Спонтаноиды [Олег Валерьевич Куратов] (fb2) читать онлайн

Дорогой читатель!

В какой-то мере предлагаемые Вашему вниманию заметки являются логическим продолжением, как бы результатом, продуктом прессинга событий и условий, изложенных в «Хрониках русского быта».

Что сталось с "гомосоветикус" после длительного пребывания в среде советского образа жизни? Проснулись ли в нём старые, досоветские убеждения, нормы, инстинкты? Начала ли кристаллизоваться новая Общность Человека Постсоветских Времён, которая будет строить Новое Русское Будущее? Или содержание, сущность Русского Духа осталась незыблемой, как ни велики были общественно-политические потрясения? Приведенные ниже размышления – это моя попытка ответить на эти вопросы. Центр моих интересов сфокусирован на себе, так как я и есть обыкновенный средний русский человек, переживший и постаравшийся осмыслить крутые деформации российского социума ХХ и XXI веков.

Сформированный суровым духом советского времени, мой жизненный опыт в сочетании с моей индивидуальностью породил особый образ мышления, когда неудержимое (по-видимому, генетически предопределённое) стремление творить сталкивается с инстинктивными опасениями возможных внешних запретов. Эти столкновения загоняют зародившиеся мысли обратно, нарушая логику их последовательности. Однако они, зачастую в отшлифованном виде, «всплывают» вновь и вновь. Как правило, это происходит в самые неожиданные и неподходящие моменты. Наличие практически неограниченного времени на раздумья (я уже давно на пенсии), а также отсутствие каких-либо внешних обязательств (я пишу не по контрактам, а «для себя») позволяют постоянно наблюдать в собственных глубинах повторные, «обработанные» где-то внутри результаты моих размышлений.

Картина с определённой долей иронии: какое-то озеро эклектической смеси, на поверхность которого вдруг всплывает ко мне воспоминание или соображение и спрашивает: мне куда? И я отправляю его обратно в глубь, в предназначенную ему для дозревания нишу. Эти спонтанно возникающие мысли, идеи и отрывочные воспоминания представляются мне неупорядоченными звеньями таинственной цепи, образующей моё собственное внутреннее «Я». Поэтому я назвал их «спонтаноидами» и изложил в виде заметок.

«Спонтаноиды» содержат галерею небольших документальных рассказов, суждений и эссе, объединённых, как мне представляется, некоторыми подсознательными смысловыми ритмами. Заметки ориентированы на достаточно образованных читателей и, по моему мнению, отражают явную смутность духовного состояния значительной части среднего класса современной российской публики. Они представляются мне внешне неупорядоченными аналогами осколков многих русских личностей, казавшихся цельными до разрушительных социальных потрясений конца двадцатого века.

*

Я – старик, мне уже за восемьдесят. Одиночество моё абсолютно, оно подобно пронзительно острому отчуждению от "своего мира", которое я не раз трепетно испытал в зимних горах Алтая. Стоя на вершине и осматривая застывшие, сверкающие окрестности, ты точно знаешь – вокруг на десятки километров нет ни одной человеческой души. Так и сейчас: все родные и друзья, так любимые мною, ушли навсегда. Дети и внуки безвозвратно отдалились. При кажущемся драматизме такой позиции, она естественна и предсказуема, ведь перед окончательным уходом отчуждение необходимо, логично, и благотворно. Я остался наедине со Своей Книгой Жизни. И вот я без конца листаю эту книгу, переворачивая страницы от первых запомнившихся отпечатков младенческой памяти до вчерашних старческих болей в пояснице.

Слишком много времени моей жизни ушло на общее становление, на научно-техническую и производственную деятельность, на заботы о ближних, на развлечения. Поэтому, наверное, я так и не нашёл ответа на свой главный вопрос: почему мы, русские, обладая несметными богатствами, живём беднее, скучнее, притеснённее, чем западный мир? Я обобщал свои наблюдения, беседовал с умными людьми, прочёл массу книг и статей. Не получив чёткого, ясного ответа, я всё же думаю, что знаю, как нам, наконец, выправиться и пойти в ногу с передовым миром, ни в чём от него не отставая: нам надо как можно интенсивнее смешиваться с другими народами. Надо обеспечить взаимное проникновение культур, обоюдную ментальную адаптацию, уровень и качество образования. Мы можем дать другим народам не меньше, чем получить от них. А для этого надо в первую очередь проявить максимальную доброжелательность, сделать всё более прозрачными границы, всё более свободным движение "наших" и "их" людей в обе стороны. Но наше государство, то есть мы же сами, действуем в обратном направлении: мы всё больше "закрываемся" от других стран, с некоторыми из них всё больше и больше враждуем, подозревая их в посягательстве на нашу независимость. Они отвечают нам тем же. Мы делаем ставку на грубую военную силу. Они в ответ делают то же и верят нам ещё меньше. В таких условиях эффективный купаж невозможен.

*

Как ты ёмок, Божественный трафарет образа и подобия Божия! Как ты прекрасно многообразен и мимикричен!

*

Каждый человек уже побывал в раю, поскольку рай – это детство, каким бы оно ни было. Моё детство было голодным и холодным, но оно было бесконечно, райски счастливым.

*

Читаю Карамзина о воровстве на Руси. Читаю «Епифанские шлюзы» Платонова. Читаю Гоголя, пристально вникая в махинации Чичикова. Читаю великолепные, кропотливые, выверенные труды Лескова. Читаю Куприна, особо выделяя «Яму» и «Канталупы». Читаю пьесы Островского. Наряду с высочайшим литературным мастерством – всё это достоверные исторические показания, свидетельства о диком мире стяжательства и плутовства. И спрашиваю себя: ну чего ещё можно ожидать вокруг, если не вакханалии воровства и жульничества, к которой мы шли столько лет?

*

Сам не понимаю, как, являясь в рабочие годы сущим трудоголиком, я ухитрялся кроме любимой работы охотиться, читать, познавать изобразительное искусство и грешить? Все укоряли меня в том, что я работаю по тринадцать часов в день и прихватываю выходные: нужно было не только обеспечивать новейшее производство, но и учиться в аспирантуре, проводить сложные физические исследования, писать диссертацию. По-видимому, всё это я делал за счёт сна, поэтому-то, наверное, и не могу отоспаться до сих пор. При поиске ответа на этот вопрос уместно сослаться на выдающегося французского писателя Владимира Волкова:

– Жизнь – сказал он, – как рояль. Умеешь играть – играй, не умеешь – на кой чёрт она нужна!

*

Сказочные приключения, сны наяву в Горном Алтае. Глухая каменная пещера. Гробовая тьма, таинственная обстановка. Пронзительная тишина, индуцирующая мелодии Вагнера и Баха. У одного в руках бинокль и мощный фонарь (подарили пограничники), у другого – карабин калибра 6,5мм, рядом проводник-алтаец с разным снаряжением. «Потолок» (бугристый верхний свод пещеры) метрах в 10-15. Тот, что с фонарём, шарит снопом белого света по потолку, отыскивая через бинокль заветные блёстки.

– Ещё нашёл. Держу в центре. Поймал (в прицел)? Давай!

Страшный грохот выстрела; кажется, пещера вот-вот обрушится. Все втроём собираем при свете фонариков каменные осколки. И так снова и снова.

Потом, уже в Новосибирске, выпаривали из осколков камней мумиё.

*

Поразительная загадка обустройства человеческой иерархии. У других животных всё ясно – в стаде царствует сильнейший. От него же и польза в добыче и защите стада максимальна. У человека не так.

Есть выдающиеся, великие личности: учёные, полководцы, бизнесмены, медики, писатели, художники, спортсмены, артисты. Достижения одних наглядны и понятны миллионам, которые летают, ездят и плавают на созданных ими машинах, поминутно пользуются изобретёнными ими творениями, живут и работают в построенных ими зданиях, спасают у них своё здоровье. Другие на глазах у всех создают новые технологические шедевры. Третьи в присутствии тысяч зрителей-свидетелей выигрывают в честных состязаниях, прыгают на немыслимую высоту, поднимают невероятные тяжести, ставят рекорды скорости. Четвёртые публично дарят этим же тысячам упоительные переживания, выраженные в их бессмертных книгах, мелодиях, картинах. Это – настоящие, подлинные творцы и таланты. А вот что касается людей власти, политиков, – чем же они-то потрафили судьбе? Как провидение отобрало их и за что вознесло на такую высь? Почему и, главное, – за что, за какие достоинства, им пожаловано самое для них сладкое, самое ненасытное: власть над этими самыми талантами и над всеми прочими смертными? Ведь именно эти паразиты капризно выбирают, кого (из тех, кто своими руками и мозгами создают духовные и материальные блага, чью кровь они сосут) они наградят, поощрят, или, наоборот, унизят или репрессируют! Необъяснимый цинизм человеческих отношений, процветающий у всех на глазах! И такое положение присуще всем государственным устройствам и во все времена!

*

И вот над Россией, над нами, вновь воссияли ВЕЧНЫЕ, ВЕЛИКИЕ ИСТИНЫ – Частная Собственность, Социальное Неравенство, Национальная Рознь, Религия. И никто за несколько тысячелетий так и не узнал, как правильно управлять обществом, в котором все эти истины сияют. Даже те, кто не дрыгался, как мы в России, а шли по ровной дороге.

*

О поступательности познания. Каждый школьник сейчас знает, что известное рентгеновское излучение – это результат «торможения» ускоренных электронов кристаллической решёткой металлов. А кто знает, что сам Рентген, открывший этот вид проникающего излучения и сделавший первые в мире рентгеновские снимки, считал тех, кто признавал существование электронов, полными идиотами?

*

Глубочайшая мысль Достоевского о несостоявшемся христианстве – духовная антитеза Марксу о развитии мира. Касалась ли она только России (православия), или распространялась на всю духовную идеологию этой ветви религии?

*

В 1999г я закончил напряжённую двухлетнюю работу над своей родословной. Труд получился солидным (документально подтверждённые сведения о прямых родственниках по мужской линии в течение 14 поколений, восходящие к пятнадцатому веку), и получил первое место в Конкурсе Родословных Коми Республики. Поскольку в числе моих прямых предков оказалось много церковнослужителей, я решил передать копии созданных документов в Синодальную библиотеку Московской Патриархии, полагая, что корректные генеалогические сведения о церковнослужителях представляют для истории Русской Православной Церкви несомненный интерес. Присоединив к своему труду несколько важных исследований моих друзей – коми краеведов, я созвонился предварительно о приёме и прибыл в точно назначенный час. Принят я был, однако, через полчаса; приём осуществил, судя по роскошному кабинету, важный чин – смазливый молодой человек, одетый в какую-то фасонистую рясу из необыкновенной красоты тёмного материала. Первым делом он вручил мне визитную карточку, составленную на английском (?). Затем попросил коротко, за неимением времени, изложить своё дело. Я в двух словах рассказал о своей работе и положил перед ним документы. Он удивлённо-радостно спросил:

– И это всё?

Я подтвердил. Молодой человек радостно сообразил, что перед ним – не проситель чего-то, а простой собиратель фактов, доставивший их для регистрации и архивирования. Видно было, что его нимало не интересуют ни хронология, ни участь целых поколений православных священников коми земли. Ни одного вопроса о судьбах его братьев-священников (а среди них были служители с интересной судьбой, настоящие стоики, просветители, были и расстрелянные, и сосланные) я не услышал. Радость его от простоты вопроса была нескрываема, – ведь его ожидали гораздо более важные проблемы. Так, провожая меня к дверям, он вдруг повёл носом, приостановил меня, отворил дверь и сладко обратился к двум весьма пригожим монахиням с подносами (видимо, из буфета):

– А, вот они, пирожки! С печёнкой, рыбой и капустой – так? Остальное несут? Всё правильно! А на сладкое? А кофе? Ага! Ага!

И, уже обернувшись ко мне, пояснил:

– Вот-вот встречаем православную делегацию – братьев из Франции и Голландии.

Шла вторая неделя Великого Поста. "Пирожки с печёнкой…?" – Визитную карточку, так и не прочитав, я выбросил в первую же урну.

