Алмарэн [Элис Грин] (fb2) читать онлайн

Элис Грин АЛМАРЭН

Пролог

Люди часто видели ее, на заре, одиноко летающую над городом. То ли большая птица, то ли дракон, то ли невесомая иллюзия в лучах света. Она принимала много форм, и лишь одно всегда осталось неизменным — она была одна. И тысячу лет назад, когда она только появилась в этих местах, и по сей день.

Она пролетала над полями, изгибами, облетала реку, осматривая свои владения.

И, как только солнце поднималось достаточно высоко, чтобы люди могли ее увидеть, чудовище улетало в рощу густого темного леса, и не показывалось вплоть до наступления темноты.

Ни разу она никого не тронула. Никто не знал, что она делает здесь, и почему не уходит.

Но рабочему народу некогда подолгу точить лясы о всяких монстрах — работать надо.

Вскоре, ее стали воспринимать как должное — а имя ей дали — Алмарэн, на древнем корнейском — одинокий монстр.

Готовы ли вы услышать ее историю?

1. Раздели мое одиночество

Я не помню, как оказался в этом страшном лесу. Голова жутко болела, как будто мне в игре прилетело камнем. Ноги брели сами собой по промерзшей земле, словно я знал, куда иду. Становилось темнее и холоднее. Словно я был весь мокрый. Холод доходил до костей.

И тут воспоминания начали проскальзывать в голове.

Я… я не заблудился! Меня похитила, похитила она!

Только эта мысль искрой пронеслась в моих мыслях, как огромная тень нависла надо мной, и тут же вспорхнула в самые густые зеленые кроны, зашуршав листьями.

Будто сама боялась того, что сделала.

— Эй! — крикнул я смело в верхушки деревьев, — верни меня домой!

Тишина. Она замерла где-то там, наверху, и выжидала.

Наступал вечер, в этом странном лесу начинало порядком морозить. Не услышав ответа, я пошел дальше, чтобы не закоченеть.

Лето в одночасье обернулась зимой. Чем дальше я заходил, тем более плотным слоем иней покрывал все еще зеленые листья. Кристаллы льда приставали к моим ботинкам, в нутре которых прятались обмороженные пальцы.

Кажется, она хотела, чтобы я умер.

Замерз до смерти. Похитила меня, а теперь медленно убивает, даже не участвуя в этом.

Еще тогда, в десять лет, я понял, что был ее непростительной ошибкой, которое чудовище хотела тут же устранить, опомнившись.

И я, правда, должно быть, умер, как мне показалось, когда обессилившие ноги отказались идти дальше, я упал в холодный снег. Левая щека, на которой я лежал, начала гореть от холода. Я плакал от боли и бессилия.

Лес был великолепен, даже сейчас, в снегу, он все еще зеленый.

Непременно увядал тут лишь я.

Мыслями я смирился с тем, что мне осталось недолго, как вдруг стало очень тепло.

Лед подо мной растаял, и ладошкой я уже хватал не снег, а траву.

Запели птицы, солнце, которое уже давно должно было уйти за горизонт, отогревало меня.

Она подняла меня на руки, если это вообще были руки, и вновь вспорхнув, оторвала нас от земли. Жаль, что мое тело было так слабо, что я не смог запомнить из-за усталости ее образ в тот день. Мое разыгравшееся воображение увидело в этих жестких чертах человека. Самого прекрасного среди всех, кого я помнил.

— Алма — вырвался у меня вздох, — рэн.

* * *

Сон мой был тяжел и крепок. Разум, казалось, сошел сам с себя, и сны, мешаясь и путаясь, выдавали мне тысячи несвязанных друг с другом образов. Я видел свою семью, да, она была у меня. Но ничего конкретного. Всю жизнь будто залили очень плохой краской, со стороны она белая, а присмотреться ближе — видно то, что было нарисовано до этого. Но смотреть желания не было.

И я проснулся на холодном, каменном полу.

Пахло сыростью, а в глаза сразу бросился рыжий костер, разведенный подле меня из сухих веток. Наверное, ей не нужно было тепло, раз теплое место было только в углу, где она и оставила меня.

Что ж, раз так, нужно найти свою похитительницу.

Я не сразу понял, что в пещере неестественно ярко. На стенах сверкали пурпурные кристаллы, источая мягкий, но холодный свет. Дорога была только одна, по ней я и пошел.

Через метров тридцать, яркий свет, на этот раз солнца, ослепил.

Немного привыкнув, глаза увидели зеленую поляну, находящуюся, словно в каменной яме. Росла даже крохотная роща. Солнце попадало сюда сверху, а сама поляна было окружена каменными изогнутыми кверху круглыми стенами, напоминающими кратер вулкана, посреди которого я стоял. И все-таки, это ловушка.

По крайней мере, для меня.

Ее присутствие я почувствовал затылком. Будто она дышала мне в затылок.

— Отпусти меня, — безнадежно попросил я и повернулся.

Сейчас она была похожа на дракона, покрытого жесткими черными чешуями. Она сидела в позе кошки, округлив хвост, обхватив им передние лапы. Маленькие уши, как у котенка были направлены на меня. Длинный нос с ноздрями-щелочками часто-часто дышал. И только синие глаза, такие мудрые, умные и внимательные выдавали в этом чудовище разум. Надеюсь, хоть чуть схожий с человеческим.

В ту минуту что-то очаровало меня в ней. Да, возможно она хотела меня сожрать, но, пока этого не сделала. Я любопытный и фантазер от рождения, пытливый ум не давал мне покоя, даже если было до колик страшно и поджилки тряслись.

Чудовище резко выдохнуло холодный воздух, и осмыслено покачало головой, прикрывая аквамариновые глаза.

Значит, не отпустишь.

Я сел на землю, обняв себя рукам за коленки.

Страшно. Хочется домой. Наверное, она не поймет, что это такое, хотеть домой.

— Мы зовем тебя Алмарэн, — я знал, что она все еще сидит и слушает меня. И, понимает человеческую речь, — На языке наших предков, это значит «одинокий монстр» так зачем тебе я? Ты ведь всегда была одна.

Она не шелохнулась.

— Я умру без еды и воды. Мне холодно. Если ты хочешь мертвого человека в своей пещере, то ты почти достигла этого.

И тогда она заговорила со мной. А, как выяснилось потом, она делала это очень редко.

— Нет, — ее голос был похож на рык из самых глубоких лесных чащ, но почему-то совсем не пугал меня, — я позабочусь о тебе. А ты — останешься со мной?

Человеческая речь давалась ей плохо, но она старалась.

Алмарэн обошла меня, чтобы теперь быть лицом к лицу.

Очевидно, выбора не было.

— Да, я останусь с тобой.

И только эти слова донестись до ее слуха, как она распахнула крылья, черные, блестящие, будто смазанные смолой и приготовилась лететь. Но на миг чуть повернула голову, одним глазом робко оглядывая меня.

— Алма, — выговорила она с трудом, — мне нравится.

И мои волосы разворошил поток свежего воздуха от взмаха ее крыльев.

2. Защити меня

Свое обещание она выполняла сполна.

Каждый день у моего негаснущего костра лежала тушка дичи, утки, кролика, куропатки, и даже какие-то овощи.

— Ты берешь их у горожан? — я поднял морковку в руке, прямо перед ее черным носом, — нельзя!

Сначала она хотела разозлиться, и, возможно, откусить мне голову, но быстро взяла себя в руки, как полагает заботливой опекунше и коряво спросила:

— Почему?

— Потому что они выращивают ее непосильным трудом, чтобы накормить семью и заработать денег с продажи. Ты не должна воровать.

Глаза непонимающе сузились.

— Что такое во-ро-вать?

И тут я усомнился кто из нас ребенок. Пришлось среди холодной пещеры, трупов животных и мешка корнеплодов объяснять чудовищу смысл воровства.

— Это когда ты берешь без спроса вещи, принадлежащие другим. И, как правило, этим другим сие не очень нравится. Если можешь, лучше достань мне семян моркови, картошки, или еще чего. Я посажу на той поляне.

Наверняка, то, что я указываю, Алме не шибко нравилось, но по неизвестной мне причине, она терпела, и на следующий день, принесла мне семян, правда, опять в мешках. Да тут можно весь лес засадить!

Отсыпав себе, я подвинул мешок ей обратно.

— А это верни обратно. Это ведь ты не на рынке купила, да?

Но на этот раз чудовище зашипело на меня, и замахнулось лапой, с когтями-кинжалами. Прикрыв голову руками, я присел, как будто это меня спасет. Но боли не последовало.

Треснула ткань.

По пещере рассыпались семена, прямо к моим ногам, а мешки были разорваны пополам.

— Не могу теперь, мешков нет, — бросила она, и покинула меня, быстрым шагом стремясь наружу.

Да, у нее и чувство юмора есть.

Спустя некоторое время, я понял, что мои просьбы и мольбы отпустить меня на свободу — не работают. Она либо улетала, либо фыркала, отворачиваясь.

Тогда прошлось вернуться к первоначальному плану, и я продолжил доставать ее своими нуждами.

Однако в этом пункте она была покорна. Вскоре у меня была ткань для одежды, некоторые садовые инструменты, и даже книги, хотя она не и не понимала, зачем они.

— Чтобы читать, — пояснил я, — так люди становятся умными.

На этот раз мои слова не показались ей занятными. Она сузила свои сапфировые глаза и, кажется, опять серьезно разозлилась.

— Люди не могут умными. К тому же такие детеныши как ты, — чем больше мы проводили времени вместе, тем лучше она говорила, а я понимал ее.

— Не всегда же мне быть детенышем, к тому же мне скучно в этой пещере, что еще делать? Ты не говоришь со мной, никуда не выпускаешь, за все пребывание тут, я только и сделал себе, что отходную яму.

Шуток, она, естественно, не понимала. И, похоже, даже обиделась.

А что еще было делать? Внятно на мои вопросы, зачем она притащила меня сюда, Алма не отвечала, опускать тоже не собиралась, и я делал все возможное.

Однажды, когда она очередной раз улетела (делалось это два раза — ранним утром, и поздним вечером) — я обошел эту поляну кругом, но ни одной зацепки, ни одного камня не торчало так, чтобы я мог выбраться наружу. Да и, честно сказать, сам бы я из этого леса не вышел.

Как-то ночью, когда мы уже легли спать, мне в голову пришла еще одна идея. Алмарэн периодически сбрасывала когти, как кошка, на месте которых вырастали новые. И один я нашел в пещере. Она спала рядом со мной, с каждым днем подбираясь все ближе, и полностью мне доверяла. Я примерно понимал, где у нее находится сердце. Где венка на шее. Где мягкое место на животе.

Я взял ее отвалившийся коготь. Он блестел как металл, и до сих пор оставался острым, как лезвие.

Вот, я почти вплотную к ней. Она спит, тихо дыша, ничего не подозревая. Уши не шевельнулись. Даже не вздрогнула.

Неважно как, но я смогу выбраться отсюда, если она не будет мешать. Так близко. И мне хватит сил.

Я замахнулся, поднял руку, и вот-вот готов был отпустить.

Сейчас ее кровь заполнит эту пещеру. Она погибнет и больше никогда не полетит над городом. Черные чешуи не осветит солнце. В листве не будет ее присутствия.

Давай, не тяни!

Коготь выпал из ослабших рук.

Я не смог.

Смотря на Алмарэн, не виделось ничего человеческого, ничего доброго и милого, к чему обычно стремиться человеческое сердце. Так почему так дрожат руки? Почему слезятся глаза, и тело, будто не мое?

Рыцари убивают чудовищ — как семечки щелкают. Я не смог навредить той, что похитила меня и держит в заточении.

Выкинув этот коготь подальше, я лег на теплую овчинную шкуру, которую она мне принесла.

— Ничего, — хныкая и закрывая глаза, произнес я, — когда чуть подрасту, вызову тебя на честный бой, и вернусь домой.

Я не мог знать, сколько прошло времени.

В месте, где мы жили, всегда было лето, и поэтому, спустя месяц, мне пришла идея считать дни, завязывая на одно из деревьев на поляне, кусочки ткани.

Алма внимательно наблюдала за мной, поджимая уши, или изгибая голову, лежа на теплом камне — грелась на солнце.

— Зачем? — ее голос постепенно покидал рык, и интонация все больше походила на человеческую.

— Дни считаю, — сегодня лента была уже тридцатой.

— Зачем?

Я обернулся к ней, как раз когда она снова склонил голову в вопросе.

— Знать сколько я провел. Сколько месяцев, лет. Считать свой примерный возраст.

— Вам, людям, важен свой возраст?

— Конечно, — я подошел ближе к Алме и сел на тот же камень, рядом, смотря на блеск зелени, там, наверху, — мы же не вечно живем. Ведь когда-то я умру.

«И ты снова останешься одна», — промелькнуло в моей голове, но я умолчал. О да, теперь я не хочу ранить чувства чудовища. Докатился.

— Как тебя зовут? — ни с того, ни с сего решила узнать она, спустя столько времени.

И тут я понял, что не помню. Может, если бы кто-то позвал меня, я бы откликнулся. Но сейчас… Черт, как я мог забыть!

— Не помню, Алма, честное слово.

Она вильнула хвостом и поднялась, расправляя крылья. Солнце клонилось к горизонту. Пришло ее время.

— В тот день, ты назвал меня — Алма-Рэн. Так пусть, я буду звать тебя Рэн. Человеческим именем, раз ты человек, и раз ты смертен.

В этот вечер я не совсем понял ее слова, она вообще часто загадочно говорила, то ли думая о чем-то своем, то ли не до конца понимала смысл человеческой речи и слов. Но мое новое имя мне нравилось. А еще нравилось, что она начала говорить со мной.

Это случилось примерно через сто ленточек.

Утром, как всегда наблюдая, как я завязываю свой день, она улетела, и должна была вернуться с едой для меня. Но этого не произошло.

Чтобы как-то измерять время, я изловчился и сделал солнечные часы. Воткнул палку в землю, как было написано в одной книге о путешественнике, и каждый день следил, когда она улетала и возвращалась. Это было тяжело, потому что летала Алма либо очень рано, когда солнца не было, либо наоборот поздно. Но периодически, часто из-за меня, она задерживалась и уходила позже. Тогда-то я и выяснял, сколько длиться ее странствие. Около одного — двух часов.

Когда наступил полдень, я забил тревогу.

Она не вернулась.

Я испугался, наверное, впервые за время, что я тут.

Не из-за того, что я останусь без еды, или нужных вещей. Из-за того, что вечное правило — Алма обязательно возвращается — было нарушено.

Заставить себя подождать еще пару часов — было невыносимо. Я то и дело подскакивал, чтение не лезло мне в голову, все валилось их рук.

И через два часа я начал искать выход отсюда.

Надо найти ее.

Сколько бы кругов я не сделал, выступов не образовывалось, и земля не становилась менее пологой.

Думай Рэн! Думай!

На северной части этой стены, метрах в двух торчат корень какого-то дерева, причем весьма крепкий по виду. Но даже если бы я хотел, я не дотянулся до него со своим ростом.

В принципе, можно встать на что-то, и схватившись за него, а потом за другой корень.

Из того, что смогло бы служить мне ступенями — были только книги.

Как бы я их не любил, в тот момент я нисколько не оплакивал эту жертву.

Я кипами вынес их, и начал думать, как их поставить. Конструкция выходила не самой внушительной, и упал я раза три. Дело в том, что финальным звеном была кастрюля, в которой я варил себе супы.

И в очередной раз, когда я уже расшиб себе лоб, и поцарапал руку, мне удалось с разбегу забраться на книги, потом оттолкнуться от кастрюли и… схватиться одной рукой за этот корень. Еле-еле я хватился второй, подтянулся, и более-менее устойчиво закрепился на этом корне. До второго было дотянуться проще.

Если бы я порядком не вымотался, то преодолел это препятствие быстрее, но пот заливал глаза, а от страха снова свалиться дрожали руки.

Набравшись смелости, я подался вперед, и схватился за следующий корень, и, еще раз подтянувшись, закрепился на нем. Встав, я оказался на голову выше уровня земли, и наконец, увидел те травы, которые мелькали, когда я был внизу.

Вот уж не думал, что чтение поможет мне именно таким образом.

Последнее усилие и я на воле.

Вот он, ветер! Как давно я не ощущал всем телом. Стало даже холодно. Шелест травы, трепетание листьев. Вот почему я скучал. По тому, что у земли нет края.

Но… что-то было не так. В том, что окружало меня.

Наверняка, будь я чисто лесным жителем, понял бы, но человеческое чутье определяло это не в полной мере. Было очень тихо. Тревожно. Не так, как было, когда я попал сюда. Может это место и зачаровано Алмой, менять погоду там, климат, однако пение птиц, стрекотание кузнечиков и прочие признаки жизни я слышал даже в своей яме.

А сейчас полнейшая тишина.

Благо я догадался взять несколько когтей Алмы для самообороны. Хотя если на меня нападет, скажем, кто-то вроде ее братца — вряд ли меня это спасет.

Однако самовнушение тоже штука хорошая.

Осторожно, без лишнего шума, я двигался в тени деревьев, стараясь не сильно маячить перед местными хищниками и прочими зверьми.

Краем разума я все-таки понимал, что искать чудовище посреди огромного леса — идея так себе, а еще без каких-либо ориентиров. Вообще не факт, что она здесь. И тогда, я додумался. Позвать ее.

Я, конечно, в этом случае буду дураком, и меня, скорее всего, сожрут, однако больше вариантов не было.

— Алма-а-а-а-а-а-а!

С веток взлетели птицы, что-то позади меня шелохнулось. Что-то очень большое.

А я все желал стать закуской.

— Алма-а-а-а-а-а!

Где-то в глубине леса отозвался рев моей знакомой.

Стоило мне сорваться с места, как то, что было позади, бросилось за мной.

В итоге, стараясь спасти Алму, я сейчас сам бежал к ней, в надежде, что она не даст меня съесть кому-то другому.

Назад оглядываться я даже не пытался, пока в этой гонке все равно выигрывал я, тут то мне и помог мой маленький рост, кое-где я уклонялся от веток быстрее, чем мой враг.

Наконец, выдохнувшийся и побитый, я достиг Алмы. И, подобравшись ближе, я понял, почему она не вернулась.

Из ее носа капала кровь прямо на землю. Голую землю вокруг нее. В круге диаметром метров десять, не было ни травы, ни цветов, ни живых деревьев.

Монстр, преследующий меня, тоже будто испарился.

Из крыла торчало копье, еще одно попало под ребро, благо не в стороне сердца. Она тяжело дышала, и, возможно, даже не узнала меня, когда синие глаза резко распахнулись, и она чуть не саданула меня лапой.

— Эй, тише, это же я, Рэн, — я присел на корточки рядом с ней, прямо перед ее мордой, стирая с носа кровь, — что случилось?

Она только тяжело вздохнула, и попыталась поднять голову, что у нее не вышло.

Да-а-а, тащить ее до нашей пещеры я буду очень долго, и то при условии, если стану сразу старше лет на десять и у меня будут носилки.

— Слушай, — я положи ее голову к себе на колени, — ты как-то говорила, что можешь принимать и другие формы. Есть у тебя какая-нибудь самая маленькая?

— Есть… — выдавила она, морщась, — но, копья…

Я осмотрел их. Нужно попробовать.

— Я достану, только будет немного больно.

Своим воем она точно распугала всех вокруг, но оружие из ее тела я вытащил.

Из открытых ран потекла кровь.

— Чем быстрее ты обратишься, тем больше шансов у тебя, давай, Алма.

Собрав все свои силы, она все-таки поднялась на лапы, и, распахнув крылья, с рыком, снова упала на землю, но в это раз в виде белой лисицы. Ее шерстка тут же окрасилась в красный цвет. Я снял рубашку, и замотал ее раны — на лопатке и ребре.

Затем, взяв лисицу на руки, я по памяти пошел к нашей пещере.

3. Научи меня быть тобой

Теряя силы, она снова приняла истинную форму черного монстра, похожего на дракона. Кровь из ран хлынула с новой силой, как только лишилась повязки. Соображать надо было очень быстро.

Тогда я пожалел, что мне порядочно отшибло память, и я не смог придумать ничего, чтобы спасти ее.

Кроме книг.

— А ты говорила, бесполезно, — усмехнулся я Алме, теряющей сознание, — ты как-то принесла мне рукописный медицинский справочник. Сейчас… сейчас…

Как назло, страницы этой ветхой книжонки прилипали к рукам и рвались, когда я их перелистывал и громко ругался, зная, что эти словам на человеческом, я ее не учил.

— Ага, вот, то, что нам нужно, — я обернулся на нее. Вроде еще в сознании, — слушай, я видел тут на поляне тысячелистник, если его отварить и протолочь, он остановит кровь. Но ты должна потерпеть и не закрывать глаза. Сейчас я снова сделаю повязку.

В углу как раз валялись мои овечьи шкуры, на которых я спал. Кроме них по размеру ничего не подходило, да и раны там были размером с две мои ладони.

Промыв их водой, под шипение моей похитительницы, я приложил шкуры, и побежал собирать травы, заранее поставив воду на огонь, вернув кастрюлю (недавно служившую мне ступенькой).

Тысячелистника было достаточно, однако для полного лечения нужны были и другие травы.

Готовя мазь, я уже знал, что мне придется снова покинуть наше безопасное место, на этот раз одному, и куда дальше.

Алма стонала, почти как ребенок, но дотянуться и хотя бы зализать раны — сил не хватало. В таком состоянии она не сможет добывать еду. Овощи у меня есть, конечно, но нас двоих этим не прокормишь. Да и без мяса она точно не поправится.

— Эй, сейчас я буду мазать, — она осторожно подняла голову, наблюдая своими любопытными синими глазками, — может щипать, не съешь меня.

— Не съем, — если бы монстры могли улыбаться, она бы это сделала.

Через полчаса мучений, ее раны были обработаны и перевязаны.

Алма лежала на каменном полу и тихо дышала, смотря на улицу. Наступил вечер. Но сегодня она не сможет никуда полететь. Не знаю, что удручало ее больше — этот факт, или дыра под ребром и в крыле.

А я готовил речь.

Не беспокоя больную, я осторожно подошел, и сел рядом с ее опущенной на камень головой. Такого печального взгляда я еще не видел у этой леди.

— Алма? — позвал я, чтобы она отвлеклась от своих мыслей, — кто тебя так?

Она моргнула, и ответила, даже не поворачиваясь.

— Люди.

Ну да, очевидно. Другие существа еще не научились делать оружие и метать его.

Следующий вопрос пугал и меня.

— А ты их, ну, убила?

Всем телом она вздрогнула, а в голосе прорезалась сталь.

— Я, может, и чудовище, но никогда их не трогала. Не убила ни одного человека за последнюю сотню лет! А сегодня. Они ждали меня. С копьями, стрелами, особей десять. Я не знала, что они на меня охотятся. Ох, мой глупый мальчишка, когда первое копье попало в меня, как мне хотелось тут же их всех прикончить! Вступить в схватку, размозжить их головы об землю, вырвать кишки, из их же стрел сделать надгробия!

— Но ты вернулась. Вернулась в лес. Ко мне.

Она не ответила, продолжая яростно бить хвостом.

— Их было много. Живой я не вернулась бы.

Даже я не понял их мотивов. Алмарэн, как звали ее городе, всегда была его символом, никто и никогда не смел ее трогать, так почему…

— Алма! — я схватился за голову, а в груди все сжалось, — это ведь из-за меня! Ты откуда мне все это таскала? Из города! Может, кто увидел, и решил, что ты угроза, разоритель.

— Ты и правда глуп, не смотря на все эти книги, — она явно смягчилась, — нет, я не из города это приносила. Я искала брошенные дома, свалки, разоренные до меня поселения. Просто эти особи не очень умны, раз решили связаться со мной.

Мы немного помолчали, после чего я снова выдал:

— Мне нужно уйти в лес.

На этот раз она удостоила меня взглядом. Не добрым, сразу говорю.

— Нет! Я не сбежать. Нужны и другие травы. Нам необходима пища помимо растительной, особенно тебе. С такими болячками ты еще неделю точно не сможешь летать.

Впервые за время нашего знакомства, она снова коснулась меня, точнее ткнула носом так, что я упал на спину.

— С таким хрупким телом, ты и шага там не сделаешь.

— Но тебя же нашел.

— Повезло. И вовремя добрался до меня. Но один ты не справишься. Я сама.

Как я и думал, она попыталась встать, но из-за потери крови, голова у нее закружилась, и она упала обратно, бросив слово, непонятное мне. Наверное, и к лучшему.

Алма тут же напомнила мне злую кошку.

— Твое тело тоже не особо сейчас крепкое. Если я не уйду, мы погибнем оба. Я без тебя — а ты без меня. Не проще ли объяснить мне, как вести себя в твоем лесу, чтобы не стать обедом?

— Не быть человеческим детенышем.

— Зря я научил тебя шутить. А теперь давай, как мне поймать зайца?

* * *

Так, спустя пять минут меня не съели, а значит, если верить Алме — мне повезло. Мы проделали огромное количество процедур, прежде чем я поднялся из нашей ямы. Во-первых, устранили запах. Мне пришлось раздеться и кататься по траве, внимание, голым. Зато услышал, как смеется чудовище. Что еще более постыдное, потом она меня всего вылизала своим шершавым языком. Может, это и был обряд своеобразного сближения разных видов, но мне не понравилось. Пришлось взять клятву с нее, что она больше никогда так не сделает. Но вместо этого, она облизала меня за бок, от чего я чуть не покатился со щекотки.

