Крах «Операции Полония» 1980–1981 гг. [Вадим Трубников] (fb2) читать онлайн

Вадим Трубников Крах «Операции Полония» 1980–1981 гг.

От автора

Минуло почти четыре года с того памятного дня, когда была поставлена точка на одной из самых драматических страниц в истории Польской Народной Республики. В этот день —13 декабря 1981 года — перед лицом нависшей угрозы контрреволюционного переворота высшие органы власти ПНР в соответствии с конституционными установлениями ввели в стране военное положение. Опасные и драматические события 1980–1981 гг., тех 500 тревожных дней, когда на страну одна за другой накатывались разрушительные волны хаоса и анархии, остались позади. Позади и те первые, самые трудные месяцы, в течение которых неимоверными усилиями было остановлено сползание страны к краю пропасти, куда толкали социалистическую Польшу её внутренние и внешние враги. Понадобилось более полутора лет военного положения, насыщенных каждодневной упорной борьбой с антисоциалистическим подпольем, чтобы страна вышла на путь экономической и политической стабилизации, постепенного преодоления кризисного состояния народного хозяйства и общественной жизни. В День национального возрождения — 22 июля 1983 года — военное положение в стране было полностью отменено. Тем самым был дан дополнительный импульс процессам нормализации, развитию институтов социалистического демократизма.

Общественный кризис — если говорить о серьёзных сбоях в функционировании экономического и политического механизмов, их растущем выходе из-под контроля общества и народного государства, — многократно усугубленный дестабилизирующими действиями антисоциалистических сил и стоящих за их спиной империалистических подрывных центров, сегодня можно считать в основном преодолённым. Социально-политический и экономический потенциал, накопленный народной Польшей за четыре десятилетия, взвешенная политика Польской объединённой рабочей партии, постепенное восстановление и упрочение её связи с массами придают необходимое ускорение преодолению последствий волюнтаристских деформаций и контрреволюционных катаклизмов недавней полосы кризисного развития, достигшего своей кульминации в 1980–1981 гг.

Но события тех труднейших для польского народа 16 месяцев ещё не стали прошлым. Подтвердилась старая истина, что разрушить всегда гораздо легче, чем создать. Польские экономисты подсчитали, что для возвращения к докризисному уровню стране понадобится не менее 5 лет, если вести отсчёт от первого года возобновления роста производства — 1983-го. Но как с точностью подсчитать духовно-нравственные потери, понесённые польским обществом?

Так что горький опыт случившегося ещё не стал, к сожалению, достоянием архивов. Извлечь из событий 1980–1981 гг. суровые и поучительные уроки необходимо не только для преодоления созданных контрреволюцией завалов на пути возвращения стране нормальных параметров экономического и духовного созидания; это нужно и для того, чтобы, как подчёркивают руководители ПОРП, «никогда больше не произошло то, что было до декабря 1981 г., т. е. анархия, разложение, антисоциалистические и контрреволюционные процессы; чтобы никогда больше не повторилось то, что было до августа 1980 г., — извращение, искажение социализма».

Как же случилось, что ПНР была ввергнута в пучину столь разрушительных бедствий? Почему контрреволюционным силам удалось повести за собой часть — и довольно значительную — польских трудящихся, в том числе и рабочего класса, на разрушение того, что создавалось в течение десятилетий их собственными руками?

Разумеется, в самом общем виде основные источники, причины и движущие силы кризисного развития Польши в 1980–1981 гг. были ясны и во время событий. Но истина всегда конкретна. А это значит, что далеко не достаточно лишь констатировать то общее, что проявилось в этом и предыдущих эпизодах такого кризисного развития. Например, в Венгрии в 1956-м, Чехословакии — в 1968-м или в самой Польше в 1956 и 1970 гг. Необходимо осмыслить особенности польского кризиса 1980–1981 гг., его отличии от иных кризисных ситуаций.

Много ли общего между ними? Надо полагать — достаточно. Но существенны и различия. Например, в масштабах дестабилизации общественных структур, в размахе и глубине открытого контрреволюционного процесса. Конечно, типология кризисных ситуаций, имевших место в истории социалистического строительства, необходима. Но синтезу, обобщениям должен предшествовать анализ каждой из таких ситуаций.

И в ПНР такая работа началась. В обсуждениях и дискуссиях, развернувшихся в ПОРП, в серьёзных теоретических исследованиях ставится множество самых острых вопросов, ответы на которые можно получить, лишь внимательно анализируя все зигзаги и повороты конкретных событий. Многое уже прояснено и подытожено на пленумах ЦК ПОРП — а их со времени IX Чрезвычайного съезда прошло более двадцати — и на Всепольской партийной конференции, прошедшей в марте 1984 г. Такое всестороннее осмысление необходимо и актуально ещё и потому, что события 1980–1981 гг. стали, и, видимо, надолго, одной из «горячих» точек современной идеологической борьбы. Буржуазные, реформистские и ревизионистские идеологи толкуют их вкривь и вкось: ведь надо же объяснить, почему народная Польша не превратилась в долгожданную иллюстрацию к мифу о «смертельно больном» социализме.

Сегодня, когда достоянием гласности стали тайные архивы вожаков «Солидарности», других антисоциалистических группировок, а также некоторые секретные документы Белого дома, ЦРУ, натовских спецслужб, когда раскрыты основные механизмы и каналы взаимодействия международного империализма с польской контрреволюцией, невозможно отрицать очевидное. А именно: события в Польше в 1980–1981 гг. были во многом результатом тщательно спланированной подрывной операции. Польше, как констатировал первый после введения военного положения пленум ЦК ПОРП в феврале 1982 г., империалистические стратеги «определили роль взрывателя под зданием мира… С Польши должен был начаться процесс развала социалистического содружества, поворот вспять европейской истории на целую эпоху». Чрезвычайные меры, принятые конституционными властями ПНР в декабре 1981 г., сорвали этот замысел.

Вторым, не менее обескураживающим поражением стал для стратегов контрреволюции энергичный поворот страны к экономической и политической нормализации. Социализм в Польше продемонстрировал свою несомненную жизненную силу, способность извлекать уроки и исправлять положение в самых неблагоприятных обстоятельствах.

И ещё одно замечание. Иногда высказывается мнение, что чуть ли не единственная причина общественного кризиса в Польше — это широкое и целенаправленное дестабилизирующее воздействие империализма на обстановку в стране. Существует мнение и прямо противоположное, сводящее все дело к ошибкам, срывам и деформациям в социально-экономической политике ПОРП. Совершенно очевидно, что обе точки зрения грешат односторонностью.

Действительное соотношение факторов, вызвавших общественный кризис, а затем и контрреволюционный процесс, намного сложнее. В том-то и дело, что невозможно в чистом виде выделить причину и следствие создавшейся в Польше чрезвычайной социальной напряжённости и последовавших за этим драматических событий. Роль «первотолчка» не может быть отдана ни одному из факторов; они не могут быть рассматриваемы вне их весьма непростого переплетения. Причём каждый из них породил свой круг причин и следствий, которые в своей совокупности и вылились в то, что произошло в Польше в 1980–1981 гг. Эту сложность констатировал и XXVI съезд КПСС. «Там… где к подрывной деятельности империализма, — говорится в Отчётном докладе ЦК, — добавляются ошибки и просчёты во внутренней политике, возникает почва для активизации враждебных социализму элементов. Так произошло в братской Польше…»

Нам представляется, что последовательный рассказ о польских событиях 1980–1981 гг., причинах и обстоятельствах, определивших их течение и окраску, основанный на документах ПОРП, свидетельствах польской и мировой прессы, материалах из архивов польской контрреволюции и ставших известными, правда, ещё немногочисленных, но впечатляющих планах и разработках подрывных центров Вашингтона и НАТО, может оказаться небезынтересным.

Автор не ставил перед собой цели осветить все перипетии этого драматического периода в жизни братской Польши, уделив основное внимание разрушительной деятельности контрреволюционных сил и их империалистических союзников и вдохновителей, а также узловым моментам ожесточённого классового противоборства, которое шло в 1980–1981 гг. во всех сферах общественной жизни страны. Такие важные темы, как внутрипартийное развитие ПОРП, эволюция других социалистических сил, разработка и осуществление народной властью антикризисных мер, затронуты лишь в той степени, в какой требовалось для того, чтобы не терялась основная канва событий. Очень помогли автору поездки в Польшу, позволившие многое, о чём говорится в книге, увидеть собственными глазами, уточнить в беседах с польскими товарищами.

Вместе с тем автор счёл возможным по ходу рассматриваемых проблем, особенно в случаях их разной трактовки, высказать свои личные оценки и коснуться некоторых узловых аспектов кризисной ситуации в ПНР в теоретическом плане.

Отзывы советских и польских читателей о первом издании этой книги позволяют автору надеяться, что он в своих подходах и оценках в целом находится на правильном пути. Вместе с тем быстротекущее время, вновь открывшиеся важные факты и обстоятельства рассматриваемых в книге событий, а также социально-экономические и идеологические процессы, происходящие в ПНР сегодня, побудили его дополнить свой прежний рассказ.

Представляя его на суд читателя, автор, вполне понятно, не претендует на полноту анализа и бесспорность выводов. Тема, затронутая в книге, ждёт новых исследований.

Октябрь 1985 г.

Пролог

Польская драма 1980–1981 гг., которая могла, как писала 16 декабря 1981 г. газета «Трибуна люду», орган ЦК ПОРП, «привести страну к братоубийственной гражданской войне, под корень подсечь её позиции в мирном сообществе, превратить Польшу во всеевропейского нищего, в международного попрошайку», готовилась давно — задолго до того, как она начала разворачиваться на открытой сцене польской общественной жизни.

За океаном тщательно отрабатывались возможные сюжетные повороты этого необычного драматического действия, сценической площадкой которого становилась целая страна. Страна, опасно ослабленная ошибками и просчётами её руководителей. Сооружались политические и идеологические декорации, подбирались исполнители главных и второстепенных ролей. Но при всяком удобном и неудобном случае Вашингтон громогласно заявлял о своей полной непричастности к кризисному развитию ПНР. И, быть может, эта легенда ещё долго прокручивались бы в его пропагандистском обиходе, если бы не сенсационная публикация в феврале 1983 г. испанским журналом «Тьемпо» полученного редакцией сверхсекретного документа — «Плана по дестабилизации Польши».

Этот план был передан на утверждение тогдашнему президенту США Картеру его помощником по национальной безопасности Бжезинским^[1] 17 марта 1978 г. В нем были детально и со знанием дела расписаны методы и средства вмешательства Соединённых Штатов во внутренние дела ПНР, способы дестабилизации всей общественной жизни этой страны. Но он не ограничивался этими пунктами. В представленном плане предлагался подробнейший сценарий подготовки и проведения государственного переворота в Польской Народной Республике.

Дезинформационный манёвр: во имя чего?

Кроме вполне понятного стремления вашингтонской администрации скрыть сам факт существования специального комплексного плана организации одним государством — Соединёнными Штатами — «необъявленной войны» против другого суверенного государства — Польской Народной Республики, у Белого дома была ещё одна причина, по которой он предпочёл бы оставаться в тени. А именно: необходимо было убедить мировую общественность, что социально-политический кризис 1980–1981 гг. в Польше явился следствием ее собственных, чисто внутренних коллизий.

Дело в том, что задуманный администрацией Рейгана антисоциалистический «крестовый поход» нуждался в идеологическом обосновании и иллюстрациях. И здесь Польше отводилась роль главного доказательства «необратимого развала социализма», «начала его конца» (Рейган).

Не случайно в книгах и статьях на польскую тему, во множестве появившихся на Западе, неизменно проводится мысль о «спонтанности», «стихийности» антисоциалистического движения, «единодушии рабочего класса и всего народа», проявившихся в польских событиях 1980–1981 гг. И если уж весь польский народ «как один» поднялся против социализма, то Запад выглядит куда как благопристойно и благородно: он сочувствовал полякам, он спасал их от голода, когда «коммунистическая экономика» — в силу, конечно, собственной недееспособности — пришла в полное запустение. Наконец, Запад неустанно и строго «предупреждал» Советский Союз и другие социалистические страны от «вмешательства в польский эксперимент». И не более.

Публикация плана «тайной войны» против социалистической Польши, принёсшей столько бедствий её тридцатисемимиллионному народу, обнажает всю меру участия США в придании польскому кризису катастрофического характера.

Следует сказать, что опубликование испанским журналом «Плана по дестабилизации Польши» облегчило и работу над этой книгой. Конечно, уже давно было ясно, что тайная и не столь уж тайная война некоторых стран Запада, особенно США, против народной Польши, их многочисленные дестабилизирующие акции осуществлялись на редкость скоординированно, последовательно и по нарастающей. Но когда автор начинал выстраивать хронологически обстановку в Польше и вокруг неё в период, предшествовавший началу событий 1980–1981 гг., осмысливать связь между ними, их внутреннюю логику, ему в некоторых случаях оставалось полагаться на интуицию, строить хотя и обоснованные, но все же гипотезы.

Только один пример. В конце 1977-го и особенно с начала 1978 г. весь «антипольский оркестр» (вашингтонские правительственные и иные деятели, спецслужбы стран НАТО, контрреволюционные группировки в самой Польше и эмигрантские) вдруг заиграл особенно слаженно и энергично. Акции, сборища и заявления антипольского содержания посыпались как из рога изобилия. К тому же они стали достаточно шумными. Но наблюдатель по-прежнему видел лишь самые верхние слои. Главное оставалось скрытым: почему именно тогда возник внезапный бум антипольской активности?

«План Бжезинского»: масштабы, цели, средства

На этот вопрос и ответил журнал «Тьемпо». Отсутствующее звено в цепи доказательств было наконец найдено. С помощью этого «ключа» многие события, даже те из них, которые могли показаться случайными и изолированными, выстроились в единую линию и получили своё объяснение. Обнаружилось, что концепции, лозунги и действия врагов социализма в Польше не только до лета 1980 г., но и в последующие бурные месяцы общественного кризиса были, в сущности, исполнительским «слепком» с уже изготовленных за океаном «форм».

Присмотримся же к внезапно обнажившейся канве событий.

Начало 1977 года. Заняв ключевой пост в Белом доме, Бжезинский наконец получает возможность приступить к реализации давно вынашиваемых идей. Он начинает с составления конфиденциальной директивы, утверждённой президентом (так называемая «директива Картера») и адресованной органам администрации США, в которой выдвигается задача активизации экономических и научно-технических контактов как важнейших каналов воздействия на идеологическую и политическую ситуацию в той или иной европейской социалистической стране. Далее он поручает ЦРУ и другим спецслужбам разработку комплексного плана «опрокидывания» социалистического строя в ПНР. К этому заданию подключается один из крупнейших американских центров стратегических и политических исследований, специализирующийся на разработке подрывных операций, — «Рэнд корпорейшн»^[2]. Среди тех, кто участвовал в «польских разработках» для американских секретных служб, был, как стало известно позже, и некто Чешинский, бывший полковник Войска Польского^[3].

Декабрь 1977 года. К этому времени «Рэнд корпорейшн», надо полагать, завершила свой труд. Он был нужен Бжезинскому именно к данному сроку. Ведь в декабре 1977 г. состоялся официальный визит в ПНР президента США Картера в сопровождении, естественно, помощника по национальной безопасности. В рамках программы их пребывания под благовидным предлогом встреч с «представителями широкой общественности» Бжезинским были установлены контакты с некоторыми диссидентскими группировками. Хотя история пока умалчивает о деталях этих «встреч», надо полагать, что они прошли достаточно результативно и Бжезинский возвратился домой с «визой» лидеров польской контрреволюции на своём плане^[4].

Январь 1978 года. Пока план по дестабилизации социалистической Польши дорабатывался и шлифовался. Белый дом занялся собиранием всех необходимых сил в единый кулак. Исполнительским приказом президента Картера за № 12036 от 24 января 1978 г. создаётся, во главе с Бжезинским, специальный «координационный комитет по разведке» в рамках Совета национальной безопасности. Не вызывает сомнений, что учреждение этого комитета было вызвано не в последнюю очередь начинающейся антипольской операцией — самой масштабной и сложной из всех «тайных войн», предпринимавшихся когда-либо США^[5].

Именно в это время — с начала 1978 г. — польские органы безопасности зафиксировали значительную активизацию антисоциалистического подполья.

17 марта 1978 года. В этот день Бжезинский передаёт на утверждение президенту готовый план дестабилизации Польши. Через несколько дней он направляется трём ключевым фигурам — госсекретарю, министру обороны и директору ЦРУ с предписанием срочно представить Совету национальной безопасности свои соображения.

Вот основные положения «плана Бжезинского», дающие представление о масштабах, целях и перспективах этой антипольской программы Вашингтона.

Отправная идея: «После анализа обстановки в отдельных странах мы, — подчёркивает помощник президента США, — пришли к выводу, что Польша является самым слабым звеном среди государств Восточной Европы».

Средства и методы: Чтобы вызвать «пожар в Польше», Бжезинский рекомендует: а) вынуждать польских коммунистов «к уступкам в области прав человека» и обеспечить тем самым большую свободу действий для антисоциалистических подпольных группировок; б) всеми способами «расширять влияние католической церкви»; и наконец, в) основательнее использовать «влияние польских эмигрантов».

Рычаги внешнеполитического воздействия: Основным таким рычагом автор плана считал использование критической финансовой задолженности ПНР странам Запада. «В 80-е гг., — прогнозирует Бжезинский, — Варшава будет вынуждена выплачивать 90 процентов своих доходов от экспорта на покрытие долгов, которые достигнут суммы 18–20 млрд. долларов». В плане определены и другие методы внешнеполитического воздействия на положение в ПНР. «Для формирования прозападной политики, — подчёркивает Бжезинский, — необходимо использовать все доступные средства».

Пути «идеологической эрозии»: Новоявленный Макиавелли особое внимание в своих разработках уделяет путям «идеологического размягчения» ПОРП, союзных с ней партий и народного государства. Политические отношения США с Польшей должны быть прежде всего нацелены, согласно терминологии, употребляемой автором плана, на «создание в высших государственных сферах Польши преобладания национализма над коммунизмом». Иными словами, речь шла о том, чтобы добиться абсолютизации национальных особенностей «польского социализма». «Пропаганда Соединённых Штатов должна быть сфокусирована на несовместимости интересов Польши с коммунистической моделью».

Структуры антисоциалистической оппозиции: «Польская оппозиция, поддерживаемая католической церковью, — пишет Бжезинский, — должна формироваться в основном из людей, настроенных прозападно, имеющих опыт борьбы против существующего строя. Организованная на базе нелегальных и полуофициальных группировок, оппозиция будет способна создать свободное народное движение сопротивления (не «Солидарность» ли? — В. Т.), вовлекая в него рабочих, крестьян, интеллигентов, студентов».

Сроки операции: Приступить к реализации разработанной программы надлежало, по расчётам Бжезинского, в начале 80-х гг., когда финансовые долги ПНР перейдут критическую черту чрезмерной задолженности. «Это обстоятельство станет удобным моментом», и тогда операция вступит в завершающую стадию. «В итоге наши действия, — уверенно прогнозирует помощник президента США по национальной безопасности, — должны привести к дестабилизации положения в Польше. В этих условиях в рядах ПОРП возникнет смятение и неразбериха, а оппозиция завоюет массу сторонников».

Осуществление переворота: И наконец, в документе, переданном Картеру, определяется программа действий контрреволюции по захвату власти. Были представлены два варианта. В качестве предпочтительного рассматривается «создание коалиционного правительства из умеренных коммунистов, независимых экономистов, деятелей оппозиции и представителей церкви». Вполне понятно, что сформирование такого «плюралистического» правительства должно было стать лишь промежуточным этапом на пути создания «истинно прозападного» правления. В этом случае, констатирует Бжезинский, «процесс разложения будет длительным».

Предусматривался и другой, менее желательный при сложившемся соотношении международных сил, но все же допустимый вариант. В случае, если на пути «тихой» контрреволюции возникнут серьёзные препятствия, Бжезинский не исключал «антикоммунистического восстания». «Соединённые Штаты, — нацеливал он в своём плане все задействованные для его реализации ведомства, должны приложить максимум усилий, чтобы активизировать развитие событий в указанных направлениях».

План предусматривал и принятие США, в рамках прежде всего НАТО, необходимых мер к тому, чтобы «внимание союзников сосредоточилось на Польше».

Таков в общих чертах антипольский документ, разработанный в Белом доме в начале 1978 г. и впервые извлечённый на белый свет испанским журналом «Тьемпо» пять лет спустя^[6].

В том же 1978 г., вскоре после представления «Плана…» на утверждение хозяина Белого дома, комиссия по иностранным делам американского сената создала — разумеется, опять же во главе с Бжезинским — специальный «координационный комитет по вопросам Польши». Назначение этого сенатского комитета, действовавшего в контакте с «комитетом по разведке» при Белом доме, — обеспечить участие в антипольской операции общественных кругов: частных банков, реакционных профсоюзов, руководящих функционеров республиканской и демократической партий, органов информации, лоббистов консервативной польской эмиграции.

Так разработанная в деталях и утверждённая высшими инстанциями Вашингтона антипольская программа^[7] была запущена в действие. Машина дестабилизации начала набирать обороты.

Польская контрреволюция: игра в четыре руки

Некоторые польские авторы вслед за Западом, хотя и исподволь, и с оговорками, нет-нет да и пытаются реабилитировать в глазах общественности руководителей контрреволюции в Польше в 1980–1981 гг. В том числе, естественно, и экстремистских вожаков «Солидарности». Вот одна из таких попыток, предпринятая Я. Гавликом, выступившим на страницах популярного варшавского еженедельника «Политика»: «Я предполагаю наличие доброй воли и самых благородных побуждений не только у многих миллионов рядовых участников движения, но и у его руководства… Я верю в благородство их мотивов… признаю личные заслуги тех людей, сохраняю ко многим из них уважение и симпатию…»

Но факты — упрямая вещь. И лишь они могут по-настоящему высветить сущность тогдашних событий и истинную роль в них лидеров антисоциалистической оппозиции.

…Вдумаемся ещё раз в зловещие формулировки «плана Бжезинского»: «привести к дестабилизации положения в Польше…», способствовать «смятению и неразберихе…», для этого «использовать все доступные средства…». Любому здравомыслящему человеку ясен их однозначный смысл. А ведь это официальный документ…

Теперь, когда уже невозможно опровергнуть ни сам факт существования «Плана по дестабилизации Польши», ни то обстоятельство, что лидеры оппозиционных социализму группировок были загодя информированы о его целях и средствах, эти люди не могут сказать, что они не ведали, что творили. Напротив, сознавая все легко предвидимые последствия своих действий, они с готовностью ввязались в «необъявленную войну» Вашингтона против их родной страны, против собственного народа.

Какие мотивы вели их к этому? Ненависть к социализму, жажда власти, корыстолюбие или преклонение перед ценностями буржуазного мира? Каковы бы они ни были, польскому народу пришлось дорого заплатить за опасные игры этих деятелей. Но для них «действительные интересы польского народа, — как сказал В. Ярузельский в феврале 1982 г., — его границы, спокойствие и условия жизни, безопасность польского государства не имели значения».

Мы как-то привыкли называть силы, развязавшие в Польше стихию хаоса и анархии, антисоциалистическими. Хотя они уже давно заслужили еще одно определение — антинациональных. Это о них говорила 16 декабря 1981 г. «Трибуна люду»: «Манипулируя поляками и вводя их в заблуждение, польскими руками нашу страну хотели превратить в мяч, которым разыгрывался матч вовсе не за польские интересы^[8]».

Три круга антипольской игры

А матч этот был начат Западом давно. С того самого времени, когда Польша после окончания второй мировой войны стала на путь социализма. Но мяч в этой игре все никак не шёл в польские ворота.

Ещё в 1944–1948 гг. — тогда это произошло по инициативе британского премьера Черчилля — была предпринята попытка прервать начавшийся поворот страны к социализму средствами гражданской войны. Подпольные реакционные группировки — сторонники реставрации до военных буржуазных порядков — организовали вооружённые банды и начали многолетнюю борьбу против народной власти. Этот первый круг антипольской, разыгранной англичанами, игры дорого обошёлся многострадальному народу: ещё 30 тысяч свежих могил появилось на польской земле. Но империализмом он был проигран.

Следующий круг Запад, надеясь на реванш, решил открыть в 50-е гг., но уже силами новой, американской команды. В Вашингтоне появляется план «полномасштабной секретной войны» против Польши, Венгрии и Чехословакии (его кодовое обозначение — «операция Редсокс-Редкэп»). С помощью заброшенных в эти страны хорошо обученных групп Вашингтон планировал вызвать там «повстанческую деятельность», а затем и «антикоммунистические восстания». Этот план, реализованный в полном объёме в Венгрии, также не принёс желаемого результата. Империализм все отчётливее сознавал, что экспорт «горячей» контрреволюции, названный на американском политическом жаргоне «отбрасыванием коммунизма» или «освобождением», демонстрирует свою неэффективность. Продолжавшееся изменение соотношения сил на международной арене делало все более бесперспективными любые формы вооружённого штурма социалистического государства, предпринимаемого внутренней реакцией при незамаскированной силовой поддержке извне. Социализм обнаружил прочную жизненную силу и устойчивость. Это заставило идеологов и политиков империалистического мира уже в середине 60-х гг. приступить к поиску иных приёмов и методов.

Именно в эти годы разрабатывается стратегия, «деликатно» названная «политикой наведения мостов». Она была провозглашена США в 1964 г. во времена президентства Джонсона (1963–1968). Главная её цель, по определению тогдашнего государственного секретаря Раска, состояла в том, чтобы «мирными средствами поощрять в коммунистическом мире эволюцию к открытым обществам» (читай: к капитализму. — В. Т.). «Смена вех» в империалистической стратегии экспорта контрреволюции, естественно, не изменяла конечных целей. Ставка на «тихую», «ползучую» контрреволюцию означала лишь одно: операция по свержению социализма в избранной для этого стране растягивалась во времени, становилась поэтапной. Ещё тогда Бжезинский — тридцатипятилетний профессор, ставший ближайшим советником президента Джонсона но делам Восточной Европы, обозначил последовательность в реализации схемы «эволюционного реформизма»: от идеологической эрозии к дестабилизации политической системы, а затем к коренным переменам в общественно-экономическом строе.

Конечно, акцент на методичную осаду социализма, «тихую» контрреволюцию не означал полного отказа от использования методов вооружённого штурма. Они оставались в арсенале империализма — с той только разницей, что ими не начинался, как в прежних схемах, а завершался весь комплекс предусмотренных дестабилизирующих мер. «США, не дожидаясь полного крушения коммунистического господства, — писал в 1967 г. тот же Бжезинский, — решили на будущее стимулировать постепенные изменения в отдельных социалистических странах… В этих целях наиболее интенсивные усилия предпринимаются в Польше». Именно Польше, таким образом, вновь отводилась роль испытательного полигона для практической проверки пригодности «эволюционного реформизма».

Но случилось так, что им стала соседняя Чехословакия. Здесь в 1968 г. в связи с начавшимся в стране общественным кризисом неожиданно открылись как будто бы благоприятные возможности для попытки дестабилизировать социализм в этой стране. Поэтому все внимание империалистических подрывных центров тогда сконцентрировалось на ситуации в Чехословакии.

«Чехословацкий эксперимент», не принёсший теоретикам «ползучей» контрреволюции успеха, потребовал серьёзного критического пересмотра и уточнения некоторых первоначальных положений «политики наведения мостов».

Пока шла эта работа, в Польской Народной Республике начал, по мнению «мозговых центров» Запада, складываться благоприятный баланс объективных и субъективных факторов дестабилизации. Ставка на эту страну им представлялась — конечно, при целенаправленных и энергичных усилиях — почти беспроигрышной.

Какие же объективные реальности Польши конца 60-х — начала 70-х гг. благоприятствовали, как полагали стратега «ползучей» контрреволюции, демонтажу социализма именно в этой стране, делали многообещающим третий круг антипольской игры?

Вот они:

— молодость польского рабочего класса, по преимуществу сформировавшегося уже после войны, в ходе социалистической индустриализации (с 1945 по 1970 г. он вырос почти в 4 раза), идеологическая незакалённость определённых его отрядов, тесные связи с деревней, делавшие его восприимчивым к псевдопролетарским и псевдосоциалистическим идеям и лозунгам;

— преобладание мелкотоварных индивидуальных хозяйств в деревне^[9] и довольно широкое распространение частного предпринимательства в городе, во многом питающие частнособственническую, индивидуалистическую психологию значительной части населения;

— исключительно сильное, даже по мировым стандартам влияние католической церкви, которая, как известно, регулировала свои отношения с народным государством на принципах, более схожих с «нейтралитетом», нежели с сотрудничеством;

— значительное влияние на некоторые слои общества обширной польской эмигрантской общины, разбросанной по разным странам Запада, и прежде всего в США, и настроенной по преимуществу консервативно или даже воинственно антисоциалистически^[10].

Это как раз были те факторы, которых так «не хватало», по мнению вашингтонских сценаристов, «пражской весне» 1968 г.

К объективным обстоятельствам «подвёрстывались» — и это было самым опасным для судеб социализма — серьёзные промахи и ошибки в деятельности органов партии и народной власти, проявившиеся прежде всего в пренебрежении назревшими проблемами хозяйственной политики, в недостаточном внимании к динамике жизненного уровня рабочего класса, других слоев трудящихся и недооценке идеологической работы^[11]. Это не могло не вызвать нарастания негативных процессов, особенно в сфере общественного сознания.

Сценарий в работе — требуются исполнители…

Давлением на перечисленные «болевые точки» и планировалось вызвать процесс постепенного, с помощью враждебных новому строю элементов внутри страны, перерождения социализма в Польше. Основным объектом разлагающего воздействия был избран рабочий класс, ставка делалась на его отрыв от ПОРП, на нарушение связей между рабочими и их политическим авангардом^[12].

Главным в идеологическом обеспечении операции должен был стать тезис о создании такого «социализма», который включал бы в свою социально-политическую структуру «независимые профсоюзы» и «самоуправляемые предприятия». В идейную обойму, призванную дезориентировать и деморализовать массы польского рабочего класса, закладывались и лассальянская теория «неурезанного дохода», раскритикованная еще К. Марксом, и реформистские идеи «общества потребления», и левацкие концепции «самоуправления», основанного на групповой собственности, — словом, любое идеологическое оружие, казавшееся пригодным для этого случая. Были определены и отправные лозунги: «улучшенный социализм», «самоуправляемая экономика», «свободное предпринимательство».

Параллельно отрабатывалась и «организационная инфраструктура» (под этим подразумевалось создание взаимосвязанной и взаимодополняющей подпольной сети). Она сводилась к двум основным постулатам: а) сеть антисоциалистических организаций должна быть сформирована задолго до начала «взрыва», чтобы руководить его подготовкой; б) основные кадры должны рекрутироваться из буржуазной и мелкобуржуазной среды (хотя в качестве «цитрины» не исключались отдельные «рабочие деятели»). Однако для успешного достижения поставленных целей это должны быть люди не откровенно консервативных и даже не буржуазно-либеральных ориентации, а приверженцы социал-демократизма либо, на худой конец, левацкого «революционаризма».

В конце 60-х гг. начался поиск подходящих фигур, способных в дальнейшем стать «вождями антисоциалистической оппозиции». В поле зрения сразу же попали два сравнительно молодых польских диссидента Я. Куронь и К. Модзелевский^[13], спровоцировавшие в марте 1968 г. студенческие волнения в Варшаве — так называемый «мартовский путч»^[14]. Такая активность, «теоретическая подкованность», а главное — определённое соответствие воззрений этих деятелей идеям, которые планировалось использовать для размягчения классового сознания польских рабочих, делали их в глазах вашингтонских теоретиков «ползучей» контрреволюции вполне подходящими кандидатурами. Бжезинский сразу подметил, что «программа» Куроня и Модзелевского, изложенная ими ещё в 1964 г. и опубликованная в западной прессе, — это как раз то, что нужно. Говоря о ней в своей книге «Между двумя веками» (1970), Бжезинский отмечает, что их идейные установки «не имели достаточно чётких очертаний». Но как раз подобная неопределённость установок и лозунгов вполне устраивала стратегов дестабилизации социализма, поскольку позволяла повернуть их в нужный момент в желательное русло.

Западные подрывные центры начали работу с Куронем и Модзелевским, вначале исподволь углубляя и шлифуя их антисоциалистические установки, а затем и вооружая профессионально-организаторскими навыками нелегальной работы. Бойкий Куронь был намечен на роль лидера будущей антисоциалистической организации^[15], а более политически острый и гибкий Модзелевский — её «серого кардинала».

В соответствии с запланированным «двухслойным» составом будущих «сил сопротивления» (управляемый рабочий класс, другие категории трудящихся и управляющая элита — интеллигентские слои) распределялись обязанности и между имеющимися в распоряжении ЦРУ и других западных спецслужб информационными каналами идеологического воздействия.

Фактический филиал ЦРУ — радиостанция «Свободная Европа», вещающая на языках народов восточноевропейских социалистических стран (передачи на польском языке составляли 60 процентов), «Голос Америки», «Немецкая волна» и другие западные радиовещательные службы нацеливались на пропаганду в самой плоской форме, предназначенную для масс. Иная роль была отведена парижскому эмигрантскому журналу «Культура»^[16].

Надо сказать, что с первого же номера — а она начала выходить в 1946 г. сначала в Риме, а затем обосновалась в Париже — «Культура» стала рупором самых реакционных кругов польской эмиграции. Но отныне ее «культурная деятельность» была переориентирована на Польшу, причём на избранную аудиторию. Журнал, по сути дела, превращался в трибуну, где должен был начаться обмен «теоретическими» и не столь «теоретическими» идеями между эмиграцией и антисоциалистическими оппозиционерами внутри страны^[17].

Итак, можно констатировать, что к концу 60-х— началу 70-х гг. теоретическое обоснование и первые тактические разработки «операции Полония» были завершены^[18]. Настало время широкого поиска исполнителей её главных ролей.

Эта задача также была поручена «Культуре». Началось обучение «элитарной» аудитории журнала методам и формам нелегальной работы, способам конспирации. С этой целью журналом было издано специальное «методическое пособие» под названием «Алфавит оппозиционера». Подробнейшую программу «мирной» контрреволюции в Польше представил в «Культуре» уже упоминавшийся Колаковский. Его статьёй в 1971 г. была открыта целая серия публикаций. В них излагались формы и способы конспирации, обосновывались лозунги, цели и возможные направления контрреволюционной работы в массах.

В начале 1972 г. «Культура» публикует ещё два инструктивных «пособия»: о каналах формирования массовой базы оппозиции и о выработке идеологической платформы, приемлемой для всех оппозиционных «подгрупп», Журнал рекомендует в первую очередь обратить внимание на поиск сторонников в рядах интеллигенции («её политическое сознание не рождается, — говорится в одной из его статей, — как у рабочих, из коллективного опыта, а следовательно, не так чётко ориентировано на социалистические ценности»), с тем чтобы впоследствии они смогли внедрить в рабочую среду соответствующие политические и идеологические установки. Так впервые на страницах «Культуры» возникает тема рабочего класса как основного объекта антисоциалистических манипуляций.

Перспективность этих «польских разработок» была уже как будто подтверждена гданьскими событиями декабря 1970 г. Как известно, волнения в рабочих центрах Балтийского побережья страны были вызваны тогда серьёзными ошибками партийно-государственного руководства в социально-экономической сфере, приведшими к значительному отставанию уровня благосостояния трудящихся от роста национального дохода^[19]. И хотя этот конфликт не перерос в политическое выступление, сам факт забастовок и демонстраций настраивал стратегов и тактиков «ползучей» контрреволюции на оптимистический лад^[20].

Во время этих рабочих выступлений на небосклоне контрреволюции как раз и появилась фигура, которой так недоставало «сценаристам» для начала нового круга антипольской игры. Если определённой дезорганизованной части рабочего класса предназначалась роль главного дестабилизатора всей общественно-политической обстановки в стране, то нужен был, конечно, и «рабочий лидер», символ «пролетарского характера» будущих выступлений. Данные Леха Валенсы — молодого рабочего-электрика, которому тогда ещё не было и тридцати, разбитного, с неплохо подвешенным языком, хотя и невежественного в политике, — были подходящим исходным материалом для постепенной лепки из него номинального «вождя рабочей революции». Он привлёк внимание западных подрывных служб, когда в декабре 1970 г. стал членом гданьского забастовочного комитета^[21].

Итак, события декабря 1970 г. ещё больше утвердили авторов «польского сценария» во мнении, что при определённых обстоятельствах рабочий класс может стать главным объектом соответствующей обработки. Однако для того были нужны: широкая сеть антисоциалистических организаций внутри страны, дальнейшее расшатывание классового сознания рабочих и, если удастся, углубление тех трещин, которые события декабря 1970 г. обнаружили в его отношениях со своим политическим авангардом^[22].

Они подстегнули организаторов готовящегося «польского эксперимента», дали возможность уточнить конкретные детали, позволяющие повернуть те или иные события в нужном направлении, а также способы доведения положения в Польше до критической точки кипения.

Но чтобы довести страну до этой точки, необходимо было обзавестись, как показала неудача с «пражской весной», мощными экономическими рычагами дестабилизации. Такими возможностями империализм в начале 70-х гг. не располагал. Их ещё предстояло создать.

Все знают, что эти годы вошли в историю как рубеж, с которого началась разрядка международной напряжённости. Но Запад начал отходить от курса «холодной войны» не по доброй воле, а только под давлением изменившегося соотношения сил на международной арене, достижениявоенно-стратегического паритета между Советским Союзом и США, Варшавским Договором и НАТО. Социалистические страны, последовательно проводя курс на политическую и военную разрядку, разумеется, понимали, что в новых условиях следует ждать обострения борьбы на идеологическом фронте. Однако не всегда и не везде в социалистическом мире соблюдали необходимую меру в поддержании контактов с капиталистическими странами. Это прежде всего относится к ПНР.

Соединённые Штаты имели свой взгляд на предназначение разрядки. Они рассматривали экономические связи со странами социализма, продажу требующейся им новой техники и технологии, предоставление торговых кредитов и займов в качестве эффективного средства, которое может заставить эти страны пойти на политические и идеологические уступки^[23].

Предпринятый маневр, оказавшийся безрезультатным в масштабах всего социалистического содружества, «сработал» в Польше^[24]. Её бывшее партийно-государственное руководство проводило далеко не взвешенную внешне-экономическую политику, полагая, что можно «быстро и основательно» решить проблему создания мощного индустриального потенциала с помощью западных кредитов и массовой закупки промышленного оборудования в развитых капиталистических странах. А далеко идущие расчёты Запада в отношении ПНР, в сущности, игнорировались. Результаты всего этого не замедлили сказаться. Если до 1971 г. Польша имела активное сальдо в торговле с капиталистическим миром, то с 1972 г. оно превратилось в пассивное, в 1975 г. польский экспорт в страны Запада покрывал лишь 52 процента стоимости импорта. Так Польша была завлечена в опасную «кредитную ловушку». Для того чтобы платить долги и проценты по ним, она вынуждена была брать все новые кредиты и займы под солидные проценты. По выражению журнала «Форчун» — органа большого бизнеса США, западные банки постепенно начали приобретать роль «финансового полицейского» Польши. Экономический рычаг дестабилизации социалистической Польши становился реальностью.

Вслед за введением в действие экономического рычага дестабилизации и опираясь на растущую финансовую, торговую и научно-техническую зависимость ПНР, Запад приступил к форсированному организационному обеспечению готовящегося контрреволюционного процесса в этой стране. Иными словами — к активному содействию в создании там политического рычага дестабилизации социализма.

Тайные этажи «антивласти»

Вплоть до середины 70-х гг. в Польше не существовало сколько-нибудь заметных и чётко оформленных антисоциалистических организаций, хотя диссидентские настроения в определённых, прозападно ориентированных интеллигентских кругах, целенаправленно формируемые парижской «Культурой», были довольно сильны.

При помощи западных радиоголосов во главе со «Свободной Европой», соответствующего подбора — «специально для Польши» — кино- и телефильмов рекламировалось потребительство, насаждались националистические амбиции, расшатывались нравственные и социальные устои и идеалы польских трудящихся^[25].

Овладение экономическим рычагом давления на руководящие польские круги позволяло западным архитекторам «тихой» контрреволюции рассчитывать на успех своего проекта. «Организационная инфраструктура» контрреволюции могла уже создаваться под защитным зонтиком западных кредитов. Вместе с тем постепенно польским властям навязывались «правила игры» в отношении растущего диссидентства. Как говорил о тех временах на научной конференции в Варшаве (февраль 1982 г.) директор Института науки о партии при ЦК ПОРП А. Косецкий, «деятельность антисоциалистической оппозиции была хорошо известна бывшему политическому руководству страны, которое, однако, стремилось выглядеть перед Западом либеральным, достойным доверия тех, кто давал Польше финансовые займы».

С помощью ведущих учёных-политологов в «мозговых центрах» США была разработана целая политико-организационная концепция, которая потом была переложена на язык чётких инструкций для антисоциалистических оппозиционеров. Согласно этой концепции «инфраструктура демократии» (читай: антипод политической системы социалистического общества) должна представлять собой триединство: «свободные политические организации», «свободные профсоюзы» и «свободная пресса». Начинать дело, естественно, следует с политических штабов, которые затем стимулируют создание «свободных профсоюзов» и «свободной прессы». Тем самым подпольем создаётся система как бы параллельных, или, другими словами, «альтернативных», структур «антивласти», дезорганизующей народное государство. В дальнейшем, в процессе «мирной» контрреволюции, они постепенно и неприметно заменяют институты социалистического государства.

Как мы увидим дальше, прослеживая ход событий 1980–1981 гг., «оригинальные идеи» теоретиков польской контрреволюции вроде Куроня, Модзелевского и Геремека^[26] относительно «антигосударства» и «альтернативных» структур оказались простым пересказом тезисов, сформулированных за океаном почти десятилетием раньше.

В 1974 г. в ноябрьском номере парижской «Культуры» шла опубликована инструктивная статья «Политическая оппозиция в Польше». Она закрывала целый этап подготовительной работы по поводу уточнения целей деятельности оппозиции и средств их достижения. Здесь уже излагался конкретный «долговременный план» систематического насаждения подпольной сети. Было настоятельно рекомендовано незамедлительно приступить к сколачиванию «самоуправляемых инициативных групп», которым надлежало стать опорными пунктами будущей «антивласти». Им вменялось в обязанность выпускать собственные нелегальные издания, а также использовать для своих целей легальную печать в Польше, особенно религиозную, и официальные общественно-политические институты. Это было сигналом к действию^[27]. Начался интенсивный процесс создания подпольных структур.

Как шёл этот процесс, достаточно хорошо известно. Однако не во всех подробностях. Считалось, например, что первым кирпичом в здании «альтернативных» структур стал так называемый «Комитет защиты рабочих» (КОР), созданный в сентябре 1976 г. и получивший впоследствии известность как главная пружина контрреволюционных событий 1980–1981 гг.

Но в конце 1982-го — начале 1983 г. обнаружилось, что у КОР был «хозяин» — строжайше законспирированная организация, ни разу за все время кризиса не появившаяся на открытой политической сцене. Речь идёт о «Польском независимом соглашении» (ПНС).

Она была создана в самом начале 1976 г. Организационная схема ПНС во многом воспроизводит принципы деятельности и строения масонских лож и мафии. Именно «Польское независимое соглашение» стало первым звеном в выполнении того долговременного плана организации подполья, о котором оповестил в ноябре 1974 г. журнал «Культура».

Как выясняется, ПНС осуществляла функции троякого рода: во-первых, организатора и координатора деятельности антисоциалистической оппозиции во всех её проявлениях и формах (нелегальной, полулегальной и открытой); во-вторых, политического руководителя всей подпольной сети — и на этапе подготовки контрреволюционного выступления, и во время самих событий; и, наконец, в-третьих, ПНС служила главным каналом связи польской контрреволюции с ЦРУ и другими спецслужбами.

Словом, это была предельно узкая, элитарная подпольная организация. В перспективе она должна была стать центром формирования высшей иерархии «новой Польши». «Она объединяла, — как подчеркнула в июне 1983 г. газета «Жолнеж вольности», — только избранных, преисполненных чувства превосходства над «простонародьем», что предписывало её членам готовиться к осуществлению высшей власти после реставраций капитализма в стране».

Именно «Польскому независимому соглашению» Вашингтоном поручалась задача «создания правовых и организационных рамок, гарантирующих возникновение и упрочение плюралистической демократии в Польше». Подготовленные ПНС инструктивные материалы издавались только анонимно. И лишь самый узкий круг посвящённых знал, что статьи, регулярно появлявшиеся на страницах «Культуры» без подписи, выходили из-под пера руководителей ПНС. Как писала 16 апреля 1983 г. «Жолнеж вольности», «организация под названием «Польское независимое соглашение» была решающим источником большинства организаций так называемой «демократической оппозиции» в Польше… Она тайно присутствовала во всех оппозиционных группировках».

Даже сегодня почти ничего не известно ни о руководителях ПНС, ни о её составе (есть данные, что в ней в качестве рядовых членов числились некоторые вожаки КОС — КОР и «Солидарности»)^[28]. Известно только, что деятельностью ПНС руководил так называемый «учредительный комитет», часть членов которого постоянно находилась на Западе, осуществляя непосредственные контакты с подрывными центрами, будучи, так сказать, его послами.

Мы довольно подробно говорим здесь об этой необычной и самой зловещей организации польской контрреволюции, тогда нигде не упоминавшейся, но везде незримо присутствовавшей, потому что в дальнейшем читатель уже практически не встретится с ней на страницах этой книги. Пока ещё нет зримых ниточек, которые могут повести к раскрытию ее роли на тех или иных этапах конкретных событий. Единственное, что достаточно наглядно, — это идентичность многих идей программы «Солидарности» (осень 1981 г.) директивам «Польского независимого соглашения».

И ещё одна примечательная деталь. Руководя созданием широкой и взаимосвязанной подпольной сети, ПНС строго придерживалась рекомендованной модели (вспомним «триаду»: «свободные политические организации», «свободные профсоюзы», «свободная пресса»), В свете этого вновь открывшегося обстоятельства по-иному выглядит не только сама очерёдность, порядок создания организационных структур контрреволюции, но и их взаимодействие и иерархия.

С учётом роли ПНС совсем уже наивным выглядит миф о появлении антисоциалистической оппозиции как стихийной реакции различных слоев польского населения на ошибки властей, на деформации социализма. Да, эти ошибки и деформации были; более того, все ощутимее давало себя знать нарушение связи между ПОРП и властями, с одной стороны, и значительными массами трудящихся — с другой. Но без целенаправленной работы контрреволюционных элементов недовольство не вылилось бы в разрушительные действия, а нашло другие, может быть, острокритические, но конструктивные формы. К тому же в этих подпольных структурах простых рабочих и служащих тогда можно было пересчитать по пальцам.

Раскрытие глубоко законспирированной политической мафии, действовавшей под вывеской «Польского независимого соглашения», ещё раз подтверждает беспочвенность другой распространённой легенды: о «самоуправляемом», «независимом» характере возникших в период 1976–1979 гг. оппозиционных группировок. Становится ясным, что все эти «комитеты», «союзы», «движения», «объединения» и т. п. не представляли собой некой стихийной совокупности. Хотя это и не всегда легко прослеживается, все они вписывались в жёсткие рамки перевёрнутой пирамиды, остриём которой была всесильная ПНС.

В отличие от «Польского независимого соглашения», по поводу которого до сих пор западные средства массо-иой информации хранят гробовое молчание, учреждение в Сентябре 1976 г. «Комитета защиты рабочих» (КОР), к которому вскоре прибавилось второе название — «Комитет общественной самообороны» (КОС), получило самое широкое паблисити. И немудрено: ведь помимо всех прочих функций, КОС — КОР предписывалось служить прикрытием для ПНС.

Момент для объявления о создании КОС — КОР выбирался весьма тщательно. Вначале было решено провести «генеральную репетицию», использовав готовившееся правительством ПНР (об этом было широко известно) решение о повышении цен на некоторые продукты питания с компенсацией для значительной части трудящихся в виде увеличения зарплаты. Партийные организации, органы народной власти, профсоюзы перед принятием этих мер, в тот момент необходимых для восстановления равновесия на рынке, не разъяснили трудящимся, в силу каких объективных трудностей такие меры экономически неизбежны. Этим умело воспользовались контрреволюционеры. Будущие лидеры КОС — КОР Куронь, Модзелевский и Михник^[29], исподволь направляя недовольство рабочих в нужное им русло, взяли курс на выборочные забастовки. В качестве испытательного полигона ими были избраны предприятия воеводского центра на востоке страны — Радома и варшавский тракторный завод «Урсус»^[30]. Старания контрреволюционеров завершились определёнными успехами: в июне 1976 г. и в Радоме и в Варшаве прошли забастовки дезориентированных рабочих.

К сентябрю, когда было объявлено об учреждении КОС — КОР, пропагандистское обеспечение его появления, к которому приложили руку средства массовой информации Запада, сработало неплохо. В дополнение к финансовому зонтику, который был, конечно, основным защитным средством, обеспечивающим свободу действий антисоциалистической оппозиции, стратеги «операции Полония» попытались создать КОС — КОР ореол «свободной организации трудящихся». Имена и фотографии коскоровцев замелькали на страницах западных изданий.

В состав КОР в качестве членов-учредителей вошли 34 антисоциалистических деятеля^[31], среди которых настоящих рабочих, как говорится «от станка», не было. «Крестным отцом» комитета, — как писала в апреле 1983 г. «Жолнеж вольности», — был Модзелевский, несмотря на то что сам оставался в тени находившихся на первом плане Куроня и Михника». Куронь наконец осуществил давно лелеемую мечту, обретя на Западе славу «вождя» движения за «обновление Польши», а Михник выступил в роли его «исполнительного директора». Именно в этом качестве он выезжал вскоре после создания КОР в Париж, где договорился с представителями ЦРУ и журнала «Культура» о совместных пропагандистских акциях и о столь необходимой финансовой и технической помощи. Заметим, кстати, что некоторым чинам католической церкви, хотя они и поддерживали явно и тайно антисоциалистическую оппозицию, претили откровенные контакты предводителей КОС — КОР с американской разведкой и её «крышей»— парижской «Культурой». Вышиньский призывал паству осторожнее относиться к тем, кто, как он выразился, «стреляет из-за парижского забора».

По сценарию «операции Полония» КОС — КОР не предназначалась роль «рабочего объединения» (для этого планировалось создать «свободные профсоюзы»). Он должен был стать главной политической организацией польской контрреволюции, её полулегальным штабом, так сказать, alter ego сверхсекретного дирижёра — «Польского независимого соглашения».

КОС — КОР был задуман как объединение, способное вобрать всех, кто был готов выступить против существующего строя. На первом этапе развития контрреволюционного процесса, согласно планам операции, не важно было, какой именно хотят видеть будущую Польшу члены КОС — КОР; главной «объединяющей идеей» становилось одно — ненависть к реальному социализму. В Вашингтоне были уверены, что Польша, если удастся «отбросить» в ней социализм, будет такой, какой он пожелает её видеть. Польская пресса в своё время насчитывала внутри КОС — I КОР минимум семь ориентации: анархизм, троцкизм, ревизионизм, реформизм, клерикализм, буржуазный либерализм и даже сионизм^[32].

Этот разношёрстный идеологически, но единый по главным политическим целям конгломерат должен был стать, во-первых, центром, от которого со временем отпочкуются «специализированные» подпольные организации, работающие в разных социальных слоях и с разными профессиональными группами, и, во-вторых, «политической школой» для подготовки руководящих кадров различных партий в «будущей плюралистической Польше».

В связи с появлением КОР и терпимым отношением к этому польских властей на Западе росли радужные надежды. «С точки зрения… видимых проявлений либе, — с нескрываемым удовлетворением писал в 1976 г. известный американский политолог Р. Ремингтон, — можно сказать, что Польша не является теперь проблемой, ибо в ней все идёт настолько хорошо, как этого можно только желать».

Получая с Запада по тайным каналам щедрую финансовую поддержку, КОР уже в первый год своего существования смог позволить себе израсходовать на различного рода «акции» кругленькую сумму — 3 миллиона 250 тысяч злотых.

Итак, с сентября 1976 г. в ПНР начала активно функционировать формально незаконная, а фактически полуоткрытая политическая организация, на деятельность которой власти смотрели сквозь пальцы. Секрет КОР был воистину для большинства поляков секретом Полишинеля^[33].

В соответствии с планом использования в качестве тарана для демонтажа социализма дезориентированных слоев рабочего класса основное внимание КОС — КОР сосредоточил на поисках организационных форм будущих «свободных профсоюзов». Одновременно началось и формирование третьего элемента контрреволюционной «триады» — «свободной прессы». Её первенцем стал подпольный журнал «Роботник», начавший циркулировать в стране уже в первой половине 1977 г. Впрочем, «Роботник» и был учреждён прежде всего для внедрения в сознание трудящихся самой идеи «свободных профсоюзов». Вскоре ему на подмогу пришли мюнхенская «Свободная Европа» и парижская «Культура». В феврале 1978 г. КОР создаёт так называемый «Комитет свободных профсоюзов» в крупном индустриальном центре на юге страны — Катовице. В апреле образуется «комиссия свободных профсоюзов (Балтийского) побережья», которая начала выпускать свой нелегальный бюллетень — «Роботник выбжежа» («Рабочий побережья»). Его первым редактором был А. Гвязда^[34] — контрреволюционный деятель нового, «второго поколения», которое позже, уже во время событий 1980–1981 гг., изрядно потеснило «стариков».

Подавляющее большинство рабочего класса с большой настороженностью реагировало на подобные «профзатеи» и не шло, как предполагалось, в массовом порядке в такие «пролетарские» комиссии и комитеты. Хотя уже без всякого энтузиазма относилось к действующим профсоюзам, поражённым тяжёлой болезнью бюрократизма. У ПОРП и народной власти, без сомнения, тогда ещё были все возможности остановить контрреволюцию. Но для этого необходимо было принять срочные и чрезвычайные меры, способные восстановить доверие рабочего класса. В том числе и оздоровить деятельность профсоюзов. Такие предложения все настойчивее звучали в среде польских коммунистов, но, к сожалению, высшее политическое руководство к ним не прислушалось.

КОС — КОР энергично продолжал работу по насаждению все новых антисоциалистических группировок. В мае 1977 г. им был создан «студенческий комитет солидарности» (СКС). В 1977-м — начале 1978 г. организации СКС возникли и начали действовать в Варшаве, Вроцлаве, Познани, Гданьске и Щецине. В Гданьске было создано так называемое «движение защиты прав человека и гражданина». Затем возникло «движение молодой Польши», которое создало свои группы в Кракове, Лодзи, Люблине, Щецине, Торуни, Варшаве и других городах. Начало выходить ещё одно нелегальное издание — журнал этой организации под названием «Братняк»^[35]. Причём появление каждой такой группировки афишировалось на пресс-конференциях для западных журналистов, в публикации разного рода «учредительных манифестов» на страницах зарубежных газет и журналов и пр.

К концу 1977-го — началу 1978 г. КОС — КОР удалось сформировать в большинстве крупных промышленных и культурных центров страны пока что малочисленную, но разветвлённую сеть подпольных группировок. Их ещё, конечно, предстояло наполнить количественно. Но организационные формы вовлечения в антисоциалистическое движение какой-то части двух важнейших для осуществления целей контрреволюции групп польских трудящихся: рабочего класса и молодой интеллигенции (в том числе учащейся молодёжи) были в основном готовы. Оставалось только ждать добычи в расставленные капканы^[36].

Таким образом, можно констатировать, что к 1978 г. оба главных рычага для дестабилизации социалистической Польши — рычаг экономический, находящийся непосредственно в руках правящих кругов США и их союзников по НАТО, и рычаг политический в виде достаточно широкой и централизованной подпольной сети — были вчерне готовы и могли быть задействованы синхронно и целенаправленно в нужный момент.

Грозный призрак тяжёлых экономических и политических потрясений и народных бедствий вырисовывался все явственнее.

Понимали ли все контрреволюционные активисты, что запланированный взрыв в ПНР, дестабилизация её общественной и экономической жизни, разрушение хозяйственного потенциала страны, внесение нужды и лишений в каждую польскую семью выгодны лишь империалистическому Западу?

Знали ли эти люди, что заокеанские стратеги вовсе не собирались помогать созданию «процветающей и великой Речи Посполитой»? Что им было нужно ослабленное, находящееся в состоянии хронического кризиса польское государство? Верили ли те, кто постоянно твердил о «более динамичном обществе» для поляков, в то, что империализм будет помогать им создавать такое общество, буквально засыплет страну займами и кредитами, — и все это для того, чтобы в центре Европы, как похвалялся Валенса, возникла «вторая Япония»?

Но совершенно очевидно, что контрреволюционные вожаки — люди достаточно политически искушённые — с самого начала отдавали себе отчёт в том, как обстоит дело в действительности (россказни и сказочки были предназначены для «простонародья»). Разумеется, они твёрдо знали, чего хотят. А хотели они получить свои «тридцать сребреников» — министерские посты, роскошь и миллионы в западных банках^[37]. Они твёрдо знали, что получат их в случае успеха «операции Полония». Что же касается народа, страны в целом, то их благо было этим людям, погрязшим в корысти и амбициях, безразлично^[38].

Достаточно привести рассуждения Валенсы. «Я всегда был по своей натуре предводителем наподобие барана, который ведёт отару овец, или быка, возглавляющего стадо, — говорил он в беседе с корреспондентом западногерманского журнала «Штерн» в начале 1981 г. — Людям тоже нужен такой бык, иначе стадо разбредётся и сожрёт чужую траву, которую найдёт по пути, и ни одна скотина не пойдёт в нужном направлении». Венский журнал «Критишес кристентум» («Критическое христианство») в своём майском номере за 1983 г. даёт дополнительные штрихи к портрету Валенсы. Во время его интернирования (с декабря 1981-го по ноябрь 1982 г.), как сообщает журнал на основе рассказов людей, встречавшихся тогда с Валенсой, главное, что его больше всего беспокоило, — это судьба личного капитала, находящегося на Западе. Как известно, в 1980–1981 гг., когда Валенса был главой «Солидарности», он получил много призов, премий и других наград, присуждённых ему всякого рода западными организациями и фондами. В целом набралась кругленькая сумма — свыше миллиона долларов. Не без оснований парижская газета «Фигаро»» 16 декабря 1982 г. назвала бывшего лидера «Солидарности» «самым богатым человеком в Польше». И временно интернированный (после 13 декабря 1981 г.) «рабочий лидер» много размышлял над тем, в какие западные банки надёжнее и с большей выгодой поместить свои деньги. Предложение Ватиканского банка, сообщает «Критишес кристентум», положить этот миллион в его сейфы из расчёта 15 процентов годовых (150 тыс. дол. ежегодного дохода) Валенсу вначале не устроило, ибо он слышал, что в США учетная ставка финансовых учреждений — 20 процентов. Не должно же быть так, цитирует журнал брошенную в сердцах откровенную фразу Валенсы, чтобы многим «весь тот балаган пригодился больше», чем ему самому (под «балаганом» он подразумевает драматические события 1980–1981 гг.).

Вот они, движущие мотивы «борьбы за справедливость»; вот она, истинная цена предательства собственного народа.

«Один… ноль… пуск!»

Как раз в 1976 г., когда полным ходом шло формирование контрреволюционного подполья в Польше, в Белый дом пришёл новый «тандем»: Картер — Бжезинский. Именно Бжезинскому предстояло завершить амбициозные планы «трансформации» социализма на его бывшей родине. «Решение польской проблемы» стало одним из ключевых направлений внешней политики США.

К этому времени зависимость страны от западных кредитов, техники и технологии приближалась к критической точке. Торговый дефицит страны в обороте с Западом продолжал возрастать грозными темпами. Если за пять лет (1971–1975) Польша ввезла из развитых капиталистических стран товаров на 9 млрд. дол. больше, чем экспортировала туда (что уже было весьма опасным), то в последующие три года (1976–1978) положение катастрофически усугубилось. Дефицит в торговле с Западом выражался в огромной цифре — 12,5 млрд. дол. Эта разница покрывалась новыми кредитами и займами. В 1977 г. сумма долга ПНР Западу приблизилась к 15 млрд. дол. Проценты на них отнимали все большую часть экспортной выручки страны в конвертируемой валюте. Приближались и сроки, когда нужно было возвращать основные суммы, взятые в долг, чего нельзя было сделать без новых займов. Страна попала в замкнутый круг: чтобы отдавать старые долги, нужно было залезать в новые, ещё более крупные. Кредитная задолженность росла как снежный ком.

Антипольская финансовая дубинка в руках Вашингтона становилась все более увесистой. Именно этот «способ убеждения» был широко использован во время переговоров Картера — Бжезинского с польским руководством в Варшаве в декабре 1977 г. Американский президент без дипломатических реверансов поставил будущее польско-американских отношений, особенно в экономической сфере, в непосредственную зависимость от «прогресса в области прав человека». Американская сторона оговорила, как стало известно впоследствии из польских источников, «особые условия» для получения Польшей кредитов на Западе.

Был достигнут компромисс: польские власти, дав молчаливое согласие «не трогать» КОС — КОР, в то же время отказались легализовать эту организацию. Такой «компромисс» вполне устраивал Бжезинского: ведь дело не в форме, а в существе. КОС — КОР получил требуемую свободу рук.

Из всего, с чем читатель познакомился выше, должно быть понятным, почему именно начало 1978 г. (а как мы помним, «План по дестабилизации Польши» был утверждён президентом Картером весной того года) было избрано в качестве момента перевода «операции Полония» в решающую стадию, именуемую на жаргоне американских подрывных центров «психологической атакой». Все дело в том, что основные рычаги экономической, политической и идеологической дезорганизации Польской Народной Республики были наготове.

«Психологическая атака» началась в профессионально точно избранный момент. Годом-двумя раньше ещё не была готова контрреволюционная подпольная сеть, а двумя-тремя годами позже благоприятный момент мог оказаться упущенным. Дело в том, что в руководящих польских кругах, прежде всего в самой ПОРП, началось постепенное, хотя и замедленное, осознание пагубности «кредитной лихорадки», намечался поворот к более взвешенному внешнеэкономическому курсу. Принимались — правда, пока что половинчатые — меры к изменению неблагоприятного соотношения между экспортом и импортом в торговле с капиталистическими странами. Определённые сдвиги в этом смысле уже обозначились. По сравнению с 1975-м в 1979 г. пассивное сальдо в торговле с Западом сократилось в два раза. Однако драгоценное время уже было во многом упущено, прежнее руководство так и не сумело глубоко и самокритично проанализировать свои ошибки и осуществить давно ставший насущным кардинальный поворот во внешнеэкономической стратегии.

Белый дом не мог не учитывать в своей антипольской программе наметившиеся новые тенденции. Крупнейшие эксперты Запада все более склонялись к мнению, что благоприятный момент может быть упущен и Польша сумеет через несколько лет выбраться из «кредитной ловушки»^[39].

Поэтому весь огромный дестабилизирующий механизм был быстро и решительно запущен на полную мощность в 1978–1979 гг. Объявлялось состояние «готовности № 1».

С этого момента начался отсчёт времени, оставшегося до запрограммированного Вашингтоном «спонтанного взрыва» общественного недовольства в Польше.

Если мы вспомним основные позиции «плана Бжезинского», то легко убедимся, насколько пунктуально он выполнялся. Вот перечень некоторых внешне разрозненных событий 1978 г., которые выстраиваются в единую цепь, если посмотреть на них с этой точки зрения.

В срочном порядке созывается съезд всех польских эмигрантских организаций в США. (А это весомая сила: ведь в Соединённых Штатах проживает 6 млн. лиц польского происхождения — почти половина всей польской эмиграции.) Они ставят перед своими членами задачу: «оказывать финансовую помощь Польше» (но лишь при условии «соблюдения прав человека»); «усилить поддержку католической церкви и диссидентов»; «лично содействовать изменениям» в стране. Вскоре в ПНР хлынул поток американцев польского происхождения «в гости к родственникам». В 1978 г. было зарегистрировано рекордное число таких «гостей» — 120 тысяч человек. В последующие два года их количество не снижалось. Часть из них «временно» обосновалась «на родине» (несколько десятков тысяч человек). Как стало известно позже, расходы, связанные с их пребыванием в ПНР, аккуратно возмещались различного рода благотворительными фондами.