*

Научно-технический прогресс, являющийся стержнем развития современного мира, – это дело рук человеческих, обладающее двумя воистину парадоксальными особенностями: у него начисто отсутствует единая структура управления, а о грядущих последствиях его бурного развития во всём мире никто ничего определённого не знает. Более того, наиболее судьбоносные для всего человечества исследования не только не комментируются, но скрываются как секреты особой государственной важности (полагается, что их результаты будут использованы для сепаратного извлечения сверхприбылей, оказания давления на несговорчивых конкурентов, либо вовсе для уничтожения «потенциальных противников»). Поэтому полноценные прогнозы последствий научно-технического прогресса по определению невозможны.

*

Забавный баланс: если учитывать духовную и экологическую составляющие, научно-технический прогресс пока столько же отбирает, сколько отдаёт. В России даже явно больше отбирает.

*

Изучая солидную богословскую литературу, я нашёл там чрезвычайно интересное, точное и лаконичное заключение: «Вся мировая литература от своего зарождения до наших дней посвящена теме сладострастия и прелюбодеяния».

*

Всякое искусство – это дерзкое (иногда мерзкое) покушение на жизнь Красоты.

*

Те из моих друзей – честных, работящих, одарённых людей, – кто готов был Служить Русскому Отечеству, все они (я в их числе) оказались на протяжении нашей долгой жизни неотвратимо отсеянными ниже среднего уровня. Те же, кто не задумывался о Служении, а был алчен, хитёр и беспринципен – вознеслись на пресловутые "верха".

*

В 1988г я был в числе немногочисленной делегации Минсредмаша СССР в США, на фирме «Полароид»: мы готовили отечественное производство камер мгновенной фотографии, разработанных этой корпорацией. Штаб-квартира корпорации «Полароид» располагалась в Бостоне, и её руководители устроили нам целый залп пышных приёмов.

В частности, нам дали обед в знаменитом ресторане, ранее посещаемом братьями Джоном и Робертом Кеннеди. Рассаживаться нам помогали лично мэтр с молодцеватым официантом, которого я в шутку спросил, хватит ли у них хлеба – ведь пришло сразу пятеро русских! Парень изобразил задумчивую мину и исчез, решив продолжить шутку. Через минуту он показался в дверях в обнимку с огромным, во весь его торс, белоснежным бумажным мешком с круглыми хлебцами. Подошёл, бухнул мешок на соседний стул и обратился ко мне:

– Этого хватит, сэр? Есть ещё, сэр!

*

Двадцатый век – это золотой век российской национальной антиидеи: в течение этих ста лет оформилось, расцвело и достигло абсолюта отчуждение порядочных людей от российской общественно-политической и государственной деятельности. Этот исход достойных умов происходил и принудительно, и добровольно, по всем фронтам, от культуры и науки до всех сфер политики, экономики и армии.

*

Мой самый первый, самый насыщенный пир имел место в детстве, когда мне было двенадцать лет (1949г). Жили мы тогда с мамой, бабушкой и старшим братом в городке Шуя Ивановской области, и жили бедно до смерти. Зимами ели щи из квашеной капусты и пшённую кашу. Лакомством были скудные запасы картошки, вяленой свеклы и моркови, сверхлакомством – маргарин и леденцы типа «ландрин». Хлеба было в обрез. Самые страшные голода (1946-1948гг), сразу после войны, отступали, но мы долго ещё, года два-три, не могли отделаться от фурункулов, колтуна и привычно-непрерывного свиста в голове ("малокровие").

В Шуйской Детской библиотеке я взял книгу Ш. де Костера «Легенда о Тиле Уленшпигеле», и был поражён бурными перечислениями незнакомых мне яств. Их я не только никогда не пробовал, но даже не видел: окорок, ветчина, кровяная колбаса, жареные на вертеле каплун и оленина… Меня поразило, что в обиходе главных героев – бедняков и мелких проходимцев эти разносолы были частыми блюдами, которые вдобавок сдабривались различными сортами пива и вина. Красочные, весёлые описания обжорок в средневековых трактирах были для меня необычны и притягательны.

На мои расспросы мама (ей тогда было 38 лет) неуверенно пояснила: окорок и ветчина – это, наверное, одно и то же, кровяная колбаса – это колбаса из крови (?), а что такое каплун, она даже не знает. Я воображал эти яства снова и снова, и, наконец, устроил в полном одиночестве свой пир.

Мы с братом учились в разные смены, бабушка уехала на побывку на родину, мама была на работе. Солнечным морозным днём я закрылся на дверной крючок от соседей по коммуналке и накрыл стол. Там было множество блюд. Три куска чёрного хлеба и отдельно на маленьком блюдце лужица соевого масла, сдобренного солью, стали ломтями воображаемой жареной оленины с подливой. Три чайных блюдца с различно нарезанными солёными огурцами также преобразились: распластанный вдоль огурец был ветчиной, порезанный наискосок – окороком, а настроганный поперёк – кровяной колбасой. Серая миска с полукочаном квашеной капусты стала серебряным подносом с жареной курицей. Три осклизлых варёных картошки я порезал тонкими пластинками, и они стали соблазнительными ломтиками сыра. Тарелка потолочных щей из квашеной капусты превратилась в моём воображении в жирную похлёбку из каплуна с бобами. Единственный в нашем доме стеклянный кувшин использовался для выращивания распространённого тогда домашнего растения в виде слизистого гриба, питавшегося спитым чаем и вырабатывавшего слабогазированный напиток. Этот кувшин стал украшением стола, как и подобало неведомому мне сказочному рейнвейну. Свой роскошный пир я открыл словами так полюбившегося мне Ламе Гудзака: «Красная колбаса была вкуснее!» Я с азартом поглощал "незнакомые" мне яства, запивал их то пивом, то вином из одного и того же кувшина и весело беседовал с закадычными друзьями – Тилем и Ламе.

*

Истинная свобода – это любимая работа! Работа, где можешь себя выразить и проявить, когда над тобой никто не стоит! К ней надо рваться зубами и когтями! Вот что такое свобода. Сейчас каждый, кто хочет, может её добиться.

*

Женская красота не имеет равных себе человеческих ценностей. В отличие от всех других достоинств, она должна быть подарена, завоёвана, или куплена, или пожертвована, то есть при всём своём величии она неизбежно подлежит приобретению. Более того, всей своей сутью она обречена на непременное достижение и потребление, коих сама ненасытно жаждет. И в этом её недосягаемая для других ценностей сила. Все прочие ценности безразличны как к обладанию ими вообще, так и к конкретному обладателю в частности.

*

Ничто так не соответствует моей жизненной философии, как гимн Розанова чувственности:

«Нет священнее ничего чувственности! Самых исподних желаний. Только исподних. Более всего – исподних. Они одни поднимают на религиозную высоту. И до этого всё – персть и прах, обыкновенное и ненужное».

У меня чувственность так же бурно распространяется на вкус и запах. И на созерцание прекрасного. Но «исподнее» всё же выше.

*

Любовь – это природа, физиология болезненного созревания. Это всего лишь неизбежный этап в развитии каждой личности, даже одарённой ранним умом. Воля и разум в этом процессе не участвуют, как не участвуют они в росте волос. Те, кто говорят о вечной любви "до гробовой доски", либо красуются, лгут, либо просто не совсем нормальны. Это фаза, биологическая фаза, которую каждый человек обречён не один раз пройти, преодолеть и оставить. И двигаться дальше, вспоминая, как ярок и сладок был первый ломоть однажды вскрытого арбуза, и сравнивать его вкус со следующими.

*

Кровные узы – это, действительно, высшая ценность. Но это не общечеловеческие ценности. Это как кому повезёт. Родители отказываются от детей; дети бросают родителей в старости; сёстры ненавидят сестёр, братья ненавидят братьев; и в большинстве случаев причина в действительно абсолютной ценности – звонкой монете.

*

Мягкая, бесформенная русская глина. «Русские литературные архетипы», на которых постоянно ссылаются разговаривающие обезьяны по ящику, не являются таковыми. Сменились (в какой уже раз) не герои и декорации русской жизни, а сама её суть.

Невозможно представить себе императора Александра Третьего, суетливо кокетничающего со своими подданными в твиттере. Внутренний мир и внешность Татьяны Лариной, Наташи Ростовой или героинь Тургенева несовместимы с мини-юбкой, татуировкой на животе и с пирсингом на пупке и половых органах. Петя Ростов с серьгой в носу, с микрофоном в ухе и со смартфоном в руках невозможен. Насыщенные русской мыслью беседы членов семьи Карамазовых по скайпу невообразимы. Если вполне возможно представить Ч. Диккенса (и родился, и умер на 10лет раньше Достоевского) разговаривающим по телефону, то совершенно нелепо, нежизненно выглядел бы автор «Преступления и наказания» за компьютером. Лесковские коноводы немыслимы за рулём авто или байка. К тому же современные русские люди не несут в себе позитивных коренных традиций (трезвость ума, честная деловая хватка, трудолюбие), однако, регулярно обращаются к их дурным антиподам, таким как пьянство, мошенничество и лень. Здесь явно прослеживаются последствия большевистских времён. Это – не другой социум, это – совершенно иной этнос.

*

Смысл понятия "несправедливость" тесно связан со смыслом понятия "принуждение", которое является основным инструментом Власти в управлении обществом (законы, правовые нормы и т.д.). Мотивация – это то же принуждение, только "из-за угла". Таким образом, несправедливость – это единственный способ поддержания стабильности общества.

*

«Простой народ» с поразительным постоянством твердит на работе и дома, в пивных, в очередях и просто на улицах очевидные истины:

– Все политики, от самых левых до крайне правых, одинаково омерзительны своим паразитизмом. Они не принимают никакого участия в процессах производства материальных и духовных ценностей, а среди их потребителей стоят в первом ряду. Это высший цинизм.

– Все спецслужбы защищают интересы властей. Я боюсь их. Они пользуются этим и привычно гребут под себя.

– Государство мне ни в чём не помогает. Я никогда не услышу, как Добро стучится в мою дверь.

Многие из тех, кто зациклился на подобных «пунктиках» – наивные праведники. По всему свету власть имущие через штампы казённого воспитания и образования привили им искажённые идеалы добра и справедливости, чтобы они безропотно трудились, имели бесконечное терпение, и не мешали вершить чёрные дела. Бедным праведникам неведомо, что в этом мире несправедливость является единственным средством, позволяющим хоть как-то упорядочить общественное устройство.

*

Русь поступательно «выравнивалась» и выровнялась до уровня, при котором во главе её стоят не выдающиеся личности, а абсолютно никчёмные тщеславные человечки. Яркий пример такого типа деятелей – многие члены нашего правительства, явно ограниченные, дёргающиеся верхогляды с замашками Хлестакова. Их капризно-детские, разорительные деяния-дёрганья лишены не то что государственного подхода, а просто здравого ума. И рукоплещут этому позору такие же недалёкие люди. И всё это – результат длительной "отбраковки в отвал" умов, достойных истинного служения России.

*

Чиновники мелкие и крупные. Когда я учился в седьмом классе (1951г) мне потребовалась справка для получения номерного знака на велосипед, которую «выправлял» местный (шуйский) нотариус. Мама побывала у нотариуса и попросила меня сходить за справкой, когда она будет подготовлена. Помню совершенно отчётливо, как я в течение получаса не мог решиться зайти, пропуская других, а когда всё-таки зашёл, не мог вымолвить ни слова от страха перед женщиной-госчиновником. Будучи весьма шустрым малым на улице, во всяких там органах власти я робел. Потом мама сказала, что эта тётка – хорошая, добрая женщина.

. В течение 1981-1990гг меня регулярно вызывали в Кремль для отчётов. Проходить через Спасские Ворота в эти годы по пропуску стало заурядным, обычным делом. Побывать пришлось неоднократно даже у зампредов. Хороших и добрых людей я там так и не встретил.

