Картвелеби. Книга вторая [Мариам Тиграни] (fb2) читать онлайн

Мариам Тиграни Картвелеби. Книга вторая

Декабрь, 1887 года. Российская империя.

А по ночам мне снятся горы,

Они зовут меня домой…

1

Константин Сосоевич нервничал. Собеседник, которого он надеялся расколоть на «раз-два», оказался крепче, чем хотелось бы. Старый Абалаев был деловитым, породистым чеченцем, которому великий Аллах послал только одно разочарование в этой жизни: хромого неприкаянного сына Исхана. В других обстоятельствах этот гордый кавказский горец ни за что не согласился бы на переговоры с человеком, чья дочь так глубоко опозорила собственного отца и весь свой род. Да и сам князь Циклаури вряд ли захотел бы иметь дело с представителем одной из самых неприступных мусульманских народностей Кавказа, но в сложившихся обстоятельствах ни одной из сторон выбирать не приходилось.

Впрочем, Абалаев всё же считал, что проигрывал больше. Он сидел, насупившись, будто медведь, и смотрел на оппонента исподлобья. После ни к чему не приведших споров, он выждал паузу и повёл разговор в более приятное русло:

– Знаете, ваше сиятельство, – покряхтел он устало, откинувшись на спинку стула. «Ахтамар», куда старый князь повёл Башира Ахмедовича в надежде устроить брак Ламары с его сыном, пустовал в утренний час, и мужчины говорили вполголоса. – А ведь мы родом из одних и тех же мест.

Константин нисколечко не удивился этому признанию, ведь навёл справки обо всех Абалаевых ещё до того, как те прибыли в Ахалкалаки в поисках невесты для Исхана. Покрутив в руках бокал с вином, он льстиво улыбнулся будущему свату.

– Левый берег реки Терек. Да, я знаю. Уж не намекаете ли вы на родство с семейством Турловых?

Уважаемый чеченец, которому лестное предположение сделало честь, смешливо сощурил глаза.

– Боюсь, столь именитыми предками я похвастаться не могу. Но зато наши сердечные друзья, чета Айдемировых…

Почтенные мужи весело расхохотались, обменялись многозначительными взглядами и, чокнувшись, отпили. Башир Ахмедович закусил, пробурчав, что мусульманам запрещено пить алкоголь, но ради будущей йиш-ваша¹, он, так уж и быть, сделает исключение. Константин Сосоевич, польщённый благородным жестом, пустил скупую мужскую слезу.

Старый Абалаев поражал высоким ростом, носил внушительную черную бородку, а его густые брови сходились на переносице. Он казался скромным и работящим человеком, который не имел титулов, не владел поместьями по всей стране, но зато заработал хорошие деньги на торговле сукном и другими тканями с Османской империей. Чеченский народ, крайне свободолюбивый от природы, не признавал сословных предрассудков. В то время как половина Кавказа отзывалась на «ваше сиятельство», у чеченцев не имелось князей, и подчинялись они только своим старейшинам. Вайнахи² не признавали дворянства и придерживались негласного закона о равенстве всех и каждого.

Башир Ахмедович любил свою жену и второй не завёл. В счастливом браке они нажили шестерых детей, из которых только старший, Исхан, лежал на их сердце мертвым грузом. Тридцати одного года от роду, он до сих пор не женился из-за своей «неполноценности», из-за неё же стал немногословен, нелюдим и замкнут. При рождении непутёвая повитуха предрешила его дальнейшую судьбу, слишком сильно дёрнув малыша за ноги. В год или два, когда все его сверстники начали ходить, Исхану это далось с трудом, а в пять лет недуг ребёнка стал настолько явным, что безжалостный к слабостям Кавказ отрёкся от него окончательно. Младшие сёстры, которые не могли выйти замуж до тех пор, пока брат оставался холост, устроили ему настоящую травлю, а братья-недоросли дразнились и помыкали им, как могли. Отец, который не мог смотреть на страдания сына спокойно, пустился в дорогу по бесчисленным уездным городам и губерниями, чтобы, наконец, найти Исхану невесту. Так он и познакомился с князем Циклаури.

– Я вижу, – пожевав лимон, вздохнул Константин Сосоевич, – что вы всё ещё мешкаете. Но я не понимаю причины.

Башир Ахмедович поморщился, когда в трактире запела местная певунья, желавшая скрасить их одиночество. Ну и кто выпустил её на сцену?

– У вас всегда так ужасно поют?

– Не уходите, пожалуйста, от темы. Я хочу знать, чем вас не устраивает родство с нами? – Старый князь непринуждённо развел руками и стал загибать пальцы. – Мой старший сын – капитан в лейб-гвардии Измайловского полка. Средний сын закончил Московский Императорский университет и служит секретарём при генеральном консуле в Риме. До этого полгода очаровывал всех в Вене, где начинал с атташе! А младшая дочь… не будь она женщиной, то придумала бы лекарство от всех болезней. И всё это без ложной скромности, уверяю вас!

– А средняя, – посмеиваясь, перебил его Абалаев, – средняя-то что? Двадцать один год, и всё ещё в девках. А всё потому, что в шестнадцать её поймали за непотребствами с женатым мужчиной.

Пристыженный отец изменился в лице и в изумлении раскрыл рот. Руки бессильно опустились на колени.

– Что же вы думаете, раз я приехал из других земель, то не знаю ничего о вашем позоре? Право слово, ваше сиятельство! – Гордый чеченец покачал головой, зацокал языком и греховно покосился на вино. Не сдержавшись, он всё-таки наполнил свой бокал. – Разве я не расспрошу о девушке весь честной народ, прежде чем взять её в невестки? Знаете, как у нас говорят? Выбирая жену, не смотри, а слушай.

– И что же вы? – мрачно спросил Константин, в глазах которого заметно потух азарт, – передумали женить своего сына на моей дочери?

– Я этого не говорил.

Певичка взяла слишком высокую для своего голоса ноту, от которой потрескались бы стены, будь они тоньше. За окном засвистел ветер, хотя суровой зимы в этих краях почти никогда не бывало. На нервах князь Циклаури схватился за свой стакан и осушил его двумя-тремя глотками. Абалаев наблюдал за ним с осуждением.

– Раз уж мы заговорили начистоту, – продолжил Сосоевич и, забыв о приличиях, вытер рот рукавом, – то мы с вами в одной лодке. Для человека, у которого выбор также невелик, вы слишком придирчивы.

– Неужели? – вскинул брови Башир.

– Ни одна уважаемая семья не согласится отдать за Исхана свою дочь. Если только они не бедны, как церковные мыши, или не охотятся за вашими деньгами!..

– Но вы… не относитесь ни к тем, ни к другим.

– Верно. Я богат, и, к тому же, знатен. А история эта… со временем забудется.

Выслушав собеседника, Ахмедович тяжело вздохнул и не сразу нашёлся с ответом. Недовольное выражение не сходило с лица почтенного мужа, когда он подался вперёд и поманил князя к себе пальцем.

Заинтригованный, тот приблизился, но в ответ получил не очень приятное напоминание:

– В моих глазах, помимо той истории, у вас есть ещё один недостаток, милый князь. Вы, грузины, христиане.

Константин побагровел, но, задумавшись о благополучии дочери, сдержал свой гнев и расплылся в ещё одной угоднической улыбке.

– И что же?

Чеченец снисходительно хмыкнул.

– Вы согласны, чтобы ваша дочь сменила веру? Носила платок? В противном случае я не соглашусь на этот брак.

Внешне старый князь оставался невозмутим, но внутренне кипел и разрывался. Тяжёлый нравственный выбор, который ему предстояло сделать, сломил его решимость. По правде сказать, ни один из детей не заставлял его переживать подобных мгновений, и от этого он – беспечный человек, ставивший комфорт и удобства превыше всего – злился на Ламару ещё сильнее. Где-то они с Дарией упустили эту нечестивицу, где-то оплошали!.. И ведь теперь ничего не попишешь! Либо платок, мусульманство и хромой муж, либо… она даже с братьями и сестрой дружна не была! Если и приткнётся в чьём-то доме, то только из милости!

Нет, ему придётся пойти на этот шаг во благо. А что же она думала? За ошибки надо платить, особенно если это ошибки молодости. Конечно, она будет плакать и проклинать отца, но позже, наверняка, поймёт, что лучшего варианта для неё не найти. Какие унижения он ради неё терпел?! Выслушивал презрительное: «Вы, грузины, христиане!», улыбался на общий превосходнический тон и продолжал, продолжал лебезить! Когда-нибудь она поймёт, на какие жертвы он решился, чтобы худо-бедно пристроить её. Даст Бог, поймет!..

– Что ж! Вы и сами знаете, – с тяжёлым сердцем проговорил Константин, сцепил руки в узел и спрятал глаза в пол. – Мы готовы и на это.

Покладистость христианина несказанно обрадовала Абалаева. Почувствовав явную непрактичность будущего свата, Башир понял, что может продвинуть и другое своё дело, помимо женитьбы сына. Например, потешить свой кошелёк.

– И ещё одно, – поднимаясь, спохватился Ахмедович. Они с Константином пожали друг другу руки и расцеловались в обе щеки. – Приданое. Надо бы его оговорить.

– Да-да, конечно! – поддакнул князь Циклаури и решился пошутить: – Забавно, что у мусульман всё наоборот! У вас сторона жениха выплачивает за невесту калым.

– Но вы же не мусульмане.

«И к тому же товар у вас… так себе», – подумал про себя Башир, но вслух этого, конечно, не сказал.

Немного помолчали, не найдя нужных слов.

– И каким же будет приданое, по-вашему? – проглотил обиду князь, потому что был уверен в своих деньгах. Спасибо предкам, постарались! – Я готов отдать за неё любую сумму…

– Сорок три тысячи, – озвучил свои требования чеченец.

– Сколько-сколько?! – ахнул грузин.

– Сорок три тысячи рублей и ни копейкой меньше. Иначе… ищите для своей дочери другого мужа.

Он не добавил «если сможете», но Сосоевич догадался об окончании и так. Отходя от шока, старый князь задел локтем стул, и тот опрокинулся. Певичка вскрикнула от шума и, к их облегчению, перестала петь. Башир Ахмедович забрал с вешалки меховое пальто и натянул на голову шапку из чистой шкуры песца, которые носил скорее для виду, нежели по надобности. За половину декабря в их краях ни разу не выпало снега. Зато сегодня природа как будто разбушевалась!..

– Думайте, ваше сиятельство, а я пока откланяюсь. Мне пора читать вечерний намаз, – благородно разрешил сват и в последний раз похлопал Константина по плечу. – Я вас не тороплю. Правда, желательно сообщить ваш вердикт завтра к полудню, чтобы я знал, продолжать ли мне путь. Будем надеяться, что в Ахалкалаки мои скитания закончатся.

Мужчины в последний раз обменялись улыбками, когда официант раскрыл для Абалаева двери, и вьюга забрала его в свои объятья. Дунуло холодом, и старый Циклаури, поёжившись, опустился на прежнее место за столом. Схватившись за голову, он зажмурился. Отдать дочку за мусульманина, за непредсказуемого чеченца, и выплатить за неё огромное приданое, лишь бы сбыть её, наконец, с рук… тьфу!.. Шакроевич точно поднимет его на смех!

***

Узнав о выборе отца от матери, Ламара разразилась горючими слезами. Софико, сидя за фортепьяно, стала играть громче, чтобы перебить сестринский визг и материнские причитания. Она лишь изредка попадала в ноты, что делала, впрочем, вполне осознанно. Ламара тем временем ревела всё настырнее и настырнее с каждой минутой, от чего Мцхета, которая не видела со дня пожара пять лет назад ничего ужаснее, содрогнулась до самого основания.

– Хватит! – вскрикнула несчастная княгиня и зажала уши руками. От какофонии звуков у неё нестерпимо разболелась голова. – Милая моя, Вагнер тебе не дается. Лучше выбери что-то из Шопена.

– Как скажете, маменька, – невинно улыбаясь, согласилась младшая дочь и, пряча в краешках губ усмешку, заиграла ещё невыносимее. Разгадав замысел маленькой плутовки, Дариа Давидовна твердо решила, что вытерпит этот концерт до конца и не сдастся. Надо признать, что и у Софико, превратившейся в хорошенькую юную барышню с ангельским лицом точь-в-точь как у любимого брата, тоже хватало упорства. Шалико в своих письмах называл её «львиным сердцем», сравнивая с английским королём Ричардом, ведь, подобно истинной королеве, его юная сестра не знала страха.

– Хватит делать вид, что меня не существует, деда³! – зазывно всхлипнула Ламара и, опустившись на диван в гостиной, звучно высморкалась в белый платок. – Я и так знала, что вы с отцом любите меня меньше остальных своих отпрысков, но отдать меня за мусульманина и заставить покрываться!..

За все эти годы она тоже изрядно похорошела, только глаза потеряли былой блеск, а рот не так часто задиристо кривился. Ошибки своей Ламара до сих пор не признавала и всё ещё винила в своих бедах родных, но со временем сделалась гораздо покорнее и больше не язвила каждый раз, когда кто-то к ней обращался. Как будто, наконец, поняла, что толку в этом мало!..

– Зато какая хорошенькая ты будешь в платке, – захлопала ресницами сестра, отбивая ритм маленькой ножкой. – Представляешь, даико⁴?

– Софико!.. – осекла её мать, когда Ламара захныкала во всё горло, да и сама чертовка рассмеялась в открытую. – Как тебе не стыдно!

– Молчу, маменька, молчу!

Застыдившись, Софико, словно стала играть чуть лучше, а Дариа устало прикрыла глаза. Сев рядом со старшей калишвили⁵, княгиня принялась её успокаивать, позабыв на время о своей злости на младшую. Уродились же такие!.. Одну за фортепьяно не усадишь, да и язык – три метра, а второй бог ума совсем не даровал. Ах, как же она скучала по сыновьям!.. Те, хоть и разные, никогда не приносили ей столько хлопот… она ими только гордилась! Правильно, быть может, предки радовались, когда рождался сын, и горевали, когда дочь?..

– Калишвили, у тебя нет выбора, – ласковым голосом заговорила maman и взяла непутёвую дочь за руку, – если ты не выйдешь за Исхана Башировича, то больше никогда не найдёшь себе мужа. Это твой последний шанс.

– Но какой он? – захлюпала носом горемычная невеста, – Исхан Баширович?

Дариа Давидовна застыла с непроницаемой улыбкой на лице в надежде подобрать нужные эпитеты. Ничего ужаснее этого мгновения ей не пережить до самой смерти!

– Какой-какой. – Пока мать медлила, Софико пожимала плечами и, заиграв так, что кошки бы позавидовали, зашептала: – Обычный жених. Какие они бывают? Хромой, молчаливый, на десять лет тебя старше. А приданое за тебя просит!.. Как царицу тебя выдадим.

– Что за напасть эта девчонка! – вспылила княгиня, терпение которой всё-таки лопнуло, и торопливо поднялась на ноги. Ламара округлила глаза и, схватив мать за рукав платья, всё время повторяла: «Это правда, маменька, правда?! Вы за такого меня отдаёте?!».

Кивнув младшей дочери на дверь, Дариа Давидовна с облегчением осознала, что ей не придется и дальше насиловать свои уши, из которых вот-вот полилась бы кровь. Софико, очень обрадованная полученной свободой, юркнула за угол быстрее, чем закончились бессвязные рыдания сестры, а деда проводила её глубоким вздохом. Уже на лестнице она, правда, услышала, как мать сорвалась на Ламаре:

– Об этом надо было думать, когда ты встречалась по углам с женатым мужчиной!..

– Но, деда!..

– Ты выйдешь за Исхана Башировича и будешь ему хорошей женой. Разговор окончен!

Подслушав и эту часть, Софико искренне пожалела сестру. Княжна знала, что поступила плохо, потешаясь над горем даико, и совесть всерьёз замучила её, пока она спускалась по лестнице во двор. Надеясь поскорее убежать от ненавистного фортепьяно, девушка использовала довольно грязные методы, но чем яснее она ощущала морозный декабрьский воздух на щеках, тем меньше ей хотелось думать об этом. Свобода, вай ме, свобода!..

Стояло свежее зимнее утро, и Софико, не помня себя от счастья, остановилась на крыльце, чтобы насладиться им. Впопыхах она накинула на себя пальто, но, не застегнув его до конца, умчалась вперёд по саду. Мажордом, не теряя времени, подбежал к ней и спросил, что случилось. Она ответила ему только спустя время.

– Веди сюда моего Бурого, Иванэ. – Она одарила его блестящей улыбкой и обескуражила бьющей через край энергией. – Я так по нему скучала!..

Бурый был любимым конём княжны и её лучшим другом в те времена, когда она убегала от родителей и сестры в бескрайнее поле за Мцхетой, где наслаждалась одиночеством. Дариа и Константин знали об её чрезмерном увлечении лошадьми и не очень-то его одобряли, но разве калишвили что-то докажешь? Они знали не понаслышке, какой преданностью отличалась младшая дочь ко всему, к чему от души привязывалась. Если вы найдете путь к её сердцу, то точно из него не выберетесь.

Правда, доверчивостью она не отличалась и довольно придирчиво выбирала круг общения, но новым веяниям поддавалась без труда. Ох уж эта открытая для всего мира юность!..

– Вы уверены, что вам не нужно сопровождение, ваше сиятельство? Да и холодно нынче. Не простудитесь? – спросил конюх, поддерживая Бурого за поводья возле калитки в открытое поле. Софико без труда забралась на мужское седло и положила Иванэ в карман несколько монет. Только бы молчал об этом!..

– Я справлюсь, любезный, – сердечно заверила его княжна и, коротко кивнув, пришпорила коня. Она честно выждала, пока «любезный» не ушёл обратно в дом и, оглянувшись через плечо на розовевшую вдали Мцхету, остановила Бурого. Спрыгнув на землю, она стала проворно расплетать ненавистные косы. Собрав горстку шпилек и заколок на ладони, девушка спрятала их в карманы и пару раз встряхнула светло-русой копной волос. Ветер трепал их и, откинув голову назад, она наслаждалась моментом сполна.

– Ну, генацвале⁶, – шепнула она Бурому на ухо. – Поскакали!..

В жизни младшей княжны Циклаури находилось не так-то много радостей, от которых она сама бы получала удовольствие. Балы, чаепития и бесконечные разговоры о браках утомляли её до смерти, зато в единственном месте, где она могла быть собой, не водилось ни единой человеческой души. Ей становилось душно в светском обществе, но дышалось безгранично легко среди деревьев, лошадей и птиц, и, чувствуя под собой верного друга, Софико испытывала прилив сил.

«Братья бы поняли меня, – подумала она с горечью, привязывая коня у ели. Облюбовав это местечко, она застелила на траву одеяло и села на него, наслаждаясь утренней свежестью. – Шалико уж точно».

Деда ужаснулась бы, увидев, как дочь сидела на холодной траве зимой. Она бы сказала: «Встань сейчас же, бесстыдница, а то застудишь себе чего-нибудь!.. И как ты будешь рожать детей? Что тогда скажет твой муж?!» Дети, муж!.. Неужели в этой жизни нет ничего интереснее?

Странные для кавказской девушки мысли посещали Софико, и она сама это понимала, но справиться с собой так и не смогла. Чем старше она становилась, тем яснее понимала, как отличалась от других барышень своего круга. Прыткий ум тянулся к приключениям, она мечтала вырваться на свободу из душной золотой клетки, испытать себя, стать где-то полезной!.. Оставить, наконец, свой след! Хорошо же братьям, они – мужчины, а для мужчин все пути открыты! Не хочешь воевать, можешь быть дипломатом. Не хочешь и этого, уходи в науку, в медицину, в астрономию, физику! Стань кем угодно, только не сиди на месте! Если уж тебе повезло родиться мужчиной…

«Повезло родиться мужчиной!». Эта мысль пронзила княжну в самое сердце, и ей сделалось больно. Её руки сами потянулись к припрятанному за пазухой листку бумаги, который она получила ещё вчера, но до сих пор не распечатывала, ожидая подходящего момента.

Явные различия между социальным положением мужчин и женщин не остудили её пыл, а лишь всколыхнули изобретательность. Да, Софико знала, что была слишком юна и неопытна, чтобы изменить устои, которые закладывались на Кавказе веками. Однако во все времена находились люди, которые так или иначе обходили эти правила, и всё равно делали то, что хотели.

Ваграм Артурович, главный редактор и издатель «Кавказского мыслителя», писал:

«10 декабря 1887 года

Уважаемая Софико Константиновна!

Или, быть может, мне лучше обращаться к Вам, согласно ставшему столь популярным псевдониму – Никандро Беридзе?

Решайте сами, княжна, я готов принять любой вариант. Теперь, когда наша газета зацвела, будто роза в апрельскую капель, мне остается только пасть к Вашим ногам и извиняться за то, что не верил в Вас раньше. Я надеюсь, что Вы в добром здравии и не скучаете. Впрочем, в последнем я сомневаюсь, зная Ваш неусыпный, занятой ум. Я так же спешу в который раз заверить Вас, что тайна Вашего псевдонима умрёт вместе со мной. Несмотря на то, что я довольно небрежно упоминаю его в обращении к Вам с первых же строк, я далеко не так беспечен в реальном общении. Вы и сами это знаете.

Люди спрашивают меня на улицах, кто же скрывается за замысловатым именем, кто пишет статьи на самые злободневные социальные темы в моей газете? Я только посмеиваюсь, отмахиваясь, что этот секрет может стоить им жизни, а посему оставляю их в святом неведении. Прогуливаясь в неприветливую зимнюю пору по Ахалкалаки, я с удовольствием замечаю в руках прохожих размашистые листы моего издания, а на их устах застывший шепот: «Никандро Беридзе! Никандро!». Я благодарен Вам за то, что вдохнули вторую жизнь в «Кавказского мыслителя» и в наш город в целом. Вы бываете в нём редко, поэтому не знаете, как он переменился с тех пор, как Вы начали писать. Граждане Ахалкалаки стали мыслить, стали рассуждать, стали чувствовать – и всё благодаря Вам, княжна. Эти заявления, должно быть, потешат Ваше самолюбие, но, пожалуйста, примите их без ложной скромности, ведь Вы и сами знаете, что заслужили их.

Я должен признаться, что и я с нетерпением жду следующей Вашей статьи и гадаю, какую тему Вы затронете на этот раз. Только прошу Вас, не пишите про суфражизм! Я знаю, что Вы симпатизируете феминистическим идеям, но размышления о семейных ценностях, о нравственности и взаимоотношениях отцов и детей, которым посвящены Ваши прошлые труды, гораздо актуальнее на Кавказе. Поверьте мне!

Желаю Вам всего наилучшего, ваше сиятельство. На это письмо можете не отвечать. Вдруг Ваш отец что-то заподозрит? Кто знает, как он отнесется к Вашим увлечениям? Если он запретит Вам писать, моя газета лишится золотой жилы.

Искренне Ваш,

Ваграм Арамянц»

Софико спрятала письмо редактора обратно в конверт и, поднявшись на ноги, шлёпнула Бурого по спине. Тот заржал, недоумевая, за что получил незаслуженный тумак, ведь хозяйка не казалась обозлённой. Наоборот, щёки её пылали.

– Ну что, генацвале? – обратилась она к нему, смеясь. – О чём будет наша следующая статья? Быть может, о неравных браках?

Конь фыркнул, выразив тем самым своё одобрение.

***

В Сакартвело весть о предстоящей свадьбе Ламары ещё не пришла, и Георгий Шакроевич в тишине и покое распивал пятичасовой зелёный чай. За окном понемногу темнело, а часы звучно тикали, отмеряя секунды. Саломея сидела рядом с отцом и вышивала. Поправив на глазах круглые очки, старый князь перевернул страницу «Кавказского мыслителя» – с недавних пор он предпочитал его «Ахалкалакскому листу» – и, пробежав глазами по строчкам, одобрительно поджал губы.

– Этот Никандро Беридзе, – рассуждал Георгий, растягивая каждый слог, – неплохо пишет. Мне нравится, как он мыслит.

– Вы знаете что-то о господине Беридзе, папенька? – поддерживая разговор, спросила Саломея, но глаз от вышивания не подняла.

– К сожалению, нет. Никогда не слышал этого имени, – признался князь Джавашвили. На этом их разговор прервался, и только один раз старшая дочь нарушила молчание, когда ойкнула, уколов палец иглой.

После смерти Вано многие вечера под их крышей проходили как этот. Со временем боль, конечно, притупилась, а в их доме вновь заиграла музыка, и зазвучал смех, но горечь утраты никуда не делась. В радостные мгновения Саломея испытывала стыд за себя и обиду за брата, потому что тот больше не мог разделить счастья с ними. Она до сих пор со щемящей тоской думала о тех днях, когда он писал им длинные, полные острот письма, демонстрируя в них свой развитой писательский талант, и пожертвовала бы собственной жизнью, чтобы вернуть те времена. Даже если почивший муж восстанет из пепла и снова начнёт терзать и мучить её… Пусть!.. Она пережила бы всё заново, металась бы, как тигрица в клетке и не находила бы выхода, лишь бы дзма⁷ был жив!..

Искоса поглядывая на отца, Саломея с горечью призналась себе, что тот заметно постарел. Горцы, благо, жили долго и отличались хорошим здоровьем, но papa так настрадался!.. Потеряв сына, Георгий поседел на полголовы, но всё ещё храбрился изо всех сил перед дочками, друзьями и знакомыми. Три года назад дядя Бадри нашёл для своего старшего сына Николоза хорошую партию из Душетского уезда. На свадьбе племянника Георгий держался молодцом, хотя совсем недавно похоронил швили⁸. Он отличался недюжинным оптимизмом и любовью к жизни и никогда не показывал на людях своих слабостей! Они с Тиной и Нино придерживались его примера и улыбались, и танцевали, как будто ничего не случилось. Один из молодых родственников невесты посватался к Нино после изящного ачарули в её исполнении, но, конечно же, получил отказ.

Не только отец переменился за эти пять лет. Знал бы Шалико, сколько поклонников оттолкнула его подруга, а некоторых даже на порог просила не пускать!.. Их озорная и подвижная младшая сестра привлекала юных джигитов из самых отдаленных губерний, но в каждом из них ей обязательно чего-то не хватало. Один казался ей недостаточно умным, у другого напрочь отсутствовало чувство юмора, третий – флиртовал слишком откровенно, а четвёртый, Матерь Божья, не знал, кто такой Гёте!.. После столь постыдного разочарования Нино призналась себе в самом сокровенном: она по-настоящему любила только Шалико Циклаури! Она любила его все эти годы и искала его отражение в каждом своём ухажёре, но, не находя его, принималась за новые и новые поиски. Они, конечно, не увенчивались успехом, и, в конце концов, Нино заявила, что умрёт старой девой, и в двадцать лет наденет чепчик. После того, как княжна написала младшему Циклаури письмо с извинениями, а он на него так и не ответил, она сделалась гораздо серьезнее и совсем перестала смеяться.

Тяжелее всех эти перемены в свояченице принимал зять. Игорь Симонович ценил и любил в Нино именно эти качества. Он успел стать для неё сердечным другом и поверенным, заменяя в какой-то мере на этом посту Шалико. И пусть Саломея недолюбливала Игоря, она всё же признавала, что сидзе⁹ искренне пёкся о благополучии всех и каждого в этой семье. Именно он возвращал в их дом ощущение былой радости, а умиротворение и счастье на лице средней сестры уже пятый год грели им души. Георгий не пожалел, что когда-то предложил почти бездомному парню кров, и, хотя тестя Игорь до сих пор побаивался, старый князь нашёл в этом юноше ещё одного сына. Правда, новый зять, как и его предшественник, ещё не порадовал князя внуками, но Тина в доверительном разговоре со старшей сестрой часто говорила, что вся вина лежала только на ней. Она любила мужа очень трогательной, жертвенной любовью и даже своего милого Шота отдала в хорошие руки, когда у Игоря обнаружилась аллергия на шерсть.

Но что же она сама? Что пережила за эти пять лет, как оправилась от смерти брата и мужа? Уколов палец, Саломея приложила его к губам и почувствовала терпкий привкус крови на языке. Что же!.. Как и предполагалось, слава черной вдовы закрепилась за ней далеко за пределами Ахалакалаки, и пусть люди всё же говорили, что красота её сделалась зрелой и от этого ещё более явной, молодая женщина не тешила себя надеждами. Осенью ей будет тридцать, и тогда она превратится в свою тётку, Екатерину Шакроевну. Жизнь для неё будет окончена. Вано просил не ставить на себе «крест», но Саломея знала – это бесполезно. Она посвятит свою жизнь племянникам и станет ухаживать за престарелым отцом. Будет нянчить детей Тины и Игоря, а там и Шалико вернётся… ну не мог же он всю жизнь дуться на Нино? В Ахалкалаки младший Циклаури не появлялся с тех пор, как уехал в университет, а с родителями и сёстрами встречался где-то ещё – они ездили в Москву и даже в Вену!.. В тоже самое время Давид приезжал почти каждый год. Но ведь это не будет длиться вечно! Нино потеряла надежду на счастливый исход, но, право слово, как это глупо. Ей бы сестринские проблемы!

– Саломе, – немного погодя произнес старый князь и, отложив «Кавказского мыслителя» в сторону, сделал глоток чая. – Можешь позвать ко мне Игоря Симоновича? Тимур уехал по поручению в Сигнахский уезд, так что мне понадобится его помощь со счетами.

– Конечно, papa.

Саломея бесшумно поднялась с места и, поправив на коленках отца плед, зашуршала юбками на втором этаже.

В своей жизни старшая дочь Георгия испытала множество невзгод, но, чем больше времени проходило с тех роковых августовских событий, тем яснее она понимала, что судьбы была к ней не так уж и несправедлива. С детских лет она не знала нужды, семья окружила её теплом и заботой, она жила в роскоши и находилась в центре внимания. Ей не везло только в одном – в любви. Но не слишком ли много значения люди придавали браку, особенно на Кавказе? Не преувеличивали ли его роль? Вот, их тётка, Екатерина Шакроевна…

– Перестань, перестань так делать! – заливисто смеялась Тина, а её голос раздавался по всему коридору. – Мне же щекотно!..

– Вот, значит, как? – наигранно возмутился Игорь. – А так? Так не щекотно?

Саломея застыла на полпути, когда сестра прямо-таки завизжала от счастья, но быстро пришла в себя и добралась до нужной двери. По ту сторону не утихали веселье и хохот, слыша которые старшая сестра испытывала странные, ноющие чувства. Ну и каково это? Тина слишком скромна, не расскажет ведь… а так хотелось бы!..

Но что бы сделала мамида, если бы подслушала подобный разговор? Уши у зятя точно бы горели от её безжалостной, сильной руки! Но, если тётки нет рядом, то разве свояченица не могла её заменить?

– Вы что, стыд совсем растеряли?! – постучалась она в дверь и неосознанно повторила все интонации за Екатериной Шакроевной. – О чём вы только думаете?! У нас Нино незамужняя! Что бы она себе надумала, если бы услышала вас?

– Саломе? Это ты? – стыдливо охнула сестра, и голоса в спальне мгновенно стихли. Зашумели, засуетились, кто-то что-то уронил.

– Вы за Нино не беспокойтесь, Саломея Георгиевна, – откликнулся Игорь, явно не сдерживая улыбки. – Лучше бы за своим воображением следили!

Даико раскрыла рот от возмущения. С ней в жизни никто так не разговаривал! Ну и наглеца привела в дом Тина! Как будто интеллигентных, образованных молодых князей в их краях мало… но нет же, её выбор пал именно на этого, этого… еврея!

Рассвирепев, она забарабанила по двери ещё сильнее, не желая проигрывать в словесной гонке:

– Отец просил позвать сидзе, – сказала она с явным ехидством, – но он у нас слишком занятой человек, куда ему до просьб тестя! Да занятость его плодов не даёт… всё только видимость!

Саломея сокрушённо прикусила язык. Остановиться вовремя она не смогла, и Игорь – бывший актер, имевший смутное представление об этикете – конечно же, не спустит ей этого с рук. Подумаешь! Считаться с выскочкой, который, женившись на княжеской дочери, возомнил себя человеком голубых кровей?..

– Я не сдержусь. Проучу её, – зашептал он жене, но свояченица легко всё подслушала. – Давно руки чешутся.

– Нет!.. – воспротивилась благодетельная Тина, но… что это такое?! Неужели она опять хихикнула? – Игорь, нет!..

Молодая вдова не успела отойти в сторону, когда перед ней появился зять. Он предстал во всей красе и без сорочки, что сделал со злым умыслом, которого, впрочем, добился. Саломея захлопала ресницами, забегала глазами по полу, потом опять их подняла и гордо вскинула подбородок. За это время Игорь успел облокотиться о дверной косяк и нагловато усмехнулся.

– Что такое, Саломея Георгиевна? – как ни в чём не бывало пожал плечами зять. – Здесь всё ещё нет Нино. За чьё воображение вы теперь печётесь?

– Грубиян! – процедила она сквозь зубы и, бросив на прыснувшую со смеху Тину убийственный взгляд, удалилась дальше по коридору.

– Передайте Георгию Шакроевичу, что я скоро буду! – не сдерживая веселья, крикнул ей юноша.

– Плебей! – повторила она, не оборачиваясь.

– И не забудьте снять корону, а то она сильно давит вам на голову!

Саломея призвала к себе остатки самообладания и не опустилась до ответной грубости. За поворотом она, правда, услышала и, выглянув из-за угла, увидела, как Игорь обернулся к жене и покачал головой.

– Нам срочно надо найти ей мужа, иначе она нас всех съест и не подавится! – сказал он с серьезным видом и захлопнул за собой дверь.

– Ах, если бы это было так просто, дорогой! – тяжело вздохнула Тина.

Молодая женщина не стала подслушивать под дверьми и, сбросив наваждение, отправилась на поиски Нино. Помнится, с утра та скрылась в женском кабинете за рисованием и до сих пор оттуда не выходила. Сестра работала над какой-то картиной несколько дней, но никому её не показывала. С холстом в последнее время она делилась гораздо охотнее, чем с семьёй, ведь он не задавал лишних вопросов.

Саломея догадывалась об истинной причине печалей сестры, и эта причина вызывала на её лице снисходительную улыбку. Малышка Нино становилась такой трогательной, когда к кому-то от всей души привязывалась! Если бы Шалико видел её страдания, его сердце наверняка бы дрогнуло!..

Разве пять лет так сильно всё поменяли?

Саломея зашла не спеша, чтобы не спугнуть музу младшей сестры, и, к счастью, ей это удалось. Нино стояла спиной к двери и, высунув язык, сосредоточенно водила кисточкой по холсту. С далёкого расстояния даико не удалось рассмотреть всей композиции, но она разглядела беседку, горный весенний пейзаж, и дождь. Человеческие фигуры, над которыми княжна так напряжённо работала, скрывала рука художницы. Ах, как плавно двигалась эта рука! Через два месяца Нино исполнится двадцать два, и она расцветёт как настоящий бутон розы. Сколько грации сквозило в каждом движении, каким гибким и изящным казался её стан!.. Неудивительно, что так много джигитов – и не только грузинских! – хотели бы видеть её своей женой. Люди давно начали болтать, что старому князю следовало поскорее выдать младшую дочь замуж, и к тому же, приговаривали, что он уже припозднился с этим, потакая её капризам. Такие разговоры не редко заводились на Кавказе и были привычны, но всё равно каждый раз причиняли боль.

Поднявшись на цыпочки, Саломея постаралась увидеть что-то поверх головы сестры, но, увлекшись, опрокинула с круглого журнального столика шахматную доску. Фигуры шумно разлетелись по полу, а попугаи в клетках недовольно зачирикали.

– Саломе! – вскричала Нино и торопливо накрыла картину материей. Старшая сестра не выказала своего разочарования, хоть это и далось ей с трудом, и стала небрежно собирать фигурки обратно в доску.

– Ничего-ничего. Я справлюсь сама. – Она ласково улыбнулась юной художнице, когда та опустилась на колени, чтобы помочь, и непринужденно кивнула на попугаев: – Лучше сходи за кормом для них. Видишь, как расшумелись? Галиа, наверняка, забыла их покормить.

– Да, – понимающе рассмеялась Нино. – Она постоянно так делает.

Посмеявшись над забывчивостью служанки, сёстры расстались в хорошем расположении духа. Младшая убежала в соседнюю комнату выполнять поручение старшей, а та в свою очередь быстрее затолкала фигурки в доску и, захлопнув её, отложила обратно на журнальный столик. Повисла тишина, и Саломея огляделась по сторонам, чтобы убедиться в своём одиночестве. Не боясь разоблачения, она приблизилась и сбросила с картины материю.

«Я так и думала!..»

Даико невольно улыбнулась, увидев на холсте целующуюся под дождём пару. Парень кудрявый и светловолосый!.. Как это похоже на Нино… более трогательного признания в любви Саломея ещё не видела, но как жаль, что тот, кому адресовался этот жест искренней души, не узнал вовремя всей правды. Тем летом они все натворили дел, но не слишком ли жестоко расплачивалась за свою ошибку семнадцатилетняя девочка?

– Что ты…делаешь? – пролепетала за спиной девочка, и Саломея пристыженно отвела взгляд. Нино тоже спрятала от неё глаза и, отложив корм для попугаев, подняла с пола ткань. Она нервно мяла её, перебирая пальцами, но молчала. Ни одна из них не находила нужных слов, но, когда на ткань капнула слезинка, старшая сестра не вынесла этой пытки и прижала юную барышню к сердцу, стала гладить по голове и поцеловала в лоб. Материя выпала из рук и опустилась на пол.

– О, дорогая!

– Я так скучаю по нему…

– Я знаю, чемо карго¹⁰. Я знаю.

Острее, чем когда-либо, Саломея почувствовала в ту минуту, какую роль на самом деле играла под их крышей мамида. Она не только ворчала на всех и ругалась, если племянники позволяли себе вольности, но и поддерживала их, успокаивала и утешала, когда в этом появлялась необходимость. Сколько первых влюблённостей Вано она пережила!.. Ведь каждое новое имя она принимала с похвальным спокойствием и хладнокровием. А Тина, которая постоянно заболевала и температурила днями, была, что ли, лучше? Или Нино, для которой не существовало в те годы слова «нет»? Как же много она брала на себя и как же мало они замечали!.. Лаская их маленькую княжну в объятьях и выслушивая её горести, Саломея, пожалуй, впервые стала для неё настоящей старшей сестрой. Горькие воспоминания о том, как несколько лет назад они ругались из-за Пето, вызывали теперь ностальгическую улыбку. Как много воды с тех пор утекло!..

Девушки простояли так некоторое время, прежде чем Нино, всхлипнув, отстранилась и извинилась за влажные следы на платье утешительницы. Та покачала головой, и они обе вгляделись в картину. Теперь Саломея смотрела, не таясь, и с каждой минутой замечала всё больше и больше умилительных деталей. Как сильно он прижимал её к себе, как она обхватила его шею руками… боже, как щемит сердце!

– Мне иногда кажется, – первой нарушила молчание княжна, – что он – плод моего воображения.

Даико подавила улыбку, повернувшись полу-боком. Нино улыбнулась сквозь слёзы, когда почувствовала витавшее в воздухе недоверие.

– Это правда. У меня очень много тёплых воспоминаний о нём, но они так резко обрываются, что я сомневаюсь: уж не выдумала ли я его?

– А остальных Циклаури, – серьезно-насмешливым тоном спросила Саломея, – ты тоже выдумала?

– Ах, это другое!

– Ну конечно, – не осталась в долгу сестра. – Он всегда был «другое». Только ты упорно не понимала почему.

Она пожалела о своей несдержанности, как только решилась на неё. Нижняя губа Нино задрожала, а глаза наполнились слезами. Девушка закрыла лицо ладонями, и Саломея снова прижала её к себе.

– Он так и не ответил тебе на то письмо, но это не повод терять надежду, – подбадривала она, крепко обнимая сестру. Нино отрицательно покачала головой.

– Но я её давно потеряла. Чувствую себя, как птичка в клетке!.. Я кричу, словно в пустоту, но никто меня не слышит.

– Никто не поймет тебя лучше, чем я, милая. Ты и сама знаешь.

Несколько секунд они помолчали.

– Мне не нужен никто из них, – в очередной раз повторила возлюбленная, преданности которой позавидовала бы и прекрасная Лейла. – Мне нужен Шалико. Я хочу только за него!.. Теперь я это понимаю. Но как мне сказать ему об этом? Я не представляю. Я и правда без понятия!..

– Выход обязательно найдётся. – Саломея погладила сестру по гладким тёмным завитушкам и щелкнула по носу. – Вот увидишь! Он так тебя любил! Не мог же он забыть тебя так быстро.

В конце концов, ей удалось уверить в этом даико, пусть прежнего оптимизма в ней и поубавилось. Сестры в последний раз обнялись, когда в женский кабинет неожиданно вбежала Галиа и, ничуть не смутившись их уединением, выпалила:

– Отец зовет вас вниз, барышни. Князь Циклаури пожаловал. Говорят, с добрыми вестями.

– Дай-то Бог, любезная, – эхом отозвалась старшая. – Дай-то Бог.

Нино стёрла с лица дорожки слёз, и Саломея подбадривающе взяла её за руку. Накрыв картину материей, они вышли из кабинета.

***

Константин Сосоевич переминался с ноги на ногу в коридорах Сакартвело, где его оставила горничная, и изводил себя, представляя, как Георгий воспримет весть о будущем муже Ламары. Он специально пришел к Джавашвили с визитом, чтобы самому поведать другу об этом позоре и хоть как-то смягчить его. Он как-нибудь пустит ему пыль в глаза: начнет расписывать богатство Абалаевых, их предприимчивость и хозяйственность. Этим он, конечно, не обманет зоркого генацвале, но, по крайней мере, сможет держать перед ним лицо. Ну и что, что приданое они просят такое, что кошелёк скоро ухнет? Зато видно, что люди хваткие и деятельные, своего не упустят. Ах, до чего Ламара довела своего бедного отца!..

– Дзма, дорогой!.. – Георгий вышел из-за угла и горячо похлопал приятеля по спине. – С добром ли пожаловал?

Константин натянуто улыбнулся и покряхтел что-то похожее на: «Да-да, ещё бы!». Князь Джавашвили, который знал своего друга, как облупленного, настороженно нахмурил брови. За его спинами как раз появились калишвили и Игорь Симонович.

– Всё ли хорошо с вашими дочерями, с женой? – участливо переспросила Тина, пока князь Циклаури пожимал руки её мужу и обменивался любезностями с сёстрами. Константин заметил про себя, что дочери Джавашвили хорошели с каждым днём, и всё же средняя – больше всех. Когда-то невзрачная и тихая, теперь она приковывала взгляд. Цвет лица стал менее болезненным, а в движениях появилась самодостаточность и целостность счастливой женщины. Замужество явно шло ей на пользу.

– Как поживают… ваши сыновья? – как бы невзначай обронила Нино, убрав за ухо локон волос. Гость обернулся к ней и по-доброму сощурился. Малышка Нино – настоящий цветок… стала ещё женственней!.. Главное, чтобы попала к правильному человеку, иначе…

– В прошлый свой приезд мне очень понравился Давид Константинович. Он так прост в общении! И не скажешь, что княжеский сын, – не остался в долгу Игорь, который единственный не догадался, к чему свояченица упомянула молодых Циклаури. Их отец тепло кивнул и ему, рассудив, что со временем сидзе Георгия стал гораздо увереннее носить сюртук и держаться в светском обществе, да и по хозяйству тестю помогал будь здоров. С тех пор, как Игорь появился в Сакартвело, доходы поместья увеличились вдвое, чего нельзя сказать о Мцхете… Неглупый ведь парень, только в среду надо было попасть правильную!..

Говорят, он, правда, часто скандалил с Саломеей, которая со временем переняла все повадки своей тётки Екатерины. Константин не сдержал улыбки при воспоминаниях о сестре друга. Отличный пример выбрала для себя племянница, которая, несмотря на вдовство, оставалась всё той же ослепительной красавицей! О той дуэли, что унесла жизнь несчастного Вано, никто из них вспоминать не любил, а об её причине говорили полушёпотом. Ну и грязная же история!

Помня о приличиях, Саломея сделала вид, что не поняла шпильки зятя, и еле слышно фыркнула.Старый Циклаури, который только сейчас получил слово, безвинно пожал плечами.

– Благодарю-благодарю! Все в добром здравии, а вы, как всегда, очень радушно принимаете гостей, – рассмеялся он со знанием дела, после чего Георгий предложил другу присесть, но тот отказался.

– О, нет-нет, – пробормотал он устало. – Я забежал к вам всего на пару минут. В связи с предстоящей свадьбой старшей дочери у нас с Дарией Давидовной так много хлопот. Приехал, чтобы пригласить вас на званый ужин. Мы планируем пышную помолвку, ведь нам всем нужно перезнакомиться.

– Свадьба старшей дочери? – в один голос удивилась молодёжь, а их отец попятился назад. – И когда же она планируется?

– Я так полагаю, что после новогодних гуляний, но нужно переговорить со сватами. Где-то к середине января…

– Вай ме, Константин Сосоевич! – зацокал языком Георгий. – Ты и правда Ламару замуж выдаёшь?

– Выдаю, дзма, выдаю! – со слезами на глазах признался Константин.

Последовали шумные поздравления и пожелания счастья молодым. Старый Джавашвили ещё раз от души похлопал друга по спине, а девушки, не сдержав любопытства, закидали его вопросами.

– И кто же жених? – как самая старшая, поинтересовалась Саломея. – Даст Бог, хороший человек?

Этого он и боялся! Собравшись с силами, князь Циклаури выпалил на одном дыхании:

– Хороший, будьте спокойны, ваше благородие. Абалаевы – уважаемый чеченский род, а корни их уходят в те же места, что и наши…

Улыбки медленно сошли с лиц всех Джавашвили, хоть они и пытались ничем не выдать своего разочарования. Тина и Нино переглянулись украдкой, а зять озадаченно вскинул брови. Выждав небольшую паузу, Георгий вежливо спросил:

– Твой будущий сидзе – мусульманин, дзма?

Концовку этого разговора вспоминали с тяжёлым сердцем. Чем больше времени проходило, тем яснее становилось: будущий брак Ламары будет далек от эталонного. Нино с горечью думала об этом, представляя, как старшая княжна Циклаури, которая жила мыслями о принце, станет женой тридцатилетнего чеченца, хромавшего на одну ногу, да ещё и голову покроет!.. Да, хорош был принц, нечего сказать!.. Сказки у них не выйдет, но значит ли это, что чудес в этой жизни не существует совсем? Неужели все романтичные барышни вроде Ламары обречены на такой конец, и не слишком ли жестоко обходилась с ней судьба? Да, она сглупила так, как сама Нино никогда бы не стала, но неужели жизнь никому не давала второго шанса? Не позволяла исправить былых ошибок?

– Ты снова такая задумчивая и молчаливая, как горная птичка зимой. – Игорь приобнял её за плечи и увёл подальше в дом, когда князь Циклаури, попрощавшись, откланялся. – Не расскажешь, почему?

Нино искренне улыбнулась зятю и прошлась с ним по коридору к спальням. Он спрятал руки в карманы по старой привычке, от многих из которых ещё не избавился, и, пока она упрямо смотрела перед собой, старался перехватить её взгляд.

Свояченица любила Игоря как брата. Как она и хотела, он во многом заменил ей почившего Вано, но помимо братско-сестринских отношений их связывала ещё и крепкая дружба. Она очень поддерживала его на первых порах, пока он озирался по сторонам и не знал, что говорить и как вести себя, чтобы не вызвать гнев тестя. Он не забыл этого и, безгранично благодарный, поставил себе целью, чтобы и она как можно скорее нашла своё счастье. Игорь не считал, что это будет трудно, ведь их Нино – настоящая жемчужина, бриллиант!.. И умна, и красива, а танцует как! Но увы… вот уже который год негодный червячок терзал душу сестрёнки, а он до сих пор не знал настоящей причины. Если бы ему удалось её выяснить!..

– Я ведь не слепой, – произнес он доверительно, когда проводил Нино до комнаты. В потёмках коридорного освещения проще всего говорилось. – Ты всё время чего-то ждёшь… или кого-то. Поэтому-то и отсылаешь всех поклонников прочь!

– Ах, дзма! – стыдливо раскраснелась княжна и осеклась на полуслове.

– Ты влюблена, – уверенно заявил юноша и лукаво ей подмигнул. – По самые уши, сестричка. Только скажи мне, кто этот счастливчик, и я за шкирку приволоку его в наш дом. Ещё и надаю на орехи за то, что до сих пор не попросил твоей руки.

Ах, сколько искренности сквозило в этих словах!.. Впечатлительная юная девушка не могла не оценить столь трогательного признания. Не придумав ничего лучше, она подалась вперед и чмокнула Игоря в щеку. Он тепло улыбнулся.

– Спасибо тебе, дзма, – промолвила она мечтательно и схватилась за ручку двери. – Спасибо тебе за заботу!..

Под конец Нино, похоже, поняла, что чересчур размякла, и отвесила зятю подзатыльник, чтобы не слишком-то зевал. Он очень обрадовался её внезапному оживлению и, немного успокоившись, отправился восвояси.

Дальше по коридору он пересёкся с Саломеей, которая шла ему навстречу с бокалом вина в руках, и озабоченное выражение на его лице переменилось на насмешливо-враждебное.

– Ну что, ваше величество? – бросил он, шутя, пока свояченица неторопливо проходила мимо. – Всех послов приняли или Филипп Второй сегодня припозднился?

– Ну надо же! – не осталась в долгу старшая свояченица. – Ты знаешь, кто такой Филипп Второй?

Взаимный обмен колкостями на сегодня закончился, и Саломея, очень гордая собой, тронулась с места. Игорь пошёл своим путем, но быстро угадал, куда направлялась «её величество», и поэтому остановился.

Саломея постучалась в спальню Нино два раза, после чего та нехотя откликнулась: «Войдите». Встав в дверном проеме, гостья увидела, что хозяйка комнаты лежала на спине и сверлила потолок глазами. Лицо её ничего не выражало.

– Нино, – пряча хитрую улыбку, позвала даико и покрутила в руках бокал. – Чего ты тут сидишь? Пойдём вниз. Тина сыграет для нас отличный романс.

– Не хочу, – решительно отрезала девушка.

– Ну и зря, – не унималась вредина и сделала смачный глоток вина. – Ах, какое хорошее!.. Надо посмотреть, нет ли ещё в нашем погребе.

Княжна застонала и перевернулась на бок, и Саломея всё-таки отбросила все шутки.

– Ты, что же, совсем не понимаешь, что означает свадьба Ламары?

– Что? – послышался слабый вопрос.

– Знаешь, кто не сможет играть больше в прятки? Кто приедет на обручение сестры?

Нино вскрикнула и поднялась с кровати, как обычно выныривают из глубин неспокойного моря. Старшая сестра больше не сдерживалась и смеялась во всю, пока младшая смотрела на неё, округлив глаза, словно до сих пор не верила своему счастью.

Несколько секунд они переглядывались, после чего барышня, не обувшись, с визгом кинулась на шею Саломее и от души захлопала в ладоши.

– Осторожнее-осторожнее, козочка ты наша!.. – проворчала молодая вдовушка, но, несмотря на причитания, голос её был весёлым. – Я чуть не пролила вино тебе на платье!..

– Он едет, понимаешь?! – сверкая глазами, как сапфирами, повторила княжна. – Шалико едет!..

Она, должна быть, решила, что об этом следует сказать всему свету и, закончив с сестрой, кинулась к зятю. Чуть не сбив с ног ошарашенного Игоря, она и его обняла, чуть не задушив в объятьях.

– Дзма! – шепнула она сидзе на ухо, когда тот, еле удержавшись на ногах, пошатнулся. – Он едет, едет! Шалико!..

Игорь недоуменно мотнул головой и глуповато улыбнулся, но на вопрос: «Какой ещё Шалико?» Нино, конечно же, не ответила. Потрепав молодого человека по голове, она подпрыгнула на месте от нетерпения и залилась хохотом. Наблюдая за этой сценой, Саломея умилялась от души.

– Нужно выбрать самое роскошное платье!.. – вслух думала девушка. – И причёску! Ах, дзма, я хочу быть для него самой красивой!.. На этот раз я не могу оплошать…

– Ты и сейчас красивая, – воспротивился зять, но она не стала его слушать и спустилась по лестнице на первый этаж. Как стремительна бывает юная девушка, особенно если она влюблена!

– И всё же, кто такой Шалико? – смеясь, обратился к свояченице Игорь.

– Младший Циклаури, – таинственно ответила та, а он не без удовольствия подумал, что «настоящая причина» всё же стала ему ясна.

2

Проезжая мимо памятного театра, Тина до сих пор терзалась воспоминаниями. Участь maman долгое время оставалась для неё неизвестной, пока Игорь не выпытал у одного из своих друзей-актёров, которые навещали Татьяну перед самым отъездом, что ссыльным городом назначили Иркутск. Связь с отдалённым сибирским районом налаживали с трудом, но зато теперь дочь каждый месяц получала от матери письма и благодарила за это небо. Со временем обе смирились с положением, в которое загнала их судьба, и смеялись над ним без утайки. Даже вынужденное заключение и Сибирь не переменили maman! В письмах Татьяна всё так же шутила, называла зятя «своим соколёнком», и постоянно пеняла ему, чтобы не обижал «её девочку». Право слово, какие обиды! Если кто кого и обижал, так это она мужа.

Игорь стал для Тины лучшим кмари¹¹, о котором только можно мечтать. После смерти Вано он превратился для неё в настоящее подспорье и, пожалуй, только благодаря ему она пережила те страшные времена. Но тогда она не проявляла к нему той ласки и любви, которых он заслуживал!.. Всецело ушла в свое горе, часами сидела вместе с сёстрами у могилы брата и перечитывала его письма, пересматривала старые фотокарточки. А каково было Игорю на новом месте с новыми людьми, когда ещё и жена, ради которой он бросил привычную среду, казалось, совсем этого не ценила? Ах!.. Порой Тина очень жалела, что не умела, как Нино, носиться по дому от одного упоминания возлюбленного, не крутилась у зеркала часами, выбирая шляпку или платье, а ведь она любила Игоря не меньше, чем младшая сестра своего Шалико!.. Но её любовь была тихой, жертвенной и не приносила явных плодов… вернее сказать, никаких плодов не приносила.

Пятый год она, несмотря на свою тихую и жертвенную любовь, не могла подарить ему ребенка, и – ладно родня, что пошутила разок и забыла! – люди вокруг уже начали не по-доброму шушукаться. Однажды сосед, чьё имение находилось в нескольких километрах от Сакартвело и приносило значительно меньше доходов, озабоченно спросил: «Не получается ли у вас чего?». Саломея глубокомысленно вздохнула, заметив, что и сама в своё время измучилась от подобных вопросов, и посоветовала не принимать их близко к сердцу. Через некоторое время судьба сама проучила наглеца, когда его жена забеременела шестым ребёнком, кормить которого оказалось нечем из-за крайне расстроенных финансов. Вот что бывает, когда суёшь нос в чужие дела!..

Игорю тоже сильно доставалось за то, что, будучи сыном художника и актрисы, рискнул сделать её своей женой. Так она ещё и подливала масла в огонь своей бесплодностью!.. Что это за семья такая без детей? Кавказские склочницы приписывали мужу бесчисленные болезни, которые он, должно быть, подхватил, пока вёл бродячую уличную жизнь, и искренне жалели и её, и её отца за то, что так промахнулись с выбором. Хотя дело только в ней, в ней!.. Ей врачи пророчили чахотку, ей не советовали беременеть из-за хрупкой комплекции, её проверяли каждый год, чтобы ненароком не проглядеть какой-нибудь болезни! И как им это объяснить?

– Я, пожалуй, выйду здесь. – Саломея остановила кучера, постучавшись в окно кареты, и поцеловала сестру в лоб. – Ты доедешь сама до больницы?

– Мне не пять лет, – отмахнулась Тина и заставила себя улыбнуться. – Я могу преодолеть несколько кварталов самостоятельно.

Старшая сестра покачала головой, и, «завайкав», вышла из фаэтона. Павлэ остановился на дороге, которая вела на кладбище, где похоронили Вано. Обе девушки прекрасно знали эту тропинку, так как осенью и зимой восемьдесят третьего года оттоптали себе на ней все ноги, а сейчас посещали могилу по очереди. В тот день пришёл черёд Саломеи, а Тина, как бы ни хотела составить ей компанию, не могла этого сделать. Через четверть часа её ожидал на приеме новый ахалкалакский врач, которого выписали из Эриванской губернии на помощь постаревшему Матвею Иосифовичу.

– Уверена, с твоими лёгкими всё в порядке, – подбадривала даико. – Ты давно уже не болела!

Тина слабо кивнула и в последний раз помахала рукой, прежде чем экипаж окончательно скрылся за поворотом. Саломея тяжело вздохнула, а морозный зимний ветер зашумел у неё в ушах. Ей показалось, или сестра выглядела удручённой? Но что же её терзало?..

С недавних пор Саломея чересчур много думала о других и совсем мало о себе, но такая жизнь ей даже нравилась. В том, чтобы заботиться о ближнем, находилась особенная красота, и теперь она понимала, почему Катя…

Молодая женщина остановилась на полпути и, потоптав кончиком сапог сорняки, иронично усмехнулась. Несмотря на титулы и бесчисленные деньги родственников, покоившихся здесь никто так и не спас от чертополоха и крапивы, а власти не очень исправно следили за ухоженностью могил. Высоко стоявшее в небе солнце заслепило госпоже Ломинадзе глаза, и она прикрылась от него рукой. Решительность покидала её по мере того, как высокий крест на захоронении Вано становился все ближе, а к горлу подступал комок. В голове до сих пор звучала погребальная музыка.

Слёзы наворачивались на глаза, когда она думала о том, как именно потеряла брата. Могилу Пето она не посещала совсем, зато на надгробии дзмы всегда лежали самые свежие цветы – уж она-то постаралась!.. Не забывала она и о скромной, совсем свежей могилке рядом, ведь кроме неё никто о ней не вспоминал. Надпись на той плите гласила: «Не стала твоей женой перед людьми, так стану ею перед Богом».

Кроме неё о последней и самой горячей привязанности Вано не знали ни сёстры, ни отец. Катя просила не рассказывать о себе остальным, так как больше не принадлежала к «светскому» миру, а, чтобы оправдать наличие чужого захоронения так близко, Саломея придумала красивую легенду по Катиной же инициативе. В монахини несчастная девушка не постриглась, но при монастыре жила как своя и помогала в церковно-приходской школе до тех пор, пока в той самой школе не разразилась эпидемия неизвестного гриппа, напоминавшего средневековую потницу.

Саломея стёрла со щёк слезинки и, опустившись на колени, разложила цветы в равном количестве на обе могилки. Воспоминания захлестнули её.

– Ты побледнела, – покачала она головой, когда в один из визитов в Богородинский женский монастырь под Ахалцихом не заметила на щеках Катеньки привычного румянца. – И похудела!.. Ты случайно не подхватила ту лихорадку?

Катя как-то странно улыбнулась и, взяв гостью за руку, повела в сад на прогулку. Девушка одевалась во всё черное, убирала волосы наверх, а на шее висел крупный нательный крест, который Катя то и дело целовала. Со временем несостоявшаяся невестка только похорошела и даже в балахонах аскета смотрелась пленительно женственно. Но глаза!.. Глаза были такие безжизненные, что хотелось кричать от боли. «Светская» жизнь на самом деле осталась для неё далеко позади, и Саломея чувствовала, как бедняжка с каждым днём всё сильнее и сильнее отдалялась. Катенька почти воспарила над миром, который ещё слишком крепко держал её саму, но такое умиротворение на лице юной девочки напугало бы любого. Столь отстранённо смотрят только святые или же те… кто вот-вот умрёт!..

– Может и подхватила, но разве не всё равно? – пожала плечами праведница и подставила нежное лицо под лучи солнца. Эта встреча случилась прошлой весной, и над их головами весело щебетали птицы. – Посмотри, посмотри туда, наверх!.. Как причудливо скользят по небу облака!..

Золовка хотела отругать невестку за это «всё равно», но причитания замерли у Саломеи на губах, когда она вгляделась в облака вслед за Катей и затаила дыхание. Окружающий мир на миг перестал для них существовать, и обе девушки прикрыли глаза, наслаждаясь моментом. Вдыхая чистый апрельский воздух, они с опозданием откликнулись на приветствие попа, который пожелал «Екатерине Петровне доброго дня» с безграничным уважением и почтением. Саломея смотрела ему вслед, раскрыв рот, и в очередной раз испытала за себя безграничный стыд. Почему всё земное так сильно её занимало, когда Катенька так мало придавала этой суете значения? Как мелочны и ничтожны все её порывы по сравнению с этой чистой, невинной душой!

– Тебе всё же не стоит так много бывать у Оленьки, – искренне посоветовала подруга. Она честно выждала, пока собеседница оторвется от созерцания высокого неба и наслушается пения птиц. – Я понимаю твоё христианское желание ухаживать за ней, но ты можешь подхватить заразу.

Девушка снова не ответила, только посмотрела так, что по телу побежали мурашки. Господи!.. Неужели она хотела заразиться? Неужели… сама этого добивалась?

Саломея зарыдала навзрыд. Как и ожидалось, после той встречи Катенька не прожила долго. Больная девочка быстро оправилась, но её благодетельница так и не поборола болезни.

– Спасибо тебе! – говорила Катя, прежде чем испустить дух, и крепко сжала руку золовки. – Спасибо тебе за всё, Саломе!.. Я расскажу о твоей доброте Вано. И пусть Бог тебя вознаградит!

Катя умерла к лету, но её последние дни до сих пор наполняли сердце старшей Джавашвили всепрощением и теплом, что она так неожиданно испытала в тот ясный апрельский день. За брата она могла быть спокойна: на том свете о нём точно позаботятся.

***

Тина прибыла в больницу с небольшим опозданием из-за того, что Павлэ встретил своего знакомого на дороге и долгое время справлялся об его родственниках, супруге и детях. Женили ли сына, выдали ли замуж дочку? Как же это всё по-кавказски!

Выходя из кареты, Тина увидела, что основная Ахалкалакская больница не на шутку разрослась, пусть врачей до сих пор не хватало. В прошлом году губернатор принял решение снести старый особняк графов Майковых на соседней улице и переделать его под ещё одно крыло госпиталя. Это крыло в итоге отдали под нужды раненных в вечных кавказских войнах офицеров, а основное так и осталось для «простых смертных». Матвей Иосифович встретил «душеньку» у того самого здания и лично проводил в кабинет своего протеже. Тот с недавних пор разрывался между флигелями.

– Левон Ашотович делает основную работу в нашей больнице, и я безгранично ценю его за это, – заговорил старый доктор, показывая Тине дорогу в кабинет молодого. На углу они остановились, чтобы пропустить вперёд каталку с юной роженицей. – Я лишь по пустячным вызовам езжу, да и то, если подагра не замучает. Ах, милочка, лучше вам не знать, что это такое!..

Тина вежливо кивнула, заметив, что почтенный медик так много сделал для народа Ахалкалаки, что имел полное право на покой. Тот растроганно покряхтел и, сделавшись на старости лет словоохотливым, забормотал что-то ещё. Кто знает, сколько бы они так простояли, если бы Левон Ашотович наконец не пригласил их войти?

– Вы опоздали на десять минут, – холодно заметил молодой врач и даже не поднял головы от записей. Обескураженная гостья не сразу нашлась с ответом, и, почувствовав заминку, давний приятель поспешил вступиться за неё.

– Не злитесь на Валентину Георгиевну, милый друг, – произнёс он виновато. – Я её неприлично заболтал. Что поделать! Совсем разучился следить за временем.

Левон Ашотович ничего не ответил и всё выводил что-то пером в историях болезней. Тина, которая впервые попала на прием не к Матвею Иосифовичу, не знала, что и делать. Не одобряя её замешательства, старый еврей подмигнул девушке украдкой и настойчиво подтолкнул к письменному столу коллеги.

– Ну, я вас оставлю, – сказал он весело и, юркнув в проём, исчез за дверью.

После его ухода в приёмной комнате воцарилась такая тишина, что, пролети сейчас муха, она бы их оглушила. Тина откашлялась, чтобы привлечь внимание, но тщетно. Для больной стало ясно, что, пока Левон Ашотович не закончит своих записей, он не начнёт осмотра, и тогда, чтобы не терять времени даром, она принялась его разглядывать.

Он казался очень высоким, а его ноги еле помещались под столом. На вид она бы дала ему чуть меньше сорока лет, что, впрочем, вполне молодой возраст для солидного лекаря. Она поняла это по рассказам Матвея Иосифовича, который не уставал нахваливать своего помощника. В родной Эриванской губернии – армянские врачи, должно быть, локти кусали, что им пришлось отдать своего коллегу-соотечественника грузинам, – слава о нём ходила завидная. Тина подумала, что и женихом он, наверняка, был желанным, пусть и вдовец с дочкой семи лет. Ах, старый медик, и правда, чересчур много болтал! Хорошо хоть внешне не расписывал своего подопечного, и княжеская дочь, к примеру, сама для себя решила, что бородка тому не шла. А ещё характер, характер!.. Явно не сахар. Разве можно так долго ждать?

– Я прошу простить меня. Дело не терпело отлагательств, – досадливо вздохнул Левон и, забрав с полок необходимые приборы, встал из-за стола. И правда, очень высокий! – Раздевайтесь.

– Что? – Тина в ужасе отшатнулась, но Левон и бровью не повёл.

– Что вы так смотрите, как будто впервые пришли на приём? – пожал плечами врач и без тени эмоций на лице добавил: – Раздевайтесь. За ширмой. Я послушаю ваши лёгкие.

Бесцеремонность доктора вконец отвратила Тину от него, и она очень пожалела, что Матвей Иосифович неминуемо отходил от дел. Делиться своими тревогами с этим циником совсем не хотелось, и всё же она так ждала этого дня, чтобы получить совет о беременности!.. Придётся набраться терпения. Этому же учит священное писание?

Во время осмотра он не говорил ни слова, только водил приборами по её спине и многозначительно хмыкал. Сердце от недосказанности забилось, как бешеное. Что такое? Сколько ей осталось жить? Как сказать об этом родным, мужу? Ах, ну что за человек?! Будто не понимал, как это всё её тревожило!..

– Одевайтесь, – так же спокойно разрешил Левон Ашотович и, пройдясь по кабинету, принялся за пресловутые записи. Тина проводила его испуганным взглядом и, застегнув платье, села на кушетку рядом.

– Матвей Иосифович говорил, у вас подозревают чахотку, – сказал он несколько погодя и отложил бесчисленные документы в сторону. – Я ничего такого не услышал.

Груз свалился с плеч. Она издала стон облегчения, который Левон пропустил мимо ушей. Лицо его оставалось непроницаемым.

– Спасибо вам, – произнесла она тихо. – За надежду.

– Было бы за что благодарить!..

Сострадательностью он явно не отличался, и пациентка не стала испытывать удачу. Прижав сумочку к сердцу, Тина ещё раз поблагодарила его и направилась к выходу, но у дверей остановилась. Она знала, что шансов мало, но, вспомнив об Игоре и своих надеждах, всё-таки решилась.

– Есть кое-что ещё, – позвала она тихо, а он – о, чудо! – поднял на неё глаза и нахмурил брови.

– Что такое?

– По правде сказать, я пришла к вам не только из-за лёгких. Есть ещё один вопрос, который меня очень беспокоит.

Тина снова опустилась на кушетку и, на свой страх и риск, излила ему душу. И про мужа, которого безумно любила и которому мечтала подарить детей! И про свои беспокойные сны, в которых то и дело появлялась хорошенькая девочка с золотистыми завитками и голубоглазый мальчик, которого отец катал на спине! И про угрызения совести, что она никогда не станет для Игоря настоящей женой, если не родит ему наследника!..

И что же врач ответил на столь горячую речь отчаявшегося человека?

– Я вам не советую.

«Я вам не советую!». Что за неуважение, беспринципность, снобизм!

– При вашей комплекции это равносильно самоубийству. Поверьте, я знаю, о чём говорю, – вещал Левон, хрустнув пальцами. На последних словах его голос почему-то дрогнул, и он снова взял в руки перо. – Ох уж эти ваши княжеские капризы!

– Капризы? – недоумевала девушка. – Я уже давно не княжна и, если Матвей Иосифович не рассказывал вам, я вышла замуж за человека без гроша в кармане. Так что не мне вам говорить о капризах!..

– Всё это, конечно, очень трогательно, но сути не меняет. Перед лицом смерти мы все одинаковы. Что князья, что нищие. А вам рожать противопоказано, и на этом всё.

– Но у вас же есть дочь, – вспыхнула несчастная, поднимаясь на ноги. От возмущения её щёки покрылись румянцем, а на лбу вздулась вена. – Мне говорили. Вы должны меня понять!

– Именно потому, что у меня есть дочь, – прошипел он сквозь зубы, и Тина вздрогнула от жёсткого металлического тона, – я и отговариваю вас. Сомневаюсь, что ваш муж обрадуется столь глубокому альтруизму, если он унесёт вашу жизнь, и ему придётся воспитывать ребенка одному!..

Тина осеклась, не успев возразить, и впервые за весь разговор не заметила на его лице равнодушия. Увлечённость, с которой он говорил, обескуражила её.

– Вы решили все за супруга, а теперь ещё и меня просите стать соучастником? – Надрывистый смешок. – О своём муже вы точно думаете в последнюю очередь! Он вам «спасибо» скажет? Или мне?

Доктор проворчал что-то под нос по-армянски – она точно расслышала, что это был армянский! – но так и не избавился от недовольного тона. Его возмущение передалось и ей.

– И ребёнок, сударыня, ребёнок! – фыркнул он, ударив по столу кулаком. – Ему мать нужна, понимаете? Без материнской заботы и тепла он будет страдать, как бы сильно ни любил его отец!..

– Так значит, вы не будете мне помогать? – Она гордо вскинула подбородок, не показывая своего смятения. – Не выпишите ничего укрепляющего? Не возьмёте на контроль?

– Ни в коем случае. Если ваш благоверный может сделать это неосознанно – благодаря вам же, между прочим! – то я уж точно не стану убивать вас собственными руками.

В уголках её глаз собрались слёзы, и, не желая выдавать своих слабостей, пациентка развернулась к врачу спиной. Это его, впрочем, не разжалобило.

– Сейчас вы думаете только о себе, как бы ни оправдывались!.. – подвел итог мужчина и заговорил почти шёпотом: – Признайтесь себе честно, вы для него ребенка хотите или для себя?

Тина размазала по лицу слёзы и, бросив Левону хриплое «Прощайте!», кинулась вон из кабинета.

***

Помолвку Ламары провели в католическое рождество двадцать пятого декабря. Никто из гостей не присутствовал на её тайном обращении в мусульманство, как и на традиционном застолье между главами двух семей, куда пустили только родителей жениха и невесты и старейшин с обеих сторон. Исхан Баширович на таинственный обряд не явился, да и Ламару пригласили туда не сразу, что крайне удивило Константина Сосоевича и его жену. Они ещё ни разу не виделись со своим зятем, а их дочь – с будущим мужем, но Абалаевы заявили, что таковы обычаи их религии, а нарушать их – харам¹² Согласно своду адатов¹³, они старались ограничить общение молодых людей до свадьбы и не одобряли желания сватов познакомить их до положенного срока. Благо, к вечернему празднеству они обещались это сделать.

Ламара вышла из той комнаты с кольцом на пальце и белым платком на голове, позади неё – да и спереди тоже! – шли старейшины, и она не могла сделать ни шагу без их позволения. Как символично, если учесть при каких обстоятельствах и за кого её выдавали замуж!.. Вид у бедняжки был такой, что сердце княжон Джавашвили облилось кровью. Младшая из них, очень расстроенная тем, что ни Давид, ни Шалико не смогли приехать на помолвку сестры, ещё сильнее поникла головой.

– Как же так!.. – горячо возмутилась Нино. – Разве можно так жестоко с ней обходиться?

Ламара как раз прошла мимо под руку с Баширом Ахмедовичем, и широкий коридор Мцхеты наполнился звуками лютни, бубна и флейты, названия которых на тюркском языке звучали чересчур диковинно для русского уха. Кто-то из друзей жениха заиграл на барабане, а женщины засвистели, запев белхамаш¹⁴. Они же раздали гостям баранину. Придвинувшись к сёстрам поближе, Нино зашептала:

– Такое ощущение, что семья просто хочет от неё избавиться!

– Ты так рассуждаешь, будто не знаешь, что стало тому виной, – не осталась в стороне Тина, которая с недавнего визита к врачу сделалась угрюма и печальна. Настоящей причины не знал даже Игорь, который увлечённо отплясывал лезгинку во дворе вместе с другими мужчинами. Несмотря на еврейское происхождение и русское воспитание, это удавалось ему без труда, и, отбросив хандру, юная супруга безгранично радовалась, наблюдая за ним из окна.

– Говорят, тот торговец, с которым она тайно встречалась, очень её любил!.. – не обращая на слова сестры внимания, продолжала княжна. – А жена у него уродливая и склочная, поэтому-то он и не устоял перед нашей Ламарой. Ах, если бы им только разрешили пожениться!..

Саломея, которая не без любопытства озиралась по сторонам – когда ещё они побывают на мусульманской помолвке? – встретила восторженными аплодисментами смельчака, рискнувшего заиграть саламури и напомнить всем о происхождении невесты. Разговор сестёр от неё тоже не скрылся:

– Наша малышка, – проговорила она, смеясь, – никогда не отучится всё романтизировать!.. Пойми же ты, милая моя, что не всякая привязанность – любовь. В случае Ламары ею и не пахло.

– Верно, – поддержала старшую даико средняя. – За что боролась, на то и напоролась. Жизнь преподала нашей подруге хороший урок!..

Нино тяжело вздохнула, подумав, что Саломея и Тина, наверняка, были правы, но ничего не могла с собой поделать. С возрастом она стала такой мечтательной, что сама на себя злилась. Что же это такое?! Почему жизнь неминуемо меняла их? Неужели она никогда не будет той озорной хохотушкой, которой помнил её Вано?

– Смотри, смотри сюда!.. – Саломея поддела её в бок локтем, чем вернула с небес на землю. – Вон там… в другом конце коридора! Кто же это такой?

Девушка ахнула, а улыбка, вопреки последним рассуждениям, сама возникла на лице. Сосо Торникеевич!.. Сколько лет, сколько зим?

Сёстры хихикнули, заметив рядом со старым знакомым беременную толстушку, которая уплетала в обе щеки халву с фуршетного столика, но быстро с ней покончила и взялась за гогалы. Известный в своё время повеса, Сосо выглядел измотанным и весь свой шарм как будто растерял. Он стал прижимистее и совсем не улыбался, а глаза и вовсе потухли. Он тщетно пытался забрать из рук любезной цоли¹⁵ сладости, и даже с такого расстояния сестры услышали, как толстушка недовольно захныкала, и успокоилась только когда супруг, закатив глаза, вернул ей тарелку. Дядя Торнике – наоборот, посвежевший и очень важный, – стоял позади рядом с Константином Сосоевичем и глаз с него не сводил. Женили бедного!.. Всё-таки женили!

– Тебе не обидно? – всё время шутила старшая даико. – Твой бывший поклонник, между прочим.

Нино искренне рассмеялась, махнув рукой. На миг Сосо обернулся в её сторону и застыл, заметив в толпе. Она смотрела на него, не таясь и не лукавя, зато он довольно быстро отвёл взор. Как и двоюродная сестра, он пал жертвой своей недалёкой любвеобильной натуры.

Когда шумная процессия высыпала во двор, лезгинка была в самом разгаре. Несмотря на прогнозы, холодно в тот день так и не стало. Только лёгкий мороз щекотал нос и окрашивал щёки, но многие гостьи, выходя из дому, не запахнули шубок. Согретые неприхотливым зимним солнцем, юные джигиты не собирались останавливаться. Барабаны за их спинами не замолкали, а пар валил изо рта, чем, казалось, только раззадоривал их. Господа образовали плотный круг и, пританцовывая, подбрасывали друг друга по очереди в воздух, а дамы испуганно ойкали каждый раз, когда храбрец сменялся.

Нино пригляделась, чтобы рассмотреть их круг как следует. Во дворе толпа распласталась по разные стороны, от чего заметить друг друга стало гораздо легче. Проворная Софико воспользовалась этим и, отделившись от родителей, побежала навстречу подругам. Вся в белом меху – и пальто, и рукавички! – она казалась ангелом, а спадающие на лицо светло-русые завитушки только дополняли образ.

– Генацвале! – воскликнула сестра невесты и, расцеловавшись с ними в обе щеки, поправила слетевшую на ветру шляпу. – Я так рада вас видеть.

– Как она? – участливо спросила Тина, отличавшаяся большой сострадательностью. – Сильно нервничает?

– Она молчит, – с горечью призналась Софико. – И только! Глаза с пола совсем не поднимает. А ведь она так мечтала об этом!.. Но вместо сказки замужество превратится для неё в кошмар.

– Могу себе представить, – съязвила вдова Пето Ломинадзе.

– И мне все желают «того же». – Княжна Циклаури поддержала её ироничный тон и пылко перекрестилась. – Боже упаси меня от «такого»!

– Что вы себе позволяете, ваше сиятельство! – разгорячилась Саломея, пряча в уголках губ улыбку, и остальные девушки, не сразу её заметившие, на миг замерли. – Упоминаете христианского Бога на помолвке, кишащей мусульманами?! Стыд, что ли, совсем потеряли?

– Ах, прошу покорнейше простить! – хихикнула богохульница, изображая на лице искреннее раскаяние. – Бунтарский дух из меня ничем не выбить!..

Старшая Джавашвили и младшая Циклаури весело расхохотались, и даже Тина и Нино, которые не участвовали в разговоре, рассмеялись вместе с ними.

Как раз перестали играть лезгинку, и гости лениво поплелись обратно в дом к пиршественным столам. Закончив с танцами, Игорь подбежал к ним счастливый и запыхавшийся и, извинившись перед всеми, увёл Тину к тестю.

Облегчив смехом душу, Софико обернулась на сестру, которую вели под руку отец и мать, и тяжело вздохнула. Ламара поднимались по ступенькам в танцевальную залу, где старейшины обеих семейств уже принялись за громкие тосты.

– Ах, если бы мои братья были здесь!..

Упоминание старших Циклаури заметно оживило их разговор, а Нино, до этого довольно безразличная, взяла генацвале за руку. Саломея сделала вид, что не заметила этого жеста, но про себя им безгранично умилилась.

В тот день Мцхета принимала своих гостей с помпой, что уже давно себе не позволяла. Константин Сосоевич, который чувствовал пренебрежение, с которым будущие сваты относились к их семейству, счёл нужным утереть им нос, но не придумал для этого ничего лучше. Чрезмерная расточительность, в которой его упрекала жена, не сильно его тревожила. Князья они, в конце концов, или кто?! Да, у чеченских выскочек есть деньги, но разве у него их нет?..

Высокие потолки и не утихавшие танцы, музыканты, в инструментах которых легко запутаться, вино, что лилось рекой: всё это только помолвка!.. Какой будет свадьба, оставалось лишь гадать, но в одном не оставалось сомнений: князь Циклаури, как и любой кавказский мужчина, умел пустить в глаза пыль.

– Знаешь, душа моя, – вдруг заговорила Нино. И она, и Софико оттанцевали с совершенно непримечательными юнцами полонез и мазурку, и молились, чтобы никто не пригласил их в этот раз. – Пожалуй, ты очень права, что сказала: «Упаси нас от такого!». Помнишь, что говорила Элизабет Беннет в одном из романов Джейн Остин?..

– «Только сильное чувство толкнёт меня под венец, – без труда нашлась подруга и тепло улыбнулась, – поэтому быть мне старой девой!».

– Именно!.. Разве мы созданы только для замужества? Неужели единственно в этом наше предназначение?

– Не слишком ли много старых дев на одну танцевальную залу? – зазвучал совсем рядом снисходительный тон. – А, мои хорошие?

С самого утра Саломею не покидало насмешливое настроение, и, не упустив возможности, она выросла за спинами девиц весьма неожиданно.

– Я собираюсь сбросить с себя хандру, – повела плечами Нино. – И вам советую!

Гости, прервавшиеся с танцами на пятнадцать минут, снова заполнили салон, но находиться здесь теперь стало как будто тяжелее. Двери с грохотом раскрылись, швейцары поспешно отпрянули назад, и все взоры обратились на вновь прибывшее семейство. Они быстро выделились среди остальных, приковывая к себе внимание особой статностью, осанкой и довольно высокомерной манерой держаться. Толпа перед ними расступилась, будто государь-император снизошёл до их празднества, хотя сами опоздавшие по сторонам не смотрели совсем.

«Айдемировы, – шумно переговаривались люди, которые, казалось, не дышали, пока красавцы-горцы проходили мимо. – Это Айдемировы!».

Айдемировы прибыли впятером. Все дружно окрестили отцом и матерью семейства ухоженную пожилую даму в платке и крепкого, коренастого старика с приятными благородными чертами лица. Позади них шли старшие отпрыски: поразительно красивая девушка восемнадцати лет – покрытая, как и мать, – высокий, худой юноша с выразительным, точеным профилем и гибкий и сильный, как лев, молодой человек. Он высоко вскидывал подбородок, смотрел на всех свысока, как тот, который не привык проигрывать, а глазами сверкал так, что впечатлительные юные барышни неминуемо падали в обмороки. Его это, впрочем, не трогало, и он так и продолжал свой путь, пока кто-то другой не помогал тем девушкам подняться. Будто коршуны или вороны, они оделись во всё черное, словно выражали тем самым кому-то протест, но, к кому бы он ни был направлен, Абалаевы не принимали его на свой счет.

Отец Айдемиров большими шагами приблизился к Баширу Ахмедовичу, а тот растроганно протёр глаза и от души похлопал приятеля по спине. Они обнимались долго и все о чём-то шушукались, пока младшие Айдемировы покорно стояли за их спинами.

После радушных похлопываний Абалаев сделал музыкантам жест, чтобы продолжали играть, и музыка разлилась на их уши целебным бальзамом после пронзительной тишины. Софико, которая уже что-то знала о лучших друзьях сватов, огорошила их признанием:

– Старый Айдемиров невероятно известный человек в Западной Грузии, – поведала она полушёпотом. – Говорят, они потомки самих Турловых!.. Тех, что стояли во главе чеченского княжества до его распада, после чего бежали на левую сторону реки Терек и обосновались там. Но кровь ведь не вода!..

– По ним так и видно, – с готовностью кивнула Саломея, – что они мнят себя царями. Но разве у них есть сословная иерархия?

– Потому-то Турловых и выгнали. У них не принято иметь властительных князей.

– Но девушка так точно императрица!

– Ирсана Айдемирова, – со знанием дела улыбнулась Софико. – Об её красоте легенды ходят!.. Она даже тебя в поклонниках обгонит, Саломе.

Госпожа Ломинадзе иронично хмыкнула и снова отпила вина. Погоня за красотой давно её не занимала, как и слухи о влиятельности семей – разве красота и влиятельность гарантируют счастье? – да и Нино слушала вполуха. Она за такими вещами точно никогда не гналась.

Несмотря на это, княжна Циклаури продолжала свой рассказ:

– Средний сын Искандер очень воспитанный и вежливый юноша. Чеченские невесты от него без ума, но гораздо больше они мечтают об его брате Джамале. Вот где настоящая бойня не на жизнь, а на смерть!..

– А что в нём такого? – пожала плечами Нино и пригляделась к старшему Айдемирову, который скучающе оглядывал толпу. Так, она заметила, как он запустил руки в слегка отросшие волосы и поправил их резким, порывистым движением. Глупенькие девицы, наверняка, велись на его показную страстность, но её она даже пугала. Разве… скрытая, сдерживаемая страсть не более волнительна? Разве она… не надёжнее?

– С каких это пор ты стала сплетницей, Софи? – Тина обняла младшую Циклаури за талию, покаялась в том, что подслушивала их разговор, и поддержала мнение младшей сестры о старшем отпрыске Айдемировых. – Всё-то ты про всех знаешь!..

Софико смущённо отмахнулась. Редактор хвалил её за статью о самых влиятельных и знатных семьях Кавказа, ради написания которой она перечитала бесчисленное количество литературы, но кто заставлял её делиться накопленными знаниями?!.. Кто тянул за язык?! Если бы Нино и Саломея захотели, то сами бы почитали об Айдемировых в «Кавказском мыслителе», но теперь… не могли же они что-то заподозрить?! Даже сейчас они вряд ли установят связь между словоохотливой подругой и Никандро Беридзе. Ах, да ведь она никогда не была болтливой!..

Внезапная молчаливость, и правда, выглядела подозрительно, и сёстры Джавашвили уже стали странно на неё коситься, но положение спас их зять. Мужчины приглашали своих дам на вальс, а Игорь высмотрел в толпе жену и своячениц и решительно направился в их сторону.

– Что ты задумал? – удивленно спросила Тина, когда он подал ей руку. – Ты же знаешь, мне нельзя танцевать.

– Это всего лишь вальс. – Игорь ничуть не смутился и приобнял жену за плечи. – Ничего с тобой не случится, если мы покружимся в медленном танце.

Девушки дружно переглянулись, с трудом сдерживая смех и умиление, а самая старшая из них коротко добавила:

– Не думала, что скажу это, но я согласна с Игорем Симоновичем. Ты ведь никогда на балах не танцуешь! Позволь чему-то новому войти в твою жизнь.

– Верно, – заговорщицки поддакнула Нино. – Иногда можно себя побаловать!..

На самом деле, этого «нового» – и хорошего «нового»! – появилось довольно много в жизни Тины. Спустя пять лет со дня венчания Игорь по-прежнему окрашивал её обыденность в яркие краски, за что каждый член её семьи – и Саломея в том числе! – безгранично его благодарили. Они с Нино облегченно выдохнули, когда чета Ривкиных вышла в центр залы и закружилась в вальсе. Девушки наслаждались умиротворением на их лицах весь танец, ведь, к счастью, на этот заход их никто не пригласил.

– Спасибо тебе!.. – со слезами на глазах шептала Тина мужу и, когда музыка стихла, не убрала руки с его плеча. – Не знаю, как тебя благодарить…

– Меня и не нужно благодарить, глупенькая, – весело подмигнул ей супруг. – Я ведь тебя люблю!.. Разве этого мало?

Лицо Тины исказила картина жгучей боли, но ни одна из сестёр не обратила на это внимания, ведь Айдемировы всё ещё приковывали к себе взоры.

Как только оттанцевали вальс, Башир Ахмедович дал музыкантам распоряжение, чтобы играли зажигательную чеченскую мелодию, отдалённо напоминавшую рачули. Сыновья и дочь Айдемировых долго ждали своего часа и, желая показать себя, пустились в бешеный пляс. Джамаль Вахитаевич, должно быть, решил, что очарует всех девушек в этой зале, пусть сам на них и не взглянет. При этом он ни за что не позволит, чтобы кто-то слишком откровенно смотрел на его сестру. Он кружился вокруг Ирсаны как орёл вокруг голубки, а Искандер стоял чуть поодаль и, улыбаясь, отбивал им в такт хлопки. Брат с сестрой так плавно и слаженно двигались и смотрелись так красиво, что сразили всех наповал своей энергичностью. Никто не решался выйти и танцевать рядом с ними, боясь сделать из себя посмешище. Отец и мать поглядывали на своих детей из другого конца залы и переговаривались с родителями невесты. Ламара сидела за главным столом и не шевелилась.

– Что они о себе возомнили? – вспыхнула Нино, которая обладала той же свободолюбивой натурой, что и младшая Циклаури. – Что за бестактность? Пришли на чужой праздник и ведут себя, как хозяева!..

– Что у тебя на уме? – подозрительно сощурилась Саломея, когда Софико, помня о предыдущих ошибках, промолчала. – Мне не нравится твой тон.

Нино сверкнула глазами и закусила нижнюю губу, как делала всегда, когда нервничала. Оглядевшись по сторонам, она заметила страх и раболепие на лицахокружающих, и это разожгло в ней огонь неповиновения. Капризная, бездумная затея, за которую Шалико наверняка бы осудил её!.. Она даже услышала в голове его голос. Любимый, родной голос, который шептал: «Не надо, санатрело¹⁶, не надо!..».

– Пойдём! – азартно позвала княжна и, дёрнув Софико за рукав платья, кивнула на Айдемировых. – Пойдём танцевать!

– Ты серьёзно? – не менее страстно спросила та. – К ним?

– Почему бы и нет? Мы разве их боимся?

– Забудь слово «страх», генацвале!.. Оно точно не про нас.

Саломея тщетно урезонивала восторженных девиц, которые совсем не слушали старших. Зато одна другую стоила!.. Когда-то и она такой была, и к чему это привело? Ах, ну почему, пока не набьёшь собственных шишек, никогда не поумнеешь?!

– Papa это не понравится!.. – крикнула она сестре и закрыла лицо ладонью. Ну и откуда это странное предчувствие?..

Девушки вышли в круг и, подбадривая друг друга, принялись за исполнение. Безрассудность собственного поступка разгорячала их кровь, а то, как поражённо и немного осуждающе смотрели на них люди, не на шутку кружило голову. Айдемировы изумились их бесцеремонностью не меньше всех остальных. Ирсана обернулась к девушкам через плечо, Искандер нахмурил брови, но Джамаль их не замечал, пока… Нино не наткнулась на него спиной.

Музыканты – пусть и еле заметно – стали играть тише, и несколько сотен глаз обратились на них двоих. Саломея бессильно вскрикнула, затаив дыхание, Георгий отставил бокал с вином, а Тина и Игорь отошли от стены, чтобы в любой момент вступиться за сестрёнку.

Несколько секунд все молчали, и старший Айдемиров не стал исключением. Его брат и сестра многозначительно переглядывались, пока Джамаль всматривался в лицо Нино. Софико стало не по себе от того, как долго и оценивающе молодой джигит смотрел на её подругу, но та этого, казалось, не замечала. После паузы Нино пожала плечами и, по-детски хихикнув, захлопала длинными чёрными ресницами. В её глазах не читалось страха, только смешинка с толикой бунта.

– Прошу прощения, – прошептала она, поклонившись. – Ваше… ваше величество.

Выделив последнее слово голосом, она хихикнула ещё раз, схватила княжну Циклаури за руку и, всё так же смеясь, убежала прочь из залы.