Потом сделал себе на скорую руку одежду, которую, она тоже облизала. Фу-у-у.

Вырвала из крыла несколько перьев и заставила сделать из них ожерелье.

— Если существо будет разумное — с этими знаками никогда не тронет тебя.

— А если не будет?

— Ну, наверное, ты умрешь быстрее меня.

Потом она дала мне лук, спрятанный в закоулках пещеры, и устроила мини-тренировку, которую я завалил. И вместо этого, показала, как ставить ловушки на зайцев.

— Откуда ты столько знаешь? О нашей охоте.

— Не важно, — мне показалось, этот вопрос был ей неприятен, странно блеснули глаза, — лучше смотри, куда этот узел вязать.

И только через два дня я выбрался, когда мы съели последние запасы дичи, и даже овощей. Алма тоже пристрастилась.

— А эта твоя картошка, она ничего, — призналось чавкающее чудовище.

Крадясь среди зарослей, стараясь не наступить на ядовитого паука, я задался еще одним вопросом. Откуда она знает человеческий язык? И столько о людях? А сама их терпеть не может. Уж стрельбе из лука в чудовищных школах точно не учат.

Вообще, она сказал мне быть очень внимательным, и не отвлекаться, пока я на охоте, но мысли о ней заполонили голову. Ужасно так думать, но я рад, что ее ранили. За эти три дня мы обговорили больше, чем за три с половиной месяца жизни бок о бок. И мне теперь было не так одиноко.

Черт, чуть на змею не наступил!

Я вышел на небольшую опушку с мелкой, явно пощипанной травкой и начал расставлять ловушки. Затем, чтобы не пугать добычу, ушел подальше. Мне хотелось найти место, где я вытащил из Алмы копья, и забрать их. Думаю, в дальнейшем они мне очень сгодятся.

Взяв листок из одной книги, я начал отмечать ориентиры, чтобы не заблудиться, а также делать зарубы на деревьях. У меня получилась своеобразная карта. К тому же, отмечал где растут какие травы — на всякий случай. И собрал мешок для лечения Алмы.

Копья я нашел быстро и без препятствий. Наверное, слюнявый ритуал моей подруги, и правда, сработал. Как и прежде, вокруг все умерло. Наверное, она умеет поддерживать свою жизнь за счет жизни растений. А может не только растений. Да неважно!

Отнеся их ближе к нашей пещере, я решил идти дальше, разведывая округу.

Вот так, до вечера, я составил карту, по которой можно ходить, и не бояться, что тебя сожрут. По крайней мере, как говорила Алма, а в обед лес спит.

И только солнце начало склоняться к горизонту, как я вернулся на опушку, и с радостью обнаружил трех зайцев, безнадежно запутавшихся в веревке. И да, они были еще живы. А нести трех здоровых живых зайцев было очень тяжело. Один даже хорошо ободрал мне руку.

— Черт! — тут же дошло до меня, — человеческая кровь.

И стоило только мне подумать об этом, как со всех кустов, всех зарослей будто бы зазвучал шепот. Над головой защебетали птицы.

Деревья начали неестественно шевелиться.

Жители леса поняли, что я их обманывал.

И схватив косых, как попало, я тут же ринулся прочь, быстрее к пещере, прижимая раненую руку к телу, чтобы капельки крови не орошали здешнюю землю.

Кто-то снова гнался за мной.

Готов поспорить, то же самое существо, что и несколько дней назад.

И мне снова удалось ускользнуть от него.

Когда я был уже у края нашей ямы, оно злобно сверкнуло красными глазам в тени куста шиповника, и исчезло, шелестя травой.

— Чую, ты от меня не отстанешь так просто.

Кинув вниз зайцев, копья и лук, я спрыгнул сам. Причем не очень удачно, ноги тут же заломило, как я приземлился.

Алма задремала, но от звона копьев, которые ее чуть не убили, проснулась.

Синие глаза устремились на меня, а ноздри нервно дергались.

— Твоя кровь, я ее давно почуяла. Как ты выжил? Даже для меня ты пахнешь аппетитно.

Комплимент это, или нет?

— Не знаю, просто бежал. Самый хороший план спасения. Вот, кролики.

Я бросил ей под нос бьющихся в агоническом страхе животных, надеясь, что она их прямо так и съест.

— Убей их сначала.

Маленькие глаза-бусинки кроликов были широко распахнуты. Прямо как у меня, когда за мной гналась та тварь.

— Зачем? — Алма скривилась в злой усмешке, — ты же можешь съесть их живьем?

Острым когтем он провела одному кролику по животу, и тот ту же замер, ожидая казни.

— Могу. Но ты просил научить тебя выживать. А что выживать — ты должен убивать. Начти с малого.

И пихнула мне передней лапой первое живое тельце.

— Выбирай сам — копьем, камнем, руками, ногой, или, может моим когтем?

По ее виду, я понял, что она все знает. Знает, что я хотел убить ее в ту ночь, но не смог. И думает, что не смогу и их.

Для нее в таких речах не было ничего удивительного.

— На твоем месте, я бы свернула им шеи. Быстро, безболезненно, своими руками. Хорошо закаляет. Если хочешь поиздеваться, то лучше камнем, или кинуть их об землю пару раз, или…

— Хватит! — закричал я, разозлившись. Алма замерла. Кролик у моих ног, все пытался вырваться.

Зайчик, все тщетно.

— Он сам виноват, — ее голос вдруг погрустнел. Ее настроение менялось с каждой секундой. Глаза на миг наполнились жалостью, словно она думала вовсе не о кролике, — сам попался в ловушку. Вот теперь пусть расплачивается. Не тяни, ему больно в веревках.

И, поднявшись, она ушла в тень пещеры.

А я, подняв животное за голову, быстрым движением руки закончил его страдания. С мягкого носика капнула кровь на зеленую живую траву.

— Поздравляю, — эхом отозвалась пещера, — теперь ты тоже чуть-чуть чудовище.

4. Маленькая хрупкая жизнь

Два года спустя…

Алма довольно быстро поправилась с того момента, когда я первый раз убил кроликов. С травами и пищей я легко вылечил ее. И теперь она так же, каждое утро и вечер улетала осматривать лес, а я, дождавшись обеда — самого безопасного времени, шел на охоту. Мое тело заметно окрепло, и выбраться из нашей ямы — теперь не составляло труда. Алма поняла, что останавливать меня бесполезно, и ей пришлось отпускать меня на прогулки. Карта местности заметно расширилась, постепенно я заходил все дальше в лес. И главное, искал выход. Я не помню, сколько Алма несла меня до этого места. Как далеко от города, где я родился. И все же, я не смел спросить, как мне выйти. И ушел бы я?

В первый год, я только и искал повод, но сейчас, привык, что ли. Мой монстр стал больше со мной говорить, мы обсуждали книги, делились воспоминаниями (точнее она), Алма терпеливо ждала меня в нашем доме вечером, и только после этого летела по своим делам. Иногда мы даже ходили на охоту вместе, когда за мной кто-то долго следил, или она сама чуяла большую опасность.

С ней охота была всегда удачной, потому что даже оленя она убивала с одного удара лапой, а я гнался за ним с копьем весь день, и в итоге уходил ни с чем.

— А почему ты не летаешь днем? — спросил как-то, натачивая копье, — не хочешь, чтобы тебя видело много людей?

В это время Алма лениво развалилась на большом камне, грея косточки и закрывая крылом сапфировые глаза.

— Нет. Просто не люблю день. Жарко.

И опять я ей не поверил. Она редко мне врала, а если это делала, морщила нос, и отводила пристальный взгляд в сторону. Ну, не хочешь говорить — не надо.

— Кстати, — от нахлынувшей мысли я бросил заточку, — где зима?

— Не поняла вопроса.

— Ну, тут все время лето. Ни осени, не весны.

Она перевернулась на спину, подставляя солнцу пузо.

— Тебе не нравится тепло?

Иногда ей все-таки не хватало человечности.

— Нравится, но хочется разнообразия. Ты же управляешь погодой в этом лесу, верно? За пределами леса ведь сейчас зима, если мне не изменяют подсчеты.

Мое дерево снизу почти все было увешано веточками. Вот подрасту еще — буду вешать еще выше.

Ей очень не нравились разговоры о способностях, и вообще о ней самой. Будто у нее низкая самооценка. Интересно, Алме вообще известно, что такое самооценка?

Чаще, говорить с ней было легко, а иногда наш диалог заходил в тупик недопонимания.

— Ладно, — это новое слово она взяла у меня, — будет тебе зима. Завтра. Готовься защищать свое хрупкое тело от холода, человечек.

Вот и выяснили правду. Она просто не хотела, чтобы я замерз. И, конечно, этот острый язычок никогда такого не скажет.

— И охотится в снегу тяжелее.

— Знаю. Но зато следы видно. До тебя я помню зимы, Алма, не надо мне тут инструктаж проводить.

Сузив глаза, она фыркнула, и повернулась ко мне… хвостом.

Обещания она всегда выполняет, и только я открыл глаза у своего теплого уголка в пещере, и пошел ополоснуться в небольшое пещерное озеро, как понял, что в нем плавают льдинки. И вода ледяная.

— Бр-р-р, — вздрогнул я и сильнее укутался в овечью шкуру, — пойду-ка я назад к огню.

У выхода сидело мое чудовище, и хитро ухмылялось, виляя хвостом.

А на нашей поляне играла пурга.

Мои овощи! Я совсем забыл!

Наскоро одевшись, и накинув кучу шкур, я выбежал на улицу, спасать картошку, капусту, морковь, и промерзшие помидоры.

— Что же ты такое! — крикнул я Алме, махая морковкой в руке, — могла и предупредить! Весь наш урожай под хвост медведю!

— Твой, — вежливо поправила она, — твой урожай. Ты же хотел зимы — пожалуйста.

А вид довольный-предовольный! Как у нажравшейся кошки.

— Ты ведь тоже ешь картошку!

— Да, но она под землей. Ей ничего не будет.

— Ух, — замерзшими руками я собирал последнее живое в своей грядке, — зря я тебя языку научил!

Она замурлыкала, подражая смеху.

На дереве, еще покрытом листьями, замерзли мои ленточки.

Через сугробы, вернувшись обратно, я и мой урожай расположились у костра, греться. На Алму я даже не глянул, когда заходил. И молча сидел.

Своим монстрическим чутьем это существо почуяло, что я недоволен, и незаметно пододвигалось ко мне, невзначай любопытно фыркая.

— Что ты, Рэн, — по имени она тоже звала меня редко, — сам же хотел.

Да, очень хотел, чтобы ты загубила мои труды.

— Не боишься, что твой лес погибнет из-за резкого перепада температур?

Она почти вплотную приблизилась к костру, и в ее черных зрачках заиграли языки пламени.

— Пока я жива, ничего в этом лесу просто так не умрет. Все должны пройти круговорот жизни в полной мере. Родиться, вырасти, дать потомство, состариться, умереть.

Моя злость тут же улетучилась. Знать о ней больше — было чуть ли не целью моей жизни.

— Кроме тебя, верно?

Она недолго задержала взгляд на мне, думая, говорить дальше или нет, а потом снова повернула голову к огню.

— Пока да. Но когда-нибудь и меня не станет. Как и всех. Я тоже часть этого большого круговорота.

— И тогда, лес погибнет?

— Погибнет, — выдохнула она, — И через несколько десятилетий вырастет другой, и беречь его будет другое чудовище, а не твоя Алма.

Не дожидаясь моего мнения, она поднялась, расправила крылья, и чуть разбежавшись, поднялась в небо, в свой ритуальный облет. А на снегу остались только большие следы, с выраженными когтями.

* * *

На сооружение теплой одежды ушел целый день. Но Алма где-то умудрилась добыть мне теплые сапоги и немного лисьих и волчьих шкурок, из которых я соорудил тулуп и шапку.

И только на второй день своей зимы я пошел на охоту.

Выбираться из ямы стало чуть проще, из-за промерзшей, крепкой земли, но сложнее из-за плотной одежды.

Снег захрустел под ногами. Этот звук, он так мне знаком. Кажется, в детстве, я играл с детворой в снежки. И еще с какой-то девочкой, причем довольно часто. Уже не помню, кем она была, да и это не важно. По людям не особо скучалось. Мне всегда было чем заняться — я читал, занимался садом, разделывал дичь, говорил с Алмой, охотился.

Но по ночам мне снились люди. Они смеялись, говорили со мной, звали к столу, мы танцевали и обнимались. Все эти человеческие вещи ушли из моей жизни.

Нет, мне не хотелось покидать Алму. Она одинока, чтобы там не думала о себе. Иначе — зачем бы ей держать меня здесь. Но может, когда я полностью завоюю ее доверие, она проведет меня к людям, где бы я мог немного времени повести со своими. Послушать музыку, посмотреть на картины, бродячих актеров.

Не знаю, вспомню ли я свою семью.

Шорох веток.

Я резко замер. Кто-то крупный ходил, и чуть вскапывал снег. Осторожно, дабы не вспугнуть ужин, я выглянул из-за толстого ствола дерева.

Большой олень, точнее самка оленя, щипала траву, стоя ко мне спиной, совершенно ни на кого не обращая внимания, кроме своей пищи.

Так близко. Этой мой шанс! Докажу Алме, что я могу принести кого-то крупнее кабана.

Сначала стрелу. Если хорошо попасть в шею, то можно завалить сразу, если нет, придется догонять копьями.

Вытащив лук из-за спины, я прицелился.

Словно чуя угрозу, самка отвела уши в сторону, и выпрямилась. Сейчас она обернется, и… давай глупышка, посмотри на меня.

Фшух!

Стрела пробила ее шею, и она, пронзительно застонав на свой олений манер, бросилась бежать, разбрызгивая кровь по белому снегу.

Судя по количеству крови, она была смертельно ранена, и я решил не тратить стрелы и просто преследовать ее. Но шла она еще довольно резво.

Потом я пожалел об этом, и ушел за границы своей карты, да и под снегом я плохо распознавал свои ориентиры, типа группы камней или кустарника в форме… ну да не важно.

В итоге, бурое тельце мелькнуло на другой стороне незнакомой мне заснеженной опушке. Правда, я совершил еще одну ошибку. Позволил оленю расплескать кровь. Она привлекает хищников.

А вот и первый гость.

С противоположной стороны, из-за деревьев, быстрой рысью выбежал волк, и тут же принялся обнюхивать МОЮ добычу. Подростковые гормоны ударили в мою больную голову, и мне на мгновение показалось, что я смогу одолеть здорового дикого волка.

Но когда понял, что не смогу, уже пустил в него первую стрелу, и, естественно, промахнулся.

— Ой, дурак, — шепнул я сам себе, но отступать было поздно. Волк меня заметил. И я бы уже слишком близко к добыче.

Ладно, как там говорила Алма — надо напугать. Тогда половина зверья само разбегается.

Тогда, точно, как дурак, я замахал руками и начал кричать, стуча копьем по снегу. Но волка это только раззадорило. Он обошел оленя, и, закрывая его собой, стал оскаливаться, а на следующий мой шаг он отреагировал рыком. Пять прыжков, и он уже рядом, распахнул пасть, и последним прыжком надеется повалить меня и вцепиться в горло, мгновенно убивая.

Если я умру, Алма расстроится.

Мне ничего не осталось, кроме как выставить вперед копье и оттолкнуть волка.

Животное отлетело в снег, как и я. Удар был мощный.

«Либо ты убьешь, либо тебя убьют» — призраком отозвался в голове голос Алмы, и, недолго думая, я встал и занес копье.

Последний раз я увидел мерцание в обозленных, голубых глазах. Копье плавно вошло между ребер, как когда-то Алме. Но волка убить было проще. Я вытащил, ударил его еще раз, для верности.

А когда пришел себя, понял, что сижу в снегу, уставший, в окружении двух трупов.

— Это все ты, — говорил я с вымышленной Алмой, — сколько мне еще нужно убить, чтобы не убили меня?

Долго на опушке нельзя находиться. Слишком много крови. Главное дотащить оленя. Благо не крупный. Сейчас нарублю еловых веток, сооружу наст, и к вечеру допру.

Нечаянно, я взглянул на тело моего серого соперника, и понял, что это, скорее, соперница. Судя по набухшим, торчащим из снега соскам. Бока впавшие. Давно не ела. Шерсть выпадает. Вымываются все полезные вещества с молоком. Сомнений нет — у нее щенки на подсосе.

Что-то в моей груди резко упало, и я ту же забыл про оленя, и присел рядом с волчицей. Из полуоткрытого рта еще шел пар, и капала слюна. Глаза померкли.

Моя ладонь прошлась по мягкой шерсти.

— Прости, — знаю, она меня уже не услышит, — я сегодня не только твою жизнь погубил, да, мама?

Она хотела есть. Выкормить щенков. А я убил ее только из-за своей прихоти. Хотел принести оленя Алме. Одолеть дикого зверя.

Вот он я, молодец!

Убил одну молодую олениху, и старую тощую волчицу с детьми!

Охотник, тоже мне. Как меня еще за такие заслуги орденом не наградили.

Алма учила меня думать, как хищник — главное выжить. И будь она здесь, королева великого круговорота жизни, оставила бы волчицу, и, схватив оленя, потащила в пещеру. Но как бы я не уважал ее мудрость, так поступить — я не смел. Она не может испытать всех эмоций хрупкого человеческого мозга, который она может сдавить двумя пальцами в лепешку. А я могу. Как бы долго я с ней не жил — я все еще человек, и буду им.

Поэтому я бросил к черту этого оленя, и, отряхнувшись от снега, пошел по следам волчицы.

* * *

Теперь я был рад, что выпал снег. Сам бы я ни за то не выследил логово.

Волчица специально сильно петляла, чтобы ее детенышей не нашли, но при упорстве и желании, это можно сделать.

Я сделал.

Логово было спрятано в опавших деревьях, и чуть приподняв, осторожно, чтобы не задеть жителей, я услышал первые звуки.

Волчата запищали. Дело плохо. Значит маленькие.

Не застудить бы их еще.

Сразу раскрыв тулуп, я быстро разворошил логово, и как только увидел пушистые комочки шерсти, тут же схватил и засунул под бок. Они даже не успели понять, что произошло. Сначала одного, потом другого. Внимательно осмотрев их лежанку из листьев, я нашел еще одного. Но признаков жизни он не поддавал. Я тронул его, а потом перевернул. За его тельце уже принялись черви.

— Прости малыш, надеюсь, ты увидишься с мамой. Скажи, чтобы она не сильно на меня злилась, я позабочусь об этих двоих, обещаю.

И снова засыпал его листвой, сделав как бы небольшую горку. Воткнув сверху одно и своих копий, как дар и жертву, в понимание того, что за каждое твое действие имеет последствие, что живя в этом бесконечном круге жизни и смерти нужно думать не только о собственном удовольствии. Ответственность за твои поступки — только на твоей совести. Убивают просто так только убийцы. Или чудовища.

* * *

Далековато ушел.

Когда я вернулся в знакомые места, с оставшимся оружием, тонной одежды и двумя щенками за пазухой, уже смеркалось. Я молился, что Алма не улетела раньше, она нужна мне. Я чертовски устал за весь день, и один я не смогу спустит вниз.

Вот и наша яма.

— Алма! — закричал я, и взмах рассекающих воздух крыльев тут же донесся до моего слуха. Через две секунды она уже была рядом со мной, обнюхивая меня.

— Где ты был? — словно заботливая старшая сестра, забеспокоилась она, — явесь день тебя ищу. И запах твой потеряла.

— Прости, — я оперся на ее гладкий черный бок, — спусти меня вниз, а я тебе все расскажу. И даже покажу.

Она сползла по обрыву вниз, и в прямом смысле, двумя лапами взяла меня, как игрушку, и поставила на снег, ожидая ответов.

— Пойдем, им нужно тепло.

Ничего не понимая, она прошагала за мной в пещеру. У огня я распахнул тулуп и вытащил из-за пазухи на овечью шкуру двух щенков, которые только-только открыли глаза, и принялись шататься на неустойчивых лапках, нюхая новую поверхность. Один из них был полностью серый, а второй светленький, почти белый.

— Совсем маленькие, — расстроился я, думая, как их выкормить.

Однако Алма не разделяла моей грусти.

— Это же, — она прищурилась, — волчата! Зачем ты их притащил!?

Она начинала злиться, но на моей душе был такой осадок… зря она тогда повысила меня голос.

— Зачем? — бросил я в нее яростный взгляд, — потому что убил их мать.

— И что?

— И что!? Прости Алма, но я буду нести ответственность за свои поступки. Как человек.

Ее настроение сменилось, и взыграла надменная мудрость.

— Как человек, — протяжно скала она, — а что же ты раньше не приносил крольчат? Оленят? Давай устроим тут зверинец, раз ты такой мягкосердечный.

В такие моменты мы становились очень далекими друг от друга, как земля и звезды. Наше понимание, держащееся на компромиссах и разуме, в таких ситуациях рушилось, как тонкий лед.

— Раньше я убивал ради жизни. А их мать из-за собственного эго — хотел оленя побольше принести. Я его ранил, а волчица первая его нашла. Я хотел отпугнуть, а она бросилась на меня. Вот я и убил ее.

— А если бы она убила тебя?

Она так резко сменила тон, что я опешил.

Щенки устало улеглись в комок, и заснули, чуть подрагивая.

Алма отошла к дальней стене, напротив меня, и тоже свернулась клубочком, положив голову на хвост. Так она делала, когда ей было грустно. Ну вот, почему я чувствую себя виноватым, после того, как она сама меня поругала?

И глазки такие грустные сделала. Тьфу!

— Прости, — выдавил я из себя, поглаживая щенков, — надо было посоветоваться с тобой, прежде чем приносить их. Но я не мог их бросить. Они были такие слабые, могли умереть.

Она вздрогнула и закрыла глаза. Затем резко открыла и внимательно посмотрела на меня.

— Я знаю.

Тогда ты тоже не смогла меня бросить, верно?

И тут я вспомнил кое-что еще.

— Алма?

— М? — сквозь сон промычало чудовище.

— Им нужно будет коровье молоко. Принесешь завтра?

Что-то вредно буркнув, она отвернулась мордой к стенке и громко ударила.

— Как только они подрастут, отпустим щенков обратно в лес, ясно?

— Конечно!

Прости.

5. Быть человеком

Два года спустя…

Из-за листвы выглядывали черные глазки молоденькой лани, которая даже не представляла, что ее ждет.

— Клио, Айден, окружайте! Сегодня у нас быстроногий обед.

Белая волчица облизнулась и потрусила по тени, а ее серый брат, пригнувшись, принялся ее обходить с другого края, мягко ступая по обманчивой сухой листве.

Я достал лук, и, стараясь не блестеть металлическим наконечником, прицелился в шею. Она подняла голову, зашевелив ушами.

Выстрел.

Со свистом стрела вошла бок. Черт, промахнулся!

Лань со всех ног бросилась бежать, но не тут-то было. Навстречу ей выскочила белая Клио, перекрывая путь, оскаливаясь, а сбоку вылетел Айден и мощным ударом лап, с прыжка, повалил жертву на землю. Я добил ее копьем, выбежав из своего укрытия. Лань чуть подергалась в судорогах, и обмякла.

Я улыбнулся и махнул рукой в сторону моей засады.

Волки сели подле меня и высунули языки, ожидая похвалы.

Ломая под собой ветки, оттуда вышла недовольная Алма.

— Хорошо, — нехотя произнесла она, стряхивая паутину с головы, — ваша охота весьма эффективна, можете ходить пока без меня.

Последнее время она слишком часто чувствовала опасность в этом лесу, и ходил с нами. А из-за своей грузности на земле, постоянно пугала нашу с волчатами добычу. Она вполне могла принять вид маленького животного, но это отнимало у нее слишком много сил. За последние полгода мы все чаще находили мертвых или раненых животных, которые погибали по неизвестной причине. Алма улавливала странный запах от их тел, но больше ничего. В заповедную часть леса, в которой жили мы, они, конечно, не попадали, но с каждым разом их следы были все ближе.

— Алма, — протянул я, улыбаясь, и подходя ближе, — мне уже не девять лет. Я могу справиться с опасностью. К тому же со мной волчата.

Клио и Айден послушно сидели напротив нас, виляя хвостами.

Чудовище вздохнуло и, посмотрев на меня, дружелюбно ткнула носом в бок.

— Ты вырос, Рэн, не могу этого отрицать. Но в четырнадцать лет люди еще не достигают полного взросления, это я знаю. Так что пока ты недостаточно самостоятелен.

Я сдался. Спорить с этой заучкой было бесполезно.

— Как скажешь. Бери нашего оленя и лети, я с волчатами по тропинке вернусь.

Схватив добычу, она, подобно черной тени деревьев, вспорхнула в воздух, ломая старые ветки деревьев.

— Представляете, я живу с ней уже почти пять лет, а знаю так ничтожно мало.

Вряд ли стая меня понимала, но виляла хвостами и смотрела очень внимательно.

— Да и вы совсем недавно были крошками.

