Истинная для Ворона (СИ) [Мирослава Адьяр] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Мирослава Адьяр Истинная для Ворона

Пролог

Просыпаюсь с трудом, выныриваю из липкого теплого мрака и расклеиваю слипшиеся веки. Глаза режет светом, так что приходится прикрыть их ладонью и не делать резких движений. Голова — бочка с маслом, а со дна тяжело поднимаются к поверхности крохотные мысли-пузырьки. Они лопаются где-то у висков и растекаются вязкой горячей волной тупой боли, чтобы стянуться в противный пульсирующий узелок в затылке.

Во рту — неприятная горечь, а в руках — такая слабость, будто я две недели провалялась в лазарете.

Приподнимаюсь на смятой простыне и понимаю, что на мне — ни клочка одежды.

Вообще. Ноль. Ничегошеньки.

Пытаюсь вспомнить, что же было вчера, но на том месте, где должно быть объяснение — провал размером с лунный кратер.

Кажется, я пила. Много и жадно. С вдохновением, самозабвенно, как могут пить только люди на грани отчаяния.

Хотела забыться — и вот вам результат.

Сажусь на постели.

Как ни странно, я оказалась в постели, да.

Вот только это не моя постель — в этом нет сомнений. Скольжу взглядом по вороху скомканных простыней — и застываю каменным изваянием.

— Саджа. Всемогущая! — чеканю слова и рассматриваю двоедушника.

Не просто рассматриваю, а беззастенчиво пялюсь, пытаясь решить: иллюзия это или самый настоящий живой человек?

«О, он очень даже живой, — подсказывает мне память услужливо. — Горячий, гибкий, напористый… какие там еще слова используют, чтобы мужика описать?»

— Не хочу вспоминать! — шиплю сдавленно и скатываюсь с койки. — Нет-нет-нет, не может этого быть!

Может. Вот же доказательство мирно спит прямо передо мной.

Он закинул руки за голову, и весь его вид такой умиротворенный и довольный, что ком встает поперек горла.

Зажмуриваюсь до красных кругов под веками и медленно открываю глаза.

Ничего не меняется: двоедушник все так же лежит, чуть повернув голову в сторону окна, откуда на расслабленное лицо льется красноватый свет восхода. Каштановые волосы растекаются по подушке, скрывают часть лба, а мощная литая грудь мерно поднимается и опадает. На смуглой коже отчетливо проступают алые царапины и пара капель запекшейся крови.

Жар бьет по моим щекам наотмашь, прокатывается по телу маковым румянцем обжигающего стыда.

Затравленно осматриваюсь и вижу в углу полотенце. Укутываюсь в него, как в броню, и вцепляюсь пальцами в волосы. Виски сдавливает тяжелый невидимый обруч, и боль бьет под колени.

— Как же это я?! — шиплю сдавленно. — Мы что… мы того?..

Медленно возвращаюсь к постели и откидываю уголок покрывала. Замечаю несколько капель крови на простыне и тихо скулю. Не от страха, нет.

От злости на себя.

И на двоедушника, что воспользовался ситуацией!

— Пить надо меньше, — бормочу под нос. — А вдруг он не воспользовался? Вдруг ты сама предложила?

Дура-дура-дура!

Неделю его знаешь, толком не разговаривали даже!

Господи, я же повела себя как… как…

— Как шлюха, — выдыхаю и шарю взглядом по комнате, но одежды нигде нет. Только на кресле с высокой спинкой повисла мужская рубашка. Хватаю ее и натягиваю остервенело, едва не рву по швам, впиваюсь ногтями в подол и закусываю губу.

Запах крепкого чужого тела укутывает плотным коконом, а в животе скручиваются горячие узлы.

Прочь! Бежать надо. Немедленно! Пока он не проснулся, пока не пришлось открывать рот и что-то говорить. Оправдываться, сгорать от стыда.

Терпеть взгляд, полный отвращения…

Нет, не хочу! Я просто не вынесу.

Касаюсь панели у двери и выскальзываю в коридор, а через секунду из груди вырывается истеричный смешок, когда понимаю, что наши номера — соседние.

— Гостиницу придется поменять…


* * *

Расхаживаю по комнате загнанным зверем, а ворон радостно каркает в уголке. По-идиотски повиснув на шторе головой вниз, он смотрит пристально и насмешливо, сверкает желтыми глазищами. Я же тем временем занимаюсь истязанием: рву на себе волосы.

Когда проснулся, то осознание пришло не сразу, а вот потом…

Идиот. Животное!

— Ты меня почему не остановил, жопа пернатая?! — рычу на ворона, злюсь и нервничаю. Но что он мог сделать? Ничего.

Ни-че-го!

Да и не захотел бы он. Сам же девушку выбрал, в мои мысли ее вплел накрепко.

И я ничего не мог противопоставить мягкой манящей отзывчивости, что Ши бросила мне в лицо. Лучше бы пулю в лоб вогнала! Только закрутила все, затянула в узел, ворвалась в мой крохотный мирок рыжим ураганом.

Теплая, ласковая, совсем другая, непохожая на себя настоящую. Одурманенная алкоголем, обнаженная как душой, так и телом. Слишком большое искушение.

А что нужно делать с искушениями, чтобы они не терзали?

Правильно. Поддаваться им.

И я поддался. Нырнул в омут с головой: был груб, даже жесток, а Ши все принимала как данность, ни разу не сказала «нет» или «хватит». Только царапалась сильнее и, кажется, смеялась, будто не верила, что все это — настоящее. Оставляла на коже отметины и укусы, подавалась навстречу с таким ожесточением и отчаянием, что похоть только сильнее скручивала бедра и несла вперед, заставляя вколачиваться в нее снова и снова, врываться в мягкое тело как завоеватель, насаживать на себя и рычать-рычать-рычать, припадая губами к ароматной коже.

Ни секунды передышки, и я так крепко с этой бестией теперь связан, что хоть вой!

Идиот! Какого хрена поселился с ней по соседству? Другого места не нашел? Чувствовал же, что бежать надо, что девка под кожу забирается, в кости въедается кислотой и жаром.

Вот и пожинай плоды. Жуй тщательно, не подавись.

Ворон покачивается, цепляясь лапами за синтетическую ткань, а я запускаю пальцы в волосы и смотрю на развороченную страстью кровать.

Я даже не сразу понял, что Ши никогда…

С чем мне сравнивать? Все женщины попадали в мою постель с каким-то опытом, пусть даже минимальным, а тут…

— Какой же ты мудак, Герант. Самому от себя не противно?

Противно! Не то слово. Как дикарь ворвался в цветущий сад и истоптал его тяжелыми сапожищами. Оставил за собой только разрушения и холод. Даже не потрудился спросить, в порядке ли она. Отрубился, получив свою порцию удовольствия.

— Сбежит еще дурочка, — бормочу тихо. — Нельзя это все так оставлять.

1. Шиповник

За неделю до…

— Рассредоточиться! — отдаю быстрый приказ и сжимаю крепче рукоять клинка. Он тянет вниз привычной тяжестью, успокаивает и придает уверенности. — Вывести прислугу, отправить челноки!

— Капитан! — через центральный вход, расталкивая спешащих людей, прорывается Гестас и чуть ли не падает передо мной на колени. Его светлые волосы прибиты пылью, грязью и следами засохшей крови, а в глазах — отчаянная решимость. — Они прорвались, капитан! Восточный район города захвачен, и волна катится сюда. Будут у особняка через семь минут.

«Проклятье! Еще не все челноки заполнены. У нас есть пострадавшие, нужно больше времени…» — отчаяние пронзает виски раскаленной спицей.

— Пойдешь со мной! — я хлопаю Гестаса по наплечнику и быстро двигаюсь к выходу, маневрируя между суетящимися стражниками и стонущими ранеными, которых пришлось укладывать в носилках прямо на полу. Многие из них не переживут этот побег, но забрать всех, кого возможно, — это все, что остается.

На улице творится кромешный хаос. Краем глаза я замечаю Бурю, но он моментально растворяется в толкотне и скрывается на борту одного из кораблей. Его отца нигде нет.

Давлю в себе беспокойство, хоть и понимаю, что охранять наследника Главы Дома — моя прямая обязанность. Вот только Север не простит, если я сдам особняк без боя, поставив одного человека выше всех остальных. Двойственность ситуации бесконечно меня раздражает, но я не пытаюсь обдумывать ее.

Нет времени.

Поворачиваю в сторону временного госпиталя. На земле лежат разорванные серые полотнища и крепеж. Ни у кого нет времени их правильно собирать, не до того. Да и брать на челноки что-то лишнее — бессмысленно. Каждый квадратный фут на счету.

За госпиталем хорошо видна высокая защитная стена, окружающая поместье и всю территорию, принадлежащую Северу.

И первое, что я слышу, оставив челноки и людей за спиной, — треск. Так трещит хитин, стоит наступить на жука.

Гестас стоит за спиной, и его тяжелое дыхание и тихое поскрипывание брони кажутся оглушительными, почти сверхъестественными. Под ногами крошатся мелкие камешки и пыль, а все вокруг — совершенно нереальное, потустороннее и чужое.

Как быстро родной дом может стать чужим. Поразительно, что происходит это в мгновение ока, за один единственный взмах ресниц.

На стену обрушивается удар.

По желтоватому камню бегут тонкие трещины, расцветая тут и там паучьей паутиной.

— Их слишком много, капитан, — шепчет Гестас, но в его голосе нет страха — только готовность встретить врага.

— Мы не сдвинемся с места, пока челноки с людьми не покинут планету.

Гестас кивает. Он бы не посмел ослушаться приказа.

На этих кораблях его семья, и отступить — значит, обречь их на верную, мучительную смерть.

Первые камкери переваливаются через стену и падают вниз, как мешки с трухой. Они поднимаются рывками, похожие на кукол, которых дергают за ниточки.

Тонкие фигуры покрыты прочными хитиновыми панцирями, вытянутые головы напрочь лишены волос, заостренные уши мелко подергиваются. Безгубые продолговатые рты полны игловидных клыков.

Тварям не нужно оружие — острые пятидюймовые когти могут вскрыть броню, как консервную банку, и достать оттуда хлипкую человеческую плоть.

Иногда — для убийства. А иногда — и для кое-чего похуже.

Стискиваю зубы и наблюдаю, как существа сбиваются в группы, замирают всего на секунду, прежде чем заметить копошащихся людей и броситься вперед.

Бесшумно.

Камкери общаются друг с другом телепатически и нападают молча. Они не издают ни боевых кличей, ни яростных криков или рычания. Их атаки проходят в тишине, которую нарушает только скрип хитиновых пластин.

Шелест брони и клацанье сотен пастей меня подстегивает, наполняет вены огнем неудержимой ярости, и я крепче сжимаю клинок, собираю по крупицам остатки сил и готовлюсь принять удар.

— Защищаем челноки! — ору, срывая голос, до саднящей боли в горле. — Не подпустить ни одного ублюдка к спасательным кораблям!

Достав из набедренной сумки две сферы, я бросаю их себе за спину и чувствую, как там «разворачивает крылья» защитный голубоватый барьер, отделяя живую смертоносную волну от последних челноков.

Камкери несутся неумолимо. Хищники, бездумные убийцы, подчиняющиеся только одному инстинкту; и голод, сверкающий в их глазах, говорит мне больше, чем хотелось бы знать.

Перед тем, как налететь на наши мечи, врагов подкашивают пули.

В отличие от камкери люди не сдерживают чувств. Крик стоит до небес.

Из десятка голосов скручиваются ругательства, нечленораздельные выкрики и проклятья всем богам, каких только возможно вспомнить.

Гестас вырвался немного вперед, я и вижу, как его клинок врезается в голову одного из камкери. Та треснула, как переспевший лисий фрукт, брызнув в стороны густой темной кровью.

Под ноги мне падают тела и живые твари, в воздухе свистят смертоносные когти.

Камкери наваливаются на нас со всех флангов — и в толпу летят припасенные на черный день сциловые бомбы.

Жар бьет в лицо, а нос закладывает от тошнотворного запаха паленого хитина, по всему периметру летят острые осколки, оставляя на броне царапины. Одна из стражниц попадает под удар, и я не успеваю ей на выручку. Из окровавленных рук кричащей девушки падает еще одна бомба — и врагам не удается насладиться ее предсмертными хрипами.

— Капитан, последний корабль!

Я бросаю взгляд через плечо: у поместья остался всего один челнок и корабль наемников. Их Север вызвал лично.

— Отступаем!

Выписав в воздухе широкую дугу, я сношу голову особенно резвому камкери, пожелавшему вцепиться мне в горло, но его место сразу же занимает новый враг. Даже если барьер их и сдержит, то всего на несколько минут…

Нужно найти Севера. Сейчас же!

Заградительный щит пропускает нас и захлопывается с таким звуком, что я вздрагиваю. Парочку камкери просто перерезает пополам, брызги крови остаются на барьере, смазываются, превращаясь в закрученные спирали, когда твари молотят по ним конечностями в последних, предсмертных судорогах.

Туда им и дорога…

2. Шиповник

Из-за грохота не слышу собственных шагов. Тону в ворсе пушистого ковра и едва не выбиваю дверь плечом, потому что нет ни времени, ни терпения. В нос бьет тяжелый горький дух шалфея, полыни и пихты. Шторы отодвинуты в стороны и подвязаны, пропускают в комнату желтоватый, теплый свет.

Упираюсь взглядом в спину главы Дома Знаний, застывшего у окна. Болезненно-прямую, натянутую струной.

Его руки сцеплены, а пальцы нервно дрожат, прихватывая манжеты рубашки. Север никуда не торопится. Наблюдает.

— Господин, мы должны уходить!

— Ты должна уходить, Ши, — поправляет он меня. — Я уже никуда не полечу.

Север медленно поворачивается и без стеснений распахивает ворот белоснежной рубашки, а я в ужасе отшатываюсь и прикрываю рот рукой, чтобы удержать вопль. Из-под ткани выглядывает красная бугристая полоса, что тянется от паха к горлу и обвивает его неровными лентами. На груди и животе вспучивается венозная сетка, будто невидимое растение пустило корни под бледной кожей.

— Убирайся, Ши, — голос Севера глух, а я едва разбираю слова из-за дребезжания стекол в окнах. — Скажи Буре, что нашла меня мертвым. Обвини камкери — им дурная слава не вредит. Или скажи, что я покончил с собой, — едкий смешок вырывается из его горла и сменяется протяжным хриплым кашлем.

— Вы же знаете, что он не поверит!

— Я заразу на борт не понесу. Разговор окончен, — Север повелительно взмахивает рукой, а я не могу выдавить ни звука. Должна подчиниться, но ноги не несут.

Подаюсь вперед, но наталкиваюсь на горящий взгляд серых глаз. Болезненный, обреченный.

— Я останусь с вами…

— Дура! — выплевывает с яростью. — Пошла вон! Забыла, где твое место? Рядом с моим сыном! Не заставляй меня жалеть, Ши, что взял тебя в дом, что доверял и обучал. — Мужчина тянется к поясу и достает сциловый револьвер. Он заряжен — индикатор на боку горит красным, и я точно знаю: выстрел сожжет меня на месте. — Убирайся! У тебя еще вся жизнь впереди, — его голос на мгновение смягчается.

Мир мутнеет перед глазами, но я отступаю, давлю в себе желание броситься вперед и встретить пулю. Лучше так! Разве он не понимает…

— Пожалей меня, девочка моя, — шепчет Север. — Дай умереть достойно.

Над городом прокатывается новый сигнал тревоги, а во внутреннем дворе серой статуей застывает последний корабль.

Срываюсь с места и мчусь по коридору к выходу, не замечаю, как по щекам катятся горячие тугие капли и попадают в рот. Глотаю горькие слезы, валюсь на колени, поскользнувшись на гладком мраморе ступеней, и острая боль прошивает до самой поясницы, но я подскакиваю на ноги и выбегаю во двор.

Навстречу мне протягивает руку Буря. Я не могу смотреть ему в глаза, потому что не защитила его отца. Не спасла от болезни.

Вваливаюсь в нутро корабля за мгновение до того, как дверь захлопывается. Упираюсь затылком в холодную стену и ловлю вопросительный взгляд мужчины. Секунда тишины — и он отворачивается. Все сам понимает, даже врать не нужно. Врубается кулаком в панель сбоку, сминая металл, шипит что-то и идет к кабине пилота.

Дает отрывистую команду стартовать.


***

— Что двоедушник делает на корабле? — грозно спрашивает Буря, когда «Зорянка» уже покинула планету и медленно двигалась в сторону подпространственного разрыва.

Он тычет пальцем в сторону высокого мужчины, стоящего у приборной панели рядом с навигатором. Сжимает челюсти, горделиво вскидывает голову, будто он здесь хозяин, выпячивает тяжелый подбородок и выпрямляется — хочет стать еще выше ростом.

Незнакомец же чуть оборачивается и награждает Бурю слабой усмешкой — так улыбаются взрослые, столкнувшиеся с горячностью молодняка.

Я вижу, что Буря готов вцепиться в кого угодно, только бы отвлечься от мысли об отце. Не могу сказать, что у них были теплые отношения. Буре предстояло встать во главе Дома Знаний, принять место Севера в Совете, его собственность, обязательства и права.

Горячий, неуправляемый нрав сына — благодатная почва для конфликтов, и приходилось действовать жестко, порой жестоко.

Но Север был хорошим отцом и человеком…

Прикрываю глаза и сжимаю пальцами переносицу. Пояс с пистолетом и коротким клинком тянет вниз, от одежды несет гарью, пылью и кровью камкери.

В висках пульсирует раскаленная кровь. Я устала, невыносимо измотана, но не имею права на отдых до тех пор, пока мы не доберемся до поместья Севера на Заграйте.

Колючий ком тошноты подкатывает к горлу, когда мысленно вижу хозяина и уродливые отметины на его теле. Воспоминания травят меня, прорастают в кишках терновыми узлами.

Спасательные корабли запрограммированы лететь на Заграйт. Только членов семьи Север решил вывезти с помощью Звездной Гильдии и живых профессионалов, вроде капитана Бардо.

Перекатываю его имя на языке, чувствую непривычность.

Отклоняюсь назад, мечтаю опереться на прохладный металл стены, но ощущаю чью-то ладонь на спине. Оборачиваюсь и вижу капитана, который участливо указывает на приземистое кресло, прямо возле панели навигации.

Он — высокий и сухощавый мужчина, упакованный в черную плотную куртку, перевитую тонкими ремешками. Идеально вычищенная форма едва заметно поблескивает, и опытный глаз сразу определяет шитую в ткань сциловую бронесетку.

Пшеничные волосы стянуты на затылке в аккуратный хвост. Когда капитан улыбается, черты лица хищно заостряются, а золотисто-карие глаза, обрамленные густыми светлыми ресницами, смотрят внимательно, насмешливо. В глубине зрачков смешиваются сталь и пламя.

— Присаживайся, Ши, ты же на ногах не стоишь.

Он так откровенно проигнорировал вопрос Бури, что я невольно хмыкаю и поспешно прячу улыбку. Позволяю подвести себя к креслу и помочь сесть.

Видит Справедливая Саджа, мне нужна минутная передышка. В голове медленно формируется вопрос: откуда капитан мог знать мое имя? Не помню, чтобы Север водил настолько близкие знакомства со Звездной гильдией, чтобы говорить о семье и приближенных.

Но задать я его не успеваю.

Буря краснеет от возмущения, яростно скрипит зубами и подается вперед, к двоедушнику, который даже бровью не ведет и продолжает что-то обсуждать с навигатором.

— Что на корабле делает это отродье?! — взрывается Буря и угрожающе придвигается к капитану, положив руку на рукоятку револьвера.

Показушник. Он и стрелять-то толком не умеет. Для красоты носит, чтобы выглядеть внушительно. Сын Севера давно привык командовать, но не решать что-то своими силами.

— Это «отродье» здесь работает, — спокойно отвечает Бардо, поглаживая меня по плечу. Клянусь богами, мне кажется, что сейчас он предложит мне чай или плед, — таким мягким ощущается это прикосновение. — Без обид, Герант.

— Что ты, Бардо, не переживай, — двоедушник широко ухмыляется, обнажив крепкие острые зубы.

Как у волка. Или у какой-нибудь хищной кошки. Модификация? Очень экзотично если так.

Герант оглаживает густую бороду, что тоже для меня в новинку. Север и Буря всегда бреются, да и среди стражи бородачей не найти.

А глаза эти сумасшедшие: ярко-желтые — никогда таких не видела. И взгляд человека, уверенного в своем положении. Он здесь — дома, а мы — непрошеные гости.

Ты посмотри, Буря, посмотри, как он держится. Посмотри внимательно! Твой отец понял бы, что с таким человеком стоит договариваться, а не влетать на полном ходу, как грузовик в каменную стену.

— А Ши понимает куда больше этого сосунка, — вдруг бормочет Бардо и ловит мой ошарашенный взгляд, — с Герантом действительно лучше договориться.

— Я уже от нее в восторге, — двоедушник отвешивает мне шутливый поклон, отчего темно-каштановые волосы падают на его лицо, но не скрывают шального желтого блеска нечеловеческих глаз.

Буря же, напротив, все больше мрачнеет, и мне кажется, что сейчас вокруг начнут потрескивать молнии. Он бросает на меня испепеляющий взгляд — ждет, что я вмешаюсь.

Вот уж нет. Без прямой угрозы жизни?

Чего ты хочешь, Буря? Сам кашу заварил. Отец не учил тебя думать, а потом говорить? Учил, я точно знаю. И сейчас, на чужом корабле, зависимый от чужого расположения, ты бы лучше заткнулся, Саджа тебя разорви.

Я отвечаю ему совершенно безразличным взглядом и пожимаю плечами:

— Тебе не все равно, если ты спасен и летишь в нужном направлении?

Буря брезгливо морщится.

— Само присутствие двоедушника может принести неудачу! Сколько наших людей гибло после встречи с этими тварями? Если ты не забыла, то у нас таких вешали!

В груди тихо булькает крохотный котелок, расплескивая вокруг раскаленное раздражение, густо замешанное на глухой усталости.

Сжимаю пальцами подлокотники кресла и чувствую, как на плече напрягается рука Бардо. Капитан молчит, и я прекрасно его понимаю. Все-таки Буря — человек, который войдет в Совет и будет плотно сотрудничать со Звездной гильдией.

Бардо не вольный стрелок, он подчиняется законам Гильдии, а Буря злопамятен и мелочен. Может нажить капитану проблем.

Вступать в перепалку с зазнавшимся юнцом, облеченным властью, — неразумно.

Я должна решить этот вопрос. Я — единственный человек, которого Север наделил достаточно властью, и Буря ее признает. С трудом, но признает. Законы и правила просто так не стираются из памяти, даже когда дом, где их чтут, разрушен.

Чуть поворачиваю голову и замечаю пристальный взгляд Геранта. Тяжелый, раскаленный и пытливый. Он пробирается под кожу, поглаживает нервы и рассыпается по мускулам жаркими колючками. Мне рядом с ним спокойно. Ничего в душе не вздрагивает, ладонь не тянется к револьверу, когда двоедушник двигается, не хочется отстраниться, когда он резко поднимает руку, чтобы отбросить назад непокорные волосы. Я не чую опасности. Знаю, что он, несомненно, может причинить вред, но не здесь и не нам.

На чьей ты стороне?

Не нужны слова. Можно просто заглянуть в его глаза, чтобы мысли прочитать.

Не спеша поднимаюсь, встаю к нему спиной. Это, наверное, единственный жест, каким я могу выразить свое доверие, а Буря, поняв, что поддержки не дождется, медленно наливается яростным багрянцем.

Я на голову ниже его ростом, вдвое легче, но сейчас во мне столько болезненной тоски и безразличия, что не страшно столкнуться с его яростью. Я уже побеждала его в тренировках. И он об этом помнит.

Нашего дома больше нет — разве Буря не понимает? Севера больше нет…

И мир уже не тот.

— А ты не забыл, что твой отец не поддерживал такие меры? Чистота крови и души для него ничего не значили, — не замечаю, как повышаю голос, как стискиваю кулаки до острой боли в ладонях, — между прочим, Буря, тебе стоило бы вспомнить, что и во мне есть чужая кровь. И ты принял мою власть в Доме когда-то, а теперь говоришь мне о чистоте? Ты не забыл, что происхождение не спасает от камкери и их проклятья? И не забыл ли ты, что этот корабль должен доставить нас в безопасное место? Даже если им управляет порождения Яшана Яростного, мне плевать!

Буря открывает рот, но я не даю ему договорить.

— Просто сядь и… замолчи. Прояви уважение к выбору отца, хотя бы сейчас.

Буря фыркает и отступает, скрещивает руки на груди.

— Что еще я мог услышать от полукровки, — бросает презрительно и вальяжно разваливается в свободном кресле.

Потираю переносицу и сажусь на место. Расфокусированный взгляд блуждает по панели навигации и наталкивается на несколько размытых зеленоватых точек.

— Ваши друзья-камкери не собираются отставать, — хмыкает двоедушник.

3. Ворон

«Пассажиры» у Бардо оказались колоритные. Мальчишка — дибил малолетний, возомнивший, что его власть хоть чего-то стоит.

На «Зорянке» у него прав меньше, чем у хера собачьего, так что я искренне наслаждаюсь его негодованием и демонстративно не обращаю внимания на гневные вопли.

Перемазанный в крови и пыли, Буря пыжится так уморительно, что я не сдерживаю улыбки. А уж его тирада о том, что двоедушники приносят несчастья…

А еще мы приносим в жертву младенцев на растущую луну и проклинаем облысением, твою мать.

И этот мальчишка — приемник целого Дома? Это он займет место отца, что, по словам Бардо, был умелым воином и сильным правителем? Других кандидатов не нашлось?

Игнорирую нелепый вопрос в свой адрес, вывожу сосунка из себя. Мне вообще не до этого, так как в поле зрения попадает второй пассажир.

Ворон в груди встряхивается, поднимает голову и пронзительно каркает. Выбивает меня из колеи, потому что до этого момента почти никогда не реагировал на чужаков. Для ворона они не существовали.

Девушка сухощавая и высокая, вся скручена из прочных жгутов тренированных мышц. Лицо — странное, неуловимо-нечеловеческое, острое, будто высеченное из сциловой глыбы — не выражает ничего, кроме усталости и апатии.

Не красотка, однозначно. Хорошо ощущается чужая кровь. Даже слепой бы заметил заостренные уши и глаза больше обычного, крепкие ногти, хоть и подрезанные, но все еще угрожающие.

Жертва камкеритской «страсти»?

Все знают, что камкери могут сделать с женщиной.

Передергиваю плечами, стараюсь не думать об этом. Девочка точно не виновата в том, что ублюдки сотворили с ее матерью, да и выглядит она, как тренированный боец. Жалость тут не нужна.

Чувствую ее запах еще до того, как незнакомка подходит и усаживается в кресло, предложенное Бардо. Ни кровь, ни пот, ни гарь не могут скрыть именно ее аромат.

Я малодушно радуюсь, что девка сидит достаточно далеко, потому что по коже бегут мурашки, а волосы на затылке становятся дыбом от терпкого запаха шалфея и темной переспевшей ежевики.

Он оседает на языке и перекатывается под нёбом, впрыскивая в кровь кислоту и болезненное возбуждение, вколачивая в сердце раскаленные гвозди.

Бардо что-то говорит, а я шутливо отвечаю, даже поклон этот дурацкий делаю, разряжаю обстановку. Никто не замечает, как сверлю друга яростным взглядом, а он только криво усмехается и нарочно подталкивает кресло ближе, заставляя меня отклониться и опереться руками на навигационную панель.

Сжать пальцы и стиснуть зубы до хруста эмали.

Ворон в груди беспокойно возится и царапается острыми когтями, косится на незнакомку тяжелым взглядом. Встряхивается и сбрасывает сонное оцепенение. Чует мое волнение, рвется, норовит расколоть ребра широкими крыльями, но я давлю его, запираю внутри. Болезненно сглатываю и не дышу через нос.

Бросаю быстрые взгляды, выхватываю только отдельные черты.

Волосы — темная золотистая медь — подняты вверх и скручены на затылке в хвост, одежда пропиталась кровью и потом, а на загорелом лице, хищном и состоящем сплошь из крутых изломов и резких прямых линий, дерутся безжалостно усталость и решимость.

Такие же золотисто-медные брови вразлет сходятся к переносице, лоб рассекает упрямая морщинка. Вроде на вид девчонке не больше двадцати, но в уголках глаз уже ползут первые тонкие лучики морщин. На пухлой нижней губе след от укуса и запеклась капелька крови. Тонкие пальцы оглаживают рукоять револьвера на поясе.

Узкие бедра обвивает сциловый патронташ, а ноги, мать его, наверное, милю длиной. А я уже мысленно представляю, такая ли загорелая у нее кожа под одеждой, как и та, что на виду. Щиколотки тонкие — я бы с легкостью мог обхватить их руками.

Ворон беснуется, раскалывает голову протяжным воплем. Никто его не слышит, а я готов вцепиться пальцами в волосы и выть — только бы заглушить вездесущий шелест перьев; но буду полным идиотом, если и правда это сделаю. Не хватало еще, чтобы этот долбоклюй, спасенный наследник, только укрепился в своей вере, что двоедушники — безумцы и нуждаются в уничтожении.

Ворон протяжно каркает, тянется к девушке, но я его одергиваю в последний момент.

Извини, приятель, но мне эти проблемы не нужны.

Сигнал тревоги отрезвляет, а Бардо уже в кресле пилота, рвется вперед.

«Зорянка» — совсем крошка: юркая, маневренная, мечта любого наемника, но в данный момент она бессовестно уступает нападающим в скорости.

— Придется прыгать прямо сейчас! — чеканит Бардо, а у меня мир крошится перед глазами от перегрузки. Девка пытается вскочить с кресла, но я жестко впечатываю ее в спинку, чтобы не дергалась. Ее спутник держится на ногах крепко, но заметно бледнеет, когда Бардо резко уходит вправо, к ближайшему подпространственному разрыву.

— Куда он ведет?

Это охренеть как важно! Прыжок вслепую может угробить кого угодно, а шутки с подпространством так же опасны, как тыкать пальцами в мясорубку.

Бардо как-то совсем гаденько ухмыляется и бросается вперед, сжимая ладони на штурвале.

Я даже закричать не успеваю, только чувствую, как мир расслаивается, как размазываются огоньки звезд по космической черноте и все пропадает, пока из кромешного мрака не выныривают серебристые нитки подпространственных струн. Одним щелчком Бардо выпускает «якорь», чтобы зацепить ближайшую струну и рвануть в неизвестность. Подальше от преследователей.

4. Шиповник

Кажется, что прошло всего несколько секунд, но тьма перед глазами теряет плотность, расслаивается и бледнеет, открывая взгляду желтоватые листья деревьев надо мной и клочок бледно-голубого неба.

Приподнимаюсь медленно, чтобы не закружилась голова, и смотрю вниз. Ковер из листьев совершенно сухой, похрустывает тихо, стоит только сжать несколько желтых пластинок в кулаке.

Воздух вязкий и раскаленный, я вижу, как он колеблется перед глазами, а мир вокруг застыл в янтаре. Среди стволов ни единого движения, только пылинки лениво кружатся в солнечных лучах, вспоровших редкие кроны. В плотной куртке нестерпимо жарко, и я тянусь к крючкам, чтобы расстегнуть одежку, но пальцы не слушаются, точно чужие.

За спиной хрустят листья, и я резко оборачиваюсь, чтобы через мгновение сдавленно охнуть от боли в пояснице.

Проклятье!

— Очухалась? — двоедушник опускается на корточки, бесцеремонно запрокидывает мне голову и осматривает лицо, ощупывает пальцами затылок. Когда натыкается на шишку, я шиплю от тупой боли, но не пытаюсь отстраниться. Руки у мужчины холодные, точно горный ручеек, и я льну к его ладоням в поисках облегчения. — Жарко?

— Не то слово, — выдыхаю, и мне кажется, что воздух перед глазами идет волнами, как кисель.

Герант опускает руки к крючкам моей куртки и вопросительно смотрит, а я даже не думаю его останавливать. Только бы помог избавиться от этой душной брони.

— Ты не боишься, — он утверждает, а не спрашивает. Я же не могу понять, что его так смутило. Даже глаза как-то странно потемнели, как море перед бурей.

— Нет. А должна?

— Незнакомый мужчина, в лесу, хрен знает где, «проклятое отродье» — как сказал твой дружок. Он, кстати, в отключке, и капитан сейчас занят. Ситуация не располагает к доверию, тебе не кажется?

— Ты же не думаешь, что я револьвер для красоты ношу?

Губы двоедушника растягиваются в усмешке, обнажая острые зубы, а пальцы поддевают первую пуговицу. Я завороженно рассматриваю аккуратную густую бороду. Он — варвар из сказок, не иначе.

— Я могу тебя обезоружить.

Вторая пуговица. По спине прокатывается крупная дрожь, но страха нет. Герант играет со мной. Отчего-то эта беседа его веселит, но я не понимаю почему. В самом деле, кто в здравом уме будет говорить о таких вещах с полукровкой?

Даже самый последний извращенец побрезговал бы насиловать такую добычу.

— Если тебе яйца не дороги.

Он раскатисто смеется и возвращается к крючкам. Пальцы двигаются умело и быстро, высвобождая меня из плотной ткани, стаскивают куртку с плеч. Я остаюсь в облепившей тело белой майке и вздыхаю с облегчением.

Смотрю на Геранта и хочу поблагодарить, но он поспешно встает и отворачивается. Я только успеваю заметить, как мужчина тяжело сглатывает.

— Что с Бурей?

Он медлит с ответом и неопределенно указывает куда-то в сторону.

— Головой приложился, — его голос хриплый, будто двоедушник песка наглотался, — но ничего. Мозгов там все равно было немного.

— Буря может быть… благоразумным, — поднимаюсь на ноги и прислушиваюсь к телу. Ничего серьезнее пары ушибов и небольшого растяжения. Заживет. Благо хоть руки в порядке, а то револьвер действительно бы остался висеть на поясе для красоты. — Только очень редко этого хочет.

Поворачиваюсь к кораблю и тихо присвистываю. «Зорянка» вкопалась в листья брюхом и уперлась носом в толстый ствол. За ней вдаль тянется широкая просека поваленных обугленных деревьев.

— Повреждения?

— Почти никаких, нам повезло, — я кожей ощущаю, как Герант встал рядом, почти касаясь меня плечом. — Но Бардо израсходовал весь запас топлива на этот прыжок. Если хотим взлететь, то нам нужны топливные элементы.

— Топливо? — я удивленно вскидываю брови и поворачиваюсь к мужчине. — Здесь?! И вообще, где мы?

— Мы возле Тау Кита, — говорит он так, будто для меня это что-то значит. Заметив мое замешательство, Герант запускает пальцы в волосы и слабо усмехается. — Я и забыл, что ты дальше своей птичьей клетки не летала, — кашлянув, он продолжает: — Это бывшая колония Земли, название я давно забыл. На данный момент — непригодна для жизни и брошена лет тридцать назад.

— «Непригодна»? Почему?

Герант пожимает плечами.

— Ничего особенного. Местная флора безжалостно изничтожила поселенцев и их оборудование.

Я ежусь и придвигаюсь ближе к двоедушнику. Рука сама собой ложится на рукоять револьвера.

— Ты хочешь сказать, что деревья здесь… живые?

— Я хочу сказать, — мужчина внезапно наклоняется и почти прижимается губами к моему уху, — что почти все растения здесь живые, Ши.

Я невольно делаю шаг в сторону, а Герант сверлит меня тяжелым взглядом. Отворачивается и говорит что-то в пустоту, касается груди и всхлипывает, будто ему больно.

Протяжное карканье надрезает окружающую тишину невидимым ножом, а на плечо двоедушника забирается зеленоватый клубок дыма, из которого медленно показывается голова, а затем — и тело ворона.

Птица встряхивается, расправляет внушительные крылья и каркает снова, да так, что еще немного — и листья полетят с деревьев желтым дождем.

Перевернувшись, ворон вперивает в меня внимательный взгляд ядовито-желтых глаз и смешно склоняет голову набок. Переступает с лапы на лапу и срывается вниз, чтобы через секунду застыть на моем плече.

Меня парализует от жуткого предчувствия, что птица вот-вот ударит в глаза, и я невольно сжимаюсь. Ворон выглядит огромным, в солнечном свете лоснятся чернотой гладкие перья, а клюв, к моему изумлению, отливает серебром, будто выточен из металла. Так же, как и острые когти, впившиеся в кожу до плотных кровавых капель.

Массивная голова утыкается в мой лоб и трется о щеку. Ворон ластится, словно домашняя кошка, и настойчиво требует ответной ласки.

— Ты ему нравишься, — говорит Герант, и я не могу понять, почему в его глазах так много огня и горечи одновременно.

— Странно это, — бормочу под нос и робко поглаживаю птицу по спине.

Впрочем, воронам я и должна нравиться. Они же любят сидеть на пугалах.

5. Ворон

Я чувствую прикосновение к коже даже на расстоянии. Ворон услужливо делит со мной и тактильные ощущения тоже, издевается, поглядывает насмешливо, а мне выть охота от этого его выбора и осознания, что ни на что не влияю.

У двоедушников «все сложно». Вообще всегда. Иногда двум подселенцам удается ужиться в одном куске мяса и не разорвать его на части внутренними конфликтами.

Иногда двоедушники сходят с ума.

Их рассудок расслаивается, как сливочное масло на сковороде, растекается чернильными пятнами безумия. Животное и человек теряют точки соприкосновения навсегда, а тело медленно видоизменяется, не в силах выдержать вражды двух господ.

Таких двоедушников отлавливают и пристреливают, как дикарей, потому что разума там — три капли и никаких ограничителей.

Изуродованные ненавистью и болью твари не брезгуют человечиной и однажды утрачивают человеческий облик, способность говорить, воспоминания и собственную личность.

Двоедушники к одиночеству привычны, но иногда все складывается иначе.

Животные могут выбрать спутника, по каким-то только им ведомым особенностям. Как говорят двоедушники: схожее нутро зовет их. Притягивает, как магнит может притянуть металлическую стружку.

Это не старая сказка об истинной паре, какими любят зачитываться малолетние девчонки и томно вздыхать под светом луны на сотне разных планет.

Выбор — это родство.

Это «якорь» корабля и струна подпространства, что тянутся друг к другу, дабы в бушующем мраке добраться до нужной планеты.

Выбор — не приговор. Я могу сопротивляться влиянию ворона, даже, наверное, смогу ему объяснить, что мне все это нахрен не нужно, твою мать!

"Не нужно, как же! То-то ты папочку заботливого из себя строишь. Раздеться девчонке помог, голову ощупал, о самочувствии спросил. Не насрать ли тебе, Герант?! Ты с ума сошел? Через три дня ты должен быть на Заграйте и взяться за новое дело! Лишний груз хочешь прихватить? И не твоего это поля ягода. Она — личная охрана того заносчивого выродка, что станет частью большого и грозного Совета. Зачем тебе эти проблемы?"

Зажмуриваюсь и затылком чувствую изучающий взгляд Ши.

И сглатываю с трудом, когда перед глазами проплывает окровавленное лицо Анны. Бледное, исполосованное когтями, изуродованное.

Отважная воительница, сильная и смелая женщина. Самая лучшая. Напарник, друг и возлюбленная. Воин, что не вынес тягот пути. И мои руки в ее крови по локоть.

Вольные стрелки должны оставаться вольными. Во всех смыслах.

— Ты в порядке?

Вздрагиваю всем телом и резко поворачиваюсь, а Ши сдавленно охает и отступает на шаг назад. Цепляется ногой за какую-то долбаную корягу, и я едва успеваю удержать девчонку за локоть и дернуть на себя. Ворон кричит и взмывает в небо, а пряди медно-золотых волос цепляются за крылья и несколько мгновений покачиваются во влажном жаре воздуха, как праздничные ленты.

Запах шалфея бьет меня по лицу наотмашь, раскаленным топором врезается в висок, и мир мигает, точно кто-то забыл поменять испорченную лампочку. Узкие ладони упираются в мою грудь, а пытливый взгляд ввинчивается в меня сотней гвоздей, приколачивает к месту и выбивает воздух из легких. Кажется, я раскалился до миллиона градусов по Цельсию и вот-вот сорвусь с цепи.

Так мало мне надо. Всего одно хреново прикосновение напрочь срывает с меня тонкий слой цивилизованной шелухи! Пальцы покалывает, и руки сами тянутся к девичьему лицу, скользят по обметанной загаром коже, очерчивают скулы, а в серых глазах — ни капли страха.

— Что ты делаешь? — такой простой вопрос.

Действительно. Какого хера я делаю?

Блять, Ши, просто достань револьвер и пристрели меня!

С трудом отрываю от нее взгляд и поднимаю голову, чтобы в следующую секунду вырвать из крепежа на бедре оружие. Дробовик у меня складной и приводится в боевой режим лишь одним плавным движением кисти. Ши даже обернуться не успевает, как грохает выстрел и резвая плеть дерева, решившая полакомиться незваными гостями, вспыхивает, точно промасленная тряпка, и опадает на землю горящими лохмотьями.

Девушка что-то выкрикивает на незнакомом языке, а я мысленно ставлю десять пластинок золотого сцила, что это отборное ругательство. Чувствую прямо, как в стороны от нее расходится волнами удивление, гнев и досада.

Тонкая рука тянется к револьверу, но опасность миновала. Пока что.

Ши удивленно моргает, рассматривает толстую гибкую ветку и тяжело сглатывает, как-то робко и осторожно проводит рукой по шее, ощупывает кожу. Представляет, наверное, как эта дрянь с легкостью отделяет голову от тела.

— Ты не шутил, — ее судорожный вдох колеблет жаркий воздух перед лицом и медную прядь волос. Я невольно пробегаю взглядом по острым углам выпирающих позвонков и застываю, когда глаза наталкиваются на два грубых рубца, пропахавших лопатки Ши.

Меня не колышут чужие шрамы, я и сам ими покрыт в той мере, когда это переходит из разряда «украшение» в разряд «много выпендриваешься во время боя».

Но тут меня тряхнуло, как от удара током. Прямо подбросило, стоило только представить, как кто-то грубо корежит и уродует нежное тело.

— Я никогда не шучу, — голос ничем меня не выдает, но девушка чувствует мой взгляд. И сжимается, словно ждет удара или насмешки.

Это такой детский и колючий жест, что я невольно тянусь к Ши, но вовремя отдергиваю пальцы, когда она оборачивается.

— Глаза не поломай, — бросает воинственно, выпячивает острый подбородок и прячет спину, чтобы я не мог ничего рассмотреть. Влажная майка натягивается, очерчивая маленькую грудь, но для Ши скрыть «уродство» важнее.

— Герант! — голос Бардо выводит меня из оцепенения, и я оборачиваюсь.

Друг выглядит помятым, даже разбитым. Шутка ли, после неудачного прыжка посадить корабль почти без потерь. Шанс один на миллион.

— Нашел девчонку, — Бардо вздыхает с облегчением, а я думаю: что его могло связывать с этой колючкой? Кажется, он хорошо знал ее погибшего хозяина. — Топливо по нулям, нужно искать склад.

— Здесь?

— Нет, на орбите, дурень, — морщится друг и закатывает рукава куртки. — Здесь, конечно! Это же бывшая колония. Тут должен быть неприкосновенный запас на экстренный случай.

— Он может и был… — складываю дробовик и цепляю его на бедро, а Ши неотрывно следит за моими манипуляциями с оружием. Когда мы сталкиваемся взглядами, я криво усмехаюсь, а она вспыхивает и отводит глаза в сторону. Румянец растекается не только по ее щекам, но и по шее, даже проступает пятнами на угловатых крепких плечах.

Любопытство убивает, детка. Не провоцируй лучше, пока я еще держу себя в руках.

— …вот только тридцать лет прошло, — заканчиваю мысль и проверяю, на месте ли клинок для ближнего боя.

— Или ищем склад, или будем сидеть здесь до прибытия спасательного корабля от Гильдии. А ты знаешь, что они ребята неторопливые.

— И сколько ждать?

— Пять-шесть дней.

— Гадство! — скрещиваю руки на груди и смотрю на деревья вокруг.

Торчать среди плотоядных веток несколько суток? Или попытаться добраться до топлива?

Нет, сидеть на месте — это определенно не мой вариант. И если не попаду на Заграйт в срок, то денег мне не видать. Кулганцы — отвратительные зануды. Вовремя не отчитался — и все! Прощайся с наградой.

Какого хрена я только согласился на предложение Бардо?!

«Доберемся вовремя», — уверял он. «Ты даже заметить ничего не успеешь», — говорил он.

«Простое задание», — смеялся он.

Простое, как же! Вон оно, с ноги на ногу переминается и рассматривает из-под густых ресниц. Колючка. Ши.

От «шиповник», что ли?

— Ладно. Карта хоть есть?

— Очень приблизительная, — Бардо бросает мне планшет величиной с ладонь, на котором красной кляксой мерцает место крушения и где-то в уголке беснуется зеленый огонек нашей цели. Тут миль пятьдесят пути, не меньше, — цветочки растут так, что любая карта становится приблизительной уже через месяц.

— Склад ноги отрастить не мог.

— Я иду с тобой, — вдруг говорит Ши и поднимает с земли куртку.

— Так себе идея, — меня передергивает от мысли, что мы должны будем близко контактировать. И разговаривать. Проклятье, ее запах сведет меня с ума!

— Один ствол — хорошо, а два — вообще отлично, — парирует она.

— Буря не будет ревновать?

Слова слетают с языка сами собой, и я прикусываю его до стального привкуса во рту. Ши награждает меня таким взглядом, будто я сказал самую нелепую во вселенной глупость, и натягивает куртку. Прячет спину под плотной тканью.

— Где ты видел, чтобы хозяин ревновал свою собаку?

6. Шиповник

Мы идем налегке, взяв только небольшой запас пищи и воды. Одна фляжка на человека, два небольших пакетика питательного порошка. Все это умещается в набедренную сумку и почти ничего не весит. Мое тело в постоянном напряжении — вынуждает вздрагивать от малейшего треска или шороха. Чувствую, что еще немного — и голова разлетится на части, переполненная мыслями и волнениями, усталостью, размышлениями о завтрашнем дне.

Герант идет первым, быстро и умело расчищает тропу. Мне кажется, что я слышу тихое шипение каждый раз, когда он отсекает очередную ветку широким дуговым ударом. Воздух стянут жарой и молчанием. Я не привыкла разговаривать с чужаками, а двоедушник явно не привык начинать разговоры первым. Он вообще до странного напряжен и собран.

Мыслями я то и дело возвращаюсь к Северу и камкери. К разрушенному дому.

И к Буре.

Стискиваю зубы до боли в деснах, сжимаю сциловый клинок в руке и бью по одинокой ветке, потянувшейся к краю куртки. И действительно, дерево шипит, а под ноги плещется янтарный тягучий сок, древесная кровь, что забираем вместе с собой и странную жизнь опасного хищника. В нос шибает запах прогорклой полынной настойки.

— Голову мне не снеси, — Герант тихо хмыкает и смотрит через плечо. Призывает к разговору, а я не хочу сопротивляться.

Пятьдесят миль, если карта не лжет, — это одиннадцать часов быстрого шага.

И будь я проклята, если внимание двоедушника, в котором впервые за всю мою жизнь нет брезгливости или любопытства, какое испытывают люди, глядя на уродливую неведомую зверушку, мне не льстит. Очень даже.

Разумеется, я в этом не признаюсь открыто, но…

— Я была капитаном личной охраны главы Дома, — как надменно звучит, — и я не сношу головы без надобности.

— «Капитаном»?

Мне не нужно видеть лицо Геранта. Я знаю, что он изумленно изгибает густые брови и усмехается криво, будто скалится. Типичная реакция.

— Тебя это удивляет?

— Я повидал достаточно женщин-наемниц, чтобы ответить «нет». Но мне всегда казалось, что у вас дома полукровкам грозит только голодная, мучительная смерть.

Он бьет прицельно, в самое больное, и я холодею изнутри, будто прыгнула в ледяную реку и вдохнула полной грудью. Мне кажется, что я вернулась на десять лет назад, в трущобы.

Вместо Ши-капитана под кожей завозилась Ши-подросток, что спряталась в подвале заброшенного дома, когда знакомую девчонку-полукровку насиловали прямо на улице, в грязи.

Я струсила и сбежала.

И похоронила изуродованное тело своими руками, когда ублюдки… закончили.

У полукровок нет прав. Мы рождены от противоестественной связи камкери с людьми. Мы хуже животных. Мы можем только прятаться и униженно молить о быстрой смерти.

Но нас иногда можно использовать. По-всякому.

— Мне… повезло, — голосу не хватает твердости, и я отворачиваюсь, когда Герант пытается поймать мой взгляд, — Глава Дома выкупил меня на рынке. Из полукровок иногда пытаются сделать… секс-рабов. На органы мы не годимся. В прислугу нас не взял бы ни один разумный человек. Но почему-то трахать полукровку зазорным не считается!

— И Глава просто тебя купил и предложил работу?

— На что ты намекаешь?!

Почему его слова меня задевают? Север был хорошим человеком! Он сам говорил, что видел во мне потенциал, только нужно было его раскопать под обломками прошлой жизни. Он и пальцем меня не тронул…

Герант отсекает несколько веток и смещается влево, к узкой тропинке, едва различимой в желтом лиственном ковре.

— Я просто разговариваю с тобой, Ши. Я — вольный стрелок. Знаешь, что это значит? Я сам выбираю себе задания. Я много повидал. Но Глава Дома — это не просто титул. Это все то, чем живет мир вокруг. И слышать, что полукровка стала частью семьи такого человека, — удивительно. Понятно, отчего Буря ведет себя как кусок дерьма. Это он шрамы тебе оставил?

— Нет, — цежу сквозь зубы.

— А кто тогда?

— Зачем все эти вопросы?

Это самый странный разговор на свете, и я останавливаюсь как вкопанная, не в силах сделать еще хотя бы шаг. Сверлю взглядом затылок Геранта, пока мужчина не оборачивается.

— У нас долгая дорога, и я хочу узнать тебя.

— Вот так, да?

— Я вообще парень простой, — на его лице расцветает широкая улыбка, — мне нужна жратва, небо над головой и приятная компания, чтобы чувствовать себя счастливым.

— С компанией тебе не повезло, — хмурюсь и пытаюсь обойти двоедушника, но застываю, когда сильные пальцы смыкаются на локте. Запрокидываю голову, потому что даже при моем росте Герант смотрит на меня сверху вниз.

— Я и сам выводы могу сделать, взрослый уже, — его глаза откровенно смеются, а мне становится душно от этого пристального взгляда.

— Разочарование будет горьким.

Вырываю руку и иду по тропинке вперед. Во имя всех демонов, лучше бы мы просто молчали!

— Ты думаешь, мне есть дело, что за кровь в тебе намешана?

— А разве нет? Людям всегда есть дело.

— Кто оставил на тебе шрамы, Ши?

Скриплю зубами и клянусь себе, что это будет его последним вопросом. И больше, до самого склада, мы не обменяемся и словом!

Надоедливый, самоуверенный, невыносимый тип!

Скидываю куртку и отвожу волосы в сторону. Пусть посмотрит. Он же так пялился на шрамы там, у корабля! Пусть глянет еще раз!

— У полукровок есть крылья. Они слабые, не развиваются как положено. И нам их удаляют, понятно тебе? — из горла вырывается хриплый смешок. — Точнее, удаляют, если кто-то выкупает наши тела на рынке, но меня прижали раньше, чем я познакомилась с Севером. В трущобах крылья выдирают! Я не знаю, кто вырвал мои. Не видела лица, ясно?!

Прежде чем я успеваю одеться, Герант сжимает меня в объятиях и чуть приподнимает над землей. Я для него легче пера, а стальной капкан рук не разжать, если двоедушник сам не захочет.

Меня прошивает огнем до самых пяток, когда чувствую теплое прикосновение к лопаткам. Там, где кожа безобразно исполосована.

— Что ты делаешь? — хриплю сдавленно.

А мужчина касается спины снова, вычерчивая на ней невидимые узоры.

— Целую тебя, разве не ясно?

Сгибаю ногу и бью назад. Оцепенение слетает в считаные секунды, когда слышу сиплый стон, а хватка двоедушника ослабевает. Я откатываюсь в сторону и выхватываю револьвер. Дуло смотрит в голову мужчины, а в моих руках — ни капли дрожи. Не могу сглотнуть вязкую слюну, воздух вырывается из легких раскаленными толчками, а палец мягко оглаживает спусковой крючок, но замирает, ведь двоедушник примирительно поднимает ладони вверх.

Веду плечами, потому что спина горит огнем там, где его губы касались кожи, а я не отвожу взгляд от лица Геранта и ищу, исступленно ищу то же выражение, что было у тех ублюдков в трущобах.

Если найду — пристрелю на месте.

Над головой что-то хлопает, и на плечо опускается зыбкая черная тень. Пронзительное «кар» прошивает ухо мелкими иголками.

Двоедушник может приказать ворону напасть?

— Ши.

Его голос — как сахар, треснувший под подошвой сапога. Раскрошился, разлетелся в стороны крохотными крупицами.

Сталкиваемся взглядами, высекаем искры из воздуха, а в горле — горький ком, потому что Герант напрягся и замер, будто к удару приготовился.

— За тобой, — шепчет он одними губами и тянется к дробовику.

7. Ворон

Идиот! Кретин! Тупица!

Ты что себе позволяешь вообще? С катушек слетел, мать твою наемничью?

Хриплю, а в глотке кислота плещется. Совсем сдурел, девчонку зажал, да еще и нежность эта непрошенная, ненужная. Прямо выворачивает всего, когда отметины на спине Ши вижу: не могу удержаться, хочу прикоснуться, стереть их, как стирают влагу с запотевшего зеркала.

И проклятый аромат шалфея путается в ладонях, прорастает под кожу, пускает глубокие корни. В мозгах полная неразбериха и кавардак, а я отчаянно ищу пути к отступлению и с досадой думаю, что с Анной все начиналось точно так же: ворон сделал свой выбор, но я не подумал сопротивляться. Погрузился в чувства с головой, а в итоге чудовищно облажался.

Внутри все содрогается при мысли о неизбежном финале.

Я еще могу вырвать первые ростки. Еще не поздно отбросить в сторону выбор второй души и идти своей дорогой.

Только бы до Заграйта добраться — а уж там наши пути с Бардо разойдутся.

Как и с Ши.

Вольный стрелок должен оставаться вольным.

Ради ее же блага.

В глубине серых глаз я замечаю туман безумия и отблески дикого пламени. Что ни говори, а бьет Ши, как таран, — едва могу разогнуться и поднять руки.

Мне больно видеть, невыносимо осознавать, сколь тяжело приходилось этой хрупкой девчонке в родном мире.

Остановись, Герант, ты только все усложняешь.

Ши что-то ищет во мне, к чему-то прислушивается и не вздрагивает, когда ворон садится ей на плечо, а я мысленно посылаю птицу на дальний хутор за все эти неприятности и ненужные чувства.

За спиной девушки что-то шевелится. Едва-едва, но я замечаю странное искажение, как рябь на поверхности воды.

Сжимаюсь и подаюсь вперед, холодею от мысли, что Ши не успеет увернуться.

— За тобой.

Мой шепот кажется оглушительным в навалившейся лесной тишине. Ши подбирается, втягивает носом воздух и чуть дергает плечом, чтобы ворон взмыл вверх. Его крик привлекает внимание охотника и… девчонка просто испаряется из моего поля зрения.

Одно мгновение — и дробовик плотно ложится в ладонь, а дуло смотрит точно в раскрытую пасть. Большую такую, усеянную иглами острых зубов.

Грохот — и тварюшка откатывается назад, верещит пронзительно и стягивается тугим клубком, как змея. Кожа, похожая на древесную кору, щетинится тысячами изогнутых колючек.

Ши возникает будто из воздуха и припечатывает тварь к земле сциловым клинком, обрывая крик в верхней точке.

Почему не стреляла?

— У меня только красный сцил, — она словно читает мои мысли и показывает на индикаторы на барабане, — здесь сухо для него, а перезаряжать некогда. Если в землю попаду, то все вспыхнет.

Блефовала, значит, когда пушкой угрожала?

Не обольщайся. Она просто башку бы мне отстрелила.

— Вот же мерзость, — поддеваю тело носком ботинка и переворачиваю.

Хмурюсь, когда замечаю, что у твари вполне себе человеческое тело: две руки, две ноги. И лицо, спрятанное под уродливыми шишками и наростами, — человеческое. Точнее, когда-то им было.

Кожа только грубая зеленовато-желтая и покрыта колючками. Никаких признаков пола. И пасть такая широкая, что туда можно голову целиком просунуть.

Девчонка бесцеремонно разводит мутанту челюсти, проверяет зубы, поворачивает до хруста гибкую шею, осматривает голову, скользит взглядом вниз, по лопаткам.

— Это ребенок, — вдруг говорит Ши, — лет семь-восемь. И у него первая стадия «бича».

Она переворачивает тело и указывает пальцем на красные отметины, проступившие на коже. Будто кто-то плеткой прошелся.

— Это проклятье камкери, — Ши сплевывает в сторону, поднимается и отряхивает руки, — пока не опасно, но через две недели он бы разносил заразу по всему лесу. И передавал ее любому, кто окажется рядом.

— Уходим, — подталкиваю ее к тропинке и чувствую, как напрягается тело под моей ладонью, — не хочется надолго оставлять Бардо.

Я говорю это грубее, чем собирался. Девчонка совершенно ни в чем не виновата. Выбор второй души — это только моя проблема, которая не имеет к ней никакого отношения. Ши не может это изменить, выбор просто происходит.

Проклятье всех двоедушников.

Знал бы, что меня ждет такая встреча, и нашел бы другой корабль, но Случай распорядился иначе.

Может, это судьба?

Отгоняю сумасшедшую мысль и иду за девчонкой, смотрю по сторонам, чтобы не пропустить новую угрозу.

— Если здесь был ребенок, то где-то будет и мамаша, — говорит она тихо. — Ты уже видел что-нибудь подобное?

Невольно напрягаюсь, потому что тон уж слишком отстраненный, как у робота. Ши будто замкнулась в себе.

— Нет. — Перезаряжаю дробовик на ходу: открываю пустой картридж и вставляю боеприпас одним быстрым движением. — Колонию просто бросили, когда деревья разворотили отстроенные базы. Если честно, я не хочу думать, откуда могли взяться такие мутации. И что эти деревяшки делали с местными женщинами.

— Слышишь? — Ши замирает на месте и напрягается, словно натянутая струна.

Я прикрываю глаза и зову ворона, что рассекает небо где-то над нашими головами. Чувствую, как сознание раздваивает, как часть моей собственной души устремляется вверх, чтобы окинуть территорию взглядом с высоты полета.

Вижу водопад неподалеку и колоссальное озеро: идеально круглое, будто вырезанное плазменным резаком, темное, почти черное, заключенное в оправу из белоснежной гальки.

Резко выдыхаю и зажмуриваюсь. Мне нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя, и я, на самом деле, серьезно рискую, доверяя свою жизнь Ши. В моменты «разъединения» с вороном я уязвим, почти беспомощен, как ребенок.

Когда открываю глаза снова, то Ши на меня не смотрит — она сосредоточена на окружающем мире и крепко сжимает в руке сциловый клинок.

— Ты в порядке? — бросает она через плечо.

— Да, — кашляю в кулак и указываю в сторону от тропинки, — здесь водопад неподалеку.

Губы девушки размыкаются от удивления.

— Ты можешь смотреть глазами своего ворона?

— Все двоедушники так могут.

Ворон опускается ко мне на плечо и растворяется зеленоватой дымкой, впечатывается в грудь, вливается в вены жидким пламенем и обдает болезненным жаром мои кости. Сдавленно охаю, когда его ощущения скручиваются с моими в тугой клубок, когда чувства переплетаются, а я не в силах разделить их.

Жадно втягиваю носом раскаленный воздух — он печет горло, разрывает меня изнутри, но мысли медленно упорядочиваются, а перед глазами пропадает мутная красноватая пелена.

Я вижу беспокойство на лице Ши: серые радужки темнеют, как небо, затянутое грозовыми тучами. Тонкая рука тянется ко мне, касается плеча, и меня прошивает жаром до самой поясницы. Рефлекторно отталкиваю ее ладонь, грубее, чем собирался. Девчонка делает шаг назад и поджимает тонкие губы.

— Раз в порядке, то пойдем быстрее, — бросает резко и отворачивается.

8. Шиповник

Время тянется бесконечно, как и воздух, который обвивает лодыжки и запястья крепкими жаркими лентами. Приходится стянуть куртку и обвязать ее вокруг пояса, потому что в плену плотной ткани я медленно поджариваюсь, почти чувствую запах паленого. Дома лето было щадяще-теплым, а зима никогда не кусала морозом. Эта же планета походит на раскаленную сковородку.

Спустя час я ощущаю прохладу. Шум, раньше напоминавший слабый шелест листьев под ногами, усиливается. Мы медленно подбираемся к водопаду, о котором говорил Герант. Лес значительно редеет, деревья расступаются в стороны, открывая нам вид на темное озеро.

Оно не меньше трех миль в диаметре, а в отдалении видна дорога: вполне себе современная широкая стеклопластовая серая лента, ведущая от леса к водоему. Она густо поросла травой и мелким кустарником. Превратилась в воспоминание о первых годах колонизации. Я могла представить, как к воде подъезжают машины, чтобы загрузиться и вернуться на базу. Как все это прохладное великолепие проходит три ступени очистки, прежде чем использоваться.

Когда взгляд скользит вверх по дороге, я хватаю Геранта за руку и тяну назад, под защиту древесных стволов.

— Мы не одни, — говорю тихо и достаю револьвер.

Герант пригибает меня к земле, заставляя встать на колени и чуть ли не прижаться к лиственному ковру.

— Слишком далеко, — шепчу и поворачиваю голову к мужчине, — не могу точно сказать, что там происходит. Выпусти ворона.

— «Выпусти ворона», — передразнивает он, — я беззащитен, пока смотрю его глазами, улавливаешь? Если кто-то нападет, то я буду бесполезен! И, вообще, у нас нет времени для таких развлечений!

— Я тебя прикрою, если что! Мы должны узнать: кто тут есть, сколько их, вооружены ли они. Не горю желанием шастать по лесу, пока неизвестный враг дышит в затылок!

— Так возвращайся на корабль, я тебя не держу.

— Чего ты ломаешься, я же для дела прошу!

— Я тебе не доверяю.

— Ты лапал меня час назад и после этого ты мне не доверяешь?

От возмущения у меня волосы на загривке шевелятся: в этот момент двоедушник своим тупым упрямством так напоминает мне Бурю, что в горле першит от накатившего гнева.

Герант ловит мой взгляд и улыбается.

Улыбается, самодовольная сука!

— Ладно, так и быть, — тянет он.

Зеленый комок отделяется от его тела и взмывает в небо, а Герант будто уходит в себя — его глаза затуманиваются, и мужчина совершенно не реагирует на прикосновения. Его связь с вороном кажется мне удивительной, настоящим чудом. Разве это не прекрасно — иметь возможность взлететь и смотреть на мир с головокружительной высоты?

Север никогда не относился к двоедушникам плохо. Он не казнил их, не отлавливал, как диких животных, не держал в клетках.

Он знал, что двоедушники могут сходить с ума, когда зверь вступает в конфликт с человеком. Знал, во что они превращаются, потерявши рассудок, но всегда воспринимал их как равных, а не в качестве игрушек для боев или цирковых представлений.

Некоторые его слуги были двоедушниками. Разумеется, ни другие Дома, ни собственный сын не поддерживали такую политику. Севера осуждали, а он упрямо гнул свою линию. Мне иногда казалось, что он всегда шел против устоявшихся правил. Я — прямое тому доказательство. Воин и правая рука Главы, но при этом — полукровка. Немыслимо. Запрещено!

Если бы Герант знал его лично, то он бы понял, почему Север меня купил.

Выныриваю из размышлений, когда замечаю, как все тело мужчины сотрясает крупная дрожь; и он, словно подкошенный, падает в листья, скручивается тугим клубком. Зеленоватое облако врезается в его грудь и растекается под кожей, ввинчивается в мускулы.

Я касаюсь пальцами влажного лба и сдавленно охаю: Герант горит огнем и бьется в лихорадке!

— Проклятье, — толкаю его в бок, переворачиваю на спину без особого сопротивления. Мужчина похож на податливый воск и дышит рвано, хрипло. — Герант, ты меня слышишь?

Осматриваюсь по сторонам и замираю, напрягаю слух, но вокруг — ни единого движения. Даже листья на деревьях не колышутся.

— Пить, — хрипит мужчина.

Достаю из набедренной сумки небольшую фляжку и придвигаюсь к неподвижному телу. Двоедушник походит на марионетку, у которой подрезали нитки: даже не пытается сдвинуться с места и руку не поднимает, чтобы взять воду. Отвинчиваю крышку и замираю в нерешительности, будто это меня прибили к месту гвоздями.

Стоит только прикоснуться горлышком ко рту мужчины, как тонкая струйка воды рвется в его горло, моя рука дергается и Герант заходится кашлем. Он стискивает зубы, чтобы заглушить звук, и вздрагивает всем телом.

Вот же мать твою…

— Только без глупостей, — шиплю ему в ухо и набираю воду в рот. Наклоняюсь и заставляю мужчину разжать челюсти, наши губы соприкасаются, а я позволяю влаге медленно течь: чуть-чуть, по полглотка, по капельке, чтобы двоедушник не подавился.

Его жар врезается в меня на полном ходу, бьет в голову, скручивает живот. Что-то врывается в мое сознание — раздвигает смешавшиеся мысли, перемешивает чувства — а я не способна сопротивляться вторжению. Зеленоватая дымка обвивает мое горло, поглаживает скулы, а над головой гремит хриплое карканье.

Когда отстраняюсь, то ловлю затуманенный взгляд двоедушника и глотаю судорожный вздох. Чувствую железную хватку пальцев на бедре, впившихся в плотную ткань штанов.

— Прости, я не могу его удержать, — шепчет одними губами Герант, — у тебя разум слишком открыт.

Поднимаю руку, чтобы оборвать поток слов.

— Хочешь еще?

Он кивает, а я снова пью и наклоняюсь.

9. Ворон

С этой планетой определенно что-то не в порядке. В первый раз я не замечаю этого, не вижу, что вокруг клубится непроницаемый мрак, но стоит мне задержаться в теле ворона подольше, как я чувствую.

О, да! Я все чувствую на собственной шкуре. Успеваю только рассмотреть существ на дороге — а потом мир накрывает зеленоватым тошнотворным куполом, разрезанным алыми лентами, пронизанным черными вспышками. Будто вся планета решает восстать против одного единственного двоедушника, вывернуть его наизнанку и выпотрошить, пробраться под кожу нестерпимым жаром. Ворон бьется в агонии, и я — вместе с ним. Солнце над головой превращается в воспаленный пульсирующий комок, от которого в разные стороны расходится багряная сосудистая сетка.

Этот мир — живой, и он охотится.

Он сожрет меня с потрохами.

Падаю. Бесконечно падаю вниз, врезаюсь в землю на полном ходу и не в силах открыть глаза. Дрожу всем телом, плавлюсь изнутри, рассыпаюсь на части тлеющим пеплом. Прошу воды, а перед глазами расплываются чернильные кляксы и красные пятна, похожие на кровь.

Что-то льется в горло, но я не успеваю глотать и содрогаюсь от кашля.

Секунда, вторая…

Тихий шепот Ши прорезает бесконечный сумрак белоснежной вспышкой, вырывает меня из беспамятства, помогает открыть глаза. Я будто поднимаюсь с глубины, чтобы вдохнуть полной грудью. Даже не понимаю вначале, что девчонка делает, что она там лепечет и чего хочет, а когда мысли сбиваются в плотную кучу и вижу ее лицо в опасной близости от моего — осознание катится по телу горячей волной, но я и пальцем пошевелить не могу. Ворон крошит мне ребра, бесится и вырывается, льнет к девушке, бросается ей под руки, оплетает собой, гладит угольными перьями смуглую кожу.

— Прости…

Ши только поднимает руку и спрашивает, хочу ли я еще.

Что «еще»? О чем она? О себе?

Да! Я хочу ее еще.

Что ты творишь? Ты же собирался ее отпустить!

Я? Собирался? И правда, я же хотел… Сопротивляйся! Ты сам себе хозяин, ты можешь контролировать своего ворона. Ты им повелеваешь, а не он тобой! Вспомни Анну! Ши закончит так же, как она. Ты не стоишь того, чтобы погибнуть за тебя! Хочешь еще одну жизнь загубить? Мало тебе было?

Вольный стрелок должен…

А потом снова ее губы накрывают мои, и мне отчего-то кажется, что есть в этом прикосновении какая-то щемящая нежность.

Совсем свихнулся, двоедушник?! Это все дурман и лихорадка. Планета мысли путает, играет с твоим разумом.

Совершенно себя не контролирую, чувствую, как вода медленно течет в горло, а сам толкаюсь языком девчонке в рот — осторожно, почти робко: спрашиваю разрешения и хочу проверить, как она отреагирует.

Ши резко отстраняется, на ее губах застывает несколько прозрачных капель, а во взгляде стынут серебристые грозовые тучи.

Пошло оно все нахрен!

Хватаю ее рукой за затылок и тяну на себя, прикусываю острый подборок и слизываю воду, скольжу вниз по влажной дорожке на шее. Путаюсь пальцами в тяжелых медных прядях, и меня колотит от каждого прикосновения. Тону, захлебываюсь собственным стоном, когда в нос врывается запах шалфея.

Упираюсь лбом в ее. Горячая, почти раскаленная кожа — будто она приняла часть моего жара, а из девичьей груди вылетает судорожный всхлип.

И он точно не имеет ничего общего с возбуждением.

— Отпусти, — говорит Ши холодно, а я не смею воспротивиться.

Взгляд у девчонки мрачный и злой, он дырявит мне внутренности не хуже пули.

— Нужно убираться отсюда, — хриплю и пытаюсь сгладить ситуацию, но чувствую, что воздух все больше густеет от напряжения, — весь этот мир против меня, чуть на части не разорвал.

— Ты что-нибудь увидел? — Ши держится на расстоянии в два шага и проворно крепит клинок к держателю на поясе. Ее руки ни капли не дрожат и только сейчас до меня доходит, что я был всего в каком-то шаге от смерти.

Она бы убила меня, если бы я позволил себе чуть больше.

Прочистив горло, я, наконец, нахожу в себе силы говорить:

— Шесть человек, двое связаны одной веревкой, движутся в сторону озера. Среди них ребенок.

Девчонка заметно напрягается.

— «Ребенок»? Зачем они туда идут?

— Может, какой-нибудь местный ритуал, — поднимаюсь на ноги и стряхиваю с одежды травинки и листья, — я просто не успел рассмотреть подробности.

— Предлагаю вызволить пленников.

— Зачем?

Ши опускает взгляд и о чем-то крепко задумывается.

— Прикинь сам, — она расхаживает из стороны в сторону и, кажется, уже и думать забыла о произошедшем, но напряженная линия спины и мелкая дрожь, бегущая по ее запястьям каждый раз, как наши взгляды сталкиваются, говорят куда больше, — какова вероятность, что за тридцать лет никто не добрался до склада топлива? Если мы освободим пленников, то сможем выпытать у них, есть ли здесь что-то полезное. Враг моего врага…

— Это не делает их друзьями. Они могут не знать всеобщего, оказаться мутантами, напасть сразу же, как только освободятся.

— Не проверим — не узнаем.

— А если зря потратим время?

— Мы в любом случае потратим его зря, если пройдем полсотни миль и не найдем ни хрена, — парирует Ши, — а так мы хотя бы попробуем узнать, есть ли там что-то на самом деле.

— Только я тебя прошу, — подаюсь вперед, но девушка неуловимо отступает, сохраняет дистанцию, — не лезь под руку. И без геройства.

— Следи за собой, двоедушник, — она гордо вскидывает подбородок и расправляет плечи. — И не стой на линии огня.

10. Шиповник

Я не могу на него смотреть. Мне неловко, наверное, впервые в жизни. Дома все было проще и понятнее. Мне не приходилось волноваться рядом с Севером, не нужно было думать о чем-то, кроме работы с его людьми.

Никто не относился ко мне как к женщине, только как к правой руке Главы. Выполняли приказы, слушались; хоть иногда и позволяли себе колкие шутки и насмешки, но быстро затыкались, когда сталкивались со мной лицом к лицу во время тренировочного или реального боя. Пара-тройка переломов укоротит язык кому угодно, а с камкери никто не мог совладать лучше.

И тут в жизнь, что и так потеряла любые намеки на упорядоченность, ураганом врывается двоедушник.

Справедливая Саджа, как же просто все было тогда, вечность назад! Единственной заботой были мерзкие инопланетные твари и их бесконечные попытки вонзить зубы в нашу планету.

Быстрые, смертоносные и безжалостные, они принесли в наш мир болезнь и забирали жизни тысяч воинов из самых разных Домов. Проснувшись утром, ты точно знал, что ждет впереди, чем ты будешь заниматься, как проживешь следующий день, а за ним — еще и еще.

Но сейчас мир изогнулся, искривился, как картинка в калейдоскопе. Все стало чужим и непонятным, а я — ребенок, впервые попавший в дикий лес, сбившийся с тропы без всякой возможности вернуться домой.

Я украдкой смотрю на Геранта и мне кажется, что мужчина вот-вот рассмеется и скажет, что шутки шутит.

«Плевать на чистоту крови» — сказал он.

Но разве не все люди говорят так, чтобы втереться в доверие? Разве может быть не противна сама мысль о прикосновениях к этому изувеченному телу? К чудовищу, рожденному от врага.

Мне страшно, и я отталкиваю непрошенные мысли. Закрываюсь, сворачиваюсь в колючий клубок и ничего не говорю.

Намеренно выбираю молчание и не могу дождаться, когда мы вернемся на корабль и улетим с этой проклятой планеты. Отчего-то в голове сложилась четкая картина, что уж на Заграйте-то жизнь будет простой и понятной. Как дома.

По полочкам разложатся спутанные мысли, по закуткам разбредутся сомнения и неуверенность. Все вернется на круги своя. Я буду служить Буре, как служила его отцу. Герант навсегда исчезнет, потому что вольные стрелки такие и есть — нигде надолго не могут осесть, летят туда, где нужны их услуги. Кочевники, наемники, бесконечные странники. Разве можно думать, что этот человек способен на что-то серьезнее банальной интрижки?

Что за глупости?!

Почему меня это волнует?

Мы передвигаемся перебежками, а Герант ничего не говорит, только подает знаки: когда остановиться, а когда идти вперед или спрятаться. Мы медленно приближаемся к краю озера, двигаясь параллельно группе местных жителей. Они не смотрят в нашу сторону — кажется, их вообще не интересует происходящее вокруг.

Редкие островки деревьев укрывают нас от чужих взглядов, листья под ногами медленно сменяются белой галькой.

Она странно глушит шаги, будто под подошвами сапог не камень, а поролон. От озера веет сладкой прохладой, и я невольно вдыхаю поглубже.

С каждым пройденным футом я различаю все больше. Четверо из шестерых участников процессии укутаны в серые балахоны, а скованные цепями пленники напрочь лишены одежды, если не считать пару кусков ткани, стянутых на бедрах и груди.

Еще одна перебежка, мягкое прикосновение к плечу. Герант прикладывает палец к губам и указывает вперед, где галька идет волнами, превращается в настоящие барханы не меньше двух-трех футов высотой. Через них нужно перебираться осторожно, чтобы не привлечь внимание. На минуту теряем людей из виду, но быстро находим удобную точку, откуда открывается вид на все озеро и серп берега.

— Работаем быстро. Одна пуля — один труп. Ясно?

Киваю, и мы перебираемся к первому бугру из гальки.

Процессия останавливается у самой кромки воды, и пленников выталкивают вперед. Девчонка — а мне кажется, что это именно девчонка, — бухается на колени и протяжно вскрикивает, за что получает увесистый удар под ребра и отлетает в сторону не меньше, чем на ярд.

Второй пленник дергается и хочет налететь на обидчика, но падает, как скошенный стебель, сбитый ударом в висок.

Я мягко перебираюсь к соседней насыпи. Герант не останавливает и движется в другом направлении, чтобы подкрасться с противоположной стороны.

Чем ближе к врагу, тем яснее я осознаю, что неизвестные говорят на всеобщем.

— Проклятый глупец! — орет один из «балахонов». — Зашиб мальчишку! Что мы теперь скажем старейшине, если богиня озера отвергнет наши дары?!

— Да бросим ей тело — и дело с концом! — рявкает в ответ другой. — Тем более девка еще жива.

Мне нужна всего секунда, чтобы встать на ноги и прицелиться.

И тот, кто убил парнишку, падает первым. Оседает на землю кучей тряпья и несколько раз вздрагивает.

Красный сцил вгрызается в череп и уже внутри раскаляется, брызгает в стороны огненными всполохами, отчего глаза мужчины закипают в глазницах, а изо рта рвется сноп пламени. Он умирает даже быстрее, чем успевает осознать это.

Второго сносит заряд из дробовика Геранта, а третий что-то кричит, захлебывается словами и наклоняется над съежившейся на земле девчонкой. Хочет использовать ее как живой щит, но двоедушник быстрее. Герант вообще нечеловечески быстрый при своих-то габаритах, и я отчетливо вижу, как смазывается его силуэт, когда он движется, как его клинок рассекает густой жаркий воздух и врубается в череп врага с противным чавканьем.

Четвертый «балахон» бросается к озеру, будто собирается найти укрытие в его черных водах. Он кричит и размахивает руками, зовет какую-то богиню, а я уже держу его на мушке и готова стрелять. Оглаживаю спусковой крючок, но не успеваю глазом моргнуть, как из воды поднимается маслянисто-черное щупальце, не меньше сотни футов в длину, и одним точным ударом размазывает несчастного по белой гальке, оставляя за собой кровавое пятно и месиво из мускулов и костного крошева.

Совершенно ни о чем не думаю, когда срываюсь с места и лечу вперед, чтобы спасти малышку, застывшую у тела погибшего пленника. Девочка цепляется за руку мертвеца и раскачивается вперед-назад. На грязном лице хорошо видны дорожки от слез.

Щупальце поднимается снова, будто ищет новую жертву, а я ускоряюсь, чувствую, как натягиваются жилы и болью в спине отдается каждый рывок. Краем уха слышу крик Геранта, но мне не до него.

Прыжок. Мои руки обхватывают девчонку и утягивают ее в сторону как раз, когда черная склизкая плеть обрушивается на неподвижное тело, вбивая его в белые камни. В стороны летят брызги крови и какой-то черной жижи, кости трещат оглушительно, будто угодили в жернова.

Закрываю девочку собой, слышу ее жалобные всхлипы и выхватываю клинок, когда от щупальца отделяются отростки поменьше, увенчанные длинными загнутыми когтями.

Я не могу сойти с места. Они разорвут ее на части, если я уклонюсь.

Одна из плетей летит прямо в меня, сверкает острым когтем и накручивается на лезвие у самой рукояти, рассекает руку от запястья до локтя. Шиплю от боли, но оружие не отпускаю — отвожу его в сторону и одним резким движением отсекаю мерзкий отросток.

— На землю! — грохочет за спиной, и я падаю ничком не задумываясь, подминая под себя девчонку.

Красный сцил врезается в щупальце и поджигает его не хуже спички, упавшей на груду бумаги.

Над озером прокатывается странный гул, будто что-то стонет под толщей воды, и щупальце скрывается в густой черноте.

Малышка дрожит, как листок на ветру, ежится и жмется ко мне сгребая гальку крохотными ладошками. Лет десять-двенадцать на вид, совсем еще крошка.

Встаю на одно колено, освобождают ее от собственного веса и мягко касаюсь рук. Девочка замирает и поднимает заплаканное лицо, а я вздрагиваю всем телом, когда в меня впечатывается взгляд невидящих глаз.

11. Ворон

Когда я беру руку Ши в свою, мне на мгновение становится не по себе. Скольжу взглядом по ране, что тянется от сгиба локтя к запястью, — след от когтя неизвестной твари из озера — и жду какой-то реакции, но ничего не происходит.

Ши позволяет усадить себя у ближайшего дерева, отрезать испорченный рукав куртки и даже не обращает внимание на нежное поглаживание, в котором я просто не могу себе отказать. Касаюсь хрупкой шеи и делаю вид, что отбрасываю в сторону несколько упрямых медных завитков. Просто хочу убедиться, что Ши здесь, живая, потому что жутко перенервничал, и кончики пальцев покалывает от соприкосновения с горячей кожей.

Спасенная малышка не отходит от девушки ни на шаг. Цепляется за здоровую руку крохотной ладошкой и смотрит в пустоту, ни слова не говорит. Кажется, что даже не дышит.

Не могу удержать досаду в узде. Чувство хреновое и недостойное, но оно точит изнутри.

Слепая девчонка не поможет нам найти топливо.

Мы зря потратили время. И зря рисковали.

А когда Ши бросилась вперед, закрывая собой малышку, я едва не свихнулся. Только рефлексы помогли не застопориться в самый ответственный момент и выстрелить.

И никак из головы не выходит жуткая картина возможного кровавого исхода. Все-таки рука — не самое страшное, но…

Достаю из набедренной сумки простой медицинский набор и с опаской поглядываю на Ши. Сидит, не шевелится, даже не косится на меня подозрительно, а я готовлюсь к худшему. Регенгель — потрясающая штука, но у него есть паршивое свойство: боль после нанесения невыносимая, будто окунулся в кипящее масло.

— Ши, — опускаюсь на корточки у ее ног и касаюсь руки выше локтя, — обработать надо.

— Что? — она вздрагивает, встряхивается, как недовольная птица, и поднимает взгляд. В серых глазах — вопрос и недоумение, а потом девчонка замечает лекарство и кивает. Безучастно, будто не ее только что порезали.

Промываю рану своим запасом воды. Не хрустальный, потерплю, если что. Неодобрительно качаю головой, рассматривая рваные края.

— Шрам останется.

— Не впервой, — бормочет Ши и прикрывает глаза. Она словно не здесь: убежала мыслями далеко-далеко и только крепко сжимает в ладони руку спасенной девочки, поглаживает большим пальцем смуглую кожу.

Наношу регенгель быстро. Черная масса впивается в кожу пиявкой, обволакивает рану, пробирается внутрь, чтобы заживить ткани, обтягивает предплечье, как перчатка.

Через два-три дня она раскрошится, и можно будет просто смыть остатки теплой водой.

Лицо Ши резко бледнеет, кажется, что она сейчас потеряет сознание, но с обескровленных губ не слетает ни звука. Понять, что ей больно, можно только по капелькам испарины на лбу и над верхней губой. Девушка хочет подняться на ноги, но я не позволяю.

— Отдохни. Успеешь еще находиться.

Ши глубоко вдыхает раскаленный воздух и стискивает зубы до хруста, чтобы ничем не выдать свое состояние.

Борется с накатившей тошнотой, а меня продирает до самых костей от холодной, нечеловеческой отчужденности, что плещется в грозовом взгляде. Передо мной сидит не хрупкая девчонка, а воин, привыкший штопать себя в самых отчаянных условиях.

— Зачем вы меня спасли? — голос у слепой малышки звонкий, словно колокольчик. Темно-медовые кудряшки коротко обрезаны, как у мальчишки, острый подбородок мелко подрагивает — она изо всех сил сдерживает слезы.

На щеках и лбу кожа кажется грубой и больше напоминает кору дерева. Такие же отметины видны на тонкой шее, плечах и ключицах, угловатых коленках. Следы мутации, как и у ребенка, что напал в лесу, только не такие пугающие.

— Мы искали топливо и оказались здесь случайно. Решили не проходить мимо.

Голова девочки чуть наклоняется в сторону, точно малышка прислушивается, а я думаю, что очень уж хорошо она говорит на всеобщем. Научил кто? Еще не все местные жители кукушкой тронулись?

— Все топливо давно стащили в храм богини.

Ворон внутри пронзительно каркает, подтверждая, что малышка не лжет.

— Знаешь, где он?

— Конечно, — она кивает, поворачивает голову и прислушивается снова, — прямо за водопадом. Только пройти туда нельзя. Богиня прогневалась на нас. Ее прислужник не пускает людей к схрону уже несколько недель! Убил троих. А потом старейшина сказал, что отдавать богине неправильных людей надо. Наши тела должны вернуться планете, чтобы богиня нас простила.

Прислужник? Та тварь, что должна была утащить ее в озеро?

— «Неправильных»?

— Увечных, — говорит она, а я замечаю, как напрягается Ши, — меня богиня не наградила зрением, а брата лишила речи. Он…

Девочка закусывает нижнюю губу и мелко дрожит, а я только рад, что она не видит тело мальчишки, раздавленное озерным чудовищем.

— У меня ничего от него не осталось, — шепчет она, — я родилась слепой и не видела его. И слов утешения он мне не оставил…

Я вижу, что малышка на грани истерики, но не могу дать успокоительное. Близится закат, а ночью особенно важно сохранять трезвость мышления. Если днем деревья были связаны жарой, то с приходом прохлады и сумерек планета превращается в большую ловушку для зазевавшихся непрошенных гостей.

— Животные, — шипит Ши и нервно тянется к черной массе регенгеля, но вовремя отдергивает руку. — Нет. Хуже животных! Те хотя бы убивают стариков и больных быстро, а не скармливают их тварям из бездны.

— Отчаяние толкает на отчаянные поступки.

Она презрительно хмыкает и вскидывает подбородок.

— Оправдываешь их?

— Констатирую факт. Нет ничего страшнее человека, загнанного в угол.

— Нужно проверить этот… схрон, — говорит Ши и ведет плечами, пытаясь размять спину, — если топливные капсулы там, то сможем улететь уже к утру.

Я слышу надежду в ее голосе, даже облегчение.

Убираю оружие и осматриваюсь по сторонам. Багровое солнце медленно клонится к закату, облизывает кровавым языком макушки деревьев, а вода в озере наливается еще большей чернотой, поблескивает, как глаз огромной рыбы.

Проклятое место. Неживое. Чужеродное.

— Мы в тяжелом положении, Ши, — говорю твердо, — ты ранена, а девочка не может себя защитить. Мы все вернемся к кораблю, и я оставлю вас под присмотром Бардо. Приду сюда один, все проверю сам.

Ши хмурится, между бровей пролегает морщинка, а губы вытягиваются в тонюсенькую нитку.

— Нет, так не пойдет. Идти в одиночку — рискованно.

— Мне плевать, пойдет тебе или нет, — к горлу подкатывает кислое раздражение. Я не собираюсь с ней спорить, не хочу пререкаться. Мне нужно простое согласие, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Потому что я вижу в Ши безрассудство. То самое воинственное безрассудство, присущее многим, выросшим в мире, где угроза жизни не исчезает ни на секунду. Такое же, как в Анне. Оно кипит под кожей, перекатывается во взгляде огненными волнами. — Мне балласт не нужен.

Ши вздрагивает и невольно морщится, точно лимон откусила. Кажется, что она вот-вотзакатит глаза.

— «Балласт»? — она не повышает голос, потому что девочка рядом чутко реагирует на тон, и Ши чувствует это безупречно, как если бы всю жизнь имела дело с детьми.

Ворон недовольно каркает и ворочается под ребрами, ворчит неодобрительно, совсем как человек. Я в красках могу представить, как он качает головой, а в желтых глазах — бездна упрека.

Зачем я так? Мог бы просто сказать, что волнуюсь, что не хочу рисковать их жизнями. Да что угодно мог сказать!

Запускаю пальцы в волосы, сцепляю руки на затылке.

Никаких рисков, хватит с меня волнений. Я верну их на корабль. Лучше уж пусть ненавидят, чем будут пытаться помочь и влипнут в новые неприятности.

— А разве нет? — криво усмехаюсь и замечаю, как Ши удивленно изгибает медную бровь и открывает рот, чтобы что-то сказать, но тотчас закрывает его, глотая возмущение.

Я ненавижу себя за каждое произнесенное слово, за каждый жест, но даже с дулом у виска не смогу признаться, что внутри копошится желание уберечь любой ценой.

Это бы выглядело как капитуляция, как окончательное принятие выбора ворона, а я все еще хочу сохранить хотя бы крошки контроля.

Девушка опускает голову, но я все равно вижу, как кривятся ее губы.

— Как скажешь, стрелок. Пусть будет по-твоему.

12. Шиповник

Я выжидаю двадцать минут после того, как Герант уходит, оставив нас на попечение Бардо.

Буря пришел в себя и недобро косится на девочку. Ее странная внешность его нервирует, и я знаю, что за этим последует, но надеюсь, что Буре хватит выдержки и здравомыслия не начинать скандал.

Не хватает.

— И что это? — он угрожающе нависает над малышкой и рассматривает ее со смесью презрения и брезгливости. Даже руки в карманы спрятал, чтобы ненароком не коснуться.

От такого отношения меня передергивает, будто я ухватилась за оголенный провод.

Во имя Саджи, как у Севера мог появиться такой сын?! Разве мало он вложил в его воспитание? Мало учил? Откуда у такого человека — благородного, сильного, сострадательного и готового прийти на помощь, — мог вырасти такой ублюдок?!

Впрочем, почему я удивлена? Буря — продукт своего мира. Он всегда предпочитал проводить время за стенами поместья, среди дозорных и наемников. Даже если Север и вкладывал в него уважение к чужой жизни, воспитывал и наставлял, то все это тонуло в бесконечной жестокости трущоб, ненасытной жажды зрелищ центральных кварталов, где частенько вешали и мучали двоедушников и полукровок, и смертельной опасности внешнего мира за стеной города.

Буря никогда не изменится. Точно так же можно ждать от камня, что он зацветет.

Стоит ему войти в Совет, как вся цивилизованность слетит шелухой. Буря с радостью будет следовать местным законам, а они довольно жестоки. Он не станет отстаивать преданных ему людей, если они не чистокровны. Захочет «соответствовать».

Что станет со слугами? Среди них есть двоедушники, и они ждут господина на Заграйте.

Все это проносится в голове за считанные секунды, а я понимаю, что как никогда близка к вольной.

Если Буря даст мне вольную, то я стану никем. Потеряю свое место в Доме, любые привилегии, все возможности защитить людей.

Будь готова, Ши. Он не позволит тебе диктовать условия. Север мертв. Все изменилось.

— Мы нашли ее недалеко отсюда, — стараюсь отвечать спокойно, но внутри все кипит и стягивается огненными узлами. Левое веко мелко подрагивает, а во рту кисло, будто я наелась зеленого крыжовника, — бедняжку хотели принести в жертву местной озерной твари.

— Лучше бы топливо с таким рвением искали! — рявкает Буря и скрещивает руки на мощной груди. — Tы же не думаешь, что я пущу ее на корабль?

— На мой корабль, — голос Бардо звучит над головой, и в нем нет страха или неуверенности. В капитане чувствуется то самое благородство, что было в Севере, отчего я надеюсь, что он не позволит ребенку сгинуть, — не зарывайся, парень.

— Тебе напомнить, кто я такой?!

— А тебе напомнить, кто здесь капитан?

Лицо Бури покрывается яркими алыми пятнами, а в глазах мелькает темный душный гнев. Я чувствую, как девочка жмется к моему боку и тихо всхлипывает, а тонкие пальчики цепляются за куртку и сжимают изо всех сил.

— Ты ходишь по тонкому льду, ка-пи-тан, — Буря презрительно кривится и сплевывает вязкую слюну на землю, прямо под сапоги Бардо, — я — будущий член Совета, а Звездная гильдия, насколько я знаю, очень плотно с ним сотрудничает. Улавливаешь?

— Нет, — хмыкает Бардо и выступает вперед, скрывая меня и девочку за спиной, — тебе бы мысли научиться излагать, сопля, а потом со взрослым дядей спорить.

Буря втягивает воздух со свистом и чуть не давится им, желваки ходят ходуном, а руки тянутся к оружию, но хватают только пустоту.

— Я клинок твой придержу пока. Больно уж голова у тебя горячая, — капитан немного наклоняется вперед и смотрит Буре прямо в глаза. От его тихого вкрадчивого голоса по телу бегут мурашки, а угроза ощущается так явственно, что ее можно коснуться рукой. — Если с голов этих очаровательных девушек упадет хоть один волос, то знай, что я быстро избавлю тебя от мозгов одним выстрелом и скажу, что так и было. Совет не станет связываться с Гильдией из-за одного сосунка, не способного держать свою говнистость в узде. У тебя нет планеты, нет армии, и, что совершенно точно, — нет влияния своего отца. Для Совета ты — довесок, от которого очень быстро избавятся. Так что не переоценивай свою значимость, усек?

Буря подается вперед, но Бардо без видимых усилий отталкивает его, заставляя отступить на два шага.

Я не верю своим глазам и перевожу взгляд с одного на другого. Оглаживаю рукоятку клинка, потому что уверена — сейчас начнется драка.

Но нет! Ничего не происходит. Буря отступает, напоследок опалив капитана таким взглядом, что Бардо должен бы сгореть на месте.

После разыгравшейся сцены малышка так разнервничалась, что приходится долго ее упрашивать отпустить меня. Капитан почти мгновенно находит с девочкой общий язык и, сделав ей успокаивающий укол, укладывает ее спать у костра и укрывает собственной курткой.

По периметру места крушения расставлены сциловые фонари, а лес вокруг беснуется, как голодный зверь. Если раскаленное солнце еще сдерживало деревья, то с наступлением ночи местные хищники проснулись и почувствовали свежую кровь.

— Я бы врагу не пожелал расти в таком месте, — говорит Бардо, с презрением поглядывая на застывающие в свете гибкие ветки. — У меня двое детей, и я холодею до самых пяток, когда представляю, что кто-то из них родился бы здесь.

— И как жена смотрит на такую работу?

— Она у меня женщина понимающая, — Бардо бросает мне небольшой сциловый кристалл, ярко-желтого цвета, — возьми, эта штука хоть как-то защитит от этого долбаного живого леса. Реагирует на сжатие. Ты ведь за Герантом собралась?

— Это настолько очевидно?

Капитан широко усмехается и хлопает меня по плечу.

— Ты говоришь с потомственным телепатом, Ши. Но я бы понял даже без этого маленького преимущества.

— «Негоже все взваливать только на одни плечи». Север всегда так говорил. — Рана под регенгелем почти не беспокоит, и я проверяю оружие и замечаю, что Бардо рассматривает меня с каким-то странным любопытством. — Герант всего лишь человек, а против него — один большой хищный лес. И та тварь из озера.

— Север не зря говорил, что если ты и наживешь проблемы, то только из-за благородства.

— Ты хорошо его знал?

— Можно ли хорошо знать Главу Дома? — Бардо прикрывает глаза, прячет искристые радужки за густыми ресницами. — Когда мы встречались, Север заставлял меня надевать «венец тишины». Он блокирует мои способности, но я точно знаю, что тебя Север очень уважал.

Вздрагиваю и сжимаю ладонь на рукоятке клинка. Слова капитана выбивают у меня почву из-под ног, путают мысли и разливаются во рту вязкой горечью. Мне приятно знать, что Север считал меня такой — благородной и достойной уважения.

И невыносимо тяжело понимать, что он никогда об этом не скажет сам.

— Спасибо, — бормочу тихо, а Бардо шутливо кланяется, вызывая невольную улыбку.

— Возвращайтесь быстрее, а то с твоим господином невыносимо скучно, — капитан протягивает мне руку и кладет на ладонь несколько патронов. Молочно-белых и совершенно мне незнакомых. — Пригодится. Это самое запрещенное дерьмо в галактике, но против крупных противников — вещь незаменимая.

— И откуда же оно у тебя? — перезаряжаю револьвер и прячу в кобуру.

— У меня полно талантов, — Бардо подмигивает мне, — и доставать запрещенное — один из них.


***

Обратная дорога через лес занимает куда больше времени, чем я думала. Уже к середине пути кристалл Бардо становится моим лучшим другом и помощником, потому что только желтоватый свет, окружающий меня плотным коконом, является единственным щитом против взбесившихся деревьев.

Мысли все время тянутся к Геранту, и я пытаюсь представить, как двоедушник собирается разобраться с огромной тварью в озере, если та решит охранять тайник до последнего.

В горле першит от злости и досады. Проклятье, я могу стрелять и правой, и левой рукой! Мне не нужна передышка, я — мать его! — капитан личной стражи Главы Дома, а двоедушник держит меня за какую-то сопливую неумеху.

Балласт. Подумать только! Балласт!

— Я тебе покажу «балласт», — рычу и с облегчением выбираюсь на белую гальку, где растительности почти нет.

Над озерной гладью висит розоватый круг местного ночного светила, а сам водоем напоминает зеркало. Ни единой волны, никакого движения. Даже из-за водопада озеро не двигается, хотя должно бы. Я слышу только шум падающей воды и — больше ничего. Иду вперед, опасливо огибая островки деревьев, которые так любезно укрывали нас днем. Галька скользит под подошвами сапог, револьвер ложится в ладонь, и его вес придает мне уверенность. Только подобравшись к озеру вплотную, я улавливаю слабый запах гнили. Сладковатый, тягучий и всепроникающий.

У водопада меня встречает узкая тропка из камней. Местные жители ее создали или силы природы — не разобрать, но ступени выглядят надежно. После каждого шага я замираю и бросаю взгляд на озеро, ожидая нападения в любую секунду, но поверхность остается неподвижной: ни пузырьков, ни ряби.

На волосах и одежде оседает водяная пыль, от шума падающей воды закладывает уши, голова идет кругом от врывающейся в легкие прохлады. Сжимаю кристалл чуть сильнее, и желтоватый свет выхватывает из мрака часть стены и вход в пещеру, похожий на след от удара когтем.

Проход оказывается узким — мне приходится основательно напрячься, чтобы протиснуться внутрь. Трудно представить, как широкоплечему Геранту удалось пройти и не ободраться до костей.

Вспоминаю слова малышки о том, что прислужник богини убивал местных охотников.

Но тогда где эта подводная тварь?

Не голодная, что ли?

Пробравшись в пещеру, я поднимаю кристалл над головой и стискиваю его изо всех сил.

Подарок Бардо ослепительно вспыхивает, выхватывая из темноты влажные стены в зеленоватых пятнах курчавого мха и каменный пол, покрытый сеткой тонких трещин.

Коридор идет дальше, немного расширяется через десяток ярдов. Мелкие камешки попадаются под ноги и впиваются в ступни даже через подошву.

Рука под регенгелем невыносимо чешется, отвлекая внимание, и я давлю желание впиться в черную массу ногтями и разодрать ее в клочья, чтобы добраться до зудящей плоти.

Коридор обрывается в небольшой пещере, из которой в стороны тянутся еще два туннеля.

Опускаю кристалл и застываю на месте, не в силах отвести взгляд от пола, где алыми маками распустились пятна свежей крови.

13. Ворон

Когда удается разлепить глаза, я утыкаюсь взглядом в тонкие черные нитки, похожие на застывшую слюну. Или паутину.

Меня передергивает, и по коже бегут противные мурашки, а под ребрами тяжело ухает сердце, разгоняя по венам холодную кровь. Каких размеров должен быть паук, чтобы скрутить здорового мужика? Я даже увидеть ничего не успел! Вселенная, отмотай назад! Я ничего не понял…

Голова забита влажной ватой, а язык распух во рту до такого состояния, что я едва могу мычать — о крике даже речи не идет.

Слова девочки о прислужнике сбили меня с толку, и, ожидая нападения от этого долбаного кракена из озера, я пропустил другого врага, что затаился в пещере.

Пытаюсь повернуть голову и осмотреться — от первого же движения в горле булькает отвратная горечь, а мир перед глазами идет волнами и затягивается кровавым маревом, раскрашивается красной охрой. Пещера, куда меня притащили, совсем небольшая — максимум десять на десять шагов. Она похожа на каменный мешок. Кладовую, где держат мясо перед тем, как его употребить.

Светящаяся плесень покрывает бугристые своды, а у противоположной стены валяется внушительная куча костей. Воздух — холодный и густой — колеблется киселем, и кажется, что его можно резать и мазать на хлеб.

В голове колокольным звоном гремит мысль о Ши.

Если не объявлюсь к утру — эта дуреха отправится искать. Могу спорить на что угодно: точно знаю, что явится за мной. Мышцы выкручивает от бессилия, даже ворона не могу вызвать, потому что яд неведомой твари шарахнул по пернатому от души.

Ворон забился в дальний уголок и голову не поднимал, не откликался и был, как мне показалось, в глубоком обмороке.

Пытаюсь освободить руку и натыкаюсь на вездесущую паутину: она опутывает ноги, намертво въедается в ткань штанов, цепляется за волосы и рубашку. Пытаюсь разорвать путы и шиплю от боли, потому что вязкие нити впиваются в кожу, режут ладони и могут снять мясо с костей при любом резком движении.

Слева, там, где черный провал единственного туннеля уходит в неизвестность, раздается тихое шипение и постукивание. Вздрагиваю всем телом и рву паутину, как одурелый, отшвыривая в сторону черные липкие лохмотья.

Нечто идет, чтобы полакомиться человечиной.

Постукивание приближается неумолимо, становится громче, отчетливее.

Цок-цок-цок.

Пауза.

Цок-цок.

Снова пауза.

Тварь либо любит изощренно пытать пленников ожиданием, либо неуверенно держится на ногах! Все больше склоняюсь к первому, потому что после каждого «цок-цок» покрываюсь липкой испариной и замираю на месте, чтобы ничем не выдать себя.

Не хватает еще, чтобы животина решила бежать быстрее.

Последний кусок черной дряни оставляет глубокий порез на животе, отчего ткань рубахи пропитывается кровью. Если тварь ориентируется по запаху, то мне конец, даже если я залезу на потолок. Так что лучше пристукнуть ее раньше.

Животные не разоружают, и путы оказываются не такими уж и прочными, но дробовик я взять не решаюсь. Лишний шум может привлечь других обитателей пещеры, а они здесь есть наверняка.

Местные хищники совсем отвыкли от крупной и сильной добычи.

Повезло.

Не зарекайся, Герант. Ты еще не выбрался.

Цок-цок-цок

Пауза.

Цок…

Нечто замирает у самого входа, а я прижимаюсь к стене там же, где меня спеленали. Свет плесени порождает зыбкие тени, в которых с трудом угадывается силуэт врага. Сердце подпрыгивает к горлу и встает поперек глотки, мешая глубоко вздохнуть. Клинок в руке тяжелеет, а время растягивается, как жевательная резинка.

Цок-цок…

Мне достаточно одной секунды, чтобы размахнуться и врубить оружием в податливую плоть. Та расходится под лезвием с громким хлопком, лопается, как переспевший фрукт, пачкая стены черной кровью и слизью. В нос бьет острый запах гнили и перца.

