Охота на фейри [Сара К. Л. Уилсон] (fb2) читать онлайн

Сара К.Л. Уилсон Охота на фейри

(Путаница фейри — 1) 

Перевод: Kuromiya Ren

КНИГА ПЕРВАЯ

Когда барьеры были слабыми, пришли они. Они были дымом и зеркалами. Они были пылью и туманом. Они проникли в наши разумы, как дым под дверь. Они пробрались в наши мысли, как масло в воде. Мы приняли их. Мы хотели их. Мы были ими.

— Истории Фейвальда

Глава первая

Его улыбка была ангельской и мрачно грешной. От этого мое юное сердце трепетало, как банка с бабочками.

— Я знала, что ты был настоящим, — Хуланна потянулась к нему. Цветочный венок в ее темно-рыжих волосах упал на один глаз — эта корона была почти такой же, как у меня. Так она выглядела удивленно и невинно.

Его улыбка стала шире.

Мы с сестрой тяжело дышали от танцев и смеха, лепестки и примятая трава вокруг наших ног были как подношение. Наши глаза были большими, щеки — румяными от восторга.

Пляски вокруг Звездных камней были вызовом беды, если верить старушкам в нашей деревне. Никто не пробовал сделать это. Никто, кроме нас.

— Я знала, что ты придешь, — ее лицо почти сияло от восторга, она с восхищением смотрела в его глаза.

Это не должно было сработать. Это была глупая шутка. Я не должна была вызвать то, что получилось.

Он не был человеком. В этом я была уверена. От изящных кончиков бледных ушей до мраморных идеальных черт лица и мышц — он был не человек. Я упомянула, что он был без рубашки? Шелковая жилетка была раскрыта, ее трепал ветер, кожаные сапоги и штаны подчеркивали его сильное тело.

Я ощутила, как лицо вспыхнуло. Я старалась не пялиться. Стараясь делать вид, что не разглядывала его краем глаза.

— Я видел о тебе сны, — сказал он Хуланне голосом, похожим на звон колокольчика. Он подкрался на шаг ближе. Тут между высокими камнями в долине выл ветер, это место было открытым и одиноким, и его простой шаг вперед казался грозным.

Я оглянулась на край леса, где начиналась долина. Инстинкт говорил мне, что нужно было прятаться за теми деревьями. Все во мне кричало бежать, бежать, бежать как можно быстрее.

Но голосок в сердце говорил, что она могла ему сниться. Если мне такое сказали бы, я бы поверила? Я поверила бы всему, что произнесли бы эти соблазнительные красные губы с дьявольской усмешкой.

«Он знает, что он очарователен, да? — говорило остальное сердце. — Он тренирует этот чарующий взгляд в зеркале, или просто соблазнил так много женщин, что это для него естественно?».

Глаза. Темные невероятные глаза, казалось, видели все тайны сразу. В них были сны о дьяволах и ангелах, взгляд намекал на лучи солнца, целующие тени, чтобы создать нечто новое. Они видели то, что мы могли только представить — волшебное и чудесное, что не знали две деревенские девушки высоко в горах. И мне хотелось увидеть такое же.

Я покачала головой, чтобы прочистить ее. С каких пор я хотела видеть магию? Меня устраивали горы и мое будущее охотницы деревни. Мне не нужна была магия или бледные лица и манящие губы.

— Тебе снилась я? — спросила Хуланна, ее бледные губы приоткрылись, словно звали поцелуй. Она сделала шаг вперед, чтобы оказаться на краю круга камней. Ее глаза были огромными, тело чуть покачивалось, словно она еще танцевала.

Что за волшебное существо пришло на зов? Что это было для него, если его мир был таким восхитительным? Это шутка? Уловка?

Или сны могли сбываться?

Он протянул руки, словно хотел коснуться ее, словно не мог заставить себя сделать это. Словно чары развеются, если он коснется ее. И пылающее восхищение в его глазах заставило меня сглотнуть, хоть оно было направлено не на меня.

Мое лицо горело. Я не должна была смотреть на этот личный момент, да? Если это было настоящим. Если это не было притворством — то это было личное.

Но мы пришли сюда вместе. Две сестры убежали к запретным камням. И мы сделали венки и исполнили танец Сияющих среди цветов белого, голубого и золотого цвета высотой до колен. Мы смеялись, пытались описать, какими красивыми они будут, когда придут.

Мы ошибались.

Но нам просто не хватило воображения. Слов не хватало с этим существом. Слов не могло хватить.

— О тебе, — он кивнул, глаза стали еще теплее — как такое было возможно? — а улыбка манила ее ближе. — Я всю жизнь мечтал о тебе. Моя идеальная истинная пара.

Хуланна нервно рассмеялась.

— Это ведь не могу быть я. Да?

Она смущенно опустила взгляд, хлопая темными ресницами, грудь вздымалась и опадала от быстрого дыхания, привлекая к себе взгляд — она могла и не знать, что это могло сделать с мужчиной. Я догадывалась. Я всю жизнь наблюдала, как глаза парней рядом с Хуланной становятся большими. Она была милой. Мечтательной. Все хотели ее узнать.

Но она была плохой, уговорила меня пойти сюда с ней.

Наши родители разозлятся, когда мы вернемся домой. Будут в ярости.

— У меня был сон, — казала она, пока мы пасли коз на горе утром. — О месте, где драгоценные камни всюду, будто полевые цветы.

— Звучит холодно, — сказала я, подгоняя коз палкой.

— О месте, где все невероятно красивые, как ангелы в раю.

— Ненавижу красивых людей, — я подтолкнула упрямую козу к тропе. — Они не пытаются быть какими-то еще. Они не забавные, умные или интересные. Они просто милые, потому что этого им хватает.

— И едой там были амброзия и трюфели, — она вздохнула.

— Ты хоть раз пила амброзию? Барды говорят о ней, как о пище богов, а если это просто козье молоко? Может, это все хитрость, которой торговец амброзией в долине заманивает людей, желая чего-то ужасного.

Но она не разделяла мой циничный подход сегодня.

— Там был принц, самый красивый принц в мире с волосами цвета крыла ворона длиной до плеч, большими зелеными глазами и подтянутыми мышцами, и…

— Хватит на этом, — сухо сказала я. — Меня сейчас интересует только яблоко, ждущее меня на обед.

— Не надо так, Элли. Ты пойдешь со мной к Звездным камням? — спросила — нет, умоляла — она, и она посмотрела на меня так, как глядела сейчас на него. Этот взгляд заставил бы сделать все.

— Я не достоин тебя, — говорил он ей, зеленые глаза искрились на солнце, темные волосы завивались у шеи, задевали нос, упав на лицо. Но если он так думал, зачем тогда пытался соблазнить ее? Он прикусил губу и протянул руку, почти коснулся нее — но нет, он словно боялся осквернить ее своим прикосновением. — Прошу. Прошу, скажи, что у меня есть надежда.

И он выглядел как страждущий, словно ее ответ мог разбить его на тысячу кусочков. Она вдохнула, и я видела, как дыхание застряло в ее горле.

— Не надо, — сказала я и разрушила чары. Я с трудом понимала, зачем говорила. В этом была магия, и магия говорила мне громким голосом в голове, что это было не мое дело. Я должна быть тихой и маленькой. Я игнорировала громкий голос, прошептала. — Не делай этого.

Его лицо помрачнело, и на миг я увидела в нем нечто хищнее, как у диких кабанов, на которых мы охотились внизу — он мог пробить бивнем, увидев тебя, но Хуланна смотрела на меня.

— Ты не видишь, Элли? — сказала она мне с жалостью во взгляде, словно я никогда не смогу такое понять. — Нам суждено быть вместе. Он — принц из моих снов.

— Нет того, что суждено, — сказала я, неловко переминаясь с ноги на ногу. Но я была не так уверена, как хотела быть, и это сказалось на тоне. Кем я была, чтобы судить? Может, он был из ее снов. Может, я просто завидовала. Мне идеальный мужчина еще не говорил, что я ему снилась. Да и неидеальный тоже.

От его идеала я сильнее осознавала свои изъяны — крючковатый нос, слишком яркие рыжие волосы, острые черты. Не идеальная фигура. Если он коснется меня, я сдамся. Но не Хуланна. Она была идеальной. Когда родители создавали нас, кости выпали в ее пользу. Двойняшки, не идентичные.

Может, это бледное сверкающее существо сделает ее счастливой. Но почему казалось, что он не мог? Что все это было обманом?

— Наша любовь — это судьба, — сказало существо, и за его спиной появились крылья, призрачные, словно были лишь отчасти тут. Они переливались радугой на солнце, как крылья стрекозы. — Любовь лорда Кавариэля, принца Кубков, и, — он склонил голову, словно что-то слушал, — Хуланны, дочери Охотника.

Он улыбнулся, словно разгадал загадку, но щеки Хуланны порозовели, она привстала на носочки и смотрела на его чудесные крылья.

Откуда он знал ее имя?

— Если, — тут он прикусил губу, и это послало трепет по мне, хотя он не целился в меня. Как кто-то опасный мог так привлекать? Из-за него внутренности ощущались как масло, а разум кричал, что что-то было неправильно, — она этого хочет.

— Хочу, — смущенно сказала Хуланна, ее дыхание сбилось. Она тоже ощущала себя масляной внутри. — Потому я пришла сюда сегодня.

Она улыбалась, это была улыбка девушке в расцвете красоты, принимающей приглашение мужчины из ее снов. Улыбка торжества и уверенности. Улыбка победы.

Страх охватил меня с трепетом, который запутывал меня.

Это не могло быть на самом деле, да? Потому что до момента, как мы пришли сюда, я жила в деревушке как дочь охотника. И Хуланна была моей сестрой-двойняшкой. Ей не было суждено стать парой неземного существа. Она была просто Хуланной.

О, я слышала истории от проходящих торговцев, бардов и монахов. Я слышала сказки Старейшин. Я даже прочла две книги, которые они держали в школе — «Истории Фейвальда» и «История Зрактерры». И да, там были повести о Сияющих — мужчинах-фейри, влюбляющихся в человеческих женщин, но до этого я не верила, что это было правдой.

— Как мне доказать, что я твой? — спросил он у нее, и он казался еще красивее, раскрыв ладони, словно предлагал ей свое сердце. Его губы были приоткрыты, словно он хотел сказать ей тысячу вещей.

— Больше ничего не нужно, — Хуланна широко улыбалась, я не успела крикнуть ей остановиться, она прошла в круг Звездных камней, куда никто из нас не должен был ходить, взяла его за руки, присоединившись к нему в круге.

Ангельская улыбка на его лице стала шире, и он почти сиял, склонился поцеловать ее. Это было мило и красиво, но при этом и жутко, и через миг его поцелуй стал страстным, и я подумала, что должна была отвернуться.

Хорошо, что я это не сделала. Иначе не увидела бы, что случилось с Хуланной, и никто больше не знал бы.

Вспышка света, и она пропала, остался только сияющий принц Кубков.

— И ты, сестренка? — спросил он, протянув ко мне руку.

— Что ты с ней сделал? — выдавила я. Лицо стало холодным, ноги дрожали.

— Там может быть пара и для тебя, — он подмигнул и пропал, другой Сияющий занял его место. Это тоже был бледным и зеленоглазым, таким же идеальным. Но я ощущала в нем хищную природу сильнее, чем в лорде Кавариэле, как глупо он назвал себя при нас. Темные татуировки как замысловатые лозы обвивали его предплечья и бока. И его взгляд был радостнее, чем у Хуланны.

— Верни ее! — закричала я, но не осмелилась шагнуть в круг.

— Приди и забери ее, — его зубы были острыми, он широко улыбался. И эта улыбка не была хорошей. — Пройди в круг.

Мы не хотели проблем. Мы просто баловались. Кто бы мог подумать, что танцы — глупые танцы! — будут иметь такие последствия?

Мое сердце билось так быстро, что я не слышала его следующие слова, но, пока я бежала, пальцы царапали мои плечи, и мне приходилось бежать еще быстрее.

Мой венок полевых цветов слетел с головы, лепестки уносил ветер, и я топтала их. От каждого шага все вокруг сотрясалось. Я оглянулась, сердце гремело в ушах.

Он был там! Я почти не оторвалась от него!

Его идеальное лицо из ангельского стало хищным, и в глазах был голод.

Я кричала, бежала и бежала. Но я боялась смотреть вперед, его ладони были близко, острые зубы были еще ближе. Запах смерти преследовал меня вместе с ним, словно он уже проглотил меня. Я не осмеливалась оторвать от него взгляд.

Я ощутила боль, а потом поняла, что врезалась во что-то.

И все потемнело.

Глава вторая

Я проснулась от жуткой головной боли и голосов. Голоса и тьма. Я ощущала запах своей кровати и сосны, кедра и козьего сыра из нашего дома. Я впитывала запах, он был знакомым. У меня был ужасный сон. Худший из возможных.

Дверь хлопнула об стену. Странно, что кто-то пришел в темноте.

— Ты нашел ее? — голос мамы звучал отчаянно, растерзанно на клочки.

— Нигде нет, — отец звучал утомленно. — Мы все прочесали. Все леса на мили вокруг. У реки. Рыбак нырял в пруд у водопада. На всякий случай.

— И ничего? Даже обрывка платья или… чего-то еще?

Это был не сон. Хуланна шагнула в круг, и ее забрали Сияющие. Я рассказала бы родителям утром. Я ощутила укол страха и прикусила губу. Дом ощущался странно без нее. Даже ночью я обычно слышала ее дыхание с соседней койки.

— Ничего, — теперь в голосе отца была боль. — Они знали, что туда нельзя ходить. Знали, что это запрещено.

— Они юны. Молодежь не верит, когда им говоришь, что что-то опасно. Они всегда думают, что они — исключение. Или они не верят, что это опасно.

Я не думала, что это было опасно. Я думала, это были легенды и суеверия. Короли и королевы были настоящими, хотя их правление едва задевало нас далеко в горах. Рыцари и паладины воевали в долинах, порой шептали о магах. Порой истории о таком приносили торговцы. Но Сияющие… все знали, что это было просто суеверие. Все знали, что они не могли навредить нам. И Хуланна думала, что она будет исключением. Мама была права.

— Сядь, Хантер, — сказала она.

Почему они говорили в темноте, не зажгли лампу?

— Позавтракай. Ты ходил всю ночь, а солнце уже взошло. Тебе нужно поесть.

Постойте.

Солнце взошло?

Я перестала дышать.

Солнце взошло, а я ничего не видела.

— Мама? — я постаралась скрыть страх в голосе, но он был там. Голос дрожал, страх пронзал мое тело.

— Элли! — радость в голосе мамы была осязаемой. Я слышала, как она подбежала ко мне, и, вроде, я увидела ее силуэт, как сияющий дух, но только это, я едва ее видела. Что было с моими глазами?

Она крепко обняла меня, и я заплакала. Тепло и нежность ее объятий открыли реку моего страха.

— Где твоя сестра? — голос отца был напряженным. Я видела его? Он тускло сиял голубым, выглядел странно, словно нарисованный на камне и смазанный рукавом. — Где Хуланна?

— Он забрал ее, — я давилась своими слезами. — Она просила меня сходить с ней к кругу, и мы танцевали…

— Нет! — охнула мама с ужасом.

— И он появился, и она ушла с ним.

— Она ушла с ним? С Сияющим? — спросил отец напряженным голосом. — По своей воле?

— Да, — мой голос дрожал.

Мама плакала, сжимая меня до боли, словно могла убрать боль от пропажи одной девочки, крепко удерживая другую.

— У тебя странно выглядят глаза, — осторожно сказал отец.

— Я… ничего не вижу, — сказала я, и всхлипы мамы стали сильнее.

Но я видела… отчасти. Я видела родителей, они выглядели как обычно, но бледные и яркие одновременно, и они подрагивали, когда двигались. Голова болела, когда я пыталась сосредоточиться на них. И я начинала видеть детали дома. И я замечала то, чего раньше не видела. Следы на полу от существ, которых не видела и о которых не слышала. Длинные серебряные и золотые следы в воздухе, которые точно куда-то вели. И что-то на чердаке сияло, как солнце, звало меня.

Что это могло быть?   

Глава третья

Коза громко жевала рядом со мной, я водила ладонью по ее шерсти. Не удивительно, пахло козой. Если бы я могла видеть, я бы и увидела козу. Были только ее тусклые очертания голубым, который мерцал, вызывая головокружение, а потом пропал.

Все эти силуэты вызывали боль в голове, словно кто-то вонзал в нее мамины ножницы для шитья. Я стиснула зубы от новой вспышки боли, закрыла глаза, пытаясь притупить ее.

В доме мама говорила с Фишер и Тэтчер — двумя женщинами из деревни, которые «заглянули», чтобы помочь ей справиться с горем. Если они были как их дочери, они не могли помочь.

Я пыталась избегать их, нашла место на скамье между домом и сараем, построенным так, чтобы не было видно с дороги, ведущей к дому. Но я не смогла скрыться от их дочерей.

— Мама говорит, что твоей маме нужно больше детей, — сказала Хельдра Тэтчер, дочь матушки Тэтчер, неподалеку. Я не видела ее длинные каштановые косы или скромную улыбку, но мне и не нужно было. Я видела Хельдру все свои семнадцать лет, и ее улыбка не менялась. — Нужно девять или десять детей на случай, если кто-то умрет, сойдет с ума или убежит, или если их заберет странная магия, или они просто будут разочарованием.

— Повезло, что у твоей мамы их двенадцать, да? — сухо сказала я. Если бы Хельдра была моим ребенком, я прыгнула бы в воду. Она была как Сияющий народ. Красивая внешне, но быстро нападающая.

Забавным в моем новом «зрении» было то, что я все еще видела их двоих… отчасти. Но они выглядели не как прежде. У Эдрины Фишер глаза стали еще больше, и она была более уязвимой, чем я помнила. Она пропадала из виду чаще, чем мои родители, порой на минуты, словно не была стабильной. Хельдра же была как призрак, но все время там, и не такая красивая. Волосы были длинными и пышными в реальности, а тут казались тусклыми и ломкими. И ее милое круглое личико выглядело узким и острым тут. Странно, но это подходило ей больше.

— Ты на самом деле теперь слепая? — спросила Эдрина и вздохнула. Она много вздыхала. И она была такой худой и бледной для моего нового «зрения», будто вздохи могли сдуть ее.

— Похоже, — отозвалась я. Мои страх и горе — а их было много! — я подавляла, как могла. Я не хотела жалости. Особенно от этих двух. Это были подруги Хуланны, не мои.

Еще одним слепым человеком в деревне была матушка Халфэкрс, и ей было почти восемьдесят. Она ослепла в прошлом году. А я? Мне было всего семнадцать, я только начала жизнь. Что мне делать теперь, без зрения? Как мне охотиться? Как завести семью? Как содержать дом?

Парни не посмотрят на меня. Я и не хотела этого. Совсем. Мне было хорошо с родителями, охотиться с отцом, пасти коз, мне не нужны были глупости как романтика или танцы под луной. Я не была Хуланной.

Сердце болело от мысли о ее имени. Я отогнала это.

Как мне убедить их, что я не была теперь беспомощна? Как мне быть яростной и независимой, если мне нужно было, чтобы они говорили, где все было? Это раздражало больше всего. Не потеря — я не хотела думать об этом — а то, что теперь я была прикована к другим людям.

— Мама говорит, ты теперь не найдешь мужчину, — сказала Хельдра.

— Да, это сложно, когда их не видно, — согласилась я. — Они могут легко спрятаться.

Эдрина рассмеялась, а потом понизила голос:

— Ты видела одного из Светлого народа?

От этого названия холодок пробежал по мне. Они забрали ее. Они забрали мою сестру, мою лучшую подругу, мою двойняшку. И я больше ее не увижу. Я слышала, как родители шептались всю ночь в своей комнате. Они думали, что я спала, но кто мог спать с такой потерей?

— Никто не ходил в круг с той девчонки, когда я был еще маленьким, — сказал отец. — Как ее звали?

— Джунан, — ответила мама. — Помнишь ее мать? Старую матушку Калвер? Она так и не оправилась.

— А девочка не вернулась, — мрачно сказал отец.

— Мне стоило приглядывать за ними, — сказала мама. Ее голос был полон вины, и я вздрогнула от ее слов. Это была не ее вина, а моя.

— Им семнадцать. Ты не можешь вечно приглядывать за ними как за малышами, Генда.

— Я могла это предотвратить, — ее голос оборвался всхлипом.

И я пыталась после этого закрыться от их слез и вины. Потому что это была не вина матери или отца. Это была моя вина.

Я схватила с земли камешек и бросила, как я думала, в сторону сарая. Здания, деревья, камни — предметы — было сложнее видеть этим новым «зрением», чем людей. Чаще всего их не было, а когда они были, это были только тусклые тени, из-за которых идти было почти невозможно. Хуже того, всюду были следы. Сияющие следы были яркими или тусклыми. Слабые ауры. Призраки, которых там не было, но они выглядели так, словно были.

Я стала подозревать, что «видела» другую грань. Духовное царство вместо физического.

— Моя мама говорит, что, если бы твоя мать вырастила тебя правильно, ты никогда не оказалась бы у тех камней, — сказала Хельдра.

— Но Олэн ходит к камням каждый день, — сказала Эдрина.

— Это его работа, — сказала Хельдра. — А не желание выделиться.

— Они были красивыми, — резко сказала я Эдрине. Я хотела, чтобы люди перестали ругать Хуланну. Я хотела, чтобы люди замолкли, ведь не знали, о чем говорили. — Самые красивые создания на свете. И у них радужные крылья, как у стрекоз. И один из них сказал Хуланне, что она ему снилась, и что их пара — это судьба.

Эдрина вздохнула.

— Это так романтично.

Ее аура задрожала и порозовела.

— Это выдумка, — Хельдра отбросила назад тонкие волосы. — Светлый народ не обратил бы внимания на девчонок Хантеров. В деревне полно девушек милее, чем они.

Она имела в виду себя, конечно, и она была милой, но я думала не об этом. Я видела кого-то — видела! — впервые с тех пор, как потеряла зрение. И это был он, фейри, от которого я убегала. Он был полон красок и деталей, и я видела красоту в его лице. Мир рядом с ним был озарен, словно он держал лампу, давая и мне его увидеть. Он прошел мимо нас, словно он делал так каждый день, подхватил козу на руки, подмигнул мне и пропал среди призрачных деревьев.

Холод наполнил меня, проникая вглубь души, а во рту пересохло, словно там были опилки.

Мне нужно было что-то сказать? Сообщить кому-то, что я видела тут фейри? Они решат, что я сошла с ума.

— Хантер? — сказала Хельдра. — Элли Хантер, ты меня слышала?

— Хм? — спросила я.

— Ты должна знать, что мы останемся твоими подругами, — сказала Хельдра, пока я смотрела вслед фейри. Он был тут. Он шел по нашей деревне. Если они могли украсть сестру через круг и забирать коз незаметно ото всех, что еще они могли украсть? — Мы не будем избегать тебя, потому что ты слепая. Мы найдем для тебя небольшую работу, может, порой будем брать тебя на прогулки, да, Эдрина?

— Да, — согласилась Эдрина. — Мама говорит, что милосердие — хорошая черта для женщины.

— Моя мама говорит, что лучше вести себя разумно, — сказала я, но без пыла.

— Это тебе с Хуланной очень помогло. Вы обе забыли о разуме, когда отправились к тем камням, — нахально заявила Хельдра.

Фейри был единственным, что я видела четко за эти дни. А еще нечто сияющее на чердаке. Так что я могла полагаться на девушек, как Хельдра и Эдрина, до конца жизни, отчаянно желая их внимания и милосердия, чтобы они спасли меня от одиночества.

Возможно.

Но я видела, как тот фейри прошел мимо моего дома. Хельдра и Эдрина это не видели.

— Тебе нужно совладать с языком, — возмутилась Хельдра. — Если слаба, нужно быть хотя бы смелой, полной надежды и позитивной. Никому не нравятся те, кто скулят. Или циники.

— Я это запомню, — мрачно сказала я. Никому не нравились нахалки, но Хельдра все еще была жива.

— Элли? — позвала моя мама из дома. — Элли Хантер, подожди минутку, когда гости уйдут. Я хочу кое-что тебе показать.

— Бедная твоя мамочка, — Хельдра изображала сочувствие. — Она все еще думает, что ты можешь видеть.

Она цокала языком. Ее мать и матушка Фишер прошли мимо, забрали девочек по пути. Они шагали с уверенностью женщин, с которыми все еще были их дочери. Они пришли и выполнили долг с их пострадавшей подругой, и они, конечно, не радовались, увидев проблемы Генды Хантер с ее опозоренными дочерями-двойняшками. Так они выглядели в реальности, или это было только для моего нового «зрения»?

Странно, но слух стал сильнее обычного. И, пока я ждала маму, я услышала, как прибыл Олэн, раньше, чем увидела его.

Он хромал, как всегда. Левая нога чуть волочилась, и этот звук позволял легко заметить его. А еще его отец уже шел к моему у сарая коз, так что точно Олэн опустился на скамью рядом со мной. От него пахло папоротником с гор. От него пахло кругом, где я потеряла Хуланну.

— Нужно поговорить, Хантер, — я слышала отца Олэна. Его отец был тихим, доносился из сарая для коз, куда прошел мой отец из леса, на его плечах висел олень. Он охотился этим утром, как всегда. Это была его работа — охотиться на деревню, и это не прекратилось с потерей дочери.

— Козы не хватает, — сказал отец.

Ясное дело. Я видела, как ее украли. Он поверит, если я скажу ему?

— Пропали не только козы. И это только начало.

Глава четвертая

— Давай я угадаю, какие у тебя тайны, и тебе придется говорить, только если я прав, — тихо сказал Олэн. Он негромко играл на мандолине, но звук заглушал разговор отца. А я как раз хотела услышать. Типичные парни. Они все портили. Но нельзя же было сказать: «Тихо, я подслушиваю!». Да?

Я повернулась к нему, удивленная тому, каким четким он был для меня. Наверное, удивление было заметным на моем лице.

— Дай угадаю. Я сейчас выгляжу лучше, раз ты меня не видишь, — рассмеялся он.

Но забавным было то, что так и было. Олэн обычно не очаровывал. Он был выше многих в деревне, не отличался мускулистым телом, ведь был чуть старше меня. От этого он был нескладным. Особенно, если добавить хромоту и постоянно присутствующую мандолину.

Когда я видела его в последний раз, у него было обычное овальное лицо с типичными недостатками того, кто еще не стал мужчиной. Я знала о них больше, чем хотела с тех пор, как миссис Чантер спросила у мамы, есть ли лекарства от проблем с кожей в сундуке ее бабушки на чердаке. Бабушка была Путницей, а Путники были известны волшебными лекарствами, припарками и амулетами, хотя я была уверена, что они просто давали людям поверить в это, чтобы они оставили их в покое.

Описать Олэна вышло бы только как обычного, хотя он был моим единственным другом, что делало его для меня лучше, чем обычным. Но теперь он выглядел иначе. Лучше. Пропали пятна на лице. И он источал чистый свет, от которого все казалось проще, четче.

— Теперь ты знаешь мою тайну, — пошутила я. — Угадал.

Но я не хотела задевать его. Мне нравилось ощущение простоты в моем новом «зрении» рядом с ним. И мне нравилось, что ко мне пришел Олэн.

— У твоей мамы нет лекарств Путника от слепоты? — спросил он.

— Если есть, она не давала их. Ты все еще угадываешь мои тайны?

Он кашлянул.

— Давай еще раз. Не ты хотела пойти к Звездным камням.

— Это всем понятно. Хуланна — мечтательница, не я. Но не надо говорить, что Хуланна была плохой, иначе я даже слепой побью тебя этой палкой! — я стала искать ладонью прутик, который был рядом минуту назад.

— Он на четыре дюйма правее, — подсказал Олэн.

Я схватила прутик.

— Да. Этим прутиком.

— Дрожу от страха.

Я рассмеялась. Потому мне нравился Олэн. Потому мы сидели на краю собраний в деревне в счастливом молчании или за простой болтовней. Он не играл, не устраивал драмы. Он был просто Олэном.

— Еще догадка. Ты видела тех, кто забрал ее.

— Одного, — призналась я, лицо покраснело. — Ее забрал один.

— И он был красивым, — Олэн звучал так, будто знал.

— Ты следил из кустов? Я не помню, чтобы тебя видела.

— Это морок — он у них есть, и они используют его. Они могут сделать себя самыми красивыми на планете, но утром это пропадает, и остается то, какие они на самом деле.

— Это как брак с Хельдрой.

Он издал смешок.

— О, Хельдра не так плоха.

Конечно, он так думал. Он был мужчиной, а она была красивой. Я старалась скрыть кислый вид.

— Откуда ты знаешь так много о Сияющих? — осведомилась я.

— Моя работа — играть музыку в городе. Я буду Певчим, когда отец умрет.

— Да. Та мандолина уже действует мне на нервы.

Он сыграл короткое соло для меня.

— Ты же не думаешь, что мы играем музыку только для веселья? Это не звучит как ценная работа.

— Я не хотела это упоминать…

— Музыка отгоняет их — Светлый народ. Она ослепляет их, это как наш вид морока. Мы с моим отцом — стражи. Мы охраняем всех вас от Сияющих. От мира духов.

— Вижу, ты хорошо постарался, вот только стражи из вас не ахти.

Его дух пожал плечами.

— Нельзя защитить людей от их глупости.

— Думаю, я это заслужила.

Но это меня задело.

— Как-то колючка впилась в лапу моей собаке. А он всегда был самым добрым созданием.

— Блэкки, — сказала я.

— Не перебивай. Он спал в моей кровати. Ел с моей руки. Но когда он наступил на ту колючку, он стал бросаться на всех, пока ее не убрали. Укусил меня и оставил след. Я бы показал, если бы ты видела.

Я рявкнула в ответ:

— Но я не вижу. Это хуже колючки.

— Знаю, — он звучал так, словно говорил это честно. — Просто я хотел сказать, что не принимаю эти нападки на свой счет.

— Что ты тут делаешь? — он начинал раздражать меня своим пониманием и принятием. От этого было просто заплакать. А я не хотела плакать. — Хочешь, чтобы тебя укусили?

— Я хотел предложить тебе работу.

Я рассмеялась.

— Если ты не понял, я слепая.

— Я догадался, — он говорил медленно, словно переживал из-за слов. — Я хочу вернуть Хуланну. Думаю, и ты этого хочешь.  

Глава пятая

Я сглотнула. Я только этого и хотела — вернуть ее. Это было важнее моего зрения. Но захочет ли она вернуться? Было ли мне дело до ее желаний, когда ее выбор уже так навредил родителям? Она глупо поступила.

Я ощущала вину за такие мысли.

Я была там, и я знала, что было сложно отказать Сияющему, когда он говорил, что она была его суженой. Может, она была в зачарованном мире драгоценных камней, магии и крыльев, сладко целовалась с тем чудесным крылатым созданием, запустив пальцы в его волосы, водя ими по…

— Элли, — сказала мама, тяжело дыша, подойдя к нам. Я слышала тихий шорох, как Олэн встал и отошел. Он всегда был скромным. Он старался казаться ниже, скрывать хромоту. Я знала, как он всегда выглядел, когда его замечали.

Я взглянула на него, но для меня он был высоким, прямым и с уверенной улыбкой.

— Госпожа Хантер, — мягко сказал он, мандолина утихла. — Мои соболезнования о пропаже вашей дочери. Я пойду.

— Чантер, — сказала моя мама, ее голос дрогнул. Может, она еще не слышала толком честные соболезнования. Мать Хельдры могла втирать соль в раны не хуже ее дочери. — Спасибо за соболезнования.

Он ушел к отцу, и они отправились в путь. Я смотрела им вслед. Я тоже хотела пойти.

Наша деревня — Скандтон — была в форме креста, и все важные строения, как постоялый двор, таверна, пекарня и кузня, были на развилке, а все остальное тянулось вдоль четырех дорог согласно важности. Магазины родителей Эдрины и Хельдры были близко к центру, а наш домик с загонами коз были на дальнем краю Северной дороги. Дальше нас никого не было, даже ферм, ведь земля становилась твердой и каменистой, кусты с шипами мешали убрать там. Дальше на северо-запад лежало только кладбище.

