Мелочь [Парк Годвин] (fb2) читать онлайн

Парк Годвин МЕЛОЧЬ

«Мне всегда везло находить пенни и пятаки, иногда четвертаки и, однажды — десять долларов, оброненные на тротуар. В последние несколько лет я задавался вопросом: что, если какой-нибудь парень мог бы получить все это? Сколько денег он собирал бы за один день? Одну неделю? Один год? Это должна быть солидная часть мелочи, незаметно звенящей по тротуарам Америки. Поскольку эта идея никак не уходила прочь, в конце концов я ее записал».

— Парк Годвин

Вопреки своему имени, Гонвилль Лемминг ни для кого бы не кинулся со скалы вниз головой, даже ради своего друга детства, Хибберта Снодграсса. Ради Дешевки Лемминг даже с тротуара не сошел бы, побоявшись упустить потерянную монетку. Оба были заядлыми коллекционерами, хотя их вкусы различались уже вначале. Снодграсс неудачно начал в десять лет со спичечными этикетками и собрал впечатляющую коллекцию, прежде чем его энтузиазм увял. В тринадцать он предвидел отсутствие перспектив в этой области — но его судьба была запечатлена, когда он шаркал по улице с Леммингом по дороге на субботний утренний сеанс «Я гуляла с зомби»^[1], Снодграсс, ухватил с тротуара недавно выброшенную, все еще ароматную обертку мятной жвачки «Ригли». Одновременно Лемминг обнаружил десятицентовик, тусклый и истертый, едва заметный на бетоне, где он лежал.

За несколько лет каждый стал мастером выслеживания в своей определенной области. Избегающий скоплений людей Снодграсс мало думал о деньгах, но мог определить обертку от жевательной резинки за тридцать шагов: новые, старые, с отпечатками ног, грязные или размокшие от дождя, они добавлялись в его растущую орду.

«Найденный пенни — заработанный пенни», — утверждал Лемминг, более бедный, но столь же остроглазый. Ни небрежно оброненная монетка, ни улетевшая банкнота не избегали радарного сканирования его неустанных поисков. В его кармане постоянно звенели медь и серебро, хотя он принципиально никогда их не тратил без глубокого кризиса. Он развивал зрение хищника, целый город был его полем охоты, где он мог обнаружить темный стальной пенни 1943-го — заметьте, сам по себе раритетный — на новом тротуаре того же самого оттенка, на расстоянии в пятнадцать ярдов.

Со временем и зрелостью Снодграсс и Лемминг дошли от практики до высокой теории. Лемминг никогда не мог убедить Снодграсса, что обертки от жвачки не имели подлинной ценности даже в тайном мире коллекционеров. Пресыщенный, небрежный, Снодграсс искал новых высот. Spearmint, Juicy Fruit, Beeman’s, PlenTipak, Carefree и Cinnaburst^[2] он рассматривал только как прелюдию к окончательному триумфу. Он слышал о похожем энтузиасте оберток, живущем за тысячу миль и в течение года договаривался с ним по почте о покупке коллекции, предлагая значительную цену, поскольку она содержала один из немногочисленных граалей этой узкой области: обертки с военными открытками 1938 года, почти недоступные при любых условиях. Предложения Снодграсса прошли путь от смешных до невероятных, но владелец непоколебимо отказывался от продажи. Когда же Снодграсс наконец приобрел это сокровище и продолжил намечать краеугольные камни своей карьеры, в пыльных местах собраний коллекционеров при его виде начали мрачно перешептываться.

Подумайте о произведениях искусства, настолько редких, что они, по слухам, существуют как материал для легенд. Настоящая бочка, в которой когда-то хранили мирру, подаренную восточным царем младенцу Иисусу, горсть могильной земли Влада Колосажателя, кусочек Животворящего Креста — они стоят в одном ряду. Для Снодграсса таким были поиски Fleer Flickers, обертки от шариков жвачки приблизительно 1940 года, с полоской комиксов, напечатанной на внутренней стороне каждой. Ему, конечно, завидовали… но коллеги сплетничали о его методах и подходах, в которых цена для Снодграсса не имела значения.

