Тепло лютых холодов [Александр Иванович Вовк] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

О фоне событий

Многие считают будто климат, значительно определяющий привычную жизнь людей, есть нечто устойчивое и повторяющееся из года в год, словно зима и лето. Но природа – барышня взбалмошная! Она способна долго прикидываться милой и обходительной, а потом такое учудит, что ее проделки ни в какие рамки не впишешь!

Вот и конец 1978 года в Прибалтике запомнился невероятными причудами климата. На людей, расслабившихся теплой осенью, обрушились неправдоподобные морозы – до тридцати. Но несколько раз они и этот рубеж преодолевали!

Надо признать, всем ещё повезло, когда до холодов навалило много снега. Под ногами сразу захрустело и заскрипело! Сказочно разукрасились деревья и кусты. Забылась осенняя серость дорог и тротуаров. Заснеженные подоконники и карнизы белыми чёрточками пронзили мрачные стены старинного Инстербурга (так Черняховск назывался при немцах). Чудно заиграли красной черепицей крыши, местами заснеженные и густо утыканные торчащими печными трубами.

Но городу стало ни до этой красоты, ни до зимней экзотики. Он никогда не готовился к сильным холодам, поскольку никогда с ними всерьёз не встречался! Потому-то теперь жутко замерзал. Зато у всех радикально изменилось отношение к печному отоплению. Раньше его только ругали, как досадный пережиток прошлого. За грязные и тяжелые хлопоты в отопительный период! За сажу на снегу и в лёгких! Теперь же наличие печи расценивалось как великая удача! Как важнейший фактор выживания домочадцев!

А вот надежды на цивилизацию город подвели… Из-за открывшейся немощи центрального отопления скоро закрылись детские сады, размещенные на первых этажах новых домов. Это вызвало лавину невыходов женщин на работу. Следом сдались и школы. Да и на рабочих местах люди думали больше не о служебных обязанностях, а о домашних делах.

Трескучие морозы вытянули откуда-то для каждого цепочку непростых проблем.

Сразу испустил дух общественный транспорт – самый недобросовестный элемент общественной жизни любого маленького города. Переохлажденные аккумуляторы продемонстрировали свою немощь в первую очередь. Солярка в баках непривычно зашуршала странными желтыми кристалликами. Даже стационарные заправки постигла та же участь, ведь заранее заменять дизельное топливо арктическим, представляющим собой для этих мест подлинную экзотику, было не принято. Бензин ещё держался, но у двигателей, его потреблявших, и прочих проблем оказалось навалом. Случайные капли воды в топливных трубках становились приговором любым двигателям. Но были случаи и интереснее. Там на ночь забыли слить воду из блока и радиатора… Там за час разморозили движок, заглушенный «на пять минут» у дома… Руки опускались от безысходности!

Даже бытовой газ в зарытых в землю емкостях, раньше бесперебойно питавших жилые кварталы, вдруг странно загустел, а потом и совсем застыл. От этого газовые плиты в домах не зажигались. И многим несознательным горожанам, которые отапливали им свои жилища, полагая, будто отравление предпочтительнее замерзания, стало плохо до невозможности.

Так или иначе, но с разных сторон к напуганным людям упорно подбирались всё новые и новые беды.

Из магазинов мигом исчезли никому ненужные ранее обогреватели, электрические плитки и прочие грелки. Даже лампочки большой мощности, редко кого-то интересовавшие прежде, скоро разошлись. Говорят, умельцы и их превращали в отопительные приборы.

Скоро пиковые нагрузки доконали и местные электрические сети. Они всё чаще сдавались, оставляя людей не только без тепла и света, но и без надежды на нормальное будущее.

Участились пожары от возгорания электропроводки. Самоуверенные самоучки с их архиерейскими приспособлениями хорошо знали, чем занять пожарные команды, чтобы те не спали сутки напролёт…

За ночь то тут, то там в трубах водоснабжения и канализации возникали пугающие всех сюрпризы, с которыми сражались лишь посредством весьма опасных паяльных ламп.

Всё чаще горожане говорили об обморожениях. Ужасами обрушились на испуганных людей подробности первых ампутаций в городской больнице.

Затих молочный комбинат – из колхозов перестали доставлять молоко, а сухим в то время ещё пренебрегали. В нещадно продуваемых коровниках отчаянно болели замерзающие животные. И совсем уж странно для начала зимы вдруг закончились корма. Скот в массовом порядке перевели на еловые ветки. И ими отчетливо запахло молоко у тех счастливчиков, которым удавалось его где-то купить. Впрочем, и веток всем не хватало… Руководители хозяйств по радио периодически взывали к помощи, призывая население брать на прокорм и согревание коров и телят.

В конце концов, залихорадило даже хлебокомбинат – печи работать без газа давно разучились. Осложнился развоз продуктов по магазинам, если каким-то чудом они оказывались в наличии на базе. Разумеется, бесследно испарились свечи, спички, как всегда, соль, сахар, крупы и макароны. Население забыло о сливочном масле.

Дефицитом оказались даже «сотки» – популярные бытовые лампочки. Правда, по центральному телевидению страну успокоили. Оказалось, причина того не в морозах. Просто оба завода, ранее производивших злосчастные лампочки, одновременно встали на капитальный ремонт. И действительно, не стоит волноваться! Разве важно, что не стало лампочек, если известна причина? Однако имена скромных героев, допустивших очередной ляп, так и остались неизвестными.

Людей всё чаще охватывал быстро распространяющийся по городу страх – нет воды, нет тепла, нет света! Значит, нет и жизни!

Природная стихия, неизвестно кому игравшая на руку, стократ усиленная недомыслием, немощью и нерадивостью всех уровней власти, сурово проверяла население на выживаемость! Но оно, не зная иного выхода, всё как-то держалось и держалось, надеясь на потепление!

Глава 1

В тяжелейшие морозные дни Алексей Зотов, как и прочие жители Черняховска, преодолевал многочисленные трудности, навалившиеся на него и на службе, и дома. Уж что-что, а россыпи проблем любого калибра он преодолевать привык. Временами самому казалось, будто он и рождён лишь для непрекращающейся борьбы с ними.

Но не стоит думать на этом основании, будто Алексей – это настоящий былинный богатырь, выискивающий несправедливости и совершающий несчётные подвиги. Человек он, скорее, непримечательный. Возрастом – менее тридцати. Чуть выше среднего. И могучим его никак не назовёшь! Типичное лицо, обычная прическа… Ни усов, ни бакенбардов. Одни глаза сразу и запоминаются – цепкие серо-зеленые, уверенные, спокойные.

Если бы не они, не впивающийся в собеседника взгляд, своим обликом Алексей идеально походил бы на разведчика – без особенностей, без дефектов, без броской мужской красивости. Между тем, даже по такому лицу легко читается обстоятельность и надёжность. Потому он именно из того типа людей, которых безошибочно выбирают на нечто сложное и опасное, но о ком забывают, когда приходит пора почестей и наград. А сам он претендовать на награды ни за что не станет, даже вполне заслуживая их. Но не станет мешать и тщеславию товарищей, отдавая должное не только своим достоинствам, но и их слабостям.

И всё же есть у Алексея особенность, которую ему бывает трудно скрыть при знакомстве. Он – армейский офицер! И этот факт сразу выдаёт его шинель с черными петлицами и погонами капитана. Та самая шинель, многократно воспетая, в которой летом жарко, а зимой отчаянно холодно! Которая предельно сковывает движения в плечах и негнущимися погонами капает на мельницу всевозможных шейных остеохондрозов.


Но займемся историей Алексея в каком-нибудь разумном порядке, поскольку она, как представляется автору, весьма рельефно высвечивает не только поступки типичного советского офицера, но и его настрой, стремления, размышления и даже некоторые сомнения… Показывает подлинную армейскую обстановку давно прошедших лет, жизнь сослуживцев, семьи, случайные военные приключения.


Начнём с самого важного! В конце сентября уже известного Читателю года Людмила, жена Алексея, родила ему второго сына. По обоюдному согласию младенца назвали Ванюшкой. В честь деда, заготовив для его гордости приятный сюрприз.

Очень тяжелые и затяжные роды продолжались двое суток. Всё было настолько страшно, что Алексей боялся вспоминать те дни еще много лет потом, даже если Людмила сама затевала об этом разговор, копошась в их непродолжительной семейной истории. Потому она и не догадывалась, насколько изматывающими стали те дни не только для неё, находившейся у опасной грани, но и для ее мужа.

При первой же возможности он мчался в роддом и проводил там много часов в изматывающей тревоге, пока не прогоняли. Тем более Людмила не знала, как в критический для нее момент супруг помогал переносить ее, бредившую, на носилках куда-то на второй этаж. Лифта в здании, разумеется, не было, как никогда не было в нем и мужчин-санитаров, способных при необходимости выполнять подобную работу.

Впрочем, кто теперь знает, как было когда-то? Ведь при немцах здесь тоже размещался роддом. Известно лишь, что он делился на две равные половинки. В одной целый месяц происходило то, что и положено, зато в другой половинке шла всякая дезинфекция, облучение, стерилизация и прочие мероприятия, позволявшие защитить и выходить даже самых слабых детишек. Через месяц эти половинки менялись местами. Но так было при немцах…

В советское время поступили более рационально! Оно и понятно! Насколько неразумно в одном роддоме содержать фактически два, из которых один всегда пустует! Зато с подачи прессы наша страна тогда гордилась невиданными достижениями в области перинатальной медицины. И люди этому верили! Как же иначе, если никто не оспаривал?


Но вернёмся к Алексею. Убежденный в естественности родов, он лишь ждал, ждал и ждал, когда же в их семье свершится долгожданное чудо природы. И пребывал в каком-то пристукнутом состоянии, смутно подозревая, что роды Людмилы проходят как-то неправильно. Это сильно тревожило, но Алексей по-прежнему лишь ждал, метался, пугался своих назойливых и самых страшных мыслей, дурных предчувствий, каждого появления в вестибюле безразличного к нему персонала, и опять ждал, ждал…

Он верил в природу! Верил в готовность жены рожать – ведь это уже второй раз! Верил в медиков. А им, как выяснилось позже, всё происходившее было не только привычно, но и безразлично. Потому до поры они ничего не предпринимали, чтобы не связывать подходящую к концу смену с очень трудной роженицей – пусть она достанется коллегам! И они действительно ничего не делали до тех самых пор, пока на своё дежурство не заступил сравнительно молодой, но энергичный врач Лурье. Он-то и спас положение. Едва появившись, так всех закрутил, что персонал по этажам и коридорам стал не бегать, а летать:

– Вы что? Совсем от безделья обалдели! Почему она до сих пор не родила? – гремел повсюду его злой голос. – Вы собрались здесь, чтобы потерять роженицу и ребёнка? Ведь давно воды отошли! Точно обалдели! Всех под суд отдам, если что… Немедленно на стол! Готовьте кесарево… Черт вас всех на мою голову! Где кислород? Вы сантехники, а не медики! Это чьи анализы вы мне подсовываете? Это же Петровой анализы! Всё перепутали! Никакой совести! Почему до сих пор…


На одиннадцатый день счастливый Алексей, так и не понявший сути происходившего, забрал домой и жену, и сына Ванюшку, потянувшего при рождении на четыре шестьсот. И началась в семье другая жизнь. Сменились приоритеты. Изменился распорядок дня.

Постепенно существование семьи входило в иную колею, рассчитанную и на маленького человечка, занимавшего всё внимание семьи.

А через месяц небольшой городок потрясла новость – Лурье арестовали.

Оказалось, что из соседнего города Гусев ночью к Лурье примчались обезумевшие от горя родители некой школьницы. Они умоляли спасти погибающую дочь доктора, ставшего широко известным благодаря реальным успехам в самых трудных гинекологических операциях и незабвенному женскому телеграфу. Дочь, школьница восьмого класса, тайно от родителей решилась на аборт у какой-то бабки. И лишь когда возникло обширное кровотечение, и делать что-то оказалось поздно, о беде узнали и подключились родители девочки. Лурье они как-то уговорили, но спасти девочку и он не смог. Было слишком поздно.

Когда в Черняховске над Лурье проходил суд, женщины, многим из которых он спас когда-то и погибавших детей, и их собственную жизнь, весьма активно требовали освобождения врача от ответственности, часами дружно выстаивая перед зданием суда. Но когда же наши власти прислушивались к мнению населения? Лурье получил огромный срок, будто он сам и стал инициатором подпольной криминальной операции.

Вина на нем, конечно же, была! Это – бесспорно! Если бы в интересах умолявших его родителей он не продолжил скрывать от всех уже произошедшее… Если бы успел привезти девочку в свою операционную и сделать всё официально… Если бы не взял какие-то деньги от родителей, то приговор был бы другим. Но всё сложилось наихудшим образом…

Глава 2

Пришли первые дни декабря. Главной проблемой для всех остались жуткие морозы. Не имея иных возможностей, люди стали как-то не только приспосабливаться, но даже привыкать.

Печное отопление в старой немецкой квартире Алексея, ранее сильно осложнявшее жизнь, осложняло ее и теперь, и всё-таки спасало, поскольку позволяло поддерживать температуру, приемлемую для младенца. Может, и не стоит вспоминать неприятное прошлое, но для красивой и весьма прожорливой кафельной печи уголь, заготовленный с осени, Алексею приходилось таскать в вёдрах из подполья на третий этаж. И без того обеденное время не велико, а тут еще попутная тренировка всякий раз. Да было бы, что таскать, а то ведь запасы, не рассчитанные на сильные морозы, стремительно истощались. И «помог» кто-то, как у нас говорят! Будь ему неладно!

Вода из крана, как правило, струйкой в спичку еще текла, грозя всякий раз замёрзнуть в пути, а вот газ загустел настолько, что не прокачивался по трубам и не доходил до квартиры. Купить в запас электроплиту Алексей в своё время не догадался, потому придумал подогревать бутылочки с питанием для Ванюшки на утюге. В условиях стихийной блокады это стало выходом, поскольку кроха-сын сразу отказался от груди.

Смеси для детского питания в свободной продаже следовало ещё поискать. В общем-то, они были, но столь сладкие, что непременно вызывали диатез! Правда, в любом городе существовала так называемая молочная кухня, где младенцам-отказникам готовили специальное питание в маленьких мерных бутылочках, но в ту кухню с ребёночком запросто не набегаешься – далеко! А тут еще морозы обложили… Не простудить бы!

Друзья из областного Калининграда откликнулись и прислали какие-то коробки с импортным детским питанием. На первых порах это стало спасением.


И надо же, именно в те сложные дни командир дивизиона, в котором служил Алексей, надумал завершить дело, которое еще до его назначения отложили в долгий ящик да там, видимо, и забыли. А дело было действительно важным: как-никак, а потерялась целая штатная радиостанция Р-125. Потерялась вместе с Газоном, в котором она смонтирована!

Никто не мог припомнить, где, когда и по какому поводу она исчезла. Может, сломалась на учениях, вот и оставили где-то до лучших времён. Конечно же, рассчитывали при первой возможности за ней вернуться, да закрутились в обычной армейской суете. Или отдали на какую-то военную базу для проведения среднего или капитального ремонта радиоаппаратуры. А может, подкачал родной Газ-69, и его не смогли до части дотянуть.

Всякие были догадки и предположения, но машины-то до сих пор нет – и всё тут! Её прежний экипаж давно уж на гражданке; новый в списках дивизиона лишь числится; командир взвода заменился в Кандалакшу; командир батареи затерялся в иных далёких краях. Да и прежний командир дивизиона, как ушёл на повышение, так на козе к нему не подъехать! Говорит, будто то дело давно мхом поросло, и он теперь уж ничего-ничего не припомнит. «Но, – всегда уверенно добавляет бывший, – не может быть, чтобы при мне что-то утеряли! Тем более, целую радиостанцию!»

Вот и замкнулся чёртов круг.

Новый командир давно собирался начать поиски машины, да всякий раз, если не учения мешали, так проверка. Либо инспекция. То время отпусков подходило, то период демобилизации старослужащих. Теперь вот – морозы трещат некстати! Но начинать когда-то же надо… Знать бы где, когда и по какому поводу ее потеряли?

– Кого пошлём, Юрий Семенович? Как считаешь? – решил узнать мнение своего начальника штаба командир дивизиона.

– Задача сложная! Она на всю глубину не ясна. Потребуется настойчивость, ответственность, инициатива… Кроме того, по разным воинским частям придётся поездить, с разными людьми дело поиметь, которым точно не до нас… Дипломатом быть придётся, однако! Если подходить с такой стороны, то лучше капитана Зотова нам не подобрать. К тому же, он по части спиртного не мастер!

– Ну, это, положим, не во всякой ситуации нам пойдёт на пользу! – усмехнулся КД. – Иной раз лишь через спирт дела и решаются! Сам знаешь! С трезвенником не договоришься! Либо принципиальный, либо мздоимец! Надо Зотову фляжку с собой дать, на всякий случай! Тем более доверяешь ты ему, как я вижу!

– Не скрою: у нашего кандидата есть одно нежелательное обстоятельство – жена недавно родила! – добавил неуверенности начальник штаба.

– Вот об этом мне не надо! Не надо, Юрий Семенович, путать службу с семейной жизнью! В противном случае, мы с тобой ни одно дело не сделаем! И это опять загубим. А я твёрдо решил – машину надо отыскать! С каждым новым днём сделать это будет лишь труднее! Да и сам Зотов к семье будет торопиться, что нам на руку! Так что же, Юрий Семенович, на нём и остановимся? Или как? – уточнил КД.

– Согласен, Геннадий Васильевич! Готовить документы? – взял в голову и эту задачу начальник штаба.

– Делай, Юрий Семенович! Только давай с тобой помозгуем, на какой срок командировать… Если с понедельника, то двух недель, пожалуй, достаточно. Выходные у него впустую выпадут… Успеет ли? Как сам думаешь? Уж больно маршрут длинный. Сможет и тысячу км накрутить! Только нашёл бы её, проклятую… Ты его через часок ко мне пришли: сориентирую!

– Понял! Сейчас же займусь!


Через час Алексей оказался в кабинете командира:

– Разрешите? Товарищ подполковник, капитан Зотов по-вашему…

– Ну, ладно, ладно тебе! Садись поближе, Алексей Петрович! Я решил тебя командировать на поиски давно потерянной машины. Задача тебе предстоит сложная, но интересная! Может, слышал про потерянную радиостанцию из батареи управления?

Алексей утвердительно кивнул головой.

– Вот и хорошо! Значит, наш разговор не затянется! Выезд – рано утром в понедельник. На подготовку остаётся завтрашний день, то есть, пятница. В субботу доберешь, если что-то не успеешь. Срок – максимум две недели. Будет замечательно, если управишься раньше. Где искать, я и сам не знаю! Список воинских частей по маршруту согласуй с начальником штаба. Маршрут наметь до выезда. Думаю, движение начнешь в сторону Каунаса, а от Вильнюса пойдёшь на Ригу. Обратно, конечно, через Советск. Отовсюду, по возможности, мне или начальнику штаба сообщай о своих успехах. На бензин тебе дадут открытый лист. С ним заправишься в любой части. С довольствия тебя и водителя снимут, продовольственные аттестаты возьмёшь с собой. Оружие тебе не понадобится – радиостанция, слава богу, старенькая, несекретная. Машину тебе даем Уазик шестьдесят девятый. Его уже готовят. Вроде бы, надёжный. Уточни у зама по вооружению, что дополнительно взять из запчастей. Воду, масло… Ну, что теперь не ясно?

– Как быть, если машину я найду разукомплектованной? Если она не на ходу? Если разбита, раскурочена? И доверенности мне понадобятся… С печатью и подписями. А еще нужен документ от вашего имени, как командира части, ходатайство или что-то подобное… В общем, просьба! Чтобы все командиры частей в поиске оказывали мне содействие…

– Это сделаем. А если в чём-то крепко засомневаешься, согласуй со мной по телефону. Лучше будет, если ты сюда эту развалюху всё-таки прикатишь. В любом виде! Иначе опять дело затрётся!

– Ясно! Я, товарищ подполковник не знаю, кто со мной поедет водителем, но для такого дела лучше брать латыша или литовца. Он и язык знает, и со своими легче сговорится, в случае чего! Только мне бы с ним до отъезда поговорить… И от вашего имени моему комбату и старшине… Чтобы водителя моего не зажимали – то ему нельзя, это не бери! Сами знаете как старшины за каждую тряпку… Морозы ведь трещат, а Уазик с его тентом насквозь дырявый – в нём только летом тепло бывает!

– Это верно… Подберем и водителя тебе, и одеяла для утепления выдадут! И фляжку со спиртом дадим! На всякий случай – для подмазки! Знаю, ты у нас в бутылку не заглядываешь, но всё равно предупреждаю, смотри там, не задури! Знаю я и командировочных, и всяких прочих удальцов, как только с глаз долой!

– Насчёт этого не сомневайтесь! Мне не до того будет! – пообещал Алексей.

– Что мы ещё забыли? Ну, ладно! Надумаешь – заходи прямо ко мне! – хотел закончить разговор командир дивизиона, но Алексей опередил:

– А ещё! Еще надо тридцать сухих пайков.

Командир удивленно рассмеялся:

– Зачем столько? Торговать надумал, что ли? Они и в Уазик не поместятся!

– Товарищ подполковник! Некогда нам будет в разных частях на довольствие вставать! Мы же к ним на час-другой, и укатили восвояси! А если где-то на принцип пойдут – не покормят без оформления аттестата? Не по кафе же нам ходить… Да ещё платить за двоих! У меня таких денег нет! Нас с водителем двое; две недели, вот и выходит тридцать пайков!

– Ну, не знаю! Тут другая арифметика работает! Думаю, тебе и пяти хватит, а пообедать в любой части вы сможете. Если, конечно, зевать не станете, да в бутылку не полезете! Нас ведь, ракетчиков, все считают незаслуженно обласканными, изнеженными! Потому недолюбливают! Часто в делах мешают, а не помогают! Хотя сам не пойму, откуда это повелось? Вместе погибать-то будем, если придётся! Впрочем, давай, Алексей, готовься! В семье-то как?

– Холодно теперь всем, но меня всегда ждут… Потому мне теплее!

– Философ ты наш! Двигай-ка! И доброго тебе пути!

Глава 3

– Лёшенька! А как же я тут? Как же мы без тебя? – ужаснулась Людмила, когда узнала о сборах в командировку. И ее покрасневшее лицо показалось Алексею раненным на фоне светлых локонов супруги.

Алексей ещё долго молчал, дожидаясь, пока жена выговорится, несколько успокоится и смирится с неизбежным. Потом принялся тихо уговаривать, поглаживая ее руку:

– Не волнуйся, Людок! Я ящик фанерный достал; в коридоре поставлю. В него тебе угля из подвала наношу. Думаю, тебе хватит. Всяких макарон, крупы, масла и сахара постараюсь запасти…

– Так смели всё из магазинов! Где достанешь? – наконец переключилась жена на действительность, освободившись от первоначального переживания.

– Я постараюсь! Да и морозы не вечны же! Скоро погода наладится, как и положено в наших местах. Опять будет – ни туда, ни сюда! То дождь, то снег! А я постараюсь поскорее управиться… Васютку к делам привлекать пора – большой уже, он поможет. Чтобы тебе на морозище не выходить, да детей с собой не таскать, я договорился с Коньковыми; они будут хлеб и молоко приносить! По вечерам. Продержишься! Ты ведь молодец! Только ванночку не поднимай, когда Ваньку купаешь! Не дай бог, швы разойдутся… Понемногу наливай и понемногу сливай! – Алексей обнял и поцеловал жену, долго ее не отпуская.

Так они и сидели бы молча, согревая друг друга, пока Василёк играл машинками на диванчике – лишь бы не на холодном полу – а Ванька равномерно посапывал в своей решётчатой кроватке. Но младший сын не ко времени проснулся и сразу потребовал свою бутылочку с соской.

И тогда всё стремительно завертелось вокруг него, поскольку усидеть под Ванькин требовательный рёв было невозможно. Он замолкал, лишь получив своё. А высосав жидкую манную кашку, по сформировавшейся привычке отбрасывал пустую бутылочку далеко в сторону, пугая родителей всякий раз тем, что когда-то она разлетится на мелкие кусочки.

– Ну что, Василёк? Пойдем с тобой на лыжах?

– Конечно, пойдем! – обрадовался старший сын, засидевшийся дома без гуляния. – А мороз уже улетел?

– Нет! Летать только учится! Но ты готовься! Скоро обязательно пойдём! Как раньше пойдём – все вместе!

– А Ванюшка тоже на лыжах?

– К тому времени, тоже на них! – засмеялся Алексей.

Глава 4

Из ворот родной бригады выехали по плану, сразу окунувшись в неопределённость своего необычного задания. Минус двадцать три. Пока терпимо.

Машина бежит нормально, но сквозит в ней так, словно сидишь на крыле самолёта. Оглушающе рычит и скребется вентилятор печки, включенный на полную мощь. Но воздух он гонит практически холодный, потому стужа в машине собачья. Иначе и не скажешь! И кажется, чем дольше, тем холоднее! Стало быть, нет надежд на эту печку – лишь на общее потепление.

Скоро стёкла от дыхания покрылись мохнатым инеем – ничего не видно! А как протрёшь, так стекло мутнеет, готовое опять заледенеть. С плохоньким отопителем в мороз стёкла не отогреть!

И всё же Алексею поездка даётся легче, нежели Иварсу. Алексей-то замотался в одеяло – от ног до подбородка, но всё равно дрожит. Хорошо ещё, прихватили сравнительно теплые танковые куртки. Шинели на всякий случай тоже взяли, но ехать в них не решились. И правильно сделали – давно бы дуба дали.

Иварс настроен героически. Кажется, он тайно связывает это путешествие с посещением родных мест. Ведь родом он, кажется, с Рижского побережья. Потому, согреваемый мечтой или воспоминаниями, стойко преодолевает жуткий холод, а на вопросы Алексея бодрится. Мол, холод зимой – дело привычное! Говорит, что не мёрзнет, вот только пальцы часто растирает, снимая почти бесполезную в мороз армейскую однопалую рукавицу.

Алексей и впрямь верит, будто Иварс не мёрзнет. От этого Алексею и самому становится легче, ибо в этом вопросе помочь водителю он не в состоянии. Кроме того, по себе знает, если у человека есть важное обязательное дело, а увильнуть некуда, появляются силы для преодоления чего угодно! И всё же – лучше бы не переусердствовать. Терпеть-то можно долго, а чтобы загнуться от холода много времени не понадобится. Если поясницу или шею заклинит, то никакой героизм не поможет! Потому они периодически останавливались и бежали наперегонки метров сто-двести вперед, потом назад. Опять забирались в свой морозильник на колёсах, уже распарившись, и продолжали движение.

Какие-то машины встречались редко. Через час подкатили к посёлку Чернышевское. По-старому, ещё по-немецки, – Эйдткунен. И не выговорить!

Совсем неинтересный посёлок. Расположен он перед условной границей Калининградской области с Литвой. А раньше, ещё при немцах, Эйдткунен был настоящим крохотным городком, в котором по-городскому жили пять тысяч немцев. Производили, в основном, сельхозпродукцию или ее же перерабатывали.

Хорошо заметна обезглавленная снарядом кирха, приспособленная теперь неизвестно подо что. Массивные немецкие дома сложностью своих фасадов, даже самых непритязательных, ничуть не напоминают современные панельные коробки, гладенькие со всех сторон. Но старые немецкие дома, пережившие ужас обстрелов и бомбардировок, так и не дождались мало-мальского ремонта, хотя плотно заселены советскими людьми. Они, кажется, смирились, привыкли терпеть что угодно. Ведь другого выхода у них нет.

По казарменному мрачны длинные ряды оконных стекол на трех-четырёх этажах. Кое-где и стёкол-то нет. Крыша под натуральной черепицей местами разворочена и заделана, чем пришлось. Только дымящиеся трубы подтверждают наличие здесь жизни. Картина безрадостная, вызывающая в душе неприятный осадок и чувство безнадёжности.

«Слышал как-то, – вспомнил Алексей давний разговор с замполитом, – будто Калининградскую область после сильнейших разрушительных боёв до сих пор почти не восстанавливают, подразумевая ее возврат Польше в качестве акта доброй воли. Пусть даже так! Не нам судить, как поступать с этой землёй! Но люди-то наши, без вины виноватые, так и живут в этих черных руинах десятки лет. Их-то что? Тоже передадут полякам в качестве той самой доброй воли? А чтобы в нормальные дома вселить, доброй воли не хватило? Всякие Петродворцы заново отстроили, а люди – они ведь не дворцы! Люди – стерпят! Они, мол, понимают, насколько страшной и разорительной оказалась война! Ну, а не стерпят, так всё равно, деваться им некуда! Что происходит? Нельзя же так с теми людьми, которые и без того столько на своих плечах вынесли! Ужаснейшая несправедливость!» – разволновался вдруг Алексей.

Тем временем машина перевалила через слегка обозначившийся мостик, и синий дорожный знак подсказал название другого населенного пункта – уже в Литве – посёлок Кибартай.

И сразу картинка за окном изменилась. Алексей увидел, как вдоль трассы потянулись приятные на вид однотипные домики с ослепительно чистыми стеклами, единым вдоль улицы декоративным заборчиком, фруктовыми садиками и едва заметными аккуратными тепличками на заднем плане.

От тротуаров широченной улицы, с двух сторон окаймившей спешащее дальше шоссе, снег отброшен и выровнен красивыми валками. Над крышами кучерявятся белые дымы. Возле яркого одноэтажного магазинчика расчищена от снега большая площадка для автомобилей. Через огромные окна заметно кипение жизни. В сравнении с увиденным пятью минутами ранее, Алексею эта чужая жизнь представилась очень даже привлекательной. Здесь, пожалуй, каждый согласился бы пожить…

«Как же так? – удивился он. – Единая страна! Единый, как будто, народ, на великие дела способный, а жизнь настолько разная, что глаз режет! Почему так? Если бы то гиблое Чернышевское по-хорошему восстановить, да о жителях подумать так, чтобы не каждый из них в одиночку лопатой махал, наводя вокруг себя порядок, то, глядишь, ещё лучше получилось бы, нежели теперь у литовцев! Выходит, немцы могли организовать свою жизнь как люди! И литовцы могут! Так почему русские всегда как скоты жили? Как скоты и теперь живут, если их убогие населенные пункты не относятся к паре тех козырных городов, которые за счет всей страны лелеются и ублажаются. Которые существуют для показухи и помпезных парадов! И в которых жители убеждены, будто они такие хорошие-расхорошие, что более прочих граждан нашей страны заслужили нормальную жизнь!»


Наконец, и Кибартай остался позади, но Алексей никак не мог избавиться от каверзной мыслишки, ранее его не беспокоившей:

«Почему я словно в другую страну заброшен, хотя не выезжал из своей? Почему одним людям в ней достаётся всё, а другим – остальное? То есть, ни шиша! Где в моей огромной стране я смогу увидеть крохотный населенный пунктик, который по благоустройству похож на приличный западный городок? Чтобы дома были красивые, чтобы планировка улиц не абы как! Чтобы тротуары, велосипедные дорожки, а не грязь непроходимая! Чтобы всё завершено, всё отточено, огорожено, подключено, покрашено! Тот же Эйдткунен с его пятью тысячами немцев именно таким и был когда-то! Или скажете мне, будто в нём жили чумные миллионеры, не знавшие недостатка в финансах? Или в том посёлке счастливо проживала любимая дочь кайзера Вильгельма? Так каким же могучим производителем тот кайзер оказался, если его дочерей хватило на все крохотные городишки Германии, которые также прекрасно отстроены! Всё в них создавалось, всё имело привлекательный вид, всё было удобно для жителей! Как же так? Какой секрет был известен немцам, который советская власть не сумела постичь? Я понимаю невероятные трудности своей страны, окруженной теми, кто всегда желает проглотить ее с потрохами! Содержать такую большую армию, как наша, да чуть не каждый год обновлять ее дорогостоящее вооружение, это кому же по силам? Но ведь и германцы воевали всегда! Значит, тоже неимоверно тратились! А деньги на строительство, благоустройство, очеловечивание местности вокруг себя они всё-таки находили… Как-то находили! И мне очень интересно – как именно? Может, и мы, если очень постараемся, осилим подобное?»

Глава 5

Большие города Алексей не любил. Почему так? Просто не любил, и всё. За их муравьиное мельтешение. За большие и огромные расстояния, которые приходится преодолевать по самым пустячным делам и вопросам, теряя время, теряя попусту саму жизнь. За то, что в них трудно обойтись без транспорта. За то, что всё плохое, загрязняющее, разлагающее всегда начиналось с них. За то, что они не имеют милой атмосферы уютных малых городов, где люди приветливо здороваются по утрам, искренне интересуются своим соседом и попросту болтают в любое время при встрече. За шумность, за пыльную зелень, чрезмерно высокие дома и медленные лифты, отрывающие человека от родной земли, но не делающие его птицей. За множество наглых автомобилей на дорогах, грохочущих и забивающих наши легкие ядовитыми газами. За обязанность подчиняться глупым светофорам, заставляющим стоять, когда на дороге нет машин… Много, за что!

Кому-то может показаться странной эта неприязнь Алексея, ведь большинство людей стремятся жить как раз в крупных городах…

Но кто задумывается, почему они стремятся? Чаще всего лишь потому, что им внушили псевдолюбовь к суете и маяте больших городов, которая их якобы к себе тянет. Внушили…

Большинство людей ошибочно полагают, будто в большом городе больше возможностей для работы, отдыха. Вообще, для активной жизни.

Многих большие города привлекают сложившимся в них разделением труда. В городе уже есть те, кто за них и двор подметёт, и цветы польёт. Кто-то испечёт хлеб и нальёт молока. Кто-то дом обогреет и воду в него подаст. Здесь не надо запрягать лошадей и выкапывать картошку… Здесь можно всё иметь, не запачкав белы ручки…

Есть и другая меркантильная причина. Заведомо лучшее материальное обеспечение именно больших городов. В них удобно потреблять! Такова специфическая болезнь, прежде всего, советских городов. Вполне возможно, какому-то важному дядечке в его высоком кресле так живется спокойнее. И ведь он по-своему прав! В большом городе любой шумок может в два счёта разрастись до грома небесного! Дабы упредить, лучше народ сразу не гневить…

А уж Москва и Ленинград вообще на особом положении.

И, собственно говоря, почему на особом?

Не почему так заведено? А почему такое состояние дел в остальных уголках страны не представляется банальным свинством? Свинством по отношению к порядочным людям, которые в других городах, деревнях или даже на безымянных строительных площадках укрепляют и прославляют свою страну. Или эти люди иного сорта? Или они иных категорий, на которые по части обеспечения самым странным образом поделены все советские города? Свинство – самое подходящее слово для столь дискриминационного «равенства»!

Кстати, пальцем в небо попадут те, кто нелюбовь Алексея к большим городам объяснит его провинциальностью. То есть, привычкой жить в маленьких населенных пунктиках. Они удивятся, если узнают, – не сложилась у Алексея такая привычка! И зависти нет! Есть удивление; есть неприятие; есть возмущение.

Алексей вырос в семье армейского офицера. И его семья немало поколесила и по стране, и по заграницам. Потому и жили, и бывали, и проезжали, и к друзьям заглядывали во многие большие города. Однажды по случаю Алексей стал вспоминать, где побывал с родителями, где поживал с ними, загибая пальцы. И этих пальцев не хватило на руках и на ногах, вместе взятых.


«Какой смысл говорить о возможностях большого города, если вы не используете их даже на один процент? – опровергал наиболее популярное оправдание привязанности к крупным городам Алексей. – Вот я, приезжая в Москву, Ленинград, Киев, Ташкент, Алма-Ату, Ростов или в родную Одессу, всё в них за свой отпуск выверну наизнанку! Поскольку мне всё интересно, поскольку соскучился по другой обстановке. Везде побываю, даже там, где бывал в прошлый раз, и всё послушаю, и всё увижу, и всё узнаю, и всё засвидетельствую, во всем поучаствую…»

Глава 6

Однажды хорошие друзья Алексея, принимавшие его с женой и сыном на неделю в Ленинграде, искренне удивились и даже огорчились за себя: «Надо же, а мы в Русском музее, в БДТ, в Пушкинском театре, в Эрмитаже забыли, когда были… А вы за несколько дней уже везде побывали… И даже в музее Арктики, о котором мы не слыхивали… Даже в музее пожарного дела… Надо же! Не говоря о Петродворце, Ломоносове, Кунсткамере, Пушкине, Зоологическом музее, Авроре, артиллерийском музее, Исаакиевском соборе, квартире-музее Ф.М. Достоевского… Боже мой! И когда вы всё успеваете? Да еще с маленьким сынишкой!»

– Если бы мы постоянно жили в Ленинграде! – засмеялся в ответ Алексей. – Тогда наверняка забыли бы обо всей его красоте, как забывают о чём-то второстепенном! Существует она как-то рядом, ну и пусть! А теперь нам время дорого – когда подобная возможность опять представится? Значит, мы обязаны всё и везде успеть! Потому и ставим себе непосильные задачки и решаем их успешно! Вот и весь наш секрет!

– Нам бы ваш напор и стремление! – позавидовали хозяева-ленинградцы.

– Даже не мечтайте! Не выйдет! Я же знаю, москвичи вам не скажут, сколько стоит билет в Третьяковку, а ленинградцы не знают с какой стороны вход в Эрмитаж! Все это у них где-то есть, считается, что оно им и принадлежит, но никогда не посещали! Зато сколько спеси: «Мы, москвичи! Мы, ленинградцы!» А на самом деле – вы как та собака на сене!

– Ну, это уже перебор! – почти обиделись хозяева.

– Мы вас расхваливаем, может, только из вежливости, а вы нас бесцеремонно позорите! С какой стати? Неужели из-за особой интеллигентности всех жителей малых городов? – засмеялся хозяин. – Лучше пойдемте за стол – обед вас, гуляки-задаваки, давно ждёт!

– Всё, всё! Хотел пошутить, но случайно затронул больную струну! – опять ужалил друзей Алексей.

– Ну, ты и заноза! Или в вашем Черняховске больше интересностей, чем в Ленинграде? – не промолчал и хозяин.

– Хватит вам препираться, мужчины! Все – хороши! – примирительно засмеялась хозяйка. – Вот как заявимся когда-нибудь в ваш милый малый городок, как всё там залпом осмотрим, как изучим… Тогда и поглядите, на что мы, ленинградцы, годимся!

– Вызов принят! – не сдался Алексей. – Только трудно вам будет – у нас до сих пор экскурсоводов не завели! Потому вы мне лучше здесь объясните, почему ваш Петр, который якобы медный всадник, отлит не из меди, а из бронзы? Скажете мне, что Пушкин виноват? Но еще интереснее, почему Пётр сидит на коне без штанов?

Все онемели в едином немом вопросе. Наконец, Людмила не выдержала:

– Как – без штанов? Ты даже мне об этом никогда не говорил! Все смотрят, и никто не видит! Один ты разглядел? Ну, знаешь! Хватит всех разыгрывать!

– Действительно, не понять о чём это ты? – подключился хозяин. – Никогда не обращал внимания… Сидит себе… Вроде, никуда не уходит!

– Так вы, ленинградцы дорогие, обратите своё пристальное внимание! – посоветовал Алексей. – Он не только без штанов сидит, но и в каком-то странном женском платье! Разве в его времена кто-то так одевался?

– Обязательно схожу поглядеть! – засмеялась хозяйка. – Видимо, совсем Петр совесть потерял!

– Если пойдешь смотреть, то сразу выясни, почему он без стремян на коне сидит? – раззадорил Алексей. – Это уже не скачки, а сущая мука получается! Так ни один всадник не поступит! Разве, который без головы! И еще одно… Кого он там побеждает?

– Ну, как же! Швецию в лице коварного змея копытом придавил! – напомнил хозяин. – Или тоже что-то не так?

– Не знаю! Но кажется мне, будто Петр по недомыслию своего коня погубил… Змей его явно укусил! Потому скотина на дыбы и поднялась! Глядишь, скоро околеет! Надо бы сначала змея копьём или саблей достать… Но у Петра – ни того, ни другого! Только меч в ножнах болтается, хотя на вооружении таких мечей уже давно не было. По всему видать, Петр со Швецией, как вы мне подсказали, воевать даже не собирался! Вот я и думаю, что странная получается история с этим медным Петром без штанов… Очень уж надуманная история!

– Ладно тебе! – остановила мужа Людмила. – Расхвастался своими наблюдениями сверх всякой меры… Мы ведь с тобой у друзей… В великом Ленинграде! Или ты рискнешь сравнить его с нашим серым полуразрушенным Черняховском?

– Ну, да! Разрушить-то его в 45-м до основания мы смогли, а вот затем… Затем – не получилось! И так у нас во всём… – не успокоился Алексей, хотя хозяин уже раскупорил запотевшую бутылку, которая должна была, по его разумению, всех примирить.

– Вот об этом лучше не будем! – решительно возразил хозяин Алексею. – Жаль, конечно, что не смогли восстановить, но ресурсов на всю страну ведь и впрямь не хватало! Приходилось выделять главные направления… Мы же не США, которые весь мир обирают, потом между собой это делят, оттого и самые богатые. На них все страны работают, даже мы, в какой-то степени!

– Не будем, так не будем! – согласился Алексей и тут же добавил. – Но маленькие города всегда предпочтительнее больших, при условии, что их умышленно не делают зачуханными, занюханными, непривлекательными…

– Это как же? – опять с доброй, но недоверчивой усмешкой вмешалась хозяйка.

– Да всё просто! – возбудился Алексей. – У нас природа прямо за дверью… Поля, леса, речки… Весной первоцветы! Всякие там фиалки лесные, ветреницы, ландыши, орешки… Такие чувства возбуждают, такие настроения… На подвиги вдохновляют… Воздух! Летом за несколько часов мы с женой – помнишь, Людок? – полное ведро малины набрали! Облепихи – полно, грибов – океан… Прямо как на вашем Владимирском рынке! – подколол друзей Алексей.

– Я не об этом тебя спросила! – не отступила хозяйка. – Кто же старается сделать наши маленькие города зачуханными и занюханными?

– Система! – выдохнул Алексей. – Разумеется, система!

– Ты на что, диссидент проклятый, намякиваешь? – дурашливо уточнил хозяин. – Или ты против родной советской власти? – опять же дурашливо повысил он голос, придавая ему оттенок устрашения. – Опять тебя, Лёха, на грошовую политику потянуло?

– Мальчики! Не будем ссориться из-за всякой ерунды! – предложила Людмила. – Ну что ты, Алёшка, в самом деле? Опять вскочил на любимого конька? Хоть сегодня оставь его в конюшне!

– Да что вы со всех сторон на меня! – рассмеялся в ответ Алексей. – Дело вовсе не в советской власти, как таковой! Дело в ее руководителях! И в их окружении! Все они и всегда – заодно! Это нас и губит!Если бы они думали и делали заодно, было бы, пожалуй, нормально! Так нет же! Они только подпевают заодно! Тому, кто у них считается начальником! А что они в действительности думают и куда нас тянут, разве сразу поймешь? А хотелось бы! Но мы замечаем лишь подхалимаж! Нам показывают поцелуи взасос и речи с высоких трибун! И зачем нужны им мы? При такой их жизни?

– Алексей! – Людмила опять попыталась умерить спорщицкий пыл разгорячившегося супруга. – Успокойся… Успокойся… Прошу тебя, родной!

– Людок, я спокоен! – действительно спокойно и весело ответил Алексей, приобняв жену, насколько это получилось за столом. – Просто мне не дали ответить на вопрос Нины (хозяйка)… А виновата во всём девушка с веслом!

Хозяин сразу расхохотался. Да и всем стало весело оттого, что, наконец, выяснилось, кто же во всём виноват. На этот счет сразу посыпались шутки. Всем действительно показалась занятной логика Алексея. Интересно же, почему он во всём обвинил столь несчастную гипсовую девушку, полураздетую летом и зимой, застывшую в каждом парке культуры? И Алексей, почувствовав к себе внимание, вбросил еще один термин, кого-то заинтриговавший, кому-то всё объяснивший:

– Остаточный принцип! Вот чем бьет и уродует наши малые города то пресловутое весло! Сами знаете! Перед каждым райкомом, горкомом, обкомом всегда большой и ухоженный цветник! А чуть в стороне, как сто лет назад, посреди улицы в луже свиньи похрюкивают!

– Насчёт свиней ты, пожалуй, загнул! – возразил хозяин. – Но направление твоей мысли я вполне поддерживаю! Так и есть! И я не понимаю, почему на обкомовский цветник затрачен рубль, а на весь остальной город – несчастные три копейки? Причём, две из них уплачены некому московскому скульптору, которому заказали вылепить ту несчастную девушку! Она им давно освоена, потому скульптор продаёт ее совсем недорого. Да еще в комплекте с веслом! Самый скудный бюджет потянет… Если с веслом, конечно! – захохотал хозяин.

– Да, да! – окрылился Алексей тем, что его поняли. – И так по всей стране! И во всём – точно так! По той же схеме! На Москву выделяются многие рубли; на Ленинград и прочие большие города – по рублику, а на весь Союз, от Бреста до Сахалина, те самые три копейки! Поделите их на всё и ужритесь, дорогие наши жители! Но даже из трёх копеек большая часть осядет в областном центре; крохотная – в районном; ещё меньше – в поселковом… А самому низу достанется то ли пшик, то ли фиг! А скорее всего, – ни фига! И как там троллейбус или красота появится, если нет финансирования?

– Это, точно! – вставила хозяйка. – Но вы ешьте, ешьте! Коля, а ты подливай гостям, не ленись и зубы им не заговаривай! Устали ведь люди!

– А я на немецкие крохотные городишки как погляжу, так мои руки от безысходности опускаются! – воспламенился Алексей. – Смотришь, у них численность населения всегда на въезде указана… На той самой табличке, на которой название… Какой-нибудь Бадхёзен! 1,3 тысячи жителей! А ведь – красота! Загляденье! В Ленинграде каждый их домик охранялся бы государством как особый памятник архитектуры! И почему они могут строить, а мы только мечтать?

– Так ведь деньги… Деньги у них не те! – вставила Людмила. – У нас всё на армию, на космос да на Москву! И ещё на братскую помощь народам всего мира, которые денежки наши берут, а пляшут под дудку США… Как в том анекдоте, когда дедушка от радости за внука, поступившего в университет дружбы народов, с пальмы упал… Упал и хвост сломал, бедняга! Таковы наши друзья по всему миру!

– Браво, Людмила! – поддержала хозяйка. – Мы тоже что-то понимаем… Туда наши денежки и утекают! А нам от узкоглазых и черномазых достаются широкоформатные улыбки да пламенные рукопожатия! Но даже они оседают где-то в кремлевских хоромах!

– О! Наши женщины в бой рвутся! – восторженно воскликнул хозяин. – Если бы еще понимали, с кем бороться собираются, глупышки!

– А если по шее? Да два раза! – осведомилась хозяйка. – Или вечером сочтёмся, когда подлизываться начнёшь? – расхохоталась она.

– Ой! Ниже пояса не бить! – захохотал и хозяин.

– Всё равно, не понимаю! – сознался Алексей. – Надо думать, и у них, у буржуинов проклятых, своих проблем немало, но они вокруг себя создают ошеломляющую красоту, а у нас денег только на вёсла хватает! Да на мусор, который мы используем как украшение территории… И почему так?

– Леха! – вмешался хозяин глубоко сочувствующим, но недостаточно трезвым голосом. – Леха! У них кто хозяин денег? Не понимаешь, что ли?

– Кто? – по инерции уточнил Алексей, тоже нетрезвый.

– Они сами своим деньгам хозяева! Сами! Сами ограбили свой народ непосильной эксплуатацией, или даже честно заработали, но потом-то потратили, на что сами захотели! Хоть и на ту же красоту! А у нас… Даже знаменитый АвтоВаз с его немыслимой рентабельностью… Вполне мог быть миллиардером, но все деньги сдаёт в госбюджет! Ему даже на проекты новых автомобилей не хватает! Может, Госплан и хотел бы что-то на красоту выделить, так ему важный дядечка из ЦК свои рекомендации выдает, которыми пренебрегать не допускается! Конечно, если не хочешь с работы вылететь! Вот откуда растут, Лёшенька, длинные ноги твоей девушки с веслом!

– Неужели у них там все миллионеры? Кидают деньги, куда не хочу? – одновременно с хозяйкой спросила Людмила, но за столом все уже волновались, все хотели вставить своё единственное правильное замечание.

– Разве так не должно быть? Разве может быть иначе? – удивилась хозяйка.

– Вы про длинные женские ноги? Сомневаетесь, откуда они должны расти? – наигранно удивился Алексей, но и сам рассмеялся. – Ладно… Я пошутил! Но вспомните всякие акционерные общества! Они же свои средства собирали отовсюду на любое стоящее общее дело! И сами управляли своими деньгами! Сами, фактически, и строили! И не только железные дороги и доходные дома, но и красоту вокруг них! И теперь всех удивляют результаты их деятельности! А для меня они до сих пор остались лучшим памятником и доказательством правильной деятельности тех акционерных обществ! А у нас даже кооперация не вправе сама что-то решать! У нас партийный дядя всё решает! А акционерные общества, всякие «Господин Вася и К» у нас после революции только в старорежимном кино появляются!

– А если тот дядя ещё и не всё понимает в том вопросе! – выступил хозяин, излишне повысив голос. – А ведь у него и свои тайные соображения имеются, не очень подходящие остальному советскому народу? Например, как у Хрущёва? Как тогда?

– О! Уже до этого дурака добрались! – засмеялась хозяйка.

– Да кто же тебе сказал, милая моя, что он был дураком? – возразил хозяин. – Хрущев был умным человеком! Очень умным! Хотя институтов не оканчивал! Даже школьных классов имел всего четыре. Но образование умного человека не вузами определяется, а самообучением, наблюдательностью, настойчивостью, необходимостью, образованностью его окружения, наконец!

– Был бы умным, не наворочал бы такого в стране! – уверенно вставила хозяйка, полагая, что высказала самую важную истину.

– Нинель! – среагировал хозяин. – Ты, часом, с ним не того? Случайно, а? Что-то очень он тебя то ли возбуждает, то ли обижает! Может, у вас с ним что-то было? – стал глуповато иронизировать хозяин.

– Ты тоже – дурак! – засмеялась Нина. – Но и у нас с тобой, кажется, что-то было! Может, мне и об этом придётся пожалеть?

– Ре-бя-та! Пожалуйста, снизьте чуток температуру разговора! – смеясь, попросила Людмила. – Из-за чего мы ссоримся?

– Действительно! – подпел хозяин. – Но истина, как ни крути, всё равно дороже! Вы еще расскажите мне про кукурузу, про МТС или про разделение партийных органов на сельские и городские! Или про международный фестиваль 57-го года, который до сих пор нам отрыгивается. Или про убийственную денежную реформу. Или про самое крупное в мире жилищное строительство – весьма положительное наследие Хрущёва. Всё это было, всё это известно, но не это в Хрущеве главное! Главное в нём редко кто понимает! – сказал хозяин, словно рубанул, и замолчал, ожидая реакцию.

Она последовала незамедлительно:

– Ну, и? И что же, по-твоему, главное? – спросил Алексей.

– Хрущев до мозга своих костей был троцкистом!

– А в этом что нового или непонятного? – удивился Алексей. – Это все знают, кто хоть что-то желает знать!

– Не скажи! – не успокоился хозяин. – Из этого многое вытекает в его поведении и его политике! Как троцкист – он ненавидел капитализм, рассчитывая уничтожить его пожаром мировой революции. Но он как Маркс, как Троцкий, был уверен, будто социализм способен победить лишь в том случае, если революция произойдет одновременно во всех странах! А Советский Союз неожиданно вырвался вперед, один-единственный, нарушив этот гипотетический порядок. Советский Союз якобы загубил весь план мировой революции! Следовательно, он – враг! Его надо уничтожить, а затем всё начать сначала! Именно так Хрущев и думал, так и делал! Разумеется, тайно делал, чтобы оппоненты не раскрыли, чтобы не расстреляли! Но сторонников себе он тоже вербовал много и весьма успешно… Всякие тухачевские, бухарины, якиры… Хорошо, что сотни подпольных врагов, им завербованных, себя как-то выдали… Наши органы работали отлично и их обезвредили! Но сколько ещё осталось! Очень много! В том числе, и сам Никита, организатор всех побед троцкизма в нашей стране!

– Так почему же он армию и экономику нашей страны укреплял? А с США не только мирно соревновался, но и вполне серьёзно угрожал их всех закопать? – удивился Алексей. – Ведь он эти США считал своим злейшим врагом! Один Карибский кризис чего стоит!

– Вот и ты не усёк самого главного! – разгорячился хозяин. – Повторяю! Хрущёв считал своими злейшими врагами и США, и СССР! Он мечтал о гибели этих государств и их народов! Но Советский Союз в его руках являлся орудием борьбы со Штатами! Потому это орудие требовалось укреплять! Значит, приходилось укреплять и советскую армию, и экономику СССР! До поры, конечно! До той самой войны, в которой, как надеялся Хрущёв, и США, и Советский Союз взаимно нейтрализуются! Зато потом от невыносимости наступившей после ядерной войны жизни обязательно вспыхнет мировая революция! По всему видать, что Хрущёву не было жаль нашу страну, и тем более, наш народ. А народ, между тем, погибать не собирался! Он выстоял в великой войне и хотел построить коммунизм. Не самая плохая, между прочим, сказка! И вообще! Кому тогда только не мечталось, чтобы жизнь превратилась в радостную сказку? Не мечталось Хрущёву и его сторонникам. Они были убежденными и решительными палачами советского народа! Кстати всем известные палачи Ягода и Ежов полностью разделяли взгляды Троцкого. Тайно, разумеется. И лишь когда руководство страны по их кровавым делам догадалось, что происходит и чего они добиваются, их убрали. Потому-то и получилось, что Ягоду сменил ещё более кровавый Ежов, на которого надеялись. В нём к тому времени не разобрались. Он, между прочим, вплоть до поста наркома НКВД показывал себя отличным руководителем и организатором! Кто же знал, как он дальше раскроется? Кто же знал, что он настоящий враг?

– Ребята! Успокойтесь! Куда вас занесло и куда еще занесёт? – возмутилась хозяйка. – Поговорите о работе… Или о нас, о женщинах! А нынешние разговоры вас могут познакомить с товарищем Андроповым. Это нам всем нужно?


В том разговоре о Хрущёве товарищи всё подметили правильно. Молодцы! Но очень многого они тогда не знали, потому полного представления получить о событиях той поры и о Хрущёве не могли. Они пытались понять, но их старания были обречены на неудачу! Оно и понятно! Хрущёв остался в истории, а страна вместе с нашими армейскими офицерами пошла дальше. И жила она своим настоящим, поскольку будущее и даже история всегда виделись сквозь туман.

А история… Редко кто понимает, что бывает история, а бывает ее представление. И это крайне важно. За счет раздвоения этих понятий сознание людей ломают и переворачивают, как хотят.

История – это события, которые когда-то реально происходили. Они не придуманы, но ушли в прошлое. Даже очевидцы этих событий когда-то видели их по-своему и спорили, ни за что, не соглашаясь один с другим. Что же говорить о людях, которые свидетелями тех событий не были и стараются осмыслить их спустя значительное время? Они за историю принимают лишь те сведения, которые от кого-то узнали. И сразу, такова уж психология человека, запоминают это, как некую основу на будущее, как свой опыт, от которого в последующей жизни станут отталкиваться, когда придётся в чем-то разобраться.

Так у людей появляется своё мнение на событие. В действительности, это лишь представление, которое им преподнесли, подсунули или навязали. Оно не повторяет само событие, давая возможность разобраться в нём самостоятельно! Оно лишь как-то повествует о нём. Верно или кривно! Многосторонне, или кособоко! Случайным образом, как придётся, или заведомо неверно, с неким умыслом.


Ведь придумать можно, чёрт знает что! Это может вполне оказаться безобидным, если вас по-доброму разыгрывают. А если это не обычный розыгрыш, а злой умысел, намеренно меняющий ваше представление о реальности. Вы ведь эти перевёрнутые представления и дальше с собой понесёте. И будете уверены, будто белое – это чёрное. И наоборот!


Чаще всего за историю люди принимают представления, навязанные учителями в школе, авторами каких-то книг или искусством в широком смысле этого слова – всякими спектаклями, фильмами, картинами…

По этим искаженным представлениям люди судят о том, что и как было. По ним они пытаются понять свою жизнь и современные события. И даже прогнозируют будущее. Но не понимают, что опираются не на историю, а на некие представления о ней, часто неверные.

Возьмем хотя бы такой пример.

Ленин умер давным-давно, и его жизнь, всё хорошее и плохое в ней, уже никак не может измениться. Жизнь и деятельность Ленина – это история. Но есть немало представлений об этой жизни, об этой истории.

Вот одно из них, которое вы, пожалуй, сами знаете. Раньше Ленин для нас был безусловным лучом света в тёмном царстве. Это было усвоенное нами представление – и не столь важно, правильное оно или нет. Но оно было! Было именно таким – Ленин гений, освободитель народа, который повёл угнетенных рабочих и крестьян в светлое будущее!

Но ушло то время. Власть рабочих и крестьян опять сменилась властью алчной буржуазии. Для них Ленин – это человек, который может раскрыть народу глаза на происходящее, на сущность эксплуатации человека человеком. А уж тогда, плакали наворованные денежки, заводы и пароходы! Стало быть, Ленина следует опорочить. И вот он уже для нас – кровожадный тиран, немецкий шпион, поломавший на иностранные подачки исторический путь благословенной России! Вынести этого изверга из мавзолея! Предать его земле по русским традициям. Этого он и сам хотел, хотела его жена и все православные люди России. Это проклятые большевики, ломая всё и вся, предали с Лениным Россию, навязали ее народам гражданскую войну, коллективизацию, репрессии… В них погиб весь цвет России!

И так далее. Догадайтесь, какие убеждения останутся у человека (ребёнка), если ему постоянно внушать только одно представление о Ленине. Только первое! Или только второе! Но именно так и формируют убеждения – верные или неверные! Именно так направляют людей на защиту или свержение чего угодно!

В действительности часто картина получается ещё более неприятная. Многие люди и после обработки их мозгов, и после впихивания в них каких-то представлений, всё равно не имеют своих убеждений. Потому легко сбиваются с толку, если им в мозги вдавливают нечто противоположное. Особенно, если это делает авторитет! Делает уверено, масштабно, по всем каналам и направлениям. В этом случае большинство населения обязательно меняет свои «убеждения» на новенькие, заново навязанные!


Вот и страна Советов куда-то покатилась вместе с разговорчивым Хрущевым, так и не разобравшись, что самым роковым образом изменила прежний курс, с таким трудом и потерями проложенный вместе со Сталиным. Она же думала, будто и новое руководство страны продолжит движение к социализму.

Так поначалу и было. После смерти Сталина никакого переворота не произошло. Все посты распределили в соответствии с завещанием самого Сталина. Во главе страны оказался безвольный, но русский Маленков. За ним – грузин Берия, умный, деятельный, убежденный, честный! И так далее по списку. В самом его конце почти случайно оказался Н.С. Хрущёв.

Пока Берия был жив, никакой смены курса не могло случиться! За это страна могла не волноваться. Она и не волновалась, лишь переживала своё горе из-за утраты любимого вождя. И шла прежним курсом, выгодным народу.

Но переворот произошёл очень скоро. И только после убийства Берии. Формально во главе страны оставался Маленков, но фактически всех уже подмял главный заговорщик Хрущёв, умело опиравшийся на предательский генералитет и маршалитет!

А остальные «герои» из Политбюро, Верховного Совета и Совета Министров, то есть, находившиеся рядом с Хрущёвым, поддержали изменников! Поддержали из-за страха перед военной силой и реальной возможностью гражданской войны, начало которой мог положить военный конфликт между ничего не понимающей армией, верившей изменнику Жукову, и НКВД, абсолютно преданным своему маршалу Лаврентию Берии.

Когда не коррумпированная часть руководства НКВД узнала, что Лаврентий Павлович Берия убит, всякая борьба за своего начальника утратила смысл – его не вернуть! Потому НКВД в борьбу не ввязался, но, понимая суть произошедшего лучше кого-то бы ни было, оказался для заговорщиков крайне опасным. Потому честных чекистов принялись обвинять, бог знает в чём, стали ликвидировать, увольнять, дискредитировать. Вот и опорочили их настолько, что теперь весь народ повторяет глупость, будто во всём виноват НКВД.

Новый курс страны оказался сусанинским. Он уводил ее от социализма. Он вёл страну к гибели!

Часто приходится слышать, будто Хрущёв оказался непоследовательным. Якобы он метался от одной идеи к другой. Будто он сумасброд! Самодур! Будто он не знал, что делал. Трудно с этим согласиться! Он осмысленно разрушал всё то, что относится к социализму! Разрушал его фундамент, разрушал то, что к этому времени уже смогли построить! Разрушал целенаправленно и грамотно! И, как всегда, очень многие прихлебатели, уже занимавшие высокие посты в руководстве страны, предали свой народ и усердно помогали изменникам! Не за идеи Хрущёва они боролись – за собственное благополучие!

Ох, не считайте Хрущёва дурачком! Хрущёв – это личность. Почти неграмотный человек, но очень умный. К тому же – безусловный лидер, способный переубедить, увлечь и повести за собой своё окружение! Генератор идей! И, что очень важно, невероятно активен в проведении своих идей в жизнь! Всех на уши поставит, но своего добьется!

Но одна беда для страны пришла вместе с Хрущёвым! Он – непримиримый скрытый враг! Человек, лишенный жалости к народу. Человек, вполне осмысленно, не в приступе ярости или тупости, уничтожающий нашу страну. Она не вписывалась в его представление о начале мировой революции повсеместно. Она выскочила вперёд! Потому подлежит уничтожению во имя правильной мировой революции, по теории Маркса. А уж потом, когда Советский Союз уничтожат, всё следует начинать заново! Тогда и надо будет революцию поджечь во всём мире одновременно!

Глава 7

В то время, когда Алексей с семьёй гостил у ленинградских друзей, Юрий Владимирович Андропов, упомянутый хозяйкой для шутливого устрашения спорщиков, возглавлял Комитет государственной безопасности – КГБ.

Советские люди в большинстве своём тогда ничуть не сомневалось в необходимости не только самого комитета, но и в расширении его полномочий, поскольку антисоветские настроения стали всё чаще погуливать в народе. В основном, в среде интеллигенции, которая обычно мало делает полезного, но любит порассуждать и поговорить о том, как это полезное следует делать.

Открыто те разговоры велись редко. Да простые люди, как правило, их и не поддерживали. Не из опасений за свою безопасность – честным людям можно было за себя не опасаться – за разговоры не сажали! Только после новочеркасских событий 62-го года положение изменилось. Тогда Хрущёв расстрелял безоружных рабочих с семьями, а потом еще и судилище устроил над наиболее активными из них, как раз за разговоры, за обсуждения, за возмущения, да демонстрации. После этого испугались многие. И хотя подробностей тех событий люди не знали – всё было засекречено – но знали, что всё началось после резкого увеличения цен на колбасу, сливочное масло, сахар… И после несогласия рабочих с одновременным изменением в худшую сторону расценок за выполненную работу…

Сколько истину не прячь, как ее не заговаривай, но многим стало понятно, что недовольство населения возникло по вполне объективным причинам. Всё больше людей понимало, что нынешнее руководство страны их трудности совершенно не волнуют. Потому-то большинство государственных проблем стало решаться за счёт рабочего класса и крестьянства. Таким образом, непосредственная вина за возникновение недовольства населения лежала не на населении, а на власти.