*

Летом 1957г обязательную студенческую производственную практику я проходил на Украине: наша группа после завершения 3-го курса была направлена в Донбасс, один из самых напряжённых районов СССР по грозовой активности. Базировались мы в Горловке; я попал под командование очень толкового руководителя по фамилии Вольпин. Он поставил передо мной две задачи: практическая – выезжать в составе передвижной аварийной бригады на все ЧП, вызванные ударами молний; теоретическая – сделать расчёты величин паразитных ёмкостей всех высоковольтных ЛЭП Донбасса (по участкам линий 35кв, 110кв, 220кв). Я рьяно занимался этими задачами почти два месяца. И та, и другая требовали детального знания местной географии, и в мою усердную молодую голову навсегда запали названия городов, посёлков, шахт и предприятий Донбасса. Теперь, когда я смотрю оперативные сводки идущих там боёв, я вспоминаю мирные городки, сёла, шахты, изобильные столовые, рынки, добрейших людей всех возрастов и званий, песни украинских девушек.

*

Незабываемое. Я испытал ни с чем несравнимую прелесть купания в океанской арктической воде: старпом атомохода «Сибирь», настоящий Морской Волк, поручил своим офицерам попарить меня в бане этого лайнера и искупаться в пятиметровом кубе, заполненном ледяной, хрустальной, волшебною водою. Забор воды они производят в далёких, самых чистых акваториях Арктики во время рабочих рейсов.

*

В разговорах на кухнях и в курилках мы, россияне, кажется, всё понимаем и знаем, «что делать и кто виноват». Но как только речь заходит о совместных действиях, все немедленно разбегаются по уборным и запираются изнутри. Такой подход обрекает нас на позорное завтра.

*

Очень сложная для принятия, но неоспоримая истина: в этом мире каждый живёт в строгом соответствии со своими потребностями. Как бы ни бился, или как бы ни плакался любой недовольный своим положением, этот мудрый баланс твёрдо указывает каждому именно на то единственное место, которого он удостоен в этом мире. Так устроил Господь Бог.

*

О сопереживании. Гулял по бульвару возле дома. Передо мной обычный пёс с доброжелательной мордой задрал лапу и побрызгал на ствол дерева. Он с таким дружеским, проникновенным утолением взглянул мне в глаза, что мне неудержимо захотелось помочиться, и я чуть было не оросил изнутри свои брюки.

*

Мимолётность (всего год-два) расцвета интимных прелестей едва начавшей созревать девушки, неповторимой грации её души, тела, мимики, может быть постигнута далеко не каждым мужчиной. Таким был Набоков.

*

В поведении и речи современных российских лидеров, во всех государственных официальных церемониях и ритуалах не осталось ничего русского, кроме водки, икры и балыка.

*

С самых ранних лет самостоятельной жизни я выработал в себе твёрдую привычку: куда бы я ни направлялся (работа, командировка, встреча), я должен иметь при себе четыре вещи – документы, часы, деньги и выпивку. Следил за этим всю жизнь, а после выхода на пенсию пришлось добавить ещё и очки. Всё чаще они заменяют выпивку.

*

В 1981г я в составе делегации слушателей АНХ СССР побывал в Чехословакии. Делегация имела высокий статус Правительственной. Для общения с рабочим классом братской республики нас привезли на угольную шахту, переодели в рабочую робу, спустили под землю и показали условия труда шахтёров. Потом была дружеская встреча с передовиками, как это у них принято – с добрым чешским пивом и кнедликами. В моём портфеле, который имелся при мне неотлучно, лежали на всякий пожарный случай два «подвесных бака» (так в те времена назывались плоские бутылки ёмкостью 0,35л). В Праге я израсходовал содержавшийся в них коньяк и заполнил чудесной сливовицей. Когда рассаживались, я выбрал место подальше от головы стола, между шахтёрами. Пивное совещание вёл маститый, центнера на полтора дядя. Соседи по столу сказали мне, что это очень важный, козырный деятель – сам председатель шахтёрского профсоюза.

После первой кружки пива я втихомолку разлил на троих один подвесной бак, а после второй ко мне протянули кружки ещё двое или трое шахтёров. После третьей я спросил соседей – за что же они так уважают этого борова, который толкает замечательные речи за пивом, а сам, небось, и в шахте-то не бывал?

– Не бывал, профсоюзная сволочь, не бывал ни разу! Боится, сукин сын! Только застольные речи и может делать! За это мы все его презираем. Ты прав – дерьмо, а не человек!

*

Мир делится на государства, государства – на провинции, провинции – на города и селения, города и селения – на сословия, сословия – на людей. И в каждом отдельном человеке есть абсолютно всё, что есть в предыдущих частях деления. И наоборот.

*

Для меня нет более волнующих воспоминаний, чем воспоминания детства и юности. Мой старший брат в детстве вовлекал меня в весьма своеобразные опыты по физике. Например, отворял дверь в коридор, ставил напротив двери табурет, на него – подставочку. Вставал перед табуретом на колени и опирался подбородком на подставку так, чтобы лицо его немного выступало над краем табурета. Затем, выдвигаясь, добивался такого положения, при котором дверь при открывании-закрывании проходила в миллиметре от краешка его носа. Тщательно настроив систему, он самоотверженно заставлял меня десятки раз резко хлопать дверью.

– Сильнее! Сильнее! – кричал он, оставаясь неподвижным, – Бей её ногой!

И я бил, замирая от страха, что дверь срежет ему нос.

– Вот видишь, – говорил он, вставая, – вот что такое точная механика.

Гораздо позднее, занимаясь наукой, я вдохновенно использовал этот его урок для экономии пространства и времени. Наглядная неумолимость законов природы вдохновляла на выявление и выстраивание непреклонной логики решения сложнейших физических задач.

*

Мимолётная знакомая с простодушным, бесстыдным откровением («Ведь мы никогда больше не увидимся!») поведала мне об острейшем ощущении «параллельного» наслаждения мужем и любовником. Оно выше любого другого душевного торжества, сказала она, и главная его сладость – в сокрытии, в тайне: в объятиях одного воображать себя с другим («загадывать», выразилась она). Интересно, встречается ли такое главное у мужчин?

*

Когда я вижу (по телевизору) облик и манеры нынешних деятелей культуры (круг Пиотровского, Антоновой, Швыдкого, Ерофеева и др.), я снова и снова восхищаюсь прозорливой фабулой «Портрета Дориана Грея». Гению Оскара Уайльда необходимо было совершить беспримерный творческий подвиг проницания, чтобы прочитать на лицах своих современников скрытые, свершённые ими грехи и злодеяния. У этих же вся порочность их сущности проступила в их обличии сама собой, без всякой мистики. И они нагло и заносчиво демонстрируют её всему миру, со зловещей фанаберией вещая с экранов.

*

Для меня практический психоанализ Фрейда представляется хамской публичной кражей: на глазах у всего мира он присвоил и выдал за собственное открытие древнейший метод духовного исцеления, именуемый Исповедью. Он смастерил жалкий кушеточный суррогат одного из Великих Христианских Таинств и поставил его в один ряд с унитарной клизмой. Этот плагиат поистине исторического масштаба с позиций мировой культуры непростителен.

*

Популярность Фрейда (как и многих других сомнительных знаменитостей) состоит в том, что он вовремя уловил нарастающие потребности воинствующего перманентного снобизма. Вообще психические истоки и роль снобизма как существенного фактора в человеческом общении социологией не разработана.

*

На детский вопрос «Была ли у Вас в жизни хоть одна настоящая мечта?» я вполне серьёзно могу ответить:

– Да, была, и единственная. И она не осуществилась. Всю жизнь я очень любил смотреть наши детские мультфильмы. Они действовали на меня не менее сильно, чем настоящие шедевры мирового кино. Такого избытка человеческого тепла, детской душевной грации, нежных и непосредственных движений души не встречалось более нигде.

И когда приходилось туго (вызовы на ковёр, личностные конфликты, аварии и несчастные случаи на производстве, массовый брак, – всё это так или иначе связано с нервотрёпкой, обманом и тяжкими дознаниями), я обращался к своей мечте: оказаться на студии «Союзмультфильм» в лучезарном мире добросердечных людей. Там я жаждал зачерпнуть чистой водицы, погрузиться в рай добра и дружеского понимания – ведь не могут же люди, создающие такие славные фильмы, рисующие такие лица и играющие такую музыку быть злыми, коварными и грубыми, как те, кто причинил мне боль ложью и несправедливостью.

Как-то раз, в Москве, успокаивая приятеля-артиста из Театра на Малой Бронной – он жаловался мне на обиду, причинённую коллегами-завистниками, – я предложил ему нагрянуть в мой воображаемый рай: поехать на «Союзмультфильм», с ходу познакомиться с добрыми людьми, организовать там или в ближайшем кабачке экспромт-междусобойчик и тем облегчить душу. Он высмеял меня:

– Куда-куда? На Каляевскую, в этот гадюшник? Да у меня там сестра работает десять лет, там все готовы перегрызть друг другу глотки из-за сплетен, зависти и интриг.

*

На мои слова о том, что М.Горький был всего-навсего безнравственным, ненасытным конформистом, приятель возразил: при совдепии мы все были конформистами. В какой-то мере да, согласился я, но про себя подумал: но так, как Горький, мы этим не пользовались.

*

Минсредмаш СССР называли отдельной атомной империей в советском государстве. Члены его технократической элиты были приучены держать язык за зубами и не болтать даже между собой лишнего о ядерных секретах. Однако степень каннибализма новых, тайных оружейных идей академика Сахарова была так высока, что они (между доверенными людьми) всё же шёпотом, но передавались. Я слышал лишь о некоторых из них, но думаю, что если бы они стали достоянием гласности, тем, кто провозглашает этого человека гуманистом, было бы сложнее. Не понимаю, почему оппоненты Сахарова не предают известности его изуверские замыслы. С чисто человеческой точки зрения это была ненасытно тщеславная личность, не выдержавшая «испытаний на медные трубы». Трёхкратного присвоения звания Героя за создание термоядерного оружия его гордыне оказалось недостаточно, и он начал выдвигать одну за другой новые боевые, поистине людоедские идеи. Когда же им не дали мгновенного хода, его спесь взбунтовалась, и он в поисках славы, без которой дышать уже не мог, совершил последнее падение – обратился к антисоветской политике. Он знал, что здесь его поднимут на новый, всемирный щит знаменитости – неважно, по каким причинам. Все его дальнейшие действия свидетельствуют о тяжком заболевании манией величия.

*

Я, наверное, человек глубоко испорченный – когда я смотрю на руки и губы знакомых (и незнакомых) женщин, мне немедленно представляется, как они (вот эти руки, губы) ласкают заветные части тела любимых мужчин.

А когда меня представляют семейной паре, я с внутренней улыбкой пытаюсь вообразить себе их роли (любимые позы) в семейной постели.

*

Прочитал основные произведения Платонова. Мой вывод: основная его тема, многократно и вслепую штурмовавшаяся его разумением «с разных заходов» и, по-видимому, им самим так и не взятая, не понятая, – величавая, непроходимая дремучесть русского ума, русской души. Он подсознательно бился об эту вечную загадку, как рыба об лёд. Отчасти этим объясняется его великолепно-особый язык.

Из биографии его следует, что он родился в рабочей семье, и от рождения был одарён особым, гениальным пониманием и применением РУССКОГО СЛОВА. Пробив панцирь глухого невежества и войдя в русскую литературу, он вместе с детством оставил в этом панцире свою душу. И вот, представ перед нами в качестве непревзойдённого мастера русского языка, он видится гениальным русским дитём-юродивым.

Такие явления не так уж редки. Например, Ленин, при всей своей гениальности, остался глупцом, неспособным понять, что частная собственность – это не социальная категория, а основной человеческий инстинкт, уничтожить который можно, лишь уничтожив самоё человечество.

*

Спорт, поп-культура и мода скрытно используются властями в качестве эффективных громоотводов чудовищной энергии масс, которая, будь она направлена на решение проблем социальной справедливости, не оставила бы от этих властей и мокрого места.