В антипольскую игру включаются и эмигранты, проживающие в других странах. 1–2 сентября 1979 г. в Лондоне собираются на «всемирный съезд единства с борющейся родиной» представители польских реакционных организаций из 17 стран мира. В послании съезду (его текст приводится в книге М. Цецуды «Польская политическая эмиграция в 1975–1983 гг.», вышедшей в ПНР в 1983 г.) коровцы писали: «Мы обращаемся к вам с просьбой и впредь оказывать нам помощь. Для нашей деятельности по-прежнему необходимы финансовые средства и полиграфическое оборудование. Мы выражаем особую благодарность польским издательствам на чужбине за ценные материалы. Мы призываем, чтобы каждый поляк, приезжающий в страну, считал своим долгом привезти хотя бы один такой материал». В Чикаго несколько ранее, в январе 1979 г., был учреждён ежеквартальный журнал «Помост», цель которого, как сообщила редакция в первом номере, «навести мосты» между молодым поколением польской эмиграции и молодёжью, проживающей в ПНР. «Помост» включился в порученное дело идеологической дезориентации этой важной возрастной группы народной Польши с размахом, свидетельствовавшим о значительных финансовых вливаниях: в 9 странах Запада (Канада, ФРГ, Франция, Англия, Швеция и др.) он открыл свои представительства.

В середине 1978 г. был утверждён секретный циркуляр Управления по международным связям (ныне Информационное агентство США) с конкретным планом работы на Польшу на 1979–1980 гг. Многие формулировки этого документа почти дословно цитируют «план Бжезинского». Рекомендуется, в частности, использовать: «существенное влияние католической церкви в Польше», «возможности большой польской общины в США», «все возможные средства для подрыва экономической и политической привязанности Польши к СССР и другим коммунистическим государствам, входящим в Варшавский Договор и Совет Экономической Взаимопомощи», «поощрение тех поляков, которые выступают против проводимой в стране политики». Одновременно по указанию президента Картера в том же году было увеличено вдвое время передач радиостанции «Свободная Европа» на польском языке (в сумме время всех западных радиопрограмм, адресованных Польше, превысило 30 часов в сутки). Тогда же был учреждён специальный комитет по координации радиовещания «Свободной Европы» и «Голоса Америки» под руководством… все того же вездесущего Бжезинского.

Оперативно реализовывались и те пункты американского плана, которые касались вовлечения в его орбиту союзников США. К концу 1978 г. в штабах НАТО появляется согласованный со всеми её членами секретный план очередных штабных учений под кодовым названием «Хилекс-VIII» для подготовки высших офицеров НАТО к согласованным действиям в «условной ситуации» начала внутреннего конфликта в Польше и появления для «оппозиционных нынешнему режиму сил» возможности смены власти^[40]. Принятие плана «Хилекс-VIII» означало, что международный заговор против социалистической Польши к этому времени не только был организован, но и договорно оформлен между соответствующими правительственными службами ряда стран — членов НАТО. Одновременно планирующими службами НАТО были внесены коррективы в разработку стратегических и тактических военных планов. С 1978 г. при проведении штабных игр и маневров в обязательном порядке предусматривался фактор «использования возможных забастовок и волнений в социалистических странах».

Так обстояло дело с подготовкой внешних рычагов развязывания и поддержки контрреволюционного процесса в ПНР.

Заканчивая их перечисление, нельзя не остановиться и на следующем, на наш взгляд, немаловажном обстоятельстве. Случилось так, что как раз в это время появился ещё один достаточно серьёзный фактор, воздействовавший на обстановку в Польше. Это произошло в октябре 1978 г., когда главой Ватикана после внезапной смерти только-только избранного папы Иоанна Павла I был провозглашён краковский кардинал К. Войтыла, принявший имя Иоанна Павла II. Избрание папой впервые в истории римско-католической церкви не итальянца — вообще событие из ряда вон выходящее. Не вдаваясь в его подробный анализ, отметим лишь один, интересующий нас аспект: получение польским костёлом дополнительных возможностей для углубления его влияния на общественную жизнь страны. И надо сказать, что Иоанн Павел II не пренебрёг открывшейся перспективой (первый официальный вояж после избрания он совершил на свою родину) и в период событий 1980–1981 гг. не скрывал своих симпатий к «Солидарности». Он принимал её руководящих деятелей хотя и сдержанно, но благожелательно. Религиозно-моральный «зонтик» такой папской благожелательности сбрасывать со счета при анализе развития обстановки в ПНР и вокруг неё было бы ошибочным.

Избрание главой католической церкви «кардинала с Востока» произошло, как утверждает, например, в своей книге «Польша отвечает» (Онтарио, 1984) американская журналистка Флоренс Фокс, не без одобрения (конечно, по каналам своих местных церквей) правящих западных кругов.

Однако вернёмся к польской действительности конца 70-х гг.

В самой Польше создание этажей «антивласти» тоже приближалось к завершающей стадии.

Как уже отмечалось, в 1978–1979 гг. в стране сформировалась разветвлённая сеть подпольных «объединений», «союзов», «комитетов». К лету 1980 г. вряд ли можно было найти сколько-нибудь значительный польский город, где не функционировали бы их небольшие, но активные ячейки, уже готовые принять под своё крыло «разгневанные массы», когда придёт запланированный «час икс». Появляются и «специализированные» (например, по инициативе оппозиционных преподавателей краковского Ягеллонского университета в конце 1979 г. возникает «академическое движение обновления», которое быстро распространяет своё влияние на другие университетские центры). Но в целом последние два года перед началом событий были отмечены ростом уже существующих подпольных группировок, их подготовкой к контрреволюционному «сезону половодья».

Однако, как говорится, нет правила без исключения. 1 сентября 1979 г. вдруг объявилась новая контрреволюционная организация под громким названием «Конфедерация независимой Польши» (КНП), которой, отметим сразу, суждено было сыграть заметную разрушительную роль в событиях, начавшихся после лета 1980 г.

На первый взгляд, в обстоятельствах её появления было много нелогичного. Зачем, казалось бы, к КОС — КОР и возглавляемой им довольно стройной «сети» нужно подсаживать ещё одну организацию общеполитического характера? Для чего был нужен такой конкурент? Ведь этот «последний штрих» был нанесён на практически уже законченное «полотно» под названием «антисоциалистическое подполье». Как увидим, он не был случайным.

Сколотить КНП было поручено давно известной своим теснейшим альянсом с ЦРУ диверсионно-террористической организации «Свободная Польша», штаб-квартира которой находится в США со времени её основания в 1975 г. Возглавляет её некий Ганф — немец, родившийся и выросший в Польше, бывший агент фашистского гестапо. Эта организация объединяет лиц польского происхождения, сотрудничавших с гитлеровцами и после разгрома фашизма бежавших на Запад. Даже консервативно настроенные круги польской эмиграции Ганфа и его «Свободную Польшу» демонстративно отвергают.

В первой половине 1979 г. «Свободной Польшей» была составлена политическая программа для КНП, разработана её организационная структура и подобрано первоначальное ядро учредителей из числа «своих людей» в самой Польше. Так что в сентябре 1979 г. произошла, если говорить по существу, простая смена вывесок: агентура Ганфа в ПНР из «отделения» «Свободной Польши» превратилась в формально самостоятельную «Конфедерацию независимой Польши».

Так, меньше чем за год до начала событий 1980–1981 гг. рядом с КОС — КОР — политическим штабом польской контрреволюции, стянувшим под свои знамёна основную массу антисоциалистических элементов, был размещён его квазиконкурент с крайне националистической и откровенно антикоммунистической программой.

Конечно, идеология воинствующего великопольского шовинизма, копирование почти без изменений буржуазно-помещичьей платформы Пилсудского — фашиствующего диктатора довоенной Польши — не могли, по крайней мере на первых порах, обеспечить КНП сколько-нибудь массовой социальной базы даже в среде антисоциалистической оппозиции. «Мы отвергаем программу эволюции, — как бы в пику КОС — КОР заявлял «вождь» КНП Л. Мочульский^[41],— ибо не хотим никаких преобразований существующей системы с сохранением её основополагающих структур, а стремимся к разрушению самих этих структур. Различные формы вооружённой борьбы могут оказаться самым успешным и необходимым методом».

Подобная лобовая платформа тем более не могла рассчитывать на отклик в трудовой среде. Но такая задача и не ставилась.

Истинный смысл появления КНП на горизонте польской контрреволюции можно понять, если вспомнить, что подготовленный в Вашингтоне сценарий был двухвариантным. И в каждом из этих вариантов «конфедератам» была уготована своя роль.

Возьмём первый вариант. В случае успешного осуществления планов дестабилизации польского социалистического государства методом «тихой» контрреволюции, главным рычагом которой был КОС — КОР, «Конфедерация независимой Польши» должна была стать не конкурентом КОС — КОР, а своеобразной «группой давления» на весь антисоциалистический фронт с крайне правого фланга. Как справедливо заметила «Жолнеж вольности» 8 января 1982 г., именно в этих целях «было решено создать квазиконкурентную КОС — КОР — крайне националистическую и антисоциалистическую организацию, которая активизировала бы контрреволюционные силы».

Появление подобного «правого фланга» должно было сплотить и подтолкнуть под крышу «широкой плюралистической, либеральной» программы коровцев колеблющиеся, нерешительные общественные группы в стане антисоциалистической оппозиции. Прямая полярность программ КОС — КОР и КНП — либерализм и реформизм против фашиствующей пилсудчины — предрешала выбор этих группировок в пользу коскоровцев. Именно поэтому «конфедератам» предписывалось скрытно внедряться в другие антисоциалистические группировки.

Совершенно иная роль предназначалась КНП в том случае, если ход событий с неизбежностью потребует обращения ко второму варианту, заложенному в «плане Бжезинского», — открытому насильственному вооружённому путчу. В этих обстоятельствах именно «конфедераты» превращаются в основной рычаг переворота. Вот в чем, пожалуй, самая важная причина создания в канун вступления «операции Полония» в решающую фазу этой, построенной на началах железной дисциплины, военизированной организации. КНП с самого начала строилась по образцу тех подпольных вооружённых антисоциалистических групп, которые действовали на территории Польши в первые годы народной власти; поэтому она была таким формированием, которое в случае необходимости можно было мгновенно превратить в хорошо вооружённые и обученные штурмовые отряды.

Своё основное внимание, как мы увидим дальше, «конфедераты» сосредоточили на той неустойчивой части молодёжи, которую можно было сравнительно быстро при необходимости «взять под ружье», оставив рабочий класс и интеллигенцию как материал, более пригодный для целей «ползучей» контрреволюции, в основном на попечении своего «визави» — КОС — КОР.

Так что считать «Конфедерацию независимой Польши» с её «старомодной» идеологией и лобовыми методами действий лишь инородным образованием, как подчас представляется дело не только на Западе, но и в некоторых польских кругах, было бы глубоко ошибочным.

При всем отличии тактических программ и способов контрреволюционного действия «эволюционисты» из КОС — КОР и сторонники методов «железной руки» из «Конфедерации» в борьбе с социализмом вполне уживались друг с другом, олицетворяя два разных пути достижения одной цели. Каждая из них делала своё дело, для каждой из них планировался и свой «звёздный час».

«Конфедерация», стало быть, оказалась последним, но достаточно важным элементом разветвлённого контрреволюционного подпольного механизма, сформировавшегося в Польше к 1980 г. Он не представлял собой конгломерата автономных группировок и кружков, спонтанно возникших на «волне народного недовольства», а был, как мы видим, целенаправленно и тщательно сконструирован по довольно строгой иерархической централизованной схеме. К середине 1980 г. в Польше насчитывалось около 40 такихгруппировок со своими филиалами и отделениями во всех или в большинстве воеводств страны. Почти все они действовали, не особенно утруждая себя конспирацией, на глазах у властей. С одной стороны, их бережно охранял «финансовый полицейский» — западные кредиты, размеры которых строго соизмерялись с уровнем «соблюдения прав человека»^[42], а с другой — совершенно неоправданная снисходительность прежнего политического руководства страны, не осознававшего всей опасности создавшейся ситуации. Деятельность антисоциалистических группировок оно расценивало больше как фрондёрство мелких и разобщённых диссидентствующих группок^[43].

Достаточно полно просматривается сегодня и организационная соподчинённость частей всего подпольного механизма.

Тайным штабным бункером контрреволюции, напрямую связанным с ЦРУ, было «Польское независимое соглашение» (ПНС). Ему, надо полагать, подчинялся КОС — КОР — в качестве полулегального руководящего политического центра. Последний, в свою очередь, имел своих полномочных — официальных или тайных — эмиссаров в антисоциалистических организациях, работающих в отдельных социальных и профессиональных группах населения. Пока что до конца не раскрыты каналы этих иерархических связей, ещё не известно, кто из руководителей ПНС входил в руководящую верхушку КОС — КОР, «Солидарности» и т. д. Не ясна пока и схема соподчинённости «Конфедерации независимой Польши»: направлялась ли она как параллельная организационная структура непосредственно из Вашингтона через филиал ЦРУ «Свободная Польша» или же подчинялась «Польскому независимому соглашению»^[44].

Однако весь этот подпольный механизм в 1979 г. оставался всего лишь каркасом, «эскизом»; этот «эскиз» ещё предстояло прорисовать: подготовить и расставить на местах руководителей разного уровня и заполнить созданные ячейки механизма массами, прежде всего рабочими.

Первоочередное внимание было уделено подготовке кадров для будущих «свободных профсоюзов». Эта задача была поставлена в 1978 г. в соответствии с запрограммированным ходом контрреволюционных событий, которые должны были начаться с рабочих забастовок, создания забастовочных комитетов, перерастающих в структуры новых «профсоюзов». Было запланировано и место, где должно начаться «стихийное движение рабочего протеста», — город Гданьск. «Лозунг свободных профсоюзов, — писал на страницах коскоровского журнала «Роботник» в октябре 1980 г. один из руководителей КОС — КОР Г. Вуец, — был частью нашей программы уже два года тому назад. Мы уже тогда знали, что путь к их созданию лежит через организацию забастовок и стачечных комитетов. Мы предвидели, что все это начнётся в Гданьске». Весьма любопытное признание.

Поэтому к подготовке преданных КОС — КОР активистов «свободных профсоюзов» приступили уже в 1978 г. В это дело включился не только «Роботник», но и специально созданный в подполье в середине того же года журнал «Рух звязковы» («Профсоюзное движение»). Кроме того, КОС — КОР организовал специальные учебные сборы для будущих «профсоюзных активистов». После получения соответствующих инструктажей они специально устраивались на важнейшие предприятия, благо повсюду требовались рабочие руки. Там они исподволь нащупывали тех, на кого можно будет опереться. В помощь им была выпущена специальная серия брошюр «Библиотечка рабочего», распространявшаяся массовым тиражом. Нельзя не упомянуть в этой связи и о настоящей массированной атаке на умы и чувства рядовых поляков, которую предприняли в канун событий 1980 г. «Свободная Европа», «Голос Америки», «Немецкая волна» и другие западные радиостанции.

По инициативе КОС — КОР в конце 70-х гг. в крупнейших польских городах были организованы нелегальные общества по чтению «общеобразовательных лекций», или, как их прозвали, «летучие университеты». На такие «лекции» допускали не каждого. Вначале тщательно проверяли «абитуриента», его социальное происхождение, взгляды, ближайшее окружение. Занятия «летучих университетов» проходили на частных квартирах. Здесь давали необходимый набор идейных концепций и политических лозунгов, навыки конспиративной работы. Списки прошедших «курс обучения» передавались руководителям подпольных центров. Так создавался резерв, из которого черпались кадры низовых работников подполья для использования их, как только начнётся открытый контрреволюционный процесс.

В итоге к середине 1980 г. антисоциалистические силы насчитывали уже не две-три сотни, как это было к середине 70-х гг., а несколько тысяч достаточно хорошо обученных и организованных активистов, готовых к практическим действиям.

К 1980 г., таким образом, было не только в основном завершено формирование «командного состава» контрреволюции, созданы необходимые организационные структуры, но и расшатано — в той степени, какая была необходима, по мнению организаторов «операции Полония», — гражданское сознание значительных масс польских рабочих, других социальных групп трудящихся. Внешние и внутренние силы контрреволюции были готовы начать штурм социализма.

По команде свыше спровоцировать «стихийный общественный взрыв» было поручено банкам^[45].

Как это произошло, сообщила в октябре 1980 г. газета «Нью-Йорк тайме»: «В прошлом году польское правительство наконец согласилось представить западным банкам более подробные данные об экономическом положении страны. Его просили дать эти сведения побыстрее в соответствии с достигнутыми соглашениями в целях укрепления доверия (банков). Польша пошла на это, чтобы обеспечить поступление новых кредитов для погашения долгов. Право на более активный контроль за делами в Польше дало банкам Запада возможность настаивать на внесении изменения в экономическую политику страны. Они поставили вопрос о срочном сокращении государственных субсидий на поддержание стабильных цен на продовольствие во имя увеличения запасов иностранной валюты.

Нажим, оказанный банками на последних переговорах о кредитах (начало 1980 г. — В. Т.), заставил Польшу принять решение о повышении розничных цен на мясо, что, в свою очередь, вызвало волну забастовок» (курсив мой. — В. Т.)^[46].

В связи с началом забастовок в ПНР летом 1980 г. западногерманская «Франкфуртер альгемайне цайтунг» патетически восклицала: «…начался исторический эксперимент. Проверяется, верен ли тезис о том, что можно добиться изменения коммунистической системы путём мирного сближения Запада с Востоком. Ибо именно эта идея была и остаётся идеологическим обоснованием той политики, которая проводится Западом вот уже 10 лет… На примере Польши станет ясным, чего стоят хельсинкские договорённости… Сближения было более чем достаточно, теперь на очереди долгожданные перемены!»

Итак, пусковой механизм дестабилизации Польши был включён. Начался обратный отсчёт времени: «три… два… один…» Но обязательно ли этот механизм должен был сработать? А если да, то так ли уж неотвратимо это должно было привести Польшу к общественным катаклизмам той силы и того масштаба, на которые рассчитывали в Белом доме, в правящих кругах всего Запада?

«Солидарность»: путь в ничто

Запущенный механизм перевода «операции Полония» в её завершающую стадию сработал в положенное время. В июле 1980 г. в ряде польских городов прошла первая волна массовых забастовок. Потенциальная опасность контрреволюции, её попыток реставрации капиталистических порядков, всегда существующая в классово разделённом мире, превратилась для социалистической Польши в разрушительную реальность.

Такой драматический поворот событий лета 1980 г., конечно, не был, да и не мог быть, лишь результатом действий, пусть самых энергичных и сконцентрированных, внешних сил. Империализм давно уже перестал быть всемогущим. Своими перманентными и настойчивыми подрывными акциями он ещё способен осложнить строительство нового общества, но не в состоянии прервать его. Зловещий образ всесильного сеятеля плевел, который полными пригоршнями разбрасывает семена контрреволюционных сорняков где и когда ему заблагорассудится, и они, дружно прорастая, заглушают все, что уже возделано на социалистических нивах, сегодня явно устарел.

Угроза социализму, реальная опасность контрреволюции может возникнуть и возникает, как показывает исторический опыт, лишь там и тогда, где и когда акции империализма «совмещаются» с серьёзными и длительными ошибками во внутренней политике стран, против которых эти акции направлены. Эти ошибки, волюнтаристски нарушающие закономерности движения и развития нового социального строя, постепенно накапливаясь и распространяясь на все сферы общественной жизни, вызывают серьёзные деформации. Так в условиях, когда страна ещё не завершила основных задач переходного периода от капитализма к социализму и в её социально-классовой структуре сохраняются буржуазные и мелкобуржуазные группы и слои, возникают предпосылки для масштабных общественных кризисов, охватывающих одновременно экономику, социально-политическую жизнь и общественное сознание. Именно это и случилось в Польше.

Разумеется, полосы кризисного развития в социалистической стране хотя и возможны, но не фатальны. Ныне только противоречия, бездумно предоставленные самим себе или волюнтаристски игнорируемые, из движущей силы развития нового общества превращаются в его тормоз. Ведь в обществе, управляемом сознательно, — а именно таков социализм, — субъективный фактор приобретает решающее значение. В наше время, когда новый строй уже проложил маршруты движения к будущему, когда общезначимые закономерности социалистического созидания уже открыты, проверены на практике и обобщены, корни срывов и деформаций в процессе строительства социализма следует искать прежде всего в субъективном факторе, а не в спасительных «объективных причинах» и «неблагоприятных условиях».

Нельзя в целом не согласиться с оценкой основных источников, причин и движущих сил событий 1980–1981 гг., высказанной заместителем главного редактора газеты «Трибуна люду» Е. Крашевским годом позже: «Мы много говорим о кризисах в народной Польше и ищем их причины в наших ошибках. Это правильный путь, но будем же справедливы: факторами, серьёзно способствовавшими кризису, были как в 1956 г., так и в 1980 г. также реакционные группировки и западные центры. Вначале они использовали наши ошибки, а затем становились самостоятельной движущей силой кризисов». Что ж, эту схему возникновения кризисного процесса в Польше, постепенно перерастающего в контрреволюционный, можно принять, но с одним, и на наш взгляд существенным, уточнением.

Вряд ли будет правильно столь категорично делить этот процесс на изолированные «отсеки»: сначала — ошибки, а потом уже действия империалистических и контрреволюционных сил. Столь ли они автономны? Не способствуют ли внешние силы появлению и усугублению тех «внутренних ошибок», которые выступают в роли «первотолчка»? Сегодня подобная постановка вопроса не выглядит столь уж умозрительной^[47].

Однако ограничиться правильными, но довольно общими констатациями — значит сказать слишком мало о существе польских событий. Ведь контрреволюционный процесс в Польше — стране как будто по всем статьям благополучной и процветающей — вылился в столь специфические формы, получил такой размах, а враждебные социализму явления иногда принимали здесь такие внешне привлекательные черты, что все это никак не укладывается в стереотипы, привычные нашему сознанию^[48]. Поэтому на весьма непростые вопросы, поставленные тогда самой жизнью, можно ответить, лишь скрупулёзно изучая — круг за кругом, в свете вновь открывающихся фактов и обстоятельств — противоречивую и запутанную картину острого кризисного развития, открытого бурными событиями середины 1980 г.

Вот некоторые из них, сформулированные теоретическим и политическим журналом ПОРП «Нове дроги» в мартовском номере за 1983 г.: «Как же случилось, что через 37 лет после установления народной власти в Польше правые силы оказались столь сильны? Почему им удалось столь успешно использовать допущенные у нас ошибки и направить недовольство трудящихся в выгодное для себя русло? Где истоки процессов, которые начались с выдвижения требования создать новые профсоюзы и завершились планами захвата власти? Почему часть рабочего класса некритично подпала под влияние антисоциалистических кругов в руководстве «Солидарности»? Почему этот процесс продолжался столь долго и почему часть общества и по сей день не отдаёт себе отчёта в том, что дальнейшее контрреволюционное развитие событий привело бы к развалу государства и национальной катастрофе?» Перечень подобных «трудных» вопросов можно было бы продолжить. Скажем, в силу каких причин нарушилась связь между ПОРП как политическим авангардом рабочего класса и значительными группами этого ведущего класса польского общества? Или: почему в польском обществе возник глубокий кризис общественного сознания, столь явственно сказавшийся на превращении экономического кризиса в политический с перерастанием последнего в длительный контрреволюционный процесс?

К этим и другим проблемам, вставшим в связи с кризисным развитием, привлечено внимание многих исследователей-марксистов. И не только в ПНР.

До и после «жаркого лета» восьмидесятого

Для того чтобы лучше понять причины того, что случилось в ПНР в 1980–1981 гг., стоит вернуться назад и остановиться, хотя бы кратко, на некоторых вехах 40-летней истории народной Польши.

Но прежде — одна любопытная деталь. Западные радио- и телестанции, другие средства массовой информации, которые до сих пор не жалеют сил и времени на красочное описание трудностей, с которыми столкнулись поляки, буквально десятилетиями не сообщали ничего серьёзного об этой стране. В течение 35 лет информация о Польше (исключая, разумеется, периоды обострения здесь политической или экономической ситуации) была настолько редкой и скудной, что западный слушатель или читатель мог и забыть о существовании в центре Европы этого крупного социалистического государства. И делалось это неспроста.

Ведь народная Польша принадлежит к тем странам, где социализм со всей наглядностью проявил свою преобразующую силу, свой стремительный динамизм, выразившийся в крутом подъёме экономики, культуры и жизненного уровня её населения. Но все это упорно замалчивалось.

А вспомнить нелишне, что довоенная буржуазная Польша была в основном аграрной (более 60 процентов населения жило в деревне), отсталой страной со слабо развитой промышленностью, так и не превзошедшей за два десятилетия своего существования уровня 1913 г. Численность рабочего класса была мизерной — около миллиона; таково же было количество хронически безработных. Трудно было найти в Европе другую страну, где деревня так устойчиво сохраняла полуфеодальный облик и столь резкие социальные контрасты. 44 процента земель находилось в руках помещиков. У 4 миллионов крестьян-батраков земли вовсе не было. Четверть взрослого населения страны была полностью неграмотной. В 1926 г. в панской Польше установилась полуфашистская, террористическая диктатура Пилсудского, который, как записано в конституции 1935 г., был ответствен «лишь перед богом и историей».

Во время гитлеровской оккупации Польша лишилась 40 процентов того скудного национального богатства, которым она обладала к началу второй мировой войны. Почти три четверти промышленных предприятий было разрушено. Пятая часть населения уничтожена захватчиками. Многие поляки-патриоты погибли: одни — в неравной борьбе с гитлеровскими захватчиками в чёрные годы оккупации, другие — сражаясь в составе национальных воинских формирований плечом к плечу с Советской Армией за победу над фашизмом, за освобождение своей родины. Страна лежала в развалинах.

Именно с этой отметки в Польше стартовал социализм. Крупная промышленность перешла в общенародную собственность, крестьянам были отданы бывшие помещичьи земли. К началу 50-х гг. благодаря упорному труду поляков был восстановлен довоенный уровень производства. За последующие два десятилетия Польская Народная Республика при помощи Советского Союза, других, более развитых, чем Польша, социалистических стран сделала огромный шаг вперёд. Было построено около 10 тыс. новых заводов и фабрик. Объем промышленной продукции с 1950 по 1970 г. возрос в 7,1 раза, национальный доход — в 3,7 раза. Такого динамичного подъёма не знала ни одна капиталистическая страна Европы^[49]. На базе быстрого экономического роста резко поднялся культурный уровень, была полностью ликвидирована неграмотность, значительно поднялось благосостояние народа. Страна превратилась из аграрной в индустриальную, а промышленный рабочий класс стал вчетверо больше. Таковы были итоги двух десятилетий — времени, арифметически сопоставимого со сроком существования буржуазной довоенной Польши (1918–1939).

За годы народной власти из аграрной периферии Европы, которой была уготована роль разменной монеты в больших империалистических играх, Польша превратилась в авторитетную, мощную индустриальную страну — равноправного члена социалистического содружества.

Но, пожалуй, самым впечатляющим в жизни Польши десятилетием — и по динамике экономического, прежде всего промышленного, развития, и по темпам роста уровня жизни населения — были 70-е гг. В этом отношении ПНР не знала себе равных среди индустриально развитых стран мира. Как будто такими результатами можно было бы гордиться. Однако и в самой Польше этому десятилетию не дают однозначной оценки. Более того, характер социально-экономического развития в 70-е гг. подвергают — и справедливо — серьёзному критическому анализу. Почему? Какие имеются основания для такого рода суждений?

Чтобы лучше разобраться в этом, обратимся вначале к беспристрастному языку статистики. За 1971–1980 гг. Польша — уже высокоразвитая индустриальная страна — смогла более чем удвоить свой промышленный потенциал (рост в 2,1 раза), а национальный доход — основу народного благосостояния — поднять на 72 процента.

Но самым заметным итогом 70-х гг., не имеющим аналогов в мировой практике, был стремительный взлёт уровня доходов населения ПНР. С 1970 по 1979 г. реальная зарплата рабочих и служащих выросла в полтора раза. Динамика роста зарплаты в Польше была в это десятилетие в 1,5–2,5 раза выше, чем у её социалистических соседей. В расчёте на каждого жителя резко увеличилось потребление основных продуктов питания (в том числе мяса на 32 процента). И все это при сохранении стабильных цен. За эти же годы гигантским скачком возросла и комфортабельность быта поляков. С 1971 по 1980 г. число холодильников у населения увеличилось в 3,6 раза, телевизоров — в 1,9, легковых автомобилей — в 4 раза. В 1978 г. ПНР вышла по количеству строящихся квартир (в расчёте на 10 тыс. населения) на второе место среди стран — членов СЭВ. Таких темпов роста сразу по всем перечисленным параметрам благосостояния не имела ни одна социалистическая страна, даже более промышленно развитая, чем Польша.

Но так ли уж неоспоримы эти сдвиги? Чем они в конце концов обернулись для польского народа? Ведь есть такие победы, которые таят в себе неотвратимость будущих поражений. Польские реалии семидесятых, к сожалению, подтверждают эту истину.

И действительно, более чем благополучная картина польской жизни, взятая обобщённо, в масштабах десяти лет, при более внимательном рассмотрении уже у самой поверхности обнаруживала ряд, на первый взгляд неожиданных, остронегативных моментов.

Во-первых, в обществе заметно росла социальная напряжённость, вылившаяся в рабочие забастовки в Радоме и некоторых других городах летом 1976 г. Во-вторых, все чаще стали обнаруживаться признаки товарного неравновесия на рынке, нехватка некоторых изделий массового спроса, в том числе ряда продуктов питания (при таких цифрах роста!). В-третьих, как мы уже видели, именно в эти годы, особенно во второй половине десятилетия, возникли и активизировались антисоциалистические группировки и организации. И наконец, росло влияние католической церкви, социальная доктрина которой, как известно, отнюдь не разделяет социалистических принципов.

Чтобы лучше разобраться в этих противоречивых явлениях, есть резон взглянуть на социально-экономическую жизнь Польши не с высоты птичьего полёта, когда видна общая панорама, а спуститься на землю. Тогда мы увидим, с одной стороны, что первая и вторая половина этого десятилетия резко различаются между собой по результатам, а с другой — что, несмотря на всю свою внешнюю несхожесть, оба пятилетия — неразрывные части одного целого, выходящие из одного корня. Те же факторы, которые обеспечили внешне ослепляющий успех в первой половине 70-х гг., стали источником серьёзных неудач следующего пятилетия.

Посмотрим, как это выглядит. 1971–1975 гг. были отмечены весьма быстрыми темпами роста национального дохода. За пять лет он увеличился на 59 процентов. В следующем же пятилетии произошло стремительное падение темпов его роста — более чем в 8 раз! При этом уже в 1979 г. национальный доход впервые в истории социалистической Польши не только не вырос, но упал на 2 процента. Выработка промышленной продукции после взлёта на 64 процента в 1971–1975 гг. в последующие пять лет также резко замедлила темпы роста — почти в 2,5 раза. Негативные сдвиги начались и в аграрном секторе экономики. Валовая продукция сельского хозяйства составила в 1980 г. только 90 процентов уровня 1975 г. Вполне понятно, что при таком положении дел в промышленности и сельском хозяйстве рост реальной зарплаты рабочих и служащих резко затормозился. Если в 1971–1975 гг. реальные заработки этих основных категорий польских трудящихся увеличились рекордно — на 42 процента, то в 1976–1979 гг. их рост еле дотянулся до отметки 5 процентов. Сегодня для всех совершенно очевидно, что страна неотвратимо втягивалась в опасный водоворот кризисного развития. Но в те годы этой стремительно надвигающейся катастрофы упорно не хотели замечать именно те, кому это положено было уже по должности.

Самым поразительным было то, что планирующие органы в программе экономического развития на 1976–1980 гг. нарисовали весьма радужную перспективу, вроде бы и не предвидя таких катастрофических результатов. Темпы роста были запланированы почти на уровне предыдущего пятилетия: национальный доход страны предполагалось увеличить на 40–42 процента, промышленное и сельскохозяйственное производство — соответственно на 48–50 и 16–19 процентов.

Что это было: грубые просчёты плановиков или результат принципиальных ошибок в экономической стратегии? А быть может, неожиданно проявились неблагоприятные и непредвиденные внутренние и внешние факторы, которые оказались способными перечеркнуть все намеченные планы?

Попробуем разобраться в этом. Начнём с того, что во второй половине 70-х гг. развитие народного хозяйства всех европейских социалистических стран протекало в довольно сложных условиях.

Начатый с 70-х гг. перевод экономики с экстенсивного пути развития (увеличение числа занятых, количественный рост предприятий и т. д.) на решительное использование интенсивных факторов экономического роста (повышение производительности труда на базе новой техники, технологии и роста квалификации работников при возрастающей экономии сырья, энергии и т. д.) оказался гораздо более сложным и длительным, чем предполагалось. Перестройка всего хозяйственного механизма, поиск новых, более эффективных форм управления во всех этих странах, в том числе и в СССР, сильно затянулись.

Усложнились и внешние условия. При разработке планов экономического развития в социалистических странах Европы на вторую половину 70-х гг. была, как справедливо отмечали учёные-экономисты этих стран, недооценена глубина экономического кризиса на Западе. А между тем трижды в 70-е гг. мировая капиталистическая экономика испытывала серьёзные спады, которые не могли косвенно не воздействовать на мировое социалистическое хозяйство. Отсутствие необходимого опыта планирования в условиях интенсивных торговых и научно-технических связей между государствами двух систем сказалось, в частности, и в недоучёте размеров риска широкомасштабной промышленной кооперации с западными фирмами с точки зрения хотя бы даже неустойчивости экономического развития капитализма.

Обострение международной обстановки, новый тур гонки вооружений, начатый уже американской администрацией президента Картера, также не могли не сказаться на условиях и климате международных хозяйственных связей. Усиливался протекционизм, дискриминация социалистических стран в экономической сфере уже по чисто политическим соображениям.

Все это, вместе взятое, естественно, привело к тому, что практически во всех социалистических странах Европы в ходе выполнения пятилетних планов на 1976–1980 гг. не удалось по некоторым важным параметрам достичь намеченных рубежей.

Однако общие для европейских социалистических стран неблагоприятные факторы, многие из которых выявились уже в ходе выполнения пятилетки 1976–1980 гг., мало что объясняют в существе тех экономических провалов, с которыми столкнулась в это время ПНР. Ведь все эти негативные явления не нарушили хозяйственной устойчивости социально-экономического развития ни в одной, кроме Польши, социалистической стране. Все они, в отличие от Польши, продемонстрировали солидный запас прочности своих экономических механизмов и достаточную взвешенность плановых разработок. В них уже были в значительной степени учтены возможные трудности перехода к интенсивному типу производства: динамика роста была несколько приторможена в сравнении с предыдущим пятилетним планом. Но запланированное снижение темпов роста национального дохода в европейских странах СЭВ в среднем колебалось в пределах 1,4–1,8 раза, тогда как в ПНР этот темп упал в 8 раз, причём непредвидимо. Примерно так же обстояло дело и с остальными показателями, если сравнивать ситуацию в ПНР и других странах СЭВ.

Совершенно очевидно, что катастрофические неудачи в экономике, положившие начало полосе кризисного развития, не были результатом простого просчёта планирующих органов ПНР. Они восходят к источникам принципиально иного порядка.

Главной причиной разительного контраста, между первым и вторым пятилетиями 70-х гг. была, как подчёркивают и польские коммунисты, глубоко ошибочная «стратегия ускоренного развития», предложенная партийно-государственным руководством страны во главе с Э. Тереком и принятая в самом начале 70-х гг. на VI съезде ПОРП. В отличие от всех других социалистических стран Европы, искавших главные резервы и рычаги интенсификации производства в мобилизации прежде всего собственных внутренних возможностей, в поиске новых методов повышения эффективности хозяйственного механизма, в углублении интеграции в рамках СЭВ, польская «стратегия ускоренного развития» видела пути решения назревших проблем в ином. Прежде всего, в самом широком использовании торгово-финансовой конъюнктуры, сложившейся в самом начале 70-х гг. на мировом капиталистическом рынке в условиях начавшейся разрядки. Главная ставка в «стратегии ускоренного развития» была сделана на массированные закупки техники и технологии в странах Запада. В масштабном импорте, стало быть, усматривался «главный фактор» динамичного развития страны, путь быстрого решения проблем экономической интенсификации^[50].

Такой расчёт, основанный на сиюминутном прагматизме, был достаточно элементарен: путём массовых закупок (в кредит и с помощью займов) новейшего западного оборудования и технологии и использования на вновь построенных предприятиях собственной квалифицированной рабочей силы организовать широкое производство новейшей продукции для реализации её в основном на мировом капиталистическом рынке. Затраты в этом случае, как полагали, быстро окупятся, и Польша сможет в самые сжатые сроки не только вернуть долги, но и получить значительные дивиденды. Польский путь, напыщенно названный «второй индустриализацией» страны, порождённый чисто технократическим, а не марксистским экономическим подходом к проблемам промышленной реконструкции, крайне быстро — уже в 1974–1975 гг., когда на Западе разразился самый крупный за послевоенное время экономический кризис, — начал обнаруживать свою несостоятельность. Это был типично волюнтаристский курс, чреватый серьёзными опасностями, даже если рассматривать его в чисто экономическом аспекте, не говоря уже о политических последствиях. Строить долговременную социально-экономическую стратегию социалистической страны на чисто конъюнктурных факторах, благоприятно сложившихся в тот момент в мировом капиталистическом хозяйстве, было более чем рискованным делом. Однако польское руководство, несмотря на неоднократные и настойчивые товарищеские предостережения КПСС, других братских партий социалистических стран относительно такого непродуманного курса, приступило в 1971 г. к реализации своей новой экономической стратегии. Как и следовало ожидать, амбициозные проекты быстрого наращивания экспорта польских промышленных изделий на западные рынки потерпели фиаско^[51].

Не менее утопичной «стратегия ускоренного развития» была и в той её части, которая касалась обеспечения населения качественным питанием. Проблемой достижения такого уровня и качества питания, которые соответствуют рациональным научным нормам, заняты все социалистические страны. В основе её решения лежит, как известно, интенсификация крупного кооперативного и государственного сельскохозяйственного производства, перевод его на индустриальную основу. Именно в этом направлении работали и работают социалистические страны Европы — члены СЭВ.

Однако в ПНР, где сельскохозяйственное производство в основном базируется на единоличных мелких крестьянских хозяйствах (в 1979 г. они давали 88,1 процента валовой продукции при среднем размере хозяйства 5,4 га), этот эффективный путь подъёма продуктивности аграрного сектора был практически закрыт^[52].

Поэтому тогдашнее польское партийно-государственное руководство избрало иную альтернативу, сулившую, на его взгляд, быстрое решение продовольственной проблемы, качественное улучшение питания населения без перемен в социально-экономическом облике деревни^[53]. Было решено, на основе опять же массированного импорта с Запада, прежде всего из США, зерна и других кормовых культур, развивать мясное животноводство преимущественно в частных крестьянских хозяйствах. С 1971 по 1976 г. их импорт на кредитной основе был увеличен с 2,5 до 6 млн. тонн. Результаты оказались «рекордными»: за пять лет потребление мяса в расчёте на каждого жителя увеличилось сразу на 30 процентов. Однако очень дорогой ценой. Не только быстро возрастала задолженность западным банкам, но и не замедлили сказаться неблагоприятные социально-политические последствия такой линии. «В аграрной политике, — писал в августе 1983 г. главный редактор журнала ЦК ПОРП «Нове дроги» С. Вроньский, — курс на специализацию индивидуальных хозяйств опирался на поддержку богатеющего крестьянина, субсидируемого значительными кредитами. Этот слой крестьян, составляющий меньшинство сельского населения, не мог стать политической опорой власти, несмотря на полученные льготы. Именно из этой среды противник набирал актив для оппозиционных организаций»^[54].

«Стратегия ускоренного развития» вызвала массу негативных явлений и в сфере социально-психологической. И прежде всего, как подчеркнул В. Ярузельский в феврале 1982 г., «ошибочная кредитная, импортная и лицензионная политика оживила во многих людях миф, что благосостояние можно построить кратким путём…». Разбуженные этим мифом необоснованно выросшие требования к государству становились все более настойчивыми.

В 1978–1979 гг. страна, несмотря на возникшие тогда огромные финансовые затруднения, вынуждена была ввозить за конвертируемую валюту уже по 7,2–7,3 млн. тонн кормового зерна — около 40 процентов собственного урожая зерновых. Это означало, что каждый третий килограмм мяса выращивался на зарубежных кормах. Однако и эти растущие закупки уже не давали эффекта. Отечественная кормовая база оказалась в запустении. Среднегодовое производство зерна упало с 21,4 млн. тонн в 1971–1975 гг. до 19,7 млн. тонн в 1976–1980 гг. Поэтому прирост производства и потребления мяса резко замедлился. Если в среднем за год в 1971–1975 гг. потребление мяса увеличивалось в расчёте на одного жителя на 3,4 кг, то за всю пятилетку 1976–1980 гг. оно выросло менее чем на 4 кг.

Стратегия достижения высокого уровня благосостояния «кратким путём» зашла в тупик. Были упущены драгоценные десять лет, которые могли быть использованы для решения назревших социально-экономических проблем польского села, создания устойчивой кормовой базы внутри страны. Значительная часть того долга Польши развитым капиталистическим странам, который, по имеющимся данным, составил за 1971–1980 гг. гигантскую сумму в 21,5 млрд. дол., или примерно 600 дол. на каждого жителя страны, приходился на покупку в кредит зерна и кормов для животноводства. «Стилем» польской жизни все более становилась «жизнь в кредит».

Так «стратегия ускоренного развития», значительно обесценив многие впечатляющие достижения предшествующих десятилетий^[55], подвела страну к порогу тяжёлого экономического кризиса.

«Польский путь» 70-х гг. наглядно показал, что социально-экономические программы, игнорирующие объективные законы социализма, из источника и пружины восходящего развития социалистической страны превращаются в основной фактор кризисной ситуации, чреватой опасными последствиями. В жизни социалистического общества, построенного или еще строящегося, политическая взвешенность и научная обоснованность социально-экономического курса приобретают решающее значение^[56].

Порочность «стратегии ускоренного развития» к концу 70-х гг. все более чётко стала осознаваться и в ПОРП, и в союзнических с ней партиях, и в широких общественных кругах. «Накануне VIII съезда партии в начале 1980 г., — писал уже цитировавшийся польский публицист С. Вроньский, — в ходе предсъездовского обсуждения актив выражал тревогу по поводу возрастания отрицательных явлений и процессов. Однако критика показухи, пустого, но шумно разрекламированного тогда лозунга строительства «второй Польши» и выдвинутые активом предложения были оставлены без внимания. Это породило неверие и сомнение в рядах партии, внутренне ослабило её и уменьшило силу партийного воздействия». Немало критических замечаний и конструктивных предложений было высказано и на самом съезде, состоявшемся в феврале 1980 г. Однако радикального поворота в экономической политике, несмотря на некоторые коррективы, на съезде не произошло^[57]. Съезд не смог из-за упорного нежелания руководства кардинально пересмотреть всю социально-экономическую стратегию. Позже, в июле 1981 г., IX Чрезвычайный съезд ПОРП констатировал, что затянувшийся сверх всякой меры ошибочный курс бывшего партийно-государственного руководства был обусловлен деформациями в самом механизме обсуждения, выбора и принятия оптимальных решений — как внутри партии, так и во всем обществе. «Речь идёт прежде всего, — говорилось в документе съезда, — о недоразвитости внутрипартийной и общей демократии, о наростах бюрократического централизма в партии, государстве и экономике». У той части членов партии, которые настойчиво требовали перемен, как вспоминал В. Ярузельский в 1984 г., «тогда не было достаточно сил».

Страна продолжала входить в полосу глубокого экономического кризиса, дальнейшего расстройства всего хозяйственного механизма, все более усугублявшегося растущим политическим кризисом и кризисными деформациями в общественном сознании. Миновать его было уже нельзя, но можно было серьёзно смягчить. ПОРП и народное государство могли ещё принять, при условии поддержки большинства трудящихся, срочные, решительные и эффективные меры.

Однако уверенно рассчитывать на такую поддержку в начале 1980 г. было уже невозможно. Народная власть все более становилась заложником двух враждебных социализму сил: внутренней контрреволюции, к тому времени организационно сплотившейся, и международного империализма во главе с США, опутавшего Польшу железной сетью финансовых обязательств. Любые решительные меры, и прежде всего — жизненно необходимая жёсткая экономия, усилили бы социальную напряжённость в обществе; этим сразу же воспользовались бы готовые к атаке антисоциалистические силы. С другой стороны, любые попытки властей ограничить свободу действий контрреволюционных группировок, призвать их в соответствии с законом к порядку тотчас вызвали бы политическое давление правящих кругов Запада в виде угроз «перекрыть краны» финансовой помощи. К этому времени страна вынуждена была отдавать Западу в уплату за долги уже 80 процентов своей экспортной выручки в конвертируемой валюте. Замкнутый круг неотвратимо сужался, не оставляя народной власти поля для маневра.

Теперь становится ещё более понятным, почему именно в этот момент Вашингтоном принимается решение о переводе «операции Полония» в режим пуска. Напомним, что весной 1980 г. западные банки фактически предъявили ультиматум: либо незамедлительно будут подняты цены на ряд продуктов питания, либо замораживаются западные кредиты и займы. Основная цель этого ультиматума, что сегодня совершенно очевидно, состояла в том, чтобы не дать ПОРП и народной власти необходимого времени для мобилизации сил. Именно поэтому они решили поторопить ход событий. Однако кардинальное изменение ситуации в Польше было маловероятно. Ко времени своего VIII съезда (февраль 1980 г.) ПОРП, хотя и насчитывала в своих рядах более 3 миллионов членов, во многом растеряла качества боевого политического авангарда рабочего класса. Она была в серьёзной мере засорена случайными, политически пассивными людьми, не обладающими необходимой идейной закалкой^[58]. «В партийной работе, — вспоминает, касаясь того времени, член Политбюро, секретарь ЦК ПОРП Т. Порембский, — было много формализма, была расшатана партийная дисциплина, а об идеологии вообще мало вспоминали. Короче говоря, партия была крайне слабой». В самой партийной работе, как отмечалось на IX Чрезвычайном съезде ПОРП, демократические методы все явственнее подменялись бюрократизмом и администрированием. Вместо трезвого, критического анализа положения дел на всех уровнях партийной работы возобладал парадный стиль, трескучие восхваления. Профсоюзы теряли авторитет в массах. Важнейшая функция социалистических профсоюзов — защитная — реализовывалась из рук вон плохо. Профсоюзные руководители нередко шли на поводу у администрации предприятий и учреждений, не занимали принципиальных позиций в конфликтных ситуациях.

ПОРП и союзнические с ней партии — Объединённая крестьянская и Демократическая, — а также профсоюзы были, к сожалению, не способны дать решительный бой антисоциалистическим элементам, внести перелом в настроения трудящихся. Руководство ПОРП не было готово возглавить крутой поворот для преодоления растущего кризиса.

Но были ли к этому готовы сами трудящиеся — рабочий класс прежде всего (даже в случае, если бы партии удалось быстро преодолеть своё кризисное состояние)? Такой готовности не было. Допущенные руководителями партии серьёзные деформации в экономической, общественной и идеологической жизни не создавали необходимых предпосылок к незамедлительному перелому сложившегося положения. «Все это вело, — говорил позже, уже в 1982 г… Первый секретарь ЦК ПОРП В. Ярузельский, — к ослаблению связей между партией и массами и растущей утрате партией своего авторитета, а также к уменьшению её влияния на ход событий». Более того, своими теоретически и политически несостоятельными концепциями руководство ПОРП само способствовало расшатыванию социалистического сознания рабочего класса, невольно помогая внедрению в массы неклассового подхода к внутриполитическим и международным реалиям. Свидетельство тому — выдвинутые в начале 70-х гг. на VI съезде ПОРП тезисы о вступлении Польши в этап строительства развитого социализма и идейно-политическом единстве всего польского общества. А ведь Польша тогда (как, впрочем, и сейчас) ещё не решила задач переходного периода, ещё не создала прочных основ социализма ни в сельском хозяйстве, ни в сфере общественного сознания. Из политического анализа действительности тем самым исключались классовые критерии, а существующие в переходном к социализму обществе антагонистические социальные противоречия не принимались в расчёт. Усиленная пропаганда на протяжении всех 70-х гг. тезиса о полном морально-политическом единстве общества и затухании классовой борьбы во многом способствовала глубокому кризису в сфере социалистического сознания, размягчая его и создавая благоприятную почву для идеологического наступления антисоциалистической оппозиции. Как отмечалось на международной теоретической конференции по проблемам строительства развитого социализма в Праге в 1982 г., «снижение уровня классового самосознания части польских рабочих произошло в силу ряда обстоятельств, в том числе не только крайней слабости идейно-политической работы в массах, но и совершенной бездоказательности и утопичности поставленной прежним польским руководством цели на 70-е гг. — построения развитого социалистического общества до окончательного разрешения исторического вопроса «кто — кого?» в пользу людей труда».

Игнорирование антагонистических противоречий, связанных с существованием частнособственнического земледелия в деревне, а следовательно, применения наёмной рабочей силы, и мелкокапиталистического сектора в городе, вело к тому, что антисоциалистические течения под флагом «надклассовости» все активнее воздействовали и на базис, и на надстройку^[59]. С другой стороны, лозунг«морально-политического единства народа» не способствовал упрочению союза рабочего класса с трудовым крестьянством и отдавал значительную часть последнего под идейное влияние элементов сельской буржуазии.

Известно, что отношения личности и общества, до предела затемнённые при капитализме так называемым эквивалентным обменом «равных» товарных ценностей, в число которых входит и рабочая сила, при социализме становятся намного более непосредственными и прозрачными. Поэтому любые проявления социальной несправедливости обнажаются здесь гораздо резче. Быстрое, и нередко «в обход закона», обогащение предпринимательских элементов в городе и кулацкой прослойки в деревне, участившиеся случаи коррупции, взяточничества, тунеядства и т. д. порождали, естественно, обострённую реакцию протеста. Анализируя позже все эти негативные процессы, IX Чрезвычайный съезд ПОРП констатировал в своих документах: «Ключевое значение для прогрессирующего процесса деформации механизмов социалистического общества и государства в семидесятые годы имело нарушение принципов справедливости — главного критерия социально-экономической политики и народовластия»^[60].

Именно в силу всех перечисленных выше причин антисоциалистической оппозиции удалось перехватить у партии инициативу и удерживать долгое время влияние на широкие слои польских трудящихся, в том числе и на часть рабочего класса^[61].

Одной из опасных ошибок тех лет была, по мнению польских коммунистов, и недооценка деятельности костёла. В достаточной мере не принималась во внимание и специфическая особенность функционирования религиозных институтов в социалистических странах, а именно: то, что они, действуя в рамках каждого данного государства, в то же время представляют собой органическую составную часть определённой мировой церкви. Последнее же определяет неизбежную их связь со многими сферами капиталистического общества — и идеологическую, и организационную, и материальную. Разумеется, общее направление деятельности той или иной национальной церкви зависит от многих внутренних и внешних факторов, но и не в последнюю очередь — от местонахождения её главного руководящего центра, его политики и даже организационного строения — строго иерархического или предоставляющего достаточную автономию своим национальным объединениям. Во всяком случае, наличие двух разных уровней — национального и международного — существования и функционирования данной церкви может быть источником определённой двойственности её позиции, диктуемой, с одной стороны, национальными интересами, а с другой — целями её руководящего центра. Особенно жёстко проявляет себя в этом смысле римско-католическая церковь с центром в Ватикане. При значительной религиозности населения Польши «двойной стандарт» подхода костёла к действительности, особенно в периоды возрастания социальной напряжённости в обществе, должен был учитываться в гораздо большей степени^[62].

Деформациям в сфере общественного сознания в польском обществе способствовало опасное распространение мещанского культа потребительства. Рост настроений потребительства и «вещизма» в немалой степени был вызван всей атмосферой «жизни в кредит», нарушением соответствия между мерой труда и мерой потребления — одного из основополагающих принципов социальной справедливости в социалистическом обществе^[63]. К тому же в 70-е гг. был выдвинут абстрактный лозунг о «более высоком качестве жизни всего народа». Причём он трактовался донельзя упрощённо: лишь как уровень индивидуальных материальных благ, а не как создание целого комплекса условий для всестороннего развития личности. Не уделялось должного внимания общественным фондам потребления — этой присущей социализму форме удовлетворения социально значимых потребностей трудящихся.

«Жонглирование нереальными обещаниями и «пропаганда успеха», — писал в 1982 г. М. Ожеховский, — разбудили в широких масштабах материальные запросы, невозможные для удовлетворения в короткие сроки. В обществе получили распространение элементы буржуазной системы ценностей, особенно мещанского, потребительского образа жизни».

Так в 70-е гг. параллельно с экономическим кризисом зрели элементы кризиса в общественном сознании.

Особенно опасным было то, что все эти процессы серьёзно размывали сознание главной социальной опоры социалистического государства и коммунистической партии рабочего класса. Как подчёркивают польские учёные-марксисты, рабочий класс страны ещё совсем молод и не успел полностью развить своей собственной системы ценностей, часто принимая чуждые ему в классовом отношении образцы. К тому же на рабочий класс вредно повлияло то, что трудящихся многие годы убеждали в том, что «государство сделает все», что «государство все может».

Начав после войны с менее чем миллионной отметки, рабочий класс, если взять только три самых крупных подразделения общественной экономики — промышленность, строительство и транспорт, к началу 70-х гг. по численности своей приблизился, как мы уже отмечали, к 4 млн., а к концу десятилетия — к 6,5 млн. Стало быть, весьма значительная часть рабочего класса современной Польши — это молодые рабочие первого поколения, не прошедшие настоящей школы труда и борьбы за строительство нового общества, к тому же в значительной мере выходцы из мелкобуржуазных слоев. «Эта группа, — пишет журнал «Нове дроги», — не консолидировалась в своих пролетарских качествах, она не имеет ни трудностей, ни опыта, ни тесных связей с остальной частью рабочего класса. Разве не в этом причина лёгкого проникновения в требования рабочих в 1980 г. демагогических лозунгов, противоречащих коренным интересам рабочего класса? Разве не потому, что многие отряды польского рабочего класса находятся ещё в самом начале своего классового пути, относительно легко проникала в его среду чуждая идеология, а правые лидеры «Солидарности» относительно быстро заручились их поддержкой?»

Как мы уже видели, соответствующей идеологической обработке подверглась прежде всего польская интеллигенция. И это тоже было не случайно. Хотя две трети нынешней интеллигенции страны имеют рабоче-крестьянскую родословную (за годы народной власти в ПНР было подготовлено 1,3 млн. специалистов с высшим образованием), «уровень её отождествления с трудовыми классами, — как отмечала недавно гданьская газета «Глос выбжежа», — был малозаметен». Общественные дисциплины, которые и до середины 70-х гг. занимали в вузовских программах весьма незначительное место (10–15 процентов учебного времени), в последующие годы вообще превратились в «золушку» (3–5 процентов). Причём, с одной стороны, преподавание их велось зачастую кое-как, а с другой — само понятие «общественные науки» толковалось до предела расширительно. Студентам было предоставлено право выбирать, например, между диалектическим материализмом и историей буддизма, марксистской политэкономией и искусством средневековой Англии… Понятно, что это не могло не иметь самых пагубных последствий: перед аполитичной, а тем более оппозиционной, частью вузовской профессуры открылось широкое поле деятельности… «Глубину процессов, подрывающих систему преподавания марксизма в вузах, — констатировал в марте 1985 г. варшавский еженедельник «Справы и людзе», — обнажил кризис начала 80-х гг. Он показал, что пустота, образовавшаяся в изучении марксизма, уже была плотно заполнена антисоциалистическими и антимарксистскими концепциями. Часть рабоче-крестьянской интеллигенции в результате встала на буржуазные и мелкобуржуазные позиции, далёкие от интересов классов, из которых она вышла».

Не будь этих серьёзных деформаций в классовом сознании значительной части польских трудящихся, контрреволюции не удалось бы втянуть их в свои разрушительные акции. Социально-экономический и политический кризис, который начался в ПНР, не принял бы такого разрушительного масштаба и был бы преодолён при всей его глубине и серьёзности средствами и в рамках социалистического демократизма^[64].

Однако вернёмся к событиям того времени — массовым выступлениям и забастовкам польских рабочих в июле — августе 1980 г., проходившим в условиях, когда система социалистических ценностей в общественном сознании была уже серьёзно расшатана.

Каковы были характер и цели этих выступлений, их направленность — против социализма или за него? Почему значительная часть польского рабочего класса пошла за классово чуждыми ему элементами, стремившимися к реставрации капитализма?

Все империалистические интерпретации польских событий 1980–1981 гг. исходят из того, что социальные конфликты летних месяцев восьмидесятого означали ни больше ни меньше как отвержение рабочим классом социалистических принципов и «голосование» за буржуазную систему ценностей. Однако совершенно очевидно, что такое фантастическое превращение польских рабочих в свою классовую противоположность было просто невозможным — и в силу их объективного социального положения, их места в системе общественного производства, и по той причине, что рабочий класс Польши имел достаточно времени, чтобы на собственном опыте оценить все преимущества социализма.

Справедливая оценка рабочих выступлений содержалась в документах IX Чрезвычайного съезда ПОРП, который охарактеризовал события июля — августа 1980 г. как «протест не против социализма, а против нарушения его принципов, не против народной власти, а против неправильных методов управления, не против партии, а против ошибок в политике её руководства». Да, это был действительно протест, направленный в конечном счёте на очищение социализма от всего ему чуждого и наносного. Но в то же время «справедливость протеста» рабочих нельзя понимать абсолютно, без учёта тех довольно устойчивых деформаций в их сознании, которые позволили антисоциалистическим силам, зацепившись за них и всячески их раздувая, столь длительное время манипулировать широкими рабочими массами^[65].

Поэтому столь далека от истины точка зрения некоторых исследователей, которые рассматривают выступления рабочих летом 1980 г. как «полностью справедливый протест». Такая абсолютизация совершенно неправомерна. В этих рабочих выступлениях нельзя не видеть внутренней противоречивости. Да, рабочие выступали за социализм, отнюдь не против него. Это неоспоримый факт. Но их представления о социализме к этому времени были уже в достаточной степени искажены.

Именно против подобных односторонних трактовок рабочих выступлений лета 1980 г. выступил польский партийный публицист Е. Крашевский. «Пожалуй, уже сегодня (его статья была напечатана в газете «Трибуна люду» в 1983 г.) можно выразить сомнение, — писал он, — не является ли слишком частое использование утверждения «протест рабочего класса» — формулировки, выполняющей ныне роль отмычки для открытия любых дверей, — упрощённым понятием более сложного явления? Может быть, настало время, чтобы приступить к серьёзным исследованиям всего комплекса тенденций, которые имели место летом 1980 г.? Какое влияние на них оказали на самом деле деформации и ошибки, а какова роль политического противника, который использовал недовольство рабочего класса? Когда и каким образом к обоснованному возмущению рабочих подключились усилия внутренней оппозиции и антикоммунистических центров Запада?.. Настало время, — заключает свою мысль автор, — приступить к солидному, всестороннему и лишённому эмоций анализу того, что случилось летом 1980 г. в Польше… В этом анализе надо отделить то, что было здоровым в движении протеста в июле — августе 1980 г., от того, что было чуждым, привнесённым извне и запланированным заранее в антисоциалистических целях».

Что же произошло летом 1980 г.? Какова была внешняя конкретная канва тех событий, о глубинной сути которых уже шла речь?

События развернулись для многих неожиданно бурно, но не сразу приобрели политическую окраску.

Решение правительства о повышении цен на ряд продуктов питания было принято в июле. Оно, под нажимом западных банков, готовилось в спешном порядке и без соответствующих консультаций с низовыми партийными и профсоюзными организациями. В определённой степени реакция трудящихся была бы смягчена, если бы партия откровенно рассказала о причинах, вызвавших необходимость принятия подобной меры, и предложила бы на широкое обсуждение новую, достаточно проработанную и обоснованную социально-экономическую стратегию. Но бывшее руководство ПОРП не пошло на такое самокритичное разъяснение, полагая, что все обойдётся и так. К сигналам с мест о напряжённой обстановке во многих городах страны оно не прислушалось.

Забастовки начались в июле в ряде польских городов, но массовый, почти всеобщий характер они приняли тогда только в городе Люблине — промышленном центре юго-восточнее Варшавы. Все или почти все предприятия города 16, 17 и 18 июля оказались парализованными. Тысячи рабочих вышли на демонстрации в знак протеста против повышения цен. Здесь проявилось все то, о чем мы уже говорили: крупные ошибки и серьёзные просчёты в социально-экономической политике, накапливавшиеся годами, превратили появившиеся неантагонистические противоречия между значительной частью трудящихся и народной властью в серьёзную коллизию — это с одной стороны; а с другой — в выборе форм выражения протеста явственно проступили деформации классового сознания самих рабочих.

В других городах — более крупных и более важных в промышленном отношении, таких, как Варшава, Гданьск, Катовице, — волнения, также начавшиеся в июле, оказались разрозненными и ограничились отдельными предприятиями.

Самым любопытным в этой ситуации было то, что июльская забастовочная волна не очень сильно коснулась как раз тех центров, где влияние КОС — КОР и других антисоциалистических группировок было особенно заметно (Гданьск, Гдыня, Катовице, Краков, Варшава и т. д.). Чем это можно объяснить? Скорее всего, подогреваемое контрреволюционными элементами недовольство рабочих и других трудящихся началось чуть раньше, чем они планировали, поскольку ещё не был приведён в состояние полной готовности весь механизм организации «социального взрыва» по всей Польше. Они, надо полагать, в июле ещё не расставили повсеместно свои «посты», которые должны были синхронно дирижировать забастовками и демонстрациями.

Как бы то ни было, в драматическом развёртывании опасной ситуации наступил короткий антракт, хотя социальная напряжённость в стране продолжала заметно нарастать^[66].

Как и предусматривалось, кнопка «пуск» была нажата в Гданьске. Роль детонатора должны были сыграть гданьские корабелы с судоверфи им. Ленина, где уже ждал своего «выхода на сцену» свежеиспечённый «рабочий вождь» Валенса. Зажжённая спичка была брошена на взрывоопасную, накалившуюся социальную почву. КОС — КОР начал свои «большие маневры».

Вот как описывал августовские события в Гданьске в интервью западногерманскому еженедельнику «Шпигель» сам шеф КОС — КОР Куронь. Интервью было опубликовано в одном из сентябрьских номеров журнала. Опьянённый быстрыми успехами только что начатой операции, он был тогда почти предельно откровенен. «Забастовка на судоверфях, — говорил Куронь, — была тщательно подготовлена КОР… В Гданьске люди КОР нашли рабочего, ставшего своеобразным символом забастовки. Валенса стал лейтенантом в окопах борьбы, но генеральным штабом был КОР, который в каждом конкретном случае давал советы забастовочному комитету, готовил необходимые документы для переговоров с правительством».

Забастовки начинаются и в Гдыне — городе докеров и судостроителей, затем в крупном порту Щецине и центре угольной промышленности Ястшембе в Силезии. Дальше шло как в цепной реакции: Варшава, Катовице, Лодзь, Краков, Вроцлав и другие польские города. Все без исключения забастовки и демонстрации начинались с чисто экономических требований. Большинство претензий к органам власти были справедливыми и отражали неудовлетворённость рабочих темпами жилищного строительства, уровнем медицинского обслуживания, нарастающей волной спекуляций, незаконного обогащения. Протесты были вызваны нарушением и искажением основополагающих для социализма принципов социальной справедливости^[67].

Но в таком молниеносном развёртывании забастовочного движения по всей Польше во второй половине августа, в чётком ритме демонстраций и митингов уже чувствовалась рука опытных организаторов. Примечательно, что к моменту начала событий в Гданьске сюда съехались все основные вожаки подполья. В числе первых здесь появился и прибывший из Варшавы «серый кардинал» КОС — КОР Модзелевский. Образованный в Гданьске «межзаводской забастовочный комитет» сразу же стал штаб-квартирой КОС — КОР.

Сегодня существует более чем достаточно неопровержимых свидетельств того, что начавшиеся забастовки, вопреки легендам об их «стихийном характере» и «прямой политической направленности», не имели ни того ни другого качества.

Люди КОС — КОР были заранее внедрены на все крупные предприятия^[68]. Чёткая организация «стихийных» забастовок бросалась в глаза даже стороннему наблюдателю. Вот как, например, описывал свои впечатления от посещения бастующего Гданьска в августе 1980 г. специальный корреспондент западногерманского журнала «Шпигель»: «Забастовка в Гданьске явно не была просто спонтанной реакцией рабочих. Каждый, кто мог наблюдать за развитием событий на верфи им. Ленина, схватывал это достаточно быстро. Забастовка на верфи была тщательно подготовлена членами КОР и его сторонниками. В цехах находились знающие инструкторы, которые учили рабочих железной забастовочной дисциплине… Провизия, средства первой медицинской помощи и бумага для листовок были запасены заранее. Загодя была установлена связь с каждым предприятием района Балтийского побережья».