Животина опять подозрительно напоминает человека.

Худое бледное тело, руки настолько длинные, что почти касаются земли, ноги ниже колена расщеплены на несколько отростков, увенчанных тонкими костяными «лезвиями».

Так вот откуда это «цок-цок»…

Вытянутый, заостренный к макушке череп, ничего похожего на рот и глаза, а вместо лица — гладкое полотно, испещренное трещинами и глубокими морщинами. Как же эта гадина ест?

Плевать! Валить нужно. И как можно быстрее.

А топливо? Нельзя просто уйти без топлива. Нет у меня времени ждать спасателей из Гильдии! Если малышка не обманула, то схрон где-то здесь.

Осталось его найти.

Только бы управиться быстрее!

Недоброе предчувствие шевелится в груди, обвивается вокруг сердца ядовитой змеей. Мне жутко неспокойно, и дело вовсе не в тварях, рыскающих по темным коридорам.

Только бы девчонка не поперлась следом!

Только бы осталась в лагере с Бардо. Пусть смотрит презрительно, пусть кривится и злится — только бы не лезла в драку.

Писклявый и скрипучий голосок здравого смысла сразу мне подсказывает, что все эти волнения — пустая мишура. Ши — профессионал. И я могу до гробовой доски это отрицать, но положение вещей от этого не изменится.

Ты — перестраховщик, Герант. Но помни, что она — свободолюбивый зверь. Думаешь, твоя паранойя поможет найти с девчонкой общий язык? Как бы не так!

Верю ли я в то, что Ши будет сидеть сложа руки? Нет.

Так что пора двигать задницей и заканчивать с этими приключениями.

14. Шиповник

Замираю под каменным выступом и прижимаюсь к стене — стараюсь влипнуть в нее, врасти, как дерево. Еще чуть-чуть — и корни пущу. Касаюсь ладонью влажного камня, под пальцами курчавится светящийся мох и в стороны разбегаются мелкие жучки. Нос щекочет запах застоявшейся воды и старой крови.

Здесь умирали люди и животные: тут и там валяются обломки костей, истлевшая одежда и шкуры. В неровном голубоватом свете кажется, что этому кладбищу не будет конца. Костей животных гораздо больше, все-таки люди старались не лезть к местным хищникам без надобности. Вот только зачем они перенесли сюда топливные капсулы? Не могли же не знать, что соваться в это гнездо — смертельно опасно.

Или у них был другой ход? Крохотная дверка, через которую можно прийти и уйти незамеченным.

Малышка не могла этого знать, а три погибших охотника вполне могли стать жертвами озерной твари, а не жителей пещер.

Чуть смещаюсь в сторону и прижимаюсь к стене еще плотнее, хотя и так уже кажется, что мое тело оставило на камне отпечаток. Убежище дрянное — любой враг, что идет по коридору, заметит меня в считаные секунды, но сейчас мне нужно миновать выступ. Всего в двадцати футах над головой таится тварь и выстукивает по камню своими странными ногами-иголками.

Тихое «цок-цок» прошивает живот ледяными лезвиями, и я застываю и задерживаю дыхание. Не решаюсь доставать револьвер и отстегиваю клинок. Не знаю, с какой скоростью может двигаться эта дрянь, но лучше встретить ее с оружием в руках.

Через несколько минут выступ остается позади, и я медленно иду по коридору, старательно переступая через кости, чтобы не хрустнуть ненароком.

Где же Герант? Крови у входа было не так уж и много — наверняка двоедушник еще жив.

Пусть только он будет жив…

Стискиваю зубы, от напряжения эмаль вот-вот пойдет трещинами, а мне дико неспокойно. Настолько, что хочется сорваться на бег и нестись по коридорам, пока двоедушник не найдется.

Самоуверенный идиот! Почему не взял меня с собой? Почему один пошел?

А если он серьезно ранен? Ведь количество крови ни о чем не говорит…

Как я смогу вытащить его отсюда?

Отмахиваюсь от назойливых страхов, как от мошкары.

Думать буду, когда найду Геранта. И врежу ему хорошенько. Пару раз.

Новый изгиб коридора, резкий рывок вниз. Ноги подкашиваются, но я в последний момент восстанавливаю равновесие и мягко скольжу по склону, придерживаясь рукой за стену. Благо уклон не такой уж и крутой — иначе катиться мне кубарем до самого дна.

Вокруг становится темно, как в могиле, а воздух густеет еще больше, впивается в кожу ледяными колючками. Стоит коснуться ногами ровного участка, как справа раздается тихий шорох и воздух мягко колеблется всего в дюйме от лица, заставляя отклониться назад.

Рефлекторно вскидываю клинок, выписывая короткую дугу, и по коридору разносится мелодичный звон, а в ответ летит приглушенное рычание и знакомая ругань.

Достаю из кармана кристалл Бардо и мягко сжимаю его, чтобы свет охватывал только небольшой кусочек пространства вокруг.

И не сдерживаю вздоха облегчения.

Герант же смотрит на меня со смешанным чувством радости и злости.

— Я тебя чуть не убил, — шипит он, а его глаза совершенно шальные, дикие, горят желтым огнем.

— Размахался тут, — цежу в ответ и быстро осматриваю двоедушника с ног до головы. Порезан. Сильно. Будто через утыканные лезвиями кусты продирался. На большинстве порезов кровь уже запеклась, но все равно Герант выглядит жутко. Стоит ему двинуться слишком резко, как на животе и груди расплывается свежее красное пятно, — ты в мясорубке побывал, что ли?

— Меня приклеили к стене. И какого хрена ты здесь?!

— Тише, — тыкаю пальцем за спину, на склон, — одна тварь там, на выступе, сидит.

— Я свои мысли четко выразил, а ты, вроде как, согласилась. Куда Бардо смотрел?

— Может, просто пойдем искать топливо?

Герант недовольно хмурится и пожевывает нижнюю губу; из-за мерцания кристалла на мощной фигуре рождаются угловатые черные тени. Свет скачет по стенам и отражается в глазах двоедушника, отчего они сверкают еще ярче, наливаясь какой-то неестественной, неоновой желтизной.

Нет времени ждать: обхожу Геранта по дуге и смотрю на коридор.

— Оттуда пришел?

— Да. Там, кажется, местная столовая.

Давлю невольный смешок.

— У самого входа два туннеля, но один из них — тупиковый. Так что придется вернуться в «столовую».

— Там нет других выходов, — возражает Герант и нервно прислушивается.

— Это же тайник! Никто просто так, на видном месте, для нас припасы не оставит.

Мужчина нехотя кивает и с опаской смотрит во тьму туннеля. Слабый свет немного разгоняет мрак, а я ежусь от ощущения, что взгляд хищника — а может и не одного — скользит по коже и пробивается внутрь, вгрызается в кости, добирается до самой сердцевины.

Невольно делаю шаг к двоедушнику, даже не осознаю это движение, а Герант расценивает его по-своему и сжимает мою ладонь в своей, отчего свет меркнет, и темнота обнимает нас с новой силой.

У меня даже язык немеет от этого простого жеста. Я хочу отнять руку, но что-то внутри щелкает и удерживает меня на месте.

— Идем, — от тихого шепота по телу проходит мелкая дрожь, несется по венам раскаленными пузырьками и концентрируется в груди и висках, стискивает жарким обручем, а Герант тянет меня вперед, сжимая в другой руке клинок.

До каменного мешка мы добираемся не скоро. Двоедушник постоянно перестраховывается: останавливается и прислушивается, всматривается в темноту и старается держать меня за спиной. Теперь ясно, почему он взял меня за руку. Хотел контролировать, чтобы не рванула вперед, не влезла в драку. Ну что за человек, а?

— Герант, я никуда не сбегу.

Он тяжело вздыхает, но выпускает ладонь из капкана, а я обхожу мужчину и осматриваю светящиеся стены. Стараюсь не смотреть на кровавое месиво на полу, странную тварь и груды костей. Часть каменной плиты облеплена черными влажными нитями. И над головой, в потолке, зияет внушительный провал. Проход на другой уровень подземелий? Вряд ли местные жители устроили бы там схрон. В самом деле, не таскали же они с собой лестницу, чтобы забираться туда?

Тайник должен быть хорошо спрятан, но в то же время — легко и быстро открываться.

— Думаешь, здесь что-то есть? — Герант становится у входа: поглядывает то в темноту, то на дыру в потолке.

Наверняка тварей куда больше, чем две-три. Здесь может быть целая сеть коридоров, способная спрятать настоящую армию.

— Север всегда заставлял меня проверять все, — сама не знаю, зачем это говорю. Воспоминания затапливают удушливой волной, а я явственно слышу голос хозяина. Он приказывает найти все тайники в поместье. — Мне было пятнадцать. Я так выматывалась на тренировках, что засыпала моментально. И в тот раз я очнулась в какой-то камере. Ни дверей, ни окон. Только маленькая сциловая лампа и записка: «Выход есть, если внимательно искать. Развлекайся».

— Веселые шуточки, — четыре широких шага от входа, и Герант замирает почти в центре пещеры. На меня не смотрит.

— Да уж, — пальцы скользят по стене, выискивая любую подозрительную щербинку или выпуклость, — я чуть штаны от страха не обмочила — Север не оставил мне ни еды, ни воды. Знаешь, первый секрет — самый тяжелый. Ты тыкаешься во все подряд, как слепой щенок в поисках материнской сиськи. Руки еще не такие чуткие, пальцы не знают, что искать. Это потом, с опытом, секреты будто сами находятся. В поместье Севера тайных дверей было больше, чем настоящих. Буквально. Я проверила их все.

Крохотный след на мхе. Линия, которую никто бы и не заметил при первом быстром осмотре. Веду пальцем вверх — след уходит влево на высоте в пять футов, потом идет вниз. Тайник такой себе: банальная каменная дверь, поросшая мхом. Ее могли вырезать местные жители еще до того, как превратились в мутировавших дикарей.

— Попалась, — бормочу себе под нос и наваливаюсь на каменную плиту.

Тайник поддается с трудом. Стоит надавить сильнее, как плита пронзительно скрипит, проезжает всего пару футов и встает намертво — не сдвинуть ни на дюйм.

15. Ворон

Образовавшийся лаз настолько узкий, что Ши протискивается с трудом, а мне кажется, что из меня медленно выдавливают внутренности. Основательно ободравшись о влажный камень, я, с помощью чуда и такой-то матери, вваливаюсь в проход, а затем приваливаюсь к двери, чтобы поставить ее на место, и осматриваюсь по сторонам.

Кристалл в девчачьей ладошке не дает много света, но топливные ячейки светятся сами по себе. Белесые вытянутые капсулы, затянутые стеклопластовой сеткой, упакованные по шесть штук.

Две такие упаковки стоят у стены, а третья — безжалостно выпотрошена и валяется в противоположной от входа стороне.

Где зияет внушительный пролом, ведущий в неизвестность.

— Так вот почему охотников сожрали, — тянет Ши, — они добрались до тайника, а здесь кто-то добрался до них.

— Нам нужны три полных заряда. То есть три пачки по шесть штук.

— Значит, нам придется туда идти, — она тычет в провал острием клинка, а меня передергивает от ее холодной уверенности. Кажется, что в этой малявке не просто внутренний стержень, а настоящий металлический столб, на который натянут тонюсенький каркас из кожи и костей! Она ни словом, ни делом не вспомнила, что я чуть не снес ей голову всего несколько минут назад.

Я же сам — чуть умом не тронулся, представив, что мог бы одним движением перерубить нежную шею. Колючка совсем-совсем не боится смерти, так что пришлось за руку держать, чтобы успеть оттащить в сторону.

— Кто знает, насколько там глубоко. Я бы не стал рисковать.

— Нам нужно топливо, — упрямо гнет она и хмурится, будто говорит с глупым ребенком, — не могут же эти туннели тянуться бесконечно далеко. Давай проверим!

— Ши…

— Что ты предлагаешь? — девчонка вся вытягивается, подбирается, готовая к атаке. — Протопать пятьдесят миль до старого склада? Так будет безопаснее?

— Возможно, — мой ответ звучит как неуверенное блеяние — и Ши хватается за это моментально. Вцепляется клещом.

— «Возможно»?

Она подходит вплотную и упирается рукой в стену у моего плеча. Резко подаюсь назад, ударяюсь затылком об камень, но едва ли чувствую боль, потому что запах девчонки меня парализует. Он сильнее, чем обычно, — острый и пряный шалфейный дух. От него спирает дыхание, а низ живота стискивает раскаленными щипцами.

Святые арктурианские ежики, да она специально меня дразнит!

Череп гудит, а внутри — пусто, ни единой связной мысли.

— Ши, ты нарываешься.

— Ты печешься обо мне, двоедушник, признай.

— Ничего подобного, — выдавливаю хрипло и стискиваю зубы, прикусываю язык до колкой боли и стальной горечи.

— Тогда пошли, — Ши пожимает плечами, а в ее серых глазах демонята пляшут.

Зачем она это делает? Зачем вытягивает из меня признание? Блять, так просто нечестно!

Я непонимающе моргаю и задерживаю дыхание в отчаянной попытке унять колотящееся сердце.

Перемены в поведении девчонки выбивают меня из колеи, раскатывают по камням тонким слоем. В один момент она щетинится колючками, а в другой — подходит сама, и в голосе — бездна черная, сладость и игра. Один неверный шаг — и дороги назад не будет.

— Что же ты, двоедушник? Пошли.

Не скажу я тебе этого, понятно? Не дождешься.

Думаю одно, а язык впереди батьки бежит, ворочается и выплевывает слова быстрее, чем я успеваю заткнуться:

— Пекусь. Ты это хотела услышать?

— Сразу бы так. А то заладил: балласт не нужен, сам справлюсь.

— Я тебя задушу!

— До корабля потерпи.

Она отстраняется, делает два шага назад и косится на топливные капсулы.

— Оставим их здесь, — пытаюсь говорить спокойно, но голос предательски ломается, а запах ее кожи перебивает даже кровь и пот, — лишний свет привлечет внимание. И будет совсем невесело, если похерим что-нибудь в лабиринте.

— Согласна, — Ши кивает и медленно подходит к пролому в стене. Тянет носом воздух, прислушивается — только сейчас я замечаю, что руки у нее мелко дрожат. — Ну и дыра. Как думаешь, сколько их там может быть?

— Не знаю, но будем надеяться, что тварюшки не утащили добычу далеко.

Ши идет первой, а я закрываю ей спину и ступаю следом, шаг в шаг. Ворон внутри медленно приходит в себя — я слышу его слабое карканье, но не выпускаю. Опасаюсь, как бы планета не повлияла на его разум. Не хватает только делить тело с одичавшей, сбрендившей птицей.

В нос врезается удушающий смрад гнили, водорослей, рыбьей чешуи и влажной древесины. Ши сдавленно ругается, опускает руку с кристаллом как можно ниже и выхватывает из мрака рыбьи скелеты, человеческие кости и палую листву, взявшуюся здесь неизвестно откуда.

В коридоре нет ответвлений — он вьется вперед прямой кишкой и через двадцать минут расходится в стороны, открывая нам пещеру с потолком настолько высоким, что он теряется в темноте и сизой дымке. Голубоватый мох покрывает камни спиралевидными узорами, скручивается широкими лентами и выписывает неизвестные мне символы.

Ши касается моего локтя, привлекая внимание.

— Посмотри, — шепчет девушка и указывает на пол.

Каменная площадка под ногами оказывается не больше трех шагов в ширину. Дальше тянется абсолютно гладкая, глянцевая чернота.

Подобрав крохотный камешек, я бросаю его во мрак. Тихо звякнув, кругляшок отскакивает в сторону и застывает в нескольких ярдах от площадки.

— Стекло? — неуверенно спрашивает Ши.

— Здесь? Скорее уж очередная ловушка.

Я не успеваю ничего добавить — Ши делает шаг вперед и касается носком сапога блестящей поверхности, но я не даю ей встать на эту дрянь: подхватываю под грудью и прижимаю до хруста в ребрах, матерясь про себя на чем свет стоит. Не выпущу из рук! Клянусь всеми известными и неизвестными богами, пристегну к себе.

Замираю, готовый к любой неприятности, но ничего не происходит. Даже воздух не движется, загустев до состояния прохладного киселя.

Положение у нас предельно странное — я чувствую, как под ладонями напрягается крепкое тело девчонки.

Каждый ее мускул, каждая жила обещают мне нестерпимые муки.

— Герант, — голос Ши полон жгучего, как перец, недовольства, — поставь меня немедленно.

Смотрю вниз, на болтающиеся над землей ноги полукровки — и медленно выдыхаю. Оказывается, я секунд десять не дышал вообще.

Поспешно ставлю ее на землю. Задерживаю руки на талии, но сразу же получаю болезненный тычок в ребра — правда, даже вполовину не такой же сильный, как удар ногой, доставшийся мне в лесу.

— Идем, — шипит девушка и мягко скользит по черному глянцу, а я вздрагиваю от каждого ее движения, готовый подхватить в любой момент.

И как ты собирался отделаться от нее на Заграйте, а?

Уже никак, наверное. С ума ведь сойду от волнения.

Ши поворачивает влево, ускоряется и указывает вперед, где в зыбком мраке что-то мерцает. Девчонка позволяет себе слабую усмешку, а я чувствую движение воздуха и волну смрада, катящуюся по пещере. Будто кто-то поднял и перевернул огромный мешок с дерьмом.

Хватаю Ши за руку и дергаю назад.

Отбираю у нее кристалл и затыкаю рот ладонью, чтобы заглушить возмущенный вскрик. Поднимаю камень над головой, сжимаю и освещаю пространство, щедро разливая вокруг золотистый свет.

Ши вздрагивает и прижимается ко мне спиной, впивается пальцами в ткань рубашки до треска. Всего на секунду, но Колючка доверяется мне полностью, безоговорочно и смотрит на колышущийся ковер из переплетенных корней и тел.

16. Шиповник

Кляну себя за слабость, хочу отстраниться, дергаюсь и хватаюсь за руку Геранта, но он держит крепко, а у меня мысли в голове путаются и разбегаются в разные стороны, стоит только свету разлиться под ноги.

Увиденное меня парализует, лишает дыхания и заставляет вжаться в широкую грудь двоедушника. Пальцы сами собой впиваются в ткань рубашки, а мир медленно расплывается, затягивается мутной пеленой.

Прямо у ног мягко колышется море переплетенных корней. Покров из косичек, узелков и спиралей закрывает пол насколько хватает глаз. Среди коричневато-зеленых грубых наростов и шишек, покрывающих корни, тут и там виднеются белоснежные кости людей и животных.

Но есть и свежие тела.

Бело-голубоватая кожа вспорота тонкими корешками, что вовсю хозяйничают внутри развороченных ребер, во рту и глазницах несчастных жертв. Среди этого месива попадаются и знакомые слепые твари-охотники.

Они будто впали в транс: покачиваются на волнах из корней и не обращают внимание на незваных гостей. Пока что.

Острые иглы, заменившие им ноги, впиваются в размякшие тела, а я на мгновение прикрываю глаза, потому что почти не могу сдержать тошноту.

Они так питаются. Как деревья выкачивают пищу из почвы, так эти существа осушают трупы.

От жаркого дыхания Геранта, защекотавшего волоски на затылке, вздрагиваю, как от разряда током, но быстро успокаиваюсь. Присутствие двоедушника внушает уверенность.

— Топливо, — шепчет он одними губами и вытягивает руку вперед, указывает пальцем на светящиеся вдали точки.

И к ним нет обходной дороги.

Расстояние, на минутку, — двести ярдов, не меньше.

Какой ублюдок затащил их туда?! И зачем? Разве деревьям нужен сциловый концентрат для существования? Чтоб им всем тут повылезало!

В корневом ковре нет просветов. Можно бы попытать удачу и просто дойти до капсул, но как это сделать, если под ногами смертоносное море?

— Осмотрим стены, — шепчет двоедушник, — должно же здесь что-то быть.

Должно. Очень даже должно! Потому что в противном случае весь путь проделан зря, а тех капсул, что остались в схроне, все равно не хватит на прыжок.

— Подожди! — хватаю Геранта за руку и поворачиваю лицом к себе. — Твой ворон. Он может их достать.

Говорю слишком громко — и корешки поднимаются в воздух, будто улавливают посторонние вибрации, а Герант прижимает палец к моим губам, запечатывая слова. Мы замираем настороженными птицами и наклоняемся друг к другу, чтобы не тревожить охотников лишний раз.

Близость двоедушника волнует и настораживает, но я гоню странные ощущения прочь, потому что место для таких мыслей — совершенно неподходящее. Мы — случайные напарники, попавшие в крупный переплет, не более того.

А работа в таких условиях требует тесного контакта. Так ведь?

— Я не уверен, что у него хватит сил.

— Ты посмотри на стены, — шиплю тихо и настороженно кошусь на переплетения корней, — они совершенно гладкие. Тут не выйдет поиграть в скалолаза, и снаряжения у тебя нет.

— Я и без него могу попробовать.

— А если свалишься?

Герант хмурится и отворачивается. Знает, что я права, но медлит. Его пальцы крепко сжимают мою ладонь, и выглядит двоедушник растерянным и разбитым. Раны на нем перестали кровоточить, рубашка намертво прилипла к телу, и теперь придется ее отмачивать. Каштановые волосы растрепались и упали на лицо, закрывая искристые желтые глаза. На левой щеке расцвел внушительный синяк, а я на полном серьезе обдумываю возможность оставить Геранта здесь и идти за топливом самой, — слишком уж уставшим и обессиленным кажется мужчина.

А что, если призыв ворона ослабит его еще больше?

Так нельзя. Это неправильно!

Будто прочитав мои мысли, Герант что-то шепчет — и зеленая дымка обнимает его плечи, медленно скручивается в клубок над головой.

Ворон не издает ни звука — чувствует опасность и угрюмо молчит. Смотрит так серьезно и пристально, будто общается с Герантом мысленно. Вскидывается и пушит перья, превращаясь в здоровенный черный клубок.

— Прости, — шепчет двоедушник и поглаживает птицу по спине, — тяжело тебе пришлось, но мне помощь нужна.

Ворон утыкается головой в его щеку и слетает на землю. Подпрыгивает к корешкам, но остается на безопасном расстоянии от плотоядного ковра.

Взмах мощных крыльев — и птица плавно скользит по воздуху к блесткам вдалеке, а я молюсь, чтобы это на самом деле были топливные капсулы. Вдруг это просто игра света и теней? Или обман зрения? Такое же может быть. Мы устали, вымотались, а реальность вокруг способна играть с гостями в жестокие игры, мутить их рассудок, искажать реальное положение вещей.

Я хочу улететь. Эта планета давит на меня, пробирается под кожу невидимыми пальцами, ковыряется в голове, отравляет гнилью кровь и нутро. Гиблый, жестокий, подыхающий мир. Зараженный болезнью камкери, а значит, осталось ему недолго.

С каждым разом планеты поддаются все легче. Если мой дом захватчики пытались взять годами, то такие брошенные, никому не нужные миры проглотят в мгновение ока. Превратят их в гниющий кусок каменной плоти, облепленный красноватым мхом, прорастающим на всем, к чему прикасается болезнь.

Воспоминания накатывают, как морская волна на берег. Захлестывают меня солоноватой горечью и лезут в уши криками погибших товарищей.

Что-то ковыряется в моем разуме острым когтем, выуживает самые колкие и болезненные моменты, вытягивает, как жилы, и сдавливает в невидимом ледяном кулаке.

Скорее бы уйти…

Я хочу улететь.

От напряжения руки мелко подрагивают, внутри скручиваются нервные узелки под стать тем, что лежат передо мной на земле. Я боюсь, что Герант заметит эту дрожь и истолкует ее неправильно — в качестве смущения или страха, но мужчина ведет себя совершенно не так, как я ожидаю.

— Мы скоро уберемся отсюда, — говорит он, касаясь губами моей макушки, — я тебе обещаю: мы скоро улетим.

— Ты тоже чувствуешь, да? — вскидываю голову, и наши взгляды сталкиваются. Мне кажется, что двоедушник вот-вот отстранится, отскочит, как делал это раньше, но он только наклоняется ниже, а его зрачки расширяются, затягивают меня, как трясина.

— Это дурное место. И дело вовсе не в мутациях. — Черты лица Геранта заостряются, обретают какую-то хищную, опасную красоту, крылья носа мелко подрагивают при каждом вдохе. — Точнее, не только в них.

Ворон мягко опускается на землю у моих ног и кладет перед собой топливную капсулу.

Значит, не ошиблись!

Черная тень взмывает вверх без команды и летит назад, а я убираю капсулу в набедренную сумку.

Ворон улетает и возвращается так быстро, что я уже начинаю верить в успех, даже перестаю обращать внимание на тварей, копошащихся в корнях. Они питаются и ничего вокруг не замечают, но Герант все равно решает держаться подальше и оттягивает меня поближе к коридору. На случай, если придется быстро делать ноги.

Когда я окончательно расслабляюсь, по пещере прокатывается протяжное болезненное «кар», и Герант сдавленно охает и бросается к корням. Зеленоватая дымка врезается в него на полном ходу, бьет в грудь, подрубает, как топор дерево, — и мужчина тяжело припадает на одно колено, но быстро приходит в себя и откатывается в сторону.

На том месте, где он только что стоял, остается внушительный маслянисто-кровавый след от удара корня.

В пещере повисает гробовая тишина, а через мгновение разбивается вдребезги протяжным воем. Кричат даже не охотники, а изувеченные, убитые люди. Их рты раскрываются так, что трескается кожа на щеках, а корни будто используют их связки — шипят, верещат и скрипят на разный лад.

Последняя топливная капсула колышется среди корешков в десятке ярдов от Геранта — достать можно, только нырнув в самую гущу тел, крови и смерти.

— Уходим! — подскакиваю к мужчине и тяну его к выходу.

— Нам нужно ее забрать!

Я упрямо мотаю головой и почти висну на его шее, пригибаю к земле, когда корни пролетают над головой, рассекая воздух с противным свистом.

— Ты не достанешь! Уходим же, ну!

Герант сдавленно ругается, но поддается.

Бежим к выходу, а за спиной медленно оживают охотники. Быстрое «цок-цок» ввинчивается в виски. Я оборачиваюсь и выхватываю револьвер.

Нужно всего одно мгновение, чтобы рассмотреть мерцающий огонек среди корней и прицелиться.

Щелчок — и грохот. В груди болезненно что-то натягивается и лопается, растекается густой горячей болью, а вспышка света слепит на секунду; я чувствую, как меня подхватывают и несут прочь.

Жар концентрируется в одной точке среди корней, а в следующее мгновение распускается огненным цветком и низким «бтум», что катится от пола до потолка испепеляющей волной, проглатывает и ломает кости охотников, облизывает камни белоснежными языками пламени.

Выхватываю мир тусклыми обрывками.

Вот мы проносимся по коридору: Герант хватает еще два блока с топливом, находит скрытый механизм и открывает дверь. Он едва успевает вытолкнуть меня наружу и привалиться к плите, чтобы задвинуть ее на место.

Вспышка — и слух улавливает грохот падающей воды, а спину обжигает жаром — взрыв снес потайную дверь напрочь.

Вспышка…

Падаю на белоснежную гальку и кашляю — протяжно, надрывно, будто легкие собрались выйти погулять.

Герант стоит рядом на коленях и что-то шепчет, прижимает меня к себе, а я заваливаюсь на бок, уплываю в темноту, цепляюсь за сильные руки, но не могу удержаться на поверхности.

Хватаюртом воздух и соскальзываю во мрак окончательно.

17. Ворон

Ее руки обмякают, повисают безвольными плетями, а я припадаю на колено и прижимаю девчонку к груди, шепчу бессвязную ерунду и умоляю Ши не терять сознание.

Она что-то бормочет в ответ, обдает щеку горячим дыханием и тихо всхлипывает, когда я сжимаю руки слишком сильно.

— Больно…

Слово прорывается сквозь хрип и сдавленный кашель. Пересохшие губы приоткрываются, пытаясь ухватить больше воздуха, а взгляд серых глаз туманится и не может сфокусироваться на моем лице.

— Потерпи. Сейчас я тебя подлатаю, — шепчу торопливо и осматриваюсь по сторонам.

По гальке растекаются первые рассветные лучи, а деревья поблизости медленно цепенеют, впадают в привычную спячку.

Некоторые из них поломаны и вывернуты из земли с корнем, разорваны в клочья и разбросаны по округе ошметками коры и обломками веток. Тут и там видны темные пятна древесной смолы, а в воздухе чувствуется остро-горький запах.

Обычное дело. Когда добычи мало, то хищники начинают поедать друг друга.

Ши проваливается в тягучее беспамятство, а на ее груди расцветает темное маковое пятно.

Медлю всего секунду, пытаюсь собраться с мыслями, но сейчас не до сомнений и обещаний!

Дергаю ворот куртки на девчонке, и в стороны разлетаются крохотные пуговицы. Следом настает черед майки. Она насквозь влажная, пропитанная потом и кровью — сгодится для перевязки на первое время, но лучше поскорее найти сухую и чистую замену. Только бы до корабля добраться, а там уж Бардо займется Колючкой.

Отмахиваюсь от мысли о регенгеле, что настойчиво лезет в голову. Опасно использовать его на такой глубокой ране.

Перебинтовываю девчонку туго, от души. Меня рвет на части, когда она цепляется пальцами за мои плечи и жмурится так сильно, что в уголках глаз копятся слезы.

Касаюсь влажного лба — Ши горит и мелко подрагивает, что-то шепчет и тяжело вздыхает.

Бредит.

Кто знает, вдруг тварь, что ее ранила, — ядовитая? Я даже не успел заметить, что это было. Помню только выстрел и вспышку, сдавленный вскрик Ши. Могло корнем задеть. Или один из охотников оказался достаточно проворным, чтобы добраться до девчонки.

Цепляю на пояс блоки с топливом — чудо, что мы вообще успели их ухватить, — поднимаю Ши на руки и плетусь в сторону от озера. Не хватало еще, чтобы местный кракен выполз на берег ради свежего мяса.

Через какое-то время перебрасываю девчонку на спину и подхватываю под колени, позволяю уткнуться носом мне в плечо. Ши нестерпимо горячая, раскаленная, как сковородка. По несвязному бормотанию понимаю, что она то приходит в себя, то снова теряет сознание, и медленно иду к лесу.

Скорость черепашья, конечно, но до корабля не так уж и далеко. Благо рассвет вот-вот скрутит неугомонные деревья.

— Ты только не вздумай здесь помирать, слышишь? — чуть поворачиваю голову, чтобы увидеть красную макушку Ши. Ее волосы окончательно растрепались и обвивают мои руки и грудь золотисто-медными лентами. Судорожное дыхание щекочет шею, а от каждого отрывистого стона в груди скручиваются холодные узелки. — Просил же остаться на корабле. Просил? Да. Ты согласилась? Да. Вот какого хрена, Ши, а? Какого хрена…

— Ты бы… меня… тоже не бросил, — выдавливает хрипло и упирается лбом в мой затылок.

— Откуда тебе знать? — ворчу и чуть подбрасываю ее — устраиваю удобнее и крепче впиваюсь пальцами в бедра Ши, когда она начинает соскальзывать. — За шею держись, если можешь, ну! Вот откуда тебе знать? Я — наемник, мы вообще люди злые и бесчестные.

Тонкие руки нехотя сцепляются в замок и постукивают по груди при каждом шаге.

— Знаю и все. — Каждое слово рождает эхо глубоко внутри, цепляет крохотные струнки, заставляет прислушиваться. — Ты ведь мог оставить меня в пещере — никто ничего не узнал бы, — но все равно тащишь к кораблю.

— Дура, что ли? — хмыкаю и сдуваю со лба прилипшую прядь волос. — Рана-то не смертельная. Зачем тебя оставлять?

Ох, мать твою, я правда надеюсь, что рана не смертельная.

Нельзя об этом думать.

Нельзя!

Нельзя… но оно само думается.

— У меня дома так бы и поступили.

— Мы не у тебя дома. Лучше помолчи, скоро будем на месте.

Ши недовольно цыкает и прижимается губами к моей коже. Скорее всего неосознанно — просто голову пыталась повернуть и устроиться удобнее, но меня подбрасывает от плеснувшегося в венах жара.

— Странный ты человек, Герант…

— «Странный»? Это ты так пытаешься подобрать синоним к слову «отличный»?

Ши молчит, и мне кажется, что она снова отключилась, но через минуту голос девчонки звенит у самого уха, совсем тихо:

— Может быть…

Когда мы добираемся до лагеря, Бардо уже убрал лампы, а навигатор — русоволосый молодой парнишка, которого я на корабле друга видел впервые, — пришел в себя и ошалело осматривается по сторонам. На виске и лбу несчастного чернеют пятна регенгеля, а правый глаз заплыл и почти не открывается. Хорошо приложился, ничего не скажешь.

Все веселье проспал.

Мне даже жаль Бардо. Он привык летать один, но время от времени брал кого-то в команду. Звездная гильдия не одобряла работу соло.

Держались новички два-три полета, а потом бежали, сверкая пятками, потому что друг имел уникальную способность влипать в неприятности.

Он всегда выходил из них победителем, но молодняк рисковать не любил.

Вот и этот парнишка, судя по выражению опухшего лица, летит с Бардо в последний раз. На Заграйте напишет заявление о переводе, и друга на какое-то время оставят в покое.

Бури только не видно. Не нравится мне это.

— Что с вами произошло?!

— С местными повздорили, — отвечаю и жду, пока Бардо отстегнет от пояса блоки с топливом, — в ее сумке еще пять капсул.

Он удивленно моргает и стаскивает с моей спины Ши.

— Зачем — еще? Мне и этих хватит. Сейчас заправимся, и можно лететь.

Мы с девчонкой переглядываемся. Она закатывает глаза и смотрит так, будто я — провинившийся щенок, но я замечаю слабую улыбку, которую Ши отчаянно пытается сдержать.

Вот же идиот! Сам ошибся, а ее чуть не убили.

Из-за меня…

— «Нам нужно три блока», — передразнивает она, а мне хочется сквозь землю провалиться. Во рту горчит от одной только мысли, что Ши могла и не выбраться. Она слабо хлопает меня по плечу и не может сдержать хриплый смех. — Вот и лечи меня теперь, стрелок!

18. Шиповник

Любое мое сопротивление Герант встречает мрачным выражением лица и скрещенными на груди руками. Стоя по разные стороны от блока регенерации, мы сверлим друг друга пронзительными взглядами — никто не собирается уступать.

Я уже не стесняюсь наготы — грудь закрывает только широкий белоснежный бинт, выданный Бардо.

— Ты ляжешь туда, — Герант не говорит — он рычит сквозь сжатые зубы и прищуривает глаза, прячет под густыми ресницами расплавленное дикое золото, — или я уложу тебя силой.

— Рана несерьезная, — упрямо гну свою линию. Шагу не сделаю к этой стальной клетке, даже смотреть в ее сторону не могу. Не лягу, и точка! — Затянется, я даже глазом моргнуть не успею!

Мужчина склоняет голову набок, а через мгновение просто перемахивает через блок, двигается быстро и легко, как дикая кошка, а у меня от этой звериной мощи спирает дыхание и руки сжимаются в кулаки рефлекторно. Я готова дать отпор.

Делаю шаг назад и упираюсь в холодную стенку. От прикосновения к металлу по коже бегут мурашки.

Комнатка крохотная. Это считается медицинским отсеком, но по сути — блок регенерации, зажатый в помещении двадцать на двадцать футов. Справа от двери, на стене, красными огнями мерцает аптечный шкаф, под завязку забитый как легкими лекарствами, так и противоядиями, мощными обезболивающими и средствами «последнего шанса», среди которых я рассмотрела красные андранские таблетки.

«Зелье правды».

Чем тут Бардо занимается, когда никто не стоит за спиной?!

Правда, худшим испытанием является сам блок регенерации — стальной гроб, утыканный датчиками, со встроенным хирургическим набором, полным списком программ, чтобы разрезать мужчину или женщину, арсеналом инъекций и самой продвинутой системой, способной вытащить человека хоть с того света.

Эта дрянь даже могла роды принять.

Если, конечно, лечь в нее.

— Ши, та тварь могла быть ядовитой, — Герант подходит ближе, вжимает меня в стену взглядом, а я облизываю пересохшие губы и замечаю, как расширяются зрачки двоедушника.

Сам он уже успел переодеться и подлатать все порезы — теперь о хищной планете напоминают только белесые полоски свежих шрамов и синяк на скуле. Из-за размеров отсека мужчина кажется еще выше и мощнее, чем обычно. Давит превосходством, знает, что я не смогу вырваться, но в скорости ему со мной не тягаться.

Подаюсь в сторону, собираюсь поднырнуть под его руку и рвануть прочь, но от резкого движения в груди что-то щелкает — волна боли растекается под ребрами, бурлит мелкими пузырьками острых спазмов. Горло перехватывает от накатившей слабости, голова идет кругом, а я только сильнее вжимаюсь в стену, чтобы не упасть.

— Ну и куда ты собралась, дура?! Ты же на ногах не стоишь!

— Я уже чувствую себя намного лучше!

— Да ты горишь, я что, слепой по-твоему? На тебе лица нет!

— Я. Туда. Не лягу! — сопротивляюсь из последних сил и прикладываю ладонь ко влажному лбу.

— Ши, ты что? Боишься?

Отсек перед глазами растекается акварельной краской, раскрашивается красными маковыми пятнами и желтой охрой. Сердце бьется тяжело, с надрывом, отстукивает слабый пульс где-то в висках.

Я чувствую крепкие руки и как ноги отрываются от земли, а через минуту — синтетическую обивку блока регенерации.

— Не надо…

— Я не буду закрывать крышку, — говорит Герант тихо и садится рядом. Набирает что-то на панели, а затем медленно откидывает прилипшую прядь с моего лба. — Железяка может работать и так.

Хочется плакать. Совсем чуть-чуть.

Я — маленькая девчонка. Бегу по узкой улице, совсем забыла о безопасности. В глазах двоится, и коленки вот-вот подломятся, но я не могу остановиться. Есть еще те, кому помощь нужнее, чем мне.

Мне всего десять лет. Я просто хочу есть.

Я так голодна. Саджа, пожалуйста, я всего лишь хочу есть!

А потом темнота, глухой удар — проваливаюсь в яму, вырытую дозорными просто для развлечения. Сверху падают обломки досок и другого мусора, сыпется раскаленный песок, грязь забивает рот.

Слишком высоко, чтобы вылезти. Сдираю ногти до крови, пытаюсь цепляться за стены, но…

Яма создана, чтобы убивать.

Дозорные приходят позже. Они смеются над выродком-полукровкой. «Уже третья за неделю, хороший улов».

Сбрасывают вниз камни. Приходится спрятаться под досками, чтобы голову не разбили.

А потом сыпется земля. Много земли.

«Дочь шлюхи!» — слова бьют не хуже кнута, а затем и они затихают.

Вспыхивают, как светлячки, остаются со мной навсегда. Врезаются в память.

Через десять лет я встречусь с теми дозорными. Узнаю по голосу, хоть и прошло много времени. Трем здоровым мужикам придется служить под моим командованием.

И двое из них не вернутся из дозора за стеной.

Все-таки не зря нашу богиню называют Справедливой.

Она всегда дарит возмездие. Руками камкери или какой другой твари, но настигает тех, кто забыл ее законы.

— Ши!

Удивленно моргаю и поворачиваю голову.

Я отключилась?

Герант сжимает мою ладонь и нежно гладит запястье. От этого простого жеста внутри все вздрагивает и комок подкатывает к горлу.

Над грудью во всю хозяйничает автодоктор. Отточенным движением надрезает бинт, сканирует рану, что-то подсчитывает. Из боковой панели появляются колбочки для инъекций.

Активаторы регенерации, противовоспалительные, антидоты.

Стараюсь не смотреть на иглы. Тошно.

В голове полный кавардак. Мысли скачут: от планеты к спасенной девочке, от нее к капитану, потом мчатся к Заграйту, медленно перетекают на Геранта.

Что будет дальше? Куда пристроить малышку? Как быть самой? Буря уверенно выходит из-под контроля. Попытка поднять оружие на капитана корабля — за такое Север три шкуры бы с любого воина содрал. Повезло, что Бардо не убил мальчишку на месте.

Вероятность, что мне дадут вольную, — как никогда велика.

И что же делать? Как дальше жить и куда идти?

Устроиться в Гильдию? Стать вольным стрелком?

Кому я там нужна…

Двоедушник все так же сидит у блока — замер каменным изваянием и смотрит в одну точку. Очерчивает шершавыми пальцами сетку вен, разбежавшуюся по моей ладони, ведет выше, к локтю. Цепляется за старые отметины, рассматривает, оглаживает, будто пытается запомнить каждую.

— Что тебя тревожит, Ши?

— Жизнь стала слишком сложной.

— Скажу тебе по секрету: она никогда не была простой.

Цыкаю и отворачиваюсь, но руки не отнимаю. Мне так спокойнее.

Я под защитой. Ничего плохого не случится.

Автодоктор щетинится иглами, а я закрываю глаза и морщусь от каждого укола.

— Не думала сменить работу?

Резко поворачиваюсь и смотрю на Геранта, а он прикладывает мою ладонь к губам, обжигает кожу дыханием. В желтых глазах пляшут необузданные вихри, а борода щекочет подушечки моих пальцев. Тяжело сглатываю от накатившей слабости, кляну себя, но просто не могу оторвать взгляд от лица двоедушника, не могу отнять руку, а он только и рад.

— Я солдат погибшего мира. Кому я нужна? Еще и не человек.

— «Не человек»? — мужчина вскидывает брови и неожиданно прикусывает кожу на моем запястье, отчего я дергаюсь и бьюсь макушкой о край блока. Шиплю от негодования, а Герант только усмехается: — Кожа вполне человеческая. Пахнешь ты, как человек, говоришь на всеобщем языке. И вон какие у тебя красивые человеческие глаза! Чего-то я не вижу у тебя чешуи, щупалец, лезвий вместо ногтей. А острые уши — это забавно, мне нравится. Или, может быть, ты ешь людей? Или пьешь соляной раствор по утрам? Ты только скажи.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я!

— Понятия не имею, — Герант не перестает улыбаться, а я осознаю, что просто втянута в игру и меня дразнят, как ребенка.

— Постараюсь выжить, — бурчу зло, — не впервой.

— Мы с Бардо не дадим тебе пропасть.

— «Вы с Бардо»? С каких пор ты за меня вписываешься, стрелок?

— Вот прямо с этого самого момента, — от тихой вибрации его голоса становится жарко. Здесь просто проблемы с вентиляцией. Или у меня снова лихорадка? — Тебя это волнует?

— Причину не назовешь?

— Нравишься ты мне.

Кажется, что глаза у меня прямо сейчас выпадут из глазниц, а Герант заходится хохотом, глядя на мое обалдевшее лицо.

— Дурень ты, двоедушник! И шутки у тебя дурацкие.

— Я никогда не лгу.

Хмыкаю и снова отворачиваюсь. Лицо медленно наливается жаркой краской, а я отгоняю новые вопросы.

Глупость какая. Нравлюсь? Я?

Это просто глупая шутка.

Глупая и жестокая шутка…

Не может такого со мной случиться. С чудовищами не происходят чудеса.

— Когда будем на Заграйте, я поговорю с Бардо. Не оставайся с Бурей, Ши. Он тебя похоронит.

Слышу шаги — Герант отходит куда-то в сторону, возится у шкафчика с лекарствами и сдавленно ругается. Ему все еще нужно обезболивающее: не все раны затянулись окончательно.

— И не спорь, — бросает он, будто чувствует, что я открыла рот для возражений, — хотя бы узнай, что Гильдия может тебе предложить. Начни другую жизнь.

Новый укол.

Мир мигает и плывет, стягивается в одной точке. Сон накатывает душной волной, давит на веки пудовыми гирями. Нежное прикосновение к лицу, что-то теплое касается губ. Чувствую сладость и горечь на языке, чужое дыхание.

Не могу отвернуться.

Или просто не хочу сопротивляться?

— Спи, храбрая колючка.

19. Ворон

Мне нужно несколько минут, чтобы привести дыхание в порядок, запереть на засов все самые тайные желания и подавить ворона, который отчаянно пытается вырваться из клетки ребер и коснуться девчонки. Он недовольно каркает, бьет крыльями, нуждается в освобождении, а я упрямо заталкиваю его в самый дальний уголок души.

Подальше от Ши. И от себя.

Мне нужно всего несколько секунд, чтобы подумать — принять окончательное решение, — а состояние такое тоскливое, что хоть вой.

Почему ты не отказался, идиот? Почему только согласился полететь именно на этом корабле? Если бы только можно было все отмотать назад!

Сижу у блока и наблюдаю за Ши.

Спит. Лицо такое умиротворенное, даже морщинки у глаз разгладились. Губы чуть приоткрылись, будто девчонка пытается вдохнуть больше воздуха; а у меня перед глазами мутнеет от короткого болезненного воспоминания о поцелуе, который я украл.

И он оказался даже слаще, чем я мог представить.

Вцепляюсь пальцами в волосы, скручиваю пряди на затылке и прикрываю веки. Упираюсь лбом в ее ладонь, что так безвольно лежит на блестящем боку корпуса.

И что теперь?

— Вернемся на Заграйт, и все наладится.

Будь он проклят! Даже магистр не может двигаться так же бесшумно.

Бардо обходит блок по кругу и замирает напротив меня.

— Ты бы хоть стучал, — мое недовольное ворчание пролетает мимо ушей друга.

— Я, вообще-то, у себя дома, — парирует он, но смотрит насмешливо, а меня так и подмывает спросить, что их с девчонкой связывает и почему он так о ней печется.

Я не мог не заметить. И не хочется думать, что дело в каких-то романтических чувствах. Бардо уже много лет счастлив в браке, двое детей! И вариант, что он увлекся молодой и привлекательной Ши, меня просто наизнанку выворачивает.

Не может этого быть!

Или может…

Бардо только масла в огонь подливает и молчит. На нем нет «венца тишины» — значит, мысли мои слышит, но не отвечает.

Что это со мной? Я ведь раньше никогда…

— Что, печет в груди, да?

Дергаю плечом и отвожу взгляд.

— Мне стоит вышвырнуть тебя в космос только за мысли о моей измене, — тонкие губы кривятся в едкой усмешке, а в глазах — холод и вызов. — Спрашивай прямо, Герант! Или ты суровый и отважный только на поле боя?

Скрестив руки на груди, Бардо смотрит на меня, как отец смотрит на нерадивого сына. Густые светлые брови сходятся к переносице, а на лоб падает несколько непослушных прядей. Под светлой кожей напряженно ходят желваки.

— Что у тебя с ней?

Бардо моргнул и расхохотался. Открыто, с удовольствием, как не хохотал уже, наверное, миллион лет.

— У меня с ней ничего, — он утирает выступившие слезы, — Север, ее хозяин, был мне хорошим другом. Пару лет назад я мельком заметил Ши. Она почти не бывала в поместье — всегда в патруле или по макушку завалена поручениями, — Бардо опускается на корточки у блока и долго рассматривает девчонку. — Она очень его любила, — заметив мой взгляд, он примирительно поднимает руки, — не как мужчину. Она себя даже за женщину не считает, о какой романтической влюбленности речь? Ши Севера безмерно уважала. Он спас ее от смерти и унизительного сексуального рабства. Девчонка росла лучшей из лучших — все ради господина. Первый клинок Главы Дома — звучит гордо.

Бардо замолкает, сцепляет руки под подбородком и что-то обдумывает. Иногда я завидую его способностям. Мне бы очень хотелось залезть в чужую голову и понять мысли собеседника.

Мысли той же Ши.

— Я рекомендовал Северу пересмотреть свои позиции. Советовал ему отдать власть в поместье Ши. Сделать ее наследницей Дома.

От удивления у меня отвисает челюсть. Вот это номер!

— Разве это возможно?

Друг пожимает плечами.

— Вполне! Но Север в некоторых вопросах был невозможно упрям. И мне кажется, что он пытался уберечь ее от Совета, — Бардо презрительно морщится. — Стая стервятников. И он слишком любил сына. Единственный наследник! После смерти супруги Север так и не женился снова, а Буря очень уж напоминал ему свою мать. Все сложно, сам понимаешь.

— Бардо, я не знаю, что мне делать дальше.

— Твой ворон выбрал, — от его тона в желудке скручивается клубок холодных змей, — ты ничего не можешь сделать.

— Он уже выбрал один раз, — цежу слова сквозь стиснутые зубы, сжимаю руки так, что ногти впиваются в ладони, но Бардо в ответ только пожимает плечами.

— Люди внезапно смертны. Мне тебе что, прописные истины объяснять?

— Ты никого не терял!

Он раздраженно закатывает глаза.

— Ой, вот только давай не будем членами меряться, у кого жизнь была тяжелее. Довыделываешься — я Авроре на тебя донесу, она быстро выбьет это дерьмо из твоей головы. Только заявись снова в гости.

— Я твоей жены боюсь, так ей и передай, — усмехаюсь в ответ, и на душе становится немного легче.

Друг опускает взгляд, говорит тихо, почти шепотом:

— Ты можешь умереть завтра. Или сегодня вечером. Мы можем разбиться, нас могут сбить камкери. Шальная пуля, внезапная драка, яд, кинжал под ребра, случайно или из-за злого умысла.

Он поднимается на ноги, проверяет работу блока и хлопает меня по плечу, когда идет к двери.

— Анна была прекрасной женщиной, — говорит, застыв на мгновение, — сохрани память о ней и двигайся дальше. Ши, конечно, не подарок. У нее есть причины оставаться колючкой, но девчонка растает, если ты будешь с ней терпелив и нежен, ясно тебе?

— Ши — тяжелый случай.

— На себя посмотри, комок неврозов.

Дверь отъезжает в сторону, и Бардо скрывается в коридоре, оставив меня один на один с мрачными мыслями.


***

Заграйт нас встречает глубокой осенью и противной холодной моросью. Столица Лагрис, раскинувшая каменные щупальца на две трети континента, погружена в странное оцепенение, стоит замерев, как хищник перед прыжком, и недобро рассматривает всех чужаков.

Космопорт щетинится колючими взглядами местного дозора, дулами винтовок и пронизывающим ветром, что так и норовит пробраться под одежду, проскрести по коже невидимыми когтями.

Ши невольно ежится, но виду не подает; Буря же всем пытается показать, кто здесь господин и повелитель, отчего выглядит еще смешнее, чем обычно.

Спасенная нами Вира, чье имя мы выяснили только перед приземлением, цепляется за руку Бардо, как за спасательный круг. Одежда, которую капитан умудрился отыскать, оказалась слишком велика, а сверху пришлось напялить нелепый ярко-желтый дождевик.

Но девочка не куксится и не плачет, а стоически переносит незнакомое место, шум и чужих людей.

Дозор встречает нас со смешанным чувством жалости и усталости. В Лагрисе множество беженцев из других миров. Камкери набирали обороты и поглощали систему за системой, сдергивая людей с насиженных мест, лишая их крыши над головой.

Я хмурюсь и стираю с лица холодную влагу.

Множество — это я погорячился, конечно. Уцелели после нападений немногие. Если же обнаруживали носителя болезни, то расправа была быстрой и безжалостной. Тела сжигали, пепел консервировали, страшась, что бич может остаться даже там.

— Бардо, что будет с девочкой? — голос Ши низкий и хриплый — ей тяжело стоять на ногах из-за лекарств и изматывающей регенерации. Колючка всего на минуту отрывает взгляд от земли и тотчас спотыкается, буквально на ровном месте.

Я аккуратно поддерживаю ее под пояс и ловлю удивленный взгляд. Серые глаза все еще затянуты мутной, наркотической дымкой.

— Я доложу в Гильдию, ее обследуют. Запишут как беженца, — Бардо ободряюще улыбается, и Ши немного расслабляется в моих руках, — дерну за ниточки и заберу ее домой. Там куда комфортнее, чем в приюте.

— Спасибо, — шепчет Ши и выпрямляется, будто сняла с плеч неподъемный груз.

А я должен бы торопиться. Связаться с заказчиками, отчитаться о работе, но не могу разжать руки, чтобы отпустить девчонку.

Неспокойно на душе: интуиция меня подводит редко, и сейчас она верещит во все горло, что мне стоит задержаться. Потому что мне совсем не нравится молчание Бури.

Мальчишка даже перестал коситься в мою сторону. На Ши не смотрит, будто ее и не существует больше. Он переговаривается с дозором, поглядывает на спиральную башню вдалеке — место, где собирается Совет, и как-то совсем уж гаденько ухмыляется.

— Капитан, — Буря тянет слово, прокатывает его по языку и замирает в шаге от Бардо, заложив руки за спину, — не скажу, что был рад нашей встрече, но спасибо, что доставили на Заграйт.

— Обращайся, — хмыкает тот в ответ, — только сучность дома оставляй, она тебя не красит.

Лицо Бури краснеет и искажается от гнева, но, к его чести, гаденыш сдерживается и не начинает перепалку. Его взгляд медленно переходит на Ши, и вот здесь мир вокруг неуловимо изменяется. Над головой мальчишки зависает черная туча, что вот-вот разродится молниями. Стоит ему чуть двинуться, и туча следует за ним: ширится, заслоняет собой серый дождливый Лагрис.

— А тебе, — шипит Буря, — за нарушение приказов своего господина, за неподчинения и оскорбления я даю вольную, Ши. Без права восстановления в должности. Отныне ты — не часть Дома Знаний, — едкая, презрительная усмешка растягивает его губы. — Если увижу возле поместья — отдам приказ стрелять на поражение. Ясно тебе?

20. Шиповник

Я едва слышу его последние слова. Глубоко вдыхаю и задерживаю дыхание, чтобы вернуть себе спокойствие. Пытаюсь найти точку опоры — хоть что-то в хмельном мире, за что можно ухватиться, не потеряться, не сгинуть. Мое место — рядом с семьей Севера, но…

Я знала, что так и будет. Стоит ли удивляться и злиться? Буря не разделял взглядов отца. Вкус власти и «единственности» окончательно все решил.

Шаг вперед. Руки сжимаются в кулаки до хруста, до белых костяшек.

Тело — гигантский кипящий чайник, у которого вот-вот сорвет крышку.

Нельзя поддаваться ярости! Она ослепляет, подтачивает силы, превращает человека в чудовище.

Но мое второе «я», измученное, разъяренное и растрепанное, знает лучше, что ему нужно, и требует немедленной разрядки, всплеска, разрушительной агрессии.

И я подчиняюсь.

А в себя прихожу, только когда кулак впечатывается в самодовольную физиономию Бури, стирая ухмылку, как вода смывает краски с холста.

Буря отшатывается, почти падает, но в последний момент удерживается на ногах. На скривившихся губах пузырится кровь, стекает по подбородку, мешается с дождевой водой и срывается вниз тяжелыми каплями.

Встречающие нас дозорные переглядываются, а Буря поднимает визг и вой, тычет в нас пальцем и кричит об аресте за нападение на члена Совета.

Тошно. Невыносимо.

— Формально он — не член Совета, — голос Геранта прорезает кровавую пелену, возвращает меня из темной долины бесконтрольной ярости. Колени предательски подкашиваются, все силы просто испаряются, оставив после себя безвольный комок костей и мускулов, — так ведь, Бардо?

— Совершенно верно, — пилот скалится, закрывает собой девочку, — зарегистрируйте прибытие «Зорянки» и доложите в Гильдию, что капитан Бардо Корска прибыл на Заграйт.

— Они напали на меня! — взвизгивает Буря.

— Вот когда Совет тебя примет — тогда и поговорим, — о голос Геранта можно резать сталь. — Молись, чтобы ты в самом деле туда попал. Иначе я приду за тобой. Лично.

Буря сглатывает. Я вижу, как дергается его щека, как темным маревом наливаются глаза. Вылитый отец — и совсем не такой, как он. Знакомая обертка — и совсем незнакомое нутро.

В груди камнем нарастает беспокойство и паника. Чувство, что я предаю часть собственного прошлого, подвожу Севера. Он так мне верил, а я не смогла выполнить его приказ!

Двоедушник не дает мне вмешаться. Обнимает, хотя я и пытаюсь идти сама, прижимает к теплому боку, впивается пальцами в ребра. С трудом делаю вдох и поднимаю глаза, но вижу только его профиль и каштановый тугой завиток, упавший на щеку.

— Бардо, мне нужно перед кулганцами отчитаться.

— Отвези ее в гостиницу при Гильдии, тебя там все знают, — тихо говорит капитан, не сбавляя шага, — устрой, оплати номер, — голос Бардо становится еще тише, превращаясь в заговорщицкий шепот. — И сам задержись, кстати, работу пока не бери. Я слышал, что Гильдия хочет нанять тебя.

Герант только тихонько шипит и ругается на незнакомом языке.

— Радость какая, сейчас штаны обмочу.

— Не паясничай! Зато под боком будет бесплатный транспорт и твой любимый я.

Не могу сдержать слабой улыбки. Я почти завидую этой парочке. Сколько лет они вместе? Пять? Десять? Всю жизнь? Хорошо, когда люди есть друг у друга.

А что теперь делать мне?

Герант сказал, что они не дадут мне сгинуть.

Могу ли я им доверять?


***

Голова так сильно кружится, что мне приходится чуть ли не виснуть на Геранте, отчего щеки горят от стыда.

После того как Бардо и Вира оставляют нас в обществе друг друга, двоедушник как-то совсем закрывается и не произносит ни слова.

Он все еще предельно чуткий и обходительный, старается не давить, поддерживает, когда ноги отказываются слушаться, но я чувствую тонкий налет отчужденности, который с каждой минутой только утолщается.

Почему мне кажется, что я должна что-то с этим сделать? Что двоедушник ждет какого-то сигнала, намека, малейшего жеста, чтобы стряхнуть оцепенение, стать прежним.

Странный он человек, совсем не похожий на всех, кого я знала.

Опускаю голову вниз, смотрю, как под ногами стелется желтоватый камень, испещренный зелеными прожилками.

За пределами космопорта город живет, как и любой другой город: белоснежный хищник в подпалинах промышленных районов, цветастых пятнах садов и разноцветных полосах стеклопластовых дорог.

В такую погоду он мирно дремлет, иногда урча движками редких аэрокаров. Стеклянные здания-гиганты внушают мне беспокойство и какой-то противоестественный страх — так крохотная мушка может бояться здоровенной птицы. Именно этим я себя и чувствую сейчас — насекомым, выброшенным в большой и незнакомый мир.

Без малейшей опоры.

Север мертв, а я больше не капитан. Потребовать от Бури пересмотреть свое решение — самоубийство. Как Глава Дома он имеет право меня устранить и защищать свою собственность от любых посягательств.

Закон на его стороне. Я же теперь — никто.

Внутри щелкает, болью растекается по спине острый спазм обиды — горькой и несправедливой. Тихо всхлипываю и украдкой смахиваю непрошенные слезы.

Я оплáчу себя и свой дом позже. Когда будет время и возможность.

Саджа ничего не дает просто так, разве нет? И если это справедливое испытание, то стоит принять его с честью.

Сменить работу, начать все с чистого листа. Буря может избавиться и от других слуг — выставить их за порог или убить. Нужно убедиться, что они целы и в безопасности, помочь им устроиться, поговорить с Бардо. Или с магистром Гильдии. Да с кем угодно! Север никогда бы не дал своим людям пропасть!

Я — Первый клинок Дома Знаний. И никто не отнимет у меня моего умения стрелять и орудовать мечом. Эти навыки навсегда со мной — вплелись в кости, въелись в кожу, вросли в мускулы.

Теплая ладонь сжимает мои пальцы, а я вскидываю голову и удивленно смотрю на двоедушника.

— Ши, ты в порядке? — Герант выглядит взволнованным, и у меня щемит сердце от этого пронзительного взгляда. Тяжело сглатываю и давлю из себя неуверенную улыбку.

Не смотри на меня так.

Не смотри так, будто это для тебя важно. Я же поверю, понимаешь? Я уже вот настолько близка, чтобы поверить.

— Как твой ворон? — отвечаю вопросом на вопрос, хочу отнять руку, но Герант не дает — сжимает сильнее, не позволяет отстраниться, а горячая ладонь жжется сквозь ткань рубашки.

Тело сейчас вспыхнет, растворится, осядет ему под ноги теплым пеплом. Меня пробирает до самых костей от легкого поглаживания, а двоедушник только надавливает сильнее, из-за чего невесомая ласка становится почти невыносимой.

— Каркает тихонько, — Герант слабо улыбается, — скоро будет как новенький.

Пальцы отлипают от моих ребер и перебираются на спину, обводят шрамы, безошибочно отыскав их под одеждой, скользят на лопатки и выше — зарываются в волосы и мягко сдавливают затылок.

У меня вместо коленей — растаявшее желе, но я держусь из последних сил, чтобы не опозориться и не рухнуть мордой в камень.

— Что будет дальше, Герант?

Я пробую его имя на вкус, как незнакомую специю. Мне нравится, как оно звучит: уверенно и сильно.

— А чего ты сама хочешь?

На станции монорельса много людей, и я беспардонно таращусь по сторонам.

Дышу глубоко и жадно, пытаюсь сбросить наваждение, но чужие прикосновения не дают мне ни секунды передышки. Герант предельно сдержан — платформа, забитая пассажирами, не то место, где можно распускать руки по полной программе.

Не сильно ты сопротивляешься, Ши. В прошлый раз за такие вольности ты врезала ему ногой в живот. Что-то поменялось? Мировоззрение дало трещину? Захотелось чего-то нового?

Нет. Все не так…

Не так, как же! Признайся, ты в этом нуждаешься. Невозможно быть каменной вечно.

Хотеть ласки — это естественно.

Он не может желать чудовище!

Самовнушение — самая страшная вещь на свете. Кого ты пытаешься убедить? Его?

Или себя, что не достойна банального тепла?

Я не достойна…

Это не тебе решать. Забавно, правда?

— Чего ты хочешь, Ши?

Вопрос звучит над самым ухом, но я не поворачиваюсь, просто впитываю ощущения. Теплое дыхание щекочет шею, скользит по коже нагретым бархатом.

— Найти себе место, — отвечаю тихо.

Неплохой план для начала. Просто найти себе место.

21. Ворон

Я устраиваю ее в гостиницу — выбираю номер так тщательно, будто от этого зависит моя жизнь, говорю с хозяином и, пока Ши не видит, подзываю знакомую девчонку — бойкую и смешливую, постоянно сдувающую со лба белокурый локон Эльзу — и отдаю ей небольшой мешочек со сциловыми пластинками.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что купила для моей… — спотыкаюсь и замолкаю, пытаюсь подобрать нужное слово, но девчонка меня опережает. Растягивает губы в широкой улыбке, обнажая щербинку между передними зубами.

— Для вашей девушки, — подсказывает она.

Эльза хлопает белесыми ресницами и снова откидывает назад непокорные волосы, склоняет голову набок.

— Да, для девушки, — откашливаюсь и смотрю на Ши, что все еще толчется у стойки регистрации. Колючка то и дело прикладывает руку к боку, стискивает край куртки в кулаке, — прикупи две пары штанов, рубашки, обувь.

— Белье брать? — деловито спрашивает девчонка и выхватывает мешочек из моих рук.

— Все, что посчитаешь нужным. С размером справишься?

— А то! — Эльза улыбается и тычет меня кулаком в бок, — на такую худышку не проблема одежку найти. Все в лучшем виде сделаю!

Хлопнув ее по плечу, я подхожу к Ши и мягко обнимаю за пояс. В последнее время я окончательно осмелел: не могу удержаться от новой ласки и касания, а девчонка не сопротивляется.

Понимаю, что это могут быть последствия ранения и шока, усталости, выходки Бури.

Слишком много навалилось на нее за несколько дней, мир менялся вокруг с головокружительной скоростью, а Ши, при всей своей силе и уверенности, — не готова к переменам.

Она выглядит как маленькая потерявшаяся девочка: затравленно осматривается по сторонам, держится в стороне от людей, взгляд от пола не отрывает. Только в моем присутствии позволяет себе минуту передышки и по-настоящему, искренне расслабляется.

И будь я проклят, если в эти моменты меня не распирает от гордости.

Забираю у стойки ключ-карту и, не обращая внимание на слабые протесты Ши, веду ее к лифту. Кабинка достаточно просторная, чтобы мы могли даже не касаться друг друга локтями, но я не даю Колючке отойти. Ноги по щиколотку утопают в мягком ворсе ковра, что глушит любые шаги, а воздух потрескивает от напряжения и густеет от тяжелого духа черники и шалфея.

Ши старается стоять ровно и на меня не смотрит. Заправляет за ухо непокорную медную прядь, а мне кажется, что рука девушки движется слишком уж медленно.

Нарочито медленно.

Закусываю губу до соленой горечи на языке и отвожу взгляд в сторону, а пальцы сами тянутся к теплой девичьей коже, и каждое касание — пытка. Каждое поглаживание — танец на раскаленных углях, потому что я должен держать себя в руках и оставаться в жестких рамках.

В корабле, на пути к Заграйту, когда было слишком много побочных проблем, я почти смог взять все под контроль.

Но стоило только сбавить обороты, как ворон тотчас поднял голову и напомнил о выборе.

Ши будто невзначай отклоняется назад, прижимаясь спиной к моей груди. Возможно, у нее просто голова закружилась, но в моем желудке раскаленной лавой растекается жажда, у которой даже нет названия. Это дикий, первобытный, животный голод, а добыча слишком близко — только руку протяни, наклонись, и можно будет коснуться губами смуглой кожи, попробовать на вкус, убедиться, что она такая же сладкая, как мне представляется.

Невыносимо…

Ши оборачивается и поднимает голову, а я завороженно наблюдаю, как приоткрывается ее рот, как влажный кончик языка скользит по нижней губе. Каждое движение, совершенно любой жест — удар под дых, который медленно крошит мой самоконтроль, вызывая непреодолимое желание нажать на кнопку остановки, впечатать Ши в стену и вырывать сладкие крики — снова и снова, пока девчонка не охрипнет, пока не сможет стоять на ногах.

Лифт дергается, двери расходятся в стороны, и Ши поспешно выходит в коридор. Замирает, потому что не знает, где ее комната, а я наслаждаюсь ее растерянным видом и легким румянцем на щеках.

— Туда, — беру девушку за руку, переплетаю наши пальцы, тяну за собой, а Ши послушно плетется следом.

На белоснежных стенах можно рассмотреть голографические номера комнат, у каждой двери горят зеленые или красные огоньки. Останавливаюсь у одной из них и прикладываю ключ-карту, улавливаю слабый писк и подталкиваю девчонку внутрь.

— Я тебя оставлю, — говорю быстро, даже не даю ей осмотреться и прийти в себя, — позже зайдет Эльза, принесет новую одежду.

— Я не смогу ей заплатить… — вижу, как Ши сглатывает и отводит взгляд, поджимает тонкие губы.

Упрямая, гордая, независимая.

— Я могу, — поднимаю руку, пресекая поток возражений, — не спорь. Просто позволь сделать тебе подарок.

— Так неправильно.

Ее шепот такой тихий, что мне приходится наклониться, чтобы расслышать.

Ши трогательно комкает в руках край своей рубашки, потирает бинты на груди. Я знаю Колючку столь мало, но за все время именно сейчас ее хрупкость так бросается в глаза, что внутри меня все переворачивается, а ворон протяжно каркает и вырывается из клетки, чтобы умоститься у девчонки на плече.

— Правильно, — провожу пальцами по ее щеке, сжимаю острый подбородок и заставляю поднять голову, — тебе нужно отдохнуть. Следующие несколько дней будут отвратительно тяжелыми. Если Бардо решит устроить тебя в Гильдию, то придется встретиться с магистром, а он тот еще жук.

— Мне нужно узнать, что случилось со слугами Севера. Буря так просто не оставит их в поместье, понимаешь?

— Я все выясню, — одно упоминание Бури поднимает в душе горькую ярость, но от этого только мягче становятся прикосновения, — даю слово.

Отдаю Ши ключ-карту и поворачиваюсь к двери. Мне пора уходить — кулганцы опоздание не простят. Я серьезно подумываю оставить ворона с Ши. Он может спокойно существовать вне моего тела: будет наблюдать за девчонкой, предупредит об опасности в случае чего.

— Герант…

Ловлю ее взгляд, замираю, когда узкие ладони касаются груди, а Ши привстает на цыпочки и тянется вверх, опаляет жарким дыханием. Ее глаза затягивают меня, заслоняют собой весь мир, в серой глубине перекатываются грозы, вспыхивают молнии.

Ее поцелуй — как маленькая смерть. Сердце подскакивает к горлу и падает вниз, разлетается в стороны раскаленными осколками и разрывает грудь тяжелыми ударами.

— Ши… — выдыхаю ей в губы и стискиваю плечи девушки дрожащими пальцами, — что ты делаешь?

Она резко отстраняется, реальность обрушивается на нее колким холодом, и Ши съеживается и отступает назад.

Прячет взгляд и кусает губы.

— Не знаю. Прости, я… не должна была.

Веду плечами, чтобы стряхнуть болезненное оцепенение. В паху все скручивает раскаленными узлами, и мне нужно, просто необходимо уйти. Немедленно! Или я за себя не ручаюсь.

Ши не простит меня, если я поддамся этому дикому возбуждению.

Никогда не простит.

— Об этом мы тоже поговорим. Позже, — голос ломается, а Ши отчаянно краснеет.

И стоит мне выйти в коридор, как за спиной с шипением закрывается дверь и пищит электронный замок.

22. Шиповник

Когда дверь закрывается, я неверяще скольжу рукой по прохладному белому пластику и прислоняюсь к поверхности влажным лбом. Меня колотит как в лихорадке, губы горят огнем, будто я только что целовала не двоедушника, а пригоршню черного перца.

Целовала…

Я поцеловала его.

Мысль кажется чужой, непривычной и странной. Что на меня вообще нашло?! Разве так можно? Герант выглядел ошарашенным, даже расстроенным.

Что теперь будет?

Я — сапер на минном поле собственных сомнений и только что наступила на мину. Стоит только дернуться — останусь валяться грудой изувеченной плоти.

Вдруг Герант подумает, что я так решила отплатить за доброту? Что просто вешаюсь на него из благодарности.

Дура! Какая же я дура! Меньше всего я хотела, чтобы это выглядело как «плата».

Ведь я на самом деле…

Что? Что ты на самом деле?

Стискиваю зубы до хруста и стаскиваю опостылевшую одежду. Все, что хочу, — принять душ и отключиться. Ни о чем не думать, ничего не делать, выпасть из реальности, представить, что все это происходит не со мной.

Душевая кабина просторная — в ней могли бы поместиться и три человека. Мыться приходится частями, чтобы ничего не попало на бинты, но я рада и этому. Вместе с грязью и потом уходят усталость, злость и недовольство собой. Теплые потоки обрушиваются на волосы, забирая с собой пыль иужасы хищной планеты, долгого перелета, нового города.

Приятная истома прокатывается по телу, размягчает напряженную спину, подгибает колени, и мне хватает сил только выбраться из кабины и завернуться в полотенце — такое же белоснежное, как и весь номер.

Краем глаза замечаю растянутое на стене гибкое зеркало. Медлю всего мгновение, прежде чем отбросить полотенце в сторону и вытянуться в полный рост.

Годы тренировок сделали свое дело — если у меня где-то и есть хотя бы унция лишнего жира, то прячется она, как заправский шпион.

Из чего вырастает целый букет других проблем, о которых я раньше даже не задумывалась. Крепкое телосложение бойца едва ли можно назвать привлекательным. Ни груди тебе, ни широких бедер, ни плавных изгибов. Вся моя фигура — это резкие изломы и острые углы, обтянутые лентами мускулов. Руки и ноги кажутся хрупкими, но на деле они с легкостью могут ломать чужие кости.

Пальцы очерчивают плоский подтянутый живот и тазовые косточки. Что-что, а от камкери мне досталось телосложение долбаной феи из сказок.

Знаток сразу определил бы во мне полукровку по строению лица, чуть заостренным ушам и глазам — великоватым для обычного человека.

Темная бронза волос немного исправляет плачевную ситуацию. Тяжелые, волнистые пряди лежат на плечах и груди и поблескивают в свете сциловых ламп.

Но одних волос недостаточно, чтобы объяснить странное поведение Геранта. Впрочем, объяснений могло быть больше, чем пара сотен. Начиная от банального… голода.

Тогда почему двоедушник оттолкнул меня? Или голод не так уж и силен, чтобы позариться на вот это вот все?

Тяжело вздыхаю и касаюсь зеркала рукой, будто хочу стереть собственное отражение.

— Не будь дурой, Ши. Ты же знаешь, как он торопился вернуться на Заграйт из-за работы. Ему на самом деле нужно было уйти. Правда?

Протяжное «кар» за дверью заставляет меня вздрогнуть всем телом, замотаться в полотенце и вернуться в комнату, пока пернатый гость не натворил там дел.

И кто бы мог подумать, что «мудрая» птица будет висеть вниз головой на шторе и пристально меня рассматривать.

— Я и забыла о тебе, — усмехаюсь, а ворон снова каркает и утыкается головой мне в щеку. — Герант тебя шпионить оставил?

Вдруг я с запозданием вспоминаю, что двоедушник может смотреть глазами ворона.

— Будешь подглядывать — и я тебя зажарю, — грожу птице пальцем, а он кладет голову мне на макушку и тяжело вздыхает. Совсем по-человечески, будто понимает каждое слово.

Может, и правда понимает?

С прислугой Севера мы почти не разговаривали, хоть среди них и были двоедушники. Я знала их только в самых общих чертах вроде «может быть опасен, если…» или «совершенно безобиден, пока…»

Я неделями не бывала в поместье, мое место — дозорные отряды. Только в последние два или три месяца, когда камкери окончательно затянули удавку на шее колонии, пришлось оборонять город и ближайшие поселения. Но для обычных, бытовых бесед почти никогда не было времени, и сейчас я об этом жалею. О таких, как Герант я ничего не знаю и сама в этом виновата.

Мне жаль. Я скучаю по возможности говорить ни о чем.

С теплом вспоминаю каждое мгновение, проведенное на кухне или в саду, когда не нужно было куда-то бежать, охранять или выслеживать.

Звонкая трель вызова отвлекает меня от тяжелых мыслей. Огонек у двери мерцает, привлекая внимание. Не дождавшись ответа, кто-то пару раз стукнул по пластику.

Преодолев расстояние за две секунды, я замираю, так и не коснувшись рукой панели.

Вдруг это Герант? Забыл что-то, а я в таком виде!

— Это Эльза! — слышится из-за двери звонкий голосок. — Одежку принесла! Открывайте давайте, я же слышу, как вы дышите!

Ничего себе заявление! Я же совершенно точно не издала ни звука.

Провожу рукой над панелью замка, и в комнату врывается белокурый вихрь, бросает на кровать несколько пластиковых плотных свертков и застывает напротив, рассматривая меня из-под длиннющих ресниц. Красивая девчонка: статная, высокая. Не такая высокая, как я, но все же, — всего пару дюймов не дотягивает.

Это с ней Герант мило беседовал на первом этаже, пока я ждала ключ от комнаты?

Раскаленный колючий узелок стягивается в груди плотно-плотно, не вздохнуть. Скулы опаляет жаром, и я совершенно не понимаю своей реакции.

Девчонка как девчонка. Чего я нервничаю? Одежду вон принесла, улыбается широко.

По-настоящему, без фальши. Хотя я по взгляду понимаю: знает, кто я и какая кровь течет в моих венах.

— Как ты меня услышала?

— Дышали вы громко, — она покачивается с пятки на носок, утирает нос раскрытой ладонью, — я все слышу! Могу даже сказать, когда цветы на первом этаже распустятся. Они всегда щелкают, когда вот-вот раскроются.

— Что-что делают? — Отчего-то мне становится спокойно и легко. Эльзу окружает кокон поразительной теплоты, будто угодил в эпицентр раскаленного летнего дня после бесконечно темной стужи.

— Ну щелкают! — девчонка отмахивается, намекая, что я все равно не пойму, и принимается разворачивать свертки.

А у меня глаза на лоб лезут.

Тут и плотные черные штаны, и сапоги из мягкой кожи, и две блузы — не белые или черные, а поразительного бирюзового оттенка.

Чуть в стороне лежит пара свитеров из тонкой крашеной шерсти.

— Ночи здесь холодные, вдруг гулять соберетесь, — поясняет Эльза.

Заливаюсь краской, когда из последнего пакета девчонка достает несколько комплектов белья. Размер-то мой откуда они узнали?

Касаюсь блузы, и ткань искрится под пальцами, как живая.

— У вас волосы такие красивые, — щебечет Эльза, — мне показалось, что они лучше белых подойдут. А боевые всякие штуки вам Герант сам купит. Я в этом не смыслю ничего.

— Ты его давно знаешь?

Эльза деловито загибает пальцы и что-то бубнит под нос. Светлые завитки забавно падают ей на лицо, прячут смешливые глаза.

— Лет семь уже! Он меня и мамку мою от голодной смерти спас, — девчонка широко улыбается и понижает голос до заговорщицкого, — я кошелек у него спереть собиралась! Фигушки! Герант хоть и здоровенный, а проворный как змея, — девчонка шмыгает носом и раскладывает покупки на кровати. — Другой бы на его месте сдал меня дозору, а Герант только по шее навешал. Работу нашел мне здесь, в гостинице. Так и живем теперь.

Она хлопает в ладоши и указывает на мои волосы.

— Давайте я вам их заплету! Красивые же. Негоже такую красоту в беспорядке держать.

— Да ты посмотри на меня, куда еще волосы заплетать, — отмахиваюсь, но от Эльзы так просто не избавишься.

— Фу, глупости какие! Вы же красавица! И голову в порядке держать должны. Садитесь и не спорьте.

Девчонка хлопает по кровати, а я впадаю в ступор и пытаюсь переварить услышанное.

Красавица? Шутница, тоже мне…

— Садитесь, ну! А пока я вам буду плести, вы мне все-все про себя рассказывайте.

23. Ворон

— Удивительные вы существа, — кулганец не говорит в прямом смысле этого слова, он, скорее, мычит, а генератор речи, закрепленный на необъятной шее, трансформирует невнятные звуки в привычные человеку фразы. — Сколько раз уже приходил, а так и не запомнил правило: оружие оставлять за дверью.

Приходится выйти и положить клинок с дробовиком на специальную подставку в коридоре. Никто бы их не тронул, конечно, но без привычной тяжести на поясе я чувствую себя беззащитным.

Вернувшись в кабинет, я прикладываю руку к замку и закрываю дверь.

Кулганцы очень напоминают обычные грибы. Если, конечно, можно назвать «обычным» гриб ростом в семь футов, знающий двадцать восемь языков самых разных систем и имеющий глаза и уши во всех более-менее влиятельных домах десятка разных рас.

Мягкие бледно-зеленые тела надежно укрыты под гибкими пластинами брони — без нее кулганцы были легкой добычей. У этих созданий нет плеч как таковых, а руки больше напоминают пятипалые отростки, торчащие прямо из тела. Из-за коротких ног «грибам» приходится использовать гравитационные подвески, что удерживают массивное тело над землей.

Выглядит все это предельно смешно, но только последний дурак рискнул бы потешаться над кулганцами. Чувство юмора у них отсутствует напрочь, так что можно и пулю в лоб схлопотать за такие вольности.

Кулганцы — «библиотекари галактики». Их планета — самый большой архив знаний. Если ты хочешь найти сведения о каком-то событии, изобретении, болезни — о чем угодно — то можно уверенно сказать: у кулганцев есть все, что тебе нужно.

Но и просят они за свои знания по полной программе.

— Присаживайся, вольный, — гриб смещается чуть в сторону и указывает на мягкое кожаное кресло. Сам он, разумеется, не садится — подвеска не позволяет.

Я частенько здесь бывал. В просторном кабинете, пахнущем переспевшей ежевикой и крепким алкоголем. Кулганцы — большие любители высокоградусных напитков.

Через окна, полностью занимающие одну из стен, льется слабый свет дождливого дня, из-за чего приходится зажечь несколько желтых сциловых ламп.

Много роскошной мебели, много ковров, картин и расписанных ваз с живыми цветами. Все этот так разительно отличается от привычного минимализма, прямых углов и стерильной городской чистоты, что первое время я чувствовал себя путешественником во времени, метнувшемся лет на пятьсот назад.

— Мы признаемся честно, вольный, — кулганец тяжело разворачивается и смотрит на меня сверху вниз. В черных глазах-бусинках, почти скрытых широкой коричневой «шляпкой», — ни единого чувства или мысли. — Вознаграждение могло тебя и не дождаться.

Мертвые глаза насекомого. Так на тебя может смотреть паук: невозмутимо и холодно, как на кусок дерьма или пустое место. Чем я был для кулганца — вопрос сложный. Вероятно, что интересной зверушкой. Не секрет, что их ученые в свое время отлавливали двоедушников для изучения. Всестороннего и обстоятельного.

Стоит ли говорить, что никто из них не покинул Либрию, кулганскую родину, живым?

— Я расстарался, чтобы вернуться вовремя, — от предложенных напитков я благоразумно отказываюсь. Крепкий алкоголь превращает меня в то еще животное.

— И нам нравится твой ответственный подход. Награда, в полном объеме, переведена на твой личный счет.

— Значит, я могу быть свободен.

Я не спрашиваю, потому что не собираюсь задерживаться. Внутри неприятно давит и жжет, а на самом краешке сознания скребется тревога. Именно сейчас, в этом самом кабинете, творится что-то жуткое.

Я чувствую это кожей, но не могу объяснить. Угрозу внушают мне тени у стены, изгиб гравитационной подвески, излишняя тишина, которую нарушает только мое дыхание.

Кулганец непривычно мнется, что-то хочет сказать… и от этого становится совсем тошно.

Странно шипит генератор речи, не в силах трансформировать рычание и бульканье, рвущееся из горла «библиотекаря».

Какого хрена происходит?

— Давай начистоту, — я скрещиваю руки на груди и пристально рассматриваю собеседника, стараясь не представлять, как он вообще проходит в двери с такой-то шляпой.

— Неспокойно последнее время.

Люблю такое начало серьезного разговора. Ты собеседнику прямой вопрос, а он тебе о погоде начинает рассказывать.

— Камкери проглатывают одну систему за другой, — я откидываюсь на спинку кресла, а мне в голову лезут самые мрачные мысли. Раз уж грибной посол решил поговорить о том, как плохи дела, то галактика катится к едрени матери, — мы на пороге войны.

— Вы на пороге истребления, — кулганец произносит это абсолютно будничным тоном — генератор речи не отражает никакой эмоциональной окраски, но меня пробирает крупная дрожь.

— Не слишком ли громкие заявления?

— Мы не делаем громких заявлений, вольный. Мы констатируем факты.

— И ты думаешь, что камкери нас истребят?

— Камкери — симптом. Они — сыпь, которая только указывает на болезнь. Сам источник заразы невидим для нас, — кулганец медленно подплывает к окну и смотрит на стену дождя за стеклом. — Скоро Совет предложит тебе работу. Не спрашивай у нас, почему тебе и откуда нам известно. Так случится.

Слабый скрип подвески ввинчивается в висок не хуже пули. Взгляд черных глаз пропарывает тяжелый воздух комнаты и врезается в меня, заставляет влипнуть в спинку кресла.

— Не принимай задание, вольный. Считай это дружеским советом.

24. Шиповник

Герант не соврал, предупредив, что начнутся тяжелые времена.

Сам он ко мне не заходит, упорно избегает, отчего внутри стягивается паршивое чувство обреченности. Я определенно что-то делаю не так, но не могу понять, что и как с этим дальше жить.

Давлю в себе навязчивое любопытство и у Эльзы не уточняю, бывает ли в гостинице двоедушник, говорит ли с ней. Может, обо мне спрашивает?

Отмахиваюсь, запираю в себе скулящее, болезненное разочарование и приучаю к мысли, что так и должно быть.

Это нормально.

Так и надо.

Случайный компаньон, что ушел заниматься своим делом. Разве я не знала, что так и будет?

Когда второй день на Заграйте подходит к концу, мне приходит сообщение от Бардо.

Точнее, он хотел бы, чтобы сообщение получила я лично, но так как никакого портативного средства связи у меня еще нет — радостную новость мне приносит Эльза.

Девчонка врывается в комнату, как к себе домой, и, сверкая глазами, тараторит, что «господин капитан» ждет меня у магистра Гильдии.

Отдает мне небольшую пластинку-браслет: если указать ей пункт назначения, то она будет проговаривать маршрут через наушник, идущий в комплекте — крохотный завиток из синего сцила, что служит и для связи со всеми доверенными лицами, знающими, как ко мне подключиться.

Эльза упирает руки в бока и смотрит грозно.

Видит, что я даже не собираюсь одеваться, и выкидывает из встроенного шкафа вещи на кровать.

— Давайте-давайте, что вы как улитка пьяная бродите! С ума сойти, вы с самим магистром повидаетесь! — девчонка выразительно указывает на белье и ждет, когда я справлюсь с застежками, а потом сама зашнуровывает на мне новую рубашку.

Пытаюсь оттолкнуть ее руки, но с таким же успехом можно противостоять порывистому ветру. Эльза проворная и юркая, как змея, — не уследишь за ней.

— Знаешь о нем что-то полезное?

— О магистре-то? Конечно! Он двоедушник, и зверь у него забавный. Почти такой же забавный, как твой ворон.

Черная груда перьев недовольно ворочается на спинке стула и протяжно каркает.

— У него тоже ворон?

— У него енот.

Я невольно хохочу, а Эльза качает головой, совсем как взрослая.

— Жирный такой, смешной шар доброжелательности, — бубнит девочка, — он почти не сидит взаперти. Может даже по городу самостоятельно разгуливать! Поговаривают, что магистр всегда одним глазом следит за окружающими, а одним — смотрит через своего зверя. Оттого и знает все, что в городе делается.

— Здесь к двоедушникам относятся совсем по-другому, — говорю тихо и отхожу в сторону, чтобы обуться.

— У тебя дома их обижали?

Эльза сцепляет руки за спиной и склоняет голову набок, будто прислушивается.

— Да, — отвечаю твердо. — Там многих обижали.

— И вас тоже?

Я так и замираю, с сапогом в руках, и поднимаю взгляд. Девчонка стоит у кресла и мягко поглаживает ворона. Птица не противится — скорее, делает вид, что ей все равно: топорщит перья и переминается с лапы на лапу, но не улетает и не растворяется зеленым дымом.

— Я… — слова встают поперек горла, и я не могу их выдавить, потому что боюсь Эльзу испачкать своим признанием. Светлый и добрый человек — зачем ей слушать о тех ужасах, что творились с полукровками в трущобах? — Всякое случалось. Иногда обижали.

— Герант сказал, что этого больше не случится.

Пристегиваю к бедру небольшую сумку — подарок Эльзы, и с досадой понимаю, что так и не забрала у Бардо оружие. Как-то за эти пару дней я окончательно размякла и думать забыла про клинок и револьвер.

— Ты его видела? — вопрос срывается с губ быстрее, чем я могу его удержать.

Но я правда хочу знать.

— Он каждый день приходил, как вы поселились.

Тяжело сглатываю и давлю в душе разочарование, что медленно, но верно поднимает голову.

— Сказал, что встретится с вами чуть позже. Когда вы все обдумаете. Странный он был: взволнованный, на себя непохожий, — Эльза хихикает и прикладывает ладошку ко рту. — Влюбился, что ли?

— «Все обдумаю»? — игнорирую последний вопрос, потому что такое обсуждать я точно пока не готова

Эльза пожимает плечами.

— Это его слова. Я мыслей не читаю.


***

Навигатор и наставления Эльзы помогают добраться до станции монорельса без особых проблем.

Голос девчонки постоянно звучит в голове. Или это голос навигатора? Тяжело разобраться, когда воздух буквально пьянит свежестью, а мир искрится золотой глазурью глубокой осени.

Реальность вокруг неумолимо размыта, и я едва ли замечаю прохожих — мне просто не до них. Рефлекторно отмечаю, когда кто-то подходит слишком близко или когда тон голоса чуть повышается, выдавая нетерпение, тревогу или удивление.

Отмечаю, чтобы тотчас забыть, потому что нет угрозы. Я не вижу опасности и стираю информацию, забрасываю ее в дальний уголок подсознания. Может, еще пригодится. Или нет.

Трудно сказать.

Отгораживаюсь от прохожих невидимой стеной. Многие чувствуют ее кожей, избегают столкновений, обходят стороной. Кто-то даже вздрагивает от случайного прикосновения к рукаву моей рубашки и поспешно бормочет извинения.

Напряжение ширится, но я пытаюсь держать его на поводке.

Дождь закончивается, оставив после себя только приятную прохладу и лужи.

Замираю на широкой платформе и смотрю туда, где скручивается башня Совета. Весь мир вокруг меня скручивается. Отмечаю, что очень уж много в Лагрисе спиралей. Город Пружин — вот как надо было его назвать.

Каждое третье здание — взведенная пружина, что вот-вот выстрелит в тускло-голубое небо.

Осмотреть хотя бы часть этого каменного гиганта, где мне, возможно, придется провести много времени, — лучший способ прочистить голову от всякой шелухи.

Монорельс останавливается в двух кварталах от Золотой площади: дальше движение любого транспорта было запрещено — только на своих двоих, но я рада возможности размяться еще чуть-чуть.

— «Три серебряных ручья» — рынок сциловых украшений. Самый большой в десяти ближайших системах…

Дальше я уже не слушаю. Камень под ногами и правда серебристого цвета. Точно таким же камнем облицованы некоторые дома.

Никто не зазывает людей на улице. Витрины, остекленные тончайшим красноватым сцилом, притягивают взгляд сами по себе, но я не решаюсь заходить. Среди красивых вещей чувствую себя неуютно, неправильно.

Как черное пятно на белоснежном платье.

Навигатор ведет меня правее, в обход площади, к кубу красно-черного стекла. Заглянуть внутрь невозможно — кажется, что стены не пропускают ни одного лучика света. Здание абсолютно гладкое, поблескивающее, как гладь озера в солнечный день. Никакого намека на дверь, даже панели никакой не видно, куда можно ключ-карту приложить. Но стоит мне подойти вплотную, как часть стекла вдавливается внутрь и отъезжает в сторону.

Но навстречу мне выходит совсем не Бардо.

— Здравствуй, Ши.

Герант слабо улыбается, а над головой каркает ворон и скручивается вокруг хозяина зеленоватой дымкой.

25. Ворон

Я не могу убегать от нее вечно, и, если быть совершенно откровенным, не хочу.

После встречи с кулганцем, что так неожиданно огорошил меня своим «дружеским советом», я даже подумываю совет этот принять: готовлю оружие, пополняю запасы, посещаю все известные мне точки сбора, где можно найти работу на любой вкус.

Но в один прекрасный момент малодушно срываюсь.

Заглядываю к Эльзе, спрашиваю о Ши.

Подыхаю от желания повидать Колючку, но сдерживаюсь, наступаю себе на горло, давлю первые ростки привязанности. Они еще совсем крошечные, робкие и неуверенные, но я пока не готов говорить с девчонкой.

Еще немного. Пусть подумает, подлечится, остудит голову.

Ее поцелуй не имел ничего общего с симпатией, просто попытка поблагодарить за заботу. Он совершенно ничего не значил, да?

Или я просто непроходимо тупой идиот, который перестал различать очевидные сигналы.

В режиме самоистязания я маринуюсь еще два дня, а потом срываюсь снова.

И первая же попытка слиться с вороном, чтобы понаблюдать за Ши, разбивает все мои планы к такой-то матери. Я искренне хочу убедиться, что Колючка в порядке: посмотреть, как она устроилась, пришла ли в себя.

И не могу оторвать взгляд от тонкой фигуры, затянутой в бирюзовую ткань рубашки. Рыжие волосы аккуратно заплетены в сложную косу, перехвачены полупрозрачной лентой; и Ши, вся она, до последней черточки и движения — охренеть какая красивая в этот момент.

Ши поворачивается к ворону, поправляет ворот, и я вижу, как она морщится, когда двигает рукой слишком резко.

Эльза не подвела: подобрала вещички безупречно, а у меня в горле — выжженная пустыня, и больно дышать из-за невидимой когтистой лапы, сдавившей грудь.

Я чувствую себя долбаным подростком: подсматриваю за женщиной, малодушно скрываюсь среди стали и камня города и даже не могу найти в себе смелости навестить ее.

Боюсь, что еще один поцелуй — и сорвусь. Наброшусь на Ши прямо в коридоре, сорву одежду и возьму все, что хочу. Всю ее: до самого последнего вздоха и крика. Оставлю на девушке отметки собственной одержимости и знак ворона, что навсегда свяжет нас.

До самой смерти.

Даже возможное безумие не пугает меня так сильно, как эта связь, но один только взгляд на Ши — такую трогательно-смущенную, растерянную и мягкую — срывает мне голову окончательно. «Кукушка» улетает в теплые края от одного только звука ее голоса: спокойного и тихого, бархатно-мягкого.

Она не боится, разве ты не видишь?

— Твой хозяин совсем нас забросил, — говорит Ши.

Ворон каркает в ответ и ластится к протянутой руке.

— Наверное, я что-то сделала не так, да?

Девчонка кривит губы, будто съела что-то кислое, а серые глаза темнеют до черноты.

Нет, все совсем не так!

— Прости, что тяну так долго, — шепчу одними губами, но знаю, что Ши не услышит.

В ухе мягко вибрирует сциловая капля-наушник, и я невольно вздрагиваю, потому что связаться со мной может только Бардо и Ши.

— Слышал, что кулганцы тебе заплатили, — Бардо тихо смеется. — А ты боялся не успеть.

— Ты не поверишь, но мне даже дали дружеский кулганский совет, но я боюсь им не воспользоваться.

— Если это совет взять у них новое задание, то лучше откажись сейчас. У Гильдии есть хорошая работа.

Прикрываю глаза и собираюсь с духом. Откашливаюсь, чтобы голос не дрожал от волнения.

— Ты и Ши привлечешь?

— Есть возражения?

— Она опытный боец, Гильдия ее с руками оторвать должна.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Нет, — отвечаю твердо. — Никаких возражений, но я все еще с ней не поговорил.

— О выборе ворона? — Бардо издает короткий смешок. Конечно, ему-то смешно! — У тебя будет прекрасная возможность поговорить на «Зорянке». Могу вам даже отдельную каюту организовать.

Едва успеваю отскочить в сторону, когда мимо проносится транспортная капсула. Воздух разрезает протяжный писк предупреждающего сигнала, а из окна летят всевозможные проклятия.

— Сейчас расплачусь от счастья.

— Я не хочу, чтобы мой лучший друг через несколько недель начал пускать слюни и кидаться на людей. Так что сожми, наконец, яйца в кулаке и действуй решительно. Кста-а-ти, — тянет он и я чую приближение неизбежного, — Ши сегодня встречается с магистром. Ты же помнишь, как он на женщин реагирует. Я бы, на твоем месте, одну ее не отпустил.

Стискиваю зубы до хруста, а перед глазами расплываются багровые пятна.

— Ты же не отправишь ее одну?!

— Я обещал ему привести нового гильдийца — и я приведу, но мне еще корабль к отлету готовить. Если ты сможешь поручиться за Ши, то это добавит девчонке шансов. Фэд твое мнение уважает. И одну ее не оставишь. Двух зайцев убьешь!

— Какая же ты сука.

— Всегда рад помочь!

Друг отключается, а я закусываю губу и выискиваю взглядом здание Гильдии.

Еще рано. Я как раз опережу Ши и поговорю с магистром до того, как он протянет к ней свои жадные лапы.


***

Если вы видите Фэда впервые, то не заметите подвоха.

Исключительно хорош собой и предельно обходителен — это первое, что придет в голову, когда начинаешь оценивать глазами.

Потом начинаешь думать, что он умен.

А еще через несколько минут не можешь отделаться от мысли, что перед тобой — ядовитая змея, что вцепится в кишки и не отпустит, пока ты не испустишь последний вздох.

Фэд может очаровывать одним только взглядом, жестом или таинственной полуулыбкой, обещающей ответы на все возможные вопросы.

Но я знаю, что под этой тонкой блестящей кожицей таится самый настоящий расчетливый и хитрый делец, убийца и циник.

В свои пятьдесят два он держит в железном кулаке настоящую армию пилотов, готовую выполнять любое поручение. Каждый в Гильдии проходит через магистра, каждый ему чем-то обязан, каждый мог бы отдать за него жизнь.

И они исполнят любой каприз за ваши деньги.

Впрочем, Фэд все же щепетилен в некоторых вопросах — он никогда не занимается работорговлей и наркотиками.

— Ши, если я правильно понял? — я не вмешиваюсь в их беседу, просто наблюдаю. От меня не укрывается заинтересованность, что медленно плавится в карих глазах Фэда.

Он указывает на кресло в углу кабинета и бросает на меня насмешливый взгляд.

Я остаюсь стоять у двери, уперевшись спиной в стену.

Здесь неуютно и зябко. Сама атмосфера личных «покоев» давит на плечи, пригибает к земле. Света совсем мало: две крохотные сциловые лампы у выхода и одна — на столе. Ты словно угодил в параллельную реальность, не созданную для тебя.

Все здесь тонкое, невесомое, как паутина. Кресла из прозрачного стеклопласта с мягкими сидушками, рабочий стол из белого дерева, украшенного витиеватой резьбой.

Все вокруг призвано уравновесить и смягчить ощущение давления, исходящее от хозяина этого ажурного мирка.

Сам Фэд предпочитает темные цвета, будто хочет резко выделиться на общем фоне.

Даже его глаза темного шоколадного оттенка, а в зрачках, при взгляде на Ши, медленно разгораются угли.

Запустив пятерню в гриву черных волос, магистр отбрасывает назад непокорные пряди, скрещивает руки на груди и присаживается на краешек стола.

— Итак. Бардо связался со мной и сказал, что вы, Ши, можете хорошо послужить Гильдии, — Быстрый взгляд в мою сторону. — А Герант может за вас поручиться. — Тонкие губы растягиваются в усмешке. — Я знаком с вашим прошлым хозяином, да примет Саджа его душу.

Ши заметно вздрагивает и опускает взгляд. Сейчас она выглядит такой беззащитной, что сердце в груди каменеет.

— Первый клинок — это почетно. Это признание силы и умений, но я — человек деловой. Мне нужны доказательства. Проверка на практике.

Фэд вскидывает подбородок, черты его лица заостряются, как у хищного зверя. Я вижу вокруг него красноватое свечение и разноцветные вспышки, а ворон под моими ребрами топорщит перья и угрожающе щелкает клювом.

— Задание будет простое. «Зорянке» поручено забрать груз из колонии Гулан-Дэ. Путь долгий, но работенка — непыльная. Сможете все сделать тихо и без происшествий — и я лично вручу тебе знак Звездной гильдии. Будет тебе и работа, и крыша над головой.

— Что нужно забрать?

Красные всполохи усиливаются, я вижу, как у ног Фэда крутится мохнатый зверек и раздраженно пищит, тыча лапой в мою сторону.

— Груз засекречен. Мне стоит говорить, что вскрывать его — строго запрещено?

Это мне совсем не нравится. Какое-то странное задание для первой проверки, пусть даже Ши может пройти ее с блеском.

— Не слишком ли опрометчиво отправлять за неизвестно чем новичка?

Фэд реагирует мгновенно, бросая в меня вопрос.

— Сомневаешься в ее умениях?

Сукин сын.

— Я этого не сказал.

— Но имел в виду, — Фэд изгибает смоляную бровь и переводит взгляд на Ши, — вам так не кажется?

— Герант видел меня в деле, — спокойно отвечает Колючка, откинувшись на спинку кресла, — он не поставит под сомнение мои навыки.

Уверенность в ее голосе пробирает меня до самых костей. Это какое-то безусловное, безоговорочное доверие, от которого подкашиваются ноги.

Лицо Фэда неуловимо меняется, в глазах мелькает искреннее удивление. Магистр склоняет голову набок и рассматривает Ши так пристально, что я готов схватить ее в охапку и бежать без оглядки.

— Тогда работа для вас пустяковая! — тянет он. — У Бардо есть вся необходимая информация, контакты связного, карта местности, описание груза. Я так понимаю, что ты, Герант, тоже в деле?

— Есть возражения?

— Никаких, — Фэд пожимает плечами, — только помни, что у тебя прав трогать груз еще меньше, чем у твоего друга. Нарушишь приказ — и я тебя выпотрошу прямо на центральной площади города.

К горлу подкатывает кислое раздражение, а зверек у ног Фэда насмешливо пищит и корчит мне рожи.

— Свободны! — гаркает магистр. — Можете проваливать к едрени матери. Бардо предупредит вас о дате вылета.

Когда Ши выходит из кабинета, голос Фэда прибивает меня к месту раскаленными гвоздями:

— Сладкая тебе попалась малышка, Ворон, — магистр выразительно облизывается, будто пробует на вкус конфету. — Я буду рад с ней развлечься. Чуть позже.

Волосы на затылке становятся дыбом от одного только взгляда на эту нахальную, самоуверенную рожу.

— Я буду рад, когда мой кулак развлечется с твоим лицом.

— Угрозы? Мне? Ай-яй-яй! — Фэд качает пальцем перед моим носом и широко улыбается. — Двоедушник поймет двоедушника и я на ней твоего знака не вижу. А значит, малышка ничейная.

Мы с ним одного роста, разделены лишь несколькими дюймами раскаленного воздуха, и от хищной, провоцирующей ухмылки внутри закипает и скручивается тугими узлами ярость.

— Она — моя женщина. Попробуй оспорить выбор ворона, и безумие тебе гарантировано, усек? Даже руки пачкать не придется.

— Я в эти старые сказки о наказании душ не верю, так и знай, — голос Фэда проседает, всего на мгновение, но я успеваю заметить. В нем теперь куда больше холодной угрозы, а вся насмешливость испарилась.

— Я слышу, как у тебя голосок дрожит, магистр, — тяну последнее слово и смотрю вниз, где беснуется енот, — и тварюшку свою боевую в узде держи, а то она от возмущения ковер тебе испортит.

Поворачиваюсь и выхожу в коридор. Выдыхаю, только когда дверь за спиной плотно закрывается, но все еще чувствую пристальный взгляд магистра даже через стеклопласт. Он будто прожигает мне затылок.

Стоит только сделать шаг, как я сталкиваюсь взглядом с Ши, что подпирает плечом стену всего в футе от кабинета.

— «Твоя женщина»?

Она вопросительно изгибает бровь, а я думаю, что, наверное, сама Саджа пытается подсказать тупому мне, что вот оно — время для разговора.

26. Шиповник

Я совру, если скажу, что мне совсем не страшно.