*

Одно из самых сильных переживаний в моей жизни: выбираясь из подвала своего гаража в Новосибирске, я обеими руками без рукавиц ухватился за уголок – часть металлической рамы, оформлявшей лаз в бетонной стенке. Из-за моей же неряшливости на эту раму от провода переноски попало напряжение сети, заставившее мои кисти конвульсивно сжаться. От электрошока я на какое-то мгновение потерял сознание; очнувшись, почувствовал, что меня нещадно «бьёт». Сквозь боль от судорог, я сообразил, что моё спасение только в одном: отцепиться во что бы то ни стало от рамы. Уперевшись обеими ногами в пол лаза, я всем телом буквально отодрал руки от уголка и рухнул на пол подвала. Заняла эта борьба, я думаю, не более минуты времени. Первое, что я сделал, лёжа на земляном полу – посмотрел на ладони: на обеих были ожоговые струпья. Затем обратился к своим мыслям в момент столь прямой близости смерти. Не было пресловутого белого коридора, не было «смотрения на себя с потолка», было только железное стремление оторваться от трясущего всё тело тока. Через полчаса я еле добрался домой, и там никому (ни маме, ни жене, ни сыну) о происшедшем почему-то не сказал. Наутро решил и на работе никого не посвящать, – стыдно было за свою безалаберность.

*

Поднявшись слишком высоко над бытом и текущими делами, я оторвался от жизни в её житейском понимании. Меня ничем не завлечёшь, не заманишь (все эти тату, айфоны, планшеты, пирсинг, особенные часы и другие модные штучки – я просто не понимаю: зачем они? для чего?). А это говорит о том, что я не поднялся, а глубоко, слишком глубоко, опустился.

*

Благосостояние – определённо двусмысленное понятие. Со всей очевидностью следует признать, что повышение жизненного уровня у нас сопровождается катастрофическим разложением нравов. Поэтому всё чаще высоконравственных людей принимают за натуральных, законченных психопатов.

*

Низкий уровень жизни современной России вполне соответствует суммарному интеллектуальному потенциалу нашей нации.

*

Технарям гораздо проще и легче: они работают с законами природы, ясными, совершенно однозначными, действующими независимо от людей. Как можно обойти Законы Ньютона, Ома? Гораздо сложнее соблюсти законы человеческого общежития (права), сформированные на основе таких неопределённых понятий, как истина, совесть, справедливость и т. д.

*

Баня в далёком детстве. Сидя на скользкой лавке, обнажённая мама зажала меня глубоко между своих полных, гладких, горячих бёдер и намыливает, чешет и трёт мою голову своими цепкими пальцами. Лицо моё и руки то и дело бьются об её упругие, разгорячённые груди, на мой протестующий крик она отвечает любящим смехом, какой-то весёлой песенкой и поцелуями в мои мыльные глаза. В то же время её пылающие, нежные бёдра властно и надёжно удерживают моё маленькое тело, а жёсткие волосики между ними щекочут и колют мой бок; эта ласковая борьба-объятие, это по-детски подсознательно-чувственное осязание материнского тела облекаются в моём сознании в вечно продолжающийся, радостный и счастливый акт моих родов самой прекрасной женщиной в мире – моей мамой.

*

Ароматы времени. Господи! Господи! Какие разнообразные, таинственные, тонкие и в то же время прелестно-грубо-живые запахи исходили раньше от женщин, от каждой – свой, совершенно особенный! Какой звериный восторг вызывала у мужчин бесконечная палитра выделяемых ими дурманов животно-женских мускусов!

Сейчас женщины, выжженные дезодорантами, как пустыни солнцем, испускают унитарные, мёртвые парфюмерные миазмы.

*

Даже те, кому по душе Солженицын, никогда не решатся сказать о нём так, как без колебаний говорят почитатели великих русских творцов: Наш Пушкин, Наш Лесков, Наш Достоевский, Наш Чехов!

*

Несколько моих близких друзей умерли по поразительно одинаковой схеме; примерно за полгода их будто вызвали куда-то и строго предупредили: готовьтесь. И после этого они вели себя уже по-новому, по-другому. Они стали задумчивыми и как бы сосредоточенными на этом поручении. Да, они были вызваны и предупреждены.

*

Я проработал в закрытых сферах нашего Атомного Ведомства тридцать лет, из них две трети в Сибири и треть – в Москве. На новосибирском заводе среди коллектива встретил не более двух-трёх истинных подлецов, подлецов от природы. И это среди тысяч самых разных людей! В духовном отношении я постоянно ощущал себя там как в каком-то производственном раю, где единодушие, честность и верность были простой нормой. Каков же был ужас моего положения, когда после завершения учёбы в АНХ СССР я оказался в центральном аппарате Минсредмаша – средоточии кичливой скрытности, подозрительности,административного страха и безделья. Казалось, именно в этих стенах тёмный большевистский нахрап изнасиловал и извратил светлую, трепетно-призрачную коммунистическую идею равенства и братства. И вот что замечательно: как ярчайше в этом тошном чаду светились личности всего нескольких достойнейших людей: министра Л.Д. Рябева, замминистра А.Д. Захаренкова, генерала Е.Т. Мишина, генерал-лейтенанта Л.А. Петухова!

*

Последствия губительного прогресса. В 60-х годах всего в сорока километрах от Новосибирска, в хвойном лесу, протекала чистая, бойкая речка Ора. Проще было бы назвать Ору большим ручьём: даже её единственный плёс разливался едва ли на десяток метров. Но в ней было всё: и вкусная вода над мелким каменистым дном с пятнистыми хариусами, и глубокие, метра на три-четыре, омуты, с тёмно-зелёными дюжими окунями, и холмы на берегах со сложными норами сурков-байбаков. Сосновая поросль вдоль Оры кишела бурундуками с игривыми глазками и играла весёлую музыку разных птиц. Недавно мне сообщили, что лес вырубили под дачи и Ора пересохла.

*

Если в России дать полную свободу, то она захлебнётся в своём невежественном, архаическом индивидуализме. Всю свою жизнь наблюдаю одно и то же: дома – чистота и порядок, а в общественных сортирах – вопиющая грязь. Дома – хлебосол и радушное гостеприимство, а на работе – полное отсутствие солидарности: моя хата с краю, ничего не знаю. Так же мы относимся к выборам и другим вопросам государственного обустройства. Соответственно и живём.

*

Дух Истинного Православия в России был утрачен ещё до октябрьской революции, в самом начале века. Революция породила долгие десятилетия угнетения и преследования Веры, а в конце ХХ века расцвела вакханалия полного духовного разврата. Поэтому прежде всего сейчас необходимо было бы большое число усердных, беззаветных духовных подвижников. Есть такая человеческая масть: неуёмные активисты-прохиндеи, баламуты. В советские времена они находили себе приют и пропитание в обкомо-горкомо-райкомовской среде. Как только сгнила партийно-комсомольская кормушка, эта братва стала прорываться на наших глазах в лоно церкви. Для неё церковь – это та же «идеологическая работа», та же бессовестная халява, возможность кормиться бренчанием языком, нисколько не интересуясь произносимым. И они в условиях недостатка пастырей пополнили ряды священнослужителей. Это для современной Православной Церкви – серьёзная проблема.

*

Веление Времени. В противоположность прошлому, лучшие умы отвернулись от сфер духовного и гуманитарного творчества и обратились к созданию сверхтехнологий, сверхтоваров и сверхуслуг. Вслед за выдающимися пионерами на тучные хлеба массового производства и сбыта последовали большие массы образованного населения. Религия, искусство, культура, лишённые прежнего высококачественного интеллектуального обеспечения, деградируют и всё больше обретают свойства товаров и услуг. Они стремительно теряют свой древний смысл и основное предназначение – облагораживающее духовное влияние. Кадровый состав современных российских служителей этих величайших культов ЧЕЛОВЕЧЕСТВА деградирует на всех уровнях. Новоявленные духовные «манагеры» – непосредственные служители религии, искусства и культуры пользуются единственно доступными их уровню рыночными образом мышления, языком, обликом и манерами поведения. Осуществляя кадровую зачистку структур ВЕЛИКИХ КУЛЬТОВ, они бесцеремонно изгоняют из них дряхлеющих жрецов прекрасного, доброго, вечного и преобразуют отрасли духовного воспитания в источники собственного благополучия.

*

Иногда по ночам мне чудится гул и топот – это земля дрожит, когда стада неприрученных, диких рыночных животных в поисках корма (спрос и потребление) мечутся по просторам нашей бедной Новой России.

*

Об откровенном. Древнейший синдром проституции в равной мере присущ женщине и мужчине: они одинаково ревностно используют секс в личных целях в семейной и других сферах жизни. Даже дети интуитивно стремятся «выжать» что-то необходимое из родителей, пользуясь их к себе любовью. В свою очередь, родители порой спекулируют любовью своих детей.

*

Долгая жизнь свидетельствует, что есть много людей (и мужчин, и женщин), для которых секс – это не высшая радость души и тела, не восторженное наслаждение, а просто неизбежный, суровый кровный долг, иногда даже тяжкий.

– Просто семейная обязанность, вообще вещь неинтересная, хлопотливая, но строго неминуемая, подлежащая исполнению, – говорят они.

*

В 60-е годы я постоянно находился в командировках, многократно побывал во всех «зонах» (закрытых городах) Минсредмаша СССР, и особенно часто – в одном большом закрытом городе на северном Урале. Первые годы я останавливался в хорошей местной гостинице, как правило, в двухместных номерах. По достижении определённой должности мне стали предоставлять жильё в отдельном коттедже, забитом импортной мебелью, роскошными коврами и одеялами, штабелями прекрасного постельного белья, хрусталём и прочими предметами роскоши. У старой, очень ветхой четы, жившей на чердаке коттеджа и следившей за чистотой и порядком, я узнал, что этот коттедж был построен для почётных гостей, и в нём останавливались академики Арцимович, Щёлкин, Зельдович и другие «атомные» знаменитости. Я обратил внимание на то, что плата за постой в коттедже была ниже, чем в обычной гостинице. Обратившись по этому поводу за вечерней рюмкой к светлой памяти доктору физматнаук Л.Родину (мы жили в коттедже вдвоём), я услышал от него весьма поучительное пояснение:

– Молодой человек! Запомните на всю жизнь: в нашем советском обществе чем выше Вы будете продвигаться по служебной лестнице, тем больше Вы будете получать, и тем дешевле будут стоить Ваши покупки.

*

Русская романтика выпивки. Известно, что вечерняя выпивка на рабочем месте, то есть в помещении, предназначенном для повседневного труда, хоть и имеет множество неудобств, всё же необъяснимо привлекательна для всех чинов: рабочих, служащих, мелких и средних начальников и, наконец, самых высоких руководителей, у которых для этой цели есть даже так называемые «комнаты отдыха», расположенные за кабинетом. Разновидности такого рода междусобойчиков простираются от простого «маха на проходе» через один из кабинетов, где заботливый товарищ с зонтиком и кепкой наготове уже разлил полулитровый флакон по тонким стаканам и положил на белый лист формата А4 три маленьких «занюшки», до обстоятельно накрытого сотрудницами стола с домашними пирожками, огурчиками, грибочками и даже с горячей отварной картошечкой.

*

Римейк как механизм творческого прогресса. «Экономичность – сущность бытия: всё новое в нём шьётся из старья!» – говаривал Шекспир. «Нет мысли маломальской, которой бы не знали до тебя», – вторил ему Гёте. Каждого творящего должны преследовать эти насмешливо-ядовитые, убийственно правдивые слова. А ведь эти безжалостные точки были поставлены Великими Мастерами одна за другой сотни лет назад, и мало того – в переписке Гёте есть сведения, что он это утверждение почерпнул из Библии! (Здесь уместно выразить сомнение в том, что даже в наше время «раскручен» весь арсенал сюжетов, содержащийся в этой Великой Книге Книг). Каким же способом можно сказать что-то новое? Ответ очевиден: это невозможно. Выходит, те, кто пытается сказать что-то новое, не зная этого, повторяют (и всё чаще – почти дословно) ранее написанное, изданное и забытое или, наоборот, процветающее параллельно, неведомо для автора, в бескрайнем океане книг, мелодий, изображений? Значит, искать нужно не ЧТО, а КАК? Возможно, именно такой ответ содержится всё в тех же неумолимых приговорах, столь блестяще выраженных Великими Мастерами? Ведь они же прямо отсылают нас к уже созданным творениям прошлого: познай лучшие из них, насладись соками и ароматами их первородности! Бережно укрась их, вечноживущих – вечнозелёных, вечноцветущих и вечноплодоносящих – теми новыми красками, которые народил бесконечный бег времени! В самом деле, не этим ли были заняты лучшие умы, трансформирующие архаические саги от Гомера к Джойсу, завораживающие рисовальные ритмы пещерной живописи от древних египтян к Гогену, рулады примитивного рога неистового Роланда к шедеврам Вагнера и Бетховена, – и далее, далее… Значит, вот каким образом искусство не топчется на месте, а движется: – по пути беспрерывного подсознательного обновления повторов? И эти повторы – вечные реминисценции его архаических основ?

