Открытый финал не подходит (СИ) [Анна Неделина] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Анна Неделина Открытый финал не подходит

— Викусь, ты не представляешь, какую я сумочку видела в «Ауруме»!

Честно говоря, боюсь представлять. Не знаю уж, что там за сумочка, но цена на них наверняка ого-го! Все же самый дорогой торговый центр города. И что Валю туда понесло до аванса?

— Денег нет и не предвидится, — честно предупредила я.

В трубке раздалось недовольное сопение.

— Вот что ты за человек такой? Ни привет, ни рада слышать, дорогая сестричка. Сразу — от ворот поворот!

— Я просто ставлю тебя в известность, чтобы не поддерживать ненужную интригу, — пояснила я. — Привет, сестричка, рада тебя слышать.

— А я тебя — уже не очень…

Но сумочка все еще стоит перед мысленным взором, иначе Валя бросила бы трубку. Поэтому три, два, один…

— Ты понимаешь, какие там скидки? Таких больше никогда не будет.

— Но цены не сильно изменятся, я тебя уверяю. Подожди и сама убедишься.

— Ви-ик, ну, я же сон потерю и кушать не смогу, зная, что она меня там ждет. Одна, в темноте…

— Ничего, сторож будет махать ей ручкой, проходя мимо торгового зала.

Валя затихла, подбирая аргументы. Завидное упорство объяснялось, скорее всего, тем, что всем, кому могла она уже позвонила и нужной суммы занять не смогла. А я — последний вариант. А быть последним вариантом — то еще испытание.

— Я тебя предупреждала, что у меня сейчас на работе швах, — напомнила я. — Как бы не закрылись совсем.

— Так ведь не закрылись пока! Ну, Ви-ика! — заканючила Валя. Человеку, между прочим, двадцать пять полгода назад стукнуло.

— Мне «подушка» нужна. На случай, если работу все же придется искать. И ты знаешь, что я коплю деньги на курсы…

— Да какие тебе еще нужны курсы?! Я сто раз говорила: бросай все, пиши книги! У тебя здорово получается…

Я прикрыла глаза, мысленно считая до пяти.

Валю не переделать.

Валя не со зла.

Сестра, видимо, сообразила, что молчание становится зловещим и поспешила сгладить углы.

— И вообще, ты просто мнительная! Катастрофический склад ума. Вот ты и беспокоишься по поводу и без.

— Тем более, нужна «подушка». Чтобы отложить воображаемую катастрофу.

Валя примолкла, видимо, выбирая следующий аргумент.

Теперь уже затянувшееся молчание не понравилось мне.

— Ты меня повоспитывать решила? — резко спросила Валя. Ну все, начинается.

— А есть смысл? — уточнила я.

— Знаешь, я была о тебе лучшего мнения! Думаешь только о себе! — фыркнула Валя. Видимо, все же вспомнила, у кого еще занять денег можно. Или не такая уж привлекательная оказалась сумочка.

— Не удивительно, что Ванька от тебя сбежал. Ты бы его раздавила рано или поздно своей практичностью. И эгом!

— Чем-чем?

— Эгом! Самовлюбленностью своей! А он еще хотел предложение тебе сделать!

Сильно сомневаюсь. Мы с Иваном знакомы пять лет и два из них встречаемся. Ни о каком предложении речи не шло. А тут вдруг выясняется: хотел сделать. Видимо, потому резко испарился из моей жизни со словами: «Я понял, что мы совершенно не подходим друг другу!» А я-то и правда ждала. Думала: ну, вот еще немножко, и созреет мужик! Серьезно ведь у нас все.

— Правильно я его отговаривала, — заявила Валя. — Ну, какая из вас семья? Ты же к окружающим относишься исключительно как к вещам. Оцениваешь по степени полезности! Требовала бы с него зарплату раз в месяц, а потом отправляла в угол. А то и вазу с цветами в руки бы совала. Чтобы без дела там не стоял!

— Ммм, занятная идея, — протянула я. — Обязательно напишу об этом рассказ. Недалекое будущее, властная героиня…

— Ты вообще нормальная?! — взвыла Валя. — Ну и сиди на своей «подушке»!

И связь оборвалась.

Я посмотрела на потемневший экран телефона.

— Что ж у тебя батарейка не села? Был бы самый подходящий момент.

Люблю душевные вечерние разговоры.

***
На самом деле, Валя — человек незлой. И раньше мало вмешивалась в мою личную жизнь. Поэтому новость о том, что она в чем-то там убеждала Ваню, слегка выбила меня из колеи. Начнем с того, что они где-то встретились без меня, потому что я такого разговора уж точно не забыла бы…

Воображение тут же нарисовало картину, как Ваня с Валечкой мирно пьют кофе в «Вишневом джеме» — чудесной уютной кафешке, мимо которой я прохожу по вечерам, когда возвращаюсь домой с работы.

И вот, значит, сидят они за круглым столиком темного дерева, на диванчиках с высокими спинками, у самого окна, украшенного уже по-новогоднему — звезды и месяц на веревочках, гирлянда дождиком и смешные тряпичные олени в ватном «снегу» на подоконнике… А тут, значит, я. И вот Ваня давится кофе, корчит Вале рожи, и сестрица резво ныряет под столик. В этот момент мимо обязательно должна проходить официантка. И Валя ей, конечно, объясняет, что потеряла заколку. Или брошку-сережку.

Подождите, а почему я не замечаю Ваню? Видимо, он резво самоустраняется в уборную… Или к барной стойке — за пироженками. Там, в «Вишневом джеме», готовят чудесные корзиночки с нежным безе… Тьфу, чтобы я еще раз туда пошла!

В общем, мысли мои весь остаток вечера крутились, как грампластинка, возвращаясь к одному и тому же сюжету.

Плюнув на все, я выпила бокал вина и завалилась спать.

Ничего удивительного, что после всего случившегося я попала в лесную хижину.

Не то, чтобы это было похоже на сон. Хотя погода здесь никогда не менялась. Как и время суток: всегда ночь и всегда зима. За окном — сплошная стена из елок и сосен, таких огромных, что, казалось, именно на них держится небо, а мохнатые верхушки усыпаны звездной пылью. Хижина стояла на склоне горы, и это все, что я знала: никогда не уходила от нее далеко. Так, только прогуливалась, чтобы сосредоточиться.

В хижине имелись четыре комнаты и сухой подвал с множеством полок вдоль стен. В доме не пугали тени и шорохи, за окном не шумел ветер, не скрипели деревья и не выли вдалеке волки. В общем, место больше всего походило на зарисовку. Луна огромная, идеально-желтая, без пятен, так и заливала хижину бледно-золотистым светом. Заснеженные деревья стояли так тесно, что казалось, будто пространство между ними было закрашено чернилами. Наверное, поэтому у меня никогда не возникало желания куда-то уходить — просто не верилось, что «зарисовка» простирается далеко. Не хотелось дойти до «края листа»…

В хижине всегда горел камин, было тепло, и в любой момент можно было приготовить кофе. Правда, растворимый. Им была наполнена красная жестянка в белый горох с надписью «кофе» на одном боку и «kohv» на другом. Была еще большая фигурная банка с ярлыком «сНежный кофе» и указанием: «Изготовлено в г. Сиреневске». Город и марку я когда-то придумала сама — для одного из первых своих романов. Очень удивилась, увидев банку здесь.

Еще в хижине жил дымоватый кот. Странное существо из другого моего произведения — неудавшегося новогоднего рассказа. Я все хотела переписать концовку, но откладывала и со временем как-то потеряла интерес, переросла.

А дымокот вот остался. Пушистейшая зверюга с роскошным хвостом и кисточками на ушах. Он всегда встречал меня в кресле-качалке у камина. У него там было гнездо, свернутое из пледа. Но вообще кот отличался самостоятельностью. И если ему надоедала моя компания — он просто превращался в дым и исчезал. Его часто можно было обнаружить на чердаке, на лежанке у круглого окна. Или на подоконнике на кухне. Кот смотрел в окно — к нему прилетал из леса приятель-дятел. Ну, а чему удивляться? Если в зарисовке живет кот, почему бы там не оказаться и дятлу? Хотя понятия не имею, из какого произведения он взялся.

В общем, не то чтобы я попадала сюда в плохом настроении. Обычно хижина появлялась, когда у меня начинался творческий кризис. Хотя одно с другим связано, конечно.

Ну и вот. Видимо, неписец подкрался незаметно. Предновогодний, так сказать. Вечно у меня под новый год сюжеты получались какие-то скомканные, натянуто-веселые. Ну, вот, а в хижине мне работалось легко и сколько бы времени я там ни провела — просыпалась всегда в семь утра в своей постели по звонку будильника. И потом легко записывала все то, до чего додумалась.

Мой путь всегда начинался за дюжину шагов от крыльца, у покосившейся ограды из простых, грубо отесанных досок, которые были приколочены к редким вбитым в землю бревнышкам. На одно из таких бревнышек, у самой скрипучей калитки, был насажен щербатый глиняный горшок. Мне все это напоминало кадр из какой-то компьютерной игры.

Калитка обычно бывала открыта, но сегодня случилось иначе. На горшке сидел нахохлившийся, почти круглый филин. Этого джентльмена я прежде не видела. Я удивленно посматривала на птицу, птица настороженно следила за мной и, когда я попыталась открыть калитку, вдруг расправила неожиданно длинные крылья и натурально зашипела.

— Эй! — возмутилась я. — Вот только не надо переигрывать!

Филин щелкнул клювом, обиженно сложился обратно в свою колобковую версию и отвернулся от меня с видом уязвленного достоинства.

— Ну, извините, — пробормотала я.

От калитки к крыльцу вела протоптанная неведомо кем тропинка. Я прошлась по ней, оглядываясь на филина. Тот вывернул голову и следил за мной одним приоткрытым глазом. Надо же, какие мы неприветливые. Может, ему молока вынести? Пьют филины молоко?

На крыльце, за корзиной для дров, обнаружился дымокот. Глаза его сверкнули красным. Кот бросился мне наперерез и зашипел, выгнув спину.

— Так, я не поняла, — проговорила я возмущенно. — Что за бунт на корабле?

Кот чинно уселся перед дверью на задницу и принялся вылизывать переднюю лапу. Мол, я тебя не знаю и с места не сойду.

— Это что, какой-то знак свыше, что отныне меня считают графоманкой и мне внутрь нельзя? — поинтересовалась я.

Кот в ответ на мою иронию громко чихнул и принялся за вторую лапу.

— Отличный прием, ничего не скажешь.

Да, мать, дожилась: собственные персонажи против тебя бунтуют. Ну, ладно, может, кот с самого начала обижен. А филин? Его я вообще не помню ни в одном из своих произведений. Поналетели тут, понимаешь!

— Лучше бы ты и дальше с дятлом общался, — заключила я. — А то некоторые птицы на тебя плохо влияют.

Хотя уверенности в том, что филин — новый приятель дымокота, у меня не было. Может, они старые враги? Я ведь в хижине не так уж часто появляюсь и понятия не имею, как в мое отсутствие кот проводит время. Может, вечеринки закатывает для всех лесных жителей.

А может, и не бывает его тут совсем. Как там в философии? Объективная реальность существует, пока ее воспринимает индивид. И если он чего-то не воспринимает — то этого и не существует. Или как-то по-другому?

В общем, хижина-то уж точно реальность не объективная. Скорее, умозрительная. Так может, стоит мне проснуться в своем обычном мире, как она перестает существовать — до следующего моего появления? Ведь как-то кот обходится без корма… Может, конечно, мышей ловит? Никогда не видела в хижине мышей.

— Пусти меня в дом, меховушечка, — проворковала я, поглаживая кота по холке. Зверь довольно заурчал. — А я тебе молочка налью, а?

Зверюга и не подумала сдвинуться с места. А когда я попыталась открыть дверь, она оказалась запертой.

— Нормально…

Дымокот снова зашипел, да так зло, что я на всякий случай отдернула руку. Обиженно заявила:

— Ну и ладно! Сиди тут голодный.

Кот недовольно сверкнул глазами, но от двери так и не ушел. Интересно, здесь где-нибудь есть ключ? Как-то я раньше этим вопросом не задавалась.

Я спустилась с крыльца. Кот следил за мной. От калитки послышалось недовольное уханье. Филин тоже наблюдал. Ээээ… звери решили выгнать меня из теремка? Вот это преступный сговор, вот это размах интриги!

А может, они там елку нарядили и не хотят раньше времени сюрприз испортить? Я попыталась представить, как филин с дятлом развешивают на елке шары, а дымокот жрет дождик… Мда. Может, зверье еще и пирог приготовило? Ага, с яблоками и корицей!

Я сделала вид, что смирилась и просто прогуливаюсь вдоль стены дома. Между прочим, там ведь черный ход есть. Его, может, кот не запер. Воспрянув, я едва не бегом бросилась на задний двор.

Но зверье оказалось не таким наивным. Задняя дверь тоже не поддавалась.

— Да вы издеваетесь, — буркнула я.

И только тут заметила, что небольшое окошко у черного хода приоткрыто.

Я оглянулась.

Ни кота, ни филина видно не было.

— Ну ладно… — пробормотала я. Мы не гордые, можно и в окошко залезть разок. А потом провести разъяснительную беседу с дымокотом!

Насвистывая: «Трус не играет в хоккей», я открыла окно пошире и неуклюже забралась в дом, оказавшись на маленькой кухне. Никаким пирогом тут и не пахло. А вот аромат кофе стоял насыщенный. На столе обнаружилась открытая жестянка.

Я направилась в гостиную, пытаясь понять, какие еще отличия от привычного положения дел в хижине могут отыскаться…

В камине, как всегда, весело потрескивало пламя. Кочерга была прислонена к креслу, качалке, с которого пропал клетчатый плед с оленями. Вот это новость!

На низком столике возле кресла стояла большая кружка с пингвинами. Над ней еще поднимался парок. Не успела я как следует осмыслить это открытие, как за спиной раздалось:

— Наконец-то! Я уж думал, ты никогда не заявишься!

Я настолько не ожидала обнаружить в хижине человека, что поначалу просто не поверила в происходящее. Развернулась и уставилась на мужчину, стоявшего в двух шагах от меня. Он был выше меня на полголовы, темноволосый, кареглазый, с прямым носом, и скулы такие — не слишком выраженные, знаете ли, и подбородок не квадратный… приятное лицо. Неопрятная прическа, трехдневная щетина и мятый свитер какого-то странного фасона (длинный, вроде вязаного плаща с крупными металлическими застежками) лишь добавляли образу некоторой симпатичной небрежности, но не делали отталкивающим. Джинсы на мужчине тоже были потрепанные, а вот обуви не обнаружилось вовсе. Даже дырявых носков не было…

Мужчина не казался силачом, но, когда он, резко сократив между нами расстояние, ухватил меня за руку, ощущение было такое, будто конечность зажало тисками. Я вскрикнула и попыталась отшатнуться.

Я только теперь начала осознавать, насколько ситуация невероятная и пугающая. Откуда он здесь взялся?!

— Пустите!

— Не раньше, чем ты кое-что для меня сделаешь, куколка! — чувственным баритоном отозвался мужик и потащил… куда-то. Я упиралась, пыталась расцепить его пальцы, сжимавшие мою руку, но он лишь дернул меня так, чтобы перехватить еще и за шкирку. Сообщил:

— Никуда ты от меня не денешься, крошка!

— Пусти! — меня, наверное, заело, поэтому я только и повторяла: «Пустипустипусти!», пока мы не добрались до гостиной. Когда-то казавшейся уютной. Но сейчас я очень остро осознала, что кругом глухой лес и…

И сон это все!

Причем — мой сон!

Я резко выдохнула, останавливаясь. Попыталась остановиться.

Мужчина дернул меня особенно сильно и зло, так, что я едва не упала. Тогда он подтянул меня за ворот, так, что горло захлестнуло, я даже захрипела и испуганно забарахталась. Пусть реальность и воображаемая, ощущения слишком уж натуральные.

Незнакомец швырнул меня в кресло-качалку. Придержал, чтобы я не опрокинулась с него куда-нибудь в камин. И мы замерли на мгновение: его руки на подлокотниках кресла, его лицо напротив моего, глаза в глаза… Я почувствовала его злость, увидела, как раздуваются ноздри… Кто бы ни был этот человек, его буквально душила ярость.

— А теперь поговорим, — процедил он. — Не вздумай дергаться, иначе сделаю больно.

Я все еще была ошарашена происходящим, так что не выразила ни согласия, ни возражений. Просто таращилась на него, осознавая, что вокруг — никого. Глухой лес. Звать бесполезно, на помощь придут только дымокот да дятел. Ну, может, еще филин.

И то — если захотят.

Мужчина оттолкнулся от подлокотников и выпрямился, остановившись перед креслом-качалкой.

— Успокоилась, конфетка? Готова извиниться?

У меня, наверное, челюсть отвисла.

Извиниться?!

Он вообще нормальный?

Хотя о чем это я… Ведь явно же какой-то сумасшедший!

Как его сюда занесло?!

Это что — подсознание таким кудрявым образом пытается сигнализировать об отсутствии личной жизни?! Мол: часики тикают, будешь долго выбирать, достанется неадекват какой-нибудь… вот такой.

Я резко подскочила, не собираясь выполнять требования незнакомца.

Но кресло-качалка — не самое лучшее стартовое средство. Я влепилась в незнакомца, но не смогла его оттолкнуть или заставить отшатнуться. Мужик схватил меня, и я попросту цапнула его за запястье. Противник коротко выругался, и через мгновение я снова оказалась впечатанной в кресло.

Мы оба смотрели друг на друга, выравнивая дыхание.

— Еще попытки будут, котлеточка? — процедил мужик. — Давай все сразу, я тут с тобой вечность куковать не намерен.

Какое счастье! Ну и валил бы сразу, зачем вообще задержался?! Если просто хотел ограбить хижину…

Незнакомец склонился ко мне, я подалась в сторону, насколько смогла. Его рука легла на мое запястье, а губы коснулись мочки уха.

— Могу связать, если тебя это больше мотивирует, солнышко, — сообщил этот псих.

Я отчаянно помотала головой.

Не надо меня связывать.

Уж это точно не подавленные желания из темных глубин подсознания!

— Хорошая девочка.

Он снова отстранился, встал напротив кресла и сложил руки на груди.

Я смотрела на него снизу вверх, и пыталась сообразить, что теперь делать. Больше всего на свете хотелось просто взять и проснуться. Не надо мне таких снов!

— Готова к разговору, сосисочка?

— Может, хватит? — не выдержала я.

Он склонил голову набок.

— Что?

— Называть меня… по-всякому! Вам кажется, это весело?!

— Это тебя надо спросить, — хмыкнул он. — Приходится какую-то дурь через фразу вставлять! Рыбка моя!!

Последние слова он буквально выплюнул.

Ну, точно: псих натуральный, как есть. Если бы знала, что в местном лесу такие водятся, вокруг хижины давно бы колючую проволоку напридумывала бы. С подключением к электричеству.

— При чем тут я?

В книгах пишут, как сообразительные герои быстро ориентируются и перестают возражать сумасшедшим. И прекрасно разрешают сложные ситуации. А во мне сразу чувство противоречия воспряло. Слова сорвались с языка прежде, чем я подумала о том, что не стоит возражать или вообще продолжать разговор.

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль о том, что мне нужна помощь и я понятия не имею, как вызвать воображаемую полицию…

Незнакомец буравил меня взглядом и как будто чего-то ждал. Я использовала это время, чтобы подумать еще о чем-нибудь полезном. Например, о том, что неплохо было бы проснуться и убраться уже из хижины. Не слишком-то приятное посещение получилось. Но как совершить «аварийный выход» из этой воображаемой реальности, я не имела представления. Ущипнуть себя, чтобы стало больно? Во сне бесполезно, но с чего-то ведь нужно начинать!

От пришельца не ускользнул мой маневр. Презрительно усмехнувшись, мужчина протянул:

— То есть, ты меня даже не помнишь?

А я должна? Ну, да, ведь если подумать, наконец, и сообразить, что меня окружают вещи, появившиеся из моих же книг, то…

То этот наглый гад — мой персонаж!

И вот так вот он, значит, со мной разговаривает?! С автором!

Я как-то даже успокоилась и почувствовала себя увереннее. Ненамного, правда. Потому что новых идей, как выпроводить этого типа или убраться самой — пока не появилось.

— Что же ты замолчала, карамелька?

Вот ведь… мне даже стыдно. Он точно мой? Картонный какой-то… не персонаж, а собрание шаблонов: наглый красавец, сыплющий глупыми фразочками. Разве я таких придумывала?!

— Все куда хуже, чем я полагал, — заключил мужчина, со злостью и какой-то даже непонятной обреченностью. Он запустил пятерню себе в шевелюру, растрепав челку, которая осталась торчать вверх. Жест был, видимо, совершенно машинальный.

— А хотя… без разницы. Это исключительно твои проблемы, пупсик, — решил мужчина и сложил руки на груди. Попытка посмотреть на меня презрительно вышла неудачной — торчащая челка портила весь пафос момента. Я невольно улыбнулась. Тут же спохватилась, но он уже заметил и нахмурился.

— Тебе вообще все равно, да? Ну, так вот, курочка…

— Курочка?! — вырвалось у меня. Нет, все же я недостаточно испугалась. Или уже слишком пришла в себя.

— Ну… — внезапно смутился собеседник. — Тогда цыпленочек.

Цыпленочек мне тоже не слишком понравился, и я собралась высказаться по этому поводу, но он уже сообразил, что сглупил и, повысив голос, заявил:

— Не о том думаешь! Придется тебе поднапрячься, чтобы помочь мне в одном деле.

— Почему? — спросила я, рассчитывая загнать его в угол. В моем представлении, теперь этот наглый тип должен был сознаться, что он всего лишь персонаж и ему, бедному, совершенно не к кому больше пойти за помощью, кроме как к автору…

— Видимо, потому, что выбора-то у тебя и нет, — ухмыльнулся мужчина. Я не уйду, пока не получу то, что мне нужно. А дать мне это можешь только ты. Такой вот расклад. Видишь ли, ты напортачила. А за ошибки рано или поздно надо расплачиваться. Или ты считаешь достаточно быть симпатичной, чтобы тебе все сходило с твоих маленьких изящных ручек?

Я вздохнула. Нет, ну, это уже вообще перебор!

Отказываюсь брать на себя ответственность за такого невнятного персонажа! Бесконечные невнятные намеки и глупые эпитеты… Да не могла я такого написать!

Мне вдруг показалось, что он стал каким-то прозрачным. Совершенно тонким, даже захотелось попросить его повернуться боком, чтобы убедиться в наличии объема. А то вдруг окажется, что он — всего лишь рисунок на листе бумаги. И даже не полноценный рисунок, а так, набросок.

— Тебе не страшно, — понял вдруг мужчина.

— Я, скорее разочарована, — призналась я честно. — Ты переигрываешь. Или недоигрываешь… ну, не говорят так люди на самом деле.

Мужчина разозлился и мгновенно преобразился.

— Плюшечка, — зловеще сообщил он, — а если мои слова тебя не убеждают, я ведь могу и к делу перейти. Потом расскажешь, похоже это на то, как поступают нормальные люди или нет.

— Н-не надо, лучше договоримся, — решила я. Все же никакой он был не нарисованный. И гнев его был ощутимый, настоящий. Даже «плюшечка» уже не могла заставить улыбнуться или посетовать на небрежную авторскую работу…

— Хороший выбор, — оценил мой странный собеседник. — Я от нашей встречи тоже не в восторге. И чем быстрее мы придем к соглашению, тем лучше. Я тебя покину и можешь снова забывать меня, сколько угодно.

Да ладно? Если разговор продолжится в том же ключе, мы к сути и через неделю не подберемся!

— Так может, объясните, в чем вообще дело? — предложила я мягко.

— А дело в том, что ты — безответственный автор! — сообщил этот потрясающий тип. Нормальные заявочки! В сети и не такое еще могут написать, конечно, не то чтобы я была шокирована. Но одно дело читатели, а тут — твой собственный персонаж.

Или все же не мой?

Может, мне его подбросили?!

— И в чем это проявляется? — холодно поинтересовалась я.

— Да хотя бы в том, что ты меня забыла!

— А вы себя считаете незабываемым? Еще, наверное, неотразимым, непобедимым и не…

Какое еще ему приписать «не», я так сходу не придумала.