Еще как страшно! Непривычно, странно, непонятно. Раньше я боялась не вернуться домой, потерять человека в дозоре, не уследить, не успеть, не спасти. Миллионы разных «не» разной степени тяжести. Но ни одно из них не касалось чувств.

В моем мире их не было. Разве что радость и облегчение: наступал рассвет — и дозор его встречал без потерь. Это настоящее чудо.

Сейчас же я в незнакомом море, над головой неизвестные мне звезды, и я вообще не умею управлять кораблем. Могу только глазеть по сторонам и ждать, когда очередной шторм расколет посудину моего разума и разбросает его щепками по темноте.

Внутри непривычно тянет и горит, жжется крохотный «уголек», и каждое новое слово двоедушника только раздувает его сильнее, оставляя на коже невидимые отметины.

Зал вокруг переполнен людьми, но Герант урывает стол в самом углу, где над головой — только сциловая желтоватая лампа, а на стенах пляшут причудливые тени.

Местечко называется «Голубятней» — двухэтажный дом, сложенный из искусственных брусьев, прижимающийся к зданию Звездной гильдии с другой стороны от площади, как раз у самой границы торгового квартала.

Сюда частенько захаживают пилоты: обменяться новостями и услугами, а иногда и просто сыграть в голографические карты.

Внутри — искусственные деревянные столы, стулья с высокими спинками, у противоположной от двери стены жаркой охрой потрескивает очаг, к потолку летит искристый смех и чья-то безудержная ругань. Галдеж не утихает ни на секунду, а кто-то даже показывает фокусы со своим зверем. Двоедушники в этом городе не редкость.

Воздух так упоительно пахнет гвоздикой, крепкой шанарской настойкой, жареным мясом и перцем, что почти невозможно вздохнуть.

От такого количества народа становится зябко, но Герант сжимает мои пальцы в руке и уверенно подводит к столу. Рядом, будто из-под земли, сразу вырастает юркая кареглазая девчонка и записывает заказ, из которого я понимаю аж целый ничего. Она лихо подмигивает двоедушнику, разворачивается на пятках и бежит к кухне, а я невольно всматриваюсь в лицо Геранта, пытаясь уловить там тень хоть какого-то интереса, но мужчина смотрит только на меня.

Садится напротив, впивается пристальным взглядом и, сложив ладони, будто в молитве, прикладывает их ко рту. Думает о чем-то, ни слова не говорит.

Секунда. Вторая.

Невыносимая третья.

Я невольно ерзаю и пытаюсь отвернуться, но получается паршиво. Барахтаюсь только, как рыба на крючке, не могу соскочить. Желтые глаза примораживают меня к сидушке, внимательно изучают, выворачивают наизнанку, перетряхивают все мысли и царапают не хуже раскаленных колючек.

Утыкаюсь взглядом в стол. Вывожу пальцем узоры на гладкой поверхности, черчу круги и спирали, постукиваю ногтем по каждой новой завитушке и вздрагиваю, когда Герант ловит мою ладонь и подносит к губам.

Все еще ничего не говорит — только слабая ухмылка ломает его губы, а на дне зрачков плещется искрящаяся красным чернота.

— Ты хотел поговорить, — сглатываю, а он только шире улыбается, и меня пробирает крупная дрожь при виде острых крупных клыков.

— Давно надо было, — кончики пальцев очерчивают его рот, я чувствую, как теплое дыхание ласкает кожу. — Я — трус, Ши.

— Чего это вдруг?

Желтая глубина темнеет, вспыхивает в свете лампы.

— Потому что не могу сказать женщине, что хочу ее.

— Будь я на твоем месте, то никогда бы не смогла это сказать.

Ухожу от ответа, от очевидного признания. Я верчусь ужом в отчаянной попытке свести все к простой шутке, но не выходит. Глаза двоедушника не дают мне отвернуться — некуда бежать, не отвертеться от сказанных слов.

И, где-то под толстой коркой из страха и сомнений, совсем уж не к месту вспыхивает огонек облегчения. Давлю улыбку, сжимаю губы, чтобы ничем не выдать охватившее меня смятение.

Он не приходил не потому, что я ему противна. Вовсе нет.

Кареглазая девчонка ставит на стол бутылку темно-зеленого стекла, два стакана и фрукты, а я вздрагиваю от неожиданности и отнимаю руку. Прячу ее под стол, стискиваю ткань штанов так, что вот-вот услышу треск.

— Ты же, вроде как, меня не боишься, — тянет Герант и разливает пряный напиток. Золотистый, густой, остро пахнущий барбарисом и мятой.

— Решил меня споить?

— А если я отвечу «да»? — Видимо выражение моего лица было таким ошарашенным, что Герант тихо рассмеялся. — Это виранское вино. Самое легкое, что здесь есть. Я не поклонник крепкого алкоголя.

Осторожно тянусь к стакану, принюхиваюсь — и от одной только сладости голову ведет, а в теле разливается приятная истома. Когда я пила в последний раз? Лет пять назад, не меньше. Север ввел сухой закон: никакого алкоголя, особенно среди дозорных. Каждому следовало быть готовым к бою, в любой момент.

И я совсем не знаю, что могу натворить, если выпью…

А меня это вообще волнует?

Шальная мысль проносится в сознании раскаленной кометой, разметая огненным хвостом все мысли и сомнения.

От первого глотка во рту становится нестерпимо сладко, даже приторно, а потом приходит кисловатое послевкусие, сдавливает корень языка и скатывается по пищеводу обжигающей волной.

Жар растекается крохотными пузырьками от макушки до самых пальцев ног, а по ладоням рассыпаются приятные холодные колючки, точно зачерпнул пригоршню рыхлого снега.

Мир будто расцвечивается яркими красками. Невидимый художник брызгает на холст густые пятна охры и зелени.

— Что ты знаешь о «выборе зверя», Ши?

Его голос ласкает кожу, и я прикрываю глаза от удовольствия, аккуратно ставлю стакан на стол и ловлю взгляд Геранта — уже совсем не такой страшный, как минуту назад.

— Двоедушники с нами не откровенничали, — не знаю, почему меня тянет оправдаться. — Мы обсуждали что-то нейтральное, чтобы очистить головы от проблем. А выбор, как я понимаю, — тема личная. Интимная.

— Так и есть, — Герант кивает и отпивает немного вина. Всего полглотка. — Если в двух словах, то душа зверя, по каким-то своим неведомым критериям, может выбрать двоедушнику партнера. Как она это делает — неясно, но выбор может произойти в любой момент. Встретил ты человека, и — бах! — зверь указывает на него.

— И человек не может противостоять?

Мужчина пожимает плечами.

— В теории. Кому-то даже удавалось, но исключения только подтверждают правило. Выбор нельзя оспорить. Это сведет тебя с ума. — Герант выразительно крутит пальцем у виска и как-то совсем уж натянуто улыбается.

Я знаю, куда дует ветер этого разговора, но оттягиваю момент.

Неосознанно. Просто из-за внутреннего упрямства и колючего страха перед неизвестным.

Двоедушник откашливается, и я с кристальной четкостью понимаю, что ему так же тяжело, как и мне.

Нет…

Во сто крат тяжелее.

Я вижу это по упрямой складке на лбу, по закушенной губе, по нервному постукиванию пальцев. По тихой, затаенной мольбе во взгляде, по словам, что вот-вот должны сорваться, упасть камнями на стол, прокатиться по нему и удариться об меня.

— Ворону ты очень нравишься…

Говорит и отпивает снова, ставит стакан на стол, потом подвигает его на середину и с легким звоном ударяет об бутылку.

— Но ведь… это не твой личный выбор, — слова даются тяжело, я будто выталкиваю их сквозь влажную вату. — Это его чувства.

— Так и было… вначале. Я хотел противостоять, видит Саджа, у меня есть на то причины. Мои личные тараканы, которым я много лет не могу дать бой, но…

Герант чуть наклоняется вперед, а я впиваюсь свободной рукой в краешек стула, будто это может удержать мир от вращения, а мое сознание — от полного коллапса.

— …ты мне очень нравишься

27. Ворон

Признать не так уж и сложно — слова сами слетают с языка, а с души срывается в темную пропасть неподъемный груз. Даже дышать становится легче, а под кожей сплетаются тонкой сеткой горячие узелки облегчения. Ворон внутри довольно ворчит и расправляет крылья, но праздновать рано.

Потому что я плохо знаю Ши.

И вижу, как ее глаза расширяются от удивления, а рот приоткрывается и остается в таком положении несколько долгих минут.

Стоит мне выдохнуть и немного успокоиться, как на смену удивлению приходит недоверие. Зыбкая тень корежит черты Ши, ее губы сжимаются, превращаясь в тонкую нить. Рука тянется к волосам и заправляет за ухо медную прядь.

Ши — колючая, неуверенная и трогательная, но только когда дело касается ее лично.

Тела, внешности, переживаний.

В кабинете Фэда она ни секунды не сомневалась, что я не оспорю ее боевые навыки. Твою мать, конечно! Посмел бы я что-то вякнуть о ее подготовке. Тут просто не с чем было спорить.

Но сейчас я влезаю на запретную территорию сокровенного и тайного.

— Разве такое может быть? — смуглые пальцы нервно подрагивают, а слова ломаются, оседают невидимой пылью на стол.

Ши тянется к стакану и осушает его одним глотком. Морщится, отставляет в сторону и жестом просит повторить.

— А почему нет?

— Я не человек, — слова вылетают резко, врезаются в меня испуганными птицами, а Ши сцепляет пальцы в замок и опускает голову, чтобы не смотреть мне в глаза.

— Ты вытащила с планеты одного самоуверенного идиота и слепую девочку, — ставлю перед ней стакан и думаю, что не стоит налегать на вино, но сумрачный взгляд из-под сведенных бровей и дрожащий острый подбородок говорят яснее любых слов. И если она решит, что сегодня отпустит мертвых, поддастся скорби и расставит все точки над утраченным прошлым, то я сделаю что угодно, чтобы этот путь облегчить. — Не должна была, но вытащила.

— Это стоило мне дома и звания.

В голосе — ни капли злости или разочарования, только сухой вывод.

— Сожалеешь?

Серые глаза обжигают, бьют по нервам раскаленной плетью.

— Нет. — Золотистая жидкость касается губ, и Ши делает жадный глоток. — Никогда.

— Тогда ты точно человечнее многих моих знакомых.

— Это лишь слова, — она раздраженно отмахивается. — Посмотри вокруг. На все этих людей. Они смеются, играют, шутят, ругаются. Ведут себя свободно, — Ши наклоняется ко мне, и нос щекочет умопомрачительный аромат ягод и вина. — Думаешь, они вели бы себя так, зная, что рядом сидит такое отродье?

— Кто внушил тебе эту несусветную чушь?

— Даже не знаю, — вызывающая улыбка настолько сильно меняет ее лицо, что я чуть не давлюсь своим напитком. — Как насчет детства, проведенного в трущобах? Где тебя могли закопать заживо просто для развлечения. Или трахнуть в уголке, жестко, разрывая внутренности, а ты даже не мог пожаловаться, потому что уже утром кормил бы крыс в канаве.

— Здесь совсем другие законы.

— Эти законы не вернут мне крылья, — Ши со звоном ставит пустой стакан на стол. — Они не сотрут шрамы с моей спины и рук. Ты не подумай, я не цепляюсь за жалость к себе. Я готова принять новый мир, но не распахну ему объятья — вот так сразу. Кому, как не тебе, это понять, вольный?

— Хочешь интересную новость?

Она недоверчиво косится на меня и подталкивает стакан к бутылке. В моей крови уже плещетсясладкий дурман и жар — и я не отказываю.

— Бардо попросил Фэда об услуге, и тот не отказал. Разузнал, как прошло собрание Совета.

Ши вся обращается в слух и даже невольно касается моей руки, отчего по коже бегут мурашки.

— Бурю вышибли с треском.

Она удивленно моргает, пытаясь осмыслить услышанное. Откидывается на спинку кресла и давится смехом, будто я только что рассказал лучшую в мире шутку.

— Ох, Саджа, вот это фокус! — выдыхает Ши, утирая выступившие слезы. — Как же так?!

— Да все просто! Как Бардо и говорил, Буря — ничтожество без планеты, реальной силы и власти. Он — беженец, лишившийся всего. Не видать ему место в Совете. Осталось только поместье, деньги его отца и… все на этом. Может быть, кто-то захочет его попользовать в личных целях, пообещав выгоду, но сомневаюсь.

— Он будет мстить, — тянет Ши. — Буря злопамятен.

— Да за что?

Она пожимает плечами и подпирает подбородок кулаком.

— За все. За то, что оказался здесь, за то, что брошен. Буре не нужны конкретные причины — только объект для мести.

— Он к тебе не прикоснется, — заявляю уверенно, а губы Ши изгибаются в слабой улыбке.

Да! Улыбайся. Открывайся мне. Я хочу видеть все, что ты можешь показать.

Это странная жажда. Старый голод по живому общению, будто я сто лет ни с кем не разговаривал, а тут — дорвался.

— Я могу о себе позаботиться, Герант.

Глоток. Запах сладости и горечи только усиливается, отчего ворон внутри все беспокойнее, неуправляемее — я едва могу держать его в узде.

Фэд прав. Пока на девчонке нет моей метки, она — ничейная. Значит, я все еще не выполнил волю своего зверя и могу вступить с ним в конфликт в любой момент.

Я не могу ее принудить. Это просто неправильно. Безумно.

Бесчеловечно.

Будь моя воля — я бы дал Ши столько времени, сколько она захочет. Позволил разобраться в себе, взял бы эту крепость лаской.

Ворон кричит, а у меня закладывает уши, каждый нерв натянут до предела, вибрирует, звенит, как струна. Дергаю плечом и на мгновение прикрываю глаза, пытаюсь восстановить сбившееся дыхание. В крови уже достаточно губительного дурмана, но я сопротивляюсь из последних сил.

А Ши поднимает стакан и салютует куда-то в потолок.

— Подари Северу новый свет, Справедливая Саджа.

Просьба о перерождении души. Древняя, как небо над головой. Девчонка улыбается широко и свободно, стряхивая с себя шелуху прошлого, а меня пронзает укол бессмысленной ревности.

Просила бы она за меня? Вспомнила бы обо мне, не вернись я с поля боя?

Мрачные мысли быстро выветриваются, когда я слышу ее смех, а из Ши, как из сундучка с сокровищами, сыплются истории о доме: о прислуге, о дозорах, о праздниках изобилия, о храме Саджи, садах Севера, о весеннем цветении, зимних метелях, бесконечных лесах.

О том времени, когда она только училась держать клинок в руках, как иногда плакала от бессилия, как снова и снова доказывала свои способности и как Север устроил ей праздник в день рождения. Настоящий, самый лучший. Первый за столько прожитых лет.

— Пусть ты родишься сегодня заново, — говорит Ши, заливаясь румянцем от выпитого вина.

Прекрасная. До одури безупречная.

Я не произношу ни слова. Впитываю, втягиваю всю ее, пропитываюсь ее запахом, сохраняю в памяти крупицы воспоминаний.

Она открывает мне и страхи. И ужасы бесконечной войны, противостояния людей со всеми, кто был на них не похож. Говорит о набегах камкери, о матери, не выдержавшей гнета.

— Она предпочла уйти. Добровольно, — Ши ведет плечом и делает новый глоток. — Мне было десять. И если с ней было тяжело, то без нее — совсем невыносимо.

Украдкой смахивает слезы, закусывает губу. Плачет тихо, без единого всхлипа, а я стираю пальцами слезы с ее щек и не обращаю внимания на взгляды окружающих.

Иногда выплакаться — лучшее из лекарств.

Когда мы выходим из «Голубятни» — уже глубокая ночь. Ши хоть и пытается держаться уверенно, но все равно опирается на протянутую руку, потому что собственное тело подводит.

Она напевает какую-то детскую песенку всю дорогу до гостиницы, даже в вагоне монорельса. А возле стойки регистрации останавливается и смотрит на меня как-то странно, будто впервые видит. В расширенных зрачках — огонь и мрак, просто сумасшедшая смесь.

— Мне с Эльзой нужно поговорить, — отводит взгляд и нервно теребит рукав рубашки. — Не жди, я до комнаты сама дойду.

— Уверена?

Она подходит вплотную, становится на цыпочки и касается губами моей щеки.

Меня натурально потряхивает от жажды сжать Ши в объятьях и утащить к себе, запереться, отключить связь и не выпускать из койки несколько дней. Желание настолько сильное, что приходится сжать руки в кулаки и не дышать, пока она так близко.

— Уверена. Все будет хорошо.

Будто себя пытается убедить.

Отступаю назад, отворачиваюсь, позволяю ей ускользнуть, испариться, и уношу с собой только аромат шалфея.


***

Упираюсь лбом в стенку душевой кабинки — не замечаю ни холодной воды, ни настырных капель, то и дело попадающих в глаза. Хочу успокоиться, вытряхнуть из себя дикий огонь, пустивший глубокие корни в тело.

Возбужден настолько, что хоть гвозди заколачивай. Стоит только прикрыть глаза — как перед глазами ее лицо, улыбка, каждый изгиб. У меня прекрасная фантазия, я знаю, какая она под всеми этими тряпками.

Каждое прикосновение — мука. Нестерпимая, убийственная, яростная. Сорваться бы с места, пойти в комнату Ши и смять все барьеры.

Ты должен быть терпелив. Нежен! Разве не об этом тебе Бардо говорил?

Сигнал вызова прорезает загустевший воздух, вышибает меня из размышлений. Тянусь к полотенцу и оборачиваю вокруг бедер, кляну всех на свете за то, что шляются по коридорам ночами, и уже готов навалять незваному гостю, когда рука касается панели замка.

Первое, что вижу, — распущенные медные кудри и грозовые глаза.

Ши делает всего один шаг вперед — плавный, тягучий, как в танце, название которого я давно забыл. И, пока я не успеваю сказать ни слова, обвивает меня руками.

Умоляет взглядом, приоткрывает влажные губы и тянется… тянется ко мне…

Остатки здравого смысла гаснут с первым же жарким касанием, а мир тонет, захлебывается в мутно-алой пелене. Ши осыпает мое лицо невесомыми поцелуями, шепчет так тихо, что приходится прислушаться:

— Не отталкивай… — простая просьба, но она выкручивает мне мускулы, рвет самоконтроль и разбрасывает его ошметки по углам.

Крыша уже не просто едет — она несется с грохотом навстречу пропасти, — а я сминаю тонкое тело, впечатываю в грудь и ловлю тихий сладкий стон. Набрасываюсь на приоткрытый рот и прикусываю нижнюю губу до солоноватой горечи.

Дурею от невозможного запаха, подхватываю Ши под бедра и позволяю обвить себя ногами.

Тонкие пальчики скользят по моей шее, по изгибу плеч и дальше, по спине, ногти впиваются в кожу, разгоняя по венам густую раскаленную кровь.

Ши отчаянно раздаривает ласку, прижимается теснее и даже не вскрикивает, когда я рву ее рубашку и остервенело стаскиваю ткань, обнажая грудь. Залипаю, не могу отвести взгляд от аккуратных полукружий, упрятанных в плен ажурного белья.

Смотрю в серые глаза и с наслаждением провожу языком по напрягшемуся соску. Прямо так, через преграду. Прихватываю вершинку зубами, сдавливаю до слабого всхлипа и тихо рычу, когда дрожащие пальцы вплетаются мне в волосы и тянут ближе, предлагают взять больше.

Я возьму все, Колючка. Все, что захочешь.

Бросаю ее на постель, тону в помутневшем взгляде.

Меня уже не спасти — я безудержно пьян, разбит и уничтожен.

Нас не вытащить из этой раскаленной бездны.

Стаскиваю с Ши штаны в два рывка, а через секунду к тряпкам присоединяется и белье.

Девчонка тянет руки, но я не позволяю себя обнять. Рывком переворачиваю ее на живот и покрываю дрожащую спину рваными голодными поцелуями. Не оставляю без внимания ни единого кусочка смуглой кожи, касаюсь языком шрамов, а Ши будто током прошибает, и крупная дрожь катится по телу восхитительной волной. Прикусываю плечи, почти впиваюсь зубами в загривок, не могу устоять, втягиваю носом сладость ее тела, хочу все. Немедленно!

Рывок. Мы лицом к лицу.

С искусанных губ срываются судорожные вздохи, на лбу поблескивают капли испарины.

Она совершенна сейчас. Идеальна.

— Герант… я…

Запечатываю слова новым поцелуем, выпиваю тихие стоны и скольжу руками по разведенным бедрам, к горячей сердцевине — влажной, готовой принять меня.

Первое движение — настоящий полет в бушующую бездну с высокой скалы. Не могу сдержать стон, зажмуриваюсь, потому что в ней невыносимо хорошо. Тесно, обжигающе-горячо! До боли, до разноцветных кругов перед глазами.

Жар обволакивает меня, срывает тормоза, крошит все запреты, а я слышу тихий смех Ши.

Умопомрачительно сладкий, как и вся она.

И она подается навстречу. Резко, даже слишком.

Впивается ногтями мне в грудь, оставляет кровавый след, а из моего горла вырывает рык. Я не отказываю себе в удовольствии — врываюсь в тело Ши на полном ходу, безжалостно. Наклоняюсь вперед и поддеваю языком сосок, чувствую, как стройные ноги сжимают меня в стальном капкане.

Подминаю девчонку под себя, вытягиваю стон за стоном, а когда с ее губ срывается мое имя — дурею, несусь вперед, будто тысячу лет сексом не занимался, и зову ворона.

Зеленоватая дымка укутывает нас, расплывается по комнате, а крохотный изумрудный огонек — моя вторая душа, моя суть — бьет в Ши, заставляя ее выгнуться дугой, содрогнуться и замереть всего в шаге от оглушительного оргазма.

Тонкие линии призрачных крыльев раскрываются за ее спиной, впечатываются в кожу, выписывают узор на изломах плеч и ниже, до самых ключиц, скользят к месту соединения тел и скручиваются огненным жгутом.

Бьют по нервам, опаляют поясницу и взрываются охряными всполохами.

Ворвавшись в Ши в последний раз, я цепенею от убийственного восторга и наблюдаю, как под моими руками содрогается влажное тело, покрытое тонким узором.

Меткой моего зверя

28. Шиповник

Будь у меня возможность телепортироваться — я бы так и сделала.

Наспех отмокаю в душе, прикусываю губу от каждого резкого движения, потому что в затылке хлопают и разлетаются острой болью последствия вчерашнего.

В аптечке нахожу детокс и делаю укол, а через три минуты — второй. Для верности.

Торопливо натягиваю новую рубашку и штаны. Слава Садже, Эльза позаботилась о запасных комплектах одежды!

Нужно уходить! Немедленно.

Стоило мне только вернуться в номер, как Бардо вышел на связь и попросил явиться в космопорт для подготовки к отлету. Не хотелось его подвести, и Фэд, от одной мысли о котором по спине катился холодный пот, не простит новичку оплошности. Я сама не прощала, когда через мои руки проходили молодые дозорные.

Первое задание — самое показательное.

Я получу эту работу, даже если придется вырывать ее зубами!

Но основная причина поспешного бегства все еще спит за стеной. О, я надеюсь, что Герант все еще спит! Замираю и прислушиваюсь к каждому шороху, а в голове мысли разбегаются испуганными тараканами и пищат, что так поступать нельзя. Можно задержаться, попытаться оправдаться, что-то сказать, но не могу себя заставить.

Страшно. Невыносимо страшно и душно от одной только мысли, что в глазах двоедушника я увижу не симпатию, а отвращение.

Дурочка. Ты что, забыла, как он вчера на тебя смотрел?

— Не забыла, — бормочу тихо и рефлекторно касаюсь краешка узора, спрятанного под бирюзовой тканью. Крылья ворона раскинулись точно там, где были шрамы, протянулись черными линиями на плечи и грудь, острым клином шли по животу вниз.

Плотно зашнуровываю рубашку, натягиваю сапоги и вылетаю из комнаты. Кошусь на соседний номер, прислушиваюсь снова, но в коридоре стоит такая тишина, что ее можно на хлеб намазывать.

Несколько бесконечных мгновений сжимаю ключ-карту в кулаке и думаю о своем утреннем решении. Глупом и недальновидном.

Идти мне некуда, а менять гостиницу — бессмысленно и дорого. Первый порыв так и остается порывом, потому что я не решаюсь подойти к стойке регистрации: проскальзываю мимо и даже не здороваюсь с Эльзой, но чувствую ее насмешливый лукавый взгляд. Девчонка хоть и кажется наивной хохотушкой-свистушкой, но на деле — куда умнее и проницательнее, чем можно заметить при первом знакомстве.

На улице в лицо бьет прохладный воздух, а над головой тугими клубками собираются дождевые, темные тучи.

Набираю на браслете команду навигации и приказываю проложить кратчайший путь к космопорту.


***

В монорельсе поддерживается постоянная температура, но людей слишком много, чтобы сделать глубокий вдох. Запахи смешиваются и врываются в нос буйным коктейлем, отчего кружится голова и хочется поскорее оказаться на свежем воздухе. Никогда не думала, что буду скучать по безлюдной хищной планете и местной жаре, но там хотя бы не сносило с ног убойной синтетической сладостью духов, густо сдобренной потом и запахом чистящих средств.

Когда в ухе раздается знакомое жужжание, я напрягаюсь всем телом и пытаюсь угадать, кто звонит. Если это Герант, то мне определенно не хочется обсуждать свое постыдное бегство прямо сейчас.

— Была не была, — говорю под нос и принимаю звонок.

— Ши, перенаправь свой навигатор к моему дому. Запиши адрес.

Он диктует так быстро, что я едва успеваю набрать данные на браслете и просчитать маршрут, а капитан отключается, оставляя меня в полном недоумении.

И какого хрена это было?

Выходить приходится на следующей станции, пробираясь к двери по головам, но когда тяжелые створки расходятся в стороны, а я чуть не вываливаюсь на влажный асфальт, то в душе только благодарность и облегчение. Что ни говори, а монорельсы хороши в середине дня, когда никому никуда не нужно спешить.

Большая часть домов в этой части города походит на «Голубятню»: искусственные брусья, два, максимум три, этажа, увитых плющом. Он уже успел покраснеть, отчего стены кажутся облитыми заходящим солнцем.

Или кровью…

Отбрасываю жуткую мысль и двигаюсь по стеклопластовой дороге вглубь квартала, следуя указаниям навигатора. Мимо с тихим гудением катятся механические уборщики. Кубические машины жадно слизывают с серого покрытия палую листву и прочий мусор.

На нос падает первая дождевая капля, мягко скатывается по щеке, а я ускоряю шаг, чтобы не добраться до Бардо в самый разгар ливня.

Через десять минут останавливаюсь у двухэтажного дома и сверяюсь с навигатором. То самое место, если, конечно, я верно расслышала адрес. Не хочется думать, что я могла упустить что-то важное и выйти на другой станции.

Высокий забор кажется сплошным — ни двери, ни шва, ни панели звонка. Высотой ярда три, не меньше, так что просто заглянуть за него — та еще задачка.

Но не успеваю я вызвать Бардо, как в сторону тихо отъезжает целая секция, открывая вымощенную желтоватым камнем дорожку, ведущую прямо к входной двери.

Навстречу мне выходит высокая черноволосая женщина в простой хлопковой рубашке и шароварах, подвязанных красным поясом. Она приветливо улыбается, а я замечаю совершенно сумасшедший цвет ее глаз — настоящее плавленое серебро, ни дать ни взять.

На вид ей едва ли больше тридцати пяти, но в волосах тут и там я замечаю мазки седины. И женщина их не прячет, а, наоборот, собрала волосы в высокий пучок — будто представляет миру вокруг свидетельства своих переживаний.

И от ее широкой улыбки на щеках появляются ямочки, а в глазах пляшут золотистые искры.

Не могу не отметить, что руки у незнакомки крепкие и сильные, привычные к труду, что у нее довольно широкие плечи, а ноги пружинят при каждом шаге, как в танце.

Или в битве. Будто женщина стоит напротив с клинком в руке.

— Ши, да? — незнакомка немного тянет слова, отчего они перекатываются мягкой волной на самом кончике языка. — Я — Аврора Корска. Бардо о тебе предупредил, проходи внутрь.


***

Дом встречает меня теплом и запахом выпечки. Мимо проносятся два темноволосых «вихря», что-то крича друг другу, толкаясь и хватая подолы длинных рубашек.

— Элида! Арон! А ну марш в свою комнату! — громыхает Аврора, и детишки мигом затихают, придавленные к земле командным голосом матери и ее суровым видом.

Ребятня прошмыгивает на второй этаж, одаривая меня любопытными взглядами. Девчонка — точная копия отца, унаследовавшая от матери только цвет глаз и волос. Широкие скулы, высокий лоб, а во взгляде — уверенность, какой никогда не ждешь от такой крохи. А вот мальчик куда больше похож на мать.

Я будто смотрю на уменьшенные копии капитана и его жены.

Аврора мягко касается моего плеча и проводит меня на кухню. У квадратного острова в центре, на высокой табуретке, сидит Вира и беззаботно болтает ногами, сжимая в руках дымящуюся чашку. Девочка напевает незатейливую песенку, но поворачивается на звук шагов и безупречно определяет, где я стою.

— Здравствуй, Ши, — она улыбается во весь рот и осторожно соскальзывает вниз, чтобы уже через мгновение обвить руками мой пояс и уткнуться носом в живот, — я скучала. Бардо подумал, что ты захочешь узнать, как я устроилась.

Поглаживаю ее по голове, пропускаю сквозь пальцы шелк волос, и даже не верится, что всего несколько дней назад эту девочку чуть не сожрали, Саджа знает, где и кто. Сейчас она выглядит почти счастливой, а меня переполняет благодарность к капитану, который и правда взял ребенка в свой дом. Мог ведь не сдержать обещание, но сдержал.

— Присаживайся, — Аврора указывает на свободный стул и принимается колдовать у плиты, — Бардо сразу собирался в космопорт, но его срочно вызвали в Гильдию, к Фэду. Последние распоряжения перед отлетом. Мой брат может быть очень приставуч, когда дело касается работы.

— Фэд — ваш брат?

Я что, окружена родственниками и друзьями друг друга? Так вообще бывает?

И совершенно не верится, что эта открытая, сильная, смешливая женщина может быть сестрой мрачного и «тяжелого» магистра, от одного только взгляда которого хочется под землю провалиться.

— Старший, — Аврора кивает и ставит передо мной чашку с чаем. В воздухе разливается аромат черники и меда, а я осторожно делаю первый глоток и жмурюсь от приятной сладости. — Смотрю, ты уже успела пасть жертвой его обаяния.

— Не то слово. Едва ноги унесла.

Аврора смеется, откидывает голову назад, отчего из пучка выбивается угольная прядь. Реакция женщины такая естественная и открытая, что я невольно теряюсь.

— Он просто большой манипулятор! Ты это поймешь со временем. Любое его действие или бездействие направлено на достижение целей.

Слышится шипение входной двери и сдавленная ругань, а через секунду в кухне показывается Бардо — взъерошенный, расстроенный и злой.

— Ненавижу его, — он запускает руку в волосы и откидывает их назад. Ловит мой взгляд и слабо улыбается, будто пытается сгладить неловкость. — Без происшествий добралась? Допивай и собирайся, нам сегодня вылетать. Оружие, кстати, все еще на «Зорянке», я о нем позаботился.

— Надолго летите? — Аврора стряхивает с плеча мужа невидимую пылинку, а я отмечаю, как смягчаются ее черты в его присутствии. Сестра Фэда! Просто с ума сойти, как могут быть непохожи близкие родственники. Оттого замужество такой женщины с одним из гильдейских капитанов кажется мне почти что сказкой.

Невероятной сказкой.

Не представляю, как они вообще могли друг друга встретить и сплестись в такой прочный клубок, создать семью. Разве такие противоположности притягиваются?

— Ты готова, Ши? Нам пора.

Вздрагиваю и быстро допиваю остывший чай, а Аврора цыкает и качает головой, недовольно поглядывая на мужа.

— Ты еще вернешься? — Вира хватает меня за руку и тянется тонкими пальцами к моему лицу. Поглаживает нос и щеки, будто пытается запомнить каждый изгиб.

— Конечно, — мягко сжимаю дрожащую ладошку и прижимаю ее к груди, — ты не успеешь соскучиться.


***

— Поднимайся на борт и жди меня. Твоя каюта — первая справа, там я твои игрушки оставил, — командует Бардо и оставляет меня один на один с «Зорянкой».

Начинка у таких кораблей стандартная: жилой отсек точно в центре, грузовой — в хвосте, нижняя техническая палуба, мостик, а на втором ярусе — навигаторий, оружейная и небольшой пищевой блок.

Стоит мне немного пройти вперед, как отсек погружается в полумрак, а уши режет писк механизма блокировки дверей.

— И далеко ты собралась бежать, Ши? — звучит за спиной знакомый голос.

29. Ворон

Она растеряна, отступает назад и нервно облизывает пересохшие губы, а я совершенно дурею, злюсь и просто не могу понять, почему все так резко поменялось.

Хотя нет, я все прекрасно понимаю. Чувства обострены до предела, а метка на спине Ши тянет ко мне невидимые нити, которые Колючка просто не видит.

Пока что. Когда связь полностью сформируется, мы разделим и эту способность тоже.

Ворон в груди бесится, вырывается из-под контроля и устраивается на моем плече. Смотрит на девчонку, недовольно ершится и будто спрашивает: что происходит и почему выбранный партнер пытается сопротивляться его решению?

Блять, зачем было сбегать? Совместная ночь стала таким потрясением, что Ши напрочь забыла о моем участии в этой миссии?

Стала, дубина! Ты посмотри на нее! Дрожит, в глаза не смотрит, обдумывает, что сказать.

Но будь я проклят, если позволю ей зажаться и закрыться.

Шаг вперед. Крохотный, чтобы не спугнуть окончательно. Ворон каркает и растворяется в зеленой дымке, но не исчезает полностью — вертится поблизости, вплетается в волосы Ши и касается ее рук. Ластится как кошка, вот-вот начнет в глаза заглядывать.

Колючка отступает снова, упирается спиной в переборку, которую я тоже предусмотрительно закрываю. Бежать некуда, а Бардо дал мне достаточно времени, чтобы хотя бы поговорить.

Да, разговор — это хорошо. Стоит начать хотя бы с него.

— Герант, я…

— Что?

— Может быть, сделаем вид, что ничего не было? Мы выпили, оба были не в себе…

— Я был трезв, Ши.

Девчонка сглатывает и отворачивается.

— Ладно. Я была не в себе. Это все ошибка…

Я натурально немею от такого заявления. В груди болезненно щелкает и скрипит, крохотные невидимые шестеренки поворачиваются, разрывая мне сердце острыми краями.

— «Ошибка»? — подхожу ближе, протягиваю руку, потому что если не коснусь Ши немедленно, то слечу с катушек. Ладонь ложится на побледневшую щеку, большой палец скользит по нижней губе, а дыхание девчонки сбивается, вырывается толчками, и я чувствую жар, текущий по ее спине.

Метка проникла глубоко.

Глубже, чем я мог надеяться.

Обычно на установку связи уходят месяцы, даже годы, но с Ши все летит кувырком, переворачивается с ног на голову.

Странная, непонятная, ранимая. Куда же ты собиралась уйти? Уже слишком поздно, Ши, ты понимаешь? Ты кровью в этом контракте расписалась.

Я чуть не рехнулся в гостинице. Сразу же связался с другом и, путаясь в объяснениях, изложил суть. Ши звонить даже не пытался — она бы сразу закрылась и отстранилась, убежала в свою «я не могу нравиться» нору.

Бардо только тяжело вздыхал и говорил, что я окончательно разучился обращаться с женщинами. Разумеется, он прав! Я даже не собирался начинать учиться, но эти несколько дней меня наизнанку вывернули, все мысли перетряхнули, перетасовали, как карты в колоде.

И вот теперь мы лицом к лицу, а я по гроб жизни должен всем и каждому за то, что прикрывают мою жопу и помогают исправлять ошибки.

— Кто пришел ко мне и набросился как дикая кошка? Ши, ты же прекрасно понимала, что делаешь. Разве нет?

Между нами — пара-тройка дюймов, а воздух вокруг вот-вот закипит от напряжения.

— «Не отталкивай», — шепчу ей на ухо и прихватываю зубами мочку. — Не твои слова?

— Я…

Она пытается отстраниться, но я сжимаю ее затылок и фиксирую голову. Не отвернется!

Краешком сознания понимаю, что могу получить по яйцам в любой момент. Все-таки я тут не бездомного котенка пытаюсь приручить — могу и огрести, если буду давить слишком сильно.

— И ты хочешь все это забыть? — голос звучит холоднее, чем мне хочется, но в голове полный кавардак и я не могу сдержаться. — Жалеешь, да?

В серой глубине закручиваются настоящие торнадо, а я жадно запоминаю каждую черточку Ши, каждый изгиб. Упрямую морщинку между бровей, медный завиток, прилипший к влажному лбу.

— Нет, — слово тихое, едва уловимое, но ворон над моей головой чуть не издает победный клич. — А ты?

Хоть она и пытается показать уверенность, но голосок-то дрожит, в нем полно сомнений!

Так вот в чем дело.

Думает, что повела себя развязно и я разочарован? Презираю ее? Буду смотреть с отвращением, когда до меня дойдет, что она — полукровка? Все еще ждет удара в спину, насмешек, презрения. Дурилка. Разве я не говорил, что мне все равно?

Да я, твою мать, никогда не был так счастлив, как вчера ночью!

Руки живут своей жизнью, и, все еще удерживая девчонку за шею, я вытаскиваю ее рубашку из штанов. Касаюсь раскаленной кожи под ней, веду пальцем по черной линии знака, нахожу его безошибочно. Метка пульсирует, тянется ко мне, толкается в ладонь, а Ши шипит и льнет к руке сама.

Непривычное чувство, правда? Когда тебя может возбудить всего одна невинная ласка. Ты лужей растечешься, если я сейчас просто прикушу кожу на твоей шее.

Ты привыкнешь, Колючка. Я обещаю.

Рука ныряет ей под спину, туда, где на месте шрамов проступили черные линии крыльев, и Ши вскрикивает и закусывает кулак, чтобы заглушить голос.

Не самое лучшее время и место для ласк — Бардо вот-вот вернется, но я не могу отказать себе в удовольствии — впиваюсь в припухшие губы поцелуем, а Ши, к моему восторгу, отвечает. Неловко и зажато, но отвечает, а через мгновение выгибается, как от удара молнии, и упирается затылком в прохладную стену отсека.

Глаза Колючки темные, как грозовое небо над городом, а в уголках застыли крохотные бусинки слез.

— Что ты со мной делаешь, вольный?

Утыкаюсь лбом в ее лоб и опираюсь руками по бокам от девчонки. Запираю ее в клетку.

— Я же сказал, — узкие ладони касаются моей груди, замирают прямо над сердцем, обжигают даже сквозь ткань, — ты мне нравишься. И это не пустые слова, Ши. Не сбегай больше, хорошо?

30. Шиповник

Пристегнув к поясу клинок и револьвер, я чувствую себя увереннее, будто вернула утраченное равновесие.

Бардо сам рассчитывает прыжок, с усмешкой сообщая, что навигатор все-таки написал заявление на перевод.

Глядя на то, как он проводит расчеты и разговаривает с бортовым компьютером, я подумала, что навигатор ему только мешал. Не исключено, что капитан от них намеренно избавлялся, чтобы не путались под ногами. Хорошо хоть в космос не выбрасывал, а позволял уйти по-тихому, когда начинало пахнуть жареными приключениями.

— Навигаторы — такие ранимые ребята, — ворчит он, вводя последние данные для выхода в подпространство, а я только сейчас понимаю, что на Бардо нет венца и все мои мысли — открытая книга, — совсем изнежились за последние годы.

— Они просто не привыкли летать с риском для жизни, — парирует Герант. — Ну знаешь, хотят целыми домой вернуться.

— Ты, кстати, мог бы работать у меня навигатором, — Бардо скалит зубы в широкой улыбке, — я-то знаю, что ты умеешь.

— И видеть тебя каждый день? — вольный вальяжно разваливается в кресле второго пилота. — Гильдия мне за это не доплатит.

Кашляю в кулак, привлекая внимание капитана.

— Так какое у нас задание? Приказы магистра были слишком расплывчаты.

— Собственно, мне он никаких точных указаний не дал, — Бардо мрачнеет и хмурится. Веселость слетает с него, как пожелтевшая листва с дерева. — Мы летим на Гулан-Дэ в созвездии Жертвенник. Это старая горнодобывающая колония.

— Не нравится мне твой тон, Бардо.

— Да место не из приятных, — капитан упирается руками в панель навигации и смотрит на меня в упор, что-то обдумывает. — Душно там, Ши. Как в могильнике. Вся планета — одно долбаное кладбище.

— Подробности?

Герант откидывается в кресле и закладывает руки за голову. Переглянувшись с капитаном, он заговорил:

— Раньше движки работали на смеси сцилового топлива и берлиды. Это уникальный минерал, который можно найти только на одной планете.

— На Гулан-Дэ?

— Именно, — кивает вольный. — Поговаривали, что берлида — медленный яд, что она травит шахтеров, но регулярные осмотры этого не подтвердили. А потом работники самых глубоких шахт начали жаловаться на слабость и головные боли. Потом пришли температура и галлюцинации, а за ними — чернильные пятна, которые медленно покрывали все тело. Они ширились, не оставляли чистым ни одного участка кожи. Через десять дней чернота захватывала все и человек не мог подняться с постели. Не мог есть и пить, справлять нужду.

Герант прикрывает глаза, будто сам там был и пытается вспомнить подробности.

— Еще через пять дней человек каменел. Буквально. Превращался в эдакую берлидовую статую, но все еще был жив.

Вздрагиваю, представив себе эту картину.

Разум, запертый в камне, — без возможности позвать на помощь, пошевелиться, сказать что-то. Участь, что хуже смерти.

— От одного несчастного откололи кусочек и вынесли вердикт: чистая берлида! И только после людям в голову пришла жуткая мысль. Догадываешься какая?

Секунду теряюсь в догадках, а потом накрывает осознание. И от него становится так тошно, что я чувствую, как кровь отливает от щек, а по спине катится холодный пот.

— Они копались в… чьих-то останках.

— Вся планета — чьи-то останки, пораженные болезнью.

— Вселенная, вообще, место жуткое, — Бардо устраивается в кресле пилота и кивком указывает мне на место за ним, — вспомнить хотя бы форфору! Дрянь выкосила четыре звездных системы за несколько лет. Ее так и не научились лечить, и принцип очень похож на влияние берлиды. Обращение в камень, мучительная смерть. Только треть человеческих колоний по-настоящему пригодны для жизни. Все остальное — как игра в рулетку. Повезет или нет. Сожрет тебя какой-нибудь долбаный кракен или ты спокойно вернешься в порт.

— Мне кажется, что на всех планетах так, — пристегиваюсь широкими ремнями и искоса поглядываю на Геранта. Он совершенно спокоен, будто нам предстоит веселая прогулка и не более.

Эта уверенность разливается в воздухе и позволяет вздохнуть чуточку увереннее.

Это странное и непривычное чувство «каменной стены», которая не отгораживает тебя от мира, а просто позволяет постоять за ней и прийти в себя, собраться с духом и ринуться в бой. Точка спокойствия, крепость в бушующем океане бесконечных проблем, твердыня, что не сдвинется с места, пока ты не будешь готов.

Широкая ладонь покоится на сложенном дробовике, а в желтых глазах я вижу отражение спящего внутри ворона. Он одобрительно каркает и забавно топорщит перья.

— Когда-нибудь надо будет показать тебе по-настоящему райские миры, — говорит Герант и подмигивает мне.


***

Прыжок проходит безупречно. Мы вспарываем пространство, словно нож — масло, застываем на орбите Гулан-Дэ и передаем сообщение о задании Гильдии. Как сказал Бардо — нас должен встретить представитель экспедиции, собранной на планете еще три года назад для особого задания: когда берлидовая пыль улеглась, а всех незараженных переправили в другие колонии, то Совет решил продолжить раскопки, но уже не для добычи зловещего минерала, а ради древнего города, обнаруженного шахтерами как раз перед началом эпидемии.

Все, что появляется за секунду до катастрофы, всегда кажется мне подозрительным. Таких совпадений просто не бывает — я в них не верю — так что даже без намеков Бардо подвязала «каменную» болезнь к древним развалинам. И то, что мы должны оттуда забрать, — заранее вызывает подозрение и миллион вопросов.

— У меня дурное предчувствие, — Герант озвучивает мои мысли. — Зачем Фэду что-то отсюда? Сумасшествие!

— Не ему, — отвечает Бардо, не отрывая взгляд от приборной панели. — Приказ пришел от кого-то из Совета. Через посредника, так что имени не знаю.

— А мне только кулганец посоветовал не брать от Совета никаких заданий, — Герант тяжело вздыхает и упирается затылком в подголовник.

— И ты им пренебрег? Вот это жажда приключений! — смеется капитан.

Вольный скалится и отмахивается от друга, как от надоедливой мошки.

— Пошел ты.

Когда Бардо получает разрешение на посадку, я как раз рассматриваю поверхность планеты. Терракотово-рыжую, покрытую чернильно-синими подпалинами, где берлида подступает к самой поверхности.

Сравнение с растерзанным гниющим телом приходит не сразу. Только когда мы снижаемся достаточно, чтобы увидеть котлованы и разломы — результаты работы буровых установок и шахтерских поселений.

Мне кажется, что планета дышит: от малейшего колебания ветра поверхность идет волнами, ворочается, беспокоится и тяжело вздыхает, а из мрака сотен тысяч кратеров что-то следит за кораблем, выжидает, щелкает челюстями в надежде ухватить кусок посочнее.

Чувство опасности и ужаса накатывает с такой силой, что я невольно впиваюсь пальцами в подлокотники и бормочу под нос молитву Садже.

А когда корабль касается взлетной площадки, я едва могу глотать, потому что наваждение не уходит, а только обостряется, растекается по венам холодной гнилью.

Стоит только подняться, как Бардо хватает меня за руку и сжимает так крепко, что вот-вот треснут кости.

— Из корабля не выходим, — шипит он, а в лице — ни единой кровинки.

— Почему?

— Потому что мы под прицелом, Ши.

31. Ворон

Когда ты — вольный стрелок, то учишься определять, что дело — труба, буквально с первого взгляда. И сейчас это чувство накатывает волнами, душит и медленно проникает в кровоток, растекаясь по телу кислотой.

Бардо достает из-под кресла два молочно-белых сциловых клинка и крепит на пояс. Никогда не видел у него пушки, даже привык к этому, а вот Ши выглядит удивленной и вопросительно изгибает бровь.

— Не люблю я эти бахалки-стрелялки, — ворчит Бардо и криво усмехается. Хлопает Ши по плечу, пытается казаться спокойным, но я по лицу вижу, что друг слишком уж взволнован и возбужден. — Обузой не буду, можешь не сомневаться. Оружие держите под рукой, но не на виду. Нас встретили пушками. Никакого чая с печеньем не предложат, зуб даю.

Он склоняется над панелью и набирает короткое сообщение.

Для Фэда. Магистр должен быть в курсе, что корабль успешно приземлился.

Но я думаю, что Бардо перестраховывается. На всякий случай. Наверняка глава Гильдии узнает о «теплом» приеме.

При всем своем деланом безразличии Фэд не бросает пилотов.

— Может, они всех гостей так встречают, — предполагает Ши.

— Не исключено.

По лицу вижу, что Бардо в это не верит. Проверяю дробовик и бросаю взгляд на две готовых к бою пушки, направленных точно в кабину «Зорянки». На боку стволов мерцают красные огоньки заряда, и мне совсем не хочется проверять, насколько мощным может быть плевок из оружия такого калибра.


***

Из корабля мы даже не выходим — выплываем.

Медленно и осторожно, будто каждый шаг может грозить взрывом. И, как ни странно, нас встречают. Высокий худощавый мужчина дергано выступает вперед, и кажется, что его ноги вообще не касаются красноватого камня, которым вымощена вся площадка.

Незнакомец едва заметно вздрагивает и кривит тонкие губы, а в водянистых голубых глазах проступает такая невыносимая мука, что я невольно ежусь. Он похож на марионетку, что вынуждена ступать по лезвиям босыми ногами.

За мужчиной топчется такая же высокая женщина и картинно заламывает руки. Худое вытянутое лицо не выражает абсолютно ничего, а темные волосы с такой силой стянуты на затылке, что кожа вот-вот должна лопнуть, обнажая кости. Только глаза у этой безэмоциональной куклы кажутся живыми. Темные, с красноватыми отблесками, будто там, в глубине зрачков, тлеют угли не угасшего костра.

— Корэкс Варго, — представляется мужчина и протягивает руку Бардо. Тот отвечает на рукопожатие, но без видимой охоты. Сжимает ладонь всего мгновение, прежде чем отступить назад. — Прошу прощения за такой прием, но мы должны соблюдать меры безопасности. Защита раскопок — наша основная задача.

— Защита от кого? — друг удивленно вскидывает бровь и бросает на меня предостерегающий взгляд. Приказывает держаться позади, и я вижу, как напрягается спутница Корэкса. Подбирается вся и закладывает руки за спину. Оружие нащупывает? — В этом секторе никого не бывает. Даже камкери в свое время обошли Гулан-Дэ.

— Ваши данные устарели, капитан, — Корэкс поджимает губы и вытягивается в полный рост. Саджа меня забери! Эта «жердь» выше нас чуть ли не на голову, если не больше. Из-за хрупкого телосложения опасным мужчина не кажется, но я сразу отметил пистолет у него на поясе. — Камкери проявляют большой интерес к этой планете. Уже давно. Впрочем, это не имеет отношения к цели вашего визита. Не так ли?

— Абсолютно! — Бардо широко улыбается и разводит руки в стороны. — Мне плевать, чем вы тут занимаетесь. Мое дело — забрать груз и оставить вас копаться в этом проклятом песке.

Корэкс растягивает губы в слабом подобии улыбки.

— Следуйте за мной, капитан.


***

Большинство шахтерских городов строят на поверхности, спуская вниз лифты и грузовые платформы. На Гулан-Дэ все было не по-человечески — слишком уж часто погода здесь преподносит сюрпризы.

Мощные ураганы могут без особых усилий поднять в воздух несколько жилых блоков и швырнуть их прочь, песчаные бури проносятся над поверхностью, срывая мясо с костей и кроша оборудование в пыль. После первого же происшествия колонию перенесли под землю, потратив на это, Саджа знает, сколько времени и ресурсов.

Кто-то говорит, что сама природа против разорения мертвой планеты.

Могильник стоило оставить в покое, но разве это имело значение, когда несколько унций берлиды стоили целое состояние?

Теперь я смотрю на последствия и к горлу подкатывает удушливый комок тошноты, а Ши неосознанно держится поближе и осматривается по сторонам со смешанным выражением ужаса и непонимания.

Нас встречает искусственное желтоватое освещение, очищенный воздух, пахнущий какой-то ядреной химией. И вереница чернильно-черных статуй у самого входа в жилые сектора.

Здесь мужчины и женщины всех возрастов. Попадаются даже статуи детей.

Первая мысль: искусная работа из берлиды, эдакая извращенная насмешка над всеми теми, кто погиб здесь; но стоит только остановиться у одной такой скульптуры, как по спине пробегает дрожь, а внутренности леденеют.

В нескольких местах камень треснул, обнажив вполне себе человеческие белые кости. Маленький мальчик стоит у самой дороги, сверкая ребрами, раскинув руки в стороны, точно приветствует гостей.

— Саджа всемогущая… — бормочет Ши, прикрывая рот ладонью.

— Странные у вас понятия об искусстве, — я пытаюсь отвести взгляд, но куда ни посмотри — постоянно наталкиваешься на статуи. Спокойные лица. И у всех открытые глаза.

Десятки и десятки молчаливых наблюдателей, навеки закованных в каменные панцири.

— Люди должны помнить, — сопровождающая Корэкса женщина впервые открывает рот, и голос у нее оказывается как наждачная бумага. Из-под сведенных бровей полыхают черные глаза, и дурное предчувствие во всю колышется под моими ребрами. Ворон беспокойно ерзает, раздувается от злости и недобро каркает где-то на краю сознания.

— Вереница трупов — такое себе напоминание. Даже вымости вы дорогу могильными камнями — смотрелось бы не так дико.

— Вы рассуждаете не как местный житель, — женщина позволяет себе улыбку, от которой кожа на бледном лице натягивается еще сильнее. — Пришельцам не понять, как важно помнить об опасностях Гулан-Дэ.

Я бросаю быстрый взгляд на Ши, а она не может оторваться от одной из статуй.

И чувствую всем телом, как в девчонке медленно закипает злость, как во все стороны бурным потоком разливается неприятие, отторжение и отвращение к увиденному. Ши заводится с пол-оборота, как потревоженный хищный зверь, но не произносит ни слова, почти не меняется в лице. Она знает, зачем прилетела сюда и как себя вести не стоит.

Мы спускаемся все ниже, минуем ярус за ярусом, а воздух вокруг густеет и липнет к коже. Я не вижу рабочих, не слышу голосов и все больше нервничаю, потому что, судя по рассказам Бардо, здесь должны копаться исследователи. И если это так, то где они все?

Когда перед нами открывается обширный зал с внушительной дырой в полу, я чувствую подкатившую к вискам пульсирующую тяжесть.

Она не имеет ничего общего со страхом.

Это животное ощущение опасности, когда все инстинкты вопят о том, что пора делать ноги.

Площади здесь не больше сотни квадратных ярдов, но из-за темноты — всего четыре сциловых фонаря по периметру и ни малейшего намека на потолок — помещение кажется необъятным.

— Мы прилетели за грузом, а не рассматривать местные колодцы, — Бардо кажется беззаботным, но это все напускное. Под тонкой скорлупкой безразличия он — сжатая пружина, что готова выстрелить в любой момент.

— И вы получите то, за чем прилетели, — Корэкс стоит так, что я вижу только профиль, а тело укрыто глубокой тенью. — В полной мере.

Спиной чувствую, что в комнату заходит кто-то еще, даже успеваю обернуться, прежде чем тонкая иголка транквилизатора безошибочно попадает в шею и подкашивает ноги, накрывает сознание черным непроницаемым куполом.

Удар и звон. Грохот выстрела — и тихий вскрик. Что-то звенит в стороне, будто сциловый клинок воткнулся в камень.

— Не убивать! — голос Корэкса искажается и смазывается. — Нам нужна вся чистая кровь, какую только можно достать!

— С полукровкой что делать?

— В силовые путы ее и ко мне в лабораторию. Она все равно бесполезна для Ключа, он ее не примет. Корабль оставьте, где стоит! Если кто-то явится их спасать, то все должно выглядеть естественно.

С трудом разлепляю глаза, но не могу пошевелиться. Оцепенение медленно скручивает мускулы, сдавливает горло холоднойкогтистой лапой. Взгляд цепляется за Ши, а в груди растекается болезненная стужа, раздирает меня острыми колючками.

Под боком девчонки медленно растекается темное пятно.

32. Шиповник

Не знаю, сколько времени прошло. Несколько часов?

Несколько дней?

Рану на боку быстро подлатали и обработали. Никакого регенгеля — только простейший антисептик, холодная игла и нить. Хорошо хоть закрыли повязкой после штопки.

Все это я определяю на ощупь, потому что глаза предусмотрительно завязали; и хотя я меньше всего хочу поддаться панике, но удушливые разрушительные волны становятся все сильнее с каждой бесконечной секундой.

О Бардо и Геранте никто не говорит. Кто-то приходит иногда и дает глоток воды, что-то колет в руку, меняет повязку и уходит.

И все это в гробовом молчании.

Первая же попытка задать вопрос заканчивается хлесткой пощечиной и разбитыми губами. Попытки освободиться приводят только к счесанным до крови запястьям и щиколоткам. Силовые путы впиваются в живот, и кажется, что они вот-вот перережут меня пополам.

Когда ожидание становится невыносимым, а я готова выть от бессилия — повязку с глаз снимают. Дают вдохнуть поглубже и осмотреться, в полной мере осознать безнадежность ситуации.

Комнатка крохотная, едва ли больше двадцати квадратных ярдов, заставленная невысокими стеклопластовыми серыми столами, на которых в изобилии громоздятся склянки всех форм и размеров. Тут тебе и кубики, и сферы, и пирамиды. В некоторых булькают разноцветные жидкости, другие под завязку забиты каким-то красноватым порошком. С левой стороны пылятся коробки с, Саджа меня разорви, бумагой.

Обычной такой, сероватой бумагой!

Даже у нас дома давно пользовались инфо-планшетами, а колония точно не считалась самой развитой в галактике.

— Удивлена?

Фокусирую взгляд на стоящем передо мной человеке.

Корэкс. Едко ухмыляется и смотрит так жадно, будто сто лет пленников не видел.

Саджа свидетель, я убью тебя лично, подлая тварь.

Голова тяжелая, а сознание то и дело норовит рассыпаться трухой и осесть на пол. Невыносимо хочется жрать, спать и оказаться подальше от этой долбаной планеты.

И до острой тошноты давит потребность выяснить, живы ли друзья.

Что они сделали с Бардо?

И где Герант?

Внутри щелкает и крутит, распирает во все стороны бессмысленная ярость. Она не позволит мне вырваться, ничем не поможет, — но остановить бурлящий горький шквал нет ни сил, ни желания.

Я бы почувствовала, если бы с Герантом что-то случилось? Я бы узнала о его смерти?

А если я осталась одна?

Дергаюсь, отчего путы только сильнее врезаются в ткань и кожу — и шире становится ухмылка врага.

— Вы — особый гость, — тянет Корэкс, а от его голоса веет гнилью и могильным холодом. — Я никогда не думал, что заполучу полукровку.

— Для чего? — вместо жесткого вопроса — глухой хрип. В глотке сухо, как в пустыне, а некто с водой уже давно не приходил.

— Просто интересно кое-что проверить. Ведь не каждый день в руки попадает полукровка, — мужчина делает шаг в сторону, открыв моему взору стол за его спиной и черно-синий куб: фут на фут, испещренный ядовито-красными прожилками. Камень пульсирует и искрится, как живой. По шероховатой поверхности прокатываются мелкие волны.

Так подрагивает человеческая кожа, когда под ней бьется сердце.

Во рту неприятно щиплет, будто кто-то дал глотнуть соленой воды, а виски сдавливает с такой силой, что я невольно вскрикиваю.

— Чувствуете, да?!

В голосе Корэкса такое восхищение и благоговение, что кажется — этот ублюдок вот-вот запрыгает на одной ножке и пустится в пляс. Потирая руки, он пристально рассматривает мое лицо, заглядывает в глаза, а через секунду жестко фиксирует голову силовым обручем, не позволяя отвести взгляд от странного камня.

Тонкие губы превращаются в нитки, растягиваются в безумной улыбке, а в глазах — ни капли сострадания, ни единой крупицы здравого рассудка. Там мрак и могильная плесень, ничего больше.

— Не переживайте, — шепчет он, касаясь губами моего уха. — Когда эта штука с вами закончит, вы даже не вспомните своего имени. Страна безудержных кошмаров станет вашим родным домом, единственным пристанищем, а потом…

Мужчина щелкает пальцами прямо перед моим лицом и отступает в сторону.

— Мы запишем все, что вы скажете, а затем вскроем и исследуем. Разве не волнительно?!

— Я убью тебя, сука. Это тоже запиши.

Корэкс презрительно морщится и отмахивается от моих слов, как от надоедливого насекомого.

— Да-да, конечно, — бормочет раздраженно и придвигает стол ближе, чтобы между мной и жуткой каменюкой осталось не больше фута. — Наслаждайтесь. Ни в чем себе не отказывайте, а я пока займусь вашими спутниками.

Значит, они живы. Саджа, только не дай им сгинуть!

Не дай им…

Мысль ломается и крошится, никак не могу ее додумать. Куб притягивает взгляд, распускает в стороны сиреневатое свечение, наполняет воздух сладковатой вонью гнилых фруктов. Чувствует, что перед ним — свежая жертва. Трещинки и разломы мягко пульсируют, выпускают наружу вместе со светом тонкие усики-щупальца.

Прежде чем эта дрянь касается головы, я успеваю подумать, что гадина слишком уж разумна.

Оно будет копаться… во мне?

В моих мыслях и чувствах?

Нет!

Рывок, путы сдавливают так, что не вдохнуть, а куб уже оплел меня от макушки до шеи. Пробрался под кожу, выдохнул в лицо удушливый дурман.

Нет…

Мир мигает, растворяется в бурном потоке чужеродных видений, тонет в черной горькой патоке образов, что совершенно не принадлежат мне.

И гаснет без предупреждения.

Раз.

И меня не стало.

33. Ворон

— Приковать их к постаменту, — помощница Корэкса отдает распоряжение властным, пронзительным голосом, от которого внутренности сворачиваются колючими клубками. Мы так и не узнали ее имени, но плевать. Все, чего мне хочется, — распять безымянную суку и пустить ей в голову заряд огненно-красной сциловой дроби.

Чувство беспомощности — самое отвратительное, что со мной случалось за долгие годы. Вокруг — толпа долбаных фанатиков, в голове — туман, во рту нагадила стая диких кошек, а в дальнем закутке бьется только одна мысль: где Ши?

Если бы она умерла, я бы почувствовал…

Наверняка бы почувствовал!

Саджа мне свидетель, ублюдкам пора начинать читать их молитвы…

Умоляюще смотрю на Бардо, но на голове друга поблескивает черный «венец тишины». Его забрали с корабля и водрузили на Бардо до того, как он пришел в себя, и теперь остается только догадываться, что случилось с моей Колючкой.

Женщина поворачивается медленно, будто движется сквозь толщу воды. Не улыбка, а хищный оскал, глаза превратились в щелки, а за веерами темных ресниц мерцают красные огоньки и вспышки.

Во взгляде — ни капли жалости, только какое-то странное отрешенное благоговение. Грудь, обтянутая плотной черной тканью, ходит ходуном. Женщина жадно глотает вязкий, влажный воздух, дрожит и всхлипывает, словно нечто невидимое ласкает худощавое тело тысячами пальцев.

Чем только ширяются эти сумасшедшие? Дурь-то забористая.

Нас выталкивают вперед, к небольшому возвышению, у которого лежат две пары цепей, не больше шести футов в длину, увенчанные широкими ободками сциловых наручников.

На первый взгляд нет в этом возвышении ничего необычного. Каменюка и каменюка: прямоугольная, невысокая, едва ли мне до середины бедра.

Темно-бордовая, искрящаяся, полупрозрачная, но совершенно не вызывающая ничего необычного. Ни единого движения под кожей, никакого вопля даже на самом дальнем краешке сознания.

Ворон даже в ее сторону не смотрит — о чем может идти речь?

Если древний город, на задворки которого нас притащили, пробуждает где-то внутри самые гадкие подозрения, замешанные на горьковатом отвращении, то постамент выглядит как основание какого-то памятника, давно снесенного первыми жителями планеты.

Взгляд скользит по гладкой поверхности, выхватывает узоры и надписи на незнакомом мне языке. Это абсолютно точно не общее наречие и не его производные, не кулганский, не аркелонский и не хадах-ти.

Будь тот кулганец здесь — наверняка бы определил, что тут написано.

Чувствую, что это важно.

То, что может рассказать этот камень, — жизненно необходимо, потому рассматриваю поверхность жадно, пытаюсь запомнить каждую черточку, впадинку, излом странного светящегося узора, точки, тире и завитки.

Бардо как-то странно вздрагивает и указывает подбородком на неизвестный предмет, похожий на наконечник копья.

Он почти сливается по цвету с постаментом, но все равно выделяется двумя-тремя чернильными пятнами, расплывшимися на сверкающем острие.

Новый толчок в спину и удар под колени. Шиплю от боли и дергаюсь, но силовые веревки держат крепко, не вырваться. На запястьях защелкиваются сциловые наручники, тихо звякают цепи. Я чувствую присутствие женщины за спиной, кожей ощущая жар ее тела. Два тюремщика стоят в стороне, позволяя своей госпоже творить все, что вздумается.

В горло упирается что-то острое.

Я слышу едва различимое шуршание, когда клинок протыкает кожу и замирает, подвесив меня в считаных дюймах от смерти. Рана щиплет, по коже вниз текут тяжелые вязкие капли. Воротник рубашки мокнет, а затылок прошивают тысячи раскаленных иголок. Сглатываю с трудом и пытаюсь даже не дышать лишний раз.

— Ваши наручники — чистейший сцил и берлида, — шершавый горячий язык проходится по горлу, собирая кровь. — Их прочность так высока, что без ключа вам остается только отгрызть себе руки.

Ворон в груди дергается от отвращения, но я приказываю ему сидеть смирно.

Пока еще не время.

Бабы, если дать им ощутить собственную власть, становятся полезно-болтливыми. Особенно такие. Только слепой бы не заметил, что безымянной помощнице тесно в тени своего господина. Хочется показать себя главной, хозяйкой положения. Чем она сейчас активно и занимается, оставляя новые шрамы на моем горле.

Она не откажет себе в удовольствии покрасоваться.

А я очень-очень хочу знать, где Ши.

— Если вам нужна наша кровь, — выдыхаю сквозь стиснутые зубы, а лезвие смещается в сторону и упирается в выемку над ключицами, — то перерезали бы нам глотки еще на взлетной площадке.

— Вас надо было проверить, — парирует женщина и чуть ведет запястьем, вырывая из меня судорожный, болезненный вздох. — Вас сканировали всю дорогу до жилых кварталов. Нам нужна только чистая, неиспорченная кровь. Жаль, девке не повезло, — голос падает до тихого шепота. — Корэкс от нее живого места не оставит.

— Зачем ему полукровка? — облизываю пересохшие губы. — Они же отбросы, едва ли сгодятся для чего-то, кроме постельных развлечений!

— Камкери — очень интересный народ, — женщина отстраняется, а я чуть поворачиваю голову и замечаю взгляд Бардо, полный вопросов и недоумения.

Подожди еще немного, дружище. Я должен знать!

— Когда Корэкс с ней закончит, она не вспомнит даже своего имени! — продолжает распинаться наша тюремщица. — Сейчас девка, наверное, видит самые жуткие во вселенной кошмары.

Громкий хлопок на мгновение меня оглушает.

А когда перед глазами перестают расплываться зеленые и красные круги, я вижу у своих ног искалеченное тело безымянной помощницы. Точно в центре ее лица дымится внушительная дыра, а в воздухе медленно растекается запах паленой плоти.

Еще два выстрела, в которых я безошибочно узнаю стандартное оружие Звездной гильдии, глухие удары падающих тел — и рядом раздается ехидный писк.

Бардо издает короткий смешок, когда упитанный енот подкатывается к его ногам.

— Быстро ты.

Щелкают оковы, и я с удовольствием растираю запястья, поворачиваюсь к Фэду и вижу на лице магистра какое-то совсем незнакомое мне чувство. Мужчина рассматривает меня пристальнее обычного, даже принюхивается как животное, а я только сейчас понимаю, что он видит нитки связи, тянущиеся от меня к Ши. Тонкие губы кривятся в улыбке, а карие глаза вспыхивают каким-то мрачным, торжествующим весельем.

Будто магистр…огорчен?

«Снова не я».

Вот что читается в его взгляде, отчего я на секунду даже подвисаю и не могу собраться с мыслями.

— Где твоя пара? — бросает магистр.

— Не знаю, — отвечаю честно и не хочу завязывать грызню прямо сейчас. Фэд задолжал нам всем объяснение, как минимум.

— Тогда используй ворона и найди ее, пульсар тебе в зад! — рявкает мужчина и помогает Бардо подняться. Срывает с его головы венец и гадливо отбрасывает ободок в сторону, будто ухватил ядовитую змею.

У входа маячат трое приближенных Фэда: проверенные бойцы, вышколенные им лично; а среди них я, к своему изумлению, замечаю долговязую девчонку.

Она ловит мой взгляд и хмурится как-то затравленно, а вот на магистра смотрит с таким обожанием, что у меня дрожь по спине идет.

А в самой сердцевине нутра девчонки я вижу слабый золотистый огонек второй души.

Слишком много двоедушников на одну долбаную пещеру.

Чудеса, да и только!

Зову ворона, а когда комок перьев взгромождается мне на плечо, енот Фэда что-то хрипло тявкает и укатывается под ноги хозяина.

— Давай искать Колючку, дружище, — бормочу тихо, а ворон склоняет голову набок и громко каркает, — покажи мне нужную дорогу.

Пока птица прислушивается к связи Ши, Бардо осматривает тела охранников и сумасшедшей тюремщицы. Но больше всего его интересует постамент и лежащий на нем предмет.

Фэд щелкает пальцами, и девчонка из сопровождения подбегает к магистру с черным непроницаемым контейнером.

— Упакуй, — бросает он сухой приказ, но девочка мешкает, за что получает от магистра увесистую затрещину. Тихо вскрикивает и отскакивает в сторону, как ужаленная. — Я личным помощникам команды дважды не отдаю, черепаха столетняя!

— Как вы так легко пробились? — вопрос Бардо заставляет магистра отвлечься от несчастной.

Фэд устало пожимает плечами и убирает пистолет в кобуру.

— Нам и не пришлось. В городе никого нет.

— В смысле?

— Тебе что, наркотиком мозги высушили, капитан? В прямом! Мы на пути сюда не встретили ни души!

Ворон пронзительно кричит и срывается с плеча, несется вперед к двери и пролетает со скоростью пули над головами бойцов. Я уже не слышу ни окрика Фэда, ни слов Бардо — бегу следом за птицей и молюсь всем известным богам, чтобы найти Ши вовремя.

34. Шиповник

Стоит только открыть глаза, как под веки врывается раскаленное солнце. Зажмуриваюсь, скручиваюсь в тугой комок и прикрываю голову руками, будто и правда могу защититься от тяжелых молотов невыносимой жары. Тело колотится в ознобе так, что зуб на зуб не попадает, а под пальцами чувствуется корка, похожая на засохшую кровь или грязь.

Замираю, руки скользят вниз и не находят привычной одежды. На мне какие-то лохмотья, пропахшие плесенью, кровью и подгнившей водой.

Едва касаюсь волос, и из груди вырывается сдавленный стон. Я не обрезала их с того самого момента, как Север купил меня, а сейчас пряди короткие, растрепанные и слипшиеся.

Осторожно приоткрываю глаза и вижу пыльную дорогу, усеянную мелкими камушками и сциловым крошевом. Я валяюсь посреди улицы, уткнувшись носом в липкую грязь, а сверху придавливает жар, мешая собраться с мыслями.

Упираюсь в землю и медленно поднимаюсь, преодолевая дрожь и жгучие вспышки боли в спине. Даже не морщусь, когда острые камешки протыкают кожу на ладонях. Темные тяжелые капли оставляют на песке крохотные маковые пятна, а из горла рвется сдавленный стон вперемешку с болезненным хрипом.

Вместо штанов и рубашки на мне короткое подобие платья из грубой коричнево-серой ткани. На руках нет следов от пут, в теле не чувствуется привычной силы — будто я снова вернулась в прошлое, во времена жизни в трущобах.

В трущобах…

С трудом сглатываю застрявший в горле сухой комок и осматриваюсь по сторонам. Приземистые одноэтажные дома мне хорошо знакомы. Сложенные из грязно-серого камня и стеклопластовых панелей. Темные, затхлые клоповники, где светло бывает только на восходе и закате — когда солнце заглядывает в крохотные окошки-бойницы.

Пыльные дороги и узкие переулки, на стенах трещины выписывают замысловатую вязь. Тут и там растянуты синтетические нитки, на которых хлопает влажное белье и одежда. У стен составлены глубокие тазы и кувшины.

В них набирают дождевую воду, когда есть возможность. Стирка и мытье — праздник, и мы могли устроить его едва ли чаще, чем раз в месяц.

Момент узнавания сменяется подкатившим ужасом, любая разумная мысль тонет в вязкой черной каше из паники и неверия.

— Это все не настоящее. Не настоящее!

Губы еще шевелятся, выталкивая проклятия и стоны, когда справа, из переулка, выходят двое в знакомой форме дозорных. Они смеются и переругиваются, а потом замечают меня. Замирают, но всего на мгновение, чтобы оценить обстановку и осмотреться по сторонам.

Проверить, есть ли кто поблизости и придут ли мне на выручку.

В животе все скручивается от отвращения, и я срываюсь с места, не обращая внимание на гневные крики за спиной.

— Стой, мелкая шлюха! — слова впечатываются в лопатки, как раскаленные камни, а я уже ныряю в первый попавшийся переулок. В голове гремит мысль, что оружия под рукой нет, а эти двое — с пистолетами и клинками. Если не спрятаться, то кто-то обязательно всадит в меня пулю, а уж потом использует, как захочет.

В таких домах иногда были подвальные окна, точно на уровне земли, замаскированные листами стеклопласта и камнем. Тайные ходы, иногда расположенные в двух или трех местах, чтобы беглец мог нырнуть внутрь и выбраться с другой стороны. Трущобы были сплочены в едином порыве — не дать дозорным себя убить или искалечить.

Шарю взглядом по сторонам, высматриваю знакомые крохотные знаки, которые научилась находить, еще будучи сопливой маленькой девочкой. И мне сказочно везет, потому что на стене дома впереди я замечаю отметки, кричащие в лицо каждого, кто умел их читать: «Убежище здесь».

Скольжу по острым камешкам и пыли, падаю на живот у чуть отогнутого в сторону стеклопластового листа и вваливаюсь внутрь, в сухой и прохладный полумрак. Лист становится на место в считаные мгновения, и грохот сапог преследователей проносится мимо, даже не задержавшись у укрытия.

Прикрываю глаза и медленно вдыхаю горьковатый воздух — нужно всего несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте. Те, кто живет в трущобах, всегда привыкают быстро. Ко всему.

Голод или зной, мрак или яркий свет — адаптация происходит почти мгновенно, иначе впереди ждет только смерть.

Приспосабливайся или сдохни — простой закон.

Поднимаюсь на ноги и упираюсь макушкой в потолок, отчего приходится чуть согнуться, а руки выставить перед собой, чтобы ощупывать размытые силуэты предметов. Шкаф, приземистый грубый стол, какие-то коробки, сваленные в кучу у стены и первые ступеньки лестницы, ведущей в дом.

Туда нельзя! Если дозорные решат заглянуть и найдут меня, то все семейство казнят за укрывательство. Остается надеяться, что подвал сквозной и где-то в другой стене есть еще один секретный лаз.

Глухой отдаленный щелчок заставляет меня вздрогнуть.

Шум и грохот, что-то падает буквально рядом с домом, кто-то кричит — надрывно, протяжно — зовет на помощь.

Я этот голос знаю…

Шарю вокруг в поисках хоть какого-то оружия, а когда уже отчаиваюсь, в руку ложится рукоятка клинка. Ощупываю лезвие и раздосадованно цокаю — старый, пахнет кровью и ржавчиной. Не сциловый — стальной, наверняка затупившийся.

— Лучше, чем ничего, — бормочу под нос и возвращаюсь к лазу. Стеклопласт поддается с трудом — эта дверь рассчитана только на вход, а не на выход, но искать другую некогда. С трудом протискиваюсь наружу и встаю в полный рост.

Кричат за углом, всего в десяти ярдах от укрытия.

— Отпустите-е-е! — Прислушиваюсь, ловлю знакомые интонации: поблекшие, стершиеся за столько лет, но все еще цепляющие уголки души крохотными крючками-колючками.

— Заткни ты ей пасть, Шайт, больно много сучка верещит!

Крики глохнут, превратившись в тихое мычание, а я прижимаюсь к стене, чтобы заглянуть за угол. Всего на мгновение — нужно оценить обстановку.

Трое.

Трое здоровенных ублюдков, окруживших хрупкую девчонку, заткнули ей рот какой-то тряпкой. Один сидит на жертве верхом и держит руки, второй остервенело скручивает тонкие лодыжки силовыми путами.

Пробегаю взглядом по заплаканному, искаженному лицу и каменею, не в силах отвернуться.

Я ее знаю…

Точно знаю!

Только в прошлый раз, когда ее насиловали, я спряталась в подвале и дрожала от страха. Я ей не помогла…

Рука с такой яростью сжимает нож, что мне кажется — рукоятка вот-вот переломится.

Тело слабое, молодое, хрупкое.

Мой страх пожирает внутренности, точит, разъедает кости, лишает сил. Но даже в юном теле, еще не иссеченном шрамами, не натренированном, не готовом к бою, я — все еще я. И куб не может отобрать у меня знания и опыт.

Эта мразь не отберет мою суть!

Ублюдки за углом не ждут нападения. Конечно, не ждут.

Уже даже портки приспустили, чтобы начать пиршество. Один только успевает голову повернуть, когда охотничий нож, не без труда, входит в подбородок снизу. Пробивает мышцы, язык и втыкается в нёбо, как в расплавленное масло. Вспарывает податливую мякоть так, что мои запястья становятся влажными от крови врага.

Кажется, что силы рук не хватит, чтобы вырвать оружие из бьющегося в конвульсиях тела; но ненависти много, она переполняет вены и натягивает каждую жилу до опасного состояния. Мышцы накачены кипящей кровью, а я уже подныриваю под руку второго мудака, чтобы вонзить нож в небольшую прореху в броне.

Я точно знаю, что она там есть, а такие отбросы вряд ли беспокоятся о тугой шнуровке куртки и подгоне защитных пластин. Кто в трущобах может дать им отпор? Зачем напрягаться лишний раз, проверяя экипировку?

Одного удара мало, а третий насильник уже тянется к пистолету. У барабана горит красный огонек, и выстрел превратит мою голову в груду раскаленных углей и пережаренных мозгов. Выхватываю пушку из кобуры на поясе раненого дозорного и стреляю первой. Не целясь, почти вслепую.

Красная вспышка прошивает густой воздух и разлетается в стороны раскаленными осколками, оставляя оплавленную дыру в броне. Изо рта мужчины вылетают хрипы и толчками выплескивается кровь, а через мгновение он падает подрубленным колосом, утыкается носом в землю и затихает.

Раненый еще пытается дергаться, даже хочет повалить меня на землю, но один удар и проворот стали в горле быстро отправляют ублюдка на суд Саджи.

Девчонка на земле скулит и извивается, пытается отползти в сторону.

— Тише. Тише! Я не сделаю тебе больно.

Путы приходится ослаблять медленно и осторожно — их не возьмет ни нож, ни клинок дозорного — и как только падает последняя петля, девушка вытаскивает изо рта кляп и смотрит на меня с подозрением и страхом. Узнает ли?

Конечно, узнает. Глупый вопрос.

Имеет ли это значение?

Ведь в реальном мире ничего не изменилось. Она все еще где-то там, дома, похоронена вот этими руками.

Я сбежала. Струсила и спряталась, не помогла.

Сжимаю дрожащее плечо и мягко улыбаюсь, хочу подарить этой иллюзии хоть каплю своей уверенности. Может быть, это и не обман вовсе. Может, нечто забрасывает меня в иные реальности, где все идет чуточку иначе? И в этом мире, среди миллионов возможностей, я выбрала жизнь, а не страх, несмотря на слабое тело.

— Беги домой, — говорю уверенно и помогаю девушке встать. Подталкиваю ее в спину, хочу, чтобы ушла поскорее, потому что чувствую, как в груди натягивается болезненная струна.

Что-то неумолимо меняется, мир мигает и идет волнами, а над головой раскалывается блекло-голубое небо, трескается точно посередине, как упавшее переспевшее яблоко. Пульсирующая боль прошивает живот и бьет по позвоночнику, выгибает так, что кажется — сейчас я пополам переломлюсь.

— Чего ты хочешь от меня?! — в горле вместо крика стынет мышиный задушенный писк, вокруг — непроницаемая чернота, а трущобы давно смазались и растворились, уступив место новому пейзажу.

Под ногами тонкой красной лентой, в неизвестность, тянется узкая тропинка, не больше фута в ширину. Пронзительное карканье заставляет поднять голову, и я вижу знакомое зеленоватое свечение.

— Разве это возможно?

Шаг. Осторожный второй. Нужно поймать нужный темп, чтобы двигаться быстро. Одежда непривычно тесная и плотная, отчего кожа моментально покрывается потом. Кроме дороги ничего не видно — только темнота вокруг, ни единого всполоха, лишь зеленые росчерки вороньих крыльев впереди. Через секунду срываюсь на бег, чтобы угнаться за вороном, а за спиной что-то шуршит и щелкает, будто сам мрак — живой.

Через сотню шагов мир раскалывается надвое, выбрасывая меня на освещенную солнцем безлюдную площадь.

Место совершенно незнакомое. Не трущобы и не верхний город. Вообще другая планета.

Тихо шелестит листва — красная, осенняя, подожженная заходящим солнцем. В воздухе разливается яблочная терпкость и сладковатая горечь влажной земли, тихо шуршит желтоватый камень под ногами. Гладкий, отполированный сотнями тысяч сапог и непогодой.

У небольшого здания неподалеку на скамейке сидит, ссутулившись, пожилой мужчина. В руке — раскрошенный хлеб, а возле ног собралась стайка птиц.

У меня в ухе что-то жужжит, а я нащупываю знакомое устройство связи.

Нажимаю и чуть не вскрикиваю от облегчения, услышав знакомый голос.

Но совершенно чужое имя.

— Анна, ты меня слышишь?

Анна?

Язык немеет во рту, ни слова не сказать, а голос продолжает допытываться, слышу ли я его.

— Анна, не молчи!

— Да! — выдыхаю и прикрываю рот рукой, чтобы не застонать от разрывающего меня дурного предчувствия. — Я… слышу.

— Слава Садже, я уже начал волноваться.

И правда. Его голос никогда не был таким взволнованным, как сейчас.

— Дождись меня, не лезь вперед, хорошо?

Куда «не лезть» я не особо понимаю. Вокруг ничего нет, кроме сферического здания из такого же желтоватого камня, как и площадь, скамейки и бесконечных алых деревьев. Проверяю пояс и нахожу незнакомые клинок и пистолет.

Подхожу к скамейке медленно и осторожно. Не знаю, как отреагирует человек на женщину с оружием. Место спокойное, и не думаю, что тут к такому привыкли, — где бы это «тут» не находилось.

Будто подтверждая мои мысли, мужчина заговорил. Удивительно мощный глубокий голос никак не вяжется с хрупким старым телом, а по моей спине бегут холодные мурашки. Пакостное предчувствие возится под ребрами, поднимает голову и тихо шипит.

— Наемники у нас редкость, — слабая улыбка кривит тонкие губы, но в запавших водянисто-синих глазах не мелькает ни единой искорки. Взгляд впивается в лицо, не отвернуться.

— Работа приводит нас в самые разные места.

Это не мои воспоминания. Они не могут быть моими. И страхи это не мои.

Ищу глазами ворона и вижу его на ветке над головой.

Зачем ты меня сюда привел? И как куб может показывать то, что случилось не со мной?

Корэкс обещал мне кошмары, но…

Испытывал ли он прибор на ком-то до этого? Наверняка. Что с ними случилось — неизвестно, но судя по насмешкам и горящему взгляду сумасшедшего ублюдка — подопытные либо сошли с ума, либо вообще не проснулись.

Для чего существует куб? Показывать те моменты, когда ты проявил малодушие? Когда не успел или не спас? Зачем?

Мучить человека виной. Раздавить его, уничтожить.

Но я спасла девочку в трущобах! Я не дала ей погибнуть, пусть это и был всего лишь плод моего воображения и работа куба.

Может, дело в этом? Для меня это очевидный сон. Он недостаточно реален, чтобы пробраться под кожу, оставить ощутимый след.

Но почему я вижу сейчас это место?

И как выбраться из ловушки?

— Присаживайтесь, юная леди, — старик хлопает узкой ладонью по скамейке и чуть сдвигается в сторону, освобождая мне место. — Расскажите, что в мире творится, а то я затворником в Драйкосе уже двадцать лет живу.

Сажусь на самый край, и мужчина протягивает мне горсть хлебных крошек. Глаза — два стылых озера, и мне все больше хочется вскочить и бежать, не оглядываясь.

— Сейчас всех заботит только угроза от камкери, — с трудом выдавливаю слова и стараюсь не терять собеседника из виду, сижу вполоборота.

— Правда? — мужчина так натурально удивляется, будто вообще никогда ни о чем подобном не слышал. — Мне все казалось, что камкери — это миф такой. Пугалка для детей.

— Эта «пугалка» пожирает целые звездные системы, — бросаю немного хлеба птицам, и они благодарно подлетают ближе, чтобы собрать самые лакомые крошки, — и все идет к тому, что она вот-вот захватит все, что мы знаем.

— Сильный пожирает слабого, — мужчина кивает, и кажется, что он мыслями далеко-далеко, — это закон природы, разве нет?

— Камкери не созданы природой! Они просто обезумевшие хищники, в них нет ничего естественного.

— Вы так думаете? Когда-то люди ходили на четвереньках, а потом — бах! — и мы уже космические колонизаторы. Мы выживали с насиженных мест целые расы. Разрывали их планеты, уничтожали миры. Но все называют это «прогрессом», и никто — «варварством». Камкери встали на похожий путь, и люди заволновались, завопили о «неестественности». Двойные стандарты как они есть, — вам не кажется?

— Вы так говорите, пока они не стоят на пороге вашего дома.

— И даже когда встанут, я не запру дверь! — хохочет мужчина. — Кто знает, какой дар завоеватели могут предложить побежденным? И раз уж мы заговорили о неестественном, — он доверительно наклоняется ко мне, и нос щекочет запах собачьей шерсти и тления. — Среди людей тоже достаточно неестественных тварей. Их вы не уничтожаете, вернее, делаете это не так остервенело.

От этого странного разговора болит голова, а мысли барахтаются в липком вязком сиропе. Я медленно запутываюсь в невидимой паутине чужих слов и не могу найти выход.

— Камкери пришли питаться, — вдруг говорит мужчина, — как и люди пришли до них. Как когда-то до людей приходили юлад-канай, пожиратели звезд, что построили транспортные врата в тысячах звездных систем. И кто-то придет после камкери. Это вечный, неизбежный круг пожирания.

Поднимаюсь на ноги, а голову ведет, мир расплывается перед глазами.

— Вы — милая девушка, — голос мужчины ломается, искажается, будто кто-то его душит. — Но зря сюда явились. Я вас, охотников, за версту чую.

От первого удара я уворачиваюсь и чуть не растягиваюсь на земле. Мой собеседник неуловимо меняется: вытягивается на добрых два фута, раздается в плечах, а его пальцы теперь увенчаны пятидюймовыми когтями. Губы расходятся в стороны, вспухают, обнажая мощные серповидные клыки, а из багровой глотки вылетает лай вперемешку с воем.

Взмах такой стремительный, что я едва успеваю выставить перед собой клинок. Сила удара подгибает ноги, кажется, что тварь вобьет меня в землю по пояс.

— Анна!

Зверь поворачивается, а красный росчерк выстрела прошивает поросшие жесткой бурой шерстью плечо и бок. Тварь едва ли замечает раны, рвется вперед, победно воет и встречает новый выстрел грудью — но не останавливается, летит над землей, едва касаясь лапами камня.

Валит стрелка, а у меня в горле сохнет, когда я вижу его лицо.

— Герант…

Ни секунды на размышления, ни единого лишнего движения.

Тварь как раз замахивается, когда я запрыгиваю на широкую спину и вгоняю клинок в твердую плоть.

А через мгновение когтистая лапа уже отдирает меня, как клеща, и сдавливает так, что ребра предательски трещат, а в горле булькает теплая кровь.

Рывок — и тело, теперь больше похожее на мешок мышц и костей, встречается с камнем на полном ходу. Почти не чувствую боли, вообще ничего не чувствую — рассудок и мир вокруг заливает багровая воющая тьма, в которой вспыхивают выстрелы и крики.

Это не память Геранта. Он не мог слышать разговор со стариком.

Тогда кто же?..

Протяжное карканье разрезает темноту, и что-то тяжелое опускается на плечо.

Почему ты здесь, ворон? Ты заберешь меня домой? Я хочу домой, правда… даже если я должна умереть для этого.

— Кар!

— Анна! — меня подхватывают, прижимают и баюкают, как ребенка. Я чувствую знакомый аромат — он укутывает меня, успокаивает, а я уже едва различаю голос вольного. Взволнованный, глухой, полный невысказанной боли. — Нет-нет-нет, пожалуйста, пожалуйста…

— Отпусти, — шепчу одними губами. — Отпусти — и я к тебе вернусь…

Это все сон. Иллюзия. Порочный круг памяти, единственная цель которого — вечно страдать. Но моя сила в том, что я знаю — все это ненастоящее.

— Ты не можешь удержать меня…

Мои слова уже не для Геранта, а для багрового пятна перед глазами. Куб висит в воздухе, мерцает острыми гранями. Я чувствую его недовольство, даже злость, но под ними пробиваются робкие ростки понимания.

Мне нечего делать в тюрьме, которая меня не пугает.

Он не может сломать того, кто не боится.

Возможно, когда-то давно — вечность назад — после того, как дом рухнул, а Севера не стало, я бы превратилась в безропотную куклу, пленника иллюзий.

Но не сейчас. Никогда больше.

— Поиграли — и хватит. Найди себе другого подопытного.

Мне кажется, что я слышу тяжкий вздох.

И мир окончательно гаснет.

35. Ворон

Ворон тянет меня вперед.

В бесконечность. В другое измерение, где нет ничего, кроме щемящей боли, стискивающей сердце когтистой лапой.

Я даже не чувствую пола под ногами, не вижу стен, не замечаю давления низкого потолка. Все расплывается перед глазами, затягивается черным вязким туманом, и только крохотный зеленый огонек все еще мерцает вдалеке, не дает сбиться с пути; а нос щекочет запах шалфея: слабый, смазанный, почти растворившийся в пепельном воздухе мертвой планеты.

Все, что я слышу, — это гулкий стук крови в висках. Он медленно превращается в слова, в раздирающие меня изнутри крики, в которых я узнаю голос Анны всего за мгновение до ее смерти. Я ведь не могу опоздать, правда? Я бы знал, если бы Ши не стало…

Нет, Саджа, ты не можешь сделать это со мной снова!

Чувство вины поднимается из самой глубины нутра, подкатывает к горлу горько-кислой тошнотой. Я давал себе зарок, что больше никогда из-за меня не погибнут любимые! И что теперь?

Не сберег!

Коридоры узкие и путанные, пыльные, переполненные тяжелым духом смерти и пряностью крови. На полу едва различаю следы сапог и более глубокие полосы там, где проволокли тело. Стискиваю зубы до хруста и срываюсь на бег, едва ли опасаясь, что кто-то может выскочить из-за угла и всадить в меня пулю. Голову откручу и не поморщусь.

Когда вижу перед собой перекошенную, некогда герметичную дверь, то не останавливаюсь, чтобы проверить замок.

Выхватываю дробовик и вгоняю в панель управления полную пригоршню огненных всполохов, отчего несчастный кусок пластика обугливается и исходит едким дымом, оплавляется и падает на пол тяжелыми вязкими каплями раскаленного стеклопласта.

На полном ходу влетаю в душное влажное помещение и замираю у самого порога, чтобы осмотреться, а когда взгляд натыкается на связанную Ши и стоящего напротив нее Корэкса, то мысли из головы вылетают начисто.

Дыхание со свистом вырывается изо рта, когда мужчина оборачивается и встречает меня блаженной улыбкой отбитого наглухо психопата. Разводит руки в стороны, будто предлагает полюбоваться на результаты своей работы, даже отходит чуть-чуть, чтобы я в полной мере оценил вид черных жгутов-щупалец, обвивших мою девочку.

И она чувствует мое присутствие, даже голову немного поворачивает, а с бескровных губ срывается тихий болезненный стон.

Даже не соображаю, как оказываюсь рядом с Корэксом и одним точным ударом валю его на землю. Мгновение, и я сижу на ублюдке и методично впечатываю кулак в ухмыляющуюся рожу, мечтая стереть эту дикую противоестественную гримасу.

Слышу хруст — и на пол веером брызжет кровь, в костяшки впиваются обломки костей, а перед глазами — только красное непроницаемое марево из ярости и ненависти. Не могу остановиться, рвусь на части от дикого, звериного гнева, что готов испепелить мои вены.

Прихожу в себя, только когда кто-то кричит над самым ухом, а шея оказывается в стальном захвате. Хриплю, потому что чужая рука передавливает горло, тянет вверх, заставляет подняться на ноги и запрокинуть голову. В нос бьет знакомый запах мяты и черного перца, а за спиной раздается холодное шипение Фэда:

— Остановись, идиот! Только он может знать, как ее вернуть!

Пытаюсь ответить, но магистр сжимает сильнее, безжалостно, а мне не остается ничего, как поднять руки и подчиниться.

— Флоренс! — Фэд отталкивает меня к стене и пристально рассматривает из-под полуопущенных век. В почерневшей глубине глаз вспыхивают молнии, обещающие мне мучительную агонию, если я сейчас же не возьму себя в руки.

Девчонка буквально материализуется за его спиной и без лишних слов достает из-за пояса небольшую походную аптечку. Две молниеносные манипуляции — и Корэкс с хрипом отключается, после чего методично и быстро связывается.

Я же подхожу к столу и разглядываю куб, слабо мерцающий в желтоватом свете ламп. Внутри меня поднимается какая-то непреодолимая гадливость. Будто я смотрю на паразита, готового в любой момент вцепиться в теплую живую плоть. Этим он и занят.

Ублюдок прилип к Ши, как пиявка!

— Я помогу, — слышу рядом, но даже не поворачиваюсь. Все мое внимание приковано к девушке.

Двигаюсь по инерции, выполняю команды, освобождаю Ши от силовых пут. Я выпотрошен, уничтожен и ослаблен. Последняя вспышка отняла силы и возможность трезво мыслить, а на смену гневу пришел знакомый привкус вины и досады.

Если Ши погибнет, то это будет на моей совести.

Зачем набросился на мудака? Почему не допросил прежде, чем выбивать у него зубы и мозги?!

Идиот!

Самобичеванию нет конца, а Флоренс тем временем аккуратно снимает куб со стола и кивком указывает на дверь.

Правильно. Нужно вернуться на корабль.

Фэд поглядывает на свою помощницу и что-то набирает на прикрепленном к запястью коммуникаторе.

— На Гулан-Дэ требуется группа опустошителей. Да, мой приказ! Отец, мне не нужно говорить об ответственности! Кто-то из Совета затребовал груз, который чуть не стоил мне хорошей команды, — губы Фэда сжимаются в тонкую нитку, голос бьет по нервам ледяными осколками, а Флоренс передо мной вздрагивает так сильно, что я вижу идущую по ее спине вибрацию, — я не знаю, сколько крыс осталось на этом зараженном куске камня, но я вычищу его до самого основания. Я прошу твоего разрешения, потому что таков порядок, но могу договориться самостоятельно, не как Фэд-магистр, а как твой сын — Фэд дел Тирен!

Возымела ли действие его угроза — я уже не слушаю. Коридор сдавливает меня со всех сторон, обрушивается на голову низким потолком, и все, на чем сконцентрировано мое внимание, — слабые удары сердца Ши под моей ладонью.


***

Отсек регенерации.

Ши здесь — слишком частый гость, отчего в копилку дурных мыслей падает еще одна звонкая невидимая монета.

Где-то в соседней комнате Фэд занимается Корэксом лично, и, судя по протяжным всхлипам, ублюдок близок к последней черте.

Бардо тоже в долгу не остается. Полчаса назад он покинул отсек, оставив магистра и его жертву один на один. Друга потряхивало от гнева. Он хорошенько влез в сознание психопата, хотел вытащить признание, но вместо мозгов у Корэкса нашлась только мешанина разрозненных образов. Впрочем, без подарка Бардо ублюдка не оставил. На полную катушку включил все самые жуткие образы, какие только способен внушить человеку.

К концу Корэкс уже просто визжал на одной ноте и оставил под собой внушительную лужу. Бормотал, что человек сам может покинуть куб, если окажется «достоин».

Усевшись у открытой капсулы, я рассматривал, как лицо Ши искажается то ли от боли, то ли от удивления, то ли от страха.

Иногда она вздрагивает, даже поднимает руку, будто хочет до чего-то дотянуться. Тонкие пальцы хватают воздух, и ладонь безвольно падает на живот, чтобы до судороги в мышцах сжать промокшую от пота рубашку.

Я не сразу понимаю, что цепляюсь за собственные волосы и мну их в кулаках. Мне невыносимо смотреть на ее муки, невыносимо не знать, какие кошмары копошатся сейчас в ее голове, как клубок червей.

Я могу только беспомощно ждать, отчего хочется выть, рвать обшивку отсека и забраться на потолок.

От тихого шипения двери вздрагиваю и бросаю в сторону входа быстрый затравленный взгляд. Когда вижу Флоренс, то позволяю себе немного расслабиться.

Девчонка Фэда вызывает странное чувство покоя и безопасности, и даже ее напускная нелюдимость не может скрыть переживание и желание помочь. Она молча достает из блока на стене специальные салфетки и два инъектора — Ши мучается от жара, и приходится сбивать его лекарствами.

Флоренс протягивает мне упаковку салфеток, чтобы обтереть испарину, а сама опускается на корточки и быстро вкалывает оба препарата. Ее руки не дрожат, а все движения отточены до какого-то жуткого совершенства.

Ворон отделяется от меня зеленоватым облачком, и я вижу, как Флоренс рассматривает его с каким-то жадным глубинным интересом. Она следит, как птица перебирается на плечо Ши и распластывается под ее подбородком, будто укрывает собой от невидимой опасности.

— Ты чувствуешь все, что и она? — вдруг спрашивает девчонка.

— Не сейчас. Куб мешает.

Флоренс кивает, и в отсеке становится так тихо, что можно услышать, как пыль на пол оседает. Мне кажется, что я замечаю горечь во взгляде помощницы Фэда. Болезненную и лихорадочную, как у человека, что впервые столкнулся с отчаяньем, и оно жрет его каждую секунду.

— Мне очень жаль…

— Не нужно! — резко поднимаю руку, вынуждая девчонку замолчать. — Рано еще ее хоронить.

— Я не это имела в виду. Если бы мы пришли раньше…

— Никто не знал, что все так обернется, — я беру ладонь Ши в свою, и она мне кажется слишком холодной, — хорошо, что Бардо вообще догадался рассказать Фэду отом, как нас встретили.

— Магистр почти сразу отдал нам приказ выдвигаться. Волновался сильно.

— Фэд? «Волновался»?

Я не могу сдержать усмешку, отчего Флоренс краснеет до корней волос, а в глазах вспыхивают настоящие грозы.

— Он искренне ценит своих людей! — в ее голосе столько уверенности, непоколебимой решимости, что я растерянно раскрываю рот, да так и забываю его захлопнуть. — Магистр — хороший, необыкновенный человек! Он на все готов, чтобы помочь своим пилотам в беде! Я…

— Ты зря теряешь время.

Девчонка вспыхивает еще сильнее — того и гляди дым из ушей пойдет.

— Не понимаю, о чем ты!

— Фэд любить не умеет, мелочь.

Остроскулое личико вмиг бледнеет, огонь в глазах будто гаснет, и мелко дрожит нижняя губа. Флоренс встает в полный рост и медленным отточенным движением стряхивает с плеча невидимые пылинки. Поправляет выбившиеся из пучка темные пряди и идет к двери. Стук ее каблуков кажется мне оглушительным, точно Флоренс гвозди в пол заколачивает.

— Я загляну позже, — чеканит она и выскальзывает в коридор.

Как только дверь за ней закрывается, Ши глубоко вздыхает и сжимает мою руку до легкой боли. Ворон на ее груди нервно ерзает.

— Поиграли — и хватит, — шепчет она тихо, а куб, стоящий в изголовье, слабо вспыхивает и втягивает в каменное нутро черные жгутики.

36. Шиповник

Меня окружает запах лекарств и тягучая тишина, а кто-то мягко касается щеки чем-то влажным, отчего нос щекочет запах антисептика. Приоткрываю глаза и немного поворачиваю голову следом за нежным прикосновением. Лицо Геранта немного расплывается, а я не могу сдержать вздох облегчения, и в груди сворачивается теплый клубок.

Я так рада видеть двоедушника живым и невредимым, что хочется вскочить и броситься ему на шею, но тело слишком тяжелое, неповоротливое — невозможно даже руку поднять.

Желтые глаза пристально следят за каждым движением, ловят любое изменение, а под моим горлом свернулось что-то теплое и живое. Стоит только чуть шевельнуться, как ворон поднимает голову и пронзительно каркает, будто оповещая всех вокруг о моем пробуждении.

— Я до смерти перепугался, — Герант хмурится, между густых бровей появляется небольшая складка. Он всклокочен и взволнован настолько, что нервно комкает в руках салфетку, а через мгновение разрывает ее пополам, едва ли замечая, как ткань расходится под пальцами. — Думал, что уже не успею…

— Он ничего не смог мне сделать, — вымученно улыбаюсь и тычу пальцем в погасший куб. — Очень старался, но не вышло. Поможешь мне встать? — тянусь к двоедушнику и чувствую себя маленькой девочкой, которая умоляет взять ее на руки. — Ноги не слушаются.

Он подается вперед и подхватывает меня из капсулы регенерации, прижимает к груди так бережно, что на глаза наворачиваются непрошенные слезы. У этих слез совершенно нет причины, но я не могу остановить горячие капли, скользящие по щекам и капающие вниз, на рубашку.

Я оплакиваю его потерю, которую сам Герант оплакал много лет назад. Оплакиваю его разрушенную жизнь, его боль и гнев, страх и стыд, его вечные сомнения.

«Нет-нет-нет, пожалуйста, пожалуйста…»

Его шепот звенит во мне, как может звенеть натянутая струна. В моем сне он так отчаянно просит Анну остаться. Не оставлять его, не уходить.

Точно так же, как я мысленно умоляла Севера не бросать меня, но у Саджи на все есть свое мнение. Богиня справедливости никого не забирает без причины. И, возможно, она отнимает дорогих людей, чтобы нас самих поставить на одну тропу, где мы, в итоге, и встретились.

Эгоистичная мысль? Вполне.

Но хочется верить, что никто не страдает без веской причины.

Герант отстраняется и озадаченно вскидывает брови, когда замечает блестящие дорожки на моих щеках. Удивление быстро сменяется волнением, и двоедушник полон решимости снова уложить меня в капсулу. Думает, что делает мне больно.

Я же внезапно понимаю, что читаю мужчину как открытую книгу. Вижу его эмоции еще до того, как они отражаются на лице. Чувства пульсируют под его кожей разноцветными нитями, играют всполохами на тугих мышцах, перекатываются разноцветными волнами под самой поверхностью; и я рассматриваю двоедушника во все глаза, потому что в жизни не видела ничего более странного и великолепного. И каждая нить тянется из самой сердцевины, из глубины души, где всегда спит его ворон.