Мне сразу вспомнилось, как мы с Алмой выкармливали их теплым коровьем молоком. Как кутали в шкуры, сооружали подобие волчьего соска из ткани и стеклянной банки, как они встали на лапы, и стали грызть, что не попадя (хвост Алмы в том числе). Клио, моя беленькая подруга, была намного слабее своего брата, мне даже на миг показалось, что она не выживет, но все обошлось. Я научил их охоте, как красться, как нападать и убивать. Только полгода назад мы впервые удачно вышли на охоту.

Времена года встали на свое место, когда мое чудовище перестало их контролировать, и вот, в разгар лета, мы наслаждаемся ягодами, охотой и теплом.

Потрепав друзей по голове, и снова вернувшись к реальности, я понял, что сильно свернул с дороги, и мы идем вовсе не к пещере.

Тропинка стала непривычно ровной, а в воздухе запахло… выпечкой? Я этого запаха уже тысячу лет не чувствовал. Последняя моя попытка испечь хлеб в пещере обернулась крахом и ожогами.

Еще чуть-чуть пройдя, я услышал человеческий смех.

Да ладно?

Пах!

Внезапный выстрел испугал волчат, и те с визгом бросились назад. Я не стал их возвращать. Если я и правда, там, где я думаю, им лучше не показываться.

Все нутро тянуло меня назад, в лес, к Алме, домой. И только сердце колотилось как бешеное, когда я все ближе приближался к выходу из этого леса. Вот редеют деревья… Солнечный свет так близко.

Невероятно.

Под моими ногами лоскутным одеялом расстелился город. Мой город. Город, расположившийся на краю обрыва, а дальше, синее, бесконечное море. Из домиков идет дым, на улице сушится белье, работают пекарни и кожевенные фабрики. Издалека, с базара, доноситься знакомая, человеческая речь.

Зашуршала листва.

Алма…

Она осталась там одна. Что ж, в обед она не полетит меня искать, а вечером я вернусь, она и не заметит. А что, если я больше никогда не смогу вернуться сюда? Снова увидеть людей.

Оглядев себя и отряхнувшись, я спустился вниз по склону, к первым домикам.

Надеюсь, люди не посчитают меня странным. Я недавно постриг волосы и постирал одежду. На дикаря из книг не похож.

Мостовые встретили меня гулом, и таким количеством людей, сколько я еще никогда не видел. Никто не обращал на меня особого внимания, и я пользовался этим, слушая слухи и разговоры.

«Говорят, королева ждет наследника» — шептала одна молодая девчушка своей подружке. Та округлила детские, глупые глаза. Обе шли с базара, неся в корзинах фрукты. Головы их были прикрыты шляпками, а платья нежных синего и алого цвета, струились по телу, по силуэту тонких ножек. И да, девушек я тоже давно не видел.

Что-то бешеное забилось в моем сердце, я словно сошел с ума, опьянел, как недавно от странных ягод на востоке, которые Алма запретила мне есть.

Столько лиц, столько эмоций, смеха. Все они — как я! С каждым захотелось поздороваться, пожать руку, спросить, как они тут жили последние пять лет.

Может, здесь есть моя семья? Нет, я не хочу возвращаться в нее, но очень хочется увидеть похожих людей.

И я пошел на базар. Эти улицы не казались мне знакомыми, но инстинктивно ноги принесли мое тело прямо к первым прилавкам с хлебом и платками. Эх, были бы у меня деньги, я бы купил что-нибудь своему монстру в подарок.

По воле случая, в песке, я увидел что-то блестящее. Хм, один серебряник. Не густо.

Ага, а вон и цветами какая-то красавица торгует. Ну, хоть цветок то я ей принесу. Если она не обрадуется, то хоть сделаю гербарий, в память об этом дне.

Я подошел ближе к совсем молоденькой продавщице, ей было лет тринадцать. Она была замотана в лохмотья и прикрывала голову старым пуховым платком.

— Привет, — заговорил я, и она вдруг вздрогнула, подняв испуганные карие глаза, — что у тебя можно на один серебряник купить?

Она так долго и странно на меня смотрела, что не сразу ответила. Я даже подумал, что она немая, и придется объясняться на руках.

— Ах, одну розу, господин, — хрупкий голос надломился, словно она очень долго плакала. У меня так было в детстве, когда я только попал к Алме.

— Что ж, давай.

Она наклонилась к цветам, и выбрала одну, ярко-алую, словно кровь. Завернув ее в бумагу, и обмотав блестящей лентой — передала мне.

Теплые глаза цвета опавшей осенней листвы, под которыми пролегали багровые синяки, еще раз отчаянно взглянули на меня, пытаясь что-то найти.

— Вы хотите что-то мне сказать?

Она затрясла головой, и сильнее укуталась в свои обмотки, которые выдавала за одежду. Не знаю, что с ней, но я пошел дальше, как бы не было мое желание, остаться с ней, и выяснить, что не так. Я вряд ли смог ей помочь.

Но тут до меня колокольчиками донесся ее голос. Голос, принесенный резким порывом ветра.

— Калеб!

Я обернулся, и увидел отчаянную девочку, смотрящую на меня.

Не успел я заметить, как воспоминания об этих глазах, о темных, как шоколад волосах, захлестнули мои мысли.

— Ханна? Это ты?

Бросив свои цветы, путаясь ногами в юбке, девушка бросилась мне на грудь и заплакала.

— Где ты был?! Где ты был, дурак!

Через полчаса я уже сидел за старым дубовым столом, и пил странного вкуса чай, сваренный Ханной, которая, устроившись напротив, внимательно наблюдала, как я грызу сухарь.

— Ты так вырос, — прошептала она себе под нос, улыбаясь, — я думала, больше никогда тебя не увижу.

— Прости, — я отставил это поило очень осторожно, чтобы не обидеть хозяйку дома, — я все еще плохо помню том, что случилось. Как ты оказалась здесь, в этой лачуге, совсем одна. Сколько тебе лет? Тринадцать?

Она нахмурила густые брови и надула щеки. Лучше так. Мне не нравилось, когда она грустила.

— Вообще-то пятнадцать! Я старше тебя на год, глупый братец!

— Ладно-ладно, прости еще раз. Так что случилось тогда? Расскажи мне, я хочу знать.

Ее тонкая, порезанная об шипы ладошка лежала на столе. Сев с ней рядом, я взял ее руку в свои, принялся греть. Она даже вздрогнула от этой ласки, как напуганный олененок.

— Тогда, — слезы вновь подступили, но она их быстро смахнула, сжав мою руку, — ты помнишь, что мы дети бывшего мэра?

— Я ничего не помню.

— Тогда, расскажу с самого начала. Наша мама была дворянкой, но умерла от тифа, когда мы были еще детьми. А папу как раз выдвинули на пост мэра. Люди его любили. Вот только на кораблях стали приплывать странные купцы в наш город. Товар сомнительного качества предлагали. Даже, говорили, рабством не брезговали. Папа тогда и решил их лавочку прикрыть. Папа давай угрожать. Они ему, мол, еще раз сунешься, мы от твоих детей костей не оставим. Папа посчитал это всего лишь глупыми словами. И тогда… ты пошел играть на берег. Я пришла, — ее грудь содрогнулась, но она снова удержала плач в себе, — а они тебя держат вдвоем, что-то про отца кричат, «поплатится старый дурак, поплатится!» и скинули тебя прямо с обрыва, вниз, в океан.

На этот раз силы покинули ее. Она снова уткнулась носом мне в подмышку и заплакала. Я не придумал ничего более утешительного, как погладить ее по волосам. Жизнь с монстром отучила меня от сантиментов и умения утешать. Я ни разу не делал подобного с Алмой.

Красная роза стояла в вазе.

— Потом, — Ханна взяла себя в руки, — отец как узнал, что они сделали с тобой, взял ружье, и пошел. Там же, на берегу, они и его убили. Потом уплыли. А виновных так и не нашли.

— Но, — история не из приятных, однако меня волновал другой вопрос, — что они сделали с тобой? Почему ты одна? Здесь?

Она молча смотрела в стену.

— Ханна, — жестче произнес я, отталкивая ее от себя, и чеканя следующие слова, — что они сделали с тобой?

Улыбка дрогнула на обветрившихся губах.

— То, отчего меня замуж никто никогда не возьмет, братик. И не нужна я никому, такая вот. Продаю себе цветы, да живу в нашем старом обветшалом доме. На жизнь хватает.

Как я мог любить людей, наивный дурак. Как я мог забыть, какие они. Как мог запамятовать, как нашел раненую Алму с копьем в груди. Они же и хотели меня убить. Они издевались над моей сестрой, застрелили отца. Каждый в этом городе виноват перед ней. От своих утренних мыслей захотелось отторгнуть проглоченную пищу.

— А ты, — сестра дернула меня за край рубашки, привлекая внимание. Я уже думал о том, как сожгу это место, — как жил ты?

— С чудовищем, Ханна, — я недолго думал, что ответить, — Слышала об Алме? Точнее, об Алмарэн?

Девушка даже отпрянула.

— Правда?! Она тебя не съела?

Хотела. Но не смогла. Не смогла сделать то, то сделали люди.

— Нет, она хорошая. Я как-нибудь вас… слушай, а не хочешь пойти со мной?

— Что? — испуганно спросила сестра, — нет, я не пойду. Лучше ты оставайся.

Если бы я мог.

— Прости, — я снова дотянулся до сестренки и поцеловал ее в макушку, — мне надо вернуться. Ты как тут, сейчас тебя не обижают?

Она даже улыбнулась.

— Нет, за это не беспокойся, меня тут любят. Из памяти к папе. А на одежду ты не смотри, я просто не хочу внимание привлекать к себе. Если не можешь остаться — приходи почаще. Я буду ждать тебя. Правда, без Алмарэн. Боюсь, она не поместится в мой домишко. Да и люди заподозрят чего. Все, иди, не беспокойся за меня. Я рада, что ты жив, братец. Как ты сказал? Тебя теперь знать Рэн, верно?

* * *

В лес я возвращался с большим желанием что-нибудь убить. Попадись мне на пути заяц или олень, вряд ли бы он ушел живым. Да, дичь не виновата в том, что случилось с Ханной, но такого клокота ярости в груди я давно не ощущал. Словно человеческие чувства после долгого сна пробудились в бешеном сердце.

Не успел я спрятаться за кронами в свете уходящего солнца, как вдруг небо затянули тучи. А когда я нашел дорогу домой, начался сильный ливень, буквально размывающий землю. Я два раза упал. Наконец, чумазый и мокрый, я добрел до нашей пещеры.

Но в ней не горел свет костра, как обычно.

Я спустился вниз по небольшой лестнице, которую пришлось изобрести для волчат, но и их не было на месте.

Позвал. Никто мне не отозвался.

Странно.

Дабы укрыться от внезапного холода, я забрел в нашу пещеру, и, подкинув дров, зажег огонь. Алмы и детенышей словно след простыл.

В мою голову стали собираться мысли, что пора бы их искать, хотя уже порядком стемнело. Но внезапно, на поляну упало что-то черное, и рысцой забежало в пещеру.

— Рэн!? — не своим голосом прорычала она, сумасшедшими глазами осматривая меня, — ты где пропадал? Я обыскала весь лес! Волки вернулись одни, без тебя, я уже думала, что случилось!

Поняв, что я цел, она успокоилась, и села, ожидая того, что я ей расскажу.

— Я был у людей, Алма, — и протянул ей красную, с золотым бантиком, розу.

6. Мое любимое чудовище

В ту ночь я впервые лег спать рядом с Алмой, заснул прямо на ее лапе, когда рассказывал о том, что случилось, когда я покинул лес. До этого я спал с волчатами у огня, но сегодня брат с сестрой спали одни.

Она не осуждала меня и внимательно меня слушала, хотя я сразу знал ответ на свою просьбу.

— Я не смогу отпустить тебя к ней, Рэн.

Я знал это. И я все равно вернулся к ней. Не потому что боялся, или привязался. Просто знал, что мое место здесь, рядом с ней. Но и сестру я бросить не мог. Два одиноких существа — тут и там, ждали моей помощи.

— Все равно найду дорогу к людям, в мой город, хочешь ты этого или нет.

Из ее глотки послышался недовольный клокот.

— Твое тело я привяжу цепями к этой пещере.

— Уже привязала, если ты не заметила. Глупое мое чудовище, я вернулся к тебе. И всегда буду возвращаться, где бы ни был.

Роза лежала перед ее лапами, а я почувствовал, как тяжело проваливаюсь в сон. Даже слишком тяжело.

Утром я еле открыл глаза. Все тело ломило. И только я попытался сделать вдох, как почувствовал, как грудь что-то сдавливало. Мой кашель, кажется, разбудил всю округу на километр. Нос забит, и голова разболелась.

Только не это.

Алмы уже не было в пещере, а Клио и Айден сторожили вход в пещеру.

Кое-как я дополз до своих книг и открыл медицинский справочник, под хлюпанье собственного носа. Ага, ага.

Да уж, не очень утешительно. Либо пневмония, либо бронхит. И как я это вылечу? У меня травы давно закончились.

Хорошо, тогда сходим.

Переборов ломкость в костях, я наскоро оделся, взял нож для трав и поковылял на выход. Ох, как же плохо-то. Это все потому, что я не согрелся у огня после ливня и сразу пошел к Алме, на ней и заснув. Надеюсь, она не очень расстроилась из-за моей вольности. Кажется, вчера я ее и глупой назвал. Да уж, странно, что я вообще проснулся с головой. Хотя, лучше бы она ее откусила. По крайней мере, она бы не болела.

— Клио, — вырвался из меня хрип, волчица даже не поняла сначала, что я ее зову, — бери брата, пошли гулять.

Поднявшись, моя маленькая стая последовала за мной через нашу полянку. Быстрее меня они забрались по лестнице, а я вот понял, что не могу. Судорога схватила ногу, и я упал на пятую точку.

Примерно через полминуты, с привычным звуком перепончатых крыльев приземлилась Алма, и столкнулась с такой картиной: я, лежа на земле, пытаюсь подняться с травы, в чем мне помогают волки, схватив зубами за одежду, и притягивая к себе.

Плюхнувшись на хвост, она прищурила синие глаза.

— Ты опять те ягоды съел, Рэн? Я же тебе говорила, что не стоит удовольствие…

— Нет, — моя голова мотнулась, — мне что-то плохо, Алма. Хотел сходить за травами, да…

Голубое небо с облачками пред глазами вдруг начало плыть, смыкаться, а потом и вовсе потемнело. В последний момент я увидел три морды — две волчьи, и одну черную, почти как у дракона.

С того момента только смутные воспоминания.

Мое тело лежит у костра, судя по теплу. Что-то мокрое прошлось по моему животу. Боюсь подумать, что язык Алмы. Что она там делает, пока я в отключке?

— Его температура выше, чем у обычного млекопитающего, что делать будем?

Если она советуется с Клио и Айденом, к согласию они придут только после моей смерти. Серьезно? Я, лучший лекарь в этом лесу, не могу помочь сам себе. Неужели я так и умру?

Вроде бы, в больную голову даже приходили сны. Я видел папу и маму, совсем молодых. Все это было как видение. Никакие эмоции — злость или жалость, в душе не возникали. Вот моя сестра, маленькая, бегает за мной. Вроде как купает меня.

Вот я падаю с обрыва. Внизу бушующие волны. Я больно ударяюсь об воду, начинаю тонуть. Водная гладь такая красивая снизу, блестящая. Такая успокаивающая. Вода прохладная. Но кто-то ее нарушил. Большая черная утка. А нет, не утка, это же… Алма. Алма схватила меня передней лапой, и потянула наверх.

Сквозь сон я услышал женский голос. Вроде как Алмы, а вроде и нет.

— Вот, утром дать ему это, вечером это. И примочки на голове менять. Клио, я же правильно записала?

Почему она говорит с волчицей? Клио не знает ничего, кроме тайного склада косточек Айдена.

Приоткрыв веки, в свете огня, я подумал, что надо мной склонилась Ханна, но Алма бы ее сюда под страхом смерти не привела. Потом я увидел черные волосы и белую кожу. Да не, это не моя сестра.

— Алма, — глаза сами собой закрылись.

— Да, маленький человек?

Точно, это ее голос. Никто больше не знает это прозвище.

— Ты прости меня. Что я обвинял тебя…

— В чем? Я не понимаю. Ты бы поспал, завтра все расскажешь, Рэн.

— Нет, — чувство справедливости уже взыграло в груди, — я тебе как-то сказал, что ты чудовище, а я не такой как ты.

— Ну, так оно и есть.

— Не-е-е-т, — прошипел я, — это люди чудовища. Настоящие чудовища. Ты знаешь, что они сделали с моей семьей? С сестрой?

— Да-да, ты говорил, спи.

— Подожди. Я скажу. Ты никогда бы так не сделала. Ты спасла меня. Вытащила из воды, я знаю. Взяла к себе, и исполняла все капризы. Ты никогда не убивала без причины.

— Ты ничего не знаешь, Рэн.

— Я знаю то, что вижу. И пока только я, по праву, могу зваться чудовищем, а не ты. Прости меня…

Холодные губы коснулись моего лба. Или мне показалось.

— Спи, чудовище.

И снова меня поглотила горячка, затянув во сны своими острыми щупальцами.

Возможно, я видел еще много чего интересного в своих сновидениях, но ничего не запомнил. И когда мне стало легче, тоже не запомнил.

Помню, только то, что проснулся на своем месте, у костра, под шерстяным одеялом (откуда оно?) и совершенно голый. Ну, не совсем, на лбу и груди лежали травяные примочки, причем на груди еще теплые.

Я даже покраснел. Неужели Алма все видела… прям все.

Потом понял, что меня с двух сторон облепили волчата, грея своим теплом.

Ладно, надо найти свои вещи.

Боль в костях почти прошла, осталась только общая слабость, и небольшое недомогание.

Вещи нашлись у другого конца пещеры, причем были и новые, словно с базара. Вот удобные штаны, и рубашка даже на меня. Сапоги, ботинки. Где она все это взяла?

Из разрозненных картин в голове, я вспомнил, что слышал еще какой-то голос в пещере. Алма приводила сюда людей? Нет, не может быть. Сюда-то Клио с Айденом попали под большой палкой, а уж мне подобные… невозможно.

Быстро одевшись, я вышел на улицу. Сияло солнце. На поляне зеленела трава. И была уже сухая. Значит, дождь прошел давно. И сколько я сплю?

На моем дереве, почти на самом верху висели пять новых ленточек. Я пять дней дрых. Ничего себе.

А она привязала.

Вот такая она, вся из себя сильная, умная, чудовище, а когда никто не видит, напоминает маленькую девочку-плаксу.

И тут я увидел еще одно изменение.

Под моим деревом, в тени, росла моя роза, которую я принес ей тогда. Точно, Алма же умеет это, давать жизнь своему лесу. Но ведь — эта роза не часть леса. Так почему она принялась?

Новая загадка засела у меня в голове, как вдруг до моего слуха донесся выстрел.

Ружье? В нашем-то лесу.

Волки выбежали вслед за мной. Айден зарычал, Клио прижала уши.

Еще один выстрел. О, господи, это же в заповедной части!

— Где Алма? — спросил я у волчат, будто те ответят.

Но им и не потребовалось. Дикий рев раздался по всей округе, и напуганные стаи грачей поднимались в воздух, образуя собой черные тучи.

— Она там! — придурок, а где же она еще может быть? И что она сделает против пуль? Одна в сердце — и ее нет.

Схватив лук и копье, позабыв о своей боли в мышцах, я бросился к мосту, приманивая за собой волчат.

— Айден, Клио, не высовывайтесь, вас могут ранить. Ваша задача — найти Алму, ясно?

Вильнув хвостами, брат и сестра пошли вперед, на поверхность.

Выстрелы не умолкали, и я услышал еще три, пока мы бежали. Успокаивало одно — если стреляли, значит, Алму еще не убили.

Волки все время были вынуждены останавливаться, чтобы я их догнал. Из-за болезни мой организм сильно ослаб.

А когда мы услышали крики, волки вдруг остановились и попятились назад, дергая носами.

— Что за запах? — от него даже начала кружиться голова, — спасибо, идите домой, я скоро вернусь.

Оторвав кусок от рубашки, я скомкал и, прижав ее к носу, и двинулся дальше.

Крики становились все громче. Человеческие крики. Да что там происходит?

Вот, чаща рассеялась, и вышел на пустошь, посреди которой, спиной ко мне, на задних лапах стояла Алма.

Впереди нее, полз в лес человек, а она внимательно смотрела за ним. Он орал, звал на помощь, молился богу, звал каких-то людей. А ее безумные сапфировые глаза не отпускали его. Наконец, она наслушалась. Резкий бросок, и кричавший затих, захлебываясь собственной кровью. Второй человек бросился в сторону, но и это чудовище заметила.

Бросив первую жертву, она настигла вторую.

— Алма нет! — закричал я, подаваясь вперед, пытаясь спасти мужчину, но было поздно.

Она налетела на него, и, прижав одной лапой к земле, издала жуткий рык. Человек замер.

А потом откусила ему голову. Выплюнув ее, как ненужную игрушку, она рванулась дальше, и, ломая кусты, вытащила за ногу еще одного человека, прятавшегося за деревьями. Схватив его зубами, как тряпичную куклу, Алма бросила его об землю. Кричать он перестал, но все еще пытался отползти к деревьям. Судя по всему, у мужика была сломана одна нога. Пытаясь хоть как-то спастись, он наставил на нее ружье. Она помедлила. Его руки тряслись. Даже издалека его лицо выражало полнейший ужас. Он понял, что умрет. Но Алме надоело ждать, она бросилась на него, перекусывая хрупкое тело пополам. Я навсегда запомнил этот звук трескающихся костей, рваной плоти.

Отпуская его, я увидел, как кровь стекает с ее пасти, как зубы стали красными, как она тяжело дышит, смотря на сотворенный труп.

Она устала убивать.

— Алма, — прошептал я, и упал на колени, не в силах стоять на ногах.

Вот теперь она меня услышала, и обернулась так же резко, как только что перекусила мужчину.

Я сразу не заметил, но тупы были по всей поляне. Штук десять. И у всех конечности были отдельно от туловищ. Настоящая резня.

Вся трава вокруг стала багровой.

Мне сделалось дурно.

— Рэн! — взревела она, — заткни нос, сейчас же!

В ужасе, я убрал свою тряпку от носа, и снова приложил.

Робко, она приблизилась ко мне на пять метров, но ближе не подходила.

И, наверное, правильно сделала. Безумие из глаз исчезло. Все ее тело обмякло, и она села, опустив голову.

— Прежде чем сказать тебе что-то, я лучше покажу. Вставай, пошли.

Я поднялся, и она, ведя меня вперед, через уже сломанные до этого деревья. Я осторожно обходил кишки и оторванные руки. Хоть бы не вырвало.

Видать, сюда она неслась с невиданной скоростью, раз не пожалела зеленых насаждений.

Мы вышли на типичное оленье пастбище, где всегда охотились. Только оленей там не было. И все трава пожелтела.

— Смотри внимательно. И старайся дышать не часто.

Олени все-таки были, оказывается. Их шерсть сливалась с сухой травой. Только были они мертвые. Все стадо. Голов так двадцать.

— Что с ними?

Я обернулся на Алму, и удивился. Из ее глаз текли слезы. Она плакала.

Никогда такого не видел.

— Эти… люди, использовали какую-то отраву прямо на земле. Зверье, только съев, тут же погибало. И они его утаскивали. Как поняла, для людей они тоже вредны, значит, не для еды они этих оленей ловили. А просто так, позабавиться. Я и стаю волков нашла, и лисиц. Прямо в норы к ним кидали. А у них же сейчас молодняк! Они не выйдут из нор завтра, понимаешь? Лисята не выйдут на охоту, Рэн! Больше никогда.

Она замолчала, а я не стал ничего говорить.

Внезапно она легла на спину.

— Залезай на меня, я отвезу нас домой.

Сил отказаться не было. Я осторожно вскарабкался по жесткой чешуе, и устроился между черных крыльев.

Немного разбежавшись, она оторвалась от земли. Мой пустой желудок прилип к позвоночнику, а в ушах зазвенело.

Летать на Алме — редкое удовольствие.

Вот только было совсем не до веселья. Кудрявая черная голова, покатившаяся по клеверу, так и стояла перед глазами. Отчитывать и учить Алму я права не имел. Она защищала свой лес, как мать защищает своих детей. Я с самого начала знал, что она способна на все ради своих целей. Но видеть ее, убивающую людей… я был не готов к этому. Стараясь спасти ее, чуть не пришлось спасаться самому. Она ведь всегда могла так. Со мной. В первый день нашего знакомства. Что удержало ее зубы от моих кишок?

— Я сделала так, как должна была, — уже в пещере, ложась к стене, сказала она, наблюдая за тем, как я разделываю зайца.

— Я ничего и не сказал.

— В том то и дело. Молчишь. Винишь меня? Тебе страшно? Ты боишься меня?

На меня уставились немигающие синие глаза.

Нож выпал их моих рук.

— Что за бред, Алма? — даже слишком яростно спросил я.

Она усмехнулась и зажмурилась.

— А что тогда руки трясутся, маленький человек?

— Это… из-за болезни. Кстати, в тебя не попали? Я слышал выстрелы.