— Может, я был бы другим, потрудись ты завершить роман, — мрачно отозвался мужчина.

— Так вы все же персонаж?! — вырвалось у меня.

— А ты думала кто? — он, кажется, удивился не меньше моего.

— Откуда мне знать. Вы первый, кто здесь появляется. Первый человек… а обуви у вас тоже нет, потому что роман не закончен?

— Нет, потому что ты невнимательная! — выпалил мужчина. — Спасибо хоть штаны все время себе придумывать не приходится! А сапоги без конца исчезают, на них сил тратится немерено…

Он замолчал, спохватившись, что сказал явно больше, чем собирался.

— Ну, ладно, — вздохнула я. — Вы вообще уверены, что с этими претензиями по адресу? Своих персонажей я прекрасно помню и…

— Я не ошибся, Виктория Романовна Громославова.

Настала моя очередь смутиться.

— Это… мой старый псевдоним. Я его еще в старших классах придумала. Теперь у меня другой.

— И голова тоже новая? — живо заинтересовался несносный тип. Я мысленно напомнила себе, что не стоит реагировать на глупые подначки. Тролль только и ждет, когда ему ответят, не важно — что. У него на все заготовлены пять вариантов ответа, а то и десять. Гость заметно огорчился. Наверное, что-то уж очень неприятное держал в заготовке. Впрочем, разочарование на его лице быстро сменилось знакомым ехидно-злым выражением.

— А теперь, дорогуша, навостри свои симпатичные ушки. Я собираюсь сообщить тебе нечто важное. И наше общее благополучие зависит от того, согласишься ли ты сразу или еще поломаешься.

— Наше благополучие? — повторила я медленно. Это уже, знаете ли, не пафос, а форменный абсурд.

Мужчина задумчиво кивнул:

— Ладно, благополучие на кону твое. Мне просто придется приложить больше усилий, если ты заартачишься.

— Вы уже скажете, в чем вообще дело? А то подводка больше не интригует. Уж больно затянуто.

Теперь мужчина был не просто огорчен, кажется, я заметила в его глазах отчаяние. Правда, оно быстро растворилось во тьме мрачного взгляда.

— Проклятье, — вздохнул гость. — Я повторил сцену из пролога почти полностью. Ты безнадежна! — он тряхнул головой и вдруг мерзко усмехнулся: — Но есть плюс, пончик: ты уже сама умоляешь меня о том, чтобы я тебе все рассказал.

Я прикрыла глаза. Спокойствие, Вика, только спокойствие. Может, это тоже какая-нибудь сцена. Из первой главы или из второй…

Вот совершенно не помню, чтобы так откровенно затягивала бессмысленные диалоги ради сомнительных шуток!

— Попробуем по-другому, — предложила я. — Назовите свое имя.

Повисла пауза. Затем мужчина с явной неохотой объявил:

— Ренвенаренрих Иллириос Карсагилерин.

Я изо всех сил постаралась сохранить серьезное выражение на лице.

— Простите?

Он повторил с совершенно непроницаемым видом. И предупредил:

— И я не эльф.

— Да я скорее на лекарство подумала бы…

— Между прочим, имя придумала ты. Может, болела?

Я вздохнула. Имя должно было бы мне запомниться. Уж такое-то! Мне даже казалось, что я действительно могла бы что-то подобное придумать. Пыталась же я написать эпическое фэнтези в старших классах, вдохновившись «Властелином колец» Толкина…

И забыть, кстати, могла. Есть у меня такая плохая черта: умудряюсь иногда запамятовать имя персонажа, даже если уже половину книги написала. Второстепенных, конечно, которые не очень часто появляются. Поэтому приходится делать списки к каждой истории. На всякий случай, мало ли.

Ранвен-зазнайка мне так и не припомнился. Хотя, казалось бы: как такого можно было забыть?!

— Покороче нельзя? — поинтересовалась я.

— А вот стоило бы заставить тебя каждый раз произносить еще и с титулом, — мрачно буркнула жертва авторской тяги к возвышенному. — Но так мы точно и через год до главного не доберемся. Так и быть, зови Ренрихом.

Я с серьезным видом покивала. Он подозрительно прищурился.

— Ты, кажется, до сих пор не поняла главного, белочка. Я — герой отрицательный, нормами морали не стеснен, не погнушаюсь прибегнуть к крайним мерам. Дай только повод. И винить потом будет некого, кроме тебя. Потому что я — твое творение. И раз уж ты натворила, придется довести дело до конца.

Раздался хлопок, резко запахло паленой шерстью. Прямо перед отрицательным героем из дымного облака выпрыгнул дымокот, воинственно задрав распушенный хвост. И цапнул страшного и ужасного за палец ноги. Ренрих взвыл и, судя по интонации, выругался. На каком-то своем, не-эльфийском.

Кот запрыгнул ко мне на колени и зашипел в сторону неприятного посетителя: мол, не забывайся, чувствуй себя, как в гостях и веди соответственно.

— Что за исчадье демоновой бездны?! — вспомнил русский язык Ренрих.

— Это дымоватый кот, — пояснила я, глядя, как мужчина с опаской поджимает подозрительно серые пальцы. То ли, он весь такой бледный, потому что недописанный, то ли замерз, пока по лесу шел… Надеюсь, в сапогах, а не без них!

— Какой кот? — недоуменно переспросил Ренрих, заметивший мой взгляд и демонстративно изобразивший гордое пренебрежение: мол, мы, независимые отрицательные герои, не мерзнем и не страдаем от боли, тебе показалось. Вот, правда-правда, показалось.

Детский сад, в общем. Штаны на лямках.

— Дымоватый, — спокойно пояснила я. — Вообще-то, я собиралась написать «дымчатый», но опечаталась.

— В твоем духе!

— А потом решила, что так даже интересней.

Я перехватила дымокота под брюшко и посадила себе на колени, почесала под подбородком. Кот довольно заурчал. Правда, урчание вышло какое-то уж очень бурное… А, это просто желудок Ренриха решил поучаствовать в беседе и продемонстрировать, что персонажи тоже испытывают голод.

— Возьмите плед, — сказала я гостю. — Я сейчас принесу кофе.

Дымокота я оставила охранять кресло-качалку. На случай, если подлый вторженец решит захватит любимый предмет мебели. Ренрих следил за моими передвижениями настороженно, хоть и не возражал. Попросту направился за мной на кухню.

Его присутствие немного раздражало. Я старалась делать вид, что меня это нисколько не беспокоит. Достала кружки, с удивлением обнаружила в навесном шкафу банку с грушевым повидлом и две пачки песочного печенья в обертке из желтой бумаги — «К чаю» и «Лимонное». Производство все того же «г. Сиреневска». Я поискала дату изготовления и нашла загадочное «21.17», а также неровно пропечатанную надпись: «Хранить в сухом месте. Употреблять с чаем и удовольствием». Невольно улыбнулась и тут же услышала короткий вздох. Вспомнила о присутствии Ренриха. Взглянула в его сторону. Мужчина стоял, привалившись плечом к дверному косяку и наблюдал за тем, как я заливаю в кружки кипяток. Заметив, что я на него смотрю, он нахмурился и, криво усмехнувшись, удалился. Должно быть, вернулся в гостиную, к камину. Все же, мерз, наверное. Или заподозрил, что я могу потребовать помощи в сервировке в обмен на кофе. Пришлось взять в руки чашки, сахарницу, пристроить на сгибе локтя вазочку с печеньем. Когда я зашла в гостиную, Ренрих стоял напротив кресла-качалки и, с ненавистью рассматривал дымокота. Еще не заметив меня (хотя запах кофе должен был привлечь его внимание), процедил:

— Пошел вон, зверюга!

— Он здесь живет, — заметила я. — В отличие от вас.

С этими словами я всучила ему чашку кофе. Дымокот возмущенно зашипел. В том смысле что: будем мы тут еще продукты тратить на всяких недописанных!

— Хватит мне выкать, — с досадой отозвался мужчина. — Можно подумать, это поможет.

Я сгрузила печенье и сахар на столик, сходила еще за повидлом, которое переложила в хрустальную вазочку. Приподняла дымокота, достала из-под него плед, протянула гостю. Указала ему же на деревянный стул в дальнем углу. Хочет пить кофе с комфортом — пусть позаботится о себе!

И только после этого я спросила:

— Поможет в чем?

Ренрих уже уселся на стул, не особо аккуратно укрывшись пледом. Теперь мужчина вовсе не выглядел грозно, и стало видно, что он действительно мерзнет, несмотря на близость камина.

— Ты должна дописать мою историю, неужто не ясно? Будто я мог прийти к тебе по другому поводу!

В общем, чего-то подобного я и ожидала. Действительно, стоило ли искать автора только чтобы высказать ему свое недовольство по поводу незавершенной истории? Помогать в ответ на хамство я не собиралась. Вообще не люблю, когда на меня давят, да еще сразу начинают с хамства, хотя, в сущности, результат-то важен больше не мне, а оппоненту. Но… как автор, я чувствовала некоторую причастность к тому, что сидевший передо мной Ренрих был… такой вот непоследовательный и плосковатый. Я ведь автор, да?

Вот только… явился один, значит: могут нагрянуть и остальные недовольные! Одному историю допиши, другим — сюжет переиграй… Так мне совсем житья не будет!

В общем, нужно было все разузнать. Выяснить, так сказать, к чему готовиться.

Хотя Валя бы сказала, что у меня просто сработал инстинкт наседки. Проще говоря: пожалела Ренриха.

— Ну, хорошо, давай разберемся, о какой вообще истории идет речь? — предложила я. Собеседник взглянул исподлобья со знакомым недовольством.

— Поверить не могу, что ты забываешь собственные книги.

— Если я буду держать в уме все детали придуманных миров, на свой собственный памяти не останется.

— Человек — это для тебя «деталь»?!

— Ну… если говорить чисто технически… профессионально, то есть второстепенные и третьестепенные герои, которые появляются в книге иногда всего один раз и, по выполнению своей функции, исчезают.

— Что ты со мной, как с маленьким? — поморщился Ренрих. — Неужто так все плохо?

— Да нет, почему, — я ободряюще улыбнулась. — Когда ты разговариваешь нормально, а не сыплешь глупыми фразами, выглядишь очень… по-настоящему.

Ренрих потер пальцем переносицу.

— Думал, ты меня быстрее узнаешь, если я буду вести себя так, как ты написала.

Да уж. Создать такое чудо… вищное недоразумение.

— К тому же, я вовсе не второстепенный, а главный. Главный злодей, — пояснил Ренрих и через мгновение нехотя добавил: — Должен был быть. Я — друг Элвина Рона. В детстве нас звали Рон и Рен, так ты придумала. А потом наши взгляды разошлись, и я стал предателем. Правда, ты написала только пролог и собиралась убрать оттуда мое имя, чтобы сохранить интригу. Видимо, я должен был предстать перед Роном злодеем не сразу, а поначалу — продолжал бы притворяться его другом…

— Подожди-подожди, но у Элвина Рона нет никакого друга-предателя, — возразила я. — И книга написана до финала. Она называется «Злое небо». Даже есть дополнительная повесть и два рассказа по миру… Между прочим, одна из популярных моих серий. Там уж точно таких…

«Топорных образов», — хотела сказать я, но все же сдержалась. Ренрих явно врал, только зачем? Очень нужно, чтобы кто-нибудь его историю дописал? Ничего себе, приемчики у литературных отрицательных персонажей! Вот про это я бы рассказ написала…

— Вот именно! — Ренрих вскочил. — Ты переписала демонову книгу! И вычеркнула меня из нее почти полностью! Я появляюсь в одной из сцен на общей вечеринке, перекидываюсь со всеми глупыми приветствиями, сообщаю всем, что в детстве у Рона была дурацкая кличка. И на этом все! Все, понимаешь?! Ты испортила мне жизнь! Нет. Ты отняла мою жизнь! Придется исправить то, что ты натворила!

Я открыла рот, закрыла, снова открыла.

Между прочим, сцену с появлением Ренриха я помнила прекрасно. Вовсе не пустой был разговор, а много говорящий о характере Рона. Вот только тому персонажу, который рассказывает на торжественном приеме неуместную историю из детства главного героя, имени не требовалось. Правда, он действительно утверждал, что в детстве они с Роном были друзьями «не разлей вода». Мне показалось, что это придаст словам незнакомца больше веса. И вот…

Этот тип, которому в книге посвящены ровно три абзаца, сидит передо мной и утверждает, что у него должна быть куда более значимая роль! Нормально, да?

Книгу я написала не так давно. Но сюжетная задумка действительно появилась еще в старших классах. В очень урезанном виде, разумеется. Более наивная, более сказочная… Тогда я ее и не реализовала именно потому, как мне кажется, что не хватило ни литературного, ни жизненного опыта.

Даже не помню, чтобы писала какой-то там пролог. Надо же.

— Эээ… — протянула я, наконец. — Ренрих, извини, я не знала, что для тебя так важно больше появляться на страницах книги. Честно говоря, тот персонаж… я вовсе не думала, кто он такой и имени ему не давала.

— Как мне повезло, мог и вовсе исчезнуть, — язвительно заключил мужчина.

Мне невольно стало не по себе. Вычеркнуть персонажа, который оказался «не подходящим» для книги — дело не особо редкое для автора. Но теперь-то один такой передо мной во плоти. И что-то мне не очень понравилось это его «мог исчезнуть».

— Не драматизируй, — попросила я. — Просто твоя роль слегка поменялась. Но это ведь означает, что тебе не нужно становиться отрицательным. Не так уж плохо. Что-то, мне кажется, ты передо мной злодея изображал через силу.

— А может, мой образ был глубоким и противоречивым, — хмыкнул он. — Ты просто ищешь себе оправданий. И потом: я мог бы согласиться, что жить свободно, без четкого указания судьбы, куда лучше, чем делать все по написанному. Но ты не завершила мой образ! Поэтому я… такой!

Он патетично взмахнул рукой.

Я откинулась на спинку кресла, разглядывая собеседника. Заверила:

— Ты очень даже симпатичный персонаж. Вот разве что обувь… как вообще по снегу шел? Хотя ты ведь что-то говорил про сапоги…

Ренрих кивнул.

— Разумеется, я могу обеспечить себе обувь! — фыркнул Ренрих. — Или ты думаешь, все персонажи обречены всю жизнь носить только тот наряд, который соизволил для них прописать автор?

— Надеюсь, не все так плохо, — признала я. — В конце концов, я пишу только часть событий, которые произошли с героями, а остальная жизнь — их личное дело.

— Вот именно! — подтвердил Ренрих. — Если мир прописан толково, — он бросил на меня быстрый взгляд. — Ну, более или менее толково. Тогда мир действует по тем законам, которые для него прописаны, и герои прекрасно обходятся без вмешательства автора. Так что я одевался и обувался как хотел.

Он опять посмотрел на меня с таким видом, будто считал, что эта новость должна стать для меня оскорбительной. Мол, обидно, что персонажи — не такие уж рабы, как могло показаться автору! Вообще, не представляю, как бы Ренрих скрывал от Рона свою злодейскую сущность. Он слишком откровенно демонстрировал эмоции. Мне даже начало иногда казаться, что я разговариваю с ребенком.

Но, между прочим, этот ребенок по-свойски рассуждал о правилах придуманного автором мира. Нет, не так уж прост был Ренрих. Эта мысль внезапно заставила задуматься. Теперь Ренрих казался мне… каким-то двоящимся. Чего-то он не договаривал. Вот откуда он вообще узнал то, что, по логике, персонаж даже предполагать не должен. Конечно, если в книге прямо не прописано, что кто-то из героев вдруг осознал, что он — придуманный.

— Но за пределами привычного мира… — продолжил Ренрих. — Оказалось, что я могу свободно распоряжаться лишь теми вещами, которыми ты соизволила меня одарить. Я, конечно, создал себе сапоги, но на них потратилось немало магии.

— Магии? — удивилась я.

— Разумеется, магии!

— Но ведь «Злое небо» — это космическая фантастика. Там, конечно, есть эмпатия и намеки на телекинетические способности у некоторых инопланетных рас. Но уж точно — никакой магии!

Я замолчала, осознавая нюанс. Ренрих усмехнулся.

— Ты ведь увлекалась больше фэнтези, и первоначально никаких космических приключений в твоей книге не планировалось. Так что у меня есть магия, — тут он пожал плечами. — А может, это моя особая способность персонажа? Должен же я как-то защищаться в твоем мире. Не все автору радоваться.

— Вообще-то, мы не совсем в моем мире…

— Любой мир, который ты придумываешь — твой. Он становится самостоятельным, когда ты перестаешь вмешиваться в его существование как автор. Так что не пытайся увильнуть от ответственности.

Да уж, логика, конечно, железная.

— Послушайте, Ренрих, я все же не понимаю нескольких вещей.

Этот тип с мученическим видом возвел очи горе. Как будто он тут единственный, кто страдает от затянувшейся беседы!

— Спрашивай, — снисходительно разрешили мне. Я едва удержалась от слов благодарности. Нет, все-таки, он — большой зазнайка! Отрицательный герой, вы поглядите только!

— Во-первых, как ты узнал, что живешь в ненастоящем мире.

— Ты чем слушала вообще? Мир настоящий с тех самых пор, как ты завершила над ним работу! Благо, твоих способностей хватило. Не каждому автору, знаешь ли, дано создавать миры.

Честно говоря, мне даже легче стало. А то я припомнила, какие неуклюжие рассказы писала в детстве… Про трехлапого зайку и зеленого пони, которые искали добрую фею… Вот уж где страшный был бы мир! Доброй фее в нем, скорее всего, жилось бы так себе. Кругом одни плюшевые игрушки, и всем от феи что-то надо.

— А как я узнал — не твое дело. Вот когда напишешь про меня книгу, тогда, может, и скажу. Какой там второй вопрос?

Ушел, в общем, от ответа. Ну, ладно.

— А кто-то еще знает о том, что он — персонаж?

Ренрих усмехнулся.

— Можешь не беспокоиться, такие умные, как я, редко появляются. Так что наплыва положительных героев тебе в помощь не предвидится. Тебе не кажется, что ты попросту тянешь время?

— Куда-то торопишься?

— Я же говорил, что не собираюсь тут бесконечно дожидаться…

— Это я помню. И несказанно рада. Но, во-первых, книги быстро не пишутся. А во-вторых, ты не подумал, что я могу после твоего хамского появления написать такое, что все твои планы стать великим злодеем и захватить мир вовсе не выгорят?

Ренрих зло уставился на меня. Но на удивление сдержался. Видно, мои слова оказали на него влияние. Усилием воли он заставил успокоиться.

— Не хочу я захватывать мир. Просто напиши книгу. И времени у тебя — от силы две недели.

— Ого. А больше никаких условий не будет? — иронично уточнила я. Он ответил, копируя мой тон:

— Будет. Книга должна быть настоящей. Не просто какая-то ерунда, а действительно подходящая мне история. Иначе не сработает. И тогда я от тебя не отстану.

— Э… и как прикажешь определить, насколько настоящая получается история?

— А ты просто постарайся. Ты ведь сумела написать про Рона. Напишешь и про меня.

— Ага, — сказала я.

Мы с Ренрихом смотрели друг на друга. Никто больше ничего не говорил, но по его взгляду было заметно, как растет в нем недовольство. Думаю, мужчина заметил и мое раздражение тоже.

— Время пошло, — напомнил он, наконец.

И улыбнулся, так холодно, что я невольно поморщилась. Такая улыбка ему совсем не шла. Не шло ему быть отрицательным героем.

Совсем-совсем.

Я открыла рот, чтобы сообщить Ренриху эту потрясающую новость.

Но тут дымокот на моих коленях встрепенулся и зашипел.

И сон закончился.

***
Суровые будни: это когда до праздника осталось две недели, все уже елку наряжают, а у тебя на работе как раз аврал начался. И нет ему конца, этому авралу. В прошлом году стояла в неимоверной очереди тридцатого декабря. Все ради зеленого горошка, из которого потом было жутко лениво делать салат. Если бы не постоянно голодный Иван и не угрозы Вали нагрянуть в гости…

С другой стороны, когда настигает очередной аврал, я и сама становлюсь максимально собранной. Стараюсь не делать лишней, ненужной работы. Перестаю просматривать соцсети и заходить в магазины просто чтобы не прийти домой пораньше. Обычно успеваю даже по выходным выделить время на то, чтобы поработать над книгой. Медленно, но верно.

В этот раз дела как-то стремительно пошли наперекосяк. Все валилось из рук, планы не выдерживались, время тратилось зря. Причиной тому, конечно, была не Валя с ее сумочкой. Что я, не знаю ее? Уже и думать забыла о своей обиде. Ну, а если не забыла, так через пару дней забудет. Извиниться, конечно, не подумает. Но и зла не затаит — поленится.

Надо бы гирлянду хоть какую-нибудь прикупить, чтобы дом украсить. Все старые игрушки я выкинула еще месяц назад. Это уже мой личный бзик. Избавлялась от Ваниных подарков и внезапно выяснила, что чаще всего он дарил елочные игрушки. Как-то так у нас вышло. Просто я люблю Новый год.

В общем, сглупила. Не только Валя практикует спонтанные глупости. Моя проблема в том, что я-то, в отличие от сестры, обычно не забываю собственных нелепых поступков и потом могу долго себя укорять. Вот кому чего хотела доказать? Уж точно не Ване. Ему-то, понятное дело, без разницы, что там с елочными игрушками.

От Вани, кстати, пришла смс-ка.

«Я все-таки оставил у тебя Ла и Девуатин посмотри внимательней».

И тебе здравствуй, милый друг.

Это он, значит, какие-то свои модели потерял. Кто-то любит собирать паззлы, а Ваня — собирает модели самолетов времен Второй Мировой войны. Ла — это наши истребители. А Девуатин — французские. Я столько раз слышала об этом, что запомнила. Никогда не выступала против этого Ваниного увлечения. Даже после того, как он начал выселять из раритетного бабушкиного серванта посуду, чтобы выделить место для своих самолетов. Ну, и наслушалась. Каждую модель, разумеется, не запомнила, но что-то в голове отложилось.

Я бодро отстучала: «Проверила сервант. Нет.» и с легким сердцем отослала ему. Ну, правда, модели он первым делом эвакуировал, я сама помогала упаковывать. А потом выслушивала, какие потери все же понес в процессе транспортировки военно-воздушный модельный флот.

«Значит переставила еще проверь», — пришло через некоторое время. Видно, Ваня торопился.

На этот раз я решила не отвечать, чтобы не сорваться. Разве человек виноват, что у меня работы много и данные в таблицах не сходятся?

Через некоторое время пришла еще одна смс-ка. Я решила игнорировать их до конца рабочего дня.

К вечеру сообщений от Ивана было целых семь. И все про модели. Последняя была: «Ты спецом это делаешь».

А говорят, только женщины себя накручивают!

Я заглянула в телефон последний раз перед выходом с работы.

А дома обнаружила, что мобильник пропал из сумочки вместе с двумя новенькими тысячными банкнотами, которые я сняла в банкомате. Деньги лежали во внутреннем кармане сумочки, застегнутом на молнию. Что, в общем, никак не помогло. Историю пропажи красноречиво иллюстрировал аккуратный разрез…

Как будто насмешка: мол, нужно было вчера все же занять сестре, хоть в семью бы пошли…

Я сунулась искать кошелек и паспорт, оказалось, все на месте. На душе стало легче.

Ладно, сумка старая и кожзам, другая найдется. С телефоном сложнее, сейчас без него как без рук. Придется все же потратиться.

Зато вместе с телефоном исчезли и гневные смс-ки. Пусть они теперь будут головной болью похитителя.

***
Честно говоря, из-за работы я почти забыла про Ренриха. В конце концов, для меня и его мир, и хижина — реальности воображаемые. Пусть у самого Ренриха другие приоритеты. В общем, мне было не до него, но сегодняшние злоключения будто заставили вспомнить. И я взялась разгребать завалы в кладовке. Там было невероятно много старых вещей в коробках из-под мелкой бытовой техники, сложенных в коробки из-под обуви и крупной бытовой техники. Эти коробки громоздились друг на друга, пугая масштабами накопленного багажа, от которого в свое время поленились или не захотели избавиться. Кладовка была куда страшнее, чем любая воображаемая реальность. Этакая гигантская игра в «башню», только вместо кубиков коробки. И тебе, разумеется, нужна та из них, которая находится в самом нижнем ряду этой масштабной конструкции. Понятное дело, именно там и хранятся черновики. Их я выбрасывала редко, хотя и такое все же случалось. Старая привычка записывать мысли еще и в обычных блокнотах, а не только в электронных файлах.

