные индийского народа — служат для него как бы воплощением благородства и высокой морали. Они наделены справедливостью, готовностью жертвовать собой, чужды эгоизма, не любят тщеславия и алчности. Но используя эти фольклорные представления, Мукерджи и здесь остается верен себе правдиво показывая образ жизни диких слонов, их привычки и характер.

Обе повести Мукерджи написаны ярко и образно. Читая их живо представляешь себе неповторимую красоту джунглей, видишь удивительные краски раннего солнечного восхода, чувствуешь аромат экзотических цветов, слышишь многоголосые ночные шумы.

Читатель найдет в книге Мукерджи глубоко поэтические описания природы и проникнется искренней симпатией к диким зверям, особенно к слонам, большим и маленьким, о которых автор пишет с такой теплотой и любовью.

Проф. А. Г. Банников

INFO

Дхан Мукерджи

В ДЖУНГЛЯХ

*

Редактор С. И. Кумкес

Младший редактор М. П. Черных

Художник В. В. Трофимов

Художественный редактор В. Д. Карандашов

Технический редактор Э. Н. Виленская

Корректор М. Г. Малышева

Сдано в производство 28/II 1962 г. Подписано в печать 14/XI 1962 г. Формат 84 X 108/32. Печатных листов 5. Условных листов 8,2. Издательских листов 8,57. Тираж 100 000. Цена 43 коп. Заказ № 2786.

Москва, В-71, Ленинский проспект, 15, Географгиз

Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова Московского городского совнархоза. Москва, Ж-54, Валовая, 28.

Примечания

1

Так обстояло дело во времена английского владычества в Индии. — Прим. перев.

(обратно)

2

Металлическая палка, заостренная на конце, которой погонщик управляет слоном. — Прим. перев.

(обратно)

3

В конце лета 1928 года, когда писалась эта книга, в Гималаях ожидался разлив горного озера, подобный тому, который описан здесь. — Прим. авт.

(обратно)

Оглавление

ХАРИ, МОЛОДОЙ ОХОТНИК

  ГЛАВА I У порога джунглей

  ГЛАВА II Мы становимся охотниками

  ГЛАВА III Ночь в джунглях

  ГЛАВА IV Моя учеба

  ГЛАВА V Моя учеба (продолжение)

  ГЛАВА VI Охота и ловля зверей

  ГЛАВА VII Охота и ловля зверей (продолжение)

  ГЛАВА VIII Кари между городом и джунглями

СИРДАР, СЛОНОВЫЙ ВОЖАК

  ГЛАВА I Как был выбран вожак

  ГЛАВА II Сирдар размышляет

  ГЛАВА III Друзья и враги слонов

  ГЛАВА IV Весенние пастбища

  ГЛАВА V Каким должен быть вожак

  ГЛАВА VI Снова о вожаке

  ГЛАВА VII Стадо в беде

  ГЛАВА VIII Зима

  ГЛАВА IX Среди друзей

  ГЛАВА X Любовь и женитьба

  ГЛАВА XI Бахадур — сын Сирдара

  ГЛАВА XII Сирдар продолжает свой рассказ

  ГЛАВА XIII Магическая сила страха

  ГЛАВА XIV Бахадур рассказывает о себе

  ГЛАВА XV Роковое кольцо

  ГЛАВА XVI Обряд посвящения

  ГЛАВА XVII Совершеннолетие Бахадура

  ГЛАВА XVIII Махапрастхан

  ГЛАВА XIX Как Кумар встретился со стадом

  ГЛАВА XX Последнее испытание

ПОСЛЕСЛОВИЕ

INFO

*** Примечания ***