Она легла на живот, подставляя крыло. Похоже, не заметила смену темы.

— Посмотри, — ее голос был почти сонным, — у меня жесткая чешуя, я могла и не заметить. Но если пули останутся, будет плохо.

Бросив свежевание, (мне сегодня больше не хотелось смотреть на внутренности), я достал из закромов врачебные инструменты, и по крылу забрался ей на спину. Света еще было достаточно, чтобы я мог видеть.

Ага, вот и одна пуля, застряла.

— Можешь ходить в своей сестре раз в неделю. По воскресеньям.

От такой новости я и скальпель чуть не уронил.

— Ты изменила свое решение? С чего это? Или у тебя так от человеческой крови голову сносит?

Она оценила шутку, вильнув хвостом.

— Пока ты болел, пришлось обратиться к ней. И она мне все объяснила.

— Странно, что она от тебя не сбежала с криками. Как ты вообще нашла ее?

Вот и вторая застряла. Прямо-таки глубоко засела.

— Я же могу не только вид страшного чудовища принимать. По запаху этой розы. Я сразу поняла, откуда ты ее принес.

— Думаю, даже если бы с ней заговорила лиса на пороге дома, ей спокойнее не стало. И ты от нее взяла одежду и одеяло, верно?

— Она куда смелее, чем тебе кажется. Я же не знала, как лечить человеческое создание. Она дала мне отвары и лекарства. И все эти вещи передала. Сюда я ее пустить не могла, и тебя в таком состоянии нести опасно. Действовала сама.

— И даже раздевала?

Хорошо, она не видела, как я улыбаюсь.

— Если ты думаешь, что я желала увидеть тебя голым, то хочу тебя огорчить. Ты не прекрасен как принц, из твоих книжек.

— Я же тебе их не читал. Откуда ты знаешь про прекрасных принцев?

Ей не нравился этот разговор, но дабы загладить вину за убийства, приняла решение открыться мне.

— Мне рассказывали. Про принцев, принцесс и чудовищ. Я тоже герой ваших книг, верно? Мы же там только и делам, что держим принцесс в башнях, жрем принцев и дышим огнем. Ты тоже думаешь, что я ни на что не способна, кроме как проливать кровь и пугать ваших детей?

Неужели эту черную тушу и правда, беспокоил такой наивный вопрос? Что я о ней думаю?

Я как раз вытащил последнюю пулю и слез с нее.

— Нет Алма, я так не думаю, — ее голова любопытно повернулась ко мне, — ты, конечно, не идеальная, впрочем, как и я, но ты справедливая, умная и добрая… иногда. Ты спасла меня однажды. Сомневаюсь, что злые чудовища вытаскивают мальчиков из воды.

— Да уж, — ее голова была уже у моих ног. Высшая степень ее доверия, — надо было вытащить принцессу. Не портить ваш сюжет.

Я сел, и подняв ее голову, положил к себе на колени.

От такого поворота она вся напряглась, но стоило провести между ушами рукой, как она тут же успокоилась, и чуть ли не заурчала.

— Не думаю, что с принцессой тебе бы было так же весело, как со мной.

— Думаешь, она была бы менее заносчивой?

— Думаю, держать принца в пещере, оригинально. Кстати, знаешь сказку о принцессе-лягушке?

Алма приоткрыла один глаз.

— Нет. Расскажи.

— Сюжет там так себе, но суть в том, что, когда прекрасный принц целует лягушку, она превращается в красивую девушку.

Она засмеялась.

— Нет, со мной такое не сработает.

Наклонившись, я осторожно поцеловал ее нос.

Надо было видеть этот взгляд в тот миг! В нее как будто точно пулей попали. Мне кажется, она даже дышать перестала.

— И правда, — отклонился назад и закрыл глаза, — не работает. Да и я в чудовище не превратился. Нет, сказки у нас с тобой не выйдет.

7. Тот, кто я есть

Два года спустя…

Я неплохо так набил брюхо на ужине у сестры. Ее цветы начали приносить неплохой доход, и Ханна, открыв свою лавку, стала вполне самостоятельной. За счет того, что Алма помогала ей оживлять цветы и помогать их выращивать, они у нее росли в теплице даже зимой. А я, через день (Алме это не очень нравилось) приносил ей дичь и помогал по дому. За два года мы его привели в более-менее божеский вид, купили мебель, и сестра даже решила завести домашних курочек.

Сегодня она сделала мне омлет из пяти яиц с зеленью. Она только-только выросла под весенним солнышком.

За уплетанием еды, я не сразу заметил, что моя сестричка сама не притронулась к еде, и мечтательно смотрит в потолок, улыбаясь, и накручивая на кулак прядь каштановых волос (как и у меня). В женском настроении я был не силен, Алма доказывала мне это тысячу раз. Но я не сдавался!

— Ханна, с тобой все хорошо? — я отложил вилку и уделил все внимание ей.

Сестра бросила улыбаться, выпрямилась, и даже нахмурилась.

— Что? Конечно. В полном здравии. Ты с чего спросил?

— Просто, — я не смог сдержать улыбки, смотря на нее, — у тебя вид как у дурочки.

Она не дотянулась, чтобы дать мне подзатыльник.

— Сам ты дурачок! Не видишь?

Она развела руками, снова сияя.

— Ну, вижу. Дом. Комнату. Окна.

Я умел подчистую сбить ее романтичный настрой.

— Ты, правда, дурак? Весна же, весна!

Отпив компота, я снова аккуратно обратился к ней, чтобы она меня не треснула.

— Уже шестнадцатая моя весна, и семнадцатая твоя. Что тут такого? Их будет еще много.

Однако Ханну было уже не остановить в порыве восхищения этим временем года.

— Нет, Рэн, это неповторимая весна! Весна молодости, радости. Ты разве не слышишь, как поют птицы? Не видишь, как благоухают цветы? В воздухе так и веет счастьем.

— Любовью, ты хотела сказать, — она аж задохнулась на полуслове, возмущенно смотря на меня, — я тоже книги читаю, и знаю, к чему ты клонишь. В воздухе пахнет любовью. А ты — влюбилась.

Щеки ее стали цвета спелого помидора.

— Что? Нет!

— Да-да, — улыбаясь, издевался я, — ну, колись, в кого?

Немного повыделываясь, помявшись, потрепав руками подол платья, Ханна все-таки призналась.

— На кораблях приплыли моряки из соседнего королевства. Один из них, такой молоденький, зашел ко мне в лавку, купил цветов, и подарил мне! Представляешь?

Я закатил глаза.

— Как банально.

— Да что ты понимаешь?! — ее голос почти сошел на писк, — он каждый день ко мне заходит. А вчера позвал погулять.

— Ага, только с тобой на прогулку пойдут Айден и Клио.

Волчата, услышав свои имена, подняли уши. Они как раз развалились на полу, как раз в том месте, куда падало солнышко. Животы грели.

— Серьезно? Я пойду гулять с двумя здоровыми волками?

— Ты их даже не заметишь, но, если этот мужлан начнет распускать руки, они ему эти руки как раз откусят. На будущее. Просто позовешь их.

Пришлось ей согласиться. Мне не хотелось, чтобы ее горе повторилось снова. Она бы его не пережила.

Поев, я собрался, взял пару зайцев себе, а остальных оставил сестре.

Когда я обувался, она застыла на пороге, аки ангел, улыбаясь и светясь, пытаясь излучить все это на меня. Но, возможно, я бы слишком твердолобый.

— Рэн?

— Что? — прокряхтел я. И почему этот дурацкий шнурок не завязывается?

Ответила эта бестия не сразу.

— Не хочешь взять Алме цветов?

Я не понял.

— Зачем? У нее их целый лес.

— Ну, — она повела ногой по земле, опустив голову вниз, — когда ты в прошлый раз подарил ей розу, думаю, она была рада.

И правда, Алме нравились ненавязчивые подарки. Олень был, конечно, вкуснее и полезнее, но цветы, почему-то, вызывали больше блеска в ее сапфировых глазах. К тому же, в последнее время у нее много дел в лесу. Каким-то образом люди и животные все чаще пробираются в заповедную зону леса, куда никто без ее ведома, по плану, не мог войти.

— Хорошо. Давай букет, обрадую ее.

Границ заповедной зоны я достиг к обеду, как раз, когда Алма уже закончила облет окрестностей, поохотилась и проверила свои владения. Как и обычно, она встречала меня на одной из опушек, с кучей валунов, чтобы вместе пойти в пещеру и пообедать.

— Привет, — я махнул большому черному чудовищу, развалившемуся на траве, — все проверила?

— Да, — она огляделась, — а где твои волки?

Я сел рядом, опираясь спиной на ее бок.

— Сегодня моя сестра собралась на прогулку с каким-то моряком, я решил, что ей нужна будет защита. Клио и Айден с ней.

— Это хорошо.

— В смысле? — не думал, что она до такой степени их не любит.

— Сегодня ночью мы пойдем кое-куда. Только я и ты. Это важно. Ты житель этого леса, и тебе пора узнать кое о чем. И время пришло. Ты достаточно вырос.

— Алма, — я погладил ее вдоль шеи, — ты так загадочно говоришь. Не пугай меня. Ты же не собираешься меня в жертву приносить?

Она хмыкнула, принимая ласку. Обычно она возмущается: «Что я, домашняя кошка, чтобы меня гладить?»

— Нет, ты костлявый для жертвы богам.

— Хорошая причина. Ну, прости, не успеваю я жир набирать. Кстати, — я вернулся чуть назад, где спрятал для нее цветы. — Вот, это тебе.

Ее зрачки сузились, и снова расширились.

— А, — она протянула лапу, и я положил их на нее, — спасибо.

Реакция была очень странной.

Сегодня вообще она была невероятно щедра. Даже разрешила прокатиться на ее спине. Хотя мне кажется, это не из-за доброты. Она боялась чего-то. Очень боялась. Так бывало, когда она выходила на охоту вместе с нами. Алма говорила, что просто чует опасность, но мне кажется, мой монстр чего-то не договаривала.

В пещере мы почти не разговаривали до самого вечера.

Приняв позу эмбриона, она задремала на солнышке, под пение птиц и стрекот насекомых. В это время я полил свои насаждения, повесил еще одну ленточку на дерево. Оно уже все было увешано ими.

Уже семь лет я живу с Алмой. Поначалу она не выпускала меня даже из пещеры. Потом я стал ходить на охоту. Потом в город и к сестре. Она вообще замечает, что я уже не ее пленник? Что я возвращаюсь только потому, что хочу к ней возвращаться. Хах, наверное, нет. Ведь пока она спит, я могу легко ускользнуть. Но не сделаю этого. Хотя бы потому, что однажды попросила остаться с ней. Я обещал. И останусь, пока она сама не решит иначе.

Все дела были сделаны. Мясо на ужин осталось только пожарить.

Ночью мы пойдем куда-то. Надо поспать.

Без волчат пещера казалось пустой. Даже мой костер как-то не грел.

И тогда, взяв одеяло, я пошел к Алме, расстелил рядом с ней на траве и лег, положив голову на ее хвост, свернувшийся полумесяцем у живота. Темная кожа нагрелась на солнце, и была очень теплой.

Так мы и проспали до вечера.

— Ты хоть можешь сказать, куда мы летим? — сидя у нее на спине, я уже минут пятнадцать наблюдал вид нашего леса с высоты птичьего полета.

Ночь опустилась быстро, и я порой различал только силуэты деревьев и животных. А этот лес, оказывается, очень большой.

— Сам все увидишь.

Вскоре, мы начали спускаться, и, ломая под собой ветки, Алма села на узкий открытый участок без деревьев.

Даже в темноте я видел, как печальны ее глаза. Какая она вся поникшая и слабая, будто заболела. Но когда я спросил ее самочувствие, чудовище уверяло, что все в порядке.

На меня в упор она смотреть не хотела.

Еще утром я заподозрил что-то неладное. Она над чем-то думает. Над чем-то неприятным и больным. Принимает решение?

— Алма, — не выдержал я, и коснулся рукой ее плеча, до которого, наконец, начал дотягиваться, — что с тобой? Я волнуюсь.

От моих слов ей стало еще хуже, и, отойдя от меня на расстояние вытянутой руки, снова посмотрела этим печальным, сапфировым взглядом куда-то сквозь меня.

— Послушай, ты вырос. Стал взрослым человеком. Почти мужчиной. Это так у вас называется? Эта стадия роста?

Я вообще не понимал, к чему она клонит.

— Ну, предположим.

Зашумели листья. Резко похолодало.

— Значит, настал черед тебе сделать выбор, кто ты.

Ее поведение начинало подбешивать. Я, конечно, понимаю, она все-таки женская особь, но так темнит и раздражает меня она впервые.

— Алма, если ты сейчас не скажешь, что хочешь сейчас, я пойду домой пешком!

Будто бы она даже испугалась, но снова взяла себя в лапы.

— Хорошо, пойдем.

И развернувшись, она пошла прямо, через рощу.

А за ней…

Большое, круглое озеро, отражавшее в себе луну. Его окружали зеленые ели, почти омываемые его прозрачными, спокойными волнами. Песок был идеально ровный и желтый, будто тут уже очень давно не были живые существа. Даже вода стояла, будто мертвая. Ни рыбы тут не плавали, ни лягушки.

Но Алма пошла дальше.

Чуть поодаль, стояли скоплениями камни и чем-то напоминали трон, только маленький. Алма бы точно в него не поместилась. Хотя, они явно не для сидения предназначены.

— Волшебное место, — не думал, что в лесу бывает такое, — зачем мы здесь?

— Ты прав, — она смотрела на луну, на песок, камни, куда угодно, но только не на меня, — это необычное место. И именно тут ты должен сказать чего ты хочешь.

— Послушай, — разозлился я, — а ты чего хочешь? Весь день как подменили тебя. Что я не так сделал?

Наконец-то она решилась. Мой взгляд поймал ее. Тусклый, грустный. Печальный. Не отрываясь от меня, она сказала:

— Это я сделала не так кое-что семь лет назад. А теперь ты должен за это поплатиться. Эти камни — алтарь этого леса. Тут родилась я.

Я не стал спрашивать как, хотя было очень интересно.

— Тут я стала хранительницей этого леса. Когда я только родилась, первые ростки деревьев только-только вылупились из семечек.

— Но ведь… этому лесу не меньше тысячи лет?

— Возможно, — она огляделась вокруг, и сделалась такой мечтательной, что на сердце отлегло, хорошо, что она больше не грустит, — я не считаю свою жизнь человеческими годами. Твоя жизнь — миг для меня. Как бы я… — вдруг она осеклась, — не хотела, чтобы ты остался, ты должен сделать свой выбор. Прямо сейчас, положив руку на этот камень.

Я тут же это сделал.

— Подожди, дурак, — я бы с радостью, но рука уже не убиралась, — если ты солжешь камню, он убьет тебя.

Алма замерла в метре от меня, но спасти, как раньше, меня не могла. Да я и не хотел. Оглядев эту великаншу, похожую на дракона, этого монстра, чудовище, с мягким голосом, храбрым и справедливым сердцем, пытливым умом и мудростью, я улыбнулся.

— Ничего, я буду честен с тобой. Что тыхотела спросить?

Она села рядом со мной, и замолчала, словно забыла вопросы.

А потом заговорила тихо, почти шепотом.

— Клятвы, принесенные на этом алтаре нерушимы. Слова, сказанные в присутствии его, являются чистой правдой, во веки веков. Я, хранительница этого леса, дух, в облике монстра, спрашиваю тебя, человек, хочешь ли ты добровольно покинуть этот лес, и никогда сюда не возвращаться? Обещаю, ты уйдешь целым и невредимым.

— Нет, — я даже не думал.

Алма резко подняла голову, но моего мертвого тела не обнаружила.

— Подумай. А как же твоя сестра?

— Она уже взрослая, сама со всем справится. К тому же, ей достаточно моих частых визитов. А если она выйдет замуж, то я и вообще ей нужен не буду. Только если на Новый Год, вина хлебнуть.

Камень снова не испепелил меня.

— Ладно, — он выдохнула, — скажи мне, человек, хотел ли ты, хочешь, или хотел бы причинить вред этому лесу?

— Хм, — я тоже сел на песок, скрестив ноги, не отпуская руки, — если не брать охоту для пропитания — то нет. Зачем?

Она покачала головой, думая что-то про себя.

— Хорошо, тогда последний вопрос. Хотел ты, хочешь ли, будешь хотеть, причинить вред мне.

Так, а вот тут я могу и коней двинуть.

— Хотел, — Алма нахмурилась, — когда ты только забрала меня к себе. Чуть не убил тебя собственным когтем, пока ты спала. Но не смог. Нет, я больше никогда не хотел причинить тебя боль, и вряд ли когда-нибудь захочу.

— Почему не смог?

— Алма, ради бога, мне неудобно говорить с тобой в обнимку с камнем, если хочешь откровенных разговоров, заканчивай этот спектакль, и я отвечу тебе честно на все. Да-да, клянусь отвечать ей сегодня ночью честно, алтарь, не надо меня убивать.

— Ладно, — она встала, — я хранительница этого леса, дух, в обличье чудовища, закончила разговор…

— При условии, что ты тоже все расскажешь мне о себе.

— … с этим человеком. Что?!

В этот момент мою руку отпустило. Зато Алма чуть меня не сожрала.

— Что ты сказал, маленький человек?!

Ее голова опасно приблизилась к моей, и я уже увидел эти белоснежные зубы.

Я вжался в алтарь, надеясь, что он меня спасет.

— Так не честно. Почему только я должен говорить. Вообще-то, — я сделал умный вид, — отношения — это усилия обоих, а пока только я их прилагаю.

— Какие отношения, Рэн? Ты что несешь?

— Дружеские, хотя бы, а там как пойдет. Эй, ты что разбушевалась так, Алма?

Дальше произошло то, что я никак не ожидал. Чудовище медленно убрало пасть от моего лица, вся выпрямилась, удобнее сложила крылья и пошла от меня в противоположное направление, к озеру.

Вот и понимай женские мысли.

Естественно, как мужчина, я последовал за ней.

Передние лапы она опустила в воду, и наблюдала за тем, как волны их омывают. Вся такая страшная и сильная, сейчас она сделалась робкой и ранимой, как никогда. Я знал, что она готовиться открыть мне душу. И ни в коем случае не хотел ее перебивать.

Поэтому, как и всегда, сел рядом, тоже опустив босые ноги в воду.

Глаза цвета буйного моря замерли. Она не моргала. Возвращалась куда-то далеко в свои воспоминания, которые давно спрятала.

— Если ты назвал меня другом, Рэн, то, пожалуй, я и правда расскажу тебе, что случилось много лет назад, когда не было твоего отца, деда, прадеда… Я была очень наивной и глупой тогда, лес только-только окреп, и я возомнила себя всея царицей. Мне казалось, что мне все по плечу, все смогу. Я не облетала территорию, жила в свое удовольствие, купалась в озере, ела оленей, как и сейчас. Почти привыкла к тому, что судьба мне быть одной. Пока не появился один человек.

Она зажмурилась и некоторое время молчала.

— Он часто заходил в лес. То на поляне играл на флейте, то приходил с собакой и охотился на зайцев. Иногда просто гулял. Зимой рубил дрова. Впрочем, как и все местные жители. Но однажды, на него напал медведь. Не знаю, что тогда было у меня в голове, но я спасла его. Вытащила из лап. Он был весь в крови, но я его выходила. Нарушила вечный круг, который сама же должна поддерживать. И поплатилась сполна.

— Он тебя попытался убить?

— Аха-ах-ах, — горько засмеялась она, — лучше бы попытался. Но я была наивная, Рэн. Ты думаешь, я всегда была в этом облике чудовища? Я ведь хотела, чтобы он… не знаю, я просто хотела перестать быть одинокой и все. Мы подружились. Он научил меня человеческому языку, чтению, культуре, поведению. Я показывала ему лес, свои места, все самое заповедное и дорогое. Открыла ему свою душу. Я полюбила его. Не знаю, как я это поняла, но мне хотелось быть всегда вместе с ним. А когда я сказала ему, он согласился, говорил, что я самая умная, красивая, необычная. Наверное, где-то глубоко в моем мозгу детеныша что-то щелкнуло в один миг, и я решила убедиться в его словах. О, я беспрекословно верила ему, но долго вел меня в это место, принести клятву. И вот, мы с ним здесь. И только стоило ему положить руку на алтарь, как это озеро разбушевалось, поднялся ветер, и я поняла, что все это не чисто. Тогда он убрал руку, не успела произнести слова для алтаря, и тут взглянул на меня таким взглядом, который я никогда не забуду.

«Ты не веришь мне, милая?» — спросил он, подходя ближе, чем-то щелкая в кармане.

«Ты же говорила, что всегда хочешь быть со мной».

Я все пятилась и пятилась назад от него, к воде. Ступни уже коснулись воды, когда он достал короткий кинжал.

«Я забыл. Ты не можешь мне верить. Ты же просто чудовище, верно? Прими свой истинный облик. Не хочешь? Тогда, придется поговорить по-другому».

Он сделал выпад и ранил меня в плечо. Я помню, что мне совсем не было больно. Мне было обидно. Тогда я исполнила его волю. И стоило мне это сделать, как из-за деревьев выбежали люди — чуть ли не целая деревня. Они кричали: «Связывайте монстра — и весь лес наш! Знаете, сколько тут зверья? Можно бесконечно его душить! И король за нее неплохую награду даст».

И тут-то я все поняла. В один миг я повзрослела на тысячу лет.

В этом месте — я — сильнее любого живого существа. Мне ничего не стоило расправиться с каждым. Одного задавила лапой, другого сшибла хвостом, третьего перекусила пополам, и так по кругу, пока не остался он один. Только и повторял «Чудовище! Чудовище!» глядя на трупы своих друзей. И знаешь, даже тогда я не смогла его убить. Он убежал, когда я смотрела ему в след, и не могла пошевелиться. Мне не хотелось идти куда-то, защищать что-то. Вся душа вышла из меня, вернувшись валуном в сердце.

— А что стало с тем парнем?

— Я нашла тело после. И знаешь, что с ним случилось? Его задрал медведь. Все, что я нарушила — природа вернула на свои места. Она дала мне самый важный урок в моей жизни — лучше быть одной, чем ждать от кого-то предательства. Ведь я от вас, людей узнала это слово — «предательство» он меня научил. Во всех смыслах. Животные не предают. Даже эти твои волки.

— Зачем тогда ты спасла меня?

Она повернулась ко мне и совсем по-человечески пожала плечами.

— Потому что глуповата. Я видела, как тебя сбросили с той скалы. Как ты падал, как ударился об воду. Ты, почему-то, напомнил мне меня саму. Тебя тоже предали. Ты тоже чуть не умер. Да и ты был детенышем. Думала — будешь надоедать, убью. И вообще с самого начала хотела тебя убить, еще перед пещерой. Передумала, к сожалению. Теперь ты сидишь и заставляешь меня пережить то, что я похоронила в своей памяти уже раз пять.

Я бросил камешек в озеро и ухмыльнулся.

— Ну, прости. Знаешь, Алма?

— Что?

— Тот человек преподал тебе плохой человеческий урок. А я преподам хороший. Да, ты обожглась об него. Он сделал тебе больно. Но это не значит, что все такие. Мы люди — разные. Вот я — тебя никогда не предам, обещаю прямо здесь, на этом Алтаре.

Ее хвост осторожно коснулся моей ноги.

Мне показалось, она плачет. А может, просто так свет луны падал.

— Спасибо тебе, Рэн.

8. Те, кто мы есть

Весна и половина лета пролетели незаметно. Мы с Алмой занимались делами и не заметили, как ночами начало холодать, а волчата все чаще спали в двойном клубочке, друг с другом. Хотя они редко теперь ночевали с нами в пещере, так как моя сестра Ханна очень хорошо их кормила, и гладила чаще. Они могли сутками жить у нее дома, в ласке и тепле.

— Совсем обленились, — смеялся я, когда они еле тащились на охоту, — парное молоко и мясо Ханны вкуснее нашего с Алмой, да?

Пока тепло было, зверья было много, они мне не особо нужны были, но в холода будут со мной ходить. Я им отобью эту привычку.

Алма все дольше задерживалась на облетах, стараясь снова не допустить людей на свою территорию. Если это случалось, и люди ничего противозаконного не делали, то возвращалась за мной, и я, представляясь лесником, просил их вернуться в другую часть леса, и не заходить сюда больше, иначе их может сожрать медведь (на самом деле Алма, но об этом им знать не стоит).

Однажды ночью, когда мы с ней заговорились о всяких мелочах, в кустах что-то зашумело. Алма резко вскочила, навострив уши. Я тоже подошел ближе к ней, вглядываясь в темноту.

— Знаешь, — зашептала она, — иногда мне кажется, что он еще здесь.

Он — ее возлюбленный-предатель. С того случая у алтаря, мы больше не говорили об этом, значит сейчас этот урод ее по-настоящему беспокоил.

— С чего ты взяла? Ты же сама видела его… ну, мертвого.

— Я видела бездыханное тело, Рэн, — встряхнув всем телом, словно сбрасывая грязь, чудовище легло обратно, — но душа бессмертна. Он мог стать кем угодно.