В сорок лет, одержимый, пренебрегая унаследованным бизнесом, пока он не прогорел, Снодграсс был вынужден выставить свои сокровища на продажу, чтобы только выжить. Бесполезно и слишком поздно. Только горстка коллекционеров специализировалась на обертках жевательных резинок, и ни один не мог дать и части стоимости его легендарных сокровищ. Он умер сломанным человеком, не утратив свою трогательную веру во Fleer Flickers, прижимая самую редкую из них к своей груди, когда испустил дух.

Относившийся к более жесткой породе, Лемминг никогда не давал взаймы одного пенни, чтобы не вернуть два. В благодушном настроении он мог бы дать девять процентов чаевых официантке, но такое великодушие рано увяло и умерло, как и его любовь к найденным монеткам, под конец возведенная в Абсолют его поисками влажной двадцатидолларовой банкноты в мужской уборной на отвратительном этаже YMCA^[3]. В отличие от покойного Снодграсса, это было не высшей кульминацией сущности Лемминга, а новой дверью, открывающей широкую панораму блеска гения. Он дрожал от своих видений. В любой день он мог найти монету на любой улице. Умножьте это на целые районы, города, всю страну: состояние, ежедневно падающее везде незамеченным на тротуары. Сегодня Америка, завтра весь мир…

Если он мог бы как-нибудь все это сметать каждый день. Невозможно, разумеется, но, если предположить…

Амбиции Гонвиля Лемминга не исчезли, но выросли. Обширная, неиспользованная сетка улиц, городов и штатов, где потерянные монеты лежат, словно звезды, рассеянные по бетонному космосу, мерцающие в воображении, заполонившие его ночные сновидения.

Предположим…

Крылья Икара должны были в конечном счете привести от фантазии к факту; видение Лемминга нужно было привести от химеры к свершившемуся факту. Как это, по слухам, сделал Снодграсс — он перепрыгнул от человеческих возможностей к возможному любой ценой. У сатанистки на пенсии, которая отказалась от черного искусства, чтобы выйти замуж и заботиться о церковном органисте-алкоголике, Лемминг купил гримуар, гарантированно содержащий нужные заклинания, загадочный том, переплетенный в свиную кожу, с листами из пергамента. В счет его непомерной цены бывшая госпожа теней дала практический совет: «Некоторые из этих заклинаний коварны, и все они опасны. Когда вы будете читать вызывание, я советую запастись большим асбестовым ковриком».

Лемминг практиковал, Лемминг углублялся в изучение, воспламененный бесспорной истиной, что, пока он учился, остроглазые дети, побирушки, презренные бездомные, все и каждый ежедневно пожинают его законный урожай. Его первые призывания были полностью неудачными, разочаровывающими промежуточными стадиями. В своем круге он изумлялся тому, что, несмотря на быстро приобретенное мастерство, зачастую при вызове одной сущности к нему являлась другая, подобно мексиканской телефонной связи. Теневые биржевые маклеры, спекулянты недвижимостью, коллекторы, вялые и андрогинные калифорнийцы, придерживающиеся здоровой пищи, даже саентолог, приверженец движения за жизнь после жизни, который призывал Лемминга присоединиться. Многие недели и месяцы тянулась эта агония неудач, освещенных только далеким мерцанием выгоды.

Затем однажды поздно вечером в безлунной темноте, когда сильный туман покрывал улицу и мораль Лемминга, внезапно на асбесте высоко взвилось пламя. Его ноздри уловили не ожидаемый сильный запах серы, но более тонкий аромат дорогого лосьона после бритья вместе с несколькими тактами магазинной музыки — и аккуратный молодой человек в немодном костюме с узкими лацканами из шестидесятых и тонком траурном галстуке всмотрелся в него из-за черных ультрасовременных очков в роговой оправе. Его фальшивая «улыбка бизнес-ланча» вспыхнула в тридцать два остроконечных зуба. Он приветственно поднял наманикюренную руку. Ролекс, украшенный драгоценными камнями, блеснул под платиновыми запонками на манжетах.