Много чего в стране из того, что простым рабочим людям требовалось для нормальной жизни, оказалось в дефиците. То есть, в свободной продаже оно либо отсутствовало, либо доставалось в утомительных очередях. В них-то, в основном, и накапливалось раздражение, в них-то и делались резкие выводы – сначала о своей собственной не до конца устроенной жизни. Потом следовали нелестные обобщения о жизни всей страны. Они были справедливы. И люди вполне обоснованно требовали и надеялись на решение властями своих проблем. Но политического смысла в это недовольство никто не вкладывал. Никто не требовал смены власти. Но все требовали, чтобы она навела порядок в снабжении…

Нынешняя молодежь может не верить, но тогда все магазины были, что называется, завалены кондитерскими изделиями высокого качества, отличными молочными продуктами, всякими рисами, гречками, манками и сечками. Вот только с говядиной, свининой, курами, утками, индюшками, гусями, кроликами, колбасой, сосисками, даже с майонезом возникали бесконечные трудности. И это притом, что производство мяса в стране на одного человека было на уровне американского. Те же самые 65 кг!

Но в США, где производили столько же, витрины ломились от отборного мяса и колбасы, ветчины, сосисок, сарделек, шпика, вырезок, фарша, сала, а в Союзе их днем с огнём не сыскать. Разве, что в Москве, Ленинграде да в других городах-миллионниках. Там почти всё удавалось купить в ближайшем гастрономе. Но основная-то часть населения, того населения, которое всё в стране и производило, жила в малых городах, поселках и деревнях! Им питание доставалось тяжело, с большой потерей времени в очередях и плохо оборудованных кухнях.

Полуфабрикаты, значительно разгружавшие хозяек, продавались всюду. И так называемые домовые кухни в городах встречались в избытке. Но мясо в те полуфабрикаты всякими ухищрениями наших славных представителей торговли не попадало почти или вовсе! Потому не все жаловали прекрасно задуманные домовые кухни. Оно и понятно! Их продукция никого не радовала.


Алексей прекрасно помнил то время, когда двадцать лет назад жил в Одессе у бабушки. По ее заданию, зажав деньги в кулак, он часто бегал то в булочную за хлебом, то в гастроном за колбасой, селёдкой или сыром, то за квасом к бочке за углом, то за овощами или свежей рыбой на знаменитый одесский Привоз. Всего было вдоволь. И никаких очередей! Но проблемой, которую чувствовал на себе даже Алексей, были деньги. Точнее, не деньги, а очень скудный бюджет почти каждой семьи.

Деликатесы свободно лежали в каждом магазине, но денег у населения на них не оставалось – хватило бы на молоко да хлеб! Потому-то дорогое продовольствие красовалось на прилавках, создавая иллюзию изобилия.

Если судить мерками тех, кто сегодня в европах и америках судит о благосостоянии населения по наполнению витрин, то в СССР такое изобилие было достигнуто давным-давно! Но судить-то следует не по витринам, а по потреблению. Как писали в газетах, на душу населения. Словно колбаса нужна душе, а не желудку!

В Америке и в Европе покупательная способность основной части населения низкая. Вот и красуются всяческие деликатесы, лежит отличное продовольствие, якобы никому ненужное. Но люди его и там расхватали бы сразу, если бы появилась возможность, если бы появились деньги.

Эту истину подтверждают наблюдения в период значительных уценок и скидок, которые регулярно организуются на Западе. (Лучше так, нежели всё сгниёт или устареет!) Огромные очереди перед дверьми закрытых магазинов образуются с вечера. А после открытия начинается светопреставление, в котором стремление что-то урвать, пока это не сделали другие, преобладает над всем остальным. Причем, доходит до самой отвратительной неприглядности. И сколько же людей погибает и калечится в тех давках – в тех жутких акциях распродажи в странах, где якобы всё есть!

У нас в шестидесятые годы, годы видимого изобилия, когда всё свободно лежало на прилавках гастрономов, тоже всё смели бы за пять минут, если оказалось бы по карману! Но купить с запасом и шиком позволяли себе немногие. Лишь самые высокооплачиваемые. Да ещё шикующая криминальная шушера.


Но постепенно ситуация улучшалась. У большой части населения образовались достаточные семейные бюджеты. Такие семьи сразу налегали на питание. Всё чаще и больше они покупали продукты, ранее недоступные. И постепенно продовольствия, производство которого росло, но отставало от быстро нараставшего спроса, стало не хватать. Прежде всего, мясного. Но его опять же производилось не меньше, чем на Западе!

Однако мнение населения на этот счёт складывалось иное! Население, как всегда, исходило из психологической аксиомы – «хорошо там, где нас нет!»

Советским людям казалось, будто на Западе есть всё, что можно пожелать, а у нас почему-то нет буквально ничего! И никого не интересовала истина: там действительно есть всё! Но лишь для очень ограниченной части населения, у которой, как говорится, деньги куры не клюют! А остальные тоже не шикуют или вообще живут впроголодь! Например, в США сегодня 30 млн. человек получают пособие на продовольствие, без которого они не выживут!

Наше население этот факт принимать во внимание категорически не желало, потому у него всегда возникали вопросы: «Почему у нас ничего нет? Может, действительно, как говорят «голоса», социализм ни на что не годен?»

И многие в этом уверились, не купив однажды заветные американские штаны или импортную мебельную стенку. Такие факты раздраженно возводились в абсолют и распространялись на всё и вся! Обиженные не указывали конкретно! Мол, нет таких-то штанов или нет мебельных стенок желанного цвета. Говорили, будто нет ничего! А другие в раздражении, не желая замечать истину, охотно это подхватывали… И всё чаще и всё громче звучало эхо неправды: «Нет ничего! Нет ничего! Нет ничего!..»

Такое мнение, разумеется, не соответствовало действительности. Оно было очень далеко от истины. Но оно формировало мировоззрение людей, отношение к стране, неверие в ее руководство. Оно подрывало устойчивость общества к трудностям, порождало идеи, будто всё следует менять! И прежде иного, как твердят об этом «голоса», нужно покончить с какими-то «несвободами» социализма, которые якобы мешают всем жить. Покончить и с самим социализмом. По сути, покончить со своей страной и со своим народом! И к этим выводам многие стали привыкать!

Многочисленные трудности, недостатки, глупости и перегибы усиливались ещё и тем, что власть предержащие не могли дать народу то, что ему вдруг захотелось. И неважно, прав народ в своих желаниях или нет. Не могли они даже объяснить достаточно убедительно, почему купить это или то, пока нет возможности!

Потому население до всего додумывалось самостоятельно, как умело, и вполне однозначно приходило к выводу правильному, но не самому главному: «Нахапали в своих закрытых магазинах, зажрались, а с нами даже говорить не желают! Почувствовали себя новыми господами!» Были и другие причины. Очень весомые причины.

Однако в сознании народа уже образовалась мощная червоточина неверия. И ее не лечили. В том и другом виновата была деградировавшая партия, которая подмяла под себя всё и вся, но заниматься реальными делами не могла и даже не хотела!

Потому обсуждение важных социальных вопросов превращалось в обычные тары-бары с высоких трибун. Ведь, если встретиться лицом к лицу, люди за пустую болтовню могут и по шеям надавать! Горячие головы, нет-нет, да и найдутся!

Более всех виновато в разложении партии, которое перекинулось на всю страну, было ее руководство, весь ее аппарат сверху донизу! Говорить с народом откровенно, объяснять реальную ситуацию, как когда-то делали настоящие большевики, хрущевские и брежневские чинуши теперь не желали. Для них это стало унизительным. Они ведь – номенклатура! Они – выше всех и всего! Они – партийные работники!

Именно эту партию, загнившую еще до войны, и разложившуюся преступными усилиями Хрущёва и бездействием Брежнева, следовало по-умному, без разрушительных революций, ликвидировать. Она давно, как заметил Сталин, сделалась тормозом для СССР. Но не могла партия сама себя высечь! Не могла сама себя ликвидировать! Самоубийство во имя жизни остальных, процветания всей страны – это оказалось выше сил переродившейся партии, как и любого другого паразита!

Глава 8

Что представлял собой типичный партийный работник брежневской поры? Судите сами.

Как-то сухой красивой осенью Алексей спешил на службу. Его внимание привлекли две чёрные «Волги», на полном ходу затормозившие рядом с центральным гастрономом. Машины удивили идеальным внешним видом и ровным лаковым блеском, будто с конвейера или с картинки.

Из них шумно высыпалась толпа важных персон в изящных костюмах. Впереди по-хозяйски шагал высокий крупный человек с депутатским значком Верховного Совета СССР.

«Боже мой! – удивился Алексей. – Это же Коновалов! Бессменный первый секретарь Калининградского обкома КПСС! Главный начальник оторванной от России области! Я его только на фото и видел!»

Ради интереса Алексей задержался у газетного киоска, якобы выбирая журнал. И до появления из гастронома важных лиц с удовольствием наблюдал, как два пацана лет пяти ловили свои отражения в отполированных колесных колпаках блестящих «Волг». Дети то наклоняли свои лица до уровня колпаков, то вставали перед ними на цыпочки, то приближались, то удалялись, раскачиваясь в разные стороны, чтобы изображения в кривых зеркалах становились смешнее. Наверное, это им удалось, и мальчишки задорно хохотали. Потом один из них с благоговением погладил большое блестящее зеркало машины, старясь заглянуть и в него.

Проинспектировав попутный гастроном, партийные мужи направились к машинам. Коновалов, уже готовый плюхнуться на переднее сиденье своей «Волги», заметил не успевшего отбежать мальчишку, и…

До Алексея донеслась столь отборная ругань, что поначалу он и не сообразил, что же такое происходит? Неужели это и есть Коновалов! Сколько презрения было в тех бранных словах, в том барском пренебрежительном жесте, отгоняющем ребёнка от машины…

Через несколько секунд Алексей пришел в себя. И с опозданием понял, что неистовая злость родилась в нем даже ранее, нежели пришло понимание сути этой сцены. Если бы просевшие от немалого веса «Волги» не рванули вперёд, как ни в чём не бывало, Алексей бросился бы, пожалуй, на выручку незаслуженно обиженным мальчуганам. Но машины укатили далеко, а детей на прежнем месте Алексей не обнаружил.

Как оплёванный он направился к своей части.

«Какое лицемерие! – удивлялся Алексей. – И эти чинушы, с брезгливостью относящиеся к нам и нашим детям, как сами говорят, в наших интересах, в интересах народа руководят страной! Это они-то – наши товарищи? Это вместе с ними и под их руководством мы строим общество равных и счастливых людей? И мой партийный билет такой же как у них… Разве возможно в одну упряжку запрячь осла и трепетную лань… И кто я с этим билетом? – вдруг усмехнулся Алексей. – Осёл или лань?»


Товарищам о том случае и, тем более, о собственных выводах, он, сам не зная почему, рассказывать не стал. Даже когда кто-то из них упомянул об этом, уже осведомлённый со стороны. Ведь свидетелей-то того безобразия оказалось много. Но сам с собой Алексей вспоминал Коновалова ещё многие годы. Особенно, когда смотрел по телику помпезные пленумы, съезды и прочие мероприятия, где павлинами перемещались рядом с народом такие же коноваловы – политработники, высокопоставленные коммунисты, доблестные руководители коммунистического строительства.


Не секрет, что Алексей и сам был коммунистом. И вокруг него служили родине такие же трудяги-офицеры с партийными билетами и тяжёлой судьбой, честно делающие своё трудное дело.

Членство в КПСС казалось совершенно правильным и не вызывало возражений. Партия обязана контролировать вооруженные силы. А они должны подчиняться партии и быть преданными ей. Потому почти все офицеры – члены партии. Беспартийных по вполне разумным соображениям не продвигают по службе. Для армии такой порядок представляется разумным.

Но на гражданке многое складывалось иначе.

Коммунистическая партия, в основе своей, считается рабочей, но рабочих в неё не затянешь. Они теперь делают лишь то, что выгодно непосредственно им и их семьям! Вступление же в партию рабочим ничего не даёт. Это – раз! Во-вторых, из-за взносов ещё и зарплата худеет на 3 %. А в-третьих, у всяких парторгов появляется право капать на мозги и всучивать «партийные задания», за которые беспартийные посылают без опаски, куда следует!


Но не все же, в самом деле, являются рабочими! Есть ИТР! Есть крестьяне, преподаватели, воспитатели, ученые, режиссёры, писатели, актеры, …

Особо выделяется так называемая интеллигенция! В сложившейся системе ей, дабы подняться по служебной лестнице хоть на одну ступеньку, требуется стать партийным.

Как будто, это правильно. В советской стране руководитель должен быть проводником политики партии! Следовательно, должен быть ее членом! Но именно интеллигенцию в партию пускают весьма выборочно!

С этого и начинаются странности, плохо согласующиеся с провозглашенным положением вещей в природе. Тех, кто в партию не хочет, то есть, рабочих, тянут в неё всякими уговорами, посулами или ухищрениями! А тех, кто стремится – не пускают! Хотя и их могут принять. В виде исключения, если они обеспечат – как угодно – вступление в партию вместе с собой еще трёх рабочих!

Зачем так директивно? Зачем против шерсти? Зачем против естественных тенденций?

А всё просто и логично! Партия коммунистов с некоторых пор лишь считается партией рабочих, а рабочих-то в ней – кот наплакал! И после 53-го года они вообще вступать в такую партию не хотят! Запомнив, как коммунисты-предатели убили Сталина, как они реабилитировали противников сталинского социализма, запомнив делишки хрущевых и маленковых, рабочие уже не стремились в партию, как это происходило в самые трудные периоды нашей истории. Вот нынешней ущербной партии и пришлось прибегать к искусственным приемам, чтобы демонстрировать свою дутую популярность, а через нее и свою «правоту». Лишь бы народ подольше не разобрался…

«Но если действовать так, – думал Алексей, – партия скоро распухнет от карьеристов, и проходимцев, а также людей, затянутых в неё принудительно. Какими же они окажутся коммунистами – и те, и другие? На баррикады они не годятся! В бой за свой народ, как настоящие коммунисты, эти уже не пойдут! Они запрячутся все в вонючих щелях! Они попутчики, как говорят, до первого милиционера!»

«Так или иначе, но сегодня партия стала иной, чем когда-то! Переродилась! – продолжал свои размышления Алексей. – Разве теперь она – боевой отряд? Когда-то всего тридцать тысяч настоящих большевиков совершили революцию, а теперь двадцать миллионов коммунистов не годны ни на что, если по большому счёту!»


Алексей, как любой армейский офицер, вечно проверяемый и перепроверяемый всякими инспекциями, да и сам озабоченный повышением боевой готовности, уровня подготовки своей собственной и личного состава, безотказностью техники и прочими важными делами, политработников не уважал. Среди них за свою службу он встретил лишь одного, майора Шиманского, который собственными делами оправдывал звание политработника. Этого человека было за что уважать. Он действительно работал! Но его «съели» свои же! Чтобы не выделялся! Чтобы не контрастировал с остальными!

Поскольку остальные являлись обычными бездельниками. Если они от усердия вообще не отрывали зада от своих бумаг, то и это никакой пользы армии не приносило. Добросовестно просиживая штаны, они всё равно оставались бездельниками. Ведь воспитательной работой не занимались! По крайней мере, никакого эффекта от их работы в подразделениях, частях и выше не наблюдалось!

Они до того ожирели телом и душой, что уверились, будто политработникам можно вообще не разбираться в том, чем занимаются подчиненные им люди! Лишь в авиации политработники обязаны летать наравне с остальными. Уж они-то знали суть работы своих подчиненных, а, следовательно, лучше понимали их жизнь и их самих. Совершенно необходимое условие для организации воспитательной работы. Необходимое, но недостаточное!

Зато в артиллерийских и ракетных частях политработников вполне устраивало, что они считаются заместителями командиров, то есть, начальниками над всеми, хотя ничего не смыслят в их деле. А то, кем их считают подчиненные, знающие и умеющие больше их, для политработников не столь и важно! «Была бы должность, а уважение приложится!»

«Современные политработники – считал Алексей, – это совсем не те комиссары, которые когда-то заражали всех своей коммунистической идейностью и убежденностью! Которые поднимали людей на смерть во имя великой идеи и сами шли впереди, и смерть презирали! А что говорить о нынешних партийных функционерах в современной мирной жизни? Эти – вообще, лишь ловцы привилегий! Разжирели! Забронзовели!»


Как-то во время затишья на тактических учениях, находясь среди близких товарищей, Алексей проявил невыдержанность. Вмешался в чужой разговор со своим мнением:

– А мне кажется, будто тот же Брежнев, как Генеральный секретарь, работает ничуть не больше нас с вами! Ответственность на нём, конечно, большая. Дела у него – государственные! А рабочий день – не больше нашего! Даже меньше. Уж, по крайней мере, не десять-двенадцать часов, как у нас! И в суточные наряды по пять раз в месяц он не заступает. А сутки отстоять в наряде, как ни крути, это не восемь, а двадцать четыре часа! То есть, еще два полных рабочих дня в одном военном! Глядишь, за пять нарядов – двадцать рабочих дней в месяце прибавилось! И их нам никто не оплачивает! Так что, если по справедливости, наш рабочий день ещё часа на четыре должен увеличиться! Заметьте, я огромную переработку за всякие учения не считаю! И всё равно, сколько на круг выходит? Пятнадцать или больше? Что это значит? А то, что нас выжимают, как при самом махровом капитализме! То есть, офицер ежедневно вкалывает по две смены! И при этом нас упрекают, будто бы за огромные зарплаты!

– Не все офицеры, как мы напрягаются! – ухмыльнулся друг Пашка. – Кое-кто погоны носит как у нас, а жизнь у него, как на курорте!

– А всё равно! Пусть хоть месячишко попробуют те, кто завидует нашей зарплате! – подхватили товарищи! – Но насчет Генсека ты, Леха, загнул! Он-то, Генсек, – и, говоришь, мало работает? На нём же буквально всё висит! Вся страна! Потому, желает он или нет, а работать подолгу ему приходится!

Глава 9

Ни Алексей, ни его товарищи в своё время не знали, да и знать не могли истины. Уже потом, после смерти Брежнева, после уничтожения не без его помощи нашей страны, стало известно, что он не только по своим партийным должностям, но и от природы был паталогическим бездельником! Многие годы, если не десятилетия, день ото дня он не то чтобы перерабатывал, он вообще не работал, если к этому его не подталкивали чересчур важные обстоятельства.

Охота в Завидово, где дичь Брежневу буквально нанизывали на пулю, аналогичная рыбалка, подмосковная дача, сама собой располагавшая к безделью, затем Пицунда, Ялта, Кисловодск – вот места его обычной «деятельности»! В промежутках она, скажем, не очень напряженная, разнообразилась долгим застольем с крепкими напитками. И не один раз в день! Конечно, тяжело так работать! Прямо-таки, на износ!

О! Если бы тот бездельник хоть чем-то полезным занимался! Впрочем, как судят знатоки, хорошо как раз то, что он ни во что не вмешивался и ничем не занимался!

Позвольте! А зачем он вообще содержался своим народом? Да еще столь роскошно! Ведь в действительности товарищ Брежнев не был уникальным руководителем, умевшим то, что другим не по плечу, радеющим за страну, а всего-то – неким партийным экспонатом. Изредка его показывали своему народу с высокой трибуны или иностранцам – для порядка. Мол, есть такой в стране!

А разве другим был наш товарищ Суслов? Это тот самый работник, в неизменных галошах круглый год, который формировал в стране всю идеологию! И к чему его деятельность привела? Всех, кого удавалось как-нибудь прижать, конспектировали ненужные им труды Ленина и материалы очередного пленума или съезда! Неужели только для этой ерунды он был нужен своей стране? Недаром все нормальные люди смотреть не могли ни на те труды, ни на самого Суслова!

А может, его вклад в идеологию заключался в том, что если уже не на каждой высокой крыше, то через одну, красовались гигантские буквы, из которых слагалось нечто вроде: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи!» Или «Слава КПСС!»

Шутники тогда вовсю иронизировали: «А кто этот Слава Капеэсэс? Славу Метревели мы знаем, а этот кто? (Метревели тоже был классическим паразитом. Но не из партийных работников! Из футболистов).

Пока партийные работники мололи языками, будто в принципе у нас всё есть, ушлые советские люди сразу их переспрашивали:

– Скажите, будьте добры! Как и на чём в тот «Принцип» проехать?

И это, как выяснилось позже, была единственная материальная отдача от главного идеолога страны, руководство которой наивно полагало, будто экономика под знаменем Маркса и Ленина сама собой догонит и перегонит капитализм, и обеспечит прочный фундамент коммунизма!

Однако с таким руководством экономика никого не перегоняла! Она буксовала и, придавленная военными расходами, оказавшимися ей не по плечу, постепенно все больше загибалась. И всем становилось понятно, что руководствустраны следовало заниматься именно экономикой, а не засорять пустыми лозунгами сознание не окончательно испорченного рабочего класса, крестьянства и интеллигенции.

Не получилось! Ни ума у руководства не хватило, ни совести! А народ смутно понимал, что все мы катимся в пропасть, только никому не верилось, будто настолько уж всё плохо! Ведь сказали бы нам, если что! Мы налегли бы… Постарались… Перетерпели! Но не сказали… Тихо предали и продали великую страну, чтобы самим дожить спокойно!

Глава 10

Любому человеку, если он действительно стал таковым, а не вырос, как часто случается, питекантропом, кроме штанов и колбасы требуется близкая по духу культура. Впрочем, под этим добром каждый понимает что угодно. Но с любой культурой в мозги нашего населения всё чаще тогда проскакивали необезвреженные никем порции яда. Самое удивительное, что яд исходил не извне, а из именитых и обласканных властью писателей (Солженицын, Аксёнов, Распутин, даже, казалось бы, подлинный советский патриот Васильев потом выдавал…), поэтов (таких творцов в те годы было десятки) или драматургов (Любимов, например). Иногда яд сочился даже из настоящих ученых (Сахаров) или политических деятелей (Яковлев, который Александр, Бовин)!

А сколько антисоветской злобы клокотало во всякого типа актеришках! И это притом, что все они кормились на ниве идеологии, вертелись в сфере пропаганды! И такая гниль! Правда, тогда они трусливо помалкивали о своих политических пристрастиях – слишком уж шаткая профессия. Можно легко отпугнуть новые роли, всякие премии и звания… Да и забылось им, что в царские времена актеров вообще считали за людей недостойных внимания где-либо, за исключением сцены! Но как только рухнул Советский Союз, на почве которого они, обычно, всего-то аморальные червяки, много о себе мнящие, принялись усиленно обгаживать советскую власть. Всякие басилашвили, броневые, герды… Явно просматривается национальный аспект! Басилашвили, тот аж слюной захлёбывался, призывая немедленно вернуть Ленинграду его историческое название! Заметьте, немецкое название! От которого даже Николай Второй, в конце концов, догадался избавиться! А здесь, видите ли, такое благородное негодование – поскольку город носил имя ненавистного им Ленина! Был для всего мира не только символом советской власти, но после блокады стал и символом ее героической сути!

Писать об антисоветских настроениях в дряблой среде интеллигенции подробнее, да еще с анализом, нет возможности, поскольку с таким объемом и с таким хитроумным материалом, где всё таится между строк, и Льву Николаевичу Толстому потребовалось работать до седых волос.

Потому здесь уместился всего один эпизодик, позволяющий ощутить на вкус патриотическую мощь тогдашнего советского искусства.


Как-то, по случаю, Алексея с женой занесло в Пушкинский театр Ленинграда. Хороший театр из многих в Ленинграде, как считал Алексей. Да ещё на расхваленный критикой спектакль. Сам Валентин Распутин! Ему тогда все поклонялись… Все зачитывались. Ставили в пример! Рекомендовали друг другу, как нечто сокровенное!

Спектакль назывался «Живи и помни!» И посвящался он автором очередному съезду партии.

Три часа, если считать с перерывом, Алексей в дурмане непонятных противоречий, шевелил мозгами, ёрзал в кресле и не мог понять, как он тогда говорил: «То ли я такой дурак, то ли здесь порядки такие! Ничего не разумею!»

А понять и впрямь было сложно. В качестве главного героя предстал преступник, дезертир, сбежавший из воюющей с врагом Красной Армии и скрывающийся в тайге вблизи родной деревни. А к нему тайком бегала его любящая невеста…

Казалось бы, бог с ними! Тем не менее, это неоднозначное творение насыщено показом таких трудностей и страданий обоих, что невольно даже к предателю возникает чувство жалости, подразумевающее его последующее оправдание.

Со всей очевидностью зрителям со сцены внушали, будто перед ними не подлый изменник, не трусливый подлец, не желающий защищать ни родную землю от поругания, ни даже мать родную, а всего-то любящий несчастный человек, ставший жертвой чудовищных обстоятельств мирового масштаба. Ведь его, несчастного, забрали из родного дома прямо на фронт и заставили стрелять по врагам! Ах, ах, ах!

Шут с ней, с этой гаденькой пьеской, но как быть с посвящением ее съезду партии? И оно, это циничное посвящение, спокойненько прошло через все цензуры! Как быть с тем, что ее автор утопает в литературных премиях – государственных и имени Ленина? То есть, он признан государством и официально вещает от его имени! Как быть, что автор считается признанным рупором политики партии? Значит ли, что идеи оправдания измены родине исходят он неё? Как быть с режиссёром, худруком и прочими ответственными лицами? Они пропустили это, будучи под наркозом, или все были вполне заодно?


Ох, не зря у Алексея наступило тогда смятение чувств и мыслей. И не только у него.

«Что происходит? Кто правит этим миром, если в стране с такой помпой прославляют подлых предателей? Кто эту гадость пропустил? Кто рекомендовал посвящать…» – поначалу изумлялся, а потом стал понимать, откуда дует ветер, и уже открыто возмущался Алексей.

Но знакомые слушали его молча, на ус мотали, а всерьез не принимали: «Понимаешь, кто ты? А кто Распутин! У тебя – одни взыскания, а у него – одни Ленинские премии! Ну и чего ты в калачный ряд прешь со своим ры… Со своим мнением! Что ты вообще понимаешь?»

И сколько таких культурно-идеологических «бомб» запустили в открытый легковерный народ! И «бомбы» разъедали сознание. Заставляли сомневаться в правильности нашей жизни, подрывали доверие к любым руководителям, ослабляли страну. А если учесть, что многие из тех руководителей действительно никогда не заслуживали доверия, и люди это рано или поздно понимали, то разрушительный эффект от таких бомб оказался огромным. Но то было лишь начало!

Нужно было обезвреживать идеологический яд, но это, как уже тогда многим казалось, не делалось умышленно. Пример всем подавал Андропов, не только слывший либералом, но и проводивший либеральную политику с теми, от кого политический яд постоянно и исходил.

Разве не сам Андропов выпустил лжеца Солженицына из страны безнаказанным? Пустил, как говорится, козла в огород! Тот и принялся распространять по миру свои пасквили!

Разумеется, вопрос о депортации обсуждало всё политбюро, но решение подготовил ведь Андропов! Он и связи свои использовал, чтобы отправить Солженицына в Германию. По поводу этих связей Андропова с руководством враждебной нам ФРГ с ним в острый конфликт тогда вошёл глава МИД Андрей Громыко. Он поставил данный вопрос перед членами политбюро, как незаконное вмешательство КГБ в вопросы внешнеполитической деятельности СССР. Но Андропову почему-то всё сошло с рук.

Глава 11

Алексей, будучи курсантом, при каждом построении в казарме нос к носу сталкивался с Андроповым. Разумеется, с его большим цветным портретом, висевшим на стене напротив. Бывало, во время вечерней проверки глаза от усталости сами закрывались, но товарищ Андропов уснуть не давал – пытливо всматривался через большущие стёкла очков: «Чего от тебя, Алексей, в этой жизни стоит ждать? Можно ли тебе верить?»


Алексею Андропов тогда нравился. Лицо интеллигентное, умное. Должность серьёзная – не для болтунов. Судя по телепередачам и киножурналам, в глаза лишний раз не лезет, не рисуется, в давлении на народ не замечен. Хорошая молва среди людей идёт о Юрии Владимировиче. Не прост! Как будто, ни в чём себя не запятнал. Во время войны руководил партизанским движением в Карелии. Потом проявил личное мужество, разум и политическое чутьё, являясь послом в Венгрии. Как раз, в 56-м, когда там началось… Потом курировал в ЦК братские компартии…


Только не знал курсант Зотов, что не всё ему удалось понять в Андропове, глядя на его красивый портрет. Недооценил он возможности Председателя КГБ делать своё существо неизвестным для людей, находясь у всех на виду. Недооценил умение создавать образ деятельного радетеля за социалистические ценности, не являясь таковым.

Даже сейчас люди толком не знают, кто он родом и кто по национальности? А ведь иногда это очень важно! (Ох, не зря же идёт молва, будто он является иудеем, вымаравшим этот факт из своей биографии). Не знают, как ему удалось, переезжая на новую работу первым секретарём ЦК ЛКСМ Карело-Финской ССР, бросить первую семью, вычеркнув ее из своей жизни, не помогая ни в чём, не вспоминая никогда… Как удалось возглавлять партизанское движение на оккупированной территории, но прятаться за номенклатурную бронь, ссылаться на болезнь свою, жены, ребёнка, лишь бы не попасть в жерло реальной войны?

Особенно трудно оправдать поступок Андропова в 1944 году. В то время его начальнику первому секретарю Петрозаводского горкома ВКП(б) Г.Н. Куприянову очередная комиссия стала предъявлять очень странные обвинения в политической близорукости. Мол, зачем носиться с этими подпольщиками, работавшими в тылу немцев? Не надо столь упорно представлять их к награждению… Лучше бы проверить лишний раз, не работали ли они на врага? И далее в таком же ключе. Тот разговор официально вёлся в ЦК партии Карелии. Свидетелями его оказались все секретари горкома. В какой-то момент Куприянов, растерявшись и надеясь на поддержку близких товарищей, показал на Андропова: «Вот, мой первый заместитель! Он хорошо знает всех подпольщиков, так как принимал участие в подборе, обучении и отправке их в тыл врага, когда работал первым секретарем ЦК комсомола. Он может подтвердить правоту моих слов».

К удивлению всех, Юрий Владимирович встал и заявил: «Никакого участия в организации подпольной работы я не принимал. Ничего о работе подпольщиков не знаю. И за тех, работавших в подполье, я ручаться не могу!»

Что это, если не лжесвидетельство? Если не предательство и еще что-то, чему сложно подобрать морально-нравственное определение? Ведь за ту работу, от которой он уверенно открестился, он же получил несколько наград с формулировкой: «За большую организаторскую работу по мобилизации молодёжи республики в годы войны и по восстановлению разрушенного войной народного хозяйства, участие в организации партизанского движения в Карелии». Его наградили – ведь не отказался же, будто заслужил! – двумя орденами Трудового Красного Знамени и медалью «Партизану Великой отечественной войны» первой степени.

Вот таким партизаном оказался Андропов! Он ни разу не покинул Узбекистан, руководя партизанским движением (в Узбекистане в годы оккупации Карелии находилось ее руководство), ни разу не был за линией фронта, не выполнил ни одного боевого задания, типичного для партизан, зато без колебаний предал своего начальника Куприянова, заняв его пост!


Для того чтобы понять, кем в действительности был Юрий Владимирович Андропов, надо знать некий факт из его биографии.

Одно время Юрий Владимирович работал под руководством Председателя Верховного совета Карело-Финской ССР Отто Вильгельмовича Куусинена. Он даже покровительствовал Андропову при его переводе на партийную работу в Москву. То есть, по сути, поручился за него. А это свидетельствует о полном доверии к своему выдвиженцу.

Между прочим, Куусинен был человеком с неординарной биографией. И в ней уместился почти двадцатилетний период работы в руководстве Коминтерна. Как известно, целью той международной структуры являлась организация мировой революции и угодных ей террористических актов. То есть, неприкрытый троцкизм, враждебный советскому социализму! И можно быть уверенным, что Андропов пользовался покровительством Куусинена только потому, что он, как и его начальник, являлся убежденным и проверенным в деле троцкистом.

А это совсем не рядовая информация! Это почти доказанное обвинение в скрытой враждебности к советской власти, к Сталину, к советскому народу! Пусть трижды замаскированная, но враждебность. Хотя бы присмотреться к такому выдвиженцу уже следовало! Между прочим, и Михаила Суслова «поднял» тот же Куусинен. Что сразу порождает немало вопросов и к самому Суслову.

Таким образом, остаётся лишь уточнить: «Товарищ Андропов! Это вам доверили защиту ненавистного вам государства от внешних врагов?»

Странно! Пустили, как говорится, козла в огород! Да ещё, в какой огород!

Но взять Андропова за руку никто так и не смог. Даже его партийные товарищи, члены Политбюро, не предъявили ему в своё время обвинения в преступном либерализме и заигрывании с антисоветской интеллигенцией, хотя не могли этого не замечать! Очень уж неудобная для таких обвинений у Андропова была должность – Председатель КГБ! Потому он без особого риска для себя явился тем человеком, который заранее расчистил дорогу и затем привёл по ней Горбачёва в высшее руководство страны. Горбачёв же возглавил очередной и очень активный этап разрушения страны.

Потому можно считать товарища Андропова кем угодно, но нельзя отрицать, что человек он тонкий, умный, хорошо понимающий мотивы поведения людей. Следовательно, не мог не видеть, не мог не понимать, что вручает чрезвычайно важные козыри человеку откровенно низкому, аморальному, нечестному, нечистому на руку, человеку недостойному быть руководителем даже самого низкого уровня.

Значит, активизация именно такого Горбачёва входила в тайные планы Андропова. И поскольку теперь всем известно, как Горбачёв поступил со страной, и сделал это неслучайно, отчитываясь за каждый шаг перед президентом США, можно быть уверенным, что именно такой план Андропов и вынашивал долгие годы!

Подчас кажется, будто даже те кровавые венгерские события, о возможности которых так своевременно и настойчиво предупреждал советское и партийное руководство молодой посол в Венгрии Юрий Андропов, а потом бесстрашно участвовал в усмирении кровавого мятежа, были специально подстроены под Андропова.

Руководство СССР тогда чересчур спокойно отнеслось к тревожной информации Андропова о подготовке мятежа в Венгрии, посчитало его острые доклады преувеличением, и ничего не предприняло. То есть, проспало! А когда всё произошло именно так, как Андропов и предсказывал, его в верхах, конечно же, заметили, оценили, возвысили и приблизили. Только после венгерских событий и благодаря им и началась карьера Андропова в высших кругах руководства.

Как тут не предположить, что наши активные зарубежные враги не упустили столь интересную возможность – одним выстрелом убить сразу двух зайцев! Во-первых, организовать антикоммунистический мятеж в Венгрии. Дело-то было в 1956 году, когда Венгрия уже считалась народно-демократической, хотя совсем недавно являлась активным союзником фашистской Германии. Большинство зрелых мужчин Венгрии совсем недавно стреляли в советских солдат. Потому организовать мятеж на той территории было не столь уж трудно. Тем более, с западной помощью оружием и деньгами! И во-вторых, удавалось значительно поднять по должностной лестнице своего союзника, единомышленника, а возможно уже полноценного агента Ю. Андропова.

Это же он, скоро получивший мощный, всесильный и почти бесконтрольный аппарат для тайных и явных репрессий, потом прицельно уничтожал тех людей, которые могли оказаться на самом верху властной пирамиды СССР, опередив самого Андропова. А главное, не допустив такого руководителя страной, при котором она активно бы развивалась.

Поздно теперь скрывать! Многих из тогдашнего руководства страны можно было обвинять в чем угодно! Наверное, по отношению почти ко всем это было бы справедливо! Тем не менее, каждый из них, если бы оказался на вершине властной пирамиды СССР, работал бы только на нашу страну. Но только Андропов работал на ее уничтожение!

Даже совсем уж погрязший в криминальных делишках Министр МВД Щёлоков, и тот, кажется, не терял ни ответственности, ни советского патриотизма.

О! Щёлоков! То была энергичная, умная и очень эффективная фигура и в МВД, и во власти. И вдруг после его смерти стране официально сообщили, будто он по своей воле застрелился.

Ничего себе! Небожитель до того плохо почувствовал себя на земле, что счёл необходимым покончить с собой! Очень странно для него и очень интересно для всех нас, поскольку незадолго до того застрелилась и его жена. Какие-то роковые совпадения! И почему тогда супруги Щёлоковы совершили почти ритуальный акт не вместе?

Андропов и Щелоков, между прочим, жили рядом, через стенку… Это, пожалуй, не столь уж важно, но ведь чуть раньше застрелился и генерал Цвигун, непосредственный заместитель Андропова (но – человек Брежнева). Притом он для самоубийства зачем-то использовал пистолет своего охранника – офицера КГБ. Не правда ли, очень подозрительно? Любому понятно, что тот охранник по заданию Андропова сам и застрелил Цвигуна, а потом вложил ему в руку свой пистолет. Но кто же примет во внимание такие странности, если уже появилась официальная версия событий, исходящая от самого Андропова?

Странные и подозрительные самоубийства! Прямо эпидемия какая-то со смертельным исходом напала на людей, неугодных Андропову! Официально, конечно же, считается, будто все смерти тщательно расследованы! Криминала в них не обнаружено! И все они объяснены народу полной безысходностью, возникшей у самоубийц в результате вскрытия Андроповым фактов их невероятной коррупции, хищений, присвоений, стяжательства, злоупотреблений и других преступлений. Почти убедительно!

И всё же, именно потому, что это как-то касается Андропова, представляется логичным, будто Щелоков, его жена и Цвигун могли высказать Андропову нечто такое, из чего он понял, что они раскрыли себя и молчать не будут! Например, такое:

– Ты что творишь, вражина? Я, как тебе известно, тоже много совершил противозаконного! Я жил не по нормам советской морали! Я купался в присвоенной мною государственной собственности, купался в роскоши! Приближал и возвеличивал нужных мне ничтожеств. Убирал с дороги правдолюбцев, разгадавших меня! Много крови на мне… Но чтобы целенаправленно разрушать свою страну… Это уже слишком! Государственная измена – это совсем другое! На неё после Хрущёва оказался способен лишь ты!

После подобного заявления формально переигравший их во всём Андропов (у него же были все доказательства коррупционности его личных врагов, собранные КГБ), разумеется, не мог поступить иначе, как…

Мы знаем, как? Все сами застрелились! Причём, Щёлоков – из охотничьего ружья! Что это – стремление к экзотике или бред вообще необъяснимый! Ведь у министра под рукой всегда был пистолет.


Здесь вполне уместно вспомнить Петра Машерова – Первого секретаря ЦК компартии Белоруссии. Во время войны он находился в гуще событий – был реальным руководителем партизанского движения в тылу врага. После войны – деятельным и справедливым хозяином, быстро растущим руководителем. Даже слухи о каких-либо тайных богатствах или роскошном образе жизни к нему не прилипали. Потому что жизнь Петра Машерова была кристально честной и прозрачной. Он мог похвастаться воистину общенародным уважением.

Под руководством Машерова Белоруссия за полтора десятилетия сделала в своем развитии удивительный рывок. Валовое производство выросло в четыре раза, доходы республики – в три раза. Построено много заводов, выпускавших не абы что, а особо важную продукцию. Резко поднялась урожайность зерновых и общий сбор зерна.

В стране с надеждой ждали, когда белорусское «чудо» распространится на весь СССР. Потому-то Машеров оказался для Андропова опаснейшим конкурентом!

Если анализировать трагическую и нелепую смерть Машерова, окажется, что чересчур уж много тоненьких цепочек тянется именно к Андропову. Именно у него были веские мотивы убрать Машерова в октябре 80-го. Ведь желанное место Брежнева вот-вот должно освободиться. А только у Андропова в руках находились все средства для осуществления этого акта. И, конечно же, всё представили как трагическую случайность. Нелепая автомобильная катастрофа.


Кстати, своё место Генсека Брежнев освободил очень скоро. И также, не без помощи Андропова. Именно он в одночасье довел немощного Брежнева до смерти обвинениями его дочери в разбазаривании государственного алмазного фонда.

В общем-то, это было фактом! И припереть Брежнева можно было не только им. Там, как говорится, всего хватало… Но важно другое! Почему все факты вскрылись лишь в самый удобный Андропову момент? Почему раньше он о них молчал, преданно заглядывая в глаза Брежневу? Да он просто ждал удобного момента для захвата власти…


К слову, к тому времени, когда в Политбюро вопрос о назначении Горбачёва очередным Генсеком (после смерти Черненко) решался окончательно и положительно, точку в этом вопросе поставил своей веской рекомендацией последний аксакал советского руководства. Не кто иной, как неподкупный человек «Нет» – именно так на Западе якобы называли министра иностранных дел Андрея Громыко, всегда упорно стоявшего на страже интересов СССР.

Тем не менее, как бы честно он не служил своей стране ранее, но совершив свой последний поступок, породил весьма обоснованные сомнения в своей порядочности. А не стал ли Громыко на старости лет работать на США? Может, видя и понимая много лучше остальных тяжелую обстановку, сложившуюся вокруг СССР среди врагов, он расслабился, испугался, поддался? Купили? Шантажировали? Обманули?

Неизвестно, что его подвигло на предательство! Ведь не мог же, в самом деле, мудрый старый лис не понимать, что он делает и кого выдвигает на высший в стране пост!

Не мог! Но польстился да должность Председателя Президиума ВС СССР. Её пообещал Громыко Горбачёв, в обмен на поддержку при голосовании в Политбюро за его кандидатуру на Генсека. Но Громыко просчитался! Реальной власти он не получил, и скоро вообще был отправлен в отставку.

Но и это не всё, чем опорочил себя Громыко! Обязательно следует припомнить ему уничтожение Романова, ибо оно оказалось и уничтожением значительно лучшего будущего страны, чем получилось в реальности.

После смерти Андропова Григорий Васильевич Романов, первый секретарь ленинградского обкома КПСС, являлся реальным претендентом на пост Генсека и конкурентом Горбачева. Брежнев задолго до своей смерти искал себе замену, что совершенно естественно. И есть немало сведений о том, что Брежнев выбрал именно Григория Романова: «Он еще молод, но успеет набраться опыта. Он самый способный человек».

Разумеется, этот вариант и должен был состояться. Но некоторые люди умело меняли ситуацию. Потому, в конце концов, всё произошло иначе. И об этом можно лишь сожалеть. Ведь Романов не только считался, но действительно был убеждённым коммунистом и сторонником активного реформирования советской экономики на социалистических принципах. В общественном мнении он воспринимался сторонником «жёсткой линии». Современники отмечали его независимость, принципиальность, личную порядочность и феноменальную память. В руководстве ЦК он курировал вопросы, связанные с военно-промышленным комплексом СССР. То есть, слыл весьма эрудированным человеком.

Но Андропов не мог не убрать столь сильного конкурента! Потому Романов заранее оказался грязно дискредитирован. По стране распространили лживые слухи (распространением нужных слухов, как и борьбой с вредными слухами, занималось КГБ) будто при бракосочетании своей дочери он использовал царские сервизы из Эрмитажа. Это сработало! Народ поверил и возмутился! Романова стали все, кто не знал его лично, ненавидеть. То есть, почти вся страна. Потому, когда в Политбюро встал вопрос о голосовании, усилиями именно партийного аксакала А. Громыко, мнение которого для всех считалось решающим, страной стал управлять не Романов, а старый, тяжело больной и никогда ничем не руководивший К.У. Черненко.

Всем было ясно, что долго он не протянет, а за это время расклад сил в политбюро кое-кто постарается поменять так, чтобы следующим Генсеком стал, наконец, Горбачев. И это станет решающим моментом для развала СССР. Ведь за штурвалом страны окажется изменник!

Кто бы потом и что ни говорил, чего бы не требовал, в чём бы не обвинял Горбачёва, но все рычаги управления страной окажутся его в руках! Это как с автобусом! Как бы не возмущались пассажиры, если водитель самовольно изменил маршрут, ничего сделать они не могут, ибо водитель от них отделён и защищён. Пассажиры становятся заложниками, а их судьбы оказываются в прямой зависимости от замыслов этого водителя.

Но смерть Черненко случилась еще быстрее, чем все ожидали. Поскольку он, достаточно крепкий для своего возраста человек, был отравлен (интересно, кем? Или всё итак понятно?), о чём сразу заявил его секретарь, но всё-таки выжил. Правда, превратился в живой труп, неспособный противостоять активизировавшимся врагам. Скоро он вообще умер, освободив место для негодяя… И этого негодяя опять благословил Громыко!


Сам Григорий Романов, узнав о смерти Черненко, ни на что повлиять не мог, поскольку находился в не Москве, и кто-то (?) активно мешал ему срочно вылететь в столицу, где всё как раз решалось. Через много лет после смерти Черненко Романов сам рассказал об этом американскому журналисту так: «Горбачёва никто всерьёз не рассматривал, но к тому времени, когда мы прибыли в Москву, он уже всё проделал, не дожидаясь нас, хотя этого требовали правила, существовавшие в Политбюро. Он уже заключил тайную сделку с ними со всеми».

Под «ними» подразумеваются враги советской власти, в том числе, опосредованно, и мировое правительство, уже хозяйничавшее в нашей стране в лице спецслужб США и Великобритании.

Пришедший к власти Горбачёв практически сразу снял Романова с занимаемой должности и отправил на пенсию «по состоянию здоровья». Опасный конкурент был навечно устранён.


Конечно, в банальную измену Громыко трудно поверить. Трудно поверить, даже зная всё о вполне доказанном последующем предательстве Шеварднадзе, занявшего после Андрея Громыко должность Министра иностранных дел!

Казалось бы, их фигуры – Громыко и Шеварднадзе – совершенно разного масштаба и, главное, они из разных исторических эпох! Громыко много сделал для страны, поскольку был сталинским дипломатом. Шеварднадзе поднялся по карьерной лестнице самым подлым образом, якобы принципиально разоблачив коррупционность своего начальника. Но последующие события показали, что это был лишь хорошо продуманный ход! Шеварднадзе был морально нечистоплотен всегда!

И, конечно, ни один из них за предательство другого не отвечает! Однако очевидная измена Шеварднадзе в пользу США лишь подтверждает, что в столь «высоконравственных кругах» подобная низость вполне возможна.

И мы многого теперь можем не знать наверняка, но истину можно достаточно точно вычислить анализом цепочки поступков! Если есть последствия, то были и их причины, были и соответствующие действия!

А саму правду нам всё равно никогда не скажут. Если же это и случится, то, как показывает опыт, такая правда ни за что не окажется истиной! А во-вторых, ее расскажут лишь затем, чтобы опять нас обмануть, ибо кому-то это станет очень выгодно!

Одно лишь теперь абсолютно ясно, поскольку стало уже историей – дорога к вершине власти в СССР ускоренно расчищалась под того немыслимого негодяя, который вызвался не просто предать своих предков, свою родину, но и отдать ее в рабство, а в перспективе уничтожить настолько, чтобы в истории от нее не осталось даже следа.

И роль Ю. Андропова и А. Громыко в расчищении дороги перед предателем Горбачёвым очень велика! Если вообще, не решающая!

Глава 12

В семидесятые в силу ограниченности доступной информации о Сталине Алексей и его товарищи многого не понимали, и понять не имели возможности. Они, конечно, кое-что знали о Сталине, о культе личности. Его крепко вдавил в сознание советских людей Хрущёв, но возразить той лжи с открытым забралом не считали возможным, поскольку не были уверены в своей осведомлённости. И даже не считали культ ложью, поскольку на ту тему молчали даже те, кто по возрасту и по должности должен был знать значительно больше Алексея и его товарищей.

«Неспроста же они молчат! – думала молодежь. – Видимо, и впрямь тогда происходило всё то, самое страшное, о чём теперь никто и вспоминать не хочет!»

К периоду возмужания Алексея хрущевское время безвозвратно ушло, но ведь и брежневское так и не опровергло культ личности! Ничего не вернуло на свои места, не объяснило людям, что пресловутый культ – это стряпня врагов советской власти, грязное дело скрытого врага советской власти Хрущёва! Потому даже сомневающиеся полагали, будто Хрущёв, как ни обидно это, всё сделал по совести. Как-никак, но на съезде присутствовали лучшие представители партии! Они ведь понимали, что происходило! Не могли не понимать! Коммунисты, конечно, не потерпели бы кощунства над Сталиным, если то были просто злобные наветы!

Но постепенно выяснилось, что делегаты обо всём знали или догадывались, но трусливо смолчали. Они всё стерпели! Они всё смогли! И потому Хрущёву всё сошло с его грязных рук!

Зато на фоне посмертно оболганного и униженного Сталина сам Хрущёв и даже совсем уж никчемный Брежнев смогли представлять себя великими ленинцами и патриотами. И в этом им активно помогала лживая пропаганда хрущёвских и брежневских политработников. Эта пропаганда подхалимски вершилась руками тех самых настоящих врагов народа, которых, как теперь все привычно думают, вообще не было. Но они есть и сегодня! А тогда их пропаганда умело разрушала правду, опрокидывала нашу историю вверх дном, возвеличивала в глазах народа его врагов и унижала незаслуженным позором подлинных героев!

Достаточно вспомнить такой унизительный для всех фронтовиков пример. Сталинград – символ невиданной стойкости и героизма советского народа, но и он, благодаря тем врагам народа, якобы несуществующим, уничтожен! Ведь утрата этим городом имени вождя и переименование его в безликий Волгоград, это и есть уничтожение города. Это есть принудительное стирание его из памяти и тех, кто за него воевал, и тех, кто когда-то будет разбираться в той войне! Это же очевидное предательство, совершенное на глазах всего мира! И народ, предавший память вождя, в глазах всего мира, конечно же, очень низко пал!

Когда-то вермахт, как ни лютовал, не смог одолеть Сталинград, стоявший на пути немецкой победы, обещавший вермахту критически необходимое пополнение запасов топлива для техники, зато враги местного разлива, не встретив протестов даже собственного народа, подло стёрли город с лица земли! И разве трудно было этому народу догадаться, кто больший враг нашей стране – поверженный фашизм или преступный хрущевский заговор?

Но даже уничтожение Сталинграда стало своеобразным символом. Символом позора и никчемности нынешнего народа, конечно же, не имеющего никаких оснований считать себя не только великим, но и наследником подлинно великого сталинского народа. Тот народ вершил великие дела, а когда требовалось, то не щадил и своей жизни. А этот – всего боится! Он способен лишь поджать хвост и запрятаться в грязной щели.


Великая клевета, втёртая Хрущевым в историю, вдавленная в наш народ, сделала своё чёрное разрушительное дело. Потому вина Хрущева перед советским народом, перед советским государством, неизмерима! Но кто теперь это знает? Кто именно так оценивает деятельность Хрущёва, давшего точку опоры 91-му году?

Ведь и сегодня можно найти немало зрелых людей, даже никак незаинтересованных в клевете на Сталина (хотя и таких очень много), которые впитанную когда-то грязную ложь, не распознанную ими, так и пронесли сквозь всю свою жизнь. В суете своей трудной жизни они не разобрались в сути грандиозных событий, и до сих пор не считают возможным что-то пересматривать в своих неправильных представлениях. Потому они тот заряд клеветы на Сталина так в себе и хранят, считая ложь истиной. Потому они из защитников страны превратились в союзников тех, кто вполне осмысленно и планомерно уничтожал нашу страну все эти годы!

Им поздно что-то объяснять. Они имеют свои убеждения, которые подчас непоколебимы. Жаль лишь, что эти убеждения опираются на тщательно сработанные фальсификации.


Помнится, в самом начале службы был у Алексея старший товарищ, Виктор Кузьмин, который не только нравился ему во всём, но и реально был настолько толковым офицером и интереснейшим человеком, что трудно было им не любоваться, когда он работал. А еще он был очень шумным! Шумным, но безотказным и весёлым. Анекдоты из него так и сыпались! Но лучше всего Виктора характеризовало другое! Любое сложное и нестандартное дело, которое командование опасалось доверить кому-то, чтобы оно не оказалось проваленным, так или иначе, но находило именно Виктора.

Тогда он обязательно возмущался, будто на нём и без того висит и то, и сё, а своими должностными обязанностями заниматься ему некогда – и это было сущей правдой – но в итоге усердно убрался и за дополнительное дело, не оставляя прочих. И в какой-то срок понятным только ему образом, Виктор расправлялся то с одним висяком, то с другим.

Вот на него и валили, что угодно, потому как знали – Кузьмин ради дела обязательно всё организует, всё пробьёт, достанет, всех подключит, всё перевернёт и всех на ноги поставит… Он – всё сделает! Он – всё может!

А потом, когда невыполнимое кем-то задание выполнялось им точно и в срок, легко забывали о служебных подвигах Виктора, будто так смог бы каждый, а в его действиях ничего необычного не наблюдалось. И опять что-то ему подбрасывали, непредусмотренное никем и ничем… И людям, которые хорошо знали Виктора, его удивительный напор и его большие победы, было не понять, почему на его груди не красуются давно заслуженные ордена и медали? Они почему-то красуются на груди людей, часто, ни к чему достойному непричастных.

Разумеется, Алексей всегда глубоко уважал Виктора и старался во всём походить на него. Виктор был у него в большом авторитете. Но теперь речь о другом. Об отношении Виктора к Сталину. В этом вопросе он не разобрался, с уверенностью повторяя, если приходилось, хрущёвскую ложь.

Сам Алексей в течение жизни всегда остро интересовался этой темой. Не однажды менял свои мнения, когда на него наваливалась новая информация. Мнения-то менял, но флюгером не был. Просто не мог не изменить своего мнения под давлением новых фактов. Если факты выглядели правдоподобными, то реагировать на них приходилось. Алексей не относился к тем людям, которые узнав однажды, будто дважды два – тридцать два, свято верят в это всю жизнь, несмотря ни на что!

Сильнее всего вера Алексея в Сталина пошатнулась после прочтения солженицынского «Архипелага-Гулага». Полгода Алексею понадобилось, чтобы самостоятельно разобраться в том, что в его руках побывала не истина, а всего-то липкая книжонка, содержавшая самые подлые вымыслы. И даже то в ней, что, возможно, и случилось с кем-то в действительности, подавалось автором с лживыми комментариями, переворачивавшими суть событий. Со всей очевидностью, эта книжонка, не придерживающаяся истины, писалась с задачей опорочить всё и вся, сформировав у читателя самое негативное отношение к советской власти и к Сталину.

Разгадав этот замысел, Алексей облегченно выдохнул и реабилитировал вождя в своих глазах. Будто смыл с него всю нанесенную Солженицыным грязь. А потом даже гордился тем, что не сразу, но разобрался во всем самостоятельно. Не оказался обманутым ни злобным пасквилем, ни его автором, справедливо депортированным из советской страны как ее очевидный враг.


Кстати, в эти же полгода своих тяжелых сомнений он не однажды говорил на эту тему с отцом. Разговор всегда получался достаточно коротким, поскольку говорил лишь Алексей. Отец же выслушивал молча, всё больше втягивая голову в плечи, и потом произносил с сожалением как вывод, до которого Алексей пока не дорос:

– Нет, Лёшка! Всё было не так! Я тогда жил, я тогда служил и ничего подобного нигде не видел, хотя слепым не был! Я этому не верю! Теперь ты моё мнение знаешь, а дальше думай сам!


Иначе получилось с Виктором. Когда друзья встретились лет через двадцать разлуки, о многом горячо говорили. Многое изменилось не только в жизни каждого, но радикально изменилось всё в стране. Да и той страны-то, где хозяином был народ, не осталось.

И вот тут-то Алексея и потрясло мнение бесконечно уважаемого им Виктора о Сталине. Если без подробностей, то Виктор до сих пор абсолютно верил тому, что было сказано на 20-м съезде. Виктор был убеждён в том, что Сталин уничтожал народ, на плечах которого стоял, от успехов и побед которого полностью зависел!

Разубеждать Виктора и приводить какие-то факты Алексей считал делом бесполезным, поскольку прекрасно знал натуру товарища. Виктор лишь однажды впитал в себя всё то, что по молодости когда-то не подверг сомнению, и чему в последующем уже не изменял. Своих убеждений он никогда не менял и потому, что никогда и ничего не пересматривал, даже будучи очень неглупым человеком. Странно, но – факт! Что осело, то и закрепилось навсегда! Сказалось, видимо, семейное воспитание и природная решительность. Решительным людям всегда проще шашкой взмахнуть, прочь отметая свои ошибки и заблуждения, нежели признать за собой очевидную вину!

Жаль! Ведь таких людей, очень достойных, но ошибающихся, вокруг нас немало! Подобная позиция часто ставит их в конфронтацию с теми, за кого они в другой раз вполне согласны жизнь отдать! Но признать свою неправоту они не могут! Они привыкли всегда быть правыми, и перенести иное бывает не в их силах!


Но в чём же главная вина Хрущёва?

Оказалось, что главных вин, о которых никак не забыть, не менее пяти! Или больше!

Он столько наворочал, что без какой-то систематизации никак не обойтись!

Тут и разрушение упорядоченной временем системы министерств и введение разрозненных совнархозов времён двадцатых годов.

Тут и подрыв советской экономики, переводом ее на стоимостные показатели вместо натуральных, после чего предприятиям стало выгодно выпускать только дорогую продукцию, а не требуемую в действительности.

И деление партийных комитетов на городские и сельские. Причем сельские комитеты стали местом фактической ссылки тех партийных работников, которые противостояли Хрущёву.

И разрушение системы крупного машинного сельского хозяйства за счет упразднения главного оплота этой системы – МТС.

В общем, разговор о хрущевском вредительстве не может оказаться коротким. Но задача автора не вскрыть все особенности деятельности Хрущёва, а лишь показать те представления, которые со временем сложились о нем у Алексея.

Если всё вспоминать в былой последовательности событий, то первым страшным злом, растянутым во времени, явилась антисоветская троцкистская деятельность Хрущёва и обращение в свою веру многих руководителей разного уровня из его окружения. Они тоже стали заниматься подрывной деятельностью. Даже заговорами против руководства страны и Сталина (Якир, Уборевич, Тухачевский…)

Или ещё о том же. Почти поголовно генералы Красной армии готовились после начала войны открыть фронт вермахту, то есть, сдаться противнику. И многим потом это вполне удалось даже на направлении главного удара немцев. В частности, в Особом Западном военном округе (Павлов). В других местах, к счастью, вышло не в полной мере. И лишь когда те генералы-изменники увидели, что Германия не слишком-то преуспевает, они решили себя пока не раскрывать. Принялись создавать впечатление, будто предыдущие поражения оказались не результатом их собственной измены, а связаны с абсолютным превосходством немецких войск. Но там, где нашими войсками управляли патриоты, немцы даже в первые дни терпели поражения, независимо от их численности и вооруженности. А те генералы, которые до войны побывали в Украине рядом с Хрущевым, почти все считали, что сопротивление немцам бессмысленно!

И всё же надо отдать должное настойчивости именно хрущёвских троцкистов. Все они, как правило, были беззаветно преданы своему вредному для страны делу. Их разоблачали, их судили и уничтожали, а они всё равно не предавали идею уничтожения Советского Союза, посвящая ей жизнь.

В чём же их сила? В привлекательности самой идеи? Или в пропагандистском таланте агитаторов – Троцкого, Хрущёва, Тухачевского, Уборевича и других?


Вторая вина. В 37 году Хрущёв вместе с Постышевым, Эйхе и другими региональными царьками организовал тот широко известный террор, умело надавив на Сталина. Но не этим «героям», а Сталину враги до сих пор вменяют террор 37-го года. И оппонентам, хорошо знающим правду, бесполезно доказывать, что Сталин террор не только не развязывал, но именно он его и остановил. Эти оппоненты и сегодня отрабатывают план Запада.

Надавить на Сталина тогда оказалось сравнительно просто. Ей богу, глупо считать, будто кто-то, и тем более, Сталин мог быть полновластным диктатором, вольным всегда поступать, как ему вздумается. Таких диктаторов в природе вообще не бывает! Разве, что в сказках! Вот и Сталин, не имея никакой должности в управлении государством, защищавшей его от озверевшей «ленинской гвардии», не мог противостоять коллективному натиску распоясавшихся территориальных партийных царьков. Они вполне, уже объединившись для этого, могли переизбрать его как секретаря партии, затем официально представить врагом народа и уничтожить под улюлюканье толпы.

И тогда в истории страны вообще не осталось бы даже следа от этого великого человека. Конечно, ведь даже сегодня, спустя столько лет, множество соотечественников не в состоянии разобраться и оценить Сталина, божьей волей ниспосланного нашей стране. Они не могут разобраться в его делах, в его сути, известных всему честному миру, но легковерно впитывают запущенную Хрущевым ложь.

И это – удивительно! Можно понять всякого рода чиновников – советских и нынешних. Эти воры и проходимцы люто ненавидят Сталина, поскольку больше всего боятся отвечать за свои делишки, боятся за свои привилегии, опасаются лишиться наворованного. Так же можно понять олигархов и даже мелких капиталистиков – они боятся кары от власти народа. Очень легко можно понять мировое правительство – Сталин несколько раз ломал его планы. И теперь, давно мертвый, он опять им угрожает, поскольку всё больше людей в мире, несмотря на лживую пропаганду, сознают, кем действительно был Сталин.

Это мировое правительство, или как его правильнее называть, во всём мире уже сделало существование честных людей кошмаром. А обозначившиеся перспективы от всяких глобализаций, цифровизаций и инноваций, навязываемых этим правительством, очень скоро должны превратить жизнь населения земли в глобальный концлагерь. В нём честным людям не оставят никакого права что-то за себя решать. Лучшей рекламы томусоциализму, который строил советский народ под руководством Сталина, и придумывать не надо! Надо лишь кое-что понять в нынешней жизни!


Так или иначе, но в ходе той волны террора были осуждены (законно, незаконно, невинно или винно) более 1,3 млн. человек. Из них половина оказалась расстреляна в упрощенном порядке, то есть, без долгого следствия и тщательного доказательства вины в суде. И жертв оказалось бы куда больше, если бы не вмешательство Сталина. Он и сам-то до поры, почти год, ничего вместе с Политбюро не мог противопоставить сговору Первых секретарей союзных республик, округов и областей. Среди них было немало таких, кто поначалу стоял в стороне, но в идее Хрущёва и Эйхе сразу увидел свою выгоду и поддержал ее. Террор помогал удержаться у власти даже при новых демократичных правилах выборов, при которых им, скорее всего, ничего бы не светило.

Но настоящими вдохновителями и организаторами террора было всего несколько злодеев, и среди них едва ли не лидировал Хрущёв! В том его и вина!


Третья вина – убийство Сталина. У Хрущёва был мотив! Проявились все признаки заговора. Была и выдававшая его суета. До и после. На убийство путём отравления указывает отказ печени, последующее препятствование оказанию медицинской помощи и явное заметание следов после смерти.

Сталин умер на семьдесят четвёртом году (21 декабря 1879 – 5 марта 1953 года), имея немало болезней, но даже с ними оставался вполне работоспособным. А как можно думать иначе, если накануне он собирался реформировать весь институт управления страной, сместив с первых мест партию и ее аппарат, главенствующий после революции везде и всюду.

Ничего себе, работёнка! Она явно не по силам болезненному старику, которому лишь день протянуть, да чтобы оставили в покое! А тут! Затевалась настоящая революция с огромными жертвами и, бог знает, с чьими победами. Так и вышло! Сталину приступить к проведению нужной для страны реформы, которой пуще всего боялась «ленинская гвардия», не позволили самым простым способом – его убили!


Четвёртая вина – убийство второго человека в государственной иерархии! А, по сути, первого человека. Вторым он был лишь по должности. Да и то лишь для того, чтобы ещё один грузин не мозолил глаза в стране преимущественно русских, но все признавали его первым. К тому же не было другого человека в верхах, который бы столько же тяжелейших проблем страны тащил на своих плечах. Причем всегда успешно!

Почему Хрущёв убил Берию?

Из-за страха за свою жизнь. Убийство было осуществлено почти спонтанно. Без предварительной подготовки.

Дело в том, что после смерти Сталина Лаврентий Берия, речь идет именно о нём, время не терял. НКВД тоже работал целенаправленно. Потому очень скоро Лаврентий Павлович получил убедительные доказательства причастности к убийству Сталина Игнатьева (в то время – Министр государственной безопасности СССР) и договорился с Маленковым поставить его арест на голосование, как положено, на объединенном заседании Президиума Верховного Совета и Совета Министров СССР.

Вот тут-то прознавший об этом Хрущёв и струсил, поскольку сообразил, что Игнатьев под следствием всех сдаст. В первую очередь, организатора, то есть, Хрущёва. А из этого для Хрущева и остальных заговорщиков вытекал очевидный расстрел.