Почему-то мне вспомнилось чудовище с красными глазами, преследующее меня по детству. Иногда и сейчас я замечаю его краем глаза, но больше оно за мной гоняться не смеет.

— Кто-то пускает людей сюда, открывает границу заповедной зоны. Без моего ведома.

— А как я прохожу к сестре?

— Я не знаю. Возможно, он тоже выпустил тебя, надеясь, то ты уйдешь навсегда.

— Зачем ему это? — мне казалось, это глупости, — тогда ему было бы проще убить меня, если он стал кем-то очень сильным.

Алма покачала головой.

— Нет, этот человек был очень хитер. Убить тебя было бы слишком просто.

— Ладно, — я провел рукой ей по щеке, — хватит думать об этом. Это только твои догадки. Почему именно сейчас ты стала бояться?

Она грустно посмотрела на меня и опустила голову мне на колени.

— Потому что я хочу сохранить твою жизнь. Она у тебя и так не особо долгая.

«Ты мне дорог», — перевел я в своей голове, — «Очень жаль, что ты будешь со мной там мало».

— И об этом тоже не думай. Лучше поспи. Завтра опять тяжелый день.

* * *

Как раз, когда я умял третий кусок мяса, сестра все-таки определилась в каком из пяти платьев (почти одинаковых), она пойдет на праздник, посвященный летнему солнцестоянию со своим моряком. Судя по тому, что он до сих пор жив, вел он себя прилично, и Ханну не обижал. Что ж, это радует.

— Вот это самое нарядное, да?

Красное, с черными вставками и кружева на шее и рукавах. А нет, еще внизу. Как это называется? Кажется, подол. На самом деле, мне она, что в этом платье, что в лохмотьях, казалась одинаково красивой.

Однако, когда я ей это говорил, она вспыхивала яростью.

«То есть, я совсем не изменилась в этом наряде?»

Поэтому больше ошибки я не повторял.

— Да-да, прекрасное платье, — я старался сделать как более озабоченный тон, на самом деле, какая разница?

Ханна тут же засветилась счастьем, и закружилась по комнате, мыслями удаляясь на свой праздник.

— На площади будут играть музыканты, и мы с моим Грегори закружимся в танце, он подарит мне ароматных цветов…

— Тебя от них еще не тошнит?

— Ты не понимаешь! Это совсем другие цветы — от него. Мы пройдемся по павильонам со сладостями, украшенными фонарями, сходим в храм, загадаем желание. Потом стемнеет, мы вдвоем, держась за руки, будем смотреть на фейерверки.

— Очень мило звучит, возьми с собой этих увальней, глянь, как ты их откормила, они же еле ходят.

Клио и Айден посмотрели на меня исподлобья, даже не шелохнувшись на своей постилке у печи. Тоже мне, охотники.

— Вообще-то, — она бросила вальсирование, — я хотела позвать вас с Алмой с собой. Заодно я познакомлю вас с Грегори.

Хм, интересно. Какая перспектива хуже, — болтать с ухажером старшей сестры, или привести на праздник большое черное чудище?

Алма пока что выигрывала.

— Серьезно? Алму и так все бояться, а мне еще верхом на ней в храм влазить?

Сестра взглянула на меня, как на дурака, и села на стул напротив.

— Я говорила про ее человеческую форму. Она на самом деле очень милая.

Кусок мяса чуть не застрял в моем горле.

— Ты видела ее человеком?!

Выражение полного недоумения не сменялось.

— Как она, по-твоему, ко мне приходила, когда ты заболел? Она целиком бы в мою избушку не залезла. И лекарства бы не донесла. Плюс, она записывала мои указания. И лечить тебя лапами сложновато.

Ненамеренно я коснулся своего лба. Так это был не сон. Она и на самом тебе меня поцеловала. И говорила тогда вслух тоже она. Вот ведь… монстр! А мне ни слова!

— Все равно, вряд ли она согласится уйти и бросить свой лес.

— Ой, да это на один вечер! Ничего не случится. «А ты, — она вдруг хитро заулыбалась, как лисица из сказки», — скажи, что тебя позвала, ну, скажем, моя подруга. Симпатичная. И ты вот думаешь, идти с ней или с Алмой.

— Не жалко меня совсем тебе? Она же меня вскроет моим же копьем.

Сестра встала со стула, намереваясь переодеть платье, и уже из другой комнаты прокричала:

— Не вскроет, а вот ревновать начнет. Ты попробуй. Свое что-нибудь добавь. А как согласится, пускай не переживает о наряде, с ее фигурой, я быстро ей найду одежду.

Что же там за фигура, у Алмы?

* * *

— Знаешь, меня пригласила на праздник завтра вечером подруга Ханны.

Алма перестала грызть оленью ногу, забыв про обед.

Большая черная голова с круглыми синими глазами испуганно уставилась на меня.

— Что, прости?

— Подруга такая, — я еще руками ее пытался изобразить, для правдоподобности, — симпатичная.

Хвост Алмы чуть не пробил стену пещеры, когда она им вильнула, а глаза сузились в маленькую синюю полоску.

Зря я все это сказал.

— Но, — надо исправлять положение, — я сказал, что подумаю, так как в первую очередь я хотел бы пойти с тобой.

Все ее тело напряглось, а морда опустилась вровень с моим лицом. Не знаю, она хотела — смотреть мне в глаза, или быстро перекусить сонную артерию, если что.

— Ты в своем уме? — издалось шипение из ее глотки.

— Ты имеешь в виду подружку Ханны, или мое предложение позвать тебя?

— Иногда, — ее тон чуть смягчился, — ты очень сильно меня раздражаешь, маленький человек.

Да что ты говоришь! Ладно, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

— Ты меня тоже, большое чудовище. Значит перед моей сестрой можно человеческой девушкой обращаться, а мне только на твой шипастый хвост глядеть?

Если бы чудовища умели краснеть, она бы это сделала. Сделав от меня шаг, она как бы обиженно села, отворачивая голову к стене и отрезала:

— То была необходимость — ты умирал.

— Сейчас тоже необходимость. Или я иду с тобой, или я иду с подружкой Ханны.

— Удачи! — с желчью в голосе бросила она, и резво встала надо мной, — можешь не возвращаться! Я надеюсь, вы поженитесь и нарожаете кучу детей! Можешь не вспоминать обо мне, не умру без твоих оленей!

Пнув ногой несчастную недоеденную тушку, что та впечаталась в стену, Алма разбежалась, и прямо из пещеры взлетела, оставляя после себя поток ветра, встряхнувший мне волосы. Даже в нем чувствовалась искренняя ненависть ко мне.

Это была ее первая истерика в моей жизни.

— Хороший результат, — я сел около стены, разговаривая сам с собой, — теперь она хочет оставить меня с подружкой, которой нет. Либо я плохо понимаю женщин, либо Ханна меня подставила.

На самом деле виноват был я сам.

Она и так на взводе из-за этого своего возлюбленного из-за его якобы преследований, из-за постоянной тревоги за лес и меня. А я ее просто довел. Ничего не скажешь, настоящий друг. Вот только искать и успокаивать ее, было бесполезно, пока она сама не вернется.

Подожду. Скажу, что это была шутка, и не было у меня никакой подруги.

Признаки ее возвращения я услышал только вечером, когда заканчивал обрабатывать шкурки на продажу для Ханны.

Кто-то тихо прошел по моему мостику для волков из пещеры, потом прошелся по траве, и, наконец, достиг пещеры. Но, когда я обернулся, увидел вовсе не чудовище.

Бледнокожая, черноволосая, хрупкая девушка в полупрозрачном платье, обняв себя руками, с красными от холода щеками, стояла на пороге пещеры, робко оглядывая меня глазами, цвета штормового моря.

Черты лица были мягкими, чуть обрамленные черными длинными прядями до пояса. Розовые губы плотно и обижено сжались. Она отвернулась от меня так же высокомерно, как и когда была Алмой-чудовищем. Хотя сейчас это было куда забавнее.

— Доволен? — зло спросила она, — теперь тебе есть посмотреть еще куда-то, кроме моего шипастого хвоста.

Она даже не понимала, насколько провокационно звучали эти слова. Скорее всего, она имела в виду не полуприкрытую грудь, а вообще. Ну, собственно, это только я не туда посмотрел.

Теперь я понял, почему тот человек в нее влюбился. Удержаться перед ней было сложно, и на мгновение мне захотелось, чтобы она снова стала чудищем.

— Если тебе комфортнее в теле прежней Алмы, я не против.

Она покачала головой.

— Ну уж нет, хотел такую — получай. И вообще, в этой коже мне холодно, может, согреешь?

Как-то мне попалась одна книжка с похожим сюжетом, который происходит сейчас, только я уж слишком раскраснелся, пока ее читал, и дабы Алма ее не увидела случайно — сжег.

Ее способность связывать слова была хороша, но не совершенна. Не будь я Рэном, понял бы ее чуть-чуть иначе.

— Хорошо, — голос предательски дрогнул.

Я достал из своих вещей теплую накидку, и, подойдя, накину ей на белые, хрупкие плечи. Нечаянно я коснулся ее руки, когда помогал надевать, и меня, честное слово, будто обожгло огнем. Только было не больно.

Затем, я усадил ее у огня, и на всякий случай, сел подальше.

— Теперь тебе должно быть теплее.

Она все еще не смотрела на меня, увлеченно рассматривая языки пламени, которые отражались в ее зрачках.

— И правда, теплее. Может, сядешь рядом? Такое ощущение, что ты меня боишься.

О, дорогая, все как раз наоборот.

Итак, я ее послушал и сел рядом.

Она переминала свои руки, смотря на колени, пока не сказала:

— Я пойду с тобой на праздник. Только… мне не в чем. Люди ведь как-то специально одеваются, да?

— Ханна сказала, что позаботится об этом, если ты согласишься. Завтра с утра пойдем к ней. А, разве ты раньше не была на человеческих праздниках?

— Меня никто не приглашал, — подул ветер, и прядь ее волос коснулась моей шеи, — а одной идти я не решалась.

— Боишься людей?

Еще бы. Я бы, после ее бывшего возлюбленного, вообще больше никогда не стремился к людям.

— В этом теле, — ее палец прошелся по вене на обратной стороне запястья, — я очень уязвима.

— Не бойся, — я поймал ее руку и спрятал в свои ладони, — пока я с тобой, тебя никто не тронет.

На ее лице заиграла усмешка.

— Никогда не думала, что ты будешь защищать меня, маленький человек.

Я крепко сжал ее ладонь, которая становилась все теплее.

— Сейчас ты еще меньше меня Алма, так что не зазнавайся.

Она только улыбнулась, ничего не ответив.

А меня ждала мучительная ночь рядом с ней, во время которой я не сомкнул глазу, боясь, что она вот-то исчезнет с соседнего покрывала, или снова превратиться в чудовища. Ей богу, до рассвета я наблюдал за ней. За каждой прядью, за каждым изгибом тела, дыханием, дрожанием ресниц. Только под утро она съежилась, и мне пришлось накрыть ее еще одним одеялом. А пока я это делал, осторожно коснулся губами ее щеки.

Я отомстил.

9. Мой мир — твой мир

Утром, не совершая привычный облет, Алма встала (я к этому времени уже успел подогреть остатки мяса и натушить овощей).

— А человеком еда кажется вкуснее. Я уже и забыла, — заявила она, опустошая тарелку.

Я чувствовал себя ужасно из-за бессонной ночи. Как только я засыпал, мне снились кошмары, от которых я просыпался в холодном поту и судорожно искал в свете костра Алму.

Вот она, — убеждался я, глядя напротив себя, — спит.

Затем мы оделись, ну, точнее я, потому что у нее почти ничего не было кроме той полупрозрачной накидки.

— Почему я не могу идти в ней? — возмущалась она, натягивая мою рубаху, которая была ей немного велика.

— Потому что, — мой нож упал в маленькую кожаную сумку (на случай если Грегори меня взбесит), — голыми люди по улице не ходят, если ты замечала за свою тысячу лет.

— Так я и не голая.

— Ага, но все видно. Короче, спросишь у Ханны про женскую моду, я в этом не разбираюсь. Просто прикройся пока этим и все.

Обижено надув губы, Алма закуталась еще сильнее, и, выходя, сказала:

— Какай-то ты нервный стал. Тебе надо больше находиться на свежем воздухе.

Спустя час, мы были дома у Ханны, смотря, как она радостно хлопочет над Алмой.

— Какая ты красавица! — мой монстр только краснел, — у нас тут и нет девушек с такой внешностью. Сегодня ты будешь просто неотразима.

Да и вообще, была очень счастлива. Что не скажешь обо мне.

Напротив, за столом, сидел бородатый, грозного вида моряк, кучерявый, крепкий, но пил чай из кружки с цветочком. Да-а-а, на такой мой нож не хватит. Из-под широких бровей он изредка поглядывал на меня, но в основном его внимание привлекала стройная, гибкая и легкая семнадцатилетняя девушка, приходящаяся мне сестрой. Бесит. Почему он так на нее смотрит? Что он от нее хочет?

— Рэн! — вдруг разозлилась она, встав в позу «руки в боки», — Что вы тут еще делаете? Все, эти два часа — этот дом — женская территория. Идите, прогуляйтесь.

Из-за двери в соседнюю комнату робко выглядывала Алма, напоследок помахав мне рукой.

Замечательно. Теперь мы наедине.

Однажды я поинтересовался у Ханны, не способ ли избавить от одиночества этот Грегори:

— Пойми, сейчас ты выйдешь за него, просто для статуса, а потом хлебнешь горя.

На этот раз она не взбесилась, когда я, начал подвергать его любовь сомнению, как обычно:

— Ты не поверишь мне, пока сам с ним не поговоришь. Он не такой, правда. Я люблю его. Он как Алма для тебя. Может он и на вид страшен, но никогда меня не обидит.

Тогда я ей не сказал, что она человека пополам за секунду перекусывает.

И вот, мы сидим в таверне.

— Заказать тебе что-нибудь? — впервые он заговорил со мной своим низким голосом. И как она в него влюбилась? Рядом с ним я чувствую себя мальчишкой.

— Я не взял с собой монеты.

— Ничего, — Грегори достал из кармана приличный мешочек, — на пиво двоим хватит.

— Тогда да, пиво.

Я уже пил его у Ханны, главное с ним не переборщить. А то Алма теперь не сможет нести меня на себе, как тогда. Ох и ругалась она.

От воспоминаний о ней сразу стало легче как-то. Даже с этим моряком под боком. Интересно, во что ее нарядит Ханна?

Пинта упала передо мной, а жидкость в ней играла и пенилась.

Грегори опустился на свой стул, и, отпив чуть-чуть, сразу перешел к делу:

— Я знаю, что ты меня недолюбливаешь, Рэн, — я старался не смотреть ему в глаза, изучая пузырьки в пиве, — но, я правда, люблю твою сестру. Хочу жениться на ней и увезти с собой.

Газики тут же стали мне неинтересны.

— Как увезти?!

Его глаза, темно-карие, смотрели скорее жалобно, чем злобно. Все же, он хотел, чтобы я его одобрил. Но увезти ее? Из дома?

Его пинта снова немного освободилась.

— Я все знаю о ее репутации. И что это был несчастный случай. Она была ребенком и не виновата. Даже если мы поженимся тут, слухи расползутся еще больше. Что будут говорить о ее детях? Как они будут ходить в общую школу?

— Ты спросил ее? Она этого хочет?

— Да.

Вот коза! А мне ни слова не сказала. Значит, все свалила на своего жениха, а он тут отдувается. А на самом деле давно уже все решила.

Наверное, я очень долго молчал, поэтому он заговорил снова.

— У вас нет отца. И единственный мужчина в вашей семье это ты. По традициям моей страны, чтобы девушка могла покинуть дом, нужно разрешение отца или брата, если такого не имеется. Без твоего согласия мы ничего не делать не будем.

Я улыбнулся и тоже чуть отхлебнул.

— А Ханне ты об этом сказал? О разрешении?

Грегори тоже усмехнулся.

— Она тогда долго кричала «Почему?! Я ведь старше его на год! Это он под моей ответственностью, а не я под его!»

— Похоже на нее.

Мне требовалось принять непростое решение. Хотя Ханна давно все для себя поняла. Она любила его. Возможно впервые. Так еще и ответно. Если я скажу «нет», что мне очень хочется, она до конца жизни не пустит меня на порог своего дома. Но, скорее всего, будет жива. Ладно, предположим, она его любит. Но этот моряк? Где гарантии, то он не бросит ее одну в своей стране. Она ведь не вернется тогда. И погибнет. Моя единственная кровь.

— Я люблю ее, — сказал в итоге я, осушая свою кружку, — она вся моя семья. Я не могу ее просто так отпустить с тобой.

Он кивнул кучерявой головой.

— Понимаю, на твоем месте, я бы тоже не доверял мне.

— Но, — я удостоверился, что трезв, и пиво отменное, — она любит тебя. Я не имею никакого права держать ее здесь. Тут она несчастна. Здесь у нее нет никакого будущего. Думаю, поездка с тобой, лучшее, что с ней случится за все это время. Так что я даю свое согласие. Но знаешь, я приеду к вам через год, и если с ней что-то случиться…

— Она плачет уже неделю, с тех пор, как я сделал ей предложение, потому что не хочет оставлять тебя одного. Ханна очень тебя и впрямь любит. И я даю тебе сейчас свою клятву — что никогда не причиню ей вреда. И если она захочет, всегда сможет вернуться домой. Через год мы сам приедем сюда, в гости. Я знаю, она долго без тебя не выдержит.

Что-то очень сильно защемило в душе. Защипало в глазах. Может пиво дало в голову. Но мне стало так неприятно и как-то… больно. Ты эгоист, Рэн. Да, теперь ты не сможешь приходить в ее домик на опушке, проносить шкурки и мясо. Тебя не будет встречать радостная улыбка и объятия, никто не накормит вкусным мясом. Айден и Клио тоже будут грустить. Почему, так недавно появившись, она исчезает?

Черт возьми, она будет счастлива! Пока я гулял по лесу с Алмой, она страдала одна, торгуя цветами на холодной улице, заклейменная и угнетенная. Теперь у нее есть шанс, на счастье. На семью, на детей и радость. На счастливую старость. На прекрасную, человеческую жизнь. То, чего никогда не будет у меня с Алмой.

Ты эгоист, Рэн.

Мы уже вернулись в дом Ханны. Праздник вот-вот должен был начаться.

— Я уже отправил письмо семье, что намерен жениться. Они рады, что я, наконец, остепенюсь. Правда неженатую ее везти домой будет неуважительно по отношению к ней, поэтому мы обвенчаемся в местной церкви. Ты с Алмой должны быть обязательно. А уже на родине мы сыграем настоящую свадьбу, пышную, громкую. У меня три младших сестры. Думаю, Ханне скучно не будет.

— Три сестры? Я бы такого не пережил.

Мы сели за стол, где еще осталась кружка Грегори.

— Еще секунда! — отозвалась из спальни Ханна.

Прошла, правда, не секунда, но вышла она быстро.

На ней было зеленое платье в пол, с длинным рукавом. На подоле вились словно лозы, словно вышитые черной ниткой, а на рукавах, тоже этой же ниткой, были пришиты кружева. Зеленый пояс украшали вышивки красных роз.

Дорогая, скоро ты сменишь это плате на свадебное.

Она нетерпеливо переглядывалась с Грегори, и когда тот с улыбкой кивнул, внезапно бросилась мне на шею.

— Ох, Рэн! Спасибо! — я чуть не упал со стула, крепко обнимая ее за тонкую талию.

И тут же заплакала мне в плечо, как маленькая девочка. И не понятно, от радости, или от скорого расставания.

— Я буду скучать по тебе, сестренка.

Думал, успокою ее этим. Но она зарыдала еще громче и сильнее.

Вдруг, дверь спальни скрипнула, и из нее, робко оглядываясь, вышла Алма.

Не знаю, что сделала с ней Ханна, но я ее почти не узнал. Черные волосы были собраны на самой макушке в узел, а передние пряди обрамляли скулы. Она была в красном платье, с широким поясом, рукава свободно струились вниз, чуть касаясь кончиков пальцев. Подол был прямым, чуть волнистым. Она напоминала девушку с одной из страниц моих книг о востоке. Даже глаза, синие, сверкали как никогда прекрасно.

На шее я заметил белый, с рисунками цветов шарф.

Я так пристально смотрел на нее, что она испугалась.

— Что-то не так? — думаю, Алма еще хотела добавить «Я выгляжу не как человек?», но в присутствии Грегори умолчала.

— Нет, — я взмахнул рукой, чуть не задев отстраняющуюся сестру, — тебе идет.

— Идет?! — Ханна снова начала на меня злиться, что было куда лучше, чем ее слезы, — да она прекрасна, бессердечное ты создание!

Затем, взяв меня за руку, и подведя к Ханне, буквально чуть нас не столкнула.

А сама вернулась к своему моряку.

— Все, идемте на праздник! Сегодня только наш день!

* * *

Как и следовало ожидать, сладкая парочка тут же увильнула от нас на первом людном перекрестке, и найти нас больше не стремилась. Но мы не особо скучали. Сначала я показал Алме рынок, где мы купили сладостей и вяленого мяса. Потом прошлись по другим разным лавочкам, где я доходчиво объяснял, для чего нужен, например, чайник или скалка.

— Ей можно бить, — участливо заметила она.

— Конечно.

Затем, как только стемнело, нашли себе небольшую лавочку, недалеко от холма, где должны были стрелять салюты.

Пока Алма все это уплетала за обе щеки, восхищаясь разнице вкусов, я, вдоволь ею налюбовавшись, снова вернулся в мысли о том, что у меня забирают сестру.

Даже пейзаж заходящего за океан солнца не радовал. Да вообще ничего. В такой день, когда Алма так восхитительна, я думаю только том, что останусь один.

— Не переживай, — вдруг сказала она, облизывая пальцы после сладкой ваты, — рано или поздно она бы все равно уехала отсюда. Это город боли. Тут умерли ваши родители, с ней случилось горе, тебя сбросили со скалы, а вашу фамилию развеяли на ветру. Я не очень сильна в человеческих душах, но ты правильно поступил, отпустив ее.

Естественно, Ханна и Алме все разболтала.

— Я знаю. Вот только… чтобы ты сделала, если бы я ушел?

Она пожала плечами.

— Не знаю, наверное, умерла.

Я вздрогнул и медленно повернулся к ней. Что значит умерла? Такие слова она говорит будничным тоном.

— Почему? Ты ведь раньше жила без меня.

— Раньше, — она мечтательно засмотрелась на морскую гладь, — я была чудовищем. Закрыла все чувства внутри себя. Проживала свою жизнь только в заботе о других. А сейчас… я хочу быть с тобой, учиться у тебя, прожить с тобой полноценную человеческую жизнь.

— Но ведь, я все равно умру лет через шестьдесят, от старости, болезни, еще от чего-то. И оставлю тебя одну. А ты нужна лесу.

— Лес мудр. После меня родится новый хранитель. Я живу слишком долго, Рэн. Я устала. Мой срок уже подходит к концу. Я должна была умереть, когда в меня попали те копья. Присоединиться к кругу жизни и смерти. А ты спас меня. И вся моя оставшаяся жизнь — только для тебя. Я не говорила тебе раньше, чтобы ты сильно не зазнался, но сейчас, ты совсем взрослая человеческая особь, и должен воспринять мои слова всерьез.

— Алма, — кажется, я захлебывался воздухом, — почему ты говоришь такие вещи, вот так просто, без предупреждения? Вот так спокойно?

Между нами снова возникло недопонимание. Ее сапфировые глаза непонимающе замерли, глядя в мои.

— Я говорю тебе правду, Рэн. Всегда. Ты дал мне имя, дал столько нового и интересного, что я бы не узнала и за еще одну тысячу лет. Так что, когда придет твое время, ты будешь не один. Ты никогда не будешь один.

Я даже не помню, как поцеловал ее.

Сердце как-то странно, глухо ударилось в груди, руки сам потянулись к этой белой шее, скользнули по ней до спины, и вкус ее холодных алых губ тут же заставил меня оцепенеть. Закрыв глаза, я замер на мгновение, ожидая ее реакции.

В дракона она не превратилась. Уже хорошо.

Стоило мне отпустить ее, как в небе над нами разорвался цветными огнями первый фейерверк, отражаясь в черных волнах.

Но я смотрел не на волны.

Цветные огоньки отразились на ее щеках, и тут же потухли, в вот распахнутые глаза — самый яркий огонь, продолжал гореть для меня. Алма молчала, а потом осторожно, указательным пальцем коснулась сначала моих губ. А потом своих.

— Это поцелуй, — еще один маленький урок для нее, — он происходит между теми, кто очень важен друг другу. Не только как родственники.

Кажется, мой голос сел, но она это едва ли услышала. Зато мое сердце колотилось так, что коснись она меня, оно бы точно не выдержало.

— Приятно, — улыбнулась она, — а что еще происходит между теми, кто очень важен друг другу? Не как родственники?

10. Священные слова

Грегори и Ханна поженились через месяц, после того дня. За это время я успел получше узнать этого малого, и понял, что он на самом деле любит мою сестру, и желает ей только добра. Я надеялся, что там, в его городе они будут счастливы. Как и он, мне хотелось, чтобы Ханна больше никогда не плакала и стала счастливой женщиной и матерью.