Так же неубедительны утверждения об антисоциалистической с самого начала направленности протеста бастующих рабочих. Как раз задача политиканов из КОС — КОР, других подобных организаций и групп заключалась в том, чтобы критику деформаций и допущенных властями ошибок перевести в другую плоскость, превратить в критику всей системы. В те времена, когда коскоровцы чувствовали себя чуть ли не накануне окончательной победы, они сами не скрывали этих своих «заслуг». Вот что, например, писал осенью 1980 г. на страницах коскоровского журнала «Робот-ник» его редактор Г. Вуец о том, как появились на свет политические требования забастовочного комитета в Гданьске. «Когда забастовки только начались, — писал Вуец, — мы на собрании редакции обсуждали требования забастовщиков — среди них тогда не было ни одного явно политического требования. Тогда мы сказали себе: эти требования нужно изменить, направить их иначе».

В итоге первоначальный перечень социально-экономических требований, который готовился для предъявления правительству «межзаводским забастовочным комитетом» Гданьска, был перекроен в политический документ антисоциалистического толка, в котором претензии социально-экономического плана потеснились, чтобы дать место таким пунктам, которые противоречили конституционному устройству ПНР. В центре, как и следовало ожидать, оказался пункт о ликвидации руководящей роли ПОРП. Такие же документы, словно написанные под копирку, были заготовлены «забастовочными комитетами», руководимыми КОС — КОР, и в других городах. Ведь не случайно в момент забастовки на Балтийском побережье и во время переговоров с представителями властей за Валенсой неотступно следовал один из руководителей КОС — КОР Б. Борусевич.

Партийно-государственное руководство страны перед лицом всех этих бурных и оказавшихся для него неожиданными событий проявило растерянность. Партийные органы разных ступеней, первичные партийные организации из-за многолетней хронической запущенности идеологической и организационной работы не смогли по-настоящему мобилизовать членов партии и возглавить отпор вышедшей на открытую сцену антисоциалистической оппозиции. Партийное руководство, к сожалению, не сумело в те дни предложить обществу чёткую программу решения назревших проблем. Упускался последний шанс взять инициативу в свои руки. В решающий момент оно заняло позиции глухой обороны. Видя, в частности, что один из главных ударов антисоциалистических сил направляется против существующих профсоюзов, партийные и профсоюзные руководящие работники оказались неспособными принять энергичные меры для преодоления того «глубокого кризиса, который уже длительное время, — по словам журнала «Польша», — переживали профсоюзы в результате грубого нарушения ленинских демократических норм их деятельности в социалистическом государстве».

Лишь 27 августа 1980 г. созывается пленум Центрального совета профсоюзов, который проанализировал, хотя и не очень чётко и самокритично, основные недостатки в своей работе и признал необходимым срочно изменить её методы и стиль. Однако и здесь время было потеряно. Во второй половине августа уже повсеместно создавалось новое «независимое и самоуправляемое профсоюзное объединение», принявшее название «Солидарность»^[69].

31 августа правительство ПНР заключает с «межзаводским забастовочным комитетом» в Гданьске соглашение, в котором принимает большую часть выдвинутых требований (пункты о непризнании «новыми профсоюзами» руководящей роли ПОРП и другие противоречащие конституции требования из соглашения были исключены). Тогда же подобные соглашения были заключены с «забастовочными комитетами» Щецина и Ястшемба^[70]. Этими документами правительство фактически признало новое профобъединение «Солидарность». Однако в них оговаривалось, что устав «Солидарности» должен быть зарегистрирован официально в случае соответствия целей профсоюза Конституции ПНР^[71].

Рабочая вывеска и привлекательные лозунги «профобъединения» смогли привлечь в его ряды уже в 1980 г. 7–8 миллионов рабочих и служащих, в том числе сотни тысяч членов ПОРП.

Однако далеко не всех трудящихся тогда подвело классовое чутье. Центральное объединение профсоюзов перестало существовать, но значительная часть его членов не покинула свои «старые» отраслевые профсоюзы: примерно 4 миллиона человек остались в них, твёрдо поддерживая ПОРП и союзные с ней партии.

5—6 сентября 1980 г. ЦК ПОРП на своём пленуме проводит серьёзные кадровые изменения в Политбюро, Секретариате и на ключевых государственных и партийных уровнях. Э. Герек и многие другие руководители лишаются своих постов. Пленум признает глубину допущенных в последнее десятилетие ошибок и деформаций и намечает программу выхода из кризиса. Принимается решение о созыве IX Чрезвычайного съезда ПОРП.

…Ныне, когда со времени тех бурных событий прошло несколько лет и мы знаем не только о тяжких испытаниях, постигших Польшу, но и о том, что предшествовало «жаркому лету» восьмидесятого, уже нелегко взглянуть на события тех первых дней сентября глазами людей, только-только переживших потрясения июля и августа.

Но попробуем это сделать… Казалось бы, политический кризис идет на убыль. Произошла смена партийно-государственного руководства. Созданы профсоюзные Объединения, пользующиеся доверием и поддержкой трудящихся. Партия вскрыла и самокритично признала свои ошибки. Намечены пути вывода страны из экономического кризиса, преодоления возникших деформаций. Как будто сделано все для того, чтобы общими усилиями снова выйти на дорогу нормального, восходящего развития. Гарантирована помощь и поддержка социалистических союзников, которые с пониманием отнеслись к возникшим в братской стране экономическим трудностям.

Тогда могло создаться впечатление — и оно создавалось у многих, — что время потрясений уже позади. Но это был не конец, а лишь начало шестнадцатимесячной драматической полосы в жизни народной Польши.

«Кукушкино яйцо» контрреволюции

Мера вины тех, кто завлёк польский народ на край бездны, сегодня определена и взвешена. Но поучительно ещё раз вспомнить, как разворачивались события сразу же после лета восьмидесятого, последствия которых ещё многие годы будут ощущаться в повседневной жизни каждого поляка и десятилетиями отягощать его память.

…В первые недели открывшегося в июле — августе политического кризиса трудящиеся выявили своё обоснованное недовольство весьма категорично и настоятельно. Тут-то давно поджидавшее такого момента антисоциалистическое подполье и подсунуло им своё «кукушкино яйцо» — не только идею, но и почти готовую структуру «свободных профсоюзов» с уже заранее обученными «профсоюзными функционерами». Именно поэтому формирование «Солидарности» потребовало буквально считанных дней. «Независимый и самоуправляемый профсоюз» становился серьёзным фактором общественной жизни страны.

Подавляющее большинство тех, кто намеревался проявить свою общественную активность в «Солидарности», были честные люди — рабочие и интеллигенты, верующие и атеисты, беспартийные и члены ПОРП, других партнёрских с ней партий. Они поначалу увидели в «Солидарности» силу, способную помочь стране преодолеть ошибки и искажения.

Авторы идеи «кукушкина яйца» показали себя изощрёнными мастерами политической мимикрии, специалистами по введению в заблуждение общественного мнения. Как это им удалось?

Во-первых, в своих публичных заявлениях они ловко жонглировали лозунгами «оздоровления социализма», его «возрождения», «борьбы с ошибками», провозгласив в качестве своей высшей цели защиту интересов всех трудящихся, и в первую очередь — рабочих. В октябре 1980 г. председатель «Солидарности» Валенса публично декларировал: «Мы должны наводить порядок, не ниспровергать социализм, не подрывать существующие союзы (со странами социализма. — Я. Т.), а создавать независимые самоуправляемые профсоюзы». Ему вторил Гвязда — один из самых непримиримых врагов социализма: «Мы не допустим, чтобы профсоюзы стали платформой провозглашения политических взглядов отдельных лиц или целых групп». Даже «начальник штаба» контрреволюции, вожак КОС — КОР Куронь, мгновенно перекрасился в «добропорядочного профсоюзного деятеля», почти полностью принимающего реалии социалистического общества. В своём выступлении в конце сентября 1980 г. он с подобающей осторожностью высказался о «плюралистической структуре» отдельных общественных сфер жизни: «Конечно, я говорю о системе, в которой социальные структуры могут быть построены на свободной основе, в то время как ключевые решения будут приниматься центральными инстанциями коммунистической партии, которая будет также координировать деятельность всех общественных структур».

Во-вторых, вожаки контрреволюции умело использовали глубокую религиозность весьма значительной части польского общества. Религиозная символика становилась обязательным атрибутом «профсоюзного объединения», повсюду проходили церемонии «освящения» знамён и стягов заводских и вышестоящих организаций «Солидарности»; все заседания и собрания начинались с молитвы. Так эксплуатировался авторитет влиятельной в стране католической церкви. В начале сентября примас Польши кардинал Вышиньский специально принял главу только что появившегося «свободного профсоюза». Более того, он сам отслужил особую мессу во здравие Валенсы. «Предоставление специальной аудиенции Валенсе, — подчёркивала в своём сообщении из Варшавы 9 сентября 1980 г. газета «Вашингтон пост», — равнозначно официальному благословению, даваемому влиятельной польской католической церковью независимым профсоюзам».

Эта игра на религиозных чувствах простых людей была более чем циничной, поскольку многие контрреволюционные вожаки (среди них Куронь и Михник) были неверующими. Фарисейски лицедействовал и «набожный католик, добрый семьянин-христианин» председатель «Солидарности» Валенса, который перед началом своих публичных выступлений каждый раз, как писал в сентябре 1980 г. с должным восхищением корреспондент журнала «Шпигель», «целовал крест, а затем национальное знамя»^[72].

Разумеется, все эти люди, составлявшие верхушку пирамиды «независимого и самоуправляемого профсоюза», предназначали политические шоу с декламациями о преданности идеалам социализма исключительно для «толпы». В «своём кругу» они не стеснялись. Вот некоторые из заявлений, сделанных ими той же осенью 1980 г.:

Куронь («Информационный бюллетень» КОС — КОР): «Поезда вне расписания способны дезорганизовать всю железнодорожную сеть. КОР рассматривает новые профсоюзы в общественно-политической системе ПНР именно как упомянутые внепрограммные поезда — они имеют целью дезорганизовать и парализовать всю систему и обеспечить такую автономию каждому элементу общественных институтов, которая сделает партию неспособной принимать решения…»

Михник (журнал «Шпигель»): «Разве мы не находимся на одном из решающих этапов пути, ведущего к полной ликвидации нынешней системы?..»

Куронь (газета «Вельт»): «С одной стороны, у нас в стране развиваются мощные самостоятельные и независимые движения, а с другой стороны, следует, в силу необходимости, пока ещё терпеть руководящую роль партии, её господство в органах власти…»

Подобные недвусмысленные высказывания лидеров КОС — КОР были, безусловно, известны в руководящих кругах ПОРП, других социалистических сил. «Вызывает беспокойство, — писала в начале осени 1980 г. «Трибуна люду», — поступающая из некоторых мест информация о том, что к процессу возрождения профсоюзного движения пытаются подключиться разного рода «посредники», представляющие уже давно известные в Польше оппозиционные силы, всевозможные враждебные социализму группировки. Они преследуют свои, чуждые рабочему классу цели». Но тогда польские коммунисты ещё не полностью представляли себе масштабы грозящей стране контрреволюционной угрозы. И это объяснимо. Ведь в те дни почти все, о чем говорилось в первой части этой книги, было либо малоизвестно, либо неизвестно вообще. О степени недооценки политического противника достаточно красноречиво свидетельствуют строки из той же «Трибуны люду» от 26 октября 1980 г. (т. е. в самый разгар политического кризиса): в одной из публикаций утверждалось, что группировки, выступающие против социалистической системы и правительства, «не являются опасными и многочисленными».

Многие продолжали считать, что антисоциалистические элементы, мелькавшие на поверхности нового профсоюза «Солидарность» в роли малоприметных «советников» и «экспертов», — это всего-навсего «политическая накипь» на «здоровом движении за обновление социализма». До поры до времени в лидерах КОС — КОР видели не организаторов «профобъединения», а просто «примазавшихся» к нему. Сохранялась надежда на конструктивное взаимодействие «Солидарности» с ПОРП и народной властью в преодолении растущего экономического кризиса. В те месяцы ещё не было ясного представления о механизме формирования «профобъединения», которое было загодя подготовлено антисоциалистическими группировками, и прежде всего коскоровцами, ещё в подполье.

Но именно поэтому даже после заполнения «свободного профсоюза» массой рабочих он не мог уже изменить своего первоначально запрограммированного контрреволюционного характера. Руководящие органы «Солидарности» в центре и на местах сразу же оказались в руках заранее подготовленных антисоциалистических элементов. Была уже обкатана и необходимая политическая программа. Это сразу же придало «профобъединению» характер, однозначно оппозиционный социализму, хотя и закамуфлированный до времени псевдосоциалистической риторикой её лидеров под «рабочую организацию»^[73]. Действительно, непросто было сразу увидеть, что формирование и развёртывание структур нового профсоюза идёт по давно проработанному сценарию и что из «кукушкина яйца», ловко подброшенного в движение «рабочего протеста», вылупляется зловещий и прожорливый «птенец» контрреволюции.

Конечно, социалистические устремления рядовых членов «профобъединения» (в том числе и членов ПОРП) не могли не оказывать определённого воздействия на политическое поведение, тактические установки и лозунги, публично выдвигаемые его лидерами. Некоторое время они в какой-то мере сдерживали антисоциалистическую верхушку «Солидарности», заставляли её постоянно маневрировать. Но не более того. Уже к осени 1980 г. «Солидарность» окончательно стала тем, чем и должна была стать. Во главе её оказались именно те люди, которые были подобраны и выдвинуты КОС — КОР^[74]. Принципиальные политические решения принимались тем же антисоциалистическим подпольем.

Процесс преодоления иллюзий относительно сущности «Солидарности» и целей её экстремистских лидеров значительно ускорился, как только она, едва завершив организационное оформление, приступила к выполнению своих «профсоюзных функций». Уже ранней осенью началась, пока что пробная, кампания «забастовочного терроризма». Был брошен лозунг, спекулирующий на чисто потребительских настроениях: «Улучшить социализм — это прежде всего незамедлительно поднять уровень жизни трудящихся!». Правительство-де может, но не хочет снизить цены и поднять зарплату, ему ничего не стоит это сделать, прибегнув к сокращению «чрезмерных капиталовложений» в народное хозяйство. Конечно, лидеры антисоциалистических сил (а среди них были и экономисты — такие, в частности, как коскоровец профессор Липиньский) понимали ту элементарную истину, что в условиях нарушенного равновесия на рынке товаров народного потребления, снижения производительности труда, роста инфляции и огромных иностранных долгов эскалация материальных требований неотвратимо ведёт к ещё большему углублению кризиса, дезорганизации всего народного хозяйства и в конечном счёте — снижению жизненного уровня трудящихся.

Но они преднамеренно шли на это. «Своеобразие действий антисоциалистической оппозиции в Польше, — говорил о тех месяцах год спустя В. Ярузельский, — заключалось в том, что она избрала в качестве объекта конфронтации с властью, с социализмом экономику, чтобы парализовать её и таким образом добиться падения социалистического государства». В результате затяжной волны забастовок в августе — декабре 1980 г., все-таки вырвавших у правительства значительные прибавки к зарплате (неминуемо ускорявшие процесс инфляции), польская индустрия не произвела продукции на 88 млрд. злотых. Это было равносильно тому, как если бы все промышленные предприятия страны одновременно остановились на целых десять дней. Ущерб был равен, если взять другой его разрез, почти двум пятым всех государственных ассигнований на социальные нужды в 1980 г. Это ещё больше затруднило обеспечение населения товарами первой необходимости. (Заметим здесь попутно, что Бжезинский в интервью одной американской газете 1 декабря 1980 г. с плохо скрываемым удовлетворением констатировал «катастрофическое экономическое положение в Польше»^[75].)

Получив в этом смысле максимум возможного, руководители «Солидарности» в январе 1981 г. начали новый тур экономических диверсий, но уже в другом направлении. «Обновители социализма» выдвинули ещё один внешне привлекательный, а по сути разрушительный лозунг: сокращение рабочего времени за счёт незамедлительного введения выходных суббот (до этого в ПНР был один выходной день. — В.Т.). «Солидарность» решила установить эти выходные субботы явочным порядком. В результате невыхода части трудящихся на работу в течение двух рабочих дней и продолжающихся забастовок польская экономика потеряла только в январе 1981 г. товаров ещё на 28 млрд. злотых. С начала года в результате дестабилизирующих акций «Солидарности» падение производства охватило практически все отрасли промышленности и строительства^[76].

Уже февральский (1981 г.) пленум ЦК ПОРП, хотя надежда на победу внутри «Солидарности» здоровых сил была далеко не изжита, дал реалистичную оценку роли «профобъединения» и его руководства в углублении экономического кризиса в политических целях: «Несомненно, одна часть причин кризиса, — говорилось в постановлении пленума, — заключается в экономических последствиях ошибок прошлого, тогда как другая их существенная часть возникла лишь теперь. Решающую роль здесь сыграла нарастающая волна затяжных забастовок… И если «Солидарность», зная об обострении экономических проблем, продолжала проводить политику забастовок, то совершенно очевидно, что она действовала так отнюдь не для того, чтобы обеспечить трудящимся лучшие условия жизни, а для того, чтобы по политическим мотивам добиваться дальнейшей дестабилизации положения в стране».

Оценки февральского пленума ЦК ПОРП означали, что руководящие центры ПОРП, других социалистических сил начали критически пересматривать свои первоначальные прогнозы относительно конструктивного сотрудничества с «Солидарностью», сама жизнь подталкивала к выводу, что политический кризис, открытый событиями «жаркого лета» 1980 г., все больше перерастает в контрреволюционный процесс, а значит, предстоит ожесточённая борьба с классовым противником, прикрывшимся от удара, как щитом, массами рядовых членов «Солидарности»^[77].

Но ещё только-только начинался длительный и многотрудный процесс осознания на собственном политическом опыте контрреволюционной сущности руководящих структур «Солидарности» миллионами трудящихся, и прежде всего сотнями тысяч рядовых членов ПОРП, Демократической партии. Объединённой крестьянской партии, социалистических молодёжных организаций. Как подчёркивалось на июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС, «за ошибки в политике приходится расплачиваться. Когда ослабевает руководящая роль компартии, возникает опасность соскальзывания к буржуазно-реформистскому пути развития. Теряется связь партии с народом — и в возникшем вакууме появляются самозваные претенденты на амплуа выразителей интересов трудящихся». И тем труднее понять истинную подоплёку их действий, чем глубже деформации общественного сознания масс. Нужна длительная и напряжённая борьба за каждого человека, требуются неопровержимые доказательства предательства этих «самозваных претендентов на амплуа выразителей интересов трудящихся».

Одним из таких веских доказательств стала «программа действий» КОС — КОР, опубликованная в польской печати в мае 1981 г. Она была обнаружена не в Польше, а… в Италии^[78]. Информация польской общественности об этой откровенно путчистской программе главного штаба контрреволюции, составленной после начала событий в ПНР летом 1980 г., достаточно многим открыла глаза. Нетрудно представить, насколько большим был бы эффект, появись она в печати хотя бы на полгода раньше.

Эта программа не только выявляет скрытые пружины многих событий, происшедших в стране с августа 1980-го до мая 1981 г. В ней изложен предельно чёткий план (как много найдёт здесь читатель перекличек с «планом Бжезинекого»!) захвата власти и свержения социализма.

В соответствии с этим планом весь контрреволюционный процесс должен пройти три этапа.

Главная цель первого этапа — «превратить профсоюз «Солидарность» в основную базу КОР, придать деятельности профсоюза политический характер и превратить «Солидарность» в реальную оппозиционную правительству силу». Программа действий предусматривает, что на этом этапе сам КОС — КОР должен оставаться «в тени, руководя деятельностью профсоюза «Солидарность» на разных уровнях изнутри через своих закрытых (секретных) членов, внедрённых в профсоюз. Эти группы должны быть главными организаторами забастовок и всех других форм антиправительственной деятельности. Главный противник — ПОРП. Ведущий метод борьбы — экономическая и политическая дестабилизация».

Сопоставим эти «выкладки» КОС — КОР с уже известными нам пунктами «плана Бжезинского».

Экономическая дестабилизация. Углубление и расширение масштабов экономического кризиса в стране — «необходимое условие для продолжения успешной борьбы против нынешнего режима. Любое новое ухудшение экономического положения создает благоприятные условия, которые позволяют оказывать растущий нажим на руководство партии и правительства; это ухудшение подорвёт режим и в конце концов изолирует его от масс».

Политическая дестабилизация. «Если бы обстановка стабилизировалась, — говорится в коскоровском документе, — позиции ПОРП укрепились бы. Вот почему КОР предусматривает поддерживать нестабильность в стране, создавать трудности для ПОРП, препятствовать реализации ею своего курса, вынуждая таким образом ПОРП все время действовать в обороне… Таким путём КОР намерен вызвать раскол в рядах ПОРП и в государственном аппарате…»

На этот первый этап программой было отпущено около года.

Второй этап. В полном соответствии со стратегией «ползучей» контрреволюции определён как «решающий» и на него отводится солидное время — с1981 по 1983 г. «На этом этапе основные силы КОР будут стремиться расколоть ПОРП» (вспомним рекомендацию Бжезинского о создании группировки «умеренных коммунистов».—В. Т.), а также «деморализовать и нейтрализовать» армию. Одна из главных задач — преобразование «Солидарности» в «независимое широкое политическое движение» (у Бжезинского — «свободное народное движение сопротивления».—В. Т.) как основу постепенного создания структур «антивласти» снизу доверху. Метод дестабилизации по-прежнему остаётся основным: поддержание в стране «напряжённости и постоянной неуверенности, выдвижение все новых требований, в том числе и политических».

При этом планировалось создать обстановку двоевластия: КОС — КОР, руководя «независимыми профсоюзами» в городе и деревне, другими антисоциалистическими организациями, захватывает руководство предприятиями, научно-техническими обществами, творческими и иными союзами. Он формирует структуры «антивласти», действующие до поры довремени параллельно с органами народного государства. Одна из самых важных задач этого этапа — занятие ключевых постов в средствах массовой информации.

Второй этап, таким образом, «должен обеспечить условия, которые позволят перейти к третьему этапу, когда будет установлен режим, подобный тому, какой существовал в Польше до 1939 года»^[79] (курсив мой. — В. Т.). Вот и «борьба за улучшенный социализм»! «Конечная цель действий КОР на этом этапе, — подытоживает программа, — захват власти». Документ, редкий по откровенности и политической однозначности целей.

Итак, к осени 1980 г. у КОС — КОР уже был подробно разработанный и, без сомнения, не раз прокатанный в Вашингтоне сценарий возможного хода событий. В свете этих данных совершенно очевидно, что было бы упрощением «спрямлять», как иногда это проскальзывает в отдельных публикациях, анализирующих польские события 1980–1981 гг., ход этих событий. Подчас дело представляется так, что коскоровцы и их ставленники в «Солидарности» сразу же взяли курс на немедленный захват власти. Это не так.

Начиная с летних месяцев 1980 г. антисоциалистическая оппозиция приступила к выполнению основных целей первого этапа.

Резкое сокращение производства, лавина инфляции, снижение уровня жизни всех категорий тружеников не заставили себя долго ждать. Но как раз в этом и состояла главная цель «забастовочного терроризма», развязанного лидерами «Солидарности». Растущие хаос и анархия в социально-экономической жизни страны должны были, по замыслам организаторов этого хаоса и анархии, подорвать веру масс в социализм, «доказать» несостоятельность социалистической системы и неспособность народной власти к управлению. То есть создать благоприятные условия для перехода ко второму этапу — разрушению экономических и политических структур социалистического государства и постепенной их замене собственным «антигосударством».

К сентябрю 1981 г. «забастовочный терроризм» уже в полной мере принёс свои чудовищные плоды. Выпуск продукции в ведущих отраслях экономики сократился в среднем на 15 процентов, тогда как фонд зарплаты на 26 процентов увеличился. Товарный дефицит, серьёзно нарушивший уже летом 1980 г. устойчивость экономики, в результате вырванных у правительства в декабре «прибавок» к зарплате к июню 1981 г. возрос почти в 4 раза и приблизился к гигантской цифре — 400 млрд. злотых. 35–40 процентов всех денежных средств, находившихся в руках у населения, не было обеспечено товарами. Правительство было вынуждено ввести карточную систему на основные продукты питания и многие промышленные товары первой необходимости.

Каждый день серьёзно усугублял положение. Если в начале 1981 г. для восстановления равновесия на товарном рынке цены на продовольственные товары, по расчётам правительственных экспертов, нужно было поднять в среднем на 66 процентов, то в июле того же года для этого понадобилось бы повышение, равное 110 процентам.

Здесь следует, хотя бы коротко, остановиться ещё на одной дестабилизирующей акции, предпринятой антисоциалистическими лидерами. В марте 1981 г. ими была создана своя база в польской деревне — «Солидарность» крестьян-единоличников^[80]. В программу этого объединения, инициатором которого был, разумеется, КОС — КОР, вошли в качестве основных два требования: продажа «крепким хозяйствам» государственных земель и допущение «свободных цен». Сельская «Солидарность» организовала бойкот государственных закупок сельскохозяйственных продуктов, ещё более обострив уже к лету 1981 г. продовольственное положение в городах.

В чем же ещё преуспели примерно за год — с августа 1980 г. — «организаторы хаоса»?

В апреле 1981 г. на базе подпольных «студенческих комитетов солидарности» (крайне экстремистского толка), созданных в 1977–1978 гг., в Кракове состоялся учредительный съезд «независимого союза студентов», объединившего примерно 70–80 тыс. (15–20 процентов) учащихся вузов. Съезд заявил, что в связи с тем, что «Солидарность» становится «все более умеренной» (?!), она нуждается в «подталкивании» со стороны «радикальных элементов». Добавим здесь, что постепенно почти полный контроль над этой группировкой перешёл к «Конфедерации независимой Польши». При подготовке к контрреволюционному путчу в конце 1981 г. «независимому союзу студентов» отводилась, как мы увидим, весьма важная роль. «Конфедерации независимой Польши» удалось также внедриться во многие легальные и нелегальные организации, прежде всего в Силезии, где под её крыло перешли многие структуры «Солидарности».

К лету 1981 г. коскоровцы подчинили своему влиянию многие творческие союзы, и прежде всего союз журналистов и союз писателей. На ряде крупных промышленных предприятий с помощью шантажа и прямого давления их руководители были заменены «своими людьми».

Контрреволюционным вожакам удалось активизировать ревизионистские элементы в ПОРП. Как говорил позже, в 1982 г., член Политбюро, секретарь ЦК ПОРП К. Барчиковский, «под давлением антисоциалистической оппозиции в партии возникли центробежные силы. Особенно были опасны правые, ревизионистские силы, так называемые «горизонтальные структуры», которые пытались консолидироваться в устойчивую фракцию». Они упорно внедряли в сознание членов ПОРП капитулянтскую идею о «трёх силах» на политической арене страны (ПОРП, «Солидарность», церковь), между которыми необходимо-де достигнуть соглашения и превратить их в ходе «борьбы за обновлённый социализм» из оппонентов в партнёров. Идейные и политические шатания явственно проявились также и в Демократической, и в Объединённой крестьянской партиях.

Под флагом «Солидарности» контрреволюцией был создан достаточно мощный идеологический аппарат. Тираж центрального органа «Солидарности» — еженедельника того же названия — достиг 500 тыс. экземпляров. Выходили и другие легальные и нелегальные издания. Еженедельно из Варшавы «Солидарностью» рассылалось 650 магнитофонных кассет с 90-минутной программой, которая транслировалась через заводские радиоузлы. Широкий размах приняли антиправительственные демонстрации чисто политической окраски, подчас переходящие в серьёзные беспорядки.

В целом вплоть до середины лета 1981 г. ПОРП и другие социалистические силы находились в обороне, допуская серьёзные и постоянные уступки контрреволюционным силам^[81].

Как видим, дестабилизирующая деятельность антисоциалистических сил, выступавших под легальной вывеской «Солидарности», на первом этапе намеченной ими программы принесла свои немалые «плоды» как в экономической, так и в политической сферах.

Но означает ли это, что контрреволюция добилась всего, чего хотела? Разумеется, нет.

Коскоровские стратеги всячески стремились к тому, чтобы в ПОРП возобладало «реформистское направление», т. е. курс на примирение и соглашение с контрреволюцией. Но, несмотря на то что в партии весьма отчётливо проявились признаки фракционности и к моменту IX Чрезвычайного съезда (июль 1981 г.) в ней действовали активные сторонники «Солидарности», расколоть ПОРП не удалось.

Однако надежды на победу в «Солидарности» «здорового крыла» и на возможность соглашения с ним ещё оставались. Полностью взвешенные и чёткие суждения о сущности «Солидарности» возобладали среди польских коммунистов лишь после того, как «профобъединение» в сентябре — октябре 1981 г. провело свой съезд, обнаруживший окончательно «кто есть кто». Как писала «Трибуна люду» в июле 1983 г., «во время IX съезда партия хорошо знала, чего не надо делать, но ещё мало знала, что следует делать».

Во всяком случае, IX съезд открыл полосу сплочения членов партии вокруг выдвинутой им конструктивной программы нормализации положения в стране. После съезда они начали ещё глубже осознавать тот факт, что политический процесс идёт к открытой контрреволюции. Миф о «Солидарности» был развеян.

Настрой подавляющего большинства делегатов в условиях растущих угроз контрреволюции как нельзя лучше отражал лозунг, начертанный в зале съезда: «Мы будем защищать социализм, как независимость Польши!». А это означало, что IX съезд ПОРП стал важной вехой в постепенном изменении соотношения противоборствующих сил^[82]. «Но партия тогда, — как сказал В. Ярузельский на Всепольской партийной конференции в марте 1984 г., — не настолько восстановила силы и общественное доверие, чтобы сразу изменить положение»^[83].

Далее. Антисоциалистической оппозиции не удалось нарушить союз Объединённой крестьянской и Демократической партий с ПОРП. Не поддались давлению антисоциалистических центров и многие деятели общественно-религиозных союзов и объединений, выступив против разгула анархии в стране.

Принципиально существенным был и тот факт, что продолжали функционировать, и небезуспешно, социалистические оппоненты «Солидарности» — отраслевые и автономные профсоюзы, разделявшие позиции ПОРП и народной власти. Как уже отмечалось, во Всепольскую комиссию сотрудничества отраслевых профсоюзов входило 24 организации. Особенно быстро рос профсоюз строителей. С января по сентябрь 1981 г. количество его членов увеличилось с 200 до 500 тысяч человек^[84].

Не удалось в той мере, в какой предполагалось, дестабилизировать государственный аппарат. Вне разлагающего влияния экстремистских лидеров «Солидарности» оставались армия, органы безопасности.

Расчёт контрреволюции на безоговорочную поддержку католической церковью всех ее акций также не оправдался. Церковь по-прежнему предпочитала позицию «посредника». Именно в связи с этим КОС — КОР оттеснил на второй план группу католических советников «Солидарности»^[85].

Но все же руководители контрреволюции посчитали, что общий баланс сил к осени 1981 г. склоняется в их пользу, и сочли возможным перейти к следующему этапу «тихой» контрреволюции^[86].

Первые признаки такого поворота обозначились ещё летом 1981 г., когда из лексикона руководителей «Солидарности» вдруг исчезли слово «социализм» и призывы к его «улучшению», «обновлению», «возрождению». Более того, стало даже модным в элитарных слоях «Солидарности» заявлять о полном неприятии социализма. Популярный в кругах «профобъединения» публицист Киселевский писал в июне 1981 г. на страницах еженедельника «Солидарность»: «Все у нас, исходя, быть может, из тактических соображений, высказываются за социализм, однако никто (возможно, тоже тактика) точно не говорит, как он понимает этот социализм и где видит его границы. Лично я нахожусь, — заключает автор, — в лучшей ситуации, ибо многократно открыто утверждал, что не являюсь и никогда не являлся сторонником социализма или коллективизма».

К осени 1981 г. контрреволюционный процесс, по мнению его режиссёров, вплотную подошёл к той точке. когда следовало приступить к осуществлению главной задачи второго этапа — созданию структур собственно «антигосударства», перехвату рычагов власти. И начать это они предполагали снизу — с самых элементарных механизмов государственной машины. Но здесь требовалась значительная перестройка собственных организационных структур, их переориентировка на эти новые задачи.

Однако к этому времени в самом лагере контрреволюции неожиданно резко проявились разногласия, которые затрудняли и осложняли ей этот поворот.

Дело в том, что на волне «забастовочного терроризма» — главного дестабилизатора общественной жизни страны — в руководство «Солидарности» влились новые «активисты». Будучи настроены столь же воинственно антисоциалистически, они до августа 1980 г. активного участия в подрывных антигосударственных действиях не принимали.

Появление на поверхности политической жизни Польши этих новых «борцов за свободу и демократию» на первый взгляд может показаться неожиданным. Но это только на первый взгляд.

Дело в том, что социальная база контрреволюции не ограничивается представителями бывших эксплуататорских классов, а также деклассированными и преступными элементами. В условиях деформации переходного к социализму общества, искажения его принципов она может значительно расшириться. Это, в частности, отметил теоретический и политический журнал ЦК КПЧ «Нова мысль» в своём январском номере за 1983 г.: «Контрреволюция может получить сравнительно широкую социальную базу для атаки против социализма в части мелкой буржуазии, если, например, сохранился мелкобуржуазный сектор в сельском хозяйстве, если сохраняются различные формы мелкого производства и частного предпринимательства. Контрреволюционные силы могут получить социальную опору и в так называемой «новой мелкой буржуазии», которая паразитирует на недостатках социализма, обогащается на спекуляции и коррупции и использует все возможности для нелегального частного предпринимательства».

Как раз из подобных слоев и рекрутировались «стихийные контрреволюционеры». После августа 1980 г. их имена, подобно грибам после дождя, запестрели на политическом поле «Солидарности»^[88]. Именно они составили основу фракции «радикалов», «бешеных», или, как их тогда называли, «фундаменталистов», и достаточно серьёзно потеснили во всех звеньях «Солидарности» профессиональных контрреволюционеров и их креатуру. Последние на фоне своих «бешеных» собратьев выглядели «умеренными». «Радикалы» слабо разбирались в тонкостях контрреволюционной стратегии и тактики. Их кредо было элементарным и прямолинейным — не медля ни дня, сейчас же, идти на вооружённый штурм социалистического государства, не считаясь ни с какими нюансами внутриполитической и международной обстановки. К числу крайних «радикалов», составивших руководящее ядро этой фракции, можно отнести Я. Рулевского (Быдгощ), М. Юрчика (Щецин), А. Розплоховского (Катовице), Г. Пальку (Лодзь).

«Умеренные», или «прагматики», ни на минуту не упускавшие рычаги реальной власти в «Солидарности», ловко использовали зоологическую ненависть «радикалов» к социализму. Они поручили им роль ударной силы, роль непосредственных организаторов акций, расшатывающих экономические и политические структуры социалистического государства. Более того, ярый экстремизм «бешеных», оттеняя внешнюю респектабельность «умеренных», помогал истинным капитанам корабля контрреволюции вводить в заблуждение широкую польскую общественность относительно своих подлинных намерений^[89].

Но к середине лета 1981 г. «радикалы», вследствие своих активных и, надо признать, довольно результативных дестабилизирующих действий, стали приобретать все большее влияние в руководящих кругах «Солидарности». Многим её вожакам стало казаться, что пришло время для прямого штурма социализма. Все чаще демонстрации и митинги проходили под агрессивными лозунгами «бешеных». В ответ на предостережения Куроня, Модзелевского, Валенсы и К° не торопиться, быть осторожными и ждать благоприятного момента «радикалы» обвиняли своих «умеренных» коллег в «оппортунизме», «трусости» и даже «предательстве». Характерно в этом отношении выступление на страницах еженедельника «Солидарность» одного из нетерпеливых «бешеных», руководителя лодзинского «профцентра» А. Словика. Он писал: «Валенса говорит, что радикалом является человек, который идёт на ощупь и поэтому бьётся головой об стенку. Той же конечной цели, по мнению Валенсы, можно добиться, — иронизировал Словик, — если сойти немного в сторону с тропы, посидеть там спокойно недельки две, а потом прийти и сказать: «Здравствуйте, налейте мне, пожалуйста, побольше супа!..»^[90]

Такие настроения в руководящих кругах «Солидарности» всерьёз обеспокоили штаб антисоциалистических сил во главе с КОС — КОР. Здесь полагали, что для свержения народной власти условия ещё не созданы. Даже в середине сентября 1981 г., по оценке Куроня, в случае открытого противоборства с ней активно выступило бы на стороне экстремистских лидеров «Солидарности» только 30 процентов населения. Столько же, по его статистике, пошло бы за коммунистами, остальные стали бы колебаться^[91].

Поэтому «умеренные» считали, что пока дело «естественным путём» не дошло до конфронтации с народной властью, пока государство и его основные рычаги окончательно не выведены из строя или не перешли под контроль «Солидарности», пока за партией коммунистов идут значительные массы, такое преждевременное выступление может окончиться поражением.

Куроню и другим руководителям «умеренных» становилось все более ясным: для того чтобы перейти непосредственно к созданию подпольного «антигосударства» и подготовке условий для завершающего вооружённого штурма социалистической власти, необходимо было, поставив «бешеных» под свой контроль, сплотить все антисоциалистические группировки на единой платформе.

Метаморфозы «рабочего профсоюза»

Этот поворот предстояло осуществить широко разрекламированному съезду «Солидарности», который вот-вот должен был начаться.

Первый его тур открылся с большой помпой, в Гданьском дворце спорта «Олимпия» в первых числах сентября, второй — прошёл в конце сентября — первых числах октября 1981 года.

Как и следовало ожидать, в течение всех 18 дней работы съезд, на который прибыло свыше 800 делегатов, избранных в региональных организациях «Солидарности», обсуждал проблемы, весьма далёкие от профсоюзной деятельности^[92]. Главной темой дискуссии был вопрос — как и когда выходить на финишную прямую в схватке за власть. «Радикалы» стояли за немедленный штурм, «умеренные» ратовали, как уже говорилось, за постепенный демонтаж существующей политической и экономической системы.

«Умеренным» удалось получить на съезде большинство, хотя и весьма шаткое. Соотношение сил показали итоги голосования при выборах председателя «Солидарности». Кандидат «умеренных» Валенса собрал чуть больше половины голосов (55,2 процента). Остальные голоса разделились между конкурирующими группами «радикалов» (Юрчик, Гвязда, Рулевский). 5,7 процента собравшихся воздержались при голосовании.

В отличие от «радикалов» «умеренные» во главе с КОС — КОР действовали согласованно и целенаправленно, шаг за шагом навязывая другим группировкам свой план осады социалистического государства. «Конфедерация независимой Польши» выступила в изначально предназначенной для неё роли «группы давления». В полемике между «радикалами» и «умеренными» КНП поддерживала последних, поскольку их тактика в обстановке все ещё продолжавшихся уступок народной власти имела большие шансы на успех.

Процесс «усмирения» фракции «бешеных» был нелёгким, перепалки часто переходили во взаимные обвинения и оскорбления. Вот несколько характерных штрихов развернувшейся на заседаниях дискуссии (по стенографической записи).

«Радикал» Рулевский: «Я заявляю с этой трибуны, что компромисс — это не путь «Солидарности»… «Солидарность» должна как огромный молот разбивать тоталитарную систему».

«Умеренный» Валенса: «Я должен ехать на лошадях, которых вы мне дали. А дали мне диких коней… Кое-кто предлагает сейчас же развалить сейм, правительство, занять Гданьск, Гдыню и Сопот… Я этого не позволю сделать. Нас тогда легко поразгонят. Вы этого хотите?»

Модзелевский пытается образумить «бешеных», излагая открытым текстом программу «умеренных»: «Я вижу, что участники съезда разгорячены и обеспокоены… «Солидарность» сейчас в трудном положении. Многие хотели торпедировать власть. Но вдруг мы делаем неожиданную остановку. Теперь конфронтация отодвигается на другой срок и в другую область. Только когда заводы, фабрики, шахты будут иметь директоров, назначенных рабочими, у нас будет реальная сила. Мы не должны допускать, чтобы дело (сейчас) дошло до конфронтации… Нужно сначала бороться за самоуправление, которое станет тараном, прокладывающим нам путь вперёд».

Но сбить с позиции нетерпеливых и подозрительных «бешеных», заставить их понять, что планы «прагматиков» направлены к тем же целям, но с учётом сложности дестабилизации социалистического государства, оказалось не так-то легко. Взаимная подозрительность была характерна для всей атмосферы съезда.

«Радикал», один из руководителей «Солидарности» в г. Бельско-Бяла (фамилия в протоколах не указана), не верит «умеренным»: «Куронь обманывает нас, заявляя, что сейчас нет иного выхода, чем согласиться на компромисс с властями. Если кто-то в нашем профобъединении хочет делать «большую политику», то лучше пусть они идут в компартию. Народ ждёт от «Солидарности» радикальных мер, а нас пытаются заставить заниматься частными вопросами».

Председатель программной комиссии съезда, эксперт «профобъединения» «умеренный» Геремек, пытаясь объяснить, что предстоит решать не «частные вопросы», раскрывает перед оппонентами ещё ряд важных деталей «осадного плана» взятия власти: «Нам предстоит изменить весь экономический порядок, гарантировать самоуправление. Однако, чтобы мы имели достоверного партнёра, нам придётся провести реформу власти и представительных органов. Эти изменения под силу только нашему профсоюзу. Поэтому он должен выступать как единое целое… Следует руководствоваться не эмоциями, а благоразумием».

Последнюю точку в этом «диалоге» поставил «умеренный», заместитель председателя «Солидарности» Б. Лис: «Давайте спросим, какой программе мы хотим отдать предпочтение — радикальной, а следовательно, нереальной или действительно реальной?.. Если бы вы решились сейчас на захват власти, — сказал он с угрозой, — то нам пришлось бы принять предупредительные меры».

В конце концов «дуэль» закончилась победой «прагматиков». Бунт был усмирён. Профессионалы одержали верх над дилетантами.

Между обеими фракциями экстремистского руководства «Солидарности» возник своеобразный «модус вивенди», специфические отношения сотрудничества (общность целей) и борьбы (средства их достижения). Однако при лидирующем влиянии «умеренных». Это объяснялось тем, что главные рычаги воздействия на ситуацию находились в руках коскоровцев. Но не все. Поэтому партнёры нуждались друг в друге — хотя и не в равной мере.

Сущность и механизм взаимодействия обеих фракций были чётко раскрыты в серии статей, опубликованных в феврале 1983 г. в газете «Жолнеж вольности»: «Будущие историки точно установят конкретные детали того, кто и как руководил «Солидарностью», — писала газета. — Однако уже сейчас можно сказать, что, как только «Солидарность», хотя бы отчасти, начинала возвращаться к вопросам, имеющим касательство к профсоюзным функциям, сразу же на поверхность всплывал кто-нибудь из главных политических игроков — Куронь, Модзелевский или Михник. Эту тройку объединяло одно — захват власти в стране. И моментально «Солидарность» под руководством Рулевского, Гвязды, Буяка, Яворского, Юрчика, Розплоховского, Пальки^[93] и им подобных возвращалась на путь политической борьбы. В то время, когда Рулевский, Юрчик, Палька ещё искали пути к свержению власти, Модзелевского такая проблема не волновала: он уже знал, как это должно быть сделано. Но у него не было тех сотен тысяч сторонников, без которых планы могли остаться на бумаге. Рулевский, Юрчик, Палька и другие имели более прямое влияние на массы и потому были нужны Модзелевскому. Так радикалы, — заключает газета, — работали на политическую мафию КОС — КОР. Конечно, нельзя сделать вывод, что эти радикальные руководители «Солидарности» были просто безвольным орудием в руках КОС — КОР. Гвязду, Яворского, Пальку, Розплоховского, Рулевского и других объединял с КОС — КОР антикоммунизм в самой остервенелой форме».

В последний день работы съезд принял программу «профобъединения», представлявшую собой, вместе с десятком постановлений по частным вопросам, по сути дела детально разработанный план поэтапной ликвидации социалистического общественного и государственного строя. За программу «умеренных» проголосовали 75 процентов делегатов, 14 процентов воздержались, 11 процентов особенно воинственных «радикалов» голосовали против. Таков был итог закулисных маневров основной идеологической и политической силы, ядра польской контрреволюции — КОС — КОР^[94].

Однако многих ввела в заблуждение внешняя сдержанность фракции «умеренных». Такое заблуждение было усугублено целым потоком публикаций на страницах ряда польских газет и журналов. Их авторы либо не хотели видеть, либо просто замазывали контрреволюционную нацеленность решений съезда «Солидарности». Вот некоторые такие оценки:

«Программа, принятая съездом «Солидарности», по-прежнему умеренна и не должна ослеплять некоторых лиц».

«На съезде «Солидарности» победил прагматизм. Из этого вытекает важный вывод: путь к соглашению не закрыт. «Солидарностью» будут по-прежнему руководить люди, которые ещё не понимают (?!) как политических, так и экономических обусловленностей, но хорошо ориентируются в общественных настроениях».

«Программа «Солидарности» — это не контрреволюционный документ, а лишь отражение протеста людей труда, выступающих против неправильного функционирования общественно-политической системы социализма в Польше».

В передачах центрального польского телевидения также зачастую говорилось о «конструктивном характере» принятой «профобъединением» программы. Положительно оценивалась даже деятельность Куроня, который-де «дал отпор экстремистам», стремившимся свергнуть социализм. Так под бойким журналистским пером этот злейший враг социализма превращался чуть ли не в… главного его защитника^[95].

К сожалению, не смогли разобраться в ситуации, сложившейся на съезде «Солидарности», и представители некоторых прогрессивных профсоюзов и даже ряда коммунистических партий Запада, усмотревшие в действиях фракции «Солидарности», руководимой КОС — КОР, «умеренную позицию диалога и поисков согласия во имя процесса обновления социализма». Эта линия, по их мнению, столкнулась на съезде «с крайними позициями («радикалов».—В. Т.), обусловленными давлением США и проникновением в одно из звеньев «Солидарности» ставленников американцев». Подобные оценки ставили все с ног на голову, фактически поддерживая как раз прямую креатуру ЦРУ — «умеренных».

Большинство польских коммунистов, подавляющая часть зарубежных коммунистических и рабочих партий не разделяли подобных иллюзорных представлений о расстановке сил в руководстве «Солидарности». Уже после окончания первого, сентябрьского тура съезда «профобъединения» Политбюро ЦК ПОРП выступило 17 сентября 1981 г. со специальным заявлением, в котором однозначно оценило линию съезда. Политбюро призвало все социалистические силы выступить против политического авантюризма, против попыток уничтожить социалистическое государство. «Обстановка стала опасной, — говорилось в документе ПОРП, — возрастает контрреволюционная угроза государству, которое является общественным благом всех поляков. Для своей защиты государство использует такие средства, каких будет требовать положение»^[96].

Становилось все более очевидным, что процесс политической конфронтации вплотную подошёл к своей критической черте, что антисоциалистические силы, сплотившиеся на съезде, приготовились к фронтальному наступлению на социализм под открыто реставраторскими идеологическими и политическими штандартами. Коскоровцам и направляемым ими группам в руководстве «профобъединения» удалось овладеть положением в стане контрреволюции и нацелить её на развёртывание повсеместной «позиционной войны» — вплоть до полного блокирования всей деятельности правительства. Цель этой «холодной» гражданской войны была сформулирована в программных документах съезда: шаг за шагом заменять институты социалистического государства «плюралистической (читай: буржуазной) системой», кое-как прикрытой фиговым листком «рабочего самоуправления».

Программа, принятая «Солидарностью», была рассчитана на полную дискредитацию социализма в глазах трудящихся масс. Не случайно из неё старательно было исключено не только само слово «социализм», но и такие понятия, как «Польская Народная Республика», «социалистический строй», «социалистическая экономика»^[97]. Зато в программе неоднократно провозглашалась необходимость «перестройки народного хозяйства и государственной системы» в целях создания «самоуправляемой республики». Как отметила в те дни не без сарказма лондонская «Дейли телеграф», программа «Солидарности» «больше смахивает на билль о правах, чем на профсоюзную программу». Этот документ, подчёркивала газета, «далёк от социализма, как небо от земли». Французская «Либерасьон» также констатировала: «Невозможно быть более ясным: «Солидарность» хочет быть преемником нынешних властей»^[98]. Конечно, в программе «Солидарности» нигде открыто не упоминался капитализм как желательная для страны экономическая система. В ней содержалось туманное требование «введения нового социально-экономического порядка», который-де «создаст равновесие между планом, самоуправлением и рынком».

Упоминание о «самоуправлении» понадобилось для того, чтобы изнутри, с помощью самих рабочих, взорвать экономическую систему социализма, базирующуюся на общественной собственности на основные средства производства. В планируемом лидерами «Солидарности» «новом социально-экономическом порядке» с широким привлечением и поощрением частного предпринимательства и чисто рыночным механизмом функционирования народного хозяйства «независимое общественное предприятие» подавалось как групповая собственность работающих на нем. Но интересам рабочего класса, всех трудящихся чужда такая трактовка самоуправления, так как она тянет к анархо-синдикализму, к раздроблению общества на не зависящие друг от друга, конкурирующие между собой корпорации. Такое «самоуправление» не может быть не чем иным, как переходной ступенью к предприятию капиталистического типа. Ибо в условиях рыночного экономического механизма оно всегда будет выступать как принадлежащее, по сути дела, «коллективному капиталисту» и неизбежно в конечном счёте трансформируется в обычную акционерную капиталистическую фирму, которая либо разорится, либо будет поглощена более мощным конкурентом.

Надо сказать, что некоторые влиятельные делегаты съезда «профобъединения» считали вообще излишним соблюдать какую-либо маскировку и открыто высказывались за реставрацию частной собственности на средства производства. Не случайно на одной из пресс-конференций во время съезда возник прямой вопрос к Я. Онышкевичу — уполномоченному по печати «профобъединения» — человеку, весьма близкому к руководству КОС — КОР и «Солидарности». Вот отрывок из стенограммы пресс-конференции 2 октября 1981 г.

«Вопрос. Делегатов съезда можно разделить на две части: одни одобряют существующий строй, другие хотят реставрировать капитализм. Так ли это?

Ответ. В профсоюзе могут состоять и те и другие элементы».

Правда, уполномоченный по печати «забыл» уточнить, что «элементов» с прокапиталистической ориентацией на съезде было подавляющее большинство. Он «забыл» также сказать, что искренних сторонников социализма, прежде всего членов ПОРП, всеми способами устраняли из руководящих органов «Солидарности» и из числа делегатов съезда. Это кажется на первый взгляд довольно странным для «рабочего профсоюза», но до тех пор, пока ближе не познакомишься с составом съезда. Из 800 с лишним делегатов только 70 человек не были штатными сотрудниками аппарата «профобъединения». И всего только 200 в графе «социальное происхождение» проставили: «из рабочих».

Предельно откровенно высказались относительно социально-экономического базиса будущей «самоуправляемой республики» организаторы созданной на съезде «Национальной федерации по борьбе за свободную экономику». В её учредительной декларации было прямо заявлено: «Причины кризиса в Польше кроются в общественной собственности на средства производства. Поэтому необходимо немедленно и радикально изменить производственные отношения»^[99].

Итак, после съезда руководящая верхушка «Солидарности» от демагогических призывов к «исправлению социализма» перешла к откровенным заявлениям о «неправильности» самой социалистической системы власти и социалистической организации общества. Но, для того чтобы добиться своей цели — покончить с социалистическим строем в ПНР, — ей необходимо было ещё упорнее разрушать политические и экономические структуры общества, углублять материальные трудности, направляя растущее недовольство населения в нужное ей русло^[100]. «Если люди не почувствуют, что повседневная жизнь становится все хуже, — цинично заявил один из идеологов экстремистского крыла контрреволюции преподаватель Варшавского университета В. Ляментович в интервью варшавскому католическому еженедельнику «Тыгодник повшехны» в октябре 1981 г., — то общественная энергия приобретёт форму конвульсивных взрывов, и наш эксперимент с самоуправляемым обществом не увенчается успехом».

Постоянно нагнетая атмосферу хаоса и анархии, они всю ответственность за такое положение взваливали на народную власть, которая-де не может вывести Польшу из кризиса. Все действия властей, как было заявлено в программе «профобъединения», «лишь ускоряют развал государства и семимильными шагами приближают нас к катастрофе… Поэтому мы требуем обеспечения общественного контроля (читай: контроля «солидарности». — В.Т.) над действиями правительства…».

«Солидарность» потребовала, чтобы именно ей было предоставлено право (в лице создававшихся ею ячеек «рабочего самоуправления») непосредственного надзора над производством и распределением всей продукции. Этим должен был заняться так называемый «общественный совет народного хозяйства» — вершина всей пирамиды «антивласти». Как подчёркивала в те дни, и не без основания, газета американских монополий «Уолл-стрит джорнэл», «самоуправление — это вторая революция профобъединения».

Не обойдены были съездом и проблемы внешнеполитические. «Профсоюзные» лидеры, разумеется, понимали, что прямой призыв к разрыву союзов ПНР с СССР, другими государствами социалистического содружества, к обострению отношений с ними вызовет резко отрицательную реакцию подавляющего большинства польских трудящихся, в том числе и рядовых членов «Солидарности». «Наш профсоюз, — говорил на съезде представитель лодзинского «профцентра» Палька, — должен проанализировать свои шансы в возможном конфликте с властью, которую могут поддержать Советский Союз и другие социалистические страны. Поэтому нам надо сначала подумать над возможностями изменить это соотношение сил… Обвинения «Солидарности» в антисоветизме надо опровергать как фальшивки…»

Не рискуя сразу поднять вопрос о разрыве, антисоциалистические лидеры предприняли на съезде ряд пробных «ходов». Было заявлено, например, о «невыгодности» для Польши экономических отношений со странами СЭВ; в некоторых выступлениях прозвучал «упрёк» в адрес СССР, якобы «нерегулярно снабжающего» ПНР газом, нефтью, электроэнергией и т. д.

Но все же в принятой съездом программе было декларировано положение о «сохранении» Польшей её союзов со странами социалистического содружества. «Может быть, единственная реальная уступка, предлагаемая в этом документе в 39 страниц, — писала в этой связи «Дейли телеграф», — это обещание не ставить под вопрос союз Польши с СССР и пока не требовать выхода из Варшавского пакта»^[101].

Таким образом, в ходе съезда «Солидарность» завершила свои опасные метаморфозы, которые не заметить мог только тот, кто не хотел их видеть.

Во-первых, была полностью отброшена вся социалистическая фразеология, усиленно эксплуатировавшаяся лидерами «профобъединения» в первый год его существования. Во-вторых, «Солидарность» волей её вождей официально трансформировалась в «общественно-политическое движение» (а точнее — в антисоциалистическую политическую партию), открыто нацеленное на свержение социализма^[102]. И наконец, был взят курс на ускоренное создание политических и экономических структур «антивласти» будущей «самоуправляемой Речи Посполитой», которой надлежало заменить социалистическое государство. Можно и сегодня согласиться с оценкой программы «Солидарности», данной в те дни газетой «Жолнеж вольности», которая определила ее как «документ не профсоюза, а политической партии, стремящейся к захвату власти».

Этого не отрицали и наиболее откровенные «профдеятели». На одной из пресс-конференций, регулярно проходивших в перерывах между заседаниями съезда, «радикалу» Розплоховскому был задан прямой вопрос: «Каковы цели съезда и принятой им программы?» И был получен не менее прямой ответ: «Разве вы ещё не понимаете? Мы хотим покончить с красными!»

Однако осенние метаморфозы «Солидарности», которые, как представлялось лидерам «профобъединения», приближали контрреволюцию к реализации её конечных целей, на самом деле таковыми не оказались. Именно после съезда «Солидарности» влияние антисоциалистических сил на польских трудящихся пошло на убыль. И не потому, что её лидеры «торопили события», проявляли «ненужное нетерпение»^[103]. В сущности, не вожди контрреволюции торопили события, а, наоборот, события торопили их. Объективная логика меняющейся в стране ситуации, грозившая антисоциалистическим силам в не столь уж отдалённом будущем потерей их массовой базы, а не тактические просчёты подвели контрреволюцию к порогу необратимого кризиса.

Однако руководители «Солидарности», по-прежнему уверенные в успехе, предпринимали все новые и новые шаги в направлении реализации программы, принятой в Гданьске в первых числах октября.

Независимый? Самоуправляемый? Профсоюз?..

Итак, на съезде «профсоюза» были сброшены маскировочные чехлы. И сделано это было, повторяем, в полном соответствии с «программой действий» КОС — КОР на 1980–1983 гг., предусматривающей преобразование «Солидарности» на этом этапе контрреволюционного процесса в открыто антисоциалистическую политическую организацию.

Так на виду у всей Польши «рабочий профсоюз», до этого именовавший себя «главным гарантом», «опорой» социалистического обновления, превратился в основное политическое орудие ниспровержения социализма.

Расчёт стратегов и тактиков контрреволюции был прост. Он строился на том, что значительные отряды рабочего класса и других групп трудящихся, достаточно дезориентированные ходом событий в предшествовавшие 12 месяцев, не скоро разберутся в истинном содержании лозунга «самоуправляемой республики». И в самом деле, внешне привлекательная вывеска — «независимый, самоуправляемый профсоюз», которую антисоциалистические силы сразу же нацепили на «профобъединение», могла ввести в заблуждение. И не только людей неискушённых, но и политически опытных. Сбивала с толку и массовость «Солидарности», и её одеяние, сшитое по нестандартным для контрреволюции выкройкам. Многие — и не только в 1980–1981 гг., но и позже — принимали внешние профсоюзные атрибуты этой организации за её суть.

Но то, что на первых порах было естественно, после года тяжёлого опыта политической борьбы с антисоциалистическими силами становилось чрезвычайно опасным. А между тем в польской печати, в том числе и в некоторых органах ПОРП, продолжали появляться публикации с оценками, далёкими от действительного положения дел.

Вот некоторые выдержки из таких публикаций, появившихся в дни съезда «Солидарности» или сразу после него.

Вторая половина сентября. «В результате гданьского съезда рабочий класс фактически лишился влияния на эту организацию и уже не несёт ответственности за её деятельность» (курсив мой. — В. Т.). Но рабочие — члены «Солидарности» никогда и не оказывали сколько-нибудь весомого влияния на действия руководства «профобъединения» и тем более не несли ответственности за его курс!

Первая половика октября. «Истина такова, что контрреволюционные группировки стремятся установить полный контроль над «Солидарностью» и превратить её в оппозиционную социализму политическую силу» (курсив мой.—В. Т.). В действительности контроль контрреволюционных группировок над руководящими центрами был установлен ещё в момент рождения этого «профсоюза» и окончательно упрочен к лету 1981 г.

Вторая половина октября. «Солидарность» ещё может стать конструктивной силой» (курсив мой. — В. Т.). Такими потенциями «профобъединение» никогда не обладало, а тем более после гданьского съезда.

И все же: почему возникли и оказались столь живучими ошибочные оценки? Они ведь были, повторяем, высказаны не только «сторонними наблюдателями», но и некоторыми польскими исследователями-марксистами и партийными публицистами. На наш взгляд, это было обусловлено прежде всего неверным углом зрения при рассмотрении идущих в «Солидарности» процессов. Вместо того чтобы рассматривать эти процессы «по горизонтали», их пытались анализировать «по вертикали». Иными словами, в «профобъединении» подчас видели широкую арену борьбы различных течений: «здорового рабочего», анархо-синдикалистского, праворевизионистского, социал-демократического, консервативного и открыто контрреволюционного. Естественно, при таком подходе многие с определённой надеждой ожидали результатов съезда «Солидарности». «Очень существенно, — говорилось в статье, опубликованной в одном из изданий Демократической партии незадолго до его окончания, — какое течение победит на съезде и даст импульс для выработки программы и избрания нового профсоюзного руководства» (курсив мой.—В. Т.):

Ещё один пример такого «структурного анализа» «Солидарности» — утверждение одного из авторов «Трибуны люду» (первая половина октября 1981 г.): «Все мы знаем, что эта организация неоднородна. Основная часть профсоюза — рабочий класс. Но в нем достаточно людей с анархистскими взглядами. Несекрет, что профсоюз также стал базой для объединения правых и открыто реакционных кругов, а также полигоном для контрреволюционных сил, не скрывающих свою главную цель — свержение социалистического общественного строя». Как видим, автор статьи усматривает в «Солидарности» довольно широкий спектр различных течений, а исход их борьбы даже после гданьского съезда — как «уравнение со многими неизвестными». Более того, он довольно оптимистично расценивает сам факт преобладания в «профсоюзе» рабочего класса^[104].

Корень ошибки — именно в таком подходе: деление «профобъединения» на противоборствующие «здоровое» и иные течения, словно разрезавшие его «по вертикали», не соответствовало действительному положению дел в «Солидарности».

Специфические, особые черты этого «польского феномена» не позволяли, видимо, применять к нему обычные мерки, используемые для оценки профсоюзного движения. Ведь отношения между руководителями и рядовыми членами «Солидарности» в силу многих обстоятельств, о которых речь пойдёт ниже, были далеки от принципа сообщающихся сосудов. Скорее всего их можно сравнить с двумя параллельными потоками, двумя пластами, разделёнными, и довольно жёстко, именно «по горизонтали». Пружины, определявшие движение каждого потока, были резко различны.

Ключ к пониманию сущности «Солидарности» — в её классовой «двухслойности». «Независимый и самоуправляемый профсоюз» с самого начала представлял собой противоестественный симбиоз значительной части рабочего класса Польши и других слоев трудящихся и ловко «надстроившихся» над ними буржуазных антисоциалистических элементов. Так появилась организация, временно вобравшая под одной «профсоюзной» крышей силы, антагонистические по своим коренным политическим целям и социальным интересам.

Только при таком подходе к анализу «Солидарности» становится ясно, почему была невозможна её эволюция в конструктивную социалистическую силу, каким образом вызревал в недрах «профобъединения» неотвратимый внутренний распад. Становится понятным и углубляющееся «раздвоение целей»: массы — совершенствование социализма, «элита» — его уничтожение. Проясняется и как будто запутанная проблема борьбы течений и группировок внутри «профсоюза»: она действительно имела место, но только в верхнем, элитарном его слое. Снимается в этом случае и вопрос о «здоровом рабочем течении» и возможности его победы на Гданьском съезде «профобъединения». Ведь съезд был политическим слётом представителей только верхнего потока внутри этой организации.

Словом, «Солидарность», подобно древнему богу Янусу, имела два лица, смотрящие в прямо противоположные стороны. Рядовые члены «Солидарности» видели в ней прежде всего обновлённый социалистический профсоюз, её верхушка — ударную политическую силу контрреволюции. Такой союз «всадника и лошади», возникший при сложном и противоречивом стечении обстоятельств лета 1980 г., казалось, не должен был стать долговременным. Однако он таковым стал. Возникает вопрос: почему?

В ряду причин, породивших и временно скрепивших этот противоестественный симбиоз, следует прежде всего назвать серьёзные деформации в социалистическом, классовом сознании значительных масс рабочих. В конкретном историческом контексте об этом уже говорилось. Теперь посмотрим на это явление в другом ракурсе — теоретическом.

Конечно, феномен «Солидарности» возник не вопреки историческим законам и не представлял собой нечто необъяснимое, не укладывающееся в рамки основных понятий марксистско-ленинской науки. Дело в том, что рабочий класс, проходя в истории сложное и трудное восхождение на пути превращения из объекта исторического процесса («класса в себе», как говорил К. Маркс) в активного, сознательно действующего творца истории («класса для себя»), вовсе не гарантирован от возможности регрессивных зигзагов в своём классовом развитии, в понимании своих подлинных интересов. Ведь глубина и ясность в осознании пролетариатом долговременных, коренных целей постоянно вносится его передовым отрядом — партией. «Развитие сознания масс, — подчёркивал В. И. Ленин, — остаётся, как и всегда, базой и главным содержанием всей нашей работы».

Исторический опыт убедительно свидетельствует, что рабочий класс способен успешно выполнять свою историческую миссию не только в силу его ведущего места в системе общественного производства. Он становится передовым борцом, двигателем революционных преобразований, если обладает в своей массе развитым классовым самосознанием. «В нескольких словах заслуги Маркса и Энгельса перед рабочим классом, — писал Ленин, — можно выразить так: они научили рабочий класс самопознанию и самосознанию» (курсив мой.—В. Т.).

Поэтому деформации социализма (а они, как мы видели, зашли в ПНР в 70-х гг. довольно далеко), помноженные на целенаправленные политические и идеологические атаки на социализм извне и изнутри, способны серьёзно ослабить классовое сознание рабочего класса, а часть его даже превратить на время в политически аморфную массу. Все это создаёт почву для манипулирования его сознанием и поведением^[105]. Однако возможности такого манипулирования в социалистической стране, где весь социальный и трудовой опыт рабочего класса, трудящихся неразрывно связан с преимуществами их нового общественного и экономического положения, как правило, жёстко ограничены в масштабах и во времени.