Джамаль проводил их пытливым взглядом, застыл, о чем-то размышляя. Ваша¹⁷ коснулся его плеча, а йиша¹⁸ попросила вернуться к танцам. Он так и сделал, но Игорь, который прочитал в его глазах что-то нехорошее, так и не поборол тревоги за сестрёнку.

***

– Мне не понравилось, как он на тебя смотрел, – признался Нино зять, как только настиг их с Софико за углом. Девушки тяжело дышали, прикладывая холодные руки к щекам, но до сих пор, похоже, не понимали всей серьезности своего поступка. – Кулаки у меня так и чешутся!..

– Не пугай бедных девочек почём зря, – вовремя вмешалась Саломея и не позволила сестре запаниковать. – Всем сейчас не до них.

Даико кивнула на центр залы, которая внезапно опустела, а музыканты разошлись по своим местам и позволили гостям в тишине и покое пережёвывать еду. Впрочем, это спокойствие продлилось недолго, ведь, не желая откровенно таращиться, толпа именно это и сделала, когда в салоне появился жених.

Исхан Баширович был неприхотливым и скромным человеком. Невысокого роста, он опирался на трость при ходьбе, приковыливая и припадая на здоровую ногу. Он носил аккуратную щетину, которая его ничуть не портила, а карие глаза смотрели измученно, но по-доброму. Черты его лица казались приятными, но в манерах и речи сквозила некая забитость и даже страх, от чего им помыкали все, кто только мог. Взъерошенные тёмные волосы, общая непритязательность в одежде – и туфли как будто сто лет изношенные! – не добавляли ему привлекательности в глазах прекрасной половины человечества, и они его никогда не замечали.

Он не спеша приблизился к родителям, поприветствовал мать и отца, сказал что-то по-чеченски сестрам и братьям, поместившимся за столом чуть поодаль. Князь и княгиня Циклаури, долго ждавшие этого часа, взяли Ламару под руку и повели её к тесному кружку. И хотя гости делали вид, что совсем не подглядывали за этой сценой, она поглотила всё их внимание.

– Я не знал, когда приходить, – промолвил Исхан и, откровенно нервничая, оперся всем весом на трость, – но решил, что сейчас самый подходящий момент. Прошу прощения, если я… рано.

Он забегал глазами по столам и потолку, но решился взглянуть на свою невесту при родителях, ведь ему очень этого хотелось. Ламара выглядела несчастнее, чем до его прихода, но его ласковый, немного печальный тон растопил ей сердце, и она изобразила на лице подобие улыбки. Посторонний наблюдатель, однако, сказал бы, что в ней сквозило больше жалости, нежели расположения.

– Вы верно подгадали момент, милый зять. – В отличие от дочери, Константин искренне рассмеялся. – Я как раз подговорил музыкантов, чтобы они сыграли что-то из свадебных танцев для жениха и невесты.

Довольно затянутый обмен любезностями на этом прервался. Башир Ахмедович осуждающе нахмурил брови и шепнул что-то старому Айдемирову, стоявшему за его спиной, а Сосоевич в свою очередь недоумённо глянул на Георгия, ожидая от него поддержки. Князь Джавашвили удивлённо поджал губы. Ох уж эти различия в нравах!..

– У нас не принято, чтобы молодые люди касались друг друга до свадьбы, – наконец, разъяснила мать Исхана. – К тому же, мой сын не может танцевать с такой ногой.

Последние слова звучали довольно жестоко, особенно из уст матери. Заминка затянулась ещё и потому, что Ламара, не в силах сдержать разочарования, довольно громко спросила:

– Не сможет танцевать? Никогда?

Ещё чуть-чуть, и она бы расплакалась. Исхан, который уловил плаксивые нотки в голосе невесты, заметно поник головой. Дочери Джавашвили, которые, как и дети Айдемировых, присутствовали при этой сцене, безгранично пожалели несчастного.

– Позвольте заменить, ваше сиятельство, – неожиданно заговорил Джамаль Айдемиров, – что Исхан Баширович прекрасный игрок в шахматы. Да, он не танцор, но такой светлой головы, как у моего друга, на всем Кавказе не сыскать!..

Заявить о себе при старейшинах, заспорить с ними, да ещё и вступиться за того, кого обидели? Шутка ли?! Саломея, Тина и Нино не сразу поверили своим ушам. Исхан благодарно улыбнулся на эти слова.

– Это верно, – поддержал сына Айдемиров. – Наши семьи дружат много лет, и я знал этого юношу ещё мальчишкой. Даже я никогда не мог его обыграть!

– Если таков отец, – не унимался Джамаль Вахитаевич, – то представьте себе, какими будут ваши дети!.. Об их интеллекте вам не стоит волноваться.

Сваты и их близкие расхохотались и перевели тему. Старший Айдемиров показал себя прекрасным психологом! Ахиллесова пята всех кавказцев? Он её нашёл! Разве не из-за боязни за потомство солидные семьи не рассматривали молодого Абалаева как полноценного жениха? Но теперь они, возможно, пожалеют, что… упустили его?

Исхана посадили за главным столом рядом с Ламарой, а их родители сели по обе стороны, чтобы не позволить лишних «касаний». Впрочем, невеста выглядела такой несчастной, а жених таким зашуганным, что вскоре все перестали всерьез за это печься.

– Джамаль Вахитаевич умён, – тонко подметила Тина, когда музыка заиграла вновь, и все вернулись к танцам. – И, возможно, не так спесив, как ты думала, Нино. Иначе стал бы он общаться с калекой?

Нино и сама об этом думала, и страх, вызванный словами Игоря и тем пронзительным взглядом, отпустил её совсем. Княжна расслабилась и стала с прежним любопытством озираться по сторонам, когда сёстры и Софико на миг оставили её одну. Этим мгновением и воспользовался Джамаль.

– Прошу прощения, если наши устои немного шокируют вас, – начал он вежливо, подойдя к ней из-за спины. Заметив юношу, она с трудом сдержала смущение. Всё равно ведь сделалось как-то неловко! – Поверьте, в наших традициях есть много чего хорошего.

– Охотно верю вам, Джамаль Вахитаевич, – непринужденно проговорила она. – К тому же, грузинская культура не далеко ушла от чеченской. Разница лишь в вере.

– Да, – с придыханием ответил он. – В ней.

Они немного помолчали, и Нино уже хотела откланяться, когда молодой человек изрёк вновь:

– Вы княжна Джавашвили, не так ли? Вы и ваша семья сердечные друзья всех Циклаури?

«Всех» Циклаури. Девушка вздрогнула, вспомнив о милом Шалико. Ей внезапно стало холодно, и она поёжилась, покосившись на окна. Странно, закрыты!..

– Верно. – Княжна присела перед Джамалем в реверансе, и, поборов смятение, улыбнулась. – Нино Георгиевна. А вы молодой Айдемиров, Джамаль Вахитаевич.

– Вы слышали обо мне, ваше сиятельство? – промолвил юноша с хрипотцой, которая очень ей не понравилась. – Вы слышали одно хорошее, или, быть может… и плохое?

Этот взгляд!.. Он пугал теперь больше, чем когда-либо. Нино отдалась во власть тревоги и на этот раз прислушалась к здравому смыслу, который шептал: «Прочь от него, прочь!».

– Доброго вечера, сударь. К сожалению, меня ждут сёстры.

Игорь, делавший ей отчаянные знаки с другого конца залы, проворно пошёл ей навстречу и подхватил за руки, как только поймал на полпути. Не теряя времени, он увел её к Тине и Саломее.

– Что ты делаешь? – зашипел на неё сидзе. – Зачем ты с ним говорила?

– Я не хотела с ним разговаривать, – бессильно оправдывалась Нино. – Он сам подошёл и…

Сердце в груди ещё долго билось, как птичка в клетке, но, хоть девушка и боялась оборачиваться, она чувствовала даже спиной: Джамаль пристально за ней наблюдал.

3

Из-за новогодних гуляний и помолвки сестры Софико выбралась в издательство только к девятому января. Ваграм Артурович не рисковал писать ещё раз в Мцхету, чтобы случайно не выдать её родным, но она знала, что он с нетерпением ждал новой статьи, и эта мысль повышала её изобретательность. Подводить человека, который единственный поверил в её талант?.. Да разве это справедливо?

Правда, поверил он в него далеко не сразу. Около года назад княжна Циклаури отправила в «Кавказский мыслитель» свою первую горячую статью, но Ваграм Артурович требовательно, хоть и мягко отверг её. В сопроводительном письме он написал, что её труд «любопытен, однако пылок и слишком выдаёт в своём авторе девочку… подростка». Уши Софико горели огнём, но она не сдалась. Замечание про «девочку-подростка» задело её самолюбие, и в отместку она выдумала «пьяницу и циника Никандро Беридзе». Следующий сатирический очерк, который девушка подписала именем господина Беридзе, вызвал у издателя бешеный восторг. Каково же было его удивление, когда оказалось, что за загадочным Никадро скрывалась «та самая девочка»?..

– Дочери Джавашвили планировали поездку в детский приют. Они раздадут крестьянским детишкам рождественские подарки! – говорила матери Софико и широко округляла глаза. – Можно я тоже с ними поеду, маменька? Можно?

Дариа Давидовна, которая гораздо меньше, чем муж, велась на подобные уговоры, подозрительно сощурилась, но не смогла ничего возразить, когда дочь показала ей дружественное письмо от Нино. Приписку о приюте она сделала сама, старательно подделывая почерк подруги, но maman этого, к счастью, не заметила.

– И в эту поездку ты, конечно, откажешься брать компаньонку, как и подобает любой незамужней девушке?

– Но maman!.. Зачем мне компаньонка, когда мы с Нино и её сёстрами едем туда вместе?

– Я лишь об одном тебя прошу: не втяни нас в какую-нибудь историю, – сокрушенно вздохнула Дариа. – Мы до сих пор расхлёбываем ту кашу, что заварила твоя сестра!..

Софико сердечно заверила maman, что никакой «каши» заваривать не собиралась – такой уж точно! – и с самым невинным лицом села в карету, помахав ей напоследок рукой. Княжна дала кучеру распоряжение ехать в Сакартвело, а затем как бы невзначай остановила его у издательства, чтобы «взять для papa парочку новых выпусков».

«Вот выйду, и поедем к Нино, – шумно дышала княжна, поднимаясь по бесчисленным ступенькам на восьмой этаж в типографию, – а маме скажу, что мы заболтались и никуда в итоге не поехали».

И комар носа не подточит!.. Очень гордая собой, девушка остановилась на последней ступеньке и с трудом отдышалась, но так и не успела дёрнуть ручки на двери с колокольчиком: шаловливая девчушка семи лет выбежала из типографии с весёлым смехом и чуть не сбила Софико с ног.

– Вай, балик джан!¹⁹– засуетился Ваграм, которого девочка держала за руку. – Куда ты бежала?

Заметив в дверях княжну, и он, и девочка мгновенно посерьёзнели, и пока та улыбалась от всей души, смущённо топтались на месте.

– Прошу простить нас, ваше сиятельство, – оправдывался издатель, притягивая к себе нарушительницу спокойствия. – Это дочка моего брата, Сатеник. Приглядываю за ней, пока он работает. В больнице её отец один за всё отвечает!..

Софико вспомнила рассказы Тины о том, как та ездила в Ахалкалаки на приём к новому врачу, и без особых усилий сложила дважды два. Приезжего лекаря генацвале описала, как грубого и неотёсанного мужлана, но мог ли столь неприятный тип иметь что-то общее с добрым и скромным редактором «Кавказского мыслителя»? Его карие глаза так ласково, хоть и требовательно смотрели на племянницу, а белоснежная улыбка казалась такой искренней, что в это верилось с трудом.

– Ваш брат… Левон Ашотович? – изумилась Софико, заведенная в тупик подобными размышлениями. – Сменщик Матвея Иосифовича?

– Хопар!²⁰ – вдруг позвала Сатеник, так и не позволив ему ответить. – Ес ахчик ова?²¹

Ваграм позволил себе смешинку в уголках губ, когда заметил полное замешательство на лице Софико, но за несдержанность племянницу всё-таки отругал.

– Тебя не учили, что надо молчать, когда взрослые разговаривают? – попенял он ей пальцем. Сати покорно стихла, а её дядя, наконец, обернулся к гостье. – Да, двоюродный. Я помогаю ему по мере сил, ведь сидеть с девочкой, кроме меня, некому. Видит Бог, с ней нелегко!..

Девушка понимающе кивнула и, почувствовав к чернявой малышке симпатию, с нежностью дернула её за щёки. Сати откликнулась с готовностью и, позабыв на время свои горести, расплылась в счастливой улыбке.

– Ты говоришь по-русски? – спросила княжна безобразницу, когда взаимный мир между ними закрепился.

– Конечно, – без труда нашлась дочь Левона, а Софико с облегчением выдохнула. Будет ещё одна причина бывать в издательстве чаще!.. Наверняка, Сати скучала по папе днём, и ей не помешала бы компания. И как девочка ещё не разнесла типографию до самого основания?

– Она может и не такое, – к месту заметил Ваграм, когда они уговорили девчушку уйти с лестничной клетки и посадили за книжку в углу. Никак не хотела расставаться с новой подругой!.. – Бывает порой жутко навязчивой и не слушается. Но, надеюсь, мы не сильно вас утомили? Я очень рад видеть вас, Софико Константиновна!

Её сиятельство призналась, что и сама соскучилась по «Мыслителю» и его атмосфере, и обязательно пришла бы сюда раньше, если бы могла. Он понимающе кивнул и, раскрыв по-джентельменски дверь, с готовностью пропустил вперёд.

Софико ценила «Кавказского мыслителя» за то, как свободно и глубоко в этих стенах дышалось. Этому во многом способствовал его основатель, много трудов вложивший в то, чтобы газета жила и процветала. За это его называли до кончиков ушей интеллигентом и отчаянным мечтателем. Ваграм был идеалистом. Он несколько лет прожил в Париже у родственников и не понаслышке знал, что такое европейский образ мыслей. Его семья была богата и сделала всё для обустройства сына в Европе. Однако, окончив учебу заграницей, он вернулся на родной, но ограниченный Кавказ и начал развивать здесь идеи, которые пока что приживались со скрипом. «Никандро Беридзе» в её лице не понимал, почему господин Арамянц, так хорошо обустроившийся во Франции – там он помогал своему дяде с юридической конторой – предпочёл бросить процветающее дело стряпчего ради небольшой типографии в маленьком городе. Она и сама мечтала сбежать из закостенелого кавказского общества, а он чудом отсюда вырвался, но так и не воспользовался шансом?! Да если бы её нога хотя бы раз ступила на итальянскую или французскую землю, никто бы не заставил её оттуда уехать!.. Ах, если бы она только смогла уговорить Шалико взять её в Европу с собой…

– Мне до сих пор очень интересно, чему посвящена ваша статья. Я теряюсь в догадках, – произнес Ваграм, шутя, когда они прошли вглубь типографии к главному письменному столу у окна. Рабочее место Никандро располагалось чуть поодаль. Сати, пусть и читала книгу, всё время косилась на него, как на запретный плод.

– О семьях, где супруги разной веры, и один сменил её ради другого, – без обиняков призналась Софико, распаляясь от собственных слов. – Глядя на мою сестру, я не могу их одобрять. Такие браки заведомо неравны. Один из супругов практически всегда своим авторитетом давит на другого. К сожалению, это в принципе довольно частая ситуация здесь, на Кавказе.

Она смотрела на него, не таясь, и говорила всё, что хотелось. Ваграм Артурович так хорошо её понимал!.. В его обществе прекрасно думалось, а на душе царило такое успокоение, как если бы в ушах шумел морской прибой.

Молодой человек не рассердился и, всё так же смеясь, оперся спиной на письменный стол. Девушка прошлась по комнате к своему уголку и, проведя рукой по столу, тяжело вздохнула. Успел покрыться пылью! Как давно она здесь не бывала?

Сати в итоге не устояла перед соблазном и, отложив книгу, закружилась вокруг рабочего места Софико. Заметив одобрение хозяйки, она залезла маленьким носиком в ящики и перебрала кое-какую корреспонденцию. Этого хопар уже не вынес.

– Сатеник!.. – прикрикнул на племянницу Ваграм и нахмурил лоб. – Инчес анум, ахчик джан?²²

– Но ты ведь никогда не разрешаешь мне сюда лазать, – ничуть не смутилась малышка. – Мне же интересно!..

Её сиятельство вмешалась быстрее, чем Ваграм обрушил бы на Сати свой гнев, обняла её и, поцеловав в тёмную макушку, посоветовала ей вернуться к книге.

– Снова извиняюсь за неё. Я предупреждал, что она бывает невыносимой. Как, временами, и все дети, – сказал он со вздохом. Девочка, надув губы, засеменила к своему креслу. Софико прислушалась, опустившись на своё место.

– Но вернёмся к теме разговора. Я верно понял, что вы бы не хотели выходить замуж, княжна?

– Я не хотела бы, чтобы муж меня ограничивал, но, поскольку на Кавказе это почти невозможно, я буду избегать замужества, – скептично заключила девушка, но в её голосе не сквозило враждебности. Они лишь обменивались мнениями, не переходя на личности. – А против брака как явления я не имею ничего «против». Только… почему слабый пол у нас рассматривают только в качестве жён?

– Вы рассуждаете слишком рационально для своего возраста, но что мне в вас нравится, вы никого не боитесь, – отвечал он без запинки. – Так что же с вами случилось теперь? Вам, что же, совсем не хочется рискнуть?

– Не хочется рискнуть? Отчего же? Если бы я была чересчур рациональна, как вы говорите, то не стала бы писать под псевдонимом.

– Всё верно. Но в то, что могут быть исключения, вы тоже не верите. Точнее, не верите в свои силы. Зачем же вы тогда пишите, Софико Константиновна?

Этот вопрос застал Софико врасплох хотя бы потому, что она сама вряд ли знала на него ответ. Она писала потому, что ей хотелось писать, потому что она любила это дело, благодаря которому сама себя больше уважала. Отнимите у неё печать, она бы обязательно нашла себе другое занятие, но не поддалась бы обществу, желавшему свести всю жизнь женщин к мужу и детям. Уж лучше утопиться!..

– Я пишу, потому что мне это нравится, – пожала она плечами, поднимаясь с места. Она приметила, как тепло он улыбался, наблюдая за ней. – Мне приятно думать, что я приношу пользу нашему обществу. И, тем не менее, мне безумно хочется узнать Европу!..

– Вы полагаете, у европейских девушек есть выбор?

– Мне так думается.

– Вы ошибаетесь. Из-за чего они тогда, по-вашему, придумали суфражизм? К тому же, во многих вопросах я уважаю армянских, грузинских и лезгинских женщин гораздо больше, чем их.

Ваграм тоже отошёл от стола и сделал несколько шагов вперёд, надеясь продолжить дискуссию. Украдкой он глянул на припрятанные за пазухой карманные часы, которые стали неизменным атрибутом его одежды, и ещё раз посмотрел на дверь. Где там Левон?

– В каких таких вопросах? – заинтересованно спросила Софико и на время отложила мысли о кучере родителей. Если она в ближайшее время не вернётся, то он точно что-то заподозрит, но ведь с редактором так приятно разговаривать!.. Беседа с умным человеком с недавних пор превратилась для неё в несравнимое удовольствие.

– Европейцы совсем несерьёзные люди, – промолвил он тоном, в котором сквозило столько чисто кавказского высокомерия вперемешку с превосходством, что это разом её отрезвило. – Они не знают понятия «долг». Это культура эгоцентриков, зацикленных на своём «Я». Они живут сегодняшним днём, не помнят о прошлом, не думают о будущем. Вам бы такая жизнь не подошла, несмотря на всё ваше вольнодумство.

– Я полагаю, что везде можно найти золотую середину, – прошептала юная журналистка и достала из ящика стола несколько выпусков газеты для отца. Вдруг кучер спросит, почему она вернулась без них? – Взять самое лучшее от них и от нас и двигаться по своему собственному пути.

– Но вовсе необязательно уезжать, чтобы найти свободу самовыражения. Уж вам ли не знать, что не все кавказцы мыслят узко? Ваш брат…

– Да, – Софико невольно улыбнулась, вспомнив о Шалико. – Он не такой.

– И людей, подобных ему, гораздо больше, чем вам кажется. Вам просто… нужно их увидеть.

Заключительное слово осталось за оппонентом. На этом молодые люди поставили точку и рассмеялись один другому, будто благодарили соперника за интересную умственную дуэль. Шпаги отложены, шлемы сняты, свет погашен. Осталась лишь эйфория сродни той, что наполняет тело после привычной физической нагрузки.

– К сожалению, сейчас я должна идти, – без особого удовольствия призналась Софико. – Извозчик ждет меня внизу. Не хочу, чтобы он доложил обо всём родителям.

– Как жаль, что вы так рано уходите. Ну, что ж!.. Надеюсь, наша следующая встреча произойдёт чуть раньше.

В его голосе читалось так много сожаления, что это её очень растрогало. Подумав об этом, она внезапно спохватилась. Придерживая одной рукой стопку газет, она стала шарить второй в своей аккуратной сумочке.

– Ах да!.. Сама статья! – после долгих поисков она всё-таки достала помятые альбомные листы и, извинившись за их вид, протянула их Ваграму. – Столько о ней говорили, а вы всё ещё её не видели. Надеюсь, вам понравится!..

– Разве может быть иначе, ваше сиятельство? – по-дружески подмигнул ей издатель и крепко сжал в руках бумагу. – Я уверен, наши читатели будут в восторге.

Он поцеловал ей на прощание руку, и этот жест показался Софико очень галантным. Пусть юноши и не так изощрялись перед ней, в надежде понравится, у Ваграма Артуровича всё получалось очень просто и естественно, и за это она безгранично его ценила.

Уходя, княжна вновь набрела на Сатеник Левоновну, которая, наслушавшись их разговоров, стояла перед ней ещё более розовощёкая и счастливая.

– Вы ведь ещё придёте, Софико Константиновна? – поинтересовалась девочка, повторяя за дядей все жесты и мимику. – Нам с хопаром без вас бывает очень скучно.

Последнее откровение смутило, пожалуй, не только её, но и хопара, но разве на деток обижаются? Да, но о чём гласила народная мудрость?.. Устами младенца…

Софико думала об этом, не переставая, пока спускалась вниз по той самой лестнице, которую проклинала каждый раз, когда приходила сюда, за количество ступенек. Где-то посередине – на пятом или на шестом этаже – она встретилась с высоким задумчивым мужчиной, в чертах которого угадывалась определённая схожесть с Ваграмом Артуровичем. Да и возраста, он был такого, что вполне мог быть тем самым Левоном, отцом Сати!.. Правда, глаз с пола он так и не поднял, но зато она долго и упорно смотрела ему вслед и с места не сдвинулась до тех пор, пока на восьмом этаже не звякнул колокольчик и не послышался детский смех.

– Хайрик!²³  – заливисто смеялась дочка, а брат на заднем плане не в пример себе заворчал:

– Ну, хватит-хватит. Не мучай отца. Он только что с работы.

Левон ответил что-то по-армянски, чего она не поняла, но продолжила свой путь глубоко умилённая и восторженная. Может, Ваграм Артурович и прав, что в гостях хорошо, а дома… всё-таки лучше?

***

Свадьбу Ламары и Исхана запланировали на пятнадцатое января восемьдесят восьмого года. Вариант с девятнадцатым числом – знаменитым днём крещения Руси – сваты-мусульмане отмели сразу же, пусть Константин и имел неосторожность предложить этот день, как очень символический. Дариа Давидовна, присутствовавшая при этом разговоре, изумилась простодушием супруга до глубины души и закатила глаза от усталости и обиды. Ах, ну где же? Где же её славные сыновья, на которых всегда можно опереться? Ей так не хватало их крепкого, сильного плеча рядом, не хватало уверенности, непоколебимости!.. Оба брата теперь твёрдо стояли на ногах, чего нельзя сказать об её простаке-муже. Наивен, как ребёнок!..

– Не знаю, зачем он ввязался во всё это. Мало нам было приказчиков-воров! – жаловалась она Георгию, подливая ему в кружку чаю. Константин несколько минут назад отошёл в свой кабинет переговорить с новым управляющим. – Неужели мы бы совсем не нашли для Ламары мужа?!.. Вай ме!..

– Нельзя касаться друг друга!.. – хитро улыбаясь, заметил князь Джавашвили и откусил смачный кусок пахлавы, крошки от которой посыпались ему на грудь. – Может, они считают, что будущие муж и жена не должны видеться до свадьбы?

– Я не исключаю этого, ваше сиятельство, – обрадованная его участием, пошутила княгиня. – Да, я не отрицаю, что мы чересчур избаловали Ламару, но во всём надо знать меру. Вы и сами отец трёх дочек и должны меня понять!..

Георгий промолчал, вспомнив, что был, пожалуй, не лучшим примером образцового родителя, а с годами стал совсем уж мягок. Единственного сына он потерял при обстоятельствах, которые старые склочницы до сих пор смаковали, старшая калишвили едва оправилась от скандала, поставившего крест на её репутации, а средняя вышла замуж за нищего парня без рода и племени, ни у кого не спросив разрешения. Пусть Игоря тесть и уважал, как человека, и безгранично радовался, видя, какой счастливой рядом с ним становилась Тина, он ещё не до конца избавился от предрассудков, мешавших всерьёз принять бывшего актера как своего зятя. И Нино!.. Малышка изнывала и чахла без любви, а в последнее время ещё и жаловалась на навязчивое внимание одного из отпрысков Айдемировых… Что ж, в этом: «никаких касаний», похоже, был свой смысл. Кто знает, быть может, тогда удалось бы избежать многих трагических событий под их крышей?

– То, как они выставляют своё превосходство, переходит всякие границы, – все изливала душу Дариа. – При моих сыновьях они бы точно на такое не решились!..

Княгиня Циклаури и её гость выждали небольшую паузу и обменялись лукавыми улыбками, после чего каждый отпил из своей чашки, которую отставил на журнальный столик.

– Ну и? – шумно покряхтел Георгий и, не скрывая радости, сложил руки на животе. – Где ваши хвалёные джигиты? Я так давно не видел вашего меньшего! Мне есть, о чём с ним поговорить.

– Не поверите, дзма, дорогой!.. – отозвалась жена друга. – Уехали в Сакартвело!..

– В Сакартвело? С чего бы?

– Давид за последние годы неплохо сдружился с вашим зятем, Игорем Симоновичем, и захотел его проведать. А Шалико поехал вместе с братом!.. Они ещё кое-кого с собой взяли…

Весть о том, что старшие Циклаури, наконец, приехали домой и уже направлялись в Сакартвело, обрушилась на княжон, как молния и грозы. Пока их отец попивал чай в компании княгини, Нино с трудом пробиралась через комнату, полную рюш и бантов, и загнала своих служанок, выбирая подходящее для выхода платье.

– Боже, Боже, Боже!.. – подпрыгивала она на месте, сгорая от нетерпения. – Я так нервничаю, Саломе!.. Неужели сегодня я всё-таки увижу его?!

Старшая сестра снисходительно улыбнулась, сложив руки на груди, хотя сама была спокойна, как удав. После той злосчастной истории они с Давидом виделись два или три раза, но эти встречи так ничего и не поменяли в их отношениях. Она, как и раньше, старалась держать его на расстоянии, когда он, как будто, на что-то ещё надеялся!.. Другое дело Нино, чьё волнение легко объяснить… как давно она ждала этого дня?..

Девушка кружилась перед зеркалом, как волчок, сильно надушилась и постоянно меняла ленточку в волосах. Синяя ей подойдет больше или розовая, или жёлтая? А платье? С узорами или без? Быть может, сильнее затянуть корсет, чтобы талия смотрелась лучше? А щёки, щёки! Не слишком ли красные? Ах, да разве можно так трогательно любить?!

– Ты неисправима, чемо сихаруло²⁴! – Саломея отошла от стены, подошла к сестре сзади, и коснулась её плеч. Они обе вгляделись в отражение, и старшая поцеловала младшую в макушку. – Посмотри, какая ты красивая! Ты его сразишь наповал…

– Правда? Ах, как же оно стучит! Скоро выпрыгнет, – с надеждой откликнулась малышка, потом приложила к сердцу руки и замерла. – Неужели все будет так, как прежде? Мы снова будем дружить и почти не расставаться? Я всё-всё ему расскажу! Скажу, как пожалела, как была глупа!..

– Только не показывай, как сильно по нему скучала, – немного отрезвила её сестра. – А то зазнается!.. Хватит лирики. Знай себе цену даже перед тем, кому отдано твоё сердце.

– Я никогда не смогу так холодно мыслить, Саломе!.. Ты же знаешь.

– И будешь дурой!.. Разве он так уважать тебя больше станет? Вы, влюбленные, как один друг на друга похожи!..

Нино хотела что-то возразить, когда в комнату с заговорщическим видом вбежала Тина, и обе девушки в одночасье позабыли свой спор.

– Они приехали, – не скрывая хитринки, поведала даико и кивнула на окно. – Игорь вышел встречать их, но скоро они будут внизу!..

– Ах!.. – снова засуетилась Нино, а Саломея взяла среднюю сестру за руку и повела к выходу.

– Мы пойдём к ним навстречу, а ты потом выйдешь, как будто и не ждала вовсе, – сказала она всё тем же рассудительным тоном. – И помни: без лирики!..

Они вышли из комнаты, зашуршав юбками, а младшая княжна с трудом подавила желание кинуться следом, несмотря на прозвучавшие здесь мудрые советы. Саломе права: ей необходимо выждать какое-то время, чтобы Шалико не думал, будто она только им и жила… да разве нужно так сильно лукавить, когда твои чувства – столь искренние?

Нино не стала подходить к окнам, хотя ей очень этого хотелось, и со вздохом опустилась на стульчик возле будуарного столика, отмеряя в голове секунды. Зеркало отражало счастливую, беззаботную барышню, но какой подавленной она казалась самой себе ещё пару дней назад?

Тот разговор в саду произошел второго января на приёме, который Башир Ахмедович организовал в честь празднования Нового года. В Ахалкалаки он и вся его семья сняли вместительный особняк, куда пригласили сватов и их самых близких друзей и родственников, чтобы похвастаться перед ними своим богатством. Роскошная помолвка в Мцхете, конечно же, не оставила их равнодушными, и они решили закатить ответный вечер, не желая отставать. Ламара и Исхан встретились на нём во второй раз, а Нино до сих пор не понимала, как его родители такое допустили. Разве это не ещё один харам?

Княжна просидела весь вечер у запотевших окон, по которым водила пальчиком, вырисовывая какие-то очертания, но, в конце концов, ей и это надоело. Сёстры, отец и зять то и дело уговаривали Нино вернуться к столу, но ей не очень-то хотелось. Софико не смогла завлечь её даже танцами. Настроение на сегодня покинуло её!.. Но что же делать? Как поднять его?

Снег на улице падал хлопьями, но не моросило. Подгадав момент, когда старейшины, перебивая один другого, ушли с головой в свои тосты, а сёстры и Игорь о чем-то заспорили, она набросила на плечи шубку и, запахнувшись, сбежала вниз по лестнице. Пейзажи в саду за особняком стояли живописные, и звёзды – а та ночь была на них щедра – рассыпались по небосклону, как бисер. Нино затаила дыхание, рассматривая их, и, когда одна звезда упала, зажмурилась, загадав желание.

«Я хочу, чтобы Шалико поскорее приехал, – царила в голове одна единственная мысль. – И чтобы мы с ним были вместе!».

Распахнув глаза, она бессильно выдохнула, наблюдая за тем, как воздух изо рта превращался в пар, и стала раздумывать о том, чтобы опуститься на скамейку, расчистив её от снега.

– Вы не любите шумного общества, княжна?

Снег захрустел за спиной, но Нино не обернулась, и так догадавшись, кто нарушил её покой. С помолвки Ламары этот человек не сводил с неё глаз и за столом, и во дворе, и его никогда не смущало, если рядом находились её отец или Игорь!.. А сейчас-то он точно не даст ей покоя… как же она не подумала об этом раньше?

– Я люблю балы и приёмы, – как можно беспристрастнее ответила она, упрямо смотря перед собой. – Но сегодня мне не очень-то хочется танцевать.

За это время Джамаль Вахитаевич приблизился почти вплотную и встал по правую руку от неё. Он дышал шумно и глубоко, и она чувствовала его дыхание у себя на шее. От его близости подкашивались коленки, хотелось бежать, не оглядываясь, да и тревожная дрожь по всему телу сопровождала каждую их встречу. Неужели он не понимал, как был ей неприятен? Или он просто… к этому не привык?

– Очень печально это слышать, ваше сиятельство, – грудным голосом вещал юноша. – Ведь будь вы в зале, я бы не упустил шанса пригласить вас.

Нино бессильно прикрыла веки. Что-то глубоко внутри, что заставило её выйти на танец вместе с ним и его семьей, и сейчас подняло в ней голову. Она вспылила.

– Неужели? – недоверчиво усмехнулась княжна. – А как же ваш адат о запрете касаний? Вы готовы нарушить его?

– Ради вас, Нино Георгиевна, – прошептал он на тон ниже приличествующего, – я готов не только на это.

Нино пробрал нервный хохот, который с каждой минутой лишь усиливался. Повернувшись лицом, она решительно взглянула в его искристые голубые глаза и как будто обожглась. Неужели от взгляда можно обгореть?

– Послушайте, чего вы добиваетесь? – усмехнулась девушка, с трудом сдерживая рыдания. – Вы – мусульманин, а я…

– И что же? Разве это помешало Ламаре Константиновне? – парировал Джамаль, сделав шаг вперёд. Она хотела отшатнуться, но наткнулась спиной на высокую калитку, об острые зубцы которой ещё и укололась. Назад дороги нет!.. Она в ловушке!

– Я не стану ради вас менять веру! – прохрипела княжна. – Не буду второй вашей женой или же десятой!

– Ты будешь единственной. Я обещаю тебе! Моя первая и истинная зуда!²⁵

– Нет-нет-нет, вы не понимаете! – из последних сил воспротивилась Нино. Мысль о «зуде» привела её в ужас. Не об этом она мечтала, не об этом! – Я люблю другого. В моих мыслях только он!.. Неужели вас это не останавливает?

Гораздо позже она вспоминала об этих словах, как о роковой ошибке. Упоминать в такую минуту Шалико всё равно, что показать разъяренному быку красную тряпку, а тореадор из неё вышел так себе!.. Так, старшего Айдемирова наличие соперника раззадорило сильнее, чем она могла предположить, и он всё-таки пошел на харам, когда схватил за руку одним требовательным, властным движением.

Это было так неожиданно, что Нино вскрикнула, но отдернуть руки не смогла – он ей этого не позволил.

– Омар Хайям писал: «Страстью раненый, слёзы без устали лью…

– Отпустите сейчас же, иначе я буду кричать!

– «…Исцелить моё бедное сердце молю. Ибо вместо напитка любовного небо кровью сердца наполнило чашу мою!».

Джамаль продекламировал великого восточного мудреца с такой увлечённостью, что не осталось сомнений в его образованности. Однако если он и хотел тем самым её впечатлить, то вновь прогадал.

– Знаешь, как называют меня слуги? «Великим алой»²⁶, – произнёс он довольно спокойно, хотя она всё ещё пыталась вырваться. – Наши корни… восходят к князьям Турловым. Ты станешь чеченской царицей, коль выйдешь за меня! Разве этот твой «другой» может со мной тягаться?

На этом ужасы для Нино не закончились, ведь, не удовлетворившись одним харамом, Джамаль решился вскоре на другой и приложил её руку к своей груди. От его прикосновения ей снова стало не по себе.

– Слышишь, как сердце «великого алы» бьётся из-за тебя? Тебе этого недостаточно?

Эти размышления рассмешили даже в такой момент. Неужели он принял её за меркантильную дурочку? Неужели понадеялся, что она поведётся на титул «чеченской царицы» и прочие громкие фразы? Как же он ошибался!..

– Я выпью уксусную кислоту, если ты не будешь моей!

– Вы шантажируете меня, Джамаль Вахитаевич?

Она гордо вскинула подбородок и, позабыв на время свой страх, сильно сжала кулаки.

– Вы не знаете меня, иначе не посмели бы предлагать мне такое, – гулко отозвалась Нино. – Мы, грузинки, самые верные жёны, но только по собственной воле. Вы слышали что-нибудь о моей тёзке, Нино Чавчавадзе? Её супруг умер молодым, но она до конца своей жизни носила по нему траур, из-за чего в Тифлисе её прозвали «черной розой», – многозначительная пауза. – Вот почему я никогда не буду вашей!..

На миг ему как будто стало стыдно, и он всё-таки отпустил её руку. Воспользовавшись заминкой, она юркнула за угол. Он ещё долго смотрел ей вслед, и уже у дверей она услышала, как он с силой ударил по стене. От этих звуков она снова вздрогнула.

– Это всё в прошлом, – обнадёживала она себя. – Уже точно!..

Теперь, когда приехал Шалико, Джамаль не отважится подойти к ней. Она всегда будет рядом со своим возлюбленным, и, кто знает, возможно, к концу его отпуска они объявят о своей помолвке?

Эти мысли вернули привычный румянец на щеках Нино, и, встав со стульчика возле зеркала, она захлопала в ладоши. Вспомнив о Саломее и её мудрых увещеваниях, она, впрочем, быстро успокоилась и, поправив оборки на платье, сошла вниз.

Нино ругала себя за излишнюю восторженность, которая и её саму порой раздражала, но ничего не могла с собой поделать. Собственное горе, расстояние и годы, проведённые порознь, вознаградили молодого Циклаури в её глазах ореолом прекрасного принца, которого его соперник не мог добиться и благодаря царственным предкам. Она знала, что никогда не станет той героиней грузинского эпоса, что влюбилась в мусульманина, но ни капельки об этом не жалела. У неё будет своя история, и свой счастливый конец!..

Она бежала по лестнице, будто порхала, а ноги почти не касались ступенек. В ушах шумело, щёки пылали, взгляд теплел, а зрачки расширялись по мере того, как шорох внизу раздавался сильнее. В конце концов, она даже позабыла о выбившимся из прически локоне, который следовало бы поправить, когда разглядела на первом этаже родную кудрявую макушку.

– Шалико… Константинович!.. – позвала она горячо, но вовремя спохватилась и поборола желание тут же кинуться ему на шею. Когда она вышла к нему, шаг её казался плавным и грациозным, а губы лишь немного дрожали от недосказанных чувств. «Я скучала, генацвале! – хотелось сказать ей без утайки. – Безумно, безумно скучала!». Но она так и не произнесла этих слов, помня об их последней встрече пять лет назад. Какой же горестной она была! Нино до сих пор помнила каждую его фразу из того дня, когда он признался ей в любви. За эти годы она, пожалуй, успела выучить их наизусть!.. Саломея посоветовала не показывать ему этого, но, глаза – такие робкие и любящие – всё равно выдавали её истинные переживания, сверкая всеми цветами радуги. Это стало совсем явным, когда он приблизился и поцеловал ей руку.

– Ну здравствуйте… Нино Георгиевна, – проговорил он, слабо улыбаясь, и оставил на её ладони невесомый поцелуй.

Он так повзрослел!.. И этот голос!.. Его тон стал как будто ниже, внушительнее. От восемнадцатилетнего мальчишки, с которым они так увлечённо играли в сыщиков, не осталось нынче и следа. Шалико возмужал, раздался в плечах и, похоже, вытянулся. Он заметно отстриг кудри, укладывая их теперь так, чтобы они больше не смотрелись по-юношески невинно. В надежде выглядеть солиднее, он отрастил лёгкую щетину, которая ему очень шла, и чуть-чуть отпустил бакенбарды. В повадках появился европейский лоск, к которому он всю жизнь так стремился, зато исчезла неуверенность парня, который ещё слишком мало знал о жизни. Его энергетика и пышущая через край молодость сшибала с ног. Глядя на сей новый, ещё более привлекательный образ, Нино едва не лишилась чувств.

– Вы так изменились, ваше сиятельство, – пролепетала она в порыве эмоций, что прозвучало, как ей показалось, совсем уж нелепо, и она поспешила добавить: – Вернее сказать… служба в консульстве хорошо на вас сказалась. Вы похорошели!

Молодой князь по-доброму сощурился, признавшись: «Вы тоже!», но всё же оставался таким вежливым и отстранённым, как если бы разговаривал с Тиной или Саломеей. Но разве она и её сестры – одно и то же? Разве его связывали с ними бесчисленные детские шалости, крепкая дружба, уходившая корнями в те годы, когда они ещё ходили под стол, и… любовь, что зрела как вино, для которого сложно найти времени лучше? Но неужели… он по-прежнему держал на неё обиду за тот случай? Ну, ничего… она обязательно расскажет ему, как много о нём думала, как пожалела о своём отказе, и тогда!..

– Вижу, что вы уже поговорили. С добром свиделись! – подытожила Саломея, выйдя из-за угла вместе с Давидом Константиновичем. Тина и Игорь отдавали последние распоряжения об ужине, на который гости обещались остаться, а Нино на время оторвалась от своего возлюбленного и подала капитану Циклаури руку.

– Мое почтение, сударыня, – по-дружески рассмеялся Давид, и она непринужденно кивнула ему в ответ. – Прекрасно выглядите. Надеюсь, мой брат уже сказал вам об этом?

Вот кто ни капельки не переменился!.. Всё такой же учтивый и обходительный, Давид вызвал в Нино самые тёплые приятельские чувства, несмотря на старые обиды. Её захватил прилив нежности. Ей и его захотелось обнять, пусть и не так крепко, как Шалико. Годы стёрли с лица старшего Циклаури былую томность и задумчивость, зато окончательно закрепили за ним амплуа мирного медведя, который давно отошёл от интриг. Он немного раздобрел, что добавило ему серьёзности, но всё так же гладко брился, располагающе улыбался и одевался с иголочки. Но вот выражение глаз… слишком печальное и уставшее. И ведь он всё так же… всё так же смотрел на Саломе!..

– Какбы часто я этого ни говорил, – не остался в долгу Шалико, лукаво подмигнув дзме, – мне никогда не стать таким повесой, как его сиятельство.

Девушки от души рассмеялись, наслаждаясь семейной картиной, а Давид недовольно причмокнул и, схватив брата за шею своей огромной медвежьей рукой, весело потрепал его по плечу.

– Кто тут ещё повеса!.. Сначала Вена, потом Рим!.. – возмутился старший сын и, отсмеявшись, обернулся к Саломее и Нино. – Я вам расскажу об его службе поподробнее, и тогда вы точно меня поймёте!..

Шалико красноречиво закатил глаза, готовясь что-то ответить, когда у старшей из княжон вырвался умилённый вздох:

– Как хорошо, что вы приехали, – прошептала она удивительно серьёзно, а молодые люди моментально стёрли с лиц улыбки. – Мы, и правда, очень соскучились.

Нино поразилась, услышав из уст старшей сестры такое признание, но изумление это оказалось приятным. Даже Саломея, которая строила из себя снежную королеву, отдалась во власть ностальгии. Ах, ну и как тут устоять?

Братья Циклаури, которые расчувствовались не меньше, многозначительно переглянулись, а старший из них, сделавшийся с годами сентиментальнее, громко откашлялся в кулак.

– У вас многое поменялось, пока мы отсутствовали? – Шалико поспешил заполнить паузу, пока она не затянулась, украдкой глянув на Нино. – Я только сегодня познакомился с Игорем Симоновичем, и он с большой любовью отзывается о своей свояченице. А Валентина Георгиевна просто сияет!

– Он отличный малый, – поддержал его брат. – Тебе следует пообщаться с ним поближе. Уверен, вы поладите!..

– За милую Тину можете не беспокоиться, – поддакнула Саломея, придерживаясь определённого умысла. – Пусть я не очень жалую нового зятя, он действительно осчастливил мою сестру.

– А вы, Саломея Георгиевна? – как бы невзначай спросил Давид. Молодая вдова пожала плечами, как будто не поняла его намёка.

– Для меня всё осталось позади. Об этом нечего говорить. А вот Нино Георгиевна…

Нино раскраснелась до кончиков ушей, когда поняла, куда дул ветер. Всё это время она молча стояла и слушала, украдкой любуясь Шалико, и ей, похоже, не следовало ничего менять. Старшая сестра – манипулятор со стажем и лучше знала, за какие верёвочки тянуть в этом театре. Возможно, её заумные ходы к чему-то и приведут?

– Все тоскует о чём-то… – продолжала та, как ни в чём не бывало. – Стольких поклонников отвергла, если бы вы знали. И продолжает отвергать!..

– Саломе… – густо зарумянилась княжна и спрятала глаза в пол. Она не увидела, как брат глянул на Шалико, стараясь перехватить его взгляд.

– Это вы зря, ваше сиятельство, – покачал головой юный дипломат. – Молодость не вечна, а потерянного времени уже не вернуть.

– Mon amour!²⁷

Раскат грома или огнестрельный выстрел прозвучали бы тише. Нино будто окатили холодным душем, и она почувствовала себя затравленным зверем, когда обладательница этого дивного женского голоса вышла из тени. Ею оказалась худенькая, стройная брюнетка, голубые глаза которой непрерывно смеялись. Темные кудри, убранные в новомодную причёску, ниспадали на плечи густым дождем, а во всем её облике сквозили женственность, красота и невинность. Вся в белом, она выглядела как ангел, спустившийся с небес, и так же чудесно говорила. Она защебетала по-французски, как только появилась, и, поцеловав Шалико в щёку, сказала ему что-то на ушко. Он с готовностью ответил ей на таком же чистом французском, приобнял за талию и поприветствовал кивком головы старую морщинистую даму, прошедшую в коридор вслед за девушкой.

– Няня, – скорбным шепотом поведал Давид, пока Саломея и её сестра стояли, вытаращив глаза. – Итальянка. Ни слова по-русски не говорит. Только немного по-французски.

Вскоре они и сами в этом убедились, когда незнакомка обернулась к своей няне и сказала ей несколько слов по-итальянски, чтобы отослать прочь. После них та, кряхтя и ругаясь, действительно исчезла за поворотом. Нино, которая из иностранных языков знала только немецкий, а с французским никогда не дружила, издала еле слышный стон отчаяния.

Ей вдруг стало так больно, что воздуха в грудной клетке перестало хватать. Как утопающий, который понимал, что жизнь медленно покидала его тело, хотя всё ещё мог видеть и чувствовать, она наблюдала за всем со стороны и с трудом сдерживала рыдания. В голове мелькали слова, от которых нестерпимо хотелось плакать: «Я твой, каждой клеткой, каждой частичкой!»; «Я хочу быть с тобой!» или «Я хочу быть только твоим, или ничьим вовсе!». Неужели… всё это осталось в прошлом? Неужели… она упустила свой шанс?

– Прошу простить. Компаньонки такие надоедливые, особенно если они – итальянки, – просто и естественно заговорил Шалико, обращаясь к брату и подругам. – Позвольте познакомить вас с графиней Натальей Алексеевной Демидовой. Ma fiancée²⁸.

– Je m’appelle Natalie, – звонко воскликнула Наталья и подала остальным дамам свою холёную ручку в белой кружевной перчатке. С Давидом они уже были знакомы и сейчас обменялись лишь лёгкими улыбками. Ситуация не позволяла старшему Циклаури выдавить из себя хоть что-то ещё.

Саломея, которая быстро догадалась, что сестра не откликнется, с готовностью приняла на себя удар и пожала протянутую руку.

– Саломея Георгиевна, вдова Пето Ломинадзе, – представилась даико, изобразив на лице радушие, от которого за версту разило фальшью. – А это моя сестра…

– Нино Георгиевна, не так ли? Я наслышана обо всей вашей семье, – без запинки выпалила Натали, впервые заговорив по-русски, пусть её акцент всё-таки чувствовался. – Ах, простите!.. Я всю жизнь прожила во Флоренции и Риме и никак не могу избавиться от итальянского выговора.

Говорила она вполне искренне, и все ей поверили, а Нино вымученно улыбнулась, чтобы не выглядеть чересчур грубой, несмотря на все свои переживания. Эта милая девушка не заслужила такого!..

– В этом нет ничего удивительного, – справедливо заметил Давид. – Ваш отец всю жизнь прослужил в посольстве Российской империи в Риме. Да и Демидовы, считай, обосновались в Италии раньше, чем в России.

– Аh, mon bon ami²⁹, прекратите сейчас же! – честно возмутилась Натали. – Родоначальник нашего рода, Никита Демидов, родом из Тульской губернии, где трудился как обыкновенный кузнец. Где мне зазнаваться!..

«Какая чудесная маленькая мадемуазель! – подумала про себя Саломея, оценив её с высоты своих лет. – И какая красивая… вайме деда!³⁰».

– К сожалению, нам нужно сейчас откланяться, – извинился перед всеми Шалико, приобнял свою fiancée за плечи и мягко развернул к выходу. – Если мы сейчас же не вернемся к няне Королле, она донесет на нас в посольство Рима, и тогда прощай наша свадьба!..

Натали хихикнула со знанием дела и, бросив новым знакомым прощальное: «Au revoir», выразила надежду, что они встретятся вновь, а Шалико сказал, что вернётся к ним, как только отведёт свою невесту к няне. Уходя, молодые люди всё время болтали по-французски и смеялись, и шутили, от чего их смех раздавался по всему Сакартвело. Нино опустилась на кресло без сил и безжалостно выплела из волос ленточки. Ну и какими ничтожными теперь казались её старания?

– Она идеальна, – прохрипела княжна, смотря в одну точку, и застыла, уронив голову на руки. – А я… чувствую себя раздавленной.

– Неудивительно, – причмокнув, вздохнул князь Циклаури, но тотчас же осекся, когда Саломея глянула на него так, словно хотела прожечь в его голове дыру. Он невинно пожал плечами, начал извиниться на всякий лад – я пытался вас предупредить! – но её это не разжалобило. Опять он у неё крайний!..

– Ну и концерт же тут разыграл твой брат!.. – Госпожа Ломинадзе снова «завайкала», опустилась рядом с сестрой на диван и, притянув её к себе, стала утешать. – Ну ничего, душа моя, ничего. Ещё не вечер. Она похожа на тебя внешне практически как две капли воды. С чего бы это?

– Она живет у нас. – Давид подлил масла в огонь, а даико чуть его не растерзала, – знакома с родителями и на свадьбу Ламары придёт. Не знаю, есть ли смысл надеяться.

– Какая же я дура! – всхлипнула Нино, прижимаясь к груди утешительницы, а молодой Циклаури в очередной раз пожал плечами. – Нафантазировала себе! Думала, что всё станет как прежде… думала, что он будет помнить обо мне даже спустя пять лет, что он всё тот же… как же глупо я надеялась, будто его не может привлечь другая девушка! О чём я вообще думала?

Сердца Саломеи и Давида разрывались на куски, но они ничем не могли помочь. Разве кто-то мог это сделать помимо самого Шалико?..

***

– Мне он не понравился, – сказал своё слово зять, когда братья Циклаури откланялись, отобедав в их обществе. – Много о себе мнит, прямо как наша вдовушка.

Саломея даже бровью не повела и, напевая под нос саламури, продолжила вышивать. Тина, которая стояла у окна, наблюдая за тем, как экипаж Циклаури отъезжал от Сакартвело, со вздохом задёрнула шторку. Нино к ним не вышла, закрывшись в своей комнате.

– Он не такой. Ты его просто не знаешь, – заспорила с Игорем жена и опустилась рядом с сестрой на диван в гостиной. – Он так трогательно любил нашу Нино!.. Я всегда этому умилялась.

– Да, а она ранила его чувства в довольно грубой форме. – Даико оторвалась от вышивания и с непроницаемым лицом пожала плечами. – Что вы так смотрите? Мы с Шалико Константиновичем и правда похожи. Я знаю, как он мыслит. Свою очаровательную невесту он не просто так сюда привёз.

– А если мы ошибаемся, Саломе? – с горечью предположила Тина, пока её супруг, фыркая, мельтешил по комнате. – Что мы будем делать, если он на самом деле её разлюбил? Как она… такое вынесет?

– Не знаю, что и хуже!.. – не остался в стороне Игорь. – Если Саломея Георгиевна права, тогда я ещё меньше его уважаю. Использовать одну, чтобы покрасоваться перед другой. Как много в этом поступке истинно княжеского благородства!..

Злость переполняла сидзе. На его глазах девушки непрерывно спорили, рассуждая, как облегчить боль Нино, да и он сам с трудом сдерживался, чтобы не пуститься за Циклаури галопом и не встряхнуть их младшенького за плечи. Ай, может, всё-таки рискнуть?

«Эй вы, сударь! – Он представлял себе эту сцену в красках. – Чему бы вас ни учили в этих Европах, это не дает вам права мучать мою сестрёнку!.. Если я ещё раз увижу, как она плачет из-за вас, то пеняйте, сударь, на себя!».

Давид Константинович, наверняка, не одобрит, если он так грубо обойдётся с его братом, да и перед утончённой графиней из Италии стыдно. Она и так до глубины души подивилась, что бывшего актера приняли в княжескую среду, а он ещё и подольёт масла в огонь!.. Но, воображая смятение и стыд Шалико Константиновича, Игорь всё равно изрядно потешился и ни об одном из сказанных – пусть и мысленно – слов не пожалел.

Острее, чем когда-либо, он вдруг понял, как сильно нуждался в настоящей семье. Так получилось, что настоящей он никогда не знал, да и обычной тоже. После смерти родителей у него остался лишь брат Олег, с которым их пути разошлись ещё в подростковом возрасте после приюта. Игорь смутно представлял, как тот жил и чем зарабатывал на жизнь, а Олег о нём и вовсе не вспоминал после того, как, спутавшись с одной из актрис его театра, получил от антрепренера такой нагоняй, что боялся показываться поблизости. Но благодаря Тине в его жизнь вошли сразу несколько людей, от переживаний за которых щемило сердце. Всю нерастраченную за эти годы любовь он без остатка дарил им!..

Игорь делал всё, чтобы в бухгалтерских счетах тестя дебет хотя бы сходился с кредитом, а то и значительно ему уступал. Замечая одобрение в глазах Георгия, он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, ведь, несмотря на своё происхождение, он всё-таки смог этого добиться. За нежную Нино он бы любому перегрыз глотку. Сначала навязчивый Айдемиров, не понимавший слова «нет», теперь разобидевшийся фигляр из Европы!.. Что за напасть-то такая? Почему ей так не везло с женихами? Ну ничего. Он не успокоится до тех пор, пока не передаст её достойному человеку!.. О почившем Вано он слышал так много хорошего, что проникся к его памяти глубоким уважением. Даже их царицу Тамару сидзе по-своему полюбил!.. Ей бы тоже не помешало кого-то подыскать. Пусть и храбрилась изо всех сил, а ведь сердце всё равно тосковало. Краем уха он что-то слышал о романе, который Саломея завела с Давидом Константиновичем при живом муже. Но быть может, ещё не поздно всё исправить?.. Давид ему нравился. В отличие от брата старший Циклаури всегда знал меру, и после общения с ним Игорь испытывал покой и умиротворение.

Поток его мыслей неожиданно прервал тесть, который с озабоченным видом прошёл в гостиную и сел рядом с дочерями. Из Мцхеты он приехал чуть позже, но всё же застал Давида и Шалико в Сакартвело и обменялся несколькими фразами с Натальей по-французски.

– Да, – тяжело выдохнул Георгий, обменявшись с Саломеей и Тиной взглядами. – Бедная наша Нино!.. Как она?

– Переживает, – в один голос ответили сёстры. – Ей кажется, что всё потеряно.

– Что ж!.. Пока рано делать подобные выводы, но мне всё равно нужно с ним переговорить.

Старый князь всегда умел чётко и по делу описать ситуацию, и на этот раз никто не стал с ним спорить. Прошло несколько секунд, которые они провели в молчании, вслушиваясь в тиканье часов, когда старик вдруг поднял глаза на зятя.

– Игорь Симонович!.. Совсем позабыл. Тимур уже пятнадцать минут сдерживает у ворот какого-то человека. Зовет себя вашим братом и требует себя впустить.

Сидзе в одночасье побледнел и, позабыв на время прошлые тревоги, мигом тронулся с места. Мысли в голове путались, никак не складываясь в связный поток, и, не придумав ничего лучше, Игорь пошел на поводу первых порывов. Тина, которая прекрасно чувствовала мужа, поспешно поднялась на ноги и кинулась ему навстречу, перехватив на полпути. Один или два раза он рассказывал ей об Олеге, но обе беседы оставили у неё не лучшее впечатление о девере. И вот он вспомнил о брате, хотя ни разу за все пять лет их брака не напомнил о себе?

– Я должен, – потерянно прошептал Игорь, пока тесть и свояченица удивленно переглядывались. – Я не могу выгнать его!.. Он – вся моя семья.

– А как же мы? – эхом отозвалась жена, но он не ответил ей, пусть и замялся, и, спрятав глаза в пол, выбежал прочь из гостиной.

Георгий и его старшие дочери замешкались только на мгновение, и, помня о том, что они – семья, вышли к воротам вслед за зятем.

– Гоша! – послышался у ворот прокуренный голос, а его обладатель демонстративно обнял брата за плечи. – Ну наконец и ты!.. Этот небритый чёрт битый час отказывался меня впускать. Не верит, что я княжеский родственник!

Тимур что-то пробубнил, возмутившись сравнением с чёртом, и неодобрительно покачал головой. Гость расхохотался, потрепав его по плечу. Георгий Шакроевич сдвинул брови к переносице, и, останавливая свой взор то на поношенных брюках, то на нечищеных ботинках гостя, с осуждением наблюдал за его жестами и мимикой. Пальто так вообще смотрелось так, будто его сто лет носили, не снимая!.. Замечая реакцию тестя, Игорь с горечью осознавал, что все его старания в один момент пошли прахом.

– Прошу простить нас, любезнейший, – сдержанно обратился к гостю князь. – У нас не принято изъясняться так громко.

– Ну что вы, ваше сиятельство! – быстро нашёлся Олег. – Я всего лишь выражаю своё расположение к вам и вашей семье. В обществе людей, которые мне неприятны, я нем как рыба. Скажите, разве вам нравятся молчуны?

Игорь сокрушённо прикрыл веки, с трудом сдерживая неприкрытую боль. Олега это, впрочем, ничуть не смутило, а его сиятельство совсем перестал участвовать в разговоре. Боже правый!.. Неужели и он раньше считал, что шумный человек – значит интересный? Неужели не понимал, что гремит только то, что пусто? Он так же беспардонно говорил и держался, не от большого ума считая себя центром вселенной? Да как такое вообще может быть правдой?!..

Олег казался гораздо старше Игоря, хотя разница между ними составляла всего пару лет. Тине, как жене брата, досталось больше всех и, вытаращив голубые навыкате глаза, он развязно присвистнул, прежде чем поцеловал ей руку своими шершавыми губами. К тому моменту и Нино спустилась вниз, и они с Саломеей удостоились каждая по сальной шуточке, услышав которые Игорь чуть не провалился под землю от стыда. Зря он позволил им встретиться!..

– Как ты набрёл на нас? – не без сожаления в голосе спросил он брата, когда даже Нино, отличавшаяся большой терпимостью и толерантностью, брезгливо поморщила носик. Внезапно он не обнаружил к Олегу никаких родственных чувств, зато очень расстроился, что младшая свояченица и тесть плохо о нём подумали. Он ожидал, что и Саломея выразит свое «фи» – от неё прямо-таки просилось что-то в стиле: «Я же вам говорила! Ну и с кем мы породнились?», – но она почему-то не сделала этого и только молча наблюдала. Уж с чьим-чьим, а с её мнением он бы точно не стал считаться, но теперь… был ей по-настоящему благодарен.

– Зашёл к тебе в театр, а там мне сказали, что ты пять лет как женат на княжне. Ай-ай-ай, братец! – зацокал языком мужчина, грубо привлёк его к себе и, немного развернув, заговорщически понизил голос: – Как ты её захомутал, а? В тихом омуте, Гоша! Ай, в тихом омуте!.. Но знаешь что? Не обижайся, но мне старшая больше нравится. Прям роскошная. Да и младшая ничего… Ты положением своим, случаем, не пользуешься?

– Каким таким положением? – недоумевая, насупился Игорь.

– Только не делай вид, что не понимаешь. В одном доме живешь с тремя красавицами и их престарелым отцом, который, наверняка, оглох и ослеп. Ты хочешь, чтобы я поверил в твою святость?

– Не смей так о них говорить!..

Сидзе вывернулся из объятий брата и только ради приличий сдержался, чтобы не дать ему между глаз. Что подумают Георгий и девушки, если на их глазах начнётся драка?

– Они мне как сестры, – процедил он сквозь зубы и поправил воротник сюртука, который Олег помял, когда схватил его за шею. – Сейчас ты либо извинишься, либо забудь, что у тебя есть брат.

– Ну, хорошо, Гоша, не злись!.. Какой щепетильный стал! Раньше ты таким не был. Этакий князёк!

Игорь громко выдохнул и обменялся взглядами с женой, которая подбадривающе ему улыбнулась. Он изобразил на своём лице ответное радушие, но мысленно подготовился к самому худшему. Георгий пригласил гостя в дом, обещая накормить его и напоить.

– О, это чисто кавказское гостеприимство!.. – Не скрывая своей радости, Олег принял приглашение. – Что может быть лучше родственника-грузина?

Воспользовавшись моментом, Тина пошла рядом с супругом и, взяв его за руку, поцеловала в щёку. Что бы им ни предстояло на этом ужине, они пройдут через всё вместе!.. Разве могло быть иначе?

Ещё пару часов назад за этим столом сидела утончённая Натали, но Олег Симонович стёр её дух без остатка. Он шутил и смеялся без остановки, а на еду, оставшуюся с новогодних гуляний в большом количестве, набросился с рвением собаки, грызшей кость. Стыдясь за брата, Игорь впервые с юношеских лет налил себе в бокал коньяка.

– Вам нравится пахлава? – учтиво поинтересовалась Нино, стараясь быть вежливой, и протянула свату салфетку. Саломея и Георгий старались хранить молчание.

– Очень, ваше сиятельство, очень! Правду говорят, что восточные сладости самые вкусные в мире. Если вы не возражаете, я даже возьму немного с собой в дорогу.

Игорь осушил второй стакан и перестал надеяться на счастливый исход, когда тесть, сдерживая презрение, сказал, что в дороге она могла испортиться. Когда кмари потянулся и за третьим бокалом, Тина мягко отняла его руку.

– Ты же знаешь, как сильно алкоголь на тебя действует, – прошептала она как можно ласковее. – Не надо.

Он послушался, но весь вечер не поднимал на неё глаз и не откликался на уговоры. Именно эта минута стала для Тины решающей.

«Во что бы то ни стало, я должна родить. Что бы ни говорил Левон Ашотович! – размышляла госпожа Ривкина, с жалостью смотря на деверя. – Тогда Игорь точно будет нашим, и всё это останется в прошлом. Ах, ведь всё было так хорошо! Зачем этот балагур явился?!».

Как будто прочитав её мысли, Олег Симонович вытер рот салфеткой и, убрав локти со стола – как ни странно, он ещё пытался соблюдать приличия! – заговорил:

– Я знаю, что не очень хорошо вписываюсь в ваш быт, – произнес он с неожиданным смирением, которое всех поразило. – Но на это я и не претендую. В отличие от моего брата я не слишком для этого хорош.

Тина заметила про себя, что в этих словах не сквозило злобы, но всё равно предчувствовала неладное.

– Я уйду и больше никогда о себе не напомню. Обещаю вам! – сердечно заверил Олег. – Но перед уходом… я хочу попросить вас об одном одолжении. Как родню. Полгода назад я сильно проигрался в карты, и кредиторы дышат мне в спину. Что для вас сумма в двадцать тысяч рублей? Для них же это… цена моей жизни.

Последние розовые очки спали с глаз. Игорь горько усмехнулся. Не внезапно проснувшиеся братские чувства, не тоска и не разлука заставили его брата прийти сюда. Банальная нужда привела Олега в дом князя Джавашвили, где счастливчик Гоша был женат на одной из княжон!..

– Я сейчас принесу деньги. – Георгий поднялся из-за стола, скрипнув стулом. На этом их встреча подошла к концу.

– Дзма!.. – с нежностью позвала Нино, когда за Олегом Симоновичем захлопнулась дверь. Зять остановился на лестнице, и она повисла у него на шее. – Не расстраивайся! У тебя есть мы.

Он выдавил из себя улыбку и постыдился, подумав, что она, возможно, учуяла спиртное. Саломея Георгиевна тоже вышла из тени и встала за спиной у сестры.

– Пусть всё пройдёт, – проговорила она без тени иронии на лице. – С этого дня.

Игорь кивнул им обеим и, пожелав тестю доброго вечера, поднялся наверх. Руки сами потянулись к бренди, стоявшему на самом видном месте, и он успел сделать ещё два глотка, прежде чем в спальню вошла Тина.

«Лекарств больше не принимаю», – сказала она себе между делом, после чего подошла к мужу вплотную и позволила ему выплакаться себе в жилетку.

– Ты – наш, слышишь меня? – неустанно повторяла девушка, осыпая его глаза и скулы поцелуями. – Мы не дадим тебя в обиду. Никогда.

– Тина, – пролепетал он хрипло, отставив бренди в сторону. Он повернулся к жене лицом, и она увидела, как сильно расширились его зрачки. – Давай уедем. Мы снимем маленькую квартирку в Ахалкалаки, а к твоим отцу и сёстрам просто будем приезжать…

– Т-ш-ш. – Она приложила пальчик к его губам, на которых оставила горячий поцелуй, а затем обвила его шею руками. – Поговорим об этом завтра, хорошо?

В полупьяном бреду он, конечно же, ничего не заподозрил, и она очень этому обрадовалась. Коварный план, которого она с этого дня придерживалась, требовал полной отдачи с обеих сторон.

4

Вечер четырнадцатого числа ознаменовался скандалом. Лишь накануне свадьбы Башир Ахмедович как бы невзначай обмолвился, что не ждал родни невесты на вечернем банкете. Согласно исконным правилам, туда допускались только её сестры, но никак не родители или братья. Они также предлагали провести мавлют вместо пышней свадьбы, но натолкнулись на решительный отказ. Константин Сосоевич был разъярён.

– Вай ме!.. Да что они о себе возомнили? – всплеснул он полными руками и ругнулся в сторону. Жена с трудом сдержала его гнев. – Я им дочку отдаю или корову?! Мы её не в капусте, в конце концов, нашли!..

Шалико и Софико, стоявшие в дверях, прыснули со смеху, за что удостоились осуждающего взгляда от рассудительного старшего брата. Чувствуя приближение «судного дня», Ламара провела в слезах несколько часов, а от разъярённого тона отца захныкала ещё сильнее. Но этим двоим все нипочём!..

Закатывая глаза, Дариа Давидовна с трудом увела мужа к окну и стала успокаивать его по мере сил. Что они могли поделать сейчас? Их дочь давно помолвлена и приняла мусульманство, а о свадьбе объявили всему честному народу. Отдавать кольцо уже слишком поздно!..

Подслушав разговор родителей, Давид тяжело вздохнул. Он, похоже, единственный принимал близко к сердцу страдания сестры, но совсем этим не стыдился и с готовностью опустился с ней рядом, чтобы обласкать и приголубить. Кто-то же должен был это сделать!

– Дзма, не отдавай меня этим людям. Пожалуйста, дзма!.. – лепетала она без устали, крепко вцепившись в его воротник. – На тебя одна надежда… Мама³¹ и деда не слышат меня, а этим… – короткий кивок на дверь, – лишь бы посмеяться!..

– Тише, сули чеми³², тише, – как можно ласковее проговорил старший брат, погладил её по голове и поцеловал в лоб. – Вспомни Саломею Георгиевну. Разве ей было легко?

Это оказалось выше их сил!.. Младшие Циклаури заговорщицки переглянулись и облегчили души весёлым хохотом.

– Да-а, ваше сиятельство!.. Вы умеете утешить!.. – насмешливо молвил Шалико, после чего понизил голос, чтобы родители не услышали, и, подмигнув Софико, добавил: – Ничего, что твой муж хромой мусульманин. Главное, что не мужеложник!..

Младшая сестра хихикнула в кулачок, а Ламара, на миг успокоившись, заревела вновь. Тогда Давид схватил с дивана увесистую подушку и запустил ею в брата.

– Ваше дипломатическое сиятельство, – язвительно откликнулся брат-капитан, – не могли вы убрать с моих глаз свою самодовольную физиономию? Вы всё портите!..

Немного пристыженные, Софико и её любимый брат извинились и, не желая испытывать судьбу и свой длинный язык, ушли дальше по коридору. Из гостиной комнаты до сих пор раздавался голос Константина, ругавшего сватов, на чём свет стоял, но, глядя на то, как солнце за окном садилось, его младшие отпрыски потеряли последнюю надежду. Сегодня их сестра в последний раз наслаждалась девичеством, а завтра… она станет госпожой Абалаевой.

– Пусть говорят, что хотят!.. – громко фыркая, заключил старый князь. – И я, и вы все придёте на тот банкет, и мне все равно, что они подумают!.. Я её отец и буду с ней до конца.

– Наш papa – истинный горец, – не без гордости подметила Софико, останавливаясь возле лестницы. – Пусть порой и чересчур для него наивный.

– Это правильное решение, – поддержал её Шалико. Теперь он говорил спокойно и размеренно, хотя ещё пару минут назад получил подушкой по лицу за чрезмерную иронию. Он так менялся с теми, кого по-настоящему любил! – Абалаевы нас ни во что не ставят, но мы с Давидом так просто это не оставим. Можешь быть спокойна! Мы заставим себя уважать.

– Боюсь подумать, что вы задумали, но пусть это останется тайной, – хитро улыбнулась княжна, и он рассмеялся ей в ответ. Немного погодя она вдруг произнесла: – Хорошо, что Натали ушла на прогулку вместе с донной Короллой. Наверняка, этот адат про родителей показался бы ей зверским. Точно бы подумала, что все кавказцы – дикари!

– Ей тяжело привыкнуть, но она очень старается, – c удовольствия отметил брат. Его глаза сияли. – Она такая славная!

– Я знаю, дзма. Я знаю! – Софико душевно коснулась его руки и, желая прощупать почву, продолжила: – Я так давно не видела тебя столь счастливым. Лишь когда… ты любил Нино.

– Как давно это было, да? Кажется, будто сто лет прошло! – непринужденно пожал он плечами, затем поцеловал её в щечку и приобнял за плечи. – Хорошенько выспись!.. Нас ждёт великий день.

– Не мне завтра выходить замуж. – Сестра подхватила его шутливый тон и издали подмигнула, но про себя всё же огорчилась его безразличием. – И слава богу!..

Бога Ламара проклинала всё следующее утро за то, что тот оставил её одну в тяжелый момент. Несмотря на обилие людей вокруг – все хлопотали, суетились и куда-то спешили – она слишком остро ощущала своё одиночество. Мать, Софико и дочери Джавашвили не выходили из её спальни, поправляли длинный шлейф ярко-красного платья и платок, который с этого дня она будет снимать только дома перед мужем. Натали смотрела на все восторженными глазами и о чём-то шушукалась со своей няней. Бесчисленные кузины и тётки из Тифлиса, Тулы и Баку сидели внизу и то и дело всматривались вдаль, чтобы не проглядеть жениха и его родни. Шалико и Давид стояли во дворе вместе с остальными мужчинами в дорогих изысканных нарядах и принимали поздравления. Мцхета наполнилась людьми.

– После того, как тебя заберут, поедете в мечеть, – наставляла Дариа Давидовна, старавшаяся говорить вполголоса. – Там проведут никях – брачную церемонию. Имам тебя спросит три раза, согласна ли ты на брак. Ты ответишь, что согласна. Хорошо?

– Конечно, деда, – покорно отвечала Ламара. По её щекам бежали слезы.

– Ну, хватит-хватит, душа моя!.. Исхан Баширович неплохой человек, несмотря на свой недуг, – не вынесла maman. – Но не надо так смотреть, будто мы тебя силком замуж тащим! Ты вольна отказать. Мы тебя не осудим.

– Вас ведь там не будет, не так ли, маменька? – пропустив мимо ушей последние слова, спросила дочь. – Ни вас, ни отца?

– Нет, дорогая. Никого из твоей родни не должно быть на никяхе. Будут ваши с женихом представители и ещё двое свидетелей. Не думай об этом!.. Лучше сосредоточься на словах имама и доверься своей интуиции.

Невеста кивнула, стряхнув со щёк слезинки, когда одна из Бакинских племянниц Дарии игриво повела плечами.

– Мамида, – вдруг позвала девушка, стрельнув зелёными лисьими глазками. – А это правда, что после банкета под дверями остаются три женщины? Ну, чтобы «засвидетельствовать» брак?

Ламара изменилась в лице и, тяжело дыша, молельно посмотрела на мать. Та поджала губы и взяла калишвили за руку.

– Что ты так удивляешься, доченька? Разве у нас всё не так же проходит?

– Да, но у нас не стоят под дверьми!

– Я лишь надеюсь, – заговорила maman после паузы, – что ты знала меру. Иначе завтра мы по-настоящему опозоримся.

На этом Дариа Давидовна со вздохом поднялась и, оставив дочь на попечении кузин, вышла прочь из комнаты. Оставшись наедине с самой собой, женщина припала затылком к стенке и, перекрестившись, устало прикрыла веки. Да поможет им Господь!..

Всё случилось именно так, как и предсказывала деда. Исхан Баширович в сопровождении целой толпы через пятнадцать минут прибыл, а танцы и пляски не замолкали всё то время, пока они шли по двору. Когда белхамаш зазвучал прямо под окнами, Шалико и Давид поднялись в спальню сестры и, взяв её под обе руки, вывели к сватам.

– Выше нос, даико, – подбадривал старший брат, помогая ей спускаться по лестнице. – Циклаури ты или кто?

– Если тебя кто-то обидит, ты только скажи, – неожиданно выступил средний, поддерживая её шлейф. – Ты выходишь замуж, а не умираешь. Мы всегда будем рядом с тобой.

Не ожидая подобной поддержки, Ламара обняла каждого и, представ перед гостями, естественно им улыбнулась. Когда братья передали её в руки Исхану, его пальцы были горячими, как уголь, да и он сам заметно вспотел. Что же!.. Именно этот человек отныне её муж. И с этим… придётся смириться.

– Так-так-так, кого я вижу!.. – зацокал языком Башир Ахмедович и вышел из-за угла, когда старшие Циклаури проводили Ламару, её мужа и четырех свидетелей в мечеть. – Гордость семьи. Те самые братья!..

Давид и Шалико по очереди обнялись со сватом и пожали ему и его компаньону руки. Их отец и мать обхаживали гостей за фуршетными столиками на то время, пока совершался никях, после которого они бы все поехали на съёмный особняк жениха в Ахалкалаки, а оттуда – в банкетную ресторацию. По мере сил им помогали Георгий Шакроевич, его дочери и зять, а также кое-кто из тёток.

– Мы так о вас наслышаны! Жаль, что мы не познакомились раньше, – располагающе ощерился Айдемиров. – Один капитан, другой дипломат. Я всё правильно помню?

Все рассмеялись и за занимательным разговором ни о чём стали друг друга рассматривать. За Баширом Ахмедовичем и старым Айдемировым к ним присоединились и трое молодых людей, которых им представили, как Джамаля и Искандера Вахитаевичей и одного из братьев жениха, двадцатилетнего Мурада.

– В этой зале так много прекрасных дам, – между делом обронил сват, косясь на старшего Циклаури, которого, по его мнению, давно пора было женить. – Причина, по которой вы ещё не обзавелись супругой, мне совсем не понятна, Давид Константинович. Вы столь блистательный жених!.. Куйте железо, пока горячо.

Давид склонил голову набок в жесте, выражавшем глубокое почтение к возрасту и положению собеседника, но его беспардонность вряд ли пришлась ему по вкусу. Кавказ всегда печётся о неженатых!.. Аль племянница какая в девках засиделась? Или сестра?

– Придёт время, и я оповещу вас об этом первым, – расплывчато ответил капитан. – Найти жену не так уж и сложно!..

– Я с вами согласен. Вы можете иметь любую. – Старший сын Айдемирова скучающе зевнул и вяло кивнул на Натали. – А эта француженка… ваша, Шалико Константинович?

Пренебрежение в голосе Джамаля Вахитаевича не понравилось Шалико. Слух резануло то, как презрительно тот охарактеризовал Натали, как четко выявил её принадлежность. Как вещь, как чью-то собственность!..

– Вы ошибаетесь, сударь, – вежливо покачал он головой. – Она не француженка.

– Вот как? Тогда, быть может, итальянка?

– Она русская, – учтиво улыбнулся Шалико, будто только что прибыл с приёма в Вене, хотя внутри почти кипел. – Графиня Демидова. Моя невеста.

– Что ж!.. Теперь ясно, – немного помолчав, вздохнул Джамаль. – Она, безусловно, мила, но лучшей жены, чем горянка, вы всё равно не найдёте. Спросите наших старейшин. Они всегда знают лучше!

Башир Ахмедович и его старый друг покряхтели, а Шалико сощурился, рассудив, что дипломатической тактикой лести Айдемиров, определенно, владел. Но какие ещё секреты хранит гордый чеченец?..

– Это правда, – поддакнул сыну Вахита Айдемиров. – Француженки и итальянки прекрасны для развлечения, но когда дело доходит до семьи…

– А я считаю, что национальность не важна, когда мы говорим о любви, – не остался в стороне Мурад, но тотчас же покраснел, осознав, что перебил старейшину.

– Да, но так ли важна любовь, когда речь идет о продолжении рода? – эхом отозвался Искандер, поддерживавший позицию брата.

Разговор прервался на несколько секунд из-за танца, за который принялись мужчины, чтобы скоротать время до прибытия новобрачных. Вокруг засвистели и оглушительно зааплодировали. За это время старшие Циклаури обменялись мнениями о Башире Абалаеве и его друзьях, перекрикивая один другого из-за музыки.

– Очень странные люди, – решительно заключил Шалико. – Слишком много важности. И к тебе с этой женитьбой пристал!..

– Терпения, милый друг, терпения!.. – успокоил его брат, забрав с подноса шампанское, и сделал глоток. – Помни, что лучший показатель силы – это танец. Сегодня вечером мы им покажем!

Дзма скептично причмокнул и тоже отпил, закусив экзотической чеченской сладостью, которую пробовал в первый раз. Он немного обмазался, но не заметил этого, потому что с другого конца зала к ним уже шла Натали.

Заметив воодушевление счастливого жениха, Давид усмехнулся в кулак и по-дружески поддел его в бок локтем.

– Ты нарываешься.

– Ну и что?

Шалико, и правда, очень потешился осуждением на лицах Абалаевых, когда Наталья с криками «mon cher!³³» подошла к ним и, отослав куда-то свою няню-итальянку, с нежностью припала к нему.

– Что это такое у тебя на щеке, mon amour? – строго спросила графиня. – Где это ты испачкался? Как маленький ребёнок, честное слово!..

Девушка медленно провела рукой по его щеке, стараясь вывести пятно, а наречённый зажмурился, позволив ей немного себя попытать. Деверь с трудом сдержал хохот, когда Абалаев, наблюдавший за ними, нахмурился и, покачав головой, шепнул что-то не менее сердитому Айдемирову. Что там гласил их адат? Никаких касаний?..

Из-за поворота к ним направились ещё и Георгий с дочерями, а Шалико с нежностью поцеловал Натали в висок.

– Спасибо, мой ангел! – шепнул он ей на ушко, приобняв за талию. – Ты просто чудо.

После столь приторной сцены, Давид решил оставить влюблённых одних. Так, он пошел навстречу князьям Джавашвили, чтобы отвлечь их внимание, но сам, как и Нино, то и дело косился на брата.

– Ваше сиятельство, – почтительно поклонился он князю, ища глазами его старшую дочь. – Надеюсь, Валентина и Нино Георгиевны хорошо проводят время?

– Не так хорошо, как ваш брат, к сожалению, – нахмурил брови Георгий, когда Натали рассмеялась, услышав от Шалико какую-то шутку, а Нино спрятала взор в пол. – Вы так не считаете?

– Молодость!.. Она ведь зелена, ваше сиятельство, – оправдывал грехи дзмы Давид, как будто сам не считал их грехами. – Кстати говоря, где же ваш зять, Игорь Симонович? Мне не хватает хорошей компании.

– Мы с сестрой сейчас же отправимся на его поиски, – подхватила Тина и, взяв Нино за руку, поспешно протараторила: – Мой муж что-то хотел тебе сказать, дорогая. Ты же знаешь его!.. Если он зовёт, значит что-то срочное…

Совместными усилиями они всё же увели младшую княжну прочь, а Давид постоял ещё немного с Георгием Шакроевичем для приличия, а потом и сам откланялся.

Он заметил Саломею в дверях во время разговора с её отцом, но честно выждал время, пока его общество не надоест Георгию, и только после этого направился к ней сквозь толпу. Старшая Джавашвили стояла в стороне совсем одна и, облокотившись о дверной косяк, уныло оглядывала толпу.

– Вы позволите, Саломея Георгиевна? – галантно обратился к ней капитан и, выйдя из-за угла с двумя бокалами, протянул один своей даме. – Я слышал, вы предпочитаете красное.

Саломея обернулась только на мгновение, забрала из его рук бокал и небрежно вздохнула, отпив напитка Богов.

– Я уже побывала на стольких свадьбах, что перестала испытывать к ним какой-либо интерес, – иронично смеясь, призналась вдова. – На помолвке мусульманские обряды приковывали взгляд!.. Но здесь… всё почти такое же, как и у нас.

Давид увлечённо слушал, заняв место по другую сторону дверного проема, и, когда кто-то из гостей проходил мимо, молодые люди тактично расступались.

– Неужели вас ничего на свете не трогает, ваше благородие? – недоверчиво усмехнулся князь, покрутив в руках стакан. – Никогда в это не поверю. Вы были очень романтичны в молодости!

– Да, и к чему меня это привело? – Молодая женщина иронично фыркнула. – Я стала слишком стара для страстей, Давид Константинович. Теперь я придерживаюсь другой крайности. Нет ничего лучше здорового цинизма!..

Он ей не верил. Саломея всегда умела пустить в глаза пыль, и сейчас, наверняка, строила из себя ту, кем на самом деле не являлась, просто сменив амплуа. Но он слишком хорошо её знал, чтобы повестись на очередной театр!.. Впрочем, подыграть ей всё-таки стоило. Иначе она не подпустит к себе близко. Это будет не так просто, как в прошлый раз!.. И всё же, он своего добьётся.

– Должен признаться, я с вами согласен.

– Неужели?

– Да, наше время постепенно уходит, но зато приходит черёд других. И они наделают тех же ошибок, если мы их, конечно, не предупредим.

– О чём это вы толкуете, князь? – сощурилась Саломея, а собеседник очень обрадовался, заметив в её глазах былые искорки.

– Скажите, ваше благородие, – начал он, кивнув на брата и его невесту, спокойно стоявших чуть поодаль. – Нино Георгиевна тяжело переживает приезд графини?

Ответ не заставил себя долго ждать, так как тема оказалась наболевшей. Старшая Джавашвили красноречиво закатила глаза и снова выпила вина.

– Шутите? – переспросила она ехидно. – Знаете, чем она занимается по ночам последние несколько дней? Штудирует французский язык, который всю жизнь терпеть не могла!.. Да-да, вам смешно, а меня, между прочим, уже тошнит от спряжения глагола avoir!..

– По тону вашего отца я понял, что и он не в восторге от этой ситуации.

– Да, он зол на вашего брата за то, что он так себя ведёт. А наш зять называет его фигляром и изнеженным франтом и грозится когда-нибудь распустить кулаки!..

– Тем более, нам нужно вмешаться. Они же сами не разберутся! – сдерживая смешок, заключил Давид. – Вы будете удивлены, но он плохо спит и всё строчит что-то в своём дневнике. Может быть, любовные признания Натали. Я не знаю! Но вы ведь не верите, что мой дзма…

– Ни капельки.

– У меня уверенности поменьше, так как он скрытный человек, хотя я бы поборолся. Но только с подходящим напарником!..

– Вы предлагаете мне сотрудничество, ваше сиятельство?

– Я предлагаю объединить силы, чтобы помочь моему брату и вашей сестре. Только и всего!.. Поверьте, только и всего!

На этом бывший любовник протянул Саломее руку для заключения дружественного союза во благо их меньших, и, хотя она давно поклялась себе, что отошла от интриг, беспокойство за сестру взяло над ней верх. Да, в прошлый раз, когда он предлагал ей дружбу, ничем хорошим это не закончилось, но и она сильно с тех пор переменилась. Теперь она не позволит играть с собой, всегда будет держать его на расстоянии вытянутой руки, закроет своё сердце на засов. Склеить то, что сломано, невозможно!.. Но рискнуть… всё-таки можно.

– Пожалуй, так действительно будет лучше, – со вздохом подытожила Саломея. – Только скажите, когда приступать.

– Прямо сейчас, ваше благородие. Прямо сейчас!..

***

Банкетная ресторация, которая вмещала в себя пятьсот гостей, показалась Ламаре очень уютной. Местное великолепие настолько ослепляло, что госпожа Абалаева вдруг позабыла, как сильно стены мечети давили на неё ещё час или два назад. Под руку с новоиспечённым майра³⁴ она прошлась мимо круглых столиков, покрытых узорчатыми белыми скатертями, и во все глаза рассматривала высокие потолки, дорогие люстры с подвесками и массивные светло-розовые колонны будто из мрамора. Раскрыв рот, юная невеста разглядывала и горшки со странными цветами, похожими на папоротники, и огромные окна с витражами, и неожиданно для себя осознала, что Абалаевы, должно быть, очень богаты. Возможно, даже богаче, чем её родители!.. В противном случае они не смогли бы снять такое шикарное помещение для этого празднования, а это означало, что, если она будет умело себя вести, то муж выполнит все её капризы. Что ей от богатства родителей, если они всегда её ограничивали? Но из кмари – или, всё-таки, майра? – гораздо легче вить верёвки!.. Тем более, из такого, как Исхан Баширович. При правильном подходе он станет есть у неё из рук! Ну а любовь… так ли она важна?

– Какой цвет вы предпочитаете, Исхан Баширович? – спросила она между делом, заметно просияв, и с нежностью взяла его за руку. От этого жеста несчастный даже вздрогнул.

– Фиолетовый, Ламара Константиновна, – ответил он, запинаясь от волнения.

– Что ж, хорошо!.. Отныне я буду носить только фиолетовый платок.

– Посмотри на даико, посмотри!.. – не удержался от иронии Шалико, когда Ламара повела Исхана к столу, что-то с жаром ему рассказывая. – Увидела люстры с подвесками и окна с витражами и вмиг печаль свою оставила.

– Кто не меняется,так это наша Ламара, – покачал головой Давид, соглашаясь с братом. – Но лучше уж так, чем вечные слёзы о горькой судьбе и жалобы на то, какие мы изверги.

С этим спорить не приходилось, и им осталось только помолиться, чтобы меркантильная головка сестры никогда не сменяла своих ценностей. Они прошли через большие унижения, чтобы устроить этот брак, и ведь до сих пор через них проходили!..

– Что это такое? – недоуменно шепталась между собой чеченская половина гостей. – Что они тут делают? Кто им разрешил?

Константин Сосоевич с женой услышали эти шептания за своей спиной, но твердо решили ещё со вчерашнего вечера не придавать им значения и с видом, полным достоинства, прошли вперед к своему месту. Сыновья поддержали их, как могли, а Софико заявила в сердцах:

– Терпеть не могу этих ханжей!..

Братья обречённо перемигнулись, рассудив, что Бог, наверняка, посмеялся над ними, сделав одну из их сестёр дурочкой, а другую бунтаркой. Благовоспитанная Натали тотчас отругала будущую золовку за несдержанность, но та, пусть и замолкла внешне, так и не перестала кипеть изнутри.

Центр залы понемногу наполнился людьми, когда дяди Исхана и Торнике Сосоевич с женой открыли первый танец. О мазурке и менуэте пришлось забыть: Башир Ахмедович заказал на сегодня только кавказские мелодии. Когда Константин с семьёй подошли к столу жениха и невесты, чеченский Ловзар заиграл во всю, а Джамаль Вахитаевич крепко сжал в объятьях жениха. Рядом с братом стояли верный Искандер и красавица Ирсана, прибывшая на тот вечер в платке собственной вязки. Исхану составил компанию младший брат Мурад, который очень вежливо и обходительно обращался с юной Айдемировой.

– Ну, доттагl³⁵, – проговорил он сердечно и пожал смущавшемуся Исхану руку. – Поздравляю! Отныне ты женатый человек. Но помни: если тебе, твоей жене или вашим детям что-то понадобится, ты волен обратиться к нам за помощью в любое время. Мы с Искандером жизнь за тебя отдадим!

– МашаАллах, брат мой! – отвечал друг с увлечённостью, которой не так-то легко добивались от него другие. – Будь уверен, что я тоже встану с тобой плечом к плечу, когда понадоблюсь.

Трогательность, с которой эти двое общались, вызвала у Шалико невольное уважение, хотя об Айдемировых он уже успел сложить не самое лестное впечатление. Подобно своей невесте, он с большим интересом смотрел по сторонам, приглядываясь к новым людям, чьи характеры ещё предстояло расколоть. Пожалуй, Джамаль Айдемиров был самым непредсказуемым из всех!.. Впрочем, определенный опыт в подобных вопросах помог ему сложить довольно внятный портрет. Старший отпрыск семейства привык слышать о своей исключительности, в которую поверил настолько, что возомнил себя французским королём-солнцем. Осталось только за поеданием цыплёнка вскричать «Государство-это я!» и вытребовать, чтобы все его прихоти выполнялись по щелчку пальцев. Хотя родители, сестра и брат давно, наверное, ходили перед ним на цыпочках, иначе вёл бы он себя столь надменно? Страшно подумать, что этот капризный ребёнок сделает, если желанная «игрушка» когда-нибудь ускользнёт из рук!

Образ французского монарха усугублялся к тому же ролью истинного горца, которую Джамаль отыгрывал без каких-либо отступлений, придерживаясь, в том числе, и её отрицательных сторон. Пожалуй, нет ничего безумнее этого!.. Если бы молодой Айдемиров умел думать, умел рассуждать, то, наверняка, увидел бы в этом жанре минусы, на которые сам Шалико не мог закрывать глаза. Прогрессивная Европа, к которой он тянулся всю юность и в итоге нашёл её в прекрасной Натали, боролась в его душе с домом, с Кавказом, с которым его связывало столько теплых воспоминаний. Здесь остались люди, здесь осталась душа. И всё же!.. Это путь в «никуда». Бесчестно думать, что давно утраченное «былое» можно вернуть, и исход этой борьбы известен!.. Натали лучшее, о чём можно мечтать, а горец в нём умер, даже не родившись!.. Оправдывался ли он перед собой? Что за вздор! Это единственный верный и правильный путь, а зов крови, о котором все так много говорили, затих в нём вместе с джигитским нутром. Европа, Натали и ещё раз Европа!..