Такое направление мыслей подводит к раздражающему, нерусскому слову «римейк», особо распространившемуся в последнее время. Раздражающему потому, что, во-первых, на русском языке нет вполне адекватного слова, а во-вторых, и это главное, применяется оно в сфере, которая меня, человека старомодного, совсем не привлекает и даже отталкивает: это сфера телесериалов, триллеров, театральных экспериментов, заумных перформансов и инсталляций, и прочих новаций. Но если отбросить подобные индивидуальные предпочтения, слово «римейк» коротко и точно передаёт заложенный в нём смысл. Итак, предположим, что каждый заметный шаг в развитии любой сферы искусства можно считать удачным римейком предыдущего достижения – и так далее, до бесконечности. Так складывается спасительная картина: Господь сотворил вечное, замкнутое основание мудрости, заложив в него, как в Ноев Ковчег всех тварей, все доступные человеку знания и мысли. На благодатной почве этого основания человек с Божьей помощью непрерывно выращивает переплетённые между собой винтовые лестницы, каждая ступенька которых – следующий римейк (философской мысли, произведения искусства, научного представления и т.д.). Один полный виток каждой такой лестницы – это появление очередного римейка-шедевра, за которым неминуемо следует дальнейшее восхождение.

Не слишком ли примитивна такая формула? Пожалуй; но если даже так, она всё же раскрепощает слишком щепетильные умы, даёт им свободнее вздохнуть и не винить себя в унылом, постыдном повторе или даже в неумышленном плагиате. С другой стороны, назвать «Улисса» результатом одной из ветвей многократных римейков «Одиссеи» было бы более чем спорно, да и как-то неловко… Но всё же тезис о римейке как методе и средстве бесконечного осознания величественных, незыблемых архаических основ, несомненно, близок к истине.

*

В рождественские дни 1950г в доме моего друга детства было тихо и покойно: родители ушли в гости, и дома была одна бабушка. Электрического света, как это часто случалось, не было. Бабушка отвела нас на кухню послушать, как в потёмках тихонько хрюкают два маленьких поросёнка под печкой, и ушла молиться. На кухонном столе в тёплой темноте сказочным жемчужно-лунным сиянием светилась четверть кочана квашеной капусты: прямо на неё через окно падали пронзительно-серебряные лучи от ледяного месяца.

В тот вечер мы украдкой, впервые в жизни, отведали водки, и мне до сих пор кажется, что закусывал я не самой капустой, а её восхитительным холодным свечением. С тех пор я люблю вкус водки.

*

Воистину, не святой ли долг вежливости каждого мужчины деликатно, но совершенно определённо, дать понять женщине, что она желанна, желанна им здесь и сейчас! Как они благодарны за такое откровение, как чувствительны к нему! На этом основан истинный кодекс этикета общения с женщиной.

*

Черты лица по-настоящему красивой женщины должны обладать оттенком некоторой резкости, отражающей скрытую силу её личности. Одному человеку этот лик может показаться архаично-варварским, всплывшим из глубины веков; другому, наоборот, – идеалом грядущего, ещё не достигнутого представления о женской красоте, основанном на преклонении перед уникальностью материнства.

*

В течение всей взрослой жизни, когда передо мной оказывается идущая женщина, я каждый раз вспоминаю урок, данный мне, семилетнему мальцу, безногим инвалидом ещё во время войны. Он был отцом девушки, снимавшей у мамы (у нас) угол, – она училась в Шуйском пединституте. На фронте уцелел, а нам рассказывал, что "фашисты мигом отстрелили мне ногу аж по живот". Жил он в деревне Перемилово, недалеко от Шуи. Как-то раз зимой он и его деревенская соседка приехали в Шую по делам, заодно и навестить дочерей. Приехали на колхозных подводах, попросту на розвальнях; у него в сани запряжён был жеребец, у неё – кобыла. Когда, наскоро погостив у нас, собрались уезжать к себе, инвалид взял меня "прокатить до выезда из города". Усаживаясь в сани, я спросил его, поедем ли мы первыми или вторыми?

– Конёво дело, вторыми! Вперёд всегда пускают кобылу, за ней жеребец держит путь послушно и с интересом, а почему – подрастёшь, тогда поймёшь!

*

Средний русский человек нашего времени (начало 2000-х) глубоко беспринципен, умён и глуп, любопытен и безразличен, добр и жесток, алчен и щедр одновременно – по обстоятельствам. Он не плохой и не хороший сразу, именно сразу. Он ни во что не верит. Он считает, что правда – это наиболее подходящая для текущей конъюнктуры версия, а справедливость – это выгодное распределение добычи. У него нет (они стали ему смешны) политических пристрастий. Он не осуждает пороки в других и лелеет их в себе. И из таких кирпичей будет складываться новый русский дом.

*

Когда мы с женой оформляли её инвалидность, в одном из "окон" молодая женщина-чиновник вместо ответа на мой уточняющий вопрос злобно выкинула наши документы, и, сказав «Я своё дело сделала!» замкнула окошечко изнутри. Мы продолжили хождение по окнам; в последнем из них дама средних лет благожелательно сообщила нам, что всё, оформление закончено, и спросила: есть ли у нас какие-либо вопросы? Я ответил:

– Всё в порядке, спасибо. Теперь у нас всё есть: ветеранство, пенсия, инвалидность. Только вот не хватает маленького ребёночка, чтобы любить его, ухаживать за ним и играть с ним. Вы таких не выдаёте?

За несколько мгновений она сначала удивлённо подняла брови, затем поняла, рассмеялась и вдруг… сочувственно прослезилась…Видно, на фоне нашей, ей почудилась своя старость.

*

Существует в нашем великом русском языке два понятия, коренным образом отличающиеся друг от друга: дурак и мудак. Герой наших сказок Иванушка-дурачок, – это наш брат, хитрован, свой человек. Это наше родное, семейное, почти ласковое, в одном случае соболезнующее, а в другом и вовсе поощряющее. Это может быть просто глупый человек, но может и совсем наоборот, что-то вроде Дубровского, или Дон-Кихота, то есть человека необдуманного, невыгодного самому себе геройства. Или кто пьёт без меры, а потом режет правду-матку. Или тот, кто простил жене измену, потому что любит. Так что от понятия дурак надо отмежеваться – оно благороднее, роднее, и очень уж дорого, национально.

Совсем иное дело – мудак. Это, прежде всего, понятие сугубо общечеловеческое, наднациональное, наверняка даже космическое. По моему скромному пониманию, если инопланетяне вообще есть, то среди них мудаков, как и среди нас, – не счесть! Особенно среди руководства. Так что за штурвалом первой же летающей тарелки, с которой человечество войдёт в контакт, вполне может оказаться полноценный инопланетный мудак, космический мудозвон! И, опять же, найти с ним общий язык помогут не наука, не приборы, а наши земляне-мудаки. Так уж всё мироздание устроено. Но вернёмся на землю.

Мудак – это психологическая категория, врождённый статус личности; в мировой табели о рангах интеллекта до сих пор заполнена только одна эта строчка, причём единогласно всеми народами. Все остальные категории до конца не очерчены. Этот же разряд чёток и предельно прозрачен: мудак – он на всех континентах мудак.

Увы, мудачество вполне совместимо со всем человеческим: с любовью, с нежным отцовством (материнством), с жадностью и щедростью, с распутством и строгостью, и проч., и проч. Случается, что мудаки бывают талантливы и в искусстве, и в науке, и особенно – в мошенничестве. Но преломляются все эти свойства у мудака сквозь чугунную толщу его лба по-особому, так, что позволяют вмиг его отличить.

Далее: мудак – это кадровая привилегия власти. Нигде мудаки так густо не сосредотачиваются, как вокруг власти. Они там нужны, как воздух, потому что кроме них никто не может стойко и упорно, всю жизнь, делать глупости и подлости. Кроме того, мудак боится и преследует умных, а власти это всегда выгодно. Мудаку не надо ничего объяснять, ему надо только поставить задачу. Если же и задачи с первого раза не поймёт, – дать по кумполу так, чтобы зазвенел, загудел хорошенько, и он начнёт-таки исполнять. В свою очередь, умные чуют мудака нутром и избегают их, – переделать-то его невозможно, это врождённое. А вот великие лидеры, выдвинутые Богом или народом, это понимают и мудаков привечают и используют. Они чуют мудака с первого взгляда, и держат его на таком месте, где не мудак не выдержит. И он знает, что его держат только потому, что он мудак. Таким образом, вокруг власти создаётся непробиваемый, железо-бетонный экран из мудаков. И заметь, это происходит по всей земле, от диких племён до высших цивилизаций.

А поскольку быть при власти означает быть при ресурсах, все мудаки, в зависимости от уровня власти, к которому они присосались, имеют всё, что из этого уровня можно извлечь всевозможными способами. В результате мудаки становятся самой обеспеченной категорией населения. Они повсеместно вводят свои идиотские порядки, прикрываясь заботой о человеке: именно они придумали и ввели длительное закрытие торговых точек на учёт, перерывы на обед в магазинах и особенно на предприятиях общепита в обеденное время, а также в парикмахерских, прачечных и разного рода мастерских, куда надо сбегать на минутку именно в обед. Они же изобрели для всех учреждений и касс маленькие, низко расположенные, словом, идеально неудобные для общения с населением окошечки, сквозь которые звуки их голоса не могут достигнуть ушей бедных нервничающих клиентов. Не говорю уж о том, что именно мудакам принадлежит честь идиотской традиции вешать над своим рабочим столом портреты действующего властелина.

У нас же, в России, эти процессы усугублены нашей склонностью к крайностям, и поэтому при власти сосредотачивается так много мудаков, что время от времени это количество переходит в качество: они проталкивают своих на самый верх, и тогда наша власть превращается в Заговор Мудаков. Не злодеев, замышляющих всеобщее обнищание, не «агентов влияния» с их политическими диверсиями по указке из-за океана, а своих, наших, родных мудаков, страшнее которых для страны нет. Этот заговор не составлен, не написан, не заучен наизусть, – у него нет текста, он интуитивен и скрыт от других за пределами рассудка. Мудаки же безошибочно чуют друг друга именно подкорковым чутьём, как будто смесь глупости и подлости имеет свой, только им доступный запах, их пароль. Они подсознательно вынюхивают друг друга, кучкуются, выталкивая из своих косяков «чужих», этого запаха не имеющих. В такие времена с самого верха раздаются ни с чем несообразные, немыслимые по своей глупости призывы и приказы: то догнать и перегнать Америку, то немедленно заменить все металлы на пластики, то взять, да и стать ведущей мировой державой по автомобилестроению, то построить научный центр в Сколково, то запретить спиртное – и точка, и так без конца.

*

Интересно, какова природа столь эффективной обратной связи человеческого рода с ходом истории, с нравами, с модой? Каким образом во время войны рождаемость мальчиков начинает увеличиваться? Как природа столь чутко следит за изменениями эталонов красоты и в изобилии рожает по их капризным заказам то пышнотелых красавиц в рубенсовские времена, то сухоньких длинноногих куколок в наши дни?

*

Примерно в течение десятка лет (в семидесятые годы) мне во время бесконечных тогда заседаний, в основном по партийной и профсоюзной линиям, систематически являлся образ трагического будущего: безлюдные города и сельские местности. Будто бы в результате какой-то глобальной катастрофы все погибли, а я случайно остался цел и невредим. Я мысленно бродил по пустым проспектам, разбивал витрины магазинов, добывая припасы, садился то в легковую, то грузовую брошенную машину и ехал в сторону юга, опасаясь будущей зимы. Приключений в этих снах наяву я пережил предостаточно, но так и не встретил ни одно живое существо. Интересно, что каждый раз, а их было несколько сотен, эти наваждения начинались с одной и той же чёткой картины: какой-то уездный вокзал, уходящие в крутой поворот рельсы на пыльных шпалах и томительное ожидание в бесполезных поисках встречи.

