Вечеринка а-ля 90-е [Олег Механик] (fb2) читать онлайн

Олег Механик Вечеринка а-ля 90-е

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Эта книга посвящается пацанам из девяностых, которые выжили тогда, но пали в наше время.

Тем, кто погиб под острым каблуком, кто погребён под толщей безысходности и скуки, кто придавлен сверху могильной плитой ипотеки, ответственной должности, кредита доверия.

Тем, кто отдал свою жизнь за карьеру, кто поменял её на отпуска, пятницы и «олл инклюзив» в турецком отеле.

Девчонкам, погибшим под колёсами тележки из супермаркета, растаявшим возле раскалённой керамической комфорки, растворившимся в карьере мужа, в бытовухе и серости.

Всем, кто растерял себя настоящего и живёт как зомби, кто находит утешение в сериалах Нетфликса и компьютерных играх, тем, кто заменил настоящее общение на посты в соцсетях и блогах.

Тем, кому даже не верится, что буквально двадцать лет назад была другая жизнь, и они были другими. Наивными, глупыми, с ограниченным кругозором, не знающими, что такое приличная одежда и правильное сочетание носков и штиблет. Они были настолько другими, что иногда им стыдно признаться другим и себе, кем они были. Но тогда и только тогда они были живыми.

Эта книга для тех, кому кажется, что всё, что было тогда, происходило не с ним, настолько всё поменялось.

Это ни в коем случае не ностальгические сопли и не восхваление девяностых. Просто небольшое путешествие назад, нырок в глубину себя, своего прошлого.

Данный труд не рекомендован к прочтению лицам, страдающим излишним морализмом, людям, которые делят мир на чёрное и белое, тем, кто никогда не отступал от божьих заповедей.

С осторожностью: любителям розовых соплей и фруктового кефира;

тем, кто перемножает в уме трёхзначные числа;

тем, кто не разбивал нос, не падал и не ошибался;

кто не подтирался лопухом (хотя бы гипотетически),

тем кого не рвало на части от любви,

кого не рвало от излишка принятого на грудь алкоголя,

тем, кто не знает, что такое уйти в отрыв.

При первых признаках отвращения, отторжения и неприятия закройте эту книгу и поставьте автору дизлайк.

Тех же, кто ещё остался здесь, после прочитанной страницы приглашаю пуститься в небольшое путешествие. Это не путешествие в прошлое, а ностальгия по потерянному настоящему.

События, описанные в данной книге, частично сконструированы автором, частично имели место быть, поэтому погоняла главных героев заменены на вымышленные. Автор заранее извиняется перед обладателями идентичных погонял, которые могут случайно попасть на страницы этой книги и даже компенсировать вред, нанесённый их репутации, при условии, что они докажут, что являются единоличными обладателями данных кличек.

«Давай быстрее брат налей, за бизнесменов и врачей,

За музыкантов и воров, и участковый будь здоров.

За тех, кто с нами был всегда, кто помнит наши имена,

И за девчонок, что порой, нас увлекали за собой…»

Гарик Кричевский «Застольная песня»

Псих, нытик, алкаш, идиот и мудак. Вся честна̀я компания в сборе. Хотя нет – мудак не пришёл, на то он и мудак.

Нытик и псих снова ссорятся. Привычное дело.

– А ты, с-сука, мои деньги не считай! Всё что есть, сам заработал. По крайней мере, дом и машина есть, не то, что у тебя – голь подзаборная.

Это, кстати, нытик орёт. Зря он так с психом.

– Посмотрел бы я, если бы тебе пришлось трёх детей содержать. У тебя ведь ни ребёнка ни котёнка. Ты, блядь, знаешь, что это такое, когда пашешь в трёх местах, чтобы только накормить своих детишек. Де-ти-ше-чек!

Говоря навзрыд, псих смотрит на свои сложенные в лодочку ладони, словно в них, в самом деле, умещаются трое крошечных его детишек. Его глаза дико блестят, и я вижу, что он в очередной раз на грани срыва. Ох, сколько раз мы уже это проходили. Сейчас нужно просто окинуть взглядом стол, чтобы под рукой психа не оказалось каких-нибудь опасных предметов вроде ножа, или шампура. Хотя в его руках в момент отчаянья любой предмет может стать оружием.

Но нытик не унимается.

– Ага, детишки! От этой бляди, которая уже пять раз тебя кидала? Думаешь, среди них хоть один твой есть?

Вот это он точно зря. Хотя, на что я надеялся. Всё идёт по отработанному годами сценарию. Дальше по плану мордобой с кровавыми слюнями и валянием в траве, а потом будут пить мировую.

Только мне вот с каких-то пор это стало неинтересно. Может быть с той поры, когда нам перевалило за тридцать пять. Честное слово, когда я нахожусь в этой компании я всегда ещё тот дворовый пацан.

– Эй ну-ка брэйк! – Обнимаю психа за плечи, чтобы сковать его движения. – Ну чё вы парни опять старую пластинку завели. У кого из вас член больше. Да ни у кого. Вы оба долбоёбы и неудачники с маленькими прыщиками вместо писюнов!

Это вырывается как-то само собой. Привык я просто на своих подчинённых так орать, а тут не подумав брякнул. И начинается. Теперь четыре огненных глаза пытаются испепелить меня на месте.

– А ты чё думаешь, в свою Москву уехал и крутым там стал? Знаю я, пидоры вы там все! – орёт псих, а нытик улыбается и кивает головой, мол, точно-точно…

– Дураки вы, пацаны! Давайте выпьем лучше. – Я улыбаюсь и разливаю по стаканам водку. По крайней мере, так лучше. Лучше вызвать огонь на себя, чем смотреть, как они друг из друга дурь вышибают. Чай не пацаны, хотя…вечные дети.

Алкаш уже принял свой максимум и теперь валяется в стороне от стола на заботливо подстеленном мной меховом тулупе. Уже август, земля холодная, а почки не железные, да и не новые уже.

Кстати, забыл представиться. Идиот собственной персоной. А как ещё можно назвать человека, который раз за разом наступает на одни и те же грабли. Сколько раз я зарекался не ездить на эти пьянки, замаскированные под охоту, или рыбалку. В компании с этими кренделями любое мероприятие это пьянка. И ладно если «это» ещё безобидно закончится. Такое, кстати бывает очень редко.

А чё я повёлся? Да, как обычно из-за мудака. Это он замутил воду, пообещал устроить какую-то грандиозную вечеринку, которую, якобы, никто из нас не забудет до самого конца нашей никчёмной жизни. Пообещал, собрал нас всех, а сам не пришёл. А чё, это вполне в его стиле. Самое интересное, что мы все снова ему поверили. Как всегда. Как это бывало и раньше, когда мы раз за разом становились жертвами его фантазий и тупых идей.

Всё это тянется с того времени, когда белокурый долговязый пацан с длинным носом и обаятельной, с ямочками на щеках, улыбкой появился на пороге нашего класса.

«Прошу любить и жаловать. В нашем классе пополнение. – Классная Моргуша, чему то ехидно улыбается. – Ну, молодой человек, представьтесь и расскажите о себе.»

Длинноносый ничуть не смущаясь перед новым коллективом, говорит, что его зовут Серёжей и приехал он аж с Молдавии. Тягучее произношение сразу выдаёт в нём чужака.

«Буратино! – шепчу я, пихая локтём своего соседа по парте. Тот громко прыскает, пуская сопли в кулак.

Так с моей лёгкой руки и стал он Буратиной с первой же минуты своего появления в классе. Я вообще славлюсь тем, что с ходу мог дать человеку достойное его погоняло. Кликухи всех моих друзей и недругов, почти во всех случаях придуманы мной.

Так мой сосед по парте и закадычный дружбан Вовик однажды стал Гераклом. Нет, Вовик не отличался исполинским телосложением, а как раз таки был худым и хлипким. Однажды на уроке истории древнего мира училка вызвала Вовика к доске и попросила показать его на карте, где находится Греция. У Вовика было не очень с географией, как в прочем и с остальными предметами, кроме, может быть, труда. Он знал только несколько географических объектов, и это были территории влияния на которые, вне зависимости от района, был поделен наш город. «КПД», «Кресты», «Площадь», «Пентагон», «Зарека» – на этих пяти опорах и держался мир по версии Вовика. Он с пьяной улыбкой взял указку и, не глядя, ткнул ей в карту, громко продекламировав «Греция!». Острая указка попала как раз в изгиб ламинированной бумаги и пробила его насквозь, где-то в районе Египта. В итоге все получили заряд веселья, а Вовик вдобавок к веселью ещё и единицу. Мне почему то тут же захотелось назвать его греческим именем, но на памяти было одно. Оно и стало его пожизненным погонялом.

Игорь, который часто скулил, ныл и пытался всем доказать свою правоту, получил прозвище «Уксус», а здоровяк, задира и балагур Ванька Пономарёв удостоился клички «Поночка». Здесь чистая случайность. Просто однажды вырвалось из моего рта знаменитое мультяшное имя и приклеилось к Ваньке на всю жизнь.

Мы снова вместе. Повзрослевшие и разрыхлевшие Уксус и Поночка как всегда цапаются, а Геракл валяется под столом на меховой подложке.

Всё как и раньше. Снова сижу и смотрю на третий по счёту ополовиненный пузырь водяры, слушаю бредни этих двух, мирный храп третьего и лелею надежду, что может быть, всё-таки появится четвёртый.

Всё как раньше. Я насквозь пропитан запахом костра и водяры, в грязном охотничьем камуфляже, в этих чёртовых болотниках, где-то в «жопе мира», на высоком берегу извилистой речушки. Морда опухла то ли от укусов комаров, то ли от пощёчин, которые предназначались им, но достались моим щекам и ушам. А ведь я взрослый и солидный человек. Живу в Москве и, между прочим, работаю ни кем-нибудь, а директором. Там я уважаемый, степенный и серьёзный. Там у меня есть квартира (правда съёмная, и об этом никто здесь не знает), хорошая машина и стабильный по здешним меркам хороший оклад. Но стоит мне только очутиться здесь, и мне снова кажется, что я отсюда и не уезжал. Что я не расставался с этими долбанными неудачниками, что нам ещё по пятнадцать, и мы как всегда на что-то надеемся. Мы снова мечтаем о золотых горах, райских кущах и принцессах. Господи! Ведь у меня всё уже состоялось! Ну почему я снова здесь, в этом страшном прошлом. Я снова в девяностых, где меня зовут не Вячеслав Иванович, а просто Сява.

– Сява, а ты почему до дна не выпил? Давай, завязывай с этими московскими штучками. – Педантичный в таких делах Уксус замечает, что я начинаю халтурить. Приходится морщиться и допивать.

Водка тёплая и горькая. Вкус молодости. Вкус солидной зрелости это Виски, но здесь о таких напитках никто и слышать не хочет.

– Кстати, ты слышал, Ленина то закрыли! – мычит сквозь набитый мясом рот Поночка.

О господи! Ну почему…почему это имя опять всплывает в моей жизни. Почему, приехав в кои-то веки в сибирскую глушь к своим друзьям, я должен слушать и разговаривать о том, кто моим другом никогда не был.

– Закрыли и закрыли! – машу рукой, надеясь, что разговор на этом закончится. Ага, размечтался.

– И тебе не интересно за что?

А почему мне должно быть это интересно? Бывшего директора «Бэтта банка» и настоящего депутата, учредителя всех мало-мальски дышащих шараг в этом городишке арестовывают. Ну и в чём здесь интрига? Как будто не понятно за что могли закрыть нашего старого знакомого.

– За что? – чиркаю зажигалкой. Порывы ветра не дают прикурить.

– Воровал много! – говорит Поночка, вгрызаясь в кусок застывшей жареной свинины.

– Это сколько же надо спиздить депутату, чтобы его закрыли? – говорю я так, чтобы поддержать разговор.

Мне совсем не интересна судьба Ленина. В этом я пытаюсь себя убедить последние двадцать лет. Кстати, прозвище Ленин, тоже моих рук дело. Женя Смирницкий это ещё один наш одноклассник. Отличник, спортсмен, активист, староста класса, любимец учителей и всех девчонок, он, конечно же, не мог быть другом таким как мы. Каким? Распиздяям, которые всю жизнь идут наперекор общественному мнению. Женя всегда выбирал себе друзей поумнее, постарше и повлиятельней. Кличку Ленин он получил за то, что имел высокий лоб и словно пятящиеся назад зачёсанные волосы (ранний признак будущей лысины). По крайней мере, я находил в его образе сходство с вождём. А уж если я назвал кого-то Лениным, то , поверьте, что это будет для него вторым именем до конца жизни.

– Почти ярд! Половину бюджета нашего города увёл через подставные тендеры. – Мычит, жующий дубовое мясо Поночка.

– Ну чё сказать, красавчик. Только вот ярд, это уже перебор. – Дымлю в сторону, но чувствую на себе укоризненные взгляды Поночки и Уксуса. Они не могут простить любого положительного отзыва в сторону Ленина, после того, что он с нами сделал. Они не могут забыть, в прочем, как и я.

– Га-андон он! Сво-олочь! – слышится густой рык откуда то снизу. Это проснулся Геракл. Одно только упоминание о Ленине заставляет его сесть, покачиваясь из стороны в сторону, словно суслику.

– Ну вот доорались! – вздыхаю я. – Разбудили ребёнка! Давайте его лучше в дом занесём, холодно уже. Геракл, ты как? Идти сможешь?

На самом деле, Геракл уже давно не похож на ребёнка. Отросшие на опухшем лице клочья бороды делают его похожим на схимника. А так, он без пяти минут бомж. Мне горько это осознавать, глядя на своего друга, и я пытаюсь прогонять от себя мрачные мысли.

Я подскакиваю к Гераклу, и хватаю его под руку.

– Поночка, помоги! А ты, Уксус, собрал бы со стола закусь. Лучше в дом пойдём, а то костёр почти погас, за дровами ломы идти, да и комары сожрали.

На самом деле, я хочу загнать их всех в дом, чтобы потом незаметно испариться. Просто вызову такси и уеду. А завтра на самолёт и здравствуй Москва и моя настоящая жизнь. А об этой жизни пора бы уже и забыть. Простите, пацаны, но, похоже, мы видимся с вами в последний раз. Сейчас мы сядем за стол, выпьем по одной, а потом я выйду покурить и незаметно испарюсь. Не прощаясь. Так будет лучше.

Пока Поночка суетится, укладывая Геракла, а Уксус разливает водку, я, спрятав телефон под столом, захожу в приложение агрегатора, ищу свободное такси. Боже, до чего всё изменилось. Одно нажатие на сенсорную панель и через пять минут, меня здесь не станет. Ещё одно нажатие, и я уберусь из этого города, туда, где уже давно всё по другому, где друзья нужны только для выполнения определённой задачи, где почти все вопросы можно решить с помощью вот этой маленькой коробочки. Парни так и остались в прошлом в этих чёртовых девяностых и это уже не моя проблема, вытаскивать их из этого болота. У меня и своих полно. Нужно удерживаться на должности, чтобы зарабатывать на выплаты кредитов за жильё и обучение детей. Да, жизнь не сахар. Так себе жизнь, но я по крайней мере один из всех наших одноклассников выбился в люди. Хотя, кого я обманываю, из всех нас в люди выбился только один человек. Тот, который никогда не терял время на пустые приколы и дешёвый романтизм, тот который всё и всегда делал по расчету, кто никогда не давал волю своим эмоциям. Этот человек – Ленин.

«Ну давайте, пацаны, за встречу!» – звонко брякают гранёные стаканы.

В который раз проглатываю противную, сводящую скулы жижу, и всё под один тост.

Да, наши застолья скупы на красные слова и тосты. Пацаны пьют не ради того, чтобы сказать какую-нибудь услышанную, или вычитанную чушь, они пьют ради веселья. Только вот с каждой выпитой рюмкой веселья всё меньше и меньше.

– Да, Ленин нас здорово тогда подставил. Если бы не он, всё бы у нас с вами могло быть по-другому. – Поночка снова затягивает старую песню. – Чтоб ему там по полной вкатали. – он с ожесточением вгрызается в шмат мяса, словно это ляжка или щека Ленина.

– Ага, вкатают ему! Увидишь, скоро под залог выпустят. Они своих под пресса не отдают, – мычит Уксус, уперевшись локтями в стол. Сейчас они похожи на двух шахматистов, участвующих в серьёзном турнире. Сидят друг напротив друга, и каждый уставился в шахматную доску. Только вместо фигур на этой доске пузырь, стаканы и тарелка с непрожаренным мясом. А я выполняю роль судьи. Только оно мне надо? Снова сидеть и полночи слушать базары про то, какой Ленин мудак и сволочь? Нет уж, извините, пацаны, я пошёл.

Прощальным взглядом окидываю моих вечных друзей неудачников. Скуластый профиль Поночки, заросшее щетиной лицо Уксуса. Перевожу взгляд на свернувшегося в калачик Геракла. Сердце неприятно щемит. Жалко, что Буратину не удалось напоследок повидать.

– Пойду перекурю! – поднимаюсь из за стола.

– Кури здесь, – говорит Уксус и зубами вытягивает из пачки сигарету.

– Хочу на свежем воздухе, да и поссу заодно!

Они сразу же переключаются друг на друга, и, как старые коммунисты заводят свою любимую песню о Ленине, даже не глядя, как я продвигаюсь к двери.

«Всё пацаны, прощайте!».

Выхожу на крыльцо, прикуриваю. Глаза заволокло прозрачной плёнкой.

«Вот ещё! Ты ещё расплачься здесь!»

На улице уже ночь и я в пятнадцати километрах от города, но агрегатор сообщает, что такси в пяти минутах от меня. Нужно только нажать иконку на экране. Сквозь слёзную пелену смотрю в темень, на берег, где догорают угольки нашего костра. Мы все догораем как эти угольки. Кто-то догорит позже, кто-то раньше.

Моё внимание привлекает что-то большое, белое и светящееся, что-то совсем не свойственное этому месту. Там внизу, где должна быть река, мне мерещится какой-то объект, словно летающая тарелка села посреди Камы.

Смахиваю слёзы, щуру глаза. Ну точно. Что-то там есть такое, и это что-то прямо посреди реки. Это не лодка, а что-то гораздо крупней. Белая субстанция вся светится огнями и до меня доносятся звуки музыки. Неужели яхта? Кто в этих местах может держать яхту? Это же не Сан-Тропе. Любопытство берёт своё, и я решаю отложить своё внезапное исчезновение.

– Уксус, а у кого из твоих односельчан есть яхта? – ору я с порога , врываясь в дом.

– Че-его? Да здесь лодка то не у каждого…

– Значит, кто-то накопил. Сам посмотри, прямо напротив твоего дома на якоре стоит.

Уксус и Поночка срываются со своих мест, и, пошатываясь, идут к выходу.

– Точно яхта!

– Во дела!

Друзья щурятся в темноту.

– Пойдём вниз, посмотрим, кто такие! – Уксус важно идёт вперёд к спуску. Как-никак хозяин здешних мест.

Мы спускаемся с откоса на берег, где ещё шают красным угли костра. Отсюда уже чётко видны обтекаемые сексуальные контуры белоснежной яхты, горящий в окнах свет, подсвеченную неоном палубу. И песня. Эта до боли знакомая и почти позабытая песня летит над рекой.

«Два кусо-очека ка-албаски у тебя лежали на столе,

Ты рассказывал мне ска-азки,

Только я-а не ве-ерила тебе-е».

– В первый раз такое вижу! – слышится гундёж Уксуса. – Самое большое, что здесь проплывало, это катер береговой охраны.

Яхта стоит на месте, и похоже не собирается никуда плыть. Что они здесь забыли?

На борту находятся люди, но мы не можем разглядеть, что они делают.

– Вроде лодку спускают, – говорит самый остроглазый из нас Поночка.

Рёв мотора вдалеке чуть громче жужжания шмеля. Что-то отделяется от белоснежного борта и плывёт в нашу сторону.

– Сюда плывут – щурится Уксус, пытаясь рассмотреть тех, кто в лодке.

– Вроде один – через губу мычит Поночка.

Я молчу и жду. Что-то мне подсказывает, что эта лодка направляется сюда не просто так. Рёв мотора нарастает, приближается, резиновая лодка с задранным вверх килем на дикой скорости летит прямо на нас. Мы застыли в слепящем свете, направленного на нас прожектора, как испуганные зверьки. Лодка и не думает останавливаться и крик Поночки выводит нас из ступора.

– Шухер, блядь!

Эта команда, как и раньше, заставляет нас мгновенно рассыпаться в стороны. Лодка вылетает на берег и ложится на песок всем корпусом. Мотор захлёбывается, наглотавшись ила.

– Эх пацаны, умеете же вы всё испортить! – слышу я до боли знакомый баритон. – Я же хотел прямо в объятья к вам залететь, а вы разбежались как последние ссыкуны!

– Бу-ра-ти-на-а-а! – Орёт Уксус несясь с распростёртыми объятьями к человеку выбирающемуся из лодки.

– Буратина-а! – кричит Поночка.

– Буррр-ааа-ти-нааа! – что есть силу воплю я и мчусь к лодке вслед за остальными.

Парни уже с двух сторон зажали в объятиях долгожданного и почти неожиданного гостя, так что мне приходится обнимать не его, а спину Уксуса.

Дальше приходит пора индивидуальных приветствий.

Буратина по очереди тискает нас в своих медвежьих лапах. Он стал ещё больше, просто огромный. С тем худым пацаном который когда то зашёл в класс нет ничего общего. Мордастый, розовощёкий, высокий, пухлый. Только эта обаятельная улыбка всё такая же как раньше. Улыбка и длинный заострённый нос.

– Сява, рад видеть! – Он долго жамкает меня, будто проверяя, все ли части моего тела на месте. – Сколько лет, сколько зим. – Забуре-ел, солидный стал.

– Если кто забурел, так это ты. – Я с ног до головы оглядываю старого кореша. Он одет в белые штаны, в белые же мокасины. На обнажённый волосатый как у медведя торс накинут старомодный бардовый пиджак, на голове белая фуражка с мореманским околышем. На груди огромный золотой крест на толстом канате, на правом запястье толстая цепочка, на левом массивные золотые часы, в зубах шает бычок сигары.

– Ты прямо как браток из девяностых. Новый русский. Где такой клифт достал? – Я треплю его за плечо.

– Там где взял уже нет. А вот это вам как? Зацените! – он машет рукой в сторону яхты.

– Твоя? – спрашивает Поночка, недоверчиво улыбаясь.

– Ну а чья же! Моя!

Я вглядываюсь в искрящиеся глаза Буратины и пытаюсь понять что это. Всё так и есть, или мы стали частью костюмированной инсценировки. А что? Буратина может устроить спектакль. Спектакли это вообще его конёк.

– Ладно, колись, где ты взял этот прикид. Там у вас что, ролевая вечеринка извращенцев, посвящённая девяностым? – Хватаю в руку крестик. – Это из чего сделано? Бутафория?

– А пэйджер…пэйджер есть? – подначивает Уксус.

Буратина жуёт сигару, хмурится, делает вид, что оскорблён.

– Да ну вас, пацаны. Всё натуральное. Яхта эта моя. Ща поедем кататься. Я же за вами приплыл.

«Да ну на… Хоть убейте, не могу поверить, что человек, который ещё пару лет назад был безработным, который вообще нигде толком не работал в своей жизни, может купить яхту. Да её цена лямов тридцать не меньше. Что мог такого провернуть Буратина, чтобы совершить такую покупку.

– И на какие шиши? – теперь уже я становлюсь серьёзным. Мне нужен честный ответ на вопрос. Я ему не пацан, чтобы меня за нос водить.

– Удачное вложение, удачное знакомство, удачное стечение обстоятельств. Да тут много чего, всё сразу и не расскажешь. Короче, пацаны, собирайте шмотьё и едем. Сегодня я угощаю. Я же вам обещал закатить незабываемую вечеринку? Вы её получите. Кстати, а где Геракл?

– Он подустал немного, там в доме, щас разбужу. – Радостный Уксус вприпрыжку взбирается на утёс, за ним спешит Поночка.

– Братан, скажи по чесноку. Неужели правда твоя? -Я с мольбой заглядываю в глаза Буратины.

– Моя, братан, моя. – Шепчет он с радостным придыханием. – Щас поедем, сам убедишься.

Неужели правда? Значит есть ещё один….ещё один смог выбиться в люди. Двадцать лет назад я бы всё поставил на Буратину. Я бы даже не усомнился, что человек с такой фантазией может добиться всего в этой жизни. Но позднее я приходил к мысли, что ключевое слово здесь «фантазия». Вся жизнь Буратины это сплошные фантазии и проекты. Эти проекты иногда давали успех, но по большей своей части были утопическими, и вся наша компания нередко становилась их жертвами. Так неужели один из проектов всё-таки выстрелил? Нет, это не зависть. Я не могу завидовать Буратине – человеку, одна улыбка которого вызывает приятное тепло внутри, человеку, обещаниям которого всегда хотелось верить, даже после того, когда они сотни раз не сбывались. Признаться, я и на вечеринку эту приехал только ради Буратины. Уксус, Поночка, Геракл, все они мои друзья, но есть человек, который всегда скреплял эту нашу дружбу как раствор хорошего цемента. Этот человек – Буратина.

Поночка и Уксус спускают с утёса Геракла, волокут его к Буратине. Геракл покачивается в их крепких руках и создаётся впечатление, что немцы тащат к своему главарю выловленного в лесах партизана. Образ партизана подчёркивает лохматая борода и рваный тельник, натянутый на хилые мощи Геракла.

–Ге-ерыч! – Буратина треплет обросшую щёку Геракла. Он вовремя воздерживается от комплиментов типа забурел и возмужал, а только чему-то тяжело вздыхает. – Ты я вижу приболел? Ну ничего, ща мы тебя мигом подлечим.

– На-аливай! – Геракл заносчиво задирает голову. Между ними всегда были натянутые отношения. Может быть это ревность, всё-таки Геракл был моим лучшим корешем, пока не появился Буратина.

– Всё там, дружище! Вон на той белоснежной посудине! – Буратина машет рукой в сторону яхты, но судя по виду Геракла, того совсем не волнует какая то там «посудина». В чём он сейчас нуждается, так это в наполненной до краёв посуде. – Там у нас и шампусик есть и вискарь.

– Шампусик свой сам пей. А водяра есть? – рычит Геракл.

– Для тебя всё найдём, не переживай. – Буратина хлопает по плечу Геракла и чуть не сбивает его с ног.

– А тёлки будут? – продолжает наезжать бородач.

– Всё будет Вова! – Теперь уже Буратина смотрит на приятеля оценивающе. – Ты бы хоть побрился, дружище, а то из тебя так себе ухажёр.

– Пошёл наХ…– в устах Геракла это тёплое дружеское выражение и на него уже давно никто не обижается.

– Всё пацаны! Жизнь короткая! Ключ на старт! – командует Буратина и пытается стащить лодку в воду. Все кроме Геракла дружной гурьбой, бросаются ему на помощь.

Под весом наших тел лодка едва не ушла под воду, но никто не согласился вылезти, и приехать второй ходкой. Видимо каждый из нас опасался, что волшебная яхта в любой момент может исчезнуть, отправиться в путешествие к Лазурным берегам без нас.

Оказавшись в перегруженной, грозящей вот-вот перевернуться лодке, в гурьбе горланящих наперебой друзей, я понимаю – началось. Это будет очередное приключение и снова неизвестно, чем оно закончится. Отплыв от берега, мы чуть не перевернулись, что грозило неминуемой гибелью Поночке, который так и не научился плавать. Слава Богу, всё обошлось, и резиновый борт лодки ткнулся в белый глянец яхты.

Мы поднялись по никелированной лестнице и Буратина, по хозяйски вышагивая по лакированной палубе, повёл нас на экскурсию по своим плавучим хоромам.

Яхта поразила меня масштабом, роскошью и красотой. Это было самое дорогое сооружение, принадлежащее частному лицу, на котором я когда-либо бывал.

Мы идём вслед за Буратиной гуськом, крутя головами, как школьники на экскурсии по Эрмитажу и под нашими ногами поскрипывает вощёный пол. Нос щекочет приятный запах чего-то совсем нового и дорогого. Я глажу покрытые лаком поручни, как будто провожу по глянцевой спине обалденно дорогой красотки, вглядываюсь в овальные тонированные окна, словно заглядываю красотке под юбку. А Буратина тем временем открывает одну из дверей.

– Вот это кают кампания.

Я замираю на пороге, разинув пасть.

Огромное помещение залито светом многочисленных ламп. Овальный на резных ножках стол стоит посредине, а вокруг него расставлены стулья с высокими как у тронов спинками. Вдоль стен обитых морёным деревом стоят два кожаных кресла и длинный диван. На полу ворситсый ковёр, в котором по щиколотку утопают мои обутые в болотники ноги. Яркий свет отражается от белоснежных тарелок и хрустальных бокалов, расставленных на столе и бьёт по глазам. По периметру стола стоят вычурной формы позолоченные канделябры с незажжёнными свечами. Это дворец, настоящие царские хоромы.

В моей голове крутится лишь одна мысль: «каким образом за два года с момента нашей последней встречи Буратина превратился в олигарха?»

Наверное те же мысли мучают Поночку и Уксуса, которые как и я замерли на пороге кают кампании. Спасибо Гераклу, который вырвал нас из лап оцепенения.

– Ну чё, выпить то будет, или нет! – рвёт тишину его рык. Вот уж кого ничем не пронять.

– Всё будет Вовик! – Буратина ткнув Геракла кулаком в плечо, обращается уже к нам.

– Ну как вам парни?

– Ну-у ты бли-ин!

– Во бля-а!

– Класс! Ты это как…

Раздаётся наш нескладный хор.

– Уметь надо, пацаны. Я же говорил, меня держитесь и всё будет нарядно.

Все недоумённо переглянулись, видимо вспоминая, когда Буратина такое говорил. Вроде в нашу последнюю встречу у него всё было не так «нарядно» и он только лишь фонтанировал своими безумными проектами, в которые уже давно никто не верил. А тут…

– Пойдём, остальное покажу!

Мы выходим из кают кампании, и стучим своими говнодавами по первозданному лаку, продвигаясь вдоль борта с хромированными перилами.

– Это двухместная каюта! – распахивает очередную дверь Буратина.

Боже мой! Что это! Такие огромные кровати я видел только в буклетах пятизвёздочных апартаментов. Нет не Турецких клоповников, а тех мест, куда не суждено ступать ногам простых смертных. В обитые шпоном стены встроены светильники, приглушенный свет которых создаёт интимную атмосферу.

– Вот это траходром! Здесь бы секс-марафон устроить! – Озвучивает мои мысли Поночка.

– А ты потянешь секс-марафон, дружище? Лично мой конёк это шорт треки! – Снисходительно улыбается Буратина и его крупные белые зубы бликуют в розовом свете ламп.

– Ты мне партнёршу предоставь, а мы уж посмотрим, потяну, или нет… – мычит Поночка, видимо представляя себя в роли неутомимого мачо из немецкого порно-фильма.

– Да, а где тёлки? – снова раздаётся недовольный рык Геракла.

– Будет вам и бухло и тёлки, только не всё сразу парни. Что вы ей Богу как малолетки? – в голосе Буратины слышится обида. В такие моменты он не хочет слышать ничего кроме возгласов восхищения.

Экскурсия продолжается. Мы осматриваем камбуз, который по оснащению кухонной утварью и гарнитурой затыкает за пояс новую кухню в моей московской квартире; шикарный гальюн, с белоснежным унитазом, раковиной с позолоченным смесителем и даже беде и , внимание: джакузи и небольшую сауну.

Поднимаясь по обитым резиной ступеням лестницы ведущей на верхнюю палубу и глядя в обтянутую бардовым пиджаком спину Буратины, я несколько раз с силой щипаю себя за ляжку. Больно, значит не сплю.

– Это капитанская рубка! – орёт Буратина, пытаясь перекричать певичек из группы «Комбинация», которые орут из огромной колонки расположенной на крыше рубки:

«Бу-ухгалтер. Милый мой бухгалтер

Вот он какой такой просто-ой …»

Мы заваливаемся в небольшое помещение, которое по своей оснащённости не уступает пилотской кабине «Боинга». Шикарная панель с множеством сенсорных экранов, мигающих датчиков, тумблеров и никелированными гашетками по бокам увенчана овальной формы обитым кожей штурвалом. В кресле трансформере, расположенном напротив панели кто-то есть.

– Это наш капитан!

На крик Буратины кресло разворачивается на сто восемьдесят градусов и из него выскакивает небольшой человек в светлых джинсах и футболке. Смуглый, поджарый, узкоглазый, он чем-то напоминает китайца.

– А капитана вместе с яхтой продавали? – бесцеремонно спрашивает Поночка, словно перед ним находится неодушевлённый предмет.

– Ага, в придачу! – смеётся Буратина, жуя в зубах сигару.

– Тогда понятно, где ты её купил. На Алиэкспрессе по дешёвке, да ещё с китайцем в придачу.

– Вообще-то он татарин, а за китайца может и в рыло сунуть. Он же ещё и мой охранник по совместительству. – Буратина укоризненно качает головой.

– Да ну на…– Поночка пританцовывая, подходит вплотную к азиату. – Капитан и охранник, значит? Два в одном? Тогда точно с «Алиэкспресса». – Он смотрит на небольшого человека сверху вниз, но тот нисколько не смущаясь, отвечает ему долгим изучающим взглядом раскосых глаз. Одно неуловимое движение этого китайца и Поночка рухнет, словно подрубленное дерево, как это уже бывало не раз, когда он не рассчитывал остроту и вес своих злых шуток. Но азиат улыбается и тянет ему руку.

– Женя!

– Женя?! – удивляюсь я вслух. Вот уж неожиданное имя для татарина.

– Знакомься, Женя, это Поночка, вот Сява, а там Уксус. – Буратина обводит рукой нашу троицу.

Схватив твёрдую как камень руку следом за Поночкой, я не спешу её отпускать.

– Слушай, Жека, как то неправильно получается. У нас у всех кликухи, мы так с детства привыкли. Будет нехорошо, если ты один среди нас будешь с человеческим именем ходить. Ты не против, если я тебе погоняло дам?

– Сява в этом деле мастер! – Буратина поднимает вверх большой палец, будто советует другу хорошего автослесаря, или проктолога.

– Ну, если не обидное…-Женя пожимает плечами.

– Жекичан подойдет? – мой вопрос тонет в дружном хохоте.

– Может быть Джеки Чан? – спрашивает Женя.

– Ну ты же не Джеки, а Жека. Просто сильно походишь на Джеки Чана, вот и будешь Жекичан.

Новоиспечённому Жекичану ничего не остаётся, как посмеяться вместе со всеми и согласиться на новое имя.

– Так я не понял, мы бухать будем, или нет? На кой хер ты нас сюда притащил? – слышится недовольный голос Геракла с нижней палубы. Оказывается, он даже не удосужился подняться с нами наверх и бродит внизу в поисках выпивки.

Буратина тяжело вздыхает и разводит руками, мол что с ним сделаешь. Вдруг выражение его лица резко меняется, и он бросается к пульту. Я бегу следом и мы вдвоём оттаскиваем Уксуса, видимо вовремя, потому что он уже успел пощёлкать какими-то тумблерами.

Дело в том, что этого человека вообще нельзя подпускать не то что к технике, ему нельзя давать в руки ни одной более менее ценной вещи, потому что он её тут же сломает. Такие вот руки у нашего Уксуса. Не зря же наш трудовик Забодай назвал его «сраным рукожопом». Кстати, Забодай и сам получил своё прозвище, потому что на его правой руке отсутствовал средний палец, и все его жесты рукой походили на то, что он грозит кому то «козочкой». Забодаю, забодаю…

– Ладно, Женя, поплыли уже, пока они яхту не доломали, – кричит Буратина.

Жекичан поворачивает тумблер на панели, мы слышим гул заработавшего движка и ощущаем мелкую вибрацию. Ах это сладкое чувство, когда несколько сотен лошадей стоящих на парах, бьют копытами, чтобы в один момент пуститься вскач.

– По-олный вперё-ёд! – орёт Буратина, и мы все ощущаем лёгкий толчок. Посудина начинает плавное движение.

– Жека, давай не торопясь узлов двадцать! – командует Буратина, – идём по плану.

Жекичан, сидящий за капитанским пультом кивает и давит на гашетку, придавая яхте ускорение. Динамик швыряет в чёрную темень песню группы «На-На»:

«Ну что красивая поехали ката-ться,

От пристани отчалил теплохо-од…»

– А у нас есть какой-то план? – спрашиваю я Буратину.

– Ну а как же, дружище! Всё там внизу. Щас спустимся и забьём! – веселится Буратина.

– Да я не про это! Ты сказал Жекичану, что всё по плану. У нас есть план?

Буратина демонстрирует свою фирменную улыбку, от которой на щеках раньше появлялись ямочки, а теперь лишь глубокие борозды.

– Ты там в своей Москве совсем расслабляться разучился, братиш. Ну какой тебе нужен план, ты же не на своём заводе. Просто выдохни и получай удовольствие. Он обнимает меня за плечи. – Наш план на ближайшие дни – плыть вниз по течению и наслаждаться жизнью. Пойдёмте вниз, пацаны! – обращается он уже ко всем. – А то у нашего Геракла страшный сушняк, как бы он за борт не выпал.

Геракла обнаружили возле трюма, запертую дверь которого он безуспешно пытался открыть, дёргая за никелированную ручку.

– Чу-ет, чует, где есть! – смеётся Буратина. – Пошли в кают кампанию, там тоже есть.

Мы сгрудились вокруг стола, по центру которого Буратина водрузил коробку шампанского «Дом Периньон». Он суёт каждому в руки по бутылке, пока не доходит до Геракла.

– А-а про тебя то я забыл. – бросается куда то в угол, откуда выуживает квадратную бутылку Джека Дэниэлса и пихает её в руки бородачу.

– Это чё за хрень! Ты же знаешь, я американского не пью. Я патриот! – Геракл лупит кулаком по центру грязной тельняшки.

– Ну извини, братан, отечественного не держим! Если хочешь, я могу тебя высадить, там на берегу у вас наверное палёнка осталась.

Геракл поправ свой патриотический порыв, угрюмо свинчивает пробку с бутылки.

Одна за другой хлопают вылетающие пробки, и руки с бутылками тянутся к центру стола, где встречаются громким звоном.

– Ну, братцы, за встречу!

– За нас!

– За незабываемую вечеринку!

Пьём каждый из горла, обливаясь и давясь пеной.

– Вечеринка в стиле «девяностых» объявляется открытой! – провозглашает Буратина, поднимая вверх свою бутылку.

«Уррр-ааа!» – дружно орём и снова давимся кислой пеной.

Шампанское приятно бьёт по голове и животу, пускает тёплые токи по венам, и я чувствую себя счастливым. Вот теперь состоялось! Всё как и раньше, как тогда! Словно и не было этих двадцати лет. Мы все здесь ничуть не изменившиеся и такие же молодые. Ну и что, что Буратина раздался вширь, как спелый арбуз, а брюхо Поночки нависает над столом, бросая на него тень. Ну и что, что у Уксуса седые виски и залысины, а некогда плотный Геракл высох и оброс бородой. Ну и что, что моя морда приобрела округлые формы, а некогда роскошная шевелюра заметно поредела и на пятьдесят процентов состоит из седых волос. Я-то себя не вижу. Сейчас я тот же Сява, худой как велосипед, красивый и кудрявый пацан из девяностых.

– Братишка, ты уж извини, что мы не по дресс-коду. Ты у нас один в стиле девяностых одет, – говорит Поночка, закуривая.

– Ну почему один? – парирует Буратина. – Геракл вполне в образе; Сява, если свои говнодавы снимет, тоже может сойти; ты в комке смотришься вполне органично. Помнишь, ты после армии так и ходил целый год. Думал, на героя войны тёлки лучше вестись будут. Ошибался, конечно, ну да неважно. А для Уксуса у меня есть подарок.

Буратина подходит к дивану и выуживает из-за кожаной спинки нечто, повергающее всех в лёгкий шок.

– Бля! Это же…

– Аляска?

– Парни да это же та самая…

В руке Буратины тёмно-синяя куртка с отороченным вытертым мехом капюшоном и ярко красным подкладом.

– Помнишь, братан?

– Откуда она у тебя? – Уксус держит куртку перед собой в вытянутых руках, словно рассматривает раритетную картину.

– Оттуда, где ты её оставил. Не помнишь?

– Не-ет…

– Конечно, откуда тебе помнить, ты ведь в дрова тогда был. Вспоминай: ноябрь, дача Ёжика. Ты тогда таким бухим был, что не найдя Аляски нацепил какую то фуфлыгу.

Уксус становится серьёзным, молча кивает и натягивает Аляску на себя. Он не хочет вспоминать тот последний вечер на даче у Ёжика. Мы тоже не хотим.

Куртка пришлась Уксусу впору. Это единственный из нас человек, который сохранил свою комплекцию, да и куртки раньше покупали на два размера больше на перспективу. Тогда она висела на нём мешком, а сейчас плотно обтягивает его мощи.

– Спасибо, брат! – растроганный Уксус обнимает своего благодетеля. Этот новый прикид действительно сбрасывает с него лет двадцать.

– И куда же мы плывём? – спрашивает Поночка.

– Куда? Назад в нашу молодость, пацаны. Не задавайте лишних вопросов, просто расслабьтесь и наслаждайтесь моментом. – Буратина, словно изнурённый жаждой человек, делает несколько огромных глотков и приканчивает свою бутылку.

– Вы помните, как мы сидели в «Арагви»?

– Когда? – хором спрашиваем мы с Поночкой.

– Какая разница когда? Хоть когда. Обычно мы собирались там по праздникам, или когда обмывали удачную делюгу.

Я тут же чувствую неистребимый запах пива и вижу всю нашу шайку, сидящую в прокуренном полумраке пивнушки за квадратным столом. По центру стоит бутылка спирта «Ройал» и графин с разведённым ядовито-жёлтым напитком «Юппи». Из закуски только банка с маринованными корнишонами и большая тарелка с засохшей мясной нарезкой.

– Давайте, пацаны, за удачу! – Молодой с ямочками на розовых щеках, вечно улыбающийся красавчик Буратина, одетый в китайскую олимпийку, поднимает гранёный стакан.

– За удачу! – слышу я свой срывающийся подростковый баритон и вижу свою худосочную ручонку со стаканом выпирающую из рукава серого свитера «Boys».

Уксус с торчащими в разные стороны белокурыми вихрами и побритый наголо Поночка, худой торс которого утопает в зелёном на вырост свитере, тянут свои стаканы к центру стола.

– Чтоб хуй стоял и деньги были! – басит круглолицый чернявый красавчик Геракл.

Стаканы звякают, я опрокидываю свой и чувствую сладковатый тошнотворный вкус тёплой химической субстанции, которая, сколько б ты её не пил, каждый раз будет спирать дыхалку и вызывать приступы рвоты. Я прикрываю ладошкой рот, чтобы удержать в себе жидкость, которая вот-вот вырвется назад. Сейчас меня может спасти только одно. Хватаю за уши Геракла и притягиваю к себе его крупную башку с чёрной щетинистой шевелюрой. Втыкаю нос прямо в центр его черепа и делаю глубокий вдох. Запах чего-то домашнего, живого, органического мгновенно нейтрализует химическую гадость. Этот запах как живой стоит у меня в носу.

Череп у Геракла остался всё такой же, крупный, квадратной формы. Только вот сверху теперь огромная, словно лесное озеро проплешина. Интересно, а сейчас его голова так же пахнет?

Голос Буратины прерывает ход моих раздумий.

– Представьте, что по одному щелчку, мы из «Арагви» переместились прямо сюда. – Буратина звонко щёлкает пальцами. – Пацаны, вот мы и в будущем! Всё, о чём мы мечтали, сбылось. Наслаждайтесь жизнью!

– Ну не совсем всё! – Уксус крутит в руках бутылку, словно внимательно изучает этикетку. – Если ты помнишь, мы тогда ещё кое о чём мечтали. О том, о чём иногда уже месяцами не вспоминаем.

– А где тёлки? – Геракл роняет на стол некогда сокрушительный кулак, а Уксус одобрительно кивает в его сторону, мол, я о том и говорю.

– А тёлок будем добывать! Всё как и раньше. Нужно же привнести сюда хоть немного интриги, – говорит Буратина вальяжно отваливаясь на стуле и раскуривая всё тот же сигарный бычок.

– Как добывать? – спрашивает Поночка.

– Очень просто. По пути нашего следования будем завоёвывать города и селения, брать на абордаж корабли и другие, проплывающие мимо суда, будем штурмовать пляжи с загорающими красотками. Чем вам не приключения?

Геракл мычит, Поночка пожимает плечами, Уксус кисло морщится, на то он и Уксус. А мне приходится по душе идея Буратины.

– А что, я за! Раз уж у нас тематическая вечеринка нужно быть в образе. Соберитесь, пацаны, нам же по двадцать лет.

Поночка поднимает на меня взгляд, в котором бегущей строкой проплывает вопрос: «Ты уверен? В зеркало не хочешь посмотреть?».

Не хочу! Этой ночью я хочу избегать встреч со своим отражением. Я – Сява и мне двадцать!

– Вот это правильно! – орёт Буратина и раздаёт всем по очередной бутылке. – Гуляем, братва!

Хлопки, брызжущие во все стороны струи пены.

«Урра-а-а!»

В панорамном окне бегут редкие огоньки береговых огней, парни смеются, звенят бутылки, над ночной рекой летит песня «На-Ны».

«Фа-аина Фаина-а,

Фаина Фаина Фай-на-на-аа…»

Буратина и Поночка дружно подхватывают и пускаются в пляс. Мы с Уксусом присоединяемся, и даже Геракл выводит кренделя своими кривыми ногами, горланя с нами в унисон:

«Фа-аина Фаина-а,

Ах люблю тебя Фаина Фаина-а»

Сверху слышится бас ревуна и наш плавучий танцпол сбавляет скорость.

– О, кажется мы подплываем к первой остановке! – Буратина достаёт телефон и выбегает из каюты.

– Что ещё за остановка – кричу я, выходя за ним следом.

– Ещё одного человечка надоподобрать, – говорит Буратина, одновременно набивая текст в телефоне.

– Какого человечка?

– Хорошего! Тебе понравится! – Буратина хлопает меня по плечу свободной рукой. – Сейчас вместе с тобой за ним сплаваем. Пойдём, поможешь лодку спустить.

Под недоумённое мычание выбежавших на палубу пацанов, Буратина травит лебёдку с прицепленной к ней моторкой, а я придерживаю лодку руками, чтобы она не цеплялась за борт.

– Сейчас вернёмся! Сюрприз! – орёт Буратина в ответ на вопросы парней, куда мы собрались. Мотор издаёт бодрое рычание, и мы плывём в сторону берега. Прохладный ночной воздух обдувает моё помолодевшее лицо, раздувает розовые щёки, треплет курчавые, чёрные как смоль волосы. Я снова молодой, и мы с моим лучшим другом летим навстречу очередным приключениям. Судя по чёрным силуэтам высоток и мелькающей вдали подсветке пешеходного моста, мы где-то в районе городского центра. Точно! Вижу стремительно приближающийся нижний ярус набережной. Широкая умощенная брусчаткой полоска берега пустынна и только маленький огонёк, словно одинокий светлячок, мерцает в темноте. Буратина берёт курс прямо на этот огонёк, наддаёт газу и летит прямо в высокий бетонный парапет. Я напрягаюсь и сжимаю поручни. Возле самого берега лодка резко поворачивает и бьётся правым бортом в парапет так, что я еле удерживаюсь, чтобы не вылететь и не шмякнуться об бетон. Эмоции выплёскиваются из меня естественным потоком.

– Буратина придурок! Тебе надувной матрас доверять нельзя, не то, что устройство с мотором.

Сверху раздаётся женский смех, и я слышу голос, который кажется мне знакомым.

– Серёжка, ты как всегда в своём репертуаре. Ты же меня с ног до головы водой окатил. Правильно Славка говорит, что ты придурок!

Густой, маслянистый и певучий. Этот голос не спутать ни с каким другим. Он повергает меня в шок. Неужели сейчас после стольких лет я увижу её? Зачем…зачем он её позвал? Я не хочу её видеть. Хочу запомнить её той дерзкой зажигалкой, жизнерадостной и боевой красоткой. Хочу, чтобы она оставалась той, которую мы оба безуспешно добивались и которой оказались недостойны. Я не хочу испоганить одно из моих самых лучших воспоминаний в жизни. Какой она стала? Зачем мне её такой видеть?

Я медленно поднимаю глаза. Бог ты мой! В ночном полумраке это всё та же Светка, или Ворона, как мы называли её между собой за иссиня чёрные волосы. Она в светлом, облегающем вполне подтянутые бёдра платье и накинутом на плечи длинном кардигане. Я не в силах посмотреть ей в лицо рассматриваю красивый педикюр на пальчиках выглядывающих из бежевых туфель на высоких каблуках.

– Мы так и будем стоять, или вы мне спуститься поможете?

Я первым вылетаю из лодки и поднимаюсь по бетонным ступенькам.

– Ну привет, Света!

Боже мой! Да она всё такая же красотка! Нет, я бы сказал, что она стала ещё красивее. Её ухоженное лицо приобрело большую женственность, а небольшие стрелочки в углах губ только придают шарма, ну как у Шерон Стоун. Да какая Шерон Стоун, она по сравнению с нашей Вороной просто замухрышка. Волосы Светки такие же густые и чёрные, только теперь они пострижены в аккуратное каре. Её фигура конечно изменилась. Она не осталась такой же поджарой, как у той девчонки, но приобрела округлые и даже более сексуальные очертания. Шарма придают сверкающие в ушах брюлики и ожерелье украшающее глубокое декольте. Да она просто королева!

Я беру её руку, подношу к губам и нежно целую.

– О, а ты превратился в галантного кавалера. Жаль, костюмчик не соответствует. Она окидывает взглядом мою красную олимпийку.

Светка в своём репертуаре, не может без колкостей.

– А у нас между прочим тематическая вечеринка, посвящённая «девяностым», так, что я в теме, а вот ты…

– А чем тебе мой наряд не нравится? Мне осталось только ваты под плечи напихать, прицепить клипсы, да накраситься в три раза поярче, и я снова деваха из девяностых. – смеётся Светка.

– Привет! – Буратина оттесняет меня плечом, обнимает Светку, целует её, как свою, долго трётся щекой.

Я замечаю в себе приступ накатившей ревности. Неужели всё начинается заново?

– Ну хватит церемоний! Везите меня уже на свой пиратский корабль! – командует Светка.

Пока мы плывём назад, я вспоминаю. Мы сидим с ней плечом к плечу, я чувствую тепло исходящее от её тела, тепло которое проникает через толщу её кардигана и моей олимпийки. Мы снова рядом и воспоминания бурлят как вода, взбиваемая мотором лодки, захлёстывают за борт, и я тону.

***

Она пришла к нам в седьмом классе и тут же обратила на себя внимание половины школы. На неё заглядывались не только одноклассники и парни с параллели, но и старшаки. Её вожделели похотливый физрук и молодящийся военрук, с ней пытались флиртовать все кому не лень, но она умела быстро отшивать ненужных ухажоров.

Наш с ней контакт состоялся уже на третий день после её прибытия в наш класс.

Не помню, посадила ли её Маргуша, или она сама выбрала себе место на предпоследней парте рядом с сухопарым Толей Путровым. Случилось так, что последняя парта, которая находилась за её спиной, имела двух неизменных хозяев. Это были мы с Гераклом.

Я сразу же запал на черноглазую, острую на язычок, жгучую брюнетку. Света была не только красоткой, а ещё и умницей потому, что первыми же ответами на уроках стала затыкать за пояс всех отличников, и даже самого Ленина. С момента как чёрный лоснящийся конский хвост появился перед моими глазами, я уже не мог думать об уроках. Признаться, я и раньше о них не особо думал, но появление этого объекта заставило меня забыть обо всём на сете. Я только и делал, что пялился на этот хвост, и меня захлёстывали эротические фантазии. Уже на третий день я не выдержал и решил переходить к активным действиям. Честно говоря, я мало что тогда решал, в основном все решения за меня принимала другая голова, та, что находилась ниже пояса.

Я не мог совладать со своими желаниями, мне хотелось тактильного контакта с плодом моего вожделения. Что может быть проще, когда плод на расстоянии вытянутой руки. И я стал медленно протягивать ту самую руку к заднице Светки. Рука удлинялась, раскладывалась под партой подобно телескопической антенне, пока средний палец не коснулся шершавой материи юбки. Теперь, если бы я и захотел оторвать палец, то не смог бы этого сделать, он был словно примагничен. Палец был связующим мостиком, тонким проводком, через который текли потоки электрической энергии. Разряды тока, проходящие через всё тело, повергали меня в мелкую дрожь. Тогда я молил только об одном, чтобы урок не заканчивался и продолжался вечно. Со временем мне захотелось усилить контакт, и я выдвигал палец всё дальше и дальше, пока не начал чувствовать поддающуюся плоть. Ягодица оказалась нереально мягкой, и палец утопал в ней, как в пуховой подушке. Я начал делать медленные поступательные движения пальцем, перемещая его туда-сюда. Палец всё глубже утопал в мягкой перине, а потом, словно под действием пружины двигался назад. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.

Соседка спереди не выражала никаких эмоций, только мочки ушек, с торчащими в них золотыми гвоздиками, заметно покраснели.

«Ей нравится!» – подумалось мне, и тогда я перешёл к более решительным действиям. Под аккомпанемент звонкого голоса химички, которая объясняла что-то про валентность чего-то, я водил пальцем сверху вниз, постепенно увеличивая амплитуду. Мягкие движения очерчивали идеальные формы ягодицы, нащупывали жесткие края трусиков, ползли вверх к копчику, а потом вниз, переваливаясь через круглый бугорок. Вверх- вниз, вверх-вниз, вверх- вниз. Вправо, описывая овал бедра, влево, через шов трусиков к заветной впадинке между ягодицами. Вправо-влево, вправо-влево, вверх-вниз, вверх…

Внезапно ягодица под моим пальцем превратилась в камень. Светка резко развернулась, привстала и со всей мочи отвесила ладошкой звонкую затрещину Гераклу.

Класс разорвался диким хохотом. Пунцово-красный Геракл держался за подбитую щёку, а Светка развернулась назад и сидела, как ни в чём не бывало.

– Чиканутая! – пробасил Геракл под непрекращающийся дружный хохот.