– Я полагаю, нам пора переодеться, – сказал под ухом Давид, привлекая его внимание, когда кто-то из Абалаевых спросил их отца, зачем они поощряли страсть Софико к лошадям. Разве они не понимали, чем это чревато?

Таинственный тон брата зажёг на лице Шалико азартную улыбку. Он кивнул дзме и, повернувшись к fiancée, поцеловал ей руку в надежде ещё немного позлить Айдемировых.

– Ma сherie³⁶, – произнёс он весело, – мы с твоим деверем приготовили подарок для нашей сестры и её мужа, но для этого нам понадобится твоя помощь. Ты окажешь нам такую услугу?

– С превеликим удовольствием, Шалико Константинович, – с готовностью кивнула Наталья, которая, впрочем, трезво оценивала свои силы. – Только я очень мало смыслю в кавказских танцах! Вы уверены, что я не испорчу своей неуклюжестью вашу композицию?

– О, сударыня, – по-дружески подмигнул ей Давид, – вы не можете испортить ничего.

Юная графиня хихикнула, и тогда братья Циклаури обернулись к Баширу Ахмедовичу и его родне, чтобы поведать им радостную новость.

– Мы много репетировали, – говорили они в один голос. – Надеемся на ваше внимание!..

– И что вы намереваетесь исполнить, молодые люди? – поинтересовался один из дядек жениха и неряшливо зажёг трубку.

– Кинтаури, – хитро усмехаясь, ответил Давид и убрал руки за спину, а Шалико подпрыгнул на месте от нетерпения.

Саломея и её сестры, стоявшие неподалеку, услышали, как чеченские родственники спросили братьев, те ли самые кинто имелись в виду. Ламара захлопала в ладоши, открывшись, что обожала все городские танцы-представления о жизни простых жителей Тифлиса. Исхан, который до сих пор не отошёл от неожиданных вспышек внимания, тоже признался, что имел много друзей среди мелких уличных торговцев и знал их быт изнутри. Вахита Айдемиров заинтригованно поджал губы, добавив, что по шуточности и виртуозности этот танец ещё не превзошел ни один другой. Услышав всё это, будущие исполнители загадочно улыбнулись.

Через пятнадцать минут молодые князья Циклаури, одетые во всё черное, вернулись в залу и за руку вывели Натали в центр. Мешковатые штаны создавали нужный образ, как и серебряный пояс на талии и подвязанные к нему красные и оранжевые платки. Поправив на голове шляпу, Шалико взял свою невесту за локоток и, разыгрывая целое представление, подошел с ней к шуточному прилавку, за которым уже стоял Давид. Кинто в его лице предлагал молодой паре различные товары: от яблок и апельсинов до бутылок с вином. Шалико от всего отказывался. Спор разгорелся нешуточный, когда «торговцу» надоела привередливость «покупателя», и он жестами попросил девушку отвернуться, а потом отвесил её жениху щелбан. Тот оскорбления, конечно же, не вынес, мягко отодвинул Натали в сторону и, закрывая её собой перед наглецом, кивком головы вызвал его на танцевальную дуэль.

Энергичностью сам танец ничем не уступал его предыстории. От хлопков и изящных пируэтов они перешли к открытому противостоянию, пустив в ход и шляпы, которые подбрасывали вверх, и завязанные на поясе платки, которыми махали в воздухе и повязывали на голове, дразня один другого. Давид перешел к самой многообещающей части выступления, когда забрал со своего прилавка бутылку вина, и, взгромоздив её себе на голову, продолжил с ней танцевать. Когда он начал перебирать плечами, публика разразилась восторженными свистами и аплодисментами. Шалико не отставал, и, как только соперник перестал рисоваться, забрал бутылку у него из рук. Он налил немного вина в бокал, но не дал брату отпить из него и, издевательски усмехаясь, поставил стакан на пол. Молодые люди не позволяли друг другу подойти к запретному плоду, отпихиваясь и борясь локтями, и только наводили вокруг него круги. В конце концов, Шалико с силой оттолкнул Давида, дал ему ненастоящий тумак и, не поднимая стакана с пола, наклонился так низко, что достал его губами. Затем он распрямился и, держа стакан ртом, отпил из него под завистливые взгляды оппонента.

– Это мои мальчики!.. – со слезами на глазах заключил Константин Сосоевич, а Дариа протянула ему носовой платок, прижимая к груди свой собственный. Ламара как можно громче заявила, что всегда гордилась своими братьями, и даже Абалаевы согласились, что повод для гордости у их невестки – несмотря на всю «ту» историю! – всё-таки имелся.

– Должен признать, – пожал плечами старший Абалаев, пока Давид и Шалико, с которых струился десятый пот, шумно восстанавливали дыхание, – что ваш фарс получился весьма искусным. Вы отлично двигались!..

– Вы тоже так считаете, Георгий Шакроевич? – как бы невзначай спросил старший Циклаури, когда родители перецеловали их с братом в обе щеки и обняли. – А вы, Саломея Георгиевна?

– Я считаю, что с такими способностями вам давно пора в циркачи, – посоветовала Саломея, подхватив его насмешливую манеру. – И зачем вы пошли в солдаты?!..

– Раз вашим сватам нравятся, – изо всех сил храбрился Георгий. Весь вечер на сердце у него скребли кошки, – то нам и подавно, мальчик мой.

– Вы отлично справились, – подала голос Нино, когда Шалико показался за спиной у брата, а он вежливо ей улыбнулся.

– Благодарю, Нино Георгиевна. Мы очень старались.

– Magnifique, mon cher, magnifique! Ты был просто великолепен!..

Натали вышла из толпы, не дав им обменяться ещё хотя бы фразой, и, не теряя времени, повисла у своего жениха на шее. Пожилая няня последовала за воспитанницей, и Нино, которая стояла к ней спиной, случайно наступила ей на ногу.

– Я прошу прощения! – извинилась княжна по-французски. По словам Давида, донна Королла немного его понимала, но её лицо и после извинений ничего не выражало, а густые брови сошлись на переносице. Интересно, о чём думала старая донна?..

Шалико тем временем привлёк Натали к себе и, польщённый её похвалой, заметно покраснел.

– Тебе, и правда, понравилось?

– Шутишь? Теперь я тоже хочу научиться.

– Это прекрасно!.. Я возьмусь тебя учить. В чём же проблема?

Все рассмеялись, подыгрывая ей, кроме Георгия и Игоря, озадаченно смотревших друг на друга.

– Вот же… позер! – процедил сквозь зубы муж Тины, и она ужаснулась, заметив, как сильно сжимались его кулаки. – Более откровенный театр я видел только у Саломе!..

– Тише, дорогой, тише, – просила супруга, боязливо озираясь по сторонам. – Нас ведь могут услышать!

– И что же? Я когда-нибудь поставлю ему под глазом синяк. Не удержусь! И что Нино только нашла в этом франте?

Саломея и Давид, от которых не ускользнула озабоченность на лицах родных и близких, повели разговор в другое русло. Натали, впрочем, слишком понравилась затея с обучением и, спустя десять минут после Кинтаури, она напомнила всем о ней. После этого графиня Демидова подхватила младшую золовку под одну руку и молельно взглянула на жениха.

– Я боюсь, без вас мы не справимся, Шалико Константинович. Вы всё-таки возьметесь меня учить?

Он с радостью согласился, и они втроем присоединились к танцующим. Их до сей поры насчитывалось два или три человека, а музыканты, принимая во внимание юность и неопытность ученицы, заиграли какую-то простенькую застольную мелодию. После зажигательного Кинтаури многие отвлеклись на поедание шашлыка и кебаба и лишь иногда оглядывались на них, подбадривающе хлопая. Ламара и Исхан тем временем обходили столы и принимали поздравления. В свадебном вечере нашлось время и для подобной передышки, но, если для кого-то это время и стало спокойным, то младшая княжна Джавашвили не причисляла себя к этим людям.

Нино знала, что вела себя как наивная плакса, но ничего не могла с собой поделать. Горечь и обида душили и сковывали. Когда-то давно – всего пять лет назад!.. – на месте Натали стояла она. Это она улыбалась ему, рисуясь и флиртуя! Это она смущалась и жеманилась, будто у неё не получалось то или иное движение, чтобы он лишний раз коснулся её плеча или талии или подержал за руку!.. Она кормилась его теплом, принимая его как должное, а теперь билась в конвульсиях, изнывая от голода, томясь и погибая. Источник, без которого она не могла жить, перекрыт!.. Почему она не понимала этого раньше? А теперь другая получала желанную ласку и нежность, пока она задыхалась, как рыба, выброшенная на берег. Но разве она сама этого не заслужила? Он приручил её, привязал к себе невидимой цепью, и она слушалась, пусть и неосознанно, она покорилась уже тогда! Но кто виноват в том, что она в упор не видела этой цепи? Она сама перекрыла себе воздух, а теперь сетовала на его невесту?! Натали-то уж точно ни при чём!.. Был лишь один человек, чью голову вовремя не посыпали пеплом, и её звали Нино Джавашвили!..

Нино Георгиевна, как он отныне её называл. Ни генацвале, ни моя Гретхен, Эвридика, Лотте!..

– Позвольте пригласить вас на танец, ваше сиятельство, – прозвучал совсем рядом металлический голос, который ей меньше всего хотелось сейчас услышать. Боже!.. Неужели опять он? Но где papa, Игорь?.. Почему их нет рядом, чтобы защитить?

– По правилам этикета, вы не можете отказать мне, – не без злорадства повторил Джамаль. – Вы же не хотите поднимать шум?

Нино обречённо прикрыла веки и, тяжело дыша, приняла его приглашение. Грудь в корсете поспешно поднималась и опускалась, и её отвратила мысль, что он мог смотреть на неё таким образом. А он смотрел!..

Княжна наблюдала за ним только боковым зрением, но не сомневалась: он испепелял её глазами, готовый в любой момент вцепиться в свою жертву, будто орёл в голубку.

Лицо Нино исказила такая мука, что Шалико вмиг оторвался от своей невесты и её изящных грациозных движений и озабоченно всмотрелся в Джамаля. Танцы перестали для него существовать, и он встал, как вкопанный, прямо посреди образованного круга. Не позволял ли себе лишнего Айдемиров?

– Не стоит. – Давид жестом остановил Саломею, когда та чуть не сорвалась с места на помощь сестре. – Пусть поревнует немного. Быстрее образумится.

С каждой минутой отрешённость Шалико становилась всё более явной, и, в конце концов, её заметила Натали.

– Что-то случилось, mon cher? Куда ты так смотришь?

Софико хватило нескольких секунд и одного кивка от Давида, чтобы всё понять. Она приняла самое естественное выражение лица, и, приобняв невестку за плечи, мягко развернула к себе лицом.

– Натали, mon ange!³⁷ Смотри, какое движение я тебе покажу. Тебя никто такому не научит!

– Но Софи!.. Разве обязательно поворачиваться спиной?

– Конечно, милый друг, конечно!.. Ты не знаешь наших традиций. Нельзя смотреть на мужчину во время танца!

Натали с пониманием вздохнула и покорно вняла советам золовки. Через её голову Софико сделала брату жест, чтобы не переживал. Она своё дело знала!..

– Матерь Божья!.. Что за страсти! – шутя, заметил Игорь. Он отходил к карете, чтобы принести для Тины шаль, а за это время разразилась целая буря. – Ни на минуту сестрёнок оставить нельзя!

Перед глазами зятя развернулась сцена настоящих баталий, которая не могла оставить его равнодушным. Он поцеловал жену в щечку и закутал удобнее в шаль.

– Пойду спасать нашу малышку! – шепнул он Тине, а та одарила его своим благословением.

Поправив воротник, сидзе подошел к Нино и Джамалю и, откашлявшись в кулак, спросил:

– Вы позволите украсть у вас мою свояченицу, Джамаль Вахитаевич? Не могу отказать себе в удовольствии станцевать с милой родственницей.

– Конечно, Игорь Симонович. – Айдемиров недовольно отступил, а от его слов, несмотря на их смысл, за версту разило фальшью. – Зачем же вы спрашиваете?

Молодой чеченец отпрянул назад, передал Нино в руки зятю и, раскланявшись, удалился.

– Я никогда не любила тебя сильнее, чем в эту минуту! – Нино горячо поблагодарила сидзе, а её глаза заблестели. – Что бы я без тебя делала!

– Ну для чего ещё нужна семья? – деланно причмокнул Игорь, после чего обратился к толпе и по-дружески подмигнул жене, старшей свояченице и Давиду Константиновичу.

У дверей Джамаль Айдемиров остановился, схватил со стола стакан и осушил его нервными, порывистыми глотками. Оторвавшись от вина, он заметил, что Шалико Циклаури пристально на него смотрел, и он так же пристально посмотрел в ответ. Затем Джамаль отставил стакан в сторону и, сверкая длинными полами чёрного одеяния, вышел вон из залы.

***

Страсти, что обуревали молодых, почти не трогали их старцев. Вопросы, которые не давали им покоя, касались не личных взаимоотношений, а жизни в целом, и спор, завязавшийся между ними прямо в разгар вечера, стал памятным для каждого из них.

– Маленьким ребенком я часто наблюдал за тем, как мои сёстры и мать вышивали, – заговорил Башир Ахмедович, обращаясь к свату. Музыканты слабо били в барабаны, а гости в обе щеки уплетали вайнахский жижиг-галнаш. – Однажды я сильно увлёкся и попросил свою нана³⁸дать мне в руки иглу. Она так рассердилась, что чуть не снесла мне голову с плеч. Сказала: «Мужчина не должен до этого опускаться. Если ему и приходится зашивать что-то из своей одежды, то он делает это так, что ни одна из женщин не видит его в этот момент и не унижает тем самым своё достоинство».

Вахита Айдемиров и дядя Исхана, Казбек Абалаев, одобрительно поджали губы, а Константин Сосоевич и князь Джавашвили с интересом прислушались.

– Я помню этот случай, брат, – поддакнул Казбек Ахмедович. – Ещё один похожий разговор врезался мне в память. Наша нана изумительно пела, а отец, как военный, занимавший высокий чин, часто давал в нашем доме званые вечера. На одном из таких вечеров её исполнение оценил директор Императорской Консерватории в Петербурге и пригласил учиться и выступать у себя. На что она ответила: «Я не для того выходила замуж за офицера, чтобы петь в опере!».

– Значит ли это, что вы не стали бы ничем помогать своей жене, дочери или сестре, даже если бы она вас об этом попросила? – Выждав время, отец невесты всё-таки подал голос. Георгий коснулся его плеча, предостерегая от бездумных решений, но костёр уже разгорелся.

– Что вы, князь! – искренне возмутился Башир. – Вся наша культура сводится к тому, что женщина – это нежный цветок, за которым нужен постоянный уход, а в Коране об этом говорится прямо.

– И христианская часть горцев с вами согласится, – примирительно отметил Шакроевич. – На Западе почему-то считают, что женщина у нас безвольна, но на самом деле она защищена на Кавказе гораздо лучше, чем у них.

– И всё же, – не унимался Константин, которого сильно ранили слова свата, сказанные с особым пренебрежением к Ламаре до этого. – Вы не станете штопать свои брюки, как солдаты в казармах, даже если придет нужда?

– Не станем, ваше сиятельство, – без обиняков пожал плечами Айдемиров. – Да, мы одариваем женщин заботой, оберегаем их от всех невзгод, холим и лелеем, как хрусталь. А взамен просим заштопать эти несчастные брюки!.. Разве это так сложно, если все остальные заботы мужчина берёт на себя?

– Но, если женщина не рада штопать их, вы прибегните к насилию? – спросил отец трёх дочерей, которого живо волновали эти вопросы.

– Ни в коем случае. К насилию прибегают только худшие из нас.

– Но значит ли это, что она отныне для вас презренна? Что не получит вашей заботы и любви?

– Безусловно, значит, – ответил за брата Казбек. – Но что вы имеете в виду под «не рада штопать»? Что за капризы? Она обута, сыта и одета, а всё остальное – наглость. Если вы будете потакать им, то они сядут вам на голову и свесят ножки. Помяните мое слово!

– Неужели?

– Вы очень странно рассуждаете для горца, Георгий Шакроевич. Неужели грузины дают своим женщинам столько свободы?

«Наверняка, дают, – ядовито подумал про себя Башир, – раз Ламара Константиновна такое себе позволяла!».

– Ни в коем случае, – вступился за обескураженного друга Сосоевич. – Мы ценим и уважаем их прекрасное нутро так же, как и вы, и стремимся во всём облегчать их долю.

– Так в чём же беда?

– Дело в том, что нам важны их мысли, важна их душа. Ведь они так же, как и мужчины, имеют своё собственное мнение, с которым нужно считаться, коль вы действительно их любите. Если хотите, чтобы они чувствовали себя счастливыми рядом с вами! Поверьте, по упорству и уму, они совсем нам не уступают.

– И, если вам важна именно душа, – с улыбкой поддержал генацвале Георгий, – то вы всё-таки возьмёте в руки иглу и сделаете много чего ещё. В Библии проповедуется смирение и, только обуздав свою гордыню, вы найдете мир.

Спор христиан с мусульманами и на этот раз закончился ничьёй, хотя каждая из сторон решила, что всё равно переиграла вторую. Абалаевы и Айдемиров-старший проворчали себе что-то под нос и не до конца согласились с мнением оппонентов. Башир вновь вспомнил о загубленной репутации Ламары и недобро хмыкнул, глядя на свата. Вот что бывает, когда считаешься с женским «мнением»!.. Правда, один из его младших сыновей, Мурад, объявил, что подслушивал их спор, что согласен с Георгием Шакроевичем и что того же мнения придерживались многие его друзья и их отцы. Он также добавил, что его будущая жена будет шить и вязать только в своё удовольствие, так как он очень любил искусных девушек. За это он получил заслуженный подзатыльник и сразу же угомонился.

– Ну как хорошо мы их, а! – подвёл черту Константин и приобнял Георгия за плечи. – Сегодня я наконец перестал чувствовать на себе их снисходительный взгляд!

– Да, – печально вздохнул генацвале. – Только мы сами не справляемся с тем, о чём толкуем, дзма. Ни мы, ни наши дети.

– О чём это ты, друг мой?

Дзма указал рукой на стоявшую в углу молодёжь, а его глаза наполнились болью.

– Твой сын, Константин Сосоевич. Не очень хорошо он поступает с моей Нино.

Константин вздохнул и, устало покряхтев, ответил, что поговорит с Шалико. Вместе они подошли к колоннам, где Тина с умиротворением следила за танцами. Она невольно вспоминала, какие эмоции терзали её в похожих ситуациях раньше. Пять лет назад она смотрела на сестёр и их кавалеров с завистью и большой жалостью к себе самой. А нынче!.. Игорь крепко стоял за её спиной. Правда, в последнее время она очень огорчалась, когда видела его с вином, ведь он так быстро пьянел!..

– Будь спокойна, – отмахивался кмари с беспечностью ребёнка, который просто любил сладости, но бросил бы их есть, если бы захотел. – Я знаю меру. Разве я позволю, чтобы тебя прозвали женой пьяницы?

Тина всё равно очень тревожилась и с руганью и криками забирала у него из рук бокалы. В такие минуты они могли не на шутку повздорить. Ох, не заигрался бы он с этими «сладостями»!

И всё же… кому из трех Джавашвили повезло больше всех? Саломея овдовела при обстоятельствах, одна мысль о которых причиняла такую боль, что она и слышать не хотела о повторном замужестве. Пусть Давид Константинович до сих пор смотрел на Саломе с любовью, вряд ли ему удастся растопить её сердце. А Нино!.. Горечь и на этот раз наполнила душу Тины, но теперь она расстраивалась не за себя, а за сестру. Раньше Шалико был так нежен и внимателен к ней, но сейчас!.. Даико выглядела прелестнее, чем когда-либо, двигалась грациознее лебедя, но его взгляд оставался холодным, а движения казались выверенными до мельчайших деталей. И в них отсутствовала душа! Слёзы наворачивались на глаза, но Нино изо всех сил держала лицо. Давид и Саломея тоже выглядели озабоченными. Игорь и papa пыхтели под боком, сдерживаясь из последних сил. Одна лишь Натали ничего не замечала.

– Наблюдать за вами одно удовольствие. – Тамада похлопал по спинам танцующих и пригласил всех к столу. – Но сейчас я попрошу вас освободить зал для жениха и невесты.

– О чём это вы? – удивились Константин и Башир один за другим. Ламара и Исхан смотрели на него с таким же недоумением.

– Ну что вы, друзья! – продолжал незадачливый старик. – А как же картули – свадебный танец молодожёнов?

Весёлый тамада говорил это всем, кто праздновал свадьбы в его заведении, но на этот раз не учёл одного досадного недоразумения: жених заметно хромал.

Воцарившаяся тишина, впрочем, быстро донесла до глупца совершённую ошибку. Тогда он поспешил исправить ситуацию, схватившись за первую годную мысль, что пришла ему в голову.

– Если молодожены не могут исполнить его сами, то ничего страшного в этом нет. Мы можем попросить кого-то заменить их!

Это шло против правил, но никто не успел выразить своего мнения, потому что тамада уже обратился к Нино:

– Вот вы, сударыня. Как плавно вы двигаетесь!.. Мы выберем для вас подходящего партнёра и попросим станцевать для нас ещё раз.

Всё произошло в один миг. Глаза Джамаля Вахитаевича сверкнули таким огнем, что у девушки подкосились коленки. Нет-нет, только не это!.. Кожа покрылась мурашками, когда она представила, как он простирал к ней руки. Нино отпрянула назад, инстинктивно обернулась к Шалико – пусть они и были в ссоре! – и в отчаянии дёрнула его за рукав. Тысячи созвездий заблестели в этом взгляде. Как только можно так смотреть!..

– Вы не составите мне компанию, ваше сиятельство? – еле шевелились её губы, а голос наполнился такой мольбой, что защемило сердце. – Прошу вас…

Ей хотелось добавить «помогите», но Шалико понял её и так. Впервые с момента их встречи в Сакартвело он посмотрел на неё с прежней теплотой, будто время повернулось вспять. Ещё раз взглянув на Джамаля, чей гнев не сулил ничего хорошего для Нино, он с готовностью кивнул ей. Натали, наблюдавшая и за ней, и за ним, сделала над собой усилие, чтобы не поддаваться мнительности, и с улыбкой проводила их в центр. В отличие от неё молодой Айдемиров так и не сдержал осуждения.

– Разве можно танцевать свадебный танец, если вы не жених и невеста? – шепнул он отцу, шумно дыша. – Что за странный народ эти грузины?!..

Ваша и да³⁹ согласились, что это безнравственно, особенно когда у одного из танцующих есть наречённая, но их возмущения ничего не изменили, и вскоре картули заполнило зал.

На этот раз всё было иначе. Нино ощутила это с первых же минут, и поначалу ей это нравилось. Однако проходило время, и она перестала чувствовать под ногами пол. Как он красовался!.. Перед ней или перед Джамалем? Кому что пытался доказать? Или просто… не сдержался? Ей хотелось смотреть на него без устали, а ведь для приличия надо хоть иногда отводить взор!.. Княжна быстро поняла, что вместо одной западни попала в другую, но пожалела ли об этом? Эта пытка казалась сладостней других! На каждый его смелый выпад она отвечала всё более томным и ласковым взглядом, но потом горько об этом жалела. Ей нельзя его поощрять, нельзя подначивать, нельзя!.. Так почему она раз за разом делала это, почему не останавливалась? Ещё, ещё и ещё!.. Ещё поворот, ещё одна опасная близость! Позорная игра переходила все границы, и они настолько увлеклись, что ястреб и голубка вышли из них слишком натуральными. Что подумает, глядя на них, Натали?! Отец, Игорь! А Айдемиров?.. Ей лучше не попадаться ему на глаза…

Она закрывала лицо ладонями, но он следовал за ней неуёмно, куда бы она ни ступила, и румянец на её щеках превратился в пунцовый. Косы растрепались, дыхание перехватывало, а музыка шумела в ушах. На губах застыла немая мольба: «Не надо, Шалико, не надо!..», но он не послушался, даже если бы услышал её. Она никогда, никогда не видела его таким!.. Боже Всемогущий!.. Как сильно они повзрослели! Но неужели он умел быть таким? Как много неизведанного таил в глубине души её возлюбленный?.. И как… сильно она мечтала это узнать?!..

Она позволила себе эту мысль на последних аккордах картули и, держа во время всего танца оборону, вдруг её ослабила. Шалико подошел очень близко и, не совладав с собой, провёл пальцем от её локтя до кисти руки. Это касание не ускользнуло от Айдемирова.

«Она танцует с этим пижоном, как итальянская куртизанка, когда он помолвлен, почти женат!.. И такого человека она предпочла мне?! Как низко она пала!»

Картули давно замолк, а они все смотрели друг на друга и не двигались. Родным пришлось как можно быстрее вмешаться, чтобы не допустить скандала, что они и сделали, обступив их плотным кольцом. Натали, у которой заметно поубавилось восторга, подошла к ним медленным шагом и сердечно похвалила за талантливое исполнение. В её тоне, впрочем, сквозила такая горечь, что это заметили все. Почувствовав холодок в свою сторону, Нино поникла ещё сильнее. Она честно подождала несколько минут и даже ответила на какой-то вопрос Тины, после чего подобрала пышные юбки и выбежала прочь из залы.

– Если ты ничего не предпримешь, то знай, что ты идиот, – просвистел за спиной Шалико Давид и, как ни в чем не бывало, продолжил свой путь. Саломея подошла с другой стороны и, хитро сощурившись, спросила:

– Как ваше здоровье, Шалико Константинович?

Юноша, не поборов эмоций, с придыханием ответил:

– Всё отлично, ваше благородие.

– А с глазами у вас всё хорошо? А то вы что-то слеповаты…

Молодой князь вскинул брови и нервно усмехнулся. Видя его реакцию, госпожа Ломинадзе зацокала языком и осуждающе покачала головой:

– Ай-ай-ай, Шалико Константинович… Рыбак рыбака! Я понимаю, что вами движет, но поверьте: гордыня – не лучший советчик.

Затем она присела в реверансе, и, оставив его теряться в догадках, вышла вслед за сестрой.

Прежде чем Саломея настигла Нино, ей пришлось пройтись туда-сюда по второму этажу ресторации и заглянуть в каждый угол. Она встретила официантов, у которых справилась о юной девушке в синем платье, и они указали ей примерное направление. Отдалённые всхлипы у балкона привлекли её внимание, и, пойдя на зов, она обнаружила даико плачущей у стены. Прижавшись к ней затылком, она сползла на пол и тихонечко хлюпала носом. Какой несчастной она выглядела!.. Сердце вдовы облилось кровью.

– Не понравилось, моя милая? – снисходительно улыбнулась Саломея, опустилась на колени и привлекла к себе сестру. Та легко поддалась. – А он годами это терпел…

5

Празднование свадьбы Ламары и Исхана продлилось ещё два дня. На одном из вечеров, где собрались только сваты и их самые близкие друзья, стало ясно, что Абалаевы остались довольны своей невестой, а Саломея только посмеивалась, наблюдая за облегчением на лицах всех князей Циклаури. Жизнь научила её смотреть на всё с иронией, а свадебные обряды давно превратились для неё в фарс. Как много счастья принесла ей собственная свадьба, которую сыграли как по нотам? Это ещё вопрос, станет ли Ламара хорошей женой для Исхана!

После шумных пиршеств, на время лишивших их спокойствия, жизнь вновь потекла своим чередом. Молодожёны стали собираться в путь, а вместе с ними и Башир Ахмедович с его многочисленной роднёй. Правда, потом они отложили свой отъезд на неделю-другую, чтобы лучше узнать сватов. Все вместе мужчины заключили, что для сплочения их семейств неплохо подойдет охота на волка в Цотнэевском лесу. В зимнее время года не найдёшь развлечения интереснее!.. Да и волк всегда был значимым животным для всех чеченцев, в народных преданиях которых не раз упоминался этот выносливый лесной хищник. Укротить его – дело не из лёгких!.. Точно так же обуздать одного из них.

– Охота на волка, милочка? – помешивая сахар в чае, спросила княгиня Бараташвили, и, постучав ложечкой о стенки чашки, отставила её в сторону. – Вы уверены, что это не очень опасное занятие?

Саломея терпеть не могла общества местных меценаток, с которыми ей приходилось общаться по долгу службы раз или два в месяц, но со временем она научилась получать от этих встреч удовольствие. Раньше их мнение задевало и расстраивало её нутро, но с возрастом ей даже понравилось подстрекать их и выводить на ответные эмоции. Сейчас, когда в её жизни осталось так мало радостей, она ни в чем себе не отказывала. Разве та, которой уже нечего терять, не позволит себе маленькие шалости?.. Может ли быть что-то невиннее этого?..

Так, кавказских сплетниц живо интересовали подробности разноверовой свадьбы, на которой недавно побывала их подруга, и они закидали её вопросами. Конечно же, она поведала им самые шокирующие из новостей!

Разговор этот случился в доме одной из их приятельниц, где дамы собрались с целью оговорить благотворительную поездку в главную Ахалкалакскую больницу. Однако обсуждение чьей-то свадьбы, как всегда, оказалось более интересным занятием.

– Не такое опасное, как наша затея позвать в дом провидицу, – пожала плечами госпожа Ломинадзе и, спрятав улыбку в уголках губ, поспешно отпила из своей чашки. Как и ожидалось, благочестивые меценатки ахнули одна за другой, а княгиня Бараташвили горячо перекрестилась.

– Что вы, душенька! – воскликнула несчастная княгиня, обдуваясь веером. – Для верующего человека всякие гадания дурны.

– Да, к тому же, – поддержала её госпожа Аваридзе, – вы не знаете, на кого напоретесь. Сколько шарлатанов нынче развелось!

Несмотря на неодобрительные возгласы, Саломея прекрасно видела по глазам подруг, что те и сами не прочь узнать свою судьбу наперёд, и с заговорщическим видом поманила их к себе пальцем. Благочестивые дамы оглянулись на дверь, чтобы убедиться, что никто точно их не подслушивал, а затем всё-таки поддались соблазну и подставили госпоже Ломинадзе свои прекрасные ушки.

– Дорогие мои, а вы часом… не курили сигарет? Я ощущаю запах дыма… – спросила она, принюхиваясь, и подозрительно сощурилась. Арваридзе и Бараташвили горячо перекрестились, сплюнув через плечо.

– Что вы, Саломея Георгиевна! – с видом поруганной чести заспорила княгиня. – Мы не позволяем себе мужских забав!..

– Что ж!.. Жаль. Вы многое теряете, – томно вздохнула вдова, после чего подозвала к себе слуг и попросила принести себе «тоненьких, женских, с бумажными колечками». Приятельницы старательно отводили глаза, будто смотреть на курящую женщину считалось делом не менее позорным, чем курить самой, но виновницу стыдливого румянца на их щеках это всё равно не смущало. Госпоже Арваридзе даже показалось, что та затягивалась с большим удовольствием и слишком напоказ. Потом она и вовсе протянула им портсигар и, хлопая ресницами, спросила: «Вы точно не хотите, душеньки?».

Саломея от души наслаждалась дикостью и лицемерием старых сплетниц, возомнивших себя апломбом добродетели, и очень возгордилась собой за то, что сумела поставить их на место. Она не курила в принципе, но ради того, чтобы подразнить склочниц, сделала исключение. Они, правда, кусались, когда их загоняли в угол, но и она не далась бы им так просто.

– Ваше сиятельство, – елейно-приторно позвала одна, подливая гостье в чашку зелёного чая, – что же вы всё время говорите о других?! Почему не рассказываете нам о себе?

– Ваш траур по Пето Гочаевичу длится уже пять лет!.. – поспешно встряла другая. – Мы понимаем, как сильно вы его любили, но неужели вам не хочется выйти замуж повторно?

– Капитан Циклаури – ваш давний поклонник и, думается мне, он до сих пор без ума от вас, дорогая!.. Вы совсем не хотите дать ему шанса?

– Я видела его недавно с Шалико Константиновичем и его очаровательной невестушкой. Давиду Константиновичу тоже давно пора жениться, но он, почему-то, всё ещё этого не сделал. Неужто вас ждет?..

Подруги захихикали, прикрывая розовые щёки белыми платками, а Саломея выпустила изо рта клубок дыма, целясь в лицо княгини Бараташвили. Вдохнув облако, нечестивица зашлась кашлем, а госпожа Арваридзе принялась поддувать её со всех сторон веером. Больше эту тему они не поднимали.

«Мерзкие, мерзкие женщины! – думала про себя Саломея, пока обе дамы шушукались между собой, сидя перед ней в душной карете. – Когда мы приедем в эту треклятую больницу? Лишь бы перемыть всем кости! И Давида упомянули, а, как же!.. Почему все так мечтают свести меня с ним с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать?!».

Впрочем, в шестнадцать эти попытки были гораздо более навязчивыми и надоедливыми. Или же это она слишком с тех пор переменилась, чтобы обращать на них внимания?.. Кто знает!.. Только суть все равно осталась той же, что в шестнадцать, что в двадцать девять. Она умрёт старой девой, и Давид Константинович смирится с этим в числе прочих. Неужто он позабыл тот камень, что бросил ей в спину пять лет назад? Она же обладала слишком хорошей памятью для подобной забывчивости. Он показал себя со временем неплохим человеком и хорошим другом – за все эти годы он не раз предлагал их скорбевшему отцу помощь и одним из первых принял Игоря, – но её крест останется неизменным. Не хотела она за него замуж, не хотела! Пусть все вокруг, наконец, поймут это!..

Погода на улице стояла приятная и по-зимнему солнечная, но у Саломеи все равно побежали мурашки, когда она вышла из экипажа вслед за остальными. Во дворе основного здания, где принимали простых жителей Ахалкалаки, их встретил Матвей Иосифович, который со временем стал выполнять в этих стенах чисто административную функцию. Несмотря на то, что старый медик изо всех сил улыбался, выглядел он удручённым, и чуткие меценатки без труда раскусили эту фальшь.

– Что такое, милый друг? – забеспокоились трещотки. – Почему вы так бледны?

– Сегодня утром, – со вздохом признался еврейский врач и спрятал руки в карманы белого халата, – привезли раненых корнетов. В казармах случилась потасовка из-за какой-то женщины, а нам их теперь с того света доставать!

Дамы одна за другой ахнули, а госпожа Ломинадзе усмехнулась про себя, подумав, что юнцы наверняка забыли посвятить в свои распри эту женщину. Все закончилось тем, что Матвей Иосифович, в конце концов, сбросил с себя хандру и, отойдя в сторону, пропустил гостей вперёд:

– Ну что ж!.. У Левона Ашотовича золотые руки, а я ему давно не помощник. Самое полезное, что я могу сейчас сделать, это не мешаться у него под ногами и провести вам небольшую экскурсию.

Несмотря на эти слова, госпожа Арваридзе и княгиня Бараташвили не перестали интересоваться деталями этого необычайного происшествия и отнюдь не смотрели по сторонам, а скорее слушали. Сдалась им эта больница, когда в руки плыла ещё одна чудесная почва для сплетен! Ну и кем являлась эта роковая красавица? Как она вскружила несчастным юношам головы и какому из них отдавала предпочтение?..

– Что значит вы не знаете, любезный?!.. – искренне возмутилась её сиятельство, а Саломея сочувствующе улыбнулась несчастному доктору. Лучше бы он держал свои тревоги при себе. Теперь-то не отделается!..

– Чем же вы тут занимаетесь, если не интересуетесь своими пациентами и их историями? – подхватила её благородие и пылко фыркнула. – Хорошо, что вы понемногу отходите от дел. Настоящий врач должен всё держать в голове, а вы для этого уже слишком стары!

Матвей Иосифович с трудом проглотил обиду, но госпожа Ломинадзе всё равно выступила в его защиту:

– Или слишком умны, – проронила она как будто невзначай и лукаво подмигнула старому доктору. Чтобы не видеть возмущения на лицах матрон, Саломея прошла вперед неторопливым шагом и то и дело останавливалась у коек больных. Почтенный врач не позволил ей подойти и присесть возле них, так как большинство из пациентов в этом длинном вместительном коридоре страдали от заразного тифа, и увёл их чуть дальше к будущим роженицам.

«Разве Катеньке это помешало?», – спросила она саму себя, и горечь воспоминаний пронзила её с прежней силой. Печальная участь возлюбленной Вано постоянно напоминала Саломее о том, как быстротечна жизнь, а атмосфера больницы только усиливала это впечатление. Как ничтожно её собственное существование по сравнению с Матвеем Иосифовичем и ему подобными?! Они приносили настоящую пользу, делали этот мир лучше, избавляли людей от мучений. Почему она не могла быть где-то столь же полезна?..

– Осторожнее, душенька! – вскрикнула княгиня Бараташвили, но так и не докричалась до подруги вовремя. Та о чём-то задумалась, встав прямо посреди коридора, и Левон Ашотович, который только что сломя голову вышел из операционной, пробежал мимо с такой стремительностью, что сшиб «душеньку» с ног.

Обе подруги разом захлопотали вокруг Саломеи и помогли ей подняться, а Матвей Иосифович извинился перед ней за неаккуратность своего протеже. Сам же обидчик, чьи засученные рукава насквозь пропитались кровью, не спешил брать вину за себя.

– О чём вы только думали?! – вместо извинений огрызнулся Левон и хмуро обернулся к своему товарищу: – У нас человек на операционном столе умирает, а вы водите экскурсии?!

– Саломея Георгиевна и её спутницы – известные в городе благотворительницы, – изо всех сил оправдывался Иосифович, – я посчитал благом, если они увидят, в каких условиях мы работаем и…

– Саломее Георгиевне и её подругам, – не дослушав до конца, вспыхнул молодой врач, – лучше заняться своими делами и не мешать нам делать наши.

– Мы всего лишь хотели помочь! – возмутилась госпожа Арваридзе. – Вам же, между прочим!

– Что ж! У вас плохо получилось. Постарайтесь хотя бы не мешать!..

Госпожа Ломинадзе слушала молча, зато её приятельницы во всю кипели. Кто знает, как далеко зашла бы эта ссора, если бы Левон Ашотович сам не положил ей конец? Сестра милосердия подошла к нему и что-то шепнула, он с большим вниманием прислушался и отослал её со словами: «Я сейчас иду. Только инструменты возьму». Затем он бросил им: «Доброго дня» и, сверкая полами белого халата, откланялся.

– Какой грубиян! – изумилась княгиня. – В жизни не встречала такого хама!

– Сбил женщину с ног и даже не извинился! – поддержала её госпожа Арваридзе. – И этому человеку мы отныне доверим наши жизни?!

Саломея не участвовала в их разговоре и с интересом смотрела вслед удалявшемуся медику. У операционной он поспешно остановился, всплеснул руками, сказал что-то нерасторопной юной сестре милосердия и, не поднимая глаз с пола, вошёл к тяжело раненому корнету. Какая-то… загадка сквозила в этом неразговорчивом и чрезмерно занятом человеке, что жил и дышал своим ремеслом. Ремеслом, приносящим реальную пользу!.. За одно это его можно уважать. Но разве похожая загадка… не привлекла её когда-то в Пето?..

***

Шалико с трудом вынес те увеселения, на которых ему пришлось побывать как брату невесты сразу после её свадьбы. Перемены, которые он замечал в себе, перестали ему нравиться. Похоже, он сам попал в свою же сеть!.. Картули возродил в нём горца, которого он старательно заглушал всё это время. Как он презирал этот образ, как мечтал от него избавиться, воспитывая в себе степенность, сдержанность и тонкий, аристократический лоск! И что в итоге? Нино, которую он всего лишь хотел немного раззадорить, разбудила в нём что-то, от чего теперь кипела грудь. Пойдя на столь грязные методы, он рассчитывал потешить своё самолюбие, но теперь чувствовал за эти намерения нестерпимый стыд. К тому же, отныне он замечал холодок в свою сторону и Георгия Шакроевича, и его зятя, чьим мнением о себе дорожил. Час от часу не легче! Он потерял голову в том танце,позабыл о времени, пространстве и о своём долге перед Натали. Ситуация вышла из-под контроля, и он терзался мыслью, что дальше будет только хуже. Как же ему теперь смотреть своей невесте в глаза?!..

Славная, славная графиня Демидова! Как трогательно она привязалась к нему, как искренне любила! А что же он? Как он отплатил ей за то тепло, что она ему дарила? Разве она заслужила такое к себе отношение? Он чувствовал себя презренным и недостойным столь чистой и невинной души. Не желая порождать слухи, он стал избегать её, но, похоже, сделал ей тем самым только больнее. Как много обиды и горечи сквозило в её взгляде, когда они встречались по утрам на завтраке! Она, наверняка, начнёт винить во всём Нино и будет не права!..

В следующий их разговор он обязательно скажет ей о том, что Нино – всего лишь детская влюблённость, которая уже бесследно прошла. Он давно вырос из нелепостей вроде бабочек в животе и собственнических вспышек ревности, когда ни с кем не желаешь делить объект своей любви. Настоящая любовь не такова и, набравшись жизненного опыта, он это понимал. Натали должна поверить ему, должна!..

– Великий падишах изволит отдыхать? – посмеялся Давид, войдя тем морозным утром в спальню дзмы. Шалико не поднял глаз с «Фауста», которого перечитывал в сотый раз, и с невозмутимым видом перелистнул страницу. Лучше родным не знать об его терзаниях, пока он сам в них не разобрался!

– Наши родители уехали в Сакартвело? – вяло поинтересовался он у брата и так и не повернул головы в его сторону. Давид тем временем прошел вглубь комнаты и остановился рядом с его креслом. – И Натали с собой взяли?

– Да, мой повелитель, – отвечал тот со вздохом и низко поклонился. – Ваша хасеки⁴⁰ уехала к другой вашей хасеки, но, коль Сулейман Великолепный захочет, мы можем съездить в гарем и предотвратить возможные склоки.

– Терпеть тебя не могу!

Шалико вернул дзме заслуженный удар подушкой по голове, который и сам получил ещё пару дней назад за похожую насмешку. Давид изобразил на лице огорчение и стыд, но быстро пришёл в себя и опустился рядом с креслом на корточки.

– Ну, полно тебе. Не сердись!.. Я не удержался.

– Если я начну шутить о твоих гаремах, то, боюсь, мне и дня не хватит!

Братья помолчали какое-то время, но настоящей обиды, на самом деле, не таили. Со временем их отношения стали более зрелыми и от этого ещё более крепкими. Шалико избавился от детской восторженности, с которой смотрел на брата, а Давид научился думать не сердцем, а головой. Теперь они общались на равных. Несмотря на взаимные колкости, один искренне переживал за другого, а за изящными сравнениями скрывал неподдельную тревогу.

– Я понимаю тебя, дзма, – вздохнул тот, поднимаясь на ноги, – но если ты будешь делать то, что не хочется, то понемногу возненавидишь и себя, и свой долг.

– С чего ты решил, что я чем-то недоволен? – немного погодя, откликнулся Шалико. Давид пристально на него посмотрел и, к сожалению, не заметил в его взоре осмысленности. Снова эта железная броня, под которую никак не проникнуть!..

– Как скажете, мой повелитель. Только грешить всё-таки приятнее! – вернулся к иронии лейб-гвардеец, не видя смысла в серьёзности. Хотел и дальше играть в театр? Пожалуйста!.. А локти кусать придется всё равно!

– В смысле? – нахмурил брови малой и недовольно захлопнул книгу. – Не сосредоточишься тут с тобой…

– Натали, конечно, ангел, но, если тебя тянет на тёмную сторону, то нет смысла этого скрывать. Природа, так или иначе, возьмет своё!..

На рожон он лез осмысленно, и совсем не удивился, когда Шалико зарычал от злости, глубоко закатил глаза и, направившись к двери большими шагами, распахнул перед ним настежь.

– Падишаху надоело ваше общество, Давид-ага! – процедил он скабрезно. – Спуститесь лучше вниз и посмотрите, чем занята Софико-Султан.

– Как скажете, – ничуть не смутившись, кивнул брат, но в дверях всё же остановился и ещё раз шутливо ему подмигнул. – Только о том, что я сказал, всё-таки подумайте. О той ли вы грезите по ночам, о, великий султан?..

Ни один мускул не дрогнул на лице Шалико. Он с самым недовольным видом захлопнул перед Давидом дверь, но тот, конечно, не обиделся. Столь буйная реакция доказала необходимость жёстких мер. И чем он только думал?!..

Но одно брат точно подметил правильно: их младшая сестра осталась на первом этаже совсем одна и, наверняка, заскучала без общества Натали и остальных. Хотя скука и Софико – два несовместимых понятия, и что-то она с утра явно задумала! Иначе почему с таким рвением выпроваживала родителей из дому, но сама при этом отказалась с ними ехать?

Между Софико и её старшим братом насчитывалась разница в двадцать лет, что, конечно, сказывалось на их отношениях. С Шалико она держалась гораздо проще и откровеннее, но прекрасно знала, что он относился к ней здраво и не имел к ней слабостей, чтобы потакать её капризам. С Давидом всё сложилось иначе. К нему она ходила с просьбами и отыгрывала роль младшей сестры до тех пор, пока он не выполнял всего, что она хотела. Отцовский инстинкт, который капитан Циклаури ещё не успел реализовать, он в полной мере растрачивал на даико, а она, обладая недюжинным умом, умело этим пользовалась.

– Ах, дзма, – проговорила она с досадой, когда он опустился рядом с ней на диван, и тяжко вздохнула. – Ты не представляешь, как мне грустно.

– Тебе – и грустно, радость наша? – недоверчиво усмехнулся Давид и своей большой рукой убрал ей за ухо локон волос. – Где такое видано?

– Да, я не хочу никого видеть и говорить ни с кем тоже.

– Ты много общалась с Шалико. Эта беда, похоже, заразна!

Они немного посмеялись, не сдержав веселья, но потом осеклись, осознав, что издеваться над чувствами брата дурно. Софико резко посерьёзнела и надула губы, захлопав длинными черными ресницами.

– Помнишь мою гувернантку мадам Леруа? Она и Шалико давала уроки французского, когда я ещё не родилась.

– Помню, конечно. Она проработала в нашем доме больше двадцати лет!

Заметив его участие, младшая Циклаури очень обрадовалась этому и всё же рискнула, пустив в ход всю свою изобретательность. Была-не была!..

– Да, дзма, двадцать лет! А наши родители не разрешили мне увидеться с ней. Она недавно приехала из Франции и скоро опять уедет. Кто знает, когда она будет в Ахалкалаки ещё? Я так по ней соскучилась!..

Девушка прикусила язык, когда взгляд Давида наполнился скепсисом, а руки сложились на груди.

– Чемо сихаруло, если ты собираешься на свидание с каким-то мужчиной, то так и скажи. Нечего выдумывать небылицы. Только помни: во второй раз мы можем найти кого-то и похуже, чем хромой мусульманин…

– Вот ещё! – горячо фыркнула Софико. – Я – грузинская княжна. Такое поведение для меня неприемлемо.

Давид ещё выше вскинул брови.

– Рад слышать это, даико. Рад слышать.

Воцарилась тишина, которую княжна нарушила, вцепившись в рукав брата, и состроила ещё одну гримасу.

– Дзма, – позвала она тихо без тени улыбки на лице, – клянусь, что не вру. Мы встретимся с ней в каком-нибудь чайной и съедим вместе пирожное. Только и всего!

– Но papa и maman я говорить не должен, – легко догадался измайловец.

– Безусловно, не должен! Они разозлятся на тебя за то, что отпустил меня, когда они не разрешили. Этому, и правда, лучше остаться нашей тайной.

Ещё одна многозначительная пауза.

– Но только если ты согласен мне помочь. Я передам мадам Леруа твои сердечные «приветы»!

Боже!.. В какую же хитрую лису превратилась их малышка?! Все-то плясали под её дудку: от «мала» до «велика». Но, если гасить в ней этот огонь уже сейчас, то, что от него останется к моменту, когда её выдадут замуж? Разве её будущий муж скажет им за это «спасибо»? Если он, конечно, не из сорта тех, что зовут себя Айдемировыми и Абалаевыми…

– Я соглашусь, но только с одним условием, – в конце концов, заключил Давид, а сестра с благодарностью поцеловала его в щеку.

– Всё, что пожелаешь!

– Ты возьмешь с собой Галику Аликоевну, свою компаньонку.

Улыбка вмиг сошла с лица Софико. Она терпеть не могла Галику Аликоевну – эту толстую престарелую даму, которую приставили к юной княжне, чтобы шпионить за каждым её шагом. Княжна не делала ничего без её ведома, но отказать брату сейчас тоже не могла. Иначе сама подпишется на бумаге, что мадам Леруа никуда из Франции не приезжала!

– Но, дзма…

– Никаких «но», сестричка. Либо ты едешь с компаньонкой в чайную, или куда ты там собралась, либо не едешь совсем.

Общество надзирательницы не входило в планы Софико, но она и так слишком многого добилась. Сев в бричку, она с готовностью помахала брату рукой и даже назвала кучеру адрес чайной. Галика Аликоевна поместилась по правую руку и всю дорогу прижимала к полной груди увесистую сумку. Наблюдая за ней, Софико постоянно закатывала глаза.

Но вот многолюдные улицы Ахалкалаки показались за окнами экипажа, и к девушке вернулась прежняя решимость. Старуха Аликоевна весила сто килограмм и, наверняка, не угонится за ней, страдая от отдышки, если…

– Смотрите, ваше благородие, смотрите!.. – указала она в небо рукой. – Какая милая птичка!

– Ваше сиятельство!.. – кричала Галика Аликоевна в спину княжне, пока та проворно убегала прочь от кареты. – Что скажет ваш батюшка?!

Опасность настолько разгорячила Софико кровь, что о батюшке она подумала в последнюю очередь. Ну да, ей не поздоровится, когда она вернется домой, да ещё и Давид, наверняка, уши скрутит… ну и пусть!.. Такое важное событие, как митинг суфражисток, случается раз в год!.. Да и когда ещё появится такая возможность?

Она убежала так далеко, что смогла, наконец, остановиться за углом и восстановить дыхание. Грудь грела листовка, которую местные суфражистки раздавали всем женщинам в её прошлый визит в Ахалкалаки, а она незаметно от матери и Галики Аликоевны спрятала одну за пазуху. С того дня княжна хранила это воззвание у себя под подушкой и каждую ночь перечитывала его, считала дни и вычеркивала их в календаре. Именно сегодня в Ахалкалаки ожидали приезда известной и просвещенной тифлисской княгини, чьё выступление на главной площади города днём не пропустит ни одна уважающая себя представительница прекрасного пола. Разве могла она упустить такую возможность? Разве кто-то, кого так яро беспокоило равноправие полов, мог бы его пропустить?

Предстоящая агитация княгини Н. считалась незаконной и не одобрялась властями, но ни Софико, ни других горячо преданных делу девушек этот факт не останавливал. Княжна осознала это, когда вышла к площади переулками и обнаружила на ней несколько десятков женщин самого разного возраста и внешности. Как прекрасно, что феминистические течения, как они и пропагандировались на Западе, привлекали и богатых, и бедных! Есть ли разница в том, сколько у тебя денег, если твое единственное желание – заявить о себе? Если ты хочешь, чтобы тебя услышали?

Женщины – кто-то в потрепанном старом пальто, другие в меховой шубке, перчатках и шляпе с павлиньим пером – разошлись по улице, дожидаясь своего лидера. Жандармов поблизости не предвиделось, и Софико, обуреваемая порывами юности, подошла к хорошенькой юной барышне, одиноко стоявшей под деревом. Одета она была просто и со вкусом, и очень понравилась княжне внешне.

– Вы тоже ждете начала выступления? – как бы невзначай спросила она незнакомку, и, когда та кивнула, подала ей руку на западный манер. – Приятно познакомиться. Можете звать меня Софи.

– Люсинэ, – отвечала девушка, робко оглядываясь по сторонам. – Сегодня довольно холодно…

– Да, поддувает.

Нерешительность, что витала в воздухе, нервировала Софико. Она переминалась с ноги на ногу, не зная, как скоротать ожидание, и ещё сильнее куталась в свою шубку. Снега не шло, но зато дул сильный ветер. Да ещё и небо такое хмурое, как будто вот-вот пойдет дождь… ей показалось, или на плечо что-то капнуло?..

Долгожданный сигнал развеял все невзгоды, и вскоре на площадь въехало блистательное ландо с несколькими богато одетыми женщинами, а вместе с ними, как будто, засияло солнце. Самая старшая из гостей и самая эффектная – должно быть, та самая княгиня Н.! – вышла из экипажа первая и сразу же обворожительно улыбнулась.

– Приветствую вас, сёстры. Как я рада видеть каждую из вас! Мы очень ценим ваше присутствие, милые дамы.

Все слушали её молча, но, когда одна из приехавших вместе с княгиней незнакомок зааплодировала и засвистела, все последовали её примеру. Софико и Люсинэ, которые всё ещё стояли вместе, заинтриговано переглянулись.

Княгиня поднялась на подмостки, цокая высокими каблуками на новомодных сапожках, и сделала жест своим последовательницам, чтобы те перестали хлопать. Те тотчас же повиновались. Тем временем её подруги пригласили всех пройти в центр и сомкнуться в круг, чтобы лучше расслышать речь. Слушательниц насчитывалось пятьдесят с лишним человек, и в какой-то момент все позабыли о погоде. Общее дело согрело и сплотило их.

– Что же!.. С чего бы мне начать? Быть может… лучше дать слово вам?

Аудитория, приготовившаяся слушать, на мгновение онемела, а частые переглядывания возобновились.

– Ну, почему же вы так смотрите? – располагающе улыбнулась выступающая и выпустила пар изо рта. У неё был приятный, обволакивающий тембр, а безукоризненные манеры располагали к себе. – Вы ожидали услышать вдохновляющую речь от меня? Увы, я не стану этого делать, пока вы сами не ответите себе на один вопрос: зачем вы сюда пришли? Что вас привело?

Проходило время, и Софико ощущала, как воздух потихоньку нагревался.

– Мне двадцать два года, – вдруг подала голос Люсинэ, и княжна Циклаури с удивление на неё обернулась. – Меня выдали замуж в шестнадцать лет, и мы с мужем очень любили друг друга. Но… бог не даровал нам детей. Врач сказал… дело во мне. Он поставил мне бесплодие.

Женщины зашептались и зашумели, но княгиня Н. подняла в воздух руку и остановила их. Софико затаила дыхание.

– Если вы хотите, чтобы мужчины вас уважали, то начните прежде всего уважать друг друга, – сказала она строго, а затем с большим участием обратилась к Люсинэ. – Продолжайте, сударыня. Я вижу, что вам есть, что сказать.

– Мы с супругом… провели очень много счастливых дней вместе, но, когда Матвей Иосифович выявил мой недуг, я поняла, что должна отпустить его. Если бы вы знали, как он плакал! Он не хотел, чтобы я уходила…

– Но почему вы всё-таки ушли? – спросила очередная женщина из толпы. – Почему принесли в жертву себя и своё счастье?

– Разве каждая из вас не сделала бы тоже самое? Вы ведь воспитаны кавказскими жёнами так же, как и я. Не мой муж виновен в этом, а те устои, которые вынудили меня уйти. Именно против них стоит бороться, не так ли?!

Княгиня Н. снисходительно кивнула, хотя, возможно, не совсем с этим согласилась.

– Если бы я осталась, то обрекла бы его на жизнь без потомства, а это худшее, что может случиться с мужчиной в наше время. Его родные никогда бы мне этого не простили…

Многочисленные шептания продолжились, а кто-то даже признался, что знал, чем закончилась эта история: благоверный Люсинэ вскоре утешился, женился во второй раз и заимел, как она и хотела, детей. В двадцать два года её жизнь казалась законченной. Никто не захочет брать замуж разведенную женщину, да ещё и бесплодную!.. Таковы законы их общества. Оно не даёт вторых шансов.

Люсинэ захныкала, уткнувшись в плечо Софико, а та с готовностью привлекла её к себе, но на этом горькие истории их соратниц не закончились:

– Меня тоже взяли замуж в семнадцать, – отвечала другая со снисходительного кивка княгини Н, – а через пару лет вернули домой, потому что я их не устраивала. Я не бесплодна, но близости с мужем избегала, потому что он был мне неприятен. Брать за меня ответственность он больше не желал!.. Просто вернул меня родным и женился на более сговорчивой девушке. А я теперь… никому не нужна.

Горечь и накопившиеся обиды посыпались со всех сторон, а княжна Циклаури с трудом сдерживала гнев, стискивая кулаки. В этот колодец неплохо вписался бы и первый брак Саломеи Георгиевны, а ведь это только те события, которые ей известны! Сколько таких же поломанных судеб скрыто от её глаз? И такие ужасы не только не искоренились, но до сих пор процветали в их кичившимся гордостью крае, который отказывался видеть свои недостатки? Но как долго это будет продолжаться?! Кто-то же должен положить этому конец!..

– Я понимаю вашу боль, сёстры, – наконец, вмешалась княгиня, когда слушательницы стали перебивать друг друга и, бросая в воздух шляпы, отпихивались локтями и сумочками. – Но для того мы сегодня и собрались, чтобы поставить вашим страданиям конец!..

– Никогда больше я не буду терпеть его побои и измены за кусок хлеба! – загалдела толпа, слившаяся для Софико в одно целое. – Я – не его рабыня!

– Мы должны, как и западные женщины, добиться права голоса, а иначе мы так и будем страдать от унижений!

– Какой смысл в моей благодетельности, если он отчаянно требует её, а взамен не выполняет обязанностей истинного горца?! Он знает свои права и злоупотребляет ими, но отказывается выполнять обязанности!

– Правильно, сестра, правильно!..

У Софико потемнело в глазах. Паника захлестнула княжну, когда она увидела, во что превратились сдержанные и скромные женщины, которые слишком много терпели. Они потеряли человеческий облик, а вместо них заговорила их печаль. Как и любая форма фанатизма она, впрочем, ни к чему хорошему не привела. Они с Люсинэ неминуемо разделились, когда толпа озверела настолько, что стала вредить самой себе. Княгиня Н. ничего не делала, чтобы предотвратить эту волну, а только подстрекала её.

Стало ещё хуже, когда раздался жандармский свисток, и все кинулись врассыпную. Пытаясь спастись, кто-то ударил Софико в бок, и она повалилась на землю, ударившись головой. Приложив к ней ладонь, девушка обнаружила на пальцах кровь, и её затошнило то ли от её вида, то ли от головокружения. Тем временем, княгиня и её свита с честью приняли свое поражение и позволили приставам надеть на себя наручники. Закончив с зачинщиками, жандармы устремились в толпу.

– Ваше имя, сударыня?.. – обратился к нарушительнице сотский, поднимая на ноги. Если бы она знала, чем обернётся его помощь, то никогда бы её не приняла!..

– Княжна Софико Константиновна Циклаури, ваше благородие.

– К сожалению, княжна, мы вынуждены арестовать вас за участие в незаконном митинге суфражисток.

***

Несколько дней подряд Нино не спалось. Мучаясь от беспокойных снов, она и днём не находила спасения от неприятных навязчивых мыслей. С памятного картули, да и самой свадьбы Ламары прошло довольно много времени, а разговоров о предстоящих святочных гуляниях становилось всё больше, но они вряд ли приносили облегчение. А от некоторых раздумий и вовсе хотелось плакать! Какой смысл в охотах и гаданиях, если ей предстояло вновь увидеть его с другой девушкой? Терзать своё сердце, слыша ласковые слова, адресованное не ей? Смотреть издалека и не мочь прикоснуться? Во всех этих салонах, наверняка, будет и чета Айдемировых, а Джамаль Вахитаевич и так успел изрядно попить ей крови!..

Она стала ещё более замкнутой и неразговорчивой, отказывалась выходить из комнаты и кого-то видеть. На званые вечера младшая княжна не спускалась, ссылаясь на недомогание или головную боль. Краем уха она слышала, что старшие Циклаури приезжали к ним без детей или только с Давидом, но её все равно было не отговорить. Сёстры не узнавали даико, отец и Игорь всё сильнее хмурили лбы, а она тем временем всё больше и больше «задыхалась». Сравнения с рыбой, которую никак не вернут в привычную среду, больше не казались ей нелепыми. В том картули… Шалико обескуражил её своей порывистостью, своей силой, которой она так долго от него не получала, что едва удержалась на ногах!.. Голова до сих пор кружилась, когда она вспомнила тот водоворот чувств, в который её засосало. Но они прошли, и Нино снова замучил голод.

– Ты романтизируешь его, Нино! – то и дело гневался Игорь, когда, заходя в комнату свояченицы, замечал, как она лежала на кровати, подперев щеку рукой. – Неужели ты не видишь, как он хвастается перед тобой своей француженкой? Хорош принц!.. Подгляди как-нибудь незаметно из-за угла, и ты поймешь… он милуется с ней, только когда ты рядом.

Нино не исключала, что зять мог быть прав, но не находила в себе сил сопротивляться ненастному ветру и ещё больше себя презирала. Вот Софико… Княжна Циклаури постоянно о чём-то хлопотала и занимала каким-то важным делом свой ум. Список её увлечений с двенадцати лет насчитывал целый список длиной в императорский указ! При этом, Софико ни в кого не была влюблена и, похоже, не собиралась. Так почему… она, Нино, не могла так же? Разве обязательно растворяться в своей любви, как это случилось с милой Тиной? Нет-нет! Она обожала и даико, и её мужа, но в последнее время средняя сестра так замкнулась на своей беременности, что любой разговор сводился к желанному ребенку и тому, как Игорь обрадуется рождению сына. Разве она сама хотела стать бледной тенью своего мужа? Разве Шалико когда-то полюбил её… такой? Саломе сказала ей… знай себе цену! И она будет знать!..

Нино поднялась с кровати и, стерев с лица слезы, гордо расправила плечи. Мысленно она вернулась к голубой мечте своей юности – к живописи в Италии! – и с ненавистью взглянула на разбросанные под письменным столом альбомные листы. Спряжение французских глаголов!.. Никогда больше она к ним не вернётся. Она ненавидела французский язык с детских лет – нет смысла больше лицемерить. Она ненавидела непонятное звучание французских слов, от которых болел рот, и их орфографию, поддающуюся поистине дьявольским правилам. Вот туда им и дорога – к чёрту! Она не станет ломать себя ради того, чтобы приблизиться к эфемерному образу графини Демидовой. Она не будет ей больше завидовать. Отныне она будет только собой!

Нино Георгиевна Джавашвили не жеманная дочь императорского посла, говорящая по-русски с иностранным акцентом. Она – гордая горянка, в чьих жилах текла кровь сильных и независимых кавказцев, которые не привыкли ни на кого ровняться. Они самобытны и независимы, и она не станет предавать их память, даже ради любви! Если бы они видели её сейчас… ей бы точно пришлось краснеть за себя! Но, если Шалико ближе изнеженная Натали, так значит… так тому и быть. Она примет его выбор с честью.

– Я выучу итальянский, – подбадривала себя княжна, ощущая за спиной крылья. Ей даже показалось, что кто-то внизу заиграл чонгури, а нос защекотал запах пахлавы, – и уговорю papa отправить меня в Рим. Я буду учиться живописи, как всегда и мечтала. Сейчас он всё для меня сделает!..

Будущие перспективы вернули Нино веру в себя. Почувствовав прилив бодрости, она поклялась всему свету, что не успокоится, пока её картины не украсят какую-нибудь флорентийскую выставку и с азартом вернула учебники по французской грамматике на полку в библиотеке. Взамен она достала оттуда томик с азами итальянского языка и опустилась с ним на стул рядом с книжной полкой. Шершавые страницы поддались без труда не в пример французскому, где каждая страница превращалась для неё в пытку.

– Что ты делаешь? – с интересом спросила Тина, зайдя через пару часов в библиотеку и застав Нино там. – Тебя несколько часов ни слышно, ни видно…

– Воплощаю свою мечту, – ответила та, смеясь впервые за долгое время.

С того вечера прошло три дня, и князьям Джавашвили доложили об очередном визите Константина и Дарии. Случилось это накануне охоты в Цотнэевском лесу, и Циклаури приехали в дружественный дом, чтобы обговорить оставшиеся подробности. Нино собрала волю в кулак и вышла к гостям вместе со всеми, но, как оказалось, Шалико с родителями так и не прибыл. Зато они взяли с собой Натали!..

– Последнее время он такой молчаливый, – оправдывался перед Георгием генацвале. – Мы оставили с ним Давида и Софико, зато взяли с собой Наталью Алексеевну. Надеюсь, вы не возражаете? Хочется, чтобы и графиня провела с пользой вечер.

Если они и имели что-то против, то, конечно же, не подали виду. Дариа Давидовна подошла к Нино и по-дружески обняла, Саломея и Тина спросили её о чем-то, и между женщинами, как обычно, завязался непринужденный разговор. Графиня Демидова и её няня-итальянка стояли вместе с papa, Константином Сосоевичем и Игорем, явно, предпочитая мужское общество женскому. После картули Натали, наверняка, не захочет иметь с ней ничего общего, да и по её взгляду это видно… ну а няня… итальянка!..

Как кстати именно сейчас в дом пришла чистокровная донна?! Разве… это не знак свыше? Но сможет ли она… разговорить её? Хватит ли ей знаний для этого? Возможно, придется снова обратиться к донне Королле по-французски, но высокие цели требуют жертв, не так ли?

Да, но что Натали подумает об этом?..

– Как поживает Ламара Константиновна? – вежливо справился papa, приглашая друга к камину. Игорь опустился рядом, предложив гостю сигару, тот вежливо её принял, а графиня заняла место рядом со свёкром. – Обживается на новом месте?

– Думаю, она всегда к этому готовилась, – отшутился Константин, и они с князем чокнулись бокалами с бренди. – А носить платок ей даже нравится…

Почтенные мужи посмеялись и выкурили ещё по сигаре, а Натали поймала на себе короткий взгляд Георгия Шакроевича. Помня о картули, который его дочь танцевала с её женихом так, будто владела всеми навыками куртуазной любви, юная графиня ещё сильнее поникла головой. Конечно, старый князь встал на сторону своей fille⁴¹ и, если бы мог, наверняка свел бы её с Шалико своими руками, а его неугодную невесту выставил бы за дверь. Ну а его зять, Игорь Симонович? Пытался изо всех сил угодить ей, предлагал какую-то странную восточную сладость, именуемую чурчхелой – так и тает во рту! – накинул ей на плечи шаль и сказал что-то смешное донне Королле на ломанном французском, но всё равно смотрел с иронией: никогда тебе не быть желаннее нашей Нино!.. Неужели ты не поняла ещё в первую встречу, как она смотрела на него? Как расстроилась, увидев тебя? Неужели не вспомнила рассказы о «первой любви», которая, по его словам, осталась в прошлом? В прошлом, но для кого?..

Натали слишком много времени прожила среди итальянцев, славившихся своими интриганами и заговорами, и теперь ей везде мерещились враги. Не считая милой няни, она оказалась совсем одна в этом чужом, враждебном месте. У неё никого здесь нет!.. Но ради любимого она вытерпит и это. Она не струсит, если придётся побороться за него с коварной интриганкой, строившей из себя невинного агнца. И пусть княжна Джавашвили не думает, что одержит победу так просто! И ласковый котёнок выпускает коготки, как часто говорил её papa. Ах, как же она скучала по нему!

В канун Пасхи на улицы Рима высыпали толпы зевак. Из разных концов Италии сюда стекались тысячи паломников, мечтавших присутствовать на праздничной мессе папы. Из года в год городские жители организовывали пышные ярмарки для приезжих и особенно иностранцев, у которых всегда водились деньги. Облапошить их умели искусно, и поэтому туристы держали кошельки при себе, а также своих женщин и детей. Кто знает этих непредсказуемых итальянцев?!

Натали с интересом разглядывала разношёрстную толпу, хоть и наблюдала за похожей процессией с детских лет. Дом её отца-посла находился в нескольких кварталах от места, где обычно собирался конклав, и под их окнами проходили самые разнообразные люди. Будучи семилетней девочкой, она не единожды взбиралась на высокий стульчик и, оставляя ладошкой следы на стекле, впечатывалась в него носиком от вспыхнувших чувств. Как красиво одевались и причёсывались девушки, как статно выглядели мужчины! Неужели и она когда-нибудь будет ходить по этим улицам вместе со своим женихом? Будет участвовать в этом шествии?

– Ты снова уходишь? – раздался из спальни родителей досадливый голос отца. – Не останешься на пасхальный ужин со мной и Natalie?

– Ах, мой милый Лёлик! – отмахнулась maman, придумывавшая для мужа всё новые и новые прозвища каждый день. – Ты ведь знаешь графиню Донати! С тех пор, как она возомнила себя потомком той самой Донати, что считалась возлюбленной Лоренцо де Медичи, ей просто невозможно отказать! Будто она сама стала властительницей Флоренции…

Papa что-то пробормотал, но жена ответила ему, что «властительница Флоренции» смертельно обидится, если она не примет приглашения, да и выгодные знакомства терять не хотелось. Её сиятельство, к тому же, считалась первой в Риме сводницей, а у них единственная дочь, между прочим, на выданье!

– Разве можно думать только о себе, mon cher?! – с невинным видом заключила Мария Андреевна, поцеловала «Лёлика» в щёчку и, придерживая шлейф своего парадного одеяния с огромным жабо, стала спускаться по ступенькам вниз. – Прежде всего я пекусь о нашей fille!..

Натали в это не верила. С тех пор, как её мать, происходившая из благородного, но обедневшего рода, вышла замуж за полномочного министра на десять лет старше и приехала в Рим, её никто не мог застать дома. Лишь в то время, пока прекрасная Мадонна, как её называли знакомые-итальянцы, носила в чреве своего первого и последнего ребёнка, ей приходилось ограничивать свои прихоти и реже выезжать. Тягостное уединение и прочие неудобства, связанные с беременностью, настолько ей опротивели, что даже под смертными пытками она бы отказалась рожать повторно. Имея жену настолько светскую, граф Алексей Демидов, конечно, огорчался, но на людях держался молодцом, и поэтому местное общество считало, будто их семья – едва ли не самая образцовая во всей Италии. Натали так не обольщалась. В отличие от отца, она давно оставила попытки достучаться до maman, а материнскую ласку и тепло уже давно получала от своей няни Короллы.

Тем не менее, мечты о своей собственной крепкой семье не оставляли юную графиню, а со временем только сильнее пустили в ней корни. Когда-нибудь она обязательно выйдет замуж и избежит ошибок, сделанных матерью!.. Неужели она могла стать столь же холодной и эгоистичной?

– Ну, не скучайте, мои любимые! – напоследок Мария Андреевна поцеловала дочь в лоб и довольно искренне обняла мужа. – Я принесу вам с приема пасхальные гостинцы!

Донна Королла, не слишком-то жаловавшая свою хозяйку, проворчала ей что-то в спину, но старый граф и его дочь не стали ругать её за это. Шаркая тапочками и придерживаясь за спину, пожилая матрона поднялась наверх, а Натали и её отец с трудом подавили улыбки.

– Ну что ж, душа моя, – тяжело вздохнул граф Демидов и поправил очки на широкой переносице. – Мы с тобой снова одни?

Натали любила отца больше жизни. Он был высокий и тучный и в свои пятьдесят два года весь облысел, но в этом мире не нашлось бы мужчины милее для неё. Он знал её, как облупленную, убаюкивал, пел колыбельные, разгонял своими большими руками кошмары… и, конечно же, догадался о причине её чрезмерного румянца.

– На приёме у венского посла, – начал papa, хитро посмеиваясь, и, приобняв её за плечи, усадил рядом с собой на диване. За окном до сих пор шумели зеваки, – ты так хорошо танцевала с молодым Циклаури. Я даже видел вас в саду. Он тебе… понравился, жизнь моя?

Ей не хотелось об этом говорить, но отец умел проникать в душу и вывернуть её наизнанку. Уже через несколько секунд Наталья не знала, как остановить себя.

– Он рассказывал о Кавказе, – сказала дочь по-итальянски и выделила последнее слово, которое слышала едва ли не впервые. – Я влюбилась в одни истории о нём!

– Да, ценности у этих людей… похвальные, – справедливо рассуждал старый граф.

– И он так любит своих сестёр и брата!.. – ахнула Натали, с трудом восстанавливая дыхание. – И родителей!.. Они для него всё, papa…

– Я наслышан о нём, как об очень ответственном и перспективном юноше, – отвечал юной графине отец и радовался всё сильнее, замечая огонек в её глазах. – Пожалуй, его переведут в скором времени в Рим из Вены. Ты бы хотела, чтобы я пригласил его к нам на ужин?

Дочка вскрикнула, повиснув у него на шее, а Алексей Петрович печально улыбнулся, подумав, что не смог дать своей дочери настоящей семьи, о которой она так мечтала. Но молодой грузин… возможно, сможет это сделать.

Долгое время их отношения напоминали сказку, в которой произошёл маленький, но видимый раскол прямо на свадьбе его сестры. Натали сделалось больно, когда он переменился к ней из-за девчонки, единственное преимущество которой заключалось в том, что она… горянка!.. Ах, если бы она не знала, какое большое значение для него имела эта черта, она бы не стала так тревожиться. Но, – увы!.. Что бы она только ни отдала, чтобы быть одной из них! Но даже если горы Кавказа – не её Родина… Она никогда, никогда с этим не смирится!.. Она связывала с ним все свои мечты и чаяния… разве могла она уступить его теперь, когда их свадьба была так близка? Что такого в этой Нино, чего нет в ней? Нино Джавашвили не родилась в Европе, впитав её с молоком… кормилицы. Она не так образована и ничего не знает о светской жизни. С ней, с Натали, он ни за что не застыдится на публике, а, наоборот, загордится своей блестящей супругой! Уж, чему-чему, а этикету матушка её обучила!..

Когда юная графиня вынырнула из недр своей памяти и оглядела затуманенными глазами комнату, всё в ней, на первый взгляд, оставалось таким же. Будущий свёкор и его друг курили сигары и о чем-то спорили, а зять то и дело вставлял в их разговор какие-то ремарки. Свекровь любезничала со старшими Джавашвили и подбадривающе ей улыбалась, но Нино… Сердце Натали забилось сильнее, когда она не обнаружила младшую княжну за их спинами, а затем поняла, что и донна Королла как сквозь землю провалилась! Могло ли это быть просто совпадением?

Она должна проверить это предположение, чтобы успокоить свою совесть. В конце концов, не выкрали же няню из гостиной, полной людей! Стало быть, она сама с ней пошла… но как, почему?!

Ревность подняла в юной Демидовой голову с такой силой, что она и сама себе подивилась. Найдя благонравный предлог, она оставила салон и вышла, мучаясь от комка в горле. Не прошло и нескольких минут, как она услышала звонкие голоса рядом с лестницей, и вся побагровела, когда узнала их обладательниц, беспечно беседовавших возле стены. На коленках пожилая донна держала книгу и что-то объясняла княжне по-русски, а та лихорадочно записывала. По-русски!.. Почти никто кроме хозяев не знал, что Королла знала русский!

– Я проработала в доме русского графа всю свою жизнь, – любила говорить она тем, кому всё-таки открывала эту страшную тайну, – и вырастила его дочь. Вы думаете, я не успела его выучить?

Но что эта наглая девица сделала, чтобы расположить её няню к себе? Да что она вообще о себе возомнила?! Сначала Шалико, теперь милая Королла, которая заменила ей мать! Слёзы обиды вот-вот польются из глаз!.. Похоже, Нина Георгиевна поставила себе целью уничтожить её, забрать всё, что она любила, и сделать это своим. Но за что так жестоко?! Разве она не обходилась с ней по-дружески с той минуты, как приехала?..

– Синьора Санти, сейчас же объясните своё низкое поведение! – крикнула Натали по-итальянски и со злорадством подумала, что так хорошо княжна Джавашвили никогда на нём не заговорит. – Почему вы ушли, не спросив моего разрешения? Кто вам позволил свободно передвигаться по чужому дому без ведома вашей госпожи?

Девушка понимала, что вела себя низко, но ревность, зависть и обида так сильно душили, что перекрыли все остальные чувства. Донна Королла тотчас поднялась с места, а за ней и пресловутая соперница. Няня посмотрела на воспитанницу так, что стало ясно: мотивы её поступка распознаны с материнской чуткостью.

– Не ругайтесь на синьору Санти, ваше сиятельство, – неожиданно вступилась Нино, и глаза Натали блеснули ещё большей ненавистью. – Это я попросила донну Короллу помочь мне с итальянским. Я недавно стала изучать его, и мне понадобилось мнение носительницы.

– В следующий раз, княжна, – холодно ответила графиня, – будьте осмотрительнее. Прежде чем брать то, что принадлежит мне, спросите сначала разрешения.

Донна Королла с высоты своих лет смотрела то на одну из девушек, то на другую и понимающе молчала. Младшая Джавашвили повела себя совсем иначе. Если до этого она смотрела на оппонентку вполне невинно – как будто та не знала, что за демон прятался за овечьей шкуркой! – то теперь и в её взоре заблестел бунт. Ну наконец-то, все маски сброшены. Какой смысл в лицемерии?..

– С каких это пор живой человек стал вашей собственностью, графиня? – не осталась в долгу Нино и гордо расправила плечи. Ох уж эта пресловутая кавказская гордыня! Так и брызжет ею со всех сторон!.. – Донна Королла вольна общаться с тем, с кем пожелает, и то, что она – ваша няня, не даёт вам права…

– А про чужих женихов вы тоже так думаете, Нино Георгиевна? – не сдержала яда Натали. – Какая разница, чей он, ведь он не вещь и волен танцевать и флиртовать с тем, с кем захочет!..

– Когда он танцевал и флиртовал со мной, – последовал короткий, то весомый ответ, – вас не было и в помине. Так что это ещё вопрос, кто чью собственность присвоил.

– Calmati!⁴²– наконец вмешалась Королла и, покачав головой, заворчала: – Impecare su un uomo! Che disgrazia!⁴³.

Девушки сразу присмирели и, пристыженные, понурили головы. Тем не менее, если одна их поднимала и злобно смотрела, то вторая ей с радостью отвечала, и кто знает, чем бы это закончилось, если бы мимо с криками: «Мне срочно нужно к князю Циклаури!» вдруг не промчался городской пристав?..

– Арсен Вазгенович? – Нино без труда узнала старого друга и совсем не удивилась, заметив на нём новую форму. С недавних пор его брата Айка перевели в Тифлис, а Арсена повысили в должности. С годами его армянский акцент стал пробиваться только сильнее, а сарказм заострился как нож.

Забыв на время о своих склоках, и графиня, и княжна вернулись в залу и успели к тому моменту, когда пристав, раскланявшись, обратился к Константину Сосоевичу и его жене:

– Ваше сиятельство, я прошу прощения за то, что врываюсь так неожиданно, но дело срочное. Вашу младшую дочь задержали по делу о суфражизме.

Женские возгласы наполнили комнату, а несчастный отец выронил сигару из рук.

6

Стояло свежее январское утро. Джамаль Айдемиров вышел на балкон дома дяди Анвара, ставшего их пристанищем на время свадебных гуляний Исхана, и всмотрелся в живописный горный пейзаж, покрытый снегом. Здесь, вдали от Ахалкалакской суеты, прекрасно думалось, пусть многие и считали это место беспросветной глушью и не понимали чрезмерной любви Айдемировых к уединению. Внизу под окнами от холода ржали кони. Было ветрено, но молодой человек не чувствовал мороза и с наслаждением вдыхал свежий утренний воздух, стоя в одной сорочке. Он дышал так глубоко, что в груди не хватало места, но, испытывая тем самым свою мощь, он ещё раз в ней убеждался. Любуясь бескрайними Кавказскими горами, нельзя проявлять слабость. Они вселяют только силу!..

По крайней мере, с ним так случалось всегда. Как бы глубоко он ни падал духом, как бы сильно ни била его судьба, он всегда возвращался к предкам и, испытывая стыд за свое малодушие, клялся, что будет всегда поступать так, как того требовала горская честь. Однако едва ли не впервые за всю жизнь она так и не подсказала ему правильного пути.

– Великий ала! – Камердинер показался за его спиной, накинул молодому человеку на плечи шубу и, не поднимая глаз с пола, сказал по-чеченски: – Не стойте долго на ветру. Вы можете простыть.

– Я – горец, милейший, – отвечал старику хозяин. – Кровь в моих жилах достаточно горячая, чтобы согревать меня.

Произнеся это, Джамаль не обернулся на слугу и сделал жест рукой, чтобы тот поскорее оставил его одного. Камердинер безропотно повиновался и, стараясь не шуметь, откланялся.

Когда юный Айдемиров остался наедине с самим собой, его мысли в очередной раз заняла княжна Джавашвили. Он улыбался сквозь поджатые губы, когда желанный силуэт всплывал в голове. Каким огнем горели её глаза на помолвке Исхана, когда она задела его в танце спиной!.. Как дерзко она поступила, назвав его «величеством», да ещё и захихикала, будто насмехалась над ним! Ни одна другая женщина не позволяла себе подобного в его присутствии – в том числе сёстры и мать! – но тем сладостнее казалась мысль, что её внутренний свет, привлекший его как мотылька на огонь, когда-нибудь ему подчинится.

Рано или поздно ему подчинялось всё, так почему она не должна?.. Допустим, Нино отвергала его, и довольно твёрдо. Но чем упорнее она это делала, тем сильнее Джамаль желал её. Иной раз он думал, что, если бы княжна Джавашвили хотела покрепче привязать его к себе, то не могла бы придумать ничего действеннее. Быть может, она и правда придерживалась такой цели? Непоколебимость и неуступчивость Нино в этом вопросе придавали её образу лоск неприступной гордой горянки, перед которой он преклонялся бы всю жизнь и которую искал среди серой обыденности. И вот – казалось бы! – нашёл!.. В ней сквозила дерзость, граничащая с выборочной покорностью и высокой честью. Показывая ему свой огонь, она тотчас забирала его, будто шептала: «Не твоя!». Эта смесь сводила его с ума. Он носил бы её на руках, склонил бы в конце концов на любовь, раскалил в ней чувственность, которую она упорно от него прятала. Опытным глазом он всё равно улавливал в ней это, и сам распалялся, представляя, как когда-нибудь достанет из глубин её души то, что неведомо никому. Но она… она!..

Шалико Циклаури… вот так соперник!.. Джамаль мечтал когда-нибудь узнать имя того, кому отдано её сердце, и не спасовал бы никогда, если бы пришлось побороться с ним, но, распознав его в толпе, разочаровался до глубины души. Он считал ниже своего достоинства любые сравнения с человеком, который позволял себе откровенные танцы с одной женщиной, будучи помолвленным с другой. И касался её на глазах у своей невесты!.. Этот человек предал идеалы Кавказа, продался европейцам, нравственность которых оставляла желать лучшего, и ещё бахвалился этим!.. Привёз свою светскую графиню знакомиться с родителями, но всё равно смотрел на родное изголодавшимися глазами! Ну и зачем весь этот фарс, театр, громкие слова?! Какое лицемерие! И как он только добился расположения Нино?!..

Женщины порой так глупы, особенно когда неопытны. Нино наверняка подалась своей влюблённости, не подумав о будущем. Этот сластолюбец пользовался её слабостью в своих целях, а она только рада этому! Он не остановится ни перед чем, и это стало ясно во время картули. Молодой Айдемиров подумал, что ему следовало… спасти её от коварного соблазнителя. Раскрыть ей глаза на правду и как можно скорее. Иначе она погубит себя, и сама этого не поймёт!..

– Ваша, – вдруг позвала Ирсана, а Джамаль нехотя разжал кулаки, которые так и чесались, когда он думал оШалико Константиновиче. – Ты не замёрз?

Он нашёл в себе силы улыбнуться и подал сестре руку, приглашая её занять место около перил рядом с собой. Девушка очень обрадовалась его сговорчивостью, и он невольно залюбовался ею: ну какая же сестра выросла красавица!.. Длинная чёрная коса отличалась толщиной, глаза – шоколадным оттенком карего, а талия поражала тонкостью, пусть сейчас её и скрывала мешковатая чёрная шубка. Они с Искандером поклялись, что будут оберегать эту чеченскую жемчужину ценой своих жизней, но она и сама была очень разборчива в своих связях. Нино Георгиевне бы поучиться!.. Когда-нибудь человек, которого она осчастливит своей рукой, получит самое преданное сердце, безукоризненные манеры и острый, поистине женский ум, отличавшийся гибкостью и изворотливостью. Ирсана знала, как себя подать, и он ещё не встречал человека, с которым бы она враждовала.

– Я специально не пошёл в солдаты, потому что не умею подчиняться приказам, – проговорил он, смеясь, когда она положила голову ему на плечо, а руку просунула сквозь согнутый локоть. – Но здоровье у меня всё равно спартанское.

– Мои старшие братья очень учёные, – весело поддакнула Ирсана. – Ты изучал физику и математику, а Искандер – право, зато Бейдулла и Абдулла уже сейчас бьют дворовых мальчишек с мыслью, что станут в будущем военными!..

– Вот они и пополнят ряды какого-нибудь полка, – не отставал в споре Джамаль. – Ну а мы с Искандером станем ещё одними Ньютонами.

Всего в семье их значилось шестеро. Близняшкам Бейдулле и Абдулле недавно исполнилось семь лет, а их средней сестре Дагмаре скоро будет четырнадцать. Поскольку для того, чтобы выезжать в свет, они ещё были очень малы, только старшие отпрыски сопровождали родителей на светских раутах. Младшие мальчишки и правда подавали большие надежды на то, что пойдут по стопам отца в военную стезю, а Дагмара, отличавшаяся тихим и уступчивым нравом, уже сейчас готовила себя к замужеству. Что же до них с Искандером, то они всё ещё искали себя. Вот Исхан Баширович, например, помогал своему отцу с торговлей, и тоже нигде не служил, и ничего не окончил. Прислуживать при дворе императора им не хотелось, как и уезжать с родного Кавказа, а чиновничество в различных министерствах претило их свободолюбивым натурам. Отец, обладавший деньгами, отправлял их в Рим, Париж и даже Мадрид, но распущенность европейских женщин и мягкотелость мужчин настолько бросались братьям в глаза, что они отказывались слышать об этих столицах. Ничто в этом мире не удовлетворяло их амбициям, и они оставались подле отца с надеждой вскоре проявить себя. Ведь их души мечтали о величии!..

– Если бы чеченское княжество всё ещё существовало, – признался он Ирсане, шутя, – я бы стал неплохим правителем, не так ли?.. Делал бы всё для моих подданных!

– Уверена, это так, дорогой брат, – непроницаемо улыбнулась сестра, которая никогда не вызывала его гнева. – Как и для той, которую полюбишь…

Джамаль знал, что йиша проницательна и умна, но она вновь поразила его искусностью, с которой читала его душу. И как она догадалась, что мучило его?..

– Тебе понравилась княжна Джавашвили, милый ваша? – поинтересовалась она низким, осторожным тембром, чтобы не накликать на себя беды. Тем не менее, глаза молодого князя яростно заблестели, и он выждал паузу, внимательно всматриваясь в её лицо. Девушка почувствовала себя на бочке с порохом. В гневе Джамаль Вахитаевич становился непредсказуем, как сам шайтан.

– Разве Коран запрещает мусульманину жениться на иноверке? – вопросом на вопрос отвечал ей брат, и Ирсана стала ещё осмотрительнее. – Разве великий Аллах не… одобрит моего желания обратить её в истинную веру?

– Дело не в вере, брат мой, – коротко, но решительно промолвила княжна, но на её губах всё ещё цвела улыбка, призванная смягчить сказанные слова. – Ты уверен, что она… любит тебя?..

О, как метко она стреляла!.. Сестра попала точно в цель, и Джамаль резко изменился в лице. Все!.. Все заметили, как она танцевала с ним, но он должен делать вид, будто ничего не случилось? Или йиша считала, что этот легкомысленный танец – повод отказаться от Нино? Какая чушь!.. «Она не любит тебя!». А кого она любит?.. Того проходимца, у которого только одно на уме? От этого смутьяна её надо спасать, а не толкать в его объятья!..

Пожалуй, сестра действительно зашла слишком далеко, и он мог бы впервые обрушить на неё свой гнев, но отец и Искандер как раз появились на балконе, чем остудили его пыл. Пусть Ирсана скажет им «спасибо»!..

– О чём это вы шушукаетесь вдали от нас, милые мои? – непринуждённо рассмеялся Искандер и сделал вид, будто не заметил напряжения на лицах брата и сестры. Облокотившись о дверной косяк, он пропустил вперед отца и лукаво подмигнул ваша.

– Думаю, их занимает предстоящая охота, – подхватил старый Айдемиров, оптимизм которого не переставал поражать его детей. – Ты не желаешь поехать с нами, дочь моя? Женщины соберутся своим кругом, пока нас не будет.

Ирсана, как истинная горянка, опустила глаза в пол и присела перед отцом в реверансе.

– Охота – это мужское дело, отец мой, – пролепетала она с покорностью лани, а он поцеловал её в лоб за послушание. – К тому же, я наслышана, что женская часть позовёт в дом провидицу, чтобы скоротать время в отсутствии мужчин. Разве истинно верующая согласится на такое?

Мужчины переглянулись, вздохнув, а Искандер, усмехаясь, добавил:

– Как это похоже на них!.. Не мудрено, что княжна Циклаури попалась с суфражизмом. Её с трудом вытащили из тюрьмы!..

– Софико Константиновна? – вскинув брови, переспросил Джамаль, а Ирсана прикрыла рот ладошкой. – Свояченица Исхана Башировича?

– Именно так, сынок, – не без злорадства вторил Искандеру отец. – Князь Циклаури рвал и метал. Весь Ахалкалаки об этом говорит. Болтают, будто Константину Сосоевичу пришлось выплатить огромный выкуп, чтобы его младшую дочь выпустили на свободу. Слухи об их предполагаемом банкротстве больше не кажутся такими призрачными!

Два старших отпрыска переглянулись, не сдержав ехидства, и лишь Ирсана озадаченно поджала губы. Джамаль почесал подбородок, устремив взгляд вдаль. Вот оно что!.. Софико Константиновна – сестра разлюбезного Шалико!.. Неужели даже этого позора недостаточно, чтобы Нино Георгиевна, наконец, поняла, что за пропащая семейка эти Циклаури?! Одна сестра загремела в тюрьму, другая попалась за непотребствами с женатым мужчиной, а брат растлевает невинных девушек! Похоже, банкротство – заслуженная кара Аллаха на их бесчестные головы. Разве образцовая кавказская семья может иметь столь подмоченную репутацию?