Но в Польше такое манипулирование оказалось весьма длительным (более полутора лет!). Почему «Солидарность» как форма противоестественного союза антагонистических классовых сил: буржуазной и мелкобуржуазной элиты, с одной стороны, и рабочих масс — рядовых членов «профсоюза» — с другой, оказалась устойчивой в течение столь длительного времени? Ведь первые признаки того, что назревает внутренний взрыв в этом «союзе», появились лишь к осени 1981 г. Почему весьма значительная часть рабочего класса длительно участвовала в дестабилизирующих социалистическое государство действиях? Деформации сознания объясняют здесь многое, но далеко не все.

Дело в том, что во взаимоотношениях между частью рабочего класса и социалистическим государством в принципе может возникать и недопонимание (к примеру, на основе объективно существующего несовпадения текущих потребностей рабочих и их же перспективных интересов, находящих отражение в долгосрочных партийно-государственных планах социального и экономического развития). Такие неантагонистические противоречия, как известно, разрешаются в пределах нормальных процедур социалистического демократизма. Но не всегда. Пренебрежение ими в политическом курсе правящей коммунистической партии может порождать, как уже говорилось, серьёзные коллизии.

Именно это и произошло в ПНР. Волюнтаристская и даже утопическая политическая линия руководства страны вызвала глубокие деформации социалистических структур в экономике, политике и идеологии. В результате противоречия, возникшие между весомой частью рабочего класса и народной властью, крайне обострились. Их конфликтная форма была к тому же усугублена снижением уровня пролетарского сознания в значительном слое самого рабочего класса страны. Так появилась благодатная почва для временного объединения как бы в единый поток двух качественно противоположных классовых сил (буржуазные элементы и значительная часть рабочего класса), олицетворяющих два противоположных типа социальных противоречий.

В польских событиях 1980–1981 гг. два типа противоречий с народной властью антагонистические (цель — ниспровержение социализма)^[106] и неантагонистические (цель — исправление социализма) — наложились друг на друга. Ввиду того что и те и другие проявились в одинаковой — конфликтной форме, действовали внешне как будто бы в одном направлении, и могло показаться, что в сути того и другого конфликта нет принципиальной разницы. На первый взгляд это могло выглядеть как опровержение марксизма, исходящего из аксиомы непримиримости классовых интересов пролетариата и буржуазии. В действительности же эти две полярно противоположные силы, обосновавшиеся летом 1980 г. под одной «крышей» и как будто бы на общей платформе, так и остались разными классовыми потоками, соединение которых рано или поздно должно было обнаружить свою противоестественность.

Как видим, специфический польский феномен — «независимый и самоуправляемый профсоюз» возник в силу целого комплекса неоднозначных причин, каждая из которых, даже взятая отдельно, была достаточно запутанной. И поэтому он не был ни профсоюзом, ни независимым, ни самоуправляемым.

Объединение в «Солидарности» двух разнородных сил, эта классовая двухслойность не могли не предопределить ряд её особенностей, в том числе и организационных.

«Солидарность» не была профсоюзом. Хотя при своём появлении это объединение и располагало некоторыми внешними признаками профсоюза, оно уже тогда, по признанию самих его лидеров, было «больше чем профсоюз». С самого начала оно несло в себе черты антисоциалистической, антирабочей политической партии. Объединение в форме «рабочего профсоюза» было в конкретной ситуации до осени 1981 г. наиболее приемлемым для далеко идущих целей контрреволюции.

Не было случайностью и то, что организационно «Солидарность» строилась не по отраслевому или профессиональному, как обычный профсоюз, а по территориальному принципу — принципу, наиболее соответствующему целям чисто политической организации. «Профобъединение» состояло из укрупнённых региональных «центров», каждый из которых охватывал сразу несколько воеводств (административная единица, на которые делится страна). Например, мазовецкий филиал «Солидарности» (со штаб-квартирой в Варшаве) действовал на территории 8 воеводств.

Такие крупные региональные соединения (10 на 49 воеводств — мы не случайно выбрали именно этот военный термин) больше напоминали военные округа, чем что-либо иное. Укрупнённо-территориальная, а не профессионально-отраслевая структура «профобъединения», как справедливо подметила «Жолнеж вольности», может быть правильно оценена лишь с учётом целей антисоциалистических сил. «Учитывая планируемое в перспективе «всеобщее восстание», — пишет газета, — такая структура «Солидарности» неплохо отвечала этой цели».

Насколько далека была «Солидарность» от выполнения функций настоящего профсоюза, показывает расклад её расходов, досконально проанализированный Высшей контрольной палатой ПНР в 1982 г. В общей сумме расходов семи подвергшихся такой проверке региональных отделений «профобъединения» только 1,9 процента были потрачены на социальные нужды. В некоторых из них они были и того меньше; в регионе Мазовше на эти цели было израсходовано 0,7 процента бюджета, в правлении Шлёнско-Опольски — 0,39 процента. Зато львиная доля средств (до 35–40 процентов) ассигновалась на политическую пропаганду. В гданьской организации на это было выделено 32 процента бюджета, в познаньской — 38, в регионе Мазовше — 41 процент. «Жиче Варшавы» писала в апреле 1983 г.: «…произведённая проверка финансового хозяйства «Солидарности» показала, что практическая деятельность этого профобъединения далеко расходилась с провозглашавшимися им целями».

«Солидарность» не была самоуправляемой организацией. Даже формально она с самого начала была задумана и построена как жёстко централизованный организм, низовые звенья которого не имели даже намёка на самостоятельность. Они не могли влиять на решения вышестоящих инстанций. В «Солидарности» усиленно насаждался откровенный «вождизм». На съезде «профобъединения», например, не его высший Орган — всепольская комиссия — сформировал свой постоянный президиум. Это сделал лично председатель «Солидарности»^[107].

Подобная авторитарная централизация не столько вытекала из политических функций «Солидарности» (и буржуазная партия может быть демократической по своей структуре), сколько была продиктована двухслойным составом организации. Иерархическое, антидемократическое управление «профобъединением» было призвано закрепить и упрочить на всех его уровнях диктатуру буржуазной антисоциалистической элиты.

До предела централизованная, «Солидарность» была построена, по сути дела, на началах кастовости: её руководители и рядовые члены рекрутировались из противоположных социальных источников. Всеми делами «самоуправляемого профобъединения» заправлял элитарный, антисоциалистический по своей ориентации штатный аппарат. По численности (более 40 тыс. «аппаратчиков» на 7–8 млн. членов «профобъединения») он был, без сомнения, рекордным (штатный аппарат польских профсоюзов до 1980 г. не превышал 20 тыс. человек на 13–14 млн. членов).

Причём этот аппарат «профсоюза» рос самыми стремительными темпами. Только в Дольном Шлёнске с сентября 1980-го по ноябрь 1981 г. он вырос с 9 до 203 человек, в Ольштынском региональном правлении — с 25 в ноябре 1980 г. до 187 в декабре 1981 г. На содержание «аппаратчиков» «Солидарность» расходовала примерно столько же средств, сколько на пропаганду (30–40 процентов бюджета)^[108]. Оклады «общественных работников» «Солидарности» в 3–4 раза превышали средний заработок квалифицированного рабочего. Средства, 90 процентов которых составляли членские взносы, расходовались очень часто без всякого контроля, в том числе на различного рода празднества, званые вечера и приёмы.

Даже на съезде «профсоюза», где собрались главным образом «свои люди», прозвучали упрёки на этот счёт. «Наш профсоюз, — говорил один из делегатов, — должен служить рабочим, как утверждают наши руководители, но они получают оклады по 20 тысяч злотых каждый. Я думаю, что наши лидеры, или, точнее сказать, генералы, такие, как Буяк, Рулевский и другие, забыли об этом».

«Аппаратчики», «надстроенные» буквально над каждой местной и заводской организацией «Солидарности», были ориентированы однозначно: только на доведение директив штаб-квартиры «профобъединения» до низовых организаций. Обратная связь, каналы демократического воздействия масс на своё руководство были в «профобъединении» полностью заблокированы. Принцип демократического централизма отвергался под предлогом его «коммунистического происхождения».

«Солидарность» не была независимой организацией. В дополнение к антидемократическому организационному строению «Солидарности» контрреволюционные штабы обеспечили безраздельность своего господства и тем, что фактическая власть в «профобъединении» была сосредоточена во внеуставных структурах.

Вопреки уставным положениям командовали «Солидарностью» коскоровцы. Хотя и числились формально лишь её «советниками» и «экспертами», т. е. выполняли как бы чисто консультативные функции. Именно они определяли политическую линию «профобъединения». И об этом было известно довольно широкому кругу «профсоюзных активистов». Стараясь как-то сгладить такую «неловкость», Валенса, выступая на съезде «Солидарности», изо всех сил пытался внушить собравшимся, что лишь он и только он — «независимый» лидер «профсоюза». «Я не хотел бы, чтобы вы считали меня дураком, который танцует так, как ему укажут эксперты. Я не отдам движения никому: ни государственной администрации, ни церкви, ни коровцам».

«Но действительность показала, — писала впоследствии «Жолнеж вольности», — что настоящим руководящим органом профсоюза была группа советников, состоявшая из членов «Комитета защиты рабочих», тесно связанная с «Польским независимым соглашением». Группа не только определяла программу профсоюза, но и его практические действия, даже текущие задачи. Эту группу формально возглавлял доктор исторических наук Геремек, а фактически во главе её стоял Куронь. По сути дела, и штатные сотрудники «Солидарности» — во всяком случае, их большинство, — формально подчиняющиеся её руководящим выборным органам, выполняли прежде всего директивы КОС — КОР. Очень многие из них были «закрытыми членами» этой организации, поэтому штатный аппарат «Солидарности», — заключала свой анализ газета, — некоторые осведомлённые профсоюзные деятели называли между собой «максикором»…»

Такова правда о «независимом, самоуправляемом профсоюзе» «Солидарность».

В свете фактов становится ещё более очевидной вся иллюзорность надежд, которые возлагались искренними защитниками социализма на возможность позитивной трансформации «Солидарности». Она свой характер, как легко убедиться из сказанного, поменять не могла.

Во-первых, потому, что в руководящих кругах «профобъединения» «здоровое рабочее течение» отсутствовало вовсе (хотя иногда за него ошибочно принимали фракцию «умеренных»). И, во-вторых, из-за авторитарного, антидемократического организационного строения «Солидарности», жёстко закреплявшего господство в ней буржуазной контрреволюционной элиты. Руководство «Солидарности» фактически образовало внутри «профобъединения» собственную изолированную, закрытую политическую структуру.

Последующие события полностью перечеркнули ещё теплившуюся кое у кого надежду на победу «здорового рабочего течения» в «Солидарности»^[109].

Тупики «забастовочного терроризма»

Заместитель председателя «Солидарности» из Лодзи, ведавший во всепольской комиссии «профобъединения» вопросами экономики и финансов, Палька вынужден был признать в сво`м выступлении на съезде «профобъединения»: «Применяя мирные формы давления, профсоюз вытребовал от власти все, что было возможно, но после этого оказался в тупике».

Действительно, предельно дезорганизованная «забастовочным терроризмом» экономика страны стремительно катилась вниз. «Вытребованные» этими «мирными формами давления» прибавки к зарплате и другие льготы давно были сведены на нет инфляцией. Непрерывная эскалация требований к правительству, к социалистическому государству уже не могла служить далее главной пружиной манипулирования массами. Все возможные государственные резервы, в том числе и предназначенные на капиталовложения, были исчерпаны.

А между тем задачи второго этапа контрреволюционной программы не могли решаться без «забастовочного терроризма» — важнейшего орудия дестабилизации. Без него контрреволюция явно проигрывала свою игру. Ведь любые позитивные сдвиги в экономике страны, в материальном положении трудящихся могли способствовать восстановлению авторитета властей, повышению влияния ПОРП и социалистического государства на ситуацию в целом. Вожаки антисоциалистических сил рассматривали ход событий лишь под одним углом зрения: «то, что выгодно ПОРП и народной власти, невыгодно нам». Народное благосостояние, экономические и политические интересы польского национального государства в этой игре ва-банк в расчёт, естественно, не принимались. И в таком бедственном состоянии лидеры «Солидарности» (вспомним коскоровскую «программу действий») намеревались держать страну целых три года!

Поэтому «забастовочный терроризм» должен был продолжаться. Отныне главным становился тезис: социалистическое государство не может решить проблем благосостояния, правительство не способно справиться с экономическим кризисом. Следовательно, его надо заменить иным государством и иным правительством…

Уверовавшие в своё могущество и близость успеха, руководители антисоциалистических сил теперь уже и не скрывали целей своей тактики «чем хуже — тем лучше». Приведём в качестве иллюстрации выдержку из интервью Валенсы, взятого у него в октябре 1981 г. варшавским еженедельником «Политика».

«Вопрос. Правительство не может вечно отступать. В то же время, если остановятся фабрики, вы будете обвинять правительство в безработице?

Ответ. Тогда мы не будем иметь иного выбора, как передать фабрики в руки органов самоуправления, будем искать выход из положения одни… Как мне представляется, государственно-партийная администрация, безусловно, ещё нужна. Её надо пока оставить хотя бы лишь для того, чтобы на неё можно было свалить вину за то, что нам не удастся сделать».

Экстремистские лидеры «Солидарности», их тайные «мозговые центры» и зарубежные вдохновители считали, что в новой ситуации, когда стачки уже не дают членам «профсоюзов» материальных выгод, «забастовочный терроризм», искусственное разжигание социальной напряжённости в стране ещё более необходимы, чем прежде. Ибо только с их помощью можно было не дать рядовым членам «Солидарности» опомниться, ещё сильнее расшатать их социалистическое сознание, психологически заблокировать их волю к сопротивлению антисоциалистическим вожакам. Согласно теории «непрерывных забастовок», автор которой Гвязда долгое время был заместителем председателя «Солидарности» и вице-председателем её гданьского регионального отделения, людей необходимо постоянно держать в напряжении. «Надо отдавать себе отчёт в том, — говорил он, — что один хорошо спланированный конфликт объединяет профсоюз значительно сильнее, чем целая масса иных акций».

«Забастовочный терроризм» против социалистического государства все более срастался с «психологическим терроризмом» против массы рядовых членов «Солидарности». Две основные цели стратегии непрерывных забастовок: окончательно парализовать социалистическое государство, ПОРП, а также держать под своим контролем массу рядовых членов — были неразрывны. Правда, была ещё и третья задача эскалации «забастовочного терроризма». Но о ней ниже.

Какие же «болевые точки» в народном хозяйстве страны избрала на этот раз верхушка «Солидарности» в качестве основных мишеней? Таких «точек» было две.

Во-первых, угледобыча. Ибо уголь — это основа всей энергетики ПНР. За 10 месяцев 1981 г. в Польше стараниями «Солидарности» добыча угля уменьшилась на 30 млн. тонн, или на 20 процентов в сравнении с 1980 г. По этому показателю страна была отброшена на уровень 1974 г. Острая нехватка угля серьёзно сказалась не только на выработке электроэнергии, но и на ключевых отраслях обрабатывающей промышленности. Один пример: дефицит энергии привёл к тому, что в октябре 1981 г. из 23 цементных заводов страны не функционировала половина, а другая работала в полмощности. Это вызвало, в свою очередь, резкое сокращение строительства (на 40 процентов по сравнению с 10 месяцами 1980 г.), особенно жилищного. Тем самым сроки получения новых квартир для нуждающихся в улучшении жилищных условий автоматически отодвигались на 5–7 лет.

Все попытки правительства разорвать этот порочный круг, и в первую очередь — увеличить добычу угля, повысив материальное стимулирование шахтёрского труда, встречались руководителями «профобъединения» в штыки. Они демагогически заявляли властям, что создание для шахтёров «привилегированных» условий «аморально», поскольку-де другие категории трудящихся ощущают серьёзные нехватки. (Заметим, что это было первое выступление «Солидарности» против мер, способных хоть как-то улучшить материальное положение её же членов.) Более того, шахтёрам внушалось, что во имя «пролетарской солидарности» им не следует спускаться в забои в субботние дни и работать сверхурочно. На шахтах методично организовывались длительные забастовки.

Вторым основным направлением экономического саботажа «Солидарность» избрала сельское хозяйство, где она действовала, объединив свои усилия с «Солидарностью» крестьян-единоличников. Кредо лидеров этого «профсоюза» без обиняков сформулировал при учреждении сельской «Солидарности» весной 1981 г. её председатель Я. Кулай: «Главная задача нашего профсоюза — заниматься не работой по увеличению производства продуктов питания, а укреплять частную собственность и частное производство на селе».

Осень 1981 г. принесла стране сравнительно богатый урожай. Было собрано 20 млн. тонн зерна (в 1980 г. — 18,5 млн. тонн), 42,5 млн. тонн картофеля (в 1980 г. — 26,4 млн. тонн). Хорошим был урожай сахарной свёклы (15,8 млн. тонн в сравнении с 10,4 млн. тонн в 1980 г.), из которой можно было произвести 1,6 млн. тонн сахара, что полностью удовлетворяет потребности страны. Высокий урожай кормовых культур мог серьёзно облегчить ситуацию в животноводстве. Казалось бы, появилась возможность улучшения положения с продовольствием. Однако целенаправленная линия контрреволюционных сил на удушение социализма голодом, организованный ими бойкот продажи сельскохозяйственных продуктов государству, на который пошла значительная часть крестьян-единоличников, привели к противоположному: осенью 1981 г. положение с продовольствием резко ухудшилось^[110].

Представители сельской «Солидарности» призывали единоличников не выплачивать государству налоги и проценты за кредиты, требовать «свободной торговли» без ограничения цен. Многие крестьяне стали продавать мясо горожанам по ценам, в два-три раза превышающим закупочные. Сейм ПНР вынужден был принять закон о запрещении свободной торговли мясом. Но страну уже захлестнула волна спекуляции продуктами, усилился хаос в продовольственном снабжении населения. Многие продовольственные карточки осенью 1981 г. оставались неотоваренными. Только в октябре продажа зерна государству крестьянами-единоличниками уменьшилась в сравнении с 1980 г. на 29 процентов. Всего же за август — октябрь государство рассчитывало закупить 4,2, а закупило только 1,3 млн. тонн.

Особенно резко — на 50 процентов — сократились закупки государством мяса. Один пример: только в октябре деревня (в сравнении с соответствующим месяцем предыдущего года) недодала городу 60 тыс. тонн мяса. Здесь уместно напомнить, что западноевропейские страны в течение всего 1981 г. поставили в Польшу по несколько сниженным ценам (на 10 процентов ниже мировых цен) 75 тыс. тонн мяса. Эта «гуманная помощь» на всех перекрёстках рекламировалась антисоциалистическими вожаками. При этом они, конечно, умалчивали, что импорт продовольствия за конвертируемую валюту лишь в очень слабой мере компенсировал те огромные внутренние недоборы государственных закупок (за 10 месяцев 1981 г. они составили только 60 процентов от уровня 1980 г.), которые целенаправленно «регулировались» антисоциалистическими вожаками сельской «Солидарности»^[111].

В конечном счёте разрушительные действия контрреволюции на народнохозяйственном фронте поставили страну на грань экономической катастрофы. Национальный доход Польши в 1981 г. сократился на 13 процентов (в 1979 г. — на 2, в 1980 г. — на 4 процента) и упал до уровня 1974 г. Промышленное производство докатилось до уровня 1976 г. (падение за год на 13 процентов), а экономика ПНР в целом оказалась отброшенной на рубеж 1974–1976 гг. Экспорт понизился до уровня 1975 г. Долг Польши капиталистическим странам возрос на несколько миллиардов и превысил к ноябрю 1981 г. 25 млрд. долларов^[112].

Однако руководители польской контрреволюции не могли не осознавать того факта, что на этом решающем этапе борьбы за власть — этапе, в который они вступили после съезда «Солидарности», — бесконечное продолжение разрушительных действий в сфере экономики может привести страну к экономической катастрофе ещё до того, как им удастся произвести переворот. Они понимали, что дальнейшая тотальная дезорганизация народного хозяйства в самом ближайшем будущем обернётся угрозой всеобщего голода, резкого усиления материальных трудностей в жизни всего населения. А следовательно — ускорит процесс отрезвления рядовых членов «Солидарности».

Но как не допустить этого? Как избежать хоть какого-то конструктивного контакта с властями и в то же время не снизить накала «забастовочного терроризма»? Решение этой, казалось бы, неразрешимой дилеммы лидеры «Солидарности» нашли в ещё большей согласованности всех своих дестабилизирующих действий с акциями Запада.

После принятия съездом «Солидарности» антисоциалистической программы и в правящих кругах ряда капиталистических стран крепла уверенность в скорой победе польской контрреволюции. Достижение целей, общих для тех и других, стало казаться вполне реальным.

Схема взаимодействия была достаточно проста: в соответствии с уровнем «забастовочного терроризма», парализующего внутреннее производство, правящие империалистические круги поставляют Польше, в основном за оплату, минимально необходимое количество продовольствия и предметов первой необходимости. Тем самым поддерживается «контролируемое напряжение» в обществе (накал которого совместно регулируется Западом и польской контрреволюцией), а престиж капиталистических государств, оказывающих «гуманную помощь», в глазах поляков повышается^[113]. Вместе с тем из западного экспорта в ПНР в первую очередь и, конечно, не случайно исключаются оборудование, запасные детали, полуфабрикаты и сырье, жизненно необходимые для вывода народного хозяйства страны из кризиса.

Особо острое нетерпение осенью 1981 г. проявляла американская администрация, горевшая желанием побыстрее получить свои политические дивиденды за финансовые вложения в «польский эксперимент» (в 1980–1981 гг. США предоставили Польше кредитов на 1,8 млрд. дол.). Всё активнее подталкивая контрреволюцию к самым решительным действиям, она полагала, что уже пора притупить к реставрации капиталистических порядков хотя бы в сфере экономики. Как сообщала в августе 1981 г. «Вашингтон пост», «Соединённые Штаты будут давать Польше главным образом продовольствие… Один важный американский официальный деятель заявил: «Мы хотим сосредоточить основное внимание на стимулировании частного сельского хозяйства»…». Бостонская «Крисчен сайенс монитор» в начале октября к этому добавляла ещё одно соображение о пользе такой «помощи»: «Польская валюта, уплаченная за продовольствие из Соединённых Штатов, может быть использована нами в качестве новых займов для стимулирования аграрных реформ, например для финансирования консолидации в стране единоличных хозяйств». К бостонской газете присоединилась, и в ещё более откровенной форме, нью-йоркская «Уоллстрит джорнэл» — рупор крупнейших бизнесменов и финансистов: «Запад должен по-прежнему выделять средства для польской экономики, чтобы помочь ей постепенно отойти от коммунизма»^[114].

О синхронности действий польских внутренних реакционных сил и империалистических центров свидетельствуют, например, даты трёх решений «Общего рынка», на основе которых Польше предоставлялись кредиты на продовольствие. Такие решения были приняты в декабре 1980 г., апреле и октябре 1981 г. Они поразительно точно совпадали с узловыми пунктами на пути нарастания и консолидации усилий польской контрреволюции. Как подчеркнул в 1982 г. В. Ярузельский, во всех этих акциях проявлялись «тесная взаимосвязь, параллельные действия внутренней антисоциалистической оппозиции и конфронтационной политики империализма в глобальном масштабе».

Сама логика антисоциалистических действий, предпринятых контрреволюционными лидерами, привела их к прямому предательству национальных интересов собственного народа, к открытому сговору с теми силами на Западе, которые были крайне заинтересованы в ослаблении польского государства и в нарушении его территориальной целостности^[115].

Как видим, партнёры искусно подыгрывали друг другу. Вначале, до лета 1980 г., Запад прикрывал антисоциалистические группировки своим финансово-экономическим зонтиком. Теперь окрепшая польская контрреволюция делала всё возможное для упрочения пут «кредитного лассо Запада, которое позволяло последнему предъявлять польскому правительству все более и более жёсткие политические требования. За 1980–1981 гг. развитыми капиталистическими странами было предоставлено Польше новых кредитов на сумму 8 млрд. дол. (в том числе в 1981 г. — на 4,5 млрд. дол.). Сумма польского долга за это время возросла ещё на 5 млрд. дол. за счёт отсрочки долгов, не выплаченных из-за растущей дестабилизации народного хозяйства и резкого падения экспорта в капиталистические страны^[116].

Таким образом, руками польской контрреволюции и без того огромная задолженность страны Западу за 16 месяцев их открытой деятельности была увеличена ещё почти на четверть. Сколько же сил и энергии придётся отдать польским трудящимся для того, чтобы возвратить этот гигантский долг! Такова цена, которую должен будет заплатить польский народ за ту зловещую «игру в четыре руки», которую вела кучка авантюристов^[117]. Но именно их в своё время возводили чуть ли не в ранг «борцов за рабочее дело».

Организуя «забастовочный терроризм», до предела нарушающий всю экономическую и общественную жизнь в стране, лидеры «Солидарности» преследовали ещё одну цель. Они рассчитывали, что в условиях всевозрастающей социальной напряжённости и анархии и не имея возможности продолжать нормальную выплату многомиллиардных долгов капиталистическим странам (общая сумма — 25 млрд. дол.) государственные власти ПНР вынуждены будут пойти на новые займы. Это повлечёт за собой принятие политических условий, которые там поставят, прежде чем оказать Польше искомую помощь.

Итак, правящие круги Запада и вожаки «Солидарности» были прямыми союзниками во имя общих классовых целей. Более того, ставки Запада в этой игре были значительно крупнее: с помощью «польской карты» предполагалось не только демонтировать социализм в этой стране, но и круто изменить соотношение сил в Европе и во всем мире. Это понимали и руководители «Солидарности».

«Наше поражение, — заявил в одном из своих интервью для американского телевидения осенью 1981 г. Валенса, — было бы более серьёзным поражением для вас. Поэтому мы должны выиграть этот бой, но вы должны вложить в нас ещё немного»^[118].

В результате дестабилизирующих действий «Солидарности», и прежде всего — «забастовочного терроризма», польское общество к концу осени оказалось в буквальном смысле на краю бездны^[119]. «Возможности государства по уменьшению кризисных тенденций, — заявило в начале ноября правительство ПНР, — практически исчерпаны. Мы вынуждены на аптекарских весах распределять имеющиеся сырьевые и материальные ресурсы».

К ноябрю 1981 г. правительство почти полностью приостановило наиболее энергоёмкое производство в цементной и металлургической промышленности. Был утверждён график отключения от энергетических сетей, по мере усиления осенних и зимних холодов, других промышленных предприятий. Ввиду отсутствия государственных резервов угля и дальнейшего падения его добычи власти разработали всепольский план эвакуации нескольких миллионов городских жителей из неотапливаемых квартир в общественные здания и общежития, чтобы пережить зиму. Запасы продовольствия в эти тяжёлые осенние месяцы с трудом поддерживались на уровне всего нескольких дней. Выдачи по продовольственным карточкам были значительно уменьшены, многие продукты выдавались с перебоями^[120].

Таковы были результаты тактики «Солидарности» «чем хуже — тем лучше», которая, по мнению её контрреволюционных лидеров, должна была быстро «размягчить» социализм и позволить им овладеть государством поэтапно и незаметно. В угоду этим коварным целям приносились в жертву здоровье и благополучие собственного народа, экономический потенциал польского государства, созданный самоотверженным трудом нескольких поколений поляков, международный авторитет польского государства^[121].

Повсеместная нехватка товаров первой необходимости (их поставки на рынки сократились на 11 процентов) привела к разгулу спекуляции, быстрому нетрудовому обогащению десятков тысяч перекупщиков. Хаос породил также рост социального паразитизма и преступности. С августа 1980-го по декабрь 1981 г. 150–200 тысяч молодых людей бросили работу; за 10 месяцев 1981 г. число преступлений (в сравнении с тем же сроком 1980 г.) возросло на 40 процентов (с применением насилия — на 80).

Словом, польская контрреволюция развязала в стране настоящую вакханалию разрушительных антиобщественных сил, что уже само по себе было свидетельством назревания национальной катастрофы. Широкие массы рядовых членов «Солидарности», уставшие от бесконечных забастовок и растущих материальных лишений, все более убеждались, что акции «Солидарности» лишь уничтожают все то, чем ранее страна располагала. Начался их постепенный отход от «рабочего профсоюза».

Вверх по лестнице, ведущей вниз

Нельзя сказать, что этот отход произошёл внезапно. «Начало конца» могущества «Солидарности» чем-то напоминало прорыв плотины на бурной и полноводной реке. Так ручейки, вначале почти незаметные, сливаясь, образуют поток такой силы, что он в конце концов прорывает плотину.

Первые признаки разочарования трудящихся в «своём» профсоюзе довольно явственно проявились, как мы уже видели, сразу же после IX съезда ПОРП. Они стали заметны настолько, что даже правая, консервативная западная пресса не могла обойти их молчанием. Так, парижский еженедельник «Пари-матч» в номере от 28 августа вынужден был констатировать: «Тысячи трудящихся вдруг начали покидать ряды этого свободного профсоюза».

Но вот что характерно. Лидеры «Солидарности» тогда почти не обратили внимания на этот факт: что им какие-то тысячи, когда за ними продолжают идти миллионы! Уход «твердолобых коммунистов» был, как они тогда полагали, только на пользу, поскольку избавлял от лишнего балласта, приносящего «профобъединению» немалые хлопоты. Они не поняли, что эти первые сотни и тысячи были провозвестниками того процесса, который широко развернётся несколькими месяцами позже^[122].

В мотивах, по которым люди рвали с «Солидарностью», в их претензиях к её руководству, выражавшихся ими открыто, в том числе и в печати, проявился тот общий настрой, который постепенно вызревал в массе рядовых членов «профобъединения». Эти первые шаги были не чем иным, как отражением непримиримого классового конфликта, изначально заложенного в самой его «двухслойности». Вот отрывки из некоторых писем того времени (август — начало сентября 1981 г.), поступивших в редакции центральных газет из разных городов страны.

Из Люблина: «Лидеры профобъединения любят рассуждать о свободе и демократии, но не допускают никакой свободы для членов «Солидарности». Руководители как хотят манипулируют низовыми организациями. Наше движение возникло как протест против нарушения принципов социализма; а что сейчас происходит в «Солидарности»? В ней не может быть и речи о поисках правды, а тем более о критике действий руководителей профобъединения. Без конца требовать и ничего не давать взамен — таков метод деятельности «Солидарности». Разве никто из наших советников не предвидел, что повышение заработной платы приведёт к простому увеличению в наших карманах количества денежных знаков, не имеющих товарного обеспечения?»

Из Варшавы: «Я выхожу из этого профобъединения, которое устраивает только новые забастовки и демонстрации. Дефилировать по улицам или сидеть в цехе, ничего не делая, да ещё получать за это деньги? Не таким путём надо выходить из кризиса».

Из Жешува: «Я верил, что «Солидарность» станет той силой, которая будет способствовать выведению нашего социалистического государства на путь обновления. Через год я понял, что ошибся. Совесть поляка не позволяет мне носить в кармане удостоверение члена «Солидарности».

Окончание первого тура съезда «профобъединения», на котором его лидеры выступили с открытыми картами, было отмечено качественно новым явлением: из «Солидарности» в полном составе вышли три довольно крупные низовые организации. Ручейки уже начали превращаться в потоки.

К середине октября 1981 г., по неполным подсчётам автора (а исходные сведения пока что носят разрозненный характер), из «Солидарности» вышло более 500 тыс. человек. Один только отраслевой профсоюз строителей, стоящий на твёрдых социалистических позициях, о котором мы уже упоминали, пополнился 300 тыс. новых членов. Другим крупным отрядом польского рабочего класса, в котором обнаружился заметный отход от лидеров «Солидарности», были горняки, прежде всего рабочие угольной промышленности. И это не случайно. Ибо как раз рабочие той и другой профессии яснее других увидели и быстрее прочувствовали все последствия «забастовочного терроризма»^[123].

Однако было бы упрощением считать, что этот процесс проходил гладко и безболезненно и что, порвав с «Солидарностью», трудящиеся сразу же становились на противоположные позиции. Дело в том, что вначале идеалы людей труда, их политическая активность были серьёзно поколеблены ошибками и деформациями, допущенными прежним государственно-партийным руководством. Возникшая затем наивная вера значительных масс польских трудящихся в то, что им удастся с помощью «Солидарности» «обновить» социализм, освободить его от чуждых наслоений и деформаций, сменилась разочарованием в этой организации, когда во время и после съезда «профобъединения» резко обнажилась антисоциалистическая, антирабочая направленность деятельности его руководства. Именно об этом позже, уже после 13 декабря 1981 г., говорил В. Ярузельский. Он подчеркнул, что общественному сознанию граждан ПНР «дважды и с разных сторон были нанесены тяжёлые удары».

Следовательно, это процесс отхода не прямо, а только косвенно усиливал позиции защитников социализма. Большинство из тех сотен тысяч, а потом и миллионов поляков, которые начали отходить от «Солидарности», не смогли сразу же встать по другую сторону баррикад. Их преобладающим настроением все более становилась политическая и гражданская апатия, безразличие, безверие. Для преодоления его нужно было немалое время.

Это означало появление нового социального феномена — так называемого «молчаливого большинства», без учёта места и роли которого трудно правильно оценить ход событий как до, так и после 13 декабря 1981 г. «Мы имели дело, — отмечал 23 декабря 1982 г. в своём выступлении, анализируя ситуацию в стране, кандидат в члены Политбюро ЦК ПОРП М. Ожеховский, — с обширным массивом граждан, которые недоверчиво относились как к деятельностиконтрреволюции, так и к решениям властей. Наша стратегическая задача заключалась в том, чтобы привлечь на свою сторону это «молчаливое большинство», подавляющая часть которого объективно стоит на стороне социализма». Но вместе с тем при всей своей противоречивости этот отход означал постепенное размывание массовой базы, на которую антисоциалистические силы опирались больше года. Теперь, когда их влияние на трудящихся становилось все более неустойчивым, провозглашённая на съезде «Солидарности» линия на осаду социализма, его постепенное удушение все более обнаруживала свою бесперспективность.

Но не означает ли это, что лидеры контрреволюции, её ведущая фракция «умеренных» во главе с КОС — КОР допустили крупный просчёт, отвергнув на съезде планы «радикалов», которые настаивали на немедленном насильственном свержении народной власти? На этот вопрос можно дать только отрицательный ответ. Дело здесь, разумеется, не в просчётах. Конечно, лидеры «умеренных» лучше, чем «радикалы», ориентировались в методах дестабилизации. Они понимали, что экономические и государственные структуры социализма были ещё недостаточно расшатаны, а массы трудящихся дезорганизованы ещё не в такой степени, чтобы одним решающим ударом покончить с народной властью. Для этого, по их расчётам, было нужно время, и немалое.

Их тактика имела своей главной целью сохранить влияние на идущие за ними группы трудящихся с помощью изощрённой демагогии. Без этого трудно было перейти к завершающей стадии «операции Полония» — молниеносным ударом, по возможности без международных осложнений, свалить социализм в Польше^[124].

Однако они недооценили глубину приверженности основных масс польского рабочего класса и других групп трудящихся принципам и устоям социализма. Это трудно назвать ошибкой. Ведь такая недооценка не была результатом простых политических недоработок или логических неточностей в задуманных планах. Эти просчёты были предопределены их мировоззрением и уверенностью, что его можно легко навязать людям труда^[125].

Но получилось далеко не так. Откровенно антисоциалистические решения принесли противоположный результат; они оказались катализатором начавшегося процесса массового отхода трудящихся от «Солидарности».

Объявленный ею курс на постепенное создание параллельно с органами власти и управления социалистического государства структур будущей «самоуправляемой Речи Посполитой»^[126] не нашёл массового отклика. Систему народных Советов размыть не удалось^[127].

Начатый еще в конце лета 1981 г. процесс насаждения собственных органов «производственного самоуправления», подчинённых «профобъединению», которое, согласно планам руководителей «Солидарности», должно было в течение нескольких месяцев охватить всю Польшу, развивался вяло. С момента принятия гданьским съездом соответствующей резолюции и до введения военного положения 13 декабря 1981 г. такие органы были созданы только но 20 процентах предприятий ПНР. Причём многие из них фактически бездействовали. Таков был закономерный, но непостижимый для контрреволюционеров ход событий.

Был ещё один факт, которому они не могли найти объяснения. Несмотря на упорные попытки сельской «Солидарности» ликвидировать в стране госхозы и кооперативы в сельском хозяйстве, а их землю передать крестьянам-единоличникам, ни одно из социалистических хозяйств в польской деревне (которым принадлежит примерно 25 процентов сельскохозяйственных угодий) не распалось за период с августа 1980-го по декабрь 1981 г.^[128].

Не оправдалась ставка стратегов контрреволюции и на фактическое преобразование «профсоюза» в открыто политическую организацию. Выполняя функции политической партии и оставаясь по форме «профсоюзом», «Солидарность» достаточно эффективно могла бы, по расчётам контрреволюционеров, выполнять роль «приводного ремня» от верхушки к массам. Однако в октябре 1981 г. впервые становятся массовыми случаи отказа от безоговорочного повиновения руководству «Солидарности», призывающему к забастовкам, «забастовочным готовностям», «демонстрациям протеста» и т. д. Из-под контроля боссов «профобъединения» нередко выходят уже целые коллективы.

Несмотря на все запреты руководителей «профобъединения» и пикеты, организуемые его активистами, все больше шахтёров в угольном поясе страны, внимая доводам ПОРП и правительства, выходят на работу в нерабочие субботы. Своеобразный рекорд был установлен в субботу 21 октября, когда 65 процентов всех горняков спустились в забои. Все чаще массы рядовых членов «профобъединения» не поддерживали требований замены директоров предприятий, назначенных государством, ставленниками руководителей «Солидарности». Нельзя сказать, что боссы «профобъединения» совсем не понимали, что начавшийся столь заметный процесс Отрезвления способен серьёзно помешать осуществлению их планов. Но они ещё не отдавали себе отчёта в необратимости этого процесса, ища его причины в разного рода случайностях субъективного свойства — собственных ошибках, промашках и просчётах. Начинается судорожный поиск новых приёмов, рассчитанных на то, чтобы удержать рядовых членов «Солидарности» в орбите своего влияния. Характерно в этом отношении интервью Валенсы журналу «Пари-матч» 17 сентября 1981 г.

«Вопрос. Не ощущаете ли Вы, что по сравнению с августом 1980 г. население несколько утратило свой энтузиазм, что оно устало от ваших акций, сотрясающих страну практически беспрерывно?

Ответ. Конечно, мы не упускаем это из виду. Именно поэтому нам давно пора лучше показать населению, чего мы добились, оказывая ему помощь. Как только мы сумеем добиться, чтобы люди нас правильно поняли, энтузиазм возродится».

Но и на противоположном полюсе — в лагере защитников социализма видимость силы «Солидарности», продемонстрированная на её съезде, ещё подводила некоторых к пессимистическим прогнозам. В середине октября даже в изданиях ПОРП и союзнических с ней партий ещё можно было читать такие строки: «Положение почти безвыходное, но мы должны найти отправную точку для его изменения…», «мы сознаем, что время работает против нас во всем…»^[129].

Поворотным пунктом в решающей консолидации социалистических сил в их борьбе с угрозой, нависшей над народной Польшей, стал 4-й пленум ЦК ПОРП. Он собрался в середине октября. Именно этот пленум, где Первым секретарём ЦК ПОРП был избран В. Ярузельский, оставшийся одновременно на посту Председателя Совета Министров, констатировал, что процессы, начавшиеся в массах польских трудящихся, меняют соотношение сил в ущерб контрреволюции, что время уже полным ходом работает на победу сил социалистического возрождения. Растерянности и паническим настроениям среди части коммунистов, членов партнёрских партий и других социалистических организаций был дан решительный бой. На 4-м пленуме, а через несколько дней и на 5-м, как писала в январе 1983 г., возвращаясь к тем событиям, «Жолнеж вольности», «впервые прозвучали сильные слова, что Польша должна стать и станет нормальной, спокойной страной, что в связи с развернувшимися тогда событиями некоторые сочли сюрреалистическими требованиями. Но среди большинства членов партии эти слова после подавленного состояния вновь возродили надежды». В контексте обострявшегося классового противоборства в стране это означало, что этап равновесия сил и, если так можно выразиться, позиционной борьбы, подошёл к концу и вплотную приблизился к третьему, завершающему этапу.

В верхних слоях «профобъединения» нарастала тревога. Обеспокоенная сбоями в реализации принятого съездом плана удушения социализма, всепольская комиссия «Солидарности», собравшаяся 23 октября в Гданьске, обсудила складывающуюся ситуацию. На этом заседании председатель южнопольской региональной организации «Солидарности» Ролич с тревогой отмечал, что «массовая база профсоюза начинает размываться». Другой член всепольской комиссии, Лах, торопил начать, пока не поздно, открытую конфронтацию. «Нас должна отличать смелость, — говорил он на заседании. — Если мы сейчас смело не пойдём в бой — союз понесёт серьёзные потери». Как сообщало в те дни Польское агентство печати (ПАП), заседание «проходило не только бурно, но временами приобретало драматический характер». «Радикалы» предприняли ещё одну яростную атаку на тактику постепенной осады народной власти и опять настаивали на немедленном свержении правительства. «Некоторое время казалось, — сообщало далее ПАП, — что эта ориентация одержит верх, но после выступления Валенсы победила более умеренная тенденция, и принятое в конце концов решение было самым мягким из предлагавшихся».

Видимо, точнее было бы сказать, что победил, как и на съезде «Солидарности» за две недели до этого, профессионализм опытных практиков контрреволюции, которые ещё раз удержали своих коллег-непрофессионалов от неподготовленного вооружённого выступления. Фракция «прагматиков» понимала, что, прежде чем принимать окончательное решение об изменении методов конфронтации с социалистическим государством, необходимо проверить соотношение сил на всепольском уровне, определить масштабы начавшегося отхода рядовых членов «профобъединения» от контрреволюционной верхушки. В роли «измерителя» было решено использовать «всепольскую предупредительную одночасовую забастовку» 28 октября 1981 г., решение о которой было принято упомянутым заседанием по предложению коскоровцев. И она действительно «измерила» начавшееся качественное изменение ситуации. Был выявлен существенный перелом в настроениях рядовых членов «Солидарности». Многие почувствовали и другое: реакция на забастовку со стороны правительства, ПОРП, всех защитников социализма свидетельствовала об осознании народной властью своей растущей силы. Как точно подметила тогда одна польская газета, «в день всепольской забастовки больше всего, пожалуй, бросалась в глаза и вызывала даже восхищение беспристрастных наблюдателей хладнокровная, спокойная и взвешенная реакция государственных властей».

Хотя немалая часть рабочих по инерции, в условиях массированного психологического давления, и приняла участие в этой акции, большинство их не одобряло самой идеи организации забастовки. Проведённые опросы показали, что впервые за всю историю «Солидарности» за забастовку высказалось меньше половины (45 процентов) её членов. По мнению «Трибуны люду», этот факт свидетельствовал о начавшемся процессе политического отрезвления широких рабочих масс. Забастовка 28 октября подтвердила, что возник и набирает силу пока ещё пассивный, но однозначный протест против антисоциалистического «забастовочного терроризма» руководства «Солидарности». А это означало, что контрреволюционные силы все более втягивались в перманентный кризис.

Газета «Жолнеж вольности», оценивая итоги забастовки, пришла к вполне обоснованному выводу: «…сегодня «Солидарность» ещё может организовать забастовки, но уже не в силах ими управлять. Правительство обретает доверие, профобъединение теряет его. Руководству «Солидарности» следует серьёзно задуматься над этим фактом».

Вожди «профобъединения» не преминули это сделать, и притом самым серьёзным образом. Но, конечно, совсем не в том смысле, в каком высказалась варшавская газета.

Заговор: последние 46 дней

Итак, всего через три недели после окончания съезда «Солидарности», принявшего, как представлялось её верхушке, продуманный до деталей план постепенного, шаг за шагом, сфера за сферой, перехвата власти, начали выявляться и нарастать признаки крутого поворота в общественных настроениях, массового отрезвления от гипнотического воздействия демагогических лозунгов «профобъединения». Кривая его реального влияния пошла вниз.

Трёхступенчатая программа действий КОС — КОР, рассчитанная на три года (1980–1983 гг.), до сих пор выполнялась с точностью, достойной хорошего железнодорожного расписания. Первый свой перегон она прошла точно в установленный срок. Второй тоже начался вовремя и шёл даже с некоторым опережением графика^[130]. Затем возникли непредусмотренные сбои. Контрреволюция все больше теряла инициативу, оказалась в круговой обороне, причём без определённого плана. Ведь программа действий КОС — КОР носила однолинейный характер. Она не имела запасного варианта на случай непредвиденных осложнений.

Но вспомним: такой вариант предусматривался в «плане Бжезинского». Он предполагал, в случае провала тактики «ползучей» контрреволюции, переход к вооружённому штурму социализма, названному в нем «антикоммунистическим восстанием». Но этот вариант до поры до времени откладывался в программу действий «младшему партнёру», чтобы последний не отвлекался от главного направления и не раздваивался в своих действиях. Задача исполнителю была поставлена чётко и однозначно. Теперь пришло время для введения в действие второго варианта.

Именно тогда вдруг на целую неделю исчез Куронь. Словно сквозь землю провалился. Особенно было странным, что он не участвовал в важном заседании всепольской комиссии «Солидарности», обсуждавшем итоги забастовки 28 октября. Это вызвало разнотолки, ибо Куронь никогда не пропускал ни одного подобного сборища, всегда готовый «поправить» заблуждавшихся и «пресечь» инакомыслящих.

Теперь причина его отсутствия перестала быть секретом. «Куронь не участвовал в ноябрьском заседании всепольской комиссии профсоюза, — писала позже, в 1983 г., «Жолнеж вольности», — что многих, конечно, удивило. И только посвящённые знали, что он не теряет попусту времени и интенсивно работает над новым планом действий ни ближайшее время, который должен иметь решающее значение, поскольку сильно уменьшились шансы на использование «Солидарности» в качестве «мирного» контрреволюционного тарана». Итак, заговор против народной власти оставался в силе, но круто менялись его сродства и методы.

…А пока Куронь энергично перекладывает американское либретто на польские ноты, надо полагать, с подачи «серого кардинала» Модзелевского, пока новые разработки согласовываются с заокеанскими подрывными центрами по каналам, о которых история пока умалчивает, обратимся к событиям, развернувшимся, и довольно стремительно, на открытой политической сцене.

Ноябрь — месяц предпоследний

Новая политическая обстановка, начавшийся в «Солидарности» внутренний кризис требовали от её руководителей иных решений и подходов, критического пересмотра прежней тактики. Этому, по сути дела, и было посвящено назначенное на 3 ноября заседание всепольской комиссии «профобъединения».

Параметры предстоящих решений высшего органа «Солидарности», собравшегося в Гданьске для оценки итогов «предупредительной забастовки», были предопределены единством преследуемых «умеренными» и «радикалами» политических целей. Практически речь шла лишь о выборе той или иной формы противоборства, нацеленного однозначно — на силовое свержение социализма.

Существование двух течений в руководстве «Солидарности» на первых порах породило, как уже отмечалось, немало иллюзий и ошибочных оценок. Фракцию «умеренных» в руководящей элите нередко отождествляли со «здоровым рабочим течением». Только в «радикалах» видели врагов рабочего класса.

Чтобы представить, насколько далеки были «умеренные» от создававшихся частью польской и практически всей западной прессой стереотипов, достаточно напомнить, что одним из их главных теоретиков и стратегов считался Куронь, выделявшийся даже среди руководителей «профобъединения» воинствующим антикоммунизмом.

Умеренность «умеренных» состояла, в отличие от нетерпеливых «радикалов», исповедовавших принцип «сегодня и ни днем позже», лишь в том, что они лучше представляли себе всю сложность свержения социализма и предлагали тщательно к этому готовиться. Именно Куронь в канун съезда «Солидарности» разработал политическую платформу, с которой Валенса и другие «умеренные» пошли на съезд и одержали верх над «радикалами». В своей брошюре «Необходимо создавать новые организации для управления», изданной «Солидарностью» в начале августа 1981 г., Куронь писал: «Профобъединение не должно само брать власть в свои руки. Необходимо для правления страной создать новую структуру. Ею может быть самоуправленческая организация, руководящая всей экономикой, предприятием, районом, страной».

Конечно, сторонники «тихой» контрреволюции не исключали и вооружённую конфронтацию с социалистическим государством. Просто они предлагали не начинать, а повершить ею дело, когда власти будут достаточно дезорганизованы, а новые/антисоциалистические структуры распространятся повсеместно. Иными словами, когда игра станет беспроигрышной. Но до этого момента, согласно концепции «умеренных», отработанной на съезде «Солидарности», предстояли месяцы и месяцы методичной дестабилизации и терпеливой осады.

Сравним две позиции: «умеренного» Валенсы и «радикала» Рулевского — председателя регионального центра «Солидарности» в Быдгоще. Обе были сформулированы ещё до чётко обозначившегося ослабления влияния верхушки «профобъединения» на рядовых его членов.

«Мы не стремимся к захвату власти, — говорил Валенса I сентябре 1981 г., — но мы должны добиться того, чтобы она служила нам. Мы не хотим власти, но будем её контролировать… Нас ждёт острая борьба. Мы можем её общими силами выиграть мирным путём, если будем вместе».

«Наступил благоприятный момент, — объявлялось в листовке, распространявшейся в Быдгоще в конце августа 1981 г. (текст её принадлежал Рулевскому). — Если мы не используем этого момента, история нам не простит. Сейчас мы можем взять власть в свои руки, разрушить все, что имеется, и построить новую Польшу для тех, кого не заразили красные».

Разумеется, «умеренные», по сути дела, были теми же «радикалами», но только такими, которые, как однажды, выразился Валенса, «хотят за победу заплатить как можно меньше». Во второй половине октября участились их консультации с западными экспертами на предмет ревизии несрабатывающей тактики. Об этом, в частности, проговорился, выступая 27 октября в г. Жирардуве, сам председатель «Солидарности». В его речи довольно отчётливо обозначились новые акценты. «Сегодня, — сказал он, — вы; пожалуй, это заметили, мы приближаемся к финалу борьбы, н которой одерживаем верх. Или мы на самом деле победим, и это будет такая Польша, какую мы хотим иметь, или нас осилят». Намекнув на возможность поворота к силовой конфронтации с властями, он добавил весьма примечательную фразу: «Концепцию, которую мы только что обсудили в разных кругах и за границей (курсив мой. — В. Т.), следует вскоре обнародовать…»

В этой речи ещё не прозвучал окончательный выбор. Она была произнесена, скорее, с целью оказать давление на власти перед «всепольской предупредительной забастовкой».

Но ясно стало одно: идёт критический пересмотр прежней тактики «Солидарности». Поэтому обозреватель «Трибуны люду» с полным основанием писал на следующий день: «Мы имеем право спросить г-на председателя: кто победит и кто кого осилит? Мы имеем право обратить внимание Л. Валенсы на то, что из его слов довольно однозначно вытекает, что наступает время конфронтации. А если так, то снова напрашивается вопрос: кого с кем и в чьих интересах? Не является ли это той самой концепцией, которую обсуждали «в разных кругах и за границей»?..»

После 28 октября «умеренные» все больше укреплялись в выводе, что, хотя дестабилизация социалистического государства и его институтов ещё не достигла той степени зрелости, на какую они рассчитывали в своём оптимальном варианте, единственный шанс на успех им может дать прямой штурм социализма, немедленный государственный переворот^[131].

Началось активное сближение бывших оппонентов. Не только по содержанию, но и по стилю их публичные высказывания к тому времени уже мало различались. Достаточно сравнить выдержки из двух речей, произнесённых в самом конце октября, уже после забастовки.

«Радикал», руководитель щецинской организации «профобъединения» Юрчик: «Время детских забав прошло. Пусть вокруг кричат что хотят, нас это не должно интересовать… Может статься, что кое для кого нам придётся поставить виселицы и повесить этих людей. По-моему, было бы неплохо уже сейчас поставить пару таких виселиц»^[132].

Председатель «Солидарности», «умеренный» Валенса: «Настало время сказать: хватит красивых лозунгов. Мы и так вели себя по-джентльменски, заявив, что не будем силой свергать ни правительство, ни социализм. Если нас и впредь будут подавлять, то мы будем вынуждены найти другой выход. Власть прижата к стене и её нужно только растоптать».

Заседание всепольской комиссии «Солидарности», открывшееся 3 ноября в Гданьске, могло бы, с учётом кардинального сближения позиций «умеренных» и «радикалов», завершиться их соглашением о незамедлительной подготовке насильственного свержения народной власти^[133]. Однако такое соглашение оформилось месяцем позже, на заседании президиума «профобъединения» в Радоме.

Что же помешало лидерам «Солидарности» окончательно сговориться о конфронтации на своей ноябрьской встрече?

Это — не праздный вопрос. Ведь в условиях ноября 1981 г., когда процесс разочарования рядовых членов «профобъединения» в своих «вождях» ещё не развернулся по-настоящему, открытая конфронтация контрреволюции с народной властью могла бы принять более драматичные и острые — и по очертаниям, и по последствиям — формы, чем в декабре. Конечно, и в ноябре контрреволюция имела весьма мало шансов «выиграть партию». Это подтвердила проведённая руководством «Солидарности» ещё одна проверка её возможностей. В День независимости Польши — 11 ноября лидеры контрреволюции попытались организовать массовые демонстрации одновременно по всей стране. Результаты оказались скромнее даже самых скромных ожиданий. По подсчётам печати, 11 ноября в прошедших под лозунгами «профобъединения» и других антисоциалистических организаций манифестациях и митингах участвовало немногим более 100 тыс. человек.

Но основной причиной, помешавшей лидерам «Солидарности» окончательно сговориться об открытом выступлении в ноябре, явилась новая острая вспышка разногласий между «радикалами» и «умеренными». Она возникла при обсуждении важной инициативы польских коммунистов. В октябре пленум ЦК ПОРП выдвинул предложение о создании Фронта национального соглашения и сотрудничества всех социалистических и патриотических сил. Эта инициатива, обращённая в первую очередь к членам «Солидарности», ещё раз, 30 октября, уже с трибуны сейма была изложена Первым секретарём ЦК ПОРП, Председателем Совета Министров ПНР В. Ярузельским.

Подавляющее большинство поляков, в том числе и рядовые члены «профобъединения», с надеждой восприняли это обращение. Вот результаты двух массовых опросов о путях разрешения конфликтной ситуации, как тогда говорили, между «Солидарностью» и государственными властями, состоявшихся 20 октября и 24 ноября.

Как видим, идея создания Фронта ускорила поляризацию сил в польском обществе. Она поставила все общественные группы страны, в том числе и «Солидарность», перед необходимостью дать чёткий и однозначный ответ на конструктивное предложение ПОРП. Этот ответ мог наглядно показать польскому народу, кто за сотрудничество во имя социалистического обновления, а кто — против.

Молчание «Солидарности» по поводу инициативы ПОРП затянулось сверх всякой меры. Гданьское заседание всепольской комиссии «Солидарности», собравшейся 3 ноября, через полмесяца после выдвижения этой инициативы, должно было выработать единую позицию «профобъединения». Но между «умеренными» и «радикалами» вновь вспыхнули ожесточённые споры.

«Умеренные», реальнее представлявшие настроения рядовых членов «профобъединения», понимали, что нельзя с ходу отвергнуть предложение ПОРП. Они отдавали себе отчёт в том, что неизбежная силовая конфронтации на некоторое время должна быть отложена. Категорический отказ от обсуждения инициативы ПОРП мог бы нанести контрреволюции большой вред, серьёзно дискредитировав руководство «профобъединения» в глазах масс. Крыло «радикалов», наоборот, настаивало на отказе от обсуждения инициативы польских коммунистов и немедленном захвате власти.

Конечно, ни председатель «Солидарности», ни другие «умеренные» не намерены были заниматься поиском пути к социалистическому возрождению страны. Переговоры им были нужны лишь для того, чтобы найти внешне убедительные отговорки для срыва соглашения, а затем повод для обвинения в этом срыве ПОРП и правительства. Валенса стремился провести этот отвлекающий маневр как можно быстрее. Нельзя было надолго откладывать подготовку переворота в условиях, когда время работало уже не на контрреволюцию. Но чтобы «недипломатичные радикалы» не затруднили этого обходного маневра, он не информировал заранее членов всепольской комиссии, где были сильны позиции «радикалов», о встрече Председателя Совета Министров Ярузельского с главой польской католической церкви Глемпом и председателем «Солидарности» Валенсой, назначенной на 4 ноября.

Когда о предстоящей встрече стало известно на заседании в Гданьске утром 4 ноября, началась перепалка. Вот небольшая зарисовка этой свары, помещённая в одном из газетных отчётов, публиковавшихся в те дни.

«…Рулевский язвительно спросил Валенсу: «Ты хочешь сделать Председателю Совета Министров подарок в форме усмирённых забастовок?»

Валенса ответил: «Твою-то программу я хорошо знаю. Она сводится к следующему: давайте создавать хаос, чтобы все знали, что «Солидарность» не контролирует обстановку. Ты этого хочешь?»

Один из присутствующих заявил: «Я выступаю за то, чтобы Валенса прекратил вести переговоры единолично. Этим должна заниматься всепольская комиссия».

Валенса сказал: «Либо мы придём здесь к соглашению, либо через две недели я выступлю с предложением распустить профсоюз…»

Последнее, конечно, было сказано Валенсой в расчёте на широкую публику. В тот момент было необходимо утвердить в общественном мнении приверженность «профобъединения» идее национального соглашения, приобретавшей в массах все большую популярность. В этом ему пытались помочь и некоторые близкие к «Солидарности» или стремившиеся казаться «объективными» польские журналисты. Вот что писалось, к примеру, в «Жиче Варшавы»: «Этот обмен словами показывает, сколь труден путь к соглашению, как тяжело начать переговоры, как много есть сил, которые будут делать все, чтобы сорвать переговоры. Это также новая попытка, предпринятая радикалами в руководстве «Солидарности», чтобы связать, руки Валенсе…»

4 ноября намеченная встреча состоялась. Учитывая настроения рядовых членов «Солидарности», Валенса вынужден был подписаться под достаточно чёткими формулировками совместного коммюнике о состоявшейся встрече. В нём, в частности, говорилось: «…состоялся обмен мнениями на тему способа преодоления кризиса, в котором оказалась страна, равно как возможности создания фронта национального соглашения — постоянной платформы диалога и консультаций политических и общественных сил на принципах Конституции ПНР» (курсив мой. — В. Т.). Первые комментарии варшавских газет были единодушны: «Ситуация в стране проясняется»^[134].

Однако, публично демонстрируя свою приверженность принципам Конституции ПНР, вожаки «Солидарности» ни на минуту не прекращали подготовки к свержению существующего строя. Ровно через два дня после варшавской встречи, 6 ноября, всепольская комиссия «профобъединения» выдвинула два требования к государству, расходящиеся с положениями Конституции: во-первых, о создании так называемого «общественного совета народного хозяйства» как контрольного органа над правительством и, во-вторых, о предоставлении «профсоюзу» неограниченного доступа на телевидение и радио.

Истинные намерения руководства «Солидарности» становились явными. На страницах печати все чаще стали появляться трезвые оценки его линии. Одну из них опубликовал даже еженедельник «Жиче литератцке», который в то время трудно было заподозрить в антипатии к «Солидарности». «Совершенно очевидно, что руководящая прослойка «Солидарности» занимается не чем иным, как захватом власти. Ядром и движущей силой её деятельности является только захват власти — либо постепенно, либо сразу целиком. Этим, собственно говоря, и отличаются друг от друга деятели профобъединения… Разница лишь в том, что более ловкие деятели профсоюза говорят, что невозможно сразу отобрать всю власть у коммунистов, они призывают действовать осторожно, шаг за шагом. Менее гибкие не соглашаются: зачем-де мельчить, давайте сразу схватим их за горло»^[135].

Постепенно, в ходе участившихся «рабочих встреч», снова возникло взаимопонимание между «умеренными» и «радикалами»^[136].

Судя по всему, новый, «горячий» вариант противоборства с ПОРП и социалистическим государством, ради которого с горизонта «Солидарности» на время исчезал Куронь, был готов. Поэтому штабы контрреволюции резко форсировали дальнейшую дезорганизацию уже расшатанных экономических и политических структур, стремясь до продела и в самые сжатые сроки «раскачать» государственный корабль. Примерно с середины ноября ход событий приобрёл особую стремительность и целеустремлённость^[137].

В те дни на авансцену событий вышла «Конфедерация независимой Польши». Как известно, КНП с самого начали была предназначена роль военизированного резерва Контрреволюции, который выступает вперёд в случае провала «тихого» варианта поэтапного свержения социализма. КНП был обещан свой «звеёдный час», и этот час наконец наступил. Первую внушительную демонстрацию своей силы КНП предприняла 11 ноября — в День независимости, когда по улицам Варшавы и некоторых других Городов продефилировали штурмовые отряды её «боевиков», показавших публике свою военную выправку.

13 ноября центральный оперативный штаб «Конфедерации» издал специальную инструкцию, в которой был определён план действий: «Надо срочно начать постепенно усиливающуюся акцию таким образом, чтобы её апогей пришёлся на 29 ноября^[138]. Надо использовать разные действия в зависимости от наличных сил и средств. Надо начинать с небольших акций протеста и постепенно переходить к более широким уличным демонстрациям и действиям. Они должны носить решительный характер, подводящий к предельной эскалации».

Одной из таких широких всепольских акций стали студенческие беспорядки, организованные во второй половине ноября «независимым союзом студентов» (НСС), находившимся под контролем «конфедератов». Эта шумная акция, переходящая моментами в столкновения со службами общественного порядка, началась с требования замены неугодного НСС ректора высшей инженерной школы в Радоме. Однако это был только повод. Цель же состояла в ином: создать атмосферу крайней экзальтации и возбуждения. Требовалось держать молодёжь в состоянии напряжения и озлобленности, чтобы в нужный момент, когда начнётся вооружённый мятеж, использовать её для поддержки «боевиков». Члены «независимого союза студентов» — ответвления КНП — постоянно подвергались интенсивной идеологической обработке в духе идей крайнего шовинизма полуфашистского типа^[139]. Конечно, НСС составлял лишь малую часть польской студенческой молодёжи (15–20 процентов), но в абсолютных цифрах была заметная сила, способная учинить серьёзные беспорядки: 70–80 тысяч молодых людей, готовых на всё под штандартами пилсудчины.

К ноябрю КНП уже довольно глубоко проникла в руководящие структуры «Солидарности». «Мы контролируем в Профсоюзе, — говорилось в одном из секретных её документов, — уже ряд основных регионов Польши, в том числе Катовицкий и Варшавский. Они захвачены полностью и находятся под влиянием членов КНП». Так шло перед решающим штурмом сращивание и переплетение под крышей «Солидарности» двух ведущих контрреволюционных организаций — КОС — КОР и КНП.

В связи с принятием курса на государственный переворот (окончательную дату ещё предстояло определить) лидеры «профобъединения» в середине ноября в одностороннем порядке прервали переговоры с властями по поводу Фронта национального соглашения.

Руководство «профобъединения», учитывая растущее негативное отношение его рядовых членов к стачкам, разрушающим экономику страны, вводит в практику своё «новое» изобретение — так называемые «активные забастовки»^[140]. Суть такой забастовки в том, что после её объявления работа не прерывается, но вся произведённая продукция поступает в полное распоряжение «профобъединения». Основная цель «активных забастовок» — усугублять дезорганизацию экономики и поддерживать социальную напряжённость в обществе, провоцируя власти на прекращение каких бы то ни было переговоров о Фронте национального соглашения. «Этот курс «Солидарности», — подчёркивала в те дни варшавская газета «Трибуна Мазовецка», — не только делает невозможным решение каких-либо общественных проблем, но и преграждает путь к реальному соглашению».

Поддержанию напряжённости должны были также служить различного рода «акции протеста» и «забастовочные готовности», инспирированные «Солидарностью». Уже 18 ноября президиум сейма вынужден был заявить, что предельно обострённая антисоциалистическими силами общественная обстановка, массовые беспорядки, в которые теперь стали вовлекать даже школьников, «угрожают государству и народу».

В числе этих акций была и так называемая «плакатная война», проходившая под лозунгом допуска «Солидарности» к средствам массовой информации. Это требование тиражировалось в миллионах плакатов и листовок. Оно писалось на стенах домов и в заводских помещениях, выкрикивалось с помощью громкоговорителей на улицах. На самом деле вопрос стоял не о допуске антисоциалистических сил к средствам массовой информации, а о полном переходе контроля над ними в руки контрреволюции^[141].

Однако общественные настроения медленно, но неуклонно менялись. Об этом свидетельствуют, в частности, данные опросов общественного мнения. Вот их результаты за два месяца:

Из приведённых цифр явствует, что пик популярности «профобъединения» совпал по времени с его съездом. Именно тогда польские трудящиеся ожидали, что будет принята конструктивная программа социалистического обновления. Противоположная направленность решений съезда, начавшая выявляться в октябре — начале ноября, и негативное отношение лидеров «профобъединения» к идее Фронта национального соглашения не могли не вызвать значительного падения их влияния^[142]. Как позже отмечала «Трибуна люду», с конца октября — начала ноября «руководителям «Солидарности» приходилось все больше полагаться на силы внутренней, «аппаратной» организации, ибо широкая поддержка профобъединения массами быстро слабела»^[143].