Но Олэн и его отец пошли не на юг к городу, они отправились по узкой тропе на север. Пошли проверить Звездные камни? Они будут играть музыку, как и говорил Олэн?

— Есть улучшения, Элли? — нежно спросила мама.

Я повернула голову к ней, моргая с болью, ее силуэт мерцал, пропадая и появляясь. Она держала что-то яркое, такое яркое, что я не могла различить это. Я видела ее добрую улыбку в мерцании и размытом сиянии, слезы выступили на глазах. Я быстро сморгнула их.

— Нет, — призналась я. — Я могу различить мутные силуэты, но… нет. Лучше не стало.

Рассказать ей о фейри, которого вроде видела? Что они сделают со мной, если решат, что я безумна и слепа?

Они отправят меня к целителям вниз? Слухи намекали, что они не были добрыми с теми, чей разум пострадал.

— Не спеши, любимая, — она поцеловала меня в лоб.

— Прости, мама, — сказала я, стараясь не разрыдаться, губы дрожали от моего признания. — Это моя вина. Мне нужно было остановить Хуланну. Мне нужно было…

Она прервала меня, прижав палец к моим губам.

— Тише, милая. Не нужно об этом. То, что случилось, уже произошло, и это не убрать, и мы все виноваты. Вот. Я почти забыла, что у меня было это, но вспомнила, когда госпожа Тэтчер не унималась насчет твоего зрения. Это было моей бабушки, это ее народа — Путников. Теперь это твое.

Я взяла то, что она дала мне, ощутила нечто длинное и гладкое.

— Шарф?

— Ты не видишь узор, конечно, но шарф красивый, из ткани, какой тут нет. Бабушка всегда говорила, что шарф открывает второе зрение, — она рассмеялась с досадой. — Глупые слова, конечно, но я не знаю. Светлый народ, магия, потеря зрения… может, идея о волшебном шарфе не такая странная, да?

— Спасибо, мама, — я погладила шарф. Он был приятным наощупь.

— Дала ей волшебный шарф? — отец подошел к нам. Он мерцал, как призрак себя, что-то нес в руках. Меня раздражало, что я не видела толком предметы новым зрением. — Хорошо. Я пойду. Олень висит в сарае. Если есть время, разберитесь с ним.

— Куда пойдешь? — я слышала в голосе мамы страх и тревогу.

— Не мы одни понесли потери, Генда, — тяжко сказал он. — У нас не хватает козы. Крофтер потерял корову. А Фишер говорит, что потерял две большие рыбины прямо из коптильни.

— Как это связано с тобой? — спросила мама. — Мы потеряли ребенка! Тебе нужно остаться и горевать со мной, Хантер!

— И семья землекопов потеряла ребенка. Ей было всего два года. Ее нет.

Мама охнула, и я ощутила, как из меня высосали воздух.

— Ребенка? — слабым голосом спросила я. — Но ребенок не мог сам добраться до Звездных камней.

— Бедная малышка, — мрачно сказала мама. — Бедная милая малышка. Старое возвращается. В дни моей матери детей держали близко, к дверям прибивали подковы, для Светлого народца оставляли молоко.

— Звучит безумно. Как молоко может защитить? — фыркнула я. Я видела Сияющих. Их не впечатлило бы блюдце с молоком.

— В те дни забирали многих детей. Их воровали Сияющие. Но я все еще не пойму, при чем тут ты, Хантер.

— Я — Охотник этой деревни, Генда, — мрачно сказал отец. — И я должен отодвинуть горе и выполнять работу. Я могу охотиться, побеждать. Этому есть цена. Ты знаешь, что я нашел Ледяного медведя в прошлом году после того, как он убил старика Крэбтри. Четыре дня в снежную бурю, но я одолел его. Когда ты — Охотник деревни, ты охотишься на то, что нужно, для деревни, будь то мясо или угроза. Это цена.

— Один? Это слишком опасно! — я слышала страх в голосе мамы. Она потеряла дочь. Она не могла потерять и мужа. Но он был прав. Мы были охотниками деревни, и многие выбрали меня, чтобы я пошла по стопам отца. Если честь и долг что-то значили, так это выполнять работу, которую нужно делать, даже когда это слишком сложно для тебя.

Я кашлянула.

— Я тоже пойду, отец. 

Глава шестая

— Ни за что, — голос отца был твердым, как камень под нашими ногами. — Это опасно. А ты слепая.

Я скрипнула зубами.

— Я могу охотиться вслепую. Это моя вина, отец. Я пошла с Хуланной к кольцу Звездных камней. И когда она вошла… что-то вышло.

— Ты это видела? — его тон изменился. Он стал деловитым. Охотник искал след.

— Оно гналось за мной, и я врезалась в один из камней. И тогда я потеряла зрение.

Мама издала печальный звук горлом, но отец все еще хотел знать детали.

— Что за существо ты видела?

— Он выглядел как мужчина, но был худым и с идеальным лицом, — сказала я. — У него были крылья, но он не летел.

Тон отца стал задумчивым:

— У него были сапоги или туфли?

Я пыталась вспомнить, но я же не смотрела на его ноги, да?

— Не знаю. Но я видела, как он украл нашу козу.

— Ты слепая, — сказал он почти резким тоном, но не ругал меня, он просто пытался оттолкнуть эту помеху так же, как я.

— Я кое-что вижу, — возразила я. — Не могу объяснить. Люди мерцают, но выглядят не так, как в реальности. Я видела, как Сияющий, который гнался за мной, украл нашу козу. Я вижу шарф, который дала мне мама. Я кое-что вижу.

— Второе зрение, — сказала удивленно мама. — Она потеряла первое зрение, но у нее осталось второе — способность видеть другое измерение.

— Измерение? — тон отца был недоверчивым, каким был бы мой пару дней назад. — Второе зрение? Это все бред. Магический бред.

— Это не было бредом для моей матери или ее матери.

— Потому что они были безумными. Путницы. Влюбленные в магию. Безумцы. Ты знаешь, что я люблю тебя, Генда, но ты из рода мечтателей и дураков.

— Тогда объясни, что она видит, — сказала смело мама.

— Она видит то, что хочет. Это ее воображение. Желания.

— Я не хотела, чтобы коза пропала, — я скрестила руки. — И я иду с тобой. Я тоже охотница. Если это твоя ответственность, то это и мое дело.

Отец вздохнул.

— Если ты пойдешь, отставать нельзя. И тебе придется делать это самой. Мне нужно выследить и поймать хищника. У меня нет времени водить тебя по округе.

— Она не может! — начала мама, но отец прервал ее:

— Думаешь, ты сможешь идти за мной по звуку и со своим воображаемым зрением?

— Да, — храбро сказала я. Конечно, он мне не поверил. Я тоже не поверила бы.

— Ладно, — сказал он. Он грубо поцеловал меня в лоб. — Храбрость — хорошая черта. Поцелуй маму, а я поищу тебе трость. Нужно идти, день не будет длиться вечно.  

Глава седьмая

Трость оказался хорошей идеей. Я крепко ее сжала, споткнувшись — снова! — об корень, который не видела. У деревьев были тени в этом мире — призрачные, сияющие зеленым, но они будто двигались, извивались, когда я смотрела на них, путая меня, вызывая головную боль, и увидеть корни было почти невозможно. К счастью, я могла идти за ярким сиянием отца впереди меня.

— Оставайся в пяти шагах позади, — сказал он. — Я буду приглядывать за тобой, но хочу, чтобы мы видели больше. Скажи, если заметишь девочку или того из Светлого народца. Мы уберем этих Сияющих крыс.

Мы были похожи больше, чем думали люди. Я тоже хотела убрать Сияющих крыс. А потом я хотела увидеть, как они висят в сарае как олень.

Я не видела признаки Светлого народца. Я видела странности. Призрачные деревья, окруженные звездочками, похожими на снежинки зимой. Следы цвета дыма, кружащиеся у тропы и вокруг деревьев едва различимыми облаками. Знакомые деревья с бархатными тенями и теплым осенним цветом стали темным миром фейри, где звезды заменили осенние листья, странные сияющие нити были вместо троп на земле.

Другие тропы тянулись среди деревьев-призраков яркими лентами, красными, лиловыми и золотыми. Каждая куда-то вела, и мне хотелось пойти за ними, словно меня влекло к лентам. Они всегда были в лесу и долинах горы, или это было новым? Кто-то должен был пойти за ними и узнать, куда они вели. Но не сегодня. Не с пропавшей малышкой землекопов.

Сбоку что-то мелькнуло.

Что это было?

Я сделала еще шаг к отцу, проверяя дорогу тростью. Я точно что-то видела. Был бы у меня лук, как у него! Хотя это было бы опасно с моим зрением, но я ощущала бы себя спокойнее.

Снова движение. Такое быстрое, что я едва его уловила.

Я сглотнула, подавляя страх. Я не знала, была ли готова к встрече с гулями. Я почти ощутила прикосновение пальцев к спине, как тогда, когда он гнался за мной от Звездных камней.

— Отец? — тихо позвала я. Он не хотел бы, чтобы я звала громко. Не на охоте. Даже это могло быть громко.

Ничего.

Еще движение в лесу.

Он шагнул вперед. Не отец. Он.

Я видела его четко, в отличие от мира теней вокруг нас.

Его неземная красота отмечала его как фейри, но он не был фейри, который прогнал меня из круга — если только они не менять облик. Большие крылья почти в половину его роста — черные с завитками дыма — тянулись от его плеч, длинные волосы цвета крыла ворона обрамляли острые черты и изящные уши. Он был прекрасен. Не человек. Из иного мира. Восхитительный. Все в нем кричало мне: «Ты недостойна, смертная. Я заберу у тебя, что хочу, потому что ты не заслуживала иметь это».

Он слабо улыбнулся, склонил голову, зеленые глаза сияли. Он собрал волосы пальцами и завязал их в тугой пучок.

— Хочешь поиграть, смертная? — спросил он.

Я могла лишь представить, какие игры имел в виду этот фейри — наверное, начнет меня чего-то лишать.

— О, ты произнесла мое название в голове, смертная, — сказал он с улыбкой. — Фейри. Ты не знаешь, что это зовет меня? Это открывает твой разум для меня. Ты хочешь, чтобы я прочел твои мысли, маленькая смертная?

Я пыталась думать о нем как о маленьком и слабом. Старалась представлять себя сильной и неуязвимой, он был ничем для меня. Ничем. Ничем.

— О, это мило, маленькая смертная, — он рассмеялся, на миг его изображение замерцало. Еще половину секунды я видела его хищным. Красный блеск появился в красивых зеленых глазах. Его одежда была не выглаженными штанами, сапогами и плазом. Это были лохмотья, кости и перья. И те крылья были костями с обрывками кожи на них, будто когда олень сбрасывает кожицу с рогов. Его зубы были острыми, как у волков, и его лицо было слишком узким, чтобы быть красивым, и вокруг него было ощущение, что даже так я видела его не настоящим. Что что-то еще темнее и опаснее было под этой второй поверхностью.

А потом будто стальная заслонка закрыла мое зрение, и его красота вернулась, может, еще сильнее, чем прежде. И я лишилась дыхания.

Я бы сделала все для него. Что угодно. Отказалась от семьи. От себя. Отдала бы все. Он стоил всего. Я отдала бы все, что у меня было, ему. Сердце плясало.

Я шагнула вперед, сердце поднялось выше, толкало меня дальше от мысли о нем, желания быть ближе, желания ощутить то сияние еще на миг.

Его улыбка стала шире.

— Так лучше, — сказал он.

Ноты мандолины — тихие, но отчетливые — донеслись до моих ушей.

— В свете луны… — долетала песня, — днем….

Сияющий нахмурился. Я старалась не думать о другом слове. Почему я старалась его даже не думать? Если я хотела отдать ему даже разум? Всю себя…

Мандолина стала громче. И я слышала, что пел Олэн.

— Свет луны, дневной свет!

Это было глупо. Народная песня без смысла. Но роскошное создание передо мной замерло, глаза остекленели, словно он был потрясен глупой песней. Словно она пленила его, как он пленил меня.

— Элли? — позвал Олэн. Он приостановил мелодию и спросил. — Почему ты просто стоишь там? Элли Хантер?

Словно чары сняли, Сияющий подмигнул мне, присел на корточки, подобрал крылья и прыгнул в воздух, раскрыл крылья и улетел среди призрачных веток деревьев.

Я выдохнула. Он почти поймал меня. Он чуть не соблазнил меня, как поддалась Хуланна.

— Олэн? — прохрипела я, в горле пересохло.

— Мы нашли малышку Землекопов, Элли. Угрозы нет.

Но угроза была. Я только что ее видела. Он чутьне украл только что мою душу. 

Глава восьмая

— Она хотя бы в безопасности, — сказала мама тем вечером, когда мы вернулись. — Это была ложная тревога.

— Она, наверное, заблудилась, — сказал отец, но его голос был осторожным. Он не любил быстро делать выводы, и было все еще странно найти ребенка в лесу живым и невредимым. Особенно далеко от дома.

Я не говорила ему о Сияющем, которого видела. Знание об этом горело в груди, тайна хотела вылететь и понестись от человека к человеку. Но нет. Они уже не доверяли мне из-за Хуланны. Я слышала, как Певчий шептал отцу приглядывать за мной. И когда я спросила у Олэна, видел ли он Сияющего, он рассмеялся и сказал, что только мне хватило бы смелости заявить, что я видела Светлый народец, когда я не могла видеть.

Если я скажу им, что видела одного снова, еще и не того, что раньше, они поверят мне? Они захотят знать, почему я не позвала на помощь. И как мне объяснить ту пьянящую и чарующую смесь эмоций, которые я ощущала при виде него? Щеки пылали от одной мысли об этом сейчас.

— Может, стоит поискать старые артефакты, — отметила мама. — То, что наши бабушки спрятали для времен, когда они вернутся.

Она произнесла «они» так, словно боялась произносить даже Сияющие или Светлый народец вместо «фейри». Она знала, что даже их название в мыслях звало их?

— Сказки старушек, — фыркнул отец. — Они не были правдой раньше, не будут правдой и теперь.

— Они не стали бы прятать артефакты, если бы это не было правдой, — возмутилась мама. — Железное кольцо, Кулон-гвоздь, Клетка душ…

— Генда, — голос отца был нежным. — Ты смотришь на это, потому что ослеплена горем. Скорби со мной. У нас есть время.

Я услышала шорох ткани, их сияющие силуэты объединились — в объятиях, наверное. Было сложно понять с новым зрением. Я закрыла глаза, чтобы отдохнуть немного от видений, от которых болела голова.

— Я посижу в саду, — грубо сказала я. Я устала. Мы долго шли, пока не нашли девочку Землекопов.

— Посиди с нами, — предложила мама, но в голосе была печаль, и слезы точно были близко. Мои родители могли плакать вместе. Я не хотела сейчас слезы. Слезы означали поражение, а я не хотела пока сдаваться. Должен быть способ вернуть ее.

— Мне просто нужно побыть одной, — сказала я, тростью отыскала путь к двери.

Ночной воздух был прохладным на лице, полным запахов цветов, которые засыпали, и звуков коз, устраивающихся на ночь. Кому-то нужно было отвести их на пастбище. Они были в загоне весь день, и это сделает их недовольными. Но это была моя работа. Моя и Хуланны, а Хуланна пропала.

Мне нужно было преимущество. У меня уже был недостаток — я потеряла зрение — и я не звала это новое зрение хорошей заменой. И мне нужен был инструмент, чтобы не отставать. Может, если я отыщу древнюю вещицу из тех, о которых говорила мама, я смогу все исправить.

Но как найти древние артефакты? Мама не уточнила.

Это было похожим на то, что делали старушки. Где бы нам спрятать артефакты на экстренный случай для будущих поколений? О, не знаю, давай спрячем так, чтобы было сложно найти, когда они снова потребуются. Так, если их кто-то найдет, мы будем знать, что они достойны. Но вдруг кто-то наткнется на тайник? Тогда тот человек достоин. Недостойные люди не найдут волшебные артефакты в лесу, да?

Я села на скамью в саду и размышляла об этом, скользя вторым зрением по ярким цветам — их цветочные души были почти такими же милыми, как настоящие бутоны — и ленты цвета были сплетены на пейзаже. Они снова звали меня. Особенно, золотой, который пульсировал светом, когда я смотрела на него.

Я была уверена, что тот след приведет к чему-то невероятному. Послушайте меня! Я была безумной, как те женщины-предки.

Я прикусила губу, поглядывая на наш дом. Всхлипы мамы было слышно, и я была уверена, что и папа плакал. Я не хотела их беспокоить. Не было смысла беспокоить людей из-за простой догадки.

Я могла сделать это сама, да? Я не была бесполезной, потому что потеряла зрение. Я стиснула зубы, отгоняя мысли о слепоте. Я разберусь с теми эмоциями позже, когда угроза минует. Это была моя вина, и я исправлю это, если ленты цвета приведут меня к подсказке. Глупо тогда не идти за ними, да?

Так почему было сложно уговорить себя сделать это?

Я отогнала ту мысль, сжала трость и осторожно прошла к золотой ленте. Она словно поприветствовала меня, стала ярче, когда я подошла. Я это сделала! Но куда теперь?

Я окинула ленту взглядом, но не было ясно, куда следовать. Нужно было угадать. Один конец тянулся к деревне — не идеально. Не когда я шла с тростью, и все могли меня увидеть.

Я пойду в другую сторону и буду надеяться, что выбрала правильно.

Может, повезло, может, это была судьба, но лента вела по вытертой тропе к востоку Скандтона. Мои шаги были тихими по земле, я шла по памяти и за золотой лентой, трость покачивалась передо мной, пока я шагала, чтобы не врезаться носком в камень или корень.

Я с болью разглядывала меняющийся пейзаж. Деревья появлялись и пропадали. Звезды и завитки света оживали и угасали, оставляя за собой только шепот. Это вызывало тошноту.

В той тишине я услышала шепот. Кто-то не знал, что я была тут.

— Если они вернулись, то это ее вина. Серьезно, Олэн, тебе не нужно быть рядом с той девушкой.

Мои щеки вспыхнули. Тот, кто шептал в лесу, говорил обо мне. Голос был знакомым, но я не осмелилась озираться, чтобы проверить. Хуже разговоров людей о тебе за спиной было дать им понять, что ты знал про их мнение о тебе.

— Она слепая. Что мне делать, обходиться с ней плохо после того, как она потеряла зрение? Успокойся.

— Просто ты не серьезен о нас, ведь ты постоянно с ней.

Ха! У Олэна была девушка. И я ей не нравилась.

У меня были проблемы серьезнее парней. Она могла забирать этого Певчего с мандолиной. И они могли обсуждать наедине меня и мою слепоту, если это их развлекало. Мне нужно было спасти сестру, найти артефакт, познать новый мир. Мое решение не разобьет подросток, который играл надоедливую музыку на старой мандолине.

Так почему их слова так обжигали?

Глава девятая

Когда я начала жалеть о своем решении, было уже поздно.

Холодало. Было так холодно, что я решила, что солнце уже село. Я уже споткнулась и упала так много раз, что сбилась со счета. Мои мягкие шерстяные штаны могли порваться, но я не осмелилась остановиться и искать дыры или заниматься ноющими коленями. Если я не докажу, что это чего-то стоило, я не смогу ничего показать дома, принесу родителям больше горя и разочарования. Если я смогу найти что-то на конце ленты… я заберу это, да?

Это было странно, но лента будто шептала мне, я будто слышала голос того, кто оставил след.

«Спрячь. Спрячь надежно до их возвращения».

Значит, я шла по верному пути! Если я смогу забрать нечто ценное, то я покажу им, что могла быть Охотником деревни. Как-то.

Слепота была только… препятствием… не приговором.

Впереди послышался шорох, розовое пятно мелькнуло на тропе со своей лентой следа, хотя цвет почти сразу же угас. Я заметила длинные уши. Заяц.

Видите? Я еще видела зверей. Немного. Я видела их души. Это могло пригодиться на охоте, да?

Ветка ударила меня по лицу, и я подавила вскрик боли. Она попала по глазам. Я закрыла их, погрузилась во тьму. Даже второе зрение оставило меня, и я старалась не плакать от боли и недовольства.

Кого я обманывала? Слепой поход по лесу не поможет, да?

«Поймай их души. Отправь обратно. Убереги нас. По тропе».

Тот, кто оставил золотую ленту, любил плохую поэзию.

Я стиснула зубы, открыла с болью глаза и пошла дальше. Я далеко зашла. Я могла идти дальше. Я просто надеялась, что вернусь раньше, чем родители начнут переживать.

Тропа огибала камни, которые я задела тростью. Я выбралась на скалу, следуя за лентой следа. Сланец скользил под ногами, и я с трудом держалась на ногах. Я должна найти участок ровнее. Я постучала по камню впереди тростью, он казался прочным.

Я подняла голову и увидела.

Чудесный олень сиял голубым во тьме впереди, смотрел на небо, рога широко раскинулись за ним. Красивый. В отличие от зайца, его призрак был ярким, топал ногой, рыл землю, фыркая.

Я должна была, как охотник, радоваться при виде сильного зверя близко к нашей деревне. Конечно, я была рада. Но больше потрясена. Кто бы подумал, что слепота могла привести к такому? Я моргнула болящими глазами и не шевелилась, пока он не опустил голову, обошел что-то впереди.

Лента вела к месту, где он стоял, и я последовала за ней, когда олень пропал, скользя по сланцу, поднимаясь по склону. Стук камней беспокоил меня. Я была выше, чем думала?

Ночной ветер хлестал по мне, по моей рубашке и короткой куртке. Мне нужно было одеться теплее. Шерстяной воротник не сможет согреть, если ночь станет еще холоднее.

«Найди. Найди. Найди».

Тот, кто оставил след, думал только об одном. Голос женщины был эхом на этом следе, громким и сильным.

Лента резко повернула, и я следовала, ударилась лбом об выпирающий камень. Я подавила ругательство. Мне нужно было проверять тростью землю и воздух, если я не хотела, чтобы это повторилось. Я потерла лоб, борясь с болью.

Я все еще видела звезды, пока стучала по чистому участку тростью. Я шла в пещеру. Плохая идея, ведь я не знала, куда вела тропа.

Внутри камней было еще холоднее, словно в пещере была зима, а снаружи — осень. Я двигалась медленно, стуча и стуча. Только бы не упасть тут! Если я не замечу и рухну, могу разбиться. Я слышала, что происходило с людьми в пещерах. Потому с собой брали лампу, хотя мне свет не помог бы.

Камни двигались под моими мягкими сапогами. Кто-то вырубил пещеру, или она появилась сама? Мне стоило бояться медведей или других больших существ, которые укрывались в пещерах?

Золотой след резко указал наверх, и я ощупала руками, пригибая голову. В этот раз я об камень не ударилась!

Надо мной выпирал камень. С входа этого не было видно, но он был толстым и прочным. Я осторожно повернулась, чтобы ладони пролезли на полку из камня.

След закончился тут.

Я затаила дыхание и протянула руку. Там! Что-то холодное и металлическое! Я подтащила это и прижала к груди.

Я что-то нашла!

Я осторожно ощупала. Это была клетка? Она была длиной с мое предплечье, может, чуть короче. Высота была больше, чем ширина, сверху была петля, сбоку ручка, плотное металлическое дно. Да. Маленькая клетка, как для птицы, если хватало жестокости запереть птицу, не пускать ее в небо.

Я коснулась клетки, и она ожила, засияла зловеще сине-зеленым светом. Меня влекло к этому свету, но и отталкивало.

Я что-то нашла! Это могла быть Клетка душ, о которой говорила мама?

Я хотела показать ей. Я с улыбкой повернулась, чтобы покинуть пещеру, и дыхание вылетело из легких.

Золотая лента пропала.  

Глава десятая

Нет, нет, нет! Мысли затуманились, носились в голове, пока я пыталась подавить бурю эмоций.

Что делать? Как мне вернуться домой без ленты? Я выбралась из пещеры, отыскала тростью вход.

Я дышала слишком быстро, и думать было еще тяжелее. Я хуже, чем заблудилась. Я была слепой и потерявшейся. А я была такой уверенной минуту назад! Я прикусила губу.

Вот! Вход.

Я рухнула радостно на землю. Я хотя бы не брела под землей. Мне нужна была минута, чтобы присесть, трость была в одной руке, клетка в другой. Я пыталась понять, где была, стараясь рассуждать логически и не слушать вопли тревоги.

Воздух был холодным, была еще ночь. Легко вернуться домой не выйдет, без ленты или способности видеть пейзаж я заблудилась. Я еще тут не была, но вряд ли жители деревни тут собирали ягоды или устраивали пикник. Я не смогу вызвать подмогу.

Я была хотя бы целой физически, хоть и была слепой, и глаза жгло от ударов веток.

Я хотела плакать.

Но храбрые девочки, которые нашли древний артефакт, который мог всех спасти, не плакали, да? Я шмыгнула, вытирая глаза ладонью, а потом вытерла руку об куртку. Никаких слез. У меня был нож и трут — хотя я вряд ли смогу их использовать.

Я старалась думать о своей силе. Я видела Сияющих, это было больше, чем могли видеть многие люди. Я должна была радоваться этому. Я могла остаться вовсе без зрения, а у меня осталось второе.

Да, это было преимуществом. Я глубоко вдохнула, взяв себя в руки, дыхание тоже было преимуществом, ведь я не была беспомощна, и ситуация не была безнадежна.

Но глаза жгло. Мне нужно было как-то защитить их. Я не могла их закрыть, иначе я потеряю ту каплю помощи от второго зрения. Смогу ли я видеть ими так, если они будут прикрыты, может, не плотно?

Я порылась в кармане и вытащила шарф, который дала мама. Он все еще ярко сиял, краски красиво переливались. Я осторожно свернула его длинной узкой полоской, не слишком плотной, но достаточной, чтобы защитить глаза. Я надеялась, что смогу повязать его на глазах не сильно плотно, но достаточно, чтобы это помогло защитить их от веток. Я подняла шарф, завязала его на затылке.

Краски наполнили зрение.

Я охнула.

Зрение вернулось. Что…? Как…?

Я сидела на скалистом выступе — остром в смеси тени и золотого света. Первые лучи рассвета упали на пейзаж, словно мед лился на кекс. Золотой свет заливал холмы, наполнял канавы, лился с востока на запад.

Я видела далеко отсюда, видела дорогу из деревни, извивающуюся в сторону королевств внизу и к морю.

Мое сердце дрогнуло от того, как высоко я была, но страх, пронзивший меня, не мог сравниться с чудом вернувшегося зрения.

Я… исцелилась? Может, отец ошибался, и в артефактах Путников была магия. Этот шарф что-то сделал со мной. Я могла поверить, что он исцелил меня?

Золотой тусклый свет раннего утра был таким красивым, что слезы выступили на глазах. Тепло и благодарность охватили меня. Даже если это ненадолго, даже если пока у меня было только это… о, как это было красиво!

Ниже по склону горы и на запад было видно Скандтон — дым поднимался от домов к небу над равниной.

Мои родители ходили там. Я надеялась, что они только сейчас заметили, что я пропала. Или думали, что я уже была в деревне.

И я смогу принести им клетку.

Я подняла ее, чтобы осмотреть, и охнула. Это была просто ржавая старая птичья клетка. В ней не было силы, которую я ощущала в пещере или видела вторым зрением. Бирюзовое свечение пропало.

Что случилось? Я прошла в пещеру. Может, работало только тут? Но клетка была тусклой и бесполезной и в пещере. Я как-то ее испортила. Теперь она была бесполезна.

Я вздохнула и прошла на солнце, подняла клетку с разочарованием в сердце. Я не справилась и тут.

Или справилась? Может, магический дар — шарф, вернувший мне зрение, как-то изменил то, как я видела клетку.

Я с интересом убрала повязку, и мир почернел. Только клетка ярко горела передо мной, зловеще сияла бирюзовым светом. Магические буквы кружились сверху и на дне клетки, перетекали одна в другую, и буквы не удавалось прочесть, но это было красиво. Я пыталась разобрать их, щурясь, но это только вызвало головную боль. Я не могла отогнать сильное чувство, что это было мощное оружие моих праматерей.

Ого!

Я подняла взгляд, но мир снова был темным, остались только тусклые силуэты и мерцающие звездочки. Но золотой рассвет пропал. Я подавила разочарование. Шарф не исцелил меня.

Я вернула повязку на место. Яркий свет обрушился на мой разум, посылая в голову боль и радость.

Я могла видеть! Я вздохнула с облегчением.

Мне просто нужно было все время носить шарф. Ничего. Это было лучше, чем потерять зрение снова. Я старалась не расстраиваться, что не исцелилась. Не было смысла горевать по тому, чего не будет. Просто теперь все было так. Скулить не было смысла. Хельдра была права в этом.

Когда я посмотрела на клетку, она снова была ржавой и старой.

Им даже не нужно было ее прятать. Она и без того выглядела неприметно.

Но теперь я поняла другое — шарф был волшебным, чудом возвращал мне зрение, но подавлял второе зрение? Пока я носила его, я не видела духовное измерение, да? Я не видела то, что никто не мог видеть.

Я вернула зрение, но потеряла кое-что взамен. Я не могла найти путь домой без шарфа, но и не могла увидеть фейри в лесу с ним.

Как интересно сложилось.

Я спускалась по опасной тропе, опираясь на трость, хоть и могла видеть. Сланец слетал с края тропы на деревья внизу.

Я прошла так вслепую. Я была безумна. Мне стоило умереть, пока я поднималась тут. Но я не могла сдержать радость в сердце. Я снова могла охотиться! Я видела людей! И у меня была клетка, которая делала… что-то.

Если я смогу найти способ совладать с этим, может, я смогу пройти в тот круг камней и вернуть сестру.

Я приду за тобой, Хуланна. Держись.  

Глава одиннадцатая

Когда что-то не видел, казалось, что это было всюду. У каждого поворота тропы, у каждого угла, за каждым деревом я будто видела фейри. Сияющих. Мне нужно было помнить, что произносить их название нельзя, или мой разум будет открыт.

Но если они могли управлять мной, заставляя меня думать определенным образом, разве я уже не проиграла бы им? Я снимала повязку и озиралась — хотя не было ничего аномального — так много раз, что сбилась со счета. Мне нужно было успокоиться и перестать вздрагивать от каждой тени. Я охотилась на хищников с отцом раньше. Спокойствие было главным.

Даже с моим зрением путь домой не был очевидным. Как только я спустилась с горы, лес перекрыл ориентиры в пейзаже. Тропа, по которой я шла прошлой ночью, пропала, словно ее и не было. Я шла на запад, следя за солнцем, но повернула ли на юг так, чтобы добраться до деревни? Если я повернула на юг слишком сильно, то доберусь до реки Маттервайн. Я должна была знать эту часть леса. Я должна была легко найти дорогу, но я еще не сходила с известных троп — не очень далеко, и каждое дерево и заросший малиной и камышами участок долины начинали выглядеть одинаково.

Страх наполнил меня от мысли, что я заблудилась тут, где фейри могли меня схватить. Я не давала страху победить, превратила его в гнев в голове. Они думали, что могли напугать меня и управлять мной? Я покажу им, что я — непростая добыча.

Буря собиралась в лесу. Ветер был таким сильным, что уносил все звуки, которые могли направить меня.

Спокойно, охотница. Спокойно.

Когда я вышла из леса на долину с кустами, я тяжело дышала, хотела пить и устала. Каменистая долина раскинулась передо мной, обломки камней, лишайники и спутанные низкие кусты смешались.

— Элли! О, это ты, как хорошо! — Олэн поднялся с камня, покрытого мхом, на котором он сидел. Из-за ветра я не услышала его мандолину.

Я ушла слишком далеко на север и вышла к горным равнинам, где Звездные камни охраняли вход в Фейвальд. Сожаление охватило меня сильнее, чем трепал ветер, когда я посмотрела на камни. Они казались простыми. Просто кольцо камней.

Круг камней, где пропала моя сестра. Кольцо, разрушившее мою жизнь.

И тут был Олэн, выглядел нервно, смотрел во все стороны. Но он был простым Олэном с овальным лицом и пятнами на коже, нервно горбящимся, стараясь не выглядеть слишком высоким. Он подошел ко мне, хромая, неловко потянул меня за длинную рыжую косу.