Однако, когда она вышла к нам с Ханной в подвенечном платье, я чуть не заплакал. Она была такой счастливой, смеялась, кружилась с Алмой по комнате. Понимаю, никогда я не смог бы ей дать того, что предлагает Грегори, но отчего-то, было ощущение, что я отдавал ее из-за собственной беспомощности. Я не смог защитить себя тот день, а ее и подавно. Пропал на много лет, и еле вспомнил. Несколько счастливый лет мы пробыли вместе, и теперь моя сестренка больше не моя.

— Рэн, это ее жизнь, она сама сделала этот выбор, и твоей вины тут нет, — все повторяла мне моя мудрая Алма, а я все не сдавался и мучал себя.

В свадебном кортеже, который мы взяли в аренду у местного дворянина, Ханна все потирала палец, на котором скоро будет сверкать золотом кольцо.

Старая часовня сегодня выглядела даже романтичной. Светило уходящее в осень, но пока еще летнее солнце, пели птицы, цвели поздние цветы.

Алма в одном из платьев Ханны сидела в зале, и была единственной гостьей и свидетельницей на этой церемонии. Ну еще Айден и Клио, который ждали на улице, у врат.

Даже они чувствовали, что их любимая кормилица уезжает, и завыли, когда она вошла внутрь. А больше всех завыть хотелось мне. Я, вместо отца, вел ее под руку к алтарю, прямо к Грегори в парадном морском мундире. Ее тонкая рука с моего локтя перешла в его сухую и большую ладонь.

— Русалочка моя, ты готова? — шепнул он ей, и стоило ей кивнуть, он повел ее дальше, к священнику, а я занял место рядом с Алмой.

Обменялись клятвами. Поцеловались.

Это были самые счастливые люди, каких я только видел в своей жизни.

Затем, дома, мы вчетвером (и два волка) сели за праздничный ужин, где Ханна принялась распоряжаться своим имуществом.

— Значит так, почти все свои платья я оставляю Алме, некоторые возьму с собой на первое время. Они все слишком теплые для южного климата Грегори.

— Благодарю, Ханна.

Отлично, теперь она хотя бы не будет ходить по пещере голой.

— Этот дом мы пока не продаем, будем приезжать сюда раз в год, на несколько недель?

— Да, мне кажется это мудрым решением, жена. К тому же, всякое может случиться. Пуская стоит пока.

— Рэн, — она взяла с полки связку ключей, — вот, этот от ворот, от сарая, подвала и дома. Приходи сюда, когда хочешь.

— Хорошо, я прослежу за домом.

Больше, кроме цветов, у нее ничего не было.

Тем вечером, как раз перед тем, как мы с Алмой должны были идти домой, Ханна под предлогом помощи в уборке посуды, заманила меня на кухню.

— Садись, — махнула она рукой на стул, — разговор к тебе есть.

Я устало сел. Голова болела от всего этого. Единственное, что мне хотелось — спать.

Сестра села напротив, и подвинула мне кружку оставшегося пива.

Хотя она и была очень радостная от всего случившегося, было видно, что она очень неспокойная.

— Послушай, — золотое кольцо на ее пальце сверкнуло в последних лучах солнца, — мне очень страшно Рэн. Очень страшно туда ехать. Страшно и больно оставлять тебя, но… Я знаю, что так будет лучше. Для нас обоих. Ты понимаешь, о чем я?

Я отрицательно покачал головой. Правда, не понял.

— Вместе — мы разрушенная, униженная, хотя и счастливая семья. Даже когда я уеду, мы останемся ею. Но пора начать новую жизнь. Тебе и мне. Я выбрала свою дорогу. А ты выбрал?

Ничего не стоило соврать ей. Сказать, что я не совсем не понимаю, о чем она, что за пути такие.

Но мои глаза тут же устремились в дверной проем, где Алма о чем-то разговаривала с Грегори и даже смеялась. Уже давно я был готов остаться с ней. Особенно сейчас. С такой, какая она есть.

— Я знаю, — голос Ханны упал, и ее рука протянулась через стол ко мне, — что ты дорог ей. И она тебе. Даже если она не человек — это ничего не значит. Любовь… она слепа. Она не видит тел, цвета кожи, глаз, размера одежды. Но она видит душу. Слышит голос. Чувствует прикосновение. Ты любишь ее, не как девушку. Не как чудовище. Ты любишь ее в целом, любишь ее природу, ее душу. Пока она с тобой — ты никогда не будешь один. И зная это, я уезжаю с чистым сердцем.

Чувствуя, как все внутри меня горит, я встал, и еще раз обнял свою сестру за хрупкие плечи. И пожалел, что раньше делал это так редко.

— Я люблю, тебя, Ханна. Будь счастлива. Спасибо тебе за все.

Ее рука скользнула по моей спине.

— Нет, брат. Это тебе спасибо.

До свидания.

* * *

Все чаще, после отъезда Ханны, Алма стала интересоваться у меня аспектами человеческой жизни. И мне очень это не нравилось.

Например, когда я начищал копья, или готовил ужин, она, сложившись в драконье кольцо, расспрашивала меня:

— А откуда взялся такой обычай у людей, как свадьба?

В пещере стало холодать. Наступила осень. И вместо того, чтобы делать запасы, это легкомысленное чудовище грелось у огня и мучало меня. Было время, когда я вытягивал из нее слова. Скучаю по нему.

— Алма, — мой палец соскользнул, и я порезался копьем, — черт! Мне откуда знать.

Но она не отставала.

— Ты же книжки читаешь, там должно быть.

— С чего ты вообще решила меня допрашивать?

Она вильнула хвостом. Злилась.

— А что, нельзя? Я наблюдала в человеческой форме свадьбу твоей сестры. Я мудрое существо — а мудрость — есть знание.

Мудрость — есть умение молчать, когда я занят.

Ладно, отвечу.

— Этому есть много источников, — ее глаза тут же засверкали любопытством, — скорее всего, после того, как люди решили, что они моногамны, и каждому мужчине, нужна женщина, и, причем одна, подходящая ему. Ну и наоборот. Там еще от религии зависит.

— А зачем?

Пришлось бросить чистку оружия, и полностью отдаться ее пытливому уму.

— Мужчина и женщина — как одно целое, понимаешь? — я соединил две части одного яблока для наглядности, — чтобы быть, как это сказать, полноценными, они женятся. При этом, они совершенно разные, и благодаря этим различиям, жалкая человеческая жизнь протекает не так скучно.

— Ага, понятно, — Алма еще задумалась, — Тогда, что надо для того, чтобы пожениться?

Вот тут сложнее.

— У всех по-разному. Кто-то любит друг друга, кто-то женится из нужды, кто-то из-за денег.

Чуть было не спросил, почему ей ее бывший человек не рассказал об этом, но вовремя спас себя от переваривания себя в ее желудке.

После этого разговора она стала еще более задумчивой, будто что-то постоянно решала в своей голове, обдумывала, исследовала.

Да и я, дурак, часто ей грубил из-за отъезда сестры. Еще эти два зажравшихся волка отказывались от еды, постоянно навещая дом Ханны, надеясь, что она вернуться. Им-то она не объяснила, что теперь будет кормить другого волка.

Но шло время, и даже они оправились.

Ханна присылала письма, о том, что у нее все хорошо, что родители у Грегори золотые, и вообще, ее уже давно приняли в семью.

— Бумага не пахнет слезами, — Алма дернула ноздрями, — значит, она не лжет.

Где-то в душе и Алма переживала за мою сестру, но, как всегда этого не выдавала, и с видом гордой львицы, обнюхивала каждое письмо на наличие грусти.

К сожалению, вскоре я понял, что ее тревожит не только это.

Стоило мне как-то ближе к зиме вернуться с охоты, как Алма, неожиданно резко залетела в пещеру, и только поняв, что в безопасности, приземлилась, вжимаясь боком в стену, и испуганно глядя сквозь меня, на выход.

Я обернулся.

Что-то зашевелилось в кустах на мгновение, и тут же замерло. Мне даже показалось, что я увидел страх детства — красные глаза.

Так и не придя в себя, чудовище вжималось в стену, и тяжело дышало.

Бросив добычу, я побежал к ней.

— Что такое, Алма? — моя рука коснулась ее щеки. Это хотя бы вернуло ей дар речи.

— Я не могу поверить, — ее голос непривычно сел, а все ее тело дрожало, — Он вернулся.

Ничего не понимаю.

— Кто вернулся? — я взял ее морду в свои руки и повернул к себе, — Алма, скажи еще раз, кто вернулся?

Сапфировые глаза не покидал страх. Даже глядя на меня.

— Тот, кто чуть не убил меня. Кай. Его звали Кай.

Впервые я услышал имя этого человека. До этого, она молчала о нем, как немая.

Прежде, чем расспрашивать ее дальше, мне пришлось увести ее ближе к свету, уложить, уверить, что сюда никто не зайдет, так как тут стоит защита самой Алмы, что он ей ничего не сделает больше.

— Нет, — когтями она драла каменный пол пещеры, наверное, от стресса, — я совершила ошибку, Рэн, приведя его к озеру и алтарю.

— Он погиб, Алма, ты сама видела.

Впервые, она словно заметила меня, и все внимание обратило на мою персону, в грязной одежде и в оленьей крови.

— Тело погибло. Возможно, пока он умирал, попросил, чтобы его душа родилась вновь, отомстить. Мне. Алтарь — это может.

— Бред! Алтарь, как и ты — защищают лес. Он бы никогда не позволил ему выжить.

Она горько улыбнулась мне.

— Маленький, глупый мой человек. Алтарь справедлив. Ведь в тот день — я убивала не ради леса, а из-за своего разбитого сердца. Я почти отреклась от чести быть хранителем.

Так, ясно, это долгий разговор.

Я притащил себе свои овечьи шкуры и сел на них, как можно ближе к ней, чтобы она ощущала себя в безопасности. Если это вообще возможно.

— Ладно, — я выдохнул и положил руки на колени, — предположим, его душа в ком-то. Почему Кай проснулся только сейчас? Почему ты сейчас его почувствовала.

Она резко отвернулась и зажмурилась.

— Из-за тебя и меня. История повторяется.

Медленно, шестеренки в моей голове начали скрипеть, и до моего человеческого мозга доходил смысл ее слов. И этот смысл меня чуть-чуть шокировал.

— То есть, — протянул я, смотря на нее, в то время как она даже голову не повернула, — он ревнует тебя ко мне? Ихочет меня убить?

Молчание.

Что ж, поговорю сам с собой.

— Хорошо. Но почему он не убил меня раньше? Я охочусь каждый день, иногда без волчат, и, как видишь — живой.

— Дело не в тебе, — о, боги, она заговорила, — он хочет сделать больно мне.

Что делать с монстром, у которого депрессия — меня никто не учил. Этот Кай забил ей голову до такой степени, что она почти перестала есть и спать. Даже Алма с Айленом теперь спали у ее теплого бока, пытаясь немного утешить ее. Я стал относиться к ней нежнее, старался вкуснее готовить, даже ходил за цветами в сад Ханны (при том, что они почти все завяли от холода, и я находил просто чудом сохранившееся).

Но с каждым днем она угасала все сильнее.

Уверен, час за часом она вспоминает момент, когда он чуть не убил, когда люди бросились на нее, с криками «чудовище!». Когда тот, кого она любила, чуть ее уничтожил ее. Его холодные руки оставили неизгладимый отпечаток на этом большом сердце. И что мне оставалось делать?

Заглушить этот холод раз и навсегда.

* * *

— Алма! — позвал я подругу, возвращаясь в пещеру, после визита в дом Ханны, — вот, сегодня, ты — будешь человеком.

Черная драконья голова чуть приподнялась, смотря на сумку с женскими вещами, которые я бросил ей.

— Это опасно. Я не могу сейчас.

О, сколько дней я это уже слышу. Достало!

— Можешь. Или ты становишься человеком, или я с этого дня вообще не буду с тобой говорить, до конца своих дней. Не веришь?

Все это мне очень поднадоело, и я выглядел очень взвинчено. Возможно, именно из-за этого Алма и послушалась.

Нехотя взяв сумку в зубы, она вяло ушла вглубь пещеры, чтобы сменить обличие.

Так, Рэн, теперь ты приготовься. Главное не переусердствуй.

И вовремя остановись.

Через пять минут из-за камней явился тонкий силуэт в сером платье, самом простом, которое только было у Ханны. Ну ладно, и так пойдет.

Встав, я подошел, взял ее за руку, и как ходячую куклу повел к огню, усаживая рядом с собой на овечьи шкуры.

Синие глаза было все так же грустны и опущены в пол. Тень ресниц отражалась на веках, а длинные черные волосы отливали красным из-за огня. Душа будто покинула ее. Неужели какой-то жалкий человек смог сломать ее? Алму, у которой коронная фишка — откусывать всякому человеку голову и вырывать кишки. А тут она всего лишь полюбила.

Клин клином вышибает, как говориться.

— Алма, — теперь я часто звал ее по имени, чтобы она пришла в себя, — дай мне свои ладони.

Я взял ее руки в свои, и поцеловал сначала одну, а потом другую.

Она вздрогнула, и заметила, что я тут есть.

— Что ты делаешь?

Не дожидаясь, пока она совсем очнется, я поцеловал ее, одной рукой обхватив за талию, прижимая к себе, а вторую положил на ее затылок.

Не то, чтобы она сильно сопротивлялась.

Вскоре, ее пальцы коснулись моей груди, и тогда я оставил ее губы в покое, и поцеловал в шею.

Судя по ее реакции, Кай с ней такого не делал.

— Рэн, — выдохнула она, послушно запрокидывая голову и все повторяя, — что ты делаешь?

Однако сейчас говорить мне хотелось меньше всего.

Мои губы спускались ниже, к ключицам, голым плечам.

Она надрывно дышала, явно не понимая, что происходит с ее телом. Зато я понимал. Мой эксперимент удался. Алма вовсе не кусок гранита, за который себя выдает.

Один бог знает, как я хотел продолжить, повторить то, что прочитал как-то в той злосчастной книге. Как пылало мое тело, как горело все внутри. И все же, я не хочу торопиться, и снова подвергать ее сердце опасности.

— Ты спрашивала, — моя рука скользила вдоль ее позвоночника, — зачем люди женятся? Для того, чтобы делать вот так постоянно друг с другом. И не только это.

Ее глаза наконец-то снова горели. Неужели я пробил-таки ее чудовищную оборону.

— А что еще?

Мое сердце стучало как от быстрого бега. Если она спросит меня еще раз, я не выдержу. Даже если меня начнут грызть волки.

Но мудрая Алма поступила умнее.

Наклонившись, сама меня поцеловала. Я не шевелился.

Ее рука гладила мои плечи, спину, живот. Все это было очень робко и неумело, но я знал, что она на самом деле хочет, чтобы я продолжил.

Тогда я поймал ее руку и отстранился.

Блеск в глазах померк. Прости, не могу иначе.

— Я не хочу пользоваться тобой. Ты не понимаешь всех нюансов этого и…

— Рэн! — власть в ее голосе была почти прежней, — мне не семнадцать, как тебе. Я знаю, о чем ты. Кай… говорил мне. Но я не хотела. А сейчас хочу.

— Ты не понимаешь, глупая, — мне было почти смешно, — делать это без любви не имеет никакого смысла.

— А с чего ты взял, что я не люблю тебя?

Тогда стало не смешно. Синие глаза прожигали меня, будто я был каким-то маленьким зверьком, а она моим хищником. Даже испугался.

— Почему же еще я хочу умереть вместе с тобой? Я не смогу жить без тебя Рэн. Этот лес всегда будет напоминать о тебе, и я не выдержу. Ты показал мне, что такое жизнь. Последние восемь лет — самые прекрасные за все столетия моего существования. Ты, мальчишка, смог сделать меня очень слабой. И ровно настолько же сильной. Так что, как думаешь, я не люблю тебя?

Все эти годы летели перед моими глазами. Она была везде. В каждом воспоминании и дне. Она спасла меня. Вырвала у смерти. Научила выживать. И стала моей семьей. Но я никогда не думала, что она настолько глубоко чувствует.

— Я не могу испытать человеческой любви, Рэн. Но могу любить тебя своей. Как умею.

Я улыбнулся. Вот она, Алма, моя Алма.

Я сжал ее пальцы.

— Тогда позволь мне подарить тебе человеческую любовь.

И наши губы снова сомкнулись.

* * *

— Думаешь, это не глупо? — Алма, сомневаясь, стояла по щиколотки в холодной воде озера, и внимательно смотря вдаль. Ее белое платье, специально купленное недавно в городе, развивалось на ветру, и чудом подол еще не намок. Ко мне она не смела повернуться.

— Эй, — позвал я, но ближе не подходил, давая ей выбор, — ты сама ведь захотела. Если не хочешь, сейчас же это отменим, и вернемся в пещеру, есть торт. Без… всего этого.

Она пожала плечами. Медленно вышла из воды.

У нас не было церкви или еще чего-то подобного. Из свидетелей только лес. Вместо священника холодный камень, который Алма звала алтарем, и твердила, что священней места для нее нет. И все же она хотела испытать то, что чувствует человеческая женщина, навсегда отдаваясь мужчине. Целиком и полностью. А я хотел исполнить ее желание.

— Я многому учусь у людей, — обняв себя за плечи, она медленно, будто прекрасная тень подошла ко мне, и взяла мою холодную руку, — и традициям тоже. Я хочу, чтобы ты говорил, что у тебя есть жена. Что у тебя есть я. Чтобы не случилось.

Боже, какая ты смешная. Я чудом не усмехнулся, а то обиделась бы.

— Какая же ты собственница, Алма. Прекрасно же знаешь, что я и так от тебя не уйду.

Она зарделась от смущения и опустила голову. За эти эмоции я и любил ее человеческую форму.

— Уйти можно по-разному. А теперь и твоя душа связана с моей. Навсегда.

Раньше, меня бы пугали эти слова. Быть связанным навсегда с чудовищем. Алмарэн. Грозой всей округи, пожирательницей людей. Однако кроме меня никто не знает ее. Никто не видит ее робкой, любящей, защищающей. Только я вижу ее страх. И ее надежду в глазах, пока она говорит мне свадебную клятву перед своим алтарем.

— Я всегда буду с тобой Алма. И всегда буду любить тебя, такой, какая ты есть. И на земле, и в другом мире.

Снова ее губы оказались в моей власти.

* * *

Платье упало на пол, стоило мне потянуть за две веревочки на спине. Она стояла спиной ко мне, совершенно обнаженная и прекрасная. Но все же прикрывалась руками, словно холодно. Хотя я заранее протопил всю пещеру, и повесил у выхода зимний навес из шерсти буйволов.

— Алма, — от звука моего голоса она вздрогнула, — если тебе страшно…

Она затрясла головой, и быстро опустив руки, развернулась.

— Не страшно. Давай, что там делают люди.

Я был даже рад, что Кай ей не показал ничего. Хотя, я и сам-то в книжках читал.

Я сел на подстилки из шкур, и подозвал ее к себе.

Какая она красивая, боже.

Опустившись рядом со мной, без какого-либо указания, Алма стянула с меня рубашку и принялась за штаны. Теперь испугался я.

— А неконтролируемых превращений не будет?

Страх из ее глаза тут же испарился, и она улыбнулась.

— Если ты только захочешь.

Смешная шутка.

— Давай в другой раз поэкспериментируем?

Закончив с одеждой, она оглядела меня, но сделала вид, что ее внимание ничего ниже моего таза не привлекло. Я поцеловал ее. Девушка ответила мне, и, закинув руки за голову, осторожно легла сверху, контролируя положение. Значит, все-таки боится.

— Слушай, — шепнул я ей на ухо, и чуть за него прикусил, — давай ты ложись на спину, так будет удобнее.

С каждой секундой она все больше подчинялась мне.

Теперь я, находясь сверху, поцеловал ее в висок, затем медленно спустился к шее, потом к груди, животу от чего она невольно вздрогнула и громоко выдохнула. Так, значит тут приятно. Мой язык прошелся дорожкой по ее животу, все ниже и ниже.

В пещере стало ужасно жарко.

Когда ее тело почти вытянулось в струну от удовольствия, я снова поцеловал ее у губы и спросил:

— Готова?

Я никогда не испытывал ни с кем такого единения. Алма была всем для меня. Она была мной, частью моего тела, моей души. Исчезни она сейчас, я бы не пережил. Отпустить сестру я смог — но ее. Никогда. Ни за что. Не в этой жизни.

— Ты моя, слышишь? — шептал я ей на ухо, пока она цеплялась за мою спину, как утопающий за плот, — и всегда будешь моей.

11. Вкус твоей крови

Пять лет спустя…

— Не нравится мне все это.

Лес все чаще дымился, но как только Алма туда прилетала, огонь уже гас, а деревья даже не тлели. Сухая осенняя трава только так воспламенялась от малейшего разбитого стекла или костерка. Но чуткое сердце моего чудовища чувствовало иное.

— Если ты скажешь, что это все Кай тебе козни строит, я уйду в дом сестры на две недели. Честное слово, что за глупости, уже столько лет прошло!

Синие глаза грозно сверкнули в мою сторону, а хвост чуть не огрел меня по спине.

— У меня нет паранойи, Рэн. Я знаю, что говорю.

— О, я не сомневаюсь в твоей мудрости, как и в логичности действий Айдена.

Алма обернулась и увидела, как волк, брызгая слюной, чешет воздух рядом с ухом, так по нему не попадая.

Она фыркнула.

— Очень смешно.

У нее бывают моменты, когда ей все вокруг кажется злом, и тогда я стараюсь ее не трогать, ухожу на охоту, или перечитываю письма Ханны. Вот уже как пять лет она замужем, счастлива, открыла свой цветочный магазин, а также промышляет лекарственными травами и мазями на их основе. Моему первому племяннику, Тому, уже три года, и пару месяцев назад родилась племянница, назвали Мартой. Обещает в этом году снова приехать, как и в прошлые три, если позволит здоровье и уход за ребенком.

«Как только Томми будет хотя бы семь, я обязательно привезу его с собой, и вы познакомитесь. Он такой чудный! Очень похож на нашего отца! Я не знала, что быть матерью такое счастье. Хотя, я вообще почти не сплю, постоянно меняю пеленки и варю каши, но все равно очень счастлива», — писала она, и всегда беспокоилась наших делах.

Благо, на фронте Алма-Рэн, все было очень стабильно, и мы вполне счастливо переживали каждый год.

— Что пишет? — наконец дурные мысли покинули ее голову.

— Да вот, — я протянул ей письмо, — если вкратце, то все хорошо, Грегори любит ее и детей. Кстати, родилась еще и девочка. Марта.

Пробежавшись по нему бегло, он подвинула бумажку когтем ко мне, и снова погрустнела.

Ну, все, это была последняя капля.

— Мое дорогое чудовище, да что с тобой?

Я сел рядом с ней и погладил по щеке, надеясь утешить.

Она медленно повернула голову ко мне и долго смотрела, будто думая над вопросом, как тогда, когда только училась нормально говорить со мной. Как давно это было…

— Вы, люди, долго заботитесь о детенышах. То есть о детях, да?

Так вот что ее беспокоит.

— На своем примере не могу показать, но да, люди очень любят своих детей. Даже когда те вырастают и у них самих есть дети.

— Почему? Разве они им не мешают жить? Вот медведицы сами гонят медвежат, как только те подрастают.

— Вообще, родители разные бывают. Но люди любят детей, потому что те приносят смысл в их жизнь. Есть о ком заботиться, переживать, любить. Это понимаешь, только когда сам становишься родителем, наверное.

Сам-то я не знал, и вряд ли когда-то узнаю. Если только племянников понянчить, и то уже взрослых.

Почему она задумалась об этом?

— Просто… я люблю наблюдать за детенышами. За оленятами, медвежатами.

— Даже за мной?

Я таки заставил ее улыбнуться и оживиться.

— Нет, ты не был милым ребенком, особенно когда пытался меня убить.

— Это все из любви, моя прелесть.

Да, это была странная любовь. У нас с ней.

Вдруг она заговорила о детстве. Впервые.

— Мне не повезло. У меня не было родителей, или того, кто заботился обо мне. Алтарь просто решил, что лес должен кто-то защищать. И появилась я. Дух. Там, на озере, я открыла глаза и росла, пока не стала достаточно крупной, чтобы защищать себя и других. Поэтому, наверное, всегда завидовала детенышам. А сейчас и самкам.

Эти мысли не давали ей покоя постоянно. Мне казалось, с тех пор, как она решила умереть вместе со мной, она слишком о многом думает. Ее «чудовищные» мыли об охоте, защите леса отошли на второй план, и она все реже шутила, очень мало говорила и словно бы увядала. Я уж испугался, что она заболела. Но где-то в глубине души, я догадывался. Она не человек, и не может дать того, что могла бы дать человеческая женщина. Проведя время среди людей, и поняв их был, теперь Алма считала себя чуть ли не лишней в моей жизни.

И до этой глупой головы совершенно не доходило, что мне ничего от нее не нужно.

Однажды в человеческом обличии она попыталась сделать ужин, и так обожглась, что не смогла обратиться обратно три дня.

В общем, ее депрессия продолжалась около полугода, пока следующей весной, не произошел один инцидент…

— Алма, я охотится.