– Башир Ахмедович знает? – спросил он у отца, пребывая в плену собственных мыслей.

– Ещё бы!.. Он уже десять раз пожалел, что связался с этими грузинами. И ведь приём в честь охоты тоже оплачивают Абалаевы! Их сваты скоро будут сосать палец вместо распития вина.

«Но зато это ещё одна возможность доказать, кто в доме хозяин», – иронично подумал Джамаль.

***

– Что значит: «Ты не должна выходить к гостям»? – в ужасе отшатнулась Софико, когда отец огорошил её подобным заявлением. – Но они все уже здесь!..

– То и значит, любезная, – сдерживая гнев, ехидничал Константин. – Ты наказана!..

Он также добавил, что она опозорила весь их род ничем не меньше Ламары и что он хотел бы иметь одних сыновей. Софико горячо фыркнула, плюхнувшись на широкую кровать в спальне родителей, и сложила руки на груди. Учитывая идеологию, которую она защищала в «момент позора», слова князя ощущались только болезненнее. Хоть сейчас бы бросилась на баррикады ещё раз!..

– Капризный, безрассудный ребёнок! – ворчал papa, поправляя воротник. – Всё-то тебе надо делать наперекор. Хоть бы раз послушалась старших!..

– Papa!.. – надула губы Софико и впервые за долгие годы позволила себе слезинку.

Почему отец постоянно кричал и ругался? Разве обязательно читать нотации, чтобы донести до другого человека свою мысль?.. Ваграм Артурович не делал так никогда. Даже в тот день, когда узнал об её несчастье…

– Становой поехал за вашим отцом, княжна. – Редактор «Кавказского мыслителя» выглядел расстроенным, но держался с ней вежливо и почтительно. – Боюсь, он не обрадуется этому. Как же вы… ввязались в подобную историю?!

– Я не ожидала, что это будет так! Эти женщины подняли настоящий бунт! – возмутилась Софико, крепко вцепившись в железные решётки. Она не откликалась на зов сотских и просидела несколько часов без движения на скамейке возле бесцветной стены, пока Ваграм Артурович не показался за поворотом. Как он узнал об её аресте, почему примчался так быстро, много ли дел оставил?.. Об этом она могла лишь догадываться. И всё-таки, как же она обрадовалась ему!

– Такие мероприятия всегда похожи на бунт, ваше сиятельство, – снисходительно улыбнулся мужчина, доверительно понизив голос. – Бунт, который нужен всем, кроме простого народа. О нём никто по-настоящему не заботится.

– Значит, он должен подумать о себе сам, – с готовностью подхватила княжна и, несмотря на нынешнее положение, очень возгордилась своей сообразительностью. – Вы же это хотели сказать?

– Именно, – коротко кивнул Ваграм и опасливо глянул по сторонам. Поблизости не оказалось ни одного сотского, и, убедившись в этом, он добавил: – Занимайтесь собой, пишите статьи, развивайтесь. Зачем вам играть в революционерку?

– Пожалуй, вы правы, – немного поразмыслив, согласилась девушка. Мужчина, запертый в соседней камере, пьяно икнул и выругался. Изнеженная аристократка сокрушённо прикрыла глаза. – Я никогда больше не захочу попасть в такое место!

– Я понимаю, – ласково произнес редактор. Его лицо выразило искреннее участие. – Но тогда вы больше не должны рисковать собой. Обещайте мне это, княжна! – незначительная пауза. – Я не хочу лишаться своего лучшего работника.

Она скромно рассмеялась, поклявшись и себе, и ему, что с суфражистками покончено. Они улыбнулись друг другу, прежде чем Ваграм подметил, что должен уйти раньше, чем её отец застанет его здесь.

– Будет не очень хорошо, если он догадается о нас, – резонно молвил армянин. – Боюсь, я ещё не скоро дождусь вашей новой статьи, княжна.

Софико не хотелось отпускать своего друга, – хотя бы одно знакомое лицо в этом мрачном, чужом месте! – но делать было нечего. Прощаясь, господин Арамянц приподнял шляпу и поцеловал ей руку, протянутую между прутьями решётки.

Пройдясь дальше по коридору, Ваграм неожиданно остановился рядом с молодым сотским и жестом подозвал его к себе. Софико не поняла, что они обсуждали, но ей показалось, что они говорили по-армянски.

– Простите, друг мой, – обратился к соотечественнику мужчина на родном для обоих языке. – Вы не подскажите, где можно внести залог за княжну Циклаури?

– Боюсь, вам не позволят этого сделать, – решительно отвечал сотский. – Конечно, если вы ей не отец и не муж…

– Но хотя бы часть я могу внести? Не бойтесь, юноша. О вашей помощи я не забуду…

Сей факт круто повлиял на отношение молодца к обсуждаемому вопросу, и вскоре Ваграм увёл его в сторону, рассказывая по пути что-то смешное.

– Любезный. – Софико высунулась из-за решетки, насколько позволяли прутья, и позвала другого сотского, который как раз проходил мимо. – Вы не переведёте, о чём эти господа только что говорили?..

«Любезный» не перевёл и гордо прошел мимо, а ей так и осталось гадать о предмете сего разговора.

– Ну-ну, полно тебе, дорогой, – вступилась за дочку Дариа и, опустившись рядом, приобняла её за плечи. – Ты же сам сказал… она всего лишь ребёнок.

– Ребёнок!.. – вспыхнул князь, всплеснув руками, и отошёл от зеркала. – Ребёнок, который забил последний гвоздь в гроб наших финансов. Да если бы Абалаевы не взяли на себя расходы по проведению этой охоты, мы бы точно разорились, а вы, юная барышня, остались бы бесприданницей!

– Ну и пусть, – сквозь слёзы выкрикнула княжна. – Я бы никогда не вышла за того, кому нужны мои деньги!

– Что вы так кричите? Хотите, чтобы все гости узнали о наших проблемах?..

На шум из спальни родителей пришли сыновья, и это немного отрезвило горячую голову Константина. Он принялся с прежней невозмутимостью завязывать галстук на шее, пока Давид и Шалико со снисхождением посматривали на младшую сестру. Внизу их сваты и многочисленные друзья ожидали хозяев, чтобы торжественно открыть этот приём. Сразу после охоты егерь ожидал мужчин в своём домике в Цотнэевском лесу.

– Я заложил ахалкалакский особняк. Надеюсь, что Мцхету не постигнет та же участь, – поведал сыновьям старый князь, а молодые молча переглянулись. – Нам придется сильно урезать расходы, так что теперь вы можете рассчитывать только на своё жалование. Ни копейкой больше!..

– Мы поняли, ваше сиятельство, – тяжело вздохнул Давид. – Не глупы.

– Придётся штопать свои брюки самому, Давид-ага, – поддержал брата Шалико и украдкой ему подмигнул.

– И ваша с графиней Демидовой свадьба… – вдруг отозвалась княгиня, обращаясь к среднему сыну. – Возможно, её придётся отложить до лучших времён. Граф Демидов – уважаемый человек, и нам бы не хотелось пасть в грязь лицом ещё и перед ним.

«Возможно, это и к лучшему», – подумал про себя старший сын и по лицу младшего догадался, что и тот мыслил так же.

– Но хорошее приданое нам не помешает, – тонко подметил Сосоевич. – А лучше сразу два.

Давид, безусловно, понял, куда клонил отец, но всё равно отнёсся к мысли о женитьбе с тем пренебрежением, с которым обычно отмахивался от мухи. Подобные разговоры происходили два или три раза в год в письмах или вживую, и он давно не обращал на них внимания. Разве старикам объяснишь?..

– Опять вы за своё, Константин Сосоевич, – ненавязчиво покачал он головой и цокнул языком. – Неужели вам не надоело? Из года в год одно и то же…

– Сейчас положение гораздо серьёзнее, сынок, – прошептал князь пронзительно тихо, и старший швили резко посерьёзнел. – Но выбор за вами. Хотите нас спасти? Тогда вы принесёте в дом два хороших приданных и не позволите своей сестре остаться без него.

На этом Константин перестал мучать свой галстук и, обойдя сыновей стороной, спустился вниз к гостям. На лестнице вновь раздались веселый смех и похлопывания – их papa никогда не показывал своих слабостей на людях.

Брат помрачнел, и Шалико заметил это. Похоже, впервые Давид всерьёз мог получить в жены кого-то, кроме Саломеи Георгиевны, и эта перспектива мучила и терзала его по-настоящему. Продать свои искренние чувства ради благополучия семьи?.. Долг обязывал его брата пойти на брак по расчёту и окончательно похоронить мысли о женщине, которую он любил всю жизнь. Так ли это просто? Он не завидовал дзме. Но что же он сам, Шалико?.. В его-то случае приятное совпало с полезным. Натали он любил, и она была богата. Мало кому в их время так везёт!..

Шалико гостил в Риме во время пасхальных ярмарок, когда граф Демидов неожиданно проявил к нему благосклонность и пригласил отобедать в своём доме вместе с ним и его прелестной дочерью Натальей. С ней юный князь уже познакомился на приёме венского посла и нашёл её премилой, хорошо воспитанной девушкой, которая, к тому же, умела быть искренней. Это качество, безусловно, выделяло её из числа салонных красавиц, с которыми он встречался раньше, а старый Демидов казался ему эталоном настоящего дипломата: он был очень сдержан, всегда любезен и никогда не повышал голоса, даже если злился. Мог ли Шалико отказаться от столь приятного общества, особенно когда не знал в огромной столице никого, с кем мог бы с пользой провести время?..

Жена графа, известная в узких кругах светская львица, встретила его в дверях, и, расцеловав в обе щеки, упорхнула куда-то по своим делам. Шалико удивлённо посмотрел ей вслед, полагая, что и она составит им компанию за столом, как это обычно делала его мать, и матери всех его друзей, но этого, как ни странно, не случилось. Впрочем, он быстро оставил эти мысли, потому что на лестнице показалась Натали.

Она шла так медленно и грациозно, словно не касалась земли, и весь её образ выглядел таким сказочным, что перехватывало дыхание. В лёгком весеннем платье с длинными рукавами, она смотрелась так, будто сошла с картин да Винчи. Шалико подумал, что она очаровательна. Граф Каминский, его лучший друг по посольству, наверняка отпустил бы сейчас какую-нибудь шутку, но он бы только глаза закатил. Разве нельзя высказать лестное мнение о девушке, не имея на неё видов?.. Всё-то Мишель пытался его сосватать!..

– Как я рада видеть вас здесь, милый князь, – сказала она по-французски и подала ему руку. – Мой papa так много о вас рассказывал…

– Ваш батюшка, графиня, – отвечал он так же по-французски, целуя её пальчики, – самый блестящий дипломат, которого я когда-либо знал. Разве я мог не принять его приглашения?

– Ни в коем случае, Шалико Константинович!.. Я бы смертельно обиделся, – непринуждённо рассмеялся граф, показывая свою тучную фигуру из-за угла. – Вижу, Наталья уже развлекает вас…

– Papa!.. – густо разрумянилась девушка и спрятала глаза в пол. Шалико снисходительно улыбнулся, а Алексей Петрович подмигнул своему юному коллеге.

– Ну, полно. Полно вам. Пойдёмте к столу…

Ту трапезу у Демидовых Шалико вспоминал с любовью. Давно он так не веселился! Старый Демидов был отличным собеседником и в силу огромного жизненного опыта рассказывал истории обо всём на свете. Молодой человек слушал с интересом и даже записал бы, если бы того позволяли приличия. Ему ещё так много всего нужно постичь, прежде чем стать таким же мастером своего дела!.. Он восхищался графом и по-настоящему благоговел перед ним. Юная Натали не отставала от отца и бойко высказывала своё мнение по любому вопросу, не боясь осуждения. Она мыслила глубоко и довольно смело для девушки светского круга. Такой воспитал её Алексей Петрович, и она очень этим гордилась. Безоговорочная любовь между отцом и дочерью подкупила Шалико.

– Хоть мой ум так же остёр, как и ваш. – Тяжело покряхтев, старый граф поднялся из-за стола, – но тело потихонечку сдаёт позиции. Я который год страдаю от болей в пояснице и не в силах составить Натали компанию на различных увеселениях. А ведь в городе сейчас самый разгар гуляний!..

– Что ж!.. – с готовностью откликнулся гость, который понял намёк, но не увидел в нем ничего зазорного. – Если вы позволите, граф, то я мог бы сопровождать Наталью Алексеевну на прогулке вместо вас.

– Я бы посчитал это за честь, ваше сиятельство, – по-доброму улыбнулся Демидов. – Я полностью вам доверяю. Даже донну Короллу с вами не пошлю…

Шалико видел, как юная графиня робела перед ним, но, не желая портить столь солнечный день раздумьями, выполнил просьбу её отца. Погода стояла прекрасная, и молодые люди вышли из дому к двум часам дня. Они предпочли пройтись, поэтому отказались от предложения Алексея Петровича проехаться в карете. Они в последний раз помахали ему рукой и неторопливо поплелись по шумным улицам, держась друг от друга на почтительном расстоянии.

– Вы не пользуетесь велосипедами, графиня? – спросил он немного погодя, когда они вышли на Пьяцца-делла-Ротонда, где находится знаменитый пантеон. – Можно было бы попросить у вашего отца вместо экипажа…

– Велосипедами? – наивно удивилась Наталья. – Это те странные приспособления с двумя огромными колёсами?

– Ну да, – душевно улыбнулся Шалико. – Вы никогда не пробовали?

Она покачала головой.

– Когда-нибудь я вас научу.

– Буду с нетерпением ждать!

Солнце припекало, но они не чувствовали этого и, пряча в уголках губ улыбки, наводили круги вокруг пантеона. Площадь заполонили люди, со всех сторон раздавались крики, смех, игра барабанов и лютни, а ярмарка была в самом разгаре. Когда они проходили мимо прилавка с картинами неизвестного художника, выставленными на продажу, девушка призналась, что обожала Рафаэля Санти как живописца и очень жалела, что он умер таким молодым.

– Кто знает, сколь многого бы он ещё добился, если бы остался жить, – со вздохом призналась Натали. – А теперь он погребён здесь, в пантеоне, и ублажает взор туристов…

– Вы любите живопись, ваше сиятельство? – поинтересовался он как будто невзначай.

– Очень. Я и сама рисую и мечтаю о своём модном салоне. Как бы я хотела создавать платья и шляпки для женщин!

– Она тоже любила, – несколько отстранённо отозвался Шалико, но на её вопрос: «кто?», так и не ответил. Их заглушила толпа.

– Не проходите, не проходите мимо!.. – кричал уличный торговец, отличавшийся настырным характером. – Во всём Риме вы не найдёте корзинок и глиняных кувшинов лучше, чем у меня!

Неизвестный синьор оказался очень приставучим и дотронулся до плеча молодого князя, так и не позволив ему и Натали уйти далеко.

– Возьмите! Возьмите же корзинок для вашей дамы!.. – не унимался незнакомец, кивая на графиню. – Наденете на неё красную шапку и отправите в лес с пирожками!

– И буду поджидать там, как серый волк, – посмеялся в кулак Шалико, и его спутница тоже тихонечко хихикнула. Продавцу он вежливо ответил, что они обойдутся, но тот перешёл на откровенную грубость и грозно зашипел:

– Я сказал, вы их возьмёте! – И вот тут-то Шалико наконец почувствовал запах перегара, исходивший от него.

– А то что? Что вы нам сделаете?..

Юный дипломат не привык к уличным потасовкам, но толкнуть наглеца в грудь ему сил хватило. Тот повалился наземь и задел локтем свои хвалёные кувшины. Те разлетелись вдребезги, а корзинка упала ему на голову, полностью прикрыв лицо.

Не дождавшись свистка местной полиции, Шалико схватил графиню Демидову за руку и бросился бежать. Они старались не оглядываться, но мысль о преследователях заставляла их двигаться быстрее, несмотря на жару. Натали совсем выбилась из сил, но всё равно захохотала от всей души, да и её спутник не удержался от улыбки. С трудом восстанавливая дух, они заметно вспотели.

Шалико чувствовал какой-то странный, пьянящий, казавшийся полузабытым азарт, но всё равно не расслабился до тех пор, пока площадь не осталась далеко позади. Остановившись у фонтана, графиня припала затылком к каменной стене и под журчание воды блаженно прикрыла веки. Одной рукой он оперся о стену и выглянул из-за угла, чтобы увериться, что никто не шёл за ними. Когда он вновь обернулся на Натали, её лицо оказалось преступно близко.

Она смотрела несколько секунд в упор и даже не моргала, а затем просто подалась вперёд и припала к нему нежным поцелуем.

Он… не ожидал этого. Он догадывался, что понравился ей за две встречи, но не думал, что она на такое решится. И всё-таки… что в этом необычного? Она прекрасна!.. Умна, красива, образована. Любой мужчина обрадуется вниманию столь блестящей девушки. Вниманию!.. Неподдельному. Искреннему. Натали не играла с ним, не лукавила. Пожалуй, она вообще не умела хитрить и была предельно честна со всеми: этому её научил отец. Если графиня Демидова кому-то симпатизировала, то не скрывала этого и не… дразнила несчастного до тех пор, пока он не взорвётся к ней чувствами, а потом не отталкивала его со словами: «Мне не нужна твоя любовь! Откуда она в тебе только взялась?!».

– Простите… князь. – Она отстранилась как раз в тот момент, когда он собрался ответить ей, и стыдливо опустила глаза. Шалико растроганно улыбнулся, приподнял её лицо за подбородок и припал губами. На этот раз сам. И, надо же!.. Совсем об этом не пожалел…

– Mon cher!.. – Голос Натали вернул его в реальность. – Что же вы так долго?..

Когда они с Давидом спустились в переполненную гостиную, невеста стала первой, кто бросился к нему навстречу. Разгорячённый мыслями о том счастливом весеннем дне, он как будто бы вспомнил, за что её полюбил, и посмотрел на неё с большой теплотой. Привлекая невесту к себе, он поцеловал её в лоб и почувствовал стыд, когда понял, как сильно она обрадовалась этому жесту.

– Я прошу прощения, – произнёс он виновато, подразумевая, возможно, не совсем то, за что извинился. – Семейные неурядицы.

Наталья озабоченно спросила, что случилось, и её жениха накрыла ещё одна волна нежности. Эта удивительная девушка вытащила его из такой беды!.. Она вернула его к жизни, помогла ему вновь почувствовать её вкус, а он так жестоко с ней обходился!.. Нет-нет! Он больше никогда её не огорчит…

К моменту, когда в зал прошли князья Джавашвили, невеста предложила Шалико развлечь публику романсом, похожим на те, что они исполняли для её отца когда-то в Риме. Он с радостью согласился, поддавшись ностальгии о тех сладостных, умиротворенных днях и с удовольствием объявил об этом публике.

Все отставили чай и кофе и обратились к молодой паре, приготовившейся развлечь их своим пением и игрой. Натали села за фортепьяно и запела что-то лирическое на итальянском языке, а он встал рядом и, не стирая с лица умиротворенной улыбки, стал аккомпанировать ей. Их исполнение казалось чувственным и нежным, как весенний день. Графиня очень старалась понравиться.

Давид наблюдал за братом и его невестой со смешанными чувствами. У него и самого скребли на сердце кошки, а тут ещё и Шалико метался меж двух огней. И кто же поможет ему определиться, если не старший брат?.. Эх, дзма!..

– Ты так бледна, – мимо промчался Игорь Симонович и встал чуть поодаль вместе со своей женой. – Наверное, мне лучше не ехать. Остаться с тобой…

– Поезжай, – мягко попросила Тина. – Ты ведь знаешь меня. Со мной подобное случается…

– Это месть тебе за тот танец. – Шёпот Саломеи, которая утешала Нино, раздался по другую руку, и старший Циклаури увлеченно прислушался, обернувшись в их сторону. – Неужели ты не понимаешь? Это же так очевидно!..

Нино храбрилась изо всех сил, но всё равно заметно расстроилась. Однако Давид не мог оторвать взгляда не от неё, а от Саломеи, и горячо себя за это проклинал. Сколько нежности вызывал у него её образ?! Да разве это серьезно?.. Ему надо жениться, чтобы помочь отцу и матери, а он всё ещё заглядывался на свою первую любовь, которая упорно отталкивала его? Вай ме!.. Какая дилемма! Разве взрослый мужчина может быть столь сентиментален?.. Эти детские терзания так глупы!.. Поскорее бы от них избавиться…

В конце концов, она заметила, что он пристально на неё смотрел, и вопросительно повела бровями. Сердце сжалось, но он вспомнил об их нынешних отношениях, и изобразил на лице дружескую насмешку. Она усмехнулась в ответ и, пока Шалико и Натали пели, подошла к нему с бокалом вина.

– Что такое, Давид Константинович? – ни о чем не догадываясь, пожала она плечами. – Вы что-то задумали?

– Я задумал, – промолвил он, смеясь, и чокнулся с ней бокалами, – решительные действия. Вы видите, как всё усложнилось…

– Да-а-а, бесспорно, – протянула Саломея, вздохнув. Шалико искренне улыбался своей невесте. – Но у вас есть какой-то план?

– Вообще-то… есть один.

Она поразилась его проворностью, но Давид не успел поделиться размышлениями, потому что старейшины спустились в залу. Жених с невестой закончили исполнение, и публика разразилась громкими аплодисментами. Дождавшись, пока они спустятся в толпу, Башир Ахмедович с Константином Сосоевичем во всеуслышание открыли охоту. Мужчины засобирались в путь.

– Держите обеих при себе, Саломея Георгиевна, – напоследок наставил её Давид, и она коротко кивнула. – А я займусь нашим Ромео…

***

Русская псовая охота на зайца, лисицу или волка издревле занимала их предков. Когда-то вместо преданных быстроногих борзых они брали с собой зорких птиц, но ни в коем случае не ружья. В противном случае терялся весь смысл: надо выследить зверя зрением, вовремя спустить свору борзых и наблюдать за тем, как собаки догоняют волка и душат до прибытия хозяина. Если до той поры он не скроется в норе или чаще, охоту можно считать удачной. Кровь кипела в венах, когда они наблюдали за тем, как стая с лаем бросалась на волка, выделывая в воздухе грациозные пируэты. Успех зависел и от собак, и от самого зверя – порой попадаются очень неуступчивые! – но в верности своих борзых ни Циклаури, ни Абалаевы не сомневались. Эти длинноногие, длинношёрстные создания никогда их не подводили.

Снег, выпавший на новогодние празднества, давно растаял, и их лошади мяли копытами сезонную грязь. Не моросило, и многие из них распахнули шубы и сняли шляпы. Процессия, состоявшая из двенадцати человек, двигалась не спеша, чтобы не спугнуть добычу. Они высматривали зверя по следам и оглядывались на птиц. Охотничьи заповеди гласили, что те зачастую кружились над прошлой добычей волка и могли выдать его расположение.

– Надо выследить мелкую живность, – назидательным тоном твердил Башир Ахмедович. – Он погонится за ней, а мы – за ним.

Засим он ещё раз выразил сожаление, что Исхан из-за своего недуга остался дома с женщинами и не смог принять участие в этой охоте. У его старшего сына золотая голова, и он бы точно выманил добычу из леса! Дядя Казбек согласился с его излияниями и, спрыгнув с лошади, пошёл пешком, придерживая её за узду. Обладая отменным слухом, он вслушивался в каждый шорох по наказу брата. Вахита Айдемиров, держась по правую руку от Абалаевых, то и дело задирал голову наверх, ища охотничью высеку. Найдя её, он кивнул старшему отпрыску.

Джамаль, недолго думая, остановился, а за ним и все остальные охотники, и, азартно улыбаясь, бросился к дереву. Ничто в мире не распаляло его так, как возможность показать себя.

Молодой Айдемиров нашёл самую высокую точку на местности и, проворно взобравшись на неё, всмотрелся вдаль. Несколько секунд все ждали его вердикта, но юноша не стал им ничего объяснять и вдруг искусно завыл. Его вой зазвучал совсем как волчий.

– Ну и зачем это? – спросил у Давида Игорь, который никогда не бывал на дворянской охоте раннее и смотрел по сторонам, вытаращив глаза. – Что за странная выходка?

– Он хочет привлечь тем самым волка, – улыбаясь, разъяснил старший Циклаури. – Обмануть его, будто воет собрат.

– А вот это правда, – иронично хмыкнул княжеский зять, и приятель весьма оценил эту шутку. Они оба придерживались нелестного мнения о Джамале Вахитаевиче. – Такого волчару ещё поискать.

Насладившись своим триумфом, Джамаль Айдемиров спрыгнул на землю и доложил всем собранные сведения: в нескольких метрах от них вьётся стая коршунов, и это может означать, что волк раздирает свою добычу прямо у них под носом. Все кивнули и, переглянувшись, молча тронулись в путь.

Лошади цокали копытами по земле, в пасмурную погоду вороны каркали в воздухе, и охотники старались не разговаривать, чтобы не создавать лишнего шуму. Только Георгий Шакроевич и Торнике и Константин Сосоевичи о чём-то спорили позади Игоря и Давида, и они решили не отдалятся от своих стариков.

– Ваш брат держится отстранённо, – заметил муж Тины, прожигая глазами спину Шалико, который ехал впереди в гордом одиночестве. – Как будто стыдится чего-то.

– По-вашему, ему есть чего стыдиться, Игорь Симонович?

– Должен признать, повод имеется.

– Уверен, что вы судите поверхностно. Ваше мнение ещё может поменяться.

Шалико, безусловно, подслушал этот разговор, но он вызвал на его лице лишь горькую усмешку. Думать о прошлом в последнее время становилось приятнее, чем пребывать в настоящем, и он в очередной раз погрузился в воспоминания.

Наступил май – его любимый месяц в году, – и он решил, что перед отъездом в Вену вновь навестит Демидовых. По правде сказать, после той прогулки у пантеона он бывал у них довольно часто, и друзья уже стали шушукаться, будто он сделает Натали предложение, как только перейдёт в Рим на службу. Шалико улыбался, думая об этом. С тех пор, как он познакомился с графиней Демидовой, жизнь полилась из него рекой. Он просыпался по утрам с прекрасным расположением духа и поражал знакомых бьющей через край энергией. Он стал довольно разговорчив и, чего с ним никогда небывало, не отмахивался от шуток Мишеля о любви и женщинах. Эти темы, ранее имевшие тёмный окрас в его сердце, отныне потеряли его, и он стал связывать их исключительно с Натальей. Ах, неужели он влюбился в неё?..

Натали Демидова… чистый ангел, его спасение, нежная фея! Как долго он ждал именно такой девушки, как часто искал её в толпе? Она смазала его душу целебным бальзамом, она обезболила её и наполнила потерянным светом, теплом и красотой. И главное… отвечала ему взаимностью. Она невероятна!.. И как он не понял этого раньше?

– Mon Dieu!..⁴⁴ – воскликнула девушка, встретив его у дверей тем сказочным вечером. Алексей Петрович поехал в центр города по просьбе генерального консула и изрядно там задерживался. – Тот самый… велосипед?

Шалико искренне умилился, заметив на её лице изумление, повернул колёса так, чтобы она могла лучше их рассмотреть, а затем звякнул колокольчиком, что привело её в полнейший восторг. О, как заныло сердце! Ну до чего же она трогательна…

– Я взял его напрокат у одного синьора, – признался юноша, не стирая с лица счастливой улыбки. – Хотел вам показать.

– Мне безумно нравится. – Сверкая глазами, она провела рукой по черной, гладкой поверхности и повторила все её контуры. – Вот бы испробовать его!

Он только этого и ждал. Спрыгнув с велосипеда, он отошёл в сторону и, зазывно кивнув, указал Натали на двойное сидение.

– Так чего же вы стоите, ваше сиятельство? Я почту за честь прокатить вас на этом достойном транспорте…

Голубые глаза тотчас расширились, и, видя её смятение, Шалико только смеялся.

– Вашего отца всё равно нет дома, а от няни мы как-нибудь скроемся. – Он лукаво подмигнул девушке и подал ей руку, пока она оглядывалась через плечо на дверь, борясь с искушением. – Всего пару кругов вокруг особняка и назад… обещаю вам.

Она все-таки сдалась и, наконец, позволила усадить себя на «достойный транспорт». Юный князь глянул на карманные часы и, поклявшись себе, что вернёт Натали её няне через полчаса, весело тронулся в путь.

Те мгновения стали самыми чудесными в их жизнях за последние несколько лет. Маленькие, узенькие улицы Рима пробегали перед глазами одна за другой, а летний воздух ласкал щёки и трепал волосы. Графиня радовалась каждому повороту, и Шалико подпитывался её энергией. Она старалась не касаться его и держалась за что-то ещё, но пару раз всё же схватилась за его плечо и очень этим смутилась. Потом она откинула голову назад и, наслаждаясь моментом, раскинула руки в стороны. Когда он представлял её такой красивой, у него захватывало дыхание.

– Осторожнее, осторожнее, Шалико!.. – воскликнула её сиятельство, когда князь навёл велосипед на огромный уличный булыжник. В итоге он потерял контроль, пошатнулся и опрокинул транспорт вместе с ними наземь.

– Граф Демидов прикажет меня повесить, – сокрушённо прикрыл он веки, когда Натали призналась, что разодрала платье. Видя его реакцию, она от души захохотала. – Надеюсь, вы не повредили ногу. На вашем платье проступила кровь…

И действительно, кое-где лёгкая летняя ткань окрасилась, тем самым выдав царапину, прятавшуюся под ней. Представив небольшую рану на нежной коже, Шалико застонал от отчаяния. Она рассмеялась ещё раз и, не поднимаясь с колен, подалась вперед. Он сделал тоже самое, и в суете они стукнулись лбами. Момент не мог стать ещё смешнее и ещё… удачнее.

Молодой князь заметил одобрение в её глазах и, подбодрившись им, медленно привлек её к себе. Она не сопротивлялась и, устроившись удобнее, ответила на его поцелуй. Он оказался глубже, чем тот, возле пантеона, и длился дольше. Нагревшийся асфальт только разгорячал их кровь, а пустые римские улицы стали немыми свидетелями их признания.

– Вы выйдете за меня, графиня? – прошептал он ласково, когда девушка нехотя отстранилась. – Вы станете… моей женой?

Наталья загадочно улыбнулась, чуть склонила голову набок и провела пальчиком по его губам.

– Стать женой грузинского князя… что может быть заманчивее?

– Вы выглядите задумчивым, Шалико Константинович, – неожиданно позвал Георгий и, чуть отстав от Константина, поравнялся с его сыном плечом к плечу. Лошадь князя артачилась, желая выбиться вперёд, но он сдерживал её, то и дело дёргая за поводья. Вороны над их головами не переставали каркать.

– Мне сегодня не спалось, ваше сиятельство, – тепло отозвался Шалико, ещё не конца избавившись от сладостных воспоминаний. От них становилось так хорошо, так спокойно!.. – Боюсь, охотник из меня выйдет так себе.

– Вы не справедливы к себе, мой мальчик. – Несмотря на приятельский тон, друг отца выглядел угрюмым. – Многие бы позавидовали вашему умению ловить в свои сети юных девушек.

Улыбка медленно сошла с лица молодого человека. Конечно, речь шла о Нино. Он мог бы догадаться, что старому Джавашвили в конце концов надоест прожигать его глазами, и он спросит об его намерениях напрямую, но он всё равно оказался к этому не готов. Особенно после столь приятных мыслей о Натали!..

– Георгий Шакроевич, я боюсь, вы сложите обо мне неверное мнение, – отчаянно оправдывался он, кашляя в кулак. Видя его стыд, собеседник ещё сильнее нахмурился.

– Похоже, я уже успел это сделать. Пять лет назад, когда вы ворвались в мой кабинет с просьбой не отдавать Нино Георгиевну за вашего кузена.

Воцарилась тишина. Шалико задушили воспоминания.

– Вы же помните, о чем я вас тогда попросил? Не меняться, ваше сиятельство. Оставаться таким же искренним и чистым юношей.

Шалико заметно покраснел, да и уши у него, наверняка, горели. Какой позор!.. Георгий пристыжал его заслуженно, и от этого ему становилось ещё гаже на душе. Он даже остановил своего коня, забоявшись, что потеряет над ним контроль. Отец Нино в итоге тоже остановился и пристально посмотрел в ответ, но юный князь упорно отводил взор.

– Ты был очень юн тогда. И очень влюблён, – мягко произнес старый князь, но его взгляд резко похолодел, когда разговор снова пошел о сегодняшнем дне. – Ты… разочаровываешь меня, Шалико.

Боже!.. Разве чужое мнение способно так ранить?.. Разве чья-то оценка его поступков имела такую сильную власть над ним? Всего несколькими фразами князь Джавашвили окунул собеседника в те времена, когда тот ещё был восемнадцатилетним мальчишкой и изнывал от любви к его дочери. Голова закружилась от этих мыслей, и по силе они напрочь перекрыли Италию и Натали. В голове зазвучал голос Нино, игриво звавший: «Шалико!», а тело покрылось мурашками от того, каким от него веяло теплом. Веяло домом, Родиной!.. Он зарычал от бессилия.

Георгий не дождался ответной ремарки и, потрепав сына в последний раз по плечу, пустился вдогонку за отцом. Это был удар ниже пояса. Больше ничего и никогда не будет прежним!

– У тебя такое лицо, будто тебя искусали пчёлы. – Давид оказался тут как тут, чтобы отпустить очередную шутку, а Игорь, иронично фыркнув, поскакал к своему тестю. – Что случилось?

– Кажется, я запутался, дзма.

– Что ж! Это так. Что ты на меня так смотришь?.. Я всегда поддержу тебя на людях, но, если ты не прав, то всё равно скажу тебе об этом в стороне.

Старейшины как раз вывели их к широкой поляне с несколькими развилками, посреди которой остались обгоревшие поленья и пепел от костра. Это казалось прекрасным местом для остановки.

– Волк от нас никуда не денется, – озвучил мысли остальных Торнике Сосоевич. – А нам бы не помешало сделать привал.

На том и порешили. Привязав своих коней у деревьев, мужчины заново разожгли оставленное предыдущими охотниками кострище и согревались за ним, рассказывая друг другу различные истории.

– От костра было бы лучше воздержаться, – ворчливо причмокнул лейб-гвардеец, за исключением которого среди них числилось ещё как минимум трое бывших военных. – Мы так только отпугнем его.

– Не будьте занудой, ваше сиятельство, – непринужденно отмахнулся Искандер Вахитаевич. – Главная цель этой охоты не волк, а сплочение. Смотрите, как наши старики радуются обществом друг друга! Чего ещё можно желать?..

Как только он сказал это, у огня послышались веселый хохот и похлопывания, и на этом их разговор стих. Игорь хмыкнул, подмигнув Давиду с мыслью: «Айдемировы! Что с них взять?».

Затем он перевёл взгляд на Шалико Константиновича и ужаснулся, заметив странное копошение и чавкающие звуки у него за спиной. Белая шкура значительно выделялась на зеленовато-коричневом фоне листвы, но пары огненных грозных глаз он так и не заметил: волк был слишком занят разделыванием своего кролика. Однако, когда Константин Сосоевич ещё раз хохотнул, поднялся с места и присвистнул, ознаменовав тем самым окончание привала, зверь заметно оскалился и зарычал. Огня он страшно боялся, поэтому и не показывался до сих пор, но, почуяв опасность, наверняка бы набросился на них, не жалея зубов. Страх парализовал Игоря.

– Ваше сиятельство! – крикнул он младшему Циклаури. – Осторожнее!..

Все произошло довольно быстро. Шалико отскочил в сторону, будто обгорел, когда волк за его спиной протяжно завыл, словно призывал своих сородичей на помощь. Игорь тем временем схватил с земли увесистый камень и метко ударил им прямо в лицо хищнику. Тот в последний раз зарычал и бросился бежать.

– Быстрее-быстрее! – наконец, опомнился Башир Ахмедович, выпуская за заскулившей добычей свору борзых. – Сейчас-то мы его и поймаем!..

Лай собак оглушил их ничем не хуже волчьего воя, и они вновь пришпорили своих коней, двигаясь так проворно, как если бы на дворе стоял 1812 год, а за ними гнались французы. С трудом восстанавливая дух от внезапного шока, Шалико в большом смятении поднял глаза на Игоря.

– Спасибо, – пролепетал он, слабо придерживая коня за поводья. Руки еле слушались. – Игорь Симонович.

– Обращайтесь, Шалико Константинович, – усмехаясь, ответил бывший актер и молча поскакал вперед. Давид, наблюдавший за этой сценой со стороны, с трудом подавил улыбку.

Волка в итоге выследили менее чем через пятнадцать минут, и, довольные и счастливые, поехали в охотничий домик на опушке. Егерь встретил их у своих владений с распростертыми объятьями, расшаркался в дверях, и, пропустив охотников в дом, похлопал каждого по спине. Он был очень шумным человеком и постоянно хохотал, почёсывая черную бороду, пока показывал им дорогу к камину. У порога он взял с них слово, что они не запачкают его ковры грязными сапогами и ничего не сломают, но потом сердечно предложил переждать у него дождь. Он забрал у них с рук тушу волка и обещался выпотрошить его должным образом. Старые половицы под ногами трещали. Тучи в небе сгущались.

В длинном вместительном коридоре по обе стороны стены висели чучела оленей и медведей. За версту пахло спиртным. Хорошенькая, розовощёкая дочь егеря прошла мимо них с подносом в руках и игриво улыбнуласьДавиду. Он улыбнулся в ответ и даже подмигнул ей, за что Игорь его откровенно пожурил.

– А вы говорите, что не хотите жениться, князь, – пошутил он, поддев товарища в бок локтем. – Женская половина человечества никогда этого не переживет.

– Я должен жениться на богатой, а не на красивой, друг мой, – отвечал тот со вздохом. – И этой девушке придется смириться с этим так же, как и мне.

К тому моменту, когда они присоединились к остальным мужчинам, Прасковья Ильинична уже раздала всем коньяка и закусок, которые велел подать отец. Чеченская половина гостей отказывалась от спиртного и свинины, но с большой охотой жевала орешки и лимон. Илья Иванович одним глазом следил за всеми гостями и то и дело справлялся, всего ли им хватало, а вторым, – скрытым под тонкой черной материей, – поражал их впечатлительное воображение. Рассказ о том, как этот самый глаз однажды поцарапал медведь, заметно их повеселил. Камин в комнате, набитой гостями, звучно затрещал.

Все рассмеялись от очередной шутки Ильи Ивановича, когда Прасковья выполнила его просьбу и принесла свежий выпуск «Кавказского мыслителя» из рабочего кабинета отца. Каждый свой день старый егерь начинал с этого издания и, любитель разжигать споры, посчитал одну из их статей очень интересной для своей сегодняшней публики.

– Вы только послушайте, господа, – начал он, недобро усмехаясь, и широко раскрыл газету. Все разговоры сразу же стихли. – Вы что-нибудь слышали о Никандро Беридзе?

– Ничего о нём, как о человеке, но его размышления зачастую приходятся мне по вкусу, – ничего не подозревая, ответил Георгий, и Константин поддержал его.

– Но вы не читали его последней статьи, ваше сиятельство? – хитро сощурился егерь.

– Нет, не приходилось.

– Она о браках. Разноверовых.

Стрела попала точно в цель. Мужчины оторвались от своих бокалов и закусок и прислушались к Илье Ивановичу, который во всеуслышание зачитал мысли господина Беридзе:

– «Восток – дело тонкое, как твердят мудрены, но насколько тонок брак? – начал он, не скрывая улыбки. – Я много размышлял об этом, и, как мужчину, меня всегда интересовал вопрос: «как сделать свою жену счастливой и как стать счастливым самому»? Сократ говорил: «Обязательно женитесь! Если жена попадётся хорошая: будете счастливы. Плохая – станете философом». Но нельзя ли совмещать и то, и другое? Быть философом и счастливым человеком одновременно? Эта дилемма живо занимает все народности и конфессии и всё-таки у каждой из них своя правда. Разве со своим уставом ходят в чужой монастырь? Или же в чужую… мечеть?..».

Вокруг загалдели и заспорили, и, подбадриваясь их интересом, лесник продолжал:

– «Меня назовут шовинистом, но каждый имеет право высказаться, и я не считаю себя исключением. Я христианин и горец и женю своего сына только на христианке, потому что чистота крови моих внуков – это то, чего бы хотели от меня предки. Я не исключаю любовь и прочую лирику, которой так подвержены умы прекрасных юных созданий, также, как ни в коем случае не принижаю права мусульман или иудеев. Однако лодка любви так или иначе разбивается о семейный быт, и об этом нужно помнить всем: и христианам, и мусульманам, и иудеям. Только брак, построенный на общности менталитета, культур и, наконец, умов, принесёт пользу и счастье. В противном случае вы обречены на провал…».

Башир Ахмедович высоко вскинул брови, его брат и младший сын, наоборот, нахмурились. Айдемировы наперебой заспорили. Грузинская сторона ошарашенно переглядывалась, с трудом собираясь с мыслями. Один только Джамаль помалкивал и задумчиво щурил глаза.

– Он пишет ещё много, – резюмировал егерь, складывая газету подмышкой, – но, думаю, пищи для размышлений нам и так хватает.

Как только он сказал это, мужчины со всех сторон повысили голоса. Илья Иванович отослал Прасковью от греха подальше прочь, да и сам ретировался прежде, чем попал бы под горячую руку. Искорка, пущенная им, разожгла целый огонь.

– Он говорит о том, что не принижает другие конфессии, – первым заговорил дядя Казбек и сложил руки на груди. – Однако его шовинистские взгляды очевидны. Разве можно пропускать такое в печать?

– Справедливости ради, милый сват, – неожиданно встрял Константин, – те из мусульман, кто пробивается в печать, так же не жалуют христиан или иудеев. Думаю, этим грешим мы все.

– Значит ли это, что в глубине души вы жалеете о переходе своей дочери в мусульманство, ваше сиятельство? Или о том, что отдали её за мусульманина? Признайтесь честно, – не остался в стороне Вахита Айдемиров. – Ведь мы все «не без греха».

Хрупкий мир, установившейся во время охоты, канул в лету. Спор распалился нешуточный, и обе стороны встретились посреди комнаты. Один перебивал другого, и, получая откровенный отпор, разгорячался ещё сильнее. Молодёжь не отставала от своих стариков и также вступила в дискуссию:

– В желании жениться на своей соотечественнице нет ничего плохого, – примирительно заявил Мурад Баширович. – Как и в том, чтобы осчастливить женщину другой культуры. Всё зависит от человека.

– А можно делать и то, и другое одновременно, – как ни в чём не бывало, подхватил Джамаль Вахитаевич. – Верно я говорю, Шалико Константинович?

Даже старейшины оглянулись на молодого Айдемирова удивлённо и с укором, не говоря уже о молодых. Давид и Игорь подумали об одном и том же и едва не сорвались с мест. Виновник всего этого совсем не жалел о своих словах и нагло рассмеялся. Пылкость его поступка поражала.

– Что вы сейчас сказали? – зашевелил губами Шалико и медленно поднял глаза с пола.

– Думаю, вы всё прекрасно расслышали, ваше сиятельство. Я не считаю нас, мусульман, чем-то хуже. Порой мы гораздо нравственнее, чем вы, и я горд иметь иную веру.

– Объяснитесь.

– У вас, наверное, принято танцевать с горянками, имея невесту-француженку? Одно другому не мешает, по-вашему?

– Во1⁴⁵!.. – шикнул отпрыску старый Айдемиров, когда Шалико изменился в лице. – Что ты себе позволяешь?

– Разве я не прав, Вахита Исламович? – обратился Джамаль к отцу, пожав плечами. – Разве каждый из собравшихся здесь мужчин не подумал о том же в разгар картули?

Молодой Циклаури высоко вскинул подбородок и сжал кулаки, но Айдемиров так и не отвёл решительного, гордого взгляда, которым буквально прожигал соперника. Видя немую борьбу за его дочь, Георгий Шакроевич устало прикрыл веки. Что ж, на своём веку он переживал и не такое!..

– Вы ничего не слышали о чувстве такта, Джамаль Вахитаевич? – сквозь зубы процедил оппонент. – Если бы оно у вас было, вы бы перестали докучать своим вниманием девушке, которая ясно сказала вам «нет».

Противник задышал, как разъяренный мул, а Давиду и Игорю хватило одного вида их стариков, чтобы понять, как скоро разразится буря. Желая предотвратить её, они, толкая один другого, вышли вперёд к спорящим.

– О эта дивная молодость!.. – махнул рукой старший Циклаури и деланно рассмеялся. – Вы же и сами переживали нечто подобное. Не правда ли, Башир Ахмедович? А вы, Вахита Исламович?..

– Каждый из нас спорил из-за дамы хоть раз в жизни, – подхватил Игорь и подошёл к Шалико с другой стороны. – Не будем заострять на этом внимание. Разве у нас нет более важных дел?..

Старикам разгоревшийся спор не понравился – их отпрыски совсем не умели держать себя в руках! – но они и правда списали его на молодость и горячность спорящих. Впрочем, Башир Ахмедович всё же уличил момент и недовольно шепнул Георгию:

– Ваше сиятельство, – сказал он, осуждающе покачав головой. – Вам надо лучше следить за своей дочерью. Я не хочу в скором времени узнать о дуэли, разразившейся из-за неё.

Давид тем временем увёл брата в сторону и сильно встряхнул его за плечи:

– Милый Меджнун, – проворчал он ядовито. – Определись уже со своей Лейлой, иначе нам всем не сносить головы.

Шалико застонал и уронил голову на руки. Оглядываясь по сторонам, он то и дело замечал, как Айдемиров враждебно на него косился.

– Нельзя подпускать его к Нино, дзма!.. – Он горячо схватил Давида за рукав и нервно сжал пальцы. – Он опасен!

Дзма тяжело вздохнул, собираясь отрезвить брата, когда в комнату вбежала Прасковья Ильинична, а за ней и отец-лесник. Выглядели они озадаченными, а в руках егерь сжимал маленький листок бумаги.

– Игорь Симонович, – поразительно серьёзно позвал Иванович. Адресат сразу же вышел из тени. – И вы, Георгий Шакроевич. Только что пришло письмо из Мцхеты. Пишут, что Валентине Георгиевне плохо. Из Ахалкалаки уже едет врач.

7

Саломея вглядывалась в своё отражение в зеркале с таким рвением, которого давно в себе не замечала, и, хотя за старой провидицей давно захлопнулась дверь, по-прежнему прокручивала в голове её слова:

– Горько тебе пришлось, голубушка, – вещала морщинистая ворожея, которая жила в глуши Цотнэевского леса и показывалась на людях только по особым случаям. – Истерзалось твоё сердце без ласки. Чёрные дни нависали над тобой… горе, утраты, разочарования. И красота твоя лишь усугубляла дело.

Молодая женщина молчала, пряча глаза от ведуньи.

– Но своё ты уже отмучила, – сказала та уже более уверенно. – Ты не будешь больше плакать.

– Что это значит? – удивившись, спросила Саломея.

– Абрикосовую косточку вижу, красавица, – смеясь, продолжала старуха, и всё водила жилистыми пальцами по её ладони. – Ясно вижу. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я?

– Догадываюсь, – неожиданно бойко ответила «красавица» и спрятала в уголках губ улыбку. Гадалка тоже улыбнулась и медленно отпустила её руку.

– На этот раз, – усмехаясь, отозвалась предсказательница и сложила локти на столе, – правильный выбор, милая. Не упусти своего шанса…

– Что ты делаешь? – вскинула брови Нино, спускаясь по лестнице из спальни Софико, где уложили Тину. Та только что уснула.

– Поправляю причёску, – отозвалась старшая сестра, убирая с лица волосы. Младшая княжна удивилась ещё сильнее.

– Ты не «поправляла причёску» с тех пор, как умер Вано, – подметила зоркая девушка и заметно просияла. – Даико… ты не хочешь мне ничего сказать?..

Они встретились взорами, но Саломея пренебрежительно фыркнула, уверяя, что ничего не скрывала. Нино этому, конечно, не поверила, но выразить своего недоверия не успела: мимо как раз промчалась горничная, спешившая встретить врача.

– Пожалуйста, не утруждайте себя любезностями, – с порога заявил Левон Ашотович и, передав прислуге в руки пальто, сразу же обратился к девушкам. Рабочий саквояж он крепко сжимал в руках. – Показывайте, где Валентина Георгиевна.

Нино коротко кивнула, получив от солидного врача наказ про компрессы и горячую воду, а Саломее он дал распоряжение стоять в дверях и тотчас сообщить ему, как только Георгий Шакроевич и его зять появятся.

– Можете быть уверены, я никого не пропущу, – сердечно поклялась вдова Пето Ломинадзе. Левон удостоил её быстрым взглядом сверху вниз – неужели не узнал? – и исчез вместе с Нино на лестнице.

В Мцхете остались только Дариа Давидовна, её младшая дочь, невестка и дочери Джавашвили. Ламара и Исхан уехали в Ахалкалаки ещё до обморока Тины, не одобряя, как истинно религиозные люди, присутствия в доме гадалки. Именно при ворожее госпожа Ривкина лишилась чувств, надышавшись паров от странных травок, которые та жгла прямо перед ними, и в итоге старуху выгнали из дому с позором. Они с трудом уговорили княгиню Циклаури молчать об этом случае, а жёны Башира Ахмедовича и Торнике Сососевича, к счастью, отбыли вместе с молодожёнами и ни о чём не знали. Супруга Вахита Исламовича и вовсе не приехала в тот день, как и его старшая дочь Ирсана.

Мужчины прибыли через двадцать минут после того, как Левон Ашотович зашёл к Тине. Игорь выглядел мертвецки бледным, а Георгий Шакроевич закурил от нервов. Напряжение на лицах господ так усилилось, что Константин Сосоевич послал лакея в свой кабинет за вином. Пожалуй, им всем не помешало взбодриться!..

Когда Левон Ашотович зашёл в гостиную, захлопывая на ходу свой саквояж, его встретили одни женщины, помимо отца и мужа Тины.

Игорь и Георгий поспешно поднялись с мест, как только армянский доктор показался перед ними. Озадаченность на его лице в первую минуту всерьез их напугала.

– С моей дочерью что-то не так? – тревожно переспросил старый князь. – Говорите прямо, не таитесь.

– Боюсь, однозначного ответа я дать не могу, Георгий Шакроевич, – со вздохом отвечал Левон. – Поскольку ситуация противоречивая.

– Что с ней такое? – разволновался любящий муж. – Не мучьте нас больше!

– Она беременна, Игорь Симонович. Уже третий месяц, судя по моим расчётам. Она, к сожалению, не очень внимательна к своему телу и не выявила этого раньше, – на выдохе выпалил врач, и хотел бы добавить: «Что может стоить ей жизни», но не успел: его заглушили радостный визг и женские слёзы.

Сёстры Тины начали обниматься, отец нервно расхохотался и бессильно опустился на кресло, а остальные женщины, перебивая друг друга, поздравляли их семейство со столь радостным событием. Казалось, что один только муж уловил в словах медика тревожные нотки, которые для всех остальных потерялись между строк.

– Можно мне увидеть её? – Молодой человек щурился и массировал виски и, в конце концов, обратился к врачу, поборов смущение. – Можно проведать?

– Конечно, – благосклонно отвечал тот, радуясь осмысленностью парня. – В любую минуту.

– Спасибо вам, Левон Ашотович. – Георгий Шакрович подошёл с другой стороны и горячо потряс его руку. – Мы в непомерном долгу перед вами!..

– Что вы, ваше сиятельство, – искренне пожал плечами мужчина. – Я ничего не сделал. Но ещё могу, если… вы будете выполнять все мои рекомендации.

– Всё, что скажете, сударь.

– За ней нужен неусыпный уход. Малейшее недомогание или обморок, и вы незамедлительно должны звать меня.

– Я почту за честь видеть вас в своём доме, – с готовностью пообещал старик. –  Это не мое поместье, но, уверен, что и мой сердечный друг князь Циклаури будет рад вам в любую минуту.

– Раз уж вы пришли, – вдруг подала голос Саломея, – не хотите ли остаться на чай?

– Боюсь, у меня для этого слишком много работы, – вежливо отказался гость.

– Ну хоть на чашечку!.. – поддержала сестру Нино. – Должны же мы как-то вас отблагодарить…

Совместными усилиями Джавашвили и Софико с Дарией Давидовной всё-таки уговорили Левона Ашотовича и повели к столу, а Игорь извинился перед всеми, уличил момент и поднялся к жене.

Ему подобало радоваться!.. Жена беременна и через несколько месяцев подарит ему долгожданного ребёнка. Он впервые в жизни станет отцом! Но почему… он не чувствовал должного воодушевления? Вместо эмоций, которые обычно захватывают молодых папочек при этой новости, его всецело пробрала тревога. Он знал, что Тина не похожа ни на одну из тех девушек, с которыми он имел дело. Даже на сестёр своих не похожа!.. То, что осчастливит их, не всегда подойдет ей, но она почему-то не понимала этого. Тина самозабвенно пыталась влезть в какие-то рамки, стать «как все», хотя он полюбил её именно за эту непохожесть на других и злился только сильнее, видя лишнее доказательство её упрямства. Ну сколько можно!.. Разве он мало говорил ей о своей любви?.. Почему же она не слушала его?

– Любовь моя, – с нежностью позвала молодая супруга и приподнялась на локтях, когда он показался в дверях спальни Софико. – Ты уже поговорил с Левоном Ашотовичем?

Она спросила об этом с такой надеждой, а лицо светилось таким счастьем, что у Игоря сжалось сердце. Он не сдержал гнева и с силой ударил кулаком по стенке. Давно забытое, беспризорное прошлое подняло в нём голову, и жена, никогда не видевшая его таким, вздрогнула от неожиданности.

– Тина, – прохрипел он, прижимая горячий лоб к стенке, – ты хоть понимаешь, что это может значить?

– Ты совсем не рад? – отвечала она вопросом на вопрос, а её голос дрожал от разочарования. – Не рад нашему ребенку?

Он застонал от отчаяния, вознеся глаза к небу. Он начал кусать губы и, чего с ним никогда не побывало, всерьёз на неё разозлился.

– Я должен быть рад ему, даже если он убьет тебя? – безжалостно отрезал Игорь, приблизившись к кровати. Она заметно изменилась в лице и отвела взгляд, чтобы не выдать своих страданий. Муж ясно видел, как она расстроилась, но это его не остановило. Долго копившаяся злость вырвалась наружу.

– Да пойми же ты наконец!.. – сорвался на крик юноша. – Я люблю тебя! Просто так. И мне не нужен сын или дочь, чтобы укрепить эту любовь. Почему ты всё делаешь себе во вред? А, Тина? Почему?!

Она так и сидела, рассматривая белое одеяло с кружевами, когда Игорь приблизился, опустился на краешек кровати и вгляделся в её лицо. Когда она подняла на него глаза, в них стояли слёзы.

– Даже если я умру, рожая его, – произнесла супруга тихо, но уверенно, – то хотя бы буду знать, что прожила эту жизнь не зря. Что сделала что-то важное!

– Ты и так важна!.. – грозно прогремел муж, злясь всё сильнее. – Понимаешь? Сама по себе! Я устал тебе об этом твердить.

– Скажи! Пожалуйста, скажи, что тебе нужен этот ребенок. Мне нужно это знать!

– Как долго ты планировала это за моей спиной? – фыркнул он, не слыша её. – Как давно перестала пить лекарства, которые прописал тебе Матвей Иосифович?

– Игорь!..

– Знай, что ты не имела права принимать подобное решение, не посоветовавшись со мной. И я тоже хорош!.. Как я не понял раньше твоих намерений?! Почему вёлся на твои уловки?..

За пять лет супружеской жизни Тина никогда не злилась на Игоря всерьёз, но та сцена была исключительной. Она дала ему такую сильную пощёчину, что он вскочил с постели от неожиданности. Её нижняя губа задергалась в преддверии затяжных рыданий, а он истерично усмехнулся.

– Позвольте откланяться, ваше сиятельство, – ядовито прошипел супруг, намекая на социальные различия, которые раньше никогда не становились преградой между ними, но в такой момент сразу же вспомнились. – Отпустите вашего верного слугу…

От его иронии Тине стало ещё больнее, и она отвернулась, чтобы не показывать мужу своих слёз. Тем не менее, он их увидел, и укор совести вмиг его отрезвил. Сказано, впрочем, было уже достаточно. Он в последний раз поклонился и кинулся вон.

– Доля твоя – незавидная, голубушка, – сказала ей провидица, чей шёпот до сих пор звенел в ушах, как глас господний. – Ты сильно любишь, и взаимно, но демоны твои… никак не угомонятся. Даже твой супруг, несмотря на все старания, не совладает с ними!..

– Мои демоны? – дрогнувшим голосом спросила Тина. Ведунья улыбнулась уголками губ.

– Подумай хорошенько, прежде чем потакать им, ведь на деле… они способны потянуть на дно не только тебя, но тех, кого ты любишь!..

Вспомнив эти слова, Тина стерла со щёк дорожки слез. В конце ведунья так же добавила: «Выбор за тобой!», но она знала: его у неё нет. Она родит этого ребенка и будет самой счастливой мамой и женой столько, сколько отмерит ей Бог. Иного пути ей не дано.

***

Левон с трудом уговорил Георгия Шакроевича, Константина Сосоевича и их семейства отпустить его восвояси, ибо «Валентина Георгиевна не единственное прекрасное создание, которого надо осчастливить вестью о беременности». Старики оценили его шутку, искренне удивившись тем слухам, которые ходили про сменщика Матвея Иосифовича как о человеке грубом и неразговорчивом. С ними он держался очень почтительно и любезно и никогда не позволял себе фамильярностей. Правда, они охотно согласились с тем, что Левон Ашотович чересчур серьёзно воспринимал свою работу и, даже сидя за столом, пребывал мысленно со своими пациентами. Тогда они всё-таки сжалились над ним и, похлопав в последний раз по плечу, проводили с Богом.

– Ваш саквояж, сударь, – выглянула из-за угла догадливая горничная и подала гостю рабочий портфель, как только он появился на лестнице. – Доброго пути.

Левон уже хотел откланяться, когда поднял на девушку взор и улыбнулся, заметив, как знакомо смотрели большие карие глаза.

– Нерецек, дук хаюиек?⁴⁶– спросил он с теплом и приметил, что и акцент у неё, пожалуй, проглядывался. Когда она кивнула, он добавил: – Как вас зовут?

– Анаит, – резво откликнулась барышня, искренне радуясь соотечественнику. Однако он так переменился, как только услышал её имя, что она даже забоялась, как бы ему не стало дурно. Может быть, позвать врача? Ах, да ведь вот он – врач!..

– Мнак баров, Анаит джан⁴⁷, – промолвил он устало и, сжав саквояж посильнее, скрылся за поворотом.

Анаит наотрез отказалась, чтобы он принимал у неё роды – от мужей, пусть даже они сами врачи, в такой момент одни неприятности, – и за несколько месяцев договорилась со знакомой-повитухой. Левон не очень ей доверял, но жена была упряма – вот от кого Сатеник унаследовала эту пагубную черту! – и всё равно поступила так, как считала нужным.

В тот день стояла ужасная гроза, и крики роженицы раздавались по всему дому. Вокруг взволнованного отца толпились люди: отец, мать, куча родственников, но он их не замечал. Братья шутили, мол, со всеми такое случалось с непривычки. Их серьёзный и ответственный Левон только к тридцати годам сподобился жениться, и в первый раз становился отцом, когда у них самих подрастал уже второй ребенок. Дальше всё пойдет, как по маслу, твердили они. Но что, если не будет никакого «дальше»?

– Она не должна так кричать, если всё идет хорошо! – воскликнул счастливый папочка и поднялся со скамьи так порывисто, что чуть не выбил её у себя из-под ног. – Я знаю!

Высокий рост в такие минуты становился только помехой, но как оставаться спокойным, если чутьё – и не только врачебное, – не переставало шептать?

– Она рожает, Левон джан, – покачал головой дядя Ерванд и положил руку ему на плечо. – Ей подобает кричать, разве не так?

Он шумно выпустил ртом воздух, запустил руки в волосы и замельтешил по коридору. Мать и сёстры переглядывались: разве кто-нибудь видел их рассудительного служителя Гиппократа таким раньше?

Сатеник родилась крепкая и в первую минуту своей жизни закричала так громко, что у её отца, стоявшего за дверью, побежали мурашки. Он застыл, будто изваяние, и оглох, не слыша радостного смеха и поздравлений родных. Видя перед собой только белую дубовую дверь, он медленно её отворил и тотчас закрыл прямо перед носом у дяди Ерванда и его жены. То, что он увидел, предназначалось не для их глаз.

Было много крови. Анаит лежала, приоткрыв рот и прикрыв глаза, и шумно дышала. Пот струился с неё в три ручья, и от её изнеможённого вида у Левона сжалось сердце. Непутевая повитуха, которую он изо всех сил встряхнул за плечи, призналась, что ребенок появился вперёд ножками, а не головой, и что это сильно усложнило дело.

– Радуйтесь, что мне удалось не навредить девочке, – оправдывалась мерзавка, чем вызвала новую волну гнева в его душе. В порыве переживаний он не обратил внимания на пол ребенка. – В таких случаях мало кому это удаётся.

– Вон!.. – гаркнул он так разъярённо, что повитуха даже вздрогнула и, сгорбившись, тихо как мышь, выбежала прочь.

– Левон, – тихо позвала Анаит, повернув голову в его сторону. – Сирелис⁴⁸!

О, как тяжело вспоминать те мгновения!.. Всё мужество, всё хладнокровие, которыми так гордились почтенные медики, вмиг его покинули, и он вновь превратился в юного мальчишку с подпрыгивавшим как у зайца сердцем. Мужчина рухнул на колени у кровати и припал к её руке горячими губами. Жена улыбнулась сквозь слёзы и боль.

– Я не хотела, чтобы ты видел меня такой, – поделилась она со скорбной улыбкой. – Думала, потеряю для тебя всю привлекательность…

Левон всхлипнул, не ответив ей, и ещё сильнее зарылся в одеяло. Тогда Анаит положила ладонь на его тёмную макушку и с нежностью провела по ней. Всхлипы стали слышны сильнее.

– Позволь я осмотрю тебя. – Отчаяние сменилось внезапной вспышкой деятельности. – Я спасу тебя, я что-нибудь придумаю!

– Т-с-с, – всё так же ласково шептала Анаит, и он ужаснулся её покорностью судьбе. – Не нужно. Побудь со мной в тишине…

Его глаза расширились от страха. Неизбежное дышало ему в спину, но он не мог и не хотел в это верить.

– Хостацир инц, Левон⁴⁹, – прохрипела она, с трудом размыкая веки. – Ты женишься во второй раз. Сатеник нужна мама!

Сатеник. Мужчина замотал головой, остановив свой взор на перевязанном, розовом комочке, лежавшем рядом с Анаит и вертевшимся на кровати. Девочка постоянно плакала, и тогда он, пожалуй, впервые её заметил.

– Пообещай мне это. Прошу! – из последних сил попросила жена. Она знала его слишком хорошо, поэтому брала это слово! Сколько трудов ей потребовалось, чтобы растопить его сердце, слишком неуступчивое, но очень преданное на деле?.. Видел бог, она не пожалела ни на йоту, что вышла за него когда-то. И даже о том, что случилось сегодня… не жалела!

– Я люблю тебя. Люблю! – выдохнул Левон и протяжно зарыдал, когда кисть молодой супруги окончательно ослабла.

– Даже не попрощался!.. И всё-таки то, что говорят о вас, правда. – Откуда-то справа раздался насмешливый женский голос. – Левон —я —сбиваю —с —ног —женщин —и —не извинюсь – Ашотович.

Он обратил затуманенный взгляд в комнату, откуда исходил этот призыв, и изобразил на лице удивление вперемешку с издёвкой. Дверь на выход из Мцхеты находилась прямо перед ним, и всё же он предпочел задержаться.

– О вас тоже, Саломея —вдова—которой—нечем—заняться—Георгиевна. Или я неправильно вас узнал?

Саломея сощурилась, прикусив язык. Такого ответа она не ожидала совсем, но его непредсказуемость ей даже нравилась. Она не спеша приблизилась, вскинула подбородок и чуть наклонила голову набок.

– Грубите даме? Как неприлично!

– Не в моих правилах льстить, – безразлично вздохнул Левон и развернулся, чтобы уйти. – Даже даме.

На этом их разговор бы прервался, если бы она вновь его не окликнула.

– Вы знаете, как обидели княгиню Бараташвили в её самых лучших чувствах? Она искренне хотела помочь вашей больнице, но своим хамским поведением вы её отвадили. Неужели вы горды тем, что сделали?

– При всём уважении, ваше благородие, – через плечо отвечал оппонент. – Если бы княгиня Бараташвили действительно хотела помочь больным, то её бы ни за что не охладил мой тон.

Саломея улыбнулась уголками губ. Вот так крепкий орешек! Что ж, ничего. Игра в таком случае становилась даже интереснее!..

– Давайте оставим княгиню Бараташвили в покое, – с придыханием продолжила вдова. – Её дело, как она хочет распоряжаться своим временем и финансами. Но я – не она.

– Хотите сказать, что вы чем-то от неё отличаетесь, сударыня? – Он всё-таки развернулся к ней, но скептичного настроя не переменил. – Вы одного поля ягоды.

– Отнюдь! – пылко заверила она его. – Меня-то ваша грубость совсем не покоробила.

– Неужели?

– Мое желание помочь беднягам всё так же сильно. Должен же кто-то облегчать боль несчастных детишек, если их врач постоянно ворчит и ругается.

На этот раз Левон позволил себе лукавую усмешку и выждал небольшую паузу. Выглядел он, впрочем, заинтригованным.

– И что же вы задумали, позвольте узнать?

– Я хочу помогать в вашей больнице и буду это делать, хотите вы этого или нет.

Удивление на его лице стало перекрывать иронию, и Саломея даже обрадовалась, что лёд тронулся, когда в их разговор вмешался кто-то третий. Давид вбежал в комнату с криками: «Саломе, ты не представляешь, что я сейчас узнал!», но, заметив Левона, сразу же осёкся. Улыбка медленно сошла с его лица.

– Капитан Давид Циклаури. – Лейб-гвардеец подчёркнуто сдержанно склонил голову и чуть не щёлкнул сапогами, как это обычно делали солдаты. – Моё почтение.

– Левон Ашотович, – быстро нашёлся медик и подал измайловцу руку. – Взаимно.

Пока мужчины пожимали руки, Саломея мысленно чертыхалась. Давид смотрел так нагло и вызывающе, будто «метил территорию», и Левон, наверняка, решит, будто она «занята», и все её старания канут в лету. Вай ме, как она злилась на бывшего любовника!.. Нет бы оставить прошлое там, где оно и умерло, не оглядываться… а он все время бередил старую рану и жил призрачными надеждами! Неужели самому это ещё не надоело?..

– Я слышал о вас много хорошего, – задирая нос, проговорил Давид и нехотя отпустил руку оппонента. – Правда, молва бывает к вам и довольно резка.

– У медали две стороны, – невозмутимо парировал Левон. – Разве не так?

– Верно, но истина всегда одна. И те, кто на неё посягает, могут об этом очень пожалеть.

Саломея устало прикрыла веки. Левон улыбнулся уголками губ.

– Истина! Истина, как и история, пишется победителями. Уж вы, как военный, должны меня понимать.

– О чем это вы?

– Мы, врачи, сшиваем и склеиваем то, что вы разбили. Вы сорите, мы за вами подбираем, но вас чествуют, а мы всегда остаемся в тени.

Единственная дама в этой комнате закусила губу и с опаской посмотрела то на одного, то на второго. Давид с трудом сдержал смех.

– Что ж!.. Мы обеспечиваем вас работой, не так ли?.. Не каждый ремесленник может этим похвастаться.

«Ремесленник». Разве обыкновенный лекарь ровня потомственному князю? Неужели Саломея этого не понимала?!

– Я, пожалуй, чересчур задержался, – усмехнулся ахалкалакский доктор, не удостоив «потомственного князя» ответом, затем глянул на карманные часы и поспешно спрятал их в карман. – Прошу простить меня. Мое дело «ремесленника» не терпит отлагательств.

– Мое предложение всё ещё в силе, сударь. – Саломея отозвалась эхом в спину, потешившись иронией в его словах. – Я от него не отказываюсь.

– Буду иметь в виду, – пространно ответил Левон и проворно их покинул.

После его ухода молодая женщина моментально поймала на себе осуждающий взгляд Давида и в первую минуту немного застыдилась. Однако, рассудив, что стесняться ей нечего, она всё-таки подняла на него глаза и, как ни в чём не бывало, пожала плечами.

– Что? – спросила она со смешком. – Что вы так смотрите, князь?

– Саломе-Саломе. – Старый друг медленно зацокал языком и печально покачал головой. – Раньше ты… на меня так смотрела.

Щёки залил пунцовый румянец, а сердце кольнуло от этих воспоминаний. Давид пристально глянула неё и в первый раз со дня своего приезда по-настоящему раскрыл ей душу.

– Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, – улыбнулся мужчина то ли с жалостью к себе, то ли с набиравшей обороты злобой. – Ты его приметила.

– Капитан Циклаури! – неизбежно вспылила она. – Что вы себе позволяете?

– Этот томный голосок!.. – не унимался Давид, сделав шаг навстречу. – Ресницы вверх-вниз… Ты так предсказуема!

– А вы, ваше сиятельство? Вы непредсказуемы? И всё никак не оставите меня в покое!

– Я не понимаю, – еле слышно простонал лейб-гвардеец, и в его голосе засквозило настоящее отчаяние. – Что ещё мне сделать, чтобы ты простила меня?..

Тоска, ревность и обида взяли над ним верх, и Давид вдруг позабыл, как осмотрительно и осторожно вёл себя с ней до этого. Он пошёл на риск, приобнял Саломею за талию и, привлекая к себе, попытался поцеловать. Она бессердечно отвернулась, а его губы накрыла ладонью.

– Никогда, – просипела молодая женщина и откашлялась. – Никогда, слышишь, Давид? Даже не надейся.

Измайловец выпустил её из рук, и молодая женщина незамедлительно этим воспользовалась. Стараясь не смотреть ему в глаза, Саломея гордо развернулась и исчезла на втором этаже, направившись в спальню Софико. А он… так и застыл с распростёртыми объятиями, и, разглядывая стену перед собой, рассмеялся. Так больно ещё не было!..

***

После памятной охоты Абалаевы наконец объявили, что возвращаются в родные места на слиянии Арагви и Куры. Двадцать девятое января – вечер перед самым отъездом, – они снова провели со сватами, решив в последний раз принять их в своём съёмном особняке в Ахалкалаки. Ламара безгранично обрадовалась этой вести, ведь, кто знал, когда ещё она увидит родных?

– Платок скрывает всю красоту, – ворчала она, кружась у зеркала и мня тонкими пальцами фиолетовую ткань. Только наедине с самой собой она могла быть искренна. Рядом с мужем и свёкром она становилась невиннее агнца. – Правда, некоторым он придаёт женственности, но я не из их числа.

Эта мысль огорчала, но в целом Ламара не жаловалась на свою судьбу так часто, как раньше. Да, ей приходилось много лицемерить, потому что под кровом свёкра не терпели непослушания, но бывает доля и похуже. За две недели, что прошли со дня свадьбы, она, пожалуй, переменила их мнение о себе. Она подносила кофе или плед, как только Башир Ахмедович поднимал руку вверх, прислушивалась к его дыханию, когда он спал, и на цыпочках проходила мимо. С одним из деверей, Мурадом, она даже подружилась, а с золовками обсуждала последние сплетни. Она научилась понимать свекровь с полуслова, почти выучила все её привычки и, искусно обходя болезненные темы, превратилась для неё в идеальную невестку. Ну а Исхан…

– А что он? – усмехнулась Ламара и всё-таки повязала платок на голове так, чтобы он придавал её лицу таинственности. – С ним проще простого.

Не привыкший к женскому вниманию, он таял от любого тёплого слова, что она к нему обращала, и всегда с ней соглашался, и ни в чём не перечил. Его слепое поклонение искренне умиляло Ламару. Ответного обожания он в ней, конечно, не вызывал, но ведь и не обязан… не так ли?

– Это было бы очень тривиально, – пожала плечами девушка и тяжело вздохнула. – Ну а я… слишком для этого загадочна.

Удовлетворившись ролью прекрасной страдалицы, которая пожертвовала личным счастьем, чтобы угодить своей семье, Ламара в последний раз поправила платок и спустилась в гостиную к мужу. Там, за шахматным столом, Исхан коротал время до прибытия гостей в компании своего лучшего друга, Джамаля Вахитаевича Айдемирова.

Семейство Айдемировых не нравилось новоиспечённой супруге. Она считала безграничным везением то, что отец договорился о свадьбе с Абалаевыми, с которыми ещё можно найти общий язык, а не с теми выскочками, страдавшими поистине имперскими замашками. А уж их старший отпрыск, к которому её муж был так привязан, и вовсе пугал Ламару. Эти глаза, эта походка – властная и неуступчивая! – а как он играл мышцами на скулах! Кровь холодела в жилах…

– Так вы с женой не поедете вместе с родными? – довольно громко спросил Айдемиров, и Ламара остановилась за углом, не желая выдать себя. Этот дружеский разговор тет-а-тет всколыхнул её воображение.

– Нет, сначала мы поедем в Ахалцих в дом моей тётки по матери, – вяло отвечал Исхан, поправив трость за спинкой стула. Он сидел к жене спиной, но его голос всё равно казался озадаченным. – В тех местах живописная природа, и отец считает, что там можно провести что-то вроде медового месяца.

Джамаль хмыкнул на словах про «медовый месяц», но потом резко посерьёзнел и добавил:

– То есть, ты будешь совсем рядом, чтобы подсобить мне?

– Я же сказал тебе, ваша. Я не стану помогать тебе в столь грязном деле.

– В грязном деле? – вышел из себя друг и, поднявшись из-за стола, стукнул по нему кулаком. Ламара вздрогнула, когда шахматные фигурки подпрыгнули на доске. Впрочем, её супруг оставался невозмутим. – Разве оно грязнее того, что вытворяет твой шурин?

– Джамаль!.. – предупреждающе шикнул Исхан, но плотину уже прорвало. Ламара ещё сильнее нахмурилась.

– Ты помнишь, что пообещал мне в день своей свадьбы? – Гордый чеченец ударил себя в грудь рукой. – А, доттаг1? Ты сказал, что всегда подставишь мне плечо!.. Что бы я ни попросил…

– Так нельзя, доттаг1, – невозмутимо продолжал Исхан, поднимая глаза на Джамаля. – Она ведь уже отвергла тебя.

– Отвергла меня? – послышался ироничный смешок. – Ради кого? Ради того совратителя, который пользуется её слабостью?

– Всё-таки это не твоё дело.

– Я не понимаю, чего ты упрямишься. Это не по-товарищески.

– Я сказал, что не буду тебе помогать, – решительно отрезал Исхан и молча поднялся из-за стола. Ноздри Джамаля раздувались от гнева. – Разговор окончен.

Молодой Айдемиров хотел что-то возразить, но не успел – в гостиную комнату со стороны садовой двери как раз вошёл Башир Ахмедович, а затем к ним присоединилась и Ламара. Понемногу дом наполнился людьми, а к пяти часам вечера здесь прозвучали первые тосты.

Менуэтов и мазурки на этот раз не предвиделось, но, собравшись узким кругом, гости в итоге разбились на группки и прекрасно проводили время и так. Провожая сватов в путь, Константин Сосоевич выпил за них несколько бокалов вина и горячо расцеловал Башира Ахмедовича в обе щеки. Стол, который накрыли напоследок Абалаевы, занимал половину гостиной и ломился от шашлыка и яств. Отец Исхана, по такому поводу тоже выпивший – несмотря на адаты! – горячо привлёк его к себе и чокнулся со сватом бокалами. Вахита Айдемиров последовал его примеру, хотя не пил, как и его отпрыски, стоявшие в стороне в гордом одиночестве.

Хохот старейшин ещё раздавался у Нино в ушах, когда она встала из-за стола, чтобы проветриться. Она замечала, что Джамаль Айдемиров наблюдал за ней украдкой с другого конца стола, и, помня прошлый печальный опыт, не отходила ни на шаг от отца и Игоря. Сидзе и сам казался молчаливым и замкнутым и, позабыв на время собственные переживания, свояченица спросила о причине напрямую:

– Вы с Тиной поссорились, дзма? – произнесла княжна, доверительно коснувшись руки Игоря. Сестра стояла чуть поодаль рядом с Саломе и о чём-то беседовала с Софико. – Ты такой печальный…

– Тебе лучше спросить у неё, – ядовито усмехнулся зять и сложил руки на груди. – Хотя я не уверен, что она расскажет тебе. Она никому ничего не говорит.

Нино поджала губы, заметно расстроившись. Обернувшись на главный стол, она снова поймала на себе горячий взгляд Айдемирова, и на этот раз он поднял в её душе настоящую волну тревоги. Она дёрнула Игоря за рукав.

– Говорят, у хозяев этого особняка большая библиотека, – невинно улыбнулась барышня. – Пойдём, посмотрим на неё? Всё равно ты стараешься не пить, и их чувство юмора тебе не нравятся.

– Кому – что, а нашей Нино – книжки, – немного развеселился юноша и, щёлкнув свояченицу по носу, взял за руку. – Ладно, пойдём. Может, возьмёшь себе чего-нибудь почитать…

Княжна благодарно кивнула и, в последний раз взглянув на Джамаля Вахитаевича, вышла вместе с сидзе из залы. Каждый раз, когда молодой Айдемиров показывался где-то рядом, в голове неизбежно всплывали предсказания ведуньи:

– Что же, что же!.. – шутливо протянула провидица, как только Нино подала ей руку ладонью вверх. – Любишь читать, красавица? Готовься стать героиней романа!

Она изумлённо захлопала ресницами, пока сёстры и Софико озадаченно переглядывались. Натали внимательно слушала старуху и не шевелилась.

 – Ты притягиваешь к себе мотыльков самых разных, – смеясь, продолжала гадалка. – Ты и сама огонь и зажгла в двух отчаянных сердцах чувства, одинаковые по силе. Ой, одинаковые! – женщина покачала головой, насмешливо цокнув язычком, и ещё шире улыбнулась. – Только одно из них разрушительно и опасно, как пожар, который уносит жизни и приносит одни несчастья. Другое подобно свече, освещающей путь. Оно не разрушает, не лжёт. Свеча обогреет тебя, но берегись! Кончики твоих волос уже тронул пожар…

– Ты хочешь, чтобы я постоял на стрёме? – позвал Игорь, когда они дошли до библиотеки. – Ну, чтобы тебя никто не беспокоил?..

– Спасибо, дзма! – Глаза Нино блеснули благодарностью, и она в последний раз поцеловала зятя в щеку. – Ты всегда понимал меня!

«Да уж как тут не понимать, – досадливо причмокнул сидзе. – Ну и прицепился же к тебе этот чеченец!».

Нино, к счастью, не могла прочитать его мыслей и, успокоившись, прошла вглубь библиотеки. Та действительно вмещала в себя кучу стеллажей и, проведя пальцами по корешкам, девушка блаженно прикрыла глаза.

– Итальянская грамматика! – воскликнула княжна и, достав с верхней полки зелёную книгу, стряхнула с неё пыль. – Почему бы и нет? Этот приём мне всё равно не интересен…

Раскрыв толстый фолиант посередине, девушка устроилась с ним за столом и, не показывая носа из книги, погрузилась в чтение.

Потекли бесчисленные секунды и минуты, а настенные часы в библиотеке тикали в такт с сердцебиением. Солнце за окном давно село, но свечи, которые предусмотрительно зажгли слуги, освещали её нелёгкий путь полиглота. Один раз горничная побеспокоила её, разожгла свечи и вновь ушла. Нино перевела дух.

– Уф-ф! – тяжело вздохнула княжна. – И всё равно я не понимаю разницу между Имперфекто и Пассато Просимо… Чушь какая-то!

Как только она подумала об этом, за дверью послышались какие-то звуки. Барышня прислушалась, затаив дыхание, и искренне взмолилась, чтобы одним из споривших не оказался Джамаль Айдемиров. Однако…

– Что такое? Почему мне нельзя войти туда? – удивился Шалико, и сердце Нино подпрыгнуло в груди. – Мне нужно сделать кое-какие записи, а в гостиной слишком шумно.

– Нино Георгиевна не желает, чтобы я кого-то впускал, ваше сиятельство, – отчётливо сопротивлялся Игорь. – Она хочет провести время в одиночестве.

Небольшая пауза.

– Я обещаю, что не побеспокою её. К тому же, вы и так стоите на страже. – Возникла тишина, во время которой, наверняка, состоялся короткий зрительный поединок. – Боже мой, за кого вы меня принимаете? Я, по-вашему, совсем не имею понятий о чести?

Зять помедлил некоторое время, но в конце концов сдался и отошёл в сторону. Нино с трудом призналась себе, что обрадовалась этому, но быстро вернулась к своей книге и сделала вид, что ни слова из их разговора не услышала.

– Добрый вечер, Нино Георгиевна. – Шалико поздоровался, как только вошёл, а Игорь проводил его недовольным взглядом. Напоследок подмигнув свояченице, сидзе захлопнул за собой дверь. Переглянувшись, молодые люди дружно посмеялись.

– Он стережёт вас, как трёхглавая собака!

– Вы хотели сказать, как Цербер, – без труда догадалась княжна и посмеялась в ответ. Он растроганно улыбнулся, и она прочитала на его лице оттенок ностальгии. Неужели вспомнил, как они вместе зачитывались греческими мифами?..

– Да, именно так, – произнес он немного погодя, ещё раз пожелал ей хорошего вечера и, поместившись по другую сторону стола, принялся за свои записи.

Нино вернулась к итальянской грамматике, но та давалась ей из рук вон плохо. И не потому, что он появился!.. Итальянский язык вслед за французским собратом вогнал её в тупик, и надежды, что она из него выберется, становилось всё меньше. Неужели это конец?..

Она шумно вздохнула, когда Шалико оторвался от записей и бегло взглянул на исписанные листы у неё в руках. Улыбка озарила его уста.

– Что такое? – спросил он тепло. – Учите итальянский, НиноГеоргиевна?

– «Учу» – это сильно сказано, – с горечью призналась княжна, но так и не подняла головы от книги. – По правде сказать, я мало что понимаю…

– И с чем же трудности? – искренне поинтересовался юноша. Нино всё-таки оставила учебник, и их взоры встретились. – Может я… смогу помочь?

Почему-то она совсем не нашла в себе сил перечить этому предложению и горячо кивнула в знак согласия. Обрадовавшись её радушием, юный князь отложил свою тетрадку в сторону и, придвинув стул настолько, насколько позволяли приличия, взял в руки учебник.

– О, поверьте, это не так сложно, как кажется, – воскликнул он весело, и девушка воодушевилась вслед за ним. – Это очень похоже на претеритальные и перфектные формы в немецком языке. Давайте сюда листы…

Ах, как она скучала по этим ощущениям!.. Скучала по счастью, разливавшемуся по венам, по сжимавшейся от эмоций груди и горлу, осипшему от чувств!.. Видя его таким восторженным, Нино пообещала себе, что выучит и турецкий, и закавказский татарский, если это только продлит радостные мгновения. И кудри, и румянец, и счастливая, родная улыбка; до чего же щемило сердце!..

– Пожалуй, и правда ничего сложного, – собравшись с мыслями, сказала она и чуть не расплакалась. – Благодарю вас, князь…

– Я рад помочь, – с готовностью заверил Шалико. – Рассказывайте, что ещё непонятно. Проведём время с пользой…

Игорь, стоявший по ту сторону двери, почувствовал невероятный прилив бодрости, когда Нино от души рассмеялась. Как давно они не слышали её смеха?! И хотя зять не видел лица свояченицы, он мог поклясться, что ничего прекраснее, чем её восторг, не найти во всем мире. Он и сам улыбнулся, подумав, что, возможно, зря так категорично отзывался о молодом Циклаури. Кто ещё мог сделать её такой счастливой?..

***

Когда Игорь и его свояченица вернулись в залу, вечер был в самом разгаре. Шалико остался дописывать письмо, когда княжна Джавашили и её зять покинули его. Графиня Демидова, чей жених ушёл из гостиной через несколько минут после Нино и её зятя, прочно связала его отсутствие с ними. Теперь Натали не сомневалась, что Нино Георгиевна – та самая девушка, что отвергла Шалико в юности. Та девушка, из-за которой он так долго страдал, пока не познакомился с ней и её отцом. Та девушка, которая, возможно, и была третьим углом?..

– Красива, умна, образована!.. Мечта, а не невеста, – приговаривала ведунья, хитро щуря глаза. Она взяла девушку за руку и стала ласково гладить по ладони, будто утешая. – Только жаль мне тебя. Горечь и боль ждут твою душеньку.

– Что вы имеете в виду? – Натали подалась вперёд и, сдерживая тревогу, спросила: – В чём она заключается?

– Боль ты испытаешь, что бы ни выбрала. – Провидица говорила ободряющим, доверительным тоном, явно ей симпатизируя. – Только в одном случае от неё пострадают трое, а в другом – только ты.

Юная барышня замерла. Подозрения, которые терзали её душу с тех пор, как она приехала на Кавказ, довольно просто объясняли слова ворожеи. Но неужели она… разгадала их правильно?

– Твоя давняя мечта может исполниться. – Гадалка как будто поняла, что открыла слишком много, и снова надела на лицо маску снисхождения. – Но тогда придется пожертвовать другой. Что ты выберешь?

Натали не верила в приметы. Отец, отличавшийся логическим складом ума, считал, что «бабьи сказки» не только не помогают, но и вредят тем, кто в них верил. Так почему она должна прислушиваться к словам старухи, жившей в глуши леса?.. Какой в этом смысл?.. Ах, но что, если гадалка всё-таки права? Могла ли она обречь «всех троих» на долгие годы без любви? Каково прожить целую жизнь рядом с человеком, что мечтал о другой женщине и женился только из чувства долга?.. Разве милый pere⁵⁰ хотел бы столь незавидной судьбы для своей дочери?

Константин Сосоевич, изрядно поддав, встал из-за стола и принялся танцевать лезгинку на пару с Баширом Ахмедовичем. Музыканты заиграли чуть громче и молча переглядывались, плохо скрывая улыбки. Гости с обеих сторон азартно хлопали в ладоши, а кто-то даже присвистнул в знак одобрения. Не поладившие поначалу сваты теперь умиляли родню своей синхронностью.

Натали оторвалась от мрачных размышлений и присмотрелась к танцу стариков, как и все остальные. Она встала позади Давида, Софико и свекрови и стала наблюдать поверх их голов за танцующими. Ей стало даже весело, но духота в комнате настолько замучила графиню, что она отошла к фуршетным столикам, чтобы испить воды. Там, вдали от суеты, она прислушалась к следующему разговору:

– Ну, и что вы там обсуждали, что так смеялись? – осведомился Игорь Симонович, хитро прищурившись. Щёки Нино залил заметный румянец, и сердце Натали сжалось от плохого предчувствия.

– Я не смеялась, – отнекивалась соперница. – Тебе послышалось.

– Ещё как смеялась! – не унимался зять Джавашвили. – И он тоже. Вы неплохо провели время. Что вы делали?

– Он помогал мне с итальянским, – наконец, сдалась княжна. – Ах, дзма! Он снова был таким родным!.. Я еле удержалась, чтобы не обнять его.

Кровь ударила Натали в голову. Никогда прежде она не встречалась с подобным лицемерием!.. Где те смирение и кротость, которыми так гордятся кавказские женщины? Почему на деле они показывали себя как коварные разлучницы?! Разве образ мог так расходиться с содержанием?..

– Как… вам не стыдно, княжна! – выдохнула графиня, еле шевеля губами. Нино и её собеседник прекрасно всё расслышали, несмотря на музыку и шум вокруг. – Как это… подло!

В глазах обманутой невесты почти стояли слёзы, и, заметив их, Нино изменилась в лице. Она заметно застыдилась и спрятала глаза в пол, но Натали это только разозлило.

– Отвечайте же, ваше сиятельство! – Она значительно повысила голос. – Отвечайте, кто дал вам право рушить мою жизнь?

– Я ничего не рушу, графиня. Он сам предложил свою помощь. Я ничего не просила.

– Ну конечно же!.. Вы не танцевали с ним тот танец и не вели уединённый разговор, о котором говорит ваш зять. И не вздыхали томно, не призывали! Вы и правда хотите, чтобы я поверила в вашу невинность?

– Хотите – верьте, хотите – нет, но я невиновна, ваше сиятельство.

– Я склеила его сердце, когда ты его разбила, – стиснув зубы, добавила Наталья. Это откровение не оставило Нино равнодушной, и она задышала тяжелее. – А теперь ты на что-то претендуешь?

– Дамы-дамы. – Услышав их перебранку даже с расстояния, Давид подошел к девушкам и, обворожительно улыбнувшись, развёл руками. – Прошу вас! Мой брат не любит склочных женщин.

Игорь хмыкнул, заметив, как слова деверя – это ещё вопрос, чьим деверем он в итоге станет! – отрезвили барышень. Они тотчас замолкли, злобно косясь друг на друга, пока сам виновник их спора не показался за спиной у Давида.

– Что здесь происходит? – нахмурившись, спросил Шалико и строго взглянул на Нино и Натали попеременно. Его брат невинно пожал плечами.

«Твой гарем разбушевался, – кричал его взгляд. – Наведи, пожалуйста, порядок!».

– Ваша невеста довольно груба для той, что воспитывалась в Европе, князь, – встал на защиту свояченицы Игорь. – Надеюсь, вы понимаете, о чём я.

– Это правда, ваше сиятельство? – твёрдо процедил жених. – Вы позволили себе вольности?

Натали раскрыла рот от обиды. Не успела она опомниться, а на неё уже спустили всех собак!..

– Я не делала ничего, за что вам бы пришлось за меня краснеть, – шёпотом выдавила графиня. Недолго думая, Шалико извинился перед всеми и, придерживая свою невесту за локоток, вышел вместе с ней из залы.

– Что ты себе позволяешь? – вспылил юноша, как только они оказались в безлюдном коридоре. – Я почти вырос в доме князей Джавашвили, а ты позоришь меня перед ними?