*

В старости внутренний мир думающего человека обречён на серьёзную метаморфозу: его духовное зрение выворачивается наизнанку, и вместо внешнего мира фокусируется на собственном «я».

*

Игра воображения на автотрассах (возвращение с дачи). В летние воскресные вечера на основных подмосковных трассах с машинами и людьми происходят магические метаморфозы. Примерно за час до того, как автострады забьются до предела и окончательно встанут, происходит самое интересное – образование стремительных необузданных сгустков по несколько десятков машин, мчащихся с бешеной скоростью. За рулём этих машин сидят люди, втянутые общим психозом «успеть до пробки» в раж бешеной гонки. Не обращая никакого внимания на дорожные знаки, разметку и даже сигналы светофоров, каждый металлический табун из перемежающихся, воющих на все лады и мигающих всеми цветами радуги машин превращается в самостоятельное, не зависящее от сидящих за рулём, единое свирепое механическое существо. Конвульсивно сжимаясь и растягиваясь, оно формирует плотный, непроницаемый тромб на транспортной артерии. Эта неистовая металлическая гигантская тварь изрыгает пронзительные жуткие звуки, ослепительные магические вспышки и невыносимый, мертвенный смрад бензина и машинного масла. Она безжалостно отбрасывает на обе обочины и попутные, и встречные машины с «чайниками», мелкие маршрутки и солидные автобусы, набитые пассажирами. Она, судорожно сжимаясь, обтекает колонны мощных грузовых машин, с наглым, смертельным риском протискивается в зазоры между огромными встречными фурами, заставляя падать в пропасть сердца их водителей. Она не обращает никакого внимания на потери, когда лишившиеся рассудка водители вылетают на обочины. Вой двигателей, вопли автомобильных сирен и вспышки сигнальных огней машин, сливаясь с яростным вращением колёс, скрипом тормозов и бледными, неясными лицами людей за тонированными стёклами, выстраиваются в единый ансамбль жуткого облика бездушного машинного зверя. Участники сумасшедшей гонки невольно ощущают себя послушными членами подвижного тела механического чудовища и смотрят на мир уже не своими глазами. Их зрение вместе с глазами, видеокамерами, простыми и противотуманными фарами, зеркалами бокового и заднего вида других людей и машин встраивается в мозаичную, с полным круговым обзором, систему наблюдения свирепой электронно-стальной твари.

*

Их уже сейчас разбирают на корню: для украшения домов и автомобилей нужны красивые жёны, для сугубо личного пользования – красивые наложницы. Спрос на красавиц превышает предложение, как ни щедра на них наша русская порода. Московские и питерские уже давно на исходе, идёт откачка из провинции. Не хватает дур этаких!

*

Среди основных недостатков русской литературы по отношению к западной – недостаток юмора (не ситуативного, а мировоззренческого). В смысле отнесения к миру юмора Толстой и Горький – полные кастраты.

*

Как это делалось в лихие 90-е годы. Кому-то приглянулся институт, директором которого я тогда работал. Приглянулись не статус института, не содержание его работ, а месторасположение, большой земельный участок, прекрасное многоэтажное здание и другие подсобные помещения. Эти кто-то сработали основательно: ко мне с официальной проверкой прибыл важный сановник из Счётной Палаты со всеми полномочиями. Он потребовал все, в том числе самые конфиденциальные, документы по хозяйственной деятельности, начиная с устава и кончая актами всяческих проверок, ревизий и проч. Это было подставное, блатное лицо: на самом деле он работал не на Счётную палату, а на тех, кто решил присвоить наш объект. Чиновник проторчал у нас, работая полный рабочий день, почти две недели и уехал. Полученные им данные заказчики просмотрели, решили, что кусок достаточно жирный, и начали действовать. Министерство тут же лишило институт финансирования из госбюджета («ну не дают же денег, нету!»), одновременно официально запретило сдавать в аренду хоть метр площади. Поставщики всех видов энергии выставили счета и пригрозили прекращением подачи электроэнергии, воды. Я лично пробился на приёмы к Черномырдину, Филатову, Вольскому и другим «выше некуда». Был, кстати, и у депутата Госдумы, ныне ярого либерала Рыжкова. Все кивали, но ничего не сделали. Мне же одна очень важная руководящая персона выразила следующее опасение:

─ Поверьте, мой дорогой, я вас очень люблю и поэтому хочу предостеречь: прекратите немедленно ходить по верхам, это делу не поможет. Всё уже решено, а вот вас могут завтра же, как теперь выражаются, шлёпнуть. Не верите? – давайте-ка я вам приведу конкретные, свежие примерчики.

«Примерчики» оказались очень убедительными»: я сразу же ушёл на пенсию, а мой зам, ставший директором, вскоре погиб в автокатастрофе, и вскоре весь институт приказал долго жить.

*

Феномен «подсечки мозгов». Рассматривая ставшее банальным понятие «утечка мозгов», мы подразумеваем ущерб, наносимый нашей Родине теми, кто уезжает заграницу и оставляет обескровленными сферы своей деятельности. Для России это относительно юное явление. Мне представляется, что значительно глубже и старше этого обидного движения протекает другое, несравнимо более губительное, которое я называю «подсечкой мозгов». На мой взгляд, оно зародилось на Руси уже в средние века, в полной мере проявилось в 19-ом веке, распространилось во все сферы общества в 20-ом веке и процветает в наши дни. Это – неумолимое, систематическое отстранение порядочных людей от общественной и государственной деятельности, либо добровольное (от безысходности), либо насильственное. При этом ум человека не является препятствием карьерному росту, тогда как порядочность и честность служения в любой сфере нашего общества подвергаются загадочному, негласному, специфически нашему, табу.

Верные своей совести отверженные, оставаясь преданными идее служения Отечеству, не покидают родину, а остаются в ней, не участвуя в её развитии. Подсечка мозгов, благодаря которой лучшие мозги, готовые беззаветно и бескорыстно служить, отчуждаются от служения, наносит вред, неизмеримо больший, чем их утечка.

Подсечка мозгов – это неотъемлемое, едва ли не основное, непреходящее свойство русского социума; оно не зависит от текущего политического устройства и более того, – в значительной степени определяет все его национальные особенности, особенно несуразности. Во все времена в России главным инструментом подсечки мозгов был и остаётся аппарат государственного управления.

*

Многие женщины потребляют любовь чёрство, как должное (как долг, взятый у них же под большие проценты).

*

Россияне беспокоятся: наши природные ресурсы (нефть, газ, лес и т.д.) уходят за рубеж. Но дела обстоят гораздо хуже: из всех природных ресурсов самый ценный, самый разведанный, самый доступный ресурс – это человеческий интеллект. И его мы отдаём ещё более бездумно и по ещё более низкой цене туда же.

*

Такое может быть только у нас. Два давних приятеля, коренные москвичи, занятые бизнесом в торговле, пригласили меня в свой гаражный кооператив на особый «аттракцион». Там они пояснили мне, что предстоящий «аттракцион» – это испытания газового оружия на добровольцах-мишенях. Добровольцы эти, спившиеся бомжи, промышляют тем, что за плату «подставляются под пробу» газового оружия. Бомжей подыскивают и доставляют два местных гаражника, прозванных «секундантами». Сегодня секунданты должны предоставить две «живых мишени». Испытывать оружие будут всего четверо, – ещё двое из соседнего гаражного блока (между прочим, нужные люди, чиновники мэрии). Условия секундантов таковы: деньги и несколько бутылок водки вперёд; ответственность за «пробу» и улаживание возможных рецидивов за ними.

Появились «мэряне» – броско одетые молодые люди с заносчивыми манерами. Вслед за ними в гараж заглянули секунданты и два бомжа. Рассчитались. Секунданты и бомжи пропустили по полстакана водки и все отправились в «тир». Шли молча в полной темноте, спотыкаясь на рытвинах и разбросанных кирпичах. Вдруг я с острым ужасом ощутил себя одним из конвоиров, ведущих свои жертвы на расстрел. Подошли к удалённому зловонному тупику; кто-то включил яркий светильник. Высветилась ниша, образованная стенами строящегося гаража, без крыши; на полу – строительный мусор, кучи дерьма и испачканные клочки газет. На торцовой стене – нарисованный мелом силуэт человека и надпись: «СТОЯТЬ ЗДЕСЬ». Всё это создавало жуткое впечатление неотвратимости реального расстрела. Да разве и не было это самым что ни на есть настоящим расстрелом? Один из моих приятелей взглянул мне в лицо и, вовремя предугадав моё к нему обращение, строго покачал головой:

– Нельзя. Всё оплачено. Поезд ушёл, – тихо и веско проговорил он.

Один из «секундантов» провёл краткий инструктаж: стрельба ведётся с семи метров, строго по команде. Что бы с «мишенями» ни случилось, к ним не приближаться; по первому же шухеру разбегаться в разные стороны.

Из темноты выступила первая «мишень»; на боевую позицию, примерно в метре от наружного края ниши, выдвинулись четыре фигуры: два моих приятеля и молодые «мэряне». «Секундант» объявил очерёдность стрельбы, махнул рукой, и сразу же прогремели четыре выстрела подряд. Ниша заполнилась пылью и ядовитой дымкой из пороховых и боевых газов. Расстрелянный, чуть покачиваясь, подошёл к стрелкам, принял из-за их спин стакан от секунданта, жадно выпил, чем-то занюхал-закусил. Не спеша, со знанием дела, показал желающим места одежды, поражённые пластиковыми осколками, и вновь протянул руку за стаканом.

На свет шагнула вторая мишень. Всё повторилось. Молодые «мэряне» полюбопытствовали: как воздействует? Оглушённые и одурманенные, люди-мишени оружие одобрили: пробирает аж до селезёнки! Видно было, что они страдают. Они пропустили ещё по маленькой.

*

Огнестрельное оружие не уравняло сильных и слабых, а способствовало торжеству циничных, умных и коварных психических уродов. Они и их последователи оккупировали все научно-технические сферы. Оружие массового уничтожения – продолжение этого процесса. Важно понять и прочувствовать, что всё это – генезис Апокалипсиса, его реальные, осязаемые ростки, прорастающие в наш век из грозного будущего. Неизбежность такого процесса очевидна.

*

По мере развития экономики потребовалась сначала поголовная грамотность, затем – более глубокие знания. Образование стало необходимым для дальнейшего развития общества, но и достаточным для массового осознания царящей в мире несправедливости. Коллективное подсознание возмутилось, беспорядки усилились. Все эти "майданы", стрелки и самоубийства по всему миру – результат прозрения масс.

*

Время от времени я мысленно раскладываю перед собой пасьянс своих спонтаноидов, разглядываю их, вытираю от пыли времени, иногда слегка чиню. Вот "маленький" спонтаноид, подобный яркой однодневке, – он мысленно вспыхнет, потревожит, и вскоре забудется. А вот другой – он вызывает навязчивые ассоциации и, возможно, станет основой сюжета рассказа, повести, а, возможно, и романа…

Мне вспоминается при этом, как в детстве мы с братом доставали из чулана старый, ещё царских времён, фанерный округлый чемодан-сундучок, и вынимали из него свои ценности: огромные, красной меди, царских времён, монеты достоинством в копейку и полушку, ключик для открывания американских мясных консервов, пуговицы от мундиров пленных немцев и запертых в нашем военном городке югославов, и в отдельном чехольчике – маленькие купюры «керенок» головокружительной стоимости и большие «катеньки» с изображением Екатерины Второй Великой.

*

Когда мы, младшеклассники, пухли от голода в тяжёлые послевоенные годы, то устраивали такие соревнования: обнажив опухшую руку и надавив острым пальцем на тыльную сторону локтя, долго сравнивали, как медленно рассасываются у каждого глубокие, синеватые впадины.