Несмотря на решительный отпор, я продолжил свои атаки. Может быть, если бы та пощёчина прилетела по назначению, у меня было бы гораздо меньше желания, но мои страдания принял Геракл, который с той поры невзлюбил Светку. Не зря же говорят, что первое впечатление самое сильное. А если тебе при первой встрече незаслуженно дают леща, да ещё при всём честном народе, то и вектор этого впечатления соответствующий.

К сожалению, все мои подкаты терпели фиаско, и спустя время я осознал, что не являюсь типажом Светки. Ей нравились более крупные, более взрослые, более сознательные… Ну, такие, как Ленин. Словом, Ворона (этой кличкой она удостоилась, как только я понял, что отшит окончательно и бесповоротно) начала встречаться с Лениным. Началось с того, что они мило щебетали, как два голубка на каждой перемене, вызывая во мне приступы гнева. Потом Ленин стал провожать Ворону домой, а позже сладкая парочка была замечена нами прогуливающимися по улицам вечернего города.

Я возненавидел Ворону даже не за то, что она меня отшила, а за то, что предпочла моему лютому врагу. В моей голове роились планы коварного отмщения, но из-за переизбытка гормонов я не мог придумать ничего толкового. Буратина заметив мои душевные метания, решил меня странным образом успокоить.

– Не парься, дружище! Она тебя недостойна, раз замутила с Лениным. Но я знаю, как отомстить им обоим. Я отобью Ворону у Ленина, а потом сам её кину. Ты же знаешь, она не в моём вкусе.

Буратина врал. Ворона не могла ему не нравиться. Он просто выжидал момента и теперь дождался предлога, чтобы им воспользоваться. Мой друг не испытывал дефицита во внимании противоположного пола. Как же, ведь он был неординарным, своеобразным и даже немножко не от мира сего. Он первым ввёл в школе моду обвешивать пиджак клёпками и значками. Он первым стал носить узкие дерматиновые галстуки, расписанные иностранными словами с непонятной символикой. Наверное, он был одним из всех учащихся мужского пола, кто осмелился отрастить длинные патлы и забрать их в хвостик. Носить ярко жёлтую рубаху и белые носки, наверное, тоже никто бы не осмелился, но благодаря харизме Буратины всё сходило ему с рук. У старшаков не поднималась рука начистить рыло этому патлатому стиляге – уж очень обаятельно и открыто сверкала его жемчужная улыбка. По той же причине ни одна училка не могла привлечь его к ответственности за аморальный облик.

Ещё он был красноречивым болтуном,

ещё он был подхалимом, втирающимся в доверие,

ещё он был авантюристом,

ещё он был хроническим вруном.

Но ему было можно, ему всё прощалось, потому что это Буратина. Уже тогда Буратина на интуитивном уровне знал, что такое пиар и ставил свой фирменный знак «SB», обозначающий его инициалы на английском языке, везде, где только можно. Он расписывал своими инициалами обложки тетрадей и дневников, ставил их на корочках не только своих, но и чужих учебников, рисовал их бычком на стенах подъездов, выводил краской на подъездных дверях. Весь наш двор пестрил филигранно выведенными логотипами «SB». Они появлялись на металлических гаражах, качелях, деревянных беседках, мелкие и крупные, всех цветов радуги и размножению этого бренда не было предела. Эта была редкая непонятная нам болезнь, от которой сейчас страдает девяносто процентов населения. Словом Буратина был личностью публичной, и у него было гораздо больше шансов завоевать сердце Вороны.

Всё так и вышло. Несколько экстравагантных подкатов; букет из пятнадцати роз, подброшенный на порог квартиры; разбудившая весь дом серенада в исполнении Майкла Джексона, изливающаяся из колонок стереосистемы в двенадцать часов ночи под окнами пятиэтажки, заставили дрогнуть сердце юной красавицы. В какой-то момент она стала мило общаться с Буратиной, которого до этого старалась не замечать. Только это и было нужно, чтобы заставить Ленина взбеситься и отвернуться от Светки. Позднее, прогуливаясь со своим новым избранником, она рассказывала, что Ленин оказался ужасно скучным и серым, таким же, как книги его тёзки. Он был до тошноты правильным и говорил одними догмами.

Итак, одна часть коварного плана Буратины была реализована, но он почему-то не спешил переходить к следующей, о чём я ему неоднократно напоминал. Позднее я понял, что эта вторая часть плана существовала только в моей голове. План Буратины был гораздо короче. Он не собирался расставаться со Светкой, так как она ему нравилась. Наверное, это моё осознание привело бы нас с Буратиной к конфликту, но следующие события заставили нас сплотиться ещё ближе.

Ленин оказался злопамятным. Красавчика, отличника и спортсмена Женю Смирницкого вгоняла в бешенство мысль, что его променяли на какое то отребье в заклёпках, да ещё и с хвостом. Кто же она после этого? Просто шлюха, беспринципная давалка. Женя ещё не был народным избранником, и в его голове всё делилось на белое и чёрное. Светка в его глазах вмиг окрасилась в чёрный цвет. Ленин стал распускать по школе слухи, что он сам бросил Светку из-за того, что узнал, что она шалава и у неё до него было аж двадцать мужиков. Сарафанное радио работало тогда эффективнее любых соцсетей, и уже через день о неподобающем поведении Светки гудела вся школа. Она услышала страшную новость в столовой от Ольги Дерябиной и мгновенно поняла, откуда растут ноги.

Ленин в это время сидел за столом напротив и чему-то довольно ухмылялся, поедая сосиски со своими дружками отличниками. Светка думала недолго. Она взяла миску с дымящейся субстанцией, которую повара выдавали за щи, и решительно направилась к соседнему столику. Ленин не успел понять, что происходит, когда горячая жижа, как из ведра обрушилась на его высоколобый череп. Зрелище было отпадным. По вытянутой морде текли жирные струи, а на ушах и носу повисли ошмётки варёной капусты. От яйцеобразного черепа курился лёгкий дымок.

– Это тебе за шлюху, – сказала Светка и напялила железную плошку на макушку Ленина. Выемка в тарелке идеально совпала с овалом головы, так что Ленин не сразу смог снять свой новый головной убор. Мы открыто и громко хохотали, друзья отличники смущённо прыскали в кулачки, а ставшая красной как свекла Маргуша только и могла, что качать головой из стороны в сторону.

– Дура! – Это всё что мог сказать тогда Ленин, растерянно снимая с носа капустный лист. Правила хорошего тона не позволяли ему вскочить из-за стола и дать Светке в нос. Тогда он ещё не был депутатом.

А для Вороны всё решилось этим же днём. Неприятный разговор с Маргушей и завучами, а так же осознание того, что в этой школе все будут указывать на неё пальцем, заставили Светку написать заявление о переводе в другую школу.

– Так будет даже лучше! – Пытался утешить её и себя Буратина.

Но лучше не стало. Новая школа – новые друзья. С первых же дней посещения другой школы у Светки появился новый воздыхатель. Это был какой-то отмороженный бычок, который не давал ей проходу. Об этом она пожаловалась вечером Буратине, который на следующий день сбежал с уроков, чтобы встретить её лично.

Вечером Буратина появился на нашей сходке в летней беседке с огромным фиолетово-бардовым бланшем, который спускался с переносицы на оба глаза, делая их узкими, как у китайца.

Возмущённый беспределом чужаков, я призвал братву к мщению, но не нашёл должного отклика. Поночка ссылался, что как раз завтра в это время ему нужно идти к зубному, Геракл прямо заявил, что не пойдёт, потому что «Кто она такая эта Варона, чтобы за неё вписываться», а Уксус развёл философскую демагогию о том, что в наше время конфликты нужно улаживать цивилизованными методами.

– Драка это не наше, вы же знаете…

– Когда бьют твоего друга, нужно отвечать тем же самым. Глаз за глаз…А вся твоя демагогия это интеллигентское нытьё и сопли, которыми ты прикрываешь свою трусость. – зло ответил я.

На следующий день в это же время, сидя на деревянных перилах и промакивая окровавленным платком саднящий не перестающий кровоточить нос, я произнёс следующие слова.

– Да…драки это не наше. Это просто варварский метод решения конфликтов.

– В самом деле…мы же в двадцатом веке, пора уже улаживать вопросы цивилизованными методами…– философствовал сидящий рядом Буратина, который вдобавок ко вчерашнему бланшу обзавёлся огромной во весь лоб ссадиной от рельефного протектора китайского кроссовка.

Сказать было проще, чем сделать. Сложно вести дипломатические переговоры с перекачанным бычком, один кулак которого больше твоей головы. Наверное, проще договориться с кирпичной стеной, да и вопрос был весьма деликатным. Словом мы решили взять таймаут, пока наши отбитые головы не отойдут, чтобы придумать что-нибудь толковое. Но Светка всё придумала за нас. Она каким-то чудесным образом отбрила навязчивого быка-кавалера и сказала Буратине, что теперь он может смело её встречать, не опасаясь получить по чавке. По какой-то причине она и в отношении меня сменила гнев на милость, стала приветливой и даже позвала на свой день рождения. Наверное её впечатлил мой благородный порыв, так ведь тогда я пытался заступиться за друга, а она была совершенно не причём. И тем не менее Ворона благожелательно расположилась ко мне, а потом и ко всей нашей компании. Она стала единственной девчонкой в нашей недавно зародившейся конторе, и это сильно напрягало большую часть её членов. Поночка, Геракл и Уксус негодовали. Они в голос кричали что бабе не место в нашей организации. Их недовольство было отчасти справедливо, потому что отец Вороны оказался ментом при должности, а мы с некоторых пор вели не совсем добропорядочный образ жизни.

– Она же первая нас сдаст. Вот поссорится с тобой и в этот же день настучит мусорам, чем мы занимаемся! Ей и ходить далеко не надо будет, только два шага до спальни предков. – шипел Поночка на Буратину после первого визита Вороны в нашу летнюю резиденцию, коей являлась скрипящая полуразвалившаяся дворовая беседка.

– Не сдаст! Я за неё отвечаю! – коротко отрубил Буратина. К его словам были вынуждены прислушиваться все, потому что Буратина и был нашим идейным вдохновителем. Все идеи и проекты выходили из его светловолосой головы. Так и случилось, что Ворона прописалась в нашей конторе. Со временем она настолько вжилась в роль атаманши, что и сама подкинула несколько стоящих идей.

Чем же мы занимались? Когда я вспоминаю, чем мы тогда занимались, мне кажется, что это было не со мной. Это делал не я, а тот совершенно чужой и далёкий от меня теперешнего человек. А занимались мы всем понемножку. Всем, кроме учёбы, занятий спортом и добросовестного заработка. В основном это были мелкие кражи и небольшие аферы, которые позволяли нам тогда жить довольно безбедно. Мы не были блатными. Мы не грабили и не нападали на людей, мы не занимались рекетом, мы не торговали наркотой и старались как можно дальше держаться от братвы, хотя со временем вынуждены были с ней познакомиться. Да, мы старались следовать кое-каким принципом, но когда ходишь по скользкой дорожке, постоянно скатываешься либо на обочину, либо в яму.

Она смотрит на меня и улыбается, словно вспоминает что-то далёкое и очень доброе. Ветер треплет её каре, хлещет по подведённым глазам, заставляя их слезиться, но она продолжает смотреть и улыбаться. Я тоже улыбаюсь, но не могу смотреть на неё вот так вот в упор. Всё-таки она здесь не из-за меня. На такую авантюру может вдохновить только один человек. Сейчас он сидит за её спиной, щерит белозубый, сжимающий бычок сигары рот, зачем то хитро подмигивает, словно говорит, чего же ты оробел, дружище. У них всё случилось тогда и тогда же закончилось. У нас не закончилось. Может быть, в этом и состоит причина моего смущения.

– А ты хорошо выглядишь, Слава! – она пытается перекричать дуэт ветра и японского мотора.

– Да какой там…– я машу рукой. – Извини, это должны были быть мои слова.

– Нет, я серьезно! Ты почти не изменился. Говорят в Москве сейчас? Большим начальником стал?

– Не большим…маленьким начальничком. Большой начальник за твоей спиной. – Я киваю в сторону Буратины.

– Ага! Только когда он им стать-то успел? – смеётся Светка.

– А он им всегда был, по крайней мере в моих глазах! – ору я в ответ. – А ты как?

– Что значит «как»? Что тебя конкретно интересует?

– Где работаешь?

Конечно же в первую очередь меня интересует, замужем ли Светка, но этот вопрос я пока не решаюсь задать.

– У меня своя юридическая контора.

– Вот это да! – Я качаю головой.

Могли ли мы все подумать тогда, что беспринципная атаманша, в будущем будет улаживать правовые вопросы.

Мы подплываем к белоснежному борту под ломающийся голосок вечно молодого Юры Шатунова:

«Пу-усть в твои окна смотрит беспечный розовый ве-ече-ер,

Пусть провожает ро-озовым взглядом смотрит ва-ам в сле-ед…»

Буратина первым запрыгивает по трапу, затем подаёт руку Светке.

– Ка-акие люди! – Поночка робко приветствует Светку, едва касаясь её предплечий.

– Света, ты что ли? – тянется обниматься Уксус, но Светка доли секунды стоит, не в силах признать в сухой, подёрнутой морщинами физиономии, розовое личико Игорька Белого, её бывшего одноклассника и по совместительству подельника.

Развеяв наконец-то сомнения, она радостно прижимает Уксуса к себе.

– И-игорь, рада видеть!

Геракл подходит последним. Он неизменно пошатывается и держит руки в карманах растянутых треников; прищуривается, вглядываясь в Светкино лицо, потом горделиво задирает голову, словно демонстрируя свою косматую бородёнку.

– Ка-аво я ви-жу! Во…

– Только назови меня Вороной! – перебивает его гостья – Получишь похлеще, чем тогда на уроке.

– Во-о-он ты какая стала! – Геракл видимо не захотел искушать судьбу. Конечно, на своём тернистом пути, он сумел отхватить много крепких лещей, но всё же детские впечатления, они самые сильные. – Пойдём намахнём за встречу, подруга!

Светка не против. Она даже очень за. Ей нужно телепортироваться на двадцать лет назад, а для этого необходимо принять на грудь ударную дозу жгучей субстанции, без которой полноценного перемещения в прошлое не получится. Эта волшебная жидкость выравнивает морщины и статусы, она снимает с тебя толстый слой ненужного лоска и делает чистым, лёгким и непосредственным, как в юности.

Час или два мы общаемся все впятером, как в старые добрые времена. На столе волшебным образом появляются суши и сыр, и это как нельзя кстати, так как я уже изрядно проголодался.

Выпиваем, орём, перекрикивая ДепешМод, Технологию, Ласковый Май и Вадима Казаченко;

снова выпиваем, танцуем на баке под Женю Белоусова, «Мираж и «Модерн Токинг»; опять выпиваем, снова оживлённо болтаем, причём говорим одновременно, словно боимся, что не успеем рассказать все истории, что копили все двадцать лет специально для этого вечера;

и пляшем, пляшем, пляшем…

Наши танцы становятся всё отвязней и раскрепощённей. Огромный Поночка трясёт своим пузом, словно холодцом попеременно приставляя одну ногу к другой; Уксус кривляется, подняв обе руки со сжатыми кулаками вверх, словно защищаясь от налетевшей гопоты; Буратина пляшет солидно, по-взрослому, с прямой (будто лом проглотил спиной), и согнутыми в локтях руками. Он чуть сгибает ноги в коленях, как ревматичный старикан, решивший сделать утреннюю гимнастику, и в этом малиновом пиджаке и белых брюках напоминает мне Льва Лещенко. Я тоже как-то там кривляюсь, но мои движения представляются мне идеально пластичными ритмичными и сексуальными (я ведь не вижу себя со стороны). Вместо зеркала я смотрюсь в Светку, которая изящно виляет бёдрами. Одни её руки чего стоят. Они танцуют отдельно, извиваются, переплетаются, словно лианы. Кисти с длинными наманикюренными пальцами танцуют уже отдельно от рук. Голова на длинной шее тоже движется, танцует, чёрные блестящие глаза излучают килоджоули энергии. Они смотрят только на меня (по крайней мере, сегодня мне так кажется). Не танцует только Геракл. Он угрюмо зыркает на нас из-за стола и время от времени заливает в себя порцию виски, надолго запрокидывая голову назад.

Натанцевавшись, мы хватаем свои бокалы и падаем на диваны и стулья.

– А куда мы плывём? – задаёт резонный вопрос Светка.

– Назад в прошлое! Чем дальше заплывём, тем лучше. – отвечает Буратина.

Удовлетворённая этим ответом Светка кивает головой, но тут же задаёт следующий вопрос.

– А кто управляет яхтой?

Теперь уже я решаю показать свою осведомлённость.

– Жекичан! Это китаец, которого Буратина арендовал вместе с яхтой.

Поночка и Уксус хохочут.

– Кончай, Сява, я же сказал, что яхта эта моя…– Буратина, судя по румянцу, выступившему на щеках, начинает раздражаться.

– Докажи! – раздаётся бас Геракла.

Буратина бегает взглядом по каюте, в поисках факта, который явится неоспоримым доказательством того, что он собственник яхты. Судя по сузившимся зрачкам, он быстро находит то, что искал. Это «что-то» находится по центру обитой шпоном стенки каюты. Пока я пытаюсь сообразить, какую байку придумает мой старый друг, он перехватывает недопитую бутылку шампанского за горлышко и со всей дури швыряет её в стенку, на которой висит плазменная панель. Бутылка делает несколько кульбитов в воздухе и впечатывается толстым дном прямо в центр панели, из которого тут же во все стороны разбегаются искрящиеся лучи.

– Ты чё, больной? – кричит Светка.

– Во дибил! – где-то за моей спиной шепчет Поночка.

– Хороший аргумент – подводит итог бас Геракла.

Буратина встаёт с дивана, вальяжным шагом направляется к стенке, с корнем выдирает из неё панель и волочёт её из кают кампании на палубу.

Я, Светка и Поночка выбегаем за ним следом, мы должны видеть, чем закончится шоу.

– Я уже давно хотел её заменить. – Кряхтит Буратина ухватив панель за края и с размаху швыряя её за борт.

Мы стоим вдоль борта, взглядами провожая в последний путь незаслуженно пострадавшую технику, которая никак не хочет уходить под воду.

– И за бо-орт её бросает, в набежа-авшую волну – грустно мычит Поночка, глядя вниз.

– Ещё доказательства нужны? – зло спрашивает Буратина, развернувшись ко мне.

– Нет! Хватит! А то ты всю яхту на хрен затопишь!

Выпиваем ещё раз, а потом, как и раньше, наша контора распадается на звенья.

Звено Поночки и Уксуса склонилось над столом и играет в невидимые шахматы, самое маленькое звено, в которое входит один лишь Геракл, храпит возле трапа, ведущего на верхнюю палубу, а наше звено, состоящее из меня, Буратины и Светки томно дымит на баке, сидя в белых шезлонгах.

– Мы на якоре? – спрашиваю я Буратину, только сейчас заметив, что двигатель заглушен.

– Да, Жекичан хоть и герой китайских боевиков, но всё же человек, который тоже нуждается в отдыхе. – Буратина развалившийся в шезлонге с сигарой в зубах вызывает у меня ассоциации с Черчиллем.

– Капитан что и правда китаец? – спрашивает Светка.

– Теперь уже да…– тяжело вздыхает Буратина.

Небо начинает белеть, и я с грустью замечаю, что волшебная ночь близится к концу. Русло в этом месте широкое и берега, утопающие в предрассветном тумане, почти не видны. Ночь невероятно тёплая для конца августа. Нас обдаёт лёгким ветерком и мы втроём молча балдеем, запуская струи дыма в свежий пропитанный молодым ветром воздух. Динамик на рубке один за другим выдаёт мотивы, которые, хочешь не хочешь, возвращают нас туда.

– Я люблю вас ма-а-альчики, я люблю вас де-евочки…– поём мы хором с Ромой Жуковым. Я смотрю на эти родные лица, которые сейчас в предрассветном сумраке стали чуть голубоватыми и мне жалко каждой секунды уходящей ночи. Буратина, внезапно спохватившись, убегает в каюту и мы остаёмся вдвоём. Я заглядываю в её смеющиеся блестящие глаза и думаю: «А ведь у нас всё могло с тобой получиться. Всё могло бы быть по другому если бы…».

– Ты женат? – она задаёт вопрос, который я так и не решился задать ей.

– Да, женат! Два сына есть, уже взрослые. – я тяжело вздыхаю, подумав о жене. Она сейчас безмятежно спит в московской квартире, даже не подозревая, что я нахожусь на белоснежной яхте в обществе своей так и не случившейся любви.

– А ты…ты замужем?

– Нет, давно уже развелась. Мне надоело играть в эти семейные игры. Одной проще, да и дети уже взрослые. – она подносит острый коготок к глазу, доставая невидимую соринку.

– Как ты решилась сюда приехать?

– Сама не знаю – смеётся она. – Наверное, очередной кризис среднего возраста. Ещё год назад я бы и не подумала сюда заявиться, а сейчас вдруг что-то поменялась. Не знаю, может быть это ностальгия, или грусть по чему-то уходящему навсегда. Признаться, я эти двадцать лет и не вспоминала о вас, просто однажды приказала себе забыть и всё…а сейчас будто и не было этого срока. Спасибо Серёжке, что устроил такой праздник.

Я слежу за движением её красивых подведённых губ, слушаю этот мягкий голос, любуюсь её горделивой осанкой , закинутой на коленку оголённой ножкой и чувствую, начинается…

– А я вот часто вспоминал о тебе…

Слава богу, что мой ведущий в тупик монолог прерывает появившийся Буратина. Он демонстрирует нам длинную папироску, кончик которой закручен как фантик у конфеты.

– Сейчас мы точно вспомним молодость.

Мы по очереди вдыхаем терпкий, пряный, давно забытый дымок, надолго задерживаем его в себе, и выдыхаем его почти прозрачным, оставляющим волшебную зелень где-то внутри. Светка закашливается, и её кашель плавно перерастает в хохот.

– Вот же дура! – Видели бы меня мои подчинённые.

– А мои! – ржу я в ответ.

– Да ну вас…– выдыхает волшебный дымок Буратина. – Забудьте, кто вы есть и сколько вам лет, а то и правда смотритесь, как накуривающиеся на задворках школы учителя.

Мы прыскаем и взрываемся очередной вспышкой хохота.

– Давайте лучше чё нибудь прикольное из школы вспомним. Помните, как Вовик на алгебре ось координат подписал?

– Это когда он…ха-ха-ха… – заливаюсь я, вспоминая отмоченный Гераклом номер.

– Вы про что? Я не помню…– говорит Светка, но уже заранее улыбается, держа на взводе очередной приступ смеха.

Мы наперебой рассказываем, как математичка вызвала Геракла к доске, и попросила его нарисовать синусоиду. Всё что мог сделать этот юный математик, это нарисовать две кривые перекрещивающиеся линии. Математичка приказала подписать оси, но Геракл растерянно переминался с ноги на ногу.

– Никифоров, ну ты что, не знаешь обозначения осей? – раздражённо кричала математичка. – Пиши: и-икс, и-и-грэк, зэ-эд!

И Геракл написал. Под горизонтальной линией крупными буквами он вывел три буквы, которые тут же объединились в знакомое всем слово.

Жирная надпись «ХУЙ», вызвала шквал хохота и нервный тик математички.

– Это что?! – орала она, перекрикивая гогочущий класс.

– Это название координат: икс, игрек и зэд. Я просто забыл, как «зэд» пишется. – Геракл стоял у доски, потупив взор, но в уголке его рта я заметил эту шкодливую подленькую, хорошо мне знакомую улыбку.

Скандал был жуткий. Предков Геракла в который раз вызвали к завучу, но его подвиг гремел на всю школу, ещё долго передаваясь из уст в уста.

Мы хохочем до слез, до коликов, до судорожных припадков, а отсмеявшись, вспоминаем другую историю.

О том, как мы с Буратиной на химии накапали Демиду на стул серной кислоты, а потом, на перемене наблюдали, как шелушатся на заднице его штаны и на них образуется огромная дыра с рваными краями;

О том, как наполнив водой презерватив, скинули его с четвёртого этажа на школьное крыльцо, обдав холодным душем добрую половину «А-шников», которые выстроились для группового фото;

«О том, как Поночка подкарауливал меня за дверью класса с грязной половой тряпкой, но внезапно вошла Маргуша. Поночка залепил ей в лицо мокрой тряпкой, после чего его чуть не выгнали из школы»

«О том, как в столовой набирали полную ложку пшённой каши, клали её на край стола, чтобы конец ложки торчал в воздухе, а потом лупили по нему, так, что самодельная катапульта улетала в другой конец большого зала, откуда раздавались визги и ругательства попавшего под раздачу счастливчика.

Мы вспоминаем…вспоминаем и кажется, что нашим воспоминаниям и ржачу не будет края. Мы вспоминаем случаи во дворе, школе, казусы с учителями и родителями. Мы вспоминаем всё, кроме того, что касалось нашей конторы, Ленина и ещё одного человека по имени Саша Мухин. Конечно, было много смешных ситуаций связанных и с конторой и с Лениным и с Сашей, но дело в том, что их объединяет ещё и грустная история, о которой, хочешь не хочешь, тоже придётся вспомнить. Сегодня не хочется…

– Всё, больше не могу! – Светка отваливается на спинку шезлонга. Её щёки уляпаны чёрными разводами, а из глаз текут, размывающие макияж бурые ручьи.

Мы тоже устали и замолкаем как по команде. А небо уже просветлело. Река приобрела серебристый оттенок. Дальний берег позолочен солнцем. Под неспешное, ритмичное цыканье ударников, протяжно хрипит голос солиста «Аэросмитов».

Мне снова взгрустнулось. Я смотрю, на ставшее детским и чумазым лицо Светки и мне хочется её обнять.

Буратина замечает мой порыв. Он обаятельно улыбается, так как может только он. Он всё понимает, мой старый друг. Он позвал сюда Светку не для себя. Это подарок, который он сделал мне.

– Пойду на камбуз, посмотрю, что можно изобразить на завтрак, – говорит он, поднимаясь с шезлонга.

Я даю знак Светке, что скоро вернусь и спешу вслед за Буратиной, догоняю его в узком проходе между каютами и перилами.

– Дружище, а кто у нас ставит музыку? – спрашиваю я, взяв его за плечо.

Буратина бьёт себя в грудь.

– Всё здесь. – Он крутит плоским телефоном, который достаёт из кармана брюк.

– Слушай, а ты не мог бы…

– Мог бы. Что тебе поставить?

– Поставь «Танцы вдвоём». Ну помнишь, «Технология»…

– Конечно, помню – Буратина улыбается и мягко тычет мне в грудь кулаком. – Отдыхай, дружище!

Медленными шагами направляюсь по скрипящей отмостке бака к шезлонгу, где сидит Светка, а сверху уже льётся клавишный перебор синтезатора, от которого сердце начинает колотиться в десять раз быстрее.

«Недопе-етый мотив

Я услы-шу во сне,

До утра не сомкну я гла-аз…» -

запевает солист «Технологии». Раньше меня бесило, что он лажает, и только сейчас я понял, что без этих фальшивых нот, песня была бы совсем другой.

– Можно Вас? – я протягиваю Светке руку, и её глаза загораются, словно она давно этого ждала.

– Конечно!

Я беру в руку её тёплую ладошку, нежно обхватываю талию, и мы плавно покачиваемся в такт музыке. Одни посреди ночи. Одни посреди огромной реки.

«Танцы вдво-ё-ё-м

Стра-анные танц-ы-ы…»

Нас накрывает приятная печаль. Мы просто молчим, просто медленно и плавно качаемся из стороны в сторону, и каждый вспоминает тот вечер, где играла эта же песня.

«А но-очью начнё-ом,

Стра-анные танцы-ы,

Танцу-уй под дождё-ом

В переходах подземных ста-анций…»

Я сдавливаю её хрупкое тельце в своих объятиях, пальцами правой руки ощущаю выпирающие через тонкий шёлк летнего платьишка рёбра. Какая она худышка. Моя худышка! Неужели случилось.

Она заглядывает мне в глаза, а потом смущённо улыбается и утыкается носом в мой пуловер. Её длинные волосы забраны в большой шелковистый хвост, этот хвост, в который я влюбился с первого взгляда. Блики от вращающегося на потолке стеклянного шара осыпают нас как снежные хлопья. Ноги утопают в белом дыму, последнем писке дискотек. Вижу спину Поночки в цветастом китайском «Адике». Он горбится в три погибели, обнимая милипуську, которую подцепил час назад. Рядом выгибается какой-то обдолбаный фраер в свитере «Бойз», заправленном в зелёные слаксы и в кожаной кепке, нахлобученной на бритую голову. Фраер кружится с воображаемой партнёршей и даже о чём-то с ней шепчется.

«Вот это приход» – думаю я вскользь и тут же возвращаюсь к своей Вороне.

Буратина и Геракл сидят за столиком где-то там, за толщей дыма и продолжают накачиваться водкой «Распутин». Сегодня мы все хорошо приняли на грудь, и собираемся гулять до утра. День начался превосходно, но мы ещё не знаем, как он закончится. Никто из нас: ни я, танцующий с блаженной улыбкой в предвкушении романтической ночи, ни поблёскивающая глазами Светка, ни звякающие стаканами Буратина с Гераклом, ни Уксус, который перебрал и уже вернулся домой, не подозревает, что это наш последний вечер.

Я надеюсь, я просто уверен, что именно сегодня смогу её поцеловать и нарочно оттягиваю этот сладостный момент, к которому мы оба готовы. Наверное, я бы поторопился, если бы знал, что он уже зашёл в наполненное дымом помещение, и словно башней танка крутит квадратной головой, выискивая за столиками и на танцполе знакомые лица. Ему нужно увидеть, хотя бы одного из нас, чтобы убедиться, что все здесь. Заметив Буратину и Геракла, он щёлкнет костяшками чёток, словно на счётах подобьёт итог и плывущей блатной походкой быстро направится к выходу.

«Та-анцы-ы вдвоё-ом,

Стра-а-анные танцы-ы…»

Тогда я не успел…а что, если сделать это сейчас? Я ловлю её взгляд, смотрю в упор, ныряю в чёрные озёра, захлёбываюсь. Я наклоняюсь ближе, так, что её подведённые губки уже в сантиметре от моих…

– Опа на! А это чё за дискотека?

Геракл бля! Он как всегда не вовремя. Его худосочное тело в тельняшке и трениках раскачивается, колышется, как тонкая берёзка на ветру. Одной рукой он держится за поручень, другая безвольно болтается, сжимая в руке недопитую бутылку вискаря.

– Слушай, Герыч, сходи к парням, посмотри как там они…– пытаюсь я спровадить нежелательного гостя, но уже поздно. Светка уже выскользнула из моих объятий, и села на шезлонг. Да и песня закончилась. Ей на смену приходит другой нетленный хит «Технологиии».

«Нажми на кнопку, получишь результат,

И твоя мечта осуществится-аа».

Нет, видимо моей мечте так и не суждено осуществиться. Я в сердцах машу рукой и кричу:

– Буратина, мы жрать хотим!

Вот мы снова сгрудились за столом кают кампании всем составом. Уставшие, невыспанные, но счастливые мы бодрим себя шампанским и с аппетитом поедаем жаренную курицу и пиццу. Где это всё добывает Буратина посреди реки?

Яхта вздрагивает, мелко вибрирует и плавно трогается. Значит Жекичан отдохнул и снова заступил на вахту.

Я пропадаю, тону, в грохоте посуды и пьяных криках пацанов. Я хочу спать…я хочу сладко дремать на плече сидящей рядом Светки. Это плечо сейчас мягче пуховой подушки, и я проваливаюсь…

***

«Свистать всех наверх!» – отдающийся звоном в ушах крик Буратины заставляет меня вздрогнуть и разлепить глаза. Я вижу, как парни вскакивают со стульев и гурьбой ломятся к выходу из каюты.

– Что происходит? – спрашиваю я у Светки, которая смотрит на меня с нежностью мамаши, сидящей у кроватки своего чада.

– Не знаю, – она улыбается и пожимает плечами. – Пойдём посмотрим?

Мы выходим из каюты, и я чувствую обрушивающийся сверху тёплый солнечный душ. Я потягиваюсь и широко улыбаюсь, глядя на скопившихся у борта парней.

– Слева по борту дикий пляж! – командным голосом чеканит Буратина и передаёт Поночке бинокль. – Ваша задача, десантироваться и захватить языков…

– Да-а, да-а…лишь бы язычком хорошо работали, – мурчит Поночка, отталкивая локтём пытающегося перехватить бинокль Уксуса. – Тихо ты…дай посмотреть.

Из мохнатой зелёной шерсти берега вырван клок, и на этой небольшой жёлтой проплешине, подобно блохам роятся заголённые тела. Поодаль стройным рядком стоит с десяток палаток и несколько десятков машин. Народу много, видимо место популярно среди здешних туристов. А каких здешних? Где мы вообще?

Буратина даёт команду Жекичану, чтобы тот заглушил мотор и встал на якорь.

– Дохлый номер, – бурчит пялящийся в бинокль Поночка. – Там все девки с парнями и с мужьями…

– Ну так в этом и прикол! Проявите смекалку, инициативу наконец! – смеётся Буратина. А если серьёзно, такого в природе не бывает, чтобы все были в парах. Да ты хотя бы на глазок прикинь, там баб в три раза больше, чем мужиков. Вон, они уже заинтересовались нашей посудиной. Действительно, несколько человек подошли к самому краю воды и, приложив руки ко лбу, рассматривают яхту.

– А кто поплывёт? – спрашивает Уксус.

– Все, кому нужны языки, – отвечает Буратина.

После недолгих переговоров, плыть решаются Поночка и Уксус. Геракла, порывающегося плыть вместе, не берут, мотивируя это тем, что место в лодке нужно оставить для девчонок. На самом деле, причина отказа понятна: немытый, косматый и пьяный полуматрос, полубомж распугает всех людей на пляже.

– Мы для тебя возьмём девчонку, не беспокойся. Ты какую предпочитаешь, блондинку, или брюнетку? – ёрничает Уксус.

– Мне двух рыжих лилипуток! – угрюмо басит обиженный Геракл.

– Герыч, ты пока готовься. Хотя бы башку помой и тельник свой состирни…– смеётся Поночка.

– Иди наХ…– Геракл машет рукой и, пошатываясь, направляется в каюту, где его ждёт неизменная подружка с квадратными боками и свинчивающейся головкой.

Собираясь в путь, друзья замечают, что их наряды не очень подходят для ангажирования дам.

– Ты б хоть Аляску скинул, чай лето на улице. – Поночка смерил недовольным взглядом своего компаньона.

– И чё я голым поплыву? – Уксус распахивает полы куртки, демонстрируя свой бледный худой торс.

– Ну-ка, снимай! – Буратина помогает Уксусу снять Аляску, брезгливо швыряет её на палубу, затем снимает с шеи золотой канат с огромным крестом и, накинув, застёгивает его на куриной шее друга.

– Не-т! – хмыкает, превратившийся в модного стилиста Буратина. – Так ты похож на бродячего миссионера. – Он снимает с себя пиджак и набрасывает его на хилые плечи Уксуса. Пиджак ничуть не придаёт шарма новоиспечённому кавалеру, напротив он утопает в нём как в мешке и походит в лучшем случае на агронома.

– Ха-ха-ха…– заливаюсь я, глядя на перевоплощение Уксуса. – Парни, смотрите, да это же мумия нового русского.

Смеются все, кроме Уксуса. Вдруг Буратина спохватывается, тычет пальцем в небо (жест, которым он всегда демонстрировал внезапное озарение) и взлетает на верхнюю палубу в кубрик к Жекичану. Оттуда он возвращается с белоснежной широкополой шляпой.

– На-ка вот! – он нахлобучивает шляпу на макушку Уксуса и тот в момент преображается.

– Ну вот, теперь ты как минимум цыганский барон. – говорю я, сдерживая выпирающий из горла смех.

– А мне что так плыть? – теперь уже недоволен Поночка. Ему тоже хочется сменить имидж.

– А ты вполне гармонично смотришься в своём комке и берцах. – пожимает плечами Буратина, с ног до головы оглядывая друга, который в своём обтягивающем пузо кителе тянет разве что на охранника супермаркета.

– Ага! – стонет Поночка как маленькая девочка. – Ему и шляпу и цепь подогнал, а мне?

– Да на ты, не хнычь…– Буратина снимает с пухлого запястья золотой хронометр и небрежно швыряет его Поночке.

– Вот это да! «Родо»! – кричит тот, натягивая часы и любуясь, как весело вразнобойскачут позолоченные стрелки на трёх циферблатах. – Да я теперь ипотеку закрою…

– Эй ша…– гаркает Буратина. – Это тебе не подарок, а аренда только на время мероприятия.

Наконец сборы закончены. Два пьяных тела плюхаются одно за другим в спущенную на воду лодку. Поночка долго не может примостить свой огромный зад на пластиковую перекладину, в результате чего лодка едва не переворачивается. Перед отплытием оказывается, что никто из штурмовой бригады не может сладить с лодочным мотором.

– Буратина, помоги завести! – умоляет Поночка.

– Сейчас, парни, – Буратина бежит на бак и возвращается с двумя небольшими вёслами. – Ловите, пацаны. Это самый надёжный движок.

Из лодки раздаются возгласы возмущения, отзывающиеся громким хохотом с высокого борта яхты. Первым за вёсла берётся Уксус, но гребец из него оказывается неважный, так как лодка крутится на одном месте. Наконец инициативу вместе с вёслами перехватывает Поночка. Пока они меняются местами, лодка в очередной раз даёт крен и едва не переворачивается. Только спустя время лодка начинает зигзагообразное движение в сторону берега. С яхты отплывающих провожает дружный гогот и хриплый бас профессора Лебединского.

«Что ж ты не с-с-м-м-азал,

Уключины м-м-маслом,

А он всё хрипел-л-л

И вот так улыбалса-а…»

Мы хохочем в унисон со Светкой, и наши лица заливает палящее, как в последний раз предосеннее солнце.

«Я убью тебя л-лодочни-ик

Я убью тебя л-лодочни-ик…»

Я как бы невзначай накрываю ладонью, лежащую на перилах Светкину ручку. Она, делая вид, что ничего не заметила, продолжает смеяться и слушать комментарии Буратины, которые он отправляет вслед пьяной виляющей лодке. Я ощущаю пронзающие ладонь токи и это чувство сейчас выше любого сексуального наслаждения. Мы забылись. Сейчас мы ещё те детишки.

Спустившийся позавтракать Жекичан, представляется Светке и вызывает недоумённый вопрос.

– Женя? А у вас в Китае, как это имя звучит?

– Вообще-то, я татарин, – улыбается Жекичан обнажая мелкие как у щуки зубки.

Светка поворачивается ко мне, скорчив укоряющую гримасу, а я виновато улыбаюсь в ответ.

Тем временем штурмовая бригада с переменным успехом достигает берега и уже берёт на абордаж двух загорающих особей женского пола. Наблюдающий в бинокль Буратина, комментирует, что происходит на берегу. Он в подробностях описывает молоденьких девчонок, вплоть до объёма бюста и цвета купальников и даёт оценки действиям парней.

– Скромные, как первокурсники. Нужно брать в охапку и в лодку забрасывать, а они сопли пускают! – Бурчит он, словно футбольный фанат, обсуждающий игру любимой команды. Но Буратине это можно. В вопросе съёма тёлок он у нас был главный спец. Он и по количеству разбитых сердец был призёром не только школы, но и всего района. Только лишь поэтому их со Светкой союз не мог был длительным и в какой то момент они стали просто друзьями. И это тоже умел только наш Буратина. Красиво соскочить и при этом сохранить хорошие отношения это дорогого стоит.

Миссионеры уже где-то в гуще загорающих аборигенов. Издалека я могу разглядеть только белое пятно шляпы Уксуса. Пятно медленно перемещается вглубь песчаной косы, застывает на одном месте на пару минут и плывёт дальше.

Я замечаю, что бинокль Буратины направлен в противоположную от белого пятна сторону. Он сосредоточенно рассматривает объект, находящийся в правой части косы, скорее всего какую-нибудь колоритную красотку. Меня же интересует только один объект, тот который стоит рядом, плечом к плечу со мной, и чьё тонкое запястье робко накрыто моей ладонью. Всё моё внимание сфокусировано на этой ладошке. Я постепенно увеличиваю силу нажатия и время от времени делаю плавные поглаживающие движения. Она улыбается и смотрит в сторону берега. Сейчас мы походим на двух сидящих в кинотеатре школьников. В полумраке зала мальчик гладит коленку девчонки, которая делает вид, что настолько увлечена фильмом, что ничего не замечает. Скоро фильм закончится, свет зажжётся, мальчик и девочка выйдут из зала и разойдутся в разные стороны, словно чужие люди.

– Хочешь посмотреть? – Буратина протягивает мне бинокль.

– Не-а! Чё я не видел, как этих горе Ловеласов девки отшивают? Без тебя им не видать удачи.

– Не-ет, вроде бы уже есть улов! – Буратина снова смотрит в бинокль. – Ого, да там целый цветник вокруг них собрался. Им ещё кастинг придётся проводить…

– «Родо» и белая шляпа настолько сексуально смотрятся? – Смеётся Светка.

– Скорее белая маячащая вдалеке яхта придаёт парням шарма. – Отвечает Буратина. – Женька, на смотри, – он передаёт бинокль, стоящему по правую руку Жекичану.

– А мне зачем? – недоумевает шкипер.

– Вдруг их там месить начнут, – выказывает Буратина свои опасения.

– И чё если так? Выкатишь корабельные пушки и дашь по берегу залп? – смеюсь я.

– И то верно! – улыбается друг.

– Кстати, я чё-то не заметил твоего фирменного знака.

– Ох ты! – Буратина хлопает себя по ляжкам. – Я ведь всё приготовил, просто не успел сделать. Хорошо, что напомнил.

Он командует Жекичану, чтобы тот спустился в трюм и принёс коробку и рулон, которые стоят в углу. Через минуту полная баллончиков с краской коробка и непонятный рулон оказываются возле ног босса. Буратина идёт на бак, где раскатывает рулон. Он размашистыми и в то же время плавными движениями рисует маркером на бумаге.

– Что он делает? – спрашивает Светка.

– Видимо трафарет, – отвечаю я.

Нам не видно, что конкретно рисует Буратина, но я знаю, что у него получится красиво. Он отличный художник. Талантливый человек талантлив во всём. Уже через пару минут Буратина берёт канцелярский нож и аккуратно вырезает нарисованные символы. Дальше уже работа Жекичана. Ему поручается прилепить трафарет ближе к носу судна и тщательно закрасить из баллончика.

Теперь мы, свесившись за борт, наблюдаем за филигранной работой Жекичана, перед которым стоит тяжёлая задача, ровно разместить трафарет, не имея соответствующих ориентиров и разметки. Но у нашего Жеки всё выходит быстро и нарядно. Я же увлечён не его работой, а поглаживанием нежной ручки, которая уже раскалилась от моих манипуляций. Жекичан уже прыскает из баллончика, обильно заливая трафарет чёрной краской. Ветер подхватывает резкий запах и швыряет в нас.

– Ф-у – отмахивается Светка, неосознанно высвободив свою руку из под моей.

– Пойдём пока в каюту, а то воняет, да и голову уже напекло. – предлагаю я ей.

Светка пожимает плечами, мол, как скажешь. Мы заходим в приятную тень, и на несколько секунд становимся слепыми котятами из-за резкого перехода от яркого света к полумраку. Когда зрение восстанавливается, первое, что я вижу – это её, направленные на меня глаза.

Я снова тону;

я сжимаю её предплечья;

я притягиваю её к себе;

я наклоняюсь ближе;

я чувствую как соприкасаются кончики наших носов;

я…

– Опа на! Я чё то пропустил?

Позабытый всеми Геракл всё это время сидел за столом и наблюдал за трогательной мезансценой.

– Геракл, ёб твою мать! – бросаю я в сердцах и выбегаю из каюты, тут же возвращаюсь, подхожу к столу, наливаю себе полный стакан виски и приговариваю его одним махом.

– Дружище, скажи, как тебе это удаётся? Ты всё время как человек невидимка, который нет нет да и проявляется. Только вот появляешься всегда не вовремя. – Ударная доза алкоголя возымела своё воздействие и я уже не ругаюсь, а, блаженно развалившись в кресле, выпускаю пар.

– Так это же вы всегда оказываетесь там, где уже нахожусь я! – недовольно бурчит друг. – Есть же ещё одна каюта, шли бы туда! Ну если хотите, я могу и удалиться.

Геракл пытается встать, силясь упирающимися в стол руками поднять свой отяжелевший зад. А ведь когда то он делал двадцать подъёмов с переворотом на перекладине. Больше всех в нашей параллели.

– Сиди уже! – Светка своим командирским тоном заставляет Геракла расслабить руки и плавно стечь на диван. – Пообщайтесь лучше, когда ещё увидитесь, а я пойду душ, приму, хотя бы один раз за двое суток.

В одну минуту мои партнёры сменились. На смену красивому ухоженному лицу Светки пришла бородатая с огромными мешками под заплывшими розовыми глазками морда моего старого друга. Только сейчас я заметил, что мы вот так вот не оставались с ним один на один с самого детства. А раньше мы так любили общаться вдвоём. Мы подходили друг к другу, у нас были общие интересы и взгляды. Мы были неразлучны, пока не появился Буратина.

Я снова окунаюсь в те годы, но теперь становлюсь ещё моложе. Мне десять или двенадцать. Передо мной круглое розовое личико с чёрными зачёсанными на пробор волосами. Мы вспоминаем, нам есть, про что вспомнить вдвоём.

Например про макулатуру. Тогда мы ещё горели желанием выделиться, стать первыми среди своих сверстников. Но почему то уже тогда нам не хотелось идти долгим тернистым путём. Как-то в школе учредили соревнования по приёму макулатуры. Призы тогда были чисто символическими, но участвовать обязаны были все. У небольшого сарая, куда складировали ненужную бумагу выстраивалась очередь из пионеров с вязанками из газет и старых журналов. Кладовщица по имени Фира Саттаровна выставляла перед дверьми сарая напольные весы, взвешивала, кто и сколько принёс и заносила данные в свою тетрадь. Опираясь на эти данные строгое жюри в виде завуча, должно было определить победителя. К последнему дню приёма сарай уже ломился от макулатуры. Груды бумаги заполняли его сверху до низу. Крыша у сарая текла, и было видно, что верхушки бумажных гор намокли и покрылись плесенью. Нам с Вовиком предстояло внести хоть какую-то лепту в «благое дело», дабы не получить от Маргуши нагоняй за отлынивание от общественных дел. Не помню, кому из нас в голову пришла сама идея, но рассуждали мы следующим образом. Зачем напрягаться, бегая по дворам и квартирам, собирать эти газеты, если эта макулатура на хрен ни кому не нужна. Всё делается для галочки. А если для галочки, то за чем дело встало? Есть человек, который эти галочки ставит и есть горы макулатуры, причём всё это в одном месте и ходить далеко не надо. Сарай был разделён на два помещения. Одно помещение было отдано под склад макулатуры, а во втором хранился уборочный инвентарь, лопаты, грабли и веники. В оба помещения были отдельные входы, но между ними в перегородке имелась небольшая калитка, которая никогда не закрывалась. У дворника по кличке Хохотало мы попросили ключ от кладовки с инвентарём, сославшись на то, что нам приказали подмести территорию спортивной площадки. Попав в смежное с хранилищем макулатуры отделение, через небольшую калитку, мы вытаскивали пачки бумаги с одной стороны амбара и тащили сдавать их Фире на другую сторону. Мы притаскивали по две пачки бумаги, взвешивали их у Фиры и бежали обратно за следующей партией. Фира не могла понять, как за пять минут можно насобирать четыре здоровых тюка, но, пожимая плечами, раз за разом вписывала нас в свой гроссбух. Спустя всего один час мы поднялись на вершину турнирной таблицы. Маргуша просто не могла нарадоваться, когда в актовом зале два её «любимых ученика» под аплодисменты всей школы получали ценные призы из рук самого завуча, за выдающиеся результаты в сборе макулатуры.

Ещё можно вспомнить про урок труда, где трудовик Забодай поставил перед каждым учащимся задачу реставрировать как можно больше молотков. Старые и ржавые бойки от молотков нужно было сначала скоблить крупным и мелким напильником, потом полировать наждачкой. Умирая с напильником над первым молотком, я наблюдал как более рукастые одноклассники принимались уже за третий и четвёртый по счёту. Забодай как правило ставил задачу и куда-то удалялся на всю пару. Он возвращался только в конце, чтобы оценить результаты. Я подошёл к Вовику, у которого тоже не очень получалось ещё с первым молотком и сказал, что в соседней механической мастерской есть электрические наждачные круги, на которых можно быстро содрать с молотка ржавчину.

«Зачем париться, если есть станки?» – горячо шептал я Вовику, косясь на трудящихся одноклассников.

Мы взяли целый ящик с молотками и утащили его в механическую мастерскую, которая находилась за дверью по соседству, включили наждак и…Дело сдвинулось с места. Я не успевал доставать молотки из ящика и подавать их Вовику, который уверенно запускал их под круг, уклоняясь от летящих снопов искр. В конце урока мы предоставили Забодаю аж пятьдесят блестящих молотков. Но трудовик не был впечатлён нашими выдающимися результатами. Он орал так, что в помещении мастерской дрожали стёкла.

«Вы испоганили мне весь учебный материал! Вам как было велено делать? А вы как? Я же вижу, что на наждаке! На наждаке и дурак может! Вы напильником попробуйте!»

Так мы обзавелись единицами по самому безобидному предмету, за счёт которого выезжали даже матёрые двоечники. Мы были обескуражены и под насмешки одноклассников ещё долго рассуждали на перемене, что мы сделали не так?

Мы не понимали, в чём разница между молотками, которые сдали мы и все остальные. Каким образом мы испоганили материал.?

Ещё мы не понимали, зачем умному тратить два часа на то, что дурак сможет сделать за пять минут на наждаке.

А уроки физкультуры? Эти марафоны, которые любил устраивать маленький пухлый физрук Нафаня. Этот похожий на мячик, далёкий от спортивной формы человек измывался над нами заставляя нарезать бесчисленные круги вокруг школьного двора. И здесь мы с Вовиком нашли лёгкий и быстрый способ достигать высоких результатов. Небольшой сектор кольцевой беговой дорожки проходил через рощицу засаженную двумя рядами тополей, которые были вместо живой изгороди, отгораживающей школу от дороги. Вот в этой рощице с некоторых пор и стали происходить аномальные явления. Туда вбегало тридцать пять человек, а оттуда появлялось только тридцать два. Трио состоящее из меня, Вовика и Уксуса застревало между деревьев на первом же круге. Мы оставались в своём укрытии пока утомлённые бегом одноклассники не заходили на последний круг, и тогда мы встраивались в ряды бегущих, изображая крайнее утомление. Всё было прекрасно ровно до тех пор, пока Нафаня не устроил командный зачёт. Здесь уже речь шла о результате на время и оценке за четверть. Сначала всё шло точно по сценарию. Всё испортила наша заносчивость. Вместо того, чтобы как всегда скромно плестись в последних рядах, на последнем круге, мы не дожидаясь остальных вырвались вперёд и естественно пришли первыми. Ни о чём не подозревавший Нафаня конечно же был удивлён нашим результатам, но всё же похвалил и выставил по пятёрке. И всё бы было прекрасно, если бы не Ленин. Ну конечно же он нас сдал с потрохами, ведь первым прийти мог только он и ни кто другой. Так у нас появились двойки ещё по одному спасительному для двоечников предмету.

Последние воспоминания, в которые бесцеремонно вламывается Ленин, портят наше общее настроение. Мы выпиваем молча и не чокаясь. Потом Геракл начинает трепать меня за плечо и причитать.

– Ся-ява, бра-ат! Прикинь, как бы у нас всё было нарядно если бы не этот хмырь…

Я активно киваю, а сам с горечью осознаю, что мой друг навсегда застрял в том времени и до сих пор решает, мусолит в голове неразрешимую задачу. Он всё прикидывает и соображает чтобы было тогда если бы… Какое то время мне тоже не давала покоя та же самая задача, но я нашёл в себе силы переключиться. Для этого нужно было устроиться на работу, заочно отучиться в институте, сделать карьеру, создать семью, уехать отсюда за тысячи километров. Вот только и всего. А сейчас я просто не хочу снова вспоминать условия задачи, я не хочу, чтобы она снова поселилась у меня в голове. Я взрослый , успешный и самодостаточный человек. И вообще мне стало душно. Я оставляю Геракла и вырываюсь из сумрачной каюты на свет.

А здесь уже встречают наших героев, которые везут полную лодку добычи. С Поночки сошло семь потов. Он утомился тянуть на вёслах аж четырёх человек, среди которых Уксус и ещё три девчонки. Судя по всему, они очень долго гребут от берега, но сейчас уже не более чем в тридцати метрах от яхты. Буратина включает приветственный марш, который на сей раз исполняет Кузьмин.

«Э-эй красотка! Хорошая погодка,

Была бы лодка, мы б уплыли с тобо-ой…»

Поночка наконец-то догрёб, но лодка ещё долго не может пришвартоваться, болтаясь недалеко от трапа. Жекичану пришлось спуститься и помочь подняться на борт новым гостьям нашей плавучей вечеринки. Девчонки молодые, ещё тонкие и звонкие, ещё верят в прекрасных принцев на белоснежных яхтах под алыми парусами. Их нисколько не пугает заявление капитана в белых штанах с мохнатым оголённым торсом и сигарой в зубах, что яхта прямо сейчас отправляется в путь к Лазурным берегам. Они готовы уплыть из своего Муходрищенска хоть к чёрту на кулички. Им плевать, что при себе только пляжные сумки и одеты они в цветастые сарафанчики накинутые на купальники. Они хотят плыть навстречу приключениям.