Компьютерные архивы, разумеется, я проверила тоже. Но там такой старой версии «Злого неба» не нашлось. То ли я обновила файл, то ли вовсе начала набирать, только когда поменяла сюжет. Теперь уже не помню, как все было.

В общем, кладовку я разворошила. Нужную коробку с трудом извлекла. В ней хранилось несколько дюжин разномастных тетрадок и записных книжек с яркими обложками. Я нашла даже свой первый небольшой рассказ, который сочинила в седьмом классе…

Но никакого пролога с участием Ренриха.

Может, он мне все же соврал?

Я с тоской представила, как буду запихивать коробку обратно в кладовочную головоломку…

И осознала, насколько глупая получилась ситуация. Даже рассмеялась.

Ведь это был, как ни крути, всего лишь сон.

Скорее всего, Ренриха я больше не увижу!

Должно быть, подсознание просто намекало, что пора прошерстить старые задумки и найти подходящую. Глядишь, неписец обидится на то, что его игнорируют, и уйдет!

Или, может, высшие силы пытаются подсказать, что давно пора прибраться в кладовке. Потому что сам вид нагромождения коробок отбивает желание что-то в них искать.

Удовольствовавшись логичностью доводов, я с легким сердцем бросила старые черновики в коридоре горкой. Мол, первым делом уберу. Завтра или послезавтра. Хотя с большей долей вероятности все же в выходные.

Потом я заварила себе чая с мятой и включила телевизор в надежде найти какую-нибудь легкую комедию. Но вечером в понедельник с экрана текли потоки крови и люди ненавидели друг друга с такой силой и пафосом, что я невольно усмехнулась. Да уж, отрицательный герой из Ренриха неудачный.

***
Филин смотрел на меня, склонив голову набок. Словно хотел спросить: «Опять ты? И чего дома не сидится?»

— Ну, привет, птица, — сказала я, совершенно уверенная в том, что это все тот же филин.

— Уху, — тихо ответил он. Вроде как: «Виделись». А может, другое что-то.

— Ты, в общем, стучи, если что… молочка там накапать сто грамм, например, — предложила я, проходя мимо.

— Уху-ху, — оживился филин. Угадала я, что ли?

Ладно, дятла прокормили и филина прокормим. Все равно харчи дармовые, видимо, производятся местной скатертью-самобранкой и шкафом-самоскладом… Может, еще холодильник-самонаполнильник появится!

И ванна с пеной.

Дымокот тоже встречал, как и в прошлый раз — на крыльце. Только шипеть не стал, потерся об ноги, норовя обвить дымящимся хвостом.

— И тебе привет, охранничек, — хмыкнула я. — Ты извини за прошлый раз. По тебе вообще непонятно было, чего так разошелся. Сегодня у нас гостей нет?

Дымокот посмотрел горящими в ночной полутьме глазами. Как мне показалось — со смешинкой. Мол, сама проверь. А может, что-то совсем другое подразумевалось.

Я вошла в дом через парадный вход. Никто не вышел навстречу. Я вздохнула: то ли разочарованная, то ли все-таки обрадованная. Вообще-то, хотелось отдохнуть, а не отвечать на глупые претензии непонятных мужиков.

Просто… это же был мой персонаж!

Я направилась в гостиную. И на мгновение замерла на пороге.

Ренрих лежал на расстеленном одеяле у самого камина. В сполохах пламени мужчина казался бледным до прозрачности, почти монохромным. Он не шевелился и глаза его были закрыты…

Мне показалось, он не дышит, и я никак не могла заставить себя сделать шаг вперед. Но тут Ренрих, не открывая глаз, вздрогнул и застонал.

— Ренрих? — позвала я. Он что-то пробормотал в ответ, слабо дернувшись. И только после этого открыл глаза. Мутный у него был взгляд, болезненный.

Но главное: Ренрих был жив!

Я так обрадовалась, что тут же на него и наорала.

— Что с тобой?! Тебе плохо? Что-то болит? Чего молчишь-то?!

— Не тараторь, — поморщившись, прохрипел он и оглянулся, словно пытался вспомнить, где вообще находится.

— Давно ты тут? — я указала на одеяло. — Спишь… или в отключке?

— Всего помаленьку. Вроде недавно, — Ренрих, наконец, остановил взгляд на часах-ходиках, висевших на стене. Вздрогнул. Часы были в виде совы с циферблатом на круглом животе. — Минут тридцать… какой сегодня день?

— Здесь нет календаря, — ответила я.

Ренрих помолчал, потом спросил неожиданно:

— Воды можно? И чего-нибудь…

— Поесть? — предположила я. Он кивнул. Я вздохнула и отправилась на кухню. Сначала набрала воды из-под крана в граненый стакан и только потом услышала тихое непривычное гудение. Оглянулась и растерянно уставилась на маленький холодильник «Снегурочка» с длинной вертикальной ручкой на дверце.

Рядом на табуретке приютилась походная газовая плита на одну конфорку. Новенькая, блестящая черными металлическими боками.

Вот это ничего себе, загадала желание. А так можно было?

И какая скорость исполнения! Ведь только подумала…

А почему раньше не выходило? Неужели я до сих пор ничего не просила у хижины… или у этого места вообще? Поразмыслив, решила, что нет.

Меня все устраивало.

Я с любопытством заглянула в холодильник. Оказалось, он забит соленьями, пакетами, бутылками… Здесь было даже молоко в треугольной картонной упаковке! И ряженка в стеклянной бутылке с крышкой из фольги в розовую полоску. Похожие пробки хранились у нас дома. Мама в детстве коллекционировала самые неожиданные вещи, о ценности которых я бы даже не задумалась. Билеты на автобус, старые монеты, этикетки от спичечных коробков, наперстки… Потом она все передала музею в нашей школе. Маме выписали благодарность.

— Я думал, ты решила снег растопить, — послышалось за спиной. Ренрих стоял, привалившись плечом к дверному косяку. Губы его кривились в знакомой неприязненной ухмылке. Прямо от сердца отлегло. А то я уж думала, его подменили. Слишком мужчина был пришибленным, сам на себя непохож. Будто подменили. А теперь хоть какое-то сходство!

На содержимое холодильника он бросил такой жадный взгляд, что я подозрительно спросила:

— Ты что, не ел ничего?

— Была нужда…

— А это что? — уточнила я, подумав, что Ренрих меня попросту дурит. Вот откуда появился холодильник — следом за ним. Воображаемая реальность начала меняться, потому что наглый персонаж запустил какой-то неведомый мне механизм.

— А это — твое, — буркнул Ренрих.

Я аккуратно закрыла дверцу холодильника.

Шагнула к мужчине и протянула ему стакан. Достаточно резко, но все же не расплескала воду. Ренрих жадно принялся пить.

— Даже кофе не мог себе приготовить?

Мужчина неопределенно дернул плечом.

Оставалось сделать единственное логичное заключение:

— Ты совсем дурак?

Мужчина уставился на меня, сжимая стакан в руке так, словно хотел его смять. Но тут на кухню проскользнул дымокот, оставляя за собой в коридоре золотистую взвесь искристого дыма. Мявкнул, то ли просительно, то ли предупреждающе. Ренрих вздохнул. И с этим вздохом из него будто ушли остатки сил. Мужчина поплелся к столу. Я же взялась кормить кота. Достала молоко, налила в миску. Кот благодарно заурчал. В воцарившейся тишине будто заработал мотор. Я оглянулась. Ренрих устало смотрел на меня.

Даже как-то ругать его дальше расхотелось.

— Что же ты не ушел, раз такой гордый и у автора столоваться — выше твоего достоинства? — поинтересовалась.

— Не получилось, — просто ответил он.

Я приблизилась к нему и вылила остатки молока в стакан, который стоял на столе. Ренрих рассеянно потянулся. Я заметила, как он поколебался. Да что это такое? Подозревает, что я его отравила? Так вот же, дымокот лакает с удовольствием. Только брызги разлетаются. Неаккуратный котяра, что тут поделать.

Должно быть, Ренрих подумал о том же самом, потому что все же взял стакан и принялся пить.

— Ты филина видела? — спросил он после.

— Ну, — удивилась я.

— Ну! — передразнил он, будто я должна была усмотреть в этом какой-то скрытый смысл. — Не могу я уйти.

До меня начало доходить, что он подразумевает некое реально существующее препятствие.

— Филин тебя не пускает? — недоуменно уточнила я.

— Он — всего лишь наблюдатель.

– Особо опасным не выглядит…

— Тебе было бы легче, если за дверью стоял великан с дубиной? Скажи ему, может, внемлет твоей просьбе. Вам, авторам, с ними легко общаться…

— Так что за наблюдатель? — перебила я.

— Просто наблюдатель, — пожал плечами Ренрих. — Ты не знаешь.

Я покачала головой. Судя по взгляду, которым меня одарил мужчина, не слишком-то мне поверили.

— Ладно, — легко приняла я его ответ и, выдержав паузу, небрежно поинтересовалась: — Яичницу с колбасой будешь?

Взгляд Ренриха стал растерянным.

— Буду.

— Приготовлю, — пообещала я. — Только надо как-то плитку зажечь. Из камина щепку достань, что ли…

Я тут же пожалела о том, что решила припахать Ренриха. Нет, конечно, пусть отрабатывает свое право на еду. Вот только: как бы он там не свалился опять.

— А спички тебе чем не подходят? — подозрительно прищурился мужчина, указав в сторону собрания банок с кофе. Между ними лежала вытянутый коробок. На этикетке был схематически изображены пятиэтажки, обрамленные пышными кустами. «Спички для газовых плит. г. Сиреневск», — значилось по контуру рисунка.

Вот интересно, а если я сани, запряженные оленями, закажу, чтобы под Новый год по воображаемой реальности покататься?..

Я поступила как Ренрих: не стала ничего объяснять. Сделала вид, будто все идет как надо.

— Сядь, — сказала я мужчине. Он выглядел так, словно вот-вот рухнет там, где стоит. Ренрих упрямо поджал губу. Я снова сделала вид, что не обращаю на него внимания и принялась за готовку. Ориентироваться в продуктах, предложенных чудо-холодильником, было сложновато. Масло, например, нашлось в картонной коробке с откидывающейся крышкой. Коробка внутри была выложена фольгой. «Масло сиреневское. Сорт экстра2». Но я решила для сытности блюда использовать сало, найденное в морозилке. Еще в холодильнике обнаружился приличный кусок сыра с вдавленными в него пластмассовыми циферками. А вот свежих овощей не было. Пришлось обойтись одной колбасой «Вареной особой, со специями». Мне кажется, если бы я все же хоть раз пошла через лес, рано или поздно выбралась бы к Сиреневску. Впервые захотелось посмотреть, так сказать, на «интеллектуальную собственность».

— Ты к майорану как относишься? — поинтересовалась я, перебирая приправы в бумажных пакетиках.

— А?

Я оглянулась. Ренрих смотрел на меня непонимающе. Понятно. Будет тебе яичница с майораном. И с перцем, и с укропом… и я решила, что с Ренриха будет достаточно.

Когда сало заскворчало на чугунной сковороде, я выложила туда колбасу, обжарила с обеих сторон, а потом одно за другим разбила семь яиц — все, что нашлось в холодильнике.

— Ты любишь с прожаренными желтками или жидковатыми? — снова обратилась я к Ренриху.

— Э…

Информативно. Вчера он был куда красноречивей. Или на такие случаи дурацких фразочек не заготовлено? Мог бы хоть: «На твой вкус, конфетка» сказать. А то немного волнительно. Вдруг у него мозг так завис, что впредь вовсе откажется внятные мысли производить? На самом деле, конечно, меня беспокоил истощенный вид мужчины. Как будто он просидел в хижине не один день, а гораздо больше. И если все это время он питался только печеньем (я заметила ополовиненную вазочку, значит, все же не погнушался взять… поди и кофе варил, просто решил некстати показать характер)…

Я приправила яичницу солью и перцем, добавила измельченных сушеных трав и прикрыла все пластиками сыра, которые через некоторое время начали плавиться.

Когда готовая яичница прямо со сковородой переместилась на стол (для таких случаев имелась чугунная подставка на ножках), Ренрих заметно оживился.

— Руки мыл? — строго спросила я, взявшись нарезать батон.

Ренрих нахмурился, словно заподозрил меня в очередном издевательстве. С тяжким вздохом поднялся и побрел к раковине.

Зато яичницу потом смел в мгновение ока. Я даже не успела чай по чашкам разлить! Справедливости ради, мне тоже был оставлен кусок. Кусочек… маленький такой… мне кажется, у Ренриха просто не хватило сил до него дотянуться.

— И тебе приятного аппетита, — с иронией произнесла я, усаживаясь за стол.

— Спасибо, — запоздало сказал мужчина. И на удивление, никакого недовольства в его голосе уже не слышалось. Но было что-то другое, настораживающее. Хотя я себе не могла объяснить, что же привлекло мое внимание.

— Стало лучше? — спросила я на всякий случай, хотя и так было видно, что его лицо приобрело здоровый оттенок. Ренрих осторожно кивнул, прислушиваясь к себе. Пробормотал:

— Если бы ты не вернулась, наверное…

Он не договорил, только усмехнулся.

Я кашлянула, напоминая о себе. Но Ренрих не собирался завершать фразу.

— В общем, — сообщила я, — я не нашла черновиков с твоей историей.

Он не удивился. Лишь покачал головой: мол, вы, авторы, такие небрежные ребята.

— И что теперь? — спросил он.

— Ну… ты можешь рассказать мне о себе подробнее, — предложила я.

— А! Персонажи не имеют права узнавать сюжет до тех пор, пока не будет написана книга, — со скучающим видом отозвался Ренрих, не глядя на меня. Ну, вот же, вот! Узнаю прежнего мелкого мерзавца! Я невольно улыбнулась. Ренрих принял это за сомнения и нахмурился. Повторил: — Нельзя. Это закон.

— А что бывает за нарушение закона? — поинтересовалась я, стараясь сохранять серьезность. Так и представляю себе Секретную Лигу Авторов, которая отлавливает ушлых персонажей, которые поняли, что они персонажи… Ловят, значит, несчастного, бросают в тюрьму из чернильных блоков… или это уже у кого-то было? О! Пусть у нас будут блоки из слов с ошибками и опечаток. Собранных из всех произведений неправильных слов хватило на огромную-огромную башню, заслоняющую солнце! Так-так, а потом, значит, суд. И там обязательно персонажу дают адвоката. И вот адвокат говорит: уважаемые судьи, мой подзащитный ни в чем не виноват, информацию о том, что он — персонаж, подкинули ему конкуренты, наняв при этом самого известного преступника — Безжалостного Джека! Нет-нет, подождите, Джек — как-то слишком просто звучит. Тогда… мнэээ… Иллотагель Твердая Рука… Тоже нет, на эльфа похоже слишком. А пусть его еще называют Эльфом за красоту, а он на всех обижается и из-за этой вселенской обиды мстит всем симпатичным персонажам, потому что на самом деле никакой он не эльф и вообще страшный и ужасный. Снаружи, разумеется, а до его души никому не было дела… Кхм, кажется, я увлеклась.

Ренрих смотрел на меня подозрительно. Я ответила самым невинным взглядом.

— Прости, ты что-то сказал?

— Я сказал, что преступников лишают памяти. Возвращают на сюжетную линию.

— Ага… а кто?

— Да есть тут…

— Наблюдатели? — догадалась я. Во взгляде Ренриха снова всколыхнулось подозрение.

— Откуда?.. — он замолчал, сообразив, что сам же и выложил информацию. Мне стало его жалко и я попробовала взять все ответственность на себя. То есть, с важным видом заявила:

— Я же автор.

— Вот и я о том же, — пробормотал Ренрих с досадой. — Еще одно нарушение…

— Авторы не должны знать о существовании наблюдателей?

— А зачем вам? Вы и так в своих книгах творите что хотите. По крайней мере, на стадии становления мира.

— Почему тогда персонажам нельзя?

— Да, в общем, по той же причине.

— Но ты ведь как-то узнал? — заметила я.

— Разумеется, иначе не нашел бы тебя, — подтвердил Ренрих и вдруг добавил со вчерашними интонациями: — И, раз уж я здесь, будь добра…

Я считала, что я была достаточно добра, поэтому нахмурилась. Видно, Ренрих тоже сообразил, что несправедлив, и примолк.

— Ты же автор, — сказал он немного погодя. — Вот и напиши. В чем сложность?

— Да не вовремя ты со своей историей, — протянула я меланхолично. — У меня период острого недостатка вдохновения.

Ренрих уставился на меня, будто подозревал в обмане.

— В смысле?

Тут уже разозлилась я. Вдохнув побольше воздуха, чтобы не вывалить на него сразу какое-нибудь ругательство, я предельно спокойно сообщила:

— Не пишется.

— Вот ведь… действительно, не вовремя, — выдал Ренрих примерно с тем же выражением.

И мы выпили еще чаю.

Ренрих мрачно поинтересовался:

— Ну, и что тебе нужно, чтобы ты, наконец, взялась за работу?

«Да я вообще не собираюсь браться за работу!» — не менее мрачно подумала я, но вслух сообщила:

— Например, дать мне на нее настроиться. А для этого мне нужны тишина и покой.

И я выразительно на него посмотрела.

— А я мешаю, — констатировал Ренрих. — Ну, с этим ничего не поделать. Я не уйду.

— Если ты так боишься филина, я могу с ним поговорить. Я же автор, и это моя реальность, — предложила я. Ренрих вздрогнул.

— Нет! Ведь тогда…

— Он поймет, что ты мне все рассказал? И это будет второе нарушение, — озвучила я выводы из его же собственных слов. Постучал пальцами по столу, глядя в пустую кружку. Отвечать он не собирался. Ну и ладно, ему же хуже: я автор, сейчас как дофантазирую!

— Первое нарушение заключается в том, что ты сам узнал о моем существовании?

Во взгляде Ренриха мелькнуло торжество. Похоже, я не угадала, и этим его порадовала. Во мне всколыхнулась досада. Подумаешь! Мне, может, вообще неинтересно разбираться с его проблемой.

— Ладно, сиди уж, — проворчала я. — Расскажи хоть о себе. Техническое задание огласи, раз уж собираешься нанять меня…

— Техническое задание? — Ренрих на мгновение впал в ступор.

— Ну да, — попыталась я его растормошить. — Чего-то же ты ждешь от этой суперистории с тобой в главной роли. Не стесняйся, заказывай. А там уж посмотрим, как быстро я смогу тебе помочь…

Во взгляде Ренриха мелькнула даже не злость — настоящая ярость. Да он никак решил, что я над ним издеваюсь? Ну, милый, терпи! Я понимаю, что интонации имеют значение. Но, в конце концов, не я это начала…

Ренрих с заметным трудом справился с собой и сделал вид, будто его мои слова нисколечко не тронули.

— Удивляюсь, как ты вообще смогла сотворить хоть один живой мир. Хотя откуда мне знать, может, наш был единственным.

Фи, подленько играем! Это что, попытка задеть в ответ? Уверена, мне удалось сохранить лицо куда лучше. Но приходилось признать: Ренрих все же достиг цели. Мне стало обидно. Подумаешь, нашелся знаток! И ведь я же еще ему помочь пытаюсь. А что в ответ?

— Мне казалось, любой автор умеет слушать и отличается наблюдательностью, — добавил Ренрих. — Я тебе сказал уже, что персонаж не может знать о сюжете. И мои ожидания тут роли не играют. Потому что сюжет должна придумать ты и не из пальца высосать, а с душой это сделать.

— Да нууу? — язвительно протянула я.

— Иначе книга выйдет мертвой, — заявил этит тип, по-прежнему созерцая чашку. Вы слышали, да? После нашего двухдневного (или точнее — двухночного) общения у меня о нем от души только ругательства рождались. А тут — сюжет, понимаете ли!

— И все это — за две недели, — протянула я.

— Ну, напиши не роман. Хотя бы рассказ для начала! — выпалил он.

— Для начала?! — взвилась я.

— Исправь то, что сделала!

— Да с какой стати?! Я вообще до сих пор не понимаю, что тебя не устраивает! Сам сказал: мир теперь от автора не зависит, персонажи в нем самостоятельные. Живи — не хочу!

— Вот я и не хочу!

Мы в очередной раз уставились друг на друга.

— Котлетка, — мстительно добавил он. — Просто пойми, что я отсюда никуда не денусь, пока ты не напишешь этот клятый текст. Давай не будем ссориться, а?

Это он мне предлагает! Нормально!

— Давай. Тогда первое условие: без дурацких прозвищ.

— Эй-эй, какие могут быть между друзьями условия?

— Мы только не ссориться договорились — и уже друзья?!

Я осеклась. Ренрих улыбался, наблюдая за мной. Однако, заметив, что я смотрю прямо на него, сначала напрягся, а потом усмехнулся и пояснил:

— Ты так забавно морщишься, когда возмущена.

Ага, то есть: если кому-то должно быть неловко, пусть это буду я? Я выгнула бровь.

— На кошку похожа, — добавил Ренрих.

— На кошку? — вырвалось у меня.

Мужчина вдруг нахмурился.

— Мы отвлеклись. Получается, у тебя какие-то проблемы с творчеством?

— Неписец, — пояснила я доходчиво. Ренрих поперхнулся чаем, который не вовремя решил поискать на дне кружки. Чуть эту самую кружку себе на нос не надел. Настала моя очередь улыбаться.

— Так что тебе нужно? Заплатить? — уточнил Ренрих. Я покачала головой. Хотя было интересно, какой-такой валютой собирается расплачиваться со мной книжный персонаж в вымышленной реальности.

— Для начала можно хотя бы не мешать мне думать.

— И сколько тебе для этого понадобится времени?

— Откуда мне знать? Ты сказал, тебе нужна настоящая история. Их из пальца не высасывают, чтобы ты знал.

Ренрих скрипнул зубами.

— Напоминаю, что у тебя на все про все — две недели.

— А как же «между друзьями не может быть условий»? — едко уточнила я.

— Да уж, дружбой тут и правда не пахнет, — отозвался Ренрих и снова у него появилось это настораживающее выражение лица.

— К чему вообще такая спешка? — спросила я. — Тебе нужно вернуться в твой мир?

— Благодаря тебе это не совсем мой мир, — сообщил мужчина и патетично добавил: — Он меня отвергает.

— И в чем это проявляется? — спросила я.

Ренрих подозрительно уставился на меня.

— В твоем вопросе слышен скепсис. Думаешь, я тебя обманываю?

— Думаю, ты переоцениваешь степень серьезности своего положения, — медленно проговорила я. Ренрих уставился на меня тяжелым взглядом человека, который усиленно размышляет, стоит ли еще терпеть или уже пора применить какие-то радикальные действия. Пока он не додумался до какой-нибудь гадости, я подняла руки ладонями вверх, показывая, что вовсе не собиралась его задеть. Пояснила:

— Я просто не понимаю. Ты сказал, что мир книги стал самостоятельным. Что-то пошло не так? Рона таки поперли с работы?

— Да что с ним будет? — поморщился Ренрих. — Служит, насколько мне известно.

Рада — это планета, на которой происходили основные события в «Злых небесах». Рон работа в местной полиции, но так уж получилось, что у него были зачатки пси-способностей, телепатии, в общем. Потому поначалу у него была куча проблем. И кстати, лучший друг у него в действующей версии книги был. Дружили они не с детства, а со времени учебы в академии. Никакой не Ренрих. Не удивительно, что книга у меня ассоциировалась с главными героями. Так что я первым делом подумала именно о том, что беда могла приключиться у Рона.

Ренрих недовольно добавил:

— Можно подумать, на нем свет клином сошелся. Он — всего лишь герой одной книги.

— Книг могло быть две.

— Это уже проблемы Рона, а не мои!

— Тогда я не понимаю еще больше, — заметила я. — Судя по всему, ты ценишь самостоятельность. А вот к возможности оказаться персонажем книжного сюжета относишься скептически. Но при этом настаиваешь, чтобы книгу о тебе я все же написала. Так в чем подвох?

Ренрих потер переносицу. Признаваться явно не собирался. Но версию все же выдал:

— Может, я хочу, чтобы ты просто исправила несправедливость?