*

О чувственности. В прекрасную пору расцвета своих мужских сил я по долгу службы беспрестанно болтался по командировкам, и часто – по Уралу. Как-то раз в очередь на регистрацию в Челябинском аэропорту за мной встала юная девушка невероятной красоты. Она была на стадии поздней беременности. Сначала я пропустил её впереди себя, потом вертелся из стороны в сторону, не в силах оторваться от её затылка, низко заросшего густыми чёрными волосами (они были забраны наверх). Запах от этих волос довёл меня до неистовства: бешеный приступ животного протеста, завистливой обиды и ревности к неведомому мне счастливцу был так силён, что я в отчаянии застонал. Она, по прекрасному лицу ещё совершенный ребёнок, величественно обернулась ко мне и с важностью ВЫСШЕГО РАЗУМЕНИЯ понимающе улыбнулась. Богиня. Я до сих пор помню её улыбку и её запах.

*

В школе меня учили прекрасные провинциальные учителя (пожилые, родившиеся и сформировавшиеся как личности до революции 1917 года). Они успели донести до нас и закрепить в нас остатки великоросского самосознания. Благодаря им я полюбил русских классиков (многое из Пушкина, Некрасова, Гоголя и Белинского я знал наизусть). В те годы школьная программа не предусматривала даже упоминаний о зарубежной литературе. О Бунине, Есенине, Лескове, Куприне, Гаршине, Грине и др. нам также ничего не говорили.

*

Интересно, а как там, у них, обстоит с кадрами. У нас всё ясно: на 99% либо баламуты, либо молчуны. Молчуны – это те, которые сидят и сами ни при каких обстоятельствах ничего не делают, просто ждут, когда их повысят; а баламуты наоборот – без конца взбивают пену из ничего, надеясь, что на них обратят внимание и тоже повысят. И те, и другие по возможности воруют; таков наш стратегический государственный кадровый резерв.

*

Из банального. Так же, как невозможно добро без зла, невозможна и правда без лжи.

*

То, что великий И.Босх выражал своими картинами, неотвратимо требовало значимых Аллегорий, диктовало их, вызывало из подсознания зрителей. Ну конечно же, конечно, Босх не был и не хотел быть предсказателем, тем более для тогдашней дикой, далёкой для него Руси, о которой он если и знал вообще, то немного. Но как точно отражает будущее России его "Операция глупости"! Все без исключения персонажи от пациента до "хирургов" в точности воспроизводят наши политические перевороты, начиная с 1917 года: больной – немудрёное, доверчивое население, хирурги – псевдоучёные шарлатаны-революционеры, лишающие беднягу последнего рассудка, ассистенты – пассивные, злорадные зрители, свои и иноземные.

*

Весь период 300-летней династии Романовых происходило накопление национального интеллектуального потенциала и формирование его инфраструктуры на всей периферии огромной страны. Все представители этого потенциала были либо физически уничтожены большевиками, либо высланы, либо бежали за пределы страны.

*

Для меня и многих уважаемых мною людей Горбачёв, Ельцын, Черномырдин и их ближайшее окружение имеют совершенно одно и то же лицо, именуемое БОЛЬШЕВИСТСКИМ МУРЛОМ. И ничего более.

*

Уже стариком, в 63 года, я впервые в жизни прыгнул с парашютом с небольшой высоты (1000м). Отведал немного сладкого ужаса свободного падения. Помедлив, дёрнул кольцо. И когда завис под куполом, был насквозь пронзён спокойным восторгом красоты жизни, – не свежего летнего утра, а именно внутренней жизни в этом прекрасном мире! И от этих чар безмятежного экстаза меня освободил лишь удар приземления.

*

К вечному русскому вопросу об алкоголизме. Впервые я попробовал портвейн и водку в 14 лет (одновременно начал курить, и эту вредную привычку бросил только через 28 лет, когда меня забрали в АНХ СССР). Со студенческих времён (с 20 лет) я ежедневно (в обед или ужин) и до сих пор (мне 81 год) выпивал и продолжаю выпивать немного водки, коньяка, вина или пива – чаще понемногу; реже, но регулярно, – больше. Никто (ни врачи, ни родные, ни друзья или враги, ни я сам себя) никогда не заподозрил меня в алкоголизме, и большинство из моих друзей вели и ведут такой же образ жизни. Такие, как мы, построили науку, технику и материальное производство послевоенной России. Из тех, кого я знал в сферах науки и производства, армии, политики, культуры и искусства, мало кто пил так же – все они пили больше. И никто никогда не считал их алкоголиками.

*

Оказаться в нужном месте в нужное время – это не подарок судьбы, а результат кропотливой работы прозорливого мудреца-руководителя. Не оказываться, а постоянно быть в нужном месте и в нужное время – сверхзадача любой деятельной организации, от малого бизнеса до спецслужб.

*

Спустя год после моего поступления на работу на новосибирский завод «Химаппарат» я получил третью в своей жизни похвальную грамоту. Первую грамоту мне присудили за отличные успехи в учёбе после окончания четвёртого класса. Вторая грамота была выдана мне в институте за участие в облаве на проституток; третью (далеко не последнюю) присудили за трудовые достижения и победу в соцсоревновании.

Дома я показал грамоту деду, вечной памяти Алексею Ефимовичу Тартину, ветерану четырёх войн (Первая Мировая, Гражданская, Финская и Отечественная). Мудрейший дед, увидев грамоту, приказал своей супруге, Матрёне Тимофеевне, сесть за стол напротив и внимательно слушать. Затем тщательно прокашлялся, и громким, торжественным голосом прочёл присутствующим весь текст грамоты, от «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» до фамилий руководства отдела и общественных организаций. После этого поздравил меня и сказал:

Ты эту грамоту храни, как зеницу ока. Ещё появятся – приобщай и ещё пуще храни. Очень помогают они.

Да где же они могут помочь, скажи на милость?

Как где? На суде, конечно! Вот судить будут, а ты и покажешь!

На каком суде? Меня что, обязательно судить будут?

А ты же говоришь, что на секретном заводе работаешь? У нас раз на секретном, значит, рано или поздно, будут судить. Обязательно будут, а то как же!

*

Из сопоставления неисчислимых версий причин нападения гитлеровской Германии на СССР наиболее соблазнительна следующая: Сталин и Гитлер готовили совместное нападение на Великобританию, но побег Гесса разрушил эти планы и заставил их воевать друг против друга.

*

Сказочные леса сибирского Маслянинского района. Как незабываемо особ вкус чистого спирта, пробывшего более суток на двадцатиградусном сибирском морозе! Как ослепительна луна, высвечивающая каждый волосок на обнажённых телах друзей со сверкающими стаканами в руках на серебряном снегу! (Выскочили на мороз из бани выпить и поваляться в снегу; какое счастье, что здоровье позволяло и то, и другое!). Тогда же впервые попробовал чисто сибирский рецепт – вымороженное пиво.

*

Мы дошли до той фазы развития, когда смыслы понятий «десять заповедей» и «прогресс» стали окончательно несовместимыми, даже противоречащими друг другу. Они стремительно удаляются друг от друга, и степень допустимости их расхождения становится мерилом личного успеха каждого. Неужели эскалация этической мысли и достижений в области удовлетворения животных потребностей несовместимы? Неужели, неужели человечество всем своим разноликим и бестолковым скопом повалило не туда, и променяло загадочный мир таинственного дуализма с Природой-Божеством на простые и понятные вкусную еду, блуд, выпивку и тёплый клозет?

*

Уже в начале восьмидесятых не только вдумчивым аналитикам, но и просто тем, кто имел голову на плечах, чем бы они ни занимались, стало совершенно ясно, что страна наша тяжело, безнадёжно больна. Уже ложились на столы выживших из ума цековских старейшин секретные доклады с катастрофическими балансами, убийственными диагнозами и отчаянными прогнозами. Уже в открытых дискуссиях учёные вычисляли точные сроки остановки всей экономической машины, опутанной метастазами политических извращений, несуразной организации и бестолковых правил и норм. Уже во всю мелькали на экранах телевизоров дурашливые и бессовестные кривлянья и хмыканья дряхлых большевистских аксакалов и новых партийных выскочек во главе с косноязычным лидером. Согласно историческим традициям Россию в очередной раз бросило из огня да в полымя. Вместо долгожданного спасителя Российской Державы явился, как являлись ранее в смуту самозванцы, заурядный партиец, выходец из активистов-механизаторов. Как у той самой невежественной кухарки, которую вообразил вождь мирового пролетариата, у тщеславного комбайнёра начисто отсутствовало представление о гражданской совести и не возникало ни малейших сомнений в своей способности управлять государством.

Уже по всей стране трудящихся приучали получать продукты по талонам, и в то же время неизвестные личности сорили в кабаках огромными деньгами неизвестного происхождения, строили шикарные особняки и держали за шестёрок высших и средних работников всех спецслужб. Уже без всякого стыда шаманили на телевидении знахари-психотерапевты с хамскими замашками.

Простых советских людей, у которых навсегда отбили умение собственноручно строить собственную судьбу и будущее своих детей и внуков, эти симптомы толкали на проторенные дремучими инстинктами пути.

Одни продолжали туповести прежний образ жизни: ходить на работу, активно потреблять всё, что удалось «достать» и украдкой урвать, беспечно пьянствовать и блудить, как будто ничего не происходило. Ими правила мощная инерция иллюзий стабильности, порождённая давней рабской надеждой на то, что «наверху – всё равно, кто: царь ли батюшка, ЦК ли, генералы, а то и сам Господь Бог – авось, всё-таки решат всё по справедливости», то есть дадут вожделенные гарантии дармовых и равных нищенских благ.

Другими управляли подкорковые генетические позывы нашей необузданной воли-волюшки, то есть приступы воровства и разбоя, дремлющие и просыпающиеся в сознании нашего народа в соответствии с таинственным хронологическим ритмом. Эти бесноватые, от простолюдинов до руководителей армии и страны, как лунатики, ощутили загадочный биологический сигнал, означающий конец стадии спячки и приход цикличной фазы смутного времени. Они, распевая песню про удалого Стеньку Разина, привычно вышли на неоднократно хоженые разбойничьи тропы своих предков и приступили к свершению очередного исторического периода повального бандитизма, убийств и захватов чужой собственности.

С приходом к власти комбайнёра и его разношёрстной, бездарной команды симптомы упадка, а затем и катастрофического социального крушения, начали проявляться всё явственней. Все начали понимать, что у руля Великой Российской Державы оказались необразованные, тщеславные, алчные и трусливые мелкие партократы, неспособные спасти смертельно больного колосса. И колосс начал всё стремительней крениться к неминуемому распаду и хаосу. Да и поздно было – все, кто жаждал кризиса власти, открыли свои козыри. Поднялись те, кто отмучился и уцелел в лагерях, кто был несправедливо угнетён или был репрессирован за дело, но выжил и таил злобу. А главное – активизировался весь внешний мир, который судорожно боялся огромной, непредсказуемой советской военной машины с её тысячами танков, самолётов, ракет со всевозможными боеголовками и другими таинственными разработками вроде конвертопланов, межконтинентальных интеллектуальных сверхторпед, новых сахаровских штучек и прочей смертоносной чертовщины.

*

Во времена перестройки всё же была на виду в России личность, столь же беспредельно пошлая, как сам Горбачёв, – его жена.

*

Самая продуктивная пора моей жизни – прикладные исследования, связанные с анализом работы физических устройств или с их совершенствованием. Постижение физических закономерностей в конкретных условиях давало мне настоящее эстетическое наслаждение, особенно тогда, когда параметры реальных конструкций и их математических моделей совпадали. Это очень похоже на ликование души, когда вдохновение создаёт, наконец, точный творческий образ.

Иногда сами условия исследований (например, опыты со вспышками в темноте) создавали и вовсе романтический настрой, способствующий появлению догадки.

*

Встречаются люди, скромность которых – изощрённая форма тщеславия.

*

Где бы я ни пригубил красное вино – в гостях, на банкете, в постели, дома, – мне всегда вспоминается вкус земли при детской игре в «зубари». После нехитрых соревнований-манипуляций с перочинным ножиком в сырую, поросшую травою землю, ручкой этого ножа забивался деревянный клинышек, а проигравший должен был извлечь его зубами, без помощи рук. Вкус настоящего, благородного красного вина отдаёт вкусом сырой матушки-земли.