— Эй, парень. Сегодня тебе повезло. Зови меня Дж. Б.

Лемминг почувствовал себя как человек, много часов колотивший в дверь, которая неожиданно открылась, бросив его вперед его же порывом.

— Мм… да.

— Раньше BBD&O, — оживленно сказал его посетитель. — Я сменил название. Не хочу вводить вас в заблуждение, но я — тот парень, который думает об оптимизации чародейства. Жаль, что прохождение к этому отняло у вас так много времени. Я отклонял вызывания, но администрация полностью согласна с вашими усилиями. Вы хотите изучить варианты, или мы сократим это до согласия и сделки?

Человек, который способен обнаружить стальной пенни 1943 года на темном бетоне, не может надолго потерять присутствие духа. Когда Лемминг пришел в себя, он представил свою стратегию. Каждая оброненная монета в каждом штате (для начала считая сорок восемь; позже он мог бы расшириться), каждый день всю оставшуюся часть его жизни. Доставка в полночь в бумажных банковских упаковках, ежедневный отчет включен. Новаторство, конечно, но они ведь могут сделать это, да или нет?

Дж. Б. — даже он, который вставлял шутки в туалетную бумагу и эротизировал крем для волос на телевидении — был впечатлен. Остроконечные зубы вспыхнули в улыбке, которая увела бы Магдалену от Христа.

— Хорошо? — Лемминг ждал. — Это можно сделать?

— Подведем итог, Г. Л.? Это нечто большое. Подавляющее. Вдохновляющее.

Пламя взметнулось и исчезло вместе с ним. Лемминг волновался и бормотал целый час, в убеждении, что он навсегда потерял Эльдорадо. Он уже уселся, чтобы почитать бестселлер, украденный из местной библиотеки, когда Дж. Б., без огня или музыки, внезапно появился в воздухе перед ним. Лемминг почувствовал небольшое раздражение.

— Эй, как-нибудь предупреждайте. Вы не всегда появляетесь в пламени?

— Только в первый раз. Сатанисты ждут этого, как остролист на Рождество. Г. Л., вам повезло. Я сказал администрации — сохраняйте спокойствие, пустим вашу идею вокруг плахи, чтобы увидеть, где она остановится, — широким жестом Дж. Б. очертил в воздухе успех, — и они чертовски загорелись этим, даже Князь.

Который, сообщил он Леммингу с неподдельным уважением, имел настолько космическую дальновидность, что мог продать русским капитализм.

— Он загорелся этим. Брошенный вызов, сказал он. Оригинальный, огромный! Только одно затруднение.

— Что, что? — торопил его Лемминг, неспособный и не желающий сейчас поворачивать назад. — Я знаю, что должен быть контракт.

Отсутствие прецендентов не было препятствием для юридического продолжения. Не будет никакого уголовного преступления, это просто бюро находок и находка принадлежит нашедшему.

— Администрация хочет первоклассную чистую сделку, парень. Ваша подача. — Хорькоподобные черты Дж. Б. сияли трансцендентальным восторгом серафимов. — Никаких проблем. Мы всегда сводим контракт к сделке; вот почему мы продержались в бизнесе. И вот самая прелесть. Это бесплатно.

Волшебное слово заиграло настоящую музыку на расстроенных струнах Леммингова сердца: «Даром…»

Дж. Б. пожал плечами; узкие лацканы поднялись и упали.

— Ну, почти даром. Малыш, это детали. Мы говорим здесь о лунной прогулке. Прогулка по Марсу, гигантский шаг для человечества.

— Нет-нет. Постойте. — Лемминг притормозил, когда это определение забренчало на более привычных струнах его души. — Что значит «почти»?

— Хорошо, вперед, карты на стол. Администрация выразила желание заключить договор за эту или сходную цену, но, естественно, не в убыток. Quid pro quo, Г. Л. Наше quid точно соответствует вашему quo. Не днем, не секундой больше. Эй, я говорил, что это великолепно?