В запасе у Хрущёва не оставалось и двух часов, потому в центре Москвы рядом с домом Берии срочно оказался всего-то бронетранспортёр, который из пулемета и сразил через окно выглянувшего на шум Берию.

Далее Хрущёв завернул тело в ковёр (не сам, конечно) и привёз его в Кремль к своим товарищам по Политбюро. При этом он был под защитой вооруженных (заносить в Кремль оружие запрещено, но занесли!) генералов-изменников во главе с маршалом Жуковым (с ним были Конев, Москаленко, Батов; где-то поблизости даже холуеватый Брежнев засветился).

Хрущёв поставил руководство страны перед фактом и предложил коллективно обдумать, как всем быть дальше. «Если кто-то выступит против такого предложения, то он ляжет на ковёр следующим!» Желающих ложиться не нашлось. После этого соучастие формально непричастных к убийству членов Политбюро и прочих закрепилось юридически! Причастными к убийству стали все!

Поначалу то убийство оставалось всего лишь очень громким политическим убийством, но его можно не считать государственным переворотом, поскольку курс страны не изменился. Несмотря на это, всё политбюро и участвовавшие в убийстве военные сплотились в банду заговорщиков, которой с помощью страха правил Хрущёв. Но в 1955 году он добился отставки Маленкова и оказался первым в должностной иерархии и единственным на вершине власти в СССР. Это уже был настоящий государственный переворот!

Странное дело! Как Хрущёву всё это удалось? Ведь по своему положению рядом с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым он был никем и ничем… Его уровень на две-три ступени ниже. Можно сказать, он лишь проходил мимо… Но оказался значительно умнее, целеустремлённее и активнее каждого из них. Он, пожалуй, никогда не имел хоть каких-то моральных тормозов. Был готов уничтожать на своём пути всех и каждого, потому очень скоро забрался на самый верх и окончательно поломал судьбу нашего народа. Этот верх был нужен Хрущёву для обеспечения своей неприкосновенности в государстве (он же весь в чужой крови) и, главное, для реализации той троцкистской мечты, которая его жгла с молодости – разрушить Советский Союз, путавшийся под ногами организаторов мировой революции.


И всё же, надо быть объективными. Хрущёв, оказавшись на вершине властной пирамиды, сильно изменился. Он перестал целенаправленно разваливать Советский Союз, поскольку это ему стало не выгодно. Хотя и вредил многими своими решениями. Вредил, скорее всего, не умышленно, а так – от избытка непроверенных идей и чрезмерной личной энергии! К тому же, многие провальные идеи были не его собственные. Их ему подсказывали, как и положено, помощники разного уровня. И часто через некоторое время такие подсказки проявлялись как чисто авантюрные или нерациональные.

Почему так? Да потому, что окружение тихо ненавидело Хрущёва как главного заговорщика и убийцу Сталина и, если не набиралось смелости его свергнуть, то вредило хоть так. Но всё капало на политический облик Хрущёва, как весьма неразумного руководителя. Всё, разумеется, приписывалось лично ему.

Притом Хрущев, являясь самым главным в стране, по-прежнему серьёзно опасался сталинской гвардии. Он понимал и видел, насколько она его ненавидит за принуждение к заговору, и за то, что сам Хрущёв в ее среде оказался мелким неуправляемым выскочкой. Он был несоизмеримо ниже всех по прежней должности и взлетел над всеми без всяких оснований – преступным путём. Такого нигде не любят.

Понимал он и то, что сталинская гвардия постарается взять реванш. И готовился к решительному сражению. Его замысел был таков. Если заранее сильно очернить Сталина в глазах всего народа, то несмываемое пятно позора обязательно ляжет и на всё сталинское окружение. Сук под ним затрещит – потому оно заткнётся. А если не прекратит свои козни против Хрущёва, то заткнуть его станет значительно проще!


Свой удар, несогласованный даже с Политбюро, Хрущёв нанёс под занавес 20-го съезда партии, сделав закрытый доклад «О культе личности и его последствиях».

Доклад стал пятой виной Хрущёва!

Пожалуй, эта вина – самая нелепая, вредоносная и одновременно печальная.

Это подтверждают даже наши враги. Так, через десять лет после 20-го съезда в Великобритании чествовали Черчилля. Один из хвалебных тостов оказался таким: «За человека, который более остальных нанёс вреда Советскому Союзу, нашему главному врагу!» Вот тут-то Черчилль сразу возразил: «Честь нанести СССР более всего вреда принадлежит, к сожалению, не мне, а Хрущёву!»

Как говорится: «Не в бровь, а в глаз!»

Мощный удар Хрущёва пришелся не столько по старой гвардии, сколько по каждому члену партии. Особенно, по молодым коммунистам. Все они почувствовали себя слепыми щенятами, лишившимися жизненной опоры. Да и весь советский народ застыл с той поры от изумления, возмущения, непонимания, неприятия… А потом, как это всегда случается у отходчивых русских людей, – смирился со всем, даже не отомстив за себя! «Бог с ними, небожителями! Нам-то что с этого? Не мешали бы жить, не устроили бы гражданскую войну! А так – хрен редьки не слаще!»

Доклад Хрущёва на 20-м съезде формально был закрытым. То есть, секретным, – не для всех. Но в партийные организации он потом рассылался. Рядовых коммунистов с ним знакомили. Но как? Чаще по одному, без свидетелей, в специальной комнате без окон! Без права что-то записывать! Без права задавать вопросы или выражать своё мнение. Прочитал – и катись, если смог в себя прийти после оглушительных оплеух! И – никаких фактов! Одни лишь эмоциональные обвинения Сталина!

Но эти эмоции, видимо, были хорошо просчитаны вражескими психологами. Эти эмоции оставались в душе надолго, отравляя ее чем-то заведомо мерзким. Особенно досталось Берии. «Оказалось», что он на автомобиле выискивал по Москве женщин, чтобы затащить их к себе в кабинет! Насиловал и убивал школьниц. И никаких фактов… Такая клевета психологически оказалась весьма действенной. Она заставляла содрогнуться и, если люди ей даже не верили, они всё же содрогались от умело разрисованных ужасов.

Потому о докладе все вроде бы знали, но мало кто знал нечто конкретное. Конкретного и достоверного в нём ничего и не было! И лишь одна идея доклада била в самое сердце каждого честного советского человека – отныне Сталина следует считать коварным врагом, пожиравшим свой народ! Даже у людей, понимавших, что происходит в стране, сами собой закрадывались сомнения в невиновности Сталина.

И всё же, как же так, доклад секретный, а все знали, что в нём было? И за рубежом почти сразу его напечатали! И в полном объеме, и с сокращениями!

Но не все смолчали за рубежом! С вымышленной идеей культа личности Сталина, а по сути, с его политическим убийством, резко не согласились компартии Китая и Албании. С ними отношения не только испортились, но и оказались враждебными. Отношения КПСС и с другими странами соцлагеря тоже ухудшились. СССР быстро терял своих союзников.

За рубежом все хорошо знали истинную роль Сталина в истории советского народа и истории всего мира, но никто не мог подтвердить тот пресловутый культ личности, якобы созданный самим Сталиным. Все недоумевали, не веря тому, что столь невероятное наваждение может случиться в Советском Союзе, будто голову потерявшему. Почему именно Советский Союз, буквально всем обязанный Сталину, неблагодарный, вылил на него невиданную грязь? Если бы это сделали враги, вопросов бы не было! Но…


Почему доклад Хрущёва до сих пор остался почти неизвестным, если о нём все знали и, как будто, все знают?

Да потому, что доклад был лишён внутреннего существа! В нём были лишь беспочвенные обвинения и личные хрущёвские эмоции, а вокруг самого доклада – антураж, недоговорки, псевдо секретность, партийные обязательства, страх, дух вражеского влияния…

Судите сами. Алексей, ещё будучи курсантом военного училища, попытался при подготовке к какому-то семинару ознакомиться с материалами 20-го съезда, но не по комментариям, не понаслышке, а лично. Однако библиотекарша в их большой училищной библиотеке ему вежливо отказала: «Эти материалы выдавать курсантам запрещено!»

Что с неё возьмешь? Она выполняла служебные распоряжения. Но суть этих распоряжений весьма странная! Ведь библиотеки для того и создаются, чтобы книги становились доступными для большинства читателей! И секретных документов та библиотека не содержала! Почему же читателям нельзя выдавать книги? Почему нельзя читать то, что не является секретом? Почему нельзя вникать? Нельзя разбираться!

«И какую же правду нам подсовывают на блюдечке о том съезде партии? – удивился тогда Алексей. – Ведь даже усеченные его материалы недоступны для советских людей? И даже для меня, кандидата в члены этой самой партии! Почему по свежим следам материалы съезда свободно публиковали все западные газеты, но даже сегодня их не разрешается читать гражданам нашей страны? Потому что мы неправильно их поймём? Так разъясните! Или мы, как раз, поймём всё правильно – не было никакого культа – и любые разъяснения от множества бессовестных разъяснителей нам покажутся неубедительными?

Надо сказать, лет через двадцать Алексей всё-таки прочитал тот доклад, который Хрущев сделал под закрытие съезда, не предоставив 1349 его делегатам возможность хотя бы обсудить ту клевету, разрушительно повлиявшую на всю последующую жизнь страны. Делегаты ее даже не утверждали, как положено, но под давлением Хрущёва она всё равно стала руководством к действию всей партии.

Алексея более всего потрясли два обстоятельства.

Во-первых, так называемый доклад Хрущёва не содержал ни одного доказательства тех эмоциональных обвинений в адрес Сталина, которые Хрущёв вывалил на вождя СССР. Всё оказалось выдумками. То есть, удачным политическим ходом победившего авантюриста!

Во-вторых, весь цвет партии – ведь делегатами выбирались самые-самые – оказался не в состоянии унять одного распоясавшегося клеветника! Весь цвет партии с точки зрения его боеспособности оказался пустоцветом!

В продолжение доклада, ставшего вторым убийством уже мертвого Сталина, Хрущёв убил его в третий раз. Это случилось под покровом ночи с 31 октября на 1 ноября 1961 года. Тело вождя по-воровски вынесли из мавзолея и захоронили рядом. А с фасада мавзолея всего за одну ночь, решив сложную инженерную и строительную задачу, покорившись Хрущёву, лизоблюды убрали надпись «Сталин»!

Так на Красной площади к очередному ноябрьскому параду народу, ещё пребывавшему в эйфории от полёта Гагарина, подготовили очередной «сюрприз» – стерли все признаки великого Сталина из жизни последующих поколений. Нагло стерли образ человека, более всего сделавшего для блага народа!

А что же народ? А народ опять смолчал, подтвердив своим молчанием и бездействием былое величие Сталина, который мог поднять этот народ на невиданную высоту и удерживать на ней. А не стало Сталина, не стало и великих побед того народа, не стало и самого народа! А что осталось? Осталось туповатое быдло, которое послушно следует, не предполагая своего будущего, туда, куда велит погонщик. Погонщик, ведущий страну на погибель!


«Что же это за партия такая? – удивлялся Алексей. – Почти полторы тысячи «самых лучших» ее членов до того испугались, заботясь, видимо, лишь о собственных задницах, что не арестовали в том же зале всего одного зарвавшегося таракана. Таракана, тараканища, который глумился не только над человеком, создавшим самую лучшую страну, но и над всем ее народом, над всей советской историей!

Трусливо промолчали! Проглотили! Послушались негодяя, и стали усердно, лишь бы себе не навредить, выполнять его преступные распоряжения! Стали своими руками послушно разрушать историю страны! Стали уничтожать завоевания революции и последующих побед зарождающегося в стране социализма. Стали разрушать сознание народа! Стали разрушать будущее всей советской страны и своих детей!»


Алексей тогда еще не знал, что Сталин ещё в середине тридцатых годов догадался об истинной цене большевиков на новом историческом этапе. Догадался потому, что натолкнулся на непонятное сопротивление старых большевиков в каждом новом деле, касающемся строительства социализма. Сталин, разумеется, выявил корни той проблемы и всё понял.

Да! Большевики сделали революцию, разгромив прогнивший царский режим. Да! Они помогли отстоять завоевания революции в годы гражданской войны. Но во время гигантской индустриализации и реформации сельского хозяйства стране нужны не разрушители, а созидатели, нужны специалисты в самых различных областях знаний. Нужны инженеры, архитекторы, агрономы, врачи, конструкторы, ученые…

Старые большевики быстро докумекали, что не по ним эта шапка, и потому шустро позанимали все руководящие партийные должности. На этих должностях, как оказалось, какие-либо знания только мешают! Оно и понятно! Даже самый знающий специалист не рискнёт возражать партийному секретарю, пусть он и несёт околесицу!

Оказалось, что партийным руководителям вполне уместно обходиться вообще без профессии, без специальности, даже без начального образования. Такое имело место даже в политбюро! Была бы хватка, изворотливость и лицемерие! Оказалось, этих качеств вполне достаточно! Зато сколько власти даётся в придачу! Сколько привилегий, сколько «уважения» окружающих!

Сталин понял, что на практике улучшить ситуацию с партийным руководством невозможно – рука руку моет! Они не позволят себя обидеть! Кроме того, Сталин понял, что партийное руководство в пору бурного социалистического строительства вообще стало лишним. Оно оказалось не только обузой народному хозяйству, но и тормозом! И Сталин решил, что партия отыграла свою роль и должна либо уйти со сцены, либо заняться чем-то иным. Например, всесторонним воспитанием человека будущего, пропагандой идей социализма. В крайнем случае, участвовать в кадровой политике, но не более того.

К тому же, Сталин учёл, что за двадцать лет после революции население в стране качественно изменилось, стало более однородным, крепче уверовало в правильность курса на социализм, потому заслуживает принятия новой конституции, гарантирующей однородному народу одинаковые права.

В соответствии с Конституцией 1936 года, которую справедливо стали называть Сталинской, в выборах советских органов власти могли участвовать все взрослые граждане, в том числе, и те, кто ранее был лишён такого права, как контрреволюционный элемент. Кроме того, выборы должны проводиться тайно и на альтернативной основе, то есть, на каждое место следует избрать всего одного кандидата из нескольких.

Вот тут старые большевики и сообразили, что люди за них и голосовать-то не станут! Их сомнительный разрушительный потенциал население давно изучило. А за кого будут голосовать? Разумеется, за лучших, за прогрессивных! За тех, кто на виду, как специалист, кто себя показал верным ленинцем и порядочным человеком. Вот и надумали старые большевики: «Если передовых конкурентов убрать еще до выборов, то наши шансы резко возрастут!» Потому и развязали в стране перед выборами то, что теперь печально вспоминается, как тридцать седьмой год.

По всей стране высшие партийные руководители объединились, сознавая свою выгоду, и на пленуме партии предъявили Сталину ультиматум: «Либо санкционируешь устранение с нашей дороги «врагов народа», на которых мы сами составим свои списки, либо…»

Открыто о втором «либо» не говорили – слишком уж велик был авторитет Сталина в народе. Тогда этого авторитета и самого народа «верные ленинцы» еще боялись! Но подразумевалось, что Сталина, если он и его Политбюро не согласится утверждать списки репрессированных, выведут из состава партийного руководства, обвинят в антинародной деятельности и расстреляют!

Самое страшное и непонятное до сих пор большинству нашего населения, неискушенного в партийных игрищах, что та расправа над Сталиным удалась бы как дважды два! Просто не проголосовали бы за него, и он – никто! Ведь Сталин до войны занимал лишь пост Генерального секретаря партии. И всё! То есть, в государственной иерархии он был нулём! Он не имел государственной власти ни над кем в СССР, кроме членов партии! Всё, чего он добивался, происходило лишь за счет его воздействия на наркомов и прочих высоких начальников, как на коммунистов, обязанных выполнять решения партии. А вот самого Сталина тот же Ежов, нарком НКВД, мог запросто арестовать как обычного рядового гражданина. Это было в его должностных возможностях! А что было бы далее – итак понятно!

Зато Сталину, которому нарком Ежов непосредственно не подчинялся, чтобы арестовать его, совершенно обезумевшего от крови, пришлось очень осторожно подтянуть Лаврентия Берию на должность заместителя Ежова. В Берии Сталин был уверен и не ошибся. Потом, когда Берия на месте разобрался в том, что происходит в НКВД и кто там правит бал, удалось сместить Ежова на безобидную должность главы Наркомата водного транспорта. К счастью, это удалось сделать внезапно и без эксцессов, поскольку Ежов и его помощники за несколько месяцев работы Берии так и не заподозрили в нём смертельной опасности для себя.

Лишенный огромной власти всесильного наркомата внутренних дел, Ежов никому не представлял опасности. Не стало смысла его соратникам-троцкистам за него бороться, потому он был легко арестован.

Репрессии в отношении без вины виноватых сразу прекратились. Зато под контролем Берии они начались против тех следователей, судей, прокуроров и прочих должностных лиц, которые нарушали законы СССР. Все уголовные дела стали проверяться, пересматриваться, невиновные – выпускаться. Их места за колючей проволокой занимали бывшие подручные Ежова.

Вот такова истинная история тех репрессий, вывернутая Хрущевым наизнанку после убийства Сталина, Берии и проведения «исторического 20-го съезда». Такова правда о роли Сталина и Берии в репрессиях 37-го года, которую до сих пор перевирают те, кто в них сам и повинен! Или кому репрессии нужны для продолжения развала миропонимания населения. Это же обычный западный проект разрушения СССР, как самого лютого врага, показавшего пролетариату всего мира правильный исторический путь.

Больше всех в тех репрессиях преуспели два высокопоставленных партийных работника. Р.И. Эйхе – первый секретарь Сибирского крайком партии, и Никита Хрущев, с 1934 по 1938 – первый секретарь МГК, а потом – первый секретарь ЦК КП(б) Украины. Именно на них лежит наибольшая ответственность за расстрел нескольких сот тысяч советских граждан, вина которых была срочно выдумана послушными следователями, прокурорами, судьями, членами судебных троек.


Хрущёв, зачитав на 20-м съезде свой доклад, его клеветническим содержанием переложил кровавую вину, свою и своих подельников, на Сталина, Берию и их соратников. А все делегаты, делегаты-коммунисты, промолчали! Все! Хотя все они прекрасно знали, что оказались свидетелями величайшего оговора Сталина и Берии. А потом и народ, сбитый молчанием коммунистов с толку, стал сомневаться во всём и вся.

Правда, деятельность Хрущёва одними словами не закончилась – после съезда он сфабриковал дела на тех преданных людей из окружения Сталина и Берии, которые не пошли на поводу Хрущёва. Все они были расстреляны, как враги народа, поскольку оказались очень опасны для Хрущёва-убийцы. Именно такого исхода для себя и боялись больше всего наши «лучшие», наши «героические» партийцы! Не за страну боялись – за себя!

Удивительно, но с тех пор и народ упорно молчит! Больше от страха, нежели от тупости! Теперь он предпочитает в острые вопросы не вникать! Политикой, то есть, собственной жизнью, не интересоваться! Он, поднятый Сталиным из дерьма до уровня великого, великим так и не стал, поскольку не нашёл ни ума, ни сил, ни совести, чтобы заклеймить позором нынешнюю партию коммунистов-предателей. Он так и не свершил свой праведный суд над палачом Хрущевым и его подельниками. Он не осудил тех прокуроров и судей, которые осуществляли юридическое прикрытие незаконных репрессий и расстрелы сотен тысяч человек. А потом они же по команде Хрущёва торопливо реабилитировали, выбирая не тех, кто незаконно осуждён, а тех, кто осужден законно, но при жизни Сталина. Хоть так, но еще больше опоганить образ честного человека!

И все эти «выдающиеся» прокуроры и судьи так и «дослужили» на своих высоких должностях. Дождались повышенных персональных пенсий и спокойно ушли на «заслуженный» отдых при орденах и медалях, полученных «за усердное служение своему народу»! И окружение по этим наградам судит о них как о порядочных и заслуженных людях. Ведь награждали, как считается, лучших! Награждали тех, кто прославлял народ и продвигал вперёд нашу страну. Но при Хрущёве многое перевернулось!

А сотни тысяч советских людей, без вины уничтоженных этими соотечественниками-палачами, не получили возможности даже перевернуться в своих гробах! Их хоронили без гробов! Их сотнями закапывали в свежих ямах навалом!

Вот в чём состоит непознанная нашим населением историческая роль 20-го съезда партии. Тем, кто способен мыслить, он показал эфемерность величия как партии большевиков после смерти Сталина, так и русского народа! Нет величия, нет могущества! Члены КПСС – это не большевики, не коммунисты, а, большей частью, карьеристы! Народ – это не народ, а в лучшем случае, обыкновенное мещанское население, занятое собственным выживанием, обогащением, воровством, завистью, интригами. То есть, тем что способствовало разрушению страны.

Тот съезд стал наркотически разрушительным для сознания, совести и миропонимания нашего народа. Тот съезд, можно сказать, стал убийственным и для того светлого общества, которое как сказку заботливо строил в советской стране Сталин! Его первая смерть в 53-м, и его повторное убийство в 56-м, совершенное Хрущевым уже с трибуны позорного 20-го съезда, поставило крест на будущем самого справедливого политического строя на планете. Вот этого-то так называемый народ и не заметил, и не понял! Он не стал защищать Сталина, не стал защищать истину, а вместе с тем не стал защищать ни себя, ни будущее своих детей!

А собственно хрущёвский период правления, несмотря на некоторые его достижения, а потом и Брежневский период правления, который до сих пор кто-то по недомыслию считает золотым веком нашей страны, и тем более, все последующие периоды – это уже совсем не тот путь, которым вёл страну Сталин. Это путь в могилу! Это – закат нашего общества, ибо с такой раковой опухолью долго протянуть невозможно. По терминологии медиков, такие поражения несовместимы с жизнью. И в 1991 году в справедливости подобного вывода можно было вполне убедиться. Опухоль стала явной.

Хотя, как ни странно, но даже столь очевидная истина многими современниками до сих пор не усвоена. Они ещё ликуют по случаю мнимого возрождения страны! Они всё ещё надеются на ее подъем и мессию! Они всё ещё верят, будто нынешняя смерть нашей страны – явление временное!

Народ действительно оказался совершенно неспособным понять ни свою роль в истории, ни саму эту историю, ни, тем более, свою участь (то есть, будущее). А потому оказался неспособным и защищаться, и, разумеется, спастись!

Что ни говорите, но только при Сталине это непонятливое разношерстное и разрозненное население стало и долго оставалось народом. И тот народ сплотился! Он решал задачи невиданной сложности и трудности, он побеждал! Правда, тогда население было качественно иным – не чета нынешнему! И только при Сталине у него впереди замаячило человеческое, а не рабское будущее.

Нынешнее население – уже не народ! Оно оказалось не в состоянии воспитать в своей среде компетентных и добросовестных руководителей. Оно оказалось не в состоянии выдвинуть их на руководящие должности с помощью выборов, заставить их работать на народ, а не на свой карман! И при этом наш псевдо народ до сих пор считает себя великим! Он по-прежнему ничего не понимает и даже не старается понять! Он – ликует! Он верит! Он – оптимист! Он верит, что свободен!

А тот чудовищный съезд и сегодня не потерял своего разрушительного воздействия. И сегодня по заданной тогда инерции наблюдается полное безразличие населения к своей судьбе. Появилось еще большее неверие в свои силы и возможности, еще большая безответственность не только перед собой, но и перед своими детьми, внуками и всеми поколениями. Их может уже и не быть! Инициировал этот процесс тот памятный хрущевский съезд.

Сегодня нас осталось примерно шестьдесят миллионов, хотя официально твердят о каких-то ста пятидесяти. Если кто-то не понимает, куда делись остальные миллионы соотечественников, пусть сходит на кладбище с интервалом в год или два и поглядит, какими темпами оно, это кладбище, разрастается. А детишек, чтобы компенсировать чудовищную убыль, прямо как в ходе боевых действий, вокруг нас стало совсем мало!

Кстати, по шестьдесят миллионов – в Великобритании, в Италии и во Франции. Столько же всегда было и в Западной Германии, но после воссоединения с ГДР она выросла до 80 млн. А ведь в 1989 году, одном из последних советских годков, в СССР нормально жилось 287 миллионам человек! И не было, как сегодня, миллионов мигрантов, тихой сапой если не уничтожающих коренное население, то уверенно замещающих его! А может, как происходит с китайцами, постепенно, но настойчиво вытесняющих его в сторону кладбища. В этом смысле ситуация у нас ужасна, но правда тщательно замалчивается.

К сведению, за десять лет до упомянутого 1989 года население СССР приросло на 24 млн.! Зато за последующие тридцать лет оно по разным причинам сократилось на 227 млн.! Что ни говори, великий народ – великие потери!


Как выяснилось, Хрущёв необоснованно сбросил старую гвардию со своих счетов, ибо она всё-таки попыталась сместить его в июне 1957 года. На заседании Президиума ЦК КПСС старая гвардия предъявила Хрущёву объемный список обоснованных обвинений, в том числе, навязывание стране собственного культа личности. Однако Хрущёв ловко вывернулся, обвинив своих врагов в нарушении процедуры. И, чтобы выиграть время, согласился уйти в отставку, но только в том случае, если так решит Пленум ЦК КПСС.

Для созыва Пленума требовалось немалое время, поскольку многие члены ЦК жили и работали вдали от Москвы. И это время Хрущёв не упустил! В полной мере проявился его организаторский талант и умение не паниковать в критических ситуациях. С помощью своего давнего подельника в антигосударственных делах Жукова Г.К. Хрущёв на скоростных военных самолетах доставил чуть ли не под стражей в Москву тех членов ЦК, которые были на его идейной стороне, а остальных по месту жительства всяческими способами притормозили чекисты (что изволите?), подчиняющиеся Хрущёву.

Когда Пленум открылся, то по его составу сразу стало ясно, что перевес сил оказался в пользу Хрущёва. Потому дальнейшее прогнозировалось легко.

Вышло так, как и задумал Хрущёв. Пленум с его подачи дружно осудил «антипартийную группу Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова». Все они были выведены из руководящих партийных и прочих органов и сосланы, кто куда. Например, Кагановича сослали работать директором леспромхоза в Сибирь, а там еще и из партии пытались исключить. Разумеется, по просьбе из Москвы. Поскольку поводов не нашли, украли его партбилет, и уже за утрату…

Уже в материалах 22-го съезда КПСС в кратком историческом экскурсе о той антипартийной группе констатировано следующее: «Ожесточённое сопротивление пыталась оказать осуществлению ленинского курса, намеченного XX съездом партии, фракционная антипартийная группа, в которую входили Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов, Булганин, Первухин, Сабуров и примкнувший к ним Шепилов».

Странная, прямо скажем, антипартийная группа фракционеров-раскольников, состоящая практически в полном составе их старой сталинской гвардии! У любого мыслящего человека возникало сомнение, а не победившие ли оппоненты являются той самой антипартийной группой, оказавшей ожесточённое сопротивление осуществлению ленинского курса?

Но Хрущёв для того и делал свой доклад ещё на 20-м съезде, чтобы заранее выставить сталинскую гвардию не только антипартийной, но и антинародной группировкой. Хрущёв всех переиграл! Он победил! Последняя попытка вернуть страну на путь сталинского социализма провалилась. Победило зло! Но победило оно неокончательно. Понадобились еще десятилетия, чтобы полностью разрушить наследие Сталина.


А что же Алексей? Он, как и товарищи, разобрался в этом лишь много-много лет спустя. Но и потом с юношеским пылом жалел, что ему не пришлось стать непосредственным участником тех исторических событий.

– И что бы изменилось? – вправе спросить Читатель.

Кто знает? Если учесть настрой Алексея и преданность тому, в чем он убеждён!

Вот пример. В начале пятого класса Алексей ненароком вмешался в чужую судьбу, и тот поступок вполне проявил мировоззрение мальчишки. Зная о его реакции, можно предположить, как действовал бы Алексей в условиях того же 20-го съезда, коль ему довелось бы стать его делегатом. Конечно, это слишком лихое предположение, однако же, чего не бывает! Не боги ведь горшки обжигают! Кто-то и делегатом съезда должен стать…

Так вот, однажды в класс заглянула юная Вера Ивановна, школьная пионервожатая, и, извинившись перед физиком Сергеем Никитичем, сделала объявление:

– Ребята! Сразу после четвёртого урока – все в актовый зал. Собрание!

– Так у нас ещё пятый урок будет… – раздалось в ответ.

– Всё равно! Всем в актовый зал… Это – недолго!


В актовом зале собрались ученики со второго по девятый классы. Видимо, выпускные классы решили лишний раз не дёргать.

Вожатая дождалась тишины и объявила, что сегодня в школе произошел постыдный случай, который надо обсудить и сделать выводы.

«Интересное начало!» – решил Алексей, довольный, что последний урок, видимо, сорвётся.

– Выходи сюда, Михаил! Постой-ка перед своими товарищами! Посмотри им в глаза! А они пусть на тебя поглядят! – велела пионервожатая и проинформировала собравшихся. – Сегодня пионер Михаил Орлов дежурил в своём 5-м «В». Во время перемены он, как и положено, проветривал класс и потому никого в него не пускал. А когда все ребята и Настасья Петровна, учитель химии, вернулись на свои места, то в оставленном ею на учительском столе портфеле не оказалось ни кошелька, ни денег. Кроме Михаила никого в классе не было, потому этот случай не надо даже расследовать. Итак, всё ясно! Таким образом, наш товарищ, пионер Михаил Орлов украл деньги у своей учительницы… Какой позор для всего коллектива! Здесь собрались октябрята и пионеры нашей школы. Понятно, что все они осуждают проступок Михаила! Он опозорил высокое звание пионера! Ребята, скажите Михаилу по-пионерски, как вы относитесь к его проступку? Смелее, ребята! Это ему пойдёт на пользу!

Дальше предполагалось публичное избиение с воспитательными целями.

Алексей со своего места поглядывал на провинившегося паренька из параллельного класса и думал: «Как же ему теперь тяжело! И сдался ему тот кошелёк? Я бы ни за что… Может, и он не брал? Не дурной ведь!»

Михаил низко опустил голову, втянув ее в плечи, и не поднимал глаз. Было видно, что он лишь ждал, когда эта прилюдная пытка закончится. Он был смят и никак не сопротивлялся, он только ждал, изредка утирая нос рукавом.

Желающих выступать не нашлось. В кутерьме событий пионервожатая Вера Ивановна не успела назначить пару своих любимых активисток для общественного порицания провинившегося, как делала обычно, и теперь воспитательное мероприятие на глазах теряло должную остроту.

– Кто же выступит, товарищи октябрята и пионеры? – бесполезно взывала она.

Несчастный Михаил ещё ниже опустил голову. Он тоже понимал, что эта пытка закончится не скоро. Когда еще кто-нибудь его осудит? Когда вынесут приговор… Когда проголосуют… Сил не оставалось терпеть такое унижение, но и провалиться сквозь пол не удавалось.

Алексею было искренне жаль товарища. Он даже не задумывался о том, что тот считается вором. Он видел смятение униженного человека и переносил его муки на себя. И чем дольше это продолжалось, тем труднее Алексею было это выносить. В какой-то момент он, уже не сознавая себя, выкрикнул:

– Нельзя же так! Нельзя!

Пионервожатая обрадовалась, что нашёлся, хоть кто-то, кто прекратит двусмысленное молчание зала.

– Слово представляется пионеру Зотову Алёше! – с энтузиазмом объявила Вера Ивановна. – Выходи сюда, Алёша! Скажи…

Алексей очнулся. Он и не предполагал, что выкрикнул это вслух, но слово не воробей… Он принялся через колени товарищей выбираться из своего ряда… Пока шел – вспомнил, как этот Мишка во время матча ткнул его локтем под дых. Алексей тогда потерял мяч, задохнулся, упал, потом тяжело раздыхивался. Игра остановилась. Мишка сразу подбежал, попытался поднять Алексея. Стесняясь, сознался, что в порыве игры чересчур зарвался. Извинился. Алексей зла на него не держал. Потом они много раз сражались на школьном футбольном поле, как ни в чём не бывало.

Алексей остановился около стола, рядом с которым понуро стоял Михаил, и громко повторил, что уже сошло с языка:

– Нельзя так! Нельзя так с человеком…

– Продолжай, Алёша, продолжай! – поощряла его Вера Ивановна, еще не понимавшая, что собирается сказать Алексей.

– А может, Михаил и не крал ничего? Мы разве об этом знаем? Разве его об этом спрашивали? Разве он сознался? – выпалил возмущенно Алексей.

– Так он тебе и сознается! Жди! – вставила своё Вера Ивановна.

– Вполне возможно, что это вы украли, Вера Ивановна! – неожиданно выдал Алексей, и школа замерла в предчувствии чего-то страшного. По рядам пронесся шумок, закончившийся сдержанным до поры возмущением отличниц.

– Я? – изумилась такому обороту пионервожатая. – Ну, знаете! Причем здесь я?

– Так вы нам и сознаетесь! Не дождёмся же! – воскликнул Алексей, повторив смысл ее же фразы.

– Зотов! – распалилась Вера Ивановна. – Ты с ним заодно? Не ломай комедию! И не мешай проведению собрания! Старшеклассникам потом еще на уроки идти!

– Пусть идут! – поддержал Алексей. – А Орлова надо отпустить! Иди, Миша! Иди домой! – благословил его Алексей. – Твой вопрос потом рассмотрят! И не на таком собрании…

Михаил впервые поднял голову, затравленно оглядел зал, уставился на Алексея, перехватившего управление собранием, но не знал, стоит ли выполнять его распоряжение.

– Зотов! Прекрати срывать важное общественное мероприятие! – вышла из равновесия Вера Ивановна. – Что ты себе позволяешь?

– Пусть Орлов уйдёт! – не громко, но чётко произнёс Константин Павлович Поркин, директор школы, который, как теперь заметил Алексей, сидел в первом ряду с некоторыми учителями. Настасьи Петровны, одной из виновниц этого собрания, Алексей взглядом не нашёл. – Действительно, потом этот случай обсудим. Разберемся во всём, и обсудим! – добавил директор. – Отпускайте ребят, Вера Ивановна. А учителя сейчас соберутся у меня! – он встал и вышел из примолкшего зала.

Следом за директором, не поднимая головы, куда-то выбежал Михаил.

Отличницы набросились на Алексея – видите ли, они от него такого не ожидали! Алексей такого от себя и сам не ожидал, но, как ему казалось, сделал всё правильно. Сделал по совести! «Нечего людей мучить и позорить, не имея доказательств их вины!»


Следующим днём Алексей во время перемены заглянул в параллельный класс, чтобы увидеть Михаила – как он там теперь?

Кроме шумных выкриков со всех сторон, что его нет, не пришёл сегодня, раздался еще один, удививший Алексея:

– То же мне, адвокат! Напрасно пришёл! Других воров у нас нет, и защищать некого!

– Ну, и обстановочка у вас грязненькая! Только сплюнуть и хочется! – заключил Алексей и вышел из класса.

В ответ ему донесся возмущенный голос какой-то девчонки:

– Не надо всех под одну гребёнку…


Шило в мешке не утаишь! Так или иначе, но скоро все знали, что кошелёк нашёлся. И деньги в нём оказались нетронутыми. Нашла их сама Настасья Петровна, та самая молодая химичка. В результате дискуссии, разгоревшейся в учительской после сбора в кабинете директора, учителя попросили ее еще раз поглядеть в самом портфеле.

– Пожалуйста! – согласилась Настасья Петровна и опрокинула свой большой кожаный портфель с множеством потайных карманов и карманчиков, которым хозяйка всегда гордилась, а кое-кто тихо ей завидовал.

Кошелёк откуда-то и выпал прямо на стол. Все учителя замерли, молча уставившись на объявившуюся пропажу. У всех в голове вертелся единственный вопрос: «Как же так, и что теперь делать?»

Наконец, кто-то тихо предложил:

– Надо бы извиниться… Надо собрать то самое собрание, чтобы Настасья Петровна перед Орловым при всех извинилась!

– Конечно! – многие учителя поддержали такой план, и сразу в учительской наступило общее облегчение. – Разумеется, надо! Прямо-таки, камень с плеч свалился!

Только одна Настасья Петровна ошарашенно застыла перед своим столом, заваленным какими-то вещами, книгами, ручками и свёртками. Она молчала. Потом стала медленно сгребать всё в портфель и тихо, но твёрдо произнесла:

– Извиняться я не буду! Я никого не просила проводить это дурацкое собрание! Я на нём даже не была… Я лишь поделилась в учительской своими подозрениями, а остальное происходило уже без меня и моего согласия… Виновной я себя не чувствую и извиняться не буду!

В учительской опять повисла тяжкая для присутствующих неопределенность. Спорить или уговаривать ее никто не хотел.

На следующий день директор зашёл в учительскую и объявил учителям, что Настасья Петровна уволилась из школы по собственному желанию. Заодно он попросил учителей не скрывать этот факт от учеников, если сами спросят, но и не раздувать его. И диспуты по возможности не устраивать. Кроме того, обо всём, что хоть как-то связано с этим происшествием, директор попросил сразу ставить его в известность, чтобы была возможность как-то повлиять на ситуацию в интересах всех: и учителей, и школьников, и школы в целом. Возражений не последовало.

На том эта история для всех и закончилась. Кроме, участвовавших в ней Михаила и, как ни странно, Алексея.

Михаил ни на минуту не вернулся в тот класс, который более четырёх лет считал своим. Ведь он так и не нашёл поддержки одноклассников, которые легко допустили мысль о его бесчестии. Даже после того, как выяснилась его полная невиновность, они не пришли поддержать оскорбленного товарища… Потому он просто ушёл от этих людей… Перевёлся в другую школу.

Однажды Алексей встретил Михаила рядом со своим домом. Тот явно ждал именно Алексея, прячась от взоров остальных.

– Привет, Алёша! – сказал он. – Спасибо тебе за всё, что было! Мне очень жаль, что мы раньше не дружили. Как говорится, друзья познаются…

– Ты где теперь?

– Я далеко… Вживаюсь в новый коллектив. Присматриваюсь к ним, они – ко мне! Всё – как надо! Бывай, Алёша! Пусть тебе в жизни повезёт…


Пусть это покажется странным, но в школе отношение к Алексею тоже изменилось. Он угадывал это интуитивно.

Учителя стали его, как будто, опасаться. Иной раз откровенно поглядывали в его сторону, особенно в случаях, когда в классе возникали острые ситуации. Будто хотели заранее узнать его мнение, хотели свериться с ним. А может, имели в виду нечто-то иное…

Зато классная руководительница Мария Аполлинарьевна стала к Алексею проявлять больше публичного уважения. Если вставал вопрос морального толка, она обязательно спрашивала мнение Алексея. Так или иначе, одобряла его позицию. И чаще хвалила. Даже еслив этом не было необходимости.

Директор при случайных встречах, чаще это происходило в коридоре, заранее протягивал Алексею свою руку для пожатия и искренне улыбался, идя навстречу. На его вопрос о делах Алексей всегда отвечал односложно: «Всё в порядке, Константин Павлович!»

А вот одноклассники почему-то отдалились, будто Алексей их чем-то обидел или подвёл. Раньше все ребята вокруг него были хоть и не друзьями, но хорошими товарищами, теперь же Алексей словно выпал из их большого круга. Он всякий раз, будто пришлым среди всех оказывался.

Сути происходящего Алексей не понимал. Ему было лишь ясно, что его выделили из общего круга, но почему и что это означает непосредственно для него, так и не догадался. Неужели его поступок осуждают? Может, завидуют – но чему в этом случае можно позавидовать? Может, презирают? Но он не сделал ничего дурного не только им, но никому вообще! Может, это реакция их детства на его раннюю взрослость? Но и такое объяснение ничего не объясняет!

Глава 13

Хрущёв Н.С. оказался столь интересной личностью, что можно рассказать о нём еще кое-что важное. Например, о его идеологической мине, подложенной под советский народ как будто бы прекрасной идеей – сблизить СССР и США на основе двухсторонней выставки, рассказывающей советскому и американскому народам об их образе жизни, о преимуществах социалистического строя, о послевоенных успехах Советского Союза в мирном строительстве.


В соответствии с достигнутой договоренностью Штаты представили свою выставку в Москве в июле 1959 года. Аналогичная советская выставка открылась несколькими днями раньше в Нью-Йорке.

Это были идеологически соперничающие выставки. Каждая стремилась убедить посетителей в преимуществах своего политического строя. Этим выставкам вполне подошло бы условное название: «Образ жизни в стране. Достижения науки, культуры и промышленности».

Нашей выставкой Хрущёв рассчитывал поразить американцев многочисленными достижениями Советского Союза и показать, что с ним, с Хрущевым, Штатам всё-таки придётся считаться.


И к этой цели Хрущёва даже нам следует относиться весьма серьёзно, то есть, с уважением. Она была важна для всех советских людей. Ведь отношения со Штатами после войны стали очень напряженными, ещё точнее, предвоенными.

США и не скрывали, что СССР из военного союзника превратился в главного врага, которого следует в ближайшем будущем уничтожить, задавить своим техническим и финансовым превосходством. Воплощение этой идеи для Штатов стало важнейшей задачей.


Но в этом вопросе есть немало тонкостей, в которые посвящены далеко не все.

Дело в том, что почти все считают Соединенные Штаты сильным независимым и самостоятельным государством. Влиятельным, агрессивным, но демократичным и свободным!

В действительности не всё обстоит именно так! США не являются самостоятельным государством! Это лишь большой и мощный инструмент! Ударный кулак в некоторых влиятельных руках. И эти руки условно, очень условно, можно назвать мировым правительством.

Мировое правительство издавна управляет не только Штатами. Оно управляет почти всем миром. Исключением когда-то был один-единственный сталинский Советский Союз.

Мировое правительство этот факт выводил из себя, ибо мечтало подмять под себя весь мир. Во-первых, для получения немыслимых по размеру прибылей. А во-вторых, для собственного удовольствия. Интересно же провести время за большим карточным столом под названием планета Земля.


Чтобы понять, как США добивались своего верховенства, но не забуриваться слишком глубоко, туда, где для многих видна лишь историческая тьма, совершим маленький экскурс в не столь уж давнюю историю мира. Попутно осветим и ее невидимые мотивы, и тайные пружины политики.

Начнем с Первой мировой войны. Любому, кто не занят лишь с собой, известно, что она началась 28 июня 1914 года якобы вследствие покушения странного сербского студента на наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его супругу, которые при этом были убиты. Конечно, это очень упрощенное объяснение, поскольку убийство послужило лишь поводом, но не было причиной войны. Все причины оставались в руках мирового правительства.

Так или иначе, но скоро с одной стороны стали воевать Германия, Австро-Венгрия, Османская империя и Болгарское царство. С другой стороны им противостояла Антанта, то есть, союз Британии, России и Франции. Скоро в войну втянулись 38 независимых государств из 59, числящихся тогда на планете.

И всё же спустя три долгих года в той кровавой войне стал намечаться исход. К тому времени все влиятельные некогда державы оказались обессилены, потеряв, или почти потеряв своё прежнее положение в мире. Однако для победителей с окончанием войны намечалось и нечто приятное. Приближалось время крупного дележа, время чудовищного пиршества на крови побежденных.

Собственно, говоря, произошло всё то, что мировое правительство само задолго до этого и организовывало, тонко подтолкнув к войне те страны, которые более всего мешали занять Штатам лидирующее место в мире. Помехами тогда считались, главным образом, Британия, Германия и Россия.


И вот, в результате практического воплощения замысла мирового правительства, то есть, развязывания Первой мировой войны, Германия оказалась разбитой, ограбленной и униженной настолько, что вызывала сомнения её жизнеспособность. Следовательно, конкурентом для Штатов Германия быть уже не могла.

Вторая помеха – Россия – тоже была раздавлена. Она потеряла своих солдат более других стран (1,67 млн. убиты; 3,75 млн. ранены; 3,35 млн. пленены). Потеряла, считай, крестьян-кормильцев, а как империя лишилась самых лучших территорий: Польши, Эстонии, Украины, Латвии, Закавказья, Финляндии и части Белоруссии. Кроме того, важные по своему положению города Батум, Ардаган и Карс отошли к Турции. Но и это не всё! Дополнительно Россия оказалась обязанной уплатить Германии контрибуцию в шесть миллиардов марок.

Третья помеха – Британия. Она потеряла за войну около 2 % населения и более трети народного богатства. Правда, совместно с Францией она варварски ограбила поверженную Германию, за счёт чего несколько поправила свою экономику. Но вопреки планам мирового правительства, она сохранила за собой колонии, а ее валюта так и осталась мировой!


Только в апреле 1917 года, когда основные побоища той чудовищной войны почти выдохлись, и приближалось время желанного дележа имущества и территорий побежденных, мировое правительство ввело в войну свои любимые Штаты.

Но им много хапануть опять не удалось. Разве что Россию подчистили, пока она барахталась в своих революциях, а потом и в Гражданской войне. Американцы через порты Мурманска и Владивостока ввели на ее территорию свои войска, которые и помогали миссионерам бессовестно грабить всё и вся под прикрытием этих войск!


Но самое интересное, на что рассчитывало мировое правительство, осталось в глубокой тени.

В частности, перед войной в США была учреждена некая частная независимая финансовая структура ФРС – Федеральная резервная система. С ней мировое правительство связывало серьёзные планы в дальнейшем.

Во-первых, ФРС готовилась стать своеобразной копилкой, в которую бы капали капиталы со всего мира, собираемые как дань в пользу США. Во-вторых, Штаты, которым ФРС якобы не подчинялась, с этого времени стала занимать деньги у ФРС в долг на любые свои нужды. Сегодняшний долг составляет более 10 триллионов долларов, но возвращать его никто не собирается, не требует и никогда не потребует. Долг – это лишь некая дымовая завеса. С её помощью США, живущие за счёт дани, собираемой со всего мира, делают вид, будто они тоже бедные и несчастные.


Но у мирового правительства не получилось выполнить два пункта, которые считались самыми важными. Собственно говоря, ради них и устраивалась Первая мировая война.

Первый пункт – отнять у Британии ее многочисленные колонии, разбросанные по всему свету.

Второй пункт – вместо британского фунта ввести в обращение во всём мире свой доллар. Тот самый, который теперь могла в любых количествах и «независимо» от США печатать ФРС. Тот доллар, который станет собирать дань с остального мира, как это раньше делал английский фунт.

Теперь прекрасная идея станет работать на США! Можно преспокойно печатать красивые бумажки, которые весь мир будет вынужден покупать у США, отдавая им бесплатно свои реальные богатства!


Хорошая была задумка, но не прошла! В войне устояли и британские колонии; устоял и британский фунт!

Выходит, даже у всемогущего мирового правительства не всегда и не всё получается!

Но это не значит, что мировое правительство решило на том успокоиться и, как говорят, остаться при своём!

По горячим следам было решено развязать вторую мировую войну, в которой своих целей всё-таки достичь! Войну, как и костёр, сначала следует поджечь маленьким фитильком, а уж потом, когда костер разгорится, подбрасывать в него дровишки, уголёк или всё новые и новые страны!

Только какие же страны станут воевать, если основные раны не залечены, если в казне нет денег, если разрушенная экономика не в состоянии подготовиться к новой войне и, тем более, обеспечить длительное военное противостояние?


Мировое правительство, разумеется, нашло изящный выход. Было решено назначить две страны, крайне истощенные, крайне униженные, загибающиеся! Их следует подкормить, а затем столкнуть лбами!

Подкормить, значит сделать объектами получения массированной помощи от Штатов. Плачевное состояние этих стран вынудит их принять «троянскую» помощь на любых условиях. А главное условие мирового правительства – полная милитаризация экономики и ускоренная подготовка страны к новой войне.

Подходящими странами оказались Германия и Россия (к этому времени она называлась Советским Союзом). Ведь именно они в результате войны многое потеряли и ничего не получили. Они были чрезвычайно ослаблены, оскорблены, обижены, задавлены.

Их-то и следует стравить друг с другом. А остальные страны, в том числе, желанная Штатам Британия, главный конкурент Штатов на мировое господство, обязательно подключатся чуть позже. Организовать это подключение – задача американской дипломатии и внешней разведки.

Если мировая война начнётся, как рассчитывало мировое правительство, то в стороне от нее на короткое время останутся лишь США. Их следует подключить только к завершению бойни, к дележу (открытие второго фронта). Главная же задача новой мировой войны – в пух и прах раздолбать Германию, Британию, Францию, СССР, Японию, Италию и остальную мелочь!

Тогда в мире для США не останется ни одного конкурента! С помощью такого кулака мировое правительство станет впредь поступать со всем миром, как заблагорассудится! Несогласных будут убеждать американскими авианосцами и танками – ударным кулаком мирового правительства!

Сразу после принятия этого плана началось американское, германское и советское чудо! Перечисленные страны с загибавшейся до того экономикой и множеством социальных проблем, вдруг без видимых причин начали прогрессировать в своём экономическом, научном и прочем развитии. Причем, сами США, находившиеся с 1929 года в глубочайшем экономическом кризисе, тоже постепенно выходили из него за счет превращения своего населения в рабов (в американской истории это назвали общественными работами). Одновременно якобы слабые Штаты стали очень щедро финансировать индустриальный подъем и милитаризацию Германии.

Откуда денежки, господа? Не от мирового ли правительства? Не личные ли запасы пошли на «правое дело»?

Советскому Союзу в ответ на приготовления к войне Германии тоже приходилось наращивать оборонную силу. И он делал это в значительной степени за счет американских денег.

Таким образом, обе страны, Германия и СССР, усиленно и ускоренно готовились к схватке между собой. Одной из них предстояло погибнуть, а второй оказаться истощенной до полной немощи! Играть самостоятельную роль в Европе они уже не будут.


Стало быть, немецкое чудо, потрясшее мир своими успехами, заставившее отчаявшееся население Германии поверить в гениальность Гитлера и пойти за ним, закрыв глаза, энергично финансировалось Штатами. Именно США по указу мирового правительства инвестировали колоссальные средства в промышленность и финансовую систему гитлеровской Германии и лично Адольфа Гитлера. Даже после вступления Америки в войну с Японией и Германией, американские корпорации продолжали выполнять все немецкие заказы и активно поддерживали деятельность своих филиалов в Германии. Их особую заботу составляли машиностроительная, автомобильная, электротехническая, авиационная, нефтяная, химическая и прочие ведущие отрасли промышленности военного значения. Кроме того, американские корпорации поставляли Германии всё необходимое для ее скорейшего вооружения: сталь, двигатели, авиационное топливо, каучук, компоненты радиотехники и др.

Известные теперь всем фирмы Мерседес-Бенц, БМВ, Порше, Хенкель, Опель, Мессершмидт, Сименс более чем наполовину принадлежали США. После войны по решению Нюрнбергского трибунала они подлежали уничтожению, как пособники преступлений против человечности, но США «неожиданно» проявили о них трогательную заботу. Эти фирмы до сих пор процветают. И уже жители РФ с радостью их поддерживают, скупая их продукцию. Ведь теперь многим соотечественникам стало безразлично, что их дедов убивала военная продукция именно этих фирм. Теперь соотечественниками больше ценится не совесть и честь, а комфорт. А погибших предков можно лицемерно помянуть за их подвиги, прикрепив к своему «мерсу» георгиевскую ленточку!


Триумф в экономике и невиданные темпы развития предвоенного Советского Союза тоже в значительной степени обеспечены поддержкой США и, как это ни странно, Германии. С различной их помощью в нашей стране несколько предвоенных лет энергично строились и оснащались более полутысячи крупных машиностроительных заводов. По некоторым оценкам, тогда это вылилось в 2 млрд. американских долларов, многие из которых поступили из США.

Нанятые американские инженеры в СССР использовали готовые и обкатанные проекты заводов, уже построенных в самих США, что упрощало и удешевляло задачу. Оттуда же поступало и самое современное станочное и прочее оборудование для оснащения новых предприятий. Именно так были построены автомобильные заводы в Москве, Горьком, на Урале.

А подписание так называемого пакта Молотова-Риббентропа, трижды проклятого всеми врагами СССР, стало триумфом дипломатии СССР. В том пакте Советский Союз был крайне заинтересован, чтобы отсрочить неминуемую войну с Германией. Но еще в большей степени подписание пакта было необходимо самой Германии, чтобы СССР не вмешивался в войны, уже намеченные Германией.

Именно это обстоятельство в полной мере использовал Советский Союз для реализации собственных оборонных программ. Ему ни за что не удалось бы построить многие заводы без немецкой помощи. Не хватало производственных мощностей, не хватало высокоточного или крупногабаритного станочного оборудования, не хватало специалистов высокого инженерного уровня. Но в результате дипломатической победы Сталина экономика Германии, ее лучшее оборудование, лучшие рабочие и инженеры отвлекались, а точнее сказать, зашивались на выполнении многочисленных сложных заданий Советского Союза. Тем самым готовили к войне не свой вермахт, а нашу Красную Армию. Такое даже в самых смелых мечтах невозможно вообразить! Но в сталинские времена так было в реальности!

Кроме того, Германия активно оснащала своим превосходным оборудованием, которое СССР произвести не мог, те гигантские коробки пустых заводских корпусов, которые наши строители стремительно возводили в городах за Уралом. Потом, уже после начала войны, они становились полноценными военными заводами. В частности, такой завод в Челябинске, который до сих пор называется вагоностроительным, всю войну производил для фронта танки. Производит их и сегодня.


В наше время все знают, что те давние планы мирового правительства по организации очередной, второй, мировой войны оказались реализованы. Вторая мировая война состоялась!

В Европе она началась даже раньше, чем обычно считается. Ещё в 1936 году. С Испании. А в Азии в 1937 году – с нападения Японии на Китай. А далее всё лишь раскручивалось, усиливалось, осложнялось…

Усилиями большинства историков принято считать, будто Вторая мировая война началась с нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 года. Пусть так, хотя ещё до этой даты жертвой Германии стала Австрия и промышленно развитая Чехословакия. И под давлением Германии они немедленно приступили к полномасштабной подготовке немецкого вермахта к нападению на Польшу, на другие государства Европы, а затем и на СССР.

Мировое правительство, очевидно, полагало так: дабы все страны в этой войне максимально истощились, помогать следует тем из них, которые близки к поражению.

Благодаря такой помощи, война опять разгорится с новой силой. Что Штатам и требовалось. Именно потому США стали усиленно помогать воюющей Великобритании, как только Германия напала на нее с воздуха. А потом и Советскому Союзу.


В столь странном нападении Германии на Великобританию сокрыт ответ на очень важный вопрос, о который многие политики уже поломали и мозги, и языки, но правды нам так и не сказали: «Зачем? Зачем Гитлер пошёл на распыление не столь уж больших своих военных сил, напав сначала на Англию, а потом уже на СССР? Если бы сначала он победил Советский Союз, то с Англией и воевать не пришлось – она сама бы сдалась!»

Действительно, с многих сторон то решение Гитлера сегодня кажется неправильным!

Но истина заключается вот в чём! Сам Гитлер и не принимал никакого решения! Кто платил, тот и заказывал не только музыку, но и нападение Германии на Англию! Гитлеру лишь приказали – он подчинился! Так же, как приказали сделать еще более нелепый шаг – одновременно начать войну и в Африке. Она-то ему зачем?

Но теперь понятно: вермахт казался мировому правительству чересчур сильным, нежели требовалось для долгой и всё перемалывающей войны. Он мог закончить её одним махом, не успев перемолоть своих многочисленных противников в пух и прах, на что надеялось мировое правительство. Но мировому правительству требовалось, чтобы перебитыми оказались все! Потому глупейшим нападением на Африку Германию еще больше ослабили…

Но у мирового правительства и в Африке имелась тайная цель – английская колония Палестина. Мировое правительство предполагало руками Германии очистить Палестину от англичан и разместить там новое образование – Израиль. Но об этой грязной цели – как-нибудь потом.


Итак, вот ответ на тот важный вопрос.

Если бы нападения на Англию не произошло, то она не оказалась бы в крайне плачевном состоянии. А это мировому правительству было необходимо. Тогда Англия согласится покупать военную помощь США на любых условиях. Именно, на любых!

А условия оказались воистину грабительскими. США сразу выкачали из Великобритании не только все ее финансовые запасы, но и отобрали многие колонии! Таким образом, произошло столь желанное ослабление Великобритании, которого США не сумели добиться в результате Первой мировой войны, но обязались перед мировым правительством обеспечить в ходе Второй мировой! Мировая война еще не разгорелась в полной мере, а Англия уже всё отдала!

По той же причине США принялись помогать и воюющему с Германией Советскому Союзу. Ведь перед мощно наступающей Германией он оказался слабой стороной! Оставлял территории, терял промышленность, сдавал армию в плен…

Сначала Штаты помогали в обмен на золото. Потом, видя, что вермахт продвигается слишком уж быстро, приняли закон о ленд-лизе, который разрешал помогать воюющим государствам с условием частичного возмещения расходов после войны (то, что подлежало расходу в текущем порядке – продовольствие, боеприпасы, сырьё, безвозвратные потери вооружения – списывалось немедленно и возмещению после войны не подлежало).

И действительно, самая разнообразная помощь с того времени оказывалась Штатами своим союзникам вплоть до победы над Германией. В огромном количестве она оказывалась и Советскому Союзу.

Правда, важность той помощи для победы после войны весьма принижена. Мол, мы и без неё бы победили, только победа далась бы тяжелее. Как было бы в действительности, теперь говорить трудно. Если можно было бы воевать без пороха, без алюминия, продовольствия… Тогда, конечно бы победили! Но порох и большая часть совершенно необходимого сырья поступали только из США. Как обошлись бы?


Уже после победы мировое правительство осознало, что их глобальный план превратить Штаты в единственное влиятельное государство в мире, которому бы все подчинялись беспрекословно, опять выполнен с оговорками. Опять Штаты не стали безусловным кулаком для всех! Непокорным остался Советский Союз. А вокруг него разместились и страны, находившиеся под покровительством СССР – Китай и часть государств Западной Европы.

Да, Германия разгромлена! Почти вся Европа ослаблена и лежит в руинах. Однако Советский Союз, и это непостижимо, не только не уничтожен, как планировалось, хотя и получил немыслимые потери, но в военном отношении вышел из войны даже сильнее, нежели был раньше. Настолько сильнее, что Штатам, если немедленно воевать с СССР, он оказался не по зубам.

И мировое правительство решило повременить, накопить сил, благо впереди маячила война с Японией, которую СССР обязался начать на суше через три месяца после окончания войны в Европе. Эта война нужна была Штатам, которые самостоятельно не могли поставить точку на Японии. Эта война была нужна и Советскому Союзу, который не хотел оставлять агрессора у своих границ.

Но та война занимала важное место и в планах мирового правительства. Ведь американская армия и флот воевали с Японией почти четыре года, с декабря 1941 года. Потери и ущерб американцев оказались огромными, но поставить Японию на колени Штатам не удалось. «Пусть теперь СССР себе зубы сломает!» – рассчитывало мировое правительство. Для верности и чтобы наперёд запугать Красную Армию своим могуществом, Штаты дважды применили по японским городам, не по войскам, ядерные бомбы. Результат бомбардировок потряс всех.

Но и это не помогло запугать Красную Армию! Основные сухопутные силы Японии были разгромлены ею точно в срок, как СССР и обещал.

Для мирового правительства это было совершенно удручающее обстоятельство!

Вот тогда оно и приняло решение готовить США, свой ударный кулак, теперь уже к ядерной войне с СССР. У Красной Армии, да и ни у кого в мире, ядерного оружия пока не было. Это упрощало американцам задачу. Но для гарантированного разгрома Советского Союза всё равно требовалось немалое время на подготовку войны. Прежде всего, следовало срочно начать изготовление большого количества ядерных бомб. Но это сложно! Не хватало мощностей по обогащению урана. Мировое правительство вынуждено было ждать.

По мере изготовления ядерных боеприпасов мировое правительство заново оценивало обстановку и всякий раз решало, что желательно иметь их ещё больше.

В соответствии с количеством накопленных ядерных бомб пересматривались и военные планы для армии США. Теперь известно о шестидесяти последовательных и тщательно проработанных планах ядерного нападения на СССР. Чем больше в наличии Пентагона было ядерных бомб, тем больше крупных городов, военных и промышленных объектов планировалось к уничтожению.

В США считали, что в результате ядерных и обычных авиационных ударов в Советском Союзе сразу погибнут примерно 60 млн. человек, а в последующем еще миллионов сто! И это притом, что за шесть лет Второй мировой войны в мире погибло примерно 50 млн. человек. То есть, мировым правительством предполагалось превысить производительность чудовищной мясорубки по уничтожению людей в тысячи раз! А СССР планировалось уничтожить как государство, как страну, как народ.

К 1959-му году, когда СССР и США готовили обмен своими мирными выставками, американцы уже могли нанести четыре сотни ядерных ударов по всем крупным городам и промышленным центрам Советского Союза. Но к этому времени и у Советской Армии появилось ядерное оружие. Имелись у неё и средства его доставки на ранее недостижимую территорию США. Американцы впервые почувствовали, что перестали быть безнаказанными. От ужаса, охватившего Америку, население стало использовать свои лужайки для оборудования убежищ на случай ядерной войны.

Тем не менее, американские самолеты ежедневно вторгались в воздушное пространство СССР и нагло решали разведывательные и провокационные задачи в рамках подготовки к войне. Бомбардировщики США летали на большой высоте, недоступной для нашей истребительной авиации. Ствольная зенитная артиллерия их тоже не доставала. Отсюда и наглость.

Но 1 мая 1960 года американский разведывательный самолет, пересекающий СССР от Пакистана до Норвегии на высоте 22 км над многими секретными объектами, был сбит боевой зенитной ракетой в районе Свердловска. Для американцев наличие таких ракет у СССР стало полной неожиданностью. У них ничего подобного не было. И американцы поняли, что обожглись неслучайно!

А тут еще в ходе войны в Корее американцы выяснили, что СССР уже, как ни странно, обладает реактивной истребительной авиацией, которая способна на равных воевать с современными американскими самолетами. Этот вывод тоже остудил головы многих американских ястребов, предлагавших немедленно начать ядерную войну против Советов.

Потому разведывательные полёты американцев над советской территорией прекратились!

Американцы всегда предпочитают не рисковать, когда речь заходит о людских потерях, потому на очевидную силу, способную гарантированно прекратить их провокации, открыто не идут!

Вот и наступило время крепко подумать мировому правительству, как быть дальше… Ведь их бомбардировщики с ядерными зарядами вполне могут не долететь до нужных целей на территории СССР! И тогда, есть ли смысл начинать войну, если неминуемо последует сокрушительный ответ! Для достижения гарантированной победы нужны новые решения, нужны новые вооружения. Значит, опять потребуется немалое время.

Так Советский Союз снова сумел разрушить агрессивные планы США и мирового правительства.


В той непростой военно-политической обстановке все задачи, которые Хрущёв возлагал на выставку, были вполне разумными. Следовало показать Штатам – пусть СССР значительно слабее их, тем не менее, связываться с ним не стоит – себе дороже обойдётся!

С той же целью в 1961 году СССР провел испытания сверхкрупной авиационной термоядерной бомбы с расчетной мощностью пятьдесят мегатонн (в 2500 раз мощнее бомбы, взорванной в Хиросиме). Такого в мире еще не бывало!

Взрыв оказался фантастически страшным и поверг мир в ужас. Но именно он положил конец американским планам ядерного нападения на Советский Союз. Штаты, наконец, убедились в том, что воевать с СССР, что называется, в лоб – уже нельзя. Следует действовать иначе.

Однако этого оказалось мало! Ведь американцы не перестали считать разгром СССР своей главной задачей (вменённой Штатам мировым правительством). Был изменён лишь подход к решению этой задачи. Началась так называемая гонка вооружений. Её смысл заключался в том, чтобы на основе самых передовых технологий и достижений науки добиться такого превосходства над СССР, при котором он оказался бы не в силах своим ответным ударом нанести Штатам существенный урон.

Разумеется, и СССР был вынужден включиться в навязанную ему гонку вооружений, хотя его экономический потенциал был значительно ниже американского. Получалось как когда-то у немцев – пушки для армии вместо масла для населения! Но всё равно, предстоящая война экономик напоминала бы схватку американского великана с ребёнком! Теоретически ребёнок мог победить, но лишь за счет превосходства своего интеллекта!