Вика, Катя, Марина, они по очереди знакомятся со всеми, возбуждённо хохочут, пьют принесённое Уксусом шампанское. Они симпатичные и ещё несколько часов назад я бы по любому приударил за одной из них. Но с некоторых пор мои приоритеты сменились, и теперь на этой яхте меня интересует только одна женщина. Тем временем Жекичан уже завёл мотор и яхта плавно разгоняется. Наша вечеринка, которой придали новой силы тоже разгоняется на полную катушку. Она перетекает с палубы в кают кампанию, а оттуда маленькими ручейками растекается по каютам камбузам и бакам. Все пьют со всеми, оживлённо болтают, перекрикивая орущую с кубрика музыку. Я продолжаю липнуть к Светке, которая переоделась в жёлтый сарафан и теперь выглядит ещё обворожительней и моложе. Поночка и Уксус уже определились с парами, разобрав наиболее подходящих девчонок. Незанятой остаётся только Вика. Эта худенькая брюнетка вполне симпатична и тоже неплохой вариант для таких старых пердунов. Только вот Буратину, она похоже не интересует и напрасно строит ему глазки. Главный организатор вечеринки выглядит отрешённым, что обычно ему не свойственно. Он вроде бы общается и веселится с каждым, со всеми и в тоже время ни с кем. Мне некогда копаться в душе этого новоиспечённого олигарха. У меня совсем мало времени, для того чтобы закончить то, что я так и не смог доделать двадцать лет назад. А пока мы просто сидим рядом и наблюдаем за набирающем обороты весельем. Я по-прежнему глажу её руку, только сейчас делаю это гораздо смелее. Тем временем Геракл безуспешно пытается подкатить к одинокой красотке Вике. Ей видимо не совсем подуше бородач в рваной тельняшке и в вытянутых на коленках трениках и только завидев его приближение, она уходит подальше, или заводит с кем-нибудь разговор. Наблюдательный Буратина не может позволить, чтобы кто-то скучал на его вечеринке и решает кинуть другу спасательный круг. С помощью телефона он отключает музыку на верхней палубе и в наступившей относительной тишине делает объявление.

– Дамы и господа! Хочу вам сообщить, что на нашей вечеринке присутствует прекрасный певец и исполнитель. Давайте попросим его что-нибудь спеть.

Девчонки переглядываются, не понимая о ком говорит Буратина, но все остальные знают, кого он имеет в виду.

– Герыч споёшь?

– Ага, я тебе чё Паваротти? Мне гитара нужна! – рычит Геракл.

– Вуаля, – Буратина извлекает из за спинки кресла старый шестиструнный инструмент.

Все члены старой гвардии издают звуки изумления.

– Это же…

– Та самая?

– Откуда?

– Всё оттуда же! Ты хоть помнишь, когда и где играл на ней последний раз. – Буратина передаёт гитару Гераклу, который крутит её в руках, рассматривает как чудную диковинку, поднося к самим глазам.

– Не помню – крутит он косматой шевелюрой.

– А я вот помню. Это было седьмого ноября девяносто шестого года. На даче у Ёжика…

Теперь и я вспомнил. Это было в тот самый день. Ох и весело же тогда было. Геракл правда пел недолго, его отвлекли девчонки. Вот что это были за девчонки, убей не помню. А потом мы уехали гулять дальше, а гитару оставили там, у Ёжика. Ну не с собой же её в кабак тащить. А забрать…забрать её всегда можно. Кто бы знал, что Гераклу так и не суждено будет забрать свою гитару.

– А я ещё тогда вспомнил, что она у Ёжика осталась, приехал и забрал, – улыбается Буратина.

– Ну спасибо тебе, брат! – Глаза Гкракла блестят. Он продолжает разглядывать обклеенный потёртыми наклейками с ГДР-овскими бабами потрескавшийся жёлтый корпус.

– Ну давай уже, сбацай что-нибудь! – просит Буратина и мы с пацанами издаём одобрительный гул.

В один миг Геракл превращается в профессионала. Он садится на стул, обняв гитару. Правой рукой он проворно перебирает струны, а левой подкручивает колки на грифе. В теме игры на гитаре наш Геракл просто Паганини.

Настроил, выждал пару секунд, обводя глазами присутствующих, и началось.

«Помнишь девочка гул-ляли мы в саду,

Я нар-рвал-л тебе тогда букет из роз…»

Хрипит знакомый бас, один в один Высоцкий.

«Дай бог пам-мяти в каком-м это году-у,

Я не чувствовал ладон-нями заноз…»

Пальцы правой руки с отскоком бьют по струнам и мельтешат в переборе, левая рука скользит по грифу. Теперь я понимаю поговорку: мастерство не пропьёшь». Да какое там мастерство, это талант. Никто в нашем дворе и окрестностях не играл лучше Геракла. Я вообще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь играл и пел лучше него. Он мог посоревноваться разве что со своим кумиром Высоцким, у которого он и перенял эту манеру игры и баритон. Честно сказать, с годами он даже чем-то стал на него походить. Не зря же батя Вована круглыми сутками гонял бобины с записями Володи (он только так его называл), кто его знает, может и зачинали Вовика под песни Высоцкого. Сейчас он настоящий красавец. Даже борода и рваный тельник не портят его, а только придают брутальности образу.

«Кровь хлестал-ла из разодранной щеки,

А р-рубаха р-развалилась попалам-м,

Ас-ставались чудом целы л-лепестки,

А ш-штаны ползли бессовестно по швам-м…»

Теперь девочке Вике никуда не деться от Геракла. Лассо уже накинуто, остаётся осторожно затягивать петлю и не спеша тянуть верёвочку с заарканенной жертвой на себя. Гитара в руках Геракла это волшебная палочка. С помощью неё в любовных делах он не раз обставлял даже самого Буратину.

Концерт продолжается.

Он поёт «Гоп-Стоп» (это не обсуждается);

Он поёт «Ой ё» и «Поплачь о нём» Чайфов;

Он поёт «Восьмиклассницу» Цоя;

«Город золотой» Гребня;

«Зойку» Розембаума,

«Ножи»,

«Пачку сигарет»…

Он поёт одну за другой, сам и по заказам очарованных слушателей. Молодухи просто ссут кипятком. В их возрасте такие живые концерты редкость, а уж такие исполнители, как Геракл и подавно. Я сижу, отвалившись на спинку дивана, и чувствую как по мне огромными полчищами бегают мурашки, от песен Геракла, от приятных воспоминаний, от того, что Светка положила голову мне на плечо, а я обнимаю её за талию.

Во время паузы в ожидании очередного заказа Вика просит Геракла спеть что-нибудь из репертуара «Бутырки», или Трофима.

– Я не знаю, – виновато улыбается бородач.

Все те кто не в теме, конечно удивлены, что Геракл не знает таких известных исполнителей. И только мы знаем в чём дело. Его творческая деятельность прекратилась в тот самый день, когда он оставил гитару на даче у Ёжика. А это было ещё до того как появилась «Бутырка», а песни Трофима стали популярными.

До отвала насытившись песнями, публика постепенно расползается, распадается на мелкие группы. Вику ждёт сольный концерт, исполняемый для единственного зрителя. Поночка утащил свою избранницу в двух местную каюту; Уксус со своей воркуют на палубе. Буратина поднялся в рубку, а мы со Светкой снова идём на корму. Острый киль покачивается и режет бурую плоть воды, порывы ветра бросают в наши лица прохладные капли. Покрасневшее солнце медленно падает в сосны на высоком берегу, а мы тоскливо провожаем его взглядами.

– А куда мы плывём?

Заданный Светкой вопрос повергает меня в смятение.

Куда мы плывём? Я и сам бы хотел знать, куда. Этот вопрос всё время нашего путешествия как чёрный ворон кружится вокруг меня, но, до сей поры, я старался не запускать его к себе в голову. Вместе с этим вопросом появляется ещё один.

«А где мы?»

Мы почти сутки летим вниз по реке, и, наверное, преодолели вёрст восемьсот. Если так будет продолжаться и дальше, то уже завтра мы окажемся в Самаре, или Костроме, а у меня, между прочим, самолёт в Москву через два дня. А что у неё? Какие пределы имеет её свобода?

– Наверное, мы плывём за солнцем! Пытаемся догнать то, что догнать невозможно, – говорю я.

– Хорошая метафора, – улыбается она. – Это правда. Вот уж за чем нельзя угнаться, так это за уходящим солнцем.

– Тут важен сам процесс. Если погрузиться в эту погоню с головой, можно получить настоящий кайф. – Я перехожу на шёпот. Мои губы в сантиметре от маленького розового ушка, в мочке которого весело поблёскивает бриллиант.

Она медленно водит головой, и сладко улыбается, словно слушает приятную музыку.

– С головой погружаться опасно. Можно утонуть. – Она тоже переходит на шёпот.

– А я уже не против. Готов утонуть…как этот…в Титанике…

– Как Леонардо Ди Каприо? – Светка заливисто хохочет. – Точно! А давай попробуем как они…

Я сразу же понимаю, что имеет ввиду Светка. Мы идём на самый нос, хромированные перила которого увенчаны сверкающим шпилем. Я подсаживаю Светку, так, что её ноги в сабо, оказываются на второй от самого верха перекладине, обхватываю её за талию и складываю руки в замок чуть выше живота. Она раскидывает руки в стороны и радостно визжит!

– Славка, ты не представляешь, как классно! Смотри, там внизу моя тень!

Я выглядываю из-за её спины. На самом деле, по позолоченной солнцем воде, словно большая парящая птица несётся Светкина тень.

– Кла-асс! – ору я и крепче прижимаю её к себе, уткнувшись носом в разрез на спине. Меня обдаёт приятным исходящим от неё запахом духов и женского тела вперемешку.

Гремящий на всю реку голос Жени Белоусова обрывается и после секундной паузы мы слышим знакомые звуки. Это мелодия из фильма «Титаник».

– Ты это слышишь?! – восторженно кричит Светка.

Конечно слышу. Ах ты ж Буратина, сукин сын. Он же всё это время наблюдал за нами из рубки. Нос яхты с капитанского мостика виден как на ладони.

Теперь и в самом деле всё как в том фильме. Мы отдаёмся этому волшебному полёту под навевающую приятную печаль музыку. Всё так же недолговечно и кратковременно, как в том фильме, и наш «Титаник» рано или поздно должен пойти ко дну, а если точнее, развернуться и нести нас к привычной рутине.

Она визжит, стонет от удовольствия, и я чувствую едва уловимую вибрацию, исходящую от этого тела. Это ток, который проходит сквозь меня, заставляет мелко дрожать, выходит на поверхность кожи, превращая её в гусиную. Я хочу, чтобы этот полёт длился целую вечность, но он заканчивается вместе с композицией.

– Я замёрзла! – Светка прыгает в мои объятия, и я нарочно очень медленно опускаю её на палубу. – Холодно! – она зябко ёжится.

– Сейчас я тебе плед принесу.

– Нет пойдём в помещение. Я бы чего-нибудь перекусила.

Мы проходим мимо джентльмена в белой шляпе, который тискает свою пассию, вжимая её в борт, идём мимо окон кают кампании, откуда несутся звуки гитарного перебора. Внезапно меня озаряет идея, как нам перекусить согреться и при этом быть наедине.

– Пойдём в камбуз! – предлагаю я Светке.

– Это что такое?

– Это типа кухни, сейчас сама увидишь. Мы спускаемся по невысокой в три ступени лесенке, и я открываю небольшую обтекаемой формы дверцу. Камбуз достаточно просторный, по крайней мере, не меньше кухни в моей московской квартире. Здесь есть гладкая керамическая комфорка, разделочный стол и встроенные шкафы с посудой и кухонным инвентарём, всё как на настоящей кухне. Огромный как будка грузовика холодильник хранит в себе всё от мясных полуфабрикатов до рыбных деликатесов. На разделочном столе горы нарезанной сырокопчёной колбасы, сыра, батарея бутылок Вискаря. Мы выпиваем для сугрева, закусываем тающей во рту колбасой.

– Как романтично, – Светка улыбается и её чёрные глаза блестят, как у кошки. – Мы с тобой, как парочка студентов.

Она сидит на столе со стаканом в руке. Я подхожу к ней вплотную, прижимаюсь к её коленкам, беру за предплечья.

– Эту вечеринку я никогда не забуду!

В который раз наши губы в сантиметре друг от друга и я уже чувствую исходящее от неё тепло. Я не тороплюсь, я ждал этого двадцать лет….

Внезапный крен опрокидывает нас, так, что мы едва не валимся на пол. Слышится грохот посуды, одна бутылка падает на отделанный кафелем пол и разлетается вдребезги.

– Что ещё за хрень? Неужели айсберг?

Я выглядываю в иллюминатор и вижу объект, который несётся параллельно нам, создавая вокруг себя водяные вихри. Небольшой, но, по всей видимости, очень мощный катер, плывет на очень опасном от нас расстоянии.

– Это что ещё за придурок? – говорю я, присматриваясь. За рулём я вижу человека в чёрных очках и чёрной же бейсболке, другой точно такой же, стоит рядом с рулевым и смотрит в нашу сторону. – Эти «люди в чёрном» что-то от нас хотят.

– Может это джигиты, чьих принцесс мы увели с того пляжа? – говорит Светка.

– Точно! Похоже мы каких то серьёзных людей обокрали. А может это вообще папик одной из них. Оставайся пока здесь, я пойду посмотрю. – Уже подойдя к двери я оборачиваюсь и, стараясь вложить в голос как можно больше нежности, говорю: – только, пожалуйста, не выходи! Это может быть опасно.

Две сладких парочки стоят, уцепившись за перила борта, и наблюдают за погоней. Рычащая, с задранным чуть ли не под прямым углом носом лодка держится на расстоянии нескольких метров от правого борта, так что зрителей периодически обносит брызгами. Слышится вой ревуна, человек в бейсболке машет рукой, делая знак «остановиться». Но там наверху, похоже, никто не собирается сдаваться. Мощный мотор орёт, и яхта набирает скорость. Катер не отстаёт. Невооружённым глазом видно, что мощность его движка, а так же маневренность маленького судна, легко позволяют ему нагонять яхту. Пока ещё непонятно, игра ли это меряющихся своими органами придурков, или нас преследует кто-то очень серьёзно настроенный.

– Чё происходит? – Спрашиваю я у сгрудившихся возле борта.

– Похоже, какие-то чудики пытаются нас догнать! – пожимает плечами Поночка.

– Девчонки, а это случайно не ваши ухажёры? Может быть за кем-нибудь папа с мамой приехали? – я пытаюсь перекричать шум горланящих навзрыд движков.

– Не-а! – кричит Юля. – Это точно не по нашу душу.

Только сейчас я начинаю настораживаться. Есть ещё последний шанс, и я чуть ли не с мольбой в голосе спрашиваю:

– Может быть это за Викой?

– Не-а! – повторяет Юля. – У Вики ваще никого нет…

Я ощущаю неприятное покалывание внизу живота. Теперь ясно, кто может ответить на этот вопрос.

Я взлетаю на верхнюю палубу и захожу на мостик, где Буратина, положив руку на плечо, что то кричит сидящему за рулём Жекичану.

Динамик разрывается от писклявых, поющих хором голосов.

«Не-ебо уронит ночь на ладони,

Нас не догонят, нас не догонят!»

Жекичан вальяжно развалился в кресле, за перемигивающейся сенсорной панелью перед огромным ветровиком. Он похож на лилипута, который сидит за рулём большого спортивного автомобиля.

– Наддай ещё Женёк! – Весело кричит Буратина, словно и правда играет с кем-то в догонялки. Сбоку, словно кочки перепрыгивая оставляемые после нас волны, скачет кажущийся отсюда небольшим катер. За голосами группы «ТаТу» вой ревуна, требующего остановки почти не слышен.

«Нас не догоняя-я-я-ят!»

– Серёга, чё происходит? – ору я прямо в ухо Буратине.

– Забей, Славка, всё будет хорошо! Щас вот только от этих отморозков оторвёмся. – Он смотрит в лобовое стекло, на подпрыгивающий, разрезающий воду киль.

– Посмотри на меня! – говорю я, и не увидев реакции, ору во всю глотку. – Буратина, ёб твою мать! Смотри мне в глаза!

Он поворачивается, и я тут же всё понимаю. Это выражение лица я видел уже много раз.

– Ничего не хочешь мне сказать? – Он пытается отвернуться, но я удерживаю его за плечо. – Это ведь не твоя яхта?

Он молча отворачивает голову.

– Это не твоя яхта! – ору я уже с уверенностью и хватаюсь за голову.

– Бля! Ну какой же я дибил! Сколько можно наступать на одни и те же грабли…знал же…знал, что это очередная лажа… – Останавливай яхту!

Я отталкиваю в сторону Буратину и хватаю Жекичана за твёрдое как камень предплечье.

– Тормози говорю!

Жекичан невозмутимо продолжает движение.

– Слышишь, тебе говорю! Тормози!

Я хватаюсь за руль, пытаюсь перехватить гашетку переключения скоростей, но Жекичан делает неуловимое движение, и я отлетаю к перегородке.

– Извини, но я подчиняюсь только капитану. – Произносит он холодным невозмутимым голосом.

Тогда я хватаю Буратину за отвороты красной рубахи, дёргаю, отрываю воротничок.

– Скажи ему, чтобы остановил!

Буратина мотает головой, и тогда я бросаюсь на него и сбиваю с ног. Мы оба оказываемся на полу, я хватаю его за мясистую шею и угрожающе рычу.

– Скажи, сука, чтобы остановил!

– Сява, ты чего? – Буратина хрипит от сдавливающей шею руки, но умудряется улыбаться. – Тебе не понравилось? Хочешь сойти?

Я со злобой тычу кулаком в пухлые губы.

– Останови с-сука!

Он продолжает улыбаться, обнажая розовые от крови крупные зубы.

– Сойти хочешь? Ты уверен? А её спросил?

– Ты понимаешь, что ты натворил?! – Я трясу его из всех сил и слышу, как голова с гулким стуком бьётся о палубу. – Ты же снова всех подставил! Ты опять затянул всех нас в задницу! Тебе что того раза было мало? Ты хочешь чтобы нас всех вместе с тобой как соучастников? С-сука ты!

Я вскакиваю и с отвращением сплёвываю в сторону.

Буратина садится, большим пальцем вытирает кровоточащую губу.

– Зря ты так, Саня! Тогда я не знал, что так выйдет. Да и никто не знал. Женя, стоп машина! – орёт он уже командным голосом, а потом снова продолжает тихим и усталым. – Я и сейчас не думал, что они так быстро хватятся. Просто хотел, чтобы мы все…как и раньше!

Я разворачиваюсь, иду к трапу, едва не падаю от инерции вызванной резким сбросом скорости, вовремя хватаюсь за перила.

– Санька! – кричит он мне вслед, – но ведь классно же было!

– Пошёл ты!– я не оборачиваясь сбегаю по трапу. – Народ собирайте шмотки! Сейчас все садимся в бот и валим отсюда на хрен! – кричу я сгрудившимся на палубе гостям вечеринки.

– Что случилось, Слава? – спрашивает Светка, выглядывая из камбуза.

– Эта яхта в угоне, и если вы все не собираетесь быть соучастниками, то нужно как можно скорее отсюда убраться.

В наступившей тишине слышится присвист Поночки.

– Вот это поворот! – челюсть Уксуса вот-вот упадёт на палубу.

Только сейчас я замечаю, что мотор заглушен и яхта дрейфует, плавно покачиваясь на волнах. Музыка тоже замолкла и теперь где-то позади нас слышен слабый гул мотора преследовавшего нас катера.

– Ну чё вы застыли, как суслики в поле! – нервно ору я и, махнув рукой, направляюсь к каюте, за своим рюкзаком. Не успеваю…

За спиной слышится металлический лязг и топот ботинок.

– Всем лежать! Мордой в пол! – орёт грубый баритон.

Я разворачиваюсь и вижу человека в чёрной бейсболке и тёмных очках. Человек держит в руках дробовик, ствол которого поочерёдно направляет на каждого из находящихся на палубе.

Девчонки визжат, зачем то хватают себя за головы, будто защищаясь от грозящих ударов, и падают на палубу.

– Лежать, суки, чё не поняли?! – Повторяет свою команду человек в чёрном, и Поночка с Уксусом не спеша укладываются на палубу. Светка не ложится, а просто садится возле борта, наклонив голову вниз.

Я стою возле открытой двери каюты, смотрю на надвигающегося на меня мужика, заглядываю в огромное жерло ствола и хочу проснуться. Сейчас я открою глаза и окажусь в мягкой постели рядом с посапывающей женой.

Удар прикладом под рёбра, сбивает дыхание, а резкая боль и вспышка в глазах даёт понять, что это, скорее всего не сон. Последнее, что я вижу, стекая на палубу, это второго человека в чёрном, который держит в руках что-то напоминающее пистолет.

«Приплыли» – только и могу подумать я, корчась от боли в животе.

– Девчонки и мальчишки, а так же их родители! Вы, смотрю, хорошо погуляли!– я слышу топот ботинок, звук удара, видимо кого- то пнули. – Все здесь? А где устроитель вечеринки?

– Здесь я…– раздаётся сверху голос Буратины.

– Ну давай, спускайся к остальным, падла! С тобой у нас отдельный разговор будет. – Слышится гул спускающихся по трапу ног. Удар…стон, грохот упавшего тела.

– Ребята, вы даже не представляете…

Звук баритона внезапно обрывается. Что-то вдруг изменилось. Я замечаю наступившую тишину и приподнимаю голову. Человек с дробовиком стоит возле открытой двери кают кампании, и с его лица медленно стирается довольная улыбка. Он подаётся вперёд, и я вижу, что из проёма двери торчит какой-то предмет, который упирается ему в затылок. По мере продвижения парня вперёд предмет удлиняется, превращаясь в ствол. За стволом медленно выплывает облачённое в тельняшку тело.

– Волыну брось! – слышу я родной баритон.

Человек в бейсболке разжимает пальцы, и ружьё с грохотом падает на доски палубы.

– Теперь ты! – в голосе Геракла слышится уверенное спокойствие. Он продолжает втыкать длинный ствол в затылок парня. Кстати, откуда у него ствол?

– Эй браток, ты бы не шутил так…ты даже не представляешь, с кем играть вздумал. – говорит второй пытаясь изобразить хладнокровие.

– Это ты со мной не шути, уёбок! Знаешь, что такое калибр «семь шестьдесят два»? – Голос Геракла нарастает. – Мне хватит одного выстрела, чтобы разнести его пустую черепушку, и тебя положить этой же самой пулей.

– Браток, ты…

– Ра-аз, два-а…– рычит неумолимый баритон.

Наконец второй сдаётся и аккуратно кладёт пистолет на палубу.

– А теперь, вы двое, упор лёжа принять, а все остальные подъём!

В одно мгновение власть меняется и теперь уже мы стоим над поверженными парнями в чёрном.

– Вот это да! – веселится Геракл. – А я и не знал, что на Волге тоже пираты промышляют. – В руках он держит самый настоящий «АКМ» с удлинённым рыжим магазином.

– Откуда он у тебя? – спрашивает Поночка, который видимо первый оправляется от шока.

– Я его ещё в первый день, в шкафу обнаружил, когда бухло искал. Потом вискарём поправился и сразу про него забыл. А щас сидим с Викой в каюте, общаемся, слышу, подозрительно тихо стало. Я в окно глядь и вижу этих перцев со стволами. Ну я тут же про калаш вспомнил. Да, пацаны, зато у нас теперь целый арсенал. – Он берёт дробовик за ствол и протягивает его Поночке. – Бери, боец. Уксус, ты тот ствол подхвати…

Уксус поднимает с палубы пистолет, вертит его в руках.

– Бля, Стечкин…

– Ну чё с этими делать будем? – Геракл презрительно пинает лежащего в ногах парня. – На рее повесим, пропустим под килем, или просто за борт выкинем?

Поночка и Уксус растерянно переглядываются, Буратина понуро смотрит в пол. Я считаю, что пришло время всё прояснить.

– Вовик, ты просто не в теме произошедшей ситуации. Позволь, я сам всё разрулю!

Геракл пожимает плечами, а я обращаюсь уже к лежащим.

– Парни, предлагаю поступить следующим образом. Сейчас вы грузитесь в корыто и плывёте восвояси. Стволы пока останутся здесь. Поверьте, мы не хотим кровопролития, и почти все здесь присутствующие не знают, что яхта в угоне.

При этих моих словах лицо Геракла становится бардовым.

– Могу вам обещать, что течении часа мы соберём шмотки и покинем эту яхту. Как вам такой расклад?

Поверженные парни молчат, и мне становится понятно, что они не хозяева ситуации.

– Буратина, ты чё, угнал яхту?! – Налившийся как спелый помидор Геракл, подходит вплотную к виновнику торжества, держа автомат наперевес.

Буратина разводит руками, мол, извини, так получилось.

– Крас-сава! – неожиданно для всех орёт бородач и треплет Буратину за плечи.

Мне совсем не по душе этот шутливый расслабленный настрой. Ситуация то серьёзная. Эти парни явно не из подворотни здесь взялись и только и ждут, чтобы перехватить инициативу вместе со стволами. Я выхватываю у Поночки дробовик клацаю затвором, пинаю одного в бок и ору:

– Эй вы двое, быстро встали и в лодку!

Незадавшиеся пираты лениво встают, будто их заставили подняться с постели и по всей видимости никуда не спешат.

– Вам чё, не ясно! – в моём крике вселенская злость на нелепую ситуацию, на Буратину, на Геракла, который продолжает чему-то радоваться, на себя за то, что в который раз оказался в заднице.

– Мы никуда отсюда не уйдём! – говорит бывший хозяин дробовика. – Стволы при вас, так что свалить можете сами. Вопрос, далеко ли вы убежите? Я предлагаю вам встречный вариант. Те кто не при делах оставляют стволы и валят. Обещаем, что дадим фору, при условии, что виновные останутся здесь.

Мне нравится то, что мужики относятся с пониманием и готовы отпустить большинство. В конце концов, Буратина заварил эту кашу, пусть её и расхлёбывает. С меня уже хватит его фокусов. Я поворачиваюсь к парням, пытаясь увидеть в их лицах одобрение этого предложения, но злобный рык Геракла только обостряет ситуацию.

– Ты нам ещё и условия ставишь? Тебе же сказано, валить на берег. Закончим вечеринку и оставим вам ваше корыто. Кстати, у тебя документики-то на него есть?

– У меня есть! – Произносит кто-то громко и отчётливо.

Мы все поворачиваемся на голос и видим вырастающую из-за кормы фигуру. Сначала появляется крупная высоколобая голова в очках, а потом туловище, облачённое в синий в крупную клетку пиджак, сиреневую сорочку и накинутый сверху бежевый плащик. Этот элегантно одетый человек выглядит нелепо среди всех нас. Он словно гость костюмированной вечеринки, забывший, что нужно одеть маскарадный костюм. Фигура медленно вырастает над кормой и с каждой секундой во мне усиливается чувство, что я где то видел этого человека.

– Ленин!

Голос Геракла рвёт мои сомнения в клочья. Появившийся на палубе человек, наш одноклассник Женя Смирницкий. В одну секунду в моей голове всё проясняется. Вдруг становится ясно, зачем Буратина угнал эту яхту.

– О-о! Я смотрю, вся честна̀я компания в сборе. Вовка, Славик, Ванька, Игорёк…– стёкла очков, словно маленькие сканеры поочерёдно направляются на каждого. – Светик и ты здесь? Вот уж кого не ожидал увидеть.

Голос Ленина звонкий, добродушный, речь правильная , чёткая, натренированная. Глянцевые новенькие ботинки, поскрипывая, перекатываются с пятки на мысок, руки лежат в карманах плащика, массивный гладковыбритый подбородок задран вверх. Он ведёт себя так, будто в самом деле встретил старых друзей.

Друзья же стоят, как вкопанные, не в силах издать звука, от постигшего всех шока.

И снова неловкое молчание обрывает Геракл.

– Ленин, ёб твою мать, ты не представляешь, как я рад…– Рычит он вальяжно вышагивая внаправлении кормы. – Обнял бы тебя, да ствол мешает.

– Нет, Вова! С кем с кем, а с тобой я обниматься не буду. Ты уж извини за прямоту. – Ленин презрительно улыбается. – Посмотри на себя. Тебе сорок лет, а ты так себя запустил. Борода, тельник этот дырявый, ты и моешься наверное не каждый месяц. А ещё ствол схватил. Положи от греха подальше. Спички детям не игрушка…

Геракл останавливается на полпути, злобно ухмыляется.

– А ты прямо как с картинки. Скажи, Ленин, а на зоне щас всем такие клифты выдают?

– Я тебе не Ленин, а Евгений Вениаминович! – злобно выплёвывает Ленин, выпячивая вперёд нижнюю губу.

– Евге-ений Вениами-иныч, а вы искупнуться не желаете? – Геракл надвигается на Ленина, держа автомат наперевес.

Я оттесняю Геракла плечом и выхожу на первый план.

– Стой Вова, я сам. Держи лучше на мушке тех двоих!

Теперь уже я стою напротив Ленина. Ствол дробовика направлен вниз, чтобы не мешать коммуникации. Я знаю, как вести деловые переговоры, только вот со стволом в руках ещё ни разу не приходилось этого делать.

– Евгений Вениаминович, позвольте, я вкратце изложу Вам ситуацию и моё видение проблемы. Дело в том, что произошло досадное недоразумение. Все эти люди, – я делаю короткое движение подбородком в сторону, – в том числе и я, не знали, что эта яхта….м-м-м…эту яхту позаимствовали без вашего ведома. Мы оказались просто заложниками этой нелепой ситуации. Предлагаю не обострять конфликт, а поступить следующим образом. Сейчас мы все грузимся в катер, и один из ваших парней подбрасывает нас до берега. Таким образом, статус кво будет восстановлен и яхта снова перейдёт в ваши руки.

Я, что есть силы, пытаюсь изобразить дружелюбную улыбку, но отказываюсь от этой идеи, видя невозмутимое выражение лица Ленина. Он смотрит на меня сверху вниз как на клопа, будто ствол сейчас не у меня а у него.

– Видите ли, Вячеслав м-м-м…

– Иванович, – подсказываю я.

– Видите ли, Вячеслав Иванович! Я бы с радостью одобрил ваше предложение, но видимо вы не в курсе некоторых нюансов. Дело в том, что эта яхта стоит немногим меньше двух миллионов долларов. Это не места в театре, случайно заняв которые, можно просто извиниться перед хозяином. Вы и ваши так ска-ть коллеги, ходили не совсем в чистой обуви по бельгийскому ковролину, топтали полы из дорогостоящей лиственницы, трогали мебель из массива дуба. Мало того, вы наверняка сидели и лежали на кожаной мебели и гарнитурах, которые я заказывал специально из Италии. Всё это полбеды. Я могу выбросить всю эту мебель и заказать новую, могу перестелить полы, но куда деть эту ауру? Поймите, что само ваше присутствие в этом, некогда святом для меня месте, осквернило его. Теперь здесь витает дух неудачи. Боюсь, что я вынужден буду продать яхту. Вот связи с этим у меня вопрос. Кто компенсирует мне моральные и материальные издержки, связанные с потерей одной из самых дорогих моему сердцу вещей?

Весь свой монолог, Ленин произносит монотонно, глядя куда то поверх моих глаз, и временами бросая пренебрежительные взгляды за мою спину. Я чувствую, как на меня плавно накатывается тяжёлый каток асфальтоукладчика. Нужно что то отвечать, а я не могу из-за подступившего к горлу комка. Главное собраться и не дать волю эмоциям. «Ты уже взрослый, тебе не шестнадцать! Успокойся, соберись и решай вопрос вежливо и по-деловому, иначе…»

– Компенсацию захотел? А морда у тебя не треснет по швам?

Нет, это не мой голос, это говорит вышедший на первый план Буратина.

– Слава, зря ты перед этой мразью стелешься. Я заварил кашу, и разговаривать с ним тоже я буду.

– О-о-о! – Вот и он. Самый главный неудачник! – тон Ленина продолжает оставаться неживым, как у робота, словно он разговаривает во сне. – Я так и знал, что это всё ты затеял. Скажи, Сергей, ты ещё не устал? Ты ещё не понял, что со мной связываться для тебя чревато? Ну ладно сам, ты же их в очередной раз подставил. Ты на свою жизнь забил, так их-то зачем за собой тянешь? Думаешь, как в школе, получишь по щам и всё? Нет дорогой, мы вышли из школьного возраста. В этот раз я сделаю так, что ответят все здесь присутствующие. Надеюсь, это будет тебе уроком, до самого конца твоей никчёмной жизни.

– Это мы посмотрим, кто за что ответит, а пока, руки в ноги и чеши отсюда. Это моя вечеринка, и тебя я не приглашал. – Буратина стоит, широко расставив ноги в своей красной рубахе с оторванным воротничком. – Геракл, проводи товарища Ленина с соратниками в катер.

Геракл решительно наставляет скошенное дуло на высокий лоб Ленина.

– А ну пшё-ёл!

Я в очередной раз пытаюсь вырвать себя из объятий этого нелепого страшного сна.

– Стойте! Всем стоять! – ору я, словно действительно нахожусь в своём сне и имею право управлять всеми его персонажами.

– Вы здесь чё все, с ума посходили? – Сейчас я обращаюсь уже не к Ленину, а к своим. – Лично я не хочу участвовать в этом спектакле. Сейчас мы собираемся, садимся в катер и валим отсюда на хрен, а если Буратина так хочет, то пусть остаётся один.

При этих своих словах я ловлю на себе взгляд Светки. В нём чувствуется удивление, или даже хуже – это презрение.

Ленин начинает смеяться! В этом смехе есть всё и презрение и празднование очередной победы над неудачниками. Это не смех, а насмешка над всеми…над всеми нами. Этот механический хохот заставляет меня мгновенно вскипеть, как это бывало и раньше.

– Ленин, блядь! – Я подхожу и утыкаю ствол в мягкое пузо под шёлковой сорочкой. – Ты принимаешь мои условия, или нет? Или мы по добру по здорову уходим с яхты, или…

– А что или? – Вытянутая морда сохраняет свою невозмутимость. – Что, убьёте меня? Да у вас кишка тонка. Ты думаешь, если у тебя в руках ствол, можешь диктовать мне условия? Сейчас я нажму одну маленькую кнопочку, и через минуту здесь будет десять таких вот катеров. Вы хоть понимаете, с кем заигрываете, суки? Да вы все здесь и мизинца моего не стоите.

Ленин достаёт из кармана плаща телефон и что-то набирает, тыча в панель.

Бах, бах, бах, ба-бах, бах, бах!

Резкие хлопки заставляют всех нас вздрогнуть. Я вижу, как в сумрачное небо улетает стайка трассирующих пуль.

– А ну дай сюда телефон! – спокойно говорит Геракл, проводив стайку печальным взглядом.

Он подходит к Ленину выхватывает у него телефон и, взяв его за уголок, небрежным жестом швыряет за спину.

В наступившей тишине слышится только всплеск, раздающийся за бортом.

– Ты что делаешь? Ребята, вы понимаете, что сейчас только усугубляете…

– Заткнись! – орёт Буратина. – Вова, посмотри, у этих двоих есть рации и телефоны?

Геракл размашистым шагом подходит к парням в чёрном, хлопает их по бокам, за антенну вытягивает у одного рацию из нагрудного кармана разгрузки, швыряет её за борт.

– Уксус, спустись к ним на яхту, там наверняка есть передатчик. – вновь командует Буратина. – Разломай там всё, провода повыдёргивай, раскурочь. Да чё я тебя учу, просто делай всё как всегда.

Уксус отталкивает плечом Ленина и спускается по трапу, спеша выполнить любимую работу.

– Дальше то что, ребята? – вздыхает Ленин. – Уже по сорок лет дурням, а ими всё сиюминутные импульсы руководят. Вы бы просто задумались «А что дальше?».

– А дальше я тебя завалю. – Геракл приставляет ствол автомата ко лбу Ленина. – Кишка, говоришь тонка? А помнишь Сашку Мухина? – Баритон Геракла переходит в угрожающий шёпот. – Помнишь, сука?

Ленин молчит, но сейчас на его лице нет напускного равнодушия. По бледноте и посиневшим губам видно, что он напуган. Повисает пауза. Никто из нас не может произнести ни слова, чтобы одёрнуть Геракла. Все просто смотрят как он, насупившись, ввинчивает ствол в большой квадратный лоб. Он дышит быстро и часто, из носа что-то течёт, но это не сопли. Вот и Ленин, прилетел в будущее вслед за всеми нами. Теперь все в сборе. Жаль, что Саня Мухин не сможет прилететь. Он навсегда остался в том дне.

Паузу рушит взбирающийся по трапу Уксус.

– Всё, готово! Я блок питания утопил к хренам собачьим.

– Отлично! – хлопает в ладоши Буратина. – А теперь вы трое, по одному в катер.

Ленин пожимает плечами, покорно разворачивается и направляется к трапу. Сейчас он желает оказаться как можно дальше от Геракла. Люди в чёрном, безропотно следуют за своим вождём.

Мы с Гераклом провожаем нежданных гостей, не отводя влюблённых стволов от их спин. Все гости вечеринки, постепенно кучкуются на баке. Теперь вся наша компания смотрит вниз, на катер, где осмелевший Ленин, снова задирает голову и орёт.

– Слушайте Вы, кучка придурков! Вы хоть раз задумывались о том, что же будет дальше? Неужели вам безразлична ваша судьба? Ну сейчас вы все бухие и обдолбанные, так ведь уже скоро наступит завтра. Вы подумали о том, что будет завтра? Даже не завтра, а через несколько часов. Вы что думаете, оставили нас без связи и без оружия и на этом всё? На самом деле вы просто оттягиваете неизбежное, и чем дольше вы будете оттягивать, тем печальней будут последствия! Я даю вам последний шанс одуматься.

Я смотрю на Ленина и поражаюсь его сходству со своим прототипом. Такой же лысеющий горлопан, та же поза с руками в карманах и расставленными в разные стороны ногами, только вещает он не с броневика а с катера. Да, кепочка бы ему не помешала. Ещё я замечаю, что волосы на его квадратной голове, всё в том же состоянии, что и двадцать лет назад. Они словно начали свой побег, но потом внезапно передумали.

– А тут и думать нечего! Я тебе скажу, что будет дальше! – Спокойно но громко говорит Буратина. – А дальше мы продолжим веселиться, мы будем топтаться по бельгийскому ковролину, плевать, на пол из дорогой лиственницы, ссать мимо итальянского унитаза, тушить бычки о дубовые шкафы и заниматься сексом на эксклюзивном спальном гарнитуре. Что будешь в это время делать ты? Ты будешь плавать на этом корыте поблизости и следить, чтобы мусора, рыбнадзор, или ещё какие-нибудь левые перцы не смели вторгаться на вечеринку. Как тебе такой расклад?

– Это настолько же вызывающе, насколько тупо. – Ленин растерянно улыбается и пожимает плечами. – С чего ты взял, что я буду тебя охранять?

– С того, что у меня есть бомба, которая может взорваться в любое мгновение.

Это заявление Буратины заставляет всех нас напрячься и обратить на него удивлённые взоры.

– Ну тогда тебе придётся взлететь на воздух вместе со всеми твоими друзьями. А я отплыву подальше и посмотрю, как вас разнесёт на куски. Поверь, я для такого зрелища даже яхты не пожалею. – Заигрывающий тон Ленина, намекает на то, что он раскусил блеф Буратины.

– Дело в том, что эта бомба разнесёт на куски тебя. Взорвётся всё, твой бизнес, твоя карьера. Твоя судьба в секунду разлетится на мелкие кусочки. У меня есть ядерный чемоданчик, вот он.

Буратина достаёт из кармана «Айфон» и поднимает его высоко над головой, словно демонстрирует всем что-то невиданное.

– Здесь есть красная кнопка, нажав на которую я приведу в действие множество детонаторов, которые в одно мгновение расщепят тебя на атомы.

– Что ты несёшь, идиот? – Ленин криво ухмыляется и пожимает плечами.

– Здесь находится письмо с прикреплёнными к нему заархивированными файлами. Одно движение моего пальца и письмо разлетится по адресам, указанным в рассылке. Там будут и правоохранительные органы и средства массовой информации, от журналистов до скандальных блоггеров. В течение суток информация о твоих подпольных делах будет открыта для общего доступа.

– Ха-ха-ха, – Ленин смеётся неодушевлённо, как робот. – Какая информация? Ты наверное не в курсе, но я сейчас и так нахожусь под следствием. Информации в СМИ обо мне хоть жопой жуй. Наверное только ленивый обо мне не пишет. Но адвокаты заверяют, что в скором времени все обвинения против меня будут сняты. Так что, ты по-моему немного опоздал.

– В том то и дело, что во время. Это дополнительная информация, которая пригодится органам, чтобы наконец то упечь тебя основательно. Да дело даже не в этом. Сесть для тебя будет лучшим исходом. Всё дело в том, что в этих файлах есть некоторые щекотливые подробности твоей операционной деятельности. Скажи своим парням, чтобы заткнули уши, а то у них мотивация может пропасть.

Ленин нервно усмехается, поворачиваясь к своим вассалам, которые похоже в шоке от всей этой ситуации и почти не подают признаков жизни.

– Не обращайте внимания. Кстати, я вам ещё не сказал, все эти люди, мои одноклассники. – Он простирает открытую ладонь в нашем направлении. – Это вы в молодости спортом занимались да колу пили, а тогда выбор был ограниченным. Либо за ум браться, либо клей «Момент» нюхать. Они выбрали второе, вот и подсушили слегка свои мозги. Теперь понятное дело мучаются.

– Ну не хочешь, как хочешь, – продолжает Буратина. – Твой сарказм понятен, ведь в нашем городишке даже младенец знает, что ты вор. Этим никого не удивишь. В нашей стране вообще к ворам относятся с уважением, вот к крысам как то не очень.

Во время последней фразы мясистый подбородок Ленина дёргается, словно он пропустил правого крюка.

– Вся бухгалтерия, изъятая из твоего ноутбука, чётко свидетельствует о том, что ты крыса. Воровать может быть и хорошо, но вот своих обворовывать, это как-то не очень.

– Ты, сука, сейф вскрыл? – спрашивает Ленин враз осипшим загробным голосом.

– Ага! – как то обыденно разводит руками Буратина.

– Ты не мог…в ноуте надёжный пароль…у тебя мозгов не хватит, чтобы его сломать, – Ленин так отчаянно мотает головой, будто хочет убедить сам себя в том, что это невозможно.

– Значит, то, что я вскрыл швейцарский сейф с высокой степенью защиты ты допускаешь, а то, что взломал ноутбук нет?

– Сейф можно распилить, прожечь горелкой, взорвать, наконец. С ноутбуком такого не сделаешь.

– Ты правильно подумал, Ленин. У меня на это мозгов не хватит, я бы и сейф без посторонней помощи не вскрыл. Но у меня с некоторых пор появился хороший помощник. Женька, ты где у нас там? Выйди на свет.

За нашими спинами слышится движение и раздвигая наши плечи у борта материализуется Жекичан.

– Твою мать! – Ленин нервно прикусывает нижнюю губу. – Так это твоих рук дело! – он ходит по баку туда-сюда, мечется, как тигр в клетке. Достаёт сигарету, долго не может прикурить, нервно выбрасывает её в сторону. – Пригрел змею на груди.

– Пригрел, а потом выкинул, – говорит Буратина. – Ты выбросил на помойку человека, который десять лет служил тебе верой и правдой.

– Он знает, за что я его выкинул.

– И я знаю. Между прочим, это была не его инициатива, а твоей жены. Кто виноват в том, что ты всю свою энергию растрачиваешь на шлюх?

Сзади слышится одобрительный гул и смех Геракла.

– Заткнись! Это не твоё собачье дело! – Ленин наконец-то взрывается. Его морда становится багровой а глаза пылают красным из за стёкол очков. Броня пробита.

– Я хочу прямо сейчас получить назад мой ноутбук.

– Ага, сейчас же! – ухмыляется Буратина. – Ты наверное попутал…условия будем ставить мы.

– Что ты хочешь?

– Я же уже сказал, чего я хочу. Я хочу продолжить вечеринку, чтобы нам больше никто не мешал. Ещё я хочу присвоить всё то, что нашёл в твоём сейфе. Вот только и всего…– Буратина разводит руками.

– Только и всего?! – возмущённо орёт Ленин. – Да там почти семьдесят штук зелёных.

– Кстати не так и много за твою весёлую жизнь. Лучше соглашайся, а то попрошу больше.

– Ноутбук верни! – теперь в тоне Ленина возникают еле уловимые нотки мольбы.

– Только после вечеринки. Получишь свой ноут, а файлы я удалю позднее, недели через две, когда буду убеждён, что ты держишь слово.

– Сколько будет продолжаться ваша вечеринка?

– По времени примерно двое суток, по расстоянию около тыщи миль. В районе Костромы можешь забрать свою посудину.

Ленин тяжело вздыхает, делает ещё пару нервных пробежек по баку, машет рукой парням в чёрном.

– Саша заводи!

Парни отмирают и спускаются в рубку. Через секунду раздаётся рёв заведённого мотора и нос катера, на котором остаётся один Ленин начинает мелко дрожать. Он закуривает, дымит в глубокий затяг, хочет что-то сказать, но видимо не может подобрать нужных слов.

– Ладно, твоя взяла. – наконец то орёт он, пытаясь перекричать двигатель. Только давай так, пацан сказал, пацан сделал. В Костроме отдаёшь мне яхту в исправном техническом состоянии и ноутбук.

– Ха-ха-ха, – теперь уже смеётся Буратина. – Ленин, а ты с каких это пор пацаном то стал?

Ленин раздражённо машет рукой с дымящей сигаретой.

– Слушай, как тебя там, Буратина, мне сейчас не до смеха. Мы договорились или нет?

– Договорились, договорились. – кричит Буратина.

На палубе заметно оживляются. Слышатся радостные возгласы.

– До встречи Ильи-ич! – Уксус машет белой шляпой, которую держит в руке.

Ленин качает головой, словно старик, наблюдающий за кривлянием юнцов.

– У меня сердце кровью обливается, когда вижу свою шляпу на этой голове, – машет он рукой в сердцах.

– Мне она больше идёт! Согласитесь ребята! – Уксус нахлабучивает шляпу на голову и делает несколько шагов назад, неумело пытаясь изобразить «Лунную походку» Майкла Джексона.

– Ага! А Ленину кепочка в самый раз будет! – Весело кричит Светка.

– Дура! – Ленин зло сплёвывает сквозь щель в зубах.

– Нет, вру, тебе не кепочку надо, -злобно кричит заведённая Светка. – Я как твою голову вижу, так на неё мысленно тарелку со щами примеряю.

Ленин ещё раз машет рукой и под залп дружного хохота спускается в рубку.

– Я смотрю ты вырос, возмужал! Может тебе уже и скороварка впору будет! – орёт Светка вдогонку, но катер уже срывается с места, делает крутой разворот и несётся в противоположном направлении.

Яхта буквально сотрясается от шквала эмоций. Слышатся крики «Ур-ра-а», все обнимаются со всеми, Буратина убегает в трюм, откуда тащит очередную коробку шампанского. Хлопки пробок, струи пены, обливающие всех и вся, жадные глотки бодрящего напитка и следующая волна эмоций. Вечеринка получила новый импульс и разгоняется с ещё большей силой. Музыка возобновилась.

«Лондон гуд ба-ай,

Лондон прощай я здесь чу-ужой…»

Поют солисты группы «Кармен», а Поночка и Уксус вторят им хором:

«Ленин гудба-ай,

Ленин прощай пора домо-ой

Ленин гудбай…»

Разгорячённый глотком вискаря Геракл запускает длинную вереницу светящихся трассеров в небо. Мы с Буратиной бросаемся на него в попытке отобрать автомат. Но к нашему Вовику словно вернулась вся его мощь оставленная где то в девяностых. Он разбрасывает нас как щенков и рычит.

– Хуй вам а не ствол! Я его теперь никому не отдам! Кто вас защищать будет, детишки?

От второй попытки забрать ствол мы отказываемся и только и можем, что слёзно умолять Геракла, чтобы он больше не стрелял, извлёк патрон из патронника и поставил автомат на предохранитель. С великим трудом нам удаётся проконтролировать, чтобы он произвёл все эти манипуляции и только тогда успокаиваемся.

Я пробиваюсь сквозь галдящую, танцующую толпу и нахожу в ней Светку. Сейчас у меня есть веский повод, обнять её покрепче. Я обхватываю её стройную фигурку, сжимаю, что есть сил, приподнимаю над палубой, кружусь вместе с ней. Её нежная улыбка снова в нескольких сантиметрах от моих губ, я смотрю и не могу налюбоваться. Я мысленно глотаю слюни и облизываюсь в предвкушении, того, что уже скоро состоится то, о чём я неосознанно мечтал все эти двадцать лет.

Мы празднуем так, словно отбили атаку настоящих пиратов, и никто не задумывается о том, что в роли этих самых пиратов сейчас выступаем мы сами. Это мы захватили чужую яхту. Это мы взломали чужой сейф и похитили из него деньги. Это мы шантажируем владельца всего этого имущества.

Спустя время, празднующие равномерно распределяются по периметру яхты. Мотор заведён, и шкипер азиат снова держит курс в наше прошлое. Теперь мы со Светкой неразлучны, как Шерочка с Машерочкой. Держась за руки мы ходим из одного помещения в другое, примыкаем то к одной, то к другой тусовке. Прослушав несколько душещипательных песен, исполняемых Гераклом своей принцессе Вике, мы идём на бак, где танцуем под доктора Албана с Поночкой и его подружкой, затем перемещаемся на корму, где Уксус и Юлька свесившись за борт наблюдают за взбивающейся в пену водой. Мы не задерживаемся на одном месте дольше десяти минут, мы хотим быть везде, тусоваться со всеми и при этом находиться вдвоём.

Временами в моей голове случаются вспышки, словно я на секунду выпадаю из доброго весёлого сна и оказываюсь в реальности. В эти моменты в моей голове включается голос, который кричит: «Вячеслав Иванович, ты что совсем с ума сошёл? Осознай, что ты сейчас являешься соучастником угона яхты. Сколько тебе лет? Где ты? С кем ты? Что будет следующим, угон самолета? Ещё и эта баба. Тебе что, шестнадцать? Зачем тебе эти шуры-муры? Ну закажи ты себе проститутку, если совсем невмоготу, но во все тяжкие то зачем. Давай ка, Вячеслав Иванович, трезвей, приходи в себя, и чеши отсюда, пока не стало поздно!». Звуки этого голоса, наверное отпечатываются на моём лице, потому что Светка, тут же спрашивает «Что случилось?». Её нежный голос глушит эту занудную болтовню и я снова оказываюсь там, где мне хорошо. Точнее здесь.

Во время очередного круга, мы видим на баке беседующих Буратину, Поночку и Уксуса. Первая волна эйфории прошла, и настало время задавать вопросы. Мы присоединились к этой беседе, чтобы из первых уст услышать предысторию нашей вечеринки.

Оказывается, что эта история началась в городской бане. В этом нет ничего удивительного, многие истории начинаются именно в бане. В городе с численностью населения в пятьсот тысяч человек, бани нередко являются теми узкими местами, где встречаются старые знакомые, или заводится дружба по интересам. Именно в бане Буратина в первый раз увидел Жекичана. Так случилось, что после очередного посещения парилки они оказались за одним столом. Кто-то за этим столом завёл беседу про зажравшегося олигарха Смирницкого, который подмял под себя долю огромного торгового центра. Разомлевший от пара и от кружки пива Буратина поведал всем, что учился с этим Смирницким в одном классе и что сволочь он редкостная. Тут же появился человек, который поддержал его эмоции. Этот небольшой азиатской наружности паренёк рассказал, что десять лет работал у Смирницкого, был чуть ли не его первым вассалом и личным телохранителем, а недавно зазнавшийся олигарх выгнал его без выходного пособия. В этот самый момент и пробежала между ними искра, нашлись общие точки соприкосновения и темы для разговоров. Одно чувство двигало двумя голыми мужиками очарованно глядящими друг на друга, через уставленный пивом стол. Это чувство чем-то сродни любви и толкает на поступки не менее безрассудные и отчаянные. Понимание, что их объединяет чувство ненависти к одному человеку превратило неожиданных знакомых в кровных братьев. Из бани два новоиспечённых брата переместились в кабак, где продолжили беседу. Теперь у них была одна общая, неисчерпаемая, как Тихий океан тема. Надравшийся по случаю встречи с братом Буратина, откровенно рассказал ему всё о бесшабашной молодости и о том, какую роль в ней сыграл Смирницкий (он же «с-сука», он же Ленин). Брат Женя в свою роль рассказывал о работе у этой самой с-суки, или как его там, Ленина, о том, что служил ему верой и правдой, выполняя самые деликатные поручения. Ещё он рассказал, как эта ненасытная сучка, его жена, домогавшаяся до всей прислуги, однажды всё-таки затащила его в постель. Об этом единственном разе, каким-то образом и узнал Ленин, который незамедлительно вышиб Женю за дверь.

Среди эмоций и прочих соплей появилась одна тема, которая очень заинтересовала Серёгу и даже чуть его отрезвила. Женя рассказал, что незадолго до его увольнения Смирницкий приобрёл себе яхту. Яхта была хоть и «бу-шная», но нафаршированная по последнему слову и по словам босса куплена у какого то итальянского буржуя. Женя правда не мог понять, каким образом из Средиземного моря яхта добиралась до нашей речушки. Конечно же Смирницкий мог и не разлучать яхту с родиной. Куда приятнее плавать на такой красавице по морю, подставляя пузо настоящему южному солнцу. Но наш старый знакомый уже с детства привык демонстрировать окружающим результаты своих достижений. Чё их прятать по заграницам, нате чернь смотрите. Смотрите на шикарное поместье площадью в три гектара, смотрите на фиолетовый Майбах, зырьте на великолепную яхту. Зырьте и лопайтесь от зависти.

Не желая нанимать лишних людей, Ленин заставил Женю пройти ускоренные курсы шкиперского дела и уже через месяц тот мог управлять яхтой и знал все её основные узлы и механизмы. Эта история не представляла бы такого интереса для Буратины, если бы не небольшой нюанс о котором поведал Женя. Жажда показухи в конце концов сыграла с Лениным злую шутку. Над ним начали сгущаться тучи, благо в последнее время кампании по обезжириванию и аресту охреневших князьков стали модными. Так и жил он последние два года в перманентном ожидании таких двух событий, как арест и обыск. К ним он готовился очень тщательно и заранее. Всё имущество, в том числе яхта было переписано на жену, взрослого сына и ближайших родственников. Так, что в этом плане, Женя, как примерный пионер был «Всегда готов». Но видимо оставалось ещё что-то. Был у Ленина ещё какой-то актив, который нельзя было переписать на родственника и доверить на хранение лучшему другу. Это «что-то», по мнению Жени представляло из себя некоторую наличность, возможно какие-нибудь драгоценности, а может даже предметы искусства. Ленину как зарождающему олигарху была не чужда привычка коллекционировать, что-нибудь эдакое. Вот для хранения этого «чего-то» и купил Ленин швейцарский сейф высокой степени надёжности. Осталось придумать, куда этот сейф установить. Ну ясно же, что не в спальне у «верной» жены. После долгих раздумий Ленин решил установить сейф не где-нибудь, а в яхте. А что? Гениальная идея. Получается прямо как в сказке. Смерть кощея в сейфе, сейф в яхте, яхта хер знает где, то есть в месте, где её никто не будет искать, подальше от княжеского поместья.