— Не надо, — обхватываю плечи мужчины и не даю уложить меня на прежнее место. Утыкаюсь носом в крепкую шею и вдыхаю полной грудью, жадно, будто не виделась с Герантом тысячу лет; а когда его руки касаются метки на спине, мое тело пробирает крупная дрожь. — Со мной все в порядке.

— Но ты плачешь.

— Я рада вернуться в реальный мир, — перебираю пальцами плотные завитки волос на затылке двоедушника и замечаю, как часто-часто бьется жилка под его горлом. Мне кажется, что он совершенно не ощущает моего веса, хотя я едва касаюсь пола носками сапог. — В кубе мне совершенно не понравилось.

Нас разделяет всего несколько дюймов, и я преодолеваю их не задумываясь. Прижимаюсь к теплым губам, ловлю судорожный вздох и чувствую, как руки двоедушника превращаются в стальной капкан, из которого невозможно сбежать.

И не особо хочется, если честно.

Герант отрывается от меня всего на мгновение и хрипло рычит, когда я умоляюще выдыхаю:

— Еще…

— Позже, — двоедушник усмехается и ставит меня на пол. Заботливо поправляет на мне рубашку, заправляет за ухо растрепанные пряди и, будто невзначай, касается припухших губ. — Фэд просил привести тебя, когда очнешься. Намечается серьезный разговор.

Меня передергивает при упоминании имени магистра, но делать нечего.

Невозможно же прятаться в медотсеке вечно.


***

— Что именно мы везем на Заграйт?

Мрачный взгляд Бардо упирается в Фэда, как острие клинка — в стену.

Негодование капитана мне хорошо понятно, ведь на свой корабль его не отпускают, приказав расположиться под присмотром магистра. Люди Фэда сами доставят транспорт Бардо на Заграйт, что совершенно его не радует и ясно читается на лице.

Сам магистр, заложив руки за спину, расхаживает по мостику и рассматривает пол с таким интересом, будто там начертана вся история вселенной.

— Не уверен, — он смотрит на стоящую в стороне девчонку, которая что-то увлеченно набирает на планшете и взгляда Фэда не замечает в упор. — Но у меня есть совершенно безумный план.

— Я заинтригован до глубины души, — хмыкает Бардо.

— На то и расчет, — тонкие губы растягиваются в знакомой усмешке, от которой по спине бежит холодная дрожь. Карие глаза становятся почти черными, из-за чего от мужчины веет чем-то демоническим, нереальным. Даже воздух вокруг него густеет и вибрирует от напряжения. — Я связался с отцом и выторговал нам немного времени, — Фэд морщится и трет переносицу так остервенело, будто хочет добраться до самой сердцевины тревожных мыслей и вырвать их с корнем. — Ненавижу быть ему должным, но любопытство сильнее.

— И куда же мы летим?

— Флоренс!

От рыка магистра девчонка в углу замирает и отрывается от планшета. Ее, кажется, совершенно не задевает тон мужчины. Ни один мускул не дергается на остроскулом лице. Она откидывает со лба прядь темных волос, подходит к навигационной панели в центре мостика и поднимает в воздух голографическое изображение незнакомой мне планеты.

— Мы летим на Кулган, — голос у нее тягучий, ласкающий, точно жидкий шелк смешали с медом. — В Великую библиотеку.

— Что, как в юности будем копаться в пыльных конспектах? — Герант без особого интереса изучает кулганскую планету.

— Именно, — кивает Фэд. — Кулганцы — незаинтересованная сторона. Я не знаю больше существ, которым настолько плевать на власть. Так что есть шанс, что нас не ограбят и не выпотрошат к чертовой матери.

— Вы лжете, — слова срываются с языка прежде, чем я успеваю их обдумать, и тотчас все взгляды обращаются ко мне. — Вы знаете, что мы достали на Гулан-Дэ.

Фэд прищуривается и скрещивает руки на груди. Смотрит на меня пристально и изучающе, без капли смущения.

Проверяет, поймаю ли я его на лжи? В конце концов, мне все еще предстоит стать членом Гильдии, но время для проверок — совершенно неподходящее.

Впрочем, что я вообще могу знать о методах работы этого странного человека?

— Глаз-алмаз, — он улыбается той улыбкой, какую можно назвать: «Молодец, пока что я тебя не убью, ты — забавная обезьянка». — Но я не совсем лгу. Я догадываюсь, что мы нашли, но не уверен на сто процентов. Разница есть.

— И что же?

— Подозреваю, что мы нашли Ключ.

Повисшая на мостике тишина заставляет магистра раздраженно закатить глаза.

— Толпа неучей, — ворчит он. — Несколько тысяч лет назад юлад-канай, пожиратели звезд, стали причиной бегства людей с Земли. Расе этой мы в подметки не годились и быстренько свинтили в отдаленные системы, где и затаились, тихонько отстраивая первые крохотные колонии. Благо, что к тому времени мы кое-как освоили подпространство. — Фэд хищно усмехнулся. — Юлад-канай же времени не теряли и буквально за двести лет построили сеть врат, с помощью которой и путешествовали. Они не использовали подпространственные прыжки — предпочитали мгновенные перемещения. На данный момент открыто восемьсот тридцать семь ходов. В самых разных системах во всех уголках галактики. И после того, как юлад-канай перестали существовать или, что более вероятно, отправились путешествовать дальше, врата ни разу не использовали. Считается, что у нас просто нет ключей, чтобы их открыть. Но до наших дней дожили описания этих самых ключей.

— Если ты прав, то зачем члену совета такая игрушка?

Фэд разводит руки в стороны, всем видом показывая, что правда этого не знает.

— Мое мнение: все это пахнет дерьмом. И большими неприятностями. Но для начала я хочу подтвердить свои догадки. И только кулганцы могут мне в этом помочь.

— Камкери! — голос Флоренс прорезает возникшую тишину. Она указывает на экран сканера, где ярко вспыхивают точки вражеских кораблей.

Фэд оказывается у кресла пилота так быстро, что начинает рябить в глазах. Магистр набирает на панели команду прыжка, но через секунду сдавленно шипит и посылает проклятия в черноту космоса.

— Не успеем уйти! Флоренс, на пушки!

— Подождите, — девушка сжимает тонкими пальцами плечо магистра и указывает на экран, где точки выстраиваются правильным полукругом, но на сближение не идут. И на мостике не срабатывает сигнал тревоги, как обычно бывает при подготовке кораблей к стрельбе. — Они не нападают.

— А мой корабль? — Бардо встает слева от Фэда и пристально наблюдает за происходящим.

Флоренс касается рукой уха, где прячется миниатюрный наушник.

— Никакой подготовки к атаке, — отвечает она через секунду. — Камкери просто… наблюдают.

Магистр все больше хмурится. Он решительно настроен прыгать.

— Сообщи команде координаты для перемещения, — бросает он девчонке, — убираемся нахрен, пока твари не передумали.

37. Ворон

Кулган — не самое гостеприимное место для людей. Сухая, изможденная почва, скудная растительность, злое, безжалостное солнце. Дожди — дважды в год, и эти дни давно считаются местными праздниками, когда кулганцы имеют возможность наполнить водохранилища свежей влагой. Но по большому счету некомфортно в таких условиях может быть только не кулганцу. Тела представителей «грибовидной» расы впитывают воду. Как губки. И способны удерживать ее внутри до бесконечности. Их организм имеет строение схожее с установкой по очистке воды.

Кулганцы даже нужду не справляют, как все привычные человеку существа. Отходы жизнедеятельности скапливаются в подбрюшных карманах, где очищаются и используются повторно до бесконечности. О понятии «кулганская еда» я не слышал вовсе, так что и это не является для этих грибов-всезнаек проблемой.

Тяжело вздыхаю и пялюсь в потолок. Не могу уснуть, ворочаюсь с боку на бок, замираю каждый раз, как оживает внутренняя связь корабля, и жду, когда Фэд даст команду о посадке. Меня разрывает от неопределенности и волнения, мускулы гудят от напряжения, точно я несколько дней бежал без передышек. Стоит только подумать о камкери, как внутри все переворачивается от ужаса и отвращения.

— Почему они отпустили нас? — Секунда — и я уже на ногах, расхаживаю из угла в угол, как загнанный зверь. — Почему не открыли огонь? Могли ведь, мать его, в этом нет сомнений! Побоялись?

Волны чистейшего адреналина омывают рассудок, готовясь поджечь мне внутренности при первых же признаках опасности. Весь план Фэда — одно большое недоразумение, крепко замешанное на невероятной удаче.

Кулганцы не любят гостей до тошноты. И еще больше не любят, когда всякие человечишки трогают потными ручонками их бесценные фолианты. Фэд сейчас пытается провернуть большую авантюру: поиграть на любви кулганцев к тайнам.

Магистр прав: нет больше существ, которым было бы плевать на власть так же сильно, как этой странной расе. Они бы не стали отбирать Ключ ради личной выгоды. На что им не плевать — так это знания. И чем экзотичнее знание, тем лучше.

А что может быть экзотичнее устройства, которое, предположительно, управляло древней системой пространственных врат и питается кровью?

Но пока Фэд играет в грибного соблазнителя, вся остальная команда вынуждена замереть в ожидании. И сколько оно еще продлится — неизвестно.

Прикрываю глаза и давлю желание пойти к Ши. Оно проходит по позвоночнику раскаленной волной, причиняет боль. Мне физически необходимо прикоснуться к девчонке, но куда важнее, чтобы она была в полном порядке после пробуждения.

Воспоминания о том, как Ши доверчиво льнет к рукам и просит «еще», превращают доспехи самоконтроля в изношенные лохмотья, но я цепляюсь за них из последних сил. Ничего со мной не случится, если она проведет немного времени в отсеке регенерации.

Для перестраховки.

Ворон недовольно возится внутри и, вырвавшись из груди зеленым вихрем, устраивается на спинке кровати. Желтые глаза горят неодобрительно, но я только отмахиваюсь.

— Что ты понимаешь? — ворчу в потолок и прикрываю веки. — Пусть отдыхает.

— Кар! — звук получается таким громким, что мне кажется — весь корабль услышал.

— Клюв захлопни. Зла ей, что ли, желаешь?

Ворон склоняет голову набок и совсем по-человечески тяжело вздыхает.

От тихого писка дверного замка птица подскакивает в воздух и врезается в меня с такой силой, что перехватывает дыхание. Потерев грудь, я сдавленно сыплю проклятиями в сторону неугомонного ворона и замираю всего в шаге от выхода.

— Кого еще нелегкая принесла? — набираю код разблокировки, а другую руку держу на дробовике. Привычка. Ничего не могу с этим сделать, даже если знаю, что вокруг нет врагов.

На пороге с ноги на ногу переминается Ши. Стоит только ее вспомнить, как вот вам, пожалуйста.

— Ты почему не в капсуле?

Пытаюсь говорить строго, но на самом деле я до колик в животе рад ее видеть. Только бы не начать дебильно улыбаться.

— Не могу я там, — она передергивает плечами и ежится, — боюсь заснуть и снова…

Я без лишних слов отхожу в сторону и позволяю ей войти. Каюты здесь достаточно просторные для одного, но для двоих пространства маловато. Не к месту мелькает мысль, что койка слишком узкая, и если спать на ней вдвоем…

Ты не будешь с ней спать, дубина! Ты отправишь ее в медблок!

Ворон ворочается под ребрами, и я физически ощущаю его возмущение. Кончики пальцев покалывает от соблазна прикоснуться к загорелой коже, запутаться в медных локонах; знакомый родной запах просто выбивает почву из-под ног, и я разрываюсь надвое между беспокойством о состоянии девчонки и желанием разорвать в клочья опостылевшую рубашку, чтобы добраться до тела, огладить метки.

— Ши…

— Закрой дверь, пожалуйста.

Она располагается в небольшом кресле у стены, кажется такой беззащитной и трогательной, что я, не раздумывая, выполняю тихую просьбу. Писк замка еще как-то проникает в затуманенный рассудок, а вот несколько шагов по комнате в памяти совершенно не откладываются; и через мгновение я уже слушаю мягкий шепот Колючки, сидя на полу и положив голову на острые девчоночьи колени. Тонкие пальцы гладят мои волосы, перебирают завитки на затылке. Это настолько приятно, что хочется зажмуриться.

— Спасибо, — вдруг говорит Ши.

— За что?

— Ты пришел за мной.

— Разве могло быть иначе?

— Ключ был в ваших руках. Миссия выполнена. Вы спокойно могли улететь, ведь потери неизбежны, а цель важнее одного человека.

— Фэд не бросает своих людей.

— Никогда?

— Никогда.

Поднимаю голову и ловлю ее взгляд. В нем много всего намешано. Странная тоска и боль, благодарность, жажда и непонятное мне сожаление. Чуть подрагивают губы, будто девчонка вот-вот заплачет.

— И я дорогих и любимых людей не бросаю, Ши. Я вообще никого не привык бросать в беде. Ясно тебе?

Она всхлипывает и трет щеку тыльной стороной ладони, прячет слезы, отворачивается, замыкается в себе. Мне кажется, что Колючка готова вскочить и дать деру, но я перехватываю ее руки и отвожу от лица. Тяну на себя и заставляю положить горячие ладони мне на плечи. Рубашка совсем не спасает от обжигающей силы их прикосновений.

Даю себе волю и пробираюсь под ткань, скрывающую от меня столь желанное тело, ощущаю пальцами слабую пульсацию меток, а Ши подается навстречу, выгибается и ластится как кошка, тянется следом за руками, пытается поймать каждую крупицу ускользающей ласки.

Безумие. Абсолютное безумие!

Я совершенно на этой женщине помешан и жадно наблюдаю, как меняется ее лицо от каждого прикосновения, как темнеют серые глаза и приоткрывается чувственный рот, когда перестает хватать воздуха.

— Поцелуй… — слово вылетает, как пуля, и разбивает вдребезги все мои убеждения.

В первый раз все смазалось, стерлось и перекрутилось. Мы едва ли могли насладиться друг другом, а сейчас я натурально млею от того, какая бархатистая у нее кожа, как дрожат руки, стоит только коснуться языком припухшей нижней губы. Ши отвечает неловко, зажато, комкает рубашку с такой силой, что царапает меня даже через ткань.

Исступленно сцеловываю рваные вдохи, вытягиваю девчонку из кресла и меняюсь с ней местами. Тесновато, но Ши умещается на моих коленях идеально, будто создана, чтобы сидеть вот так. Ее ноги с силой сжимают мои бедра, а проворные пальцы уже хозяйничают под рубашкой, тянут в стороны. Ткань трещит, брызгами разлетаются горошины-пуговицы.

Обнимаю Ши за талию и заставляю приподняться, чтобы избавить от штанов и белья. С досадой думаю, что совсем не таким должен быть второй раз этой отважной девочки-женщины, но она так смотрит и так кусает губы, что терпение лопается, как мыльный пузырь.

Наши поцелуи больше похожи на укусы диких зверей — мы терзаем друг друга до горькой крови на языках, до изнеможения и крупных бисерин пота; а когда Ши добирается до пряжки ремня, я рычу и толкаюсь навстречу неловкой ласке как оголодавший, не в силах сдержать крупную дрожь.

Ши уже готова: горит изнутри, сжимается до сладкой судороги, когда я проникаю внутрь двумя пальцами. Хочу подготовить ее, заласкать до изнеможения, не выпускать из постели сутками, но сейчас мы слишком истосковались по банальной близости, чтобы думать о долгих прелюдиях.

Девчонка отбрасывает мою руку и приподнимается выше, устраивается удобнее и опускается вниз резко, без нежностей — будто хочет забыться, раствориться в подступающей волне искрящегося жара. Горячее тело обволакивает меня, кровь вскипает в венах, несется испепеляющим потоком и бьет в голову раскаленной кувалдой.

Первый толчок выжимает из Ши сдавленный крик.

Она прикусывает костяшку указательного пальца и смотрит на меня из-под полуопущенных век, прячет горящий взгляд за веером ресниц. Стискиваю ладонями ее ягодицы и погружаюсь до упора, подкидываю бедра, а через секунду поднимаю девчонку, чтобы ворваться в гостеприимное тело снова.

Еще раз, до крика, до невыносимой сладости.

Горячая, отзывчивая.

Моя девочка.

Она запрокидывает голову, откидывается назад, в колыбель моих рук, позволяя брать себя так, как мне хочется, и я не отказываю себе в удовольствии. Испарина блестит на ее шее, грудь покачивается в такт каждому резкому толчку, а водопад раскаленной меди почти касается пола.

Срываюсь с цепи обезумевшим зверем, вколачиваюсь в нее, тяну на себя за стройные крепкие бедра, ловлю каждый протяжный стон и вскрик, прижимаю теснее и обхватываю губами горошину соска. Стоит только прикусить нежную плоть, как Ши изгибается ивовой ветвью и протяжно стонет, оставляет на моих плечах и руках глубокие царапины; а через мгновение я догоняю ее, судорожно толкаюсь в жаркое тело, наполняю до предела и давлюсь хрипом.

Тишину комнаты нарушает только наше рваное дыхание — одно на двоих — и тихое невнятное бормотание Ши, когда она поднимается и упирается влажным лбом в мой лоб. Последние отголоски удовольствия пробегают по ее телу лихорадочной дрожью, а руки смело оглаживают мои плечи и грудь, будто Ши хочет запомнить каждый изгиб и впадинку.

Втягиваю носом безупречный аромат моей девочки и понимаю, что готов к новому заходу. Ши слабо ерзает, будто устраивается удобнее, и сжимает меня с такой силой, что я прикусываю пульсирующую жилку на ее шее.

О да, она готова! И такая же жадная до ласки, как и я.

Мы сталкиваемся взглядами и замираем на несколько секунд. Мне даже кажется, что Ши сейчас покраснеет и попросит отпустить, но она подается вперед и доверчиво кладет голову мне на плечо.

— Сегодня я сплю здесь, — бормочет тихонько, — не спорь.

Я и не собирался, детка.

38. Шиповник

Герант дает мне всего один совет: на кулганцев не пялиться. Не любят они этого человеческого «обычая» — рассматривать диковинку во все глаза, а иногда вообще принимают такое отношение за худшее из оскорблений. Но будь я проклята, если могу отвести взгляд от странных существ, похожих на грибы.

Все на этой планете кажется мне диковинным и достойным пристального внимания. Весь город кулганцев, весь их мир — колоссальная библиотека, в стенах которой они двигаются на гравитационных платформах. Перелетают от одного стеллажа к другому, теряются в бесконечных комнатах, где потолки прячутся в густом мраке, а воздух так одуряюще пахнет настоящей бумагой, хвоей и терпкой облепихой.

Книжные полки из темного, почти черного, дерева кажутся бесконечными. Залы, освещенные сциловыми лампами, похожи на лабиринты из узких и широких переходов, балконов, приставных лесенок, платформ и каменных лестниц, которые выглядят древнее самой библиотеки.

Массивный кулганец, облаченный в тусклый бордовый балахон, невозмутимо управляет транспортной платформой.

Я стараюсь держаться подальше от края, придвигаюсь к Геранту и невольно касаюсь рукояти клинка.

Оружие оставляют при нас, что вызывает волну новых вопросов, но я стискиваю зубы и держу язык при себе.

Не ввязывайся в конфликт. Не спрашивай. Хороший воин должен узнать все, что нужно, наблюдая. Лишняя болтовня только лишает тебя концентрации.

Давлю нервный смешок и пытаюсь держаться за спиной двоедушника. Не хватает еще, чтобы из-за моего любопытства и невежества нас выпроводили с планеты к такой-то матери. И хмурый взгляд Фэда, который он то и дело бросает на меня, не предвещает ничего хорошего.

Облажаюсь, и магистр сожрет меня живьем.

Платформа останавливается у небольшого балкона. Массивная дверь со вставками из разноцветного стекла ведет вглубь кабинета, и даже отсюда я чувствую густой пыльный дух и пряный запах старой кожи.

— Проходите, — гудит кулганец, и по его тону невозможно понять, взволнован он, злится или думает о том, как отправится на обед через пять минут. Что ни говори, а из этих грибов вышли бы хорошие шпионы. Кто вообще что-то сможет понять по их мимике или голосу?

Фэд идет первым. Голова высоко поднята, в каждом движении — звериная грация и уверенность в собственной силе, будто сами кулганцы — его гости. Черный строгий костюм немного прибился пылью, но никто не посмеет возразить, что таким — уставшим и разозленным — Фэд выглядит еще опаснее. Флоренс, его маленькая тень, идет за магистром шаг в шаг. Бардо с Герантом держатся немного в стороне, и я вижу, как капитан нервно оглаживает клинок и что-то втолковывает двоедушнику.

Я же вхожу в кабинет последней и стараюсь запомнить все, на что натолкнется взгляд.

Помещение точно используют для встреч с чужаками.

Здесь есть стол и кресла, которые кулганцам без надобности. Вдоль стен протянулись такие же книжные полки, как и снаружи. То же самое темное дерево, запах древних переплетов. Из некоторых томиков торчат разноцветные закладки. Так странно видеть, что кто-то все еще работает с настоящей бумагой. Вообще невероятно видеть такое количество настоящих книг в одном месте. Человечество давно перешло на инфопланшеты и стеклопластовые пластины, которые почти невозможно уничтожить, в то время как кулганцы бережно хранят настоящее сокровище.

— Присаживайтесь, — голос встретившего нас кулганца выше, чем у провожатого. Он весь выглядит иначе. Балахон из ярко-желтой ткани, испещренной непонятными символами и нашивками, а грибную «шляпку» украшают замысловатые рисунки-татуировки.

Женщина?

Предложением присесть никто не пользуется, а Фэд мягко подталкивает Флоренс к центру комнаты. Девушка на секунду теряется, но магистр что-то тихо говорит. Почти шепчет, склонившись к ее уху, и она шагает вперед, к столу. Крепко держит в руках невысокий черный бокс, аккуратно ставит его на гладкую поверхность и снимает блокировку, чтобы поднять крышку.

Кулганец смотрит на эти манипуляции без видимого интереса, а когда из бокса появляется Ключ, то черные глазки чуть-чуть округляются, и мне кажется, что они вот-вот вывалятся на пол.

— Вы не обманули, — гудит он и подается вперед, чтобы лучше рассмотреть артефакт. — Он не накормлен. Мы чувствуем его голод.

— Я хочу знать, что это, — Фэд подходит к столу неслышно, как большой кот, становится рядом с Флоренс, и я отмечаю, что он намеренно или случайно отгораживает ее от кулганца, чей взгляд плавно скользит по Ключу, боксу, а затем — и девушке.

— Вы знаете.

— Не все. Мне нужны подробности.

— Мы хотим исследовать.

Кулганец чуть отклоняется в сторону и вперивает взгляд в магистра, а тот скрещивает руки на груди и отвечает широкой улыбкой.

— Если это на самом деле то, что я думаю, то мы оставим Ключ у вас.

Гриб бормочет что-то неразборчивое и раскачивается в своей силовой подвеске, точно собирается радостно станцевать.

— Сделка?

— Сделка, — кивает Фэд. — С условием, что никто больше не получит доступ к этому артефакту.

— Мы гарантируем и сможем изолировать его, чтобы Ключ больше не пел.

— «Не пел»?

— Присаживайтесь, — повторяет гриб свое безэмоциональное предложение, — ваши ноги не выдержат такой долгий разговор.

39. Ворон

— Пожиратели звезд создали пространственные врата, — гудит кулганец, — их корабли были слишком велики для подпространства. Они рвали его.

— А врата позволяли им пройти из одной точки в другую мгновенно, — Бардо игнорирует предложение сесть и теперь упрямо подпирает стену за спиной Ши.

— Верно, — в голосе кулганца скользит нечто, отдаленно напоминающее удовлетворение, будто правильный ответ для него слаще музыки. — Пожиратели не хотели калечить вселенную. Они могли подстроиться под ее законы.

— Как именно работают эти врата?

Флоренс вся обращается в слух, от нетерпения постукивает по полу носками сапог и замирает только под пристальным взглядом Фэда.

— Простите, — бормочет она смущенно и утыкается взглядом в стол.

Магистр выглядит так, будто мысленно приколачивает девчонку к полу, отчего та только сильнее съеживается и втягивает голову в плечи. Кажется даже, что он недоволен своей помощницей не из-за какого-то серьезного промаха, а просто по инерции. И зыркает из вредности и упрямства, а не от злости.

Что между ними творится?

— Не гневайся, Палач, — от этих слов Фэд вздрагивает всем телом, будто его ударили наотмашь. Лицо каменеет, превращаясь в непроницаемую маску, а губы сжимаются в тонкую нить. — Тот, кто ищет знаний ради знаний, — достоин ответа. Тем более вопрос правильный.

Флоренс вскидывает голову и пытается зацепить его взгляд, но Фэд отступает назад, в тень.

Я впервые вижу подобное бегство в его исполнении. Ни насмешливой улыбки, ни лукавого блеска в карих глазах. Только боль и гнев, что окрасил щеки бледным румянцем.

— Две точки пространства и времени сливались в одну, позволяя кораблям прыгать из конца в конец галактики в считаные мгновения. Пожиратели строили врата повсюду, в тысячах систем, но уцелела только часть. И у врат было множество ключей, а один главенствовал над всеми.

— Мастер-ключ?

— Человеческое определение, — кулганец смещается так, чтобы все могли видеть скрытую до этого картину. Я не берусь рассуждать, из чего сделано полотно, но могу сказать точно — картина древняя. Возможно, такая же древняя, как и Великая библиотека. И хоть я всегда был равнодушен к таким вещам, но при одном только взгляде на полотно мне становится холодно, точно кто-то поигрался с системой кондиционирования. — Пожиратели называли его «ликоро юда». Тысячезвездный ключ. Или как иногда зовем его мы…

— …Пронзающий небо, — проговаривает Фэд из своего теневого убежища. В тишине кабинета его голос походит на холодный шелк, скользящий по коже. Тяжело сглотнув, я смотрю на Ши и понимаю, что она чувствует все то же самое.

Зловещий морок, сгущающийся над нашими головами.

Какое-то смутное, неотвратимое бедствие, что клубится черным облаком, заслоняя собой будущее. И эта непроглядная пелена вот-вот должна накрыть каждого, кто посмел прилететь сюда.

Ворон внутри взволнованно ерзает, не может найти себе места и недовольно каркает, хочет вырваться на волю, но я не даю.

— Верно, — кулганец ничего не замечает и довольно раскачивается в своей силовой подвеске. — Он один открывает все существующие двери. Он — регалия давно ушедшего правителя Пожирателей. Была ли она утеряна? Или король оставил ее здесь сам? Неизвестно. Мы не знаем всех ответов.

— Камкери встретили нас на пути к библиотеке, — голос Ши звенит от напряжения. Тонкие пальцы сцеплены в замок и лежат на гладкой поверхности стола. Внешнее спокойствие — наносная шелуха, не более. Я вижу, чувствую всем телом, как тяжело Колючке сдерживать нервную дрожь. — Но не напали.

— Ключ почувствовали, — качает шляпкой кулганец, — он хрупкий, сломается легко. Камкери нуждаются в Ключе, жаждут его заполучить.

— Этого допускать нельзя! — взволнованно восклицает Флоренс. — Очевидно же, зачем он им! Хотят добраться до всех тех планет, что еще не тронуты их заразой.

Девчонка стискивает зубы и смотрит на артефакт с такой ненавистью, что Ключ должен загореться на месте.

— Не по своей воле камкери потрошат другие миры.

В комнате повисает вязкая тишина. Флоренс открывает рот и тотчас его захлопывает, не в силах подобрать нужных слов. У всех на языке вертится очевидный вопрос.

Он неоновыми буквами проступает в воздухе, вгрызается в сознание, жужжит в висках.

— Болезнь помутила сознание камкери, — кулганец чуть наклоняется вперед и прикрывает глаза, будто пытается выразить сожаление, т мы еще помним. Мы знаем, какими они были до того, как «бич» исковеркал их тела и рассудок. Изобретатели и исследователи, любопытные дети. Невыразимая потеря для вселенной. Болезнь лишила их многого, но, что страшнее всего, — она сделала камкери уязвимыми. Кто-то дал им первый ключ от врат на их планете. И знания, куда идти дальше.

— «Кто-то»? — переспрашивает Бардо. — Камкери всегда нападали на людей без поддержки. Своими силами.

— Чужое влияние очевидно. Камкери с радостью делились своими знаниями, но никогда не упоминали о ключе. Врата были не активны вплоть до полного уничтожения Абракша — их материнской планеты — болезнью, а к тому моменту разум камкери уже был исковеркан безумием. Ключ им в руки вложил кто-то другой. Третья сила.

— И вы не знаете, кто это.

— Не знаем. Но знаем, зачем оно посылает камкери в другие миры.

Фэд отлепляется от стены и шагает вперед, встречается взглядом с кулганцем и застывает в привычной позе: со скрещенными на груди руками.

— Зачем же?

— «Бич» не просто заражает планеты. Он их трансформирует в питательную среду. Кто бы ни дал камкери первый ключ, а сделал он это с одной целью, — кулганец чуть-чуть поднимается в своей подвеске, и его глаза оказываются на одном уровне с глазами магистра. — Чтобы питаться.

40. Шиповник

Я погружаюсь в вязкий кисель. Перед глазами всплывают картины родного дома, куда я никогда не смогу вернуться. Уничтоженного прошлого, где теперь нет ничего, кроме красноватой пухлой массы. «Бич» не оставляет после себя ничего, кроме губки из тел.

Страшно даже не то, что камкери расползаются как тараканы, разносят неведомую заразу и уничтожают все на своем пути. Так или иначе, а многие поступают так же: когда захватывают новые территории — нуждаются в пище, минералах, оружии и власти.

Любую расу можно уничтожить. Найти гнездо и вырвать корень проблемы.

Что останется от Заграйта, если вырвать с корнем Совет?

Сколько систем сгинут в неизвестности, когда единственный объединявший их узел поглотит хаос?

Рано или поздно «гнездо» камкери найдут и уничтожат, ведь безумие однажды должно подвести, сбить их с пути и привести к краху.

Куда сложнее сражаться с врагом, что остается в тени: незримый и безмолвный. С призраком, который дает указания, открывает пути и поддерживает жажду уничтожать.

Что можно пообещать безумному народу в обмен на его помощь?

Власть? Исцеление? Новый дом?

Всю галактику? Или, возможно, неприкосновенность?

Или, может быть, и не было никаких обещаний. Неведомый враг и стал причиной, по которой великий народ исследователей превратился в свору бешеных падальщиков, готовых рвать на куски звезды и осквернять целые системы.

И как давно это чудовище — или чудовища — ждал?

Сколько он готовился к тому, чтобы начать кровавую жатву ради пропитания?

Кулганец еще что-то говорит, но я почти не различаю слова. Клубок вопросов нарастает, как снежный ком, я нуждаюсь в дополнительных объяснениях, в целостной картине.

Только одна мысль крутится и крутится, повторяется из раза в раз и не дает покоя. И если я сейчас же ее не озвучу, то сойду с ума.

— Фэд? — Магистр смотрит на меня с раздражением, и я искренне жалею, что не могу передать ему свои подозрения мысленно, что не могу не подбирать слов, чтобы все объяснить. — Заказ ведь пришел от кого-то из Совета? Зачем кому-то там нужен универсальный ключ, который камкери так хотят найти?

Фэд хмурится, отчего карие глаза почти чернеют, превращаясь в остывшие угли, и я понимаю, что его одолевают точно такие же вопросы, как и меня. И все в этой комнате думают об одном и том же.

Даже Бардо выглядит удивительно собранным и мрачным. Готовым к худшему.

— Приказ приходит через Посредника, — медленно отвечает магистр, — Гильдия никогда не имеет дело напрямую с Советом. Этот закон такой же древний, как и я сам, — мужчина кисло усмехается и кладет руки на стол. Пальцы пробегают по резной поверхности, вычерчивают хаотичные зигзаги.

Он о чем-то крепко думает, но мыслями делиться не торопится.

Напротив нетерпеливо ерзает Флоренс и только открывает рот, чтобы заговорить, как магистр поднимает руку и приказывает молчать.

— «Зачем»? — он перекатывает вопрос на языке как лакомство. — У меня есть два предположения. Благородное и не очень. Какое озвучить первым?

— Давай начнем с плохих новостей, — Герант смотрит на мужчину исподлобья, с вызовом.

Ладонь двоедушника оглаживает сложенный дробовик, будто он ожидает нападения. Я вижу, как нервно бьется жилка на крепкой шее, как едва заметные капельки пота поблескивают на висках.

Он думает, что все случившееся — дело рук Фэда?

Но я не чувствую в нем лжи. Дозорных таким вещам обучают, Север всегда выступал за подобную подготовку. Скорее уж Фэд просто перережет горло врагу, чем будет играть в игры.

Но магистр слишком крепко связан с Советом. Любые подозрения имеют место быть.

Он улавливает настроение двоедушника безупречно, отступает на шаг назад и касается клинка. Такого же черного, как и его глаза.

— Я тебе не враг, — цедит сквозь стиснутые зубы, — не пытайся откусить кусок, который не в силах проглотить, вольный.

— Это твое решение лететь на Кулган, — говорит Бардо, — хоть ты и спас нас на Гулан-Дэ — откуда нам знать, что ты сам не замешан в делах Совета?

— Потому что если бы я хотел вас прикончить и забрать Ключ, то сразу бы отправился на Заграйт, а не прилетел сюда слушать древние сказочки о Пожирателях!

— Ты посылаешь нас в задницу галактики, а потом являешься весь такой в белом, спаситель хренов, чтобы лично контролировать ситуацию? Что, шлюхи на Заграйте закончились, что ты решил подышать свежим воздухом лично?

— Для меня большая часть спасать ваши бесполезные жопы.

— Магистр не бросает своих людей! — Флоренс внезапно вскакивает со своего места, и вся ее хрупкость и смущение осыпаются на пол призрачной пылью. На нас смотрит уже не зашуганная девчонка, а разъяренная тигрица. Черные волосы змеями струятся по спине, а губы кривятся от злости и негодования. — Если ты не забыл, пилот, то правила Гильдии требуют личного присутствия магистра в случае чрезвычайной ситуации!

— Хватит! — опускаю кулак на стол с таким грохотом, что все замолкают. — Мы прилетели сюда за знаниями, а не ради грызни. У нас нет времени на споры!

Фэд глубоко вдыхает и демонстративно отводит руку от оружия.

— «Хорошая» версия, что Совет Заграйта готовится к эвакуации. На планете есть транспортные врата Пожирателей. С универсальным ключом открыть их не составит труда. И кулганцы могут нам в этом помочь. Я ведь прав?

Гриб раскачивается из стороны в сторону и одобрительно гудит.

— «Плохая» же версия в том, что…

Магистр сжимает пальцами переносицу и ведет рукой по волосам. На короткое мгновение из-под маски абсолютной уверенности проступает совершенно другое лицо.

Уставшее, бледное, отмеченное печатью тысячи горестей.

Мне не нужно ничего слышать, я знаю, что Фэд не верит в «хороший» исход. Для этого существует миллион причин, о которых никто из нас никогда не узнает.

— …кто-то из Совета или вся эта дружная шайка повязаны с камкери и хотят передать Ключ им.

Из горла Бардо вырывается нервный смешок.

— Это же безумие! Ты себя слышишь?

— Я прекрасно себя слышу! — Фэд складывает ладони вместе, будто в молитве, и прикрывает глаза. — Давайте на секунду представим, что так и есть. Я даже допускаю мысль, что это может быть кто-то один. Я могу предположить, что этот человек безумен или даже, каким-то невероятным образом, заменен камкери.

— Фантастика, — бормочет Герант. — «Заменен»? Двойником? Насколько я знаю, каждый член Совета проходит медицинское обследование каждые три месяца. Чай там не молодые дядьки заседают — нужен уход и поддержка. Думаешь, что никто бы не заметил?

— Подкуп, — Фэд принимается загибать пальцы. — Шантаж. Убийство. Я сам этим занимался, Герант. «Палач», да? Кулганец очень верно вспомнил, как меня когда-то называли.

— Хорошо. Допустим, что эта невероятная теория — правда. Камкери принялись хозяйничать на окраинах галактики — сколько? Лет восемьдесят назад? Поняли, что дело идет слишком медленно, незримый хозяин подгоняет, а толку — ноль. И решили внедрить в Совет своего «человека», чтобы ускорить процесс? И ни одна живая душа ничего не заподозрила?

— Никто в этой комнате не имеет дел с внутренней кухней Совета. Откуда ты знаешь, сколько убийств было совершено «внутри» системы за последний год? Или хотя бы месяц?

— Это все белыми нитками шито, — отмахивается Герант, — никаких доказательств!

— Можем поспорить, что все сказанное, — не моя больная фантазия.

— Хорошо, — я откидываюсь на спинку стула и не отвожу от магистра пристального взгляда. — Если все это правда — что ты предлагаешь?

— Кулганцы смогут заглушить Ключ. Чтобы он не… «пел». Так?

— Верно, — отвечает гриб. — Никто не сможет услышать его.

Фэд начинает расхаживать из угла в угол комнаты, отчего та кажется еще теснее.

— Хорошо! Вернемся на Заграйт. Сообщим Посреднику, что задание провалилось. Камкери не используют подпространство, но перехватить координаты прыжка, если знать как, — не такая уж и сложная задача. Они узнают, куда мы отправились. Если хоть кто-то в Совете с ними связан…

— Предлагаешь изображать наживку?

— Есть другой план, как вытащить тварь на свет?

— Если эта тварь вообще существует, — парирую я.

Фэд только собирается открыть рот, чтобы продолжить спор, как в комнату вплывает еще один кулганец. Он что-то бормочет и булькает — ничего не разобрать.

Они оба смотрят на нас своими черными глазками, и я с трудом сглатываю кислую слюну.

Что-то случилось…

— Корабль Совета просит разрешения на посадку.

— Как интересно, — тянет Фэд. — Откуда же они могли узнать?

41. Фэд

Пульсация в висках не стихает ни на секунду. Я чувствую себя переполненной раскаленным сцилом бочкой, что может взорваться от любого неосторожного движения, и шум транспортной платформы только усиливает постукивание в черепе. Вокруг царит невыносимая духота, и едкий, сладковатый, цветочный запах врывается в ноздри.

Енот прячется в моем нутре и взволнованно вертит головой. Не выносит этот комок шерсти темноту и громкие звуки — сразу поджимает короткий хвост и прячется. Хрен с ним, потерпит. Не до него сейчас, совершенно.

Перебираю в голове имена членов Совета, прокручиваю мысленно их образы, верчу так и эдак, выуживаю из памяти самые гадкие,непристойные и темные куски биографии этого сборища властных стариков. Я помню все, что когда-либо увидел и услышал — о чем частенько жалею — но отец не перестает восхищаться модификацией памяти, что я пережил в восемь лет.

Кто мог пасть жертвой камкери?

Лорзэ? Старый лис всегда отличался богатой фантазией и обширными связями. В последнее время его в Совете не видно и не слышно: ушел в тень и оттуда дергает за ниточки — что на него непохоже. Лорзэ получает истинное наслаждение, наблюдая за грызней в Совете.

Исправно проходит обследования, в свои сто тридцать четыре года еще способен на подвиги.

Но Лорзэ — романтик. В душе он — отчаянный пират и путешественник. Старик, скорее, встретит смерть с клинком в руке, чем прячась среди звезд как последняя крыса.

Альдегир?

От одного только воспоминания передергивает. Отбитый наглухо маньяк, что исправно заведует Пыточной вот уже тридцать лет. Дознаватель до мозга костей. Его лучшие друзья — скальпель, щипцы и раскаленный сцил. Альдегир, нарушая все правила, не пользуется услугами Посредника. Это ниже его достоинства.

Перебираю имя за именем. А в голове настойчиво колотится мысль об отце.

Мне стоит подозревать его в первую очередь, но что-то в душе противится, а енот злобно ворчит и забивается в самый дальний угол нутра. Любит старика.

В этом мы с ним совсем не похожи.

Мы подходим к транспортной платформе, и я замираю на самом краю, над пропастью. Это место впитывается в меня, въедается под кожу, и где-то на задворках памяти откладываются и сухой воздух, и сладковатый запах, и узор крохотных трещин под сапогами.

— Чей именно это корабль? — Кулганцы помогают всем устроиться на транспортной платформе, и уже через минуту мы вспарываем густой библиотечный воздух и несемся по извилистым коридорам в неизвестность.

Я замираю у высоких перил, плавно покачиваюсь, когда платформа вписывается в повороты и выкручивает зигзаги. Спина настолько напряжена, что кажется мне куском камня. Сзади медленно подкрадывается Флоренс и замирает у правого плеча, так близко, что я чувствую запах ее духов.

«Ирисы и лимонник», — услужливо подсказывает память.

Иди-ка ты нахер, долбаная модификация.

Отключить бы тебя…

Закатываю глаза и чуть отхожу в сторону, а Флоренс упрямо тянется за мной и занимает место ровно там же, где и до этого. Вечно ей нужно тереться поблизости!

Несносная птица.

Склоняюсь к ее уху. Приходится, потому что из-за шума движков нужно орать на всю платформу, а у меня нет никакого желания напрягать голос, особенно сейчас.

Флоренс ниже меня на полторы головы, девчонка цепляется руками за поручни, потому что чувствует, как расстояние между нами неумолимо сокращается, нервно облизывает губы и сжимается, как взведенная пружина.

— Два шага назад, Флоренс, — шиплю сквозь стиснутые зубы, а девчонка резко бледнеет. — Я не буду повторять.

Она выполняет приказ безупречно.

Только красные пятна на бледных щеках выдают бурю, бушующую под этой хрупкой оболочкой из смирения.

У нас уговор, Канарейка. Не говори, что я тебя не предупреждал.

«С Саджей ты такую же сделку заключишь?»

Голос сестры в моей голове звучит насмешливо. Память услужливо воспроизводит его, вплоть до мельчайших оттенков и интонаций, как если бы Аврора объявилась передо мной.

Стояла бы, скрестив руки на груди, смотрела, как на нашкодившего ребенка. С ней я частенько забываю, кто первый родился.

Раздраженно морщусь и хочу отмахнуться, но голос настойчиво пробирается под кожу, ввинчивается в уши и кроваво-красной пылью оседает в нутре.

«Ты играешь с судьбой в опасные игры».

Я Саджу ни о чем не просил.

«Ты лжец, Фэд. Саджа всегда дает нам то, чего мы заслуживаем, а ты отталкиваешь ее дар».

Потому что он мне не нужен.

«Когда богиня отнимет свой подарок — ты будешь жалеть!»

Ах, Аврора, яростная поборница всего, что связано с двоедушниками. Никто бы не смог поспорить — она желала мне счастья. Но уже слишком поздно. Подарок Саджи откровенно запоздал, а мальчик, мечтавший не быть один, — вырос.

Жду не дождусь, когда же это случится.

Голос замолкает, мир возвращается в привычную форму. Я понимаю, что прошла всего секунда или две, а мимо все еще проносятся стеллажи библиотеки. Флоренс послушно держит дистанцию, но я вижу, как подрагивают ее плечи.

Или, может, это просто иллюзия из-за вибрации платформы?

Кулганец не отвечает на вопрос, и я уже хочу повторить его, как гриб чуть поворачивается и смотрит в упор своими черными глазками.

— Это боевое судно класса «Потрошитель», — тянет он. — Наши сканеры показывают, что на борту не меньше десятка человек.

— Они готовятся к нападению, — Бардо цепляется за поручни и напряженно всматривается в темноту. Единственный островок света — сама платформа, а вокруг нее — непроницаемый, клубящийся мрак. Чувство тревоги накрывает всех плотным покрывалом, время растягивается, как жевательная резинка, и за гулом движков слышно, как проверяются пушки и клинки.

— Я сразу предупреждаю, — повышаю голос, отчего он перекатывается в воздухе грозовыми раскатами, — если вступим в бой, то предстанем перед Советом как преступники.

Из груди Геранта вырывается сдавленный смешок. Вольный вообще выглядит слишком расслабленным, хотя обычно рвет и мечет, если что-то идет не по плану.

— Мы стали преступниками, как только прилетели сюда, не выполнив приказ Посредника, — он ловит мой взгляд и отвечает широкой улыбкой, почти оскалом. — Или в тот момент, когда ты сообщил нам, что именно за груз мы везем. И если все, что ты там в кабинете наговорил, — правда, то прилетели эти ребята за Ключом. И нам никак нельзя его отдавать.

— Ключ нужно уничтожить, — вдруг выдает Ши, и все взгляды устремляются к ней.

Очаровательно. Но кулганцы, скорее, глотки нам перегрызут, чем позволят разломать такое сокровище.

— Нет, — гриб взволнованно раскачивается в своей подвеске. Вот-вот начнет театрально вздыхать и заламывать руки. — Договоренность была иной. Мы можем изучать Ключ. Заставить его замолчать. Спрятать его. Никто никогда не найдет.

— Откуда такая уверенность? — Ши упрямо вскидывает подбородок, несколько огненных прядей взлетают вверх, как языки пламени, а в серых глазах читается такая отчаянная решимость, что я понимаю: девчонка будет настаивать до хрипоты. — Если магистр прав и кто-то в Совете работает на камкери, то они уже растрезвонили, где мы есть. Это вопрос времени, когда к вам придут за Ключом. Не сейчас, так через несколько недель или месяцев!

— Кулган богат естественными туннелями. Ключ будет спрятан.

— Кулган разберут по камешкам, как только станет ясно, где искать!

— Не смогут, — Флоренс заправляет за ухо темную прядь и смотрит на Ши исподлобья, будто оценивает. — Соглашения о ненападении. Торговля знаниями и технологиями прочно завязана на этой планете, а расшифровать большую часть данных могут только хозяева.

— Ой, я вас прошу! Кто будет соблюдать соглашения, когда выяснится, что кулганцы укрывали преступников? Какое вообще будет иметь значение Кулган, если Ключ попадет в лапы камкери? Достаточно просто наплевать на все и забрать его силой, — девчонка сжимает руки в кулаки, — и отдать чудовищам.

— Ключ может быть полезен, — гудит гриб. — Он может переломить ход войны. Открыть врата к миру камкери, дать людям возможность вырвать врага с корнем. Камкери — саранча. Их не остановит уничтожение Ключа. Пусть и медленно, но они будут продвигаться по галактике, трансформируя одну планету за другой.

— Это можно сделать и через подпространство.

— Если известны координаты выхода — а людям они неизвестны. Мир камкери давно стал страшной сказкой. Мифом, как вы говорите. Его местоположение утрачено, а Ключ может подсказать путь. Нужно только заставить его говорить.

У Ши явно заканчиваются аргументы, но ее идея с уничтожением откликается в душе приятным теплом «правильности». Ключ действительно стоит уничтожить.

Но кулганец дело говорит. Невозможно оставить за спиной такую силу, как камкери. Жить и ждать, что однажды они найдут способ добраться до Заграйта. До самых дальних границ галактики.

Думать о том, что голодное нечто вот-вот начнет проглатывать один мир за другим.

— Корабль получил от нас разрешение на посадку, — сообщает кулганец.

— Это наш шанс выбить информацию, — проверяю пистолет и то, как клинок ложится в ладонь. Черное лезвие тускло поблескивает в свете транспортной платформы, по поверхности бежит вязь из маково-красных зигзагов. — Если на борту боевой отряд, то это десять-двенадцать вооруженных человек. Посредник не упустит возможности присутствовать лично, но не стоит радоваться заранее. Он хорошо подготовлен, серьезно вооружен и вышибет мозги любому, кто окажется в поле зрения и решится напасть. Можете прикончить всех, кроме него, чтобы не путались под ногами.

Показываю им фотографию Посредника, сохраненную в инфобраслете. Над рукой повисает голографическое изображение, чуть дерганое и помигивающее, но достаточно четкое.

Совершенно безликий мужик. Высокий, худощавый, сероглазый, без интересных черт. Такой пройдет мимо вас по улице и не оставит в памяти ничего, кроме размытой тени. И вы никогда не узнаете, что он — ключевое звено, связывающее Совет с наемниками, убийцами и Звездной гильдией. Посредники не набираются из обычных людей — их выращивают и модифицируют. Избавляют от возможности чувствовать боль, нужды в пище и воде, делают преданными хозяину; но у любого механизма, созданного в пробирке или собранного из металла и сцила, есть уязвимые места.

Только бы добраться до него.

Когда транспортная платформа останавливается, мы оказываемся в широком коридоре, где не видно ни одной книги. Гладкие стены тянутся в темноту над головой, поблескивают золотистой глазурью и притягивают взгляд мелкими узорами, покрывающими их от пола до бесконечности.

Кулганское письмо. Это коридор исторической хроники, где грибочки записывают историю своей расы и Кулгана.

Кулганец подводит нас к тяжелой угольно-черной двери и ждет, пока сканер определит, что он не враг и может пройти внутрь.

Там оказывается просторное помещение с такими же золотистыми стенами, что и в коридоре. По периметру установлены голографические экраны, оборудование для управления погрузчиками и грузовыми воротами. За стеклом впереди хорошо видны посадочная площадка и темное пятно боевого корабля. Ламп внутри достаточно — все как на ладони, но из-за защитных полей корабль расплывается и колеблется, будто тень на поверхности воды. Еще три кулганца поворачиваются к нам и тотчас возвращаются к своим делам, стоит только нашему провожатому что-то низко прогудеть.

— К площадке подходят еще два коридора, — говорит он. — Я открою для вас проходы и закрою их за вами. Мы не можем рисковать своей безопасностью.

— Меня это устраивает. — Клинок оказывается в моей руке. Пистолет я доставать не спешу. — Бардо! Идешь со мной. Герант, Ши и Флоренс обойдут с другой стороны.

— Но, магистр! — Флоренс не может сдержать возмущение, однако затихает и опускает взгляд, когда я нависаю над ней, вытянувшись в полный рост.

— Ты идешь с Герантом и Ши. Выполняй!

— Слушаюсь, — цедит она и достает пистолет.

— Минуточку…

Ши замирает у одного из экранов и впивается в изображение. Я вижу, как она бледнеет, стискивает зубы и тяжело выдыхает. Эмоций на лице девчонки слишком много, чтобы выделить что-то одно.

— Буря! — рявкает Ши и едва сдерживается, чтобы не пальнуть прямо в голограмму.

42. Буря

Отчаяние — худший из грехов. Оно делает нас слабыми и уязвимыми, податливыми, как пластилин. Мы теряем ориентиры и сомневаемся в собственных силах — чем ставим под сомнение выбор Саджи.

Богиня справедливости никогда не дает невыносимых испытаний.

Отец всегда так говорит.

Говорил…

В горле сухо и солоно, а в крови юркими пузырьками растекается вязкий раскаленный адреналин. Меня корежит от желания вырваться из стального нутра «Потрошителя» и броситься в бой.

Найти Ши, ведь я знаю, что эта камкеритская шлюха здесь, на Кулгане.

Подлая, мерзкая тварь! Когда отец только привел ее в дом, я знал, чувствовал, что сучке нельзя доверять. Большие серые глаза смотрели на меня снизу-вверх, а я молча кипел, сжимал и разжимал кулаки, слушал, смотрел, как отец показывает ей дом.

Будто она одна из нас, а не выблядок, рожденный от противоестественного союза с врагом!

Таких стоило топить после первого же крика, а еще лучше — вырезать из утробы и сжигать на костре. Порченая, дурная кровь! И она одним своим присутствием пачкала наш дом, оставляла на пестрых подушках свой запах, везде отсвечивала кровавой шевелюрой.

Втерлась в доверие, пробралась в личную охрану отца.

Пробралась бы и в его койку, но Глава оказался умнее.

Я верил, что морок рано или поздно спадет. Не может же взрослый, разумный человек быть настолько ослепленным этой замухрышкой!

Разве ты не видел, отец?! Не замечал, что стал мягкой глиной в грязных пальцах прирожденной лгуньи, мечтавшей занять место подле тебя?

Слава Садже, что сука не понесла ребенка, но я видел, какими глазами она смотрела на тебя, отец.

Голодными. Полными жажды.

Слепой старый дурак. Саджа избавила тебя от позора — она действительно справедлива. И какая горькая ирония, что именно болезнь камкери подкосила самого ярого их защитника.

И что же в итоге?

Все оказалось до банальности просто! Сука сразу же бросила меня, чтобы примкнуть к такой же шайке преступников и выродков! Двоедушник и убогий пилотишка ей оказались важнее прямых приказов. Какая-то слепая девка заставила ее пойти против меня, ее хозяина!

И это та самая хваленая преданность, которой шлюшка так гордилась? Это то самое желание служить семье отца до самой смерти? Где она была, когда меня выкинули из Совета, как паршивую собаку?! Где она была, когда мир вокруг медленно разрушался?!

Начала новую жизнь…

Устроилась в Гильдию и в ус не дула! Даже не удосужилась выяснить, как там поживает сын ее любимого хозяина!

Если бы не Посредник и его заманчивое предложение…

Разминаю затекшую шею, пытаюсь угомонить колотящееся сердце, но оно то и дело пропускает удары, а перед глазами мелькают картинки изувеченного тела бывшей подчиненной отца.

Я буду рвать Ши, пока она не охрипнет от крика. Душить, пока серые глаза не поблекнут, пока краска не сойдет со лживого лица.

Подожду немного и буду рвать снова, пока сука не подохнет в корчах.

Раз она так любила отца, то я воссоединю их в чертогах Саджи.

Когда корабль опускается на круглую площадку в закрытом ангаре, я уже чувствую, что ловушка вот-вот захлопнется. Во взгляде Посредника я читаю понимание. Этот странный человек, как никто другой, в курсе, что ни магистр, ни ублюдский двоедушник не сдадутся без боя. Когда они не вернулись на Заграйт в положенное время, он без колебаний вынес приговор.

Они ослушались, пожелали разгадать секрет, не предназначенный для чужаков, а значит, пошли против всего Совета.

Когда Посредник приказывает вам прыгнуть, то вы не спрашиваете зачем, вы уточняете, как высоко.

Его воля — это воля Совета. И чем ближе я буду к нему — тем лучше. Все эти напыщенные старики, не пожелавшие принимать меня, еще расплатятся за такую ошибку. Когда камкери придут собирать свою кровавую дань, я буду в безопасности, буду наблюдать, как они мучаются и молят о спасении!

Посредник раздает последние приказы, а мне не терпится рвануть в бой. Я готов, как никогда, едва могу дышать из-за распирающего горла ликования. Внутренности горят огнем, плавятся под кожей и бросают меня в настоящий ад, откуда может вывести только кровь врага на моем лице.

Когда трап опускается, мы оказываемся в кромешной темноте — осязаемой и липкой, как патока.

Я слышу шаги. Не топот боевого отряда, который ничего не боится, давно вооружен «ночными» очками и организованно покидает корабль — а тихое, крадущееся скольжение мягких сапог.

Касаюсь виска — и тонкая плена растягивается перед лицом, позволяя рассмотреть очертания ближайших предметов. Чуть-чуть подкрутить — и вот уже ангар виден как на ладони. Серебристо-серый, будто облитый лунным светом. Вокруг громоздятся стеклопластовые ящики, высокие контейнеры, крохотные черные боксы, в которых обычно перевозят древние кулганские книги.

Наверняка трусоватые кулганцы спрячутся за стальными дверями, но против сциловой взрывчатки не устояла еще ни одна преграда. Их подземный улей вскроют и выпотрошат до основания. Укрывательство преступников, нарушивших условия соглашения с Советом, развязывает Посреднику руки.

Осталось только выжечь этот грибник и найти Ключ.

Я не успеваю как следует осмотреться — внимание привлекает зыбкая черная тень, скользящая точно по направлению к кораблю. Прищуриваюсь, подкручиваю очки, чтобы лучше рассмотреть того идиота, что решил выйти на бой против целого отряда с пушками, и чуть не роняю челюсть. Когда вижу, что передо мной Фэд, магистр Гильдии.

Псих даже не пытается прятаться, идет вперед, с оружием в руке и такой усмешкой на губах, что вдоль позвоночника ползет противный липкий холодок.

Он выше, чем я представлял, шире в плечах, мощнее. Черные волосы небрежно взъерошены и прикрывают глаза. Рука держит клинок так, будто магистр с ним родился, острие едва заметно покачивается из стороны в сторону, выписывает в воздухе затейливые зигзаги.

И взгляд магистра останавливается на мне. Бьет в живот и скручивает внутренности горячими узлами. Я будто смотрю в глаза разъяренного животного, пришедшего разорвать мне горло, тяжело сглатываю и понимаю, что не могу пошевелиться.

Наваждение какое-то!

Один из бойцов отряда поднимает винтовку, что-то кричит, но я не разбираю слов. Поворачиваюсь, чтобы отдать приказ стрелять, но ослепительная красная вспышка бьет по глазам и заставляет подавиться криком; а когда зрение возвращается, то я вижу, как парень с винтовкой оседает на пол дымящейся кучей мяса и пластика.

Бойцы укрываются за ближайшими контейнерами, по личной связи отдаются быстрые приказы. Готовятся две самонаводящиеся бомбы, способные разворотить к хренам любые двери, какие только кулганцы захотят поставить на нашем пути.

Фэд пропадает из поля зрения: просто испаряется, как какой-нибудь призрак. Не провалился же он сквозь пол, в самом деле! Отвлек людей, всего на мгновение, а уже один труп. Нужно быстрее пробраться внутрь и найти Ключ, пока этот больной ублюдок не выкинул что-то такое же безумное.

Укрывшись в стороне от отряда, я пытаюсь слиться с окружением, но смысла в этом ноль, если Ши и ее свора обзавелись ночным видением. Обшариваю взглядом каждый доступный уголок, но ничего не вижу. Будто все замерло, затихло перед новым ударом.

Именно я первым коснусь Ключа!

Я преподнесу его Посреднику, а не кто-то из его безликих болванчиков.

Вижу в сотне футов впереди дверь. Наверняка она заблокирована, как и другая, но не зря же я прихватил с корабля парочку бомб. Пока отряд будет отвлекать на себя врагов, я расчищу путь!

Но стоит только сделать шаг из укрытия, как за спиной громыхает взрыв и воздух рвут крики и отрывистые команды. Кидаю взгляд назад всего на мгновение, чтобы оценить обстановку, а когда поворачиваюсь к двери, в лицо мне уже летит знакомый кулак. Только чудом избегаю удара, пригибаюсь и откатываюсь в сторону.

В дюйме от головы в пол врезается сциловое острие. Бью наотмашь, вслепую и вскакиваю на ноги, чтобы встретить камкеритскую суку лицом к лицу.

Ши теперь совсем другая.

Разъяренная кошка. В глазах — ни капли жалости. Шаги плавные, скользящие, будто тварь ступает по воде.

Выпад — стремительный и хлесткий — клинок царапает броню на плече, высекает искры. Тонкие губы растягиваются в хищном оскале, а черты лица заостряются так сильно, что сейчас Ши как никогда похожа на своего камкеритского отца. Безумная дикарка, готовая проливать кровь.

— Север в могиле переворачивается, Буря, — шипит она сквозь сжатые зубы. — Что ты делаешь? Ты совершенно не понимаешь, к чему приведут планы Совета?

— О, я прекрасно понимаю, маленькая сука! — описываю широкую дугу, бью размашисто, с ненавистью, вкладываюсь в каждый удар так, что Ши дрожит, пытаясь отразить клинок. — Это ты забыла, где твое место!

Взмах — и лезвие рассекает куртку и узкое запястье, но девка даже не вскрикивает и клинок не опускает. Пружинит на чуть согнутых ногах, не отводит взгляд, прожигает в броне невидимые дыры.

Почему она не кричит? Разве ей не больно? Я буду кромсать ее, пока из горла не начнут литься вой и мольбы!

Но вначале — найду Ключ.

Выхватываю из сумки на поясе два крошечных красных шарика, сжимаю, что есть сил, пока они не начинают светиться, и швыряю в сторону двери.

Ши рвется ко мне, метит в горло, но я уворачиваюсь и прижимаюсь к земле, когда громкий хлопок взрыва прокатывается над головой. Скрежет металла болезненно бьет по ушам.

Девка чуть шатается, теряет равновесие всего на секунду, но этого достаточно, чтобы подсечь ее и повалить на землю. Мой клинок в дюйме от ее шеи, сладость победы бьет в голову.

— Вот и все!

Лезвие вжимается в горло, тяжелая красная капля стекает вниз, за ворот куртки, а Ши хрипит и тянется к оброненному оружию.

Слишком поздно, сука!

Резкая боль в моем боку рассекает мир пополам и топит его в алом болезненном мареве. Из нутра рвется сдавленный вой, и я заваливаюсь в сторону, с трудом поднимаюсь на ноги и вижу вторую девчонку, которую раньше не заметил.

Зажимая широкий порез, несусь к двери, на ходу вытаскивая еще один красный шарик.

Он взорвется за спиной ровно через три секунды, даст мне фору.

Фора! Это все, что нужно.


***

Центр наблюдения в дыму, но я быстро нахожу одного из кулганцев, что все еще в сознании.

— Отведи меня к Ключу! — рявкаю так, что горло сводит судорогой. — Немедленно!

— Мы отказываемся…

Один крошечный укол — и кулганец заходится дрожью и ревет от боли. Трясется в своей силовой подвеске и тянется к поврежденному глазу, но я быстро пресекаю все попытки коснуться раны и покачиваю острие так, чтобы гриб не терял его из виду.

— Веди сейчас! Или я оставлю тебя слепым и глухим, а потом выпотрошу.

Кулганец что-то булькает и судорожно изгибается в моих руках, мягкое тело идет волнами, шкура под шляпкой вспучивается и стремительно наливается чернильной синевой.

Его тело обмякает всего за мгновение, а я тупо смотрю в одну точку и не могу понять, что происходит.

Он убил себя? Вот так просто?

Нет времени выяснять!

Выход из комнаты всего один, ведущий в длинный, плохо освещенный коридор, а дальше тупик и транспортные платформы. Выбираю ближайшую и набираю команду активации. Дома мы пользуемся… пользовались такими же механизмами, купленными отцом у кулганцев, так что я помню, что и куда нажимать даже без знания языка. Выбираю последний маршрут.

Пальцем в небо, но времени мало, а грибочки, судя по всему, скорее примут смерть, чем будут отвечать на вопросы.

Когда платформа поднимается вверх, я слышу окрик, но не оборачиваюсь. Даже если мир рухнет в пропасть, моя единственная цель — найти Ключ.

43. Шиповник

Флоренс увязывается за мной следом, и я, признаться честно, благодарна. Встреча с Бурей подкосила ноги и выбила из колеи, обрушила на плечи груз вины и ответственности.

Это все я.

Не уследила.

Север доверил мне сына, а я отвернулась. Занялась собой, хотела начать новую жизнь, а ведь ему, возможно, была нужна моя поддержка.

Внутренний голос со мной категорически не согласен. Он зудит где-то там, в дальнем уголке черепной коробки, и тихо хихикает:

«Но ведь он сам дал тебе вольную. Ты не могла даже близко подойти к особняку! Приказ стрелять на поражение, разве забыла? Он — избалованный мальчишка, которого ты постоянно вытаскивала из неприятностей. Не обманывайся. Каждый на том месте, которое выбрал сам. И Буря выбрал предательство! Себя, своего долга как человека, своего отца, своих людей».

— Его могли заставить. Шантаж или обман. Или угрозы.

«Ты сама в это не веришь».

Флоренс шагает быстро и бесшумно, как кошка. Замирает только у платформ, отмечает, что одной нет, но не останавливается, а ищет взглядом панель управления и что-то быстро на ней набирает. Неужели запомнила действия кулганца?

Мысли в голове тяжелые и горячие — они сталкиваются друг с другом, звенят, шуршат и кричат наперебой, пытаясь привлечь мое внимание.

Стоило бы подождать Геранта и остальных, но понимаю, что Буря — мое личное дело и ответственность.

И я должна принять последствия, как сделал бы Север на моем месте.

— Пойдем, Ши!

Ишь ты, какая грозная! Совсем не тот нежный цветочек, что теряется от каждого взгляда магистра и трусливо прячет голову в плечи. Щеки порозовели, в глазах огонь, а в каждом движении — беспокойный порыв. Она вскакивает на платформу стремительно, сжимает поручни с такой силой, что белеют костяшки — и мы рвемся в темноту, вдоль бесконечных книжных полок.

Сердце колотится о ребра, хочет вырваться из костяной клетки, и мне приходится вдохнуть поглубже, чтобы успокоить расшатанные нервы. В голове полнейший кавардак, и единственная точка опоры — револьвер на поясе и клинок в руке.

Что, если мы опоздаем?

Нет, нельзя об этом думать сейчас! Страх убивает, он — отец всех сомнений и слабостей. Моя рука должна быть твердой, когда я столкнусь с врагом лицом к лицу.

— Ты хорошо его знаешь? — вдруг спрашивает Флоренс.

— Я была капитаном личной охраны его отца.

— Почти что семейные разборки, — девчонка невесело усмехается, а в глубине ее зрачков клубится плотный мрак и сотня вопросов.

— Можно и так сказать, — смотрю на нее сверху вниз, — если прижмешь его, то не убивай. Это мое дело.

— Как скажешь, — Флоренс пожимает плечами и прищуривается, что-то рассматривая впереди. — Но если он начнет палить, то я пристрелю его без размышлений.

У нее даже голос меняется. Становится чуть ниже и глубже, чем тогда в кабинете: из него пропадают девчачья ломкость и высота, а на поверхности показываются уверенность и колючий холод.

Я — чужак. Флоренс не доверяет мне, а после слов о «семейных разборках» может даже подозревать в сговоре.

Она пошла за мной не из желания помочь! Вот оно что.

Стоит девчонке почувствовать хотя бы малейший намек на ложь, как я останусь лежать посреди коридора с пулей в затылке.

Осознание бьет меня по лицу раскаленной тяжелой ладонью, и я не могу сдержать кривую усмешку.

Достойного напарника Фэд воспитывает. Под стать себе.

Платформа дергается и замирает на месте, аккурат у коридора, ведущего в кабинет. Я все еще надеюсь, что после нашего ухода Ключ перенесли и спрятали, но тихий истеричный смех, доносящийся из-за двери, говорит об обратном. Жестом указываю на панель справа и отстегиваю револьвер, взвожу курок — и щелчок в тишине кажется оглушительным.

Мне нужна всего пара секунд, не больше. Возможность вскинуть руку и нажать на спусковой крючок.

Облизываю пересохшие губы и киваю, когда Флоренс заносит ладонь, чтобы ударить по стеклопластовому прямоугольнику.

За дверью что-то грохочет, а через мгновение я слышу знакомый писк.

— Назад!

Флоренс слишком близко — не успевает среагировать. Дверь мнется и раскрывается, как цветок, разлетается в стороны острыми осколками, вспарывает рубашку и жилет, обдает лицо колючими раскаленными брызгами. Отлетаю назад и прикладываюсь со всей дури об поручни платформы.

Мне кажется, что они гнутся от натуги, а ребра трещат и хрустят, выбивая из горла болезненный вопль. Падаю плашмя, лицом вниз, хватаю губами раскаленный воздух, а когда пытаюсь приподняться, то что-то тяжелое давит на шею, пригибая к земле. Я почти впечатываюсь в пол, без малейшей возможности пошевелиться и при этом не лишиться головы.

— Зря ты не носишь броню, Ши, — голос Бури искаженный и охрипший. Ублюдок надсадно кашляет, но крепко стоит на ногах.

Щелчок.

Курок на его револьвере взведен.

Краем глаза я вижу рядом Флоренс. Неподвижную и обмякшую.

— Как думаешь, три пули достаточно, чтобы убить такую мелкую сучку?

— Не… смей…

— Или что?

Он переворачивает меня рывком, отбрасывает в сторону клинок и огнестрел и фиксирует мои руки над головой. Буря тяжелый, а в голове все еще гудит от взрыва. Мир перед глазами отчаянно вращается, перекручивается и сжимается до состояния взведенной пружины.

— Открой-ка рот, шлюха, — шипит Буря.

Дуло револьвера смотрит точно мне в лицо. Я чувствую запах сциловой смазки и стали — он оседает на языке вместе с пылью и гарью.

Подчиняюсь приказу, а Буря чуть не вышибает мне стволом револьвера зубы, проталкивая его глубоко в горло. Давлюсь кашлем, отчего боль в ребрах прошивает меня до самой поясницы и скручивает в тугой узел, выжимает злые слезы и глухие проклятья.

— А Ключик-то у меня, — свободной рукой Буря машет перед моими глазами артефактом. Обезумевший взгляд наливается каким-то хищным, диким блеском, и острие Ключа упирается мне в шею. Надавливает сильнее, прорывая преграду кожи, обмакивает наконечник в теплую кровь. Ничего не чувствую и почти ничего не вижу, все тело — обломок камня, покрытый сеткой мелких трещин.

Артефакт весь в крови, и мне кажется, что я слышу его голос.

Далекий, неразборчивый шепот.

Он похож на легкое шуршание листвы под ногами, когда прогуливаешься осенью по забытым тропинкам.

Так мог бы разговаривать лес, если бы знал человеческий язык.

Враг…

Враг нашел нас…

Что-то тяжелое и холодное капает на щеку, а лицо Бури неуловимо меняется. Он смотрит на артефакт, как на ядовитую змею, но не в силах разжать пальцы и отбросить его прочь. Ключ медленно покрывается непроницаемой чернотой, которая собирается и стекает вниз, по запястью Бури и дальше. Чернота булькает, оплетает наши тела, мешает отлепиться друг от друга. Тонкие усики-щупальца пеленают и лежащую рядом Флоренс.

Хочу кричать, выть от ужаса и биться, как в последний раз, но странный, шелестящий голос настойчиво врывается в голову и крошит мысли в пыль, мешает сосредоточиться.

Враг нашел нас…

Мне кажется, что я проваливаюсь в яму без дна, тону и не могу нащупать опору. Бури уже не видно — он весь оплетен чернотой и даже не шевелится.

Парализованный.

Уничтоженный страхом.

Когда мрак подбирается к глазам и ушам, мне кажется, что я слышу вдалеке чей-то крик. Будто кто-то зовет меня по имени и просит не уходить, но шелест сильнее.

Нет вокруг ничего, кроме тьмы.

И она с радостью принимает нас.

44. Фэд

— Ты понимаешь, что ты делаешь?

Отец был собран и аккуратен, как всегда. В крохотном номере этой всеми забытой гостиницы, в заднице галактики, он напоминал дорогую фарфоровую статуэтку, случайно брошенную в кучу мусора.

Идеальный костюм, идеальная прическа, идеальный изгиб смоляных бровей. Все в нем было слишком идеально, выглажено и выхолощено. Все, даже самые минимальные, огрехи вроде седины и слишком глубоких морщин убирались безжалостно, оставляя вместо человеческого тела красивую картинку.

Сколько ему лет?

Почему-то совершенно вылетело из головы. Разве я умею забывать?

— Понимаю, — отвечать нужно было быстро и четко. Никаких разглагольствований, никаких словесных прелюдий. Нельзя было дать этому человеку ни малейшей возможности ухватиться за неточность или сомнения. Не было никакого желания спорить или драть горло, доказывая свою правоту.

И сил тоже не было.

Я их растерял. Сейчас или вчера? Или неделю назад? Казалось, что чувство усталости было со мной всегда, давило на хребет и выкручивало каждый мускул, будто хотело разорвать меня на части.

— Если ты освободишь Посредника, то я все еще могу обещать тебе…милосердный суд.

Я склонил голову набок и рассматривал отца из-под полуопущенных ресниц. И порадовался, что Геранта не было в комнате, потому что, видит Саджа, он бы высказал старику все, что хотел. У вольного за эти дни накипело на два полнехоньких ведра брани.

«Милосердный суд». Вы только вслушайтесь!

Суд за что? За попытку спасти Заграйт и все человечество от превращения в корм? Я, конечно, понимал, что будет нелегко, представлял масштабы драмы, которая развернется, когда до Совета дойдет слушок о похищении Посредника, да не кем-нибудь, а магистром Звездной гильдии.

Ублюдок факты умело исказил.

До того, как мы его скрутили, передал сообщение в Совет: мол, отдал гильдии приказ забрать груз, а я и моя шайка решили торговаться и выгадывать условия получше, скрылись на Кулгане, подставили кулганцев под удар. Нарушили целую кипу законов и перебили весь боевой отряд, сопровождавший Посредника.

Он пытался урезонить вышедшего из-под контроля магистра и угодил в плен. Благо хоть больше сказать ничего не успел — Бардо постарался, да так хорошо, что Посредник пришел в себя лишь на вторые сутки. Пришлось бежать, и быстро, пока Кулган не стал полем боевых действий.

Кулганцы погрузились в молчание и не отвечали ни на какие запросы Совета. Их не сдвинули с места даже прямые угрозы. Галактические библиотекари знали, что на кону, и предоставили нам карты и точки входа в дальних секторах, где можно было благополучно спрятаться. Затаиться на время и разработать надежный план.

Ведь доказать невиновность нам было нечем. Слово кулганцев и беглых «преступников» против заявления Посредника.

В свое время я убирал людей и за меньшие проблемы.

И предатель сейчас мог поступить умнее. Рассказать Совету о Ключе самостоятельно, выставив все таким образом, что он хотел получить оружие против врага, которое помогло бы добраться до материнской планеты и вырвать само сердце захватчиков.

Но не получил, потому что беглецы присвоили его себе.

Это откроет настоящий сезон охоты за головами, а Совету, видит Саджа, есть что предложить.

Разумеется, смельчаков, что возьмутся за работу, потом пустят в расход. Предателю не нужны свидетели, но желающих может найтись столько, что втроем будет не отбиться.

И Ключ исчез, прихватив с собой Бурю, Ши и…

Я прикрыл глаза и попытался отогнать всплывшую картину.

Весь пол перед кабинетом в чем-то черном, липком и скользком. Вокруг ни души, хотя Герант клялся, что видел чьи-то фигуры на платформе всего мгновение назад. Я хотел позвать Флоренс, но язык во рту одеревенел от напряжения. Во мне кипело совершенно иррациональное чувство вины.

«Я должен был оставить ее при себе», — кричало что-то внутри.

Тихо, неуловимо, но настойчиво.

Пыль хрустела под сапогами, повсюду было разбросано мелкое стеклопластовое крошево, и стоило сделать шаг вперед, как взгляд привлек слабый блеск. Пальцы подхватили тонкую цепочку, украшенную мелкими цветами, замысловатыми фигурками и колечками.

Всю перемазанную в крови.

Флоренс с этой безделушкой никогда не расставалась — обматывала вокруг запястья, потому что не любила носить украшения на шее.

Подарок матери, — услужливо подсказала память.

У нее был голос Авроры. Немного покопавшись в настройках модификации, я смог изменить голос модуля памяти на голос сестры. Это утешало меня и давало сил не провалиться в форменное безумие. Я даже иногда мог представить, что Аврора и правда здесь: смотрит хмуро и качает головой.

У цепочки пришлось починить замок, и сейчас она лежала передо мной на столе. Терпеливо очищенная даже от самых мелких красных точек.

— Посредник может выдать того, кто снюхался с камкери.

— Без этого вашего…Ключа информация не будет иметь веса для Совета.

— Плевать я хотел на Совет, меня интересуют только мои люди. В неизвестность канули два моих человека, и я не успокоюсь, пока эта сука не запоет соловьем.

— Вас будут искать, — отец сильно побледнел, и меня внутренне передернуло от досады.

Все ради его долбаной эгоистичной власти над ситуацией. Только самые правильные дети, самые лучшие женщины, самые высокие посты, самая незапятнанная репутация.

Идеальность в бесконечной степени.

— Ты сам вышел со мной на связь, — когда я поднялся и прошел мимо него, то не удержался и хлопнул старика по плечу. И рука проскользила сквозь него, как сквозь кисель. Высококачественная, сверхреалистичная голограмма. — Я твоей помощи не просил.

— Подумай о семье, хотя бы раз! Ты ставишь под угрозу не только себя и меня, но и Аврору!

— Не смей мне говорить об Авроре! Она, как никто другой, понимает мои мотивы. Это ты готов на все ради…чистоты. Убирайся, — от резкого удара по столу звякнули пустые стаканы и жалобно задребезжал графин с водой. — И помни, что если кто-то в ближайшие сутки придет сюда по мою душу, я буду знать, кто их натравил.

— Ты совершаешь ошибку, сын, — отец примирительно поднял руки, будто и правда боялся нападения. — Камкери продвинулись довольно далеко по сравнению с их захватами за прошлые двадцать лет, но это не повод ставить под сомнения кого-то в Совете! Одних баек кулганцев мало. Да, они знатоки сотен культур, но кто поручится, что они не ошиблись? Камкери уже несколько лет хозяйничают в рукаве Персея и не пытаются захватить соседние территории. Не обнаружено никакой активность пространственных врат. Они стоят мертвые, как и столетия до этого. И камкери уничтожат, рано или поздно! Их отряды мельчают, все больше тварей гибнет от пуль патрульных и в колониях людей.

— Болезнь от этого никуда не девается. Никто не знает, как лечить «бич».

— Ты и правда веришь в сказку, что болезнь подготавливает планеты для поглощения? Кем?!

— Отец, я все сказал. Мне больше нечего добавить.

— Ты пожалеешь о своем решении, — пробормотал он и раздраженно сжал рукой переносицу. — Попомни мои слова. Ты всех нас потянешь за собой!

— Я жалею только об одном, — пальцы сами устремились к крохотной кнопке на столе, которая отключала связь. — Что не был там, когда Флоренс и Ши утянуло во мрак.

Щелчок.

Отец растворился, так и не успев оставить за собой последнее слово.

45. Ворон

— Ах, Герант, сто лет не виделись.

Она всегда просила называть ее «Госпожой Лир» — было в этом что-то такое странное и поэтичное, а я никогда не противился.

Все-таки Алиго Вакоши была властной и влиятельной женщиной, а властным и влиятельным можно простить некоторые прихоти.

Она сидела в кресле с высокой спинкой, и все ее внимание было сосредоточено на инфо-планшете, где мелькали таблицы, цифры и графики. В ее кабинете все было сделано с любовью к натуральности.

Алиго не признавала стеклопласт, синтетику или их замену. Только дерево, шелк и свет настоящих восковых свечей, а воздух ароматизировался специальными, вымоченными в эфирном масле палочками.

— Чувствуй себя как дома. И налей мне вина, вольный. В горле пересохло.

Она чуть повернула голову и тепло улыбнулась. Ярко-красные идеально очерченные губы растянулись ровно настолько, чтобы не показывать острые клыки. Если присмотреться внимательнее, то легко понять, что перед тобой сидит полукровка, но угадать «вторую кровь» — непростая задача.

Это мог быть кто-то из вампирской расы калиго, но я никогда не брался определять. Вакоши могла перегрызть горло за одну только попытку покопаться в ее родственных связях.

Тяжелые черные локоны зачесаны вверх, отчего на всеобщее обозрение была выставлена смуглая, золотистая кожа тонкой шеи. Изумрудные глаза рассматривали меня с ленивым любопытством, без подозрения, а острый длинный ноготь постукивал по крышке стола, вынуждая тихо позвякивать серебряные браслеты на точеном запястье.

Я сделал всего три шага от двери к низкому столику у окна и откупорил старинную, перевитую сциловыми лианами бутылку. Помедлил немного и разлил напиток в два бокала.

— Мальчик мой, да на тебе лица нет, — протянула Госпожа Лир, и уголки ее губ дернулись вниз. — Может кто-то из моих девочек развеет твои печали?

Я протянул ей бокал и отошел назад, чтобы сесть, наконец, и дать отдых ногам. За последние несколько дней я почти ничего не ел, не мог спать, дышать и думать трезво. Грубый ответ крутился на языке, а я давил его из последних сил, потому что от решения Госпожи зависел успех нашего плана; и Фэд совершенно четко выразился, что без транспорта видеть меня не желает, а сам к Вакоши не сунется из-за давних трений его отца и всего этого борделя.

Что ни говори, а дел Тирен старший никогда не умел держать собственное хозяйство в штанах.

И я достану Фэду этот блядский корабль, чего бы мне это ни стоило!

Алиго прищурилась и тихо охнула, будто заметила что-то невероятное. Женщина двигалась стремительно, и я даже сесть не успел, как тонкие крепкие пальцы уже сжимали мое плечо.

— Саджа всемогущая… — пробормотала она, принюхиваясь. — Да ты отмечен, Герант!

— Экая неожиданность, — я повел плечом, стряхивая цепкие пальцы.

— После смерти Анны мне всегда казалось, что ты не возьмешь другую женщину, — Госпожа вернулась в кресло и развернула его так, чтобы мы сидели лицом к лицу. — Такая утрата для всех нас! Мои девочки потеряли последний шанс тебя захомутать.

— Твои «девочки» пьют кровь клиентов.

— Но ворон мог выбрать кого-то из них, — Госпожа Лир пожала плечами, — пути Саджи неисповедимы. Итак!

Она потянулась к лежащей на столе пачке сигарет и с наслаждением закурила.

— Детали мне не нужны. Уже все в курсе, какого шуму вы наделали с этим своим…магистром.

— Быстро новости растащили…

— Ну конечно, солнышко! Наемники, убийцы и шлюхи — всегда в курсе всех самых горячих сплетен и наград за чужие головы.

Я осторожно отставил бокал, так и не сделав ни единого глотка, а Алиго продолжала улыбаться, будто не замечала неловкой тишины.

— Я не стану тебя продавать, Герант, — говорила она медленно, выделяя каждое слово. — Ты мне как сын. Видит Саджа, ты давно здесь не появлялся, но большая часть моих девочек обязаны тебе жизнью иблагополучием. И я сделаю вид, что не заметила твоего подозрительного взгляда. Расслабься и не заставляй меня просить дважды.

Алиго сделала крохотный глоток и выразительно облизнулась. Надеюсь, что в вина она кровь своих клиентов не добавляет.

— Я знаю, зачем вы прилетели, но новости у меня дурные. Корабля здесь нет.

— Кулганцы сказали, что именно ты купила его пять лет назад.

— Да, — женщина отставила бокал и закинула ногу на ногу, в ее глазах появился какой-то темный, хищный блеск. — «Цикута» пропала. Она направлялась на Гисторио, в созвездие Лебедя. И исчезла без следа.

От удивления у меня брови поползли вверх.

— У тебя пропал древний корабль-артефакт, а ты так спокойно об этом говоришь?

— А чего ты ждал? Заламывания рук? Я не настолько помешана на знаниях и древностях, как кулганцы. Да, «Цикута» была полезна, потому что летала в подпространстве быстрее всех, но на том и все.

— На ней есть уникальная поисковая система.

Алиго широко ухмыльнулась.

— Но нужна она тебе, а не мне, правда? Какое мне, старухе, дело до поисковых систем?

Я сжал бокал с такой силой, что стекло затрещало под пальцами. Злость клокотала внутри, но смысла в ней было ноль. В самом деле, Госпожа Лир никогда не покидала облюбованную планету, а «Цикуту», судя по докладам кулганцев, использовала разве что для развлечения и прогулок своих клиентов. Она организовала самый быстрый транспорт в галактике и не волновалась о том, что с ним может случиться.

Не основная статья доходов, так что, не все ли равно?

— Значит, я прилетел сюда зря.

— Нет, конечно! — Алиго расхохоталась, да так искренне, что я невольно усмехнулся в ответ. — Я могу предоставить тебе и твоей…шайке другой корабль. У вас, вроде как, есть умелый и бесстрашный пилот. — Она наклонилась вперед и заговорщицки зашептала: — И назвать координаты последней точки выхода для «Цикуты». Можете полететь туда и сами осмотреться. Найдете корабль — и он ваш. В бессрочное пользование. Как тебе такой план?

46. Шиповник

Я проснулась рывком, в холодном поту и с размазанными по щекам слезами. В горле что-то угрожающе булькало и перекатывалось, раздирало плоть острыми колючками. Закашлявшись, я сплюнула на землю вязкий черный комок, а следом — еще один поменьше.

Вся одежда была перемазана чернотой, а к полынной горечи примешался запах засохшей крови и желчи.

Тело ломило так сильно, что я искренне засомневалась: смогу ли подняться?

Воздух вокруг был нагрет до той опасной отметки, когда мог бы поджечь легкие при малейшем вдохе.

Стоило только попытаться распрямиться, как затылок на полном ходу врезался в нависший сверху камень. Из глаз чуть искры не брызнули и, обхватив несчастную голову руками, я откатилась в сторону на безопасное расстояние.

— Проклятье… — поднявшись осторожно и приложив ладонь к глазам, чтобы защититься от безжалостного жаркого света, я несколько раз моргнула и решилась осмотреться по сторонам.

Соль на щеках плотно въелась в кожу, отчего казалось, что кто-то обмазал мне лицо клеем.

И мир вокруг оказался мне определенно не знаком. Из-за жары можно было бы принять его за Кулган, но я хорошо запомнила местный ландшафт и совершенно точно находилась на другой планете.

Застывший в янтаре осколок неизвестности, чьего названия я не знала.

И вокруг ни души.

Где же Флоренс? И Буря…

Пояс с клинком были на месте. Лучше, чем ничего, — не придется искать подручные средства, чтобы прирезать ублюдка.

Впрочем, я готова была сделать это голыми руками.

Картина искалеченного Бури, вставшая перед глазами, была настолько реальной, что я на секунду ощутила привкус крови во рту и красные пятна незамутненного, испепеляющего гнева расплылись перед глазами.

Пусть эта сука только подождет, пока я спущусь!

Под ногами — каменный треугольный уступ десять на десять ярдов, а за ним — пропасть в сотню ярдов глубиной.

«Острие» указывало куда-то вглубь бесконечной пустыни, а поверхность под ногами мягко пружинила и была испещрена мелкими «оспинами», как губка. От любого, даже самого осторожного, шага в воздух поднималось облачко золотистой пыли.

Сверху нависал совершенно плоский камень, образовывавший что-то вроде крытой площадки. Стоило запомнить это место — пригодится для отдыха — иначе палящее солнце грозило изжарить мои кости к чертовой матери.

Хотелось верить, что внизу — обычный песок, а не какое-нибудь зыбучее море, втягивавшее все, что неосторожно решило пройтись по его поверхности.

Вокруг, насколько хватало глаз, стелилась пустыня с редкими островками низкорослого кустарника и странными черными расщелинами.

Внизу могли оказаться целые лабиринты.

А любой лабиринт опасен, особенно если этот мир был населен не только раскаленными ветрами и острыми скалами.

Запрокинув голову, я всматривалась в небо. Странное бело-красное подрагивающее, как растаявшее желе или поверхность озера, в которое бросили пригоршню мелких камней.

Где-то справа зародилась крупная волна, прокатилась от края до края, зацепила изогнутую линию горизонта, пульсирующую точно кардиограмма, а я раскрыла рот да так и забыла его захлопнуть, когда из «неба» вынырнула стайка непонятных существ и, расправив полупрозрачные крылья, метнулась к острому черному шпилю вдалеке.

— Где я вообще, твою мать? — пробормотала обалдело и тряхнула головой.

Существа не исчезли, как я надеялась. Это была не галлюцинация, вызванная жарой, а самая настоящая реальность.

Мысли в голове закрутились раскаленными волчками.

— Значит, мир населен. Кем-то. Саджа, где я успела тебе так насолить, а?

Последние слова улетели в пустоту. Богиня хранила молчание, как всегда.

Саджа Справедливая ничто не делала без причины, о которой она никогда не сообщала.

— Я должна найти Флоренс.

Я видела кровь на земле после взрыва — приложило девчонку хорошо. Слишком близко она стояла к двери.

Не время для мрачных мыслей! Пока не найду тело — ничего не буду предполагать. До тех пор — Флоренс жива и где-то есть, осталось только поискать.

А если ее вообще закинуло в другое место? Если я здесь совершенно одна и на мили вокруг — ни души?

Короткий резкий крик выбил из головы все посторонние мысли.

Бросившись к краю площадки, я увидела крохотный карниз, не больше двух ладоней в ширину, тянущийся куда-то за изгиб отвесной стены. Черно-желтый губчатый камень топорщился острыми изогнутыми сколами и изломами — было за что ухватиться.

Стоило мне только подумать об этом и коснуться первого же скола рукой, как резкая боль прошила ладонь. Тяжелые красные капли заскользили вниз, к рукаву куртки, промочив его насквозь.

Крик повторился, на этот раз дальше. В нем не было страха или мольбы, только ненависть.

Флоренс столкнулась с чем-то или кем-то и приняла бой!

Возможно, что даже с Бурей.

От одной только мысли об этом ублюдке в горле окончательно пересохло. Бросив злой взгляд на скалу, я упрямо ухватилась за новый выступ и медленно двинулась вперед по карнизу.

Ха! Какие-то там порезы меня не остановят.

47. Флоренс

Канарейка заметалась в груди, выдала пронзительную трель, и только это спасло меня от немедленного разрубания на две неаккуратные половинки. Острый черный коготь едва коснулся затылка и выдрал внушительный клок спутанных волос. Зашипев от боли, я перекатилась вперед и вскочила на ноги.

Кромешный мрак вокруг едва рассеивала светящаяся зеленым плесень, густо растущая на стенах и потолке. В нос забивался резкий запах гнили, от которого кружилась голова, а всего в трех ярдах от меня замерло нечто и выразительно постукивало острыми когтями по губчатому полу. Покрытое жестким волосом тело слабо поблескивало в тусклом свете. Я невольно подумала, что эта шерсть больше похожа на защитный панцирь и может стать большой проблемой. Три пары мощных лап скребли пол, вязкие нитки прозрачной слюны тянулись вниз, образовывали целые лужи, похожие на островки клея. Стоит только угодить — и все, можно молиться Садже и мысленно прокручивать в голове завещание.

Было в этом монстре что-то по-паучьи отталкивающее, мерзкое и тошнотворное. В каждом движении — голод и угроза.

Из вытянутой пасти вывалился длинный раздвоенный язык и дернулся вверх-вниз, облизывая воздух, пробуя его на вкус. Две пары светящихся желтых глаз следили за каждым моим движением, не отрывались от дрожащего острия клинка, который пришлось сжать обеими руками.

Ноги подгибались от усталости. В голове мутилось, мысли текли вяло, рассыпались на куски, стоило только попытаться ухватить хотя бы одну.

Больно. Голова так жутко болит, нет сил терпеть.

Что бы ты сделала, если бы была на его месте?

Удивленно моргнув, я не поверила собственным ушам, но голос магистра перекатывался из уголка в уголок черепной коробки и поднимал с самого донышка души тягучую муть. Я почти видела его лицо, едкую усмешку и черный клинок в руке.

В первую же тренировку он оставил мне на память широкий порез на плече. Достаточно болезненный и серьезный. Как напоминание о том, что нельзя просто уворачиваться от ударов и бросаться атаковать.

В этих ваших академиях готовят смертников и зажатых тупиц! А мне нужен человек, способный во время боя напрягать хотя бы одну извилину. Итак, Флоренс. Что бы ты сделала, будь ты на месте врага?

Дыхание вылетало изо рта сдавленными горячими толчками, а кровь барабанила в висках, норовя расколоть голову, как переспевшее яблоко.

Тварь изогнула длинную шею, покрытую крупной грубой чешуей, пасть раскрылась еще шире, а когти впились в камень.

Сейчас прыгнет!

Ты бы так сделала?

— Нет, — резко катнувшись в сторону, я как раз вовремя избежала дугового удара.

Тварь решила хитрить. Рванула вперед, намереваясь вспороть когтями ноги и повалить на землю, а потом просто оторвать мне голову. От одной только картины собственного тела, лежащего в луже вязкой горячей крови, перед глазами все заволокло белесым маревом.

Рывок получился безупречным, рассчитанным так, чтобы оказаться точно сбоку от врага. Я ощутила движение воздуха всего в паре дюймов от колена и рубанула сверху вниз, изо всех оставшихся сил.

Клинок задрожал, чуть не вывернулся из ослабевших рук. Болезненная вибрация острыми иголками прошила запястья, но мне оставалось только стиснуть зубы и бить снова, точно туда, где длинная шея встречалась с грузным телом.

В незащищенное место.

— Сдохни! — выкрикнула на пределе сил, и птица вырвалась из моей груди, залилась звонкой трелью и принялась носиться по пещере.

Еще один удар — и долгожданный хруст, когда лезвие пробило толстую шкуру, ввинтилось под кожу и одним резким движением рассекло позвоночник.

Тварь забилась, задрожала и дернулась в сторону. Перескочив через извивающуюся тушу, я зажала нос рукой, потому что на камень выплеснулась желчь вперемешку с густой черной кровью. Повалил пар, будто существо кипело изнутри.

Когда оно замерло, я, наконец, смогла расслабиться и рухнула на пол как подкошенная. Уперевшись спиной в стену, я запрокинула голову и прикрыла глаза. Всего на секунду, в отчаянной попытке найти облегчение и собрать в кучу разбежавшиеся мысли.

Вдох-выдох. Едкий смрад раздирал нос и легкие, но и не дышать я не могла, а выйти из пещеры — просто не осталось сил.

Куда же мы угодили? Куда идти теперь? Что делать?

Что же мне делать?

Выйти на открытое место, м? Напрячь мозги и представить, что ты умеешь думать.

Губы растянулись в слабой усмешке. Я бы что угодно сейчас отдала, чтобы услышать голос магистра не в голове, а в реальности.

Я бы даже согласилась на пинки и подзатыльники, только бы все вернуть, как было.

Что-то хрустнуло справа, и я подскочила на ноги. Выставила клинок перед собой, готовая к любой атаке, но из бокового проема на меня смотрела перемазанная в крови и черноте Ши. Рыжие волосы спутались и торчали во все стороны, на одежду было страшно смотреть.

Я и сама, наверное, выглядела, как человек, упавший в сточную канаву.

На лице девушки читалось неподдельное облегчение.

— Я слышала крики.

— Это я опытным путем выяснила, что мы здесь не одни, — ткнув носком сапога в мертвого врага, я поморщилась.

— Буря?

От удивления брови поползли вверх.

Буря? Тот парень, с которым дралась Ши. Это он нас сюда затащил?

Качнула головой и вернулась на прежнее место. Понимала, что нужно разобраться где мы и что мы здесь делаем, но в сознании сразу же растревоженным роем загудел ворох мыслей и сомнений.

Ни еды, ни воды. На солнце температура такая, что кожа покроется волдырями через час, максимум два. От одежды нужно избавиться, потому что ее запах может привлечь хищников, вроде этой твари, но на что ее заменить? Как долго мы протянем? А если некуда идти? Искать кого-то хотя бы без элементарной карты — дело гиблое.

— Флоренс, — голос Ши вернул меня в реальный мир. — Я видела шпиль, но глаза меня подводят. Не могу определить расстояние. Мне кажется, что это часть пространственных врат, только стоят они боком к этим скалам.

Пространственные врата?

Может быть. Я видела врата на Заграйте, так что смогу сказать наверняка, когда увижу этот «шпиль».

— Если есть врата, то есть и способ их запустить, — я поймала взгляд девушки.

— Ключ у Бури, — губы Ши растянулись в улыбке такой хищной, что меня невольно передернуло. — А Буря летать не умеет — он оставит следы на песке. И мы его выследим.

48. Фэд

Проклятым туннелям не было конца.

Темные, мрачные, облепленные лохмотьями паутины и какой-то слизью. Под ногами хлюпала густая грязь и лопались крохотные пузырьки, высвобождая нестерпимый смрад гниющей плоти и прокисших яблок. Я брел в бесконечность и не мог найти выход, каждый новый шаг уводил меня все глубже в переплетения сотен изломанных коридоров, каждый из которых — точная копия предыдущего. Когда я открыл рот, чтобы закричать, из горла не вырвалось ни звука, будто язык засох и отвалился.

В груди было непривычно пусто. Даже мой зверь оставил меня, бросил одного в угнетающем мраке, растворился как тень в полуденную жару.

Таков порядок вещей.

Все, кому ты веришь, уходят, рано или поздно.

Шаг — и всхлип топкой грязи под сапогом.

Шаг.

Сердце подскочило к горлу, мешало вдохнуть полной грудью, а я услышал чей-то надрывный плач. Горький, полный боли и разочарования стон прокатился по воздуху, хлестнул по щеке с такой силой, будто хотел содрать кожу с моего лица.

— Вы не пришли…

Бормотание было до странности знакомым. Я знал этот голос и содрогнулся всем телом, когда увидел впереди размытый девчачий силуэт.

Щелчок взведенного курка походил на раскат грома. Силуэт медленно повернулся, встретил мой пристальный взгляд.

Глаза у Флоренс были совершенно черными, блестящими и безумными. Она покачивалась с пятки на носок и размазывала по щекам черные маслянистые слезы.

Точно в грудь мне смотрело дуло пистолета.

— Я ждала, а вы не пришли…

Стреляй первым…

Ты быстрее ее. Посмотри: Канарейка не в себе. Ты успеешь выхватить оружие.

Вопреки внутреннему голосу я развел руки в стороны. Показал, что оружие на поясе, и она может забрать его, если захочет.

— Это все ненастоящее, — Флоренс шептала так тихо, что я едва разбирал слова. — Вы — иллюзия. Мираж, который пришел, чтобы свести меня с ума.

— Я пришел тебя спасти.

— Вы врете! — вскрикнула она. — Врете! Вы лжец! Лжец-лжец-лжец!

Она кричала так пронзительно и горько, что сердце пропустило удар. В груди похолодело, закололо тонкой иглой, но я не мог пошевелиться, прибитый к земле ее обвинениями.

— Я приду за тобой. Обещаю.

Губы Флоренс кривились, свободная рука потянулась к голове, сжала лоб, будто пыталась успокоить раздирающую ее боль.

— Простите… — она прикусила губу до крови и подняла пистолет выше. Уперла дуло себе в висок. — Я больше не могу…

— Флоренс!

Бросился вперед, но слишком медленно.

Выстрел. Мир накрыла кромешная темнота.

И последнее, что я видел — маковые пятна крови на собственных руках.


***

Я проснулся в холодном поту, с грохочущим в ушах сердцем и уставился в светло-серый потолок каюты, будто на нем можно было прочесть необходимые мне ответы. Пальцы судорожно вцепились в край одеяла, а в горле пересохло так, что каждый вздох давался с трудом и болью.

Рядом зашуршали простыни, и на грудь мне взобрался енот.

Он вообще редко сидел взаперти, любил разгуливать на свободе, а я никогда не противился.

Столкнул мохнатый клубок на пол и услышал его недовольное ворчание. Енот отошел к двери душевой и выразительно скрестил лапки на груди. Взгляд у него был хмурый и осуждающий, прямо как у обычного человека.

— Ну, чего уставился? — бросил я недовольно. — Я имею право на кошмары.

Енот закатил глаза и покачал головой: он прекрасно видел мой сон, ведь мы делили не только тело, но и разум. Острая мордочка вытянулась еще больше, а во взгляде читалась затаенная горькая тоска. Еще никогда мой зверь не выглядел таким взволнованным.

— Скучаешь, да? — я поднялся на ноги и направился в душ. Мне было просто жизненно необходимо ополоснуть лицо. — Мы ее вернем, вот посмотришь.

Енот издал тихий писк и протопал следом, чтобы забраться на небольшую табуретку у раковины, прямо на стопку серых полотенец. Он заглядывал мне в глаза, дергал лапой за край рубашки и вопросительно ворчал.

— Нет, я не скучаю, — я щелкнул енота по уху, а тот в ответ оскалился и чуть не цапнул меня за руку. — И не надо на меня так смотреть!

Зверь зашипел как рассерженная змея.

— Что? Это ты во Флоренс души не чаешь, а не я. Отдам тебя ей, хочешь? Два несносных разрушителя моей жизни.

Енот громко фыркнул и, показав мне язык, спрыгнул с табуретки и выкатился обратно в каюту.

Умывшись, я вышел в коридор и уже через минуту был на мостике. За штурвалом устроился Бардо и выглядел предельно собранным. Он бросил на меня всего один взгляд и снова отвернулся к панели управления.

— Я связался с Авророй по закрытым каналам, — уперевшись руками в спинку кресла, я наблюдал, как капитан рассчитывает прыжок и готовится к открытию точки входа. Судя по цифрам на панели, лететь нам было еще час. — Мои люди спрячут ее и детей в безопасном месте.

— Ты им доверяешь? — резко спросил Бардо, и его рука замерла над кнопками.

Будь его воля, и он бы забрал мою сестру и детей с собой, но нельзя так рисковать. С нами им было бы куда опаснее, чем под защитой моих доверенных воинов.

— Как самому себе.

Рука Бардо дрогнула и сжалась в кулак, но мужчина быстро вернул себе привычное самообладание.

— Если что-то случится…

— Она — моя сестра, — я поднял ладонь, чтобы прервать готовую вырваться из капитана угрозу. — Я бы не стал лишний раз рисковать. Долго нам еще лететь?

— Чуть меньше часа, — глухо ответил он. — Зачем ты взял куб с собой?

— Что?

— Куб, — Бардо передернул плечами. — Я видел его в одной из кают.

— Может оказаться полезным. Мы не знаем, какие тайны он хранит. Корекс хоть и был редкостным ублюдком, который больше скулил и верещал, чем говорил, но я успел понять, что куб — это хранилище памяти. Возможно, такой же древней, как сами Пожиратели звезд.

— Не думаю, что эта дрянь чем-то с нами поделится.

— Кто знает, — я занял соседнее кресло и приклеился взглядом к черноте по ту сторону стеклопласта. Прошитый гвоздиками тысяч звезд мрак притягивал, манил неразгаданными тайнами, и где-то там, в неизвестности, меня ждали. — Посредник под присмотром?

— Обездвижен, накачан наркотиками, заперт в крохотной каморке в грузовом отсеке. Даже если он испортит воздух, мы об этом узнаем, — Бардо пристально меня рассматривал и через секунду задал вопрос, от которого внутри дрогнула натянутая струна. — На тебе лица нет. Что-то случилось?

— Помимо того, что мы действуем вслепую и даже не знаем, что ищем?

— Да. Помимо этого.

Я сцепил руки в замок и уперся локтями в колени. В воздухе повис удушливый запах крови и черной паутины, мир дрогнул и пошел рябью, как поверхность воды.

Простите…я больше не могу…

— У меня очень дурное предчувствие, Бардо, — капитан от моих слов будто окаменел и резко выпрямился в кресле. — Настолько дурное, что я не могу с ним справиться.

49. Ворон

Я не заметил прыжок. Все вообще проходило мимо, не оставляя в памяти даже слабого следа. Я будто вернулся на несколько лет назад, в непроницаемый мрак апатии, боли и ярости на самого себя: беспомощного и разбитого, бессильного идиота, не сохранившего жизнь любимой женщине. И все повторялось опять.