Штаты рассчитывали победить за счет своей превосходящей финансовой и технологической мощи. А СССР надеялся на свои кадры, на образованность и патриотизм советских людей. Ведь до сих пор советские ученые и инженеры находили технические решения, которые оказывались равнозначными американским или даже эффективнее их, но значительно дешевле в реализации.

Это очень важно иметь в виду! Выдающиеся успехи, которыми прославил себя Советский Союз до Великой отечественной войны, в ходе неё и потом, были достигнуты только за счёт того, что страна имела удивительный народ – сильный, мужественный, образованный, работоспособный, талантливый, терпеливый и верящий в идеалы коммунизма, верящий Сталину! Таким он оказался тогда воспитан и обучен. Таким он себя проявил!

Именно по этим ценностям и намерились бить американцы. Один из идеологов очередной мировой войны экс премьер Великобритании У. Черчилль это сформулировал достаточно чётко: «Советский Союз не удастся победить силой оружия! Но надо сделать так, чтобы в новой войне у него не нашлось ни Зой Космодемьянских, ни Александров Матросовых! Надо разложить СССР изнутри!»

С тех пор главной задачей мирового правительства стало разложение советского народа изнутри! Превратить сильный и гордый народ в разрозненное мещанское племя, думающее не о стране, а о собственном благополучии! Без этого никакое оружие не поможет Штатам победить советский социализм!

Требовалось развязать широкомасштабную войну за умы, за людей, сведя советских граждан подрывной работой до уровня потребителей, то есть, по сути, до животных, для которых бусы или личный автомобиль станут смыслом их жизни. От таких людей социализму проку не будет! Такие люди не смогут и, главное, не захотят защищать свою страну!


Только, на основе этого, пусть и весьма поверхностного уяснения острого противостояния того времени, можно вернуться непосредственно к советской выставке 1959 года в Нью-Йорке и правильно понять ее суть и значение.

Главное место на выставке занимала художественная экспозиция, посвященная В.И. Ленину. Кроме того, были прекрасно оборудованы специализированные отделы: «Медицина», «Оптика», «Радиотехника и телевидение», «Сельское хозяйство», «Книги», «Станкостроение», «Культура», «Музыкальные инструменты» и другие.

Но внушительно смотрелось не многое. Например, макет строящегося атомного ледокола «Ленин». Ведь ничего подобного в мире ещё не только не было, но и не замышлялось. Такой ледокол делал СССР державой, способной держать под своим контролем весь Северный ледовитый океан в любое время года.

Ещё сильнее простых американцев поражали полноразмерные макеты советских спутников Земли и Луны, поскольку США в космических вопросах безнадёжно буксовали. С интересом посетители смотрели на макет первой в мире АЭС, построенной в Обнинске. АЭС, как и атомный ледокол, демонстрировали всем, что американцы заняты производством ядерных бомб, в то время как СССР всё шире занимается освоением мирного атома в интересах страны, в интересах населения.

Большой популярностью пользовался самый большой, самый вместительный пассажирский самолёт Ту-114. На выставке демонстрировался его уменьшенный макет, но в аэропорту стоял такой же настоящий. И всем позволялось побывать внутри лайнера – в каждом из трех салонах разных классов обслуживания. Этот реактивный самолет дальнего действия действительно был тем, отчего американцам становилось не по себе.

Оно и понятно! Ведь в СССР десятки таких самолетов дежурили с ядерными боеприпасами на борту в ином, военном исполнении. Они могли доставить ядерный ответ на территорию США, если они рискнуть начать войну. Как будто для усиления впечатления от Ту-114 в США привезли с собой и его конструктора Туполева. А его-то зачем?

А всё остальное на выставке, хотя и было старательно подслащено и надраено, американцев если и удивляло, то лишь тем, насколько в быту у нас всё примитивно, однообразно и неинтересно.

Судите сами. Советские автомобили на выставке интерес американцев, конечно же, вызывали, но, не восхищали, ведь почти у каждого местного жителя был свой автомобиль – и больше, и роскошнее. А Советский Союз демонстрировал лишь «Волгу» ГАЗ-21, правда, уже получившую ряд наград на брюссельском международном автосалоне, и «Москвич-407», столь популярный в Европе, что в Швеции и Норвегии очередь на него составляла не менее полгода. Охотно покупали этот «Москвич» и в Англии. Но американцам такие машины казались маленькими, смешными, примитивными и вызывали одну лишь иронию, но не убеждали в индустриальном могуществе СССР.

Зачем-то на выставку притащили большущий ЗИС-110, сделанный когда-то для Сталина и членов политбюро по американскому прототипу фирмы «Паккард». Чем собирались удивить Америку – хорошей подделкой ее старинной довоенной продукции?

Зачем-то выставили даже современную «Чайку» ГАЗ-13, которая в свободную продажу никогда не поступала. Она выделялась только министрам и равным им по должности в качестве служебной машины. Машина, конечно, хорошая, большая, надёжная, имеющая массу технических достоинств и новшеств, но разве избалованных автомобилями американцев ею можно было удивить?

Себе во вред, что не сразу поняли, показали макет советской двухкомнатной квартиры для семьи из четырёх человек. Клетушка, да и только! Разве она могла вызвать зависть американцев, традиционно привыкших хоть и к фанерным квартирам, но большим раза в четыре. Богатое оснащение квартиры и, особенно, кухни, наверняка удивило бы лишь советских людей! Они-то подобного в своей жизни нигде не встречали!


Надо признать, что и руководство США, и советское руководство стремились своей выставкой за рубежом пустить пыль в глаза, зато на собственной территории максимально приглушить эффект от демонстрации выставки другой стороны. Может, потому простые посетители-американцы, специально подготовленные или случайные, но выставкой впечатлены не были! Многие их отзывы оказались саркастическими. Мол, какие же это успехи?

А, в общем-то – напрасно они выставку не оценили! Но не оценили! Поскольку из-за заведомой предвзятости и необъективности оценивать и не собирались! Ведь тем пишущим отзывы американцам для начала следовало вспомнить, что совсем недавно Советский Союз был немощной аграрной страной, неспособной всё это производить. А теперь – ему всё стало по плечу! Производство возросло в десятки и даже в сотни раз! И космос, и АЭС! И это притом, что совсем недавно Советский Союз отразил чудовищное четырёхлетнее нападение со стороны Германии, а в действительности, всей Европы, находившейся под Гитлером! И вот теперь – всю эту продукцию можно увидеть не во сне, а наяву! Это же невероятно! Это просто реализовавшаяся сказка!

Напрасно не оценили! Но такой результат был частью американской политики.


По тому же принципу формировалась направленность и американской выставки в Москве. На ней хозяева сделали упор на демонстрацию американского образа жизни, а по сути, качества, разнообразия и дешевизны своих товаров для населения. Подтекст выставки проглядывался легко и просто: «В Америке людям живется значительно лучше, чем в СССР». Будто кто-то на этот счёт спорил? После такой войны-то!

Но советская сторона изо всех сил старалась снизить возможное отрицательное влияние американских успехов на советское население. В частности, попасть на выставку, купив где-то билет, было невозможно. Все билеты распространялись лишь по заведомо лояльным организациям и предприятиям. А в них распределялись между лояльными или отчаянно заинструктированными москвичами. Журналистам рассказывать о выставке разрешалось лишь в ироничной манере, не делая акцента на положительных моментах, но усиливая любые отрицательные. В итоге общее количество посетителей оказалось менее трех миллионов, о которых была договорённость с американскими устроителями, но им ответили, будто выставка среди советского населения спросом не пользуется, потому до трех добрать не смогли!

Это было, конечно, не так. В Москве выставка произвела подлинный фурор, а выводы большей части посетителей были сделаны, пусть и тайно, но не в пользу советского образа жизни.

Вот тут-то собака и зарыта! Если бы ареной идеологического сражения оказалась не Москва с ее гнилым душком… Но оказалась-то Москва!

Пока лишь в своей столице, но СССР потерпел поражение в войне за умы!

В любых прочих городах и весях Советского Союза реакция населения была бы, в основном, иной, поскольку население там не было столь избалованным, как в Москве. Если упростить и обобщить, люди бы сдержанно сказали: «Жаль, что у нас пока не так! Жаль, что пока нет того или сего!» Но не было бы прожигающей душу московской зависти, восхищения успехами врагов, открыто ставящих задачу уничтожения СССР, и, как следствие, преклонения перед этими врагами! Не было бы московских проклятий по поводу загубленной и проходящей мимо молодости! Не было бы активного стремления любой ценой, пусть и ценой предательства, заполучить всё это – блестящее и вкусненькое… О высоком, великом и героическом многим москвичам с тех пор не думалось! Их захлестнуло мещанство, стяжательство, вещизм и, самое опасное для страны, американизм.


Американцы тогда действовали умно, что редко с ними случается. Они целились не в стойкий к трудностям советский народ, гордящийся тем, чего он достиг своим трудом, а в московское мещанство, в его стремление свести все сложности жизни к своему крохотному, заботливо организованному и обеспеченному мирку. Здесь всё было, как и должно быть у мещан: «Моя хата с краю! Один раз живём! Я не трогаю вас, а вам нет дела до меня!»

Но, так или иначе, но американская выставка удивила всех. Советские люди, запуская спутники и гидростанции, даже не представляли, что где-то уже существуют незаменимые в хозяйстве холодильники, микроволновые печи, какие-то кофемолки, стиральные машины, пылесосы, даже тестомесилки и миксеры… А цветное телевидение, которым эффектно была оборудована вся американская выставка, вызвало общее восхищение, но оно быстро сменилось безысходностью… «У нас-то такого не будет никогда!» Никто и не знал, что это телевидение было сделано в США под руководством русского эмигранта Зварыкина. Если бы он работал над ним в СССР…

А сколь шикарные демонстрации одежды проводились на той выставке! Особенно, одежды женской! Роскошной! Изысканной!

Какие там были ткани! Какая посуда! Автомобили! Полноразмерные макеты богато обставленных квартир… Посетителям предлагали попробовать американскую знаменитую кока-колу, жевательную резинку, растворимый кофе, мороженное, различные продукты консервы… И не только известную ещё с войны американскую тушёнку…

На одном из стендов внимательные москвичи могли прочитать, что средняя ставка квалифицированного рабочего в Америке в предыдущем году составила 2,11 долл. в час, а продолжительность рабочей недели – 40 часов. Следовательно, за неделю рабочий зарабатывал 675 долларов. При этом мужской или женский костюм можно купить в среднем за 47, а рабочие брюки всего за два с половиной доллара. Таким образом, за неделю американский рабочий мог купить четырнадцать костюмов! И это – не всё! У него ещё осталась бы мелочь и деньги на семь штанов!

Затем обалдевшие от такой информации москвичи могли уже сами подсчитать, что обычный советский рабочий не мог купить себе даже одного костюма ни за неделю, ни за месяц работы. И оттого москвичи, особенно, молодые, еще не знавшие реальных трудностей и никогда их не преодолевавшие, начинали шевелить мозгами… Все их размышления сводились к одному: «Почему мы до сих пор не в Америке?»

Далее вступал в действие пророческий афоризм: «Сначала было слово…»

Чем дальше и шире молодежь глядела по сторонам, тем меньше ей нравилась страна, в которой они родились, которой они раньше гордились. Но раньше они гордились ее достижениями, а теперь те достижения в их глазах оказались второстепенными. Теперь на первое место выступило недовольство тем, что им приходится много работать, но мало иметь. И не столь уж важно, что большинство из них еще ни дня не работали, а сидели, как говорится, на шее у своих родителей. А те действительно изо всех сил напрягались, дабы поддержать жизнь семьи и, как же без этого, ублажить непомерно растущие потребности подрастающих чад: «У нас-то из-за войны детства не было, так хоть детки пусть поживут…»

Никто не мешал молодым людям своим трудом наращивать богатства страны, благосостояние народа и своё собственное. Если бы они включились в этот процесс, то скоро тоже гордились бы своим трудом, а не мечтали заполучить то, что за морями сделано чужими руками.

Но американская выставка своей цели достигла! В СССР конвейер выращивания потребителей-антисоветчиков начинал набирать обороты… Сначала, главным образом, в московских семьях, потом захватывал всё больше пространства по всей стране. Лидировали, разумеется, большие и портовые города, а также столицы союзных республик. По сложившейся гнилой традиции они также оказались в привилегированном положении относительно жителей прочих населённых пунктов. Везде укреплялось непатриотическое миропонимание: «Наше – значит, плохое! Хорошее – только там! Урвать импортное любым способом и, не считаясь с затратами!»

«Если ты не в импортных шмотках, если не имеешь «шарпа» или «грюндика», если слушаешь советскую музыку, если не фарцуешь, хоть по мелкому, то ты просто не нашего поля ягодка!»

В стране быстро формировался другой, чуждый советскому сознанию, мир морально опустошенной джинсовой столичной молодёжи. А в нём налаживался «черный рынок» импортного барахла, в котором ценились не советские деньги, а запрещенная к свободному обороту в стране иностранная валюта. Разрастался преступный мир, в который вовлекалось всё больше людей, несущих с собой моральное разложение общества.


Те детишки и оглянуться не успели, как подросли. А когда подросли, без всяких доказательств укрепились в правильности своего образа мышления и жизни. Детишки стали неявными врагами страны, в которой они продолжали жить, получать образование, наживаться за счёт других – «глупых патриотов». Где-то фарцовка, где-то калым, где-то жульничество или воровство… Молодое поколение подрастало, матерело, крепло. И всё это наполнялось убеждённостью в том, что Советский Союз им что-то недодал, что жизнь в нём унижает их личное достоинство…

Потом и у них пошли свои детки. Разумеется, и те воспитывались на фиговых ценностях больших городов – Битлы, фарцовка, тусовка, разводка. А как итог, следовал вывод: всё в стране плохо! Нет свобод! Нет синих штанов! Нет иностранныхнаклеек! Нет каких-то прав! Особенно, если в институт не поступил, и в армию забрали. Служба родине стала рассматриваться как личная трагедия! Как непригодность! Неспособность «левым путём» решать свои проблемы.

И хотя это разрушительное для страны движение начиналось не только с той американской выставки, не только с той хрущёвской «бомбы», но именно та выставка очень многих подтолкнула не вперёд, а в сторону. Многим она определила направление их жизни как неприятие всего советского. С такими взглядами они уже не понимали, что достоинства советской жизни значительно ценнее ее недостатков.

Начинало всё эффективнее внедряться так называемое тлетворное влияние Запада. Начиналось оно, конечно же, с молодёжи. И с этим влиянием следовало бороться всем.

Ленин задолго до того предупреждал, что пустоты коммунистического мировоззрения непременно заполняются ничем иным, как буржуазным мировоззрением. Либо – либо! Иного быть не может! И это, прежде всего, следовало иметь в виду комитету государственной безопасности. Надо полагать, он и не спал! Он боролся! Хотя, как стало известно значительно позже, совсем не с тем, с чем следовало! Товарищ Андропов хорошо знал, как развалить нашу страну изнутри без внешнего военного вторжения! И не только знал, но и делал это по всем направлениям.

И до сих пор невозможно понять, откуда столько ненависти к советской власти? Что у Андропова стало источником непримиримой злости к советскому народу? Ведь он намерился сдать наш народ в рабство заграничным финансовым иудам! Было ли тому причиной его собственное иудейское происхождение, которое он умело скрыл? Или сработало ущербное воспитание? Может, какие-то эксцессы в молодости? Или умелая обработка со стороны старшего «товарища» Куусинена?

Но он всю жизнь боролся с советской властью, делая это целенаправленно и настойчиво.

Однако даже будучи главой всесильного КГБ, он не зря опасался этой структуры, призванной бороться с такими врагами, каким был Андропов. Он боялся привлекать служивших в ней людей к своей подрывной деятельности.

Во-первых, там были офицеры и генералы, привыкшие повсюду держать ухо востро. Их на мякине не проведёшь! Во-вторых, в этой военной системе всё держалось на обязательных докладах по поводу каждого шага – именно таким образом складывалась воедино вся информация, в том числе, и та, которая поначалу кому-то казалась никчемной. А информация – это основа для инициации любых разработок. Рано или поздно, кто-то бы всё сопоставил, и тогда Андропову несдобровать. В-третьих, хоть и немало людей из КГБ становилось предателями, случался и такой позор, но основная масса чекистов беззаветно служила своей стране. Эти люди не потерпели бы предательства со стороны своего руководства. А глаза у них были на месте!

Потому Андропов принялся создавать некие параллельные структуры, ему лично преданные. В основном, они готовили подрывные кадры на будущее. Так в Академии наук СССР, где подобрались, в основном, представители одной национальности, вполне логично образовался институт США и Канады. И кто возразит, будто он не нужен, будто он лишний? Конечно же, никто. Только дело не в самом институте – дело в его руководстве, определенным образом ориентированном. Дело в бессменном Арбатове, когда-то сделавшимся русским, и в соответствующем его окружении. А служебная необходимость плотно контактировать с США стала для этого института прекрасной ширмой. Не придерёшься! Не заподозришь! Ведь и под крылом Андропова, к тому же! Но, как оказалось, в столь важных вопросах как безопасность государства, нельзя доверять никому!

Аналогично в АН был создан и институт мировой экономики. Тоже неплохое гнёздышко! А в Праге, дабы заниматься творчеством подальше от КГБ, стал под прикрытием редакции журнала «Проблемы мира и социализма» действовать центр подготовки специалистов. И сколько деятелей прошло через него, тех самых Шахраев и иже с ним, которые потом, вдребезги разрушая Советский Союз, говорили нам очень умные и обнадеживающие речи о неизбежном процветании страны, если сначала в ней всё разрушить!


Надо подчеркнуть весьма важное для Читателя обстоятельство: абсолютно все приведенные здесь исторические отступления, все воспоминания, предположения, изыскания и ошибки, если они есть, исходят не от Автора. Они принадлежат самому Алексею. Автор их лишь вставил в этот текст.

Алексей же сам на каком-то этапе своей жизни додумывался до того или до сего. Сам к чему-то приходил. Сам ошибался. Потом сам же круто менял свои взгляды, если находил новые факты, их опровергающие. Не без мучений, конечно!

Всякое случалось! Но он всегда искал ответы на вопросы, которые сам себе и задавал, изучая многообразие жизни. И совсем не случайно почти все его вопросы потом оказывались важнейшими для страны. Можно сказать, вопросами ее жизни и смерти. И к гордости самого Алексея он обнаруживал многие из них раньше даже тех, кому это было положено по должности. Конечно, вполне возможно, и они всё видели и понимали, но ведь помалкивали! Больше думали не о разрешении государственных проблем, а о том, как бы в кресле усидеть! А хорошо бы и повыше подняться.

Казалось бы, зачем Алексею такая морока? Ведь он всегда находился слишком далеко от главного руля, чтобы интересоваться государственными и международными проблемами, чтобы иметь возможность на что-то влиять.

Это так! Тогда зачем подобные копания в истории, в политике, в судьбах, в себе?

Для Алексея ответ на этот вопрос всегда подразумевался! Просто не научился он жить с закрытыми глазами! Жить, не понимая, куда его ведут или везут! И чем такая поездка закончится для него и всей страны? Как следует решать её насущные проблемы? Потому и старался разобраться, старался оценивать и прогнозировать.

Он изначально, еще в отрочестве, сам дошёл до истины как будто бы простой, вроде бы лежащей на поверхности, потому и незаметной. Суть её в том, что прошлое определяет настоящее, а настоящее определяет будущее! Потому, не разобравшись в прошлом, невозможно разобраться ни в настоящем, ни в будущем!

А поскольку у весьма многих деятелей прошлое в пушку, как и их рыльце, то у них обязательно возникает непреодолимый соблазн фальсифицировать прошлое, запрятав свои грехи. И как только это становится для них возможным, наша история преображается! Но перестаёт быть истинной, то есть, настоящей! Например, Хрущёв подчистил всё хорошее о Сталине. Заодно убрал все документы, свидетельствующие о его собственных репрессиях и о государственной измене старшего сына, об убийстве Сталина и Берии… Брежневу тоже было, что прятать… Впрочем, более всего уничтожил исторических документов и вбросил в архивы фальшивок, пожалуй, хваленный Петр Первый и всего его родственники Романовы.

Потому ситуация сделалось таковой, что в официальной истории нет ни слова правды. Даты, события, места, действующие лица, причины, мотивы, результаты, последствия… Всё это тщательно обработано ложью, переработано, перекручено, вымарано, чтобы история соответствовала желаниям кое-кого, но не исторической истине!

Теперь дабы что-то понять, надо копать и думать самому, меньше всего прислушиваясь и доверяя официально признанным специалистам и чинам!

Да, да! Поначалу Алексей удивлялся, когда обнаруживал, как советские историки повторяют романовскую версию нашей истории даже в том случае, если из неё уши торчат. Потом, когда таких ушей набралось премного, когда Алексей увидел, как наши историки даже свои козыри сдают, чтобы лучше выглядеть на Западе, он догадался, в чём причина.

Они и сегодня долдонят свои сказки о монголо-татарском иге! И о крестовых походах, которых, возможно, и не было совсем. А если и были, то всё наоборот! Вполне возможно, что сама Русь решила спасти остатки европейского населения, погрязшего в распутстве и сопутствующих ему смертельных болезнях. Вот и стала она действовать в Европе слишком жестоко. А как следовало поступать иначе, если медицина перед эпидемиями совсем опустила руки? Погибло бы всё европейское население, да еще свою чуму и холеру на Русь бы напустило! А уж потом, когда эпидемии задавили, в Европе началась та самая эпоха возрождения, о которой каждый знает, будто бы она была, но никто не знает, после чего же, собственно говоря, стали возрождаться? Вполне возможно, не только после эпидемий, но и после вселенского потопа или землетрясения… Самим приходится всюду копать, ведь от нынешних историков ничего не добьешься!

Скрывают и столь уж давние всемирные потопы, последствия которых не замечаются только потому, что население о них и подумать не может! Ведь историки относят их назад на десятки тысяч лет…

А как на Колыме совсем недавно мамонты кормились? Их находят почти живыми, хотя историки рассказывают про тысячи лет и вечную мерзлоту! А трава для тех мамонтов на мерзлоте росла?

Тайной остаётся и не столь уж давнее отклонение оси вращения Земли градусов на двадцать, зафиксированное на некоторых старинных картах. Историки не обращают на те карты своё драгоценное внимание!

И почему никто из историков не объясняет, чего это вдруг Пётр Первый сменил календарь? И все европейские монархи сделали то же самое! До того славяне считали, будто их летосчислению уже 5509 лет. И вдруг, благодаря Петру, узнали, что наступает всего-то 1700-й год! А тысячи лет реальной истории мира приказано забыть! Ради чего? Что в нашей истории столь сильно пугало новоявленных монархов?

Такие факты, собранные воедино, для Алексея свидетельствовали об одном! Советские историки почему-то не имели права открывать нам истину, даже если ее знали! Они были людьми зависимыми! Были людьми управляемыми! Никакой науки! Никакой свободы познания и, тем более, выводов!

Кто ими управлял? Знать бы! Поскольку это было и до сих пор происходит! И, между прочим, происходило даже при советской власти! Трудно поверить, но это – факт!

Сам собой напрашивался вывод, что всем правителям давным-давно вменена обязанность тщательно скрывать те исторические сведения, которые народам знать, как кому-то представляется, не следует. И этот приказ до сих пор действует для правительства любой страны мира! Ведь никто не рискнул его нарушить! Даже советские историки побоялись!

«Кто же руководит этими процессами? Кто сдерживает процессы познания? Кто утаивает информацию от населения? Кто подбрасывает ему псевдо научные версии событий. Какое место отведено Советскому Союзу, если и он участвовал в этом глобальном обмане человечества? И насколько СССР независим в действительности?» – пытался понять наш герой.


Алексей всегда немало думал на темы, которые мало интересовали его товарищей. Потому он раньше многих людей вокруг себя, людей неглупых, умудренных жизненным опытом, даже наделенных должностями и властью, понял, в чём состоит главная проблема нашей страны. Та самая проблема, которая в итоге разрушила весьма прочную во всех отношениях страну.

Она не в каких-то родовых недостатках социализма, якобы непреодолимых. Ведь даже самый извращенный социализм лучше самого распрекрасного капитализма! Она не в многочисленных ошибках руководства. Она не в кажущейся немощи нашей экономики, в составе которой только легкая промышленность так и не приобрела желаемое населению проворство. Она не в сочетании неблагоприятных обстоятельств или непреодолимой стихии, мешающей развиваться стране. Она даже не в прошедшей войне, которая велась на полное уничтожение народа. И не в многочисленных внутренних врагах советской власти и народа, о которых оболваненные современники привыкли судить с усмешкой, будто их не было и, тем более, сегодня нет!

Всё перечисленное как-то повлияло на судьбу страны! Всё оно крайне важно! Но не оказалось тем главным звеном цепи, за которое следует потянуть, чтобы вытянуть всю цепь!

Главное, до чего со временем додумался Алексей, перебрав многие варианты, это отсутствие в нашей упряжке нужного лидера! Именно от него зависит всё! Каждая судьба каждого человека в стране! И судьба самой страны!

От его личных качеств зависит всё – и планы, и, настрой народа, и его энтузиазм, и отдача! Если страну ведёт выдающийся лидер, подлинная личность крупного масштаба, то всё у страны будет в порядке! Чтобы не случилось! Кто бы и как ни вредил! Страна с достойным лидером и такими же помощниками всё преодолеет и всех врагов победит!


«Конечно же, следует ещё многое в стране изменить…» – хорошо понимал Алексей.

Ту же партию подальше отодвинуть от хозяйственной деятельности. Экономика – не ее сфера! Пусть в народном хозяйстве всем рулят настоящие специалисты, ведомства да министерства.

И не только в народном хозяйстве! Партию следует убрать и в остальных делах! Государством должны управлять Советы! Во главе должен стоять Председатель Президиума Верховного Совета СССР, который у нас всегда был жалкой тенью Генсека!

Но и Советы для такой реформы должны избираться иначе. Только на альтернативной основе. То есть, депутатом становится лишь один из многих кандидатов. А избирательной ячейкой должна стать не территория, как сейчас, а только организация – завод, фабрика, совхоз, НИИ… Тогда цена депутатов будет другой, и личная ответственность за свои поступки появится!

Важная задача – профсоюзы! Их нужно сделать такими, чтобы они на всё влияли, что связано с многообразием сферы труда. Тяжелое дело! Это понятно! Так поглядеть надо, как буржуи с этим справились? Почему у них профсоюзы являются независимыми? Или, почти независимыми!

И суды наши надо обязательно преобразовывать… Нужна защита общества от преступности, а не наказание преступников, к чему суды стремятся теперь! Для нормальной работы судов совершенно необходима независимость! Но только от законодательной и исполнительной власти, а не от народа! Может, судей выбирать следует? Но непонятно, как быть с их финансированием? Из чьего кармана? Ведь кто судье зарплату платит, кто ему квартиру даёт – тот ему и настоящий указ, а вовсе не закон или народ! Да и законы далеки от справедливости… Но хоть об этом не теперь…

«Всё это очень важно, – понимал Алексей, – но если будет настоящий лидер, думающий лишь о своей стране, лишь о благополучии своего народа, то эти важные и трудные задачи будут решены, как говорится, в рабочем порядке! Вон, как Хрущёв ворочал! Ни на кого не смотрел! Значит, можно и так! Если бы у него еще и совесть была, да не оказалось бы преступных намерений!»


Опять и опять приходится пожалеть о Сталине! Вот кто был почти идеальным лидером. Не без недостатков, разумеется – очень уж он надеялся на коллективное управление страной, а следовало быть куда жёстче и даже деспотичнее. Но Сталин всегда был крайне мягок к людям, хотя враги стараются представить его кровожадным чудовищем! Это – не в ту степь!

Если бы даже такой Сталин, совсем мягкий или грубый, каким его называл Ленин, оказался бы бессмертным как в доброй сказке, то наша страна навсегда осталась бы преуспевающей! И удивляла бы всех невиданными успехами и возможностями. Но Сталина убили. А без него, хотя Сталин заранее всех расставил на случай своей смерти, началась бесконечная борьба кланов за власть! И кланы эти мало задумывались о судьбе страны! А народ повлиять на выбор лидера практически не мог. Никогда.

Даже те выборы, которые вполне честно проводились в СССР, являлись таким же спектаклем, как и любые другие выборы, проводимые когда угодно, и где угодно!

Никакие выборы в принципе не способны решить судьбу какого-либо народа! Это – абсолютный обман! И участвовать в нем, чего-то ожидая, совершенно бессмысленно! Выборы – это лишь ширма для прикрытия грязных тайных дел тех людишек, которые эту ширму и установили!

Вот и советские выборы в принципе не позволяли народу убрать скомпрометировавшего себя формального лидера, кем бы конкретно он ни был. Не было у народа реальной возможности поставить достойного – убеждённого, умного, неподкупного, несгибаемого… И полного плодотворных идей! Умеющего в интересах страны заставить работать на нее всех! Даже так называемую элиту, которая всегда себе на уме! Лидера, не позволяющего многочисленным врагам разрушать страну на своих руководящих должностях, прикидываясь полезными народу…

В соответствии с установившимся в СССР порядком лидера выбирало голосованием партийное Политбюро! Выбирало из числа его членов или тех, кто находится в поле зрения этих членов!

Но из кого там было выбирать? Там давно не было личностей нужного масштаба! Не было людей самостоятельных и решительных! Людей, достойных тех обязанностей, которые пришлось бы взвалить на их плечи. Но и пустить в свой круг достойную личность члены Политбюро благоразумно для себя весьма опасались. Ведь человек деятельный, радеющий за государственные интересы, очистит, прежде всего, само Политбюро от хлама и гнилья! И никого из них, давних членов и кандидатов в члены Политбюро, не оставит! Он призовёт других – настоящих, как и сам! Увлеченных, проверенных, самостоятельных!

Конечно, так и следовало сделать в СССР в восьмидесятые, когда один за другим стали умирать старики в Политбюро! Такой шаг стал бы началом спасения страны!


Но оказалось, что такой вариант был возможен лишь теоретически.

На практике приходу настоящего лидера мешали, по крайней мере, два обстоятельства. Потому на практике обязательно получилось бы так, как получилось. То есть, вместо достойного лидера страна получила изменника и германо-американского агента – Горбачева. Или кого-то подобного ему.

Что же мешало появлению во главе страны достойного лидера?

Во-первых, достойных людей «на подходе» к вершине власти давно не было!

Их не вообще не было. Их не было только на подходе. Достойным людям из глубины народа, из рабочих, а не из гнилой интеллигенции, еще следовало пройти ряд этапов, должностей, подняться на более высокий уровень… Это долгий, трудный и не гарантированный вариант! На каждой должности следует себя утвердить, показать, продемонстрировать наличие более высокого потенциала… А ведь порядочный человек на каждом шаге рискует больше, нежели подлец, ибо у них принципиально разные методы самоутверждения. Подлец всегда более активен и более эффективен в устранении конкурентов со своего пути! Подлец почти наверняка достигнет подножья трона, в отличие от человека честного и порядочного!

В СССР давно так и получалось. Там росли, возвышались и приближались к трону только люди отнюдь не достойные, но умеющие протискиваться вверх исключительно из карьерных соображений. Их активность, даже выдающиеся знания и умения использовались ими отнюдь не в интересах страны, но лишь в корыстных целях. Подняться, устроиться, закрепиться, хапануть, не подпустить никого на своё место, удержаться…

Связи и недобросовестные рекомендации сверху давно решали кадровые вопросы не в пользу лучших работников, но более удобных.

Во-вторых, Андропов целенаправленно шёл на любые, в том числе, и криминальные меры, лишь бы на горизонте не появлялись достойные лидеры.

Андропов заранее уничтожал любого государственника, способного взяться за выведение страны из длительного застоя. Если такой человек оказывался претендентом на вхождение в высший круг власти, то его дни были сочтены. Потому достойные люди на подходе к трону появлялись как исключение. Но и это наблюдалось недолго!

Вместо достойных лидеров Андропов подтягивал своих агентов. Так в поле зрения народа появились на самом верху те, на ком, как говорится, по моральным соображениям клейма ставить негде: Шеварднадзе, Алиев, Ельцин и, наконец, Горбачёв.


Андропов заранее подчищал и второй эшелон власти. В нём всё чаще оказывались люди, которые по личностному масштабу, компетентности, политическому кругозору и способностям никак не должны были подняться выше директора овощной базы. Но Андропов вытягивал их наверх, и они компрометировали руководство страны своей беспомощностью в решении простейших задач. Достаточно вспомнить Рыжкова Н.И. Это же – абсолютно бездарный безвольный безынициативный слюнтяй, с преступными целями назначенный председателем правительства СССР в трудное для страны время.

Алексей был буквально поражен полной никчемностью Рыжкова, увидев его в телевизионном репортаже во время чудовищного землетрясения в Армении. Жалкое зрелище, а не председатель правительства! Жалкий человечишка, который по организаторским способностям едва ли дотягивал до уровня армейского командира взвода. А ведь его поставили во главе смертельно больной экономики всей страны, чтобы он ее вытянул! А он ни на что не годен! Разве он лидер? Но место занял!


На развал страны играло еще одно важное обстоятельство – большое количество тех граждан СССР, которым такой развал казался выгодным. Выгодным не всем, но именно им. Эти люди стали новой советской буржуазией.

Ее составляли партийные, советские и профсоюзные работники всех уровней, академики, директора крупных советских предприятий, НПО, НИИ, вузов, прокуроры, известные писатели, влиятельные политические обозреватели, прославленные режиссёры, даже некоторые эстрадные артисты и спортсмены, достигшие мирового уровня и, особенно, превзошедшие его… Нельзя плохо говорить о каждом человеке, занимавшем указанное положение, не разобравшись в нём досконально, но…

Буржуазией их сделало высокое служебное или общественное положение, известность и, главное, большие деньги. Постепенно эти люди стали относиться к остальным, как к некому планктону, их, великих, окружающему.

Конечно, власть и деньги создавали им совсем другой мир, нежели тот, в котором бултыхались и сражались с повседневными трудностями и заботами советские люди. Но именно эти многочисленные советские трудяги обеспечивали буржуазии ее пресыщенное существование.

Буржуазия полагала, будто достигла своего благополучия исключительно за счёт своего интеллектуального превосходства над всеми. Она убедила себя в том, что с уже накопленным капиталом и со своими выдающимися способностями станет жить на «свободном» Западе еще беззаботнее. Потому она вполне осмысленно, а кто-то интуитивно, но желала развала СССР. Конечно, лишь такого развала, который не затронул бы ее саму. Но если даже так случится, то придётся лишь успеть перебежать на ту спасительную сторону! Судьба страны их никогда не волновала.

Алексей все это понимал, но уяснил себе, насколько сильны были стремления многих людей развалить СССР лишь постепенно, получая для оценки этого явления те или иные новые сведения.

Вот один факт, полученный Алексеем от отца. Человеком он был удивительным, цельным, умным и справедливым, что редко случается при таких достоинствах. К завершению своей военной службы, то есть, к пенсии, он заочно окончил юридический факультет университета, упорно занимаясь по ночам. Длительное время работал в горкоме на общественных началах (без зарплаты), потом по рекомендации первого секретаря горкома был назначен заместителем директора крупного и наукоёмкого НПО специальных методов литья. Так вот, выходя в свой первый отпуск с этой должности, отец вдруг получил такие отпускные, что не поверил своим глазам и пошёл уточнять правомерность полученной суммы к своему непосредственному начальнику – к директору.

Разговор с директором, переданный потом и Алексею, перевернул многое в мировоззрении обоих. Дело дошло до того, что отец тогда попросил директора документы, подтверждающие его слова, чтобы убедиться в реальности происходящего.

Документы оказались не секретными, но недоступными для всех. В них черным по белому значилось, что премия директора в конце года в случае выполнения предприятием годового плана не может превышать девяносто шести месячных окладов! То есть, не превышать зарплату за восемь лет!

Таким образом, ежемесячная зарплата директора за счет только этой, но не единственной премии, сразу возрастала в девять раз и равнялась 4500 рублей! И это притом, что большинство работников этого же НПО ежемесячно получали всего-то 120-300 рублей!

На этом фоне премия в шесть окладов к очередному отпуску – это всего-то небольшая добавка! Возможно, чтобы где-то в санатории по бесплатной путёвке директор не умер с голоду. Так?


Вот вторая присказка-информация о новой советской буржуазии.

Всем, пожалуй, известен такой композитор и исполнитель, как Юрий Антонов. В семидесятые годы он представил публике большую серию песен, которые всем полюбились своей лиричностью, мелодичностью, удачностью образов и точностью слов. Это были песни для души! Их и сегодня поют с удовольствием! Правда, за последующие пятьдесят лет Антонов не написал ни одной новой песни, что позволяет считать, будто он лишь присвоил нечто чужое. Потому что не бывает у людей творческих, чтобы они не попытались что-то сделать новое! Это новое может получиться даже хуже прежнего, но чтобы вообще сложить руки… В такое не верится!

Однако речь об ином. Популярность сделала Антонова не только очень известным, но и очень богатым человеком. Он сам рассказывал, что чиновников прямо-таки бесили размеры денежных премий, которые они начисляли ему в соответствии с существовавшими тогда методиками расчета гонораров за трансляцию музыкальных произведений.

Денег было столько, что Антонов уже и не знал, как можно их потратить. Ведь стараниями завистников ему, как ни смешно это теперь, мешали покупать нечто стоящее! Не разрешали приобрести ни кооперативную квартиру, ни машину… А ведь даже столь крупные покупки для его кармана были едва ли заметны! Ну, не на мороженое же тратить сотни тысяч?

Но речь опять об ином. Как-то Антонова удостоил своего внимания «великий» Кобзон:

– Ну и насколько успешны твои дела? – Кобзон хотел добавить, «щенок», но милостиво воздержался. – Ты хоть первый миллион себе наработал?

Надо понимать, что это происходило на фоне того, что миллион рублей – это сумма в руках простых смертных для советских людей казалась совершенно немыслимой! Такими суммами могло ворочать лишь государство, когда оно строило плотины, города и прочее… А тут – ничтожный кобзон, и у него миллионы… Под стоны, будто артистам мало платят!

А ведь таких кобзонов в стране было немало.


Можно поглядеть в другом направлении – на буржуазию военную.

Как-то Алексей заглянул в документ, касающийся денежного содержания военнослужащих разных категорий, и обомлел. Оказалось, что Маршал Советского Союза лишь за своё воинское звание ежемесячно получал семьсот рублей! Но это всего часть его денежного содержания. Еще и за должность, и за выслугу лет, и за то, и за сё… Наверное, тысячи две-три выходило! А у Алексея, капитана, получалось всего 225 руб. Как говорится, каждому своё! Не завидно, потому что сам не Маршал, но ему-то куда столько?

Алексей тогда и не подумал, будто Маршал может стать предателем. Хотя такое в нашей истории случалось (Тухачевский, Блюхер, Москаленко, Конев, Жуков), но это уже исключительная гадость! Наверняка, думал Алексей позже, почти все Маршалы верно служили своей стране, а вот их детишкам и, тем более, внучкам с их надуманной «исключительностью» уже казалось, будто лучше бы за границу… Эти отпрыски почти наверняка становились антисоветской буржуазией… Наиболее гадкой, поскольку своё благополучие не своими делами заработали, а случайным происхождением.


Перерождение морально нечистоплотных людишек происходило повсеместно!

Перед выпуском из академии, то есть, значительно позже рассмотренных ранее событий, Алексей случайно раскрыл в академии сеть преступного обогащения некоторых офицеров. Конечно же, не смолчал, принял меры. Те офицеры сначала угрожали ему страшной карой своих высоких покровителей, потом затаились.

Алексей скоро забыл об этом, но во время выпуска ему напомнили! Да ещё как!

Если рассказывать без подробностей, то во главе той шайки оказался высокопоставленный военный. Во время личной встречи с Алексеем он едва сдерживал злость, чтобы не ударить его:

– Я тебя, …, уничтожу!

– Не понял, товарищ генерал-лейтенант! – среагировал Алексей, действительно не понимавший взаимосвязи слов генерала и тех уголовных событий. И как возможно подобное отношение к майору, который по уставу считается товарищем? У Алексея и в мыслях не помещалось, будто перед ним главарь раскрытой им шайки.

– Всё ты, (грязное ругательство, брошенное в лицо), понял! Запомни – уничтожу! Встать в строй!

Алексей повернулся кругом и занял своё место среди товарищей. Некоторое время он приходил в себя, по-прежнему ничего не понимая. Пот ручьём лился меж лопаток. Голова плохо соображала от прилива крови и повышения давления, колени позорно вибрировали.

И ведь было от чего! Только что, вручая красный диплом, Алексея пообещал уничтожить начальник политотдела академии генерал-лейтенант! Герой Советского Союза! Депутат Верховного Совета СССР! И у него действительно хватит власти, чтобы уничтожить какого-то там майора!

Но уничтожить Алексея помешали порядочные люди. Генерал уже привел свою угрозу в действие, но ее успели нейтрализовать другие люди, оказавшиеся действительно порядочными. Хотя они не были ни генералами, ни Героями Советского Союза, ни Депутатами Верховного Совета СССР.

И, разумеется, они не относились к советской военной буржуазии!


А вот нечто криминальное о партийной буржуазии Советского Союза, которая и без всякого криминала купалась в роскоши.

Пожалуй, не стоит вспоминать громкое Узбекское дело или дело столичного гастронома №1, крупномасштабное Сочинское дело и прочие известные дела. Ведь они были не только своевременно организованы Андроповым в своих интересах, но и пресса к ним подключалась тогда в полном объеме!

А как же иначе? Ведь требовалось сформировать массовое общественное мнение, будто только Андропов и наводит в стране порядок! Будто только Андропов и борется с коррупцией! Хотя до сих пор непонятно, почему до того он многие годы с ней не боролся? Терпел? Может, не знал? Или коррупции тогда еще не было? Ай, ай, ай! Не повезло-то как Андропову с коррупцией!

Тогда будет вдвойне интересно познакомиться с совсем уж негромким делом, о котором Алексей случайно узнал в своём Черняховске. О нём не вопили газеты! Но все жители области обсуждали эту новость, поскольку в конце семидесятых она никак не укладывалась в голове советских людей! Казалось, будто услышанное совершенно невозможно!

Но, так или иначе, а секретная информация откуда-то просочилась, и все узнали, что в соседнем районе (районный центр – город Гусев) Первый секретарь райкома КПСС тайно содержал полнокровную звероферму. На ней выращивались нутрии. Десятки работников, директор, бухгалтерия, план… И никто даже не догадывался, что это ответственное предприятие не государственное, не социалистическое! И принадлежит оно лично первому секретарю!

Трудно понять, как он наладил кругооборот денег и изымание доходов в свой карман, но этот вопрос никому разъяснять не стали, дабы не учить криминалу многих страждущих! Но факт такой был!


Может, хватит примеров? Ведь кроме вполне легальных огромных заработков в стране существовали преступные доходы очень многих валютчиков, спекулянтов, цеховиков, торговцев должностями, мошенников, воров и бандитов…


Всё это подводит к вполне определенному выводу.

Очень-очень многие люди в стране уже накопили совершенно невероятно деньги. И в данном случае не так уж важно, криминальные они или чистые! Важно лишь то, что потратить такие суммы в СССР было совершенно невозможно! Просто ничего так дорого в советской стране не стоило! Дороже кооперативной квартиры или новенького автомобиля, пожалуй, трудно было что-то представить. Заводы, газеты и пароходы советские люди покупать не имели права! Стало быть, невыносимы оказались мучения советских буржуа – огромные деньги есть, но в красивую жизнь их превратить не удаётся! Одна надежда – на Запад! Вот развалился бы Советский Союз…

Таким образом, в Советском Союзе помимо буржуазии, обогатившейся криминально, существовала очень многочисленная вполне легальная сильно разветвленная сеть управления, которая будто капиллярами пронизывала всю страну. Эту невидимую большинству сеть составляли, как минимум, могущественные директора, заведующие главками, министры, генералы армейские, от МВД и КГБ, а главное, многочисленные партийные, советские и профсоюзные руководители всех уровней – районного, областного, краевого, республиканского и, наконец, союзного. Десятки тысяч людей и больше!

И все они, кроме немалой власти, определяемой их должностями, уже обладали внушительными материальными состояниями. В равномерно небогатой советской среде это определяло их особое имущественное положение. Но в полной мере использовать своё преимущество над всеми они не могли из-за антибуржуазных законов. Потому с надеждой «поглядывали на Запад». Именно западный вариант (капиталистический) мог обеспечить им полную реализацию их огромных материальных накоплений.

Западный вариант сработал бы в том случае, если бы объединенными усилиями советская буржуазия смогла бы продавить и принять закон о свободной конвертации советских рублей в иностранную валюту!

Это было немыслимо, так как разрушило бы советскую экономику. И в руководстве страны это понимали все. Но на что только не пойдут беспринципные людишки если впереди маячит немыслимое богатство! А что? Разве объединившимся директорам, генералам, министрам такая задача казалась совершенно невозможной? Что-что, а забалтывать любое дело, превращая его на словах в свою противоположность, они давно научились!

Если бы пробить закон удалось, то советская буржуазия мигом перевела бы свои накопления в какие-нибудь доллары и слилась в экстазе с мировой буржуазией! Чего она и добивалась!

Более того, она надеялись одновременно с этими достижениями закрепить за собой всю власть в стране. Это бы обеспечило возможность дальнейшего и полного присвоения всех богатств немыслимо богатого Советского Союза!


Собственно, так и получилось при горбачевско-ельцинском уничтожении страны. Тогда во главе грабительской и мошеннической приватизации всего и вся оказались директора, ускоренно хапавшие все самое прибыльное. Тогда все они становились собственниками тех предприятий, на которых еще недавно служили своему народу! Потом монополия власти! Подчинение себе всех силовых структур, средств массовой информации и системы правосудия! То есть, полный государственный переворот!


Однако осталась неподвластной некая мелочь… Но очень важная мелочь!

Дело в том, что процессы превращения СССР в зону приватизации перехватил из рук советской буржуазии и криминальных структур проворный Запад! Именно он быстро и умело взял инициативу в свои руки! Советских буржуа он превратил в своих подручных (они и этому несказанно рады)! Перехватив управление, Запад легко превратил ничего не понимавшую страну в колонию. И стал выкачивать всё, что только можно выкачать из колонии! Колонизировал без всякой войны!

Теперь ресурсы Запада пополняются в невиданных масштабах не только без каких бы то ни было затрат на войну, но даже без мизерных, в общем-то, затрат на содержание своих оккупационных войск!


А ведь Комитет госбезопасности такому развитию событий должен был помешать! Но не помешал! И произошло сие вовсе не случайно!

КГБ всегда жил тайно, подглядывал и подслушивал везде и всюду. Потому владел самой точной информацией о настроениях советских людей во всех социальных пластах. Такая информация собиралась, систематизировалась, анализировалась и представлялась руководителям страны в виде, удобном для понимания.

Первым с ней, конечно, знакомился Ю. Андропов. Потому можно не сомневаться, что он хорошо знал о существовании советской буржуазии, о ее настроениях и устремлениях. Он, как могущественный член Политбюро, и сам влиял на ее укрепление и расширение. Он знал, что эта буржуазия – его помощник! Он знал, что она станет активно разваливать страну Советов, если пообещать ей буржуазные перемены и часть наживы. И Андропов, как говорится, имел советскую буржуазию в виду: «Надо лишь начать, а дальше она в алчном порыве этот развал подхватит!»

Так и вышло! Хотя Андропов дело своих грязных рук уже не увидел! Скончался.

Только вряд ли это обстоятельство может обрадовать кого-то из порядочных граждан Советского Союза, лишившегося своей страны. Ибо радость от неудачи Андропова не велика, а горе от гибели из-за него страны – безмерно.

Глава 14

Пока Алексей витал в облаках воспоминаний, его неторопливая машина докатилась до Вилкавишкиса, сравнительно небольшого, но и не маленького литовского городка, который, между тем, для решения их главной задачи был совсем не интересен. Здесь не имелось нужных воинских частей.

Когда проезжали мимо автостанции, опознанной Алексеем по множеству готовящихся в рейс автобусов, Алексей приказал остановиться. Захотелось сходить кое-куда, а на автостанции такое заведение имеется обязательно. Тем не менее, конфуз едва не приключился.

Алексей долго наблюдал со стороны, не зная, в какую дверь войти. Если бы из любой кто-то вышел или вошёл… Если бы на дверях была надпись на русском языке или, в конце концов, ставший традиционным значок со стилизованным образом мужчины или женщины… Но на заветных дверях красовались лишь две странные буквы, делавшие задачу Алексея нетривиальной: буква «М» и буква «V».

Алексею долго не везло, никто дверями не воспользовался.

«Какую же дверь выбрать, дабы не опозориться? – думал Алексей, насмехаясь над собой. – Буква «М», скорее всего, означает именно то, что мне и надо – мужской, но для большей уверенности хотелось уточнить, что подразумевается под другой буквой? Может, «V» – это «фатер», то есть, отец, как в немецком!»

В итоге, так и не дождавшись от местных жителей долго ожидаемой подсказки, Алексей вернулся к машине и спросил Иварса.

– О! Товарищ капитан! Вы наверняка бы ошиблись! Ведь М – это «мотирис», то есть, женщина, а буква V означает «веренис», что по-литовски, мужчина. Значит, вам нужно не туда, где привычная с детства буква «М»! У литовцев всё выглядит наоборот!

«Слава богу, и спасибо, что здесь оказался Иварс! – с облегчением усмехнулся Алексей. – И всё же я оказался достаточно мудёр, чтобы с размаху не вломиться в женский туалет!»


Часы показывали четверть первого, когда покрытая изморозью машина пересекла границу Капсукаса (теперь это город Мариямполе, прим. автора). Этот городок на отличном шоссе по дороге в Каунас нельзя назвать большим, однако в нем дислоцирована воздушно-десантная дивизия. Это – очень большая сила. А, может, лишь ее значительная часть. Именно это обстоятельство определяло интерес к городу Алексея.

«Проверим! – ещё раньше решил он. – Не затерялся ли здесь интересующий меня экспонат? Хотя – маловероятно. Общих задач с десантниками мы, отродясь не решали. Даже в ходе крупных общевойсковых учений, где кого только не привлекают. Стало быть, если десантники где-то и подцепили брошенную нашими вояками радиостанцию, то лишь, как случайный трофей. С ним многие годы церемониться бы не стали и давно разобрали на запчасти. Десантники всегда так – сначала делают, а уж потом думают!

Тем не менее, коль велено искать, так надо здесь поглядеть, дабы потом не пришлось возвращаться. Может, хоть документация какая-нибудь сохранилась… На том бы точку и поставили!»

В какой стороне города размещается штаб дивизии, Алексей не представлял. Такой информации на автомобильных туристических картах, понятное дело, не бывает. Потому он уточнил маршрут у передвигающегося перебежками сильно замёрзшего местного жителя. Тот не слишком приветливо махнул рукой в нужную сторону. Но, проехав километр, Алексей засомневался – они ехали к центру города. Что-то в этом не так…

Потом уже Иварс узнавал у прохожих, как проехать в большую воинскую часть. Его латышский, лишь бы не русский, напоминал прохожим их родной литовский, потому всё срабатывало. Правильную дорогу им показали, но она, как Алексей и предполагал, вела в противоположном первоначальному направлении.

– Это у них шутка была? Местный юмор или национальная неприязнь? – спросил Алексей у Иварса, после того как трое пешеходов рекомендовали три разных направления.

– Не надо на них обижаться! – мудро подвёл итог двадцатилетний парень. – Недоброжелательные люди попадаются везде! Вам просто не повезло!

Когда подъехали к искомой проходной воинской части, Алексей с трудом выбрался из машины. Ноги плохо слушались – и от холода, и от долгой полусогнутости.

– Не глуши движок, но разомнись обязательно! – приказал Алексей и, пошатываясь, потирая застывшие ладони, направился в маленький теплый на вид домик, перед которым в тулупе и валенках приплясывал, пуская пары из заиндевевшего овечьего воротника, солдатик с армейским штык-ножом на поясе.

– Ваш пропуск? – встал он на пути Алексея, произнеся этот вопрос с сильным прибалтийским акцентом.

– Я капитан Зотов! Ищу дежурного по части! Он на месте?

– Заходите, товарищ капитан! Он только что вернулся! Заходите, пожалуйста!

Алексей вошел в теплую дежурку, очень типичную для всех воинских частей. От длиннющего пульта, выполненного из ламинированной ДСП, с телефонами и множеством тумблеров, навстречу поднялся дежурный по части. Его качество выдала красная повязка на левом рукаве с соответствующей надписью и кобур с пистолетом, сильно оттягивающим портупею. Дежурный капитан был в шинели с голубыми петлицами и, видимо, еще не отогрелся после долгого гуляния по морозу.

– К кому черные гости? – спросил он Алексея не по-уставному, рассмотрев непривычные черные петлицы.

– Капитан Зотов. По служебному заданию намерен встретиться с вашим командиром! – пояснил Алексей, подавая офицеру лист с ходатайством и предъявляя вместе с ним своё удостоверение личности.

Дежурный внимательно прочитал и то, и другое, сделал запись в большой тетради на пульте и только тогда приветливо сказал:

– Тебе, дружище, крупно повезло! Генерал полчаса назад с полигона вернулся. Я сейчас о тебе доложу.

Он взял массивную телефонную трубку и, отклонив на пульте красный тумблер, удаленный от остальных, связался с командиром дивизии:

– Товарищ генерал! Докладывает дежурный по части капитан Сивухин. К вам по служебной необходимости просится капитан Зотов. Не наш – командированный! У него есть ходатайство ко всем командирам частей ПрибВО. Ходатайство содействовать… Есть, сопроводить! – он обратился уже ко мне. – Ты всё понял? Сейчас я…

– Дружище! – попросил Алексей. – Чтобы мне время не терять, пока я буду у генерала, можешь организовать заправку моего Уазика? По открытому листу. И хорошо бы водителя моего отогреть… И в столовую…

– Сделаем! – не стал нагонять насебя важности дежурный. – Эй, Сидорин! – капитан кликнул сержанта с повязкой из соседней комнатки. – Сопроводи гостя к генералу и бегом обратно!


– Разрешите, товарищ генерал-майор?

– Проходи, капитан! Что тебя в такой мороз в дорогу погнало?

Генерал Алексею понравился. Не молодой, не старый! Строгий лицом, но не свирепый. Бывают и такие, что заранее на всех псом глядят! А этот не делает вид, будто неимоверно занят. Мол, ходят тут всякие, отвлекают… И к тому же, без лишних килограммов. Хотя и не сухой, но стройный, подтянутый, что заметно даже за столом. Алексей по своему опыту не доверял полным мужикам. Что-то в них есть бабье, ненастоящее… Такие, думал Алексей, героями бывают только за обеденным столом да с ищущими приключений женщинами!

– Капитан Зотов, начальник стартового отделения отдельного ракетного дивизиона… – начал объяснять Алексей.

– Так ты из бригады полковника Крюкова? – прервал Алексея генерал.

– Так точно!

– Хорошо его знаю… Толковый мужик, ваш командир! Ну, рассказывай, что надо! Время всем дорого? Небось, домой торопишься?

– Рано мне домой, товарищ генерал-майор! У нас недавно выяснилось, что отсутствует машина – радиостанция Р-125. Обстоятельства ее пропажи восстановить не удалось. Вот меня и командировали на поиски! Нужно найти живой или мертвой!

Генерал довольно засмеялся:

– Я думал, хоть в ракетных войсках ещё остался порядок! Думал, только у нас десант куда-то самолетами как зафугуют, так потом неделю ищем! То «шишига» в болото приземлилась, то самоходка на борт кувыркнулась… Да ты не удивляйся! – приветливо зарычал генерал, замечая удивление Алексея. – Война всё спишет! А твою старушку-станцию, я думаю, и искать не стоит!

Алексей промолчал. Едва ли он хотел именно таким образом списать эту злополучную станцию.

Генерал стал серьезным:

– По твоему вопросу, что сможем, сейчас проверим! Но, сам понимаешь, у нас скорее что-то своё пропадёт, нежели чужое найдётся! – он взял трубку и вызвал к себе заместителя по вооружению. Полковник зашёл почти сразу. Видимо, кабинеты располагались рядом.

– Я вас слушаю, товарищ генерал!

– Давай покумекаем, Матвей Савельевич, как помочь нашим друзьям из Черняховска. У них Р-125 потерялась! Сами не знают, где и когда? Мы ее случайно не оприходовали, а? Может, под шумок куда-то завалилась?

– Официально ничего не поступало! – стал припоминать зам. – По крайней мере, за последние три года, то есть, при мне. Наряды на приём такой техники через меня не проходили. Я бы запомнил. Приёмные акты тоже не оформляли. Если только левым образом… У нас таких радиостанций даже по штату нет…

– Вот и уточни у себя везде, пока мы с капитаном о жизни говорим! Да хорошенько всех прошерсти, Матвей Савельевич! Но и не слишком официально – кто же тебе без доказательств в тёмных делишках сознается? Машновского-то, чай, ещё помнишь? Вот то был жулик-махинатор с погонами капитана! Выдающийся аферист! Представляешь, – генерал обратился уже к Алексею. – Он с поста, где техника стояла на длительном хранении, угнал новенький Уаз-469. А часовой, словно под гипнозом, даже разводящего не вызвал, сам ворота помог открыть! Так тот Машновский попался лишь при продаже Уазика какому-то пастуху в астраханских степях! И всё ему с рук сошло! Более того, он потом из Горького новую шишигу пригнал взамен здесь разбитой по пьяному делу! Мы его тогда по суду чести уволили, а под трибунал так и не отдали. Себе дороже! Мерзавцам у нас всегда везёт!

«Эх, товарищ генерал! Будто не за вами было последнее слово, когда решали, как с выявленным жуликом поступить! Выходит, сами и отмазали! И никакое везение здесь ни при чём! Жулик заранее просчитал психологию любых ваших решений. Вы же свою задницу всегда прикрываете, а не справедливость восстанавливаете! Или я ошибаюсь?»

Когда полковник кивнул и вышел, генерал продолжил с Алексеем:

– Понимаешь, вы могли потерять свою радиостанцию, лишь сдав её куда-то в ремонт. Ну и забыли потом! Скорее всего, дело связано с аппаратурой. Потому искать следует не там, где светлее или теплее, а где такой ремонт в нашем округе производят.

– Согласен, товарищ генерал! На это я и надеюсь, но заодно решил проверить серьёзные части по пути!

– Понимаю! Приказ – есть приказ! Но так ты до пенсии проездишь, а своего не найдешь! Если покумекать, то почти любой ремонт военной техники делают в Вильнюсе, но туда вашу станцию точно не довезут! Это для нее, кажется мне, слишком! Ещё есть крупная ремонтная база в Паневежисе, но она ориентирована на ВВС. Есть и ближе, в Каунасе, но она связана, в основном, с танкистами. Есть даже в твоём Черняховске ремонтная база Саблина, но там занимаются тяжелыми колёсными тягачами. Знаешь, пятьсот тридцать седьмыми мазами? Скорее всего, твоя пропажа осела в окружной ремонтной базе в Риге. У полковника Александрова. В Риге дислоцирована и фронтовая ремонтно-восстановительная база, но в мирное время она кадрирована. Потому тебе не нужна! Так что, нет для тебя лучшего варианта, нежели направится в Ригу на базу к Александрову. База там большая, окружная. Техники на ней всякой – видимо-невидимо, потому легко и эшелон затеряется, не то, чтобы ваша мелкая станция. Выходит, напрасно ты направился в сторону Вильнюса!

– Спасибо за совет! Но теперь уж поеду, куда командировали! – подытожил Алексей.

Раздался звонок телефона. Генерал взял трубку:

– Я так и думал! … Конечно! … А инженерный батальон? Тоже? Ладно, Матвей Савельевич, будем считать, что наша миссия закончилась бесславно! – генерал положил трубку. – Слышал? Автомобилистов, связистов, инженерные войска, даже ПВО – всех опросили. Следов вашей станции не обнаружено! Так что, извини, капитан! Тебе, кстати, как в бригаде служится? Должность хоть майорская? Нет? А у меня, такие капитаны как ты, уже полками командуют! Представляешь, какие перспективы? Да все по академиям разбегаются… Может, к нам перейдешь? Я помогу… Понравился ты мне, не скрою!

– Спасибо, товарищ генерал! И за содействие в поиске, и за предложение! Но не хочу за двумя зайцами гоняться или местечки потеплее выискивать… Так – уже не служба будет! Да у вас и без меня хорошие парни полками командуют!

– Ну, как хочешь! – хитро сощурился генерал. – Сейчас зайди в строевой отдел. Это на первом этаже… Оттуда легче до твоей бригады дозвониться… Будет возможность, передай от меня привет Крюкову! Хотя мы с ним в Риге на Военном совете раньше встретимся, нежели ты свою радиостанцию отыщешь! Но успехов тебе желаю, капитан!


– Итак, Иварс! Подведём итоги, пока они не подвели нас! И здесь мы с тобой ничего не нашли! Хоть Капсукас остался позади! Зато впереди ещё семьдесят км – и мы окажемся в Каунасе! – обрисовал перспективу Алексей. – Между прочим, когда-то он считался столицей Литвы. Не заблудиться бы там! Совсем темно станет. Найти бы нашу часть; в ней и заночуем. А потом останется сто двадцать км от черты одного города до черты другого, реально-то значительно больше, и мы с тобой прибудем в Паневежис. Возможно, даже Баниониса встретим! Но наша задача произвести разведку у летчиков! Вот такой план! Как чувствуешь себя, Иварс? Сильно устал?

– Не беспокойтесь, товарищ капитан. В Капсукасе я и отдохнул, и поел, и согрелся!


Нельзя сказать, что Каунас, столица древней Литвы, поразил Алексея в целом или по частям. Но что можно разглядеть, проехав город по указателям? Много огней, немало праздных людей, будто и не трещит мороз. Чистота, красота, ухоженность, витрины, афиши…

Проехав мимо большого собора, они удачно остановились. За углом, судя по табличке, потянулась куда-то Лайсвес аллея, пешеходная зона. Возможно, оказались в самом центре города, поскольку неподалеку Алексей разглядел светящуюся вывеску ресторана «Тюльпе», то есть, «Тюльпан». Несколько лет назад он побывал в нём. С друзьями и женой. Тогда все приехали на личной машине именно тех друзей, а они, уже хорошо знавшие Литву и город, стремились именно в «Тюльпе».

Алексею очень понравился тот ресторан и, конечно же, запомнился. От самого входа в нем чувствовалась приятная торжественность и высокий стиль. Сразу возникало ощущение, что оказался в классном месте, где тебе искренне рады. Изысканность отделки помещений, интересные подиумы, эффектные и невычурные ширмы, отделяющие некоторые столы от остального зала, приглушенность общего освещения, индивидуальные абажуры над столами, фирменная одежда доброжелательных официантов, ненавязчивая приятная музыка… Во всем чувствовался отменный вкус и, казалось, о каждом здесь позаботятся, как о самом желанном госте!

В общем, так и получилось: и вежливо поздоровались, и галантно провели к столу, и без суеты усадили… Безукоризненно чистая скатерть, роскошные столовые приборы, живые цветы в массивном хрустале… Затейливо оформленное меню с фирменным тюльпаном. Удивительно вкусные и необычные «Цепелинас». Овощные салатики в лодочках из хрустящего печеного теста… Своевременная смена использованной посуды…

Друзья расслабленно отдыхали, болтая о своём. Иногда смеялись над анекдотами, не мешая отдыхать остальным. В какой-то момент в середину стола поставили большую хрустальную салатницу. От её содержимого, от красивого оформления и запаха у всех разыгрался дополнительный аппетит. В тот же момент и Алексей со своей женой, и его друзья обнаружили к себе скрытое внимание со стороны официанта. Он со всей очевидностью наблюдал за реакцией их стола, наблюдал за ними. Причем, явно не для того, чтобы вовремя услужить!

Нет! Он не насмехался! И никак, в общем-то, не выдавал своего интереса, но такой интерес, безусловно, у него имелся и ощущался за столом. Скорее всего, догадались друзья, официанту хотелось увидеть, как русские, именно они, неугодные здесь русские, взявшиеся неизвестно откуда, справятся с тонко подстроенной официантом ситуацией. А еще лучше, если они сконфузятся или сделают что-нибудь непозволительное для хорошего общества.