Вместе с тем польские коммунисты, союзные партии тоже не могли рассчитывать на то, что начавшийся отход масс от вожаков «Солидарности» быстро создаст твёрдое и активное большинство в лагере сторонников социализма. Специфика положения заключалась в том, что значительная часть польского общества не сделала выбора. «Существует, — как подчёркивал 7 ноября 1981 г. в беседе с корреспондентами газет, радио и телевидения уполномоченный по печати правительства ПНР Е. Урбан, — неопредёленное в процентном и количественном отношении большинство населения, которое вначале разочаровалось в органах социалистической власти. Теперь оно разочаровывается в профсоюзе «Солидарность» и в зависимости от развития событий высказывается то за одну, то за другую сторону. Именно это «молчаливое большинство» будет иметь решающее значение. Мы должны получить время для того, чтобы делами снискать доверие этой части населения»^[144].

На пленуме ЦК ПОРП в феврале 1982 г. отмечалось: «В ноябре и в начале декабря 1981 г. общественность могла убедиться, что это не мы говорили «нет» идее соглашения, что это не мы мешали созданию Фронта национального соглашения. Нельзя исключить, что если бы мы не шли так упорно по линии соглашения, то введение военного положения могло бы приобрести более драматический характер».

И ещё одна деталь, характеризующая общественные настроения. Если бы упомянутый нами опрос был проведён хотя бы на день позже — 25-го, а не 24 ноября, доверяющих правительству и разочаровавшихся в «Солидарности» было бы, без сомнения, значительно больше.

Дело в том, что как раз вечером 24 ноября Валенса, выступая на общем собрании делегатов гданьского отделения «профобъединения», в ультимативной форме предъявил правительству заведомо неприемлемые условия участия «Солидарности» во Фронте национального соглашения. Он потребовал для неё «особого статуса» и права вето» на любые решения властей. Этот ультиматум фактически означал полный отказ «Солидарности» от конструктивного диалога. Он означал также принятие ею курса на ускоренную подготовку путча, контуры которого впервые обозначились на упоминавшемся нами Гданьском заседании всепольской комиссии «Солидарности» 3–6 ноября. Этот момент следует подчеркнуть, ибо на Западе адвокаты «Солидарности» и поныне продолжают утверждать, что решение о конфронтации с народным государством было принято её руководителями чуть ли не 12 декабря «в ответ на готовящиеся репрессии».

Ультимативное заявление Валенсы последовало — и не случайно — за одним событием, смысл которого подчас ещё недооценивается. Речь идёт об учреждении 22 ноября на тайном собрании в Варшаве с участием руководящих деятелей обеих фракций «Солидарности» новой политической нелегальной организации под пышным названием «Клубы самоуправляемой Речи Посполитой — свобода, справедливость, независимость». Инициатором её создания был все тот же Куронь.

Что означало учреждение этих «клубов»: появление ещё одной антисоциалистической группировки, каких в Польше в те дни было и так немало, или нечто большее? Какой был резон для контрреволюции плодить новые организации?

Дело в том, что создание «клубов самоуправляемой Польши» означало ещё один хорошо продуманный шаг контрреволюции на пути к государственному перевороту. «Клубы» должны были стать как раз той организационной формой политической и идеологической консолидации антисоциалистических сил, которая соответствовала их согласованному переходу от тактики «ползучей» контрреволюции к тактике вооружённого мятежа. Именно так определили причины создания «клубов» и хорошо осведомлённые органы информации на Западе. К примеру, лондонская «Гардиан» подчёркивала 23 ноября 1981 г., что Куронь и другие «профсоюзные активисты попытались основать такую политическую партию, которая открыто выступила бы против коммунистической системы Польше».

А какое же место в этом случае отводилось «Солидарности»? Ещё раз бросим взгляд на её причудливую эволюцию. Возникнув под вывеской «рабочего профсоюза», эта организация, как мы уже видели, развивалась под знаком изначально заложенного в ней антагонистического противоречия. Ровно через год её «двухслойность» уже породила некую «раздвоенность в единстве»: «Солидарность», продолжая быть «профсоюзом», официально стала и «общественным движением», фактически выполняя тем самым роль враждебной социализму политической партии. Пока у её лидеров оставались надежды отвратить значительные массы польских трудящихся от социализма, такая трансформированная «Солидарность» с её массовым членством рассматривалась ими как эффективный рычаг борьбы против народного государства.

Однако пришедшее понимание того, что большинство рядовых членов «профобъединения» не поддержит лозунг прямого штурма народного государства и не выступит против социалистических устоев общества, заставило руководителей контрреволюционных сил искать иную форму организации. Но уже только контрреволюционного меньшинства. И они нашли таковую в виде «клубов самоуправляемой Польши». «Эта организация, — констатировала 2 февраля 1982 г. «Трибуна люду», — должна была осуществить план захвата власти правыми силами. При этом она была призвана объединить такие отличающиеся друг от друга идейно-политические течения, как «санация» (обиходное название диктаторского режима Пилсудского, — В. Т.), социал-демократическое, «социалистическое» и христианско-демократическое».

Иными словами, вместо предложенного ПОРП Фронта национального соглашения большинства польского народа во имя совершенствования социализма контрреволюционным меньшинством создавался фронт силового противоборства с народной властью в целях реставрации капитализма.

Имея в виду не формально-юридический, а политический смысл принятия 22 ноября элитой «Солидарности» решения о создании «клубов», можно сказать, что сама она практически порвала с «профобъединением». Отметим, что в отличие от планов, принятых на Гданьском съезде и предусматривавших создание антисоциалистической «контрвласти» под эгидой «Солидарности», учредители «клубов», уже не доверяя «профсоюзу», изымают у него эту задачу и передают её к исполнению специально учреждённому «центру общественной мысли» при «клубах». Именно ему поручается заняться организацией местного и территориального «самоуправления» в противовес существующим народным Советам и другим конституционным органам^[145]. К участию в деятельности «клубов» (а впоследствии и во «временном правительстве») их учредители пригласили и все другие антисоциалистические группировки^[146].

Одновременно контрреволюция открыла кампанию идеологическогообеспечения готовящегося переворота. Типичным её образчиком стали, например, заседания варшавского дискуссионного клуба союза польских журналистов. Во время одного такого политического спектакля под видом теоретического диспута на тему «Может ли рухнуть государство?» выступавшие настойчиво проводили ту мысль, что в процессе свержения социалистической власти никаких катаклизмов в стране не ожидается. «Нас пугают гражданской войной, говорилось на диспуте, — хотя для такого поворота событий нужны равные общественные силы. В Польше же доминирующее положение занимает одна сила — «Солидарность»…»

Однако подобные пропагандистские спектакли уже не приносили желаемых результатов. Авантюристический курс на открытую конфронтацию с социалистической властью, чреватую опасностью братоубийственной гражданской войны, заставлял задумываться многих.

Наметился поворот в сознании и тех групп интеллигенции, которые поначалу поддались демагогической фразеологии «Солидарности»^[147]. Характерна в этом смысле большя статья «Разум и сердце», появившаяся 24 ноября в варшавском еженедельнике «Политика», в которой автор — представитель научных кругов — достаточно верно отразил мучительные раздумья, охватившие немалую часть интеллигентов в момент их отрезвления и отхода от «Солидарности»: «сердцем» ещё с ней, но «разумом» — уже нет^[148]. В среде интеллигенции этот процесс начался несколько позже, чем в рабочем классе. И проходил он по-иному.

Но обратимся к статье. Предостерегая экстремистов от опасных, подчас непредсказуемых последствий их «нового курса», автор метко и зло иронизирует над пропагандистами из «Солидарности», с лёгкостью расправляющимися с народной властью, — «колоссом на глиняных ногах». «Этот простой и оптимистический сценарий, — пишет он с сарказмом, — начинается с массового выступления народа. Силы противника (правительственные) разбегаются. Из деятелей и экспертов «Солидарности» формируется новое правительство, пользующееся, разумеется, всеобщей поддержкой общества…

Запад, обрадованный победой подлинной демократии в Польше, в мгновение ока соглашается отсрочить долги (теперь он верит, что они будут оплачены) и спешит оказать великодушную помощь, чтобы поддержать поляков, осуществляющих идеалы свободы. Весь народ, полностью доверяя новому правительству, радуется достигнутой победе, готов понести жертвы, приступить к усиленной и эффективной работе. Кризис преодолён в течение короткого времени, и Польша встаёт на путь быстрого развития, становясь примером для других народов — близких и далёких… Этот многообещающий сценарий, — продолжает автор, — нужно отнести к разряду сказок. Он не только несерьёзен, но и опасен, как опасны всякие иллюзии».

Чем же они опасны? И здесь автор статьи буквально обрушивает на читателя целую лавину вопросов, приглашая его поразмыслить над ними.

«Сколько времени придётся ждать, чтобы радостное возбуждение победы (в случае, если даже в первый момент не будет оказано решительного сопротивления) превратилось в чувство, что нас обманули? Какую роль в возникновении такого чувства могли бы сыграть возрастающие социальные противоречия, которые будут следствием перехода страны на принципы рыночной экономики? Против кого и в каких формах проявилось бы тогда общественное недовольство?.. Люди не сразу замечают, что они приобретают, а что теряют. Когда, однако же, заметят, что сторонники забастовок объявляют вне закона забастовки, а сторонники диалога высказываются за применение силы, если диалог проходит не так, как им хочется, то это может вновь привести к столкновению…

Какими же средствами, — спрашивает автор статьи в «Политике», — планируют смять тех, кто противостоит новой власти? Нужно ли будет стрелять? В кого, в каких случаях? А может, будут просто «ликвидировать» на месте? За саботажи? За угрозу новых переворотов?..»

Нужно отдать должное актуальности вопросов, поставленных автором статьи в те тревожные дни. Актуальности, свидетельствующей о том, что многие интеллигенты, долгое время поддерживавшие вождей «Солидарности», начинали осознавать авантюризм и опасность планов контрреволюции, ориентированных на насильственный переворот.

Ноябрь, таким образом, оказался в путчистских планах антисоциалистических сил месяцем предпоследним, а не последним, как они рассчитывали вначале.

К концу ноября ими был сделан окончательный выбор в пользу незамедлительного государственного переворота. Они решились на открытие «горячей» войны против своего народа. Такое решение было принято в условиях, когда появились серьёзные симптомы необратимой потери в не столь отдалённом будущем массовой базы «Солидарности». Поэтому они рвались в бой^[149].

Для отработки всех деталей этого боя под легальной крышей очередного заседания президиума «Солидарности» в городе Радоме в самом срочном порядке был созван главный штаб контрреволюции.

Радомский старт путчистов. 3 декабря.

Заседание президиума всепольской комиссии «Солидарности» в Радоме стало, без сомнения, самым авантюрным эпизодом в изобилующей авантюрами истории «профобъединения». Оно состоялось 3 декабря в обстановке сугубой секретности, с приглашением на него, кроме членов президиума, только руководителей региональных отделений «Солидарности». Её лидеры, всегда так пёкшиеся о «паблисити», на сей раз приняли самые строгие меры, чтобы сведения о повестке дня заседания не просочились за пределы узкого круга посвящённых. Это и понятно: вожди антисоциалистических сил намеревались откровенно обсудить совершенно конкретную программу государственного переворота^[150].

После заседания уполномоченный «профобъединения» по печати М. Брунне информировал (вернее, дезинформировал) о нем журналистов. Его сообщение содержало несколько расхожих фраз, которые должны были свидетельствовать о заурядности рассматриваемых вопросов, будничности повестки дня совещания. «Руководящий орган профсоюза, — заявил Брунне, — пессимистически оценил ход переговоров между «Солидарностью» и правительством. Рассматривалось также отношение «Солидарности» к разрабатываемому проекту закона о профсоюзах, а также вопрос о предоставлении сеймом правительству соответствующих полномочий по преодолению кризиса».

Ничего необычного не содержала и речь председателя «Солидарности», который в перерыве между заседаниями встретился с участниками семинара председателей заводских организаций «профобъединения», проходившего в Радоме в тот же день. Правда, он не удержался, чтобы не бросить несколько многозначительных фраз. Говоря о главных задачах, которыми «профсоюзу» предстоит заняться в ближайшее время, он заявил: «Отныне профсоюз должен выигрывать спорные проблемы несколько иным путём. Наряду с забастовками следует организовать иные мероприятия. Именно над этим сейчас работает президиум всепольской комиссии» (курсив мой. — В. Т.). Мало кто из присутствовавших обратил тогда внимание на это слово «иной», ибо они давно привыкли к туманным формулировкам и абстрактным рассуждениям, столь частым и устах их лидеров. Зловещий смысл этих мимоходом брошенных фраз стал ясен только через четыре дня, но… из передач варшавского радио и телевидения 7 и 8 декабря.

Эти передачи, в которых прозвучали магнитофонные записи секретного совещания в Радоме, стали для поляком, без сомнения, самой громкой сенсацией 1981 г.

Предание гласности откровенных выступлений вожаков «Солидарности» произвело эффект неожиданно разорвавшейся бомбы. Стало ясно, что радомская встреча нацеливает актив «Солидарности» на свержение социалистического строя в Польше в самое ближайшее время.

Подготовленный и одобренный участниками заседания проект решения был, по сути дела, не чем иным, как ультиматумом, предъявленным ПОРП и социалистическому государству: либо они сдадутся на милость победителя и согласятся на установление контроля «Солидарности» над правительством^[151], либо контрреволюция начнёт прямой штурм народной власти. Конфронтация должна была открыться в установленный день с массовых уличных демонстраций по всей Польше, переходящих в захват важнейших государственных объектов и учреждений, прежде всего радио и телевидения. Затем планировалось, парализовав партию и социалистическое государство с помощью всеобщей забастовки, создать «временное правительство». Для подготовки мятежа было решено срочно приступить к организации вооружённых «ударных отрядов» в основных административных и промышленных центрах страны. На заседании обсуждался также вопрос о необходимости формирования, на базе «Клубов самоуправляемой Польши», специальных групп, которые взяли бы на себя функции отстранения от власти воеводских и городских Советов. Социалистическое государство и его органы должны были быть быстро заменены «антигосударством». Чтобы придать действиям контрреволюции хотя бы видимость «демократичности», в «радомскую платформу» по настоянию Куроня был включён тезис, согласно которому все перечисленные акции предпринимаются «Солидарностью» лишь с целью создания условий для проведения в стране «свободных выборов». Его поддержал Рулевский.

Словом, была сформулирована практическая программа осуществления контрреволюционного переворота. Её довольно точно воспроизвёл варшавский корреспондент американского агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл (ЮПИ). Вот его информация от 8 декабря.

«Руководство «Солидарности» провело сверхсекретное совещание, в ходе которого обсуждался вопрос о насильственном захвате власти (курсив мой. — В. Т.). Польская печать опубликовала цитаты из выступления одного из воинствующих руководителей «Солидарности» Рулевского, который советовал профобъединению сформировать временное правительство «для стабилизации обстановки в стране в период проведения выборов».

Представитель «Солидарности» по связи с печатью Брунне в интервью по телефону с нашим корреспондентом подтвердил данное здешней прессой описание встречи руководства «Солидарности» в Радоме.

Газеты приводят, — продолжал американский корреспондент, — выдержки из выступления лидера варшавской организации «Солидарности» Буяка, который заявил о том, что профсоюз должен создать собственную полицию. «Первый удар боевики нанесут по радио и телевидению, — сказал он. — Необходимо готовиться к всеобщей забастовке. Профсоюз должен лишь дождаться подходящего повода для того, чтобы начать её».

Влиятельный активист «Солидарности» Модзелевский, говоря о неизбежном столкновении между «Солидарностью» и властями, заявил: «Это будет нашей последней схваткой».

Газеты также приводят подробные выдержки из жарких и острых дебатов, в ходе которых руководитель «Солидарности» Валенса склонился перед воинственно настроенными деятелями, требовавшими прямых акций и конфронтации с правительством.

Валенса, явно под нажимом «ястребов», поддался воинственным настроениям^[152]. «Мы не должны кричать во всё горло о конфронтации, — заявил он. — Мы должны говорить: мы любим вас, мы любим социализм. И мы должны осуществлять нашу задачу методом свершившихся фактов. Конфронтация неизбежна. Её нельзя предотвратить»^[153].

Просочившаяся информация о встрече в Радоме, — заключает корреспондент ЮПИ, — имеет большую ценность для властей, утверждающих, что руководство «Солидарности», рвущееся к политической власти, предало интересы рядовых членов профобъединения».

В этой корреспонденции, опубликованной в те дни во многих западных газетах, не упомянут ещё ряд не менее колоритных высказываний, прозвучавших в Радоме. А поскольку они дополняют коллективный портрет вожаков польской контрреволюции, стоит их привести — в точном соответствии с сохранившейся стенограммой.

Валенса: «Я хотел дойти до конфронтации естественным способом, когда почти все общественные группы будут с нами. Но я ошибся в своих расчётах, думая, что мы выдержим до того момента, когда постепенно уберём все эти сеймы, народные Советы и т. д. Оказалось, что такую тактику мы не можем применять в дальнейшем, поэтому мы избираем путь молниеносного маневра… Мы делаем настолько высокую ставку, что вообще преобразуем реальности. Иначе игра эта кончиться не может. Ни одно изменение системы не может обойтись без ударов в челюсть, но, нечего и говорить, игру эту надо только выиграть».

Куронь: «Нужно, парализуя власть, уже сегодня подготовить себе почву для ее захвата».

Розвалюк, председатель регионального комитета «Солидарности» в Познани: «Правительство необходимо лишить доверия, а затем свергнуть».

В те полные драматизма дни в Польше было не до опросов общественного мнения. Но если бы они проводились, то, безусловно, показали бы дальнейшее серьёзное падение общественной поддержки «Солидарности». Невероятное фарисейство и двурушничество её лидеров, предавших и принципы, которые они во всеуслышание провозглашали, и интересы тех, кого они взялись представлять, поразительный разрыв между словами и делами не могли не вызвать шока в различных общественных кругах, особенно в рабочем классе.

Примечательно, что факт неспособности путчистов сохранить в тайне принятые в Радоме планы, их лобовые призывы к перевороту, вызвавшие дальнейший отход масс от «Солидарности», были с недовольством восприняты за океаном. Это недовольство публично засвидетельствовал тогдашний государственный секретарь США А. Хейг. В интервью газете «Вашингтон пост» он признал, что «эксцессы, вызванные «Солидарностью», в какой-то степени подорвали поддержку активного сопротивления власти»^[154]. Правда, радомский план государственного переворота был в скором времени, 11–12 декабря, достаточно серьёзно подкорректирован с точки зрения его пропагандистского обеспечения и уточнения тактических установок. Но об этом ниже.

Сразу после Радома лидерами «Солидарности» были предприняты попытки выкрутиться из весьма щекотливого положения, в котором они оказались. Брунне, например, после трансляции по радио и телевидению записей выступлений на радомском совещании заявил 8 декабря буквально следующее: «Президиум всепольской комиссии профобъединения отнюдь не отбросил концепцию национального соглашения и не старается обострить социально-политическую обстановку в Польше. Стремление к достижению соглашения является частью программы профсоюза»^[155]. Орган ЦК ПОРП — газета «Трибуна люду» в связи с выступлением Брунне не могла удержаться от иронии: «Из этого заявления можно сделать вывод, что в Польше произошла массовая галлюцинация, Наверное, народ неправильно понял Валенсу, Буяка, Рулевского или Модзелевского, когда они призывали громить правительство и партию».

Но в эти первые декабрьские дни конфронтация ещё не стала неизбежностью. Одна из целей широкой публикации польскими средствами массовой информации путчистских высказываний лидеров «Солидарности» в Радоме состояла, очевидно, не только в том, чтобы показать народу всю бездну национальной трагедии, в которую могла быть ввергнута Польша в случае реализации радомских решений, но и в том, чтобы дать возможность руководителям «профобъединения» одуматься, остановиться. Партия и народная власть фактически оставили им реальный шанс для возврата к диалогу. «Трибуна люду», обращаясь к активистам «Солидарности», писала 8 декабря: «Почему бы не сказать прямо: «Мы ошиблись, пошли на поводу политических амбиций определённых руководителей профобъединения. Мы не прислушались к голосу масс «Солидарности» и поэтому хотим вернуться на путь соглашения». Это была бы более ясная, честная и прямая позиция».

Но вожаки «Солидарности» предпочли авантюрную ставку на открытую насильственную конфронтацию. Вот их ответы на предложения народной власти. Они были опубликованы в польской прессе.

Валенса, 11 декабря: «Нас провоцируют, нагнетают в стране напряжённость. В частности, этому способствовала публикация наших выступлений в Радоме. Но мы будем Продолжать бороться за то, чтобы общество (читай: «Солидарность». — В.Т.) имело право контролировать действия правительства».

К. Крупиньский, заместитель председателя «Солидарности», председатель регионального объединения «профсоюза» в г. Ольштыне, 10 декабря: «Профобъединение считает дальнейшее ведение переговоров беспредметным. Выраженное Валенсой на заседании в Радоме мнение, что следует начать конфронтацию, широко распространено среди членов «Солидарности».

Один из самых влиятельных идеологов КОС — КОР заместитель председателя регионального отделения «Солидарности» во Вроцлаве Модзелевский был особенно воинствен: «С властью, ставшей преградой на пути перемен, — заявил он 9 декабря, — нельзя достигнуть соглашения. Если власть решится на конфронтацию (т. е. отвергнет радомский ультиматум. — В. Т.), то профсоюз её примет. И тогда — я не побоюсь ещё раз повторить (сказанное им в Радоме. — В. Т. ) — это будет для власти последний бой. Она ничего не добьётся, кроме ускорения собственной гибели».

Правда, среди «сторонних» благожелателей «Солидарности» нашлись такие хитрецы, которые предприняли ещё одну попытку спасти реноме контрреволюционных вожаков, а заодно дать им совет на будущее. Они постарались объяснить заговорщические откровения в Радоме тем, что просто «бес попутал» этих добропорядочных «демократов» и «борцов за справедливость». Именно таков был смысл выступления председателя Союза польских журналистов С. Братковского. «Эта сторона, — писал он об участниках радомского заседания «Солидарности» в газете «Жиче Варшавы» 11 декабря, — в любой ситуации должна сначала думать, а потом говорить. Если кто-нибудь не может не плести все, что ему взбредёт в голову, то пусть делает это на именинах собственной тёщи, которая не записывает его выступления на магнитофон. Эта сторона (даже среди своих!) должна отказаться от ораторства в духе «это есть наш последний…». Она должна отказаться от этого, опасаясь не только просачивания информации, но и из-за того, что речь идёт не о «последнем бое». Речь идёт об осуществлении глубоких, мудрых, порядочных реформ, о настоящей демократии и длительном процессе».

Однако подобные неуклюжие попытки обелить лидеров контрреволюции уже вряд ли могли ввести в заблуждение многих. Да и самим «подзащитным» Братковского это было не нужно. Они взяли курс на молниеносный государственный переворот не по наитию, а по зрелому размышлению, понимая, что начавшийся процесс массового отхода трудящихся от «Солидарности» не оставляет им иного выбора. К тому же и сам момент для выступления казался благоприятным: призывы правительства и ПОРП вернуться к диалогу и национальному соглашению лидеры «Солидарности» посчитали признаком все ещё прогрессирующей слабости социалистического государства, а следовательно — возможного успеха в предстоящей схватке.

«Молниеносный маневр», о котором рассуждал в Радоме председатель «Солидарности», не был просто броским словцом. В этой выношенной формуле содержалась оценка контрреволюцией сложившейся ситуации.

Конечно, лидеры «Солидарности» не были столь большими эрудитами в сфере законов политической борьбы. Но классовым инстинктом они довольно правильно схватывали специфику положения, создавшегося в эти декабрьские дни. А специфика эта состояла, повторяем, в том, что массовый отлив трудящихся от одного полюса противоборства не означал сосредоточения их на противоположном полюсе, т. е. такого же возрастания политической армии другой стороны. Разочарование рабочих, других социальных групп трудящихся в деятельности верхушки «Солидарности» было закономерным и неизбежным, как только стали обнажаться принципиальные различия классовых целей в «двухслойном» «профобъединении»: рабочего класса, выступавшего против деформаций социализма, и классово чуждых ему вожаков «Солидарности», интересы которых были ориентированы на ликвидацию социалистического общественного строя как такового.

Однако нужны были ещё долгие месяцы большой политической и идеологической работы ПОРП, союзных с ней партий, всех институтов народной власти, чтобы восстановить в этой новой ситуации то, что было потеряно к концу 70-х годов. Необходимо было вернуть доверие трудящихся.

В этих своеобразных обстоятельствах все увеличивающееся число членов «Солидарности» оказывалось в рядах безучастного, разочарованного «молчаливого большинства. На какое-то время они, даже убеждаясь постепенно в правоте народной власти, оставались граждански совершенно пассивными. Самые драматичные повороты в судьбах страны оставляли их равнодушными. В польских условиях того времени такое, видимо, было неизбежно.

Как это на первый взгляд ни парадоксально, но именно растущий отход масс рабочего класса, других групп трудящихся от «Солидарности» на позиции «молчаливого большинства» впервые за все время действия на открытой политической арене антисоциалистических сил открывал реальные, хотя и минимальные, возможности для реализации их замыслов. Ведь до осени 1981 г. контрреволюционные устремления вожаков «Солидарности» достаточно прочно блокировались установкой шедших за ними масс на «обновлённый социализм». Никогда ещё контрреволюция не вела за собой такой массы, как в Польше до осени 1981 г. Но в то же время никогда она не была так неспособна полностью подчинить её своим целям.

В каком-то смысле контрреволюционеры из «Солидарности» на время оказались как бы в плену искренней тяги к социализму рядовых членов «профобъединения». Поэтому они были даже заинтересованы в отходе от «Солидарпости» тех, чья ориентация на социализм проявилась наиболее последовательно. Но в отходе на позиции пассивного «молчаливого большинства». Ведь только резкий спад общественной активности как можно более обширных групп рабочего класса, их хотя бы временный нейтралитет в решающий момент классового противоборства могли бы создать, по их мнению, благоприятные условия для проведения классического путча средствами «молниеносного маневра».

Вот здесь-то и обнаружился серьёзный просчёт Радома с его откровенно антисоциалистическими призывами и лобовыми решениями, прямолинейно провозглашавшими контрреволюционные цели^[156], открыто бравшими на себя инициативу в конфронтации, «Радомская позиция», начисто отвергнувшая идею национального соглашения, импонирующую большинству поляков, и провозгласившая курс на насильственное свержение социализма, вызвала переход наиболее политически сознательных рабочих, ранее шедших за «Солидарностью», не в ряды «молчаливого большинства», а на позиции защитников народной власти. Этот просчёт лидеры «Солидарности» попытались срочно исправить, хотя и с минимальным успехом, в оставшиеся до переворота дни.

Таким образом, начавшийся отход масс от «Солидарности» не снимал с повестки дня угрозу насильственного свержения социализма, как иногда в те дни полагали некоторые благодушно настроенные наблюдатели. Наоборот, впервые такая попытка становилась неотвратимой и чрезвычайно опасной^[157]. Эту особенность момента понимали и в лагере защитников социализма. «То, что руководство «Солидарности» в последние месяцы в значительной мере утратило доверие в глазах членов профсоюза, — отмечал тогда один из руководящих деятелей ПОРП, — ещё не означает, что его приобрела партия». В этом и была опасность создавшейся «мёртвой зоны». Она могла стать той гирькой, которая перетянула бы при определённом стечении обстоятельств чашу весов в пользу контрреволюции.

Поэтому заговорщики не колебались в сделанном выборе и не стали терять времени. Сразу же после радомских решений во все концы страны выехали десятки эмиссаров, специально уполномоченных вести подготовку к намеченному выступлению^[158]. В одной из директив, которые они увозили с собой, прямо говорилось: «Органы власти уже не способны руководить страной, поэтому в дело вступает «Солидарность».

Большие сборы контрреволюции. 4—10 декабря

Особенности сложившейся расстановки классовых сил не могли не сказаться и на методах, избранных контрреволюционерами для достижения цели. Упор при подготовке государственного переворота теперь делался ими на активные действия антисоциалистического меньшинства, т. е. нескольких десятков тысяч буржуазно ориентированных штатных работников аппарата «Солидарности», коскоровцев, «конфедератов» и т. д. Только организованную и достаточно обученную, хотя и небольшую, армию можно было быстро ввести в действие для «молниеносного» штурма социализма. Важным резервом для военизированных отрядов считался и агрессивно настроенный «независимый союз студентов». Довольно значительные массивы рядовых членов «Солидарности», еще не отошедших от своих вожаков, планировалось использовать как прикрытие «штурмовых отрядов» и для отвлекающих маневров.

Неделя между радомским совещанием президиума всепольской комиссии «Солидарности» 3 декабря и намеченным на 11 декабря пленарным заседанием комиссии стала неделей лихорадочной практической подготовки на местах к решающему выступлению сил контрреволюции против социалистического государства. «Впервые за 15 месяцев, прошедших с начала польских событий, — сообщал в те дни из Польши американский журналист Д. Ост, — руководство «Солидарности» открыто заговорило о борьбе за власть. В некоторых районах уже сформированы подразделения боевиков и ведутся приготовления к захвату власти, к чему на экстренных заседаниях профсоюзов призывают деятели «Солидарности»…»

Заседания региональных руководящих органов «Солидарности», начавшиеся 5 декабря, уже не оставляли сомнений в отношении планов контрреволюции. Но обсуждение предстоящих событий проходило, как правило, не в низовых организациях «Солидарности» на заводах и фабриках, а непосредственно в региональных руководящих центрах, где рабочие составляли незначительное меньшинство.

Вот некоторые итоги этих заседаний.

Мазовецкий регион (с центром в Варшаве). Собрание делегатов этого звена «Солидарности» проходило 5–6 декабря. Будучи одним из самых экстремистских, он должен был задать тон всем другим регионам. Он выступает, как заявил его председатель З. Буяк^[159], за «решительное сопротивление всем действиям правительства, что означает окончательный конфликт с властью. Прежняя тактика «Солидарности» была неверной».

Собрание варшавской «Солидарности» конкретизировало путчистские решения, принятые в Радоме, и призвало к «нарастающей забастовке, которая должна перерасти во всеобщую». Обсуждался также вопрос о «временном правительстве». Были поддержаны решения о проведении 17 декабря «дня протеста» одновременно по всей стране, о создании отрядов «рабочей охраны», о переходе всех средств информации «под общественный контроль».

Развивая тему овладения властью, мазовецкий «профцентр» пошёл ещё дальше и рекомендовал всепольской комиссии «Солидарности» учредить общественный трибунал, который «определит вину и меру наказания преступникам против народа в 1945–1980 гг., а также степень вины нынешнего руководства».

На основе этих резолюций мазовецкая «Солидарность» принимает решение об образовании совместно с деятелями ряда нелегальных группировок специального органа, которому надлежало заняться «подготовкой выборов в народные Советы и сейм ПНР» в целях скорейшего образования «временного правительства национального доверия».

9 декабря стало известно, что руководство мазовецкого «профцентра» уже разработало план организации в «день протеста» 17 декабря многотысячной демонстрации сторонников «Солидарности», которая должна была направиться к зданию комитета по радиовещанию и телевидению, чтобы овладеть им. Этой акцией предполагалось начать захват власти в общегосударственном масштабе^[160].

Если учесть то обстоятельство, что профсоюз банковских служащих, находившийся под полным контролем «Солидарности», решил с 17 декабря прекратить во всех банках страны обслуживание центральной и местной администрации, то картина подготовки к перевороту становится ещё полнее.

Вслед за мазовецким «центром» в подготовку к прямой конфронтации включаются и другие региональные органы «профобъединения».

Силезская «Солидарность» создаёт «Центр солидарного обмена», который в масштабах региона должен конфисковывать всю продукцию государственных заводов, фабрик и шахт и самостоятельно распределять её среди населения и предприятий.

«Солидарность» крестьян-единоличников в Щецинском воеводстве объявила о предстоящем захвате зданий воеводского комитета ПОРП, воеводского управления и комитета по радиовещанию и телевидению и передаче их для «общественных нужд». В Щецине распространялись изданные массовым тиражом плакаты «Смерть коммунистам!» и «Погром партии — программа народа!».

За конфронтацию проголосовал и краковский «профцентр». Им было принято решение приступить к созданию специальных отрядов, вооружённых, как сказано в резолюции, «чем только можно, в том числе и бутылками с горючей смесью».

Ольштынский «профцентр» обязал все свои организации начать сбор лекарств и перевязочных материалов^[161], а также принял решение «на случай ареста» избрать «запасное правление». Решение о дублирующих руководящих органах принимает и познаньский «профцентр».

В Щецинском, Радомском и некоторых других воеводствах появились листовки об объявлении 20 декабря «воскресеньем окончательного расчёта с ПОРП».

Из ведущейся как в штаб-квартире, так и в региональных звеньях подготовки к захвату власти лидеры «Солидарности» в эти дни не делают тайны. Порваны все контакты с властями на местах и с правительством.

«Вопрос о власти поставлен открыто, — с удовлетворением сообщает в эти дни варшавский корреспондент западногерманской газеты «Вельт». — Конфронтация с режимом состоится… В «Солидарности» уже говорят о необходимости собственной «рабочей милиции»… Теперь дело только за тем, чтобы правильно вести противоборство».

О том, что инициаторы конфронтации — лидеры «Солидарности», писал 8 декабря из столицы ПНР и корреспондент лондонской газеты «Обсервер»: «Польша снова оказалась на грани катастрофической пробы сил, — говорится в её сообщении. — Правительство Ярузельского и профсоюз «Солидарность» находятся на пути, который ведёт к столкновению, и до него остаётся всего несколько дней. Руководящие органы «Солидарности», как сообщили вашему корреспонденту в кругах профсоюза, будут энергично настаивать на решающем столкновении с правительством (имеется в виду назначенное на 11 декабря заседание всепольской комиссии «Солидарности». — В. Т.)… Шансы на мирный выход из кризиса, который возникнет на будущей неделе, не назовёшь хорошими. Наибольшую опасность создают настроения в «Солидарности».

Однако, все эти факты, о которых сообщалось уже в те тревожные дни, лишь в малой степени отражали истинные масштабы планируемого столкновения. Только после введения военного положения и конфискации документов в штаб-квартирах «Солидарности», других экстремистских организаций обозначилась полная картина той «кровавой бани», которую готовили стране путчисты.

В хранилищах «Солидарности» найдены списки, в которых значились 80 тыс. членов ПОРП и других защитников социализма, подлежащих изоляции или лишению права участвовать в общественной жизни в «новой Польше» (они выросли в сравнении с «проскрипционным списком», ставшим известным в ноябре 1981 г., почти в 4,5 раза). Подобный же документ, только местного масштаба, был обнаружен и в штаб-квартире региональной «Солидарности» в Щецине. Здесь же нашли директиву, в которой указывалось, что «день протеста» 17 декабря должен стать «днем взятия всей власти» в Щецинском регионе.

Судя по некоторым местным инструкциям, «регламентирующим» проведение расправ после переворота, контрреволюционеры вряд ли соблюдали бы даже тот минимальный «дифференцированный подход» по отношению к активным сторонникам социализма (ликвидация, изоляция, лишение гражданских прав), который предусматривался в их официальных списках на репрессии. Тем на Западе, кто бурно возмущался «недемократическим» введением военного положения и стенал по поводу «несчастной участи» нескольких тысяч временно интернированных после 13 декабря 1981 г., стоило бы вчитаться хотя бы в некоторые из таких документов. В «Солидарности» города Тарнува, например, 6 декабря было подготовлено специальное обращение, в котором говорилось: «Призываем все звенья «Солидарности» в Польше при приближающемся столкновении с коммунистами немедленно приступать — неважно, какими способами — к ликвидации всех судей, прокуроров, секретарей партии, сотрудников службы безопасности, невзирая на их пол и вместе с их семьями».

На закрытом заседании правления региональной организации «Солидарности» в Жешуве в ответ на призыв очередного оратора к «бескровному восстанию» другой выступавший бросил реплику: «Бескровное восстание? Но это просто смешно… Будут жертвы, и немалые. Мы должны пойти на это и не принимать сие близко к сердцу».

Утверждённая руководителями варшавского «центра» инструкция для всех низовых организаций тоже, хотя и в более обтекаемой форме, призывала к расправе: «В случае атаки сил порядка… атакующих разоружать, а к командирам относиться как к преступникам…»

В подготовленной в лодзинском региональном «центре» инструкции о порядке проведения демонстрации 17 декабря деловито рекомендуется, «чтобы во главе демонстрации шли инвалиды, дети и женщины…». Так путчисты страховали себя на случай столкновения с силами общественного порядка. О том же — и в инструкции руководства варшавской «Солидарности». «В обстановке конфронтации, — разъясняется в этом документе, — существует реальная угроза… что жители, особенно женщины, пожилые люди и дети, поддадутся панике и закроются в квартирах… Нельзя допустить этого, ибо тем самым создалось бы свободное поле для маневра военно-полицейских сил».

Но все это, конечно, не означало, что контрреволюция готовилась идти безоружной против армии и милиции. Свои солидные «вооружённые силы» КНП, как мы помним, продемонстрировала в День независимости Польши — 11 ноября. В «Солидарности» тоже давно действовала разветвлённая сеть вооружённых боевиков. С помощью инструкторов из «Конфедерации независимой Польши» боевые группы «Солидарности» были сведены в подразделения под руководством «десятников», «сотников» и «тысячников». В специальной инструкции «О задачах и целях действий боевых групп», в частности, говорилось: «формами вооружённой борьбы должны быть: акты террора, налёты, убийства, похищения, саботаж… Правила борьбы: организация активных действий с оружием в руках… Количественное соотношение снайперского и короткоствольного оружия (пистолеты, револьверы, обрезы) должно быть 1:5–1:10. Для некоторых типов операций необычайно ценно применение современного нервно-парализующего оружия, в том числе гранат типа «ТС»…»

К началу декабря у контрреволюционеров имелись значительные запасы оружия. Так, только на одном тайном складе, обнаруженном в Щецине после введения военного положения, оказалось более 500 комплектов боеприпасов, огнестрельное оружие, гранатомёт, резиновые дубинки. Однако главную ставку контрреволюция делала на захват в первые часы переворота государственных складов оружия^[162].

В многочисленных документах и инструкциях в эти дни разрабатывалась программа действий и на первое время после свержения народной власти. Например, предусмотрительный председатель региональной «Солидарности» в Быдгоще Рулевский подготовил магнитофонные и видеомагнитофонные записи своего обращения к населению и выступлений других лидеров «Солидарности», которые в соответствии с инструкцией должны были быть переданы в эфир «тотчас после свержения нынешнего правительства». В секретных документах «Солидарности» была определена и дата учредительного съезда будущей «польской партии труда», которая должна была представлять в будущем парламенте этот «профсоюз». Вместе с другими новоиспечёнными партиями, на которые разделятся после победы «клубы самоуправляемой Польши», ей предстояло воспринять власть в Польше. Съезд был запланирован на вторую половину января 1982 г. Уже были отпечатаны партийные билеты.

«Солидарность» Шленско-Домбровского района в Силезии, доводя до сведения своих активистов инструкции гданьской штаб-квартиры «профобъединения», в специальном закрытом документе, подготовленном в начале декабря, информировала их о планах международных акций грядущей «демократической Польши»: «Необходимо попытаться договориться с Россией, но одновременно потребовать помощи вооружениями от США, Франции, Англии».

В нарушение всех международных норм в подготовку переворота активно включились радиопередатчики консульств США в Кракове и Познани, которые с нарастающей интенсивностью вещали на польскую аудиторию.

В эти декабрьские дни резко возросла активность всех без исключения антисоциалистических организаций и групп. 10 декабря руководители «Конфедерации независимой Польши» в специальном документе призвали членов КНП принять участие в предстоящей «всеобщей забастовке», а затем перевести её в вооружённые акции. Серьёзно готовилось поддержать городскую «Солидарность» в решающей схватке и руководство «Солидарности» крестьян-единоличников. Её председатель в начале декабря обязал все отделения «профсоюза» прекратить переговоры с местными органами власти. Сельская «Солидарность» продлила состояние «забастовочной готовности на всей территории страны». Единым фронтом с вожаками «Солидарности» и КНП выступил «независимый союз студентов» и многие другие. Подобного единодушия в действиях антисоциалистических сил ещё не наблюдалось^[163].

Однако бешеная активность главарей контрреволюции нередко наталкивалась на сопротивление рядовых членов «Солидарности», особенно в тех случаях, когда путчистские планы обсуждались в более или менее широкой аудитории. Это произошло даже в такой цитадели контрреволюции, как варшавская «Солидарность», на уже упоминавшемся нами собрании 5–6 декабря. Призыв к захвату радио и телевидения вызвал неожиданное для экстремистов сопротивление значительной части собравшихся. Предложение отказаться от проведения этой акции было отклонено большинством буквально в несколько голосов. Лишь используя тактику многократных повторных голосований, отключения микрофонов во время выступлений неугодных ораторов и т. д., удалось утвердить и другие путчистские резолюции.

Свои постановления руководители «Солидарности» в эти дни предпочитали выносить на обсуждение лишь в отдельных «проверенных» низовых организациях. Так, решение в духе идей радомского совещания было принято большинством голосов на собрании членов «Солидарности» щецинской судоверфи им. А. Барского, где позиции экстремистов были тогда сильны. «Мы решительно отбрасываем концепцию фронта национального согласия, — говорилось в нем, — и требуем, чтобы до момента проведения демократических и свободных выборов высшая исполнительно-контрольная власть в стране была передана общественному совету народного хозяйства». Принятие на «опорных» предприятиях подобных решений должно было создать впечатление широкой народной поддержки «радомской позиции». Однако таких «рабочих собраний» было немного. Руководители антисоциалистических сил из «Солидарности» мало где рисковали говорить с рабочими в открытую.

К декабрю 1981 г. её массовая основа — немалая часть польского рабочего класса все определённее, особенно после радомского шока, отходила от участия в активных акциях.

Но профсоюзных вывесок никто не снимал. По инерции под лозунгами «Солидарности» ещё шли значительные отряды трудящихся: на их сознание ещё воздействовала изощрённая демагогия и жонглирование «самоуправленческими» терминами.

Так обстояло дело с рабочим классом. Одновременно контрреволюционные вожаки предприняли в эти дни тактический ход, цель которого просматривалась, правда, без особого труда: создать хотя бы видимость активной поддержки путча польской интеллигенцией. В конце первой декады декабря в Варшаве было организовано помпезное шоу в виде так называемого конгресса польской культуры. В качестве «звёзд» на нем выступили специально приглашённые именитые польские эмигранты-антикоммунисты, изо всех сил старавшиеся «раскачать» интеллектуалов, и заранее подготовленные ораторы из числа самых крайних оппозиционеров^[164], потребовавшие — разумеется, «от имени всей польской интеллигенции» — передачи руководства ведущими отраслями и учреждениями культуры, в том числе и средствами массовой информации, «в руки общества» (читай: «Солидарности». — В. Т.). Конгресс призвал «всех людей умственного труда» самым активным образом поддержать акции, намеченные контрреволюционными штабами на 17 декабря. Но даже средствами самой умелой демагогии уже невозможно было свести на нет начавшиеся сдвиги в политическом сознании той части интеллигентов, которые поначалу поверили квазиобновителям из «Солидарности», а тем более — вернуть их в лоно контрреволюции.

Обратимся теперь к иным аспектам декабрьской диспозиции классовых и политических сил. Что же происходило по другую сторону баррикад?

В эти решающие дни значительно консолидировались последовательные сторонники социализма, возглавляемые ПОРП. Защитники народной власти обладали немалыми силами, которые явно недооценивались контрреволюцией^[165].

Несмотря на планомерную многомесячную моральную травлю, подчас доходящую и до насильственных действий, 2,5 млн. коммунистов, из которых 23 процента составляли люди моложе 30 лет, продолжалиотстаивать завоевания социалистической Польши^[166]. Лидеры «Солидарности», считавшие, что они обладают монопольным влиянием в рабочем классе, напрасно сбрасывали со счетов в своей политической игре тот факт, что более миллиона польских рабочих — членов ПОРП продолжали защищать идеи социализма.

Они проявляли стойкость и преданность социалистическому строю даже на тех предприятиях, которые считались оплотом антисоциалистических сил. На варшавском тракторном заводе «Урсус» в августе 1980 г. в партийной организации ПОРП насчитывалось 3100, а в начале декабря 1981 г. — 2600 человек. На металлургическом комбинате «Варшава» в августе 1980 г. было 2000 членов и кандидатов в члены ПОРП, а к декабрю 1981 г. в рядах коммунистов продолжало состоять 1800 человек. Всего же в Варшаве, где силы контрреволюции были наиболее активны, партийная организация в период 1980–1981 гг. сократилась всего на 10 процентов^[167]. Если к тому же иметь в виду многие десятки и сотни тысяч членов союзных с ПОРП партий, профсоюзов, противостоявших «Солидарности», а также молодёжных и других общественных организаций — словом, все социалистические силы, то политическая армия защитников народной власти была отнюдь не малочисленна. К тому же к декабрю 1981 г. она обладала неизмеримо большей сплочённостью, чем общественные силы, ещё шедшие за контрреволюцией.

Конечно, «взвесить» с аптекарской точностью политический вес каждой из противоборствующих в эти декабрьские дни сторон не представляется возможным (это задача специальных исследований). Но даже если учесть такие дополнительные неблагоприятные факторы, как позиция влиятельной католической церкви^[168], двойное членство значительной части коммунистов (и в ПОРП, и в «Солидарности») и т. д., то совершенно определённо можно сказать, что в случае продолжения борьбы чисто политическими средствами перед ПОРП, всеми социалистическими силами открывались благоприятные перспективы. Был реален, и в не столь отдалённом будущем, не только постепенный отход большей части трудящихся от контрреволюционных предводителей, но и трансформация, в результате взвешенной и гибкой политики ПОРП и социалистического государства, значительной части «молчаливого большинства» в сознательных сторонников народной власти.

Эти тенденции не могла не видеть и контрреволюция. Но она все же переоценивала степень дезорганизации и разобщения в стане противника.

Сегодня уже ясно, что, хотя при определённом стечении обстоятельств успех контрреволюции полностью не исключался^[169], самым вероятным результатом путчистских действий был бы не «молниеносный» захват власти, а кровопролитная и затяжная гражданская война, которая, как подчеркнул, анализируя весной 1982 г. декабрьские события 1981 г., член Политбюро ЦК ПОРП С. Ольшовский, «закончилась бы победой сил социализма. Но, конечно, победа стоила бы многих жертв». В этом и заключалась особая опасность как для ситуации в Польше, так и для всей международной обстановки, накалённой и без того американским бряцанием оружием и раздуванием новой «холодной войны». Братоубийственный вооружённый конфликт в Польше мог бы сыграть, по выражению В. Ярузельского, «роль взрыватели под фундаментом международного мира».

Перед лицом неотвратимого открытого выступления контрреволюции ПОРП и социалистическое государство были лишены возможности действовать обычными политическими средствами. Введение в стране военного положения должно было стать, как подчёркивал позже, на пленуме ЦК ПОРП в феврале 1982 г., В. Ярузельский, «последней из возможных политических инициатив, чтобы избежать неисчислимых последствий конфронтации».

Вместе с тем складывающаяся ситуация имела и свои благоприятные для народной власти аспекты. Продолжающийся отход значительной части рабочего класса, других групп трудящихся от экстремистской верхушки «Солидарности», «обнажение» контрреволюционного «ядра» этой организации от прикрывавшей его в течение многих месяцев «народной оболочки» впервые за 16 месяцев создавали возможность, в случае навязанной народной власти и ПОРП конфронтации, нанести удар по классовому противнику, минимально задев массы трудящихся. Ведь одна из основных причин длительного отступления властей под напором дестабилизирующих общество бесчисленных требований «Солидарности» заключалась в том, что эти требования выдвигались от имени народных масс. Нельзя было сбрасывать со счетов тот факт, что часть — и немалая — трудящихся поддерживала программы, планы и акции «Солидарности», ошибочно считая их социалистическими по целям. Этой принципиальной невозможностью для социалистического государства применять методы принуждения по отношению к рабочему классу и вообще трудящимся массам ловко пользовались вожаки контрреволюции. Именно это обстоятельство расширяло, и значительно, их возможности для создания хаоса в экономике и дестабилизации государственных структур ПНР.

Такова была обстановка в Польше накануне назначенного на 11–12 декабря пленарного заседания всепольской комиссии «Солидарности» в Гданьске. Именно на нем предстояло утвердить планы, разработанные вожаками «профобъединения» на закрытой встрече его президиума в Радоме неделю назад.

В ситуации, грозившей им проигрышем, и в не столь отдалённом будущем, у вожаков контрреволюции отсутствовало желание идти по пути диалога. Даже хорошо сознавая, что противоборство может вылиться в гражданскую войну с многочисленными жертвами, они бесповоротно встали на путь открытой конфронтации. В журнале КОС — КОР «Роботник» № 18, вышедшем в первые декабрьские дни, Куронь прямо заявил: «В любой момент дело может дойти до уличных стычек и борьбы, поджогов всевозможных учреждений, кровопролития, самосудов и т. п. Иначе говоря, такую конфронтацию можно смело назвать гражданской войной».

Сохранялся ли ещё шанс отвести от польского народа надвигавшуюся угрозу братоубийственной войны без применения государственными властями чрезвычайных мер? Нет, его в эти дни уже не было.

Перед пропастью. Гданьск, 11–12 декабря

В соответствии со сценарием режиссёров контрреволюции заседанию всепольской комиссии «Солидарности», открывшемуся в Гданьске утром в пятницу 11 декабря, не Отводилось решающей роли в назревавших событиях, хотя по уставу она и считалась высшим руководящим органом «профобъединения». Решение о конфронтации, открытой борьбе за взятие власти уже было принято в узком кругу «самодержавных вождей» в Радоме. В последующую неделю была проведена подготовка на местах. Машина контрреволюционного переворота была запущена на полный ход, и никто в Гданьске не собирался её останавливать.

Пленуму всепольской комиссии «Солидарности», в котором приняли участие эксперты и советники «профобъединения» во главе с Куронем, предстояло своим авторитетом лишь «освятить» планы контрреволюции^[170].

Сразу же после радомского заседания «профобъединение» направило за границу множество «рабочих делегаций». Как выяснилось позже, в их составе не было ни одного рабочего. Зато в этих делегациях оказались 32 специально подобранных эмиссара, которым поручались два задания: скоординировать с соответствующими службами на Западе ход предстоящего государственного переворота и пропагандистски обеспечить скорейшее признание новых властей, когда государство перейдёт в руки антисоциалистических сил. «Связники» сразу же, не дожидаясь гданьских решений, приступили к выполнению этих заданий.

Народная власть, социалистические силы во главе с ПОРП, вынужденные готовиться к противодействию контрреволюции, буквально до последнего часа призывали лидеров «Солидарности» вернуться к диалогу, сесть за стол переговоров. Полмесяца спустя В. Ярузельский так сказал об этих тревожных днях: «До последней минуты нас не покидала надежда, что чрезвычайные меры не потребуются. Мы предпринимали много усилий, чтобы прийти к национальному соглашению, чтобы осуществить необходимые реформы законодательным путём. Никто не может обвинить правительство в стремлении к конфронтации. Я верил, что будет найден путь к компромиссному выходу из опасного кризиса. Но для соглашения необходима добрая воля всех партнёров».

Буквально в последний момент, 12 декабря, орган ЦК ПОРП — газета «Трибуна люду», отвергнув прозвучавшие 11 декабря на заседании всепольской комиссии «Солидарности» требования о капитуляции народной власти, обратилась к Гданьску с призывом возвратиться к платформе переговоров. «В сегодняшней обстановке, — писала газета, — подавляющее большинство поляков задаёт себе вопрос — решится ли всепольская комиссия отбросить линию соглашения и упорствовать в своей тактике выдвижения невыполнимых условий. Первый день заседания комиссии отнюдь не настраивает оптимистически… Заседание продолжается. Но прозвучит ли из зала гданьской верфи призыв к соглашению вместо призыва к конфронтации?»

Такой призыв к переговорам не прозвучал, да и не мог прозвучать. Предводители «профобъединения», хотя и не вполне представляли себе истинные масштабы отхода от них трудящихся, все же понимали, что необходимо спешить. Некоторые из них осознавали необратимый характер этого процесса, а потому особенно торопились. Другие же считали ещё возможным обратить его вспять в ходе подготовки к захвату власти с помощью хорошо продуманных лозунгов и по этой причине тоже доказывали, что медлить нельзя^[171]. В результате «радомская позиция» о конфронтации была почти единодушно поддержана. Об этом свидетельствуют протоколы гданьского совещания. Приведём выдержки из них.

Представитель варшавской организации (фамилия не указана) заявил, что «время сейчас работает на партию. Поэтому необходимо срочно начать конфронтацию».

Эксперт объединения Б. Стельмаховский предупредил, что подготовленный правительством законопроект о профсоюзах, который даст правительству и сейму право запрещать забастовки на трёхмесячный срок, может разложить «Солидарность», лишив её главного рычага дестабилизации.

Модзелевский, представлявший на заседании Вроцлав, обосновывал необходимость немедленного захвата власти тем, что многие трудящиеся поддерживают инициативу ПОРП о создании Фронта национального соглашения, участие в котором лишит «Солидарность» шансов на победу. «Мы вынуждены были пойти на переговоры относительно концепции Фронта национального соглашения, — говорил он, — потому что этого хотел народ. Однако мы совершили тем самым трагическую ошибку: всю вину за осложнение обстановки и провал концепции Фронта национального соглашения власти свалили на «Солидарность».

Его поддержал руководитель «Солидарности» из Жешува Я. Копачевский: «У «Солидарности» уже не остаётся времени, мы должны сейчас брать власть в свои руки».

Как это ни покажется парадоксальным, единственная отрезвляющая оценка ситуации прозвучала на заседании из уст одного из самых воинственных экстремистов — Гвязды^[172]. Его характеристика положения, сложившегося к декабрю, катастрофических масштабов потери «Солидарностью» общественной поддержки была более близка к реальности, чем представления большинства собравшихся. Он выразил убеждение, что контрреволюция, по существу, «уже опоздала». «В последнее время мы терпим крах в пропаганде. «Солидарность» не способна на позитивную пропаганду, — говорил он на заседании. Наш профсоюз силен только на словах. Мы уже проиграли то, за что боролись, но никто из присутствующих в этом зале не хочет этого признать. Мы проигрываем в нашей пропаганде потому, что она уже не формирует общественного мнения. Это свидетельствует о нашем поражении в идеологической области. «Солидарность» потерпела крах и в вопросе создания производственного самоуправления… Когда была тёплая погода, «Солидарность» не принимала решительных мер. Сегодня, в преддверии холодов, — предупреждал Гвязда, — руководство профсоюза толкает нас на конфронтацию, которую мы проиграем».

Это был единственный предостерегающий голос, хотя и раздался он с крайне правого фланга, со скамей «бешеных».

Ничего принципиально нового о целях контрреволюции на заседании всепольской комиссии «Солидарности», по сравнению с совещанием её президиума в Радоме, сказано не было^[173]. Но все же небезынтересно познакомиться с высказываниями её лидеров, которых многие западные комментаторы польских событий называли и называют не иначе как «настоящими демократами, уважающими конституцию», «честными профсоюзными деятелями», «сторонниками национального диалога».

Вот некоторые из этих высказываний.

Заместитель председателя «Солидарности» региона Мазовше Яворский: «Общественный совет народного хозяйства после объявления всеобщей забастовки должен выполнять высшую координирующую роль. Одновременно он был бы признан национальным собранием, хотя и созданным без выборов».

Руководитель быдгощского регионального центра «Солидарности» Рулевский: «Начиная с августа 1980 г. в Польше идёт постоянная борьба за власть, которая должна завершиться вооружённой конфронтацией. После всеобщей забастовки нужно создать временное правительство. Ни в коем случае нельзя соглашаться на организацию Фронта национального соглашения».

Заместитель председателя «Солидарности» Лис: «Никаких переговоров. Основой деятельности возможного правительства с нашим участием будет только радомская позиция».

Председатель лодзинской организации «профобъединения» А. Словик: «Я предлагаю захватывать власть по частям. Прошу разрешения объявить забастовку на предприятиях пищевой и перерабатывающей промышленности. Сегодня продукты питания — это невралгический вопрос, и власти будут вынуждены просить нас начать переговоры. В этом случае мы сможем диктовать им свои условия. Таким образом, не говоря прямо о борьбе с партией и правительством, мы схватим их за горло».

Представитель «Солидарности» с тракторного завода «Урсус» в Варшаве (фамилия в протоколе не указана): «На нашем заводе уже воздвигнуты две виселицы для военной диктатуры».

Председатель профсоюза «Солидарность» крестьян-единоличников Кулай: «Мы должны взять в свои руки распределение продовольствия. Наша задача должна заключаться в том, чтобы уничтожить власть снизу, прежде чем браться за неё сверху. Необходимо помнить, что власть пока ещё дышит. Мы должны зажать ей рот, и тогда с ней будет покончено».

Не менее колоритны и другие суждения, прозвучавшие на совещании в Гданьске, так сказать, в «своём кругу», где вожаки «Солидарности» не стеснялись.

Председатель мазовецкого «профцеитра» Буяк: «Радомское совещание разделило общество. Дело в том, что мы неправильно определили тактику и стратегию профсоюза, называя её захватом власти. Народ этого не одобрил. Нам следовало бы заявить, что мы боремся просто за структурные изменения власти».

Представитель катовицкой «Солидарности», деятель «Конфедерации независимой Польши» Я. Лужны: «Мы должны провести встречу между представителями всех независимых организаций и из них создать Фронт национального соглашения, а правительство и ПОРП пусть убираются из Польши. Мы должны сказать себе: «Хотим власти! Хотим!» Коммунисты — это такие интересные звери, что их надо запереть в клетках и показывать в зоопарке».

Его энергично поддержал советник «Солидарности» С. Куровский, который предложил на основе «независимого и самоуправляемого союза национальных сил» «…создать, может быть даже в конспирации, временное правительство»^[174].

Руководитель КОС — КОР, советник «профобъединения» Куронь: «Солидарность» должна пока прекратить антисоветскую кампанию в своих печатных изданиях. Однако, когда потребуется, мы можем изменить тактику».

Не все сказанное в Гданьске 11–12 декабря попало в протоколы. О некоторых любопытных деталях заседания поведала, например, слушателям французской телевизионной программы «Антенн-2» уже после введения военного положения в Польше польская эмигрантка, живущая в Париже, В. Рабинович. Выступая 17 декабря в телепередаче, эта дама, присутствовавшая на заседании в Гданьске в качестве гостьи, рассказала о царившей там эйфории. Вот отрывок из её выступления: «Все руководители «Солидарности» говорили о предстоящем взятии власти. Яцек Куронь утверждал, что он «все это предвидел ещё в 1977 г.». На заседании говорили также о том, чтобы «освободить от коммунизма Ригу и Владивосток» (иными словами, от берегов Балтийского моря до берегов Тихого океана! — В. Т.), и о том, чтобы после победы «направить бригаду добровольцев в Афганистан»…»

Таковы были «профсоюзные проблемы», обсуждавшиеся вожаками польской контрреволюции на сборище в Гданьске.

Особо следует остановиться на позиции председателя «профобъединения». На первый взгляд речь Валенсы прозвучала здесь более сдержанно не только в сравнении с речами большинства выступавших, но и с собственным выступлением в Радоме. «Я считал, что конфликт может назреть только весной, — говорил он на Гданьском заседании, — но время опережает события. Пока у нас нет ещё тех сил, чтобы перейти к открытой борьбе» (курсив мой. — В. Т.). У большинства участников совещания эта формулировка вызвала недоумение. «Пусть Валенса прямо заявит, что мы хотим взять власть!» — неоднократно раздавалось в зале заседания.

Однако Валенса такого заявления не сделал. Примечательно, что такую же позицию заняли Куронь, Модзелевский и некоторые другие. Как это надо было понимать? Означали ли выступления этих ключевых в руководстве польской контрреволюции фигур, прозвучавшие как будто резким диссонансом с общим воинственным настроем гданьской встречи, отказ от «радомской позиции» на немедленную конфронтацию с социалистическим государством?

Было бы верхом наивности полагать, что главные «штабисты» польской контрреволюции, последовательно ведя дело к вооружённому противоборству ещё с конца октября — начала ноября, вдруг «одумались», решили отказаться или, по крайней мере, отложить реализацию радомских планов государственного переворота. Ведь как было сказано выше, основной причиной целенаправленного форсирования антисоциалистическими силами открытой конфронтации с народным государством был начавшийся осенью 1981 г. процесс отхода рядовых членов «Солидарности» от её контрреволюционных вожаков.

Понимая, что обнародованные не по их инициативе решения радомского заседания лишь ускорили этот процесс, верхушка «профобъединения» не могла не отдавать себе отчёта в том, что любая задержка с конфронтацией делала её планы все менее реальными. Кроме того, её не могло не беспокоить то обстоятельство, что ПОРП и правительство предложили конструктивные меры выхода из общественно-политического кризиса, обретавшие все большую популярность.

Главная причина согласованного и хорошо взвешенного изменения некоторых акцентов в позиции «вождей» контрреволюции — именно учёт уроков Радома. Прямолинейные, лобовые призывы к вооружённой конфронтации, по сути — к развязыванию братоубийственной гражданской войны, раздавшиеся в Гданьске в первый же день заседания, не могли не помешать дальнейшему манипулированию рядовыми членами «Солидарности». Кроме того, откровенная жажда насилия и крови могла девальвировать симпатии к «Солидарности» значительных спектров общественного мнения на Западе. Поэтому и были внесены определённые коррективы. Разумеется, Куронь, Валенса и К° не стали «вдруг» противниками радомского плана немедленного штурма социалистического государства. Они понимали, что другой альтернативы просто не существует. И тем не менее в самый канун запланированного путча они в один голос заговорили о том, что не нужно спешить с конфронтацией.

Приведём любопытный диалог между Валенсой и корреспондентом одной из польских газет 11 декабря, перед самым началом заседания в Гданьске, также проливающий определённый свет на причины такого поворота.

«Вопрос. Я слежу за Вашими выступлениями, и у меня создаётся впечатление, что в последнее время настолько возросло значение радикальных сил в «Солидарности», что Вы подчиняетесь им. Так ли это?

Ответ. Нет, их значение не возросло. В то же время эти силы действительно правы, они были правы и раньше, и правы сейчас. Однако надо оговориться: если идти по их пути, то мы сразу должны решить дело путём конфронтации, включая драку. Моя политика состоит в том, что я хочу достигнуть тех же целей, но не такой ценой, без драки. Я хочу вести переговоры с правительством и договориться с ним, но не изменяя нашим задачам» (курсив мой. — В. Т.).

Итак, Валенса, как и откровенные экстремисты, стремится к взятию власти, но только без «драки», «мирно». Внешне — типичный оппортунизм. Но только внешне.

Как свидетельствуют материалы гданьского совещания, новые акценты, прозвучавшие в высказываниях Валенсы и других, означали не отход от «радомской позиции», а её «тактическое обогащение». Эти коррективы имели серьёзное значение для отработки окончательного сценария готовящегося путча.

В прениях на гданьской встрече, наряду с лобовым радомским планом (в случае отказа правительства от установления полного контроля «Солидарности» над его деятельностью контрреволюция первой начнёт вооружённую конфронтацию, или, пользуясь выражением Валенсы, завершающую «драку»), все яснее обозначается новый, второй вариант взятия власти. Сценарий переворота постепенно приобретает двухвариантный характер.

Смысл второго варианта сводился к следующему: выдвижением абсолютно неприемлемых, значительно более жёстких, чем радомские, требований вынудить народную власть первой начать «драку», т. е. ввести военное положение или принять иные экстраординарные меры. А затем, уже в виде «защиты рабочего движения, свободы и демократии», ответа на «насильственное подавление трудящихся», свергнуть правительство.

Именно поэтому на Гданьском заседании всепольской комиссии «Солидарности» так настойчиво звучали соответствующие рекомендации коскоровцев, составлявших мозговой центр «профобъединения». Наиболее чётко главную идею второго варианта сформулировал в Гданьске Модзелевский: «Я считаю, что конфронтация наступит в том случае, если власти не пойдут на уступки. Однако войну должна объявить не «Солидарность», а партия» (курсив мой. — В. Т.).