– Позорю тебя перед ними? – истерично рассмеялась невеста. – Да их отец и зять на дух тебя не переносят!

Она прикусила язык, заметив, как потемнели его глаза. Жених молчал, часто дыша. Чтобы заполнить повисшую тишину, она заговорила ещё раз:

– И почему ты отчитываешь только меня? – надрывисто фыркнула Натали. – Разве она такая невинная?! Или ты…

– Я же тебе говорю, – тихо, но грозно прошипел Шалико. – Они – друзья. На Кавказе так принято, понимаешь?

Юная Демидова рассмеялась, не таясь. Как часто в последнее время она слышала это оправдание? «На Кавказе так принято»? Как много всего перекрывало это «принято»? И почему она постоянно чувствовала себя несчастной здесь, на излюбленной всеми земле?

– Опять твой хвалёный Кавказ! – не сдержала иронии девушка. – Обычаи и традиции, которые я старалась соблюдать, как монашка перед постригом! Но мне тошно от них, если они оправдывают любезности с другой, когда у тебя есть невеста!

– Достаточно, ваше сиятельство. Вы у меня дома и будете делать так, как я сказал.

В его голосе сквозило столько кавказского превосходства мужчины над женщиной, что Натали опешила. Он никогда не был таким!.. Она всхлипнула, её взгляд наполнился болью. Занеся руку, она оставила на его щеке пощёчину.

– Скажи, зачем ты меня сюда привёз? – с неприкрытой горечью произнесла она по-французски. Шалико всё ещё отворачивался, рассматривая пол под ногами. – Зачем я тебе здесь, если у тебя есть твои обожаемые горы и…

«Обожаемая Нино», – пронеслось в голове, но вслух она этого так и не сказала.

Он не ответил, и юная графиня решила, что на сегодня услышала достаточно. Она гордо развернулась и зашагала прочь, оставив его в полном одиночестве. Когда невеста удалилась, Шалико вознёс глаза к небу и бессильно застонал.

– Ну вот, опять это лицо, – беспечно хихикнул Давид. Циклаури прибыли в Мцхету после шумного празднества несколько часов спустя и, не чувствуя ног, разошлись по своим комнатам. – И где ты только берешь столько пчёл?

– Пчёл? – бессвязно отозвался брат.

Дзма молча про себя усмехнулся. Младший был явно не в духе. Похоже, он в пух и прах разругался с Натали из-за Нино, но этого следовало ожидать, не так ли? Графиня Демидова поднялась в свою комнату, не пожелав им доброй ночи, а старая Королла, которую они все до сих пор побаивались, так испепеляюще взглянула на Шалико, что Давид понял: брат где-то провинился!..

Шалико закрыл дверь на ключ, как только ушел спать, но старшего Циклаури это не остановило. Не когда он оказался так близок к разгадке! Прошло несколько часов, прежде чем в комнате дзмы стихли все звуки, и тогда Давид вышел из своей. Направившись на этаж прислуги, он забрал у экономки со стола ключи от спальни брата и, аккуратно повернув ручку, зашел внутрь. Так и не раздевшись, Шалико спал за столом, уронив голову на сложенные руки. Вокруг грузинского Ромео лежали исписанные альбомные листы, а его перо утопало в чернилах. Давид поднял один из листов с пола и, попросив прощения у Бога за свою бестактность, прочитал ночные откровения влюблённого. Его лицо озарила плутоватая усмешка.

8

За окном рассветало, когда генеральный консул вошёл в свой кабинет. Полусонный, он раскрыл жалюзи и всмотрелся в очертания города, в который вели все дороги. Рим принял его в свои объятья ещё юнцом, только что закончившим университет, а теперь лежал перед ним, как на ладони, готовый подчиняться и служить. В такие минуты граф чувствовал себя императором Нероном, но в отличие от него ни за что не приказал бы сжечь свой любимый город. Скорее бы сгорел в этом пламени сам!

– Ваше сиятельство, – раздался за спиной звонкий, юношеский голос, который начальник узнал без труда. Граф Каминский! – Прошу прощения, что тревожу в столь ранний час…

– Заходите, Михаил Сергеевич, заходите, – устало покряхтел консул, отходя от окна. Протерев глаза, он уселся за письменный стол, заваленный различной корреспонденцией. Усмехнувшись, старик подумал, что, как преданный делу человек, он так и не встанет с этого места до самого вечера.

Михаил Каминский – или просто Мишель, как назвали его сослуживцы, – был высоким, приятной наружности юношей. Он носил ухоженные волосы, подкрученные по последней моде усы, обладал блестящими светскими манерами и никогда не разочаровывал начальство. Поляк по происхождению, он знал европейскую культуру изнутри и прекрасно вписывался в её быт. Несмотря на преимущественно приподнятое настроение, сегодня он выглядел озадаченным.

– Что там у вас? Докладывайте, – приказал граф, не выпуская из рук пера. Он уже начал делать какие-то записи в своих бумагах.

– Только что пришло письмо от князя Циклаури, ваше сиятельство, – доложил Мишель, пройдясь вперед по кабинету, и положил конверт на стол графа. – Боюсь, он задерживается.

Начальник хмыкнул, почесав бородку, и несколько секунд неотрывно смотрел на послание. Затем он как будто очнулся и, отослав графа Каминского прочь, распечатал ножом письмо его друга.

Шалико Константинович писал:

«31 января 1888 года

Милостивый государь!

Господин генеральный консул,

Я пишу Вам это письмо, надеясь на сочувствие и понимание, которое Вы всегда проявляли к своим подчинённым. За два года, что я нахожусь в услужении вашего сиятельства, я делал всё от меня зависящее, чтобы быть в числе тех, кем Вы дорожите. Сим посланием же я, возможно, перечеркну все свои старания, но у меня нет иного выбора. В начале января вы отпустили меня из Рима в отпуск, в связи со свадьбой моей сестры. Однако помимо столь радостного события случилось и одно происшествие, которому я не нахожу оправданий. Оно выбило почву у меня из-под ног, лишило способности думать и намертво привязало к дому до тех пор, пока не найдётся решение. Прошу простить меня за бестактность и неуважение, которые я проявляю этим обращением, но я молю Вас о продлении моего отпуска на неопределённый срок. Я был и остаюсь самым преданным Вашим слугой. Поверьте, если бы не кощунственная несправедливость, чей жертвой пал самый дорогой мне человек, я бы ни за что не стал просить Вас о таком одолжении.

Я пишу об этом – пусть даже косвенно, – и у меня наворачиваются на глаза слёзы. Мне остаётся только уповать на Ваше милосердие и возносить Богу молитвы о той, чья судьба поставлена на кон.

Покорный Вам,

Князь Циклаури».

Несколькими днями раннее…

Вернувшись с приёма в съемном особняке Абалаевых, Нино так и не смогла уснуть. Всю ночь она провела за чтением «Страданий юного Вертера», которые так кстати нашла под шкафом!.. За пять тягостных лет, что эта книга там пролежала, она успела покрыться пылью и паутиной, но княжна с большой любовью стряхнула с неё ностальгию и, не скрывая улыбки, прочла до самого конца. Сколько воспоминаний, сколько сладостных мгновений связано с этой историей!.. После разговора в библиотеке тоска ощущалась особенно остро. Но ведь «Вертер» попал под шкаф неспроста… Натали тонко подметила про «сломанное сердце», и Нино до сих пор сокрушенно жмурилась, вспоминая о своей глупости. И как… несколько неосторожных слов смогли всё так поменять?

Утром Тина зашла в спальню сестры и умилилась, увидев, как та спала, крепко прижимая к груди книгу. Тёмные кудри рассыпались по белой подушке, а дыхание было ровным, как у младенца. Со стороны даико смотрелась так трогательно и невинно, что у будущей матери сжалось сердце. Когда-нибудь и её дочь или сын будут спать так же сладко, а она подойдет к ним и…

– Шалико! – спросонья позвала Нино, как только даико коснулась её плеча. Госпожа Ривкина лукаво улыбнулась.

– Нет, дорогая. К сожалению, это всего лишь я.

Сестра густо зарумянилась и поспешно отвела взор. Тина легла рядышком и привлекла её к себе. Книгу она отложила на прикроватную тумбочку и приобняла Нино за плечи.

– Тебе повезло, что это услышала я, а не Саломе. Не отделалась бы потом от шуток.

– Не дай Бог!

Немного помолчали, и младшая княжна искоса взглянула на старшую. Несмотря на внешнюю беспечность, Тина очень мало говорила в последнее время и почти не выходила из своей комнаты. Помня вчерашний разговор с Игорем, его свояченица легко сложила дважды два.

– Вы зря друг друга мучаете, даико, – с умным видом заключила Нино. – У вас такая любовь…

– У вас с Шалико тоже, – без труда нашлась сестра и во второй раз за день рассмеялась. – Ах, ну не смотри на меня так… даже графиня Демидова это понимает, поэтому и «кусает» тебя постоянно.

– Не уходи, пожалуйста, от темы, – отмахнулась княжна и приподнялась на локтях. – Расскажи мне, что случилось. Облегчи душу.

Тина привыкла переживать в себе все горести, но эта ноша оказалась слишком велика для хрупкой молодой женщины, которую не поддерживал даже собственный супруг. Разве она заслужила такое? Но… могла ли она иначе?

– Он не хочет этого ребенка, Нино, – сдерживая слёзы, разговорилась несчастная. – Он сам так сказал…

– Но почему?

– Говорит, что он не нужен ему, если я погибну в родах.

– О, никогда в это не поверю!

Будущая тётушка любовно коснулась живота сестры и, хихикнув, приложилась к нему ухом. Тина заметно просияла.

– Ты его не услышишь, – сказала она весело. – Он ещё слишком мал.

– Поговори с ним ещё раз, – немного посерьёзнев, отвечала княжна. – Наверняка, он не это имел в виду. Он просто… боится тебя потерять. Разве это не лишнее доказательство его любви?

– Ах, дорогая!

Сёстры крепко-крепко обнялись, и несколько секунд провели без движения. Нино постаралась вложить в свои объятья как можно больше силы и тепла. Как ещё подбодрить даико?

– Что там за шум внизу с утра? – спросила она у Тины, когда девушки отстранились друг от друга. – Я слышала смех. Ты знаешь, у меня чуткий сон.

– Циклаури приехали. У Давида и Шалико заканчивается отпуск… хотят попрощаться. Время слишком раннее для визитов, но мы рады им в любое время.

Эта новость всерьёз огорчила Нино. И правда!.. Как быстро пролетели две недели? А ведь она так долго их ждала! Но неужели всё сейчас и закончится? Именно сейчас, когда они только…

– Шалико тоже приехал? – спросила она осторожно.

– К сожалению, нет. – Тина сочувствующе поджала губы. – Только Давид, Софико и Константин Сосоевич. После вчерашней перебранки Наталья Алексеевна костьми бы легла, но не отпустила бы его к тебе.

Княжна тяжело вздохнула. Сестра ещё никогда не была так права!..

Почувствовав смятение Нино, даико погладила её по волосам и ободряюще подмигнула. Желая переменить тему, она заговорила вновь:

– Надеюсь, ты помнишь, что сегодня твоя очередь ехать на кладбище к Вано?

– Конечно, – кротко кивнула девушка. – Как я могу забыть о таком?..

– Не думала, что скажу это, но лучше съезди. Развейся, – скорбно улыбнулась Тина. – Только должна предупредить, что papa нанял нового кучера на время, пока Павлэ лечит несварение на водах. Не пугайся!

– Я не из пугливых, – расхрабрилась младшая и расправила плечи. – Ты же знаешь… Немного посижу с вами и поеду.

На том и порешили. Сёстры довольно быстро расправились с утренним туалетом и сошли вниз к гостям. Саломея и Игорь уже развлекали их беседой, и старшая сестра очень хитро поглядывала на Нино. Софико перецеловалась с ней в обе щеки, а Давид галантно поцеловал руку.

– Что ж, ваше сиятельство! – Что-то в его тоне показалось ей особенно игривым. – Как всегда прекрасны.

Княжна перевела заинтригованный взгляд со старшей сестры на молодого князя Циклаури и обратно и удивлённо сощурилась. Ну, и что эти двое задумали? Кто мог подумать, что они вновь так споются?!

Отец и Игорь увели Константина Сосоевича в кабинет выкурить импортных сигар, а молодёжь осталась в гостиной, собравшись тесным кружком. Саломея велела подать чаю. Софико пожаловалась на своё горе.

– Papa стал так строг со мной. Будто пленницу держит, – призналась княжна Циклаури, не имея привычки лукавить. – После того случая… и по дому заставляет ходить с компаньонкой!

– А ты бы меньше его провоцировала, – насмешливо молвил Давид и попросил Нино передать ему сахар. – Теперь он не ослабит свою хватку как минимум полгода. А там, глядишь, и замуж выдаст…

– Уф-ф! – Девушка закатила глаза и шлёпнула старшего брата по ноге. Тот как раз отправлял в рот массивный кусок торта и чуть не уронил его себе на брюки. – Замуж, замуж, замуж!.. Как я от этого устала!

Все рассмеялись, и Нино участливо шепнула Софико, чтобы не обращала внимания на «подобные глупости». Саломея, разливая чай по кружечкам, спросила:

– А что делает Шалико Константинович? Почему не привезли его с собой?

– Графиня, – многозначительно ответил старший брат. – Сами понимаете.

– Наталья Алексеевна плохо на него влияет, раз отрывает от старых друзей, – съязвила госпожа Ломинадзе и пожала плечами, наткнувшись на осуждающие взгляды Тины и Нино. – Что? Я говорю неправду?

– Справедливости ради. – Золовка вступилась за невестку, которой симпатизировала. Кроме того, Софико не нравилось сплетничать о человеке за его спиной, – не настолько и отрывает. Сегодня оба моих брата поедут на почту забирать посылку из посольства от графа Каминского. Они все очень дружили в Риме.

– Спасибо, что напомнила, даико! – вдруг спохватился Давид, поднимаясь на ноги, и развернулся к Саломее. – Мне нужна эксклюзивная марка, о которой вы так много говорили, ваше благородие. Мы хотим отправить Михаилу Сергеевичу благодарственное письмо в Рим. Но посылка иностранная, надо соответствовать.

– Да-да, конечно! – с готовностью откликнулась Саломея и тоже встала. – Пойдёмте, я покажу вам дорогу…

Софико, Тина и Нино одновременно нахмурили лбы, рассудив, что заговорщики придумали, по правде сказать, не очень хорошую отговорку. Ну и кто из них в неё поверил?

– Чем бы они ни промышляли, надеюсь, что это к добру, – подытожила госпожа Ривкина и проворно обернулась к гостье. – Лучше расскажи: тебя хотя бы в поле с лошадьми выпускают?

Нино перестала слушать их разговор, погрузившись в свои мысли. Что-то в поспешности, с которой старшая сестра и Давид Константинович покинули их, не понравилось княжне Джавашвили. В прошлый раз, когда они так уединялись, ни к чему хорошему это не привело. Но, кажется, Саломея не проявляла к бывшему возлюбленному должной симпатии, хотя друзьями они стали хорошими. Так в чём же дело?..

Спустя двадцать минут загадочный дуэт вернулся в гостиную. Как ни в чём не бывало, они продолжили шутить и смеяться, а Давид съел ещё один гогал, похвалив искусность кухарки, матери Павлэ. Потеряв всякий интерес к разговору, Нино извинилась перед сёстрами и князьями Циклаури и, напомнив всем, что должна вскоре ехать на кладбище к Вано, поднялась в свою комнату.

– Неужели я его больше не увижу? – прижавшись горячим лбом к двери, шепнула Нино. – Неужели он уедет в Рим и женится на Натали?

Эта мысль настолько извела девушку, что она застонала от отчаяния и развернулась на каблучках. Мечтая уткнуться лицом в подушку, она сделала несколько вялых шагов к кровати, но у будуарного столика замерла, заметив лежащие на нём… исписанные альбомные листы.

Княжна не помнила, чтобы оставляла их здесь, и дрожащими руками забрала загадочное послание со столика. Первое же обращение, которое бросилось ей в глаза, гласило: «Моя Гретхен! Моя Лотте!..». По телу табуном побежали мурашки.

«11 января 1888 года

Мы с ma cherie Natalie почти неразлучны. Когда она смеётся, я чувствую себя самым счастливым человеком на земле, но раз за разом ловлю себя на мысли, что её смех очень похож на тот, что ласкал мой слух в последний раз пять лет назад. Эти размышления меня ничуть не коробят. Говорят, что вкусы человека не меняются с годами. Я нашёл в ней то, что ценил когда-то в милой Нино, но Натали я люблю ничем не меньше. Завтра мы собираемся к Джавашвили с визитом, но я не чувствую по этому поводу должного воодушевления. О, как меня это радует!.. Она в прошлом, теперь уже навсегда.

«12 января 1888 года

Я презрен, но очень горд собой. Саломея Георгиевна поняла бы меня!.. Княжна Джавашвили так и не смогла скрыть своего разочарования, когда увидела меня с Натали. Ну а я – жалкий шут, лелеющий своё самолюбие! – очень потешился её смятением. Я знал, что поступаю плохо, когда взял графиню с собой, но соблазн оказался слишком силён. Наверняка, ни один грешник не упустил бы подобной возможности, и гореть мне за это в пучине ада. Но я готов принять эту участь, ибо она того стоила!.. Мне показалось, или милая Нино действительно ревнует? Неужели я всё-таки дождался этого дня?..

«16 января 1888 года

Вчера мы выдали Ламару замуж. Исхан Баширович, что с сегодняшнего дня стал нам зятем, кажется мне достойным человеком. В своей жизни он не обидел даже мухи, не говоря уже о женщине. Мусульманская вера, как и недуг, ничуть не портят его в моих глазах. Однако смешанные чувства обуревают меня до сих пор, но к своему стыду должен признаться, что они никак не связаны с судьбой моей любезной сестрицы. Я становлюсь всё более жалким!.. Однако… Я не могу уснуть, когда думаю о двух вещах, случившихся на её свадьбе: о картули и Джамале Айдемирове. Танец с Нино всецело занял мой разум, и теперь мне стыдно смотреть в глаза Натали. Мне стыдно и перед Нино за то, что так вёл себя с ней, красуясь своей невестой, чем вызвал гнев её семьи. Разве человек чести опустится до подобной низости?.. Вот к чему приводят недостойные порывы, если им потакаешь! Перечитываю прошлые записи и любуюсь той уверенностью, что от них исходит.

А молодой Айдемиров! Как земля только носит подобных ему людей?.. Исхан Баширович дружит с ним с детства, и меня это крайне удивляет. Джамаль Вахитаевич постоянно преследует Нино, навязывает ей своё общество, которое ей неприятно, но, похоже, не принимает отказов. На свадьбе она танцевала с ним, но выглядела такой напуганной, что я не отказал ей в той просьбе. Не мог же я позволить, чтобы Айдемиров снова мучил Нино?! Мне неспокойно за неё.

«24 января 1888 года

Охота на волка в Цотнэевском лесу вывернула мою душу наизнанку. Отец не перестает говорить о финансовых проблемах, что терзают нашу семью, Софико угодила в тюрьму за суфражизм, и мы еле её оттуда вызволили, а Давиду предстоит брак по расчёту. И разве это всё?.. Я стал уверять себя в том, что должен быть со своей невестой до конца, когда Георгий Шакроевич выразил мне своё презрение. Он пристыдил меня как мальчишку, у которого теперь нестерпимо горят уши, а его зять, хоть и спас меня в тот день от волчьих клыков, всё ещё фыркает и недружелюбно косится в мою сторону. Хуже всего, что я это заслужил!.. И как будто этого было мало, мою душу всерьёз терзает судьба Нино. Джамаль Айдемиров не остановится ни перед чем, чтобы заполучить желаемое, но разве я могу обезопасить её?.. Я – человек, помолвленный с другой девушкой? Человек, который навлёк на себя гнев её родных? Человек, который до сих пор…

«29 января 1888 года

Сегодня я впервые за долгое время испытал чувство счастья. Волей случая мы с милой Нино оказались одни в библиотеке в самый разгар приёма у Абалаевых, но я ничуть не жалею, что покинул пьяных старейшин и провёл с ней пару сладостных минут. «Сладостных»! Даже это слово не передаст всей гаммы чувств, что пробрали меня рядом с ней. С Натали… я никогда такого не чувствовал. От этого смеха – оригинала, а не копии! – мне захотелось плакать. Я и сам смеялся, как юнец, словно вновь стал восемнадцатилетним мальчишкой. Как долго я не слышал его?! Я был так рад снова видеть её такой воодушевленной, ведь жажда знаний и деятельности никогда не угасала в ней раньше! С непривычки во всём теле обнаружилась такая слабость, что я едва не обмяк на стуле. Надеюсь, она не заметила этого, но мне показалось, будто и она… воспарила рядом со мной. Но сможем ли мы вернуть былое?.. Я ничего не желаю так сильно, как обнять её!..

Будучи моложе, я часто представлял себе то, как стану её мужем, и, разгорячаясь от одной мысли об этом, рвал на себе волосы, воображая, что им мог стать кто-то другой. Теперь я старше, но горю изнутри гораздо сильнее. Выросли мы, выросли и наши желания. Я не стыжусь их, я грешен и этим тоже! Огонь сжигает мою грудь, и я сгорю в этом пламени, если не дам ему выхода…

Натали обрушила на Нино свой гнев, как только узнала обо всём, и я с трудом вынес нотацию, которую она мне прочитала. Я виноват, я знаю! Я жалок и презрен, но какой графине от этого прок, если я люблю не её?..

Я люблю Нино с тех пор, как помню себя. С тех пор, как раскрыл глаза и увидел этот мир. Ещё неокрепшим ребёнком я тянулся к ней отчаянно, не отдавая себе отчёта в действиях, как это бывает только с маленькими детьми. Я ещё не знал, каково это – любить женщину, а она уже оставила в моём сердце неизгладимый след. Моя Гретхен, моя Лотте!.. Я люблю её всю жизнь и буду любить до самой смерти. Я искал её отражение в других женщинах все эти пять лет, потому что считал, что никогда не заполучу её настоящую. Мне казалось, что я нашёл девушку, которая полностью заменит её в моём сердце, но стоило мне встретиться с оригиналом, как стена рухнула сама собой. Наталья Алексеевна – золото, но не я её ювелир. Было бы кощунством и несправедливостью обманывать её и дальше, как и мучать мою милую Нино ещё хотя бы день! Я и сам… устал сомневаться. Я сдаюсь в плен чертёнку, как её все величают дома, перехожу на тёмную сторону, отдаюсь ей в добровольный и безоговорочный плен. Теперь она вольна делать со мной всё, что пожелает. Отвергнуть вновь, пристыдить за мои метания, за мою гордыню!.. Я всё вынесу. Только бы быть с ней! С ней одной…

В юности я стыдил брата за глупости, которые он совершал ради любви, я корил его за чрезмерную романтичность и неумение думать наперёд. Но разве на пробу я оказался лучше? Из-за своей гордыни я измотал девушку, которую люблю, и использовал безгрешного ангела, который не заслужил мучений от неразделенных чувств. Да будут они обе ко мне милостивы!».

Нино выронила из рук листы, дочитав дневник Шалико до конца. Пальцы не слушались, и, тяжело дыша, она схватилась за горло. Помимо отрывков из дневника среди бумаг она нашла и стихи, которые воспевали его любовь к ней. Не помня себя от счастья, она рухнула на пол вместе с листами и, прижимая их к груди, горячо рассмеялась.

– Господи, спасибо тебе! – Княжна вознесла глаза к небу и, стряхивая слёзы счастья с глаз, пылко поцеловала записи. – Гмадлобт!.. Гмерто чемо, гмадлобт!⁵¹..

Она смеялась без перерыва, а за спиной ощущала крылья. Обладая богатым воображением, она уже представила себе их будущую встречу, и предстоящая радость переполнила её душу до краев. Она встала на ноги, ещё раз поцеловала листы и, кружась, завизжала.

– Что ты делаешь? Тебя со всего дома слышно! – шутя, спросила Саломея, а за её спиной показалась Тина. Увидев разбросанные тут и там листы, старшая сестра обо всём догадалась и довольно улыбнулась.

– Так вот куда вы с Давидом ходили, – легко раскусила их Тина, когда Нино в полнейшем восторге показала им записи.

– Ну, кто-то же должен был, – пожала плечами хитрая даико. Младшая из них устремила стеклянный взгляд на дверь и, вскрикнув, замерла.

– Они ещё здесь?

– Кто?

– Циклаури.

– Нет, поехали на почту. Думаю, они уже там. Ты около часа провела в мечтах, дорогуша!

Нино осекла причитания Саломеи и, обойдя сестёр стороной, бросилась по лестнице вниз. Дневник Шалико она крепко сжимала в руках.

– Ты куда? – воскликнула ей в спину средняя сестра. – Осторожнее на лестнице, а то упадешь!

– Я на почту! – донесло до девушек гулкое эхо. – Не могу больше ждать. Я должна увидеть его!..

Никто не сомневался, что прыть юной души сложно удержать, а они и не пытались. Кто из них не был столь же восторжен, будучи влюблённым?..

***

Шалико задумчиво смотрел в окно кареты и, теребя в руках посылку Мишеля, о чём-то размышлял. Давид, сидевший по правую руку от брата, прятал в уголках губ улыбку, но, в конце концов, не выдержал и поддел его в бок локтем. Прежде чем поехать на почту, они оставили Софико дома с матерью и Натали, и теперь держали путь в Сакартвело. На этом настаивал старший дзма, а младший, пусть и не понимал причины, не перечил ему.

– Перестань быть таким хмурым, – широко скалясь, проговорил лейб-гвардеец. – Мы едем к твоей любимой Нино! Наверняка, заждалась тебя.

– О чём это ты? – Шалико нахмурился и, заметив хитринку на лице брата, растревожился сильнее. – Почему она должна ждать меня?

Давид театрально вздохнул и, взглянув на младшего князя, как на неразумного ребенка, поведал ему радостные новости:

– Мы с Саломе… я нашёл твои записи, и мы незаметно подбросили их Нино.

Юный дипломат стыдливо зажмурился. Как человек, не привыкший, чтобы ему лезли в душу, он испытал большую неловкость перед братом, который узнал о нём слишком много. Впрочем, измайловца его стыдливость лишь умилила, и он привлёк его к себе одним сильным, порывистым движением.

– Ну, полно тебе! Полно. Кого ты смущаешься? Я – взрослый мужчина, и твои излияния меня не раздразнят.

– Перестань!

– А насчет бедной девочки ручаться не могу, – Дзма состроил невинную гримасу. – Её точно впечатлят некоторые фразы. Особенно про огонь, сжигающий душу.

На последних словах Давид прыснул со смеху, а Шалико красноречиво закатил глаза. Младший Циклаури подумал, что брат, как и Саломея Георгиевна, стал со временем очень саркастичен. Неудачи в любви превратили их старших в больших скептиков и научили на всё смотреть с толикой иронии. Помнится, пять лет назад из-за своей романтичности оба наломали дров!.. Но неужели их всех в конце концов ждал подобный конец? Все романтики неизбежно теряют веру в любви, становясь циниками?.. Неужели это и его удел тоже? Удел Нино?..

– Mon cher! – зазвучал за спиной звонкий женский голос. Карета Циклаури остановилась во дворе Сакартвело рядом с ещё одной с той же эмблемой. – Наконец, и ты…

Натали вышла из брички, на которой приехала к Джавашвили вместе со своей няней в надежде перехватить у них братьев, и бросилась к своему жениху, как только увидела его. Пока конюх и кучера возились с лошадьми, графиня кивком головы поприветствовала Давида и любовно взглянула на Шалико. В её глазах читалось неподдельное раскаяние, в его – стыд.

– Я приехала, потому что очень хотела поговорить с тобой, – протараторила девушка и, не слушая его заверений, продолжала: – Прошу, прости меня за вчерашнее. Я так сильно ревновала…

– Наталья Алексеевна, я умоляю вас, – твердил юноша, сжимая её ладонь в своей руке. Давид неуклюже переминался с ноги на ногу и сочувственно смотрел на брата. – Не надо…

– Но я виновата, – повторяла Натали, посыпая свою голову пеплом. – Я не понимала, что в тебе проснулась тоска по дому. Я доверяю тебе. Ты никогда меня не предашь!

Шалико замолк, не найдясь с ответом, и его невеста, отличавшаяся большой чуткостью, подозрительно сощурилась. Он постоянно отворачивался от неё, и деверь, который всё слышал и видел, поспешил дзме на помощь.

– Милые мои, зачем же беседовать на улице? – вмешался в разговор Давид, мягко развернул их к дому и немного подтолкнул вперёд. – Давайте уважим своим обществом хозяев этого славного дома. Они уже ждут нас!

Будто подслушав его, Саломея и Тина вышли из-под козырька и, накинув на плечи тёплые шали, направились в их сторону. День стоял солнечный и ясный, и в небе чирикали птицы. Георгий и Игорь шли чуть поодаль и остановились у дверей. Озабоченно хмуря лбы, они закурили сигары. Вид у них был невесёлый.

– Добрый день, графиня. – Госпожа Ривкина поздоровалась с гостьей, не желая показаться грубой. Вдова Пето Ломинадзе поприветствовала Натали, слегка склонив голову набок, и, не теряя времени, обратилась к братьям Циклаури:

– Не поймите нас неправильно, но мы очень волнуемся, – заговорила старшая сестра, плохо скрывая тревогу. – Несколько часов назад Нино Георгиевна уехала на почту, чтобы встретить вас, но… до сих пор не вернулась. Возможно, вы виделись с ней где-то?

Шалико показалось, что за его спиной заклокотал гром. Он напрочь позабыл о графине и обернулся к брату, надеясь, что тот объяснит эту загадку. Что ещё они с Саломеей задумали помимо прочтения его дневника? Однако Давид выглядел удивлённым ничуть не меньше брата, и младший Циклаури вздрогнул от плохого присутствия.

– Мы никого не видели, ваше благородие, – запинаясь, отвечал капитан. – Мы поехали в Сакартвело, потому что… хотели застать её здесь.

Несколько секунд все переглядывались. Тина застонала от отчаяния и схватилась за живот. Саломея принялась успокаивать сестру, а Игорь, видя смятение жены даже на расстоянии, оставил тестя и в два прыжка очутился рядом с ней. Натали застыла, не двигаясь, и переводила испуганный взгляд с жениха на деверя и обратно. Шалико запустил руки в кудри и стал нервно кусать губы. В воздухе повисло беспокойство.

– Кучер ещё не вернулся? – спросил у Георгия Давид, мысля наиболее трезво из всех. – Она ведь не могла исчезнуть вместе с каретой!

Как только он сказал это, у конюшни раздалось лошадиное ржание и цокот копыт. Мужчины как один обернулись на звуки, а женщины, жавшиеся друг к другу в страхе, вскрикнули, заметив, что экипаж, на котором уехала Нино, как раз въехал в ворота. К сожалению, внутри никого не оказалось, а новый извозчик – молодой аварец лет тридцати – преспокойно привязывал лошадь к дереву.

Перед ними пробежала вся жизнь, когда Шалико сорвался с места и с остервенением кинулся на плута-возницу. Саломея, Тина и Натали остались стоять возле кареты Циклаури, когда Георгий, Игорь и Давид бросились вслед за младшим князем, но так и не смогли спасти кучера от увесистого удара кулаком в зубы. Тот упал навзничь у входа в конюшню, но изнеженный дипломат не успокоился и несколько раз ударил его ещё и в живот, и в грудь.

– Отвечай, где она? Куда ты её увез?!

– Дзма, опомнись! Ты убьешь его так, понимаешь?! Дзма!

Лейб-гвардеец старался зря. Отец и зять Нино застыли, погрузившись в бездействие, чего нельзя сказать об её возлюбленном. Не успокоившись, он поднял извозчика за грудки с земли и с силой прижал его к стенке.

– Если ты сейчас же не ответишь мне, где её прячешь, я клянусь, что прикончу тебя на этом самом месте!

Угрозы произвели обратный эффект. Наглец осклабился, обнажая окровавленную улыбку, и, наконец, заговорил:

– Будете так обращаться со мной, ваше сиятельство, и я никогда вам этого не скажу.

Шалико зарычал от гнева. Он замахнулся ещё раз, но в дело вмешался Игорь и встал между ним и кучером живой стеной.

– Кулаками делу не поможешь. Поверьте мне, князь, – весомо парировал актер и коротко взглянул на Наталью Алексеевну. – К тому же, здесь ваша невеста.

Выстрел попал точно в цель, и молодой Циклаури отчётливо увидел упрёк в пронзительно-голубых глазах оппонента: кто ты такой, что ведёшь себя, будто её отец или жених? Разве ты… не помолвлен с другой девушкой? Разве эта самая другая… не наблюдала сейчас за нами?..

«О чём ты только думал, когда мучил нашу Нино, рисуясь перед ней своей невестой? Почему… довёл нас до этого дня? Почему не признался ей раньше, раз так любишь?».

Всего этого Игорь не сказал, но его молчание было пронзительнее любых слов. Шалико громко «вайкнул» и, шумно дыша, отошёл от стены. Он развернулся к ней спиной и не смотрел на кучера, чтобы не сорваться на нём вновь. Давид жестом поблагодарил мужа Тины за помощь, а тот качнул головой в ответ.

Наблюдая за этой сценой издалека, Георгий Шакроевич устало прикрыл веки. Однажды он уже потерял единственного сына, а теперь при непредвиденных обстоятельствах пропала одна из его дочерей. Откуда же ему взять силы, чтобы бороться с новой напастью?..

– Я взял тебя в дом по рекомендации Башира Ахмедовича, –  произнес старый князь и вдруг посерьёзнел. – Я рассказывал ему, что мои дочери по очереди ездят на кладбище к брату, и мне нужен надежный человек, который будет их возить.

Глаза всех мужчин наполнились осознанием и… страхом. Извозчик насмешливо расхохотался.

– Умыкнули вашу княжну, умыкнули!.. – отозвался он, смеясь и больше не скрывая своего отношения к позорному делу. – Джамаль Вахитаевич умыкнул. Ждите в дом сватов!

Душа Нино ликовала. Погружённая в свои мысли, она совсем не следила за дорогой. Будучи маленькой девочкой, она постоянно задирала шторки в карете и, прикладываясь маленькой ладошкой к окну, разглядывала бесчисленные улицы и людей. К сожалению, сейчас люди, улицы и города интересовали мало, ведь мир сошёлся для неё в одном человеке. Именно к нему навстречу она ехала, его горячее признание прижимала к груди. Княжна улыбнулась, блаженно прикрыв веки.

Поднеся драгоценные листы к носу, она вдыхала их запах, и ей казалось, что они пахли её возлюбленным. Она представляла, как он выводил эти строки, и ей хотелось плакать от счастья. Она ощущала родной, такой знакомый аромат из детства — старые, вековые книги и молоко. Голос Шалико раздавался в ушах, и Нино слышала юношеские, иногда задиристые нотки, которые звучали столь трепетно и ласково, когда обращались к ней. Сколько нежности поднимал в душе его образ!.. Она знала, что задохнётся от этих чувств, если не поделит их с ним напополам. И ведь он, судя по дневнику, изнывал от того же! Как много радости ждало их впереди, если они только позволят ей случиться?..

– Ме минда шентан⁵², – прошептала она одними губами и чуть не застонала от тоски. – Моменатре!⁵³

Лирическое настроение окутало её с головой, когда извозчик остановил лошадей и пронзительно присвистнул. Нино покачнулась в карете, упав на подушки, и настороженно выглянула из окна. Слева от себя она увидела бескрайние горные вершины, впереди – бесконечную витиеватую дорогу, петлившую всё дальше и дальше ввысь. Сердце в груди забилось сильнее, а голова шда кругом от вопросов. Как же всё это похоже на…

Нет-нет, не может быть!..

– Милейший! Прошу Вас, отзовитесь!.. – Она спрятала драгоценные листы за пазухой и забарабанила кулачками об окно кареты, не желая поддаваться панике. Однако кучер еЁ не услышал. Спрыгнув с козел, он стоял у обрыва и безразлично курил сигару. Тогда Нино запаниковала по-настоящему.

– Сан йезар⁵⁴!

Девушка вскрикнула от ужаса, когда дверь кареты распахнулась, и самый страшный ночной кошмар предстал перед ней во всей красе. Джамаль Айдемиров был одет по всем традициям и обрядам старых горцев: на бёдрах – чёрный бешмет под свободного покроя, не очень длинную черкеску, на груди – газырница, а поверх всего – знаменитая белая бурка. Её он снял, как только появился и, придерживая бурку в руках, прошёл вглубь кареты.

Княжна шумно задышала, отпрянув в другой конец экипажа, а тот качнулся в сторону от такой стремительности. Джамаль рассмеялся, заметив её беспомощность, и невесомо коснулся её руки.

– Не стоит меня бояться, милая зуда. Суна хьо еза.⁵⁵ Я никому не позволю тебя обидеть.

– Нет, – лепетала она в отчаянии. – Нет, прошу вас!

– Я выкрал тебя, – спокойно, но властно напомнил тот. – Ты – моя. Утебя нет иного выбора.

– Никогда! Ни за что… я никогда вам не подчинюсь! Даже сейчас…

Эти слова всерьёз разозлили похитителя. На улице вновь присвистнули, и за окном промчались трое крепких ребят, в одном из которых Нино узнала Искандера Вахитаевича. Судя по звукам, они уселись на козлы, собираясь в путь. Как загнанный зверёк, девушка дёрнула левую ручку кареты. Дверь отворилась, но бежать оказалось некуда – прямо перед ней зиял обрыв.

Пока она озиралась по сторонам, Джамаль прикрыл ей рот платком, от которого исходил горький, терпкий запах. Постепенно она погрузилась в сон, хоть и отбивалась изо всех сил. Когда она потеряла сознание, он взял бурку и обернул вокруг головы своей невесты. Затем он перевязал ей руки и ноги и, выйдя из фаэтона, перекинул её себе через плечо.

Через пару минут он дал последние распоряжения Искандеру, и, взобравшись на лошадь вместе с Нино, незамедлительно тронулся в путь.

– Я его убью! – сорвался на крик Шалико. – Точно убью!..

На этот раз Давид и Игорь действовали более слаженно и, навалившись на горе-возлюбленного с обеих сторон, оттащили его от ненавистного возницы. Подошвы их сапог стёрлась о землю, а гравий под ногами недовольно зашуршал.

– Знаешь, что, милый мой. – Брат со всей силы встряхнул его за плечи и еле удержался, чтобы не отвесить затрещину. Генералы в полку высекли бы плетью за такую истерику! – Иди в дом. От тебя толку всё равно нет. Иди-иди. Натали уже заждалась!

– Но…

– Иди, я сказал!.. Мы расскажем тебе, если придумаем что-то путное.

Восстанавливая дыхание, Шалико всплеснул руками, как грузинский джигит, которого всегда в себе сдерживал. Он приблизился к ошарашенным женщинам и случайно встретился взглядом с Натали. Невеста смотрела прямо и открыто, но зато он поспешно спрятал от неё глаза. Ему никогда не смыть этого позора!..

– Пойдемте, я заварю для вас ромашкового чаю, – предложила чуткая Саломея и приобняла молодого князя за плечи. – Я думаю, нам всем нужно успокоиться…

Тина предложила графине Демидовой присоединиться, но та надломленным голоском отказалась и отошла в сад вместе со своей няней. После того, как пылкий возлюбленный покинул их, остальные мужчины взяли дело в свои руки.

– Хотя после похищения свадьбу справлять не принято, мой хозяин не возражает против неё, – проблеял сообщник Айдемировых. Давид с трудом сдержался, чтобы не дать ему тумака. – И приданое можете не платить. Мы чтим традиции предков.

– Не будет никакой свадьбы, милейший, – сквозь зубы процедил князь Джавашвили и гневно сжал кулаки. – Она не останется у них в доме. Как её отец, я этого не позволю.

– Придётся, если вы хотите, чтобы она создала хоть какую-то семью, – не унимался надоедливый посланник. – Если она вернётся, её репутация будет погублена, а ваша семья опозорится на всю Грузию. Да что я вам рассказываю?! Вы и сами знаете.

К сожалению, каждый из них знал. На Кавказе невест крали веками, и девять из десяти украденных девушек оставались с похитителем, желая оградить и себя, и свою семью от позора. После свадьбы многие прониклись нежными чувствами к мужу, но благоприятный исход ожидал далеко не каждую. Да разве можно любить такого неуступчивого и капризного человека, как молодой Айдемиров? Часто молодые люди договаривались о похищении, если родители одной из сторон противились браку. Однако Нино никак не могла знать о замысле Джамаля, ведь она так его боялась, да и любила… другого. Стало быть, её принудили, забрали силой?.. Какая горькая судьба! Но как же они не доглядели?! Из-за их неосмотрительности бедная девушка лишилась своих грёз и чаяний и стала жертвой чьей-то прихоти? Она – их нежная, ласковая, маленькая Нино! – будет волочить безрадостное существование, где каждый день – пытка, будет прислуживать тому, кого ненавидит всей душой до тех пор, пока просто… не взвоет от боли? Никогда в жизни они этого не допустят!..

– Не пытайтесь запугать нас позором, – звучно хмыкнул Игорь. – Вам всё равно этого не удастся!

– Именно так, – поддержал его Давид. – Мы вернём её, а до тех пор вы… отправитесь под надзор Арсена Вазгеновича.

Лейб-гвардеец поднял недостойного кучера за шкирку с земли и, скрутив ему руки, повёл к карете. Зять и отец Джавашвили крикнули ему в спину, что сейчас же поедут к дяде Джамаля Анвару, у которого Айдемировы обосновались на время свадебных гуляний. Возможно, им удастся что-то разузнать или договориться о возвращении Нино в отчий дом.

– Правильное решение, ваше сиятельство! А я пока отвезу этого смутьяна в Ахалкалаки, – откликнулся старший Циклаури и усадил извозчика в карету, будто затолкал туда мешок с мукой. – А что вы думали, любезный? Мы с вами нянькаться станем?! Будете знать, как красть девушек!

Через пять минут карета князей Циклаури отъехала от Сакартвело, и Игорь услышал, как пособник Джамаля Вахитаевича ойкнул от тяжелого кулака Давида. Он невольно развеселился, но горечь нынешнего положения вновь обрушилась на него, придавив своей тяжестью. Каково сейчас бедной сестренке, не сделал ли ей больно Айдемиров? Коль это так, то пусть бережётся!.. На этот раз он не только не остановит Шалико Константиновича, но и сам добавит!..

Тесть еле держался на ногах, и Игорь с готовностью взял его под руку, не позволив упасть. Волна нежности накрыла зятя, и он обрадовался, подумав, что заменял Георгию почившего Вано. Горе, что свалилось на их головы, ужасно. Но когда, как ни в тяжелые мгновения, понимаешь истинную ценность семьи?..

– Игорь!.. – Тина выбежала из дому, когда муж помог её отцу взобраться в экипаж и почти сел туда сам. Шубки она не надела и, розовощёкая и прекрасная, подошла поближе, накинув на плечи косынку. – Где Давид Константинович?

– Повез кучера к приставу, – переводя дух, поведал супруг и опасливо огляделся на тестя. Тот сидел, сложа руки на коленях, и никого вокруг не замечал. – Возвращайся в дом, простудишься…

– А вы куда? – вопрошала Тина, с опаской взглянув на papa. – Отец так бледен…

– К Айдемировым. Не стоит ждать, пока они сами кого-то пришлют. Надо показать, что мы не настроены на этот брак…

– Будьте осторожны!..

Игорь улыбнулся уголками губ. Нежность в очередной раз наполнила его естество, и он привлёк к себе жену, оставив на её лбу горячий поцелуй. Она так обрадовалась его жесту, что он застыдился: и почему он не сделал этого раньше?..

– Как Шалико Константинович? – спросил он, не сдержав любопытства, когда она чуть-чуть отстранилась. Кучер присвистнул, дав команду к отбытию, и княжеский зять занял место рядом с тестем.

– Переживает. Саломе развлекает его беседами.

– Саломе может, – тепло произнёс муж и всё-таки поцеловал Тину в губы. Георгий Шакроевич так и не обернулся в их сторону. – Береги себя. Мы скоро!..

Наталья Алексеевна как раз появилась на тропинке, которая вела вглубь сада, чтобы увидеть, как Валентина Георгиевна помахала вслед удалявшемуся экипажу. Немного постояв, средняя дочь князя вернулась в дом, и её лицо выражало неподдельную тревогу. Несколько минут до этого Давид Константинович так же уехал из Сакартвело с криками и спорами, а о Шалико… и говорить нечего. Все они суетились и хлопотали о судьбе Нино Георгиевны. Кроме дорогого pere никто и никогда не пекся так сильно о ней.

Натали приложилась пальчиками к горлу, будто это могло сдержать рыдания, обхватила себя за плечи руками и двинулась дальше по саду. Милая няня неотступно следовала за ней, отставая всего на пару шагов, но с тех пор, как они начали эту прогулку, так и не сказала ей ни слова. Только смотрела чересчур печально и… понимающе. А какие ещё тут нужны слова?!..

– Lui non mi ama⁵⁶? – с надеждой спросила графиня. Она и донна Королла вышли к живописному обрыву с беседкой позади дома и, любуясь горными пейзажами, простояли несколько секунд на свежем воздухе. Покладистый зимний ветерок трепал их волосы и шумел в ушах.

– Non,⁵⁷ – немного погодя, заключила синьора. Натали в большом разочаровании взглянула на свою няню, а та посмотрела в ответ долгим и испытывающим взглядом. Ну вот! И последний воздушный замок… сломан.

На мгновение Натали дала себе слабину и сильно-сильно зажмурилась. Пару слезинок упали с ресниц на щёки, и она поджала губы, чтобы не зарыдать. Одним женственным, изящным движением она стряхнула с лица влажные капельки и тяжело вздохнула. Храни Нино Георгиевну Господь!..

9

Нино лихорадочно закашлялась и вынырнула из забытья, почувствовав бьющий в нос запах спирта. Каждая клетка в теле заныла, когда она разлепила отяжелевшие веки и пригляделась. Сквозь пелену, покрывшую на мгновение её разум, княжна увидела перед собой хорошенькое женское личико, чья обладательница склонилась над ней с озабоченным видом.

– Наконец вы очнулись, ваше сиятельство, – располагающе улыбнулась девушка, в которой Нино без труда узнала Ирсану Вахитаевну. – Рада поприветствовать вас.

Оглядев потемневшими глазами комнату, пленница вскрикнула и попятилась назад, но наткнулась головой на спинку кровати. Затылок нестерпимо заныл, будто кто-то ударил по нему чем-то тяжелым. Белый потолок затанцевал перед глазами, как и серые, невзрачные стены. Помимо них в этом странном помещении располагались потухший камин с углями, неприветливая кровать, у изножья которой её усадили, и маленькое окошко сверху справа. Она бы смогла увидеть через него что-то, только если бы подвинула в сторону кровать и взобралась бы на неё. Судя по свету, что исходил от окошка, на улице стоял день. Как далеко её увезли от родного дома, что за пейзаж открывался вдали?.. Нино могла лишь догадываться об этом, но мычание коров звучало красноречивее любых слов. На полу тут и там остались пятна от воска и огрызки свечей, а её оставили в той одежде, в которой привезли – только шубку сняли и накрыли ноги тёплым вязаным пледом. Нино закуталась в него посильнее, но всё равно чувствовала озноб по всему телу. Ничего страшнее этой минуты она не переживала никогда.

Заметив, с какой опаской гостья оглядывалась по сторонам, Ирсана изобразила на лице ещё большее радушие и ненавязчиво коснулась её руки. Нино заметно вздрогнула.

– Пожалуйста, чувствуйте себя, как дома. В скором времени вы станете здесь хозяйкой. – Юная Айдемирова сказала дежурную для таких ситуаций фразу, но быстро прикусила язык. Как же горько несчастная девушка посмотрела на неё, как только услышала про Джамаля! Родные отправили Ирсану к княжне Джавашвили, чтобы она уговорила её остаться с ними, но, по мнению самой Ирсаны, эта задача была не из лёгких. Однако ваша выглядел оптимистичным. Кто знает, быть может, у него имелись на то свои причины?..

– Какой толк в лицемерии, Ирсана Вахитаевна?.. – собравшись с мыслями, прохрипела Нино. Она дрожала, но старалась не показывать своих слабостей и гордо вскидывала подбородок. – Разве мы обе не знаем, при каких обстоятельствах ведём этот разговор?

Гордой чеченке пришлась по вкусу выносливость невестки. Нино не удавалось скрыть своего страха – она всё время бегала глазами с предмета на предмет, пальцы дрожали, а губы порозовели от того, как часто она их кусала, – но стойкий дух оставался несломленным. Пожалуй, теперь Ирсана понимала, что её брат нашёл в нежной грузинке, которая лишь на первый взгляд казалась беспомощной. Как хорошо будет иметь такую вешин зуда⁵⁸ и стать ей настоящей подругой!..

– Я понимаю вас. С малых лет девушки в наших краях боятся похищений. Мы видим это в кошмарах! – как можно ласковее промолвила йиша и опустилась рядом с возлюбленной брата на кровати. Та напоминала затравленного, нахохлившегося зверька, который вот-вот выпустит коготки. Лишний раз её злить не хотелось. И так ведь хлебнула горя!..

– Но вы одобряете поступок своего брата, не так ли? – то ли с иронией, то ли с надеждой спросила Нино и застонала от отчаяния, когда собеседница коротко кивнула. – Ах, было бы странно, если бы вы его не поддерживали!

– Мой ваша души в вас не чает, – призналась чеченка. Грузинка застонала ещё раз, но уже отчаяннее. – Он будет носить вас на руках! Вы нигде не найдете столь преданного мужа и никогда не пожалеете, если выберете его. Поверьте! Вам стоит остаться.

Похищенная невеста смеялась всё надрывистее с каждой минутой, и в конце концов Ирсана поняла, что зря сотрясала воздух. В запасе у неё остался лишь один аргумент, который казался ей весомее остальных.

– Вас не возьмут замуж ещё раз, – шепотом напомнила она. Щёки юной Джавашвили залил гневный румянец. – Вас и вашу семью заклеймят позором. А так… у вас хотя бы будут муж и дети. Над чем ещё вы раздумываете?..

Их взгляды встретились, и Нино содрогнулась, догадавшись, как много горького пытались до неё донести.

«Как бы сильно тебя ни обидел мой брат, ты должна остаться с ним потому, что в противном случае тебя ждёт ещё более незавидная судьба. Я сочувствую тебе – никто из нас не захотел бы очутиться на твоём месте, – но ты вынуждена смириться, как смирилась бы я и многие из нас. Ты полюбишь его! Если повезёт… или же заставишь себя думать, что полюбила».

Грузинка ужаснулась, прочитав это в глазах чеченки, и бессильно зажмурилась, уткнувшись подбородком в собранные колени. Невидимые барабаны отбивали такты в ушах. Мурашки побежали по коже, и, не размыкая век, Нино увидела перед собой родную улыбку.

«Шалико! – позвала она мысленно и чуть не закричала наяву. – Санатрело! Где же ты?».

– Я никогда не полюблю вашего брата, Ирсана Вахитаевна, – немного погодя, Нино осмысленно посмотрела на Айдемирову и всё-таки выдавила из себя признание: – Я люблю другого мужчину.

Ирсана сокрушённо выдохнула. Этого она и боялась! И догадывалась… догадывалась женским чутьём, которое никогда её не подводило, что Джамаль не только выкрал девушку, чью судьбу его сестра ни за что не захотела бы разделить, но и разлучил её с возлюбленным. Да, обычаи Кавказа не осуждали краж невест, но могла ли она… одобрять их сама?..

Она допустила себе мысль, что так воспитана: одобрять подобные вещи, несмотря на их моральность или её отсутствие. Губы прожгло огнём, но раз Нино не понимала всей сложности ситуации, то кто-то же должен – из самых лучших побуждений! – поведать ей правду…

– Возможно, вы и любите, – заговорила сестра Джамаля и облизнула губы. – Но примет ли он вас после всего?.. Не усомнится ли его семья в вашей… чести?

Последний выстрел попал точно в цель. Нино задышала тяжелее и чуть не расплакалась, а Ирсану замучил стыд. Юная барышня, похоже, не подумала об этом раньше, но позже… она ещё скажет ей «спасибо».

Девушки просидели молча пару секунд, прежде чем в комнату вошёл Джамаль Вахитаевич. Ирсана поспешно поднялась и поклонилась брату. Нино напряглась, засуетилась и умоляюще посмотрела на девушку. Она бы хотела сказать: «Не уходи! Не оставляй меня с ним!», но успеха бы не добилась. Поцеловав сестру в лоб, коварный похититель отпустил её жестом.

Когда дверь с большим скрежетом захлопнулась, а на улице вновь замычали коровы, Нино решила, что её увезли в беспросветную глушь. Из-за какого-то снадобья, которым Джамаль усыпил свою пленницу, она проспала всю дорогу, но даже сквозь сон почувствовала, как долго и мучительно они ехали. Как высоко в горах находился этот дом? Каковы шансы, что украденную девушку здесь… найдут?..

– Хьоме⁵⁹. – Айдемиров с нежностью окликнул свою невесту, но она продолжала смотреть себе в ноги и на зов не откликалась. Тогда он опустился перед кроватью на корточки и всмотрелся в её лицо. – Пожалуйста, будь со мной ласковее. Отныне я твой законный супруг.

Нино горько рассмеялась, не сдержав эмоций. После всех грубостей, что он позволял себе, её мучитель, похоже, сменил кнут на пряник. Как лицемерно это смотрелось со стороны!

– Я ни за что не стану вашей женой или зудой, как бы вы это ни называли! – процедила она, не таясь. Ни один мускул не дрогнул на его лице. – Ни вы, ни ваша сестра не убедите меня остаться.

– Ирсана Вахитаевна уже поговорила с тобой? – продолжал он, как ни в чем не бывало, и со вздохом поднялся на ноги. – Надеюсь, тебе понравилась милая маьрйиша⁶⁰? Я надеюсь, что вы подружитесь.

Ещё один истеричный смешок наполнил комнату. Молодой человек подошёл с другой стороны, спросил, всего ли ей хватало, поправил плед на её ногах и, хотя она отбивалась изо всех сил, передал ей в руки шаль.

– Дядя Анвар не любит, когда мы слишком часто разжигаем камины в доме, – проговорил он, искренне смеясь, и отошёл к окну, любуясь своей невестой издалека. – Лучше укутайся, а то станет холодно.

– Там мы в доме у вашего дяди Анвара? – ядовито переспросила княжна, мечтая получить хоть какую-то информацию о своём расположении. Он преспокойно улыбнулся.

– Нет. Хотя твой отец и зять бросились туда первым делом, будто мы настолько глупы, чтобы выдать себя так просто. Их встретили только закрытые двери!..

Нино вспыхнула при упоминании papa и Игоря. Впервые за весь разговор она обернулась к своему мучителю в немой мольбе, и её реакция всерьез развеселила Джамаля.

– Что ж, ваше сиятельство. Я знаю, чего вы хотите! – Джамаль наклонился к ней чересчур близко. – Давайте же! Спросите, был ли с ними князь Циклаури. Я жду!

Почувствовав его дыхание, Нино зажмурилась и задрожала. Делать того, о чём он просил, она, конечно, не стала, хотя ей и правда очень хотелось расспросить о Шалико. Молодой человек хохотнул, не распрямляясь, и злорадно шепнул ей на ухо:

– Будьте спокойны, княжна. Я больше не подпущу к вам этого совратителя.

– Этого совратителя? – Из груди вырвался нервный смешок, полный ужаса. – Да как вы…

– Можешь забыть о нём! Навсегда, красавица. – Ревность одурманила разум, и он всё-таки съязвил, несмотря на все старания держаться с ней почтительно. – Я больше не допущу, чтобы моя жена танцевала с другим и уж тем более касалась его, как последняя…

Он сжал кулаки и зашипел от гнева. Забоявшись непредсказуемых вспышек, Нино вскрикнула и закрыла уши руками. Джамаль так и не смог сдержаться и подался вперёд, чтобы поцеловать её. Она отвернулась так поспешно, что кровь вновь забурлила у него в жилах. Неужели она не понимала, как на него действовало это неповиновение?..

– Ну ничего. Ты ещё подчинишься! Я слышал, через неделю твои именины?! Иншаллах, в ночь с шестого на седьмое мы объявим о нашей свадьбе…

К счастью, Джамаль не знал, какую волну протеста вызвала в душе возлюбленной его горячность. Впрочем, он мог догадаться об этом по ненавидящим глазам и яростно поджатым губам, и это зрелище настолько извело молодого Айдемирова, что он предпочёл не терзать свою душу и дальше. Он вышел от Нино, громко хлопнув дверью, и закрыл княжну Джавашвили на ключ, чтобы она не сбежала. Он не увидел, как она обмякла, приложившись затылком к изножью кровати, но, представляя её такой разгорячённой и… желанной, Джамаль потерял способность думать и ничего перед собой не различал. Спускаясь по лестнице к родным, он сшиб с ног девчонку-горничную и нерасторопного лакея. Весь мир исчез для него, кроме Нино Джавашвили.

– Эта девушка наконец пришла в себя? – спросил дядя Муса, закряхтел и поднялся с дивана. Дядя Анвар и отец встали на ноги следом. Искандер, стоявший за их спинами, вытянулся по стойке смирно, как только брат вошёл в гостиную. – Проспала несколько часов кряду! Разве из такой выйдет хорошая невестка?

Отец, дядья и брат ждали его внизу и, устроившись за круглым столом из настоящего дубового дерева, спокойно пили кофе. Ирсана прошлась пару раз по зале и забрала чашки со стола к себе на поднос, а дядя Анвар попросил заварить ему ещё одну порцию. Вахита Исламович поддержал его, и Джамаль, видя эту умиротворённую семейную картину, немного успокоился. В конце концов, гнев – плохой советчик. И почему он так терял контроль над собой рядом с ней?

– Наш милый Муса не перестает ворчать с тех пор, как ты привёл в наш дом эту девушку, – подметил старый Айдемиров, который в отличие от своего ваша придерживался нейтральной позиции в этом споре. Он не поддерживал старшего сына в желании выкрасть дочь Георгия Шакроевича, но и перечить ему не стал. Аристократ до мозга костей, он не привык лишний раз суетиться. Он считал, что проблемы, которые могло навлечь на их семью это решение, были недостаточно весомыми по сравнению с теми, что предстояли Джавашвили, если они всё же заберут свою дочь обратно. В конце концов, у них – купец, а у грузин – товар!.. Если кто и должен ломать голову, так это родные невесты. Да и сыну он давно хотел найти жену!.. Как у них принято? Чем раньше женишь детей, тем лучше.

– Такое ощущение, брат мой, что тебя прельщает невестка-грузинка, – пожурил его плут-Анвар, который тоже не очень серьёзно относился к капризам племянника. В своё время он сам своровал двух девиц, которых позже сделал первой и второй своей женой. Одна из них исповедовала в девичестве христианскую веру, но после кражи перешла в мусульманство.

– Скажем так: я от неё не в восторге, – открыто признался Вахита и попросил Ирсану принести ещё молока для кофе. – Но Абалаевы обратили свою грузинку в истинную веру и преспокойно сыграли свадьбу. Раз уж у них это получилось, так почему мы не можем? Я на всё готов, лишь бы мой сын был счастлив.

Джамаль и Искандер переглянулись, обрадовавшись этим заявлением, и даже почувствовали прилив бодрости, но дядя Муса всё ещё не одобрял их сумасбродства.

– Ты так говоришь с тех пор, как веши-кlант⁶¹ родился, – почтенный чеченец почесал свою длинную чёрную бородку и иронично зацокал языком. – Вот он и вырос таким смутьяном. Не додал ты ему когда-то ремня, ваша!

– При всём уважении, дядя Муса, – вежливо, но твердо заспорил племянник. – Я ещё ни разу не разочаровывал своего отца и эту девушку… я действительно люблю. Я пошёл на кражу не из прихоти, как вам могло бы показаться, а из крепких, сильных чувств к ней.

– Поэтому-то она плачет так, что по всему дому слышно? – звучно хмыкнул дядя и замолк. Вслед за ним замолчали и Вахита, и Анвар, и все вмиг услышали всхлипы Нино. – Что-то не видно, чтобы она любила тебя в ответ, дорогой племянник. А если она не любит, то твои чувства тебя больше не оправдывают. И ты ещё говоришь, что это не прихоть!

Джамаль не любил дядю Мусу. Он был имамом и чересчур любил читать да’ваты⁶², от которых его племянники, будучи маленькими, прятались по углам. Слишком много праведности он вносил в свои речи, которые обращал к их грешным душам, мечтая их исправить. Однако грех слишком часто подпитывался в старшем племяннике его окружением и так глубоко засел внутри него, что его больше не пытались искоренить. Он и сам осознавал это в себе, но уже давно перестал бороться. Однажды дяде Мусе удалось расшевелить в его душе что-то, после чего он провёл несколько дней в мечети и неустанно молился, но потом всё неизбежно вернулось на круги своя. И теперь, если греховная страсть и ревность толкнули его на этот поступок, то так тому и быть!.. Пусть великий Аллах покарает его, как посчитает нужным, но этой девушкой он… будет обладать.

– Я слышал, Исхан и его молодая жена обосновались здесь, в Ахалцихе, – напомнил всем Искандер, желая сменить тему. – Он знает, что мы так близко, брат?

– Знает, – хрипло молвил ваша, борясь в душе со своими демонами. – Он был у нас час назад, но я отослал его подальше. Я не хочу, чтобы он знал, где мы прячем княжну.

– Он отказался нам помочь, – заключил второй сын Вахита. – Понятно, почему ты обижен на него.

Немного помолчали, прежде чем дядя Муса заговорил вновь. Как глубоко в душу проникал этот голос!..

– И что же вы никого не отправите к её отцу? – спросил он с осуждением, обращаясь к Вахиту. – Они никого не застали у Анвара и преспокойно сели, сложив руки?

– В этом нет смысла, – пожал плечами Вахита. – Они не согласятся оставить её у нас, пока она сама этого не пожелает. Следует выждать, пока Нино Георгиевна добровольно войдёт в нашу семью. И тогда с её собственной проблем не возникнет.

Джамаль слушал отца молча и наматывал каждое его слово на ус. Он думал так же и, видя в его рассуждениях отголоски своих мыслей, снова вспоминал о Нино. Как много она значила для него!..

***

Не застав никого у Анвара Айдемирова, родня невесты впала в большую тревогу. Закрытые двери донесли до них мысль довольно чётко: «Не ищите встреч с нами и ждите, пока мы сами кого-то не пришлём». Айдемировы, конечно, понимали, что никто добровольно не отдаст им Нино, и поэтому брали крепость штурмом. Кто знает, как сильно они давили на бедняжку, чтобы вытащить из неё пресловутое «согласна»? А они тем временем ничем не могли помочь!..

Гостиная Сакартвело напоминала пчелиный улей. Прошёл целый день с тех пор, как Нино выкрали, но никто из них так и не сомкнул этой ночью глаз. Арсен Вазгенович, которому Давид передал сообщника Джамаля в надежде, что тот вытрясет из него хоть какие-то подробности, обещал, что даст им знать, как только узнает что-то путное. Давид, как и брат, написал письмо начальству о продлении отпуска хотя бы на неделю-другую. Константин сказал, что приедет поддержать их, как только закончит «переговоры с кредиторами» – брать в долг у армянских купцов! Неужели их положение настолько шатко?! – но прислал вместо себя жену и младшую дочь. Несостоявшаяся суфражистка, Софико рвала и метала.

– Как так можно: обращаться столь жестоко с девушкой, которую ты якобы любишь? Просто немыслимо!..

Секунды перетекали в минуты, а те – в часы. Они старались не срывать друг на друге своих переживаний, а потому не разговаривали совсем. Саломея и Дариа Давидовна на пару обхаживали Георгия и угождали всем его прихотям, а Тина то и дело трогала свой живот, искренне опасаясь, как бы утомление не навредило ребенку.

– Тебе всё же следует прилечь, – посоветовал супруг, неторопливо опустившись рядом. Будущая мамочка бесконечно обрадовалась ему, несмотря на тревогу за сестру. – Тебе сон нужнее, чем нам всем.

– Вчера утром мы болтали о Шалико Константиновиче, а уже днём мы её потеряли, – бесцветным голосом произнесла супруга. Игорь участливо сжал её ладонь, и какое-то время они провели без движения, не желая упускать блаженный момент единения.

– Мы вернем её. Вот, увидишь! – прошептал муж, косясь на её живот, и всё-таки коснулся его рукой. – А ты пойдешь спать, потому что я не хочу, чтобы ты навредила ему.

Тина улыбнулась его размышлениям, но в то же время очень им подивилась.

– Не хочешь? – искренне изумилась она. Он хмыкнул и поцеловал её пальцы.

– Ну конечно, не хочу! Как ты могла поверить в обратное?..

Слёзы счастья брызнули из глаз девушки, и она обняла возлюбленного так сильно, как только могла после бессонной ночи. Он рассмеялся ей на ушко, и потерянный мир восстановился между ними на «совсем».

– Помирились, мои хорошие?.. – хихикнула Саломея и передала им чашки с кофе. Тина зарделась, а Игорь отставил в сторону порцию супруги. Не стоило ей пить ничего горячительного!..

– Завидуйте молча, ваше благородие, – хитро подмигнул он свояченице, забирая у неё из рук напиток бодрости. – Завидуйте молча!

Саломея фыркнула, распрямляясь, и прижала к груди пустой поднос. Ещё немного, и она бы показала зятю язык. Ах, как бы смеялась сейчас Нино!..

– Он… не захотел хоть чашечку? – спросила средняя сестра, когда её муж и даико вдоволь наигрались в «гляделки». На этот раз все взоры обратились к окну, где Шалико стоял, внимательно вглядываясь вдаль. Вот уже несколько часов они видели его спину, но не видели лица и могли лишь догадываться о его выражении.

– Я даже не подходила к нему, – тяжело вздохнула старшая. – Боюсь, ему не до кофе. Он во всём винит себя…

– В этом есть толика правды, – безжалостно заключил Игорь, сделав глоток терпкой жидкости. Тина шлёпнула мужа по руке, и он пожал плечами. – Что?.. Если бы он не хвастался своей Натальей и быстрее определился, ничего бы не произошло!

Девушки шикнули на зятя и супруга, мечтая, чтобы никто их не подслушал, но именно так в итоге и случилось. Натали улыбнулась краешками губ, услышав концовку этой беседы, и не спеша прошлась к окну.

Шалико настолько ушёл в себя, что не услышал её шагов. Графиня Демидова замешкалась, не решаясь на риск, но потом всё же коснулась его плеча и почувствовала, как кожа под лёгкой тканью покрылась мурашками.

– Натали!.. – Жених неожиданно вздрогнул, и, обернувшись, едва слышно всхлипнул. – Натали…

Боже!.. Неужели он плакал? Невеста и сама чуть не разрыдалась, заметив, как покраснели его глаза. В них читалось столько боли, что её собственное сердце сжалось от тоски. А ведь он никогда… не был таким с ней!..

– Всё хорошо, – выдавила из себя графиня и натянуто улыбнулась. – Я понимаю.

Он всхлипнул ещё раз и, взяв её руки в свои ладони, с нежностью их погладил. На миг она прикрыла веки, наслаждаясь моментом, так как знала: он – последний.

– Ты – ангел, – глухо произнёс юноша и сокрушённо зажмурился. – Прости меня! Я так виноват перед тобой…

Это могло бы стать их конечным объяснением, если бы лакей не вбежал в салон и не объявил о прибытии гостя. Шалико тотчас позабыл о своей невесте и подался вперёд, как только услышал знакомый голос с плутоватыми нотками.

– Господа, – заговорил армянин. Правда, очки он стал носить элегантнее и немного поднабрал веса. – Пожалуйста, оставьте в стороне все любезности. Сейчас это ни к чему. Я пришёл сказать, что мы… напали на след.

Дамы ахнули, разом поднявшись с места господа обступили его со всех сторон и закидали вопросами.

– Как вам это удалось? – первым спохватился Георгий. – Кто вам сказал?..

– Ваш кучер оказался довольно слаб морально, – лукаво покряхтел пристав. – Немного надавили на него, и он раскололся, как орешек.

– И где? Где они её прячут? – отозвался Шалико, почти запинаясь.

– В горах Ахалциха. Довольно уединенное местечко, должен признаться. Придётся поплутать немного, но Нино Георгиевну мы найдём. Я обещаю вам!

Все облегченно выдохнули, а Арсен Вазгенович обернулся к младшему князю Циклаури и, сощурившись, покачал головой.

– Как же вы упустили её, молодой человек?! – зацокал языком мужчина. – В юности вы были так дружны. Я хорошо это помню!

Шалико стыдливо зарумянился, подумав, что пристав не раз заставлял его краснеть в своём присутствии. Будучи неопытным юнцом, он, помнится, и не так розовел перед ним! Сколько теплых воспоминаний его связывали с этим человеком?!.. И… с Нино.

– Один раз упустил, а во второй будет осмотрительнее, – вступился за брата Давид и похлопал того по спине. – Поезжайте сию же минуту. Я останусь с женщинами и буду ждать от вас вестей.

– Я тоже поеду, – решительно выступил Игорь. – Я не оставлю сестрёнку в беде.

– Значит, отъезжаем, – подвёл черту армянин. – Пойдёмте, я покажу вам дорогу…

Георгий и Игорь без промедлений двинулись за приставом, а Шалико в последний раз взглянул на Наталью. Перехватив его взгляд, она вполне естественно улыбнулась.

– Иди же, – прошептала она, смеясь. – Спаси её! Она ждет.

Он послал Богу молитвы об её благополучии и, не ведясь на насмешливую ухмылку Давида, вышел из гостиной вслед за другими мужчинами.

Ахалцихский уезд соседствовал с Ахалкалакским и тоже во многом был армянской землёй. Выбор этого места Айдемировым можно было бы оправдать его непредсказуемостью, но на тот момент четверо путников радовались тому, что дорога не заняла много времени. Арсен Вазгенович не без иронии поглядывал на нетерпеливых отца, зятя и возлюбленного Нино и изо всех сил подгонял свою лошадь, чтобы поспеть за ними. Замечая воодушевление на их лицах, он немного жалел о том, что так сильно обнадёжил их. А вдруг что-то пойдёт не так?..

– В этих местах очень холмистые горы, – заметил Игорь Симонович, чей конь недовольно ржал на поворотах. – Ну и глушь!..

– Глушь или нет, а он всё равно не спасётся от нашего гнева, – поддержал зятя Георгий, который по старой памяти прекрасно держался в седле. Шалико молчал и упрямо разглядывал бесчисленные аулы, а один раз чуть не навёл свою лошадь на пастбище овец. Армянский пастух звучно выругался им в спину и удостоил молодого князя Циклаури не очень приличным жестом, от которого остальные мужчины прыснули со смеху.

– Что ж! – горько вздохнул юный князь. – Скоро не останется человека, перед которым я не виноват.

Шалико сказал это, выглядя таким несчастным, что старый Джавашвили невольно заслушался. Когда сидзе поравнялся с ним, Георгий увидел, что и Игорю пришлось по вкусу смятение молодого человека. Но будет ли этого достаточно, чтобы вернуть их потерянное расположение?..

Стоял полдень, когда Арсен Вазгенович объявил, что они почти доехали. Игорь предусмотрительно взял с собой дуэльные пистолеты, поправил свой на поясе, а другой молча протянул Шалико. Тот принял его, не раздумывая, и глубже засучил рукава.

– Изнеженные дипломаты умеют стрелять? – иронично хмыкнул бывший актер.

– Изнеженные дипломаты умеют и не такое, – без промедлений ответил тот и пустил свою лошадь галопом.

– Старайтесь не шуметь. Помните, что наш козырь – внезапность. Мы должны застать их врасплох! – наставлял пристав, пока они вплотную подходили к хижине. Он заправил полы пальто в штаны, чтобы те не мешали при беге, и сообщники последовали его примеру. Господа привязали лошадей и коня Игоря возле дерева во дворе и, крадучись, пошли за армянином.

Домик, к которому вывел их Арсен Вазгенович, смотрелся крайне невзрачно. Зимнее солнце стояло высоко в небе и слепило им глаза. Крышу, перекошенную на одну сторону, давно пора было красить. Куры и коровы паслись во дворе, кукарекая и мыча, а их корм хрустел под ногами. Георгий, чей шаг оставался тяжёлым, наступил на треснувший сучок, за что все дружно на него шикнули.

– На счёт «три» врываемся в дом, – предложил Шалико, когда они обошли хижину стороной и очутились у запасной двери. Он заметно нервничал, а дыхание участилось, как никогда. Самодовольная физиономия Айдемирова мелькала перед глазами всё отчетливее, и, чем ближе он подходил к Нино, тем сильнее его мучило желание расквитаться скорее с её обидчиком.

– Я прикрою, – поддакнул Игорь, и Шалико горячо обрадовался тому, что зять Джавашвили не стал спорить. Наверняка, муж Тины видел, как он мечтал разнести в щепки этот дом и вызволить Нино из беды… первым. Из-за кого же ещё она в неё попала?!..

Георгий и Арсен Вазгенович многозначительно переглянулись, но перечить молодежи не стали. Они встали чуть поодаль и приготовились к худшему. Нетерпеливый Шалико с ноги выломал податливую дверь.

– Помилуй Аллах, дзма! – воскликнула Ламара, отложила в сторону вышивание и впопыхах накинула на голову платок, который снимала дома при муже. – Что ты здесь делаешь?

Исхан, устроившийся в кресле напротив жены, поднялся на ноги следом. Он выпустил из рук книгу, взял вместо неё трость и нахмурился. Четверо заговорщиков в большом недоумении оглядели уютную маленькую комнатушку с потрескивавшим камином, шахматным столом в углу и скудной домашней утварью. В этом скромном любовном гнездышке не было ничего от логова злодея, удерживавшего прекрасную деву силой.

– Ты приехал меня навестить? Но почему ты один? – Сестра продолжила трещать без умолку после того, как поздоровалась с Джавашвили и Арсеном Вазгеновичем. – Почему не привез с собой родителей? А городской пристав зачем с вами?

Шалико посмотрел на даико невидящими глазами, заметил новый фасон её платья и его приятную расцветку и даже маленький прыщик на лбу, но всё равно вряд ли её расслышал. Георгий и Игорь потеряли последнюю надежду, и для всех троих стало ясно: Нино Георгиевны в этом доме нет.

– Должно быть, кучер пустил нас по ложному следу! – сквозь зубы процедил пристав и громко «вайкнул», не обращая внимания на расспросы Ламары. – Он выиграл время, но это того не стоило. Я ещё покажу ему!..

Исхан попросил, чтобы гости по-человечески объяснили ему, почему вломились в его дом без спросу. Арсен Вазгенович стал рассказывать все подробности, но Шалико не слушал его и, уронив на пол пистолет, от чего Ламара чуть не разрыдалась, рухнул на пол возле стенки.

Нино!.. Неужели это конец, и он потерял её навсегда?.. Если Айдемиров сыграет никях, это будет крах всему. Он боялся этого черного дня с тех пор, как ему исполнилось семнадцать, но теперь, когда ночной кошмар стал самой настоящей явью, он не испытывал ничего, кроме злости и… беспомощности. Ему хотелось рвать на части всё, что ни попадется под руку, бить в доме всю посуду, крушить и ломать все стены!.. Нино – его свет, его отдушина, его любимая. Он преклонялся перед ней, он обожал её теперь только сильнее: от кончиков волос до россыпи родинок на шее, которые мечтал целовать всю ночь… целовать неустанно, пока не сотрутся губы!

Она делала его лучше, она наполняла каждый его день смыслом. Как-то давно Давид, шутя, сказал, что в жизни его брата есть только две мечты: дипломатия и Нино Джавашвили. Но какой толк в одном, если нет другого?.. Он не сможет вернуться в Рим и лицемерить, и лебезить, будто ничего не случилось! Он зачерствеет душой и превратится в самую презренную свою копию: подвластную гордыне, тающую от лести, не знающую ничего, кроме притворства. Умирая, Вано доверил Нино ему, но что он сделал, чтобы выполнить последнюю волю её брата? Он обещал другу, что позаботится о ней, что не позволит ничему плохому случиться с ней, но что в итоге? Вдали от неё он переменился до неузнаваемости и довёл ситуацию до… сегодняшнего дня. Все знали, что они – половинки одного целого, и ему нестерпимо плохо без неё, как и ей без него. Они принадлежат друг другу. Он не отдаст её никому, не позволит!.. Он скорее погибнет. Как бы жестоко ни обходилась с ними судьба, как бы ни испытывала, они предназначены один другой, и никакой Айдемиров не изменит этого. Пусть даже государь-император его поддержит!..

– Нино Георгиевну выкрали? – Эхо донесло до него отклик сестры. – Но кто? Кто осмелился?!

– Молодой Айдемиров, Ламара Константиновна, – нахмурив брови, ответил Игорь и так же, как и Исхан, покосился на горе-возлюбленного. Абалаев оторвался от этого занятия, как только услышал имя друга, и заметно изменился в лице.

– Что вы говорите! – ахнула Ламара, прикрыв рот ладошкой. Майра насупился, посмотрев себе в ноги, когда она обернулась к нему и поспешно добивала: – Так вот что вы обсуждали в тот день за шахматами?! Он ещё так горячо упрашивал вас…

Все взоры обратились на Исхана, и даже Шалико, который воспринял только половину этого разговора, невольно прислушался.

– Я ничего не знаю, господа, – пылко отнекивался мужчина. – Я отказался ему помогать. Спросите у моей жены!

– Правда, отказался.

– С тех пор мы не виделись. Я думал, Айдемировы уехали вместе с моей семьей… боюсь, Джамаль Вахитаевич в большой обиде на меня и не стал бы мне говорить, где она, даже если бы я попросил.

Последний проблеск надежды померк во тьме. Несколько секунд все молчали, так и не смирившись. Георгий тяжело вздохнул и прошелся вперед по комнате. Встав напротив Шалико, он не спеша наклонился к нему.

– Поднимайся, мальчик мой. Негоже падать духом.

С каждой минутой становилось всё сложнее не падать им, но молодой Циклаури не желал расстраивать Георгия и принял его руку. Перед тем, как уйти они ещё раз извинились перед четой Абалаевых за то, что потревожили их, а те пообещали, что свяжутся с ними, как только что-то узнают. Ламара передала через Шалико горячие приветы родным, а Исхан проводил их долгим, настороженным взглядом.

***

– Они приходили ко мне, – через пару дней сказал Джамалю Исхан. – Твой кучер тот ещё пройдоха! Совсем их запутал.

Молодой Айдемиров хмыкнул, и в лучах рассветного солнца эта улыбка показалась его другу почти зловещей. Пар валил изо рта, пока Джамаль с нежностью цокал, кормил своего коня морковкой и гладил его по длинной чёрной гриве. По утрам в горах становилось действительно холодно, и двое мужчин теплее кутались в свои шубы. Дядьки и отец уже затопили в доме печь, и дым мерцал за спиной у юноши, растворяясь в воздухе. Ирсана вместе с матерью и четырнадцатилетней Дагмарой накрывали на стол.

– Ты не останешься на завтрак, милый доттаг1?

Джамаль в последний раз похлопал коня по упитанной спине и, дружественно улыбаясь, кивнул Исхану на домик. Они сняли его на время у задолжавших друзей дяди Анвара, но ни одному из Айдемировых он не принадлежал. Выследить их оказалось невозможно.

Доттаг1 не ответил и, удивляясь беспечности друга, чуть склонил голову набок. Рука, которой он упирался на трость, дрожала.

– Не делай вид, будто ничего не понимаешь, – доверительным шёпотом заговорил Абалаев. Айдемиров глубоко закатил глаза, заметив на его лице немое осуждение. – Ты знаешь, как они переживают? Мой шурин бледен как смерть. Он без сил упал у стены, когда оказалось, что её у нас нет!

– Только не говори, что повёлся на столь дешёвый театр, – деланно вздохнул Джамаль. – Он же политик, притворщик. Ещё немного, и он бы воспользовался её слабостью! Я должен был спасти Нино от этого…

– Она ведь здесь, не так ли? – сощурившись, спросил Исхан. Друг поправил узду на черногривом Закире, оставив этот вопрос без ответа. – Я так и думал!.. Только до последнего не верил, что ты на это решишься…

– Исхан!..

– Одумайся, Джамаль. Это дурно.

– Она здесь. Верно! – неожиданно вспылил Айдемиров и подошел так близко, что зять Циклаури попятился назад, ступив на больную ногу. – И тебе решать, что делать с этими сведениями.

– Доттаг1… – горько прошептал Ламарин муж, оскорбляясь подобным намёком.

– Твоя жена знает, куда ты поехал?

– Клянусь, она ни о чем не догадывается.

– Так скачи и расскажи ей! – Джамаль повысил голос, раскинул руки в стороны и гневно сдвинул брови к переносице. – Расскажи всему свету, поступай так, как считаешь нужным! Но знай… если ты сделаешь это, то ты мне больше не друг.

Исхан зажмурился, когда товарищ по детским играм сверкнул вдали полами своей шубы и, не оборачиваясь, вернулся в дом. Трудный выбор встал перед несчастным: принципы или дружба?.. Мог ли он предать человека, который в свою очередь никогда не подводил его? Человека, который защищал его, несмотря ни на что, и не позволял другим насмехаться над ним? Дети бывают жестоки, и даже его собственные братья не упускали возможности показать, каким ничтожным он выглядел в их глазах из-за своего недуга. Но Джамаль… ни словом, ни делом не выдал своего превосходства и ставил их дружбу выше любых предрассудков. И вот он так сильно полюбил, а его лучший друг не проявил толики понимания и не поддержал его? Какая чёрная неблагодарность!..

Джамаль думал о том же, и его ноздри раздувались от гнева, когда он представлял себе, как Исхан предаёт его. Он вбежал в дом, словно тень, и, неоткликаясь на зов матери и Дагмары, поднялся по лестнице на второй этаж. К Нино!..

– Ваша, ваша!.. – в один голос защебетали братья, окружив его с обеих сторон. Бейдулла встал сзади и обхватил его руками за талию, а резвый Абдулла скакал из стороны в сторону спереди и не давал ему пройти. – Где ты был, ваша?..

Вглядываясь в лица невинных близняшек, разочарованный друг невольно оттаял. Он взял молчаливого Бейдуллу на руки, поцеловал его в черную макушку, а непоседу Абдуллу щелкнул по носу. Дядя Муса появился в конце коридора и, застав семейную картину, одобрительно покряхтел в длинную бороду.

– Ну, хватит-хватит, мальчики, – пожурил он ребят и привлёк старшего из них – всего на пару минут! – к себе. – Обступили брата со всех сторон.

– Все хорошо, дядя Муса, – вступился за младших Джамаль. – Я люблю, когда они так делают.

Де-ваша⁶³ определённо, заметил это и, почесав бородку, перебрал длинными худыми пальцами чётки. Он всё ещё очень пристально смотрел и щурился так, будто хотел проникнуть племяннику в душу, но затем всё же обратил своё внимание на Абдуллу. Тот так и норовил забрать у старого имама чётки.

– Вот подрастёте, и у вас будут свои! – наставлял племянников дядя. – Я лично вам куплю.

– А плачущую Лейлу в одной из верхних комнат вы тоже нам купите, дядя Муса? – не остался в стороне мальчонка. Взрослые неожиданно присмирели. – Я видел в щёлочку: она такая красивая! Я тоже себе такую хочу. Как у ваша!

– Ты совсем дурак, Абдулла? – прикрикнул на брата Бейдулла, пока дядя и Джамаль сами этого не сделали. – Её нельзя купить… – Один из близнецов значительно понизил голос и приложил палец к губам. – Её надо выкрасть.

Старший ваша изменился в лице. Дядя Муса сознательно не вмешивался и всё сильнее щурился, перебирая свои чётки.

– Как это: «выкрасть»?

– Ну, бурку на голову и на коня. Ты что, никогда не видел, как это делают взрослые?

– Почему не видел… Видел! Я и сам украду себе Лейлу, когда вырасту!..

– Ой-ой. Не успеешь. Я украду её быстрее!

Мальчишки затеяли нешуточный спор, который мог бы дойти до драки, если бы Джамаль вовремя не вернул Бейдуллу на пол и не дал Абдулле подзатыльник.

– Спускайтесь вниз, – грозно приказал он братьям. Под его суровым взглядом мальчишки заметно съёжились. – К матери и Дагмаре. Живее. Давайте!

Близнецы молча кивнули и засверкали босыми пятками в конце коридора. Они так любили ходить босиком!.. В какой-то момент ребята вновь заспорили, но решили, что девушек по имени Лейла на Кавказе много и поэтому каждому достанется своя. Но украсть её всё равно надо! Именно так ведь сделал брат?..

– Видишь, – немного погодя, произнес дядя Муса и искоса взглянул на племянника. – Видишь, какой пример ты подаёшь им?..

Джамаль застонал, предчувствуя, что услышит очередную лекцию о спасении души и происках шайтана. Исхан уже завел с утра похожий разговор, чем заметно испортил ему настроение, но почтенный имам имел в этом деле гораздо больше опыта и точно доведет его до греха. Все сегодня как будто сговорились!..

– Когда ты в последний раз читал намаз, мальчик мой? – спросил де-ваша, приблизившись.

– Сегодня, как только проснулся, – уверенно отвечал юноша.

– Нет, дорогой. – Старик зацокал языком и покачал головой. Сейчас ещё чётки перебирать начнет! – Твоя душа уже давно по-настоящему не читала намазов. Быть может, только… когда ты с братьями. Грех в тебе слишком силён, и, выкрав эту девушку, ты только отдаляешься от Аллаха.

– Не поймите меня неправильно. – Джамаль с трудом сдерживал гнев, – но это не ваше дело.

Муса рассмеялся так искренне, что его племянник, не ожидавший подобной реакции, всерьёз озадачился. Кто поймет этих имамов?..

– Я надеюсь, ты не тронул её? Ты не позволил себе подобных вольностей?

– За кого вы меня принимаете, де-ваша? За кого вы все… меня принимаете?

– Ты до сих пор не считаешь свой поступок неправильным, поэтому, к чему лукавить? От тебя ожидаемо всё. Но… ты совсем не боишься, что Аллах покарает тебя?

– Нет, дядя. Я поступил так из самых лучших побуждений.

– Вот как?

– Поверьте, если бы я не выкрал её, – решительно продолжил племянник, – то человек, которого я презираю всей душой, давно бы её погубил. Я знаю это! Она питает к нему постыдную слабость…

Де-ваша иронично хмыкнул, покрутив кончик бородки, и веши-кlант озадаченно нахмурился. Что в его словах такого забавного?.. Почему дядя смеялся без устали?

– Так у неё ещё и возлюбленный есть?! Ох, горе тебе, горе, Джамаль! – без труда догадался Муса и вознёс глаза к небу. Молодой человек насупился, когда старик ткнул его жилистым пальцем в грудь. – Знай, если бы ты умыкнул мою любимую, я бы отрезал тебе голову, посадил бы на пику и выставил этот позор на въезде в город.

Молодой человек задышал тяжелее. Уши у него нестерпимо горели, пока дядя шёл дальше по коридору, звеня четками, и слепил ему глаза своей праведностью. Когда Муса окончательно скрылся за поворотом, юноша со всей силы ударил кулаком по стенке и возненавидел себя за то, что слова младшего брата отца всегда так глубокого западали ему в душу. И как тому это удавалось?..

Но, быть может… дядя всё-таки прав?.. Шайтан завладел им и управляет всеми его поступками, а он тем временем никак не противится ему и только подпитывает в себе эти страсти? Но почему так происходит? Он мало молился, плохо читал Коран? Что ему сделать, как исправиться?.. Как вывести из себя греховный дух?..

– Я ничего не добьюсь силой, – твердил он себе, с трудом восстанавливая дыхание. Поправив воротник, он набрал в грудь побольше воздуха и продолжил свой путь в комнату Нино. – Нужно вести себя по-другому.

Он старался идти как можно медленнее, чтобы гнев совсем отпустил его, когда он предстанет перед возлюбленной. Так и случилось и, когда Джамаль достиг нужной двери, улыбка сама натянулась на его лицо. Он хотел достать из кармана ключи, но дверь оказалась не затворена – Ирсана, наверняка, принесла ей завтрак! – а переливистые женские голоса пригвоздили его к месту.

– Он так красиво пишет, – игриво рассмеялась йиша и взяла в руки что-то шершавое. – Столько огня в его словах…

– Он всегда умел красиво говорить. Когда он признался мне впервые, я почти не дышала!.. – томно вздохнула Нино, а предательница-сестра хихикнула в ответ. – Ах, как я скучаю по нему…

– Представляю. Я бы хотела, чтобы меня кто-то любил так же сильно!..

– Я уверена, так и будет. Я показала тебе их не за тем, чтобы смутить… Я хочу, чтобы ты поняла, почему я не могу остаться с твоим братом.

– Да, теперь я понимаю! Знаешь, мне особенно нравятся эти его строки… «Я не стыжусь своих желаний, я грешен и этим тоже! Огонь сжигает мою грудь, и я сгорю в этом пламени, если не дам ему выхода…». Это так романтично!

Девушки синхронно рассмеялись, и зрачки Джамаля расширились от злости. Кулаки задрожали от того, как сильно он их сжимал, и, когда Ирсана сказала: «В нём так же много страсти, как и в моём ваша», он вломился к ним, как разъяренный тигр.

И заверения Исхана, и отрезвляющие речи дяди Мусы канули в лету. Он выглядел таким разъярённым, что Нино вновь задрожала от страха и отползла к стенке. Она так и не успела спрятать злосчастные листы, и, когда он увидел их, то не на шутку рассвирепел. Ирсана поднялась на ноги и с криками: «ваша!» кинулась к нему навстречу. Она улыбалась, но эта улыбка показалась её брату такой фальшивой и лицемерной, что он без слов указал ей на дверь, а, когда она стала отнекиваться, всерьез повысил голос.

– Если ты сейчас же не уйдёшь, я позову отца! – раскричался ваша, брызгая слюной. – Вон, я сказал!

Йиша нехотя покинула комнату, мучаясь в душе от угрызений совести. Если бы она не стала читать признание Шалико Константиновича вслух, то Джамаль бы не услышал их, но теперь… Храни Нино Георгиевну Всевышний!..