Друзья действительно сомневались, как им лучше расправиться с этим непонятным салатом? Если бы в нём оказалась общая для всех ложка, то проблем бы не возникло. Или у кого-то на столе нашлась бы чистая ложка или вилка, то и тогда бы разобрались. Но ничего такого не имелось, кроме коллективного для всех салата, с которым не знали, как разделаться.

В другое время ситуация всё равно разрешилась бы каким-нибудь простейшим образом – не весть какая задача! Если ко всему подходить с юмором, то никакие конфузы не страшны! Но обстановка этого ресторана настраивала на некоторую чопорность и манерность, предполагала какие-то особые, неизвестные друзьям правила и приёмы. Все это чувствовали, и не желали попадать впросак.

Обстановку разрядил Славка, который из-за своих водительских обязанностей один оставался трезвым. Он повернул голову в сторону официанта и сделал ему призывный жест, который вполне можно было расценить, как не слишком учтивый. Но Славка вложил в него нашу коллективную месть за предложенное испытание.

Когда официант почтительно приблизился, Славка спросил его с характерным лукавым прищуром:

– Уважаемый, мне кажется, вы забыли воткнуть в этот салат большую и красивую ложку! Разве не так? Не соизволите ли исправить?

Официант покорно кивнул и удалился, не получив удовлетворения от своей затеи. Он не предполагал, что русские гости настолько просто выскользнут из его ловушки.


Теперь та история мигом пронеслась перед глазами Алексея, и он счастливо хохотнул, направляясь мимо «Тюльпе» к соседствующему с рестораном гастроному. Тот зазывал в себя огромными стеклянными витринами и отменным порядком внутри, чистотой и теплом. Алексею даже неудобно стало своей видавшей виды чёрной танковой куртки. Не говоря уже о том, что она красноречиво свидетельствовала о принадлежности к армейским структурам, а в Каунасе офицеров, как предупреждали Алексея знающие люди, не очень жалуют.

Алексей не торопясь купил триста телячьей колбасы, попросив ее порезать. Взял известный ему литовский деликатес – сыр «ромбинас», маленький, имеющий форму ромба, две бутылки топленого молока, которого давно не встречал в продаже, и пахучие хрустящие батоны хлеба.

– Ви наферно из Калининграта? – очень вежливо, но с заметной иронией спросила продавщица в расшитом белоснежном переднике и беленьком кокошнике.

– Вы угадали! Но не возвращаться же мне обратно, чтобы купить что-нибудь на ужин?

– О! Нет-нет! Ви меня непрафильно поняли! Я совсем не о том думала! – стала она извиняться, нарвавшись на достойный ответ Алексея.

Все покупки пришлось прижать к себе под насмешливыми взглядами стильных продавщиц, поскольку никакой тары они не предложили, а захватить из машины портфель Алексей не догадался.

«Будто русские виноваты в том, что обеспечение продуктами питания в Литве значительно лучше, нежели у нас! – всё ещё злился на продавщицу Алексей. – Впрочем, а кто же виноват? Ведь именно русские, но засевшие высоко в кремле, такую несправедливость и поощряют! Да! Нет сомнений, что Литва производит мяса в расчете на одного жителя, кажется, в семь раз больше, нежели в целом по стране, но ведь делает она это не без нашей помощи! Откуда Литва берет трактора, комбайны, топливо для них, сельхоз оборудование, минеральные удобрения? И мы ее за это, между прочим, не подкалываем!»

На улице, стараясь ничего не растерять, Алексей склонился перед лобовым стеклом своей машины, рассчитывая на проворство Иварса. Тот среагировал мгновенно и распахнул дверь.

– Иварс! Принимай наш ужин! – стал освобождаться от груза Алексей. – Переложи на заднее сиденье… Уж не знаю, как нам это не разлить, не растрясти! – Алексей уселся на переднее сиденье и стал растирать прихваченные морозом уши. – У нас не печка, а орудие для ледового побоища! Она умеет лишь греметь! Но это я к слову… А сейчас возьми-ка ветошь, да сотри с заднего борта художества местных выродков.

Алексей еще по пути к машине заметил начерченные на заснеженной машине свастики. И это – при сидящем здесь водителе! Наверное, подумал Алексей, сработали под шумок работающего двигателя.

Когда Иварс вернулся на место, Алексей уже решил:

– Давай-ка всё же попробуем разыскать местную армейскую ремонтную базу. Хорошо бы там заночевать и поужинать… Ты как считаешь, Иварс?

– Давайте попробуем, товарищ капитан! – согласился Иварс и опять надолго замолчал. Он вообще был неразговорчив.

Нарушил молчание Алексей:

– Ты опять молчишь? Сказал бы, как расцениваешь те художества? – Алексей запоздало возмутился, повысив голос. – Это же надо! Мы их от фашизма освободили, а они нам свастики рисуют! Предупреждали меня, что здесь на каждой военной машине стараются… Хорошо, мы вовремя заметили! Представляешь? Они нас, своих освободителей, фашистами называют! Неблагодарный народец! Что бы они собой представляли сегодня, если бы наши отцы да деды за них свою кровь не проливали?

– Всё это, я думаю, немножко иначе, товарищ капитан! Всё немножко не так, как оно видится! Они не нас, они себя фашистами считают! И очень этим гордятся! Потому нам свастику свою и нарисовали, а не звезду! Мол, мы здесь хозяева, а не вы. Потому здесь место нашей свастике! И нет здесь места вашей звезде и вашему красному знамени!

Алексей удивился. «Надо же! Парень-то наш – не простак!» И с возросшим интересом к нему уточнил:

– Иварс, уж не они ли тебе это разъяснили?

– Вы, конечно, насмехаетесь! Но кое-что и они! Не эти, конечно! У нас даже в казарме об этом разговоры случались… Латыши, сами знаете, народ малый. Нас в сто раз меньше, чем население страны! Всего два с половиной миллиона – можно в лицо почти всех запомнить! Потому некоторые латыши, да и литовцы, не хотят смешиваться, не хотят затеряться среди всех… Хотят самостоятельности… Они называют ее независимостью… Если они ничего запрещенного не творят, то их можно простить, я думаю… Они ведь не понимают, что случится с нашей Латвией или Литвой, если они останутся в одиночестве! Конец им придет очень быстро и обязательно! Ведь вся наша продукция быстро расходится по стране, а на Запад нам ее не продать, как ни старайся! У них там, говорят, и своё продаётся с трудом. А ещё помощь со всей страны нам идёт разнообразная! Это понимать надо! Они понимать не хотят! Они так воспитаны…

«Ничего себе! – опять удивился Алексей. – И такие разговоры свободно ведутся в казарме по ночам? То есть, в воинском коллективе, который, как все считают, призван защищать завоевания социализма! И никто до сих пор на этих деятелей не «стуканул»? Ведь не может не быть в их среде ни одного осведомителя из особого отдела! Впрочем, знаю я их, этих особистов! Им в подобных случаях, хоть кол на голове чеши! Приказали сверху, будто нет в стране фашизма, нет сепаратизма – значит, нет! И всё! Потому и не замечают! Знают ведь, если вдруг заметят, не подумавши, если начальству своему доложат, если настроение ему испортят, так сразу по голове и получат! Сколько раз мы сами докладывали в особый отдел о националистических выходках? Как только начинается увольнение солдат, выслуживших свои два года, так прокатывается очередная волна вредительства. Именно эти тайные мстители, мнящие себя борцами с Советами, и вредят. Обычно после их отъезда выясняется: где-то на топопривязчике жгут электропроводки перерезан; где-то на пусковой установке штырьки штепсельного разъема погнуты. А то ведь, если больше не знают, как ещё навредить, хоть столовскую алюминиевую тарелку скатают в трубку и в унитаз… Случалось и такое! Нельзя утверждать, будто подобные действия носят массовый характер, но и не одиночный! Это уж точно! А особый отдел нам всегда одно твердит: «Воспитываете людей плохо! Какое же это вредительство? Так, едва на мелкое хулиганство потянет!»

– Ты их, кажется, оправдываешь? Может, при некоторых условиях и сам так же поступил бы?

– Да кто же это знает, товарищ капитан? Я знаю то, что есть!

– Почему же ты теперь не с ними? – уточнил Алексей.

– Так я уже говорил вам… Латвия вне Советского Союза пропадёт. Она лишь за счёт СССР и поднялась… Вон, сколько всего нам понастроили. Я сам на хорошем предприятии до армии работал. На ВЭФе… Может, знаете?

– Конечно! Все знают!

– После армии меня возьмут обратно. Даже деньги какие-то за время службы мне идут… И в очереди на квартиру я стою! Разве без помощи большой страны такое было бы возможно? Нашу Латвию и не знал бы никто! Так – одна из трех шпротных республик! Потому я не согласен с теми ребятами… Но мне их жалко… – сознался Иварс.

– И Аренберга жаль? – задал Алексей провокационный вопрос.

– Нет! Его не жалко! Он убежденный нацист! Он готов всех вокруг убивать. Я тогда всего полгода прослужил, когда он увольнялся, а многое о нём уже знал. Командир дивизиона всему личному составу зачитывал характеристику, которую он себе заслужил. Страшная получилась характеристика. Хуже и придумать нельзя! Такую себе в страшном сне не видеть! Но Аренберг, плох он или хорош, оказался несгибаемым! Никто не мог его заставить сделать что-то против воли! Никакие приказы, никакие угрозы! Он только на гауптвахте просидел в общей сложности более года… Многие его делишки командир дивизиона в характеристике перечислил… Например, мотоцикл своего старшины в реке утопил! Да он и офицерам в открытую заявлял, что симпатизирует нацистам и ненавидит советскую власть… И что? А ничего ему за это не было! Побыв всего месяц на гражданке, он вернулся. С кем-то на КПП встречался, хвалился… И уже в милицейской форме! Вот скажите мне, товарищ капитан: «Как такое возможно с его-то характеристикой? И чего от него людям ждать, от откровенного нациста? Ведь он теперь ещё и власть представляет! С погонами!»

– Раз это стало фактом, то в Прибалтике теперь, видимо, всё возможно! Хотя и я этим был удивлён!

– Я так думаю, товарищ капитан! Если это стало возможно, то ему крепко помогли! Значит, рядом с ним есть достаточно влиятельных людей с его взглядами! И они никого не опасаются! Значит, силу свою чувствуют! И более высокую поддержку! Разве не так?

– Хотелось бы возразить тебе, Иварс, но скорее соглашусь. И довольно об этом. Ты как думаешь, мы с тобой правильно едем? Неужели наша база на таком красивом проспекте обосновалась? Скорее всего, где-то на окраине? Уточнить бы… Попробуй уточнить у кого-то…


Из Каунаса выехали в полдень следующего дня, конечно же, не солоно хлебавши. На тамошней ремонтной базе ничем у военных не утешились. И для Алексея это, разумеется, не стало неожиданностью.

Даже днем мороз ничуть не отпускал, но путешественники неплохо выспались, и если бы не осадок в душе от бесполезности местных мучений, всё было бы замечательно. По маршруту маячил Паневежис, который придётся посетить, скорее всего, тоже в туристических целях.

«Кому мы там нужны? – сознавал печальную реальность Алексей. – Но ехать хотя бы для отчета придётся! Если я где-то радиостанцию отыщу, меня никто не спросит, был ли я здесь. Но если она не найдется, каждый упрекнёт. Мол, почему в Паневежисе не поискал?»

Рассчитывая преодолеть сто двадцать км за два часа, из-за снежных заносов проваландались почти четыре! Зато авиационную дивизию в Паневежисе нашли быстро и без проблем – издалека заметили стоящие самолёты. Но на этом везение закончилось.

Давно и точно подмечено: «Где начинается авиация, там заканчивается порядок!» Действительно, Алексея всюду доброжелательно встречали, выслушивали и посылали дальше… И он от управления мчался в полк. Из того полка – в соседний. Оттуда – в ТЭЧ (технико-эксплуатационная часть), потом… Да что говорить! Командира дивизии и его заместителя по вооружению – или как он у летчиков называется? – Алексей так и не нашёл. Но его слегка успокоили: «Тебе ещё повезло, что сегодня не полетный день! Иначе вообще никого бы не встретил и ничего не получилось!»

А что получилось? Тоже ведь – ничего! Разве что, на боевые самолеты вблизи поглядел. Грандиозное зрелище для наземного инженера! Особенно поразили те самолеты, которые стояли на обслуживании в ТЭЧ. Стояли без боковых панелей, словно без одежды. Оказалось, что внутри фюзеляжа настолько плотно упаковано различное оборудование, что Алексей, сам ракетчик, техника которого также всех поражает плотностью компоновки, только языком цокал:

– Напичкано всего так, будто я внутри радиоприемника оказался! И всё блоки, блоки, блоки! Но они буквально втиснуты сбоку, на периферии, поскольку почти всё пространство в самолёте досталось огромной трубе. Она проходит посредине через весь самолет. Это и есть реактивный двигатель!

На просьбу забраться в кабину секретной боевой машины механики Алексею, не отвлекаясь от своей работы, ответили просто:

– Если делать нечего – залезай, смотри сколько угодно! Нет там ничего интересного?

И даже не предупредили, чтобы ничего не трогал, не включал! Ну и порядки! Одним словом – авиация!

Убедившись, что местные вояки даже свою машину не найдут, в случае чего, Алексей, учитывая позднее время, решил в ночь дальше не выдвигаться.

Он заночевал в гостинице дивизии. Машину пристроили, слив отовсюду воду, поближе к дежурному по части. Под его охрану. Иварса тот же дежурный поселил в ближайшей казарме, прикрепив его на ужин и завтрак к солдатской столовой без продовольственного аттестата. Притом Алексею он добродушно сказал:

– Оно тебе надо? Возиться с этими бумажками! И водителя твоего легко накормим, и тебя! Два человека – не двести! Подходи только вовремя, прямо ко мне!


В комнате гостиницы, куда налегке явился Алексей, его бурно приветствовали, как выяснилось позже, офицеры-вертолётчики, как и он, находившиеся здесь в командировке:

– Пожрать что-нибудь принёс, капитан? – потянулись к нему три лейтенанта не первой свежести.

Они успели порядком нагрузиться. Рядом стояла открытой двадцатилитровая канистра со спиртом. На столе кроме стаканов и разрезанной на мелкие дольки луковицы ничего не было. Зато сразу прозвучал первый тост:

– За ракетные войска! Пей до дна, а то век чистого неба не видать! Не экономь! Спирта у нас много! А окна вертолёта и без него, надеемся, не запотеют!

Алексей пить не стал, лишь обозначил. «Здесь стоит только ввязаться, навсегда и останешься!» – подумал он, покачав для пробы почти полную канистру, и под восторженные возгласы отдал вертолётчикам свою долю колбасы.

– Ты думаешь, капитан, нас трясёт от холода? – пьяно уточнил вертолётчик. – Это от постоянной вибрации! Это от вибрации! – он чудовищно икнул. – Лично я всегда боюсь войти в резонанс со своим вертолётом… Знаешь, что тогда получится? Нет? – он наставительно поводил в воздухе указательным пальцем. – Тогда не возникай! Резонанс – это тебе не тряска! Это – всему конец! Так-то, пехота!

Засыпая, Алексей в тумане усталости увидел жену, своих мальчишек, известный всей стране драматический театр Паневежиса, мимо которого они всего-то проехали. И то – хорошо. Вспомнил Баниониса, всегда, казалось, работавшего в этом театре, и пожалел, что не удалось сходить на спектакль. Как будто пустяк, но вся жизнь может пролететь, а случай больше не выпадет…

Сну Алексея не помешал даже собачий холод в плохо отапливаемой комнате, бесконечные дебаты вертолётчиков, свежие влажные простыни, пружинящая поролоном несминаемая подушка…


Пока Иварс завтракал в солдатской столовой, пока проливал блок и радиатор Уазика горячей водой, Алексей хорошо помылся, побрился, сходил в офицерскую столовую, сделал в строевом отделе отметку в командировочном предписании и оттуда же дозвонился до своего дивизиона.

Сквозь хрипы, собственный крик и крик с той стороны, будто ничего не слышно, он доложил помощнику начальника штаба о месте своего нахождения и безрадостных результатах поиска. Сообщил, что выезжает в Ригу на базу полковника Александрова.


До Риги было сто пятьдесят км. По отличной дороге! Но обилие свежевыпавшего снега осложнило поездку. Да и мотор временами дурил, всё чаще дергал, о чём-то предупреждая. Явный признак неисправности в топливоподаче. Может, вода в бензине или в отстойнике замерзла? Со временем, видимо, от горячих молитв продрогших путешественников, движок прочихался. И всё наладилось. Разве что, отопление в машине, как было паршивым, так паршивым и осталось. Потому Алексей кутался в одеяло – весь, насколько мог, предварительно замотав другим одеялом поясницу Иварса вместе с его сиденьем. Остальное водитель укрыть не имел возможности. Так они и катили со скоростью не более сорока.

– Товарищ капитан! Если в Бауске свернуть на Елгаву, то наш путь удлинится всего километров на сорок. А уже там, если в знакомом мне месте съехать с трассы, еще километров двадцать пять до моего дома… Итого, дополнительно сто км!

– Я тебя понял, Иварс! – засмеялся Алексей. – Считаю, что ты этот подарок судьбы заслужил! Но как лучше такой крюк совершить? И по времени, и по дорогам. Ты уверен, что там снег расчистили? Не увязнем? В такой мороз это обернётся катастрофой!

– Я тоже боюсь! Но мы поймём, подъехав к дороге. Сразу видно, регулярно ее чистят или нет!

– Тоже верно! – согласился Алексей. – Я планировал часа в три доехать до базы. То есть, после обеда. А теперь? Теперь нам до Елгавы будет, как до Риги. Плюс твои двадцать пять! Значит, после шестнадцати сможем дотянуть до твоего дома. Выходит, придется заночевать. Я там твоих родных не стесню?

– Да что вы, товарищ капитан! Спасибо вам большое, что согласились! Мои очень рады будут. И мне, значит, и вам рады будут! Родители мои – люди простые, потому они – без придури! Очень гостеприимные. Обрадуются! Полтора года не виделись.

– Ну, что же! Ради такой встречи можно рисковать! Тогда на базу приедем уже в четверг. Хорошо бы успеть до обеда! Там ещё твои двадцать пять и семьдесят до Риги. И по Риге час. Всего часа три-четыре получается. Стало быть, завтра в восемь мы должны покинуть твой дом. Согласен?

– Спасибо! Я-то на всё согласен! Мне бы хоть часок! – ответил окрыленный Иварс. – А вам за этот крюк не достанется?

– Намерен меня отговорить? – засмеялся Алексей.

– Что вы! – счастливо хохотнул Иварс.


Маленькая латышская деревенька, состоящая из однотипных по архитектуре уютных домиков, из-за общей планировки улиц больше напоминала крохотный город.

Алексей старался оставаться в стороне от всех, чтобы не мешать родителям, ошалевшим от случайного счастья, насмотреться на сына. Но мать, не отходившая от сына, не оставляла в покое и уважаемого гостя, всё стремилась во всём ему угодить. С отцом, как и положено, поговорили сдержанно и обстоятельно – о невиданных в их краях морозах и снежных заносах, о службе сына, о видах на урожай.

Потом была жаркая баня, упрятанная в саду, опять хлопоты вокруг него хозяйки, предложение отца пропустить стаканчик на ночь, от которого Алексей вежливо отказался: «Завтра рано вставать и сразу ехать!»

Он спал в отдельной комнате на широкой кровати и тщательно взбитых подушках. Спал как убитый, хотя, улетая в сон, будто в глубокую пропасть, всё же увидел жену – как ей там, одной? Увидел и своих мальчишек. «Как хорошо получилось, что Василёк не ревнует к братику! Всё порывается сам за ним ухаживать. Это очень хорошо! Всё хорошо…»

Утром Алексей проспал, поскольку его не разбудили пораньше, как он просил – пожалели. Иварс с отцом уже проливали на морозе двигатель горячей водой. После завтрака их трогательно и тепло провожали: мать – со слезами; отец – сдержанно. Чуть не на неделю обеспечили едой…

Из других домов заинтересованно улыбались и приветливо махали руками соседи, выскакивавшие для этого на расчищенные от снега крылечки. И мороз хорошим соседям – не помеха! Все уже знали о радости в доме Ладиньшей.


На базу полковника Александрова вкатились к обеду. Иварс отказывался идти в солдатскую столовую – куда домашние запасы девать? Но Алексей предложил взять кое-что с собой, чтобы угостить ребят за столом. Им будет приятно, и контакты скорее установятся. Иварс согласился, а Алексей остался в машине, последил за работающим двигателем, мороз-то не слабел, попутно решая вопросы размещения машины и себя самого.

Цель своего визита дежурному по части он уже объяснил, но одновременно узнал, что командира пока нет – на обеде. Хотел пообедать где-то и сам, но офицерской столовой на базе не оказалось, а становиться на довольствие Алексею не хотелось. Перекусил в машине, чем бог послал, а вернее, чем снабдили родители Иварса.

Дежурный по части оказался привычным к командировочным – их здесь много за день приезжало и уезжало, потому был немногословным – надоели! «Подождите, когда обед у служащих окончится. Тогда вас в службах примут!» – посоветовал он и занялся своими делами.

Алексей имел намерение позвонить в бригаду, но вовремя передумал – пока нечего ответить на вопросы о радиостанции. Придется подождать.

После окончания обеденного времени местные служащие, все – женщины, привычно взяли Алексея в оборот, попросив наряды на сдачу техники, но притормозили, разобравшись, что он прибыл по другому вопросу. Нестандартный вопрос требовал нестандартных решений, которые могут принимать строго определённые должностные лица. Для начала, пока не появился командир, Алексея отправили к зампотеху.

Майор с фамилией, настраивающей на подтрунивание над ним, Стелькин, оказался весёлым и решительным мужиком, привыкшим решать самые трудные задачи без бюрократии:

– Вот что, капитан! Загоняй своё железо в ПТО – там у нас тепло, а потом будем шевелить мозгами и бумагами по поводу вашей радиостанции. Кажется мне, есть здесь одна, давно заброшенная! Может, тебе и сгодится! А я пока буду в кабинете… Если что, так спросишь Семёнсемёныча! Сперва сами с тобой поищем, а потом к командиру двинем… Во всеоружии!

Алексей и Иварс поставили машину в ПТО. Следовало идти к Семёнсемёнычу, но Алексей неожиданно лишился опоры и, обжатый могучими тисками, взмыл ввысь чуть не вверх ногами. Он еще не успел сообразить, что происходит, как оказался на снегу под мощный радостный рёв:

– Лёха! В нашем полку прибыло! Ура! Сегодня будем штурмовать дамский собор!

Это свирепствовал во всю свою звериную мощь здоровенный Генка Величко – командир взвода из батареи управления их дивизиона.

– Домский… Домский собор, а не дамский! – поправил Алексей, отряхиваясь.

– Э, нет! – не согласился Геннадий. Он с детской непосредственностью радовался встрече и хохотал. – Именно дамский! Так я называю местный Дом офицеров. Он вечером буквально кипит от всяких дам!

– Тебе нечем заняться?

– Так то же вечером, братан! Рига! Культурная программа! Экскурсия по местным… В общем, туда, где прячут орган! И ничего более! – он опять захохотал. – Не пропадать же здесь в мороз, не жравши… Выходные впереди!

– Ты в ремонт или из него? – уточнил Алексей.

– Ну, конечно! Забирать станцию, а она не готова! Бог с ней, со станцией! Но очень уж она секретная… Потому я с пистолетом, да ещё караул в придачу!

К Алексею подбежал солдатик без шинели, выскочивший из административного блока:

– Вы капитан Зотов?

– Это так! – подтвердил Алексей.

– Вас просит к себе майор Стелькин.

– Уже иду! – ответил Алексей сначала посыльному, а затем и товарищу. – Я сначала дело сделаю, потом и поговорим! У тебя какая машина?

– Сто тридцать первый у меня! А тебе-то попутка на что? Или ты на поезде сюда прикатил, как мы? – удивился Геннадий.

– Всё потом… Извини, спешу!


– Я тут документы поднял… Твоя часть 55562? – и зампотех облегченно выдохнул, увидев утвердительную реакцию Алексея. – Ну, вот! Нашлось ваше чудо! Его теперь даже в музей не примут! Да и забирать следовало вовремя… Уж не знаю, что там осталось? – чересчур откровенно сообщил Семёнсемёныч. – Поглядим! Самому интересно!


Машина оказалась разукомплектованной основательно. Она сиротливо накренилась на спущенных шинах – без аккумулятора, без фары-искателя, без запасного колеса… И это лишь то, что бросилось в глаза. А чтобы выявить остальное, требовалось участие здешних мастеров и Иварса, на что зампотех немедленно поставил задачу начальнику ПТО:

– Петрович! Эту развалюху срочно укомплектовать, всё проверить, поставить на ход… Как только капитан примет всё, включая радиоаппаратуру и документацию, оформить ее и отдать! И чтобы я ее больше никогда здесь не видел! Ясно?

– Так точно, товарищ майор! Будет в лучшем виде! Вот только… – отойдя в сторону, он стал что-то шептать зампотеху. Тот всё больше хмурился:

– Ты эту музыку отключи! Знать не знаю! Сам прошлёпал, сам и отстреливайся! Завтра к вечеру чтобы этой рухлядью здесь и не пахло! И жалоб потом чтобы не было!

После этого Алексей пошёл звонить в свою часть, довольно скоро связался с командиром дивизиона и доложил ему ситуацию:

– Здравия желаю, товарищ подполковник! Радиостанцию я нашёл. На базе у полковника Александрова.

– Молодец! Что ещё? – похвалил командир дивизиона.

– Она полностью разукомплектована. Не на ходу, конечно. Здесь мне пообещали привести ее в порядок к завтрашнему дню, но не уверен, что такой подвиг возможен! Очень уж разграблена…

– А они ремонт-то провели?

– Сами ничего не помнят, а документов я пока не видел. Картина грустная! Для проверки радиоаппаратуры собираюсь привлечь старшего лейтенанта Величко. Он ведь здесь! Получает свою станцию…

– Это я знаю! Сам его и командировал! А ты, кстати, присмотри за ним… Он, тот еще залетонец! Чтобы следом сюрпризы в дивизион не прилетели… У него ведь караул вооруженный… Ладно! Что у тебя ещё? – поторопил командир дивизиона.

– Я поищу все акты и паспорта! – пообещал, послушал и ответил Алексей в телефонную трубку. – … Да! … Нет! Происшествий по дороге не случилось. Мёрзнем! Завтра перед выездом, либо до обеда планирую вам опять позвонить! Тогда и сообщу, что и как? Не знаю как две машины вести? Водитель-то у меня один! Может, эту раскаряку Величко сам на буксир возьмёт? Она ведь из его батареи… Понял! … Есть! … Передам! До свидания!


Иварс осмотрел машину и доложил Алексею, что по многим признакам она безнадёжна. Но точнее сказать не получится – завести двигатель для проверки невозможно – отсутствует почти всё, что можно было снять. Даже свечи стянули!

«Ну что же! Завтра, так завтра!» – решил Алексей и приказал Иварсу безотлучно находиться в части:

– И чтобы без глупостей! А то здесь немало отчаянных голов без признаков мозга! Насоветуют, завлекут…»

– Не волнуйтесь, товарищ капитан! Я вас не подведу! Я с ребятами из своей батареи… Они проверенные!


До конца рабочего дня, пока это было возможно, Алексей перелопачивал в техчасти документы, в поисках свой радиостанции. Нашёл паспорт на шасси! Кроме того, пытался вместе с Величко проверить состояние радиоаппаратуры злосчастной радиостанции, но аккумуляторы даже на короткое время достать не удалось. Дело увязло в непреодолимой человеческой трясине. Смотришь, как будто, все к тебе с открытой душой, но нужных результатов это не даёт. Дело с места не сдвинуть! Неявный, но саботаж, опирающийся на нежелание что-либо делать!


Откуда-то появился Геннадий:

– Ты знаешь, какую я вчера культурную программу зацепил! И опять в дамском соборе! Роскошнейшая латышка, я тебе скажу! Прямо, Вия Артмане! – между делом похвалился Геннадий. – И всё так быстро наладилось! Она меня сама и пригласила… На электричке куда-то ехали… Застывшее море под лунным светом… В общем, море как поле! Поле как море! Но сосны шикарные, заборчики везде декоративные… У нее свой домик на взморье, прямо у воды… Романтика!

– Тебя в такой мороз ещё и понесло куда-то? – удивился Алексей.

– А что в казарме делать? Не книжки же читать! Поужинать я пошёл… Столовой-то нет. И… увлёкся! Знаешь, не могу спокойно на красоту глядеть! От неё тормозная жидкость у меня даже в мороз закипает! Голову теряю!

– Похоже, головы у тебя давно нет! – усмехнулся Алексей. – Нашёл, парень, где военную форму демонстрировать! Да еще в глухих местах… Так можно голеньким на зимнем пляже оказаться!

– Ты даже не представляешь, Лёха, насколько ты близок к истине! Я же тебе и говорю! Когда женскую красоту наблюдаю, сам собой не владею! Это у меня от деда!

– Ты и его с собой прихватил? – поддел товарища Алексей.

– Не говори… Знаешь, как дальше было… В одноэтажный частный домик с красивым крылечком зашли мы, отряхнув веничком снег, а в коридоре меня мужик с бородой поджидает… Вия и знакомит меня с ним! Весьма спокойно так информирует: «Это мой бывший муж! Ты на него внимания не обращай! Он – во всём бывший!» А тут из комнаты ещё и женщина вышла. Оказалось, мать мужа! «Ни фига себе! – думаю я. – У них тут общее собрание, а меня моя Красота для провокации заманила… Дабы на нервах у бывших поиграть! А если повезёт, так гость супругу ещё и морду начистит! Потому и выбрала такого тупого амбала, как я! Есть женщины, которые подобные интрижки в два счёта замешивают!»

– Ситуация однако! – заинтересовался Алексей. – И?

– Никаких «И»! – отрезал Геннадий. – Неужели под бочком у мужа мне той красотой любоваться? Но она меня в свою аферу так и затягивает: «Вы останьтесь! Чаю попьем, согреетесь!» А я-то всё уразумел, застегнул свою шинельку и демонстративно для всей честной компании подвёл итоги: «Нет уж, мадам! Проводил я вас, коль уж попросили, до самого дома! А теперь опасаюсь на свою электричку опоздать! Не знаете, когда следующая в город пойдёт?» Ну и ретировался, пока в международный семейный скандал по уши не влип! В общем, крепко в тот вечер плакала, думаю я, моя латышская Красота! Но уже без меня!

– Молодец, хоть сообразил слинять вовремя! – похвалил Алексей.

– Да не в том главное… Я не для того стал рассказывать! – как-то зло засмеялся Геннадий. – Ты вот говоришь мне – незнакомые места! Я и думать-то не думал, что здесь заграница, а на русских всюду капканы взведены! Шаг в сторону – и ты попался, дружок!

– Ну! Ты палку явно перегнул! В основном-то, как раз всюду спокойно! – усомнился Алексей.

– Тогда сам суди! Двинулся я от домика на крохотную станцию, которая, между прочим, с длинным перроном – чтобы к каждому вагончику без проблем… Красотища! Сверкающий снег Луне светить помогает! Мороз звенит! Снег под ногами не хрустит, а грохочет! Но вокруг всё расчищено, отброшено, выровнено! Домишки одноэтажные за ровненьким штакетничком… Плодовые деревца с обернутыми штамбиками! Всё по линеечке, всё под прямым углом, всё по-военному, как учили! От такого порядка сердце моё всегда поёт! Высоченные сосны в чёрно-белых шапках! Вдыхаешь воздух, колючий как лёд, обратно пар столбом! Сказка! Пушкин бы стихами обписался!

– Эта лирика из уст амбала – и есть твой капкан? – подзадорил Алексей.

– Ты слушай… Купил я билетик, стою, жду. Минут двадцать ждать, если по расписанию. Долго! Мороз за меня уже взялся! Но деваться некуда. Вокзальчик у них размером с туалет в хрущёвке. Красиво, но лишь две кассы в нём и поместились. Одна амбразура уже захлопнулась. Скоро компания появилась из трёх парней. На латышском что-то выкрикивали. Поначалу на меня не глядели, потом обо мне у них речь, понимаю это, хоть в мою сторону не смотрят. А когда я перехватил один их взгляд, сразу догадался – ненависть ко мне у этих молокососов в штанах аж булькает. Прикинул я, что к чему? Поганая ситуация! Ещё понаблюдал краем глаза. Вижу, хотят прицепиться, да нет среди них согласия. Понимают, гады, что добыча хороша, но может дорого обойтись! И закипела во мне злость…

– Ох, Генка! Сам и нарываешься везде! – осудил Алексей.

– Слабость у меня, Леха! Не переношу я бандитствующих молокососов! Независимо от школьной успеваемости! Им «Шмайсер» в руки – враз осмелеют! Потому учить их следует, как родину любить! Вот я им кость и подбросил: «Эй, гитлерюгенд! Чего мнётесь? Подходите! Всех на куски порву и на перроне заморожу!» Вижу, у них замешательство… Один по-прежнему в бой рвётся, но двое других его сдерживают, в мою сторону опасливо поглядывают – не приближаюсь ли. Так, в несогласии, они и сгинули куда-то. Правда, в электричку тоже потом зашли… В другой вагон. Но это и понятно – ведь куда-то собирались… Только при свидетелях уже не нападут! Такая мне вчера попалась Вия-красота, друг мой, Лёха!

– Да ты, Генка, ходок, оказывается! – засмеялся Алексей. – Кстати, давно хотел тебя спросить, почему Кривцов к тебе неровно дышит?

– А потому что он и есть самый выдающийся ходок современности! И мне до его калибра не дотянуться!

– С чего ты взял? Нормальный мужик…

– А я, по-твоему, что – ненормальный? Ненормальные те, которые наших баб не жалеют! Знаешь, сколько их несчастных вокруг? Особенно в Риге! Да и везде! Чаще вокруг военных городков гнездятся! Сплошь все – брошенные! У всех судьбы исковерканы! Вот я и помогаю им по мере своих невеликих сил и возможностей!

Алексей захохотал:

– О! Ты не так уж прост! У тебя и на этот счёт морально-нравственное обоснование заготовлено!

– Не знаю, что ты нашёлсмешного? – очень серьёзно произнёс Величко. – Ты как знаешь, а я на них спокойно смотреть не могу…

– А своей жене ты не пробовал об этой жалости рассказать? – решил хоть слегка смутить товарища Алексей.

– Ты рехнулся, что ли? Еще одну бабу несчастной сделать! Нет уж! Любого, кто потревожит мою жену, лично прибью! А то и живьём закопаю! – Геннадий произнёс свою угрозу таким тоном, что не поверить ему было невозможно, особенно, если знать возможности его исполинской фигуры.

– Ладно! В чём-то я с тобой согласен. Ну, а про Кривцова ты просто так? Бездоказательно? – спросил Алексей, дабы уйти от неудобной темы.

– Говорю же тебе – ходок он, будь здоров! Мы с ним как-то в нейтральных водах всплыли; едва бортами не сцепились! И надо же! Обоим по душе пришлась одна красавица. Только она больше ко мне льнула, а этот хлюст мне в сторонке предложил отвалить! Да еще в приказном порядке! Я в ответ: «Мы не на службе! Тут женщина балом правит!» Так он угрожать стал: «Дальше поглядим, чем тебе этот бал обернётся!» С тех пор у меня на службе всегда штормит! Сам видел – всё и всегда у Величко плохо! А старлеем мне ходить надоело!

– Будешь и ты капитаном! Срок-то вышел?

– Да о чём ты, Лёха? Срок давно… Должности нет! И при Кривцове не светит! Он даже теперь, спустя два года, меня подловить пытается, чтобы лейтенантом сделать…

– Ладно! Хватит нам о хорошем, да о хорошем! – предложил Алексей. – Сегодня опять пойдешь в свой собор?

– Собор не мой! Он – дамский! И сегодня мы с тобой пойдём! Но в другое место. В старую Ригу! В те узкие улочки… Я тебе таких цыплят табака покажу! Век будешь вспоминать и ради них в Ригу стремиться!

– Меня от табака мутит!

– Не разыгрывай дурака, Лёха! И меня от табака мутит! Не скрою, во мне уместились почти все человеческие пороки, но курением я, слава богу, не страдаю! Гадость это! И дурь беспросветная! А тебя я на изумительных цыплят приглашаю! Не жмись… Уж трояк-то пожертвуй! Где-то нам ужинать нужно!

Алексей не согласился:

– Поужинать хотелось бы, но я задумал в Риге ещё многое купить жене и детям. И денег на это может не хватить. Так что, прости! Компанию я тебе не составлю!

Алексей рассчитывал, что разговор на этом и закончится, но Геннадий применил нестандартный приём. Он извлёк из кармана трёхрублёвую купюру и протянул Алексею:

– Держи, нищета! Это тебе на цыплёнка, чтобы свои деньги не тратил. Потребности семьи – дело святое! А трояк отдашь, когда сможешь. Хоть – никогда! – он захохотал.

– Ну, если так… – пришлось согласиться Алексею, который вовремя не нашёл аргументов, чтобы отказаться. – Ты мне лучше подскажи: эту аппаратуру они ремонтировали или нет? Как разобраться? Я гляжу, всё опломбировано, но не пойму, это старые клейма или поставленные местными мастерами после ремонта?

– А шут их разберет? Отсюда мы с тобой ничего не выудим! Нужны аккумуляторы для полной проверки аппаратуры, нужны и спецы, которые здесь когда-то покопошились. Завтра бери зампотеха за то самое место. Он, как я понимаю, намерен тебе сбыть всё в самом неприглядном виде, лишь бы самому поменьше хлопот. А кто потом за этот трофей ответит? Догадайся сам! Аналогично и мою станцию мне всучивают. Недоделок я выявил уйму. Это у них системой стало! Не ремонтируют, а имитируют! Вот пусть сами и устраняют, не то машину не возьму!

– Ладно! Меня ты уговорил! Теперь пойдём к Александрову, если он приехал, попробуем его уговорить! Мне вообще хочется эту станцию здесь оставить. Пусть Александров ей займётся! Всерьёз и на совесть! А потом ее кто-то из наших заберёт по случаю!

– К Александрову топай один… Мне снова там светиться незачем – я ему своё уже сказал! Потому тебя здесь подожду, а потом устроим банный день. Согласен?

– Ещё бы! Но дождись… Мало ли как получится!


Разговор с командиром базы почти ничего не дал. Полковник Александров вежливо придерживался той позиции, что на базе в своё время всё, что следовало сделать с радиостанцией, было исполнено в полном объеме, а теперь время прошло, состояние станции закономерно ухудшилось, так что берите как есть…

– Так ведь разграблена! И даже документации нет! Ведь была, когда сдавали? Как ее могли утерять? – не выдержал надувательства Алексей.

– А вы уверены, что она была? Вы же не только документацию, вы и саму машину потеряли! А что станцию разграбили, так это очень плохо. Частично наша база в этом виновата. Потому поможет вам в восстановлении, чем сможет.

«Ну, да! – подумал Алексей. – Это означает, что делать ничего не станут… Хоть аккумуляторы бы да разворованное оборудование шасси вернули! Куда мы без этого? Надо немедленно звонить Кривцову – обрисовать ему обстановку. Пусть сам решает, как быть, иначе я по приезду окажусь крайним! А завтра ему еще раз позвоню – уже перед выходными, в течение которых вообще ничего в лучшую сторону измениться здесь не может – нерабочие ведь дни! Только время потеряю!»


Алексею повезло, и телефонистка легко и быстро связала его с командиром дивизиона. Кривцов, как и предполагал Алексей, от новой информации вышел из себя. Пришлось от него многое выслушать, в том числе, и в свой адрес: не активен; не настойчив; не можешь потребовать то, что положено… В заключение услышал легко прогнозируемое: «Ты там, в Риге, не загулял ли? Величко, тот, конечно, не просыхает! Он должен уже в часть вернуться, да не очень торопится! Всё отговорки какие-то придумывает! Смотрите там у меня!»

«Вот! Последняя фраза всё объяснила! Она в полной мере касается и меня! – подумал Алексей. – Выходит, я пьянствую, гуляю, придумываю отговорки… Ещё один такой звонок в дивизион, и я узнаю, каким именно образом я сам и разбазарил столь «драгоценное» военное имущество! А затем и оргвыводы последуют! Известное дело! Если станция в ужасном состоянии, значит, нужен козёл отпущения! И не важно, кто им станет! Кривцову удобнее всего назначить меня».


– Поговорил? – добродушно ухмыляясь, встретил Алексея Геннадий, хорошо понимающий, чем мог закончиться разговор об отвратительном состоянии станции.

– Даже с твоим тезкой успел некоторыми эмоциями поделиться … Загулял ты в Риге, сказал он мне! Не просыхаешь, говорит, в часть не торопишься!

– Ну, и это вполне прогнозируемо! Пойдем-ка, Лёха, смоем с себя всю грязь! В том числе, и эту!

В котельной, являющейся подразделением ремонтной базы, товарищей встретил тамошний работник. Разумеется, солдатик.

Величко с порога ему заявил:

– Привет! Ты нам, дружок, покажи, где у тебя тут помыться можно, а то мы в таком виде уже себе не рады!

– Извините, товарищи офицеры! Не положено! Тут не баня! – уперся солдатик, скорее всего латыш, обретя неожиданную власть над офицерами.

– Ну, это мы и без тебя знаем! – загремел весёлый голос Величко. – Была бы тут баня, ты бы с нас за билеты содрал! Так ведь? – он расхохотался, как будто, обезоруживая хозяина котельной. Но тот не сдался:

– Тут не баня, товарищи офицеры! Посторонним не положено!

– Ну, вот! Заладил! Не положено! А одному смену стоять положено? Где твой напарник? В самоволке? Докладывай-ка нам, хлопец, подробности! Мы ими с полковником Александровым поделимся!

Солдатик подобного оборота не предполагал, потому забеспокоился за товарища, видимо, и впрямь где-то незаконно загулявшего:

– Ничего подобного, товарищ старший лейтенант! Он недавно за сигаретами вышел!

– Ладно! Если он вернётся, пока мы с капитаном помоемся, то выдавать вас Александрову, так и быть, я не стану! Покажи, где тут душ?


Через час товарищи привели себя к «нормальному бою», после чего Геннадий стал тянуть Алексея в город, но тот не соглашался:

– Нет уж! Восьмой час! Холодрыга! Дай хорошему человеку спокойно отдохнуть! Может, завтра… А то и послезавтра… Как время появится, так мне Ригу и покажешь – я здесь ничего не знаю, кроме того, что Западную Двину они обзывают Даугавой. Лирично! Но даже её мощь до весны успокоилась, а ты, как заводной, меня куда-то тянешь! Всё! Желаю тебе удачи! Но до отбоя, будь добёр, возвращайся!

В казарме Алексей заимствовал с соседней тумбочки чью-то книгу, разделся, как положено, дабы не подавать солдатам дурной пример нарушения обязательных для всех правил, и улегся. Книга оказалась памятным романом Этель Войнич «Овод», который Алексей в далёкой юности залпом прочитал с подачи матери. Она многое ему умно «подсовывала» из того, что читала сама. А сама она читала буквально всё, что печаталось ранее, и, конечно, всё свежее из «Роман-газеты». С тех пор Алексей хранил в душе воспоминание об этой книге, как о чём-то святом, но сейчас на первых же ее нудных и трудно поддающихся страницах заснул вплоть до общего подъема.


С раннего утра следующего дня Алексей и Геннадий напряженно готовились к отъезду, потому им некогда было даже присесть.

Злополучному Газону достали-таки завалящие аккумуляторы и для шасси, и для аппаратуры. Радиостанцию, наконец, попробовали включить, но, как констатировал Величко: «Она себя не показала! Может, и показать уже нечего! Но это – дело не моё! Сам решай, Лёха, здесь ее утилизировать или домой весь хлам тянуть? Я ведь тебя предупреждал – из связи у Александрова осталась лишь половая! А это – не твой профиль!» – Величко опять захохотал своей шутке.

Иварс вместе с прикреплёнными к нему местными механиками до полудня машину так и не завел. Даже с буксира, как ее не таскали по двору. Видя неудовлетворительное состояние радиостанции, Алексей до двенадцати часов, как и планировал вчера, позвонил в часть Кривцову:

– Товарищ подполковник, докладываю: «Машина до сих пор не на ходу; спецчасть на режим не выходит. Величко говорит, будто чего-то важного в ней не хватает. Предлагаю приемный акт не подписывать и оставить радиостанцию на ремонтной базе до приведения её в полный порядок».

– Я тебя в командировку посылал не для того, чтобы ты мне издалека свои предложения подбрасывал! Тебе было сказано, чтобы машину сюда доставил, вот и выполняй!

– Виноват! Доставлю! Но, товарищ подполковник, машина абсолютно неработоспособна и к тому же не на ходу! Её сразу придётся обратно отправлять – разве это рационально?

– Ты что? Не понял, что тебе приказано? Мы ее здесь спишем, и все дела!

– Вы же знаете, на списание много месяцев уйдет, а отдуваться за неё кому-то сразу придётся! Не дай бог, какая-то проверка нагрянет, а то и инспекция!

Алексей хорошо представлял, как назначенный командир взвода из батареи управления будет принимать свалившуюся ему на голову безнадёжно неисправную машину. В рапорте он обязательно укажет, что она небоеспособна, а прилагаемый к рапорту перечень некомплекта вряд ли поместится на трех-четырёх листах… Такой убийственный рапорт никакой командир батареи не подпишет ни под каким нажимом!

Бывалый командир батареи – это вам не послушная овечка! Это матёрый волк, умеющий сражаться за свои интересы до конца! Иначе ему не выжить! Зачем в батарее рухлядь, неспособная работать, но при любой проверке гарантирующая двойку за состояние техники? Но если за технику двойка, то и общая оценка будет двойка. Кто же такой позор по своей воле допустит?

Если командир дивизиона будет настаивать, то, даже добившись своего, он потеряет значительно больше, нежели найдёт, рухнув в глазах своих подчиненных. Чтобы не допустить этого, Кривцову придется сделать вид, будто существует некая непреодолимая сила, которой он вынужден подчиниться. Но и в это никто не поверит! Ни один вышестоящий командир не станет создавать подобное давление, ибо оно совершенно не в его интересах! Тогда Кривцов всю вину свалит на некого обалдуя, который якобы самовольно, без согласования с ним, забрал разукомплектованную и неисправную радиостанцию из ремонта. Ну, и как после этого быть? Тогда машину в батарее, конечно, придётся принять – ведь после драки кулаками не машут! А виновного во всём обалдуя придётся строго-настрого наказать!

Кто окажется тем обалдуем, Алексей тоже знал! Потому он стал готовить для себя оборонительную позицию, пока не придумав, как ему выпутаться:

– Товарищ подполковник, я правильно понял, что вы приказываете мне доставить машину в часть в любом состоянии? Да? Но теперь машина в столь ужасном состоянии, что никто не поверит, будто вы могли мне приказать…

– Какое мне до этого дело? Или тебе моего слова мало? Я за любой свой приказ головой отвечаю!

– Нет! Вы меня неправильно поняли, товарищ подполковник! Никто не поверит, будто вы такой приказ отдали! – стал юлить Алексей. – Слишком уж странно! Никто не поймёт, зачем дивизион освободил базу от заслуженной ею ответственности? Странно это…

– Послушай, Зотов! Хватит мне мозги наизнанку выворачивать! Тебе сказали – ты выполняй! Всё! Некогда мне с тобой…

– Товарищ подполковник! – снова задержал его Алексей. – Я и Величко со своими людьми сможем выехать с базы в лучшем случае в понедельник утром.

– Ещё чего? Вы там точно загуляли до весны! – возмутился командир дивизиона.

– О каком гулянии вы говорите? – не выдержал спокойного тона и Алесей. – Мне самому домой поскорее нужно! У меня младенец без молока… Только в выходные нас всё равно никто из гарнизона не выпустит! Вы же знаете, таков приказ Командующего округом. Кто рискнёт его нарушить?

– Ладно! Гуляйте! – разрешил в форме ругательства Кривцов. – Только перед выездом позвони!

– И ещё…

– Ну что ты ко мне прилип? Сам решить не можешь?

– Дело в том, что формально я не имею права приказать старшему лейтенанту Величко буксировать эту злосчастную радиостанцию. А он ведь не на обычном Зиле, а с секретной аппаратурой, в интересах безопасности которой использовать его сто тридцать первый для буксировки запрещено… Запросто может меня… Проигнорировать!

– По-моему, ты мне мозги крутишь! Чего ты хочешь? Чтобы я ему лично… Так передай ему это моё приказание… Или в понедельник оба на телефоне будьте. Всё!


После нервного разговора Алексей направился к полковнику Александрову, дабы поставить его в известность о своём намерении забрать известную машину из ремонта в максимально восстановленном состоянии, и уехать в свою часть в понедельник утром. Конечно, если это окажется возможным в связи с техническим состоянием станции.

Было заметно, как обрадовался полковник, уяснив, что злополучная радиостанция может соскочить с его учёта без множества прогнозируемых проблем, которые она за собой тянула. Потому Алексей, ожидаемо получив согласие командира базы на отъезд, попросил включить в субботний наряд и свой Газон, якобы для проверки его готовности к длительному маршу, а для этого выписать специальный субботний путевой лист. В действительности Алексей задумал поездить по рижским магазинам – чтобы прокрутить личные дела поскорее и ничего на себе не таскать. Александров легко согласился, но, поскольку день предполагался субботний, то с обязательным возвращением на базу до обеда. Алексея такой вариант вполне устроил.

Решив вопросы с командиром базы, Алексей с ещё большим напором («ваш командир приказал…») стал требовать от зампотеха скорейшей и полной подготовки машины к маршу. «Ваш командир дал согласие – работайте хоть по ночам, хоть в воскресенье! Но в понедельник утром машина должна быть в полном порядке!» – солгал Алексей, хотя прекрасно знал, Стелькин такое приказание непременно уточнит у Александрова, а тот работу в воскресенье ни за что не разрешит. Стало быть, машину к понедельнику они всё равно в порядок не приведут!

Всё же ложь пошла на пользу. Под предлогом аврала хоть и со скрипом, но сварили жесткий треугольный буксир, позволяющий буксировать Газон без водителя. Потом окончательно оформили нужную документацию. Под напором Алексея, не собиравшегося по приезду отвечать за пустые баки, машину полностью заправили бензином, несмотря на мёртвый двигатель, и продолжили что-то с ним творить или имитировать.

Все многочисленные хлопоты едва закончились к завершению рабочего дня, когда по звонку все служащие разбежались по домам, а ремонтная деятельность затихла до понедельника.

По такой же схеме параллельно готовил к убытию с базы свой Зил-131 и Величко. И вот оба товарища встали перед вопросом, чётко сформулированным Геннадием, но заведомо имеющим весьма туманный ответ:

– И что теперь нам делать?

– Я до завтра погружаюсь в анабиоз! Осталось только подарки купить, чем завтра и займусь! – ответил Алексей.

– На это я тебе так скажу! Если скучно жить, Лёха, так лучше совсем не жить! Скажи мне, ради чего нас на жалкие мгновения занесло на эту многострадальную планету? Ведь не для того, чтобы тлеть на этой чёртовой базе два выходных дня?

– Не тлеть, а отдохнуть! – подтвердил свои намерения Алексей.

– Тогда – прозябай и расслабляйся, в то время как более разумно напрягаться и жить, вдыхая морозный воздух полной грудью! – весело поставил точку Геннадий.

– Удачи тебе, несостоявшийся поэт! – смеясь, проводил его Алексей и направился в казарму, надеясь углубиться в чтение «Овода». Увлекательной книгой он намеревался вытеснить усиливающуюся с каждым днем тревогу о своих: о жене, по которой невыносимо соскучился, и о мальчишках.


В ту субботу Величко на базе не появился. А Алексей поколесил с Иварсом по Риге, благо ему центр города был слегка знаком. Удалось купить почти всё, что планировал, даже высокий стульчик Ваньке, чтобы пораньше смог сидеть за общим столом, то есть, быть на уровне! Очень хороший, надо признать, стульчик, но слишком громоздкий, чтобы гулять с ним по Риге!

Походя Алексей отметил, что продовольственное снабжение латвийской столицы значительно беднее, нежели в небольших городках соседней Литвы. Не то чтобы здесь было голодно – совсем не так. Но то, что в стране считалось деликатесами, на витринах Риги не залёживалось. А то и вообще не попадало в поле зрения простых смертных. Как и везде! Что-то особенное можно было отхватить лишь в центре, да и то, если повезёт.

Алексею приходилось слышать, будто так происходит из-за того, что в Риге давно более половины жителей – русские. «Словно русских можно не кормить!» – не согласился Алексей. Но через какое-то время и у него возникло сомнение: «А разве не происходит именно так по всей большой стране? Почему в малых российских городах люди живут значительно труднее, нежели в городах-миллионниках. К чему лукавить, прячась за официальные корректные фразы? В малых городах люди живут не труднее, а просто хуже! Соответствует ли это заявленному равенству всех советских людей и провозглашенной справедливости? И чем москвичи лучше остальных граждан большой страны? Ничем! Я еще понимаю трудности доставки товаров куда-то в горный посёлок или за недосягаемый полгода полярный круг, но даже в Подмосковье, если судить по материальному обеспечению их жизни, проживают люди низшего сорта!»


Мороз ещё держался в пределах двадцати, потому Иварс, оставаясь в машине, двигатель не глушил.

Выйдя в центре Риги на тесноватую площадь, красивую даже без зелени и цветов, укрытую чистым ровным снегом, Алексей долго рассматривал высоченный пятиярусный памятник Свободы, высеченный из красного гранита. Как Алексею объяснил кто-то из прохожих, походя, – это символ стремления латышей к независимости.

«Не понял! – удивился Алексей. – Независимости от кого? От нашего Советского Союза? От всего советского народа? От русских? Как же он до сих пор здесь стоит, олицетворяя собой махровый сепаратизм? Даже если этот монумент возведён в честь совершенно условной некой Свободы, то опять же, что под ней подразумевается? Туманно это, но очень походит на плохо прикрытую провокацию! Потому не понимаю, как он здесь еще стоит?»

На сложном по форме сорокаметровом постаменте подняла вверх руки изящная девушка в длинном облегающем платье. Латыши уважительно говорят – это Милда! Сама мать Латвия! В её руках гордо сияют три золотые звезды, затейливо увязанные между собой своими же лучами. Звезды символизируют три части страны: Курземе, Видземе и Латгале.

Алексей, к собственному сожалению, ничего о них не вспомнил. Может, и не знал никогда, потому устыдился. Он всегда считал, будто обязан знать всё и вся! И разбираться в тонкостях любых политических и исторических процессов. Его этому учили. Потому еще до своей поездки Алексею казалось, будто в Риге придется увидеть лишь то, что он давно уже знал по фотографиям и кинофильмам, собирая в свою память информацию по крохам и отовсюду.

– Когда-то, ещё до Милды, здесь стоял памятник Петру Первому! – подсказала Алексею чистенькая старушка, заметившая почтительный интерес советского армейского офицера и решившая ему помочь.

В реакции Алексея на свои слова она нашла подтверждение искренности его интереса, и потому заговорила опять:

– Сразу после последней большой войны нашу Милду собирались сносить, чтобы опять воткнуть сюда того самого немецко-русского императора. Только Вера Мухина нашу Милду и отстояла! Может, потому, что она, Вера, уроженка Риги? И красоту нашу уважала? Правда ведь, очень красивая у нас Свобода? – разволновалась от собственных слов и воспоминаний старушка.

– А почему Свобода? – не стал скрывать свою неосведомленность Алексей.

– Так ведь наша любимая Латвия никогда свободы не знала! Потому к ней всегда и стремилась! Но во все века кто-то сверху на Латвии восседал!

– И сейчас восседает? – в лоб уточнил Алексей, полагая, что старушка спасует перед необходимостью обвинять советскую действительность.

– Всё крупное, молодой человек, видится на расстоянии! – неожиданно ответила старушка философским изречением. – Вот пройдёт время, тогда многое мы и сами поймём! Да и кто знает, что такое подлинная свобода? Не та, под которой напуганные люди сразу с ужасом подразумевают тюремные застенки и кандалы. И не та, о которой грезят развращенные плохим общественным воспитанием людишки. Им кажется, будто свобода состоит в полном отсутствии каких-либо обязанностей и ответственности! То есть, в возможности беспредельно тешить собственное эго, не обращая внимания на то, что люди вокруг живут по другим законам. Настоящие люди – это лишь те, кто сознаёт, что всем надо жить сообща, что нельзя среди людей жить только для себя. Остальные же – всего-то животные, хотя и в одежде! А вот подлинная свобода – это совсем другая свобода! Это право поступать в интересах всех, как сам считаешь нужным, без каких-либо ограничений! И кто нам скажет наверняка – добро она нам принесёт или зло? Только время и подскажет! Да и то, лишь тому из потомков подскажет, кто станет разговаривать со временем уважительно, а, главное, станет его слушать! Ведь сегодня время редко кто слушает. Все куда-то несутся! Все решают ускользающие от них задачи! Никто не обращает внимания на время, как на реальную силу; не думает, что же завтра получится из этой всеобщей суеты? Потому всё вокруг, всю историю, кому-то удалось покрыть толстым слоем лжи! А нашей Латвии ещё только предстоит вкусить свободу!

– Весьма интересно вас слушать! Вы свободу прямо-таки идеализируете! И заодно превращаете в некую тайну! А разве в свободе есть какая-то тайна? – искренне заинтересовался старушкой Алексей.

– Конечно, есть, молодой человек! Уже потому, что люди к ней тянутся, но никто никогда не ощущал её в полной мере! И, знаю точно, никогда и не ощутит! Разве это не удивительнейшая человеческая тайна? Но есть ещё более интересная тайна. Она в том, что людям свобода совсем не нужна! Им всего-то нужно отсутствие насилия!

– Разве это не синонимы? – ещё больше удивился Алексей ходу мыслей старушки. – В чём же отличия, по-вашему?

– Это совсем просто! Человек может избавиться от насилия, но никогда не достигнет полной свободы, абсолютной свободы! Вот только представьте себе, будто вы полностью свободны… Представьте! Свободны полностью! Уже представили? Очень хорошо! А мне это никогда не удаётся! И что же? Стали вы свободны от притяжения Земли? Или, может, от связей с родными вам людьми? Или освободились от необходимости дышать, пить, есть? Сдавать экзамены… Или стрелять по врагам… Нет? Вот видите! Вы ни за что не сможете стать абсолютно свободным! Можно лишь абстрагироваться, забыть о какой-то несвободе; привыкнуть к ней! А стать свободным от всего не сможет никто и никогда! Свобода – это утопическая мечта! Скажу вам по секрету, мечта нелепая, порожденная тем, что человек – это существо, большей частью, никогда не думающее ни о чём и неспособное продуктивно думать! Не всех мои обидные слова касаются, но почти всех! А нам уже сто лет твердят, будто мы принадлежим к гомо сапиенсам. То есть, к людям мыслящим! Пусть так! Пусть! Тогда скажите мне, до чего же додумались эти мыслящие существа? Только до захватнических войн? До порабощения соседних народов и отдельных людей? До работорговли? До насилия и грабежа тем или иным способом? До уничтожения десятков миллионов себе подобных с помощью различных военных приспособлений? Ведь это всё ужасно! Нам, чтобы быть людьми, следовало рождаться не гомо сапиенсами, а гомо совестливыми. Если бы люди оказались чище морально, порядочнее в своих мыслях и поступках, чем они есть теперь, то не возникало бы у них и утопических мечтаний о чрезмерной собственной свободе! И не стремились бы они ради такой свободы отнять свободу у других людей! – она вдруг негромко засмеялась и спросила Алексея. – Но ведь наш памятник действительно красив? Правда, товарищ офицер? Наша Милда обворожительна?

– Согласен! – подтвердил Алексей, еще переваривая глубину мыслей мудрой старушки. – Очень красив! И давно он здесь стоит?

– С тех пор, как наша Латвия всего на несколько лет оказалась свободной! – с нескрываемым сожалением усмехнулась старушка. – Ещё до войны! Ещё до вхождения в состав Советского Союза. В тридцать пятом году.

– Спасибо вам за очень полезную экскурсию! Мне было интересно услышать всё именно от вас! – поблагодарил Алексей и подумал: «Еще до вхождения… И ведь потом ее не тронули! Не снесли при Сталине, не снесли при немецкой оккупации… И теперь остаётся Милда недотрогой, несмотря ни на что, словно кем-то заворожённая от грязи властолюбивых человеческих устремлений! Тоже ведь – тайна! Непостижимость!»


Алексей чисто теоретически надеялся ещё как-то изловчиться и съездить в притягательную для многих Юрмалу, где никогда не был. Просто поглядеть на известное всем местечко, но до окончания командировки осталось совсем мало времени. Да и не сезон, чтобы на пляже, растянувшемся на двадцать пять километров, красоваться в зимней одежде. И перед кем красоваться? Там теперь, на ветру и холоде, наверняка, ни одного нормального человека не встретить!

– Всё, Иварс! Возвращаемся в наш временный, но тёплый дом! Интереснейшая бабуся, скажу я тебе, мне у памятника этой странной Свободе встретилась… Прямо-таки экскурсию мне устроила! Про Милду многое рассказала! Она удивительно умно и убежденно пропагандировала мне свою Латвию. Я даже пожалел слегка, что не родился латышом!

– Ничего, товарищ капитан! Русским тоже есть чем гордиться! – серьезно заключил Иварс.

– Ну, Ладиньш, ты силён своими выводами! – Алексей впервые назвал водителя по фамилии, и тот, видимо, догадался, почему так вышло. Не только догадался, но и не смолчал:

– Никому из малых народов, в том числе, и нам, латышам, не нравится, когда русские называют себя великим народом. Во-первых, это невежливо по отношению к малым народам! Во-вторых, в этом есть доля чего-то неприличного… Ну, не знаю, как сказать! Будто мы неполноценные, если тоже не смогли стать великими… Что обо мне подумали бы люди, если я стал бы себя называть великим? Так и с народом всяким получается… Не скромно это, мне кажется… Великие дела заявляют о себе сами и без громких слов! О величии говорить ни к чему – оно итак всем заметно!

«Ничего себе! – удивился Алексей. – Ещё один латышский агитатор на мою голову! Похоже, он не слишком меня уважает, если такое себе позволил. Пожалуй, за эту поездку я чересчур его к себе приблизил… Может, хватит с ним миндальничать? Пусть на своём шестке посидит!»

Алексей явственно почувствовал неудовлетворенность разговором, которая – и он не хотел себе в этом признаться, – оказалась проявлением обыкновенной обиды на собеседника, его переигравшего. Казалось бы, ни возраст, ни уровень образования Алексея, ни жизненный опыт и, тем более, воинское звание, не допускали такого финала. Но факт оказался, как говорят, налицо. Именно это особенно огорчило Алексея. Он почувствовал себя проигравшим.

И тогда Алексей неожиданно догадался, что в распоряжении Иварса имеется козырный аргумент, который Алексей и многие русские привычно для себя игнорируют, приученные к этому с детства. Этот аргумент называется шовинизм!

Алексея задело именно это. Неужели весь русский народ незаметно для себя грешит шовинизмом в отношении своих «младших братьев»?

«Разумеется! – признался себе Алексей. – Ещё как грешит! Где угодно, если возникает совместное проживание, всякие киргизы, туркмены и прочие узбеки легко осваивают русский язык, а вот наоборот – не бывает никогда! Русские интуитивно пренебрегают изучением языка своих «младших братьев»! Разве это не шовинизм? Но не признаваться же мне в нём? Не извиняться же за весь русский народ! Да он этого и не понимает. Лишь униженные понимают унижающее их отношение! Но в том их и козырь, продемонстрированный Иварсом. Они – понимают! А мы – нет!»

В разговоре с Иварсом Алексей решил промолчать.