В это время она сидела в человеческом облике у зеркала и заплетала волосы.

Эта картина заставила меня замереть на полпути.

— Куда это ты?

Она развернулась и посмотрела на меня словно на дурачка.

— В город, куда же еще.

— Эм… зачем?

Вот, снова так же.

— Надо. Во-первых, Клио себя плохо чувствует, я схожу к местному животноводу и попрошу лекарств.

И правда, волчица недавно пропала почти на неделю, и с тех пор ведет себя странно. А последние два дня просто лежит. Вроде по внешнему виду мало что изменилось. Да и Айден не греет ее, как обычно, когда ей плохо. Значит, она, скорее всего, просто обленилась.

— А во-вторых, заберу почту. Вдруг Ханна письмо прислала.

Учитывая, что сегодня она довольно активна и, в кой то веки, решила сама прогуляться, я не стал ее трогать.

— Хорошо. Если вернешься пораньше, присоединяйся к охоте. Айден, пошли.

Волк вышел из тени дерева, которое было почти до верхушки украшено моим лентами. Я уже почти тринадцать лет живу здесь. А кажется всего несколько дней.

Наступила весна. Под ногами шелестел зеленый ковер травы, а в пасти Айдена то и дело гибли бабочки, вылетавшие прямо к его морде.

Звери еще совсем сонные, замечали нас в последний момент, и их последним зрелищем, была либо стела, либо клыки.

Когда зайцев набралась целая сумка, я решил, что можно и прогуляться немного за территорию заповедной зоны. Может, дождусь Алму, и мы вместе посидим где-нибудь на поляне. Поговорю с ней.

— Если хочешь, можешь идти в пещеру, — предложил я волку, но он пошел за мной, постоянно навострив уши в разные стороны и оглядываясь. И мне очень это не нравилось.

А за пределами заповедной зоны, и я начал прислушиваться.

Что-то тут было не так. Лес стал моим домом, и я знал, когда ему что-то не нравилось.

К сожалению, я понял, в чем дело.

Чуть дальше, слышались голоса людей. Ломались ветки деревьев. Опять лес пилят, что ли? Хорошо нет Алмы, она бы быстро вскрыла то, что было у них на завтрак.

— Пойдем, — я дал команду, и мы параллельно двинулись на звук.

Вскоре голоса переросли в крики. А потом и вопли.

За людьми кто-то охотился. Неужели медведи?

Я побежал быстрее, пока не наткнулся на брошенное на земле одеяло, с остатками пищи. Похоже, люди просто отдыхали. Но кто так их напугал?

— Айден, — я взял в руки это одеяло, — след.

Волк, почуяв запах, тут же бросился вперед, прямо сквозь поваленные и сломанные деревья. Похоже на следы Алмы, но она бы никогда не напала на людей, которые не причиняют вред лесу.

И тут я увидел нечто иное.

В деревьях, на небольшой опушке. Нечто огромное. Белое, как снег.

Это было чудовище, такое же, как Алма, или похожее. Оно задрало голову на длинной шее вверх, и… заглотило чьи-то ноги. Белую морду окропила кровь.

Проглотив человека, существо взревело, расправив крылья, а кто-то рядом с ним, закричал. Там есть живой человек!

Не знаю, что мною тогда двигало, и как в голову ударило одному броситься на это чудовище.

Но когда я подбежал, было уже поздно. Белая голова почти вплотную приблизилась к женщине, с ужасом вжавшейся в дерево.

Вдруг она увернулась, и зубы существа лишь слегка ее задели.

Ее синее платье изорвалось, и поднявшись на ноги, она встала против чудища, обороняясь лишь какой-то толстой веткой.

— Беги! — закричал я ей, и резко выскочив, вонзил копье прямо в шею монстра.

Он взревел, и красные глаза загорелись болью.

Те самые красные глаза, преследующие меня в темноте.

Но человек не двинулся с места. Она стояла, прижимая к груди скомканный плед, и плакала.

— Беги, дура, оно и тебя сожрет! — я чуть глотку не сорвал, но она так и не услышала. Или не хотела слышать. Ее взгляд не сходил с пасти извивающегося чудовища, в котором только что исчез кто-то, ей очень дорогой.

Я до сих пор помню эту копну кудрявых, светлых волос, словно спелая пшеница. И глаза, большие, но такие смелые. То, как она защищала свое сокровище.

Монстр оказался умен. Ловким движением лапы он выдернул копье, и обернулся ко мне. Вот черт.

Айден завыл.

Так он делал, когда звал Алму. И если она не услышит, нам конец.

Я снова бросился в атаку со вторым копьем, но чудовище, уклонившись, с ловкостью змеи, снова ринулось к женщине.

— Тебе там что, медом намазано?

Я двинулся наперерез, и еще бы чуть-чуть и я добрался до нее, но выпад существа был слишком резким.

В последний момент она успела посмотреть на меня. Так спокойно, почти с улыбкой, словно ее жизнь сейчас не прервется.

— Защити, — шепнула она, и я заметил, что пледа в ее руках уже нет.

Щелк.

Крик.

И молодое тело в синем платье оказалось перекушено пополам. Как безвольная кукла она болталась у монстра между ног, пока он не проглотил ее, как игрушку, подбросив вверх.

Тем временем, я остался последним человеком вблизи, и до чудовища это тоже дошло.

Повернув корпус, и обнажив свои клыки, он пошел на меня, осторожно ступая четырьмя когтистыми лапами, как здоровенная кошка. И очень голодная.

Я отступал, держа впереди копье, хотя оно ему, очевидно, не опасней зубочистки.

А за шею он мне отомстит.

За спиной оказались деревья. Бежать некуда.

Внезапно из-за меня выскочил Айден, и вцепился чудовище прямо в правый глаз. Тот взвыл, и с силой сбросил его с себя, поднимаясь на дыбы.

Волк с хрустом ударился об дерево, и безжизненно упал на землю.

Внутри меня все мгновенно сжалось, а в ушах зазвенело.

— Айден! — из моей глотки вырвался нечеловеческий крик, и я тут же оказался подле него. Он не двигался, не дышал. Я прижал серое тело к себе, пытаясь услышать биение сердца. Ничего. Тишина. С края его мордочки потекла еще теплая кровь. Серое тельце больше не двигалось, и обмякло на моих коленях.

О боже, друг.

— Нет, — моя рука зарылась в пушистой груди, — нет!

Одноглазый убийца ревел от ярости, истекал кровью, плюясь слюной, помчался ко мне. А я не мог сделать ничего, кроме как оплакивать моего маленького героя.

И тут небо разразилось громом.

Черная тень, впиваясь когтями, как коршун, атаковала сверху белого монстра. Ее челюсть вгрызлась ему в спину, выдирая куски плоти.

Но соперник был явно очень умен, и тут же опрокинулся на спину, тем самым придавливая Алму. Они соединились в черно-белый клубок, катаясь по поляне. Брызгала кровь, и слюна. Два огромных драконоподобых существа ломали деревья, давя и кусая друг друга.

Каким жалким я был среди этого. Не смогу даже защитить себя, не то, что Алму.

Но и бежать я не мог. Без нее я не уйду.

Белый отбросил Алму к деревьям, а сам поднялся на лапы, весь истекающий кровью.

Замерев, он сначала долго смотрел на выжидающую Алму, а потом на меня. Мне даже показалось, что он улыбнулся.

И не дав нам опомниться, взметнул вверх, поднимая за собой водоворот листьев.

Алма проводила его взглядом, но не стала преследовать. Вместо этого, она медленно пошла ко мне, печально склонив голову в бок, смотря на волчий труп.

Я обнимал его и не мог остановить слез. В голову лезло каждое воспоминание о нем. Как я нашел их с Клио, как растил.

— Я убил твою мать, — прошептал я ему на ухо, закрывая глаза, — я не достоин твоей жизни. Прости меня.

Несмотря на опасность, Алма обернулась человеком, и села рядом на землю, медленно поглаживая серый с белой кисточкой хвост тонкой рукой.

— Он сейчас в очень хорошем месте. Туда попадают все жители этого леса. Когда-нибудь там буду я. И тебя с собой заберу. Мы еще обязательно увидимся с ним.

Мне ее слова казались бредом.

— А сейчас, — я взглянул в уставшие синие глаза своей жены, — сейчас мне что делать?

Она положила голову мне на плечо, и тихо-тихо прошептала.

— Сделать его жертву ненапрасной.

Мне хотелось что-то ей возразить, как неожиданно из-за деревьев послышался детский плач. Мы с Алмой переглянулись, и поднялись. Я осторожно опустил Айдена на весенний ковер травы.

Дойдя до источника звука, я заметил тот самый бурый плед, который держала в руках девушка.

Шагая босыми ногами по земле, Алма достигла находки, и осторожно подняла ее на руки. Та не переставая кричала, и извивалась.

— Это был Кай, — тихо, не отводя взгляда от ребенка, проговорила она, — это Кай убил его родителей. Вкус этой крови, даже в другом теле, я не забуду никогда.

У Алмы был какое- то странное выражение лица.

Я уже думал, что надо бы спасать ребенка из этих рук, как вдруг она прижала его к себе, и он тут же успокоился и замолчал. А лицо Алмы стало таким блаженным, будто боль, мучающая ее, только что прошла.

12. Наша оборванная нить

Хоронить Айдена пришлось одному. Резко начался дождь, и Алма поспешила в пещеру, чтобы ребенок не простыл. Меня немного настораживала ее увлеченность этим человеком. Но пока я старался не думать об этом. Надо было проводить в последний путь старого друга.

— Я и впрямь надеюсь, — серое тело опустилось на дно грязной ямы, — что мы еще встретимся с тобой. Передай привет моим родителям, если увидишь.

И засыпал могилу землей.

В пещере меня ждало нечто удивительное. Алма в форме человека сидела на моем месте у огня, укутанная в одеяла. Ее нежный взгляд был опущен вниз, на ребенка, который только-только замолчал, и, скорее всего, спал.

Я поставил у входа оружие, снял мокрую одежду и присоединился у огня к ней.

— Я думал, раз Кай объявился, ты пока не будешь принимать человеческий вид.

Мне даже сначала показалось, что она меня не услышала. Все мысли Алмы были заняты воркованием над спасенышем.

— Кусок его плоти валяется на той поляне. И пробито крыло. Он будет очень долго восстанавливаться.

Голос был куда спокойнее, чем должен быть. Даже лицо, и то, выражало безмятежность. Я что, тут один переживаю за наши жизни?

Невзначай мой взгляд упал на ребенка.

Мы ведь так и не осмотрели его.

— Алма, мне нужно проверить наличие ран. Давай его сюда.

Очень нехотя, она передала сверток мне, и я раскрыл его рядом с собой. Малышу это очень не понравилось, и он тут же закряхтел, а потом и заорал. Точнее, она.

— Это девочка, — улыбнулся я, — скорее всего ей около двух лет. Может чуть меньше. Да все-все, заворачиваю обратно, не плачь.

Как только кокон снова был образован, Алма снова отобрала ее у меня, и, как ни странно, ребенок успокоился.

— Она тоже любит чудовищ, как я, — Алма усмехнулась и вдруг, буквально впервые за последнее время, обратилась ко мне.

— Как думаешь ее назвать?

До меня не сразу дошел смысл ее слов.

— В смысле назвать? Алма, у нее уже есть имя. И наверняка есть семья!

Жена покачала головой и сильнее прижала к себе ребенка.

— Ее семью только что сожрал мой несостоявшийся возлюбленный. Она останется со мной. Та женщина, ее мать, наверняка хотела, чтобы ее защитили. Она умерла, спасая ее.

Ох, глупое чудовище!

— А бабушка? Дедушка? Тетя. Она должна быть с семьей, как ты не понимаешь! Так принято у людей.

Мне показалось, она меня сейчас за эти слова задушит.

— Она останется со мной!

— Нет, Алма! Если мое слово имеет хоть какой-то вес в этой пещере, то она вернется домой!

* * *

Восемь лет спустя.

— Пап, а оленьи глаза съедобны? — девочка палкой тыкала в труп оленя, которого я собирался разделывать, и как раз точил ножи, пока она приставала ко мне.

— Я не знаю. Спроси у мамы.

Теперь палка тыкнула в бок мне.

— Ты же знаешь, что ее тут нет! Так съедобны или нет!?

Серые глаза уставились в меня. Еще так нахмурилась, как злая лисица. На лису, она, кстати, и впрямь была похожа. Такая же рыженькая, шустрая и неугомонная.

— Мари, — я бросил ножи, — я не знаю. Давай их сварим, ты их съешь, и мы поймем, съедобны они или нет.

Как всегда, на любой рискованный эксперимент, она соглашалась с удовольствием.

— А давай! Ух, как я хочу попробовать глаза!

Немного отступим от сегодняшнего солнечного дня, и расскажем вкратце эти восемь лет.

Я честно начал искать ее родню сразу, как мы повздорили с Алмой в пещере. Обошел весь город, спрашивая знакомых о том, не видел ли кто молодую пару с маленькой дочкой. Но мне никто ничего не отвечал. Только в порту, один приятель-моряк мне сообщил, что этот в город перебралась одна из семей, пару недель приплыли на корабле и остановились в гостинице. А уже там мне сказали, что они жили тут одни, и сегодня выселились. Где их вещи или родственники, я не выяснил. Но одно знал точно — нельзя оставлять ребенка расти в пещере! Ей нужны такие же люди, как и она, чтобы расти и общаться.

Было еще одно логичное решение — приют. Но зайдя туда, и увидев босых и голодных ребятишек, я это решение тут же отбросил. Еще не факт, что ее заберут, и возможно, она так и вырастет в бедности и голоде.

Тогда пришлось признать — сейчас ее бросать нельзя.

И когда вернулся в пещеру, радостная Алма мне заявила — ее будут звать Мари. От последних двух букв ее имени, одной моей, и последней для красоты, потому что «Марэ» звучало не так красиво.

Да и вообще моя возлюбленная преобразилась, как только у нас появилась Мари. Постоянно улыбалась, читала человеческие книги по уходы за детьми, искала сказки. Шила вместе со мной ей вещи, полюбила ходить в город за молоком и кашами.

— Я понимаю ту женщину, — как-то прошептала она мне на ухо, когда мы вдвоем лежали голые у огня, — я бы тоже умерла за своего ребенка.

Потихоньку, вслед за ней, и я начал привязываться к этой рыжеволосой девочке. Особенно когда она вставала и постоянно падала, я ловил ее. Или когда укладывал спать, во время облетов Алмы. Кай так больше и не появился ни разу. У мужчин любовь к детям, наверное, наступает не сразу. Но когда она вдруг сказала «папа», я забылся и сунул руку в огонь вместе с кастрюлей.

— Это я ее научила, — смеялась Алма, когда я подскочил и затряс рукой, — правда здорово?

Мари тоже веселили мои движения.

Наверное, это и неплохая идея, растить ее.

Я занялся ее обучением, как только ей по примерным подсчетам исполнилось шесть. Сейчас, в десять, она на несколько лет точно перегоняла школьную программу нашей городской школы. Я узнавал.

На вопрос, не хочет ли она к таким же ребятам, как она, ее ответ всегда был одинаков: «Нет, мне нравится в лесу, с тобой и мамой».

Обращения Алмы в чудовище только приводили ее в восторг, а не пугали. Больше всего ей нравилось улетать с ней на облеты, если была хорошая погода и безопасность.

Но в город я ее все равно выводил, у нее даже появилось несколько друзей, когда она ходила на детские театральные представления или праздники.

Даже Ханне, как не странно, нравилась идея, что мы удочерили девочку.

Как только она узнала об этом, собрала в охапку свою семью, и приехала с кучей наставлений для меня и Алмы.

— Само очарование, — умилялась она у колыбели, которую мы поставили в доме Ханны на ее приезд, — уверена, они с Томми будут хорошим друзьями, когда чуть подрастут.

Каждый год, она с Грегори и племянниками приезжала в гости, мы топили дом, и жили вместе целую неделю.

Короче говоря, эти восемь лет прошли почти без забот и передряг.

Случилось только одно печальное событие — умерла и Клио. После гибели Айдена, мы узнали, что волчица была беременна, но, возможно, из-за стресса не выдержала, и погибла при родах. Мы спасли только одного щенка — Тару, которая теперь была подругой Мари. Кстати, и Тара принесла недавно двух волчат, так что мы растим уже третье поколение волков.

И вот, снова наступало лето, через пару месяцев снова должна была приехать моя сестра с детьми.

— Скучаешь по Томми? — они неплохо ладили в прошлом году. И надо уже закрыть эту тему с глазами.

Она чуть скривилась.

— Ты видел его прыщи? Лучше поиграю с Мартой. У кузины они еще не появились.

На поляну упала черная тень, хлопнули крылья, и рядом с пещерой приземлилась Алма, тут же обращаясь в человека с очень недовольным лицом.

— Мари, судить людей по внешности нельзя!

Дочка закатила глаза.

— Да-да, а еще писать за кустами, и просто так стрелять в белок. Я помню.

Алма еще чуть позанималась нравоучениям, и когда Мари это надоело, и она ушла играть с волчатами. Я уже хотел пошутить, что она совсем превратилась в сварливую родительницу, как вдруг резко схватила меня за плечо и шепнула:

— Надо поговорить. Без Мари.

По ее встревоженному вижу и дрожащим рукам я сразу все понял.

— Мари, нам с мамой надо кое-что проверить, будь дома, и не уходи с поляны.

Она что-то буркнула из пещеры. Значит услышала.

Мы ушли недалеко в лес, к каменным выходам, где Алма тут же плюхнулась на один из валунов, зарывая руками лицо.

— Я нашла останки людей. Свежие. Несомненно, он. Тот же запах.

Этого мы и боялись все восемь лет. Мари вселила в нас надежду на будущее, которое ждет меня и ее. Надежду на семью и старость. Но пока жив Кай, все может рухнуть в один момент.

— Почему он есть людей. Я не понимаю.

— Мне кажется из-за того, что сам был когда-то человеком. Из них он берет свою силу. И уже столько лет не умирает. Я лишь надеюсь, что он стар и слаб, и в поединке я смогу перекусить ему глотку первая.

Внутри меня все оборвалось.

— Что? — я встал на колени перед ней, чтобы заглянуть в глаза, — ты хочешь с ним драться?

Она покачала головой. А потом кинула, убирая руки. Алма плакала.

— А что еще остается делать. Он не оставит тебя с Мари в покое. Он чувствует мое счастье. Он чувствует человеческую плоть, Рэн. Если что-то с вами случиться, я не смогу жить дальше. Поэтому, есть только один выход.

Дам я свое согласие или нет, она все для себя решила. Я это знал. И Алма пойдет в бой.

Я обнял ее и уткнулся головой в колени. Кто бы знал, что одно страшное чудовище принесет столько счастья и любви в мою жизнь. Пусть я не вырос с людьми, но я стал человеком, и сделал таковой ее.

Тонкая ладонь прошлась по моим каштановым волосам.

— Не бойся, все будет в порядке. Я обязательно вернусь.

Не поднимая головы, я спросил:

— Когда ты хочешь идти?

Она поцеловала меня макушку.

— Он почти в заповедной зоне. Скоро он пробьет мою защиту. Нам лучше перебраться в дом Ханны, туда, к людям, он вряд ли сунется. Думаю, через неделю.

Она подняла мою голову за подбородок, и коснулась своими губами моих.

— Можете целоваться при мне, я не буду делать вид, что меня тошнит, — все искрилась шуточками Мари, отнимая косточку у одного из волчат.

Алма подошла к ней и взяла волчонка на руки, давая ему другую кость.

— В следующий раз обязательно, моя клоунесса. А сейчас, давай, собирайся, мы переезжаем в город.

Мари поднялась с земли, и отряхивая платье, уточнила:

— Уверена? Ведь тетя Ханна должна приехать только через месяц. Что мы там будем делать.

— Это ненадолго, — подоспел я к разговору, стараясь не смущать Алму, которую и так трясло, — надо уладить кое-какие дела в лесу. Без нас.

Мари обладала удивительной проницательностью, и хотя она и догадалась, что дело не чисто, никаких вопросов задавать не стала.

Собрав себя и волчат, она уже к вечеру была готова к переезду.

Всю дорогу мы молчали, слушая как Мари рассказывала, как хочет завтра сходить на рынок за вещами и книгами.

— Те, что ты покупал, пап, я уже давно прочитала, а арифметика, уж прости, скучная. Надо купить больше приключений.

— Мы обязательно завтра сходим, — заверил ее я.

Потом она подбежала к Алме и взяла за руку ее. Мое чудовище от неожиданности чуть не уронила мешки с одеждой.

— А с тобой, мама, мы должны сходить по магазинам, так уж и быть, я буду играть с Томми, при условии, что буду выглядеть на его фоне как леди. Помнишь то голубое платье? Мы его месяц назад приглядели? Так-то платья мне не очень нравятся, ведь охотиться удобнее в штанах, но один раз в год, на праздник, я надену. Ладно?

— Конечно, — Алма обняла ее за плечи, — можем купить даже два. У нас много шуб и мяса. Все продадим и купим.

Говоря это, я видел, как Алма старалась держать себя в руках, и не выдать ломающегося голоса.

Дом не пришлось топить, в нем и так тепло летом. Только застелить постели, поужинать, и определить в чулане Тару с волчатами. Она тоже часто была в этом доме гостьей и новой любимицей Ханны, поэтому была совсем не против пожить тут со щенками.

Ближе к одиннадцати, Мари начиталась своих книг, и собралась спать. Алма пошла желать ей спокойной ночи, и задержалась довольно надолго. Я ждал ее в постели около часа. Когда она наконец вышла, из детской уже издавалось тихое сопение нашей дочери.

Раздевшись, она нырнула ко мне под одеяло, и прижалась всем своим прохладным телом.

— Что вы там так долго делали? — тихо спросил я, чтобы не разбудить ребенка.

— Она просила рассказать ей о том, как мы встретились.

— Боже, — я не сдержал улыбку, — она же тысячу раз это слышала.

— Нет. Сегодня я рассказала ей все. И про ее настоящую семью.

Судя по отсутствию слез и истерики, она не особо расстроилась.

— Какова была реакция?

Алма положила руки мне на грудь и легонько поцеловала в шею.

— Мари умница. Она сказала, что догадывалась обо всем, но не хотела спрашивать. А теперь все знает, и все равно не перестанет считать нас родителями. Думаю, она даже не особо думает о своем происхождении. Ну и ладно. Время нашей дочери днем, верно? А сейчас ночь, и наступает пора для нас двоих. Так что тихо, сейчас я буду тебя долго целовать, мой любимый человек.

* * *

Детский крик разбудил нас утром.

— Господи, — вскочил я, видя, как Мари стоит в ночной рубашке у окна, — что случилось?

— Лес горит! Он горит, мама!

Алма спрыгнула с кровати, как будто не спала, и, как была в моей рубашке, выскочила за дверь, оглядывая местность. Я бросился за ней.

Холод сковал мое тело, но ужас… ужас был сильнее. Над пышными елями и соснами поднимались клубы черного дыма. Полоска пепла плавно осела на обнаженное плечо Алмы и тут же осыпалось.

Синие глаза заискрились гневом, а ладони сжались в кулаки. Поднявшийся ветер взъерошил ее волосы. Даже не будучи чудовищем, она стала похожей на него. Я понял все без слов. Там, за полосой огня, ее ждал Кай.

Если бы не Мари, хныкнувшая за спиной, Алма улетела бы прямо сейчас.

— Мам, мне страшно, — ее руки вцепились в края рубашки Алмы.

Она будто опомнилась, и снова стала заботливой матерью с двумя рядами зубов.

— Не бойся, — моя жена упала перед ней на колени, — я никому не дам тебя обидеть, обещаю.

Мари, как и всегда, все поняла.

— Нет! — он неистово завертела головой, — не смей ходить туда одна! Я не пущу тебя.

Тонкая рука прошлась по рыжим волосам.

Лисичка стала совсем большая.

— Конечно. Меня будет защищать папа.

Мари посмотрела через плечо на меня. Я согласно кивнул.

— А сейчас прекращай плакать и помоги нам. Надо сообщить жителям города о масштабах пожара. Он может перекинуться на город. Пусть готовят пожарных. Проследи за всем! И как только жители будут в безопасности, возвращайся сюда, мы будем ждать тебя здесь.

Тот взгляд Мари я запомнил на всю жизнь. Слезы остановились. Выражение лица стало жестким и сердитым. Дочка отпустила Алму и хмыкнула в последний раз.

— Хорошо. Я сделаю что ты сказала. При условии, что ты вернешься.

— Иди, иди, Мари. Увидимся.

Развернувшись, девочка побежала в город по пыльной тропе, ни разу не обернувшись.

Мы остались одни.

— Алма, — я подошел ближе, встав с ней плечом к плечу, как к товарищу по бою, — ты пойдешь в огонь?

Она не отрывалась от своего горящего дома.

— Это мой лес. Там живет моя семья. Там родилась я, и там хочу умереть. Так что да, я пойду в огонь. И перекушу глотку Каю. На этот раз навсегда.

Наши пальцы переплелись друг с другом.

— Я пойду с тобой.