Когда Ирсана удалилась, её шаги так быстро стихли, что и пленница, и похититель поняли: она осталась подслушивать под дверью. Айдемирова это, впрочем, не смутило. Как только силуэт сестры исчез за поворотом, он наклонился к Нино, которая уже стояла перед ним во весь рост, и вырвал у неё из рук листы.

Он читал жадно, впитывая в себя каждое слово и строчку, и кое-где замечал следы от ещё невысохших слез. Он читал, прерываясь на нервные смешки и злорадный смех, а она, не шевелясь, наблюдала за ним, и отчитывала пробежавшие секунды по своему сердцебиению. Грудь поспешно поднималась и опускалась, а воздуха в комнате всё ещё не хватало.

– И тебя это впечатлило? Эта дешёвая безвкусица? – презрительно бросил юноша, встряхнув листы. – Да он сам признаётся, что использовал свою невесту в гнусных целях. Как ты можешь любить такого человека?!

– Вы не знаете его, Джамаль Вахитаевич, – достойно парировала девушка, стараясь унять бешеную дрожь во всём теле. – Как бы плохо он ни поступил со мной и Наталей Алексеевной, ему бы никогда не пришло в голову принуждать меня к браку силой.

– Ну конечно!.. – Джамаль надрывисто расхохотался и всплеснул руками. – Мне надо было дождаться, пока он женится на той француженке, а тебя сделает своей содержанкой? Этого ты хотела? Это бы предпочла вместо того, чтобы стать моей законной супругой?!

Она молчала, пряча от него глаза. Его нервы напоминали натянутые струны, и, замолкнув, она в очередной раз перебрала их, грозясь разорвать бедняжек на части.

– Отвечай же! – он приблизился вплотную и выпустил листы из рук. Они разлетелись по полу, будто шулерские карты. – Отвечай, когда я спрашиваю!

– Да, предпочла бы, – наконец призналась Нино. – Да я скорее умру, чем буду вашей женой!..

Он схватил её за горло и с силой впечатал в стенку. Она вскрикнула, пытаясь мотать головой, но он так сильно сжал пальцы вокруг её шеи, что она не могла пошевелиться. Он пылко задышал ей на ухо и, не обращая внимания на крики, наклонился так близко, что потолок затанцевал перед глазами.

– Отпустите! Отпустите меня!..

– Не дёргайся!

Он поцеловал её и очень постарался, чтобы разжать ей рот. Её чуть не затошнило, но княжна не подчинилась даже тогда. Он напирал всё сильнее, и в конце концов Нино со всей дури укусила его за губу. На месте укуса показалась кровь.

– Да как ты посмела?!

Его голос прозвучал пронзительно. Юная Джавашвили подготовилась к худшему, когда он занёс над ней руку и ударил с такой силой, что она упала возле стены, ударившись об неё затылком. Слёзы брызнули из глаз, а алая пощечина причиняла столько боли, что Нино приложилась горячим лбом к холодному полу, лишь бы не видеть его лица.

– Давай же! – не унимался мучитель, придерживая раненую губу рукой. – Скажи ещё раз, что предпочитаешь его мне!..

Жертва горько всхлипнула, когда на пороге появилась Ирсана Вахитаевна. Она застала подругу у стены, а брат с таким трудом переводил дух и так грозно сверкал глазами, что догадливая йиша пришла в тихий ужас. Если бы она знала, что до такого дойдёт, то никогда бы не оставила Нино одну!..

– Тронешь её ещё раз, ваша, – прохрипела гордая чеченка, загородив собой приятельницу, и напомнила тигрицу, защищавшую своё потомство, – и ты об этом пожалеешь. Бей и меня тоже. Вот моя щека! Начинай!..

– Ирсана!..

– Нет. Не на этот раз!..

Джамаль запыхтел так громко, что его, наверняка, услышали старейшины. Он зарычал, как затравленный зверь, и твёрдо посмотрел на сестру. Она высоко вскинула подбородок, но в сторону так и не отошла. Тогда он зарычал ещё раз, поднял с пола листы, которые сам разбросал, и с садистским удовлетворением кинул их в пылающий камин.

– Вот где им самое место!.. – заверещал он напоследок и вышел из комнаты, так и не затворив за собой дверь.

Сестра впала в оцепенение после его ухода и очнулась, только когда Нино горько всхлипнула. Ирсана не спеша опустилась рядом с княжной Джавашвили и с нежностью привлекла её к себе. Почувствовав дружественное плечо, несчастная зарыдала навзрыд.

– Я хочу домой, Ирсана…

– Я знаю, милая. Я знаю.

10

Никогда прежде Саломея не испытывала столь сильной тоски по сестре. Когда Нино выкрали, хрупкий маленький мир в Сакартвело потерял все краски. Весёлый смех перестал звучать за каждым углом, светло-зелёные глаза, так похожие на её собственные, не смотрели с жаром и нежностью, белые ручки не обвивались вокруг её талии со словами: «Несмотря на то, как много ты ворчишь, ты всё равно очень добрая. Я знаю это, Саломе!». В последнее время она, пожалуй, и правда очень много ворчала, возомнив себя мамидой, но разве мамида позволила бы такому случиться? Допустила бы, чтобы их ласковую, смешливую Нино умыкнули силой?..

«Ну, и какая я после этого старшая сестра? Как я не предвидела, что Айдемиров опасен?! И где только были мои глаза?..» – сокрушалась про себя Саломея, нервно мельтеша по комнате. Игорь поддерживал Тину, как только мог, а отец часами не выходил из своего кабинета, ожидая вестей от Арсена Вазгеновича. Циклаури уехали к себе после того, как последняя попытка спасти Нино с треском провалилась, и больше не появлялись, как будто стеснялись их горя. Не чувствуя плеча, на который удалось бы опереться, Саломея медленно сходила с ума.

Не в силах побороть тоски, она неторопливо отворила дверь в комнату Нино, и волна нежности накрыла её с новой силой. С тех пор, как хозяйка этой комнаты попала в беду, всё здесь осталось таким же. На будуарном столике стояла ваза с декоративными цветами. Чуть поодаль лежали альбомные листы, изрисованные карандашными набросками, а ещё дальше —учебник по итальянской грамматике и тетрадка, исписанная аккуратным женским почерком. Проведя по ним рукой, Саломея едва не расплакалась.

«Как она там? – думала про себя даико, прижимая к сердцу рисунки Нино. – Хорошо ли с ней обращаются?.. Вдруг ей холодно? Наша милая, маленькая Нино! Она ведь не привыкла к такому. Хотела бы я взять на себя всю её боль!».

Она бы выдержала. Не впервой!.. Она бы и не через такое прошла, лишь бы сестрёнке не выпало похожих мучений. Как старшая дочь, Саломея надеялась, что все горести в этой семье пришлись только по её душу, и что на ней же они и закончатся. Но судьба, измотав её морально, принялась за даико.

Когда-то давно она была столь эгоистична, что жила только своим горем и своими переживаниями. Она так жалела себя!.. Красавица Саломея замужем за мужеложником Пето: что может быть хуже?!.. Во многом из-за своего эгоизма она и потеряла единственного брата. Мог ли злой рок отнять у неё теперь и сестру?..

– Я не могу сидеть в четырёх стенах!.. – Вспыхнула госпожа Ломинадзе, затворяя за собой дверь спальни Нино. На ходу она стряхнула со щёк непрошеную слезинку и расправила плечи. – Нужно поехать к Бараташвили и послушать последние новости. Уж этой-то сплетнице всё известно!..

Родным она так и сказала: «Еду собирать последние сплетни». Тина и Игорь, несмотря на смысл сказанного, пожелали, чтобы она вернулась с хорошими вестями, а отец поцеловал старшую дочь в лоб перед уходом.

К сожалению, их пожелание так и не сбылось. Как только горничная провела её в салонную комнату княгини Бараташвили и, присев в реверансе, оставила одну в коридоре, из салона раздался змеиный женский шёпот. Гостья прислушалась и подглядела за женщинами в щёлочку между створками:

– Ах, Марико, дорогая! – воскликнула княгиня Бараташвили, обращаясь к Марико Арваридзе. – Что за страшная история приключилась с младшей княжной Джавашвили! Надеюсь, ты в курсе?

– Да, – со вздохом ответила подруга и отставила кофейную кружечку. – Надеюсь, Джамаль Айдемиров ничего не сделает с ней в плену. Ну, знаешь… того, из-за чего её не возьмут больше замуж.

Саломея изменилась в лице и задышала тяжелее. Старые кумушки перекрестились одна за другой и, как ни в чем не бывало, продолжили свою беседу:

– Что ты, голубушка! – Её сиятельство притворно возмутилась. – Не дай Бог!

– И всё же, такая вероятность имеется, – не унималась приятельница. – Кто докажет, что между ними ничего не случилось или что ещё не случится?.. Кто держал свечку?

– Да, но милая!.. Это поставит крест на её репутации.

– И что же?

– Я слышала, младший сын Константина Сосоевича разорвал помолвку с графиней Демидовой, потому что воспылал к Нино Георгиевне прежними чувствами. Я думаю, он захочет жениться на ней.

– Ой, душенька! – хохотнула Арваридзе, демонстративно махнув рукой. – Ты такая наивная. Ты разве не знаешь, что Циклаури на грани банкротства? Да этот юноша на всё пойдет ради добротного приданого.

– А Демидов, что же, менее богат? – недоумевала княгиня.

– А Демидов не захочет отдавать за него свою Наталью теперь, когда семейство жениха разорилось. Георгий Шакроевич же пообещает за порченную дочку целое царство, лишь бы сбыть с рук!

– Ах, дорогая!..

– И потом: возможно, княжна Джавашвили сама дала Джамалю Вахитаевичу повод. Она же такая вертушка!.. Скольким кавалерам уже отказала. Мыслимо ли?..

– Да, и Шалико Константиновича отвергла пять лет назад, после чего он и уехал. Что ж! – Тяжёлый, снисходительный вздох. – Вот и поплатилась.

От злости и обиды Саломею всю заколотило. Как часто в юношеские годы она обращала внимание на то, что скажут о ней люди?.. Как много значения придавала молве, стараясь во всём ей угодить?.. Пето Гочаевич, несмотря на всю мерзость своего характера, однажды сказал правильную вещь: в своё время она слишком много лицемерила. Но сейчас она охотно предпочла бы загубить свою репутацию, чем в очередной раз лебезить перед этими женщинами.

– Как вы только можете быть настолько подлыми?! Чего только нет в ваших низменных душонках? – Саломея влетела в салон, как разъярённая фурия, и, не задумываясь, встала на защиту младшей сестры. Арваридзе и Бараташвили живо вскочили с мест и ужаснулись, осознав, что бывшая – теперь уже! – приятельница подслушивала их разговор.

– Душенька!.. Но мы совсем не то имели в виду! – оправдывалась хозяйка салона, делая шаг к ней навстречу. Саломея попятилась назад, так и не позволив ей приблизиться.

– Когда-то вы точно так же испортили жизнь мне. Моя погубленная судьба – ваших рук дело. А сейчас вы взялись за Нино Георгиевну?!

– Милочка! Что же вы такое говорите?!

– Я не знаю никого невиннее своей сестры. – Желая пристыдить обидчиц, молодая женщина не теряла самообладания и говорила с таким достоинством, что старые склочницы даже опустили при ней глаза. – А вы попираете её честь, разносите о ней грязные слухи вместо того, чтобы поддержать нас!.. Знайте, что я больше не потерплю подобного поведения в своём присутствии.

Она ушла, громко хлопнув дверью, и княгиня Бараташвили, которая бросилась за вдовой Пето Ломинадзе следом, изрядно вспотела, пока догнала её. Стены в особняке князя Бараташвили содрогнулись до самого основания. Саломея не стала слушать заверений, что никто на самом деле не думал о Нино так плохо, и, махнув кучеру рукой, уехала, не попрощавшись с её сиятельством. Щеки горели и спустя пятнадцать минут после отъезда.

– Я сейчас взорвусь! – пыхтела женщина, сжимая в руках перчатки. – Мне нужно отвлечься.

«Левон», – промелькнула в голове лихорадочная мысль, а глаза невольно просияли. Через секунду она дала кучеру распоряжение ехать в главную Ахалкалакскую больницу и откинулась на подушки, смотря в одну точку. К счастью, ехать оказалось недалеко, и, выглянув из окна, Саломея улыбнулась уголками губ.

Пето Гочаевич часто журил её, сравнивая с той же Нино. Как часто в последнее время она вспоминала о бывшем муже? И всё-таки влияние этого человека на её жизнь сложно недооценивать!.. По его словам, женственность и очарование текли по жилам Нино, став её второй натурой. Что же до её старшей сестры, то та становилась роковой обольстительницей только с тем мужчиной, которого выбрала сама. К счастью для него – или же не очень? – Левон Ашотович возглавил этот список.

Выходя из кареты, Саломея на ходу поправила причёску и ещё раз улыбнулась самой себе, рассудив, что и походка внезапно стала женственнее, грациознее. Она напоминала самой себе львицу, что шла на водопой навстречу своему льву. Ну и пусть! Чего же в этом зазорного?..

– Ой!.. – охнула семилетняя девочка, выбежавшая из-за угла так стремительно, что Саломея, державшая путь прямо, не сразу её заметила. – Простите, пожалуйста. Папа срочно звал меня, и…

Несмотря на извиняющийся тон, девчушка смотрела без страха, а в живых карих глазах искрилось столько ума и сообразительности, что никто бы не засомневался в смекалистости их обладательницы. Молодая вдова, не часто встречавшая столь прытких деток, подошла к своей новой приятельнице и щелкнула её по носу.

– Ничего, моя хорошая. Беги к отцу. Только будь впредь осторожнее.

Вертлявая малышка кивнула, улыбнулась и исчезла бы вдали, если бы Саломея не заметила кровь на её миленьком сером платьице.

– Боже мой! Что это такое? – воскликнула вдова и жестом привлекла девочку к себе. – Ты поранилась? Это кровь из носа?

– Ах, нет! – пренебрежительно отмахнулся ребёнок. – Я папу обнимала. На его белом халате осталось…

Молодая женщина вскинула брови. В этом заведении белый халат носили только два человека мужского пола, и голова одного из них слишком сильно покрылась сединами, чтобы он мог иметь столь юную дочку. Стало быть…

– Сатеник, миат ари стех,⁶⁴ – раздался за спиной строгий отцовский голос, и Сатеник безмолвно повиновалась. Саломея безошибочно узнала этот голос и, приняв самое непринуждённое выражение лица, развернулась к Левону Ашотовичу. Дочка уже обвивала его пояс руками и переводила заинтересованный взгляд с него на неё и обратно.

– Какими судьбами, Саломея Георгиевна? – звучно усмехнулся Левон, не переменив прежней иронии. – Вам снова нечем заняться?

Саломея сощурилась. Ну надо же, какой настырный! Она чуть не выпалила: «Ха-ха, как смешно», но потом решила держать оборону до конца и расплылась в приторной улыбке.

– Отнюдь. – Всё ещё улыбаясь, она неторопливо приблизилась и сложила руки на груди. Они стояли у окна, и дневной свет освещал их силуэты, слепя обоим глаза. – Я же обещала, что буду помогать в вашей больнице. К тому же, я уже познакомилась с вашей дочерью…

Левон вопросительно взглянул на Сатеник, и та, округлив и без того большие глаза, с готовностью подтвердила эту мысль.

– Она очень красивая. И видно, что добрая! – по-армянски шепнула Сати, когда отец достаточно для этого наклонился. – Не прогоняй её, пап!.. Пусть останется.

– Сатеник!.. – строго отрезал хайрик, и, хоть малышка и стихла, лукавый огонек из её глаз так никуда и не делся. Наблюдая за смышлёной девчушкой, Саломея подумала, что найдёт в ней неплохую союзницу.

Солидный врач выждал небольшую паузу и откашлялся в кулак. Того, что сказала ему дочь, госпожа Ломинадзе, конечно, не поняла, но догадывалась, что девочка встала на её защиту. Не в силах отказать Сати, Левон ещё раз оценивающе взглянул на Саломею.

– И вас совсем не пугает то, что вы можете здесь увидеть, ваше благородие? – спросил он немного погодя.

– Я уже говорила вам. Я не похожа на княгиню Бараташвили. Трудностями меня не запугать.

Левон хмыкнул слишком недоверчиво и перемигнулся с Сати. Та ещё раз дернула его за рукав халата и запрыгала на месте, вскричав: «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!». Отец глубоко закатил глаза, ещё немного поворчал, но затем всё-таки сдался.

– Как скажете, Саломея Георгиевна. Если уж вы так этого жаждите!.. – со вздохом обратился к гостье мужчина и сделал к ней значительный шаг навстречу. Он был таким высоким, что смотрел на неё сверху вниз, но Саломее безумно нравился его неуступчивый нрав. Она высоко вскинула подбородок и совсем не стушевалась под его упрямым взглядом.

– Неужели? – хитро съязвила молодая женщина. Не сводя с неё глаз, он достал из кармана хирургические перчатки и с тяжелым вздохом передал их Саломее.

– Наденьте их. В сестринской можете взять белый халат. Только потом не плачьте!..

– Вот ещё!

Левон звонко фыркнул и, сделав дочери жест, чтобы шла за ними, молча тронулся с места.

***

В тот день погода расщедрилась на тепло, и в доме Айдемировых погасили все камины. Нино, всё больше напоминавшая одичавшего зверька, приняла сей факт без особой тревоги. Какая, к чёрту, разница, если она закоченеет от холода?!.. Возможно, хоть тогда её мучения наконец закончатся?..

Юная Джавашвили всё реже притрагивалась к еде. Ирсана, которая заходила к подруге с подносом в руках три раза в сутки, всерьёз забеспокоилась. Они с дядей Мусой выказывали откровенное неодобрение всему, чем промышлял Джамаль, но тем самым вряд ли помогали пленной грузинке. Похититель становился всё раздражительнее, и Нино вздрагивала каждый раз, когда он заходил к ней, боясь повторения того кошмара с дневником Шалико. Так, она с большой опаской взглянула на дверь, как он зашёл к ней в то утро и по совету дяди Анвара оставил без огня.

– На улице совсем не холодно. Ничего страшного не случится, – хмуро буркнул юноша и почесал небрежную трехдневную щетину. Сложившаяся история плохо сказалась и на нём тоже. Джамаль мучился от кошмаров, которые посылал ему шайтан – так, по крайней мере, твердил де-ваша, – и страдал от головной боли. От недосыпа у парня появились тёмные круги под глазами, придававшие ему поистине зловещий вид. Он похудел и осунулся и, пожалуй, впервые за всё это время стал понемногу жалеть о своём поступке. Отец и Искандер в один голос уверяли, что ему нужно почаще бывать на свежем воздухе, и в конце концов уговорили его съездить в соседний аул за продовольствием. Молоко и сыр в доме заканчивались, а Нино Георгиевна, несмотря на все их надежды, всё так же смотрела на него волком.

– Мы с другими мужчинами уходим в горы, – произнёс он, тяжело дыша, и убрал руку с каминной полки. Она сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и упорно хранила молчание. На него она не смотрела. – Нужно взять еды. Похоже, мы здесь надолго…

Он ушёл, так и не дождавшись ответа, но стоило ему только удалиться, как Нино пробрала мелкая дрожь по всему телу. Она сильно-сильно зажмурилась и стряхнула крупную прозрачную слезинку со щёк. Неприветливая серая стена возле кровати каждый день получала по царапинке от гвоздя, который пленница нашла на полу, когда её только привезли сюда. Взяв его в руки, она поставила ещё одну отметину – восьмую.

«Уже больше недели. – Даже в мыслях собственный голос казался ей безжизненным. – Сегодня, должно быть, шестое…».

Эта догадка поразила княжну до глубины души, и она выронила гвоздь на белые простыни. Будучи девчонкой, она весь день перед именинами проводила с Шалико, хитря и выторговывая у него свой будущий подарок.

Весёлый смех из тех памятных времён до сих пор раздавался у Нино в ушах, и она спрятала лицо в собранных коленях, когда осознание собственной дурости – а как ещё это назвать?! – придавило её мертвым грузом. Когда-то давно она проводила дни своего рождения вместе с родными и близкими людьми и… любовью всей своей жизни, а завтра ей исполнится двадцать два, и ей не захочется ничего, кроме смерти. Какая ирония!..

– Я сама довела себя до сегодняшнего дня, – сокрушённо кусала она губы и не размыкала век, чтобы не видеть своей «тюремной камеры». – У меня было всё, а я этого не ценила…

Айдемиров твердил: «В ночь с шестого на седьмое мы объявим о нашей свадьбе». Нет, не бывать этому!.. Она этого не допустит. Даже ценой своей жизни…

Внизу заржали кони, зацокали копыта. Нино поняла, что мужчины уехали, как и собирались, за продуктами, оставив в доме одних только женщин. Она с облегчением выдохнула, подумав, что ни Ирсана, ни её мать или сестра не станут теребить её до возвращения мучителя. Ну а мальчишки-близняшки, если и подглядят за ней в щёлочку, как они это делали обычно, то особого вреда всё равно не принесут…

Она ещё раз оглядела комнату ненавидящим взглядом, и безразличие к своей судьбе неожиданно сменилось жаждой деятельности. Довольно, сколько она сидела без дела, жалея себя и оплакивая счастливое прошлое!.. Никто из Джавашвили, даже в самые тяжелые моменты, не падал духом! Что испытала Саломея, когда только узнала, что Пето – мужеложник? Как же ей удавалось держать лицо столько лет, да так, чтобы родные ни о чём не догадывались?! Да разве она, Нино, разочарует сестру, позволив обстоятельствам сломать себя, когда они, несмотря ни на что, так и не сломали Саломе?

До сей поры она много плакала и страдала, и Айдемировы, должно быть, подумали, что к ним в руки попала невозможная плакса. Теперь она сделает всё, чтобы доказать им обратное. Загнанный в угол зверь рано или поздно выпускает когти и начинает кусаться. И она тоже будет… кусаться!

Нино ещё не придумала, как бы это сделать, и случайно обратила свой взор на камин. Тот почти совсем остыл, а угольки обуглились, приняв твердую, почти округлую форму. Теперь они очень напоминали ей те карандаши из угля, которыми она рисовала несколько лет тому назад, но потом забросила это занятие из-за того, как сильно после них темнели руки.

Лицо Нино озарила мстительная усмешка.

Она неторопливо встала с кровати и, так и не обувшись, босиком прошлась по комнате. Пока она шла, плед соскользнул с плеч на пол, но она не стала его подбирать и опустилась на колени перед камином. Зрачки расширились, а дыхание участилось, когда она протянула руку вперёд и, боясь обжечься, схватила один из угольков. Он и правда оказался ещё очень горячим, и пальцы защипало.

Тем не менее, она не сдалась.

Дождавшись, пока уголёк перестанет шипеть, она взяла в руки кочергу и выскребла из наименее тронутого огнём участка камина несколько новых угольков. Она положила их рядом с первым и стала дуть и обдувать их руками, пока ещё оставались силы. Через несколько секунд она прикоснулась указательным пальцем к своим будущим карандашам и, к счастью… не обожглась.

Нино собрала угольки в подол платья, оставив на нём уродливые пятна, выскребла из камина тройку-другую новых кусочков и, стараясь унять предательскую дрожь в теле, поместилась с ними у стены. Она взяла в руки первый, совсем остывший уголёк и сделала легкий мазок по стене. После она уже не могла остановиться.

Вот что, должно быть, чувствовали Леонардо да Винчи и другие выдающиеся деятели искусства, когда их накрывал творческий экстаз!.. Никогда прежде девушка не рисовала с таким жаром и страстью, не вкладывала в рисунок всю себя без остатка. Руки тряслись, как у эпилептика, но она продолжала водить углём по стене, как будто от этого зависела вся её жизнь, спасение и будущее. Княжне казалось, что земля под ногами пошла ходуном, да и стена перед ней кружилась не меньше. Глаза слезились и болели от того, как долго она смотрела в стену, придавая ей неприветливый чёрный оттенок, но душа ликовала впервые за то время, как она оказалась в плену. Нино не заметила, как вспотела, как пролетели часы и как сильно затекли руки. Заболели пальцы. Она больше не охлаждала угольки перед тем, как брать их. Если угольки заканчивались, она хватала их прямо из камина, не ощущая боли. Ладони покрылись волдырями от ожогов и так почернели, будто крепостная крестьянка весь день носила вёдра с водой, чистила картошку и косила в поле траву. Тяжело дыша, художница закончила рисовать и, поднявшись на ноги, попятилась от стены.

Во второй раз за тот день она вполне искренне рассмеялась.

– Да будет к нам милостив Всевышний! – воскликнул дядя Муса и зазвенел чётками, вознося руки к небу. Мужчины уже вернулись из своей поездки, и Дагмара отнесла Нино обед. Увидев разрисованные стены, пугливая девочка выронила поднос из рук и так сильно закричала, что на этот крик сбежался весь дом.

В комнате зашумели и зашептались. Нино сидела на кровати, обхватив потемневшими от угля руками колени, и молчала. Вахита, Анвар и Искандер Айдемировы во все глаза рассматривали рисунок и с каждой минутой всё сильнее хмурились. Ирсана стояла в стороне и смотрела понимающе, но всё равно качала головой. Наконец, все они расступились и пропустили вперёд только что подошедшего Джамаля.

Перед глазами молодого человека развернулась следующая картина: голубка с длинными, чуть искромсанными крыльями вылетела из огромной клетки, устремляясь в небо. У клетки её поджидал черный ворон с уродливыми когтями и изогнутым клювом, а впереди – кудрявый молодой человек, простиравший ладони к голубке так, чтобы она могла на них опуститься. Джамаль безоговорочно узнал в чёрном вороне себя, а в юноше – Шалико Циклаури, и рассвирепел от злости.

– Что это такое? – заворчал де-ваша Анвар, махнув рукой на Нино. – У нас давно разболелась голова от её плача, а теперь ещё и это.

– Сын мой. – Отец впервые посмотрел на Джамаля с осуждением. – Как ты объяснишь неповиновение этой девушки? Разве так можно?

– Оставьте нас! – прохрипел молодой Айдемиров, и лишь присутствие старейшин сдержало его от очередной вспышки гнева. – Я разберусь.

Недовольно перешептываясь, дядья, отец и брат с сестрой удалились. Помня предыдущий горький опыт, Ирсана не стала далеко уходить, но на этот раз Джамаль оказался изрядно истощён. Когда дверь захлопнулась, он несколько секунд смотрел на Нино и не шевелился. Затем он звонко зарычал, схватил кочергу из камина, так что уголь разлетелся по полу, и опасно приблизился. Княжна вздрогнула, когда ей показалось, что он замахнулся на неё, но потом Джамаль с силой отшвырнул от себя кочергу, и та с грохотом ударилась об пол. Нино бессильно зажмурилась.

– Чего ты добиваешься, а? – громко засопел чеченец. – Хочешь, чтобы я пожалел о своём решении жениться на тебе? Этому никогда не бывать!..

Что-то в его тоне доказывало обратное, но она не стала спорить и смолчала.

– Я не верну тебя домой, – продолжал он, нагло скалясь. – Даже и не мечтай!.. Это позор для нас обоих. Единственный выход – никях.

– Я предпочла бы смерть!.. – в очередной раз напомнила она. Он нервно расхохотался и, развернувшись, запустил руки в волосы.

– Знаешь, как мне хочется ещё раз тебя ударить?! Если бы не Ирсана под дверью!..

– Я вас ненавижу, Джамаль Вахитаевич, – перебила его Нино, и это голос зазвучал так твёрдо, что он резко изменился в лице. – Ненавижу всей душой, презираю!.. Будьте вы прокляты!

Что-то сломалось в душе Джамаля. Его глаза, сверкавшие когда-то бешеной страстью, вмиг потухли. Он уронил руки, сжимавшиеся в кулаки, и его лицо совсем разгладилось. Девушка упрямо смотрела перед собой и все выше и выше вскидывала подбородок. В конце концов он сказал ей:

– Послезавтра мы проведем никях, – спокойно произнес он, даже не моргая. – Дядя Муса – имам, а за четырех свидетелей не беспокойся. Я пошлю к тебе Ирсану. Наденешь свадебное платье моей матери…

Она фыркнула в ответ, но он не откликнулся и, с силой распахнув дверь, вышел вон.

Тишина, которая внезапно наступила в комнате, когда Джамаль ушел, свалилась на Нино, будто небо, которое держали на себе Атланты в её любимых греческих мифах. Она поклялась бы на что угодно, что чувствовала себя одной из них и держала на спине все тягости этого мира. Но как долго она сможет сопротивляться проблемам, когда все силы уже на исходе?.. Ещё чуть-чуть и она не разогнётся под их тяжестью, позволит похоронить себя под обломками несчастий, если только… не похоронит себя раньше.

Сколько раз за время плена она говорила Айдемирову, что скорее умрёт, нежели станет его женой? Сколько раз твердила ему, что предпочла бы смерть, чем его плечо, его постель?

Дагмара, разразившись рыданиями, так и не убрала с пола поднос с обедом для пленной. Яблоко, сыр и хлеб лежали под перевернутой тарелкой, а молоко расплескалось во все стороны. Нино хмыкнула, заметив, что неразумная девочка слишком неосмотрительно оставила в её распоряжении нож. Нож, который разом решит все её проблемы.

«Вечером, – с мрачной решимостью подумала девушка, – когда все пойдут спать. Вы думаете послезавтра праздновать никях, Джамаль Вахитаевич? Что ж, имам нам действительно понадобится!..»

***

Для Шалико каждый день стал похож на предыдущий. После неудачной попытки спасти Нино, мать с трудом уговорила его вернуться в Мцхету, но и там его всё раздражало. Отец всё время возился со своими банковскими счетами, нагнетая и без того напряженную обстановку в доме. Шутки Давида, которыми он пытался отвлечь своего брата, казались тому откровенно нелепыми. Натали старалась не попадаться ему на глаза, но потихонечку готовилась к отъезду, ведь на Кавказе… её больше ничего не держало. Они с графиней ещё не объяснились в должной мере, ведь говорить с ним о чём-то кроме Нино было просто невозможно. Каким несчастным он выглядел со стороны! Сердце юной Демидовой уходило в пятки, когда она видела покрасневшие глаза своего бывшего жениха, его дёрганую походку и взъерошенные волосы. Однажды в гневе он обрушился на кухонный сервиз и перебил пару тарелок. Даже Софико один раз вывела его из себя, имея неосторожность сказать, что на месте Нино скорее бы перерезала себе вены, чем пошла бы замуж за Джамаля Вахитаевича. Шалико вышел из-за стола, громко скрипнув стулом, и отшвырнул белую сервировочную салфетку на пол. После его ухода родные переглядывались, но не говорили ни слова.

Он ждал вестей из Сакартвело, как сумасшедший. Саломея Георгиевна съездила к своим подругам-меценаткам в Ахалкалаки и с ужасом осознала, что слухи о похищении её сестры разошлись по всей округе. Она разругалась с ними в пух и прах за то, что те так нагло попирали честь Нино, и за это Шалико безгранично её уважал. Но что делать, если последний источник информации оказался перекрыт?.. Если старые склочницы про что-то и узнают, то теперь из вредности ни о чём им не расскажут, а поиски Арсена Вазгеновича пока что не увенчались успехом. Айдемировы слишком хорошо замели за собой все следы, и, как бы они ни старались, никто так и не смог помочь Нино. Бездействие нервировало Шалико с каждым днём всё сильнее. Ещё немного, и он приложится к спиртному!.. Неужели… нет никакого выхода?!

– Я не сдамся, – пообещал он себе тем утром, как только поднялся с кровати. – Она ждёт меня, я знаю!.. Я верну её во что бы то ни стало.

Он ещё не придумал, как именно это сделать, но чувствовал, что близок к разгадке. Юноша с трудом восстанавливал дыхание, приложившись лбом к холодной стене, затем набрал в лёгкие больше воздуха и стремглав выбежал из комнаты.

Он не совсем понимал, куда идти, но чутьё подсказывало – вперёд. Нужно дать объявление в «Ахалакалакском листе», если Арсен Вазгенович ещё этого не сделал, нанять крепких молодцов из тех же кинто, заплатить им как можно больше денег и заставить прочистить все окрестности и отдалённые аулы. Но только не сидеть, сложа руки! Не провалилась же Нино под землю… Вряд ли Айдемировы увязли её к себе в сторону реки Терек. Так далеко они не стали бы ехать с пленницей. Стало быть, она точно где-то рядом! Он ощущал это подкожно. Он плутал вокруг неё, подступался совсем близко и снова… отдалялся. Но как долго будет продолжаться эта пытка?.. Могли ли два любящих сердца так никогда и не сойтись?

– Что ты делаешь, даико?

Софико вздрогнула, когда брат вошел в её комнату, услышав настойчивый росчерк пера по листу. Он простоял несколько секунд у входа, не желая отвлекать её, и подивился тому, как часто вздрагивали её плечи при письме. Сестра была так увлечена своим текстом, что не услышала его шагов, и так грозно хмурилась, шепча себе что-то под нос, что Шалико потерял дар речи. Их благоразумная Софико не часто чем-то так сильно загоралась, но, если уж такое произошло… но к добру ли это?..

Сдвинув брови к переносице, дзма прошел вглубь спальни, а Софико торопливо поднялась с места. Чем ближе он подходил, тем больше она нервничала и тем дальше убирала листы. Шалико заподозрил неладное и, позабыв на время другие переживания, настойчиво спросил:

– И что ты там скрываешь, дорогая?..

– Ничего я не скрываю! – отнекивалась княжна Циклаури и, бросившись к нему на шею, крепко обняла. – Дзма, прости меня за те слова про Нино. Я вовсе так не думаю. Ты же знаешь, я бываю так категорична…

Несмотря на боль, которую заново причинила ему эта фраза, юный князь без труда догадался, что даико хитрым образом отвлекала его внимание. Конечно, он на это не повёлся.

– Не уходи от темы, пожалуйста, – назидательным тоном проговорил он. – Я тебе не Давид, лисичка-сестричка. Признавайся, что там у тебя.

Софико поджала губы и качнулась из стороны в сторону. Шалико сощурился сильнее и, забрав с её стола несколько исписанных листов, пробежался по ним глазами. Неприкрытое удивление озарило его лицо, и спустя пару минут он посмотрел на младшую сестру совсем по-другому.

– Никандро Беридзе? – переспросил он, не сдержав восторженного смешка. Даико улыбнулась, захихикав, но не отрицая его догадок. – О, я должен был догадаться! Кто ещё в этом городе столь умно мыслит?..

Девушка хихикнула ещё раз, польщённо зарумянившись. Он немного развеселился вслед за ней и крепче сжал её труды.

– Ты знаешь, сколько споров вызвала твоя прошлая статья? – неприкрыто пожурил её брат. – На охоте мы с Абалаевыми чуть не разругались из-за неё!

– Неважно, о чём прошлая, – беспечно отмахнулась сестра. – Важно, что сейчас Никандро – наш козырь. Через него мы можем достучаться до Айдемировых… понимаешь?..

Шалико внезапно осенило. Софико рассмеялась, наблюдая за тем, как мысль озаряла карие глаза дзмы, и очень возгордилась тем, что та пришла к ней в голову раньше. Он шумно выдохнул.

– Вай ме, даико! Ты просто гений!

Юноша от всей души обнял свою маленькую женскую копию и даже немного оторвал от пола. Она притворно возмутилась, попросив его вернуть её обратно, но все равно очень польстилась его признанием. Ей так важно знать, что он одобрял её!..

– Только, дзма, – попросила она кротко, когда обоих отпустила первая радость. – Прошу тебя, не говори никому…

– Как скажешь!..

Молодые люди обменялись кивками головы. Шалико добавил:

– Ну, так… что там у тебя? Можно посмотреть?..

Во второй раз он читал гораздо осмысленнее и искренне поразился литературным талантом сестры. Она писала:

«Кража невест на Кавказе: дань традициям или преступление?

Пожалуй, моя нынешняя статья будет посвящена не совсем обычной теме, и вам следует подготовиться к этому. Вы можете сейчас же перелистнуть эту страницу и обратиться к другому, более интересному автору, пишущему о разведении коров и родах. Я не стану на вас злиться. Тех же из вас, кто всё-таки рискнёт и прочитает эти строки до конца, я обещаю не оставить равнодушными.

Я уже не молод и повидал на своём веку так много плохого, что давно перестал чему-то удивляться. Однако недавно я стал свидетелем поступка, до сих пор вызывающего в моём старческом, почерствевшем сердце негодование, с которым я не в силах совладать. Вы знаете меня. Каждый, кто когда-либо брал в руки большие листы «Кавказского мыслителя», скажет, что Никандро Беридзе – циник и пьяница, сравнимый в этом деле, развечто, с Омаром Хайямом. Однако циник – не значит плохой человек, и любой горец, у которого есть хоть капля совести, поддержит меня в этом вопросе.

У меня нет дочерей, ни мою мать, ни моих сестер никогда не крали против воли, принуждая их к браку. Однако я так часто слышу о подобных случаях в наших краях, что не желаю больше молчать. На Кавказе существует много традиций, которые я не одобряю, и всё же эта – кощунственнейшая из всех. Я взываю к кавказским отцам и братьям, чьих женщин когда-либо крали и превращали в своих невест, не считаясь ни с их мнением, ни с мнением самой невесты. Скажите, как много из них проживают счастливую жизнь рядом со своим похитителем? Признайтесь: сколько девушек оставались в доме человека, который выкрал их, боясь позора, грозившего её семье, боясь осуждения?.. Но кто из осуждающих по-настоящему пёкся за её благополучие? Разве они вырастили бедняжку с детских лет, вытирали слёзы, учили ходить, радовались каждому её успеху? Любили, мечтая когда-нибудь сделать своей женой?.. Нет?! Тогда почему они решают её судьбу?..

Признайтесь, как много поломанных судеб порождает собой эта гнусная традиция? Много, я знаю. Но тогда почему она до сих пор жива?! Почему те, кто не имеет никакого права лишать невинную девушку будущего, обрезают ей крылья, отрывают от отчего дома, заставляют её плакать? Наконец, я обращаюсь к вам, почтенное семейство Айдемировых. Все вышесказанное приходится по вашу душу. Это ваш позор и ваш грех. Именно ваш старший отпрыск совершил сей низкий поступок, уже дошедший до моих ушей. Вы, должно быть, думаете, что я как-то связан с той девушкой, которую вы похитили, но столь ли это важно? Важно ли для тех, кто случайно прочёл эту статью и поразился вашей подлости?.. Меня интересуют мораль и благородство, которые, несмотря на знатное, по вашим словам, происхождение, могут вам только сниться. Я – поборник правды и нравственности, и, прежде всего, встаю на их защиту. Вы удерживаете девушку силой, никак не связываетесь с её родными и ждёте, когда она, наконец, покорится вам? Какой в этом смысл, если позорный поступок никогда не смыть с вашего рода?!

На Кавказе чтят семейные ценности и высоко ставят женщину, как будущую мать, чью-то дочь или сестру. Так вот знайте, судари и сударыни, что Айдемировы – не настоящие горцы. Они лишь величают себя таковыми, но ни на грамм не приблизились к этому образу. Насилие порождает насилие, и, проповедуя жестокость над чистой, ни в чём не повинной душой, вы накликаете на себя беду, кару небесную и злой рок!.. Уж я вам это обещаю.

Я могу пожелать вам только удачи. Она вам, поверьте, понадобится.

Ваш покорный слуга,

Никандро Беридзе».

– Софико! – Шалико с трудом перевёл дух, дочитав статью до конца. – Я не знаю, что сказать…

– Ничего и не надо говорить, – повела плечами лисичка. – Надо действовать. Хорошо бы поскорее напечатать её!.. Нам нужно пристыдить их.

– Но твой издатель, – запинаясь, продолжал брат, – пропустит такое в печать?

Княжна прикусила язык. Как давно она не виделась с Ваграмом Артуровичем?! С тех пор, как отец посадил её под домашний арест из-за суфражизма, она и позабыла, как тяжело подниматься на восьмой этаж издательства!.. Однако сейчас ей придется об этом вспомнить, и не только об этом. Как часто она хитрила и изворачивалась перед родителями, чтобы выбиться на встречу с господином Арамянцем? На этот раз она проведет за нос и его!

Ах, но он обязательно поймет её, когда придёт время. Отчаянные времена требовали отчаянных мер…

– За издателя не волнуйся, – заверила Шалико сестра. – Я что-нибудь придумаю. А вот наш papa…

Брат понял намёк довольно быстро и с нежностью подмигнул.

– Ничего, поедем вместе. Отец отпустит тебя со мной.

На том и порешили. Не дав ни Давиду, ни матери толковых объяснений, два младших отпрыска пришли к Константину Сосоевичу и с умным видом заявили, что поедут в Сакартвело. Уйдя с головой в свои счета, он не стал с ними спорить, но взял с детей слово, что они не сильно задержатся.

– Не хватало, чтобы кто-то и нашу княжну умыкнул, – запыхтел им в спину старый князь. – В тюрьме уже побывала. Осталось только это!..

Софико красноречиво закатила глаза, как делала в последнее время слишком часто. Ехали они не более двух часов. На месте брат от всего сердца поразился тому, как высоко находился рабочий кабинет издателя, а она посмеялась, сказав, что станок находился ещё выше.

– Станок? – всё сильнее изумлялся дзма.

– Ну да, – активно закивала девушка. – Тебе придётся пробраться туда тайком и напечатать статью, пока я отвлекаю Ваграма Артуровича.

– И как выглядит этот… Ваграм Артурович? – лукаво переспросил юноша. Дни нервного напряжения совсем истощили его морально, и, несмотря на насмешливый тон брата, Софико искренне обрадовалась тому, что смогла хоть немного его отвлечь.

– Толстый пятидесятилетний семьянин с тремя детьми, – съязвила она в ответ и вышла из кареты.

– Что ж!.. Тогда ладно.

Она испепелила его глазами, а он взял её под руку, поведя внутрь. На седьмом этаже они, запыхавшись, остановились, и она дала ему последние распоряжения.

– Проскочишь у дверей, как только я уведу его подальше, хорошо?

– Будет сделано, сестричка.

***

Шалико знал, что поступал не по-горски, оставляя сестру наедине с посторонним мужчиной – ещё бы он поверил в легенду про «толстого и пятидесятилетнего»! – но желание отыскать Нино оказалось сильнее братских чувств. На седьмом этаже издательства он, правда, остановился, и взял с даико слово, что она закричит, если что-то пойдёт не так. Софико лишь рассмеялась.

– Ваграм Артурович… добрый день!.. – тепло улыбнулась княжна, застав издателя «Кавказского мыслителя» за рабочим столом. Мужчина работал над чем-то, делая записи в бухгалтерской книжке, и то и дело смотрел на карманные часы, чтобы не потерять счёт времени. Пресловутый колокольчик, как обычно, звякнул, но зато нигде не оказалось Сати.

– Софико Константиновна? – неподдельно удивился редактор и поспешно встал со стула. Его лицо выражало искреннюю радость вперемешку с настороженностью. – Какими судьбами вы здесь?..

Девушка обернулась через плечо к двери и, заметив проскользнувшую тень, улыбнулась ещё непринужденнее. Ваграм как раз подошел поближе и, спрятав руки в карманы, встал напротив своей гостьи.

– Я так давно не бывала у вас!.. – Софико с нежностью огляделась по сторонам. – Успела соскучиться. Неужели мне нельзя?

– Что ж!.. Конечно, можно. Я просто не ждал вас так скоро после того, как…

– А где вы прячете малышку Сати?.. Мне бы хотелось обнять её.

– Вот уже пару дней мой брат забирает её к себе в больницу, – охотно поделился армянин, но всё равно не терял бдительности. – Хочет, чтобы она училась сестринскому делу. Возможно, в будущем она пойдёт по его стопам.

– Женщина-врач? Как похвально!..

– Скажем так: Левон Ашотович всегда был прогрессивным человеком.

Молодые люди дружно рассмеялись, но внезапно Софико показалось, что на этаже со станком раздался шорох. Быстрее, чем Ваграм Артурович услышал бы его, она раскинула руки, громко выдохнула и прошлась вперёд по помещению, как настоящая актриса по сцене. Как и ожидалось, он развернулся вслед за ней, а дверь оставил за спиной. Из её груди вырвался нервный смешок.

– Я так люблю это место, Ваграм Артурович!.. – оправдывая свой порыв, произнесла девушка. – Вы даже не представляете, как сильно! Я чуть не умерла, находясь вдали от него.

– Но как вы уговорили отца отпустить вас сюда? – подозрительно сощурился издатель. Софико оперлась спиной об его стол и с любовью провела по нему рукой. Ну как ещё ей сыграть беспечность?!..

– Брат поехал со мной, – вдруг она заметно присмирела, изобразив на лице тревогу. – Я хотела, чтобы он немного развеялся. Вы, наверняка, знаете, что…

– К сожалению, да, – без труда нашёлся Ваграм и сочувствующе покачал головой. – Ужасная история.

Они немного помолчали, когда юная Циклаури поняла, что её изобретательность была на исходе. Редактор тем временем смотрел всё недоверчивее, и в конце концов поймал её нервный, немного затравленный взгляд. Она тотчас его отвела, боясь разоблачения, и в итоге выдала себя со всеми потрохами. Мужчина звучно хмыкнул, чуть вскинув подбородок.

– Скажите честно, княжна, – проговорил он со вздохом и чуть наклонил голову набок. – Что на самом деле привело вас сюда?

Девушка не ответила, и мужчина снисходительно покачал головой, смотря на неё с большой теплотой и участием. Как бы она ни старалась, врать она не умела!.. Он знал Софико уже слишком хорошо. Боясь, что, возможно, княжне Циклаури пришла в голову очередная авантюра наподобие суфражизма, он неторопливо приблизился и вгляделся в её глаза. Софико молчала, будто пристыженная ученица, и он с трудом сдержался, чтобы чуть-чуть не приподнять её лицо за подбородок.

– Ну, так что же? – тихо прошептал Ваграм. Расстояние между ними стало совсем символическим, и она всё-таки подняла на него глаза. – Быть может, вы расскажете мне всю правду? Вдруг я смогу чем-то помочь?..

Её сердцебиение участилось. Зрачки расширились, как при смертельной опасности, а губы приоткрылись. Наверху вновь закопошились, но на этот раз она вряд ли расслышала эти звуки. Он оказался так близко, что внезапно… занял все её мысли.

Интересно, он тоже почувствовал подобное смятение?.. Наверняка, понимал, что перешёл черту, не совладав с собой. Ах, но как странно! Она ведь не хотела, чтобы он отстранялся!

– Софико Константиновна… – прохрипел он, посмотрев себе в ноги, и задышал тяжелее. Почему-то ей… очень захотелось взять его за руку, и, повинуясь странному порыву, она всё же сделала это.

Что, что… что это такое?! Почему она вела себя подобным образом? Где хвалёный рационализм, где заверения, что она никогда не будет поступать, как старшая сестра? Так почему она пошла по той же дорожке, и даже хуже?! Почему столь недостойные порывы так сильны в ней?..

– Ваше сиятельство, мы не должны…

– Т-с-с.

Она приложилась пальчиком к его губам, а затем скользнула рукой на его грудь. Сердце под рубашкой ощутимо колотилось. Как и её собственное!.. Казалось, их дыхание, мысли и души сплелись в одно целое. Он подался вперёд и, больше не сдерживаясь, крепко поцеловал.

Это был короткий, но очень приятный миг. Ощущение, как будто судьба не могла сложиться иначе, не отпускало их. Умиротворение и покой, несмотря на ситуацию, переполняли их естества, как и странное чувство, словно вместе и только вместе видел их Господь. Что может быть правильнее этого?..

Софико отстранилась первая и торопливо попятилась назад. Неловкость ситуации неожиданно свалилась на их головы, и Ваграм сконфуженно прикрыл глаза, представляя, что бы ему сделали её братья или отец, если бы увидели их. Стыд так сильно замучил его, что, когда он заговорил, язык с трудом ворочался во рту:

– Простите, княжна. Ради Бога! Я поступил столь бесчестно…

За дверью силуэт Шалико проскочил мимо восьмого этажа, и его сестра, несмотря на стыдливый румянец, покрывший щёки, собрала в кулак остатки мужества.

– Не корите себя, – пролепетала она, не смотря в его сторону. – Я не должна была делать этого. Да и приходить… тоже не стоило. Доброго дня!

Поспешность, с которой гостья покинула его, совсем не показалась армянину подозрительной. Особенно после того, что случилось! Во всяком случае, этот короткий визит точно лишил его душевного спокойствия, а записная книжка со счетами так и осталась лежать на столе…

– Всё в порядке, даико? – участливо спросил Шалико, когда они сели в карету и дали кучеру распоряжение ехать обратно в Мцхету. – Ты такая… задумчивая.

Софико, всё это время кусавшая губы, откликнулась на его зов не сразу. Её голова кипела.

«Зачем я только сделала это, Господи?! – сокрушенно жмурилась девушка. – Неужели нельзя было отвлечь его как-то по-другому?.. Мне комфортно с ним, но я же не могу его… любить. Любовь не для меня!».

Но неужели гадалка, чьим бабьим сказкам она – столь рациональная и умная! – никогда не верила по-настоящему, оказалась права?..

– Столько смекалки в тебе, столько прыти! – посмеиваясь, твердила ворожея и водила по её ладоням пальцами, вызывая лёгкую щекотку. – Правда, молода ты ещё, зелена. Неуступчивая юность потянет тебя в одну сторону, а сердце – в другую.

– Я буду разрываться между разумом и чувствами? – всё ещё дразнилась княжна. Её недоверие только раззадоривало старуху.

– Представь себе! Да, моя милая. – Провидица не сменяла насмешливого тона. – Появится человек – твоя воплощённая мечта! Он откроет тебе все двери, но будет ещё один. Он – не всё, о чём ты мечтала, но у него доброе сердце и чистые помыслы. Чтобы быть с ним, тебе придется пожертвовать своими принципами и идеальной жизнью. Что ты выберешь?..

– А что со мной могло случиться? – Наконец Софико отмахнулась от этих мыслей и проворно обернулась к брату. – Лучше расскажи: тебе удалось напечатать статью?

– Да, я оставил стопку возле станка. Завтра посыльный раздаст их по всем адресам и…

– И Айдемировы никуда не денутся от заслуженного позора.

Шалико заметил, что сестра, несмотря на удачно провернутую аферу, казалась отстранённой, и тревога – теперь уже за Софико – вконец его замучила. Краем глаза он заметил, что издатель «Кавказского мыслителя» совсем не соответствовал тому описанию, которое у него имелось, но Шалико показалось, что Ваграм Артурович очень обрадовался, увидев княжну Циклаури в дверях. Это хороший знак или… не очень?

Когда они приехали домой, поплутав немного в городском парке, на улице уже смеркалось. На расспросы родных о том, как прошла их поездка, ни брат, ни сестра не ответили толком и всё время заговорщицки переглядывались. Шалико взял даико под руку, повел наверх по лестнице и поцеловал в лоб у дверей её комнаты. Она широко улыбнулась.

– Вот увидишь, дзма! – неустанно повторяла Софико. – Мы спасем её. Ещё немного осталось.

Он с теплотой всмотрелся в её хорошенькое личико и в очередной раз поблагодарил Бога за то, что тот подарил ему столь чудесную младшую сестру. Они расстались в коридоре, но в отличие от неё юный князь не пошёл в свою комнату и не спеша поплёлся в кабинет отца. Papa рассказывал, что год назад какой-то армянин подарил ему коньяк десятилетней выдержки. Подвернётся ли когда-нибудь ещё более удачный случай откупорить его?

Когда Шалико остался наедине со своими демонами, они придавили его к стенке с ещё большой силой. Ни Дариа, ни Константин не стали мучать его упрёками, и даже Давид молча вышел из гостиной. Брат поместился за главным столом и налил себе в стакан коньяка. В собутыльниках он не нуждался, а уж в подбадривающе-саркастичных ремарках и подавно. Каждый из них попрятался в своих комнатах, боясь попадаться юному дипломату на глаза.

Ранний зимний закат наступил очень быстро. Дворовые собаки, которых отец одну за другой продавал, отчаянно лаяли на улице. Полная луна стояла высоко-высоко в небе, и её свет проникал в комнату сквозь прозрачные занавески. Луна освещала стакан и бутылку, скользила по предметам мебели и частям его тела. Он попросил горничную погасить все свечи. Его душа требовала покоя.

Прости меня, Господи!.. Прости за этот грех, но я не в силах вынести подобных мучений. Я слабая. Моё сердце истосковалось по дому. Оно болит и кровоточит, и я не могу терпеть эту боль ещё хотя бы день…

Шалико лихорадочно поднялся со своего стула и задел локтем бокал. Тот повалился на пол, разбившись вдребезги, а коньяк расплескался по полу. Он даже не обернулся. Запустив нервные руки в кудрявые волосы, он отошёл к окну и внимательно всмотрелся вдаль.

Я скучаю по родным. По их ласке, заботе и теплу… Скучаю по человеку, с которым мне никогда не быть. Сколько раз я мечтала, что когда-нибудь мы всё-таки будем вместе? Сколько раз я уверяла себя, что, несмотря на все разногласия, он всё ещё любит меня и грезит обо мне так же страстно, как и я о нём?..

Молодой князь сильно-сильно заморгал, когда глаза заслезились от лунного света. Зарычав от тоски, он отошел от окна и принялся мельтешить по комнате. Проходя мимо, он задел рукой стул, и тот с грохотом опрокинулся на пол. Его это не трогало.

Я мечтала и грезила, я видела сны… о нём. Я почти поверила в наше светлое будущее. Я была столь наивна!.. Родные опекали меня всю жизнь, но так и не объяснили, как жесток бывает мир. Любой невинный, изнеженный цветок срывают, любую голубку сажают под замок. Но даже та голубка, которую лишили свободы, имеет хоть немного выбора.

Плохое предчувствие набирало силы. Тревога росла. В первую минуту Шалико бросился в спальню Давида за советом, но быстро понял, что толку в этом нет, и вернулся в гостиную. Немногим позже он чуть не сорвался в конюшню за лошадью, но вовремя себя осёк. Стиснув зубы, он заметался по комнате, как разъяренный тигр.

Сегодняшний мой выбор очевиден. Я предпочитаю смерть той жизни, которую приготовил для меня Джамаль Айдемиров. Завтра утром он найдёт в этой клетке не свою невесту, а бездыханный труп с перерезанными венами. Этим поступком я в последний раз выражаю ему свое неповиновение. Как бы он ни издевался над моей волей, мой дух ему всё равно не сломить. Я стану женой только одного человека. В противном же случае умру с его именем на устах. Лучше умереть, думая о нём, чем жить супругой молодого Айдемирова…

Шалико с трудом перевел дух и оперся обеими руками о стол. В глазах потемнело. Он вот-вот лишился бы чувств.

Нино достала припрятанный с сегодняшнего обеда нож из-под подушки и, зажмурившись, прочитала последнюю молитву Господу. Перекрестилась. В висках пульсировало, пока она подносила нож к венам. Губы дрожали. Говорят, это совсем не больно. Один небольшой надрез и всем твоим мучениям придёт конец…

– Субханаллах!..

Путаясь в длинном чёрном платье, Ирсана кинулась к княжне Джавашвили и с силой отшвырнула от неё нож. Нино отчаянно закричала, пытаясь вырваться из объятий подруги и поднять с пола нож, но та держала её удивительно крепко. Несколько попыток освободиться совсем истощили, и в конце концов несчастная девушка протяжно зарыдала, уткнувшись в плечо Айдемировой.

– Зачем ты это сделала?.. – просипела Нино, захлёбываясь в слезах. – Прошу, уйди! Я должна закончить… я умру с твоим братом. Умру, понимаешь?..

Безрадостный поток слов заглох в женских всхлипах. Ирсана не ответила и только крепче прижала к себе Нино. Ничего более впечатляющего юная чеченка никогда не видела в своей жизни.

«Ну и где вас носит, Шалико Константинович?! Почему вы до сих пор не явились за ней?»

Желая хоть немного утешить пленницу, Ирсана запела под нос чеченские колыбельные, и те влились в ночь вместе с плачем Нино Джавашвили.

Приступ паники неожиданно отпустил Шалико. Дыхание выровнялось, а голову перестало сжимать в тисках. Он распрямился и несколько секунд смотрел перед собой, даже не моргая. Вдруг за окном настойчиво заржала лошадь, и какой-то всадник въехал во двор Мцхеты.

Через пару минут приковыливающая фигура Исхана Башировича появилась в дверях, и Шалико глубоко поразился решимостью, которую заметил в глазах сидзе.

Какое-то время зять тяжело дышал, опираясь на свою трость, затем набрал в грудь больше воздуха и выпалил, не дыша:

– Я знаю, где она.

11

Голос Исхана до сих пор звенел у Шалико в ушах. Он шёл по коридору, держа в руках свечу, и то и дело вспоминал слова зятя:

«Они держат её в глухом деревенском домике в горах Ахалциха».

Или:

«Меня не впустили внутрь, но я знаю дорогу. В тот раз вы были к ней преступно близки».

Наконец:

«Если вы всё ещё не доверяете мне, Шалико Константинович, я не стану навязывать вам своё сопровождение. Я отмечу дом Айдемировых для вас на карте. Но знайте: помогая вам, я навсегда разрываю все отношения с Джамалем Вахитаевичем».

Шалико верил сидзе, хотя вероятность, что их в очередной раз водили за нос, всё-таки имелась. Тем не менее, другого выбора им не оставили. Как он станет корить себя, если окажется, что Исхан сказал правду?.. Что, если он всё же найдет её благодаря статье Софико, но тогда уже окажется слишком поздно?

– Дзма, вставай сейчас же!.. – влетев в комнату брата с горящими глазами, он увидел, что тот спал праведным сном младенца в своей кровати. Заворчав, когда перед его носом поводили свечой, Давид перевернулся на другой бок и удобнее укрылся одеялом.

– И не подумаю. Час ночи, Шалико!.. – Брат недовольно причмокнул. – Я же советовал тебе сходить в дом терпимости, развеяться. Ты так скоро на людей бросаться начнёшь…

Запыхтев от злости и негодования, Шалико подошёл с другой стороны и с такой силой сбросил с брата одеяло, что чуть не выронил из рук свечу.

– Я сказал: вставай сейчас же. Мы едем спасать Нино!..

– Чего?..

Давид прищурился и протёр полусонные глаза, приподнявшись с постели. Младший тем временем прошёлся по комнате и нервно отодвинул шторы: лошадь Исхана Башировича за окном заржала, когда хозяин понукнул её, разворачивая обратно в Ахалцих.

– Только что ко мне приходил Ламарин муж. Мы очень долго разговаривали, и он подробно описал мне, где Айдемировы скрывают Нино.

– С чего бы ему подставлять друга?

– Я не знаю, но он казался очень искренним.

Давид шумно выпустил ртом воздух и нехотя встал. Ещё не до конца разлепив веки, он сладко зевнул и развернул к себе брата за плечи.

– Послушай, даже если он прав, куда мы сорвёмся сейчас? На дворе ночь.

– Да, но Нино…

– Я понимаю твоё желание спасти поскорее свою Джульетту, но, если мы отправимся в путь сейчас, то доедем в Ахалцих к рассвету. Ты хочешь, чтобы мы выдали себя?..

Шалико задышал тяжелее и, отложив свечу на прикроватный столик, вернулся к брату. Тот смотрел всё так же, и юноша застонал от нерешительности.

– Я не знаю, дзма! Я не вынесу ждать ещё день.

– Придётся. Мы поедем завтра вечером и ночью, когда все уйдут спать, незаметно прошмыгнём в дом.

Младший князь бессильно потоптался на месте и вознёс глаза к небу.

– Я обещаю тебе, мы спасем её! – Лейб-гвардеец приложил руку к сердцу. – Я лично это сделаю, иначе уважать себя перестану. Договорились?..

Старшему брату пришлось несколько раз переспросить об этом младшего, прежде чем тот дал вразумительный ответ. Тяжёлые минуты и часы ожидания потянулись нескончаемым потоком, расплываясь перед глазами Шалико. Всё, о чём он только мог думать, сходилось к Нино и её спасению, и весь последующий день он казался мрачнее тучи. Давид, который считал, что было бы неплохо привлечь к этому делу и Игоря Симоновича, отказался в итоге от этой мысли, не решаясь предложить её дзме. Джавашвили, тем не менее, приехали проводить их прямо перед отъездом, а Георгий Шакроевич со слезами на глазах потрепал каждого из них по плечу:

– Верните мою дочь, дорогие. Верните!..

Сёстры Нино с трудом удержались от слёз. Саломея Георгиевна даже обняла Давида на прощание, а Игорь пожал ему руку. Шалико поправил на поясе пистолет и первым пришпорил коня.

– Мог бы хоть матери и Софико слово на прощание сказать, – буркнул измайловец, загоняя своего коня, чтобы поравняться с ним. – Кто знает, что с нами там случится?..

– У неё сегодня день рождения, – произнёс юный политик, будто не слыша. – Раньше мы так хорошо праздновали его вместе!..

Давид быстро понял, что его старания бессмысленны и наконец оставил все попытки. Ночь медленно опустилась на землю, будто приняла их в свои тёплые бархатные объятья. Полная луна освещала им путь. Не моросило, и грудь и лицо ласкал податливый февральский ветерок. Задрав голову к небу, они увидели, как много звёзд наблюдали за их подвигом, а холмистые горные вершины лишний раз напомнили о том, зачем они пустились в этот полный опасностей путь. Живи они, скажем, во Франции, пришлось бы им вызволять Нино из подобной беды?..

Один за другим оставались позади бесчисленные аулы. На одной из горных дорог вдали они увидели человека с огромной повозкой и ослом и наблюдали за ним до тех пор, пока он не въехал в соседний аул. Шалико все время хмурил лоб, рассматривая карту, которую дал им Исхан, и один раз всерьёз вспылил, когда выбрал из двух тропинок ту, которая привела их в тупик.

– Проклятье!.. – Он так сильно всплеснул руками, что выронил карту наземь, и бессильно прикрыл веки. Наблюдая за нервозностью брата, старший Циклаури не переставал качать головой. – Надо было взять сидзе с собой!..

Давид остановил своего коня, поднял с земли карту и, встряхнув с неё дорожную пыль, сказал:

– Давай договоримся: теперь я нас веду. Из тебя так себе Сусанин!..

Юный влюблённый молча кивнул и всю оставшуюся дорогу держался отстранённо, словно воды в рот набрал. Дзма и на этот раз не сдержался от улыбки.

– Знаешь, я даже немного тебе завидую, – вдруг признался брат, не стирая с лица умиротворенно-смиренного выражения. В недоумении Шалико обернулся на него и как будто впервые за ту ночь всерьёз заметил своего попутчика.

– Завидуешь? Но чему?

– Этому твоему волнению и готовности на всё ради неё. На твоём месте я был бы таким же, но… так уж получилось, что мне этого не выпало.

Сколько горечи сквозило в этих словах!.. Немного помолчали, и, когда взоры братьев встретились, один из них оставался серьёзен, а второй, по привычке, обсмеивал и себя, и своё положение. Несмотря на маску иронии и насмешки, Шалико прекрасно понимал Давида, и ему внезапно стало… безумно обидно за дзму.

– Ты не злись на меня за то, что я так часто тебя дразню, – вновь заговорил лейб-гвардеец и тяжело вздохнул. – Сарказм – это всё, что у меня осталось.

Младший Циклаури медленно пожевал губы, прежде чем решаться на вопрос, который так и вертелся у него на языке. В конце концов, он всё-таки сорвался:

– Дзма, Саломея Георгиевна…

– Саломея Георгиевна, – улыбаясь, отвечал тот, но всё ещё не смотрел в его сторону, – предпочла другого мужчину. В очередной раз. Ну а я женюсь на богатой наследнице и спасу нашу семью от банкротства. – Неожиданно Давид весело ему подмигнул. – Ну, и что ты встал?.. Я, что ли, буду спасать твою Джульетту из лап Тибальта? Нечего смотреть на меня так, я лишь помогаю! Главное за тобой.

Шалико накрыла волна нежности, и, будь у него возможность, он бы обязательно крепко обнял дзму. Тем не менее, момент для этого был неподходящий, и на этот раз именно ему пришлось догонять брата, различая его силуэт благодаря лунному свету вдали.

Доверительный разговор вернул грузинскому Ромео прежнюю невозмутимость. Он стал довольно хладнокровно продумывать, как именно вызволить Нино из беды, но стоило им только выйти на аккуратный горный домик, открывшийся во всей красе с возвышенности, как присутствие духа разом его покинуло.

– Исхан так и описывал его, – сжимая кулаки, процедил юноша. – И конюшня, и затопленная по ночам печь!..

Он злился всё сильнее по мере того, как говорил, и Давид рассудил, что, пожалуй, всё же не стоило отпускать пылкого возлюбленного в пасть ко льву. Не дай бог дзма в таком возбуждении пересечется с Джамалем Вахитаевичем!.. Кровавая драка – лучший исход подобной встречи.

Молодые князья оставили своих лошадей на заднем дворе домика и, привязав их к деревьям, спрятались в кустах. Несколько минут они рассматривали два этажа и многочисленные комнаты, в большинстве из которых уже погас свет. Только в одной из них – самой верхней, которую, скорее всего, отдали под чердак – узкое окно не было задернуто занавесками. Природное чутьё подсказывало им, что именно там держали Нино.

Шалико сорвался с места, как только подумал об этом, но Давид вернул его обратно сильным, крепким движением.

– Я передумал, – шепнул он со вздохом. – Я не пущу тебя туда. Ты ещё, чего доброго, убьёшь Айдемирова. И тогда прощай и Нино, и карьера!

– Но дзма!..

– Оставайся во дворе рядом с лошадьми. Я выведу её за ручку и передам тебе в целости и сохранности. Обещаю! Ты доверяешь мне?

Младший Циклаури повиновался не сразу. Он пререкался с братом до последнего, но того оказалось не переубедить. Какое-то время они горячо спорили, пока юный политик, всё ещё ворча, не вернулся на задний двор к лошадям. Не скрывая хитрой ухмылки, Давид не спеша юркнул в дом.

Он как можно бесшумно выломал заднюю дверь, и, придерживая пистолет на поясе, прокрался в дом. Тут и там горели свечи и светильники, от которых исходил удивительно приятный запах. Ковров в коридорах застелено больше, чем в любом грузинском доме, пёстрые тумбочки с удивительными узорами приковывали взгляд, а на них, как правило, лежали Коран и чётки. Давид с большим вниманием озирался по сторонам, принюхиваясь и прислушиваясь, но он всё равно упустил момент, когда позади него проскочила чья-то тень.

– Стойте, где стоите, милейший, иначе я проломлю вам череп!..

Лейб-гвардеец зажмурился, догадавшись, что этот голос принадлежал женщине – сей факт его, впрочем, обрадовал! – и, подняв руки вверх, он неторопливо обернулся к ней. Безусловно, узнав нежелательного гостя, Ирсана ахнула и опустила руку со статуэткой горянки.

– Алхамдулилах! – вскрикнула чеченка. Князь Циклаури хитро подмигнул ей и попросил не выдавать его. – Где вас только носило столько времени?!

– У нас были… кое-какие трудности. Ну и глушь выбрал ваш брат!

– Да, но где?..

– Во дворе с лошадьми, – охотно подхватил мужчина. – Не мог же я допустить, чтобы он пересёкся с кем-то из вашей семьи. Сами понимаете, Ирсана Вахитаевна.

Ирсана хихикнула со знанием дела и, не теряя ни минуты, сделала капитану жест, чтобы следовал за ней. Он безмолвно повиновался.

– Она здесь. И спит… постарайтесь не спугнуть её.

Немного поплутав, девушка наконец вывела его к нужной двери и заговорила полушёпотом. К сожалению, эта комната оказалась не той, на которую они с Шалико подумали изначально. Как хорошо, что он встретил эту барышню!..

– Но почему вы сами не спите, сударыня? – переспросил он, прежде чем зайти к Нино. – Мы специально подобрали момент, когда все…

– После того, как она чуть не покончила с собой, я не отхожу от её комнаты, капитан. Если бы вы только знали, через что она прошла!..

Давид изумлённо захлопал ресницами и нахмурился, услышав подобные откровения. Его брату лучше никогда об этом не знать!..

– Но как вы всё же нашли нас? – На этот раз чрезмерное любопытство проявила и Ирсана. – Как вам это удалось?

– Исхан Баширович, сударыня.

Чеченка улыбнулась уголками губ.

– Исхан Баширович – хороший человек. Впрочем, как и… – На полуслове она осеклась и буквально протолкнула его в комнату к княжне Джавашвили. – Ну же, идите!.. Счёт идёт на минуты. Я постою на стрёме, а потом покажу вам дорогу обратно.

Князь ещё раз поблагодарил её за отзывчивость и на цыпочках прошёлся внутрь. Нино сидела возле стены и, опершись об неё затылком, спала. Над нижней губой девушки виднелась кровавая ссадина, небольшой синяк проглядывался и под правым глазом. Платье кое-где разодрано, руки перепачканы углём, не говоря уже о растрёпанных косах. Сердце Давида упало в пятки.

Поборов гнев на Айдемирова – кулаки так и чесались! – он опустился перед несчастной на корточки и с нежностью коснулся её плеча. Это не сработало, и ему пришлось потеребить её ещё раз, более настойчиво. На сей раз она замотала головой и чуть-чуть приоткрыла веки.

– Давид?.. – еле слышно прохрипела княжна и лихорадочно протёрла глаза. Он широко улыбнулся и приложил палец к губам. Видя, что она всё ещё считала его своим видением, он с радостью позволил ей ущипнуть себя за руку. Проверку на «настоящесть» он прошёл с успехом и даже ойкнул вполне естественно. Сердце Нино забилось сильнее.

– Давид!..

Старший Циклаури не удержал равновесия и шлёпнулся на пол, когда возлюбленная брата завизжала от счастья и крепко-крепко обняла его. В следующую секунду она истерично рассмеялась ему на ухо и от всего сердца призналась:

– Я ещё никогда не была так рада видеть тебя!

– Приберегите объятья для моего дзмы, ваше сиятельство, – весело пожурил он княжну. Отстранять её он, впрочем, не стал. Услышав имя Шалико, она сделала это сама. – Он ждёт нас на улице с лошадьми и… места себе не находит.

Последние слова он сказал доверительным шёпотом, от которого дочь отцовского друга зарделась как дитя. Он улыбнулся этой мысли, помог ей подняться на ноги и отряхнуться, затем отряхнулся сам и, взяв её за руку, повёл на выход. Рука Нино была тёплой и влажной.

За дверью их встретила Ирсана Вахитаевна и, многозначительно посмотрев на подругу, повела их с капитаном на выход. Пленная не стала задавать лишних вопросов и только смотрела вперёд, тяжело переводя дух. Наконец, Давид с силой толкнул тяжёлую дубовую дверь заднего входа и, пропустив Нино вперёд, пошёл позади. Юная Айдемирова приложилась виском к дверному косяку и стала наблюдать за влюблёнными со стороны, теша свою романтичную девичью душу.

Сердце Нино заколотилось, как бешеное, когда она ещё издалека приметила знакомые золотистые завитушки генацвале и узнала Шалико по фигуре. Сколько трепета и тоски вызывал у неё его образ?! Сколько восторга, сколько трогательных воспоминаний?! Как много она мечтала о нём, находясь в плену, как сильно скучала? Разве всё это… мог совмещать в себе один человек? Дыхание смешалось, и она стала идти медленнее, так что Давиду пришлось незаметно поддерживать её за спину. Затем она и вовсе застопорилась, когда возлюбленный обернулся к ней и неуверенно пошёл навстречу, будто тоже боялся испортить долгожданный момент. Оба не верили своему счастью, оба рассматривали любимое лицо и смеялись невпопад. Она спросила:

– Боже мой!.. Это действительно ты?..

Какое-то время они смотрели друг на друга в упор и молчали. Перед глазами Нино пробежали все ужасы и мучения, что ей пришлось пережить под крышей Айдемировых, и она чуть не заплакала, осознав, сколько облегчения Шалико принес ей, явившись сюда. Он прошептал её имя, а она, путаясь в ногах, бросилась к нему на шею.

Когда она оказалась в его руках, Шалико блаженно зажмурился, боясь упустить хоть частичку этой волшебной минуты. Он оторвал её от земли и, крепче прижимая к себе, поцеловал в висок.

– Сакварело⁶⁵, – с нежностью прошептал он ей на ушко. – Т-с-с. Все закончилось! Я здесь. Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Ме коветвис дагехмареби ⁶⁶

На миг Шалико всё же приоткрыл веки и увидел, как брат корчил смешные гримасы. Красноречиво закатив глаза, юноша снова закрыл их, вдыхая запах любимых волос.

Когда Нино нехотя отстранилась, ему так и не удалось поймать её взгляда. Неожиданно луна засветила так ярко, что он заметил её синяки и ссадины и услышал, что она плакала, тихонечко всхлипывая. Наконец, она подняла на него глаза, и он коснулся её личика рукой.

– Он ничего тебе не сделал? – дрожащим голосом спросил Шалико, нахмурился и сжал кулаки. – Не тронул тебя?

В его тоне читалось столько негодования и угрозы, что девушка горячо замотала головой и ещё раз обняла его. Только тогда поверх её головы он заметил Ирсану Вахитаевну и, закрыв Нино собой, вытащил пистолет.

– Нет! – вступилась за подругу княжна. – Нет, Шалико! Она – друг.

Давид подтвердил это кивком головы, и юная Айдемирова всё-таки вышла из тени.

– Скачите через лес, – посоветовала она без тени улыбки или притворства на лице. – Сможете срезать путь. А за брата не беспокойтесь – я отвлеку.

Нино, не дождавшись реакции мужчин, взяла Ирсану за руку и крепко сжала её пальцы.

– Спасибо!.. Спасибо тебе за всё.

Чеченка чуть склонила голову набок и с готовностью моргнула.

– Тебе ничего не будет за то, что отпустила нас?

– Я что-нибудь придумаю. Не беспокойтесь обо мне. Лучше скачите, пока вас не заметили!..

Шалико внял её советам первым и поспешно отвёл Нино к коню. Усадив её удобнее, он сел сзади, так что измучившаяся девушка смогла поместить свою голову на плечо возлюбленному. Опершись на его грудь спиной, она вмиг обмякла и позволила укрыть себя пледом. Ирсана снова улыбнулась.

– Ирсана Вахитаевна. – Давид по-солдатски шаркнул каблуками. Она присела перед ним в реверансе. – Спасибо за помощь.

– Капитан Циклаури… обращайтесь.

Попрощавшись как следует, старший Циклаури поместился в седле, а Нино помахала Ирсане ручкой на прощание. Приятельница помахала в ответ, но не ушла в дом, пока силуэты героев и вызволенной ими из беды девы не исчезли вдали. Затем она ещё раз тяжело вздохнула и, закутавшись в свою шаль, неторопливо вернулась в дом.

Та сцена, которой она стала свидетельницей, навсегда останется в её памяти. Казалось, что ничего прекраснее она не видела и никогда не увидит за всю свою жизнь. И как только брат осмелился пойти против такой любви?.. Неужели он не понимал, что неволить девушку – не выход? Или что Шалико рано или поздно заберет свою возлюбленную, через что бы ему ни пришлось ради этого пойти? На что ваша вообще рассчитывал?

Будто прочитав её мысли, Джамаль показался в самом конце коридора, и Ирсана ужаснулась, увидев, как гневно он сверкал глазами. Его грудь поспешно опускалась и поднималась, и, предвидя неладное, она приготовилась принять на себя весь удар. Лишь бы Циклаури успели уйти!..

В конце концов, и он заметил сестру, и около минуты молодые люди смотрели друг на друга, застыв по разные стороны коридора. Затем брат всё же двинулся с места, и она тоже ускорила шаг. Они встретились на середине, и Джамаль замахнулся на Ирсану. Она высоко вскинула подбородок и подставила ему щёку.

Ваша дышал так тяжело и громко, что она чувствовала его дыхание на себе. Тем не менее, того самого удара сестра так и не дождалась. Он с силой поджимал губы и всё ещё не убирал руки от её лица, но почему-то… не переходил черты.

Вдруг он громко вайкнул и, обойдя сестру стороной, прошёл мимо. Ирсана, долго жмурившаяся, в глубоком удивлении распахнула веки и услышала, как хлопнула дверь в спальню дяди Мусы. Не поборов любопытства, она сделала несколько неуверенных шагов к его комнате и сквозь щёлочку между створками увидела, как Джамаль рухнул у ног де-ваша.

– Я хотел, чтобы они ушли!.. Я хотел этого! – Брат по-настоящему плакал, уткнувшись в коленки дяди. Почтенный имам сидел на кровати и, чему-то про себя улыбаясь, гладил племянника по тёмной шевелюре, но не мешал его исповеди. Рыдания наполнили комнату.

– Ты раскаиваешься, мальчик мой?.. – спокойно спросил дядя.

– Раскаиваюсь, де-ваша, – с удивительной покорностью вторил Джамаль.

***

Всю ту ночь обитатели Сакартвело провели без сна, пусть и разошлись по своим комнатам сразу после проводов Шалико и Давида. Как только на горизонте забрезжил рассвет, они собрались в гостиной комнате и, даже не позавтракав, принялись ждать.

Озабоченность на лицах родных расстраивала Игоря. Он ничем не мог помочь и злился на себя за это. И почему он не поехал вместе с Циклаури вызволять Нино? Давид Константинович сказал: «Оставайся с женщинами и стариком-тестем, здесь ты им нужнее». Он послушался друга, но, похоже, только сейчас понял, что тот имел в виду.

Саломея Георгиевна сидела возле фортепьяно и невидящими глазами смотрела перед собой. От нетерпения её немного трясло. Тина стояла у окна и, гладя свой живот, ещё слишком маленький, чтобы округлиться, о чём-то размышляла. Георгий Шакроевич мельтешил по комнате и то и дело отправлял Тимура во двор, чтобы посмотреть, не ехали ли братья. Сердце зятя облилось кровью.

Сидзе спустился в гостиную самым последним и, застав подобную картину, немедля бросился к жене. Он неторопливо приблизился к ней сзади и обнял за талию. Она тотчас просияла.

– Ты хорошо спала? – спросил он, улыбаясь, и приложился к её щеке своей. – Выспалась?

– Как тут выспишься, – горько вздохнула Тина и развернулась к нему лицом. – Сам понимаешь…

Игорь понимал. Тем не менее, он так же помнил о своей святой обязанности под этой крышей, на которую князь Циклаури намекнул ещё раз намедни. Когда, как не сейчас, приняться за её исполнение?

– Знаешь, что? – обратился он к супруге после паузы. – Спой нам что-нибудь. Как тогда в театре… ты не забыла?

Слезы обожания чуть не брызнули из её глаз. Былые воспоминания о том дне, когда они решили соединить навсегда свои судьбы, накрыли их с новой силой. Супруги невольно рассмеялись друг другу, и Тина молча кивнула в знак согласия.

– Игорь, – позвала она ещё раз перед тем, как отпустить его руку. – Ты думаешь, я буду хорошей матерью?

Её взгляд кричал: «Если я даже младшую сестру не уберегла, то какая из меня мать?», но это наблюдение его только растрогало. Ах, его милая, переживающая по всяким пустякам Валентина!.. За эти пять лет она так и не избавилась от столь пагубной привычки, несмотря на все его старания.

– Ты будешь самой лучшей матерью, – шепнул он ей на ушко, поцеловал в лоб и, подтолкнув вперёд, кивнул на фортепьяно. – Я в этом не сомневаюсь.

Они в последний раз обменялись улыбками, и молодая супруга грациозно опустилась на банкетку. Он остался стоять у окна и любовался со стороны её худеньким станом и одухотворенным выражением лица. Длинные худые пальцы побежали по клавишам, а комнату наполнило дивное женское пение. Былое нестерпимое желание оберегать эту хрупкую сказочную принцессу от всех невзгод мира вновь накрыло Игоря.

Саломея наблюдала за влюблённым взглядом, который зять устремлял на свою жену, и на душе у неё становилось спокойнее. Если в их семье ещё остался непоколебимый апломб спокойствия, то она, безусловно, назвала бы Игоря. Жизнь била их по-разному и каждого в своё время, но любовь зятя к Тине, похоже, останется неизменной, даже если земля под ногами разверзнется. Что же!.. Ну, хоть один мужчина на этой планете был ей понятен.

Пот струился с госпожи Ломинадзе в три ручья. Левон Ашотович загнал её настолько, что она не чувствовала ног. Саломея с трудом уняла приступ рвоты, когда врач, как ни в чем не бывало, проткнул горло пациентке и вставил туда какую-то трубку. Сёстры объяснили ей, что таким образом он спас больную от удушья. В другой раз он, ни капли не стесняясь, раздел при ней мальчишку-подростка и стал осматривать то, что ниже пояса, поскольку ребёнок жаловался на боль при мочеиспускании. Потом он и вовсе прямо в коридоре сделал надрез на груди мужчины, которого привезли с тяжелым ранением, и из раны брызнула жёлтая жидкость. На этот раз терпение отказало Саломее, и она бросилась в сестринскую в поисках спасения.

Оказавшись в тишине, молодая женщина шумно восстанавливала дыхание и, опершись на огромный шкаф с медицинскими склянками, чуть не опрокинула поднос с лекарствами на пол.

Вдруг дверь сестринской надоедливо скрипнула, и высокая фигура Левона Ашотовича показалась в дверном проёме.

– Ну что же вы, Саломея Георгиевна, – не скрывая издёвки, весело спросил армянин, – больше не хотите помогать в нашей больнице?

Саломея посмотрела на собеседника искоса, дажепотешившись его реакцией. Она знала, чего он добивался, но подносить ему желаемого на блюдечке не собиралась. Разве она так предсказуема?..

– Вы думаете, меня так просто сломить? Парочка дешёвых приемов, и я, по-вашему, убегу отсюда, сверкая пятками? – горячо рассмеявшись, она отошла от шкафа и изящно прошлась по комнате. Он медленно вскинул правую бровь и сложил руки на груди. Ах, как он это делал!..

– Вам пора привыкать к людским страданиям, если вы действительно хотите нам помогать. А вы ведь наверняка думали, что врач – это только белый халат!..

– Не уходите от ответа, Левон Ашотович. Скажите честно: вы хотите, чтобы я ушла? – спросила вдова, откровенно смеясь.

– А вы, Саломея Георгиевна? – не остался в долгу медик и, смотря все так же сверху вниз, значительно шагнул вперед. Она осознанно не отпрянула и гордо вздёрнула нос. – Чего вы хотите? Вам ведь наплевать и на больных, и на их недуги. Чего же вы так жаждите?

– Вас, – без обиняков призналась она.

Левон звучно хмыкнул, незаметно выдохнул и несколько секунд не сводил с неё изучающего взгляда. Саломея не противилась, позволяя ему рассмотреть каждую чёрточку своего лица, в привлекательности которого не сомневалось. В конце концов, он ведь мужчина, даже в этой невидимой броне!..

– А я-то думал, – начал он, придя в мыслях к какому-то выводу, – у вас нет недостатка в поклонниках.

– Его нет, – вздохнула молодая женщина, но упрямого взора не отвела, – и я выбрала вас.

Он хмыкнул ещё раз, но ответом её не удостоил. Хотя она так надеялась!..

– Нам только что привезли больную с подозрением на перитонит, – проговорил он, не смотря в её сторону, и демонстративно засучил рукава халата. – Советую держаться подальше от операционной.

Не сказав больше ни слова, он вышел вон из сестринской.

Вспомнив о Левоне под пение Тины, Саломея вновь пережила негодование и обиду, которые испытала после его ухода. В тот день она была так разъярена, что вышла из больницы в медицинском халате и отшвырнула его подальше в шкаф, не желая иметь ничего общего с Левоном Ашотовичем. И всё-таки правду о нём говорили: грубиян, самодовольный индюк! Да у него лёд вместо сердца!.. Ещё ни один мужчина не обращался с ней так. Ну и что, что ворожея сказала, будто он – «правильный выбор»? Пока она убеждалась только в обратном!..

– Кто-то заехал во двор!.. – доложил Игорь, отходя от окна. Тина вскочила с банкетки и, подобрав платье, бросилась за мужем. Саломея, замешкавшись на мгновение, взяла отца под руку, и они выбежали во двор, подгоняя один другую. Братья Циклаури уже передавали своих коней в руки Тимуру.

– Тихо-тихо. – Заметив облегчение на их лицах, Давид вышел вперёд первым и предупредительно шикнул семье Нино. – Она ещё спит…

Георгий всё же заключил молодого князя в свои крепкие объятья, от души похлопал его по спине и не переставал шептать благодарности.

– Мы перед вами в непомерном долгу, – расчувствовался старый князь. – Что бы мы без вас делали?.. Я прикажу зарезать в вашу честь барашка.

Давид скромно улыбнулся, отмахнувшись «от таких пустяков». Затем Георгий хотел броситься к Шалико, но остановился на полпути, боясь разбудить полусонную дочь. Приступ нежности пригвоздил его к месту. Саломея и Тина, стараясь не визжать от радости, тоже горячо обнимались. Игорь подошел к Давиду с другой стороны и с силой потряс ему руку.

– Поверить не могу, что мы снова видим её!.. – Зять озвучил мысли всех собравшихся, и сёстры Нино одна за другой стёрли с уголков глаз слезинки. – Как же много ей пришлось пережить…

Тем временем младший Циклаури бережно передал Тимуру в руки плед и пистолеты и, когда его больше ничего не отяжеляло, спустился с коня. Затем он снял с него Нино, которая от усталости спала, как убитая, и, подняв её на руки, двинулся вперёд. Джавашвили тронулись с места вслед за ним. Они старались не разговаривать, чтобы не шуметь, но каждый отблагодарил его жестом или тёплым взглядом. Шалико чувствовал, что никто из семьи Нино больше не злился на него.

Солнце уже стояло высоко в небе, когда он вошел в её спальню и бережно уложил на кровать. Почувствовав тёплую постель и подушку, она вмиг обмякла. Тина прошла в комнату и задернула все занавески, чтобы ничего не мешало чуткому сну Нино. Она вернулась к дверям, где толпились все остальные, а Шалико последний раз погладил младшую княжну Джавашвили по тёмные завитушкам.

– Шалико, – позвала она в полусне и дернула его за рукав. – Не уходи…

– Я рядом! – Он с нежностью улыбнулся ей и поцеловал в лоб. – Я здесь. Я никуда не денусь. Вот, видишь?..

Они подождали пару минут, пока Нино не забылась крепким сном и не ослабила руку, которой сжимала рукав Шалико. Только тогда он поднялся с кровати и бесшумно захлопнул за собой дверь. Стоя за нею, мужчины молчали. Саломея и Тина спустились вниз и давали прислуге распоряжения по поводу завтрака.

– Вам бы тоже не помешало отдохнуть, – тонко подметил Игорь, когда Давид сладко зевнул под боком. – Вы всю ночь были в дороге.

– Верно, – шёпотом поддержал зятя Георгий. – Мы уж как-нибудь справимся. Поезжайте, мальчики мои. Поезжайте домой.

Шалико отнекивался, но и его, в конце концов, удалось уговорить. Перед тем, как отпустить, сидзе Нино загородил ему путь и признательно пожал руку.

– Спасибо, Шалико Константинович. – Помня о прошлом, Игорь заговорил именно такими словами.

– Обращайтесь, Игорь Симонович. – Также не забыв о том случае, Шалико откликнулся на его мысль без труда.

Домой они с Давидом ехали молча, не чувствуя пота, струившегося по спине. Младший все время улыбался про себя каким-то размышлениям, а старший, хоть и догадывался о них, не стал срывать с его глаз розовых очков. Хотя бы… пока.

– Натали должна уехать сегодня, помнишь?.. – всё-таки напомнил старший брат, когда они въехали во двор Мцхеты и передали коней в руки редеющей прислуги.

Шалико заметно изменился в лице, осознав, что до сих пор не объяснился с Натальей Алексеевной так, как она того заслуживала. Всё время, что Айдемиров держал Нино в плену, он провёл, как во сне, и только сейчас как будто очнулся. Те проблемы, которые он настойчиво откладывал на «потом», вдруг свалились на его голову неудержимым потоком, но он ещё не находил в себе сил бороться с ними.

– Всё, чего я хочу сейчас, – это выспаться, – признался юноша со вздохом и, шлёпнув коня по спине, почесал его за ушком. – Спасибо, милый Бурый. Ты прослужил мне верой и правдой. Не зря Софико так любит тебя!..

Сестра и родители встретили их с распростёртыми объятьями и сразу же проводили в спальни. Давид захрапел, как только его голова коснулась желанной подушки, и Шалико услышал храп дзмы даже из своей комнаты. В отличие от почтенного капитана, он ещё сам долго не мог уснуть. Заложив руки за голову, он размышлял, разглядывая потолок. Его мысли снова занимала Нино.

Как будет хорошо, когда она немного отдохнёт… Он не будет торопить события. Он дождётся, когда она совсем придёт в себя и оставит позади все тяготы. Неужели они наконец смогут быть вместе?! Неужели все невзгоды останутся позади, и они обретут долгожданные счастье, мир и покой в объятьях друг друга?..

«Но как мне не стыдно мечтать о таком, когда графиня Демидова ещё не покинула этот кров?..».

Это была последняя мысль, которую он допустил себе, прежде чем окончательно забылся праведным сном младенца.

Он проспал три-четыре часа кряду и проснулся в самом прекрасном расположении духа. Решимость исправить ошибки прошлого переполняла его. Шалико слышал, как внизу шумели и копошились, и, выглянув из окна, ужаснулся, заметив, что приказчики и лакеи уже заталкивали в экипаж Натали её багаж. Она не могла уехать вот так!.. Не могла!

Наспех одевшись, юный князь выбежал из своей комнаты. Отец и мать переглянулись со знанием дела, когда средний сын промчался мимо, никому ничего не объяснив. Софико глубокомысленно вздохнула.

– Натали!.. – с горечью позвал Шалико. Изящным движением руки графиня указывала слугам, какие из сумочек и шляпок лучше положить в возок, а какие она повезет у себя на коленках. Няня Королла, придерживая спину, жевала губы и ворчала себе что-то под нос. В тот момент, когда бывший жених окликнул её, Натали стояла к нему спиной. Развернувшись, она непринужденно улыбнулась, но Шалико, хорошо чувствующий людей, всё равно догадывался, скольких трудов ей стоила эта улыбка.

– Ты же только что с постели, да ещё и без пальто!.. – ахнула девушка и возмущённо шлёпнула его по руке. – А ну, сейчас же возвращайтесь в дом, князь. Простудитесь!..