Эллинг, в котором содержалась яхта, находился в пятнадцати вёрстах вверх по реке от поместья Ленина. Там он купил участок на берегу реки, огородил его невзрачным с виду бетонным забором, пустил по верху пару витков колючки и вуаля. В периметре забора находился ангар, в который по специально прорытому форватеру загоняли яхту. Место, где находилась яхта, было хорошо известно Жекичану, ведь он сам неоднократно пригонял её туда на стоянку и на мелкие ремонты. Ему было известно и место в яхте, куда был вмонтирован сейф. Ещё бы, монтажом он занимался лично. Не знал он только кода доступа и что конкретно в нём хранится. Но что-то ведь хранится? Просто так сейфы не покупают и не засовывают их в задницу кашалоту.

Названные братья приговорили два пузыря водки, расцеловались, обменялись телефонами и разошлись поклянувшись встретиться на следующей неделе в бане. Но уже через день Буратина упорно вызванивал Женю, который поначалу не брал трубку, не понимая, что от него может хотеть новый знакомый, ведь до бани то ещё пять дней. Наконец-то дозвонившись, Буратина стал умолять Женю немедленно встретиться. При встрече, он поведал брату радостную новость: Ленина наконец-то закрыли!

– Отлично! – Женя пожимал плечами, не понимая, стоило ли из-за этой новости выдёргивать его на другой конец города. Можно было и по телефону сказать.

Но Буратина не мог по телефону, потому что в его голове уже сидела идея, а если идея поселяется в эту голову, то она по любому найдёт выход. Чаще всего это очень громкий но холостой хлопок, но в этот раз…

Жекичану пришёлся по душе план нового компаньона, который предлагал слегка обнести его бывшего босса. Зерно идеи содержалось в том, чтобы забраться в яхту, вскрыть сейф и изъять его содержимое, чем бы, оно не оказалось. По рассказам Жекичана за эллингом присматривал какой то местный колдырь, который ничего из себя не представлял как охранник. Единственной загвоздкой могла стать сигнализация, но и тут пригодились Женькины знания, даром что ли он телохранителем у Ленина был. Он знал, где находится блок питания и в отключении сигнализации не видел никакой сложности. Сложность состояла только во вскрытии навороченного сейфа, но компаньоны в своём плане ограничились только тем, как будут до него добираться. Дальнейшее они предоставили своей смекалке и удаче. Уже через два дня после встречи друзья приступили к осуществлению коварного замысла. Всё получилось ровно до того момента, до которого они дошли в плане. Они стояли в трюме яхты перед небольшим металлическим ящиком. На дверце сейфа была панель с кнопками и сенсором, но подбирать код можно было даже не пытаться. Жекичан вырубил блок управления сигнализацией, а вместе с ним отключился электронный замок. Осталось пробовать открыть сейф механическим способом. Благо все инструменты были приготовлены и принесены с собой. Компаньоны запаслись всем необходимым для такого дела инвентарём: болгаркой, газовым резаком, фомками различной величины и конфигурации, дрелью, молотками и даже зубилом. На удачу, единственного горе-охранника не оказалось на месте в своём вагончике. Скорее всего он либо ушёл за бутылкой, либо находился где-то в гостях неподалёку и это значило, что у компаньонов есть время, но оно ограничено. Был конечно у них в запасе вариант вырубить сторожа, но это крайняя мера, к которой они не хотели прибегать.

Пока Буратина стоял на «шухере» снаружи, Жекичан ковырялся с сейфом. Сначала он попытался пропилить дверь болгаркой, но после того как пятый по счёту круг растаял, а на металле проявился только еле заметный пропил, Жекичан понял, что это плохая идея. Тогда он попытался сделать сначала несколько отверстий, а уже потом доработать их болгаркой, но свёрла как и круги стачивались и ломались одно за другим. Оставался последний вариант. Жекичан запалил горелку и стал методично проплавлять небольшой участок металла. Через полчаса безотрывной работы, ему таки удалось сделать небольшое отверстие в этом чудо металле. Каково же было разочарование Жекичана, когда под этим отверстием он обнаружил слой изоляционного материала а под ним ещё один лист металла. Через полтора часа, когда уставший ждать Буратина, спустился в трюм, он обнаружил там выбившегося из сил компаньона, который только и смог, что проделать в дверце сейфа небольшое квадратное отверстие. Нужно было что-то решать. Сторож мог нарисоваться в любую минуту, а как показала практика, работы предстояло не на один час. Утащить сейф с собой тоже не представлялось возможным, так как тот был надёжно приварен (кстати самим Жекичаном) к стальному каркасу трюма. Жекичан предложил плюнуть и «рвать когти», но Буратину было уже не остановить, ведь цель была перед самым его носом. Тысячи вариантов и комбинаций крутились в его голове, словно в стиральной машине.

– Слушай, Женька, а ты сможешь яхту из ангара выгнать? – неожиданно спросил он.

– Если ключи на месте, смогу. Яхту угнать хочешь? Кому ты её впаришь? – устало улыбнулся Жекичан.

– Да не хочу я её угонять. У меня есть идея, как открыть сейф.

Через двадцать минут яхта была спущена со стапелей на воду, а жалюзи-ворота ангара подняты вверх. Задняя обшивка под баком, она же стенка трюма была демонтирована и лежала возле борта. Над двигателем образовалась небольшая полость, похожая на квадратный тоннель. В глубине этого тоннеля находился крепко приваренный к каркасу яхты сейф, из рваного отверстия в двери которого тянулся стальной трос. Противоположный конец троса был прицеплен крюком к одной из балок образующих каркас ангара.

– Заводи – скомандовал Буратина, который находился в спущенном на воду боте, возле поднятых ворот.

Зарычавший мотор оглушительно загремел в железной коробке ангара.

– Давай!

Яхта начала плавное движение и вскоре её нос, а потом уже и весь корпус оказались снаружи.

Находящийся в лодке Буратина внимательно следил за разматывающимся тросом и когда заметил, что разогнулось последнее кольцо махнул рукой.

– Сто-ой! Теперь давай потихоньку, в натяг, а когда я махну рукой, со всей силы дашь по газам. Понял? – Заорал он Жекичану.

– Ты бы подальше отплыл, а то трос оборвётся и твои потроха придётся по всей реке собирать. – закричал в ответ компаньон.

– Но Буратина даже и не думал, хоть на метр отплывать от места, где находился. Он хотел видеть результат своей работы.

Взмах рукой, и яхта медленно тронулась вперед. Трос стал натягиваться и послышался гул, будто кто-то натужно застонал. Буратине показалось, что весь ангар стал съёживаться, словно распластавшийся на воде огромный кит, захотел махнуть хвостом.

– Дава-ай!

Мотор взревел, дизель чихнул чёрной гарью. Яхта вздрогнула и рванулась вперёд.

Бум-м!

Буратина пригнулся ровно за долю секунды до того, как привязанный к тросу кусок металла со свистом пролетел у него над головой и булькнулся в воду где-то неподалёку.

Выматерившись от души и осознав, что был на волосок от смерти, Буратина стал подгребать к корме остановившейся яхты, чтобы посмотреть, что получилось. Увидев, что в воде как глушенная рыба плавают зелёные пачки, он вывалился через борт и стал собирать драгоценный улов. Он выдёргивал пачки из воды и бросал их на бак, где их заботливо подбирал Жекичан. Когда все пачки были выловлены, Жекичан помог Буратине вскарабкаться на яхту. Только теперь оба осознали, что у них всё-таки получилось. Всё, конечно, было не так нарядно, как представлялось в плане. Металл, из которого был сделан сейф, оказался хоть и твёрдым, но не прочным. Стальную коробку просто разорвало напополам. Одна из частей сейфа, вырванная с корнем, разворотила весь трюм. Всё содержимое находящееся в этой оторванной части оказалось в воде. Пачки денег всплыли на поверхность, но всё остальное, если оно там конечно присутствовало ушло на дно. Теперь компаньонам оставалось только догадываться, что изначально находилось в сейфе. В сухом остатке было семьдесят тысяч долларов и ноутбук. Но и это была победа. Единоборство ангара и яхты завершилось в пользу последней.

– Да-а! – я качаю головой. – А представляешь, чтобы было, если бы сейф оказался покрепче. Вы бы яхту порвали на хрен, как свинья фуфайку.

– Ну не порвали же! – Пожимает плечами Буратина, будто извиняясь, что получилось не так круто, как в Голливудском боевике.

– И что дальше? – спрашиваю я.

– А дальше нас обуяла эйфория. Мы так обрадовались сорванному кушу, что забыли про всё на свете. Мы пили шампанское (которым первоначально был забит трюм), орали как недорезанные бросались друг в друга мокрыми денежными котлетами. Мы и забыли, что в любое время может нагрянуть сторож, что время ночное и наши вопли и заведённый мотор яхты может привлечь внимание кого-нибудь из деревенских. Но как-то всё сходило нам с рук, и мы стали чувствовать себя неуязвимыми.

«А поехали покатаемся» – предложил я Женьке. И мы поехали. Тут-то я и словил настоящий кайф. – Буратина прищуривается и сглатывает слюну. – Нет ничего прекраснее, чем чувствовать, что ты управляешь огромной махиной ценой в сто миллионов. Пока я сидел за штурвалом и смотрел в лобовое стекло на то, как киль режет серую воду, пока в моём животе бурлило шампанское, меня невозможно было остановить. Сколько это продолжалось неизвестно, только когда я пришёл в себя уже рассвело и мы были далеко от стоянки. Сначала мы хотели бросить яхту где-нибудь возле берега, но потом я откупорил очередную бутылку шампуня, и мне пришла в голову ещё одна идея. Я вспомнил, что дача Уксуса находится где-то неподалёку на самом берегу, а ты как раз писал, что в отпуске и приехал навестить мать. Всё сходилось. Вечер встречи старых друзей и где? На яхте. Разве мог я упустить такой шанс?

– Ага, а заодно и покорчить из себя олигарха! – смеётся Поночка.

Буратина отвечает ему своей обезоруживающей улыбкой.

– Мы загнали яхту в старое русло и торчали там на якоре до самой ночи. Не хотелось, чтобы нас сцапали до вечеринки. А дальше парни вы всё знаете.

– А когда вы успели взломать ноутбук? – спрашиваю я.

– Тогда и взломали, пока стояли на якоре. Наш Жекичан специалист широкого профиля, да и пароль у Ленина оказался простеньким.

– Странно, вроде бы он говорил, что пароль сложный и ноут не взломать…– Я пожимаю плечами и прикуриваю сигарету от безразмерного сигарного бычка.

– Это он так думает. Ты же знаешь Ленина. Мнит о себе больше, чем на самом деле из себя представляет. Пароль у него конечно сложнее, чем просто фамилия, набранная латинским шрифтом. Он настолько сложный, что между этими буквами вкраплены цифры года рождения. – Буратина многозначительно поднимает вверх мясистый палец, увечаный перстнем с чёрным камушком. – И этим супер сложным паролем Ленин пользуется во всех жизненных ситуациях.

– Такой пароль и я могу сломать! – Улыбаюсь я. – И какую же инфу вы оттуда извлекли?

Буратина широко улыбается сжимая огромный бычок между крупных зубов и хлопает меня по плечу.

– Зачем тебе это , Славка? Давай не будем сейчас заморачиваться разговорами о делах. У нас вечеринка и мы должны отрываться на полную катушку. Для того, чтобы тебе было спокойно, скажу, что инфа эта просто бомба.

– Тогда последний вопрос. – Я поднимаю руку, словно школьник. – А где мы будем заправляться? Тыща вёрст не ближний свет.

– Нигде не будем. Будем плыть, пока горючка не кончится. Сейчас израсходована треть бака. Есть ещё три резервных бака и они все полные под завязку. Наш друг всегда был готов к длинным заплывам, ведь это был его плавучий бордель. Про Кострому я сказал ему нарочно, для отвода глаз. На самом деле, нужно будет сорваться пораньше, когда горючка будет на исходе.

– А зачем нам куда-то срываться, если мы контролируем ситуацию? – Недоумевает Поночка.

– Всё хорошее когда то заканчивается! – вздыхает Буратина. – Не можем же мы находиться здесь бесконечно. Мы выжмем из этой ситуации всё что можно и вовремя уйдём. Кстати, этот куш я намерен разделить с вами.

Поночка и Уксус сдерживаются, чтобы не заорать «Ура!», но всё же не могут скрыть своей радости. По бегающим глазкам Поночки видно, что он уже в уме делит общую сумму на количество участников концессии и подсчитывает навар.

– Мне этих денег не нужно! – говорю я, чем вызываю осуждающие взгляды друзей. – Нет-нет, я не корчу из себя благородного и одобряю то, что ты таки обнёс нашего старого друга. Просто эта вечеринка для меня сама по себе является огромным подарком, и брать что-то сверху просто не хочу. – говоря эти слова я бросаю взгляд на Светку. – Раздели эти деньги между парнями, и Жекичана не забудь.

– Я тоже не буду брать! – говорит Светка. – В самом деле, пусть больше парням достанется.

По парням заметно, что такой расклад их вполне устраивает, а Буратина только и может, что пожать плечами на такой бродяжий жест.

– Кстати, о Жекичане, – говорит он. – Ему нужно отдохнуть, завтра ведь целый день плыть. Надо, чтобы кто-то был в рубке на карауле. Можно организовать смены.

– Зачем нам караул? Нас Ленин должен охранять. – Весело кричит Уксус.

Я опережаю Буратину, который хочет ответить, и начинаю говорить сам.

– Полностью поддерживаю. Ситуация неоднозначная, поэтому бдить надо. Лодки Ленина пока не видно, но может нарисоваться кто угодно. Готов заступить на ночную вахту. – Я вытягиваюсь и прикладываю ладонь к виску.

Буратина и Светка изъявили желание разделить участь караульного вместе со мной. Вот мы уже на верхней палубе. Я развалился прямо на вощёных досках, подперев голову рукой. Светка тоже сидит на полу рядом со мной, опершись спиной на перегородку кубрика. Она укутана в плед из которого торчит только голова. Буратина развалился в шезлонге напротив и начиняет зельем папироску. Между нами небольшой столик уставленный фруктами и бутылками с вином. Ночь снова тёплая но тёмная. Теперь уже поздно светает. Мы со Светкой задрав глаза любуемся огромным звёздным куполом, крышей гигантского но очень уютного шатра. Яхта находится в широком месте, на разливе, так что подсвеченные огоньками берега почти не видны. Это отличное, хорошо просматриваемое место для стоянки. Вечеринка сбавила обороты, но не затихла совсем. Внизу слышатся крики девчонок, и бряканье гитары Геракла. Скоро крики перерастут в блаженные стоны. Здесь наверху негромкая успокаивающая музыка: хиты «Роксет» и «Аэросмит», медляки «Энигмы» и «Скарпов», мягкие и эротичные голоса Милен Фармер и Марайи Керри.

У Буратины всё готово. Он запаливает косяк от позолоченной бензиновой зажигалки, переворачивает папироску угольком к себе, глубоко запихивает в рот, словно собирается прижечь гланды, сжимает бумажный мундштук между пухлых губ, подползает к нам на корячках и по очереди пускает «паровозики» в покорно открытые рты. Когда он нависает над Светкой, я чувствую давно забытый укол ревности. Но это ненадолго, потому что становится весело. Теперь меня смешит сам вид и поза полного взрослого человека, который зачем-то стоит раком на верхней палубе белоснежной яхты дрейфующей посреди огромной реки. Я начинаю заливисто хохотать и не могу остановиться. Буратина и Светка словно заразу подхватывают этот бессмысленный хохот и теперь мы смеёмся хором. Смеёмся взахлёб, до слёз, как раньше, когда мы могли веселиться и хохотать просто так, потому что мы молодые, потому что всё ещё впереди… Этот беспричинный смех как ответная реакция на подступающий страх. Веселье и страх, вот два полюса, в которые тебя попеременно швыряет от дыма ароматной травки. Если прекратить смеяться, тут же начнёшь думать, а с мыслями обязательно придёт страх. В какой-то мере он является одним из непременных компонентов процесса, без которого невозможно получить полного удовольствия от травки.

Чтобы пламя безудержного веселья не затухало, мы с Буратиной подбрасываем в него дров, вспоминая весёлые истории оттуда.

– А помнишь Риту? – говорит Буратина и его огромный рот растягивается до самых ушей.

Услышав знакомую кличку, я снова бьюсь в конвульсиях, вызываемых приступами хохота.

Помню ли я Риту? Глупый вопрос. Да большая часть весёлых дворовых историй связана с этим именем. Рита учился с нами в одной школе и жил в одном дворе, но был на год старше. Это был человек особенный и выдающийся, только лишь потому, что считал себя таковым. Отец и мать Риты, были какими-то шишками и часто мотались по загранкам, вследствие чего он всегда был одет в модное импортное шмотьё.

Ещё у Риты был двухкассетный магнитофон;

ещё у Риты был видик;

ещё у Риты был моцик (но об этом чуть позже).

Учителя не разделяли мнения Риты и его родителей о том, что он вундеркинд, так что успеваемостью он не отличался. Спортивных, творческих и прочих выдающихся результатов Рита тоже не демонстрировал. Он выделялся одним качеством – заносчивостью, поэтому не имел настоящих друзей. Липовых вокруг Риты было полно, ведь он всегда был при деньгах и…и этого пожалуй достаточно.

Своюкличку Рита получил после того, как в один прекрасный летний день вышел во двор покрасоваться в обновках, привезённых отцом из очередного заграничного вояжа. Он расхаживал по двору в белоснежных кроссовках и чёрной футболке с надписью «Puma» над которой располагался крошечный силуэт какой-то кошки. Не подойди он тогда поздороваться к нашей, мирно покуривающей на лавочке компании , так и остался бы на всю жизнь Гришей Пантелеевым. Но он не мог не подойти и не засветить свои обновки. Пацаны, завистливо скрипя зубами, оценивали Гришин прикид, а я отчаянно напрягал мозги, чтобы выдать очередную колкость.

– Кроссы у тебя зачётные, а вот футболка женская, – выдал я Грише пожимая его вечно влажную ладонь.

– С чего ты взял, что женская? – Ухмыльнулся Гриша.

– А потому что на ней Рита написано!

Бомба взорвалась, разметав гогочущих парней по лавке и лужайке. Гриша ещё долго пытался втолковать недалёким остолопам, что на футболке написано «Пума», только английскими буквами, а они просто тупые неучи. Напрасно старался Гриша. Да и не Гриша это уже был, а Рита.

Кличка прилепилась к нему, как растаявшая жвачка к штанам на жопе. Во дворе и школе хорошая кличка больше, чем имя. Про своё настоящее имя Рите пришлось забыть надолго, вплоть до переезда в другой район. Да – в этой футболке его больше никто не видел.

– Расскажи про моцик, Светка же не знает! – заливается Буратина.

– Про моцик? – я широко улыбаюсь и начинаю вспоминать.

Моциками называли минимопеды Рижского производства, которые являлись писком роскоши среди дворовых пацанов. Как преуспевающий во всём человек, Рита просто был обязан иметь моцик и однажды он всё-таки выклянчил его у своих предков. Теперь он частенько проносился мимо нас, мечтающих неудачников, на рычащем коньке-горбунке, горделиво задрав голову. Просить прокатиться у Риты, было делом бесполезным. Каждый вечер он заводил свой моцик и наворачивал круги по двору. По окончанию променада, он запирал своего друга в импровизированном гараже, коим с некоторых пор стал подвал его подъезда. Лестница, ведущая в подвал, закрывалась железной решётчатой дверью, и лучшего места для хранения мопеда нельзя было придумать. Надёжности хранилищу придавали усиленные шарниры и накидные петли, сделанные отцом Риты. Двери запирали на два огромных замка, один из которых был с кодовым набором. Рита спускал моцик с лестничного пролёта и оставлял его напротив двери, чтобы каждый раз выходя из подъезда видеть, что его сокровище находится на месте. Затем он накидывал петли, клацал душками замков, предусмотрительно меняя код.

Эх, если бы не эти замки, может и не польстились бы мы на моцик Риты. Сами по себе эти петли и замки действовали на нас, как красная тряпка на быка. Так уж были устроены наши с Буратиной мозги, что вид какого либо препятствия, заставлял их напрягаться, вычисляя, как эти препятствия можно преодолеть. Нет, мы не сидели часами в мучительных размышлениях, как бы нам проникнуть за заветную дверь. Решение пришло в одну секунду, было спонтанным и сейчас сложно даже вспомнить, от кого оно исходило.

Мы нашли способ, чтобы временами без спроса одалживать Моцик у Риты. Почти каждый вечер, после того, как Рита ставил Моцик в свой гараж, и уходил домой, уже через пятнадцать минут, тот, яростно рыча, нёсся по просторам соседнего двора, оседланный другим седоком. Рите оставалось только недоумевать, почему его железный лошарик в последнее время стал жрать так много горючки. С вечера он заливал бак бензина, а уже на следующий вечер, того оставалось буквально на дне. Рита мог думать на что угодно: на естественное испарение, на утечку в топливной системе, может быть даже на то, что Моцик по ночам оживает и ходит за угол подвала, чтобы помочиться бензином. Рита мог предполагать всё, но только не то, что Моциком кто-то пользуется. В его голове даже близко не было такого варианта, его успокаивал один вид массивных замков и решётки, за которой скучал, дожидаясь своего хозяина, бедный Моцик. Рита не мог и подумать, что Моцику живётся не скучно, что как только хозяин запирает его и скрывается по ту сторону решётки, по эту сторону появляются его новые, ночные хозяева. Они берут Моцика под узцы и тащат через подвал к лестнице ведущей в соседний подъезд. Эта лестница не загорожена решёткой, на ней вообще ничего нет, полная свобода. Моцик выкатывался из соседнего подъезда и перемещался в соседний двор, где до утра возил по очереди то одного то другого седока, а то и двоих разом. Только под утро, изнурённый двойной жизнью, Моцик, вставал на прикол в подвале, и уже через несколько часов сквозь решётку видел довольное лицо своего хозяина, спустившегося вниз, чтобы пожелать ему доброго утра.

Как это обычно бывает, всё шло гладко до определённого момента. Этот определённый момент с одной стороны наступает всегда неожиданно, а с другой его следует ожидать. Он наступает, когда «кто-то» начинает быть уверенным в своей неуязвимости настолько, что теряет всякую бдительность.

В тот день всё шло по плану. Рита загнал Моцика в стойло даже раньше обычного. Буратина ,Уксус и Поночка, как обычно спустились в подвал со стороны соседнего подъезда, а мы с Гераклом курили, сидя в беседке, которая располагалась как раз напротив подъезда Риты. Обычно так мы следили за шухером, глядя в окно подъезда, чтобы там случайно не нарисовался Рита, или кто-нибудь из его предков. В этот день мы отнеслись к своим обязанностям более, чем халатно. Какая-то животрепещущая тема разговора увлекла нас настолько, что мы совсем забыли про наблюдение. Вспомнили только тогда, когда увидели Риту. Нет не в окне подъезда. Рита шёл с противоположной стороны двора с мусорным ведром. Какое-то время мы сидели как контуженные, не понимая, как могли пропустить момент, когда Рита вышел из подъезда. Всю остроту проблемы мы осознали, когда увидели открывающуюся дверь соседнего подъезда и показывающееся из неё колесо Моцика.

Рита невозмутимо пересекал дворовую площадку, когда буквально в пятнадцати метрах от него злоумышленники выволакивали из подъезда его имущество.

Когда думать нет времени, нужно действовать, а уж потом в процессе, как то оправдывать свои действия.

Я дёрнул Геракла за рукав, так что он слетел с перекладины, на которой сидел, как курица на насесте.

– Гера, падай в траву, делай вид, что что-то ищешь.

В экстремальных ситуациях Геракл становился тугодумом и немного подтупливал. Но это только поначалу. Жизнь показала, насколько этот человек хладнокровен. А в тот момент он ещё пытался что-то спрашивать, не спеша выползая из беседки. Объяснять было некогда, да я и сам до конца не мог понять, что конкретно буду делать, а просто рванул Рите наперерез.

– Гриша, у тебя фонарик есть? – спросил я первое, что пришло в голову.

Конечно же у Риты не могло быть с собой фонарика. Зачем он человеку, который идёт выносить мусор по знакомому маршруту.

– Нет! – Рита остановился. – А тебе зачем?

– Да тут прикол вышел! – быстро бубню я, придумывая на ходу. – Я часы у бати взял без спросу электронные с калькулятором, чтобы перед девками светануть. Мы с Гераклом в шутку зацепились, а только сейчас заметил, что часов на руке нет. – Я говорил громко, чтобы Геракл слушал и соображал, какую роль ему нужно играть. Ещё я хотел, чтобы меня услышали стоящие у подъезда и ковыряющиеся с мопедом угонщики, которых я видел боковым зрением. – Если сейчас не найдём, мне домой хоть не возвращайся. Поможешь найти?

Геракл к этому времени уже ползал в высокой траве, подсвечивая себе зажигалкой.

– Знаешь, мне ещё сегодня геометрию доделывать…– поморщился Рита.

– Какую геометрию, лето на дворе.

– Я же проболел в том году, вот сейчас навёрстываю…

– Слушай, друг, помоги, я тебе упаковку кассет японских подгоню, если найдёшь. Нулёвые, муха не сидела, фирма «ТДК», феррум , хром.

– Откуда они у тебя?

– Какая разница. Поможешь?

Мотивация сработала. Рита поставил ведро и с энтузиазмом начал шарить в траве, прочёсывая сектор, в котором по моим словам вероятнее всего с меня могли слететь часы. Кассеты в то время были дефицитной и очень ликвидной валютой, а Рита никогда не упускал возможность отхватить что-нибудь нахаляву. Может быть поэтому он частенько становился мишенью таких как мы.

Я делал вид, что тоже ищу, а сам, убедившись в том, что всё внимание Риты сосредоточено на поисках, махал двумя руками парням, которые ковырялись с мопедом у самого крыльца подъезда. Я поднимал обе руки и резко бросал их вниз, давая парням знак, чтобы они быстрее убирались в подъезд вместе с Моциком. В какой-то момент Уксус заметил, мои телодвижения, но истолковал их почему-то по-своему. В серых сумерках, плохо просматривалось, что творится в тридцати метрах возле беседки. Не было видно, кто там конкретно находится. Парни просто знали, что там должны быть мы, а ползающий в траве Рита был незаметен. К своему ужасу, я увидел, что Уксус быстрым шагом направляется к беседке, а за ним уже ковыляют Поночка и долговязый Буратина, ведущие Моцика под узцы.

– Вы чё там ковыряетесь…– начал было Уксус, но я нервно выкинул руку в сторону, показывая, что рядом со мной находится Рита.

Уксус всё понял, но было уже поздно. Рита поднял голову.

– Чё, чё, часы батины ищем! Давай тоже помогай! – Выкрикнув эту фразу, я с таким усердием стал рыться в траве, будто хотел выкопать себе нору и спрятаться от этого кошмара. Уксус, внезапно поняв, что дело дрянь, стоял и растерянно озирался по сторонам. Всё решил пронзивший неловкую тишину баритон Поночки.

– Без бензина оставил, падла! Придётся с машин сливать!

Только теперь Рита начал понимать, что что-то не так и в его голове один за другим стали появляться вопросы.

Откуда нарисовались эти трое?

Почему они так встревожены?

Какая падла оставила их без бензина?

Зачем им бензин?

Рита приподнялся над травой, а потом начал медленно вставать, ощущая, что ноги становятся ватными. Он не мог поверить своим глазам. Его Моцик, его родной конёк-горбунок стоял, прижимаясь к ляжке долговязого недоумка Буратины. Дальше была немая сцена, как в конце пьесы Гоголя.

Мы с Гераклом замерли, сидя на корячках в траве. Стоя к нам лицом замерли Уксус и Поночка. Стоя лицом к парням и глядя в противоположное от него направление замер Рита. Прямо напротив него, замерев, стоял бледный как штукатурка Буратина, держа за руль Моцика.

***

– И тут началось! – я подвожу итог, под раскатистый хохот Буратины, затмевающий нежно струящийся Светкин смех. – Мы тогда еле от него откупились, чтобы он заявление в ментовку не написал.

– Ха-ха-ха! – заливается Светка. Вот ты бы сейчас не рассказал, и не вспомнила бы я про этого Риту никогда. А тут он так чётко в памяти возник, как сейчас его вижу.

– А про наркотрафик помнишь? – тычет меня кулаком в грудь Буратина.

Ну конечно же помню. Я вообще всё, что было тогда, помню лучше, чем то, что происходило неделю, или месяц назад.

Однажды мы были на даче у бабки Геракла, где Уксус, шарясь на чердаке дома, обнаружил мешок с какой-то сушёной травой. Геракл объяснил, что бабка сто лет назад засушила какой-то чайный сбор, да так про него и забыла.

– Может покурим, вдруг торкнет! – хохотнул я.

Буратина не только оценил мою плоскую шутку, но и нашёл ей практическое применение. Он спросил Геракла, можно ли одолжить у его бабки мешок с чудо-чаем, на что тот ответил, что «бабке ваще поХ».

Уже через день мы выловили во дворе Риту и зачем-то поделились с ним сверхценной информацией. Дело в том, что к Буратине приехал дядька с Узбекистана, брат матери. Дядька погостил буквально два дня пока за ним не пришли менты. Оказывается, он находится в розыске. На свиданке, дядька сказал Буратине, что пока он находится в нашем обезьяннике у него есть возможность дать следователю взятку и выйти. Но где взять деньги? У дядьки есть только один вариант. Среди его вещей, которые остались на квартире у Буратины, есть мешок. В мешке бурый афганский план. Это просто бомба для ценителей волшебного дыма. Он сказал, что этот план стоит аж по штуке за десять грамм, но сейчас у него просто нет времени его продавать, да и не может он. Так вот, дядька просил найти человека с деньгами, чтобы сразу же продать ему весь мешок. Понятно, что барыгу им не найти, поэтому дядька готов отдать весь мешок за копейки. Ему бы только на волю выбраться. Весь мешок он предлагает отдать за пятьдесят косарей (это сумма взятки), копейки, по сравнению с тем, сколько за него можно выручить.

– А сколько весит мешок? – спросил Рита.

– Тебе зачем? – пожал плечами Буратина, загнанный в ступор странным вопросом.

– Как зачем? Ты говорил, что план стоит штуку за десять грамм, вот мне и надо знать сколько там веса. – Рита ухмылялся, как учитель объясняющий решение простейшей задачи остолопу.

– А-а, во-он ты про чё? – улыбнулся Буратина, понимая, что рыбка уже на крючке. – Так я не знаю, сколько он весит.

– Значит нужно его взвесить.

– Слушай , Ри…Гриша, ты хочешь купить этот мешок? Если да, то какая разница сколько он весит. Во всяком случае, не полкилограмма, хотя даже их хватит, чтобы уже окупить твои вложения. Я думаю там килограмм восемь, не меньше.

В голове у Риты заработал калькулятор, который высчитывал, сколько в восьми килограммах доз по десять грамм, умножал это количество на тысячу, а из полученной суммы вычитал издержки в количестве пятидесяти тысяч. Скорее всего, результат ему понравился, потому что уже через пару часов сделка состоялась. Бабка Геракла была бы в шоке, если бы узнала, во сколько оценили незаслуженно забытый на чердаке чайный сбор.

Мы несказанно радовались неожиданной прибыли, хотя и предполагали, что будет дальше. Мы лишь не могли знать, что всё произойдёт настолько быстро.

Уже следующим вечером Рита во всю глотку орал Буратине, чтобы тот возвратил ему деньги. Ему было не суждено стать наркобароном. Перед тем, как начать реализовывать товар, он решил попробовать его со своими товарищами. Один из товарищей рассказывал потом, как они в составе пяти человек пошли в детский садик и там в беседке, где днём играют детишки приступили к дегустации запретного зелья. Рита с видом знатока натрамбовал в папироску бурой травы, а потом, расставив друзей по кругу, пускал им паровозов. Парни кашляли и плевались, едкий дым драл им глотки, но они через силу вдыхали его, не смотря на текущие из глаз слёзы. Рита и сам сделал несколько огромных затяжек от которых, чуть не изошёл соплями. Откашлявшись и отчихавшись парни стали ждать прихода, который почему то никак не хотел наступать. Некоторые говорили, что их зацепило, и они даже начинали хихикать, но Рита с каждой минутой ожидания прихода становился всё мрачней. Расходились друзья молча. Никто из них, в том числе и Рита не хотели признаваться друг другу, что несколько минут назад они как малые дети дымили не пойми чем. На самом деле, Рите повезло, что он не успел ничего продать, так бы он ещё крепко получил по щам.

На законное требование вернуть деньги, Буратина отвечал, что не мог знать какой у дядьки товар, ведь он его не пробовал, так как не является наркоманом. Вообще, откуда Рите знать, как прёт с настоящей травы, если он сам говорит, что её никогда не пробовал? Если он так хочет, пусть спрашивает деньги с дядьки, который теперь на свободе. Буратина с удовольствием организует им встречу. Да чего там, если Рита считает себя правым, он может смело заявить в милицию. Написать заявление, так мол и так, обманули, подсунули палёный план…

Разумеется, Буратина не собирается возвращать всю сумму за сомнительный товар, ведь деньги он отдал дядьке. Но так и быть он возьмёт назад мешок за десять косарей. Рита полный дурак, что отказывается от прибыли. Он ещё пожалеет, когда узнает, что Буратина реализовал всё до последнего грамма, а покупатели (настоящие покупатели, а не те лохи с которыми он дегустировал план), высоко оценят товар.

В итоге Рита продал мешок назад и успокоился уже тем, что вернул хотя бы десять штук.

– Ну эту историю я помню, – смеётся Светка. – Вот вроде нормальный с виду парень, не дурак, а никак не мог понять, что его разводят какие-то оболтусы.

Смеяться хочется ещё, поэтому мы продолжаем вспоминать истории связанные с Ритой.

Вспоминаем про то, как играли с ним в карты. Азартный и доверчивый Рита не догадывался, что из семи, или восьми сидящих за столом игроков, только он один играет сам за себя. Это был спектакль для единственного зрителя, который мы давали каждый летний вечер. Актёры играли свои роли самозабвенно. Они проигрывали друг другу, крупные суммы, психовали, сокрушались, иногда даже дрались . Но вся цель спектакля состояла в том, чтобы вытянуть из зрителя очередную крупную сумму. Рита, который погружался в игру с головой, ни разу не задавался вопросом, почему каждый раз в течении игры он был самым успешным, но почти каждый день покидал стол с пустыми карманами. Если бы он задался этим вопросом, то присмотрелся бы к людям вокруг. Эти люди, распыляя его внимание эмоциями и скандалами, по очереди спали в его картах. За спиной у Риты постоянно находился человек, который давал остальным маяки, указывающие остальным, какая у него карта. Он не подозревал, что в тот момент, когда в очередной раз заходит в ворота детского садика, где проводились чемпионаты по «Сваре», все сидящие за столом мысленно кричали «Ура» и аплодировали. Это были аплодисменты от актёров своему беззаветному зрителю и спонсору.

Марафон весёлых историй может продолжаться бесконечно, но его, сама того не зная, обрывает Светка.

– Интересно, а где сейчас этот Рита?

Лицо Буратины вдруг становится серьёзным.

– Председатель совета директоров концерна «Строй-Альянс». Слышали о таком?

– Кто же не слышал, – говорю я, – они даже у москвичей на слуху. Ни фига себе, куда наш Рита залетел.

Мне почему то становится грустно. «Так кто здесь неудачник?» – звенит в голове подростковый ломающийся голосок Риты.

Буратина глубоко вздохнув, хлопает себя по ляжкам и встаёт из шезлонга. Он берёт бинокль и долго молча смотрит вокруг на серую гладь реки, по которой, как пар над кастрюлей с горячим молоком, стелется тонкая туманная пелена.

– Светает уже, а Ленина не видно. – Грустно говорит он.

– А ты по нему уже соскучился? – Светка единственная из нас, кто ещё сохранил весёлый настрой. Она не может понять нашего резкого перехода от весёлого настроения к унынию.

– Мне бы хоть он совсем не появлялся. – отвечает Буратина. – Ну ладно, светает уже. Пойду я немного покемарю, а то третью ночь толком не сплю. – Он машет рукой и , как-то по стариковски ссутулившись, медленно сползает по лестнице.

– Что-то случилось? – спрашивает Светка.

Случилось. Мы только что вернулись назад в настоящее. Там мы были весёлыми героями, а здесь печальные неудачники.

– Так, ничего! Просто немного взгрустнулось. – Я пытаюсь вложить в улыбку как можно больше нежности, прижимаю её, закутанную в плед к себе, приближаюсь к ней, трусь трёхдневной щетиной о нежную щёчку, вдыхаю цветочный аромат. Теперь нам уже точно никто не помешает. Я могу сделать это прямо сейчас, но меня опять что-то держит.

– Знаешь, мне так хорошо рядом с вами – с тобой, с Серёжкой. Я снова в том времени, снова молодая. – Изогнутые сердечком губы рядом с моими глазами. Увидев эти губы однажды, я понял, что это мой идеал совершенства. Нужно подать шею вперёд на какие то два сантиметра и я овладею этими губами. И это уже перестанет быть мечтой, а за двадцать с небольшим лет, я уже как-то с ней сроднился.

– Тебя жена не потеряет?

Она подыгрывает мне, помогает подольше не расставаться с мечтой.

– Нет…если даже и потеряет, или не сможет дозвониться на умерший телефон, будет уверена, что ничего страшного не случилось.

– А что для неё самое страшное относительно тебя? – тёмные глаза смотрят не моргая. Они сканируют, изучают то, что с одной стороны им хорошо знакомо, но видимо претерпело некоторые изменения.

Я вздыхаю, кусаю губу, сажусь, закуриваю, смотрю на гладь воды, подсеребрённую встающим солнцем.

– Самое страшное для неё это то, что как раз сейчас происходит.

Она не задаёт глупого вопроса, «а что же сейчас происходит», а молча смотрит как я пускаю дымные кольца.

– Почему же она так уверена, что с тобой не может этого произойти.

– Потому что она меня знает. За все годы, что мы вместе с моей стороны не было ничего серьёзнее мелких интрижек и загулов с проститутками.

– Ты говоришь, что она тебя знает. Получается, не знает? – Чёрные зрачки расширяются, им нужно набрать мощность, чтобы просветить меня насквозь.

– Она знает меня настоящего, а здесь я…– Я чувствую, что запутался. – То есть здесь я настоящий…

– Здесь, или там?

– Знаешь, мне кажется, что как раз в то время мы были настоящими, а всё, что было потом, лоск, шелуха, капустные листы, в которые мы оборачивались слой за слоем, пока не превратились в огромные круглые качаны. Находясь здесь, я вспоминаю всё до мелочей, словно я и не покидал этого двора, будто сейчас ещё конец двадцатого века. Всё что было после, как щелчок пальцев. Р-раз – я звонко щёлкаю большим и безымянным пальцами. – Двадцать лет пролетело. А что было в эти двадцать лет? Телеги в супермаркетах, совещания, договора, счета, отчёты, пьяные пятницы, больные понедельники, отпуск в Турции, очередной запой… Знаешь, ещё немного, и я не захочу возвращаться.

– Но остаться здесь не получится, – грустно пропевает она, берёт у меня почти докуренную сигарету, делает глубокую затяжку и выбрасывает её за борт. – Всё это, большая иллюзия, и рано, или поздно, но нам придётся возвращаться в свои жизни. Поверь, через два три дня, всё это забудется, как сон. – Говоря это Светка почему то тяжело выдыхает.

– Не забудется! – я мотаю головой, глядя на спокойную воду, облизывающую борт яхты. – Ты права, это иллюзия, а иллюзия это то, что крепко сидит в мозгах. Это то, что останется до конца, то, что умрёт последним…

Я ложусь на спину и кладу голову ей на колени. Сейчас мне так хорошо, словно после долгих странствий я наконец-то вернулся домой. Глаза непроизвольно закрываются, но спать нельзя, потому что, возможно это последняя ночь. Нет я не засыпа-аю, я-а, я хочу немного полетать. Если хочешь, давай со мной…

Мы выпархиваем за борт и на бреющем полёте скользим над серой рябью воды, разрывая туман на мелкие клочки, как вату. Я крепко держу её за руку, чувствуя небольшое сопротивление, словно её тянет назад. Она боится улететь и не вернуться. «Не бойся, мы быстро. Только одним глазком…разве тебе никогда этого не хотелось? Это недалеко, нам нужно только лишь перелететь реку и попасть на тот берег. Мы почти на месте, вот видишь…узнаёшь?».

Под нами небрежно разбросанные, как костяшки домино, прямоугольные крыши пятиэтажек, покрытые рваным в клочья рубероидом. Небольшие, заросшие тополями и высокой травой дворики, как в снеге, утопают в тополином пуху, у подъездов сиротливо стоят покрытые пылью машины, по большей части «копейки», «шохи» и «девятки». Видишь, вон там, где крыши образуют квадрат? Это наш двор, узнаёшь? Внутри заваленного пухом квадрата, два квадратика поменьше, это деревянные беседки, между ними небольшой кружок карусели. Беседки стоят в разных концах двора, словно две сторожевые башни. В одной беседке собирается братва, а во второй – местные колдыри, которых мы называем «Синяками». Давай опустимся пониже, посмотрим, кто там у нас в первой беседке. Слышишь, на гитаре брякают? Да это же Батон. Он в очередной раз откинулся с зоны и сейчас даёт концерт малолеткам, которые слетелись всем двором. Голос и исполнение у Батона не очень, зато репертуар. Где он берёт эти песни, никто не знает, во всяком случае, здесь их никто не слышал. Сейчас он завывает, исполняя свою козырную:

«А это было в старину,

Да под Ростовом на Дону,

Базары, блядь, базары, блядь, базары,

А это было в старину,

Я в третий раз попал в тюрьму,

На нары, блядь, на нары, блядь, на нары.»

Исколотые синим пальцы щипача звонко с отскоком бьют по струнам, а подростковый голосок больше подходит для исполнения репертуара «Ласкового мая». Сам Батон худой как велосипед, несмотря на тёплую погоду одет в вытянутый полосатый свитерок, заправленный в серые шаровары. На маленькой лысой голове словно коровья лепёшка, мостится старая дерматиновая кепка, в уголке тонких губ намертво приклеенный бычок папироски. Среди восторженных зрителей пухлый кудряш Жужа, который в жёлтой футболке и натянутых чуть ли не до подбородка синих трико походит на Карлсона; а так же два шкета Плесень и Сломанный. Плесень держит на коленях небольшой магнитофон «Весна». Он записывает концерт, а потом будет продавать кассеты пацанам.

Во второй беседке сейчас только два синяка Ботинок и Кощей. Синяки сидят друг напротив друга в позах кучеров и мучительно думают. Они решают задачу, где взять третьего. А вон он третий. Из-за угла дома выруливает Троцкий. Так его назвали за интеллигентный вид и за то, что любит попиздеть. У Троцкого огромная ни разу не стриженная грива кудрявых волос, зато он всегда чисто выбрит и носит очки. Одет он как обычно с иголочки. Клетчатый пиджак накинут на голое тело, вместо бабочки, копна выпирающих на шею волос, триколи с лямками и вытянутыми до земли коленками. Из верхнего кармашка пиджака свисает блестящая цепочка. Если потянуть за эту цепочку, чаще всего можно вытащить прицепленный за неё хвост сушёной воблы, а в хороший день и всю воблу целиком. Как истинный интеллигент Троцкий педантично относится к закуске. Сейчас когда компания соберётся полным составом, они пойдут штурмовать «Кишки». Это гастроном так называется. Если повезёт, может им удастся разжиться парочкой бутылок «Агдама» или «Анапы». Если же не повезёт, придётся включать мозговой штурм. Есть вариант мотануться на «Оборону» за пивом. Только вот толку с него мало. А вот если даже пива не будет, придётся переходить к крайним мерам. В гараже у Кощея стоит «НЗ» – канистра с клеем «БФ». Если клей налить в большую кастрюлю, засунуть туда большое сверло и быстро его крутить, словно добываешь огонь, густая клеевая масса окажется на стальных витках инструмента. В кастрюле же останется прозрачная жидкость. Это спирт, почти ничем не отличающийся от импортного «Рояля». Разница будет лишь в том, что после употребления этого напитка изо рта неделю будет нести жжённой резиной. Но разве же это беда? На работу синякам не надо, да и целоваться они ни с кем, кроме как друг с другом не планируют.

Недалеко от беседки синяков, засели два шкета в шортиках и белых панамках. Шкеты раздобыли огромную хозяйственную коробку спичек и сейчас поджигают сугроб, образованный пухом. Сначала идёт лёгкий дымок и вот уже во все стороны разбегаются огненные дорожки. Синяки, увлечённые утренним совещанием, очень поздно замечают, что вход в их резиденцию объят пламенем.

– Бля! Ах вы шкеты…– Кощей топчет горящий пух остроносыми ботинками «Прощай молодость». – Санька, я отцу всё расскажу.

Ага, можно подумать, отец Саньки, который работает главным инженером завода, лучший друг Кощея. Да они встречаются в лучшем случае, когда отец Саньки возвращается с работы, а Кощей валяется пьяный возле подъезда. Весь их контакт может состоять в том, что один просто перешагнёт другого и пойдёт дальше.

Из открытого окна на первом этаже раздаётся баритон Высоцкого:

«Чуть пом-мм-медленнее кони,

Чуть пом-ммм-ммм-медлен-нее…»

Это батя Геракла опять грустит в очередном запое. Синяки облизываются, глядя на развевающиеся на ветру занавески. Даже до них доносится сладкий запах сивухи. Но сейчас соваться к Валерьяну Ивановичу (звать его можно только так), опасно. В минуты творческого кризиса он может и покалечить. Вот когда из его окна доносятся весёлые песни Володи, типа:

«Ой, Вань, гляди ка попугайчики…»

это знак, что сегодня Иваныч в хорошем настроении и может вскоре примкнёт к тусовке синяков.

Внезапно в спор с серьёзным баритоном Высоцкого вступает бархатный высокий голосок, исполняющий композицию «Вояж». Это меломанка Зоя с пятого этажа выставила в окно колонку и навалила на полную мощность. Теперь весь глухой колодец из четырёх домов заполнен разномастными мелодиями. Бабки, сидящие на лавочке возле второго подъезда злобно чертыхаются, костеря отвязную молодёжь, которая слушает всякую иностранную похабщину. Головы бабуль туго обвязаны косынками и смотрятся сверху, как лежащие в рядок яблоки. Только одна, та которая по центру в красном вязанном берете. Это Красная Шапочка.

Красная шапочка – самая продвинутая из бабок и является главным и единственным источником «достоверной информации». Любая газетная новость, или дворовый слух, попадая в эту обутую в красный берет головку, трансформируется и на выходе радикально отличается от первоисточника. Информация приобретает совсем иной смысл, а главное эмоциональную окраску. Вот такая история уже хорошо заходит в массы и распространяется подобно вирусу. Нынешним блогерам ещё расти и расти до нашей Красной Шапочки.

Рядом с бетонным колодцем двора детский садик. Днём там гуляют детишки, глядя на окружающий мир через решётчатую сетку, а вечером садик становится прибежищем карточных катал, приблатнённых и наркоманов. Эти за решёткой ощущают себя как дома. Сегодня выходной и возле садика уже с утра начинают собираться мрачные личности. Приблатнённый Киса сидит на корточках, вытянув вдоль коленей тощие длинные руки. Киса одет в китайский костюм в котором присутствуют все цвета радуги. Такие костюмы с красными лампасами, заканчивающиеся внизу поперечной белой полосой называются «Балалайками». Другие костюмы без лампасов, в которых присутствует больше зелёных тонов называют «Радость лоха». Блатным считается западло носить «радость лоха», хотя непонятно, чем они отличаются от «Балалаек». Рядом с Кисой, стоит Сева Телик. Он широко раскинул ноги в зелёных спортивных трико и, никого не стесняясь, чешет яйца. Значит уже вмазался каким то шмурдяком. Блатные размышляют куда двинуть. Телик рассказывает что-то смешное, оба вяло хихикают. Весёлый Киса ещё не знает, что совсем скоро отъедет от «Золотого укола», а почёсывающийся сейчас Телик через пару лет словит в лоб пулю от коммерсанта которого придёт разводить на деньги. Из-за угла пятиэтажки появляется, выкрашенный в жёлтый цвет, мотоцикл Урал с коляской. Это участковый Чапай. Своё погоняло Чапай полностью оправдывает. Во-первых, он обладает роскошными закрученными кверху усами, и кучерявым чубом. Ментовская фуражка Чапая лихо заломлена на затылок, так что он полностью соответствует образу героя гражданской войны. Но это не всё. Чапай везде колесит на своём боевом коне, а с некоторых пор ещё и обзавёлся саблей, в качестве которой выступает длинная резиновая дубинка. Не один пацан из окрестных дворов отведал разящей «сабли» Чапая. Он любит рубить врага сходу, нагоняя его на своём коне. Не дай бог вам попасть на глаза Чапаю, когда вы распиваете портвешок, кучкуясь на лобном месте, или затеяли драку, или решили помочиться в кустики, не сходя с дороги, или имеете при себе, что-то такое, что заставляет вас нестись от него сломя голову.

«Вж-жик». Хлёсткий с оттягом удар вдоль всей спины, и ты валяешься в траве, первые пять минут не помня кто ты такой и откуда взялся.

Блатные, увидев Чапая подбираются, Киса с трудом встаёт на хилые словно стебли одуванчика ноги. Урал нещадно тарахтя проплывает мимо. Сегодня вам повезло, ребята, у Чапая хорошее настроение.

Сразу же за периметром садика машет серыми крыльями наша школа. Рядом с ней спортивная площадка, пацаны гоняют в футбол. Красавчик отличник и спортсмен Гога Смоляков одного за другим обходит игроков, которые на его фоне смотрятся как неподвижные статуи и заносит мяч в ворота. У Гоги богатая биография. Сначала председатель совета пионерской дружины, потом первый и последний комсомолец, потом главный тренер олимпийской сборной по карате, а уже после этого главарь банды угонщиков элитных иномарок. Успешно стартовавшая с пионерских лидеров карьера в конце концов увенчается воровской короной, которую Гога получит на первой ходке. Да тут все игроки как на подбор выдающиеся личности. Вон тот, в красных шортах и голым торсом, который кроет Гогу матом, за то, что тот выбил ему колено, это Слава Сенцов. Он будет известным доктором, вроде гинекологом. А тот высокий в жёлтой футболке – Миша Половина. Свою кличку Миша получил благодаря фамилии Половинкин и вполне ей доволен. Если бы он знал, что эта кличка очень скоро станет для него страшным пророчеством. Через несколько лет, он попадёт в аварию и получит серьёзную травму позвоночника. Поначалу Миша даже восстановится и будет наперекор рекомендациям врачей вести прежний бесшабашный образ жизни. Миша страстный любитель спорта, выпивки и баб. Так однажды его и снимут доктора пьяного с бабы. После этого последнего загула у Миши отнимется одна половина тела. Он будет поделен ровно на две части вдоль позвоночника. У него останется одна рабочая рука, одна нога (вторую он будет волочить за собой), а улыбаться он сможет только одной половиной рта. Такая вот история. А пока бегай Мишаня за двоих, скоро у тебя останутся одни воспоминания о полной, не поделенной на части, жизни. Видишь этих двоих пухляшей, которые стоят в защите. Они похожи друг на друга, как родные братья, хотя ими не являются. Саша Бабушкин и Дима Туев известные в миру как Чип и Дэйл, снова о чём то шепчутся отойдя к воротам. У них всегда какие-то тайны от общественности. Наверное сейчас они вырабатывают стратегию, как отразить следующую атаку Гоги, а может думают «ну его на фиг этот футбол. Ноги то дороже.».

Чип и Дэйл редко спешат кому-нибудь на помощь, как их прототипы из мультика. Их изощрённые умы всегда направлены на то, как помочь себе самим. Они перепробуют все виды мелкой коммерции, но прославятся крупным делом. Чип и Дэйл станут первыми на постсоветском пространстве рабовладельцами и громкий процесс над ними будут показывать по центральным телеканалам. Да-да…это те самые фермеры, которые создадут комунну, в которой будут трудиться десятки бомжей. Бомжи будут работать не за деньги, а по началу за крышу над головой и скудную пищу, а потом только за страх. Это очень мрачная история, в которой будут присутствовать даже показательные казни. Во время процесса каждый из этих хомячков будет добиваться себе минимального срока оговаривая своего друга. А сейчас Дэйл положил руку на плечо Чипу и что-то жарко ему втолковывает, шепча в ухо.

За школой тянется проспект Геологов, ещё узенький, не расширенный, ещё без пробок. На той стороне проспекта кинотеатр «Космос», который пока ещё не стал ночным клубом. Давай ка подлетим поближе, посмотрим, что там показывают. Ого, «Маленькая Вера». Ты помнишь, Света, это же первая советская порнушка. Там всего одна постельная сцена на пять минут. Из-за этих пяти минут, люди стоят в очередях, а потом два часа смотрят чернушную абракадабру. В видеосалонах уже появилась настоящая немецкая порнуха, но доступ туда пока ограничен для простых смертных.