Дж. Б. положил контракт перед Леммингом, предложив изящную ручку Waterman для подписания. Клиент медлил, пока тщательно не изучил каждую линию типовой формы с юридической точки зрения: скрытые пункты, штрафные санкции. Ничего этого не было. Шаблонное и стандартное, прямое, как линейка. Как бы долго он ни жил, он возместит только это время, и не днем больше. Лемминг подписался, Дж. Б. убрал контракт и сверился со своим ролексом, щелкнув платиновыми запонками.

— Без пяти минут полночь — мм, это моя ручка, Г. Л. Он скоро будет здесь.

Лемминг неохотно возвратил оправленную в серебро ручку.

— Кто?

— Коллектор Номер Пять, один из наших лучших. Солидный представитель, великий в деталях.

— Здесь? — Лемминг с трудом сглотнул. — Он сейчас появится здесь?

— Минута в минуту. Вы честно получаете кредит за сегодняшний день. Куда вы хотите его сложить?

Заминка перед золотой судьбой. Лемминг сделал неопределенный жест, как стрелки часов, отмеряющие отрезок дня.

— Наверху… пожалуй. В свободной спальне.

— Там вы и будете его получать. О, малыш, всего одна малюсенькая вещь. В полночь не подглядывайте за курьером, хорошо? В двенадцать он отрывается от своих булочек и не расположен к болтовне. Просто позвольте ему сделать свое дело, потом входите и начинайте подсчитывать. Чао.

Попрощавшись, Дж. Б. просто схлопнулся внутрь. Дыра, открывшаяся в воздухе, всосала его и закрылась. Несколько минут спустя Лемминг услышал приглушенное «пуф!» наверху, затем движение и звук множества предметов, рассыпавшихся по полу и мебели. Затем другое «пуф!» и тишина.

Ликующий, но нервничающий, Лемминг заполз наверх, чтобы подслушивать у спальни. После пяти минут робости он осторожно открыл дверь и включил свет. Никакого запаха серы, только запах раздевалки после тяжелых физических тренировок и, возможно, воображаемое им за пределами обоняния раздражение в воздухе, словно кто-то оставил след из злобных проклятий, как эхо захлопнувшейся двери.

Мгновенное впечатление, не более того. На кровати, стульях, тумбочке, сложенное на приставном столике, разбросанное по полу, находилось маленькое состояние в раскатившихся пенни, пятицентовиках, десятицентовиках, четвертаках и полудолларах, пирамиды монет на столе, некоторые груды развалились от своего веса, закатившись в смежную ванную комнату. Торчащая из них пачка замусоленных квитанций была точным, до скрупулезности, бухгалтерским учетом каждого наименования и общим итогом дня: семьсот долларов и тридцать шесть центов.

Лемминг трясся и бормотал, упав на колени и поглаживая документы, нащупывая закатившие четвертаки, лаская увесистые полудоллары, как груди любовницы. Один день, всего один, и семь сотен баксов! Рассуждения понеслись бурным потоком: если умножить это на семь, то будет четыре тысячи девятьсот в неделю, около двадцать тысяч в месяц. За год более двести тридцати пяти тысяч долларов, не говоря уже о возможных банковских процентах.

Поговорим о чудесах. Словно ребенок на пляже, Лемминг сложил монеты рядом с собой в высокую денежную башню. Он сделал это, он грезил несбыточной мечтой и сделал ее реальностью. В два часа утра его игрушечная крепость по сложности не уступала поздненормандскому замку. С нигилистическим хихиканьем Лемминг разрушил его движением руки. Он зевнул, решив впредь спать здесь, в своей Коллекционной комнате, где холодная наличность согревала его сердце. Он освободил одеяло от барыша, и лязгающий звук падения монет на пол забарабанил по его высохшей душе, словно благословенная манна.

«И это законно, — Лемминг хихикал в темноту и безграничное будущеее за ней. — Никакой дьявольской платы, просто день за днем. Могу же я заключить клевую сделку?»