Милостивая Саджа, ты же, вроде как, богиня справедливости.

Я никогда не обращался к твоим братьям и сестрам. Я не умолял Амадию, богиню милосердия, о прощении, я не призывал на головы врагов кару Яшана, покровителя ярости и мести. Я не мечтал об исцелении для души, которое могла бы подарить мне Нешка, покровительница всех, кто сбился с пути.

Я всегда обращался только к тебе. Потому что верил, что справедливость существует, и ты получше всех своих родственников справишься с моими просьбами.

Но в ответ получил только еще одно испытание: потерял женщину, которой я обещал защиту.

За что? Я что-то сделал не так, предал тебя, не оправдал доверие?

Скажи мне, Саджа, что мне сделать?

Все что угодно, я сделаю, что угодно, только прошу — умоляю! — дай хотя бы намек, знак, подари мне призрачную надежду, что Ши все еще где-то есть, живая и здоровая.

Пожалуйста…

Отложив на тумбочку дробовик, который я до этого заряжал на автомате, я проверил клинок, пояс и все необходимое в набедренной сумке. Я выпросил у Госпожи Лир «зелье правды» на случай, если похитители «Цикуты» — кем бы они ни были — решат увиливать от прямого ответа. Если оно не поможет, то клинок был наточен достаточно, чтобы начать отрубать конечности.

Жаль, что зелье не действовало на Посредника.

Ублюдок ни в чем не признался: молчал как рыба, смотрел в пустоту, и казалось, что ничто во вселенной не способно его разговорить. Не человек — запрограммированный на преданную службу. С тем же успехом можно было бы допрашивать компьютер, но отчего-то я верил Фэду.

Глядя на мрачное выражение лица магистра, даже мне становилось не по себе. Очень сильно его задела эта ситуация, а если Фэда что-то задевало, то самое время было ухватиться за что-то покрепче, держаться изо всех сил и молиться, чтобы ударная волна не снесла тебе голову.

Под плотный гольф, который среди пилотов частенько называли «второй кожей», я по настоянию Бардо нацепил тончайшую арктурианскую броню. Движений она не сковывала, но могла выдержать выстрел в упор. Не из гранатомета, конечно, но все равно неплохо.

Закрепив оружие и клинок, я глубоко вздохнул и прислушался к ворону, который никак не мог найти себе место и ворочался под ребрами.

— Не переживай, приятель, — я коснулся дверного замка, и стеклопластовая белоснежная панель отъехала в сторону, выпуская меня в коридор. — Мы обязательно ее найдем.


***

Бардо на мостике изрыгал проклятия, да такие цветистые, что я даже не сразу понял, что он говорит на всеобщем, а не на каком-то другом языке. Бледный лоб друга был влажным от пота, а волосы выбились из хвоста и торчали во все стороны, напоминая воронье гнездо.

— Ты посмотри! Ты просто посмотри на это, — шипел он. Фэд за его спиной стискивал спинку кресла с такой силой, что обивка должна была вот-вот превратиться в лохмотья.

Поначалу я ничего не увидел и не мог понять, почему Бардо так напряжен.

И только через секунд пять-десять я заметил странное поблескивание прямо перед кораблем. Будто само пространство ломалось и искажалось, как в зеркале, и «зеркала» эти постоянно двигались, огибали корабль или проносились прямо над нашими головами, когда Бардо нырял вниз, под очередную зеркальную черную глыбу.

— Не удивительно, что «Цикута» здесь сгинула, — ворчал друг. — Они либо разбились сразу при прыжке, либо вся эта масса блокирует ее сигналы.

— Это место выращивания «гейверийской пыльцы», — сказал Фэд и чуть наклонился вперед. Карие глаза полыхнули золотом и темнотой, а губы сжались в тонкую нитку. — Такие зеркальные сгустки остаются после сбора урожая, значит, где-то здесь должна быть станция, где хранят собранное добро.

— Мы тут что, имеем дело с наркоторговлей? — Бардо помрачнел еще больше и глянул на меня через плечо. — Твоя Госпожа Лир — странная дамочка.

— Пыльца — мощный галлюциноген с сильным обезболивающим эффектом, — я пожал плечами и склонился над приборной панелью. — Все «девочки» Госпожи питаются кровью своих клиентов, предварительно накачав их пыльцой. Сам подумай: тебе бы понравилось, если в самый пиковый момент к тебе присосались? Зубы-то у «девочек» острые, и никаких тебе поблажек. Вот и получается, что без пыльцы не обойтись. И все довольны.

— Со знанием дела говоришь, — усмехнулся Фэд.

Пропустив колкость мимо ушей, я пытался обнаружить на панели хоть какой-то сигнал, который помог бы нам найти базу.

Ничего. Вокруг — сплошная пустота и помехи.

— Облетим эти глыбы и посмотрим, что там дальше, — проговорил Бардо. — Станция-то наверняка не крохотная. Мы увидим ее.

— Если у твоей Госпожи, — последнее слово магистр брезгливо прокатил на языке и выразительно поморщился, — было рабочее соглашение с местными торговцами, то они бы спокойно вернулись назад, но корабль пропал.

— Не сошлись в цене? — Бардо заложил крутой вираж, огибая особенно крупный обломок. — Для маленькой команды выбраться со станции полной головорезов — непосильная задача. Началась пальба, и местные решили оставить корабль себе.

— Или несчастный случай, — Фэд принялся расхаживать из конца в конец мостика. — Иногда такие зеркальные глыбы дробят на кусочки поменьше и продают как оружие. Если их оставить на воздухе, а потом швырнуть в преграду, то рванет не хуже сциловой гранаты.

— Вижу станцию, — сказал Бардо и потянул штурвал вправо, чтобы рассмотреть всю конструкцию целиком.

Громадина растянулась миль на шесть, не меньше. Формой она напоминала овальный древесный лист, чуть утолщенный в центре. Левый борт щетинился манипуляторами и стыковочными шлюзами.

И был совершенно темным.

Ни стыковочных, ни аварийных огней, никакого движения, хотя если «зеркала» плавали неподалеку, значит, процесс сбора закончился недавно и вокруг станции должна была кипеть жизнь.

— Дурно все это пахнет, — протянул Бардо. — Это какой должен случиться казус, чтобы всю станцию вырубило?

— Вот мы и проверим, — сказал Фэд и посмотрел на меня. — Ты готов, вольный?

Я криво усмехнулся и похлопал ладонью по сложенному дробовику.

— Всегда.

50. Шиповник

Куртку пришлось распустить на тряпки и повязать вокруг головы, потому что иначе мы могли бы изжариться на месте.

Убрав волосы под ткань и стянув ее потуже, я протянула Флоренс такую же тряпку, а девчонка только хмыкнула в ответ.

— Там, откуда я родом, такая жара круглый год, — ее глаза полыхнули раскаленным золотом. — Не трать время.

— Потом еще спасибо мне скажешь, — не знаю почему, но весь внешний вид Флоренс и ее хрупкость вызывали какое-то инстинктивное желание подставить плечо.

Как только такой человек выдерживал давящую властность Фэда — я не могла представить.

«Она его уравновешивала», — подумала я.

Спокойная, собранная, четкая, как машина. Флоренс не истерила, ничего не спрашивала и моментально принимала ситуацию, адаптировалась с такой скоростью, что мне совсем немножко стало завидно.

Она, как вода — принимала ту форму, какая от нее требовалась. И мне казалось, что Флоренс может быть не только спокойным ручейком, но и штормящим морем.

Ведь тварь в пещере минимум вдвое превосходила ее в в размерах и силе.

Раскаленный ветер ударил в лицо, опалил кожу, принес запахи высушенного кустарника.

Когда я повернулась к Флоренс спиной, то почти сразу ощутила прикосновение к коже на лопатке. Тонкий палец вычерчивал узоры, следуя за изгибами метки Геранта.

Влажная майка ничего не скрывала, показывая и шрамы тоже.

Как ни странно, неловкости не было, будто я девчонку знала уже тысячу лет.

— Это метка Геранта, да?

— Да.

— Мне довелось с ним поговорить, когда ты была подключена к кубу, — Флоренс крепко сжала мое плечо. — Он — хороший человек. Очень за тебя переживал.

Губы сами собой растянулись в усмешке.

— Герант всегда о чем-то переживает.

— Ты — особый случай.

Девчонка склонилась над пышущим жаром песком, а я следила за каждым ее движением.

Вы только гляньте на эти руки! Клинок казался слишком большим для узкой ладошки, но Флоренс точно знала, что с ним делать и как держать. У нее была крепкая, уверенная хватка. Когда девчонка всматривалась в переливы золотистого песка под ногами, то острие медленно вычерчивало дуги над песчинками.

— Посмотри сюда, — лезвие мягко обогнуло глубокий след от сапога. — Он хромал. Скорее всего — ранен.

— Хм, возможно, — ладонь прошлась над поверхностью, кожу защипало от жара, кольнуло песком: пружинистым, как поролоновая подушка. — Песок плотный, он бы не просел просто так, только если ты не опирался на него всем весом. Здесь кровь, — я указала пальцем на крохотные красные пятнышки.

Флоренс принюхалась, крылья носа затрепетали, и через секунду девчонка сморщилась от отвращения.

— Не только кровь! Какая-то гадость еще. Гнилью несет.

— Это может быть та черная дрянь, что затянула нас сюда.

Она пожала плечами и приложила руку к глазам козырьком.

— Тянутся в сторону шпиля. Буря либо знал, куда идти, либо брел наугад, как и мы.

— Вот мы и проверим, — я выпрямилась в полный рост и прикинула, что до, как я предположила, транспортных врат — не меньше тридцати миль. Пространство вроде открытое, миллион на миллион видимость, но никого постороннего вокруг.

И те летучие существа не давали покоя.

Как и монстр в пещере, едва не оторвавший голову Флоренс.

Мирок-то населенный. Кто знает, какие еще твари прятались в небе, на поверхности или под землей. Бурю давно могли сожрать с потрохами!

Туда ему и дорога, но вот потерять Ключ не хотелось.

Правда, я еще не придумала, что с ним делать, когда получу, но и отдавать его предателю — наихудший из вариантов.

Не бывать этому!

Взобравшись чуть выше, на плоский бархан, мы с Флоренс замерли, обшаривая взглядами открывавшийся вид.

Линия горизонта действительно ломалась и пульсировала — мне не показалось, а небо мерцало, будто облитое глазурью.

— Это защитный купол, — вдруг сказала Флоренс.

— Думаешь?

— Почти уверена, — пробормотала она и шагнула вперед. — Когда камкери напали на нашу планету, то город накрыли похожим куполом. Правда, он не был таким плотным — хоть звезды можно было рассмотреть, а здесь…ничего.

— Полнейшая изоляция.

Бросив взгляд в сторону шпиля, я заметила, что горизонт вокруг него изламывался сильнее всего, будто норовил обкрутить ось этого крохотного мирка, сломать ее, выпотрошить и швырнуть останки на песок. В воздухе мельтешили какие-то странные нитки-изломы, похожие на ветви далекого дерева. Возможно, это и было дерево: проросшее сквозь арку врат и скрутившее их в плотном коконе из корней и черноты.

— Может, это своеобразный схрон, — Флоренс промокнула лоб рукавом куртки. — И Ключ просто перетащил нас в безопасное место, почувствовав опасность. Ты же сама слышала. Он живой, кровь пьет, подает сигналы. Вдруг еще и разумом обладает?

— Хорошо, если так, — сказала я тихо, не отрываясь взглядом от шпиля. — Из убежища всегда есть выход. Если это, конечно, убежище…

— Есть другие предположения?

Флоренс поправила клинок на поясе, а я посмотрела под ноги, туда, где начинались крохотные черные трещинки, которые потом, как я видела сверху, превращались в широкие разломы. Горло сжала невидимая когтистая лапа накатившего страха.

Даже солнце не могло пробиться через толстую холодную корку пота, покрывшего спину и руки.

— Есть, — я прошла мимо девчонки и заскользила с бархана вниз. — Перед нами может быть могильник.

51. Флоренс

Ши держалась изо всех сил, хотя я и видела, что ее жара пожирает куда быстрее, чем меня. Я замечала, как дрожат ее колени, как судорогой сводит пальцы, а при каждом неосторожном движении или резком повороте Ши морщилась от боли.

На спине, чуть ниже лопаток, красовалась не только метка, но и багрово-черные пятна синяков. Взрывом ее приложило даже сильнее, чем можно было предположить. Любой другой человек уже бы на тот свет отправился, а Ши стояла на ногах, двигалась, дышала и даже могла говорить и что-то делать.

— А крови все больше, — тихо пробормотала она, указывая на песок.

Ее разобрал надсадный кашель, а мне захотелось выть от бессилия. Боевые навыки не помогут избежать обезвоживания, они не срастят сломанные кости, не наполнят пустые желудки. В этом пустынном мирке давно умерло или сошло с ума все живое.

Вокруг только песок, камни и колючие заросли неизвестного растения. Дюны были буквально истыканы снизу доверху этим проклятым кустарником. Острые трехдюймовые колючки безжалостно рвали одежду и кожу, жадно впитывали тяжелые капли крови.

Ши упрямо шла вперед, иногда опиралась на мое плечо. Ее тело работало на автомате, и только адреналин и бесконечное упрямство не давали рухнуть мордой в землю и отдать концы.

— Говори со мной, Флоренс, — она облизнула пересохшие губы, слова давила по капле, с трудом. — Расскажи о себе, о чем угодно. Как ты попала к Фэду? Зачем вообще выбрала такую профессию? Совсем не девчачье занятие.

Я могла бы спросить то же самое.

Ее улыбка резала меня по живому. Пояс с оружием тянул к земле, но я не смела даже подумать о том, чтобы оставить его здесь.

Прошли мы не больше десяти миль, и казалось, что в этом мире ничего не меняется, но стоило взобраться на бархан повыше, как у подножья шпиля обозначился город. С такого расстояния я не могла оценить ни высоту зданий, ни размер, но на первый взгляд тонкие извилистые улочки покрывали собой весь этот мир от края до края. Шпиль торчал точно в центре, в окружении черных изломанных веток неизвестного дерева.

Город не внушал доверия. Он излучал что-то безумное и чужеродное, и канарейка в моей груди билась от страха, норовя вырваться и лететь прочь, за горизонт, только бы не смотреть на черное марево, клубящееся над бесконечными каменными лабиринтами.

— Я с десяти лет мечтала попасть в гильдию.

Нужно было отвлечься. Продолжая осматривать песок и кустарник в поисках следов, мы с Ши тихо переговаривались, склонившись голова к голове.

— Так рано? — она удивленно изогнула рыжую бровь и осмотрела меня пристальнее, чем нужно. — В таком возрасте девчонки должны играть в куклы, да примерять платишки перед зеркалом.

— Разве имеет значение, какая у человека заветная мечта?

— Мечта из чего-то рождается, — Ши склонилась над очередным кустом и подхватила пальцем несколько ниток, которые я бы и не заметила. — Она не существует сама по себе.

Я наблюдала за ее манипуляциями, отмечая, как сильно меняется лицо девушки, когда она сосредоточена не на жажде или боли, а на цели, что полуразмытым призраком маячила впереди.

Не знаю их с Бурей историю, но преследование выглядело очень личным.

Как если бы он убил ее семью, а Ши отправилась мстить.

— На нашу колонию напал камкеритский патруль, — слова посыпались из меня как из мешка, а я была не в силах их остановить. Звук собственного голоса бился в голове тихим перезвоном. — Это был важный научный объект, так что от гильдии поступил приказ эвакуировать местных жителей. Всех повально — ученых и их детей. Вот тогда, когда нас буквально вытаскивали из рук камкери, спасали от заражения и верной смерти, я и приняла решение.

— Дай угадаю, — Ши усмехнулась и постучала пальцем по нижней губе. — Фэд руководил спасательным отрядом и весь такой, на белом коне, ворвался в гущу сражения.

В словах Ши чувствовалась беззлобная насмешка, а в глазах на мгновение мелькнули теплые огоньки.

Щеки обдало предательским жаром.

— Это настолько очевидно?

Девушка закашлялась так страшно, что я подалась вперед и подхватила ее под локоть. Местный песок такой мелкий, что с легкостью забивал рот и нос, отчего в горле была такая же пустыня, как и снаружи. Я хотела усадить Ши, дать передохнуть, но она только отвела мою руку в сторону и качнула головой. Еще не время. Под открытым небом мы просто изжаримся в считанные минуты.

— Я видела, как ты на него смотришь. Такая незамутненная, всепоглощающая любовь и целеустремленность может вырасти только из детского восторженного обожания.

Я невольно передернула плечами.

— Все слишком сложно…

— И будет еще сложнее, — Ши глубоко вздохнула, и вдруг что-то в ее взгляде неуловимо поменялось. — Дело ведь не только в детской восторженности, да?

Я замолчала и отвернулась. Это личная территория, невозможно просто так, с бухты-барахты допустить на нее незнакомого человека.

Но Ши связана с двоедушником. Она, как никто другой, может понять…

— Можно и так сказать, — медленно ответила я. — Мой зверь сделал выбор. Еще тогда, во время нападения…

— То есть… — Ши остановилась, в ее глазах мелькнуло такое сильное удивление, что я испугалась, как бы девушку удар не хватил. — Нет, не может быть! Он выбрал Фэда? Когда тебе было всего десять?

— Ага, — рассматривая песок под ногами, я заметила, что цепочка следов уходила в сторону, к одной из черных трещин. — Именно его…я тогда даже не поняла ничего. В детстве связь духов еще неустойчива, мы почти не влияем друг на друга. Но с каждым прожитым годом, крик моей канарейки становился все громче…

— А сам магистр в курсе?

— С самого первого дня, как я поступила на службу. Уже полгода.

— Герант говорил, что если двоедушник не принимает выбор, то это может свести его с ума.

Я остановилась у края расщелины и, чуть наклонившись, посмотрела вниз. Ни зги не видно.

— Так и есть. Но я, теоретически, приняла его. Я не сопротивлялась этому решению, но если буду тянуть слишком долго и не оставлю метку, то все равно рехнусь.

— То есть Фэд все знает, но…

— Его можно понять! — острая необходимость встать на его защиту взыграла во мне в считанные мгновения. — Магистр — человек тяжелый. Он намного старше меня, сама новость о связи поставила его в тупик. И я пришла по рекомендации его отца, а значит просто не могу не вызывать подозрений. Так что я не жалуюсь…

Хотелось бы, но сейчас не время.

Ши застыла у самого края и смотрела куда-то в сторону.

— Судя по следам — Буря упал и его тащили вниз. Смотри. Его волокли по песку. И следов крови много.

— Не могу сказать, что мне его жаль.

Девушка хмыкнула себе под нос и глянула через край.

— Слишком темно. Если полезем, то просто переломаем себе ноги.

— Нам нужен Ключ.

Ши закусила губу и села на корточки. Пальцы прошлись по резкому острому излому расщелины.

— Дилемма, — пробормотала она тихо.

Только я хотела предложить добраться до города и вернуться хоть с каким-нибудь источником света, как песок под ногами пошел волнами и расступился в стороны, словно голодная глотка неизвестного чудовища. Из последних сил я оттолкнула Ши в сторону и, прежде чем провалиться вниз, успела заметить ее полный ужаса взгляд.

52. Фэд

— Ненавижу эти долбаные камеры, — ворчал Герант, надевая специальные линзы, через которые Бардо смог бы наблюдать за происходящим внутри станции. Я отказался брать его с собой — кто-то должен был остаться и присматривать за кораблем.

Если с этой посудиной что-то случится, то улететь будет не на чем, а нам никак нельзя задерживаться в этом секторе.

Под кожей закопошились ледяные колючки, енот беспокойно завозился, а мне пришлось приложить усилия, чтобы удержать его на месте. Он, вообще, в последнее время вел себя нервно, даже агрессивно. Если раньше зверь вальяжно, переваливаясь с лапы на лапу, гулял, где вздумается, а почти все оставшееся время спал, то сейчас этот комок шерсти будто подменили.

Шипящее, нелюдимое скопление гнева.

— Ты подключился к камерам корабля? — бросил я через плечо, а Бардо самодовольно хмыкнул в ответ.

— Подключился, конечно. Но большая часть коридоров обесточена, нихрена не видно. На медицинской палубе еще работает аварийное освещение. На инженерной палубе и доках — кромешный мрак. Никакого движения, люди тут вымерли что ли?

— Что у нас с биологией?

— Ничего не разобрать, — Бардо всматривался в монитор и все сильнее мрачнел. Это его умение из весельчака превращаться в собранного и серьезного человека всегда ставило меня в тупик. — Вроде как есть жизнь на этой посудине, но сигнал нечеткий, смазанный, я даже не могу определить, откуда он идет.

— Ты готов? — Герант закрепил дробовик на поясе и пристегнул клинок так, чтобы тот был под рукой в любой момент. Растрепанный и осунувшийся, вольный выглядел особенно диким.

Я не мог в полной мере знать о его чувствах.

Что вообще одиночка вроде меня мог об этом рассказать? Разве что предположить, как тяжело связанной душе обходиться без пары, — и одна мысль об этом заставила меня поежиться от пробежавшего по спине холодка.

— Готов, — Герант окинул меня оценивающим взглядом. — Бардо, проверь концентрацию пыльцы в ангаре.

Капитан ответил незамедлительно:

— Нулевая. Если кто-то и поигрался с наркотиками, то не здесь.

— Все равно стоит взять пару респираторов, — я достал из бокового шкафчика две прозрачные маски и отдал одну вольному.

Меньше всего мне хотелось, чтобы какая-то химическая дрянь ворошила мои мысли и воспоминания. Особенно в присутствии людей, которым я не мог доверять.

— Выдвигаемся.


***

Грузовой ангар был темен. Аварийный красноватый светедва разгонял мрак и разбрасывал повсюду глубокие тени, где могло прятаться все, что угодно.

Герант шел чуть в стороне за спиной, я слышал щелчок, когда вольный отстегнул клинок. Использовать огнестрел на станции небезопасно, так что я надеялся, что мы обойдемся без стрельбы. Непривычная одежда немного сдерживала движения, но Бардо наотрез отказался отпускать нас без защиты и плотной «второй кожи».

— Я не хочу потом Авроре объяснять лишние отверстия в твоем теле, — хмыкал пилот, закрепляя тонкую броню на моей спине.

Его забота меня забавляла, а енот только недовольно фыркал и щелкал зубами, когда рука Бардо ненароком оказывалась слишком близко.

Любое упоминание о сестре отдавалось в груди тупой болью. Я не привык сомневаться в принятых решениях, пытался не оглядываться назад, не прокручивать в голове бесконечные варианты и выборы. Это ослабляло меня, мешало мыслить трезво.

Но вдруг отец прав? И все, что я делаю, — бессмысленное бултыхание в грязи, где утонет вся наша семья. К старику я никогда не питал теплых чувств, но Аврора не заслужила такой судьбы.

Если бы мы сдались…

То вас бы казнили, — ответил знакомый голос. Он прошел крупной дрожью по позвоночнику, запустил холодные пальцы под кожу и накрутил на невидимый кулак пучок нервов. — Отец бы не стал вмешиваться, ты лучше меня знаешь его позицию. Ни единого шага, который мог бы повредить его репутации. Кстати, я все хочу спросить. Ты счастлив теперь?

Сцепив зубы, я глубоко вздохнул и двинулся к лифтам, что должны были доставить нас на жилую палубу.

— Не вижу никаких контейнеров, — Герант задумчиво осматривал ангар и был прав. Вокруг не было никакого грузового оборудования. — Если они только что собрали урожай, то где же он?

— Успели сгрузить на транспортный корабль?

— Не исключено, — вольный коснулся панели управления лифтом и отошел в сторону. — Или кто-то отнял его.

— В этом секторе? Насколько я знаю, его зачистили еще три года назад.

Герант передернул плечами.

— Уверен? На планете неподалеку крутились Падальщики, а пыльца — их любимое лакомство.

Мы переглянулись, и я понял, что в головах у нас даже мысли в этот момент совпадали.

Падальщики — конченые наркоманы и убийцы. Они бы и мать родную продали за порцию пыльцы, но дальше собственной системы никогда не выходили. Зачем, если лакомый наркотик всегда под боком? Но они не нападали на добывающие станции. Устаревшие корабли и оружие держали ублюдков в узде.

— Я в чистке не участвовал. К сожалению, я такой один и не могу лично делать все. Отчеты были, своим людям я доверяю.

— «Цикуты» в ангаре тоже нет. Нужно добраться до мостика и глянуть записи охраны. Если корабль был здесь, то это должны были отметить.

— Внимание.

Клинок лег в ладонь, красный свет отражался от черной поверхности, из-за чего казалось, что она светится. Герант поднял оружие, когда гудение лифта стихло. Палец оглаживал рукоять, но никакого волнения или дрожи я не заметил.

Двери разъехались в стороны, открывая светлую серебристо-белую кабину, пять на пять ярдов. Никаких подозрительных следов или крови.

Шагнув внутрь, Герант осмотрел потолок, а потом повернулся к панели управления.

— Двери закрываются, дамы и господа! — объявил он. — Следующая остановка — мостик «Станции смерти».

— Нервничаешь, да? — я встал прямо перед дверью, втянул носом прохладный, кондиционированный воздух ангара.

Ничего постороннего, никаких лишних примесей. Ни крови, ни сладковато-горького духа «пыльцы», похожего на подгнившую малину.

Так ты счастлив, Фэд?

Хотелось ответить голосу, чтобы он оставил меня в покое. Я не знал, почему он решил терзать меня сейчас, зачем задает вопросы. Из-за чувства вины? Возможно.

Ведь это я сказал, что лучше бы Саджа забрала свой дар назад.

И она забрала.

Можно подумать, что случившееся — просто совпадение, что нет никакого справедливого возмездия за пренебрежительное отношение к подаркам богини. Я не из тех, кто верит в богов и их силы. Боги меньше всего приложили руку к моей жизни и судьбе.

И вдруг Саджа решила, что стоит наказать жалкого смертного за пренебрежение?

Где она была раньше? Где была ее справедливость, когда Аврору должны были отдать замуж за мужчину вдвое старше, потому что это укрепило бы позиции отца в Совете?

Как бы я не относился к Бардо, а он спас сестру от незавидной судьбы. Сделал ее счастливой, что не смогла сделать вездесущая Саджа.

Отнесся бы я к ее дару иначе, если бы был моложе?

Или мне просто страшно и дело вовсе не в возрасте, а в том, что Флоренс слишком молода, слишком восторженна, слишком преданна?

Она вся «слишком» для меня.

Светлая душа.

— Тебе никогда не казалось, что выбранные вороном женщины — слишком хороши? — вопрос вырвался неожиданно, я совершенно точно не собирался это обсуждать, но…

— Каждый раз, — Герант ответил без колебаний, быстро и не задумываясь. — Но ворон еще ни разу не ошибся. Мне кажется, что это мы слишком плохо думаем о самих себе: что недостойны, не можем принять выбор, не способны быть счастливыми, слишком стары или слишком молоды, покрыты кровью врагов, прошлыми ошибками.

Он чуть обернулся, и широкая улыбка совершенно изменила его лицо, стерев волнение.

— Может Саджа хочет показать, что мы не так плохи, как о себе думаем.

Кабина дернулась, лифт остановился на верхней палубе.

Коснувшись наушника, я дождался слабого писка.

— Бардо, что нового?

— Никаких сигналов, концентрация пыльцы нулевая. Чистенько у вас там, — хохотнул капитан. — Надеюсь, что так и будет дальше.

На этой палубе была кромешная темнота, даже аварийные огни не горели. Достав из набедренной сумки два сциловых светляка, я сжал оба в кулаке и повесил фонарики на пояс. Света они давали достаточно, чтобы не спотыкаться и не врезаться в стены.

— Если нет питания, то на мостик мы можем и не попасть, — пробормотал Герант.

— Будем решать проблемы, когда они появятся.

Двинувшись вперед по коридору, я обводил взглядом стены и пол, но снова не находил никаких следов. Ни крови, ни брошенного оружия, инструментов или инфопланшетов — ничего, что могло бы указать на нападение.

Свет блуждал по стальным панелям и решеткам пола, вычерчивал на стенах причудливые зигзаги. Я почти не слышал шагов Геранта, но чувствовал его присутствие. Двоедушник двигался плавно, заглядывал в боковые коридоры, осматривал двери.

Запертые наглухо.

— Вижу вход на мостик, — бросил он через несколько минут.

Здесь явно все пошло не так. Правая створка была на своем месте, а вот левая оказалась выгнута наружу, точно кто-то выбил ее с другой стороны. Вот только кто мог выбить дверь весом в несколько тонн?

Достав еще одного светляка, я бросил его внутрь. Золотистый свет расплескался по стенам, панелям и приборам навигации.

Пригнувшись, я вошел в помещение, и мне достаточно было одного вдоха, чтобы ощутить запах крови. Казалось, что он пропитал все вокруг: въелся в металл, пластик и пробрался сквозь мышцы, до самых костей.

В глаза бросились красные комки на полу, аккуратно разложенные в каком-то непонятном мне порядке. Каждый комок был окружен черным кругом, вычерченным лазерным резаком.

— Будь я проклят, — тихий голос Геранта в окружающей тишине громыхнул не хуже колокола. — Ты глянь наверх.

Подняв голову, я замер, рассматривая открывшуюся картину.

Там — не меньше двадцати тел, света недостаточно, чтобы осветить весь отсек. Прикрученные к стали какой-то липкой черной дрянью, они были расположены аккурат над комками на полу. Повально все — с раскрытой грудиной, где не было ни сердца, ни легких. У кого-то разрезана трахея, а у двоих отсутствовала кожа на лицах, а глазницы пусты.

— Здесь же все должно быть в крови, — тихий голос капитана в ухе заставил вздрогнуть. От увиденного я даже позабыл, что мы все еще на связи с Бардо и он “видит” нашими глазами.

— Может их выпотрошили не здесь? — голос Геранта надломился. Всего на мгновение, но лицо вольного побледнело как полотно. Кадык судорожно дернулся, когда он попытался сдержать тошноту.

— Посмотри на них. Тела обескровлены и вымыты изнутри. Осторожнее, — я удержал его за локоть, когда Герант попятился назад, едва не наступив на один из комков. — Не вляпайся в чью-то печень.

— Саджа всемогущая…

— Видишь следы? — я опустился на колено и указал на глубокие отметины, отпечатавшиеся в органе. — Ничего не напоминают?

Герант присмотрелся и побледнел еще больше. Желтые глаза округлились от ужаса и отвращения.

— Человеческие зубы, — пробормотал я под нос. — Кто-то их ел.

53. Шиповник

Душно и темно — те два слова, какими можно было бы описать мой бесконечный спуск вниз. Все, на что я могла рассчитывать — ловкость рук, крепость хватки и благословение Саджи, которая направит мой шаг туда, где хватит опоры и камень не будет похож на хрупкую губку.

Я замерла на мгновение — не могла понять, есть ли дно под ногами или я повисла между двумя бесконечностями. Наверху слабо мерцал дневной свет. С каждым разом, как я поднимала голову, его становилось все меньше, а внутри бурным потоком растекалась паника. Если я не успею спуститься до наступления полной темноты, то это гарантированный провал. Никакой площадки поблизости нет, я даже не смогу дождаться утра.

Вдруг здесь вообще нет дна? Вдруг Флоренс уже…

Я тряхнула головой — не могла думать о том, что девчонка так бездарно и глупо погибнет, спасая меня. Это я должна была стоять на том месте. Я! Не она. Хотелось ругаться, кричать и отвесить дурочке затрещину — что я и сделаю, как только доберусь до этого проклятого дна!

Рука влипла во что-то, похожее на патоку, а в нос ударил тошнотворный запах гнилой тыквы. Откуда здесь тыква взялась? Стряхнув липкую гадость, я осторожно отыскала ногой углубление чуть ниже, соскользнула и нащупала крепкий выступ, в который впилась пальцами, как в последнее спасение.

На самом деле последнее. Стоит только сорваться — и все, приключение закончится, а Герант найдет только мои переломанные кости, торчащие из груды плоти.

Если вообще найдет…

— Не думай об этом. Не думай!

Я скучала. Невыносимо, отчаянно скучала. Знаки на спине ныли, выкручивали меня, раздирали душу тянущей болью и не стихали ни на мгновение. Казалось, что меня оторвали от живительного источника и бросили умирать без подпитки, и я ничего не могла сделать. В теории я должна была чувствовать его, но в груди образовалась ледяная пустота. Нитка связи тянулась в никуда, и я не ощущала ничего, кроме болезненного разрыва, невидимой раны.

И она не затягивалась.

— Мы выберемся. Обязательно выберемся, все вместе.

Еще один шаг, руки оглаживали шероховатости, ощупывали выпуклости и выбоины в губчатом камне, кончики пальцев покалывало, будто я гладила крохотные иголки.

Опустив голову, я несколько раз моргнула. Глаза достаточно привыкли к темноте, чтобы начать различать отдельные очертания, острые выступы, которые цеплялись за одежду и норовили вырвать целые куски, и округлые наросты, слишком гладкие, чтобы за них хвататься.

Немного ниже, буквально на расстоянии трех-четырех соскоков по уступам, в воздухе разлилось тусклое голубоватое свечение. Едва различимое, призрачное, оно больше походило на обман зрения. Кто знает, как сильно меня приложило взрывом? Вдруг это все галлюцинация?

Соскользнув по камням вниз, я нещадно порезала пальцы об один из острых выступов.

Боли уже не чувствовала, будто и не со мной это все.

Кто-то другой сейчас карабкается к темноте, кто-то другой утонул в черной грязи и оказался в неизвестном мире, кто-то другой думал о том, как выбраться.

Не я.

Сцепив зубы, я ухватилась за очередную выемку и отметила, что свечение стало ярче.

Саджа всемогущая, на моих ладонях не осталось ни одного живого места! Если в ближайшее время мы не найдем воду, то руки можно будет отрезать и выбросить — толку не будет никакого.

Рывок!

Повиснув, уцепившись пальцами за широкую трещину, я снова посмотрела вниз.

Площадка! Да не абы какая, а полноценный выступ, тянущийся почти от стены до стены, и коридор, уходящий куда-то вглубь скалы. Свечение исходило от массивных круглых камней, прилипших к губчатой поверхности.

Разжав пальцы, я пролетела добрых четыре ярда и хорошенько приложилась боком о рваный край коридора.

Несколько долгих секунд я боялась пошевелиться, даже не дышала, чтобы твердая опора под ногами не распалась пылью, не растворилась, оставшись только в моем воображении. Наконец я осмелилась оторвать взгляд от земли, осмотрела круглые наросты и с удивлением поняла, что это жуки.

Жирные, неповоротливые твари, которые вообще не реагировали на прикосновения. Только таращились на незваного гостя белесыми слепыми глазами и разгорались ярче.

Оторвав от майки широкую полосу ткани, я помедлила всего мгновение, но нужда пересилила опасение. Сняв со стены крупного жука, я перевязала его тканью и получившуюся петлю повесила на пояс. На всякий случай оторвала еще полосу и привязала жука к бедру пузом наружу, так, чтобы он не вцепился в мясо. Кто знает эту хреновину — чем оно вообще цепляется за камень. Не хватало еще инопланетную дрянь от тела отдирать.

Чем дальше я продвигалась по коридору, тем светлее становилось. Жуки облепили стены толстым, плотным ковром и тихонько шуршали, точно переговаривались между собой. Под ногами похрустывали остатки хитиновых панцирей и какая-то затвердевшая белесая паутинка.

Никаких следов Флоренс или Бури, но я не теряла надежды и старалась не думать о самом плохом.

Девчонка Фэда начинала мне нравиться, и я не могла смириться с тем, что хороший человек погибнет в этом странном мире, в одиночестве, сожранный неизвестной тварью.

Было заметно, что пыль и панцири на полу давно не трогали, но я упорно двигалась вперед, потому что возвращаться в темноту было худшим из возможных решений.

Постепенно коридор расширился, а в нос ударил такой коктейль запахов, что закружилась голова.

Тут намешались и подвальная сырость, и соль, и полынная горечь, и приторная сладость жженого сахара и яблочной карамели. И над всем этим главенствовал острый рыбный дух.

Яркий свет на мгновение меня ослепил, а когда глаза привыкли, то я застыла на краю крохотной площадки, повисшей над густыми черными зарослями неизвестного мне растения.

Я не сразу поняла, что смотрю на крону дерева, чей ствол уходил куда-то вниз, в белесую дымку. И таких деревьев было множество, они создавали целые ярусы, а некоторые стволы соединялись друг с другом «мостиками».

«Лес» тянулся вперед на мили — я не могла рассмотреть, где заканчивались эти заросли.

И как, вашу мать, можно найти здесь человека?!

— Саджа, ты издеваешься, — выдохнула я и села на карниз, свесив ноги вниз.

Спуск будет долгим.

54. Флоренс

Когда открыла глаза, то подумала, что ударилась головой и потеряла зрение. Первым чувством была всепоглощающая паника, но заметив, что у тьмы есть оттенки и не вся она — непроглядно черная и густая, я потихоньку успокоилась.

Шевелиться было страшно. Над головой — ни единого лучика света, я могла пролететь какое угодно расстояние, сломать себе хребет или что-нибудь еще, но, прислушавшись к телу, я не почувствовала ничего странного.

Сильно ныло между лопаток, там, где я умудрилась от души приложиться об стену при падении.

Глубоко вздохнув, я поморщилась от колющей боли под ребрами.

Нужно встать, разлеживаться некогда.

Собравшись с духом, я осторожно приподнялась на локте и ощупала голову свободной рукой. Вроде целая, только слева выросла здоровенная шишка и в ушах гудело и звенело, а в висках плескалась тягучая раскаленная боль.

Правильно магистр говорил — голова у меня крепкая.

Я начала медленно вставать, с опаской прислушиваясь к ощущениям в ногах и руках, — и не могла поверить, что ничего не сломала и не вывихнула. Удача, просто невероятная удача!

Или что-то смягчило падение.

В горле пересохло от мысли, что Бурю кто-то утянул вниз, и этот «кто-то» мог утянуть и меня. Бросить здесь, а через время вернуться, чтобы поживиться свежим мясом.

Тьма вокруг не была однородной. Она колебалась, как кисель, расходилась в стороны, стоило только провести перед собой раскрытой ладонью, светлела и отливала тусклой синевой. Под ногами что-то тихо похрустывало, а я изо всех сил напрягала глаза, чтобы рассмотреть хотя бы очертания предметов и понять, где оказалась и куда иду.

Я вела рукой по стене, осторожно шла вперед и через минуту поняла, что синее свечение мне не померещилось — оно было более чем реальным.

Коридор резко изогнулся и ушел вглубь скалы, а света стало достаточно, чтобы я увидела потолок, нависший прямо над головой. Я лежала не на дне ущелья, а в каком-то из коридоров.

Никаких сомнений — что-то притащило меня сюда.

Тяжело сглотнув, я бросила взгляд на стены и заметила, что круглые наросты, источники голубоватого свечения, слабо шевелятся. Внутри все содрогнулось от отвращения, когда я увидела тонкие лапки и острый хоботок, похожий на буравчик, впивающийся в губчатый камень. Может, он поэтому и губчатый? Эти твари — жуки — точат его изо дня в день!

Ненавижу жуков.

Просто не переношу.

Стараясь держаться точно в центре коридора и не касаться стен, я осторожно двигалась вперед. Из-за частых и резких поворотов оказаться в засаде было проще простого, так что каждый шаг давался с трудом, через стягивающее мускулы нервное напряжение. Все, что я слышала — это пульс, отдававшийся в висках. Сердце колотилось с такой силой, что вот-вот должно было разорваться в груди и разлететься в стороны кровавыми ошметками.

Под подошвами сапог скрипела пыль и старые жучиные панцири, каждый скрип и треск пробегал по коже крупной холодной дрожью.

Поворот — и рывок вниз.

Коридор пошел под уклон, а ноги заскользили по гладкому камню.

Может, стоит вернуться и осмотреть другие коридоры?

Закусив губу, я с сомнением рассматривала уходящий в неизвестность путь. Меня пугало то, что может ждать впереди, и этот страх был мне в новинку. Он отдавал какой-то застарелой горечью сожаления — будто я могла сгинуть в бесконечном мраке и не успеть сделать так много.

Необходим один только шаг, чтобы пропасть, раствориться и исчезнуть… Перестать быть.

Но я ведь еще столько всего не успела…

Все еще не стала счастливой, не заполучила того, кого хотела, не сказала ему столько всего, главного, самого важного.

Не помогла Ши, не спасла мир, в конце концов.

Спасение мира у меня в списке тех дел, что стоит сделать до двадцати пяти.

Я усмехнулась и уперлась рукой в стену, прикрыла глаза, попыталась отогнать непрошеные мысли и опасения.

Ведь если остаться на месте, то смерти не избежать, как ни крути. Неизвестная тварь может вернуться в любой момент!

Идти вперед.

Нужно просто сделать шаг и идти вперед.

Что-то мелькнуло в слоях тьмы. Неясный, размытый силуэт нырнул за поворот и скрылся из виду. На таком расстоянии понять, что это было, — невозможно.

Вдруг это Буря? Нельзя упустить его!

Взяв в руку клинок, я выдохнула и двинулась вперед. Часть коридора была погружена в кромешный мрак, но за поворотом светились вездесущие жуки. Не успев подойти к изгибу стены, я услышала тонкий детский голосок.

— Хорошие жучки! Хорошие…

Какого хрена?

Я осторожно выглянула из-за угла и увидела низенькую женщину, едва ли достававшую мне до плеча.

Тонкая фигурка была затянута в черную ткань, ноги охватывали ремешки самодельных сандалий, а золотисто-каштановые волосы были заплетены в толстую косу, конец которой почти волочился по земле.

Из широких рукавов показалась рука, больше похожая на высушенную ветку дерева. Цепкие пальцы схватили ближайшего жука, сдавили его так, что на землю упало несколько хитиновых пластинок, а «светляк» протяжно запищал. Под острыми ногтями выступили тягучие желтоватые капли жучиной крови. Еще чуть-чуть, и несчастное насекомое вывалит на узкую ладонь внутренности.

Женщина поднесла добычу ко рту, и от раздавшегося хруста мне стало дурно.

Острые, иглоподобные зубы вгрызались в панцирь и крошили его в пыль. Уцелевшие кусочки падали под ноги, а я внезапно осознала, откуда в коридорах столько останков насекомых…

Женщина медленно повернулась, посмотрела на меня совершенно черными миндалевидными глазами и растянула губы в жуткой улыбке. В зубах у нее застряла пара подрагивающих лапок.

— Хочешь? — спросила она на чистейшем всеобщем и протянула мне половинку жука.

55. Ворон

Сосредоточиться выходило с трудом, перед глазами так и стояли эти прикрученные к потолку тела членов команды и органы, разбросанные по полу.

«Не разбросанные, — поправил я себя, — а аккуратно разложенные». Будто кто-то вломился на станцию, чтобы провести здесь какой-то долбаный оккультный ритуал! Где это видано вообще, чтобы в наше время людей в жертву приносили, да еще так изощренно? В носу все еще стоял запах химии и подгнившей плоти, от которого хотелось окунуть голову в раствор кислоты, только бы избавиться от удушливого воспоминания.

Передернув плечами, я всматривался в пляшущие перед глазами столбики данных и изо всех сил пытался выискать знакомое название. Оставалось только молиться Садже, что «Цикута» на самом деле побывала здесь, потому что иначе я не знал, где еще можно ее искать.

Зеленоватые буквы мелькали перед глазами, складывались в слова, отметались в сторону, когда я понимал, что это все не то, а на экран выпрыгивали новые и новые строчки стыковочных записей. Бардо подключился к станции напрямую, но и у него успех был нулевой, если судить по ругани в наушнике.

Минута, вторая… двадцать минут, тридцать.

Можно просидеть перед монитором целые сутки напролет и ничего не найти!

Какого хрена в эти навороченные компы не встроили поиск по названию?!

— Есть! — крикнул я, чуть не рассмеявшись от облегчения.

— Не ори, твою мать, — прошипел Фэд. — Если кто-то и перебил всю команду, то это не значит, что здесь никого нет.

Я послушно понизил голос до шепота, потому что понимал, что магистр прав: не стоило так глупо рисковать.

— Они пристыковались как раз перед тем, как начались неполадки с энергоснабжением. Вот запись о стыковке, запись о загрузке и — бум! — пустота.

— Может это произошло как раз перед нападением?

— Думаешь «Цикуту» забрали? Как трофей?

— Пораскинь мозгами, вольный, — Фэд запустил пятерню в растрепанные волосы и посмотрел в сторону панорамных окон, за которыми была хорошо видна ближайшая планета — серо-синее пятно на фоне бесконечной космической черноты. — Корабль, древний и уникальный, под завязку нагруженный пыльцой. Может сам корабль и не нужен никому, но груза там на миллионы. Или…

— Падальщиков так и не вычистили, и они за три года умудрились выйти в космос.

— Сказочное предположение, — хмыкнул магистр, — но отметать его я не буду. Потому что у Падальщиков был транспорт и все, что держало их на планете — обилие пыльцы прямо под боком.

— Господа! — гаркнул Бардо. — У нас появилась компания.

— А я надеялся, что времени будет побольше, — Фэд досадливо поморщился и, пристегнув к поясу клинок, двинулся к лифту. — Твоя Госпожа Лир могла донести, что к ней двоедушник за информацией заглядывал?

— Я ее слову верю, — отчеканил я. — Она бы не стала продавать меня. Мог кто-то из ее девиц, но тоже сомневаюсь. Многие там мне жизнью обязаны.

— Такие деньги помогли бы несчастной душе вырваться из борделя.

Я только отмахнулся.

— Ты не понимаешь. Они — кровопийцы и все, что отделяет их от уничтожения — обширные связи Госпожи и ее договоренности. Можно быть баснословно богатым, но никто не будет закрывать глаза, когда начнут находить обескровленные тела.

— Допустим, — Фэд о чем-то глубоко задумался.

— Сколько Совет предложил за возвращение Посредника?

— Слишком много. Так много, что все отребье галактики будет охотиться за нами.

Я не мог сдержать смешок. Все это совершенно не смешно, но нервы были на пределе.

— Я восхищен их щедростью.

Да уж, вот тебе и приключение. Так все хорошо начиналось. Просто сказали груз привезти, Ши бы получила работу в гильдии, мы бы как-то наладили контакт, приспособились друг к другу, прижились, метка вошла бы в полную силу.

Везет нам как утопленникам.

— Сколько назначали за твою голову, вольный? — Фэд нажал на панель вызова платформы и отошел в сторону. Полумрак и красноватый свет аварийных огней делали его похожим на какого-то демона, готового броситься на любого, кто подойдет слишком близко.

— Уточни когда, а то этих наград было слишком много.

— Прожженный преступник, да?

Я неопределенно пожал плечами.

— Плохо запоминаю законы. От колонии к колонии они разнятся, и все в голове не удержишь.

— Думаю, что ты будешь горд, узнав, что тебя в нашей шайке поставили на второе место по опасности.

— А ты, конечно, на первом?

— Конечно, — самодовольно ответил Фэд.

Магистр выглядел слишком спокойным. Неестественно умиротворенным.

Будто уже заранее смирился с поражением и обдумывал, как проведет вечность в забвении.

— Тебе не страшно? Ты не думаешь о том, что все это может быть зря?

— Страшно, — ответил он и повернулся так, чтобы смотреть мне в глаза. — Я не дурак, Герант. И не псих. Страх мне не чужд, я боюсь сотен вещей, но не ждешь же ты, что я буду стоять и заламывать руки? Может, по щеке еще должна скатиться скупая слеза разочарования?

— Я не это имел в виду…

Фэд раздраженно взмахнул рукой, обрывая меня на полуслове.

— Я знаю, но задумываться не хочу, понятно тебе? Если я начну об этом думать, то могу утратить трезвость, а она мне сейчас очень нужна. Ни Флоренс, ни Ши не нуждаются в наших метаниях и истерике. Им нужны два трезвомыслящих мужика, способных держать себя в руках, а не наматывать на кулак милю соплей, уяснил?

— Вы только посмотрите, как он разгорячился, — голос Бардо в наушнике звучал встревоженно. — Двигайте задницами быстрее, пожалуйста, потому что наши «друзья» всего в семи минутах лета.

— Ждем лифт, — коротко бросил Фэд и надолго замолчал.

В уголках глаз магистра разбежались острые лучики морщинок, а весь его облик стал каким-то острым, хищным, точно он сам себя — мысленно — раскачивал и злил. Так обычно раззадоривают бойцовских собак: лишают их пищи и сна, бьют, а затем спускают с поводка.

Видит Саджа, я бы не хотел знать, что творится в голове у этого человека. Мне казалось, что под бледной кожей клокочет самое настоящее безумие, а карие глаза потемнели от ярости, которая вот-вот должна была найти выход или испепелить Фэда изнутри.

— Мы медленно продвигаемся, — я не сразу понял, говорит ли магистр со мной или хочет убедить самого себя. — Но это лучше, чем ничего. «Цикута» может «почувствовать» Ключ, и мы его найдем. Чего бы это ни стоило.

Двери лифта разъехались в стороны, и, войдя внутрь, Фэд ударил по кнопке с пометкой «Грузовой отсек».


***

— Я уж думал, вас там крысы сожрали, — недовольно проворчал Бардо.

Он готовил корабль к расстыковке, а енот Фэда терся у его ног и все время норовил забраться на колени посмотреть, что такое тут без него творится. То же мне, мохнатый приключенец.

— И куда дальше?

— Туда, — магистр ткнул в сторону той самой серо-синей планеты, что мы видели раньше. — Если Падальщиков не истребили и они уперли наш корабль, то сидят они там. Где наши «друзья»?

— В трех минутах, — Бардо пристегнул ремень и потянул штурвал на себя.

Мягко отведя корабль назад, он бросил последний взгляд на станцию.

— Не слишком от них отрывайся, пусть узнают, куда мы летим.

— Не проще ли стряхнуть их с хвоста?

— Проще, — Фэд кивнул, а его губы растянулись в знакомой усмешке, — но куда веселее дать Падальщикам с ними разобраться. Стравим их друг с другом, а сами найдем «Цикуту» и свалим подальше.

— Звучит, как сумасшествие, — простонал Бардо.

— Звучит, как план, — парировал я и хлопнул друга по плечу. — Убираемся отсюда, меня от вида этой станции уже тошнит.

56. Шиповник

— И-и раз!

Оттолкнувшись от пружинистой черной «шапки», я не без труда перемахнула на соседнее дерево и покачнулась, когда опора расползлась под ногами, как подтаявшее желе. В воздух взметнулось облачко темной пыли, забилось в нос и ворвалось в горло, вызвав жгучий раздирающий кашель.

Согнувшись пополам, я сплюнула под ноги комок вязкой мокроты и еле удержала равновесие, когда крона чуть накренилась в сторону — будто собиралась стряхнуть незваного гостя.

— Тихо-тихо! — взмахнув руками, я присела на корточки и вцепилась в бархатистую листву, больше похожую на какую-то разновидность мха — плотную и сухую. Под пальцами перекатывались тугие мелкие шарики, точно наполнитель в мягких игрушках.

Я обернулась и глянула на выступ, откуда совершила первый прыжок. Он угрожающе торчал за спиной, на высоте не меньше пятидесяти футов, и теперь был едва различим на фоне стены. Никаких других коридоров поблизости я не заметила и приготовилась спускаться до самого дна — сколько бы времени это не заняло — но с каждым новым рывком в груди все больше крепла уверенность, что Флоренс либо осталась позади, либо вообще не пережила падения.

Что я скажу Фэду?

Простите, я не сберегла вашего помощника. Она спасла мне жизнь, а сама свалилась в пропасть.

От одной только мысли, как я буду говорить это, глядя в глаза магистру, моя спина взмокла от холодного пота, а остатки майки плотно прилипли к телу.

Я ее не спасла. Погубила женщину самого опасного человека в долбаной галактике!

Более того — его, возможно, единственный шанс на счастливую жизнь.

Это жестоко и нелепо, ужасно, если представить, что Флоренс не ошиблась и выбор зверя действительно был.

Подойдя к краю кроны, я прикинула расстояние до следующего дерева и взяла разбег. Места было как раз достаточно для хорошего рывка.

— И-и раз! — поверхность прогнулась и подбросила меня вверх, как пружина, но приземлиться на ноги не вышло — слишком хлипкой оказалась новая опора. Ветки разошлись в стороны, и я чуть не провалилась в образовавшуюся брешь. Только рефлексы помогли вовремя откатиться вбок и замереть на несколько секунд.

Сердце колотилось где-то под горлом, кровь пульсировала в висках, а я жадно вдыхала горьковато-соленый воздух, пытаясь перевести дух.

Деревья кончались. Либо скоро появится новый коридор в стене, либо какой-нибудь спуск в самый низ, на дно.

Или ничего вообще.

Почему бы и нет? Удача мне в последнее время не сопутствует.

Перекатившись на живот, я уставилась в крохотный просвет, где переплетались мелкие тонкие веточки, поддерживавшие черный купол.

Может и не придется дальше прыгать?

Если раздвинуть ветки и добраться до основного ствола…

Вот только мои руки могли не выдержать путешествия в неизвестность. Хоть я и перемотала их полосками ткани, которыми ранее покрывала голову, но ладони все еще слабо кровоточили. Полукровки вроде меня восстанавливались быстрее обычных людей, но не мгновенно. Будь у меня тюбик регенгеля — и можно было бы подумать, а так нечего даже мечтать.

Разве что я захочу закончить путешествие ампутацией.

Прищурившись, я заметила, что между стволами натянута самая настоящая паутина. При прыжке было не разглядеть, как тусклый свет поблескивает на упругих нитях, но сейчас я отчетливо видела мутные капельки влаги, скопившиеся на паучьем шелке, сплетенном в причудливые узоры только для одной цели — поймать добычу.

Напрягая глаза до боли, я приметила еще несколько ярусов паутины, постепенно терявшейся в белесой дымке.

Медленно переведя взгляд на стену, до которой оставалось не больше тридцати ярдов, я пристально рассматривала острые выступы и узкие карнизы, но нигде не видела ни единого намека на хоть какой-нибудь проход.

Будет обидно допрыгать туда и ничего не найти…

Герант бы сказал, что я рехнулась.

Фэд бы только вызывающе усмехнулся, будто одним только взглядом бросая вызов моей смелости.

Бардо, наверное, сделал бы ставку, долечу ли я вообще.

— Смерть будет быстрой. Хоть это радует, — пробормотала я себе под нос и встала на самый край кроны.

Паутинка плелась плотно, ячейка к ячейке, и на таком расстоянии они казались мелкими, едва ли больше ладони, но я знала, как обманчиво первое впечатление.

Полет был коротким, а приземление — резким и болезненным. Ухватившись руками за паутину, я с удивлением отметила, что нить чуть толще мизинца и такая плотная, что я бы не перерубила ее мечом.

Разжав пальцы, я полетела вниз и снова умудрилась ухватиться за ячейку.

Падение. Еще одно.

И еще.

И так до тех пор, пока мир вокруг не смазался и не растворился в густом тумане.

— Да где же тут дно, твою мать?!

— Прямо под тобой.

Вскрикнув от неожиданности, я отпустила паутину и, ухнув вниз на несколько футов, от души впечаталась в землю, щедро усыпанную мелкими колкими камешками.

— Ай-яй! — обхватив голову руками, я бережно растерла ушибленный затылок и только после этого решила открыть глаза.

Надо мной склонилась взволнованная Флоренс.

— Сколько пальцев? — спросила она, подняв руку. На лице девушки промелькнуло отвращение. — Да ты в жучиных панцирях!

— Три с половиной, — я вяло отмахнулась, подивившись тому, что бесстрашный личный секретарь магистра боится насекомых, и встала на ноги, но только для того, чтобы снова чуть не сесть на задницу от удивления, когда из-за спины девчонки показалось сухонькое нелепое создание, чем-то похожее на человека. В иссохшей руке оно сжимало светящегося жука.

Наполовину съеденного.

Рот, похожий на разрез в тонком листе бумаги, постоянно двигался, растягиваясь в жуткой улыбке.

— Хочешь? — спросило создание, протягивая мне насекомое.

— Нет, спасибо, я не настолько голодна. — Наклонившись к уху Флоренс, я тихо прошептала: — Кто это?

— Без понятия, — так же тихо ответила девушка, — я встретила ее в туннелях. И выяснила, что Буря был здесь. Его быстренько спровадили по глубоким проходам в сторону города.

— Спровадили? Кто?

Глаза Флоренс беспокойно сверкнули.

— Ты сказала, что Бурю утащили вниз. Так вот, все, что здесь цветет, движется, охотится и дышит — подчиняется ей, — выразительный кивок в сторону «женщины».

— Шутишь?

— Если бы, — Флоренс повела плечом и поежилась, — она совершенно точно не человек. И не думай, что она знает всеобщий — это искусная имитация. Думаю, что она читает мысли и знает, что и когда нужно сказать. Она копается в голове и выуживает слова из нашей памяти. Я видела…

Девушка замялась, а женщина в этот момент ухватила ее за руку и потянула вперед.

— Идем! Небезопасно стоять.

При этом ее рот не двигался так, как двигался у людей, когда они говорили.

Не был заметен язык или зубы — существо просто размыкало губы, позволяя звукам вылетать из горла.

— Она пыталась общаться телепатически, — Флоренс заговорила снова, когда мы обе подстроились под шаг незнакомки. — Не словами, как люди-телепаты, а образами. Я не смогла ответить, и она заговорила.

— Не нравится мне все это.

— Мне тоже, но пока что это — наш единственный проводник. Не агрессивный и готовый помочь.

— Пока не агрессивный, — поправила я.

Женщина шустро шла вперед, огибая толстые стволы. Она будто прожила здесь тысячу лет и прекрасно знала все короткие тропки. Через десять минут мы свернули направо и остановились у особенно крупного дерева, обхватить которое не смогли бы и пять человек.

Хрупкий кулачок стукнул по коре, и прямоугольный участок отъехал в сторону, открывая нам узкую витую лестницу, уходящую еще глубже под землю.

Засеменив вниз по ступенькам, женщина махнула рукой, призывая следовать за ней.

— У меня давно не было… эм…

— …Гостей, — подсказала Флоренс.

— Да! — Из-за энергичных кивков мне показалось, что ее голова сейчас отломится и покатится вниз. — Гостей. Тут был еще один. Испугалась. Отправила его прочь.

Лестница закончилась, а впереди был короткий широкий коридор и совершенно круглый зал, где все стены облепили знакомые светящиеся жуки. Ни входов, ни выходов, кроме того, откуда мы явились. Лишь в потолке зияла небольшая дыра, заменявшая воздуховод.

Стоило только подойти к залу, как я заметила, что весь пол покрыт причудливой вязью. На светло-голубом камне отчетливо проступали тонкие черные линии искусного рисунка. Звезды, отдельные планеты, системы, созвездия, схема кораблей, изображения неизвестных мне существ, растений и животных, эскизы городов, отдельных домов и улиц.

И чудовищные образы, маячившие где-то подо всем этим великолепием, в уголках комнаты, в рваных тенях, в грубых набросках.

Рисунки вызывали беспокойство, будто я смотрю на часть, но не вижу целого.

— Давно ты здесь? — спросила я, усаживаясь прямо на пол. Ладони коснулись камня, впитывая его тепло, пальцы очерчивали каждый изгиб и линию.

— Была всегда, — просто ответила женщина.

— Всегда — это очень долго.

— Очень-очень, — она закивала и ткнула пальцем в один из рисунков. — Еще до них. До всего.

Там, куда она указала, было схематичное изображение огромной клыкастой рыбы, проглатывающей солнце.

— Кто они?

Женщина посмотрела на меня с неодобрением и снова ткнула пальцем в «рыбу».

— До них. До юлад-канай. До всего!

Я подумала, что ослышалась, но взгляд черных глаз был таким пристальным и умоляющим, что я невольно проглотила новый вопрос.

Она была здесь до Пожирателей звезд? Как такое возможно?

— Мы пришли первыми. — Женщина точно умела читать мысли, как и сказала Флоренс. — И нас было много.

— Вас?

Флоренс примостилась рядом со мной и привалилась к плечу. Я чувствовала ее невыносимую усталость, боль и желание заснуть здесь и сейчас, но из головы не шла мысль, что Буря сейчас уже может быть в городе, возле врат. Некогда нам здесь рассиживаться!

— Он не выйдет, пока я не позволю, — самодовольно хмыкнула женщина и протянула мне сухонькую руку. — Эрта. Зови так. Другого подходящего не могу придумать.

— Ши, — сказала я, аккуратно обхватив протянутую ладонь.

— Я знаю, — Эрта пожала плечами и снова указала на рисунки. — Мы были первыми. Братья и сестры. Мы родились не здесь. Далеко-далеко, куда не летают ваши корабли.

— Почему ты рассказываешь это нам?

Эрта как-то совсем по-человечески смутилась, замялась и сжала в кулачках край черной ткани, обтянувшей ее тщедушное тело.

— Нравитесь. Хочу предупредить. Я не смогу уйти, навсегда здесь. — Эрта присела на корточки, прямо напротив меня. — Мы болеем, как и вы. Но не умираем, нет. Сходим с ума. И нас осталось так мало. Но никто не болел. Отгородились, спрятались, хотели тишины. Мы жили в покое. Спали. Существовали. Растили сады. Пока самый одинокий не подхватил недуг. Он хороший, правда! — выпалила Эрта, и я могла поклясться, что она сейчас заплачет. — Но он не может остановиться. Он голоден, — она понизила голос до шепота. — И он будет есть. Пока не проглотит всех нас.

— От кого он подхватил недуг?

Эрта нахмурилась.

— Ты знаешь. В тебе их кровь.

57. Флоренс

— Нам нравилась такая жизнь, — тихий голос Эрты убаюкивал не хуже колыбельной, но я крепилась изо всех сил, чтобы не уснуть. Позже, я позволю себе отдохнуть позже, а сейчас самое время слушать. — Спокойно. Тихо. В вашей вселенной тихо. Вас очень мало.

— Откуда вы прибыли? — Ши рассматривала узорчатый пол и хмурилась. Высокий лоб прорезала глубокая морщинка.

— Не… — Эрта задумалась и постучала по щеке крючковатым пальцем. — Не помню. Давно было. Те, кто постарше, — не нуждались в компании. Жили сами по себе. Я вот сады выращиваю. — Она окинула комнату гордым взглядом, а я пыталась прикинуть, сколько лет, а то и столетий, ушло, чтобы вырастить деревья такого размера.

— И ты не боялась, что местные тебя обнаружат?

— Я спала. Глубоко под городом. Не слышала, как он строился, не видела никого, лежала в темноте. Было хорошо. Потом город жил, а потом опустел. Ничего не осталось, только стены и песок.

— Жители ушли через врата?

Эрта качнула головой.

— Врата были тихими. Никогда не включались. Этот мир — убежище. Шкатулка для сокровища. Тут должно было прятаться что-то драгоценное. Никто бы не ушел. Все умерли здесь, ожидая.

— Ожидая чего?

Женщина удивленно моргнула.

— Когда сокровище придет. Чтобы спрятать его! Но оно не пришло. Все зря.

Если Эрта говорит, что она была здесь до Пожирателей, то счет идет на тысячелетия…

Тысячи и тысячи лет добровольной изоляции. Разве это возможно? Разве такое может нравиться, устраивать и приниматься с легким сердцем?

Я никогда не была одна, всегда могла опереться на кого-то рядом, прислониться к крепкому плечу родителей или друзей, напарников по работе, что хоть и не сразу приняли меня как равную, но в итоге прозвали «талисманом» отряда.

Я даже не могла припомнить момента полного одиночества. Вынужденного, тошнотворного затворничества, на которое Эрта и подобные ей обрекли себя сами.

Разве может живой, пытливый ум не зачахнуть, не покрыться пылью и не превратиться в страшный, темный лабиринт, полный кошмаров?

И со временем не сойдет ли с ума даже самый счастливый отшельник?

Мне вспомнилось, что, когда я только примкнула к воинам магистра, среди его людей был странный малый, Артос. Нелюдимый, замкнутый, но умелый, натренированный и способный дать отпор любому бойцу.

Относились к нему настороженно, даже враждебно, но Артос свое дело знал, как никто другой. Ни с кем не разговаривал, рта не раскрывал, даже когда ему задавали прямой вопрос, и только магистр мог добиться от этого молчуна хоть какого-то ответа.

— Всегда один, — говорил он. — Никогда не позволяй себе стать такой же одинокой, Флоренс. Это будет началомконца.

— Но вы тоже одиноки.

— Я? Нет, Канарейка, ты ошибаешься, — магистр улыбался, но его глаза оставались холодными и темными. Мужчина думал о чем-то своем, пока говорил. — У одиночества разные степени. Я окружен людьми: отцом, сестрой, воинами и подчиненными, заказчиками. Я всегда на виду у кого-то, кто-то всегда проникает в мое личное пространство, тормошит, дергает за рукав и подходит ближе, чем мы договорились.

— Ой, простите…

Магистр вяло отмахнулся. Его лицо помрачнело, а под глазами залегли глубокие тени.

— Артос из другой категории, — голос мужчины просел и скрипнул, отдавшись в душе тяжелой болезненной вибрацией. — Он здесь, рядом с нами, но бесконечно далек от всего людского. Его одиночество — это комната без света, где все окна и двери он наглухо забаррикадировал. И когда люди так сильно ограждают себя от мира, они гаснут и вянут. И забавы у них становятся совсем не такими, как у нас с тобой. Это темные игры, суть которых нам не понять.

И магистр оказался прав.

Через месяц Артос был казнен за жестокое убийство напарника, с которым его отправили в колонию на Рокуле 6.

Магистр пустил ему пулю в голову.

Сам осудил, вынес приговор и привел его в исполнение.

А Артос только широко улыбался, когда дуло пистолета качнулось перед его лицом, раскрыл рот, но не произнес ни слова, будто передумал в последний момент.

Из размышлений меня вырвал тихий смешок Эрты. Она рассматривала меня пристально, как диковинную зверушку, и широко улыбалась.

— Мыслишь как человек, — проговорила она тихо и склонила голову набок. — Не совершай ошибку. Не сравнивай. Мы — другие. Мы рождены, чтобы быть одни. Слишком больно… вместе.

Искривленный палец постучал по влажному лбу.

— Мы все слышим. Нам не нужны личные встречи. Мы знаем. Чувствуем.

— Так давно здесь, и никто не узнал? — вопрос Ши звучал насмешливо, она открыто ставила под сомнения слова Эрты, но женщина даже бровью не повела.

— Мы хорошо прятались. Спали, вели себя тихо. Избегали контактов, пока…

— …Пока один из вас не связался с камкери.

Эрта кивнула.

— Он молод. Любознателен, но не без изъяна. Всегда есть какой-то изъян, хотя бы один на сотню рожденных.

— Какой же?

— Слабый дар, — женщина передернула угловатыми плечами и поморщилась ни то от отвращения, ни то от ужаса. — Плохо слышал мысли, не мог чувствовать. Был совсем одинок.

— И никто не пытался выйти с ним на контакт? Помочь?

— Мы не могли ему помочь.

— Вы его просто бросили, — Ши вскинула подбородок и скрестила руки на груди. Вся ее поза, хищный взгляд серых глаз, даже крохотная складка у сжатого рта выражали неодобрение.

— Осуждаешь. — Эрта утверждала, а не спрашивала, а в ее голосе я не уловила ни единого намека на попытку оправдаться. И никакого сожаления. — Человек не поймет. Я не обижаюсь. — Женщина оторвала от стены крупного жука и самозабвенно захрустела, а мне пришлось бороться с новой волной тошноты.

— Он хороший, но неполноценный. Он отравлен и не может сдержать голод. И даже если он не слышит нас, то мы слышим его.

— Ты можешь сказать, где он?

Эрта неопределенно пожала плечами.

— Я могу показать. Мы только видим, но не назовем.

— Тогда покажи. — Ши подалась вперед и ухватила женщину за руку. — Покажи, где он.

Комната перед глазами пошла рябью и расплылась в стороны, уступив место усыпанной звездами черноте. В голове стало тесно для собственных мыслей: чужая несгибаемая воля занимала все свободное пространство, ввинчивалась в виски ледяными иголками и безжалостно сдавливала затылок когтистой лапой. Из-за набежавших на глаза слез я едва ли могла что-то различить, пока сбоку не заметила тусклое красноватое свечение.

Повернув голову, я рассмотрела четыре звезды, жавшиеся друг к другу как котята в корзинке.

Кратная звездная система?

Картинка мигнула, растянулась как резина и отъехала в сторону, чтобы показать темную, почти черную планету. Ее было легко пропустить, ведь отсюда звезды казались крохотными, не больше ногтя на мизинце. Поверхность планеты мелко вибрировала и изгибалась, как живая. Будто под туго натянутой кожей колотилось гигантское сердце.

Матово-черный бок вздулся, пошел мелкими белесыми волдырями и через секунду разошелся в стороны, треснул как надрезанная ткань, обнажая багрово-красное темное нутро.

Я могла поклясться, что чувствую запах гнили и тления.

Голоден…

Голос шелестел прямо в голове, в самой сердцевине, вызывая непреодолимое желание зажать уши руками.

Я так голоден…

Планета смотрела на меня. Чувствовала, что кто-то чужой поблизости, желала оторвать кусочек посочнее, впиться в плоть, хрустнуть тонкими костями.

Утолить терзавшую ее боль.

Голоден!

— Хватит! — крикнул кто-то рядом, и видение разлетелось как пробитый иголкой мыльный пузырь. Мы все еще были в подземном зале, а Эрта держала нас за руки и что-то тихо шептала.

— Покажешь, как выйти отсюда? — голос Ши звучал глухо, как из-под толщи палых листьев.

Женщина кивнула и улыбнулась, а затем бросила взгляд на ладони Ши.

— Подлечить надо. И я дам вам воды. Покажу нужную дорогу. Тот, кого вы искали, как раз отправился по этой тропе.

— Вот и прекрасно, — пробормотала Ши. — Так и сделаем.

58. Фэд

— Кто их только допускает в наемники? Долбаные дилетанты.

— Мне что, нужно остановиться, и ты преподашь им урок правильной слежки? — хмыкнул Бардо. Планета медленно приближалась, и капитан прикидывал, куда можно усадить это корыто, чтобы Падальщики не подрезали нас еще на подлете. — Они и корабль неуверенно ведут, видишь же сам. Малолетки какие-то решили поиграть в героев.

— Странно, что еще на связь не вышли и не представились.

Бардо вильнул в сторону, обходя несколько зеркальных глыб. Бледный высокий лоб покрылся испариной, а в глазах мелькнул самый настоящий азарт.

— Я даже не уверен, что они в курсе, как с нами связаться. Нехилый такой удар по самолюбию, да? Вроде как за нами должна гоняться половина галактики, а на деле первыми в игру вступили какие-то отщепенцы из задницы мироздания.

— Молись, чтобы так и было впредь! — хохотнул я в ответ. — Пусть лучше отщепенцы, чем какой-нибудь продвинутый наемничий отряд.

— Что ты собираешься сделать с Посредником, кстати? — Герант стоял чуть в стороне и пристально всматривался в планету, где нас ждала еще одна развеселая забава. — Все, что ты на нем испробовал — результата не дало. Тварь физически не может предать своих хозяев, и держать его с нами на одном корабле — опасно.

— Тогда мы никогда не узнаем, кто в Совете стоит за заказом Ключа. Кто работает на камкери.

— Повторяю: ты испробовал на нем все, что мог, и ничего не добился. И так ли важно знать?

Вольный бросил на меня выразительный взгляд. Я пытался рассмотреть в нем насмешку или превосходство, но не находил. Герант и не думал злорадствовать, просто констатировал факт. И был прав. Я не смог вытянуть из Посредника ни слова о Совете, а все мои угрозы отцу с каждой минутой тишины становились все нелепее.

Имей я дело с обычным человеком, то уже давно записывал бы его признания!

Посредник же оставался каменной глыбой, от которой я не смог отколоть ни единой крупицы информации. Ни физическая боль, ни ментальные атаки Бардо не дали ровным счетом ничего. Можно было отпилить ему руку, прижигать, рвать на части, поджаривать на медленном огне и прокалывать где угодно, но с губ ублюдка не сорвалось ни слова.

Более того — он даже не кричал.

— Мы воюем с симптомами, Фэд, а не с болезнью. И болезнь — это камкери.

— Точнее то, что они кормят, — вклинился Бардо.

Вольный кивнул.

— Именно. Ничего нам не даст имя человека, который свои грязные делишки проворачивал за спинами остальных! Нам стоит вырезать опухоль, а не отщипывать от нее по кусочку в надежде, что она рассосется.

— В спасители мира метишь? — усмехнулся я в ответ, хотя и не мог не отдать вольному должное.

В словах Геранта был смысл и логика.

Вытащить из Посредника признание — не значит решить проблему.

Это даже не способ отсрочить неизбежное, ведь пока Ключ не в лапах захватчиков — есть шанс избежать катастрофы. Без врат их план развалится как карточный домик, а Совет — кто бы там сейчас не работал на камкери — сыграл свою роль. Просрал возможность заполучить артефакт.

Несомненно, искать предателей нужно, но впереди задачи посерьезнее.

И никто не даст гарантий, что Посредник вообще знает, где находится база камкери.

Я опустил голову и уставился в пол, пристально разглядывая тонкие швы и заклепки.

Сейчас мне стоило думать о Падальщиках и «Цикуте». Собирать по крупицам план, но…

Я никак не мог найти покой во сне: странные и пугающие видения о смерти Канарейки мучали не хуже раскаленного сцила, приложенного к открытой ране. Они повторялись снова и снова, упорно врывались в мою жизнь и калечили рассудок. Енот тоже потерял покой, чувствовал мое напряжение, все время дергался, смотрел на меня пристально и искал ответы.

Мысленно спрашивал, жива ли она, дышит ли еще.

Откуда мне было знать?

Герант, связанный со своей женщиной, не мог ничего утверждать — только верить в лучшее. Я же стоял у той черты, где веры уже не осталось — лишь глупая тусклая надежда.

Я знал, на что способна Флоренс, и как человек, который ее обучал, знал, где ее предел. Не физический, нет. В этом плане несносная птица могла дать фору многим моим воспитанникам.

Но ее сознание, подточенное бесконечной войной с самой собой, своим зверем и противоречиями, могло сломаться быстрее тела.

Ты волнуешься? Это очень странно.

Я за нее отвечаю. Она мой человек, моя ответственность.

И только поэтому? — голос сестры кружился вокруг меня как стервятник. Выжидал, когда можно будет уколоть больнее. — Или ты боишься, что придется пристрелить ее, как Артоса? Ведь такова задача магистра — следить за поехавшими подчиненными и нажимать на курок. Ты в этом хорош, правда. Нести смерть куда проще, чем любовь.

Обезумевшей Флоренс уже не поможет моя любовь.

А если все обойдется, то поможет? Ты исцелишь ее душу, возьмешь на себя обязательства? Это так романтично! Пристрелить или полюбить. Главное успеть вовремя.

Я не мог сдержать усмешку.

Не пытайся вытащить из меня признание.

Сестра в моей голове звонко расхохоталась.

Ты можешь молчать, но я твою сущность знаю. Ты испуган до смерти и не можешь закрыть глаза, потому что видишь ее кровь на своих руках. Милое, преданное создание, влюбленное в чудовище. Чудовище, убивавшее людей по приказу, но испуганное и сломленное одним паршивеньким кошмаром. Даже не знаю, что из этого смешнее. Мне стоит напомнить, как ты отреагировал на ее первое признание в любви? Ты обещал пустить ей пулю в голову!

Я не могу забыть, у меня мозги так устроены.

И тогда тебя кошмары не мучили, — ликование в призрачном голосе хлестнуло меня по лицу ледяной плетью. — В первую же неделю ты отправил ее на верную смерть, чтобы только избавиться от «приставучей девки», а сейчас дрожишь и мнешься. Что изменилось, Палач?

— Снижаемся, — скомандовал Бардо. — Сядьте, вашу мать, и пристегнитесь.


***

— У них корыто еще старше нашего, — ворчал капитан. — Нет защитных и маскировочных полей. Если Падальщики следят, то разорвут их на ошметки.

Он набрал на приборной панели несколько команд, и внешний мир смазался и приобрел насыщенный голубовато-серый оттенок. Маскировка — полная дрянь, но оставалось надеяться, что технологии на этом богом забытом куске камня остались в зачаточном состоянии.

Стоило только включить защиту, как преследователи растерялись и оторвались на добрый десяток миль.

— Как они вообще нас нашли? — спросил Герант. — Это же ребятня какая-то!

— Посредник может посылать сигнал? — Бардо резко рванул корабль вниз и теперь плавно скользил между колонн, из которых когда-то вытаскивали пыльцу. Они напоминали решето, высотой не меньше трех миль и в милю диаметром. Хорошее прикрытие, если маскировка подведет.

— Я сразу удалил передатчик.

— Уверен, что он был всего один?

Мы с Бардо переглянулись.

Сканер мог не показать устройство, если оно меньше определенного размера. Посредник был нам нужен для признания, но Герант прав: это не решит нихрена, просто добавит деталей к общей картине.

— Оставим его здесь, пусть забирают.

Двоедушник одобрительно кивнул.

— Нам нужен Ключ, а в этом Посредник не поможет. Пусть катится на хер, мне будет спокойнее.

Губы Бардо растянулись в хищной усмешке.

— А я знаю, кто может верещать как девчонка, если надавить посильнее. — Рывок в сторону, и мы обогнули особенно крупную колонну, за которой начиналась голая, выжженная земля. Капитан заставил корабль зависнуть в воздухе и медленно опустил его вниз. Пол под ногами мелко завибрировал, когда «лапы» коснулись земли.

Герант вмиг помрачнел, а желтые глаза опасно сверкнули из-под густых бровей.

— Буря пропал вместе с ними.

— Поспорим, что этот дерьмопринц еще жив?

— Если так, — двоедушник встал и проверил, надежно ли закреплен клинок, — то я бы поговорил с ним лично. И какого черта мы тут сели?

— База Падальщиков под землей, — сказал я. — В бывших пыльцовых шахтах.

Герант поморщился и закатил глаза. С выражением тихой скорби он бросил взгляд на основание колонны, где темнел узкий проход внутрь.

— Почему все злодеи всегда лезут под землю?

— Вот у них при встрече и спроси, — хохотнул капитан. — Держим связь. Я не останусь на одном месте — маскировка не безупречна. Может, узнаю, что станется с нашими преследователями.

— Только не лезь в неприятности, я тебя умоляю!

— Хорошо, мамочка! — Бардо лихо салютовал другу.

Когда мы вышли из корабля, то на его месте увидели только размытый, почти прозрачный силуэт. Заметить его можно было, если точно знать, что высматривать, а уж в движении Бардо вообще превращался в невидимку.

Коснувшись наушника, я услышал, как капитан что-то тихо напевает себе под нос. Какая-то детская песенка о сундуке сокровищ.

— Держим связь. Если «Цикута» здесь, то мы возьмем ее и вернемся к колонне. Собери вещи — два корабля нам без надобности.

— А куб брать? — голос Бардо дрогнул от отвращения.

— Разумеется, не оставлять же его здесь.

В наушнике послышался тяжелый обреченный вздох.

— Ненавижу этот кусок каменюки, у меня от него волосы дыбом встают.

— Мои приказы не обсуждаются, капитан.

Бардо тихо витиевато выругался и дал отбой. Что-что, а куб оставлять я не собирался. Нутром чуял, что эта штуковина еще пригодится.

— Выдвигаемся, — нетерпеливо бросил Герант. — У нас и так мало времени.

59. Каифа

— Ты приходи на могилку, приходи в мой дом, — тянула я старую детскую песенку.

Штурвал дрожал в руках, как живой, то и дело норовил вырваться из сведенных судорогой пальцев, а ублюдок никак не хотел сдаваться и попасться мне в прицел.

Долбаный пилот Фэда — а это был, несомненно, кто-то из его людей — так носился между проклятыми колоннами, будто ему под хвост загнали смазанную скипидаром хворостину.

— Ты приходи на могилку — погнием вдвоем!

Враг нырнул вниз и у самой земли перекрутился в воздухе, буквально втискиваясь в узкую щель в каменной стене из колонн, выросшей из ниоткуда.

— Вот же сука! — рявкнула я и рванула штурвал на себя, взмывая вверх раскаленной стрелой.

Конченый психопат едва не угробил собственную посудину! И меня, Каифу Регис, чуть не заставил подойти к делу серьезно.

Впрочем, стоило бы так и сделать, арктурианские ежи мне в брюхо.

Потому что уже через три минуты после этого воздушного изнасилования системы корабля приказали долго жить, и мне не оставалось ничего другого, как перемахнуть через каменное препятствие, экстренно врезаться мордой в песок и врубить чудом уцелевшие охладители.

Откинувшись на спинку кресла, я хватала губами спертый, раскаленный до искр воздух и думала, что же делать дальше.

В голове проносились видения, одно за другим, сменялись как картинки в изувеченном калейдоскопе.

Капитан корабля свернул в сторону, скрылся среди колонн. Фэду стоило бы задуматься о том, как опасно иметь в команде телепата, особенно если отправленный по его душу охотник умеет перехватывать мысли одаренных. Жаль, что моих возможностей не хватит, чтобы контролировать их…

Телепат-то сильный. Пожалуй, самый сильный из всех, что мне встречались.

Я моргнула, обрывая связь. Не хватало еще, чтобы ублюдок понял, что кто-то копается в его голове: не хотелось бы попасть под руку мощному одаренному.

Проклятье, а ведь все так хорошо начиналось!

Отремонтировать этот кусок дерьма, я, конечно, смогу, вот только упускать такую лакомую добычу, как Фэд и его компашка отморозков, — не хотелось.

Руки рефлекторно сжались в кулаки, стоило только вспомнить последнюю встречу с этим напыщенным куском мяса.

Я ему сердце на блюдечке принесла, отдала в руки, готова была на все, что угодно!

Он — весь такой в черном, надменный, самоуверенный, а взгляд — как у скучающего удава, которому искренне опротивело наблюдать за причитаниями забавной обезьянки.

Именно так я себя и чувствовала — обезьянкой, развлекающей господина.

Фэд все испортил, в грязь меня втоптал!

Кто бы мог подумать, что всю эту двоедушную чушь он воспринимает так серьезно?

Магистр что-то там рассказывал о «выборе», раздраженно закатывал глаза, когда я попыталась возразить, хмурился, когда я устроила скандал, и надменно усмехался, когда смотрел на мое перекошенное от негодования лицо, в которое бросил предложение быть временной любовницей, но не более того.

Будто тряпкой ссаной отхлестал провинившуюся собаку!

В итоге меня выставили за дверь с дежурной улыбкой и сочувственным: «Было неплохо, но это все, что я могу предложить».

Интрижка на пару недель.

Сука кареглазая.

Но Саджа справедлива. О да! Она подарила мне возможность отомстить, пронзить сердце врага клинком и провернуть пожестче. Кровь разлетится во все стороны, и я напьюсь от души!

Стоило только услышать, что мразь всея вселенной подался в бега да еще и на уши поставил весь Совет, как план родился сам собой. Охотников за головами было предостаточно, а вот охотников с возможностью отслеживать одаренных — единицы.

То чувство, когда удача сама вкладывает тебе в руки орудие мести и одобрительно похлопывает по плечу…

Выбравшись из кресла, я проверила пистолет на поясе и вздохнула с облегчением. Моя прелесть не пострадала, а то было бы совсем грустно шляться по чужой территории с голыми руками.

В крохотной кабине было не развернуться. Приходилось пригибаться, чтобы не врезаться лбом во всевозможные выступы, рычаги и панели, а дверь находилась всего в двух шагах за спиной пилота, отчего любой клаустрофоб «поехал бы кукушкой». Врезав кулаком по панели у массивного люка, я нетерпеливо постукивала пальцами по стене, дожидаясь, пока механизм откатит дверь в сторону.

Охладители работали на полную катушку, но в центральном отсеке было даже жарче, чем в кабине. Рубашка намертво прилипла к телу, а волосы на затылке встали дыбом от ужаса. Пролети это корыто чуть больше, и я бы превратилась в пылающий шар, несущийся над пустыней навстречу вечности.

— Сучий Фэдовский выкормыш. — Разумеется, я даже мысли не допускала, что сама виновата. Где-то там, в голове, она, конечно, копошилась, попискивала и потрескивала, но я упорно гнала прочь все сомнения. — Как только доберусь до тебя — скормлю местным червям, клянусь Саджей. Бром, твою мать, где ты там застрял?!

Из бокового коридора, уходящего вниз в технический отсек, послышалось недовольное ворчание.

Первой на свет показалась морда. Вытянутая зубастая пасть, чем-то напоминавшая волчью, была широко раскрыта, а до самого пола свисала тонкая нитка вязкой слюны. Острые мощные клыки влажно поблескивали в тусклом свете и могли вызвать дрожь даже у самого бесстрашного человека.

Существо подалось вперед, впилось острыми когтями в пол и втянуло носом воздух. В золотистых глазах светилось самое настоящее обожание, граничащее с поклонением. Шершавый язык прошелся по тыльной стороне ладони, и существо подставило голову под мою руку, ожидая ласки.

Потрепав Брома по волосам, я достала из кармана крохотный черный флакончик и отвинтила крышечку. В воздух поднялось коричнево-красное облачко, и я дунула посильнее, чтобы пыль угодила точно в волчью морду. Глаза существа заволокло черной пеленой, тело мелко задрожало, а позвоночник прогнулся под таким углом, что должен был вот-вот сломаться.

Мои руки покрылись мурашками от оглушительного треска, а в голове колоколом зазвенела мысль, что я переборщила, но…

Волк тряхнул головой и встал на ноги.

Все, что осталось на нем от одежды — потрепанные штаны. Густая шерсть заменила рубашку, а оружие пришлось убрать, потому что в существе давно не осталось ничего человеческого — только звериные инстинкты.

Волк шагнул вперед и, наклонившись, провел языком по моей шее. Из горла зверя вырвалось тихое рычание, а бедра недвусмысленно и требовательно покачивались, давая понять, что зверь голоден.

— Фу! — крикнула я и отступила назад. — Место!

Бром склонил мощную голову набок и зарычал чуть громче, но быстро заткнулся, стоило только качнуть пушкой перед волчьей мордой. То-то же!

Открыв внешний люк, я впустила внутрь ветер и песок.

Не успела я пожалеть о том, что не достала защитные маски из шкафчика у двери, как два выстрела из пульс-винтовки, которую я сразу же узнала по звуку, резанули слух.

Отскакивать было некуда: как назло, за спиной стоял Бром, и, приняв первый же выстрел грудью, я рухнула на колени и медленно завалилась на бок.

Издалека был слышен вой волка и то, как трещат чьи-то кости под его клыками, но пульс-оружие сделало свое дело, подкосив и зверя.

Мысли текли медленно, спотыкались друг об друга и дробились на сотню крохотных мыслишек. Весь этот клубок бился о стенки черепной коробки, гудел как рой растревоженных пчел и мешал сосредоточиться на чем-то одном.

— Грузите ее! — крикнул кто-то над головой. — Мать будет довольна! Улов свеженький.

«Вот и долеталась», — подумала я вяло.

60. Ворон

Долбаные коридоры. Долбаные низкие потолки! Эти Падальщики что, в пять футов ростом? Или им нравится отираться в самой заднице мироздания, а потом ползать по узеньким туннелям, согнувшись в три погибели? Почему какая-нибудь сектантская шайка никогда не селится в больших, просторных городах? Прямо в пустыне, мать его! Планета все равно необитаема — кому тут есть дело, на поверхности ты живешь или под землей?

— Я позвоночником чувствую твое возмущение, — хохотнул Фэд.

— Сам-то ты не слишком опечален! — огрызнулся я в ответ и цветисто послал вселенную к такой-то матери, когда впечатался макушкой в очередной бугор на потолке. Хорошо хоть не острый…

— Я достаточно помоек повидал, чтобы сказать: здесь еще не так плохо. Помню, меня, еще в роли Палача, отправили на Вирену 7. Почти вся планета покрыта водой, за исключением одного захудалого архипелага, и то дома приходилось строить на сваях — все в водорослях, слизи и ракушках, а местных жителей стала косить какая-то дрянная зараза, отчего они медленно, но верно превращались во что-то похожее на раков-отшельников. Срастались ноги, появлялось две пары лишних конечностей. Полное изменение костной структуры. И жили эти твари в здоровенных раковинах, которые мастерили себе сами. Даже на людей нападали. Холодно, сыро, воняет рыбой, кровью и мочой, люди мрут как мухи. У Падальщиков просто курорт, если подумать.

— Источник заразы нашли?

— Разумеется! — Фэд полуобернулся и наградил меня широкой ухмылкой. — Но не скажу, что жизнь потом стала лучше — ведь слизь и водоросли никуда не деть. Нам нужно повернуть здесь, — он указал на развилку и взял вправо.

— Откуда ты знаешь?

— Во время чистки составляли карты подземелий.

— Меня иногда поражает, как ты все запоминаешь, — хмыкнув, я осторожно выглянул из-за очередного поворота, но впереди все еще была кромешная темнота и узкая тропка, зажатая между песочно-желтыми стенами. — Я вот даже не вспомню названий всех планет, на которых успел побывать.

От напряжения мой мозг не мог договориться с языком и позволял последнему творить невыносимую хрень. Сказывались тоска и плохой сон в последние дни. Чувство, что мне не хватает части души, ширилось и поглощало меня, отчего сознание устраивало странные кульбиты и нуждалось в разгрузке. Бессмысленной беседе, которая помогла бы забыться хоть на минутку.

Правда, какого хрена эта беседа потребовалась мне прямо в центре вражеского логова — я сказать не мог.

— У меня модификация, вольный, — резко бросил Фэд. — Я ничего не забываю.

— Серьезно? — Коридор резко взял вправо и ухнул вниз. Пришлось держаться за стенку, чтобы не покатиться с горки в неизвестность. — Совсем-совсем ничего? Кто-нибудь в курсе?

— Никто, кроме моей сестры. И тебя теперь.

— А Флоренс? Вы же, вроде как, сутками вместе работаете.

— Вот ей совершенно точно знать не нужно! — зашипел магистр. — Личному помощнику положено ничего не забывать самостоятельно, а не полагаться на мою «особенность». Это элементарное воспитание подчиненных, вольный.

— Не боишься, что я ей случайно разболтаю?

За спиной раздался тихий, хрипловатый смех, от которого по спине побежали мурашки. Я все время забывал, с кем имею дело.

— У меня есть рычаги давления и на тебя.

— Какие это, интересно узнать? Я на тебя не работаю.

— На меня работает твоя женщина, — парировал Фэд. — Пусть пока неофициально, но те, кто принадлежит гильдии — принадлежат мне.

— Я как раз задумался о том, чтобы отговорить ее, — мой голос превратился в злое рычание, а магистр только хмыкнул и хлопнул меня по плечу.

— Ей решать, — сказал он. — Но мы друг друга поняли. Не давай мне повода давить на больные мозоли, Герант.

— Как Флоренс вообще проработала с тобой шесть месяцев? Она сумасшедшая!

— Мы оба не очень здоровые люди. Подобное притягивает подобное, нет?

Повернув еще раз, я заметил, что стало намного светлее. Постепенно коридор разошелся в стороны и оборвался над пропастью. Полукруглая площадка выступала вперед всего на пять-шесть шагов, и нам пришлось буквально на животах подползти к краю, потому что даже на такой высоте были хорошо слышны напевы на незнакомом мне языке и рев обезумевшей толпы.

Под карнизом раскинулась круглая площадь, вымощенная все тем же желтоватым камнем. Грубо обтесанные глыбы прилегали друг к другу неплотно, из-за чего из швов торчали пучки черной травы. По краю площади выстроились Падальщики. На первый взгляд — самые обычные люди. Оборванцы, закутанные в лохмотья, заросшие, с высушенными угловатыми лицами и потухшим взглядом — но все еще люди.

Разумеется, если присмотреться, то в глазах, на самом донышке расширенных зрачков, можно было заметить сиренево-белое свечение, вызванное многолетним употреблением пыльцы.

— Зачистили, говоришь? — пробормотал я, глядя на Фэда.

Магистр ничего не ответил: его внимание было приковано к центру зала, к высокой белоснежной фигуре, возвышавшейся над преклонившей колени толпой.

— Можешь посмотреть поближе? — Фэд придвинулся к краю, до хруста сжимая камень пальцами.

— Только не бросай меня здесь беспомощным.

— О, не волнуйся! Я тебя в обиду не дам.

Зеленая дымка рванулась из груди, и через секунду ворон умостился на моем плече и боднул тяжелой головой в висок. Я знал, что ему хочется недовольно каркнуть, но умная птица хранила упорное молчание. Понимала, что мы не в том месте, где можно беззаботно орать.

— Ну что, приятель, готов размять крылья?

Ворон склонил голову набок и сорвался с плеча вниз, к площади, утягивая за собой призрачную зеленоватую дымку.

Слияние с вороном принесло мне долгожданное освобождение от тягостных мыслей. Все сомнения и страхи остались в человеческом теле и сознании — головешка птицы был слишком мала, чтобы вместить в нее паранойю и мучительные метания взрослого человека.

Тут было место только для полета.

Держась в тенях, я наблюдал за происходящем внизу, облетел зал и примостился на каменном уступе, с противоположной от Фэда стороны. Теперь белую фигуру я мог рассмотреть во всех подробностях, о чем сразу же пожалел.

Фигура не просто показалась мне высокой — она и правда была такой. Хоть Падальщики и замерли, преклонив колени перед неизвестным существом, но само оно возвышалось над толпой на добрых пятнадцать футов. Создание напоминало фарфоровую статуэтку, но «создатель» у нее был явно с прибабахом.

Он не дал существу ни рта, ни глаз, превратив лицо в одну сплошную белоснежную маску. На одежду, видать, мастерства не хватило, так что вся фигура от самой шеи до пят куталась в полотно белоснежных волос. И все было хорошо, если бы не кривенькие и хлипенькие паучьи лапки, что были видны на уровне груди и живота. При этом существо не было обделено руками. Вполне себе крепкими женскими руками, вытянутыми вдоль тела.

Толпа вокруг принялась раскачиваться в едином ритме, повинуясь протяжным завываниям невидимого для меня певца. Мужчины и женщины, даже дети. Все пытались подхватить странную песню, от которой голова шла кругом и хотелось забиться в щель от дрянного предчувствия надвигающейся катастрофы.

— Выбери меня! — донеслось из толпы.

Мальчонке было лет двенадцать, не больше. Тощее, больное создание в штанах, на которых уже не было живого места из-за швов и заплаток. Грязная рубаха, жилет из порезанного стеклопласта. Босиком.

Слипшиеся от грязи волосы торчали во все стороны острыми сосульками.

— Выбери меня! — заголосил он пуще прежнего, поднял руки и потянулся к белому существу, которому, судя по всему, было глубоко плевать на происходящее.

Голова «статуи» издала противный треск и чуть раскрылась, как бутон цветка. В разные стороны брызнули белые светящиеся шарики. Они закружились над толпой, заставляя людей вскочить с колен и ловить «светляков» с таким остервенением, будто от этого зависела их жизнь.

С каждым новым пойманным шариком атмосфера на площади накалялась. Напряжение, охватившее толпу, было столь осязаемым, что его можно было резать ножом.

Мальчишка подпрыгнул и ухватил шарик, и повисшая тишина хорошенько припечатала его к земле. Люди выжидали, когда он раскроет ладони и покажет добычу, жадно втягивали воздух, впивались острыми взглядами в тощую фигуру ребенка.

А он с ликованием поднял над головой шарик, который стал красным, как капля свежей крови. Мальчишка заливисто расхохотался, будто только что выиграл самый грандиозный приз во вселенной, развернулся к белоснежному существу и раскинул руки в стороны.

— Забери меня! — выкрикнул он громко и четко.

Хрупкие, тонкие ручонки обняли статую с такой нежностью, что защемило сердце. Мальчишка прижался щекой к густому покрывалу волос.

Я не сразу заметил, как вдоль всего белого тела прошла тонкая трещина, как если бы оно собиралось раскрыться вдоль.

И когда оно раскрылось, обнажая десятифутовую пасть, усеянную острыми клыками, и кроваво-красное нутро, мальчишка даже не вскрикнул. Провалился внутрь в полнейшей тишине, которую через секунду нарушил треск перемалываемых костей.

А толпа вокруг взбесилась и кричала в потолок что-то неразборчивое, пока на полу перед статуей растекалась вязкая лужа из крови и желчи.

Меня почти выбросило из ворона. Я вернулся в тело, и если бы не рука Фэда, зажавшая мне рот, то заорал бы во все горло.

— Во имя Саджи… твою мать…

Воздух вылетал из легких раскаленными толчками, драл глотку и язык. Сердце колотилось где-то под подбородком и норовило вот-вот сбежать прочь.

Я не сразу услышал голос магистра. Ему пришлось отвесить мне хорошую затрещину, чтобы привести в чувство.

— Здесь карниз справа, — шипел он. — Спускаемся вниз, ищем «Цикуту» и убираемся. План ясен?

— Более чем, — прохрипел я в ответ, стараясь не смотреть на обезумевших Падальщиков, размазывавших по лицам кровь убитого мальчишки.

61. Фэд

Карниз был не больше двух ладоней в ширину, и приходилось вжиматься всем телом в стену, чтобы не ухнуть вниз при любом неосторожном движении. Герант за спиной тяжело дышал и что-то бормотал под нос. Никак не мог прийти в себя от увиденного. Вольный хоть и повидал многое и особой впечатлительностью никогда не отличался, но смерть мальчишки что-то в нем подломила.

Какая-то нелепая, бессмысленная трагедия. Ребенок так самозабвенно взывал к чудовищу и с такой радостью принял смерть, что внутренности сворачивались в тугие ледяные узлы.

Он был одурманен? Перебрал пыльцы? Что это за белая дрянь? Где местные только откопали такую мерзость?

Есть планеты, которые просто нельзя колонизировать. Сколько таких гнезд, полных странных хищных чудовищ, разворошило человечество после массового терраформирования и заселения далекого космоса? Иногда создание новых машин, способных сделать планету пригодной для людей за считанные месяцы, — только вредит.

Впрочем, это все лирика. Уже поздно пить лекарство, как говорится. Остается только завершить миссию, доказать причастность члена или членов Совета к заговору с камкери и заняться чистками лично. Рассудок взрослых уже не вернуть.

Но можно спасти хотя бы детей.

Из горла вырвался нервный смешок. Я с такой уверенностью думаю о будущем, будто все проблемы не стоят и выеденного яйца!

Впереди еще поиски Флоренс и Ши.

И целая армия безумных тварей, уничтожающих планеты.

Под ногой хрустнул камень, и вниз полетели обломки карниза. Тяжело сглотнув, я бросил взгляд на толпу Падальщиков, но те продолжали свои дикие пляски вокруг белоснежной «статуи». Осторожно переставляя ноги, мы все дальше отходили от площади, которая постепенно спряталась за высокими колоннами, но напряжение не отступило до тех пор, пока мы не оказались на твердой земле.

Карниз медленно спускался к помещению, заваленному ящиками, заставленному гравиплатформами и прочим добром. Возможно, здесь Падальщики хранили награбленное перед тем, как оттащить его на нижние ярусы города, но я не мог сказать наверняка.

— Вещи со станции, — прошептал Герант, коснувшись нанесенной на металл эмблемы. — Больные ублюдки…

— Не отвлекайся, вольный, у нас есть дела, которые не будут ждать.

— Пригнись, — рыкнул Герант и утянул меня за ближайший контейнер. Пришлось прижаться животом к земле, чтобы никто не заметил. Из туннеля по соседству вышло двое Падальщиков. Здоровенные детины, совсем не похожие на хилых оборванцев, отплясывающих на площади: широкие плечи, массивные руки, кулаки размером с голову погибшего мальчишки. С такими столкнешься в открытом бою — и лететь будешь, пробивая стены.

Пепельно-серая кожа казалась плотной, как древесная кора, глубоко запавшие глаза недобро сверкали из-под массивных бровей и походили на тлеющие угли, лысые черепушки влажно поблескивали в свете сциловых ламп.

— Пустите, уроды, я вам глотки вырву!

Я не сразу заметил, что один здоровяк тащил за собой женщину, а второй волок по земле что-то, отдаленно напоминавшее волко-человеческий гибрид.

— Твою мать, будь я проклят…

Даже растрепанная, с подбитым глазом и в разорванной одежде Каифа оставалась Каифой. Она скалилась, верещала как кошка, прищемившая хвост дверью, и бросалась на своих тюремщиков в отчаянной попытке вырваться; одного даже хорошенько укусила за запястье, за что получила увесистый удар по лицу.

И это только раззадорило ее, отчего Каифа расхохоталась, запрокинув голову к потолку.

— Знаешь ее? — спросил вольный, а я, если честно, не сразу нашелся с ответом.

— Трахались иногда, — брякнул первое, что в голову пришло.

Серьезно, как это еще назвать? Встречались? Точно нет.

Чистая физиология ничего общего с «встречанием» не имела.

— С ней? — глаза вольного округлились от удивления. — Или вселенная так мала, или просто не осталось женщин, которых ты не трахал.

— Завидуй молча, — хмыкнул я и на корточках двинулся к соседнему ящику.

— Мы так и бросим ее здесь?!

— Слушай, вольный, — я раздраженно закатил глаза и посмотрел в сторону двух верзил. Они медленно шли к площади, а Каифа бесновалась все больше. Я даже слышал скрип цепей, обмотанных вокруг ее запястий. — Мне казалось, у нас тут как бы миссия.

— Человек такой участи не заслуживает. Ее скормят этой… твари!

— Она давно наемничьей работой промышляет. Голову включи, дубина! Каифа сюда за нами явилась. И раз уж она дала себя поймать, то туда ей и дорога. Не. Моя. Проблема.

— Как она могла узнать, что мы здесь?

— Каифа — как локатор, который может выискивать телепатов, а в нашей веселой компашке как раз есть один такой.

Стоило только сделать два шага в сторону коридора, как один из гигантов взревел, да так, что с потолка вот-вот должны были посыпаться камни. Скрученный цепями гибрид, которого до этого бесцеремонно волочили по земле, легко вскочил на ноги и разорвал путы двумя резкими рывками, как если бы он был обмотан бечевкой, а не сталью. Острые зубы сомкнулись на лодыжке великана и рванули, выдирая приличный кусок плоти.

Кровь хлынула на желтоватый камень, а Каифа ликующе заголосила, наблюдая, как волк подпрыгнул и вцепился в шею верзилы.

— Рви его, Бром! Рви суку!

Второй страж замешкался всего на мгновение, прежде чем с ревом броситься в атаку на взбесившегося зверя, и совершенно забыв при этом о пленнице.