— Я должен был увидеть тебя за милю с этими рыжими волосами, Элли. Ты выделяешься в лесу как птица кардинал из долины. Но я подумал, что ты была призраком.

Я знала, что по виду судить нельзя было. Хоть я могла прожить без комментариев о моих волосах. Я знала, как он выглядел в другом измерении, это влияло на то, как я видела его тут.

Я решила убрать повязку, чтобы увидеть его нормально. Он вспыхнул, как только повязка покинула глаза. Он сиял ярко-синим и другими красками, его дух трепетал, размазанный, но был красивым. Овальное лицо выглядело сильнее, было что-то в челюсти, от чего он выглядел решительно. Он вдруг стал прямым и высоким, голову держал высоко, и я не удивилась бы, если бы на нее кто-нибудь опустил корону. Он был полон музыки. Словно она была частью него, как его плоть. Я вздохнула с облегчением.

— Я ушла в лес ночью на поиски старого артефакта, — объяснила я, но не смогла ничего добавить, взгляд упал на Звездные камни.

— Ты с ума сошла, Элли Хантер? — он злился? Его глаза сверкали. Из-за чего он злился? — Знаешь, почему я принял тебя за призрака? Твой отец ужасно переживал! Он пошел за тобой. Он и мой папа оставили меня сторожить, пока их нет.

Тревога звучала в его голосе, но это нельзя было сравнить с моими ощущениями без повязки.

В круге Звездных камней было полно Сияющих. Они были на каждом дюйме, толкались у края круга, словно там был барьер, который ощущали только они.

Их глаза были голодными, а челюсти — напряженными. Такие голодные и напряженные, что это почти усиливало их поразительную красоту. Мужчины и женщины, низкие и высокие, темные и светлые, они все были роскошными с изящными крыльями и одеждой, которая была то лохмотьями с костями и перьями, то чудесным шелком и вышивкой. У некоторых были рога, а у других — хвосты, как у лисиц или пум. И у всех были острые зубы. Их морок словно вспыхивал и угасал, и я видела их и в роскошном виде, какими они хотели казаться нам, и почти хищными настоящими существами.

Ленты разных красок вели в круг и из него, каждая была яркой, пульсирующей, словно много важных путешествий было сделано в этот круг.

Один из следов — темно-зеленый и такой свежий, что он казался самым настоящим среди других — звал меня. Я ощущала, не зная, как, что это было связано с отцом.

— Элли? Ты меня слушаешь? — Олэн был в панике. — Тебя не было, и они вошли туда в поисках тебя!

— Вошли?

— Они вошли в круг, Элли! Твой папа и мой! Они пошли искать тебя и твою сестру.

Конечно, он злился.

Я посмотрела в глаза ближайшего фейри. Что они сделали с отцом, когда он туда вошел? И вышел ли кто-то еще? Сколько их было снаружи? Один вышел вместо Хуланны, — тот, что погнался за мной и украл мою козу. Но в лесу был еще фейри с крыльями из дыма. И могло выйти еще двое — один за отца, другой за певчего.

Я вернула повязку на глаза. Мне нужно было не видеть их, пока я говорила с ним. Было сложно видеть их голодные глаза, пока он говорил. Они будто были уверены, что могли забрать и нас в их круг.

— Но я не там, — я словно могла уговорить их, хотя они уже ушли. Обычное зрение вернулось, и круг стал скучным кольцом камней, а Олэн — горбящимся подростком с тревогой на лице, нервно теребящим ремешок мандолины, пока он говорил. — Я тут. Я там и не была.

— Откуда они могли это знать? — он разозлился. — Откуда им было знать, куда ты пропала? Они с трудом удержали твою маму от прыжка в круг. Они не пустили меня. Они оставили меня смотреть и играть. Я играл всю ночь, но не видел Сияющих. Я просто играл и боялся всю ночь с тех пор, как они пропали.

— Всю ночь? — повторила я. Те голодные глаза. Толпа фейри. Они были там, когда отец вошел? Или вышли позже? Когда закончили то, что сделали с ним. Меня наполнил холод.

Олэн сжал меня за плечи и встряхнул со страхом и тревогой в глазах.

— Ты меня не слушаешь, Элли! Наши отцы прошли в кольцо. Они искали тебя и твою сестру. И, Элли, никто никогда не выходил оттуда. Мы теперь певчий и охотник. Ты и я. Понимаешь? Остались только мы. И твой папа сказал, что ты видела фейри… — он запнулся на слове. — Светлый народец в лесу. И мой папа сказал, что мне нужно днем и ночью играть на мандолине, чтобы сдержать их, потому что только это может прогнать их из нашего мира. Ты не понимаешь?

— Не произноси их имя, — выдавила я. — Они слышат это в твоем разуме.

— Фейри. Фейри. Фейри, — он будто плевал их имя, словно оно ничего для него не значило. — Какая разница, слышат ли они? Мы уже мертвы! Так говорит моя мама. Она говорит, что не нужно оставаться. Старушки все шепчут девушкам об одном. Если кто-то входит в круг, кто-то выходит. Один за одного. И если даже один выберется, он уничтожит всех нас. 

Глава двенадцатая

— Они втроем где-то там, Элли. Трое. И наши отцы ищут того, кого там нет!

Мои зубы стучали — от давления из-за происходящего или вида Сияющих на другой стороне? Я не хотела, чтобы они стучали. Но я и не хотела, чтобы все это произошло. Я не хотела пускать сестру в круг, не хотела толкать своего отца или отца Олэна туда. Все разваливалось.

Страх с силой зимней бури угрожал подавить меня. Моя жизнь — все в ней — пропало. Я с трудом одолела страх, заставила его стать решимостью. Я не дам этому все испортить. Не дам.

— Нам нужно идти за ними, — сказала я со стуком зубов. Повязка чуть сползла, и поверх ее края я видела Светлый народец в круге. С каждым словом, намекающим, что я пойду туда, они радовались все больше. Некоторые даже вставали на носочки, словно хотели дотянуться до того, что не доставали. — Мы не можем бросить их там искать меня, когда меня там даже нет.

Олэн издал гневный звук.

— Ты будто не понимаешь.

Но я понимала. В том и была проблема. Я знала, что он мне говорил. Я обрекла его отца и своего на смерть. А с ними и всю деревню.

Не страх, Элли. Решимость. Не дай этому тебя остановить. Пусть это питает тебя!

— Понимаю, — выдавила я сквозь зубы. — Я обрекла их на смерть. Из-за одного решения!

Олэн выдохнул и посмотрел на меня, словно собирал все терпение, чтобы общаться со мной. Моя голова болела, мои глаза видели его по-разному — один видел героя в мире духов, а другой видел обычного подростка.

— Элли, — он произносил слова медленно, словно я потеряла разум со зрением. — Ты. И. Я. Все. Что. Осталось.

— Понимаю, — сказала я. Он все еще сжимал мои руки, словно ругал ребенка… или защищал.

— Ты не понимаешь. Мы не можем идти за ними, Элли, потому что мы с тобой — певчий и охотник. Я должен быть тут днем и ночью, петь и играть, чтобы отогнать врагов, а ты, Элли, слепая или нет — хотя ты не такая и слепая, раз пережила поход ночью в лес, хм? — должна убить фейри в лесу, пока они не украли наших детей и скот, пока они не уничтожили наши миры.

— Миры? — я ощутила себя глупо. Я была уверена, что мир только один.

— Каждый человек живет в своем маленьком мире со своими солнцами, которые делают его живым. Для твоих родителей эти солнца — Эластра и Хуланна. Что случается, когда они теряют солнца?

— Их мир гибнет, — согласилась я. Мой погиб, когда я потеряла Хуланну и отца.

— Да. Так что… спаси нас, пока больше миров не погибло, хм? Ты сможешь.

Я слабо кивнула.

Он рассмеялся.

— Я сказал так, словно это возможно. Конечно, ты не справишься. Я не справлюсь. Но мы должны попробовать.

— Тебе говорили, что ты ужасно общаешься? — спросила я.

— А я-то думал, почему в меня не влюбляются девушки, — сказал он с печальной улыбкой. — Может, из-за этого.

— Конечно, — резко сказала я, хотя знала, что это было не так. Я слышала, как он шептался с девушкой в лесу. С той, которая считала меня бедой. Было больно, что он считал меня глупой, и что я не справлюсь, и это напомнило мне, что она предупреждала его держаться от меня подальше.

Хотя, если быть объективной, какие были шансы у слепой девушки против волшебных существ из другого мира? Никакие. Может, я и была бедой.

— Тебе лучше играть дальше на мандолине, если ты хочешь уберечь людей.

Он захихикал, но хотя бы успокоился.

— Да, одна мандолина победит толпы. Просто не забудь стишок, ладно? Музыка связывает, Огонь слепит, Смотри им в глаза, убьет их железо.

— Я думала, это была детская песня, — сказала я.

— Наши жизни — детские песни и сказки Фейвальда, Элли. Нам нужно попросить детей напомнить их. Иначе все мы умрем.

— Не перегибай, — сказала я, но сердцу не было весело. Я уже потеряла отца и сестру. Осталась только моя мама. И все умрут? — Я слышала все сказки о фейри. И я собираюсь разрушить их.   

Глава тринадцатая

Мне было шесть, когда я впервые пошла с отцом на оленя. Зима была тяжелой. В деревне люди делали муку из картофеля и считали бобы. Каждый кусочек мяса мог помочь.

Он пришел к порогу в снежинках, словно звездочки сияли вокруг него, и его дыхание вырывалось паром от холодного воздуха, который он впустил в наш дом.

— Идемте на охоту, девочки!

— Не нужно брать девочек, Охотник, — возмутилась мама. — Они только задержат тебя, а нам нужно мясо.

Но один взгляд на мои умоляющие глаза, и папа подмигнул.

— Ты можешь быть тихой, Элли? Можешь быть неподвижной?

Я кивнула, восторг кипел во мне. Я хотела быть как мой отец. Бесстрашной. Чтобы меня не могли остановить.

— Я лучше останусь у огня, — сказала Хуланна, и он прошел по чистым полам мамы, оставляя следы снега, к ней у камина, поцеловал мою сестру в спутанные кудри.

— Оставайся тут, малышка.

Но он взял мою ладонь в кроличьей варежке своей большой рукой, и я пошла за ним по снегу, шагала по его большим следам.

Зима выла вокруг нас ветром, деревья хрустели и стонали, но я была в безопасности с отцом и его луком из ясеня.

Я была в безопасности, хоть вой звучал близко к нашей засаде среди снега, так близко, что мои колени дрожали, и дважды отец ловил мой взгляд с ободряющей улыбкой.

Я была в безопасности, пока дерево трещало над нами.

Я была в безопасности, и отец склонился и шепнул мне:

— Не давай страху подавить тебя. Пусть придаст сил. Пусть сделает тебя сильной и яростной.

Я давала страху гореть во мне, пока мой гнев на мой страх не сжигал все, оставляя только смелость.

Когда олень прошел мимо нашей засады, у меня остались только решимость и огонь. Даже когда мы тащили оленя по снегу с воем гулей в ушах.

Наш успех обеспечил деревне горячее мясо в тот вечер. И, пока мы радовались, я улыбнулась отцу улыбкой охотников, ведь знала, что хотела делать это всю жизнь.

Хуланна могла носить красивые платья и ходить мимо газона цветов с парнем в будущем. Мои платья будут из шкур нашей добычи, моя тропа была среди снега и воющих гулей.  

Глава четырнадцатая

Было просто говорить смело рядом с Олэном. Из-за него было просто. Но было сложнее, когда вдали звучала одиноко его мандолина, и только я шла по лесной тропе.

Мне нужен был план. Слепая девушка с тростью, повязкой и маленькой клеткой не могла помочь без плана. Вот только я думала, что фейри могли быть умнее меня. Мой план должен был учесть это. Как поймать того, кто сам отлично умел ловить? Как убить того, кто жил, чтобы убивать? Как понять неуловимого?

Жаль, этого не было в сказках старушек. Стишки были полезными, но моя железная клетка и мандолина Олэна пока не сильно помогли.

Я была почти у деревни, когда увидела трепет краем глаза. Я порой снимала повязку и озиралась, и это движение было первым, которое я заметила в мире духов.

Они были там. Охотились на меня.

Это было интересно.

Я поежилась. Проблемой было то, что фейри были хищниками.

«Красивыми хищниками», — настаивал мой разум, но все равно хищниками.

Я охотилась на хищников с отцом раньше. Волки. Койоты. Горные львы. Хищников лучше всего было заманивать криками раненой добычи, но мы не охотились на зайцев, чтобы заманить волков. Я неплохо изображала вопли раненого зайца. Неприятно, но неплохой. И можно было привязать край ткани к низкой ветке, тянуть за нее и делать вид, что заяц бился на земле. Я и так раньше делала.

Но Сияющие не были волками или койотами.

Как мне их заманить? Они уже тянулись ко мне. Они уже хотели меня и мою семью. Может, мне и не нужна была приманка.

Но приманка была половиной проблемы. Другой половиной было поймать их. У меня была клетка. Она умела что-нибудь? Ее звали Клеткой душ. Это звучало грозно.

Я смотрела на лес, пытаясь найти движение, пока стояла на поляне, медленно поворачиваясь по кругу. В старых сказках было что-то о клетке? Была Глинда и Волшебный медальон. В той истории Глинде нужно было поцеловать медальон, чтобы уберечь душу. Но это не была клетка. Был Джет и Красный плащ. В той сказке, пока Джет был в плаще, его не видели фейри, и он мог проникать в их земли. Это не была клетка.

Я думала, но не могла вспомнить клетки в сказках.

Если клетка была тайной, мне нужно было полагаться на то, что я знала. Я процитировала мысленно старый стишок: «Музыка связывает, Огонь слепит, Смотри им в глаза, убьет их железо».

Олэн играл роль, отгоняя их музыкой. Я не могла пока никому смотреть в глаза. Не с повязкой на глазах, когда я не использовала второе зрение. Оставались огонь и железо. Только дурак пошел бы в лес с огнем в руках. Лесной пожар мог сжечь наш дом. Но я могла найти железо. Все стрелы отца были с железными наконечниками. И с повязкой я могла стрелять из лука.

Я осмелела, ведь у меня был план. Я окинула лес вокруг меня взглядом, и когда никто не выглянул из-за дерева, я надела повязку и глубоко вдохнула. Я пошла по тропе домой. Там будут стрелы. И лук. Я получу железо и быстро уйду, мама и не заметит меня. Я могла лишь догадываться, что она скажет при виде меня, потеряв мою сестру и моего отца.

Я поежилась. Стоило поспешить.

Я скользнула мимо деревьев как можно тише, пытаясь не шуметь.

Так я столкнулась с ними так, что они не заметили меня.

Я заметила Хельдру, застывшую с огромными глазами и экстазом на лице. Ее маленькая сестра, четырехлетняя Денельда, сжимала ее ладонь, но ее пальцы выскальзывали из хватки Хельдры, ее другая ладонь тянулась к чему-то.

Я поспешила сорвать повязку с глаз и охнула.

Врагов было двое.

И они были прекрасными.

Они выглядели как братья с одинаковыми хитрыми чарующими улыбками, темными волосами и завитками татуировок на руках и голых грудях и животах. Жилетки не скрывали их торсы. Крылья тоже были одинаковыми — как темные крылья соколов, красивые и опасные. Я узнала то, как они были там и не были, а потом вдруг моргнула, и, как в последний раз, увидела рваные крылья с кожей, свисающей с них полосками. Лохмотья из ткани и воняющей кожи были одеждой, их волосы были спутанными, грязными. От них воняло.

Но всего миг.

А потом они стали чудесными. Один из них подхватил мерцающий призрак Денельды, и она впилась в него, хихикая, пока другой взял призрачную ладонь Хельдры и притянул ее к себе для страстного поцелуя.

Они не увидели меня пока что. Если я поспешу, если побегу, может, доберусь домой, схвачу лук и успею вернуться и остановить их, не дать увести девочек в круг.

Но тогда придется надеть повязку и закрыть мир духов. Страх колол спину как сосульки. Был ли у меня выбор? Я не могла бросить их с Сияющими, даже Хельдру.

Я дрожащими ладонями надела повязку на глаза и побежала.

Глава пятнадцатая

Где это было? Где?

Вот! Я схватила лук с верхней полки в сарае, просунула ступню между луком и тетивой, надавила и быстро поправила тетиву. Хорошо. Теперь стрелы.

В пустой бочке было несколько десятков, торчали оперениями вверх. Я наполнила кожаный колчан как можно сильнее. Все были с железом на концах. Я проверила их перья по привычке. Хорошо.

Я повернулась и думала бежать, но чуть не врезалась в маму. Звук, который она издала горлом, был похож на рычание и вздох, от радости и паники.

Она закрыла собой дверь.

— Мама, — выдохнула я. Что я говорила? Это было слишком. Лучше было оставить это на потом. — Мне нужно пройти мимо тебя.

— Элли Хантер! — она дрожала от эмоций. — Эластра Хантер, ни шагу! Не смей! Где ты была всю ночь? Я так переживала. Твой отец…

Она подавила стон, закрыла ладонью рот, и ее лицо сморщилось от боли. Я неловко потянулась к ней, она дрожала, борясь со стонами. Она не сразу перестала дрожать в моих неловких объятиях, а потом отодвинулась, ее лицо стало спокойным.

— Он пошел за тобой! Пошел в круг!

— Знаю, — сказала я.

— Знаешь? — предательство в ее голосе пронзило меня.

— Я видела Олэна. Он сказал мне. Но я не могу стоять и болтать. Мне нужно идти. У фейри Хельдра и Денельда. Если я их не догоню, их тоже заберут!

— Ты знала и не пошла сразу домой, — она звучала разбито.

— Я только узнала, — я пыталась быть спокойной. Старалась не дать ей вернуть тот страх. Если он вспыхнут снова, я не смогу сжечь его в этот раз. — И мне нужно за девочками Тэтчер. Теперь я охотник, мама.

— Я думала, ты была слепой, Эластра! — она уже не злилась. Она была в ужасе. — Как ты будешь охотиться без зрения? Ты не можешь меня бросить, когда только вернулась!

— Я объясню позже, мама. Нет времени! — не было времени и на эмоции. — Но шарф твоей бабушки… он работает! Он помогает мне видеть!

Я протиснулась мимо нее, стремясь на задание. Она сжала мою руку и оттащила.

— Где ты нашла ту клетку? Это же… не Клетка душ?

— Возможно, — виновато сказала я. Было что-то в ее тоне, словно она думала, что я что-то делала не так.

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула. Может, она сжигала эмоции. Потому что, когда она закончила, она открыла глаза, лицо стало спокойным.

— Этому есть цена, — сказала она. — Цена за использование.

— Тогда я ее заплачу, да? — сказала я. Но я немного переживала. Какой была цена? На это не было времени. Я сожгла тревогу, бросила ее в костер решимости. Я бы заплатила.

— Позволь мне, — выдохнула она. — Дай сделать это за тебя.

Я вздохнула.

— Ты не охотник, мама, ты это знаешь. Ты не можешь даже уследить за козами. Ты не попадешь по мишень, даже если будешь стрелять весь день. Я — охотница, пока отца нет. Это моя работа. И я буду в этом хороша.

Она разрывалась, хотела забрать у меня клетку, но мои слова потрясли ее. Я склонилась и крепко обняла ее, желая остаться с ней, дать ей пойти вместо меня, защитить меня, укрыть меня. Но я не могла. Это было мое задание. Мое испытание. Мое искупление.

— Прошу, Элли. Прошу, будь осторожна, — на ее лбу появилась морщинка.

— Обещаю, — прошептала я, обнимая ее еще раз, а потом ушла в ночь. Я не знала, врала я или нет. 

Глава шестнадцатая

Я кралась по лесу, пытаясь быть быстрой и осторожной одновременно. Каждый раз, когда я сдвигала повязку, я видела их след, темный, похожий на дым с заманчивыми завитками среди деревьев. По пути второй черный след присоединился к ним. Он не был таким черным, он был противоположностью света — живая тьма.

Мне приходилось возвращать повязку, чтобы не спотыкаться, пока я шла по следам. От этих перепадов голова болела, и в лесу был почти закат. Фейри не пошли сразу к Звездным камням, как я ожидала. Они шли к горам, где я была на рассвете.

Ноги болели от ходьбы, горло пылало. Мне нужно было попить и поесть. Но охотники не скулили из-за пропущенного обеда или жажды. Они были едины с землей. Они были ладонями земли, направляли скот и отгоняли хищников. И это я делала этой ночью — разбирались с хищником.

Что они делали на этой горе? О чем они думали? Мне нужно было попасть в их мысли. Если бы мне было так просто попасть в их разумы, как им — в мой!

Если они не вели девочек к Звездным камням, чтобы обменять их на свободу еще нескольких Сияющих, зачем они забрали их?

Это «зачем» неприятно звенело в моей голове снова и снова.

Что в сказках хотели Сияющие?

Была сказка о Норис с девятью пальцами, которого фейри очаровали танцевать, пока все пальцы ног не отвалятся, но, потеряв один, он упал в колодец и умер, танцуя на дне. Была сказка о Зачарованной Элле, которую фейри заставили думать, что камни — это пирожные с глазурью, и она съела много и умерла. Была сказка о Пустых домах, куда приходили фейри, навещая деревню, и воровали детей из их кроватей из каждого дома, где для них не оставляли блюдце с молоком.

Но вело ли это меня ближе к правде?

Они говорили мне одно ясно. У Сияющих было отличное чувство юмора, если убийство людей жестоким образом казалось смешным. И они любили сладости, танцы и веселье, если не замечать то, что они любили убивать людей при этом. И они любили вызывать у людей ужас. Они питались им. Это вызывало их смех.

Я поежилась.

Какие ужасы ждали девочек Тэтчер? Какие ужасы фейри причиняли моему отцу? Сестре?

Я кусала губу, пока шла вверх по горе.

Костер сиял высоко надо мной на узком выступе на склоне горы. Было видно силуэт кого-то танцующего, темные тени плясали на камнях вокруг. Я медленно шла вперед, вытащила стрелу из колчана и вложила ее в лук. Я еще не тянула тетиву. Не было смысла ослаблять ее или напрягать руки, пока я не была готова.

Я повесила Клетку душ на пояс и затянула его, а потом осторожно опустила повязку на шею.

Ладно. Я была готова.

Вовремя.

Когда начались крики, я поднималась, ощущая ладонями камни и корни. Я не посмела надеть повязку на глаза. Я не хотела пропустить шанс на выстрел. Мне нужно было добраться до них, пока они не улетели со склона в танце, пока не наелись камней, или что еще ужасное приберегли Сияющие. Я скрипнула зубами и полезла быстрее по сланцу, крики стали выше и отчаяннее.

Денельда была малышкой! Им лучше бы не вредить ей, иначе они будут в стрелах так, что их прозовут Дикобразами до конца их жизней — а конец будет скоро.

Я увидела сначала девочку, ее ладони были связаны над головой, она висела над костром. Ее сестра — Хельдра — дико плясала у огня, ее ступни уже устали, но когда она замедлялась, веревка опускалась, а если ускорялась, девочку поднимали. Сколько Хельдра протянет? Ее ноги уже спотыкались в танце. Дыхание сбивалось, и глаза остекленели от сосредоточенности. Она не выдержит долго. Она скоро сломается.

Ладно, хищники были заняты кричащим зайцем. Я насчитала трех. Двое с крыльями соколов, которых я уже видела, и другой с черными крыльями с дымом. Это был мой шанс.

Я осторожно подняла лук, но не видела его без повязки. Я недовольно надела повязку. С ней пропали фейри. Они, наверное, колдовали, чтобы их видели только люди, с которыми они общались, но не те, кому они не хотели показываться. И сейчас они хотели, чтобы только Хельдра и Денельда смотрели на них.

Но если я выстрелю, не видя их, я точно промажу. А если я не буду видеть лук и стрелу, я могу попасть по Хельдре или Денельде. Я цокнула под нос, убрала повязку только с одного глаза.

Ладно. Я выглядела глупо, и повязка могла вот-вот съехать, и от этого голова ужасно болела. Но у меня был только один выстрел. Я вложила стрелу, подняла лук, готовая натянуть тетиву.

Один фейри пропал. Двое остались там, где было трое миг назад. Мое сердце колотилось. Один держал веревку Денельды. Один дразнил Хельдру. Тот, у которого были черные крылья, который пытался соблазнить меня в лесу. Его не хватало.

Я озиралась вокруг них среди камней, посмотрела на тропу, но ничего там не было.

Тихо ругаясь, я натянула тетиву. Нужно было разобраться с двумя. Это был мой шанс разобраться с ними. Я сосредоточилась на том, кто дразнил Хельдру, пыталась видетьправду глазами, но не соглашаясь с тем, что они видели. Я дышала ровно, была уверена в цели и в том, как выполню выстрел.

Я выстрелила.

Сияющий упал на землю.

И все произошло сразу.

Хельдра завизжала, Денельда стала падать, визжа. Фейри, сжимающий ее веревку прыгнул вперед.

Я вытащила еще стрелу из колчана, вложила ее, быстро натянула тетиву, умоляя ладони не дрожать, и глубоко вдохнула.

Я выпустила стрелу.

Что-то сжало мое плечо ледяной ладонью, когда я выстрелила. Стрела улетела мимо, и кровь замерзла в моих венах.

Я повернулась, и он был там с хитрой улыбкой на лице. Он прикусил губу, соблазняя, словно были только он и я в лесу, и он хотел быть другим видом хищника. Сердце колотилось быстрее, чем крылья куропатки. Вне контроля. Не только от страха, но и от предвкушения и волнения. Повязка сползла с лица, и его стало видно лучше.

— Маленькая смертная, — проворковал он. — Я помню тебя. Леди хочет тебя, маленькая охотница. Она… ясно дала понять.

Последние слова вызвали холодок на моей спине.

— Не оставайся с этими слепыми людьми, маленькая охотница. Иди ко мне.

Он поманил длинным пальцем, облизывая свою верхнюю губу, глядя на меня. Он думал, что я была съедобной? Или это соблазняло других людей?

Это должно было искусить меня. Он, казалось, использовал на мне весь свой морок.

Он чуть подвинулся, блестящие мышцы проступили под кожей, на животе, который было видно из-за открытого тесного камзола. Он не стал его застегивать, чтобы подчеркнуть подтянутую фигуру. Я ощутила трепет в животе.

Он был красивым. Из-за него я выглядела как старая потрепанная кукла. Что-то брошенное глупыми детьми. Он делал меня тупой и неуклюжей рядом с его красотой. Печальной и жалкой рядом с его наслаждением. Он не промазал бы. Ему не нужна была трость, чтобы ходить по лесу. Он был идеальным.

Но что-то не давало мне покоя.

Он отвлекал меня. Он пытался отвлечь мой взгляд от чего-то. Прикусил губу, облизнул ее, теперь показывал мышцы. Что он скрывал?

Я прищурилась.

«Музыка связывает, Огонь слепит, Смотри им в глаза, убьет их железо».

Я подняла взгляд, застав его врасплох. Он вздрогнул, глаза расширились.

Я выдерживала его взгляд.

Мгновения пролетали, как листья, срывающиеся с дерева от сильного ветра, и они проходили, наш взгляд стал оголять его перед моим новым зрением. Сначала пропал морок. Нарядные штаны, кожаные сапоги, серебряная пряжка пояса стали лохмотьями и костями. Он был тощим существом с головой как у лиса, спутанными волосами и голодным взглядом, который будто поедал его изнутри. И что-то еще, что-то темнее мерцало под поверхностью, словно даже сейчас он скрывал природу хуже и темнее.

Я смотрела в его глаза, и его глаза стали блестеть красным. Этот взгляд казался грешно соблазнительным до этого, а теперь был просто голодным и отчаянным. Я потянулась к клетке, сняла ее с пояса и подняла как лампу.

Он отпрянул от клетки, но наши взгляды оставались скованными. Он словно не мог отвести взгляда, словно я лишала его силы, видя его.

Так и было, да? Потому что они оправдывали свою славу. Они источали очарование, чтобы мы думали, что они были выше нас.

Они жили желанием. Они заставляли нас верить, что могли исполнить все наши желания и заманить нас мечтами.

Они жили страхом. Они пили его как вино.

Чем сильнее была эмоция, тем сильнее они оживали.

Но, пока я смотрела на него так, он мерцал, рвался, как его крылья из черного дыма, стало видно ядро его души — черное, чернильное — сквозь просвечивающую кожу. Я не боялась. И я не хотела его или то, что он обещал. И я не верила слухам, что он был лучше меня, красивее и достойнее.

Морок пропал.

Крылья скукожились, плоть выцвела, и я видела его маленькую почерневшую душу.

— Ты — просто дым, — выдохнула я. — Просто пепел того, что когда-то жило.

И эти слова сработали, потому что больше ничего не изменилось. Я произнесла слова, и он угас, будто закончился сон.

— Что ж, — сказала я, — это было разочаровывающе.

— Думаешь? — спросил бархатный голос, и я с трудом сдержала вопль.

Откуда исходил голос?

— Это довольно волшебно. Хитро. Я могу соблазнить тебя выпустить меня? Я могу кое-что сделать для тебя… то, что сделает каждый миг моей свободы достойным.

Голос звучал из клетки, я опустила ее и увидела, что дверца закрылась, а внутри стоял фейри, стараясь не касаться прутьев. Он был маленькой версией себя, уместился в клетке, но оставался красивым, как с мороком, когда пытался очаровать меня.

Я поймала его!

Мои глаза расширились от вида.

Я поймала его в Клетку душ!

Что теперь?

Детский крик пронзил воздух, и я как можно быстрее вернула повязку и схватила лук, сунула его в колчан. Это не закончилось. Их было еще много.

Глава семнадцатая

Я поднималась по холму, игнорируя комментарии из клетки на поясе.

— Ты можешь перестать меня трясти? Мне не нравится касаться железа!

Будто меня заботил его комфорт, когда ребенок кричал неподалеку!

— Ты знаешь, что мы можем читать мысли, если они на поверхности разума? Я слышу, что тебе нет до меня дела!

Я мысленно показала ему язык и поспешила вперед, проверяя тростью путь, пытаясь видеть дорогу одним глазом и искать сбежавшего фейри другим глазом.

Сначала я нашла Хельдру и Денельду. Хельдра прижимала сестру к груди, слезы лились по ее лицу, пока она шумно дышала.

— Хельдра! — охнула я. — Она в порядке?

— Я должна была знать, что ты в это вовлечена! — обвинила меня Хельдра. — Ты и твоя сестра посланы фейри!

Я стиснула зубы. Она могла удержать мысли при себе, чтобы мы помогли ее сестре? То, как она сказала это, напомнило мне голос. Голос, который говорил в лесу с Олэном. Обо мне.

Элли! Используй это для усиления.

— Денельда, — процедила я. — Она ранена?

Девочка рыдала, но то ли от страха, то ли от раны. Она указала пальчиком в сторону моих ног.

— Оно двигалось! — выла она.

Я посмотрела вниз, фейри — со стеклянными глазами, но еще дышащий — дрогнул снова. По нему я попала стрелой, по торсу, но не так, чтобы убить. Наверное, попала в позвоночник. Хоть его ладони дергались, нижняя половина была неподвижна. Я сглотнула желчь.

Он потерял морок, упав, и от него воняло старыми козами и гниющим мясом.

— Ты виновата, маленькая охотница! — шипел фейри в клетке. — Нуули не заслужил такой смерти. Злишься, что мы напугали ребенка? Очаровательно. Ты убила! Убийца!

— Я думала, что вы бессмертные, — пробормотала я.

— Что? — громко спросила Хельдра.

— Я просто говорю с дураком в клетке, — я махнула на нее пальцем, но смотрела на фейри, дергающегося на земле. Он выглядел… сильнее? Стрела вылетела из его груди.

— Каким дураком? Клетка пустая. Ты сошла с ума, Элли Хантер! Сильнее, чем раньше. Ты все это подстроила!

Его глаза были не такими стеклянными.

Он моргнул и посмотрел на меня, идеальные губы изогнула идеальная улыбка. Стоп. Разве он не потерял морок?