— А! Так это все же амбиции, — я не поверила до конца, но немного успокоилась. Какое-то нехорошее было предчувствие. Особенно после того, как я увидела Ренриха там, у камина. Ну, может, во сне книжные персонажи все выглядят немного прозрачными? Снижают затраты энергии или еще что…

Бред, конечно. Ладно, копнем с другого бока.

— Ты сказал, мир тебя не принимает… это как-то проявляется?

— Если бы это никак не проявлялось, меня бы здесь не было, — отозвался Ренрих и, поколебавшись, все же начал рассказывать: — Я всегда чувствовал себя не на своем месте. Иногда начинало казаться, будто мир вокруг — плоский. Или черно-белый. В общем, не такой, как всем кажется. Люди меня сторонились. Будто клеймо на мне какое-то. Теперь-то я понимаю, конечно. Отрицательный герой, противник главного… Рон, конечно, пупом мира быть перестал, но флер главного героя еще действует. У парня куча поклонников. Даже если бы Рон ничего не делал, люди просили бы у него автограф.

— Так ведь он, как ни крути, предотвратил межпланетный конфликт, — напомнила я.

— Я и говорю — кругом молодец. Зазнайка он, кстати, жуткий. Но, по крайней мере, в последнее время стал реже вспоминать свои боевые подвиги. А то я их уже наизусть помню. Эх! — внезапно взяв на пару тонов ниже, пробасил Ренрих, явно передразнивая Рона. — Мы бы с тобой весь космос на уши поставили, если бы нас на Раду не сослали… Вот думаю — надо бы биографию его написать, пока никто не сообразил. Перехватят идею и уйдут легкие денежки!

— Вы общаетесь? — спросила я осторожно.

— Почему нет? Ты же меня из книги вычеркнула. Он не помнит, что я его предал, потому что в этом мире ничего такого и не случалось. Честно говоря, я и сам подробностей не знал. Хотя раздражал он меня всегда жутко. Эти еще его галстуки! Бррр!

Я невольно улыбнулась.

— Зачем же ты поддерживал с ним отношения, раз он такой неприятный тип?

— Да потому что других друзей у меня нет. И Рон меня, по крайней мере, не забывает на следующий день.

— В смысле?

Ренрих помолчал, глядя в сторону окна. Мне показалось, он борется с собой.

— В общем, конечно, это произошло не сразу. Меня перевели в планетарную полицию, я какое-то время бесился. Но что бы я ни делал, через пару дней все забывалось. Как будто и не было ничего. Сослуживцы меня сторонились, будто не могли вспомнить, кто я есть. Даже после того, как я устроил драку в столовой. Специально, конечно. И после того, как выкинул ноутбук из окна своего кабинета. Назавтра день начальство еще ходило хмурое, а спустя три дня мне передали новый девайс и гарнитуру. А старые, оказывается, списали. Вышли из строя. Еще бы, с восьмого этажа грохнуться… — Ренрих зло хмыкнул. — Дальше — хуже. Люди стали смотреть на меня, как на пустое место. Не сталкивались, конечно, но словно удивлялись, когда обнаруживали, что я стою прямо перед ними. Потом стали забывать, как меня зовут. В базе мои данные были, но люди… Дико раздражало все это. Были в моем положении и плюсы. Я начал замечать за людьми то, что они старались скрыть. Просто при мне они почему-то не считали нужным соблюдать осторожность. Будто в этом не было необходимости. Ну, ладно, люди. Но технику не обманешь, так мне казалось. Но как-то раз… в общем, я подал жалобу на одного типа из руководства… Не важно. Делу дали ход, его сняли с должности. Меня даже не вызвали свидетельствовать. Оказалось, мой рапорт стал анонимкой. Отследить, откуда она появилась, не вышло. И через некоторое время она попросту пропала среди документов. Даже в базе не нашли. Да никто и не искал, все были уверены, что Кранц… ну, тот тип, сам во всем признался.

Ну да, можно было бы подумать, что дело просто решили прикрыть, пока за одним руководителем не потянулись и другие. Вот о чем я подумала. Ренрих наблюдал за мной. На лице его появилась кривая улыбка.

— С Кранцем я потом общался. Он даже не вспомнил моего имени. Мы пива выпили.

— И ты… не сразу связал это с книгой? — спросила я осторожно. Рассказ Ренриха звучал… бредово. Подозреваю, врачи их фантастической психушки из мира будущего с удовольствием пообщались бы с таким интересным пациентом. Но если допустить, что все происходило так, как рассказывал Ренрих, то… А знаете, мне кажется, некоторые люди так и живут: незаметными, и коллеги по работе забывают временами их имена. Но для Ренриха все стало слишком утрированным. До такой степени, что нельзя было бы списать только на скверных характер и нежелание связываться с подобным типом.

— Разумеется, начал я с посттравматического синдрома и белой горячки, — съязвил Ренрих. — Последней каплей стало то, что меня забыл Рон.

— А он не забывал? — заинтересовалась я. Понятно, почему Ренрих, будучи невысокого мнения о главном герое моей книги, все же водил с ним дружбу. Просто Рон его узнавал.

— Ну, он, по крайней мере, сквозь меня не смотрел при встрече, — пожал плечами Ренрих. — Довольно долго.

— Почему?

— Слушай, ты точно сама книгу написала? Ну, просто с воображением у тебя явный напряг. И причинно-следственные связи ты выстраиваешь фигово!

— И не надейся, другого автора у тебя нет! — обиделась я. — Одно дело свою сюжетную линию продумывать и раскидывать по главам подсказки и зацепки для читателя, совсем другое — самому искать такие подсказки в чужом тексте!

— Ну да, ну да, — протянул Ренрих, и мне стало еще обидней. Ну, тролль же, в чистом виде, а я ему и ответить не могу. Потому что жалко этого паршивца! Отрицательный, чтоб ему икалось, герой, выдержал паузу, наблюдая, как я медленно закипаю, но потом все же смилостивился и объяснил:

— Рон не забывал меня, потому что он — практически единственный персонаж, с которым мы были связаны еще по старой книге. А остальные начали меня забывать после того, как ты завершила книгу. Чем больше креп мир, тем слабее становилась моя в нем позиция.

— Ага, проще пареной репы, — пробормотала я.

— Чего? — озадачился Ренрих и я мстительно не стала вдаваться в подробности. Пусть тоже помучается.

— Слушай, ну… неужели у тебя не было близких людей? Родственников, девушки… не могли же тебя вот совсем все взять и забыть.

— Родственников не осталось, — отрезал Ренрих. — А девушки… были, конечно. Только ни одна надолго не задерживалась. Восемьдесят процентов несовместимости — меньше обычно результат из тест-центра не приходил.

Это в их продвинутом обществе будущего система прогнозирования успешности браков существует. Проводится серия тестов — психологических и медицинских. Определяют все — от наследственных болезней до процентов совпадения жизненных интересов. Такие тесты обязательными не являются, конечно, и результаты их не влекут за собой запрета на брак или чего-то такого. Просто большинство результатам прогнозирования доверяет. И вот чтобы прямо вообще не найти родственную душу…

— А ты… хорошо искал? — не удержалась я.

— С увлечением, — сообщил Ренрих. — Только дело-то не в тестах.

Наверное, во взгляде моем проскользнуло сомнение. Ренрих вдруг насупился и замкнулся, откинувшись на спинку стула.

— А как ты узнал, что твой мир появился из книги? — спросила я.

— Повезло, — уклончиво ответил мужчина. Так, похоже, источники информации под строжайшим секретом. А я-то уже представила себе, как Ренрих — словно монах с гравюры, заглянувший за край земли — высовывается за предел своего фантастического мира и видит там лист с оглавлением книги.

— Поначалу я пытался сам во всем разобраться, — признался Ренрих. — А потом не выдержал и пошел к Рону. Бывает же такое. Привык все дела решать сам, и вот… Пришлось рассказать.

Интересно, зачем? Чтобы уговорить идти ко мне вдвоем?

Признаться, я бы не отказалась взглянуть на главного героя своей книги. И без разницы, что Ренрих о нем отзывается не слишком лестно. Ренрих, если подумать, всем недоволен. Может, это тоже побочный эффект его «несоответствия» реальности? Реальностям…

— И что, — уточнила я, — он тебе поверил?

— А то ты Рона не знаешь! Разумеется, нет. И пока я пытался его убедить, появились наблюдатели.

— А они-то как узнали?

— Ну… мои действия вносили изменения в реальность. Точнее, почти начали вносить. Нарушали укрепление мира, как-то так. А это строго запрещено. Рассказывать о том, что мир родился из книги. И узнавать об этом — тоже преступление.

Вот молодец! Мало того что сам правила нарушил, так еще и Рона втянул.

Наверное, у Ренриха действительно не оставалось другого выхода.

Или ему было наплевать, что станет с его единственным другом. Да уж!

— И какое наказание? — забеспокоилась я. Ренриха-то я вижу, а Рон где? Что эти странные наблюдатели сотворили с моим главным героем?! А я еще хотела филина молочком поить… уж и не знаю, может, пора идти, перья ему выщипывать?

— Ничего такого. Стерли твоему Рону воспоминания о нашем с ним разговоре, — пренебрежительно отмахнулся Ренрих. — Он даже не возражал.

— Почему тогда тебе не стерли?

— А зачем? Я же все равно «неуместный персонаж». Не вписывался в реальность… впаяли предупреждение, — Ренрих поморщился и непроизвольно потер левое плечо. У меня сложилось впечатление, что про «впаяли» он не фигурально выражался. А вдруг он после этой карательной «пайки» такой… полупрозрачный до сих пор?!

— Вот так просто? — дотошно уточнила я.

Ренрих вздохнул: мол, опять отвлекаешься на всякую ерунду.

— У меня был выбор: стирание памяти или депортация. Как видишь, я выбрал второе.

— То есть, тебя депортировали, — проговорила я, — и вернуться обратно в мир книги ты уже не можешь?

— Не беспокойся, в твоем доме я тоже не задержусь дольше, чем нужно. Как только напишешь книгу — сразу уйду! — буркнул Ренрих.

— Куда? — спросила я.

— Не твоя забота. Думаешь, я один такой? Будь авторы повнимательней, наблюдатели не появились бы.

— А откуда они появились?

— Ты что, о них книгу писать собралась?! — внезапно взбеленился мужчина. Видно, вспомнил, что он отрицательный герой.

— Я пока вообще ничего писать не собиралась, — заметила я. Нет, ну, правда, то, что мне его жалко вовсе не дает ему права вести себя по-идиотски.

Ренрих смотрел на меня звериным взглядом. Не поймешь, то ли бросится, то ли уйдет восвояси.

— Не стоило и пытаться, — заключил, наконец, мужчина с презрением в голосе и откинулся на спинку стула. — Терпеть тебя теперь…

— Не терпи, — раздраженно бросила я.

— Ты вообще хоть что-то из сказанного мной услышала? — процедил Ренрих, сжимая кулаки.

— Да поняла я, что у тебя здесь политическое убежище. Хотя не поняла — почему! Но если тебе вдруг в хижине разонравилось — прекрасно, я могу пойти и попросить наблюдателя тебя пропустить. Вали куда хочешь!

Я собиралась добавить, что, раз уж он депортирован, то, наверное, идти-то ему больше и некуда. Но смолчала.

— Ну, иди, — процедил Ренрих. — Не терпится от меня избавится, так давай!

Я фыркнула.

— И ты еще удивляешься, что мне твое общество неприятно? Завалился без приглашения, сразу начал угрожать…

Ренрих шутливо поклонился.

— Приношу госпоже автору извинения за то, что потревожил ее драгоценный покой и спугнул вдохновение… О, точно! Нет ведь никакого вдохновения.

— Вообще-то, я пытаюсь тебе помочь!

— Оно и видно! Ты постоянно отвлекаешься! Только время тянешь! — Ренрих грохнул кулаком по столу. Это было так неожиданно: вот мы беседуем, может, не так уж спокойно и добродушно, но, по крайней мере, довольно мирно, а вот вдруг — Ренрих уже орет. Он сделал движение, будто намеревался вскочить со стула и потянулся ко мне. Я отшатнулась, едва не упав на пол.

На столе перед Ренрихом с хлопком возник дымоватый кот, выгнулся коромыслом и предупреждающе зашипел. Отрицательный герой разом успокоился, даже хмыкнул с напускным добродушием. Но взгляд остался колючим, неприятным.

Я поднялась из-за стола. Хватит с меня этих внезапных приступов и общей непонятности. Ренрих от меня что-то скрывает, а я должна по какой-то причине с ходу ему поверить. А ведь и есть наблюдатель! Так почему бы не поговорить с ним? Филин, конечно, не пытался перейти на человеческий язык, но ведь это, скорее всего, потому что я не должна была бы знать о том, что он — существо крайне разумное и даже наделенное полномочиями…

Я развернулась к Ренриху спиной и пошла к выходу.

— Давай, давай, — бросил мужчина. — Беги, жалуйся!

А вот это было обидно. Ведь именно жаловаться я и не собиралась. Даже не подумала о том, что можно же… ну, не знаю: просто попросить избавить меня от нежелательного гостя. Но Ренрих рассудил иначе. Я даже не обернулась. Пусть ворчит, его дело.

Молча вышла в коридор.

За спиной воцарилась тишина. Какая-то тягучая, неприятная, как ноющая зубная боль.

Я остановилась. Оглянулась.

Ренрих сидел, положив локти на столешницу, уперся лбом в сжатые кулаки. Дымокот, спрыгнув со стола, подозрительно обнюхивал босую ступню отрицательного героя.

Я медленно пошла обратно на кухню, приблизилась к Ренриху. Он поднял голову, посмотрел на меня почти удивленно: мол, не ожидал, что я все еще не бегу к наблюдателю.

— Тебе влетит, если я начну задавать вопросы?

Он ведь упоминал, что рассказывать кому-то о существовании придуманных миров — нарушение. Пусть Ренрих говорил об этом с автором… вдруг это тоже зачтется ему в число просчетов?

И что еще, кроме депортации, наблюдатели могут вменить несознательному персонажу, который продолжает мутить воду? Я повела плечами.

— Какая разница? — напуганным перспективой скорой кары Ренрих не выглядел. Значит, все не так страшно, как мне на мгновение показалось?

Хотя с ним ведь ничего не поймешь!

— Слушай, я совершенно не собиралась с тобой ссориться, — сказала я. Садиться за стол не стала. А ну как у Ренриха новый приступ ярости будет? Спасибо, уже насмотрелась. — И помочь тебе я хочу. Только пока не знаю — как. Потому и задаю вопросы. Настраиваюсь. Если тебе требуется настоящая история, мне просто нужно тебя понять. А раз я не помню, какую историю хотела написать, нужно что-то совершенно новое. Или ты хочешь в фэнтези вернуться?

— Еще не хватало мечом махать и с эльфами драться.

— Зато из тебя мог бы неплохой темный властелин получиться. Нервный немного, но…

На губах Ренриха заиграла улыбка. А ведь мне нравится, когда он улыбается, осознала я внезапно.

Ладно, Ренрих-Шменрих, ты напросился.

Помогу чем смогу.

Только потом не жалуйся.

Я уже хотела высказать ему свои соображения, но тут дымокот протяжно мявкнул, перед глазами у меня поплыло.

И я проснулась.

***
Два дня я ходила, не замечая никого вокруг, сосредоточенная на собственных мыслях. Сюжет часто рождается из мелочей, и я прислушивалась к себе: не появилась ли эта самая мелочь, не пропустила ли я ее.

Представить Ренриха именно персонажем никак не удавалось. Я никогда не писала книги о реальных людях, хотя нередко наделяла персонажей чертами характера знакомых. Удивительно: куда легче было поверить, что Ренрих — обычный человек. Несмотря на обстоятельства нашей встречи и его рассказ о Роне и всем прочем, несмотря на все эти его пафосные фразы и попытки сыпать эпитетами через предложение…

Может быть, явись с ним Рон, действительно было бы проще. Мне кажется, Рона бы я узнала, даже если бы он ничего не объяснял. Просто поняла, что вот он стоит, персонаж моей собственной книги.

С чего же начать… начать с чего? Что там с этим его наблюдателем? Филин, хм… дурь какая-то, и почему я вот так сразу взяла да поверила? Бывают же телефонные мошенники, может, это — мошенник книжный. Хм, приду как-нибудь к избушке, а там уже замки поменяли и вместо дымокота — стигийский пес на цепи. От этих мыслей становилось смешно.

В воскресенье Ваня заявился собственной персоной. Извинился за настойчивость.

— Ну, тебя же они не интересуют, просто не обратила внимание, что убрала, — сказал он мне на очередное заверение, что я не держу в заложниках его злосчастные модели. Пришлось разрешить ему осмотреться. Ваня долго ходил возле открытой кладовки и вздыхал. Наверное, тоже понимал, что тамошний хаос нельзя шевелить, иначе случится непоправимое. Может, надеялся, что коробки начну разбирать я. Я предпочла пойти на кухню и заварить себе черного чая с сушеной мелиссой.

— Чай будешь? — спросила я, когда Ваня признал поражение и смирился с утратой истребителей.

— Ну, давай.

Я налила чаю и ему.

— Поесть у тебя ничего нет?

— Извини.

— Как ты будешь жить-то? — сочувственно протянул бывший.

— Уж как-нибудь, — хмыкнула я. — Кстати, Вань, а вы когда с Валей встречались?

Вообще, я иногда крайне косноязычна. Живая речь — это ведь не книжный текст. Сказал, не подумав, а потом извиняешься. Или уточняешь еще минуты две.

В этот раз я ничего уточнить не успела. Иван брякнул чашку на стол и уставился на меня. Спросил недовольно:

— Что она тебе еще наговорила?

— Да так, — уклончиво ответила я, пытаясь сообразить, что может означать вот это его внезапное раздражение вкупе с легким чувством паники в глазах.

— Твоя сестра, между прочим, сама на меня вешалась, — сообщил Ваня.

— Прямо вешалась? — на удивление безучастно спросила я.

Он долго на меня смотрел. Потом сказал:

— Знаешь, такое безразличие всегда вызывало вопросы. Я чувствовал себя персонажем одной из этих твоих книжек. Захотела — вспомнила, не захотела — валяйся на полке.

Мой взгляд почему-то прикипел к его чашке. В лицо как-то даже не хотелось смотреть. Не шутит же… надо же, глупость какая.

Будто это я сама в книге оказалась. Может, проверить? Ерунда такая получается. Кажется, по драматизму Ваня решил переплюнуть Ренриха.

— Ясно, — ответила я, наконец.

Ваня стушевался и начал суетиться. Вспомнил о каких-то важных делах и сбежал. На столе осталась кружка с чаем, который он не допил. Я задумчиво взялась двумя пальцами за фарфоровую ручку. На боку кружки был нарисован улыбающийся кот, оптимистично обещая: «Жизнь наладится!»

Я пошла к окну и вылила оставшийся чай в горшок с кактусом.

— Будешь Ваней, — сообщила колючему. Кактусово мнение по поводу внезапных жизненных перемен меня не интересовали.

***
В хижине пахло хвоей и свежеприготовленной едой.

Ренрих стоял у плиты. Свитер свой он снял, оставшись в рубашке. Зато повязал фартук. Черно-белый, с широкой оборкой в горошек. На плите стояла чугунная сковорода, на которой жарилась картошка. Возле плиты на столешнице виднелась горка мелко нашинкованного лука и блестящее мытой скорлупой яйцо. Ренрих взял лопатку и помешал содержимое сковороды…

Я остановилась на пороге кухни, прислонившись плечом к косяку, разглядывая творящееся безобразие. А в прошлый раз говорил: твое, не притронусь. Голод, конечно, не тетка. Но фартук — явный перебор.

Ренрих, собрал лук в ладони, высыпал на золотистые кубики картофеля, посолил, поперчил… от души так, половину банки вытряхнул, не меньше. Может, это он покушение готовит? На одного автора, который два дня в хижине не появлялся…

Дымокот приветственно сверкнул глазом с подоконника. Встречать меня он не вышел. Вроде как наблюдал за процессом готовки и не мог оставить пост. Вдруг Ренрих и правда что-нибудь замыслил!

Ренрих разбил яйцо в миску, туда же налил молока.

— Так и будешь у двери топтаться? — спросил он, не оборачиваясь.

— Э… ну, я… — всерьез задумалась я над своими планами. Ренрих, наконец, оглянулся. Взгляд у него был совсем другой. Уверенности, что ли, прибавилось. Хотя филин все так же сидел заснеженным комком на заборе.

— А что, собственно, происходит? — уточнила я, подходя ближе.

— Вилку дай, — вместо ответа подбросил интригу Ренрих. Я достала из выдвижного шкафа вилку, протянула ее мужчине. Он благодарно что-то угукнул в ответ. Потом принялся методично взбивать яйцо с молоком. Еще поперчил, залил картошку. Мой желудок нервно высказался в том смысле, что пахнет-то вкусно, но как этот перец с картошкой переваривать?

— Жарочный шкаф, — сказали мне.

— Чего? — я не сразу поняла, что он имеет ввиду духовку.

— Открывай, — Ренрих подхватил сковороду прихваткой за край.

Я поспешно распахнула духовку и Ренрих отправил туда свою ношу. Удовлетворенно кивнул.

— Как думаешь, сколько времени нужно, чтобы запеклось? — спросил мужчина.

— А ты не знаешь?

— Откуда?!

— Ты так уверенно готовил, что я решила…

— В книге все доступно написано. Только последний этап какой-то размытый. Запеките и все.

— В какой книге?

Ренрих кивнул головой. Я оглянулась и только теперь увидела раскрытую книгу большого формата. Странно, что она раньше не попалась мне на глаза.

— Рецепт номер шестьсот девяносто девять, — подсказал Ренрих. — Картофель, запеченный с яйцом.

Я закрыла книгу, рассматривая светло-зеленую обложку с выгравированной золотистой надписью «Кулинария» в вычурной рамке. Ниже была выдавлена цифра «1960». Да эта книга старше меня!

— Я чай на еловых ветках заварил, — добавил Ренрих, видимо, чтобы окончательно меня добить.

А ведь для выпускника продвинутой технологической эпохи он неплохо справляется с… хм, примитивным существованием. Печку вот освоил, догадался еловые ветки в чай запихать. Картошку запек по рецепту… интересно, он наугад книгу открыл или всю прочел? Для ознакомления, так сказать, с малознакомой областью знания…

— Откуда ветки взял? — деловито спросила я.

Ренрих указал большим пальцем через плечо в сторону окна. Ага, выходил из хижины, значит. Заливал-то, что не может!

— Наблюдатель все еще там, — заметила я.

— А я за ограду не выходил, — пояснил мужчина.

— Понятненько, — протянула я, хотя ничего мне было не понятненько. — Так что это?

— Благодарность, — поразмыслив, решил Ренрих.

— Вот как?

— По крайней мере, предполагалась именно она. Просто… ты права, я вел себя неподобающе.

Настроение было все еще пакостное, хотя постепенно мрак рассеивался. Невозможно злиться, когда так пахнет едой и так тепло… Поэтому первый порыв съязвить быстро угас. Я просто промолчала.

А Ренрих продолжил:

— Я понял, что был неправ. Подумал, что надо хоть как-то отблагодарить. Решил начать с малого… Есть будешь?

— Спрашиваешь!

Между нами не было натянутости. И тишина вовсе не казалась тягостной. Ну, то есть, как тишина? Ренрих уплетал собственноручно приготовленную еду так, что за ушами трещало. Я невольно усмехнулась. А потом спросила:

— Откуда знаешь, как обращаться с плитой?

— Видел как-то похожий агрегат в ретрофильме. Там интерфейс был попродуманней… Наверное, какая-то более поздняя версия.

Интерфейс ему! Ох уж эти жители фантастического будущего!

— То есть, ты решил, что остаешься здесь? — осторожно спросила я.

— Деваться все равно некуда, — заметил он. Вот так, Вика. А тебя просто в известность поставили. Если ты все еще сомневалась.

Я вздохнула. Если Ренрих и намеревался извиниться, то определенно решил ограничиться программой-минимум.

Впрочем, гнать его за порог я не собиралась. И дело не в сытой ленивости. Все же персонаж, какой-никакой. А мы в ответе за тех, кого… хм, придумали. Наверное.

***
Следует признать, Ренрих действительно стал вести себя… разумней. Не торопил, не раздражался. Мы перешли в гостиную и сели у камина.

— У тебя здесь нет никаких средств связи, — заметил Ренрих.