В конце концов, какова цена? Сорок, пятьдесят лет. Не более, чем альтернативная услуга, блаженно подумал он, закрыв глаза, например, присоединение к Корпусу Мира для уклонения от налогов.

Пока безликий Коллектор ишачил, как раб без передышки, Лемминг тоже трудился. Он привык к полуночному ритуалу: с последним ударом часов — пуф! — лязг, глухой шум и удар наверху, приглушенное бормотание, еще одно пуф! … и тишина. Тяжелые дни Суперкубка на выходных прояснились 15 апреля после уплаты налогов, когда никто много не терял, но ни одного пропущенного дня. В любом случае, такой же неизменный скрупулезный учет от его Коллектора, зловоние несмываемого пота и уйма монет. Лемминг сбросил пять фунтов, складывая и перенося свои трофеи в банк, прежде чем неохотно сдался и приобрел четырехприводный фургон «эконолайн» для транспортировки своего богатства.

Первый его банк, а затем и второй перестал вмещать все его наличные деньги. После жестоких мук сомнений — ради всего святого, не потратить ли денег, — Лемминг купил дом на снос, а потом другой, оснастив каждый решетками на окнах и железными дверями замками с часовым механизмом. Наконец, когда он уже не мог отстраиваться вширь или вверх, Лемминг стал углубляться вниз, пристраивая глубокие подвалы под своими домами. Он любил сидеть в своих сокровищницах, как в церкви. Когда внизу грохотало метро, его орда отвечала серебряным хором. В этом денежном гимне веселым контрапунктом звучала служба по налогообложению. Лемминг стонал от их размеров налога, но тогда произошел выброс пятицентовиков. На десятом году, когда его высокомерие сравнялось с его богатством, он позволил себе праздную шутку насчет дохода.

«Смотрите, — любезно снизошел он, предложив измотанному налоговому инспектору остатки диетической «колы». — Вместо того, чтобы подсчитывать все это, просто скажите мне, сколько нужно президенту. И пойдемте, присоединитесь ко мне за ужином. В «Макдональдсе» специальное предложение с маленькими бургерами».

Десятилетия проходили величественным парадом под звенящую серенаду прибыли. Гонвилль Лемминг стал равнодушен к слабым звукам наверху в полночь, старел вместе с коллекционером Номер Пять, всегда пунктуальным, всегда педантичным в отчетах. В один сочельник, охваченный несвойственным ему духом Рождества, Лемминг оставил в Коллекционной комнате как подношение мясной рулет с прошлой недели, вчерашний салат, растворимый кофе и карточку магазина подержанных товаров от веселого благотворителя, для привлечения лояльности Номера Пять.

Ему не стоило подслушивать выражения благодарности. Сантименты, доносившиеся из-за двери, звучали гораздо громче и красочнее обычного, общее их направление определяло Лемминга, как, мать его, скаредного сукиного сына, который разрушает сиротские приюты для забавы и которому его долбаное скопидомство не позволяет купить даже спичек.

Потом пуф! — тишина и запах пота, пузырящийся в воздухе, словно забытый мясной рулет.

На последнем году жизни, во время тяжелой национальной депрессии и странной нехватки металлических денег, Лемминг завершил свою скаредную жизнь подвигом, ссудив правительству взаймы десять миллиардов наличными всего лишь на восемнадцать пунктов от семи процентов. Президент содрогнулся, но подписал.

— Что тут плохого? — успокоил его Лемминг, оставив ручку на память. — Ваши люди больше расходуют на пластик.

Но, черт побери, ему по-любому было необходимо пространство под хранилище. Он подумывал позволить грубому, но неутомимому Номеру Пять сократить маршрут, пропуская хотя бы менее состоятельные южные штаты, но передумал. Дело не в деньгах, а в принципе; потом этот подонок захотел бы отдыхать в выходные.