И ему почему-то вспомнился давний случай. Алексей служил курсантом, когда начальник курса поручил ему оформить стенд в Ленинской комнате странным, по мнению Алексея, лозунгом: «Коммунизм – наша цель!» Алексей сразу обратил внимание Петра Пантелеевича на двусмысленность этих слов. Двусмысленность заключалась именно в специфической деятельности артиллеристов-ракетчиков. Они свои цели обязательно обстреливают и поражают! Читать ракетчикам, будто целью стал коммунизм, было весьма странно! На это начальник курса, уважаемый Алексеем как отец родной, сказал примерно так: «Зотов! Я уверен в чистоте твоих помыслов, потому прошу запомнить на всю жизнь – подчас гораздо лучше показаться дураком, нежели умным! Скажешь не к месту умное слово, а оно и выстрелит тебе во вред! Лучше помолчи! Начальник политотдела приказал – пусть он за свои слова и отвечает! А то ведь нам с тобой придётся за него отвечать! А в жизни, парень, часто приходится отвечать за вину других, недосягаемых! Ответить-то можно, но разве это улучшит наш мир? Крепко запомни это!»


Перед самими воротами базы Алексей всё-таки заговорил с Иварсом:

– Машину на наше место загони! Да не забудь воду до капельки слить, чтобы в краниках не замёрзла! Вещички свои, кроме стульчика, я с собой в казарму заберу, чтобы никого не соблазнять… А потом отдыхай! Всё-таки три с половиной сотни впереди! В сложных дорожных и погодных условиях! И сегодня отдыхай, и завтра. Я бы вас в культпоход по Риге сводил, но в такой мороз вряд ли это вас обрадует! Так ведь? Поедем домой в понедельник утром. Когда нам отдадут все документы и оружие. Передай это всем ребятам. Я со старшим лейтенантом Величко после того, как позавтракаете, за вами зайду. Вместе в автопарк пройдём… Иначе ведь не пропустят! Вопросы есть?

– Всё ясно, товарищ капитан! Будет сделано! Не волнуйтесь!

Алексей, вернувшись из автопарка, опять принялся за «Овода». По штампику выяснилось, что книга эта – библиотечная, давно оставленная кем-то в казарме, потому конкретно никому не принадлежащая. Читать ее можно смело, никого не обделяя. Но вечером, когда для личного состава в клубе показывали новый фильм «Мимино», Алексей, захватив книгу с собой, попросил киномеханика вернуть ее в библиотеку.

– Считайте, товарищ капитан, что сами и вернули! – весело произнёс киномеханик. – Вернули по адресу! Ведь я здесь в двух лицах, пока наша библиотекарша в декретном отпуске. Спасибо, что вернули! А то всю библиотеку скоро разбазарят! Не давать командировочным книги вроде бы плохо, но многие внезапно уезжают, а я потом ищу, всё собираю…

Глава 15

В воскресенье утром в казарму явился бодрый Величко:

– Кончай дрыхнуть! Я за тобой! – весело объявил он. – Я обещал тебе цыплят? Они тебя заждались! Надеюсь, ты сам не цыплёнок и на подвиги готов? Труба давно зовёт!

– А что творится в твоём дамском соборе? – съехидничал Алексей.

– Лёха! Я, конечно, ходок, но мои дамы за свою честь могут не волноваться – Величко не балабол!


Два товарища долго и почти бесцельно шатались по центру Риги, потирая быстро замерзающие уши и носы. Потом, заплатив почти астрономические деньги за билеты, отогревались в Домском соборе, слушая орган и Баха.

Внутреннее пространство собора, выполненное в соответствии с традициями католицизма, то есть, в виде большого концертного зала, давило монументальностью и изысканностью готики. Огромная высота каменно-кружевного свода подчеркивала всесилие бога и ничтожность человека. Тонкая отделка всякого клочка пространства заставляла напрягаться, разбираясь в их существе. Цветные витражи завораживали, а место сцены занимал узорчатой стеной орган, набранный из множества симметричных труб разного диаметра и высоты, соединенных в высокохудожественное произведение музыкального искусства.

Наконец суета закончилась, зрители расселись и замерли, заполнив весь зал. В какой-то миг на уши надавила потрясающая тишина, растягивавшая ожидание. А потом Алексей услышал настоящий орган, о котором знал множество восторгов. Он остро ощутил как необычная музыка и всеохватывающее звучание десятков труб схватили его, сдавили, вознесли… Он был удивлён и потрясён происходящим… Воздействие музыки оказалось столь сильным, что Алексей замер и до последних аккордов не принадлежал себе.

– Я и не думал, что такое бывает! – прошептал он в сторону товарища и с удивлением обнаружил, как тот глубоко и спокойно спит.

После очередной прелюдии долгая пауза разразилась фугой. Орган опять мощно затрубил немыслимыми басами, заставлявшими трепетать душу и сердце. От неистового давления неземной полифонии Величко открыл глаза и, обалдевший, до последнего звука инструмента просидел парализованным.

– Меня так трясёт, будто я гудел три дня подряд! – заключил он, наконец. – Но больше такого не надо! Этот резонанс кости расшатает! Валим отсюда, Лёха! Бесовская музыка! Уж лучше русский и даже латышский мороз!


Потом Величко водил Алексея по известному ему маршруту, совсем не обращая внимания на то вокруг себя, что умиляет приезжих – глубокую и необычную для современников старину Риги. А Алексей не успевал за ним, поскольку старался всё заметить, ухватить, понять, запомнить…

«Старая Рига! Почему тобою восхищаются? – удивлялся Алексей. – Кривые узенькие до несуразности улочки. Три, даже четыре этажа старинных каменных зданий, слипшихся фасадами и стремящихся выделиться из общего ряда хоть какой-то особенностью. Оттого всюду карнизики, балкончики, фронтончики. Оттого – квадратики белеющих оконных переплётов, узорчатая брусчатка мостовых и узких до невозможности тротуаров… И каменные ступеньки домов, ведущие к массивным резным дверям, утопленным в фасады, иначе не пройти, не проехать, и широкополые шляпы фонарей на проволочных растяжках… Если на всё это смотреть лишь как на глубокую старину, как на музей… Наверное, будет интересно! Наверное, в полную силу включит воображение! Всё-таки – средневековье! Экзотика… Но в каменных мешках и сегодня ютятся люди. Живут современные рижане. Неужели здесь они чувствуют себя счастливыми? Что изменилось с тех страшных времён? Что изменилось? Разве что фасады теперь выкрашены в светлые тона. Это сглаживает мрак кривых кварталов! Из окон уже не выливают помои на головы прохожих! Фонари не зажигают фитилём на длинном древке! Из другой жизни появились толпы туристов. Они, походя, глазеют на необычный антураж, задирают головы, галдят, снимаются на память! Что ещё? А больше – ничего! Ни-че-го! Лишь искусственно замороженное средневековье, никому ненужное, окромя тех глазеющих на всё подряд туристов, увешанных дорогими фотоаппаратами и модными сумками с яркими этикетками!»

– Лёха! Не отставай! Не сбиться бы с курса… – призвал Величко.

Наконец он победно затрубил:

– Нашел! Нашёл, наконец! Но следующий раз нужно от вокзала заходить!

Поднявшись на три вдавленных в фасад ступеньки, товарищи под умилительный звук дверного колокольчика с размаху вломились в кафе и упёрлись в его крохотное пространство, где трудно развернуться. Всего четыре столика и массивные стулья вокруг них. Товарищи, не скинув шинели, брякнулись за единственный свободный столик, растирая онемевшие пальцы и носы.

– Ну, что? Поехали? – весело распорядился Величко, обращаясь к Алексею, а потом к официантке в красивой национальной одежде:

– Принцесса! Лаба дэна! Цыплята у тебя не разбежались?

– Да, да! – она приветливо покачала головой.

– И крепленного бутылочку… Красного!

Алексей осмотрелся. Здесь было тепло и уютно. В небольшом пространстве как-то ужался прижатый к стене полированный бар с множеством красочных бутылок. Рядом с ним на крутящихся стульчиках тихо лопотала по-латышски парочка, влюбленно улыбаясь друг другу и вертя в пальцах большие каплевидные бокалы.

Потолок в этой тесноте оказался на удивление высоким и многоуровневым, затейливо отделанным декоративными плитками и тусклыми потайными светильниками.

Официантка, стоило повернуться в ее сторону, приятно улыбалась, покачивая головой и раскрытой в сторону офицеров ладонью, как бы успокаивала их: «Сейчас, сейчас! Согревайтесь пока! Уже несу…»

И действительно, не успели товарищи разговориться, как девушка принесла на больших овальных блюдах аппетитных цыплят табака, от которых причудливыми струйками поднимался пар и распространялся фантастически аппетитный аромат. Величко, немедля, наполнил хрустальные фужеры и благословил трапезу:

– Чтобы не в последний раз!

Скоро с цыплятами и бутылкой вермута было покончено, но аппетит лишь разыгрался. Товарищи вытерли салфетками жир и острый красный соус с рук и испытующе поглядели друг на друга. Каждому хотелось продолжить пир, но так, чтобы предложение исходило не от него. Притом Величко тактично сдерживал свою инициативу, хорошо помня, что его товарищ стеснён в средствах.

– Ладно! Прорвёмся! – сдался Алексей. – Командуй!

Величко лишь этого и ждал. Он повернулся в сторону милой официантки, от чего та сразу засветилась, и произнёс тем самым голосом, от которого, как представил себе Алексей, и млели его многочисленные бабы:

– Принцесса! Цыплята ещё не разбежались? Тогда нам – всё с начала!

Официантка радостно улыбнулась и быстро-быстро закивала:

– Да! Да! Сейчас принесу! – она мгновенно освободила стол от использованной посуды и через несколько минут обеспечила продолжение пиршества.

Немудрено, что скоро товарищи забыли о свирепствующем где-то морозе! Забыли, о хлопотном мире, постоянно давящем на психику через намертво въевшееся в офицеров чувство долга… Они слегка поплыли от вина, раскраснелись и серьёзно рассуждали о какой-то ерунде. Свои неудобные шинели, в которых жарко летом и холодно зимой, давно приспособили на высоких спинках стульев.

– Ты знаешь, Лёха! – произнёс Величко таким тоном, будто готовился открыть нечто сокровенное. – Я здесь прошлый раз Балдериса встретил! Представляешь? Он – и здесь! Как простой человек!

– А кто это? – стал слегка придуриваться Алексей, поскольку прекрасно знал часто произносимую по радио и телевидению фамилию.

– Да ты что? Ты совсем заработался, капитан? Это же лучший хоккеист года! Многократный чемпион мира, Европы! Сборная СССР! Это же для нас – всё и вся! Силища!

– Ты извини меня, Гена, за прямоту, но к паразитам я могу испытывать лишь одно чувство – брезгливость!

Величко уставился на Алексея, словно на безнадёжно больного человека, которого ему бесконечно жаль, но хоть чем-то помочь нет никакой возможности. Потом неожиданно и свободно рассмеялся:

– Понял я тебя, Лёха! Ты меня разыгрываешь! Думаешь, Величко пьян? От полбутылки красного? Да ты погляди на меня… Помнишь Илью Муромца? Его же с меня писали! – он захохотал так, что все в кафешке на всякий случай приутихли. – Балдерис – он же умница! Высокого полёта мастер!

Величко вдруг стал серьезным и долго сидел молча. Потом опять уставился на Алексея и с сожалением оттого, что друг ничего в жизни не понимает, и никак его не спасти, на всякий случай уточнил:

– Скажи, Лёха, что пошутил! Пошутил ведь?

В другое время Алексей ничего бы не ответил, чтобы не затевать пустой спор, но теперь сработало вино, и он откровенно подтвердил товарищу:

– Гена! Я же извинился! Ты сам захотел узнать моё отношение к червякам…

– Нет, Лёха, дорогой мой, дружан! Теперь мне мало твоих извинений! Ты мне объясни, может я такой болван, что не понимаю? Может, миллионы наших болельщиков – тоже полные болваны? Может, Брежнев зря Балдерису орден Ленина вручил? Может, это ты нас всех научишь, как родину любить? – постепенно голос Величко стал прибавлять угрожающие нотки.

– Ты спросил – я ответил! Чего ты хотел – то и получил! А мне, зачем притворяться? Я этих мастерков всегда презирал, поскольку редко кто из них достоин уважения как человек! – выдал Алексей, хорошо сознавая, что товарищ готов спружинить.

– И всё-таки? Обоснуй дураку свою позицию!

– Тебя дураком я не считаю! – парировал Алексей. – Не прибедняйся! И исповедоваться совсем не хочу! И без того на нас внимание обращают. «Мол, объелись горячих цыплят господа офицеры!»

– Принял! Давай, ёлочки-палочки, говорить тише и проще! – предложил Величко. – Я уже не злюсь, Лёха! Мне только интересно, ну почему ты один идешь в ногу?

– Давай, об этом – в другой раз!

– Не дождусь я! – засмеялся Величко, и его тон дал понять Алексею, что конфликта удалось избежать. Но лишь пока! – Поделись, Лёха! Прошу, как лучшего друга! Поделись!

– Опять перегибаешь… Какие мы друзья? Мы и видимся с тобой редко, а уж говорим не чаще двух раз в год, хотя и служим в одном дивизионе. Ведь всегда – ты там, я здесь! У каждого свой круг обязанностей! Отсюда и места обитания, так сказать, у каждого свои! – принялся философствовать Алексей.

– Вот об этом побазарим в другой раз! Как ты и просил! – приветливо улыбнулся Величко. – Знаешь, впервые встречаю вполне нормального мужика, которому не только не интересен хоккей и футбол, но он их даже презирает! Непостижимо! Уж молчал бы! Болельщики – они ведь крутыми бывают! Не простят!

– Было бы с чего? Я исхожу из того, что все спортсмены, не только те, что стадом носятся за мячом или шайбой, а все, все и все они – обыкновенные паразиты! Ничего полезного для страны не делают, а высасывают ее как вампиры! Скажи мне, почему уникальный токарь в своей стране мало известен, а этим бездельниках по всем каналампанегирики. А заодно им же, а не токарям: квартиры, машины, дачи, деньжищи, каких тот токарь во веки веков не увидит! Почему? Всё просто, но ответ от дураков засекретили! Чтобы они, то есть, болельщики, слегка подвыпив, не рассуждали на эту тему, им взамен заветное слово придумали – престиж! Если у кого-то вопросы появляются, мол, почему это паразиты живут лучше, чем приличные трудяги, им сразу это слово в нос тычут – престиж! Они и довольствуются, не прожевав! И повторяют потом убежденно: «Конечно же! У них престиж! А у нас что?» Будто это дебильное слово, обычный ярлычок, суть обмана объясняет! Разве престиж объясняет, почему с высоких трибун твердят, будто труд всему голова… Будто рабочие, пролетариат – есть сознательная часть трудящихся… А на деле всё лучшее достается не пролетариату, своими руками создающему страну, а твоим бессовестным паразитам! Почему? Может, и ты станешь мне впаривать, будто хоккей – это престижно? Не поверю я, Гена! Не поверю! Поскольку я не пасусь в вашем стаде! И мозги мои не свёрнуты! Престиж – это миф! Придумка, чтобы занятых людей обдирать, которым самим некогда подумать и разобраться! Разве кто-то в стране станет жить лучше, если твой кумир закатит в ворота шайб в двадцать раз больше… Или кто-то стометровку пробежит не за десять, а за пять секунд? Только им самим этот поганый престиж и нужен! Паразиты за его счет выхватывают изо рта у людей созидающих! Да рядом с ними тренеры суетятся, да всякие председатели клубов… Не знаю, как их там называют! Даже президентами, кажется! А они – обычные паразиты!

– Вот это ты монологом разразился! – восхитился Величко. – Не ожидал я от тебя таких всплесков! Прямо-таки, протуберанцы ума и полёта мысли! Браво, Лёха! Я думал, ты просто чудак, а ты оказался чудаком убежденным! То есть, всем чудакам – чудак!

Величко замолчал. Алексей, успокаиваясь, думал, что товарищ обрушится на него, но тот упорно молчал, ковыряясь вилкой в куриных косточках. Наконец, витиевато предложил:

– Лёха, бог любит троицу! А мы с тобой, в какой-то мере, тоже боги!

– Завтра какому-то богу в шесть вставать! А потом дерьмо тащить на буксире! – уклончиво сформулировал свой отказ Алексей.

– Так мы лишь пообедали! Пришла пора поужинать! И за маму, и за папу… Ну, как знаешь… А я здесь остаюсь. Я эту принцессу дождусь!

– Нет! – насколько мог твёрдым голосом возразил Алексей. – Сейчас мы поднимем якоря и отчалим на базу! А завтра – ровно в шесть!

– Вам поняла! А ви понимай мене, куда далеко я вам посылать? – принялся дурачиться Геннадий.

Несмотря на хмель, Алексей не сомневался, если Величко упрётся, его не только Кривцов не сдвинет с места, но и стосильный трактор! Проверено! Потому сменил тон:

– Ладно, дружище! Завтра нам обоим надо в шесть! Нам очень надо! Не подведи меня, Гена!

Просьба подействовала:

– Да ты, Лёха, никак ко мне с подходцем? – Величко заржал от удовольствия. – Силён мужик! Решил хитрый ключик подобрать? Я тебе подберу… Но если очень надо, я и без ключика… – Величко потянул со стула шинель. – В шесть, так в шесть! Величко не бабник! Величко – ходок! Пошли!

Глава 16

Несмотря на самые решительные намерения товарищей, в понедельник выехали поздно, около десяти. Всё время что-то мешало! То полковник Александров вздумал Алексея, как старшего колонны, инструктировать, то акты у Величко оказались без печати. Хорошо, он обнаружил это вовремя. То продовольственные аттестаты на всю компанию долго оформляли…

В общем, пока горячей водой движки машин проливали, пока завтракали, да солдаты и старший лейтенант Величко своё оружие обратно получали, время не стояло на месте.

Последнее, что сделал Алексей, – позвонил в часть. Величко, предупреждённый им, не противился, терпеливо сидел рядом. Но Кривцова на месте не оказалось. Потому Алексей сообщил о выдвижении колонны домой заместителю начштаба. Потом взглянул на термометр сквозь замерзшее окно дежурного по части (тридцать два градуса мороза!) и, уже оказавшись на улице, махнул рукой в сторону Величко, чтобы он трогался.

Но Геннадий, прежде чем начать движение, театрально продекламировал своё, как всегда, оригинальное:

– Прощай, город несбыточных надежд!

– Ты о чём? – смеясь, переспросил Алексей, остановившись на полпути к машине. – Может, несбывшихся?

– Именно – несбыточных! В Риге давно половина жителей – русские. Главным образом, бабы! – пояснил свою мысль Величко. – Стадный принцип сработал! Наслушались всяких рекламных восторгов: «Ах, Рига! Ах, Рига!» Насмотрелись красивых, стройных, да якобы счастливых манекенщиц из журналов «Рижская мода», вот и почудилось им, глупеньким, будто здесь рай земной. Всеми правдами и неправдами, но переехали сюда, поселились где-то на птичьих правах… Прижились среди лопочущих на непонятном языке лабусов! И только тогда разглядели, что получили совсем не то, о чем мечтали! А что реально получили? Старину? Так кому она нужна? Средненькое по нашим меркам обеспечение, хоть и столичное? Неприязнь окружающих? «Понаехали на готовенькое!» Потому я и говорю: «Город несбыточных надежд и разрушения женских иллюзий!» Почти все приехавшие семьи из-за всякого рода проблем скоро развалились… И стала Рига городом брошенных русских баб! Об этом принято молчать, но я молчать не подписывался!

– Ладно! Развёл мрачную философию, вместо того, чтобы домой мчаться! Поехали! Впереди нас ждёт более светлое будущее, нежели у твоих горемычных баб! – подтолкнул его Алексей.

– Это точно, Лёха! В этот раз мне им не помочь!


Колонну на своём Зиле возглавил Величко. В кузове его радиостанции устроился караул из трех человек, вооруженный автоматами. Их задача – не допускать в КУНГ (распространенное в войсках сокращение – кузов универсальный нормальных габаритов; прим. автора) секретной радиостанции никого. Ни по пути, ни во время каких бы то ни было остановок.

КУНГ во время движения не отапливается, потому караульные заранее приготовились к полярному кошмару. Кроме черных танковых курток и штанов, они завернулись в шинели и намерились вытерпеть всё и вся. А что им оставалось?

На жестком треугольном прицепе Зил тянул злополучный Газон с его неисправной радиостанцией.

Замыкал колонну на своём Уазике Алексей, рассчитывая сзади наблюдать за буксируемым Газоном – не отвалилось бы что-то по дороге!

После Риги ближайшим городом станет Елгава. До нее – сорок три км. Потом, если не обращать внимания на всякую мелочь, покажется Шауляй, уже литовский город. От Риги до него сто двадцать восемь. А от Шауляя сто три до Таураге, а далее – всего тридцать до моста через Неман. Останется перебраться на его другой берег, и колонна окажется в Тильзите, по-нынешнему, в городе Советск. Это уже Калининградская область. А по ней до дома всего-то пятьдесят шесть км! Итого: триста пятьдесят, если не учитывать неровности местности и движение по городам. А пока придётся нам по Риге пилить почти двадцать км! Да ещё под светофоры – на наших-то коломбинах… Ни разогнаться нормально, ни затормозить!

Алексей прикинул, со средней скоростью 30 км/ч – из-за прицепа – они подъедут к воротам своей бригады не ранее двадцати двух часов:

– Поздновато, конечно! Но, больно уж трудная дорога предстоит.


В одиннадцать с небольшим колонна, наконец, выползла за пределы Риги и, ничего не прибавив к своему черепашьему ходу, потянулась к Елгаве.

Но – не тут-то было! Спустя час она упёрлись в мощную автомобильную пробку и встала. Впереди вся трасса, окутанная парами и дымами работающих двигателей, во всю ширину заполнилась обездвиженными автомобилями. Из-за стремления словчить, некоторые машины повыскакивали на встречную полосу, забив до отказа и её. Движение замерло, казалось, навсегда!

Величко ушёл вперед на разведку, но, вернувшись, безнадёжно махнул рукой:

– Ребята! Там картина Репина! Называется: «Приплыли!» Машин впереди – до самой Елгавы, но и в неё не въехать. А с другой стороны столько же встречных стоят! Как теперь всех растащить?

– Но почему? Почему нормально не разъехались? – удивился Алексей.

– Да посмотри по сторонам! Будто сам не понимаешь! Снег валил, валил, вот трассу и завалил. Когда расчищали, дорога сузилась! Видишь, Гималаи вдоль обочин появились? А в поле – там вообще по пояс! Машины всё прибывали… И обратно нам не выбраться! Сдаётся мне, тут большой бедой запахло!

– Согласен! – подтвердил эти опасения Алексей. – И что будем делать? Двигатели глушить нельзя, а бензин в дым переводим… Давай-ка считать. У тебя сколько было в баках? Два по сто семьдесят? Полные были? Итого: триста сорок литров в начале! Расход твоего Зила на сотню километров 32 л? Так? Хотя в такой мороз ещё больше! Добавим на буксировку и холод… В общем, примерно 40 л! Пусть нам ехать не 350 км, а все четыреста. На это уйдет 160 л бензина. В запасе останется полный бак! Отлично! Правда, мы двигатель постоянно гоняем… И когда это закончится, кто же знает. Тем не менее, от нехватки бензина я большой опасности не вижу. Как-нибудь вывернемся! Теперь больше думать следует о том, как бы не закоченеть!

– В таких ситуациях я арифметике не доверяю! – усомнился в расчетах запасов топлива Величко.

– Если доживём – практикой проверим! А раньше времени паниковать я не хочу! Вон, сколько людей рядом с нами мучается. Всех в беде не оставят! А ты, Гена, давай-ка своих бойцов в будке проверь… Не околели ещё? К тому же решай, как делить оставшиеся сухие пайки… Уверен, их там поубавилось! Вряд ли наши ребята от такого соблазна удержались! Займись этим, Гена, будь добёр! Рекомендую вскрыть все коробки … Сам понимаешь… Ребята у нас ушлые! И вопрос не в том, что они без спроса что-то съели! На здоровье! Но хватит ли продержаться до победы… Вдруг несколько суток просидим…

– А говоришь, паниковать не будем! – засмеялся Величко. – Сам-то ты нас на несколько суток приговорил! Впрочем, мы продержимся! У меня в КУНГе автономный отопитель имеется. На солярке! Хотя давно не заливали… Надеюсь, на несколько часов хватит. Значит, надо всем в КУНГ перебираться! А если вдобавок выносную станцию питания запустить, то можно будет и калориферы включить! Тогда Ташкент я гарантирую! Но это удовольствие тоже за счёт бензина. Три литра в час!

– Что же ты молчал? Мы спасены! Но в твой КУНГ запрещено посторонних впускать… В том числе, и меня! – подсказал Алексей.

– Ничего! Я тебе и Иварсу глаза завяжу! – захохотал Величко. – Вам ещё теплее станет!

– Тогда действуй! Иварс уже в ледышку в своём дуршлаге превратился! Когда будешь готов, мой Уазик оставим с работающим двигателем, а Иварс будет периодически проверять… Но мы забыли, что и моему Уазику бензина до дома не хватит… Еще одна задачка! – сообразил Алексей.

– Забыли не только это! Есть и приятное! Ведь в буксируемом Газоне тоже бензина под завязку! Ему-то зачем? Поделим! – радостно подсказал Величко.

– Толково! – одобрил Алексей. – В общем, действуй, Гена!

Скоро в КУНГе действительно наладили «Ташкент», хотя и с некоторыми неудобствами. Ведь конструкторы объемной радиоаппаратуры, конечно же, не предполагали, что в машине вздумают разместиться семь человек, едва в нее втиснувшихся. Но в тесноте, да не в холоде!

Постепенно всех разморило. Никакая беседа не клеилась. Стали клевать носами. Но через час Алексей сообразил – не хватает кислорода. Не угореть бы! Он выгнал всех на мороз, чтобы подышали и размялись. Пробежался и сам, туда-сюда, увлекая за собой Величко, но тот лишь посмеялся:

– Если лишнюю мощь за собой чуешь, лучше генератор покрути! Пусть он отдохнёт!

Народ спросонок на морозе быстро продрог и попросился обратно.

– Как хотите! – благословил Величко. – Станцию всё равно выстудили. В ней теперь как на улице!

Опять все затолкались в безвоздушное пространство.

Алексей поглядел на часы и подвёл для себя итог:

«Уже два с половиной часа стоим! Ни одна машина не сдвинулась с места».

– Гена, как с обедом? – шепотом спросил Алексей.

– Никакого обеда не получится! – громко заключил Величко. – Ни один паёк до обеда не дотянул! Так что, жизненную энергию будем получать от обогревателя!

– Товарищ капитан! – вмешался Иварс. – Это не мы! Пока машина стояла в боксе, ее почистили! Без нас… Чужие!

– Теперь расследование проводить бессмысленно! – засмеялся Алексей. – Я всех прощаю! Но накормить вас не смогу!

– Вы не верите! – обиделся Иварс.

– Верю! Но есть всё же охота! – без укора засмеялся Алексей. – В следующий раз будем предусмотрительнее!

Кто-то постучал в КУНГ снаружи. Все прислушались, но с места не сдвинулись, надеясь, что это вышло случайно. Неуверенные стуки повторились.

– Погляди! Может, колонна двинулась! – приказал Величко одному из караульных.

Внизу под дверью КУНГа стоял испуганного вида гражданский мужчина, дрожавший в мелком ознобе:

– Товарищ офицер! – обратился он ни к кому, шаря взглядом по нутру машины и стараясь выделить в ней главного. – Товарищ офицер!

– Что вам нужно? – нейтральным тоном спросил Величко.

– Товарищ офицер! – голос гражданского зазвучал с литовским акцентом, просяще и униженно. – Товарищ офицер!

– Да что вам нужно? Тепло выходит! – нетерпеливо рявкнул Величко.

– Я хотел купить у вас бензин… У вас ведь баки большие…

Величко развеселился:

– Баки большие, потому что у большой машины большой расход топлива! А запаса хода нам это не прибавило! Сами не знаем, доедем ли? Кроме того, мы свой бензин не покупали! Его родина нам залила, чтобы службу нести! Потому и продавать его мы не имеем права!

– У меня здесь жена… – замямлил мужчина.

– Завидую вам! – всё ещё смеясь, ответил Величко, рассчитывая отшить просителя – сколько тут таких же рядом? – Всегда хотел путешествовать с женой! Но мне-то вы зачем это рассказываете!

– У меня двое детей в холодной машине… И беременная жена! – он готов был заплакать. – Они замерзли. Бензин закончился… Мы теперь пропадём…

– С этого бы и начинал! Канистра есть? – гаркнул Величко и повернулся к своему водителю. – Приживойт! Налей ему полную…

– Товарищ старший лейтенант! А если не доедем?

– Не зли меня, парень! Я на свою совесть жизни этих детей и женщины не возьму! И никому не позволю! Налей ему полную канистру! – потом Величко повернулся к мужчине. – Там желтый москвич стоит… Это ваш? Сколько детям?

– Старшему пятый год, а младшему скоро годик!

– Ах, чёрт! – ругнулся Величко. – Вот что! Забирайте-ка сейчас же своих сюда и отогревайте их здесь, а наш народ слегка проветрится! Заодно поможет детей принести и бензин залить! Вперёд, мои орлы! Задача ясна?

– Ещё как! – весело отозвались ребята в черных танковых куртках.

– Спасибо, товарищ офицер! Спасибо! Такой мороз! Такая пробка! Спасибо! Может, деньги всё же возьмёте? – твердил ошалевший от страха за жену и детей литовец, еще не осознав, что встретил бескорыстную и активную поддержку в столь страшной для него ситуации. В трудное время, каждый за себя…

– Ты что об этом думаешь? – запоздало спросил Алексея Величко.

– Да как же иначе? Всё правильно! – подтвердил Алексей.

Женщину в распахнутом пальто, под которым выпячивался большой живот, уже подвели к машине. Она с ужасом глядела на крутую металлическую лестницу, по которой ей предстояло подняться с таким животом и ребёнком в руках. Ребёнка-то, укутанного в толстое одеяло, сразу перехватил Алексей, а Величко, встав на колено в своей высокой машине, протянул женщине обе руки вниз:

– Не бойтесь! Уж я вас не уроню! – пообещал Величко и, словно подъемный кран, бережно втащил женщину в КУНГ. – Вот и всё! Располагайтесь, как хотите!

Следом в машине оказались ее старший ребенок и муж, который вдруг признался:

– Она по-русски не говорит… Даже не понимает… А у вас ведро есть? – с надеждой поглядел он на Величко.

– А что, канистры мало? – удивился тот.

– Нет, нет… Это жене… Вы знаете, ей постоянно давит на живот… А здесь совсем некуда идти…

– Скажи ей, пусть не стесняется! Мы сейчас уйдём! – доброжелательно успокоил мужа Величко. – С моей женой такая же история происходила! Так что мне это знакомо… Сейчас сделаем! Скажи ей, пусть поступает здесь, как ей нужно, а мы все уйдём! Может, перепеленать ребёночка или покормить. Вот и столик небольшой… Сейчас и кипяток сделаем… В общем, полчаса здесь ваши, а как дальше сложится – потом и поглядим!

– Спасибо вам большое! – шептал муж, всё больше коверкая русские слова литовским выговором. – Спасибо вам!

– Ты «Москвич» свой не разморозь! А то совсем забыл о машине! Морозище шутить не станет! – напомнил Величко, выбираясь из машины и прикрывая за собой дверь.

– У меня антифриз… Не замёрзнет! – стал, наконец, соображать муж.

– Тебе же нельзя посторонних… – подсказал Алексей, пританцовывая из-за давно замёрзших в сапогах пальцев.

– И что теперь поделать? – махнул рукой Величко, высматривая своего Приживойта, чтобы поскорее обеспечить пустое ведро и кипяток. – Свинья не выдаст – чёрт не съест! Так что ли? – захохотал он, быстро удаляясь и извергая клубы пара.


После шестнадцати часов со стороны Елгавы стал нарастать гул мощной техники. Её многие расслышали, несмотря на шум собственных двигателей, но боялись себе поверить. Тем не менее, гул не смолкал! Он становился то громче, то тише, но там, впереди, что-то действительно рычало, чавкало и кряхтело, медленно продвигаясь в их сторону. Там шла работа! Шла борьба со снегом и со смертельной опасностью для тысяч людей.

А люди по цепочке уже дальше передавали радостную весть: «Идёт спасение!»

Оно явилось в виде двух могучих гусеничных бульдозеров. Эти монстры энергично оттесняли горы снега в сторону от проезжей части, за границу едва угадываемой теперь обочины, в кювет и далее, благо, деревья вдоль дороги не росли. Такие действия значительно расширили дорогу, и автомобили, где становилось возможным, под чьим-то активным руководством уже сползали вправо, почти вдавливались в огромные снежные валы.

Потому встречка медленно очищалась от завоевавших ее ранее машин. И в какой-то момент в сторону Елгавы поползли первые счастливчики. Они едва-едва тянулись узенькой ленточкой, полностью зависящей от успехов бульдозеров. Но даже слабое движение возрождало у людей надежду на благополучное завершение страшного приключения.

Сотни и даже тысячи машин продемонстрировали свою живучесть сверканием фар и красных фонарей. И стало понятно, что замерзшая ранее жизнь оттаивает, продолжается, опять стремится к чему-то важному и естественному – к движению людей, к решению самых различных вопросов и дел, к теплу.

Когда к небольшой колонне военных автомобилей подобрались неустанные труженики-бульдозеры и обеспечили им возможность сдвинуться вправо, было около девятнадцати часов. Небо давно светилось морем мохнатых и мерцающих от сильного мороза звёзд.

Пожалуй, только часа через полтора удалось начать медленное дерганое движение вперёд. К тому времени все путешественники пребывали на штатных местах. Выносная станция питания, приведенная в маршевое состояние, давно отдыхала, а в отопителе КУНГа закончилась солярка. Тепла не стало. Солдатики опять возвратились в коконы.

Закутался, как смог, и Алексей. Он снова находился с Иварсом в окончательно задубевшем Уазе и испытывал чудовищный натиск мороза. Печка не справлялась даже с отмораживанием от инея лобового стекла. Охлаждающая вода в двигателе едва не замерзала. Стрелка уровня бензина тоже не радовала, склоняясь к нулю.

И всё же – они двигались! Стало быть, приближались к своей цели, приближались к дому! Это всех грело изнутри!


За следующий час продвинулись километра на четыре, почти въехав в Елгаву. Еще час понадобился, чтобы протиснуться через неё. А далее поехали веселее, но, как ни старались, не быстрее некой условной лошади. Алексей прикидывал транспортные перспективы их движения, но без точных сведений о наличии бензина его работа теряла смысл.

Наконец, Зил съехал вправо и остановился. За ним пристроился и Уазик. Потом Алексей и Величко решали, как им быть, чтобы снова не попасть в ужасное положение. Впереди-то ночь. А почти весь путь ещё впереди. Как быть, если и дальше повторятся пробки?

Первым заговорил Величко:

– Это есть маленький плохой чудовище! – сказал он с ломанным немецким акцентом и кивнул на буксируемый Газон. С залепленными снегом фарами и ветровым стеклом, он действительно походил на неизвестного зверя с подбитым глазом. – Чудовище капитально притормаживает даже тяжёлый Зил и тянет его влево. Может, у него колеса с левой резьбой? Если мы его не бросим, он нас всех утянет в могилу!

– Гена, лучше скажи, сколько бензина осталось?

– Если верить указателю, то полбака есть. Литров восемьдесят. До дома не дотянем! Даже без этого вурдалака! – он кивнул на буксируемый Газон. – А у тебя?

– Ещё хуже! – не обрадовал товарища Алексей. – Предлагаю вот что… Сейчас мы отыщем съезд с большой дороги. Чтобы подальше от неё отойти… И заночуем! А утро вечера мудреней! Может, в Елгаву вернёмся. Там найдутся какие-нибудь воинские части… Заправимся, поедим, в свою часть сообщим, чтобы они с ума не сходили!

– Это можно! – согласился Величко. – От суеты все до невозможности отупели! Особенно, мой Приживойт, вижу. Легко ли ему тыркаться? Стой! Поехали! Стой! Поехали! Это не езда, а скачки со спущенными штанами! Только я предлагаю иначе… Давай утром, когда водители отдохнут, отцепим эту чёртову каракатицу, чтобы она нас не тормозила, и двинем домой налегке. А ее до весны в снегу закопаем!

– Ну, ты даёшь! Как я без станции пред ясны очи Кривцова предстану? Об этом ты подумал? Я ведь получил четкую задачу – доставить машину в любом виде! – возразил Алексей. – Доставить! Понимаешь?

– Понимаю, что мы здесь сами погибнем и людей погубим, ради этого хлама! Не подвиг это, а глупая пустышка! И никаких частей я в Елгаве не знаю. Нет их там, скорее всего! Очень уж крохотный городишко! Стало быть, бензином не разживёмся, а оставшийся сожжем, разъезжая! Уж лучше утром из зеленого чудища весь бензин перельем в мой Зил, да подцепим к нему твой Уаз, чтобы напрасно топливо не кушал. Глядишь, как-то доберемся. Впереди Шауляй, потом Советск! А в них полно вояк! Ведь выручат! Заправят, как-нибудь!

– На первый взгляд, план хорош! Но на буксире опять что-то будет болтаться! Почему бы не тот самый Газон, который и теперь? В чем выгода? – упирался Алексей.

– У твоего козла колёса хоть налево не косят! Значит, Зил не притормаживают, топливо зря не жгут…

– Ну и что? – не сдавался Алексей. – Чуть дальше уедем, чуть ближе… Всё равно не дотянем!

– Не всё равно! С чудищем мы и до Советска не дотянем! А если где-то застрянем, тогда нам смертный приговор обеспечен! А если чудище бросим… – уговаривал Алексея Величко.

– Тогда кем я перед Кривцовым предстану? Это же его приказ!

– Ну, да! Если это важнее остального… Если не хочешь как я говорю, тогда, конечно! Тогда мы впадём в анабиоз, а ты станешь героем! Как и мы! Посмертно! Так что, молодец, Лёха! Очень гуманное решение! Как думаешь, нас в печи станут размораживать?

– Не юродствуй! Дай подумать! Может, ещё как-то можно…

– Думай, Лёха! Что тебе осталось! А я к себе пошёл! Что-то уши опять покалывает!

– Ладно уж! Поехали, куда фары глядят! Всё равно место для отдыха придётся искать.


Обнаружить съезд с трассы, надёжно расчищенный от снега, оказалось сложно. Еще долго и напряжённо ползли, непрерывно высматривая. Наконец, справа заметили второстепенную дорожку, так или иначе расчищенную.

Остановились. Офицеры вышли, но ничего, кроме тусклых огней метрах в ста от трассы, разглядеть не сумели. Фары-искатели обеих машин не помогали. Они упирались в высокие кучи снега вдоль дороги, отражающего мощный свет, ослепляя, и только.

Чтобы не заезжать в проезд всей колонной, а то не развернуться в случае неудачи, Алексей пополз на разведку в своём Уазике. У первого же дома в свете фар мелькнул немолодой мужчина в распахнутом пальто. Сложилось странное впечатление, будто этот незнакомый человек без шапки и перчаток специально спешил навстречу Уазу, поскольку широко развел руки в стороны, как бы ловя ими машину.

«Может, он нетрезвый? – мелькнуло у Алексея. – Хотя характерных признаков не заметно!»

Иварс затормозил, не выключая фар. Алексей, выбравшись наружу, направился к странному жителю, испускающему исполинские пары, жмурившемуся от яркого света, но мешающему проехать:

– Здравствуйте! Вы в такой мороз совсем раздеты… Мне даже неудобно с вами заговаривать… Вы сходите, оденьтесь, а мы здесь подождём, чтобы потом кое о чем вас спросить. Договорились?

– Нет, нет! Я увидел лучи прожектора… И понял, что к нам гости! Подгоняйте свою машину поближе к воротам. Я снег сегодня не отбрасывал, потому ворота не открыть… Заходите к нам! Мы с женой всегда гостям рады!

– Да оденьтесь вы, ради бога! Ведь простынете не на шутку! – в форме приказа попросил Алексей. – Нельзя же так, в самом деле!

– Нет, нет! Если бы я мёрз… Проходите, будьте добры!

Алексей убедился в его упрямстве – всё равно не оденется – потому принялся объяснять свою просьбу:

– У нас еще две машины на трассе остались. Я прошу вашего разрешения… Нам бы подогнать их сюда на ночь! Если не помешают, конечно! Мы бы в своей машине и заночевали! Чтобы на трассе не подставляться. Можно?

– Да, да! – обрадовался странный человек. – Подъезжайте… Я вам помогу… Подъезжайте!

– Как ваше имя-отчество? – спросил Алексей.

– Зовите меня Семёном! Я русский! Это жена у меня литовка! Но не бойтесь, она очень хорошая!

– Семён! Я прошу вас вернуться в дом, чтобы не было последствий. Мы управимся нескоро! Я сначала схожу к трассе, потом пригоню сюда машины, потом мы их разместим где-то здесь… Уходите домой! Хотя бы застегнитесь!

– Да что вы так… Я на Северном флоте когда-то служил! Тамошняя закалка на всю жизнь остаётся!

– Не верю я в закалку при тридцати градусном морозе! Любая закалка за полгода испаряется! В общем, Семён! Я побежал на трассу, а вы пока дома согрейтесь! – проинформировал Алексей и перебежками направился за остальными путешественниками. Морозный воздух при мощном вдохе сильно обжигал лёгкие.

«И какая, к чёрту, закалка? – удивлялся по ходу Алексей. – Уж слишком он странный! К чему бы это?»

Скоро оба офицера вернулись к дому. За ними, надрывно гудя, медленно подползал Зил. Потом все долго возились, разворачивая и пристраивая его ближе к краю вместе с опостылевшим Газоном на буксире. Большая длина – большие хлопоты. Наконец, что-то получилось, и дорога вполне освободилась для проезда других машин.

Удивительно, но пока автомобили маневрировали, подъезжали, переезжали, чтобы ближе прижаться к заборчику, опять пробовали сделать то же самое, только удачнее, хозяин дома всё стоял в стороне, наблюдая за работой военных. Он по-прежнему был без шапки и в распахнутом пальто, будто мороз и впрямь его не донимал. И лишь заглушили последний двигатель, как Семён, созывая всех своим криком, уверенно потребовал:

– А теперь – все в дом! Жена совсем гостей заждалась!

– Вы уж извините, но в наши планы это не входит! – уверенно остановил его Алексей. – Мы здесь останемся! В своей будке. Нам бы только выносную станцию питания на ночь запустить… Это двигатель… Он тарахтит! Если вам или соседям спать не помешает? А утром нам понадобится много горячей воды для радиаторов… Найдется?

– Всё так! Всё так! Но сейчас заходите в дом! – настаивал хозяин.

– Вы плохо это представляете! Нас тут семь человек! – отрезал Величко.

– И слушать не буду! Все заходите в теплый дом! – хозяин уже зашел со стороны офицеров так, будто решил силком затолкать их в дом. Даже руки широко расставил.

– Может, и правда зайти? – тихо в сторону предположил Алексей.

– Ага! – сразу ехидно остановил его Величко. – А семь человек куда? В крохотную квартирку? А автоматы? А станция под грифом «совершенно секретно», которую я должен защищать до последнего вдоха… Это всё куда? И странной мне кажется эта навязчивая гостеприимность! Капканом попахивает! Прямо-таки, замануха!

– Ерунда! – возразил Алексей. – Разве такое организуешь? В целом мире никто не знал, что мы с тобой здесь окажемся в этот час!

– Всё равно – странно! Да уж ладно! Ведь сил больше нет, как жрать охота! Ты как насчёт цыплят, Лёха? – захохотал Величко. – Ладно! Семь бед – один ответ! Топай с хозяином в дом… Погляди, что и как? Может нас там зеленые береты дожидаются! А я здесь воду солью, технику закрою, проверю… В общем, то да сё! И тогда вломлюсь всем партизанским отрядом, вооруженным до зубов! Хозяйку бы не напугать до смерти! Женщины обычно оружия панически боятся…

Алексей направился в дом. Сразу пахнуло теплом и влагой. Потом он ощутил острый запах еды и понял, что не только зверски устал, но утрачивает способность сопротивляться накатывающему на него, словно асфальтовый каток, анабиозу. Алексей даже испугался, сознавая, что прямо здесь, на входе, может вдруг отключиться. То-то будет!

«Почему так? Не столь уж сильно от путешествия устал… Разве для меня, давно натренированного военным образом жизни, теперешняя нагрузка может считаться достойной внимания… Тогда отчего эта непомерная усталость? Будто наркотики заглотил… Не осталось ни воли, ни сил сопротивляться… Может, подозрения Величко имеют смысл?

Затуманенным мозгом Алексей не придумал ничего иного, как прикусить себе губу. Боль слегка прочистила сознание. Алексей стал соображать. Огляделся.

Изначально примитивная мебель, без намёка на изысканность, давно потерлась, облупилась, покоробилась. Продавленный посредине диван изрядно засален, но прикрыт чистой скатёркой. Убогие венские стулья опасно расшатаны. Зато чистенькие рамочки с семейными фото и иконка разместились на почётных местах. Две прикрытые боковые двери указывают на наличие других комнаток. Под неказистыми самодельными подоконниками нет привычных батарей центрального отопления. «Неужели печи?»

Лопочущая с улыбкой на непонятном языке женщина призывно протягивает к нему обе руки. И по ним сразу понимается, что эти руки всю жизнь не знали ни отдыха, ни покоя.

Алексей поздоровался с хозяйкой по-русски, поскольку литовские слова так и не вспомнил. Из последних сил приветливо улыбнулся. Пропустил вперед себя хозяина, стоявшего в дверях за спиной Алексея, и, наконец, рассмотрел и его самого. Может сорок пять уже исполнилось. Какой-то весь рыжий. И лицом, особенно шеей, и волосами. На вид – слабак. Руки, красные от мороза, интенсивно их растирает. Холеным его не назвать… Лицо серьезное, а взгляд открытый, даже добрый, смеющийся. Сказал жене что-то по-литовски, и она захлопотала, забегала туда-сюда вокруг стола и по кухне. Маленькая, улыбчивая, но какая-то… Из подземелья, что ли? Ненарядная, неаккуратная… Не хотелось бы Алексею, чтобы его Людмила когда-нибудь такой же стала. Одежда чистенькая, но сработавшаяся, залатанная.

«Но всё-таки есть в ней обаяние… От искренности и большой доброты, пожалуй!» – отдал должное хозяйке Алексей.

Хозяин подвёл его к наливному умывальнику на кухне, указал на мыло и полотенце, и Алексей еще сильнее прочувствовал непритязательный крестьянский быт. Вёдра с водой на лавке у стены. Некоторые из них греются у горячей печи русского типа. Давно не белая эмаль газовой плиты на две конфорки, видимо, питающейся от баллона. К нему через грубо пробитую дыру в побеленной кирпичной стене ведёт толстый чёрный шланг. Тусклое освещение под густо закопченным и запаренным потолком… Тощая серо-полосатая кошка, трущаяся о ноги хозяйки и мешающая ей подносить посуду и еду.

«Да уж! – отметил про себя Алексей. – А считается, будто все литовские семьи как сыр в масле в своих домах… Этим же – явно живётся трудновато! Весьма! Видимо, в том и корни их гостеприимства. Сытый-то голодного никогда не понимает! Сытый просто не додумается кого-то накормить, даже если рождён нежадным! А эти – к нам, армейским перекати поле, – всей душой! Чудеса, да и только!»

Наконец Алексея усадили на диване, включили ему маленький черно-белый телевизор. Как раз завершалась программа «Время». Бессменная мелодия означала прогноз погоды. Всё по-прежнему… В Прибалтике бесконечные морозы, пришедшие откуда-то из Арктики и забывшие убраться обратно!

– Сколько ещё хлебнуть придётся с ними? – спросил хозяина Алексей, чтобы не молчать.

– Да, да! Вот корова у нас застудилась… Не уберегли… Даже вода в колодцах стынет! Уж такого здесь никогда…

– Вы говорили, на флоте служили? – спросил Алексей.

– О! Это давно забытая песня! – задумчиво, но с улыбкой произнёс хозяин. – А вспоминать приятно. Хорошее было время! Хорошие ребята! Необходимая стране работа! Теперь на флоте три года служат… Мы служили четыре! Тогда душа домой рвалась – сегодня, хоть сейчас обратно! Странно?

– Нет, скорее типично. Людям непременно нужно знать, что они делают важное дело! Знать, что они нужны родине! Без этого люди теряют смысл жизни, силу и покой…

– Может, я схожу за остальными? Долго они почему-то… – переживал хозяин.

– Не волнуйтесь так, Семён. Они и сами с мороза в тепло спешат… Сейчас придут! – успокоил хозяина Алексей.

Действительно, через пару минут вся компания, начиная с Величко, стала по частям вклиниваться в небольшую комнату.

– Вот что, ребята! – предложил Величко, сразу оценив обстановку. – Я думаю, будет правильно, если вы поочерёдно разденетесь и сложите свои теплые штаны и куртки в прихожей. Иначе не только здесь не поместитесь, но и от жары разомлеете. Автоматы и подсумки аккуратно в тот угол поставьте. Коваленко! Глаз с оружия не спускать! Задача ясна? Тогда, вперед… То есть, назад, в прихожую!

Свою жену хозяин представил всем лично, и было заметно, что он ею гордится:

– Это моя жена Сауле. По-русски значит Солнце. Но для меня она больше, чем солнце! Всё в доме и моей жизни на Сауле держится! – он ласково обнял жену одной рукой.

Видимо, Сауле, дважды услышав своё имя и взглянув на мужа, поняла смысл его слов, и зарделась. Она по-литовски стала приглашать ребят мыть руки и усаживаться за стол. Семён перевел ее приглашение гостям, не знающим язык.

– Семён, а дети у вас есть? – улучшив момент, поинтересовался Алексей, поскольку признаков детей не заметил.

– Выросли наши дети… Двое… Близнецы-мальчишки. Они в Риге… Студенты! Хорошие мальчишки! Часто приезжают! Пока на первом курсе – детей домой еще тянет. А потом начнутся стройотряды, девчонки, всякие соревнования… Наша жизнь проходит – их время настаёт!

Гости долго толпились в поисках места, поочерёдно мылись, прихорашивались, рассаживались, а Сауле суетилась то в кухоньке у печи, то у общего стола. На нём появились тарелки, простенькие чашки и большой-большой не совсем круглый хлеб домашней выпечки. Когда все уселись, хозяйка внесла огромную закопченную сковородку с яичницей-глазуньей. Алексей непроизвольно стал подсчитывать яркие пятнышки желтков, дошёл до двадцати восьми и сбился.

Сауле и особенно ее муж старались ухаживать за офицерами, а ребята и сами недолго стеснялись… Прошло несколько минут, и на столе ничего съестного не осталось. Потом выпили по крупной чашке чая, заваренного с какими-то травами, и замерли, не зная, как быть дальше.

Выручил Величко. От всей компании он поблагодарил хозяев за ужин:

– Мы уже и не верили, что нашим животам после сегодняшнего завтрака что-либо перепадёт! Спасибо вам, добрые хозяева, за спасение нас в этот жуткий мороз! А сейчас – мы все пойдём к себе в КУНГ!

– Нет, нет! – сразу возразил хозяин. – Все будут спать здесь! В тепле! Офицерам постелили в той комнате! На кровати! – он махнул рукой. – Ребята лягут здесь! На полу. Матрасы тоже сейчас будут – сначала стол надо убрать. И ваши куртки можно положить…

– Ясно! – ответил за всех Величко. – Детишки! Быстро посуду конвейером убрать… А потом стол, куда хозяин прикажет! И никаких перекуров! Ни на ночь, ни ночью! Где туалет, вам хозяин покажет. И снег не портить! Караул выставлять не будем! Спите сегодня спокойно! Если что, то первый заметивший подаст тревогу! Вопросы? Нет! Тогда за дело, ребятки, всем отдыхать. Бог поможет – аккумуляторы с утра не подведут!


Алексей безвольно проваливался в сон, будто в пропасть падал. А там, не в силах схватиться за хрупкий край пропасти, сползал и всё падал, и падал куда-то. Он отчаянно сопротивлялся, понимая в глубине мозга, что он старший в их колонне, и поступает неправильно, бросив без охраны секретную технику, разоружив солдат, не назначив дежурных… Понимал, но даже не пытался что-либо исправить. Он просто падал и падал в бездонную пропасть…

И потому уже ночью, проснувшись отчего-то и долго не шевелясь, Алексей сообразил в темноте, как он влип из-за своей нераспорядительности. Через открытую в соседнюю комнату дверь Алексей заметил, как кто-то тенью ступал в темноте между телами его солдат, спавших на полу, и безжалостно втыкал в них штык-ножи, которые Величко безрассудно приказал оставить в углу рядом с автоматами.

«Вот в чём была цель столь странного гостеприимства! – догадался Алексей, судорожно соображая, как теперь выкручиваться. – Сможет ли он незаметно и, главное, неслышно для страшной тени отыскать в темноте пистолет Величко, снять его с предохранителя, дослать патрон в патронник? Вряд ли сможет! Скорее, любое движение тень использует для продолжения расправы. Уже над самим Алексеем».

Алексей всё же предпринял попытку… Но тут Величко выдал его своим вскриком, отбросив руку в сторону:

– Ты чего? Обниматься потянуло? Спятил, что ли?

– Ти-хо! – едва слышно прошептал Алексей. – Дай мне твой пистолет… Только тихо! Он всех заколол!

Величко, хоть и спросонок, но всё понял. Он интенсивно встряхнул Алексея и приказал:

– Теперь спи! Спи! Это был сон! Страшный сон. Спи, Лёха! – и потом, больше для себя, с удивлением заметил. – Надо же, каким слабаком оказался! Холодной водицей следует обливаться, Лёха!


Когда Алексей опять открыл глаза, настенные часы показывали десять минут девятого. Рядом мерно посапывал Величко. Дверь в соседнюю комнату оказалась прикрытой.

– Ну и дела! – произнёс Алексей громко, чтобы разбудить товарища. – Генка, мы ведь проспали! Нас в шесть не разбудили! Без нас укатили!

– И в добрый путь! – спокойно отнёсся к этому Величко. – Однако нагонять всё-таки придётся! Ведь уже светло! Уже колёса должны вертеться в сторону дома!

Оба торопливо принялись натягивать на себя, всё что есть, а потом пошли умываться. В большой комнате солдат уже не было. Сауле хлопотала у плиты. Улыбнувшись разоспавшимся гостям, она указала на умывальник, но Величко зачерпнул полный ковш из ведра и приказал Алексею:

– На улицу! Бегом, марш!

– Ты что? Спятил? – изумился Алексей. – Там все тридцать! Сам маршируй, псих!

– Давай, давай! А то на руках вынесу… Стыдно будет!

– Точно, псих! – заключил Алексей, подчиняясь превосходящей силе.

Они помыли физиономии водой, которая застывала на ресницах льдинками, а потом Величко насыпал гору снега Алексею за шиворот…

За ночь мороз действительно усилился, но ребята вместе с Семёном давно проливали радиаторы горячей водой, прежде чем их заполнить. Правда, даже горячая поначалу вода на глазах застывала, угрожая так же застыть и в тонких трубках радиатора. Тогда – плохи дела!

Но подготовка к отъезду шла полным ходом без офицеров.

Семён их приветствовал и по-военному бодро доложил о том, что и машины, и завтрак скоро будут готовы.

– Семён! – Алексей решил выяснить причину того, что проспали. – Вы вчера обещали нас в шесть часов разбудить…

– Жена мне утром, глядя на вас, запретила! Я не мог не подчиниться! А вы разве в обиде? – он впервые при нас засмеялся.

– В общем-то, нет! Но неудобно как-то – все работают, а мы спим…

– Вас другая работа ждёт! – мудро рассудил Семён. – Вам нужно выспаться! А теперь пойдёмте все завтракать!

– Сейчас придём, Семён! – ответил Величко. – Только поглядим, что у нас получается… – он переключился на своих солдат. – Вы где оружие побросали, обормоты! Дело делаете – это хорошо! Но о бдительности совсем забыли! Две минуты на устранение! Мигом!


Теперь за столом оказалось веселее, нежели вечером. Все отдохнули, все ожили, все рвались в дорогу – домой. Потому завтрак не затянулся. Быстро смели вареную картошку с жареным луком и какой-то самодельный творог, запили чаем с травами и стали по одному выскакивать из-за стола, не забывая благодарить хозяйку и хозяина. Задержавшиеся опять помогли убрать со стола и сложить сам стол, затем оделись и с автоматами выскочили к машинам.

Алексей и Величко тоже поблагодарили хозяев. При этом Алексей за всех извинился:

– Мы вам доставили столько неудобств… Извините! Кроме того, ввели в немалые расходы. Возьмите, пожалуйста, хоть это! – он положил перед Семёном на стол червонец, который загодя извлёк из своего НЗ. Алексей всегда носил и возил с собой эти десять рублей на всякий случай, никогда не пуская их в ход. Но теперь, видимо, такой случай настал.

– Что вы! Мы от всей души! – чистосердечно произнес хозяин. – Не обижайте нас с женой! Мы были рады вам, а не деньгам!

– Может, вам что-то нужно? Всё что угодно, кроме бензина! Его так мало, что сами не знаем, дотянем ли до дома?

Сауле что-то шепнула мужу и зарделась. Хозяин согласно закивал головой:

– Да, да! Если у вас есть лампочки… Их давно нет в продаже!

– Вам обыкновенные? На двести двадцать вольт? – уточнил Алексей. – Очень обидно, но на нашей технике таких не бывает… Впрочем, Семён, позже это может получится. Но позже… Мы тут надумали у вас ненадолго оставить ту машину, которая сейчас на буксире. Через пару дней мы за ней вернёмся… Тогда и лампочки привезём. Договорились?

Хозяин перевёл ответ супруге. Дослушав, она засияла довольной улыбкой и благодарно закивала головой.

– Вот и договорились! – поставил точку Величко. – А теперь нам пора. Спасибо за приют и до свидания! Вы очень хорошие люди. Спасли нас в такой сложной ситуации! И будьте добры, хоть сейчас не провожайте нас, не выходите на мороз!

Когда вышли из дома, Величко взял Алексея за локоть и ехидно произнёс:

– Ну, ты и жук, Лёха! А заранее ты не мог мне сказать, что решил расплатиться? Если бы они твои деньги взяли, то, как бы я себя чувствовал? Может, ты еще нечто подобное задумал, так сразу сознайся! А то ведь я могу и рассвирепеть!

– Брось нагнетать! Мне это в последнюю минуту в голову пришло…


Ещё какое-то время вояки суетились, пока отцепляли и перекатывали ближе к воротам заснеженный Газон, потом Величко скомандовал всем «По местам», ребята забрались в КУНГ и колонна приготовилась к движению.

Теперь впереди встал Алексей на своём Уазе. Замысел рокировки прост: если он остановится из-за отсутствия бензина, что может произойти совсем скоро, то Величко этот момент пропустить не сможет. И ему опять придётся буксироватьУазик.

Поскольку хозяева, несмотря на увещевания, всё-таки вышли проводить колонну, офицеры подошли к ним, чтобы опять поблагодарить и попрощаться. Величко эмоционально обнял Семёна, а когда прощался с Сауле, театрально приложил руку к сердцу, а потом ее лихо поцеловал! У него всё получалось легко и естественно! Алексей же пожал руки обоим, развернулся и вместе с Величко побежал к своей машине.

Через минуту оба автомобиля выбрались на трассу. Двигаясь без буксира, товарищи рассчитывали на большую скорость, чем прежде. Этому способствовала и хорошо расчищенная дорога – дорожные службы ночное время зря не теряли.

У всех звонко пела душа, предполагая в дальнейшем беспроблемное путешествие!

Глава 17

В Шяуляе остановились возле красивого гастронома, чтобы купить хоть какие-то подарки семьям.

В прибалтийских республиках Алексей всегда предпочитал самообслуживание, где никто не поглядывал на него со скрытой иронией. Но здесь оказалось много отделов – бакалея, кондитерский, мясной и прочие – и, соответственно, много продавцов и целый ряд касс. Все – абсолютные чистюли! Все в аккуратненьких кружевных передничках ослепительной белизны. У всех доброжелательные улыбки не сходят с лица. Поражал и ассортимент товаров, чистота всюду и образцовый порядок. Покупателей оказалось удивительно мало, почти никого. Возможно, из-за мороза.

Алексей купил целый батон соблазнительно пахнувшей языковой колбасы, о которой когда-то слышал от матери, но в глаза не видел. На пару к головке фирменного литовского сыра «Ромбинас», купленного ещё по дороге в Ригу, взял и другой прославленный литовский сыр «Лилипутас» – шарообразный, как артиллерийское ядро, – а также соблазнительное на вид печенье в ярких глянцевых пачках. Уже на выходе, понимая, что с такими деньгами, какие остались у него, здесь делать больше нечего, разве что любоваться витринами, Алексей обнаружил прямо-таки гигантские апельсины. Для жены и сына Васютки они могли стать самым приятным подарком. Потому Алексей поглядел на ценник, кое-что прикинул и попросил приветливую продавщицу взвесить ему четыре самых крупных оранжевых шара.

– Эти? – уточнила милая девушка. – Грейпфруты? – Алексей подтвердил кивком, и продавщица захлопотала, упаковав шары в тонкую сеточку. – Пожалуйста, пожалуйста!

Алексей дождался Величко, который тоже побросал что-то в свой портфель и теперь присматривался к огромному и аппетитному балыку.

– Вот, не знаю, сколько взять? – вслух соображал Величко. – Ты, Лёха, себе возьмёшь?

– Я не дочь миллионера! Я свои возможности исчерпал. Теперь на тебя с завистью гляжу! – ответил Алексей.

– Лёха! Я же твой червонец видел – не жмись! Но если нужны деньги … У меня ещё есть! Я могу…

– Спасибо, Гена! Сейчас я не выдержу, чтобы не занять у тебя, а потом не выдержу до зарплаты! Уж лучше теперь себя сдержать! – усмехнулся Алексей.

– Ну, сам думай, как тебе лучше! – и Величко обратился к миловидной продавщице. – Красавица! А найдётся рыбинка чуток поменьше, но целиком? Чтобы не резать! Вы бы отловили мне пару штучек! – не изменяя себе, Величко попытался даже здесь установить контакт с красивой девушкой.

– Да, да! Я сейчас будем посмотреть! – с сильным акцентом и приятной улыбкой отозвалась она.

А Алексей подтолкнул товарища в бок и тихо предостерёг:

– Гена! Она не замужем! Её жалеть пока рано! Поторопись, дружище, к выходу!

В портфель всё не поместилось ни у Алексея, ни у Величко. Пришлось возвращаться к машинам с множеством свёртков. Уже втискиваясь в свой Уазик, Алексей услышал весёлый голос Величко, который трудно было не услышать даже в десяти метрах от него:

– Ты, дорогой мой, даже не принюхивайся! Это подарки жене и детям. А тебе, ты уж прости, Дед Мороз что-нибудь принесёт! У него на подарки деньги для всех найдутся!


Потом был Таураге. С Шяуляем сей крохотный городишко, конечно, не сравнится, но издалека тоже показался интересным. Останавливаться не стали.


До реки Неман едва дотянули. Все топливные стрелки улеглись на нули! На дальнем берегу виднелась почти родная Калининградская область и ее форпост – город Советск.

В нём Алексей до сих пор бывал лишь ночью – проездом в колонне, как и положено ракетчикам. Но кое-что интересное о Тильзите Алексей уже знал. В частности, о знаменитом Тильзитском мире, подписанным, кажется, в 1807 году французским Наполеоном и российским самодержцем Александром Первым. История того мирного договора исходит именно отсюда – из прусского Тильзита.

И сразу хорошая память услужливо подсказала Алексею, чему он когда-то удивлялся.

Историки уверяют, будто тот мир был выгоден не только Наполеону, но и самой России. Якобы он принес уважение и благодарность от мятежной Европы, в которой благодаря сему договору установился, наконец, долгожданный мир!