— А зачем тебе? — спросила я. — Хочешь с кем-то связаться?

— Просто удивлен. В наше время люди просто не могут без техники, обеспечивающей нормальный уровень жизни. Особенно женщины. А у тебя тут — дрова, воду нужно со двора таскать, душевой кабинки нет.

— Баня есть на заднем дворе.

— Это та, у которой дверь почти оторвана? Как я понимаю, ты ею не пользовалась. Подглядывать тут, конечно, некому, но сквозняки…

— Я же сюда не в бане париться прихожу.

— А зачем? — заинтересовался Ренрих.

Я пожала плечами.

— За вдохновением. Когда совсем туго с ним становится.

— Эти унылые стены тебя вдохновляют?

— Что ты понимаешь! Здесь тихо и ничего не отвлекает от работы. Есть все, что мне нужно, чтобы сосредоточиться на книге. А еще — здесь уютно.

— Я думал, женщине одной в лесу должно быть как минимум страшновато.

— Во-первых, я в лес особо и не ходила. А во-вторых — в этом доме много такого, что напоминает мне о маме. Посуда, обои на стенах. Это детали, которые попали в мои книги благодаря маме.

Ренрих не усмехнулся, он скорее был заинтересован и смотрел выжидающе.

— Мама много всего собирала. Эту привычку она переняла от бабушки. У нас хранились самые разные вещи, порой совершенно бесполезные. У нас была даже маленькая коллекция чайных ложечек. И мама знала, в каком году купила каждую из них. Папа ворчал на нее — мол, зачем тебе вся эта ерунда. А мама говорила, что я должна хоть немного представлять, в каких условиях жили ее родители. В детстве я любила рассматривать предметы. Некоторые из них имели свою историю. О том, как попали к маме или бабушке. Или это была какая-то традиция, которая с ними связана. Вот я и придумывала истории для остальных вещей, чтобы им не было обидно. А потом мама отдала все старье, даже коллекцию билетов на автобус, в школьный музей. Я так хорошо их запомнила, что они как-то сами собой начали проникать в мои книги. А оттуда, видимо, в хижину.

Ренрих задумчиво посмотрел на ложечку, которой помешивал мед в чае.

— Выходит, — произнес он, — ты сидишь в этой чаще не потому, что боишься людей?

— С чего ты такое взял?!

— Человек, который вместо того, чтобы жить своей жизнью, придумывает чужие, должен быть… немного ненормален, — выдал отрицательный герой свою точку зрения. Весьма своеобразную, следует заметить. — Воспоминания создают для тебя комфортные условия. И они же вдохновляют.

— Ну… в какой-то мере, — признала я.

— А что за закрытой дверью? — спросил мужчина, указывая пальцем на подпол. Там, на самом деле, был полноценный подвал. Который действительно был заперт.

— Зачем ты туда полез? — поинтересовалась я.

— Душ искал, — признался Ренрих. — И решил, что ничего хорошего там быть не может.

— Конечно, — со всей серьезностью подтвердила я. — Просто я автор — Синяя Борода. А в подвале я запираю персонажей, которые слишком много знают!

Ренрих усмехнулся.

— Вообще-то, ни о чем таком я даже не думал. Врешь ты все! Так что там?

— Мой писательский архив. Рабочие материалы. Ну, знаешь, разные заметки, зарисовки, цитаты, вырезки из статей. Что-то вроде набросков, которые делают художники, чтобы потренироваться. Скетчи.

— Целая комната?

Я кивнула.

— В реальности они, конечно, выглядят несколько иначе. Я просто храню в папке с черновиками дополнительные сведения или сохраняю ссылки на нужные ресурсы. В книгах делаю закладки… В общем, пока работаю над книгой — храню поближе нужную литературу.

— Погоди-погоди, — усомнился Ренрих. — Я так понял, что ты развлекательную литературу пишешь. Романы о том, чего на самом деле не бывает.

— Это же не значит, что я совершенно не готовлюсь! — возмутилась я.

Ренрих подпер щеку кулаком и взглянул на меня с откровенным сомнением. Вроде как вызов бросил.

— Честно сказать, когда я прочел твою книгу о нашем мире, очень удивился, — Ренрих едва заметно поморщился, произнеся это «нашем мире»; видимо, согласие на депортацию далось ему не без труда. — Ты уж извини, но описания у тебя так себе. Особенно те, что не касаются тонкой внутренней организации отважного Рона и красоты тех девиц, которые им восхищаются.

— Эй! — возмутилась я. — Там много деталей! И приключения есть!

— Вот я и говорю: как из такой невнятной книги получился такой упорядоченный мир. Долго же ему пришлось… ладно-ладно, не пыхти, признаю, есть в книге приключения!

Я погрозила ему пальцем.

— Вот то-то же! Разумеется, у меня получается гораздо больше материала, в книгу входит далеко не все. Тут важно, чтобы читателю было интересно!

— Тогда зачем? Ты ведь могла ограничиться…

— Но я должна знать, как функционирует мой мир! Не досконально, конечно.

— Да уж, я понял. В риммейль-двигателях ты совершенно ничего не смыслишь!

— Но ведь работают? — уточнила я, не сомневаясь в ответе.

— Работают-работают!

— А почему мы обсуждаем меня? — спросила я, слегка раздраженная его претензиями. Хотя в глубине души я понимала, что для Ренриха, может, мое существование, также странно, как и для меня — его собственное. Поэтому вопросы сами собой возникают…

— Потому что я не могу рассказывать тебе о себе. Особенно то, чего нет в книге. А в книге обо мне, как ты помнишь, три абзаца. В прологе, разумеется, было больше, но я тебе почти все выложил. Есть опасность, что скажу лишнее. А для меня это… нежелательно. К тому же, история может не получиться. Ты говорила, что у тебя нет вдохновения. Значит, я просто помогу его вернуть.

Действительно, просто. Подумаешь, вдохновение — ерунда полная! У меня аж глаз начал дергаться. Хотя, казалось бы, ну, что такого Ренрих сказал?

— А ты только под вдохновение пишешь? — не замечая моего состояния, поинтересовался этот отр-рицательный герой.

— Почему, не только. Основная часть работы над книгой — это именно работа. Сидишь, переставляешь фразы, следишь, чтобы все детали были на месте. Но для этого нужно хотя бы начать. Тем более что тебе подавай «настоящую историю».

— Ты все-таки иногда слушаешь, — хмыкнул Ренрих и вдруг спросил: — Я тебя так сильно напугал в прошлый раз?

— С чего ты взял? — нет, правда, вот это вопросики! После того, как я его не выгнала и разделила с ним, так сказать, картошку мира.

— Ты какая-то зажатая. Даже когда забываешься, хмуришься. Обычно люди расслабляются. По-другому реагируют. А ты вроде как ждешь подвоха.

— Будто подвоха не может быть, — хмыкнула я.

— Ладно, я заслужил. И все же, у тебя что-то случилось.

Наблюдательный какой! Я едва не ответила как есть: мол, дело вообще не в тебе, а в Ване, о разговоре с которым я никак не могу перестать думать. Он держал меня, будто петля. Кажется, я сама это лишь теперь осознала.

Но вот Ренриху об этом знать незачем! Не собиралась я делиться с ним своими бедами.

— Ммм… отзывы мне плохие написали, вот я и расстроена, — соврала я. Нет, в последнее время действительно прилетело несколько отзывов «не ахти». Но мои книги не могут нравиться всем одинаково, это понятно. А откровенный «троллинг» я привыкла попросту игнорировать.

— Серьезно? — удивился Ренрих.

— А что такого? — пожала я плечами. Его реакция меня снова уязвила. С каких пор мне стала важна его точка зрения? Подумаешь, персонаж! Даже не главный, между прочим! Ох, я была уверена, что с Роном мы бы договорились. А Ренрих… это Ренрих.

— Ты же автор, неужели не привыкла, что люди стремятся задеть того, кто выставляет на показ результаты своего труда?

— Знаешь, не ожидала, что ты сформулируешь вопрос именно так.

— Наслушался от Рона. Ему ведь не только поклонницы достались вместе со славой. Его журналисты донимали… да ты в курсе.

Я в курсе, конечно, сама об этом писала. Теперь перед бедным Роном было неловко. Ну, правда, человек едва не погиб, разрешая назревающий опасный конфликт. И автор после этого подсылает к нему в сад не самых лучших представителей средств массовой информации, которые хотят удостовериться, что Рон — это все еще Рон, а не предатель, который выдал пришельцам государственные секреты. С начальством ему не так сложно было объясниться…

— Как думаешь, он на меня обижен? — вырвалось у меня.

— Кто? — озадаченно поинтересовался Ренрих.

— Рон.

— А он-то тут при чем?!

— Да вот… ему, наверное, не очень по вкусу та жизнь, которая у него теперь. Его ведь понизили, считай — сослали на отдаленную планету. Должность маленькая, последствия травмы еще…

Тут я снова замолчала. Мне почему-то вдруг вспомнилось, как сам Ренрих рассказывал, что его комиссовали после того, как случилась авария, и он пострадал. Эта история… была подозрительно похожа на ту, что произошла с самим Роном. Не могла я допустить такой откровенный ляп. Хотя при чем же тут я, если в книге о ранении Ренриха не было ни слова. Но смутная тревожная мысль на задворках сознания все же мелькнула…

Ренрих смотрел на меня пристально, и взгляд его наливался подозрением, отчего мне стало неуютно. Я отбросила посторонние мысли и внутренне собралась.

— Рон, — протянул отрицательный герой, — вполне доволен той жизнью, которая ему досталась. Ты слушаешь очень избирательно. Разве я не сказал, что он добровольно согласился на стирание памяти после того, как узнал, что был персонажем твоей книги? Он хотел вернуться в свой привычный мир. Если бы его что-то не устраивало, он бы пошел до конца. Как будто ты его не знаешь! Он принципиален до занудства. Тот еще морализатор.

Я невольно улыбнулась: Ренрих очень старательно ворчал на характер Рона.

— Все же ты странная, — признал мужчина. — Вроде говорим на одну тему и вдруг ты как будто выключаешься, нет тебя. А потом оказывается, что ты уже над чем-то другим думаешь. Тяжело, наверное, людям с тобой общаться.

— Какая есть, — пожала я плечами.

— Да уж, вижу. Наверное, это что-то вроде авторского профессионального искажения… Или это ты так изящно ушла от разговора о неприятных отзывах?

— А что там обсуждать?

— Не верю, что они на тебя так уж действуют.

— Конечно, я умею фильтровать информацию. И с самооценкой у меня все нормально, — заявила я. Сестра Валя поспорила бы с этим утверждением, она вечно находит во мне самые неожиданные недостатки. За последние годы такой набор накопился, что из них можно было бы слепить страшного монстра!

— Тогда в чем дело?

— Я ведь живой человек! Иногда могу расслабиться. И вот когда совсем этого не ожидаешь, а тебе прилетает…

— В общем, ты уже была чем-то расстроена, а тут тебя просто добили критикой, — догадался Ренрих. Нет, ну, откуда он на мою голову свалился, такой сообразительный? Ах да, понятно откуда… вплоть до абзаца можно уточнить. Мужчина не унимался: — За дело замечание хоть сделали?

— А не было там замечаний, — выпалила я, не удержавшись. — Большинство, знаешь ли, без комментариев ставят плохие оценки и думай потом, что с книгой не так!

Ренрих внимательно смотрел на меня. Наконец, он проговорил:

— Ты же понимаешь, что некоторым из тех, кто оценивает тебя плохо, вообще не важно, насколько хорош результат твоего труда?

Вот мне интересно, с какой стати сам Ренрих-то о таких вещах задумывался! Может, у него блог в их «космонет-привете»? Это в их мире самая популярная виртуальная соцсеть… Или Ренрих — человек творческий и по вечерам картины пишет? Аж язык зачесался спросить. Отрицательный герой рассмеялся в ответ на мой недоуменный взгляд.

— Не так уж сложно догадаться, о чем ты думаешь! Я просто знаю людей, которые зависят от мнения окружающих. И не все из них умеют защищаться от информационного давления.

— Ладно, — сказала я, хотя интерес никуда не пропал. Но ведь нельзя расспрашивать? Пусть лучше сам рассказывает, как бы между прочим. Тогда можно сделать вид, что обсуждаем-то мы не его, а других людей. И неважно, если кто-то показался похожим на Ренриха…

Тут у меня в голове снова вспыхнула какая-то мысль, но слишком быстро угасла. Потому что Ренрих сказал:

— Я знаю, что тебе нужно сделать.

Вот это уже вообще интересно! Рецепты от отрицательного героя, мамочки! Такое я пропустить не могу. По-моему, у меня даже кончики ушей начали в его сторону загибаться.

— Что? — спросила я.

— Да все просто в общем. Закрой глаза.

Э… нет, так мы не договаривались! Похоже на подвох какой-то. Я сейчас глаза закрою, а он ка-ак… что-нибудь учудит!

— Боишься меня? — насупился Ренрих.

— Опасаюсь, — не стала скрывать я. Но, прислушавшись к себе, удивилась: не так сильно, как следовало. Может быть, все из-за того, что он — мой персонаж? Не могу же я собственного героя бояться. Пусть и антигероя, пусть я его и не помню почти совсем. Кроме тех трех абзацев… Да и потом, раз существует закон о том, что нельзя рассказывать персонажам об авторах, наверняка должно быть и такое правило, по которому персонаж не может причинить вред своему творцу? То, что Ренрих меня напугал — не в счет. Наверное…

В общем, глаза я закрыла. Прошла пара мгновений. Ренрих сказал:

— А теперь представь своего соперника…

— Э…

— Понял-понял, никакие вы не соперники. Ну, этого, который тебе маленький балл поставил.

— Угу, — пробормотала я.

— Представила?

— Нет, конечно. Откуда мне знать, кто там на самом деле…

— Да просто подумай о нем, балда!

— А если это она?

— Тогда думай не о нем, а о ней, — уже с изрядной долей ехидцы инструктировал Ренрих. — Согласен, большая разница!

— Если бы я понимала, для чего это нужно, — проворчала я.

— Сейчас узнаешь, — пообещал Ренрих. — Теперь придумай самую глупую причину, за которую можно раскритиковать твою книгу.

— Вот прямо самую-самую?

— Да! Скажем, у главного героя кудряшки и веснушек нет.

— Нет веснушек — это, знаешь, ли совсем не глупая причина, — протянула я.

— Ну, а вдруг он лысый! Или у него бородавка… А он — главный и должен быть безупречным!

— У Рона есть бородавки? — засомневалась я вдруг.

— Тьфу ты, — ругнулся Ренрих. — Ты вообще о ком-то, кроме него, думать можешь? Он что — твой идеал мужчины?

— Ну, а если да?

Ренрих хмыкнул.

— Сомневаюсь, что тебе нравятся зануды.

— Ты и сам тот еще зануда!

— Так я тебе и не нравлюсь. Давай-ка, с темы не слетай! Придумала причину?

— Да! — гордо сказала я. — В названии тринадцать букв.

— И что? — озадачился мой собеседник.

— Ну, как же — число несчастливое! — заявила я с предельной серьезностью.

— Ужас-то какой, — протянул Ренрих. — Как люди вообще рискуют читать… Ну, вот. А теперь представь, что именно за эти тринадцать букв тебя и раскритиковали.

Я открыла глаза и уставилась на этого… отр-рицательного героя. Не верилось, что он действительно подбил меня на такую дурацкую игру. Захотелось рассмеяться. Ренрих улыбнулся, наблюдая за мной.

— Лучше? — поинтересовался он.

Я кивнула. Еще бы с мыслями о Ване так же просто разобраться. Хотя… можно попробовать.

Ренрих воспринял мое молчание по-своему.

— Что случилось? — уточнил он, выгнув брови.

— Да вот, думаю, что ты сейчас сам на себя не похож… Точнее, на того, кого я встретила в прошлый раз. Как будто…

Я замолчала.

Мне, наконец, стало ясно, что вызывало смутное беспокойство.

Да, я уже поняла, что все эти «котлетки» и «конфетки» вместе с пафосными фразами Ренрих выдавал специально, в надежде, что я его быстрее вспомню как персонажа. Но вот эти вот совпадения: то, что Ренрих служит в полиции, что у него была травма и потому его перевели… нечто, объединяющее его с Роном, но недостаточное, чтобы Ренрих закрепился в мире, который получился из моей книги. Об этом невозможно было не думать. И не строить теории… Вы посмотрите, они ведь и зазнаются оба!

— Ренрих, сколько тебе лет? — спросила я.

— Тридцать два, — спокойно ответил мужчина.

— А день рождения когда?

— Пятнадцатого июня по земному.

Совпадение или нет, но Ренрих и Рон родились в один и тот же день.

— И…

— Я не буду отвечать, — по-прежнему спокойно предупредил Ренрих. — Все это тебе не нужно. Если только ты не придумала сюжет для новой книги.

— Пока я думаю о старой, — сказала я.

— Жаль, — хмыкнул он. — Чур, посуду моешь ты. Я готовил!

— Я тебе помогала! — тут же возмутилась я. Терпеть не могу мыть посуду.

— Хм… ладно, — он собрал грязную посуду и донес ее до старенькой раковины. Сгрузил свою ношу, включил воду и отошел в сторону, сделав приглашающий жест: мол, дальше сама. Помог, ничего не скажешь! Я с тяжким вздохом принялась за работу.

— И что же ты надумала? — спросил Ренрих. Любопытство все же одолело? Я покосилась на него, выдержала паузу, пока домывала чашки.

Потом все же сообщила:

— Видишь ли, ты и Рон очень похожи. Характеры, некоторые детали из жизни… Мне пришло в голову, что ты чувствовал себя несоответствующим миру не только потому, что тебе досталось всего три абзаца, а когда-то был пролог. Видишь ли, судя по всему, Рону досталась часть твоей собственной истории. Может быть, я изначально собиралась вернуть тебе статус положительного героя. У меня такое…

— Хватит! — рявкнул Ренрих. От неожиданности я отшатнулась. Он ухватился за столешницу обеими руками, словно пьяный, который внезапно потерял устойчивость. Уставился на меня злым взглядом.

— Что с тобой? — спросила я. — Ренрих! Так тоже нельзя?

— Не знал, — процедил он сквозь зубы. — Давай… ты будешь держать такие соображения при себе. Хотя, — он уже достаточно взял себя в руки, встал ровно и посмотрел на меня со знакомой усмешкой: — я рад, что в твоей книге мог быть другой герой. Я объективно лучше, чем Рон.

Я фыркнула, скорее от облегчения, чем от возмущения и сообщила:

— С такой любовью к себе героем не стать. Не остается места на то, чтобы любить других людей. А подвиги из ненависти совершаются редко… Но к тебе это не относится.

Ренрих выгнул бровь.

— Мда? И почему же?

— Потому что ты только притворяешься, что любишь себя больше других, — сообщила я.

— Много ты обо мне знаешь!

Если проводить сравнение с Роном… то достаточно много. Но рисковать больше не хотелось, поэтому я предпочла придержать свои соображения, как Ренрих и просил.

— Тебе точно стало лучше?

— Не забивай голову, думай над книгой. Как только я окажусь в сюжете, это перестанет быть важным.

***
Ивану хватило ума не докучать мне больше звонками. Я не поставила его номер в «черный список», посчитав это слишком демонстративным жестом. Хотя искушение было.

В тот вечер устала больше обычного. После работы даже поленилась зайти в магазин за продуктами. Достала из холодильника чудом оказавшийся там йогурт, им и поужинала, сидя перед телевизором. Смотрела новости, но не запомнила ничего, кроме того, что в мире по-прежнему было мрачно. Вот разве что погода обещала порадовать.

Я подумала о том, что настроение настроением, а подарки к Новому году пора бы и купить. И за горошком сходить. Какой же Новый год без горошка?

В хижине я теперь оказывалась каждую ночь. И неизменно встречала Ренриха, занятого каким-нибудь делом. Он словно поставил себе задачу подлатать всю вымышленную реальность: перевесил покосившиеся полки, заменил заедающий замок на подвальной двери. Кормил дымокота. Между ними установилось нечто вроде временного перемирия. Кот в моем присутствии по большей части делал вид, что игнорирует Ренриха. В какой-то момент они оба — и Ренрих, и дымокот — начинали посматривать в сторону окна. Через некоторое время прилетал дятел, ставший общим приятелем. По крайней мере, кивал головой он обоим.

Мне начинало казаться, что в хижине поселились уже два кота.

С Ренрихом мы разговаривали на самые разные темы, обходя стороной схожесть его истории с историей Рона. Я с тревогой приглядывалась к своему отрицательному персонажу, но признаков прежней «прозрачности» больше не замечала.

— Ты плохо выглядишь, — хмуро заметил Ренрих спустя две встречи.

— Вот спасибо! — буркнула я. Видите ли, пришла отдохнуть после тяжелого рабочего дня! Последние дни перед длинными выходными, как и перед отпуском, всегда кажутся самыми невыносимыми, как будто тебя нагружают всем, что только можно придумать. Так сказать, для профилактики, чтобы не расслабилась.

— Ты высыпаешься? — настаивал Ренрих, проявив назойливость. Вот ведь надо же ему было пристать! Не мог, что ли, как обычно, смешную историю какую-нибудь рассказать? Их у Ренриха в запасе было много, и он обладал ценным качеством — умел рассказывать так, чтобы до последнего казалось, будто история самая что ни на есть серьезная. В общем, держал интригу.

— Просто последние дни много работы.

— И ты после этого сразу сюда. Как ты вообще умудряешься писать книги?

— Для меня это вымышленная реальность, — напомнила я. — А хижина — не для работы, на самом деле. Всего лишь, чтобы отдохнуть и сосредоточиться, если в сюжете случился затор.

— Но теперь-то ты приходишь каждую ночь, — заметил он.

— Откуда тебе знать? Разве здесь меняется время суток? — заинтересовалась я. Нет, ну, правда, вдруг это только для меня… Или мир начал жить своей жизнью и скоро мне просто не будет сюда ходу. А вдруг…

Ренрих наблюдал за мной.

— У тебя становится такое лицо, когда ты увлекаешься какой-то мыслью, — сообщил он.

— Какое? — подозрительно спросила я.

Он задумался. Видимо, выражение моего лица было попросту неописуемым, раз он затруднялся с нужным определением.

— Занятное, — разродился он, наконец.

Я прыснула.

— Ну ладно. А то я уже начала опасаться, что оно такое страшное, что ты онемел от ужаса.

Ренрих тоже улыбнулся.

— Здесь всегда ночь, — напомнил он мне. — Но часы бьют в двенадцать, так что я могу уверенно сказать, что между твоими появлениями проходит в среднем от двадцати двух до двадцати четырех часов.

— Часы? — поразилась я. — Думала, они сломаны!

— Нет, идут. Видимо, ты очень хотела от меня избавиться. Вот реальность и начала отсчитывать время.

Прозвучало… неприятно.

— Я вовсе не хочу от тебя избавиться, — тихо произнесла я.

Ренрих усмехнулся.

— Реальность явно с тобой не солидарна. Ладно, не бери в голову.

Но я уже не могла «не брать в голову». Одно дело, когда фантазируешь, и совсем другое — вот он сидит перед тобой, живой человек. Уже не пытается притворяться плоским пафосным героем. Какой есть. Немного угрюмый, не особенно любящий выдавать свои сомнения, с хорошим чувством юмора и изрядной долей самоиронии, которая, наверное, в последнее время спасала его от сумасшествия. Смелый, решительный, предприимчивый: ведь самого автора достал! Считайте, совершил то, что должно быть невозможно. Пожалуй, все эти качества я, не задумываясь, приписала бы главному герою. Положительному, не отрицательному. Ну, разве что умение готовить в качестве обязательного условия положительности прежде мною не рассматривалось. И… куда это тебя, Вика, несет?

Тянуло меня все туда же: сравнивать Ренриха и Рона. Дурацкое, конечно, занятие. И обидное, наверное, поэтому самого Ренриха в результаты своих наблюдений я больше не посвящала. Но мне, как автору, нужна была твердая версия происходящего. Потому что есть ведь персонажи, которых в книге герои вообще издали увидели. И посвящены им не три абзаца, а предложение-другое. Так что же, они все должны исчезнуть после того, как мир «стал самостоятельным»? Странно ведь, учитывая, что в этом мире должно быть чуть побольше обитателей, чем персонажей книги. На миллиарды так побольше…

Ренрих сделал снеговика. Вместо носа воткнул длинную шишку, которую, по его словам, притащил из леса дятел. Видимо, из дружеских побуждений. Снеговик получился мощный, выше меня на целую голову. А ведь на этой голове было еще пластиковое ведро веселенькой зеленой расцветки. Мы рассматривали снеговика, а филин со своего насеста следил за нами, прикрыв один глаз. Вроде как и не особо мы были ему интересны.