Не желая выяснять, кто в этом кровавом угаре останется в живых, мы устремились к черному провалу коридора. В спину летели яростные вопли, рычание взбешенных верзил, волчий вой и крики Каифы.

— Дверь! — коротко бросил Герант и ударил кулаком по панели в стене. И правда, в коридоре оказались массивные ворота, отрезавшие площадь от основного подземного комплекса. Только вот двигались они со скоростью пьяной улитки!

— Осторожно! — вольный рванул меня в сторону как раз в тот момент, когда в ворота вкатился клубок визжащих тел.

Гигант занял почти все свободное место, распластался на спине и что-то сдавленно мычал. На груди у него умостился волк и с упоением вгрызался в горло до тех пор, пока верзила не захрипел и не обмяк.

Волк спрыгнул на землю и оскалился, с острых клыков капала красная слюна, а безумные глаза не отрываясь следили за каждым нашим движением.

Я спиной ощутил чужое присутствие, скольжение ладони вдоль позвоночника, пальцы, тянущиеся к пистолету на поясе.

Резко развернувшись, я впечатал Каифу в стену, сдавив тонкое горло до сиплого хрипа. Волк хотел было броситься на помощь, но Герант преградил ему путь, уперев в грудь дуло дробовика.

— Стой смирно, блохоносец.

Как ни странно, гибрид узнал оружие, и только через секунду до меня дошло, что я вижу.

Это же двоедушник! Свихнувшийся двоедушник.

Во имя Саджи, как она его приручила?!

Девушка уперла руки в бока, надменно вскинула подбородок и окинула меня презрительным взглядом. Даже потрепанный внешний вид и боль, которая, несомненно, беспокоила наемницу, не могли подломить ее самоуверенность. Цепляться за мою руку она не стала, даже не двигалась лишний раз, потому что, видит богиня, я бы с радостью свернул эту хрупкую шейку.

— Фэд, — прохрипела она. — Я скучала.

— Рад за тебя.

— Хочу сразу предложить сделку.

Мы с Герантом удивленно переглянулись.

— Что, прости?

— Сделку! — рявкнула Каифа, а волк угрожающе зарычал.

Я быстро прикинул, что мы без труда сможем разобраться с этими горемычными охотниками за головами, но девушка меня опередила:

— Я слышала местных. У них тут кораблик особый припрятан, а я умею два и два складывать. Не думаю, что вы сюда за пыльцой явились, так ведь?

— Конкретнее, Каифа, я не в духе.

Девушка поморщилась.

— Я проведу вас к кораблю, но потом вы возьмете нас с собой!

— А если я просто сверну тебе шею, и мы пойдем дальше?

— Можешь, конечно, — Каифа прищурилась. — Но «птичку» вам самим не найти. Какие бы карты вы с собой не взяли, но на них нет и половины лабиринта, а я могу помочь!

— И как ты собралась его искать?

Она выразительно постучала пальцем по лбу.

— Я его слышу. Ваш корабль — самый настоящий телепат.

62. Шиповник

Эрта не обманула.

Я и глазом моргнуть не успела, как она обмазала мои руки мазью из жуков и оставила меня наблюдать, как та затянула порезы помельче и медленно трудилась над глубокими ранами, рассекавшими ладони. Оказалось, что из жуков можно получить как лекарства, так и яды. Если оторвать им лапки и выделившейся кровью натереть клинки, то даже крохотная царапина полностью парализует врага на несколько минут.

— Полезно, — пробормотала я. — Надо будет на Буре испробовать.

Флоренс как завороженная наблюдала за манипуляциями женщины, все время через плечо заглядывала и что-то спрашивала. Тут и там «поднимала голову» ее по-детски любознательная натура, что казалось мне даже милым.

Это отвлекало от тяжелых мыслей.

Наша провожатая соорудила из панцирей насекомых и ткани две пары защитных перчаток. Жучиные чешуйки оказались на удивление прочными, и оставалось только удивляться, как легко Эрта их жевала. Флоренс морщилась и сопела, но приняла подарок. Ей совсем не хотелось потом лечить руки мазью, так что пришлось выбирать меньшее из зол.

Две фляги с водой, вырезанных из какого-то местного овального овоща ядовито-зеленого цвета, мы закрепили на поясах, а Эрта рассказала, что пополнить их можно будет и в городе — там все еще оставались источники, и показала, какие растения надо есть, чтобы при этом не помереть от отравления.

— Вот это, — она вынула из крохотного тканевого мешочка горсть темно-красных плодов,испещренных голубоватыми прожилками. — Очень вкусно. Пригоршни хватит надолго, ягоды отрезают чувство голода.

Следом за ягодами показались два мясистых желто-оранжевых листа, размером с ладонь.

— От жажды, — пояснила Эрта. — Нужно тщательно разжевать. Если не найдете воду, когда фляги закончатся, то в городе таких листов много. Соберите обязательно!

Расставаться с этой странной женщиной было тяжело — точно кусок от живой плоти отрываешь. Внутри все сжималось при мысли, что она останется здесь совсем одна.

Никаких тебе разговоров, никаких историй, один на один с безжизненным миром, полуразложившимся монстром-городом, который давно опустел.

— Не переживай, — тонкая рука сжала мое запястье. — Нас такая жизнь устраивает.

Я никак не могла себе представить, каково это. Люди, даже будучи одиночками, все равно окружены другими людьми, а здесь…

Видимо, не стоило и пытаться понять логику существа, настолько древнего и далекого от того, что нам казалось естественным.

Эрта показала нам туннель, который, по ее словам, должен был привести на окраину города, к первой защитной стене.

И к Буре.

Женщина не сомневалась, что он все еще неподалеку, бродит в лабиринте, и я бы отдала что угодно за такую же крепкую уверенность, но в этом мире все казалось мне слишком чужеродным, неправильным и изломанным.

Карта туннелей намертво отпечаталась на подкорке — Эрта искусно «выжгла» ее в наших головах и рассказала, как избежать местных хищников и мелких тварей, ядовитых для людей.

Покидая ее уютную пещеру, я позволила себе обернуться и махнуть рукой на прощание, запечатлеть в памяти тонкую изломанную фигурку, которая спустя секунду скрылась среди жуков и теней, чтобы провести еще одну вечность в одиночестве.

Я заметила, как Флоренс нервно потерла запястье, будто искала там что-то, а через мгновение безвольно опустила руки. Она не жаловалась и ничего не говорила, но мрачные мысли легко читались даже в самом незначительном изгибе бровей.

— Потеряла что-то? — я подняла над головой светящегося жука, чтобы видеть дорогу впереди.

— Браслет, — ответила девушка и закусила губу, ее лицо исказилось от тоски и сожаления. — Подарок мамы. Наверное, замочек сломался, когда нас утянуло сюда.

Я сжала ее плечо. Тело под пальцами мелко подрагивало и казалось мне горячее, чем нужно.

— Если он остался на Кулгане, то магистр мог его найти. Наверняка он осматривал место взрыва.

— Не думаю, что он побеспокоился бы о такой мелочи, — Флоренс вымученно улыбнулась. — Это всего лишь браслет.

— Когда вернемся — спросишь у него сама.

— Мне кажется, — она подняла глаза, и я тяжело сглотнула, — что я не вернусь, Ши.

Остановившись, я заставила Флоренс повернуться и посмотреть на меня.

— В чем дело? Ты была так уверена, что мы выберемся.

Девушка замялась и прижала ладонь к груди.

— Ты не понимаешь. Моя птица чувствует себя… странно.

Усмехнувшись, я подтолкнула ее вперед.

— Кто угодно чувствовал бы себя здесь странно.

Флоренс мотнула головой.

— Тут другое. Этот мир что-то меняет во мне, копается под кожей, пробирается в нутро. Я чувствую это влияние и пытаюсь ему сопротивляться, но не уверена, что меня надолго хватит.

— Послушай, — во мне проснулась острая нужда сказать что-то ободряющее. Потому что я на самом деле не понимала, как может ощущать себя двоедушник в этом неестественном месте. — Мы обязательно вернемся домой, забудем все это как страшный сон. Я не я, если не вручу тебя магистру в целости и сохранности.

Потянув ее вперед по коридору, я услышала за спиной едва различимый шепот:

— Может, было бы лучше, если бы я никогда не появлялась в гильдии…

Я хотела ответить, но шум впереди заставил прикусить язык и остановиться. Из-за поворота лился самый настоящий дневной свет, и кто-то возился среди резких изломанных теней.

Я повернулась к Флоренс и приложила палец к губам. Мягко звякнул крепеж, и рукоять клинка непривычно легла в ладонь, затянутую перчаткой. Густая тень за поворотом сместилась в нашу сторону, а я прикинула, какого роста должен быть враг.

Выходило, что он всего на две головы выше меня — не такое уж критическое преимущество.

Осторожно выглянув из-за угла, я замерла, рассматривая фигуру, замершую как раз напротив овальной арки, откуда хорошо была видна часть города. Судя по всему, «окно» было вырублено в скале, чтобы видеть первую защитную стену с этой стороны.

Что-то неуловимо знакомое было в силуэте.

Черты, которые я не смогла бы забыть и за тысячу лет.

— Вот и свиделись снова, — Буря обернулся, и я едва подавила крик. — Нравлюсь я тебе теперь, маленькая, зазнавшаяся сука?

Правая половина лица была сильно обожжена, глаз закрылся и спрятался в складках пурпурно-синей плоти. Рот искривился, и правый угол резко изогнулся вниз, кожа на щеке чуть разошлась, обнажая десну и зубы. Казалось, что Буря скалится, даже не открывая рта.

Он стоял так, что я рассмотрела пристегнутый к поясу Ключ. И блеск револьвера, зажатого в руке.

— Готова к расплате?

Мимо пронеслась крохотная тень. Желтая канарейка с отчаянным чириканьем врезалась прямо в лицо Бури, заставив его заорать и пальнуть от неожиданности в пустоту. Флоренс обогнула меня по дуге, взяла разгон, а мне не оставалось ничего другого, как броситься следом. Навалившись на парня всем весом, мы влетели в «окно».

Ослепнув на мгновение от яркого, солнечного света, я только успела помолиться, чтобы до земли было не очень далеко.

63. Флоренс

Верила ли я в то, что сказала Ши?

Не знаю. Это не тот вопрос, на который я могла бы ответить громко и четко, стоя на площади и глядя на толпу своих демонов, медленно поднявших головы и глазевших на меня из темных уголков души.

Я бы тихо прошептала: «Может быть».

Гильдия выглядела как точка отсчета самых больших моих ошибок; где-то на краю сознания постоянно вертелись мысли, мрачные и тревожные, и я с трудом могла отмахнуться от одних, но только для того, чтобы на их место сразу же пришли другие. Они разрывали мне голову, нашептывали в уши и орали, как сумасшедшие, дергались, толкались и дрались между собой.

«Не окажись ты там полгода назад, и…» — прошипел особенно настойчивый голос.

И что? Сошла бы с ума. Превратилась бы в очередное безумное чудовище, которому одна дорога — пуля в висок.

Но попытка приблизиться к магистру лишь отсрочила неизбежное, и я не могла не понимать этого. Я все еще болталась над бездонной пропастью безумия, и веревка, что держала меня, с каждым днем истончалась все больше.

Этот мир коробил меня, выворачивал наизнанку, перетряхивал самые давние страхи и играючи поднимал их на поверхность, подталкивал к выводам, что были мне совершенно несвойственны. Медленно, но верно пробирался липкими пальцами в самое сокровенное, действуя через вторую душу.

Канарейка взволнованно металась внутри, чирикала и требовала чего-то, но каждый раз, стоило только обратить на нее внимание, отодвигалась все дальше, пряталась в самых темных уголках, расползалась желтой дымкой, будто боялась кого-то или чего-то извне.

Усталость и странное поведение птицы давили, как может давить земля на случайно закопанного «покойника» — и выход искать поздно.

А тут еще и Буря…

Явился — не запылился, долбаный ублюдок. Скалился, будто уже победил, а его обезображенное ожогом лицо постоянно подергивалось и менялось, как пластилин, если сжать его слишком сильно.

Ши почему-то медлила, хотя я бы с радостью всадила в него пулю, будь у меня пистолет.

— Готова к расплате?

О нет, сукин ты сын, я тебе сейчас сама устрою расплату. За все!

Канарейка рванулась вперед, со всей дури влепилась в самодовольную физиономию Бури, а я уже неслась следом за ней, не слыша его криков и не чувствуя земли под ногами. Удар вышел — что надо. Мощный, с хрустом, и я искренне надеялась, что это треснули не мои ребра, а каждая проклятая кость в теле ублюдка.

Слава всем богам, что Ши все поняла правильно, и уже через секунду от нового удара Буря потерял равновесие и отклонился назад. Его руки еще пытались за что-то ухватиться — но тщетно, а в глазах мелькнул самый настоящий страх: тягучий, темный, затопивший радужки.

И мне нравилось то, что я видела. Я хотела чувствовать больше, пропитаться ощущением беспомощности мрази, втянувшей нас в свои игры.

Мы вылетели в дыру в стене все втроем, и я успела заметить и обрадоваться, что под нами была рыхлая поверхность дюн.

Извернувшись, я ухватила Бурю за горло, и уже через мгновение парень пронзительно верещал, влепившись лицом в песок.

Больно, наверное. Так тебе и надо!

Не успела я вдоволь позлорадствовать, как мощный удар в бок согнул меня пополам и повалил на землю рядом с Бурей. Что-то просвистело над ухом, и клинок Ши прочертил полосу, взметнув песок вверх, аккурат между нами, заставив парня откатиться в сторону и вскочить на ноги.

Меч оказался в его руке быстрее, чем я успела это заметить.

— Двое на одного, — из горла Бури вырвался сдавленный кашель вперемешку со смехом. — Что, Ши, боишься не справиться без подружки?

— Ты на Кулган тоже не один прилетел, — презрительно бросила в ответ девушка. — От большой смелости, наверное.

— Если бы вы добровольно отдали то, что мы хотели, то никто бы не пострадал!

Ши склонила голову набок, будто вообще не ожидала услышать такую чушь. Я встала с ней плечом к плечу, с оружием в руке, готовая к бою. Быстро окинув взглядом пояс Бури, я не заметила мешочков с бомбами. Он, конечно, мог держать их в кармане, и стоило поостеречься, потому что второго взрыва мы бы не пережили.

— «Добровольно отдали»? Ты рехнулся! Ты понимаешь, что можешь обречь человечество на вымирание?!

— Это ты не понимаешь, — Буря вытянулся в полный рост и гордо вскинул голову. — Камкери никогда не собирались захватывать вселенную.

— О, у нас тут нашелся знаток психологии сбрендившего народа! — Ши сплюнула на землю кровавый сгусток. Ее нижняя губа кровоточила, а некоторые слова сминались и коверкались. Видать, она не слабо прикусила язык. — Они уничтожали наши города. Колонии! Годами вели войну против людей и других рас, разнося повсюду свою заразу, а ты хочешь подарить им способ беспрепятственно путешествовать! Отдай мне Ключ!

Она рванулась вперед и рассекла воздух снизу вверх. На мгновение мне показалось, что слой пространства вокруг клинка заискрил, и следом за острием протянулась дуговая зеленоватая полоса.

Буря легко ушел от удара, но сбился с шага. Нога подвела, и, припав на правое колено в вязком песке, парень едва отвел новый выпад, нацеленный прямо в лицо. Меч должен был расколоть его голову, как спелый плод, но вместо этого едва задел обожженную щеку.

Пригоршня песка полетела в лицо Ши, запорошив глаза, но ударить Буря не успел. Нарвался на мой клинок. Сталь звякнула о сталь, высекая искры и призрачную зелень.

Отведя удар в сторону, я от души впечатала сапог в грудь парня, валя его на спину.

Пригвоздила бы его с радостью, будто сушеную бабочку, но Буря оказался быстрее: откатился в сторону и вскочил как ошпаренный, клинок перед собой выставил и переводил взгляд с меня на Ши и обратно.

— Услышь меня! — Буря скалился как одичавшая собака, почуявшая запах свежей крови. — Тот, кто управляет ими, никогда не хотел завоеваний. Он искал ключ от врат не для этого!

Протерев глаза, Ши посмотрела на парня так, что захотелось сквозь землю провалиться.

— А для чего же?

— Чтобы уйти, — Буря резко мотнул головой и нервно облизнулся.

Ши замерла, задумалась о чем-то.

Неужели она ему поверит?!

Мало он горя причинил?

Но канарейка затаилась в груди, прислушиваясь к его словам, будто они и правда имели смысл.

— Что такое несколько сотен планет в сравнении с оставшейся галактикой? — парень говорил так уверенно, что стало не по себе. — Мы не отдадим им Ключ, как ты не понимаешь?! Просто позволим питаться.

— И сколько?

— Что «сколько»? — Буря удивленно моргнул.

— Сколько систем вы собрались им скормить, сукин ты выродок?

Буря вскинул голову и широко ухмыльнулся.

Да он поехавший! Он даже не понимает, что это значит — отдать на растерзание целую систему. И даже не одну, а…

— Сколько потребуется! Может сотня, — он качнул головой, отбрасывая со лба прилипшую прядь. — Может пара сотен. Пойми, Ши, жертвы необходимы! Потом камкери просто отправятся следом за повелителем, который очень хочет вернуться домой. Он нас больше не побеспокоит.

— Сотня или две систем? — Ши перекатила слова на языке и гадливо поморщилась, будто попробовала одного из жуков Эрты, а потом посмотрела на меня. — Валим его. Только сильно не калечь — он еще должен дойти до города.

Ши двинулась прямо на Бурю, а вокруг нее жар пустыни колебался кроваво-красным маревом, тянулся хвостом за волосами и острием клинка.

Буря потянулся к карману, но в этот момент девушка просто растворилась в воздухе, растаяла как туман под палящим солнцем, чтобы через секунду оказаться на два шага ближе, встать с врагом почти грудь в грудь.

Он принял первый удар и уже поднял меч, чтобы атаковать в ответ, но моя подсечка опрокинула Бурю на землю, а Ши села сверху, приставив острие клинка к напряженной шее.

— С двумя соперниками ты уже не такой уверенный, да? — придавив лезвие к коже, она завороженно наблюдала, как под сталью набухают капли крови.

Было бы так просто все закончить здесь…

Отведя свободную руку назад, Ши сжала ее в кулак.

— Спокойной ночи, — прошипела она злорадно.

64. Ворон

Каифа шла первой, вела нас по узким коридорам и иногда останавливалась, чтобы прислушаться к голосу корабля. Если этот голос и правда был, потому что слишком уж подозрительно выглядело ее сотрудничество. Такая дикая кошка ничего бы не стала делать без причины.

Иногда я ловил взгляды девушки, брошенные в сторону Фэда, но магистр оставался совершенно бесстрастным и холодным, как какая-нибудь ледяная глыба, а любое слово Каифы пресекалось на середине выразительным поглаживанием рукоятки клинка.

У меня не было ни малейшего сомнения, что Фэд без зазрения совести отрубил бы ей голову. Я, конечно, раньше подозревал, что магистр не страдает сентиментальными привязанностями к бывшим любовницам, но тут так остро пахло неприязнью, что воздух искрил и мог взорваться в любую минуту.

У меня не было привычки верить первым встречным, особенно если эти самые первые встречные таскали за собой одурманенных и обезумевших двоедушников. От одной только мысли, что девка могла быть причиной такого состояния волка, внутри все переворачивалось от отвращения.

Разумеется, есть ситуации, когда человек просто отказывается вступать в связь, никто от этого не защищен. Саджа запрещает двоедушникам насилие: мы можем лишь добиваться, но не принуждать.

Мало какой человек при первом же заявлении, что вы его «избранная» или «избранный» начнет верещать от счастья и прыгать на одной ножке, но вот такое я видел впервые. Волк шел за Каифой как дворовая собака, которая выпрашивала милости у господина. Тыкался носом в ее плечо, пытался коснуться, на что получал только пинки и раздраженное шипение.

Обращенных убивали, потому что процесс нельзя остановить.

И к лучшему. Никто из них не заслуживал такого скотства.

Каифе же было все равно. Она нашла для себя развлечение и всласть им пользовалась, иногда бросая в волчью морду какой-то порошок, отчего двоедушник становился еще покладистее.

Девчонка остановилась на развилке и прислушалась, а через секунду уверенно свернула в правый коридор.

— Оно того стоило? — вопрос повис в воздухе, но я точно знал, с кем Каифа разговаривает.

— Что именно? — Фэд глубоко вздохнул, а на влажном виске мелко запульсировала жилка.

— Предательство Совета, бегство? Вы вообще в курсе, сколько пообещали за ваши головы? Похоже, я была первой, но потом явятся и другие.

— Таких ловцов-телепатов, как ты, Каифа, — единицы. Разумеется, если ты никого не наведешь на наш след, то отследить «Цикуту» будет уже невозможно.

Фэд давал ей последний шанс поступить благоразумно, и видит Саджа, на месте Каифы я бы завалил варежку и дождался возможности сбежать.

Повернув голову, я присмотрелся: впереди маячили две фигуры Падальщиков, стоявших точно перед высокой стальной дверью, перекрывавшей весь коридор.

— Ангар, — прошептала Каифа одними губами и поморщилась, прижимая ладони к вискам. Хлопнув волка по плечу, она дала тихую отрывистую команду, и зверь сорвался с места, почти растворился в тенях.

Двоедушник подкрался к Падальщикам совершенно бесшумно — они даже не прекратили болтать, когда за их спинами вырос оголодавший хищник. Изогнутые когти прочертили в воздухе широкую дугу, вырвав по дороге затылок одному охраннику и задев другого, оставив на спине широкие рваные полосы.

Он даже на помощь позвать не успел: мощная лапа вдавила его лицом в землю, и я явственно услышал сухой хруст, будто об колено высохшую ветку переломили.

Каифа выпрямилась и спокойно двинулась вперед.

Застыв над трупами охранников, она рассматривала их так пристально, словно оценивала работу, а потом нежно потрепала волка по загривку, отчего зверь натурально заурчал и принялся тереться об ногу хозяйки. Сцена выглядела настолько дикой и неестественной, что меня передернуло, а Фэд с каждый минутой все больше мрачнел.

Может, мысленно пытался все это натянуть на собственную шкуру? Ведь от безумия не защищен ни один двоедушник, не связанный меткой.

Каифа осмотрела замок у двери и осторожно коснулась панели. Никаких датчиков или сканеров, никаких сигналов тревоги. Видимо, Падальщики даже не думали, что у кого-то хватит наглости так свободно разгуливать по их владениям, да еще и лезть в отсек с кораблями.

Массивная стальная плита медленно поднялась вверх, открыв нам просторный зал, вымощенный все тем же желтоватым камнем и под самый потолок загруженный контейнерами и коробками. В центре было достаточно места, чтобы выстроить в ряд десяток кораблей. Все — разведчики старого образца, пригодные для работ вблизи планеты или на поверхности. У них был достаточный запас топлива, чтобы долететь до станции по сбору пыльцы и обратно, так что не оставалось сомнений, что все жертвоприношения и выпотрошенные тела — дело рук Падальщиков.

Во имя кого они все это делали? Во имя того белого существа, что сожрало мальчишку?

Безумие, полное безумие!

— «Цикута», — пробормотал Фэд и указал на крайний из кораблей, стоящий в тени.

Даже если ты никогда не видел ее, то ошибиться просто не мог. Вытянутое, похожее на наконечник стрелы судно кислотно-красного цвета казалось таким же чужеродным среди кораблей-разведчиков, как и обращенный волк среди людей. «Цикута» казалась не просто массивной и мощной — она будто дышала и излучала опасность, распространяя вокруг волны-предупреждения.

В голову некстати пришли мысли, что корабль наблюдал за нами и оценивал новых пилотов.

— Сможешь поднять ее в воздух?

Фэд бросил на меня испепеляющий взгляд.

— Если Падальщики смогли, то и я смогу.

— Тогда я открою грузовые ворота, — я предупреждающе ткнул пальцем в Каифу, — не спускай с нее глаз. Нам нельзя потерять этот корабль.

— Не учи ученого, умник.

Скрывшись за ящиками, я добрался до панели управления грузовыми машинами и воротами. Все еще никого вокруг, и, судя по последним дням, — этот можно считать самым удачным во всем этом долбаном приключении.

Набрав команду разблокировки, я поспешил вернуться к «Цикуте» и на несколько секунд подвис у открытого люка, больше похожего на беззубую пасть, чем на вход в корабль.

На душе было совсем неспокойно: не доверял я этой «птичке». Ворон тоже нервно ворочался и каркал, предупреждая, что все совсем не так сахарно и просто, как могло показаться на первый взгляд, и у меня не было причин не верить второй душе.

— Я все понимаю, приятель, но выбора у нас нет. Ши ждет.

Шагнув внутрь, я с дрожью наблюдал, как проход за мной зарастает, будто живой. Весь корпус корабля был сделан из незнакомого мне материала, теплого и мягкого на ощупь, как человеческая кожа. Внутри же «Цикута» оказалась даже больше, чем я предполагал.

Куда больше нашего корабля.

— Садись, вольный, — бросил Фэд, устроившись в кресле пилота. — Свяжись с Бардо и передай, где нас встретить.


***

— Так вот кто в моей голове копался.

Друг недовольно скрестил руки на груди и нервно постукивал пальцами по предплечью. Светлые волосы растрепались и скрывали часть лица, а густые брови сошлись к переносице, отчего лоб прорезали несколько морщинок.

Бардо переводил взгляд с Каифы на ее волка, а затем на меня и Фэда.

— Не хочу ничего знать, — отчеканил он и вернулся обратно в корабль, чтобы забрать остаток вещей.

При взгляде на «Цикуту» его пробрала крупная нервная дрожь, но друг быстро взял себя в руки. Лучший пилот, как-никак. Его не остановить какими-то там волнами ярости, пусть даже исходящими от очень древней железяки.

— И куда мы летим дальше? — Каифа только повернулась к магистру, как над пустыней грохнул выстрел. Сжавшись и отскочив в сторону, девушка сдавленно выругалась и даже пошарила по телу руками, но поняв, что стреляли не в нее, повернулась к волку.

Зверь даже не рыкнул. Повалился как подрубленное дерево, а большую часть черепа разметало по песку красным сцилом.

Обломки костей и кусочки мозга обуглились и слабо дымились, а ветер подхватывал черный жирный пепел и уносил в небо, подбрасывая и играя им на лету.

— Ты что творишь, ублюдок?! — завизжала Каифа и бросилась в атаку, которую оборвал еще один выстрел — ей под ноги.

— Я даю тебе последний шанс, Каифа, — холодно ответил Фэд. — Бардо!

Мужчина выглянул из корабля.

— Дай ей коды управления. Топливо еще есть?

— Достаточно для одного прыжка, — Бардо старался не смотреть на распростертое на песке тело.

— Вот и прекрасно.

Каифа опустилась на колени рядом с мертвым волком и положила руки на широкую грудь. Ее пальцы мелко дрожали, и я успел увидеть слезы на бледных щеках.

— Забирай корабль и проваливай на все четыре стороны, — Фэд убрал пистолет, но я знал, что он успеет его выхватить, если девке хватит ума броситься мстить. — Это мое первое и последнее предупреждение. В следующий раз я без раздумий пристрелю и тебя.

Каифа запрокинула голову и истерично расхохоталась. Было в этом смехе что-то от сумасшествия, дикого, необузданного безумия, которое уже невозможно остановить.

— Придут другие! Ты слышишь?! Они придут за тобой, больная мразь!

Вскочив на ноги, она выглядела совершенно обезумевшей.

Больной, разбитой на куски.

На скривившихся в злобной усмешке губах пузырилась пена, а в глубине глаз застыла дикая, необузданная ярость.

— Слабак! Ты просто не можешь убить меня. Не можешь, не можешь убить, сукин ты сын!

Прозвучавший выстрел был оглушительным и неожиданным. Я вздрогнул, в горле булькнуло, а тело девки упало на песок, как подрезанный косой стебель.

— Я не предлагаю дважды, — процедил магистр и, убрав пистолет, отвернулся и зашагал к «Цикуте».


***

— Я думаю, ты поступил правильно.

Бардо аккуратно поставил куб на небольшое возвышение у приборной панели и остервенело вытер руки об штаны, точно притронулся к ядовитой лягушке.

— Может быть, — Фэд устроился в кресле за пилотом и сцепил руки под подбородком. — Но я виноват в том, что с ней стало.

— То, что Каифа сделала с двоедушником — омерзительно, — проговорил я. — Возможно, ты поступил слишком мягко. Его она не жалела и мучала.

— А ты жесток, двоедушник, — усмешка магистра была холодной, но не осуждающей.

Он, возможно и жалел, что убил больную суку.

Но не потому, что она была когда-то ему не чужим, близким человеком, а потому, что не страдала за свои поступки.

Фэд о чем-то крепко задумался, а Бардо устроился за штурвалом и активировал основные системы. По красной глади корпуса прошла рябь, воздух вокруг слабо замерцал, а через секунду корабль подал голос.

— Приветствую, старый друг, — сказал он.

Точнее, она.

Голос был женским.

Но вот чего определенно никто не ожидал, так это ответа, раздавшегося с того места, где лежал куб.

— Здравствуй, вольная птица.

65. Шиповник

Меня колотило от ненависти, выворачивало наизнанку от черного разъедающего негодования, а внутренности горели огнем, расплескивая по венам кислоту и пламя, которое никак не получалось унять.

Сотня систем, а может быть две. Какая разница, если Совет будет жить? Им нет дела до людей и их миров, до загубленных семей, искалеченных жизней!

И, что самое страшное, Буре тоже не было дела.

Он забыл. Совершенно забыл, как мы покинули родной дом, как камкери изувечили нашу планету, убили его отца.

Север, наверное, насмешливо бы заявил, что я не политик и не понимаю очевидных вещей. Он был куда ближе ко всей этой системе, к интригам, склокам и закулисным играм. Может быть, он бы даже поддержал план Бури, ведь это шанс избежать полномасштабной войны, которая еще неизвестно чем закончится.

Кормежка — как возможность отделаться «малой» кровью и спровадить врага прочь; и даже если камкери и их хозяин вернутся позже, то у Совета будет время подготовиться и дать отпор, но чувство неправильности происходящего не отпускало ни на минуту.

В памяти все еще были слишком свежи воспоминания о родном доме — растоптанном, уничтоженным камкери. Разве Буря забыл отца? Разве он забыл, что Север был заражен и убит? Неужели после всего пережитого, после бегства, одиночества и испепеляющего гнева, он может даже задумываться о том, чтобы скормить планеты врагу, отнявшему у нас все? Разве ему не страшно? Не гадко, не противно? Разве не разъедает его бесконечная жажда мести и уничтожения, которую хочется обрушить на головы камкери?

И где гарантии, что тварь сдержит слово и уйдет?

Эрта была уверена, что то существо не сможет остановиться. Оно будет жрать, и открыть ему дверь — все равно что впустить лису в курятник.

И как потом жить с осознанием, что ты — именно ты — повинен в истреблении целых систем? Ведь там есть люди, которые совсем-совсем ничего не знают о планах Совета. И дети там так и не успеют пожить, если только не покинут насиженные места. И сколько таких успеет улететь до истребления? И предупредят ли их вообще?

Неужели борьба за собственное будущее хуже, чем банальный прогиб под ситуацию?

— То, что очевидно для политика, неприемлемо для воина, — говорил Север. — Кажется, что стоит сражаться до последнего, и как воин я полностью с этим согласен. Но как политик я буду искать компромиссы. «Малую кровь», если так тебе понятнее.

— Смерть одних ради спасения других?

— Я не говорю, что это самое правильное решение, но иногда у людей нет выхода. Спасти всех — утопия, — Север любил расхаживать по кабинету во время разговора, но в тот раз он сидел за столом и пристально меня рассматривал, положив голову на сцепленные под подбородком пальцы. — Красивая, благородная сказка о настоящем героизме, но суть в том, что героизм часто губит больше людей, чем спасает.

И я не могла это принять. Ни тогда, ни сейчас.

И не приму никогда. Эрта показала нам, где скрывается «правитель» камкери — уже что-то. И если потребуется, то мы сами найдем это место. Если, конечно, Фэд и Герант не решат, что план Бури — лучший выход.

Нет, они не могут так решить!

Но вдруг…

Отогнав непрошенные сомнения, я посмотрела на Бурю.

Очухался он быстро, но мы с Флоренс времени зря не теряли: крепко стянули ему руки за спиной, обезоружили, Ключ я устроила в самодельной петле на поясе.

Палящее солнце немилосердно било по голове раскаленным молотком, и мне казалось, что ночи в этом мире нет вовсе. Благо, что до города рукой подать, и скоро можно будет укрыться в тени домов и защитных стен.

Подняв Бурю на ноги, мы толкнули его вперед. Споткнувшись на первом же шаге, парень получил от Флоренс чувствительный тычок под ребра и сдавленно выругался. Выглядел он предельно жалко, но я не обманывалась — в Буре достаточно силы и упрямства, чтобы при первой удобной возможности попытаться сбежать.

Сплюнув кровь и слюну на землю, он обжег меня ненавидящим взглядом.

— Ты пожалеешь.

Я пропустила реплику мимо ушей. У меня не было ни сил, ни желания говорить о «гениальных» планах Совета, о предательстве или о своей жизни.

Флоренс хранила упорное молчание, но я кожей чувствовала, что она осуждает это решение. Осуждает, что я не перерезала Буре глотку и не бросила подыхать в пустыне. В девчонке кипело негодование и неутоленная ярость. Она бы сама, без промедления, вцепилась в парня, но я не могла допустить бессмысленной грызни.

Не хватало еще, чтобы Буря так легко отделался. Смерть от одного точного удара казалась мне слишком простой, хотя я никогда не была жестоким человеком или любителем кровавой расправы.

Первая защитная стена оказалась дальше, чем я подумала. Высоченная каменная лента опоясывала весь город и была высотой не меньше пятидесяти ярдов. Такое препятствие можно только перелететь или пройти через центральный вход.

Ворота в город были распахнуты настежь. Массивные металлические створки почти скрылись в каменной кладке стены, открыв нашим взглядам городское светлое нутро и переплетение широких улиц. Вблизи оказалось, что дома сложены из тяжелых полупрозрачных блоков неизвестного мне материала. Ни окон, ни дверей не видно. Скорее всего, где-то была кнопка, чтобы попасть внутрь.

Арка врат возвышалась над городом, заслоняя собой часть небосклона. На таком расстоянии сооружение казалось огромным, созданным гигантами для гигантов. По спине пробежал холодок от чувства собственной ничтожности перед лицом древней цивилизации, когда-то жившей здесь.

Рядом с вратами в небо тянуло ветки черное дерево. Его корни изрыли улицы вдоль и поперек, кое-где они проросли сквозь дома, разрушили часть стен. На дереве не было ни одного листочка, из-за чего оно казалось мертвым.

— Нужно найти место для отдыха, — сказала Флоренс. — Если честно, я уже ног не чувствую.

— Смотри, — я указала на ближайший дом, где отсутствовала часть стены. Внутри было темно — свет будто избегал заглядывать внутрь, но я могла думать только о том, что смогу хотя бы на час закрыть глаза. — Но надолго не будем задерживаться. Нужно подать сигнал, иначе нас никогда не найдут.

Флоренс кивнула и двинулась к вратам. Я заметила, что девушка чуть-чуть прихрамывает на правую ногу и постоянно хватается за куртку на груди, будто под одеждой что-то ее беспокоило.

Я подтолкнула Бурю вперед и лихорадочно пыталась придумать способ подать этот самый сигнал. Можно попробовать активировать врата, но куда они ведут? И стоит ли связываться с технологиями, в которых я ничего не смыслю? И никто из нас не смыслит.

Глубоко вздохнув, я попыталась успокоиться.

Даже если это закрытый город — он не мог быть полностью автономным. Должен был существовать хоть какой-то механизм предупреждения об опасности, возможность позвать на помощь извне.

Вот только я мерила человеческими мерками. Город-то этот не людьми построен — он выглядел слишком древним. Место это окружено силовым полем, которого я никогда не видела раньше. И как сказала Эрта: «Этот мир — шкатулка, которая ждет свое сокровище».

Шкатулки с сокровищами обычно прячут так, чтобы никто их не нашел.

Что, если мы никогда отсюда не выберемся?

Горькое, черное отчаяние накатило с такой силой, что закружилась голова. От жары и усталости к горлу подступила невыносимая тошнота, захотелось забиться в самый темный угол города, свернуться калачиком и проспать трое суток кряду.

От мощного удара в грудь потемнело в глазах. Потеряв бдительность всего на секунду, я выпустила из виду Бурю, и он тотчас этим воспользовался, врезавшись в меня на полном ходу и выбив оружие из рук.

Въехав лицом в песок, я рванулась в сторону, но Буря взгромоздился сверху, вдавив колено чуть выше лопаток.

Одно движение — и он просто свернет мне шею! Судорожно схватившись за пояс, я вытащила из петли Ключ и ударила наугад.

Пронзительный визг подсказал, что импровизированный клинок угодил в цель.

Ключ в руке завибрировал и нагрелся, попавшая на него кровь жадно впиталась в поверхность, как в губку, а вверх рванул красноватый луч и растворился в разноцветных переливах силового поля.

Воздух вокруг заискрил, раскалился, и я уловила странное болезненное гудение, которого никогда не слышала раньше. Буря ошарашенно мотнул головой — чем я и воспользовалась: оттолкнула его, опрокинула на песок и впечатала ботинок в живот. Почти с наслаждением я наблюдала, как он хватает ртом воздух, и ощущала какое-то глубинное, темное злорадство.

Я открыла рот, чтобы позвать Флоренс, но она уже заметила возню и спешила назад.

Буря закашлялся и попытался подняться, но, поймав мой взгляд, застыл на месте.

— Еще один такой фокус — горло перережу.

— Попробовать стоило, — вздернув подбородок, он облизнул разбитую губу, из которой снова сочилась кровь. Ключ угодил парню в бедро: рана была неглубокой, но болезненной, на ткани медленно расползалось бордовое пятно.

Глянув вниз, на зажатый в кулаке артефакт, я поняла, что гудение исходит от него.

Глотнув человеческой крови, Ключ «запел».

66. Фэд

— Кто тебя вообще учил кораблем управлять? И где ты закопал бездыханное тело своего учителя, мне интересно? Я уверена, что он помер от смеха, когда увидел, как ты держишь штурвал. С членом, небось, получше управляешься, повелитель кривых уравнений. Кто так ищет сигнал, пилот? Ты вообще в курсе, как работают мои системы? О, во имя святых шестеренок, да не так!

— Я и не думал, что шлюховозки такие болтливые, — хмыкнул Бардо.

— Шлюховозка?! — возмущенно взвизгнула «Цикута». — Я — великое творение Пожирателей звезд! Мой мозг принадлежал древнему существу, попавшему в ваш захудалый сблев, который вы упорно величаете «галактикой», из мира настолько развитого, что ты бы там давно покончил с собой, ощутив тотальную неполноценность! И я, плоть от плоти великих звездных путешественников, оказалась в вонючих лапищах какой-то мадам, которая использовала древнейший из артефактов ради бессмысленного совокупления и «виу-виу, смотри, как я умею!» Немыслимо! Я требую уважительного отношения!

— Может, для начала выслушаешь, а потом будем друг другу руки жать? — Бардо набрал на приборной панели команду управления поисковыми системами. Не без едкой подсказки, конечно. — Ах да, я забыл! У тебя нет рук.

— У тебя они есть, а толку?

— Между прочим, мой дед — лучший из пилотов галактики! Так что надежнее этих рук тебе все равно не найти.

— Генетика — странная штука, — задумчиво протянула «Цикута». — На тебе она явно отдохнула.

И так снова, и снова, и снова.

Казалось, что корабль никогда не устанет сыпать колкостями, а Бардо никогда не устанет на них отвечать.

Недовольный голос «Цикуты» не замолкал с того самого мгновения, как мы покинули планету. В первые минуты было любопытно, ведь я никогда раньше не видел такого продвинутого искусственного интеллекта. Современные аналоги казались бледными тенями рядом с говорливой «Цикутой». Потом уже хотелось тишины, а сейчас я был как никогда близок к насилию. Бардо сидел в кресле пилота натянутый, как струна, и я видел, как мелко подрагивали его руки, когда над головой громыхала очередная тирада корабля.

На его навыках это никак не сказывалось, но было немного жаль беднягу.

Я-то мог точно сказать, что Бардо — хороший пилот, но у «Цикуты» было либо плохое настроение после похищения со станции, либо искреннее желание довести нас до того состояния, когда проще отрастить себе крылья за спиной и движок в заднице, чем сладить с этим своенравным интеллектом.

Куб не уставал поддакивать своей подружке, и я все пытался решить, кто из них раздражает меня больше. Слишком большой словарный запас оказался у артефакта, который до этого развлекался только насыланием на людей кошмаров.

Герант же наблюдал за происходящим с безразличием. Мыслями он был далеко отсюда, в другом мире, ином измерении, где его ждала Ши, а меня Флоренс.

Если быть честным, то столкновение с Каифой выбило меня из колеи. От одного только воспоминания о ее волке я покрывался холодным липким потом и представлял на его месте Канарейку. Опустив голову, я смотрел на свои ладони и постоянно натыкался взглядом на браслет, который теперь носил сам. Конечно, мои запястья были не такие тонкие, как у Флоренс, так что цепочки хватило только на два оборота, но безделушка настойчиво напоминала о хозяйке и том, что нам есть о чем поговорить.

Мысль, маячившая в голове, споткнулась и разлетелась вдребезги, ударившись о высоченную стену сомнений и тревог. Я и не думал раньше, что могу тревожиться, что способен на дикий, безотчетный страх. Панический ужас, который кое-как смог спрятать за непрошибаемой привычной маской.

Надолго ли?

Вдруг мы не успеем? Вдруг уже поздно и все, что я найду — остывший труп?

Раньше тебя это не волновало, Фэд. Помнится, что ты готов был умолять Саджу забрать назад свой дар. Был бы рад, если бы все это оказалось одной большой ошибкой. Ты даже не поверил Флоренс, когда она сообщила о выборе! Ты посмеялся над ней, подумал, что это такая дрянная шутка. «Мало ли женщин, готовых использовать что угодно, только бы охомутать сына члена Совета? Магистра, мать его, Гильдии!» Твои слова? А теперь заволновался, встрепенулся, стряхнул шелуху. Мурашки по коже бегают? Чувствуешь, как холодные пальцы пробираются под мускулы, стискивают кости, и нет возможности вздохнуть? И мир вокруг сжимается раскаленной пружиной, и кровь кипит, горчит во рту, оседает на языке, и никакая вода не способна смыть этот привкус. Знаешь, как это называется…?

— Чувство вины, — прошептал я себе под нос.

В этот момент я бессовестно завидовал Геранту: открытому, сильному, не разбитому жизнью. Способному переступить внутренний барьер и взять то, что хочется.

Я так не мог.

Просто не знал как.

— Что мы ищем вообще? — спросил Бардо, с интересом рассматривая приборную панель.

— Мы будем искать особое поле, — хихикнул корабль. — Тайник — если тебе так будет понятнее.

— Ключ утянул туда людей?

— Это стандартная процедура, когда Ключ чувствует рядом присутствие чужака, — голос «Цикуты» звучал надменно, будто она говорила с нерадивыми детьми. — Пожиратели не хотели, чтобы кто-то посторонний мог использовать их игрушки.

— Но на людей он реагировал хорошо, — Герант откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. — Его кормили человеческой кровью.

— Генетическая особенность, — я мог поклясться, что вижу, как «Цикута» пожимает плечами. — Среди тех, кого утянуло, были не люди?

— Одна из женщин — полукровка.

— Вот и ответ! Ее кровь могла попасть на Ключ, и он решил, что ему угрожает опасность. Вот и переместился в тайник.

Бардо нетерпеливо заерзал и нервно откинул со лба надоедливую светлую прядь.

— Так чего же мы ждем?!

— Не так быстро, дурачок, — сладко протянула «Цикута». — У меня будут условия.

— Никаких условий, — отрезал я резко.

Корабль секунду помолчал, а потом тихо рассмеялся. И от этого смеха у меня волосы на затылке дыбом встали.

— У вас выбора нет, мои маленькие мясные друзья. Я не работаю исключительно на сциловом топливе, и мои прошлые хозяева об этом знали, потому и не могли использовать на полную катушку. У них не было куба.

Стиснув руки в кулаки, я поднялся со своего места. В горле клокотала кислота и горечь, а в голове — полный кавардак. Еще только корабля-тирана мне не хватало, твою мать!

— Что тебе нужно?

— Вы установите куб в нишу для питательных элементов. И выполните то, чего он захочет.

— Вольная птица, это слишком опасно!

«Цикута» только презрительно шикнула.

— Мне нужна особая «еда». Ясно вам, мешки с костями? Создатели подпитывали меня чувствами, давали отведать самые изысканные блюда, и я была сильна! Сильнее любого корабля, какой вы только можете вообразить. Если вы собираетесь пройти щит вокруг тайника, то одних только носовых орудий здесь будет недостаточно.

Я не удержался от презрительного смешка.

— Мы тут сейчас о «магии» говорим?

— Мы говорим о чем-то более сложном, чем эти ваши «пиу-пиу» из пушек! О тонких материях, о силе чувств, соединенной с силой технологий! Накормите меня, или можете катиться к такой-то матери. Я хочу снова стать живой, а не просто куском железа и трубок, что перекачивают это ваше «топливо». Тьфу, гадость какая! Я так давно не ела…

— Тогда я пойду, — вдруг сказал Герант. — Я-то знаю, на что способен твой дружок.

— Нет, — пробормотал куб. — Твоя женщина была сильна — она только расстроила меня, ведь игра не вытянула из нее приличной пищи. Я вижу, что и ты ей подстать. К тому же твое второе «я» уже показало мне все, что требовалось. Ты мне не интересен. А вот он…

Я нутром чувствовал, что речь идет именно обо мне.

— Он накормит меня, как следует.

67. Флоренс

В полуразрушенном доме было душно, как в закрытой банке, и я чувствовала себя крохотным паучком, для которого забыли проделать дырки в крышке новой тюрьмы.

Брешь в стене не спасала: воздух не двигался, застыв на месте раскаленным дегтем, и при каждом, даже самом слабом, вдохе он забивал горло и стекал в желудок вязкой горьковатой массой.

На негнущихся ногах я прошла в центр комнаты и замерла, пытаясь перевести дыхание. Голова гудела так, что любое резкое движение отдавало острой болью в затылке. Тысячи невидимых колокольчиков шумели столь сильно, что перекрывали собой мысли. Заглушали их, рассеивали и мешали сосредоточиться.

Единственным желанием было сесть, привалиться к стене и прикрыть глаза. Пусть всего на десять минут, но выпасть из реальности, где при любом взгляде на мертвый город к горлу подкатывала удушливая тошнота.

Пол был усыпан камешками и покрыт толстым слоем нанесенного с улицы мелкого песка; стены, густо испещренные трещинами и сколами, — сплошные каменные блоки, соединенные с соседними металлическими скобами и толстыми стальными прутами, кое-где торчащими из раскрошившегося от времени камня.

Точнее, мне казалось, что это привычный камень и сталь, а на деле я бы не смогла сказать, что это за материал. «Металл» чуть пружинил под пальцами, как обычный пластилин, и был на ощупь холодным, как кусочек льда.

Окна в доме были задраены наглухо, а механизм, открывавший их, давно вышел из строя, так что впустить внутрь хоть какой-то сквозняк не вышло.

Кое-где валялись кучки мусора, в которых я с трудом узнавала обрывки личных вещей и остатки мебели, а в самом дальнем от дыры углу я рассмотрела остатки костей. Может, они принадлежали местным жителям, не могу утверждать. Уж в чем-чем, а в ксенобиологии я была не сильна.

Становилось горько и грустно от того, что никто так и не похоронил их. Никто не отдал почести, не осталось даже тех, кто вспомнил бы о погибших в этом странном мире. Кто-нибудь знал о них? Хоть кто-то оплакал потерю? Может быть, Эрта? Она-то здесь была еще до города. Всегда. Может быть, именно ее память хранит те события, воспоминания о тысячах жизней, оборвавшихся по неведомой причине.

Что это было? Катаклизм? Взрыв? Но дома не разрушены, город цел, будто хозяева просто встали и ушли, оставив в своих жилищах вещи.

Сердце защемило от странной, глубокой тоски по разрушенному прошлому.

Здесь было красиво когда-то, я уверена! Сейчас же все, что осталось — песок, пепел да обломки камней. И истлевшие воспоминания. Много разных воспоминаний.

«Как жаль, что некому вспомнить об этих существах», — подумала я, глядя на кости у стены.

Вспомнит ли кто-нибудь обо мне, если я останусь здесь?

Толкнув Бурю к ближайшей стене, Ши принялась нервно расхаживать из стороны в сторону и осматривать помещение. На второй этаж вела узкая винтовая лестница, где в перилах не хватало целых секций, и вообще выглядело все это шатко и опасно.

Наверху, аккурат над лестницей, были хорошо видны черные блестящие завитки — корни дерева, протянувшегося аж сюда, до самой окраины города.

— Не прикасайся к ним, — предупредила я Ши. — Не нравится мне это дерево.

Девушка коротко кивнула и поднялась на второй этаж, а через секунду скрылась в первой же комнате.

Буря сполз на землю и прислонился затылком к камням.

Мне показалось, что парень слишком уж спокоен — будто он только и ждал, пока мы доберемся до этого дома. Прикрыв глаза, он вообще ничего вокруг не замечал и не пытался заговорить; тяжелое дыхание вырывалось изо рта толчками, а через секунду превратилось в рваный кашель.

— Я бы на твоем месте прислушался, — сквозь кашель прорвался истеричный смех. — Кажется, мы здесь не одни.

Над залитой солнцем улицей, хорошо видной в проломе стены, пронеслись несколько теней. Густые черные силуэты приземлились где-то за углом, и я ясно услышала птичий клекот и скрежет острых когтей. Ветер улегся, а мир вокруг застыл, как игрушка в хрустальном шаре.

Противное вжиканье когтей приближалось. Отступив в укрытие, я бросила на Бурю предупреждающий взгляд, всем видом, без слов пытаясь ему сказать: «Даже если поднимешь шум и попытаешься сбежать, то далеко не уйдешь».

Парень отполз в сторону и замер, пристально наблюдая, как я отстегиваю от пояса меч.

Клекот усилился. Я различила несколько голосов: один был выше остальных — надрывный и скрипучий. Если существа и общались между собой, то именно этот голос показался мне «командирским». Каждый выкрик — как удар хлыста.

Укрывшись за изломом стены, я наблюдала, как тени скользят по земле, медленно приближаясь к дыре. Может, повезет и они просто пройдут мимо?

Раздраженно цыкнув, я отогнала напрасные надежды.

Маловероятно. Мы по самую макушку в крови и грязи — только самый отбитый нос не учует добычу.

Одна из теней застыла у пролома. Я видела, как размытый темный силуэт на песке крутил головой, прислушивался и принюхивался, шумно втягивая раскаленный воздух.

Повернулся к дыре.

Первой в проеме показалась голова. Там, где у людей были рот и нос, у существа красовался мощный изогнутый клюв. От висков к затылку тянулась кайма из иссиня-черных перьев, и никакого намека на волосы. Череп глянцево поблескивал под лучами солнца. Большие глаза, лишенные ресниц, походили на наполненные лазурью стеклянные камешки. Существо даже не моргало — просто осматривалось, медленно поворачивая голову из стороны в сторону.

На теле — ни клочка ткани, лишь плотная, как панцирь, кожа и перья.

И у существа не было рук. Только мощные крылья, кроваво-красные, не меньше шести футов в размахе. По-птичьи выгнутые в коленях ноги были увенчаны острыми кинжалами когтей. Один удар — и они могли бы выпотрошить человека в броне.

Тварь аккуратно повернулась в мою сторону, тихий клекот вырвался из горла, а в глазах застыл хорошо знакомый мне хищный интерес, какой бывает у охотника, заметившего добычу.

Клинок вошел в мощную шею по дуге, прорубив перья и толстую шкуру. Густая зеленоватая кровь брызнула в сторону, заляпав часть стены и пол. Рванув клинок на себя, я отскочила назад, когда воздух со свистом рассекли когти. Волоски на руках встали дыбом от одного только вида острых кончиков, будто специально заточенных, чтобы рвать плоть.

Тварь захрипела и подалась вперед, взмахнула громадными крыльями, заслоняя собой весь пролом. За ее спиной показались еще две тени, куда меньше своего командира, но такие же смертоносные. Оперение меньших птиц было темнее и тусклее, а крылья казались слабыми и недоразвитыми.

Может, это мать и ее птенцы? Она просто защищает свою территорию…

Бросив быстрый взгляд на Бурю, я заметила, как шевелятся его губы.

— Добей ее, — шептал он.

Птица тихо заклекотала, и оба птенца двинулись по дуге, обходя мать и не отрывая взгляд от меня. Когти у них были такими же острыми, как и у родителя, так что не получится отделаться царапинами. Бурю они в упор не замечали, что могло бы сыграть мне на руку, если бы он был свободен и вооружен.

Вязкая кровь стекала вниз по груди зверя, а в воздухе повис тяжелый горький дух. Почему она не падает? Такая рана свалила бы кого угодно!

Что-то над головой тихо скрипнуло, с потолка посыпалась мелкая пыль и осела на волосах и одежде. Один из птенцов пронзительно заверещал и ломанулся вперед, задев мать крылом, а я успела выставить клинок перед собой аккурат перед ударом клюва. Тварь даже не думала тормозить — навалилась всем весом. Острые когти вспороли бедро. Взвыв от боли, я умудрилась вывернуться, а тварь по инерции понеслась вперед, прямо к лестнице.

Шаг — и широкий дуговой удар отделил птичью голову от тела. Туша повалилась на землю и конвульсивно дернулась, расплескивая вокруг зеленую жижу.

Что-что, а у молодых птиц шеи не такие прочные, как у их мамаши.

— За тобой! — рявкнул Буря.

Я качнулась в сторону как раз в тот момент, когда птенец решил разрезать меня пополам крылом. Заостренные перья колыхнули воздух перед лицом, обдали меня жаром и горькой вонью. Пронзительный клекот хлестнул по ушам, но в ту же секунду оборвался, когда тварь налетела на клинок. Удар вышел неудачным — лезвие прошило птичий бок.

Пинок в грудь отбросил меня к стене, а сверху навалилась туша врага, прямо перед лицом щелкнул клюв, а налившиеся красным глаза обещали мне самую болезненную из возможных смертей.

Острие меча вошло в шею, как нож в масло. Провернув клинок, я чуть не задохнулась, когда в рот и нос брызнула кровь.

Птенец дернулся и откатился в сторону. Голова повисла на лохмотьях кожи, а само чудовище было мертво.

Обернувшись к птице-матери, я увидела стоящую над телом Ши. Один мощный удар закончил начатое, и обезглавленная мамаша мелко подергивалась на каменном полу.

— Как ты… тут оказалась?..

Язык распух во рту, боль прошила позвоночник раскаленной спицей. Рана на бедре пульсировала, разливала по телу тяжесть и жар. Точно невидимая многоножка пробралась под кожу и медленно, дюйм за дюймом, захватывала каждый мускул, мешала двигаться.

Комната перед глазами поплыла и накренилась в сторону, а уже через мгновение я удивленно рассматривала пыльные камни пола и слушала голос Ши — тихий, как шелест листвы.

Девушка трясла меня за плечи, что-то искала в сумке на поясе, но мне было все равно.

Я медленно тонула в кромешном мраке, где ни боль, ни жара, ни жажда уже не тревожили. Где не было тяжелых мыслей о доме, сомнений и разочарований в себе.

И мне это нравилось.

68. Фэд

— Ты уверен, Фэд? Это может быть ловушкой. Ты же не думаешь, что эта консервная банка может играть честно? Эй, ты меня слышишь вообще?

Я только раздраженно отмахнулся. Конечно, это все могло быть одной большой ловушкой, я прекрасно это понимал! Герант прав, но разве у кого-то на этом сраном корабле был выбор? Разве он был у меня? Время уходило. Ни Флоренс, ни Ши не могли ждать вечно.

— У тебя есть другие светлые идеи? М? Нет? Вот и у меня нет, так что просто заткнись и положи эту штуку в нишу.

— Если честно, то я восхищена твоей выдержкой, — едко заметила «Цикута», но ее слова я пропустил мимо ушей. В них было слишком много откровенной насмешки и злорадства, и кормить эту скотину собственным гневом не хотелось совершенно.

— Бардо. — Пилот обернулся, и его взгляд сказал все, что я хотел узнать. — Как только она получит все, что нужно…

— Я знаю, — мужчина нахмурился и глянул на куб, а затем понизил голос до заговорщицкого шепота: — Не дай ему ковыряться в тебе слишком глубоко, не позволяй отравлять разум. Я-то знаю, чем могут закончиться такие игры.

Невесело усмехнувшись, я хлопнул Бардо по плечу.

— Не хочешь потом оправдываться перед Авророй, если я умру?

Пилот наградил меня совсем уж мрачным взглядом.

— Твоя сестра знает, что ты — конченый психопат, — дернув кресло, он положил руки на штурвал, будто только он — единственный кусок стабильности в разрушающемся мире. — Но объяснять все это Флоренс — выше моих сил.

— Следи за показателями, — голос «хрустнул», как раздавленное сапогом стекло, и пришлось откашляться. Повернувшись к кубу, я скрестил руки на груди и окинул артефакт самым грозным из своих взглядов. — Герант! Ты знаешь, что делать?

— Разумеется. — Вольный вытащил из кают два кресла и поставил их возле куба. В одном развалился сам и устроил на коленях дробовик.

— Что вы задумали?! — зашипела «Цикута».

— Герант будет моей страховкой, — я наклонился к кубу и широко улыбнулся. — Я дам ровно столько, сколько нужно твоей «вольной птице» для поиска. И ты сразу же отпустишь меня — или разлетишься на сотню кусков прямо здесь.

— Вы же не психи, чтобы рисковать разгерметизацией! — хохотнула «Цикута», но через секунду смех стих и повисла гнетущая тишина. — Вы не посмеете.

— Только дай мне повод, — проворчал Герант, выразительно похлопав по оружию.

— Вольная птица…

Куб занервничал, я нутром это чуял. Артефакт или нет, а он тоже хотел жить.

— Ладно! — бросила «Цикута». — Я скажу, когда хватит, и он тебя отпустит.

— Гарантии?

— Мое честное слово, мясной комочек. В отличие от вас, людишек, я — существо с принципами.

— Да уж, конечно, — Бардо повернулся так, чтобы наблюдать за кубом и Герантом. Его взгляд мазнул по мне, светлая бровь вопросительно изогнулась. — Готов?

— Нет, — признался я честно. — Но выбор невелик.

Я устроился в кресле рядом с Герантом, положил руки на подлокотники и откинулся назад, чтобы кубу было удобнее оплести меня щупальцами.

— Начинай.

Куб ничего не ответил, и первое же холодное прикосновение вырубило меня, как удар меча.


***

Я помнил это место: моя комната в особняке отца.

Тут всегда было холодно, как в склепе, даже при врубленном на полную катушку отоплении. Здесь же был установлен камин, самый настоящий. Пережиток далекого прошлого, но отец любил такие вещи. Иногда я мог развести огонь и наблюдать за игрой пламени часами, перебирая в памяти бесконечно-одинаковые дни.

Из зеркала у стены на меня смотрел шестнадцатилетний парень. Высокий, остроскулый, нескладный, как веревочная куколка. Еще нескоро он оформится и войдет в силу, подрастет до пары сотен фунтов тугих мышц, натренированных для убийства и пыток.

Только глаза выдавали меня с головой. В шестнадцать они у меня были золотистыми, такими же, как и у матери. Полными восторга, ожидания какого-то неведомого чуда.

Чуть позже они нальются тьмой, пожиравшей меня год за годом.

Бесконечно.

Я узнал костюм с нашитыми на нем знаками нашего дома — двумя скрещенными мечами под трехзубой короной — и в груди шевельнулось дрянное предчувствие, постепенно переросшее в отвратительно-холодный ком паники.

Куб точно знал, где копнуть, а я не мог забыть. Легко вырвать воспоминания из человека, намеренно модифицировавшего собственные мозги.

Нос защекотал запах мяты и можжевельника, а от прикосновения к стеклу по руке пробежала нервная дрожь. Крутанувшись на пятках, я заметил на столе две вязальные спицы, оставленные матерью, и, схватив одну, полоснул по запястью острым концом.

Боль была самой настоящей, как и кровь, проступившая на рваной царапине.

Все это случится снова…

На самом деле.

В дверь тихо постучали, и я вздрогнул, выронив спицу из ослабевших пальцев. Она звякнула об пол и укатилась под кровать.

— Май дэлэй, — пробормотала служанка, показавшись в дверном проеме. Высокая худощавая женщина чуть склонила голову, в знак уважения, хотя сейчас-то я прекрасно знал, что она ненавидела меня всю жизнь, только и мечтая, когда «выродок» покинет поместье. Пожалуй, она была одержима идеальностью отпрысков дел Тирена даже больше, чем он сам, а я в эту картину идеальности слишком уж не вписывался. Ведь идеальным должен был быть не только я сам, но и моя мать. — Господин ждет вас.

Я знаю.

Ждет, чтобы принести в жертву мою первую любовь.


***

— Если бы ты мог выбирать, то кем бы ты был, Фэд?

— Я бы выбрал не быть двоедушником.

Предстоящий день вырисовывался в памяти с новыми и новыми подробностями, и когда я добрался до центрального зала, то ладони уже были мокрыми от волнения, а перед глазами стояла кровавая картина.

Эти чувства были мне чужды — они давно остыли, выдохлись, как выдыхается вино, если оставить его без присмотра, но возвращение в прошлое будто сорвало замки со всех пыльных сундуков, томившихся в моем разуме долгие годы. Я не хотел нервничать, но нервничал, не хотел бояться, но дрожал от ужаса, почти скулил от горя, потому что снова и снова вспоминал, чем закончится этот вечер.

— Прости меня. Прости… — шептал я, как заклинание, хотя понимал, что все уже случилось. Мертвецам не нужно наше сожаление.

Остановившись перед массивной дверью из черного дерева, я толкнул тяжелые створки и на секунду зажмурился. Пытался подготовить себя, но разве это возможно?

Я видел тысячи смертей.

Я видел разоренные камкери поселения, жертв «бича», женщин и детей, растерзанных хищниками, целые планеты, опустошенные бесконечными войнами, выжженные взрывами и болезнями. Я убивал по приказу Совета неугодных, вытягивал информацию силой и шантажом, изощренно пытал.

Но ничто не могло подготовить меня к полному безразличия взгляду прозрачно-голубых глаз.

Зал был битком набит людьми. Все они пришли поглазеть на мой первый шаг на пути к креслу магистра, ведь чтобы управлять гильдией, мне предстояло пройти обучение длиной в долгие пять лет, а затем стать личным помощником действующего магистра, если он сочтет меня достойным.

А вот и он. Напыщенный, высокомерный сукин сын с таким тяжелым самомнением, что оно должно было перевешивать его при ходьбе по лестнице. Сверлит меня серыми глазками, губы поджимает. Далий был ничем не лучше служанки, ненавидевшей меня. В его взгляде было такое же презрение, как и в ее.

В центре зала располагалась круглая площадка, вымощенная зеленым мрамором, с вмонтированным в камень массивным кольцом.

Между кольцом и пристегнутой к нему жертвой натянулась сциловая цепочка.

Ее звали Ан’яна, и ей на тот момент было пятнадцать.

Она безразлично осматривала окружающих, и только при взгляде на своего отца что-то в голове девочки щелкало и на лице появлялось то самое выражение, с каким дети могут смотреть на родных.

Всем своим видом она спрашивала: «Зачем я здесь, папа? Почему ты не заберешь меня домой?»

Далий же вел себя так, будто это все его не касается. Собравшиеся тихо переговаривались, бросали безразличные взгляды на меня и Ан’яну, моего отца, который был тут же, держал в руках церемониальный пистолет. Слуги разносили среди гостей легкое вино и закуски, в воздухе повис тяжелый дух ароматических свечей, лавандового масла и пота.

Меня же безжалостно тошнило, потому что происходящее походило на цирковое представление.

Дочь Далия вот-вот убьют, а он вальяжно потягивает вино и перешучивается с каким-то торговцем!

Попрощался ли он с ней? Сказал хоть что-нибудь? Может, дал наркотик, чтобы притупить страх? Или просто прошел мимо, полный презрения к несчастной девочке, которой не повезло?

Разве мы виноваты в том, что рождены такими?

Далий посмотрел мне в глаза и слабо улыбнулся.

Сука.

В груди всколыхнулось «гнилое озерцо» давних воспоминаний. Давно отброшенных, покрытых пылью и сгнивших, как игрушки на чердаке, с которыми перестали играть много лет назад. Сердце сдавило от нежности и боли, от жалости и гнева, что смешались в равных долях и плотной коркой легли на зарубцевавшиеся раны.

Ан’яна запрокинула голову, пухлые губы чуть приоткрылись, и показался ярко-красный кончик прокушенного до крови языка.

А ведь мы говорили с ней, всего за неделю до этого сборища. И девочка была такой взволнованной, живой и смущенной. Теребила в руках платок и смотрела куда-то в сторону космопорта.

Человек, которого она выбрала, принял ее, но был куда старше. Разумеется, я тогда навел справки, потому что терзался бессмысленной ревностью. Меня разрывало на части от чувства несправедливости и обиды на Саджу. Почему она сделала нас такими? Почему наградила меня второй душой?

Почему не я? Почему какой-то Рикар получил этот хрупкий цветок?!

Я был тупоголовым мальчишкой, и двадцатипятилетний мужчина-пилот казался мне бесконечно старым для крошки Ан’яны. Она была такой маленькой, такой хрупкой.

Неземной. Самой лучшей.

— Знаешь, Фэд, мне так страшно.

— Почему?

Я сидел рядом, бесконечно смущенный, и все, что меня волновало — каштановая прядь, выбившаяся из ее сложной прически, и сладкий запах ландышей, исходивший от белоснежной кожи.

Голубые глаза были полны страха и печали, но едва ли сама девушка могла объяснить, что ее так волновало.

— От Рикара нет вестей. Уже давно, — пробормотала она и сжала мою руку с такой силой, словно боялась утонуть. — Я не смогу, если…

— Все будет хорошо, — ответил я, хотя внутри все переворачивалось от тоски и зависти к какому-то пилотишке, ставшему избранным для моей хрупкой девочки, доверчиво раскрывшей мне свои печали.

Саджа, я бы женился на ней. Наплевал бы на твои приказы и…

Но Ан’яна сделала выбор.

Моя единственная любовь, я врал. Ничего не сложилось хорошо, все пошло под откос, но откуда мне было знать? Как я мог предвидеть, что твой рассудок окажется слишком слаб, чтобы принять смерть любимого? Мог ли я это предотвратить?

Я не помог тебе. Если бы я был рядом до самого конца, если бы я держал твою руку, когда сообщали о крушении корабля и гибели всей команды. Но ослепленный ревностью я тебя предал.

И прикованная к цепи Ан’яна тому подтверждение.

Далий не смог «убрать» дочь своими руками и решил испытать меня. Он знал, что я сделал бы что угодно, только бы выбраться из-под тяжелой опеки отца. Я хотел работать в гильдии, я мечтал ею править.

И если я хотел вырваться из этого безжизненного дворца, где для меня ничего не осталось ценного, и начать путь к креслу магистра, то мне предстояло совершить еще одно предательство.

К горлу подкатил тяжелый кислый ком. Я давно забыл, когда плакал в последний раз, но один только вид Ан’яны — беспомощной, ослабшей, превратившейся в безумную безвольную куклу — рвал мне сердце. Сейчас я не был магистром, запертым в теле себя прежнего.

Я будто и правда вернулся в прошлое, в тот самый момент, что разворотил мою душу и уничтожил все хорошие чувства, что я еще испытывал к отцу, людям и миру вообще.

Отец вручил мне пистолет, а люди вокруг замерли в ожидании. Я точно знал, что Далий наблюдает за каждым моим движением, оценивает, прикидывает, можно ли меня использовать, как мной манипулировать и на что давить.

Он будет успешно всем этим пользоваться, позже.

Но я это все уже пережил, и сейчас меня волновало только хрупкое тело, прикованное цепью к кольцу.

Пистолет оттягивал руку и казался невыносимо тяжелым. Рукоятка обжигала ладонь нестерпимым холодом, прошивала запястье иголками острой боли.

Ан’яна подняла взгляд, и в нем не было ни капли узнавания. В глубине зрачков плескалось самое настоящее темное безумие, обреченность и боль. Где-то под толстым слоем пепла сожженной болью души, мучилась и молила об освобождении маленькая девочка, чье сердце не справилось с горем.

Тяжело сглотнув, я отступил на шаг. Пытался найти выход из этой ситуации, хоть что-то изменить, но в голове крутилась одна и та же мысль:

Это уже случилось. Ты предал ее.

Цепкие пальцы Ан’яны схватили меня за запястье и потянули на себя. Прислонившись лбом к дулу, она смотрела на меня почти с мольбой, с таким горьким отчаянием, что я не смог сдержать крупную дрожь.

— Освободи… — прошептала она одними губами.

— Что же ты, сын? — голос отца громыхнул над головой, как раскат грома. — Я-то думал, что ты хочешь стать магистром. Далию не нужен такой нерешительный помощник.

Насмешливые нотки в его голосе привели меня в такую ярость, что рукоять пистолета должна была треснуть прямо в ладони.

— Она все равно была не для тебя, — бросил отец. — Совершенно обычная девка — сломалась после первого же удара.

Кровь ударила в голову. Яростно вытерев рукавом набежавшие слезы, я опустился перед девочкой на колени и прижал ее к груди, захлебываясь ненавистью к себе и всем вокруг.

— Прости меня, — шептал я в крохотное ушко. — Я ничего не забыл. Мне так больно помнить…

Грохнул выстрел.

Руки Ан’яны обмякли, соскользнули с моих плеч, тело конвульсивно дернулось.

Укачивая ее, как маленького ребенка, я не мог пошевелиться, только продолжал шептать слова извинения, никому не нужные, болезненные и бессмысленные.

Свет в зале померк, мир будто выгорел под палящим солнцем. Мрак медленно подбирался к нам, протягивал скользкие холодные щупальца, хозяйничал под кожей и сжимал сердце в когтистой лапе, а я все никак не мог отпустить бездыханную Ан’яну, будто слова были способны вернуть ее к жизни.

— Если бы ты мог выбирать, то кем бы ты был, Фэд?

— Я бы выбрал не быть…

69. Шиповник

Сон подкрался тихо и ударил по голове с размаху, вышибая на раз все мысли и тревоги.

Сил моих хватило только на то, чтобы обработать рану Флоренс и устроить ее удобнее, но уже через час девушка бредила и пыхала жаром, как раскаленная печка. Мазюкалка Эрты хоть и помогла, но что-то определенно проникло в кровь с ударом острых когтей и мучало Флоренс кошмарами и бесконечными пробуждениями, мешая ей спать.

Изнывая от лихорадки, девочка свернулась на полу в клубочек и болезненно всхлипывала, а я иногда могла уловить обрывки фраз и молитв неизвестно кому.

С каждым тихим стоном я все больше отчаивалась.

Здесь лекарства не найти, а Флоренс срочно стоило бы лечь в капсулу регенерации, серьезно проколоться антибиотиками и пройти обследование. Даже Буря смотрел на нее с каким-то подобием жалости во взгляде, но упрямо молчал. Я знала, что руки у него давно затекли за спиной и если разрезать веревки, то парень будет скулить не хуже Флоренс, но он упорно молчал и не пытался заговорить или отвлечь внимание. И сбегать не торопился.

Понимал, наверное, что против летучих тварей не выстоит один, — много их вокруг. Не было сомнений, что это те же самые существа, которых я видела на скале, вглядываясь в небо. Значит, где-то здесь у них гнезда, — весь город может быть их вотчиной.

Будто нам было мало того, что он полностью изрыт корнями, а некоторые улицы и вовсе разрушены! Теперь придется опасаться и атаки с воздуха.

Отныне мы были нужны друг другу ради выживания, но я ни на секунду не забывала, что Буря — мешок сюрпризов. И он попытается выкинуть какую-нибудь дрянь, как только станет безопасно.

— Траванули ее, — пробормотал Буря, заметив мой пристальный взгляд. — Будем сидеть на месте — и твоя подружка не доживет до спасения. Если вас вообще кто-то собирается спасать.

Последние слова он произнес с усмешкой, отчего под ребрами зашевелился нехороший ледяной комок.

Я не сомневалась, что нам удастся выбраться отсюда, нутром чуяла, что нужно подождать еще немного, подать сигнал и затаиться.

Но усталость с каждым разом, с каждой новой мыслью откусывала от этой уверенности крохотный кусочек. Прожевывала ее с хрустом и выплевывала мне под ноги, громко хохоча.

Прижав руку к груди, там, где закручивался лихими спиралями узор ворона, я прикрыла глаза и уперлась затылком в стену. Камень был нагрет до предела. Вся комната походила на одну большую кремационную печь, и каждая косточка в теле могла вспыхнуть в любую секунду.

Опасности дороги глушили тоску, но в момент покоя она вытянулась в полный рост, нависла надо мной и рассматривала желтыми глазами, готовая воткнуть клюв под ребра.

К горлу подкатил удушливый комок, но я не хотела лить слезы перед Бурей. Он точно не из тех, перед кем я бы показала слабость и боль.

Возможно, будь я одна…

Хотелось встать и выйти на улицу, глотнуть воздуха, но оставлять Флоренс с врагом, пусть и связанным, было слишком опасно. Девочка не смогла бы дать отпор.

— Еще не поздно передумать, Ши, — Буря решил подать голос, но меня почему-то вообще не волновали его слова. Не раздражали, не будили внутри привычную злость. Все выветрилось, растворилось в тусклых переливах силового барьера над головой. — Если мы вернемся на Заграйт с Ключом, то я сам прослежу, чтобы твоей подружке оказали лучшую помощь.

В горле булькнул смех, и Буря нахмурился, быстро растеряв изрядную часть напускной доброжелательности.

— Извини, — проговорила я. — Это у меня рефлекторная реакция на чушь.

Буря собирался ответить что-нибудь колкое — по лицу было видно, как он напряг все остатки гордости и злости, чтобы выдать зубодробительную тираду, полную кислоты и яда, — но странное шуршание на улице заставило его напрячься и прислушаться.

На крышу, будто нескончаемым потоком, сыпались сухие листья. Шелест казался абсолютным, он заполнял собой все уголки комнаты, каждую трещинку в стенах.

— Развяжи меня! — зашипел Буря и не без труда поднялся на ноги. В его глазах плескался такой неподдельный ужас, что мне стало не по себе.

— Захочешь жить — побежишь и так, — отрезала я и подошла к пролому в стене.

Небо потемнело, налилось чернотой и багрянцем. Над массивной черной кроной дерева в разные стороны растекались зеленовато-желтые волны, будто что-то билось о силовое поле снаружи, желая прорваться внутрь. На крышах соседних домов метались густые тени, шелестели перья огромных крыльев, над головой кто-то клекотал и царапал камни когтями.

— Кажется, мы переполошили все гнездо, — слабый шепот Флоренс за спиной заставил меня обернуться.

Девушка не могла стоять — ей пришлось привалиться плечом к стене.

— Мы — болезнь, — усмехнулась она. — И они явились избавить город от заразы.

— Твоя подружка свихнулась, Ши, — Буря старался не приближаться к пролому.

— Мы не можем уйти, — Флоренс бросила затравленный взгляд на улицу. Покрасневшие глаза сильно слезились, девушку била крупная дрожь, а хрупкая рука ухватила меня за плечо и притянула ближе, отчего жар измученного тела окатил меня с ног до головы. — Стоит только показаться на глаза этим тварям — и нас разорвут на части.

Клекот над головой усилился, темная груда перьев шлепнулась прямо перед входом. Завозилась, заскрежетала когтями, распахнула крылья и подняла массивную голову.

— Встань за мной, — сжав во влажной ладони клинок, я заслонила собой Флоренс.

Буря подошел ближе и толкнул меня в локоть. В его взгляде читалась отчаянная решимость и какое-то странное темное смирение.

— Развяжи! Все равно бежать здесь некуда, полукровка.

Передернув плечами, я помедлила всего мгновение, прежде чем одним движением освободить его от пут на руках. Ключ я спрятала за поясом, чтобы у Бури не возникло соблазна схватить артефакт и попытаться прорваться сквозь армию пернатых тварей.

Банальное везение никто не отменял.

На мгновение все вокруг стихло, будто наше убежище накрыл непроницаемый купол, не пропускавший ни единого скрежета или писка. Я слышала, как кровь пульсирует в висках, как судорожно дышит за спиной Флоренс и тихие ругательства Бури, но больше — ничего. Даже стук собственного сердца казался мне оглушительным, способным сотрясти стены, разломать их и обрушить нам на головы.

Под ногами запрыгали мелкие камешки, мир завибрировал, как натянутая струна, и птицы, замершие на крышах и перед входом в убежище, встопорщили перья и, раскрыв клювы, издали протяжный, испуганный визг, от которого кровь застыла в жилах.

Бту-ум!

Гул прокатился над городом, что-то хлопнуло над головой, словно треснул кусок натянутой ткани. Птицы взвились в небо, закрывая его собой от края до края, и устремились куда-то к центру.

— Так гудят корабли при посадке, — слабо прошептала Флоренс. В ее голосе было столько надежды и затаенного облегчения, что я была уверена — девчонка сейчас разрыдается.

Но я не успела ответить.

В пролом ворвался вихрь из перьев и крыльев, клекота и пощелкиваний клюва. Налетев на мой клинок, птица заголосила и полоснула когтями по дуге, метя в грудь. Тварь умело прикрывала горло, уворачивалась от ударов и отскакивала, стоило только перейти в атаку.

Изменив направление, птица бросилась на Бурю, но парень оказался быстрее: откатившись в сторону, он подхватил массивный булыжник и запустил врагу промеж глаз.

Только я сделала шаг вперед, как на меня налетела еще одна птица, сбила с ног и протащила несколько футов по земле. Третья тварь ворвалась в дом на полном ходу и вцепилась когтями во Флоренс. Рванув вверх, она умудрилась оторвать девчонку от земли и потянула ее к выходу.

Флоренс была слишком слаба, чтобы сопротивляться: голова безвольно мотнулась в сторону, а руки обмякли, как только враг поднял добычу в небо.

— Гадство! — я едва увернулась от щелкнувшего перед лицом клюва и, уперевшись сапогом в грудь твари, толкнула что было сил.

Вскочив на ноги, я рубанула мечом по распростершейся на полу туше. И впечатывала клинок в хлюпающую плоть до тех пор, пока мне на затылок не обрушился сокрушительный удар.

В глазах потемнело, а колени подломились. Рухнув на землю, я цеплялась за реальность изо всех сил, но та упорно ускользала, расплывалась кровавыми кляксами.

Прямо перед лицом растянулась еще одна птичья туша с неестественно вывернутой шеей. Из-под вороха перьев тускло поблескивали позвонки.

— Не благодари, — прошипел Буря мне на ухо и рванул пояс штанов, выдергивая Ключ из петли.

— Не… надо…

— Спокойно ночи, Ши, — злобно протянул парень и, выхватив клинок, опустил рукоять на мою многострадальную голову.

70. Ворон

Фэд вернулся сам не свой. Он будто постарел лет на двадцать, осунулся и потух. Все то негасимое пламя, пылавшее внутри магистра, испарилось — словно и не было его. Мне даже на мгновение показалось, что я совсем не знаю этого человека и вообще впервые его вижу — настолько темным и обреченным стал взгляд карих глаз и жесткой тонкая линия рта.

Куб не обманул и отпустил магистра сразу же, как «Цикута» сказала: «Хватит», но я видел, что он уже и не желал это свободы. Поднявшись на ноги, Фэд не ответил ни на один вопрос и просто вышел вон, скрывшись где-то во внутренних отсеках корабля.

— Какая интересная у него боль, — пробормотал корабль. — Терпкая, острая. Самая настоящая, неподдельная человеческая печаль, — «Цикута» выразительно причмокнула, и от этого звука по спине прокатилась волна холодной дрожи. — Я даже завидую. Люди — несовершенные ломти плоти, а сколько энергии, сколько страсти, боли.

Корабль тяжело вздохнул, а Бардо за штурвалом чуть склонил голову набок, будто прислушивался.

— Любви, — прошептал он.

— Да, мясной ломтик, именно! Любви, — «Цикута» рассмеялась. — Сильные телепаты в наше время — редкость. За это ты мне нравишься чуть больше, чем тараканы, когда-то бегавшие по техническому отсеку.

— Теперь ты можешь найти то, что нам нужно? — меня уже разрывало от нетерпения и выслушивать шуточки корабля не было никакого желания. Во имя всего святого, мы и так потратили просто бездну времени на подпитку!

— Я уже нашла, — «Цикута» самодовольно хмыкнула и вывела над приборной панелью голографическую карту. — Ты же не думал, что я просто болтаю, пока дело стоит на месте, нет? Если перевести все в примитивный, понятный вам, людям, язык, то мы в двух прыжках от цели. Не так уж и много — будем на месте через восемьдесят две минуты.

Мы с Бардо переглянулись, и друг, под чутким руководством «Цикуты», принялся готовить корабль к первому прыжку, а я решил разыскать Фэда, потому что его молчаливая отстраненность вселяла опасения. Мне нужно было, чтобы магистр был готов к стычке, которую я не просто нутром чувствовал — у меня кончики пальцев покалывало от нервного напряжения, а ворон внутри ершился и недобро осматривался по сторонам, готовый в любой момент рвануться в бой.

И я не мог допустить, чтобы Фэд в последний момент скис, как выставленное на солнце молоко. Ведь и от него тоже будет зависеть жизнь Ши!

И жизнь его женщины.

Как бы там магистр не выпячивал грудь, не усмехался едко и не корчил из себя крутого, а что-то там, под каменной непроницаемой броней, дрогнуло капитально. Не стал бы он задавать вопросы о том, достойны ли мы выбора зверя, если бы его это никак не касалось.

Люди вообще никогда ничего не спрашивают, если им плевать.

А Фэду было дело. И маленькая темноволосая девчушка занимала его мысли куда больше, чем я мог подумать вначале.


***

«Цикута» была большой.

Здоровенной, мать ее.

Четыре просторные каюты, обставленные так, будто корабль был построен только вчера. Даже если его создавали тысячелетие назад, то капсулы регенерации — почему-то установленные в каждой каюте, а не в медотсеке, который тоже был — выглядели даже навороченнее современных. Я засомневался, пригодны ли они для людей, учитывая, кто построил этот бешеный котел ненависти, но раз Госпожа Лир ни о чем не предупредила, — значит, использовала прибамбасы корабля сама.

Фэда я нашел в дальней каюте, что сиротливо жалась к крохотному лифту, ведущему в технический отсек, к движкам.

Как ни странно, магистр курил.

Самозабвенно и жадно втягивая белесый дым, выпуская в красноватый потолок тугие дымные колечки.

— Не знал, что ты куришь, — я устроился на стуле напротив Фэда, который выбрал для сидения крышку капсулы. Он вытянул и скрестил ноги перед собой, запрокинул голову и блаженно выдохнул. Пальцы магистра мелко подрагивали, а взгляд блуждал по убранству помещения без какого-либо интереса.

— Я и не курил. Лет семь уже, — проговорил он. — Но всегда таскал с собой заначку — вот и пригодилось.

— Надеюсь это не какая-нибудь убойная дурь.

Фэд раздраженно отмахнулся и посмотрел на меня, как на умалишенного.

— Вольный, не заставляй меня думать, что ты конченый идиот. Я ведь уже поверил, что у тебя есть мозги.

— Я должен был спросить.

— Понимаю, — Фэд опустил голову и о чем-то крепко задумался. — Мне просто нужно немного… прийти в себя.

— Бардо готовит корабль к прыжку, и скоро мы будем на месте. Мы найдем их.

Магистр посмотрел на меня с такой тяжестью во взгляде, что захотелось встать и немедленно уйти.

— Я вот о чем подумал, вольный: нам всю дорогу бессовестно везло. Будто сама Саджа решила взять дело в свои руки, отвела беду, охотников, Падальщиков, которых больше заботило их извращенное божество, чем сохранность корабля. Стычка с Каифой — такая мелочь на общем фоне, что я о ней даже успел позабыть.

— И к чему ты клонишь?

— А к тому, — Фэд смял сигарету в кулаке, не поморщившись, и стряхнул остатки в утилизатор, — что везение в одном месте компенсируется тотальной неудачей в другом. Нам везло, а вот Ши и Флоренс могло и не везти…

— Попахивает фатализмом, магистр.

— Это он и есть. В чистейшем виде.

— Ши — сильная женщина, она не даст себя убить просто так. Флоренс же проработала на тебя полгода и все еще дышит. О чем-то это говорит, да? Ведь не взял же ты ее за красивые глаза и обворожительную улыбку. Не спорю, Флоренс очень хорошенькая, но я видел, что двигалась она как воин, а не как повелительница бумажек и расписаний встреч.

Фэд как-то странно скривился, а на дне потемневших глаз неслабо полыхнуло.

— Будем надеяться, что ты прав.

— Мы готовы к прыжку, — голос Бардо, усиленный внутренней связью, разнесся по кораблю. — Возвращайтесь и держите штанишки, потому что посадка может быть жесткой.


***

Планетка, заключенная в какой-то силовой кокон, делавший ее практически невидимой снаружи, была такой крохотной, что я даже не знал, отмечают ли такие куски камня на галактических картах. Наверное, у нее даже не было названия.

Ни одно устройство обнаружения не реагировало на такую малютку, и только поисковая система «Цикуты» мигала всеми огнями и ревела, как раненое животное, стоило только подлететь поближе.

— Перестраиваю щиты, — пробормотал Бардо. — Мы войдем внутрь, как нож в масло.

— Я бы использовала другое сравнение, — «Цикута» смачно зевнула.

От тихого гудения волоски на руках встали дыбом. Ворон заголосил и стукнулся о ребра, предупреждая об опасности, а уже через секунду мы ломились вперед, на полном ходу, собираясь таранить поле вокруг тайника.

«Цикута» хохотала, охваченная безумной эйфорией, рассекала черноту космоса, летела вперед раскаленной красной стрелой, и я чувствовал каждое движение крыла, каждую вибрацию, каждый рывок. Чувствовал, как сталкиваются щиты корабля и защита тайника, как расслаивается силовое поле под напором «Цикуты».

Взрыв ударил по ушам, разошелся в стороны звенящей волной, и мы ввалились в неизвестную реальность, чтобы тотчас налететь на какую-то темную движущуюся тучу.

— Твою мать! — рявкнул Бардо и рванул вправо, отчего корабль чиркнул по «облаку» днищем и через секунду нырнул вниз. — Да что здесь происходит?!

Бардо чудом обогнул черное дерево, раскинувшее ветки над каменным левиафаном города, промчался мимо неизвестной мне арки, заслонявшей собой половину небосклона.

— Транспортные врата, — проговорил магистр. — Кто бы мог подумать.

— Если это тайник, созданный охранять Ключ, то зачем здесь врата?

Фэд пожал плечами.

— Они могут быть настроены на «выход», а не на «вход». Если кто-то здесь и жил, то им нужны были пути к отступлению.

Ворон в груди рванул прочь, выкрикнул пронзительное «кар» и принялся кружить над нашими головами, вызывая у «Цикуты» раздраженную брань:

— Убери этот пернатый клубок! Мне только загаженных панелей не хватало! — корабль был возмущен до глубины своей электронной души.

Я только открыл рот, чтобы позвать птицу, но острая боль пронзила грудь, скрутила внутренности узлом и вскипела под кожей. Раскаленный невидимый прут пробил спину от самой поясницы до затылка, кроша позвонки.

— Бардо, мы должны сесть! — прохрипел я, вцепившись пальцами в спинку кресла.

— Мне нужно еще две минуты.

— Немедленно!

— Бардо, выброси нас на крышу какого-нибудь дома, — Фэд сжал плечо пилота. — А сам жди моего приказа.

Бардо долго молчал, как мне показалось — целую вечность. «Цикута» выписала витиеватый зигзаг и зависла, обдав преследователей-птиц раскаленным выхлопом из движка.

— Не задерживайтесь! — бросил пилот через плечо.

Ворон вырвался на свободу первым, а следом из корабля вывалились мы с Фэдом. Перекатившись по каменной крыше, собирая густую пыль и мелкие камни, вскочили на ноги и только сейчас во всей красе смогли рассмотреть колоссальный город, который мог бы поспорить размерами с великими столицами Нэбулы. Разумеется, здесь все выглядело проще. Не было ни священных нэбулианских обелисков, ни древних храмов Саджи, ни великих мостов, но сам размер говорил, что здесь не просто поселение-однодневка.

Здесь должны были жить несколько поколений хранителей Ключа.

Фэд подтолкнул меня вперед.

— Некогда нам любоваться. Веди!

Ворон закаркал над головой и, вспоров крыльями раскаленный воздух, рванул к нашей общей цели.

К Ши.


***

С каждой прошедшей минутой лицо магистра мрачнело все больше. Город и небо над нашими головами кишели пернатыми тварями, из-за чего пришлось двигаться перебежками и опасаться любого постороннего звука. После десятой убитой мрази я сбился со счета.

Птицы оказались очень даже уязвимы к красному сцилу, а уж если удавалось выстрелить в упор, то разлетевшиеся кровавые ошметки отпугивали остальных хищников хотя бы на время. Запах крови и паленой плоти намертво въелся в одежду, а внутри все скручивалось от ужаса и темных предчувствий.

Воины или нет, но Ши и Флоренс такие хрупкие…

Один удар мощных когтей мог перебить пополам любую из них, а монстров здесь не десятки и даже не сотни.

Тысячи растревоженных врагов:голодных, обозленных, бросившихся защищать родное гнездо.

— Здесь бы не помешал один хороший точечный удар, — сказал я, перебегая от одного дома к другому.

— Может, «Цикута» нам поможет. Не думаю, что корабль питает теплые чувства к такому месту.

Ответ Фэда походил на рычание раненого зверя. Я мог и не спрашивать.

Магистр наверняка уже принял решение разнести здесь все к такой-то матери, как только Флоренс и Ши будут в наших руках.

Ворон проскользил над землей и сел на край крыши дома, в сотне ярдов впереди.

— Туда!

Крики и отборную ругань я услышал уже на подходе, а через секунду из-за угла выкатился клубок перекрученных тел, где яркой лентой мелькнули рыжие волосы. Ши прописала пернатому врагу мощный удар в клюв и, взгромоздившись твари на грудь, пригвоздила ее к земле одним уверенным движением.

Я же застыл как истукан, не в силах пошевелить ни единым мускулом.

Ворон слетел вниз и сел девушке на плечо.

Выражение ее лица изменилось не сразу. Она глянула на птицу, открыла рот для окрика, но так и осталась сидеть на распростертой туше врага и смотреть на взъерошенного ворона, что остервенело принялся тереться о ее щеку.

— Не может этого быть… — пробормотала Ши, а меня отпустило странное оцепенение, позволило сделать несколько размашистых шагов вперед и сграбастать девушку в охапку. Под слоем грязи и крови, в лохмотьях, которые и одеждой-то уже было не назвать, выглядела она как самая настоящая дикарка, только выбравшаяся из непроходимой чащи.

Ее руки безвольно повисли вдоль тела, будто девушка боялась ко мне прикоснуться; я же, оттянув ее в сторону, осыпал перепачканное кровью лицо быстрыми поцелуями.

Хотел показать, что все это не сон, что я не растаю в воздухе.

— Девочка моя, ну скажи хоть что-нибудь…

— Они забрали ее, — прошептала она и перевела взгляд на Фэда. В глубине серых глаз блеснули слезы. — Они ее забрали, Фэд, прости…

Магистр не изменился в лице, ничего не сказал, только сжал протянутую руку Ши и коротко кивнул.

— Бардо вас подберет. Тебе срочно нужно в капсулу регенерации.

— А ты?

Фэд повел широкими плечами и криво усмехнулся. В его глазах полыхнуло что-то черное, безумное. Что-то, превращавшее человека в дикое животное.

— Я иду за Флоренс.

71. Флоренс

Я не могла открыть глаза. К векам будто подвесили две тяжеленные гири, и они никак не хотели подниматься, но, если честно, я не хотела видеть, как вокруг снуют пернатые тени. Я чувствовала кожей их присутствие, ощущала каждое прикосновение и скольжение острых когтей по одежде, скрип камней под мощными лапами, тяжелое сбивчивое дыхание и запах.

Запах старой крови и плесени.

Жар то усиливался, то спадал, лихорадка разжимала когтистые лапы, позволяя мне вздохнуть свободно, но только для того, чтобы через пять-десять минут напасть снова, с удвоенной силой.

Я не чувствовала канарейки и верила, что крохотная птичка полетела за помощью, но откуда ей взяться в этом, всеми богами забытом, городе? Моя участь — остаться здесь навсегда. Стать пищей для крылатых тварей, превратиться в кости и тлен, стать удобрением для черного дерева, что тянет соки из остатков древнего мира.

Может, это к лучшему.

Я освобожу магистра от себя, сниму с его плеч эту ношу, неподъемный груз ненужной любви.

Простите, магистр, я больше не могу сражаться. Я так невыносимо устала, простите меня…

У боли есть тысячи обличий, и сегодня она показала их все. Рвала меня на кусочки, выкручивала мускулы, изводила жаждой, холодом, сыростью. Она поселилась во всем моем теле, накатывала раз за разом, мутила рассудок, проносилась под веками красной волной бесконечной агонии.

Но смерть не приходила.

Лучше бы птицы разорвали мне горло на месте! Лучше бы сожрали, выпотрошили, только бы не оставляли в темноте и неизвестности!

Время тянулось, а избавление ко мне не спешило.

С трудом разлепив веки, я поняла, что лежу на спине, а над головой — низкий серый потолок, испещренный трещинами и выбоинами. Слабого света, исходящего от плесени на стенах было достаточно, чтобы не чувствовать себя в ловушке непроницаемой тьмы.

Пол подо мной был влажный — я ощущала пальцами тонкую прослойку воды, от которой нестерпимо несло кровью и желчью.

Вставай…

— Не могу, — прошептала я пересохшими губами.

У моих подчиненных нет понятия «не могу». Вставай, Канарейка…

— Просто оставьте меня.

Глаза защипало от злых непрошенных слез. Тяжелые соленые капли текли по вискам и оседали в волосах. Хоть пореву напоследок, и то хорошо.

Вставай, Флоренс…

Почему мне просто не дадут уйти? Саджа, разве я так много прошу?

Наверное, слишком многого. Раз я выбрала такую нелегкую дорогу, то и смерть мне полагается мучительная, правильно? Полная борьбы и страданий. Видимо, «справедливость» богини именно так работает.

Жар откатился, позволив мне перевернуться на бок и приподняться на локте.

Это даже не пещера, меня просто бросили посреди долбаного коридора!

Под ладонью что-то громко хрустнуло, острые осколки впились в руку, а в нос ударил резкий нестерпимый смрад, будто я случайно раздавила сгнивший фрукт. Закашлявшись, я с трудом подавила накатившую тошноту и осмотрелась по сторонам.

Тут были и другие тела. И некоторые даже выглядели свежими.

В трех футах в стороне лежал мужчина. Точнее, я предполагала, что это мужчина — лицо несчастного было безжалостно обглодано, от кожи и мускулов остались одни лохмотья, облепившие потускневшие кости, но телосложение и рост никак не могли принадлежать женщине.

И таких костей вокруг было множество. Большие и маленькие, скелеты животных, панцири жуков, как в жилье Эрты. Все шло в дело, питало пернатых охотников.

Среди останков что-то блеснуло, и я подняла с пола вытянутый серебристый предмет, по форме напоминавший стандартный пистолет гильдии.

— Хм, если это и правда оружие…

Пошарив пальцами по корпусу, я нажала на крохотный выступ, и в ладонь выпала самая обычная обойма.

— Только не говори мне, что ты тут провалялся тысячу лет, — я ощупывала ствол и рукоять, пытаясь определить материал, но безуспешно. Форма знакомая, а пушка явно не из какого-то известного мне мира. В обойме оставались три патрона, но я слабо верила, что они все еще были пригодны для стрельбы.

Впрочем, лучше, чем ничего.

От нахлынувшей слабости подогнулись колени, а мир растекся в стороны разноцветными волнами. Жар пробрал меня от пяток до кончиков волос, стиснул сердце с такой силой, что пришлось опереться рукой на стену.

Тусклый свет играл со мной злые шутки, вырисовывал на камнях причудливые зигзаги. Тени метались под ногами, разинув беззубые рты, рассматривали меня тысячами глаз.

Я схожу с ума…

Может, это безумие двоедушников решило проявить себя?

Шатаясь, я побрела в неизвестность, прижимая пистолет к груди. Три пули — это прекрасно. Две — для врагов и одну — для себя. Только бы рука не дрогнула в самый ответственный момент, только бы палец не сорвался с курка.

Две — для врагов и одна — для себя.

Отлично. Так и сделаю.

Цепляясь онемевшими пальцами за камни, я упрямо переставляла ноги, но все не видела просвета и ничего не слышала.

Птички все повымирали что ли, твою мать?

Кое-где попадались ответвления. Короткие коридоры с крохотными круглыми комнатками в конце. Здесь каждый шаг сопровождался громким хрустом, а под подошвами сапог крошились остатки скорлупы.

Я в гнезде. Меня притащили, чтобы кормить новый выводок?

Тогда где все птицы?

Ответ казался очевидным. Они все брошены на уничтожение незваных гостей в городе, так что в гнезде, возможно, остались только несколько тварей, чтобы сторожить кладки.

Не так уж и страшно. Все хорошо, нормально…

Ведь у меня есть целых три патрона.

Постепенно коридор расширился, выведя меня в квадратный зал, сто на сто ярдов, не меньше. В потолке зияла круглая дыра, из которой вниз лился свет, выхватывая из сгустившейся темноты еще больше костей.

Что-то хлюпнуло впереди. Точно кто-то раздавил сапогом переспевшее яблоко. Воздух раскрасился красным, щедро сдобренный охрой и гнилостной зеленью. Я будто могла видеть цвет, чувствовать его вкус на языке, ощущать малейшие колебания мира.

Вот что-то треснуло, и звук растекся перед глазами вязкой оранжевой гущей. Пронзительный визг ударил по ушам и вспыхнул в воздухе маковыми кляксами.

Волна цвета набирала обороты, трески, всхлипы и визги бились об меня, как вода бьется о прибрежные камни, и в бесконечном водовороте красок, которых просто не могло быть, я различила зыбкую тень.

Это была непроницаемая, абсолютная чернота, оплетенная красными лентами.

И это чернота не отрываясь следила за мной.

Шаг вперед. Нечто текло, как вода, парило над тысячами костей, тянуло ко мне конечность, а в глубине убийственного мрака, как угли костра, вспыхнули глаза. Жуткие, совершенно дикие, нечеловеческие.

Вскинув пистолет, я выстрелила почти не целясь. Сковавшего меня ужаса хватило бы и на тысячу человек, и на мгновение в дальнем уголке черепной коробки мелькнула мысль, что я совсем-совсем не хочу умирать.

Я не готова уйти, еще не время…

Выстрел прошелся по самому краешку тени, даже не замедлил ее, и я уже собиралась нажать на курок снова, как перед лицом нечто раскинуло крохотные желтые крылья.

Канарейка истерично чирикала и всячески отвлекала!

Стоп…

Канарейка?

И никакой помощи я не вижу, значит, и не нашла она никого.

Рука с пистолетом опустилась вниз, неподъемной тяжестью потянула к земле.

Вот и все. Наверное, Саджа услышала мои молитвы.

Тень нависла над головой, сверлила меня пристальным взглядом, а потом опустилась на колени и коснулась моей щеки, стирая дорожки от слез. Если это и есть смерть, то не такая уж она и страшная.

Только сделай все быстро, прошу.

— Флоренс, — проговорила смерть, и ее голос показался мне до боли знакомым. Он растекся в воздухе золотой патокой и укутал меня теплым коконом, пробрался под одежду, под кожу, к самому сердцу.

Из мутной черноты проступили знакомые черты. Острый подбородок, высокие скулы, прямой нос, излом тонких губ. На влажном от пота лбу скрутились смоляные завитки волос. На бледной щеке — кроваво-красный росчерк, как раз там, где пуля коснулась тени.

«Шрам останется», — подумала я вяло.

И разрыдалась, как ребенок.

Меня колотило от страха и облегчения одновременно, а вместе со слезами выходила горечь и боль, и усталость, а пальцы так отчаянно цеплялись за черную куртку магистра, что швы должны были вот-вот разойтись. Я оплела его шею, как вьюнок, напрочь позабыв о всех наших договоренностях и условиях, и даже если бы сейчас он на меня прикрикнул, я бы все равно не смогла расцепить онемевшие пальцы.

— Не плачь, храбрая птица, — прошептал магистр, поднимая меня на руки. — Мы выберемся, вот увидишь. Ты только не плачь так, не надо.

— В-вы пришли, — от рыданий голос изломался и просел, превратившись в задушенный хрип. — Пришли за мной…

— Конечно, пришел, — мне показалось, что магистр улыбается. — Разве могло быть иначе?

72. Шиповник

— Ну вы только посмотрите на нее, — хмыкнул Бардо. — Ты никак только из мясорубки?

Я радостно ответила на его объятия, когда капитан выбрался из кресла.

— Выглядишь ужасно, — мужчина окинул меня оценивающим взглядом. — Тебе лечиться пора, а не на ногах стоять.

Я только отмахнулась, потому что у меня точно не было времени разлеживаться в капсуле.

— Не раньше, чем мы доберемся до Бури.

Рука Геранта сжала мое плечо и потянула к себе.

— Ты не будешь с ним драться, — прошипел двоедушник. — Ты идешь в капсулу, немедленно!

Стряхнув его ладонь, я шагнула назад. Желтые глаза Геранта недобро вспыхнули, будто он собирался применить силу. И он мог это сделать — я отчетливо видела в его взгляде решимость и холодную сталь.

Я была бесконечно счастлива его видеть и с радостью бы подчинилась любому приказу, но Буря — моя ответственность и я не могла прохлаждаться на корабле, пока кто-то исправляет мои ошибки! Почему Герант не может этого понять?!

— Ты собираешься мне что-то запрещать? — холодно бросила я. — Лучше помоги, а не удерживай!