Накануне своей смерти Лемминг грыз вчерашнюю выпечку и писал уведомление о потере права выкупа за Белый дом, добавив, что он мог бы увеличить их кредит, если бы получил Пентагон в свое распоряжение для хранения монет, Монетный двор, чтобы выпускать новый «летоминг пенни». У шатающегося правительства не будет другой альтернативы, как это принять. Он запечатал уведомление и вернулся к чашке горячего кофе, оживленный и прекрасно себя чувствующий. Он всегда спал в Коллекционной комнате в эти годы заката, закрывая глаза с видом дневных трофеев и открывая их на ту же самую утешительную перспективу. Этой ночью, в последний раз любовно погладив цилиндрики четвертаков, Лемминг заснул сном праведника и больше не проснулся.

Первый намек на его кончину случился, когда он сел следующим утром и оставил тело все еще лежащим на спине, холодным и твердым. Когда он потянулся к деньгам, для успокоения, его рука просто прошла через них.

— Хлеб реален. Вы — нет, — объявил Дж. Б. с подержанного моррисовского стула^[4], когда он перелистывал страницы контракта Лемминга, теперь подлежащего выполнению. — Подъем, подъем, Г. Л., Номер Пять с благодарностью удалился к подножному корму и своему хобби после многих лет бесперебойной работы для вас. От имени администрации я надеюсь, что нет никаких претензий.

Чисто по привычке Лемминг пожелал еще одного хорошего выметания Манхэттена. Город Развлечений был всегда хорош для собирательства, и он планировал вскоре открыть местный армейский/флотский магазин для продажи излишков пайков C.

— Нет, я полагаю, нет.

— Хороший мальчик. Сделка есть сделка, верно?

— Разве я спорю? — Лемминг расправил свои эктоплазменные плечи, вздохнув о навсегда утраченной выгоде. — День за день, по соглашению.

— Проверим. — Дж. Б. молниеносно пронесся по контракту. — Сорок три года, три месяца, две недели и мелочь. Как дважды два, малыш. Мы добивались от вас исключения воскресений и, может быть, иногда, перерывов на кофе, но Номер Пять сказал «нет»: он не зарабатывал. Всегда были своего рода конвульсии; теперь же он сыт по горло. — Заостренные зубы блеснули корпоративной улыбкой. — И богу богово.

Лемминг почувствовал февральский холод предчувствия, вспомнив мясной рулет и проклятия.

— Кто — Номер Пять?

Контракт исчез в кармане пальто Дж. Б.

— Малыш, я опять бегу следом, итак, теперь мы расстанемся? Я должен продать американской публике новую войну с Ираком за Бога, Страну, Мать и Нефть.

Лемминг молчаливо признал, что тот, кто оптимизировал чародейство, мог, конечно, оптимизировать и сердце Америки.

— И вы должны изучить свой маршрут, Г. Л.

Опять холод — теперь сильнее февральского.

— Маршрут?

— Ввожу вас в курс дела в рабочем порядке. — Дж. Б. пригласил его в дверь, которая открылась в туманный лимб. — Сегодня вы изучаете Нью-Йорк, самую трудный район вашего участка. Ну, я не буду рисовать вам радужных перспектив. Вы знаете, сколько оберток от жвачки находится в канализации одного лишь Нью-Йорка?

Обертка от жвачки. Тень Гонвилля Лемминга испустила жалобный вздох.

— Снодграсс…

— Старый добрый Номер Пять, — подтвердил Дж. Б. с надлежащим почтением. — И я имею в виду, что он хочет все это: Cinnaburst, Carefree, Trident, Beeman’s, Juicy Fruit, полный набор. В результате, малыш, у тебя не останется времени на чашку кофе. Он добавил Аляску и Гавайи.

Перевод: Bertran (lordbertran@yandex.ru).

Примечания

1

«Я гуляла с зомби» (I Walked With a Zombie) — фильм ужасов режиссёра Жака Турнёра, вышедший в 1943 году.

(обратно)

2

Различные марки жевательных резинок.

(обратно)

3

YMCA (Young Men’s Christian Association — «Юношеская христианская ассоциация») — молодёжная волонтерская организация.

(обратно)

4

Моррисовский стул — стул с подлокотниками и шарнирной спинкой.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***