— Убийца! — шептал фейри в клетке.

Но я не давала ему отвлечь меня, как и угрозам и проклятьям Хельдра. Этот фейри оживал.

Как я сделала это в прошлый раз? Я опустила повязку, и Хельдра с сестрой стали призраками, а фейри стал ярче, и я смотрела в его глаза, видела четко.

— Ты — просто старая сказка, — сказала я ему. — А мне надоели сказки.

И в моей клетке теперь было два фейри.

Я вернула повязку и увидела, как Хельдра, рыдая, бежала по горной тропе, прижимая сестру к груди.

В темноте на тропе мелькнула тень.

Я опустила повязку, увидела пернатое крыло, фейри скрылся из виду.

Это был не конец. 

Глава восемнадцатая

Хельдра заблудилась, как я без повязки. Она спотыкалась и огибала деревья, дышала так громко, что я могла бы слышать ее за милю.

Но в темноте у меня были свои проблемы. Голова гудела от смены зрения, кружилась, мешая уверенно стоять на ногах. Чем быстрее я шла, тем быстрее бежала Хельдра, словно убегала от меня, как и от фейри, преследующего ее.

Мое горло пересохло от жажды, голоса в клетке сводили с ума.

— На твоем месте я бы сдался. Жизнь с нами веселее для твоей подружки.

— Так вы зовете страх за свою жизнь? — пробормотала я. — Весельем?

— Это лучше плена в клетке.

— На что споришь?

— На свою жизнь?

Он был смешным. Просто клетка смеха.

Фейри, который гнался за Хельдрой, играл с ней, как кот с мышкой. Он отскакивал в одну сторону и появлялся из тени в другой стороне. С отличным слухом и способностью летучих мышей обнаруживать место звука можно было следовать за воплями Хельдры и создать карту пути — его отсутствия — между горой и кругом Звездных камней.

Мы медленно приближались, ночь сгущалась, и вскоре из света остался только полумесяц, вышедший из-за облаков.

Запах сосен отступил, появился аромат вереска с горных долин, и это должно было утешать. Сколько раз я вдыхала этот запах, следуя за отцом на охоте? Но эта ночь не была спокойной.

Тихая мелодия мандолины вдали была хуже. Мы приближались. И если этот последний фейри сможет увести Хельдру и ее сестру в круг, сколько фейри выбежит в брешь? По легенде — один за одного. Но легенды не всегда были правдой, да? Я выясняла это тяжелым путем.

Если две сестры шли в лес, и одну забирало зло, другая всегда спасала ее. А я не спасла свою сестру.

Если невинную девицу забирала злая магия, красивый принц всегда будил ее. Но где был принц на коне, спешащих спасти Хуланну? Отец ушел. И он не вернулся.

Я стиснула зубы и пошла вперед, чуть не врезалась в темную тень.

— Ой, — Олэн обрадовался. — Это ты. Я услышал крики.

— Мандолина, — выдавила я онемевшими губами. Когда музыка остановилась? Я думала, что слышала ее миг назад.

Он сказал с улыбкой.

— Мне не нужно играть все время, да?

Он был красивым. Красивее, чем я помнила. Хоть один глаз прикрывала повязка, я видела его лучшую сторону, сторону духа, а не обычный… постойте. Нет.

Оба мои глаза были с повязкой. Так почему я видела… и мандолина еще играла? Голос неловко пел древнюю народную песню?

— О, приди ко мне в полночь, любимая! О, приди…

Морок!

Я охнула, и не-Олэн быстро шагнул вперед и прижал ладонь к моему рту. Он был сильным, смог схватить мою руку и завести мне за спину, давил так, что мне пришлось встать на носочки, слезы выступили на глазах.

— Я подумал, зачем вести двух, если можно получить трех, — прошептал он мне на ухо, его щека задела мою и сдвинула повязку. С ней мое зрение пропало.

Он толкнул меня вперед, и я слепо сделала пару шагов среди камней и вереска, рука была за спиной.

Круг Звездных камней ярко сиял впереди. Камни в нем были будто испещрены звездами, словно были частями ночного неба. А в кольце голодные пленники тянулись к нам жадными руками.

Хельдра и Денельда мерцали перед глазами — призраки в этом мире, будто не живые. Олэна у круга видно не было. Я растерянно нахмурилась. Я точно слышала мандолину вдали, но почему Олэн ушел от круга, который поклялся защищать? Это не было похоже на верного Олэна.

Я сглотнула.

— Теперь отпусти других, — шепнул мне на ухо фейри.

— Твоих друзей? — спросила я. — Боюсь, они застряли в той клетке навеки.

Я не знала этого, но не знал и он.

— О, я не про них, — он ехидно рассмеялся мне на ухо. — О, они тебе не сказали? У фейри нет друзей. У нас есть… соперники.

— Тогда кого мне отпустить? — рявкнула я.

— Девочек. Пусти их к камням. Не мешай им. Леди хочет их. И Леди получает то, чего хочет.

— Я не знаю твою Леди, — сказала я, пот стекал по лбу от боли в руке. Мерцающий призрак Хельдры был все ближе к кольцу. Они съедят ее и ее сестру заживо.

— О, ты знаешь. Думаю, ты очень хорошо ее знаешь.

Толпа в круге шумела. Рога, крылья, хвосты, оскаленные зубы и трепещущие крылья стали массой, словно всех существ в мире поймали в один невод. Они толкали воображаемую границу, некоторые у края пропадали в земле, словно в глубокой яме. Тех, кто был в середине, толкали к краям, и мне казалось, что прибыл кто-то важный, потому и освобождали место.

Может, Леди?

Мерцание света, и вдруг меня захлестнула громкая народная музыка, Олэн — яркий и красивый — бросился к нам. Он схватил мерцающих призраков Хельдры и Денельды и повернул к лесу.

— Туда! — приказал он в панике. — Туда!

Но от паники он забыл о пении.

Сияющий за мной прошептал:

— Замрите.

И они втроем застыли. Духовные глаза Олэна смотрели на нас, став шире от ужаса.

— А теперь четверо. Но им не нужно быть целыми, чтобы попасть в круг. Им нужно просто быть живыми.

— Не вреди им, — взмолилась я. У мерцающего призрака Денельды глаза тоже были большими, как у Олэна. — Не вреди им, и я поговорю с твоей Леди.

— Боишься? — спросил он с радостью в тоне.

И я знала, что не должна была бояться — не смела бояться. Я должна была превратить страх в топливо, а не давать ему наполнить мои легкие холодной водой.

Но я позволила.

— Тебе нужно бояться, — сказал он с довольной улыбкой. — Когда я с ними закончу, ты не поймешь, где кто. Но сначала убедимся, что ты никуда не уйдешь, да?

И с треском сухой ветки он сломал руку, которую сжимал.

Боль затопила меня, и я прикусила губу до боли, ощущая вкус крови, и упала на колени. Он был невероятно быстрым. Один вдох, и он оказался перед застывшим Олэном, принялся колотить его, и это выглядело как железо, бьющее по коже.

Железо.

Музыка связывает, Огонь слепит, Смотри им в глаза, Убьет их железо.

Я с воем поднялась на ноги, игнорируя ослепительную боль в руке и то, что я видела только фейри, Олэна и мерцающих девочек. Здоровой рукой я полезла в колчан, вытащила стрелу, а потом прыгнула вперед и вонзила ее в спину Сияющему. Я едва порезала его.

Но грубая сила не требовалась. Хватало железа. Железо в стреле и железо в разуме.

— Ты обманщик, — выдохнула я между уколами боли. — У тебя лицо другого. И ты никого не заведешь в этот круг сегодня.

Клетка душ вспыхнула, и в ней теперь было трое.

Я вздохнула с облегчением, Хельдра и ее сестра пошевелились, уже не скованные магией фейри.

— Беги, Хельдра! — выдавила я.

Олэн с болью обмяк на земле, угол был неудобным, он точно был сильно ранен.

— Олэн? — я склонилась над ним, чтобы проверить, жив ли он, но кристальный голос прозвенел:

— Элли? Ты меня слышишь?

Мое сердце трепетало в груди.

Глава девятнадцатая

Когда мне было четыре, Хуланна дала мне своего плюшевого мишку, потому что мой упал в камин. Хоть он был ее любимым. Хоть мои родители не могли купить нового.

Она так сильно меня любила.  

Глава двадцатая

Я вскинула голову.

Хуланна?

Пленники в маленькой Клетке душ хохотали, а мое сердце сжалось.

— Элли, — ее голос был другим. Он был властным и звенящим. Восхитительным и пугающим.

Это точно была она?

Я выпрямилась, прижимая к себе сломанную руку.

Она тоже стояла прямо, но с армией фейри за спиной. Как она находилась тут, но не в плену у них? Отец нашел ее? Они возвращались? Надежда наполнила меня, и я невольно шагнула вперед.

А потом увидела корону. Она была бледно-серебряной, мерцала бриллиантами. Она была сплетена из тонких нитей, словно травинок в росе, и почти покачивалась от ветра. Произведение искусства и магии. Символ предательства.

Я охнула.

— Время тут идет иначе, — сказала Хуланна, и ее улыбка не была привычной. Она была холодной и гордой. Ее рыжие волосы, похожие на мои, стали темнее. — Для тебя прошли дни, но для меня — годы.

Моя сестра-двойняшка. Во многом похожая на меня. Но все же не такая, как я.

— Где отец? — спросила я, кривясь от того, как слабо звучал мой голос.

Слабее, чем у нее. Чем у всех них. Маленькая. Бесполезная. Безнадежная.

— Забудь о нем.

— Нет, — но мое упрямство звучало слабо. Я не могла найти для него топливо. Даже страх.

— Идем с нами, Элли. Идем, покинем это жалкое место. Ты не должна тут быть.

Ехидство в ее голосе ранило, но не так сильно, как предательство. Не так сильно, как то, как спокойно она отмахнулась от жизни отца, когда он пошел за ней, не сомневаясь.

Я посмотрела в ее глаза.

— Ты маленькая, — сказала я.

И она замерцала. На миг она стала моей Хуланной, замерзшей, напуганной и одинокой с венком грязных перьев на голове, рот был неуверенно раскрыт.

Я охнула.

— Идем домой, — выдавила я, голос хрипел от вида ее, дрожащей в грязи перед жестокими лицами. Мой страх изменился от этого вида, огонь стал разгораться.

И морок вернулся на место, она снова стала холодной и величавой.

— Никогда, — сказала она. — Но ты придешь ко мне.

— Нет, — и мое слово было железом. Железом охотницы на ее земле. Огонь лизал мой страх, сжигая его.

— Может, не сейчас. Но скоро.

— Нет, — железо стало тверже. Железо единства с костями земли.

— Раньше, чем ты думаешь.

И они пропали из круга, свет мира исчез с ними.

Я побежала вперед. Я не знала, чем думала. Было глупо бежать в круг, который поглотил мою сестру и моего отца, но я бежала, спотыкаясь об камни и впадины в земле, пока не упала, затормозив здоровой рукой и набрав полный рот папоротника. Я поднялась на ноги.

Клетка душ загремела по камням, пока я поднималась. Рука пылала в агонии, но я игнорировала это, отчаянно хотела увидеть, что случилось. Это сработало?

Я стояла в кольце Звездных камней. Стояла просто так, будто там не было двери в другой мир. Я отчасти надеялась, что не пройду. Что не отправлюсь в Фейвальд. Этим я предала себя.

Потому что теперь я не могла пройти туда, а отец и сестра не могли выйти.

— Потеряла шанс, — сказал голосок из клетки. — От этого чувствуешь себя маленькой?

Слезы наполнили мои глаза, лились жаром по моим щекам. Я прикусила губу, ощущая холодную боль руки, горячие удары ножом от вины, пока рука не обвила мое плечо. Отчасти обвила, отчасти прислонилась. Олэн кашлянул рядом со мной. Слабо и тихо, ему было больно кашлять сильнее.

Я посмотрела на его идеальное лицо духа.

— Я проиграла, — сказала я. Даже голос звучал подавленно.

— Даже не знаю, — он поджал губы. — Порой, когда кажется, что проиграл, это только начало победы. Что с клеткой на твоем поясе? Ты собиралась поймать птиц?

Он не видел. Ни Хуланну. Ни фейри в круге. Он видел только того, который бил его, который теперь был в моей клетке.

Я посмотрела на Клетку душ и ее трех недовольных обитателей. Я проиграла, но, может, у меня еще были ключи к победе. Если я осмелюсь их использовать.

— Как ни крути, — Олэн слабо кашлял, — мне нужна твоя помощь с поиском целителя, охотница. Девчонки Тэтчер убежали, а сам я не доберусь. Справишься с такой работой?

Его тон был бодрым, но он стоял так, словно ему было больно, как мне. И он поглядывал на камни с точкой, разрываясь, как я.

— Я могу отыскать на охоте что угодно, — я оглянулась, мы медленно вышли из круга, помогая друг другу. — И когда рука заживет, я докажу это.

Я оглянулась на круг, когда мы входили в лес, и в моем взгляде было обещание. Где-то ждали сестра и отец, и Элли Хантер заберет их.

Это еще не был конец.

КНИГА ВТОРАЯ

Музыка связывает,

Огонь слепит,

Смотри им в глаза,

Убьет их железо.

— сказки Фейвальда

Глубоко иди в кольцо,

Там, где ветер не дует в лицо,

Глубоко, но не в земле,

Не дыши, там смерть везде.

— сказки Фейвальда

Глава двадцать первая

Когда мне было десять, мы с Хуланной завели кроликов. Мы кормили их ярко-желтыми одуванчиками, которые росли в поле, и травой.

Однажды я пошла кормить своего кролика, но он пропал.

— Хуланна! — в панике позвала я. — Они пропали! Кто-то украл наших кроликов!

— Их не украли, — сказала Хуланна. — Я дала их Путникам. Они заходили сегодня к маме.

— Зачем?! — я ощущала, как слезы жгли глаза. — Зачем ты это сделала?

— Одна из них прочла мое будущее и показала его мне в волшебном шаре, — сказала Хуланна с мечтательной улыбкой. — Она сказала, что я выйду замуж за такого красивого лорда, что глаза жгло, с далеких земель, такого сильного, что это привяжет меня к нему навеки, и богатств у него будет столько, что я не захочу уходить.

— И ты отдала им моего кролика?

Она посмотрела мне в глаза, ее губы дрожали.

— Я дала им своего. Но они сказали, что по кролику за девочку. И если я хотела тебе такую судьбу, я должна была отдать им твоего кролика. Я не хотела уходить далеко без тебя, Элли. Я хотела, чтобы ты разделила мою судьбу. И я отдала им твоего кролика. Они дали тебе мою судьбу.

Я злилась из-за кролика. Но если бы я была умнее, я знала бы, что стоило злиться из-за судьбы. Она привязала меня к ней, хотя я не понимала тогда, и я была продана, как кролики.  

Глава двадцать вторая

Я проснулась с жуткой головной болью и в темноте. Я ощущала жар, лихорадку, разум путался, пока я пыталась связно думать. Я в тревоге села и подавила вопль от вспышки боли в руке.

Да. Я сломала руку. События у круга Звездных камней вернулись в мой разум, и я вздрогнула от воспоминания о сестре, леди Фейвальда.

Я огляделась, но без повязки видела только тьму и тусклые следы в комнате, а еще мою Клетку душ на столе в центре кухни. Застонав от боли в руке, я прошла осторожно к столу, надеясь, что не ударюсь носком об мебель.

Я слышала голоса снаружи, но не могла разобрать слова. Шепот и рычание. Или у меня разыгралось воображение. Голова болела сильно, так что такое было возможным.

Фейри, которых я поймала, были в клетке. Я склонилась ближе, чтобы видеть их уставшими глазами. Они были такими же, как в мире снаружи, но крохотными, не больше моей ладони, и жались подальше от прутьев.

— Маленькая охотница, — сказал один, когда я приблизилась. Он стоял, скрестив руки на груди, с отвращением на лице. — Ты посадила нас в железную клетку.

Его морок мерцал, порой пропадая. То он был красавцем-мужчиной, а потом становился хищным существом в лохмотьях и костях.

— Вы еще тут, — выдохнула я.

— А куда мы бы делись? — он приподнял бровь и указал на прутья клетки. Его движения были пугающе плавными и быстрыми. Я заметила это раньше?

Его товарищи не выглядели так хорошо. Один лежал на дне, дергался, как умирающая птица. Другой вытащил мою стрелу из ноги, но склонился на товарищем и рычал на меня как зверь.

— Я думала отпустить вас в кругу Звездных камней, — сказала я. Надежда появилась на лице рычавшего Сияющего. — Но он закрыт. Я не могу вас выпустить.

Я еще помнила, как ушла прошлой ночью. Было холодно и темно, и мне нужно было помочь Олэну идти. Даже со сломанной рукой я была в лучшей форме, чем он. Мы догнали Хельдру и Денельду, Хельдра ругала меня за каждый его стон, но не могла помочь ему с пострадавшей Денельдой на руках. Я не могла помочь больше с переломом. Пришлось привязать лук и клетку к спине. Моя рука была бесполезна.

Мы прибыли к моему дому, и моя мама в ужасе побежала за матушкой Хербен. Когда она вернулась, с ней были Тэтчер, матушка Тэтчер, госпожа Чантер и Бейкер.

— Что ты наделала, дитя-подменыш? — спросила у меня госпожа Тэтчер. Я не стала отвечать. Она уже приняла решение насчет меня, а моя рука пылала от боли.

Матушка Хербен подлатала Хельдру и Денельду — они были в синяках и шоке — а потом госпожа Тэтчер увела их домой, вопя угрозы в мою сторону, пока не пропала за дверью.

— Тебе не быть охотницей деревни, пока я дышу! Ты все это задумала ради места. Ты убила отца и старшую сестру, чтобы его получить. Тебе меня не обмануть. Я прослежу, чтобы тебя наказали, чтобы за моих девочек отомстили!

Мы переживали за Олэна и не слушали. Тэтчер и Бейкер унесли его домой, и матушка Хербен пошла с ними. Она была бледной, когда уходила. Я редко видела ее бледной, последний раз был, когда она принимала роды на соседней ферме и пришла к нам за козьим молоком. Мама спросила про госпожу Вивер, которая рожала той ночью, и матушка Хербен покачала головой, и когда мама спросила о малыше, она стала выглядеть так, как когда занялась Олэном. Мы помогли Виверу похоронить жену и дочь на следующий день, и мама посылала Хуланну в его дом с горячей едой каждый вечер целый месяц.

Я сглотнула от воспоминания.

Тихий треск привлек мое внимание к фейри в клетке. Злой стоящий фейри щелкал пальцами.

— Наши страдания тебя не тревожат, смертная охотница, но могла бы хоть дать воды. Мы все-таки умираем.

— Умираете? — потрясенно спросила я.

Он посмотрел на меня с жалостью, как на особо глупого ребенка, и указал на фейри, дергающегося на дне клетки.

— А как ты бы это назвала?

— Я думала, вы бессмертные, — парировала я.

— Будто ты знаешь правила Фейвальда, — прошипел он.

Я фыркнула, нащупала повязку. Она висела на шее. Я подняла ее и отправилась на поиски швейного набора мамы. Там был наперсток, куда можно было налить воду для фейри.

Наш дом был удивительно грязным. Обычно мама поддерживала чистоту и порядок, и все было на местах, но ее постельное белье было смятым, деревянная чашка лежала на столе, бочка с водой была наполовину пустой, а ее одежда для сна валялась на кровати. Странно.

Я прижала ладонь ко лбу. У меня была лихорадка. Плохо.

Может, мама проверяла Олэна. Может, ему было хуже.

Я нашла швейный набор, где были и медная брошь мамы и набор иголок, наполнила медный наперсток и деревянную кружку водой из бочки и убрала повязку, чтобы протянуть наперсток фейри.

— Вот, — я поднесла его к Лидеру. Я не сдержалась, так я думала о нем. Все-таки он вел переговоры.

— Ты можешь передать через прутья? — напряженно спросил он.

Я закатила глаза.

— То, что ты привык, что люди танцуют по твоей прихоти, не означает, что я буду тебе служить.

— Железо нас обжигает, — прошипел он. — А эта клетка окружает нас железом.

— Мне было бы жаль, — я опустила наперсток у клетки — он мог бы дотянуться, если бы захотел. — Если бы вы не украли моего отца и сестру, и не ранили лучшего друга.

— Они сами к нам пошли, — сказал он, его морок мерцал.

— И ты сам возьмешь воду, — парировала я, сделав глоток из чашки и брызнув на лицо прохладной водой.

Я вернула повязку на место, и фейри пропали. Хотя пару минут спустя я увидела наперсток в клетке, а не возле нее.

Звуки у дома стали громче, и вместе с отсутствием мамы они вызывали у меня тревогу.

Я оделась с болью и трудом. Я выбрала охотничьи кожаные штаны, высокие кожаные сапоги до середины бедра. Я не могла заплести косу по новой, так что бросила ее так. Лук брать не было смысла. Я не могла так стрелять из него. Я не могла ничего полезного.

Я сдула прядь волос с лица, фыркнув, и открыла дверь дома. 

Глава двадцать третья

Когда нам было семь, мама сделала нам угощение на ночь Наступления весны.

Я ждала эту ночь месяцами. Я больше всего любила пение, а Хуланна — ее голос был как у певчей птицы — мечтала о сладостях и том, как уложит по-новому свои темно-рыжие кудри. Я мечтала о часе, когда вся деревня собиралась у колодца в центре и пела в свете свечей. Это было как хор ангелов. Один ангельский миг в году.

Мы пели, чтобы отогнать гулей от деревни, запереть их в лесу. В этом году мы уже потеряли две козы из-за гулей. Они высосали их кровь ночью, пока мы спали. Козы не могли защититься от кровососущих теней. И не только наши козы. Нам нужны были песни Наступления весны, чтобы отогнать хищников.

Я репетировала песню, пока мыла тарелки, когда мама вошла с одеялом в руках и широкой улыбкой на лице. Отец отложил лук, который смазывал, и с такой же улыбкой подошел к ней.

— У нас сюрприз, — мама почти сияла.

— Какой? — спросила Хуланна. Она замечталась, а не вытирала тарелки, ее полотенце не намокло, а стопка чистых тарелок рядом с ней росла.

Мама открыла фартук и вытащила два белых фартука с кружевом по краям, к нашей радости. Хуланна завизжала, подбежала обнять ее, мы с отцом робко улыбнулись друг другу.

— Для этой ночи, — сказала мама.

Хуланна тут же надела свой. Она выглядела мило, как гора со снежной вершиной, ее лицо сияло, как мамино.

От этого она сильнее расстроилась час спустя, когда оказалась слишком близко к костру и опалила фартук, оставив длинный коричневый след спереди. Она посмотрела на меня со слезами на глазах и показала мне фартук.

— Все хорошо, — храбро сказала я. — Мы можем поменяться. Ты можешь надеть мой этой ночью.

Она возражала, но слабо. Она хотела выглядеть идеально.

Я старалась выглядеть храбро и весело, когда мы пошли на праздник. Гордость родителей помогла ослабить боль из-за опаленного фартука, но я все равно прятала его под плащом.

Я помрачнела, только когда госпожа Алебрен громко сказала Хуланне:

— Ты — самая милая девочка в этих краях, и с таким райским голосом! Так красиво! Жаль, твоя двойняшка не полностью похожа на тебя!

Я никогда не была той, кого они хотели, потому что они хотели Хуланну. А я была всего лишь Элли.

Глава двадцать четвертая

Мой рот открылся, когда я выглянула из дома. Казалось, вся деревня собралась тут, и, к моему потрясению, Госпожа Тэтчер сжимала воротник моей мамы и почти трясла ее, крича в лицо моей матери:

— Ты заплатишь, Генда! Ты за это заплатишь! Моя Хельдра, милая моя девочка, потрясена, и это из-за твоей семьи!

Толпа согласно шепталась.

— Мы отправим Квикстеп в Низины за Рыцарями Света! — предложил кто-то. Потому что, конечно, Рыцари любили ездить в лес и успокаивать женщин в деревне. Ради этого они и жили.

Я попыталась увидеть, кто был тут, но было сложнее понять, кого не было. Я сглотнула страх, видела почти все лица, которые знала, в трепете факелов. Еще даже не наступило утро, хотя, судя по тусклой полоске света на горизонте, до него оставалось немного.

Они не смогли подождать до утра, чтобы собраться злой толпой с факелами у дома моей мамы? Мелочные глупые люди.

Словно мама не потеряла достаточно. Словно это была ее вина. Гнев кипел во мне, и я пыталась подавить его. Вдруг закаркал ворон, взлетел с дерева в ночное небо. Я решила заговорить в тот миг.

— Разве мы не заплатили? — громко спросила я. — Потерять Хуланну и Хантера мало?

— Конечно, — сказала госпожа Тэтчер, но отпустила воротник мамы и повернулась ко мне.

Мама посмотрела с предупреждением, поправляя мятый воротник. Остальная она выглядела аккуратно, несмотря на шок, что деревня была у ее двери. Шок был в доме, где она бросила вещи не на местах.

— Из-за тебя и твоей дурной сестры наша деревня лишилась охотника. И певчего! Олэн разбит, и матушка Хербен говорит, что он сможет петь только через недели. Ты понимаешь, что это значит?

— Гули, — согласилась я. Но только потому, что не хотела говорить «фейри» вслух.

Толпа шепталась вокруг нее, тревожный звук людей, чьи трудолюбивые жизни неожиданно попали в тупик. Звук людей, которые переживали, что их ждало больше работы и, что хуже, больше сложностей. Это ощущение было знакомым, как запах сосен вокруг нас, которые качал ветер, как бледность лунного света, бросающего длинные тени на загон для коз. Это было ощущение Скандтона в беде. Ледяное ощущение, которое мы разделили, когда Маттервайн разлилась две весны назад и смыла пастбище. Когда зима пять лет назад была такой сильной, что торговцы не могли пробиться сквозь бури с нужными товарами из низин.

Я сглотнула.

— Это значит, смерти наших детей будут на твоей совести, — сказала госпожа Тэтчер. — Когда мы будем голодать без мяса, и нас придут убивать, потому что тут нет охотника, это будет твоей виной.

— Забудьте об охотнике! — крикнул кто-то. — Мы позовем Рыцарей!

— Охотник тут, — спокойно сказала я. Я хотела взять толстую госпожу Тэтчер с ее красивыми фартуками и укоризненными взглядами и заткнуть дырку в крыше сарая. Я хотела кричать на всех людей, что у меня были свои проблемы. Что они должны были помогать, а не приходить сюда и винить маму и меня. Но я все это подавляла. Мне нужно было, чтобы это придавало мне сил.

Олэн пострадал. Они были правы. Без нас с ним они не были защищены от Фейвальда и трех фейри в моем доме. Они не были защищены от гулей, медведей или других ежедневных угроз. Они нуждались во мне.

— Наш охотник ушел в круг Звездных камней! — настаивала госпожа Тэтчер. — На этой неделе ни у кого не будет жареного мяса. Наш скот останется без защиты. Пастбища будут уязвимы!

— Я — охотник этого поселения, — мрачно сказала я. — И я принесу мясо и разберусь с хищниками.

— Ты? Слепая девчонка? — смех госпожи Тэтчер был резким, и за ней я видела, как Хельдра хихикала с матерью. Серьезно, Хельдра? Я могла бросить ее танцевать, пока не отвалятся ноги. Я могла уйти, но нет, я пошла и спасла жизнь этой неблагодарной козы.

— Что ты можешь? — Хельдра оскалилась.

— Смотреть и видеть, — сказала я.

Я повернулась, открыла дверь домика и ушла внутрь. Мне нужно было расставить силки, несмотря на руку. Я могла сделать это одной рукой, хоть и медленно.

Я прошла к сундуку, где отец хранил все для охоты, вытащила его силки и стала запихивать в мешок из грубой ткани. Там была проволока, и я села за стол и стала бережно проверять силки, чинить слабые места. Я начну, как только проверю все.

После долгих минут мама вошла в дом и закрыла дверь со вздохом облегчения. Звуки толпы снаружи не звучали. Они разошлись.

— Ты не можешь идти сегодня, Элли, — сказала она, пока я возилась с силками.

— Я должна.

— У тебя сломана рука, — ее голос был напряженным. Она будто боялась того, что я могла сделать.

— Я в курсе.

— У тебя температура, — в этот раз она почти умоляла.

— Это я тоже знаю, — огонь, Элли. Брось страх в огонь. Не дай ему захватить тебя. Зачем она называла очевидное?

— Эластра Хантер, ты не в состоянии быть охотником этой деревни!

Я подняла голову. Мама уперла кулаки в бока, лицо осунулось от тревоги и боли.

— Мама, — я старалась быть нежной, хоть было непросто. Это умела Хуланна. Пока не стала кровожадной Леди Фейвальда.

Я не рассказала маме об этом и не собиралась. Это точно уведет ее к Звездным камням. Она отправила папу помочь раненой или напуганной Хуланне, но если она поймет, что Хуланна нуждалась в порке, она первой побежит в тот круг ругать ее.

Я попробовала снова:

— Мама, это все моя вина. Хуланна. Отец. И я охотница, я должна это делать. Но я отведу коз на пастбище за тебя по пути.

— И выпьешь чай, который оставила тебе матушка Хербен? — спросила она, но в глазах были слезы. Она переживала. Она знала, что не могла меня остановить в такой ситуации. После всего произошедшего чудо, что она еще не сломалась.

— Да, — согласилась я. Она расплела мои волосы и стала заплетать снова, ее ладони были умелыми и быстрыми.

— Что в клетке? — она потянулась к дверце, закончив плести косу.

Я охнула и поймала ее за руку.

— Не открывай ее! — сказала я.

Она растерянно посмотрела на меня.

— Я просто наберу больше воды для твоего чая, ладно?

— Спасибо, — благодарно сказала я. Она ушла, и я кусочком проволоки обмотала дверцу. Если кто-то откроет клетку, это будет кошмаром. Но я не могла нести ее с собой, пока у меня была только одна здоровая рука.

Я осторожно отнесла клетку на швейный стол, опустила рядом со швейным набором и опустила повязку.

— Снова с нами, охотница? — спросил Лидер, приподняв бровь. Его друг уже не дергался.

Я быстро схватила платок и сунула между прутьев.

— Если так сильно жжет, используйте это, — я надела повязку и ушла.

Глава двадцать пятая

Было плохой идеей ставить силки с лихорадкой. К счастью, я взяла с собой достаточно воды, чтобы не страдать от жажды, пока я шла по лесу, проверяя обычные места для ловушек и устанавливая новые. В мешке было уже четыре зайца и куница для меха.

Я видела четырех гулей, спела песнь рассеивания, хмуро глядя на них, пока они не ушли.

Эта ловушка тоже была полной. Рыже-коричневая куница с мягким белым брюшком висела с силка, и я невольно провела ладонью по ее шерстке, осторожно забирая ее из ловушки. Куница была красивой и опасной. Как фейри в моей ловушке дома.

Я хотела завести себе куницу как питомца в детстве, но отец отругал меня.

— Диких существ нельзя сковывать, Эластра. Они должны жить и умирать свободно. Клетка раздавит их души и оставит их пустыми.

Мы не запирали ничего дикого в клетке. Наши ловушки убивали мгновенно. Отец не допустил бы страданий или плена для дикого, и я тоже этого не хотела.

Я подавила воспоминание. Отец, скорее всего, был в клетке в мире Фейвальда, а я держала в плену трех фейри дома. Три диких разумных существа. Я не знала, был мой жар лихорадкой или стыдом.

Я делала что-то не так. Что-то шло вразрез со всем. Если я не хотела давать им быструю смерть, не стоило держать их в плену. Я размяла шею, стараясь не думать об этом. Я не хотела сейчас принимать это решение.

Я села, чтобы отдохнуть, а потом поправила силки и охнула.

Между деревьев был костер. Я моргнула, и он пропал. Я с тревогой сняла повязку, чуть не сломав руку сильнее, отпрянув от увиденного.

Золотая пылающая птица пронеслась так близко, что почти задела мое лицо. Я оправилась и побежала пару шагов, чтобы видеть ее. Чудесные крылья были ни перьями, ни огнем, а их смесью. Феникс, существо из легенд и истории Фейвальда.