Под крышей небольшого здания кинотеатра тянется широкий металлический каркас, предназначенный для информации. Здесь большими красными буквами выкладывают название главного фильма, который анонсируют для просмотра. Мы с Буратиной как то ночью забрались на карниз под крышей. На информационной панели тогда было выложено «Человек с бульвара Капуцинов». Неиспользуемые буквы стояли стопочкой в углу. Мы демонтировали, вставленные в металлические пазы огромные красные буквы, и набрали свой анонс, который звучал так: «БЫК, ГОНИ БАБКИ». Как раз напротив кинотеатра стоит кирпичная пятиэтажка, в которой живёт Саша Быковский, который известен району, как балабол, кидала и вечный должник. Маленький чернявый похожий на еврея Бык постоянно что-то у кого-то занимает и никогда не отдаёт. Что интересно, несмотря на то, что одна половина района постоянно носится в поисках Быка и своих денег, грозясь порвать этого еврея-коротышку, вторая половина в это же время отстёгивает ему очередной займ. Вот уж кто умеет уговаривать. Мы не давали Быку взаймы. Цель нашей акции бола проста – поразвлечься. Просто в какой то момент мы сопоставили две вещи. Первая – Бык всем должен, вторая – окна Быка выходят прямо на кинотеатр «Космос». Вот и всё. В одно прекрасное утро, сладко потягивающийся Саша посмотрел в окно, да так и застыл с поднятыми вверх руками и открытым в зевке ртом. Как ни странно, но набранный огромными буквами манифест, возымел на Быка колоссальное воздействие. За неделю он отдал больше половины долгов, и с этих пор перестал занимать, по крайней мере у парней из нашего района. Может быть в кроваво красных буквах, которые выстроились в угрожающую надпись, он увидел, знамение, божью десницу, но скорее всего, это событие явилось для него психологической травмой. Может быть Саша до сих пор боится смотреть в окно с утра, мало ли, какую надпись там можно увидеть. Кстати, вполне возможно, что сейчас окна Саши выходят на пролив Ламанш, ведь по слухам известный юрист Александр Быковский уехал на ПМЖ во Францию.

– Светик, смотри, кто там идёт! Узнаёшь?

Небольшой сутулый паренёк пересекает проспект Геологов и направляется к стоящей вдоль дороги пятиэтажке. Длинные забывшие, что такое ножницы, волосы паренька спускаются на плечи. Оказавшись позади него в кинотеатре, вы можете легко принять его за шикарную блондинку. Но стоит вам попробовать подкатить к хозяйке роскошных локонов, и в полумраке зала, мягко хлопая её по плечу, спросить что-нибудь, вроде: «Девушка, а мы не знакомы?», вы будете шокированы. К вам обернётся скуластое, заросшее белой щетиной лицо с картофельным носом, которое, вытянув вперёд тонкую нижнюю губу, ответит: «Ты, чё, рамсы попутал, чувак?».

На голый торс парнишки накинут школьный пиджак с обрезанными рукавами, узкие, обтягивающие мускулистые ноги треники, заканчиваются где-то в районе голени, а кеды с грязно серой подошвой давно уже просят каши. В этом бессменном образе, паренёк находится, по крайней мере, три летних месяца, поэтому легко узнаваем даже издали. Походка у него быстрая и пружинистая. Он семенит, наклоняясь вперёд, и держа перед собой, здоровые белые руки и этой походкой чем-то смахивает на орангутанга.

Это Саша Мухин, или Муха. Саша совсем недавно переехал с Пентагона (так называется район по соседству) и с некоторых пор прибился к нашей компании. Эх, Сашка, лучше бы тебе оставаться в Пентагоне. Для всех было бы лучше!

Паренёк заходит во двор, становится напротив изрисованной фаллическими символами двери первого подъезда, засовывает два пальца правой руки в рот и пронзительно свистит. Так свистеть, как Муха не умеет никто. Вой сирены ничто, по сравнению с этим, пробирающем до косточек, ультразвуком. Свист многократно повторяется, отражаясь от стен соседних домов пустынного двора. Выждав немного, Муха свистит во второй раз. Деревянная рама окна на третьем этаже со скрипом открывается.

– Чё рассвистелся уёбок? Я только ребёнка уложила! Тебе уже кажется говорили…– горланит в окно растрёпанная рыжая девица.

– Да ладно ты, закройся! – машет рукой Муха и переводит взгляд на этаж выше распахнутого окна.

Тем временем картинка в окне меняется. Вместо рыжей появляется мордастый седеющий мужик в серой майке.

– Эй, патлатый! Я тебя предупреждал, что в следующий раз тебя побрею? Ты так, сука, ничего и не понял…

– Ну так выйди и побрей, или ты только из окошка орать такой смелый? – кричит в ответ Муха, уперев мускулистые руки в бока.

Мужик закрывает окно и пропадает. Создаёт иллюзию, что ищет опасную бритву и спешит спуститься вниз. На самом деле, никуда он не пойдёт. Выматерится, подефилирует по кухне в своём костюме тройка, состоящем из майки, парусиновых трусов и стоптанных тапочек, а потом украдкой глянет в окно, посмотреть стоит ли ещё там этот наглый малолетка. Но там уже никого не будет. Муха не то чтобы испугался, он просто понял, что того, кого он ищет, нет дома, следовательно, и делать ему здесь нечего. А искал он Уксуса, который живёт как раз над нервной семейкой с четвёртого этажа. Раз Уксуса нет, значит и остальных искать по домам бесполезно, значит все уже собрались. Муха семенит вдоль Геологов, потом, словно что-то вспомнив, останавливается, и развернувшись на сто восемьдесят градусов спешит назад. Всё понятно. Он просто запарился и поначалу побежал искать нас в старых резиденциях в беседке, или на чердаке дома, в котором жил Геракл, но с некоторых пор мы стали обитать в более комфортных местах. Сейчас мы можем себе позволить собираться в уютной прохладе бара «Чарка», мы заслужили себе право сидеть за столом с накрахмаленной скатертью и, томно покуривая, ждать, когда официант принесёт кофе с мороженным.

Теперь Муха понял, где нас искать и спешит к Бродвею (так называют улицу Республики), где находится «Чарка». На пути ему попадаются две девчонки, одетые в светлые сарафаны. Это тоже наши ровесницы из параллельного класса Диана и Юлька. Девчонки вполне не дурны собой, но почему то всегда ходят вдвоём и ни разу не были замечены в компании парней. Мы объясняем это для себя чрезмерной скромностью, заносчивостью и заумностью этих двух ботаничек.

Мухе никогда не удаётся пролететь мимо особей женского пола. При виде женщин, он тут же попадает в паутину, сплетённую гормонами, прилипает как его собрат к краешку вазочки с вареньем, или бумажной полоске измазанной клеем. Отличницы, гордо вздёрнув кверху подбородки, идут мимо, пытаясь не замечать прилипшего к ним Муху. А тот уже семенит сзади, что-то говорит, пытается схватить Дианку за руку. Девушка брезгливо выдёргивает свою руку и что-то отвечает, не оборачиваясь к навязчивому ухажёру. Муха останавливается, видимо оскорблённый словами Дианы. Его лицо приобретает пурпурный цвет, он что-то долго кричит вслед девушкам, а потом машет рукой, разворачивается и идёт дальше.

Сейчас мне становится немного обидно за друга. Зря вы так с ним девчонки. Если бы вы знали, что этот паренёк на самом деле очень душевный и добрый, что этот одетый как полный обсос парнишка, обладает хорошим чувством юмора и самоиронии, что этот парень в экстремальной ситуации может проявить себя лучшим образом, что этому пацану не суждено будет попасть вместе с нами в будущее. Ты Дианка станешь бизнес-вумен, откроешь сеть ресторанов, Юлька умотает аж в Америку, правда какое-то время будет работать здесь проституткой. У вас будет богатая жизненная история, а его история закончится здесь. Ему не суждено узнать, что такое дефолт, девальвация, деноминация, сотовый телефон, экономичекский кризис, социальная сеть, пандемия. Он не попадёт в новую эру, где всё будет перевёрнуто с ног на голову.

Муха тем временем уже забыл про обиду. На его бледном лице снова счастливая улыбка и он уже буквально в двадцати метрах от бара. Не ходи туда, Саша. Лучше вспомни, про то, как тыдавно не был на Пентагоне и не видел своих тамошних друзей. Лучше езжай туда, или иди на школьный двор и играй там в футбол с Гогой и Мишей Половиной. Даже это для тебя будет лучше. Тебе не нужно так торопиться, преодолевая оставшиеся двадцать метров по потрескавшемуся асфальту. Если ты остановишься прямо сейчас, то увидишь, как вскоре вот этот самый Бродвей превратится в огромную шестиполосную магистраль, ты узнаешь, что такое многочасовые пробки, тебе удастся попасть в будущее по сравнению с которым путешествие Коли Герасимова из фантастического фильма, будет просто детской сказочкой. Будущее окажется намного круче и сложнее выдумок фантастов. Скоро ты сможешь общаться с половиной мира, не выходя из дома. Что там не выходя, не вставая с дивана. В этом будущем тебе не нужны будут сильные ноги. Одним нажатием кнопки, ты сможешь вызывать такси, заказывать еду, бронировать самолёт. Одно нажатие кнопки будет перемещать тебя в другие страны и континенты. Ты увидишь всё, ты будешь видеть столько всего, что не будет нужды фантазировать и строить планы. Ты поймёшь, что дожил до того момента, когда всё, что могло быть изобретено и придумано уже изобретено и придумано. Ты увидишь такси без таксиста, ресторан без официанта, ты забудешь, что такое наличные деньги. Вместе с этим ты забудешь что такое друзья и пьянки, забудешь звук настоящего человеческого голоса, и живого гитарного перебора. Да тебе этого и не нужно будет дружище! Тебе это понравится. Наверное, понравится! Так что одумайся пока не поздно и остановись.

Но Муха уже взлетает по высокому бетонному крыльцу и рывком открывает тяжёлую подпружиненную дверь.

***

Буратина добродушно улыбается, увидев появившуюся в дверях сутулую фигуру Мухи.

Геракл, который сидит спиной к дверям поворачивается и, увидев Муху, кривит лицо. Он недолюбливает нашего нового приятеля, вообще Геракл ревнив и консервативен, поэтому его симпатию заслужить крайне сложно.

– Нарисовался, хуй сотрёшь! – улыбается Поночка. Ему наш новый компаньон по душе. Почему? Да не почему! В нашем возрасте вопрос симпатий или антипатий лежит за гранью понимания и объяснений. Человек тебе или нравится с первого взгляда, или нет, и последующим его словам и поступкам будет очень сложно поменять это первоначальное впечатление. Мне, например, Муха тоже сразу понравился. Чуть завидев его, я тут же начинаю улыбаться, словно этот косматый блондин одним рукопожатием может пустить по моему организму разряд веселящей энергии. Направляясь к нашему столику, Муха виляет жопой, пританцовывая и подпевая жирному негру в телевизоре

«Ай лайк ю муве муве-е,

Ай лайк ю муве му-у-ве-е…»

Подойдя, лихо отбивает «петюню» всем, кроме Светки. Ей он нежно пожимает руку, склонив голову, словно галантный кавалер. Светку Муха напрягает тем, что бесцеремонно пялится на неё в упор.

– Мне кажется, что у него когда-нибудь глаза лопнут, и из них брызнет сперма, – уже не раз говорила она мне, когда Мухи не было рядом. Я не ревную, просто в этом плане не чувствую в Мухе конкурента. Был один достойный конкурент, но он с некоторых пор самоустранился.

Муха шлёпается на стул, закидывает ногу на ногу крестом, и барабанит пальцами по столешнице, оглядывая поляну. Мы только что доели мороженное и уже приступили к кофе, аромат которого, вперемешку с табачным дымом, витает над столом.

– Девушка, мне двойную мороженку с шоколадной крошкой, – Муха задирает руку вверх, так, что под бахромой от оборванных рукавов пиджака, видны белёсые волосы, торчащие из подмышки. Молоденькая (но уже постарше нас) официантка отрывает глаза от поющего негра с тросточкой и нехотя направляется на кухню.

– У тебя лове-то есть? – бурчит Геракл, исподлобья глядя на Муху. Тот как то виновато улыбается и почему-то смотрит на Буратину.

– А ты чё, уже всё спустил? Две недели прошло! – удивляется тот, но всё равно улыбается в ответ Мухе.

На самом деле, нет таких денег, которые Муха не способен спустить в карты. Как только в карманах его треников появляются шуршащие червонцы, его тут же тянет в детский садик, где каждый вечер открывается стихийное казино. Он будет наведываться туда каждый вечер, пока не осознает, что карманы снова пусты. После очередного навара Муха не успевает даже приодеться, поэтому среди нас обзаведшихся джентльменскими наборами, из спортивных костюмов кроссовок и кожанов, выглядит беспризорником. Ну ничего, сейчас наш разговор идёт о таком куше, который даже Мухе будет сложно спустить на ветер, ведь как раз перед его приходом мы все единогласно подписались на новую тему. Муха здесь человек новый, поэтому его голос ничего не решает. Ему остаётся только согласиться, или соскочить. Но Муха не соскочит, это уж я точно знаю.

Сама тема необычная сложная и опасная. Тема, на которую мы решались несколько дней не соответствует нашей специфике. Это, пожалуй, самое рискованное, но в то же время самое масштабное дело за всю нашу карьеру. Всё что мы делали до этого просто детские фантики, по сравнению с тем, на что только что подписались. Одно дело пощипывать рыночных барыг, получая маленький, но стабильный навар, другое – попытаться сорвать настоящий большой куш. Любая азартная игра затягивает, и если ты какое-то время выигрываешь, рано или поздно захочешь пойти ва-банк.

Больше чем полгода наша контора занимается тем, что обувает барыг. Всё началось, как обычно с невинных шалостей. Мы бродили по рынку, подрезая кошельки, солнцезащитные очки и блоки сигарет, с прилавков зазевавшихся продавцов. Со временем клептомания стала нас затягивать всё глубже. Кайф от опасности, от того что ты совершаешь что-то запретное, от того, что раз за разом остаёшься безнаказанным, подсаживает сильнее любого наркотика. Мы только и думали о том, что и где можно украсть. Светка, поначалу наблюдавшая, как каждый вечер мы приходим с дела и хвастаемся очередными трофеями, сначала нас осуждала и даже пыталась наставить на путь истинный. Но по её разгорающимся азартным глазам было видно, что она тоже не прочь попробовать. И однажды она пошла с нами. Это солнечное майское утро, в которое случился Светкин дебют, стало триумфом нашей конторы. Светка оказалась тем звеном, которого нам не хватало. Дело в том, что, как говорил Глеб Жеглов «красивая женщина сама по себе отвлекает внимание», а Светка была очень красивой и одевалась всегда эффектно. Барыги мужского пола просто слепли, как только жгучая брюнетка с точёной фигуркой и сверкающими засасывающими в омут кошачьими глазами, появлялась в поле их зрения. Если же эффектная дама начинала заигрывающим тоном обращаться к ним, задавая вопросы о размерах, материалах, производителе и прочих качествах товара, то они ещё и глохли. В момент, когда все органы чувств хозяина палатки были сконцентрированы на одном человеке, можно было действовать так, будто ты скрыт кромешной темнотой. Команда работала чётко. Двое стоят на фишках чуть поодаль палатки по разным сторонам и следят за возможной опасностью, третий на подхвате, трётся рядом. Главную роль исполняет четвёртый. В то время, как Светка, словно индийский факир, заставляет звучанием своей дудочки переместиться щетинистую в большой кепке кобру в один из углов палатки, четвёртый перекатывается через прилавок и оказывается с внутренней его стороны. Обычно здесь под прилавком, в коробке из под обуви, или полиэтиленовом мешке, или в кожаной барсетке находится выручка. Искусство четвёртого состоит в том, чтобы в считанные секунды изъять львиную долю денег (всё никогда не брали) и снова очутиться по эту сторону прилавка. В тот самый первый раз, трюк был исполнен на ура и наша стайка вылетала с рынка счастливо улыбаясь и весело махая крыльями. В клюве у одной птички, которой в тот первый раз суждено было стать мне, было девятнадцать фиолетовых купюр с изображением Петра первого. Во главе нашей стаи летела самая грациозная и красивая ворона в мире. Получившийся однажды трюк повторялся многократно. Мастерство исполнителей оттачивалось и они периодически менялись. Каждому из нас хотелось хапнуть свою дозу адреналина, находясь по ту сторону прилавка. Не менялся только наш главный исполнитель. Роль черноволосой красотки не смог бы сыграть никто кроме неё самой. Со временем случилось так, что Светка стала нашим великим кормчим, талисманом конторы и никто из нас не мог и представить как бы мы обходились без неё. Однажды, будучи в хорошем подпитье, я задал ей вопрос, который наверное мучил тогда каждого из нас.

– Света, скажи, как ты будучи дочерью мента, подписалась на эту тему?

Её ответ тогда меня с одной стороны шокировал, а с другой поставил всё на свои места.

– Не была бы дочерью мента, не подписалась бы, – сказала она, глубоко затягиваясь сигаретой. – Кому, как не мне знать, что все менты – козлы.

Тогда я понял, что она за что-то ненавидит своего отца, и все её поступки являются кричащим манифестом. Наверное, подсознательно Светка шла к тому, чтобы когда-нибудь загреметь на нары и однажды, встретившись с папашкой в зале суда, зло ему улыбнуться, всем своим видом говоря: «Ну что, видишь кого ты вырастил, правильный мент?».

Мы могли бы бесконечно повторять свой коронный номер, вместо оваций срывая очередной денежный куш, но и здесь были некоторые ограничения.

Во-первых: номер мог быть исполнен в одном месте, будь то центральный, или любой другой рынок, коих в городе числилось пять, только один раз. Следующий концерт в этом же месте можно было давать не ранее, чем через неделю.

Во-вторых: нашими мишенями были особи мужского пола, которых на любом рынке меньшинство.

В третьих : с каждой повторной гастролью на том или ином месте, увеличивалась опасность, что нас могут узнать восторженные зрители, которые уже удостоились чести видеть спектакль. Таким образом, круг наших возможностей постепенно сужался и со временем стремился к нулю. Ввиду этих обстоятельств , мы постоянно были вынуждены думать о том, что же дальше, но лучше того, что было пока придумать не могли. Мы были как актёры одной роли. Поймав звёздочку в одном амплуа, сложно морально переключиться на другую роль. Ведь зрителю ты полюбился именно в этом образе, да и первый кайф от успеха получил именно в этой роли. Поэтому мы продолжали играть единственный старый спектакль, рискуя однажды быть закиданными помидорами. Тогда и появилась эта идея, в основу которой легла информация, полученная Светкой от своего отца. Конечно же папашка ничего специально не передавал своей непутёвой дочери, просто любил, крепко выпив на выходных, громко рассказывать матери о своих служебных подвигах. Нахохлившись как петух и периодически подливая себе коньяка, он в очередной раз кичился перед безработной женой, что ради того, чтобы вытягивать эту семейку он вынужден не только отрабатывать оклад, но ещё и рисковать своей жопой. Пусть она не думает, что муж просто так просиживает штаны в главке. Между прочим с некоторых пор он обеспечивает экономическую безопасность одного авторитета по кличке Гармошка, за что и получает солидный гонорар. Как обеспечивает? Да очень просто. Ставит наряды в местах, где расположены торговые точки Гармошки. Ну к примеру ларёк с мороженным на Олимпийской, или Пирожковая на Советской. Зачем охранять точки, подконтрольные воровайкам? Дура баба. Да щас столько отморозков развелось, в том числе и заезжие гастролёры. Могут оприходовать точку на раз два, а там под конец дня приличная выручка скапливается. Почему Гармошкины бандиты сами свои точки не охраняют? Снова дура! Да они же все делами занимаются, сейчас самый передел идёт. Толковых людей итак не хватает, чтобы их ещё в качестве сторожевых псов использовать, а пацаны из наряда подходят для этого как нельзя лучше. И пусть глупая баба не думает, что наша доблестная милиция вместо того, чтобы преступников ловить их торговые точки охраняет. Наряды ставятся только вечером, когда на точках скапливается приличная выручка, а всё остальное время они могут свободно использовать для ловли мелких жуликов. Эх если бы она знала, как рискует её бедный муж, но чего не сделаешь, ради благополучия семейства. Наверное, она думает, что майору милиции доставляет удовольствие, прислуживать ворам. Что она понимает? Да он сам в шаге от того, чтобы не обуть Гармошку. А что? Например только у мороженщицы в конце дня скапливается более ста лямов налички. Гармошка же всех конкурентов в городе задушил, только свои точки оставил. Да у него как у мента шерсть дыбом встаёт и зубы скрипят, когда он осознаёт, что ментовский патруль собственноручно каждый вечер снимает кассу и отвозит её на служебной машине в общак. Парни работают как инкассаторы и рискуют не меньше, а имеют с этого копейки (может конечно имели бы больше, если бы не крупный кусок, который откусывает их начальник в качестве гонорара). В общем, пусть глупая женщина уразумеет, что жизнь её супруга не сахар и если ещё и она будет капать ему на нервы, в частности прятать бутылку коньяка в шкаф, он просто в шаге от того, чтобы сорваться и пуститься во все тяжкие.

Из кухонного папашкиного монолога Светка поняла, что каждый вечер ментовский наряд снимает чёрную кассу с точек, принадлежащих Гармошке. Где находятся эти точки знал каждый из нас, когда снимается касса, выяснить было нетрудно, просто понаблюдав за объектом со стороны. Как хотела использовать эту информацию Светка? Да никак. Она просто поделилась ею с нами, а уже дальше заработала светловолосая голова Буратины. Подумав не больше минуты, Буратина выдал дерзкий план, который все поначалу отвергли. Во-первых: грабёж это не наше; во-вторых: кого грабить? Вооружённых ментов? Да у него с головой всё в порядке? В-третьих: даже если всё получится, искать нас будут и менты и бандиты, а это, (пусть Буратина не обольщается), очень большие шансы попасться.

Нам удалось сбить первоначальный пыл идейного вдохновителя, но он всё равно не собирался просто так сдаваться. Да, он понимает, что такие задроты, как мы вряд ли смогут вступить в противостояние с вооружёнными ментами, что хапнуть воровские деньги это не обуть какого-нибудь ару на лимон, но можно же хотя бы понаблюдать, подумать, а вдруг что-нибудь и выгорит. Ну не можем же мы просто так отбросить эту идею, даже не попробовав…

Понаблюдать можно, а чего не понаблюдать. Это нам точно ничем не грозит.

Следующим вечером, мы всем составом выдвинулись на улицу Олимпийская, где располагался ларёк по продаже мороженного. Распределив между собой наблюдательные позиции, мы рассредоточились в разных местах. Я и Геракл засели на лавочке в двадцати метрах справа от ларька, Поночка с Уксусом, сидели на парапете слева, а Буратина и Светка, которые изображали молодую пару, прохаживались неподалёку. Наблюдателей было более, чем достаточно, чтобы составить цельную картину. В пять часов вечера напротив ларька с противоположной стороны улицы, свистя тормозами, остановился ментовский Уазик. Из машины никто не вышел. Два сидящих там мента едва подавали признаки жизни. Они если не спали, то дремали с открытыми глазами, отрешённо пялясь в лобовое стекло. В сторону ларька они даже не смотрели (так себе охрана). Скорее всего, у мороженщицы была тревожная кнопка, а менты должны тусоваться поблизости для успокоения души. К ларьку бесконечным потоком тянулся народ. Шутка ли, на улице жара, а в самом центре города лишь один ларёк, где можно купить мороженного и холодной газировки. Ровно в семь из Уазика наконец то выскочил молодой паренёк в серой униформе и с короткоствольным автоматом на плече. Он громко хлопнул дверью и быстрым шагом направился к ларьку. Подойдя к маленькому окошку, паренёк коротко махнул рукой, и красномордая баба в белом чепчике тут же опустила стальные жалюзи. Парень обошёл ларёк, и юркнул в предварительно открытую дверку сзади. Туда же на задний план ларька направилась молодая парочка, видимо для того, чтобы пососаться в тихом месте. Не прошло и минуты, как дверь ларька снова открылась, и паренёк выпорхнул оттуда с клетчатым баулом. Он, оббежал ларёк, и почти вприпрыжку, полетел через дорогу волоча за собой тяжёлую сумку. Второй в Уазике тем временем беспрестанно крутил головой, глядя, то на бегущего через дорогу товарища, то по сторонам. Как только дверь захлопнулась за парнем с сумкой, Уазик, газанув что есть мочи сорвался с места, и громко рыча, улетел вдоль улицы, оставив после себя, только голубоватое облако.

Этим же вечером собравшись в «Чарке» мы поделились своими наблюдениями. В общем-то всё произошло так, как мы и предполагали. Менты были вооружены и действовали довольно профессионально и слажено, следовательно, соваться туда, себе дороже будет. Но у Буратины было своё мнение на этот счёт. Он узрел две детали, которые, по его мнению, указывали на непрофессионализм ментов.

Первая деталь: когда менты снимали кассу, они не подогнали машину вплотную к ларьку, а это увеличивало время передвижения инкассатора и соответственно риск нападения. Второй деталью являлось то, что мент, который забирал деньги, на несколько секунд оставался вне поля видимости своего товарища, так как дверь ларька находится с противоположной от дороги стороны. Это и есть мёртвая зона, где можно завладеть сумкой.

Мы по достоинству оценили наблюдательность товарища, но всё же поинтересовались, как он собирается использовать подмеченные факты, ведь наличие автомата у того второго мента никто не отменял.

– У него этот автомат болтается на спине. Этот сосунок про него забудет, если ему в лоб ствол наставить. – Рассуждал распалённый жаждой наживы Буратина.

– У тебя есть ствол? – удивился я.

– Тот муляж ПМ-а помнишь, у меня дома…

– Это тот, который ты в «Детском мире» покупал? – засмеялся я.

– Да его от настоящего фиг отличишь, – ответил Буратина, а Поночка и Уксус одобрительно закивали, мол точно не отличишь.

Я обвёл всю нашу компанию взглядом доктора, столкнувшегося со случаем внезапного массового помешательства.

– Пацаны, я чё то не понял, мы щас всерьёз это обсуждаем? Буратина, ты в самом деле собрался идти с игрушкой из детского мира против боевого калаша?!

– Сява, ну чё ты кипишуешь, я же просто рассуждаю, перебираю варианты. А вообще… почему бы и нет? – пожал плечами друг.

Я в сердцах махнул рукой, выдернул из пачки «Мальборо» сигарету, прикурил, выпуская дым через широкую улыбку.

– Дружище, а я и не знал, что ты настолько морально стоек. Это же надо иметь стальные яйца, чтобы направить пластиковую хуйню в лоб человеку, который вооружён автоматом.

– Он не пластиковый а железный, – улыбнулся Буратина.

– Железный?! Ну если железный, то это меняет всё в корне. Слушайте, парни, давайте уже забудем об этой истории, а то скоро поступят предложения, приступом брать сбербанк. А чё, рогатки и самострелы у нас есть.

Всех рассмешила моя шутка. Всех, кроме Буратины. В его глазах ещё продолжал гореть больной огонь.

– Не хотите, как хотите. Я сам попробую! – сказал он вдруг, и смех тут же оборвался.

– Света, ну хоть ты ему скажи! Брат, тебе что не терпится в могилу, или на нары? Пойми же ты, что мы не грабители, не гангстеры, нужно делать то, что умеешь делать…– я начал трясти Буратину за плечи, словно пытаясь разбудить его ото сна.

Идея появилась именно в тот момент, когда я орал на Буратину, заглядывая в его безумные глаза. Искра от его пламени залетела в мою голову и меня вдруг осенило. Я замер на полуслове, и даже Буратина удивился перемене, произошедшей со мной.

– Менты приезжают в одно и то же время. Они ставят машину недалеко от ларька, но не рядом, чтобы никто не подумал, что они крышуют торговые точки. – Я начинаю думать вслух, говорю то, что приходит мне в голову прямо в этот момент. – В семь часов один из них выходит из машины и идёт забирать деньги… Интересно, а она их знает?

– Кто…кого? – растерянно лепечет Буратина.

– Мороженщица знает этих ментов в лицо?

– Может знает, а может и нет. Это же ментовские наряды, они должны постоянно меняться…

– А что если просто зайти и забрать деньги вместо мента? – мой голос переходит на вкрадчивый шёпот. Я продолжаю держать Буратину за плечи и смотреть ему в глаза.

– Как, вместо…

– Очень просто, одевшись в ментовскую форму….

– А где мы возьмём…

– У меня есть! – в разговор вступает Светка. У отца дома куча разной формы.

Внезапно посетившая меня идея воспламенила всю Контору. Теперь уже все поверили, что план не такой уж неосуществимый и теперь уж точно следует присмотреться к нему повнимательней.

Мы решили установить ежевечернее наблюдение за ларьком, чтобы уяснить несколько вопросов. Когда приезжают менты? В одно и тоже время, или по разному, когда придётся, и наряд свободен от вызовов. Какие менты приезжают и в каком составе? Всегда разные или одни и те же? Есть ли вероятность появления новых лиц, или мороженщица должна знать каждого инкассатора как облупленного? Всегда ли машина останавливается в одном и том же месте, или в прошлый раз мы просто попали на нерадивую смену?

Правильно заданные вопросы помогут получить ответ на главный: «Стоит ли нам ввязываться в это дело?».

Через неделю наблюдений, каждый из участников Конторы дал на этот вопрос один короткий ответ: «Да!».

А дальше…дальше нужно было заниматься деталями. Светка стыбрила из дома один комплект обмундирования ППС-ника. (Хотелось хотя бы ещё один, но больше не было). Сначала на роль главного исполнителя был единогласно утверждён Буратина, но при примерке формы оказалось, что она ему безнадёжно мала. Буратина оказался откормленнее среднестатистического мента. И тогда оставалось прибегать к принципу сказочной Золушки. Кому подойдёт форма, тому и лезть в пекло. Из всех оставшихся кандидатур обмундирование подходило только мне и Уксусу. Поночка был такой же хряк, как и Буратина, а на тощем Геракле форма висела мешком. Муху, к тому времени, в тему ещё не посвящали, хотя, он бы тоже не сгодился, так как мент, с торчащими из под форменной кепки белыми патлами, сразу же вызовет подозрение. По этой же причине Светка отмела Уксуса. Уж слишком ненастоящим смотрелся он в форме.

– Из тебя мент, как из меня голливудская актриса! – Она поморщилась, рассматривая крутящегося у зеркала Уксуса.

Светка прибеднялась. Из неё получилась бы отличная актриса, жаль Голливуд далеко. А вот прыщавый и угловатый Уксус, в самом деле, смотрелся в форме в лучшем случае, как пленный немец.

А вот мою кандидатуру Светка сразу же одобрила.

– Отлично! – говорила она, раскручивая меня за плечо, как манекен. – Тебе очень идёт.

– Вылитый мусор! – злорадно рассмеялся забракованный Уксус.

– Нет, у него лицо внушает доверие! – Светка улыбнулась, стрельнув в меня глазами.

«Ну спасибо, – подумалось мне. – Значит моё лицо внушает доверие. Получается из всего меня удачно вышло одно лицо. Оно внушает доверие, в отличие от моего тела, слов, поступков и образа жизни. Ну что же? Пусть будет хотя бы лицо».

Через каких-то два дня, внушающее доверие лицо должно зайти в ларёк, взять у мороженщицы баул полный бабок и раствориться в вечерних сумерках.

Это внушающее доверие лицо, мороженщица будет в мелких подробностях описывать сначала ментам, а потом бандосам.

Это внушающее доверие лицо быть может удостоится того, что с него сделают фоторобот. Только портрет с этим добродушным лицом не будет висеть под стеклом на щите с надписью «Их разыскивает милиция». Этот портретик, возможно, будет лежать за пазухой у каждого патрульного мента и у каждого пехотинца из банды Гармошки.

***

Сейчас, когда Муха обнаружил нас в «Чарке», всё уже готово к реализации плана. Осталось несколько скользких моментов, которые не отработаны и недодуманы до конца, но эти моменты мы отдали на волю обстоятельств, которые точно не предугадаешь. Все роли между участниками Конторы распределены, и место в операции досталось каждому. Найдётся место и для Мухи, который с радостью согласился вписаться в тему. Нам как раз не хватает хорошего водителя. Средство передвижения есть – это купленный в складчину подержанный семьсот пятидесятый Хондик, в котором дури хоть отбавляй. Нужен человек, который сможет этой дурью управлять. Муха, конечно и сам олицетворяет сгусток той самой дури, но все остальные парни задействованы на более ответственных позициях.

– Твоё дело стоять в стороне и держать байк заведённым. Когда я выйду из ларька, ты просто подкатишь к самой двери. Забираешь меня и рвёшь с места, без разницы куда, лишь бы подальше. Только давай договоримся, что в этот раз никаких «козлов», сальто, полицейских разворотов и прочей акробатической хрени. Наша задача просто удрать подальше, а не стать героями газетных заголовков вроде «Разбившиеся на мотоцикле утырки, устроили денежный фейрверк».

Муха активно кивает, внимая каждому слову моего инструктажа.

Есть ещё один нерешённый до сих пор вопрос. Как быть с оружием? Мороженщица может заподозрить, если пришедший за деньгами инкассатор будет без ствола. И вообще оружие придаёт гораздо большую убедительность образу мента.

– А где мы автомат возьмём? Могу предложить только пластмассовый, где то валялся дома…– улыбается Поночка.

– Ага, тут один уже предлагал игрушечный ствол…– качаю я головой в ответ.

– А что? Может как раз мой «Макар» для этого и сгодится? – Буратина возбуждённо подбирается на стуле. – Если просто сунуть его в кобуру, кто отличит?

– Точно! – хлопаю я в ладоши. – Слушай, Светик, ты можешь кобуру подогнать?

***

Сегодня они приехали на «Семёрке», и воткнули её на маленькую стоянку, как раз напротив ларька. Встали удобно … удобно для нас, потому что будка стоящей сбоку Газели частично скрывает ларёк из поля видимости. Хотя, они итак не смотрят в ту сторону.

В этот раз приехали два мордоворота. Один – лысый, скинул фуражку, разложил кресло и дрыхнет, а тот, который за рулём развлекается с какой-то прямоугольной штуковиной, которую держит перед собой. А-а, понятно…это же игра в которой волк ловит яйца. От этой штуки очень сложно оторваться, по себе знаю. Вокруг этого мента может весь мир рухнуть и он это заметит, только тогда, когда волк, наконец-то, наберёт полное лукошко яиц. Мы с Мухой стоим на противоположной стороне дороги, скрываясь в кустах акации. Муха уже час не глушит мотоцикл (боится, что не заведётся), и постоянно поддаёт газу, крутя рукоятку на руле.

– Муха, хорош на гашетку давить, дышать нечем. – Ворчу я, вытирая сопли, вызванные раздражением от едкого дыма.

Муха опускает огромные руки на колени, и, чтобы их чем-то занять, начинает хлопать себя по ляжкам.

Я пытаюсь сосредоточиться, глядя прямо перед собой на широкую спину, обтянутую синей тканью школьного пиджака, которая, словно снежной позёмкой присыпана перхотью.

Я уже надел ментовский китель и прицепил к ремню кобуру с вложенным в неё игрушечным «Макаровым». Естественно, я не тащился в этом наряде через весь город, а взял его с собой в рюкзаке. Сейчас, чтобы временно прикрыть китель и кобуру, я натянул сверху огромный на пять размеров больше серый свитер Поночки, под которым с меня сошло уже семь потов. Ничего, осталось уже немного.

На сером циферблате «Электроники» без пятнадцати семь, значит скоро начнётся. Актёрская труппа в составе Светки, Буратины, Поночки ,Уксуса и Геракла вне поля нашей видимости, но они где то рядом. Они должны появиться без восьми минут семь. Три минуты должно быть достаточно, чтобы отвлечь ментов. Без пяти я могу заходить в ларёк. Раньше нельзя – мороженщица может заподозрить неладное. Тревожные мысли наваливаются, атакуют, наперебой лезут в голову, запускают струи ледяного пота, бегущего по спине.

Что если менты не купятся?

Если они схватят кого-нибудь из пацанов, это будет равносильно провалу.

А вдруг мороженщица всё-таки знает каждого инкассатора?

А если у них вообще предусмотрен пароль?

На последний тревожный вопрос отвечает голос опера Шарапова из фильма «Место встречи изменить нельзя». – «Да, что они, шпионы что ли какие? Обыкновенные жулики…».

Ну всё! Время! Я зачем-то хлопаю по синей спине, и Муха давит на гашетку с такой силой, что Хонда жалобно завывает.

– Тихо ты…– нервно шепчу я, направляя всё своё внимание на стоянку, где сбоку от ментовской машины уже нарисовалась молодая парочка. Высокий белобрысый парень, в цветастом спортивном костюме не спеша вышагивает с черноволосой красоткой, которую держит под ручку. Навстречу им вальяжно выплывают три парнишки, не по жаре одетые в кожаны и кепки. Один, который поменьше что-то говорит, обращаясь к красотке. Это что-то видимо не совсем лестное, потому что блондин тут же закипает. Он машет руками на отморозка, что-то орёт ему, а потом снимает с него кепку и небрежно швыряет в сторону. Ну разве можно так с братвой?

Троица налетает на красавца жениха со всех сторон. Один хватает его за рукав олимпийки, второй за плечо, третий оттягивает китайскую ткань в районе живота. Блондин здоровяк делает неуловимое движение и трое разлетаются по сторонам, словно блохи которых стряхнула себя собака. На секунду шокированные блатные возобновляют атаку и снова набрасываются на здоровяка. На этот раз им удаётся пару раз хорошо его зацепить и даже сбить с ног. Сейчас они его запинают, вытопчут своими кроссовками как молодую траву. Эти беспредельщики видимо под большим кайфом, если их не пугает стоящая рядом ментовская машина. Хотя…чего им бояться. Менты даже ухом не ведут. Лысый проснулся и сладко потягивается, второй, продолжает ловить яйца.

Брюнетка, безуспешно пытавшаяся оттащить отморозков от жениха, в отчаянье подбегает к машине и долбит ладошкой в стекло. Менты внутри не сразу понимают, что происходит и похожи на внезапно потревоженных рыбок в аквариуме. Только проследив за направлением руки девушки, они понимают, что происходит. Менты нехотя покидают насиженное место и ленивым шагом направляются к дерущимся.

– Ну всё! Будь наготове!

Я скидываю с себя свитер и бросаю взгляд на часы. Без шести минут… пора.

Ноги становятся ватными, они совсем не спешат к ларьку, до которого ещё метров двадцать. Мне требуются большие усилия, чтобы ускорить темп ходьбы. Это словно во сне, когда от кого-то убегаешь. Я пока не убегаю, а как раз бегу навстречу опасности. Чёрные форменные ботинки громко стучат по асфальту, и каждый мой шаг гулко отдаётся в голове.

Там возле окошка кто-то стоит. «Мужик, ну ты совсем не вовремя мороженного захотел…».

Я уже было свернул на тропинку, которая ведёт к заднему входу, но тут вспоминаю, что нужно подать сигнал мороженщице. Я надвигаю форменную кепку глубже на лоб и подхожу к окошку; выглядываю из-за спины покупателя и делаю короткий жест рукой, тот который видел уже много раз. Мужик только и успевает отдёрнуть руки, чтобы их не отсекло упавшей железной шторкой, словно гильотиной.

Пока всё идёт по плану. Остаётся сделать несколько шагов и дёрнуть за ручку двери. А дальше…дальше момент истины.

Пружина над головой издаёт противный звук.

«Что ж ты не с-смазал уключину м-маслом-м» – зачем то проносится в моей голове грубый бас Лебединского. В нос бьёт запах ванили вперемешку с приторно сладкими польскими духами. Передо мной коротконогая краснолицая женщина в колпаке и переднике. Она совсем небольшого роста, а представлялась мне какой-то огромной годзиллой.

– Здравствуйте! – говорю я, пытаясь вложить в голос как можно больше взрослости.

– Здрас-сте!

Женщина выбрасывает пухлую ручонку, указывая на стоящую в углу сумку.

Я делаю два шага, загребаю в ладонь полиэтиленовые петли, наматываю их вокруг запястья, поднимаю сумку, ощущая приятную тяжесть.

– До свидания!

Тётка не отвечает, а тут же поворачивается ко мне спиной и карабкается на высокий стул.

«И это всё? Так просто? Даже чаю не попьём?!».

Я вылетаю на крыльцо, и не успеваю сделать двух шагов, как меня едва не сбивает с ног рычащее чудовище. Молодец, Муха! Я пристраиваю сумку перед собой, сажусь на кожаную сидушку и с силой хватаю наездника за бока, словно пришпориваю лошадь.

На какое-то время мы пропадаем в рёве и голубом тумане, а потом Хонда идёт на взлёт. Меня едва не выбрасывает с сидения, и я, чтобы не остаться сидеть посреди дороги в обнимку с сумкой, вынужден крепко обнять Муху за талию.

Муха летит наперекор всем правилам движения (которых он и не знает). С Олимпийской мы сворачиваем на одностороннюю улицу Щорса и почти километр летим по встречной полосе, уворачиваясь от сигналящих и мигающих фарами машин. Ментовскую кепку сдуло с головы, где то на повороте и я чувствую, как мои волосы становятся дыбом, но не от воздушных потоков, а от сумасшедшей гонки. Я забыл, что ещё несколько секунд назад подвергался опасности, так как эта опасность гораздо реальней и страшнее. На крутом повороте с Щорса на Белинского, мы чуть не заваливаемся на бок, под колёса ЗИлка, который истошно сигналит. Муха продолжает нестись вперёд то и дело виляя, пролетая пулей между плотно стоящих машин, так что мои коленки то и дело чиркают по крыльям и дверцам.

Хрясь! Он сбивает рулём боковое зеркало с «Шохи» и как ни в чём не бывало продолжает движение под оркестр сигналящих машин. Мне ничего не остаётся, как зажмуриться и ждать когда всё это закончится. Рассудок, который временами ко мне возвращается, вопит: «Какого чёрта мы летим через весь город. Почему он не сворачивает в первую же подворотню? И тут же сам себе отвечает: «А ты ему говорил куда ехать? Ты же сам сказал побыстрее и подальше, теперь получай».

Мы летим на орущем пускающем синий дым мотоцикле, привлекая внимание десятков машин и это полбеды. Беда в том, что я в ментовском кителе и с кобурой из которой торчит рукоятка пистолета. Нам только мигалки не хватает. Остаётся надеяться, что все подумают, что коп захватил гражданский мотоцикл для задержания особо опасного преступника, ну как это бывает в американских фильмах. Только коп какой-то чересчур уж сопливый для голливудского боевика.

Отсутствие чёткого инструктажа привело Муху прямо в наш двор. На самом деле, гонка длилась не более пяти минут, но мне показалась, что прошла целая вечность с того момента как я вышел из ларька до мгновения, когда мотоцикл наконец-то остановился. Я открываю глаза и вижу родные качели и беседку. Неужели ещё поживу? Ноги не слушаются, и я медленно сползаю с сидушки на траву.

– Братан! Всё получилось! – голос Мухи доносится до меня словно издалека, хотя его весёлая морда маячит прямо перед моим лицом.

Мне понадобилось не менее минуты, чтобы отойти от шока.

– Муха, ты знаешь, что тебе категорически противопоказано садиться за руль? Тебе бы к врачу сходить – башку проверить. По-моему, там чего-то не хватает.

Я дрожащими руками пытаюсь выудить из пачки сигарету, но Муха делает всё за меня, сам прикуривает, и вставляет мне в рот уже дымящуюся. Он совсем не обижается на мои слова, а продолжает заливисто кричать и теребить меня за плечи.

– Зато с ветерком! Зато получилось! Ур-ра-а!

Распирающие Муху эмоции заставляют его подпрыгивать и крутиться волчком, и только белёсая щетина на щеках и огромные бицепсы говорят, что этому мальчику в школьном пиджаке уже не десять лет.

– Давай посмотрим, сколько там! – он отдирает прилипшую к моему животу сумку, и только сейчас я замечаю, что до нитки мокрый от пота.

– Подожди ты! – я тяну сумку к себе. – Мне хотя бы переодеться нужно.

Внезапно из сумерек вылетает что-то рыжее и косматое и разражается злобным лаем. От неожиданности я отпрыгиваю назад, а Муха в доли секунды оказывается на жердочке под крышей беседки. Собака не подходит близко, а то приближается, то пятится назад, продолжая лаять. Я узнаю знакомую вытянутую морду.

– Лэсси, ты чего?

Эту колли я знаю как облупленную с щенячьего возраста. Я ещё ни разу не видел, чтобы она в принципе на кого-нибудь злилась, а тем более нападала. Видимо, почуяв мой запах, она услышала зов генов. Зов её далёких предков, которых натаскивали на то, чтобы преследовать преступников. Сейчас от меня наверняка исходит резкий запах адреналина. Запах преступника.

– Лэсси фу! Ко мне! – Из сумерек раздаётся знакомый голос. Собака продолжает лаять, но делает это ещё заливистей, будто приглашая хозяина посмотреть на то, что она обнаружила. Крупная рука хватает собаку за ошейник и тянет назад.

– Ты чего? С ума сошла? Первый раз с ней такое. – Большая голова Ленина как бельмо в сумерках, его тонкие губы растягиваются в улыбке.

– Ага, я аж чуть в штаны не наделал…ха-ха-ха, – заливаюсь я и при этом пячусь к беседке, держа сумку за спиной.

– Славка, а я и не знал, что ты в милиции работаешь! Ты когда успел-то? Вот уж от кого не ожидал…– Ленин щурясь рассматривает мой прикид.

– Я?! – тычу себя в грудь и ужимаюсь как девочка скромница. – Да ты чё Женя? Да это…– А что это? Я не знаю что говорить и кручусь на месте. – Это просто розыгрыш…форму ментовскую нашли и решили поприкалываться. Вон к Мухиным друзьям на Пентагон ездили, шухеру наводили. – Я выбрасываю отрывистые фразы, первое, что приходит в голову, а сам отпихиваю ногой назад сумку, которую незаметно выпустил из руки.

– Класс! Тебе идёт! – Ленин ядовито улыбается и выставляет вверх большой палец. – Вы и пистолет ментовский нашли? – колючие глазки пялятся на кобуру.

– Это? Ха-ха-ха…Да это игрушка. На, сам посмотри! – Я достаю из кобуры пистолет и пихаю его в руку Ленину. Он крутит его в руке, взвешивает и уже через секунду возвращает назад.

– И правда, игрушка, ха-ха-ха….– он один в один копирует мой смех. Если внимательно прислушаться, то в этом искусственном смехе можно услышать садистские нотки. Пока я слышу только этот механический смех, но его отголоски будут звучать в моей голове следующие двадцать лет.

***

«Ха-ха-ха!»

Я открываю глаза и страшный хохот ещё доли секунды звучит в ушах, а потом растворяется в лучах палящего в лицо солнца.

– Наконец-то! – На месте солнца появляется, склонившееся надо мной лицо улыбающейся Светки. – Не хотела тебя будить, ты так сладко спал. Хороший сон приснился?

– Хороший…только закончился не очень. – Я сладко потягиваюсь, приподнимаюсь, осознавая, что моя голова всё время, пока я спал, находилась на Светкиных коленях. – А мы что, вот так вот и проспали всю ночь?

– Какую там ночь! Мы утром уснули, а сейчас уже за полдень перевалило. Видишь солнце уже в зените?

– Знаешь, мне так сладко спалось на твоих мягких коленях, что даже вставать не охота…– я улыбаюсь и снова кладу голову на нагретое место.

В синем небе висят огромные облачные кучи, слышится плавный шум моторов, которые молотят по воде, унося нас всё дальше. Лицо греет мягкое солнце, и тёплый Светкин взгляд, а из рубки раздаётся плавный голос Магомаева:

«Ночь пройдёт наступит у-утро я-ясное,

Знаю сча-астье нас с тобо-ой ждё-ёт,

Дождь пройдё-ёт пройдёт пора-а нена-астная,

Со-олнце взойдёт! Со-олнце взойдё-ёт!»

Мне кажется, что я могу бесконечно лежать на этих тёплых коленях, смотреть в небо и слушать наполняющую пространство музыку.

Только через час, а может и больше, Светка уговаривает меня спуститься вниз.

– Ты мне все коленки отлежал, да и есть уже охота! – хнычет она, как маленькая девочка.

***

На нижней палубе толпится народ, здесь вовсю идут соревнования рыболовов. Три команды, Поночки, Уксуса и Геракла с подругами вытянулись вдоль борта. Три длинных удилища торчат параллельно воде. Рыбачат только девчонки, парни, перекрикивая друг друга, дают наставления и инструктируют своих подопечных.

– Вика, ну зачем ты так сильно леску разматываешь, смотри, они сейчас перехлестнутся, смотай немного. – Хрипит Геракл, одной рукой обнимая плечо новой подружки, второй крепко сжимая горлышко старой.

– Ты уже вторую подряд упустила…– нервничает на свою подопечную Поночка. – Говорят же тебе, не подсекай сразу, подожди, пока основательно возьмёт…

– Хорош гнать, упустила она! – орёт Уксус. – Я же вижу, что у вас ни одной поклёвки не было. Вот Катька реального сома упустила. Все видели, он даже крючок оборвал.

– Ага…Со-ом! Корягу какую то зацепили! Со-ом…– зло смеётся Поночка.

Буратина, который является главным судьёй соревнований, сидит на ступеньках трапа и смеётся.

– Пацаны, вы зря ругаетесь. Если бы здесь были соревнования между балаболами, которые рассказывают о рыбе, которую упустили, то, безусловно, победил бы Уксус. А пока результаты нулевые…

– На что ловят? – спрашиваю я Буратину. – На хлебный мякиш, или смотались на берег, червей накопали?

– Лох ты, Санька! Ловят хищника на блесну. – Заносчиво хмыкает Буратина.

– А-а ну если только хищника. Я же не знал, что хищника, думал так…– Мычу я, с видом знатока. – Кстати, а хищники это кто?

– Акулы, бля! – бурчит, не оборачиваясь, Поночка.

– Хищники, Славик, это щуки, сомы, окуни…– объясняет Буратина. – Если посчастливится, сегодня с кем-нибудь из них познакомишься. Хотя-я…у меня всё меньше на это надежды.

– Сейчас, девчонки включат своё обаяние и что-нибудь да вытянут. – Кричит Уксус. – Правда Катёнок? – он звонко хлопает по рельефной попке своей подопечной, которая настолько увлечена ловлей, что даже не реагирует на этот грубый жест.

– Давайте – давайте! Я уже морковку пошинковал, лук обжарил и воду на огонь поставил, – смеётся Буратина.

Я ещё раз обвожу глазами суетящихся возле борта горе-рыбаков и поворачиваюсь к Светке.

– Ну что, уху будем ждать?

– Нет уж, я не хочу подохнуть от голода! – улыбается она.

Мы идём в кают компанию, где находим разгромленный заставленный бутылками и закусью стол; выбираем более менее приглядные тарелки с колбасной нарезкой и сыром расставляем вокруг себя. На бутылки с вискарём противно смотреть и я расплёскиваю по бокалам початую бутылку шампанского.

– За что будем пить? – Спрашивает Светка, поднимая свой бокал.

– За тебя, за меня, за Буратину, который подарил нам это удивительное приключение, за пацанов, за то, что мы наконец-то встретились.

Я врезаюсь в Светкин бокал своим, и с удовольствием проглатываю терпкую кислятину. Шампанское мгновенно бьёт по мозгам, контузит, включает на полную катушку яркость и контрастность восприятия. Я смотрю удивительное, самое лучшее кино и передо мной самая красивая в мире актриса. Язык расплетается и меня несёт.

– Знаешь, Света, вы все – и ты, и Буратина и пацаны – вы все являетесь частью моей жизни. Не просто частичкой – вы одна из важнейших частей. Не с-смейся! – Перед моим носом выплывает, становится вертикально мой же указательный палец. – Это не важно, что из сорока лет жизни я знал вас вс-сего шесть, или семь лет…Эти годы были самым-ми яркими! Я, конечно не знаю, как для тебя, но для меня это т-так. Эти последние двадцать лет, пролетели как один день. Их словно и не было. Я смотрю на тебя, и мне кажется, что мы ещё там, в «Чарке» или в нашей беседке, а всё что было: что прошло двадцать лет, что нам уже по сорок – мне просто снится. Знаешь, чего я сейчас боюсь больше всего? – Янаклоняюсь ближе к её лицу.

– Я боюсь проснуться и оказаться в той жизни. Я боюсь, что сейчас услышу звон будильника…не-ет не заводного, эта противная мелодия на Айфоне. Я открою глаза и увижу натяжной потолок и встроенные в него круглые светодиодные лампочки, услышу слабое жужжание кондиционера и булькающий звук работающей на кухне кофеварки. Это моя фобия в последние двое суток. Я боюсь заснуть, и проснуться уже не здесь. Сегодня, когда я открыл глаза и увидел твоё лицо, я был самым счастливым человеком на свете…

– Рано, или поздно, нам всем придётся просыпаться! – говорит Светка на выдохе.

– А остаться…остаться здесь, в этом сне, нельзя? – я с мольбой заглядываю в чёрные омуты глаз, как будто в её власти исполнить любое моё желание. – Ты бы хотела остаться здесь, со мной?

– Ты же знаешь, что это нереально! Мы взрослые люди и жизненный опыт показывает, что чудес не бывает. Но одно чудо, всё-таки случилось, это надо признать. – Она улыбается. – Я тоже чувствую что-то необыкновенное, того чего в обычной жизни так не хватает. – Она кладёт тёплую ладонь мне на запястье. – Слава, давай насладимся этим моментом и забудем, что всё в этой жизни имеет конец.

Я прижимаю её к себе, трусь щетинистой щекой о холёную щёчку, вдыхаю аромат её волос, шепчу на ухо:

– Света, я тебя…всегда…

«А-а-ха-ха-ха» – С палубы раздаётся радостный вопль Геракла и Светка, повернув голову, нежно улыбается и шепчет:

– Он как всегда вовремя! Пойдём посмотрим, что там случилось?

– Что-что…– говорю я с раздражением. – Хищника поймал.

Геракл прыгает по палубе и орёт. Со стороны он походит на постаревшего школьника из «Сказки о потерянном времени».

– Чё происходит? – спрашиваю я у Буратины, щурясь на солнце.

– Поймал! – Смеётся, радуясь за товарища Буратина.

– Кого, акулу, или кита?

– Нет, чуть поменьше! – Буратина неопределённо машет рукой в сторону.

Я смотрю на палубу на расстроенных Поночку и Уксуса, шарю глазами в поисках предмета бешенной эйфории.

– А где?

Поночка угрюмо показывает пальцем на Геракла, который сжимает что-то в кулаке. Я приглядываюсь и вижу торчащую из кулака острую рыбью мордочку.

– Вот это? Ха-ха-ха! – Корчась от смеха, я стекаю по стенке каюты на палубу. Как можно так радоваться какому-то мальку. Ребёнок – бородатый ребёнок!

На самом деле всё оказывается не так просто. Команды уже отчаявшись наловить что-нибудь на уху, договорились, состязаться до первой пойманной рыбки. Первая, поймавшая рыбу команда, автоматически выигрывает. Какой приз получают победители? Шикарный, они освобождаются от водных процедур в речной воде, которым приговариваются проигравшие.