— Как и всегда, — ее улыбка озарила мою душу, — только прежде, послушай. Ты подарил мне целый мир. Мир под названием Рэн. Люди… ничтожны. Жалки. Отвратительны. Даже на вкус. Но ты… ты мой маленький человек, показавший, что я была неправа. Каждый день я живу для того, чтобы быть с тобой и с Мари. Я исключение среди хранителей, и возможно это мое наказание. Я не могу любить и иметь детей, но я нарушила правила. И отвечу сполна. Просто помни всегда, Рэн, наши лица очутились на одном уровне, а ее пальцы скользнули по моим скулам, — Я люблю тебя. Это время, проведенное с тобой, было невероятным. Помни это. Я вернусь за тобой, мой маленький человек.

Поцелуй замер на наших губах.

А когда я очнулся, черный дракон, взмахнув крыльями, устремился вверх и резко влево. Так быстро, что я не успел моргнуть.

— Алма! — закричал я, понимая, что это бесполезно. Она ушла одна. Ну нет! Я не дам ей погибнуть!

Наскоро одевшись и взяв оружие, я бросился в лес.

И вскоре понял, насколько это была глупая идея. Все заполонило дымом. А к очагам возгорания было невозможно подойти. Огонь, как белка, кидался с дерево на дерево, поглощая все на своем пути. Я не пройду к нашей пещере. Где мне искать Алму?

Я кричал, я звал.

Никто не откликнулся.

Была идея, что она уже расправилась с Каем, и ждет меня у нашего дома. Возможно, и Мари уже прибежала.

Я зря волнуюсь, конечно. Это же Алма. Она в прошлый раз легко его одолела. А сегодня она не будет отвлекаться, и заботиться о моей безопасности. Алма убьет его, и вернется к нам. Точно.

Зачем только пошел в этот лес. Гари надышался и заблудился. Если жена узнает, что я пошел за ней, точно прибьет.

Наконец, найдя выход, я оказался недалеко от дома Ханны, и почти бегом добрался дотуда. Но, как и час, назад, пока я блуждал, там было пусто.

Вдруг, совершенно чистое небо начали заполнять тучи. С такой скоростью, что это было невероятно. Черные тучи шли прямо из-за океана, неся с собой дождь.

Вдруг кто-то врезался мне в спину.

Это была запыхавшаяся Мари.

— Папа, я все сделала, как говорила мама. Люди знают, — девочка выпрямилась и огляделась вокруг, — а где она?

— Смотри, — я показал на тучи, — сейчас будет дождь. Пожар потухнет, и мама вернется домой.

А, — дочка почесала затылок, — разве не мама его вызвала?

Я обнял Мари за плечи и усмехнулся.

— Нет, она не смогла бы такой большой дождь призвать. И колдовать она может только над лесом, только если…

Улыбка стерлась с моих губ. И я тут же все понял.

«— Знаешь, как умирают хранители, Рэн?

Я сидел и тыкал палкой в землю. Щенки — Айден и Клио бегали друг за дружкой в свете яркой Луны.

— Нет, ты же мне редко что-то рассказываешь.

Ее синий взгляд устремился в звезды, чуть спрятавшиеся за пеленой туч.

— Мы рождаемся во время какого-нибудь погодного явления. В ураган, например, шторм, снегопад или песчаную бурю. Я родилась в дождь. Помню, открываю глаза, темно, как ночью, а по озеру рябь такая… красиво. Теплый был ливень. Так вот, когда настает время умирать, круг замыкается. И снова наступает то же явление. Только во много раз сильнее, и больше, как дань нашей жизни. Мы приходим и уходим в одну дверь. Наши живые и мертвые тела омывает одна вода.

— Так, когда ты умрешь, будет дождь?

— Да, особенный. Ты сразу это поймешь. Сильный, с грозой. Но для тебя он будет теплый и нестрашный.

— Почему?

Она легонько накрыла меня своим крылом, и почти улыбнулась.

— Потому что ты тот, с кем я приду проститься с теплыми объятиями. Я буду гладить тебя и целовать каплями воды.

— Это… немного противно.

— Хах, наверное. Но это не важно. Я точно не умру раньше тебя».

Пошел дождь, но я почти не ощущал его. Он был такой теплый. Такой… нежный.

— Пап, — Мари дернула меня за рукав, — почему я не намокаю?

И правда, в каплях стоял только я, а девочка была совершенно сухая, словно вода отталкивалась от нее.

— Она… — язык не поворачивался, — не хочет, чтобы ты простыла.

Дочка не сводила с меня взгляда.

— Кто не хочет? Пап, почему ты плачешь, пап?

Я стряхнул ее руки с себя, и, пытаясь не думать ни о чем, ринулся в лес, туда, где она ждала меня.

Мари кричала за моей спиной, но я не слышал. Весь мир вдруг перестал существовать. Мое солнце сгорело, все звезды взорвались в один миг, оставляя за собой черное, безжизненное небо. Я бежал и бежал под этим дождем, который как назло, не становился холодным. Мне хотелось упасть, сломать ногу, свернуть шею, что-нибудь, чтобы заглушить эту боль внутри.

Я упал. Мокрая земля подо мной превратилась в кашу. Лежа на земле, я скреб руками землю, которая стала для меня родной.

Неужели, я больше никогда не увижу ее? Не коснусь ее руки, волос? Не обниму ночью, не пройдусь рукой по плотной чешуе, и не увижу крылатый силуэт в тенях?

Не может быть!

Там, в заповедной части! Она там!

Снова поднявшись, переборов себя, шевеля ногами, я брел и брел к нашему дому, пытаясь отыскать ту самую тропинку, покоторой возвращался из города. Но деревья обуглились и стали неузнаваемы. Больше не было валунов, на которых мы грелись летом. Я не мог найти заповедную зону, потому что ее больше не было. После смерти Алмы, она закрылась навсегда.

— После смерти, — я еле мог говорить, — как ты посмела?!

Небо не ответило на мой крик. Только дождь усилился. И все так же, тепло и мягко падал на мою голову и тело. Я промок до нитки, будто это вода пыталась просочиться в душу, в которой и так все место было отдано ей.

— Как ты посмела умереть раньше меня?! Почему ты не взяла меня с собой?! Ты — жестокое чудовище, монстр! Я ненавижу тебя!

Ноги перестали слушаться, и я упал на колени, пряча лицо в руки. Я не мог дышать, только кричать, как она меня достала, какая она мерзкая и противная.

А дождь все шел и шел, будто ожидая, когда я выговорюсь.

— Лучше бы ты меня не спасала, — я подставил лицо дождю, — я бы умер в океане, и ничего этого не было.

Она не могла ответить, но я знал, что бы ответила Алма.

«Эгоист! Я ни о чем не жалею! И если я такая мерзкая, забудь меня, и вернись к Мари!»

Вот такая она была. Жестокая. Черствая. Немногословная. И при этом умудрилась полюбить меня. Как и Кай, я погубил ее, только окончательно. Я хуже, чем он.

«Замолчи сейчас же! Ты подарил мне все! Ты дал мне то, за что мне не страшно было умереть! Я и лес, благодарны тебе за все. Иди к Мари, ну же, она совсем одна!»

— Ты могла бы хоть раз подумать о себе, дура! Все ради меня, ради Мари, ради леса. А что ты сделала для себя? — мне кажется, я сходил с ума, но голос в моей голове был таким настоящим. Таким… ее.

«Ради себя, я принесла бесчувственного мальчика в свою пещеру. Ради себя держала в плену. Ради себя влюбила, вышла за него, и вырастила ребенка. Ты — то, ради чего я жила. Я теперь, иди домой, Рэн. Кая больше нет. Живи спокойно. Прости, меня ждут там. Позаботься о Мари и себе. И когда-нибудь, я приду за тобой. Я тебя люблю, Рэн. И никогда не забуду».

— Да как ты! Как ты! Я женился на дуре!

Но больше голос не появлялся.

Мои глаза закрылись.

А сухая листва замолчала. Капли дождя не беспокоили ее. Пожар потушен. Лес выгорел. Алма умерла.

Так почему я еще тут?

Тепля рука коснулась моего лба.

— Пап, — заплаканный голос заставил меня очнуться, — где мама?

13. Я иду к тебе

Не помню, сколько прошло времени, может неделя, может месяц.

За окном все время было солнечно и это жутко бесило. Иногда в комнату заходила Мари и приносила мне еду. Я не мог спать и есть. Я вообще ничего не мог.

— Пап, надо поесть, давай, — ложка ударялась о мои губы.

Она, как и полагает сильной девочке, плакала ночью, когда я не должен был слышать. Плакала как двухлетний ребенок, у которого что-то очень болело. Плакала долго, почти до рассвета. А потом вставала и готовила завтрак. Обед. Ужин. Ходила в город. Продавала шубы.

Я смотрел на это, и не мог понять, почему лежу на этой кровати, пока она одна страдает?

Но я просто не мог ничего делать. Пока я ел, разбил две тарелки.

Так дальше продолжаться не может.

Ханна приехала, как только смогла. Одна, без детей, как я и попросил в письме.

Ранним утром она ворвалась в дверь, вся в слезах, и вдоволь наплакавшись с Мари, зашла ко мне.

Мои пальцы бездумно листали страницы какой-то книги, буквы все никак не соединялись в слова.

— Братец, — ее руки сомкнулись за моей спиной, — ты так похудел.

Ее встревоженное лицо бесило меня. Но я сдерживался. Мне не хотелось жалости. Хотелось просто остаться одному.

— Я позвал тебя, чтобы ты забрала Мари.

— Надолго?

— Навсегда.

После долгой тишины, я поднял голову на сестру.

Она удивленно и печально наблюдала за веткой, бьющей в окно.

— Я буду высылать деньги на ее содержание каждый месяц. Столько, сколько скажешь. Не хочу обременять тебя, но со мной она погибнет. Ты сама знаешь этот город, и то, как он поступает с сиротами.

Она так сильно сжала руки, что захрустели пальцы.

— А без Мари погибнешь ты.

Пришлось приложить усилия, и коснуться ее плеча, чтобы она хоть чуть-чуть поверила, что я в норме.

— Со мной все будет хорошо. Я останусь тут, и буду приглядывать за остатками леса. Обещаю, завтра же встану на ноги. Пойми, Мари нужны люди, семья и школа. Я не смогу дать ей этого. А Алма… ее мама, хотела этого больше всего.

Вдруг дверь так резко распахнулась, что ручкой ударилась о стену.

— Ты все врешь! — закричала, зареванная Мари, испепеляя меня взглядом, — ты просто струсил! Ты струсил жить дальше! Мне никто кроме тебя не нужен, ни школа, ни друзья! Как ты не понимаешь? — на последних словах ее голос затих, и я понял, что если не сейчас, то больше никогда.

— Не смей так говорить со мной. Иди и собирай вещи. Завтра утром ты отплываешь вместе с тетей. Можешь забрать все, что хочешь.

Она выбежала, закрыв дверь с той же силой, что и открывала. Мне кажется, повредилась петля.

Ханна сняла мою руку с моего плеча и встала, гордо задрав голову.

— Я думала Алма — монстр, но я ошибалась. Не волнуйся, Мари будет в полном порядке. Хорошего дня, брат.

На рассвете следующего дня они отплыли. Я ехал вместе с ними в повозке. Мари молчала, сжав губы до белизны, но так и не прекратила беззвучно плакать, роняя слезы на подол платья.

Я делал вид, что мне все равно. Но то, как я с ней обошелся, было самым большим моим грехом. Но я знал, что ничего не дам дочке, кроме разочарования во мне, жизни, и людях. Я никогда не оправляюсь от потери.

В порту я сидел долго, пока корабль не исчез из виду. Все это время девочка стояла на палубе, и смотрела на меня, не уходя до тех пор, пока мы не перестали видеть друг друга.

Я так ей и ничего не сказал. Ведь одно слово, я не выдержал, и попросил ее остаться со мной, жить со мной, и разделять жалкое существование.

Однако обрекать ее на несчастья я не мог себе позволить. Не свою дочь. Не нашу дочь.

И правильно сделал.

На ближайшие несколько лет алкоголь стал моим другом. При Алме я позволял себе бутылку эля. Сейчас их было две только в обед. В постоянном похмелье, мне часто виделась Алма, она говорила со мной, ругала меня. Я знал, что это обман, но лучше так, чем бродить по лесу, крича ее имя.

Деньги я зарабатывал охотой. Отстреливал оставшееся на клочке леса зверье. Вплоть до белок.

В таверне ко мне часто подсаживались женщины, желая провести вместе ночь, а меня тошнило от мысли, что кто-то кроме нее будет меня касаться. Вся жизнь стала сплошным круговоротом вина и сна.

Мари забрала волков с собой.

Но ко двору прибилась какая-то собачонка, ей нравились кости, которые я выкидывал во двор. Так у меня снова появился друг.

Всегда, когда начинался дождь, я выходил на улицу, сидел на крыльце, и гладил своего Калеба, как я его назвал. Потом он стал жить и со мной дома.

Шли года, а я все не замечал их.

Наверное, так бы я не спился, если бы не чудо.

А чудо приехало через десять лет.

К тому времени я превратился в старика в свои сорок лет, с трясущимися руками.

Ох, сколько раз я хотел покончить с собой! И каждый раз одно и то же «дурак!» в моей голове. Становилось стыдно.

Город претерпел изменения.

Однажды на рынке, я услышал, что из столицы назначили нового, молодого мэра, который взялся за город двумя руками. Уже началась реконструкция нашего ветхого порта.

И впрямь, на улице стало чище, открыли еще одну школу. Даже лес, сгоревший почти дотла, обзавелся ростками и побегами, а кое-где и редкими деревцами.

И вот, зимним днем, я сидел дома, и решал в каком часу мне почти в таверну, как в дверь кто-то позвонил. За окном мела просто адская метель.

— И кого принесло? — заворчал я, открывая заслонку двери.

На пороге стояла девушка в легкой шубке, с чемоданчиков в легкой, кружевной шляпке.

— Вы ошиблись, — бросил я, собираясь закрыть дверь, как гостью ловко подставила ножку.

— Ты что, — личико засветилось мне в приветствие, — папа, это же я!

И статная девушка, бросив чемодан, кинулась мне на шею, и принялась целовать в щеки и губы.

Я, было, не поверил. Неужели…

— Мари, — протянул я, осматривая эту взрослую, красивую девушку рыжими завитками волос у висков, — ты больше не похожа не лисичку.

— Ну, — она смеялась, — десять лет прошло. О, ужас, на кого ты похож! А ну-ка, быстро в умывальню! Ты бреешься вообще? А на столе что?

Там, кстати, была полная коллекция бутылок из таверны.

Она тут же сделалась хмурой. Как в детстве. Рука в боки, и губу надула.

Я, наверное, впервые за эти десять лет и улыбнулся.

— Мама тебя не видит! Вот уж она бы откусила тебе голову. Давай, бриться, мыться, и поговорим. Я скучала, вообще-то.

Пока я приводил себя в порядок, все гадал, за какие мои заслуги она вернулась сюда, ко мне, отцу, который ее бросил.

— Я не в обиде, — говорила она, ставя передо мной суп, который сварила на скорую руку, — я понимаю, что ты сделал это ради меня. Хотя лет до четырнадцати я тебя люто ненавидела. Знаешь, какие эти твои племянники несносные? Ох, я рада, что вернулась туда, где я один ребенок.

— Ханна отпустила тебя?

— Да, — Мари и сама теперь села за стол, — ах, я же не сказала! Теперь я, — она что-то достала из чемодана, бумажку с печатью, — дипломированный врач! У нас открыли женскую академию, которую я закончила по специальности медицина. Тут, как известно, один врач, и тот уже возможно помер. Так что, буду жить и работать с тобой.

Мне все это казалось нечистым.

— Есть ведь и еще какая-то причина, по которой ты приехала сюда, да?

Суп на огне чуть не выкипел. Ей пришлось подняться и тут же снять его. Чуть не обожглась.

— Да, — дочка подошла ко мне, и обняла меня сзади, положив голову мне на плечо, — Я не могла жить спокойно, зная, что ты тут один. Я тоже люблю ее, пап. Но она бы не хотела всего этого. Она хотела, чтобы мы, как сейчас, были вместе. Так что не противься! Теперь мы с тобой заживем!

Как гадалка, она почти точно предсказала будущее.

На следующее утро нас ждал еще один визит гостя.

Мари, в теплом домашнем платье, открыла дверь, впуская в дом холод.

Я в это время завтракал молоком и булкой с маслом за столом.

— Здравствуйте хозяева!

На пороге появился молодой мужчина в костюме и шляпе. Ну, прямо-таки джентльмен.

Я пожал ему руку и представился. Мари склонилась в приветственном реверансе.

— Я — Мартин Лондер, новый мэр этого города. Я слышал, тут живет лесник. Это вы?

Я не уже хотел отрицать. Сказать, мол, слухи пускают. Но дочь меня опередила и защебетала как птичка.

— Да-да-да, это мой отец, Рэн… Вуд, — фамилию, естественно, только что сама придумала, — он был лесником еще до пожара. Знает этот лес, как свои пять пальцев!

— Что ж, — он хлопнул в ладоши, — тогда у меня есть к вам предложение.

— Могу я предложить вам чаю? — Мне не нравилось, как Мари ему улыбается.

Короче говоря, этот мэр, в связи с благоустройством города решил назначить лесника, который будет беречь только возрождающийся лес. И я ему очень подходил.

— Оклад неплохой, я вам обещаю!

Мари чуть ногу мне под столом н отдавила. Пришлось согласиться. Думаю, Алма бы все равно больше никого не пустила хозяйничать в свой дом.

— А вы, — этот мэр опять заигрывал с моей девочкой, — уже нашли работу, мисс Вуд?

Она кокетливо крутила кружку чая в руках.

Да что ж это такое, при родном-то отце!

— Я врач, и как раз ищу работу. И да, по некоторым обстоятельствам, я ношу фамилию матери. Я Мари Алмарэн. Еще раз приятно познакомиться.

— Тогда, — Мартин улыбнулся во все зубы, — могу вас обрадовать. Мне очень нужен доктор. То есть… этому городу.

* * *

Десять лет спустя…

— Деда, можно я с тобой, пожалуйста-пожалуйста!

Маленький внук бегал у моих ног, пока я пытался обуть башмаки.

— Прости, Рэндэл, но сегодня обещают дождь. Думаю, маме не понравиться, если я тебя потащу в лес в такую погоду.

Рыжий мальчуган обиженно надулся, и обижено плюхнулся попой на пол.

— Ты же ее папа. Прикажи ей!

— Смешной ты, — я потрепал его по макушке, — сегодня у бабули годовщина. Лучше помоги маме сходить на рынок, пока папа работает. А вечером я приду, расскажу еще одну историю про Алму.

— У-у-у, — загудел он, — наконец-то! Тогда пока, деда, будем ждать тебя!

— Веди себя хорошо, сын мэра.

Из кухни мне улыбнулась дочка, вытирая полотенцем одну из помытых тарелок.

Я махнул рукой и вышел из дома.

Выдался чудесный весенний день. Как обычно, я выходил утром на обход леса, проверить, нет ли мусора, охотников в неположенных местах и других неприятностей.

Из-под ног пробивалась свежая трава. Лес снова возмужал, после пожара стал еще зеленее, и сильнее. Правда, теперь это был другой дом. Не наш с Алмой.

Постепенно мысль о ее уходе прочно укрепилась камнем в моей душе, но больше не тянула вниз. Мари и ее молодая семья старались сделать все, чтобы старик не чувствовал себя одиноким. Иногда мне кажется, что я не заслуживаю этой любви. Я ведь так поступил с ней в детстве. Но она не хочет, чтобы я думал об этом, и мужу не говорит. Мартин, кстати, оказался неплохим малым, да и дочку он любит. Город в порядок привел. Теперь к нам часто ездят путешественники, в наши леса или к морю, богатому рыбой.

Ханна тоже обзавелась горой внуков и счастливо живет с Грегори в небольшом домике, ведя тихую, размеренную жизнь.

А я… я, наверное, устал. Моя недолгая жизнь дала мне больше, чем бессмертия. Я пережил все — утрату, одиночество, счастье, любовь. Больше я ничему не удивлялся.

За своими мыслями я не заметил, как забрел куда-то.

Эту часть леса я точно не знал.

Валуны какие-то.

Тут-то меня и осенило.

Я коснулся рукой одного из них, и чуть не упал.

— Неужели, — листья зашептали мне песню ветра, — снова открылась. Заповедная зона.

Вне себя от радости, я принялся искать свою тропинку, которая конечно уже заросла и замелась землей. Кое как, по старой памяти, я набрел на кусты, за которыми за мной наблюдали красные глаза Кая.

А вот и она. Наша пещера.

Как и прежде, в углублении, в которое просто так не спустишься. Наша лесенка сгорела, и теперь я снова, как в детстве, бросив палку, стал карабкаться вниз, стараясь не сломать ногу. Меня ведь здесь потом не найдут.

В груди было какое-то радостное трепетание. Словно я опять ближе к ней, будто она сейчас выйдет ко мне, и начнет ругать за что-нибудь.

Мое дерево уцелело. Высохло, но все еще хранило разноцветные ленточки — красные, синие, желтые. Даже шелковые, которые мы купили специально для Мари, чтобы она могла вешать их сама.

Вот только в пещеру духу войти не хватило. Я стоял, мялся у нее, несколько раз набирался смелости и снова отходил.

— Вот это я трус, — посмеялся я сам над собой, почесывая затылок.

— Ты всегда был таким.

От неожиданности я подпрыгнул.

Я так резко повернулся, что сначала не поверил своим глазам.

В двух метрах от меня, в белоснежном платье, с цветами синих фиалок в волосах, стояла моя жена. Синие глаза светились спокойствием и счастьем. Такое было только в минуты нашего единения, или, когда она укачивала на руках Мари, чтобы та заснула. Кожа чуть светилась, но эта была все та же, моя Алма. Мое прекрасное чудовище.

Не знаю, как я еще сохранял равновесие, но дар речи меня почти покинул.

— Ты… здесь?

Она сначала улыбнулась, а потом засмеялась во весь голос. Птицы с ближайших деревьев вспорхнули, недовольные шумом.

Алма смеялась, как никогда. Ее ничего не мучило. Лес больше не принадлежал ей, не было никого, кто хотел бы причинить ей боль.

Я не смог не улыбнуться глупой улыбкой в ответ.

— Ты стал такой взрослый.

— Старый, ты хотел сказать?

Она покачала головой и подошла ближе, касаясь кончиком пальцев моих губ.

— Нет, я правильно сказала. Но это не важно. Там, куда мы отправимся, возраст не важен.

Я сначала не понял ее.

— Ты о чем?

Она припала к моей груди. Я, все еще растерянный, обхватил ее за плечи, кладя подбородок на макушку.

— Пришло твое время, Рэн. И я вернулась за тобой. Я же обещала.

Алма чуть отстранилась, не спуская с меня нежного взгляда.

— Ты достаточно натерпелся.

— А как же Мари?

Имя дочери стерло улыбку с лица.

— Да, ей будет нелегко. Но, если я правильно поняла, она счастлива?

— Я расскажу тебе.

— Да, по пути туда расскажешь. А сейчас, забирайся ко мне на спину. Время не ждет.

Быстро, буквально за мгновение, она стала черным, внушающим ужас чудовище с огромными когтями-кинжалами и несколькими рядами зубов.

Послушно, как кошка, она улеглась на землю, что бы я забрался на нее. Между ее крыльев, было, как и раньше, тепло и удобно.

Распахнув крылья, она оттолкнулась и взмыла в небо, поднимая за собой круговорот листьев и пыли.

Мы поднялись над лесом, нашим домом, нашим прошлым. Вот и дом. Кажется, Мари вешает белье.

Океан разлился до самого горизонта. А где-то там, за ним Ханна и ее муж пьют чай, и обсуждают, как их старший внук пошел в школу.

— Рэн, — позвала меня Алма сквозь ветер, — я не хотела умирать.

К сожалению, ее выражение лица я не видел.

— Я знаю.

— В тот день, он успел очень сильно ранить меня. Я знала, что не выживу. И не хотела возвращаться к вам, и умирать на руках у дочери и мужа. Мои останки сейчас в озере. Наверное, ими питается новый хранитель. Он родился вчера.

— Это все круговорот жизни. Я тоже скучал по тебе.

— И еще, — впереди вдруг засиял свет, ярче, чем солнце. Мы стремительно приближались к нему. Кажется, я видел в нем силуэты двух волков — серого и белого, — расскажи мне о дочери и внуке.

— Честно сказать, я поступил, как скотина, только не бей меня…

* * *

— Мама, мама!

Маленький Рэнделл ворвался в дом, весь в земле и заплаканный.

Мари бросила глажку и бросилась к сыну.

— Что с тобой, — села она перед ним на колени, — что случилось?

— Там, — он хныкал и вытирал слезы, — я пошел в лес за дедушкой. Я не послушался. И… он не дышит. Он умер, мама. Там, около валунов.

Оглавление

Пролог

1. Раздели мое одиночество

2. Защити меня

3. Научи меня быть тобой

4. Маленькая хрупкая жизнь

5. Быть человеком

6. Мое любимое чудовище

7. Тот, кто я есть

8. Те, кто мы есть

9. Мой мир — твой мир

10. Священные слова

11. Вкус твоей крови

12. Наша оборванная нить

13. Я иду к тебе