Вот это-то, как раз, и странно! Дело в том, что предложению Наполеона о мире предшествовал совершенно унизительный разгром русских войск при Фридланде. Тогда, благодаря бездействию нерешительного Кутузова, положение русской армии оказалось столь плачевным, что Наполеон мог ее уничтожить, не оставив ни следа, ни памяти.

Но Наполеон показал себя хитрым политиком, предложив Александру Первому не унизительную капитуляцию, а незаслуженный и даже почетный мир, лишь бы в лице насмерть перепуганной России заполучить союзника против Англии, лютого и давнего врага Франции.

Ход Наполеона оказался не только беспроигрышным, но и прекрасным! Правда, лишь для Франции!

Всё это и для России было бы вполне разумно, если бы не некоторые обстоятельства! Например! Англия и Пруссия к тому времени были союзниками России. Все вместе воевали против наполеоновской Франции! Но как только «великая» Россия оказалась разгромленной, она позорно переметнулась к Наполеону, сделав рокировку между союзниками и врагами! Да ещё своему прежнему союзнику, Англии, нанесла мощный экономический удар, разорвав с ней по требованию Наполеона торговые связи. А потом и своим врагом объявила, и согласилась участвовать в континентальной блокаде Англии.

Разве это – не подлое предательство? Но советские историки почему-то оправдывают русского императора, как родного! Прямо-таки по принципу: «Пусть он и сукин сын, но наш сукин сын!» Потому банальную измену для внутреннего употребления перелицевали в «подлинное искусство дипломатии»!

Только очень странное это искусство! Очень странная дипломатия! Лишиться собственной армии из-за трусости Кутузова как командующего, потом предать своих союзников, перейти на сторону бывшего врага!

Замечательная трансформация событий, товарищи историки, кем-то заказанная! Или вы действительно считаете, будто, стоит назвать черное белым, и оно и впрямь перекрасится?

Впрочем, кажется перекрасить можно всё! Ведь столь многие людишки бездумно ловятся на подобную наживку, даже не удивляясь тому, что предательство в устах наших ловких историков стало называться искусством дипломатии! Видимо, такие указания получили наши историки – не знаю, от кого!

Вот таким странным образом между Францией и Россией был подписан «почетный» Тильзитский мир и заключён союз с таким же названием! Между прочим, по его условиям бывшие враги обязались поддерживать друг друга в любой войне, независимо от ее целей и характера. В связи с этим сразу вспоминается другая дата – уже 1812 год, другая война с тем самым союзником!

Но и на том прелести Тильзитского мира не закончились! Ещё интереснее сложились отношения России с другим бывшим союзником, с Пруссией.

Россия и Пруссию предала, согласившись с требованиями Наполеона. А он настаивал, будто «Пруссия – подлая нация, которой руководит подлый монарх, а в его подчинении – подлая армия». Потому Наполеон желал, чтобы Пруссия навсегда исчезла с карты Европы. То есть, исчезла, прежде всего, как конкурент Франции, как конкурент Наполеону!

Но, как нас убеждают наши замечательные историки, Александр Первый сумел несколько смягчить ужасную участь Пруссии.

Ай! Ай! Ай! Какой умница! Потому Пруссия с карты Европы не исчезла, но лишилась пространных Польских земель! А на них поспешно образовалось некое Варшавское Герцогство, ставшее услужливым сателлитом Франции. Ведь прекрасно задумано!

По всему видать: Наполеон уверенно двигался к своей цели – к завоеванию всего мира.

– Но бог с ней, с историей! – подумал Алексей, мгновенно вспомнив всё это. Он всегда считал, что та история, которая является общедоступной, которая преподается в школах и вузах, состоит из одних лишь мифов и сказок. Они едва ли соответствуют давней действительности. А еще в той истории можно обнаружить весьма странные комментарии и оценки. Они зачем-то эффективно разрушают представления о нормах чести и морали.

– Вот и мост через Неман – он воистину прекрасен! Надо всё рассмотреть и запомнить! – переключился Алексей.


Этот мост, переброшенный через внушительный Неман, с первого взгляда поразил воображение Алексея. «Прямо-таки удивительное архитектурно-инженерное сооружение! И вряд ли его можно с чем-то сравнить».

Возможно, Алексей, думая так, по большому счету и ошибался, но ему до сей поры не приходилось видеть моста не то чтобы более могучего, но более оригинального и величественного.

– Ох, уж эти немцы! – восхитился Алексей вслух.

Разумеется, если бы город Советск изначально имел советскую историю, то и этот мост был бы построен исключительно по-советски. То есть, функционально, рационально, прочно, долговечно! Но никакой красоты и изящества, связанного с дорогостоящими излишествами, конечно же, здесь и быть не могло.

Но мост-то построили немцы! И имя он получил громкое – Королевы Луизы. Понятное дело, столь высокое имя задавало и очень высокий статус самого моста, потому он и стал подлинным чудом архитектуры.

Хотя ни Алексей, ни его соотечественники не могли видеть этот мост во всей его прежней красе, каким он виделся всем изначально, он, разрушенный, много раз перестроенный и недостроенный, и теперь был очень красив.

Когда-то пролёты его проезжей части, опирающиеся на могучие быки, сложенные из белого камня, держали ажурные стальные арки, высоко подпертые множеством таких же ажурных металлических столбов. Арки и столбы создавали великолепное обрамление всей дороги, ведущей через Неман. А почти у берега, буквально из реки тянулись вверх две симметричные башни с каскадами затейливых балкончиков и шпилей. Башни соединялись великолепной каменной аркой, монументально нависшей над дорогой. Архитектурно эта арка стала огромными центральными воротами, закрывающимися при необходимости. А с обеих сторон к воротам прижались внушительные каменные калитки для прохода пеших людей. В средней части в арку симметрично вписался рельефный королевский вензель. Здорово получилось!

Чуть дальше на могучих каменных быках вытянулись вверх две симметричные башни ростом ниже главных. Множество окошек и балкончиков позволяет таможенникам осматривать любой транспорт, въезжающий на мост.

Архитектура даже этих второстепенных башен Алексея заворожила.

– Такое чудо словами не опишешь! – заключил он для себя. – На такое произведение инженерного искусства можно лишь смотреть, но всё равно не насмотришься! Жаль, конечно, что Величко едет в своём Зиле, и по свежим следам с ним свои впечатления не обсудить! А когда проедем, останется уповать лишь на память. А если он не обратил внимание? Жаль…


В Советске потратили целый час в танковом полку местной дивизии, благо не напрасно. По открытому листу залили сто двадцать литров на двоих. Теперь доедем!

Пока заправлялись, Величко в сторонке проронил, будто невзначай, будто говорил в сторону, будто не для Алексея:

– Мы за эту поездку столько бензина сожгли, что никакой зарплаты не хватило бы, чтобы самим расплатиться! Представляешь? И всё льём и льём! Всё жжём и жжём!

Алексей понял, в чей огород камешек. Не смолчал:

– Всё убытки подсчитываешь? Я даже догадался, на что намекаешь. Вот, мол, где настоящие паразиты! Не какие-то спортсмены, а мы с тобой! Да и все прочие вояки! Одного бензина море переводят! А представь себе, сколько его требуется целому полку? А дивизии? А армии? Там – вообще железнодорожные составы топливо подвозят! И ведь не только бензин армия переводит… Разве не так? Вот ты и думаешь, какое я имею право, если сам сижу на шее у народа, тех поганых спортсменов позорить? Не лучше ль на себя, кума оборотиться… Разве я тебя неверно понял, Гена?

– Мы бензин на дело жжем! – ушел от конфликта Величко. – Мы народ защищаем! Даём ему возможность работать и отдыхать! По крайней мере, так считается! Потому мы с тобой, Лёха – не паразиты, не дармоеды! Хотя многим в мирное время именно так и кажется!

– Скажешь, они не правы? Они ничего не понимают? Особенно, если учесть моё турне по всей Прибалтике! Искал то, что кто-то давно выбросил. А мы с тобой отыскали это нечто, да и бросили его на полдороге как ненужное барахло, израсходовав массу средств! А теперь еще и возвращаться придётся за тем барахлом. Опять триста км туда, опять триста обратно! Такая поездочка за подарками нашим жёнам казне обошлась в столь огромные деньжищи, что мне стыдно становится! Только и осталось убеждать себя, что выполнял чей-то приказ! Мол, я – не я, и лошадь не моя!

– Да, ладно тебе! Нашёл повод убиваться! – остановил его Величко, направляясь к своей машине. – В себе копаться, что в дерьме – всё без разницы! Поехали-ка домой поскорее… Наши, смотри, уже заправились! А в Большаково остановимся возле магазина…

– Что тебе там понадобилось? – удивился Алексей.

– Увидишь! Там много хорошего увидишь…


На сто первом км трассы Советск-Калининград Алексей издалека заметил справа большую площадку, тщательно очищенную от снега. На ней располагался памятник советским разведчикам Великой отечественной войны. Алексей уже знал об этом мемориале. Знал, что его открыли всего пару лет назад. Поздновато, конечно! Но всё же увековечили славу рядовых советских героев, обменивавших в тылу врага свои жизни на общую победу! Побывать там у Алексея пока не получалось. И теперь он не удержался.

Остановились все. И по команде Величко высыпали из машины, рассчитывая на коротенький привал для разминки. Однако рассмотрели бетонно-металлическую композицию из трех раскрытых парашютов и, сообразив, куда попали, прекратили шумное завоевание пространства.

У Алексея защипало глаза, когда по небольшой аллее приблизились к парашютам и на гранитной мемориальной доске прочитали: «Разведчикам спецгрупп 1-го Прибалтийского, 2-го и 3-го Белорусского фронтов».

И далее: «С июля 1944 г. по февраль 1945 г. на территории Восточной Пруссии действовали спецразведгруппы «Джек», «Максим», и др., добывавшие разведданные для подготовки крупнейшей военной операции Великой Отечественной войны по ликвидации восточно-прусской группировки фашистских войск».

И всё! Но Алексей знал больше этого и посчитал нужным рассказать всем:

– Они все погибли. И таких групп в этих местах десантировались десятки. Каждая должна была по-своему ослабить врага перед наступлением наших войск. Только не надо думать, будто эти ребята вашего возраста были настоящими разведчиками, всё умели, всё могли… Большинство из них погибли, даже не приступая к основной работе… Ещё в воздухе. Ведь здесь – исконная немецкая территория! Хорошо укрепленная. И всюду небольшие города, деревни, хутора, поля, всюду немцы. К этому времени они уже остро ненавидели Гитлера, который привел Германию к гибели, но еще больше ненавидели и боялись Красную Армию, лишавшую их, как они считали, родины. Потому внимательно следили за высадкой парашютистов и докладывали в комендатуры. Любого неместного мужчину сразу отправляли в концлагерь. Все немецкие жители были вооружены. Всюду устраивались засады, особенно на дорогах, на окраинах населенных пунктов и в лесах. Везде проверяли документы, вещи, сумки. Полиция, городская и сельская стража, бургомистры, коменданты… Лишь малая часть наших разведчиков успевала выполнить своё задание.

Все молчали, не считая возможным что-то говорить.

– Вот так-то, дорогие мои товарищи! – обратился к солдатам Величко. – Родись вы чуть раньше, и оказались бы в одной из этих групп… И я с вами! Они ведь все знали, что никому не спастись! Но знали, что, погибая, спасут сотни и тысячи незнакомых бойцов, которые скоро пойдут освобождать от фашизма эту землю. Таковы арифметика войны! Но возле военных памятников я всегда спрашиваю себя: «Я бы так смог? Я бы не струсил, зная, что обязательно погибну?» – закончил Величко.

Все опять молчали, обдумывая эти слова и примеряя их на себя. А кто-то из солдат подвёл итог:

– На этой земле, куда ни ступи, памятники героям нужно ставить! А мы живём, мы ходим по ней, мы свыклись… А они за нас умирали…

Тогда и Алексей сказал своё:

– Всё, ребята! Поклонитесь героям ещё раз! Вечная им слава! А теперь – в путь! Нас тоже ждут великие дела!


Остановившись в посёлке Большаково, Величко уверенно направился в перекошенный одноэтажный магазин – оштукатуренную когда-то халупу, увлекая за собой Алексея:

– Вот, капитан, где надо учиться родину любить! Здесь, между прочим, совсем рядом, расположены наши братья по крови, стратеги! Не оглядывайся! Ты их не увидишь, поскольку они в своих норах сидят! Они лишь по ночам наружу и выходят. Представляешь лирику всей их жизни? До самой пенсии! А теперь погляди на полки этого магазина. Иногда они его посещают! Это тебе не Шяуляй, Лёха! Это не Рига! А ты недавно всех честных вояк паразитами обозвал! Я же тебе одно скажу: «Паразиты не мучаются, как наши ракетчики! Паразиты живут! Это мы, вояки, рождены мучиться, мучиться, а потом ещё и пропасть где-то без вести! Или погибнуть не за понюшку табака! Нет, Лёха! Нас паразитами считать нельзя, если, конечно, судить по совести!»

В пустом магазине пряный запах селёдочного рассола ударил в нос, перебивая прочие ароматы. Продавщица в засаленном и заштопанном на животе синем халате с большими накладными карманами поинтересовалась:

– Вам чё, касатики? Водочки? Это мы сейчас… И селёдочки? Только сразу предупреждаю: хлеб у меня несвежий! Ни вчера, ни сегодня не завозили… Морозы проклятые!

– А лампочки у вас есть? – спросил Алексей.

– Только синие остались… Ими хорошо уши прогревать, если болят… Возьмёте? Штук пять осталось…

– У нас столько ушей не наберётся! – ответил Алексей и буквально поволок Величко к выходу. – Я понял, зачем ты меня сюда затащил! Для демонстрации контраста! Будто я тебе возражал! Я ведь тоже не с Марса! И даже не из Риги! – с некоторой обидой произнёс Алексей. Потом он помолчал и уже со смехом закричал, обрывая прежний разговор и бросаясь к своей машине. – Но домой я всё-таки хочу! По коням, Гена! По ухабам! Но всё-таки домой!

– Разумеется! – усмехнулся Величко. – Конь почуял дом! И сразу понесло, будто скипидару под хвост плеснули!

Глава 18

Около восемнадцати, когда уличные фонари укутались ареолами мерцающих снежинок, оба автомобиля въехали в часть. Алексей метнулся к телефону и доложил о прибытии командиру дивизиона. Но тот, как показалось Алексею, не слишком обрадовался:

– А… Вернулся… Наконец-то! И где наша драгоценная? … Как, оставил? … Да ты что? Где это? … Под Ригой? Я что-то не понимаю! Ты в своём уме? Тебя зачем посылали? Ладно, давай-ка сюда… Телефон не тот инструмент, чтобы тебя поздравлять…

Настроение Алексея испортилось. События по прибытию стали развиваться худшим образом. Из победителя, который буквально вырвал ту поганую станцию из небытия, он превратился в человека, якобы всё и вся провалившего.

«Большие дела чужими руками легко делать! Всё простым и приятным представляется!» – с обидой подумал Алексей.

Зато дежурный по части едва не бросился обниматься:

– Наконец-то прибыли, столичные гуляки! – с нескрываемой иронией пропел он. – А то меня комбриг всё дежурство и в хвост, и в гриву! И начальник штаба туда же! Будто это я вас где-то заховал! Надеюсь, всё обошлось без происшествий? Тогда я так и доложу комбригу? Камень с его души упадёт… Не дай бог, мне на голову! Я уж думал, мне не смениться сегодня, раз вы не явитесь! Но если без происшествий, то где же вас носило? Точно, всё в порядке? Ничего не скрываете?

– Не тараторь! Сказал же тебе – без происшествий! – устало подтвердил Алексей. – Люди целы! Оружие на месте! Автомобили, как новые! Все нападения врага отбиты! Что ещё тебе?

– Какого врага? – не среагировал на шутку дежурный.

– До зубов вооруженного! И классового! И националистического! И климатического, если хочешь! – вполне серьезно вставил Величко, перехватив инициативу у Алексея. – И скажи мне по секрету, служивый ты наш, тебе не надоело хороших людей допрашивать? Дисциплину мы не хулиганим! Всю дорогу к тебе спешили – от завтрака до самого КПП! Гони нас скорее по домам! Ведь там давно процветает махровая командировочная безотцовщина!


Алексей попросил Иварса освободить вещевой мешок и одолжить его на день-два. Сложил в мешок все подарки, молча посидел минуту, что-то переваривая:

– Мы дальше так поступим, Иварс… Отнеси-ка этот мешок, портфель и стульчик ко мне в батарею! Оставь всё в канцелярии, а сам дуй на заправку, потом отряхни машину от наледи, как получится, и загоняй ее в бокс. Когда сделаешь – мне доложишь. А я – к командиру дивизиона… Там другие подарки нужно получить!

– Не волнуйтесь, товарищ капитан! Обойдется! – проявил Иварс большую проницательность, нежели следовало. – Главное-то, мы с вами сделали – машину отыскали!

Алексей усмехнулся:

– То, что вчера казалось главным, сегодня, когда дело сделано, становится никому ненужной историей! А тебе, Иварс, от меня за всю командировку – спасибо. Ты свою работу выполнил безукоризненно. Скажу твоему комбату, чтобы поощрил тебя. А теперь – вперёд!


Командир дивизиона встретил Алексея спокойно. «Уже перегорело! – решил Алексей. – Хорошо, что самое плохое я ему доложил по телефону! Так сказать, подготовил!»

– Почему машину бросил? – принялся наступать Кривцов, не протянув Алексею руки. – Ты получил приказ доставить радиостанцию в часть, а ты ее бросил за триста верст отсюда! Что скажешь?

Алексей понял, что придётся оправдываться, а это у него всегда получалось плохо.

– Так сложились обстоятельства! – начал Алексей. – Разве вам лучше было бы узнать о семи трупах?

– О каких трупах? Ты что несёшь? Что за обстоятельства? Комбригу уже докладывал? – струхнул Кривцов, соображая что-то по-своему.

– Вы – первый! И трупов нет! Могли быть, конечно! Но – нет!

От этих слов Кривцов несколько остыл. Понял, что самое страшное не случилось.

– Ладно! Не крути! Рассказывай, что там было и как, а то мне сейчас комбригу докладывать…

– Ситуация такова! Минус тридцать пять! Из-за снежных завалов на трассе тысячи машин оказались в капкане. Там говорили, километров на двадцать растянулись: ни вперёд, ни назад! Двигатели глушить нельзя – разморозятся. Бензин у многих быстро закончился. Люди паникуют. В легковушках женщины и дети коченеют. И продолжалось такое почти сутки. Мы спаслись за счет выносной станции питания из радиостанции Величко. Да местные жители слегка помогли. Но бензина для движения осталось мало. До дома никак бы не дотянули. Потому я решил заночевать на месте! В Советске заправились. Машину оставил под присмотром местных жителей. Теперь надо съездить туда на грузовике и притянуть станцию в часть. Она не на ходу. Разукомплектована. К тому же ее сильно тянет вправо. Люди наши все в порядке. Техника цела. У Величко для охраны был пистолет и три автомата – всё оружие и боеприпасы по приезду сданы. Автомобили заправлены и поставлены в боксы. Фляжку со спиртом едва сохранил… Всегда с собой в портфеле носил – давно бы украли, как сухие пайки, если бы кто узнал. Но возвращаю ее в сохранности! Вот и всё!

– Ладно! С Величко я сам разберусь… А ты, надо признать, – молодец! Действовал по обстановке… Можно сказать, в сложных нестандартных условиях… Не зря я на тебя рассчитывал. Жаль, конечно, что не удалось притянуть станцию, да что уж теперь! Стихия! – произнёс Кривцов миролюбиво, пряча фляжку со спиртом в сейф. – Съездишь завтра, притянешь ее сюда… Сейчас с Курасовым будем решать, на чём и с кем поедешь! Устал, конечно?

– Есть немного, товарищ подполковник! Разрешите на вашем Уазике домой кое-что громоздкое отвезти? Туда и обратно?

– Так ты еще и по магазинам успел? А говоришь, мороз жить не давал!

– Сыну стульчик в «Детском мире» по пути купил! Без подарков ведь нельзя!

– Это верно! Дети всегда подарков ждут! Их надежды обманывать нельзя! Давай, бери мою машину и отдыхай! А с утра ко мне, как штык! – Кривцов протянул на прощание Алексею руку. – Отдыхай! А я пошёл успокаивать комбрига… Если бы один ты был его головной болью…


«Боже мой! – соображал Алексей по дороге домой, начиная дрожать от пугающих предчувствий. – Хоть бы дома всё оказалось в порядке! Как же я соскучился, мои родные! Когда вы рядом, почему-то столь остро не чувствую, как вы мне дороги, но стоит уехать – изнываю от тревоги и …»

Алексей всегда избегал слова «любовь». «Слишком оно затасканное! Пусть останется для девочек и сказочек!» Но сейчас он чувствовал в себе нечто такое, от чего сосало под ложечкой, от чего начинало знобить… Он всё эти дни сильно тосковал по жене. Особенно, по ней, не по детям, но не сознавался даже себе, дабы не раскисать.

«А теперь – можно! Только бы всё было хорошо!» – думал Алексей, поочерёдно подтаскивая к двери тяжелый вещмешок, портфель и стульчик на длиннющих ножках – всё в руках не умещалось.

Наконец он повернул ключ в замке и оказался в квартире. Осторожно, чтобы никого не разбудить, если спят, сбросил на пол опостылевшую измятую шинель, стянул сапоги, китель и тихо-тихо приоткрыл дверь в комнатку. В щель увидел уснувшую непроизвольно жену, склонившуюся с бутылочкой над кроваткой Ваньки, и старшего сына Ваську, прямо на холодном полу слюнявившего цветной карандаш и что-то рисовавшего в большом альбоме.

– Сын-о-о-к! – совсем тихо позвал Алексей.

Сын встрепенулся, повернул голову и засиял улыбкой, видя, как отец просит его не шуметь, приложив палец ко рту. Василёк на цыпочках приблизился к Алексею, подпрыгнул к нему, склонившемуся навстречу, повис на шее отца, крепко его обнимая!

– Папуля! Ну, почему ты так долго выполнял свой приказ? Мама без тебя всегда плакала… А Ванька плохо ест и спит… И температура у него…

Алексей высоко поднял бесконечно дорогого человечка и потер его небритой щекой. Васютка отстранился и пригрозил в ответ:

– Если будешь колоться, я укушу тебя за ухо!

– Я так по тебе соскучился, сынок, потому и колюсь… Я привёз тебе коллекционный «Москвич». И еще кое-что?

– Что привёз? – не удержался на шепоте Васёк, чем сразу разбудил маму.

Она встрепенулась, спросонок взглянула на мужа и опять опустила голову на деревянную перекладину кроватки, досыпая. Потом снова взглянула на Алексея, встряхнула головой, потерла ладонями виски и вдруг расплакалась.

Алексей кинулся к жене, обнял за плечи, поскольку она уткнулась лицом в маленькую Ванькину подушку и отворачивалась от мужа, целовал ее, куда придется, успокаивал, но ничего не получалось. Слезы очень скоро превратились в тяжелые рыдания…

– Как ты мог? Как ты… Как мог? Как ты… – рыдала она. – Самое трудное время… Ванюшка заболел… Васютка следом… У обоих высокая температура… Я в аптеку не могу отойти! Молока нет! А ты! Тепло быстро выдувает… Ну, почему ты не отпросился? Почему ты нас оставил…

Наконец Людмила, всхлипывая, поднялась, обвила шею мужа руками, потом отстранилась от него и принялась колотить своими кулачками. Она всё еще не могла успокоиться:

– Нельзя же так! Детки с температурой! Высокой! Я туда, сюда… Телефона нет; врача не вызвать! Ничего нет… Не успеваю! Еще эта печка… Как пыхнула – всё вокруг в саже. А мне и убраться некогда – от детей не отойти! Газа так и нет! Не горит, хотя пахнет! Я на утюге или за печкой Ванюшке кашку грею. На воде варю, молока нет, а он всё понимает, бутылочку отбрасывает… Ужас! Диатез! Даже не знаю, как тебя дождалась! Разве так можно? Хлеба тоже нет! Кто такое выдержит?

– Всё, всё, мои хорошие! Теперь всё наладим! Поглядите, что я вам привёз?

Алексей извлёк из вещмешка маленькие головки сыров необычной формы, колбасу, грейпфруты:

– Во, какие апельсинищи! Прямо-таки четыре солнца! Теперь быстро наступит потепление! Может, даже весна!

– Хорошо бы! – мечтательно протянула Людмила.

В кроватке закряхтел Ванюшка. Как всегда он сначала скинул с себя одеяльце, потом молча выдал струю сквозь кроватную решетку, а затем принялся почесывать голый животик и вертеть головой на голоса. Васенька сразу помчался за тряпкой – знает свои обязанности! А Алексей выхватил сына из кроватки, укутал в одеяльце, зацеловал в шейку. Ванюшка вырывался, отталкивался от отца и смеялся. Заулыбалась, наконец, и Людмила, помогая Васильку вытирать пол.

– Будем пировать! – провозгласила она. – Вон, детки, сколько папка нам вкусностей привёз! А это что? – обратила, наконец, внимание Людмила на деревянное сооружение у печи. – Прямо трон настоящий! Когда же мы его испытаем? Ведь Ванюшке даже в кроватке сидеть ещё рано!

– Так мы подождём! Нам спешить некуда! – успокоил Алексей.


Потом супруги, уложив детей спать, долго сидели у горячей кафельной печи, как некогда в этой квартире сидели, пожалуй, другие ее хозяева – немцы. Между разговорами супруги очищали грейпфрут и удивлялись, почему этот апельсин, хоть и огромный, стало быть, вполне спелый, но столь горький. Алексей веселил жену рассказами об увиденном в долгом своём путешествии.

– Представляешь, чтобы случилось с той литовской семьёй, если бы Величко их не отогрел? – не успокаивался Алексей. – Даже в дрожь бросает! Совсем маленькие дети, молодая женщина беременная… А если бы им не повезло? Если бы рядом не оказалась наша военная техника? Не оказалось Величко? И сколько в той пробке еще таких же или более страшных историй случилось? Мы и не знаем! Понимаешь, как на этом примере становится заметно, что народ способен выжить только так! Объединившись! Если люди всегда друг другу на помощь приходят! Если каждый не отсиживается, мол, лишь бы меня не коснулось… А как нам помогли те литовцы? Даже не понять, что их подтолкнуло? А ведь абсолютное бескорыстие! Самоотверженность, можно сказать… Оказалось, именно лютый мороз и самые настоящие опасности обнажили то человеческое тепло, о котором все так тоскуют в последнее время… Многие теперь не верят, что оно в людях сохранилось! А ведь оно есть! Есть! Наряду с черствостью, бесчестием, подлостью и гадливостью… Стало быть, есть еще у народа порох в пороховницах! А ты как считаешь, Людок?

– Если убрать перегородки и белые перепонки, то очень даже хороший получается апельсинчик, сочный и сладкий! – вдруг догадалась и оттого обрадовалась Людмила, удивив Алексея странной своей рассеянностью. Будто и не слушала его.

– Вот и хорошо! – согласился Алексей, неохотно уходя от часто будоражившей его темы, которая теперь пополнилась новыми фактами. – А я уж думал, будто привёз вам какой-то силос! Но в Литве им торговали не для того же, чтобы меня обмануть! Хотя и поглядывали, словно на пришлого бабуина. Помнишь, когда-то нас Пироговы возили на свой юбилей в «Тюльпе»? И литовские, и латышские продавцы всюду вели себя безукоризненно. Даже намёков никаких! Вот и теперь… Мороз трещал, но люди попадались теплые, человечные, хорошо воспитанные… Мне всё там понравилось. Особенно, звучание органа в Домском соборе – я уже тебе рассказывал. Вот ведь, так меня проняло, что всякий раз волнуюсь, когда вспоминаю. Этот трубный звук воздействует на меня так, да и на всех, наверное, что хочется рвать и метать! Рвать и метать! Что-то внутри холодеет, немеет и переворачивается. Непроизвольно сжимаешься весь – не пошевелиться. До сих пор не понимаю, что со мной было от той музыки… Но когда-нибудь мы с тобой съездим в Ригу, чтобы и ты орган послушала!

– А детей куда? Теперь, дорогой папочка, нам надолго придётся о себе забыть… Теперь не мы здесь главные! Теперь главное – вся наша семья! А в ней главнее всего – наши маленькие дети! Надеюсь, ты нескоро куда-нибудь улизнёшь?

Алексей не стал расстраивать супругу, зная, что завтра утром этот вопрос будет решаться в кабинете у Кривцова. «Всё – в своё время! Нельзя психику человека перегружать ни радостями, ни печалями! Но самому подготовить семью к своей поездке нужно! Надо узнать, почему не приносили молоко в соответствии с договором? Какие нужны лекарства, продукты? На всё это нужно время, а я опять… Хорошо хоть электрическую плитку из Риги привёз…»

– Ты нас заранее по рукам и ногам повязала… Мы еще в Ленинград поедем! Вот прорвусь в академию, и поедем. Поживём в Ленинграде пару лет, поглядим, как цари жили!

– А что, в академию надо не поступать, а прорываться? – засмеялась Людмила. – Слово-то какое смешное подобрал!

– Слово верное! Именно прорываться! Хочется всем, а прорываются единицы.


Прежде чем предстать перед Кривцовым, Алексей заглянул к заместителю начальника штаба, чтобы сдать командировочное предписание. Тот откровенно обрадовался, увидев Алексея:

– О! К нам рижский гость явился! А мы без тебя тут голову ломали!

– Что-то незаметно! – возразил Алексей. – Голова, как голова! Только ветер свистит!

– Ладно! Заканчивай со своими аллегориями и столичными похождениями… Мне постоянно замены приходилось вместо тебя искать… В наряды ходить некому!

– Ты бы лучше поискал мне замену для той командировки. Такие морозы, а я детей и жену оставил без помощи! А в наряд можешь и сам, наконец, сходить. Не велик барин!

– Но, но! Ты не очень… Моих нарядов и для тебя достаточно останется!

– Ты, Василий, делом-то займись… Я зашёл сдать командировочное предписание, чтобы деньги скорее начислили…

– Поиздержа-а-а-лся! – ехидно протянул ЗНШ. – Столичная жизнь – она в деньгах нуждается!

Алексей через барьер, отделяющий простых смертных от великого заместителя начальника штаба, молча швырнул предписание и отправился к Кривцову. Того в кабинете не оказалось. Зашел к начальнику штаба Курасову. Тот говорил по телефону, что-то нервно записывая в ползущей по столу тетради. Алексей ее придержал, а Курасов кивком головы показал на стул. Садись, мол!

После того как Курасов раздраженно швырнул трубку на ее родное место, Алексей проинформировал:

– Юрий Семёнович! Мне командир на утро назначал рандеву…

– Садись, говорю! – ответил Курасов, продолжая что-то записывать. Потом подвёл итоги:

– Прямо-таки, черт попутал! Но придётся пережить! Это я – не тебе… А тебе, дружок, надо сейчас взять машину в хозвзводе и пилить за брошенным тобой экспонатом! Сам знаешь, за каким и куда! И проверь, успели ли эту машину вчера включить в наряд? Что-то они мудрят в последнее время… Понятно, ресурс, конец года… Если не включили, то сам проследи, чтобы к завтрашнему утру всё оказалось на мази… В общем, давай, Лёша! Сам действуй! А мне, поверь, теперь не до тебя! Хотел послушать арию рижского гостя, но… Ну, иди, иди…

Алексей направился в родную стартовую батарею. В канцелярии по форме представился командиру.

– Ладно тебе… – остановил его комбат. – Не на плацу! Как съездил? – и, не дожидаясь ответа, вывалил на Алексея. – А мы без тебя, турист, вконец зашились. Совсем там (он головой указал наверх) офигели! Подавай им показное занятие для офицеров дивизиона по лыжной подготовке. Да у нас и лыж сроду не было… Вот ты и будешь готовить это занятие! В следующий вторник проводить… Оно у всех на контроле, а лыжник один ты! Замкомбрига вцепился в Кривцова со своей спортподготовкой, а тот в меня: «Ты же не подведи! Ты же покажи!» В общем, сам представляешь! Показуха на высшем уровне!

– Здрасте, Анатолий Петрович! – не сдержался Алексей. – Вижу, прямо-таки везде мне очень рады! А я и есть тот самый мужик, который всех генералов должен накормить? Ну, хорошо! Пусть в наших краях давно снега не бывало, но в училище-то все курсанты нормативы по лыжам сдавали! Все отличными спортсменами-разрядниками были! А на мне одном свет клином…

– Ты же у нас кандидат в мастера по лыжам, а не все! Потому тебе и лыжи в руки! И давай, к политзанятиям срочно подключайся! Замполит во вторник на занятие к тебе приходил… А Полькин тебя подменял… Конспекта, конечно, нет! Наглядных материалов – нет! Личный состав скучает! На вопросы не отвечает! От темы, рекомендованной политотделом, отошли! В общем, такой скандал, едва до Брежнева не дошло! Это лишь пока не дошло! Начальник политотдела так нам накрутит, что и Брежнев позавидует! Так что, действуй, Алексей Петрович, так сказать, в пределах своих полномочий!

– Анатолий Петрович! Какие полномочия? Меня опять в командировку посылают!

– Что, что? Не понял! Давай-ка по порядку! – стал закипать комбат.

– Какой уж тут порядок? Привычная кавардабарда! – огрызнулся Алексей. – Я опять в Ригу возвращаюсь! Я там не всё, как оказалось, осмотрел. Говорят, там ещё интересный музей Чертей есть… Или он в Вильнюсе? Или в Каунасе? Ладно, везде поищу! Нам во всём разобраться только черти и помогут!

– Кончай мне мозги сверлить! Без твоего юмора у нас юморина круглый день! Вот! Уже заговариваюсь… Ты ведь сегодня дежурным по караулам в гарнизон заступаешь… Кто же пойдёт?

– Пусть этот вопрос великого Сальника напрягает! Пусть сам и сходит, планировщик наш неприступный! А я пошёл машину в Ригу искать. Всем привет из Риги!

Едва Алексей вышел из канцелярии, как на него налетел зам командира дивизиона по вооружению:

– Зотов! Алексей! Почему твоя пусковая установка до сих пор не в ОРМ? У тебя же плановое ТО-2! Тебе полковник Ницкий (заместитель командира бригады по вооружению) за нарушение плана уже привет в приказе готовит! А мне из-за тебя устное предупреждение сделал!

– Всё потому, что я – не я! Я уже давно – Фигаро! Будто вы не знаете, что я в командировке десять дней! Вернусь – тогда и разберусь… Могли же сами комбату напомнить! Он бы организовал…

– Ты уж разбирайся, сколько тебе угодно, а пусковая, чтобы до обеда стояла в ОРМ!

Алексей зашел на третий этаж, где располагался хозвзвод. Спросил дневального:

– Где майор Вострухин?

– Здесь его не было! – четко ответил дневальный.

В это время из канцелярии раздался крик самого Вострухина:

– Заходите, я здесь! Кто меня ищет?

Алексей поглядел на дневального вопросительно, но тот и глазом не моргнул, будто всё идет, как положено.

«Чудеса! – подумал Алексей. – Хорошо, что мне столь исполнительный болван в стартовое отделение не попался! Или он от безделья чудит?»

– Валерий Петрович? Это кто кукарекает невпопад?

– Не обращай внимания! Тебе что надо? – спросил он, что-то записывая в большой разлинованный журнал.

– Вашу машину из хозяйственного взвода! Чтобы ехать в Ригу! – проинформировал Алексей. – Она хоть запланирована?

– Ты что? – вскинулся Вострухин. – У меня один сто тридцатый остался! И тот на ладан дышит! Он и в одну сторону… Но если очень хочешь – бери… Но и я без него, как без рук! Кто приказал? Пойдём к Курасову… Пусть что-то другое поищет!

– Сильна наша армия своим особенным порядком! – выдал Алексей, пока они спускались этажом ниже. – Американцы нас ни за что не победят! Ведь не смогут разобраться, что у нас, как и на чём работает! Их шпионы только политические лозунги да почины в войсках и видят!

– Договоришься! – предостерег Вострухин. – Тогда и узнаешь, как шустро политотдел способен реагировать!

– Буду рад узнать, что хоть кто-то здесь умеет дела делать! Пусть даже они персональные!

– Ты, Алексей, точно договоришься. Я тебя первым и заложу! На всякий случай.

Когда зашли к Курасову, он сразу всё понял и упёрся:

– Товарищи-ребята! Не могу же я машину из строевой группы туда посылать! Есть транспортная группа, есть твой сто тридцатый, Валерий Петрович! Вот и готовь его в дальний рейс!

– Так ведь он… – взмолился Вострухин.

– Именно потому! Если не дашь Зотову свой Зил – сам поедешь за этой станцией! – отмахнулся Курасов. – Других решений я не знаю! И наш диспут завершён!

Алексей демонстративно уселся на стул, не покидая кабинет Курасова. Ему обязательно требовалась нормальная машина, чтобы выполнить приказ командира дивизиона.

– Ну, что уселся? Рожу я тебе машину, что ли? Бери, что дают, и беги с глаз моих долой, турист!

– Да что вы меня все попрекаете? – не выдержал Алексей. – Как ехать в лютый мороз черт знает куда, так ни одного героя не нашлось, а когда я дело сделал, так, оказалось, чуть ли не на курорте побывал! Прямо-таки оздоровился, пока за меня все тут надрывались!

– Слушай, Алексей! Не до тебя мне теперь! Через час заслушивание… А тут ещё… Сам пошевелись… Разведай что-нибудь! Тогда и приходи!

– Так ведь я уже уехал, в соответствии с вашими планами! Как же я, турист поганый, здесь пошевелюсь, здесь разведаю? – стал накаляться и Алексей.

– Слушай! Дорогой мой! Оставь меня хоть на часок! Зайдешь позже, если не уедешь! – сломался Курасов. – Ну, богом тебя заклинаю, почти как человека прошу, турист ты наш неприкаянный… Оставь меня!

Алексей опять заглянул в кабинет командира. Его по-прежнему не было на месте. Хотел уточнить у Курасова, но тот, лишь увидев в дверях Алексея, завопил:

– Зотов! Я же просил тебя убраться!

– Где командир? – спросил Алексей.

– На технической территории! Вместе с комбригом! Ты еще ему под руку попадись! Прямо, бедоносец какой-то!

– Нет! Я рижский гость! – гордо поправил его Алексей. – А если по-простому, слишком добросовестный турист!

– Иди! Иди отсюда… Пятнадцать минут осталось! Уйди-и-и-и! – замахал руками Курасов.

На пути к технической территории, где Алексей рассчитывал улучшить момент и уточнить у командира дивизиона, как быть, если ехать не на чем, и никто не принимает решения, ему как назло попался замполит.

– Здравия желаю, товарищ майор! – вынужденно поздоровался Алексей с человеком, которого вполне осмысленно не уважал.

– Здравствуйте, товарищ Зотов! У меня как раз к вам имеется вопрос…

– Слушаю вас, товарищ майор! – напрягся Алексей, понимая, что теперь долго придётся выслушивать беспредметное нытьё.

– Как же так? Мы вашу группу рядового состава считали лучшей в дивизионе, а при первой же проверке выяснилось, что мы зря вам доверяли!

– А кто это – мы? – дерзко уточнил Алексей.

– Мы – это командование дивизиона, товарищ Зотов! – с какой-то непонятной гордостью, будто представился членом ЦК, произнёс замполит.

– А разве командование дивизиона присутствовало у меня на каком-то занятии?

– Нет! Но вас ведь проверял заместитель начальника политотдела! И предъявил мне много претензий!

– Это невозможно! Я был в командировке и проверяемоеполитзанятие не проводил! – ещё больше дерзил Алексей. – Потому те претензии явно не ко мне! – однако Алексей понял, что перебрал. Теперь надо бы осторожно отступить, иначе начнёт свою власть показывать.

– Ну, знаете! – стал выходить из себя замполит. – Я к вам обращаюсь, как к коммунисту!

– Как к коммунисту или к коммунисту? – уточнил Алексей, не выдержав, чтобы дерзко не съехидничать, сам не понимая, зачем так поступает.

– Вы почти сорвали занятие! – разозлившись, принялся глупить замполит.

– Товарищ майор! Я не проводил то занятие! Я десять дней был в командировке!

– Это неуважительная причина, товарищ капитан! – повысил голос замполит.

– А какая причина для вас станет уважительной? Может, моя смерть? – повысил голос и Алексей.

После этого замполит сообразил, что его воспитательная работа зашла в тупик, лишившись конкретности. Потому он решил вернуться в свой образ невозмутимого мудрого наставника:

– Ладно, товарищ капитан! Не горячитесь напрасно! Мы разберемся! Идите!

– Я понял! – ответил Алексей. – Но не знаю, куда идти? Я командира ищу.

– Командир в парке. На технической территории! – подсказал замполит и степенно удалился в свой кабинет.

Алексей зло сплюнул:

– Что умеет, так только настроение испортить! Прямо-таки, воспитал меня и перевоспитал одновременно! Ушинский-Макаренко местного разлива!


Продвигаясь в сторону, откуда в испуге разбегались офицеры и прапорщики, Алексей вышел на командира дивизиона, следующего по технической территории за командиром бригады от бокса к боксу. Кривцов уже имел красное лицо и, издалека заметив Алексея, махнул ему рукой, чтобы шёл далеко и мимо.

«И куда теперь? – подумал Алексей. – Пройдет немного времени, и я опять окажусь во всём и вся виновным! И опять уважительные причины будут восприниматься моими отговорками! И опять мне скажут назидательно, что нужно иметь чувство долга! Как будто с ним сразу появится автомобиль и сами собой оформятся все документы на поездку, хотя командир дивизиона и начальник штаба заняты и видеть меня не желают! Зато командир батареи и зам начальника штаба ждут меня не дождутся, чтобы помешать притянуть проклятый Газон! Картина Репина «Приплыли»!

Алексей остановился рядом с КТП и решил специально попасть на глаза командиру бригады: «Может, хоть он что-то сдвинет с мертвой точки? Мне, разумеется, потом вдвойне достанется… От Кривцова. Но ведь что-то делать необходимо! Как не повернусь, крайним я и окажусь!»


Вышло, как Алексей и предполагал. Когда недовольный осмотром командир бригады направился к своему Уазику, дожидавшемуся его возле КТП, он заметил Алексея и спросил у Кривцова:

– А это что?

Кривцов молчал, соображая, как ответить на столь глубокомысленный вопрос, имеющий в виду, неизвестно что.

– Я вас спрашиваю! Почему офицеры без дела болтаются?

– Это капитан Зотов! Он вчера из командировки вернулся! Теперь готовится ехать за радиостанцией, которую отыскал в Риге!

– Сам вижу, что Зотов! – подтвердил знание вопроса комбриг. – Почему болтается, спрашиваю?

Кривцов не решился объяснить, что утром он собирался лично отправить Зотова за машиной в Ригу, но комбриг неожиданно дернул его сюда… С тех пор дело и стоит.

Ответил комбригу Зотов, как только тот устремил на Алексея свой грозный взгляд:

– Товарищ полковник! Вам командир дивизии из Капсукаса велел передать от него самый дружеский привет! Он говорил мне, когда я радиостанцию искал, что очень вас уважает! А я сразу уеду, как только будет готова машина!

– Не готова? – комбриг зло поглядел на Кривцова, демонстрируя, кто именно завалил важное дело.

– Всё готово, товарищ полковник! – стремительно выпалил Кривцов. – Почти!

– Что значит, почти? – прицепился комбриг. – Почти беременна, что ли? Где машина? Где путевой лист? Кто инструктировал водителя и старшего перед убытием в другой гарнизон? Я во всех делах у вас нахожу беспорядок, товарищ Кривцов. Разбирайтесь тут сами… Когда Зотов вернётся, мне подробно…

– Есть, товарищ полковник! – ответил Кривцов и, играя желваками, направился к Алексею. – Ты всё ещё здесь, на мою больную голову?

Алексей молчал, зная по опыту, что некоторое время после взбучки Кривцов, равно как и любой иной человек, думает совсем не о том, что спрашивает. Надо подождать. Надо выйти пару.

– Почему не уехал до сих пор?

– Машина, которая предполагалась, по утверждению майора Вострухина способна ездить лишь по городу. Часто ломается. Но только она осталась из транспортной группы, как сказал начальник штаба. Все ждут вас; никто решения не принимает!

– А тебе больше всех надо? – задал Кривцов не слишком правильный с точки зрения педагогики вопрос. – Мог меня и дождаться!

– Я рад бы, но меня сейчас куда-нибудь заткнут! В наряд, например. И опять вопрос застрянет на три года! Уж теперь надо до конца дело доводить! Ее и ремонтировать ещё придётся! – напомнил Алексей.

– Это ты правильно говоришь… Ты мне всё больше нравишься, но лучше бы тебя совсем не видеть с твоей проклятой станцией! – опять странно выразился Кривцов.

– Не понял! – вставил Алексей.

– Ступай на обед, раз время подошло, а завтра будет тебе машина. Выезд в четыре утра. Инструктаж и всё прочее – сегодня после обеда. Вопросы? Тогда – действуй, турист!

«Вот и приклеилось!» – чертыхнулся Алексей.


После обеда дела пошли успешнее, только лампочек найти так и не удалось. И когда в этом поиске не помог даже зам по снабжению майор Вострухин, казалось бы, бог в этом вопросе, Алексей вывернул четыре штуки в солдатском умывальнике, поскольку там они оказались на доступной высоте. Потом вызвал дежурного по батарее и предупредил его, чтобы избежать недоразумений:

– Четыре лампочки отсюда вывернул я. К сожалению, на складе их нет, а нашу радиостанцию из Риги без этих лампочек не отдадут. Договор, как говорится, дороже денег. Думаю, здесь достаточно светло и с оставшимися лампочками. Верно я говорю?

– Так точно, товарищ капитан! Я всё понял, а то бы думал, будто украли! – ответил сержант. – Вы сегодня едете?

– Завтра! Рано утром.

– Завидую! Я ведь сам из Риги.

– Понимаю, но к твоему сожалению, до Риги я не доеду. Машина меня дожидается недалеко от Елгавы. А ты, наверное, что-то передать хотел? В следующий раз! Я сразу обратно, чтобы до ночи вернуться!

– Счастливого пути вам, товарищ капитан!

– Спасибо! Видишь, сколько уже счастья привалило? Даже лампочки выкручивать приходится! – посмеялся Алексей.

Глава 19

«Не проехать бы наш съезд с дороги! – опасался Алексей, когда до Елгавы осталось километров пять. – Не забыл ли я то место? При свете фар всё казалось иным. Плохо, что и нынешний водитель не знает, где мы оставили злополучный Газон».

Но мимо они не проехали. Да и видимость оказалась хорошей, хотя потеплело градусов на десять или более того, но обошлось без тумана.

Теперь Алексей с удивлением разглядел то, что тогда не увидел из-за усталости, темноты и колючего мороза. Поселок совсем крохотный, в одну улочку, торчком уходящую от трассы. Однотипные белокирпичные домики. Крыши не под шифером – под железом, аккуратно покрашенные. Одинаковые дворики. На задках виднеются небольшие кирпичные же постройки. Низкорослые кривые деревца под снегом. А дальше – всё поля, поля. Откуда-то потянуло характерным коровьим запахом.

Покосившийся Газон дожидался своей участи на прежнем месте. Алексей через калитку вошёл в знакомый двор и позвал Семёна. К счастью, тот оказался дома и уже одевался, чтобы выйти навстречу подкатившему грузовику.

Здороваясь, Алексей обнял Семёна как старого знакомого. Спросил про дела. Вместе они вышли за ограду, помогли прицепить Газон к Зилу.

– Стой! – Алексей остановил тягач, когда тот, сдавая назад, приблизился к сцепному устройству. – Теперь, Арвид, закрепляй сам! И проволокой закрути, чтобы проушины с крюков не соскочили! – потом Алексей повернулся к Семёну. – Мы готовы! А где же Сауле?

– На ферме… Я сейчас схожу… Обедать будем! – пояснил Семён.

– Жаль, но ждать мы не сможем… Очень задержались! Передавай жене мой привет и вот это. – Алексей вручил Семёну пакетик с лампочками. – Извини, что б/у, но других не нашлось! Счастливо вам здесь жить! Не замерзайте!

Он вскочил на подножку машины, сказал водителю, чтобы медленно протянул – «погляжу, что и как!» – еще раз помахал Семёну рукой и закрыл за собой дверь кабины:

– Помчались… Как думаешь, Арвид, мы до восемнадцати домой вернёмся?

– Никак нет, товарищ капитан!

Алексей посмеялся:

– Объясни мне, почему не просто – нет, а никак нет? – смеясь, уточнил Алексей.

– Не знаю, товарищ капитан! Так научили! Так и отвечаю! А что?

– Я от нечего делать прицепился! Представь себе, более десяти лет служу в армии, а странное словосочетание «никак нет» меня продолжает веселить. Ведь для отрицания вполне достаточно сказать «нет», зачем же этот несуразный прицеп? И ведь никто ответить не может! В лучшем случае, говорят – традиция. Но традиция с кого-то начиналась? Выходит, когда-то говорили не по-русски?

– Я об этом ничего не знаю, товарищ капитан!

– Не напрягайся, Арвид! Мне и не нужен твой ответ! Я – для смеха! Такой ерунды в русском языке – пруд пруди!

– Что же вы еще заметили? – искренне заинтересовался Арвид.

– Если на военную тематику, то скажи мне, например, что такое личный состав?

– Ну, это нас так называют, товарищ капитан!

– Вас, говоришь? – усмехнулся Алексей. – То есть, солдат и сержантов срочной службы? Да?

– Я и говорю! – подтвердил Арвид.

– Отлично! Но почему – состав? И еще интереснее – почему он личный? Кому он принадлежит?

Водитель засмеялся, но долго не отвечал. В конце концов, он пожал плечами и сказал уклончиво:

– Если бы на латышском, то я бы, наверно, разобрался! А по-русски я не совсем точно понимаю… А вы знаете?

– Я и этот вопрос многим задавал… В шутку, конечно! Но ответа не получал! Военнослужащие часто употребляют это словосочетание, и смысл его все понимают одинаково, поскольку все к нему давно привыкли… Но если человек, далёкий от армии, услышит это словосочетание впервые, ведь ни за что не поймет, о чём или о ком идёт речь! Так ведь?

– Наверно! – согласился водитель. – Но мне кажется, что вы ответ знаете…

– Не ответ у меня, а лишь догадка… Это изречение про личный состав пошло, пожалуй, от Петра Первого. У него в юности были так называемые потешные войска. Вообще-то, то были самые настоящие войска. Численностью, с полк, то есть, тысячи три человек! А потешными те войска назывались потому, что существовали они для потехи царевича. Пётр играл с этими солдатиками! Не с оловянными, а с живыми! То были его личные солдатики, которых он на настоящем плацу составлял в шеренги и колонны, как ему вздумается. Составлял… Отсюда и пошло – личный состав! Но разве это не смешно? Получается, будто нашу армию до сих пор тот юный Пётр учит! Неужели не нашлось учителей более авторитетных?

– Я вас понял, товарищ капитан! Теперь и я замечаю, что это странно! Но всё-таки не простой же Пётр юноша! Будущий царь!

– Не только царь… Он себя еще и императором провозгласил! Быть просто царём всея Руси ему казалось мелковато! – подтвердил Алексей.

– А вам, товарищ капитан, Петр не нравится? Верно?

– Да, бог с ним, с этим императором! Что-то в сон меня потянуло! Наездился за последнюю неделю… Если ты не блуданёшь, я немного подремлю…

– Как можно? На такой-то трассе… Хорошие указатели!

Алексей и не думал спать. Просто ему надоело развлекать водителя. Если бы тот возражал или предлагал свои ответы на его вопросы, то время текло бы скорее, а так всё быстро надоело.

Но когда Арвид спросил о его отношении к Петру, вдруг вспомнилась школьная история, в которой Алексей сыграл главную роль. Чтобы воспроизвести ее теперь, давно, казалось, забытую, Алексей и решил закрыть глаза. Решил притвориться спящим. И история постепенно стала вытекать из памяти.


В девятом классе чёрт меня дернул иронизировать над нашей историчкой. Она была ни молода, ни стара. Так себе! Но уроки вела скучно. Удаляться от того, что есть в учебнике, она опасалась. То ли те события были ей по барабану, как тогда говорили, то ли ей по барабану были все мы, ее ученики, сказать трудно. Но почти всем это надоело. Кроме наших тупых отличниц, которым нравится урок или нет, нравится учитель или нет – важно всё подряд заучить и заработать свою пятёрку. Возможно, бывают отличницы и другие, но мне других встречать не довелось.

Так вот! Однажды историчка что-то нам лепетала и с непонятной мне гордостью сто раз повторяла: «Петр Великий, Петр Великий…»

Вот я и спросил, не без лукавства, конечно: «А почему вы его великим называете?»

– Зотов! Опять ты? Нашего Петра еще при жизни все называли Великим! Ясно тебе? – объяснила мне историчка.

– Нет! Не ясно! Почему он Великий? Длинный был, что ли? Я читал, будто его рост к концу жизни составлял два метра десять сантиметров, не знаю, сколько это в пудах! – стал уводить я ее в сторону.

– Зотов! Не срывай нам урок! – выдала убийственный аргумент историчка. – Иначе отправишься к директору!

– Директор этого тоже не знает! – возразил я. – Он ведь литератор, а не историк!

– Зотов! Последний раз тебя предупреждаю! Сейчас отправишься к классному руководителю!

– Мария Аполлинарьевна этого тоже не знает! Она же математик! Я думал от вас узнать, Анастасия Филипповна, потому и спросил. Вы-то историк!

– Зотов, если ты такой начитанный и знающий, может, сам нам и расскажешь? А мы все послушаем! – историчка догадалась воспользоваться избитым педагогическим приёмом, чтобы занять, так сказать, господствующую надо мной высоту. Пусть будет так, подумал я и начал:

– На здоровье! Мне кажется, будто Пётр сам себя великим провозгласил! Как, впрочем, и императором! Или великим его рекомендовали нам называть родственники – они же все немцы. Этих-то немцев величие Петра и возвышало в собственных глазах! А, возможно, уже советские историки чего-то напутали!

– Ну, знаешь! – не выдержала моего нахальства историчка. – Ты что, Зотов, самый умный?

– Я так не думал, Анастасия Филипповна! Но если вы так считаете, то так оно, видимо, и есть!

В это время в игру вступили наши девчонки. Причем все они и даже та, мнение которой мне было особенно дорого, осудили меня и потребовали прекратить «комедию». Я, пожалуй, согласился бы, но и наши ребята не промолчали. Они вступились за меня. Не потому, что разделяли мои взгляды, не потому что им вообще был интересен поднятый мной вопрос, но для того, чтобы затеять бузу, сорвать урок, унизить историчку, показать себя во всей красе и прочее. После их вступления уже не я управлял процессом. Он принялся развиваться самостоятельно.

Со всех сторон посыпались провокационные замечания, вроде таких:

– А что, собственно говоря, Зотов спросил запретного? А почему нельзя обсудить даже столь безобидный вопрос? Или у нас не может быть своего мнения? А если и нам интересно знать, почему Петра называли Великим и обоснованно ли это? И почему вы, Анастасия Филипповна, не объясните нам всем, почему Николай Второй – иуда, а Петр – Великий. Ведь оба они кровь народную пили немерено! Так почему у историков один великим Пётром оказался, а другой никчемным Николашкой?

Мне казалось, будто историчка вот-вот восстановит порядок, но ей даже понравилось, когда девчонки дружно набросились на меня, защищая ее. А когда в драку вступили мальчишки, она вдруг догадалась, что утратила влияние на эту живую бурлящую массу старшеклассников. Да и страшно ей стало оттого, что, возможно, самой придется отвечать на вопросы мальчишек. Потому в классе гул нарастал! В эмоциональных схватках яростно встречались различные мнения и обычное желание похохмить. Так или иначе, но урок и впрямь пошёл наперекосяк, а виной всему, разумеется, оказался один лишь Зотов. Ведь остальные, как многим покажется потом, лишь помогали Анастасии Филипповне восстановить утраченный из-за меня порядок!

Так или иначе, но из общего шума снова выделился первоначальный вопрос: «Насколько обоснованно Петра называть Великим?»

Поскольку никто не хотел рассуждать по существу, то шар инициативы опять оказался в моих руках. В какой-то момент все одноклассники и даже Анастасия Филипповна требовательно уставились на меня. Мол, заварил бучу, сам ее и расхлёбывай!

– Я, конечно, знаю – мне сейчас скажут, будто Петр «прорубил окно»… Скажут, что отвоевал у соседей выход в Балтийское море! Скажут, что Пётр построил флот… Что он постоянно воевал и намного расширил территорию России! Так? Пусть всё именно так! Но лишь до тех пор, пока мы бездумно повторяем, что нам втюхивают! А где моральная оценка всех этих действий? Где их социальная значимость? Почему, говоря о Петре, это всегда забывается? А если речь заходит о Николае Втором, то он обязательно – Кровавый! Он и изверг, он и палач! А разве Пётр не ещё больший изверг и палач? Разве он не кровавый?

Опять все разом зашумели. Кто-то встретил мои слова восторженно, кто-то с осуждением. Но никого они не оставили равнодушными. Это меня воодушевило.

– Давайте копнём чуть глубже! Возьмём к примеру то самое окно… Прорубил он его! Сила есть – ума не надо! Вот стену и испортил! И коль уж прорубил, следовало заглянуть в то окно, разглядеть в Европе самое полезное для себя, да и перенять. Понять, например, что дороги стране жизненно необходимы, как давно это осознали в Европе! Так нет же! Он другим занялся! Благодаря Петру из Европы здесь появился вонючий табак, отупляющая водка, тлетворные кабаки… Народ стал спиваться, а Петр только и знал, что барыши подсчитывал! А еще сюда устремились самые нечистоплотные западные торгаши. Они нам блестящие пряжки и бусы продавали, а вывозили, сколько могли, всякие руды, строевой и корабельный лес, лучшее зерно… Даже сливочное масло! Этому Петру следовало в своих мозгах окно прорубить, а потом что-то в стране менять!

Народ наш оживился, заволновался, захихикал, обсуждая мои слова, но уже никто не требовал, чтобы я замолчал. Анастасия Филипповна незаметно отошла к окну и наблюдала за дискуссией со стороны, будто проводила некий эксперимент с нашим участием. Это возвышало ее над нами и снимало ответственность за всё исходящее от нас, якобы незрелое и неразумное.

– Вот говорят, Петр бороды резал всем подряд. Во-первых, не всем подряд. К крестьянским бородам он остался безразличен. Что с них возьмешь? Разве что, тем крестьянам резал, которые в город на базар приезжали, но таких находилось мало. Богатым же сословиям резал всем. Но и им разрешалось оставлять бороду, если заплатят в карман Петру большую пошлину. Но главная-то суть этой процедуры заключалось в том, что на Руси борода считалась символом чести. Стало быть, Петр лишал людей их чести! А они всё сносили! Видимо, потому, что чести, отродясь, не имели! И Петр это наматывал на свой ус! Делал выводы наперёд! А вот еще интереснее. Богатые русские женщины в то время сидели по домам. Так было принято! Но Петр обязал богатеев регулярно проводить у себя балы и банкеты. Как в Европе! И всех жен да девиц вытаскивать на публичное обозрение. Мелочи? Кто-то из наших девчонок скажет, будто Петр молодец, поскольку нынешние барышни дома тоже сидеть не желают! Им по магазинам побегать охота! А я думаю, что Петр умышленно разрушал русские обычаи, традиции, вековой уклад русской жизни! Представьте, как завтра вас заставят всех постричься наголо, надеть парики, кафтаны и ходить друг к другу в гости, танцевать и вино пить, хотя дома дела не переделаны! Понравится? Или пустяком покажется? Тюфякам и это – всё равно! А нормальные люди возмутятся, станут против новшеств выступать, негодовать! Тогда их придется заставлять силой, то есть, сечь, на каторгу засылать или вешать! Именно так Петр и поступал! Вот для чего он своё окно прорубал! Просто ваш Петр ненавидел Русь и перекраивал ее под любимую им Голландию! И, видимо, из-за своей ненависти ко всему русскому он у нас до сих пор и считается великим! И все поддакивают! Значит, все вокруг – это либо послушные холопы нашего времени, либо идиоты, ничего в жизни не понимающие и чести не имеющие!

Мои одноклассники уже не шумели. Они стали меня слушать. На их лицах появились признаки работы мозга. Они даже холопов на свой счёт мне простили! А меня несло:

– А военные завоевания Петра чего народу стоили? Вы знаете, что свои многочисленные войны он вынужден был прекратить, хотя еще и еще планировал, лишь потому, что всех мужиков на Руси перебил! Призывать в армию стало некого! А ведь мужики – это не только солдаты! Они еще и кормильцы традиционно больших русских семей! Работать стало некому, есть стало нечего. Народ массово голодал и вымирал. Не рождались и детишки, которых Петр надеялся в скором будущем швырнуть в европейскую бойню за интересы своих же европейских родственников! Он тогда наш народ почти уничтожил. Но и это его мало волновало! И чем, скажите мне, он отличался от Шикльгрубера? Я считаю – ничем! Такой же изверг! И, видимо, потому он у нас и числится до сих пор среди великих! И теперь вы будете меня уверять, будто наши историки ничего в этом вопросе не напутали?

Уж не знаю, какое чутьё подсказало мне не использовать широко известную фамилию, а заменить ее другой, но именно это несколько сгладило резкость моих заявлений и даже вызвало параллельный интерес:

– Шикльгрубер… Это кто же такой?

Представьте себе, никто из нашего класса фамилию этого человека не знал! В том числе, и дипломированная историчка. А я сию простейшую для образованного человека информацию сдерживал в себе долго, как мог, но, наблюдая за непродуктивным гаданием целого класса, в какой-то момент сдался:

– Не напрягайтесь, несчастные потомки великих победителей! Это девичья фамилия известного вам Гитлера.

Боже мой, что случилось с нашим классом! Произнесенная мной фамилия не только произвела взрывной переполох, но и перевернула все мои обвинения вверх дном! Теперь со всех парт только и слышалось, будто я сравнил нашего милого Петра с таким ужасным злодеем как Гитлер! Это в глазах многих одноклассников автоматически произвело меня в почитателя Гитлера! Как говорится, приехали! Но возражать было бессмысленно!

Класс бурлил, обращая свой гнев в мою сторону. Я даже подозреваю, что этот гнев был связан с тем, что мои школьные товарищи оказались уязвлены внезапно всплывшим и обидным незнанием. Шокированная историчка молчала, делая вид, будто ждёт правого суда от самих старшеклассников. Я тоже чего-то ждал, поскольку меня уже никто не слушал. Революционную ситуацию разрядил лишь звонок, известивший о конце урока.

Анастасия Филипповна захлопнула классный журнал, сложила свои авторучки и карандаши в портфель и без подведения итогов выплыла из класса. Я сел за парту и, обхватив руками голову, словно защищая ее от больных обвинений, закрыл глаза, продолжая слушать. Наружу вырывались беспочвенные страсти. Все ругались между собой, забыв обо мне и теме спора.

Я незаметно собрал свои вещички и под шумок удалился из школы. Я не знал, чем обернется для меня этот диспут, но смутно представлял, что просто так мне тиражирование подобных мыслей с рук не сойдёт. Одно лишь было ясно – обвинять меня будут в том, в чём я нисколько не виноват. Интересно знать, в какой форме теперь станут меня воспитывать? Неужели решатся линчевать?

Получилось того хуже. Меня не сразу разорвали на куски – меня долго мучили, пытали и запугивали всем тем, что кому-то приходило в голову! Но подробности этого – потом! Меня пинали все, кому не лень! Возможно, я действительно стал козлом отпущения чьих-то грехов. И по законам жанра должен им оставаться до тех пор, когда нашему кровожадному обществу захочется растерзать кого-то посвежее, нежели я!

Мне до сих пор неизвестно, кого именно побудила совесть или ее отсутствие на возбуждение интереса к нашему историческому экскурсу и лично ко мне. Может, историчка стуканула. (Из их исторических факультетов всегда выпускалось подозрительно много так называемых политработников. Точнее сказать, работничков. И все они, пожалуй, стукачи).