*

Согласно Священному Писанию измена – это страшный грех. Но герои библии часто впадают в этот грех. А если читать всё остальное: художественную литературу, народные предания, историю, психологию, получается, что измена – это первое, неотъемлемое, непременное свойство брака.

*

Один мой друг, ныне почивший, выразил такое мнение о принуждении "неподдающейся", давно знакомой женщины к интимной близости, то есть, по существу, об изнасиловании:

─ Убёждён, что каждая женщина тайно мечтает об этом, что это – их древнейший инстинкт. Тех из них, кто не может скрыть этих грёз, надо чуять. Поэтому ничего в этом плохого нет, ведь ты исполняешь её же мечту. И никому она никогда не пожалуется, если ты после всего искренне, горько и горячо поплачешь вместе с ней. Между прочим, такой совместный плач – прибавочное наслаждение, уже другого, духовного рода.

*

Из великосветских сплетен золотого XIX века: "Каждому – своё!" – промурлыкал М.Пруст, запивая тонким вином трюфели, сервированные для него и его Свана на животе голой, лежащей перед ним девушки.

*

В России с незапамятных времён порядочные люди сторонились власти. Во власть рвались и будут рваться те, для кого нет ничего святого. Глубоко, истинно верующие во власти – это редкие исторические вспышки.

*

Покаяние. Никогда не забуду о жутком хрусте выстрелянного мною жакана в костях огромного лося. Я явственно услышал этот хруст «внутри» грохота своего выстрела, который сделал в пятнадцати шагах от красивейшего зверя. Стрелял из-за густого молодого ельника, сбоку, точно в лопатку. Как ему было больно! Через год, убив брюхатую самку марала, навсегда бросил охоту.

*

Замечено, что повышенная брезгливость – часто верный признак духовного невежества и душевной скудости.

*

Древние греки постигли вершины юмора и не оставили нам (даже О.Уайльду) никаких надежд на пальму первенства. Кто-то из них сказал:

─ Ненавижу тех, кто прежде меня высказал мои сокровенные мысли!

*

Псевдокомфортные, тупые жернова правил современного общежития неумолимо заталкивают человека в камеру тревожного одиночества – собственную квартиру. А там его поджидает горькая выпивка и неодушевлённый сокамерник-провокатор, всегда готовый к общению – телевизор. По всему миру власти подставили вместо себя в каждый дом этот плутовской ящик и спрятались за ним от своих народов, чтобы без лишних помех творить свои воровские дела и править по своему усмотрению. В той или иной мере эта уловка удалась повсеместно, но нигде этот трюк не сработал так полноценно, как в России.

По мере общения ящик и заболевший этим ящиком русский человек образуют абсолютно самодостаточную смычку. В этой замкнутой на квартирный замок системе даются заранее заготовленные ответы на любые вопросы, удовлетворяются столь необходимые для обывателя грёзы разоблачения и возмездия, возникает масса поводов для сладостного обвинения во лжи и обмане. В ней раскаляется и доводится до критического напряжение личных и семейных отношений, обнажаются противоречия политических и социальных страстей. Здесь же, в запертой от других квартире, происходит сброс пара в виде абсолютно свободного, но непубличного поношения всех и вся; а следом всё начинается вновь. Несогласие с властью и с её политикой не выходит даже за порог дома.

*

Русская лень заставляет нас полагать, что наша реакция на сообщения СМИ и на призывы политиков, будь то протест или поддержка, каким-то самим собой разумеющимся образом пробьётся через запертые двери во всемирный эфир и отразится на ходе событий, повлияет на него. И посему, оторвавшись от телевизора, мы принимаемся за текущие дела с чувством исполненного гражданского долга.

*

Проявляя чудовищное гостеприимство, руководство корпорации «Полароид» (уж очень им нужно было особо чистое, добываемое Минсредмашем серебро!) устроило оригинальный банкет. В просторном холле для аперитива было пустынно, как в открытом море; лишь изредка по мраморным полам бесшумно проплывали два-три странных ковчега, искушающие утончённым запахом специй. Мы заглянули за дверцы этих самоходных печей-холодильников, и обнаружили там миниатюрные закуски: изящные шашлычки-ассорти (оливки, грибы и фрикадельки на одном шампуре), подрумяненные хлебцы, впитывающие оплавленные на них сыры, различные мясные и рыбные копчёности, наборы всевозможных сыров на шпажках… Соблюдая добрые русские традиции порядка потребления, мы не прикоснулись к этим деликатесам и, наконец, обнаружили барную стойку. Ковчеги, каким-то образом улавливая негромкие голоса, сами подплыли к нам, когда мы были уже со стаканами в руках.

– Не увлекайтесь, коллеги! – сказал нам один из гостеприимных хозяев, и тут же поправился, – я имею в виду закуску. Основная еда будет там!

И он указал нам на двери в банкетный зал, которые распахнулась изнутри, приглашая гостей в тёмное помещение. Неторопливо следуя один за другим, мы поочерёдно пропадали в темноте дверного проёма.

Слабо освещённая сверху небольшая зала была идеально круглой формы; посреди её располагался большой круглый стол, накрытый для торжества. От тёмных кресел, окружающих стол, до задрапированных тяжёлой чёрной материей стен было около трёх метров; пол залы и её потолок также были совершенно чёрными, как и скатерть, покрывающая стол. Хозяева рассадили всех по местам.

Распорядитель голосом бывалого конферансье дал пояснения:

– Дорогие гости! Оглянитесь – один только раз! – и вы увидите своего персонального официанта. В дальнейшем, чтобы подозвать его, вам будет достаточно только слегка поднять свою руку.

Оглянувшись, гости едва разглядели стоящего у чёрной стены напротив каждого кресла официанта в чёрной, до пят, накидке с капюшоном с прорезями для глаз, в чёрных перчатках и чёрной обуви. Распорядитель продолжал:

– Друг друга, свои блюда и бокалы вы увидите при свечах. Растворённые в чёрном окружении официанты для вас как бы исчезнут. Но они будут готовы выполнить любой ваш каприз. Приятного вам аппетита и дружеского общения!

Из-за плеча каждого вдруг выдвинулись чёрные руки в чёрных перчатках с зажжёнными зажигалками: это бесшумно приблизившиеся официанты зажгли перед каждым свечи. Верхний свет медленно угас, и всё окружающее погрузилось в темноту. Однако через мгновение сервировка стола и лица собеседников стали видны в свете свечей. Ужин продолжился в интригующе приятной темноте: безмолвные и невидимые официанты наполняли бокалы, меняли приборы, с почтительным шёпотом подавали заявленные блюда.

*

Простота и доброта советских времён. Человек в майке-безрукавке, в домашних тапочках на босу ногу, с багровым лицом и с дюралевым бидончиком в руках по-свойски заглянул в знаменитый кооперативный магазин на Красном Проспекте Новосибирска, что у площади Калинина. На улице стоял средний по сибирским понятиям морозец, градусов 20-25 ниже нуля. Странный покупатель скромно и добродушно встал в сторонке, но на виду. Продавщица не сразу заметила его, а, заметив, прекратила обслуживание покупателей, стоявших в длинной очереди, позвала, приняла из его рук бидончик и зачерпнула им рассола из стоявшей рядом бочки с солёными огурцами. Затем, передавая бидон обратно, ласково прожурчала:

– На вот тебе, получай, Ирод ты несчастный! И – уже к покупателям – не может без рассола, каждое утро является. И вечно в майке, по морозу-то! Он в этом доме живёт, вот и повадился.

«Ирод» не слушал – он с упоением дул рассол.

*

Какая же из всех психических болезней наиболее отвратительна и неизлечима? Ответ один: власть.

*

Подлинная поэзия влюблённости:

– Поверишь ли ты мне, мой дорогой: сижу я на самом что ни на есть высоком учёном совете Академии, а на меня вдруг наваливается нестерпимое томление – мне чудится опрятный прилавок раздачи в той сельской столовой, и спелые руки и шея над молочно-белым халатом, и светящие сквозь него нестерпимым розовым светом её полные груди и ноги…

*

Кого ни послушаешь – все всем недовольны. Прямо таки страна поголовных диссидентов. А кто же тогда «официальные» диссиденты? Это те, кто выносит свой духовный мусор из кухонь? Как они малозначимы перед сплошной, неразгаданной диссидентской русской глыбой!

*

Сервировку этого стола я проводил лично, мне помогал только наш физорг. Дело было в просторном холле при бане спорткомплекса. Мы готовились к встрече, выпадающей раз в сто лет: приехали люди, которые были не только коллегами, но и настоящими друзьями.

В центре стола мы поместили две больших (литра на три каждая) хрустальных салатницы: в одной рдела мочёная брусника, в другой багровела мочёная клюква. В каждую был опущен красивый маленький половник. Между ними возвышался прозрачный кувшин, так и казалось, светившийся изнутри натуральным лунным светом. Это был фирменный сибирский напиток – специально приготовленный, необычайно густой, приятно резкий, словно газированный, сок квашеной капусты. Вокруг этих вкусовых драгоценностей располагались другие сокровища: два глубоких блюда, одно с солёными груздями, другое с рыжиками, свежая подкопченная пелядь, строганина из нельмы, холодная отварная осетрина с хреном, домашние соления. Рядом, в специальной термосной кастрюле, томилась горячая алтайская картошка с её волшебным ароматом. Где-то по углам были рассованы две банки с консервированной икрой – ни красная, ни чёрная не могли привлечь внимания знатоков среди этого натурального великолепия. На горячее было жаркое из свежего маральего мяса, добытого мною три дня назад на Алтае.

*

Исходные стимулы научно-технического прогресса имеют биологическое происхождение: это, прежде всего, инстинкты физического выживания человеческого рода, то есть удовлетворение первичных, сугубо зоологических потребностей (еда, жильё, здоровье, оружие, животные удовольствия, транспорт, связь и т.д.). Эти потребности, как известно, неисчерпаемы. Очевидно, что духовная составляющая глобальной социальной эволюции, ведомой столь странным движением, совершенно неопределённа и до неприличия бесхребетна. Например, семья – это одна из основных человеческих ценностей, но она может быть однополой; убийство – это тяжкое преступление, но населению предлагаются всё новые виды оружия с подробными разъяснениями способов применения; бесстыдство порочно и опасно, но магазины и СМИ переполнены порнографией, а звания «секс-символ» и «порнозвезда» возведены в ранг почётных; обжорство неприлично и вредно, но победители состязаний по чревоугодию становятся героями, заносятся в популярные международные скрижали и щедро вознаграждаются.

*

Может быть, всё же существует какой-то иной мир, – среда обитания не живых людей, а их вечных душ, не проявлений законов физического мира, а их абстрактных, математических отображений? Волшебная, идеально упорядоченная, мёртвая прозрачная духовная среда.

*

В самом начале 60-х гг. мне случайно попались стихи неизвестного западногерманского поэта, возвращающиеся ко мне, словно ежедневный рефрен:

Я стал слишком мал для большой любви.

Я стал слишком велик для маленькой любви.

Я слишком устал, чтоб глаз не сомкнуть,

Я слишком измучен, чтобы уснуть.

Немного напыщенно, но очень верно для молодёжи, живущей в галопом прогрессирующем мире.

*

Все социальные катаклизмы последних лет, обнажившие равную несостоятельность наших прежних вождей и новых реформаторов, мною давно уже предугаданы и ожидаемы. Теперь они наступили и никакого интереса для меня не представляют. За своё будущее я спокоен: мои знания, мой опыт и моё самосознание отнять у меня невозможно.

*

Когда я с нежностью вспоминаю всё, что связано с Алтаем, мне прежде всего чудится жара на быстрой реке Песчанке, её Быканов мост, и несметные стаи пескарей, беспрестанно тыкающихся в мои ноги в воде, там, в глубине, в песчаных струях. Я застыл под гипнозом этого волшебного рыбьего массажа и слушаю снисходительно-добрую, жалеющую меня песню маленькой птички в ближайшем кусте:

– Чи-ра-ве-че! Чи-ра-ве-че!

И я с торжественной благодарностью понимаю:

– Человечек! Человечек! Маленький, глупенький человечек! Как мало ты смыслишь в этой природе, в этой жизни! Как мало! Но ты не бойся: время настанет, всё придёт, всё придёт, и ты всё поймёшь!

Конец