– Я не могу допустить, чтобы ты уехала, не попрощавшись с тобой, – прохрипел он столь сиплым голосом, как будто уже был простужен. Её губы растянулись в тоненькую ниточку.

– Ah, bon mon ami!.. Ты всегда был романтиком, – с нежностью заметила Наталья и очень просто и естественно рассмеялась. Не в пример ей юный дипломат оставался серьёзен, поражался силе её духа и всё больше и больше презирал себя. Что же он наделал?!.. Как же много боли причинил этой невинной девушке?..

Донна Королла крикнула молодым людям по-итальянски, что дорога до морского порта не близкая и что она бы не хотела из-за «глупых сентиментальностей» пропустить корабль на Родину. Натали, как обычно, закатила глаза и ответила – так же по-итальянски, – что вот-вот закончит. Наблюдая за ней, Шалико не сдержал улыбки.

– Пожалуй, я сойду с ума, пока мы доедем до Италии, – со вздохом пожаловалась она и заговорщицки подмигнула. – Мы только вдвоём столько часов… сущая пытка!..

И на этот раз он не рассмеялся вслед за ней и, взяв ладони девушки в свои, погладил их привычным трепетным движением.

– Мы с ней дружили с пелёнок. – Он всё-таки решился раскрыть бывшей невесте душу. – Я был влюблён в неё, сколько себя помню. После того, как Нино отказала мне, я не искал сильных эмоций, поэтому то тепло, которое я испытывал к тебе…

– Прошу, ваше сиятельство, не надо…

– Всё это время было так глупо отрицать, что моё чувство к ней не останется со мной на всю жизнь!

– А с твоей стороны было глупо считать, – вдруг перебила его Наталья, – что я настолько не люблю себя, чтобы выйти замуж за человека, по уши влюблённого в другую.

– Но я не обманывал тебя, – продолжал Шалико, будто не слыша. – Я действительно верил в то, что забыл, что справился с этим чувством. Я просто, – с тяжёлым вздохом он уронил руки и сокрушённо зажмурился, – запутался. И запутал тебя вслед за собой.

Несколько секунд девушка молчала и любовно вглядывалась в его лицо. Потом она с нежностью провела ладонью по его лицу, приблизилась и оставила на его щеке прощальный поцелуй.

– Не кори себя, – прошептала она напоследок. – Всё в прошлом. Только…

– Только?

– Обещай мне, что будешь счастлив с ней, хорошо? Потому что я твёрдо решила быть счастливой без тебя.

Шалико хмыкнул, посмотрев себе в ноги. За их спинами няня Королла в очередной раз пожаловалась на недостаток времени.

– Я уже написала отцу, и он сказал, что у него есть друг, заведующий модным ателье в Париже, – впопыхах поведала она, сделав няне жест. – Это ателье он продаёт, и pere уже выкупил его для меня. Представляешь? Я буду создавать платья и шляпки для женщин, как и мечтала!..

– О, Натали! Я так рад слышать это.

Не сдержав порыва, юный князь по-дружески обнял её, шепнув на ушко по-французски, что всегда будет молиться богу за её благополучие. Она кокетливо пожурила его, чтобы не врал ей так явно, но потом оставила все шутки и от всего сердца призналась в том же самом. Тогда он отошёл с дороги и, спрятав руки в карманы, стал наблюдать за последними приготовлениями. Королла уже села в карету, и Натали помахала ему последний раз рукой.

– Ну, милейший!.. – Высунувшись из экипажа, графиня позвала кучера, встряхнув в его сторону холёной ручкой в кружевной перчатке. – Что же вы так долго? Вы ещё не знаете, что такое настоящий гнев моей няни!..

Шалико улыбнулся, расслышав эту часть разговора, и, смотря вслед отъезжавшему фаэтону, испытывал странную, но светлую грусть.

Когда силуэт молодого Циклаури скрылся за поворотом, Натали улыбнулась изо всех сил своей няне. Синьора Санти не обманулась этой улыбкой и без слов раскрыла для неё объятья. Нижняя губа графини предательски задёргалась. Глаза наполнились слезами. Слишком долго она храбрилась, слишком долго была сильной!.. Уткнувшись в коленки родного человека, Натали залилась слезами.

Горные вершины Грузии, где её милая воспитанница столько страдала, понемногу остались позади. Донна Королла гладила графиню по волосам и тихонечко напевала знакомые ей с детства итальянские мелодии.

***

Нино распахнула веки и с трудом узнала потолок родной комнаты. Голова закружилась, а по телу побежали лёгкие мурашки. Княжна приподнялась на локтях и удивлённо огляделась по сторонам. Неужели здесь всё осталось таким же, как до плена? И даже учебник по итальянскому, и карандашные наброски!..

Как будто затошнило, но девушка не придала этим ощущения значения и, спустив ноги с кровати, вспомнила все события прошлой ночи. Шалико!.. Он спас её?.. Он был здесь…

Нино повертела головой, чтобы снять отёк в шее, и неожиданно заметила белый лист бумаги на прикроватном столике. Аккуратная открытка терпеливо ждала своего часа. Княжна не подавила растроганной улыбки и дрожащими руками взяла её в руки. Шалико, чей почерк она узнала безошибочно, писал:

«Любимая!.. Мой свет, мой ангел! Я ухожу, но только до тех пор, пока не понадоблюсь тебе. Как только ты проснёшься, я буду ждать тебя внизу, чтобы обнять и… больше никогда не отпускать».

Расчувствовавшись, пожалуй, сверх меры, Нино позволила себе пару слезинок. Какой сентиментальной она стала в плену?.. Разве подобало плакать сейчас, если только не от счастья?! Да, княжна Джавашвили чувствовала себя безгранично счастливой, но и в то же время… истощённой. Из тела будто выкачали жизнь, не оставив ни капельки упрямства или неповиновения, за которые её так часто ругала в детстве мамида. Ей больше ничего не хотелось по-настоящему. Но ведь родные ждут от неё совсем не этого!.. Они так любили её, так беспокоились… а она тем временем совсем не находила в себе сил радоваться. Даже ради них!..

Но она должна быть сильной, не так ли?.. Она будет сильной и не станет расстраивать близких!..

Княжна поцеловала пересохшими губами послание Шалико и медленно поднялась с кровати. Решив не звать никого из прислуги, она предпочла одеться без их помощи. Зеркало, в которое она так любила смотреться в юности, замерцало в лучах зимнего солнца. Нино искренне боялась того, что могла там увидеть, но, так и не избежав этой участи, всмотрелась в своё отражение.

Боже милостивый!.. Сколько синяков и ссадин, волосы будто солома, а руки такие шершавые и… чёрные! Воспоминания о том дне, когда она разрисовала стены в доме Айдемировых, вызвали нестерпимый приступ стыда и… горечи. Кровоподтёк на шее был ещё красноречивее. При каких обстоятельствах она его получила?

Нино вздрогнула, подумав о том памятном эпизоде, и, схватив расчёску с будуарного столика, принялась так яростно расчёсываться, будто несчастный гребень смыл бы все ужасы, что ей пришлось пережить. Слёзы в очередной раз брызнули из глаз, и княжна вдруг поняла, как сильно нуждалась в ванной. В спальню вприпрыжку забежала Галиа.

– Барышня! Вы уже проснулись, барышня? – захлопала в ладоши девушка, но тотчас осеклась, когда княжна попросила не шуметь. – Вас все ждут внизу. Князья Циклаури пожаловали-с! Шалико Константинович всё время спрашивает о вас.

Барышня невольно просияла, услышав подобное признание, отослала Галию за платьем, а также попросила согреть ей горячую воду. Ещё никогда она не принимала её с таким наслаждением!.. Тело даже покраснело там, где пришлось оттирать въевшуюся грязь. Неужели Шалико видел её прошлой ночью такой?!..

– Наша даико сияет, как стёклышко, – с любовью протянула Саломея, показавшись в дверном проёме. Тина шла следом, а Галиа, доложившая старшим о пробуждении Нино, замыкала процессию с кувшином в руках. – Дай я тебя обниму, моя хорошая!..

Даико как раз вернулась в комнату, заплетя мокрые волосы в косы, горячо ответила на объятья и вновь уселась за будуарный столик.

– Галиа сказала: Циклаури внизу. Негоже заставлять их ждать, – как можно непринуждённее хихикнула Нино, а её сёстры переглянулись, пожав плечами. Тина подошла ближе и, взяв в руки гребень, с нежностью поправила её причёску. Саломея стояла в стороне и, сложив руки на груди, наблюдала. То, как Нино жмурилась, когда средняя сестра касалась её пальцами, насторожило старшую.

– Ну, вот и румянец на щеках появился!.. – Госпожа Ривкина подмигнула даико в зеркало, и та натянуто улыбнулась в ответ. – Скоро будешь как новенькая.

Вряд ли кто-то из них по-настоящему в это верил, но все от души надеялись. Когда Галиа кое-как замазала синяки и надушила Нино самым приятным, по мнению Саломеи, ароматом, три девушки наконец сошли вниз.

Плохое предчувствие не отпускало сестёр Нино, пусть та и не давала никаких поводов для беспокойства. Походка младшей княжны казалась уверенной и расторопной, улыбка – естественной, только глаза… чуть-чуть печальнее приличествующего. Но даже те просияли, когда они спустились по лестнице в гостиную, а Циклаури и Георгий вмиг встали со своих мест.

– Чемо карго!.. С возвращением тебя. – Старый князь вышел вперёд и, привлекая дочь к себе, поцеловал в лоб. На этот раз и Тина заметила, как сестра вздрогнула при этом жесте, и они с Саломе настороженно переглянулись.

Шалико с трудом дождался, пока князь Джавашвили выпустит дочь из объятий и передаст ему «слово». Нино задышала тяжелее, когда он приблизился и поцеловал ей руку. Он увидел, что в другой она крепко сжимала его послание.

– Вы прочитали его, княжна? – с надеждой переспросил юноша, вглядываясь в её лицо.

Она опустила глаза в пол, теребя пальцами листок. Пожалуй, собственное смятение стало для неё сюрпризом. Заподозрив неладное, Шалико заметно нахмурился и постарался поймать её взгляд – ему не удалось. В отчаянии он сделал попытку коснуться её лица, но она отпрянула назад. В груди у него заклокотало.

– Вы боитесь меня, Нино Георгиевна? – осведомился он раненым голосом. Наконец, она подняла взор с пола, и он опешил, заметив в нём подтверждение своей мысли.

– О, кто же это проснулся?.. – весело позвал Игорь, который только что вошёл в гостиную и не услышал предыдущего разговора. – Как я рад видеть тебя, сестрёнка!..

Прямо с порога зять раскрыл для Нино свои родственные объятья и почти что обнял её, но она так ясно шарахнулась в сторону, что не только сидзе, но и все остальные потеряли дар речи. Убегая от Игоря, княжна попятилась назад и задела рукой Шалико. Она и от него отшатнулась, будто обожглась, и, словно в забытьи, покачала головой.

– Нет!.. – воскликнула она, не в силах скрывать своего страха ещё хотя бы минуту. – Не подходите ко мне… не трогайте!..

На последних словах девушка зашлась рыданиями, но, заметив замешательство на лицах родных, развернулась и убежала в свою комнату. Тина бросились за Нино следом, и Саломея хотела сделать также, но средняя сестра жестом остановила её.

– Я сама, – заверила их будущая мать и в спешке скрылась на втором этаже.

– Только этого нам ещё не хватало!.. – выпустив ртом воздух, шумно заключил Давид. Игорь хлопал ресницами, но раскинутых для объятий рук так и не убрал. Георгий бегал глазами с предмета на предмет и пару раз звучно чертыхнулся по-грузински. Шалико бессильно прикрыл веки и, опершись на диван руками, еле слышно застонал.

Карета Циклаури в очередной раз за этот день держала путь из Сакартвело в Мцхету. Внутри экипажа никто не разговаривал. Старшие сыновья Константина Сосоевича забились каждый в свой угол и размышляли. Пару раз Давид бросал растревоженные взгляды на брата, и его сердце обливалось кровью. Неужели эта пытка никогда не закончится?.. Сколько его дзме ещё так страдать?..

– Чудесно! – хмуро проворчал капитан. Они почти подъехали к дому, и он насупился, будто медведь. – Теперь она ещё и от всех шарахается. Не завидую я тебе.

Шалико не ответил и, смотря вдаль, даже не пошевелился. Старший Циклаури поджал губы, немного обидевшись из-за такой безразличности, и они ещё немного помолчали. Только когда фаэтон въехал во двор Мцхеты, младший брат обернулся в его сторону и вяло зашевелил губами:

– Он ничего с ней не сделал, ведь так?..

В этих словах сквозило столько безнадежности, что лейб-гвардеец не нашёл в себе сил признаться в похожих сомнениях. Немного погодя, мужчина тяжело вздохнул и, подбоченившись, вышел из кареты.

Шалико последовал его примеру, но на полпути застопорился и снова ушел в мир грёз. Дзма встал посреди двора и, хмуря лоб и сжимая кулаки, думал. Слуги забрали кареты в конюшню. Глядя на брата, Давид всерьёз посчитал себя счастливчиком, потому что не был связан обязательствами ни с одной женщиной. Какой в этом толк?.. Одни только проблемы! И чем быстрее «юный Вертер» поймёт это, тем лучше для него.

– Знаешь, дзма, – начал он со вздохом и, подойдя ближе, приобнял молодого политика за плечи. – Возможно, то, что случилось сегодня, – это большой повод задуматься.

– О чём это ты? – неожиданно бойко отозвался Шалико.

– Дело в том. – Давид заговорил доверительным шёпотом, оглядываясь по сторонам, и от души потрепал юношу по кудрявой шевелюре, – что ни одна женщина в мире не достойна подобных страданий. Да на тебя взглянуть страшно! А ведь свет не сошелся клином на одной Нино.

– Прекрати! – Младший глубоко закатил глаза и поспешно тронулся с места.

– Хоть раз послушай, что тебе говорят старшие! – Капитан ещё раз окликнул влюблённого и догнал его, сделав несколько уверенных шагов. – Может быть, ты всё-таки зря отослал Натали?

– Если ты скажешь ещё хоть слово, то клянусь, что ударю тебя.

– Ты думаешь, наши родители не скажут тебе того же? Да, наш отец очень дружен с Георгием Шакроевичем, но если выбор будет стоять между его дочерью и тобой, то, конечно, мы выберем тебя!..

Молодые люди посмотрели друг другу в глаза и выждали слишком тяжелую для обоих паузу.

– Ты уверен, что она тебе нужна? – на свой страх и риск спросил лейб-гвардеец. – После Айдемирова у неё подмоченная репутация, теперь ещё и не подпускает тебя к себе. А вдруг он и правда?..

Шалико оказался человеком слова и выполнил свою угрозу. Давиду достался удар кулаком в нос, которого он настолько не ожидал, что не удержался на ногах. Потом он всё-таки поднялся, зарычал и навалился на брата с ответной агрессией. Драка, которой она стала свидетельницей, привела в ужас пацифистку Софико.

– Вай ме деда! Что вы делаете? Совсем рассудка лишились?!..

Пар валил изо рта младшей сестры, пока она кричала на братьев в надежде остудить их горячие головы. Они не слушались. В конце концов, она встала между ними живой стеной и отвесила каждому подзатыльник, грозясь скрутить их за уши и отвести к отцу. Шубка, впопыхах накинутая на плечи, чудом ещё на них держалась.

– Не смей говорить о ней в подобном тоне!.. – все пыхтел в гневе младший. – Мне не нужна другая, понимаешь? И никогда не была нужна!

– Какой же ты мне брат, если поднимаешь на меня руку из-за девушки? – не остался в долгу старший. На этот раз Софико чуть не пришлось столкнуть их лбами, чтобы привести в чувство.

– Я не откажусь от неё, понял? Ни за что на свете!..

– Ну и дурак!

– Это из-за меня она попала в эту историю с Айдемировым. Я во всём виноват!..

– Но что случилось? – вопрошала даико. – О ком вы говорите?

– Нино Георгиевна, – съязвил Давид, оборачиваясь к сестре. Шалико отвернулся, стараясь не смотреть на брата, – после плена у неё развился страх перед мужчинами. Она никому не позволяет даже обнять себя. Да-да, и нашему разлюбезному дзме в том числе!..

Княжна Циклаури ахнула, закрыв рот ладошкой, и сочувствующе посмотрела на среднего брата.

– Знаешь, почему ты упустил Саломею Георгиевну? – усмехнулся тот невпопад. Старший дзма значительно изменился в лице. – Потому что ты всегда ищешь лёгкие пути. Да я бы на твоём месте в лепёшку расшибся, но не позволил бы ей выйти за Пето Гочаевича! А ты не только сам струсил, но и меня подбиваешь?!

На этот раз Софико едва не получила нечаянный синяк под глазом, стараясь закрыть собой Шалико. Ещё никогда она не видела Давида таким разъярённым!..

– И это за всё хорошее! – истерично рассмеялся измайловец. – И это за всю помощь и поддержку, что я тебе оказывал. Я о тебе забочусь, пойми же ты, абдали⁶⁷!

В ответ послышалось недовольное фырканье. Благоразумная младшая сестра значительно повысила голос:

– Знаете что? Вы оба перешли границы. Наговорили друг другу обидных слов, о которых потом будете жалеть. И я ни одного из вас не пожалею, так и знайте!..

Братья разошлись по разные стороны, тяжело переводили дух и враждебно косились друг на друга, но мешать лекции Софико не решались. Вот уж кто был страшен в гневе!..

– Вам лучше не попадаться друг другу на глаза, пока не придёте в себя.

– С радостью, – охотно подхватил старший брат и, поправив воротник шубы, отправился в дом. – У меня нет желания разговаривать с «изнеженными дипломатами».

Последнее высказывание, которое он, наверняка, позаимствовал у Игоря Симоновича, пришлось очень к месту. Шалико не опустился до ответной колкости, но, когда Давид скрылся, ещё долго прожигал дверь взглядом.

О, как он был зол!.. Но дзма попался под горячую руку и получил незаслуженный удар по носу. Это он понимал!.. Из-за ссоры с братом Шалико стало только гаже на душе. И что же теперь делать?..

– Я не буду раздавать тебе советы о том, как вести себя с женщинами, – со вздохом сказала Софико, – но помочь тебе выпустить пар… всё же в моих силах.

Пожалуй, он не ожидал подобной помощи даже от неё. Шалико обернулся к младшей сестре и с секунду рассматривал кудрявую русую макушку и хитрые карие глазки, в которых видел своё отражение. Он невольно улыбнулся, замечая, как уверенность скользила по её лицу и по невидимой ниточке разливалась по его собственным венам. Гнев немного отпустил его.

– Что ты задумала? – подозрительно сощурился он.

– Идём, – лукаво улыбнулась сестра.

Он мог только гадать о том, куда именно вела его Софико, но, чем ближе они подходили к бескрайнему полю за Мцхетой, тем больше вопросов у него появлялось. Шалико изо всех сил сдерживал их, и молодые люди шли молча, но у самой калитки даико резко развернулась и указала ему рукой на конюшню.

– Я пойду за Бурым. Для такого дела никто не подойдёт лучше, чем он.

– Для какого?.. – «Дела» хотел бы добавить он, но девушка уже умчалась вперёд. Через пару минут она вновь появилась и, держа своего любимого коня за уздцы, с нежностью погладила его по гриве. Поравнявшись с братом, Софико с энтузиазмом передала ему Бурого и подбадривающе усмехнулась.

– Отправляйся с ним в поле. Прямо сейчас!.. И ни о чём не думай.

Шалико озадаченно вскинул брови и, поздоровавшись с Бурым, нетерпеливо топтавшимся на месте, исподтишка глянул на сестру. Она перехватила его удивлённый взгляд и лукаво подмигнула.

– Это ни с чем несравнимое удовольствие. И это поможет! Будь уверен!..

Сказав это, Софико не спеша отошла в сторону и отворила калитку. Немного замешкавшись, дзма прошёл с конём в поле и в очередной раз обернулся на сестру. Она помахала ему издалека.

– Давай же!.. – крикнула во всё горло княжна. – Позволь ветру пошуметь у тебя в ушах. Выплесни всю ту горечь, что копится в сердце! Бурый унесет её с собой.

Разве кто-то дал бы ему более дельный совет?.. Воодушевление Софико окончательно заразило его. За спиной будто выросли крылья и, взобравшись на коня, юноша блаженно прикрыл веки. Он и не заметил, как понукнул коня, и тот податливо тронулся с места. С каждым шагом Бурый набирал скорость, и спустя пять минут, когда брат с громким возгласом промчался мимо, как сайгак, Софико с трудом подавила улыбку.

12

– Что значит: «Айдемировы – ненастоящие горцы?», – сверкая глазами, спросил Вахита Исламович и, выругавшись, отшвырнул свежий выпуск «Кавказского мыслителя» на стол. Джамаль понурил голову, как кот, которому отдавили хвост, и спрятал от разъярённого родителя глаза. Оправдаться ему было нечем.

Ирсана стояла у дверей, открытых нараспашку, и, обхватив себя руками, наблюдала за старейшинами. На семейном совете в доме дяди Анвара собрались все, кроме близнецов, которых мать и Дагмара повели на прогулку в тот солнечный февральский день, чтобы те не слышали споров, не утихавших с тех пор, как княжна Джавашвили вернулась к своим. Обстановка под их крышей накалялась с каждым днём.

После того, как Шалико Константинович и его брат забрали Нино, отец и дядя Анвар неустанно хмурили лбы и ворчали, что в жизни не испытывали такого позора. Разве кто-то в их роду проходил через нечто подобное? Разве кто-то ожидал, что всё так обернётся?.. Весь честной свет уже знал про то, что сын Вахита Джамаль выкрал грузинскую княжну и собирался обратить её в мусульманство, чтобы сыграть никях. Мать жениха уже составила список приглашенных!.. О том, чтобы отказываться от брака с этой девушкой, не могло идти и речи. Как, впрочем, и о том, чтобы восстановить былые отношения с её родными. Что же делать?.. Отправить к Георгию Шакроевичу сватов, чтобы —после всего-то случившегося! – решить вопрос полюбовно? Ах, да ведь старый грузин теперь ни за что не отдаст им свою дочь! Скорее уж они – возобладав над гордыней, – откажутся от своих планов и безмолвно уйдут в тень. Да, на них ещё долго будут показывать пальцем!.. Но разве остался другой выбор? Радовало одно: вся эта история не пройдёт бесследно и для Джавашвили тоже.

Джамалю приходилось нелегко. Ирсана пыталась рассмотреть в его глазах горечь от потери возлюбленной, но замечала в них только сожаление и раздражение, граничащее с неврозом. Может быть, он и страдал из-за Нино, но неодобрение близких расстраивало его гораздо больше. Ваша понимал, что именно он навлёк на их семью этот позор, и старался избегать почтенных старцев, а они с Искандером сочувственно смотрели незадачливому брату вслед и не подпускали к нему близнецов, то и дело спрашивавших, куда вдруг делась «плачущая Лейла». Один дядя Муса защищал племянника от гнева Вахита, но на этот раз даже он оказался бессилен.

Пожалуй, со временем старейшины всё же смогли бы смириться с тем, что украденную невесту умудрились выкрасть обратно прямо у них из-под носа, – и даже не посмотрели им в лицо, не вышли на честный бой! Но кто из именитых предков, среди которых, согласно поверьям, значились князья Турловы, смирился бы на их месте с тем, как сильно второсортная ахалкалакская газетёнка унизила их семью?.. Какими отвратительными, постыдными выражениями пользовался некий Никандро Беридзе, за чью голову они заплатили бы целое состояние, только чтобы очернить их? За что же великий Аллах так наказывал их?!

– Ты хоть понимаешь, как сильно мы пали в глазах людей после этой статьи?.. Аудал!⁶⁸ Аллах покарает тебя! – сокрушался старый чеченец, не стесняясь в выражениях. Джамаль устало зажмурился, а Ирсана обменялась озадаченными взглядами с братом Искандером.

– Не исключено, что это дело рук её семьи, – поделился своими мыслями де-ваша Анвар и тяжело вздохнул. – Статья слишком кричащая.

– Поедем к издателю и пригрозим, чтобы выдал нам этого прохвоста. А будет артачиться – закроем газетёнку, – подхватил Вахита и вновь обернулся к Джамалю. – Видишь, что ты сделал с нами, сын? Я тебя не то, что на Нино Джавашвили, – вообще ни на ком не женю. Умрёшь холостым и бездетным!

– Я покорен вашей воле, отец. – Сын внезапно подал голос и, поиграв желваками на скулах, добавил: – Но если бы я до сих пор хотел жениться на этой девушке, то ни вы, ни тем более её родные, не остановили бы меня.

Ноздри мужчины раздулись от гнева. Какая неслыханная наглость, какое неповиновение!.. Почтенный старейшина опешил и словно впервые взглянул на старшего отпрыска не сквозь пелену родительской любви, обесценивавшей все пороки. То, что старик увидел, ужаснуло его. И это он его таким воспитал?.. Старший сын, любимец отца, первенец и наследник, обласканный вниманием! Он никогда не давил на него, всегда считался с его мнением и даже позволял сидеть у себя на шее, не отправил на службу или в армию. И даже поддержал ту сумасбродную затею с грузинкой-христианкой!.. Разве сыновья в семьях его друзей или знакомых пользовались такой свободой? Неужели брат Муса, как всегда, оказался прав насчёт Джамаля и верно отметил про ремень, которого тот недополучил в детстве?.. Хотя, быть может, ещё не поздно всё исправить?..

Поддавшись порыву, Вахита занёс над сыном руку и с силой ударил по лицу. Джамаль даже не пошевелился, только отросшие волосы налезли на лицо, накрыв покрасневшую от пощёчины кожу. Ирсана вскрикнула, отойдя от двери, но де-ваша Муса опередил её и загородил племянника собой.

– Хватит, ваша, – спокойно проговорил имам. – Момент уже упущен. Делу силой теперь не поможешь…

Отличаясь меньшей вспыльчивостью, чем сын, старейшина быстро понял, о чём твердил его брат, и хмыкнул со зловещей решимостью. Во1 стоял за спиной у дяди и не двигался.

– Ты верно говоришь, Муса Исламович. Праздность – корень всех пороков. Отправим его в Кавказскую гренадёрскую дивизию под командованием нашего двоюродного дяди Мустафы. Почистит сапоги в казармах и мигом образумится!

Вот тут-то выдержка и отказала Джамалю. Он поднял на отца непокорный взгляд и запыхтел, чувствуя, как Дамоклов меч стал медленно опускаться над его головой.

– Вы не можете поступить так со мной, отец! – Юноша сдерживался из последних сил, чтобы не показывать своих слабостей, но жесты и мимика всё равно выдавали его. – Я ваш старший отпрыск. Я ваш наследник!..

– Эге-гей, Вахита Исламович, – не остался в стороне Анвар и иронично фыркнул, прежде чем брат снова взял слово. – Жестоко ты с сыном, жестоко. В гренадёрах по ночам ты можешь мечтать только о том, чтобы голова коснулась желанной подушки. А о девушках и вовсе позабудешь!

– Я этого и добиваюсь, милый ваша, – пожал плечами Вахита. Джамаль кусал губы в стороне и бессильно сжимал кулаки, но, наученный горьким опытом, больше не перечил отцу. – Ты есть и остаешься наследником этого дома, сын мой. Я люблю тебя так же сильно, и ради твоего же блага я сделаю то, что задумал. Я сейчас же напишу нашему дяде Мустафе, и ты отправишься в его дивизию через несколько недель.

Когда отец и дядя Анвар скрылись на лестнице, горе-влюбленный с силой ударил кулаком по столу. Ирсана и Искандер, вздрогнули от неожиданности, а дядя Муса неторопливо коснулся спины племянника.

– На всё воля Всевышнего, – глубокомысленно заключил де-ваша. Джамаль пыхтел и тер виски от напряжения, и, если бы не почтенный имам, точно сорвал бы на ком-то свой гнев. – Помни, о чём мы с тобой говорили. Только смирение выведет тебя на истинный путь.

Молодой человек распрямился и посмотрел на Мусу с ненавистью. Правда, постепенно гнев стал исчезать из его глаз, а грудь перестало сжигать огнём. Дыхание понемногу выравнивалось, и Джамаль внезапно вспомнил, что плакал, как ребёнок, уткнувшись в коленки имама в ту ночь, когда Нино забрали родные. Сколько раз он приходил к дяде за советом, а, как только на душе становилось легче, отмахивался от его чересчур праведных речей, слушать которые было так сложно, что он вскоре открещивался от них? Они жили, как в замкнутом круге. Но… как долго это могло продолжаться?.. Дядя Муса – его совесть и единственный человек, способный вывести его из тьмы, в которую погрузилась его душа. Какой смысл отталкивать его в очередной раз? Теперь он это понимал.

– Ваша, – неуверенно позвала Ирсана, и Джамаль удивлённо обернулся в её сторону. В руках йиша держала аккуратно запечатанный конверт, на котором значилось его имя. Только спустя время он вспомнил, что она получила его пару минут назад от посыльного, чьё присутствие в их доме он не заметил, слишком глубоко уйдя в свои мысли.

Джамаль протянул руку, чтобы забрать у сестры конверт, но та не сразу ослабила хватку. По тому, как она смотрела, он уже догадался о возможном авторе сего послания, и кровь побежала по его венам быстрее. Не сдержав любопытства, он с прежней прытью разодрал бумагу в клочья и жадно вчитался в следующие строки:

«10 февраля 1888 года

Знайте, что я презираю Вас всей душой. То, что Вы сделали, недостойно мужчины. Я не обращаюсь к Вам по имени-отчеству, не использую этикетных обращений, в которых, как дипломат, разбираюсь лучше, чем Вы можете себе представить, и всё это потому, что считаю Вас недостойным и минуты своего времени. То, что Вы сотворили с женщиной, которую я люблю, ужасно, и я никогда не прощу Вам этого. Я бы с радостью вызвал Вас на дуэль в надежде смыть Вашей кровью то оскорбление, которое Вы нанесли княжне Джавашвили, но ради неё же я не пойду на этот риск. Я знаю, что нужен ей здесь и сейчас, но, поверьте, это Вас не спасёт. Я придумал более изощрённый метод отомстить Вам, не проливая крови. Та статья, с которой и Вы, и Ваша семья, наверняка, уже успели ознакомиться – это только начало. Скоро Вы выйдете на улицу, и от Вас станут шарахаться точно так же, как Нино Георгиевна теперь боится мужчин. Вас сочтут ПРОКАЖЁННЫМ. Тогда и только тогда моя душа успокоится, и я посчитаю, что Нино Джавашвили отомщена так, как она того заслуживает. Ну, а Вы… будете презираемы народом так же сильно, как и мной.

Ваш преданный слуга,

Шалико Циклаури».

Джамаль нахмурил брови и уронил письмо на пол. Искандер, ни минуты не мешкая, подобрал лист с пола и вместе с Ирсаной пробежался по нему глазами. Дядя Муса, стоявший за их спинами, тоже ознакомился с письмом. Хотя реакция всех троих разительно отличалась одна от другой, и старец, и брат с сестрой озадаченно переглядывались. Главный адресат от души зарычал и ударил кулаком по стенке.

Однако, как и завещал Шалико Константинович, на этом сюрпризы для них не закончились.

– Ваша-ваша!.. – во всё ещё распахнутых дверях показалось заплаканное личико Бейдуллы. Абдулла подоспел пару секунд спустя и похвастался синяком под левым глазом, который получил в уличной драке. – Ты не представляешь, что сейчас случилось, ваша!

Ирсана ойкнула и с возгласом удивления кинулась к младшим братьям. Запыхавшись от бега, близнецов в конце концов догнала и Дагмара. Опершись о колени руками, она тяжело перевела дух, но также выглядела расстроенной.

– Что такое? – спросил племянников дядя Муса и подошёл ближе. – Откуда у Абдуллы синяк?

– Помните сына лавочника Магомеда? Я с ним подружился две недели назад, – отвечал мальчик, и после драки размахивавший кулаками. – Он сказал, что я и Бейдулла болеем проказой, и что все об этом знают. У-у-у, как я его проучил!

– Так не только Магомед говорит!.. – всхлипнув, доложил Бейдулла. – Так все говорят. Весь город! Ты, что ли, всех бить начнёшь?

– Ну и буду! Почему они болтают о нас такое?!

Пока братья спорили, старшие в недоумении взглянули на Дагмару, которая, к их ужасу, качнула головой в знак согласия.

– Я слышала шептание за спиной, пока мы шли, – с горечью подтвердила девочка. – Не знаю, кто распустил эти грязные слухи, но мы с мамой не смогли купить сыра, потому что молочница не пустила нас даже на порог.

Де-ваша Муса почему-то усмехнулся громко и даже весело. Искандер насупился, а Ирсана прикрыла рот ладошкой и, округлив глаза, воззрилась на Джамаля. Ваша сокрушённо прикрыл веки.

***

– Я не знаю, как ты это сделал, – на следующий день сказал брату Давид, распахивая дверь его комнаты, – но в Ахалкалаки все чураются, как только слышат фамилию Айдемировых.

Шалико, сидевший на подоконнике с книгой, расплылся в усмешке и со вздохом отложил труд очередного немецкого философа. Спустя несколько дней после той драки с братом юный политик чувствовал себя кругом виноватым. А теперь Давид ещё и уезжал обратно в полк!.. Разве можно отпускать дзму вот так?..

– Я довольно долго прожил среди итальянцев, – устало вздохнул юноша и спрыгнул с подоконника. – Я учился у лучших.

– Подглядел у какого-нибудь де Медичи или Борджиа, ведь так? – хитро сощурился капитан и звучно хохотнул, когда младший брат посмотрел в ответ не менее лукаво. – Ну да, ну да!.. Кто лучше них разбирается в мести и заговорах?..

Шалико улыбнулся краешком губ и положил старшему Циклаури руку на плечо. Воздух между ними казался спёртым, но только с его стороны. Незлобивый лейб-гвардеец выглядел уверенным и совсем не обиженным.

– Прости меня, – наконец, выдавил из себя младший князь. – Я был не в себе. Наговорил тебе столько плохого…

– Всё хорошо. – Давид не дал ему договорить и в свою очередь тоже коснулся его плеча. – С кем не бывает?..

Эмоции вновь захлестнули Шалико. Брат за брата за основу взято – таковы законы гор, – и его собственный дзма следовал им от начала до конца. Ему не на что жаловаться. А вот Давиду, возможно, и было!.. Он без зазрения совести привлёк его к себе и от души обнял, похлопав по спине. Брат рассмеялся ему на ухо, но также горячо ответил на объятья.

– Наш маленький Ромео! – любовно проговорил измайловец и, отстраняясь, потрепал дзму по кудрявой макушке. – Как поживает твоя Джульетта?

Немного развеселившийся молодой дипломат заметно помрачнел и, спрятав руки в карманы, встал полу-боком.

– Всё так же, – безрадостно признался парень. – Сестёр не боится. Отца тоже не особо. А вот мы с Игорем Симоновичем…

Давид сочувствующе поджимал губы, но слушал молча. Чем ещё он мог помочь? Посоветовать юному влюблённому «развеяться»? Чего доброго, ещё ударит снова по носу!.. Похоже, дзма будет счастлив только с Нино Георгиевной, или же не будет счастлив совсем. Как это похоже на него самого в молодости!..

– А Айдемиров. – Решив сменить тему, он выбрал, пожалуй, не самую благоприятную. – Краем уха я что-то слышал про наказание, которое придумал ему отец за ту историю.

– Гренадёрская дивизия, – не без удовольствия поведал Шалико, а матёрый военный авторитетно присвистнул. – Под командованием двоюродного дяди.

– Будь уверен, – лукаво подмигнул брат и не спеша развернулся к двери, – ему не дадут там спуску. У меня есть кое-какие связи среди гренадёров, и…

Молодые люди обменялись смешками, переглянулись и поняли друг друга без слов. Вдоволь посмеявшись над незавидной судьбой Джамаля Вахитаевича, они, впрочем, довольно быстро вернулись к обсуждению своих собственных.

– Ты уже уезжаешь? – досадливо спросил Шалико. – Так скоро?

– Меня больше ничего не держит дома. Не у меня же здесь возлюбленная. – Долгий взгляд глаза в глаза. – К тому же, в полку меня уже все заждались. Ну, а ты?

– Я побуду в Ахалкалаки, пока Нино не придёт в себя, – последовал ответ. – Генеральный консул согласился продлить мне отпуск, но только сусловием, что я лишусь отпускных дней на год вперёд. И о дополнительных выплатах можно теперь только мечтать…

– А жаль, – с тяжёлым вздохом заметил Давид. – Дополнительные выплаты нам бы не помешали…

Как только он сказал это, в дверном проёме показалась тучная фигура Константина Сосоевича, чьи тяжелые шаги сыновья услышали ещё с лестницы. Заметно вспотев, старый князь пустил скупую мужскую слезу ещё и потому, что Дариа Давидовна уже вовсю хлопотала о скором отбытии старшего отпрыска в Петербург, а он сам ещё не успел дать ему последних, жизненно важных наставлений.

– Ну, Давид Константинович! – Раскрыв для сына объятья, Константин привлек его к себе и похлопал по спине своей полной рукой. – С Богом, мой дорогой. И помни, что мы все рассчитываем на тебя.

– Я помню, отец! Я помню!.. – «Дорогой» глубоко закатил глаза и обернулся через плечо к брату. Зная ситуацию изнутри, Шалико не мог разделять его иронии. – Вы ж не даете мне об этом забыть.

– Привези нам богатую невесту. Не обязательно красивую. Нас вполне устроит миловидная девушка из хорошей семьи. Но поспеши! – Сосоевич попенял швило пальцем, и нервозность отца поразила его детей. – От этого теперь зависит наше будущее. Ну, очаруй её там, мундиром своим посвети! – На этом князь Циклаури стряхнул с сюртука сына пылинки. – Ты же это умеешь? Ну что я тебе, право слово, рассказываю!

– Как меню в ресторации выбираете!.. – почти не слушая, пробубнил капитан и, обойдя отца стороной, вышел вон из комнаты. – Осталось только посолить!

Константин вайкнул, развёл руками и своей неуклюжей походкой бросился за Давидом. В дверях он пересёкся с младшей дочерью, но продолжил свой путь, не обращая на неё внимания, и всё кричал что-то вслед её брату. Софико озадаченно нахмурила брови:

– Опять лекция про «богатую невесту»?..

Шалико глубокомысленно кивнул и, протянув сестре руку, пригласил внутрь. Несколько секунд младшие отпрыски переглядывались, от всего сердца жалея старшего, но не решались озвучить своих мыслей. Сколько они помнили Давида, он всегда слыл профаном в том, что касалось любви. Только Ламара могла сравниться с ним в этом вопросе, но и та, в конце концов, устроилась вполне неплохо и ещё пару дней назад покинула Ахалцих, уехав вместе с мужем к его родне. Но не слишком ли цинично со стороны их родителей считать, что таков долг старшего сына? Дзма давно избавился от романтических иллюзий, да и возраст к тому обязывал. И всё же…

– Шалико, – немного погодя позвала даико, оторвавшись от мрачных мыслей. – Как только проводим Давида, мне понадобится твоя помощь.

Она могла не продолжать: он и так понял, что речь наверняка пойдёт о Ваграме Артуровиче и об его издательстве. Эта мысль вызвала в его сердце едва ощутимую братскую ревность, но сестра так смотрела, что он так и не смог ей отказать.

– С чего бы вдруг ты собралась пойти туда? Ты что-то недоговариваешь?

– Ах, ну что я могу недоговаривать?! – воспротивилась Софико и постаралась не думать о редакторе «Кавказского мыслителя» больше приличествующего. – Сам посуди: ему, должно быть, досталось за ту статью. Неужели я не захочу извиниться перед ним и объяснить ситуацию?

В её рассуждениях сквозил здравый смысл, – как, впрочем, и всегда, – и даже Шалико в итоге сдался под таким напором. Давида провожали в путь всей семьей. Потчевали его напоследок вином и плеснули вслед воды, но, как только экипаж капитана скрылся за поворотом, из ворот Мцхеты выехал и другой фаэтон, ехавший прямиком в Ахалкалаки.

Софико не понимала, почему сердце так стучало, пока она поднималась в тот день на восьмой этаж издательства. Вернее, она легко списала участившийся сердечный ритм на физическую нагрузку, от которой уже успела отвыкнуть, но, чем ближе она подходила к заветной двери, тем сильнее её пробирало нетерпение. Но этого она уж точно не могла объяснить логикой!..

– Вы с Нино очень похожи, – сказал ей пару дней назад Шалико в доверительном разговоре тет-а-тет. – Но кое в чём всё же заметно отличаетесь.

– Например? – полушутя-полусерьёзно спросила сестра, желая отвлечь брата. Он только что вернулся из Сакартвело, но, судя по всему, так ничего и не добился: возлюбленная по-прежнему отталкивала его.

– Вы обе деятельные и живые, не можете сидеть, сложа руки, и нескольких минут, – улыбаясь, продолжал дзма. Софико и сама не сдержала улыбки, наблюдая за восторженным выражением его лица. – Но, если Нино не любит… весь мир теряет для неё краски.

– А для меня любовь не так важна, – легко подхватила княжна и пожала плечами. – Это приятное дополнение, но не более.

– Именно так, – смеясь, согласился Шалико. – Она рисует и танцует в десять раз лучше, когда влюблена. Ты можешь жить без всяких влюблённостей годами, но… не отказывайся от романтики, даико. Потерянного времени уже не вернёшь…

«Не отказываться от романтики»?.. Что же он имел в виду? Возможно, брат и был прав в том, что она ничего не потеряет, если всё же даст себе маленький шанс. Всю жизнь она считала себя выше «девичей мишуры», но почему нельзя совмещать приятное с полезным? Что может быть хуже сожалений об упущенных возможностях?.. На старости лет никто не спасёт её от них, если только она сама не перестанет гнать эти мысли прочь. Мысли о…

– Ваграм Артурович? – Софико вбежала в кабинет редактора с растрепанной причёской и раскрасневшимися щеками, но улыбка вмиг сошла с лица девушки, как только она увидела синяк под правым глазом собеседника. – Что с вами стряслось?..

На рабочем месте издатель «Кавказского мыслителя» снова был один. Княжна Циклаури оглядела затравленным взором его кабинет и осознала, что беспорядок в ящиках и на полках навёл кто-то посторонний. Неизвестный разбросал папки, документы и прошлые издания «Мыслителя» по всему полу, сломал любимую статуэтку Ваграма Артуровича и разорвал кое-какие семейные фотографии. Сердце Софико упало в пятки, когда она поняла, что всё это, наверняка, случилось по её вине.

– Ну, Софико Константиновна! – Надрывисто смеясь, армянин повернул голову в её сторону и поспешно поднялся со своего места. – Вы довольны тем, что сделали? Любуйтесь! Всё это – ваша заслуга.

Княжна спрятала глаза в пол и, когда он приблизился, всё ещё пристыженно молчала.

– Я не хотела ничего делать за вашей спиной…

– Но вы это сделали! И пустили коту под хвост все мои старания. Я столько трудов вложил в это место! Я ушёл из семейного дела, я потратил кучу денег, а вы сначала принесли мне славу, но потом… всё испортили!

– Да причём тут вообще вы?.. Как эгоистично вы судите!

Оглушительная пауза. Он вспылил:

– Причём? – Ваграм сложил руки на груди. – Хорошо, расскажите мне! Расскажите, чем вы себя оправдываете.

– Оправдываю себя?!

– Да! О чём вы думали, когда писали столь провокационную статью об одной из самых уважаемых семей Кавказа?!

«О чём вы думали». Его тон резанул, словно нож, и от неожиданности она даже отшатнулась. Софико посмотрела на своего редактора так, как будто впервые его увидела. Как будто сняла с глаз розовые очки!.. Разве её Ваграм Артурович выразился бы таким образом?

– Об одной из самых уважаемых семей Кавказа? – прохрипела девушка, повышая голос. – Какая мне разница, уважаемы они или нет, если они кощунственно обошлись с близким мне человеком?..

Ваграм осёкся, должно быть, осознав, что погорячился, но механизм уже был запущен. Её сиятельство злилась с каждой минутой всё сильнее и едва ли не тряслась от возмущения, когда разговор заходил об Айдемировых:

– Эти… «уважаемые», как вы выразились, – фыркнула княжна, не скрывая иронии, – морально покалечили девушку, которую любит мой брат. Она не подпускает его близко, и одному Богу известно, что с ней сделали в плену! И после всего этого я, по-вашему, должна хранить молчание?..

– Княжна, – примирительно, но твёрдо заговорил издатель. – Я понимаю ваш гнев, но вспомните, что я вам говорил!.. Вы слишком юны и склонны делать выводы на горячую голову. Этот поступок – из их числа!..

– То есть, – дразнясь, отозвалась Софико. – Если бы вы были на моём месте, вы бы подумали головой, даже если бы это помогло спасти невинную девушку?

Настенные часы в кабинете тикали все громче и тяжелее. Молодые люди молчали, шумно переводя дыхание. Ваграм Артурович устало потёр глаза.

– Они приходили ко мне, – начал он после паузы, шумно выпустил ртом воздух и повёл руками в стороны. – Вы и сами видите. Но я не выдал вас, хотя Вахита Исламович грозился закрыть «Мыслителя».

– Как жаль, что вам не выдадут Георгиевского креста за храбрость, – съязвила княжна, сама от себя не ожидая. – Но я напишу брату, ведь он капитан в Измайловском полку. Возможно, мы что-то и придумаем!

– О, Софико Константиновна!..

– Я думала, вы другой. – Последнее слово она пренебрежительно кинула ему в ноги. – Что вы цените содержание, а не обёртку. Что вам всё равно на предрассудки и почести. А вы оказались… типичным кавказцем!

Ваграм застонал, запрокинув голову назад, зажмурился и замельтешил по комнате. Она молчала, но гнев по-прежнему клокотал в душе. Наконец, он остановился, несколько секунд смотрел в одну точку, и только после этого спросил:

– Тот ваш поступок… вы сделали это специально?

У Софико запылали уши. Лицо разгладилось, замешательство пришло на смену обиде и злости. Она звучно сглотнула, вспомнив свои размышления за дверью, и против воли зарделась, как дитя.

И об этом человеке она думала, как о… своём будущем возлюбленном? Его подпустила настолько близко к своему сердцу? Какой же она была глупой!..

– Думайте как хотите, Ваграм Артурович, – произнесла она с полным достоинством. – Только мне жаль времени, которое я потратила на вас и ваше издательство, если вы действительно в это верите.

Она развернулась к нему спиной, но всё равно услышала, как тяжело он вздохнул. На миг она замешкалась и услышала, как он прошептал с неприкрытой горечью:

– И всё же… вы не должны были этого делать, княжна. Если «Мыслителя» закроют, то это будет ваша вина.

– Если вы хотите, чтобы я ушла, – откликнулась девушка, в последний раз посмотрев ему в лицо. Теперь она вновь видела перед собой прежнего редактора, но что-то между ними успело поменяться, – то не утруждайте себя намёками. Я сделаю это сама!..

Мужчина не хотел этого, но разве переубедишь шестнадцатилетнюю девушку, если она что-то уже решила? Он общался с ней достаточно долго, чтобы знать, какой неуступчивой княжна Циклаури становилась в минуты потрясений. Сейчас наступила именно такая минута, и он ни словом, ни делом не выдал своего сожаления. Лишь на мгновение самообладание отказало ему, и он сделал шаг ей вдогонку. Это не помогло. Уходя, Софико громко хлопнула дверью.

***

На обратном пути в Мцхету сестра не проронила ни слова. Шалико не узнавал её. Никогда прежде она не держалась настолько отстраненно, и теперь он почти не сомневался в том, что в издательстве что-то случилось. Ваграм Артурович обидел её? Позволил себе лишнего? Ах, ну почему он не поднялся с ней вместе?..

– Знаешь, дзма, – вдруг заговорила Софико и обернулась в его сторону. Всё это время она смотрела в окно кареты и не откликалась на его зов. – Я так завидую тебе, что ты смог уехать из нашего зашореного края!

– Завидуешь? – снисходительно улыбнулся брат. Он легко раскусил, о чём она толковала, и такая категоричность умилила его. А ведь в её возрасте он думал точно так же! Да что там «в её возрасте»… ещё месяц назад он уверял себя в том, что Натали и Европа – это всё, что ему нужно!..

– Я так устала от кавказского менталитета, – тяжело вздохнула княжна и недовольно фыркнула. – Столь же узколобых людей, как кавказцы, ещё поискать!

– В Европе не намазано мёдом, даико, – ответил он, смеясь, когда фаэтон заехал во двор Мцхеты. – Ты поймешь это, когда я возьму тебя с собой.

Зрачки сестры расширились. Неужели она дожила до этого дня?.. Неужели она вырвется из ненавистных оков, будет дышать полной грудью? Здесь, на Кавказе, разочарование ждало её за каждым углом. Даже Ваграм Артурович предал её!.. Но теперь новая жизнь ждала за поворотом, и печальные мысли вскоре забылись, как страшный сон. В следующую минуту она повисла у дзмы на шее и завизжала ему на ухо:

– Я буду так рада, так рада! Ты самый лучший брат на свете, Шалико!

Он не обольщался по этому поводу, но всё равно обрадовался той мысли, что смог её развеселить.

– Я обещаю, что не подведу тебя. Я буду вести себя, как настоящая светская дама!

– Ну уж нет!.. Будь собой. Разве не для этого мы туда поедем?

Молодые люди улыбнулись друг другу. В дом они зашли почти весёлые, но счастье Софико продлилось недолго.

У дверей молодым людям встретился человек, которого они видели у себя впервые. Он даже не извинился перед ними за то, что чуть не сшиб с ног, и вышел вон, поправив на голове шляпу. Посмотрев ему вслед, младшие отпрыски князя увидели, что незнакомец направлялся в конюшню, а конюх как будто… ждал его.

Плохое предчувствие накрыло Софико.

– Что… что вы делаете, милейший?.. – вспыхнула княжна и спустилась по лестнице вниз к неизвестному. Конюх тем временем вывел за поводья Бурого и передал его в руки человеку, которого она окликнула. Княжна Циклаури вся побагровела.

– Кто вам разрешил трогать моего Бурого? – Споткнувшись о булдыжник во дворе, она кинулась на защиту любимого коня и чуть не вырвала его из рук незнакомца. – Объяснитесь сейчас же!

– Вашего Бурого? – усмехнулся человек, говоривший с явным армянским акцентом. Конь заржал, уткнулся в руку хозяйки, будто совсем не хотел покидать её. – Я выкупил его у князя Циклаури. Теперь он мой Бурый.

В их головах прогремел пушечный выстрел. Шалико, подоспевший как раз в тот момент, чтобы услышать эту часть разговора, раскрыл рот от удивления. Даико ахнула, попятилась назад, наступила ему на ногу и в немом ужасе взглянула на конюха. Тот кивнул, пряча от них глаза.

– За вашего коня много заплатили, ваше сиятельство, – взялся разъяснить мужчина. – Ваш отец до последнего не соглашался, но обстоятельства… Вы и сами знаете.

Это оказалось выше её сил. Если бы брат не поддерживал Софико за плечи, она бы точно лишилась чувств. И как этот наглец скалился, как хамовато смотрел!.. Она чуть не разрыдалась, пока армянин уводил Бурого прочь, словно отрывала от груди собственного ребёнка. И как звучно конь ржал, как будто всё понимал, всё чувствовал!.. Он всегда был таким чутким…

– Нет! Это не может быть правдой!.. – мотала головой девушка. В конце концов из её глаз брызнули слезы. Почему беды сваливались на неё одна за другой? Как так получилось, что мир вокруг в одночасье затрещал по швам? Всё, что она любила и во что верила, исчезало, рассыпалось, как песок!..

Шалико застыл в изумлении и, приобняв сестру, позволил ей выплакаться себе в жилетку. Плечи даико содрогались от рыданий, и его собственное сердце обливалось кровью. Через пять минут любимого коня Софико и след простыл, но его бывшая хозяйка не переставала плакать.

– Как он мог? – прошептала девушка, отстраняясь от брата, и размазала по лицу слёзы. – Он должен объясниться…

Молодой князь не успел моргнуть, а Софико уже умчалась в дом. Он спешил со всех ног, чтобы догнать её, но отец вскоре сам вышел к ним навстречу из своего кабинета. Через секунду из-за угла появилась и мать и молча переглянулась с Шалико. Какую сцену пропустил Давид!..

– Вы продали Бурого, papa? Продали моего любимого коня?!

Юный дипломат устало прикрыл веки. Никто из них не мог похвастаться беззаботным существованием. Проблемы сыпались, как из рога изобилия, а сил сопротивляться им становилось всё меньше. На дворе конец февраля, и, по словам отца, если Давида не удастся женить к поздней весне-лету, они точно пойдут по миру. А ведь Нино только что удалось спасти от Айдемировых!.. Неужели тяготы никогда для них не закончатся?

– И как не вовремя Нино Георгиевна упрямится! – вдруг сказал Константин. Они с Софико уже обменялись взаимными колкостями, которые Шалико благополучно пропустил мимо ушей. Зато этого он точно не стерпит! – Вас бы уже сейчас поженить! Её приданое могло бы нас спасти. А то теперь жди, пока Давид найдёт невесту…

Дариа Давидовна, предчувствовавшая бурю, звучно охнула и перекрестилась. Шалико задышал тяжелее.

– «Не вовремя упрямится»? – рассердился сын. – Да как вы можете так рассуждать, papa? Бог весть, через что она прошла в плену, а вы только о своих финансах и думаете?..

– Да! – прикрикнул отец. Софико, уже получившая свою порцию нагоняев, красноречиво закатила глаза. – В этой семье только я о них и думаю! Романтика хороша, когда желудок сыт, и ноги в тепле. А у нас вскоре не будет ни того, ни другого!

Швило вайкнул, всплеснув руками, и, не в силах выносить лекций, направился к выходу. Мать засуетилась, кинувшись за любимым отпрыском следом, но он не стал слушать её. На вопрос, куда он направлялся, средний сын назвал Сакартвело.

– Правильно! – Младшая дочь последовала примеру брата и, топнув ножкой, бросилась в свою комнату. – И я больше не могу находиться в этой комнате!

Когда дочь и сын ушли, Константин схватился за сердце. Дариа захлопотала вокруг него, усадив на диван в гостиной. Уходя, Шалико расслышал, как отец сокрушался, что неправильно воспитал своих детей. Что на Кавказе дети не грубят своим родителям и что с его собственными отпрысками «явно что-то не так». Шалико и сам понимал, что они с Софико хватили лишнего, но его мысли, несмотря на все жалобы отца, были заняты другим. Георгий Шакроевич понял бы его!..

Георгий Шакроевич… Шалико испытывал жгучий стыд, вспоминая своё поведение в начале зимы. По правде сказать, он не знал, как подступиться ни к Нино, ни к её отцу. Благо, Саломея и Тина смягчали своим женским чутьём острые углы и принимали его весьма тепло, да и Игорь Симонович с недавних пор явно к нему переменился. Каждый его визит в их дом они воспринимали как праздник, ведь, несмотря на все переживания, Нино каждый раз безгранично радовалась своему возлюбленному. Он видел это, чем подбадривал себя, когда совсем опускались руки. Лёд трогался! Хоть и медленно, но трогался…

– Она в саду, – доверительно шепнула Тина, встретив его в тот день в дверях. – Вышивает…

Он кивнул и вежливо поцеловал ей руку. Госпожа Ривкина ласково улыбнулась, поглаживая другой рукой свой живот. Ему показалось или тот начал округляться? Ещё две недели назад ничего не было видно!..

– Я так жду его! – призналась молодая женщина, когда гость тактично спросил об этом. – Мне кажется, что будет мальчик. Мой супруг ворчит, когда я жалуюсь на недомогание, но…

– Вам часто бывает нехорошо, Валентина Георгиевна? – участливо спросил Шалико, как дипломат, читавший между строк. – Вы зовёте в дом Левона Ашотовича?

– Пустяки, – отмахнулась средняя сестра Нино, но её тон всё равно ему не понравился. – Идите же, ваше сиятельство! Даико вас заждалась.

Он послушался, но всё же подумал о том, что хорошо бы расспросить об её самочувствии Игоря Симоновича. Он, наверняка, расскажет больше, да и дружеские отношения между ними это, пожалуй, закрепит…

– Шалико?..

От звука её голоса по телу побежали мурашки. Как же просто Нино возвращала его в юность!.. Ей стоило только позвать, и он забывал о своём возрасте, о жизненном опыте и прочей мишуре, заставившей его поступить так, как он поступал в январе. Рядом с ней он навсегда останется влюблённым мальчишкой, что мечтал об Императорском Университете и европейских столицах. Время над ними не властно!..

Нино сидела в тени деревьев возле беседки, и он издалека приметил её ровную осанку и лебединую шею. Погода, несмотря на зимний сезон, стояла прекрасная, и княжне не хотелось запирать себя дома. Она дышала свежим воздухом, разрумянившим щёки, и наслаждалась уединением.

– Я видел Валентину Георгиевну, – проговорил он со вздохом и опустился на другой краешек скамейки. Так ей, наверняка, будет спокойнее. – Она такая счастливая! Но, похоже, беременность не проходит для неё бесследно.

– Старшая сестра ворчит, что мы сговорились, – смеясь, промолвила Нино. Она не поднимала на него взора, пока вышивала, но он всё равно приметил, что она улыбалась. Это согрело ему душу. – Говорит, что не успевает ухаживать за нами обеими и что стала для этого слишком стара.

– Саломея Георгиевна стара? – неподдельно удивился Шалико. – Никогда в это не поверю!

Девушка оторвалась от своего пяльца и взглянула ему в глаза. Они дружно рассмеялись, и юноша отметил, что, несмотря на вдовство, её старшая сестра оставалась самой красивой женщиной Ахалкалаки. Если бы та захотела, то обязательно вышла бы замуж во второй раз! И всё равно, что болтали о ней люди!..

Шалико прикусил язык, как только сказал это. Улыбка сошла с лица Нино, и она вернулась к вышиванию. Пальцы не слушались, потому что дрожали, и один раз она даже уколола их иглой. Юный Циклаури застонал от отчаяния.

– Я совсем не это хотел сказать!..

– Именно это, – перебила его Нино. – Но даже если нет, это всё равно важно! Зачем тебе я, когда Ахалкалаки полон невест и без подмоченной репутации и покалеченной психики?

– Твоя психика не покалечена, – серьёзно заверил он и придвинулся ближе. Она занервничала, и он тут же пожалел о своей несдержанности. – Тебе просто нужно время.

– А оно у тебя есть?

– О чём это ты?..

– Шалико! Вы на грани разорения. Тебе, как и Давиду, нужна богатая невеста, которая спасёт твоих мать, отца и сестру от голодной смерти! Но вместо того, чтобы искать её, ты нянькаешься с девушкой, в чьей невинности сомневается весь честной свет?!

Княжна Джавашвили отбросила вышивание, упавшее наземь, и закрыла лицо руками. Она не плакала, но её слова ранили его в самое сердце. А ведь он не мог коснуться её, не мог даже обнять!..

– Посмотри на меня. Посмотри же!

Она повиновалась не сразу, и ему пришлось повторить свою просьбу.

– Я и женюсь на богатой невесте: на тебе.

– И все будут говорить, что ты женился на мне из-за приданого. Как будто вам и так мало сплетен!

– И что же ты предлагаешь?

– Может быть, с другой девушкой…

– Мне не нужна другая. Мне нужна ты! Всегда.

– Ты, что же, совсем не знаешь, что обо мне болтают? А теперь, когда я ещё и боюсь всего…

– Какая мне разница, что болтают о тебе другие? Я верю тебе.

Нино облизнула губы. Он сильно понизил голос и не отводил взгляда до тех пор, пока тревога совсем не отпустила её. Какое-то время они провели молча, и на свой страх и риск он всё-таки коснулся её лица. Воспоминания о том дне, когда такое же прикосновение принесло ей боль, нахлынули на девушку с новой силой, и она зажмурилась, готовясь к худшему. Тем не менее, «худшее» так и не наступило. Внезапно стало так тепло на душе, как не бывало давно. Через несколько секунд Шалико медленно отнял руку.

– Все хорошо, – проговорил он спокойно и вернулся на другой конец скамейки. – Я не обижу тебя.

Она знала это. Но несмотря на то, что сердце в груди подпрыгивало каждый раз при взгляде на друга детства, какая-то дверь в её сердце до сих пор оставалась для него закрытой. Ей так хотелось обнять его и прижаться к его груди! Поцеловать… но коль это невозможно, ей легче ранить его обидными словами, только бы не подпускать к себе. К себе: испорченной, оклеветанной, никому не нужной. Для его же блага! Неужели он этого не понимал?..

***

– Как вы поговорили, Шалико Константинович?..

Шалико выходил из сада ни жив ни мёртв. Подобные встречи выматывали его из раза в раз, но он всё равно бросался грудью на тернии, и надеялся, что эта попытка – последняя. Тем не менее, конец туннеля всё ещё не показывался, а в этот раз Нино ещё и сама попросила, чтобы он оставил её одну. Где же ему брать новые силы?..

– Что ж! По крайней мере, я не теряю надежды.

Георгий Шакроевич обладал известной прозорливостью, которой отец Шалико никогда не отличался. Выходя из кабинета в тот день, он не просто так окликнул молодого Циклаури: внешний вид юноши оставлял желать лучшего. Его кудри смотрелись неаккуратно от того, как часто он их трепал, на исхудавшем от бессонных ночей лице виднелись круги, а глаза… такие потухшие, будто из них выкачали всю жизнь. Разве мог он теперь злиться?..

Георгий не мог похвастаться отходчивым нравом. В молодости он был горд и упрям, как истинный горец, и делил людей на «своих» и «чужих». Что уж греха таить! Поначалу юный Циклаури входил в число первых, но история с графиней Демидовой заметно опустила его в глазах князя Джавашвили. Как любящий отец, он видел страдания дочери и никак не мог относиться к Шалико с прежней благосклонностью, но… помилуй Бог!.. Как же тот переживал, пока Нино была в плену?! Стоило им только вернуть её, как он вмиг отослал Наталью Алексеевну обратно в Италию, и теперь терпеливо сносил все тяготы, выпавшие на долю младшей Джавашвили. Другой на его месте давно бы сбежал! Тем более, что положение в его собственной семье с каждым днём ухудшалось. Что заставляло Шалико ходить кругами вокруг Сакартвело и жертвовать всем ради благополучия Нино, если только не преданная любовь к ней?..

– Вы спешите, ваше сиятельство? – тяжело вздохнул старый князь и посмотрел на – даст Бог! – будущего зятя исподлобья. – У вас не найдётся получаса для меня?

Сын его лучшего друга оступился и вёл себя неподобающим образом. Но кто из них без греха? Разве он сам… носил нимб на голове?

– Для вас я готов выделить целый день, – зарделся юноша, всё ещё красневший в его присутствии. Стыдился! Что же: хоть и было за что, но почтенный горец уже давно научился прощать. Парень нуждался в помощи, и в его силах немного подбодрить его. Уж он-то знал, как это сделать!..

Провожая молодого человека внутрь, Георгий невольно вспомнил тот памятный эпизод, случившийся в этих стенах пять лет назад. С тех пор, как Шалико приехал домой, князь Джавашвили не раз думал о том разговоре то в плохом, то в хорошем ключе. Он горячо умилялся, жалея об безвозвратно ушедшем времени, но досада и обида за дочь долгое время не отпускали его. И как быстро всё переменилось!..

– Георгий Шакроевич! – взмолился юный дипломат, когда Георгий указал ему на стул возле письменного стола, прошёлся по кабинету, достал из кармана ключ от серванта и передал ему в руки два бокала.

– Не спорьте, Шалико Константинович. Не спорьте! – снисходительно улыбнулся князь и забрал из серванта бутылку армянского коньяка. – Не отказывайте мне в столь невинном жесте.

Шалико повиновался, пусть всё ещё и отводил взор. Хозяин Сакартвело не противился и, откупорив бутылку, стал разливать коньяк по бокалам. Молодой человек попросил, чтобы старик не наливал ему так много, но, подавив усмешку, тот повёл себя обратно его просьбе. Шалико устало прикрыл веки.

– Ты знаешь, что мне не повезло с зятем в первый раз, – вдруг заговорил Георгий, закупорил бутылку обратно и отставил её в сторону. – Во второй… я очень ценю Игоря Симоновича, но думаю, ты догадываешься, что он не всё, чего бы я желал для Валентины Георгиевны.

На этих словах старый князь придвинул к гостю его бокал и сделал глоток из своего собственного.

– Похоже, Бог действительно любит троицу, ведь только ты представляешь собой того сидзе, о котором я всегда мечтал.

От такой благосклонности у Шалико потемнело в глазах. Он наконец поднял затуманенный взгляд на князя, и удивление, сквозившее в нём, вызвало очередную волну нежности в душе Джавашвили-старшего. Помнится, юный политик точно так же смотрел на него, будучи восемнадцатилетним мальчишкой!..

– Ваше сиятельство, – запинаясь, произнёс парень. – Я не раз разочаровывал вас, и…

– Разочаровывал! Это так, – звучно хмыкнул собеседник и приподнял краешки губ. – Но моя дочь любит тебя, Шалико. Ты даже не представляешь как! И ты должен быть с ней рядом. Всегда.

Юный Циклаури заморгал, еле шевеля губами. Стыд вновь окрасил его щёки.

– Ты бы знал, как она плакала эти пять лет! Она слышать ни о ком, кроме тебя, не желала.

– Но сейчас она отталкивает и меня! Я не знаю, что и думать…

Георгий сощурился и несколько секунд хранил молчание. Переживания, что не давали покоя Шалико, и его не отпускали много лет тому назад. Как они ему знакомы!.. Так глубоко он уже давно не обнажал своей души, но… какой смысл в гордыне, если, присмирив её, можно принести пользу?..

Положение Нино настораживало её отца. Его сердце болело от того, как много о ней болтали. Он бы и сам растерзал Айдемировых, но Шалико опередил его, распустив те гениальные слухи про проказу. Кто придумал бы лучше?! Но силы понемногу покидали и его, и Георгий видел это. Что же станет делать Нино, если Шалико опустит руки? Он не мог этого позволить!..

– Но это не значит, что у тебя совсем нет надежды. Поверь мне, я знаю.

В тот год брюшной тиф скосил половину Ахалкалаки. Крепкие сильные мужчины из числа тех, кто ещё вчера значился крепостным крестьянином, с трудом переносили заразу. Врачи, которых в их краях всегда не хватало, обхаживали больных несколько дней кряду. Никто не захотел бы, чтобы к постели оказался прикован их ребёнок!..

Саломее шёл пятый год, а Вано – четвёртый, когда их поразил недуг. Тамара Валикоевна не находила себе места. С тех пор, как княгине стало известно об адюльтере супруга, она ходила по дому, словно тень, и почти ни с кем не говорила. От слов лекаря о том, что её дети заразились тифом, она чуть не лишилась чувств, но утешать себя не позволила.

– Они так слабы, – поникшим голосом вещал доктор. – Жар не спадает, княгиня. Боюсь, они могут не пережить эту ночь…

Георгий видел, каких усилий жене стоило держаться, и чуть не бросился к ней на помощь, но вовремя себя осёк. Разве та грязная история, что свела их с Татьяной Арсеньевой, оставила ему выбор?.. Разве Тамара подпустила бы его к себе? Разве вынесла бы это?..

Только не она!.. Ничего не поменялось для них на людях, но он чувствовал, что медленно терял её. Гордая, неприступная горянка, получившая своё имя в честь легендарной царицы, ни за что не простит ему измены. Он перепробовал всё, но она оставалась непреклонна. Он на коленях просил у неё прощения, умолял и целовал ей руки – ничего не действовало. Она не говорила ни слова, не закатывала истерик, не скандалила, но её молчание звучало пронзительнее крика, и он ненавидел себя. Как он довёл себя до этого дня?..

Сын неустанно кашлял, а дочь жаловалась на озноб и боли в животе. Матвей Иосифович – на тот момент ещё очень молодой врач – прописал девочке какую-то микстуру, но та мотала головой и отказывалась глотать горькую жидкость. И заливалась слезами, потому что боль не утихала!.. Вано ничего не ел, страдал запорами и не спал по ночам. Георгию казалось, что он сходил с ума.

Тамара мельтешила по комнате, меряя её большими шагами. С мужем она не разговаривала, но краем глаза всё равно наблюдала за ним. Князь Джавашвили не отходил от постели сына и дочери, отвлекал их разговорами и старыми грузинскими притчами. Это не всегда помогало.

– Ваше сиятельство, – позвала быстроглазая юркая горничная – тоже, как и Татьяна, русская, – и протиснула сквозь узкую дверную раму тазик с горячей водой. – Помогите пожалуйста, ваше сиятельство!..

Георгий откликнулся не сразу и невидящими глазами посмотрел на девушку. Горничная не сдвинулась с места, пока он не встал, не забрал у неё из рук тазик и сам не поменял Саломее компресс. Бесстыдница вайкнула и, всплеснув руками, отогнала его прочь.

– Что вы, что вы, князь! – захлопала она ресницами. – Заразитесь же. Я сама!..

Какая тривиальная барышня! Тамара, пережившая однажды измену супруга, безошибочно поняла её намерения. Но не воспротивилась им. Он и сам, наверняка, всё видел! Не вчера же родился… но что он станет с этим делать?

Он не стал делать ничего. Всё его внимание забрали дети. Пару раз горничная прошлась мимо них, относя туда-сюда компрессы, но «его сиятельство» даже не взглянул в её сторону. Тамара обрадовалась этому.

Служанка вышла, не скрывая разочарования, а дети понемногу погрузились в сон. Супруг сидел у их изголовья и гладил Вано по волосам. Измотанная жена опустилась по другую сторону кровати и тяжело вздохнула. Как хорошо, когда рядом крепкое мужское плечо!..

Несколько секунд они провели в молчании. Один раз их взгляды встретились, но Георгий серьёзно отвел свой. Княгиня улыбнулась уголками губ.

– Врач сказал: эта ночь решающая, – заговорил он тихо, и она прислушалась. – Иди спать, я не отойду от их кровати.

– Нет, – решительно отказалась супруга. – Я не уйду.

– Но ты не спала несколько дней!

– Нет, Георгий. Я их мать.

– Тогда, – зашептал мужчина, поднимая на неё глаза, – быть может, ты хочешь, чтобы ушёл я?

Она не ответила, тяжело переведя дух. Он подождал ещё немного, надеясь, что она позволит ему остаться, но она безмолвствовала. Эта минута стала для них решающей.

Князь Джавашвили поднялся на ноги и, поцеловав детей в лоб, торопливыми шагами направился к двери. Сердце Тамары забилось сильнее, и неожиданно для себя она бросилась за ним следом.

– Не покидай меня, – обвив его талию руками, она горячо зажмурилась. Он посмотрел на неё через плечо и испытал безграничное облегчение. – Ты мне нужен!..

Шалико оказался хорошим слушателем и за весь рассказ ни разу его не перебил. Георгий не сдержал улыбки, заметив, как лицо юноши зацвело надеждой. Юный князь слегка склонил голову набок и лукаво сощурился:

– И потом родилась Нино?

Старый князь усмехнулся, и сделав ещё один глоток коньяка, сцепил руки перед собой.

– Как видишь! – с радостью подтвердил старик. – Вот только… это случилось в тот момент, когда я меньше всего ожидал. Понимаешь?

– Да! – воскликнул парень и впервые отпил из своего бокала. – Похоже, я понимаю, ваше сиятельство.

Джавашвили хмыкнул, почесав подбородок, и предложил Шалико чокнуться. Тот поддержал его инициативу и, кажется, совсем расслабился. Ну, наконец их отношения стали родственными!..

– Приходи ко мне чаще. – Георгий немного качнулся на своём стуле. – Порой мне не хватает хорошей мужской компании. И пообещай одну вещь: когда вы поженитесь, с детьми тянуть не станете. Внуки – это второе, с чем мне совсем не везёт!

Юный Циклаури рассмеялся и почувствовал, что жизнь стала медленно возвращаться в его тело.

– Можете положиться на меня, князь. Я вас не подведу.

13

Игорь не привык переживать по пустякам, но в начале марта даже он позволил тревоге завладеть собой. Он не был слеп и прекрасно замечал, что жена, несмотря на все старания скрыть это, с большим трудом переносила беременность. В обмороки она больше не падала, но ребенок в чреве медленно забирал из Тины жизнь. Это маленькое, ещё не получившее точной формы существо высасывало из матери все соки. На щеках девушки потух румянец, а её голос звучал теперь тише и слабее. Игорь видел это и безгранично винил себя.

– Ты ведь обещал мне больше не пить! – как-то раз вспыхнула жена, застав его с коньяком в руках. – Если ты пытаешься забыться, то это не выход.

– Забыться? – истерично рассмеялся супруг. – Пожалуй, у меня и правда имеется для этого повод.

Они не обсуждали своих опасений в открытую, но каждый видел роковое предзнаменование в глазах другого. Левон Ашотович не обнадёживал их, хоть и тщательно выбирал выражения. Но ведь врачи тоже люди! Как и все, он мог ошибиться…

«Он мог ошибиться». Именно этим старый князь подбадривал сидзе, когда тому становилось совсем невмоготу. Старик видел положение дел, но, словно маленький ребёнок, проявлял оптимизм и наивность, которыми сам Игорь похвастаться не мог.

– Ничего-ничего, – качал головой Георгий, в который раз подбадривая зятя. – Тина с детских лет была такой. На первый взгляд она очень слабая, но внутри – кремень. Она справится со всеми тяготами! Вот увидишь.

Зять смотрел на тестя и не понимал: мог ли тот действительно в это верить? Отцовское сердце, горячо переживавшее за своих детей, просто-напросто сломалось. После смерти Вано, погубленной жизни Саломеи и слёз Нино оно отказывалось верить в плохое. Князь отгонял от себя болезненные мысли, будто, закрыв на них глаза, мог избежать проблем. В отличие от Георгия, Игорь так не умел.

Единственным человеком, который поддерживал его, как ни странно, стал Шалико Константинович. В отсутствии Давида его младший брат стал для зятя Джавашвили самым настоящим другом. Нино, как и её сестра, не радовала их, пусть и шла понемногу на поправку. Она чаще смеялась, и Саломея Георгиевна повадилась шутить, что о тишине в их доме теперь можно только мечтать. Игорь так же сильно переживал за сестрёнку, как и за жену. Однако, видя, как много времени и сил Шалико тратил на то, чтобы вернуть Нино к жизни, он всё же успокаивался. Этот гордец, конечно, наломал дров со своей Натальей, но вовремя одумался. Да и заслужили они с Нино счастья!..

– На наши головы в последнее время сваливается так много бед, – сказал он Шалико в то утро, когда они, встретившись в дверях Сакартвело, вместе поехали в Ахалкалаки. – Ваше примирение как раз то, что нам необходимо.

– Если бы вы знали, как я этого хочу, – шутя, отозвался Циклаури. – Но, боюсь, от меня в этом деле мало что зависит.

Они ехали молча и не подгоняли лошадей, наслаждаясь весенними пейзажами вдали. Март, пусть иногда и дождил, баловал их теплой бархатной погодой и податливым солнцем. Жмурясь от его лучей, Шалико подставил под них лицо, распахнув шубу, чтобы ветер обдувал грудь и щёки, и старался ни о чём не думать. Игорь безоговорочно следовал его примеру.

Семнадцатилетье Софико было не за горами, и пусть они не планировали пышного празднества, их родители сошлись на маленьком званом вечере, который планировали в следующую пятницу для самых близких друзей и родственников. Дариа Давидовна тотчас захлопотала о продуктах в надежде отправить за ними кого-нибудь на рынок, и старший брат Софико, сходивший в четырех стенах с ума, с радостью вызвался помочь. Игорь Симонович не без меньшего удовольствия согласился его сопровождать, и вот так молодые люди оказались на том витиеватом горном отступе вместе.

– А ведь она пишет ваш портрет с тех пор, как вернулась из плена. – Княжеский зять чуть-чуть отставал и пустил свою лошадь рысью, чтобы догнать попутчика. – Вы не знали об этом?

– Нет, – неподдельно удивился Шалико. – Мы только недавно стали общаться, как прежде.

Горечь, которую Игорь уловил в этих словах, умилила его. Бывший актёр совсем поравнялся с молодым князем и по-дружески ему улыбнулся.

– Я слышал, что Айдемировы со дня на день уедут в свои края. Говорят, даже Абалаевы разорвали с ними все связи. Как хорошо вы с ними, Шалико Константинович!..

Юный Циклаури сиял всегда, когда ему такое говорили, и на этот раз тоже злорадно усмехнулся. Что правда, то правда! Положению, в которое они с Давидом загнали Джамаля Вахитаевича, не позавидуешь. Как только тот поступит на службу, с него сдерут три шкуры, и это ещё неизвестно, сколько его домашние будут страдать от тех слухов о проказе. Даже на рынке – вот где настоящий рассадник сплетен! – их имена не сходили с уст простого народа, и в тот день они ещё раз в этом убедились.

В начале весны ахалкалакский рынок шумел как пчелиный улей. Под каждым кровом зиму провожали по-разному, а кто-то даже начал подготовку к пасхальным праздникам. Застольные гуляния так давно превратились в каждодневные будни для жителей их края, что здешний рынок не затихал, пожалуй, никогда. Как сильно от этих мыслей веяло домом!..

Как только они слились с толпой, какой-то кинто стал уверять их в необходимости купить осла – молодые люди лишь посмеялись. Кто из них больше похож на легендарного Ходжу Насреддина?

Потом пышногрудая, темноволосая женщина зазвенела у Шалико за спиной бубном и предложила ему погадать на будущую возлюбленную. Юноши хмыкнули, сказав, что оба женаты и не нуждались в её услугах. Цыганка оказалась настырной, и они еле унесли ноги. Как давно они так не веселились!..

– Нам нужно вернуться и поискать, где продают виноградные листья. Моя мать обожает долму! – собравшись с мыслями, предложил дипломат. Княжеский зять распрямился и, тяжело переводя дух, кивнул в знак согласия.

Пока они шли, шушуканья и перешёптывания не замолкали ни на минуту. За пятнадцать минут князь Циклаури и зять Джавашвили узнали очень много новых и не очень полезных вестей обо всех знатных семьях Ахалкалаки. Возлюбленному и зятю Нино до сих пор не попадалась склочница, смаковавшая её участь, но зато случай подбросил им её самого главного обидчика.

Шалико часто размышлял, как бы он повёл себя, если бы судьба свела его с Джамалем повторно. Прошёл целый месяц с тех пор, как Нино вернули домой, и он успел облегчить свою душу местью, следы которой до сих пор тянулись за Айдемировыми длинным шлейфом. В том месте, где они стояли, толпа расступилась во все стороны и, судя по спорам, отказывалась продавать им товар. Джамаль выглядел необычно. На его голове красовался красный тюрбан, одеяние – с длинными белыми рукавами, в руках – чётки точь-в-точь, как у его дяди Мусы. Муса сопровождал племянника и переговаривался о чём-то с торговцем, упорно выгонявшим их прочь. Соперник стоял за спиной своего дяди и, перебирая чётки, молчал.

Кровь хлынула к голове младшего Циклаури. Он сжал кулаки. Игорь, узнавший Айдемировых, подготовился крепко держать друга. Тот не двигался с места, только глаза казались стеклянными.

Молодой Айдемиров заметил своего противника, и их с Шалико взгляды встретились. Игорю показалось, что они смотрели друг на друга целую вечность. Образовавшаяся пауза всерьёз затянулась. Супруг Тины тяжело вздохнул, готовясь к худшему, но вдруг заметил, как Джамаль… медленно опустил глаза в землю.

– Идём, – твёрдо произнес юный политик. – Нам нечего стыдиться.

Игорь тоже так считал, и они пошли навстречу прокажённым. Шушуканья за спиной усилились, но никто из мужчин не обращал на них внимания. Когда обидчик и его оппонент поравнялись, дядя Муса оторвался от неудачных переговоров с продавцом и невольно переглянулся с господином Ривкиным. Несмотря на шум вокруг, все четверо поклялись бы на что угодно, что тишина стояла оглушительная.

Вдруг Джамаль поднял взор на бывшего соперника и не спеша протянул ему руку.

– Простите, – проговорил он пристыженно и прочистил горло. – Я не хотел.

Юный князь звучно выдохнул и оскалился. Поданную руку он, конечно, не пожал и посмотрел перед собой с осуждением.

– Не попадайтесь на моём пути, Джамаль Вахитаевич, – процедил сквозь зубы Шалико и, проходя мимо, осознанно задел обидчика за плечо. – Иначе я за себя не ручаюсь.

Молодой Айдемиров не проронил ни слова, и Игорь подивился тому, сколько смирения выражала его фигура. Неужели дядя-имам так хорошо над ним поработал? Почтенный старец знал своё дело!..

– Ничего. – Уходя, они услышали, как Муса шепнул своему племяннику следующее: –Ничего, милый мой. Ты всё стерпишь. Так нужно!

Та встреча оставила неприятный осадок в их душах. Молодые люди ехали домой с мрачной решимостью навсегда забыть о семейство Айдемировых. Именно таким они бы и хотели запомнить мучителя Нино: пристыженным и сломленным!..

– А вот и наши красавцы! – насмешливо хихикнула Саломея, встретив их у крыльца. Они уже съездили в Мцхету и оставили продовольствие у Дарии Давидовны. – Ваши дамы проели мне плешь. Нино Георгиевна опять ушла в сад с портретом…

– Я надеюсь, что с моей женой всё хорошо, – сразу спохватился Игорь. – Не нужно ли позвать Левона Ашотовича?

– Этого наглеца?! – громко фыркнула свояченица, высоко вскинула подбородок и, развернувшись, пожала плечами. – Мы скорее умрём, чем ещё раз попросим его о помощи!

Зятья Георгия Шакроевича перемигнулись. В душу закрались первые сомнения, и Шалико прочитал отражение собственных превесёлых мыслей в голубых глазах свояка. Их ряды скоро пополнятся?..

– Ваше благородие. – Игорь умчался за Саломеей вдогонку и в шутливой манере напомнил ей: – Левон Ашотович вдовец с дочкой семи лет.

– И что же?

– И он не дурен собой! В самом расцвете лет. Но обратит ли ваше величество своё королевское внимание на лекаря?

Шалико прыснул со смеху. Как им не хватало таких семейных сцен?! Друг удостоился испепеляющего взгляда от свояченицы, и они вместе прошли в дом. Реакция Саломеи стоила всех тревог этого дня. А у старшей Джавашвили губа-то не дура!..

– Ты такой бледный! – воскликнула Нино, сжимая под мышкой холст, который, судя по всему, и должен был стать его портретом. – Что-то стряслось?

Юноша обернулся на зов, и Нино вприпрыжку – как и прежде! – вбежала к нему на крыльцо. Она вся сияла. С началом весны её настроение заметно улучшилось. Теперь она носила более светлые тона и собирала волосы в причёску, которую он больше всего любил. И ленточка, синяя ленточка в волосах!.. Он не сдержал улыбки.

– Шалико, – ещё раз позвала княжна и беспокойно вгляделась в его лицо. – Всё хорошо?

– А что может быть не так? – отмахнулся возлюбленный, и сердце Нино упало в пятки.

Боже!.. Почему он казался таким болезненным? Но могла ли она сотворить с ним такое? Но кто? Кто, если не она?..

Неужели эгоизм настолько застелил ей глаза?.. Разве любимый человек заслужил подобную пытку?

– Ты согласишься… попозировать мне? – спросила она неуверенно, чтобы увлечь его за собой. Он так обрадовался, что сердце в её груди в очередной раз сжалось. Нино крепче вцепилась в свой холст и стиснула зубы.

– Но я не натурщик, – неумело оправдывался он, смотря себе в ноги. – Ты уверена, что хочешь этого?

«Хочешь провести со мной так много времени?.. Быть ко мне настолько близко?». Она прочитала немой упрёк между строк и чуть не застонала от тоски.

– Ну конечно! – подтвердила возлюбленная с блеснувшими от слёз глазами. – Конечно, хочу.

Она приготовилась взять его за руку, но он не заметил её жеста и, глубоко уйдя в себя, безмолвно прошёл вперёд. Шалико опустился на скамейку в саду, а Нино села рядом и достала из-за пазухи карандаши и краски. Углём она больше не рисовала.

Прошло несколько минут, и солнце медленно скрылось за облаками. Молодые люди не покидали сада, и юная художница неустанно водила карандашом по холсту, стараясь запечатлеть на нём любимые черты. Выходило плохо. Зачастую она засматривалась на него и подолгу не могла вернуться к работе. Какая разница была между тем, каким она видела Шалико сейчас и каким пыталась изобразить его!.. На карандашном наброске он был улыбчивый и живой, а на деле… такой безжизненный и усталый!.. И это всё из-за неё.

Это она целый месяц отталкивала его и мучила из-за надуманных страхов. Это она оказалась настолько слабой, что не совладала с собой, заставила родных беспокоиться за себя и довела их до сегодняшнего дня! Ни Игорь, ни тем более Шалико никогда не делали ей больно, а она отплатила им подобной неблагодарностью?.. Да разве любящий человек так поступает?

Застыв с карандашом в руках, Нино смотрела на молодого князя в упор и не моргала. Мысленно она уже кинулась ему на шею и пустила свою фантазию в бурный неконтролируемый полёт. Но тело… всё ещё не слушалось.

Он не нашёл её смятению объяснений и, ласково улыбнувшись, вопросительно повел бровями.

– Что такое? – Теперь уже он задался подобным вопросом. – Ты в порядке?

Глаза Нино заблестели обожанием, и она от души понадеялась, что он заметил это. Шалико! Её милый, родной, любимый Шалико! Ей безгранично повезло, что судьба подарила ей такого друга, а затем превратила его в возлюбленного. Она искала будущего кмари здесь и там, а он оказался под самым носом… Саломея, которая знала толк в мужчинах, повторяла, что её сестра не ценила того, что имела. Чем она заслужила его, это кудрявое, златоволосое счастье?! Она никогда не отпустит его. Не отпустит человека, без которого не представляла своей жизни. Свой жизненный ориентир, свою родственную душу! Ни одна Натали не сможет их разлучить. Так было всегда и так будет и спустя двадцать, тридцать лет. Что на этом свете способно их поменять?

За горизонтом заклокотал гром, и первые капли увлажнили ресницы. Шалико слизал пару дождевых капель с губ. Нино порывисто поднялась с места.

– Идём, – подстрекала она, смеясь, как пять лет тому назад. – Идём к беседке. Переждем там дождь.

Она взяла его за руку, и он, безгранично удивленный, повиновался. Княжна заливисто рассмеялась, и этот смех откликнулся мурашками по его телу. Одежда и волосы намокли, пока они бежали, и юный князь стал стряхивать с себя дождинки. Почва ушла из-под ног Нино, а из груди вырвался сдавленный стон:

– Макоце⁶⁹.

Рука, которой Шалико поправлял кудри, замерла. Округлив глаза, он обернулся в её сторону и громко и тяжело задышал. Девушка повторила свою просьбу и подбадривающе улыбнулась. Он сделал два быстрых шага и, на миг замешкавшись так, что их носы соприкоснулись, припал к ней губами.

Она обвила его шею руками, а он с жаром прижал её к себе и немного оторвал от земли. Только гостеприимная выпуклая крыша беседки укрывала их от дождя, что шумел в ушах. Наслаждаясь моментом, Нино сделала то, о чём давно мечтала: запустила руки в его кудри и растрепала их так, что пара капель брызнула на лицо. Она тихонечко хихикнула.

Дождь перестал накрапывать по крыше, словно прошёл целый час. Ну надо же!.. А как будто только миг.

– Мокро? – спросил Шалико весело и нежно поцеловал её в лоб.

– Долгожданно, – ответила она, не таясь.

***

Март в северной столице выдался холодным. В первую же неделю намело так много снега, что прекрасные дамы, поторопившиеся убрать подальше свои шубки, с разочарованным вздохом вернули их обратно на вешалки. Денис Тимофеевич Елагин, стоявший во главе самой крупной меховой фабрики в России, удовлетворённо хмыкнул, дымя трубкой.

– В нашей стране, – обратился он к внучке и, стоя у зеркала, стал завязывать на шее галстук, – нет дела вернее, чем мех. Запомни это, дорогая!..

Полина Семёновна слушала молча. Вникала она, впрочем, усердно и, обладая острым умом, ничего не забывала. Стоя у окна в тот неприветливый предбальный вечер, она обхватила себя руками и наблюдала за тем, как снежинки падали на землю, накрывая её белым одеялом. Мысли меховой принцессы не отличались весёлостью.

– Ах, дедушка! – Развернувшись к его благородию, девушка не сдержала возмущений: – Ну почему я не могу учиться фабричному делу? Я уверена, что справлюсь!

– Ты действительно хочешь поговорить об этом в сотый раз? – устало вздохнул дедушка.

Полина протёрла глаза от напряжения. Бессмысленно спускаться вниз к бабушке и просить, чтобы та замолвила за неё словечко. Взамен она не только не получит помощи, но и, наверняка, услышит очередную лекцию о том, что внучка засиделась в девках. В последнее время становилось всё невыносимее находиться дома!..

Одна из богатейших наследниц столицы, внучка человека, который грёб деньги лопатами, она не отличалась степенным характером. Юная Елагина была умна, практична и прекрасно разбиралась в цифрах. Она обладала известной миловидностью, и молодые люди прельщались её необычной внешностью. Хотя сначала, конечно же, деньгами!.. Голубоглазая, рыжеволосая Полина давно прослыла среди завистливых сверстниц ведьмой. Они с детства называли её костлявой, издевались над веснушками по всему лицу и высоким ростом. Ей уже шёл двадцать восьмой год, и бабушка, почтенная Мария Дмитриевна, давно забила тревогу, но Полина хотела независимости. Барышни в их время разучились мыслить здраво!

– И ведь её не переспоришь, – жаловалась подругам grand-⁷⁰ mère. – Вбила себе в голову, что будет заведовать фабриками, и всё!.. Как об стенку горох!

Grand-mère, да и pépé⁷¹ перепробовали всё, но Полина никого не слушала и со временем стала чаще вмешиваться в дела фабрик. Неужели она всерьёз хотела взять на себя их управление? Нет-нет, об этом не могло идти и речи… за неимением других наследников, именно она после их смерти получит все богатства, но, даст Бог, ими займется её муж!.. И это ещё хорошо, что они, при таких деньгах, могли позволить себе внучкины капризы. Что бы Полина Семеновна делала, если бы grand-parents в своё время не взяли её к себе на воспитание?..