Это был ловкий ход, рассчитанный на фабрикацию алиби для «Солидарности» в глазах не только польской, но и мировой общественности после захвата путчистами власти. Не случайно маневр, предпринятый вожаками контрреволюции, совпал с пиком антикоммунистической, антипольской кампании на Западе, в ходе которой, вопреки фактам, настойчиво утверждалось, что ПОРП и социалистическое государство готовятся силой подавить «демократическое движение рабочих», отказавшись от диалога с «Солидарностью» и поиска национального соглашения.

Таково было «двойное» пропагандистское обеспечение контрреволюционного переворота в Польше. По расчётам инициаторов второго варианта, его успешная реализация должна была не только остановить продолжавшееся массовое бегство из политической армии контрреволюции, но и вернуть в её ряды достаточную часть «молчаливого большинства».

Авторы нового варианта сценария контрреволюционного переворота сумели буквально на ходу внести его в документы гданьского сборища. Это произошло в самый последний момент.

Ещё на утреннем заседании всепольской комиссии «Солидарности» 12 декабря был оглашён проект постановления, прямолинейно сработанный в духе радомского ультиматума, В нем «Солидарность» открыто брала на себя инициативу конфронтации. «Нынешняя власть, — говорилось в проекте, — не может обеспечить порядок в стране и снабжение населения продовольствием. Поэтому мы выступаем за вотум недоверия Ярузельскому, правительству и сейму ПНР, призываем создать временное правительство и провести всеобщие выборы».

Однако в принятых в тот же день на вечернем заседании 12 декабря окончательных текстах документов, в отличие от процитированного выше проекта, основной упор делался уже на целенаправленное создание таких условий, в которых не «Солидарность», а народная власть была бы вынуждена «начать драку».

Для этого правительству и ПОРП были предъявлены гораздо более ужесточённые требования, чем в Радоме. Конституционным властям в ультимативной форме предлагалось договориться с «Солидарностью» на условиях их фактического отстранения от властных функций. В свете этого ультиматума становится более понятной многозначительная фраза председателя «Солидарности» из процитированного выше его последнего перед гданьским сборищем интервью: «договориться с правительством… не изменяя нашим задачам».

Что же представляли собой гданьские требования?

В основном документе гданьского заседания — «постановлении о тактике и стратегии профсоюза» прямо ставился вопрос об отстранении от власти конституционного правительства с помощью неконституционной процедуры — референдума, организуемого самим «профобъединением». Авторы этого документа^[175] явно рассчитывали на то, что власти ПНР вряд ли останутся безразличными к такой, например, формулировке постановления: «Все-польская комиссия выступает за всенародный референдум, который должен состояться до 15 февраля 1982 г. Референдум будет касаться оценки и проверки деятельности официальных властей, местной государственной и хозяйственной администрации, ограничения на определённое время их действия… и обновления всех выборных органов… Всепольская комиссия вводит должность комиссара для проведения референдума, а также определяет тематику вопросов» (курсив мой. — В. Т.).

Вот вопросы для «референдума», утверждённые на заседании. «1. Доверяете ли Вы правительству генерала Ярузельского? 2. Одобряете ли Вы создание временного правительства и проведение свободных выборов? 3. Как бы Вы отнеслись, если бы временное правительство гарантировало военные интересы Советского Союза в Польше?»^[176]

Даже политически неискушённому человеку было ясно, что для проведения такого общегосударственного референдума нужно обладать всей полнотой власти. Законным властям, по сути дела, предлагалось сидеть сложа руки и ждать «оценки» их деятельности на псевдореферендуме, которая заранее предопределена. Любое конституционное правительство вряд ли могло бы остаться равнодушным к подобной перспективе…

В другом постановлении было выдвинуто ещё одно неприемлемое для властей ПНР требование — «обобществления радио и телевидения». «Первым шагом в этой области будет обеспечение доступа профсоюза на радио и телевидение». Способы и сроки этого «обеспечения доступа», как уже говорилось, были определены заранее: прямой захват передающих станций 17 декабря. Если, конечно, государство не уступит их «Солидарности» добровольно.

И наконец, в специальном решении заседавшие в Гданьске «сторонники диалога и национального соглашения» официально отказались от переговоров с народной властью, категорически отвергли социалистическую форму Фронта национального соглашения и приступили к созданию своего «фронта»: всех оппозиционных социализму сил. Из него полностью исключались ПОРП, союзные с ней партии, другие «зависимые от коммунистов» общественные организации.

Драматизм положения властей, поставленных перед альтернативой: либо полная капитуляция на милость контрреволюции, либо введение военного положения, трудно преувеличить. Неприемлемый, не терпящий отлагательств ультиматум властям был предъявлен. Контрреволюция жаждала теперь только одного — вынудить правительство к принятию чрезвычайных мер и тем самым получить предлог для того, чтобы, как ей казалось, в несколько дней покончить с народной властью и ПОРП.

Были продуманы все необходимые детали. Гданьское заседание всепольской комиссии «Солидарности» в своём «постановлении о тактике и стратегии» предусмотрело, что в случае, «если будет принят закон, предоставляющий правительству чрезвычайные полномочия, всепольская забастовка автоматически начнётся в 9.00 по местному времени на следующий день после принятия закона». А эта всепольская забастовка означала бы переход всей полноты власти к предводителям «Солидарности». На этот счёт была заготовлена специальная инструкция, обнаруженная уже после срыва планов контрреволюции. В ней прямо говорилось: «С момента объявления военного положения единственной властью на территории страны является всепольская комиссия, президиум либо председатель «Солидарности». На местах власть переходит в руки региональных отделений и заводских комитетов «Солидарности»…»^[177]

Введя в план готовящегося переворота второй вариант, руководители антисоциалистических сил вместе с тем не исключали возможности использования первоначального сценария, разработанного в Радоме. Но с некоторой модификацией.

Стратеги и тактики контрреволюции могли предположить, что народная власть попытается оттянуть конфронтацию, не принимая в то же время ультиматума «Солидарности». Такое предположение было не беспочвенным: время работало на народную власть и против контрреволюции. К тому же начиналась зима.

При подобном ходе событий конфронтацию должна была бы начать «Солидарность», но уже будто бы не по своей инициативе. Как видим, в Гданьске первоначальный радомский вариант переворота был серьёзно доработан с точки зрения пропагандистского обеспечения. В резолюции о тактике и стратегии специально предусматривалась подходящая лазейка: «Если правительство применит чрезвычайное положение или же репрессии, которые парализуют деятельность тех или иных звеньев «Солидарности» (курсив мой. — В. Т.), то трудовые коллективы обязаны начать забастовку немедленно, не ожидая решения всепольской комиссии или руководства региональных звеньев профобъединения».

Но и в этом, подновлённом радомском варианте для «оттяжек и раздумий» правительству был установлен тот же крайний срок — четверг 17 декабря (на это число, как мы помним, был назначен «всепольский день протеста»). В этот день массовые демонстрации в поддержку ультиматума «Солидарности» решено было перевести в прямой захват важнейших стратегических объектов^[178]. Эти путчистские акции, без сомнения, натолкнулись бы на применение властями ответной силы, что и дало бы контрреволюции искомый предлог для обвинения их в «репрессиях» и для начала всеобщей забастовки.

Как видим, широко разрекламированная идея проведения «всепольского дня протеста» работала и на первый, и на второй варианты. Установленный крайний срок ультиматума, истекающий 17 декабря, имел своей скрытой целью подтолкнуть правительство к упреждающим действиям. Ведь массовые беспорядки и кровопролитие во время «дня протеста» уже сами по себе не сулили властям ничего хорошего^[179].

Таков был детально продуманный двухвариантный сценарий путча. Видимо, этот сценарий не всем участникам гданьского сборища показался — и не без оснований — в достаточной мере реалистичным. Поэтому перед голосованием, чтобы успокоить колеблющихся и сомневающихся, на трибуну был выпущен для «срочной важной информации» один из ведущих деятелей «Солидарности» Лис. «Среди военнослужащих, которых задержали в армии и не демобилизовали в установленный срок, — сообщил он собравшимся, — начались волнения. Они объявили, что 22 декабря, независимо от того, будет им разрешено или нет, они уйдут в увольнение на предстоящие (рождественские. — В. Т.) праздники. 3 января, — закончил свою ложную информацию Лис, — они вернутся в армию». Стало быть, нечего опасаться вмешательства «деморализованной» армии и можно с уверенностью бросить контрреволюционные силы в «последний бой» с социалистическим государством, лишившимся, по утверждению Лиса, своей единственной опоры. Лидеры контрреволюции, привыкшие беззастенчиво лгать трудовым массам, в данном случае без колебания применили тот же приём для обработки «своих». Сомневающиеся были посрамлены. В ноль часов сорок минут 13 декабря в Гданьске с подъёмом был утверждён последний документ.

Резолюция об открытой и немедленной конфронтации с народным государством была принята подавляющим большинством голосов: из 107 присутствовавших членов всепольской комиссии «Солидарности» 5 голосовали против и 4 воздержались^[180]. Государственному перевороту был дан «зеленый свет».

Спасительный контрудар, 13 декабря

Почти одновременно с окончанием заседания всепольской комиссии «Солидарности» заговорщики, казалось, получили то, к чему стремились: инициатором «последнего боя» вынужденно выступило, как этого и хотелось путчистам, социалистическое государство. Развитие событий пошло как будто бы в соответствии со вторым вариантом гданьского сценария.

13 декабря ровно в полночь высшие конституционные органы ПНР ввели на всей территории страны военное положение и образовали Военный совет национального спасения. Были интернированы экстремистские лидеры «Солидарности», а также руководители нелегальных антисоциалистических организаций, прежде всего КОС — КОР и «Конфедерации независимой Польши».

Выступая по радио в 6 часов утра 13 декабря, председатель Военного совета национального спасения, Первый секретарь ЦК ПОРП, Председатель Совета Министров ПНР генерал В. Ярузельский сказал:

«Наша Родина оказалась над пропастью. Превращаются в руины достижения многих поколений и возведённый из пепла дом.

Слова, сказанные в Радоме, заседание в Гданьске окончательно обнажили подлинные намерения руководящих кругов «Солидарности». Эти намерения в массовых масштабах подтверждает повседневная практика, растущая агрессивность экстремистов, явное стремление к полному разрушению польской социалистической государственности. Надо предотвратить конфронтацию, которую открыто объявили предводители «Солидарности», преградить ей путь. Авантюристам надо связать руки, прежде чем они столкнут отчизну в пучину братоубийственной борьбы.

Обращение за помощью к армии носит только временный и чрезвычайный характер. Армия не подменит собой нормальный механизм социалистической демократии. Демократию можно воплощать и развивать только в сильном государстве, в котором соблюдается правопорядок. Анархия вредит и противоречит демократии.

Мы хотим сильной Польши, сильной своими достижениями, культурой, формами общественной жизни, местом в Европе. Единственный путь к этой цели — социализм, одобренный обществом, постоянно обогащаемый жизнью. Такую Польшу мы будем строить, такую Польшу мы будем защищать.

В этом деле особое место отводится партии. Несмотря на совершенные ошибки и горькие поражения, партия в процессе исторических преобразований по-прежнему является активной и творческой силой.

Из этого кризиса мы обязаны выйти собственными силами и собственными руками устранить опасность. История не простила бы нынешнему поколению, если бы не была использована эта возможность»^[181].

Программа экономической и политической стабилизации, социалистического возрождения Польши, намеченная в первом выступлении председателя Военного совета национального спасения, была развита и конкретизирована им через несколько дней, 25 декабря, в обращении к польскому народу по случаю рождественских праздников:

«Единственный путь для Польши, — говорил В. Ярузельский, — это путь совместных согласованных усилий всего общества, путь углубления социалистической демократии. Никто не намерен отменять основных принципов обновления. Нам чужды месть и сведение счетов. В социалистической Польше не будет военной диктатуры, но не будет также места для разрушения государства, для сторонников конфронтации.

Мы будем настойчиво, шаг за шагом создавать организационно-правовые гарантии того, чтобы уже никогда больше не могли повториться зло и извращения, которые накопились перед августом 1980 г., и чтобы не могли вернуться опасности, которые принёс последний период.

В нашей общественно-экономической системе есть место для самоуправляемых и действительно независимых профессиональных союзов — независимых от государственного работодателя, но также независимых и от манипуляций и террора безответственных политиканов. Есть место для рабочего самоуправления. Богатство форм общественной, научной и культурной жизни не противоречит намерениям властей. Права католической церкви в осуществлении её миссии гарантированы конституцией.

Таким образом, возможность национального согласия все ещё открыта. Более того, сейчас она может оказаться реальнее, чем раньше».

Впервые за 16 трагических месяцев перед Польшей забрезжил свет в туннеле. Предотвращение путча создавало первые реальные предпосылки для выполнения разработанной IX Чрезвычайным съездом ПОРП конструктивной программы нормализации положения в стране, совершенствования экономических и политических структур социализма. «Этот суверенный шаг, предпринятый против смертельной угрозы существованию польского народа, — особо подчёркивал секретарь ЦК ПОРП М. Ожеховский, — явился вместе с тем мерой, необходимой для спасения мира в Европе»^[182].

Хотя в нашу задачу и не входит детальный анализ ситуации после введения в стране военного положения, мы считаем необходимым напомнить о программных документах народной власти, поскольку они несомненно внесли дополнительные позитивные коррективы в ход последующих событий. А эти события развивались совсем иначе, чем их рисовали себе самонадеянные прожектёры из «Солидарности». Ясная и чёткая программа социалистического возрождения, изложенная В. Ярузельским, не могла не оказать дополнительного отрезвляющего воздействия на рядовых членов «Солидарности», уставших от «забастовочного террора», от хаоса и анархии.

Фактически, как показали уже первые дни после введения военного положения, контрреволюционные штабы оказались в роли генералов без армии или, точнее было бы сказать, даже без тех готовых на все «батальонов», на которые они ещё считали возможным рассчитывать в своих планах государственного переворота.

Если главная идея второго варианта по свержению социализма — вынудить власти ПНР и ПОРП взять на себя инициативу начать «бой», ввести военное положение — оказалась реализованной, то последующий ход событий не укладывался в подготовленную схему^[183]. Ведь в соответствии с гданьскими решениями на следующий день после введения военного положения (им оказался понедельник 14 декабря) всеобщая забастовка должна была «смести» социалистическое государство и до создания нового, «временного правительства» передать всю полноту власти руководящим органам «Солидарности». Однако действительность оказалась иной.

Из тысяч польских заводов и фабрик к концу понедельника 14 декабря бастовало всего 170, а 15 декабря — 70 предприятий. Причём 15 декабря разрозненные забастовки прошли только в 10 из 49 воеводств страны.

Не оправдались и большие ожидания, возлагавшиеся контрреволюционерами на «день протеста» 17 декабря^[184]. В последующие дни забастовки продолжались лишь в трёх районах, где позиции экстремистских лидеров «Солидарности» были особенно сильны (Гданьск, Катовице, Вроцлав). Первым за многие месяцы днем без забастовок стал день 29 декабря. Таким образом, расчёт контрреволюции на «всепольскую забастовку, перерастающую в восстание в ответ на насилие и репрессии властей», как на основной рычаг запланированного переворота оказался несостоятельным. И не потому, повторяем, что чрезвычайные меры, принятые правительством, были неожиданными: ведь «Солидарность» в своих гданьских планах конфронтации с властями специально предусматривала этот вариант развития событий и даже считала его предпочтительным. Более того, она тщательно готовилась к нему: были созданы глубоко законспирированные центры и линии связи, которые должны были способствовать успеху выступления даже в случае ареста его главных руководителей.

Надо сказать, что до сих пор на Западе ещё встречаются ссылки на внезапную изоляцию руководства антисоциалистических сил как чуть ли не главную причину поражения контрреволюции. Однако известно, что ещё 17 декабря из 13 членов президиума всепольской комиссии «Солидарности» 8 находились на свободе, избежав интернирования в первые дни после введения военного положения. Вместе с ними тогда ушли в подполье 25 из 40 руководителей местных «профцентров». В течение многих дней после 13 декабря в Гданьске продолжал функционировать подпольный всепольский забастовочный комитет, который тщетно пытался поднять массы рядовых членов «Солидарности» на активные действия.

Неожиданными для польской контрреволюции оказались не сами чрезвычайные меры конституционных органов ПНР, а их чёткая оперативность и действенность, спокойное отношение к этим мерам большинства поляков. «Разведслужбы стран НАТО, — говорил в феврале 1982 г. В. Ярузельский, — ошибочно определили обстановку в нашей стране. Они недооценили разум поляков, монолитность и идейность наших вооружённых сил, эффективность действий органов социалистического государства».

Вожакам польской контрреволюции не дано было понять, что причины крушения столь тщательно разработанных планов свержения социализма коренились не в «порочном круге» недоразумений («раздоры» в лагере контрреволюции, «нелучший выбор» момента противоборства, «недостаточная помощь» со стороны Запада и т. д.), а в иных — фундаментальных, объективных факторах истории.

Как раз не поражение контрреволюционных сил, а их успех был бы случаен. Последнее могло произойти лишь при редком стечении неблагоприятных обстоятельств, при роковом нагромождении кардинальных ошибок защитников социализма в Польше. От попятных движений, моментов регресса общество, конечно, никогда не застраховано.Но такой откат назад — не правило, а исключение. Шестнадцатимесячный кризис в Польше подтверждает эту истину.

Но если польские экстремисты практически не имели шансов на успех, то их возможности развязать братоубийственную войну, ввергнуть страну в длительный хаос, осложнить до взрывоопасного предела обстановку во всем мире, особенно в Европе, были вполне реальны^[185]. Без сомнения, все эти обстоятельства учитывались ПОРП и правительством при принятии ими трудного решения о введении военного положения. Тем более трудного потому, что народная власть, ПОРП, все социалистические силы были той стороной, которая не была заинтересована в насильственном противоборстве.

Но гданьскими решениями, нацеленными на то, чтобы загнать власти в угол и заставить их либо капитулировать, либо решиться на принятие экстраординарных мер защиты, контрреволюция не оставляла польскому народному государству иных путей. И выбор был сделан.

Измышления о том, что власти и ПОРП чуть ли не с августа 1980 г. готовились ввести военное положение, не имеют под собой никакой почвы. Основным сигналом, который заставил народную власть поставить перед собой вопрос о подготовке к чрезвычайным мерам, была «радомская инициатива» 3 декабря. «Прямой причиной того, что мы приняли это решение, — сказал в январе 1982 г. в интервью американскому агентству Юнайтед Пресс Интернэшнл министр по связям с профсоюзами ПНР С. Чосек, — был Радом. Это была декларация открытого выступления против нас. Мы ждали гданьских решений. И в тот момент, когда всепольская комиссия «Солидарности» в Гданьске официально выступила с «радомской инициативой», программа вождей «профсоюза» стала очевидной. Решение о введении военного положения было принято только тогда, когда мы полностью убедились в их намерениях» (курсив мой. — В. Т.).

Не более основательно и утверждение, согласно которому «польское военное правительство (по выражению президента США. — В. Т.) ведёт войну против собственного народа». Оно продиктовано сознательным искажением действительного положения вещей, стремлением скрыть правду. А правда состоит в том, что социалистическому государству (и в этом его коренное отличие от государства буржуазного) противопоказаны иные принципы социального управления, кроме убеждения масс. Разумеется, таковыми были и действия польского социалистического государства.

Военное положение, введённое в декабре 1981 г. в ПНР, не было и не могло быть «военной диктатурой» и по другой причине. Оно не могло быть таковой уже в силу самой природы социалистической армии народной Польши — Войска Польского. Социалистическое Войско Польское родилось 40 лет назад в горниле совместной с Советской Армией борьбы за освобождение страны от немецко-фашистской оккупации и всегда было национальной силой, органически связанной с народом, трудящимися классами. Будучи армией трудящихся, воспитанной на сознательной защите интересов трудового народа, его социалистических идеалов. Войско Польское никогда не было силой, которую можно было противопоставить народу. Связанное с рабочими и крестьянами тысячами кровных нитей. Войско Польское никогда не выступило бы за дело, которое противоречит интересам народа, его устремлениям и надеждам.

Его отличие от других организаций трудящихся, институтов социалистического государства состояло в канун введения военного положения в том, что, будучи специфическим, высокоорганизованным — в силу особенностей военного дела — государственным институтом, Войско Польское вместе с гражданской милицией и органами безопасности было почти полностью «закрыто» для пропагандистских ухищрений контрреволюционеров и западных спецслужб, несмотря на все их усилия прорваться туда. Оно не подвергалось той ежечасной и ежедневной идеологической обработке и психологическому террору, которые воздействовали на сознание других групп польских трудящихся. Поэтому офицеры и солдаты могли более объективно оценить складывающуюся опасную для национальной государственности социалистической Польши ситуацию, быстрее понять цели экстремистских лидеров «Солидарности», других контрреволюционных групп и организаций. Примечательно и то, что подавляющее число молодых резервистов — членов «профобъединения» (а они составили 70 % всех новобранцев), призванных в армию во второй половине 1981 г., в новых, армейских условиях достаточно быстро начали осознавать всю безответственность демагогических лозунгов и установок, которые они прежде разделяли^[186].

Конечно, подчас народная власть не пресекала должным образом атаки наглеющей контрреволюции. Давали себя знать примиренческие тенденции, а порой и оппортунистические, ревизионистские настроения, охватившие часть членов ПОРП, других социалистических сил. Однако главная причина такой терпимости заключалась в том, что до осени 1981 г., когда ещё не начался широкий отход масс от своих контрреволюционных вожаков, социалистическое государство не могло позволить себе применить насильственные методы борьбы с ними. Сложность положения польских коммунистов в течение многих месяцев растущего развала и анархии в государстве состояла именно в том, что они должны были терпеливо ждать, пока достаточно широкие массы трудящихся на собственном политическом опыте не убедятся в противоположности своих интересов интересам верхушки «профобъединения». Естественно, это не снимало с коммунистов обязанности активно и энергично способствовать прояснению политического сознания рабочего класса и других групп трудящихся, но возможностей для широких действий против антисоциалистических сил обстановка в стране вплоть до осени 1981 г. не давала.

Только в последние месяцы 1981 г. в Польше начала складываться иная расстановка политических сил, когда контрреволюционное меньшинство, враги социализма в значительной степени потеряли доверие и поддержку трудящихся. Это означало, что появилась возможность для использования революционного насилия в целях защиты социализма. Оно уже могло быть с достаточной степенью точности направлено против тонкого слоя, а именно — против контрреволюционной верхушки. Об этом свидетельствуют факты и цифры. После 13 декабря было временно интернировано около 5 тыс. человек^[187]. В их число попала малая часть даже из тех десятков тысяч штатных функционеров «Солидарности» (напомним, что их насчитывалось в «профобъединении» 40–45 тысяч), а также активистов антисоциалистических группировок, которые принимали самое непосредственное участие в подготовке государственного переворота. В течение самого трудного первого месяца были привлечены к судебной ответственности за нарушение законов военного положения 347 человек (с 13 по 21 декабря 1981 г. — 144, с 22 декабря по 1 января — 123, с 2 по 13 января — 80). С 13 декабря по 13 февраля обвинительные приговоры были вынесены 40 лицам.

Так что россказни, которые шли тогда потоком от западных корреспондентов из Варшавы со ссылкой на «достоверные источники», были типичными акциями «психологической войны», развязанной против Польши. Образчиком может служить, например, сообщение швейцарской газеты «Зоннтагсблик», напечатанное 20 декабря 1981 г. со ссылкой на «очевидцев». Газета писала: «Судя по всему, арестована вся польская интеллигенция: профессора в школах и университетах, каждый, кто мог иметь определённое влияние на население…» Редакции «Зоннтагсблик», видимо, просто невдомёк, что в народной Польше — высокоразвитой стране с теперь уже 37-миллионным населением — существует многомиллионная интеллигенция, а преподавателей высших учебных заведений, техникумов и средних школ — сотни тысяч человек.

Точно так же были далеки от правды сообщения, широко циркулировавшие в западной прессе, о многих десятках и даже сотнях жертв. В самые первые дни после введения военного положения в стране трагически погибли в результате спровоцированных самой же контрреволюцией нападений на отряды общественного порядка 7 человек. И все это произошло в одном месте — на шахте «Вуек» в Силезии. Если вспомнить «списки на репрессии» — сначала на 18 тысяч, а затем уже на 80 тысяч человек, обнаруженные в тайниках «Солидарности», и те методы настоящего самосуда, которыми намеревались осуществлять эти репрессии, то легко можно себе представить, какое море крови готовились пролить контрреволюционеры.

Народная власть, предотвратившая готовящуюся трагедию, не мстила тем, кто поддался враждебным призывам контрреволюции, даже активно участвовал в противозаконных антигосударственных акциях. Специальный декрет, обнародованный сразу же после введения военного положения, предусматривал амнистию для лиц, совершивших действия против народного государства до 13 декабря 1981 г. Но об этом гуманном акте польских властей западные корреспонденты предпочитали не сообщать.

Военное положение, действовавшее в Польше на протяжении полутора лет, строго говоря, не было военным положением в полном смысле этого понятия. Отличаясь от «классических» образцов, оно никогда, ни на один день не носило полного, всеохватывающего характера. «Законы военного положения, — отметил 12 декабря 1982 г. В. Ярузельский, — мы начали смягчать и, по мере возможности, отменять их почти с первых минут». И действительно, функционирование основных институтов политической системы социализма продолжалось, хотя временно и было значительно сужено. Продолжали свою обычную деятельность конституционные органы власти и многие общественные организации. В соответствии с Конституцией ПНР ПОРП по-прежнему осуществляла свою руководящую роль в обществе, направляя деятельность не только гражданской администрации, но и армии, милиции, органов безопасности. Была приостановлена деятельность только тех организаций, которые прямо или косвенно приняли участие в подготовке государственного переворота или поддерживали действия заговорщиков.

Уполномоченные Военного совета национального спасения, назначенные в воеводства, министерства и ведомства, фактически выполняли функции координации деятельности органов власти и управления в условиях сложившейся чрезвычайной ситуации, не подменяя существующего государственного аппарата своими собственными структурами. Продолжали выходить газеты и журналы, выражавшие точку зрения различных политических партий и групп. Без всяких ограничений функционировали и католическая церковь, и другие религиозные организации, созывались различные общественные форумы.

Социалистические силы Польши твёрдо стояли за скорейшую отмену военного положения^[188]. Чисто политические аспекты военного положения уже в первые месяцы его действия были быстро сужены до крайне необходимого минимума. На первый план сразу же выдвинулись чрезвычайные меры социально-экономического порядка, предлагавшиеся, как уже говорилось, ПОРП ещё в начале ноября 1981 г. и категорически тогда отвергнутые экстремистскими вожаками «Солидарности». «Введение военного положения 13 декабря 1981 г., — оценивал в декабре 1982 г. результаты уходящего года заместитель Председателя Совета Министров ПНР Я. Ободовский, — прежде всего сдержало развитие пагубных для экономики страны явлений. Был начат процесс создания условий, способствующих преодолению экономического кризиса». Сегодня, когда стала ещё зримее глубина той пучины хаоса и анархии, в которую была ввергнута страна, совершенно ясно, что иного выхода не было и не могло быть.

Вслед за спасением пришло время возрождения, социалистического возрождения страны, путь к которому нелёгок и нескор. Самое опасное для польского народа осталось позади, но самое трудное — ещё впереди.

Вместо эпилога

Но означал ли крутой декабрьский поворот 1981 г., преградивший буквально на последнем рубеже путь рвавшимся к власти контрреволюционным силам, что в Вашингтоне поставили крест на «операции Полония»?

Такое предположение было бы логичным, но… Но в американских разработках этой операции был, как оказалось, загодя запрограммирован план действий на случай, если попытка антисоциалистического штурма будет сорвана. Его реализация могла, как полагали в Вашингтоне, принести империализму не меньше, а может быть, и больше глобальных дивидендов, чем непосредственное ниспровержение социалистического строя в Польше. Поэтому сразу же после того, как стало ясно, что авантюра с контрреволюционным путчем в ПНР потерпела крах, он был введён в действие. О существовании этого варианта «операции Полония» Белый дом не счёл нужным поставить в известность — и не без оснований — своих «польских друзей», поскольку в нем не только народу Польши, но и «младшим партнёрам» Вашингтона из КОС — КОР и «Солидарности» отводилась роль той пешки, которой без колебаний жертвуют, надеясь выиграть партию^[189].

Суть «запасного варианта» с его комплексом всевозможных «санкций» состояла в том, чтобы, пользуясь сложившейся в течение 70-х годов серьёзной зависимостью польской экономики от Запада, начать против ПНР настоящую экономическую и политическую войну, превратив ПНР в «хронического больного» внутри социалистического содружества. Для этого необходимо было — не дать стране залечить тяжёлые раны, нанесённые 16-месячной разрушительной деятельностью «Солидарности», парализовать её голодом и разрухой, превратить в очаг перманентного политического и экономического кризиса, а затем, используя контрреволюционное подполье, спровоцировать неконтролируемый взрыв массового отчаяния, который вызвал бы нескончаемую братоубийственную войну.

С другой стороны, «польский котёл», уже сильно разогретый дестабилизирующими действиями антисоциалистических сил, необходимо было довести до такого уровня кипения, чтобы на долгие годы приковать к Польше внимание, силы и ресурсы Советского Союза, других стран — членов СЭВ и Варшавского Договора^[190].

Все это, вместе взятое, позволило бы, как полагали в Вашингтоне, постепенно «обескровить» мировой социализм и дало бы реальный шанс для изменения соотношения сил на международной арене в пользу империализма. Словом, по образному выражению В. Ярузельского, Вашингтон был готов во имя своих целей «воевать до последнего поляка».

Первые шаги от края пропасти

Ситуация первых месяцев после введения военного положения в ПНР могла и впрямь показаться Белому дому довольно обнадёживающей.

Действительно, антисоциалистическим силам удалось ввергнуть страну за время их открытого разгула в бедствия поистине небывалых масштабов. В силу разрушительной инерции этих процессов народное хозяйство Польши и в первые месяцы 1982 г. продолжало катиться вниз: падало промышленное производство; ощущалась значительная нехватка продовольствия, угля, других сырьевых ресурсов, строительных материалов; серьёзно были нарушены кооперационные связи между предприятиями.

Ускорить банкротство польской экономики должны были, по американским расчётам, введённые в действие в конце декабря 1981 г. экономические «санкции». Наряду с замораживанием кредитов, лишением Польши режима наибольшего благоприятствования^[191] и бойкотом её экспортных товаров, США, ряд западноевропейских стран и Япония прекратили поставки в страну сырья, оборудования, запасных деталей и комплектующих изделий. Это не могло не сказаться самым бедственным образом на польской экономике. В результате примерно 30 процентов промышленных предприятий страны перестали выдавать продукцию или же резко сократили производство^[192].

Не менее жёсткие акции были проведены США, а также некоторыми их союзниками и на продовольственном фронте «экономической войны». Несколько примеров. В результате прекращения Соединёнными Штатами отправки закупленного ПНР зерна и ряда кормовых компонентов производство птицы на птицефабриках, организованных по американской технологии, снизилось на 74, производство яиц — на 80 процентов. Запрещение лова рыбы в прибрежной зоне США привело к тому, что польский рыболовецкий флот сократил снабжение внутреннего рынка рыбой и изделиями из неё. «Санкции» Запада помешали Польше получить большое количество уже закупленных продуктов питания. В результате только американских «санкций» народное хозяйство страны потерпело, по официальным подсчётам, прямой ущерб в размере 13,3 млрд. дол. — сумма, равная почти половине всех долгов ПНР Западу.

Это усугубило дефицит товаров народного потребления, прежде всего продуктов питания, усилило инфляцию, привело к дальнейшему снижению уровня жизни польского населения. В 1982 г. он упал на 26 процентов, что особенно болезненно ударило по менее обеспеченным слоям, многодетным семьям, пенсионерам, молодёжи. Поэтому первоочередные меры социальной защиты были предприняты польским правительством в отношении именно этих групп населения.

Одной из стратегических целей экономической блокады помимо того, чтобы добиться необратимого развала польской экономики, было: вызвать массовое недовольство трудящихся растущими материальными трудностями, внушить им идею о неспособности народной власти справиться с социально-экономическим кризисом. И не случайно уже в самом начале 1982 г. антисоциалистическое подполье бросило лозунг: «Зима — ваша, весна — наша»^[193].

Перед ПОРП, всеми социалистическими силами сразу же после введения военного положения встала двуединая задача, которая поначалу многим показалась невыполнимой: с одной стороны, в самые сжатые сроки остановить спад производства, начать выход страны из экономического кризиса, а с другой — и это было подчёркнуто на пленуме ЦК ПОРП в феврале 1982 г. — постепенно «завоевать на свою сторону заблуждающихся, дезорганизованных и одурманенных людей». Но начинать следовало с экономики.

Народная власть выдвинула масштабную и в то же время реально выполнимую программу преодоления экономического кризиса и определила пути её осуществления. Миллионы поляков, все глубже осознавая, что повышение уровня жизни, материальное благополучие страны зависят только от их собственного труда, постепенно включались в процесс экономической нормализации.

Экстренная и чрезвычайная помощь сырьём, оборудованием и продовольствием, оказанная народной Польше Советским Союзом, всеми социалистическими союзниками, серьёзно смягчила удар, нанесённый империализмом её экономике. «Несмотря на санкции нас не поставили на колени, — мог заявить уже в октябре 1982 г. Председатель Военного совета национального спасения В. Ярузельский. — Это свидетельство того, что собственными силами, развивая сотрудничество с братскими странами, пользуясь помощью Советского Союза, мы сумеем преодолеть огромные трудности, защитить нашу экономику».

Первая принципиальная победа была достигнута в августе 1982 г. Тогда впервые за многие месяцы кризисного развития промышленное производство перестало снижаться; более того, оно поднялось на 2 процента по сравнению с августом предыдущего года. Это, как будто скромное, достижение стало началом хозяйственного перелома. По сравнению с соответствующими периодами 1981 г. индустрия страны увеличила своё производство: в сентябре — на 3 процента, октябре — на 5, ноябре — на 8 и декабре 1982 г. — на 11 процентов. В 1982 г. впервые за много лет Польша в своих внешнеторговых оборотах с капиталистическими странами добилась превышения экспорта над импортом (на 1 млрд. дол.), хотя это и было достигнуто мерами строжайшей экономии буквально на всем.

Однако итоги 1982 г. хотя и обнадёживали, но не давали ещё оснований для безоговорочно оптимистических прогнозов. Инерция резкого экономического спада периода 1980–1981 гг., подстегнутая западными «санкциями», была настолько катастрофической, что успехи второго полугодия 1982 г. не могли перекрыть всех noтерь первой половины года. Промышленное производство в целом за год снизилось ещё на 2 пункта, сельское хозяйство дало продукции на 4 процента меньше. Особенно заметно сократился — из-за резкого снижения производительности труда — национальный доход страны — на 8 процентов. Но главное все же было достигнуто: базовые отрасли индустрии (угольная, цементная, энергетика), подвергшиеся, как мы помним, наиболее разрушительной дестабилизации, первыми начали набирать темпы. Уже в 1982 г. добыча каменного угля возросла на 16 процентов, производство цемента — на 13. Выработка электроэнергии приблизилась к своему докризисному уровню.

Эти экономические сдвиги, обещанные и действительно достигнутые социалистическим государством, стали первым лучом надежды для миллионов поляков и не могли не способствовать началу принципиально важного Общественного процесса. Его можно охарактеризовать как постепенное преодоление гражданской пассивности в довольно обширных группах польских трудящихся — из числа уже отошедших от экстремистских вожаков «Солидарности», но пока что не уверенных в способности ПОРП и народной власти вывести страну из глубокого кризиса. Если весной и летом 1982 г. контрреволюционерам ещё удавалось провоцировать в некоторых городах серьёзные беспорядки, то уже к осени они потеряли такую возможность.

Антисоциалистическое подполье все явственнее теряло влияние, дискредитируя себя в глазах заметно редеющего «молчаливого большинства» лозунгами экономической дестабилизации страны, тактикой «тотального отрицания» и откровенной поддержкой натовских «санкций» против ПНР^[194]. Антисоциалистические вожаки, ушедшие в подполье, ничего не забыли, но ничему и не научились. «Наша программа, — говорилось в одной из нелегальных листовок, распространявшихся осенью 1982 г., — это такая программа, которая не пытается искать компромисс с коммунизмом, а призывает к тому, чтобы мы шаг за шагом, любыми методами, по частям, выбивали почву из-под ног красных». Совершенно очевидно, что в условиях начавшейся стабилизации подобная «программа» разорения и развала после печального опыта 1980–1981 гг. уже не могла рассчитывать на весомую массовую поддержку.

Законодательные меры периода военного положения позволили властям более оперативно и решительно пресекать такие чуждые социализму явления, как спекуляция, казнокрадство, тунеядство, взяточничество, особенно бурно произраставшие в кризисные 1980–1981 годы. В 1982 г. были привлечены к уголовной ответственности 10 тысяч крупных спекулянтов (почти в два раза больше, чем в 1981 г.); 69 тысяч перекупщиков дефицитных товаров были оштрафованы. В течение года 250 «подпольных миллионеров», сколотивших огромные состояния на всякого рода незаконных сделках и, по сути, перераспределявших доходы трудящихся в свою пользу, были осуждены на разные сроки лишения свободы с конфискацией имущества. Словом, резко активизировалась борьба с любыми проявлениями социальной несправедливости, с любыми отступлениями от норм социалистической нравственности.

Польские трудящиеся наглядно смогли увидеть, что народная власть меньше чем за год отвела от страны угрозу экономического краха. Поэтому неудивительно, что вслед за первыми успехами в преодолении хозяйственной разрухи в стране обозначился перелом и в общественных настроениях^[195]. На пленуме ЦК ПОРП в октябре 1982 г. Первый секретарь ЦК ПОРП В. Ярузельский мог с полным основанием констатировать: «В течение последних 10 месяцев мы прошли длинный, ведущий вперёд путь. Это свидетельствует о том, что у социализма прочные корни, что народная власть эффективна, что партия, хотя и ослабленная, остаётся движущей силой, вдохновительницей социалистического обновления и прогресса»^[196]. Началась подготовка к отмене военного положения.

Однако контрреволюционное подполье, которое никак не устраивала любая нормализация, предприняло ещё одну попытку «пробы сил», ухватившись за весьма удачный, как ей казалось, повод. Дело в том, что, опираясь на растущее осознание массами рабочих, служащих, других групп трудящихся той роковой роли, которую чуть было не сыграла в судьбах народной Польши «Солидарность», сейм ПНР в октябре 1982 г. принял новый закон о профсоюзах. Согласно этому закону профобъединение «Солидарность», впрочем, как и все другие, действовавшие до декабря 1981 г., профсоюзы, распускалось. Инициатива создания новых профсоюзов предоставлялась коллективам трудящихся всех предприятий и учреждений страны.

Подполье и его заокеанские дирижёры, все ещё не до конца оценившие степень падения влияния вожаков бывшей «Солидарности» в глазах польских трудящихся, посчитали этот шаг народной власти подходящей «зацепкой» для того, чтобы попытаться организовать новую волну беспорядков и прервать начавшийся в стране процесс нормализации. Они решили спровоцировать «всепольскую забастовку», приурочив её ко второй годовщине регистрации (10 ноября 1980 г.) «Солидарности» как профсоюза. Огромные усилия затратили на подготовку этого своеобразного «референдума» на тему — кто «за», а кто «против» народной власти западные центры «психологической войны». Подсчитано, что в течение 10 ноября 1982 г. западные «радиоголоса», вещающие на польском языке, более 100 раз обращались к полякам с соответствующими призывами. Результаты затеянной контрреволюционерами «пробы сил» оказались плачевными. Они потерпели столь внушительное поражение, что это вынуждены были признать и по ту сторону Атлантического океана.

Газета «Крисчен сайенс монитор»: «Годовщина «Солидарности» прошла без каких-либо серьёзных инцидентов. Призыв к прекращению работы по всей стране провалился».

Газета «Нью-Йорк тайме»: «Акций протеста не получилось. Стратегия подпольного руководства «Солидарности» поддержки не имела. Бурные дни, когда «Солидарность» бросала вызов коммунистической системе, ушли безвозвратно».

Только после провала «всеобщей забастовки» 10 ноября Вашингтону стало ясно, что и третий, последний вариант, заложенный им в «операцию Полония», окончательно и бесповоротно провалился.

В конце декабря 1982 г. военное положение в ПНР было приостановлено. С Военного совета национального спасения были сняты административные функции, но оставлены обязанности гаранта безопасного перехода от временной к полной отмене военного положения. Подавляющее большинство лиц, ещё остававшихся в этому времени в местах интернирования, было освобождено^[197].

Строго говоря, здесь в нашем рассказе об «операции Полония» можно было бы поставить точку. Она завершилась закономерным крахом: не удалось ни «опрокинуть» социализм, ни разжечь в стране затяжной, обессиливающий её братоубийственный конфликт, ни превратить Польшу в «хронического больного» в рядах социалистического содружества, ни ослабить само это содружество… Но предводители антисоциалистических сил все ещё продолжали маниакально верить в несбыточное, упорно твердя, что их победа не за горами^[198], хотя ряды нелегальных группировок таяли. Поданным министерства внутренних дел ПНР, к декабрю 1982 г. были обезврежены или самораспались 700 подпольных групп, которые в самый пик нелегальных действий предположительно насчитывали около 7 тысяч человек. Отметим, что подполью даже в его «лучшие дни» не удалось создать единый, безотказно действующий подрывной механизм и оно как было, так и осталось пёстрым конгломератом соперничающих группировок. В «сильную и активную нелегально сражающуюся Польшу» оно превращалось лишь под бойким пером западных журналистов и с помощью подрывных радиоголосов.

Так закончилась самая крупная антипольская операция международного империализма^[199].

Но последствия целенаправленных дестабилизирующих акций авторов и организаторов этой операции тяжёлой ношей и на долгие годы легли на плечи каждой польской семьи. Партии, всем патриотическим силам Польши и, прежде всего, её рабочему классу предстоит нелёгкая и длительная работа, чтобы вернуть потерянное, наверстать упущенное, восстановить разрушенное и в жизни, и в душах людей.

В этом смысле об эпилоге говорить ещё рано. Он ещё пишется историей.

На пути нормализации

С первых дней 1983 г. Польша вступила в новую фазу выхода из кризисного состояния, который коротко можно было бы охарактеризовать как начало этапа стабилизации.

Важной его вехой стала дата—22 июля 1983 г. В этот день в стране было отменено военное положение.

Самоотверженная борьба за подъём производства; укрепление политической системы социализма; ликвидация выявившихся сбоев и деформаций в её механизме; преодоление «кризисного сознания», т. е. все то, что составляет содержание открывшегося этапа, — это особые и обширные темы. Однако коснёмся их хотя бы коротко, потому что иначе невозможно представить себе тот путь, который проделала страна, преодолевая последствия длительного кризисного состояния. И прежде всего, дадим слово цифрам.

Нормализация экономики. Говоря о трёх переломных годах (1983–1985), мы будем часто употреблять слово «впервые». В 1983 г. впервые после 1978 года была преодолена тенденция снижения главного показателя экономического здоровья страны — её национального дохода. Этот показатель в 1983 г. возрос на 5,8 процента. Впервые, начиная с 1979 г., статистика смогла зафиксировать в 1983 г. ещё один шаг вперёд — на этот раз в промышленности: индустриальная продукция возросла почти на 7 процентов. А добывающая промышленность достигла или вплотную приблизилась к уровню наилучших докризисных лет. Впервые резко возрос сбор зерновых и других кормовых культур. Урожай зерновых достиг рекордной отметки в истории ПНР (22 млн. т в 1983 г. и 24,4 млн. т в 1984 г. по сравнению со среднегодовым сбором 19,7 млн. т в 1976–1980 гг. и 20,7 млн. т в 1981–1982 гг.). Началась постепенная отмена карточной системы на продукты питания.

Полученное ускорение было закреплено в 1984 г. Промышленное производство увеличилось ещё на 5,3, сельскохозяйственное — на 5,9, а национальный доход — на 5,7 процента. По производительности труда в промышленности ПНР приближается к уровню конца 70-х годов. Значительно снизились темпы инфляции, сотрясавшей страну уже много лет (в 1982 г. рост цен превысил 100 процентов, в 1983 г. он составлял 23, а в 1984 г. — 15 процентов).

В целом, по предварительным данным, обещает быть достаточно успешным и 1985 год — год, завершающий трёхлетний план восстановления народного хозяйства страны. Национальный доход, например, который в 1985 г. должен был увеличиться, согласно заданиям трёхлетки, на 10–12 процентов в сравнении с 1982 г., как ожидается, возрастёт на 13–15 процентов. С июня 1985 г. выдача по карточкам сохраняется только на сахар и мясо. Завершение народнохозяйственного плана на 1983–1985 гг. станет своего рода связующим звеном между выходом страны из кризисной полосы к нормальным, восходящим процессам социально-экономического развития.

Однако польские коммунисты, широкая общественность не рисуют ситуацию, сложившуюся в народном хозяйстве, в розовых тонах. Потерянное и разрушенное наверстать нелегко. Пока что восполнена лишь половина материальных потерь, понесённых страной за годы кризиса и контрреволюционного разгула. Каждый шаг вперёд даётся с большим трудом. Объем национального дохода, хотя, как мы видим, и возрастающий, причём динамично, едва лишь превзошёл уровень 1975 г. и ещё более чем на 10 процентов ниже, чем в 1979 г.

Только в 1985 г. начался ощутимый процесс восстановления поголовья крупного рогатого скота, овец и свиней. Польское животноводство из-за нехватки отечественных кормов пока по своей продуктивности находится ещё на уровне 1973–1974 гг. Прирост народного потребления, начавшийся в очень скромных размерах в 1984 г., в 1985 г. увеличится, как ожидается, всего на 3 процента. Тяжёлые издержки, эхо того «краткого пути» к благосостоянию, к которому столь необдуманно прибегли в ПНР в 70-х годах, ещё долго будут давать себя знать. Сократившийся национальный доход пока не позволяет в нужных пропорциях удовлетворять нужды как потребления (его уровень на одного жителя все ещё значительно ниже, чем в 1979 г.), так и накопления. Полное достижение товарно-денежного равновесия, планировавшееся на 1985 г., отодвигается на начало следующего пятилетия (1986–1990 гг.). Заморожены многие десятки важных промышленных строек, остро не хватает средств на продолжение модернизации индустриального и сельскохозяйственного потенциала. Отметим все же, что в 1984 г. при содействии СССР удалось возобновить возведение ряда крупных предприятий, прерванное в 1981 г. Жилищное строительство по количеству сданных в эксплуатацию квартир в 1984 г. достигло уровня 1970 г. и лишь к концу следующей пятилетки сможет приблизиться к уровню 1979 г. (284 тыс.). Число остро нуждающихся в улучшении жилья за последние 4 года возросло на 300 тысяч семей.

Так что, хотя пик экономических трудностей и пройден, последствия кризиса и развернувшейся вслед за ним контрреволюционной анархии ещё достаточно ощутимы, Народная власть делает все возможное, чтобы смягчить для трудящихся серьёзные тяготы повседневного быта. И в первую очередь, как мы уже сказали, — для малообеспеченных семей, пенсионеров, молодёжи. Среди целенаправленных мер такого плана — повышение в 1982 г. на 80 процентов денежных доходов в малообеспеченных семьях. Это в три раза больше, чем повышение денежных доходов в семьях высокообеспеченных. Были приняты срочные меры по защите жизненного уровня пенсионеров: если размер средней зарплаты в 1982 г. был увеличен на 46, то пенсии возросли в среднем на 80 процентов. Аналогичные компенсации роста цен осуществлялись и в последующие годы. Серьёзным подспорьем в этом плане стали и общественные фонды потребления^[200].

Итак, положительные сдвиги в экономической жизни ПНР неоспоримы. Но остаётся ещё немало нелёгких проблем и тяжёлых завалов прошлого, которые серьёзно осложняют движение страны вперёд. Назовём некоторые из них.

Проблема внешней задолженности. Выплата одних только процентов по полученным в своё время на Западе займам ежегодно «съедает» 2,8 млрд. дол. из сравнительно скромных валютных поступлений страны от экспорта в капиталистические страны. Острый недостаток средств серьёзно затрудняет закупку полуфабрикатов, запасных частей и сырья, без которых значительная часть польской промышленности не может работать на полную мощность.

Проблема развития государственного сектора в промышленности и торговле. Как известно, в социально-экономических структурах страны пока что достаточно высок удельный вес мелкотоварного сектора и частного предпринимательства. Из 15,5 млн. самодеятельного населения страны свыше трети (5,7 млн.) заняты в необобществлённом секторе (из них 4,8 млн. в сельском хозяйстве). В период кризисного развития экономики, повлёкшего за собой значительную дезорганизацию производства на государственных предприятиях, особенно быстро росло число заведений мелкотоварного и частнокапиталистического типа в промышленности и сфере обслуживания. Если в 1980 г. было 227 тыс. таких хозяйственных единиц, то в 1984 г. их число поднялось до 486 тысяч. Конечно, в условиях острых нехваток многих, даже элементарных, товаров и отсутствия у государства необходимых сил и средств для быстрого преодоления дефицита широкая мобилизация личных накоплений и их вложение в хозяйственную сферу, будучи вынужденным маневром, сыграла свою позитивную роль в смягчении последствий кризиса. Однако дальнейшее разрастание частнопредпринимательских групп и числа интегрированных в частное производство трудящихся (число занятых в обобществлённом секторе уменьшилось в 1981–1983 гг. на 574 тыс. человек, а число занятых в частном секторе возросло на 647 тыс.), как подчёркивают многие органы польской прессы, нежелательно не только в социально-политическом отношении, но и в чисто экономическом плане, ибо вносит элемент стихийности и дезорганизации в плановое народное хозяйство. «В 1983 г. по сравнению с 1980 г., — отмечал в феврале 1985 г. профсоюзный еженедельник «Звензковец», — доходы в частном секторе возросли на 281 процент, что свидетельствует о бурном и слабо контролируемом росте частного предпринимательства. Можно ли и ныне по-прежнему терпимо относиться к обогащению представителей частного сектора, когда большинство общества с трудом сводит концы с концами?»

Проблема развития польской деревни. Кардинально решить вопрос об обеспечении страны продовольствием, кормами для животноводства и сырьём для пищевой и лёгкой промышленности в условиях преобладания в деревне единоличного хозяйства со средней площадью около 5 га и низкой товарностью, как считают экономисты ПНР, невозможно. «Кооперативы в польском сельском хозяйстве являются лучшим выходом для небольших крестьянских хозяйств, — писал в конце 1984 г. еженедельник «Справы и людзе». — Средние и даже крупные хозяйства также могло бы спасти только упрочение связи с коллективными хозяйствами. Задачей рабочей партии в современных условиях должно быть объяснение крестьянам этой объективной тенденции»^[201]. Журнал не без оснований подчеркивает, что источники экономического кризиса в Польше во многом коренились в разнотипности форм собственности, в противоречии между уровнем производительных сил и существующими в деревне производственными отношениями.

И это противоречие должно постепенно преодолеваться, ибо, как подчеркнула недавно «Трибуна люду», «нет смысла механизировать 2,8 млн. единоличных хозяйств, так как в этом случае стремительно возрастут производственные затраты. Это — не только экономическая, но и социально-политическая проблема». Это в конечном счёте и проблема упрочения рабоче-крестьянского союза как важнейшей опоры социализма.

Политическая нормализация. Новая обстановка, сложившаяся к началу 1983 г., требовала и нового подхода к определению приоритетов среди стоявших перед страной задач. Если в 1982 г. самым главным и неотложным делом было остановить скатывание страны в пропасть экономической катастрофы, то в 1983–1984 гг. основным звеном, взявшись за которое можно вытянуть всю цепь, стала задача упрочения политической системы социализма, серьёзно расшатанной и отчасти деформированной за месяцы контрреволюционной вакханалии.

Польская объединённая рабочая партия энергично приступила к восстановлению идеологической сплочённости и укреплению организационного единства своих рядов^[202]. «Несмотря на уменьшение численности, — констатировала Всепольская конференция ПОРП в марте 1984 г., — партия, совершенствуя идеологическую деятельность, укрепляет своё идейное и организационное единство, свою политическую и моральную силу. Она постепенно вновь обретает доверие рабочего класса и всех трудящихся». Во всех тяжёлых испытаниях ПОРП сумела сохранить в своих рядах боеспособное ядро польского рабочего класса (38 процентов нынешнего состава партии), лучшие силы из среды интеллигенции, крестьянства, других групп трудящихся. Набирает темпы тенденция роста ПОРП — прежде всего благодаря вступлению в партию кадровых рабочих, молодёжи. Свою роль в укреплении рабочего ядра партии, серьёзно ослабленного событиями 1980–1981 гг., в упрочении её связей с рабочим классом должны сыграть и решения 16-го пленума ЦК ПОРП (1984 г.), специально посвящённого этому вопросу^[203].

Политическая линия ПОРП на соглашение всех поляков, стоящих на платформе последовательных социалистических преобразований, и борьбу с антисоциалистическими группировками — силами контрреволюции и анархии — положила начало новому элементу политической системы социализма в Польше, закреплённому ныне в Конституции ПНР, — Патриотическому движению национального возрождения (ПДНВ). Организационно оно оформилось на своём первом конгрессе в мае 1983 г. В 1985 г. в его первичных организациях работало 800 тыс. человек (в 1983 г. — 510 тысяч).

Идёт процесс становления и консолидации нового профсоюзного движения. К осени 1985 г. профсоюзные организации, объединённые в 130 федераций по отраслевому принципу и создавшие свой общий центр — Всепольское соглашение профсоюзов, — насчитывали уже почти 6 миллионов членов, 60 % среди них — рабочие. Профсоюзы объединили примерно половину всех занятых в социалистическом народном хозяйстве ПНР^[204].

Настоящей проверкой правильности и эффективности разработанной ПОРП линии на развитие и совершенствование социализма, проверкой авторитета ПОРП, явились выборы в местные народные Советы, состоявшиеся в ПНР в середине июня 1984 г.

Выборы должны были показать, что думает польский народ о путях развития своей страны, каково его отношение к народной власти. Остатки антисоциалистической оппозиции вместе с империалистическими центрами идеологической диверсии поставили своей целью если не сорвать выборы, то, по крайней мере, сделать все возможное, чтобы как можно больший процент избирателей их бойкотировал. Понимая, что прошли те времена, когда контрреволюционное подполье было способно вовлекать определённую часть трудящихся в акции активного противодействия процессу нормализации, они попытались использовать апатию и пассивность тех, кто, как сказал В. Ярузельский, «попросту ещё не определился и сомневается». Именно их контрреволюционеры хотели бы изобразить как своих сторонников, если эти люди не придут на избирательные участки: необходимо было убедить западные подрывные центры в том, что антисоциалистическая оппозиция ещё остаётся в Польше реальной силой^[205].

Ход и результаты избирательной кампании похоронили последние надежды империалистических кругов на то, что выборы станут своеобразным камнем преткновения на пути политической стабилизации в ПНР, продемонстрируют «пропасть между народом и властями». Три четверти избирателей приняли участие в выборах. В ходе голосования было избрано свыше 90 тысяч новых депутатов народных Советов всех ступеней. Только 0,4 процента кандидатов в сельские Советы не получили необходимого большинства голосов. «Выборы подтвердили, — писала в те дни «Трибуна люду», — что концепция соучастия миллионов граждан встроительстве социалистической Польши получила поддержку подавляющего большинства общества^[206].

Преодоление «кризисного сознания». Итак, ставка вожаков антисоциалистической оппозиции на пассивность так называемого «молчаливого большинства», попытка изобразить этих людей как своих сторонников, безоговорочно принимающих их лозунги, оказалась битой. Многие события 1983–1985 гг. (рост новых профсоюзов, становление Патриотического движения национального возрождения и т. д.) показали, что давно уже идёт постепенный процесс размывания «молчаливого большинства» — социального феномена, возникшего, как мы помним, осенью 1981 г. Сейчас оно заметно превращается в меньшинство. Меняются и настроения этого меньшинства: оно наблюдает за стабилизирующими мерами народной власти, за борьбой с деформациями социализма пока выжидательно, но с растущей надеждой. «Причём, — как отмечал В. Ярузельский, — если даже некоторыми категориями трудящихся и не высказывается полное согласие с идейным содержанием партийной программы, то все более широко признается правильность политической линии партии».

Изменения в настроениях «молчаливого большинства» как специфического явления политической жизни периода кризисного развития — важная победа народной власти, польских коммунистов. Тот факт, что миллионы людей, благодаря конкретным делам партии и государства, выходят из состояния равнодушия и пассивности, уже сам по себе укрепляет созидательный потенциал страны. Ведь именно за эту значительную группу населения шла главная битва в сфере общественного сознания. Цель классового противника социалистической Польши после 13 декабря 1981 г. как раз и состояла в том, чтобы законсервировать стереотипы «кризисного сознания» весомой части польского общества, которое заметно затрудняет движение вперёд. Как подчёркивалось в январе 1984 г. на воеводской партийной конференции в Люблине, внутренние и внешние враги социализма «хотели бы привить польскому обществу, а особенно молодёжи, сознание безнадёжности, катастрофической картины будущего, вызвать состояние апатии». Но эта цель антипольской «психологической войны» достигнута не была.

Во всяком случае, западные «мозговые центры» могли бы, если бы захотели, увидеть признаки конца самого феномена «молчаливого большинства» и его превращения в «меньшинство» и не дожидаясь итогов выборов в местные Советы. Уже первомайские торжества 1984 г. в ПНР наглядно это показали. Несмотря на запугивания, к которым прибегло подполье, и провокационные призывы западных радиостанций^[207], первомайские демонстрации были массовыми, торжественными и праздничными. Свыше 8,2 млн. трудящихся прошли в этот день по улицам польских городов под лозунгами ПОРП и народной власти. Их было на 1,5 млн. больше, чем в этот день в 1983 г.^[208]

Круг молчаливо сочувствующих подполью или же безучастно взирающих на обе стороны баррикад от месяца к месяцу сужался. Вначале лопнули надежды антисоциалистического подполья на вовлечение хотя бы ограниченной части поляков в активные акции (забастовки, саботаж, демонстрации). Затем была сделана ставка на вовлечение части населения во всякого рода пассивные акции. Но призывы не выходить на первомайскую демонстрацию, не участвовать в выборах в народные Советы, не вступать в профсоюз и т. д. не нашли массового отклика. Даже тот факт, что определённая часть поляков «не вышла», «не участвовала», «не вступила», свидетельствует не столько о действенности лозунгов подполья, сколько об устойчивости апатии некоторых кругов польского общества, которые мы условно определили уже как «молчаливое меньшинство».

Господствующие в польском обществе настроения достаточно наглядно отражены в результатах широкого социологического опроса, проведённого в мае 1984 г. На вопрос анкеты: «Как Вы оцениваете период 1980–1981 гг.?» 70 процентов опрашиваемых ответили однозначно, дав ему негативную оценку. 19 процентов оценили его положительно, а 11 процентов участвующих в опросе воздержались от ответа. Таково сегодня мнение поляков о событиях тех шестнадцати тяжелейших месяцев.

Поэтому, говоря об итогах 1982–1984 гг., можно констатировать, что процесс политической изоляции контрреволюции вступил в завершающую стадию^[209]. Потеряв сколько-нибудь существенную опору в массах, остаточные антисоциалистические группки отныне становятся тем, с чего они начинали в 70-х годах свой путь национального предательства — «простым клиентом вражеского подворья», как образно было определено недавно в польской прессе. (По оценкам министерства внутренних дел ПНР, к лету 1985 г. нелегальной антигосударственной деятельностью в стране продолжало заниматься несколько десятков мелких группок.)

Конечно, сегодня было бы неправильным утверждать, что повсюду, во всех социальных группах польского общества уже преодолены глубокие нарушения в общественном сознании. До этого ещё далеко. «В тех кругах, где контрреволюционная пропаганда в своё время имела успех, — констатирует В. Ярузельский, — она причинила духовное увечье, которое нам придётся залечивать длительное время». В стране ещё немало дезориентированных, заблуждающихся и сомневающихся людей, охваченных политической апатией.

Польские коммунисты, извлекая уроки из прошлых ошибок, считают важнейшей текущей и перспективной задачей распространение вширь и вглубь научного, марксистско-ленинского мировоззрения. «В современной Польше, — как писал в статье, опубликованной в журнале «Коммунист» кандидат в члены Политбюро ЦК ПОРП М. Ожеховский, — марксизм-ленинизм ещё не занимает доминирующего положения в сознании, убеждениях и позиции всего общества, в науке, в культурном творчестве. Отсюда вытекает необходимость не только широко распространять марксизм-ленинизм, но и защищать его в борьбе против буржуазных и клерикальных нападок». Пока что воинствующий клерикализм, констатируют польские исследователи-марксисты, достаточно активен, он пытается законсервировать во взглядах и морали трудящихся масс отсталую идеологию, способствовать росту частного сектора в деревне и городе^[210].

Поэтому борьба за развитие и укрепление социалистического общественного сознания, за умы и души поляков все более становится главным полем битвы.

Миражи реванша

Сегодня в Польше уже хорошо знают, с чего начинается контрреволюция, как и кем писались партитуры для антипольской «игры в четыре руки». «Мы не допустим легализации антисоциалистических экстремистских сил в какой-либо форме и будем реагировать в соответствии с обстановкой, — было подчёркнуто на 18-м пленуме ЦК ПОРП в декабре 1984 г. — Закон должен быть законом. Все, кто его нарушает, будут привлекаться к ответственности»^[211].

Растущая стабильность польского общества становится все более очевидной и на Западе, даже среди самых твердолобых консерваторов. Не случайно стратеги антикоммунизма ныне по-новому формулируют задачи. Вот что сказано в одном из документов зарубежных антипольских центров: «Нужно сохранить подполье до благоприятных обстоятельств»^[212]. Призывам с Запада вторят и антисоциалистические элементы внутри Польши. Как заявил в мае 1984 г. французскому изданию небезызвестного журнала «Ридерс дайджест» один из активных «оппозиционных деятелей», «нам сейчас потребуются скорее стратеги, чем массы». Делая хорошую мину при плохой игре, он продолжил: «В данный момент было бы лучше, чтобы большинство поляков сохраняло спокойствие (?!), предоставив организационные задачи немногим». Кто же это? Как и в 1976 г., этими «немногими» должно стать «Польское независимое соглашение» (ПНС).

Предпринимаются попытки вновь втянуть в антисоциалистическую игру часть священнослужителей, превратить костёлы в опорные пункты антисоциалистической деятельности и тем самым «прикрыть» ПНС и другие контрреволюционные группировки. «В Польше, — констатировала в марте 1985 г. «Трибуна люду», — существует группа ксёндзов, которые ведут отнюдь не религиозную, а политическую деятельность, атакуя с церковных амвонов государственный строй ПНР».

Любопытную статистику, свидетельствующую об определённой линии некоторых руководящих инстанций католической церкви, приводит и «Жолнеж вольности». По данным на конец февраля 1985 г., в предшествующие несколько месяцев в костёл для политических выступлений специально приглашались такие отъявленные экстремисты, как Куронь, Мочульский (три раза), Рулевский (два раза), Юрчик, Гвязда, Яворский. «Неужели, — спрашивает газета, — польский епископат действительно убеждён, что эти лица выполняют «миссию любви к ближнему»?..»

Антисоциалистические элементы вновь пытаются повернуть стрелку истории на десятилетие назад и начать новую антипольскую игру — на этот раз уже её четвёртый круг^[213]… Словно за эти годы ничего не изменилось; как будто рабочий класс, трудящиеся социалистической Польши, пройдя сквозь драматические, а подчас и трагические месяцы кризиса и контрреволюционного разгула, не приобрели суровый, но поучительный опыт, а коммунисты, все социалистические силы страны не извлекли необходимых уроков из ошибок, заблуждений и срывов.

Время берет своё. Неуклонный, хотя и трудный выход ПНР из полосы кризисного развития, растущая изоляция антисоциалистических элементов, нормализация социальной и политической обстановки — все это не могло не сказаться на позициях ведущих стран Запада в отношении Польши. Сегодня можно констатировать, что кольцо политической и экономической блокады, которое США, империалистические державы Запада пытались создать вокруг ПНР, даёт трещины. С государственными визитами ПНР посетили министры иностранных дел или главы правительств Великобритании, Франции, ФРГ, Италии, Японии, Греции, Австрии и других капиталистических стран. Достигнуты договорённости об отсрочке выплаты долгов Западу. Активизировались экономические связи^[214].

Все это — свидетельства того, что, несмотря на усилия классового противника, страна неуклонно, и по восходящей, возвращается к сбалансированному развитию.

Взгляд в будущее

Какой же видится польским коммунистам, социалистическим силам страны программа полного и окончательного преодоления последствий кризисных лет? Какие уроки извлекаются из прошлого? Какие ориентиры намечаются на будущее? Эти вопросы неизбежно встают перед каждым, кто с человеческой надеждой и классовой озабоченностью всматривается в завтрашний день народной Польши.