— Ши, ты с ума сошла, — Бардо попытался вклиниться между нами — чем вызвал недовольное рычание Геранта и мой предостерегающий взгляд. — Ты себя в зеркало видела? На тебе живого места нет, у тебя кровь на затылке. Ты не в том состоянии, чтобы гоняться за Бурей.

— Я сама решу, в каком я состоянии. — Мне совершенно не хотелось ссориться ни с кем из них, но за все время в заброшенном городе я успела забыть, каким упрямым и нервным может быть Герант. — Я столько ошибок наделала: могла бы быть осторожнее, осмотрительнее, но позволяла Буре побеждать, снова и снова, но только не сегодня. Эта сука забрала Ключ и идет к вратам, я уверена. И мы напрасно тратим время на споры!

— Правильно. Вот и не будем продолжать, — рыкнул Герант и одним движением закинул меня на плечо.

— Что ты делаешь?! — от резкого рывка немилосердно прострелило спину, и я на мгновение безвольно обмякла, не в силах двинуть ни единым мускулом. — Отпусти! Я тебе этого не прощу, ты слышишь?!

— Слышу, — ответил Герант.

Я попыталась вывернуться, но куда там! Двоедушник совершенно точно не собирался со мной церемониться.

Перед ним отъехала в сторону дверь каюты.

Несколько решительных шагов, и я уткнулась носом в мягкую обивку капсулы регенерации, а над головой зашипела и щелкнула крышка, мягко встав в пазы.

Извернувшись, я ударила кулаком по стеклу, но крышка не поддалась, не сдвинулась ни на дюйм; только по запястью прошла болезненная дрожь, а из горла вырвался сдавленный хрип. Глаза обожгли слезы обиды и непонимания.

— Выпусти меня немедленно! Герант!

Мужчина набрал на боковой панели команду диагностики.

— Ты не выйдешь отсюда, пока я точно не буду уверен, что это безопасно, — лицо двоедушника было совершенно непроницаемым. — Можешь ненавидеть меня потом хоть до конца своих дней, но с меня хватит, Ши. Я терять любимых из-за их бесконечного желания жертвовать собой больше не хочу.

— Буря — моя ответственность!

— А ты — моя женщина! И ответственности у нас общие.

Он отвернулся и пошел к двери. Вот так просто! Решил бросить меня в капсуле, зная, как я не ненавижу эти штуки и боюсь их.

Ты не можешь так поступить!

Не можешь оставить меня здесь…

— Не уходи! — взвизгнула я, уперевшись руками в крышку капсулы. — Не уходи, Герант! Ты не можешь…

Дверь за мужчиной с шипением закрылась, и в комнате я осталась одна.

Обида медленно перетопилась в гнев, а за ним — в неконтролируемую ярость, но сколько бы я не молотила по крышке, а капсула была неумолима. Медленно провела сканирование, загрузив мне голову монотонным перечислением множественных ушибов, ссадин и сотрясений. В плечо впились шприцы, и по телу прокатилась волна невыносимой усталости, от которой слипались глаза.

— Нет… нет-нет-нет, я не могу уснуть, не могу…

У лекарств же были свои планы, и они уверенно утащили меня в тягучий сон без сновидений.


***

Казалось, что я закрыла глаза всего на минуту. Капсула вздрогнула, в ушах зазвучал незнакомый голос, определенно женский.

— Эй, мешочек с кровью, мы идем на посадку. Я слышала, что ты рвалась в бой?

— Ты кто такая? — пробормотала я, с трудом ворочая языком. Во рту противно горчило от лекарств, и нестерпимо хотелось пить.

— Я всего лишь сверхразум, вынужденный служить вашей бесполезной расе.

В голосе женщины чувствовалась едкая издевка и негодование.

— Так что? — нетерпеливо спросила она. — Ты рвешься в бой или так и будешь здесь валяться, как мешок с трухой?

— Если ты откроешь эту штуковину…

Крышка послушно откинулась в сторону, позволив мне сесть.

Потерев шею, я повела плечами, чтобы размять затекшие мышцы. Признаться честно, я и правда чувствовала себя лучше, но обида никуда не ушла.

— Оружие у тебя есть?

— Кое-что найдется. — Справа в стене поднялась панель, открыв небольшое углубление, где я увидела парочку кинжалов. Не густо, но в этот раз я Бурю могла бы и голыми руками взять.

— А стимуляторы?

Женщина хихикнула.

— Смотря какие. Я богата на выдумки, детка.

Я на мгновение задумалась, а через пару секунд вздернула подбородок и усмехнулась.

— Дай что-то убойное: что продержит меня на ногах, даже если все кости в теле переломаются.

Пискнул шкафчик возле капсулы, и я рассмотрела внутри два инъектора с черной жидкостью. Протянув руку, я с опаской коснулась стального гладкого корпуса, взвесила инъектор в руке и прикинула, что это может быть за дрянь.

— Вкалываешь, и на двадцать минут ты будешь чувствовать себя сверхчеловеком. Но когда время истечет — отрубишься часа на два, не меньше. Хватит тебе двадцать минут?

Стиснув инъектор в кулаке, я подошла к двери.

— Мне хватит десять, а остальные десять я потрачу на Геранта, чтобы неповадно было меня запирать!

Над головой громыхнул женский смех, и дверь отъехала в сторону, выпуская меня из каюты.

73. Ворон

Чувствовал ли я себя ублюдком? О, да. Собирался ли я заглаживать свою вину перед Ши, ведь был совершенно уверен, что она оторвет мне яйца при следующей встрече? Несомненно.

Если, конечно, она не убьет меня раньше.

Или она придумает что-то похуже смерти. Тотальное игнорирование, например. Гордость воина — вот эта вот вся история.

— Ты все сделал правильно, — сказал Бардо, облетая город по широкой дуге. — Ши на взводе, но она остынет и поймет тебя. И, если честно, поменяйся вы местами — и она сделала бы то же самое.

— Конечно, поймет, — протянула «Цикута». — Это ведь так прекрасно — силой запирать женщину в капсуле. Я прямо вижу, как она упадет на колени и сапоги тебе будет целовать, рассыпаясь в благодарностях. Пф-ф! Клиенты борделя с шлюхами лучше обращались.

— Да завались ты уже, — прошипел я сквозь стиснутые зубы.

— У-у-у-у, ведерко с костями заволновалось!

Хохот корабля резанул по ушам, но я сдерживался из последних сил, чтобы не пустить в приборную панель пулю.

Перед нами выросла арка врат. Каменная громада внушала какой-то глубинный, подсознательный ужас, от которого внутренности покрывались ледяной коркой. «Цикута» качнула крыльями и пошла на снижение. Бардо собирался сесть на краю площади, в центре которой и стояли врата; «Цикута» же сообщила, что вокруг — только птицы и заброшенные дома.

— Высаживай меня, — бросил я Бардо и покосился на дверь в каюту, где я оставил Колючку. Только бы друг оказался прав. Я не желал ей зла. Меньше всего на свете я хотел, чтобы Ши рвалась в бой, когда ее состояние было близко к слому. Даже если она сама этого не понимала, то я видел — не слепой. И ворон прекрасно чувствовал ее слабость: каждое его перо подрагивало при одном только взгляде на израненную Ши. — И следи за Колючкой. Головой за нее отвечаешь.

«Цикута» приземлилась у самой кромки площади, выпустила меня из своего нутра и замерла, наблюдая за происходящим.

Я видел, как темные тени скользили по крышам, как крылья птиц-охотников резали воздух. И я не мог понять, почему твари не нападают, а только смотрят на чужаков. Врата удерживали их на расстоянии? Какая-то запретная территория?

Под сапогами не хрустела пыль и мелкие камешки: земля расходилась в стороны мелкими волнами, как поверхность воды, под которой четко проступали черные линии тонких корешков. Казалось, что все в этом мире было пронизано корнями дерева-великана, возвышавшегося над городом.

И пах этот мир гнилью и тленом, горечью старой крови. Это кладбище, самое настоящее кладбище, где не было места живым, кроме тех самых птиц, что, скорее всего, давно уже пожирали друг друга, чтобы не сгинуть окончательно.

Возле врат я увидел высокий знакомый силуэт.

Вот только победителем Буря не выглядел. Он дрожал, посылал в небо затейливые проклятия и все никак не мог совладать с Ключом, который рвался из рук и не желал становиться в предназначенную для него выемку.

И это лицо…

Кто-то очень хорошо обработал мальчишку — не быть ему больше красавчиком.

Идиот, как он есть. И куда парень собирался открыть проход? В пустоту?

Вскинув дробовик, я протяжно свистнул, отвлекая Бурю. Он повернулся, в его глазах полыхнула ярость и безумная, отчаянная надежда на бегство.

— Брось Ключ и отойди! — крикнул я. Внутри все клокотало от ненависти, желания нажать на спусковой крючок и снести Буре голову к такой-то матери. Это было очень соблазнительное решение, но я сдерживался из последних сил. Ши могла бы прикончить его давно, но почему-то сохранила жизнь этому куску дерьма, и я мог догадаться почему.

Хотела справедливого суда. Вот только пришлось бы вернуться на Заграйт, а это нереально сейчас. Совет просто сожрет нас живьем. Бросит в тюрьму, а через пару дней казнит на центральной площади. И таскать Бурю с собой или спрятать его где-нибудь до того, как решатся все вопросы, — лишний риск.

— Ши ничего тебе не рассказала, да? Ключ — единственный способ предотвратить войну, и я не отступлю, потому что какой-то сучке жмет ее долбаное благородство!

— Отойди от врат, Буря. Я больше не буду предупреждать.

Парень был безоружен, ему ничего не оставалось, кроме как выполнить приказ. Впрочем, Ключ из рук он не выпустил и бросал на выемку во вратах многозначительные взгляды. Собирался сбить меня с толку и попробовать открыть их снова? Пусть только дернется — я без зазрений совести снесу ему голову. Буду потом вымаливать у Ши прощения, но рука у меня не дрогнет, клянусь Саджей.

— Ты же, вроде как, умный человек, вольный, — затараторил Буря. — Ши не понимает, но ты, может быть, не откажешься выслушать меня.

— Нам не о чем беседовать, — отрезал я.

— В тебе обида и злость говорит, — парень не унимался, нервно размахивал руками и облизывал пересохшие губы. Страшно? И правильно, так и должно быть. — Будь разумным человеком!

— Подойди! Руки держи так, чтобы я их видел.

Не успел Буря сделать и нескольких шагов, как мимо меня пронеслась зыбкая рыжая тень. Она оттолкнулась от земли, отчего в стороны разошлась мощная волна, и приземлилась уже на Бурю, опрокинув его на спину.

От первого же удара что-то хрустнуло, взметнувшийся вверх кулак был красным от крови.

Буря не растерялся и оттолкнул нападавшего в сторону, уперевшись стопой в живот тени. Откатившись в сторону, он вскочил и бросился обратно к вратам, совершенно забыв обо мне и угрозе; а тень поднялась на ноги, и я удивленно моргнул, увидев растрепанные рыжие волосы, разметавшиеся по узкой спине.

— Ши!

Колючка даже не обернулась; порыв ветра взметнул тяжелые пряди вверх, руки сжались в кулаки, и мне показалось, будто что-то сломалось в моей девочке и сейчас она сорвется с цепи, совершит какую-нибудь глупость.

Когда она бросилась за Бурей, ноги Ши не касались земли. Она почти летела над землей, мчалась вперед разъяренной фурией. И во имя всего святого, я не мог угнаться за ней! Будто в Колючку какой-то демон вселился, дававший ей силы.

Когда она добралась до Бури во второй раз, то била безжалостно и наверняка. Сапог впечатался в поясницу с такой силой, что этот хруст услышали, наверное, на окраине города. Парень споткнулся, повалился на землю, забился, как выброшенная на берег рыба, и пронзительно закричал, вцепившись в песок скрюченными пальцами.

Ши встала так, что плечи Бури оказались зажаты между ее ног.

Опустившись на корточки, она подобрала Ключ, выпавший из его рук.

— Ши.

Колючка дернула головой, замерла, как загнанный в угол зверек. Ее ноздри затрепетали — девчонка принюхивалась, пытаясь понять, кто перед ней.

Ворон слетел на землю, аккуратно протопал вперед и остановился в паре футов от Ши. Буря все не замолкал, бился, хотел выбраться из захвата девушки, но бесполезно. Удар такой силы явно отправил его позвоночник в нокаут. Скорее всего, навсегда.

— Ши, отойди…

— Я разберусь сама, — ее голос вибрировал, ломался, глаза пылали затаенной темной обидой. — Не влезай, понял?

Отступив в сторону, она перевернула Бурю на спину и заглянула парню в глаза. И мне совсем не понравилось ее выражение лица. Колючка закусила нижнюю губу, да так сильно, что по подбородку стекла тугая красная капля. Артефакт дрожал в тонкой руке, рвался прочь, но Ши держала крепко.

— Я бы хотела дать тебе шанс, — проговорила она. — Но знаешь ли, сотрясение спутало мне все мысли. Я уже ничего не соображаю, — едкий смешок слетел с ее губ. — Тем хуже для тебя.

Опустившись на колени, Ши подняла Ключ, сжимая его, как кинжал.

— Ты не вернешься домой. Ты все забыл и предал отца, предал все, чему он тебя учил.

Буря завыл, попытался отползти, а в его глазах плескалось черное, безграничное безумие.

Когда Ключ вошел в грудь парня, мир вокруг замер, стих даже клекот и шелест перьев птиц-охотников. Ворон, стоявший на земле, расправил крылья да так и застыл, не решаясь подняться в воздух и коснуться Колючки. Крик Бури застрял в горле, кровь не потекла из раны, как ей положено: она рванулась к артефакту, оплетая его красными лентами. Ключ низко загудел, втягивая все, вплоть до самых крохотных капель.

Буря конвульсивно дернулся, в глотке забулькало и затрещало, а через мгновение глаза парня закатились и тело обмякло безвольной куклой. И с каждым сгустком втянутой крови кожа его истончалась, а спустя минуту превратилась в серый пергамент, треснувший от легкого прикосновения ветра. Обнажилась белая кость челюсти, затрещало под одеждой, когда грудина раскрошилась под давлением рук Ши.

Колючка вырвала из нее Ключ и встала на ноги. По ее выражению лица невозможно было понять, о чем девушка думает, что чувствует. Рыжие кудри разметались по плечам, и я заметил, что они мелко подрагивают.

— Вот и все, — прошептала Колючка. — Стоило это того?

Она резко обернулась, обожгла меня полыхавшим ненавистью взглядом. Настроена она была решительно: казалось, что Ши вот-вот бросится выбивать из меня дерьмо, но что-то ее удерживало.

— Бардо тебя выпустил?

— Нет, — она вызывающе вздернула подбородок, и стоило мне сделать шаг вперед, как девушка тотчас отступила, удерживая меня на расстоянии. — Ваш корабль помог. Хоть у кого-то здесь есть мозги.

— Я не мог позволить…

— Не хочу слушать! — Колючка обогнула меня по широкой дуге и двинулась к кораблю, сжимая Ключ в руке. — Я тебе больше не доверяю, так и знай.

Ворон пронзительно каркнул и взвился в воздух, но стоило ему приблизиться к Ши, как та раздраженно отмахнулась и что-то прошипела птице. Она шла вперед, прямая, как палка, и даже не обернулась, чтобы узнать, иду я за ней или нет.

Глянув на тело Бури, распростертое на земле, я с трудом сглотнул. Мысли в голове путались, скручивались, и я совершенно ничего не понимал.

— Когда же этот кошмар закончится? — пробормотал я и вздрогнул, мазнув взглядом по лицу парня.

Мне показалось, что он усмехается.

74. Фэд

Флоренс потеряла сознание почти сразу, но даже в тяжелом забытьи она не переставала плакать и цепляться за меня, как за единственное спасение. Ее тело била крупная дрожь, лоб покрылся липкой испариной, а кожа пылала жаром.

— Не бросайте меня… только не бросайте… меня, — бормотала она мне в шею снова и снова, отчаянно, тяжело, содрогаясь от боли и лихорадки.

— Куда же я от тебя денусь. — Слава Садже, что Флоренс не слышала моих слов. Я очень надеялся, что она их не слышала, потому что, видит богиня, я был не готов держать ответ за все те глупости и нежности, что перли из меня, как из фонтана, который я никак не мог заткнуть. Поискав взглядом канарейку, что кружилась возле дыры в потолке, я подозвал ее ближе. — Выведи нас отсюда.

Птичка чирикнула и опустилась мне под ноги, где уже взволнованно тер лапы енот. Сев ему на голову, канарейка указала крылом на боковой коридор и издала протяжную мелодичную трель. Енот побежал вперед, следуя указаниям, а у меня в мозгу точно выключатель щелкнул, когда я смотрел, как мой зверь послушно исполняет приказы другой души.

Как так получилось? Ведь енот никогда к себе близко никого не подпускал и в целом к двоедушникам относился пренебрежительно. Никогда не заводил дружбу с другим зверьем, вообще общения с чужаками избегал, а тут…

Сколько это длится? Может, енот уже давно проникся к канарейке теплым чувством, а я ничего не замечал? Или не хотел замечать?

Тряхнув головой, я зашагал следом за нашими проводниками. Благо, что в туннелях не было вырвиглазно темно — можно было без проблем ориентироваться в слабом свете местной плесени.

— Магистр… — девочка вздрогнула в моих руках.

— Я здесь.

— Поставьте меня, пожалуйста… Я сейчас…

Она прижала ладонь ко рту и зажмурилась, а я опустил ее на землю, где девчонку скрутил мощный приступ тошноты. Пришлось собрать ее волосы на затылке и поддержать, когда колени Флоренс не смогли больше удерживать ее вес.

— Кажется, я тут умру… — пробормотала она.

— Размечталась, — бросил я резко, а внутри все сжалось от страха, которого я раньше никогда не знал. Хотя, нет. Знал. И чувствовал себя так же, как в тот момент, когда на моих руках умирала Ан’яна.

Я не мог их сравнивать. Давняя, присыпанная пылью любовь к подруге детства, светлая, полная затаенных надежд и горечи от осознания, что выбрали не меня, ничем не походила на болезненное, колючее беспокойство, поселившееся в груди с исчезновением Флоренс. И оно стало только отчетливее теперь, когда Канарейка была под боком.

Вдруг не успеем выбраться? Вдруг яд в ее крови убьет девчонку раньше?

Я совершенно беспомощен, не могу облегчить ее боль!

— Держись за меня крепче, — подхватив Флоренс на руки, я поспешил за енотом и птицей, терпеливо дожидавшимся нас за изгибом коридора.

Минуты тянулись бесконечно долго, а дороге не было конца, и когда я уже отчаялся выбраться из этого безумного хитросплетения узких проходов и туннелей с низкими потолками, как впереди забрезжил тусклый свет.

Прижав палец к наушнику-капельке, я попытался связаться с капитаном:

— Бардо, ты меня слышишь?!

— Как сквозь толщу воды.

— Ты можешь отследить, где мы находимся?

Капитан несколько секунд переговаривался с кораблем, а потом ответил мне:

— «Цикута» вас видит, мы всего в десяти минутах лета.

— Заберите нас отсюда. Флоренс без сознания, пусть Герант подготовит капсулу регенерации. Я не смогу отбиться, если птицы навалятся стаей.

— Уже летим.

Прижимая Канарейку к груди, я шептал слова утешения, которых она уже не слышала:

— Мы скоро будем в безопасности. Ты только потерпи немного, Птица, скоро все закончится, я тебе обещаю.

Выход встретил нас светом и сухим воздухом, туннель выводил на свободное пространство, в сотне ярдов от первого ряда домов. Ветер бросил в лицо колкую пыль и песок, а над головой замелькали знакомые тени.

Оставаться на открытом месте — самоубийство. Так что я решил вернуться под защиту каменного свода и дождаться Бардо.

Прислонившись спиной к стене, я на секунду прикрыл глаза, чтобы собраться с мыслями, но все они крутились только вокруг спасения Флоренс. Только после того, как я буду уверен, что с Птицей все в порядке и яд уничтожен, я смогу мыслить трезво.

— Магистр…

— Тебе опять плохо? Отпустить?

— Нет, я просто… хотела убедиться, что вы еще здесь.

Девчонка прижалась ко мне изо всех сил и уткнулась носом в основание шеи.

— Я никуда бы не делся.

Канарейка глубоко вдохнула, тонкие пальцы прошлись по воротнику куртки, и от каждого такого прикосновения, наверняка неосознанного, меня прошибало током.

— Простите, я…

— Не говори ничего. Ты только зря тратишь силы.

— Вы потом можете снова ввести эти свои правила и запреты, — пробормотала Флоренс, — я обещаю слушаться. Обещаю не подходить к вам ближе, чем на два шага, честное слово, а сейчас просто обнимите меня, пожалуйста.

В горле встал противный, кислый комок.

Она будто проговаривала последнее желание перед смертью, и слушать ее тихий голос было…

Невыносимо.

— Пожалуйста…

Почему-то я не мог отказать. Прижал плотнее к груди, погладил спутанные волосы, уткнулся носом в макушку. Вся эта ситуация выглядела настолько безвыходной, что я даже потерял дар речи — не мог выдавить из себя ни слова. Я тонул в черном море и никак не мог подняться к поверхности, чтобы глотнуть воздуха. И во всем этом хаосе и мраке только Флоренс оставалась крохотным огоньком надежды — но и он медленно гас, и моих рук было недостаточно, чтобы удержать этот свет.

— Лучше бы ты меня застрелила, — вдруг сказал я. — Ты могла бы стать свободной. Могла бы жить так, как того заслуживаешь.

Флоренс запрокинула голову, поймала мой взгляд; по ее лицу катились крупные слезы, а подбородок мелко подрагивал.

— Может и так, — пролепетала она, а наши губы оказались слишком близко друг к другу. Так близко, что ее жар обволакивал меня. Тонкие пальчики коснулись моей щеки, прошлись по переносице, запоминая каждый изгиб. — Но ни свобода, ни эта жизнь мне не нужны… не нужны без вас, магистр…

Пискнул наушник, заставив меня поморщиться.

— Давай, Фэд, а то местные птички как-то очень уж подозрительно на нас косятся!

Поднимая тучу пыли, «Цикута» опустилась недалеко от пещеры, открыла люк и всем своим видом звала меня к себе.

Когда я посмотрел на Флоренс, она уже отключилась и безвольно обмякла на моих руках.


***

— Ну и какого хрена у вас тут произошло, пока меня не было?

Скрестив руки на груди, я смотрел на Геранта. Он сидел мрачный, как грозовая туча, и вопрос проигнорировал.

— Обычное семейное насилие, — хохотнула «Цикута». — Один самец посчитал, что может ударить себя пяткой в грудь и все решать за женщину. Вот и получил.

— Избавь меня от подробностей, — я раздраженно отмахнулся. Уж в чем-чем, а в личной жизни вольного мне копаться совершенно не хотелось. Они с Ши сами разберутся, а у меня своих проблем хватало. — Нам пора валить отсюда.

— Ключ забирать нельзя, — вдруг сказал Герант. — Он «поел». Камкери с легкостью услышат его «пение», они его найдут.

Я удивленно вскинул брови.

— И кого же он сожрал?

— Бурю.

Присвистнув, я посмотрел на капитана, а тот кивнул, подтвердив слова вольного. Дурные новости. Бурю мне было не особо жалко, но вот что теперь делать с артефактом?

— Может, оставим Ключ здесь? — вдруг выдал Герант.

— Сбрендил, что ли?

— Нет-нет, — Бардо крутанулся в кресле и повернулся к нам лицом. — В этом есть смысл.

— А ваш самец прав! — подключилась «Цикута». — Это же тайник. Здесь «пение» Ключа никто не услышит, а вам, смертный, нужно зализать раны и придумать план. Выносить отсюда то, что так хотят получить ваши враги, — плохая идея. Оставьте Ключ, а сами вернетесь позже, когда все обдумаете и точно будете знать, что со всем этим делать.

— Рванем к Госпоже Лир, — сказал вольный. — Она спрячет нас, позволит восстановить силы.

— Вы что, собираетесь лететь в этот бордель?! — взвизгнула «Цикута».

— Ничего, крошка, мы тебя в обиду не дадим, — хохотнул Бардо. — Ты нам еще пригодишься.

— Будьте вы прокляты, бесполезные биологические отбросы…

Герант не смог сдержать усмешку.

— «Цикута», мы тебя там не оставим, если ты будешь вести себя хорошо.

— Я — величайшее творение древности! Да я…

Корабль хоть и ворчал, но позволил Бардо подняться в воздух и указал несколько мест, где можно было безопасно спрятать Ключ. Я мог только надеяться, что он там и останется до нашего возвращения.

75. Шиповник

Меня разрывали ярость и стыд. Злость на Геранта, которая тут же тонула в бесконечном чувстве вины перед ним же. Какая все-таки глупость! Ведь это он меня запер в капсуле, бросил одну! Он. Почему же так тошно на душе от этого полного горечи взгляда, которым он провожал каждый мой шаг? И неспокойно, пусто как-то, одиноко и больно.

И из головы не выходили последние мгновения жизни Бури. Его глаза, застланные безумием, его крик, как трещали ребра под моими руками, как пульсировал Ключ. Все это намертво въелось в подкорку, и у меня никогда не получится забыть…

Я должна помнить.

Место для отдыха мужчины выбрали предельно странное.

Судя по шутливым репликам «Цикуты», к которым я никак не могла привыкнуть, это был бордель. Элитное, закрытое заведение для «избранных», куда не пускали кого попало. Герант же чувствовал себя здесь как дома и тепло здоровался с местными девушками и управляющей всего этого хозяйства, Госпожой Лир.

Под ребрами больно кольнуло, стоило только заметить, какими взглядами девушки его провожали. Это было странное, плохо знакомое мне чувство, и оно росло с каждым шагом, с каждым замысловатым изгибом здешних коридоров.

— Святая Саджа, из какой помойки вы их вытащили? — женщина всплеснула руками, но в ее словах не было ни капли брезгливости или насмешки. В зеленых глазах, ярких, как молодая листва, светилось настоящее, неподдельное беспокойство. Полные алые губы сложились в удивленное «о», а тонкие руки участливо коснулись моего плеча и повернули голову так и эдак, рассматривая поджившие ссадины. — Марта! Адана!

Госпожа щелкнула пальцами, подзывая двух высоких холеных девушек. Обе темноволосые, голубоглазые, смуглокожие. От точеных фигур — глаз не оторвать. Их тела были покрыты золотистыми узорами, спиралями и завитками. Рядом с ними я и Флоренс выглядели серыми пятнами на ярком, разноцветном холсте. Впрочем, они тоже вели себя предельно корректно и, аккуратно обняв нас за плечи, оттянули в сторону от мужчин, которые уже о чем-то переговаривались с хозяйкой.

— Не переживайте, — мягко проговорила Адана. — Они скоро к вам присоединятся.

— В смысле? — Флоренс заметно напряглась, а ее глаза стали круглыми, как блюдца.

— У нас общие купальни, — хихикнула Марта.

Фло резко побледнела и пролепетала что-то про «искупаться побыстрее», а я отчетливо видела, какие мысли роятся в ее голове. Девушки-провожатые переглянулись, защебетали на незнакомом мне языке и хитро подмигнули друг другу.

Они вели нас по бесконечному коридору, освещенному самыми настоящими свечами. Ноги по щиколотку тонули в мягком ворсе толстых ковров, стены были отделаны декоративной штукатуркой, и руки мастера изобразили на золотистой глади деревья, птиц и цветы, которых я никогда в жизни не видела. В комнатах, которые мы проходили, журчали фонтанчики, звенел тихий смех и шуршал тонкий шелк. В воздухе стоял сладкий запах лаванды и ландыша.

Девушки распахнули раздвижные двери и пропустили нас в наполненную ароматным паром комнату. На низеньких стульях у стены были сложены пухлые стопки свежих полотенец и новая одежда. Тут же стояла обувь.

— Вы когда успели? — удивленно спросила я, рассматривая всю эту роскошь.

— Мы можем быть быстрее света, — загадочно ответила Адана и слабо улыбнулась, а я вздрогнула, заметив, что у нее довольно острые клыки. — Располагайтесь. Если вам что-то потребуется, то у купальной чаши есть панели вызова. Прикоснитесь — и мы ответим незамедлительно. Когда закончите, то вас проводят в комнаты, где вы сможете отдохнуть и поесть. А, вот еще! — Адана будто вспомнила что-то и хлопнула себя ладонью по лбу. — После отдыха с вами поговорит наш оружейник. Госпожа приказала предоставить вам все, что потребуется.

— Оружейник? — переспросила Флоренс.

Девушка одарила ее вежливой улыбкой и подтолкнула к стулу, где можно было раздеться.

— Отдыхайте, — промурлыкала Марта и закрыла дверь, оставив нас одних.

— С ума сойти, — пролепетала Фло и несмело коснулась тех лохмотьев, что остались от одежды. Она явно стеснялась посторонних, и я отвернулась, чтобы девчонка не сгорела на месте от неловкости. Зашуршала ткань, что-то тихо булькнуло, и Фло с головой ушла в ароматную воду, а через несколько минут с наслаждением растянулась у бортика, опустив подбородок на сцепленные пальцы.

Стащив одежду, я последовала ее примеру и поняла, что счастье есть. Вот оно. В горячей воде, в пахучем лавандовом масле, в чистоте. Кожу приятно покалывало, а тело налилось сонной тяжестью.

— Не уверена, что даже смогу поесть сегодня, — пробормотала Флоренс.

— Я тоже. Скорее всего, просто свалюсь в кровать, не пошевелю и пальцем.

— Как ты себя чувствуешь?

Вопрос девчонки вогнал меня в ступор. Как я себя чувствую? И правда, как?

Разбитой. Уставшей. Бесконечно, сумасшедше уставшей, будто прошла пешком сто тысяч миль, а внутри у меня при этом перекатывались шарики льда и тлеющие угли. И столько всего свалилось на плечи, что никогда это все не разобрать и не принять. Севера я подвела. Его сын мертв, мой дом уничтожен, а впереди — только неизвестность. Разумеется, Фэд и Герант что-то придумают, но я сейчас была не способна порадоваться за то, что мужчины снова рядом. Все это словно происходило не со мной.

Мысли путались, пульс стучал в висках с такой силой, что пришлось обхватить голову ладонями.

— Устала, — ответила я, когда пауза непозволительно затянулась. — Смотри, лавандовое мыло. Давай я волосы тебе вымою.

Флоренс смущенно передернула плечами и развернулась ко мне спиной.

Взяв сиреневатый брусок, я втянула сладко-горький аромат и зачерпнула воды, чтобы взбить мыло в пену. Волосы у девчонки били шикарные: густые, темные, мягкие. Трогательные кудряшки облепили шею сзади, а плечи без одежды выглядели еще тоньше и острее, чем мне казалось раньше. Намылив голову Флоренс, я заставила ее нырнуть, а затем передала брусок и попросила помыть волосы мне.

— Знаешь, я оставлю это для Геранта.

У меня чуть челюсть не отвисла, когда я увидела ее хитрый взгляд. Флоренс проворно выбралась из чаши. Накинув легкий халат, она подхватила стопку одежды и обувь и наступила на одну из панелей вызова.

— Эй, ты что, бросаешь меня одну?!

— Вольный скоро составит тебе компанию, — хихикнула Фло. — Я попрошу магистра вас не беспокоить.

— Флоренс!

Девчонка помахала мнерукой и скрылась за дверью.

— Вот же…

Хлопнув рукой по поверхности воды, я нахмурилась и отплыла подальше от входа. Повернулась спиной и положила голову на край бортика, блаженно прикрыла глаза. Ну, Флоренс! Я тебе когда-нибудь припомню это бегство. Все стесняшкой притворяется, а туда же — жизнь мою устроить пытается.

Дрема опустилась на плечи, вода мягко покачивала тело, ласкала его теплыми волнами, убаюкивала не хуже колыбельной. Я не сразу почувствовала чужое прикосновение, а когда поняла, что не одна, то резко обернулась и оказалась в капкане крепких рук Геранта.

— Не отпущу, пока не выслушаешь! — прорычал он.

— Я сказала все, что хотела! Дай мне выйти!

Я рванулась в сторону, но мужчина держал крепко. Он почти причинял мне боль, но казалось, что даже если я сломаю ему руки — двоедушник не отступит.

— Разве ты не понимаешь? — выдохнул он, прижимаясь губами к моей шее. — Я же чуть с ума не сошел, когда ты пропала. Я не мог спать, не мог есть, не мог думать трезво. Разве ты не чувствуешь? Не чувствуешь?

Он обхватил мои запястья и прижал ладони к своей груди, прямо над сердцем.

— Я так дико скучал. Невыносимо, бесконечно. И ворон скучал по тебе.

Вся его суть хлынула в меня стремительной рекой, изломала, бросила из теплой воды в ледяной бурлящий поток сомнений, страхов и бесконечных тревог. Сердце Геранта колотилось, как сумасшедшее, а он снова и снова накачивал меня собственными чувствами, пропускал их через меня, как через сито, протягивал тонкие нити радости, облегчения и бескрайнего ужаса, что я могу исчезнуть, раствориться в его руках. Желтые глаза двоедушника были наполнены таким теплом и томлением, что мне совсем чуть-чуть хотелось плакать.

— Я боюсь, понимаешь? Я не хочу, чтобы случилось то же, что и с Анной, я не смогу пережить это снова.

Он отпустил мои запястья, обхватил лицо большими ладонями, покрыл щеки быстрыми, обжигающими поцелуями.

— Я люблю тебя, — выдохнул Герант, а я застыла в его руках, как каменное изваяние. — Люблю тебя, Ши. Все в тебе люблю, даже твое долбаное упрямство, твою бесконечную искренность, силу воли, духа и тела. Даже гордость твою люблю. Понимаю, что ты не можешь ответить мне тем же, потому что…

— Заткнись, пожалуйста, — простонала я, цепляясь ослабевшими пальцами за его плечи.

Герант немного сник и замялся. Я еще никогда не видела его таким подавленным, как в этот короткий момент. Если бы я сейчас приказала отпустить меня и уйти, то мужчина бы подчинился, не сказав ни слова, но я не собиралась его прогонять. Я была счастлива, что он здесь, живой, готовый отдавать всего себя только мне одной, наполнять мое сердце радостью встречи, одной на двоих. Наши души и тела — едины. И чувства мы делим поровну. Вся суть связи открылась мне в одной ослепительной вспышке, болезненной и сладкой, полной безоговорочного принятия друг друга.

Привстав на цыпочки, я коснулась его губ. Мягко, будто в первый раз. Под водой я прекрасно ощущала, как сильно он возбужден, и обвила крепкое тело ногами, как вьюнок, не желая тратить больше ни секунды на глупые обиды.

В этот раз близость была ослепительной и острой. Быстрой, жадной и раскаленной, как кипящее масло. Герант набросился на меня оголодавшим зверем, подхватил под ягодицы и ворвался в тело на полном ходу. Застыл он только после пары резких рывков, опомнился, попытался спросить, как я, но решительный поцелуй стер всего его сомнения. Оглаживая ладонями крепкую спину, я не могла им насытиться. Хотелось всего и сразу: его рук повсюду, губ на шее и изломе ключиц, красно-кровавых полосок на смуглой коже, хриплых криков в потолок и животного рычания.

И он давал все, чего я желала, читал меня безупречно, улавливал каждую мысль, как свою собственную. Двигался мощно, врезался так глубоко, что искры сыпались из глаз и не было сил сдерживать стоны; а крепкие пальцы оставляли синяки на бедрах и ягодицах, сжимали до боли ребра и вплетались в волосы, чтобы открыть шею для жадного горячего языка.

Толчок. Еще один. Нижняя губа безжалостно прокушена, а в горле пересохло, но Герант упорно подталкивал меня к самому краю, но не позволял упасть вниз.

Вцепившись зубами в его плечо, я получила чувствительный шлепок по ягодице, а мир перед глазами померк. Внутри все скрутилось в тугие узлы, мышцы сжались, выжимая из двоедушника хриплые стоны и проклятия.

— Как же в тебе хорошо, — выдохнул он, прикусывая мою шею и тотчас зализывая место укуса.

— Кажется, я сейчас сознание потеряю, — пролепетала я, повиснув на его шее.

Герант довольно усмехнулся и опустился со мной в воду.

— Я отнесу тебя в постель. Можешь терять, если хочется.

— Показушник, — промычала я да так и заснула, уткнувшись носом в плечо мужчины.

76. Флоренс

Марта проводила меня в крохотную комнату, где почти все место занимала массивная кровать из темного дерева с самым настоящим балдахином из изумрудно-зеленого бархата. Нежные, кремовые подушки звали меня к себе, манили и умоляли прижаться щекой к прохладе надушенной наволочки. Осторожно опустившись на краешек кровати, я удивленно охнула, едва не утонув в пушистом одеяловом облаке.

У противоположной стены стояла невысокая тумба с зеркалом, упрятанным в резную раму, и низенький пуфик, обтянутый светлой кожей. На стенах горели вездесущие свечи, а воздух был тяжелым и сладким, напитанным лавандовым маслом и запахом спелых орехов.

На дверь в углу я даже не посмотрела. Догадалась, что это ванная комната, но купаний мне на сегодня было достаточно — и так голову повело после горячей воды. К тому моменту, как мы с Мартой добрались до нужной комнаты, волосы почти высохли и теперь напоминали мочалку. Недовольно поморщившись, я устроилась на пуфике и взяла с тумбочки массивный костяной гребень.

Все здесь было будто из прошлого тысячелетия! Свечи эти, масла, купальни, настоящий шелк, что так приятно льнул к коже. Халатик соскользнул с плеча, и я могла поклясться, что он был тоньше бумаги. Интересно, Госпожа использует настоящую бумагу, а не инфопланшеты? Наверное, да. Такая женщина не станет делать исключений ни в чем.

Впрочем, Госпожа Лир занимала меня меньше всего.

Куда больше меня волновала моя дальнейшая судьба в качестве личного помощника магистра.

Ведь он мог уволить меня! Я проявила непозволительную слабость, проигнорировала все его правила и запреты. Объятия еще эти дурацкие выпросила! Наверное, магистр уже думает, как бы от меня избавиться поскорее, чтобы под ногами не путалась. Дура! Какая же я дура.

Теперь ты довольна, Флоренс?

Сама все испортила! Я должна была быть сильнее! Должна была показать себя воином, а не размазней, не способной справиться с ситуацией. Зачем магистру такой помощник?

Тяжелые мысли так меня увлекли, что я не услышала стук в дверь. Не услышала его и во второй раз, когда стук повторился и был уже громче. Самобичевание и разочарование в себе были слишком сильны, чтобы окружающая реальность смогла пробиться сквозь них.

— Канарейка, мать твою, ты там померла что ли?

Магистр кажется таким хмурым и… взволнованным? Да нет же, не может этого быть. Он ведь никогда не волнуется.

Стоп, что? Магистр?!

Вскочив с пуфика, я едва успела запахнуть халат, правда, это все равно не спасало: ткань была слишком тонкой, чтобы спрятаться под ней, и больше открывала, чем скрывала. Стягивая несчастную материю на груди дрожащими пальцами, я поняла, что у меня вот-вот подогнутся коленки. Жар ударил в лицо, растекся по коже огненной волной, и покраснели даже плечи, а от ушей должен был валить пар.

Магистр, со свойственной для него невозмутимостью, черной тенью прошагал по комнате и поставил на тумбочку небольшой поднос. И правда, Марта говорила, что нас покормят в комнатах, но она могла сама принести еду, так почему же…

Скользнув взглядом по спине мужчины, я тяжело сглотнула. На нем не было привычной черной куртки — только плотная белая рубашка, обтягивавшая каждый изумительный дюйм. Короткий стоячий воротничок был расстегнут, а рукава — закатаны до локтя, открыв крепкие, перевитые венами руки.

Руки, что так крепко и бережно обнимали меня недавно. Это было даже лучше, чем все те фантазии, которые перед сном я прокручивала в голове, разговаривая с канарейкой.

Влажные черные волосы магистра чуть-чуть курчавились, оплетая шею крупными завитками. Хотелось их потрогать, но я одернула себя и напомнила, что сказка закончилась там, в пещере. Больше такое не повторится, и у нас есть правило: стоять не ближе, чем в двух шагах.

Отвернись! Нельзя так пристально глазеть, он же заметит!

Магистр обернулся, окинул меня каким-то странным, темным взглядом, скользнул им по обнаженному плечу, задержался на шее и удивленно изогнул смоляную бровь:

— У тебя гребень в волосах застрял.

Рука дернулась вверх, отчего халатик приподнялся и чуть разошелся в стороны.

— Ой! — пискнула я, пытаясь завязать поясок. — Простите…

— Сядь, Флоренс.

Ссутулив плечи, я побрела к пуфику, собираясь выслушать любой приговор. Ведь хорошие новости так не сообщают, правда? От хороших новостей не подкашиваются колени, и никто предварительно не просит сесть.

Повернувшись лицом к зеркалу, я старалась не смотреть на отражение магистра. Боялась увидеть в его глазах свою судьбу.

Теплая широкая ладонь коснулась моего плеча, поправляя халат, умелые пальцы выпутали гребень из растрепанных волос. Аккуратным движением магистр собрал волосы в руке и принялся их расчесывать, а у меня чуть глаза не лопнули от удивления. От слабого потрескивания по коже побежали мурашки, а по лицу мужчины невозможно было прочитать, о чем он думает.

— У тебя прекрасные волосы, Канарейка.

Казалось, что покраснеть еще сильнее невозможно, но я перешагнула и этот предел. Промычав что-то нечленораздельное в ответ, я мысленно ругала себя последними словами, но просто физически не могла оставаться спокойной рядом с магистром. И отчаянно, до дрожи в кончиках пальцев, завидовала Ши и Геранту.

Им не нужны слова, чтобы понимать друг друга.

Закончив расчесывание, магистр принялся плести мне косу.

Магистр. Плел. Мне. Косичку!

— Я намного старше сестры, — вдруг сказал он, а я затаила дыхание, впитывая каждое слово. До этого он никогда не говорил о семье. — Когда она была совсем крошкой, мне приходилось заплетать ей волосы, потому что она была ребенком-катастрофой. Могла бежать и зацепиться ими за кусты, или случайно их поджечь. Крику тогда было — страшно вспоминать. Вот я и наловчился. Больше за ней некому было присматривать, а нянек Аврора не выносила — вечно устраивала им пакости.

— А ваша мать?

Магистр невесело усмехнулся.

— Мать была хрупкой женщиной. Она недолго продержалась рядом с отцом, а потом… любовниц у него было столько, что я давно перестал воспринимать их, как что-то постоянное. Да и кому было интересно возиться с маленькой девочкой? Ее бы продержали дома до восемнадцати, дали образование и выдали замуж за нужного человека.

— Но с Авророй случился Бардо.

Мужчина рассмеялся. Открыто, от души, как, наверное, не смеялся никогда до этого.

— Да, именно так! И я рад, что он с ней «случился», только ты ни слова ему об этом не скажешь, ясно?

— Как прикажете.

Перехватив косу неизвестно откуда взявшимся кожаным шнурком, Магистр сжал мои плечи и указал на поднос.

— Ешь, птица. Кто знает, когда нам выпадет шанс отдохнуть в следующий раз.

Я ухватила его за руку рефлекторно, едва ли отдавая себе отчет в том, что делаю. Вцепилась в запястье мертвой хваткой, не желая упускать этот трепетный момент единства, который мог больше никогда не повториться.

— Флоренс…

— Я вам не врала, — запрокинув голову, я смотрела на мужчину снизу-вверх и видела, как налились чернотой его глаза. — Я знаю, что вы мне не верите, что думаете, будто выбор канарейки — выдумка или какой-нибудь трюк вашего отца. Ведь это он дал мне рекомендации, но я… я никогда вас не обманывала. Я знаю, как сложно принять невозможное. Где это видано, чтобы двоедушник выбирал двоедушника, но так случилось! Я знаю, как вы относитесь к этой «божественной чепухе», и ни о чем не прошу, но хочу, чтобы вы знали: я вам не врала.

— И там, в пещере, тоже не врала? — магистр опустился на корточки, и наши глаза оказались на одном уровне. В карей бездне мерцали золотистые блики, а я не могла оторвать взгляд от тонкой полоски шрама на бледной щеке.

Я в него выстрелила.

«Лучше бы ты меня застрелила».

Мотнув головой, я потянулась к магистру и осторожно коснулась его щеки кончиками пальцев. В груди давило так сильно, что я готова была разрыдаться в любой момент.

— Каждое мое слово — чистая правда. Этот мир без вас мне не нужен.

— Флоренс, я — эгоистичная мразь, без которой этому миру было бы лучше. И тебе. Я использую людей, потому что мне так удобно, я не дал тебе ничего хорошего — только боль и запреты. У меня было множество женщин, и все они убили бы меня, вложи я им в руки пистолет. Мне пятьдесят два, и хоть при современном уровне медицины я выгляжу примерно на тридцать пять и проживу еще две сотни лет, для тебя я — старик. Ну и чего ты улыбаешься, а? Я сказал что-то смешное?

— Очень. Вы говорите так, будто я могу нажать большую красную кнопку и перестать любить вас. Вы не понимаете, магистр.

— Не понимаю. — Его руки обхватили мои щиколотки и скользнули вверх. От теплого прикосновения чутких пальцев воздух застрял в горле, а магистр, как ни в чем не бывало, принялся вычерчивать на моих коленках спирали и завитушки. — Мой зверь никогда не выбирал. Откуда мне знать, как это бывает?

— Я вам совсем-совсем не нравлюсь?

— Это очень опасный вопрос, Флоренс.

Положив ладони поверх его запястий, я заставила магистра посмотреть мне в глаза.

— Скажите правду. Я вам не нравлюсь? Раньше вы держались отстраненно, а сейчас… гладите меня. Плетете мне косички, рассказываете о семье, сидите так близко, что я чувствую ваш запах и могу коснуться вашего лица. Что-то изменилось? Или это всего лишь адреналин, выплеснувшийся в кровь из-за пережитого, и завтра вы снова…

Я не заметила, как щеки стали мокрыми от слез. Тяжелые соленые капли срывались с подбородка и падали вниз, прямо на руки магистра.

— Я не буду вытягивать из вас ответ, это подло, — пробормотала я, поспешно вытирая лицо рукавом халата. — Я все понимаю, простите меня.

Не успела я отвернуться, как мой подбородок оказался в стальном капкане его пальцев. Сдавленно охнув, я зажмурилась, боясь глянуть на мужчину и увидеть в его взгляде гнев или что похуже.

— Поцелуй меня, Канарейка.

— Что?..

От удивления я уставилась на него во все глаза, но не заметила привычной усмешки. Магистр совершенно точно не шутил.

— Поцелуй меня, — приказал он хрипло. — Вдруг я тебе поверю.

Сидя на краешке пуфика, ни живая ни мертвая, я комкала пальцами край халата и не могла понять, что делать дальше. Казалось бы — отличный шанс, но внутри все немело от одной только мысли, что я — я! — сейчас поцелую самого магистра. Как такое может быть?

Видимо мужчина уловил мое сомнение, и слабая улыбка тронула краешек его губ.

— Ешь, Флоренс, завтра будет тяжелый день, — бросил он тихо и встал в полный рост.

Магистр сейчас уйдет! Ну что же я за дурында такая?

Вскочив с места, я привстала на цыпочки, а магистр не задумываясь наклонился, чтобы я обвила его шею руками. Наши губы встретились на полпути, и это совсем-совсем не походило ни на что другое. Впрочем, я не могла сравнивать, да и с кем? В моей голове и душе всегда был именно этот мужчина, и любая, даже самая откровенная фантазия, на которую я была способна, просто померкла, когда его язык ворвался в мой рот по-хозяйски, без нежностей и собирался взять все, что я могла ему предложить.

Я забыла про халат и не заметила, как полы разошлись в стороны, а грубая ткань рубашки потерлась о чувствительную кожу.

Поцелуй казался мне бесконечным, исступленным, я могла расплавиться в любой момент и отчаянно цеплялась за широкие плечи и продолжала вкладывать в ласку все, что не могла выразить словами, о чем не могла рассказать; а когда перестало хватать воздуха, магистр отстранился и уперся своим лбом в мой. Тяжелое дыхание рывками вылетало из мощной груди, его руки дрожали, когда ладони мягко оглаживали мои плечи и талию.

— И как? — спросила я.

Вопрос просто супер. Спросила бы еще, нормально ли ему.

Вместо ответа магистр прижался губами к моей щеке, и я почувствовала легкий укол у основания шеи.

— Магистр, что…

— Тш-ш, Птица, это регенол. Будешь утром как новенькая.

— Вы намеренно ушли от ответа, так… нечестно, — язык начал заплетаться, и как я оказалась в постели — совершенно непонятно. — Не уходите…

— Никуда я не денусь, — магистр опустился на край кровати и откинул с моего лба прядь волос. — Ты просто дай мне немного времени, несносная Птица.

«Времени на что?» — хотела спросить я, но действие лекарства оказалось быстрее. Проваливаясь в сон, я отчетливо слышала запах кофе и мяты и чувствовала мягкие руки магистра.

77. Фэд

Кретин.

Еду принес, а поесть Птице не дал, усыпил, потому что в голове — полный кавардак и ни единой здравой мысли, как теперь со всем этим жить и что делать. У меня никогда не было таких проблем, клянусь Саджей. Женщины для меня — вопрос решенный. Отношения с ними частенько сводились к банальной механике, я бы даже сказал — к примитивному траху на пару-тройку раз.

Никаких дополнительных функций барышни не выполняли, ничего не требовали. Каждая из них, оставляя трусики на ковре или в ванной и ложась со мной в одну койку, знала: это временно. Это мираж единения, который развеется с рассветом.

Их в моей постели побывало достаточно, чтобы свыкнуться с мыслью, что утром вторая половина окажется пуста не потому, что они бежали от меня, как от чумы, а потому, что я сам так хотел.

Разумеется, были и те, кто мнил себя «особенными». Это отдельная каста наивных дурочек, которые искренне верили, что могут перевоспитать зрелого, утвердившегося в своих взглядах человека. Их было мало, но проблем такие доставляли больше всего, играя на публике оскорбленную невинность, чью жертвенность не оценили по достоинству.

А тут, блядь, все кувырком!

Вцепившись пальцами в волосы, я сидел на краю постели и посматривал на Флоренс так, будто впервые ее видел. В каком-то смысле — так и было. Я впервые допустил мысль, что она — посланница Саджи, призванная наказать меня за все, мать ее, грехи, изувечить мой привычный мир, растоптать меня, а потом выбросить тело в пустыне диким псам, в отместку за все мои похождения.

Шутка ли, мне уже казалось, что Канарейка — бессмертная!

С толикой стыда я вспоминал ее первое задание и свою жестокость. Она ведь могла умереть там, но вернулась с триумфом, неся известие о благополучном завершении миссии как знамя и немой укор моему недоверию.

И она всегда держалась до последнего, даже если не было сил терпеть. Потому что верила, искренне и без фальши, что уж я-то ее точно не брошу.

Верила, что вернется ко мне, где бы ни была.

И я ни капли не врал, говоря, что ей было бы лучше, если меня не станет. Что я могу ей дать, кроме токсичного, ублюдского характера, сдобренного цинизмом?

Флоренс так молода, она захочет детей, нормальных отношений, а я…

Шутка ли, разница в тридцать лет — это вам не игрушки.

Где-то внутри отчаянно скребся голосок, от которого я не мог спрятаться. Писклявый и надоедливый глас здравого смысла.

Если она выбрала меня, то, приняв ее метку, я смогу иметь детей. С обычными женщинами было проще: они не могли от меня понести.

Флоренс очень даже может.

С ней я мог стать отцом. Слово-то какое… отец. У меня мог быть сын. Или дочь. Или…

И эта мысль возводила мою паранойю в максимальную степень.

И пугала до усрачки.

Наклонившись, я сгреб Канарейку в охапку. Она бы не проснулась, даже если бы я стрелял у нее над ухом, так что опасаться было нечего. Я хотел запомнить ее всю: каждый изгиб, надышаться ее запахом, который не забила даже вездесущая лаванда. Теперь я знал, что это никакие не духи.

Прижимая девушку к груди до хруста в ребрах, я жадно впитывал ее тепло и сонную мягкость, скользил пальцами по шелковистой коже шеи и не решался опустить взгляд вниз. Халатик совсем размотался, обнажив хрупкое тело, отчего я чувствовал себя непривычно зажато, будто впервые голую женщину вижу.

— Что мне делать, Птица? Я ведь совсем-совсем не рыцарь на белом коне.

Розоватые губы разомкнулись, и Флоренс сладко вздохнула, потягиваясь во сне, как сытая кошка.

— Магистр… — пролепетала она и снова затихла.

— Когда-нибудь ты будешь называть меня по имени, — прошептал я, прижимаясь губами к ее виску.

Я должен идти. Немедленно.

И все хорошенько обдумать.

Об ноги потерся енот и, ухватив меня за штанину, заглянул в глаза. Он-то все прекрасно понимал, но я не мог с бухты-барахты принимать какие-то решения. Тем более обстановка совершенно не располагала, а впереди ждал очередной полет и возможная смерть.

— Сторожи, — приказал я и указал на Флоренс, а сам направился к двери.

Нужно было перемолвиться парой слов с «Цикутой».


***

— Привет, мясной пирожок, я-то думала ты со своей женщиной остался развлекаться, — ехидно протянул корабль.

— Не до развлечений, если честно, — развалившись в кресле пилота, я закинул руки за голову и уставился в потолок. — Давай на чистоту. Что тебе известно? Ты — телепат. А значит, не могла отказать себе в удовольствии покопаться в чужих головах.

— За кого ты меня принимаешь?! — обиженно бросила «Цикута» и выдержала драматичную паузу. — Конечно покопалась, такой шанс! Но интересного мало. Ваши две подружки знают, где находится «мозговой центр» камкери, если можно так сказать. Он большой, злой, наглухо отбитый и голодный. Но место — это просто картинка. Образ, который им показали. Насколько он точен — даже я не берусь судить, но могу попытаться отыскать нужную позицию среди карт, загруженных в систему навигации.

— Я слышу в твоем тоне «но».

— Кого-то из них придется подключить к кубу. Лучше сразу обеих.

Я крепко задумался. Все во мне вопило категоричное «нет» при одной только мысли, что Флоренс может пережить похожий кошмар, что пережил я. У каждого где-то там, в глубине сознания, есть мешочек страхов, которыми он не готов делиться. Но с другой стороны, мы никогда не вернемся домой, если не избавимся от корня проблемы. Охота за Ключом будет продолжаться вечно: даже спрячь мы его в тайнике — преследование тех, кто знает о его существовании, не прекратится. Я никому не желал такой судьбы. У Бардо семья, дети. Аврора никогда бы не простила мне бесконечных укрывательств от наемников всех мастей, которые пока не вышли на наш след только чудом.

Видимо избавиться от посредника было трезвой идеей. Каифа же выследила нас только из-за своей телепатической особенности, а таких, как она, — немного. Если, конечно, желая отомстить, она не примкнет к какой-нибудь сильной группе, но и с этим мы сможем разобраться.

Возвращаться на Заграйт нужно было с победой и железными доказательствами — или не возвращаться вовсе. Я мог принять казнь, ни никогда бы не позволил, чтобы это случилось с моими людьми.

И Флоренс смерти не желал.

— Пообещай, что это никак им не навредит, — сказал я. — Никаких развлечений. Вы не станете рыться в их страхах и слабостях.

— Скучный ты человек, — расстроено протянула «Цикута». — Но так и быть. Вы пообещали не оставлять меня здесь, а я обещаю не переворачивать мозги ваших мясных самок. Мы будем предельно нежными.

Поднявшись, я хотел покинуть мостик, но тихий голос корабля заставил меня замереть на месте.

— Скажи мне, человек. Через двести лет, перед самой смертью, когда ты будешь дряхлым и беспомощным, если ты посмотришь на звезды, то будешь сожалеть об упущенном моменте?

— Что?..

— Твой капитан носит венец Тишины, но у меня такой штуки нет, а ты — открытая книга. Грех не заглянуть.

— Вопрос понятнее не становится, — хмыкнул я, но внутри все сжалось от напряжения.

— Врешь ведь, — хихикнула «Цикута». — У вас, смертных, срок годности короткий. Вы тратите жизнь на чушь собачью в то время, как надо брать без раздумий, наслаждаться, взлетать к звездам в одном мимолетном порыве чувств, которые не просто через десять лет, а уже завтра, потеряют свою остроту. Впрочем, ты, пирожок, существо сложное. В голове у тебя вата, да и в сердце не все в порядке. Но ты все равно задумайся. Выйди сейчас наружу, запрокинь голову и вдохни полной грудью. Посмотри на это звездное великолепие и спроси себя: буду ли я жалеть о непринятых решениях потом, когда уже нельзя будет отмотать назад?

— И что делать, если я отвечу «да»?

— Брать все, что сможешь унести, дурачок! Ваша жизнь и так дает вам не очень много, и глупо отказываться даже от крохотных крупиц ее подарков.

Прикрыв глаза, я пошарил рукой в кармане брюк и достал оттуда браслет Флоренс. Ведь собирался отдать ей при первой возможности, но…

— Слушай, у тебя же есть машина объемной печати на технической палубе? Я знаю, такие устанавливают в корабли для мелкого ремонта, вместе с набором порошков.

«Цикута» заговорщицки засмеялась.

— Есть, конечно. Спустишься на лифте вниз — и весь отсек в твоем распоряжении.

— Какой порошок можно взять?

Корабль активировал платформу и радостно мигнул огоньками приборной панели.

— Любой. У меня там целая коллекция.

78. Ворон

Я отпустил Ши, только когда она уже взмолилась о пощаде. Точнее, дал ей отползти в сторону и перевернуться на бок, благо кровать это позволяла. Подставив мне влажную от пота спину, где горели мои метки, Ши тяжело дышала и все никак не могла прийти в себя; а я, борясь с соблазном и искушением, коснулся острых лопаток и провел ладонью вниз по спине, с восхищением собирая рукой крупную дрожь изящного тела.

Мне льстили ее реакции, нравился ее изможденный вид.

Припав губами к солоноватой коже, я прошелся языком по ее затылку, разжигая тлеющие угольки. Ши тихонько всхлипнула и выгнулась, прижимаясь к моей груди, не в силах устоять перед зовом меток, горевших на ее коже.

— Я больше не могу, — сдавленно прохрипела девушка и попыталась встать, но я оказался быстрее. Сграбастав ее в охапку, я подмял Ши под себя и залюбовался делом рук своих.

И не только рук.

Рыжие локоны разметались по светло-кремовым подушкам, аккуратная грудь тяжело приподнималась при каждом судорожном вдохе, а мой нос щекотал запах шалфея и лаванды, и от этой дикой смеси я только больше ее хотел.

Казалось, что я вообще не мог устать. Купальни должны были разморить и успокоить, но только аппетит разожгли. Я любил Ши жадно, там, где успевал поймать; и видит Саджа, горячая вода стала лишь отправной точкой, потому что мы едва добрались до комнаты, как я взял Ши прямо у двери, и еще раз, когда мы добрались до кровати, не уставая нашептывать ей на ушко все, что чувствую и как хорошо мне рядом с ней, как хорошо в ней и какая она сладкая на вкус.

Перекатившись на спину, я устроил Ши на бедрах. Сильные ноги сжали меня в крепком капкане, а в серых глазах мягко мерцали звезды и проносились кометы, тонкие пальцы поглаживали грудь, а мне чудилось, что на коже под ними вспыхивают самые настоящие ожоги.

— Ненасытное животное, — прошептала она одними губами и улыбнулась, отчего ее лицо неуловимо изменилось, осветилось изнутри, смягчилось. Разгладились морщинки у глаз и складка между бровей, на коже проступил легкий румянец. Проворная ручка нырнула вниз, чтобы сжать мою плоть в крепком кулаке. Я охнул от неожиданности и сдавил бедра Ши с такой силой, что к старым синякам добавятся новые.

Она приподнялась, устроилась удобнее, все еще удерживая меня, и тихо всхлипнула, когда я резко опустил ее вниз, насаживая на себя, рыча от плотности ее тела, от обволакивающего меня жара; а Ши закинула руки за голову и застонала в потолок, самозабвенно раскачиваясь на моих бедрах. Она наращивала темп, встречала мои толчки на полпути, принимала до самого основания, а вся усталость слетела с нее шелухой и растворилось в ослепительной белоснежной вспышке нашего общего освобождения. Девушка вскрикнула и рухнула мне на грудь, тяжело дыша и осыпая меня жадными поцелуями.

— Честное слово, больше я не могу, — пробормотала она и тихо рассмеялась. — Кажется, я говорила это уже трижды, а ты все доказываешь обратное.

— Моя бы воля — я бы заперся здесь и целыми днями не выпускал тебя из постели, маленькая хищница. — Тонкие пальчики прошлись по моему лицу, огладили бороду и зарылись во влажные волосы. — Но Фэд наверняка что-то придумал, так что отдыхать долго не выйдет.

— По правде говоря, он — машина, а не человек, — буркнула Ши и встала с кровати, завернувшись в тончайшее шелковое покрывало.

— Ты заблуждаешься, — я сам от себя не ожидал, что скажу что-то подобное о Фэде. — Магистр тебя удивит, если доведется ближе пообщаться.

— Вот скоро и проверим, — хмыкнула Ши. — Госпожа сказала, что у них здесь есть оружейник. Если честно, мне не терпится на это посмотреть.

Я расхохотался, видя, как сверкают ее глаза.

— О, будь уверена, тебе понравится!

Девушка застыла у двери в ванную комнату и неуверенно посмотрела на меня, будто хотела что-то спросить, но никак не решалась.

— Откуда ты знаешь всех этих женщин? — серые глаза опасно блеснули, а у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло от одной только мысли, что Ши ревнует.

По-настоящему.

Связь может вызвать страсть, она снимает ограничители, прикосновения способны свести с ума от желания, вызвать неконтролируемую жажду ласк, но это всего лишь физиология, а на одной физиологии далеко не уедешь. Тем более нашу связь невозможно назвать стопроцентно добровольной, ведь Ши пришла ко мне разбитой, одинокой, нуждающейся в утешении, а я воспользовался ситуацией.

Поднявшись с кровати, я подошел к девушке вплотную и посмотрел на нее сверху-вниз. Трогательные острые плечики мелко подрагивали, а пальцы теребили рыжую прядку. Любимая категорически отказывалась поднимать голову, чтобы посмотреть на меня.

— Ши, — обхватив ее лицо ладонями, я заставил девушку взглянуть мне в глаза. — Ты ревнуешь?

— А что в этом такого? — пробормотала она смущенно.

— Большинство этих девушек я действительно знаю, — сказал я. — Я вытаскивал их из разных передряг, и клыки у них — не модификация и не изысканное украшение. Девчонки — полукровки, и у нас с Госпожой давнее соглашение, что таких девушек я буду отправлять к ней.

— В бордель?! — ахнула Ши.

— Они были вольны поступать, как им хочется, но Госпожа дает им кров, еду и уход, защиту. Если девушка желала уйти, то Госпожа помогала им первое время, а потом отпускала в вольное плаванье, но хочу сказать, что многие вернулись спустя какое-то время.

— Так ты с ними не… Ну, ты понимаешь…

— Я хоть и не святой, но очень не люблю, когда во время секса от меня кормятся, — чмокнув Ши в лоб, я подтолкнул ее в сторону ванной. — Так что предпочитаю спать с женщинами без таких внушительных клыков.

— Извини, — Колючка смущенно улыбнулась. — Для меня это все в новинку, понимаешь? Мне кажется, я…

Она прикрыла глаза, спрятав горящий взгляд за веером ресниц.

— Послушай меня, — сжав ее руку, я коснулся панели у стены, и душевая кабина наполнилась ароматным паром и шумом льющейся воды. — Метка — это навсегда. Я не буду хотеть никого, кроме тебя, понимаешь? Я и так хотел только тебя, Ши, с самой первой встречи, с первого взгляда, как почувствовал твой запах, увидел тебя на корабле. Можешь сказать, что все это — влияние ворона, но это не так. Я не врал тебе, Ши. И люблю тебя искренне, так сильно, как только могу любить женщину. Ты мне веришь?

Она молчала долго, даже слишком, и в какой-то момент мне стало по-настоящему страшно, что девушка ответит отрицательно. Она испытывала влечение, но, когда прелесть новизны испарится, должно остаться что-то еще. Моей любви могло бы хватить на двоих, но я искренне нуждался в ее чувствах, в ее вере в меня.

— Верю, — ответила она и слабо улыбнулась. — Значит, навсегда?

— Да. И даже чуточку дольше.

Ши потянула меня в душ, и все пропало в трепетной нежности ее прикосновений и горячей влаге сладких губ.


***

— Вот это да!

В оружейной Ши походила на ребенка, которого впервые в жизни привели в кондитерский магазин. Сам хозяин, невысокий коренастый мужчина с массивной бородой и хмурым взглядом, называвший себя Вортом, рассматривал девчонку со снисхождением отца и показывал клинки и пистолеты самых разных модификаций.

— Зачем борделю такой арсенал? — спросила девушка осторожно.

Ворт широко усмехнулся и протянул Ши клинок из уникального синего минерала, название которого было непроизносимым даже для меня. Вдоль лезвия шли витиеватые узоры из геометрических фигур и плавных завитушек, а простая, чуть изогнутая рукоять была перемотана черной шероховатой кожей. Каплевидное желтое навершие слабо поблескивало в свете сциловых ламп. Ворт свечи категорически не признавал, и оружейная была оборудована по последнему слову техники.

— Попробуй это, — сказал мужчина, а рукоять легла в ладонь Ши, как влитая. — Красотка, да? Это Разрезатель Покровов, вещица уникальная. Когда-то сама Госпожа им орудовала.

Он оставил вопрос Ши без ответа, что не могло укрыться от моей девочки, но настаивать она не стала. Колючка была умна и знала, когда стоит выйти из беседы, тема которой не предназначена для ее ушей. Да и физическая подготовка подопечных Госпожи здесь была для Ши очевидной, ведь она сама — воин и знала, как выглядят и двигаются обученные убийцы.

— И вы вот так просто мне его отдадите?

Ворт сжал ладонь Ши.

— Клинок должен служить человеку, он хорош только в крепкой руке. Пылиться в оружейной — какая в этом польза? Еще пушку тебе подберем, и никто близко не подойдет!

— Жаль, Флоренс здесь нет, — пробормотала Колючка. — Ей тоже нужно хорошее снаряжение. Где она, интересно?

— Высокая, темноволосая, канарейка на плече еще сидит? — спросил Ворт, копаясь у дальней стены.

— Да, это она.

— Подруга ваша здесь, минут двадцать назад пришла. С мужчиной, который на грозовую тучу похож. Как взглянет, так аж мурашки по жопе разбегаются, клянусь своим жалованием.

Я усмехнулся, подумав, что так Фэда точно еще никто не описывал.

— И где они?

— В тренировочном зале! Я еще услышал, что они спорили на победу в поединке, а потом оружие подобрали и ушли — решили сразу опробовать. Они сцепились так, что искры полетели, — я такого яростного поединка не видел еще.

— Я просто обязан это видеть, — меня прямо распирало от любопытства.

— Я тоже!

Ворт ткнул пальцем себе за спину, указывая на массивную стальную дверь.

— Заходите и смотрите. Только бы они вам головы не посносили.

79. Флоренс

Меч прошел по дуге прямо над моей головой. Припав на одно колено, я застыла на секунду в ожидании нового выпада, но магистр медлил. Он отошел назад, покачивая клинком из стороны в сторону, на его губах играла слабая улыбка, а в глазах горел дикий, первобытный огонь. На самом донышке расширенных зрачков тлели угольки и вспыхивали кровавые искры.

Он давно скинул рубашку и теперь поигрывал тугими мышцами, лоснившимися от пота. Впрочем, у магистра даже дыхание не участилось: только чуть подрагивали острые крылья носа, когда мужчина втягивал нагретый воздух. В тренировочном зале кондиционеры работали на полную катушку, но я чувствовала только густой, обволакивающий жар, который стягивал кожу, проходился невидимыми когтями по вискам.

Минуло уже полчаса, и постепенно руки наливались тяжестью. Я все еще не полностью пришла в себя после смертоносного города, но отступать — не в моих правилах, особенно когда на кону приз, ради которого я «потела» последние полгода. Потела безрезультатно, а тут магистр сам сделал первый шаг.

Я не сдамся!

— Что же ты, Флоренс? — выдохнул мужчина, встав в стойку. — Совсем не хочешь свой приз?

Я нервно облизнулась, стащила через голову рубашку и отбросила промокшую тряпку в сторону, оставшись только в тугой перевязке, удерживавшей грудь.

Кадык магистра дернулся, а глаза стали совсем уж черными.

— Очень хочу, — сказала я твердо, выпрямилась и повторила его стойку.

Клинок Ворт подобрал прекрасный: подходящий для моей маленькой руки, прямой и лишенный гарды, похожий на острый тонкий шип. Оружейник клинком гордился, рассказывал, как он способен рассечь доспех, даже если его предварительно покрыли закаленным сцилом. Я влюбилась в оружие с первого взгляда, не хотела его из рук выпускать; а магистр только посмеивался, глядя, как сверкали мои глаза и горели щеки от одного только прикосновения к мечу.

— Воин должен любить свой меч, — прогудел Ворт. — Кто я такой, чтобы их разлучать?

Мужчина расхохотался и хлопнул меня по плечу, как-то по-отечески, по-доброму, отчего даже стало немного неловко, но радостно.

Встреча с оружейником лопнула яркой вспышкой перед глазами, и я сконцентрировалась на своем противнике. Магистр шагнул вперед. Он двигался так быстро, что сам облик расплывался, смазывался, а все, на что я могла ориентироваться — звук шагов и свист рассекаемого клинком воздуха.

Удар!

Клинок столкнулся с клинком, высекая искры. Скользнув в сторону, я уклонилась от еще одного выпада и, выбрав подходящий момент, ударила ногой с разворота, метив в торс мужчины. Такой удар мог бы свалить любого, но магистр с легкостью ушел от атаки и шутливо хлопнул рукой мне по ягодице, в мгновение ока оказавшись за моей спиной.

Подскочив на месте, я отошла на два шага назад и подняла меч, готовая к новому нападению.

— Не хочешь… — магистр тяжело вздохнул, изображая досаду, но его взгляд не мог врать: в карей глубине плясали лукавые огоньки.

Поняв, что осторожные атаки и расчетливые удары совершенно не действуют, я решилась на отчаянный шаг и рванула вперед, рискнув использовать последний резерв.

Рубанув мечом сверху-вниз, я столкнулась с клинком магистра и тотчас рассекла воздух широкой дугой, прямо перед его грудью.

Остановка, резкий укол. Новая дуга — быстрая, короткая, оставившая на боку мужчины кровавый след. На следующем выпаде магистр откинул мой клинок резким взмахом и впечатал кулак мне в живот.

Подавившись воздухом, я припала на колено, но почти не чувствовала боли. Глаза заволокло мутной пеленой, где единственным четким островком было лицо мужчины, исказившееся от напряжения.

Всего один шаг в сторону и обманный выпад — чтобы перебросить клинок в другую руку.

Острие замерло в дюйме от горла магистра, но он даже не вздрогнул.

— Тебе все еще нужно лучше прикрывать низ, — тихо проговорил он и взглядом указал в пол.

Он проделал тот же фокус, и теперь меч, зажатый в левой руке, чуть-чуть подрагивал у моего бока. Один рывок — и можно прощаться с внутренностями.

— Значит, ничья? — я отступила назад и сделала вид, что занята, пытаясь прицепить оружие обратно на пояс.

Стало обидно за себя. Не дожала ведь совсем чуть-чуть: если бы не решила ломануться в атаку и внимательнее следила за защитой, то вполне могла бы выиграть этот бой.

Магистр со своим мечом справился в два счета и теперь пристально меня рассматривал. Нет бы сказать что-нибудь, посмеяться, что угодно! Все лучше, чем это молчаливое разглядывание.

— Теоретически, — медленно проговорил он, постукивая указательным пальцем по подбородку, — твой удар был смертельным. С распоротым брюхом ты бы даже могла выжить, если есть под рукой нужные инструменты.

Я замерла, вслушиваясь в его голос.

— Так что, — магистр заложил руки за спину, — ты победила.

— Я… но ведь…

— Флоренс, — он поднял руку, обрывая клокотавший у меня в горле поток слов. — Ты победила. Не хочешь забрать свой приз?

Закусив губу, я отступила на шаг назад.

— Вы будто одолжение мне делаете, — справившись все-таки с клинком, я подобрала смятую рубашку и двинулась к двери. Весь этот спор теперь казался до безумия глупым и детским.

Зря я вообще согласилась: лучше бы оставила все, как есть, но канарейка помутила мне рассудок. Ухватилась за шанс получить поблажку в случае победы, но теперь это выглядело просто отвратительно и глупо.

Одеться я не успела. Ухватив мою руку, магистр развернул меня к себе лицом, резко, даже грубо. Что-то в его взгляде мелькнуло такое темное и дикое, что стало страшно. Зафиксировав ладонью мой затылок, мужчина навис надо мной, как скала над чахлым деревцем.

— Флоренс, уж ты-то давно могла понять, что я людям одолжений не делаю, — зарычал он. Прикрыв глаза, он попытался собраться с мыслями, тонкие губы сжались, превратившись в нить. — Я хочу… я правда пытаюсь… Проклятье!

Сжав мои дрожащие ладони, он приложил их к груди. Под пальцами я почувствовала, как колотится его сердце.

— Я не хотел, чтобы это так прозвучало, и на самом деле пытаюсь отдать хоть какой-то контроль в эти маленькие ручки, — пробормотал он, наклонившись к моему уху. — Все честно, Флоренс, никаких одолжений. Бери, пока я готов совершить что-то безумное, Саджа тебя раздери, потому что мне очень — очень! — неловко все это говорить. Я в этом деле плох.

Я не могла удержаться от соблазнительной возможности пройтись ладонями по влажной коже и зарыться пальцами в черные волосы. Магистр мне не препятствовал, только чуть склонил голову набок и тянулся следом за моими руками, как изголодавшийся по ласке, по обычному живому человеческому прикосновению.

— Значит, ты забираешь приз? — спросил он и прикусил кожу на моем запястье.

От неожиданности у меня чуть коленки не подогнулись.

— З-забираю, — буркнула я в ответ, хотя в душе меня переполняло ликование.

Это было всего лишь разрешение на контакт. На банальные прикосновения — чего магистр раньше никогда не допускал. Максимум, что я когда-то себе позволила, — это дотронуться до его плеча, через одежду, для привлечения внимания; и то, держаться приходилось в двух шагах, по правилам, которые магистр и установил.

Услышавприглушенный стук в стекло, я резко повернулась к небольшому окну и рассмотрела ошарашенные лица Ши и Геранта. Они стояли, разинув рты, а на плечах каждого устроились наши звери. Енот чуть ли не на голову к вольному забрался и теперь походил на здоровенную меховую шапку, а канарейка уселась на плече Ши и выводила веселые трели.

— Что? — в один голос спросили мы с магистром, но парочка за стеклом дружно замотали головами и изобразили полное безразличие.

80. Шиповник

— Собственно, какой у нас план? Если он, конечно, есть, — спросил Герант.

Вольный скрестил руки на груди, а я не могла устоять на одном месте: ходила из угла в угол, то и дело задевая мужчину локтем или поглаживая пальцами его спину под курткой. Со мной творилось что-то дикое, невообразимое, будто я окончательно свихнулась. Хотелось трогать его постоянно, крутиться поблизости, чувствовать тепло тела, ощущать себя защищенной.

В безопасности.

Ворон сидел на спинке кресла пилота, но через минуту моих нервных брождений перелетел ко мне на плечо и впился когтями в ткань рубашки. Я не обратила внимания на боль: все мысли занимали только всепоглощающие чувства, скрутившиеся тугим клубком под грудью.

Герант знал о том, что со мной творилось, — я видела по глазам!

Но сказать ему все простым человеческим языком не могла.

Ни когда мы собирались в комнате, ни после оружейной, ни на подходе к «Цикуте». Язык словно примерз к небу, и все, что мне оставалось — это прикасаться к мужчине, надеясь, что он может все понять без слов, и проклинать собственное малодушие.

«Люблю тебя». Разве это сложно?

Почему два простых коротких слова, переполнявших меня, терзавших изнутри острыми когтями, застревали в горле, стоило только столкнуться с Герантом взглядами?

Он сам так легко их произнес. Подарил мне, сердце свое в руки вложил, а я только принимала, не отдавая ничего взамен.

Почему у меня не все, как у нормальных людей?!

Закусив губу, я отошла от вольного на пару шагов и застыла у приборной панели, бездумно рассматривая разноцветные огоньки датчиков.

Мы собрались на мостике «Цикуты», в полном боевом облачении, с оружием и готовые ко всему. Или почти ко всему, потому что я слабо представляла, что нас дальше ждет. Меня бросало в холодный пот только от одного взгляда на куб, но Герант уверил: эта штука больше не причинит вреда, и я изо всех сил старалась верить его словам.

Лицо магистра оставалось непроницаемым, хотя я чувствовала какие-то внутренние перемены. Видела, как он смотрит на Флоренс, с какой-то затаенной тоской и крохотной, тусклой и робкой надеждой.

Сцена в тренировочном зале осталась без комментариев. Герант сделал вид, что ничего не видел, но от меня не укрылась его широкая ухмылка, стоило только магистру и его помощнице отвернуться.

И, глядя в лучившиеся теплом глаза Флоренс, я могла только порадоваться, что их отношения, замершие на стадии «не подходи ко мне слишком близко», сдвинулись с мертвой точки.

Фэд возвышался над подробной голографической картой, и, скрестив руки на груди, постукивал пальцами по сгибу локтя.

— «Цикута» сказала, что вы знаете, где спрятался наш пожиратель миров, которому камкери так преданно служат.

— Мы его… видели, — я замялась, не зная, как объяснить собственные слова. Ни Фэда, ни Геранта не было с нами в пещере, они не говорили с Эртой.

Они не могли понять.

Заметив мое замешательство, Флоренс решила подхватить разговор, и медленно, шаг за шагом, мы вернулись в прошлое на несколько дней, хотя мне казалось, что прошла целая вечность.

Мы рассказали и об Эрте, и о древней цивилизации, что была еще до Пожирателей звезд.

О том, что их нельзя убить. Этот пункт смутил Геранта сильнее всего. Он вообще удивительно легко принял известие о странных существах, поселившихся в этой галактике тысячи лет назад и не влезавших в дела других рас.

Мне это в нем дико нравилось. Способность пожать плечами и сказать: «Ну, ладно» в ответ на почти любые известия, которые шокировали бы кого-то другого. Разумеется, это не касалось личных вещей, но какие-то там древние тайны и артефакты? Пф, ну ладно.

— Пока они не агрессивны, то какое дело, где они живут? — сказал он. — Вот их бессмертие — это проблема. Мы собираемся избавиться от этой твари и вернуться на Заграйт, увенчанные славой! Как это сделать, если враг не может погибнуть?

— Жахнуть посильнее! — рявкнула «Цикута» и рассмеялась как-то совсем уж жутко.

— Тебе бы только жахнуть, — проворчал Бардо из-за моей спины.

Капитан, которого я за все время отдыха у Госпожи ни разу не увидела, сидел в кресле пилота и проверял системы корабля. С нашей последней встречи, еще перед тем, как Буря использовал Ключ на Кулгане, Бардо заметно осунулся и выглядел нервным и расстроенным. Я могла только гадать, что стало с его семьей после нашего исчезновения. Надеюсь, что магистр об этом позаботился, все-таки Аврора — его сестра и ее дети Фэду не чужие, но было видно, что мужчина сильно скучал по близким.

— Слушай, коржик, чем быстрее мы избавимся от проблемы, тем быстрее вы вернетесь домой.

В голосе «Цикуты» что-то неуловимо изменилось. Она будто пыталась проявить участие и беспокойство, как могла. Да и обращение ее. «Мясные пирожки» отошли на задний план — на их место пришел «коржик». Сахарный, небось.

— Если у тебя хватит мощи жахнуть так, чтобы эта тварь отрубилась, — поддел корабль Бардо.

— Пф, проблема не взорвать, а найти цель!

— Собственно, в этом и есть основная загвоздка, — Фэд бросил на меня и Флоренс свой фирменный мрачный взгляд, от которого температура на мостике упала на пару градусов. — «Цикута» поможет, но вам вдвоем придется подключиться к кубу.

— Это необходимо? — Герант не на шутку разволновался. Я чувствовала, как внутри него стягиваются тугие пружины, которые могут выстрелить в любую секунду. Вольный сжал руки в кулаки и всем своим видом показывал, что может и голову оторвать, если кто-то осмелится заставить меня приблизиться к кубу. — Ты же телепат, — крикнул он в потолок, обращаясь к кораблю. — Неужели покопаться в их мыслях недостаточно?!

— Это разные вещи, — терпеливо протянула «Цикута». — У друга своего спроси, он так-то тоже телепат.

Бардо тяжело вздохнул.

— Она права. То, что я читаю — это образы, обрывки мыслей, иногда смазанные и испорченные фантазией человека. Флоренс или Ши могут грешить «отсебятиной». Случайно, даже не осознавая этого. Очистить зерна от плевел в телепатии — тяжелый труд, и он займет время, а куб — устройство тонкое. Он считывает именно то, что человек видел. И, как я понимаю, — пилот перевел взгляд на Фэда, — времени у нас нет.

— Она уже это пережила, — процедил Герант сквозь стиснутые зубы. — Как и ты! — бросил он магистру.

— Я ничего не забыл! — рявкнул Фэд. — И хотел бы избежать этого, но не могу.

— Должны быть другие пути.

— Их нет, пирожок, — пророкотал корабль. — Мне нужно увидеть, именно увидеть, то же самое, что и ваши женщины.

Ужас, который я испытывала внутри этой «фабрики страха», накатил с такой силой, что воздух застрял в горле.

— Детка, расслабься, — голос «Цикуты» едва пробился через черную вязкую пелену паники, стиснувшую меня со всех сторон. — Он не причинит вам вреда, я даю слово.

Не причинит вреда?! Он мучал меня часами, подчиняясь приказам какого-то фанатика! Вытаскивал из самых дальних уголков памяти вещи, которые я бы предпочла навсегда забыть, а теперь я должна снова довериться этому… этому существу?!

Все эти слова были готовы слететь с языка в одном раскаленном добела порыве слепой ярости. Хотелось вскочить с места и бежать куда глаза глядят, только бы не видеть эту штуку, способную перетряхнуть всю мою жизнь, поставить ее с ног на голову и бросить меня уничтоженной.

Как сквозь плотную вату, я почувствовала прикосновение к руке и услышала голос Флоренс. Тихий, но твердый, точно сталь клинка.

— Если ты боишься, то я могу пойти одна, — в ее глазах плескалось неподдельное беспокойство, и мне стало бесконечно стыдно за собственную слабость. Девчонка такая молодая, маленькая, а я…

Тоже мне, воин! Север бы меня за подобную трусость прилюдно стыдил. Провел бы перед дозором и рассказал, как я испугалась каких-то кошмарных снов.

А Герант? Он же тоже все это чувствует, понимает. Я совсем недавно самонадеянно распиналась, что способна справиться с проблемой, а сейчас пасую перед первым же препятствием. Он не будет воспринимать всерьез ни одно мое слово после такого.

От собственной слабости стало мерзко, будто я окунулась в холодную вязкую грязь.

Расправив плечи, я вскинула голову и мягко сжала руку Флоренс в ответ.

— Пойдем вместе. Мы с тобой уже вроде как сработались, правда? — переведя взгляд на Фэда, я впервые поняла, что магистр нервничает. И в его душе происходит яростная борьба между «не отпущу» и «должен это сделать».

Это так явственно проступило на его лице, всего на секунду, что мне стало искренне больно за этого человека, вынужденного принимать подобные решения.

Впрочем, Флоренс было не удержать. Ее решительности хватило бы и на десяток человек.

— Правда, — она кивнула, и мы обе повернулись к кубу.

— Помни, ты дала слово, — сказал магистр.

— Я ничего не забываю, пирожок, — хихикнула «Цикута». — Как и ты.

Фэд сердито цыкнул, но ничего не ответил.

— Просыпайся, старый друг! Пора покопаться в головах этих двух очаровашек.

Куб недовольно заворчал и, как мне показалось, обреченно вздохнул.

— Как прикажешь, вольная птица, — ответил он. — Но эта рыжая бестия совсем невкусная!

— Потерпишь, — хмыкнула я, устраиваясь в кресле, — попробуешь залезть слишком глубоко — и я вырву тебя с корнем.

— Вам, людям, только бы рвать, — проворчала «Цикута». — Садитесь и наслаждайтесь!

Я заметила, что Фэд осторожно сжал ладонь Флоренс в руке и что-то прошептал. Тихо, одними губами, только для нее одной. Девочка ответила слабой улыбкой и кивнула.

А через секунду всем моим вниманием завладел Герант. Желтые глаза смотрели взволнованно, пробираясь до самых темных глубин моей души.

— Если что — мы вас вытащим.

Я погладила его по щеке, пытаясь хоть как-то успокоить.

— Все будет нормально.

Мои слова его не убедили, но вольный попытался сделать вид, что поверил. Уверена, что он будет сидеть рядом и угрожать кубу дробовиком до самого конца.

— Начинаем! — скомандовала «Цикута».

Я успела вздрогнуть от отвращения, когда щупальца куба обвили мою голову, а потом провалилась в беззвездный мрак, где нас ждал голодный дикий зверь.

81. Фэд

Когда Флоренс облокотилась на спинку кресла и куб оплел ее голову, у меня внутри все заледенело.

Мне стало страшно. Так страшно, что я едва удержался от того, чтобы взять Канарейку за руку и убедиться — с ней все нормально, все идет хорошо.

Все идет хорошо…

Ты теряешь контроль, Фэд. Совершенно теряешь контроль, медленно сходишь с ума. Уже слышишь, как тихо шуршит крыша и вот-вот сорвется в пропасть, взмахнув напоследок разноцветными лентами твоих сомнений.

Во рту пересохло, а перед глазами запрыгали красные мушки-всполохи. Они назойливо вертелись перед самым носом, мешали сосредоточиться. Я снова тонул, вяз в холодных зыбучих песках собственных сомнений и страхов.

Именно этого я и опасался, подпуская Флоренс слишком близко!

Что ее чувства, ее прикосновения — вся она! — что-то во мне надломят, помешают мыслить трезво и принимать тяжелые решения.

Ведь эти решения могли коснуться и Флоренс в том числе.

Отвернувшись, я посмотрел на приборную панель, но на голографических экранах ничего не отражалось. Вряд ли «Цикута» покажет, что именно она видит в головах девушек, и от этого я медленно закипал, опасаясь, что пар повалит из ушей или я сорвусь на первом, кто под руку подвернется.

Чего не хотелось бы. Я прекрасно видел, каким взглядом меня провожал Герант.

Двоедушник двоедушника понимает лучше, чем кто-то другой.

Можно ли доверять кораблю? «Цикута» менялась стремительно, ее насмешливость могла легко перетопиться в раздражение и злость, но мне оставалось только довериться.

И это чувство беспомощности было отвратительным.

Стоило только раскрыть рот, чтобы спросить, сколько времени займет вся эта развеселая процедура, как мостик залил кроваво-красный цвет тревоги.

— Что происходит?! — гаркнул Герант, хватаясь за оружие.

— Это внутренний сигнал, — ответил Бардо. — Он исходит прямо из покоев Госпожи Лир, — капитан повернулся к нам и качнул головой в сторону входа. — К нам идут. «Цикута» сообщает, что это одна из местных женщин.

— Ты ее слышишь?

Я заметил, что капитан снял венец, но не думал, что для общения с «Цикутой». Наверное, я бы никогда не решился открыть свой разум чужеродному существу, питающему к людям открытую неприязнь, граничащую с ненавистью.

— Мне так привычнее, — Бардо пожал плечами. — Прямая связь с кораблем куда быстрее, чем проговаривать вопросы.

— Я выйду навстречу, — сказал Герант.

— Ставлю свой левый движок, что это ловушка, — сказала «Цикута».

Вольный выразительно указал на спящих девушек.

— Тогда тем более нельзя впустить ее внутрь. Или их.

— Я с тобой, — сказал я, проверив пистолет. — «Цикута», заблокируй за нами дверь! Включи защитные поля, никого внутрь не пускать без команды Бардо или моей.

— Не переживай, пирожок, все исполню, — смешливо пропел корабль.

Она выполнила приказ безупречно: я услышал тихое гудение за спиной и щелчок электронного замка.


***

В сумрачных коридорах обители наслаждений было неестественно тихо. Мы жили в самых дальних комнатах, как можно дальше от «охотничьих угодий» девушек. Нам не следовало сталкиваться с их клиентами, и Госпожа железной рукой отводила чужое внимание от пятерых гостей, за голову которых было назначено приличное вознаграждение.

Сейчас же мир шелка и благовоний вымер. Мерцали свечи на стенах, в воздухе разливался одуряющий запах гвоздики, но ни голосов, ни смеха, ни шагов слышно не было. Кто-то застал девушек врасплох? Если Госпожа успела подать сигнал бедствия, значит, не таким уж и неожиданным было нападение.

Если враг ворвался внутрь, то где тела? Или хотя бы следы крови и борьбы? Судя по оружейной, здесь был настоящий склад огнестрела, тогда почему не слышно выстрелов? Неужели все могло закончиться за несколько минут?

Позвав енота, я обменялся с ним парой взглядов и указал вперед. Мне нужны были его глаза и нюх — узнать, что творится в других комнатах.

Герант тоже освободил своего ворона, который тут же скрылся за изгибом коридора. Вольный замер и опустил голову — видимо, решил взглянуть на мир глазами птицы. Дернулся и принюхался, как хищный зверь, и посмотрел на меня с таким выражением лица, что стало понятно: дело дрянь.

— Кровь, — прошептал он одними губами.

— Тела?

— Ни одного.

Петляя коридорами, Герант уверенно шел вперед. Это место он совершенно точно знал как свои пять пальцев и, обернувшись, сказал, что стоит проверить апартаменты Госпожи. Он все еще где-то в глубине души верил, что все это случайность, но мне казалось, что именно там все и выяснится. И ничего хорошего мы определенно не узнаем.

Поворот. Еще один.

Герант замер как вкопанный, всматриваясь в густой мрак впереди. У двери в конце коридора не горели свечи, а едкий запах свежей крови ударил в нос даже на таком расстоянии. На обшитых деревом стенах были видны темные разводы.

Огонек у двери горел зеленым.

— Будь готов, — тихо сказал Герант.

— Я всегда готов.

Вольный как-то нервно хмыкнул и шагнул вперед.

82. Ворон

Я не мог представить, что увижу за дверью. И, если честно, совершенно не хотел представлять. Окружающая тишина пугала меня до дрожи, наталкивала на самые мрачные мысли, и я никак не мог избавиться от чувства, что что-то темное, отвратительное и злое проникло в наше единственное убежище.

Мы привели это за собой: у меня не было сомнений, что кто-то пришел сюда в поисках конкретных беглецов, и именно мы поставили под угрозу дом Госпожи. И от одной этой мысли становилось невыносимо тошно и горько, накатило чувство бессильной ярости.

Девчонки у Госпожи боевые, да и она сама себя в обиду не даст, но понимание этого никак не могло заглушить чувство вины.

Подойдя к двери, я коснулся панели электронного замка и шагнул назад, чтобы поднять дробовик. Кто бы там не прятался — если он решит напасть, то получит заряд красного сцила в морду незамедлительно. Дверь отъехала в сторону, открывая темное нутро кабинета. В дальнем углу одиноко трепыхалась свеча, а в нос ударил тяжелый кровавый дух, от которого к горлу подкатила вязкая горькая волна тошноты.

Что-то щелкнуло за спиной, и мимо пролетела крохотная светящаяся сфера. Упав на пол, она поднялась в воздух на пару дюймов и вспыхнула теплым оранжевым светом, выхватывая из густых теней изломанное тело и темные пятна на светлом ворсе ковра.

Марта. Одна из приближенных Госпожи.

Заглянув внутрь, я больше никого не увидел. Присев на корточки, я перевернул женщину и содрогнулся всем телом, увидев, что большая часть лица просто снесена прицельным выстрелом. Марта боролась до последнего, правая рука была неестественно вывернута и сломана чуть выше запястья. Верхняя челюсть застыла в промежуточном состоянии между человеческой и вампирской. Женщина хотела убить врага и выпить его досуха, но кто-то оказался быстрее.

— Им есть где спрятаться? — голос Фэда за спиной звучал глухо и напряженно.

— Это место настоящий лабиринт, — я поднялся и осмотрел комнату еще раз. Ничего. Кто бы тут не подкараулил вампиршу, он ничего не искал, пришел исключительно ради убийства. — Будем надеяться, что Госпожа успела увести девушек, но они дамочки боевые. Кто-то мог остаться и принять бой, как Марта.

— Хочется верить, что им повезет больше.

— Есть идеи? — вернувшись в коридор, мы двинулись к лифту, спрятанному в узком коридоре справа. Его не видно, если стоять слишком далеко от двери.

— О нападавших? Никаких, — Фэд двигался так тихо, что я мог ориентироваться только на звук его голоса. — Если только никто из твоих подружек — или сама Госпожа — не сдали нас Совету.

Я мотнул головой и свернул к лифту. Панель вызова была активна, и я позволил себе облегченно вздохнуть.

— Они бы на это не пошли. Госпожа слишком дорожила нашим соглашением, каждая девушка для нее — как родная дочь. Она не стала бы рисковать их безопасностью ради какого-то сомнительного вознаграждения.

Замерев у двери, я нервно постукивал пальцами по бедру, молился о том, чтобы лифт приехал быстрее, и надеялся, что с Ши ничего не случится, пока мы не стоим над душой у «Цикуты». Там, конечно, остался Бардо и, судя по общению с кораблем, друг задел все-таки его какие-то глубоко запрятанные струнки.

Над головой пискнул сигнал о прибытии лифтовой платформы.

Двери разъехались в стороны, и я едва успел увернуться от летящего мне в лицо тонкого стилета. Из густого мрака кабины выскочила совсем еще молодая девчонка, имени которой я не знал. Шелковые ленты, типичного для девочек Госпожи наряда, растеклись по полу, как ядовитые ручейки. Девчонка припала к земле, встав на четвереньки, ее шея неестественно изогнулась, и на меня уставились совершенно черные глаза, без единого намека на белки.

Из напряженного горла вырвалось сдавленное животное рычание.

Фэд вскинул пистолет, но я успел оттолкнуть его в сторону, и выстрел прошел над головой белокурого «зверька» и врезался в стену, оставив на деревянной панели угольную борозду.

— Не стреляй! — рявкнул я.

Девка взвизгнула и ломанулась вперед, метя острыми когтями мне в горло, но магистр перехватил ее буквально в воздухе и впечатал в пол. От протяжного звериного воя заложило уши, и я, выхватив из-за пояса инъектор с успокоительным, вонзил иглу в грудь девчонки.

Та дернулась и затихла, глаза закатились, но не закрылись до конца, отчего черная пелена, затянувшая радужки и белки, была отчетливо видна.

— Ты обалдел?! — магистр обжег меня таким взглядом, что внутренности должны были превратиться в пепел и высыпаться нахрен.

— Посмотри лучше! — зажав лицо девчонки руками, я повернул его так, чтобы свет свечей падал на глаза. — Ее одурманили, Фэд! Она не понимает, что делает.

— Одурманили… — магистр раздосадованно цыкнул и убрал пистолет за пояс. — Все это дурно пахнет.

— Есть соображения?

— С дурманом у меня была связана только одна бывшая. И я ее пристрелил, если ты помнишь.

Магистр подхватил девчонку на руки и вернулся к кабинету. Положил ее внутри у стены и вышел, заперев за собой дверь.

— Проспит она долго, так что пусть здесь полежит, — посмотрев на меня, Фэд только раздраженно отмахнулся. — Мне стоило проверить, действительно ли она мертва. Но, возможно, это все просто совпадение.

— Совпадение? Они с нами не случаются, — хмыкнул я.

— Так и есть, — Фэд помрачнел, нахмурился и о чем-то задумался на добрые несколько секунд. — Идем, — бросил он через плечо. — Не будем заставлять врага ждать.


***

Покои Госпожи находились двумя уровнями выше. Здесь и коридоры были шире, и света было не в пример больше, чем в темных и полных теней проходах нижних этажей. Первое, что мы услышали, как только двери разъехались в стороны, — крики и отборную брань. Госпожа Лир, со свойственной ей прямотой, обещала кому-то болезненную смерть и что-то рычала о кишках, развешанных в ее личной коллекции.

Мы с Фэдом синхронно подняли оружие и двинулись вперед, к массивной двери из черного дерева, за которой кто-то истерично хохотал.

— Скажи, где они, и, может быть, я пощажу твоих сучек, — я не мог не узнать голос Каифы, даже если слышал его всего один раз. — Мне нужен только магистр гильдии! Я хочу только его. Выдай мне Фэда дел Тирена — и разойдемся по-хорошему!

— Можешь свое «по-хорошему» засунуть себе в…

Звук удара прокатился по коридору, заставив меня вздрогнуть.

— Что, сука, мало тебе смертей?!

Первое чувство — я опешил. Неужели по-настоящему сумасшедших невозможно убить даже выстрелом в голову?! Сколько пуль нужно всадить в эту суку, чтобы угомонить ее навсегда?

Хотелось рвануть вперед, вышибить дверь и выпустить все заряды в эту тварь, но Фэд удержал меня почти на пороге и приложил палец к губам. В его руке показались два дымчато-синих шарика, внутри которых мягко вспыхивали багровые искры.

— Силой ее не возьмешь, — прошептал он. — Тут дальше по коридору она оставила дозорных. Слышишь? — Фэд замолчал, позволив мне самостоятельно проверить. И правда, всего в двадцати футах от нас, за углом, кто-то коротко вздыхал и что-то бормотал. — Ворвемся внутрь без подготовки — и они зажмут нас в тиски.

Я хлопнул себя по лбу. Совершенно забыл, что у Госпожи маниакальная тяга к тайным проходам. В том числе и в ее родном кабинете.

— Есть дверка, с другой стороны.

— Открыть отсюда можешь?

— Всенепременно, — я широко улыбнулся.

Фэд протянул мне один шарик.

— Только не вдыхай, когда он взорвется.

Разойдясь в разные стороны, мы должны были обойти кабинет Госпожи и встретиться у противоположной стены. Добравшись до угла, я прислушался и уловил все то же надсадное, хриплое дыхание и несвязный бубнеж.

Аккуратно выглянув, я уперся взглядом в спину рослого коренастого наемника. На потрепанной куртке были видны прибитые пылью нашивки вольных стрелков, которые могли носить только яростно гордящиеся своей вольностью обитатели самых захолустных систем.

Мужик чуть повернул голову, а я увидел тонкую нитку слюны, повисшую на массивном подбородке. Чем бы их не травила Каифа, а реагировали люди по-разному. Мне не составило труда просто придушить несчастного, подкравшись к нему со спины. Вольный несколько раз дернулся, что-то пробулькал неразборчиво и обмяк без особого сопротивления.

Девчонка Госпожи вела себя агрессивно, нападала и стремилась убить.

Из-за того, что она полукровка? Из-за пола?

Впрочем, какая разница? Главное — добраться до Каифы, пока она и правда не повыдергивала зубы всем запертым в кабинете.

Еще один нерадивый «охранник» замер как раз у потайной двери, но его уже перехватил Фэд. Точный удар по затылку — и мужик осел на пол, как мешок с размокшими опилками.

— Какие-то они окончательно обдолбанные, — проворчал я. — Каифе стоит сменить рецепт своего порошка.

— Вот и подай ей светлую идею, — магистр усмехнулся, но глаза его оставались льдисто-холодными, будто все его нутро покрылось коркой льда. — Показывай свою тайную дверь.

Если не знать, что искать, то можно с легкостью пропустить крохотную завитушку-кнопку, открывающую тайный проход. Одна из деревянных панелей на стене легко отошла в сторону, явив небольшую стальную заслонку, управляемую панелью сбоку.

Стоило только нажать на кнопку, как Фэд забросил внутрь синюю сферу, и я от него не отставал.

Хлопнуло так, что стены задрожали, на пол упали погасшие канделябры, а я задержал дыхание, потому что четко помнил приказ не дышать. Впрочем, меня насторожило не это, а тишина, повисшая внутри. Неестественная и липкая, она заползала мне под кожу и крутилась где-то в самом дальнем уголке рассудка. Перед глазами вспыхивали неоновые буквы, алые, как сигнал тревоги в на мостике «Цикуты».

Ловушка. Ты разве не чувствуешь?

Из проема вырвался сине-черный дым, и Фэд отклонился в сторону, чтобы случайно не втянуть носом усыпляющий газ.

Через минуту он подал знак, и мы пробрались внутрь. Над головой вспыхнул ярко-желтый светляк, разбрызгивая вокруг теплый свет и расталкивая густые тени.

Госпожу я увидел первой. Она лежала на полу, в окружении тел своих девчонок, и едва дышала. Тонкие руки были стянуты за спиной, а глаза закатились, и вряд ли женщина вообще понимала, что происходит. Резанув клинком, я освободил ее от пут.

— Они мертвы, — раздался за спиной голос Фэда. — Все до единой.

Осмотревшись, я понял, что магистр не ошибся. У каждой от уха до уха красовался аккуратный порез. Ковер на полу пружинил и похлопывал от пропитавшей его крови.

— Но ведь мы слышали голоса…

Госпожа вцепилась в мою руку мертвой хваткой и разинула рот в беззвучном крике. Ее глаза указывали на дверь, откуда мы только что пришли.

Об пол ударилась сиреневая сфера и разлетелась в стороны острыми осколками, высвобождая приторно-сладкий туман.

83. Флоренс

— Поднимаемся, дамочки!

Настойчивый голос «Цикуты», звучавший холоднее и жестче, чем обычно, ввинтился в виски и вытянул из теплого полумрака, где я чувствовала себя защищенной и умиротворенной. Будто чья-то ледяная рука вытащила меня из теплой постели и дернула вверх, заставляя открыть глаза и встретить реальность во всей красе.

К горлу подкатила отвратительная тошнота, рот наполнился вязкой горькой слюной. Повернув голову, я поняла, что Ши чувствует себя не лучше. Девушка потирала виски и тихо постанывала.

— Все получилось? — просипела она. — Ты выяснила, куда нам лететь?

— Я даже глянуть не успела, — буркнула «Цикута», — но записала, так что ложиться повторно вам не придется, — успокоила она, увидев, как вытянулись наши лица.

— Тогда в чем дело?

— У нас тут маленькая проблема. Две маленькие проблемы.