– Ну что, детишки? Скидайте шмотьё, бассейн готов! – Геракл машет рукой в сторону борта.

– Так нечестно, – скулит Уксус, которому совсем не улыбается купаться в холодной воде. – Смотри, он уже дохлый, – показывает он на маленького ёршика, который одиноко поблёскивает в самом центре палубы как кубок победителя. – Его просто течением несло и он глазом за крючок зацепился.

– Какая разница, дохлый – живой! Уговор был?! Рыба на крючке?! Ну так чего пиздеть? Дамы и господа, добро пожаловать на водные процедуры!

Поночка и Уксус нехотя раздеваются, а их девушки застенчиво стоят возле борта. Зря они надеются, что кавалеры героически примут на себя их страдания. Заголившийся Поночка хватает Марину и прежде, чем та успевает что-нибудь сообразить, швыряет её за борт. Дикий вопль, всплеск, визг, матерки.

Поночка забирается ногами на перила, машет руками, готовясь к прыжку. Он уже не такой ловкий как в детстве, когда мог, сделав двойное сальто в воздухе войти в воду как нож в масло. Попытавшись выпрямиться, он неуклюже покачивается, чуть не завалившись назад, и сваливается в воду боком, как мешок с картошкой, поднимая вверх столб воды, словно упавшая бомба.

– А-а-а! – орёт его показавшаяся на поверхности голова. Рядом визжит и барахтается Катька.

– Стоп машина! – орёт Буратина, увидев, что головы плавающих остаются позади яхты. Жекичан глушит моторы, и теперь яхта дрейфует, плавно покачиваясь в серой воде. Уксус уже скинул штаны и явил свету свои лазурные в тёмно синий горошек трусы. Огромные, как паруса, они развеваются, хлопают, словно стяги, и готовы при первом сто̀ящем порыве ветра унести своего невесомого хозяина в голубое небо.

– А-а-а! Я сама-а! – орёт Маринка, увидев надвигающегося на неё бледного как бумага Уксуса.

Мы с Буратиной катаемся по палубе, корчась от смеха.

– Уксус, колись, ты где такие трусы купил! – заливается Буратина.

– Какой купил? Не видишь, это по-ха-ха-пошито по индивидуальному заказу. Ты посмотри какой материал, какие лекала, ха-ха-ха, – смеюсь я.

– А какой дизайн? Какая композиция! – подхватывает Светка.

– Уксус, это у тебя что, созвездие Большой Медведицы, или Марианская впадина? – продолжает издеваться Буратина.

Но Уксусу не до нас. Он ловит Маринку, как повар курицу, не спеша, крадясь к ней по палубе и широко расставив в стороны худые и длинные как верёвки руки. Маринка делает неожиданный маневр, бросившись навстречу птицелову и, проскочив под его рукой, бежит к трапу и быстро спускается вниз. Когда до воды остаётся полметра, Маринка визжит, зажимает пальцами нос и прыгает.

Мы продолжаем ржать.

– Уксус, ты не расстраивайся! Она не тебя испугалась, это всё твои трусы! – уставший смеяться Буратина, держится за рёбра.

Но шоу не заканчивается и нам стоит запастись воздухом в лёгких, потому что сейчас будет гвоздь программы. Уксус, развернувшись спиной к воде, спускается по трапу вниз. Как только его правая нога касается поверхности воды, он ойкает и отдёргивает ногу, словно маленькая девочка. Какое-то время он стоит, не решаясь повторить попытку, но Маринка форсирует события. Она подплывает ближе и лупит ладошкой по воде, с ног до головы обрызгивая худосочное тело. Уксус съёживается как котёнок и вжимается в трап. Я вспоминаю, что у Игорька всегда были проблемы с вхождением в воду. Мы уже заканчивали купаться, когда ему только удавалось окунуться.

– Маринка, снимай с него трусы! – азартно орёт Буратина.

Маринка уже делает попытку, пытаясь ухватиться за край синей материи, но Уксус, чувствуя недоброе, отпускается от перил и бухается в воду. Огромные трусы не дают невесомому телу погрузиться. Они медленно наполняются водой как гигантские резервуары, раздуваются, словно большие синие шары и какое-то время, бледный торс торчит над водой, как поплавок. Я держусь из последних сил, чтобы не потерять сознание от смеха, который вытеснил из организма весь кислород. Мне нужно досмотреть, чем кончится дело. Уксус двумя руками давит на пышную юбку, образовавшуюся вокруг его талии, воздух с хлюпаньем выходит из под огромных куполов и превращается в гигантские пузыри. Бульк, и худосочное тело наконец-то погружается в серую пучину.

Я заведён, я тоже хочу!

Я скидываю с себя олимпийку и треники и остаюсь в трусах. Слава богу, на мне не эксклюзив, а китайский «Кельвин Кляйн».

Ловко (как мне кажется) заскакиваю на перекладину, грациозно (опять же как мне кажется) поднимаю вверх ладони, ловлю баланс, на секунду замираю, нагибаюсь вниз и…

Нога соскальзывает, и я срываюсь.

«Факир был пьян…»

Полёт длится целую вечность, затем я чувствую удар и бодрящую прохладу воды. Теперь можно расслабиться и медленно погружаться в тёмную глубь, уходить под воду всё дальше и дальше, пока ледяные нижние слои не начнут завязывать мышцы в тугие узлы. Вот теперь можно поплавком наверх. Сейчас я вынырну и увижу ржавый бок понтона, небольшую самодельную вышку, жёлтую песчаную косу, где одиноко опираясь на подножку, скучает наш Хондик. Я услышу, как по пустотелому как бочка понтону брякают босые ноги. Это Поночка и Геракл будут бегать за Уксусом, чтобы скинуть его в воду. Я услышу их визгливые ломающиеся голоса, увижу их спичкообразные, в раздуваемых ветром труселях, фигуры.

Где то рядом на нагретом солнцем ржавом металле лицом вниз будет лежать Буратина. Он говорит, что когда ложится вот так на тёплое, представляет, что находится на бабе. Кайфожор!

Светка будет сидеть на расстеленном куске шторы, и улыбаясь смотреть на нас со стороны. Она так и не снимет свой зелёный сарафан, как бы её не уговаривал Буратина и ему придётся включить всю свою фантазию лёжа на воображаемом, пышащем жаром женском теле.

Через мгновенье, я вынырну и окажусь в другом измерении.

На секунду мне становится страшно. А если, вынырнув на поверхность, я увижу кафель, покрывающий стены бассейна, почувствую запах берёзовых веников и сауны и услышу осточертевший, скрипучий голос моего зама Артура:

– Вячеслав Иванович, вы скоро? Мы уже заждались вас за столом. Водка стынет!

Нет, ради бога, только не это, иначе мне придётся нырять снова. Я буду нырять и выныривать, до тех пор, пока не окажусь в нужном мне измерении.

Выныриваю. Слава богу, всё в порядке! Я там, где нужно. Вокруг родные, хоть и повзрослевшие лица.

– А-а-а-а! – ору я в бескрайнее небо так, что огромное облако надо мной начинает колыхаться. – Буратина, Герыч, айда к нам!

Буратина улыбается и мотает головой. Он всегда был «ещё тем» купальщиком. А вот Геракл откликается на мой призыв. Он издаёт свой фирменный рык, через голову одевает на себя спасательный круг (да-да он так и не научился плавать), и прямо так, в тельнике и триколях прыгает в воду.

– Ур-ра-а!

Мы собираемся в одну большую барахтающуюся в воде кучу, плескаемся и орём. Я веселюсь как маленький ребёнок, луплю по воде обрызгивая круглое лицо Геракла, который с заплетенной в косичку бородой стал походить на попа. Он хватает меня, крепко прижимая к себе, затягивая на резиновый круг. «Дружище, мы снова вместе и теперь ничто нас не разлучит» – говорят эти стальные объятия.

Сверху раздаётся хулиганский баритон солиста «Дюны»:

«Е-если б было море пива-а,

Я-я б дельфином стал красивы-ым,

Если б бы-ыло море водки-и,

Стал бы я подво-одной лодко-ой».

Периодически я вскидываю глаза вверх и вижу Светку и Буратину, которые, улыбаясь, наблюдают за нашей водной вакханалией. Есть в их взглядах что-то грустное, как будто они смотрят старый и добрый фильм, который скоро снимут с проката.

Внезапно мы начинаем слышать нарастающий гул. Белый пароход, молотя огромными винтами, проплывает буквально в сотне метров от нас. Народ на палубе что-то кричит и машет нам руками. Мы орём и машем в ответ. Смотрите и завидуйте! Вы думали олигархи что не люди? Они тоже умеют веселиться. Посмотрите вон на того, который раскинул в стороны белые руки и плавает на поверхности воды, как гигантская морская звезда, которую непонятным образом закинуло в наши воды. На поверхности его удерживают огромные синие трусы, которые раздувшись в районе промежности превратились в большой шар. Если дунет ветер, этот парус помчит его по воде с такой скоростью, что вашему лайнеру будет ни за что не угнаться.

Накупавшись мы почти до самого захода солнца валялись на палубе, шутили, смеялись, слушали старый добрый музон, периодически вливая в освободившиеся баки сивушного топлива.

Я развалился на полу в ногах у сидящей на шезлонге Светки. Как довольный кот жмурюсь на краснеющее заходящее солнце, курю, дымя в небо. Моя рука гладит её бархатную ножку, обводит рельефный овал голени, спускается на идеально гладкую пяточку, и снова ползёт вверх к острой коленке.

«Светка, успокой меня, скажи, что это не сон. Если даже это сон, скажи, что он будет длиться вечно».

– Опа, ребята, смотрите, наш друг нарисовался! – голос Поночки выдёргивает меня из объятий сладкой дрёмы.

Буратина берёт бинокль и смотрит на разрезающий воду стремительно летящий в нашу сторону катер.

– Нарисовался, хуй сотрешь! – бурчит он, выпятив нижнюю губу.

Опять это неприятное покалывание внизу живота – естественная реакция, выработанная моим организмом при одном только упоминании об этом человеке.

– Буратина, встреть гостя! Вруби ему, что-нибудь патриотическое. – Весело кричит Поночка.

Буратина недолго елозит пальцем по экрану смартфона. Голос Марайи Керри обрывается и после секундной паузы из динамика раздаётся громогласный роковой бас:

«Неба у-утреннего стяг,

В жизни ва-ажен первый шаг…»

Мы со Светкой недоумённо переглядываемся, не понимая, что это ещё за чертовщина семидесятых годов, пока припев не расставляет всё на свои места.

«И вновь продолжается бо-ой,

И сердцу тревожно в пути-и,

И Ле-енин такой молодой,

И юный октябрь впереди!».

Песня возвращает мне возвышенное душевное состояние и вот я уже ору, подпевая оперному голосу:

«И Ле-е-ени-ин та-акой маладо-ой

И юный октябрь впереди!»

Уже издалека становится видно, как черепушка, возвышающаяся над рубкой, багровеет, становясь похожей на огромную свеклу.

Я уже вижу холёное лицо с намазанной снизу искусственной улыбкой. Ленин ещё издалека машет нам рукой, как старым друзьям. Он одет всё в тот же пиджак и плащик, только вот сорочка под пиджаком новая белоснежная. Рядом с ним вчерашний парень в чёрных очках, второй за рулём.

– Привет отдыхающим! – зычно орёт он, пытаясь перекричать оду, посвящённую его тёзке. Когда нос катера застывает в нескольких метрах от борта яхты, Буратина выключает музыку и на секунду становится тихо.

– А я вас попроведать приехал, поинтересоваться, как отдыхается! – голос Ленина, спрятанный за ширму механической улыбки, как всегда не выражает эмоций.

– Хорошо отдыхается! Твоими молитвами! – отвечает Буратина.

– Главное, чтобы мы одному богу молились! – пожимает плечами, продолжающий улыбаться Ленин.

– Э-э не-ет, Женя! Мы с тобой уж точно поклоняемся разным богам. У нас с друзьями один бог, у тебя другой, но это же никому из нас не мешает молиться.

– Ладно! – Ленин машет рукой. – Давай оставим разговоры о религии, а то так можно далеко зайти. Я смотрю вы искупались? Как водичка? – линзы его очков теперь направлены на меня, стоящего в трусах с накинутым на плечи полотенцем.

– Отлично! Бодрит! – я пытаюсь скопировать его улыбку, но выходит, скорее всего, злобная гримаса.

– Купаться это хорошо! – ухмыляется Ленин. – Жаль только, что вам приходится купаться в грязной водичке. – Сейчас его бликующие на солнце сканеры бегают по всем нам.

– Я вот собирался было на носу бассейн установить. Но сейчас это уже не актуально! – он хлопает себя по ляжкам и замолкает.

Мы тоже все молчим. Вопрос, который скрывается за молчанием, очевиден. «Тебе чего надо? Зачем приехал?»

– Я не просто так…с просьбой! – отвечает на немой вопрос Ленин.

– Знаю! Ты ничего не делаешь просто так. Даже срать ходишь с двумя телефонами, чтобы в одном переписку с партнёрами вести, а по другому приказания подчинённым отдавать. – говорит Буратина.

– Ха-ха-ха, точно…– палец в тонком сверкающем колечке, наставлен прямо в лоб оппоненту, словно ствол. – Ты почти угадал, как будто за спиной каждый раз стоишь, когда я это делаю. Только срать я хожу не с телефонами, а с ноутбуком. Кстати, о нём я и приехал поговорить. Дело в том, что мне нужно срочно вернуться домой. Дел много образовалось, а я тут вас охраняю. Думаю, что с этой задачей прекрасно парни справятся. Кстати, это Георгий, а там Андрей. – Ленин по очереди тычет рукой в своих вассалов.

– Мы уже вчера познакомились…– улыбается Буратина.

Парень, стоящий рядом с Лениным остаётся серьёзным. Он стоит в позе эсесовца, широко расставив ноги и спрятав руки за спиной. Подбородок парня задран вверх, а крупная голова в чёрных очках плавно поворачивается, как башня у танка. Я чувствую этот прожигающий чёрные стёкла взгляд. Он запоминает каждого из нас. Он не собирается забывать нанесённую ему обиду.

– Ну вот и отлично! В Костроме передадите ключи от яхты лично в руки Георгию. – Ленин улыбается так, словно все проблемы улажены. – Только у меня будет одна просьба. Я хочу забрать свой ноутбук.

– Нет! – говорит Буратина, копируя добродушный тон Ленина.

– Почему? Я обещаю, что выполню наш уговор.

– Наш уговор содержит условие, что ноутбук остаётся у меня до окончания маршрута.

– Послушай, Сергей! Чего ты опасаешься? Ты же сам говоришь, что скачал необходимые файлы и даже готов отправить их по почте. Я тебя услышал и в обмен на то, что ты придержишь отправку почты, дарю вам эту прогулку. Я просто прошу тебя отдать ноутбук. Этот кусок железа, который для тебя ничего не значит, нужен мне для дальнейшей работы. Честно скажу – я без него, как без рук.

– Я не всё скачал. Там обнаружилось ещё кое-что, и как раз сейчас я это сливаю. – Говорит Буратина.

– Ну хорошо! – Ленин пожимает плечами и улыбается. – Если хочешь сливать – сливай. Я подожду. Сколько тебе понадобится времени? – при этих словах и Ленин и Георгий одновременно сгибают в локтях руки, смотря на часы.

– Долго придётся ждать! – ухмыляется Буратина.

– Сколько долго, час – два?

– Я думаю, это займёт всё время, пока мы плывём до Костромы. – Буратина виновато разводит руками.

– Слушай, Сергей, мы по моему уже обменялись шутками и перешли к серьёзному разговору. – По тону Ленина слышно, что он начинает раздражаться.

– Я не шучу…сказал же, заберёшь свой ноут в Костроме.

Ленин закипает. Высокий лоб багровеет, кожа на нём натягивается и вот-вот лопнет, как у перезрелого помидора. Улыбка, которую он с силой пытается удержать, искривилась как синусоида и больше походит на злобный оскал. Глядя куда-то в пол, он выбрасывает руку в сторону вассала в бейсболке. Длинные пальцы нервно шевелятся. Верный пёс мгновенно распознаёт жест хозяина, в долю секунды вытряхивает из пачки сигарету, вкладывает её между нервных пальцев. Ленин разворачивается к нам спиной, якобы чтобы прикурить. На самом деле он успокаивается. Ему нельзя срываться, показывать этим неудачникам свою слабость. Из за спины идёт лёгкий дымок и Ленин разворачивается к нам, такой, как и прежде. Улыбка снова подведена и установлена на место, кончики губ, как и положено, загибаются кверху.

– Серёж…сегодня такой прекрасный солнечный день! Давай не будем портить друг другу настроение. Вчера мы, по моему, решили наш конфликт, и расставили все точки над «i». Я обещаю тебе, что выполню все условия. Вы можете пользоваться яхтой и всем, что находится на борту. Парни отконвоируют… ммм…неправильно выразился, сопроводят вас до Костромы. Более того, вы можете забрать себе всё, что было в сейфе. Мне нужен только ноутбук. Гарантии безопасности у вас есть – это то, что вы скачали с ноутбука. Я иду вам навстречу…– Он хлопает ладошкой по груди, которую скрывает белая сорочка. – Прошу и вас сделать встречный шаг. Отдайте мне ноутбук.

Повисает пауза, во время которой я смотрю на невозмутимого Буратину, по-хозяйски упирающего руки, в борта малинового пиджака. Я думаю, а почему бы ему не…

– Нет! – повторяет Буратина.

Ленин делает полный оборот вокруг себя, раскручиваясь на каблуке лакированного ботинка. В этот раз сохранить улыбку не получается, а может не имеет целесообразности. Маска снята, и на нас смотрит злобно ощерившийся хищник. Он начинает говорить, и теперь металлический голос полностью гармонирует с внешностью.

– Вижу, ты не воспринимаешь, когда к тебе обращаются по-доброму? Хорошо, попробую объяснить на твоём, быдлячьем языке. Или ты прямо сейчас передаёшь мне ноутбук, или ваш круиз закончится прямо здесь…

– О-о-о! Я смотрю, ты снова угрожаешь. По-моему ты забыл про расстановку сил. Слушай, Женя, у тебя же в школе по истории пятёрка была? Ты должен знать, что такое паритет. Угрожать можно, когда он присутствует, или преимущество на твоей стороне, но сейчас паритета нет. Ядерный чемоданчик у меня…– Буратина снова машет смартфоном, небрежно держа его за уголок. – Лучше не зли меня, а то панель очень чувствительная, как бы не произошло неприятного недоразумения…

– Ты же знаешь, что случится, если не дай бог, это недоразумение произойдёт! – голос Ленина гремит железом. Он вернулся в свою стихию и готов идти до конца. – Всё же так удачно для вас складывалось, но ты, я вижу, не любишь удачных развязок. Зря…может и жизнь бы твоя тогда сложилась по-другому. Так вот, я готов к любой развязке. Если отдашь ноут, будет хэппи энд. Если нет…мне даже не хочется представлять, что здесь будет. Как это закончится для меня, неизвестно, но ваш конец очевиден. Поверь мне, это будет страшно.

Снова секундная пауза. Буратина не ответил мгновенно, а это значит, что он замешкался. Ленин пользуется временным преимуществом и обращается уже ко всем.

– Ребята, вам это надо? Вы для чего здесь собрались? Чтобы весело отдохнуть, или поиграть в Зарницу? Поверьте, ничего общего с детской игрой в войнушку, здесь не будет. Объясните хоть вы это своему остолопу командиру…

– Буратина, отдай ты ему этот ноут…всё равно информация у нас. – Внезапно встревает Поночка.

Приём Ленина сработал, и он нашёл брешь в нашем стане .

Эх Поночка Поночка. Если бы ты имел опыт в серьёзных переговорах, наверняка бы знал, что нельзя влезать со своими предложениями, когда ты полностью не владеешь ситуацией, не взвесил все «за» и «против», не получил предварительное согласие своего босса. Ведь он главный в переговорах и, наверное, имеет свою чёткую стратегию. Глупо было бы полагать, что твои «пять копеек», заставят его поменять эту стратегию.

Буратина чиркает уничтожающим взглядом по товарищу, но уже через мгновение адресует его Ленину.

– Я своё слово сказал! Ты же помнишь, Женя, «пацан сказал – пацан сделал». Получишь ноутбук в Костроме, и больше на этот счёт разговоров не будет. Кстати, если не хочешь, чтобы всё затянулось на неопределённый срок, отвали в сторону и позволь нам продолжить вечеринку.

Буратина задирает голову вверх и зычно орёт.

– Жека, отдать концы! Обе машины вперёд.

Моторы бодро урчат, и яхта начинает плавное движение.

Ленин с соратниками отъезжает назад, словно, провожает кого то, стоя на перроне.

– Эй! Мы ещё не договорили! – орёт он, а потом долбит вассала по плечу, что-то крича второму. Катер приходит в движение и плывёт параллельно яхте.

– Два часа-а! – орёт Ленин и демонстративно стучит по циферблату, болтающегося на запястье хронометра. – Я даю вам всем два часа! Если не вернёте ноутбук, пеняйте на себя!

Он едва не падает на бак, от рывка, который делает катер, чтобы догнать набирающую скорость яхту.

– Ильи-ич, давай часы сверим, чтобы не ошибиться! – орёт Поночка, демонстрируя золотые «Родо».

– Клоун! – Лоб Ленина в очередной раз становится свекольным. – Ты хоть знаешь, что нацепил именные часы? Ты же портишь своим видом хорошую вещь. Так и будете примерять на себя шмотки с барского плеча, холопы!

Поночка снимает часы, внимательно вглядывается в надпись на обратной стороне циферблата.

– Да ну на! – орёт он. – Сам подарил? Те-ебе?!

– Ну уж точно не тебе, идиоту! – орёт в ответ Ленин.

– Тогда возвращаю!

Поночка мягким движением подбрасывает часы вверх. Бросок рассчитан точно и исполнен очень филигранно. Часы словно маленькая бабочка с позолоченными крыльями в виде расстегнутого браслета, оказываются на уровне носа Ленина. Он делает бесполезное движение рукой, пытаясь ухватить часы, но они пролетают в полуметре от вытянутых пальцев, падают на краешек борта, а потом плавно сползают в воду, на прощание махнув золотым крылышком.

– Ой! – Поночка пучит глаза, и прикрывает рот ладошками, как провинившаяся школьница. – Чёрт, я же тебе прямо в руку кидал. Ленин, я тебя не узнаю! В школе ты и посерьёзней подачи брал.

– Клоун хуев! – злобно орёт Ленин. Он орёт ещё что-то, но его голос тонет в громовом басе, который обрушивается с верхней палубы.

«И вновь продолжается бо-ой,

И се-ердцу тревожно в пути-и.

И Ле-енин такой молодой,

И юный октябрь впереди».

Катер ещё, какое-то время преследует яхту, но потом сбрасывает скорость и уходит правее, ближе к берегу.

***

Ещё одна атака отбита. Бойцы радостно растекаются по яхте праздновать победу. Вечеринка получает очередной заряд энергии. Снова гомон, звон бутылок, бесшабашные танцы. Всё точно так же, как и после первой отбитой атаки, с той лишь разницей, что теперь все знают, что эта атака не последняя. Теперь к алкоголю в нашей крови примешивается изрядная доза адреналина. Кто знает, какой будет следующая атака? До сих пор все бои были только на словах, но не нужно забывать, что у обеих сторон есть оружие и ни одна не заинтересована, чтобы в конфликт вмешивались правоохранительные органы.

Мне интересно, что обо всём этом думает наш главный полководец, втянувший нас в эту войну. Мне интересно, почему же он, всё-таки, не хочет отдать Ленину то, что он просит. Сдаётся мне, что дело не в простой перестраховке…

Похоже, что тот же самый вопрос интересует Поночку, который ухватив Буратину за лацкан пиджака орёт, перекрикивая ломающийся голосок Юры Шатунова:

– Давай отдадим ему его железяку. Всё равно мы в выигрыше и страховка у нас есть.

Буратина улыбается, пытаясь выскользнуть из рук Поночки, словно уж.

– Дружище, давай потом об этом. Тут у девчонок шампунь кончился, принести надо.

Весь вид Буратины, который явно чем-то озабочен, снова заставляет меня насторожиться. А что, если…Да нет, не может этого быть!

Он всё-таки освобождается от захвата Поночки и вдоль стенки крадётся к камбузу.

– Светик, подожди меня здесь, я сейчас. – Я снимаю тоненькое запястье со своего локтя и делаю шаг в сторону скрывающегося Буратины.

– Ты куда? – спрашивает Света.

– Хочу поговорить с нашим капитаном.

– Я с тобой! – Её голос звучит решительно и безапелляционно. Она тоже насторожена…она тоже хочет знать всё.

Дверь камбуза ещё не успевает закрыться за Буратиной, как мы со Светкой протискиваемся в узкий проём.

– Дружище, нужно поговорить!

Мои слова заставляют Буратину, как-то по-воровски обернуться и вжаться спиной в кухонный шкаф. Он выглядит так, будто его застали за чем-то запрещённым постыдным. Я снова вижу это знакомое выражение лица, виновато поблёскивающие глаза и понимаю, что всё гораздо хуже, чем нам представляется.

– Ничего не хочешь мне сказать? – Спрашиваю я, скрестив руки на груди.

– Только собирался и не только тебе, а всем…– говорит Буратина, нервно ковыряя фольгу на бутылке шампанского, которую держит в руке.

– Говори! Я подозреваю, что новости не очень…

– Нужно сворачивать вечеринку. В течение часа всем нужно переправиться ботом на правый берег, под прикрытием яхты. Все в лодку не влезут, поэтому придётся уходить партиями. Я вас вывезу в два приёма, а мы с Жекичаном уйдём последними…

– К чему такая спешка, друг? – говорю я, с сарказмом выпячивая вперёд нижнюю губу. – Мы только вошли во вкус, и в моих планах было провести здесь ещё одну ночь. Ты что, Ленина испугался? Так ведь его яички, точнее яичко с иголкой, в которой смерть Кощеева, находится в твоём смартфоне. В крайнем случае, у нас есть его ноутбук, в котором Ленин очень заинтересован. У нас есть два козыря, чего же ты ссышь, брат? – мой голос нарастает. – Или у нас нет какого-то из козырей?!

Буратина вяло крутит крупной головой.

– НИ ОДНОГО!

– Ни одного?! Как ни од…– Мои ноги подкашиваются, и я сползаю по стенке камбуза на пол. – То есть, нет ни ноутбука ни этих твоих заархивированных файлов?!

– Ноутбук есть, точнее всё, что от него осталось. Когда мы разорвали этот чёртов сейф, он упал в воду. Я его достал, но было уже поздно. Он мёртвый, Слава!

– Он мё-ёртвый! – я повторяю его фразу, сжимая ладонями лицо. – Он мё-ёртвый, мёртвый, ха-ха-ха! – я хохочу, скрючившись, сидя на корточках. – Буратина, а я знал, что это не всё! Я как чувствовал, что чего-то не хватает. Перца не хватает. Остренького, чили, чтобы всё огнём горело! Ха-ха-ха. Слушай, Серёга, а тебе не кажется, что ты переперчил? Оказывается, у нас нет никакой страховки. Сейчас Ленин грохнет нас с чистой душой. Все-ех, всех нас понимаешь? – Я тычу рукой вверх, туда, где должна стоять Светка.

– Не грохнет, Славка! Мы уйдём…все уйдём! – Буратина говорит унылым тоном, не соответствующим произнесённой им оптимистичной фразе.

– Что же ты раньше не сказал? Почему надо было тянуть до последнего…– я продолжаю мять своё лицо руками, словно хочу вылепить новое, неузнаваемое.

– Так всё вроде срасталось, он уже купился. Кто знал, что он так закусится за этот ноутбук.

– А эти файлы? Ты же говорил, что там компромат, указывающий на то, что Ленин крыса. Откуда ты про них узнал? – раздаётся голос Светки.

– Да не знал я, просто хотел взять его на пушку и попал прямо в яблочко.

Повисает долгая пауза, во время которой каждый из нас даёт оценку ситуации. Для меня картина полностью ясна. Эту ситуацию я могу описать только одним словом, которым обозначают два огромных бледных полушария ниже пояса. По факту мы кучка отморозков, которые угнали яхту у влиятельного человека и которые были пойманы им за руку. Единственное обстоятельство, которое удерживало Ленина от сиюминутной расправы над нами, оказалось блефом. Ленин уже заподозрил что-то неладное, поэтому он так настойчиво просит ноутбук. Если мы не предъявим ноутбук в следующий его визит, всем нам крышка. Самое безобидное, что может с нами случиться, если всех отправят вплавь по Волге голышом. Прав Буратина, нужно уходить немедленно, только вот где он был раньше? Нужно было уходить ещё прошлой ночью, хотя…Нет всё правильно, прошлую ночь я оставлю себе на память. Это будет моим единственным кушом с этого дела. Я надеялся взять себе ещё и эту ночь, хотел сделать её главной, но видимо не получится. Как жалко, что всё заканчивается так внезапно и именно сейчас, когда казалось, что всё только начинается.

– Уходим! – говорю я на тяжёлом выдохе. – Буратина, нужно собрать всех парней в кают компании. Девчонки не нужны, пусть продолжают развлекаться и делать вид, что вечеринка продолжается. Жекичан пусть плывёт на малых, как ни в чём не бывало и музыку можешь погромче навалить.

Я чувствую, как во мне включается начальник. Только всё что я могу делать, это давать распоряжения в мирное время. Я не полководец.

Буратина уходит собирать парней, а мы со Светкой перемещаемся в кают компанию, где уже находятся Геракл и Вика. Я вежливо спроваживаю Вику, объяснив ей, что нам нужно поговорить отдельно. О чём? Сюрприз будет! Ей с подружками понравится, а пока пусть они устроят на палубе маленький девичник.

Буратина приводит Поночку и Уксуса и вкратце объясняет всем суть вопроса.

Уксус как обычно присвистывает, Поночка шурудит рукой в своей поредевшей гриве и время от времени потряхивает головой, видимо, чтобы прогнать навалившийся хмель. Из всех нас не расстраивается только Геракл. Его наоборот бодрит эта информация, и он довольно потирает руки, чему-то улыбаясь.

– Не ссыте, пацаны, отобъёмся. Там ещё три полных рожка к калашу. Было четыре, но один я разрядил. В гладкостволке тоже пять патронов, да ещё и Стечкин. С таким арсеналом, можно Рейхстаг брать, не то что от какого-то Ленина отбиваться.

– Какой Рейхстаг, Вова? Мы ни с кем не собираемся воевать. Наша задача просто взять и свалить по-тихому. – говорю я, пытаясь вложить в свой тон, как можно больше убедительности. – Если ты беспокоишься о Ленине, то мы и так ему достаточно в карманы навалили. На яхте покатались, ноут его грохнули, да ещё и эти семьдесят штук прихватим. Если они конечно тоже не являются плодом воображения нашего друга. – Я перевожу взгляд на Буратину.

– Деньги есть, – говорит он. – Это единственное, что может удерживаться на плову.

– Ну и отлично. Чего нам ещё надо? Сейчас остаётся покинуть яхту, пока Ленин ничего не подозревает. Все согласны? – я обвожу взглядом хмуро кивающих парней. Согласны то все, только как же не хочется покидать это полюбившееся нам всем третье измерение, этот плавучий кусочек нашей молодости, к которому мы прикипели за эти двое суток. Вот и сейчас оттуда с палубы раздаётся бархатный голос Шуфутинского, которому в крик подпевают девчонки:

«Ма-рджанджа, Ма-арджанджа, где же ты где-е,

Во-лны ласка-ают уста-алые ска-алы…»

Все тоскливо вздыхают. Так хочется выйти туда, и как ни в чём не бывало продолжить танцевать под зажигательную музыку, попивая шампанское из горла бутылки. Я усилием воли выдёргиваю себя из сказки и начинаю инструктаж.

– Начинает смеркаться, так что эвакуацию начнём прямо сейчас. Грузиться будем с правого борта. Буратина кормчий. Кто поплывёт в первой лодке?

А дальше начинается спор, потому что, оказывается, никто не хочет плыть первой лодкой. Каждый из нас хочет задержаться здесь как можно дольше.

Спор прерывается от толчка, вызванного резким сбросом скорости и визгом девчонок на палубе. В этот момент мы понимаем, что наше желание задержаться материализовалось.

– Ну всё! Похоже уже никто никуда не поплывёт! – говорю я, тяжело вздыхая.

Прямо над нашими головами раздаётся скрежет, и яхта кренится на бок.

– Что за чёрт? – Буратина замирает на стуле, закатив глаза к потолку. Всё помещение каюты плавно наклоняется на бок, и мы падаем, не в силах удержаться на ногах. Посуда, бутылки, мясная и сырная нарезка, всё это сыплется на нас дождём.

Щелчок! Дьявольская качель начинает обратное движение, но уже через секунду пол снова принимает горизонтальное положение. Ещё один визг снаружи и что-то огромное пролетает мимо иллюминатора. Слышится громкий всплеск.

Я придерживаю Светку, помогая ей подняться с пола. Буратина вскакивает первым и в одну секунду вылетает за дверь. Мы бежим за ним.

Первое, что я вижу, выбегая на палубу, это маячащий справа по борту катер. Два мужика в бейсболках и серых жилетах возятся с каким то механизмом, закреплённым на носу катера. Приглядевшись, я вижу, что это механическая лебёдка. Стальной барабан, приводимый в движение двигателем, медленно крутится, наматывая на себя трос, конец которого уходит в воду. Судя по вздымающейся серой воде, трос тянет что-то массивное. Эта железная каракатица, похожая на голову огромного сверчка, вскоре появляется из воды. Мужики затягивают железяку на борт, словно огромную рыбину. Их довольная возня напоминает работу промысловых рыбаков, выпутывающих из сетей гигантского омара. Приглядевшись, я понимаю, что этот предмет не что иное, как содранный с крыши рубки кронштейн с закреплённым на нём передатчиком и двумя антеннами.

– Хороший улов! – слышу я голос Ленина, который раздаётся с другой стороны. Второй уже знакомый нам катер находится спереди. Он дрейфует перед носом нашей яхты, перегораживая ей ход.

– Да выбросьте вы её! – орёт Ленин мужикам, которые зачем то корячат железяку на бак. Те радостно в два приёма перекувыркивают конструкцию через борт, и она, издав всплеск, медленно погружается в воду.

Я начинаю понимать, что произошло. Ленин не стал выжидать те два часа, которые он нам давал. Это был тактический ход, который заставил нас на время расслабиться. На самом деле, буквально через полчаса, после объявления своего ультиматума он атаковал нас сразу двумя катерами. Они блокировали движение яхты и метким выстрелом из арбалета загарпунили ретранслятор. Для чего они это сделали, я тоже понимаю и от этого на душе становится совсем погано.

– Жека, ты в порядке? – орёт Буратина, первым делом заглядывая наверх.

– В порядке, они, бля, всю рубку своротили! – орёт неузнаваемым возбуждённым голосом Жекичан.

– Ты чё делаешь, Женя? – кричит Буратина уже Ленину. – Свою яхту решил раскурочить? С таким изощрённым видом мазохизма я ещё не сталкивался.

– Есть немного! – весело орёт Ленин. – Есть здесь что-то от мазохизма. Был бы ты психологом, мог бы диссертацию написать. Но к сожалению ты не психолог! Ты, Серёжа, вообще никто! Вы все здесь никто, но почему то никак не можете этого уразуметь. Ничего, думаю, что сегодняшний урок вы хорошо усвоите. Хотя, возможно он будет для вас последним.

Рядом с Лениным верный пёс Георгий. Он снова при оружии, только сейчас в его руках похоже автоматическая винтовка. Мужики на катере справа тоже не с пустыми руками. У одного как минимум арбалет и стреляет он метко.

– Вова! – говорю я срывающимся на громкий шёпот голосом. – Уведи девчонок в каюту.

Геракл с радостью бежит исполнять моё поручение. На самом деле, я знаю, с чем он оттуда вернётся. Вряд ли конечно, это сможет нам помочь, но уж точно не навредит.

– И снова здравствуйте! – голос Ленина гремит и отдаётся эхом, словно мы находимся в четырёх стенах пустого дома. – Похоже, ребята, что вы приплыли. Это ваша конечная остановка! – Мясистый подбородок Ленина задран вверх, одна рука держится за ветровое стекло, другая лежит в кармане плащика. Я снова отмечаю, как же необычно выглядит человек в строгом наряде в лодке посреди реки. На воду ложится туман. Он ещё пока тонким прозрачным слоем курится по поверхности и в этом дыму, Ленин смотрится как певец шансонье из девяностых. Сейчас он дождётся, пока стихнут овации и начнёт хриплым басом исполнять что-нибудь вроде:

«Гоп стоп, мы подошли из-за угла!».

– Место здесь шикарное! – Ленин ведёт рукой вокруг, словно фокир, который одним взмахом плаща меняет декорации вокруг. Кажется, что он прямо сейчас создал за своей спиной голубоватый мрак и пустоту. – Берегов не видно ни с той, ни с этой стороны. Это одно из самых широких мест на Волге. Время суток прекрасное, в сумерках ни зги не видно, да ещё и туман. Всё сошлось в одно. Мы с вами в прекрасном месте, на максимальном удалении от всего живого. В наше время редко найдёшь такие места, где можно вот так вот спокойно поговорить, не опасаясь, что тебе могут помешать. Нас даже телефонные звонки отвлекать не будут. Я позаботился, чтобы всё было как в девяностых. Вы же этого хотели? Ты что же думал, деревянный мальчик, что вы будете кататься по реке, а я как лох кружить вокруг вас на катере? Всё что мне было нужно, это дождаться пока вы попадёте в это место. Мы в Бермудском треугольнике. Так что, Серёжа, если ты не успел отправить прощальное письмецо, то извини…боюсь не получится.

– Успел, можешь не волноваться! – Эхом гремит в пустоте голос Буратины. Ему ничего не остаётся, как блефовать до конца, хотя, кому это сейчас поможет.

– Ну, если успел, то можешь быть спокоен, что все свои дела на этом свете ты приделал. – Ленин разводит руками. – Сейчас я предлагаю всем вам, просто, в качестве доброго совета, встать на колени и сложить руки за головой. Должен вас предостеречь, что эти парни не допустят прошлой ошибки, поэтому не советую играть с огнём.

– Ага, бля, а мы тебя так и послушали, – Из каюты выходит Геракл и направляет скошенный ствол автомата на Ленина. – Повоевать захотел? Ну давай пово…

«БАХ!»

Я вижу вскинутое дуло винтовки рядом с плечом Ленина и курящийся из него дымок.

Визг девчонок и грохот. Это падает Геракл.

Вовка! – орёт Поночка, бросаясь к каюте, но его останавливает истошный крик Георгия.

– Всем стоять, суки! Оставаться на своих местах! Кому ещё не ясно!

Боковым зрением я могу видеть торчащую из открытой двери ногу в китайском тапочке. Это нога убитого Геракла. Он просто взял и застрелил моего друга Вовку. И это не сон, или всё-таки сон? Где мы сейчас, в каком измерении? Я крепко сжимаю ставшее каменным плечико Светки.

– Я же сказал, всем на колени, руки за голову! – продолжает орать Георгий.

Лицо Ленина белее мела. Он не ожидал от своего подчинённого таких резких действий.

– Считаю до трёх и стреляю! Ра-аз…

Мы стоим словно каменные статуи. Неподвижный Буратина, недвижимый я, сжимающий двумя руками застывшую Светку, неподвижные Поночка и Уксус и эта замершая нога в китайском тапочке.

– Какой смысл вставать перед тобой на колени. Стреляй, раз уж начал! – Твёрдо говорит Буратина. – Только девчонок отпустите! – это он обращается уже к Ленину.

Тот медленно крутит высоколобым черепом.

– Не могу, Серёжа! Уже не могу!

«Бах-бах, ба-ба-бах, бах, бах, ба-бах!»

Стекло ветровика осыпается вниз, на обшивке борта одна за другой появляются чёрные точки, словно швейная машинка делает равномерные стежки.

«Бах, ба-бах, бах»

Рама ветровика изгибается, вяжется в узел, белыми брызгами разлетается прожектор, крошится пластиковая панель. Ленин и два его сподручных падают на дно катера.

«Бах, бах!» – это куда-то стреляет ошарашенный мужик с катера напротив.

«Бах, бах-бах, ба-бах, бах, бах!»

На белоснежный борт один за другим ложатся чёрные стежки.

«Бах, бах, бах, ба-бах!»

В одну секунду стекло кабины украшается крупными снежинками. Мужики во втором катере тоже исчезают из поля зрения.

– Вовка, дружище, живо-ой! – слышу я крик Поночки.

Этот крик выводит всех нас из окаменения. Все оживают и бросаются ко входу в каюту, откуда лёжа на животе ведёт огонь воскресший Геракл.

– А-а, с-суки! – рычит он переворачивая смотанные изолентой рожки и вставляя их в автомат. – Получите!

Он снова выдаёт по короткой очереди на каждый катер.

На голову Гераклу словно опрокинули тарелку борща. Кровь струями течёт по лицу, заливает глаза. Светка отрывает с полы сарафана ровную жёлтую полоску и повязывает её вокруг лба Геракла, не мешая ему продолжать стрельбу.

«Живой!» – орёт каждый из нас, словно адресуя это слово самим себе. Пока же нам некогда удивляться чудесному воскрешению, так как опасность по ту сторону борта никуда не делась. Там что-то орут, значит есть живые.

Я залетаю в каюту и хватаю, стоящий за дверью дробовик, Поночка лезет за диван и достаёт оттуда «стечкина». Выбегаем, рассредоточиваемся справа и слева от Геракла.

– Бей гадов!

Теперь уже мы в три ствола разрисовываем чёрными точками обшивки обоих катеров. Лупим плотно, не давая поднять головы тем, кто в лодках. Если там ещё есть живые.

– Стойте парни! Брейк! – Слышится голос Ленина и белая манжета рубашки с высовывающейся из неё рукой показывается в проёме, из которого торчат куски битого стекла.

Мы как по команде прекращаем стрелять. Наступает тишина и сейчас кроме тумана над водой висит тяжёлый пороховой дым.

– Парни не стреляйте! Давайте поговорим! – визгливый голос Ленина множится многократным эхом. Он лупит ладошкой по алюминевой обшивке, словно борец, к которому применили удушающий приём.

– Говори! Парни не стреляйте! – кричит Буратина, который притаился где то там за кабиной каюты.

– Осторожно, пацаны там второй! – воздух прорезает раздающийся сверху крик Жекичана. Одновременно с криком над кормой вырастает фигура Георгия со вскинутой винтовкой.

«Ба-бах!»

После одновременного с обеих сторон залпа, Георгий пошатнувшись, падает в воду.

– Класс! Как медвежонка в тире снял! – рычит Геракл. Желтая повязка на его голове спереди окрашена в бурый цвет, и теперь он похож на обросшего японского камикадзе.

– Парни не стреляйте! – снова умоляет Ленин.

– Жека, глянь там есть ещё какая то движуха? – кричу я Жекичану.

– Нет! Всё спокойно! – доносится в ответ.

Георгий бултыхается в воде, пытаясь уцепиться за борт.

– Ленин, помоги ему забраться! – орёт Буратина.

Ленин и появившийся рулевой,который демонстрирует, что его руки пусты, пытаются заволочь грузную тушу на борт.

– А может добить его? – как то по доброму говорит Геракл. – Чё человеку мучиться.

– Успеется ещё… – отвечаю я.

Теперь можно подвести итоги боя в котором безусловную победу одержала наша сторона.

Несмотря на шквал огня убитых нет. С той стороны ранен Георгий и мужик с другого катера, которого посекло осколками пластика.

У нас пострадал Геракл. Пуля прошла снизу вверх по касательной к черепу, зацепив лоб и вырвав клок волос вместе с кожей на голове. С первого взгляда могло показаться, что Гераклу разнесло череп. Эту страшную картинку и увидела Вика через иллюминатор в каюте.

Георгий лежит на носу, раскинув ноги и руки, будто прилёг позагорать. Его друг уже снял с него разгрузку, и теперь рвёт чёрную футболку. Судя по отверстию в жилете, пуля Геракла попала как раз в область сердца, но Георгий ещё подаёт признаки жизни. Он то и дело приподнимает голову, с грохотом роняя её на обшивку и открывает рот, как рыба, которую выбросили на берег. Когда футболка оказывается разорванной, всё становится ясно. Ребята основательно подготовились к встрече с нами. Мускулистый торс Георгия облегает что то вроде белого корсета.

– Так вы в бронниках? – орёт Геракл, который уже поднялся на ноги. – Жалко, такой выстрел зря пропал.

На самом деле выстрел Геракла не пропал даром. Пуля калибра семь шестьдесят две, набрав максимальное ускорение, щёлкнула по пластинам бронежилета, равно ударившей в грудину кувалде. По виду дышащего через раз Георгия понятно, что у него, как минимум сломаны рёбра.

– Ну чё, в расход их всех? – Громко спрашивает Геракл.

– Думаю да! У нас нет других вариантов, мы уже и так далеко зашли. – Каким-то будничным тоном говорит Буратина. Друзья словно рассуждают как поступить с заразившимися птичьим гриппом курицами.

– Эй вы чего, парни? – Машет руками Ленин. – Вы же не убийцы какие-то. Зачем вам брать грех на душу?

– У-у! – ты нам ещё проповедь прочитай. – Отмахивается Буратина. – Извини, Женя, но ты сам не оставил нам выбора. Ну отпустим мы вас, а уже через час, здесь будут десять катеров с этими гавриками в чёрном…

– Нет, я тебе слово даю, что это наша последняя встреча. – Ленин складывает ладошки в умоляющем жесте.

– Слово пацана! Я помню, Женя. Я знаю, как ты держишь слово!

– В этот раз точно сдержу, Серёга! Я же не хотел, чтобы так вышло, мы хотели просто напугать.

– У вас это почти получилось. Если бы Гоша взял чуть пониже, исход встречи был бы другим. – Говорит Буратина.

– Да чё с ними церемониться, они пришли по наши души, у них не получилось. Ну тогда придётся вытряхнуть души из них. – рычит Геракл.

Мы с направленными на катера стволами походим на расстрельную команду. Один залп и всех пятерых сдует с их посудин. Но все, находящиеся на этом борту знают, что просто так мы не будем стрелять. Может быть мы воришки, может законченные неудачники, но мы не убийцы, и здесь Ленин прав. Мы не будем стрелять, если нас снова не спровоцируют. А пока Буратина продолжает убедительно играть роль палача.

– Ладно, Ленин, пока. Встретимся в аду! Уверен, что и там тебя ждёт успех. У тебя будет самый большой котёл, под которым будет гореть самый жаркий костёр.

– Не надо парни! – Кричит Ленин, и ему вторят те двое из соседнего катера.

– Не ссыте, ребята. Теперь мы знаем, что вы в бронниках, поэтому стрелять будем в голову, так что страданий Георгия вы избежите.

Ещё битых пять минут мы слушаем слезливые причитания всех троих, сопровождаемые стоном Георгия, а потом Буратина меняет гнев на милость.

– Ладно, Женя! Поверю тебе в последний раз. Что нам лохам ещё остаётся, только по жизни верить таким как ты, а потом обижаться на себя.

Воспрявший духом Ленин бормочет что-то про то, что это правильное решение и про то, что теперь мы забудем о нём навсегда. Если конечно сами этого захотим.

Буратина распоряжается, чтобы Уксус спустил на воду бот, подплыл к катерам и изъял оттуда всё оружие. Под нашим прицелом Ленин, держа винтовки за стволы, передал их Уксусу. Тоже проделал мужик из второго катера сдав карабин и арбалет.

– Уксус, теперь собери все телефоны и рации. Только сам обыщи каждого! – продолжает командовать Буратина.

Очередной смартфон Ленина, ещё несколько телефонов и раций булькая, скрываются под водой.

– Отлично! А теперь, Игорёк, сделай то, что ты умеешь делать лучше других.

Уксус схватывает пожелание Буратины на лету. Сначала он возится в катере у Ленина. Расковыривает разбитую приборную панель, нещадно вырывает провода, крушит датчики, засунув приклад в одно из отверстий на руле, вырывает его с корнем. Потом он идёт на бак, откуда раздаётся грохот и скрежет, последний стон умирающего двигателя. На соседнем катере Уксус производит те же манипуляции.

– Три мудреца в одном тазу,

Пустились по морю в грозу.

Был бы прочнее старый таз,

Длиннее был бы мой рассказ.

Весело декламирует Буратина.

– Теперь вы точно никуда не уплывёте, разве что на дно. Ну что, счастливо оставаться. Помнится, ты восхищался этим местом, где тебя никто не потревожит. Не смеем мешать твоему наслаждению. Жека, заводи!

Корпус яхты в очередной раз вздрагивает от заведённых моторов и нам становится веселей. Две мёртвые лодки с правого борта смотрятся теперь сиротливо. Они безвольно болтаются на поверхности, как всплывшая глушенная рыба.

Ленин сидит на носу, скрестив по-турецки ноги рядом со страдающим Георгием. Он курит, и струя дыма сливается с поднимающимся туманным облаком, в котором тонут обе лодки.

– Ну прощай, Ленин! Теперь надеюсь навсегда! – кричу я и радостно машу рукой.

– Прощай! – кричит Светка.

– Пока! – кричат Поночка и Уксус.

Не прощается только хмурый бородач в жёлтой бандане, который, по-прежнему, не отводит ствола от головы Ленина.

– Пока, Женька, пиши письма! – орёт куда то исчезавший, а теперь вновь появившийся на палубе Буратина. В его руке белый ноутбук с блестящей эмблемой в виде яблока на крышке. – Извини, вынужден оставить у себя. Если больше не будешь меня злить, через недельку вышлю по почте.

– Не обманешь? – грустно улыбается Ленин, продолжая дымить.

– Слово пацана! – бодро кричит Буратина. – Ну ладно, долгие проводы, лишние слёзы. Нам пора. Женя, полный вперё-ёд!

Яхта начинает движение, и все мы гордыми взглядами победителей провожаем сидящего на корме, поверженного Ленина. Вдруг он, будто что-то вспомнив, поднимает руку вверх и кричит:

– Серёж, можно задать тебе последний вопрос?

– Сто-оп машина! – командует Буратина. – Валяй!

– Ради чего ты всё это устроил?

Этот, заданный обыденным тоном, вопрос Ленина поначалу обескураживает всех нас.

– Что устроил? – недоумевает Буратина.

– Всё это! – Ленин ведёт рукой вокруг, утопая в заполняющем всё тумане. – Вся эта бойня, погони, раненый Вовчик это дело твоих рук. Вот я и хочу спросить, ради чего ты так рисковал жизнью не только своей, но и своих друзей. Ладно, я такой неправильный, со мной всё ясно. Сейчас хочется разобраться, что движет поступками правильных людей, вроде тебя.

– По-моему, мы на этот счёт уже с тобой объяснились. – В голосе Буратины слышится робость, словно он пропустил внезапный удар и пока не знает, чем на него ответить.

– Я не совсем понял. Если твои поступки продиктованы ненавистью ко мне, то я не вижу логики. Ты же мог просто вскрыть этот сейф, забрать деньги, может быть даже этот чёртов ноутбук, чтобы потом меня шантажировать и всё. Если ты хотел порадовать своих старых друзей ты мог встретиться с ними в любом ресторане, или баре, да чё тут говорить, на эти бабки вы всем скопом могли улететь в Турцию и устроить там грандиозную вечеринку. Сняли бы такую же яхту, только плавали бы в настоящем южном море, и что самое главное в полной безопасности. Неужели угоняя яхту, ты не подозревал, что её хватятся в течение суток и у нас не так много водоёмов, чтобы её было трудно обнаружить. В чём логика?

– Знаешь, Женя, вся разница между нами в том, что ты всегда ищешь логику, там где её быть не может. Ты прав, этому сложно найти разумное объяснение, так я особо и не думал. Когда я сел за штурвал этой яхты, я получил кайф, гораздо больший чем сто оргазмов разом. Кайфа было настолько много, что я боялся, что меня разнесёт на части. Мне нужно было срочно с кем-то этим поделиться. А кто для этого подойдёт лучше, чем старые друзья.

– Да-а, наверное я могу тебя понять! – неожиданно соглашается Ленин. – Нет большего кайфа, чем отомстить своему старому врагу и разделить эту месть с коллективом. Согласен, это больше, чем сто оргазмов.

Кажется, что ответ на мучающий Ленина вопрос найден и можно прощаться, но сдаётся мне, что это не всё.

– Только я не могу понять, за что вы меня так ненавидите. За то что я успешный? Таких пруд пруди. За то что я хапуга и вор? Но и вы тоже не ангелы. Просто я большой жулик, а вы мелкие. Я и на этом поприще добился больших успехов. Так что это ненависть, или, всё-таки, зависть?

– Это ненависть. В этом можешь быть уверен! – говорит Буратина

– Неужели за двадцать лет жизни вы не повстречали человека более достойного ненависти, чем я? Почему для всех вас я являюсь воплощением абсолютного зла?

– Потому, что ты убил Сашку! – Рык Геракла раздаётся громовым раскатом, отражается эхом от туманных стен.

– Я не убивал Сашку! – спокойно отвечает Ленин.

– Ты лично нет! Ты нас сдал тогда, и смерть Сашки полностью на твоей совести.

– Во-первых: смерть Сашки на вашей совести и только на вашей! – Рука Ленина с вытянутым указательным пальцем, направленным в Буратину торчит из тумана. – Это вы втянули его в криминал, это вы задумали грабануть воровского авторитета. И тогда вы действовали вопреки логике. Вы не думали, что может произойти самое худшее, что только может произойти. Когда вы останетесь не при делах, и только один будет принесён в жертву как ягнёнок. Сашка был единственным, кто ответил за ваше безрассудство и за действия вопреки логике. Во-вторых…

Слышится щелчок затвора.

– Ещё одно слово и я тебя завалю! Ты этого добиваешься? – орёт Геракл.

– Подожди, дай сначала договорить, а потом делай, что хочешь. – По горящим глазам Ленина видно, что его сейчас ничто не остановит. Он должен закончить то, что начал.

– Во- вторых: с чего вы все взяли, что это я сдал вашего Сашку ворам?

Этот вопрос кажется мне глупым, и я легко нахожу на него ответ.