С учётом достижений в преодолении кризисной ситуации, выполнения в основном народнохозяйственного плана на 1983–1985 гг. разработана программа развития страны на 1986–1990 гг. Этот документ уже предусматривает стабильное и восходящее развитие экономики страны далеко за пределы достигнутого в докризисный период. Принципиально важное значение для подъёма народного хозяйства ПНР имеет подписанная в мае 1984 г. «Долгосрочная программа развития экономического и научно-технического сотрудничества между ПНР и СССР на период до 2000 года». Началась реализация и принятой в 1983 г. комплексной программы развития сельского хозяйства до 1990 г. Её главный ориентир — достижение самообеспеченности страны в продовольствии для населения и кормах для животноводства. На реализацию этой программы выделяется до 30 процентов общего объёма капиталовложений.

Впереди у народной Польши ещё немало сложностей, непростых задач. Но сегодня ей идти вперёд уже значительно легче. Трудящиеся и руководители ПНР делают все, чтобы никогда больше уже не отступить, чтобы строить будущее на здоровых основах, трезво учитывая все благоприятствующие и противодействующие этому движению факторы внутренней и международной обстановки. Поэтому, подчёркивают ныне в Польше, наиболее действенная борьба с классовым врагом — это решительное движение вперёд без рецидивов экономического волюнтаризма и потери политической бдительности.

Сложные проблемы предстоит в ближайшие годы решить не только в экономике, но и в других сферах жизни. Они находятся ныне в центре внимания ПОРП, польской общественности. Подготовка к X съезду ПОРП, созыв которого намечен на апрель 1986 г., даст, без сомнения, новый импульс анализу, обобщениям и определению путей и средств оптимального развития до конца столетия. А пока что устремлённость ПОРП сконцентрирована на узловых проблемах сегодняшней действительности ПНР, из которой рождается день завтрашний.

Из материалов Всепольской конференции ПОРП: «Во многих существенных областях общественной жизни мы создали основы социализма. Их конструкция прочная. Преобладает социалистический способ производства. Однако степень осуществления социалистических преобразований в государстве неравномерна, неоднородна как в базисе, так и в надстройке. Имеются также области, в которых налицо застой или даже вызывающий беспокойство регресс».

Первый секретарь ЦК ПОРП В. Ярузельский: «Перспективная задача для Польши — никогда не допустить противоречащих ленинским принципам болезненных явлений и искажений, которые принесли столько вреда жизни нашей партии и жизни нашего народа. Наша перспектива — это и упорное преодоление препятствий и диспропорций. Это упрочение социалистических отношений в экономике, в общественной, политической и культурной жизни. Это полное восстановление доверия к партии, её руководящей роли, укреплению её марксистско-ленинского характера, обеспечение ведущей, передовой роли и места рабочего класса, расширение классового влияния профсоюзов. Это, наконец, укрепление социалистического государства, осуществление реформ, отвечающих требованиям социалистической демократии, строительство национального согласия в соответствии с коренными историческими интересами Польской Народной Республики. Таковы наши задачи, которые прежде всего определяют необходимость напряжённого труда, хорошей организации и высокой дисциплины, укрепления социалистического общественного сознания. Таков магистральный курс, который прокладывают партия и Польша…»

Этот магистральный курс доказал свою перспективность. После 13 декабря 1981 г. в Польшу снова вернулась надежда. Сегодня надежда все более становится уверенностью. Социализм в ПНР, вступившей в пятое десятилетие, не только отстоял себя, но и ведёт ныне активное наступление во имя торжества ценностей нового общества во всех сферах жизни, вывода страны на рельсы устойчивого социалистического строительства, опираясь на братскую поддержку Советского Союза, всех стран социалистического содружества.

Примечания

1

Збигнев Бжезинский — один из ведущих американских идеологов и стратегов антикоммунизма. Выходец из польских буржуазных кругов, сын средней руки дипломата довоенной Польши, он, по собственному его свидетельству, с детства мечтал стать «президентом Польши». Первый всплеск популярности Бжезинского как одного из авторов теории «наведения мостов», направленной на «мирный», эволюционный подрыв мирового социализма, приходится на середину 60-х гг. В 1968 г. Бжезинский стал директором исследовательского института по вопросам коммунизма при Колумбийском университете. Автор ряда книг (наиболее известная «Между двумя веками. Роль Америки в технотронную эру»). Во время президентства Картера (1976–1980) Бжезинский занимал пост помощника президента по национальной безопасности, который непосредственно курирует все разведывательные службы США, включая ЦРУ. После ухода с этого поста — научный советник Центра стратегических исследований Джорджтаунского университета.

(обратно)

2

Ещё в 60-х гг. «Рэнд корпорейшн» оказалась в центре скандала международного масштаба, когда выяснилось, что детальный план военного переворота в Индонезии и свержения президента Сукарно был подготовлен в недрах этого «исследовательского учреждения». Программа операции против Польши была, таким образом, не первым её опытом подобного рода.

(обратно)

3

Он был завербован западными спецслужбами несколькими годами ранее. В 1977 г. бежал из ПНР и сразу же подготовил для ЦРУ детальный отчёт о положении в польской армии, ее роли в Варшавском Договоре. Отметим, кстати, дату его бегства и зададим себе в этой связи вопрос: случайно ли ему был дан приказ «исчезнуть из Польши» именно в 1977 г., когда завершалась подготовка комплексного плана операции против ПНР?

(обратно)

4

Отметим ещё одну, состоявшуюся в те дни и, по всей вероятности, достаточно важную для Бжезинского встречу: с руководителями польской католической церкви. Это была, как отмечала тогда западная пресса, попытка втянуть костёл в затеянную Вашингтоном антипольскую игру.

(обратно)

5

Бжезинский и Картер в своих воспоминаниях о годах пребывания в Белом доме, изданных недавно в США, дружно «забыли» упомянуть об этом не очень светлом эпизоде их деятельности. Кому же хочется собственноручно портить столь тщательно отретушированные портреты благородных государственных деятелей!

(обратно)

6

Спорить с этим ныне очевидным фактом — занятие неблагодарное. Однако обозреватель издающейся в Западной Европе американской газеты «Интернэшнл геральд трибюн», небезызвестный «эксперт по польским делам» П. Унгер, все-таки решил поспорить, но странным образом. Откликнувшись на выход первого издания этой книги, он со спасительной в подобных случаях иронией пишет в номере газеты от 1 августа 1984 г.: «В книге «Крах «операции Полония» был «открыт» заговор, с помощью которого США и КОС — КОР якобы планировали дестабилизировать Польшу». Рецензент начисто отвергает этот «политический вымысел». Что ж, приходится только удивляться, если ему неведомо то, что известно всему свету — и не откуда-нибудь, а из документа вашингтонской администрации…

(обратно)

7

Вскоре стало известно и её кодовое название: «операция Полония». По совпадению известие об этом пришло тоже с Пиренейского полуострова. В апреле 1983 г. в Лиссабоне вышла в свет книга известного португальского публициста Мичела Урбану Родригеша «Польша и Афганистан. Империалистическое окружение и дезинформация», в которой он исследовал подрывные операции против этих двух стран. «В

начале 70-х гг., — говорится в книге, — Белый дом и государственный департамент пришли к выводу, что Польша стала весьма уязвимой для всякого рода подрывной деятельности, направляемой с Запада. Тогда и была задумана «операция Полония»…» Без сомнения, свой вклад в её разработку и конкретизацию внесли и польские антисоциалистические группировки.

(обратно)

8

Даже некоторые высшие представители польской католической церкви, во многом и ощутимо поддерживавшей антисоциалистическую оппозицию, подчас выражали протест против прямых и тесных связей её руководителей с западными подрывными центрами. Примас Польши, ныне покойный кардинал С. Вышиньский (умер в мае 1981 г.), однажды выразился недвусмысленно, подчеркнув, что некоторые люди среди лидеров «рабочего профсоюза» «хотят вершить при помощи «Солидарности» непольские дела».

(обратно)

9

В 1956 г. в результате серьёзных ошибок, допущенных при коллективизации сельского хозяйства, многие кооперативы распались (в 1960 г. госхозы и кооперативы располагали всего 12 процентами земельных угодий и производили 13 процентов валовой продукции аграрного сектора польской экономики). Экономически неэффективное мелкокрестьянское производство было законсервировано на десятилетия. Во время поездки в Польшу в 1961 г. автору этих строк приходилось слышать от авторитетных учёных и партийных работников, что в Польше удалось найти «собственный» путь решения аграрной проблемы, обусловленный особыми традициями польского крестьянства, которое-де может «органически врасти» в социалистическую систему, оставаясь единоличным. Во что это обошлось, хорошо известно: возникла и постоянно углублялась диспропорция между динамично растущей крупной промышленностью и технически примитивным сельским хозяйством. Это противоречие сыграло немалую роль в кризисном развитии Польши.

(обратно)

10

Приведём, например, такую цифру: в 1972 г. в США 150 фирм с годовым оборотом более 10 млн. дол., тесно связанных с крупнейшими монополиями, в том числе и военно-промышленным комплексом, принадлежали выходцам из Польши.

(обратно)

11

Благоприятствовала подрывной деятельности империализма и активизация, со времени известных событий 1956 г., оппозиционных элементов самых разных оттенков — от ревизионистских в самой П0РП до откровенных антикоммунистов — как правило, выходцев из бывших эксплуататорских классов и привилегированной части довоенной буржуазной интеллигенции. Однако «борьба с этими явлениями последовательно не велась и ограничивалась чаще всего пышной риторикой. Проведённая с ноября 1957-го по май 1958 г. переаттестация членов партии также не исключила из её рядов все ревизионистские элементы и не положила конец их деятельности вне партии» («Жолнеж вольности», 31.01.84).

(обратно)

12

Именно поэтому была взята ориентация на модель капитализма не столько «американского», сколько «западноевропейского» образца. Как подчёркивал Бжезинский ещё в 1961 г., «в Польше и во всей Восточной Европе стоит задача трансформировать мирным путём коммунистические правительства в нечто, подобное правительствам социал-демократического типа».

(обратно)

13

Эти «деятели» — Куронь и Модзелевский — давно уже шли рука об руку. И тот и другой в своё время были членами ПОРП. Свою «особую позицию» они продемонстрировали ещё во время событий 1956 г. В 1961–1962 гг. Модзелевский установил в Италии тесные связи (первые контакты ещё в 1957 г.) с одним из лидеров западноевропейских троцкистов Л. Мафтани. После возвращения из Италии Модзелевский привлёк к троцкистской деятельности Куроня. Тогда же они вместе с профессором философии Л. Колаковским (позже эмигрировал в Англию и стал одним из идеологов польской «тихой» контрреволюции) организовали в Варшавском университете дискуссионный молодёжный клуб «Кривой круг», где пропагандировали троцкистские и анархо-синдикалистские идеи. В середине 60-х гг. Куронь, Модзелевский и Колаковский были исключены из ПОРП (Куронь — второй раз; впервые — в 1953 г.). Модзелевский был главным организатором скандального «празднования» в 1967 г. группой сионистов в Варшаве «победы Израиля» в войне против арабов. В силу неуёмного тщеславия и стремления покрасоваться, Куронь со своими бонапартистскими замашками всегда был больше на виду, хотя основной фигурой в этом «тандеме», как показали дальнейшие события, был Модзелевский. «Первым в ряду самых ярых врагов реального социализма в Польше, — писала в 1983 г. варшавская газета «Жолнеж вольности», — стоит Кароль Модзелевский, наиболее тесно связанный с враждебными диверсионно-вражескими центрами». Уже в самом начале 70-х гг. оба фактически отошли от троцкизма, объявив себя «социал-демократами», однако оставили в своём идеологическом арсенале некоторые постулаты троцкистского «IV Интернационала».

(обратно)

14

По их замыслу он должен был начаться в Варшавском университете, а затем распространиться по всей стране. Авантюристическая затея не удалась. Вместе с ними организаторами «мартовского путча» (он совпал по времени с «пражской весной») были будущие активные деятели контрреволюции, ведущие эксперты «Солидарности» А. Михник и Б. Геремек, имена которых читатель ещё не раз встретит в этой книге. Так образовалось первоначальное руководящее ядро антисоциалистических сил — группа дирижёров польских событий 1980–1981 гг.

(обратно)

15

Вот характеристика личных качеств Куроня, данная польским публицистом Я. Кольчинским: «Я познакомился с ним, — рассказывает Кольчинский, — в начале 50-х гг., когда мы работали вместе в Варшавском комитете Союза польской молодёжи. Уже тогда он отличался самовлюблённостью и непомерными амбициями. Во время событий 1956 г. Куронь сколотил «Союз молодых бунтарей» — группировку левацкого толка. Потом стал наставником одной из молодёжных организаций харцеров. Из ребят 12–15 лет он намеревался сформировать свою личную гвардию, которая в дальнейшем послушно осуществляла бы его «теории» на практике».

(обратно)

16

Под «крышей» этого издания также обосновались штатные и нештатные сотрудники ЦРУ, из секретных фондов которого и оплачивались их услуги. «Мы, политическая польская эмиграция, — писал в своё время один из редакторов «Культуры» Мирошевский, — рассматриваем Соединённые Штаты как своего союзника и считаем, что для выполнения нашего долга мы должны иметь возможность действовать. Все союзники Америки пользуются её материальной помощью. Я не вижу, почему польская эмиграция должна отказываться от неё».

(обратно)

17

Этот канал работал исправно благодаря помощи западных дипломатических представительств в Варшаве, сотрудники которых, как сообщал летом 1980 г. парижский еженедельник «Пуэн», регулярно перевозили в дипломатическом багаже, не подлежащем таможенному досмотру, сотни экземпляров этого издания и распространяли его по нужным адресам. Когда это обнаружилось, массовый завоз «Культуры» прекратился. После этого её стали распространять в виде ксерокопий, подготовленных в тех же посольствах.

(обратно)

18

Именно в свете этих фактов португальский журналист М. Урбану Родригеш датирует начало «операции Полония» концом 70-х гг. И хотя план, разработанный Бжезинским, появился только в 1978 г., никакого противоречия между этими двумя датами нет. В первом случае речь шла о плане подготовки «операции Полония», а во втором — о плане её фронтальной реализации.

(обратно)

19

Так, в 1960–1970 гг. при среднегодовом темпе роста национального дохода страны в 6,1 процента и производительности труда в 4,5 процента среднегодовой прирост реальной заработной платы составлял всего лишь 1,2 процента.

(обратно)

20

Видимо, именно после этих событий и появилась первоначальная обобщающая разработка «операции Полония». Этот документ пока неизвестен, но его основные положения, без сомнения, нашли отражение в введенном в действие в США с января 1974 г. «Боевом наставлении ФМ 33-5» под названием «Психологические операции — техника и приемы». В этом наставлении легко просматривается польская фактура. В одном из разделов этого воинского наставления разбирается «гипотетический пример» долговременной операции, проводимой США и странами НАТО против «неназванной страны». Операция начинается с того, что в «неназванном портовом городе» этой страны среди рабочих возникают волнения. Цель операции — помочь «угнетённому народу самоопределиться», вызвать рост недовольства правительством и убедить «докеров и рабочих» в необходимости антиправительственных выступлений. Рекомендуются поиски «эмоционального оратора», как его называют в документе, хорошо известного в рабочей среде данного района. Предусматривалось также использование радиостанций и распространение листовок в этой «неназванной стране» с призывами к забастовкам. Не случайно в унисон с американцами и западногерманская разведывательная служба (БНД) как раз в начале 70-х гг. создаёт свой долгосрочный «целевой план по Польше», сведения о котором просочились в западную прессу.

(обратно)

21

Вполне устраивали организаторов операции и такие личные качества Валенсы, как стремление к популярности и жадность к деньгам, показная набожность и преклонение перед буржуазными стандартами жизни. Работал Валенса между 1971 и 1980 гг. всего несколько месяцев — электромехаником на судоверфях в Гданьске. По существу, он десять лет проходил свои «университеты» будучи тесно связан с подпольем. Однако жил безбедно: все эти годы его содержала на свои средства католическая церковь. Поступали обильные «вспомоществования» и от зарубежных опекунов.

(обратно)

22

О последствиях нарушении взаимопонимания между Партией и массами трудящихся предупреждал коммунистов ещё в 1921 г. В. И.Ленин: «Любое, даже ничтожное, расхождение может стать политически опасным, если является возможность того, что оно разрастётся в раскол и притом в такого именно рода раскол, который способен поколебать и разрушить все политическое здание…» (ПСС, т. 42, с. 269).

(обратно)

23

Объединённая экономическая комиссия конгресса США была в своём выводе весьма категорична: «Экономические связи с Восточной Европой представляют единственно эффективный (хотя и сложный) путь нашего прямого воздействия на обстановку в этих государствах».

(обратно)

24

Вспомним формулировку в «плане Бжезинского»: «…самое слабое звено среди государств Восточной Европы».

(обратно)

25

Размышляя над «странностями» западного бизнеса по отношению к Польше в 70-е гг., варшавский учёный, доктор психологических наук Л. Войтасек привёл любопытные цифры. За художественный фильм для телевидения ПНР платила американским прокатным концернам баснословно дёшево — всего тысячу долларов. Но тот же фильм, взятый у той же фирмы Францией или Канадой, обходился им минимум в 60 тыс. дол. Нет нужды пояснять, кто и почему компенсировал американским бизнесменам их невыгодные контракты с Польшей.

(обратно)

26

Геремек прошёл типичный для вожаков польской контрреволюции путь нравственного и политического падения. Он ещё в молодости отличался неуёмным честолюбием. В своём стремлении продвинуться он тогда достаточно преуспел: до 1956 г. занимал пост в партийном комитете ПОРП в Варшавском университете, а затем работал в парткоме Академии наук. «Железной рукой», с позиций «сверхортодоксальности», подавлял, как вспоминают люди, работавшие тогда с ним, малейший намёк на дискуссионность. Во время событий 1956 г. допустил «тактическую ошибку»: сделал ставку на крайне правые, ревизионистские силы в ПОРП, посчитав, что с социализмом в Польше скоро будет покончено. В результате он лишился высоких постов. Однако, оставшись в академии, выступал в амплуа «специалиста по средневековой культуре». Пробыл три года во Франции на академическую стипендию, где вошёл в тесный контакт с журналом «Культура». Участвовал в «мартовском путче» в Варшаве. После его провала был исключён из партии, но продолжал «научную деятельность». Во время событий 1980–1981 гг. наконец как будто начала осуществляться его мечта — он занял пост руководителя группы советников «Солидарности».

(обратно)

27

С этого времени в «Культуре» открывается новая рубрика, название которой — «Что надо делать» — в комментариях, как говорится, не нуждается.

(обратно)

28

Только в 1982 г., например, выяснилось, что полномочным эмиссаром ЦРУ в Польше, одним из создателей «Польского независимого соглашения» был доктор философии З. Найдер. Именно в его руках были сосредоточены многие нити антигосударственного заговора в 1980–1981 гг., хотя он был фигурой внешне малоприметной и не проявлял особой активности. Как выясняется, такие шумные и броские фигуры на сцене антисоциалистической оппозиции, как Куронь, Михник и другие, были сами марионетками в руках ПНС, «лишь перелагая, — как пишет «Жолнеж польности», — на язык политической практики идейные прораммы законспирированных «Братьев», живым примером которых может служить Найдер». Бывший член редколлегии еженедельника «Твурчость» («Творчество»), член Союза польских писателей, кандидат в доценты Варшавского университета, Найдер давно уже был кадровым сотрудником ЦРУ (контактировал и с английской разведкой). Как «специалист по вопросам культуры», регулярно, по многочисленным «приглашениям», выезжал в американские и английские университеты в порядке «научных обменов», а также в Париж и Мюнхен — штаб-квартиры «Культуры» и «Свободной Европы». В декабре 1981 г., поняв, что игра проиграна, и опасаясь разоблачения, Найдер бежал из Польши. Ровно через четыре месяца, в апреле 1982 г., он был назначен шефом польской секции «Свободной Европы» — «честь», которой ЦРУ удостаивает лишь избранных.

(обратно)

29

Михник — давний коллега Куроня и Модзелевского на антисоциалистическом поприще (был особенно активен во время антисоциалистических выступлений в Варшаве в марте 1968 г.) — одна из самых зловещих фигур в истории польской контрреволюции. Человек действия и значительной энергии, питаемый ненавистью к социализму, он был не столь искусный оратор-демагог, как Куронь, и не мастер изощрённой интриги, как Модзелевский. Преимущественное амплуа Михника — организаторская деятельность. Он был сторонником любых, самых низких методов в борьбе с социализмом, вплоть до развязывания в подходящий момент открытого террора. Во время своих неоднократных поездок в Италию Михник досконально изучал «опыт» так называемых «красных бригад». Был тесно связан с Мартой Петрусевич, которую хорошо знал ещё в Варшаве (в 1983 г. Петрусевич была привлечена к ответственности итальянскими органами правосудия за связь с «красными бригадами»). В период событий 1980–1981 гг. был одним из ведущих советников «Солидарности».

(обратно)

30

Накануне этих событий один из активных антисоциалистических оппозиционеров профессор экономики З. Липиньский выезжал в Мюнхен, где встретился с шефами «Свободной Европы». Ведь для успеха задуманной акции необходима была интенсивная радиокампания, направленная против правительственных мер, чтобы ещё больше дезориентировать рабочих.

(обратно)

31

Иногда возникают сомнения: не преувеличивается ли роль КОС — КОР, который, по его данным, был малочисленной организацией. Мог ли он при этом оказывать решающее влияние на ход событий? Действительно, КОС — КОР имели не так уж много «членов-учредителей»: к 34, поимённо названным в 1979 г., было официально добавлено ещё с десяток-другой новых фамилий. Но все дело в том, что в основу организационной структуры КОС — КОР был заложен хитроумный принцип. Оказалось, что не все люди, публично объявленные как «члены-учредители» КОР, действительно были его активистами. Вынесение их имён на официальную вывеску имело цепью закамуфлировать истинный (весьма малочисленный) штаб этой подпольной группировки, И другой элемент мистификации: главную силу КОС — КОР составляли так называемые «закрытые члены». Он располагал, как подчёркивается в книге «Импорт контрреволюции (теория и практика КОС — КОР)», вышедшей в ПНР в 1982 г., «разветвлённой структурой, носящей характер мафии и включавшей несколько сот активистов». Но именно они и были проводниками влияния КОС — КОР на другие — нелегальные и легальные — организации.

(обратно)

32

В этой пёстрой идеологической смеси не было только фашизма, крайне правого консерватизма и воинствующего великопольского шовинизма. И это не случайно: у архитекторов антисоциалистического подполья на этот счёт были свои тактические резоны, о чем будет сказано ниже.

(обратно)

33

Как раз осенью 1976 г. автор был в ПНР на научном симпозиуме. В одном из варшавских кафе польские коллеги обратили моё внимание на двух шумных, с развязными манерами посетителей, что-то оживлённо обсуждавших. «Вот люди из КОР!» — сказали мне. Конечно, в стране, находящейся в переходном периоде к социализму, могут встретиться люди, предпочитающие ему буржуазные порядки. Но свобода действий для тех, кто собирается дестабилизировать страну, ликвидировать конституционный общественный и государственный строй и создаёт для этого путчистскую организацию… Подобное не укладывалось в голове, но вполне вмещалось в соответствующие статьи уголовного кодекса не только Польши, но и любого другого государства… «А не опасна ли такая терпимость по отношению к активным контрреволюционерам?» — спросил я. «Нисколько, — благодушно ответили мои собеседники. — Во-первых, всех наших доморощенных «свергателей» можно накрыть одной шапкой. И потом — зачем из-за такой мелочи ссориться с Западом. Если понадобится, мы изолируем их за несколько часов». Насколько они заблуждались, стало полностью ясно ровно через четыре года.

(обратно)

34

В ноябре 1976 г. Гвязда примкнул к КОР. Тогда же он направил в сейм и одновременно на Запад письмо, в котором потребовал легализовать эту организацию. После подписания декларации о создании «комиссии свободных профсоюзов побережья», действовавшей тогда только на территории Гданьска, именно он оперативно передал ее в Мюнхен на радиостанцию «Свободная Европа», с которой с этого момента тесно сотрудничал по нелегальным каналам. Усиленно занимался распространением коровской литературы. Будучи введён, как подчёркивала позже газета «Жолнеж вольности», «в первый круг святая святых» КОС — КОР, Гвязда всегда был сторонником самых крайних мер. После августа 1980 г. стал одним из руководителей фракции «радикалов» (или, как их ещё называли, «фундаменталистов»), стремившихся незамедлительно покончить с социализмом в стране, поднять тотчас же «антикоммунистическое восстание» без какого-либо учёта обстановки. Почти всех в КОС — КОР и руководстве «Солидарности» подозревал в «пособничестве» коммунистам. Вожаки КОС — КОР умело использовали крайний экстремизм Гвязды, сделав его заместителем председателя «Солидарности», чтобы преодолевать свойственную Валенсе нерешительность и мягкотелость.

(обратно)

35

Во второй половине 1977 г. коскоровцы, действуя после первых экспериментов уже с размахом, в обстановке полной безнаказанности, организовали нелегальное издательство НОВА (польская аббревиатура его полного незнания — «Независимое книгопечатное издательство»), которое к лету 1980 г. выпустило почти 100 книг вполне определённого содержания. Множительная техника для расплодившихся подпольных типографий исправно поступала с Запада самыми различными каналами, в том числе и при содействии сотрудников посольств некоторых западных стран.

(обратно)

36

К созданной сети фактически примыкала и группировка «Опыт и будущее», в которую входили и члены ПОРП. Она появилась под вывеской хотя и неодобряемого, но всё же действовавшего «дискуссионного клуба» и стояла, как показал в своей книге «География политической оппозиции в Польше в 1976–1981 гг.» польский исследователь Ю. Косецкий, на откровенно ревизионистской платформе.

(обратно)

37

Сейчас стало известно, что 146 деятелей антисоциалистической оппозиции во время событий 1980–1981 гг. открыли свои личные счета в швейцарских и других западных банках. Если эти вклады — лишь их «трудовые сбережения», то куда уплыли многие миллионы злотых и иностранная валюта из касс бывшей «Солидарности» (о чем сообщили ревизоры, проверявшие впоследствии её финансовое хозяйство)?

(обратно)

38

Но это вовсе не означает, что они отрабатывали свои «тридцать сребреников» самым примитивным способом — как платные агенты западных спецслужб. Может быть, некоторые из этих людей и пошли бы на это, но для ЦРУ был более целесообразен иной уровень отношений. Если так можно выразиться, «партнёрский». Любопытное уточнение на этот счёт внёс на одной из пресс-конференций в начале 1982 г. полковник контрразведки ПНР З. Вислоцкий. «Меня часто спрашивают, — сказал он, — кто из руководства КОС — КОР и других подпольных организаций являлся агентом ЦРУ. Мне кажется, что этот вопрос вызван недопониманием целей западных спецслужб в Польше. ЦРУ не было заинтересовано в том, чтобы главари подрывных контрреволюционных организаций были пойманы с поличным как американские агенты. Для такой грязной работы были другие руки. Предводители КОС— КОР, например Куронь, не нуждались в том, чтобы пользоваться шифровками для общения с американскими разведчиками. Они свободно встречались и обменивались данными и мнениями по той или иной интересующей обе стороны проблеме…»

(обратно)

39

Характерен вывод, сформулированный авторитетной в западных кругах газетой «Франкфуртер альгемайне цайтунг», которая писала 18 августа 1980 г.: «Если бы Варшава смогла продолжить в течение ближайших двух-трёх лет нынешнюю экспортную и импортную политику, то ей бы удалось в основном выпутаться».

(обратно)

40

В своей книге «КНП. Кулисы, факты, документы» (1982) польский автор М. Реняк, возвращаясь к тем дням, пишет: «При сопоставлении фактов и событий встаёт вопрос: можно ли утверждать сегодня, что штабные учения «Хилекс-VIII» (1978), целью которыхбыла отработка мер по оказанию содействия приходу к власти в Польше оппозиционных сил, лишь по «чистой случайности» совпали с целями и программами уже действовавших тогда в нашей стране антисоциалистических организаций и групп?» Действительно, сегодня совершенно ясно, что прямые нити в обоих случаях ведут в одно место — в Овальный кабинет Белого дома, где президент США утверждал комплексный «План по дестабилизации Польши».

(обратно)

41

Мочульский — в то время 50-летний публицист, бывший сотрудник иллюстрированного еженедельника «Столица», взгляды которого представляли собой крайнюю степень правого радикализма и шовинизма, выступал на протяжении многих лет как открытый противник социалистического развития страны. Идеалом государственного устройства он считал режим довоенной Польши. Был одержим антисоветизмом и ненавидел рабочий класс. Его политическим манифестом стала статья «Революция без революции» (опубликована в июне 1979 г. в нелегальном журнале «Дрога»), которая воспроизводила практически полностью основные программные тезисы «Свободной Польши».

(обратно)

42

Приведём здесь ещё одну выдержку из «Плана по дестабилизации Польши»: «Всеми средствами нужно навязать Польше политику получения больших займов в странах Запада на покупку импортной технологии для подъёма экономики. Теоретически эта политика выглядит обнадёживающе, однако на практике она приведёт к такому положению, когда… экономическое давление заставит Варшаву идти на уступки Западу, принося в жертву элементы коммунистической доктрины».

(обратно)

43

Но к 1980 г. их уже нельзя было «накрыть» той «одной шапкой», о которой автору этих строк толковали польские собеседники в 1976 г. Недооценка опасности контрреволюции влекла за собой ослабление бдительности, что настраивало на благодушный лад даже те организации, которые отвечают за спокойствие и безопасность государства. Обилие антисоциалистических группировок, которые начали вдруг вылезать из всех щелей со времени начала общественно-политического кризиса летом 1980 г., оказалось почти полной неожиданностью и вызвало, по свидетельству польской прессы, растерянность властей.

(обратно)

44

Одной из фигур в организационной цепочке, связывавшей спецслужбы США с контрреволюционными группировками, был, например, как выяснили польские органы безопасности, гражданин США польского происхождения Волыньский, который обосновался в Польше в 1974 г. Как сотрудник ЦРУ, он осуществлял с 1978 г. контакты с руководителями антисоциалистических группировок, в том числе и «полярных» друг другу, систематически встречался и с Куронем, и с Мочульским.

(обратно)

45

Финансовая задолженность ПНР Западу к этому времени перевалила за критическую точку и приближалась к 20 млрд, дол.

(обратно)

46

Здесь «Нью-Йорк тайме» умышленно упрощает цепь событий летом 1980 г., их причинную связь. Сами по себе корректировки цен, которые в силу разных причин проводятся в социалистических странах, не ведут к падению жизненного уровня населения. Вопрос о ценах, конечно же, не был причиной, а только последним необходимым контрреволюции толчком для того, чтобы «начать дело».

(обратно)

47

Не случайно, видимо, влиятельный в западных правящих кругах «клуб мудрецов» — так называемая «трёхсторонняя комиссия», составленная из ведущих бизнесменов, политиков и политологов США, Западной Европы и Японии, организованная в начале 70-х гг. американским миллиардером Д. Рокфеллером под председательством опять же Бжезинского, в своём докладе «Обзор отношений между Востоком и Западом» (1978) настоятельно рекомендовала правительствам западных стран «формулировать перед (коммунистическим) партнёром альтернативы так, чтобы тот или иной предлагаемый нами курс во внутренних делах представлялся ему более выгодным». Известно, что «клуб мудрецов» слов на ветер не бросал и его рекомендациями мало какое западное правительство пренебрегало.

(обратно)

48

И первым среди таких явлений, конечно, был феномен «самоуправляемого рабочего профсоюза» «Солидарность», который на поверку оказался — но как долго многим пришлось идти к этой истине! — хитроумной фикцией: и не рабочим, и не самоуправляемым, и не профсоюзом.

(обратно)

49

За 1950–1970 гг. промышленное производство в Италии, например, увеличилось в 4,7 раза, ФРГ — в 4,1, франции — в 3, Великобритании — в 1,8 раза. Национальный доход возрос за этот же срок в ФРГ — в 3,4 раза, Италии — в 3, Франции — в 2,7 и Великобритании — в 1,7 раза.

(обратно)

50

Одновременно в ПНР наметилась тенденция отхода от углубления интеграционных экономических связей со странами социалистического содружества. Их доля во внешней торговле ПНР с 1970 по 1975 г. резко снизилась — с 68,6 до 45,8 процента.

(обратно)

51

Здесь сыграли свою роль не только чисто экономические обстоятельства, но и политические расчёты правящих кругов Запада.

(обратно)

52

Социалистический сектор в сельском хозяйстве Польши (госхозы и кооперативы) рос медленно: за 60—70-е гг. его удельный вес в сельскохозяйственном производстве увеличился с 13 до 22 процентов.

(обратно)

53

Как писал недавно кандидат в члены Политбюро ЦК ПОРП М. Ожеховский, ошибкой стратегического плана бывшего руководства партии была «потеря перспективы социалистических преобразований, особенно отсутствие концепции социалистического переустройства сельского хозяйства».

(обратно)

54

Не следует сбрасывать со счета и то обстоятельство, что католическая церковь своим авторитетом всегда поддерживала сохранение индивидуального крестьянского хозяйства как устойчивой социальной базы своего влияния.

(обратно)

55

Сегодня мы знаем, — подчёркивалось на Всепольской партийной конференции ПОРП в марте 1984 г., — что можно было бы достичь большего, если бы не ошибки в экономической политике, а главное — волюнтаризм руководящих кругов в минувшем десятилетии».

(обратно)

56

Только в этом случае, как подчёркивал Ю. В. Андропов в своей статье «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР», коммунистическая партия и социалистическое государство способны «правильно использовать противоречия социализма в качестве источника и стимула его поступательного развития».

(обратно)

57

Правда, на VIII съезде, хотя и половинчато, но была затронута одна из важнейших причин резкого усугубления трудностей, поставивших страну перед лицом экономического кризиса. Было рекомендовано в значительной мере заменить «импорт как фактор развития» лучшим использованием «отечественных факторов интенсификации производства». Однако такую рекомендацию возможно было реализовать лишь в течение 4–5 лет.

(обратно)

58

Этому способствовало то, что в 70-е гг. резко снизились требования, предъявляемые к вступающим в ПОРП. В этом важном деле преобладали не качественные, а количественные критерии. С 1976-го по середину 1980 г. в партию было принято около миллиона человек (или почти треть её состава). Не случайно во время событий 1980–1981 гг. 43 процента из вступивших в ПОРП после 1975 г. сдали свои партбилеты (тогда как в целом в партии таких было менее 25 процентов).

(обратно)

59

Как говорили польские учёные на научной конференции по изучению опыта борьбы с контрреволюцией в ходе социалистического строительства (Варшава, февраль 1983 г.), «предпосылками для существования контрреволюционных, антисоциалистических течений в Польше являются частная собственность, мелкое производство, оппортунизм в партии, традиционно буржуазное сознание ряда слоев».

(обратно)

60

И не случайно этому вопросу уделяет столь пристальное внимание партийное и государственное руководство в странах социалистического содружества. Ведь социальная справедливость, как подчеркнул Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев, — это «важнейший фактор единства и стабильности социалистического общества».

(обратно)

61

«Синдром стратегических и тактических ошибок, допущенных в строительстве социализма, особенно в 70-е гг. (и не только в этот период), — пишет кандидат в члены Политбюро ЦК ПОРП М. Ожеховский, — сложился из многих явлений и процессов. Их общим знаменателем был отход от Ленина и ленинизма, игнорирование логики, закономерностей и этапов построения социализма как общественного строя, особенно в переходный период».

(обратно)

62

Для оказания воздействия на умы у церкви имеется достаточно возможностей. Не говоря уже о таком канале, как проповеди в 20 тыс. костёлов, римско-католическая церковь располагает в стране 60 периодическими изданиями светского и теологического направления. Хотя церковь непосредственно не участвует в делах «мирской жизни», католики имеют ряд общественно-политических объединений, в том числе Общество светских католиков (ПАКС), Христианско-общественный союз. Польский католический общественный союз и другие. Ряд религиозно-общественных организаций имеет своих депутатов в сейме. Есть их представители и в правительстве. Позицию высших церковных кругов в эти годы назревавшего кризиса охарактеризовать однозначно не представляется возможным. Здесь есть свои течения и группы, занимающие отличные друг от друга позиции по коренным вопросам общественной жизни. Хотя церковная иерархия, особенно та её часть, которая прежде всего исходит из патриотического подхода к любым событиям в стране — ослабляют или усиливают они Польшу, — находила, как правило, общий язык с народной властью, она никогда активно не поддерживала усилия трудящихся в строительстве социализма. Во всяком случае, любые оценки духовной и идеологической жизни Польши, хода событий в этой стране не будут правильными, если не принимать во внимание в качестве постоянного и весомого фактора любой ситуации католическую церковь.

(обратно)

63

В результате получивших широкое распространение всякого рода махинаций и спекуляций быстро росли нетрудовые доходы определённых групп населения, паразитировавших на дефиците некоторых товаров и использовавших каналы частнопредпринимательской деятельности. Многие частные предприниматели и торговцы, спекулянты, взяточники и расхитители строили роскошные виллы, приобретали по нескольку автомобилей, ценные коллекции произведений искусства, драгоценности. Борьба с подобными вопиющими социальными деформациями велась крайне вяло.

(обратно)

64

Видя эти опасные процессы, партийно-государственное руководство стран социалистического содружества выражало (и во время встреч с польским руководством, и в письмах в ЦК ПОРП) свою обеспокоенность ходом событий в ПНР, и особенно негативными тенденциями в области идеологии и экономической политики. К сожалению, эти дружеские предостережения не принимались руководством ПОРП во внимание.

(обратно)

65

За время своих активных действий под легальным прикрытием «Солидарности» враги социализма, играя на потребительских настроениях, сделали все от них зависящее, чтобы дискредитировать социалистическую систему ценностей. Тем самым социалистическому сознанию значительной части польского рабочего класса, особенно его молодому поколению, нанесён глубочайший ущерб, не преодолённый до конца и по сей день. Ведь деформации массового сознания наиболее живучи и преодолеваются очень медленно.

(обратно)

66

Кризис, исподволь, в течение нескольких лет, вызревавший в глубинах социально-экономических структур, поднимался на поверхность общественной жизни. Как раз в самом начале августа 1980 г. автор этой книги был проездом в Варшаве. В этот воскресный день обычно оживлённые улицы польской столицы выглядели непривычно. Повсюду чувствовалась скованность и напряжённость. Хмурые, тревожные лица. Даже варшавянки, обычно улыбчиво-обворожительные, казались до предела озабоченными. Над городом нависла какая-то гнетущая тишина. Казалось, что это — затишье перед бурей. Я спросил старых друзей — партийных работников среднего звена: «Что будет? Как дальше развернутся события?» Один из них в ответ бросил резко и зло: «Кажется, будет плохо, очень плохо! Там, — и он указал пальцем в землю, подразумевая, видимо, антисоциалистическое подполье, — усиленно готовятся, чтобы скоро разжечь всепольский пожар. А здесь, — и он поднял руку кверху (что тоже было понятно), — по-прежнему царят благодушие и иллюзии, что и на этот раз все обойдётся. Польский-де характер — пошумят и разойдутся». Второй добавил: «Если бы у нас в партии, наверху, поняли всю катастрофичность момента, мы бы ещё могли повернуть ситуацию, перехватить у КОС— КОР инициативу…» Сейчас, как и тогда, трудно сказать, смогла бы партия, народная власть переломить ход событий. По-видимому, это уже было невозможно. Но смягчить готовящийся контрреволюцией удар, возвратить доверие весомой части рабочего класса и тем самым несколько изменить ситуацию в свою пользу ПОРП, народная власть, все социалистические силы ещё успели бы. События 1980–1981 гг. не приняли бы столь катастрофического характера, вожаки контрреволюции проиграли бы свою игру, вероятно, несколькими месяцами раньше. А что такое эти несколько месяцев, можно себе представить, лишь познакомившись со статистикой тех тотально-разрушительных результатов хаоса и анархии, в которых жила Польша более полутора лет.

(обратно)

67

Большинство партийных руководителей низового и среднего звена и часть руководства ПОРП с пониманием встретили эти требования рабочих. «Необходимость основательных перемен, — отмечал В. Ярузельский в 1982 г., возвращаясь к событиям августа 1980 г., — понимали в ПОРП ещё раньше. Именно поэтому рабочий протест встретился не с силой, не с обвинениями, а с желанием разрядить конфликт, со стремлением к соглашению, социалистическому обновлению».

(обратно)

68

В сентябре 1981 г. член Политбюро ЦК ПОРП, бригадир строителей А. Сивак привёл данные по Варшаве, рассказав, как коскоровцы готовили события. «Варшавским рабочим хорошо известно, — говорил он на пресс-конференции для иностранных журналистов, — что многие люди, которые потом возглавили заводские организации «Солидарности», или штатные её работники пришли на большинство предприятий по странному стечению обстоятельств буквально за несколько месяцев до событий лета 1980 г. и приняли активное участие в организации забастовок».

(обратно)

69

Автором названия «профсоюза», созданного под эгидой КОС — КОР, был не кто иной, как Модзелевский. Это по его инициативе в названии псевдопрофсоюза, которому уже тогда была отведена роль главного антисоциалистического тарана, цинично было использовано понятие, священное для многих поколений рабочего класса.

(обратно)

70

Отнесясь к ним с самого начала «серьёзно и с уважением», как подчеркнуло 2 сентября 1983 г. Политбюро ЦК ПОРП, «народная власть и сегодня продолжает линию на реализацию всего того, что в этих общественных соглашениях отвечает потребностям, чаяниям и ожиданиям всех граждан Польши».

(обратно)

71

В представленных с этой целью уставных документах «Солидарность», заметим здесь сразу, декларировала признание «руководящей роли ПОРП в обществе», обязалась соблюдать все положения Конституции и заявила, что не намерена становиться политической партией. После этого 10 ноября 1980 г. она была признана в качестве законного юридического лица.

(обратно)

72

Портрет «богобоязненного» Валенсы можно дополнить, к примеру, отрывком из интервью, данного им другому западногерманскому журналу — «Штерн» (март 1981 г.). Отвечая на вопрос, почему его тяготит «ноша вождя», он без стеснения признался: «Я не имею теперь права промочить горло или провести время с девушкой без того, чтобы люди не сказали: «Ему сельтерская, что ли, в голову ударила». Следует, однако, сказать, что мужчины всегда остаются мужчинами, даже если занимаются политикой. Мужчины, конечно, не ангелы, ну и что?..»

(обратно)

73

Ошибочное смешение двух разных вещей: массового состава «Солидарности», состоявшей в низовых звеньях из трудящихся, и антинародного, антисоциалистического характера деятельности подавляющей части её руководства всех ступеней, начиная с заводских организаций, привело и некоторые прогрессивные круги, даже коммунистов, в ряде стран Запада к совершенно неверному суждению о «Солидарности» как о «народной социалистической силе», «главной пружине социалистического обновления Польши». Многие и теперь, несмотря на обнажившийся «каркас» этого «рабочего профсоюза», упорно придерживаются своей первоначальной трактовки. К сожалению, легенду о «Солидарности» как о «силе социалистического обновления» до сих пор пытаются гальванизировать и в некоторых польских кругах. Совсем недавно, в январе 1985 г., на страницах одного уважаемого варшавского еженедельника выступил профессор А. Тымовский, который утверждает, что «самой большой исторической заслугой этого профобъединения является то, что оно изменило направление политической линии, выдвинутой VIII съездом ПОРП». Но ошибочный курс, принятый VIII съездом, был пересмотрен самими польскими коммунистами. Что касается вожаков «Солидарности», то они, как известно, были заинтересованы не в исправлении допущенных ПОРП ошибок, а в их усугублении. Так что если «профобъединение» и имело «большие заслуги», то не перед социализмом, а перед его врагами.

(обратно)

74

«Я лично являюсь учеником КОР», — со всей подобающей адепту скромностью сообщал председатель «Солидарности» в интервью японской газете «Асахи» в сентябре 1981 г. Ещё раньше, в апреле того же года, в интервью, взятом у него американским агентством Юнайтед Пресс Интернэшнл, Валенса засвидетельствовал, что именно «КОР заложил прочные основы «Солидарности», но сейчас мы стали даже лучше своих учителей». Последнее его замечание далеко от действительности: Он как был, так и остался тем же «лейтенантом» при коскоровских генералах. И если волей подлинных организаторов антипольского заговора этот человек — ничем не примечательный, заурядный, не прочитавший в своей жизни, по его собственному признанию (в интервью итальянской журналистке О. Фаллачи), ни одной книжки, — был вознесён на пьедестал не только всепольской, но всемирной известности, то только потому, что по внешним приметам своей биографии («из рабочих», «ревностный католик» и т. д.) он очень подходил для того, чтобы стать символом «рабочей революции в католической стране». Цитирование «лейтенанта» Валенсы в этой книге объясняется только тем, что председатель «самоуправляемого профсоюза» был по должности достаточно громким рупором для своих генералов, которые, как уже говорилось, занимали в «Солидарности» внешне неприметные должности.

(обратно)

75

Запад в этот период для поддержания действий «Солидарности резко усилил своё финансово-экономическое давление на ПНР. Осенью 1980 г. правительство ПНР обратилось к США с просьбой о предоставлении чрезвычайной финансовой помощи, в основном для закупки фуражного зерна, в размере 3 млрд. дол. О настроениях и планах в «коридорах власти» США поведал 15 ноября 1980 г. корреспондент ЮПИ в своём сообщении из Вашингтона. В администрации не склонны, передавал он, торопиться с помощью, «пока польское правительство не докажет, что завоевания в отношении свободных профсоюзов, которые были достигнуты в результате августовских забастовок, полностью гарантированы». В случае отказа пойти на политические уступки внутренним оппозиционным силам Белый дом планировал нажать на ахиллесову пяту Польши — критическую необеспеченность ПНР кормами. «Ведь польская аграрная экономика, — разъяснили корреспонденту в официальных кругах Вашингтона, — построена на выкармливании скота в основном импортным зерном. Если урегулирование не будет найдено, то придётся забивать скот, который является основным аграрным активом Польши».

(обратно)

76

Католическая церковь, которая поддержала создание «Солидарности», полагая возможным поставить её под своё влияние — для расширения, как выразилась одна католическая газета, «жизненного пространства церкви», вскоре убедилась, что «профобъединением» заправляют люди, которые хотят прикрыться авторитетом церкви для форсирования процессов дестабилизации и контрреволюционного взрыва. Епископат призывал к осторожности и постепенности в изменениях и не одобрял «забастовочного терроризма». Он стремился к достижению политических изменений прежде всего путём растущего «общественного давления» на социалистическое государство. Кардинал Вышиньский неоднократно призывал паству «работать добросовестно и с чувством гражданской ответственности»; на встрече с руководителями «Солидарности» он говорил им, что «не следует увлекаться амбициями чисто политической направленности». «Помните, — настаивал он, — что первейшей вашей целью является реализация профессионально-социальных задач». Более того, заместитель секретаря польского епископата аббат А. Оршулик в декабре 1980 г. даже обвинил оппозиционные организации, прежде всего КОС — КОР, в «безответственном поведении, которое ставит под угрозу суверенитет страны», и осудил коскоровцев за публичные призывы «к свержению конституционной системы». Первая «чёрная кошка» пробежала между церковью и коскоровцами. Куронь и другие «архитекторы» контрреволюционного взрыва прекрасно поняли, что костёл не будет послушным исполнителем их планов и что он имеет собственную цель — быть арбитром между антисоциалистической оппозицией и социалистическим государством. И уже в № 1–2 за 1981 г. парижская «Культура» выступила с резким выпадом в адрес кардинала Вышиньского: «Политика примаса и его окружения наносит ущерб авторитету костёла, угрожает вызвать глубокие разногласия и в обществе (читай: в лагере антисоциалистических сил. — В. Т.), и в самом костёле… Нельзя действовать против общественных инициатив. Костёл не может и не должен что-то решать за общество».

(обратно)

77

Однако процесс осознания реальностей политической ситуации опасно затягивался: и в апреле 1981 г. на пленуме ЦК ПОРП многие выступавшие все ещё характеризовали «Солидарность» как «рабочую организацию», в которой наряду со здоровым течением существует и антисоциалистическое. И не более.

(обратно)

78

Итальянские журналисты в поисках очередных «сенсаций» обнаружили этот документ в кругах, близких пресловутым «красным бригадам». Сегодня, когда стали известны довольно тесные связи между экстремистскими вожаками польской антисоциалистической оппозиции и итальянскими крайними леваками-террористами, ничего странного в этом нет, но тогда о существовании такой программы знала лишь самая узкая коскоровская элита.

(обратно)

79

Как мы помним, руководящее «трио» КОС — КОР: Куронь, Модзелевский и Михник начинали свою «карьеру» как троцкисты. В своей «программе действий» они выдвигают уже иную модель: буржуазного государства президентского типа с «сильной властью». Правда, в эту модель вкраплены и элементы, заимствованные из арсеналов анархо-синдикализма и троцкизма, например «самоуправляемая республика». Они были им нужны как привлекательные и броские лозунги. В одной из недавних публикаций, появившихся в ПНР, автор сетует на то, что трудно оценить политическую позицию Куроня. «Его взгляды довольно странные. Поэтому одни склонны относить его к троцкистам, другие — к анархо-синдикалистам, третьи — к социал-демократам…» Заниматься поисками у вождя КОС — КОР каких-либо определённых убеждений по меньшей мере наивно. Политические авантюристы типа Куроня всегда принимают окраску, наиболее выигрышную в данный момент.

(обратно)

80

Обращает на себя внимание тот факт, что из поля зрения империалистических подрывных центров и предводителей внутренней контрреволюции поначалу почти выпало польское крестьянство (около четверти населения страны). Им казалось, что крестьянство, в отличие от рабочего класса, который необходимо было интенсивно «обрабатывать», сразу же стихийно поднимется против социализма, став польской «Вандеей». Однако, как известно, этого не случилось. Поняв свой крупный просчёт, вожаки контрреволюции уже в разгар общественно-политического кризиса, примерно с начала 1981 г., приступили к планомерной дестабилизации ситуации в деревне.

(обратно)

81

Все эти опасные явления не могли не вызвать беспокойства братских партий соседних социалистических стран, в том числе КПСС. В своём письме в июне 1981 г. в адрес ЦК ПОРП Центральный Комитет КПСС выразил серьёзную озабоченность действиями контрреволюционеров, которые, как отмечалось в письме, ведут борьбу за власть и уже её захватывают. Под их контроль переходит одна позиция за другой. В качестве своей ударной силы контрреволюция использует экстремистское крыло «Солидарности».

(обратно)

82

Конечно, предводители контрреволюции тогда ещё этого не понимали. Им казалось, что приближается время полной победы над ПОРП, её полной дезинтеграции. У них все шло «по плану»: как мы помним, окончательное разложение ПОРП входило в задачу второго этапа (1981–1983) их программы.

(обратно)

83

Но уже второй пленум ЦК ПОРП, избранного на съезде (август 1981 г.), решительно заявил, что партия больше отступать не будет.

(обратно)

84

Все большее число рабочих к лету 1981 г. начало осознавать цели забастовочной лихорадки, организуемой лидерами «Солидарности». В Катовицком воеводстве 7 августа значительная часть работающих на металлургических заводах «Едность» и «Ферум» вышла из «Солидарности» в знак протеста против безответственных, дезорганизующих экономику страны действий функционеров этого «профобъединения» и вновь вступила в отраслевой профсоюз металлургов. 19 августа по призыву отраслевого профсоюза печатников отказались присоединиться к забастовке, организованной «Солидарностью», многие рабочие Ольштынского полиграфического комбината, ряда типографий в Варшаве. Приведём отрывок из резолюции того времени, принятой всеми отраслевыми профсоюзами: «Мы решительно выступаем против цинизма политических игроков, которые за спиной рабочих ведут открытую борьбу за власть в стране. Категорически требуем, чтобы правительство положило конец этой борьбе. Достаточно хаоса в стране, вызываемого авантюризмом крайних политических сил. Достаточно пассивности и капитулянтства властей. Достаточно разбазаривания достояния многих поколений поляков…»

(обратно)

85

Заметим, кстати, что к осени 1981 г. с руководящих постов в низовом и среднем звене «Солидарности» были удалены почти все активисты, неугодные КОС — КОР. И прежде всего, разумеется, члены ПОРП.

(обратно)

86

В этой связи польские антисоциалистические силы большие надежды возлагали на возросшую агрессивность внешнеполитической линии США после вступления Рейгана в январе 1981 г. в должность президента. Новый президент резко ужесточил антипольский курс. В марте 1981 г. он отказал ПНР в отсрочке погашения долгов и в новых займах до тех пор, пока в Польше не прекратится «подавление властями независимого профсоюзного движения». Это был бесцеремонный и откровенный ультиматум. Отметим, что он не был поддержан европейскими союзниками США по НАТО. Они полагали, что больший успех будет обеспечен, если не торопиться и дать «польскому партнёру» время более основательно расшатать основы народной власти. Правительства ФРГ и Франции — самые крупные финансовые «доноры» — отказались поддерживать «ковбойский» нажим Рейгана и в марте — апреле предоставили Польше новые кредиты. И это было сделано, несмотря на личный телефонный звонок президента США тогдашнему канцлеру ФРГ Г. Шмидту с требованием отказать Польше полностью в кредитах до выполнения «политического ультиматума», предъявленного Вашингтоном. Это была первая серьёзная трещина в международном антипольском альянсе, который, как мы видели, нашёл отражение в совместных разработках — целой серии планов «Хилекс».

(обратно)

87

Однако ирония истории состояла в том, что к этому времени в польских событиях действительно обозначился новый этап, но, как это нередко бывает, совершенно иного свойства; он был совсем не похож на тот, который намеревалась открыть контрреволюция. А именно: концом лета 1981 г. завершилась целая полоса классового противоборства, когда инициативой владели и находились в наступлении антисоциалистические силы, и начался переход к новому этапу, продлившемуся до конца октября — начала ноября. Его можно определить как период примерного равновесия сил: контрреволюция потеряла инициативу, ПОРП и народная власть ещё ею не овладели.

(обратно)

88

Значительную часть «бешеных» составляли самые ординарные преступные элементы, «обиженные» уголовным кодексом ПНР. Любопытна такая статистика: из 5 тыс. наиболее деятельных активистов антисоциалистических организаций, временно интернированных позже, после 13 декабря 1981 г., 728 человек ранее привлекались к ответственности за уголовные преступления. Из них: 461 человек имел судимости за мошенничество, спекуляцию, казнокрадство, 161 — за кражи, 52 — за разбой, 45 — за хулиганство. Таковы были «волонтёры свободы» и «мученики совести».

(обратно)

89

Подобные иллюзии длительное время были достаточно широко распространены и среди защитников социализма, которые считали возможным даже союз с этим «умеренным» крылом в «Солидарности» для изоляции «радикалов». Такие взгляды означали непонимание главных пружин контрреволюции и того, откуда грозит основная опасность социализму в стране.

(обратно)

90

Другой «радикал» — Рулевский — в марте 1981 г. пытался спровоцировать в Быдгоще кровавые беспорядки, чтобы «вызвать всепольское антикоммунистическое восстание». Предводители контрреволюции из фракции «умеренных» не поддержали его. Тогда Рулевский написал специальное письмо на имя всепольской комиссии «Солидарности», в котором обвинял «профобъединение» в том, что оно «прозевало момент национального восстания». Такое же мнение высказал и Гвязда.

(обратно)

91

Сигналов, побуждавших размышлять над соотношением политических сил в стране, у вождей контрреволюции уже тогда было достаточно. В целом, с того момента, как генерал В. Ярузельский стал Председателем Совета Министров (с февраля 1981 г.), соотношение сил стабилизировалось вплоть до сентября. По данным опроса общественного мнения, проведённого «Солидарностью» в марте 1981 г., 60 процентов опрошенных активно или пассивно поддерживали нового главу правительства. Один пример. В начале сентября 1981 г. руководство «Солидарности» решило с помощью «заводского референдума» сместить неугодного ему директора крупнейшего в стране металлургического комбината в Катовице. О результатах голосования пресса «Солидарности» умолчала. И не случайно. Как сообщала английская газета «Гардиан», эти результаты были для антисоциалистических сил довольно неутешительными: более 6 тыс. рабочих — треть коллектива комбината — в референдуме не участвовали, поддержав решение отраслевого профсоюза металлургов, а 3 тыс. членов «Солидарности» проголосовали за директора и против рекомендаций своих боссов. «Это событие наводит на мысль, — прокомментировала «Гардиан», — что громоподобность и ярость резолюций руководства не обязательно поддерживаются рабочими».

(обратно)

92

Круг «почётных гостей» съезда, приглашённых из-за рубежа, был чрезвычайно пёстр — от представителей крайне правых западных профобъединений типа американской АФТ— КПП до троцкистского «IV Интернационала» и ультралевацких, террористических организаций. Профсоюзам стран социалистического содружества послать приглашения «не успели», как объясняли лидеры «Солидарности» (они, конечно, понимали, что такие приглашения останутся без ответа). Кстати, о террористах. В числе гостей был и некий Фернандес, который вскоре в Португалии покушался на жизнь папы Иоанна Павла II. Реформистский Итальянский союз труда представлял на съезде заведующий его международным отделом С. Скриччоло, который, как стало вскоре известно, был теснейше связан с «красными бригадами». В феврале 1982 г. он вместе с супругой (оба неоднократно посещали ПНР в 1980–1981 гг.) был арестован итальянской полицией. Во время следствия Скриччоло признался, что подробно знакомил верхушку «Солидарности» (Куроня, Модзелевского, Мих-ника, Розплоховского) с техникой террористических акций, осуществлявшихся «красными бригадами».

(обратно)

93

Все они были руководителями региональных отделений «Солидарности»: Рулевский — в Быдгоще, Гвязда — в Гданьске, Буяк и Яворский — в Варшаве, Юрчик — в Щецине, Розплоховский — в Катовице, Палька — в Лодзи. Вот три типичные фигуры, всплывшие к осени 1980 г. на поверхность общественной жизни в общем контрреволюционном потоке и занявшие ключевые посты в «профобъединении».

Рулевский. По специальности— инженер-механик. У него бурное прошлое: дезертировав из армии, он попытался нелегально «уйти» в ФРГ; был осуждён на четыре года тюрьмы. Мотивы попытки бежать на Запад, как выяснилось на суде, — мечтал о «красивой жизни» любой ценой. Всегда считал, что природный авантюризм, помноженный на демагогию, принесёт ему в конечном счёте успех и богатство. Начал активную «политическую деятельность» летом 1980 г., посчитав, что социализм в ПНР доживает последние дни. В «Солидарности» очень быстро сделал карьеру, став председателем регионального «проф-центра» в г. Быдгоще. Среди «бешеных» занимал наиболее агрессивную позицию и слыл максималистом даже в своём кругу.

Юрчик. Бывший пожарник из Щецина. До забастовки на Щецинской судоверфи в 1970 г. не проявлял интереса к политике. В августе 1980 г. возглавил забастовочный комитет на судоверфи, раздув свои «заслуги» в организации забастовки 1970 г. 17 августа 1980 г. спровоцировал забастовку, распространив фальшивое сообщение о планах милиции занять верфь и расправиться со стачечным комитетом. Долгое время подавал себя как «независимого» рабочего деятеля из «настоящих пролетариев», не связанного с контрреволюционными организациями, хотя тайно поддерживал с КОС — КОР постоянные контакты. Почувствовав изменение ситуации в пользу антисоциалистических сил, с конца 1980 г. стал сторонником решительной конфронтации с властями.

Палька. Один из самых молодых «бешеных» (в 1981 г. ему было чуть больше 30 лет). Ассистент политехнического института в Лодзи. Стал зам. председателя лодзинского «профцентра». Считался самым способным и энергичным среди «радикалов». Во всепольской комиссии «Солидарности» ведал вопросами снабжения, цен и финансов, был одним из организаторов экономической дестабилизации страны. Стоял за немедленную конфронтацию, считая народную власть слабой и неспособной к сопротивлению. Относил себя к элите и презирал «простонародье».

(обратно)

94

Явная победа «прагматиков» на съезде была в то же время тайной победой главных, скрытых штабов контрреволюции и подрывных центров Запада.

(обратно)

95

Кстати говоря, тогда же на страницах печати муссировался тезис о растущей «умеренности» руководителей «Солидарности». Это как будто бы подтвердил и широко объявленный вскоре «самороспуск» КОС — КОР. Разумеется, то была не более чем «самая обыкновенная мистификация», как выразилась «Жолнеж вольности», но мистификация, введшая многих в заблуждение. В их глазах Куронь теперь становился «просто» одним из многочисленных функционеров «Солидарности». Сам же факт «самороспуска» позволил правооппортунистическим элементам в ПОРП и других партиях проводить ту мысль, что руководство «профсоюза» «возвращается (?!) на конструктивный путь».

(обратно)

96

Критикуя попытки представителей некоторых коммунистических партий Западной Европы «найти» в верхушке «Солидарности» какие-то «социалистические, обновленческие силы», Генеральный секретарь Компартии США Г. Холл подчеркнул в одном из своих выступлений того времени, что это можно делать, лишь «отрицая неопровержимую истину, что в Польше силы контрреволюции давно одержали верх в руководстве «Солидарности» и что они быстро двигаются по пути, ведущему к конфронтации и гражданской войне против социализма».

(обратно)

97

Этим программа «Солидарности» основательно отличалась от принятого весной 1981 г. другого документа — «Основных принципов» деятельности «профобъединения», в котором руководители «Солидарности» ещё рядились в одежды «обновителей социализма» и достаточно много рассуждали о социалистическом строе и его основах.

(обратно)

98

И действительно, контрреволюцией уже был взят курс на двоевластие, на создание «параллельных структур» «альтернативного государства». Это означало отказ не только от «общественных соглашений», подписанных в Гданьске, Щецине и Ястшембе в конце лета 1980 г., но и от собственного устава, зафиксировавшего обязательства «Солидарности» соблюдать конституционные принципы государственного и общественного устройства, признавать руководящую роль ПОРП, уважать международные союзы и внешнеполитическую линию ПНР.

(обратно)

99

Выступая на съезде, эксперт «профсоюза» по экономике Липиньский выразился столь же категорично: «Мы себя социалистами не считаем, мы за частную собственность на средства производства». Отметим, что за месяц до съезда узкому кругу активистов «профобъединения» была разослана изданная штаб-квартирой «Солидарности» брошюра с грифом «Для служебного пользования» под названием «Позиция по вопросу об общественно-экономической реформе страны». В ней излагался подробный план ликвидации социалистической системы хозяйствования.

(обратно)

100

Нельзя не принимать во внимание, что откровенную прокапиталистическую ориентацию большинства руководителей «Солидарности» поддерживали и некоторые высшие чины польской католической церкви.

(обратно)

101

Как показали многочисленные секретные документы «Солидарности», обнаруженные после 13 декабря 1981 г., подобные утверждения были не более чем тактической уловкой. На самом деле подрыв союза Польши с СССР и другими социалистическими странами был одной из стратегических целей антисоциалистической деятельности. С первых же дней выхода на общественную арену «Солидарностью» была сначала исподволь, а потом в открытую развёрнута антисоветская кампания.

(обратно)

102

Если и не была окончательно отброшена оболочка «профобъединения», то на это у лидеров «Солидарности» были веские причины. О них речь ниже. Многие западные средства массовой информации уже тогда констатировали, что лидеры «Солидарности» на съезде начисто отказались от профсоюзных функций. «…«Солидарность» стала отныне, — утверждала, например, в те дни парижская телестанция «Ан-тенн-2», — настоящей политической партией».

(обратно)

103

Например, тогдашний канцлер ФРГ Г. Шмидт в своём интервью английской «Гардиан» 17 февраля 1982 г. выразил такое мнение: «Я склонен считать, что более медленные темпы прогресса «Солидарности», возможно, привели бы к большему успеху».

(обратно)

104

Но подобные примиренческие настроения все более энергично изживались. Не только в руководящих органах ПОРП, но и в массах рядовых членов партии углублялось понимание контрреволюционнойсущности политической линии руководства «Солидарности». В сентябре резко усилился поток писем и резолюций в адрес ЦК ПОРП из местных партийных организаций. Например, большая группа коммунистов из партийных организаций промышленных предприятий Катовицкого воеводства направила в ЦК обращение, в котором констатировала, что в «Солидарности» «верх взяли контрреволюционные тенденции. По всей стране усиливается скоординированная деятельность врагов социализма, которые прочно укрепились в рядах профобъединения… Для защиты социализма в Польше необходимо использовать все имеющиеся средства. Хватит отступать и уступать. Это ведёт только к тому, что противники социализма все более наглеют». Не менее однозначная оценка «Солидарности» содержалась в заявлении Варшавского комитета ПОРП, принятом 10 сентября. «Профобъединение «Солидарность» развивается, — подчёркивалось в этом документе, — вопреки соглашениям и уставу как общественно-политическое движение, поставившее целью контрреволюционные изменения социально-политической системы в Польше. Конфронтация с властью — такова стратегия, проводимая руководителями профсоюза» (курсив мой.—В. Т.).