Над приборной панелью развернулся голографический экран, и мы в мельчайших подробностях рассмотрели площадку перед кораблем. Я благодарила богов, что хотя бы здесь Госпожа установила мощные сциловые лампы, которые не оставляли теням ни единого шанса. Точно перед входом в корабль застыли два знакомых силуэта, и я с удивлением поняла, что это Герант и Фэд, которые требовали впустить их внутрь, но “Цикута” даже не думала открыть люк.

— Почему вы их не впускаете?

Дурное предчувствие шевельнулось в груди, сдавило сердце, обернулось вокруг него колючей проволокой.

Что происходит?

Бардо поднялся и проверил, как закреплены клинки на поясе. На его лице отразилась такая решимость, что я невольно сжалась в ожидании приговора, что вот-вот должен был сорваться с губ капитана. Ши вся подобралась, рефлекторно схватилась за оружие, совершенно не понимая, почему корабль не открывает дверь.

— Я чувствую чужое вмешательство, — сказал Бардо и указал пальцем на размытое пятно чуть в стороне от застывших у люка мужчин. Присмотревшись, я безошибочно поняла, что это женщина.

Кто-то из девушек Госпожи?

— Это Каифа, — ответил Бардо, заставив меня вздрогнуть. В его глазах сверкали молнии и удивлени. — Бывшая любовница нашего незабвенного магистра. Она — посредственный телепат, но если добавить к ее умениям наркотики, то люди превращаются в покорных марионеток. Странно, я думал, что одной пули в башке ей хватит.

Новость выбила меня из привычной колеи. Пол как-то странно покачнулся под ногами, в голове загудело, захрустело, и мысли испуганно разбежались по углам и никак не хотели собраться в одном месте.

Любовница магистра…

Здесь? Откуда она взялась? И какое она имеет отношение к происходящему?

— Ой-й! — зашипела «Цикута». — Она не умеет читать мысли, мать твою человечью! Накачала чем-то их эта маленькая мясная дрянь. Не знаю чем, я такой дури никогда не видела. Видать, авторский рецепт. Нельзя их внутрь впускать! Ваши мужики не в себе, а эта мелкая сучка явно хочет захватить меня в личное пользование.

— Откуда ты знаешь? — пролепетала я.

— Я сканерами забита под самый потолок. В том числе и биологическими, детка.

— И что теперь делать? — Ши встала со своего места и принялась мерить мостик шагами, то и дело поглядывая на экран, где Герант и Фэд ждали, когда откроется люк. Они вели себя как обычно. О чем-то переговаривались…

Или просто делали вид.

Я не заметила никаких перемен. Или не хотела замечать. В голове грохотала одна единственная мысль: они не в себе. Не в себе.

Что теперь с этим делать?

— Мы не можем вечно тут сидеть! — Ши горела от негодования, от незамутненного чистого гнева. Рыжие волосы, стянутые на затылке в хвост, будто заискрились и стали еще ярче. — И бросить их здесь не можем. Я не оставлю Геранта на потеху этой сумасшедшей суке!

— Я не знаю, что за дрянь у них в крови, — сказала «Цикута».

Я отстегнула клинок и проверила, как рукоять ложится в ладонь. От одной только мысли, что мне придется столкнуться с магистром нос к носу, — ноги подкашивались.

— Есть же какие-то базовые нейтрализаторы? Для чистки.

Услышав тихий смех корабля, я невольно поежилась.

— Они-то есть, — «Цикута» на мгновение замолчала. — Но их нужно вколоть. Это стандартные инъекторы: никаких тебе дротиков или пушек, чтобы ими выстрелить.

— Значит… — я посмотрела на экран, и в этот самый момент магистр поднял голову — будто почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Его глаза были абсолютно черными, без единого намека на белки. От неожиданности по моему позвоночнику пробежала холодная дрожь, а волоски на руках встали дыбом. — Значит, мы выйдем навстречу.

— Влюбленная баба — безумная баба, — протянула «Цикута». — Меня окружают одни психопаты!

— Может, взять те убойные стимуляторы, что ты мне давала? — Ши склонила голову набок и о чем-то крепко задумалась.

— Рискованно. Не успеешь уколоть своего ненаглядного — и отрубишься прямо посреди боя.

— И то правда, — девушка кивнула и усмехнулась как-то особенно хищно. — Значит, придется действовать привычными методами.


***

Я буду вас сопровождать, — голос Бардо в голове прозвучал так неожиданно, что я чуть не вскрикнула. — Я смогу подавить влияние Каифы — телепат из нее, как из дерьма шапка. Мне просто нужно немного времени.

Я только успела подумать о том, что мы сделаем все, что сможем, как «Цикута» открыла дверь, выпуская нас наружу.

Ши вылетела вперед, как ураган, но Герант был начеку — никакой возможности застать его врасплох. Сталь столкнулась со сталью, высекая разноцветные искры, но я не могла следить за боем. Меня волновала только одна конкретная цель, застывшая всего в трех футах от меня, с клинком в руке.

Чернота всколыхнулась в глазах магистра — вязкая и холодная, как трясина. Она затягивала меня, сковывала по рукам и ногам, но только до тех пор, пока я не услышала хриплый смех где-то в стороне.

Смех, как у какого-то шакала-падальщика, который только и ждал, когда намеченные жертвы вцепятся друг другу в глотки, вырывая кровоточащие куски. Чтобы эта тварь могла потом пировать на останках.

— Так даже интереснее, — протянула женщина, стоящая у стены, достаточно далеко от места стычки. — Я с радостью понаблюдаю, как он вырежет твое сердечко, сука.

Выпад магистра был неожиданным.

Я отступила, отклонилась в сторону, когда острие прочертило дугу прямо перед лицом. Так близко, что я кожей ощутила холод меча.

Магистр подался вперед всем телом, и я с ужасом поняла, что инстинкт самосохранения ему отбило напрочь.

Рефлекторно отведя новую атаку, я взмахнула мечом. Острие поддело черную куртку, оставляя длинный разрез на плотной ткани. Белая рубашка под ней окрасилась красным, а магистр даже не поморщился, его лицо не изменилось. Ни одна мышца не дрогнула, не поджались тонкие губы.

Он совершенно ничего не чувствует!

Выпад! Я завертелась юлой, стараясь держаться на расстоянии и найти хотя бы одну брешь, но магистр двигался слишком быстро. Это ничем не походило на тренировочный бой, где, как я теперь четко осознавала, мужчина мне поддался. Щадил, не бил в полную силу, позволял приблизиться, а сейчас…

От напряжения дрожали руки, пот тек по лицу, а на боку уже красовались два или три глубоких пореза, которые не стали смертельными только благодаря моей реакции и отчаянному желанию жить.

«Еще чуть-чуть» — громыхнуло в голове.

Но сломать Каифу мало! Наркотик все равно нужно вывести.

Только вот как к нему подобраться?

Рядом грохнуло, и пронзительно закричал ворон. Герант рухнул на землю как подкошенный, прижимая к себе рыдающую Ши, и я на мгновение испытала облегчение. Из плеча вольного торчал инъектор, и оставалось только надеяться, что эта хваленая дрянь очистит его кровь.

— Какая скука, — протянула Каифа. — Только не вздумайте глупить!

Пару накрыла тонкая серебристая сеть, намертво прикрутившая их к земле четырьмя внушительными «якорями».

— Заканчивай с этой маленькой дрянью, любимый! — хохот женщины больно резанул слух. — У нас еще много дел впереди. Угнать корабль, например. Доставить выживших на Заграйт. Ух, нет сил ждать!

Я не смогу блокировать его вечно, не смогу подобраться достаточно близко!

Ничего не могу сделать. Я бесполезна, беспомощна…

Нырнув под клинок, я получила увесистый удар в бок и кубарем покатилась по земле. Кровь плеснулась во рту, язык обожгло острой болью, когда я непроизвольно сжала зубы, а вязкая горячая влага потекла по подбородку.

Краешком глаза я заметила тяжелые сапоги магистра, когда он застыл рядом. Крепкая рука намотала на кулак мои волосы и с размаху приложила меня головой об пол. Мир поплыл, раскрошился, как засохшее печенье, а тупая боль, когда магистр потянул вверх, почти не ощущалась.

— Пожалуйста… — прошептала я, даже не зная, о чем прошу.

Магистр остановился, а я поняла, что почти не касаюсь ногами пола, а меч остался валяться внизу — не дотянуться.

Вытянув инъектор из кармана на бедре, я нажала на кнопку, выпустив из стальной оболочки тонкую иглу.

Она вошла в бок магистра как раз в тот момент, когда его клинок прошил меня насквозь.

Сталь провернулась в ране, обожгла нестерпимым холодом.

— Кха… — выдохнула я, пачкая его белоснежную рубашку кровью и слюной.

— Флоренс! — крик Ши казался бесконечно далеким, тихим и блеклым.

Все вокруг потеряло краски, посерело, налилось тяжелой болью. Мир превратился в одну пульсирующую точку под грудью, откуда толчками выплескивалась моя жизнь.

Магистр припал на одно колено, клинок уперся в землю, шевельнулся и рассыпал по внутренностям невидимые языки пламени, которые, казалось, могли выжечь саму мою душу.

Моргнув, я подняла голову, искала его взгляд: хотела понять, помогло ли.

Спасла ли я его…

На щеку упало что-то горячее. Скатилось вниз и коснулось губ.

Соленое.

Прямо как слезы…

Глаз магистра я так и не рассмотрела: не могла сфокусироваться, сморгнуть мрак, заслонявший собой все вокруг.

Где-то пронзительно хохотала девушка-шакал, что пришла попировать на моем трупе. Она только и ждала, когда последний вздох сорвется с губ, чтобы зарыться пастью в остывающее тело.

Впрочем, хохотала она недолго. В ее горле что-то булькнуло, сломалось. С губ сорвался пронзительный визг.

Повернув голову, я только могла рассмотреть, как она рвет тонкими пальцами волосы и царапает лицо. Изуродованное, обожженное почти до кости. Сама Саджа не знает, какие модификации уберегли ее от выстрела, но сейчас Каифа больше походила на восставший из могилы труп.

Она полосовала огрубевшую кожу, будто что-то там, под ней, сводило ее с ума. Каифа визжала и визжала, на одной ноте, захлебывалась словами и проклятиями; а магистр поднялся, достал из-за пояса короткий стилет и двинулся к ней черной полуразмытой тенью.

Каифа покачнулась, как стебель высохшей травы под напором безжалостного ветра. В ее кулаках были зажаты пучки волос, глаза закатились, а с подбородка свисала нитка слюны.

Вот и все, — прошептал Бардо.

— Вот и все, — проговорил магистр, вгоняя стилет под подбородок Каифы.

— Вот и все… — пробормотала я, закрывая глаза.

84. Фэд

Я хотел все забыть. Я надеялся, что этот кошмар сотрется из памяти, как худший из снов, и никогда больше не вернется, не проберется ледяными щупальцами ужаса и отчаяния мне в сердце и не устроит там кровавое пиршество.

Я шептал слова о прощении, но Канарейка их не слышала, и в первое — самое жуткое — мгновение я подумал, что все: я убил ее. Она мне доверилась, а я подвел. Не смог побороть тошнотворный мрак, что скрутил меня по рукам и ногам, превратив в послушную куклу Каифы.

Я убил свою Птицу.

Не спас…

Когда стилет нашел свою цель, я испытал торжество. Горькое, блеклое — оно не могло сравниться с накатившей волной облегчения, когда Герант развеял мои худшие страхи: Канарейка жива.

Может, моя рука дрогнула в последний момент. Может, она все так рассчитала, чтобы не напороться сердцем на сталь. Не плевать ли? Птица дышала, и эту мысль я прокручивал в голове снова и снова как заевшую запись — будто никак не мог поверить, что еще не все кончено.

Я не мог оставаться на корабле, мне нужно было подумать, прежде чем Канарейка придет в себя, прежде чем я смогу с ней заговорить; и взяв Ши, мы вернулись в бордель, чтобы проверить, уцелел ли хоть кто-то еще из девушек Госпожи.

Ши шагала за мной в зыбкой тишине, и от ее молчания мне становилось только хуже.

Канарейка меня возненавидит. Почему-то в этом у меня сомнений не возникало.

И поделом!

Из меня дрянной начальник и дрянной мужчина. Единственную женщину, кто искренне, тепло меня полюбил, я не смог уберечь от собственного прошлого.

Я не заслуживаю ее.

— Перестань себя накручивать, — вдруг сказала Ши.

— Ты, вроде как, мысли не читаешь, — ответил я холодно. — Или научилась уже?

— Мне не нужно читать мысли, чтобы понимать — ты думаешь о всякой ерунде. — Девушка поравнялась со мной, клинок агрессивно поблескивал в ее руке, а волосы потемнели от пота. — Ты к себе несправедлив. Север, мой хозяин… был таким же. Всегда взваливал на плечи все проблемы мироздания и страшно сокрушался, когда что-то шло не по плану.

В этот момент я почувствовал, как кислая волна тошноты подкатывает к горлу, плотно смешиваясь с кипучей яростью.

— Не по плану?! Я почти ее убил! Еще бы один дюйм… Я сглупил. Смалодушничал. Я выстрелил в Каифу и не удосужился проверить, умерла ли она. Я этого не сделал, за что теперь расплачивается невинный человек.

— Она была модифицирована, ты что, не видел? — отчеканила Ши. — В твоей меткости я не сомневаюсь, но откуда ты знаешь, что она засунула в собственное тело и как это работает? Ничего ты не знаешь. Так какой смысл посыпать голову пеплом? — Ши смотрела на меня не мигая, и в ее серых глазах не было осуждения. — Вынеси урок! Это все, что ты можешь сделать, — она мягко сжала мою ладонь свободной рукой. — Флоренс примет тебя любым, разве ты не понимаешь? Все, что держало ее на ногах, пока вы нас искали, — это вера, что уж ты-то точно придешь, чтобы спасти нас. И я уверена, что она не будет тебя винить.

— Я буду.

— Ну и дурак, — Ши пожала плечами. — Вы были не в себе. Одурманены, сломлены. Флоренс понимала, что идет на большой риск! Объективно, ты сильнее ее. Ты мощнее, быстрее, опытнее — это не скрыть дурманом и не притупить внушением. Она еще совсем девчонка в плане боевого опыта. Что она там успела увидеть в учебке своей? И у вас точно не было серьезных боевых миссий в эти полгода, что она с тобой. И Флоренс никогда не выходила в открытый бой один на один, да еще и с таким соперником — но она приняла решение и спасла тебе жизнь. Так что прояви уважение и скажи «спасибо», а не занимайся этим долбаным самобичеванием. Закроешься сейчас, отстранишься — и только хуже сделаешь.

— Не думала стать мозгоправом? — я невольно хохотнул, но Ши не улыбнулась в ответ.

— Даже самая гибкая ветвь может сломаться, если приложить усилие. Не дай Флоренс сломаться под гнетом твоего глупого и беспочвенного чувства вины.

— Я бы с радостью освободил ее, если бы мог, — процедил я сквозь стиснутые зубы.

— Я знаю. Только вот ей эта свобода не нужна.

«Этот мир без вас мне не нужен».

Зажмурившись, я попытался сосредоточиться на задании, только выходило совсем паршиво.

Мы нашли Госпожу там же, где нас схватила Каифа. Женщина немного пришла в себя и даже смогла говорить. Из ее объяснений выходило, что Каифа просто включила запись их разговора и криков других девушек, чтобы создать видимость: в этой комнате есть люди. Через стены отличить настоящие голоса отзаписанных — практически невозможно, — вот мы с Герантом и попались, как дети.

Освободив женщину, мы спустились в оружейную, где укрылись оставшиеся выжившие. Не так уж и много их было, но Госпожа и не думала закатывать истерику или обвинять нас.

— Люди умирают каждый день. От болезни или от пули — тут уж как повезет. Я рада, что никто из вас серьезно не пострадал. И что не всех девчонок перебили.

Наемников, попавших под действие Каифы, находили в коридорах. Кто-то из них просто пустил себе пулю в лоб, кто-то окончательно свихнулся и бродил от стены к стене, тыкаясь лбом в резные панели. Дурман уничтожил в них все человеческое, а предсмертная агония Каифы выжгла последние искорки здравого смысла.

— Пойдут на корм моим девочкам, — сказала Госпожа, а я и не подумал спорить.

Распрощались мы у лифта. Госпожа, в окружении своих девушек, опиралась на руку оружейника. Выглядел он помятым: из рассеченного виска вниз стекала струйка крови, а левая рука болталась вдоль тела безвольной плетью.

Видать, кто-то из наемников хотел добраться до остальных да встретил на пути разъяренного мужика с пушками.

— Мы будем ждать вас на обратном пути, — вдруг сказал Госпожа.

— Но ведь… мы принесли вам столько проблем, — возразила Ши, однако женщина только нетерпеливо махнула рукой.

— Слышать ничего не хочу! Если бы не вы, та безумная сука, возможно, так бы и разгуливала по нашему дому. Возвращайтесь. Примем вас по высшему разряду.

Мне осталось только удивиться силе этой женщины.

И подготовиться к еще одной встрече…


***

Я не любил капсулы регенерации — они всегда напоминали мне стальные гробы. Полупрозрачная крышка совершенно не спасала от чувства, что ты пойман в ловушку и выхода нет, а помощи ждать неоткуда.

Сев у капсулы Флоренс, я уперся локтями в колени и опустил подбородок на сцепленные пальцы.

Канарейка выглядела умиротворенной, будто ничего не произошло. Только под разрезанной рубашкой краснел шрам — аккуратный, едва различимый след моего удара.

Всего дюйм-два выше — и все…

Саджа, это твоих рук дело? Ты отвела беду?

Почему я? Почему для этой самоотверженной, чистой, искренней души ты выбрала именно меня? Я — испорченный товар, с какой стороны ни загляни. Флоренс достойна лучшего, большего. Настоящей любви. Мужчины, который не поставит ее под удар, будет оберегать, лелеять, баловать. Спрячет от всего мира, где-нибудь на райских пляжах Тау Элантиа, чтобы Флоренс никогда ни в чем не нуждалась.

А ты сможешь с этим жить? — голос «Цикуты» громыхнул над головой.

Нет. Он прозвучал прямо в моих мыслях…

Представь теперь, что она ушла, — пропел корабль. — Что ее трогают чужие руки, что ее ласкают чужие губы. Что она больше не твоя. Не будет больше обожающих взглядов, слезок на щеках и девчачьих восторженных криков: «Магистр!». Все это будет принадлежать кому-то другому.

В груди что-то болезненно сжалось, а сердце пропустило пару ударов.

Благородно, конечно, желать ей лучшей судьбы, пирожочек. Но все эти ваши человеческие бессмысленные страдашки по выдуманным причинам — такая тоска зеленая, я прямо не могу. Она любит тебя, долбаного собственника. У тебя сердешко трепещет, когда она рядом. Что вам еще нужно, я не понимаю? Лишняя драма? Могу забросить вас в какую-нибудь задницу галактики и оставить на пару дней! Экстремальное бегство от всяких плотоядных тварей печали как рукой снимет!

— Я виноват перед ней. Очень сильно.

Ну, виноват. Возьми с полки медальку за осознание этого. Ты лучше вину загладь, а не веди себя как королева трагедии. «Ах, я не создан для нее, вот если бы…»

«Цикута» тихо захихикала.

Выбор уже сделан, пирожок. Все твои трепыхания — это как пук в пудру. Эффектов много — смысла мало. Кстати!

Корабль на секунду замолчал.

Эти капсулы рассчитаны на двоих, если что. Мне специально устанавливали военную новейшую модель, на случай лечения в бою: когда время дорого, а раненых много.

В голове зашумело, и голос «Цикуты» окончательно пропал. Мне даже показалось, что она «отвернулась», оставив нас вдвоем настолько, насколько это было здесь возможно.

Поднявшись, я помедлил всего мгновение, прежде чем скинуть сапоги и откинуть крышку в сторону. Осторожно подвинув Флоренс, я устроился удобнее и обвил Канарейку руками, прижимая ее к груди. От теплого дыхания и осознания, что она жива и рядом, по спине побежали мурашки.

Захлопнув крышку, я отдал команду затемнить стекло и, уткнувшись носом в макушку Птицы, провалился в лекарственный сон.

85. Флоренс

В спасительном мраке было так тепло, что не хотелось просыпаться. Где-то на краешке сознания все еще топтались плохие мысли и страхи о том, что я что-то сделала не так, не успела, не смогла спасти магистра. Вдруг он не пришел в себя? Вдруг наркотик окончательно сломал его?

Как я смогу жить с этим?

С трудом разлепив глаза, я вначале не поняла, где я и что происходит. В голове все еще звучал голос Геранта и Ши, чьи-то хриплые крики и наставления «Цикуты».

Заворочавшись, я подумала, что меня к чему-то пристегнули, а потом, втянув носом воздух, почувствовала знакомый запах кофе и мяты. Слабый, едва различимый, но заставивший меня судорожно вздохнуть от облегчения.

Лежа в теплом полумраке, я подняла руку и уперлась ладонью в крышку капсулы регенерации. Но рядом совершенно точно расположился магистр, отчего я невольно подумала, что, наверное, умерла и уж в посмертии меня решили с лихвой наградить.

Наверное, это все сон!

Да, точно, я брежу и вижу самое реальное из всех видений.

Но магистр же вот он, совсем рядом. Если коснуться его кончиками пальцев, то я чувствую, как напрягаются мускулы под рубашкой, а горячее дыхание шевелит волосы на макушке.

— Нехорошо ощупывать спящих людей.

И голос прямо как у настоящего магистра. Ой!

Широкая ладонь пробралась под одежду и совсем уж по-собственнически прошлась по спине, буквально впечатывая меня в мощное тело. Я непроизвольно задрожала от удовольствия, а канарейка под ребрами пронзительно зачирикала.

Это точно сон. Так просто не может быть!

— Ты такая дура, Флоренс, — вдруг сказал мужчина.

— Почему это? — обиженно заворчав, я попыталась отодвинуться, но рука держала крепко.

— А если бы я не промахнулся? Кто тебе разрешал жертвовать жизнью ради меня, а?

Нахмурившись, я запрокинула голову. В полумраке его глаза мерцали, как глаза хищного зверя, поймавшего соблазнительную добычу. Тяжело сглотнув, я все-таки не отвернулась. Быть смелой — так до самого конца!

— Захотела — и пожертвовала! — буркнула я. — Это, вообще-то, мое дело!

— Ты как с начальством разговариваешь, м? Не забывайся, Флоренс.

Отчего-то это так меня укололо, что язык развязался сам собой.

— Это вы забываетесь! — Глаза защипало от злости и негодования. — Вы сами были бы не против, чтобы я вас застрелила — во имя свободы! — а как дело коснулось меня — так недовольны, — всхлипнув, я яростно вытерла слезы и, толкнув магистра в грудь, перевернулась на другой бок. — Если потребуется, я на меч еще не раз напорюсь, ясно вам? Потому что мне не все равно, что с вами случится.

— Мне не все равно, что случится с тобой.

— Значит, мы никогда не поймем друг друга и так и будем спорить из-за любой царапины.

— Царапины?! Я чуть сердце тебе не прошил!

— Но не прошили же!

За спиной послышалось злобное сопение.

— Я тебе запрещаю что-то подобное выделывать! Это приказ.

— А ни то что?!

Внезапно одна рука мужчины нырнула мне под шею и сдавила горло, а вторая прошлась по бедру и пальцы коснулись пряжки ремня. Все мысли напрочь вылетели из головы. В животе стянулся горячий узел из страха, предвкушения и странной пугающей мысли, что все это все-таки сон.

Магистр себе такого никогда не позволял!

— Флоренс, — прошептал он, едва касаясь губами моего уха. — Я же знаю, как ты на меня реагируешь. И могу вырвать из твоего нежного горлышка: «Да, магистр» и «Как прикажете, магистр» — без особых усилий.

— Это… нечестно! — пискнула я, судорожно вцепившись в его руку дрожащими пальцами. — И подло!

Мужчина замер, невесомо поглаживая мой живот через ткань рубашки.

— Почему же — подло?

— Подло использовать мои слабости против меня… если при этом вам все равно.

— То есть ты думаешь, что я тут тебя глажу исключительно ради собственной выгоды?

— А разве нет?

Магистр тяжело вздохнул.

— Флоренс, если бы мне было плевать, то я бы тебя просто убил. Я мог оставить тебя в тех подземельях, понимаешь? Но я хочу, искренне хочу, уберечь тебя от необдуманных и глупых решений.

— Я ничего не пообещаю!

Я дрожала как осиновый лист и невольно сжимала бедра. Возбуждение накатывало удушливой волной, натягивало внутри раскаленную струну и заставляло стиснуть зубы, чтобы невольно не застонать.

Слишком близко! И бежать некуда. Может, удастся выскочить из капсулы? Где тут замок?

Невозможно находиться с магистром в таком… тесном пространстве.

— Флоренс…

— Вы можете отпустить меня, — прошептала я и возненавидела себя за то, как дрожал голос. — Я сейчас выйду, и все будет хорошо. Просто вы… так неожиданно… п-простите…

Я вся сжалась, боясь повернуться.

Он, наверное, подумает, что я окнчательно свихнулась!

Рука магистра сдавила мое горло сильнее и притянула ближе. Так близко, что я прижалась затылком к его щеке. Вторая рука нырнула вниз, прямо к…

— Магистр, подождите!

— Флоренс, не надо меня бояться.

— Просто… у меня сердце сейчас разорвется… я не смогу сдержаться, я закричу.

Магистр тихо хмыкнул и двинул пальцами, лаская меня через ткань.

— Ну так кричи. Я с радостью послушаю.

От стыда щеки обожгло жаром, а каждое прикосновение отдавалось покалыванием в позвоночнике. Хотелось оттолкнуть мужчину и в то же время — прижаться теснее, чувствовать каждый дюйм крепкого тела, его жар, слышать тяжелое дыхание, ощущать его, впитывать каждой порой.

Пальцы чуть надавили, задвигались в едином ритме, толкнулись сильнее — и меня выгнуло дугой от острого спазма, скрутившего низ живота.

Вскрикнув, я прикусила костяшку указательного пальца так сильно, что почувствовала во рту соленый привкус крови.

Напряжение нарастало, грозя разорвать меня на части, мужчина сцеловывал мою дрожь, прижимаясь губами к шее. Отпустив горло, он позволил мне сделать пару глубоких вдохов, скользнул вниз и сжал грудь через рубашку.

Сладкая судорога оказалась настолько сильной, что я не смогла сдержать слезы. Это было слишком хорошо, слишком остро!

Невыносимо…

— Магистр, пожалуйста…

— По имени, Флоренс, — его голос просел и охрип, отчего я только задрожала сильнее.

Чуть повернув голову, я поймала его затуманенный взгляд.

— Фэд…

Пальцы надавили сильнее, задвигались резко и жестко, а острые зубы сомкнулись у основания шеи, вышибая из меня весь дух. Содрогаясь и крича, я раскрылась навстречу сокрушительному удовольствию и только через несколько долгих секунд — или минут? — снова смогла видеть и слышать.

— Мне стоило быть нежнее, — вдруг сказал он, целуя меня в затылок. — Первый опыт все-таки.

— Откуда вы знаете?! — я повернулась так резко, что мы чуть не столкнулись лбами.

— Флоренс, мне много годиков, я такие вещи сразу понимаю.

От его усмешки я покраснела еще сильнее, хотя казалось бы — куда сильнее?

— Но я все равно ничего не пообещаю!

Ухмылка магистра стала шире.

— Это мы еще посмотрим.

86. Ворон

— Надеюсь, ты знаешь, как активировать врата, — проворчал я, нависнув над приборной панелью. Бардо только усмехнулся. Он точно знал, что делает, но я не мог избавиться от грызущего меня беспокойства. От странной всепоглощающей уверенности, что что-то обязательно пойдет не так.

Все вообще шло не так в последнее время — глупо ждать, что боги смилостивятся в этот раз!

— Прекрати паниковать. — Ши подошла так тихо, что я невольно вздрогнул, когда ее ладонь погладила меня по спине. — Я прямо вижу, как крутятся шестеренки в твоей голове, вольный. И слышу скрип с другого конца мостика.

— Он не может! — хохотнул друг. — Герант рожден для того, чтобы нервничать и волноваться. Ты подожди: когда вы детей заведете — его паранойя вырастет до запредельных показателей.

Я невольно закашлялся и почувствовал, как ноготки Ши впиваются в мое плечо. Для Бардо эта тема была самой обычной — в конце концов, он отец двух очаровательных сорванцов. Да и спасенная с той хищной планеты девочка наверняка в его семье приживется. Друг души не чаял в детях, а Аврора в полной мере разделяла его чувства.

Вот только как Ши на все это отреагирует — я не знал.

Ее бесконечные мысли о «полукровности» никуда не делись. Просто притупились немного, поблекли и отступили на задний план. Пока что у Колючки не было времени задумываться о будущем и о том, что нас ждет на Заграйте — если мы вообще туда вернемся. Она хотела работать в гильдии, устроить свою жизнь, стать независимой, разобраться со слугами Севера: помочь им обжиться на новом месте, ведь на Бурю изначально не было никакой надежды.

Слишком много дел впереди.

Я знал, что вне пары двоедушники не могли иметь детей, но всегда перестраховывался. Регулярно посещал медицинский центр на Заграйте, где проходил процедуру «временной стерилизации», рассчитанной на три месяца. И скоро срок истекал — близость с Ши в ближайшее время могла принести неожиданный результат.

Откуда только мысли такие? Ши наверняка не захочет пока думать о детях! Она такая молодая, полная амбиций.

Это все Бардо со своими странными заявлениями, все в голове спутал!

— Что, выбил я тебя из колеи? — друг сверкнул широкой белозубой улыбкой и хитро подмигнул.

Долбаный телепат!

— Не напрягайся, Герант, — примирительно проговорил он. — Лучше посмотри: мы приближаемся к тайнику. Скоро снова увидим странных птичек, скажем им: «Привет», выпьем чай и поболтаем о древней погибшей цивилизации у походного костра.

«Цикута» набрала нужную скорость, и мы с легкостью прошили защитное поле, вернувшись в странный город, разрушенный колоссальным черным деревом. Оставалось только забрать Ключ и пройти через врата.

— Вообще, мне дико любопытно, как выглядит этот «пожиратель планет», — сказал я и покосился на Ши.

Колючка поежилась и невольно сжала рукоятку клинка.

— Поверь, нет там ничего интересного. Тем более если «Цикута» все поняла правильно, то скоро мы лично с этой тварью столкнемся.

— Чувствую неуверенность, — голос «Цикуты» сочился недовольством. — Я, между прочим, никогда не ошибаюсь! Мои вычисления безупречны, данные навигационной системы — новейшие, а мозг, как я уже говорила…

— Да-да, величайшее творение во всей галактике, — передразнил ее Бардо.

— Помолчи! Я тебя еще не простила за «шлюховозку».

— Можно подумать, я сказал неправду.

Их шутливая перепалка не могла отвлечь меня от открывшегося вида. Этот мир вызывал у меня нервную дрожь, и я никак не мог представить, как моя девочка справилась со всем, да еще и давала отпор чокнутому сынишке своего погибшего хозяина.

Девушка стояла рядом и старалась ничем не выдать своего беспокойства, но я-то точно знал, как она волнуется и переживает. Внутри нее натягивались крохотные струнки — они дрожали и резонировали от накатившего страха, отвращения и затаенного любопытства. Ни один человек вот уже сотни лет не проходил через врата. Их вообще считали нерабочими.

Артефактами далекого прошлого, реликвиями, которым самое место в музее.

Теперь же они представлялись мне реальной угрозой. Провалом в неизвестность, где могла поджидать самая разная жуть: опасная, голодная, обозленная или — что еще хуже — поехавшая крышей и готовая поглощать целые миры — только бы набить необъятное брюхо.

Как ни странно, птиц мы не заметили. Они либо попрятались в норах, либо устали выискивать добычу и забились в бесконечные лабиринты под деревом. Правда, от этой тишины было еще больше не по себе. Ведь все это могло оказаться очередной ловушкой.

— Приземляемся, — сказал Бардо. — Заберете Ключ, и «Цикута» сможет настроить врата.


***

Стоя на площади перед колоссальной каменной аркой, я испытывал настоящее, неподдельное благоговение. Я чувствовал себя маленьким, ничтожным перед лицом небывалого открытия. И когда проем арки затянется темным маревом и мы влетим в неизвестность, то вся привычная жизнь останется за спиной, покажется совершенно незначительной.

Ведь мы могли умереть. Я столько раз себе это говорил, что даже привык. Это задание могло стать последним, этот полет мог стать последним, эта планета… И я повторял себе это каждый раз. Перед каждым новым заданием, новым полетом или планетой.

Бардо эту черту моего характера прекрасно знал, смирился и не обращал внимания на заскоки, которыми я был полон под завязку. Но теперь что-то внутри меня одергивало, давило на горло и меняло привычное течение мыслей. Теперь рядом были люди, которые могли отправиться со мной в тот самый последний полет, в который я раньше уходил один.

Сжав мое плечо, Колючка встала рядом. Она не произнесла ни слова, не спросила о том, что нас ждет, как мы пройдем через это испытание, как будем бороться. Она будто сама знала ответы на все эти вопросы и без моего участия и сейчас просто решила поддержать, помочь справиться с сомнениями и страхами. Обняв Ши за плечи, я чмокнул ее в рыжую макушку и втянул полной грудью запах шалфея и какой-то новой, незнакомой мне сладости.

— Готов? — спросила она, а я только тяжело вздохнул.

— Нет, — я прижал девчонку теснее, впитывая ее тепло и отзывчивость каждой клеткой тела. — Мне кажется, что я никогда бы не смог подготовиться.

— Разойдитесь! — гаркнул Бардо. — Мы сейчас будем творить магию.

В его руках сверкнул Ключ. Он вибрировал, и я слышал слабый гул, который издавал артефакт. Внизу, где-то на уровне груди капитана, было небольшое отверстие, обведенное тонким кругом. Бардо замер, прислушиваясь к чему-то, и я понял, что он вел мысленный диалог с кораблем.

Один поворот. Щелчок.

Круг вокруг Ключа вспыхнул алым, расширился, разошелся в разные стороны красно-черными всполохами.

Два поворота влево. Арка завибрировала, и мне показалось, что земля под ногами вот-вот разойдется в стороны и проглотит нас, как какой-то изголодавшийся зверь.

Проем затянула густая тьма. Она колебалась, похожая на кожу какого-то древнего чудовища. Во мраке мерцали белоснежные всполохи проносящихся мимо звезд.

Толчок внутрь — Ключ почти до самого конца вошел в каменную плоть врат, в стороны разошлись сияющие сетки трещин разной глубины, а тьма в проеме всколыхнулась и застыла, как глазурь на торте.

— Это все? — спросила Ши.

— А вот сейчас и проверим, — как-то уж слишком беззаботно ответил Бардо. Друг широко улыбнулся и, шутливо поклонившись, указал на корабль. — Прошу на борт. Сейчас полетим на встречу с неизвестностью.

— Какой-то ты прямо очень воодушевленный, — сказал я, когда Колючка ушла вперед, оставив нас за спиной.

— Хоть кто-то из нас не должен впадать в истерику.

— Тебе совсем не страшно?

— Конечно, страшно, — отмахнулся Бардо. — У меня семья: жена и дети, которые ждут моего возвращения. На моих плечах и ваша безопасность. Ведь я — пилот и обязан доставить вас из точки «А» в точку «Б» без происшествий, без задержек и в полном составе. Если я начну паниковать, рвать на голове волосы и впадать в крайности, то мы разобьемся, — друг хлопнул меня по плечу. — Для паники у меня есть ты. Вот и давай! Попаникуй за нас двоих.

— Пошел ты на хер, Бардо, — буркнул я в ответ.

— Мы сейчас все туда пойдем! — расхохотался друг. — Я это путешествие иначе не могу назвать.

87. Шиповник

Стоило только носу корабля коснуться черноты в проеме врат, как время остановилось. Я могла слышать, как циркулирует жидкость в системе охлаждения, как пульсируют вибропластины в движке, как сцил в них накаляется и медленно сходит с ума от напряжения. Я ощущала каждый скрежет, треск и шорох кожей, ощущала, как волосы на затылке становятся дыбом — и все это за какую-то долю мгновения, когда «Цикута» прорывала тонкую мембрану между «здесь» и «там».

Мы ворвались в неизвестность с оглушительным хлопком, от которого тотчас заложило уши; в кабине замигал сигнал тревоги, но пропал через несколько секунд. Корабль хранил упрямое молчание, а Бардо набирал какую-то команду на приборной панели.

— Мы уже на месте? — голос Фэда за спиной вывел меня из оцепенения. Магистра было не видно и не слышно с того самого момента, как Флоренс угодила в капсулу регенерации, и, судя по его потрепанному, но довольному виду, они там явно не обсуждали тактику боя. Всклокоченный, в рубашке с расстегнутым воротом и сверкающими карими глазами — он впервые стал похож на обычного, живого человека, а не машину для принятия важных решений.

Впрочем, это обманчивое чувство быстро растаяло, стоило магистру взглянуть на место, в котором мы очутились.

— Где мы находимся, капитан?

Приказной тон точно остался при нем.

— Это система Агенад, рукав Лебедя. Если тебе это о чем-то говорит.

— Кратная звездная, — пробормотал магистр, склонившись к приборам и поглядывая на открывшуюся ему картину.

В черноте космоса тускло поблескивали четыре звезды. На первый взгляд казалось, что они чуть ли не влипли друг в друга, но через мгновение становилось ясно, что это — обман зрения.

По корпусу прошла мелкая дрожь, и часть стен утратила плотность, став совершенно прозрачной. Я невольно отклонилась, вцепилась в руку Геранта, но двоедушник только усмехнулся и притянул меня к себе.

— Без паники! — проворчала «Цикута». — Это супертехнология, созданная, чтобы напугать гостей до усрачки.

— Не обращай внимания, — Бардо улыбнулся мне и, набрав какую-то команду, заставил стены вокруг вообще исчезнуть, оставив нас посреди давящего темного космоса, пронизанного серебряными гвоздиками холодных звезд. — На самом деле тут нет окна. Это часть корпуса — просто прозрачность тут выкручена на максимум. Обычно в кабинах нет стеклянных частей — они ненадежны, страдают во время обстрела.

— Вижу цель, — вдруг сказал корабль.

Бардо повел «Цикуту» в указанную сторону и повернул ее так, что стало отчетливо видно круглое черное пятно, которое, как мне казалось, втягивало в себя весь свет. «Нечто» обрамляло пульсирующее красноватое свечение. Оно дрожало и изгибалось, мерцало, будто под толстой шкурой неведомого зверя стучало колоссальное сердце.

— Не подлетай слишком близко, — сказал Герант. — Обогни — посмотрим, что там за ним.

Корабль послушно выполнял все команды капитана, а я не смогла справиться с любопытством и чуть не прилипла носом к прозрачной стене. Было что-то умопомрачительно жуткое в том, что под ладонями я не видела никакой опоры. Казалось, что еще чуть-чуть — и я провалюсь в бесконечную черноту.

Черное пятно двигалось медленно, поворачивалось, открывало свою суть.

Первой я увидела планету. Точнее, фрагмент планеты, огрызок, от которого осталась хорошо если четверть. Она превратилась в красный раздробленный ком, разбросавший щупальца-лохмотья в разные стороны. Часть этих лент тянулась к черному пятну, втягивались в него, и каждый «глоток» заставлял кровавое свечение вокруг черноты подрагивать и пульсировать.

Я задержала дыхание, не в силах справиться с нахлынувшим страхом. Стальная холодная лапа сдавила сердце, намотала внутренности на оледеневшие когти; хотелось отвернуться, но в то же время я не могла найти в себе воли не смотреть на то, как черная маслянистая туша поглощает целый мир. Втягивает его в себя, пожирает все, что когда-то кому-то было дорого.

Когда камкери напали, то планета была пуста? Или там кто-то жил? Сколько душ погубили эти безумные твари, подкармливая свое чудовище?

И что станет с камкери, когда оно уснет? Ведь проблема не решится сама собой.

— А что будет потом? — я сама не заметила, как задала этот вопрос вслух. — Камкери же никуда не исчезнут.

— Это существо — телепат, хоть и слабый, — ответила «Цикута». — Для камкери он — как путеводная звезда в кромешном мраке безумия. Если оно уснет, то камкери потеряют ориентир — не будет больше центра, вокруг которого эта саранча усиленно вращается.

— Это еще не все, — Фэд скрестил руки на груди. — Придется отлавливать их, изолировать, а еще лучше — уничтожить. Придется чистить систему за системой, ведь камкери бесчинствуют уже несколько десятилетий. Много работы, я даже не могу представить ее масштаб.

— Вы, ребятки, так говорите, будто мы уже победили, — усмехнулся Бардо. — Между прочим, у нас гости. И они пристально наблюдают за кораблем.

— Камкери?

— Именно! Я эти древние развалюхи, на которых они катаются, с первого взгляда узнаю.

— Мы можем занять места на орудиях, — сказала я.

— Вы хоть целиться умеете правильно? — хохотнула «Цикута». — Будете своими кривыми ручонками хвататься за все подряд.

— Ой, уж получше тебя с пушками управляюсь, — хмыкнула я, вызвав довольный смех корабля. — Показывай, куда идти!

88. Флоренс

Во имя всего святого, что происходит?!

Буквально перевалившись через порог каюты, я чуть не врезалась в стену, когда «Цикута» заложила очередной крутой вираж. Цепляясь за все, что под руку подворачивалось, я добралась до мостика и услышала гулкие хлопки над головой и задорный смех корабля. Бардо о чем-то ворчал и забористо ругался.

Еще один рывок в сторону — и я едва не потеряла равновесие, чуть не врезавшись в стол точно в центре мостика, над которым повисла подробная карта незнакомого мне сектора.

— Спящая красавица вернулась в мир живых! — торжественно протянула «Цикута». — Как спалось?

Густо покраснев, я ухватилась за кресло пилота и вскрикнула, когда стены вокруг стали совершенно прозрачными.

— Да что тут творится?!

— У нас тут стычка с камкери, — Бардо нервно дернул головой в сторону.

Бесконечно устаревшие корабли древней расы были не четой «Цикуте»: мелкие, облезлые, медлительные. Они ложились под выстрелами орудий пачками, разлетались на крошечные кусочки или превращались в яркие пятна искрящегося газа, но пытались взять числом.

Камкери крутились перед носом, выскальзывали, изворачивались, уходили от залпов в самый последний момент, дразнили Бардо; а за ними, как за стеной, пряталось черное пятно, втягивающее в себя остатки разорванной планеты.

Я содрогнулась от отвращения, наблюдая за чудовищным поглощением. Точно какое-то хищное животное вгрызалось в сочащийся кровью кусок мяса.

— Мне нужен еще один человек! — гаркнул капитан. — У нас левый борт открыт!

— Уже иду!

Метнувшись к лифтовой платформе, я вскочила на нее, хлопнула ладонью по кнопке активации и выбрала верхнюю палубу, где располагались оружейные отсеки: крохотные капсулы, снабженные только креслом, совершенно прозрачные, отчего казалось, что просто висишь в безвоздушном мраке космоса.

Никому не приходилось буквально нажимать на спусковой крючок. Все управление происходило виртуально, через шлем; и умостившись в жестком кресле, я нацепила полупрозрачную изогнутую «корону» — и через мгновение мир погрузился в зеленоватое марево, расцвеченное красными и желтыми точками целей.

Красные — на последнем издыхании.

Желтые еще могли побороться за жизнь. Над головой загудели поворотные механизмы, дуло пушки послушно направлялось туда, куда я смотрела.

— Так как мы проберемся в эту… штуку? — внутренняя связь корабля работала между капитаном, самим кораблем и четырьмя оружейниками.

— Влетим ему в пасть! — сказала «Цикута».

— Что?!

— Ну, можно, конечно, поискать другой вход, но я лично считаю, что через пасть будет лучше.

Поморщившись, я прицелилась и снесла два корабля разом, превратив их в груду обломков. «Цикута» рванула в сторону, завернула такой вираж, что тошнота подкатила к горлу и расплескалась на языке вязкой горечью.

— Мы влетим в то, что осталось от планеты, — проговорил Бардо. — Это на какое-то время укроет нас от камкери. Глазом моргнуть не успеем, как окажемся в… брюхе этой тварюшки.

— Вот только там нам укрыться не удастся, — прозвучал в эфире голос Геранта.

— О чем ты, дружище?

— О том, что если это живое существо, то у него есть защитные механизмы. — На фоне громыхнул залп, и вольный выругался. — Иммунная система — как хочешь называй! Уверен, что нас там встретит что-нибудь.

— Вот когда доберемся, тогда и проверим! — рявкнул Бардо. — Держитесь там крепче и не подпускайте их слишком близко.

Я постаралась отсечь все лишнее и несущественное. Было немного жаль, что мне так и не удалось услышать голос магистра, но я все равно могла его представлять, думать, что он всего в нескольких десятках футов за спиной или, может, чуть дальше и по диагонали от моего места. Мысли в голове спутались совершенно, и я действовала на автомате, отмечая цели и посылая заряды.

Магистр оставил меня в капсуле регенерации, выскользнул из объятий неслышно; а я только помнила, как его пальцы убрали с моего лба прядь волос, а губы мягко коснулись щеки. Это был совсем невинный поцелуй, но он жег, как раскаленное железо.

Я давно приняла решение, что если что-то случится, то магистр меня не остановит. И я не врала, что бросилась бы на клинок повторно, если бы потребовалось. Вот еще чего удумал! Запрещать мне его защищать!

Нахмурившись, я поймала еще одну цель, но из-за резкого рывка сдавленно охнула и вжалась в спинку кресла. Ремни больно впились в грудь, пальцы вцепились в подлокотники, а ногти чуть не порвали грубую обивку.

— Входим в поток! — голос Бардо показался мне глухим и отдаленным, звучащим как сквозь вату.

Прозрачные стены позволяли рассмотреть, как мимо проплывают части погибающего мира. Покрытые красной слизью и наростами, похожими на раковые опухоли, тащившие за собой сквозь мрак кроваво-красные лохмотья болезни. Один кусок подлетел слишком близко, из-за чего пришлось сшибить его из пушки и отправить восвояси, но таких ошметков становилось все больше с каждой пройденной милей. Через минуту они уже скрыли от меня корабли камкери, а еще через минуту я увидела черный провал, куда втягивался погибающий мир.

Первым показался край, прошитый красными всполохами-молниями. Он походил на кожу древнего гиганта, покрытую кровоточащими трещинами; а за ними, ближе к сердцевине, начинался кромешный мрак.

Я еще не видела, чтобы темнота была настолько глубокой, непроницаемой. От нее тянуло диким холодом, который мог пробраться под ребра, стянуть сердце или даже разорвать его на мелкие оледеневшие клочки.

Приложив руку к груди, я почувствовала, как канарейка сжалась в крохотный комочек, дрожала от страха и тихо чирикала, пытаясь воззвать к моему благоразумию — но куда там! Разве можно было свернуть с выбранного пути?

Разве можно отступить?

Огоньки звезд гасли один за другим, будто кто-то задувал их. Чудовищная пасть занимала все пространство, насколько хватало глаз.

Мне казалось, что мир поделился надвое.

Одна половина, полная жизни, осталась где-то за спиной, а вторая — жуткая, чужеродная и опасная — ждала впереди.

И я чувствовала запах тлена. Он пробирался в ноздри, оседал на губах — и стоило только облизнуться, как я ощутила его вкус.

Соленый.

Будто сама богиня оплакивала нас.

89. Фэд

Я не боялся темноты, привык к ней еще с того момента, как начал говорить, но именно здесь впервые ощутил, что все вокруг — живое, дышащее и наблюдает за нами тысячами тысяч глаз. И у тьмы есть огромное сердце, такое же черное, как и мир вокруг. Его пульс сотрясал меня до самых костей, проходил дрожью по позвоночнику и оседал на лбу липкой испариной.

Это порождение бездны не должно было существовать. Оно было настолько же противоестественно, как тень, возникшая в полдень на освещенной солнцем площади.

Как безумные камкери, что решили скармливать миры монстру, в чьей утробе могла бы разместиться вся галактика.

— Включаю внешнее освещение, — сказал Бардо, и мрак прорезали два мощных белоснежных луча. Свет мазнул по багровым стенам — пульсирующим, как живые. Под влажной поверхностью вились темные реки вен, переполненных вязкой кровью. Прожектор прошелся по нескольким широким провалам, уходящим в неизвестность.

— Ох, никогда не думал, что придется таскаться по всяким… внутренностям.

Я прямо видел, как Бардо вздрогнул от отвращения.

— Ты подожди, эта тварь еще не распробовала то, что проглотила, — хохотнул Герант. — Как только она догадается, что мы просто обед, то начнется веселье.

— Я смотрю, что ты ни капельки не волнуешься!

— С чего вдруг? Будто умереть можно дважды.

— Помолчи, — нервный смешок капитана показался слишком громким в сгустившейся тишине, — а то твоя женщина свернет тебе шею еще до того, как мы выйдем наружу.

— Собственно, как мы найдем место, где «жахнуть»? — от голоса Флоренс я содрогнулся всем телом. Я даже не знал, что она не в капсуле, что проснулась и принимала участие в отстреле камкери.

Почему-то мне смертельно важно было знать, где она и что делает в каждый момент времени. Казалось бы, нет ничего страшного в том, что Флоренс самостоятельно выбралась из капсулы. Я даже обрадовался, что она в порядке. Искренне.

Но здесь были отдельные линии связи. Почему она со мной не связалась? Не сказала ничего. Может, просто не знала, что это возможно?

Я ее испугал? Оттолкнул? Может, я слишком поторопился? Со стороны это вообще было на меня совершенно не похоже.

Целый вал мыслей пронесся в голове, оставляя после себя только разруху и обломки.

Где-то в дальнем уголке сознания я почувствовал шебуршание «Цикуты». Корабль меня определенно точно мониторил, прокрадывался в мысли, как вор, но я даже не нашел в себе сил злиться на него.

— Найдем «мозг» — туда и ударим. — Если бы «Цикута» обладала физическим телом, то она несомненно пожала бы плечами. — Проще некуда!

— И насколько глубоко нам придется нырнуть в это обиталище влажных стен и склизких потеков?

«Цикута» что-то неразборчиво пробормотала и замолчала на несколько минут. Я только успел предположить, что корабль решил использовать биологический сканер, чтобы найти нужную точку, как заметил краем глаза едва уловимое движение. Луч прожектора проехался по стене, выхватив зыбкую тень.

Она отделилась от влажной скользкой стенки и подплыла к кораблю. Так медленно, что я мог рассмотреть каждый изгиб блестящих черных щупалец, каплевидное тело и совершенно круглую голову, лишенную глаз. Впрочем, зачем здесь глаза, в кромешной темноте? А вот полная острых зубов пасть, похожая на бездонную дыру, — очень даже подходила этому месту.

— Множественные цели! — гаркнула Ши.

— Защитнички подоспели, — сказал Герант.

Бардо невольно рассмеялся и ускорился, но местные твари не отставали. Одна попробовала на прочность защитное поле корабля и с резким, пронзительным визгом отлетела в сторону, врезалась в стену и буквально провалилась сквозь нее, чтобы тотчас возникнуть чуть выше, над кораблем.

Или это уже была другая?

Перед глазами все смешалось и спуталось; отличить, где теперь верх, а где низ, было совершенно невозможно. Корабль будто повис в бушующем черном море и двигался так медленно, что я почти этого не замечал.

По защите скребли острые когти, венчающие каждое щупальце в отдельности.

— Приготовьтесь к отстрелу, — скомандовал капитан.

— Как долго продержится броня? — Флоренс сильно волновалась, даже боялась. Мне было достаточно едва уловимой дрожи в ее голосе, чтобы это понять.

Корабль помедлил с ответом.

— Они пока не атакуют — только «пробуют». Но когда поймут, что мы для их хозяина опасны, можно будет лишь гадать, на что способны эти малышки.

— Давай без резких движений, — проворчал Герант. — Пусть думают, что мы самые безобидные существа в галактике.

Вот только твари не собирались ждать. И когда очередное «нечто» впилось когтями в щиты, остальные замерли, как по команде, — будто наблюдали за происходящим, затаив дыхание.

Когда же когти не смогли пройти сквозь защиту, то тварь открыла зубастую пасть и издала такой высокий противный визг, что уши заложило.

И собратья тени бросились в атаку.

90. Бардо

Дед всегда говорил: «Нет ничего хуже для корабля, чем невозможность расправить крылья. Все остальное — наносное и преодолимое, а вот зажатость, тесные коридоры и зубодробительные лабиринты — та самая последняя соломинка, что может переломить хребет пилоту и его “птице”».

Бабушка смеялась и толкала его кулаком в бок, советовала не забивать мне голову своими летными «премудростями», но разве он слушал? Семейке Корска только дай поговорить о полетах — не заткнешь потом. Правда, я прекрасно понимал, что бабушка просто поддразнивает его, как делала, наверное, всю свою жизнь. Она сама родилась с жаждой полетов в крови. Это вся ее суть.

Почему-то в голову полезли воспоминания из самого раннего детства. Бабушка держала меня на руках, позволяла даже разгуливать по крылу ее любимой «Стриги», а дед возился в мастерской и возвращался только к ужину, зажав в зубах сигарету от которой невозможно пахло облепихой.

Пожалуй, до встречи с Авророй и рождения детей это были счастливейшие из дней, которые я мог вспомнить.

Дед все рассказывал, что восстановит «Ворона» и еще всем задаст жару на каком-нибудь турнире. Бабушка только хитро улыбалась и гладила его по плечу с каким-то затаенным пониманием, что все это лишь разговоры, а на деле дед давно отошел от гонок.

Вольный полет стал ему куда ближе борьбы на трассе.

И корабль он восстановил. В последнем сообщении от бабушки она хвасталась, как дед побил свой собственный скоростной рекорд, чуть не угробив правое крыло о какое-то очень незаметное дерево.

Теперь дед рассекал на «Вороне» в далекой-далекой звездной системе, где я почти никогда не бывал.

И зря.

Тоска по родным накатила с такой силой, что я боялся вздохнуть. Держался как мог, но «Цикута» все понимала. Считывала каждое движение мысли. Она была моим якорем в бесконечной тьме, за который я яростно цеплялся, и не давала провалиться в пучину апатии. Телепатам нужно куда больше поддержки, чем принято считать. Мы открыты для чужих мыслей и бед в то время, как стараемся прятать собственные.

Телепату сложно и невыносимо страшно впустить чужака в разум и дать там покопаться, но с «Цикутой» я чувствовал себя под защитой. Эта невыносимая самодовольная женщина разгоняла мрак, как маяк, который должен был вернуть меня домой.

Я невыносимо скучал по жене и детям. Даже по той девчушке, вывезенной с хищной планеты. Видел-то ее всего пару раз, а малышка уже сдружилась со всей родней, будто всегда жила с нами на Заграйте.

Я мысленно дал себе слово, что когда все закончится — если выживу — то увезу семью на Крокс. Тихий фермерский мир, который за столько десятилетий так и не задохнулся под стальной пяткой прогресса. Там у деда дом в лесах — красотища.

Сто лет их уже не видел, нельзя так.

— Все так и будет, — прошептала мне «Цикута» на ухо. — Вместе полетим.

— Я думал, люди для тебя — плохая компания.

— Да я просто издеваюсь над вами! — хохотнул корабль. — Ты не представляешь, как это: сидеть взаперти, чувствовать вокруг каждый проводок, кусочек стали и силовое поле, но не иметь возможности управлять этим самостоятельно. Без вас, двуногих. Это одновременно унизительно и страшно, понимаешь? — «Цикута» понизила голос до шепота. — Ты только не возвращай меня Госпоже. Я правда не хочу обратно в бордель.

— Мы с этим что-нибудь придумаем. Я тебе обещаю.

Нырнув вниз, я пронесся над «полом» странного тоннеля, но черные твари не хотели отставать. Я слышал щелчки и потрескивания, когда пушки выплевывали раскаленные белые заряды, но существ было слишком много — они буквально превратились в одну густую волну черноты, сдавливающую корабль со всех сторон. Удары когтей о защитное поле отдавались в позвоночнике уколами ледяных игл.

Я чувствовал боль «Цикуты» как свою собственную — тысячи и тысячи уколов разной силы, которые могли слегка щекотать или пронзать, точно раскаленное лезвие ножа, — но ничего не мог сделать — только лететь вперед и надеяться, что удастся прорваться.

Резкий подъем чуть не выбил весь воздух из моих легких, ремни впились в грудь с такой силой, что я услышал, как трещат ребра; а горький раскаленный воздух, несмотря на то, что система охлаждения работала на полную катушку, ворвался в горло и высушил его не хуже ветра в пустыне.

— Щиты скоро не выдержат нагрузки, — предупредила «Цикута».

— Что у нас на биосканере?

— Через тысячу ярдов поверни направо и резко уходи вниз. Если, конечно, мы продержимся эту тысячу ярдов.

— Не говори под руку! — рыкнул я в ответ и крутанулся в воздухе, пытаясь отбиться от надоедливых черных «мошек», но те упорно липли к щитам, как пиявки.

— Я всегда много говорю, когда нервничаю, — хмыкнула «Цикута». Правда, в ее голосе не было привычной веселости — только серьезная холодность, которая тщательно прятала под собой какой-то глубинный, настоящий страх.

Машины тоже не хотели умирать. Они боялись боли, как и любой нормальный человек.

— Мы выберемся и улетим на Крокс, с семьей. И с тобой тоже, — сжав штурвал, я рванул в сторону и резко увел «Цикуту» вниз. Корабль словно увяз в киселе, воздух раскалился до такого состояния, что мне казалось, будто я глотаю расплавленный металл. От перегрузки в груди сворачивались клубки колючей проволоки, но сбавлять скорость было смертельно опасно. Скорость — это единственное, что еще хоть как-то сдерживало нападавших.

— Вниз! — взревела «Цикута».

Рывок!

Перед глазами заплясали кроваво-красные мушки, а во рту стало горько от накатившей тошноты. Нос защекотал запах паленого, точно кто-топоджег шерсть какого-то животного.

Вокруг заскрежетал металл, заискрились щиты. От разрывающего визга заложило уши, а корабль вздрогнул, резанул крыльями по блестящим от влаги стенам — и через секунду мы вывалились в кромешную темноту. Лучи фонарей чертили по непроницаемому мраку, но я не видел ничего. Мы будто провалились в бездонную пропасть, зависли где-то в беззвездной бесконечности, где не было ни верха, ни низа, ни сторон света, никаких ориентиров.

— Смотри, — прошептала «Цикута» мне на ухо.

Стены корабля стали прозрачными, и в топкой темноте нечто вспыхнуло красным. Прожилки потянулись в вертикальной плоскости, расползались в стороны, точно сосуды, которые медленно наполнялись кипящей кровью. Свечение угасло и через мгновение вспыхнуло снова.

Нечто вспыхивало и гасло снова и снова.

Пульс! Вот что мне это напоминало. Биение огромного сердца, заполнившего собой все пространство от края до края. Краснота не была однородной: тут и там проступали густые чернильные пятна и втянутые рубцы, которые я сразу узнал.

— Он заражен «бичом».

— Было бы странно, если бы камкери не подбросили ему свой маленький сюрприз.

— Это нужное место?

— Для удара подойдет, но ты отвлекаешься, коржик. Я фиксирую множественные цели. Наши преследователи никуда не делись!

Затрещали пушки, выхватывая из темноты зубастые пасти и блестящие щупальца.

— Бардо, что бы ты там не задумал, делай это быстрее! — крикнул Герант.

— И как мы попадем внутрь? — я завис в сотне футов от пульсирующей красной стены и не мог найти ни единой бреши, чтобы пробраться внутрь.

— Так стреляй, чего ты ждешь?!

— Прямо вот в это?!

— Ему этот «плевок», как укол булавкой, а мы сможем пробраться внутрь! — рявкнул корабль и активировал орудия, которыми я мог бы управлять из пилотского кресла. — Один. Точный. Удар.

Залп вышел такой силы, что я на мгновение ослеп и оглох. «Цикута» явно переборщила с мощностью, отчего я даже испугался, что не смогу справиться с управлением; но корабль сам на несколько драгоценных секунд перехватил штурвал, позволив мне прийти в себя и вытереть выступившую на лбу испарину.

Выстрел оставил после себя аккуратный надрез, который мог бы пропустить внутрь два корабля, но — в масштабах сердца целиком — казался крошечной царапинкой на теле гиганта.

Удар в бок был таким неожиданным, что я сдавленно охнул и услышал в наушнике цветистую ругань Ши. Корабль покачнулся, щиты заискрили и вышли из строя, оставшись только на носу и двигателях, открыв бока для атаки.

Что-то липкое чужеродное и холодное пробралось в самую глубину сознания и развернулось там во всю ширь, расправило скользкие черные крылья, похожие на изодранные тряпки. Невыносимый, безумный голос скрутил внутренности, выморозил их до самого донышка, и в голове колоколом гремела только одна мысль:

Голоден! Я так голоден…

— Бардо, не впускай его!

— Я… не могу…

Острые когти впились в мякоть разума, оставляя за собой кровоточащие борозды. Обхватив голову руками, я весь сжался, попытался дотянуться до венца — но куда там! Будто чья-то невидимая рука вдавила меня в спинку кресла, стиснула горло с такой силой, что потемнело в глазах. Чувство одиночества, бесконечной тоски и терзающий голод обрушились на меня единым потоком — и я захлебывался в нем, не в силах сделать хотя бы крохотный вдох.

Помогите…

— Бардо!

Голос Флоренс белоснежной вспышкой рассек агонию, но всего на миг, перед тем, как колоссальная туша пожирателя планет обрушила на меня весь свой гнев и боль, разочарование от несбывшихся надежд, страх и ненависть к тем, кто бросил его одного, потому что существо было «не таким», как привыкли его соплеменники.

Они отгородились, и вот что из этого вышло…

— Помоги, «Цикута», что мне делать?!

— Проход затягивается, сахарок, залетай внутрь, мать твою!

В горле противно булькнуло, и с трудом коснувшись лица, я почувствовал влагу, а пальцы стали красными от крови.

Кровь носом пошла.

У меня такого с самой академии не случалось…

Последняя мысль робко вспыхнула в темноте и угасла, позволив холоду поглотить меня.

91. Ворон

Флоренс вела корабль так уверенно, будто сто лет сидела за штурвалом. Недовольного ворчания «Цикуты» я не слышал; впрочем, меня больше волновало состояние друга, которого девчонка Фэда умудрилась отстегнуть от кресла, разорвать ворот рубашки и сделать Бардо несколько инъекций под чутким руководством механической стервы. На голове друга поблескивал венец Тишины, а я с содроганием вспоминал ужас и холод, накативший на нас всего на несколько секунд.

Через связь я слышал тихое бормотание Фэда и плач Ши. Каждый отреагировал на ментальную атаку по-своему, но очевидно, что основной удар принял на себя Бардо. И сколь безумным везением оказалось то, что Флоренс вообще не поддалась внушению.

Она вела себя так, будто ничего не происходило: лицо было бледным, взволнованным, но девчонка явно не слышала того, что бушевало в головах остальных. И спасибо тебе, Саджа, за то, что избавила хотя бы одного из нас от этого ужаса.

«Цикута» подняла ментальный заслон, отсекая нас от мыслей чудовища-пожирателя. На сколько ее хватит — я не мог знать, а корабль на вопросы не отвечал. Будто отстранился и наблюдал только за одним человеком на борту — пострадавшим Бардо.

— С ним все будет хорошо? — спросил я. Хотелось просто услышать едкое замечание, привычное подшучивание, понять, что все не так плохо, как кажется.

Накатила привычная паника, а мысли — одна хуже другой — роились в голове, словно мухи. Флоренс вроде вела себя как уверенный пилот, но наверняка она в последний раз сидела за штурвалом симулятора еще в учебке. Фэд не выказывал никакого беспокойства — только сжал крепко плечо девчонки и посмотрел вперед, туда, где лучи прожекторов выхватывали из едкой густой черноты пульсирующие стенки огромного сердца.

Пульс монстра отдавался в ушах, ладони вспотели от волнения. Я то и дело оглаживал рукоять клинка, чтобы вернуть себе хоть какое-то подобие внутреннего покоя, но не чувствовал привычной уверенности.

— Ничего страшного, выкарабкается, дубина такая! — зло прошипела «Цикута». — Хотя зря я так. Сама виновата: мне казалось, что мысленное общение поможет нам работать быстрее. Дура электронная.

— Я думаю, он простит самое гениальное творение в галактике.

— Ха-ха, у меня сейчас масло от смеха протечет, шутник долбаный.

— Как так вышло, что Флоренс не слышит этого… всего? — Ши стояла у прозрачной стены и пялилась в пустоту с таким отрешенным выражением лица, что мне стало не по себе.

Она уперлась ладонями в гладкую поверхность, прижалась лбом к стальной прохладе и всматривалась в неизвестность.

— Невосприимчива она! Хоть заатакуйся, а Флоренс в плане ментального воздействия — бревно. Без обид.

— Без обид, — смущенно пробормотала Флоренс и по указке корабля свернула в узкий туннель. Она остановилась перед тонкой полупрозрачной мембраной, которая перекрывала проход. — Нужно на нее надавить?

— Да. Дальше пойдете пешком, я уже там не протиснусь.


***

Сциловые бомбы, если компоновать их из нескольких видов минерала, могли бы проделать дырищу в целой планете. Даже не хочу представлять, для каких развлечений на борту «Цикуты» мог храниться подобный арсенал, но глядя на контейнер с пятью зарядами, размеров не больше средненького такого яблока, я прикидывал, что даже если не успеем улететь, нас развеет в пыль раньше, чем мы это осознаем.

Сферы были тяжелыми, серо-синего цвета с красными прожилками, напоминавшими зигзаги молний. Они были заключены в витиеватый стальной каркас, который делал их похожими на ювелирное украшение.

— Они не взрываются от удара, или если попробовать их на зуб. Но в рот не тащите, на всякий случай, — говорила «Цикута». — Если на каркасе нажать вон на тот выступ, то бомба перейдет в активный режим. Детонирует эта малышка через десять минут. В теле нашего милого пожирателя возникнет несколько новых не функциональных отверстий и, в теории, он впадет в спячку для восстановления.

Фэд расхаживал по мостику с таким видом, будто держал в руках отравленную змею.

— Нельзя просто бросить эту гадость здесь и свалить к такой-то матери?

— Нужно отнести взрывчатку поглубже, а не просто бросать ее в первом попавшемся месте, пирожок. Я вам точки на карте отметила. Составлена она по показаниям биосканера, так что могут быть… неточности.

— Неточности? Надеюсь, хоть не такие, что на карте поворот направо, а на деле — налево?

«Цикута» тяжело вздохнула.

— Вот и проверите! Я вам не долбаный картограф!

Я раздраженно повел плечами и хлопнул магистра по плечу.

— Выдвигаемся. Нет времени: неизвестно, кто еще тут охраняет покой этой твари…

Фэд кивнул и склонился над Канарейкой. Рука магистра совсем по-хозяйски обвила плечи девчонки, и говорил он так тихо, что я не разобрал слов, да и не хотел, если честно. Я прекрасно понимал его беспокойство, желание дать последние наставления.

В конце концов, если бы Ши пришлось остаться в корабле и дожидаться нашего возвращения, я бы, наверное, умом тронулся от волнения.

Выдохнув, я бросил взгляд на свою девочку и с облегчением увидел, что она в полной боевой готовности. Красные кудри, собранные на затылке, опасно поблескивали в свете корабельных ламп, а серые глаза сверкали таким неистовством, что мне казалось — враги будут просто разлетаться на ошметки, стоит Ши захотеть.


***

Вязкая черная жижа доходила почти до колена, а воздух был настолько густой и влажный, что каждый вздох давался с трудом, застревал в глотке, как разбухшая мокрая вата. На языке перекатывались вкусы гнили и приторной сладости, стали и соли. Под сапогами противно хлюпало, а темнота вокруг — стоило только отойти от корабля — была такая, что можно было резать ее ножом.

На поясе загорелись «светляки», разгоняя окружающий мрак, но только на несколько шагов. Четкая граница между светом и бездонной тенью была физически ощутима, давила на плечи, ломала уверенность в успехе. Хотелось развернуться и дать деру. Поднять «Цикуту» в воздух и лететь, куда глаза глядят, хоть на край мироздания, только бы подальше от этой твари.

Наркотик, который дал нам корабль, подавил ментальное воздействие, но не до конца. Я чувствовал его отголоски где-то под кожей, в центре солнечного сплетения. Липкие пальцы бесконечного ужаса мягко поглаживали меня по затылку, заставляя то и дело оборачиваться и искать взглядом Ши и магистра. С одной стороны мне было жаль Флоренс, что она осталась одна, на попечении «Цикуты», а с другой — внутренний голос не уставал повторять, что корабль сейчас — самое безопасное место.

— Если здесь есть что-то зубастое — близко не подпускайте, — приказал Фэд. — Тварь инфицирована заразой камкери. Малейшая царапина — и можно будет писать завещание. Ее защитнички тоже наверняка больны.

— Ну, мы не собираемся с ними целоваться и жать руки. Точнее, щупальца… — нервно усмехнувшись, я чуть сместился в сторону, ближе к одной из пульсирующих стен.

— Зато они очень даже захотят близкого знакомства с твоим мясом, так что смотри в оба.

Впереди слабо пульсировал проем, высотой примерно в шесть футов. Дальше, насколько я помнил, в стороны расходились два коридора, по которым нам предстояло протопать не меньше мили, вглубь чудовищного сердца, где мы и бросим заряды.

Десять минут.

Всего десять минут с момента активации бомб до взрыва.

Любое промедление, любая ошибка — и кто-то может превратиться в пыль. Если хоть что-то задержит нас по дороге обратно, то можно будет петь прощальную песню и молить Саджу о новом перерождении в каком-нибудь мире получше.

— Здесь мы разделимся, — сказал магистр, замерев у проема. Бледное лицо покрылось испариной, карие глаза лихорадочно поблескивали в слабом свете. — Я прощальных речей не люблю, но…

— Никаких прощальных речей! — оборвала его Ши. — Мы все вместе вернемся домой.

— Возьмите это, — Фэд протянул нам крохотные кругляшки, в которых я сразу опознал «блошки» — универсальные записывающие устройства. — Включите их и фиксируйте все, что найдете. Нам потребуются любые доказательства, если на Заграйте мы не хотим пойти под суд. Они будут напирать, что опасность была мнимой, больной выдумкой, из-за которой мы ослушались приказов и похитили Посредника. Пусть посмотрят правде в глаза. Даже если все в курсе того, что происходит, мы сможем обезопасить себя.

— Предлагаешь, в случае чего их шантажировать? — я прикрепил «блошку» на грудь.

На лице магистра расцвела знакомая гаденькая усмешка.

— Всенепременно. При этом я сделаю копии и надежно их спрячу, у доверенных лиц, до которых Совет никогда не доберется.

— Правильно, — кивнула Ши. — Плюс я могу рассказать о Буре и всех тех интересных планах, которыми он так доверчиво со мной поделился. Никто из этих снобов не захочет, чтобы кто-то узнал о таком жутком предательстве.

Я качнул головой. Сомневался, что кто-то может купиться на слова Ши. Скорее уж, в ней увидят полукровку, а не человека, говорящего о реальной угрозе.

— Если люди в это поверят.

Улыбка Фэда стала шире.

— Ты не понимаешь, вольный. Люди могут не верить, им просто достаточно… начать сомневаться. Все! Хватит болтовни. Раз уж мы решили рвать эту суку в клочья, то предлагаю начать.

Ши отправилась со мной, а магистр предпочел идти один.

Не знаю, что он задумал, но хотелось верить, что все это не закончится нашим коллективным самоубийством, потому что, видит Саджа, а я хотел вернуться домой.

Хотя бы еще один раз.

92. Шиповник

Шаг — хлюп, шаг — хлюп.

С потолка срывались тяжелые маслянистые капли, и я старалась не попадать под них, не касаться стен и вообще смотреть только вперед, на широкую спину Геранта. Чуткий нюх жутко страдал из-за нестерпимого запаха гнили, который с каждой минутой только усиливался.

Нервно заправив за ухо выбившуюся прядь волос, я замерла у изгиба коридора, не в силах сдвинуться с места. Чувства страха и паники накатили неожиданно, пробились через наркотическую защиту и наотмашь ударили по лицу. Это были не мои чувства! Это чудовище всеми силами пыталось добраться до самых дальних уголков разума, чтобы сломить палачей, пришедших усыпить его.

— Ши, ты в порядке? — взволнованный голос Геранта едва пробился через красную размытую пелену, застилавшую глаза. Вцепившись в его руку, я мотнула головой и глубоко вдохнула: набрала ядовитый отвратительный воздух полной грудью, чтобы вспомнить, где я и зачем сюда пришла. — Скажи мне, если что-то будет не так.

— Сколько нам осталось идти?

Вольный нахмурился, сжал мой подбородок и заставил посмотреть в глаза. Мне казалось, что его взгляд проникает прямо мне в душу и все там перетряхивает.

— Еще семьсот ярдов, судя по карте.

Погладив ладонь Геранта, я выдавила слабую улыбку и двинулась дальше, а в голове гремели и гремели слова из неизвестного мне языка, смешанные со стонами и криками боли, ярости и отчаяния.

Шаг — хлюп…

Треск…

Застыв, я подняла руку, приказав мужчине остановиться. Что-то было здесь, под тягучей поверхностью, похожей на расплавленную резину. Что-то чужое и враждебное.

— Приготовься, вольный, — прошипела я, поднимая клинок.

Под окружавшей нас плотью что-то двинулось, волны прокатились от края до края коридора, а чернота расступилась в стороны, выпуская из влажного нутра сверкающий белизной хребет. Следом показалась голова с разинутой пастью, с которой лохмотьями свисали лоскуты кожи и мышц.

Там, где была грудная клетка, стучало самое настоящее сердце, не прикрытое ничем, кроме костей, по которым вилась паутина вен. Под костями перекатывалась и бурлила зловонная тьма, заключенная в скелет, как в каркас. Костюм, который защитники пожирателя планет напялили на себя ради развлечения.

Или устрашения.

Зубастая пасть распахнулась, наружу вывалился длинный красный язык, покрытый крупными белесыми язвами.

От вида клыков, что могли бы перекусить шею человека пополам, мне стало зябко.

Оторвавшись от рассматривания твари, я заметила, что существо явилось не одно. Дальше по коридору поднимались его собратья. У кого-то не было задних лап, у кого-то отсутствовала нижняя челюсть, а кого-то природа наградила длинным хвостом, с острием на конце. Сила черноты поднимала древних, давно умерших зверей на защиту своего убийцы.

Иммунная система приняла такое обличие, что стало тошно и жутко, а в моей груди медленно разгорались угли неудержимой ярости.

Резкий удар отсек чудовищу часть головы, но с ног не сбил. «Нечто» вообще не заметило потери, угрожающе качнулось вперед, сделало шаг ко мне и конвульсивно задрожало, распространяя вокруг рычания и всхлипывания.

Это всего лишь облик. Основной враг — темная дрянь внутри, но если они навалятся всем скопом…

— А ну-ка, в сторону отойди!

Щелкнул дробовик, и первый же выстрел разметал голову и часть грудины в разные стороны. Осколки впились в стенки, и из крохотных надрезов тотчас потекла темная зловонная жижа. Тварь взвизгнула и рванулась вперед, и это стало сигналом для остальных. Существа бросились в атаку с воем и громким отвратным пощелкиванием; перед лицом замелькали клыки и когти, по ушам ударил громоподобный злой рев.

Герант шагнул вперед, на ходу заряжая оружие капсулами с красным сцилом.

Бах!

Искры полетели во все стороны, пахнуло паленым гнилым мясом. Тяжелый сапог вольного вдавил остатки головы животного в жижу под ногами; я же шла следом и добивала тех, кто пытался подняться даже после выстрела в упор.

Вот только это не приносило результатов.

Раздробленные, изломанные враги все равно ползли в нашу сторону, тянули когти к человеческой плоти, тяжело дышали и щелками зубастыми пастями.

— Нужно двигаться быстрее! — рявкнул Герант. — Если Фэд активирует бомбу первым, то мы можем уже и не успеть вернуться на корабль!

— Он же свяжется с нами?

— Если сможет! Нас-то двое, а он там один, — прошипел Герант, всаживая очередной заряд в грудь бросившейся вперед твари.

Не прошло и нескольких минут, как я заметила, что упавшие встают за нашими спинами. Ни пули, ни сталь их не брали — мы просто тратили время и боеприпасы!

— Беги! — крикнула я и, перескочив через очередного хищника, понеслась вперед так быстро, как только могла. Ноги вязли, налились нестерпимой тяжестью; но, стиснув зубы, я рвалась вперед до треска жил и красных всполохов перед глазами.

Позади грохнул еще один выстрел, и Герант, поливая тварей цветистыми ругательствами, бросился следом за мной, изо всех сил стараясь не отставать.

Где же эта долбаная точка, отмеченная «Цикутой»?!

Впереди мелькнула глухая стена.

В голове колотилась самая настоящая паника, что карта завела нас в тупик, что назад дороги уже не будет и похрустывающие костями твари разорвут нас на части. Злобно оскалившись, я упрямо переставляла ноги и старалась не вслушиваться в вой и хлюпанье за спиной. Меня подгоняли яростные выкрики Геранта, а клинок влип в ладонь, став продолжением руки. Замахнувшись, я обрушила удар на «стену» и с удивлением поняла, что впереди — еще одна мембрана, закрывающая проход в новое помещение.

Ворвавшись в крохотную круглую комнату, я остановилась, чтобы хоть вдохнуть, потому что легкие горели огнем и готовы были вот-вот разорваться. На возвышении в центре покоилась небольшая красная сфера, оплетенная черной паутиной, накрепко удерживающей шар плоти на положенном месте. Сфера пульсировала, как живая, вертелась из стороны в сторону и дрожала — будто пыталась сорваться и броситься бежать.

— Активируй бомбы!

Громоподобный рев заставил нас замереть на месте и синхронно обернуться.

Весь проход за нами занимала груда сломанных костей и черных тел, туго переплетенных между собой, как узелки в вязанном свитере. Вся эта масса издавала такие крики, что я невольно подняла руки к ушам, чтобы хоть на несколько секунд оборвать отчаянные вопли, от которых у любого человека кровь бы застыла в жилах.

— Не медли, Ши, — тихо сказал Герант, перезаряжая дробовик. — У нас уже нет времени. Скоро сюда подтянется вся их блядская армия.

Отстегнув от пояса двоедушника бомбу и сняв свою, я положила их у возвышения.

Всего десять минут…

Как мы сможем прорваться через этот заслон? А если за ним собрались новые враги? Если нас ранят, то каков шанс, что мы не подхватим «бич»?

Я не хочу смотреть, как Герант угаснет.

Не хочу, чтобы с ним случилось то же самое, что и с Севером!

Саджа, это нечестно. Нечестно…

— Ши, быстрее!

Крохотный завиток на сферах повернулся легко, за ним — еще один, и еще один — на боку, под замысловатым узором. Стальной каркас плотно обхватил бомбы, сдавил их так, что я подумала — сцил треснет. Взорвется прямо под моими руками!

Но ничего не произошло. Сферы лежали неподвижно — такие же, как и секунду назад. В голову даже закралась мысль, что я что-то сделала неправильно, пока шершавая, покрытая зигзагами поверхность не начала нагреваться под пальцами.

— Ты там готова?!

— Да!

Встав плечом к плечу, мы переглянулись. Каждый вел мысленный отсчет, и время утекало непозволительно быстро.

Быстрее, чем хотелось бы.

— Не дай им достать тебя, — сказал Герант. — Пусть зайдут. Тут будет легче разминуться.

Чудовищная тварь ворвалась внутрь и растянулась на полу. Чернота слилась в одно существо, подтягивая за собой оставшиеся скелеты. Пастями теперь щелкали целых четыре головы, покачиваясь на длинных тонких стеблях шей. Щупальца с острыми шипами на концах пытались дотянуться до нас, но клинок быстро отбил у твари всякую охоту подходить слишком близко.

Ухватив меня за шкирку, Герант буквально швырнул меня через комнату к выходу. Прокатившись по маслянистой жиже, я вскочила на ноги и рубанула мечом по отростку, тянувшемуся к моей щиколотке. Мимо просвистел острый обломок кости и врезался в стену за спиной, всего в дюйме от головы.

— Шевелись давай! — рявкнул вольный. — Фэд, ты слышишь?!

— Слышу.

— Скажи, что ты уже включил заряды.

— Включил. И веду вам навстречу компанию неприятностей, так что готовьте пушки.

— Взаимно!

Вдруг Герант замолчал на полуслове и чуть не рухнул лицом в липкое месиво. Подхватив его под руку, я потащила вольного вперед, заметив, каким отсутствующим стал его взгляд.

— «Цикута»!

— Мы слушаем.

— Прогрей движки! Пусть Флоренс поднимет тебя в воздух.

— Что ты задумала?

— Сделай, как говорю!

Рев за спиной заставил меня обернуться и раскрыть рот от удивления. Черный поток катился по коридору, вспарывая стенки острыми обломками. Под ноги хлынули новые ручьи «крови», потянули нас вперед.

Колени подкосились — и я с криком рухнула в бурлящую зловонную реку. На секунду верх и низ перемешались, я перестала понимать, где я и что происходит. Приложившись спиной об пол, я с шумом выдохнула.

Когда мы вывалились из туннеля в кромешный мрак, я не сразу сообразила, что это за место вообще. Герант тряс головой и с трудом держался на ногах, а за нами, всего в десятке ярдов, бесновалось чудовище, готовое разорвать на куски все, что видело.

— Вы какого хрена застыли?! — окрик магистра сработал как увесистая пощечина.

И тут же мир будто потерял звук. Губы Фэда шевелились, но я не слышала ни слова, точно кто-то крутанул рубильник. Кровь под сапогами замерцала, превратилась в вязкое желе, а чудовище в туннеле двигалось как-то слишком уж неестественно, как в замедленной съемке.

Я не хочу умирать…

Чужая воля ворвалась в мое сознание ледяным потоком, вышибая все остальные мысли и сомнения.

Это не остановить… я буду есть… я поглощу всех вас.

Отступая назад, утягивая за собой Геранта, мы смотрели как «нечто» вываливается из туннеля, растекаясь во все стороны тысячами щупалец. Оно вытянулось вверх не меньше, чем на тридцать футов, бурлило и перекатывалось, стонало, мучимое невыносимой агонией, ревело, всхлипывало и нашептывало ужасы миллионами голосов.

Щупальца взметнулись ввысь, окружая нас сплошной стеной.

Я не хочу умирать!..

— Прорвемся, как думаешь? — пробормотал Фэд.

— Прямо на щупальца налетим, — бросила я. — Флоренс, вы у мембраны?

— Так точно.

— Мне нужно, чтобы вы прошли через нее движками вперед.

— Там слишком мало места для корабля…

— Флоренс, пожалуйста…

Фэд сдавил мое плечо с такой силой, что стало больно.

— У нас нет времени на игры!

Я стряхнула его руку и толкнула назад, к мембране, где уже хорошо был виден зад «Цикуты». Всего секунду, потому что чернота сразу же скрыла выход от моего взгляда. Мы оказались в западне. Герант встрепенулся и будто бы пришел в себя. Стоило ему только увидеть тварь, как лицо вольного исказилось от отвращения.

— Эта сука лезет нам в голову!

— Как думаете, магистр, это дерьмо загорится? — спросила я, выразительно указывая на клубок щупалец, костей и хвостов.

Лицо Фэда как-то странно дернулось, а в голове явно зашевелились шестеренки.

— Ты же не собираешься…

— Здесь по колено — если вжаться в пол, то шанс есть.

Черная масса поднялась еще выше, нависая над нами, как купол какого-то оскверненного храма.

…Я буду есть!..

— Только не вдыхайте!

Я поглощу всех вас!

— «Цикута», включай двигатели!

Над головой грохнуло — и воздух превратился в бурлящий раскаленный поток. Я зажмурилась и растянулась в полный рост, чувствуя, как медленно накаляется кровавое месиво вокруг, превращаясь в настоящий котел, который кто-то повесил над потрескивающим очагом.

Волосы на голове вот-вот должны были скрутиться дымящимися спиралями. Хотелось кричать, выть во все горло, а когда отчаянно перестало хватать кислорода, я попыталась подняться, но чья-то крепкая рука удержала меня на месте.

Отпустите! Мне нужно вдохнуть!

Надо мной загрохотало и захлопало, точно кто-то лопал гигантские пузыри.

Сколько осталось времени? Я совершенно сбилась со счета…

Сознание медленно ускользало, а когда меня подняли и потащили вперед, я только успела заметить горящую груду темноты неподалеку. И она все еще шевелилась…

Нельзя убить.

Даже внутренности этой поганой твари никак не хотели умирать!

Меня толкнули через мембрану, протянули по полу и затащили на борт, где я услышала крики «Цикуты» и взволнованный голос Флоренс.

Пол подо мной заходил ходуном. Или это, может быть, меня колотила крупная дрожь? Не разобрать. В горле пересохло, а перед глазами висело однотонное белесое марево, пронизанное красными прожилками.

И через мгновение все утонуло в грохоте и резком рывке корабля.

Эпилог

— То есть, это шантаж? — голос отца неприятно резанул слух. — Ты собираешься поставить на уши весь Совет этими абсурдными заявлениями?!

— Собираюсь, можешь не сомневаться.

Я сидел в кресле собственного кабинета и с усмешкой рассматривал лицо отца. На этот раз воплоти.

По сути, я был под арестом, но получил разрешение находиться на своем рабочем месте в Гильдии до выяснения всех «обстоятельств» дела. И Совет совсем не торопился этим заниматься.

Там, на краю мироздания, мы вырвались в последний момент, не без помощи орудий «Цикуты». Потрепанные, едва живые, с пробоиной правого борта и изрешеченными щитами. От левого крыла остались одни лохмотья, и предстояло потратить немало времени на восстановление.

Сразу же после того, как мы отлетели от пожирателя, — грохнули взрывы, проделав в ублюдке несколько внушительных дыр. Я не мог оторваться от жуткого и завораживающего зрелища, от потоков черноты, выплескивавшихся вовне из разорванного нутра монстра, способного без остановки поглощать целые миры.

Фиксировал все, что видел, не только на «блошку», но и в своей памяти. Это было тем, что стоило помнить.

Нельзя забывать, что враг стоит на пороге твоего дома и останется там навсегда. Это была одна из тех угроз, от которой невозможно избавиться.

Планета медленно покрылась неким подобием плотного панциря, и я больше не слышал чужих мыслей. Вообще ничего не слышал.

— Защитный механизм, — сказала «Цикута». — Он впал в «спячку».

«Цикута», несмотря на все повреждения, могла лететь и нырять в подпространство, но для начала мы вернулись в «тайник».

Ши категорически отказалась брать кого-то с собой и унесла Ключ в неизвестность. Потом она говорила, что просто оставила его там, где артефакту и положено было быть. Спящий, он никому не мог причинить вреда, а все записи о местоположении «тайника» я удалил. Даже с помощью «Цикуты» теперь бы никто туда не добрался. Без человеческой крови Ключ умолк навсегда, его сигнал исчез.

По дороге к подпространственному разрыву Флоренс разрыдалась, как ребенок. Девочка долго держалась, натягивала на лицо убедительную маску, даже улыбалась, но когда ее в полной мере накрыло осознание, что мы летим домой, — плотину сорвало бурным потоком накатившего облегчения. Она сидела в кресле пилота и тихо подвывала, обхватив себя руками. «Цикута» перехватила управление и что-то успокаивающе шептала. Только для Канарейки. Я еще никогда не слышал, чтобы корабль с кем-то говорил таким тоном.

Мы же, кровавое трио, перемазанное дерьмом и Саджа знает чем, по настоянию корабля прошли три круга деконтаминации и дважды чистили одежду, хотя мне показалось, что «Цикута» предпочла бы ее просто сжечь к такой-то матери.

Ши и Герант с трудом приходили в себя. Слишком уж восприимчивы они оказались к мыслям пожирателя, но вольный, оклемавшись и стряхнув шелуху оцепенения, взял управление кораблем на себя, даже курс рассчитал без посторонней помощи.

Его девчонка далеко не отходила, но все время думала о чем-то своем, нервничала и избегала разговоров. Я не настаивал. Каждому стоило пережить случившееся в себе, самостоятельно, а потом, если будет желание, обсудить…

Дальше нас ждал Заграйт и суд.

Который оказался не таким уж и судом, на самом деле. Я искренне подозревал, что весь — абсолютно весь! — Совет замешан в этом «гениальном» плане по скармливанию нескольких сотен систем пожирателю.

Слова Бури, переданные мне Ши и записанные на отдельную «блошку», глубоко врезались в память и пробрались под кожу горьким дурманом. Я не хотел верить в то, что сейчас такие вопросы могут решаться подобными методами.

И где-то в глубине души не желал признаваться, даже самому себе, что причастность отца ко всему этому сильно меня задела.

Если бы тогда, на задании, все пошло по плану и Бардо не отправил сигнал-предупреждение, то я мог и не явиться на Гулан-Дэ. Камкери бы получили свой Ключ.

И Саджа знает, сколько бед это могло бы принести галактике.

Сжав пальцами переносицу, я бросил взгляд на боковую дверь, ведущую в мою спальню. Я знал, что там, за закрытой дверью, мирно спит Флоренс. Она наотрез отказалась возвращаться к себе после того, как Совет запретил нам покидать город.

Просто замерла на пороге моего кабинета и сказала, что избавиться я от нее смогу, только пустив пулю в затылок. Выглядела она при этом так решительно, что я даже не осмелился спорить, и, в конце концов, мне самому было спокойнее держать Канарейку под боком и не думать, где ее носит сегодня.

Птицу последние несколько дней мучили кошмары, и засыпала она исключительно на моих руках; а я потом всю ночь страдал от бессонницы и устраивался в кресле у кровати, потому что просто не мог спать рядом с этой несносной женщиной, оказавшейся крайне беспокойной и нещадно дерущейся во сне.

Ши и Герант были «заключены» в соседней комнате, но не думаю, что им вообще было дело до какого-то там суда. Они пережили слишком много, чтобы испугаться и какого-то Совета. Не удивлюсь, если Ши просто покажет местным снобам средний палец и, выкрикивая проклятия, пошлет их в жопу.

Бардо наконец получил возможность увидеться с семьей, и я предупредил отца, что если что-то с ними случится, то я лично вырву ему сердце и доберусь до любого виновного.

— Мне казалось, что ты умнее, — презрительно бросил дел Тирен старший, а я только сейчас заметил, насколько он постарел. Глубокие морщины разбежались от уголков холодных глаз, а щеки ввалились. Весь его облик дышал какой-то древней усталостью.

— Рад тебя разочаровать, — сказал я и поднялся со своего места. — Если Совет хочет суда, то пусть. Каждому из нас есть что показать. Будь уверен, что все наши записи будут обнародованы, если вы попытаетесь сделать какую-нибудь глупость.

— Убить вас, например?

— Именно! Этот разговор, кстати, тоже записывается. Как и все разговоры, что были до этого, — уперевшись руками в стол, я наклонился вперед и недобро усмехнулся. — Правящих домов — несколько десятков. Я уверен, что обновить состав Совета, если его члены будут признаны… недостойными, не составит труда.

— Ты слишком маленькая рыбка в этом аквариуме, сын, — хмыкнул отец. — Кто поверит в ваши бредни? Кто поверит словам полукровки? Кто поверит речам мальчишки, дом которого разрушили камкери?

— Я не говорю о вере… отец, — последнее слово я выплюнул как камень. — Я говорю о средствах достижения цели. Думаю, людям будет интересно узнать, каким образом Совет решает вопросы. Разумеется, кто-то такое поддержит. Нужды большинства превыше нескольких сотен систем. Но ведь никто не знает, какие системы вы хотели скормить этому существу…

Я выразительно изогнул бровь и, заметив, как побледнел отец, понял, что попал в цель.

— Как думаешь, что будет, если намекнуть на попытку убрать некоторые правящие семьи за счет вот таких вот… методов?

— Такие заявления могут начать войну!

— Значит, советую не злить меня, чтобы таких заявлений не было.

Отец повел плечами и двинулся к выходу.

— В любом случае Совет благодарен, что проблема решилась… таким образом.

— Она не решилась, — процедил я. — Существо не уничтожено — оно спит. И я надеюсь, что вы примете меры, чтобы его следующее пробуждение не стало для всей галактики неожиданностью.

— Ты просил свободы для своих людей. Чего ты хочешь для себя?

Я устроился в кресле и прикрыл глаза. Все-таки этот человек и правда постарел. Он мог бы и сам догадаться, о чем я попрошу.

— Отставки, отец. Я отхожу от дел.


***

Два месяца спустя.

В это время года солнце на Кроксе было особенно безжалостным, но в тени раскидистых деревьев я его почти не замечал. За четыре дня я даже успел загореть — чем вызывал неподдельный восторг Флоренс. Она не уставала смущенно повторять, что я теперь похож на какого-нибудь пирата из сказок. Без шуток, я даже подумывал отрастить небольшую бородку, чтобы сходство было полным. Тем более видеть такую радость в глазах Флоренс было удивительно… приятно.

Прижимая ее к себе, я вспоминал, как Птица ершилась и дрожала, стоя перед Советом с гордо поднятой головой.

Суд больше походил на сраный фарс, а с нас были сняты все обвинения. Я чуть не расхохотался, когда один из этих напыщенных политиканов решил выразить нам благодарность. Средний палец им Ши, конечно, не показала, но атмосфера абсурда была настолько густой, что единственным желанием было убраться побыстрее и никогда не возвращаться.

Только когда мы оказались на площади в центре, я понял, что дико скучал по обычным, казалось бы, вещам. По возможности никуда не бежать, не стрелять и ничего не делать. Не спасать этот долбаный мир и не взрывать древних монстров, не тыкать в ворота непонятными артефактами.

Когда же Бардо предложил навестить его семью, я даже не думал отказываться.

Я скучал по Авроре и вообще пришел к какому-то переосмыслению. Правда, просто уйти из Гильдии не выйдет, но я был убежден, что это дело нескольких месяцев.

Замену я бы подобрал из приближенных людей, которых тренировал и натаскивал сам, готовых принять пост хоть сейчас, но отец попросил повременить. У него было какое-то личное дело, за выполнение которого я мог купить свободу.

Плевать. Я мог заплатить и эту цену. Любую цену, которую он попросит.

Запрокинув голову, я наблюдал, как в небе кружатся три корабля.

Восстановленная «Цикута», которая теперь с Бардо была неразлучна. Она наотрез отказалась от других пилотов и в целом вела себя агрессивно. Последний человек, севший в кресло, получил такой удар током, что пришлось сразу же отправить его в капсулу регенерации. Рядом, выписывая затейливые восьмерки, несся черно-красный «Ворон» — корабль деда Бардо.

Корби Корска вообще производил сильное впечатление. Высоченный, черноволосый, вдоль и поперек расписанный черными узорами и завитками. Шутник и сорвиголова, вытворявший на своей «птичке» такие пируэты, что даже Бардо смотрел, раскрыв рот.

Если бы я не видел его своими глазами, то никогда бы не поверил, что такой человек может существовать.

И последней на «Стриге» летела Флоренс. Я был против таких развлечений, но жена Корби только посмеялась и без вопросов отдала девчонке корабль. Рыжеволосая и смешливая, как и ее муж, она смотрела при этом так понимающе, что я начал подумывать, уж не читает ли Акатава мысли.

— Ты и правда решил уйти из Гильдии? — Герант встал рядом и наблюдал за полетом. — Мне казалось, что ты-то точно умрешь на посту.

— Если я скажу, что устал, то ты поверишь?

Вольный пожал плечами и посмотрел на дом, где на крыльце сидели Ши и Акатава Корска. Они о чем-то увлеченно разговаривали, а я все думал, сказал ли Герант полукровке о ее интересном положении. Как двоедушник я видел, что внутри Ши закручивается узел новой души. Совсем еще крошечный, едва уловимый, но Герант-то наверняка чувствовал это острее, как и все связанные парой.

Мне было радостно за него. Правда.

И, возможно, я даже немного завидовал. Из вольного выйдет отличный папаша — о чем я ему, конечно, никогда не скажу. Обойдется.

— Поверю, почему бы и нет? — ответил он. — Вот только мне совсем не нравится, что твой отец может попросить у тебя что угодно взамен.

— О-о-о, я польщен! Вольный стрелок обо мне волнуется.

— Пфф, пошел ты на хер.

— Просто скажи, что собрался предложить мне помощь.

Герант раздраженно закатил глаза.

— Собрался, но могу и передумать!

Запрокинув голову, я наблюдал, как Флоренс выписывает круги и восьмерки и безуспешно пытается догнать «Ворона». Корби определенно был ей не по зубам, но Птица не сдавалась — слишком уж она упрямая.

Слишком…

— Я хочу, чтобы ты мне пообещал, Герант, — сказал я, подставляя лицо обжигающим солнечным лучам. Кто знает, когда у меня выйдет наведаться сюда снова.

— Что-то мне твой тон совсем не нравится.

Я посмотрел вольному в глаза.

— Пообещай, что если я исчезну, то ты не дашь Флоренс полететь за мной.

— Т-а-а-к…

Я поднял руку, заставляя его замолчать.

— Пока никаких подробностей! Мы с Флоренс уже месяц работаем над странным делом, и оно меня беспокоит, но еще сильнее беспокоит отца — а это не сулит ничего хорошего. Все, что его окружает — это тлен и смерть. Я не могу допустить…

— Лучше бы ты дал ей самой решить.

— Как ты даешь решать Ши?

Герант нахмурился и ничего не ответил.

— Пообещай.

— Хорошо, — вольный пожал плечами. — Обещаю. Только смотри, чтобы потом за самоуправство Флоренс тебе яйца не оторвала.

Он двинулся к крыльцу, и только сейчас я смог вздохнуть спокойно. Я доверял Геранту, где-то в глубине души ощущая его надежность и преданность. Дружеское расположение — называйте это как хотите. Уж кто-кто, а он прекрасно понимал, чего я боюсь и почему не хочу втягивать Канарейку в эти разборки.

Я обязательно разделаюсь с Советом и отцом. И вернусь к ней…

Сев прямо на траву у дерева, я не заметил, как задремал. Очнулся же только тогда, когда прохладная узкая ладошка коснулась моей щеки.

— Вас совсем разморило, магистр, — Флоренс широко улыбалась и будто светилась изнутри. Устроившись рядом, она положила голову мне на плечо и что-то замурлыкала под нос.

— Скоро будем ужинать. Вы просто обязаны попробовать, как готовит госпожа Корска!

— Попробую обязательно, — уткнувшись носом в ее макушку, я глубоко вдохнул.

Флоренс пахла солнцем и нагретой корой, спелыми яблоками и свежим медом. Она вся — маленькая девочка-лето, ворвавшаяся в мою жизнь, перевернувшая ее с ног на голову. В своем белом сарафане на тонких бретелях она походила на видение, давнее воспоминание, теплое и знакомое. Такое родное, что сердце на части разрывалось.

В зимней стуже она не погибла и не ушла, предпочитая гореть до последнего вздоха и верить в меня.

Хотелось даже попросить у Саджи прощения и умолять, стоя на коленях, чтобы она больше не забирала свои подарки.

Я был неправ.

Но у меня остались незавершенные дела, и я мог только надеяться, что Флоренс меня поймет.

— Что с вами, магистр? — вдруг спросила она, будто почувствовала неладное.

— Фэд, — поправил я ее машинально. Девчонка все никак не хотела привыкать называть меня по имени. — Все хорошо. Беги в дом, Птица, я скоро подойду.

Она смешно нахмурилась, закусила нижнюю губу и потянулась ко мне за поцелуем. Теперь она делала это куда смелее, чем раньше, хоть и нечасто.

Поднявшись, она шагнула вперед и обернулась. По лицу было видно, что девчонка хочет что-то спросить, но не решается.

— Я буду вас ждать, — сказала она и побежала к дому.

Как ответ на все мои просьбы. Точно благословение для моих решений.

Я буду вас ждать.

И я обязательно к тебе вернусь, Канарейка. Вот посмотришь.


Конец


Оглавление

  • Пролог
  • 1. Шиповник
  • 2. Шиповник
  • 3. Ворон
  • 4. Шиповник
  • 5. Ворон
  • 6. Шиповник
  • 7. Ворон
  • 8. Шиповник
  • 9. Ворон
  • 10. Шиповник
  • 11. Ворон
  • 12. Шиповник
  • 13. Ворон
  • 14. Шиповник
  • 15. Ворон
  • 16. Шиповник
  • 17. Ворон
  • 18. Шиповник
  • 19. Ворон
  • 20. Шиповник
  • 21. Ворон
  • 22. Шиповник
  • 23. Ворон
  • 24. Шиповник
  • 25. Ворон
  • 26. Шиповник
  • 27. Ворон
  • 28. Шиповник
  • 29. Ворон
  • 30. Шиповник
  • 31. Ворон
  • 32. Шиповник
  • 33. Ворон
  • 34. Шиповник
  • 35. Ворон
  • 36. Шиповник
  • 37. Ворон
  • 38. Шиповник
  • 39. Ворон
  • 40. Шиповник
  • 41. Фэд
  • 42. Буря
  • 43. Шиповник
  • 44. Фэд
  • 45. Ворон
  • 46. Шиповник
  • 47. Флоренс
  • 48. Фэд
  • 49. Ворон
  • 50. Шиповник
  • 51. Флоренс
  • 52. Фэд
  • 53. Шиповник
  • 54. Флоренс
  • 55. Ворон
  • 56. Шиповник
  • 57. Флоренс
  • 58. Фэд
  • 59. Каифа
  • 60. Ворон
  • 61. Фэд
  • 62. Шиповник
  • 63. Флоренс
  • 64. Ворон
  • 65. Шиповник
  • 66. Фэд
  • 67. Флоренс
  • 68. Фэд
  • 69. Шиповник
  • 70. Ворон
  • 71. Флоренс
  • 72. Шиповник
  • 73. Ворон
  • 74. Фэд
  • 75. Шиповник
  • 76. Флоренс
  • 77. Фэд
  • 78. Ворон
  • 79. Флоренс
  • 80. Шиповник
  • 81. Фэд
  • 82. Ворон
  • 83. Флоренс
  • 84. Фэд
  • 85. Флоренс
  • 86. Ворон
  • 87. Шиповник
  • 88. Флоренс
  • 89. Фэд
  • 90. Бардо
  • 91. Ворон
  • 92. Шиповник
  • Эпилог