Я так сосредоточилась на его красоте, что врезалась в дерево. Боль вспыхнула в руке и стерла мысли о фениксах. Когда я пришла в себя, птица пропала.

Я вернула повязку на глаза. Может, мне показалось. Лихорадка не помогала!

Я надеялась, что мне показалось. Я не хотела думать о других вариантах. Я уже была раздавлена новой ответственностью.

Злясь на себя и свое тело, я поправила силки и пошла в Скандтон. Я оставлю зайцев мяснику, а куницу — кожевнику. Я надеялась, что в Скандтоне разойдется весть о хорошем охотнике.

Настроение было мрачным, несмотря на небольшие успехи, и погода поддерживала, тучи собрались на небе.

Я остановилась у дома певчего перед тем, как идти в Скандтон. Поднялась по потертым деревянным ступеням и постучала в желтую дверь. Скрипнули ножки стула, и матушка Чантер выглянула из дома.

— Олэн? — спросила я.

Она мрачно покачала головой и открыла рот, но гадкий голосок крикнул изнутри:

— Кто там?

— Просто охотница, Хельдра, — отозвалась госпожа Чантер.

— Что она тут делает? — спросила Хельдра. Я слышала, как она двигалась по дому. Я не хотела иметь с ней дела. Не сейчас.

Я поспешила опустить мешок на крыльцо, вытащила зайца и неловко протянула его матушке Чантер.

— Вам на ужин, — сказала я.

Но Хельдра уже высунула голову из-за двери.

— Ничтожный заяц? Это все, что у тебя есть? — она покачала головой, словно говорила с ребенком. Она и ее мать были похожи. Их различали только тридцать лет и двенадцать детей. — Тебе тут не рады, Элли, — она не звала меня охотницей.

— Можете сказать Олэну, что я заглядывала? — спросила я у госпожи Чантер.

Она открыла рот, но Хельдра снова перебила:

— Думаю, тебе нужно знать, что мы с Олэном вместе. Ему не нужны послания от других девушек.

— Может, нужны, — рявкнула я. — Будь я в твоем обществе, я умирала бы от желания быть с кем-то еще.

— Твой острый язык не дает парням даже думать о тебе, Элли Хантер. Никто не хочет порезаться.

Ее взгляд должен был ранить, но мне было сложно не рассмеяться, когда я уходила. Пока я не вспомнила, что чувствовала, услышав Олэна в лесу с другой девушкой, смеющейся надо мной. То была Хельдра. Она говорила правду.

Если бы у меня спросили вчера, есть ли мне дело до того, с кем Олэн Чантер, я бы рассмеялась. Почему сегодня я плакала?

К счастью, тучи разразились дождем, и когда я добралась до мясника Скандтона, я так промокла, что никто не понял бы, что я плакала. 

Глава двадцать шестая

Я открыла дверь дома, расстроилась при виде углей в камине вместо огня, ни одна свеча не горела. Я закончила работу в городе, вернула коз в их загоны и была с головы до пят в грязи, промокшая, а руки болели, и лихорадка стала хуже.

Я развела огонь, зажгла свечу и стала снимать мокрую одежду. Было непросто делать это со сломанной перевязанной рукой. Я не могла согнуть ее из-за наложенной шины, и пальцы на той ладони опухли. Нужно было отдыхать, а у меня не было на это времени.

Я была в нижнем белье, когда повязка съехала, когда я снимала тунику через голову. Я склонилась подобрать ее и охнула.

Без повязки я видела только клетку у швейного набора. Она все еще ярко сияла зловещим бирюзовым светом.

С клетки на потертый деревянный пол капала черная кровь, похожая на смолу. И в центре клетке лидер фейри стоял с черной кровью на одежде, испачканная черным игла была в его руке, рычание бурлило в горле. У его ног лежали павшие товарищи, иголки в их крови валялись рядом и торчали из их спин.

— Вижу, у меня появилась пара новых подушечек для иголок. Что ты делал, пока меня не было? — поразилась я.

— Убивал врагов, — сказал он, яростно изогнув губы. — А ты что ожидала?

Я склонилась, чтобы лицо было на уровне с клеткой, и мои глаза расширились, его морок показывал идеальные бессмертные черты, пока он скалился на меня.

— Не это, — я сглотнула. Сердце сжалось. Я рассчитывала, что у меня будет три фейри, чтобы отнести их в круг Звездных камней. По одному за каждого человека. Я не думала, что они станут убивать друг друга. Ну же, Элли! Сожги это разочарование!

Мои глаза жгли слезы, несмотря на мои мысли, и я полезла в клетку.

Он ткнул мою ладонь иглой.

— Ай!

Снова и снова. Его движения были слишком быстрыми, чтобы я угадала их, и они были плавными и рваными. Он словно прыгал во времени и пространстве.

Я убрала руку как можно быстрее, ругаясь.

— Ладно. Могут гнить там с тобой. Наслаждайся вонью! — я посасывала раны на пальцах.

— Выпусти меня из клетки, — мрачно сказал он. — Выпусти, и я не убью и тебя.

Я фыркнула.

— Ты держишь иголку. Ты убьешь меня этим?

Он пошевелил бровями.

— Размер — не главное.

— Говори себе это, — пробормотала я.

Я порылась в сумочке швейного набора, ладонь жгло от его уколов иглой. Я могла поклясться, что он пронзил пальцы до костей.

Вот! Я схватила распарыватель швов из сумочки и просунула его между прутьев клетки, сбила иглу из ладоней Сияющего. Она отлетела и упала напол, где я ее подняла. Платок тоже был на полу, в пятнах черной крови. Я осторожно вытерла об него иголку и вернула в сумочку с принадлежностями.

Когда я подняла голову, в ладонях фейри были еще две иглы, лицо было яростным.

— Думаю, это мне за то, что я оставила тебя рядом с опасными швейными принадлежностями, — сухо сказала я.

— Ты не сможешь держать меня в клетке вечно, — сказал он.

— Да?

Ужас мелькнул на его лице. Он не знал, как долго клетка будет держать его. Не знала и я. Он взял себя в руки, упер одну иглу в пол, другую закинул на плечо, выглядя как крохотный и удивительно красивый ребенок божества. Его открытый камзол даже подрагивал от воображаемого ветра, и спутанные волосы отливали синевой, как перья ворона.

— Как тебя зовут? — спросила я, он оскалился.

Он склонился вперед и прошипел:

— Будто я сказал бы тебе!

— Будет сложно говорить с тобой без имени, — сухо сказала я. — Значит, нужно тебя назвать. Я давала имена козам, которые родились этой зимой, в честь цветов. Это подойдет. Будешь Ромашкой.

Он снова зашипел.

— Зачем ты выбросил платок из клетки, Ромашка? — спросила я. — Я думала, ты хотел закрыться от железных прутьев.

— Он выпал в бою, — сказал он, нахально вскинув голову. Он был невероятно мил, когда так делал. На его шее были краешки татуировок? Было сложно отвести взгляд от его красоты, хоть я и знала, что он был не таким на самом деле, и что он только что убил двух своих товарищей и стоял на их трупах. — И теперь я не могу защититься, если только не использовать тела тех, кого я убил.

— Угу, — я надела повязку на глаза и стала искать сухую одежду, которую было бы не больно надеть с переломом руки.

— А ты довольно привлекательна без одежды, — отметил он.

Я склонилась к клетке, сдвинула повязку и прорычала:

— Держи глаза при себе, Ромашка.

Он рассмеялся с горечью.

— Можешь звать меня Скуврель.

— Это твое имя?

Он сидел на телах, скрестив ноги, опустив две иголки на колени.

— В Фейвальде имена обладают силой. Я могу управлять тобой, если использую имя. Я могу подчинить твою волю. Могу сделать тебя своей игрушкой, заставить выполнять все мои прихоти, лизать сапоги, целовать мои пятки.

— Обойдешься, — буркнула я, пытаясь надеть штаны и жилетку. Я могла одеваться только одной рукой, повязка была наполовину сдвинута, чтобы следить за Скуврелем. — Можно просто соврать насчет имени.

— Я не могу врать, — сказал он, и казалось, что он шутил или пытался соблазнить меня.

— Это топит сердца?

— Правда тебя радует? — ответил он. — Я могу заставить ее плясать, но не могу ее нарушить.

Я закатила глаза.

— Тогда ты не знаешь настоящее имя.

— Хм, — он улыбнулся, словно это была новая мысль.

— Что означает Скуврель? Это связано со шрамом на твоей губе?

Я затянула пояс, опустила клетку на пол у огня и опустилась там на медвежью шкуру. Я замерзла и дрожала. Рука пылала. Лихорадка сдавила меня.

— В моем мире это шутка. Это означает «недостойный доверия».

— Я думала, ты сказал, что не можешь врать.

— Да? — он хитро ухмыльнулся. — Но разве я сказал, что не могу обманывать?

— Так ты обманываешь, — недовольно сказала я.

— Бывает, — он ухмыльнулся, удобно устроился, словно был на шелковой подушке, а не на трупах товарищей.

Я оставила его клетку в поле зрения, чтобы следить за ним, не двигаясь. Мне нужно было, чтобы он оставался жив. Мне нужны были его знания о фейри, чтобы уничтожить их.

Я закрыла глаза на миг и уснула.

Глава двадцать седьмая

— Эластру Ливото Хантер! — вопль мамы разбудил меня. Я открыла глаза.

— Я получил твое имя! — сказал Скуврель в клетке, его глаза засияли так, что мне захотелось дать ему что-нибудь еще, чтобы они снова так вспыхнули.

Я подвинула повязку на глаза.

— Мама, — застонала я. Рука была тяжелой, словно весила тонну. Я слышала хихиканье из клетки. Хоть кто-то веселился.

— Что ты делаешь на полу? Так рука не заживет!

Она осторожно усадила меня на стул.

— Давай посмотрим, — она осмотрела руку и ощупала мой лоб. — Ты пылаешь!

— Где ты была? — спросила я, опустив лоб на стол. Комната кружилась, и меня мутило.

— Все проверяла. Успокаивала людей. Убедилась, что деревня не подожжет дом, пока мы в нем, — сказала она.

Я посмотрела на ее встревоженное лицо.

— Все так плохо?

— Хуже. Мы потеряли их доверие, Элли, — она сжимала ладони, словно выжимала белье.

— Но я поймала фейри, вышедших из портала, — возразила я. — Я спасла Хельдру и Денельду! Я даже спасла Олэна.

Мама вздохнула, встала и набрала чайник.

— Люди так не думают, Элли. Они не считают твои победы. Они видят твои ошибки. И когда они решат, что ты им не нужна, они примут меры. Пока ты и твой отец боретесь, защищая семью от врагов снаружи, я буду оберегать нас от врагов внутри.

— О, — я старалась не смотреть на клетку у камина. Я не хотела приносить врагов в дом.

Фейри хихикал в клетке.

— Тебе лучше бы наладить отношения с Олэном, — сказала мама.

— Мне лучше бы открыть круг Звездных камней и вернуть отца, — парировала я.

— Возможно только одно, — возмутилась мама, готовя целебный чай. — Не оба.

— Согласна, — застенчиво сказала я. — До Олэна добраться невозможно, ведь Хельдра защищает его, как собака — щенка.

— А если я заключу с тобой сделку? — спросила мама.

— Ты заключаешь сделки, маленькая охотница? — прошептал фейри в клетке, дрожь побежала по моим рукам и спине, пока он говорил. Я удивилась, что она его не слышала. Может, это так не работало.

— Если поговоришь с Олэном, я кое-что тебе принесу. То, что тебе нужно.

— Что? — недоверчиво спросила я. Мне нужны были только исцеленная рука и способ открыть круг камней.

— Старую книгу, — сказала мама. — Скрытую. Там то, что наша деревня зовет сказками старушек, и это поможет найти способ открыть тот круг снова. Если мы этого хотим, — она не звучала воодушевленно.

— Разве ты не этого хочешь? — осведомилась я. — Вернуть отца? И Хуланну?

Она вздохнула, подняла голову. В ее глазах была боль.

— Конечно, хочу, Элли. Но если это навредит деревне еще сильнее, разве я могу так поступить?

— Если не можешь, я сделаю это за тебя, — сказала я.

Она улыбнулась.

— Может, я тайно рассчитываю на это, — сказала она, наливая мне целебный чай. Она нахмурилась. — Я не очень хороший человек.

— Конечно, хороший, мама, — сказала я и поцеловала ее в лоб.

— Пей чай, Элли, — сказала она. — А потом поговори с Олэном. Когда вернешься, я дам книгу.

Я выпила чай, накинула тяжелый шерстяной плащ на плечи, схватила клетку, лук и стрелы. Клетку я прицепила к поясу. Она неприятно била по бедру, но это было лучше, чем держать ее одной здоровой рукой. Я сунула пару чистых платков в карман, проверила стрелы — шесть острых наконечников — и вышла. Рука пылала в одной точке. Я могла это потерпеть. Если нужно.

— О, хорошо, мы вышли из той лачуги, — сказал Скуврель. — Я хотел на свежий воздух.

Я не видела его, но его тон звучал сдержанно.

— Я не могу бросить тебя одного, от тебя одни проблемы, — проворчала я, шагая мимо загона с козами. Мама закрыла их, когда я уснула. Мне придется снова вести их на пастбище, но я согласилась пойти в дом Олэна, туда я и отправилась.

— Кругом проблемы.

Я пошла по тропе по лесу. Я могла пойти по деревне, но не хотела на себе взгляды. Или чтобы меня подслушивали. Я же говорила с тем, кого никто не видел.

— Я мог бы показать тебе, как снова открыть тот портал, — сказал Скуврель.

— Я могу просто станцевать, как в прошлый раз, — бодро сказала я.

— Но разве твой танец или твоей сестры открыл портал? — спросил он бодро. — Танец работает, только если очень хочешь, чтобы Светлый народ пришел в твой мир. Ты хочешь, чтобы мы были в твоем мире, маленькая охотница?

— Я же посадила тебя в клетку? — сказала я. — Может, я хочу всех вас тут, чтобы всех поймать.

Мои слова были смелыми, но внутри меня пронзал страх. Я вспомнила, как держала отца за руку, когда мы шли по этой тропе, когда мне было пять лет.

— Я боюсь чудищ, папа, — сказала я.

— Я с тобой, Элли. Тебе не нужно бояться. Если придет монстр, я его убью.

— А если он тебя убьет? — спросила я слабым голоском.

Он склонился, прижался лбом к моему лбу, опустил ладони на мои плечи. Он отодвинулся, посмотрел мне в глаза и сказал:

— Тогда ты его убьешь, Элли. Мы — охотники, не добыча. Мы ни от кого не бежим.

— Маленькая охотница? — Скуврель перебил мои мысли. — Смертная?

— Почему ты меня так зовешь? — раздраженно спросила я, повязка съехала, и я увидела, как он достал духовный нож и стал точить ногти. Я поправила повязку, потому что споткнулась.

— Потому что это ты. Это определяет человека. Ты смертная. У тебя ограничены годы. Ты увянешь и умрешь, пропадешь из этого холодного мира, не успев даже оставить след. А ты думала, что стало определяющей чертой вашего человечества?

Наглая мелочь! Он был так уверен в своем бессмертии и неуязвимости, даже когда сидел на трупах товарищей.

Я скрипнула зубами.

Такие существа забрали моего отца. Мою сестру. Зачем они проверяли смертность тех, кого я люблю? Я скрипнула зубами сильнее, подавляя вспышку гнева. Хотелось разбить клетку и фейри в ней.

— Любопытство, — процедила я. — Это определяющая черта человека. Мы так любопытны, что вызываем жутких монстров, чтобы только узнать, придут ли они.

Он засмеялся.

— Ах, но и фейри любопытны. Выбери другое качество.

— Мы мстительны, — мрачно сказала я. Это был не лучший выбор, но подходил моему настроению. — Подведешь нас, и мы заставим тебя заплатить.

Он снова рассмеялся.

— Почему, по-твоему, мертвы Нуули и Канусу? Даже я — жертва любви к мести.

К счастью, я была почти у дома певчего.

— Тебе тут лучше молчать, — сказала я, повернула на тропу к их дому. Их козы тоже были в загоне, хотя хотели на пастбище. Я ощутила укол вины. Певчий ушел из-за меня. И его семья страдала из-за этого.

— Или что? Ты мне не навредишь, маленькая охотница. Я тебе нужен, чтобы пройти в круг.

Я игнорировала его и постучала в дверь. 

Глава двадцать восьмая

— Олэн Чантер, в этот раз ты меня впустишь, слышишь?

Я постучала в дверь во второй раз. Ответа не было, но дым поднимался из трубы. Кто-то там был!

Я хмуро смотрела на двух гулей, следящих из теней у края дома.

— Бу!

Они убежали.

— Я не знаю, почему он тебя избегает, ведь ты такая милая, — сказал Скуврель.

Я сдвинула повязку и недовольно посмотрела на него. Его морок мерцал мгновение.

— Как ты применяешь морок, если у тебя нет доступа к остальной магии? — спросила я.

— Кто сказал, что нет?

Я приподняла бровь.

— Если бы мог, ты бы оставался в этой клетке?

Он нахмурился, крутя нож на костяшках, словно циркач. Это было ловкий трюк. Я смотрела, как он это делал. Я так могла? Я выглядела бы опасно, если бы могла. Скуврель выглядел.

— Это обман разума, — осторожно сказал он.

— Магия, — согласилась я.

— Нет, уловка. Я предлагаю тебе видеть меня так, и если твой разум позволяет, это получается. С людьми предложения хватает. Ты любишь видеть иллюзии и верить лжи. Любишь так сильно, что в половине случаев ты создаешь морок. Мне не нужна магия, чтобы морочить тебе голову. Ты сама это делаешь.

— Может, тебе стоит просто ухаживать за собой, — я оскалилась от его потрепанного вида без морока.

— Мне не нужно это, — он улыбнулся, показывая острые зубы. — Я шикарен.

— Это просто морок. Под ним ты воняешь.

— И ты все равно целовала бы меня без остановки, пока не умерла бы от жажды, если бы я дал тебе шанс.

Я фыркнула, делая вид, что не была впечатлена. Не помогло то, что он был прав. Было это в моей голове или нет, морок заставлял меня считать его самым желанным существом из всех, что я видела.

Хватит бреда. Я надела повязку на место, постучала снова, а потом открыла дверь дома Чантера.

— Олэн? — позвала я, радуясь, что не видела Скувреля с повязкой. Я не хотела, чтобы он знал обо мне еще больше.

Музыка звучала в дальней комнате. Я осторожно разулась и пошла по дому. Огонь горел в камине. Чайник и котелок с супом стояли на камине. Дом певчего выглядел как обычно. Порванные струны, наполовину полные корзины и одежда, которую стоило аккуратно сложить, валялась везде, где могла. Место нуждалось в подметании. Но так тут было всегда.

Где была госпожа Чантер?

— Олэн?

Его мандолина была такой громкой, что он мог меня не услышать.

Я открыла дверь и увидела его на кровати. Он выглядел ужасно, мандолина лежала на коленях, торс не был прикрыт одеждой. Одеяло укрывало его до пояса, торчали босые ступни.

Он охнул, подтянул одеяло выше и опустил мандолину на колени.

— О, прости, — я ощутила, как лицо вспыхнуло.

Я слышала, как снаружи поднялся ветер, выл в дымоходе зловещим образом.

— Элли, что ты тут делаешь? — он звучал испуганно.

Смех из клетки не помогал.

— Я пришла тебя проведать.

— В мою спальню? — пропищал он.

— Ты получил свою спальню? — с интересом спросила я. В нашем доме была лишь спальня родителей. У нас с Хуланной были кровати в гостиной. Я огляделась с интересом на жилетки и штаны, висящие всюду, старые сапоги, порезанные на полоски кожи, кусочки бумаги с нотами на них, и ручку с чернилами на стуле. Огарки свеч на том же стуле показывали, что он любил читать ночью. Он потеряет так зрение, если не будет осторожен. Мой разум запнулся на этой мысли. Кто бы говорил!

— Где моя мама? — спросил он.

— И мне это интересно.

Мы смотрели друг на друга, мои щеки пылали.

— Я… — начала я, а он в тот миг сказал:

— Ты…

Мы оба утихли, и я поправила плащ, хотя это не требовалось. Как сказать: «Прости, что я испортила твою жизнь, прошу, не дай всем меня убить?».

Я неловко шагнула к стулу у его кровати, села на него раньше, чем он возразил. Он плотнее прижал к себе одеяло. Я отвязала клетку от пояса и опустила ее на пол.

— Слушай, — сказала я. — Прости.

— За что? — он был потрясен.

— За все.

Он нахмурился, качая головой, и отвел взгляд.

— Все не так просто, Элли.

Я ждала. Я знала Олэна Чантера достаточно хорошо, чтобы знать, что он не закончил. Он ждал, чтобы подобрать слова. Он взял мандолину и стал бренчать.

Я вздохнула, и повязка упала, узел ослаб, и она съехала. Я склонилась, чтобы поднять ее с пола, и охнула, увидев Скувреля в клетке, его глаза сияли, пока он смотрел на Олэна, удивленно открыв рот.

Он застыл, словно замер посреди действия. Я в ужасе посмотрела на кусочки тел вне клетки. Он разрывал товарищей и бросал их части на пол Олэна. Голова застряла между прутьев. Подавляя тошноту, я взяла край трости и убрала им голову. Я не хотела, чтобы это билось об мою ногу.

В миниатюре это пугало не так сильно. Или я стала привыкать к ужасам. Может, это было не так плохо, потому что это были мои враги.

— Может, хватит ерзать, Элли? — раздраженно прорычал Олэн.

Я села ровно, завязала шарф, чтобы видеть его.

— Это все твоя вина, — сказал он, музыка резко оборвалась.

— Ты сильно пострадал? — не было смысла отрицать свою вину, но я ничего не могла с этим поделать.

— Сильно. Я не могу встать с кровати сам. Я не могу пройти по дому без желания упасть. Мама не знает, что делать. Она в истерике. Как и Хельдра. От мужа нет проку, если он прикован к кровати.

— Есть, — сказал Скуврель с пола. — Ты удивился бы, как хорошо это могло быть.

Я пнула его клетку.

— Муж? — спросила я, губы похолодели. Я облизнула их. Это не помогло.

Он хмурился, и я не знала, почему он так злился, когда он сказал:

— Мы должны были пожениться, но я уже не знаю.

— Когда? — дыра появилась в моем животе. Он не намекал на симпатию ко мне. Просто всегда был дружелюбен. Больше других. И я начала надеяться… хотя это было сильным словом. Думать… нет, не так. Я стала воображать, что, если все сложится правильно, если я стану хорошей охотницей, когда подрасту, и он подумает обо мне.

— Когда все было правильно, — сказал он и вздохнул. — А теперь так уже не будет, Элли. Мой папа пропал навеки из-за тебя.

— Почему она?

— Ты меня слушаешь? — рявкнул он. — Ты забрала моего папу.

— Мне жаль, — ощущалось неправильно даже говорить это. Потому что этого не будет достаточно.

— Кому до этого есть дело? — едко сказал он. — От этого есть благо? Это его вернет?

— Нет, — я хотела плакать, но только сильнее подавляла слезы, стиснув зубы. Я не заплачу. Не из-за него.

Пусть это придает сил, Элли!

— Это исцелит мои раны?

— Нет.

— Это вернет мне шансы с Хельдрой? — он стал громче.

— Кому есть дело до Хельдры? Она ужасна! — слова вырвались из меня. Я не могла сдержать их. — Она говорила гадости, когда Хуланна ушла в круг!

— Мне есть дело, Элли! Мне. Она важна для меня больше, чем ты. Так что хватит сюда приходить и беспокоить меня, лучше исправь бардак, который ты натворила.

— Я не могу это исправить, — холодно сказала я. Я могла сыграть только холод. Если я сделаюсь теплее, я стану всхлипывать.

Он склонился в кровати, кашляя, словно движение вредило его легким. Он сказал ужасно низким голосом:

— Попробуй.

Я миг смотрела на него сквозь повязку, и мои глаза расширились. Он хотел невозможного. Могла ли я вообще это исправить?

— Жители не хотят, чтобы я была охотницей, — растерянно сказала я. Может, он будет переживать из-за этого, раз не переживал из-за другого.

— Да, твоя жизнь очень сложная, а мою ты испортила. Ты потеряла работу, — сухо сказал он, и слова били по моему сердцу, как топор по живому дереву.

Я встала, взяла клетку и трость, пристегнула клетку к поясу.

— Элли? — сказал Олэн, заиграв на мандолине снова.

— Да?

Его лицо было красным, он холодно смотрел на меня и сказал:

— Не возвращайся сюда без моего отца. Если не найдешь его, я не хочу тебя снова видеть.

Мое лицо пылало, я выпалила:

— Не переживай, Олэн. Не увидишь.

Я не дала себе убежать из дома, сохранила достоинство и смогла выйти, чеканя шаг, хлопнув за собой дверью.

Так ему и надо, если Хельдра отменила планы. Хельдра! Кто бы подумал?

Так ему и надо, если он обозлится и не сможет играть на глупой мандолине.

Так ему и надо, если он не увидит меня снова, если я умру где-то на холоде, одна, пытающаяся спасти его отца. Я преуспела бы только с музыкантом со мной, но он испортил свое будущее, отвернувшись от меня.

Горячая слеза катилась по лицу, и вдали раздался гром.

Кого я обманывала?

Ему это не нужно было, ведь это была не его вина. Это была моя вина. И это меня злило так, что я хотела сжечь Фейвальд. Я даже не понимала, что делала, пока ноги не оказались на тропе, ведущей к Звездным камням.  

Глава двадцать девятая

Когда Хуланна была маленькой, она получала все, что хотела. Если мы шли в лес семьей, Хуланна волочила ноги, чтобы отец понес ее на плечах. Если мы были в городе, Хуланна смотрела с тоской на сладости, пока отец не покупал ей немного.

Он покупал бы их и мне, но я знала, что у родителей не хватало денег на то, что я хотела — мои лук и стрелы. Охотничьи ботинки. Толстые шерстяные вещи для холодной погоды. Хуланну всегда интересовали конфеты, ленты, а не практичные вещи. Было сложно не завидовать тому, как ей потакал отец, как тепло улыбалась ей мама, если я знала, что все в мире считали ее очаровательнее меня.

Было тяжело, когда Хуланну приглашали на ночевку к друзьям. Порой звали и меня, когда мама шепотом просила мам других девочек. И это жалило.

Обычно я сидела дома, прижавшись носом к окну, и считала гулей, представляя себя рыцарем на коне, нападающим на эти жалкие тени.

Было сложно на праздники, когда Хуланна с ее блестящими волосами и милой фигуркой танцевала со всеми мальчиками деревни, и никто не приглашал меня. Кроме Олэна, но я не хотела сейчас это вспоминать.

— Я могу быть полезной, — сказала я себе. — И когда Хуланна устаивает проблемы для семьи, влюбляя в себя всех парней, я не буду устраивать беды. Я буду разумной, охотиться и помогать семье.

Но теперь оказалось, что я была не лучше Хуланны. У меня не было ценности? Может, Олэн был прав. Может, мне стоило открыть портал и поменяться местами с его отцом или своим… или с Хуланной. С кем-нибудь. Потому что любой из них был бы тут лучше, чем Элли Хантер.

Повязка сползла с лица, и я села на бревно, чтобы перевести дыхание, хрипло кашляя и давясь всхлипами. Ярость кипела под моими слезами. Я ненавидела себя за то, что все испортила. Ненавидела Олэна за то, что заметил это. Я ненавидела деревню за то, что они навредили маме из-за этого. Я ненавидела солнце за яркий свет и дождь за то, что он лился.

Я вытащила платок и вытерла им недовольно нос.

В клетке Скуврель стоял в центре с диким взглядом. Тела пропали, осталась только кровь. Его морок мигал, и настоящий он выглядел и испуганно, и хищно.

Это было из-за того, что он бился об железные прутья?

— Прутья тебе вредят? — спросила я сдавленным голосом.

— Да, — напряженно сказал он.

— Я бы несла тебя, если бы рука так не болела.

Он закатил глаза.

— А если я соглашусь исправить твою руку, если ты согласишься дать мне перерыв от жжения железной клетки?

— Я тебя не выпущу, — я шумно высморкалась.

— Забудь это, — сухо сказал он. — Как насчет такого: ткань, чтобы защитить меня от жара прутьев. Еще иглу, как до этого. И нить.

— Звучит как список для торговца.

— А взамен я исцелю твою руку.

— Звучит слишком красиво, — сказала я. — Это уловка.

— Могу еще предложить открытие круга Звездных камней для тебя, — он смотрел на меня с надеждой.

— Нет уж.

Он сдулся.

— Но на руку ты согласишься.

— Чтобы исцелить меня, тебе нужно выйти из клетки, — с опаской сказала я. — И ты не захочешь вернуться. И у меня будут проблемы.

— Я бы хотел покинуть клетку, — его лицо было каменным.

— Я не буду слушать это, — заявила я.

— А если я выйду так, чтобы исцелить тебя, и пообещаю больше не вредить тебе или другим. И тут же вернусь? Этого хватит? Ты дашь мне тебя исцелить?

— И вещи? — спросила я, проверяя, все ли знала в нашей сделке. — Нить, игла и ткань?

— Да. И еще одно.

— Что?

— Один поцелуй.

— Всего один?

— Ты хочешь сказать, что у тебя так много поцелуев, что стоит купить дюжину?

Мои щеки пылали. Единственный парень, с которым я представляла будущее, только что сказал мне больше к нему не приходить.

— Думаешь о музыканте? — спросил он, склоняя голову с интересом.

— Не твое дело.

— О том, кто играл на красивом инструменте, тело которого извивается как украденный ветер? — его глаза сияли ярко, пока он говорил.

— Ты влюблен? — удивилась я.

— Конечно! — он вздохнул.

— Серьезно? — я прищурилась.

Я не знала…

Я не думала…

Он рассмеялся.

— В мандолину. Так ты это назвала? Мандолина?

Ох.

— Да, — поспешила согласиться я, и он ухмыльнулся.

— Ревнуешь?

— К мандолине? — сухо сказала я. Ревновала ли я? Из-за симпатии фейри? Глупости!

Он музыкально рассмеялся.

— Подумай о сделке. У тебя будет работающая рука.

Мои щеки пылали. И он будет первым, кого я поцелую. Даже не парень.

— Почему поцелуй? — осведомилась я.

— Почему нет? — он пожал плечами.

Я резко встала, надела повязку на глаза и попыталась игнорировать музыкальный смех из клетки.  

Глава тридцатая

Развести костер в дождь удалось не сразу. Я не справилась бы, если бы не начала до того, как дождь стал ливнем. Теперь я сжалась у жалкого подобия костра у одного из Звездных камней, слушая едкие комментарии Скувреля, пока я пыталась сохранить огонь, игнорируя боль в руке.

Голова гудела, боль шипами впивалась в глаза. Было лучше, если я оставляла повязку, но я часто сдвигала ее и озиралась. Меня легко могли застать тут врасплох, и это приведет к катастрофе.

— Если не хочешь заключать со мной сделку, зачем мы тут?

— Кто-то должен сторожить дверь, — рявкнула я. Хотя я даже не могла сейчас выстрелить из лука. — Есть только я.

— Ты отдашь себя за отца мальчика? — он звучал искренне любопытно.

Я не ответила. Я думала об этом. Я думала об этом с тех пор, как Олэн сказал мне не возвращаться без него.

— Ты стоишь больше певчего, — Скуврель притих. — Наверное. Я не слышал, как он поет. Та мандолина — вещь рая и ада, соединенных в мелодии, которая выжигает следы в сердце.

Восхищение звенело в его голосе. Я бы убила за такую любовь.

Откуда взялась эта мысль?

— Да, я заметила, что тебе нравится, — сказала я. Я видела, почему в стишке говорилось, что музыка слепила их. Он был беспомощен, как влюбленный щенок, когда дело касалось музыки.

— Я бы заплатил рубинами и лунными камнями, чтобы снова ее услышать.

Я рассмеялась от тоски в его голосе.

— Я тебя забавляю? — казалось, его гордость можно было задеть не хуже моей.

Я кашлянула.