— Тебе настолько скучно? — спросила я сочувственно. Бедный Ренрих, может, это и не снеговик вовсе, а снежная баба?

— Ты сама сказала, что в этом месте ничего раньше не менялось, — напомнил мой отрицательный герой. Ну да, говорила. Что прежде мне казалось, будто здесь все идеально. Воплощенный покой и стабильность. А теперь мне вдруг начало казаться, что было бы неплохо сделать хижину повеселей. Праздник приближается, как-никак. Про Новый год Ренриху пришлось рассказывать подробно — у них там, в космофантастике, праздники были совсем другие.

— Глупый вышел подарок, да? — предположил Ренрих, наблюдая за мной.

— Да нет, почему… я просто задумалась, мальчик это или девочка.

— Не буду спрашивать, кого ты больше хочешь, — протянул мужчина, сохраняя тот же серьезный тон. Я покосилась на него. Вот ведь отр-рицательный герой! А знает ли Ренрих, что такое снежки? И развлечение, и наказать можно заодно. Хотя он же наверняка меткий, кто еще кого накажет. Нет уж, снежки и бои подушками отметаем.

— С подарками у меня всегда беда, — поделился между тем Ренрих. Видимо, счел, что у меня не осталось слов в поддержку неожиданного нововведения.

— Такой печальный опыт? — поинтересовалась я.

Ренрих тяжело вздохнул.

— Моей самой большой неудачей было подарить девушке котенка.

— Она не любила кошек?

— Нет, почему, была очень рада. Но кошка оказалась с вредным характером и не признавала лоток. Лина назвала ее Звездочкой, но потом переименовала в Мисс Мимо. И ведь прижилось имечко.

Я не удержалась от смеха. Ренрих скорбно развел руками: мол, ну, вот видишь, хотел как лучше, а получилось-то…

Дымокот притащил откуда-то мишуру невероятной длины. Не помню, чтобы в хижине были елочные украшения. Внезапное участие зверя в облагораживании территории проигнорировать было нельзя. Мишуру я приспособила снеговику вместо шарфа. Еще и бант фантазийный завязала. Получилось нечто пышное. Ренрих изучил получившееся художество, склонив голову набок.

— Теперь я понимаю, откуда в Родерии такая мода, — хмыкнул он.

Я аж подпрыгнул.

— Ты знаешь о Родерии?

Так я назвала страну в одной из своих книг. Которая не имела ничего общего со «Злым небом». Была это легкая и местами пародийная сказка про ведьмочек. Так вот, Родерия была городом, в котором жила главная героиня. А моду там задавали феечки из Гильдии Лучших Модисток…

Но Ренриху-то откуда знать? Он либо читал книгу, как умудрился прочесть «Злое небо», либо…

— Ты там был! — почти обвинила я. Только что пальцем в Ренриха не ткнула.

Ренрих поморщился с досады и покосился на оживившегося филина. Тот хищно приоткрыл второй глаз, но тут же его прикрыл.

Я потащила Ренриха в дом. Нет уж, нет уж, такое я пропустить не могла, просто обязана была расспросить. Тем более что Родерия к Ренриху же отношения не имеет!

— Как ты там оказался? — спросила я. На самом деле, на ответ не особенно надеялась: вполне допускала, что Ренрих сошлется на очередной странный закон, который запрещает ему говорить лишнее. Но мужчина лишь снова поморщился.

— Да спрашивай, теперь без разницы. Я был во многих твоих книгах, — он внезапно неприятно усмехнулся. — В том числе и в тех, которые не стали настоящими мирами.

— Это какие? — насторожилась я.

— Это недописанные! — отрезал мужчина.

Ага… то-то меня мучил вопрос, как Ренрих мог узнать о прологе предыдущего варианта книги, если сам он находился в мире «Злого неба».

— Ты был в том мире, где… ну… — я замялась.

— Был, — не стал отпираться этот самый скрытный в мире персонаж. — Меня там даже узнали. Те, кто остались. По правде сказать, там вообще мало что действует. Но о себе я кое-что узнал. Как, по-твоему, еще я мог тебя найти?

— Не представляю. Ты говорил, что обитатели мира не могут знать об авторе…

— А там и не знают. Я просто искал перемычки между мирами. А ближе всего, понятно, те миры, которые написаны одним автором.

— Ясно, — протянула я, хотя, если честно, особенно мне ничего ясно не было. — Что хоть за перемычки?

— Тонкие слои. Говоря простым языком, — тут в его голосе проскользнули язвительные нотки, — это там, где ты решила упростить себе задачу и слямзила какой-то событийный поворот или, скажем, местность из другой своей книжки.

— Вот оно что… и ничего я не лямзю… лямжу… тьфу ты! В общем, случается иногда у авторов, что они делают похожие описания. Детали какие-нибудь знакомые добавляют. Между прочим, иногда — специально!

— Случается, что персонажа из книги в книгу перекидывают, — закивал Ренрих. — Вот в таких случаях и появляются перемычки.

— Выходит, ты мог путешествовать только между теми мирами, которые получились из моих книг?

— Бывают и случайные соприкосновения. Когда идеи у разных авторов сильно совпадают. Или когда используют одних и тех же персонажей… фольклорных, например. Ну, или попросту списывают.

Я невольно покраснела под его взглядом.

— Эй, я ничего ни у кого не списываю! Даже стараюсь не читать книги, похожие по жанру на ту книгу, которую пишу. Чтобы невольно не перенять что-нибудь.

— Вот оно что, — повторил он мои же слова с таким хитрым видом, будто эти пояснения сами по себе уличали меня в том, что я «не чиста на руку». Вот ведь!..

— И как там, в Родерии? — спросила я.

— Феерично, — хмыкнул Ренрих. — Я бы там жить не смог.

— Почему же? Прекрасно вписался бы в качестве какого-нибудь некроманта или охотника!

— Даже не думай! — кажется, его, наконец, проняло. Я хитро усмехнулась.

— Посмотрим-посмотрим. Ничего не обещаю, история ведь должна быть настоящей. А разве настоящая история учитывает пожелания героев?

Ренрих явно собирался сказать что-то резкое, но почему-то не сказал. Шагнул ко мне, заглядывая в глаза так жадно, будто я ему пообещала невероятное.

— Ты серьезно? — спросил он тихо.

Я почему-то решила, что тоже стоит перейти на шепот. Вдруг филин подслушивает. Вот прямо сейчас сидит перед самой входной дверью, прислонившись к замочной скважине.

— Что? — также тихо спросила я.

— Про историю. Ты пишешь? — и столько бешеной, с трудом скрываемой надежды было в его вопросе, что я невольно поежилась. Ренрих вел себя так, будто от этой злосчастной истории зависела его жизнь.

Наверное, в какой-то мере это действительно было так. Не вечно же ему куковать в этом лесу. С котом, филином и дятлом. Ну и со мной, появляющейся и исчезающей. Наверное, для него я сама была как сказочный персонаж какой-нибудь.

— Я ничего не обещаю, — повторила я.

— И не надо, — кивнул Ренрих. — Спасибо.

***
Я действительно начала писать историю, которую пыталась связать с Ренрихом. Но все было «не то», события развивались «не так». Ренрих, зараза такая, никак не желал умещаться в рамки нового мира. Быть может, все дело было в том, что я помнила об уже совершенных ошибках. И о том, что Ренриху дважды пришлось покинуть те миры, в которых он должен был бы жить и вообще не знать о существовании автора.

Зато полным-полно появилось новых идей, которые ну никак нельзя было связать с упрямым отрицательным героем, который сидел в хижине, ожидая, когда же его, наконец, пошлют… за приключениями, да.

Я, разумеется, подумала о том, что, может быть, где-то есть автор, который пишет обо мне, и как я мучаюсь, пытаясь помочь Ренриху. Эта мысль казалась поначалу смешной, потом как-то не очень. В конце концов, я пришла к выводу, что идея уже не оригинальная, так что, если какой-то автор имеется — остается ему только посочувствовать. Интрига непонятная, действие развивается путано, реальности — воображаемая и виртуальная — как-то уж очень плохо сочетаются, будто два разных произведения… В общем, да ну, на фиг! Не отвлекаемся, занимаемся серьезными вещами. Человека спасаем, вот.

В конце концов, Ренрих — максималист. Как дитя малое: ему бы все и сразу! И желательно — сразу всего побольше… Вот он и затребовал целую книгу. Но ведь главное что? Привязать его к новому миру. Нужна хорошая завязка. Или рассказ. Небольшой, но тоже… хороший.

И текст понемногу увеличивался, строка за строкой, знак за знаком. Я пыталась представить себе эти строки в виде лестницы, по которой Ренрих выберется из того болота, в котором очутился. Но мне все больше казалось, что это растет штакетник…

Привязалась я к нему, что ли? Или к этим нашим разговорам.

Просто я подумала, что, должно быть, Ренрих был прав: я «застряла». В быту, в своих отношениях с Иваном, в потаканиях Валиным капризам.

А тут вдруг все сдвинулось с места!

И воображаемая реальность в хижине — лишь отражение происходящих изменений. Все же очень просто и совершенно понятно!

Как бы только в следующий раз вместо хижины не обнаружить дворец и пруд с лебедями… ага, и мост хрустальный. И Ренрих в ливрее, коротких штанишках и блестящих туфлях, в припудренном парике, напомаженный, кланяется мне, весь такой уважительный…

Представив себе эту картину, я долго хихикала. Может, Ренриха в сказку отправить? Пусть вампир похитит у него невесту, Золушку, останется только хрустальная туфелька… И Ренриху придется пойти к серому волку, чтобыон, значит, обнюхал улику и взял след… Так, стоп, вернемся-ка мы в космофантастическое будущее. Золушку Ренриху можно и там обеспечить. Пусть она будет шпионкой, которой нужно Ренриха завербовать. И вот она, такая вся красивая брюнетка в золотом платье, с подолом, струящимся по полу, плывет по ресторану к столику, за которым ее дожидается Ренрих. Жемчуга у шпионки в ушах, а еще — на маленьком клатче, в который, кажется, не способно влезть ничего, кроме пудреницы, но мы-то понимаем, что у шпионки там целый арсенал: и отравленная помада, и десяток неактивных жучков, и передатчик для связи с Центром и та самая пудреница, на деле — портативный электромедик, способный синтезировать в считанные секунды любое противоядие!..

Вот, пусть Ренрих помучается!

…Возвращаясь домой с работы, я зашла в торговый центр и купила новые шторы. И загляделась на перемигивающиеся гирлянды. Может, тоже приобрести что-нибудь веселенькое? Вон они какие — и в виде сверкающих звезд, и из вязаных шаров с подсветкой, и похожие на маленькие сосульки!

А ведь я, если подумать, еще и елку не ставила. Завтра обязательно нужно достать с шифоньера коробку с игрушками.

Валя прислала смс-ку: «Ты чего не отвечаешь?! В ЦУМе распродажа! Давай хоть посмотрим?»

Ага, знаю я эти ее «посмотрим»! Неужто сумочка уже забыта? Или Валя мечтает отвлечься на какую-нибудь другую модную штуку?

«с ваней сходи», — набрала я поспешно и, лишь отправив сообщение, подумала: а стоит ли вообще воду мутить? Их дело…

«При чем тут Ваня? Вы опять сошлись?!» — пришло от Вали, после чего досыпались еще гневные смайлики, штук двадцать, не меньше.

Я мысленно досчитала до пяти, возвращая спокойствие.

Гирлянду я тем вечером тоже купила. В виде «снежных комочков», так-то вот.

***
Я застыла у калитки. Филин со своего насеста сообщил:

— Уху!

Мол, смотри, какую твой отрицательный герой самодеятельность развел. Совсем эти персонажи распоясались: что хотят, то и творят.

Двор оказался необычайно светел, хотя луна в кои-то веки скрылась за тучами (чем меня немного озадачила так, что я даже не сразу заметила изменения, произошедшие с хижиной): гирлянды тянулись под крышей, по краю козырька над крыльцом, от козырька — к двум низеньким елкам по обе стороны от центральной дорожки…

— Ух-ху, — добавил филин, на этот раз — уже насмешливо.

— Между прочим, красиво очень, — строго сказала я ему. — Не знаю, правда, откуда гирлянды… Случайно не вы из лесу принесли?

— Ууух? — ошалел филин и только что крылом у головы не покрутил.

В хижине этих украшений точно не было. Я бы заметила. Знатный должен был быть ворох проводов. И как Ренриху удалось все это подключить?

Тут на крыльце с хлопком образовался дымокот. Через некоторое время открылась дверь, из хижины вышел Ренрих. Я пошла к ним.

— Так и думал, что кот пошел тебя встречать, — сказал мне Ренрих и почти тут же нетерпеливо уточнил: — Ну, как тебе?

— Чудесно, — призналась я. — Хижина теперь похожа на дом доброго волшебника. Где ты раздобыл столько гирлянд?

— На чердаке.

— Не было их там!

— Может, раньше и не было. Наверное, ты праздника захотела.

— Эээ… погоди, ты что, был босиком?! — уставилась я на ноги этого отрицательного героя. На моих глазах его босые пальцы оказались прикрыты носами черных ботинок. Ух ты, а я тоже так могу? Сразу попробовать или подождать, пока Ренрих отвернется? Чтобы как в Диснеевской «Золушке»: махнула рукой — и сразу бальное платье и хрустальные туфельки!

— У тебя теперь хватает сил на обувь? — вот не думала, что меня эта новость так обрадует.

— Попроще стало… — кивнул Ренрих. — Может быть, это из-за того, что ты разрешила мне здесь остаться. Или из-за книги. Ты ведь пишешь?

Вопрос был задан с напускной небрежностью, но просверк даже не любопытства — жажды ответа — я в его взгляде все же успела заметить.

— Угу, — отозвалась я. — Есть еще какие-нибудь признаки улучшения? Ты больше не становился черно-белым?

— Черно-белым?

— Ну, когда я тебя нашла у камина, ты был как будто прозрачный, вроде как выцвел, — не слишком-то радостное описание, зачем я ему вообще об этом говорю?

— Вот как это для тебя… понятно, — произнес Ренрих, отводя взгляд. Даже поморщился. Определенно, некоторым авторам стоит держать язык за зубами. Правила не зря придумывают…

— Ничего такого не было, — глухо добавил мужчина.

И снова повисла неудобная тишина. Ренрих, наконец, взглянул на меня и, должно быть, заметил, что я расстроена. Хотя, надеюсь, он не понял, что я его еще и жалею.

Искушающим тоном Ренрих вдруг сообщил:

— Есть еще фейерверк.

— Да ладно?! — не поверила я. Никогда в жизни не запускала фейерверков.

— Почти целый ящик, — подтвердил Ренрих.

— Почти?

— Я использовал парочку петард… исключительно для того, чтобы проверить, как они работают.

— Хочешь посмотреть? — искущающим тоном поинтересовался мужчина.

— Спрашиваешь! — выдохнула я.

Ренрих хмыкнул и, коротко кивнув, ушел в хижину, оставив входную дверь приоткрытой.

— Х-ху, — донеслось осуждающее от ограды.

Должно быть, филин не был любителем фейерверков.

Ренрих и правда вскоре притащил целую коробку с надписью «Фейерверки праздничные, пятизарядные «Веселье»», поверх которой лежала еще упаковка бенгальских свечей.

— Ракеты, — пояснил мужчина. — Разноцветные. Но объемный эффект, конечно, слабенький, анимации вообще никакой…

— Слышь ты, дитя продвинутой эпохи, не нравится — закрой глаза, когда будет взрываться, — обиделась я.

Ренрих засмеялся.

— Ладно-ладно. Честно сказать, мне было любопытно. Никогда не видел таких фейерверков, неперегруженных образами. Обычно какие-нибудь мультяшки по небу начинают прыгать, а то и вовсе котики… Так и хочется отойти подальше!

— Это почему? — озадачилась я.

— Они же вечно все роняют! — пояснил Ренрих. — У вас разве не так? Может, твой зверина специально надо мной измывается?

Я удивленно посмотрела на дымокота. Тот с воинственным видом задрал хвост трубой. Ясно, в эти мальчуковые разборки я даже лезть не буду.

Ренрих между тем установил ракеты, отойдя на безопасное расстояние. Я на всякий случая взяла дымокота на руки. Мало ли. Ренрих, конечно, уже проводил тестовый запуск, но вдруг все же зверь в моем присутствии расслабится и захочет рассмотреть поближе. Фитиль он зажег от бенгальского огня, а отходил спиной вперед, словно боялся пропустить момент запуска.

Ракета со свистом ушла в небо, осыпая тучи разноцветными искрами. Дымокот утробно мявкнул, жалуясь на шум. Но испариться в дом не пожелал, остался у меня на руках. Мы запускали ракеты, пока они не закончились. Наверное, столько шума в этой воображаемой реальности не было с момента ее возникновения.

Когда последняя ракета была запущена, Ренрих подошел ко мне.

— Да уж, до сих пор нравится?

— Нравится, — не стала спорить я.

— Ты на фейерверк не хуже детей реагируешь. Такое же воодушевление. Если бы из ракеты появилась мультяшка и начала танцевать, ты бы, чего доброго, повторять стала.

— У вас и такое есть? — протянула я, представляя, что да, это было бы весело.

Вместо ответа Ренрих склонил голову, лицо его оказалось прямо напротив моего, и я ощутила горячее дыхание, а потом его губы коснулись моих. Это было весьма неожиданно, но я ответила с такой готовностью, будто только этого и ждала. Он подловил меня, хитрый Ренрих. Отвлек яркой игрушкой, развеселил, заставил забыть о проблемах, которые остались где-то там, в другой реальности.

Пальцы Ренриха гладили мой подбородок, шею, потом прошлись по моим волосам, коснулись мочки уха. По коже побежал электрический разряд. Я распахнула глаза, которые успела закрыть.

И очнулась.

Ренрих тут же уловил изменение моего настроения, отстранился. Он молча смотрел на меня, какой-то почти угрюмый, решительный. Потом угрюмость растворилась, ушла, словно ее и не было. На губах Ренриха появилась теплая улыбка.

— Зачем ты?.. — спросила я.

— Тебе не понравилось? — поинтересовался он, склонив голову набок.

— Мне просто непонятно, — пояснила я, тщательно подбирая слова. — Мы плохо начали и не слишком хорошо узнали друг друга с тех пор…

Это было не совсем правдиво. Я так много думала о Ренрихе и его ненаписанной истории, что, кажется, знала о нем бесконечно много. И сейчас легко представила его без одежды. Подтянутого, сильного, надежного…

Во-от они, тайные мечты брошенки!

Молодец, Вика, так держать. Создай себе воображаемого друга и целуйся с ним, сбежав от реальности! Мне показалось, или творческий процесс начал смешиваться с шизофренией? Надеюсь, пока еще легкой.

Ренрих серьезно сказал:

— Я не сказал тебе всей правды. Я нашел тебя гораздо раньше, чем смог преодолеть защитный барьер. И долгое время мог только наблюдать.

— Что? — пробормотала я, пытаясь осознать. — Ты… подсматривал за мной?

Нет, серьезно, вот и оно: настоящее, устойчивое сумасшествие, без скидок. Пора бежать к психиатру с плачем: «Доктор, мой персонаж подсматривает за мной в окно!»

Да, может, и не в окно! Через зеркала? С помощью какого-нибудь спутника-шпиона, к которому подключился через высокотехнологический нанокристаллический супертонкий голографический экран с функцией семидесятикратного увеличения…

— Прежде чем ты нафантазировала себе всяких ужасов, скажу, что происходило это нечасто и под строгим наблюдением, — он сделал движение головой, будто хотел обернуться в сторону филина, но сдержался.

То есть, они тут еще и целой компашкой сталкерили?!

Автор в шоке!

— В общем, я достаточно тебя узнал, но только в последние дни осознал, что неправильно трактовал полученные сведения. И мое отношение постепенно изменилось.

Ренрих сделал движение, заставившее меня поднять руку с развернутой ладонью, замершей у самой его груди.

В общем, я достаточно тебя узнал, но только в последние дни осознал, что ошибся в трактовке. И мое отношение постепенно изменилось.

Ренрих сделал движение, заставившее меня поднять руку с развернутой ладонью, замершей у самой его груди.

— Это неправильно, — мягко сказала я.

— Почему, позволь спросить?

— Ты — мой персонаж.

— И?

— И это — вымышленная реальность, понимаешь?

Ренрих явно не понимал. Я вздохнула.

— Подумай сам. А что, если твое внезапно изменившееся отношение — вовсе не результат взвешенной оценки.

— А что же? — заинтересовался, наконец, этот тип.

— Например, результат твоего происхождения. Разве ты не обязан любить и уважать того, кто тебя создал?

Вообще, при его первом появлении, я никакого уважения не заметила. Значит, условие необязательное. Но внутренний голос шепнул: а вдруг все дело в том, что, оторвавшись от книги, Ренрих получил и некий изъян, выразившийся в способности злиться автора? А теперь вот он попал, наконец, в книгу и отношение его поменялось. Ренрих в ловушке, а я… а я…

А ты, мать, всерьез об этом думаешь!

Ренрих наблюдал за мной с улыбкой. Все-то он понимал, отр-рицательный герой!

Я мысленно искала отговорку. Как для ребенка — первое попавшееся что-нибудь. Понимала, что веду себя глупо, но все получалось как-то само собой. Я едва не выпалила, что мне нужно закончить историю. А потом… ну, решим что-нибудь. В конце концов, у него будет своя героиня, и ему станет не до меня.

Зачем я только начала придумывать для него эту героиню!

О, так мы все еще продолжаем с упоением сходить с ума?

Молодец, Вика, так держать!

Ренрих просто взял меня за руку и повел к крыльцу. Я механически двинулась следом. Даже начала что-то лепетать.

— Ну, значит, не будем об этом, — сказал Ренрих. — Не хотел тебя напугать. И портить вечер тоже не хотел.

— Ты не портил! — бурно запротестовала я. Ренрих выгнул бровь и коварно заулыбался. Я нахмурилась, понимая, что он меня подловил, но потом решила, что вечер действительно не стоит портить.

— Откуда ты знаешь, что вечер? — протянула я.

— «Испорченная ночь» звучала бы двусмысленно, — пояснил Ренрих. И ушел в дом, оставив меня на крыльце, осознавать последствия всего произошедшего. По крайней мере, жалким потугам разобраться в себе я и предавалась, пока он не вернулся.

Ренрих принес плед, две чашки с дымящимся, умопомрачительно пахнущим кофе.

— Ты сварил кофе? — удивилась я.

— Сначала обжарил. Все согласно рецепту, — серьезно ответил Ренрих, протягивая мне одну из чашек.

— Нет, я имею ввиду: у нас есть зерновой кофе? Раньше был только растворимый.

— В нижнем шкафчике, в мешке, — подсказал Ренрих. — Там же и цикорий в банке с надписью «Лавровый лист». Я туда пересыпал. Бумажный пакет слегка подмок, пришлось спешно спасать то, что еще можно было.

Представляю, какая была катастрофа! Только собранность и четкие действия позволили герою не упустить контроль над ситуацией.

Мне на мгновение показалось, что он мне все так подробно рассказывает… как бы на будущее. Чтобы в его отсутствие я не потерялась на кухне в собственной хижине. Понятно, ведь с самого начала Ренрих говорил о том, что не собирается задерживаться. Да и историю я уже начала. Вообще, удивительно, что главный герой еще здесь, а не на посту, так сказать. Может, я слишком увлеклась с описаниями? Надо бы перечитать и откорректировать.

Отчего-то я не решилась поделиться с Ренрихом своими мыслями. Вместо этого спросила:

— У этого рецепта тоже есть номер?

— Конечно! Тысяча девяносто три. «Кофе на молоке по-варшавски». На одну порцию — восемь грамм кофе и два грамма цикория.

— Нелегко тебе пришлось, отмерял-то наверняка точно.

