Избранное [Дежё Костолани] (fb2) читать постранично

Избранное

О реализме Дежё Костолани

Дежё Костолани (1885—1936) — особенный и заметный талант в венгерской литературе. К нему еще долго, наверно, будут обращаться читатели у него на родине, а также переводчики в других странах.

Прозаик и лирик, Костолани стал печататься в начале века, которое ознаменовалось в Венгрии возрождением социально заостренного искусства. Возрождение это возвестили стихи его замечательного современника Эндре Ади, рассказы, романы Жигмонда Морица, новеллы Лайоша Надя. У Костолани открытую, прямую — «морицевскую» — социальность встретишь сравнительно редко и в более поздних, межвоенных рассказах и повестях (например, «Семь тучных годов», «Анна Эдеш»). Но своими особыми «непрямыми» средствами он, в сущности, достигал той же, общей цели.

Костолани неизменно влекли и занимали люди очень обыкновенные, конфликты самые неброские, казусы сугубо будничные. Однако — и в этом его мастерство, его собственное и весомое художественное слово — какая-нибудь скупая, будто ненароком оброненная подробность, неожиданный поворот действия внезапно высвечивают и оттеняют совсем не простой, не плоский смысл картины. И приоткрывается, обнажается, что и так называемые «маленькие люди» — тоже люди, причастные к великому, общечеловеческому, и они стремятся к лучшему, высокому — умея даже постоять за эту свою мечту. Пусть мечта эта и представала подчас в странном, непонятном для окружающих обличий причуды, курьезной мании (рассказ «Моторная лодка»).

Даже в душе заурядного, незадачливого сельского учителя бродит какое-то тайное недовольство собой («Гипсовый ангел»). Даже у недалекой, привыкшей к своей незавидной доле служанки просыпается смутная надежда на что-то иное — на заманчивую перемену («Счастье Илоны Каши»). И самая некрасивая девушка живет жаждой любви, семейного счастья («Дурнушка», повесть «Жаворонок»). И все эти мечты, желания, невзирая на их почти смешное несоответствие реальности, жалкому жизненному положению, столь же справедливы и правомочны в глазах писателя, как здоровые, естественные детские порывы (например, в рассказе «Н-но!..»). Ибо в них, этих мечтаниях, незримо для беглого взгляда, обыденного сознания таится начало личности, трепещет бесценная частица, клеточка человечности, обнаружить и оберечь которую — первейший наш долг и задача всякого настоящего, гуманного искусства.

Начинавший как лирический поэт, Костолани еще в юности поднял голос в защиту личности, ее неповторимости, бесценной уникальности. Даже малый ребенок (от лица которого ведется речь в стихотворном сборнике 1910 г.), его, пусть смутные, наивные страхи, радости и печали имеют право на самое серьезное уважение и сочувственное внимание («Жалобы бедного ребенка»). Во имя Человека в человеке написано и одно из последних стихотворений Костолани, проникновенное «Надгробное слово»: «Таков человек. Его жизнь однократна. Один он, подобных не знали — и нет; как в листьях различны прожилки на свет, так в ходе времен он не повторится… Среди миллионов единственным был он, …ни в прошлом, ни в будущем столпотворенье его не вернет череда поколений… Уже никогда этой улыбки не вспыхнет звезда…»^[1]

О Человеке, которого несет в себе каждый, вплоть до самых безвестных и безымянных, слабых и неприметных, даже невзрачных, кого унижать и обижать поэтому — безнравственно, преступно, гласит и прозаическое творчество Костолани. Наше общее, неотъемлемое человеческое достоинство, самоуважение, гордость страдают, оскорблены и в маленьком мальчике, которому доводится увидеть, как мало значит его строгий и почитаемый дома отец на службе, где он — всего лишь заискивающий перед начальством, мелкий, раболепный исполнитель («Ключ»). И стократ подорваны, попраны первоосновы личности, внутреннего самоощущения во вполне сознающем свое унижение взрослом: Акоше Вайкаи («Жаворонок»), которого гнетет несправедливость судьбы, лишившей его добрую, любимую дочь внешней привлекательности.

Акош мучается тем горше, что всякое сопротивление здесь вдобавок заведомо исключено. Против природы, обделившей дочь, ведь не взбунтуешься, не пойдешь. Однако и под этим неумолимым бременем Акош находит в себе силы устоять, справиться с собой и даже утешить, помочь. Вот эта высшая, неэгоистическая любовь, которая побуждает сострадать и заботиться — идти вместе, хотя бы немногое делая на благо другим, и определяет в конечном счете наше человеческое лицо, а не внешность, не ранг, чин или положение. Те же, кто думают обратное, попросту смешны, и Костолани умеет быть к ним беспощадным. Как к тем промотавшимся «врунам» (в одноименном рассказе), которые напрасно пытаются обмануть себя и остальных, цепляясь за видимость, ставя выше