— Ни капли.

Я могла врать, а он — нет. Я добавила веток в костер, застыла, услышав треск ветки. Я тут же вскочила на ноги, вытянув трость, готовая ударить. Моя рука пела о боли и страданиях.

— Элли? Ты тут?

Я выдохнула с облегчением. Это была моя мама.

Она вышла из теней и деревьев с большой сумкой на спине, чайником в одной руке и длинными палками в другой.

— Я думала, что найду тебя тут, — мягко сказала она. — Тебе плохо. Поле под дождем — не место для девушки со сломанной рукой.

— В эти дни я могу быть только тут, — я не смогла скрыть горечь в словах.

— С Олэном не получилось? — она опустила чайник на круг камешков вокруг костра, сбив один из камней из круга. — Круги тут опасны, Элли. Не делай их без необходимости.

— Олэн не хочет меня больше видеть.

— Уверена, это не так, — она опустила сумку рядом со мной на камень и вытащила из нее квадрат ткани. — Нет, сиди. Ты выглядишь ужасно. Не нужно добавлять простуду к перелому. Выпей чая, когда он нагреется.

Мое лицо пылало. Мне не нравилось врать ей о своем здоровье, но если бы я сообщила ей о лихорадке, она не выпустила бы меня из дома.

— Это палатка? — спросила я.

— Я знаю, что дома тебя не удержать, — она тряхнула головой. — Ты как твой отец. Он тоже захотел бы остаться тут, чтобы следить за кругом. И он сделал бы вид, что ушел на пару часов, а прошла бы ночь, потом еще, и я сдалась бы и принесла ему палатку. Я сделала выводы. Я не буду слушать твою ложь. Я просто поставлю тебе палатку.

— Спасибо, — вяло сказала я. Было тяжело злиться перед лицом такой доброты.

— В сумке еда, там же швейный набор для штопки одежды, мешок лекарственного чая, одеяла, чашка и бутылка с водой. И сухая одежда, ты как раз промокла, — она уже почти установила палатку. Она вбила колышек молотком, прошла к другой стороне палатки, стала бить по другому колышку. — Наверное, нет смысла говорить тебе отдохнуть, пить чай и держать ту руку сухой, но я все равно говорю.

— Я это сделаю, — сказала я слабым голосом.

Она закрепила веревки на углах ткани, привязала их умело, будто делала так каждый день.

— Не удивляйся. До твоего рождения я делала так с твоим отцом почти каждые выходные. Ты же не думаешь, что я родилась старой?

— Все меня ненавидят, — сказала я, губы почти не шевелились.

Она сделала паузу.

— Ты знаешь, что я не ненавижу тебя, Элли.

— Ты не считаешься, — сказала я.

Она покачала головой.

— Ты сейчас так думаешь, но однажды ты поймешь, что родители считаются. Мы очень важны. Я тебя там прикрою, — она махнула на деревню. — Пока ты тут делаешь то, что должна. Но я хочу обещание.

— Какое? — я почти плакала. Ее любовь и забота были хуже, чем их отсутствие. Казалось, ее доброта подчеркивала все причины, почему все болело.

— Обещай, что не отбросишь жизнь, чтобы все исправить.

Я молчала. Я не решила, сделаю это или нет.

Она покачала головой, издала раздраженный звук горлом. Она убрала молоток в сумку и вытащила потрепанную книгу в кожаном переплете.

— Тебе нужно прочесть это, — сказала она. — Это книга, о которой я говорила. Матушка Хербен будет злиться, как коза с одним рогом, если поймет, что я ее взяла, но она тебе нужна, — она посмотрела на небо. — Ты знаешь, что означает роль Охотника?

Я скрыла удивление от резкой смены темы, налив чай в побитую металлическую кружку, которую она принесла.

— Я охочусь на хищников и врагов города.

— И?

Я покачала головой.

— И что?

— Ты должна охотиться на всех врагов и хищников, или ты перестанешь быть Охотником, — сказала она.

— Ладно.

Она выглядела неуютно.

— Это твой отец должен говорить тебе это.

— Что?

Она не выглядела так неуютно, когда говорила Хуланне и мне о птицах и пчелах.

— Это значит, что тебе нужно охотиться на все. Если бы, скажем, феникс был на нашей земле, ты должна была бы охотиться на него. Ты не могла бы просто дать ему летать.

— О, — это будет проблемой. — Его нужно поймать, или охотиться на него?

Она посмотрела на меня.

— Охотник в уникальных отношениях с землей. Нужно охотиться на него, если нужно. Убить, если нужно. И воздержаться, если не нужно.

Казалось, эти были не все объяснения. Это были только основы.

— Ты поймешь, — многозначительно сказала она. — И ты девочка.

Я возмутилась:

— Как и ты. Хочешь сказать, что девочки не могут быть охотниками?

Она криво улыбнулась.

— Конечно, ты так это поняла. Нет, Элли. Я о том, что женщина уже обладает связью с землей, и от этого связь Охотника сильнее. Особенно после того, как ты нашла ту клетку, — она кивнула на Клетку душ. Мне захотелось сдвинуть повязку и понять, почему Скуврель притих. Но я сдержалась. — Твоя связь может быть сильнее, чем у твоего отца. Ты можешь быть Улаг.

О таком я еще не слышала, но уловила, как Скуврель тихо охнул в клетке.

— Что это значит?

Она посмотрела на тучи над нами с недовольным видом.

— Прочти книгу. Это поможет. Я вернусь завтра с едой. И, пожалуйста, поспи.

Она обняла меня так внезапно и крепко, что я чуть не выронила чай, пострадавшая рука пылала, а потом мама ушла, пошла по мокрой траве, ее юбка промокла до колен. Она даже не оглянулась.

Что ж.

Мы все справлялись с безумием, как могли.

Я сжала книгу и решила прочесть ее, а потом поговорить с ней об этом. 

Глава тридцать первая

В ночь, когда лесных гулей стало слишком много, мне было восемь. Певчий пришел в наш дом в панике. Они прогнали его с горных равнин.

— Сотни, — сказал он. — Они льются с севера как живые тени.

Он ушел так же быстро, как и пришел, шарахаясь от каждой тени.

— Этой ночью мне нужна Элли, — сказал отец, когда уходил.

Мама побледнела и прижала мою ладонь к своей груди.

— Все будет хорошо, любимая, — сказал ей отец. — Но я не справлюсь один. Мне нужна Элли.

— Может, я смогу… — начала мама, но он покачал головой, и это остановило ее.

— Нет, милая. Мне нужна Элли. Она хороша с луком, достаточно маленькая, чтобы усадить ее на дерево и согнать их к ней.

Я ощущала гордость, но мама с тревогой посмотрела мне в глаза.

— Не попади случайно по отцу, Элли.

— Хорошо, — я уже натягивала лесную одежду, отец готовил мой маленький лук и проверял стрелы.

— Не упади с дерева, — напомнила мама.

— Ладно.

— Не…

— Она знает, любимая, — сказал отец, и мы в спешке покинули дом, и вскоре он уже привязал меня к толстой ветке дерева.

— Держи стрелу наготове, но не тяни тетиву. Я убью тех, кого смогу, но будь настороже. Когда я буду гнать их мимо твоего дерева, стреляй. Даже если не метко. Они забрали прошлой ночью десять коз. А потом напугали певчего. Их стало слишком много. На юге говорят, если мы не сдержим их, сюда отправят отряд Рыцарей Света.

— А мы этого не хотим? — нервно спросила я.

— Лучше не привлекать внимания сильных, маленькая охотница. От них только беды, за ними только огонь. Пять дней тут, и они оставят поколение проблем. Месяц? Деревня больше не будет прежней. Ты готова?

Я кивнула, и он скрылся за деревьями. Однажды я смогу так красться. Однажды я буду такой же умелой, как отец.

Я держала стрелу в руке, сосредоточилась.

Я думала о задании. Я могла это сделать. Я училась. Я была готова.

Когда гули прибыли, я выпустила все свои стрелы, и руки под конец ощущались мертвыми. Отец вернулся не сразу, и я гордилась, когда он стал отвязывать меня с широкой улыбкой и зеленой кровью гулей на ладонях и одежде.

— Сколько? — выдохнула я.

— Ты попала по двенадцати, — сказал он. — Я убрал еще тридцать.

— Этого хватит?

— Пока что, маленькая охотница.

— Я хочу быть величайшей охотницей, — сонно сказала я.

— Я научу тебя жить на холоде, выживать почти без припасов и быть сильной, — прошептал он, пока нес меня домой. — Я научу тебя, как брать силы из страха и гнева. Я научу тебя охотиться.

Я не слышала его планы на Хуланну. Наверное, он шептал их ей, когда меня не было рядом.  

Глава тридцать вторая

Когда мама ушла, я полезла в сумку и нашла набор для шитья и запасную веревку. Из веревки я сделала петлю для руки. Она ужасно болела, чай не помогал, и я надеялась, что, если привяжу ее, станет чуть лучше.

Когда я закончила, я сдвинула повязку и посмотрела на Скувреля.

— Как открыть портал? — спросила я, щурясь.

Он улыбнулся.

— Заключи со мной сделку, и я скажу.

Я помедлила. Он уже предлагал сделку — игла, нить, ткань и поцелуй за исцеление.

— Думаешь о другой сделке, которую я предложил? — его глаза загорелись.

Я отвела взгляд. Я обдумывала ее. Но могла ли я придумать сделку так, чтобы он остался в клетке?

— Я ощущаю, что круг слаб, — сказал он низким чарующим голосом. Я взглянула на него, он смотрел мне в глаза, соблазнительно улыбаясь. Было просто забыть, что его морок не был настоящим. — Я чувствую существ на другой стороне, которые хотят пройти. Некоторые уже прошли. Ты можешь охотиться одной рукой? Ловить одной рукой? Тебе было тяжело расставить силки, и даже сейчас голова пылает от боли. Заключи со мной сделку, и ты сможешь охотиться двумя руками.

— Если можешь исцелить руку, можешь и вернуть мне зрение, — сказала я. — Может, на такое я согласилась бы.

Если приходилось торговаться с ним, я хотела получить как можно больше выгоды.

Он рассмеялся.

— Вряд ли я хочу давать такое. Мне нравится играть с едой, и если ты не сможешь меня тут видеть, веселье закончится.

— Что толку, если ты можешь дать только часть? — спросила я, наполнила наперсток чаем для него. — Вот. Наслаждайся. Может, это что-нибудь исцелит в тебе.

Он с опаской смотрел на меня.

— Что? — спросила я.

— В чем уловка? Что ты хочешь за чай?

— Твою бессмертную дружбу, — едко сказала я, подвинув наперсток между прутьев. От боли я стала раздраженной. Я вернула повязку на глаза, открыла книгу и придвинулась к дымящемуся костру.

— Готово, — его голос звучал так, словно и он был раздражен.

Я стала читать. Это был дневник, но не для каждого дня. Порой записи разделяли дни, а иногда — месяцы или годы. На страницах много раз менялись чернила и почерк. Этот дневник вел не один человек. Я листала страницы, пытаясь сосчитать, сколько у дневника было хозяев, но потеряла счет после дюжины, отвлекшись на написанное. Я замерла и прочла несколько строк острых черных букв:

Мы бережно спрятали ключ для наших дочерей, и мы надеемся, что его найдут только они. Открытый круг выпустит в мир немыслимые ужасы. Мир будет страдать от боли, как женщина при родах. Но порой это необходимо.

И еще запись:

Глубоко иди в кольцо,

Там, где ветер не дует в лицо,

Глубоко, но не в земле,

Не дыши, там смерть везде.

Вот. Я вспомнила, как Хуланна спрятала свои монеты — и мои — в месте, которое она звала надежным, а потом забыла, где оно было. Мы всю весну искали их, пока я не нашла их утром в гнезде малиновки под навесом сарая. Я отругала ее, а она рассмеялась.

— Но они же сбереглись, да? — ответила она.

У наших предков был тот же подход к хранению.

Я листала страницы, пока не нашла интересный список. Список правил Фейвальда.

Правила Фейвальда:

Один входит, один выходит.

Фейри не может врать. Если смертный врет фейри, он платит за это.

Не ешьте и не пейте у них, не добавив соли.

Сделка — это все.

Никто не может помешать суженой паре.

Никаких песен и музыки в Фейвальде.

Никакого железа в Фейвальде.

Никто не может вмешиваться в игру.

Рядом со мной раздался писк, и я вздрогнула, сорвала повязку и потеряла, где читала.

— Что ты делаешь? — заорала я, отскакивая от дергающейся мыши на земле у клетки.

Скуврель свернул зверьку шею.

— Оно собиралось меня убить, — спокойно сказал он.

— Мышь, — сухо сказала я.

— Конечно. Они ненавидят меня.

— Это мышь. Она не ненавидит тебя, — я посмотрела на мышь. У нее были маленькие уши и короткий хвостик. Такие жили в высокой траве равнин в горах.

— Эта ненавидит, как и все смертные существа, ведь знает, что я хочу ее съесть.

— Ты хочешь съесть мышь, — сухо сказала я. Он пытался получить реакцию, потому что любил драму. Я почти видела блеск его глаз. — Ты отчасти сова?

— Я все хочу съесть, — его улыбка была хищной. — Я хочу съесть целый мир как головку сыра. Ощутить, как он крошится на языке и тает во рту.

— От такого количества сыра тебе станет плохо, — сказала я, но страх пронзил меня.

Было просто забыть, каким был Скуврель, пока он крохой сидел в клетке. Было просто забыть, что он был опасен. Он убил мышь, прошедшую мимо. Он убил бы меня, если бы мог. Мне нужно быть осторожной, если я хотела заключать с ним сделки. Стоило все продумывать.

Дождь стал мелкой моросью, солнце садилось. Я читала, пока могла.

Я подбросила хвороста в костер, собрала еще про запас и вытащила еду, которую сложила мама. Козий сыр и хлеб. Я намазала сыр на хлеб и отломила кусочек для Скувреля, сдвинула повязку и осторожно протянула ему угощение.

— Может, вместо мира тебя устроит козий сыр.

— В обмен на что? — с опаской спросил он.

Я покачала головой. Не все должно быть сделкой, да?

— О, не знаю, — раздраженно сказала я. — Когда я проголодаюсь, ты меня покормишь? Справедливо? — он долго мешкал, и я рассмеялась. — Слишком много? А я думала, что фейри были храбрыми.

— Храбрость ни при чем. Если я соглашусь на это, я не смогу заморить тебя голодом, — его голос был бархатным, хотя он был в моем плену.

Я склонилась ближе, но не так, чтобы он мог схватить. Я сделала выводы из смерти мыши.

— Думаю, ты ошибаешься насчет своих сил, маленький фейри. Ты в моей клетке.

Он закатил глаза.

— Жизнь может пошутить. Сегодня я у тебя в плену. Может, завтра ты будешь в моем. Лучше думать о будущем, или прошлое съест кости.

Я хотела ответить умно, но тут ветер налетел на долину, обрушился на мой костер. Я с воплем вскочила на ноги и стала топтать костер. Воздух пронзил звук, будто кто-то трубил в рог.

Глава тридцать третья

Я забыла надеть повязку.

Как я видела костер духовным зрением? Но он был там, ярко горел у клетки Скувреля. И вокруг нас тьма ночи оживала криками и воплями, существа фейри хлынули из круга Звездных камней, понеслись галопом и полетели на полной скорости.

Существо, похожее на молочно-белую лошадь с огромным рогом на лбу направилось ко мне, и я бросилась на землю, крича от боли, когда падение пришлось на сломанную руку. Я потянулась слепо за тростью и нащупала палку из запаса хвороста. Сердце колотилось в груди.

Единорог пропал из виду, во все стороны летели серебристые существа, помеси котов и сов, создания с клыками и из ветра, которых я не узнавала, и прыгающие существа когтей и смерти.

Я смотрела им вслед, а сердце сжималось. Их были десятки. Десятки существ фейри, которых я должна была убрать как охотница. Я не могла уберечь Скандтон от всех них.

Я ругалась, а Скуврель хохотал.

— Ты ни одного не поймаешь со сломанной рукой.

Я не знала, с чего начала бы с обеими здоровыми руками. У меня с собой была лишь дюжина стрел.

— Заключи со мной сделку, — проворковал Скуврель. Мое сердце таяло от звука. Я боролась с этим теплом, но почти безрезультатно.

Я с ворчанием села у его клетки и попыталась собраться с мыслями. Других вариантов не было. Только я могла решить эту проблему, и мне нужны были обе руки.

Нужно было осторожно составить условия сделки.

— Я дам тебе, — начала я, глядя, как он взволнованно встал на носочки, глаза сияли от моих слов, крылья из дыма появились за ним. — Набор для шитья и ткань. Иглу и поцелуй, как и обещалось, — я старалась не дрожать от мысли о поцелуе с ним, зная, кем он был, или желая узнать его ближе в его мороке. — Если ты… — я запнулась.

— Продолжай, — прошептал он пылко. Он смотрел на меня как на мандолину, когда Олэн играл на ней.

— Если ты, — я кашлянула. — Исцелишь мою руку, не навредишь мне и не попытаешься как-то убить меня, не сбежишь и не позовешь никого помочь тебе сбежать, пока ты вне клетки, и не заставишь меня помочь тебе сбежать, не станешь убивать себя или кого-то еще вне клетки и не попытаешься уничтожить клетку, убежать в портал или как-то еще не дать вернуть тебя в клетку, и что ты сразу же вернешься в плен клетки, как только моя рука будет исцелена, и не будешь искать лазейки, чтобы избежать своей судьбы.

Он рассмеялся.

— Думаю, мне понравится играть с тобой, Эластру. Ты хорошо придумываешь игры.

Я ощутила холодок на спине.

— Я принимаю условия, — сказал он с широкой улыбкой. — Тебе нужно сказать: «Мы договорились».

— Мы договорились.

Я ощутила холодный пот на лбу и между лопаток, сглотнула и приготовилась открыть клетку.

— Сделка — это сделка, — напомнил он мне, хитро улыбаясь, словно у него была тайна. Может, так и было.

Я осторожно убрала проволоку, он в предвкушении приоткрыл рот.

Я открыла дверцу клетки и выпустила его.

Он вырвался вихрем, из крохотного и духовного стал вдруг в полный рост и осязаемым, как я. Его крылья из черного дыма развернулись вокруг него, и зеленые, как трава, глаза хитро блестели, от этого мое сердце колотилось.

Он был хитростью во плоти, искушением в физическом обличье, воплощением разрушения. Мое сердце предательски трепетало. Как глупый мотылек, оно хотелоподлететь близко к огню, который сожжет крылья.

Он был выше меня. Я забыла это.

И он стоял так близко, что мне пришлось задрать голову, чтобы видеть его лицо.

Его убийственная улыбка стала шире, он окинул меня взглядом, прикусил губу, глядя на мою грудь, где сердце и легкие выдавали мои эмоции. Я скрывала их на лице.

— Переживаешь, маленькая охотница? — проворковал он.

— Не больше тебя, крохотный фейри, — ответила я, стараясь звучать бойко, но голос дрогнул.

— Эластру Ливото Хантер, — четко произнес он мое имя. — Иди в палатку и жди меня.

Я рассмеялась.

— Уже наглеешь?

Его глаза потрясенно расширились.

— Твое имя… разве это не оно?

— Конечно, оно, — я ехидно улыбнулась. — Ты слышал, как меня так звала мама.

— Но это не работает, — он выглядел потрясенно.

— Работает? Оно указывает, что ты обратился ко мне. Что еще он делало бы?

— Это твое имя? — снова спросил он, шагнув вперед, его лоб чуть не касался моего. Его крылья окружили меня дымом. Я переминалась, как заяц, гадающий, в какую сторону побежать. — Твое настоящее имя?

— Да, — я совладала с тоном. Я не думала, что он будет таким… неотразимым. Таким сильным. Таким непреклонным. Я выпустила его, не помня, каким сильным он был. А теперь я не знала, могла ли заставить его выполнить сделку. Могла ли вернуть его в ту клетку.

Часть меня не знала, стоило ли. Было ли правильно запирать живое существо? Но я видела, что он сделал с другими фейри в клетке. И они были ранены. Я видела, что он сделал с мышью.

Его лицо было в дюймах от моего, он заглядывал в мои глаза своими ярко-зелеными глазами. Я пискнула как мышь.

Он рассмеялся бархатным голосом.

— Сделка, — выдавила я. — Придерживайся сделки.

— О, конечно, — его улыбка стала дразнящей. — Ты меня боишься, маленькая охотница? Или хочешь меня? Жаждешь поцелуя?

Он растянул слово «поцелуй» так, что все нервы в моем теле встали дыбом. Он не ошибался.

— Я видела твою истинную природу, — напомнила я ему… и себе.

Он цокнул языком.

— То не моя истинная природа.

— Ты сказал, что исцелишь мою руку.

Он улыбнулся шире.

— Да, маленькая охотница, но я не сказал, когда.

Я ощутила, как кровь отлила от лица, но он рассмеялся и покачал головой.

Он нежно обхватил мою руку ладонями, размотал повязку на шине. Я вздрогнула от вспышки боли, скрипнула зубами, рука пылала.

— Я думала, правило один за одного, — процедила я, стараясь отвлечься от боли. — Как выбрались те существа?

— Один за одного для людей и фейри, — бодро сказал он. — Существа служат фейри. Они не скованы теми правилами.

И фейри могли посылать столько, сколько хотели. И мне придется на всех охотиться.

— Твоя сестра знает прекрасно, что такое количество зверей тебя отвлечет, — он приподнял брови, словно это было забавно. Он сиял бирюзовым светом для моего духовного видения, и это подчеркивало его идеальные черты. Он снял шину и цокнул языком при виде опухшей руки. Он коснулся кожи, я подавила вопль, и он прошипел. — Горячее. Хуже, чем ты думала.

— Как моя сестра связана с существами фейри? — я подавляла слезы боли.

— Она же послала нас сюда? — он взглянул мне в глаза, проверяя, что я знала. — Двое других были у нее при дворе. Я был пленником. Три фейри, чтобы поймать одну смертную девушку. Это звучало просто.

— Зачем ей посылать пленника? — спросила я.

— Может, она думала, что ты убьешь меня.

— Тогда зачем убивать двух других? Видимо, это были ее союзники, раз ты их убил.

— Может, ей все равно, что умрет.

— Это на нее не похоже.

— Может, ты плохо ее знаешь.

Я нахмурилась, недовольная этими «может», но боль стерла эмоции с лица, ослепила меня и наполнила агонией. Я хотела кричать, рыдать, бежать.

Прошло много времени, и боль убежала как раненая лань. Я моргнула и увидела его перед собой. Он все еще сжимал мою руку, склонив голову.

— Что это было? — охнула я.

— Цена. Магия не бесплатна.

— Я думала, ценой были набор для шитья и поцелуй! — мое лицо пылало не только от стыда. Тело покалывало от отчаянного желания ударить его.

Он рассмеялся.

— Это была цена за мою помощь. Магия берет свою цену. Она ускорила исцеление. Ты испытала недели боли в мгновении. Хороший обмен, да?

Вот. Это делало Светлый народец опасным. Я сглотнула желчь. Сделки, которые они считали «хорошими», были жестокими.

Я не стала отвечать, показывать слабость. Вместо этого я проверила руку, двигая в стороны, проверяя, что она зажила правильно. К моему удивлению, мои руки обвивало зеленое сияние в форме шипов. Я охнула.

— Что ты со мной сделал?

— Это не я. Ты ничего не знаешь о цене магии?

Я хмуро посмотрела на него.

Я видела, что он подавлял смех, когда он сказал:

— Первое прикосновение магии оставляет осадок. В соответствии с твоей природой. Этот осадок говорит мне, что ты будешь колючей и склонной проливать кровь.

— Дай угадаю, — я чуть не сплевывала слова. — Твоим осадком магии были змеи.

Он рассмеялся и показал мне руки, и впервые я поняла, что то, что я приняла за татуировки, было чернильным узором тьмы, не-света. Они были в форме перьев.

— Ты — шипы, охотница. Я — легкий, как перышко.

Я закатила глаза от его смеха.

— Для тебя это смешно.

— А ты не веришь, — его глаза невинно расширились, улыбка стала ангельской. — Разве не удобно, что мое развлечение исцелило тебя?

Я не могла отрицать этого, так что и не пыталась.

— Ты сказал, что вернешься в клетку, когда закончишь.

— Я жду плату, — сказал он, глаза стали дикими, и я от этого нервничала. Сердце забилось быстрее. — Вижу, и ты этого хочешь.

Я облизнула губы. Поцелуй. Он говорил о поцелуе.

Я не могла забыть, как он выглядел без морока — хищный взгляд, спутанные волосы, острые зубы, ладони в крови и обрывки плоти на скелетах крыльев.

И я не могла перестать смотреть на него в мороке. Идеального во всем. Идеальное зло.

И я не знала, боялась или восторгалась. Хотела ли отчаянно, чтобы сделка завершилась, или жалела, что он не попросил больше.

Я уже почти ощущала его вкус, прикосновение его губ. Он укусит? Это пугало?

Он отпустил мою исцеленную руку и шагнул ближе, склонился лбом и моему лбу.

Мое сердце стучало отрывистым ритмом.

— Не будет поцелуя, в клетку я не вернусь, — прошептал он.

Я могла прогнать его туда.

— Меня будет не так просто поймать во второй раз.

Я подняла голову, принимая и боясь одновременно. Я не знала, поцеловал меня он, или это сделала я. Губы не встретились нежно. Это был не милый поцелуй влюбленных. Его поцелуй был диким, он настойчиво прижимался губами к моим, сжал мою талию и притянул меня к себе. Он ощущался голодно, словно на самом деле хотел проглотить весь мир.

И я была голодна.

Потребовалась вся сила воли, чтобы остановиться. Перестать целовать его, пробовать его, желать его.

Как только голова прояснилась, я оттолкнула его как можно сильнее. Триумф на его лице убивал.

— Сделка завершена, — сказала я.

Триумф пропал, сменился уязвимостью и отчаянием, а потом он пропал.

Не исчез. Он вернулся в клетку в миниатюрном облике, и его лицо выражало гнев и горькое разочарование.

Я тоже это ощущала.

Я быстро надела на глаза повязку, чтобы не видеть его. Я не хотела представлять иной исход. Я не хотела видеть его отчаянное желание того, что я не дала ему. Я обвила проволокой дверцу, надежно закрыв ее, просунула в клетку набор для шитья и ткань. Вот. Я свою роль выполнила. Я не снимала повязку — не осмелилась.

Но я шепнула ему:

— Это был худший поцелуй в моей жизни.

— Я готов спорить на десять корон, что это был твой первый поцелуй, — бодро сказал он, но укол вины подсказал мне, что бодрый тон скрывал боль.

Зачем я жалела Сияющего? Я была дурой, если сочувствовала ему.

Одно я знала точно. Я не собиралась больше выпускать его из той клетки. У него было слишком много сил. И убийственные способности.

Глава тридцать четвертая

С тяжелым сердцем я прикрепила клетку к поясу. Я обещала, что понесу ее в руках, если они будут здоровыми, но руки были мне нужны для лука. Я забросала костер землей, но оставила палатку. Если все пройдет хорошо, я вернусь сторожить деревню у круга Звездных камней. Мне нужны были все припасы. Подумав миг, я убрала запасной хворост в палатку. Будет проще развести огонь на сухом хворосте, хотя дождь закончился.

Яркие звезды усеяли ясное небо, пока я шла по высокой траве с луком в руке. Боль меня уже не отвлекала, и я ощущала легкость и оптимизм, каких не было днями. Странно было осознавать, как сильно меня подавляла боль — словно бремя на спине.

Я не давала думать о другом, что теперь давило на меня. Вина. Не только за судьбы отца, певчего, Олэна и Хуланны — я была виновата — но и за судьбу Скувреля. Я старалась, но не могла распутать клубок эмоций и понять, ощущала вину за то, что заперла его, или за то, что выпустила. За поцелуй или то, что мне это понравилось. И я ненавидела себя за стыд. Ненавидела сильнее, потому что не могла решить, стоило ли ощущать вину еще сильнее.

Я давала этому гневу толкать меня по тропе. Не тони в нем, Элли! Пусть придаст сил.

Мне придется снять повязку. Я не подумала взять лампу, и хоть звезды светили ярко над долинами, их свет не проникал в лес. Придется слепо блуждать и в мире духов, и в реальном мире. Я фыркнула, пытаясь что-нибудь увидеть в тусклом свете. Я не хотела снимать повязку. Не хотела сталкиваться с тем, что скажет или сделает Скуврель.

Я провела ладонью по волосам и посмотрела на ладонь, удивляясь, что на ней не было темно-зеленых лоз с шипами. Татуировку магии было видно только в мире духов. Я стиснула зубы. Мне не нравилось, что это оставило след. И что Скуврель сделал это, не предупредив меня. И эта ненависть еще скажется на мне.

Но через пару шагов от тропы я врезалась в дерево и замерла. Придется снять повязку. Я с неохотой сдвинула ее, дала глазам привыкнуть к миру духов. И увидела сияние зеленых татуировок. Я поежилась от этого, любой фейри сразу увидит, что я была колючей и сложной. И что? Лучше быть нежной, как цветок, который просто раздавить? Как Хуланна? Нет уж.

Существа фейри выжгли следы в лесу. Клетка Скувреля ярко сияла посреди них, и он в ней тщательно мылся кусочком ткани и водой из наперстка.

Я игнорировала процесс. Он не был скромным.

— Пытаешься решить, какое существо поймать и убить? — игриво спросил он. — Я могу подсказать, но за цену.

— Хватит сделок, — буркнула я.

— Не нравятся мои игры?

— Я не играю в игры, — фыркнула я.

— О, играешь. Ты плетешь игры, как паук — паутину, и ты даже не знаешь, что делаешь это. Как очаровательно.

Летающие существа были маленькими. Я могла оставить их на потом. Меня больше волновали существа на земле, которые явно были хищниками. И единорог. Лошади были вспыльчивыми. А лошадь с рогом была еще хуже.

Я прикусила губу, пытаясь решить, какой из сияющих следов был его. Какой заставлял думать о единороге?

— Так обиделась из-за татуировки? — невинно спросил Скуврель. — Она почти идет тебе.

— Я могу жить с татуировкой, — парировала я, выбрав лиловый след. Он вызвал мысль о единороге. Он ощущался сильно, непредсказуемо и немного безумно. — Меня мутит после поцелуя.

Он рассмеялся, словно я хорошо пошутила. Я не слушала его, шла по следу, но медленно, чтобы не споткнуться об упавшие деревья и пни. Я могла избегать деревья, держась следа — единорог не мог проходить сквозь деревья, но он легко перешагивал спутанные кусты, которые я обходила минуты.

— Ты выбрала единорога, — Скуврель изобразил интерес. — Ты хоть знаешь, что единороги прокляты?

— Да, я — проклятие, — пробормотала я. Я продвигалась медленно. Если существо фейри выпустили навредить, оно легко могло это сделать.

— Если убьешь единорога, придется платить за голову.

— В смысле? — я пыталась отвлечься от страха, который возник от мысли, что я убью существо, которое видела. Оно было большим и прекрасным. Разве такое нужно убивать?

— Разные единороги из разных Дворов, — сказал Скуврель, голос был приглушен, словно что-то было на его голове. Я не смотрела. Это было не мое дело, он мог делать, что хотел, с тем, что получил в сделке. — Убьешь одного, заплатишь Двору то, что там попросят.

— Как налог?

— Да, — согласился он. — Но они могут попросить не монеты. Например, дни. Или пользоваться твоей ладонью. Или твое чудесное чувство юмора. Ты будешь ужасно скучной без него.

— Да, это страшнее всего, — я перебралась через бревно. — Быть скучной.

— Это ужасно, — сказал Скуврель и сделал паузу. — Хотя я не знаю. Я не бываю скучным.

— Угу, — сказала я, но я не слушала. Я что-то уловила. Шорох и приглушенный крик.

Я поспешила, насколько могла, не спотыкаясь. Лиловый след стал ярче, огибал призрачную версию леса.

Первым делом я увидела мертвого мужчину.

Он был смазанным призраком, словно его дух оставил после себя только шепот.