— Хм… твоя ирония подсказывает, что отступление от рецепта не ведет к фатальным последствиям, — с преувеличенной серьезностью протянул Ренрих. Мол, роз уж пришлось выполнять незнакомые функции, так он собирается освоить все детально, въедливо… Не думаю, что сослуживцам он нравился бы, помни они Ренриха. С его характером еще и педантичен до занудства. Ужас и кошмар!

Я засмеялась своим мыслям.

— Что? — спросил Ренрих. Он накинул мне на плечи плед. Мы уселись прямо на крыльце.

— Да так… а тебе не холодно?

— Ты тут когда-нибудь мерзла? В принципе, я мог не тратиться и на обувь.

Тучи разошлись, Луна решила присоединиться к нашей компании. Дымокот прижался ко мне с одного бока, с другого сидел Ренрих. Так мы и пили кофе, глядя на звезды. В такие моменты ведь принято говорить о возвышенном. Наверное, потому все и начинают обсуждать созвездия.

— Ренрих, — тихо попросила я, — признайся, ты же видел этот злосчастный пролог?

— Откуда? — также тихо спросил он. Я посмотрела на филина, который, кажется, спал на своем насесте. Ренрих бросил взгляд на наблюдателя. Небрежный такой…

— Когда ты появился, говорил сплошные глупости. Очень пафосно и неправдоподобно. И думал, что я тебя быстрее узнаю. Твои слова, не мои.

— Ну… глупость сделал, согласен, — неожиданно покаялся мужчина. Я взглянула на него, ожидая увидеть усмешку. Ренрих смотрел куда-то во тьму леса, начинавшуюся сразу за оградой…

— Так видел или нет?

— Нет. Но я читал твою первую книгу и, уж поверь, пафоса там тоже достаточно.

— Эй! Ты сейчас с автором, между прочим, разговариваешь! Не так уж там все и страшно!

— Ну, я прикинул, как бы ты могла писать, будь еще моложе и глупее, — протянул Ренрих. Я не выдержала и пихнула его в бок. Мужчина дернулся, хотя тычок был не таким уж сильным. Остатки кофе выплеснулись на снег.

— Ренрих, что? — всполошилась я. — Опять?!

— Все нормально, — сказал он спокойно. Слишком спокойно, поняла я. И ни на мгновение не поверила.

— У тебя все еще приступы?

Но почему?! Ведь книга пишется. Неужели есть какое-то скрытое условие? Определенный объем, меньше которого написать нельзя, иначе мир не начнет функционировать вообще?

Или история, которую я придумала, оказалась «ненастоящей»?

Я вспомнила, как пожалела о том, что по сюжету появилась подруга. Она, конечно, еще не появилась в самой книге, но… всего на мгновение, ознаменованное поцелуем, я испытала сожаление. Сойдет ли это за авторское разочарование в книге?

Я уже стояла перед Ренрихом, сжимая свою кружку так, что она вот-вот должна была лопнуть. Мужчина вздохнул, тоже поднялся. Подобрал плед, который сполз с меня в снег. Аккуратно укутал меня снова.

— Просто не хотел тебя расстраивать. В том неполноценном мире, который связан с прологом, я говорил кое-с-кем. Манера речи оказалась запоминающаяся. Вот и все. Надо было сказать сразу. Только зря напугал.

Я с тревогой вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, лжет ли он мне на этот раз. Ренрих не выдержал первый и отвел взгляд.

— Знаешь, — проговорила я, — ты настоящий. Несмотря на то, что о тебе в книге всего три абзаца. Может быть, я когда-то и придумала Ренриха, но тот человек, который сейчас передо мной, стал таким, какой он есть, потому что чего-то добивался в жизни, к чему-то стремился. А вовсе не потому, что того требовал сюжет. Ты уже давно от меня не зависишь.

Он усмехнулся. Может быть, получилось неуклюже, но я ведь похвалить хотела!

— Замечательная ночь, — заметил Ренрих. — Я рад, что мы с тобой вот так поговорили. Что я тебя нашел.

— Пока еще рано радоваться, — напомнила я. — Ты ведь не знаешь сюжета.

— Да, — согласился Ренрих, нисколько не разочарованный. — Пока не знаю.

Он улыбнулся очень-очень тепло. Так, что мне захотелось вернуться к поцелуям. Ну, автор я, и что? Мало ли, что мне снится!

На этой мысли я проснулась.

Ошалело уставилась на телефон, наигрывающий бодрую мелодию, установленную на будильник.

Однако… Поздравляю вас с эротическим сном, Виктория Романовна!

Хотя какой он там эротический. Шестнадцать плюс с натяжечкой. И то лишь потому, что Ренрих, кажется, был готов к продолжению.

***
В хижине я не была уже трое суток. Не беспокоилась бы, но подходил срок, поставленный Ренрихом. Завал на работе потихоньку заканчивался, я писала текст по вечерам, прислушиваясь к завываниям вьюги.

Текст шел пока неровный, некоторые фрагменты были ярче, кое-какие потом следовало переписать.

В один из дней в дверь настойчиво позвонили. Раз эдак десять, пока я успела подойти и заглянуть в глазок. Хотя могла и не смотреть. Только Валя вваливалась ко мне с такой феерией. В каждой руке у сестры было по пакету, а на плече — сумочка, явно новая. Вот, кто-то идет к своей мечте, не сворачивая.

Хотя, конечно, может это и не та, из «Аурума».

— Ты как на другую планету улетела, — сообщила сестрица бодро. — Не дозвониться.

— Не слышала звонков, — соврала я.

Валя скинула ботиночки и почапала прямиком в кухню, бухнув оба пакета на обеденный стол. Я остановилась на пороге, глядя, как она расталкивает по полкам холодильника какие-то закуски. Потом, наконец, спросила:

— Что это ты?

Валя фыркнула, не отрываясь от своего занятия.

— Знаю я тебя, опять увлеклась писаниной и про белый свет забыла. Родную сестру скоро узнавать перестанешь.

— Незнакомым будет проще отказывать денег занять, — протянула я.

— Ой, ну, не злись! До сих пор вспоминаешь? — Валя захлопнула холодильник. — Ну, прости, ну, сказала, не подумав. Так ты из-за этого меня игнорируешь?

— Я тебя не игнорирую. Объяснила же — пропустила звонки.

— Это ты кому другому будешь втирать. Ты что, правда решила с Ванькой снова сойтись?

О, уже Ванька? Стремительно. А что же сразу не «Ванюша» или «Ванечка»?

— Почему ты за него так переживаешь? — поинтересовалась я.

— Я за тебя переживаю, дурья твоя башка! — возмутилась Валя. — А ты не ценишь… Ну, Вик, ты чего? Что случилось-то?

— Ничего особенного, — сказала я, думая о том, что, на самом деле, мне тревожно. Надо же, у меня тут, можно сказать, личная жизнь разрушена, а я волнуюсь за воображаемого мужика, который балуется фейерверками под кофеек в воображаемой хижине. Может, второго снеговика слепил. Для компании.

— Вы с Ванькой много общаетесь, — иронично заметила я.

— Вовсе не много! — запротестовала сестра, усаживаясь на диван. Свою новую сумочку она положила рядом. А сама вся светится… и я же только сейчас заметила — Валя в своих «счастливых» сережках с малахитом. Где-то она вычитала, что малахит приносит стрельцам удачу, а одиноким женщинам помогает найти настоящего суженого. Когда будет «он» — так малахит и подскажет. Как это так он будет подсказывать, не уточнялось, но Валя почему-то была уверена, что сережки потеплеют, как только в зоне видимости появится этот самый загадочный «он». В общем, когда Валя была в активном поиске, она цепляла эти самые счастливые сережки и…

Я оценила изменение стиля — сегодня на Вале была белая полупрозрачная блузочка и серебристая с отливом плиссированная юбка.

— У тебя новый ухажер? — осенило меня.

— Ну… может и так, пока непонятно, — улыбнулась Валя загадочно, поглаживая сумочку.

— Его, по удивительному совпадению, случайно, не Иваном зовут?

Валя вытаращилась на меня.

— Ого! — протянула она. — Я слышу в твоем голосе ревность. Вика, ну, на что он тебе сдался? И с чего ты решила, будто мы…

Она замолчала, что-то осознав.

— Я вас видела, — пояснила я, снова испытывая чувство, словно меня поместили в какую-то слезливую драму. Сейчас еще надо покричать что-нибудь вроде: «Как ты могла?! Я тебе доверяла!»

Валя откинулась на спинку дивана.

— Ты за мной следила?

— Разумеется, — фыркнула я. — Переодевшись мужчиной и наняв такси. Если уж выбрали кафе возле моей работы, так хоть сели бы подальше от окна.

— А, так ты про ту встречу, — отмахнулась Валя. — Вообще-то, я для тебя старалась. Выясняла у твоего драгоценного Ванечки его планы. А то уже скоро состаритесь оба, а развития событий — ноль.

Я вздохнула. Выводов из Валиной фразы можно было сделать несколько.

Во-первых, встречались с Ваней они не единожды. И, наверное, это не такой уж криминал. В конце концов, они же знакомы через меня.

Во-вторых, Валя почему-то решила, что нужно заботиться о моем счастье за моей спиной. Было бы смешно, если бы не было так грустно.

— Со мной ты поговорить для начала не хотела? — поинтересовалась я почти весело.

— Бесполезно! — отмахнулась сестрица, явно не чувствуя угрызений совести. — У Ваньки хоть какие-то проблески сознания появлялись. В общем, я поставила вопрос ребром: любит тебя — так пусть и замуж берет! А то хорошо устроился…

— Понятно, — проговорила я. — То есть, ты встречалась с ним за моей спиной и при этом требовала, чтобы он замуж взял меня?

Не-ет, это не драма. Это ситком какой-то. Сейчас должен раздаться смех аудитории на заднем плане.

— Пфф, да что мы там встречались-то? Я его, можно сказать, проверила на верность. И на щедрость, кстати, тоже. Так, пару раз сходила с ним в ресторан. Да мы о тебе только и говорили! Не было ничего больше. Сдался он мне, с самолетиками своими!

— А как же твои слова про то, что я Ваню не ценю? — хмыкнула я.

— Ну, вспылила, — признала Валя. — И, между прочим, окажись на его месте стоящий мужик, ты бы что, привычки поменяла?

— Может быть, — пробормотала я, внезапно смешавшись. — Модели, значит, ты сперла?

Когда только успела? По одной, что ли, таскала?

— Чего сразу «сперла»? Это за моральный ущерб. Ты могла бы и сама догадаться. Хоть разрисовала бы их лаком, чтобы знал, как девушкам головы морочить!

Бррр, детский сад, короче.

— Ты это, в общем… не вздумай поддаваться инстинкту, — погрозила мне пальцем Валя.

— Какому? — рассеянно спросила я.

— Вернуться в привычную обстановку! С привычным мужиком, от которого толку — ноль.

И тут я поняла, что с меня достаточно.

— Знаешь, что, сестрица дорогая? А выметайся-ка ты отсюда. И чтобы я тебя не видела.

— То есть? — удивилась Валя. Вот если человек считает, что поступает во благо кому-то за его спиной — переубедить такого невозможно. Только обидеть отсутствием благодарности.

— Домой иди. И советы лучше себе самой для начала попробуй давать.

— Господи, да ты не способна наорать даже в такой ситуации, — протянула сестра, поднимаясь.

— Не вижу смысла, — пояснила я.

— Одно слово: интроверт.

Прозвучало как некий страшный диагноз. Но втягиваться в обсуждение моего характера я не стала. Дождалась, пока Валя соберется и заперла за не дверь.

И, к некоторому своему удивлению, даже сожалений не почувствовала.

***
Посреди заснеженной поляны, залитой лунным светом, стоял забор. Сейчас было особенно заметно, какой он старый, покосившийся. Вот треснувшее бревнышко, а там — и вовсе выпавшее, упершееся в землю.

Филин сидел у закрытой калитки.

На этом привычность картины заканчивалась.

Хижины не было.

Совсем.

Только снег, словно отгороженный забором от леса. Будто у филина тут делянка, на которой он особо ценные сорта кедров собирается вырастить. Или волшебные папоротники. Которые зацветут на Ивана Купалу, и филин ка-ак разом загадает кучу желаний.

То есть, поначалу я даже не запаниковала. Скорее удивилась. Ну подумаешь, воображаемая реальность не загрузила все текстуры. Сейчас появится надпись «Error404». И всего-то дел — выйти и снова зайти. Перезапустить реальность.

— А где? — спросила я у филина. Тот приоткрыл один глаз, еще больше нахохлился, почти достигнув идеальной формы шара, и тут же снова зажмурился. Некогда им. Они сны наблюдают. Между десятой серией и одиннадцатой как раз, ага.

Я решительно распахнула калитку. Знаем мы эти сказочные фокусы. Голографическая стена с изображением пустого леса, а пройди сквозь нее — и появится моя хижина, дымокот выскочит на порог, а следом за ним выйдет и Ренрих.

Ничего не изменилось. Разве что на снежном покрывале появились мои следы. Вот и все.

Я поняла, что дело в Ренрихе. Что бы ни случилось — произошедшие изменения связаны с ним.

Он отправился, наконец, в свою книгу и прихватил с собой хижину? Ой, да ладно, она ему там не нужна. Тем более что дымокот уж точно в числе персонажей новой истории не значился.

Я вернулась к филину, остановилась напротив и потребовала:

— Где они?

— Х-ху, — сообщил филин, не открывая глаз. Вот, значит, как. Послал, да? Мол, отцепись от мудрой лесной птицы, она спит?

— Ладно, — сказала я.

Ладно.

— Пойду, заблужусь, а вы будете виноваты.

Я надеялась, что подобная угроза для наблюдателя будет что-то значить.

Если филин все же наблюдатель. Если это все тот же филин, конечно.

Зачем я поперлась в лес? Мне пришло в голову, что хижину могли спрятать не от меня, а от Ренриха. Вот что, если наблюдатель обманом заставил его выйти за ограду и… не знаю, я просто представила, как он бродит по лесу босиком. И решительно направилась к деревьям. Тропинка была, но быстро закончилась и я начала тонуть в снегу по щиколотки.

— Ренрих! — закричала я. — Ре-е-енри-их!

Знаю, что глупо. Но вдруг… вдруг бы он все же отозвался?

— Ренрих! — надрывалась я.

И ведь он был прав: возле хижины невозможно было замерзнуть. А в лесу морозец крепчал, постепенно пробираясь под одежду.

Деревья были абсолютно черные, как нарисованные углем. Ненастоящие.

— Ренрих!

Отрицательный персонаж не думал отзываться. Да ну, не могло все это быть аферой ради того, чтобы украсть мою хижину.

А если все из-за кота? Что, если где-то есть рынок, на котором торгуют экзотическими персонажами. А у меня кот редкой дымоватой породы!

— Кс-кс-кс, — позвала я и прислушалась.

И услышала треск сломавшейся ветки. Это был первый звук, который донесся до меня из леса. Прежде, как мне кажется, шум производила только я.

Между елками появилась странная фигура, увеличивающаяся на ходу в размерах. Будто человек в движении поднялся с колен, расправил плечи… встряхнулся, скидывая снег.

Это был парень со взъерошенными волосами, впалыми щеками и острым небольшим носом. На нем был плащ с карманами-клапанами, кучей хлястиков, веревочек, повязанных на бегунки замков… Модный тип остановился напротив меня, мигнул. Мне показалось, что я сейчас услышу знакомое: «Ухуху!»

— Ну, что же вы, Виктория Романовна, так неосмотрительно ушли в незнакомый лес, шумите, пугаете местных обитателей. Они, между прочим, людей, кроме вас и вашего Ренриха, вообще не видели.

— Скажете, где он? — спросила я. — Или мне местных искать?

— Они с вами говорить не будут, — с укором сказал парень.

— Почему?

— Не положено.

— Так где Ренрих?

— Там, где и должен быть.

— В новой книге? — допытывалась я. Наблюдатель вытаращился на меня в задумчивости. Я ждала. Да-да, уважаемый, я на «своем» Ренрихе уже натренировалась вытягивать информацию клещами. Хочешь, чтобы из тебя по одному слову выжимали? Будет тебе…

— Ну, вы ведь этого хотели, — заметил мой недавний собеседник. Ответ меня не удовлетворил. Неконкретный, с лазеечкой. Мол, если что — я про Ренриха ничего и не сказал. Только про чаяния автора. Да и как проверить?

Парень вздохнул.

— Все идет так, как и должно, — заверил он. — Вам не о чем беспокоиться. Готовьтесь к большому празднику, радуйтесь примирению с сестрой.

Какому еще примирению? Мы, в общем, и не воевали. Да и завершение нашей встречи явно вышло скверным… Хотя общий посыл я поняла, конечно: за мной не только в виртуальной реальности наблюдают, видите ли. Как говорится, если долго смотреться в творческий мир, этот самый мир рано или поздно посмотрит на тебя. Как-то так, ага.

— Разберусь, — улыбнулась я. — Только вот понимаете, господин наблюдатель… мне вас так называть или уж по привычке Филином?

— Привычка вам не понадобится. Сомневаюсь, что мы еще когда-нибудь встретимся.

— Не скажу, что я расстроена. Но сначала давайте решим один вопрос. Исключительная мелочь, вас надолго не займет. У меня тут недвижимость была. Постройка законная, все дела. И вдруг — пропала.

— При чем тут я? — как будто даже натурально удивился парень.

— Ну, вы же наблюдатель. Значит, наблюдали и все видели. Вот я и требую вернуть все как было.

Филин склонил голову набок. Очень по-птичьему. Переступил с ноги на ногу.

— Думаете, я обязан отвечать, Виктория Романовна? Я просто сейчас уйду и…

— Не уйдете, — отрезала я.

— Что мне помешает?

— Видимо, ваш ответственный пост. Потому что иначе вы бы за мной и в лес не потащились.

— Вы правы, — признал, наконец, парень. — Ваше благополучие здесь — моя ответственность.

— Почему? Я могу пострадать в вымышленном мире?

— Если только душевно. Вы себя накручиваете, это может сказаться на реальностиЯ не угрожаю, всего лишь предупреждаю.

— Верните мне мою хижину, и я перестану терзаться душевно.

— Через некоторое время вы получите ее в целости и сохранности. А лучше — придумайте себе дворец и отдыхайте в нем в свое авторское удовольствие.

— А почему не отдать хижину сейчас? Там что, воображаемая радиация? — язвительно уточнила я.

— Виктория Рома… так, ладно. Не хотите по-хорошему, я ведь могу и не щадить вашу тонкую душевную организацию. Если у вас потом снова пропадет вдохновение, вспомните, что я пытался вас оградить от этого.

— От чего? — тихо спросила я.

— От того, на что вы, в сущности, изначально не могли повлиять. Только позвольте… вы ведь совсем замерзли.

Он снял свой модный плащ и накинул мне на плечи. Мне тут же стало теплей.

— Может быть, вернемся? — предложил Филин.

— Нет уж, сначала объясните, что происходит? — потребовала я, по-прежнему не повышая голос. Осипла внезапно.

— Да тут, в общем, и объяснять нечего. Вы ведь сами обо всем догадались. «Ты больше от меня не зависишь» — это разве не ваши слова?

Подслушивал, значит, морда совиная. Ну и что дальше? В чем подвох?

Наблюдатель словно услышал мои мысли. Улыбнулся снисходительно и пояснил:

— Вы действительно не властны над этим персонажем, потому что, упустив над ним контроль, позволили ему развиваться самостоятельно.

— Что в этом плохого?

— То, что вы не привязали его к миру. Передали часть его образа другому. В результате Ренрих оказался неуместным персонажем. Мир его не принял. Как бы вам объяснить… он стал чем-то вроде злого двойника главного героя. Доппельгангером. А как известно, двойники не могут существовать в одной реальности, кто-то должен уйти. Поэтому запустился естественный механизм зачистки. Уверяю вас, это совершенно стандартная процедура.

— Зачистка, — повторила я.

— Именно, — кивнул Филин. — На самом деле, вы вообще не должны были узнать, мы защищали вас от нежелательного внимания. Но он как-то исхитрился пробраться… Мы могли бы выяснить, кто ему помог, пока он еще способен рассказать, но ведь это будет крайне жестоко. А мы против жестокости.

— Мы — это кто?

— Мы — это мы… Межмировая плацента, если хотите. Концентрированное вдохновение, питательная среда. Что-то вроде первоосновы, из которого придуманные миры черпают силы в период стабилизации, после того как автор завершает книгу. Некое пространство… скорее не космос, а первородный хаос, только творческий. Когда мир обретает достаточный внутренний заряд для становления самостоятельным, он закрепляется в ткани мироздания, сплавляясь с другими, но никогда с ними не пересекаясь. У вас это называют параллельными мирами.

Что-то мне не нравилось в его объяснении. В общем-то, мне не особо нравилась вся космогоническая картина. Слишком много хаоса.

Вот же оно!

— А что случается с теми мирами, которые не становятся настоящими? — спросила я. — Ведь много книг, которые авторы не дописали. Или…

— Или авторы не обладали достаточным творческим потенциалом, чтобы наделить мир искрой жизни? — понимающе кивнул Филин. — Их роль очень важна. Они составляют часть нас. Они превращаются в энергетическую субстанцию, в которой содержатся остальные миры, напитываясь творческой силой для того, чтобы стать самостоятельными. Вписаться в общую ткань мироздания.

— Но вы сказали, что эти миры находятся в хаосе.

Филин кивнул.

— Именно так. Мы должны быть сильны, чтобы заботиться о мирах до тех пор, пока они не смогут стать самостоятельными. Мы питаем их, мы следим за равновесием. За тем, чтобы границы между мирами не истончались до критического уровня.

— А вы… лично вы?

— Я — всего лишь проекция. Один из наблюдателей. Но все мы — часть единого целого, мы не существуем и существуем одновременно. Мы появляемся, когда необходимо навести порядок. Устранить брешь между мирами… любую огреху.

— Вас тоже кто-то придумал?

— Нет. Но мы существуем благодаря всем авторам. Их черновикам, недописанным книгам, незавершенными сюжетам. Мы принимаем все, что не становится самостоятельными мирами. Мы должны прирастать.

Вообще, мне стало не по себе. Чего это вдруг Филин мне все так легко выкладывает? Потому что я автор? Или потому что намерен стереть мне память? Лично я против! Еще как против…

— Спасибо за обстоятельную беседу, — произнесла я. — Я только одного не поняла: что будет с Ренрихом. Он ведь все еще в хижине? Поэтому вы меня туда не пускаете?

— Это ненадолго, — повторил Филин, напугав меня больше прежнего. Я молчала, пристально глядя на него. Наблюдатель добавил: — Мы ждем, когда он станет частью нас. Как и тот мир, который вы не создали полноценно. Они вообще удивительно надолго задержались. Видимо, потому, что в неполноценном мире тоже осталась тень вашего персонажа. По сути, вы его расслоили, когда отдали его роль другому и в то же время сохранили его самого, пусть и в ограниченном варианте. Не редкий случай в творческой практике, но результат уникальный. Могу поручиться, мы видели многое.

«Я говорил кое-с-кем». Ренрих… встретил самого себя? То есть, свою «тень», несостоявшегося себя? Вот от кого он нахватался странных фразочек! И потому был так зол на меня поначалу? Или потому, что уже тогда знал: ему придется присоединиться к "творческому хаосу"…

— Обычно персонажи приживаются. Они не так уж редко оказываются в чужих книгах. Феномен случайного героя. Творческое допущение. С вами бывало такое, что внезапно, в середине книги, буквально из ниоткуда появляется второстепенный персонаж, а к финалу он так хорошо вписывается в сюжет, что вам для него еще и отдельную историю хочется придумать?

— Да! — ухватилась я за его слова. — Почему нельзя сделать также и с Ренрихом?

— Вы пытались, — напомнил Филин. — Как видите, у вас не получилось. Притирка персонажа — процесс сложный. Иногда жители параллельных миров проникают через границы, если находят проницаемые участки. Тогда уже они вписываются сами. Обычно, с большей или меньшей долей успешности. Мы не преследуем тех, кто адаптивен. Только следим, чтобы не распространялась лишняя информация. Нам редко приходится иметь дело с разумными существами. Обычно развоплощению подвержены предметы, какие-то образы, которые постепенно распадаются. Их-то мы и поглощаем.

— А неуместные персонажи становятся наблюдателями? — предположила я.

— Мы вовсе не бывшие персонажи, — мягко возразил Филин. — То, что вы видите — лишь удобная для вас проекция. Для комфортного разговора. Мы — в основном пространство. Среда для молодых миров.