(обратно)

105

Следует, однако, подчеркнуть, что, если даже в течение определённого времени часть польского рабочего класса поддалась влиянию антисоциалистических сил, это отнюдь не свидетельствовало, что он был в 1980–1981 гг. социальной опорой, социальной базой контрреволюции. Дезориентированные псевдосоциалистической демагогией вожаков «Солидарности» рабочие массы шли за ними только до тех пор, пока не стал обнажаться истинный смысл преследуемых ими целей.

(обратно)

106

Носителями этих антагонистических противоречий переходного периода от капитализма к социализму, в исторических рамках которого находится Польша, выражающими интересы сил вытесняемого социализмом капиталистического способа производства, и были контрреволюционные элементы, составившие руководящий слой «Солидарности».

(обратно)

107

В отчёте со съезда «Солидарности» «Гардиан» отмечала 11 сентября 1981 г., что делегаты «проголосовали за сильную, централизованную, контролируемую сверху организацию, которая, как считает Валенса, должна быть в период борьбы за создание новой Польши маневренной, оперативной, а для этого и достаточно диктаторской».

(обратно)

108

Расходы на содержание существовавшего до осени 1980 г. Центрального совета польских профсоюзов и всего его аппарата, вплоть до низовых организаций, составляли 3 процентов профсоюзного бюджета.

(обратно)

109

К сожалению, немало представителей прогрессивных кругов на Западе были введены в заблуждение рабочим составом, внешней профсоюзной оболочкой «Солидарности». Эту веру в её «народный, обновленчески-социалистический характер» некоторые исповедуют до сих пор. Сторонникам подобных оценок стоило бы ещё раз задуматься над причинами активной поддержки деятельности «Солидарности» правящими кругами империалистических государств Запада, которые неизменно выражали свои симпатии «борьбе польских рабочих» в лице «Солидарности». (Рейган: «Солидарность» символизирует борьбу настоящих рабочих». Лорд Каррингтон, бывший до 1982 г. министром иностранных дел Великобритании (сейчас — генеральный секретарь НАТО): «Мы с глубоким сочувствием наблюдаем за развитием движения за национальное обновление, которое возглавили рабочие Польши».)

(обратно)

110

Характерен в этом отношении такой пример. В конце июля — августе 1981 г., почувствовав потерю темпов в дестабилизации социалистического государства, руководители антисоциалистических сил форсировали ещё одну волну забастовок и уличных демонстраций. Они использовали и такую «новую форму», как «голодные марши», в которые вовлекались домохозяйки, пенсионеры и даже дети. Организуя «голодные марши», лидеры «Солидарности» в то же время делали всё, чтобы затруднить закупки государством мяса и других продуктов питания у крестьян-единоличников. В результате в июле 1981 г. было заготовлено, например, мяса на 40 тыс. тонн меньше, чем в том же месяце 1980 г. В августе недобор возрос до 55 тыс. тонн. Этот факт незамедлительно использовали как подтверждение несостоятельности властей, и было выдвинуто требование передачи функций контроля за распределением продовольствия в руки «Солидарности».

(обратно)

111

В целом же в 1981 г. импорт из капиталистических стран сократился на 30,4 процента, главным образом за счёт оборудования, полуфабрикатов и промышленного сырья, что в значительной мере было восполнено внеплановыми срочными поставками из стран социалистического содружества. Чрезвычайно важное значение для поддержания польской экономики имели поставки из Советского Союза, которые возросли в 1981. г. по сравнению с 1980 г. на 12 процентов. Советское государство с пониманием отнеслось к невозможности выполнения ПНР своих обязательств по поставкам в СССР, например, угля, которые, по договорённости, были значительно сокращены. Только в августе — сентябре 1981 г. они были уменьшены на 40 процентов, Были отодвинуты сроки погашения ранее предоставленных Польше кредитов, выделен значительный новый кредит и т. д. Советский Союз, несмотря на то что 1981 г. был крайне неблагоприятным для собственного сельского хозяйства, делал все возможное, как и другие социалистические страны, чтобы помочь Польше поставками зерна, сахара и других продуктов питания.

(обратно)

112

Кризис в экономике приобрёл невиданные масштабы. «Мы не отказываемся от ответственности, — говорил на пленуме ЦК ПОРП в мае 1983 г. В. Ярузельский, — за истоки и причины кризиса, которые связаны с ошибками политики доавгустовского периода, но ничто не может освободить контрреволюционные экстремистские силы от ответственности за резкое обострение и углубление кризиса, за расстройство государственных и экономических структур…»

(обратно)

113

Эта «помощь» — в значительной своей части продовольственные посылки от частных организаций — шумно рекламировалась в западных газетах и прессе «Солидарности». Один пример, характеризующий размеры «гуманной помощи». В течение 1981 г. из ФРГ было направлено в Польшу 2 миллиона таких посылок с продовольствием на сумму около 30 млн. дол., т. е. меньше 1 дол. на каждого жителя ПНР. Для сравнения две цифры. Потери только промышленной продукции ПНР в 1981 г. в результате забастовок составили, по подсчётам западных экспертов, свыше 3–5 млрд. дол. За ряд продовольственных кредитов, предоставленных только США в 1980–1981 гг. под значительный процент, ПНР должна была, кроме долга этой стране, ежегодно выплачивать проценты в сумме 120–150 млн. дол.

(обратно)

114

Хотя в целом европейские союзники США по НАТО и не отказывались от участия в «польской игре» Вашингтона, их позиция не была столь однозначной. С одной стороны, императивы так называемой атлантической солидарности (а точнее — общие цели империалистической буржуазии в борьбе с социализмом) подталкивали их к активной политической и экономической поддержке антипольской политики США. С другой — специфические интересы западноевропейского империалистического класса (заинтересованность в политической и военной разрядке на континенте, который имел все шансы стать главным театром военных действий в случае войны, а также в экономических связях с социалистическими странами Восточной Европы) диктовали правительствам европейских членов НАТО более осторожный и взвешенный подход к польской проблеме. Многим трезвомыслящим западноевропейским политикам было ясно, что администрация президента Рейгана, кроме всего прочего, преследует в «польском вопросе» цели, расходящиеся с устремлениями значительного большинства правящего класса Западной Европы. Вашингтон рассчитывал при любом повороте событий в этой стране обострить до предела международную обстановку. Поэтому правительства даже наиболее близких союзников США в Западной Европе часто пытались притормозить, хотя подчас и не публично, авантюристический пыл рейгановской администрации, стремление Вашингтона поставить на «польскую карту» судьбы европейского континента.

(обратно)

115

Разве они не были осведомлены о планах, которые строили влиятельные реваншистские силы в ФРГ, разыгравая «польскую карту»? Многие деятели ведущих западногерманских партий, особенно ХДС — ХСС, не считали даже нужным скрывать свои цели. Так, депутат парламента От ХДС О. Хенниг прямо заявил «Мы с большой симпатией сладим за стремлением поляком к свободе. Не отказываясь от своего права на родину, мы, выходцы из восточных территорий довоенной Германии, полагаем, что с демократической Польшей будет легче договориться». Орган так называемого «землячества немцев из Силезии» (западной части нынешних польских территорий) писал, что при предоставлении кредитов Польше «следует учитывать, что мы заинтересованы выкупить обратно или арендовать у Польши наши восточные земли».

(обратно)

116

В то же время западные (радетели польского народа» в 1981 г. затребовали и получили у Польши причитающиеся проценты с долга в сумме 2,7 млрд. дол. (сравним с 4,5 млрд. дол. новых кредитов). Однако ни западная пресса, ни пропагандисты «Солидарности» «но заметили» действительно дружественного акта Советского Союза, который в 1981 г. ввиду тяжёлого экономического положения ПНР объявил четырехлетний мораторий по погашению польского долга СССР. Призыв Советского Союза к Западу поступить таким же образом, естественно, отклика не нашёл.

(обратно)

117

Как выясняется, синхронизация этих совместных разрушительных акций осуществлялась «Польским независимым соглашением» через его «доверенных лиц», которые были расквартированы в ведущих странах Запада и имели широкие полномочия вступать в любые контакты в самых высоких инстанциях. Среди них: в США — профессор Калифорнийского университета Е. Лерский; в Великобритании — профессор Л. Колзковский; в Италии — сотрудник журнала «Культура» Г. Герлинг-Грудзиньский. Только при подтверждении этими «доверенными лицами» могли быть признаны достоверными любые просьбы, предложения и сведения, получаемые на Западе из Польши по задействованным каналам связи.

(обратно)

118

Возникает естественный «опрос: а сколько уже было «вложено»? С точностью пока сказать трудно. Но вот только один факт, ставший достоянием гласности сравнительно недавно, в 1984 году. Итальянский финансист Р. Кальви проговорился однажды в частной беседе, что в 1981 г. в Польшу на нужды «Солидарности» нелегальными каналами были переведены 100 млн. дол. В этой финансовой операции участвовали Ватиканский банк (его «доля» составила 20 млн. дол.) во главе с американским епископом П. Марцинкусом, крупнейший итальянский банк «Банко Амброзиано» в Милане, директором которого был сам Кальви, а также ряд нью-йоркских и чикагских банков. Кальви, в частности, оттенил такую деталь: 20 миллионов были изъяты из Ватиканского банка по распоряжению церковных должностных лиц самого высокого ранга. Кто «пожертвовал» остальные 80 миллионов, пока неизвестно. Так что обещание Валенсы «выиграть этот бой», если Запад вложит «ещё немного», становится более понятным. Легче теперь представить и масштабы этого «немного».

(обратно)

119

Тольков1981 г. потери, понесённые промышленностью, составили астрономическую сумму — целую тысячу миллиардов злотых! А это — 38 мин. тонн каменного угля, 3,5 млн. тонн медных руд, 650 тыс. тонн цинка и свинца, 105 тыс. легковых автомобилей, 7 тыс. тракторов, 136 тыс. телевизоров, 141 тыс. холодильников, 100 млн. метров хлопчатобумажных тканей, 13 тыс. тонн стирального порошка, 500 тыс. автопокрышек, другие товары народного потребления.

(обратно)

120

В случае продолжения и углубления дестабилизирующих тенденций в народном хозяйстве ПНР открывались, по прогнозам польских экономистов, самые мрачные перспективы на приближающийся 1982 г.: — минимум 20 процентов рабочих и служащих страны останутся без работы; — жизненный уровень населения неизбежно упадёт на 40–50 процентов; — дефицит государственного бюджета возрастёт не менее чем в 4 раза, что составит ровно его половину. Как известно, в результате введения военного положения 13 декабря 1981 г., прекращения разгула антисоциалистических сил и наведения элементарного порядка в экономике удалось в значительной степени смягчить прогнозируемый удар: безработица не наступила, жизненный уровень населения хотя и упал в 1982 г., но на минимально возможную величину (25 процентов), а бюджетный дефицит возрос только в 2 раза.

(обратно)

121

Такие действия не одобрили даже некоторые наиболее здравомыслящие представители правящих кругов Запада. «Я считаю, — заявил, например, 21 октября 1981 г. в интервью венской газете «Прессе» тогдашний канцлер Австрии Б. Крайский, — что можно быть свободными профсоюзами и тем не менее добывать нужное количество угля… Нынешние экономические неурядицы в Польше не являются следствием существования там коммунистической экономической системы».

(обратно)

122

Готовя постепенную «передвижку» власти, коскоровские стратеги, как подчёркивает польский исследователь событий 1980–1981 гг. Б. Возьницкий в своей брошюре «КОР — актуальные документы» (1983), «допустили одну роковую для них ошибку ещё в самом начале своей подрывной деятельности: коровцы «не заметили», что трудящиеся в своей массе одобряют основные завоевания социализма… Куронь и Михник, охваченные радостным возбуждением, не имели ни времени, ни охоты хотя бы раз посчитать ряды своих противников и сторонников… Результаты таких подсчётов оказались бы неутешительными».

(обратно)

123

Из 900 тыс. польских строителей 475 тыс. уже в начале 1982 г. должны были бы остаться без работы из-за целенаправленного развала угольной, а затем энергоёмкой цементной промышленности и производства других строительных материалов.

(обратно)

124

Видя определённые тактические различия в методах достижения контрреволюционных конечных целей между «умеренными» и «радикалами», в то же время не следует их абсолютизировать. Коскоровцы и другие штабисты «умеренных» никогда не были противниками вооружённых методов борьбы. Они были «за», но только в подходящий момент, когда для этого созреют благоприятные условия. Приведём здесь лишь одно признание Валенсы, прямого ставленника КОС — КОР, прозвучавшее в интервью парижскому консервативному журналу «Пари-матч» в сентябре 1981 г. «Вопрос. Вас упрекают иногда за вашу умеренность? Ответ. Те, кто упрекает меня в этом, глубоко ошибаются. Я в течение 15 лет был радикалом. Я и сейчас остаюсь им, но мой взгляд на вещи изменился. Я думаю, что не следует провоцировать взрыв, как говорится, даром. Фактически я являюсь радикалом, который хочет победить, но не стремясь к таким столкновениям, которые я считаю бесплодными. Я — радикал, который хочет только победы».

(обратно)

125

Даже на съезде, где собрались, как мы помним, преимущественно антисоциалистически настроенные штатные работники «объединения», прозвучало несколько голосов, протестующих против «забастовочного терроризма» и замены социализма «самоуправлением». Вот выдержки из выступлений трёх делегатов. «За минувший год деятельность «Солидарности» преимущественно была деструктивной». «Если кризис будет нами углубляться, то массы отвернутся и от «Солидарности». «Мы поддерживаем частный сектор. К чему мы идём — к формированию значительной эксплуататорской прослойки в нашем обществе?»

(обратно)

126

Именно тогда, как позже говорил В. Ярузельский, «фактически началась организация антивласти, антигосударства».

(обратно)

127

Лишь немногие депутаты местных Советов (около 12 процентов) поддались нажиму экстремистов или же, проявив апатию и пассивность, потеряли перу в возможность эффективного противодействия нараставшей волне анархии и перестали участвовать в их работе. В это труднейшее время местные Советы провели 30 тыс. заседаний, выдвинули 160 тыс. предложений и рекомендаций, способствовавших решению многих важных вопросов.

(обратно)

128

Кстати говоря, только регулярные поставки продовольствия госхозами и кооперативами спасли осенью 1981 г. жителей польских городов от угрозы настоящего голода. В том году они дали, например, почти половину всех государственных закупок мяса, весомую часть других продуктов питания.

(обратно)

129

Однако подобные оценки ужо были скорее исключением, чем правилом. ПОРП, союзнические партии, все социалистические силы с возрастающей уверенностью оценивали возможный исход борьбы с контрреволюцией. Например, 15 октября Варшавский воеводский комитет ПОРП на своём Пленуме принимает постановление, в котором отмечается, что главной причиной «возрастающей напряжённости в стране является деятельность экстремистских кругов «Солидарности», направленная на конфронтацию. Единственная возможность сдержать и приостановить неблагоприятные тенденции — это последовательная линия диалога и соглашения не с враждебными социализму группировками, а с прогрессивными общественными силами. Перед лицом угрозы социалистической родине власть может завоевать авторитет и доверие только решительными действиями руководящих органов, упрочением конституционного порядка». В те же дни 4-й пленум ЦК ПОРП определил складывающуюся ситуацию как обнадёживающую и подчеркнул необходимость решительной борьбы с дезорганизующей деятельностью экстремистов из «профобъединения». «…«Солидарность» стремится привести страну к разрухе, чтобы захватить власть, — говорил после пленума член Политбюро, секретарь ЦК ПОРП С. Ольшовекий. — Мы полностью выполняем линию соглашения, но мы не позволим открытые выступления против государства и социализма, а также против общественного порядка. Поэтому пленум ЦК поручил Политбюро выступить в сейме и правительстве с предложением в случае необходимости применить соответствующие меры для обеспечения порядка и спокойствия в стране».

(обратно)

130

После съезда вожаки контрреволюции посчитали возможным ускорить развитие событий и перенесли сроки захвата власти на весну 1982 г.

(обратно)

131

Разговоры, ставшие позже модными среди польских и зарубежных почитателей «Солидарности», о «грехопадении» Валенсы и всей фракции «умеренных» только под сильным нажимом «радикалов» не соответствуют истине. «Умеренным» не навязали варианта насильственной конфронтации. Они сами подошли к нему в конце октября — начале ноября. Это не было и победой «радикалов», ибо основные рычаги контроля в «профобъединении» по-прежнему прочно оставались в руках группы Куроня — Модзелевекого — Михника.

(обратно)

132

Симптоматично, что, когда на заседании всепольской комиссии «Солидарности», собравшейся 3–6 ноября 1981 г., был поставлен вопрос об этом заявлении Юрчика, комиссия «не сочла возможным» осудить его, мотивировав это тем, что Юрчик-де высказал лишь своё «личное мнение». Рупор «Солидарности» в Щецине еженедельник «Едность» с готовностью подхватил заявление Юрчика как «весьма полезное предупреждение нашим правителям».

(обратно)

133

Существуют многочисленные высказывания и заявления руководителей «Солидарности», которые свидетельствуют, что такая договорённость намечалась. Например, лидер катовицкого регионального «профцентра» Розплоховский 30 октября заявил на металлургическом комбинате «Катовице», что тотальная конфронтация «Солидарности» с властями начнётся 15 ноября. Назывались и другие ноябрьские даты.

(обратно)

134

Случилось так, что в день оглашения этого коммюнике мне довелось встретиться с польскими товарищами, с которыми мы беседовали в Варшаве в начале августа 1980 г., в буйный канун бурных событий. Приехав в Москву на празднование годовщины Октябрьской революции, они были полны самых радужных надежд. После «тройственной» встречи, где «Солидарность» подтвердила полное признание принципов Конституции ПНР, обстановка, казалось, приобрела тенденцию к нормализации. Я тоже разделял эти надежды. Ни когда слишком прямолинейным иным представлялся путь отхода трудящихся от «Солидарности», недооценивалась глубина деформаций социалистического сознания значительной их части и не принималась во внимание такая важная для польской ситуации категория, как «молчаливое большинство». Это — во-первых. И, во-вторых, крайне авантюристические замашки новой американской администрации, недавно пришедшей к власти, ещё не проявились в полной мере. Трудно было себе представить, что американский империализм будет способен толкнуть своих «младших партнёров» на такой безрассудный и опасный своими международными последствиями шаг, как попытка вооружённого путча и развязывание гражданской войны в одной из ключевых стран Европы. Поэтому тем большее уважение вызывает та быстрота, с какой польские коммунисты смогли сориентироваться в той сложнейшей ситуации.

(обратно)

135

В середине ноября получил скандальную огласку подготовленный в штабах «Солидарности» список на 18 тыс. членов ПОРП, других союзнических партий, государственных и общественных деятелей ПНР, которых предполагалось репрессировать после захвата власти.

(обратно)

136

Какое-то время отношения между ними были заморожены. Обстановку в руководящей верхушке «Солидарности» с начала до середины ноября довольно точно охарактеризовал 11 ноября заместитель председателя «Солидарности», «умиренный» С. Вондоловский. «Мы находимся сейчас, — сказал он, — в плохом пункте на своём пути, где нет ни дружбы, ни борьбы».

(обратно)

137

Какова была в этой ситуации позиция верхушки католической церкви? Как писал в ноябре 1982 г., оценивая положение годичной давности, варшавский еженедельник «Аргументы», церковь пыталась играть в те дни роль «объективного) арбитра» между властями и «Солидарностью», хотя как указывает журнал, «свои надежды, стремления и расчёты она связывала с активной деятельностью профобъединения, которое представлялось католической церкви неплохим политическим союзником». Епископат, однако, не одобрял формировавшуюся тогда ориентацию лидеров «Солидарности» на открытую конфронтацию, «отдавая себе отчёт, что они её обязательно проиграют»,

(обратно)

138

Мы уже говорили о том, что контрреволюцией планировалось выступление против социалистического государства уже в ноябре. Но в силу многих причин конфронтация была перенесена на середину декабря.

(обратно)

139

Английская газета «Обсервер», подметив это новое качество, писала в середине ноября: «Крайне националистическое антикоммунистическое движение КНП превращается из горстки экстремистов в весомую политическую силу. Она быстро просачивается в профсоюз на уровне руководства местными организациями». «Обсервер» подчеркнула, что «стародавний крайний национализм КНП начинает распространяться среди части молодёжи, а старые символы польского милитаризма и диктатуры (времён Пилсудского. — В. Т.) становятся всё более популярными».

(обратно)

140

Вожди «Солидарности» объявили их «новым соловом», скрыв, конечно, что этот метод дестабилизации — изобретение троцкистов, которые давно уже рекламируют «активные забастовки» в своих документах. Кстати, и сам термин тоже заимствован у троцкистов.

(обратно)

141

Открытие именно в эти дни широкой «плакатной войны» имело свои веские причины. Дело в том, что ПОРП, партнёрские партии, правительство выдвинули конкретную программу борьбы с экономическим кризисом. Она включала в себя меры жёсткой экономии и укрепления трудовой дисциплины. Трудящиеся с растущим пониманием реагировали на предложенную правительством программу.

(обратно)

142

Следует подчеркнуть, что приведённые данные прямо свидетельствуют лишь об общественных настроениях и только косвенно — о соотношении политических сил. Ведь далеко не все доверяющие правительству, как, впрочем, и руководству «Солидарности», готовы были активно выступить на той или иной стороне политического водораздела. Среди опрошенных выявился и довольно многочисленный «пассив», который не мог быть отнесён ни к одной из противоборствующих сторон.

(обратно)

143

Однако развитие ситуации в ноябре показало, что процесс изменений в расстановке сил в стране носит весьма сложный и неоднозначный характер. Вместе с массовым обходом рядовых членов «Солидарности» от её лидеров в «молчаливое большинство» сравнительно небольшие, но активные группы населения, особенно молодёжи, резко качнулись на крайне правый фланг — в сторону «Конфедерации независимой Польши».

(обратно)

144

Эту сложную политическую и идеологическую проблему в полном масштабе пришлось решать уже после 13 декабря 1981 г., в трудных условиях восстановления дезорганизованной экономики и преодоления последствий деформаций социализма во многих сферах жизни. Возвращение значительных масс трудящихся на позиции социализма, восстановление социалистических ценностных ориентации — процесс медленный и чрезвычайно сложный. В этом одна из серьёзных причин нелёгкого выхода страны на орбиту восходящего социалистического развития.

(обратно)

145

В «Учредительной декларации клубов» отвергался любой диалог с народной властью: объявлялось, что участие «Солидарности» во Фронте национального соглашения «грозит расколом оппозиционного движения и «утратой им своей силы». Здесь впервые было признано, что прежний курс лидеров «Солидарности» на мирное осуществление «системы контроля над правительством и ПОРП», на постепенный перехват рычагов власти не оправдался. Этот курс, заявлялось в декларации, «в итоге привёл к пассивности членов Профсоюза, к утрате единства целей и методов деятельности, что грозит расколом единства общества» (читай: потерей антисоциалистическими силами влияния на массы. — В. Т.). В декларации провозглашалась необходимость «возникновения новой базы для общественной энергии». Такой идейно-политической «базой», способной, по мысли Куроня и других авторов документа, стянуть под одно знамя все контрреволюционные группировки, и должны были стать «клубы». Поэтому в декларации они характеризуются как «разнородное общество и первый этап создания основ будущих партий в демократической Речи Посполитой».

(обратно)

146

Но многие факторы польский обстановки тех напряжённым недель, и не в последнюю очередь решительные действия Народной власти, быстро распознавшей предназначение этой организации, не позволили «клубам» развернуть свою сеть по всей стране.

(обратно)

147

Вожаки контрреволюции постоянно подчёркивали, что если за ними идёт и не весь рабочий класс, то люди умственного труда — все на стороне «Солидарности». Это было неправдой. Даже в тот момент, когда влияние «Солидарности» достигло своей наивысшей точки, его адептами были не столь уж многочисленные группы интеллигенции. Немногочисленные, но воинственно шумливые. Это они выступали в роли глашатаев антисоциалистической оппозиции. Как отмечалось на Всепольской конференции ПОРП весной 1984 г., время разгула контрреволюции в Польше было суровым экзаменом для интеллигенции. Она стала объектом обработки, своеобразной жертвой «интеллектуальной агрессии», развязанной противниками социализма. Большинство интеллигенции продемонстрировало верность социалистической Польше, идеалам социального прогресса. Но весомая её часть утратила чувство общественного и морального долга перед массами, которые дали этим людям возможность образования. Эта группа интеллигенции какое-то время или симпатизировала демагогическим лозунгам антисоциалистических вождей, или же безучастно взирала на происходящее.

(обратно)

148

Многих интеллектуалов но могла не настораживать крайняя нетерпимость антисоциалистических вожаков к любым проявлениям «инакомыслия», которую они открыто демонстрировали в своих многочисленных публичных выступлениях. Достаточно привести отрывок из речи перед варшавскими писателями руководители «Солидарности» Мазовецкого региона Буяка. Он говорил о планах создания «народных библиотек», «очищенных от всего лишнего». «Первой книгой здесь, — витийствовал Буяк, — будет Библия, затем 100 томов, выпущенных подпольным издательством НОВА. А в конце там окажутся и ваши книги, которые, однако, будут нами тщательно проконтролированы и проверены».

(обратно)

149

В напряжённых условиях ноябрьского противостояния, когда стало ясно, что контрреволюция взяла курс на штурм социалистического государства, ПОРП предприняла ещё одну попытку — в рамках нормальной демократической процедуры пресечь дестабилизирующий экономику страны «забастовочный терроризм». Пленум ЦК ПОРП, состоявшийся 27–28 ноября, поручил депутатам-коммунистам внести на рассмотрение сейма два законопроекта: о специальных полномочиях правительства по преодолению экономического кризиса и о профсоюзах (в последнем строго регламентировалось право на забастовку в сложившихся катастрофических условиях). Против этой, последней тогда возможности остановить, не прибегая к чрезвычайным мерам, сползание страны к экономической катастрофе и политической анархии выступил глава польской католической церкви Глемп. Он направил каждому депутату сейма личное послание с рекомендацией отвергнуть законопроекты. Однако сейм продолжал их подготовку к утверждению. Это не могло не подстегнуть контрреволюционеров.

(обратно)

150

Детали этой программы были уже обсуждены под руководством Куроня на узкой встрече в варшавской гостинице «Солец» поздно вечером 2 декабря. Здесь была подготовлена та резолюция, которую надлежало утвердить в Радоме. Рано утром 3 декабря Куронь и лидер варшавской «Солидарности» Буяк с единственным экземпляром этого документа выехали в Радом. Оба пребывали в хорошем настроении.

(обратно)

151

Вводная часть «радомоской позиции», озаглавленная «минимальные условия начала переговоров с правительством по вопросу достижения согласия», была подготовлена, так сказать, для отвода глаз. Ибо принятие любого из 7 пунктов, которыми было обусловлено возвращение «Солидарности» к переговорам, практически означало бы передачу всей полноты власти её лидерам. Ясно, что подобные условия никогда не могли быть приняты. Авторы «радомской позиции» это заранее знали.

(обратно)

152

С этим утверждением Американского журналиста нельзя согласиться. Изображение председателя «Солидарности» как жертвы «ястребов» не соответствует действительности. Это особенно наглядно покажет заседание всепольской комиссии «профобъединения» в Гданьске неделей позже.

(обратно)

153

Многие бывшие лидеры бывшей «Солидарности» предпочли бы переиначить историю и представить себя этакими «мирными профсоюзными деятелями». Им в первую очередь имелось бы зачеркнуть радомский эпизод. Характерен в этом отношении диалог Валенсы с американским журналистом, который был опубликован в журнале «Ньюсуик» 12 июня 1983 г. «Вопрос. Говорят, что вы заявили в Радоме в декабре 1981 г., что «конфронтация неизбежна и её нельзя предотвратить»? Ответ. Какую конфронтацию я мог иметь в виду — безоружных людей с танками? Да это абсурд. Я такого не говорил. Я имел в виду «спор». Я просто хотел мобилизовать общественность и осуществить таким образом мирный нажим».

(обратно)

154

Повторим, что в «польском эксперименте» президент Рейган усматривал хорошее начало для «крестового похода» против социализма. Иной была в этот период позиция западноевропейских правящих кругов. Когда поздней осенью 1981 г. стало достаточно очевидным, что из-за массового отхода польских трудящихся от экстремистских лидеров «Солидарности» шансы для «мирного» перехвата власти в Польше исчезли, правящие круги европейских членов НАТО, не исключая даже английских консерваторов, вышли из «польской игры», «заморозили» своё участие в антипольском международном заговоре. Но у них, к сожалению, не хватило политической смелости, чтобы прямо выступить против готовящейся авантюры с её непредсказуемыми последствиями. О мотивах, которыми руководствовались в данном случае правительства европейских стран — членов НАТО, достаточно ясно сказал тогдашний канцлер ФРГ Г. Шмидт в интервью голландской газете «Гаагсе курант». Отвечая на вопрос, не вынашивались ли в некоторых кругах Запада в связи с событиями в Польше намерения любыми средствами отколоть её от других социалистических стран, Шмидт 1 марта 1982 г. заявил: «Если некоторые люди действительно стремились к достижению подобных целей, то уж лучше было бы им вообще об этом не говорить. Если такие идеи умещаются в их головах, то им следовало бы отдавать себе отчёт в том, что они витают в прошлом веке. В наше время, — подчеркнул Шмидт, — попытка отделить какую-либо страну от Варшавского Договора — до тех пор, пока существуют две системы, два пакта, — была бы в высшей степени опасной операцией».

(обратно)

155

В тот момент, когда Брунне произносил перед представителями прессы эту ложь, один из участников встречи в Радоме, руководитель жешувского «профцентра» Я. Копачевский, на закрытом совещании актива «Солидарности» в этом городе откровенно признался: «То, что сообщают по радио о заседании в Радоме, является правдой… Действительно, мы были единодушны в том, что надо действовать быстро, поскольку конфронтация должна наступить, а «Солидарность» и ПОРП не могут более сосуществовать».

(обратно)

156

Чего стоит, например, такой пассаж об истинных целях лидеров «Солидарности» из речи Валенсы в Радоме, ставшей известной трудящимся благодаря широкой публикации в польской прессе: «Мы отдаём себе отчёт в том, что уничтожаем систему, — говорил тогда председатель «Солидарности». — Если создадим собственников, распродадим госхозы, если создадим самоуправление, то системы этой не станет. На этот счёт мы не заблуждаемся».

(обратно)

157

Вожаки «профобъединения» понимали, что время уже работает не на контрреволюцию. Модзелевский говорил на заседании в Радоме: «Профсоюз не сильнее, чем был, он слабее, чем был. Значительно слабее». Палька добавил, что «партия может себе позволить оттянуть конфронтацию, а «Солидарность» — уже нет».

(обратно)

158

Был подготовлен план организации вооружённого путча и стратегами из «Конфедерации независимой Польши» основной вооружённой силы контрреволюции. Их план носил более детальный характер и был, по сути дела, военной диспозицией. Он предусмматривал разные варианты хода переворота: от мгновенного крушения народной власти до сравнительно затяжной гражданской войны. Например, в «варианте С» прямо говорилось: «В данном случае результатом будет гражданская война. КНП возглавит эту вооружённую борьбу. Власти потерпят поражение».

(обратно)

159

Буяк, будучи воспитанником КОС — КОР, все больше смыкался с «радикалами». С весны 1981 г. считал возможным свергнуть социализм в ПНР «в считанные дни». В этом он расходился со своим учителем Куронем. Обладая непомерным честолюбием, он не мог примириться с тем, что руководящие органы «профобъединения» находятся в Гданьске. «Являясь по своей природе узурпатором и страдая манией величия, — характеризовала его в апреле 1983 г. «Жолнеж вольности», — он окружил себя легионом советников и экспертов, специально переманивая их из Гданьска за большие деньги. Наконец, после введения военного положения он добился своего и стал в подполье именоваться «руководителем подпольных структур «Солидарности»…»

(обратно)

160

Буяк вполне откровенно заявлял ещё в ноябре: «Первым шагом любой революции является доступ к средствам массовой информации. Захват радиостанции означает государственный переворот. Когда вы увидите первую телевизионную программу, составленную «Солидарностью», это будет означать, что первая из опор существовавшей дотоле власти пала».

(обратно)

161

Примечательно, что как раз в эти дни активизировались те частные благотворительные организации на Западе, которые оказывали материальную и финансовую помощь «Солидарности». В том числе, и это подчеркнём особо, медицинские. Как сообщала 9 декабря «Гардиан», «британские организации, участвующие в оказании медицинской помощи Польше, только что провели в Лондоне встречу для установления более тесной координации своей деятельности в связи с обращением личного представителя Леха Валенсы о необходимости срочно расширить медицинскую помощь». Комментарии, как говорится, излишни.

(обратно)

162

Оружие шло к заговорщикам и из-за рубежа. Многое здесь ещё ждёт своего выяснения, но чтобы представить масштабы таких операций, приведём один факт. Только из американского города Кливленда была предпринята, правда безрезультатная, попытка переправить в Польшу через Австрию, под видом «продовольственных поставок», на целый миллион долларов огнестрельного оружия, осколочных гранат и мин замедленного действия, а также других средств для вооружённой борьбы, диверсий и террора.

(обратно)

163

К этому времени все сильнее давало себя знать влияние деклассированных элементов польского общества на некоторые слои населения, особенно — на молодёжь. Оно вызвало растущую волну анархии, а вслед за ней — уголовной преступности. Эта деклассированная масса ловко управлялась «Конфедерацией независимой Польши» и готовилась ею для погромных акций. Как подметила в те дни английская газета «Обсервер», «имеются признаки того, что КПП принимает в свои ряды всякие отбросы общества».

(обратно)

164

Не случайно один из гостей «конгресса» тут же, на одном из заседаний, назвал его «прекрасно отрепетированным и грубо манипулированным спектаклем. Все на нем заранее намечено, расписаны голоса: кто говорит, что говорит, кого можно выпустить на трибуну».

(обратно)

165

Вот, к примеру, одна из «прикидок», обнаруженных в архиве варшавской «Солидарности»: правительство сумеет выставить в столице для оперативных действий в день конфронтации не более 100 тыс. человек из рядов армии, членов ПОРП и т. д., а «Солидарность» способна противопоставить им не менее 200–300 тыс. достаточно хорошо подготовленных бойцов.

(обратно)

166

Конечно, общий неблагоприятный морально-политический климат тех трудных месяцев, тяжёлый груз грубых ошибок прежнего партийно-государственного руководства не могли не оказать негативного воздействия и на членов ПОРП. Колебания в политических оценках и действиях, проявления нерешительности и фракционности ослабляли партию. «Но историческим фактом, — подчёркивал позже В. Ярузельский, — является то, что, несмотря на тяжёлые поражения, партия не распалась, подавляющее большинство её членов сохранило верность ПОРП».

(обратно)

167

В некоторых городах — оплотах антисоциалистических сил процент деморализованных членов партии был значительно выше. За 1980–1981 гг. во Вроцлаве, например, почти одна треть членов организации ПОРП сдали свои партбилеты.

(обратно)

168

Известно, что в период усиленной подготовки насильственного свержения народной власти, особенно в первые декабрьские дни, руководители церкви неоднократно публичнопризывали лидеров «Солидарности» вернуться к «мирному диалогу и компромиссам». «Укрепляя «Солидарность» всюду, где это было возможно, — подчёркивал варшавский еженедельник «Аргументы», — церковь одновременно стремилась к тому, чтобы руководители профсоюза не делали ставки на конфронтацию». Члены всепольской комиссии «Солидарности» получили перед заседанием в Гданьске по экземпляру письма, подписанного Глемпом, в котором, наряду с подтверждением симпатий церкви к «профобъединению», говорилось, что предшествующие достижения могут быть сведены на нет «безрассудностью, которая называется конфронтацией». Позиция, занятая костёлом, была по меньшей мере странной. В течение одной недели он выступил как будто бы с прямо противоположных позиций: 6 декабря призвал депутатов сейма отвергнуть внесённые ПОРП законопроекты, направленные против разгула анархии в стране, а 10 декабря обратился к членам всепольской комиссии «Солидарности» с рекомендацией воздержаться от силовой конфронтации с социалистическим государством, не осуждая в то же время проводимого «профобъединением» «забастовочного терроризма». Чего же добивался костёл? Усугубления того кризисного состояния, которое уже и так достигло своего крайнего предела и грозило в самое ближайшее время перейти в необратимый процесс экономического краха? Или же, продолжая, в сущности, способствовать нагнетанию крайней напряжённости политической и общественной жизни, костёл рассчитывал на обращение двух противоборствующих сторон к церкви как к «третьей силе», выполняющей роль высшего арбитра? Такое предположение, видимо, ближе к истине.

(обратно)

169

Вряд ли можно было исключить, например, возможность того, что какая-то часть польских трудящихся, особенно молодёжи, дезориентированная и деморализованная долгими месяцами анархии, «забастовочного терроризма» и подрыва идеологических и нравственных ценностей, может в одночасье покинуть позиции «молчаливого большинства» и временно качнуться в сторону контрреволюции.

(обратно)

170

Комиссия собралась в бывшем зале техники безопасности судоверфи им. Ленина — том самом, где в августе 1980 г. заседал забастовочный комитет и где были подписаны известные «общественные соглашения», включавшие в себя и пункт о признании «Солидарности» в качестве профсоюза при условии уважения им конституционных принципов ПНР.

(обратно)

171

Как сказал о положении в «Солидарности» на этом заседании заместитель председателя «профсоюза» региона Мазовше (Варшава) С. Яворский, «профсоюзные комитеты на воеводском уровне уже распадаются».

(обратно)

172

Он не без успеха боролся за лидерство в «профобъединении», настойчиво предлагая взять власть ещё весной и летом 1981 г. Ослеплённому ненавистью к социализму, ему трудно было понять, что любая попытка антисоциалистического переворота весной или летом 1981 г. оказалась бы ещё более безуспешной, чем декабрьские планы контрреволюции. Хотя до осени 1981 г. предводители «Солидарности» пользовались среди членов «профобъединения» авторитетом, авторитет этот держался только по причине наивной веры людей в их преданность идеалам социалистического обновления. С другой стороны, именно эта вера многих сотен тысяч польских трудящихся в «социалистическое предназначение» «профобъединения» была, как мы уже выяснили, непреодолимым препятствием для открытой борьбы контрреволюционной верхушки «Солидарности» за свержение социалистического общественного строя. Этого обстоятельства не понимали, да и не хотели понимать, ни Гвязда, ни другие «фундаменталисты».

(обратно)

173

Разработанный в Радоме курс на государственный переворот не подвергся в Гданьске коренным изменениям, но, как мы увидим далее, был уточнён в смысле тактических средств его реализации.

(обратно)

174

Особенно много говорилось об этом «временном правительстве» в кулуарах. Здесь по рукам ходил список членов будущего правительства. Что касается его главы, то считали, что наиболее подходящая кандидатура— Т. Мазовецкий, главный редактор еженедельника «Солидарность». Валенсу же прочили в президенты, которому, по выражению гданьского деятеля «профобъединения» А. Колодзея, «нечего будет сказать».

(обратно)

175

Примечательно, что в качестве соавторов «постановления о тактике и стратегии профсоюза», выступили представители двух основных группировок антисоциалистических сил, позиции которых в начале гданьского совещания столь резко расходились. Один из соавторов — «фундаменталист» Рулевский на первом же заседании 11 декабря ратовал за немедленное свержение правительства по инициативе «Солидарности». Он был поддержан большинством выступавших, принадлежавших к этой группировке. Именно этой фракцией, имевшей в высшем органе «профобъединения» довольно сильные позиции, был выдвинут цитировавшийся первоначальный проект решения. Другой соавтор — Модзелевский вместе со своими коллегами по КОС — КОР настаивал на необходимости вынудить власти первыми начать конфронтацию. Принятые в Гданьске документы наглядно свидетельствуют, чья точка зрения победила на заседании высшего органа «профобъединения», на чьих условиях состоялось новое примирение в стане контрреволюции.

(обратно)

176

Как легко увидеть, третий вопрос референдума был сформулирован тенденциозно и таким образом, что ставил положение дел с оборонительными союзами Польши с ног на голову. Ведь участие Польской Народной Республики в Варшавском Договоре обусловлено, как известно, прежде всего коренными национальными интересами польского народа, его стремлением обеспечить прочный мир в Европе и безопасность польского государства, гарантировать нерушимость западных границ страны, законность которых до сих пор не признается реваншистскими кругами ФРГ, упрямо мечтающими о Германии в границах 1937 г.

(обратно)

177

Как писал в январе 1982 г. главный редактор западногерманского буржуазного еженедельника «Штерн» Г. Наннен, «референдум вместе с всеобщей забастовкой, несомненно имел целью навязать Польше западнодемократический (читай: капиталистический. — В. Т.), а по своей сути безусловно антикоммунистический общественный строй».

(обратно)

178

Не случайно подробный сценарий проведения этого «дня протеста» взялся отработать такой мастер подрывных маневров, как Модзелевский.

(обратно)

179

Как заметила западногерманская газета «Нойе Рурцайтунг», «решение «Солидарности» провести «день национального протеста» стало последней каплей, вызвавшей введение военного положения».

(обратно)

180

У одного члена комиссии в последний момент настолько сдали нервы, что он просто отказался участвовать в голосовании. Им оказался… Лех Валенса, будущий «президент демократической самоуправляемой Речи Посполитой».

(обратно)

181

Отношение Советского Союза, других государств социалистического содружества к суверенным решениям конституционных органов ПНР хорошо известно. Телеграфное агентство Советского Союза по уполномочию правительства СССР уже 13 декабря 1981 г. заявило, что «все эти шаги, предпринятые в Польше, представляют собой, разумеется, её внутреннее дело». Вместе с тем следует подчеркнуть, что советские люди отнюдь не безразлично воспринимали польские события, понимая всю опасность затянувшегося контрреволюционного разгула в братской соседней стране. Чрезвычайная интернационалистская помощь была оказана Польше в экономической сфере. В начале января 1982 г. Исполком СЭВ принял заявление, в котором было подчёркнуто, что «страны — члены СЭВ оказывают и будут оказывать всестороннюю помощь братскому польскому народу в преодолении возникших экономических трудностей, в восстановлении нормального производственного процесса в народном хозяйстве, в обеспечении условий для дальнейшего социалистического развития страны».

(обратно)

182

Хотя в нашу задачу и не входит детальный анализ ситуации после введения в стране военного положения, мы считаем необходимым напомнить о программных документах народной власти, поскольку они несомненно внесли дополнительные позитивные коррективы в ход последующих событий. А эти события развивались совсем

1 Какова же была первая реакция Западной Европы на чрезвычайные меры польских властей? Газета «Генераль анцайгер» отмечала, что, «по мнению Бонна, премьер-министр Ярузельский ввёл военное положение, чтобы национальными средствами отвести угрозу гражданской войны». «Я думаю, — подчеркнул 13 декабря канцлер Австрии Б. Крайский, — что введение в Польше военного положения является последней попыткой предотвратить беду». В принципе ничего удивительного в такой позиции трезвомыслящих государственных деятелей, как и ряда ведущих органов печати Западной Европы, не было. Они лишь достаточно реалистично подошли к событиям в суверенной стране, хотя, конечно, не отказались от выражения своих классовых симпатий или антипатий. Крутой поворот был совершён многими государствами Западной Европы — членами НАТО двумя неделями позже под жёстким давлением Вашингтона, когда последний убедился, что его надежды на социальный реванш в Польше оказались химерой. США удалось в начале января 1982 г. протащить на сессии министров иностранных дел НАТО угодную Белому дому резолюцию, осуждающую власти ПНР за введение военного положения, а Советский Союз — за «вмешательство» (?!) в польские события. Странам-членам НАТО рекомендовалось ввести вслед за уже введёнными Америкой экономические санкции против ПНР и СССР.

(обратно)

183

В течение нескольких дней после 13 декабря 1981 г. в Белом доме он виделся в ином, более радужном свете. В Вашингтоне ещё не представляли себе, что их совместный с польской контрреволюцией план победного завершения «операции Полония» может дать осечку. О настроениях в коридорах власти Вашингтона в те дни достаточно наглядно свидетельствуют два сообщения, датированные 13 декабря. Хорошо информированный директор вашингтонского отделения американской телекорпорации Си-эн-эн С. Лури сообщал об оценках, высказанных ему высокопоставленными официальными лицами: «Прежде всего они считают, что лидер польских коммунистов генерал Ярузельский сделал роковую ошибку, перейдя к жёстким мерам. Этот шаг ошибочен потому, что Ярузельский не сможет поставить под контроль обстановку в стране, которая давно уже складывается не в пользу правительства. Сила профобъединения «Солидарность» велика. После объявления в ближайшие дни всеобщей забастовки… польские власти потерпят полный крах». Не менее оптимистичным был и настрой «отца» плана «операции Полония» Бжезинского, бывшего помощника президента США по национальной безопасности. Выступая по телевидению 14 декабря, после того как с ним проводили консультации, по заявлению американских телестанций, «различные официальные представители нынешней администрации», профессор заявил, что «основные события развернутся в ближайшие 48 часов, которые дадут ответ практически на все главные вопросы… Начнётся настоящая конфронтация между населением страны и нынешним режимом. Когда вся страна присоединится к забастовке, то это будет означать, что, несмотря на все аресты, позиции профсоюза по-прежнему непоколебимы… С военным положением мало кто из поляков сможет смириться…». Чаша весов, по убеждению вашингтонских стратегов, склонялась в пользу контрреволюционных сил.

(обратно)

184

Именно в четверг 17 декабря Вашингтону стало ясно, что совместный стратегический план США и польской контрреволюции по «отбрасыванию» социализма в ПНР провалился. Этот день стал «чёрным четвергом» для администрации Рейгана. 17 декабря президент США на специальной пресс-конференции впервые публично осудил введение военного положения в ПНР, обвинив польские власти в жестоких и неоправданных репрессиях против «честных профсоюзных деятелей» — «приверженцев европейских идеалов демократии и господства закона» (?!). Он почти в открытую призвал ушедших в подполье контрреволюционеров не складывать оружие. «Насилие, — довольно прозрачно изложил он свою мысль, — влечёт за собой насилие и угрожает ввергнуть Польшу в пучину хаоса». 23 декабря хозяин Белого дома выступил с развёрнутой программой всеобъемлющих экономических санкций против ПНР. Началась массированная и длительная политическая, экономическая и пропагандистская война мирового империализма во главе с США против социалистической Польши.

(обратно)

185

У читателя может возникнуть закономерный вопрос: не предусматривали ли стратеги готовящегося путча такой поворот событий, при котором в случае развязывания кровопролитного вооружённого мятежа конституционное правительство ПНР могло обратиться за помощью к своим социалистическим соседям? Этот вариант не только ими предусматривался, но и детально был продуман. Вот что рассказала по этому поводу в апреле 1983 г. газета «Жолнеж вольности»: «В штаб-квартире мазовецкого региона «Солидарности» в Варшаве родилось немало документов и инструкций, которые рассылались во все уголки страны в качестве «образцовых» и подлежащих исполнению. К довольно оригинальным относится обширный документ, дополненный приложениями, под названием «Вероятность, масштаб и характер советской вооружённой интервенции в Польшу». Несмотря на то что это «профсоюзный документ», в нем даётся военно-политический анализ возможных действий в масштабе европейского военного театра. Красной нитью через весь документ проходит мысль о том, что в случае неудачи с «молниеносным» захватом власти следует «во что бы то ни стало спровоцировать вооружённую интервенцию СССР в Польшу». Возникает ещё один вопрос: зачем понадобилось это контрреволюционерам? На основе анализа упомянутого документа газета «Жолнёж вольности» пишет: «Цель этой провокации — создать в Польше такую политическую обстановку после того, как советская помощь станет свершившимся фактом, которая предоставит взлелеянную в мечтах возможность прямого политического и военного вмешательства западных государств — членов НАТО во главе с США в польские дела». Но для чего? С какими целями? Сегодня очевидно, что не для того, чтобы с помощью войны помочь путчистам утвердиться господами в Варшаве, хотя такое военное вмешательство им было «твёрдо обещано» для придания решимости и твёрдости в развязывании путча. Вашингтонские стратеги считали более выгодным для себя менее опасный, но более результативный, на их взгляд, вариант: развязать длительную гражданскую войну в стране даже без шансов на конечный успех контрреволюции. С тем чтобы истекающая кровью и агонизирующая Польша продолжала, оставаясь в рамках социалистического содружества, дестабилизировать и ослаблять его.

(обратно)

186

Выступая на проходившем 21–22 июля 1983 г. заседании сейма, принявшем решение об отмене военного положения в стране, Первый секретарь ЦК ПОРП, Председатель Совета Министров ПНР В. Ярузельский высоко оценил деятельность вооружённых сил в трудный для Польши период. Он говорил: «В ту памятную декабрьскую ночь я сказал, что мы не намереваемся произвести военный переворот, ввести военную диктатуру. Вооружённые силы не действовали вопреки закону. Они спасли родную страну, когда её трясла лихорадка, когда над ней нависла невиданная опасность. Они выполнили свой священный долг перед родиной, перед социализмом».

(обратно)

187

В течение первого месяца более 1000 из них были освобождены. И не вина польских властей, что их не оказалось больше. Единственное, что требовалось для освобождения, — это подписать декларацию с обязательством не нарушать существующий в стране правопорядок и не заниматься деятельностью, противоречащей Конституции ПНР и существующим законам. Вполне обоснованное и, более того, самое минимальное требование к тем, кто до 13 декабря активно готовил насильственное свержение конституционных властей и постоянно нарушал законы страны.

(обратно)

188

Ведь военное положение и вынужденное, временное, но значительное сужение рамок социалистической демократии, приостановка, ввиду чрезвычайных обстоятельств, действия некоторых её институтов затруднило и замедлило процесс перехода ряда социальных групп польских трудящихся из лагеря «разочарованных» на позиции активных защитников социализма, мобилизации резервов, заложенных в социалистическом демократизме. Несомненно, этот процесс шёл бы намного быстрее и эффективнее в условиях «мирной» политической борьбы. Но не народной властью была избрана силовая форма противоборства. Её предпочли экстремисты из «Солидарности», увидев в путче единственный шанс уйти от надвигающегося краха.

(обратно)

189

В канун введения военного положения Вашингтон, значительно переоценивая степень дестабилизации народной власти, силу и организованность польской контрреволюции, а также собственные возможности, ещё рассчитывал на то, что социализм в ПНР потерпит поражение. К концу декабря за океаном перестали питать подобные иллюзии. Об этом прямо пишет в своих мемуарах, вышедших в 1984 г., бывший госсекретарь США А. Хейг.

(обратно)

190

Как писала позже, в июле 1983 г., газета французских коммунистов «Юманите», «в начале 1982 года западная печать в своём большинстве предвещала резкое обострение обстановки в Польше, а то и политический и экономический крах. Она явно принимала свои желания за действительность. Многие из тех, кто внезапно обнаружил тогда интерес к польскому народу, плохо скрывали свою надежду на полную дестабилизацию этой страны, которая имела бы тяжёлые последствия для всего содружества социалистических стран».

(обратно)

191

В результате отмены Соединёнными Штатами этого нормального торгового режима, которым в международной торговле пользуется на основе взаимности подавляющее большинство стран, американские таможенные пошлины возросли для Польши на машины и оборудование на 40, а на многие товары лёгкой промышленности — на 60 процентов!

(обратно)

192

Вместе с тем развязанная Западом экономическая война против Польши ещё раз обнаружила ту закономерность, что империалистические государства во имя достижения своих классовых целей могут пойти и на потери, в том числе и финансовые. Газета «Речь Посполита», касаясь кредитных отношений Запада с Польшей, отметила такую внешне парадоксальную и, как она выразилась, «небывалую» ситуацию: «Кредитор сделал все, чтобы осложнить жизнь своего должника, нанести ему ущерб и тем самым лишиться возможности получить в срок свои деньги».

(обратно)

193

Антисоциалистические группировки, хотя и быстро редевшие, но ещё обладавшие в первой половине 1982 г. влиянием среди части населения, были нацелены на возобновление беспорядков и организацию саботажа. Как ничтоже сумняшеся писал «на волю» находившийся в местах интернирования Куронь: «Либо власти пойдут на компромисс с обществом (читай: контрреволюцией. — В. Т.), либо общество свергнет власть». «Суть этой контрреволюционной тактики, — подчёркивала в те дни гданьская газета «Глос выбжежа», — состоит в попытке организовать всеобщую забастовку с последующим перерастанием в вооружённые столкновения. Гарантией достижения этой цели должно стать усиливающееся с Запада давление на Польшу».

(обратно)

194

«Санкции» неизбежно вели к развенчанию мифа «о добром дядюшке Сэме», имевшего в стране достаточно широкое хождение. Во второй половине 1982 г., по данным проведённого массового опроса, только 7 процентов опрошенных верили в доброжелательное отношение Вашингтона к польскому народу. Эти настроения подметили и иностранные корреспонденты. Венская газета «Прессе» писала: «Среди польского населения заметно растут чувства разочарования и раздражения позицией США и других западных держав».

(обратно)

195

Всего этого не могла не заметить католическая церковь, чутко реагирующая на любое изменение общественной атмосферы. В одной из проповедей кардинала Глемпа в конце 1982 г. прозвучало такое признание: «Из социологических исследований вытекает, что польский народ в своей массе вовсе не хочет капитализма». А ведь ещё за год-два до этого столь однозначная констатация была бы невозможна. Тогда с церковных амвонов произносились совсем иные речи… Позитивные сдвиги во внутри польской ситуации ещё больше обострили отношения между двумя течениями в костёле: одним, занимающим позицию неприятия социализма, и другим — осознающим, что в ПНР — социалистической стране — отношения церкви с государством нужно строить, исходя из признания исторических реальностей.

(обратно)

196

Лишь авторитетная политическая сила могла вызвать целый поток обращений к себе трудящихся. В Комиссию ЦК ПОРП по предложениям, жалобам и сигналам в течение 1982 г. поступило 400 тысяч писем с критикой недостатков и конструктивными советами. Ещё 41 тысяча писем была получена членами Политбюро и секретарями ЦК.

(обратно)

197

Руководители КОС — КОР во главе с Куронем, а также семь экстремистских главарей бывшей «Солидарности» (Гвязда, Яворский, Юрчик, Модзелевский, Палька, Розплоховский и Рулевский) были переведены из пунктов интернирования в места предварительного заключения на время ведения следствия по их участию в антигосударственном путче. Ещё раньше были привлечены к судебной ответственности Мочульский и другие лидеры «Конфедерации независимой Польши». В октябре 1982 г. суд признал их виновными в подготовке насильственного свержения конституционного строя в ПНР и приговорил их к разным срокам заключения. 13 июля 1984 г. после завершения следствия начался процесс по делу вожаков КОС— КОР. Им было предъявлено обвинение в том, что они «предприняли действия с целью свержения установленного конституционного строя». Этот вывод базировался на результатах следствия, материалы которого занимают 40 томов.

(обратно)

198

Вот характерный в этом отношении штрих. В конце 1982 г. — через несколько дней после возвращения в Гданьск из мест интернирования — бывший председатель бывшей «Солидарности» встретился с корреспондентом газеты «Вашингтон пост». Сообщив в этой беседе, что «сопровождавшие его домой сотрудники службы Общественного порядка обращались с ним хорошо», Валенса истолковал это по-своему, заявив этим сопровождающим, как писал не без сарказма американский корреспондент, буквально следующее: «Естественно, я сказал им, что как будущий президент очень рад, что они так ко мне относятся. Я спросил их, будут ли они мне тогда верно служить, и они пообещали, что будут…» «Как видно, — комментировала газета «Трибуна люду», — ему трудно уяснить себе тот факт, что он был «звездой только одного сезона», да к тому же в театре марионеток». С предельной деловитостью и откровенностью вынесла своё резюме и осведомлённая «Нью-Йорк тайме» в номере от 29 июня 1983 г.: «Роль Валенсы для нас теперь уже потеряла всякий смысл».

(обратно)

199

И здесь опять встаёт вопрос об отношении католической церкви к деятельности антисоциалистических группировок в период выхода страны из кризиса. Публично руководители костёла как будто дистанцировались как от народной власти, так и от нелегальных групп, избрав для себя роль, как не уставал подчёркивать примас Польши Глемп, «политического посредника», призывающего к «примирению» всех поляков. Каково все же было действительное отношение костёла к «оппозиции» после декабря 1981 г.? Есть факты, свидетельствующие о прямой поддержке определённой частью духовенства действий подполья. Однако многое ещё скрыто.

(обратно)

200

Задачи выхода страны из кризиса намного облегчились благодаря интернационалистской помощи и поддержке социалистических союзников. «Польше было бы трудно выдержать столь тяжёлое экономическое испытание, — подчёркивалось в докладе ЦК на Всепольской конференции ПОРП в марте 1984 г., — без солидной и эффективной помощи страны Советов. Она протянула нам руку помощи в самый сложный момент. Она согласилась на непредусмотренное планом увеличение поставок самых необходимых товаров и сырья… Помощь советских товарищей мы не забудем. Она позволила нам перенести самое худшее. Сегодня она позволяет спокойно думать о будущем».

(обратно)

201

В 1984 г. государственные и кооперативные хозяйства, обладая лишь 20 процентами земельных угодий, произвели почти 30 процентов товарной сельскохозяйственной продукции страны.

(обратно)

202

В результате ухода из партии во время событий 1980–1981 гг. неустойчивых либо разочарованных людей и исключения из её рядов в последующие годы людей, не способных достойно представлять ПОРП как авангардную силу польского общества, численность партии сократилась, по данным на май 1985 г., более чем на один миллион человек. Ныне в ПОРП — 2,1 млн. членов и кандидатов в члены партии.

(обратно)

203

Если в первые месяцы после введения военного положения в партию в среднем вступало до 200 человек, то в 1983–1984 гг. число людей, решивших связать свою судьбу с борьбой ПОРП за укрепление социализма, значительно увеличилось. Вот несколько цифр за 1984 г., характеризующих эту новую динамику: в июне в партию вступило 2,4 тыс. человек, октябре — 3,6 и декабре — 4,7 тыс. человек. Всего за 1984 г. ряды ПОРП пополнились 35 тысячами кандидатов в члены партии. 45 процентов из них — рабочие. 54 процента — молодые люди до 30 лет. Однако все ещё слабо представлено в партии трудовое крестьянство. Среди вступивших в ПОРП в 1983–1984 гг. крестьяне составляли лишь 5 процентов. Это обстоятельство вызывает в партии беспокойство: ведь упрочение идейного и политического влияния ПОРП среди крестьянства, особенно единоличного, — важное условие укрепления рабоче-крестьянского союза, одна из предпосылок решения ведущей задачи переходного периода — постепенного перевода польской деревни на путь коллективного хозяйствования.

(обратно)

204

Вполне понятно, что становление профсоюзного движения происходит в непростых условиях. Антисоциалистическое подполье, с одной стороны, призывает к его бойкоту, а с другой, — используя тот факт, что большинство состава новых профсоюзов — это члены бывшей «Солидарности», пытается оказывать давление на них: вызывать трения с народной властью, возрождать оппозиционные настроения. Поэтому в бывших центрах наибольшей активности контрреволюционеров развитие профсоюзного движения встречает особые трудности. Так, в Гданьском воеводстве пока что самый низкий по стране процент участия трудящихся в профсоюзном движении (летом 1985 г. — около 40 процентов).

(обратно)

205

У арестованного незадолго до выборов одного из вожаков подполья Лиса было обнаружено письмо, полученное с Запада. Приведём одну выдержку из него: «У нас есть возможность собрать для вас сумму, близкую к одному миллиону долларов (главным образом от американцев и японцев), если окажется удачным бойкот выборов в народные советы… Однако, для того, чтобы заполучить валюту, они (т. е. американцы и японцы. — В. Т.) должны быть достаточно уверены, что вы в Польше можете эти деньги эффективно использовать».

(обратно)

206

Важным событием в общественно-политической жизни страны стали состоявшиеся в октябре 1985 г. выборы в высший орган власти — сейм. В них приняли участие четыре пятых всех избирателей.

(обратно)

207

А империалистический Запад не жалеет средств на радиоагрессию, продолжающуюся круглые сутки. Только две станции — «Свободная Европа» и «Голос Америки» ежедневно вещают на Польшу 27 часов.

(обратно)

208

Французская правая газета «Фигаро» вынуждена была констатировать: «Несомненно, призывы «Солидарности» к бойкоту первомайских торжеств встречены с минимальным откликом. Первомайская демонстрация в Варшаве продолжалась 5 часов. В ней приняли участие представители всех поколений и всех профессий. Демонстрация была самой большой в послевоенный период». Празднование 1 Мая в 1984 и 1985 гг. ещё раз подтвердило, что процесс распада «молчаливого большинства» продолжается.

(обратно)

209

В связи с 40-летием ПНР сейм принял закон об амнистии, который распространился и на тех, кто совершил до 21 июля 1984 г. действия, направленные против государства. По амнистии из мест заключения были освобождены как уже осуждённые за политические преступления, так и те, по делу которых ещё продолжалось следствие. Более 300 лиц, находившихся в подполье, явились с повинной в следственные органы на основании этого закона. Большинство из них прекратило антигосударственную деятельность. «Принятый закон, — подчеркнул, выступая на заседании сейма В. Ярузельский, — свидетельство силы народного государства, его гуманного характера. Решение сейма даёт возможность возврата амнистируемых к нормальной жизни, однако не изменяет строгой политической оценки совершенных ими антигосударственных действий. К анархии возврата никогда не будет». В случае, если будет совершено повторное преступление до 31 декабря 1986 г., решение об амнистии в отношении такого лица отменяется. Амнистия не охватывает наиболее тяжкие преступления — государственную измену, шпионаж и саботаж. Определённая группа контрреволюционеров не отказалась от антисоциалистических акций. Некоторые из них вновь находятся под судом и следствием или уже осуждены.

(обратно)

210

«Социалистическое государство, — писал в декабре 1984 г. еженедельник «Аргументы» — орган общества по распространению светской культуры, — должно усилить борьбу за придание рационалистического и атеистического характера сознанию прежде всего той части польского общества, которая определяет общественную атмосферу в ПНР. Это касается как всех видов обучения, научных публикаций и других форм распространения знаний, так и ограничения действий тех организаций и священников, которые предоставленные им возможности используют против социализма, наперекор национальным и социальным интересам поляков».

(обратно)

211

К судебной ответственности за возобновление антигосударственных действий в 1985 г. вновь привлечены небезызвестные читателю этой книги Куронь, Мочульский, Лис, Михник, Гвязда, Яворский и другие. За провоцирование и организацию беспорядков они, как и некоторые другие контрреволюционеры, осуждены на разные сроки лишения свободы.

(обратно)

212

Все тот же неутомимый Бжезинский, упорно возвращаясь «на круги своя», вновь и вновь повторяет, обращаясь к подполью: «Поддержание идеи польскости требует символических жертв и даже определённых волнений, ибо национальное самосознание (т. е, национализм. — В. Т.) должно временами восстанавливаться драматическими конфронтациями, даже несущими с собой жертвы».

(обратно)

213

Основные центры по руководству антисоциалистической деятельностью после 1981 года переместились в Западную Европу. Штаб-квартира польской контрреволюции ныне размещается в Брюсселе под вывеской координационного бюро «Солидарности». Через этот канал только в 1982–1983 гг. западные подрывные центры смогли переправить в Польшу более 200 тыс. долларов, большое количество множительного и полиграфического оборудования, радиоаппаратуру.

(обратно)

214

Даже США под давлением своих союзников и с учётом новой обстановки в Польше были вынуждены отменить некоторые из числа малозначительных своих «санкций», оставив, разумеется, в силе те из них, которые наносят ПНР наибольший ущерб.

(обратно)

Оглавление

От автора

Пролог

  Дезинформационный манёвр: во имя чего?

  «План Бжезинского»: масштабы, цели, средства

Польская контрреволюция: игра в четыре руки

  Три круга антипольской игры

  Сценарий в работе — требуются исполнители…

  Тайные этажи «антивласти»

  «Один… ноль… пуск!»

«Солидарность»: путь в ничто

  До и после «жаркого лета» восьмидесятого

  «Кукушкино яйцо» контрреволюции

  Метаморфозы «рабочего профсоюза»

  Независимый? Самоуправляемый? Профсоюз?..

  Тупики «забастовочного терроризма»

  Вверх по лестнице, ведущей вниз

Заговор: последние 46 дней

  Ноябрь — месяц предпоследний

  Радомский старт путчистов. 3 декабря.

  Большие сборы контрреволюции. 4—10 декабря

  Перед пропастью. Гданьск, 11–12 декабря

  Спасительный контрудар, 13 декабря

Вместо эпилога

  Первые шаги от края пропасти

  На пути нормализации

  Миражи реванша

  Взгляд в будущее

*** Примечания ***