– С того, что кроме тебя некому. Ты был единственным, кто видел нас тогда с Мухой. Более того, однажды ты намекнул, что знаешь, кто обнёс Гармошку, – говорю я.

– Да ляпнул со злости, не подумав. Просто хотел добавить себе значимости, припугнуть. Я ещё тогда, много раз пожалел о своих словах. В отличие от вас, я очень часто анализирую свои слова и поступки. Да, я наткнулся на вас с Сашкой, когда вы только что вернулись с дела. Да, однажды, во время очередной перепалки, я сказал тебе, что знаю, кто стоит за ограблением Гармошки. И в этом вся моя вина. – Я вас не сдавал!

– А кто же тогда? – кричу я в туман, за которым почти не видно Ленина.

– Спросите у своего друга, он наверняка знает…

– Ленин, ты всё выяснил, что хотел? – орёт Буратина. Я боюсь, что мой друг сорвётся и вместо «до свидания» даст очередь.

– Да, Серёж, всё! Я просто должен был это сказать, а вы уж хотите верьте, хотите нет…

– По-олный вперё-ёд! – орёт Буратина.

Теперь яхта словно парит в облаках. Мы движемся в плотном тумане, и уже через несколько секунд голова Ленина пропадает в белом дыму.

***

Снова празднование очередной победы и возможной окончательной капитуляции (во что слабо верится) противника. Снова хлопки из бутылок с нескончаемым шампанским. Геракл даёт себе волю и в один присест приговаривает половину бутылки Виски.

– Это лучшая дезинфекция! – рычит он на слова Вики, что рану нужно срочно обработать. По счастливому совпадению Вика является почти медиком и за её спиной два курса медицинского колледжа. Тут сам бог велел дружно настоять, чтобы Гераклу была сделана полноценная перевязка. Причём настаивали все мы, убеждая самого раненного, который поначалу наотрез отказывался. Наконец после долгих уговоров сопротивление было сломлено и Вике всё же удалось сделать перевязку.

– Да-а, Георгий чуть тебе третий глаз не нарисовал, – Поночка морщится наблюдая, как Вика осторожно протирает обильно смоченным виски тампоном место ранения. Пуля прошла по касательной оставив на черепе лёгкую прижжённую бороздку, и это удивляет. Возьми Георгий на пару миллиметров ниже, и верхнюю часть черепушки Геракла срезало бы как ножом. Если думать, что стрелок хотел именно этого касательного эффекта, его можно было запросто брать в цирк, чтобы метким выстрелом снимать яблоки и кепки с голов у своих напарников. Всё-таки, мне кажется, что здесь имело место стечение счастливых для обоих обстоятельств. На счастье Геракла, Георгий промахнулся; на счастье Георгия, выстрел Геракла пришёлся не в голову, а в корпус.

Когда Вика завершает медицинские манипуляции и уже собирается обвязать голову Геракла бинтом, тот настаивает, чтобы ему оставили жёлтую повязку, оторванную от сарафана. Светка, не мешкая, обрывает ещё одну полоску снизу, так, что её сарафан превращается в миниюбку. Я перехватываю жадные взгляды Уксуса и Поночки, которыми они ползают по стройным глянцевым бёдрам и чувствую нахлынувшую ревность. Я обнимаю её сзади и прижимаю к себе, как в последний раз. «Никому не отдам! Она моя только здесь и сейчас. А что дальше?».

– Что будем делать? – спрашиваю я у Буратины.

– Нужно плыть ближе к берегу и выбираться с яхты. Ботом эвакуироваться опасно, такой туман стоит, можно заблудиться.

– А на яхте мы не заблудимся? Все навигационные причендалы у нас демонтировали…– говорит Поночка.

– Точно, я ещё наверху не был, пойду посмотрю что там. – Буратина направляется к выходу из каюты.

– Мы с тобой! – говорю я, решая за нас с Светкой и подталкиваю её вперёд.

Шкиперская будка разворочена. Алюминевый каркас сдвинут на бок и из квадрата превратился в ромб. Крыша вырвана, и её куски разбросаны по всей палубе. Панель управления, слава богу, не пострадала, и Жекичану теперь приходится вести чуть покорёженный кабриолет. Лобовое стекло треснуло, и Женя, сев в кресло, высадил его ударом обеих ног. Плохая новость заключается в том, что вместе с ретранслятором с крыши пропали прожектора и теперь мы идём как слепые котята в плотном тумане.

– Ты хоть понимаешь куда мы плывём? – спрашивает Жекичана Буратина.

– Точно так же, как и ты Серёга. У меня такие же два глаза и они не обладают способностью видеть сквозь туман.

– И что делать?

– Красться на ощупь, пока на что-нибудь не наткнёмся…– говорит Жекичан.

– Когда наткнёмся, поздно будет! – говорит Светка и я её поддерживаю. Я говорю, что в таком тумане очень высокий риск налететь на мель, бакен или какую-нибудь посудину. Да мы даже пирс увидим только когда носом в него войдём.

Буратина и Жекичан соглашаются, и результатом нашего короткого совещания становится то, что яхта снова ложится в дрейф.

Только когда Жекичан в очередной раз заглушил моторы, я вдруг понял, что желания всё-таки сбываются. Нам подарена ещё одна ночь. Пусть эта ночь не целая, пусть она полна неопределённости и опасностей, но каждую минуту этой ночи я собираюсь смаковать и проводить с наибольшей пользой.

Жекичан едва держится на ногах. Он ведь не сидит двое суток на жидком топливе, поэтому очень устал от напряжения и недосыпа. Мы отправляем его спать, а сами договариваемся установить дежурство на остаток ночи. Первыми на пост заступим мы со Светкой, а через два часа нас непременно должны сменить. Нет, это не потому, что я захочу спать, просто этот остаток ночи всё что у меня есть – у нас есть. Через два часа мы уйдём с ней в отдельную каюту. А пока…Нужно одеться потеплее, потому что снаружи заметно похолодало, и в туманном облаке стоит высокая влажность. Мы спускаемся вниз, где объявляем в очередной раз усевшимся за стол пацанам о нашем решении. Через два часа кто-то из них должен заступить на пост на верхней палубе. Тот, кто это будет, пусть не особо налегает на спиртное, потому что…да ясно почему. В его руках будут наши жизни. Все сидящие за столом хором отвечают, чтобы мы не беспокоились. Посты будут расставлены наилучшим образом. В карауле вызвались участвовать все и даже раненный Геракл, который пока брякает на гитаре. Я забираю у Уксуса его Аляску и беру с собой, захваченный у пиратов Ленина карабин «Сайга». Осталось найти что-нибудь тёплое для Светки и мы спускаемся в трюм, где по словам Буратины «что-нибудь да подберём».

Я оказался в трюме первый раз за всё время нашего путешествия. В маленьком помещении всё перевёрнуто вверх дном, словно туда попала бомба. Я вижу рваный кусок металла, приваренный к крепкому каркасу. Это всё, что осталось от сейфа. В углу стоит коробка шампанского, и это всё что осталось от запасов жидкого топлива, которым, по рассказам Буратины, изначально был заставлен весь трюм. Буратина показывает на кучу тряпок в правом ближнем углу.

– Вот здесь можно что-нибудь выбрать.

Светка брезгливо двумя пальчиками выдёргивает первую попавшуюся тряпку, разворачивает, присматривается.

– Бойз! – восторженно кричит она. – Мальчики, это же Бойз! – Она восхищённо растягивает в руках серый свитер, с вышитыми зелёными буквами, словно рассматривает модное расшитое стразами платье от «Дольче Габана».

– Одевай Светик! – всё чистое и постирано специально перед нашей вечеринкой.

– Откуда ты всё это берёшь? – удивляюсь я, ковыряясь в спортивных костюмах, кожаных кепках и барсетках. – Ты чё, музей, а ля девяностые открыл?

– Это всё с одного места, не догадываешься откуда?

Я не отвечаю на вопрос Буратины, потому что всё моё внимание занимает одна, лежащая в сторонке вещь. Я осторожно протягиваю руку. Неужели, это то, что я думаю?

– Это же…откуда? – Я держу в руках длинный зелёный плащ.

Этот мешковатый, страшный, цвета лежалого солёного огурца плащ носил Муха. Первый раз он появился в нём когда наступили осенние холода и ходить в одном школьном с оборванными рукавами пиджаке не представлялось возможным. Мы всей конторой ржали над очередным модным прикидом Мухи.

– Муха, ты зачем бабушку ограбил? Верни ей пальтишко! – взахлёб хохотал я, глядя на несуразно висящий на друге, балахон.

– В таком плаще только детишек в сквере пугать. Муха он у тебя на голое тело одет? – поддерживал мой стёб Буратина.

– Идите вы…– обиделся Муха. – Это отцовский плащ. Не понимаю я ваши моды-шмоды, мне лишь бы тепло было.

Эх Муха Муха. Мы никогда не могли его понять. Он не считал нужным тратиться на одежду, и ему было абсолютно наплевать на свой внешний вид. Все появляющиеся свободные деньги Муха проигрывал в карты, и если бы мы выдали ему всю долю тогда, то он бы спустил её за пару недель. Этого мы и опасались, и образовавшийся общак, по большей степени, был заслугой Мухи. Мы боялись, что он начнёт светить деньгами и наведёт на нас подозрения, поэтому и приняли решение держать все деньги в общей кассе и выдавать их малыми частями. Это было после того, как мы сорвали большой куш.

– Откуда он у тебя? – спрашиваю я, теребя в руках грубую плащёвку.

– Ты меня не слышишь? Говорю же, всё с одного места. Сам не догадываешься? – улыбается Буратина.

– Неа!

– Всё оттуда же, с дачи Ёжика.

Дача Ёжика! Это последнее место, где мы собрались всей конторой. Ёжик – двоюродный брат Буратины, иногда предоставлял нам своё загородное поместье для пьянок. Делал он это не безвозмездно, и мы щедро оплачивали неудобства связанные с уборкой остающегося после нас мусора в виде, презервативов, пустых бутылок, а иногда (что тут скрывать) блевотины. Этот день – мы словно знали, что он будет последним. Мы надрались так, что нас выстрелило с дачи словно из пушки, разметав по городу. Контора мелкими группами разлетелась по разным злачным местам, искать приключений на пятые точки. Буратина, Геракл и Поночка помчались в танцзал в поисках новых подружек. Мы со Светкой поначалу умотали в городской сад, где безуспешно пытались найти укромное местечко для поцелуев. Мы уже оба были к этому готовы, но этот сладкий момент всё оттягивался. Несмотря на лёгкий морозец, в парке было полно народу, а целоваться на людях было ещё не принято, тем более намечался только наш первый поцелуй. Мы посидели в полной народа кофейне, безуспешно попытались купить билет в кино, но в зале оставались свободными только передние ряды. Идти в подъезд и целоваться как школьники? Не-ет тогда мы считали себя, серьёзными людьми – гангстерами. Не пристало Бонни целоваться с Клайдом в зассаном подъезде. В итоге безуспешных скитаний мы решили тоже пойти в танцзал.

Уксус и Муха уехали с дачи первыми. Им было мало алкогольных возлияний и они решили усугубить своё состояние анашой, для этого поехали к барыге в цыганский район под названием Нахаловка.

– Почти каждый из нас тогда что-то оставил там на даче, – говорит Буратина. – Геракл оставил свою гитару, Уксус свою Аляску, а Муха – плащ. Наверное, они забыли, что лето давно уже закончилось, и наступила осень.

Точно, именно в тот день и закончилось наше лето. Мы все что-то оставили на даче у Ёжика. Большинство из нас оставило там бесшабашную юность, потому что на следующий день нам предстояло вступить во взрослую жизнь. Всем кроме Мухи.

Мне нужно сделать всего один шаг, чтобы выйти из-за бетонной колонны. Шагнуть, значит явить себя на свет, значит – обратного пути уже не будет. Это всё равно, что сделать шаг с крыши, или прыгнуть с самолёта без парашюта. Мне страшно, но я должен это сделать. Сделать шаг и крикнуть мужикам, что этот парень наш друг, и лучше бы им его отпустить. Я хочу шагнуть, но чувствую, что мне не даёт это сделать огромная пятерня Буратины, которая ложится мне на грудь. Эта пятерня, словно спрут, удерживающий меня своими огромными сильными щупальцами. Спрут заставляет меня оставаться на месте, а мне только и нужно было дождаться этого удерживающего жеста, чтобы остаться стоять. Теперь уже навсегда.

– Мужики, да я вам отвечаю, что один пришёл! Я тут с подружкой должен был встретиться а её всё нету. – слышу я голос Мухи.

Он стоит в окружении четырёх крупных парней, как один одетых в удлинённые кожаные куртки. Судя по одежде, комплекции и стоящему рядом Крузаку, парни серьёзные.

– Один говоришь? – говорит густой бас. – Скучно одному на дискотеке. Поехали лучше с нами покатаемся.

– Никуда я не поеду! – очень уж дерзко говорит Муха.

– А это не предложение! Давай в машину.

Мы стоим в каких то трёх метрах от джипа, куда два здоровяка запихивают нашего друга. Ещё двое стоят рядом, оглядываясь по сторонам.

Нужно сделать шаг, но пятерня Буратины вдавливает мою грудь в колонну.

– Да не бойся ты, – говорит бас упирающемуся Мухе. Сейчас до отделения доедем, проверим тебя по вводной, и если всё нормально, будешь танцевать.

– В какое отделение? – возмущается Муха.

– В милицейское! – Говорит мужик захлопывая дверь.

Когда машина уезжает с пустынной асфальтированной площадки перед танцзалом, мы ещё долго стоим молча и дышим тяжело и глубоко, как спортсмены только что пересёкшие финишную черту.

Пять минут назад точно так же тяжело дышал Уксус, внезапно нарисовавшийся перед нашим столиком в дискотечном дыму.

– Там Муху замели! – громко прошептал он, глядя обезумевшими от ужаса глазами.

– Как замели? Кто? – Буратина начал вставать из-за стола и все сидящие привстали синхронно с ним, словно это была часть нового танца.

– Хуй знает! Мы с ним вместе в танцзал заходили. Я мимо вышибал проскочил и отвлёкся на какую-то шмару. Оборачиваюсь, его какие-то два быка тащат в сторону от крыльца.

«Началось!» – громко прозвучало у меня в голове, заглушив дискотечную музыку. Я ещё не понимал, что началось, только чувствовал, что это что-то страшное.

Буратина первый вышел из ступора, вызванного новостью Уксуса. Он скомандовал, чтобы все убрались из-за стола и растворились в зале. А он пока сходит и посмотрит, что там. Я вызвался идти с ним. Лучше бы не ходил. Тогда бы я может быть так и не узнал, что мы с Буратиной трусы.

Мы могли сколько угодно убеждать себя и пацанов, что дёргаться на четверых огромных мужиков бесполезно, что не было никакого толку себя раскрывать, что парни сказали, что они из милиции и это нас успокоило. Мы могли придумывать тысячи оправдывающих нас аргументов, но все они были лживыми. В сухом остатке было то, что на наших глазах четверо мужиков увезли Муху в неизвестном направлении, и мы ничего не смогли сделать. Мы даже номеров не запомнили. И это было только начало, ведь мы не могли знать, чем всё закончится.

Из танцзала разбегались порознь, как напуганные мыши. Я поймал Светке такси и сказал ей напоследок, чтобы она пока не высовывалась из дома. Если будут спрашивать, или не дай бог допрашивать, она нас не знает. Перед тем как жёлтая дверь Волги захлопнулась, я сжал её тёплую ладошку и сказал, что всё будет хорошо. Кто бы знал, что это будет наша последняя встреча. Нет, мы ещё не раз увидим друг друга, но общаться больше не будем. Ближайшие двадцать лет.

Что дальше? Дальше оставалось только ждать. Безвылазно сидеть дома, ловя на себе удивлённые и настороженные взгляды родителей, просыпаться по ночам в холодном поту; вздрагивать от каждого звонка в квартиру и прислушиваться к шагам на лестничной клетке.

Прошло несколько дней, но ничего не происходило. По крайней мере в нашу квартиру не ввалилась куча головорезов, или ментов, и это немного успокаивало. Первым успокоился Буратина. Он пришёл ко мне на четвёртый день и притащил бутылку армянского коньяка. Мы сидели в моей маленькой комнатушке, пили коньяк из чайных кружек и тонули в сигаретном дыму. Новости, которые принёс Буратина, требовали больше крепкого алкоголя и никотина. Они были неутешительными.

Муха провалился как сквозь землю. Искать его некому. Алкоголичка мать, живущая с очередным хахалем, может годами не замечать, что сына нет дома. Так что в розыск на Муху никто не подаст. Можно конечно надеяться, что Сашка отсиживается где-нибудь на Пентагоне, но ещё одна новость заставляет нас глубоко в этом усомниться.

Наш общак пропал. Полная пятисоттысячных фантиков красная спортивная сумка исчезла из тайника. Это место, находящееся в смотровой яме маленького гаража затерявшегося в огромном кооперативе было известно только членам конторы. Впечатлённые фильмом «Однажды в Америке» мы тоже решили создать свой гангстерский общак. Только мы не стали уподобляться недалёким американским гангстерам, а сделали свой схрон гораздо надёжней, чем камера хранения на вокзале. Кому придёт в голову искать деньги в яме под умершим старым Москвичом. От случайных залётных, общак охраняло три врезных замка и крепкие свежесваренные петли. Ключи от замков хранились у Светки дома. Вот уж откуда они точно не пропадут. Мы учли всё, кроме главного. Оказалось, что мы совершили классическую ошибку, которая была так наглядно продемонстрирована в любимом фильме. Мы не учли того, что каким бы надёжным не был схрон, каким бы укромным не было место, как бы надёжно не были спрятаны ключи, всё это теряло своё значение, если хотя бы одного из нас схватят за яйца.

Первое, что сделал Буратина, когда высунул нос из норы, он поехал проверять наш тайник. Он обнаружил, что одна гаражная дверь срезана с петель и просто стоит, сиротливо прислонившись к стене. Дальше можно было не смотреть. Явно тем, кто вломился в гараж, не был интересен находящийся в нём ржавый Москвич.

Принесённые Буратиной известия не оставляли никаких надежд на счастливый исход событий. Нам оставалось только бояться и ждать.

Третья новость пришла ещё через день и её опять же принёс Буратина в скрученной в трубочку газете. Когда он дрожащими руками разворачивал бумажную трубочку, я уже догадывался о том, что в её внутренностях таится что-то ужасное. На нижней полосе свежей городской газеты, где была колонка криминальных новостей, я увидел небольшую заметку и фото. В заметке говорилось, что в двух километрах от города в лесопосадке найден труп человека, предположительно подростка шестнадцати – восемнадцати лет. Из особых примет: длинные белые волосы, шрам на левой брови, наколка, на правой      руке, изображающая, предположительно паука. (Не предположительно. Буратина нарисовал красивого паука, а вот пьяный кольщик, он же Геракл, всё испортил, превратив чёткую картинку в синее пятно с жирными отростками). Из одежды на трупе синий свитер с красными и зелёными полосками (это я подогнал Мухе буквально на прошлой неделе, чтобы не ходил голышом, чай не месяц май), школьный пиджак без рукавов (это фирменная карточка нашего Мухи), серые кеды (мы с пацанами всё смеялись, где он откопал эти допотопные говнодавы). Тут же была просьба к тем, кто опознал погибшего, обратиться в городской отдел милиции.

Это был последний удар, по уже лежачему мне. Не помню точно, что со мной тогда творилось, но я ревел, бился в истерике, хватал Буратину за грудки, орал ему, что это мы виноваты в смерти Сашки. Буратина оказался более хладнокровным. Он знал, как меня успокоить. На этот раз при нём были уже две бутылки коньяка.

– Слава, на месте Мухи, мог оказаться любой из нас. Ему просто не повезло. Согласись было бы не лучше, если бы в лесопосадке нашли сразу три трупа. И я постепенно успокаивался. Мы пили и с каждой выпитой рюмкой находили себе всё больше оправданий. Такова уж человеческая натура, что она всегда найдёт оправдание своей подлости и трусости.

А потом были похороны, которые я тоже плохо помню. Уже там на похоронах наша контора держалась рассредоточено, вот только гроб несли все четверо. На поминки не поехали, сами тоже не стали пить. Нам не хотелось собираться, говорить было не о чем. Единственное, что пока нас всех объединяло, это чувство общей нависшей над нами опасности. Если Муха рассказал ворам всё, то нас может ожидать та же участь, что и его. Единственное, что меня удивляло, как они до сих пор до нас не добрались, ведь Ленин знал про всех нас. Единственный ответ, который я мог дать на этот вопрос это то, что воры оказались удовлетворены частичным возвратом денег и смертью одного из грабителей. Они оставили всех остальных, чтобы они мучились и боялись до конца жизни. Что же, если это так, то тот кто это придумал оказался самым изощрённым садистом и его расчет оказался верен. Как Ленин нашёл контакт с ворами? Да тут много ума не надо. Нужно просто зайти вечером в детский садик и покурить с одним из приблатнённых, вскользь пробросив ему, что он кажется знает, кто совершил это нашумевшее ограбление. Словом он знает, кто нагнул самого Гармошку. Сомнений, что это сделал Ленин ни у кого из нас не было.

Однажды мы как обычно попались друг другу навстречу (мы жили в одном дворе) и так случилось, что у обоих было хорошее настроение. Я, как это часто бывало, парил навеселе с очередной гулянки, а он шёл весь важный в костюмчике и с пластиковой папочкой в руке. Тогда я съязвил ему, что то вроде «век живи, век учись…», а он ответил шутя, что, мол приходится, раз воровать не умеет. В его глазах тогда читалась одна фраза «Я держу вас за яйца, парни». Тогда я недооценил Ленина, но позднее понял, что, будучи новоиспечённым коммерсантом Ленин мог продать эту информацию кому-нибудь из блатных. Ничего личного – только бизнес. Это была его любимая фраза ещё со школьных лет, когда он в три дорога продавал привезённые предками из-за границы кассеты. В этом же случае Ленин убивал двух зайцев: совершал выгодную сделку и мстил своим давним недругам.

Буратина порывался отомстить Ленину и пытался под этим флагом снова объединить развалившуюся контору. Но тогда его никто не поддержал. Какая тут месть, какое может быть нападение, когда нужно уходить в глухую защиту. Нужно спасать свои жизни, или как минимум свои будущие судьбы. Иногда мы всё же собирались, но теперь гораздо реже и тема для обсуждения была одна. Как убежать подальше от всего этого кошмара. Всем хотелось просто изменить обстановку, в которой всё напоминало о Мухе и о том, что ожидает каждого из нас. Буратина предложил всем нам сбежать из города и вести жизнь банды отшельников зарабатывая как придётся кражами и налётами. Очередная его идея была единогласно отвергнута. Нам больше не хотелось авантюр, уж слишком дорогой ценой обошлась нам последняя. Оставался один вариант побега, он был реальный и не самый плохой – это служба в армии. За два года многое забудется и поменяется, а там на казённых харчах можно пока неплохо отсидеться. Дружной гурьбой мы завалились в военкомат, где с распростёртыми объятиями были встречены комиссаром. Тогда был страшный недобор и в части забирали круглогодично и круглосуточно. Из всех нас не повезло только одному Буратине. Из за плоскостопия он не прошёл мандатную комиссию. Он провожал нас, уходивших одного за одним, оставаясь на перроне и вытирая скупые слёзы рукавом олимпийки. Первым уехал я. Меня отправили в подмосковную учебку, после которой я уже сержантом отправился в подмосковную же часть. Поночку и Геракла забрали в учебку танковых войск под Челябинском, но дальше всех забрался Уксус, который попал погранцом на Дальний Восток.

Так закончилась жизнь нашей конторы. Буратина немного погрустил, а потом начал скитаться прибиваясь то к одной то к другой бригаде мелких жуликов. Позднее он всё- таки нашёл своё призвание и стал Альфонсом. Лет десять Буратина жил за счёт состоятельных дам, пока его холёная морда не стала появляться на определённых сайтах под надписью «Осторожно мошенник». Чем больше тиражировались эти фотки заполняя сетевое пространство, тем опаснее становилось для Буратины заниматься некогда любимым делом и ему пришлось его оставить. Дальше…дальше он занимался не пойми чем. Всем понемногу, кроме работы, и даже получил пару лет за какую то мелкую афёру. В общем, весь стаж Буратины носил сомнительный характер, и ни одна из его деятельностей не была внесена в трудовую книжку.

Благополучно отслуживший Уксус вернулся, женился, заочно отучился в техникуме и устроился работать электриком. Это с его-то растущими из жопы руками. Ну а что, у нас большая часть мастеров именно такие.

Поночка и Геракл набедакурили в своей учебке и сразу после её окончания как особо отличившиеся попали в боевой полк, который полным составом ушёл в Чечню. В горах они с лихвой хапнули ужасов войны и вернулись домой полностью разочарованными в людях и в жизни. Поночку избавила от депрессии его невеста, она же будущая «верная» жена. Стервозная и истеричная баба загнала Поночку под такой каблук, что ему просто некогда было предаваться меланхолии. А с появлением трёх детей он и вовсе забыл не то что о войне, но и о том, что он вообще когда-то был беззаботным отвязным пацаном. Гераклу же не попалась на пути такая женщина-пила, поэтому он потихоньку скатывался в синюю яму. Однажды по пьянке, он избил постового мента и загремел на пятилетний срок. После срока, снова друзья-собутыльники и пьянки, пьянки, пьянки.

А наша атаманша сделала ход конём. Благодаря протекции папашки, Светка каким-то образом перевелась из своего колледжа сразу же на второй курс Омской школы милиции. Там же на курсе она закрутила с ещё женатым преподавателем, который впоследствии оставил семью и женился на молодой студентке. Светка прожила в Омске около пяти лет, ровно столько сколько длился их брачный союз с полковником милиции, а потом вернулась в родной город.

Я же в наш город так и не вернулся. На службе в армии познакомился с подмосковной красоткой и остался в небольшом городишке. Со временем мы перебрались в столицу, где я заочно окончил институт и нашёл неплохую работу с перспективной карьерой. Вот как-то так…

***

– Мне идёт? – Светка таки натянула на себя свитер и теперь крутится передо мной, как перед зеркалом. Свитер немного маловат ей в грудях и плотно облегает шикарный бюст. Чёрные волосы собрались под тугим воротником, и мне кажется, что там сзади снова её роскошный конский хвост. Она улыбается, заглядывая мне в глаза. Она хочет меня отвлечь, хочет, чтобы я наконец-то положил назад этот зелёный плащ.

– Знаешь, Светик, ты даже этому допотопному свитеру придаёшь шарма. – Улыбаюсь я, и аккуратно кладу плащ на пол, но всё ещё не могу отвести от него глаз.

– Странно, зачем Ленин завёл этот разговор? Нашёл перед кем оправдываться. Уж мы-то точно знаем, что это был он. – При этих словах я вскидываю глаза на Буратину. То, что я вижу в этом взгляде, мне не очень нравится. Эти убегающие глаза я видел много раз, в том числе и в этом круизе.

– Он просто хочет усыпить нашу бдительность, мол я такой невинный. – говорит Буратина, разворачиваясь к выходу и открывая дверь трюма. – Ну ладно, все утеплились, теперь можно заступать на пост.

Тумана стало ещё больше, и сейчас он окутывает даже верхнюю палубу. Я спрашиваю Буратину, есть ли у него ещё весёлая трава. Он готов к моему вопросу и тут же являет на свет скрученную папироску. Мы в очередной раз делаем по нескольку глубоких глотков сладкого дыма вперемешку с туманом. Буратина кашляет, прыскает, пытается смеяться, но смех получается искусственный. Я даже не улыбаюсь, а сижу на шезлонге сжимая в руке винтовку и пялясь в туман.

– Славик ты чё загрустил? – спрашивает Буратина. – Давай уже вспомним что-нибудь весёлое.

Мне нельзя вспоминать. Чтобы вспомнить, мне нужно с головой окунуться в этот белый туман, а там я могу наткнуться на что-нибудь страшное. Что-то свербит у меня в животе, снова какое-то нехорошее предчувствие.

– Помнишь матрёшек? – неожиданно для меня выдаёт чужой, но исходящий из моего рта голос.

– А это тех на китайском поезде? А-а это умора…ха-ха-ха, – натянуто смеётся Буратина. – Светка ты помнишь?

Светка пожимает плечами. Сейчас она озадачена моим изменившимся настроением.

– Слава, ну расскажи ты ей! – Буратина тычет меня в плечо.

– Серёг, расскажи сам, а то меня немного штормит…

– Ну помнишь, были эти деревянные матрёшки – русский сувенир?

***

Русский сувенир. Огромная деревянная матрёшка, в которой находится матрёшка поменьше, в той ещё поменьше и так далее. Я любил раскрывать этих матрёшек, особенно когда добирался до самых маленьких. Казалось уж в этой то милипуське уже ничего не может быть. Ан нет, и она раскрывается, а в ней совсем маленький клопик.

Эти сувениры особенно ценились китайскими торгашами с поезда Пекин-Москва. Поезд проезжал мимо нашего города раз в неделю в субботу утром и останавливался на пятнадцать минут. В это время у каждого вагона начиналась бойкая торговля. Наши барыги скупали у китайцев спортивные костюмы и кожаные куртки, которые толкали в три дорога. Китайцы кое что покупали за доллары и у наших. Например они очень ценили офицерские шинели, рубли с Лениным и сувениры. Самым ценным сувениром были эти матрёшки (тогда их производство ещё не было массово освоено китайцами). Один комплект матрёшек китайцы могли купить аж за сто баксов. Одно время нас с Буратиной тоже засосала международная торговля. Шинели были дефицитным товаром, а рубли ценились не так высоко, поэтому мы решили специализироваться на матрёшках.

Мы собирали матрёшек по округе, скупали их у знакомых и в магазинах, а потом сбывали китайцам. Со временем нам открылась новая возможность продавать матрёшек вдвое дороже. То есть мы научились множить эти сувениры. Оказывается, что из одного хорошего набора матрёшек можно было сделать два, а то и три поменьше. Мы просто немного разрежали комплекты матрёшек и теперь он входили друг в друга не так плотно. Матрёшек в комплекте становилось всё меньше, зато количество комплектов равно как и наша прибыль возросли вдвое.

На самом деле это не такая уж смешная история и она уж точно не самая интересная из нашего стажа. Были у нас дела и похитроумнее. Матрёшки пришли мне в голову внезапно, как ассоциация.

– Чё-то в горле пересохло – хриплю я, обрывая весёлый рассказ Буратины. – Воды бы попить холодненькой.

– Там в холодильнике полно. Принести?

– Светик, может ты сходишь? – Моя неожиданная просьба, сначала обескураживает её, но потом она понимает. Светка всегда была сообразительной. Она понимает, что я о чём-то хочу поговорить с другом наедине. Она с радостью соглашается и растворяется в тумане.

Минуту мы молчим, плавая в молочно белых облаках. Снизу слышится перебор гитарных струн и мягкий баритон Геракла:

« Мы стояли на прошлом, мы ждали начала,

Прижимаясь к стене, где исчезли они,

Где ещё одну жизнь одна смерть обвенчала,

Парой вспышек огня, да в эти смутные дни

Что, что…»

– Знаешь почему я про матрёшек вспомнил? – Мой голос осип, глотку действительно сушит.

– Почему?

– Вся эта история кажется мне похожей на большую матрёшку. Сначала я вижу красивый безупречно раскрашенный сувенир. Мой друг каким-то образом улучшил своё материальное состояние, да так, что даже купил себе яхту. Ну и прекрасно, тем более, что он собрал всех нас на незабываемую вечеринку. Оказывается всё не так красиво. В этой матрёшке есть ещё одна. Яхта не моего друга – он её украл. Ну и ладно. Эта матрёшка тоже красивая. Яхта угнана у злейшего врага, убившего нашего друга, и у нас есть страховка в виде компромата на этого вражину. Потом оказывается, что и это не всё. В той матрёшке есть ещё одна. Эта уже пострашнее и понеказистей будет. Никакого компромата, а равно и страховки у нас нет, и все мы оказываемся на волосок от смерти. Но и в этой деревянной дуре можно разглядеть симпатичные черты. Всё же мы мстим врагу. Мы мстим за своего друга…

Я на секунду замолкаю, пытаясь проглотить сухой комок, застрявший в горле.

– Я даже представить себе не мог, что в этой матрёшке может быть ещё одна, но сейчас, что-то мне подсказывает, что она там есть. Если там есть ещё что-то, оно по любому страшное. Дружище, я боюсь открывать эту матрёшку. Скажи, что в ней ничего нет.

«Что нам ве-ете-ер, да на это о-отве-е-етит,

Несущийся ми-имо-о, да сломавший крыло-о,

И-и упа-ав между на-ами-и, так недо-олго лю-ю-би-имых,

Разбил он объя-ятья-я, как простое стекло…»

Я заглядываю в глаза Буратины и понимаю, что был прав. Пальцы ложатся на цевьё карабина и с силой его сжимают.

– Ленин не сдавал нас ворам? – мой голос совсем пропал. Его глотает туман, он тонет в нём. Сейчас я могу издавать лишь змеиное шипение.

– Это не Ленин нас сдал?!

Буратина молчит и его остекленевший взгляд смотрит сквозь меня, сквозь туман.

Я медленно поднимаю винтовку и направляю её в гладкий квадратный лоб.

– Это был не Ленин и ты знаешь, кто это был. Кто?!

Большой палец щёлкает предохранителем.

– Ответь мне, кто это был! Только будь готов к тому, что если ответ мне не понравится, твои мозги окажутся на стенке кубрика. – Ствол винтовки всё туже упирается в лоб.

«И-и упа-ав между на-ами-и, так недо-олго лю-ю-би-имых,

Разбил он объя-ятья-я, как простоестекло…»

– Славка, ты что делаешь? – выросшая из тумана Светкина рука, хватается за ствол и отводит его в сторону.

– Зря ты ему помешала, Светик. – Прямо по центру квадратного лба Буратины розовеет небольшое колечко, оставленное дулом. – Слава хотел открыть последнюю матрёшку, посмотреть, что там находится. – Голос Буратины звучит на удивление ровно и спокойно.

– Что у вас происходит? – кричит Светка, бегая взглядом с одного на другого.

– Ничего, это была такая игра…– говорю я, кладя винтовку на колени.

– Ага, это мы в «Что Где Когда» играли. Славик в роли ведущего, а винтовка вместо волчка. Как раз перед твоим появлением, волчок выдал мне два вопроса, на которые я так и не успел ответить. Хочешь узнать, что это за вопросы?

– Хочу! – растерянно отвечает Светка.

– Первый вопрос был таким: Был ли Ленин причастен к смерти Мухи?

Удивлённая Светка поворачивает голову ко мне, а потом снова возвращается взглядом к Буратине.

– Нет!

Буратина делает упреждающий жест рукой.

– Только не спеши меня пристрелить, Слава, а то не узнаешь ответ на второй вопрос.

У Светки подкашиваются ноги, и она сползает вниз по стенке кубрика, обхватив голову обеими руками.

– Второй вопрос, который задал мне ведущий, содержал в себе сразу несколько маленьких подвопросов. И звучал он так :

«Это ты сдал Контору бандитам?

Это ты виноват в смерти Мухи?

Это ты украл общак?»

– Я этого не говорил…– хрипит моя пересохшая глотка.

– Эти вопросы задавал волчок, направленный мне в лоб. Что ж я готов ответить и на них. Ответ будет таким же «Нет! Это был не я!».

– Тогда кто? – внезапно появившийся голос дрожит от волнения и радости. Радости от внезапно отступившего страха. Наверное, так радуется приговорённый к смерти, узнав, что помилован.

– Да, это был не Ленин. Убил Муху, сдал контору и украл общак другой человек…

В кажущейся вечностью наступившей паузе, я слышу, как наперебой стучат наши со Светкой сердца.

– Муха! Это был сам Муха!

– Как Муха? – Эти слова, произнесённые нашим со Светкой хором, похожи на глубокий вздох.

Что за бред несёт Буратина? Как Муха мог убить сам себя?

– Муха крупно проигрался в карты, залез к блатным в долги. Сумма долга была настолько крупной, что если бы даже Муха вышел из конторы, забрав свою долю, этих денег ему бы не хватило, чтобы рассчитаться. Тогда от безысходности он и придумал этот план. Он сговорился с Теликом и Кисой, чтобы они поучаствовали в срежиссированном им спектакле. Гонораром актёрам послужит разделенная на всех приличная сумма, некогда отработанная у Гармошки. Блатные с радостью согласились и привлекли к делу ещё четверых друзей. Мы же не должны были знать их в лицо. В общем, спектакль удался на славу, только вот Муха до конца не знал, какой будет финал у этой постановки.

«Если ты пьёшь с ворами, опасайся за свой кошелёк». Блатные не любят делиться с фраерами, это раз. Во-вторых, кодекс воров обязывал их вернуть найденную сумму Гармошке и сдать всех нас с потрохами. Убирая Муху, блатные опускали концы в воду. Они завладели деньгами Гармошки, получив надёжную гарантию, что об этом никто и никогда не узнает.

– И как же об этом узнал ты? – спрашиваю я.

– Рано или поздно, всё тайное становится явным. Во время своей короткой отсидки, я познакомился с одним из блатных, который был знаком с одним из участников той истории. Однажды под хорошим марафетом, друг, рассказывая ему о своих лихих делах, поведал и эту историю с бедным проигравшимся фраерком, который навёл их на украденную у Гармошки кассу. Теперь с этой истории уже можно снять гриф секретности, потому что ни одного из её участников, в том числе и самого Гармошки давно уже нет в живых.

– Почему ты…

– Не рассказал об этом раньше? В сравнении с тем, сколько воды утекло с тех пор, можно сказать, что я узнал об этом относительно недавно. Встречаемся мы с вами очень редко, поэтому я не счёл необходимым это рассказывать. И ещё…Я настолько свыкся с версией, что это всё дело рук Ленина, что мне до сих пор не верится, что это не так…

– Поэтому ты продолжаешь мстить Ленину за то, чего он не делал? – я снова недоумеваю, пытаясь уловить логику в поступках Буратины.

Буратина закуривает, откидывается на спинку шезлонга, выпускает дым в начинающий рассеиваться туман. Похоже он и сам запутался.

– Дело не в мести, Славик. Я не мстил Ленину. Просто…просто всё стало каким-то серым в последнее время. Если бы я не встретил Жеку – Жекичана, ничего бы этого не было. Всё началось с нашего первого разговора. Узнав о его ненависти к Ленину, я ему просто подыграл, рассказав нашу историю. Я рассказал ему не настоящую историю, а ту её версию которая мне больше нравилась. Но тогда это был просто пьяный разговор и он возможно ни к чему бы и не привёл, если бы Ленина не посадили. Тогда у меня и родился этот план. Всё, что мы делали сначала с Жекичаном, а потом и с вами, должно было иметь какое-то основание. Мы должны были плыть под каким-то флагом…

– И этот флаг – чувство ненависти к Ленину, – подаёт голос Светка.

– Пусть так…но согласитесь, что от части, чувство это правильное и оно взаимно. Ленин не самый лучший человек в этом мире.

Эти слова Буратины заставляют меня улыбнуться. Я кладу винтовку на палубу, вставляю в рот сразу две сигареты, прикуриваю и отдаю одну Светке. Потом повернувшись на стуле, обращаюсь только к ней, словно рядом с нами нет третьего.

– Знаешь, Света, мы всё пытаемся найти логику в поступках Серёги, уловить здравый смысл, объяснить его поведение. На самом деле нет никакой логики. Он просто больной на голову человек. Самое интересное, что он был таким всегда, и мы все прекрасно об этом знали. Знали и всё равно позволяли раз за разом втягивать себя в задницу.

Светка смотрит на меня с удивлением, не понимая, к чему я клоню.

– Вот например возьмём тебя, Светик. Когда ты шла на эту вечеринку, на что ты надеялась? Была ли ты уверена, что всё пойдет гладко?

Светка улыбается и медленно крутит головой.

– Во-от! Все мы прекрасно знаем, что там где есть он, где то рядом большая и глубокая жопа. Однако мы всё равно летим на мерцание этой бледной жопы, как на свет звезды.

– Получается, что больной здесь не только он? – смеётся Светка.

– Получается так, – пожимаю я плечами. – Просто привыкли мы всю жизнь кого-то обвинять в своих неприятностях. Но на эту яхту мы пришли своими ногами, к кому пришли и что примерно может быть тоже знали.

– Вот это правильный вывод, дружище! – Буратина выставляет вперёд длинный указательный палец. – Вы сами во всём виноваты. А ты меня ещё пристрелить хотел…

– Я? Пристрелить? Дружище, как человеку, который не служил в армии, объясню. То, что я направил на тебя винтовку и снял её с предохранителя, значит не больше, чем я наставил бы на тебя палку, или прислонил к носу кулак. Для того, чтобы совершить выстрел, нужно передёрнуть затвор и загнать патрон в патронник. Я тебе больше скажу…если бы даже ты признался, что это ты нас сдал, я бы всё равно не поверил. Если бы даже это было так – я бы отказался в это верить. Да этого и не могло быть.

– А с Лениным всё-таки нехорошо получилось, – говорит Светка таким тоном, словно случайно пролила Ленину на дорогой костюм бокал вина.

– Да-а… получается мы обокрали невинного человека. – говорю я, продолжая улыбаться.

– Был бы он невинным, не ходил бы под следствием, – отвечает Буратина. – И вообще , «Когда от многого немножко, это не кража, а просто делёжка»!

Я в первый раз слышу эту глупую поговорку, но она веселит меня так, что я начинаю заливисто хохотать. Мой смех подхватывает сначала Светка, а потом к нам присоединяется и Буратина.

– Ха-ха-ха! Не кража а просто делёжка…я не могу! Почему мы раньше этой поговорки не знали? Она была бы девизом нашей конторы. Ха-ха-ха…– я хлопаю ладошкой по ляжке Буратины, утыкаюсь носом в Светкино плечо, чувствую, как оно трясётся от смеха.

Наше шумное веселье привлекает обитателей нижней палубы. Поночка и Уксус с подружками летят на смех, как мухи на варенье, их интересует его причина.

– Мы как раз тебя вспоминали, – красный как рак Буратина тычет рукой в Поночку.

– Меня?! – удивляется Поночка. Мы со Светкой тоже удивлены, но продолжаем улыбаться, как ни в чём не бывало. – А что вы про меня вспомнили?

– Слушай, дружище, я бы рассказал, но не знаю, как к этому отнесётся твоя подружка. – Буратина машет рукой, мол, забудь.

– Рассказывай уже! – напирает Поночка. – Думаю, Маринка поймёт. Надеюсь, это не про Доместос?

Мы снова взрываемся. Буратина раскачался на шезлонге так, что завалился на нём назад. Я тоже сполз со своего стула и содрогаясь в припадке хохота, прижимаю к себе смеющуюся Светку.

Может быть Буратине пришлось бы выдёргивать из памяти какую-нибудь другую историю, но Поночка облегчил ему работу. Он, сам того не подозревая, навёл нас на воспоминания о том, как однажды после бурной вечеринки с одними оторвами, которая состоялась на даче у Ёжика, ему показалось, что ночью он вёл себя не очень осмотрительно. Поночка не воспользовался контрацептивом во время тесного контакта с дамой имевшей довольно сомнительную репутацию в узких кругах. С глубокого похмелья все страхи удваиваются, но такие добрые друзья как мы нередко любили возводить эти страхи в квадрат.

– Ты чё, правда оприходовал Зингер без резинки?! – я картинно выпучил глаза. (Прозвище Зингер, мы дали Зинке Полотнянниковой, за то, что трахалась как швейная машинка одноимённой марки). – Да на ней заразы больше, чем на очке в общественном туалете.

– Минимум триппер, а может даже сифон! – мечтательно рассуждал лежащий на диване и дымящий в потолок Буратина.

– Ладно сифон – от Зингер запросто СПИД можно подхватить. Я бы с ней и с резинкой не стал, – подкидывал масла в огонь предусмотрительный Уксус, который, видимо забыл про то, что целый вечер сам увивался вокруг Зингер, выпрашивая у неё аудиенции. Просто вчера больше повезло Поночке. Или не повезло.

Конечно, это был обыкновенный стёб, считавшийся в нашей компании обычным явлением, но Поночка тогда испугался не на шутку. Он корил себя за неосмотрительность и постоянно причитал о том, что же ему делать?

– Щас то чё делать? Всё что мог, ты сделал прошлой ночью. – Продолжал издеваться Буратина. – Теперь жди последствий, и твоё счастье, если они не наступят.

Поночка, который сидел в кресле зачем-то оттопырил штаны и рассматривал свои гениталии, видимо пытаясь увидеть признаки подступающей болезни.

– Ты хотя бы в баню сходи, помойся хорошо! – посоветовал я.

– Ага с хлоркой, или вон с Доместосом.

Никто не подумал, что эти, сказанные Уксусом слова, Поночка воспримет так буквально. Потом мы с головой ушли в излечение себя от похмельного синдрома так, что даже забыли про незадачливого любовника, который убежал в баню. Никто из нас не заметил, что вместе с полотенцем, Поночка прихватил с собой пластиковую бутыль с надписью «Доместос». В разгаре вновь обуявшего нас веселья, мы услышали душераздирающий крик Поночки. Прилетев на крик в баню, мы обнаружили, визжащего, как поросёнок здорового детину, который натирал хозяйственным мылом своё причинное место. Оказывается, Поночка серьёзно воспринял шутливое наставление Уксуса и обильно полил свой лобок густым гелем, который на девяносто процентов состоит из активного хлора. Мало того, он уже было начал натирать им свои причендалы, когда агрессивная субстанция с шипением, начала разъедать нежные участки его кожи.

И смех и грех! Пока одни давились от хохота, другие, действуя с профессионализмом пожарного расчёта устраняли возгарание. Я бегал в предбанник, наливал в ведро ледяную воду, и тащил его в парилку, где Буратина в несколько секунд выплёскивал эту воду ковшом на распластавшегося на полке Поночку. Десятки литров ледяной воды заливали горящее синим пламенем причинное место Поночки. Мы поливали огонь до тех пор, пока не кончилась вода в огромном бачке. К тому времени Поночке стало чуть легче. Но всё же ещё неделю после этого инцидента другу приходилось ходить на расшарагу и каждый раз болезненно морщиться когда нижнее бельё касалось тех мест, где ещё недавно бушевало пожарище.

– Это всё ты! – Поночка грозит пальцем Уксусу, который хохочет вместе со всеми, в красках вспоминая эту историю.

– Конечно я! Не забывай, что я избавил тебя от триппера, сифона и СПИДа.

– Спасибо дружище! Ты заодно меня чуть от яиц не избавил! – Поночка кланяется Уксусу, а потом присоединяется к хору из хохочущих.

Наблюдая сквозь слёзную пелену, за веселящимися Поночкой и Уксусом, за сучащим в воздухе ногами Буратиной, я замечаю насколько они помолодели. Эта поездка скинула со всех нас минимум пятнадцать лет. Может быть все эти годы снова навалятся на нас и восстановят статус кво, как только мы сойдём на берег, но сейчас это не важно. Я понимаю Буратину, который не хочет, чтобы парни узнали про историю с Мухой. Так лучше, так правильнее, и не важно, как оно было на самом деле.

Парни изъявляют желание продолжить веселье здесь, так как Геракл на время прервал свой концерт в кают компании, чтобы дать сольную программу для Вики. На столике появляется ещё три бутылки шампанского, а в руках Буратины очередная конфетка, в фантике из папиросной бумаги.

– Ну вы тогда бдите здесь, а мы пойдём отдохнём. – говорю я, тоскливо констатируя факт, что туман рассеивается, забирая с собой ночную мглу. Ночи почти не осталось, но всё же у нас есть ещё пара часов. Это если не появится Ленин. Но что-то мне подсказывает, что Ленина мы больше не увидим.

Мы спускаемся вниз и оказываемся в ВИП каюте. Кровать здесь несколько взъерошена, и, судя по уставшему виду, приняла в своё лоно уже не одну парочку. Но это не важно. Сейчас ничто не изменит моего настроя. Через несколько секунд здесь состоится ещё одна битва. Это будет решающее сражение, которое подведёт итог войне, длящейся уже двадцать лет. Стороны будут неистовствовать в этом последнем бою. Одна решительным прорывом повалит другую на спину, оголит её фронт, стянув чёртов свитер и разорвав остатки жёлтого сарафана и будет обстреливать жадными поцелуями правый и левый фланги расположенные на пиках идеально круглых холмов. Вторая сторона не сдастся без сопротивления. Она тоже обнажит защиту противника, стянув с него красную олимпийку. Она не убоится страшного запаха, три дня немытого тела и будет обстреливать поцелуями крупнокалиберных губ его груди и плечи. В финале их губы сойдутся в жадном поцелуе, и когда линия фронта будет прорвана, их победные крики будут долго летать над полем боя.

Но пока, сами не зная почему, мы всё ещё оттягиваем это сражение, к которому оба готовы. Она сидит на краю кровати, а я лежу на бархатных коленках обросшей щетинистой щекой. Она гладит мою голову, оставляет бороздки острых коготков на черепе, запускает по телу мириады мурашек. Я превратился в маленького котёнка, приютившегося на коленях у своей хозяйки.

«Скажи, что это не сон! Скажи, что если это и сон, то мы никогда не проснёмся!»

Я подношу к губам её ладошку, утыкаюсь в неё носом. Этот сладкий запах. Это то, к чему я шёл более двадцати лет.

– Знаешь, я до сих пор в шоке от того, что узнала про Сашку. Не могу в это поверить…– мягко говорит она, перебирая мои волосы. – Ведь, если подумать, это же всё меняет. Все воспоминания о том времени теперь будут видеться в другом свете.

Я вжимаюсь щекой в её коленку, оставляя царапины от жёсткой щетины на идеально отполированном глянце. Зажмуриваюсь, словно ребёнок, который не хочет, чтобы мама рассказывала ему на ночь страшную сказку. Зачем она завела эту тему? Теперь я буду думать только об этом.

– Да-а…с этого момента земля начинает крутиться в обратную сторону, и хорошо, если она удержится на своей оси и не разлетится вдребезги, как глобус, который мы однажды решили использовать в качестве футбольного мяча. Оказывается всё это дело рук самого Сашки. Поверить не могу…

– Я тоже! – в моей голове уже прочно укоренилась мысль, что я косвенно причастна к его смерти.

– А я считал себя чуть ли не прямым виновником. С одной стороны мне даже легче стало, будто груз какой-то с души упал. Я хоть и не буду ощущать себя меньшим грешником и подлецом, но по крайней мере, перестану корить себя за то, что не вмешался, когда Сашку увозили. Может быть…– я трусь носом об атласную кожу. – Хотя…что это меняет? Факты остаются фактами. Сашка погиб, мы втянули его в эту схему и когда нужно было проявить своё мужское достоинство этого не сделали. Не-ет всё останется по прежнему. Трусы останутся трусами, а подлецы – подлецами.

– Я никогда не считала тебя трусом, Слава. Тебя это успокоит? – её материнский тон согревает мои внутренности лучше горячего молока с мёдом.

– Да! Если ты говоришь правду…

– Плавда…плавда!

От этого её сюсюканья на глаза наворачиваются слёзы и кадык начинает прыгать в горле, как теннисный шарик. Мне придётся сильно потрудиться, чтобы всё это принять, чтобы переписать заново всю нашу историю. Хорошо, что Буратина догадался уберечь от этой участи пацанов. В конце концов, ничего кроме очередного сожаления это новое осознание не даст.

– А ты никогда не задумывался о том, чтобы было бы, если бы тогда всё не пошло вверх дном?

Эх, Светик, если бы ты знала, сколько десятков тысяч раз я об этом задумывался. Наверное, за эти двадцать лет не было такого дня, когда я хоть разок, хоть мельком, не задумывался об этом. Эта мысль сидит во мне, как инородное тело, как пуля в моей голове, и только и ждёт своего часа, чтобы нарисоваться в той или иной форме. Всё что я делал после, всё, о чём я думал, было поиском ответа на этот вопрос.

– Нет! Не вижу смысла об этом думать. Всё случилось как случилось. И наверное всё это к лучшему. Во-первых это бы в любом случае закончилось и сложно представить более счастливый для нас всех конец. По сути, мы должны сказать Мухе спасибо, за то, что вовремя нас остановил.

– Я имела в виду нас с тобой! – говорит она всё тем же убаюкивающим голосом, продолжая теребить мои волосы.

– Имеешь в виду, были бы мы вместе? Сама-то как думаешь? – слышу, как она хмыкнула. – У нас и тогда с тобой не особо получалось, всё только только налаживалось. Ну прошёл бы год два и мы бы точно разбежались. Ты бы меня бросила и пошла искать себе более взрослого и успешного, а всё что происходит сейчас, просто ностальгия. И за это ему тоже спасибо. Всё что получилось бы у нас тогда, к этому времени, давно бы уже умерло, истлело и превратилось в прах. А так…– я поднимаю глаза. – А так – мы всегда вместе. Ты навсегда осталась здесь …– я тычу указательным пальцем себе в лоб, – и будешь здесь до самого конца.

– Психологи называют это Гештальтом. Не решённая в своё время проблема, не завершённое до конца дело, подсознательно мучают тебя и отнимают массу энергии. Это похоже на незакрытый Гештальт.

Я притягиваю её к себе, ползу вверх, зарываясь носом в колючий свитер.

– Мы здесь, чтобы закрыть этот Гештальт.

Мои губы поднимаются выше, вместе со свитером, который плавно ползёт вверх. Её рука продолжает гладить мои волосы и я слышу её глубокое, готовое сорваться на стон дыхание. Ещё я слышу топот, спускающихся по трапу ног.

Топот, громкий стук кулака по дереву.

– Герыч, подъём, у нас гости… – слышу я голос Уксуса.

Снова топот, опять стук.

– Жекичан, вставай, ты нам нужен…похоже, к нам гости…

Мои губы замирают в сантиметре от входа в заветную впадину между округлыми холмами. Пожалуйста, только не это.

Бум-бум-бум…– громкий беспощадный стук, барабанит прямо в темечко.

– Слава, тревога! У нас гости.

Я тяжело выдыхаю, сползаю чуть пониже, упираясь носом в её безупречный пупок. С её глубоким выдохом пупок проваливается вниз. В этом выдохе, мне мерещится еле уловимый шёпот.

«Не вышло!»

Вдох, и пупок снова упирается в мой нос.

«Не вышло! А может это к лучшему?»

Я поднимаю голову и смотрю в её блестящие живые глаза.

– Надо идти, Слава! – шепчет она.