Над ним гордо стоял единорог, подняв рог в воздух. Он мерцал, будто тысяча звезд слетала с его кожи, будто пар от настоящей лошади. Он стоял на задних ногах, передними бил по воздуху, фыркая. Его дух был острым, угловатым, словно волк переродился конем.

От ужаса во рту пересохло, сердце запнулось. Он был огромным. И стоял тут.

Он уже кого-то убил. Наверное. Или мужчина был уже мертв до прибытия единорога.

Я проверила тетиву лука, глядя на сцену передо мной.

Я уловила скуление мужчины, увидела второго на дереве над единорогом. Но то дерево не могло выдержать его вес, и он свисал с гнущейся ивы, его голая спина была в дюймах от рога единорога, все еще бьющего передними ногами воздух. Ива не выдержит. Она сломается от его веса.

Я сглотнула, вытащила стрелу из колчана, ощупала перья, проверяя, что она не повреждена.

Шанс был один. Один выстрел, и единорог заметит меня.

Я забыла обо всем, кроме меня и добычи. Я осторожно и тихо поправила стойку и вложила стрелу в лук. Я поправила повязку, чтобы она закрыла один глаз. От этого мутило, но я уже так делала. Смогу еще раз.

Стрелять придется, стоя на ногах. Движение привлечет внимание. Я подняла лук, руки болели от давления, но исцеленной руке хватало сил. Я натянула тетиву до носа, до правильного места.

Единорог застыл, пылающие глаза смотрели на меня. Он видел, как я натянула тетиву.

Один шанс.

Мое сердце колотилось, я выбрала место. Единорог был чуть отвернут от меня. Не идеально, но сойдет. Я попаду за его плечом.

Один шанс.

Я подавила головокружение от двойного зрения, сглотнула и выпустила стрелу.

— Бу! — сказал Скуврель.

Единорог вздрогнул от его голоса.

Я услышала свое ругательство, стрела попала… далеко. Я не видела, куда, но это мог быть круп. Я снова выругалась, он прыгнул к деревьям, я потянулась за второй стрелой.

— Зачем ты это сделал? — я посмотрела на Скувреля двойным зрением. Мне пришлось сглотнуть тошноту, а он лишь скрестил триумфально руки на груди, его морок скрывал фейри чище и опрятнее, но все же дикого под его напускной красотой.

— Охотница? — спросил дрожащий голос с дерева. — Это ты?  

Глава тридцать пятая

Хуже было бы, только если бы я попала во Флетчера вместо единорога. Хотя и это не было бы самым худшим вариантом.

— Ты будешь оттуда спускаться? — грубо спросила я, подняв повязку, чтобы осмотреть мертвого мужчину на земле.

— С таким милым поведением удивительно, как у тебя нет пары, — сказал Скуврель, но я игнорировала его. Я это уже слышала. Больше раз, чем могла сосчитать, и от тех, кто мог задеть меня больше, чем он.

Мертвым был Вудривер. Судя по дыре в груди — шире моего кулака — он умер мгновенно, но это не помешало желчи подступить к горлу, жжение намекало, что меня стошнит, если я не возьму себя в руки.

Я всю жизнь имела дело с мертвыми животными, даже крохой сидела с папой, пока он зачищал куропаток, открывал их зобы, чтобы я видела листья и шишки, которые они ели, а в семь я получила от него первую куницу, чтобы я распотрошила и зачистила ее, сказав:

— Хорошо постараешься, монету за шкурку можешь оставить себе.

Но у меня не было опыта с мертвыми людьми. Это было совсем не близко. Было что-то ужасно неправильное в виде Вудривера, которого я знала всю жизнь, бледного и без жизни в луже его крови. Я была от этого рада, что потеряла зрение. Я могла сорвать повязку и перестать видеть. Но мне казалось, что стереть этот вид из головы не удастся. Он всплывет в темные часы, или когда гули выйдут поиграть.

На южной окраине деревне в маленьком домике женщина с тремя детьми больше не услышат голос Вудривера. Я знала их всех. Я буду видеть месяцами и годами, как они будут мириться с этой ночью.

Горло болело от мысли. Что-то ревело в ушах.

Я кашлянула.

— Мы просто гуляли, — заикался Флетчер. Он был вдвое меня старше, а то и больше. Ближе к сорока. Как и Вудривер.

Я смотрела на него, щурясь. Что они делали в лесу посреди ночи? Точно не рубили дерево и не собирали перья для стрел.

Я скрестила руки на груди.

— Ночью. В лесу.

Он взглянул на меня.

— Это не то, что ты думаешь.

Но мне было всего семнадцать, я была защищенной дочерью охотника. Я видела, что он имел в виду нечто важное, но не могла понять, что. Он думал, что я подозревала его в чем-то постыдном? Я сделала лицо холодным. Сделала вид, что знала, пока не выясню.

— Тогда что это было?

Он нервничал. Отчасти это было интересным. Я еще недавно была ребенком. Разве он не должен спрашивать, что я тут делала? Но это так не работало. Вина была сильным оружием, и она не давала подумать, что делали другие, а вдавливала человека в землю.

Я это понимала.

— Просто… — его голос утих, и мои глаза расширились под повязкой от запаха его дыхания.

— Вы пили, — я вспомнила, как отец ворчал зимой пару лет назад маме. В лесу горел костер. Зимой. Странное дело — даже неслыханное. Он говорил что-то о дураках и напитках, а мама шептала о самогоне. Я не знала тогда, что это значило, а они мне не рассказали. — Вы прячете самогон в лесу.

Я сказала это наугад, но попала, и он кивнул.

— Этот лес сейчас полон созданий фейри, — мрачно сказала я. — Пока что самогон в лесу — непозволительная роскошь. Помоги с Вудривером. Он слишком тяжелый для меня одной.

Флетчер кивнул, двигался быстро от облегчения, помогая мне поднять Вудривера.

Мы понесли его в деревню. Я едва справлялась. Если бы Флетчера не было, я бы его не дотащила.

Я тяжело дышала и устала, когда мы миновали первые окна, сияющие светом. Я сосредоточилась на своих ногах, каждый шаг давался с трудом, сил почти не осталось.

Он был слишком тяжелым. Руки и грудь болели от усилий.

Дорога тянулась с севера на юг, озаренная светом луны, и я боролась с болью в теле, пытаясь подстроиться под шаги Флетчера. Мы миновали кузню и постоялый двор, свет горел, несмотря на поздний час, и добрались до площади.

Я так сосредоточилась на грузе, что не заметила там толпу. Шепот тревожил.

— …жуткая с этой повязкой, но ходит так, будто видит…

А потом в ужасе:

— О, звезды, это Вудривер!

— Кто-нибудь, приведите его жену!

— И матушку Хербрен. Скорее!

— …пронзен!

Мы опустили его, и я подняла голову и увидела, что собрались почти все взрослые в деревне. Они оделись в спешке — ночные сорочки были заправлены в штаны. Шали поверх ночных рубашек, хотя вечер ранней осенью был теплым.

Их лица были мрачными, пока они смотрели на труп Вудривера на площади. Его лицо уже не было человеческим, стало незнакомым.

Флетчер сел рядом с другом и зарыдал. Мое сердце сдавило. Я не знала, стал он таким беспомощным от горя или выпивки, но эти люди уже злились на меня. Уже винили меня в потере певчего и охотника. Что они сделают теперь, когда я принесла Вудривера к их двери? Особенно, когда единственным свидетелем был пьяница?

— Что тут случилось? — спросил ледяной голос. Алебрен, хозяин постоялого двора. Он скрестил руки на груди.

— Осторожно, маленькая охотница, — прошептал Скуврель. — Это толпа. Я люблю толпы. Они чудесно слепы, и игры с ними заманчивы, но ты готова играть?

— Я нашла его в лесу. Мертвого, — я не слушала Скувреля. Правда была моим единственным оружием тут.

Алебрен оглядел кольцо жителей деревни, и я не понимала выражение его лица. Но, пока госпожа Тэтчер улыбалась ему, это не обещало ничего хорошего. Я искала в толпе маму, но не видела ее. Как и госпожу Чантер. Во рту пересохло.

— Об этом мы говорили, когда вы выбрали меня мэром пару часов назад.

Мэром? В этой деревушке никогда не было мэра.

— Жадные до власти обожают конфликты. Как весело, — слова Скувреля вызвали во мне холод. Я сжала его клетку, еще привязанную к моему поясу, свободной рукой, сглотнула, нервничая.

— Ты убила существо, убившее его, Эластра Хантер? — спросил новый мэр.

— Нет, — сказала я. — Я вернусь…

Он поднял руку и перебил меня:

— Ты не тронешь существо фейри. Никто не тронет, пока не прибудут Рыцари Света.

— Но оно убило Вудривера, — возмутилась я. — У него в крупе моя стрела.

Мэр цокнул.

— Охотники всюду ищут жестокость. Во что ты превратила нашу мирную деревню?

Он указал на труп Вудривера. На краю толпы послышался шум, и вой жены Вудривера разбил ночь, она растолкала людей и рухнула на грудь мертвого мужа.

Моя голова кружилась, горло обжигала рвота.

— Твоя семья принесла трагедию, — строго сказал мэр. — Охотник — старая работа. Старая, как зимние бури, и такая же ненужная. Мы встретились и решили, что в деревне больше не будет охотника. Такая работа нам не нужна. Мы не будем провоцировать их. Мы дождемся Рыцарей, они решат, как справиться с проблемой. Может, великий лорд или леди сжалятся над Скандтоном и возьмут нас под свое крыло.

Мой рот раскрылся. Я резко закрыла его.

— А что с единорогом, сделавшим это? — спросила я в ужасе, указывая на Вудривера.

— Ты сказала, что попала в него стрелой, — тихо сказал мэр.

— Но…

Он поднял руку.

— Она выстрелила до того, как его пронзили, или после, Флетчер?

Флетчер встряхнулся, пьяные рыдания утихли на миг.

— Не знаю.

— Думай, — попросил мэр Алебрен, и впервые в жизни я увидела жадный блеск в его обычно скромных глазах.

— Я… это могло быть до, — сказал Флетчер. Предатель.

— Нет, — возразила я. — Если его не остановить, он пронзит больше людей. Рыцари будут ехать неделями. За эти недели все мы падем жертвами существ фейри, если я их не остановлю!

— Хватит, Элли, — сказал новый мэр. — Мы не будем беспокоить существ фейри, и они не тронут нас.

Но это так не работало. Хищники охотились. Такими они были созданы. Люди выживали, если охотились лучше. Я открыла рот, но он заговорил громко, чтобы все слышали:

— Ты уберешь силки охотников, — громко заявил он. — И перестанешь тут охотиться. До решения Рыцарей Света все ловушки и охота отменены. Это наше решение для Скандтона.

— А если я откажусь? — спросила я, толпа притихла. Они не ожидали такого от меня. Так могла бы сделать Хуланна, смелая и красивая, но не Эластра с ее едкими замечаниями и молчаливой натурой.

Мэр вздохнул.

— Ты подвергнешь всех нас опасности. Мы достаточно страдали.

Он махнул на жену Вудривера, лежащую на муже, ее всхлипы сотрясали обоих. Мое сердце болело. Вудриверы не нравились мне, но их боль почти калечила меня. И так больно было бы за любого из деревни. Я знала только это место, знала его хорошо — каждого человека, каждого зверя, каждую тропу и каждое укрытие.

Я должна найти ключ к порталу. Я должна была уже решить ту загадку и освободить отца и сестру. Если бы я это сделала, трагедия не произошла бы.

— Твоя мать у Тэтчеров, — сказал мэр Алебрен, и я охнула. Мама не пошла бы к Тэтчерам по своей воле. Я была в этом уверена. Он продолжил стальным тоном. — Принеси силки и оружие завтра на постоялый двор, и вы сможете вернуться в дом и растить коз. Но больше никаких убийств. Никаких смертей.

Я ощутила грубые ладони на спине, попыталась развернуться, но с меня уже сняли колчан. Я не ожидала нападения, никогда не боялась, что жители деревни мне навредят. Я не думала, что такое было возможно.

— Это мои лук и стрелы, — мои губы онемели, словно не могли признать это предательство.

— Они теперь тебе не понадобятся, — сказал властно мэр. — Мы — мирная деревня. И я повешу того, кто нарушит покой.

Охнула не я одна. Он повернулся и позвал мужчину в конце толпы:

— Могильщик!

Могильщик прошел вперед с женой. Она с жалостью посмотрела на меня, этот взгляд пронзал. Я поняла в тот миг, что, даже если не все были согласны с новым мэром, никто не выступит против. Никто не вернет мне лук или титул охотницы. Это было все, что у меня было. И я лишилась этого.

Я смотрела, онемев, как они забрали Вудривера, новый мэр ушел на постоялый двор. Я смотрела, онемев, как народ Скандтона расходится по домам.

Мое сердце смертельно похолодело.

А потом, словно мир ощутил ту же ледяную боль, снег пошел над деревней. Снег во время сбора урожая.

Мне не хватило тепла, чтобы удивиться.

Глава тридцать шестая

— Я вижу, почему эта деревня популярна, — сказал едко Скуврель, когда я села на край колодца в центре деревни. — Люди тут очаровательны, как лорд Кубков.

— Надеюсь, я его не встречу, — прорычала я.

Я сняла повязку и посмотрела на него впервые с нашей сделки. Он стал еще милее? Темные волосы идеально обрамляли лицо, а крылья будто из дыма сильнее оттеняли голую грудь и спину, татуировки из перьев тянулись по рукам, и его ладони будто пропадали в ночи, но в одной он сжимал иглу, как меч. Его камзол был чистым и свисал на нити с одного из прутьев — наверное, сушился.

— Тебе не холодно? — спросила я, чтобы убрать молчание, а не из переживаний. Он развернул под собой ткань, края поднимались у прутьев, чтобы, если я буду двигаться, он съехал по полу клетки и ударился об ткань, а не железо.

— Нет, — он сверкнул улыбкой. — Но некоторые говорят, что мое сердце изо льда.

— Я запомню это, — сказала я, но думала о другом. Мне нужно было принять решение. Отдавать деревне луки, стрелы и силки отца ради свободы матери или попытаться пройти в круг Звездных камней и вернуть его?

Я могла представить жизнь без него или Хуланны — мы с мамой в домике и козы. Мы могли так жить. Но это разобьет ее. И ненависть, уже проросшая в моем сердце, поглотит меня, и одной черной ночью…

— Ты знаешь, что мы порой слышим злые мысли? Твои — черные, — сказал Скуврель.

— Тебе какое дело?

Он пожал плечами.

— Пока я у тебя в плену, я не хотел бы, чтобы ты погибла. Кто знает, что тогда будет со мной?

Я хмыкнула.

Я решила, что меня устраивал только поход в круг. Мама поймет. И она найдет способ освободиться. Она лучше договаривалась с людьми, чем я.

— Но мне понадобится ключ. Мог ли тот стишок из книги помочь его найти? Я произнесла его вслух, вспоминая каждое слово.

— Глубоко иди в кольцо, — пробормотала я.

Скуврель рассмеялся.

— Там, где ветер не дует в лицо.

Его улыбка стала хитрой, и он смотрел на меня так, словно хотел и меня сделать такой.

— Глубоко, но не в земле.

Он облизнул губы.

— Не дыши, там смерть везде.

— Очаровательно, — он растянул слово, словно пробовал его на вкус впервые. — Ты — поэтесса. Ты всегда сочиняешь стихи о том, на чем сидишь? Можешь сесть на меня. Я был бы рад еще одной поэме о своей доблести.

— Еще одной? — сухо спросила я. — Ага, обойдешься.

Но я думала о его словах и блеске его глаз.

Стихи о том, на чем я сидела.

Колодец.

Он был старее деревни, первым был построен тут.

Я обдумала строчки стишка. Он был прав. Это мог быть колодец. И ключ мог быть спрятан под водой. Придется задержать дыхание, чтобы достать его. И спускаться придется долго, так что пытаться достать его было опасно.

— Там будет темно, — пробормотала я.

— Как насчет игры? — сказал Скуврель.

— А похоже, что я в настроении для игр? — прошипела я, глядя на площадь. Огни в домах угасали, пока не остались только в постоялом дворе. Лучи оранжевого света падали на площадь, но не внутрь колодца. Я поежилась от мысли, что окажусь под водой, куда еще и сыплется снег.

— Я всегда готов к хорошей игре, — сказал Скуврель. — А эта тебе поможет.

— Как? — я постаралась вложить весь яд в одно слово.

— Под водой не будет приятно. Игра может тебя отвлечь. И, если ты найдешь, что ищешь. Тебе понадоблюсь я, чтобы это использовать. Почему не сыграть? Если ты победишь, я научу тебя использовать ключ.

— А если ты победишь?

— Возьму еще поцелуй.

— Кто бы думал, что ты так желаешь капли симпатии, — пробормотала я, но меня обеспокоило то, как загорелись его глаза, словно я попала по больному. — Что за игра? — я отвязала клетку от пояса. Он следил за мной, а я опустила клетку на сверкающий снег.

— Правда или ложь, — сказал он с улыбкой.

— Я думала, ты мог говорить только правду.

Я не могла лезть в колодец в одежде. Она будет тянуть на дно, и если я всплыву в мокрой одежде, могу замерзнуть и умереть. Я с неохотой стала раздеваться, сложила сначала шерстяной плащ так, чтобы внутренняя сторона осталась без снега, а потом сняла сапоги и пояс.

— Или мы можем поиграть в Соблазнение, — сказал Скуврель, пока я раздевалась. — Я люблю эту игру.

Я огляделась, надеясь, что никто не смотрел в окно.

— Заткнись.

— Тогда правда или ложь, — широко улыбнулся он.

Я старалась не смотреть на него, снимая остальное, но надела повязку для последнего шага. Я неловко опустила ведро в колодец, чтобы вся веревка размоталась. А потом дважды проверила узел на конце. Он выдержит мой вес? Должен.

— Правда или ложь — ты мило смотришься обнаженной в снегу, — сказал он.

— Я не голая, я в нижнем белье.

Он рассмеялся.

Я сняла повязку и оставила ее на груде вещей, убийственно посмотрела на Скувреля. — Почему тебе не придерживаться менее личных тем?

В этот раз он хохотал задорно. Ему это нравилось.

— Тогда ты заплатишь?

— Почему нет? — сказала я. — Но награда будет уточнена в конце.

— Обещаю, — он поднял руку, — что ты можешь добавить все условия, чтобы вернуть меня в клетку, если дашь мне поцелуй.

Я закатила глаза и сунула петлю клетки в рот. Я не осмелилась оставить ее тут, пока буду в колодце. А если ее украдут? А если откроют дверцу?

Я нашла вслепую пояс, продела его в петлю и закрепила. Я смогу привязать его к веревке по пути вниз.

Было сложно отыскать веревку. Я боялась потерять равновесие, потянувшись слишком далеко, но не видела веревку.

— Чуть правее, — подсказал Скуврель.

Я ничего не сказала. Рот был занят.

Я поймала веревку, сжала ее обеими руками, не дала себе испугаться и бросила на нее вес, замерла во тьме над пропастью.

Вперед.

Лучше бы это сработало. 

Глава тридцать седьмая

Мои ладони уже онемели от холода, пока я спускалась по шершавой веревке. Я не спешила. Я не хотела порвать кожу ладоней, съезжая, так что использовала метод, которому меня давно научил отец — спускалась ладонями и ступнями, веревка была хитро намотана на левой голени на всякий случай.

Осторожно, Элли. Глубоко дыши. Двигайся осторожно. На голой коже выступили мурашки от холода. Я не видела в темноте, узнать, что добралась до воды, могла, только когда ноги коснутся ее, и тогда станет еще холоднее.

Я хотела бы тут духовный след, и меня беспокоило, что его не было. Может, просто колодец так часто использовали, что он рассеялся, а пещера, где была клетка, использовалась периодически. Или я просто зря гналась за этой догадкой. Я гонялась с отцом за дикими гусями в горах, отбиваясь от гулей, бежала, смеясь, к огромным стаям. Отец любил рагу из гуся. Все любили. Обычно мы продавали это на Зимнюю ночь.

Я старалась не думать о Зимней ночи, зубы стучали.

— Правда или ложь, — сказал Скуврель из клетки. — Я танцевал на этих землях во снах и видел тебя там.

— Глупая игра, — сказала я со стуком зубов. — Ты не можешь врать.

— Может, это ложь — что мы не можем врать. Может, так только люди говорят о нас.

— Правда, — я стиснула зубы. Веревка казалась длиннее, чем я помнила. Все фейри говорили «О, ты мне снилась» и ждали, что девушки станут маслом в их руках? Если я была маслом, то только маслом зимой — холодным и твердым. — Это правда.

— Да. Твоя очередь.

— Правда или ложь, — сказала я. — Я хотела убить тебя, когда посадила в клетку.

— Правда, — сказал он. — Попробуй спрашивать что-нибудь сложнее.

— Ты знал это и не боялся?

— Правда или ложь? — спросил он, игнорируя вопрос. — Тебе понравилось целоваться со мной.

Его глаза сияли ярче, когда он это спросил. Словно он хотел узнать ответ. Но он его не получит.

— Любой ответ ты назовешь неправильным, — сказала я. — Ты жульничаешь.

Я вздрогнула, зашипев сквозь зубы — пальцы ног коснулись холодной воды. Осторожно, стараясь удержаться на веревке ногами, я привязала к ней пояс.

— Я не жульничаю. Я добываю информацию. Что лучше игры? — Скуврель подмигнул, и я нахмурилась во тьме. Я хотя бы видела его.

— Надеюсь, узел выдержит, и ты не утонешь, пока я не вернусь, — сказала я.

— Я очарован твоими переживаниями.

— Не стоит.

Я спрыгнула с веревки, не дав ему ответить, резко вдохнув при падении, скривившись, когда я рухнула в воду. Как только я погрузилась, я увидела золотой след в воде. Я повернулась в тесноте колодца и поплыла за следом. Я хотя бы знала, что тут что-то было. Я не гналась за тенями. Грубая веревка задевала ногу — только она связывала меня с воздухом и небом.

Как далеко плыть? Я могла представить склизкие стены вокруг, грубые камни сгладились за века. Я видела это в годы, когда воды было мало, когда уровень воды был в тысяче лиг от вершины. Мы не знали, как глубоко он тянулся, но вода в колодце была всегда, какой бы ни была засуха.

Хватит ли мне дыхания, чтобы добраться до ключа и вернуться с ним? Как глубоко предки его спрятали?

Я старалась не паниковать. Это только все ухудшило бы.

Ощущалось как в стишке — я играла со смертью, спустившись сюда. Словно я была в могиле. Если бы мама знала, что я делала, упала бы в обморок от страха.

Мама. Отец. Хуланна. Я должна преуспеть ради них.

Я старалась направить страх в силу для себя, пока плыла в чернильной глубине.

Может, Хуланна не была моим врагом. Может, так показалось, когда она появилась в круге. Может, это был только морок.

Я двигала ногами сильнее. Легкие начали гореть, но золотой след вел все глубже.

Я не смогу. Воздуха не хватало.

Я думала уже только о том, как болели легкие. Они кричали, когда золотой след, наконец, закончился в небольшой нише в стене колодца. Я сунула ладонь во тьму — там просто не хватало камня. Внутри был вонзен ключ. Я недовольно потянула его, дергала его.

Время было на исходе.

Я умру так.

Ярость наполнила меня от несправедливости. Я — Эластра Хантер — умру в дурацком колодце со злорадствующим фейри, пока я пыталась забрать ключ, который никто и не должен был тут прятать!

Ключ подвинулся.

Я повернула ладонь, и он освободился.

Времени не хватит!

Я направилась к поверхности, боль ослепляла, пока я отчаянно отталкивалась ногами. Я не успею.

Я ощущала, как угасало сознание.

Заставь это стать твоей силой, Элли!

Мне нужно было вдохнуть.

Паника наполнила меня, я двигала ногами сильнее, ударялась ступнями и ладонями об камни до синяков.

Я набрала в легкие воду, задыхалась, тонула, умирала.

А потом моя голова вырвалась из воды, и я кашляла, сплевывала воду. Меня стошнило ею, пока я сжимала веревку. Я сомневалась, что удержусь. Я выпущу ее и утону.

— А ты говорила, что мне нужно за собой следить. А сама плаваешь в своей рвоте.

Злость из-за его насмешки закипела во мне, и я обвила дрожащей ногой веревку и поднялась к клетке.

— Поразительно, но я все еще был бы рад поцеловать тебя, — дразнил фейри.

— Ты ужасен, — прохрипела я, сняла пояс с веревки и прикрепила к своей талии. Я не могла сейчас нести клетку в зубах — я едва могла дышать ртом. Я прислонилась головой к веревке, цеплялась, но забраться сил не было.

Если я не начну подниматься, я ослабею и умру тут от холода или утону.

И загрязню колодец хуже, чем уже сделала.

— Сказала девушка, пристегнувшая меня к телу почти без одежды, — Скуврель напомнил мне, что тонкое промокшее нижнее белье прилипало к коже.

Он не должен был смотреть! Это было унизительно! Гнев придал мне силы карабкаться. Я забиралась все выше, пока он болтал:

— Знаю, невозможно найти в твоем мире мужчину моей красоты, но если тебе приходится держать любовников в клетке и привязывать их к почти обнаженному телу, ты делаешь что-то не так.

— Я тебя ненавижу, — выдавила я. Горло болело, и в легких будто еще осталась вода. Я будто тонула в ней. Но ярость от его слов гнала меня наверх, пока я не добралась до перекладины, с которой свисала веревка. Еще порыв гнева, и я перебралась через каменный бортик и рухнула на тонкий слой снега.

Клетка ударилась об камень, и Скуврель громко выругался.

— Так тебе и надо, — простонала я в снегу. — За твои слова.

— Ты должна меня благодарить, — прошипел он. — Я только что спас тебе жизнь. 

Глава тридцать восьмая

Когда мне было четырнадцать, я думала, что Олэн будет танцевать со мной на празднике Небесных огней. Вся деревня радовалась, потому что королеву Анабету короновали в городе Фарамор, и ночные вспышки послали во все деревни в честь празднования ее коронации. Видимо, Скандтон входил в ее границы, нашу ночную вспышку днем принес торговец.

— Гулей в лесу не будет месяцами, когда мы это запустим, — пообещал он нам.

Я робко намекнула Олэну, что хотела бы танцевать в этом году, и он улыбнулся своей загадочной улыбкой, намекая, что мог исполнить это желание.

Но той ночью, пока я ждала в стороне от танца, надеясь на шанс, подошла Хельдра.

— Я решила танцевать с Олэном всю ночь, — заявила она, улыбаясь Хуланне. — Разве не мило с моей стороны, когда многие могли отказать из-за его хромоты?

Я взглянула на Олэна, где он стоял последние десять минут, нервно глядя на свои ладони. Он посмотрел на меня, покраснел, а потом увидел Хельдру и не сводил с нее взгляда всю ночь. Я должна была уже тогда знать, что это были не просто издевки Хельдры.

— Жаль, тут нет таких хороших парней, как я, да, Элли? — спросила Хельдра. — Тогда один из них мог станцевать с простой девушкой, и тебе не пришлось бы стоять тут и увядать.

Гнев наполнил меня, но заговорила Хуланна, склонившись ближе, с ее привычным милым и мечтательным видом:

— Я слышала, сын Бранчтриммера женится на Лейси Тернхилл.

Хельдра побелела и ушла прочь. Все знали, что она встречалась с Дэленом Брантриммером до прошлого месяца, когда он стал встречаться с Лейси.

— Это было жестоко, — медленно сказала я.

— Нельзя угрожать моей сестре, — тихо сказала Хуланна и посмотрела на меня. — Не танцуй с Олэном. У него две левые ноги.

Я танцевала бы с ним, даже если бы у него были деревяшки вместо ног, как у старого Майнбашера. Но я не смогла в ту ночь и все ночи после нее. 

Глава тридцать девятая

 Я с трудом добралась до палатки на горной равнине и развела костер. Это заняло в пять раз больше времени, чем должно было. Пальцы были толстыми и неуклюжими, разум затуманился, каждая часть меня устала. Если бы не замечания Скувреля, я сдалась бы и потеряла сознание по пути. Я могла бы умереть от холода. Я не могла заставить себя переживать.

Я подумала, что видела галлюцинации, когда то, что Скуврель назвал совогрифином, пролетело мимо и опустилось за костром, устроилось спать в высокой траве и снеге, когда я смогла заставить дерево загореться. Я даже не помнила, как взяла одеяло из палатки и украл им клетку Скувреля и свое уставшее тело.

Когда я проснулась, рассвет давно прошел. Кто-то звал меня.

— Элли? Ты там?

Я охнула. Олэн!

Я вскочила на ноги, ничего не осознав, коснулась спутанных волос, замерзших, с кусочками травы там, где голова лежала на холодной земле. Я убрала пряди с глаз, попыталась как можно быстрее убрать лед с пальцев и заплести привычную косу, лежащую на плече.

— Ты можешь хоть снять одеяло с клетки? — пожаловался Скуврель.

Я надела повязку на глаза и осторожно убрала одеяло с его клетки.

— Элли? — позвал Олэн.

— Я тут! — мой голос был хриплым. Я закашлялась, легкие болели. Я вдохнула воду прошлой ночью. Я должна была умереть.

Я хотела заплакать, вспомнив это, но девочки, которые находили второй артефакт для спасения своего народа, не плакали. Я выпрямила спину и сожгла этот… эту эмоцию… питая свой огонь внутри.

Олэн оказался передо мной раньше, чем я стала чистой. Я потерла глаза и лицо, убирая замерзшую траву и хвою. Я, наверное, выглядела ужасно. Я ощущала себя комком надежд и боли.

Он не спешил, шагал с болью, судя по тому, как кривился.

— Я заварю чай, — сдавленно сказала я, но он покачал головой. Он не сел. Просто смотрел на меня, пока мое лицо не покраснело.

— Так ты ушла, — сказал он.

Я окинула взглядом долину. Я не спала под крышей.

— Видимо, да.

— То есть, ты больше не охотница. Ты ушла с работы.

Я думала, Скуврель разозлил меня прошлой ночью, но это не могло сравниться с яростью от его холодных слов тут. Ему было все равно. Я увидела мандолину на ремешки на его спине.

— Ты пришел поиграть? — спросила я, лед покрывал каждое слово.

Ему было плевать, что у меня забрали мой мир.

— Никому уже нет дела до этого глупого круга, Элли, — он покачал головой.

Тогда почему он поднялся сюда, если ему было больно ходить по дому?

— Я думала, ты переживал. Ты настаивал на его защите, — сказала я с вызовом.

«Помоги мне! — думала я в его сторону. — Помоги сторожить его! Спасти их!».

Он пнул замерзшую траву.

— Я был дураком. Мэр прав. Угроза тут появилась из-за нашего вмешательства. Мы сделали хуже. Если мы так оставим, угроза пропадет.

— А твой отец? — я уперла руку в бедро.

— Он пропал, — резко и с болью сказал Олэн.

Я фыркнула, качая головой.

— Тогда что ты тут делаешь?

— Я слышал, что тебе сказали в деревне. Я помогу тебе убрать силки и отдать луки. Я переживаю за тебя, Элли. Я не хочу видеть тебя в беде.

Голова гудела, будто гнев сжигал логичные мысли. Он пришел свергнуть меня? Разобрать по кусочкам, и он считал,что помогал мне?

— Я думала, тебе нравилась Хельдра, — я сделала свои слова сталью.

Он отвел взгляд, его щеки покраснели.

— Ты тоже важна для меня.

Я громко фыркнула, он посмотрел на меня, сделал шаг, обвил рукой мою талию и поцеловал меня. Это было так неожиданно, что я не сразу отреагировала.

Мне всегда нравился Олэн. Я думала о поцелуе с ним. Думала о многом.

Но…

Не так. Не когда он не доверял мне.

Мне не понравилось. Казалось, он делал это, чтобы получить что-то от меня.

Хуже, я невольно сравнивала это с вчерашним поцелуем со Скуврелем.

Он хотел поцеловать меня. Это была награда, а не способ получить награду. Тот поцелуй был… я все еще думала о нем, все покалывало, и я краснела от мыслей о нем. Но не тут. Этот поцелуй был безжизненным. Я должна была хотеть его, ведь мечтала о нем годами, но он был пустым.