— То есть, вы — вообще не существа?

— Существо. Нет, мы, скорее, энергия.

Ужас. До меня, наконец, дошло с окончательной ясностью. Ренрих сейчас «зачистится» и станет частью энергетического хаоса, предназначенного для подпитки «молодых миров». Проще говоря — умрет мой отрицательный герой. Развоплотится.

Ничего себе у них там… космогонические процессы!

Я поежилась.

И тут же опомнилась. А чего я, собственно, все это выслушиваю, если у меня есть аргумент в защиту Ренриха?!

— Никакой частью он не станет. Для него уже пишется книга.

Филин покачал головой.

— Вы не поняли, Виктория Романовна? Вам не удастся привязать его к какому-либо из миров, потому что это уже не в вашей власти. А существовать без своего мира долго он не может. Рано или поздно присоединился бы к нам. Собственно, именно это скоро и произойдет.

Он ведь попрощался со мной, паршивец.

И ни словом не обмолвился. Понял, что ему не удастся попасть в новую книгу — и смирился? Ренрих?! Да ладно! Не верю…

— То есть, вы не выпускаете его из хижины, чтобы он не смог попасть в мир книги, которую я пишу?

— Да бросьте. Он уже был бы в сюжете. Мы не творим жестокость. Мы просто ждем.

И правда! Зачем суетиться, когда можно в сторонке подождать? Я вспомнила бледного до серости, почти прозрачного Ренриха. Это не была игра воображения, мне не померещилось с перепугу.

Ренрих действительно исчезал. Просто потому, что «таков порядок» и какой-то невообразимый говорящий и мыслящий хаос нужно подпитать ради возможности существования других воображаемых миров.

Психоделическое безумие какое-то.

Ладно. Я не против — пусть миры существуют. Но почему для этого должны развоплощаться такие, как Ренрих?! Что он сделал?

— Он не вписывается в картину мира, — словно услышав мои мысли, пояснил Филин. — А все, что не вписывается в картину — постепенно ее разрушает. Как разрушает пейзаж случайная клякса…

А может, я зря считаю, что он мне тут говорит всю правду? Может, залечивает, чтобы я успокоилась, а Ренриха там пытают, чтобы он выдал сообщников. Или информаторов… кляксы, разрушающие пейзаж.

— Таков порядок, уж вы-то должны понимать, что во всем, даже в сюжете, есть свои правила, — заметил наблюдатель. — В конце концов Ренрих смирился. А вы будете упрямиться? Пожалуйста, давайте без слез. Я не понимаю их информационной нагрузки.

Смирился, значит.

Что-то верится все меньше.

— Я хочу его видеть!

— Ну-ну, Виктория Романовна — укорил Филин. — Нельзя же учитывать только собственные желания. Вы создаете опасность для всех других авторских миров, понимаете?

— Не понимаю, — сказала я. — У вас что-то с сюжетом, господин наблюдатель. Не складывается.

— Разве? — озадачился парень и вытянул шею, словно хотел разглядеть где-то над моей головой: что же там такого, в сюжете, неправильного.

— Угу, — произнесла я. — Из всего вами сказанного выходит, что вы — часть коллективного разума… мыслящей субстанции, которая получается из недоработанных литературных произведений. Черновое творчество, так сказать, топливо для настоящих авторских миров.

— Без труда над миром, настоящим он не выйдет, — одобрительно сказал Филин. — В процессе создания высвобождается творческая энергия, которую вбираем мы, концентрируем, чтобы…

— Да-да, я поняла. И Ренрих по вашим правилам — как раз из черновых, недоработанных. Так?

Филин кивнул, снова одобрительно.

— Что же вы его из мира выпустили, а не… вобрали? — я вздрогнула, мерзко прозвучало. Представила себе страшное чудовище, которое поглощает целые недопридуманные звезды… Что для него Ренрих? На один клычок! — Когда уже было ясно, что он нарушил установленный запрет, вместо наказания вы его отпустили. И позволили добраться до меня.

— Творческое допущение, — пояснил Филин задумчиво.

— Чего? — удивилась я.

— Закон спонтанного создания мира. Статистически у Ренриха не было шансов добиться желаемого. Но творчество — это энергия, которая не приемлет исключительную строгость. Поэтому существуют законы творческих допущений. У вас могло получиться, Виктория Романовна… — парень помялся и вдруг добавил: — Не вините себя. Он видел, что вы стараетесь. Но не хотел, чтобы вы стали свидетелем поглощения. Несозданные миры и их осколки распадаются не сразу. Творческая энергия такова, что у нее… существует период распада. Он зависит от многих факторов, так что неравномерен. Благодаря тому, что ваш персонаж оказался связан с новой книгой, несостоявшийся мир развоплощался достаточно долго. Ренрих сохранял форму длительное время именно из-за этой связи. Если бы мир распался раньше, ваш персонаж…

— Я поняла, — просипела я. Да сколько же можно повторять одно и то же? В любой фразе Филина мне слышалось: «Ренрих обречен». И даже: «Ты его убила». Заразила неизлечимой болезнью. Творческой невоплощаемостью или что-то вроде того…

— Раз поняли, надеемся на ваше благоразумие.

— Очень зря. Ренриха я все равнохочу увидеть!

Филин покачал головой.

— С вами совершенно невозможно договариваться, Виктория Романовна. Удивительно, что Ренриху удалось вас убедить.

— Лучше бы он объяснил мне все толком сразу. Не потеряли бы время, — с досадой отозвалась я.

— У него были строгие ограничения. Допущение становится допущением при преобладающей доле неизвестности. Прощайте, Виктория Романовна. Полагаю, больше мы с вами не увидимся.

— Не заскучаете? — язвительно отозвалась я. — Все же столько времени на заборе сидели.

— Сиюминутные эмоции будут присущи только воплощению, — пояснил через наблюдателя непонятный хаос. — До тех пор, пока не соединится с нами.

Я поежилась. Да уж, ну и судьба у Филина. Появился по мере необходимости, вышла необходимость — развоплощайся, будь добр.

— Вы опять судите с человеческой точки зрения, — неожиданно мягко укорил Филин. — Впрочем, автор имеет право на любые допущения. Потому они и включены в законы.

Ну да. Проще сделать вид, что сами дали разрешение на то, с чем не получается бороться. Удобная позиция.

— Прощайте, — повторил наблюдатель, видимо, с той самой сиюминутной эмоцией сожаления или даже сочувствия. — С наступающим праздником.

Тьфу ты, все впечатление испортил, паразит!

***
Остаток ночи меня донимал бесконечный невнятный кошмар, проснулась я совершенно разбитая. Влив в себя поллитра кофе с молоком, не меньше, отправилась на работу.

К завершению рабочего дня у меня созрел план.

Придя домой, я отключила телефон, открыла файл с рассказом. Некоторое время вглядывалась в слова.

Я боялась себе признаться, что текст мне не нравится. В нем была какая-то незавершенность. Обстановка не подходила главному герою. А главным героем на этот раз был Ренрих. Он снова не вписывался. Слова проклятого Филина звучали в ушах. Видите ли, привязать Ренриха к миру — сложная сложность. Сказочный шанс. Творческое допущение.

Что же, спасибо за подсказку.

Не будем привязывать Ренриха силой.

Ведь можно сделать по-другому.

И весь текст, который я уже написала, с этой загадочной шпионкой, которая ищет, где купить экзотическую морскую свинку… все это очень кстати. Просто не относится к началу. И ведь я уже придумала.

Итак, экзотическая свинка — незаметный персонаж из чужой книги. Причем там, в «родном» произведении она была самым заурядным персонажем, настолько второстепенным, что ее исчезновение со страниц могут просто не заметить. А вот в какой-нибудь далекой-далекой галактике она окажется весьма дорогим экзотическим зверьком. И если книга никак не пострадает — то почему бы не воспользоваться случаем? Вот шпионка и пользуется. А Ренрих?.. А для Ренриха это — всего лишь одно из дел, вот. Потому что он тем и занимается, что помогает «неудобным персонажам». Как помогает? Ну, как… А у него индивидуальный подход, вот! Например, свинку нужно просто вернуть в книгу, пока ее не вычеркнули. Потому что, если исчезнет свинка, героине милой, в сущности, истории, нее понадобится заходить в зоомагазин на остановке, где она по ошибке вышла. И пойдет она в пекарню. Или в парикмахерскую… А в зоомагазине работает чудесная девушка, которая может исчезнуть из книги. И наш благородный рыцарь… В другом случае Ренриху придется помочь вычеркнутому из сюжета персонажа подобрать новый — сравнительно безопасный — мир. А почему сам Ренрих все это делает? Ну… потому что он нарушил правила, вот. А нарушать правила очень и очень нехорошо. И вот когда Ренрих отработает свой проступок, ему дадут возможность выбрать новый мир. Любой. Потому что он не принадлежит ни одному миру лишь из-за того, что сам не признал его своим. Вот и весь секрет.

Выбрать должен Ренрих.

Три ночи я почти не спала. Первая история была завершена к тридцатому декабря.

И во сне я, неожиданно для себя, вновь оказалась в лесу. Филин в человеческом облике сидел на огромном пне, подобрав ноги и обхватив их руками. По старой привычке пытался превратиться в шар.

— Ну, это уже ни в какие ворота, Виктория Романовна! — вместо приветствия начал он.

Сердце в груди бухнуло, как огромный барабан.

— И вас с Новым годом! — ответила я.

— Да? Ну, у вас-то, конечно… С праздником! Но послушайте, это уже перебор! — в руке у Филина вдруг образовалась пачка бумажных листов. Это была распечатка черновика, которую я редактировала. Всегда распечатываю экземпляр — так легче заметить ошибки при вычитке… На полях виднелись мои пометки, сделанные зеленой ручкой.

— У вас же тут написано… раньше никогда и никому не давалась возможность самому… без притирки, просто по желанию.

— Так придумалось. Ведь работает? — спросила я.

— Да, сюжетная линия держится уверенно, хотя новая реальность и не сформировалась.

— Ну и ладушки, значит, вам не нужно тратить энергию на новый мир, да? — я мило улыбнулась нахохлившемуся Филину.

Тот неожиданно погрозил мне пальцем.

— Вам придется разделить ответственность. Раз уж этот ваш персонаж без определенной реальности, установилась его временная связь с хижиной. И я останусь в качестве наблюдателя.

Я радостно кивнула.

— Но, скорее всего, вы не сможете увидеться с Ренрихом.

— Почему?!

— Потому что он уже находится на сюжетном пути. И вы — при всем моем уважении — все же не можете попасть в книгу.

— А как же…

— Если вы о том пласте литературы, который посвящен попаданцам, то заметьте: хоть авторы и пишут от первого лица, это самое лицо принадлежит их персонажам, а не им самим.

— Не всегда. Может же…

— Чего только авторы ни пишут, — смирившись, признал Филин.

— Творческое допущение, — подсказала я.

— Уху, — уныло согласился Филин.

***
Филин оказался прав. С тех пор я не видела Ренриха, хотя в хижине периодически появлялись следы постороннего присутствия. Ренрих был небрежен и часто оставлял на столе немытую кружку. Сначала я обрадовалась: какое-никакое, а доказательство, что все у него в порядке. Потом начала раздражаться. А потом… в какой-то момент просто поставила рядом свою кружку. И в следующий раз обнаружила, что чашка полна воды, а в ней плавает странный пушистый зеленоватый цветок.

Потом Ренрих стал писать мне записки. Каждый раз они начинались со слов: «Ты, конечно, знаешь, что со мной произошло, но…» Он никогда не спрашивал, что будет дальше. А я не отвечала: Филин строго предупредил, что это нежелательно. Мало ли какие пойдут «возмущения». Уж не знаю, что там могли бы быть за возмущения, но я все же послушалась. Поэтому просто читала послания Ренриха и по большей части улыбалась. Ко всему, что с ним происходило, он относился с иронией.

Жизнь у меня налаживалась. С Иваном мы иногда сталкивались на улице, здоровались, и на этом, в общем, все заканчивалось. Я даже не интересовалась, появился ли у него кто-нибудь. Валю я ему бессовестно сдала. С сестрой мы, кстати, с тех пор не разговаривали.

Зато меня перевели в другой отдел и даже повысили.

Книгу о Ренрихе я писала целый год. Читатели утверждали, что в ней сильны мотивы поиска себя и своего жизненного пути.

Наверное, я специально затягивала с завершением. Слишком привыкла к нашим с Ренрихом воображаемым встречам, к его голосу, который я слышала каждый раз, когда читала очередную запись.

Но рано или поздно книга должна была закончиться. Я понимала, что Ренрих не в курсе того, что его ждет в финале. Он никогда не спрашивал. Наверное, ему Филин тоже сделал внушение.

После того как последняя глава была дописана, свидетельств возвращения Ренриха в хижину больше не было.

Ренрих выбрал свой мир и остался в нем. Вот и все, что я знала. По крайней мере, так сказал Филин. Правда, его «Вам совершенно не о чем беспокоиться, Виктория Романовна», не звучало убедительно. Хотя наблюдатель стал более открытым и… человечным, что ли. Начал понимать «информационную нагрузку» некоторых эмоций. Он время от времени заглядывал в гости. В хижину, разумеется. Появлялся со строгим видом, но никогда не отказывался от стакана молока. Или чашечки кофе с молоком. Чая с молоком. Какао… В общем, Филин любил молоко. Я не могла представить, что ему теперь придется вернуться к своему хаосу и слиться с ним, потеряв себя. И однажды задала прямой вопрос. Наблюдатель как-то неловко улыбнулся и сообщил, что его степень индивидуализации была признана критической. Так что теперь он что-то вроде посла доброй воли с правом неприкосновенности. В смысле — его признали самостоятельной личностью и освободили от необходимости возвращаться. Филин по-прежнему выполнял обязанности наблюдателя и вроде даже стал более эффективен, хотя это его озадачивало. Бедняга.

Был уже декабрь, стоял жуткий гололед. Я упала на пороге офисного здания, в котором работала. Получила сотрясение и сломала ногу. Пришлось обратиться к Вале за помощью. И сестра неожиданно откликнулась с таким энтузиазмом, что напугала меня своей кроткой заботой. Хотелось поинтересоваться: уж не подменили ли Валю двойником? Не то, чтобы мы помирились. Но что-то вроде нейтралитета между нами установилось.

И вот я сидела дома на больничном и пила кофе.

Новых книг пока не хотелось. Я после завершения каждой истории чувствую себя немного опустошенной. А тут…

Тут было другое. Я никак не могла попрощаться с Ренрихом. Книга была дописана, но я все еще… не знаю, даже подумала как-то: не взяться ли за вторую часть? Чтобы впредь не приставал к автору с жалобами на несправедливость!

А сам ведь поди даже не скучает. Для него-то куда больше, чем год прошел по сюжету. Да и потом, после завершения книги ему, наверное, пришлось согласиться на стирание памяти. Странно, что он меня помнил, когда уже оказался в сюжете книги. Честно говоря, об этом я Филина так ни разу спросить и не решилась. А вдруг он не в курсе, что Ренрих появляется в хижине?

Внезапный звонок в дверь отвлек меня от бездумного созерцания ночного неба за окном. Наверное, Валя пришла. Вечно она без предупреждения. Такое настроение испортила!

Я поплелась открывать.

И обнаружила на пороге вместо сестры бородатого мужика. Появление незнакомца заставило насторожиться. И вот чего я в глазок-то не заглянула? Сомнительно, что это — распространитель «Эйвон»…

— В общем, я к тебе… — бородатый тип встревоженно уставился на мою ногу. — Что случилось?

Здрасьте! Новый год еще толком не начался, а Павлики уже приезжают не в тот город и пытаются попасть в чужие квартиры?!

— И я вас ни с кем не путаю, Виктория Романовна, — сообщил вдруг бородатый, глядя на меня с прищуром.

До меня начало доходить, что голос знакомый.

Невероятно, настолько, что я даже попыталась оглядеться. На случай, если уснула и вдруг оказалась в хижине.

Но хижины не было.

А Ренрих — был!

— Тебе же неудобно, наверное, — сказал этот… теперь уже положительный герой. — Давай войдем?

Я попыталась отступить и чуть не упала.

— Так, — сказал Ренрих. — Лучше не двигайся. Я сам.

Пока я соображала, что же такое он «сам», Ренрих взял меня на руки. Очень аккуратно, чтобы не задеть мною что-нибудь в узком пространстве прихожей. При этом сам он оказался в квартире и еще эдак ножкой дверь прикрыл, не оборачиваясь.

— Куда нести? — деловито поинтересовался он.

— Обувь сними сначала, — ошалело повелела я и, протянув руку Ренриху через плечо, заперла дверной замок.

Правда, я все еще воспринимала происходящее как странный сон. Ну, потому что не может к автору персонаж в реальности заглянуть вот так запросто. Я, наверное, куда сильней головой ударилась, чем думала. Внезапные галлюцинации — это не шутки. Особенно если эти галлюцинации куда-то пытаются тащить вас на руках!

Не дождавшись от меня ни четких указаний, ни какого-либо сопротивления, Ренрих потащил меня в гостиную. Ботинки он, кстати, скинул. И теперь они небрежно стояли рядом с ковриком для обуви, и с них уже начало натекать.

В общем, Ренрих занес меня в гостиную, где очень бережно сгрузил на диван. И навис надо мной, внимательно разглядывая.

Борода ему совершенно не шла.

Или все-таки шла?

— Ты откуда взялся? — спросила я.

Нет, ну, а что? Если уж галлюцинация не собирается исчезать, почему бы с ней не поговорить?

— Отовсюду, — отозвался Ренрих. — В полном смысле слова. Ну и жизнь ты мне устроила!

У него был шрам, пересекший левую бровь. И еще один на горле, почти полностью прикрытый воротником бежевой рубашки. Да, жизнь у Ренриха действительно была насыщенная.

— А это ты где получил? — спросила я, указывая на горло мужчины. Но он поправил ворот рубахи и с серьезным видом сообщил:

— В отделе «Мужской костюм» в ЦУМе.

— И так за нее дрался, что тебя ранило? Наверное, были жуткие скидки.

— Скорее, дикие… На самом деле — ерунда, не обращай внимание. Неудачно налетел на переборку.

— Понятно, — протянула я. Начинается. Опять из него все клещами вытаскивать! — А меня ты как нашел?

— Нанял частного детектива.

— Чего?!

— Шутка. Зашел в ВК, посмотрел, из какого ты города… да я бы тебя и сам разыскал, если бы не наблюдатель!

— Наблюдатель, — повторила я. — Ты все-таки был в хижине?

— Нет, туда никак не получалось пробиться. Филин мне сам сказал. Ты, кстати, зачем его прикормила?

— А что ему, голодать?

— Ну, тоже верно. В общем, он мне выдал твой адрес. Пришлось поклясться, что я только скажу «спасибо» и сразу уйду. Поэтому на спасибо ты пока не расчитывай. Не хочу я так сразу уходить. Подожду пару лет. А лучше десять. Нет, двадцать… Нет, пятьдесят!

— Ладно, — улыбнулась я и, не удержавшись, ехидно добавила: — То есть, ты на этот раз без претензий?

— Да конечно! — фыркнул этот тип, не изменяющий себе. — Попробовала бы сама терпеть такую напарницу! Устал за ней следить, чуть отвернешься — она уже что-то где-то сперла!

— Клептомания у девушки. Невинное увлечение на почве непроходящего стресса. У персонажа должна быть необычная черта, — отрезала я.

— Невинным увлечение было, пока она не сперла рубин размером с мой кулак! — возразил Ренрих.

— Ну, а кому сейчас легко? В сюжете должны быть перипетии… — я спохватилась. — Погоди! Тебе даже память не почистили после того, как закончилась книга?

— С какой это радости? Наблюдатели поняли, что можно вешать на меня сложную работу и теперь я — один из бесценных сотрудников по найму. Когда нужно что-то сделать, присылают ко мне Филина. Он последнее время, кстати, сентиментальный, по-моему, влюбился в кого-то.

— Ты тоже заметил? Постоянно все забывает, — пробормотала я.

— А я что говорю? Пропал кусок творческого хаоса, короче! Того и гляди, прибежит к тебе просить книгу о нем написать.

— Зачем?

— Ну а как он еще сможет попасть в какой-нибудь мир насовсем?

— Да нет, — все же усомнилась я. — Филин гордый, он не прибежит.

— Ну, прискачет. Вот спорим? — хмыкнул Ренрих. — Недели не выдержит!

— Спорим, — согласилась я.

— Отлично! Через неделю проверим!

И мы замолчали, глядя друг на друга.

Через неделю, хм… это ведь долго ждать, чтобы снова встретиться с Ренрихом! Я столько не выдержу.

— Я так и не поняла, как ты здесь оказался, — произнесла я, наконец.

— Писательница называется, — поддразнил Ренрих. — До сих пор не догадалась? Я выбрал этот мир. Все, как ты и написала в финале книги.

— Ага, — проговорила я. — И как тебе?

— Весело. На работу устроился.

— Кем?

— Потом скажу. С какой стати я тебе должен все сразу выкладывать? Жди следующей главы! — Ренрих мне подмигнул. — Попробуй пока сама выводы сделать. Автор ты или кто?

Вот ведь… тип!

— Ладно, через неделю будет тебе список возможных вариантов, — пообещала я.

— Обязательно? — неожиданно помрачнев, уточнил он.

— Что, список? — не поняла я.

— Нет, через неделю. Раньше нельзя зайти?

Я засмеялась.

— Ты куда-то торопишься?

— Э, нет. Я в этом мире на всех основаниях, и никуда не собираюсь, — сообщил Ренрих. — Разве что в командировку. А то эти наблюдатели сами ничего сделать не могут! Что их теперь, бросить, что ли?

Я подперла щеку кулаком. Дааа, а самомнение-то никак не пострадало. И склонность к пафосу на месте!

— Тебе завтра что-нибудь принести? — деловито поинтересовался этот полож-жительный герой.

— Молоко закончилось. Кофе не с чем пить, — ответила я.

— Непорядок. Будет тебе молоко… А на Новый год Филина позовем.

— Куда это мы его позовем?

— К тебе, конечно. Я квартиру снял, но там еще куча ремонта. А у тебя нога, — тут он запнулся и выдал: — Лучше, конечно, в хижине собраться. Котяру твоего порадовать. Сардинки бы ему приволокли… Потанцевали.

Ничего себе, его понесло! Только заявился, а уже планы строит: праздник, танцы.

— Но я и здесь тоже хочу Новый год с тобой провести, — заявил Ренрих.

— А я? — поинтересовалась я.

— А ты от меня убежать не сможешь, — сообщил он и выразительно глянул на мою поврежденную конечность.

Все это звучало невероятно сюрреалистично. Но праздник обещал получиться веселым. Необычным — уж точно!

Ренрих присел передо мной на корточки. Заглянул в глаза. Сообщил:

— Я очень хотел тебя увидеть. Соскучился.

— Мы переписывались, — тихо напомнила я.

— Разве этого достаточно?

Я покачала головой. Не достаточно. Мне — так точно. У меня был год, чтобы это обдумать. Признаться себе в собственной глупости: влюбиться в воображаемого друга! А теперь друг воображаемый внезапно решил стать реальным. И меня это нисколечки не пугало.

— Ты от меня сбежал, — напомнила я. — Собирался развоплотиться.

— Ну… сглупил, признаю, — усмехнулся Ренрих. — Больше такого не повторится. Никогда не усомнюсь в мощи твоего воображения. Хотя финал книги мне показался размытым. Без конкретики. По-моему, читатели этого не любят.

— Он не размытый, а открытый, — строго сказала я. — И он был необходим, чтобы дать тебе выбор.

— Отлично! Мой выбор: хочу узнать, как все будет после финала! — сообщил Ренрих. — А ты?

— И я хочу…

— Договорились?

— Договорились.

— Ну, — бодро заключил Ренрих. — Тогда я пошел?

Я растерялась в очередной раз. Что-то совершенно перестала понимать происходящее.

— Даже чаю не попьешь?

— Попью, конечно. Только сначала схожу за молоком, сварим кофе. И поговорим нормально.

— А мы как поговорили?! — возмутилась я.

— Хм… с открытым финалом, — ухмыльнулся положительный герой. — И у нас еще много всего, что можно и нужно обсудить. Главное, что теперь у нас на все есть время.


Конец