Тем не менее, где-то сработало, заскрежетали перья, и на радость любителям публичных расправ меня вызвали на заседание школьного комитета комсомола. На доске объявлений неделю красовалась информация о скором рассмотрении (дата, время, повестка дня) комитетом моего персонального дела.

Во – как! Тут действительно запахло хотя и игрушечным, но расстрелом! Машина мести за наличие собственной точки зрения, заранее не согласованной и не одобренной свыше, стала набирать обороты, чтобы раздавить непокорного. Неужели я и мой вопрос о Петре, почившем три века назад, представлял столь большую опасность для нашей школы и её местечкового комсомола? Или им всем, желающим кого-то за что-то осудить, стало страшно находиться в обществе комсомольцев, не соблюдавших полное однообразие во всём? Прежде всего – в мыслях!

Своё тоскливое и тупое однообразие они лукаво называют дисциплиной. Им даже различные виды дисциплины в голову запали, которые нарушать строго запрещено. У них есть школьная дисциплина. Есть комсомольская, гражданская, производственная… У кого-то есть даже партийная! И самое страшное нарушение дисциплины – это разрушение единообразия мыслей в одной голове и, уж тем более, одновременно во многих.

Мне же для прощения комитетом комсомола придётся биться лбом о пол и умолять, умолять, униженно ползая перед высоким судом в соплях! А тот суд, состоящий из бессовестных болванчиков, гордых случайным возвышением над якобы неразумными товарищами, может и снизойти, в конце концов, до прощения, вполне насладившись унижением хоть кого-то…

– Фиг вам! От меня не дождётесь! – решил я тогда. – Меня можно, если так уж вам невтерпёж, наказать за срыв урока истории, но не за вопрос, правомерно заданный учителю! Ещё поглядим, господа судьи, как будете выглядеть именно вы в ходе рассмотрения моего персонального дела! Тогда и поглядим, что можно, а что нельзя!

Незадолго до тех событий я прочитал книгу о Георгии Димитрове. Она про то, как нацисты надумали его судить, а этот болгарский коммунист превратил суд над ним в суд над всем нацизмом. Образ Димитрова меня сильно будоражил, и я тайно представлял себя на его месте.

И всё-таки, если честно, оставаться одному мне было погано. И трудно. За какие-то странные прегрешения я всеми в этом мире оказался брошен. Я был отрешён от них, от всех, словно прокажённый. Конечно, я мог всё рассказать отцу. Мог просто посоветоваться с ним. Но не стал. Побоялся, что он пойдет в школу. Он же поймёт, будто мне нужна защита от наших инквизиторов! Подумает, будто я сам не в состоянии себя защитить!


В назначенный день и час я, разумеется, явился на заседание комитета. Присутствующие демонстративно избегали встреч со мною. Они даже не здоровались. Видимо, всерьез воспринимали меня как заразного. А скорее всего, просто боялись друг друга. Боялись, как бы кто не подумал, будто он меня не осуждает. Заранее! Еще до разбирательства моего странного персонального дела. Стало быть, снятие с меня нелепых обвинений даже теоретически не предполагалось. Виновен – и всё! Но в чём?

Открыла заседание Лена Москалева. Она у них председатель комитета комсомола. Но сразу передала инициативу, как сама сказала, члену комитета, который учится в одном классе с комсомольцем Зотовым и знает обо всём не понаслышке. Я вздрогнул. Этим членом могла быть лишь она девочка, Таня Сотникова. Та, которая мне нравилась. Которой я тайно любовался, где бы её ни встречал, где бы ни замечал. Мне нравилось в ней всё! Каждая мелочь! Каждое движение. Улыбка. Фигурка. Фартучек и кружевной воротничок. Каждое слово. Походка. Стеснительность… Теперь вспоминать о своей юношеской восторженности мне слегка смешно, но я всё помню. Не могу сказать, что те воспоминания мне дороги. Здесь срабатывает что-то иное.

В начале заседания председатель Лена приказала мне встать, но я отказался:

– Вы не суд, а я не подсудимый, чтобы стоять перед вами! Если встанете вы – встану и я!

– Вы только посмотрите на него! – подпел кто-то из состава комитета девичьим голосом, я его не узнал. – Он открыто выражает нам своё неуважение! И это неуважение – к комитету комсомола! Ужас, как далеко всё зашло…

– Лёша! – вдруг услышал я человеческое к себе отношение. Это наша классная руководительница, Мария Аполлинарьевна, посоветовала мне. – Не веди себя столь вызывающе! Оставайся сам собой!

– Оставьте его в покое! – заключил за всех парень из десятого «Б», тоже член комитета. – Пусть сидит! Мы ведь действительно – не суд!

Хорошая девочка Таня Сотникова ввела всех в курс моего персонального дела:

– Комсомолец Зотов на одном из уроков истории бесцеремонно задал вопрос, который не совместим со званием комсомольца! Он спросил, почему Петр Первый называется Великим? Потом сравнил его с Гитлером, к которому выразил свою симпатию! Все в нашем классе возмутились, и урок оказался сорванным. Всё!

«Молодец! – подумал я. – Коротко, но ясно! Осталось лишь расстрелять!»

Видимо, именно тогда я получил прекрасный жизненный урок. Я понял, что сердцу верить категорически нельзя. Оно многого в жизни людей не понимает! Многое не воспринимает! Нельзя просто так доверяться тем, кто нравится. Даже, если очень нравится! Надо всегда включать мозги, а в последнюю очередь – чувства! Надо изучать человека в разных обстоятельствах! Пуд соли надо… Надо знать наверняка, как человек поступит в той или иной ситуации, прежде чем доверять. Ведь как просто и быстро, оказалось, можно заставить людей не только ходить, но и думать строем! Достаточно внушить им, будто они особенные, будто они великие, будто они должны, будто есть общая для всех дисциплина… И вот он – результат! Они уже спелись! «Бесцеремонно задал вопрос!» «Выразил свою симпатию Гитлеру!» Откуда ты это взяла, образцовая во всём симпатичная девочка Таня, которая настолько мне нравилась до той минуты?

– Спасибо, Таня! – подвела итоги председатель Лена. – Я предлагаю обсудить поведение комсомольца Зотова и принять соответствующее решение. Кто выступит первым, товарищи члены комитета?

– А зачем нам выступать? – опять возразил парень из десятого «Б». – Сначала Зотова послушаем!

– Хорошо! – согласилась председатель Лена. – Расскажите, комсомолец Зотов, почему вы так себя ведёте?

– Я вопроса не понимаю! Никого и никуда я не веду!

– Ну, вот! Видите? Он и говорить с нами не желает! Ёрничает! Значит, вину свою не признаёт! Зачем же нам его слушать? – возмутилась председатель Лена.

– Нет уж! Я как раз всё скажу! – не выдержал я, вставая. – Мне кажется, вы здесь все коллективно бредите! Ну, кто вам внушил, будто я симпатизирую Гитлеру? Что за чушь? Он стоял во главе нацистов, уничтоживших миллионы советских людей! И Пётр Первый уничтожил, пожалуй, не меньше, посылая народ на войны, чуть ли не для забавы! Так почему же Гитлера вы называете извергом и людоедом, а Петра Первого за то же самое – Великим? И еще меня сюда приплели! Вы действительно все бредите, не зная, чем вам следует заниматься! Потому и разыгрываете дурацкие спектакли – свои заседания, никому не нужные! Судилище устроили! Да кто вы такие? Вы еще вчера, пока я вам это не сказал, не знали истинную фамилию Гитлера! Точно так же вы не знаете и остального ни о нём, ни о Петре вашем якобы Великом! И потому у вас и вопросов-то не возникает, кем был Петр Первый в действительности! Нельзя же всегда повторять только то, что вы от других слышали или в детских книжках под картинками прочитали! Надо же и свои мозги когда-то включать! Надо глубже копать, а не копаться!

– Возмутительно! – вскочила председатель Лена. – Это мы ещё во всём и виноваты, как выяснилось теперь от Зотова! Товарищи комсомольцы, разве вы не видите? Зотов нас уводит от своего персонального дела! Он нас подталкивает к тому, чтобы мы историей занялись! Нет, товарищ Зотов! Миллионы людей считали и считают Петра Первого великим, и вам не удастся навязать нам свою некомпетентную точку зрения! Лично мне всё понятно! Я предлагаю Зотова за враждебную нашему народу историческую позицию, навязывание ее и распространение в среде комсомольцев исключить из комсомола! И ходатайствовать перед руководством нашей школы об…

– Вы хоть процедуру не нарушайте! – выкрикнул я с места.

– Зотов! Не мешайте ведению заседания бюро! – вставила председатель Лена. – Уж мы-то никогда и ничего не нарушаем!

– А как же вы, сами не выяснив истину, уже обвиняете меня в искажении этой истины? Откуда вы знаете, что это я ее искажаю, а не вы? Вот разберитесь сначала, а потом и решайте, что откуда и почём?

– Вот видите, как он себя ведёт? – воззвала к присутствующим председатель Лена. – Надо принимать решение, товарищи комсомольцы, не обращая внимания на вызывающее поведение Зотова! Я продолжаю, товарищи комсомольцы…

– Поведение не Зотова, а комсомольца Зотова! – выкрикнул я. – Такого же полноправного комсомольца, как и вы! Я пока вашей милостью не исключён!


В тот момент в большом актовом зале, где проходило заседание, обнаружил себя директор нашей школы, Иван Петрович Толстиков (он когда-то сменил на этом посту прежнего директора – Константина Павловича). Было это за моей спиной, я его не видел, но по реакции председателя Лены и оживлению всех, включая Марию Аполлинарьевну, догадался, кто вошёл.

Директор, видимо, сделал характерное движение рукой, мол, продолжайте, товарищи, и, не проходя к сцене, на которой в ряд сидели члены комитета, присел в зале где-то за моей спиной.

– Надеюсь, товарищи комсомольцы, я вашему мероприятию не помешаю, если поприсутствую? – спросил он, давая понять, что не намерен перехватывать инициативу из рук председателя Лены.

– Конечно, не помешаете, Иван Петрович! Мы как раз собирались обращаться к вам с ходатайством! – ещё сильнее уверилась она в своей правоте.

– Очень интересно! – остановил ее директор. – А чем же провинился наш Зотов?

Все, конечно, сообразили, что не мог Иван Петрович не знать о повестке заседания школьного комитета комсомола. Не мог не знать директор, в чем обвиняют Зотова. Значит, мудрит. Значит, что-то замышляет. Но что? А он лисой продолжил:

– Я не берусь судить ни проступок комсомольца Зотова, ни, тем более, мешать работе нашего уважаемого комитета комсомола, но мне почему-то понравилось, как Зотов защищается. Я всего несколько его слов услышал, когда мимо проходил, но заинтересовался! Ведь не сдаётся! Держится стоически! Прямо-таки – герой! Не хочу нарушать ход вашего заседания, но так уж хочется узнать, что у нас в школе случилось? Мне казалось, будто всё идёт своим путём, а оказалось-то – не всё в комсомоле в порядке! Или я ошибаюсь?

– В комсомоле-то всё в порядке, Иван Петрович! – заверила председатель Лена. – А вот Зотов пытается всех взбудоражить! Он вносит смуту в наши стройные ряды! Вот мы и вынуждены разбираться с ним!

– Ну, вы разбирайтесь! Разбирайтесь! – будто и не вмешался во всё Иван Петрович. – И последний мой вопрос: «Вы Зотову слово уже давали? Очень интересно его послушать!»

– Нет, Иван Петрович! По существу его проступка еще не давали! Но он и без разрешения не молчит – постоянно с места выкрикивает! Порядок нарушает! Вот пусть теперь при вас и раскроет свою позицию! – сориентировалась председатель Лена. – Комсомолец Зотов! Расскажите при всех, почему вы считаете, будто вся историческая наука и все советские учёные-историки ничего в истории не понимают!

Я поднялся и, не разворачиваясь в сторону директора, стал повторно излагать свою точку зрения:

– Во-первых, ты, Лена, все мои слова передёрнула и вывернула наизнанку! Я говорил не обо всей истории, а лишь о том, что Петр Первый своими войнами, водкой, табаком и искоренением истинно русского уклада жизни почти извёл русский народ. Потому великим называть Петра просто нелогично! Во-вторых, я и сейчас считаю – то же самое, но позже, делал и Гитлер. То есть, он умышленно уничтожал советский народ! А уж вы по своему желанию стали мне приписывать надуманные симпатии к Гитлеру! И это, конечно, – полная чушь! А, придумав чушь, вы стали меня в ней же и обвинять! Того и гляди, потребуете расстрела! Из этой вашей белены и состоит суть моего персонального дела! Но разбираться в нем ваш комитет не собирается! Вам ведь надо, чтобы вас заметили! А для этого нужны громкие выводы! А в существе вопроса разбираться не обязательно! А я всё-таки предлагаю разобраться!

– Ну, знаешь ли! Он еще и учит комитет комсомола, как ему поступать! Может, и наказание сам себе назначишь? – заносчиво спросила председатель Лена.

– Запросто! – с усмешкой выпалил я. – Предлагаю меня отпустить с миром, а вам самим – учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин!

– Зотов! – вышла из себя председатель Лена. – Не забывайтесь!

– А что? – вдруг вбросила спасительную для меня фразу моя классная руководительница Мария Аполлинарьевна, видимо, уловив аналогичное настроение директора. – Может, действительно следует это заседание отложить, вопрос о роли Петра кое-кому лучше изучить, а потом и Зотова судить?

– Да, что вы, Мария Аполлинарьевна! Зотов того и добивается, чтобы мы о нём забыли и всем скопом принялись изучать историю Руси… Как же так? Неужели мы у него на поводу пойдем?

И вдруг своё слово за меня замолвил директор:

– Ребята! Дорогие мои комсомольцы! Комитет комсомола я уважаю и ни в коем случае не собираюсь навязывать ему своё мнение, но не вижу ничего плохого и в том, чтобы все ученики нашей школы, в том числе, и члены комитета комсомола, занялись глубоким изучением истории Руси. И, конечно, периодом правления Петра Первого. Так может, следует сейчас прислушаться к предложению Марии Аполлинарьевны? Жаль, что я не вижу здесь преподавателя истории Анастасию Филипповну. Но, думаю, она против этого не станет возражать! Так ведь?

И всё! Все сразу закивали! Все сразу обрадовались, что решение найдено – будто я его изначально не предлагал. Впрочем, мне приоритет в этом вопросе и не нужен. Главное произошло и успокоилось, как говорили, до тех пор, пока… На самом же деле – навсегда!


Я вышел победителем, и уже никто со мной до выпуска не связывался, если я что-то предлагал или подвергал сомнению. Даже если то были самые прописные и устоявшиеся истины. Кстати, Таня Сотникова тоже изменила своё мнение обо мне – в лучшую сторону, но этот факт меня не обрадовал, поскольку я не изменил своё мнение о ней!

К слову будет сказано, с тех пор я мог бы подняться в классе над всеми, давя своим авторитетом и подразумеваемой поддержкой самого Ивана Петровича, но всё случилось наоборот! После той истории с Петром Первым я стал более сдержанным в своих высказываниях и поступках. Я уже не старался, как прежде, доминировать в классе над всеми! Больше мне этого не хотелось. Я, можно сказать, полюбил пребывание в тени. Правда, до тех пор, пока при мне грубо не подминали истину. В таком случае мог и сорваться!


«Именно после той истории я стал взрослее, о чём сам догадался значительно позже. Я почувствовал ответственность перед собой. Да и перед всеми!» – подумал капитан Зотов и, чтобы сбросить с себя те воспоминания, обратился к Арвиду:

– Ну, что, Арвид? Может, здесь наш прицеп и проверим? Площадка будто для нас расчищена. Заодно перекусим, чем майор Вострухин послал.

Они остановились в сосновом лесу, рассеченном широкой автомобильной трассой, по которой с завидной скоростью и изрядным шумом пролетали вечно спешащие по своим делам машины. Лес удачно защищал площадку от ветра, потому она казалась благодатным местом.

Поскольку в движении прицеп сильно тянуло в сторону, прежде всего проверили передние колеса Газона. По всему видно, одним из них он сильно загребает вправо, но улучшить что-то сейчас вряд ли возможно. Стоит без специальных измерительных инструментов заняться этим колесом – неправильно среагирует и другое. Рулевые тяги-то у них общие! Колеса взаимосвязаны!

Поели, пробежались, размялись, разогнав застоявшуюся кровь по телу, и покатили дальше. Но с осторожностью, следя, чтобы машины не заносило на скользких участках дороги. Это случалось в перелесках, беззащитных перед снежными заносами. Казалось, должно быть наоборот, но трасса всюду возвышалась над местностью, потому снег с нее сдувал ветер, а в перелесках снег, как дорогу ни чисти, всё равно оставался. Колёса машин превращали его в накатанную скользкую корку.


К намеченному сроку вернуться в часть не успели.

Может, и успели бы, но в пути останавливались четыре раза для проверки прицепа и разминки мышц. Всё-таки тяжело ехать на большое расстояние в военной технике. Кроме того, Алексей в Шауляе опять побывал в знакомом гастрономе. Теперь «налег» на детские питательные смеси, сухое молоко, сливочное масло, сардельки и колбасу. Опять продавщицы иронично улыбались:

– У фас такая большая семья? Ви наферно очень щаслифий чилофек! И фаша шена тоше щаслифая очень! Да-а-а?

– Конечно! – засмеялся Алексей. – Вы правильно это подметили! Очень!


Кривцов ждал возвращения машин у себя в кабинете. Потому сразу появился, как только Алексей доложил ему от дежурного, что благополучно вернулся. Казалось, Кривцов был доволен – нашлась-таки пропажа:

– Вот и хорошо! Молодец! Ставь технику на место, и можешь отдыхать! – обратился Кривцов к Алексею. – Завтра уже без тебя будем разбираться с этой подбитой ласточкой! А сейчас ее батарея управления к себе заберёт. Я комбата предупредил.

– Всё ясно, товарищ подполковник! Сейчас сделаю! – обрадовался Алексей. – «Наконец, эпопея, забравшая две недели моей жизни и осложнившая жизнь моей семьи, закончилась – подумал Алексей. – Сначала – домой! А завтра меня, конечно, опять ждут великие дела! Пропади они пропадом! – усмехнулся он, понимая, что завтра на него навалится столько заждавшихся его дел, что жизнь опять будет без просветов! – Но как без этого? Такова истинная судьба любого ракетчика!»


Когда в двадцать один час телевизионная программа «Время» подключила свои знаменитые позывные, Алексей добрался, наконец, до порога родного дома. В нём, кажется, всё было в относительном порядке. То есть, как всегда!

– Лёшенька! – обрадовалась встревоженная Людмила. – Ты куда умчался в такую рань? В три часа! У меня и сил подняться не было. Ванюшка перед этим только успокоился… И на обед не приходил? Мы тебя весь день ждали-ждали! Впервые даже гулять выходили! Мороз ведь отпустил. Закутала Ванюшку на санках, а Васенька его покатал! Всюду тебя высматривали…

– Людок! Не получилось сегодня… Опять далеко уезжал… Почти в Ригу занесло!

– Ты там еще не подселился к какой-нибудь моднице-рижанке? – с подтекстом спросила жена, сама не веря в свои слова.

– Не дай бог! Мне и здесь хорошо, только бы служба поменьше донимала! – Алексей снял шинель и обнял супругу. – Как же давно я не был свами весь день! Забыл, когда в последний раз выходные были! Теперь – кажется, всё! Теперь передохну!

– Только обещаешь! – засмеялась жена. – Притом, если бы в первый раз обещал! Мой-ка руки и поторопись к своим наследникам… Васютка часто о тебе спрашивает. Сейчас спать ложится… Знаешь, кажется, даже Ванюшка тебя вполне осмысленно ждет! Пузыри пускает, что-то своё гугукает, по сторонам кого-то ищет! Тебя, конечно! А мне – одна морока с ним! Только отвернусь – уже все подгузники, пелёнки и одеяльце мокрые! Вот так мы и ждем тебя. Я на кухню – Ванька сразу мокрый! Всё заменю, опять иду на кухню! Слышу – уже журчит! Васёк его просит, уговаривает, видя мои расстройства, чтобы не писал на одеяльце, но твоему младшему сыну всё нипочем! Как решил – так и поступает! Есть в кого! – Людмила поцеловала мужа и подтолкнула его к ванной. – Иди-иди… Не наговоримся никак! Васенька сейчас заснёт, зато Ванюшка проснётся… И опять круговорот! Давай я теперь по твоим Ригам поезжу, а ты хоть немного здесь повоюешь! Не хочешь? Тебе легче моего теперь будет! Ведь Васютку завтра в садик уже можно вести. Потеплело! Может, совсем ушли морозы!

– Твоё предложение надо обсудить! – засмеялся Алексей. – Но потом! После Нового года! Ведь праздники впереди! Для Ваньки они вообще станут первыми!

Глава 20

Утром по дороге в часть Алексей удачно встретил своего оператора – старшего лейтенанта Артемьева. Удачно, потому что следовало решить кое-какие служебные вопросы.

Поздоровались за руку и, как обычно, ускоренным шагом двинулись дальше рядом.

– Тебе мою записку передали? – спросил у подчинённого Алексей.

– Насчёт нашей пусковой установки? Конечно, передали! Я ее уже перегнал в ОРМ! – ответил Николай.

– Когда же ты успел? – удивился Алексей, понимая, что за прошедший день по многим соображениям провернуть это мероприятие законным путём невозможно.

– Секреты мастерства интересуют, Алексей Петрович?

– Давай без дешёвой лирики! Если о мастерстве говорить, то ты должен был это сделать значительно раньше, а не вчера! Потому я позавчера, едва из командировки вернулся, из-за твоего мастерства уже заполучил втык от зама по вооружению!

– Понял! Свою вину признаю… Но наряды один за другим идут! Вот память и отшибли! А вчера я по автопарку дежурил… Слегка подсуетился, пока обеденное время и никто пусковую засечь не мог! Всё как будто обошлось!

– Ладно! Если и для меня обойдется без взыскания, то и для тебя забудем без последствий! А нет, так штаны снимай! – подвёл итоги Алексей.

– Понял! Но, Алексей Петрович, нарядами действительно совершенно задолбали… Никакое дело ни начать, ни закончить!

– Какие у тебя на сегодня планы?

– С утра два часа занятий с личным составом, потом на инструктаж выдвигаюсь, поскольку сегодня заступаю начальником караула. Вот и все мои планы. Сегодняшний наряд уже седьмой в этом месяце! А первого января я опять хоть патрулём, но попал…


После развода на занятия Алексей подошёл к Курасову:

– Юрий Семенович! Надеюсь, вы за справедливость? – с усмешкой спросил он.

– Разумеется! – тоже, смеясь, ответил начальник штаба. – По какому вопросу клинья подбиваешь?

– Пока я был в командировке, все мои наряды на Артемьева перебросили! Какая уж тут справедливость? – заметил Алексей.

– Людей-то нет, а он – на месте! Вот он и ходит! – усмехнулся начальник штаба.

– Значит, не батарея управления свою радиостанцию всюду разыскивает, а почему-то это делаю я! А в благодарность за это мой оператор за себя и меня в наряды ходит, а наши важные дела стоят! Неужели нельзя было на батарею управления эти наряды перекинуть, если вы тоже за справедливость? Вон, полковник Ницкий нам уже привет готовит, поскольку некому было вовремя пусковую в ОРМ перегнать! Некому! Все на батарею управления работают!

– Не надо, Алексей, всё в кучу! В батарее управления тоже людей нет для нарядов… Тот же Величко с тобой в Риге был! Сам знаешь, так зачем шумишь?

– Допустим так! Но почему бы Сальникову в наряд не сходить? Что это за каста неприкасаемых образовалась под крылом начальника штаба?

– Сальников работает! Сальников мне нужен! – стал защищать своего помощника Курасов.

– Понимаю! – закончил строить свой капкан Алексей. – Но ведь первого января он может в патруль сходить? В выходной он вам не нужен, Юрий Семенович?

– Не нужен! Сходит!

– Это справедливо! – засмеялся Алексей. – Осталось этого дня дождаться! Я правильно понял, что наш уважаемый кот Василий этот наряд с Артемьева на себя перенесёт?

– Сегодня ты меня убедил! – засмеялся Курасов. – А завтра – поглядим!

– А мне сдаётся, что для начальника штаба этот вопрос – дело чести! – не смолчал и Алексей.


Алексей подошел к Артемьеву, который с секретным чемоданом уходил в учебный корпус проводить занятия с личным составом:

– Николай! Первого января в патруль за тебя захотел сходить наш кот Василий!

– Забавно! Но меня это радует! Хоть какой-то просвет в жизни наметился! – засмеялся Артемьев.

– И еще, Коля! Ты сейчас обоих моих механиков-водителей ко мне отправь. Я с ними на пусковую пойду – надо же разобраться, как в ОРМ собираются ТО-2 проводить! Заодно выясню насчёт привета от Ницкого!

– Понял! Желаю удачи!


Через пару часов работы Алексея в бригадной мастерской туда с обходом зашел и заместитель командира бригады по вооружению полковник Ницкий. Оглядев хозяйским взглядом всё и вся и не пропустив ничего, он окликнул Алексея, зад которого в это время торчал из рубки:

– Зотов!

Узнав знакомый голос, Алексей выбрался из рубки и представился:

– Капитан Зотов! Слушаю вас, товарищ полковник!

– Здравствуй! – он протянул руку для пожатия. – Уже согласовали здесь работы по вашей пусковой?

– Так точно, товарищ полковник! – ответил Алексей.

– Ты это брось своё «так точно!» Я ведь твоего задания для специалистов ОРМ так и не видел! А говоришь, будто всё сделал!

– Товарищ полковник, я устно с командиром ремонтного взвода всё обговорил, а бланк оформлю чуть позже. Я сегодня первый день на службе после длительной командировки – не успел!

– Ладно! – успокоил полковник. – Проверь всё тщательно! Сам проверь! Чтобы через две недели агрегат покинул мастерскую без недостатков… Какие сейчас не устранены неисправности?

– Проверяю пока… Перед моим отъездом всё было в норме! Вот только ресурс маршевого двигателя на исходе… Но вы это знаете…

– Ну, хорошо! У меня к тебе предложение…

– Слушаю вас, товарищ полковник!

– Скоро в службе вооружения должность старшего инженера по ракетам освободится… Могу тебя рекомендовать… С командиром бригады я предварительно твою кандидатуру согласовал… Согласен?

– Буду счастлив работать под вашим руководством! – с радостью ответил Алексей.

– Ну, до этого еще далеко! Но я тебя взял в голову… И никому пока не говори… Даже комбату своему! Пока наш командир этот план не одобрит, твой Кривцов, чтобы подготовленного стартовика не терять, может специально на тебя взыскание наложить! Кривцов ведь хитрец! А с взысканием тебя командир не утвердит!


Вечером Алексей поделился радостью с Людмилой:

– Мы с тобой мечтали в Ленинград поехать? Кажется, лёд тронулся! Меня Ницкий хочет к себе в службу взять… А это уже майорская должность, с которой можно в академию поступать! Получилось бы!


На следующий день перед самым обедом Алексея разыскал Величко:

– Лёха! Ты попал!

– Что случилось? – удивился такому началу Алексей.

– Мой комбат как вблизи поглядел на ту чертову радиостанцию, так не то чтобы расстроился, а чуть с ума не съехал! Ну и накатал сразу рапорт, а Кривцов назначил расследование по случаю неудовлетворительного состояния Р-125, которую капитан Зотов получил из среднего ремонта… И так далее! Ты, как я понял, за этот приказ еще не расписывался? Ничего! У тебя всё впереди!

– Что за ерунда? – чрезвычайно удивился и, конечно же, расстроился Алексей. – Всё-таки они нашли во мне крайнего! Ну, а ты здесь причём?

– А я, Лёха, тем самым приказом Кривцова назначен это расследование провести! И в итоге, как мне рекомендовано, взыскать с тебя хотя бы треть оклада, раз уж больше снимать не положено! Вот я и пришел, дружище, тебя предупредить и заодно предложить тебе написать объяснительную записку! К завтрашнему числу! А трояк свой можешь мне по-дружески не возвращать, поскольку убытки у тебя и без того ожидаются внушительные!

– Ничего не пойму! Стоит мне упомянуть тебя в своей объяснительной записке, и им придется тебя, как лицо заинтересованное, менять на кого-то другого… Они что же, совсем ничего не понимают? Или здесь какая-то собака зарыта?

– Какая собака, Лёха? Всё просто! Они надеются, что ты меня упоминать не будешь, то есть, не выдашь! Получится, будто мы с тобой в Риге спелись, заодно во всех неправедных делах были, потому я тебя постарался оправдать… Вот они нас с тобой обоих якобы за этот сговор, повлекший большой ущерб для общего дела, и придушат! Я это только так понимаю! Всё-таки Кривцов – молодец! Изобретательный гад! Нашёл способ, как меня лейтенантом сделать, собака!

– Надо срочно нам свои козыри поискать! Обедать идешь? Может, вдвоём пойдем? Заодно и подумаем? – предложил Алексей.

– Нет, Лёха! Нам теперь лучше порознь по миру передвигаться! А то еще мужеложство припишут! Кто знает, что у Кривцова на уме!

– Ты уж совсем затрясся! Отобьёмся!


«Как же быть? – в голове Алексея крутился только этот вопрос. – Сходить к Кривцову и спросить его напрямик, зачем он это заварил? Но в таком случае Кривцов будет вынужден защищаться! А защищаться он станет лишь нападением на меня. То есть, ничего хорошего из этого не выйдет. Не пойду! Сходить к командиру батареи управления? Ведь формально цепочка началась с него! Это можно, но чего от него добиваться? Чтобы отозвал свой рапорт? Ему самолюбие не позволит! А если вдруг и отзовёт, то уже Кривцов упрётся. Расследование не прекратит! Мол – причинён ущерб вооруженным силам, значит, должен кто-то ответить! Красивая позиция! Всё логично и, на первый взгляд, даже справедливо! А Кривцов вообще будет выглядеть принципиальным и болеющим за дело командиром. Не придерешься! Значит, опять мои карты будут биты! Как же быть?»

Алексей решил пока плыть по течению. Возможно, последующая обстановка сама подскажет ему, как действовать!


После обеда вызвал начальник штаба:

– Зотов! Распишись за ознакомление с приказом… Присядь, присядь… Прочитай!

Это был тот самый приказ командира дивизиона Кривцова, о котором Алексей узнал от Величко. Машина заработала!

Алексей пробежался глазами по тексту на двух листах. Халатно отнёсся… Не проявил принципиальность… Не задействовал все рычаги… Своевременно не информировал командование… Нарушил правила приема техники из среднего ремонта… Допустил послабление в отношении должностных лиц ремонтной базы… Не принял меры к устранению неисправностей шасси, повлекших преждевременный износ и выход из строя шин автомобиля Газ-69… За счёт поверхностного осмотра техники, получаемой из ремонта, не выявил ее неработоспособное состояние, значительную разукомплектованность… Не использовал все возможности для своевременной доставки радиостанции из ремонта в часть…

– Юрий Семёнович! Это кто же проявил подобную осведомленность и несомненный талант щелкопёра? Я столь удивлён, что даже не могу это вслух предположить! Неужели вы? Ах! Как некрасиво получилось, Юрий Семёнович! – открыто иронизировал Алексей.

– Имею право послать тебя очень далеко, мальчишка! – огрызнулся начальник штаба. – Но я в ваши игры не играю! Проект приказа готовил Величко и Сальников. Последний, мне понятно, почему точит на тебя зуб, а какой интерес у Величко, я не знаю! У меня и без ваших интрижек дел хватает! Расписался? Вот и иди с миром!

И Алексей вышел, совсем сбитый с толку. «Величко… Не понимаю! Но лишь от него могли исходить подобные конкретности… Зачем ему это? Неужели надеется, будто ему воздастся? Даже если имеет столь важный личный интерес, всё равно нельзя так низко опускаться!»

– Алексей Петрович! – остановил его командир родной батареи. – Далеко направляешься?

– В ОРМ! Там же пусковая, и мои механики-водители работают.

– Понятно, иди! Но ты про показное занятие не забыл? Оно ведь во вторник!

– Не забыл я, Анатолий Петрович, да взяться совсем некогда! Лыжами личный состав обеспечьте, а остальное я сделаю! – пообещал Алексей.

– Кто тебя обеспечивать должен? Лыжи на всех давно имеются… А остальное – за тобой! Мешать ни в чём тебе не будем! – посмеялся комбат.

– Ладно! Придётся сегодня вечером… Да ещё завтра с подъёма с народом заняться…

– Делай, как знаешь, но занятие должно быть на высоте! В общем, покрой себя и нас неувядаемой славой! Офицеры со всей бригады соберутся! И комбриг, конечно!

– Да сделаю я всё, как надо! Только где сейчас старшина?

Комбат удалился, не ответив. Алексей обнаружил старшину батареи в каптёрке:

– Сергей Михайлович! Я после ужина народ наш привлеку для подготовки лыж…

– Это, как скажете! Но сегодня до ужина – баня!

– Ничего! Такие наступления уже не отменяются! Подожду! Но вас попрошу подготовить инструменты… Отвертки, молотки, шурупы для креплений… А после ужина можете быть свободны! Отдыхайте!

– Вас понял, Алексей Петрович! Будет сделано!

Алексей захватил из канцелярии несколько листов бумаги и отправился в ОРМ. «Объяснительную записку хоть вчерне бы написать! Иначе не успею!»

Проконтролировав работы на пусковой установке, Алексей пристроился у металлического верстака и стал писать.


Объяснительная записка

Я, начальник стартового отделения 9 стартовой батареи Зотов Алексей Петрович, объясняю, что в соответствии с устным приказанием командира дивизиона подполковника Кривцова Г.В. с 5 по 18 декабря 1978 года находился в командировке.

Цели командировки, сформулированные п/п–м Кривцовым Г.В. для меня.

Во-первых, отыскать в ПрибВО радиостанцию Р-125, числящуюся за батареей управления нашего дивизиона. О ее месте нахождения в течение нескольких лет никто в батарее управления и дивизионе не имеет представления. Кроме того, никто не знает, кем и при каких обстоятельствах эта радиостанция утрачена.

Во-вторых, в случае успешного поиска доставить эту радиостанцию в часть «в любом виде – только бы нашлась!» (Выделенные слова принадлежат подполковнику Кривцову).

Маршрут поиска составлен мною при участии начальника штаба майора Курасова Ю.С. Намечался поиск станции во всех крупных воинских частях округа по маршруту: Черняховск – Каунас – Паневежис – Рига – Шяуляй – Советск – Черняховск.

К исходу 8 декабря радиостанция была обнаружена мной на окружной ремонтной базе в г. Рига (начальник базы полковник Александров А.Г.) При этом выяснилось, что она сдана (когда и кем, в документации базы почему-то не зафиксировано), скорее всего, для проведения среднего ремонта радиоаппаратуры. На каком-то этапе ремонтной базой была утрачена документация радиостанции (расследование не проводилось в виду того, что лиц, поднявших по этому поводу тревогу или ответственных за машину, не оказалось).

Сама машина Р-125, не востребованная никем в течение значительного времени, оказалась среди разбракованной техники, подлежащей утилизации. Однако последнюю точку на ней официально не ставили, предполагая, что когда-то хозяева о ней вспомнят и предъявят свои претензии.

Осмотр радиостанции Р-125, проведенный мной 9 декабря на территории ремонтной базы (г. Рига, в/ч 38052) с участием командира взвода батареи управления нашего дивизиона ст. л-та Величко Г.И. и водителя этой же батареи ефрейтора Ладиньша И.П., выявил следующее:

Штатная документация на радиостанцию Р-125 и ее отдельные элементы, включая шасси (автомобиль Газ-69), отсутствует не только на самой машине, но и в техчасти ремонтной базы.

Внешний вид радиостанции Р-125 свидетельствует об отсутствии за ней должного ухода в течение длительного времени. Машина покрыта толстым слоем пыли, сильно перекошена из-за спущенных шин, не имеет левой фары и подфарников, запасного колеса, щеток стеклоочистителей, стоп-сигнала и даже государственного номера. Топливные баки абсолютно пусты.

Двигатель машины не запускается. Он сильно разукомплектован. Отсутствуют генератор, аккумулятор, стартер, распределитель зажигания, карбюратор, свечи, провода высокого напряжения и катушка зажигания. Система охлаждения жидкостью не заправлена. Принятыми мерами удалось установить на двигатель нужные элементы, временно предоставленные работниками ремонтной базы, но завести его не смогли даже с помощью буксира.

Внутреннее оснащение радиостанции, проверенное ст. л-м Величко Г.И. без описи в связи с ее отсутствием, оказалось неполным. Некоторые места имели вид, позволяющий понять, что ранее на них находились элементы радиоаппаратуры, ныне отсутствующие. Аккумуляторы спецчасти также отсутствуют. Временно установленные аккумуляторы с другой машины позволили выявить, что основные комплектующие радиостанции неисправны и не включаются. Судя по отсутствию некоторых пломб, множества крепёжных винтов и даже передних панелей, радиостанция изнутри подверглась вандализму.

Изложенное позволяет сделать вывод, что радиостанция Р-125, сданная в ремонт на ремонтную базу, на момент ее осмотра сильно разукомплектована, не имеет никакой документации, полностью не работоспособна и не может быть принята мною, как представителем войсковой части.

Все эти сведения, выводы о состоянии радиостанции и своё предложение не принимать станцию и оставить ее на ремонтной базе до приведения ее в должное состояние, я дважды, 13 и 14 декабря, довёл по телефону до командира дивизиона п/п–а Кривцова Г.В. На это он оба раза мне напомнил, что приказал мне доставить станцию в дивизион в любом состоянии, значит, это мне и надлежит теперь выполнить, а не делать ему каких-либо предложений. Я пытался возразить, делая упор на абсолютную небоеготовность станции, но получил лишь подтверждение того, что станцию следует доставить в часть в любом виде.

Я также доложил п/п–у Кривцову Г.В., что на эту станцию не имею водителя. Второго водителя нет и у ст. л-та Величко Г.И. Остаётся лишь возможность буксировать неисправную станцию на жестком буксире с помощью Зил-131, который в это же время должен забрать из ремонта ст. л-т Величко. Но его Зил-131 в КУНГ имеет аппаратуру, не допускающую подобные действия. Тем не менее, п/п–к Кривцов Г.В. приказал мне радиостанцию Р-125 буксировать с помощью Зил-131.

Начальнику ремонтной базы полковнику Александрову А.Г. я заявил, что не приму станцию в таком виде. Потому в оставшееся до отъезда время станция была доукомплектована и заправлена бензином, но так и осталась неисправной. Двигатель по-прежнему не заводился. Все аккумуляторы не имели нужной плотности и требуемого напряжения не показывали. Скорее всего, они были установлены неисправными.


– Эй, писатель! Подойди-ка сюда… Мы тут до коллектора электродвигателя МП-6000 добрались! Не желаешь ли взглянуть на его состояние? – подошел к Алексею командир ремонтного взвода ОРМ.

– Пойдём! Погляжу, что вы там наворочали! – ответил Алексей, оставляя свою писанину и выныривая в действительность.

Минут пятнадцать пришлось разбираться с коллектором, доступ к которому был не из простых. Очевидных дефектов Алексей не обнаружил, благословив:

– Давай, промывай, продувай, но когда щётки извлечёшь, зови меня опять… Я за это время выясню их допустимый износ, тогда и думать с тобой будем, как нам дальше жить! Замеряй!


Алексей вернулся к своей записке. Подумал и дописал следующее.

В пути водитель Зил-131 рядовой батареи управления Приживойт и старший машины ст. л-т Величко чувствовали, как буксируемый автомобиль Газ-69 притормаживает тягач и тянет его в сторону, о чем докладывали и мне. Однако в сложившейся тогда обстановке удалось произвести лишь внешний осмотр ходовой части Газ-69. Ничего необычного и подозрительного выявлено не было. Потому движение продолжили. Его скорость до пункта назначения ни разу не превысила 30 км/ч.

14-15 декабря ввиду сильных снежных заносов и низких температур, опускающихся до 35 градусов, на трассе Рига-Шяуляй образовалась многокилометровая автомобильная пробка. Движение оказалось парализовано. Опасаясь разморозить двигатели, их не глушили. Личный состав спасали от обморожения в КУНГе, где имелись штатные средства обогрева, к сожалению, также потребляющие бензин. Потому его перерасход к началу движения оказался столь большим, что доехать до крупного воинского гарнизона, где можно заправиться, стало невозможно. Пришлось слить бензин из буксируемого с неработающим двигателем Газ-69, перекачав его в Зил-131 и Уаз-469, чтобы продолжить движение. Радиостанцию Р-125 оставили под присмотром надёжных жителей маленького посёлка вдоль трассы в районе города Елгава.

17 декабря уже из расположения своей части я съездил за радиостанцией Р-125 и к исходу дня на буксире доставил ее к месту назначения. Командир дивизиона ждал меня и распорядился, чтобы станцию забрала к себе батарея управления. Больше я ее не видел.


Подписывать записку Алексей не стал, чтобы потом иметь возможность что-то дописать, и занялся своей пусковой установкой. Все работы, выполняемые специалистами ОРМ, требовали пристального внимания. Специалистами эти солдаты лишь назывались! Доверять им можно лишь во второстепенных работах. Того гляди, чего-нибудь наворочают, а воевать на этой пусковой придется не им, а Алексею и его орлам. Им-то Алексей доверял абсолютно. Свои ребята не подведут. У них с начальником старта любой результат является общей заслугой! Вместе побеждают, вместе будут и погибать, если придётся! И никто не дрогнет!


Пришлось дожидаться прихода батареи из бани. За это время Алексей дважды перечитал черновик объяснительной записки и остался ею доволен. Почитал в Ленкомнате свежую «Красную звезду», включил телевизор, расслабился.

По возвращению личного состава из бани в казарме началась обычная в такой день замена постельного белья, личный туалет и прочее, что нельзя ни ускорить, ни отменить. Алексею ещё повезло, потому что скоро подошло время ужинать. Вся возня сразу прекратилась, личный состав быстренько построился и под командой старшины ушёл в столовую.

Алексей подумал-подумал и отправился туда же. И правильно сделал – уже натикало почти восемь, а когда еще домой доберётся? До солдатского отбоя придется руководить индивидуальной подгонкой лыж личного состава. Заодно готовиться к показному занятию, план которого у Алексея пока не созрел. О нём некогда было даже подумать! «И чем на таком занятии можно офицеров удивить и, тем более, привести в восторг?»

В солдатской столовой за отдельным столом дежурного по части торопливо ужинал его помощник лейтенант Стрига.

– Привет, Володя! Приютишь-накормишь?

– Садитесь, товарищ капитан! Очень рад такой компании!

– Ты ешь! Отвлекать служивого я не буду… А вот меню подожду! – пошутил Алексей.

В это время дежурный по столовой прапорщик заметил капитана и уточнил, будет ли Алексей ужинать?

– Хорошо бы! Если никого не объем…

– Да что вы, товарищ капитан! Никто и не заметит одной порции, оторванной от восьми сотен других! Ешьте на здоровье! Видимо, и домой уже не получается сходить?

– Сегодня, именно так! – ответил Алексей.


После всего задуманного и вечерней поверки в 23 часа 20 минут Алексей покинул часть. На душе было паршиво – камнем давила незавершенка с радиостанцией-поганкой. «Нашли всё-таки крайнего! От столь очевидной бессовестности даже отбиваться как-то неудобно! Словно в грязи всего вываляли, а воды нет!»

За продолжительный день Алексей измотался. И потому теперь, когда рабочий день, наконец, закончился и впереди маячил родной дом, спать ему хотелось мучительно. Несмотря на холод, несмотря на быстрый шаг, глаза сами собой смыкались от усталости, затылок отяжелел и требовались чрезмерные усилия, чтобы не отключиться прямо здесь, на дороге. Такое у Алексея бывало. Ноги привычно делают свою работу, шагают, а голова отключается, сознание не работает, никакого внимания не остаётся. Потом он пугался: «А если в такой момент произойдёт что-то нестандартное? Машина на пути… Или яма на дороге… Интересно, среагирую я или нет?»

Прохожие уже не попадались. В такой мороз да около полуночи трудно кого-то выгнать из теплой квартиры. Разве что, особые обстоятельства заставят. Или как у него – стремление домой. К жене, к детям. И он шёл. Шёл по дороге, знакомой каждым своим камешком, каждым бугорком и выбоинкой. Сколько километров находил он здесь за эти годы? Искать ответ на этот вопрос теперь не хотелось. Хотелось спать…

И мозги спали. Они больше не могли работать. Они больше не искали выходов из сложных ситуаций. Они не решали, как было весь день, многочисленные служебные задачи. Они спали на ходу, едва контролируя движение домой…

Алексей поднялся на свой третий этаж, открыл дверной замок и тихонько подкрался к комнате. В щёлку он увидел жену. Опять нечаянно уснула, уткнувшись лицом в перекладину детской кроватки. Дети тоже спали. Он осторожно закрыл дверь, скинул шинель и прочее, и отправился в кухню. Там присел было на табуретку, но сообразил, что так здесь и заснёт, потому зажёг спичку – газ загорелся. «Значит, оттаял! Значит, Людмиле стало легче! Хорошо!» Поставил на огонь чайник.

Тихо вошла жена:

– Алёшка… Ты когда пришёл? – спросила она, продолжая спать на ходу. – А Ванюшка долго не засыпал… Я, видимо, и заснула над ним… Тебе ужин подогреть?

Сонная жена подошла к сидящему безвольно Алексею, прижалась теплая, потеребила его волосы и попросила заплетающимся языком:

– Тогда я пойду? Лягу? Спать так хочется…

– Ты у меня герой! Не представляю, как здесь справляешься? – подбадривающими словами проводил жену Алексей, дождался чайника, но не стал ничего пить. Потом вымыл ноги в ледяной воде, потому что в ванной комнате никогда не было ни отопления, ни горячей воды. На цыпочках добрался до кровати, поставил рядом с собой будильник на пять тридцать. И всё! Куда-то провалился, потеряв над собой контроль.


Когда утром противно задребезжал будильник, Алексей шустро шлёпнул по нему наугад, чтобы никого не разбудить – Ванька ночью опять устроил переполох – полежал без движения пять минуток, вспоминая, что сегодня его ждёт, и резко поднялся. Пару раз дернулся вместо зарядки, не открывая глаз, – теперь не до нее – и поставил чайник на газ. Быстро умылся, проглотил две ложки обжигающе холодного салата, запил его кипятком – заварки в чайничке не оказалось – мазанул щеткой пару раз сапоги и был таков! Новый день начался!

Опять та же дорога… Но теперь ожившая – людей стало много. Все спешат! Все извергают пар! Скрипят снегом.

Через сорок минут Алексей пересёк КПП. До подъема в казарме осталась четверть часа. Как он и рассчитывал. Предупредил дежурного по батарее, чтобы вместо зарядки он построил личный состав с лыжами. Сначала здесь – в коридоре. Форма одежды – номер четыре.

«Сейчас проведу тренировку с лыжами, потом допишу объяснительную записку, организую работу на пусковой установке, напишу план проведения показного занятия. Ещё надо подготовиться к занятиям с солдатами по политической подготовке… Что еще? Остальное в голову пока не идёт…»


Когда Алексей вернулся из автопарка, ему подвернулся посыльный:

– Товарищ капитан, пожалуйста, распишитесь за приказание!

Алексей взглянул в книгу приказаний, и в нём стала закипать злоба. «Опять козья морда! В четверг заступать дежурным по караулам!»

Он не стал расписываться, взял книгу и, подгоняемый плохо контролируемой злостью, зашел к Сальникову:

– Василий, ты совсем от жизни и от людей оторвался? Чего ты тут нацарапал?

– А что я могу поделать? – взвился помощник начальника штаба. – Свиридов бы пошёл, как планировалось, но он в госпиталь ложится… Кто-то должен идти, а ты почти месяц отдыхал, в наряды не ходил, гость наш рижский!

Алексей ничего не ответил и направился к начальнику штаба.

– Товарищ майор! Когда у нас появится хоть какая-то забота о людях?

– Алексей! Остынь! Чего это ты на людей кидаешься?

– Сил больше нет терпеть, Юрий Семёнович! Я когда-нибудь домой попаду? У меня младенец без присмотра, а я месяц по командировкам без выходных, весь в работе! А тут еще и дополнительные наряды подбрасывают…

– Ну не шуми ты так… Офицеров не осталось. А «дырки» затыкать кем-то нужно!

– Ясно! – не успокоился Алексей. – А вы учли, что по приказу меня ставить нельзя, пока пусковая на ТО-2!

– Хорошо! – легко согласился НШ. – Тогда пойдёшь завтра! С субботы на воскресенье. В выходной же проводить ТО ты не будешь?

Алексей оторопел – над ним просто смеялись, понимая его неспособность защищаться. И тогда Алексей почувствовал то особое своё состояние, когда загнанный в угол, он готов на всё, не обращая внимания ни на звания, ни на авторитеты, ни на свои выгоды.

– А если я найду, кому в наряды ходить? – запальчиво уточнил Алексей.

– Тогда – другое дело! Если кто-то согласится! Если кто-то свободен! – согласно развел руками НШ.

– Ладно! Считай, Юрий Семёнович! И сразу вноси их в график нарядов! Первые претенденты – наши командиры батарей. Почему они в наряды не ходят? Они что же – святые? Далее! Начальник штаба и его помощник! – тут НШ подпрыгнул от подобной наглости. – Почему не ставите в наряды заместителя по тылу и замполита? Почему у нас недотрогой стал секретарь комсомольской организации дивизиона? Целый старший лейтенант, между прочим! Почему партийный секретарь капитан Морозов в наряды не ходит?

– Остановись, Зотов! Остановись! Ты так всех, включая командира дивизиона, по нарядам раскидаешь! Ты хоть понимаешь, сколько и каких врагов сейчас себе нажить собираешься? Им в наряды ходить не положено! Одних освободил начальник политотдела, других – командир дивизиона!

– А где написано, что черным людям, вроде меня, ходить в наряды положено, а белым людям – нет? Где написано, покажи мне? – уже совсем не сдерживался Алексей.

– Зотов! Не усугубляй!

– Нет! Сам знаешь, Юрий Семёнович, что наряды должны распределяться равномерно, то есть, справедливо! По-человечески! – не унимался Алексей. – Это противоречит порождению касты неприкасаемых! Сколько я их для тебя отыскал? Кажется, девять? Вот и планируй на них по два-три наряда в месяц! Тогда младшим офицерам, совершенно затюканным нарядами, останется время, чтобы заниматься личным составом и техникой, и физподготовкой, и семьёй! От такого подхода боевая готовность только выиграет! Так почему же черные люди должны преодолевать тяжести воинской службы, в то время как белые от этого кем-то незаконно освобождены?

– Всё сказал? – уточнил НШ, и, помедлив, спросил с нескрываемым сарказмом. – Так тебя планировать в наряд завтра или как в книге приказаний записано?

Это была крайне обидная издевка. Она по мнению НШ подводила итог всему состоявшемуся разговору. Иными словами, «Можешь, товарищ Зотов, возмущаться, сколько тебе влезет, но в наряд ты всё равно пойдешь, как я решил ранее!» Потому Алексей надумал не сдаваться:

– Сами решайте, Юрий Семёнович, как у вас по совести считается! Но мой ненормированный рабочий день не может, как сказал товарищ прокурор, продолжаться ни двадцать пять часов, ни даже пятнадцать ежедневно! Как это у нас принято для черных людей! Ибо это – нарушение закона, за которое кто-то обязательно будет отвечать! – выдал Алексей.

– Что-что? – изменил тон НШ. – Какой ещё прокурор?

– Военный прокурор! Военный прокурор, Юрий Семёнович! Скоро он многим здесь, желающим меня сожрать, не только аппетит отобьёт, но и зубы пересчитает! – подтвердил свою угрозу Алексей, разумеется, блефуя. Но начальник штаба поверил. Поверил и внутренне заволновался.

– Ты что же? Ты… Ты ходил в прокуратуру?

– А что мне оставалось делать? Чужую радиостанцию на меня вешают, к которой я ни ухом, ни рылом! Задумали даже треть оклада удержать! Наряды чёрт знает, как распределяются! Командировки в никуда! Выходных никаких! Зато всякие вечерние поверки, подъемы, отбои! По выходным дням приходится в казарме несколько часов торчать – личный состав развлекать, хотя это обязанность замполита с его помощниками…

– Ладно-ладно! Какая муха тебя укусила? Неужели нельзя по-хорошему? Оставь книгу приказаний… Я что-нибудь покумекаю… Найдем тебе замену!

– Это не мне, а я кому-то заменой оказался… – взбрыкнул Алексей, уже хорошо понимая, что отношение к нему резко изменилось, а вместе с тем впредь изменится и решение многих вопросов.

– А когда прокурор к нам придёт, не сказал? – решился выдать своё опасение НШ.

– Кто я ему такой, чтобы со мной делиться? Я же только за консультацией заходил! А уж он сам свою работу как-нибудь спланирует… – ответил Алексей, внутренне усмехнувшись. – Надеюсь, Юрий Семёнович, вы этим… В общем, нашим уважаемым на меня показывать не станете, как на инициатора? Просто, как я понимаю, это вы сами решили навести порядок в распределении нарядов! На принципах справедливости и в интересах повышения боевой готовности! Так ведь?

– Ладно! Ты не особенно зарывайся! Я и сам знаю, что мне делать! – успокоился НШ, узнав, что прокурор может и не прийти.

«Стало быть, – подумал Алексей. – Достигнута небольшая, но важная победа. Думаю, она и на результаты расследования повлияет. Лишь бы Кривцов, к которому НШ сейчас побежит советоваться, не догадался, что я блефую. Он ведь легко может позвонить в военную прокуратуру и, прикинувшись шлангом, разведать, что к чему? Только мне теперь терять нечего! Либо – пан, либо пропал! Если политработники и командиры батарей начнут с моей подачи ходить в наряды, то, рано или поздно, они меня с сапогами съедят! Такое поражение в своих привилегиях они не стерпят!»

Алексей пошёл в канцелярию своей батареи и дописал пришедшую на ум последнюю фразу:


«С любыми обвинениями в свой адрес по поводу фактически неудовлетворительного состояния радиостанции Р-125, числящейся за батареей управления, я категорически не согласен, поскольку никакого отношения к ней никогда не имел и не имею. За исключением того, что отыскал эту радиостанцию, безнадежно потерянную где-то в ПрибВО, и доставил в свою часть в том состоянии, в котором она находилась, как было мне приказано п/п-м Кривцовым. Его приказ я выполнил точно и в срок!»


Ниже Алексей расписался, поставил дату и отнёс свою объяснительную записку в руки Величко:

– Держи, коллега… Надеюсь, я успел вовремя? Береги мою записку, Гена! Чтобы мне не пришлось опять всё переписывать с черновика! Но если ты не уверен в себе, я могу записку и зарегистрировать? Ты как думаешь? Какое-то странное у меня предчувствие, будто ее захотят сжевать или потерять…

– Ну, что ты, Лёха, дурачка валяешь? Будто я перед тобой в чём-то виноват? Мне поручили – я делаю! – почувствовал иное отношение к себе Величко.

– Бог в помощь! – пожелал Алексей, не подавая руки, и вернулся в канцелярию.

Там его уже ждал командир батареи:

– Алексей Петрович! Где ты прятался весь день?

– Анатолий Петрович! Я, кажется, в ОРМ весь день прятался! За пусковой установкой сидел… За правым задним колесом! Потом объяснительную записку сочинял… Чтобы она не хуже, чем у Пушкина получилась!

– Всё шутишь! Ну, забыл я! Забыл! А к показному занятию ты подготовился?

– Не окончательно! Но личный состав лыжи подогнал, немного потренировался… А мне что? Тема не указана… Я сам выбрал строевые приемы с лыжами и на лыжах! Всё просто и понятно! Бери наставление по физподготовке и читай всё подряд! Конспект сегодня напишу. После обеда.

– Ладно! Может, помощь какая-то нужна?

– Справлюсь! – отказался Алексей. – И ещё… Завтра кажется суббота! У меня после этой командировки до сих пор всё перед глазами… Так вот, завтра до обеда я работаю в ОРМ на пусковой, а потом, мне кажется, до самого понедельника свободен! Я правильно понимаю обстановку и политику партии?

– Если в наряд не заступаешь, то – правильно! Отдыхай, турист!

– Рано мне отдыхать, Анатолий Петрович! Сегодня опять собираюсь личный состав тренировать строевым приемам с лыжами… К занятию готовиться! Так что, мне здесь еще до ночи…

– Ну, как знаешь!


Уже после вечерней поверки, когда Алексей вышел из казармы и устремился домой, заметил как на своём Уазике подъехал Кривцов. Он сразу заметил Алексея, подошел, поскольку это оказалось ему по пути, и удивился:

– Ты-то что здесь до сих пор делаешь?

– К показному занятию батарею готовил! – доложил Алексей.

– И как?

– Думаю, наша батарея вас не подведёт, товарищ подполковник!

Кривцов усмехнулся:

– Ты у нас, Зотов, дипломат!

– Что вы, товарищ подполковник! Я всего-то – начальник стартового отделения!

Кривцов усмехнулся опять, но уже более доброжелательно. Алексей вспомнил, что от начальства следует держаться подальше:

– Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Не спеши! Я тут караул думаю сейчас проверить… Если подождешь, то вместе домой поедем. Но я хотел сказать, что прочитал твою объяснительную записку… Получается, будто ты ни в чём и не виноват!

– А хотелось бы? – огрызнулся Алексей.

– Не петушись! Расследование я обязан провести… Спустим на тормозах… Так что, не бойся – тебя оно не коснётся!

Алексей промолчал, хотя его подмывало расшаркаться в благодарности.

– О чём думаешь, Алексей? – спросил Кривцов, не выдержав долгой паузы и не дождавшись благодарности.

– Думаю ходатайствовать перед вами о существенном поощрении старшего лейтенанта Величко. Без его реальной помощи мне не удалось бы справиться с этой радиостанцией. Несколько ситуаций было очень сложных, и он показал себя как человек весьма ответственный и знающий.

– Ну, вот! Правильно мне говорили, будто ты станешь его выгораживать…

– Я не выгораживаю! Я был там старшим, потому обязан оценить работу каждого и воздать по заслугам! Но сам поощрить его не могу, поскольку Величко мне не подчинён, потому и ходатайствую…

– Значит, он тебя под взыскание этим расследованием подводит, а ты его награждать собрался? – удивился Кривцов.

– Я про это ничего не знаю! Кто что заслужил, то и должен получить! Пока на всё ваша воля!

Кривцов засмеялся, потом махнул рукой:

– Ладно уж! Иди домой! Отсыпайся, заступничек!

– Я не заступничек, товарищ подполковник! Я – турист! Теперь в дивизионе так с вашей подачи меня называют!


До полночи оставалось шесть минут, когда Алексей тихонько зашел домой, опять предельно выжатый. Опять скинул шинель, сапоги. Опять тот же чайник… Всё на автопилоте.

Потом подкрался, чтобы не разбудить жену, но оказалось, Людмила не спала:

– Алёшка! Ты как же забыл? – шепотом упрекнула она.

– Ничего я не забыл! Я просто вовремя не вспомнил! – сразу оправдался Алексей.

– Это как же совмещается? – хохотнула Людмила.

Алексей взял руку жены и стал ее целовать:

– Я поздравляю тебя, родная! Я хорошо помню, Людок, как три месяца назад ты совершила свой второй подвиг! И стала дважды героем нашего семейного союза! А Ванька наш благодаря тебе начал свой долгий путь по белу свету! Пока – у нас на руках! Так ведь?

– А я думала, что кроме своих ракет ты уже ничего не помнишь! – засмеялась Людмила. – А что скоро Новый год, ты не забыл? Всего пять дней осталось! Как у нас всё будет? Ты в наряд какой-нибудь, конечно, заступишь! Да?

– Нет! В старом году у нас всё будет хорошо! А в новом – вообще станет тепло и прекрасно!

– Ты сегодня прямо как настоящий Дед Мороз выступаешь! – опять хохотнула Людмила. – Смешишь меня и радуешь! Может, и подарки нам заготовил? Впрочем, мне один-единственный подарок нужен… Чтобы ты чаще бывал с нами!

– Обещаю, Людок! Ещё чуть-чуть потерпите, хотя бы до пенсии, и будет вам такой подарок!

Жена усмехнулась, благодарно чмокнула Алексея в щёку, а потом почему-то спросила:

– Алёшка, как думаешь, мы с тобой счастливы?

– Угу! – промычал он, засыпая.

Но Людмила уже не собиралась молчать:

– А что такое счастье? Ты можешь объяснить? – задумчиво протянула Людмила.

– Счастье, это когда никто не мешает спать! – пробурчал Алексей.

– Да, ладно тебе! Еще успеешь… Ну, скажи, что такое счастье, Лёшка? Ведь нам приходится очень тяжело, а мы себя считаем счастливыми! Может, мы с тобой такие дурачки? Может, оттого и счастливы, что ничего не понимаем?

– Угу! – подтвердил Алексей.

– Ну, Леша… Ну, не спи! Объясни мне, что такое счастье? Очень хочу быть счастливой!

– Ладно! Скажу, как на духу! Счастье, это когда рядом есть тот, кто… – Алексей сделал долгую паузу, заставляя жену сгорать от нетерпения, и продолжил. – Постоянно мешает спать!

– Очень оригинально! Тебя на сне прямо-таки заело! У меня ведь очень важный вопрос… Мы так редко разговариваем с тобой… – стала обижаться Людмила.

– Хорошо! Давай поговорим! Я думаю… Я думаю… Я думаю!

– Скорее думай, а то Ванька вот-вот проснётся! Кашку попросит! – поторопила Людмила.

– Делаю третью попытку… Счастье – это когда человек не испытывает беспокойства из-за своего прошлого, настоящего и будущего! Такое счастье тебе подходит?

– Подожди, подожди! – среагировала жена. – Ничего не пойму! О каком ты беспокойстве говоришь? Причём здесь счастье?

– Если объясню, ты мне дашь сегодня поспать?

– Сегодня еще успеешь! – засмеялась Людмила. – Сегодня только началось! Взгляни на часы! Ну, так и быть! Обещаю!

– Если у человека совесть не чиста, если он что-то в прошлом натворил, то беспокоится, как бы не узнали! Как бы не опозориться! Как бы не посадили… Какое уж тут счастье! Вот я и пошёл от обратного! То же самое можно сказать и о настоящем любого человека! Если он замерзает, если смертельно голоден – какое уж тут счастье? Так ведь?

– Допустим! – согласилась Людмила. – Хотя мутновато получилось! А беспокойство насчет будущего. Это как?

– Как, как? Да, никак! Вот боится человек не на шутку, будто скоро под поезд попадёт… Так боится, что счастливым не бывает! Понятно? Мне можно спать?

– Ерунды мне какой-то наговорил… Я теперь сама спать не смогу… Значит, и ты не будешь! – засмеялась Людмила.

– Ох, говорил же мне дед! – засмеялся и Алексей. – Никогда не верь, Лёха, женщинам! А я-то, дурень, вместо этого не поверил своему деду!

– Ну-ка, ну-ка – повтори! – со смехом навалилась на Алексея жена.

– Сдаюсь без боя! – закряхтел Алексей. – Но позволь еще одну попытку! Про счастье!

– Позволяю! Но только одну! – торжественно произнесла Людмила. – Но если опять придумаешь ерунду – ответишь по всей строгости семейного закона!

– Согласен! Счастье, это когда в самый лютый мороз и на большом расстоянии чувствуется тепло, исходящее от дорогих людей, или даже от совсем незнакомых, но пытающихся искренне помочь в любой твоей беде! Так тебе пойдёт?

– Это, от каких ещё незнакомых людей? – приняласьдемонстративно уточнять Людмила. – Не от рижских ли красавиц, к которым ты в последнее время зачастил?

В это время закряхтел Ванюшка. Он стал пускать пузыри, потом громко потребовал свою бутылочку…

И настоящая жизнь продолжилась во всех ее проявлениях!


                              Декабрь 2019 г.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20