Олэн закончил и отодвинулся, его глаза пылали не страстью, а раздражением.

— И зачем это было? — возмутилась я.

— Ты можешь вернуться, Элли. Вернись в Скандтон, и все будет как всегда. Мы будем друзьями. Будем сидеть в стороне и смотреть, как люди болтают. Мы будем наедаться козьим сыром с медом на танцах и помогать матерям носить хворост, и мы оставим эту… травму… позади. Вернись со мной.

— И что? — спросила я, голос был резче, чем я хотела прозвучать, потому что мне это не казалось счастливым будущим. В нем не было отца или Хуланны. И я не была там охотницей деревни. И там не учитывали, что будет, если круг откроется снова. Это было будущее людей, сунувших головы в сугроб. Будущее для идиотов. Холодный ветер бросил кусочки льда в наши лица, и я укуталась в плащ. — А потом? Ты женишься на Хельдре?

Он отвел взгляд.

— Тогда зачем целовал меня? — я не сдержалась от колкости в словах. Поцелуй был горьким на моих губах.

Он сказал с болью:

— Идем, Элли.

— Твоя мама послала тебя?

Он прикусил губу и раздраженно покачал головой.

— Твоя мама несчастна у Тэтчеров. Но она может жить с нами, если ты сдашься и перестанешь упрямиться. Моя мама… хочет вернуть подругу.

— Твоя мама послала тебя поцеловать меня? — я еще не слышала свой голос таким высоким. Ему хватило наглости смутиться еще сильнее. — А твой отец? Его она вернуть не хочет?

Дыхание вырвалось из него с шипением.

— Конечно, хочет!

— Если сдаться, этого не будет, Олэн! Нужно бороться! Нужно найти способ пройти в круг и забрать его!

— Ты не можешь просто уйти, Элли? — закричал он, лицо исказил гнев.

Мой гнев присоединился к нему, бил по моему самоконтролю с той же силой, что ветер, воющий вокруг нас.

— Ты — идиот, Олэн Чантер. И трус. Почему нельзя хоть раз попробовать?

Он склонился, слова были кинжалами:

— Почему нельзя хоть раз быть обычной девушкой, а не злым фриком?

— О чем ты? — что-то холодное и неприятное разбило мой гнев. Что-то, что шептало, что я знала, о чем он говорил, хоть делала вид, что нет. Что я всегда знала, что люди так меня видели. Что это было правдой.

— Тебе всегда нужно решить проблему, Элли. Ты всегда злишься из-за чего-то, что решила исправить. Ты никому не доверяешь. Ты не можешь быть счастлива. А теперь хочешь сделать всех нас несчастными с тобой.

— Ты не должен был приходить, — отчеканила я слова, чтобы не было ошибки. Я заставила губы перестать дрожать, дала ярости наполнить меня. Но ничего не могла поделать с дрожью тела. Гнев делал так с человеком.

Они думали, что я буду хорошей и просто сдамся? Тогда они меня не знали.

Я никогда не сдавалась.

И я не была хорошей девочкой.

— Ты права, — скованно сказал Олэн. — Я зря потратил время.

Он бросился прочь, и я не успела ничего сказать. Ветер трепал плащ, чуть не сорвал его с Олэна. Я дала себе расплакаться. Было приятно плакать, когда меня никто не видел. И никто не мог узнать мои слабости.

Слезы пропитали повязку, я пробралась в палатку, опустила клетку у маленького матраца и села на него со стуком. Ледяной ветер терзал палатку снаружи. Внутри я замерзла не только физически. Лед полз по венам, что-то затвердело во мне.

Завтра я поймаю того единорога. А потом использую ключ и уйду в круг, чтобы освободить отца и сестру. И никто меня не остановит. Ни Олэн. Ни вся деревня.

— Правда или ложь, — спросил Скуврель во тьме. — Ты влюблена в того человеческого мальчишку.

— Ложь, — прошипела я. Но настоящей ложью был мой ответ. 

Глава сороковая

Я не плакала, пока собирала вещи в сумку, которую мне дала мама. Сдаться — признать, что отказ деревни и всех, кроме моей семьи, оставил раны, которые я чувствовала, а я не собиралась так их радовать. Особенно Олэна.

Когда я закончила собираться, я развела костер. Я поставила клетку у огня, когда он разгорелся. Только потом я сняла повязку и осмотрела ключ.

— Правда или ложь, — сказал Скуврель. — Это самое красивое, что ты видела.

— Ложь, — сказала я. Самым красивым был он, но я не собиралась признавать это.

— Правда или ложь, — спросила я, стараясь не краснеть от своих мыслей. — Ты знаешь, как использовать этот ключ.

— Я знаю, как открыть круг, — согласился он.

— Ключом? — уточнила я. Он был красивым — золотым, хотя не из настоящего золота. Ни у кого в Скандтоне нет золота. Точно не столько.

— Я могу открыть его в любое время, — сказал он.

— И ты можешь сказать мне, как его открыть? — спросила я.

Я попыталась пожелать, чтобы ключ открыл круг. Ничто не произошло.

— Наша игра не завершена, — сказал Скуврель. — Я не прерываю игры. Ни за что. Ты не читала правила в той своей книге?

Я фыркнула, встала и проверила каждый камень в поисках скважины. Я поискала в траве замок, но прошел час, я проверила каждый дюйм обычным зрением и духовным, и пришлось сдаться. Ключ тут нигде не подходил.

— Правда или ложь? — спросил Скуврель. — Тебе нужно поймать единорога, чтобы использовать ключ.

Я посмотрела на него пристально.

— Правда?

Он усмехнулся.

Отлично. Мне нужно было оружие. А деревня лишила меня лука.

Я повернула ключ в ладонях.

— Зачем делать ключ, если он ничего не делает? Который не работает? — пожаловалась я.

— Он работает, — сказал Скуврель. — Просто ты делаешь это не так.

— Правда или ложь? — ворчливо спросила я, взяв нож и огниво. — Тебе холодно без камзола на таком ледяном ветру.

— Ложь, — его тон был игривым. — Только сердце холодное.

Тогда он справится. Я старалась не смотреть на то, как его кожа покрывалась мурашками от ветра, как его мышцы двигались под ней. Это было не честно. Мне не нравилось, когда он смотрел на мою кожу прошлой ночью.

Он отвязал камзол, встряхнул его, пытаясь убрать лед, и надел. Ткань задубела от инея. Мышцы его плеч и рук двигались, пока он работал.

Я недовольно фыркнула, вернула повязку на глаза и пошла к дому семьи.

Лесные тропы были слишком тихими. Я не снимала повязку, смотрела на них с тревогой. Не пищали бурундуки, не возмущались белки. Не каркал ворон, не щебетали синицы. Заяц не выбежал перед нами, куропатка не взлетела из-за моего появления. В тенях не было гулей.

Да, было ветрено и холодно. Да, тучи собирались над Скандтоном, обещая больше плохой погоды. Но я не думала, что тут должно быть так тихо.

Я нашла оленя у участка, который мы держали чистым вокруг дома. Он лежал на тропе, его огромное тело отец повесил бы на двери сарая, если бы был тут. Но в нем не было стрелы. Вместо этого на его груди были огромные дыры. Каждая шириной с мой кулак. Я зашипела от вида. Единорог.

Я не видела его следы, пока не сняла повязку. Тогда появился его след — лиловое сияние в лесу.

Я заворчала.

— Правда или ложь, — спросил Скуврель. — Я поймал единорога, когда был маленьким, и он исполнил мое желание.

— Звучит как ложь, — сказала я. — Ничто в этом мире не исполняет желания.

Он захихикал.

— Разве у тебя не холодное сердце, маленькая охотница? И, кстати, я побеждаю в игре.

— Правда или ложь? Ты жульничаешь.

— Всегда.

Мне не нравилось признавать, но вид оленя меня потряс. Я знала, каким сильным был олень, как метко нужно было попасть стрелой, чтобы сбить его, как даже выстрел в глаз мог не помочь с этим. Он мог бежать и бежать, хоть умирал при этом. Этот не бежал. Кровь залила траву и снег, тяжело пахла осенней охотой.

Я кашлянула и пошла к нашему дому, вернув повязку на место.

Я вышла из-за деревьев у загона для коз и охнула.

Что-то убило наших коз. Нечто нечеловеческое. Следы из кишок, лужи крови и клочки шерсти покрывали ограду, словно жуткие флажки на праздник, куда меня не звали. Не было части козы больше пары дюймов. Но было много кусков. Достаточно, чтобы знать, что все наши козы были мертвы, и многих даже не съели.

Желчь подступала к горлу. Хищные существа фейри. Это была их работа.

— Правда или ложь? — хрипло спросила я. — Твой вид убивает ради развлечения.

— Правда, — прошептал Скуврель.

Дверь моего дома была открыта, и я замедлила шаги, глядя, как ее раскачивает ветер. Мы не оставляли дверь открытой. Особенно в холодное время. Кто-то — или что-то — могло быть там. Я сжимала в одной руке охотничий нож, боялась двигаться быстро. Шаг за шагом я приближалась к дому, озираясь.

Дом мамы всегда был аккуратным. Все было на местах. Пахло травами, уксусом и чистотой. Я еще не видела его таким раньше.

Все, чем мы владели, было разбито и разбросано на полах. Матрацы были выпотрошены, одеяла — изорваны. Еда валялась на полу. Я шла среди бардака, осторожно искала, проверяла за каждой дверью. Я оставила чердак напоследок. Он был пустым. Он даже не так сильно пострадал.

Но в доме не было оружия. Каждая стрела, каждый лук — даже те, что требовали починки — пропали.

— Правда или ложь? — мягко спросил Скуврель. — Это сделали люди.

— Правда, — прошептала я. Гнев бурлил во мне.

Хорошо, что они попросили меня больше не быть их охотницей. Потому что сейчас нашей деревне вредили хищники без контроля — люди. И я хотела охотиться на них почти так же сильно, как хотела охотиться на фейри.

Я поспешила к сараю. Толпа забыла обыскать его или нашла там обломки и запутанную веревку и решила не лезть в тот бардак. Они не знали, что это был мир моего отца, а дом — миром мамы. Дом был чистым, но тут все было в хаосе. На каждое аккуратно сложенное одеяло у нее у него была спутанная веревка. На каждый букетик трав, которые она хранила, у него была старая бочка стрел и множество предметов, нуждающихся в починке. На каждое хорошее оружие, которое он хранил в ее мире, у него была дюжина не идеальных под грудами мусора тут.

Я нашла один из его старых луков, оставшийся с его юношества, сохраненный им, но уже маленький для мужчины. Он был под веревками и сухими листьями. Он идеально подходил для меня. Я нашла сломанный лук под грудой отчасти обтесанных тростей. С него я сняла хорошую и смазанную тетиву и заменила ею тетиву на луке из юности отца.

Хорошие стрелы я искала дольше. Но отец ценил стрелы, а еще часто терял вещи на виду. Было ошибкой считать, что все в этом сарае было сломанным. Я не совершила эту ошибку.

Я нашла шесть хороших стрел и старый чуть заплесневевший колчан, который еще можно было использовать. Я вытащила гнездо мыши из шерсти оленя со дна колчана и наполнила его стрела.

Ха! Я покажу этим жителям деревни. И они пожалеют, что выдвинули мне ультиматум. Они пожалеют, что разгромили наш дом. Они пожалеют, что взяли маму в заложники.

Я собиралась поймать этого единорога, использовать ключ, выпустить отца, и тогда они заплатят.

Я не понимала, что мрачно смеялась под нос, пока Скуврель не присоединился ко мне. Я резко притихла. Его веселило точно что-то опасное.

— Правда или ложь? — спросила я. — Ты — самое злобное существо из всех, кого я встречала.

Он засмеялся сильнее.

— А то ты не знаешь? 

Глава сорок первая

Выследить единорога было просто без повязки на глазах. Точнее, было просто видеть, где он ходил. Было сложно не врезаться в деревья, пока я шла по лесу.

— Ох! — сказала я в тысячный раз, когда ветка плакучей ивы ударила меня по лицу. Если бы я так не злилась из-за всего произошедшего, я жалела бы себя, но на эти чувства не было места. Гнев во мне рос с каждым часом, пока я шла по лесу, согревая меня, гудя во мне, придавая сил.

— Правда или ложь? — прошептал Скуврель. — Месть сладкая.

Я не ответила. Мне надоела эта игра. Кто знал, сладкая ли она? Я не хотела мстить. Я просто хотела доказать, что была права, а они были идиотами. Я хотела, чтобы Олэн увидел, что я не была фриком. Я хотела, чтобы мама гордилась мной. Я хотела, чтобы они попросили меня снова быть Охотницей.

Единорог двигался быстро для такого большого существа, и когда солнце было в зените, он привел меня к горным равнинам. Я вышла из-за деревьев, посмотрела на высокую траву. Все утро шел снег, и ветер собрал его в сугробы у стволов деревьев так, что другая сторона долины была пустой.

То, что злило природу, подходило под мое настроение. Но не помогало увидеть единорога. Я сдвинула повязку, посмотрела на долину. Даже без нее я видела только след, но не единорога. Он словно вел в центр круга Звездных камней.

Мои инстинкты кричали быть осторожной, но я их не слушала. Я за этим и пришла.

Я видела сияющие камни вокруг — тусклое белое кольцо. Я видела яркий лиловый след единорога, ведущий в них.

Больше ничего не видела. Следы не вели из круга. Единорога видно не было.

Он прятался за камнями?

— Как ты поможешь мне использовать ключ, единорог? — пробормотала я.

— Волосы, — сказал Скуврель, и я вздрогнула.

— Знаю, — возмутилась я. — Их нужно помыть.

Я посмотрела на него, устроившегося в центре клетке, он выглядел прекрасно, длинные волосы закрыли глаз, хотя он пытался собрать их в пучок. Его крылья будто из дыма обвили его плащом.

— Нет, — медленно произнес он, поправляя позу, словно мог соблазнить меня, подвинувшись. — Я про волосы единорога. Это связано с загадкой, которую ты пытаешься разгадать.

Я фыркнула, поправила клетку на поясе и подняла лук наготове, пошла к кругу Звездных камней.

Я ступала на носочках, осторожно двигалась по снегу, глядя на круг. Буря стала сильнее. Я не смогу спать тут этой ночью… как и дома. Придется пройти в круг в любом случае.

Я скрипнула зубами, шагая по снегу.

Лиловое сияние мерцало за большими камнями. Я старалась двигаться медленно и плавно, как делал обычно отец. Я старалась сосредоточиться.

Постойте.

В прошлый раз Скуврель сказал «бу». Во всем хаосе после этого я и забыла. Он помешал мне выстрелить до этого. Испортит попытку и в этот раз? Но было поздно отступать. Я спугну единорога и точно упущу шанс.

Я склонилась, переместив вес на ногу, голова оказалась над кругом камней. Единорог был там, как я и надеялась.

Я поймала взгляд единорога. Его глаза пылали красным в глубинах, словно там были огни ада.

Я была слишком близко. Я подошла слишком близко.

Сердце колотилось в груди. Было сложно дышать. Я не могла убежать, иначе он пробьет мою спину, как убил того оленя. Или как убил Вудривера.

Я стояла, сердце билось в горло. Я осторожно подняла лук, натянула тетиву… ждала, искала идеальный момент…

Сейчас, Элли!

Я выпустила стрелу.

Единорог встал на дыбы в тот же миг. Стрела пролетела под его телом. Он повернулся и бросился ко мне раньше, чем я успела достать вторую стрелу.

Нет, нет, нет!

— Плохой выстрел, — прошипел Скуврель, но я не знала, дразнил он меня или переживал за меня. Звучало почти как тревога.

Я попыталась схватить стрелу, во рту пересохло, страх терзал меня как ледяной ветер. Я сжала стрелу, но выронила ее в спешке. Было поздно. Я видела почти человеческий блеск в глазах единорога, словно он был не просто разумным, как Скуврель, а был фейри, как он.

Единорог встал на дыбы, но я не осмелилась отвернуться, хотя отскочила в сторону от его копыт. Его дыхание задевало меня в холодном воздухе, оставляя облака пара. Сердце билось в горле, я не могла дышать.

Думай, Элли! Думай!

Клетка билась об мою ногу.

И я поняла.

Я сосредоточила взгляд на единороге, погладила ладонью клетку.

Единорог был просто конем с рогом. Просто существом. Ничего особенного. Существо из кости и крови. Земное существо. Которое когда-нибудь вернется в землю.

Я медленно вдохнула, копыта ударились об землю, и снег резко перестал падать.

Существо земли. Такое же, как все живые существа, а не волшебное.

Я посмотрела ему в глаза с вызовом. Я отказывалась думать, почему он опускал голову. Отказывалась смотреть на кончик рога, направленный на меня.

— Нет, — прошептал Скуврель. — Не делай этого.

Я сосредоточилась. Земля. Прах. Пыль. Грязь.

Единорог бросился.

Я закрыла глаза, чтобы меня ничто не отвлекало.

Ничего. Он был сегодня тут, но что было сегодня? Лишь миг для вечности, искра света в этой вечности. Ничтожество.

Что-то задело мое лицо.

Когда я открыла глаза, он пропал.

Жуткий вопль раздался из клетки, и я отвязала ее от пояса, подняла на уровень глаз и чуть не закричала сама. В клетке Скуврель отскочил, едва удержал равновесие. Клетка раскачивалась в моих руках. Крохотный единорог бросился на него. Скуврель взмахнул иглой, пронзил бок существа, а потом прыгнул в воздух, сделал сальто, пока единорог пытался пронзить место, где он был до этого. Скуврель приземлился на дно и снова сделал выпад в сторону существа иглой.

Еще прыжок, он закружился в воздухе. Он рухнул на спину единорога, сжал его гриву одной рукой. Тот скакал, как безумный, пытаясь сбросить фейри. Клетка была слишком маленькой. Единорог скакал, ударил Скувреля об железные прутья. Фейри зашипел от боли, красные ожоги появились на его плече и спине.

Я охнула, ужасаясь тому, что сделала.

— Заключи со мной сделку, охотница! — крикнул Скуврель сквозь зубы.

— Игра, — вдохнула я.

— Забудь об игре, заключи со мной сделку, — его глаза были дикими.

И я не должна была переживать. Я должна была радоваться, что все мои враги были в этой клетке. Но я переживала. Мне начинал нравиться этот ехидный голос и бархатный смех. Если честно, он был для меня ближе всего к пониманию друга. Если быть очень честной, я должна была признать, что не хотела, чтобы его растоптали копыта единорога или пробил насмерть острый рог, или чтобы его обжигали снова и снова прутья.

— Хватит думать, заключай сделку, охотница! Сделку со мной!

— Мне нужно открыть круг и убедиться, что, если я войду, я смогу спасти людей, которые вошли в него, — выпалила я, кривясь, когда единорог встал на дыбы снова, ударяя Скуврелем по прутьям. Он зашипел, крылья из дыма мерцали.

— Я скажу, как открыть круг, — боль звучала в его голосе. — И я скажу, как открыть его для того, кого ты ищешь. Если согласишься выпустить единорога в Фейвальд из этой клетки!

Единорог снова сказал, и Скуврель почти слетел с его спины. Он выпустил иглу, сжимая сияющую белую гриву обеими руками.

— Прошу! — взмолился он, слова были отчаянными, и страх пронзил меня. Я не должна была заключать сделки, не думая, но если я не сделаю это сейчас, он будет мертв, и я потеряю шанс узнать, как открыть круг. И если войдут двое, двое могут выйти. Может, это будут отец и Хуланна. — Прошу!

— Я согласна! — выпалила я, нервничая так, что решимость чуть не погасла в груди.

— Единорог потерял волос, когда прошел в клетку, — сказал Скуврель, запыхавшись. — Он на твоем плаще. Возьми волос, обмотай им ключ, и он даст тебе силу открыть круг. А потом пройди в круг с намерением, произнеси имя того, кого хочешь увидеть на другой стороне.

— Звучит как бред! — возмутилась я, но уже нашла волос.

Я уже подняла повязку, убрала лук в колчан, подобрала стрелу и побежала за сумкой, которую оставила для меня мама.

— Что ты делаешь? — прошипел Скуврель. — Скорее!

— Придержи коней, — ехидно сказала я, но с трудом сохраняла дыхание ровным, когда сдвинула повязку, обвила серебряным волосом единорога ключ и прошла в круг с именем на губах.

Я не думала, что произнесу это имя.

— Хуланна Хантер. 

Глава сорок вторая

Когда нам обеим было шестнадцать, Хуланна решила, что ей очень нравился старший сын Рутдигера, Эден. И хоть родители ругали ее, она часто бросала дела и убегала к нему.

Она нашла меня одним утром в загоне с козами, я поила их.

— Я пойду к Эдену, — сказала она, разглядывая платье в ее руке, поднеся его к свету. Оно было красным, как яблоко в ее другой руке — платье, которое я хотела с тех пор, как она получила его два года назад. Я была удивлена, что она решила надеть его, а не голубое, которое все время носила теперь. — Если отведешь коз на пастбище вместо меня, я дам тебе то, что в моей руке.

Я сглотнула, глядя на красное платье с желанием. Она улыбалась, словно уже знала, что я скажу «да».

— Я как раз туда шла, — бодро сказала я.

Но той ночью, когда я пришла за платьем, она дала мне яблоко.

— Как и договаривались, — сказала она с улыбкой.

Я говорила себе, что она не соврала. В конце концов, это тоже было в ее руке. 

Глава сорок третья

Я ожидала, то пройду в лес, как тот, откуда вышла, но в Фейвальде. Я должна была знать, что визит туда будет удивительным.

Я стояла в центре круга камней, но, в отличие от камней дома, тут едва хватило бы место для костра, и камни выглядели как кристаллы размером с череп, отполированные, чтобы не порезаться, и сияющие теплом насыщенного вина.

Вокруг камней были огромные деревья — старый лес. Они стояли широко, каждое было достаточно большим, чтобы внутрь ствола поместилось четыре меня, их ветки были так высоко, что вся деревня могла бы скрыться под ними от бури и солнца. Некоторые деревья — с большими красными листьями и кривым стволом — были достаточно большими, чтобы уместить наш дом внутри ствола. Они сияли лилово-красным светом. В тумане сумерек с сотен деревьев свисали огоньки — или легко плясали, словно были живыми. Может, и были.

Между деревьев мелькали существа — сотни существ с разными обликами — появлялись и пропадали для моего духовного зрения. Совогрифины летали в воздухе с ястребами, воронами, скворцы и сойки. Они не переживали, что были сумерки, и что им стоило искать место для ночлега или начинать охоту. Лисы бегали в чернильных тенях, зайцы бегали среди травы цвета вина.

Среди всего этого кружился снег, сверкая красками, белый среди угольно-лавандовых сумерек, но его было мало, так что он был скорее украшением, чем началом зимы.

Куда я ни смотрела, всюду были фейри. Красивые, чудовищные и невозможные фейри. Одни были с крыльями, другие — с рогами, а то и копытами. Я даже заметила хвост под плащом, обвивающий посох его хозяина. Одежда фейри была такой, какую я еще не видела — даже на Скувреле или фейри, которые приходили за Хуланной.

Женщина ближе всего ко мне охнула, когда я вышла из кольца камней, но я была потрясена не меньше нее. Ее желтое платье было с панелями в юбке, где были птицы в клетках разных цветов от пылающего красного до синего. Женщина рядом с ней была темной красотой с сияющими бараньими рогами, на ней было узкое платье из живых черных лоз. Они двигались, пока я смотрела, меняли силуэт, и по очереди покрывали и открывали ее кожу.

Мужчина-фейри рассмеялся, поднялся бокал с серебряной субстанцией, похожей на расплавленный металл. Он поднял бокал ладонями в темно-коричневыми шипами и выпил, оставляя серебряный след на губах, но не сводил меня взгляда глаз как у ящерицы.

Все смотрели на меня жадно, как старые божества леса, пришедшие на пир. Это было празднование, хотя они застыли от моего появления, смех прервался. Танцы застыли на половине шага, а бокалы — у ртов.

Они застыли, словно я привела с собой зиму и очаровала их.

Только тогда я поняла, что была без повязки.

Я стала поднимать ее, но Скуврель остановил меня словом:

— Не надо.

— Чт…

— Сделка, охотница, — сказал сдавленным голосом Скуврель. — Выпусти единорога.

Я сглотнула, нервничая от всех взглядов, словно то, что они вдруг замерли, остановило и меня. Я не могла отвести от них взгляда.

Я потянулась к дверце, фейри вокруг меня расступились.

За ними поднималась скала с водопадом из дыма, ниспадающим по ее склону. Дым переливался белизной, стекал как прозрачное молоко с выступов соблазнительно плавно. Он очаровал меня, такого я еще не ощущала. Хотелось сесть и смотреть, как дым стекает от одного пруда к другому.

На дне дымопада дым мерцал и принимал облики гарцующих лошадей и больших кораблей на волнах, драконов и замков в огне, чудесных героев и ужасных злодеев, бьющихся на мечах и с помощью шаров огня. Одна легендарная сцена сменялась другой, дым двигался среди празднующих, прижимаясь к земле, направлялся к нам, мерцал между ног и юбок собравшихся фейри.

И на вершине того холма перед дымопадом, который стало видно, когда толпа расступилась, красивее, чем я помнила — красивее, чем я считала возможным — была моя сестра-двойняшка.

С одной стороне от нее у кривого дерева, окутанного дымом, висел отец Олэна, прибитый к стволу бронзовыми шипами сквозь плечи. Его мандолина лежала, разбитая, у его ног, глаза остекленели, голова была склонена от жуткой боли.

Я охнула, посмотрела на сестру и ангельскую улыбку на ее лице, а потом в сторону, где другое кривое дерево сияло в дыму. К тому дереву так же, как певчий, был прибит мой отец. Его глаза упрямо пылали, но голова была опущена, словно он не мог ее поднять, и он не говорил, хотя должен был увидеть меня.

Ужас наполнил меня, оставляя кислый вкус во рту, мои конечности дрожали как шуршащие листья.

— Эластра, — сказала мама, ее улыбка была невинной, как у ребенка. — Один пришел через портал, один может уйти. Но кто? Хм? Этот в моей руке?

Она вытянула руки, и ладони легли на головы отца Олэна и моего отца, и вокруг меня фейри засмеялись как от шутки, жестоко дразнящей их свободой.

Но это не могла быть Хуланна. Это была не моя сестра-двойняшка с мечтательным взглядом и милыми улыбками. Не моя подруга. Она могла быть эгоистичной и мелочной, да, но она могла быть и верной и храброй. Это была не она. Она была не такой.

Но со вкусом яблока во рту я четко сказала:

— Я хочу, чтобы ты освободила отца.

Я все еще сжимала ключ в руке. Я сунула его в карман, и, словно это могло что-то изменить, ее глаза стали хищными, она засмеялась со своими друзьями-фейри.

— Готово.

Отец Олэна исчез, и я охнула, предательство пронзило меня.

— Что ж, — она криво изогнула губы. — Чей-то отец.

— Прошу, — прошептал Скуврель. — Сделка.

Мне нужно было сосредоточиться на Хуланне. Найти способ освободить отца. Мне не нужно было, чтобы Скуврель меня отвлекал.

Я открыла клетку.

Единорог выскочил, принял полный размер, рыл копытами землю, топтал алые листья и фыркал в воздухе со снежинками, его дыхание лилось, будто дым на скале. Красная кровь была на его боках там, где Скуврель тыкал его снова и снова, борясь за власть. Скуврель сверлил взглядом, сидя на спине единорога с иглой в руке, ставшей размером с рапиру. Он стал красивее обычного — манящая тьма наполнила его глаза, а крылья из дыма окружили его, будто столпы ада.

Но я смотрела не на него в его потусторонней роскоши. Я смотрела на отца, на плохо сдерживаемую ярость в его глазах, пока он смотрел на нас. Я хотела освободить его. Я хотела, чтобы эта жертва была не напрасной.

Я осторожно опустила клетку и вытащила лук из колчана, плавно подняла его.

— Валет Дворов, — прошептала сестра, глядя на Скувреля, ее тон был убийственным. К ней сзади подошел ее зеленоглазый фейри.

Он широко улыбнулся.

— Тебе всегда рады при дворе Кубков, Валет, но что за игру ты затеял?

Единорог замер и фыркнул, словно потерял злобу и стал просто конем Скувреля.

— Игра — все для меня, лорд и леди Кубков, — сказал он, смеясь, и его игла — теперь размером с меч — молниеносно подцепила клетку с земли передо мной. Я охнула, когда он поймал ее, развернул, сорвал волосок с головы единорога, обвил им петлю и посмотрел на меня с мрачной жалостью.

Он удивил меня хитрым подмигиванием, словно жалость мне показалась, а потом все мгновенно изменилось. Мир будто сдвинулся, а потом я оказалась на большом комке ткани, растоптанном грязными копытами и в крови, ткань уже не была белой.

И я смотрела мимо железных прутьев толщиной с мое предплечье на мир за ними, который вдруг стал намного больше.

Я снова охнула, как рыба, пытающаяся дышать воздухом, глаза стали такими же большими, сердце колотилось от отчаяния, наполнившего меня как дым из леса.

Ярко-зеленый глаз, большой, как дверь сарая, смотрел на меня сквозь прутья. Голос Скувреля сказал:

— Я бы убрал лук. Та стрела теперь не поможет. Она размером с зубочистку.

— Что это за игра? — спросила я, повторяя слова принца моей сестры, и Скуврель рассмеялся.

— Я играю на кости и кровь, сердца и души… и порой поцелуи, — он подмигнул еще раз, встревожив меня больше всего.

Я была в его власти.

И я не была с ним добра, когда он был в моей власти.

Страх, какого я еще не ощущала, вызвал во мне слабость, и я прислонилась к краю клетки. Меня стошнило.

Скуврель выругался, и я поняла, что моя рвота попала на белую гриву единорога. Но Двор Кубков только рассмеялся, а единорог встал на дыбы. Скуврель крикнул моей сестре:

— Найди меня, если сможешь, леди Кубков, а потом мы поиграем по-настоящему!

Единорог прыгнул вперед раньше, чем его передние ноги ударили по земле.

Я отчаянно отыскала глаза отца, мы смотрели друг на друга с болью и отчаянием, пока единорог мчался прочь, пока он не стал маленьким, а потом пропал из виду.

Мое сердце было как птица в силке. Мое дыхание трепетало. Я едва дышала. Я потеряю сознание, если не возьму себя в руки.

— Как мне повезло, что ты хотела прибыть в Фейвальд, маленькая охотница, — сказал Скуврель. Я сжимала прутья, смотрела, как мои старания таяли, как сыр, с которым Скуврель сравнил мир. — Если у тебя есть еще гениальные идеи, делись ими. Я всегда рад игре.

— Правда или ложь? — выдавила я. — Я не уйду отсюда живой.

— Правда, — сказал он, и голос почти звучал виновато, пока Скуврель ехал в бархатной тьме на спине истекающего кровью единорога.

— Правда или ложь, — спросил он с болью в голосе. — Ты убьешь меня, если сможешь.

— Правда, — согласилась я. Страх уступал ярости, придающей мне сил оставаться сосредоточиться.

Я заставлю Скувреля заплатить за это.

А потом я отыщу Хуланну и освобожу отца.

Этого я хотела, попав сюда, но этого вдруг оказалось недостаточно. Даже близко. Потому что, когда я закончу с ними, я покончу со всеми фейри и всеми их сказками. Я не покину это место, пока люди не перестанут помнить, что такое фейри. Пока весь этот вид не станет глупой историей бабушек, которой пугают избалованных детей.

— Осторожнее, маленькая охотница, — прошептал Скуврель. — Ты начинаешь напоминать фейри с таким выражением лица.

Продолжение следует…

Оглавление

КНИГА ПЕРВАЯ

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

КНИГА ВТОРАЯ

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Глава тридцать вторая

  Глава тридцать третья

  Глава тридцать четвертая

  Глава тридцать пятая

  Глава тридцать шестая

  Глава тридцать седьмая

  Глава тридцать восьмая

  Глава тридцать девятая

  Глава сороковая

  Глава сорок первая

  Глава сорок вторая

  Глава сорок третья