– Я схожу, посмотрю, что там и вернусь. Будь здесь.

Я сажусь на кровати, сгорбившись, словно меня разбудили после запойных выходных.

«Вставай, пора на работу!»

Она обнимает меня сзади сморщенного, убитого

– Я пойду с тобой!

– Зачем? Тебе не надо…

– Я пойду с тобой! Всё равно сегодня ничего не выйдет…видимо не судьба…

Не судьба! «Вставай , алкаш! Пора на работу!»

Туман исчез. Его сдуло поднявшимся ветром и расщепило золотым светом солнечных лучей. Оказывается, что ночью мы вовремя приняли решение остановиться. Ещё бы немножко и мы рисковали сесть на мель, так как торчим как раз между бакенов, в опасной близости к высокому берегу, до которого буквально сотня метров. Сейчас опасность исходит от противоположного низкого берега. Шум приближающегося мотора нарастает и катер, который рассматривает в бинокль Буратина можно видеть невооружённым взглядом.

– Менты! – его голос звучит, как приговор.

Бело-синяя раскраска и проблесковые маячки на крыше кабины, не оставляют сомнений в том, кто к нам приближается.

Жекичан уже запустил мотор, который едва слышно работает на малых оборотах.

– Может уйдём? – спрашиваю я.

– Не успеем, – говорит Буратина, опуская бинокль. – Посмотрим, чего они хотят.

– Если это гости от Ленина, ясно, чего хотят…и не забывайте, что у нас полно оружия на борту. Парни, не вздумайте светить – говорю я, оглядываясь по сторонам.

Глядя на неумолимо приближающийся катер, я начинаю осознавать всю опасность положения, в котором мы находимся.

Угон яхты, вооружённый разбой, грабёж…– это пока минимум статей, которые светят всем нам. Это огромный шанс провести на нарах весь остаток своих дней.

Катер подходит к нам, не сбавляя скорости, лихо разворачивается и встаёт параллельно нашему борту, раскачиваясь на созданных собой волнах.

В катере двое. Один стоит на ногах. Одной рукой он держится за раму кабины, другой придерживает фуражку, готовую спорхнуть с головы при очередном порыве ветра. В качающейся лодке, он похож на наездника, объезжающего лихого мустанга.

– Капитан Савостин, речная полиция! – Тоненькие усики, расходящиеся от раздутых ноздрей лилового носа, как стрелки часов. – Куда путь держите?

Капитан добродушно улыбается, и стрелки встают на «без четверти» три.

– Гуляем, капитан. У нас вечеринка, она же днюха, она же встреча старых друзей.

– Эх, даже завидно вам! – продолжает щериться капитан. Цвет его носа красноречиво говорит, почему он нам завидует.

– Документики на плавсредство имеются? – спрашивает он, как бы невзначай.

– А как же, командир! Обижаешь! – улыбается Буратина, продолжая оставаться на месте.

– Вы хозяин, как я понял?

– Ага!

Сейчас Буратина и капитан походят на участников соревнований, кто может шире улыбнуться. Улыбки натягиваются всё туже, как струны, рискующие в каждую секунду лопнуть.

Капитан сдаётся первым, спустя минуту молчаливого улыбания. Он чуть ослабляет свою струну, чтобы произнести.

– Предъявите!

Буратина зачем-то продолжает соревнование, победитель в котором уже определён. Он какое-то время стоит с безмолвной улыбкой, видимо соображая, что ответить.

– А ксерокопия документов подойдёт? Дело в том, что оригиналы я забыл дома, но документы в порядке можете убедиться.

Буратина зачем-то достаёт телефон и пытается что-то набрать на чёрном экране.

– Вот чёрт! Телефон сел, а зарядки с собой нет. Все ксерокопии там…– жалобно говорит он, не ослабляя натяжения улыбки.

– Это неважно! – машет рукой улыбающийся капитан. – Дело в том, что вы обязаны предъявить оригиналы документов. В противном случае, мы будем вынуждены изъять плавсредство, до получения документов.

– Ой! И что же нам делать, майор?

– Пока ещё капитан, – виновато улыбается капитан.

– У меня лёгкая рука, уверен, что вы скоро непременно станете майором. Так что же нам делать?

– Думаю, что для начала нужно предъявить яхту к осмотру.

– Это как? – улыбающийся, обросший, в своей красной рваной рубахе, Буратина похож на сбежавшего из дурки идиота.

– Подайте трап!

– А может как-нибудь договоримся?

– Может и договоримся, только вот сначала осмотрим яхту.

– Не-ет, так нечестно! Нужно выбирать что-то одно. Мы либо договариваемся, либо вы осматриваете яхту. Это обычно так работает, капитан.

– Будешь учить меня, как надо работать?!

Дзин-нь! Струна лопнула. Улыбка мгновенно сходит с лица и стрелки усиков встают в положение «без двадцати» четыре.

– Трап подайте! Вася, пойдём! – командует он второму, который только сейчас выползает из кабины.

– Мужики, давайте лучше я к вам спущусь. Поверьте, вам понравится моё предложение! – Буратина зачем то поднимает руку вверх.

– Я сказал, трап подайте! Знаете, что бывает за неподчинение сотрудникам полиции?

– Как скажешь, капитан! – Буратина лениво пожимает плечами. – Лёша, помоги мужикам подняться!

Уксус не торопясь направляется к корме, жестом приглашая служивых подгребать поближе.

Катер огибает яхту, пристраивается ей в хвост, и в тот момент, когда капитан забирается на нос, чтобы сделать широкий шаг на ступень выдвижной алюминиевой лестницы, Буратина делает короткий взмах рукой.

Мотор яхты издаёт рык разъярённого тигра, вода вокруг начинает кипеть, вздымаясь от бешено крутящихся винтов. Яхта взбрыкивает и рвёт с места, на прощание обдавая капитана бодрящим холодным душем.

Я только и успеваю схватиться за поручни и придержать Светку, чтобы нас не свалило с ног от инерции, связанной с резким набором скорости. Из каюты раздаётся очередной визгливый хор девчонок, сзади, слышится тающий в шуме крик мента о том что нужно стоять, а то он стрелять будет. Кого ты хочешь напугать своим табельным ПМ-мом. Неужели ты думаешь остановить огромный конский табун своим жалким криком и угрозой того, что ты будешь стрелять.

– Да-авай! – орёт Буратина Жекичану и, преодолевая инерцию, добирается до трапа, по которому взлетает наверх.

– Да-авай Женя, жми-и – ору я.

– Вперёд Жека-а! – орёт Геракл. – Пока мусор! – это он уже менту, который наверняка его не слышит.

Мы стремительно летим вдоль берега, оставляя за собой белую борозду похожую на гигантский хвост. Где то в конце этого удлиняющегося хвоста, ещё виднеется ментовский катер. Теперь нам ничего не остаётся, как довериться мастерству Жекичана и уповать на то, что он не прогуливал шкиперские курсы. Яхта несётся в опасной близости от берега, и то и дело справа по борту мимо нас проносятся оранжевые бока бакенов. Меня слегка напрягает то, что Жекичан не уходит в форватер, и я решаю подняться наверх, пока не стало поздно.

– Светик, стой здесь и держись крепче! – Я целую её в щёку (настоящий поцелуй ещё состоится), и бегу к трапу.

Жекичан за штурвалом и стоящий рядом Буратина в развороченной рубке, походят на пилотов Боинга терпящего крушение.

– Выжимай всё что можешь, – громко кричит Буратина в маленькое ушко невозмутимого азиата.

– Мужики, может возьмём правее, а то мы совсем с форватера ушли, как бы не влететь на мель! – кричу я.

– Горючка на исходе, Славик! – говорит Буратина. – Нужно держаться ближе к берегу, чтобы чуть чего уйти.

Эта новость не придаёт мне оптимизма. Если яхта заглохнет, менты не дадут нам шанса выбраться на берег. Вот кстати и они. Белое водяное облако, в которое закутан катер, катится буквально в сотне метров позади нас.

– Немедленно остановитесь! – доносится до нас, искажённый мегафоном голос капитана. – Делаю последнее предупреждение, после чего открываю огонь на поражение.

– Славка! – Буратина вдруг больно хватает меня за запястье. – Сбросьте все стволы в воду, пока не поздно.

Точно! Как же я сам не догадался. В первую очередь, когда мы оторвались от ментов, нужно было избавиться от стволов. Это же самая тяжёлая статья.

Я спускаюсь вниз, и где то на середине трапа, понимаю, что уже поздно.

– А это видел, Му-усор! – рык Геракла заканчивается короткой очередью.

Бах-бах, ба-бах, бах-бах.

Обернувшись я вижу, что бело-синий катер, резко меняет траекторию своего движения, уходя в бок, постепенно сбавляя ход, а затем и вовсе останавливается.

Застыв на лестнице, я смотрю на стремительно удаляющийся катер и какое-то время не могу прийти в себя.

– Геракл, ты чё ёбнутый?! Это же менты! Через пятнадцать минут здесь целый батальон с вертолётами будет! – ору я, срывая глотку, на бородатого недоумка в жёлтой бандане. Он улыбается этой своей шкодливой улыбкой и пожимает плечами.

– Зато оторвались!

Я в сердцах машу рукой и взлетаю по лестнице назад. Сейчас у нас есть один выход. Последний шанс выбраться!

***

– Жекичан, сколько у нас горючки? – ору я в рубку.

– На исходе! В любой момент заглохнем.

– Жми прямо к берегу! Выбери место получше и держи курс туда. Нужно подобраться как можно ближе!

Жекичан поворачивает голову и смотрит на Буратину. Ну да, я и забыл про субординацию.

– Он прав! – кивает друг. – Женя давай вон туда, видишь, где песчаная полоска, мне кажется там есть форватер. – Буратина тычет пальцем в направлении берега.

– Ну тогда держитесь, мужики! – говорит Жекичан.

Я перевешиваюсь вниз и истошно ору:

– Всем держаться как можно крепче. Поночка, выведи девчонок на палубу, пусть держатся за поручни!

– Понял! – раздаётся снизу.

Менты пропали из виду, поэтому у нас есть хоть какая-то фора. Если они и вызовут подмогу, то в первую очередь нас будут искать на воде.

Подплыв к берегу на опасное расстояние, Жекичан сбрасывает скорость и теперь яхта плавно парит в направлении песчаной косы.

– Жека! – ору я, – давай правее, туда где заводь.

Справа от косы низкий берег выступая врезается в воду, и своим изогнутым как серп краем, образует небольшую заводь. Если загнать яхту в этот небольшой стихийный карман, её не будет видно со стороны реки. Плотная стена низкорослых берёз укроет яхту лучше любого маскировочного полога. Лишь бы глубина заводи позволила.

Жекичан понимает мою идею и плавно поворачивает, направляя яхту вдоль косы.

– Держитесь! – ору я, обращаясь больше к обитателям нижней палубы, и сам с силой сжимаю никелированное ограждение.

Жекичан оказался блестящим шкипером. Он филигранно заводит яхту в карман, словно загоняет её в гараж. Я смотрю, как огромный, словно акулья морда белый нос яхты плавно парит между кувшинок в стоячей воде мёртвого русла. Мягкий толчок, словно Жекичан коротко нажал на тормоз в автомобиле. Мы сели. Мы приплыли!

– Браво! – я неистово хлопаю в ладоши.

Снизу доносятся крики и дружный шквал аплодисментов.

– Молоток! – Буратина треплет Жекичана за худосочное плечо.

– Ну всё, хорош праздновать! Теперь собираем шмотки и валим на берег. Нужно воспользоваться тем временем, пока менты обнаружат, что яхта здесь и уйти подальше! – Я чувствую, как во мне просыпается директор. Ну а что, мы уже практически на суше, и капитанские команды здесь неэффективны.

Наш круиз закончен и теперь настаёт время покинуть гостеприимную яхту. В экстренных сборах много криков, суеты и лишних движений. Мы бегаем по палубе, хлопаем дверцами кают, которые проверяем на предмет забытых вещей, то и дело сталкиваемся друг с другом лбами в узких проходах. Из личных вещей есть только наши со Светкой рюкзаки, которые уже висят на мне и сумка девчонок. Буратина тоже готов. Он выползает из трюма с квадратным подсумком, в котором видимо находится ноутбук.

– Бабки забрал? – интересуется Поночка, на что Буратина утвердительно кивает.

Я прошу Уксуса, чтобы помог спустить на воду бот. Расстояние до берега небольшое, несколько метров, но дам нужно сопроводить с круизного лайнера по высшему разряду. Девчонки с вещами садятся в бот, туда же отправляется ноутбук Буратины. Я снимаю свой спортивный костюм и кроссовки, кидаю их в лодку. Парни следуют моему примеру и теперь бот и его пассажиры походят на кочевников из цыганского табора, которые путешествуют в маленькой лодке, годами накапливая скарб и размножаясь прямо там же. Я первым спрыгиваю в воду, хватаюсь за резиновый борт и толкаю его в сторону берега. Парни плюхаются один за другим и помогают подталкивать лодку. Через пару минут сумбурных бултыханий вся наша ватага оказывается на берегу. Мы в спешном порядке ищем свои шмотки и натягиваем их прямо на мокрые тела.

– Стволы! – тревожная мысль прилетевшая мне в голову, находит выход в крике. – Нужно стволы утопить. Это же улика, если нас вдруг схватят.

– Точно! – соглашается Буратина, – кому-то нужно вернуться…

Плыть вызываются Геракл и Уксус. Они с ловкостью штурмовой бригады прыгают в бот и уже через минуту карабкаются на борт яхты.

Сначала парни хотят выбросить оружие за борт, но я их останавливаю.

– Мужики! Отплывите подальше на глубину и утопите там. Менты будут искать стволы рядом с яхтой.

Парни грузят в бот автомат, две винтовки и арбалет, на одном весле отплывают в противоположный конец заводи, где Геракл, тяжело вздыхая по очереди сбрасывает каждый ствол в воду. Сейчас он похож на Герасима, который вынужден утопить целую свору собак.

Тем временем, пока парни возятся с оружием, Светка переодевается. Да-да! Это единственный человек, который захватил в путешествие, аж три сменных комплекта одежды, я уже молчу про бельё. Мне выпала честь развернув большое полотенце быть в роли ширмы. Не в силах удержаться я пару раз воспользовался своим служебным положением и заглянул за полотенце. Зачем я это сделал? Теперь образ её обнажённого тела, будет преследовать меня до конца жизни. Боже мой, неужели этой женщине сорок лет? Из за ширмы Светка появилась уже в чёрной обтягивающей майке и длинной бежевой юбке. По возвращению Геракла и Уксуса наша компания двинулась вглубь берега, продираясь через колючие кусты дикого шиповника. Когда мы уже выбрались из бурелома и вышли на узкую ведущую в горку тропинку, Геракл вдруг спохватился.

– Идите, я щас! – рявкнул он и пропал в кустах.

Мы продолжаем движение цепочкой по тропинке, но идём не спеша, чтобы не потерять Геракла. Он нагоняет нас через несколько минут. В его ботах хлюпает вода и сам он весь мокрый вплоть до кончика бороды, с которого стекают тонкие струйки. Его огромная кисть сжимает гриф гитары.

– А-а молоток! – орёт Буратина, и мы подхватываем его одобрительный возглас. – Бард ты наш семидесятник!

Тропинка выводит нас прямо к трассе. Дорога не оживлённая и машины проносятся изредка с интервалом раз в пять минут. Это говорит о том, что мы находимся где-то в глуши. Только вот в какой глуши. Знать хотя бы область. Буратина, по единственному несдохшему телефону определяет, что мы где-то в окрестностях Костромы.

– В принципе мы сюда и стремились. Только вот зачем? – рассуждаю я вслух.

Мы идём вдоль трассы, не решаясь подходить к ней близко. Есть большая вероятность нарваться на поднятый по тревоге ментовский наряд. Поймать машину такой ватагой тоже из серии невозможного, поэтому остаётся просто идти и думать на ходу.

Решение возникает очень скоро.

– Смотрите, остановка! – Уксус показывает на одиноко маячащую вдалеке синюю коробочку.

– Если есть остановка, значит должны ходить автобусы.– Буратина поднимает кверху палец, с видом человека, изрекающего оригинальную мысль. Наш шаг ускоряется и становится бодрее. Не успев приблизиться к остановке, мы слышим знакомый шум, который может издавать только автобусный двигатель отечественного производства. Через секунду прозрачная коробочка небольшого автобуса показывается на противоположной стороне дороги, где почему-то нет остановки.

– Нужно тормозить! – кричу я. – Светик, ты у нас самая приличная. Беги на дорогу, попробуй его остановить.

Светка одним своим видом может остановить не только автобус, но если потребуется и президентский кортеж. Когда оранжевый, словно вынырнувший из восьмидесятых ПАЗик остановился, подняв пыльное облако, мы ринулись к нему.

– Откуда вас столько? – удивляется небольшой седовласый водитель, когда гурьба сомнительного вида бородачей и их подружек вламывается в маленький салон.

– Из Москвы, батя! Фестиваль бардовской песни, слышал? – Буратина хлопает по плечу Геракла, заходящего в салон с гитарой наперевес.

– Не слышал! – пожимает плечами старик, захлопывая гремящие двери. – Это где в Вохринке что ли?

– Ну да, в ней самой!

Автобус начинает плавное движение. В салоне кроме нас ещё сидящие отдельно три тётки и молодая парочка.

– А едете куда? – спрашивает любопытный водитель, выкручивая огромный руль.

– Как куда? В Вохринку. – пожимает плечами Буратина.

– Так вы в ней сели…

– Не-е отец…я говорю мы в Вохринку ездили на фестиваль, а сейчас назад…

– На станцию значит?

– Ну да…

– Ну так бы и сказали! Чегой-та гитара у вас одна на всех! – хитрые глаза изучают нас в трясущееся зеркало заднего вида.

– Я свою в карты проиграл, Батя, Ваня вон на пиво свою поменял, когда башка с похмелья чуть не взорвалась, а Славкину вместо дров истопили. Ночью никому не хотелось в лес идти. Если бы Вовка свою из реки вовремя не выловил, вовсе остались бы без гитар…

– Весёлые вы мужики! – смеётся дед и пришпоривает своего конька-горбунка, который набирает скорость несоразмерно издаваемому истошному рёву.

Мы снова вместе и снова в пути. Плавное покачивание сменилось на дикую тряску, вой моста, скрежет амортизаторов и противный свист тормозов. Парни с девчонками разместились на широком заднем сидении, Буратина и Жекичан на сидении перед ними, мы со Светкой напротив Буратины. Я положил голову на глянец её загорелого плеча и моя колючая щека подпрыгивает на нём словно мячик. Солнце, невзирая на грязь, продирается через окна, слепит, бьёт в глаза. Я сладко зажмуриваюсь, укладываюсь поудобнее, как котёнок. Мы снова куда то едем, мы ещё вместе, мы ещё здесь. Где здесь?

« В городке переферийном,

Отдаёт весна бензином,

Дремлет сладко замороченный народ…»

Где то сзади Геракл начинает свой концерт. Я никогда не слышал, чтобы он исполнял эту песню, но теперь видимо есть для кого.

«С добрым утром люби-имая,

Кру-пными бу-уквами,

С добрым утром люби-имая,

Не жалея белил…»

Меня обволакивает сладкая дрёма. Сколько ночей я не спал, две, три? И сейчас я не сплю я наслаждаюсь полётом. Моя голова постепенно сползает с её плеча, скатывается на мягкую пружинистую подушку из грудей, а потом падает на её колени.

«С добрым утром люби-имая,

Ми-илая ты моя-я,

Эта надпись краси-ивая,

Смотрит в окна-а твои…»

Её пальцы нежно перебирают мои волосы и полчища мурашек в который раз начинают свой забег от копчика до затылка. Я не хочу засыпать. Я не хочу просыпаться. Я не хочу, чтобы это закончилось.

«Может строчка счастливая,

Мартом храни-имая,

Буде всем как в пути мая-як,

Пусть потерпят ГАИ…»

Я всё-таки уснул. Я провалился в сон так глубоко, что открыв глаза, долго не могу сообразить, где я и что со мной происходит.

– Подъё-ём соня! – Самое красивое в мире лицо склоняется сверху, тёплая рука гладит мой вспотевший лоб.

Сколько мы ехали? Куда мы ехали? Где мы? Почему нужно выходить? Потому что автобус дальше не идёт? Как жаль, я готов ехать на этом автобусе вечность.

Мои ноги затекли, стали ватными и я с трудом спускаюсь с неудобных ступенек. Оказавшись внизу подхватываю идущую следом Светку, какое-то время держу её на руках лёгкую и невесомую а потом бережно ставлю на землю.

Мы где-то на краю мира. Там где через трещины в асфальте пробиваются пучки травы, где во дворах барачных домов ещё сушат бельё прямо на улице развешивая его на железных перекладинах, где пацаны ещё бегают гурьбой и играют в войнушку, а не сидят по домам с видео приставками, где старики режутся в домино за открытыми столами, а бабки шушукаются на лавочках. В каком мы году? Это ещё даже не девяностый.

Я оглядываюсь вокруг. Серое здание железнодорожной станции, ржавые цистерны замершего на путях товарняка, разбросанные вокруг серые панельные пятиэтажки.

– Это что за мегаполис такой? – потягивается Уксус, который видимо спал, как и я.

– Шарово! – говорит Буратина, уткнувшись в телефон.

Странно, как в таком месте работает сотовая связь. Я высматриваю вышку, но самая высокая конструкция, которую я вижу, это водонапорная башня из красного кирпича.

– Ребята, напомните мне, на хрена мы сюда приехали? – чешу я голову пытаясь прогнать из головы туман, вызванный глубоким сном.

– Я бы не сказал, что мы стремились попасть именно в эту задницу. – Буратина прикуривает. – Нам нужно было просто уехать подальше, от мест, где мы порядочно наследили.

– И как да-а-алеко мы уе-аха-али? – я продолжаю бороться с душащей меня зевотой.

– Километров за сорок. – отвечает Буратина.

Наша ватага из десяти человек стоит посреди асфальтированной площадки, где нас высадил автобус. Интересно, на кого мы похожи со стороны. Кучка мужиков среднего возраста, одетых как деревенские алкаши в компании молоденьких девчонок и одной принцессы, внешний вид которой несколько диссонирует с этим разномастным шалманом. Да, наверное самое точное определение этой толпе дал наш находчивый друг Буратина при входе в автобус. Спившиеся и утратившие моральный облик авторы исполнители, возвращаются с фестиваля бардовской песни.

– Ну и что дальше?

Наверное вопрос, заданный мной вслух сейчас крутится в голове у каждого. Мы словно пьяные гости весёлой вечеринки, которых внезапно выкинули за дверь. Вроде хочется продолжать, но нет уже не музыки ни уютного помещения, да и домой уже пора. Ничто не может продолжаться вечно.

– Пойдём поедим для начала, а там решим! – говорит Буратина.

Выбор заведений, где можно перекусить ограничивается деревянной избушкой с яркой, ручной работы вывеской, где жирными местами кривыми, но вполне приличными буквами выведено «Пельменная».

В маленьком на пять небольших столиков зале шаром покати, да и пельменями не особо пахнет. Мы уже сомневаемся, вовремя ли зашли, но встретивший нас радушный хозяин заведения говорит, что несомненно вовремя. По этому седеющему с длинными забранными в хвост волосами, кожаных штанах и заклёпанной косухе мужичку видно, что это ещё тот парень. Он один из наших и мы попали в то самое место. Мужик очень рад столичным гостям и обещает обслужить их по высшему разряду. Пусть уважаемые гости не беспокоятся. Нужно подождать каких то пятнадцать двадцать минут, пока он вызвонит повариху, которая сварит огромную кастрюлю самых лучших пельменей, которых они даже в своей Москве не пробовали. Что есть кроме пельменей? А ничего! Ну ещё горчица, уксус и перец, а что ещё нужно. Виски? Никаких висок у него нет, зато есть наша русская водка. Палёная?! Обижаете начальники. Водяра наивысшего качества и хозяин зуб даёт, что ещё никто не возвращался с претензиями. Есть ли музыка? Ну а как же. Пусть гости посмотрят на развешанные по периметру колонки, а вон там за барной стойкой стоит магнитола. Да если они хотят знать у него весь город (оказывается мы в городе) свадьбы и юбилеи справляет.Есть ли что-нибудь из девяностых? А другого он и не держит. Сам оттуда родом. Что дорогие гости желают попсу типа Шатунова и Жукова, или посерьёзнее чего в виде «Наутилуса», «Кино» или «ДДТ»? Есть «Доктор Албан», «Энигма», «Скорпы». Всё и на любой вкус.

Мы не стали дожидаться пельменей. Взрывная волна веселья накрыла всю компанию, как только на столе появилась водка и пластиковая тарелка с нарезанным ломтями ржаным хлебом. К моменту, когда взбитая бабёнка в белом переднике одну за другой выставляла на составленные в ряд столы большие миски с дымящимися пельменями, мы уже орали наперебой, контуженные ударной дозой алкоголя. Буратина произносил тосты, типа за вас за нас и за спецназ, Поночка и Уксус снова ссорились, Геракл что то шептал Вике, щекоча своей бородой открытое декольте, Жекичан, активно жестикулируя что то объяснял Марине и Кате видимо читал вводный курс шкиперского дела. Всё это тонуло в громких голосах Шатунова, Белоусова и Гулькиной. Я опьянел настолько, что весь стол передо мной качался словно на волнах. С улыбкой зайца во хмелю я смотрел на пацанов и девчонок, словно на актёров весёлого немого кино, но в основном мой двоящийся взгляд был направлен на неё. Под столом я крепко сжимал её руку и периодически поглаживал лоснящуюся коленку. За всем этим весельем чувствовалось приближение чего-то неотвратимого. Это как новогодняя ночь, часы которой пролетают быстрее секунд и в какой-то момент ты с тоской смотришь как за примороженным окном наступает рассвет.

Вот и сейчас проблески рассвета проникают в моё сознание. Это даже не проблеск а блик, поначалу показавшийся видением. В то время, когда Геракл приподнялся, чтобы, заливая весь стол водкой из наполненного до краёв стопаря, произнести красноречивый тост, мне показалось, что его тельник как-то неестественно оттопырен на спине. Приглядевшись, я понял в чём дело. За толстой крашенной полосами тканью явно прорисовывалась рукоятка пистолета. Герасим так и не утопил Му-Му. В один момент всё в моей голове перевернулось. Я понимаю, что сколько бы это всё не продолжалось, ничем хорошим оно не закончится.

В голове почему то крутится странное слово, и оно точно из новой жизни.

Пауэр Бэнг…пауэр бэнг… что ещё за хрень такая? Точно, это же устройство для зарядки мобильника, которое лежит в кармашке моего рюкзака. Не знаю, что меня толкает, чтобы достать маленькую коробочку и подключить её к своему телефону. Эх если бы я знал, что тонкий проводок подаст вместо двенадцативольтового напряжения в батарею телефона огромный разряд прямо в голову. Это дефибриллятор, который выдернет меня из сладкой комы.

Дзинь-дзинь-дзинь, бряк-бряк-бряк, буль-бу-бу-буль-буль. СМС-ки, сообщения в почте и ватсапе падают словно мелкая дробь, и меня скоро завалит с головой этими звенящими горошинами. Сто пятьдесят писем по почте, двести восемнадцать сообщений на ватсап и вайбер, тысячи СМС-ок. Это тревожные колокольчики, звоночки из другой жизни. Они говорят вернись в реальность, вернись прямо сейчас, иначе рискуешь не вернуться никогда.

– Пора возвращаться? – говорит Светка, заглядывая мне через плечо.

– Рано или п-поздно, нам придётся эт-то сделать. – говорю я, замечая как нехотя ворочается язык. Нет пить больше нельзя.

– Ты сразу в Москву? – спрашивает Светка.

– Н-нет, мне же нужно вещи у матери забрать, так, что я с вами назад. Хотя…– Я притягиваю её к себе и жарко шепчу в ухо. – Нам нельзя вместе…понимаешь? – я указываю глазами на веселящихся друзей. – Поедем вдвоём, прямо сейчас!

– Куда и на чём? – улыбается Светка.

Ответ на её вопрос материализуется перед моими глазами в грязном окне. Что это мираж, или реальность? Бардовый вагон с белыми занавесками на окнах, находится, буквально в пятнадцати шагах от меня.

– Подожди здесь, я сейчас! – я целую её в щёчку, словно дорогую жену и нетвёрдыми шагами направляюсь к выходу, игнорируя окрик Буратины: «Ты куда?».

Пассажирский поезд, вытянулся вдоль разбитого перрона и не подаёт никаких признаков жизни.

«Шарово-Москва» – читаю я надпись на указателе направления. Пожилая бабёнка в оранжевом жилете зачем то метёт пустой перрон поднимая вверх облако пыли.

– М-м-м д-девушка! – мычу я, но, судя по нулевой реакции, обращение выбрано неправильно. – Ж-женщина, из-звините пожалуйста!

Чуть опухшее в красных пятнах лицо лениво поворачивается в мою сторону.

– Подскажите, а отсюда м-можно уехать, ну с-скажем за Урал?

– Ку-уда? – маленькие глазки изучают меня будто дурика сбежавшего из клиники. – Здесь узловая станция, поезда ходят только на Москву и обратно.

– Во как! А вы не соблаго-го…не соблаговоли-ите…

– Кончай ругаться, по русски спроси чё те надо?

– Когда он уйдёт? – я тычу рукой в вагон.

– В пять. Он сорок минут здесь стоит.

– С-спасибо! – я достаю телефон и смотрю в экран. Время здесь, скорее всего московское, значит осталось тридцать минут. А что, паспорт у меня с собой. Можно прямо отсюда мотануть в Москву, а мать вещи по почте отправит. Я набираю сайт по продаже билетов и вбиваю в поисковик название этой дыры. Всё правильно, отправление в семнадцать ноль ноль. Прибытие в Москву в шесть утра. Места есть. Следующий? Следующий только завтра в это же время. Не-ет до завтра ждать точно не вариант.

А как же Светка? – спрашиваю я сам себя и тут же отвечаю. – «Она поедет со мной. Ну не тут же её оставлять».

«Что потом? – Там будет видно».

Набираю в окошечке заказа двух пассажиров. Моя карта привязана к этому сайту, так что осталось вбить паспортные данные Светки и нажать на кнопку купить.

«Я куплю тебе дом у пруда в Подмосковье,

И тебя приведу в этот со-обственный до-ом…»

Внутри висит тяжёлый запах свежего перегара.

Все пары танцуют и за столом только Жекичан, Буратина и Светка. Буратина мог пригласить её на танец, пока меня нет, но не стал. Знает, что я буду ревновать. И слава богу.

– Мадам, можно вас? – я протягиваю ей руку. Она улыбается и охотно поднимается со стула.

Мы встраиваемся между качающихся тел и ловим плавный ритм.

«А-а бе-елый ле-ебедь на пруду-у,

Кача-ает па-авшую звезду-у…»

Я крепко обнимаю Светку за талию и шепчу в её маленькое ушко украшенное поблёскивающим камушком:

– Света, тот поезд за окном едет в Москву. Он отходит через двадцать минут. Поедем со мной. Нужны только твои паспортные данные, и я куплю билет.

– Слава, но мне не надо в Москву. Мне вообще-то в другую сторону! – она улыбается, но на дне её блестящих глаз притаилась грусть.

– Отсюда больше никуда не уедешь. Доедем до Москвы, а там я посажу тебя на поезд домой.

– Я не поеду в Москву, Слава! Сейчас я вызвоню коллегу из Костромы и она за мной приедет, а завтра первым же поездом домой. А ты езжай сейчас, так будет лучше…

– Я не уеду, пока ты остаёшься здесь…

– Почему?

– С ними опасно, разве ты ещё не поняла? Хватит уже играть в эти игры. Мы сошли на берег живыми и слава богу! Посмотри туда! – я киваю в сторону, где маячит, обхваченная тонкими ручками Вики, полосатая спина Геракла. – Этот придурок ствол заныкал, он у него за поясом. Как ты думаешь, долго вам ждать очередных приключений?

– Слава, ты за меня, пожалуйста, не беспокойся. Я правда о себе позабочусь. В конце- концов последние двадцать лет у меня это получалось делать самостоятельно.

Мы уже не качаемся в танце, а просто стоим, прижимаясь друг к другу. Она смотрит на меня так, словно хочет запомнить на всю жизнь.

– Ты правда езжай! Я тоже уеду. Жаль, но нам с тобой в разные стороны.

Я глубоко вздыхаю, понимая, что всё, что сейчас говорит Светка – правда. Нам нужно разбегаться прямо сейчас. Круиз закончен и пора возвращаться в свою жизнь, иначе есть риск потеряться во времени.

«Ма-ало шансов у на-ас, но мужи-ик барабанщик,

Что кидает шары, упра-авляя лото-ом…»

– Света, мы с тобой обязательно встретимся…

– Конечно встретимся, Слава.

– Теперь мы уж точно не потеряемся…

– Не потеряемся, Слава…

«…если о-он не обма-анщи-ик…»

– Знаешь, чего я хочу больше всего на свете?

– Чего, Слава…

– Оказаться с тобой вдвоём на той яхте, где-нибудь в океане…

– Мечтать не вредно…– она широко улыбается и высокие скулы выдавливают из глаз маленькие капельки, которые повисают на ресницах.

– На счёт яхты не знаю, но что касается океана и нас с тобой – я обещаю, что скоро это устрою.

«…если о-он не обма-анщи-ик…»

– Я тебе верю, Слава…

«На которые на-ам выпадет до-ом…»

– И ещё я хочу тебя поцеловать…

– Вообще то об этом не спрашивают, но раз уж спросил…может отложим поцелуи до океана?

– А как же гештальт?

– Пусть ещё немного побудет открытым…

Я прижимаю её руку к лицу, долго и нежно целую, вдыхая аромат её тела. Песня уже закончилась, все вернулись за стол, и только мы вдвоём стоим посреди импровизированного танцпола.

– Тебе пора, Слава, а то опоздаешь на поезд…

– Обещай, что не останешься с ними…

– Обещаю! – она проводит рукой по моим волосам, словно мать, которая успокаивает ребёнка, уверяя, что этой ночью ему больше не приснятся кошмары.

Продолжая обнимать её за талию, я достаю телефон и едва уловимым движением пальца перевожу ярлычок с двух на одного пассажира и нажимаю зелёную кнопку с надписью «Купить». Вот и всё! Телефон вздрагивает от СМС-ки, сообщающей о том, что заказ успешно оформлен. Я активировал машину времени, которая уже через пятнадцать минут начнёт процедуру моей телепортации в будущее, точнее в настоящее.

Теперь самая тяжёлая часть. Нужно прощаться с пацанами, но сначала нужно как-то объяснить им какого Х… я рву когти…

Пацаны настолько оглушены алкоголем и усталостью, что адекватность восприятия того, что я им пытаюсь сказать почти на нуле. Я говорю о том, что дико извиняюсь, но мне нужно срочно отбыть, что только что пришла тревожная СМС-ка с работы, что нужно решить вопрос жизни и смерти, что, как только я улажу все дела, тут же вернусь, и мы обязательно встретимся, что я и сам бы рад остаться, но-о…

Поночка и Уксус понимающе качают тяжёлыми от бухла головами, вечно недовольный Геракл сетует, что я как обычно бросаю братву в тяжёлое время, и только во взгляде Буратины я нахожу понимание. Мой друг понимает меня, как никто другой. Он понимает, что я просто сливаюсь. Он понимает, что я больше не вернусь и это наша последняя встреча. Наверное, это понимает и Светка, которая украдкой сбивает с ресницы капельку.

Все уже было собрались высыпать дружной толпой на перрон, но Валерий (так зовут хозяина кафе) остановил нас в дверях и предостерёг, что этого лучше не делать.

– Сейчас при посадке ментовские наряды вдоль состава курсируют. Не думаю, что встреча с ними входит в ваши планы. – Прозорливый Валерий делает упреждающий жест руками. – Когда вы в кафе я гарантирую, что здесь вам ничего не грозит, а там за дверью моя власть кончается.

Я призвал парней послушаться Валерия и проститься здесь.

– Я вообще не люблю, когда в окошко машут, плачут и за вагоном бегут…– улыбаюсь я, глядя на ватагу моих повзрослевших, но таких молодых друзей.

– Ага размечтался…как бы ты первый не зарыдал!

Пьяный Геракл едва держится на ногах, и я решаю принять его первого в свои объятья.

– Давай дружище! – я сжимаю костистые плечи. – Осторожней с бухлом, ты теперь не один. У тебя есть Вика. А ты Вика приглядывай за ним. Знаешь какой это мужик? – Я показываю Вике большой палец.

– Зна-аю! – смеётся она, принимая Геракла из моих рук.

По-оночка…По-оночка… Тискаю в руках огромные плечи, треплю щетинистую щёку, хлопаю по спине. Это всё тот же эксцентричный пацан с неустойчивой психикой. Он всё тот же, но в этом вся его суть – изюминка.

– Уксус, дружище, пока! – прижимаю к себе худосочное тело. – Мы с тобой одной крови! Это его козырное выражение, забытое с детства, только сейчас возникает в моей голове.

– Твоя добыча, моя добыча! – восторженно кричит Уксус и его глаза тут же наливаются слезами. Ну что поделать, нытик, он и есть нытик. И в этом весь он, мой друг.

Жму каменную руку непьянеющего Жекичана.

– Смотри за ними, Жека. Ты здесь единственный адекват из мужиков. – Притягиваю его за руку к себе, коротко и быстро шепчу в ухо. – За Гераклом приглядывай, у него пушка.

Жекичан кивает головой, но в его лице не видно удивления. Он заметил. Ещё бы, не зря я ему дал это погоняло.

Настаёт очередь Буратины. Мы долго тискаем друг друга, тычемся лбами, трёмся щеками, как два гея, после долгой разлуки. Мы не геи и разлука нам предстоит не долгая, но вечная.

– Дай слово пацана, что приедешь! – Буратина, держа меня за уши, пристально заглядывает в глаза.

– Слово пацана, да куда же я денусь, дружище?

Он знает, куда, но молчит, делает вид, что поверил.

– Мы тут с пацанами решили с этих денег новую кассу организовать – общак. Так что знай, что там есть и твоя доля…

– Спасибо, друг! Отличная идея!

Да уж, отличная. На моей памяти организация таких гангстерских фондов ещё ни разу не имела счастливого окончания. Вспомнить хотя бы Муху.

Я снова прижимаюсь к нему лбом и говорю уже тише.

– Вы главное домой без происшествий доберитесь. У Геракла ствол за пазухой. Ты бы изъял его незаметно.

– Всё будет нарядно, дружище, ты главное не переживай. – На пухлых щеках появляются такие родные ямочки.

Машу нашим нечаянным спутницам.

– Пока девчонки! Надеюсь в следующий мой приезд застать вас с пацанами.

«Так-то пацаны женаты, и живут за тридевять земель. Но кто ж его знает?».

Беру за руку Светку, заглядываю в чёрные, наполненные до краёв омуты.

– Проводишь меня?

– Я это и делаю! – её улыбка чуть подрагивает в уголке рта.

– Я имею в виду на перроне!

– Нет, я лучше останусь здесь. Долгие проводы лишние слёзы.

Одна лишняя слезинка скатывается по щеке, но она ловко смахивает её на лету.

– И то верно! – Я притягиваю её к себе, прижимаю крепко-крепко, словно хочу вобрать в себя, увезти с собой её частичку. Мои губы прикасаются к мочке её уха, ласкают шею, острый подбородок, пытаются встретиться с её губами, но она вовремя отклоняется.

– Это отложим до океана! – предательские слезинки горошинами катятся по щекам и некому их остановить.

Я не буду плакать. С некоторых пор я научился делать так, чтобы слёзы проливались внутрь меня.

– Тогда до встречи в аэропорту! Кстати, как я тебя найду? У меня даже телефона нет.

– Ха-ха-ха! Какой телефон, Слава, мы в двадцать первом веке. Всё есть в соцсетях.

– Точно! – луплю себя ладошкой по лбу.

– Ну всё, беги! – она отрывается от меня и машет одними пальчиками, словно говорит «до завтра».

Я отступаю к дверям, поднимаю вверх правую руку с открытой ладонью.

– Всем пока! До встречи!

«Прощайте!»

Из-за барной стойки льётся старый забытый мотив «Секрета» и это уже из дискотеки восьмидесятых:

«Не говори мне прощай – сно-ова,

Вернуться мне обещай, дай сло-ово,

Тебе я крикну посто-ой, но лишь упавшей звездо-ой,

Го-ород ночной смеётся вновь надо мной…»

ЭПИЛОГ

Как же давно я не ездил в поездах. В моей памяти это что-то серое, грязное, душное и вонючее. Но здесь всё по-другому. До блеска натёртые никелированные ручки. Стерильная чистота, отполированные двери купе, и даже проводница в своей ярко красной униформе больше походит на стюардессу. Правда, стоило ей открыть рот, как ассоциации со стюардессой мгновенно улетучились. Да и я сам тоже хорош – по старой привычке ляпнул ей: «мамаша, можно побыстрей».

– Какая я тебе мамаша! – её глаза метнули молнии, оторвавшись от раскрытого паспорта. – Если я мамаша, то ты кто? В зеркало давно смотрел?

Наверное, она могла бы продолжать и усиливать аргументацию, включив тяжёлую артиллерию из бранных слов, но я быстро осознал свою ошибку.

– Вы извините, ради бога! Вы просто стояли боком, и я не разглядел, перепутал вас с другой. Такая вредная старушка, тоже проводницей на этом поезде работает. Не знаете?

– Здесь много проводниц, откуда ж я всех знаю. И описание «вредная старушка» подходит доброй половине. – Кончик её рта против воли искривляется в ухмылке.

– А вы…ну какая же вы «мамаша». Женщина в самом соку!

– Ладно, не подлизывайся. Ты я смотрю под шафе? Смотри, тут с этим строго. Будешь хулиганить наряд вызову.

– Да вы что ма…мадам. – Я прижимаю обе руки к груди. – Буду сидеть как мышь. Вы меня даже не заметите. Ещё чай буду у вас с печенюшками покупать на каждой станции!

Проводница тут же зацепила меня за базар и записала в свой блокнотик номер моего купе, сделав пометку: чай, кофе, шоколад.

Дверца купе плавно отъезжает в сторону.

– Здравствуйте товарищи!

Я понимаю, что сделал что-то не то. Мой бодрый выкрик произвёл эффект разорвавшейся бомбы. Пассажиры одарили меня испуганными недовольными взглядами, будто я ворвался в купе без трусов. Взгляды вспыхнули, но тут же потухли, сфокусировавшись на экранах телефонов. В купе две тётки и пацан шестнадцати восемнадцати лет. Все пялятся в телефоны. Сладкий запах дешёвых духов смешан с дерущей нос вонью дезодоранта. Ну ничего, с запахом проблем не будет, сейчас сюда примешается моё амбре и всё обретёт гармонию.

– Можно присесть? – улыбаюсь я, пытаясь поймать хоть один взгляд.

Тётка на ближней лавке, не отрываясь от телефона, двигается к окну.

– Спасибо! – громко говорю я, проверяя реакцию. Никакой.

Пацан напротив в огромных наушниках, словно клешнями, водит большими пальцами по экрану телефона. Волосы парня обесцвечены (эх выйди он в таком виде на улицу двадцать лет назад…). В наушниках что-то бацает свистит, похрустывает. Интересно, это музыка такая, или в голове парня просто шестерни не смазаны?

Как же они всё-таки медленно взрослеют. Мои дети такие же, как этот шкет. В их годы я уже дела делал (правда никому и не расскажешь, какие это были дела).

Мой отец, кстати, то же самое говорил про меня:

– Я в твои годы уже комсоргом был, и мастером спорта по боксу, а вы только и делаете, что по улицам шляетесь, да телик смотрите.

Интересно, а что будет говорить он своим детям, если конечно сподобится их заиметь.

«Я в ваши годы уже восьмой уровень Варкрафта прошёл, имел пять тысяч подписчиков в Инстаграмме, и во всю мастурбировал в чатах знакомств, а вы только и делаете, что ролики с «Тик-Тока» крутите…».

Поезд медленно трогается. Всё, теперь только в будущее. Назад пути не будет.

Кошусь на дамочку рядом, которая словно пчела жалом, водит своим носом. Видимо учуяла, исходящий от меня стойкий запах девяностых. Ничего не поделать, тётя. Придётся тебе терпеть меня эти несколько часов.

Чтобы соответствовать нормам приличия, достаю телефон и утыкаюсь в него. О-о мне есть чем заняться. Нужно разгрести эту чёртову кучу навалившихся сообщений. От дорогой жены оставлю на потом, сама скоро позвонит, как узнает, что абонент снова в зоне действия. Вижу несколько голосовых от моего горячо любимого зама. Ему даже печатать лень, так он начитывает сообщения своим гнусавым голоском, думая, что кому то доставляет удовольствие слушать пятнадцатиминутный монолог. Включаю, подношу трубку к уху и начинается.

« Славик, ну ты куда пропал? Тут такое происходит…Шеф просто с катушек съехал…там квартальный отчёт а его нет…говорит заебали меня его пьянки…уволю говорит на хуй…ну я конечно заступаюсь, мол не факт Игорь Афанасьевич, не факт…может заболел человек…а он всё равно своё гнёт…»

Интересно, вот к чему он всё это говорит? Хочет, чтобы я побежал вперёд паровоза и сам заявление накатал, а его вместо меня поставили? Ну конечно, спит и видит. Дай-ка и я запишу ему голосовое. Нажимаю зелёную кнопку.

– Привет Артурик! Как сам? Я вот твои слёзные сообщения слушал, уж так ты обо мне печёшься и заботишься, что просто не могу не ответить тебе взаимностью. Знаешь что, Артурик? Если бы ты знал, как меня заебала твоя пидерастическая рожа, как меня бесит этот твой голосок? Я понимаю, Артурик, что ты обо мне заботишься, а ещё спишь и видишь как я перекладываю на тебя свою тяжёлую ношу, этот крест в виде директорского кресла, и вот что хочу тебе сказать: Иди ты наХ, Артурик, вместе со своей заботой.

Я так увлёкся диктовкой своего голосового сообщения, что не заметил, как все взгляды в купе снова оказались обращёнными в мою сторону.

– Ой извините! Я наверное громко? Это просто голосовое сообщение моему коллеге, а то он меня потерял. Сейчас ещё жене буду диктовать и любовнице. Если кого-то это напрягает, можете выйти. Хотя…

Встаю и выхожу сам, громко закрывая за собой дверь. Прохожу в тамбур, трясущейся рукой достаю сигарету, прикуриваю.

«Спокойнее Вячеслав Иванович! Не нужно так нервничать. Просто немного потерпите. Вы так долго находились в прошлом, что адаптация займёт достаточно продолжительное время. Несколько часов и всё пройдёт. Утром вы проснётесь уже в Москве, и всё встанет на свои места».

– Ты чё, совсем обалдел?! – из клубов дыма выныривает круглое лицо проводницы в красной шапочке.

Я не сразу понимаю, что она имеет ввиду под словом обалдел. Может я стою с расстёгнутой ширинкой и свечу своим причендалом? Да нет, вроде всё нормально и ширинки на спортивных штанах не предусмотрены.

– Курить в поезде запрещено! Штраф! Вот тебе и ну! Ты как будто с луны свалился.

– Ладно, ма…мадмуазель, извини! – тушу бычок о полированную стенку. – Больше не буду.

Она как ошпаренная выскакивает за дверь и уже через секунду в тамбур врываются два молодца в форме.

– Здравствуйте! Лейтенант Крапивин! Ваши документики! – козыряет один с тонкой, как у скворца шеей.

– Они там в купе, – машу рукой в неопределённом направлении. – А в чём дело, лейтенант Крапивин?

– Курите в неположенном месте, да ещё по ходу дела и пьяный.

– Вы что, лейтенант, я трезвый как огурчик. А на счёт курева, это не я, это…

Тётушка в красном колпаке появляется в дверях и укоризненно качает головой.

– Ладно, ребята! Виноват, нарушил! Предлагаю замять этот разговор! Обещаю, что никого не обижу.

– Ясно, что не обидишь, только попробуй! – говорит Крапивин. – Для начала мы твои документы проверим. – С какого он купе? – спрашивает он уже у проводницы.

– С четвёртого…

– Пройдёмте гражданин!

Я пожимаю плечами, мол, как скажете, иду вперёд по узкому проходу устланному зелёным половиком. Судя по последним событиям, встреча с ментами не сулит ничего хорошего. Что делать, Вячеслав Иванович?

Тикать!

Я ускоряю шаг, отрываясь от ментов и в середине коридора внезапно перехожу на бег. Пролетаю в противоположный тамбур, захлопывая за собой дверь. Забегаю в соседний вагон, дёргаю за ручку двери туалета. Слава богу, открыто. Захожу в туалет осторожно закрываю дверь, поворачиваю защёлку, прикладываю ухо к двери. Через секунду, слышу щелчок открываемой двери тамбура. Перестук ботинок гремит и быстро удаляется. Приоткрываю дверь, высовываю голову. Вон они голубчики, бегут уже в конце вагона. Вылетаю из туалета, бегу в противоположную сторону. В середине вагона натыкаюсь на любимую проводницу.

– Привет, мамаша, давно не виделись. – Беру её остолбеневшую с открытым ртом за плечи, отодвигаю к окну. – Ты уж извини, некогда мне…

Залетаю в своё купе…

– И снова здравствуйте!

Хватаю с полки рюкзак, выхожу, в очередной раз хлопая дверью. Пролетаю знакомый тамбур, в котором ещё висит дымное облако (след моего страшного преступления). Пробегаю ещё два вагона и оказываюсь в ресторане. Здесь никого нет. Я пробегаю между устланными белыми скатертями столиками. Снова тамбур. Поезд как раз почти сбавил ход и страшно свистит тормозами. Дёргаю дверь. Закрыта! Ну конечно, в перегонах двери закрывают на ключ, чтобы такие вот пьяные ушлёпки не вздумали выйти на ходу. Что делать?

Я сажусь на корточки сжимаю голову. Дальше бежать бесполезно. В составе есть и другие менты. Сейчас Крапивин свяжется с ними по рации и рано, или поздно они примут меня в свои объятия.

Дверь открывается. Чёрный, щетинистый как дикобраз крепкий мужик в белом халате смотрит на меня сверху вниз.

– Ты в ресторан, друг? – в гортанном голосе слышится кавказский акцент. – Я просто у началныка поезда был…

Я смотрю в карие глаза горца и понимаю, что этой мой последний шанс.

– Брат, мне помощь твоя нужна! – я встаю и беру его за плечи.

– Что такое дарагой? Извыни в долг не наливаю…

– Нет, мне не надо! Можешь меня выпустить? Открой эту хренову дверь.

– Ты что? Поезд на ходу, убиться хочеш?

– Я накуралесил немного, за мной менты бегут. Поможешь, брат?

В карих глазах крутятся сомнения.

– А ты нэ пэдофил?!

Я обиженно снимаю руки с его плеч, отворачиваюсь к окну.

– Да пошёл ты…

Слышу хлопок двери. Кавказец вышел из тамбура. Смотрю в дверное окно на проплывающие мимо столбы. Может быть не нужно было дёргаться от этих ментов. Только хуже себе сделал. Ну что, Вячеслав Иванович, в первый раз что ли?

Дверь открывается в проёме кавказец с ключом в руке.

– Спасибо брат! Век не забуду! Сколько я тебе должен? – лезу в рюкзак, ища бумажник.

– Сам пошёл…– ругается кавказец. – Нэ надо мнэ дэнег.

– Я за тебя свечку в церкви поставлю…или ты не…

– Как бы мнэ за тэбя нэ пришлос ставит…смотри, если будеш прыгат, прыгай прямо сейчас. Поезд разгоняется.

Шум стучащих колёс врывается в открытую дверь.

– Спасибо, брат! – хлопаю кавказца по плечу, встаю на подножку.

Я вижу бегущую под ногами рыжую насыпь, проплывающие мимо столбы и чувствую как с каждой секундой набирает ускорение поезд.

«Ну с богом!»

Выбрасываю рюкзак. Нужно сосчитать до трёх и прыгать. Куда прыгать? По ходу или против? Э-эх Вячеслав Иванович, ты что забыл лихую молодость? Конечно же по ходу.

Ра-аз, два-а, три-и…

Я отцепляюсь от поручней и делаю плавный толчок правой ногой. Всё переворачивается и я чувствую себя мячиком, который отскакивая прыгает по асфальту.

Бум…– один отскок…хрясь – ещё один.

Дзи-и-и-и-инь! – по-моему я прискакал.

Звон сдавливает виски, протыкает ушные перепонки. Я с силой сжимаю уши ладонями, чтобы предотвратить проникновение этого ультразвука. Перед глазами возникает круглое лицо блондина в огромных наушниках.

– Ну что, болван, отпрыгался? В твои годы на моих счетах будет пара десятков миллионов. У меня будет элитная недвижимость, загородный дом и маленькая собачка, которая будет дороже, чем вся твоя жизнь. Я пройду все уровни Варкрафта и у меня будет миллион подписчиков в «Инстаграмме». Это плохо, чувак? Посмотри на себя! Чего в своей никчёмной жизни добился ты? Тебе сорок лет, а ты всё в казаки разбойники играешь, мечтаешь о вечной любви, о какой-то сраной дружбе. Оглянись вокруг и посмотри на свою жизнь трезво. Ты всё просрал чувак!

– Пошёл ты на хер, Чебурашка! – я машу рукой и морда в наушниках расплывается в воздухе.

Приподнимаюсь сначала на локте, а потом осторожно сажусь. По крайней мере я жив. Башка продолжает звенеть. По темечку бегут тёплые струйки. Рукав олимпийки разодран, штанина тоже. Меня будто протащили по наждачной бумаге. Встаю, пытаюсь идти. В правую коленку будто гвоздь забили. Идти больно, но идти надо. Спустя вечность, нахожу свой рюкзак, закидываю на плечо, продолжаю ковылять. Куда я иду? Назад! Машина времени унеслась вдаль, и мне только и остаётся, что ковылять по рыжей насыпи в противоположном направлении. Стрелки часов снова бегут обратно. Я иду в прошлое, где уже скоро встречу своих друзей и её. Кстати у меня есть одна идея. Не знаю, когда она пришла мне в голову, но Буратине это точно понравится… Да, и надо закрыть этот чёртов Гештальт!

В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ по лицензии CC0.

Олег Механик. 01.11.2020 г.