За землю отчую [Юрий Сергеевич Галинский] (fb2) читать постранично

Юрий Галинский За землю отчую

Роман

Я слушаю рокоты сечи

И трубные крики татар.

Я вижу над Русью далече

Широкий и тихий пожар.

А. Блок

Пролог

Из Кремля их повезли по Никольской улице Великого посада. Большая телега, которую тащили две низкорослые лошади, была окружена конными дружинниками великого князя Московского. В ней находились двое, руки у обоих были связаны за спиной. Один — молодой, угрюмо насупив рыжевато-белесые брови, сидел недвижимо, светлые глаза его, казалось, застыли. Второй — в годах, со свалявшимися седыми волосами и бородой, тревожно вертел головой по сторонам, бросая на стоявших вдоль улицы людей растерянные взгляды.

На Кучковом поле, куда наконец дотащилась телега, высился свежесрубленный помост. Вокруг него стояла конная и пешая стража в темных кафтанах и блестящих шлемах с высокими навершиями, с мечами в ножнах и копьями в руках. По всему полю пестря разноцветными одеждами толпился московский люд: бояре и боярыни в опашенях^[1] и летниках^[2], ремесленники и торговцы в зипунах и кафтанах, бабы в сарафанах и душегреях, монахи в рясах и нищие.

На небе клубились тяжелые осенние тучи, моросил холодный дождь. Было серо, пасмурно и тоскливо. Народ замер в тягостном, настороженном молчании. Такого на Москве еще не бывало. Впервые на миру, на людях должна свершиться казнь. И не каких-то там разбойников-душегубцев, а одного из первых бояр московских — Ивана Васильевича Вельяминова, сына последнего московского тысяцкого, главы московской земщины Василия Васильевича, который умер несколько лет назад. Второй осужденный — Некомат, сурожанин^[3], богатый московский купец, друг покойного тысяцкого. Великий князь Московский Дмитрий Иванович обвинил их в измене и приговорил к смерти.

И вот на Кучковом поле появились великий князь и его брат Владимир Андреевич Серпуховский с ближними боярами. Велено было начать казнь. Некомата повели первым. Он шел, не сопротивляясь, едва передвигая ноги, в одной разодранной до пояса рубахе и дрожал от холода и страха. До самого помоста Некомат кое-как держался, но когда поп торопливой скороговоркой отпустил ему грехи, а подручные палача взялись натягивать на его голову мешок, заскулил на все поле, громко и протяжно. Раздался глухой удар топора, плаха окрасилась кровью…

Пришел черед Ивана Васильевича. Он шагал в окружении княжеских дружинников, высоко подняв голову, глаза его не отрывались от плахи. Быстро взошел на помост, оттолкнув плечами стражу, закричал громко:

— Не за свою обиду я крамолу против князя Дмитрия ковал! Не потому, что не дал мне Дмитрий стать по праву московским тысяцким, когда преставился мой батюшка!..

На него набросились несколько человек, схватили, поволокли к плахе. Народ зароптал, в разных концах Кучкова поля заголосили бабы, толпа пришла в грозное движение. Стражники обнажили мечи, выставили копья.

На какой-то миг Вельяминов уже у самой плахи снова сумел вскочить на ноги, истошно воскликнул:

— За права и вольности ваши, москвичи!..

Его повалили на помост, прижав лицом к доскам, крепко держали, пока поп читал молитву. Но, когда стали надевать мешок, он опять успел выкрикнуть:

— За вас, москвичи, смерть принимаю!..

И тут какой-то чернобородый монах в надвинутом на глазах капюшоне, проскочив между двумя стражниками, вдруг ринулся к помосту…

— Я с тобой, Иван Василич!

Богатырского сложения дружинник метнулся за ним, тяжелая рука камнем упала на плечо чернеца, схватила его, будто мальчонку.

— Не дурствуй, отче, так и голову потерять можно.

— Держи его крепко: должно, лазутчик вельяминовский! — заметил второй воин с большим шрамом через всю щеку. Но богатырь, что схватил чернеца, шепнул ему в самое ухо: «Беги, отче!..» — и незаметно оттолкнул в толпу…

Сверкнул взнесенный в руках палача топор — и окровавленная голова Ивана Васильевича Вельяминова скатилась на помост.

Отовсюду послышались негодующие возгласы, жалостливые восклицания, громкий женский плач.

Часть первая

ГЛАВА 1

Уже совсем рассвело, когда Федор выехал к берегу Оки. Под утренним ветерком шумел лес, в лучах солнца серебрились на листьях капли дождя. Барабанил по мокрой коре дятел, заливалась иволга. Река неслышно плескалась опустынный берег, поросший ивами. Крутой склон не позволял спуститься к воде, а брод, которым дозорные вчера переправились через Оку, лежал дальше, вниз по течению.

Конь устал, не слушал поводьев. Всадник нехотя спешился, отпустил подпругу, засыпал из переметной сумы в торбу овес. Лишь после этого снял шлем и мокрый после ночного ливня кафтан, насухо вытер