Брак четы Елагиных не был плодотворным. Супруги родили на этот свет только одну дочь Анну, которая, как только ей исполнилось восемнадцать, сбежала под ручку с обедневшим корнетом. Ни титула, ни денег!.. Родители невесты пришли в тихий ужас, но помочь своей дочери ничем не смогли – вернувшись после позорного побега, Анна Денисовна призналась родителям в своей беременности.

Злой рок сыграл с почтенными старцами ещё одну шутку: на смену ветреной и несмышлёной дочери, которая родилась для флирта, в их руки попала волевая и неуступчивая внучка, ничего не смыслившая в кокетстве. Анна умерла через месяц после родов от заражения крови, а юного корнета дед с бабкой быстро выставили за дверь. Да он и не противился, не выказывая особых отцовских чувств!.. Уж не помер ли где-то, вконец проигравшись в карты?.. В юности Полина сменила фамилию на дедушкину и в одночасье превратилась в меховую принцессу.

– Сегодня будь помягче, – наставляла grand-mère и сильнее закутала внучку в изысканные меха. Из-за нездоровья на тот бал она не собиралась и с опаской передавала Полину мужу. – Женственнее! К Юсуповым съедутся офицеры из разных полков. Ах, как было бы хорошо обзавестись для тебя титулом!

Юная Елагина глубоко закатила глаза. Снег всё ещё падал на землю хлопьями, а изо рта валил пар. Дедушка шутливо покряхтел в стороне, подслушав последние слова Марии Дмитриевны, и та возмущённо шлёпнула его по руке. Затем grand-mère поцеловала pépé в щёчку, но Полина посчитала это «телячьими нежностями».

– Твоя бабушка права, радость моя. Ты знаешь, что в деньгах мы не нуждаемся. Но титул, Полина Семёновна, титул!.. Представь, как он был бы тебе к лицу. – Дедушка взял её за руку и облегчил душу целой тирадой, когда Елагины сели в карету и тронулись в путь. За окнами плохо освещённые улицы Петербурга сменяли одна другую, и Полина не могла разглядеть их в темноте. Даже уличные фонари не помогали!..

– Так, значит, мне нужно глядеть в оба, чтобы поймать на крючок князька? – язвительно фыркнула внучка, не терпевшая фальши в отношениях.

– Тебе нужно глядеть в оба, чтобы поймать в свои сети мужа, – поразительно спокойно поправил Денис Тимофеевич. На повороте лошади громко зацокали копытами.

– Пф-ф!..

– Но желательно, чтобы ты поймала князя.

– Мне – мужа, а вам – наследника, не так ли?.. А всё потому, что вы не верите, будто я могу заниматься мехами?!

Старый Елагин тяжело вздохнул и принялся рассматривать что-то в окно экипажа. Полина и сама поняла, что хватила лишнего, но досада душила её изнутри. Собственный настрой ей не нравился. Вот уже который месяц она напоминала бочку с порохом!.. Как долго это могло продолжаться?

В Юсуповский особняк на Мойке в тот вечер съехался весь свет. Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова, светская львица и законодательница мод, встречала гостей в дверях своего дворца, по роскошности ничем не уступавшего Зимнему, и с большой теплотой провожала их внутрь. Её муж, Сумароков-Эльстон, переговаривался о чем-то со знатными государственными мужами, и Денис Тимофеевич, очень гордившийся своими связами, сразу же направился в их сторону. Проявив несвойственную для своего возраста проворность, он за две минуты преодолел длинную витиеватую лестницу и коридор, обставленный зеркалами, и окликнул Феликса Феликсовича. Полине, которую безгранично утомляли светские разговоры об императоре и мировой политике, не оставили выбора, и она осталась стоять рядом с дедушкой и его друзьями, надеясь на спасение.

Меховая принцесса огляделась по сторонам, всматриваясь в сплошь знакомые лица. Кавалергарды, гусары, юнкера!.. Юные дебютантки, смотревшие на эполеты офицерских мундиров, будто изголодавшиеся собаки на кость, шампанское, лившееся рекой, и вальсы, менуэты без конца… как же ей всё это надоело!.. В светских салонах можно задохнуться. Она провела в них детство и юность и, пожалуй, ничего от них не ждала. Глоток свежего воздуха!.. Разве можно его найти?

– Кого я живу!.. Полина Семёновна! – раздался за спиной неприятный женский голос. Полина сокрушённо прикрыла веки. Ольга Андреевна Нелидова, кичившаяся тем, что одна из представительниц её рода в своё время стала любовницей императора Николая Павловича, считала себя главной свахой Петербурга. Ею она, конечно, не являлась, но для самой Ольги Андреевны это не имело значения. Старая матрона к тому же водила хорошее знакомство с бабушкой Полины и, наслушавшись жалоб Марии Дмитриевны о неопределённой судьбе внучки, считала своим долгом сосватать её как можно скорее. Худшего общества и представить сложно!..

– Вы позволите, я украду у вас внучку, ваше благородие? Уверена, вы об этом не пожалеете! – Протараторив что-то под ухом с минуту-другую, Ольга Андреевна обратилась к Денису Тимофеевичу, а тот, увлечённый разговором с Юсуповым, так и не заметил молельного взгляда Полины.

Чтобы открыть танцы, ждали только императора, который, к сожалению, задерживался. Приятельница бабушки воспользовалась заминкой и, уведя молодую девушку вглубь толпы, остановилась вместе с ней у портьер.

– Смотри, душенька, смотри, какой выбор! – сказала Нелидова, обвела рукой толпу и стала загибать пальцы. – Здесь и Преображенский, и Измайловский, и Семёновский!.. И это только лейб-гвардия!

– Ну, наш Николай Ростов!.. – Чьи-то шутливые похлопывания отвлекли внимание Полины от болтовни светской склочницы. – Ты ещё не спас свою княжну Марью от французов?..

– Очень смешно, Павел Иванович, – недовольно проворчал оппонент и сделал глоток шампанского. – Моё положение вовсе не из таких!

– Ой ли, Давид Константинович, ой ли!.. – недоверчиво рассмеялся товарищ. – Скажешь, не ты ищешь богатую невесту, чтобы поправить расстроенные финансы своей семьи?..

Полина усмехнулась. Что же!.. Кого-то прислали на этот бал за титулом, других – за приданым. О какой искренности могла идти речь?..

– Красавцы-измайловцы!.. То, что нужно. – Ольга Андреевна неожиданно спохватилась. – Пойдём, Поленька, пойдём! Я как раз тебя с ними познакомлю. Тебе же нравились темноволосые мужчины?

«Не надо!» – взмолилась про себя несчастная, но оказалось уже слишком поздно. Бабушкина подруга взяла её за руку и, как гром среди ясного неба, свалилась на голову лейб-гвардейцам.

Они даже отшатнулись, а тот, кого звали Давидом Константиновичем, отставил в сторону бокал.

– Павел Иванович! – льстиво улыбнулась матрона. – Хорошо ли вы проводите вечер?..

– Не жалеюсь, ma cherie, не жалуюсь, – дружелюбно откликнулся измайловец и поцеловал приятельнице руку. – Как поживает ваша милая собачка?

– О, мой дорогой! – Ольга Андреевна заметно помрачнела. – Я не могу говорить об этом без слёз. Её замучили желудочные колики…

Полина с трудом сдержала усмешку. Второй измайловец перехватил её взгляд и следом подавил улыбку. Когда обсуждение собачки закончилось, сменившись на что-то ещё более нелепое, Давид вышел вперёд и спросил:

– Вы нас не представите?..

– Ах да! – засуетилась её благородие. – Конечно, ваше сиятельство, конечно!.. Полина Семёновна Елагина. Чудесная барышня!.. Внучка моей приятельницы.

Оба лейб-гвардейца поцеловали ей руку, но девушка, привыкшая к светским манерам, не обратила на их галантность внимания. Вдруг Ольга Андреевна заговорила вновь:

– Мы с Полиной Семёновной находимся в поисках кавалеров, – начала она, смеясь, и приобняла Елагину за плечи. – Вы знаете, она у нас, бедняжка, не привыкла к мужскому вниманию…

– Ольга Андреевна, прошу вас, – миролюбиво попросила барышня и зарделась. Измайловцы переглянулись, и Давид посмотрел на неё с сочувствием.

– Но разве я лукавлю? – не унималась компаньонка и махнула рукой в сторону Павла Ивановича. Из двоих собеседников он, похоже, разделял её мировоззрение больше. – Милые мои! Разве в двадцать восемь уже не считаются старыми девами? Мы с Марией Дмитриевной не знаем, что и делать!

Когда в глазах Полины блеснули первые слезинки, друг Павла Ивановича вступился за неё:

– Считаете ли вы, что и со мной «надо что-то делать», ваше благородие? – спросил он как можно проще.

– А что же вы думаете, я сделаю для вас исключение, милый князь? – ничуть не смутилась склочница. – Вы услышите от меня то же самое, что и от всех остальных! И вам, и Полине Семёновне давно пора связать себя узами брака. Только я не понимаю, чего вы оба упрямитесь?..

Несмотря на то, как высоко Полина ценила свою выносливость, мужество отказало ей. Юная Елагина присела перед Ольгой Андреевной и лейб-гвардейцами в реверансе и быстрее, чем слёзы брызнули бы из глаз, скрылась от них на балконе.

Она не чувствовала холода, что со стороны казалось, наверное, чересчур опрометчивым. Та ночь была звёздной, и Полина задрала голову наверх. Зажмурившись, она вслушивалась в звуки в ночи и наслаждалась уединением. Как хорошо, как спокойно! Вдали от шума, от фальши и притворства… как давно она не ощущала себя такой счастливой?

Вдруг замёрзшие плечи накрыло что-то тёплое, и, не размыкая век, девушка закуталась в знакомый, родной мех. Мех!.. Как много смысла скрывалось в этом слове?.. Никто, за исключением, разве что, дедушки, не любил его так, как она. Не понимал его, не ценил!.. Не зря светское общество прозвало её меховой принцессой!..

– Выпейте, – настойчиво повторил собеседник и протянул ей бокал с шампанским. – Вмиг согреетесь.

Она наконец заметила его и от души подивилась, узнав в незнакомце Давида Константиновича. От шампанского она сначала отказалась, но с севера подул пробирающий до мозга костей ветер, и Полина всё же забрала из его рук бокал. Собственные пальцы показались ей деревянными.

– Вы не должны обращать на них внимания, – глубокомысленно заявил капитан. – Вы бы знали, сколько меня так пытались женить!

Она заметно ощетинилась. Кто любил свидетелей своих слабостей?..

– Я никогда и не обращаю, – заявила она уверенно. – Вам показалось.

– Что ж! Это видно.

Девушка недружелюбно сощурилась. Он встал к ней боком и, глубоко вдыхая, молчал. Она оценила его красивый, точёный профиль, высокий рост и широкие плечи. Военные умели быть привлекательными!.. Для всех, но не для неё?..

– Зачем вы пошли за мной? – спросила Елагина, усмехнувшись. – Я слышала ваш с Павлом Ивановичем разговор и, если вы думаете, что…

– Что я думаю? – весело спросил Давид.

Она задышала тяжелее и, отойдя от перил, вытянулась во весь свой рост.

– Что я поведусь на мундир и приторные признания!.. Что я похожа на тех бестолковых кукол, у которых голова идет кругом от Георгиевских крестов и эполет!.. Увы, меня вам этим не пронять. Ищите в другом месте глупенькую дурочку, чьи деньги спасут вашу семью от разорения!

Воцарилась тишина. Лейб-гвардеец просто и серьёзно спросил:

– Так вы богаты?..

Полина часто-часто заморгала. Большего стыда и позора она не испытывала никогда!..

– Нет, правда? – повторил он, ухмыляясь, и оперся о перила балкона. – Богаты?

– Мой дедушка, Денис Тимофеевич Елагин, – пробурчала она, пряча глаза в пол, как ребёнок, наворотивший дел. Её пристыженный тон умилил его, – владелец самых крупных меховых фабрик в России. Меня называют меховой принцессой!..

– Ну надо же, – широко улыбнулся князь.

На этом их разговор прервался, но капитан не проявлял желания продолжать его. Это наблюдение огорчило Полину, и она решила взять инициативу в свои руки:

– Вы сказали, что вас долго пытались женить. Так почему вы до сих пор не женаты? – Неумелая пауза. – Искали ту единственную?..

– Что-то вроде того, – ответил он со вздохом и распрямился.

Как внучка очень богатого человека, она не раз имела дело с притворщиками и лицемерами, охотившимися за её приданым. Она так от этого устала, что превратилась в розу с шипами и кололась с поводом и без, но его искренность вызвала в ней интерес.

– Вы правы, – проговорил он, оторвавшись от видов. С Юсуповского дворца открывался прекрасный вид на Неву. – Мне действительно нужно найти богатую наследницу, чтобы помочь родителям.

– Но?.. – Она услышала в его тоне нотки продолжения, и сама его к нему подтолкнула. Его глаза по-доброму сверкнули.

– Вы очень красивая, ваше благородие, – заявил он без обиняков и пожал плечами. – И очень искренняя!

Полина сощурилась. Его комплимент тешил её самолюбие. Давид приблизился и поцеловал ей руку повторно. На этот раз прикосновение его губ показалось ей приятным.

– Я – князь, пусть и без денег. Но зато они есть у вас. А вашим родным, наверняка, захочется, чтобы вы получили титул. Я ведь прав?

Девушка коротко кивнула.

– Мы можем помочь друг другу, но я должен признаться, что долгое время любил другую женщину, и она не отвечала мне взаимностью. И я до сих пор… её люблю.

Её благородие моментально изменилась в лице.

– Я должен был рассказать вам, прежде чем мы расстанемся. Но моё предложение… всё ещё в силе. Решение за вами, Полина Семёновна.

Он медленно выпустил её руку из своих больших теплых ладоней и, в последний раз дружелюбно улыбнувшись, направился к выходу. Полина обескураженно смотрела ему вслед и не двигалась до тех пор, пока широкие портьеры бальной залы не поглотили его. Шуба, которую он накинул на её плечи, теперь не грела, а обжигала их.

«Я заполучу титул и мужа, чем заткну рты сплетникам и ближе подберусь к фабрикам, – подумала она небрежно. – А другая женщина… ну и к чёрту! Сколько разочарования принесли мне мужчины, чтобы я гналась за их любовью?!».

***

В этот сложный, изменчивый период ничто не обрадовало бы их так, как весть о примирении Нино и Шалико. Когда молодые люди, взявшись за руки, появились в гостиной Сакартвело, Игорь вскочил на ноги и с самым серьёзным видом зааплодировал. Тина выронила из рук пяльца, а Георгий по-отечески похлопал молодого Циклаури по спине и приказал слугам принести по столь радостному поводу шампанского. Вечером он грозился отпить чего-то покрепче в компании Константина Сосоевича. Как же рад будет будущий сват!.. Саломея, которая в последнее время беспокоилась за здоровье отца – у papa, как будто, появилась отдышка, и по лестнице он теперь поднимался не так проворно, – отговорила его, но ей этого не удалось.

«За всех-то переживай! – фыркала вдова Пето Ломинадзе, перебирая в то утро платья Тины. Вот-вот их придется перешивать, чтобы будущей мамочке было удобно. – Обо всех-то думай… вайме деда!»

Со временем отец стал сдавать позиции, и Саломея всё чаще и чаще ощущала себя главой семьи. Что за странное это, оказывается, чувство?!.. И такое выматывающее!..

«Тина бледна и ничего не ест, хотя ребёнок требует хорошего питания. Papa очень устал, и все счета теперь ведут Игорь на пару с Тимуром! Если так пойдёт и дальше, то, не ровен час, мы окажемся в положении Циклаури. А Нино!..»

Саломея смотрела на безграничное счастье в глазах младшей сестры и, отказавшись на время от сарказма и иронии, от души радовалась за неё. Меньше ворчать она, впрочем, не стала.

– Пока он не уехал в Италию, вам лучше не встречаться слишком часто. Это неприлично, – посоветовала она юной невесте, когда та в очередной раз вернулась из прогулки по саду. Щёки даико так пылали, что старшая сестра осуждающе зацокала языком.

– Почему же? – захлопала ресницами Нино, как будто не понимала намёков. – Мы помолвлены! А моя репутация и так погублена…

– Вай ме, вай! – Саломея красноречиво закатила глаза.

Бесстыдница хихикнула и, поцеловав сестру в щёчку, упорхнула на крыльях любви в свою комнату. Смотря ей вслед, молодая вдова тяжело вздохнула. Поговорив по душам, отец с Константином Сосоевичем отложили свадьбу своих отпрысков на год. Генеральный консул со дня на день ждал Шалико в Риме и, как и обещал, не отпустил бы его оттуда до марта следующего года. Сейчас Циклаури, конечно, не помешало бы приданое Нино, способное поправить их финансы, но, к счастью, этим вопросом уже плотно занимался Давид.

– Полина Семёновна! «Меховая принцесса»! – с восторгом поведала Дариа, однажды пришедшая к ним с визитом вместе с Софико. – Вы представляете? Её дед, Денис Тимофеевич Елагин, так богат, что отдаёт за неё целое состояние. И, поскольку она его единственная наследница, меховые фабрики тоже будут нашими в будущем!..

– Надо же, как получается, – искренне удивилась Саломея. – Вот так Давид Константинович!..

Мысль о том, что когда-то похожая весть расстроила её до слез, теперь только смешила. Неужели она могла настолько его ревновать? «Меховая принцесса», по словам княгини Циклаури, отличалась стальным характером и прагматичной хваткой. Что ж!.. Возможно, именно в такой девушке всю жизнь и нуждался романтик-Давид. Видел Бог, она желала ему только добра!.. Пусть он будет счастлив со своей Полиной.

– И что же? – помешивая сахар в чае, спросила Тина. – Где и когда планируется свадьба?

– Меховые цари по-королевски высокомерны, – не осталась в стороне Софико. – Речи даже не идёт о том, чтобы играть её в Грузии. Мы поедем в Петербург в мае! «В мае жениться – век маяться», но им даже это не по чём.

Нино ахнула, попросив подругу, чтобы та хорошо всё запоминала, когда поедет в столицу. Как бы ей хотелось самой там побывать!.. Но с беременной Тиной и старым отцом они вряд ли смогут приехать…

– Господь с этими меховиками, – Старшая Джавашвили перевела тему, обращаясь к княгине Циклаури. – Поскольку у нас есть ещё год до свадьбы другого вашего сына, я хочу заняться пошивом платья для невесты.

– Мало мне было хлопот!.. – проворчала она себе под нос, возвращаясь в реальность. – А Нино – та ещё вертушка! Её не заставишь даже замеры снять!..

Саломея устало опустилась на кровать и сдула со лба слипшуюся прядку. Не слишком ли много она на себя брала?.. Силы понемногу покидали её, а впереди ещё ждал целый ворох проблем. Роды Тины, свадьба Нино!.. И как только мамида со всем справлялась?

Чем больше времени проходило, чем яснее она понимала: до тётки ей ещё далеко. Альтруизм, с которым Екатерина Шакроевна посвящала свою жизнь родным и близким, понемногу выкачивал из её племянницы жизнь. Теребя пальцами старое платье сестры, Саломея смотрела в стену и размышляла.

– Ладно!.. – встряхнув с себя наваждение, она неторопливо встала. – Пора возвращаться к работе…

Отобрав из целого гардероба пару-тройку платьев, она сложила их на кровати, а оставшиеся перекинула через плечо и понесла обратно к шкафу. Стараясь отвлечься, Саломея напевала под нос саламури и развешивала платья по местам. Вдруг с нижней полки выпал белый халат.

Мысли в голове лихорадочно сменяли друг друга. По всему телу разлилось тепло, а на лицо невольно натянулась улыбка. Интересно!.. Разве она не поклялась себе, что оставила надежды на Левона в прошлом? Но почему сердце так сильно билось? Почему на душе стало так радостно, как не было давно?..

Молодая женщина не спеша подняла халат с пола и обнаружила под ним аккуратно сложенный лист бумаги. Сердце упало в пятки, и, почти не дыша, она подобрала загадочное послание. Неужели оно пролежало в кармане целый месяц?

«Почтенная Саломея Георгиевна,

Я предпочёл написать Вам, потому что не силён в словесных излияниях, но зато благодаря брату-журналисту кое-что смыслю в письме. Заранее прошу простить меня, если врачебный почерк покоробит Вас, сударыня. К сожалению, моё ремесло оставляет на характере своего приверженца больше следов, чем того хотел бы сам приверженец. Но давайте… о хорошем.

Не буду скрывать: то признание, которое Вы сделали мне в сестринской комнате, прозвучало весьма неожиданно из Ваших уст. К чему лукавить? Вы и сами знаете, что красивы и богаты и можете поймать в свои сети любого мужчину, который пришёлся бы Вам по вкусу. Однако почему-то Вы остановили свой выбор на мне – скромном лекаре и вдовце, который не видит в этой жизни ничего, кроме своей дочери и врачебного долга, – и продолжаете в этом упорствовать. Как так получилось? Долгое время я терялся в догадках. И вот спустя время мне всё-таки открылась… вернее, вспомнилась правда.

Мы с Сатеник прибыли в Ахалкалаки осенью прошлого года. Мой двоюродный брат по отцу, которого Вы, наверняка, знаете, как Ваграма Артуровича Арамянца, издателя и редактора нашумевшего «Кавказского мыслителя», встречал нас в тот ноябрьский день на перроне. По своей гостеприимной натуре он предложил нам прогуляться по городу, как только мы оставили чемоданы у него дома и подкрепились с дороги. Должен признаться, что мы больше не живём у него, но на первых парах Ваграм Артурович оказывал нам огромную поддержку.

Он повёл нас в городской парк и накупил Сатеник сладостей, чего я не одобрял, но отговорить заботливого дядю от столь опрометчивого поступка так и не смог. Пока они возились с лавочником, я со скучающим видом оглядывал толпу и вдруг увидел женщину дивной красоты, которая шла к нам навстречу по аллее.

Я подумал, что никогда не встречал такой красивой женщины ни среди армянок, ни среди грузинок. Вас сопровождали двое влюблённых, шедших под ручку, и только теперь я понимаю, что это были Ваша средняя сестра и её муж. Вы двигались так плавно и грациозно, словно совсем не касались земли, а голову держали так высоко, что я невольно сравнил Вас с царицей Тамарой. Я никогда не был влюбчив, и всё же я засмотрелся на Вас. Но Вы… гордо прошли мимо. Вы даже не взглянули на меня, и тогда я подумал, что заслужил Божью кару за свою чрезмерную мечтательность.

Потом Вы всё же остановились в нескольких метрах от нас и Ваграма Артуровича и, пока Сатеник поедала чурчхеллу, я всё ещё смотрел в Вашу сторону. Становилось прохладно, и Игорь Симонович любовно закутал Вашу сестру в пальто, поправил ей шарф на шее, достал из кармана рукавички, и вы не сдвинулись с места, пока Валентина Георгиевна их не надела. Как Вы смотрели на них в ту минуту!.. В Ваших глазах сквозила неизгладимая мука бренного мира. Вы страдали, я видел это, и внезапно осознал, что, несмотря на всю Вашу красоту, Вы не познали любви. Вы не любили по-настоящему, пусть в Вас и влюблялись десятками, и Ваша душа до сих пор нестерпимо об этом мечтает.

Что же!.. Я всего лишь хирург – не психиатр – и не привык копаться в людских душах. Скорее уж в их телах! Но Вас, сударыня, я раскусил. Проведя в Ахалкалаки несколько месяцев, я много слышал про Ваш неудачный первый брак и про смерть Вашего брата на дуэли с Вашим мужем и лишь уверился в своих заключениях в самую первую нашу встречу. Что Вы прикажете мне делать с этим знанием и Вашим откровением в сестринской?.. Это вопрос скорее к Вам, а не ко мне.

Я никогда не мог похвастаться уступчивым нравом, – увы, в силу профессии и возраста, меня сложно впечатлить. Вы красивы, я не спорю, но также и довольно спесивы и чересчур любите менять маски на людях. Чтобы я мог дать Вам то, чего Вы хотите, мне понадобится время. Я ничего Вам не обещаю и оставляю за собой право уйти в любой момент. Однако, если Вы готовы, то я не стану Вас разубеждать.

Искренне Ваш,

Левон Арамянц».

Саломея крепче сжала в руках лист и тихонечко всхлипнула. Своим письмом Левон заставил её плакать, но эти слезы не были горькими. Как раз наоборот!.. Ещё никто и никогда настолько глубоко не касался её души, никто не выворачивал её наизнанку так искусно, не пробирался сквозь нескончаемую череду масок. Как ему это удалось?.. Она не могла ответить на этот вопрос. И всё же… уверенность к ней вернулась.

«Такого мужчину упускать нельзя, – подумала она про себя, убрав непослушный локон волос за ухо. – Только бы он не подумал, что я сдалась, потому что не появлялась весь месяц!».

Удостоверившись, что глаза не казались набухшими от слёз, Саломея оставила платья Тины лежать там, где она их разложила, и, крайне воодушевленная, сбежала вниз по лестнице. На расспросы Нино она не ответила и лишь улыбнулась так загадочно, что младшая сестра тихонечко хихикнула.

– Надеюсь, лавочник не обманул меня, и эти абрикосы действительно армянские!

Пробуя сладкие фрукты на вкус, молодая грузинка сплюнула косточку на ладонь и, спрятав её в карман, гордо расправила плечи. Корзинка с абрикосами, которые она купила на рынке, прежде чем вернуться в больницу, то и дело била по ноге. Ну ничего!.. Если Левон не впечатлится, их всегда можно раздать детишкам.

Саломея миновала длинный коридор, пахнувший спиртом, и пропустила вперёд несколько сестер милосердия с каталками. Кто-то узнал и удивился её возвращению, кто-то нет. Это не имело значения. Главное, чтобы самый важный человек оценил этот поступок!..

Самый важный человек совершал довольно запоздалый утренний обход, и, застав его при деле, вдова Пето Гочаевича замерла в дверях. В письме он признался, что тогда, в парке, залюбовался ею. Так вот, это теперь без зазрения совести делала она!.. Опершись о дверной косяк, она рассматривала его высокую внушительную фигуру, открытый лоб и острые скулы и почти не дышала. Он серьёзно и увлечённо разговаривал с пациентами и не замечал её какое-то время, но затем за его спиной выросла Сатеник и с визгом повисла у старой приятельницы на шее.

– Вы пришли! Я очень скучала, – обрадовалась девочка, крепко сжимая её в объятьях. Тогда Левон всё-таки обернулся к ним и неподдельно удивился её присутствию.

– Конечно, пришла, – возмутилась Саломея, и, опустившись на корточки, щёлкнула малышку по носу. – Вы думали, что от меня так просто отделаться, милочка? Скушай абрикос, уважь меня. Я уже их помыла.

Послушная девчушка уважила и, сунув руку в корзинку, достала оттуда несколько спелых абрикосов. Левон наблюдал за ними со стороны и не мешал их общению. Только смотрел очень уж пристально!..

– Я специально купила армянские. С твоей Родины!

– Точь-в-точь, как дома, – с набитым ртом подтвердила Сатеник. – Я думала, вы не вернётесь после того, как папа…

– Сатеник. – Хайрик вмешался, как только услышал свое имя. Незваная гостья поднялась на ноги. – Ты не знаешь, что в таких случаях надо говорить «спасибо»?

– Спасибо!.. – во весь рот улыбнулась дочка и проворно обернулась к отцу. – Саломея Георгиевна хорошая, правда?

Левон откашлялся в кулак, чтобы заполнить образовавшуюся паузу, но своего молчания не нарушил.

– На здоровье, – с готовностью отозвалась Саломея и протянула абрикос господину Арамянцу. – Вы не хотите, Левон Ашотович? И правда очень вкусные!

Он хмыкнул – но гораздо добрее, чем тогда, в сестринской, – и отослал Сатеник прочь.

– Не хотите – как хотите. Детишкам больше достанется.

– Так вы, что же, решили вернуться?

– Я никуда и не уходила.

– Да вы что?..

– В нашей семье случились непредвиденные неурядицы, но сейчас я снова в строю. Ах да! – Молодая женщина демонстративно надкусила абрикос. – Вы больше не заставите меня заниматься сестринским делом. Я пришла сюда читать сказки детям. Этим я и буду заниматься. Хочется вам того или нет!..

Обескураженный её напором, почтенный доктор не сразу нашёлся с ответом и даже не спросил, нашла ли она его письмо. А это, к его собственному удивлению, очень его интересовало!.. Она тем временем взяла Сатеник за руку, и они вместе прошлись вдоль рядов коек. Дочь протянула Саломее книжку с трудами Пушкина, и они вместе опустились на краешек кровати одной из больных корью. Голос её благородия был очень приятным, и вскоре вся палата прислушалась к тому, как она читала «Рыбака и рыбку». Левон с трудом подавил улыбку.

14

В день своего отъезда, пришедшийся аккурат на день рождения Софико, Шалико разрывался между родными. Ему честно хотелось провести с ними больше времени, но Нино отнимала его почти без остатка. В то утро он ещё и получил письмо от Давида, но даже не успел прочесть его. Увидев жениха в дверях, Нино тотчас умыкнула его в сад.

– Что там пишет твой дзма?.. О ком? –  кокетливо спросила княжна и, взяв юношу за руку, прильнула к нему. Шалико распечатал конверт и погрузился в чтение.

Давид писал следующее:

«17 марта 1888 года

Шалико Константинович,

Я женюсь!.. Ты скажешь, что давно об этом знал, но лично до меня эта мысль дошла с опозданием. О нашей помолвке уже слышал весь Петербург. Сколько она наделала шуму!.. Старые матроны, возомнившие себя светилами брака, не могли его себе даже представить, и теперь они никак не простят себе такой просчёт. Тем не менее, ты не прочитаешь в этом письме горячих излияний влюблённого. Увы, это так, мой друг. И всё же, я не хочу, чтобы ты думал, будто я совсем уж несчастен. Полина Семёновна красива и очень умна и, если её нельзя полюбить за эти качества, то я благодарен ей хотя бы за то, как быстро она согласилась мне помочь. В последнее время мы часто с ней видимся, и я всё больше поражаюсь тому, насколько она практична. Она любит меховые фабрики ничем не меньше своего дедушки – мирового, кстати, человека, которым я неподдельно восхищаюсь, – и мечтает со временем взять в свои руки их управление. Ничто не заставляет её глаза светиться так, как упоминание меха!.. Но Денис Тимофеевич этого не одобряет и всё чаще и чаще заводит со мной задушевные разговоры о том дне, когда я подам в отставку и посвящу себя фабричному делу.

Ты удивишься, дорогой дзма, но меня эта перспектива совсем не коробит. Многие из моих сослуживцев уже подали в отставку и женились, посвятив себя чему-то ещё, помимо военного ремесла. Я подумываю о том же самом, потому что чувствую себя нестерпимо уставшим. Ты хочешь спросить о Саломее Георгиевне? Нет, я не забыл её. Но я устал ждать, устал надеяться. Мне бы хотелось спокойствия и умиротворения, и я молю Бога о том, чтобы Полина Семёновна смогла мне их дать. Большего я от неё и не прошу. Хотя у меня всё же есть надежда, что в будущем…

Передавай мои горячие приветы Нино Георгиевне, её сёстрам и отцу. Мне очень жаль, что я не имел возможности встретить вас двоих в ту радостную минуту, когда все распри, наконец, остались позади. О, как бы сладостно я вас пожурил!..

Я слышал, ты вот-вот поедешь в Рим? Ну, тогда поцелуй от меня Натали!..

Очень жаль, что ты не сможешь присутствовать на моей свадьбе. Скорее всего, Ламара Константиновна тоже не приедет. Я слышал, она беременна!.. Хоть одна радостная новость в эту неопределённую для нас пору. Представляешь себе, друг мой? Мы скоро станем дядьками! Но теперь свёкор не отпустит её в такую даль даже вместе с Исханом Башировичем!.. Но, что касается тебя, то я всё понимаю. Генерального консула сейчас лучше не злить. Он и так был к тебе чересчур благосклонен. Зато как мы потом погуляем на твоей корцили!⁷²..

Любящий дзма,

Давид»

– «Поцелуй от меня Натали»? – вспыхнула Нино, отсаживаясь от своего жениха на другой конец скамейки. – Что это значит?

– Всё-таки не удержался, – со вздохом отозвался Шалико. – Пожурил.

Княжна обиженно надула губы. Чем ближе становился день его отъезда, тем более нервной она становилась. На двенадцать долгих месяцев их снова разлучат, и она не увидит его лица, не услышит звука его голоса!.. Мурашки табуном бегали по телу, когда она вспоминала похожий период в их отношениях, длившийся целых пять лет… а потом появились Джамаль и Натали. Но теперь она хотя бы будет получать от него письма, хранить их под подушкой и собирать по крупицам. Но вот… она только себя успокоила, как Давид так неудачно пошутил про графиню Демидову. Идеальная, совершенная графиня Демидова!.. Пройдут месяцы и годы, а она так и не перестанет к ней ревновать. Да, она, Нино, жуткая собственница! Но разве кто-то ещё подбирался к Шалико настолько близко?..

– Это всё из-за неё, – гордо вскидывая подбородок, продолжала девушка. В её голосе сквозили ощутимые раздосадованные нотки, которые умиляли князя Циклаури. – Ты был так увлечен ею, что так и не ответил на моё письмо, не так ли?..

– На твоё письмо? – удивлённо сощурился жених. – Какое ещё письмо?..

– То, в котором я просила у тебя прощения за… глупости, что наговорила после смерти Вано. То, в котором призналась в любви!..

Те воспоминания никому из них не дались легко, но они быстро позабыли нахлынувшие переживания ради более важных на сегодняшний момент вещей.

– Наверняка, это вина итальянской почты, но я не получал никакого письма, – сердечно заверил он её и, улыбнувшись, подсел ближе. Тонкая ткань рубашки облепила тело. – Поверь, если бы я прочитал его, то ни о какой Натали и речи бы не шло…

– Так уж я тебе и поверила!..

Нино сложила руки на груди и специально села к нему спиной. Кокетство взыграло в ней с ещё большей силой, чем в юности, но оно боролось в душе с огромным желанием кинуться Шалико на шею и не отпускать его ни в какую Европу. А ещё он был такой красивый в лучах весеннего солнца, играющего в волосах и глазах, придавая им медовый отблеск, что ей становилось совсем невмоготу.

– Зря, – приблизившись вплотную, он рассмеялся ей на ушко и поцеловал в шею со спины. – Я с ума по тебе схожу…

– Неужели? – удовлетворённо переспросила княжна и повернула голову в его сторону. Жених как раз наклонился, чтобы сорвать с её губ поцелуй, и обнял сзади за талию.

– Да!.. Как только я вернусь, мы поженимся, и я увезу тебя подальше от Кавказа и тех сплетников, что опускают твоё имя. Но тогда… берегитесь, Нино Георгиевна! Я за себя не отвечаю…

От этой перспективы сердце забилось сильнее. Она развернулась к нему лицом и горячо ответила на его поцелуй, становившийся с каждым мгновением всё напористее. На несколько секунд они позабыли обо всём, кроме друг друга, но реальность опустилась на их головы громогласным голосом Саломеи:

– Шалико Константинович!..

Молодые люди вмиг расселись по разные стороны скамейки, и Нино, зарумянившись, вцепилась в её края пальцами. Софико шла за Саломеей следом и тихонечкохихикала в кулачок, сочувственно смотря на брата. Юный дипломат поспешно поднялся с места под уничтожающим взглядом будущей свояченицы.

– Экипаж уже подъехал, – строго сощурилась Саломея. – Ждет-не дождётся вас.

– Я понял, Саломея Георгиевна. – Шалико нервно откашлялся. – Понял. Сейчас подойду.

– Смотрите у меня, ваше сиятельство!.. – попеняла она ему пальцем.

– Обещаю вести себя хорошо в Риме.

– Я не об этом!

Софико не сдержалась и прыснула со смеху, и даже Нино хихикнула вслед за подругой. В отличие от них молодой Циклаури оставался серьёзен и, даже когда они вместе подошли к запряженной карете, всё равно держался на почтительном расстоянии от её благородия.

То прощание получилось слёзным. Константин Сосоевич и Дариа одарили среднего сына своим благословением, Георгий расцеловал в обе щеки. Игорь пожал ему руку, Саломея, пусть и, фыркая, позволила поцеловать себе пальчики, а Тина даже обняла. Наконец, вперед вышла младшая Циклаури.

– Прости, что не остаюсь на праздник, – сказал он, прощаясь с именинницей, и поцеловал её в лоб. – Надеюсь, твоё восемнадцатилетие мы справим уже все вместе.

– На вашей с Нино Георгиевной свадьбе, – без труда нашлась Софико и подмигнула влюблённым. – Разве я не права?..

Все рассмеялись и благосклонно отвернулись, когда княжна Циклаури подтолкнула к брату Нино. Княжна Джавашвили со слезами на глазах обняла Шалико, и он со всей силы прижал её к себе в ответ.

– Я буду писать тебе каждую неделю, – пообещал жених, крепко сжимая её руку в своей.

– Подожди! – неожиданно спохватилась невеста. – Я сейчас!

Она упорхнула обратно в сад и вернулась оттуда, придерживая под мышкой свою картину. Шалико не сдержал восклицания, когда увидел свой портрет, который она вручила ему в качестве свадебного подарка. Его глаза заблестели миллионами созвездий, и, подавшись порыву, он поцеловал Нино в губы на глазах родных. Даже гнев Саломеи был ему нестрашен!..

– Вот увидишь! И не заметишь, как этот год пролетит, – приобняв сестру за плечи, шепнула Тина. Стряхнув со щёк слезинки, Нино помахала своему возлюбленному рукой, и лучи солнца замерцали на её обручальном кольце. Подождав немного, Константин Сосоевич пригласил гостей в дом.

Тина удивлялась тому, как скромно в тот день выглядел стол Циклаури, и читала на лицах сестёр те же самые размышления. Хватило небольшого стола на двенадцать персон, чтобы усадить их всех. И ведь ещё остались свободные места!.. Угощения состояли из одной долмы, нескольких салатов, вина и сыра. Даже барашка не зарезали!.. Этот гостеприимный кров, пожалуй, никогда не пустел так сильно. Теперь, когда уехал ещё и Шалико, на князя и княгиню Циклаури становилось страшно смотреть. Почтенные родители лишились последнего защитника и плеча, на которое могли опереться! За что судьба так жестоко обходилась с ними?..

– Ну! – Заметив всеобщий не очень весёлый настрой, Игорь громко заскрежетал своим стулом и, подняв бокал в воздух, обернулся к Софико Константиновне. – С именинами вас, ваше сиятельство!..

Это всех растормошило, и неприятная оглушительная тишина, висевшая в воздухе ещё пару секунд назад, сменилась весёлым хохотом и разговорами. Зазвенели столовые приборы, и старики, будто очнувшись, посыпали на голову именинницы свои поздравления. Вспомнив былые времена, Георгий Шакроевич и Константин Сосоевич перебивали друг друга тостами.

Осознав, что это её супруг вдохнул жизнь в их застолье, Тина посмотрела на него с прежним обожанием. В последнее время ссоры между ними случались чаще, чем за все пять лет супружеской жизни, и это ей не нравилось. Она скучала по тем умиротворённым временам, когда воздух между ними не казался таким спёртым, когда разногласия не разрывали их души на части, когда ребёнок в чреве не высасывал из неё жизнь…

Разве не об этом она размышляла, когда в последний раз ходила на кладбище к Вано?

– Ты очень обрадуешься, когда я схожу, что Шалико Константинович сделал нашей Нино предложение, – поведала она, смеясь, и положила на могилку брата свежие гвоздики. – Да-да, не удивляйся! Мы все дождались этого дня!

Недавний дождь увлажнил землю под ногами, но средняя сестра всё равно опустилась на колени у надгробия, провела по нему платком и стёрла с имени брата дорожную пыль.

– Саломея стала как наша мамида, – не переставала она улыбаться. – Ворчит и ругается точь-в-точь, как Екатерина Шакроевна!.. Правда, мой муж говорит, будто у неё есть поклонник и что мы скоро об этом узнаем. Не представляешь, как мне интересно, кто же он такой!

Имя на надгробии смотрело пристально, и в конце концов Тина стёрла с лица улыбку.

– Ты хочешь узнать, как я? – Надрывистый смешок, что вырвался из груди так неожиданно, очень её испугал. Госпожа Ривкина опустила глаза в землю. – Я не знаю, дзма. Правда, не знаю!..

Мысли путались, и, чтобы не закричать, она изо всех сил закусила губу, сминая платок в руках.

– Тебе бы понравился Игорь. Я уверена! Он ни в чём не виноват. Он очень беспокоится обо мне. О нас всех!.. Он просто золото, Вано.

Ей даже показалось, что она слышала подбадривающий смех брата, и пару слезинок капнули на белый платок.

– Мы ссоримся, потому что он боится за меня. По правде сказать, мне тоже страшно. Чем ближе подходят роды, чем больше во мне уверенности, что… я скоро присоединюсь к тебе, дзма.

Тучи над головой сгущались, и Павлэ, только вернувшийся с целебных вод, замахал ей издали руками. Собирался дождь, и Тина неторопливо поднялась на ноги.

– Я не жалею, – прошептала она одними губами, не сводя с гвоздик взгляда. – Вернее, мне бы хотелось ещё много чего сделать в этой жизни, но, коль мне не суждено, свой выбор я сделала сама. Больше всего я опасаюсь одного: как он будет без меня, Вано?..

Эта мысль давно не давала ей покоя. Игорь так часто отмахивался, когда она заводила разговор о ребёнке, что теперь она сомневалась, будет ли он любить его после её смерти. Недавно Тина написала матери в Сибирь письмо о том, что беременна, но чем могла помочь заключённая на рудниках бабушка?.. Да, у малыша будут тётки и дедушка, но… как же отец? Мог ли он возненавидеть своё дитя за то, что тот отнял жизнь у матери? Но как часто она слышала о подобных случаях?..

– Ты в порядке? – Игорь обернулся к жене, и, пусть его губы не говорили многого, во взгляде читалось беспокойство. – Давай поменяемся местами. Не сиди на сквозняке…

Он был серьёзен как никогда. Тина покорно кивнула, а слуги получили от её мужа очередной нагоняй за то, что посадили беременную женщину у дверей. Он стал такой раздражительный!.. Первая их ссора прошла почти бесследно, но, к сожалению, ей на смену уже пришли другие.

– Что значит: «Я не хочу тратить на себя лекарство»? – ахнул супруг, когда заметил, что склянка с надписью «От тошноты», которую Левон Ашотович оставил у них несколько дней назад, оставалась полной до краев. – Ты хочешь свести меня в могилу, Тина?!..

– Но лекарств в наших больницах всегда не хватает, – оправдывалась жена, сдерживая приступ рвоты. – Он сам сказал, что отдаёт мне последнюю. Это несправедливо, что я получаю её из-за того, что дочь князя. А жена уличного кинто мучается и дальше только потому, что бедна?..

– Какая мне разница, что делает жена кинто?! – на этих словах Игорь просто рассвирепел и гулко зарычал от злости. – Мне есть дело только до своей, а она продолжает мучать себя, а заодно и меня. Скажи мне честно, тебе нравится изводить нас?!

Она не ответила, и он почувствовал, как его злость медленно перешла в бессилие.

– Ты специально это делаешь?.. – спросил дрожащим голосом муж. – Ты видишь, что я чересчур тебя люблю, и испытываешь свою власть надо мной?

Молодая супруга смотрела вперёд долго, с молельным выражением своих небесных глаз, и Игорь даже почувствовал, как гнев стал понемногу отпускать его. Внезапно Тина пошатнулась и прикрыла рот рукой. Зрачки Игоря расширились, когда она сорвалась с места, и её стошнило на его глазах в тазик возле кровати. Он устало прикрыл веки и, развернувшись, громко хлопнул дверью.

Таких ситуаций в последнее время становилось только больше, и они всё сильнее отдалялись друг от друга. Игорь злился, если она не доедала свой ужин до конца, и с упорством жандарма следил за тем, чтобы она принимала все лекарства. Он не позволял ей гулять в саду в дождь или ветреную погоду и доходил до исступления, если замечал, что, несмотря на все его старания, ей не становилось лучше. Он срывался на ней из-за нервов, твердил, что она, наверняка, умалчивала от него что-то ещё и снова не выполняла предписаний Левона Ашотовича. Когда на днях она лишилась чувств, он кормил её супом с ложечки, но при этом так много ругался, что у неё до сих пор краснели уши. Жизнь становилась невыносимой и для него, и для неё, и родные давно забеспокоились за обоих, но всё ещё искренне надеялись, что с рождением ребёнка всё вернётся на круги своя.

– На тебе лица нет! – на этот раз это заметила Нино и подлила сестре в стакан воды. – Выпей! Пей-пей, иначе мы позовем Левона Ашотовича.

– Да! Вместо бабайки, – буркнула Саломея и сделала смачный глоток вина.

Вдруг за дверью гостиной послышался навязчивый шорох, и все взоры обратились к ней. Константин Сосоевич, распустивший ещё не всю прислугу в доме, узнал голос управляющего и встал со своего стула, еле держась на ногах. Он был бледен. Его губы тряслись. В тот момент, когда Георгий спросил у друга, кем могли быть эти люди, высокий тучный человек в золоте и мехах прервал их трапезу и, оставив засуетившегося приказчика за дверью, вальяжно прошёлся внутрь.

– Ваше сиятельство! – прямо с порога обратился к князю гость и раскрыл для него объятья. – Константин Сосоевич! У вашей дочери нынче именины?.. Что же вы не зовёте старых друзей на праздник?

Старый князь сглотнул и, обойдя стол стороной, вышел навстречу незнакомцу. Они похлопали друг друга по спине, и Ерванд Вахеевич подошел к княжне Циклаури и протянул ей корзинку с какими-то сладостями. Софико, хорошо воспитанная, не показала своего недоумения и присела перед гостем в реверансе. Он поцеловал ей руку и пожелал радовать взор своего отца и дальше.

– Сколько лет вам исполнилось, душенька? – поинтересовался он между делом.

– Семнадцать, Ерванд Вахеевич.

– Семнадцать! Какая выросла красавица. Надеюсь, в скором будущем увидеть вас женой своего племянника. Если у вашего отца, конечно, найдутся деньги на приданое…

– Вы знаете этого человека, Дариа Давидовна? – обратился к жене друга Георгий. Армянин громко расхохотался, а Софико закатила глаза.

– Коршун-кредитор, – призналась княгиня, поджав губы, и отпила из своего бокала для храбрости. – Богатый армянский купец. Один из Арамянцев.

– Тех, что купили «Кавказского мыслителя» и заведуют половиной Тифлиса?..

– И большей частью наших заложенных владений. В том числе и Мцхетой, – подвела черту женщина. – Ах, если бы Шалико не уехал так скоро!..

Положение было серьёзным. Смех Арамянца больше не казался им искренним. Как раз наоборот!.. Теперь от него веяло зловещей неопределённостью, и все присутствующие ждали, когда зверю надоест лицемерить, и он выпустит когти. Но зверь всё упивался звёздным часом и позволил Сосоевичу посадить себя за стол, накормить и напоить. За поеданием долмы он даже обменялся несколькими фразами с князем Джавашвили.

– А вам, ваше сиятельство, не нужны кредиты? – спросил он, ехидно усмехаясь, и закусил огурцом. – Вся грузинская интеллигенция у меня их берет.

– Спасибо, но мы не нуждаемся, – ответил за тестя Игорь, который сам вёл бухгалтерию в Сакартвело. – Наши доходы весьма стабильны.

– Все так поначалу говорят, сударь. Все!..

Повисла тишина, и Арамянц выпил за здоровье Софико бокал-другой. После чего, причмокивая, доел долму и, вытерев рот салфеткой, стукнул кулаком по столу.

– Ну, ваше сиятельство! А теперь к делу.

Дело состояло в следующем: если князь Циклаури в ближайший месяц не вернёт взятых в кредит денег, то Ерванд Вахеевич конфискует всё заложенное им имущество, включая Мцхету, себе в уплату долга. Ерванд Вахеевич не имел ничего против Константина Сосоевича лично, но таковы законы ростовщичества, которые придумал не он, и, стало быть, не ему их менять. Они же – эти законы – требовали, чтобы в случае упорства со стороны князя Циклаури Ерванд Вахеевич применил более жёсткие меры в надежде получить от него свои деньги с процентами. Он бы этого не хотел, но, как бы то ни было, он их предупредил.

– Апрель? – ахнул Сосоевич, ёрзая на стуле. – Но погодите, господин Арамянц! Мой старший отпрыск женится в мае на одной из самых богатых наследниц Петербурга, и она принесёт в наш дом огромное приданое. В мае!.. Если вы дадите мне ещё хотя бы месяц…

– Вы меня услышали, князь. – Богатый армянин поднялся с места, остановив собеседника жестом. – Середина апреля, иначе я пошлю в ваш дом парочку крепких ребят. И уж тогда, простите, не обижайтесь! Спасибо за долму.

Ерванд пожал ошарашенному Константину руку, пусть тот еле её сжимал, и откланялся.

«Всегда одна и та же сцена! – думал про себя господин Арамянц, устраиваясь в своём экипаже. – Дайте ещё месяц, другой!.. Месяц превратится в год, а год – в пять, и я так и не получу своих денег. Знаем, проходили!..»

Кучер тронулся с места, пока его хозяин увлечённо разглядывал ахалкалакские улицы. Здесь жила большая часть его родни, но он, родом из Эриванской губернии, не чувствовал себя здесь своим. Но, быть может, и он ещё полюбит этот город? Ну, или хотя бы попытается?..

– Ваган! – позвал он кучера по-армянски, постучав в окно кареты. – Остановись. Я хочу зайти на рынок. Надо купить гостинцев, прежде чем идти в очередной дом!..

Да, его работа требовала сил, и на прогулки по городу оставалась слишком мало времени. Но случайные встречи на улице с родственниками – это же всё-таки святое!..

– Ерванд хопар! – воскликнул племянник Ваграм, который шёл ему навстречу вместе с сыном другого его брата, Левоном. – Эс инчек стех анум?⁷³

От родственной встречи веяло теплом. Оба племянника похлопали дядю по спине, спросили про здоровье его жены Астхик и двух своих кузин, вышедших замуж в Тифлис. Хопар в свою очередь поинтересовался, как поживала дочь Левона. Сатеник, если он правильно её помнил, отличалась непоседливым нравом. Потом он спросил и про издательство Ваграма, которое, насколько он слышал, процветало.

– Пришлось его закрыть. Повлияли кое-какие обстоятельства, – отвечал племянник по-армянски. Говорить об этом Ваграму явно не хотелось. – Теперь я пишу статьи для «Ахалкалакского листа», но на жизнь не жалуюсь.

– Пишет статьи! – ворчливо покряхтел дядя. – Вы с Левоном всегда были идеалистами. Могли бы пойти по стопам отцов, заняться торговлей и ростовщичеством и зарабатывать настоящие деньги… а вместо этого «пишете статьи»!

– Я не пишу, – улыбаясь, перебил его Левон. – Мне больше нравится оперировать.

– Пах-пах-пах!.. – весело расхохотался Ерванд.

Разговор затягивался, и господа Арамянц отошли с дороги. В укромном местечке братья спросили дядю, что он забыл в Ахалкалаки, когда на данный момент обосновался с женой в Ахалцихе.

– Ходил в дом очередных должников. На этот раз грузины, князья Циклаури. Вы бы знали, какой нытик этот Константин Сосоевич!..

– Князья Циклаури? – Ваграм заметно изменился в лице. Его брат-медик звучно хмыкнул. – Совсем плохи у них дела?

– Плохи! – победоносно доложил хопар. – Я дал им месяц, иначе заберу всё, включая Мцхету. Я слышал, что когда-то она принадлежала армянскому купцу. Вот дом и вернётся к истокам!..

– И что, вы совсем не хотите дать им отсрочку, дядя?

– Вот ещё! Когда я кому-то давал отсрочку, Ваграм джан? А ещё у них были другие князья, Джавашвили… ну и высокомерными же они мне показались!

– У них это в крови, – глубокомысленно заметил служитель Гиппократа.

Ещё немного поговорив, племянники пожали Ерванду Вахеевичу руку и отпустили его восвояси. Ростовщическое дело не ждёт, что бы кто ни говорил!..

Двоюродные братья улыбались и махали родственнику вслед до тех пор, пока его карета не скрылась за поворотом, но, как только это случилось, улыбки моментально сошли с их лиц. Ваграм в немом ожидании посмотрел на Левона. Тот тяжело вздохнул и подмигнул брату.

***

Положение князей Циклаури оставляло желать лучшего. Ерванд Вахеевич безнадёжно испортил их праздник, и оставшуюся часть своих именин Софико провела за тем, что на пару с матерью и Джавашвили успокаивала отца. Тот лил крокодильи слёзы и, сокрушаясь, что сам довёл семью до этого дня, твердил, что в их крахе никто кроме него не виноват. Младшая дочь не соглашалась с этим и, посыпая голову пеплом, вспоминала, как сильно подвела родных, когда попала в тюрьму вместе с суфражистками. Дариа Давидовна напомнила всем о том, что пройдохи-Абалаевы запросили за Ламару огромное приданое, которое значительно ударило по их кошельку. Но, если дочери и способствовали их банкротству, решать эту проблему предстояло сыновьям. Ах, если бы господин Арамянц дал им отсрочку ещё хотя бы на пару недель!..

По совету Георгия Константин Сосоевич написал свату Денису Тимофеевичу в Петербург и попросил немного ускорить свадьбу их отпрысков, но наткнулся на решительный отказ. Не помогло даже вмешательство Давида, который очень старался смягчить деда своей невесты. Поленька, дескать, шила у портнихи подвенечное платье, стоившее целое состояние, что требовало огромных затрат и времени. Пойти под венец в менее роскошном наряде?.. Милые сваты не понимали, о чём просят! Как подобная безответственность могла сказаться на их имидже «меховых царей»?! Они и так назначили свадьбу через два месяца после помолвки, что вызвало определенный резонанс в обществе. Нет-нет, ни о каком переносе не шло и речи!..

Такой ответ ещё сильнее их расстроил, и, желая подбодрить друга, Георгий предложил ему увеличить приданое Нино до тридцати пяти тысяч рублей. Этому в своих письмах воспротивился Шалико, который не желал прослыть в обществе охотником за приданым. Он обещался заработать на свою свадьбу сам и откладывал почти всё свое жалование, не урезая себя только в самом необходимом. Тогда князь Джавашвили без обиняков предложил Константину большую сумму денег в долг без процентов и, чтобы тот не чувствовал себя ущемлённым, добавил, что обязательно вытребовал бы их назад через месяц-другой, но будущему свату, так уж и быть, сделает исключение. Со слезами на глазах и присмирённой гордыней, князь Циклаури всё-таки принял их, но просить о большем не осмелился. Даже лучший друг не знал, как велик был их долг!..

«Я должна что-то предпринять!.. – мельтеша по комнате, думала Софико. – Я не могу сидеть, сложа руки!»

К сожалению, до сей поры она не только не помогала своей семье, но и вредила ей. Если бы она только знала, к чему это всё приведёт, то никогда бы не пошла на ту встречу суфражисток!.. Да даже из издательства… уходить бы не стала. Ваграм Артурович платил ей чисто номинальное жалование, но сейчас, когда они скребли деньги по сусекам, даже то жалование могло бы сыграть роль. Да, но где?.. Где ещё она могла бы заработать?..

«Многие обедневшие дворянки нанимаются в купеческие дома гувернантками. Будь проклят кавказский менталитет! Мои родители никогда не согласятся, чтобы я работала у чужих людей», – кусала она губы и рассматривала постаревший профиль матери.

В то утро они с Дарией ехали на почту, чтобы отправить Давиду очередное письмо с просьбой разжалобить сватов, и, сидя напротив своей деда, Софико от души удивлялась её оптимизму. Отец зачастую закатывал истерики и скандалы, когда не знал, как поступить, но зато мать никогда не опускала руки и до сих пор с широченной улыбкой на устах рассказывала тут и там о том, какую богатую невесту приведёт в их дом старший сын. Дариа заметно похудела за эти несколько недель от нервов, и, замечая это, младшая дочь поклялась себе в том, что изменит ситуацию. Обязательно, обязательно изменит!..

– Вай ме, кого я вижу!.. – воскликнула княгиня, увидев в окно кареты княгиню Агиашвили, и натянула на лицо приветливую улыбку. – Куда ты, душенька, пропала? Ты наверняка не слышала, на ком женится мой Давид!

Софико хмыкнула, спустившись с экипажа вслед за матерью, и честно обняла её подругу, позволив той расцеловать себя в обе щеки и справиться о том, не собиралась ли она замуж. Да-да, этот вопрос стар, как мир!.. На ахалкалакских улицах слишком часто встречались две обсуждавшие своих отпрысков матроны, только самим отпрыскам это вряд ли нравилось. Когда-то давно Софико написала Шалико в Рим письмо, в котором любовно обсмеяла мать, расписывавшую графиню Демидову и её отца, как истинных наследников европейской культуры. Их неугомонные родители не упускали возможности похвастаться, но при этом всегда замалчивали плохое!..

Разговор о том о сём затягивался, и Софико лениво переминалась с ноги на ногу. Если так пойдёт и дальше, то почта скоро закроется, и они так и не отправят Давиду письма. По десятому кругу за последний месяц она слушала о том, какая Полина Семёновна чудесная, образованная и хваткая девушка и как брату с ней повезло. Но вот!.. Чья знакомая тень промелькнула за углом?

Княжна пригляделась. И действительно!.. На другой стороне улицы показался человек в коричневом пальто с длинными полами, которые она узнала бы из тысячи. Сердце забилось сильнее, и, повинуясь первому порыву, она поспешно отвела взор, но, не совладав с искушением, опять его подняла. Ваграм Артурович уже заметил её, застопорился и внимательно смотрел в её сторону. Если бы она не была с матерью, он бы точно к ней подошёл!..

Глядя на него долго и пристально, Софико испытала нестерпимый стыд. В последнюю встречу она наговорила господину Арамянцу много плохого, хотя и он хватил лишнего. Да и тот поцелуй… разве после всего их отношения остались бы прежними даже при желании?.. А так хотелось бы!..

– Она рыженькая и голубоглазая, – бормотала под ухом деда. – Представляете, какие у них будут красивые дети?..

Несколько секунд молодые люди переглядывались, после чего Ваграм слегка поднял шляпу в приветственном жесте, а Софико присела в реверансе… Он всё ещё держал на неё обиду?.. Ведь она сама уже совсем не злилась!..

Немного замешкавшись, бывший редактор кивнул ей на булочную, из которой исходил приятный запах выпечки. Вскоре он исчез в дверях магазинчика, и его намёк она поняла. Рискнуть или нет?.. Вот в чём вопрос!

– Я так проголодалась, деда. – Софико окликнула мать, перебив её разговор с княгиней Агиашвили. – Вы не против, если я зайду в эту булочную и куплю пирожков нам на дорогу?.. Кто знает, когда мы вернёмся домой?

– Да-да, – поразительно легко согласилась Дариа. – Только не уходи далеко! Стой так, чтобы я тебя видела.

Конечно, никто не собирался выполнять этой просьбы, но Софико с кротостью лани кивнула и, попрощавшись с Агиашвили, юркнула в дверь, за которой пару секунд назад исчез Ваграм. Запах выпечки ударил в нос. Ваграм Артурович уже ждал её у входа.

– Я наслышан о ваших затруднениях, княжна, – заговорил он сочувственно и поцеловал ей руку. – Надеюсь, они не продлятся долго.

В булочной толпились люди, и они встали в очередь, чтобы не вызвать подозрений. Когда на них перестали коситься, беседа молодых людей продолжилась:

– Несколько дней назад человек с той же фамилией, что и у вас, приходил в наш дом. Он требовал уплаты долга, иначе заберет себе Мцхету, – поведала девушка скорбным шёпотом.

– Я знаю, – тяжело вздохнул Ваграм и посмотрел на неё сверху вниз тепло и просто. – Этот человек – мой дядя.

Софико округлила глаза, пожалуй, слишком выдавая себя перед толпой. Помнится, Ерванд Вахеевич нагло пожурил её тем, что когда-нибудь хочет видеть её женой своего племянника. Как неудобно-то получилось!..

Видя её смятение, он по-доброму улыбнулся.

– Я не хочу обнадёживать вас, но мы с Левоном Ашотовичем уже уговариваем дядю, чтобы он дал вашему отцу отсрочку. Ваш старший брат женится в мае, не так ли?

– Всё так, – хрипло подтвердила княжна.

– Ну вот!.. Получив приданое вашей невестки, вы сможете оплатить долги, и все будут счастливы.

Как раз подошла их очередь, и Софико купила два пирожных с малиновым вареньем. Ваграм тоже взял себе чего-то для виду, и они вместе отошли от прилавка.

– Как поживает «Мыслитель», сударь? – спросила она после паузы, сощурив глаза. – Надеюсь, мой уход всё-таки не сказался на его благополучии и…

– Он в прошлом, – сердечно заверил Софико Ваграм и умилился стыду, окрасившем её щеки. – Пожалуйста, не вините себя в этом!.. Рано или поздно это всё равно случилось бы.

– Но Айдемировы уехали из Ахалкалаки, и теперь вы можете возродить газету.

– Нет, – решительно замотал он головой. – Теперь в этом нет никакого смысла.

Пусть они оба уверяли себя в бесследности той ссоры, никто из них о ней не забывал. Молодые люди опустили глаза в пол и немного помолчали.

– Быть может, я смогу вам чем-то помочь? – проговорил он немного погодя. – Хотя бы как-то?..

Софико улыбнулась уголками губ. И как она могла на него злиться?..

– Возможно, вы знаете место, где я могла бы заработать денег? – неуверенно спросила княжна. Он очень удивился её вопросу, и она поспешно добавила: – Пожалуйста, не думайте ничего дурного!.. Вы же знаете меня. Я не могу сидеть без дела, особенно когда моя семья в таком положении…

Ваграм тяжело вздохнул и несколько секунд рассматривал кончики своих туфель. Мыслительная деятельность в его голове кипела.

– Очень жаль, что молодая девушка в вашем возрасте имеет дело с подобными вещами, – отвечал он со вздохом. – Вы не пробовали себя в качестве гувернантки?

– Мои родители ни за что не согласятся на это. Они наслушались историй о приставаниях и близко меня не подпустят даже к пансионам!

– Но они, наверняка, не будут иметь ничего против больницы, – заключил он неожиданно. – Там всегда не хватает персонала.

Их взгляды встретились, и, заметив её удивление, молодой человек тепло рассмеялся.

– Что вы так смотрите, княжна? Надеюсь, вы не думаете, что Матвей Иосифович или мой брат опустятся до приставаний?..

– О нет!.. – Софико пристыженно зажмурилась. – Я не об этом. Но примет ли Левон Ашотович меня в качестве новой сестры милосердия?

– Почему бы и нет? – пожал он плечами. – Саломея Георгиевна посещает больницу, чтобы читать детям сказки. Если он принял её, то вряд ли будет иметь что-то против вас.

Она благодарно улыбнулась ему в ответ на идею, и напоследок он ещё раз поцеловал ей руку. Софико терзала мысль, что она не заслужила такой благосклонности к себе после того, как погубила «Мыслителя». Армянин развернулся, чтобы уйти, и она поняла, что могла никогда его больше не увидеть. Эта мысль испугала её, и она всё-таки спросила:

– Но почему вы помогаете мне? Ведь то, что я сделала, очень плохо, и меня до сих пор мучает совесть.

– А как вы сами думаете, ваше сиятельство? – произнёс он таинственно и, поправив на голове шляпу, загадочно скрылся за поворотом.

***

– О, нет-нет-нет! – вскричала Саломея, услышав о подобной затее. – Ты его не знаешь, Софи!.. Я не пущу тебя в пасть ко льву!

С самого начала Софико не обольщалась о том, что старшая подруга примет её планы о больнице с восторгом. Но даже в эту изобретательную головку не приходила мысль, что та примется отговаривать её с подобным рвением.

– Он постоянно грубит и огрызается, – неустанно повторяла вдова, яро расписывая им недостатки Левона Ашотовича. – И не умеет обращаться с женщинами!..

– Если он такой плохой, – не осталась в долгу Софико и хитро переглянулась с Нино, – зачем же вы ходите к нему, ваше благородие?..

Саломея прикусила язык, и юные проказницы залились хохотом. В последнее время княжны всё больше времени проводили вместе, ведь Тина всё сильнее замыкалась в себе, из-за чего в Сакартвело становилось совсем не с кем поговорить. Перспектива скорого родства сблизила девушек, и с обеими стало невозможно разговаривать!.. Мало ей было хитрых взглядов, которые бросал в её сторону неотёсанный плебей Игорь, так ещё и эти две трещотки! Ну, и за что ей такое наказание?..

Никто из них не догадывался, в какую головоломку превратился для неё Левон. Он перестал ворчать ей в спину каждый раз, когда она появлялась в его больнице, больше не заставлял выполнять самую чёрную работу и как будто бы смирился с её присутствием, но по-прежнему держался с ней подчёркнуто строго. Она перебрала все известные этому миру женские ухищрения, но на него ничего не действовало. Если бы не малышка Сатеник, она бы уже давно перестала надеяться! Вспоминая мать девочки добрым словом, Саломея удивлялась тому, как эта святая женщина растопила сердце айсберга. Для того чтобы он обратил на тебя внимание, наверняка, нужно обладать третьим глазом или же иметь шесть пальцев на руке?!..

Изнеженная княжеская дочь, Саломея дожила до двадцати девяти лет и не знала «усталости до изнеможения». Сестер милосердия в больнице не хватало и, пусть она не участвовала в лечении больных и проведении операций, многие заботы всё равно ложились её на плечи. В последнее время, заработавшись, она теряла чувство времени и пространства. Саломея сдружилась со многими пациентами и даже неплохо ладила с сёстрами, но, беспокоясь за всех и каждого, ещё больше себя изводила. Как Левон Ашотович терпел эти страдания?..

– Я не пропускаю их через себя, – сказал он ей однажды, замечая слезинки в уголках её глазах. Мимо промчали каталку с человеком, чья нога загноилась от раны и требовала срочной ампутации. – Если бы я это делал, то давно бы лечил сердце.

– Понятно, почему вы такой бессердечный, – парировала она, всхлипывая. – У вас его просто нет.

Он весело хмыкнул, совсем не обидевшись, и мягко подвинул её в сторону на пути в операционную. Ещё через день к ним привезли мальчика, который лишился уха, когда помогал своему отцу в кузнице. Он так кричал, а из раны сочилось столько крови, что Саломея ойкнула и зажмурилась. Она напрочь позабыла о флирте и кокетстве – и Левон, похоже, добивался именно этого! – когда чьи-то большие длинные руки крепко обвили её спину.

– Первое время всем тяжело. – Врач благосклонно обнял её, позволил поместить голову на его груди и даже погладил несколько раз по волосам. – Ничего страшного! Вы привыкнете.

Она разомкнула веки, прислушалась к его сердцебиению – ровному, как гладь реки зимой! – и молча про себя чертыхнулась. Он хотел искренности?.. Так вот же она! Но почему и это его не тронуло? И всё же, когда она подняла взор вверх и вгляделась в его глаза, что-то в них показалось ей… примечательным.

– Нельзя так много переживать, ваше благородие, – произнёс он, улыбаясь уголками губ, и выпустил Саломею из своих надёжных объятий. Как жаль!.. В них становилось так спокойно, как уже давно не бывало. – Иначе от вас самих ничего не останется.

– Лучше уж переживать, чем быть ледышкой, как вы, – пожала она плечами и снова высоко вскинула подбородок. – Вы ошибаетесь, если думаете, что мне нужна ваша поддержка. Я всегда со всем справлялась сама и вряд ли когда-нибудь попрошу вас о помощи.

В ответ он лишь сощурился и, наверняка, не поверил ей. Эта мысль огорчила её, и, не желая падать в грязь лицом, она поспешно покинула оппонента. Его проникающий в душу взгляд ещё долго не давал ей покоя.

«Что же он думает, будто я устала и нуждаюсь в каменной стене? – размышляла она, горячо фыркая, и старалась не плакать. – Я всегда была сильной и сейчас должна быть ею!».

Через два дня медсёстры отпросились в отгул на похороны родственника, и на голову Саломеи посыпалось ещё больше поручений. Перед уходом старшая сестра милосердия лично наказала ей отутюжить половину постельных принадлежностей больных, сменить простыни и наволочки на подушках. Учитывая количество коек, на это могло уйти полдня.

Саломея тяжело вздохнула и молча принялась за работу.

Левон совершал последний обход на сегодня и с трудом уговорил Сатеник дождаться его у входа, пока он зайдёт в сестринскую и переоденется. Непоседливая девочка совсем не умела ждать!.. Но что же это такое? Кто из только что набранных сестёр оставил за дверью зажжённую свечу?..

Он считал, что позже него никто и никогда не покидал больницы, но на этот раз он всё же ошибался. Матвей Иосифович ушёл несколько минут назад, и он лично пожал ему руку, а все медсёстры уже давно разошлись по своим домам. Разве что только…

Доктор неторопливо отворил дверь сестринской и убедился в своих подозрениях. Саломея Георгиевна спала прямо за утюжным столом – хорошо хоть утюг не нагрет! – и рядом с ней лежала аккуратная стопка белого больничного белья. Он провёл по ней рукой и подавил улыбку – ни единой складочки!

Несколько тёмных прядей выбились из причёски. Полы белого халата скрывали стройный, изящный стан. Пока она спала, её плечи незаметно поднимались и опускались, и внезапно Левону показалось, что она держала на них заботы всего мира. Но как долго она сможет выносить это?.. Разве в её жизни не найдётся человека, способного разделить их с ней? Он не был романтиком, но всё равно об этом подумал. Он приметил в её образе смертельную усталость, слишком тяжелую для женской природы. От этих переживаний сердце невольно дрогнуло.

– Саломея Георгиевна. – Левон осторожно коснулся её плеча. Она не откликнулась, и он, улыбаясь, позвал вновь. – Ваше благородие!

Она вскочила на ноги, как только проснулась, и засуетилась, поправляя причёску и платье. Её желание выглядеть неотразимой даже сейчас умиляло его.

– Левон Ашотович?..

– Что вы делаете в больнице в такой час? – не мог не спросить он. – Ваш отец и сёстры наверняка разволновались.

– Они знают, – заверила она его. – Знают, что я помогаю в больнице, а Тамина Гагиковна рассчитывает на меня.

– Тамина Гагиковна нашла доверчивого человека, которым бессовестно пользуется, – строго отрезал врач и погасил свечу. В воцарившейся темноте его голос казался ей особенно приятным. – Идите домой, ваше благородие. Поутюжите оставшиеся простыни завтра. А та старая перечница ещё получит!..

– Но я ведь обещала…

– Коль вы не думаете о себе в должной мере, позвольте хотя бы другим это сделать!

В тот вечер Саломея уходила из больницы с приятной мыслью, что он заботился о ней, но на следующий день всё вернулось на круги своя. Но как долго это могло продолжаться?..

– Ну, так что, генацвале? – стреляя глазками, спросила Софико. – Ты возьмёшь меня с собой?..

Княжна Циклаури подсела к Саломее и, взяв её за руку, стала канючить. Нино, оказывавшая подруге поддержку, села с другой стороны и тоже принялась за уговоры. Бедная даико сдалась без боя.

– Ладно-ладно!.. – согласилась та со вздохом и, кряхтя, поднялась с места. Не скрывая своей радости, княжны захлопали в ладоши. – Только не говори, что я не предупреждала тебя, Софи!.. И умасливать его будешь сама.

Как добиться своего, оставалось загадкой, но Нино посоветовала решать проблемы по мере поступления, и, стараясь ни о чём не думать, девушки тронулись в путь. Погода в конце марта в их краях стояла солнечная и лишь немного дождливая, и они от души понадеялись, что это смягчит душевный настрой Левона. Увы, они ошибались.

– Я так похож на пасечника?! – ворчал почтенный доктор, перебирая на столе истории болезней. Саломея привела свою протеже к нему в кабинет и подтолкнула к письменному столу, но сама осталась у дверей. Кому охота попасть под горячую руку?

– На пасечника? – нахмурив брови, спросила Софико.

– Вам же мёдом всем намазано! Или вы тоже ищете мужа? – фыркнул мужчина и с силой швырнул на стол карточки пациентов. Пыль разлетелась во все стороны, и княжна зажмурилась, боясь, как бы та не попала в глаза. Саломея звучно хмыкнула и, осознав болезненную шпильку, которой её только что укололи, высоко задрала нос.

– Вы зря думаете, что это моя идея привести её сюда, – отозвалась вдова, держась за ручку двери. – К тому же, нам не помешает лишняя пара рук. Вы сами это знаете, пусть никогда не просите о помощи!..

– Будете пререкаться, ваше благородие, – перебил её Левон, – и я не только не приму княжну Циклаури, но и вас выгоню. Вы этого хотите?

– Какой же вы хам! – облегчила душу Саломея и вышла вон из кабинета.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Софико почувствовала стыд за то, что не послушалась старшую подругу и вконец испортила её отношения с начальством. Тяжело вздохнув, господин Арамянц опустился на своё место за столом.

– Не поймите меня неправильно, ваше сиятельство. – Он обратился к ней поразительно спокойно, и Софико даже не поверила своим ушам, – но вы очень неопытны, а у меня нет желания обучать вас всему с нуля. Работа здесь чрезмерно сложная, и мы обходимся тем персоналом, который у нас есть, чтобы не набирать кучку юнцов, от которых только хлопоты.

– Но я не буду создавать вам хлопот. – Она сердечно заверила его в этом, и он тяжело вздохнул. – Прошу вас, Левон Ашотович! Моя семья в бедственном положении.

– Я очень сочувствую вам, княжна, но это всё ещё невозможно.

– Когда я писала статьи у Ваграма Артуровича в издательстве, он рассказывал мне, что вы прогрессивный человек и не возражаете против женщины-врача. Неужели он лукавил?..

Левон хитро сощурился, услышав имя брата. Софико поняла, что Ваграм много говорил о ней, но и это не помогло. Врач обошёл письменный стол стороной и со вздохом направился к двери.

– Идите домой, Софико Константиновна. Вас, должно быть, уже заждалась матушка.

– Нет, я не уйду. Вы же взяли к себе Саломею Георгиевну! Значит, и меня можете.

– Саломея Георгиевна. – Голос Левона неожиданно потеплел, – совсем другое.

Девушка бессильно прикрыла веки. Она бы возразила что-то ещё, но вдруг Тамина Гагиковна вбежала в кабинет с побелевшим лицом и губами. Её голос дрожал.

– Там привезли, – задыхаясь, сообщила сестра милосердия, – сердечника!

Ни минуты не мешкая, доктор выбежал из кабинета, и старшая сестра помчалась за ним следом. Софико, повинуясь странному порыву, бросилась вдогонку. Да, потом её отчитают за то, что путалась под ногами в такой момент, и всё же она чувствовала, что… поступала правильно.

– Затруднённое дыхание, холодный пот. И пульс слабый! – хладнокровно заключил Левон, проворно расстегнул на сорочке пациента пуговицы и прислушался к его сердцебиению. – Нужен массаж!..

Он принялся за него прямо в коридоре и не позволил сёстрам докатить каталку до операционной. Среди других больных началась паника, и Софико увидела, как Саломея брезгливо отвернулась. В её собственных висках пульсировало, и она видела себя как будто со стороны. Однако, сознание оставалось светлым, а мысли сменяли друг друга в два раза быстрее. Повысив голос, господин Арамянц послал Тамину Гагиковну за каким-то шприцем.

– Чего вы копаетесь?! – крикнул он старухе в спину. Почтенный возраст давал о себе знать, и руки сестры тряслись, а взгляд был полон ужаса. – Мы теряем его, понимаете?!

Всё произошло в один миг. Что-то толкнуло Софико к решительным действиям, и она в два прыжка оказалась возле Тамины Гагиковны, вырвала из её рук шприц и с размаху воткнула его в вену больного.

Дыхание пациента выровнялось, и он гулко застонал, медленно приходя в себя. Перед глазами Софико всё расплывалось. Левон Ашотович распрямился и посмотрел на неё оценивающим взглядом снизу вверх. Выглядел он впечатлённым.

15

Сдержав обещание, Шалико писал в Сакартвело каждую неделю. Тимур, отвечавший в их имении за корреспонденцию, приносил юной княжне запоздалые письма пачками, и уже даже почтальон тихонечко хихикал в сторонке. Правда, потом, когда приходилось ехать в Ахалкалакскую почту с ответным письмом по несколько раз в месяц, ему становилось совсем не до смеха. Той весной князь Циклаури и княжна Джавашвили обеспечили его работой с лихвой!..

Дома все относились к причудам влюблённых со снисхождением. За весь апрель Нино получила около пяти писем и носилась по лестнице с округлыми от радости глазами до тех пор, пока эмоции чуть-чуть не отпускали её. Через несколько дней приходил новый конверт, и все начиналось сначала. Два или три письма она даже зачитала сёстрам и Игорю вслух, когда те очень попросили. В те минуты, когда сестрёнка запиналась и, краснея, пропускала несколько абзацев, сидзе хитро переглядывался со старшей свояченицей и мысленно журил Шалико Константиновича за несдержанность. Ай-ай, ну и что «разобидевшийся фигляр» позволял себе?.. Им оставалось только гадать об этом, когда Нино, сдерживая румянец на щеках, извинялась перед родными и, перепрыгивая через две ступеньки, мчалась в свою комнату.

Она закрывалась в своей спальне и, прижимая конверт к сердцу, несколько секунд не дышала совсем. Когда сердцебиение выравнивалось, она горячо целовала письмо и, усадив себя за письменный стол, спешила написать ответ. В начале мая очередное её обращение было полно любви и тоски по возлюбленному:

«5 мая 1888 года

Генацвале!..

Ты, Шалико Константинович, наверняка, удивишься, что я по старой памяти обращаюсь к тебе подобным образом, но, чем больше времени проходит вдали от тебя, тем сильнее я отдаюсь во власть воспоминаний. Я постоянно перебираю в голове песчинки времени и не могу сдержать улыбки, когда думаю о тех сладостных днях, когда… ты был так в меня влюблён, а я – так слепа!.. Ты возразишь, что любишь меня сейчас ничем не меньше, но тогда нас обоих отличала излишняя восторженность, свойственная только ранней юности. Я скучаю по тем дням, когда мы были столь юны, но, увы, потерянного времени не вернуть!

Ты скажешь, что впереди нас ждет не менее сладостная и – главное! – долгожданная пора, и будешь, безусловно, прав. Ты заметил? Когда я не вижу тебя, не слышу звука твоего голоса, не имею возможности обнять тебя, то неизбежно становлюсь сентиментальной!.. Такое со мной уже случалось… есть ли у меня повод для тревог? О нет, прошу тебя, не думай!..

У нас – вернее, у твоей семьи – есть хорошие новости. В конце марта твоя даико чудом уговорила Левона Ашотовича принять её в больницу сестрой милосердия. Моя даико уверяла, что для этого нужно стать по меньшей мере ведьмой, и что Софико Константиновна, наверняка, прячет под подушкой метлу и чёрных кошек. Вот уже месяц она помогает в больнице вместе с моей сестрой, но если моя не занимается медициной в прямом смысле слова, то твоя неплохо к ней приноровилась. Левон Ашотович, из которого непросто вытащить похвалу, доволен ею. Он перестал ворчать, что на его шею повесили «очередную аристократку», и, если так пойдёт и дальше, наша княжна будет ухаживать за солдатами во фронтовых госпиталях!..

Она так похожа на тебя, Шалико… глядя на Софи, явижу женскую копию тебя. Та же светлая голова, прыткий ум и жажда деятельности. Я всё чаще и чаще вижусь с ней, чем хоть немного утоляю свою тоску по тебе. Этими встречами я стала просто одержима!..

Вторая новость должна тебя очень обрадовать. По правде сказать, мы долгое время гадали, почему Ерванд Вахеевич – тот самый кредитор твоего отца, вытребовавший назад свои деньги прямо на именинах Софи – проявил лояльность, в которой до этого упорно нам отказывал. И, тем не менее, это случилось. Неделю назад он снова навестил Константина Сосоевича, уже готовившегося переехать в скромную съёмную квартиру из Мцхеты, и сообщил, что, так уж и быть, даст ему отсрочку до мая. Твой отец благодарил его на всякий лад, на что Ерванд Вахеевич ответил, что обсыпать благодарностями следовало не его, а Левона Ашотовича и его двоюродного брата, заведовавшего когда-то «Кавказским мыслителем». Племянники, дескать, очень настаивали на том, чтобы он сделал князьям Циклаури исключение, и Ерванд Вахеевич, не привыкший отказывать родне, всё-таки сдался под их напором.

Ты знаешь, что это значит? Приданое Полины Семёновны всё ещё может вас спасти!.. Через пару дней у твоего брата свадьба, и твоя родня уже выехала в столицу, чтобы присутствовать на ней. Теперь рядом нет даже Софи, и тоска снедает меня изнутри. А ведь прошло всего два месяца. Шалико!.. Как долго нам ещё ждать?..

Хороших новостей, как видишь, гораздо больше, и это очень радует. Перед отъездом в Петербург твой отец вернулся в привычное расположение духа, много шутил и смеялся. Я мысленно вернулась в юность!.. Мы посидели вместе на дорожку и, решив, что все невзгоды для вас позади, дружно ломали голову над тем, что могло повлиять на желание братьев Арамянц помочь нам. Мы так и не нашли ответов, но Константин Сосоевич и мой papa пришли к выводу, что никогда не забудут их доброты и зарежут в честь племянников Ерванда Вахеевича барашка. Наши отцы и так очень уважали Левона Ашотовича, но сейчас их мнение о нём возросло до небес. Саломе на этот счёт до сих пор ворчит, а Софи смущается при упоминании Ваграма Артуровича. Ты, часом, не знаешь почему?..

Что до нашего семейства, то у нас всё спокойно. По крайней мере мы не хотим верить в обратное. Наша Тина на седьмом месяце беременности, и Левон Ашотович говорит, что она родит к началу июля. Сидзе что-то не понравилось в тоне его голоса, и он уже сейчас как на иголках. Я не знаю, что с ним происходит, Шалико. Они с даико не видятся днями, пусть и живут в одном доме. Чёрная кошка пробежала между ними, и с каждым днём становится только хуже. Мы с Саломе пытаемся разрядить обстановку, но у нас получается не очень. Порой мне становится страшно…

Скажи, я ещё не утомила тебя?.. Прости, если заставила поволноваться. Ты же знаешь женщин! Перед родами – пусть даже не своими – нам всегда тревожно. Но мы преодолевали и не такие невзгоды, и я уверена, что как только у Игоря Симоновича и моей сестры появится ребёнок, все разногласия уйдут. Любовь между ними всё так же сильна, и я это вижу! Так же сильна, как и моя к тебе…

Милый мой, я могу часами говорить о том, как скучаю и люблю тебя, но это письмо, пожалуй, слишком затянулось. Я хочу, чтобы ты знал: некоторые строки в твоих письмах разжигают во мне такое пламя, что я опасаюсь того, как сильно оно разгорится, когда ты наконец приедешь…

Искренне твоя Гретхен, Эвридика, Лотте!..

Твоя Нино».

Шалико получил это письмо на утро перед свадьбой Давида. Он уже представлял себе то, как брат шёл к алтарю под руку с «меховой принцессой», слышал напряжённый шёпот за их спинами, видел, как отец и мать стряхивали со щёк слезинки, а сват Денис Тимофеевич расписывал Юсуповым успехи своего зятя на военном поприще. Как же он жалел, что не мог разделить с дзмой такой момент!.. Служба сковывала его и обрезала крылья. Предполагал ли он в ранней юности, что, живя в самом сердце Европы, так сильно будет стремиться домой?..

Нино очень обрадовала его вестью о том, что с приданым Полины Семёновны для его семьи закончится тягостный период банкротства. Благодаря деньгам невестки они расплатятся с Ервандом Вахеевичем и остальными кредиторами до последней копейки. Ещё через год, когда и они с Нино поженятся, от тех суровых дней не останется и следа, и дом Циклаури зацветет вновь. Подумать только!.. Что бы с ними стало, если бы братья Арамянц не уговорили своего дядю дать им отсрочку? Мотивы этого поступка оставались загадкой для всех и вся. Но, быть может… расспросить об этом Софико?..

Юный дипломат подавил тревожный вздох, поправил пуговицы на своём синем одеянии консульского секретаря и, обмокнув в чернила перо, принялся за ответное письмо. Улыбка не покидала его лица, и Мишель Каминский, зашедший к другу по поручению, заметил это ещё с порога.

– Нино Георгиевне пишите, друг мой? – весело спросил Мишель и с разрешения хозяина зашёл в его кабинет. Шалико поднял кудрявую макушку от листа, кивнул и ещё шире улыбнулся. – Ну надо же, как ты сияешь. С прекрасной Натали ты таким не был!..

Шалико отдал наблюдательности графа Каминского должное и с головой ушел в своё письмо:

«10 мая 1888 года

Сакварело!..

Ты не представляешь, как каждое твоё письмо радует меня. Особенно, если оно такое большое!.. Сегодня, в день свадьбы моего брата, мне особенно грустно от того, что я не могу на ней присутствовать. Несмотря на то, как Давид Константинович храбрится, я прекрасно знаю, насколько сегодняшнее событие важно для него. Мой дорогой дзма!.. Многие годы он с преданностью собаки ждал твою сестру – пусть во многом и сам был в этом виноват, – и я от всей души надеюсь, что Полина Семёновна не только избавит нашу семью от финансовых проблем, но и составит долгожданное счастье своего супруга. Ты поведала мне столько радостных новостей, облегчивших мою душу, что теперь в этом одном состоит моё желание. Помимо, конечно, того, что связано только с тобой…

В последнее время я не выпускаю из рук написанный тобой портрет. Я долго думал о том, какой свадебный подарок мог бы сделать, чтобы он не уступал твоему по силе. Недавно я побывал близ легендарного города Помпеи, и меня будто осенило. О, моя Гретхен, он тебе точно понравится!..

По правде сказать, я тоже озадачен поступком братьев Арамянц. Я должен признаться тебе, что однажды при обстоятельствах, которые мы не любим вспоминать, я и Софико Константиновна напечатали статью в «Кавказском мыслителе». То, как даико краснела и волновалась при упоминании Ваграма Артуровича, бросилось в глаза и мне. А Саломея Георгиевна, которая старается уверить нас в своей неприязни к Левону Ашотовичу, тебя, скажи, не озадачила?.. Но, возможно, именно здесь зарыта собака?.. Подумайте об этом на досуге!..

Ты чувствуешь, душа моя? В этом мире правит любовь. Она направляет наши поступки и действия, царит над нашими жизнями. Однако я огорчён слышать, что Валентина Георгиевна и её супруг так противятся ей. За то время, что мы тесно общались с Игорем Симоновичем, я понял, за что его так ценил мой брат, и теперь отношусь к нему с той же теплотой. Знаешь, любимая, в последнее время я всё чаще думаю о том, что он заменил нам покойного Вано. У меня есть ощущение, будто я знаю вашего сидзе долгие-долгие годы, и мне не хочется думать, что что-то пойдёт не так в их с твоей сестрой жизнях. Когда ты счастлив и влюблён, то хочешь делиться своей радостью со всеми!.. Ты, наверняка, понимаешь меня. Но, прошу вас, не поддавайтесь панике. Всё будет хорошо, я уверен!.. Мы вместе преодолеем всё, что бы ни готовила для нас судьба.

Михаил Сергеевич пришёл, чтобы забрать меня на заседание совета во главе с генеральным консулом, а мне ещё нужно написать брату и хоть так поддержать его в этот важный день! Мне хочется писать и писать, ведь только так время и расстояние стирают свои границы…

Да!.. В сегодняшнем письме Давиду Константиновичу я так и напишу: будь счастлив так же сильно, как и я. Пусть твои мысли целиком и полностью занимает только одна женщина, ведь это несравнимое ни с чем удовольствие! Пусть твои грудь и голова кипят от одной только мысли о той радости, что ждёт вас впереди!.. В теле обнаруживается безграничная слабость, когда я представляю себе тот день, когда мы с тобой больше не расстанемся. Мне не будет нужды притворяться культурным и степенным дипломатом, прячущим за неизменной улыбкой огонь в душе. О нет, я не таков. Поверьте мне, княжна!.. Ещё чуть-чуть… и Вы сами в этом убедитесь.

Безгранично влюблённый в свою Гретхен,

Шалико»

В тот день итальянская почта проявила несвойственную себе проворность, и Давид получил похожее письмо, как только вернулся в особняк на Фонтанке. Его им подарил Денис Тимофеевич, и он же настоял на том, чтобы молодожёны съездили в свадебное путешествие в Париж, как только разберутся с хлопотами вроде распаковки подарков и обустройства на новом месте. Никто не оспаривал того, что чета Циклаури будет жить в Петербурге в этом самом особняке. Константин Сосоевич хотел что-то возразить, но, вспомнив о положении, из которого только-только вытащили их сваты, усыпил свою горскую гордыню и посоветовал сыну сделать то же самое. Не в том они положении, чтобы спорить!..

Часы отбили полночь, и на улицы почти летнего Петербурга вяло опустилась ночь. Камердинер вручил новобрачному конверт, а Полина Семёновна прошелестела своим длинным свадебным шлейфом где-то на лестнице. Денис Тимофеевич с женой только что привезли их в своей карете к особняку и, пообещав, что явятся завтра с петухами, поехали к себе.

Давид смотрел своей жене вслед и искренне удивлялся тому, с каким достоинством держала себя новоиспечённая княгиня Циклаури. И у алтаря, и во время застолья её сиятельство высоко держала голову. Не в пример другим невестам, заливавшимися слезами от того, что им предстояло покинуть отчий дом, Полина Семёновна вынесла столь утомительный день без единой жалобы. Её бабка, почтенная Мария Дмитриевна, дала слабину в церкви, а за столом и вовсе уткнулась в жилетку княгини Вяземской. Всхлипов матроны, к счастью, никто не расслышал, ведь на их свадьбе присутствовала половина Петербурга! По пышности они уступали, разве что, Юсуповым-Эльстонам!..

– Всё ли прошло хорошо, ваше сиятельство? – участливо спросил камердинер и угоднически склонил голову набок.

– Всё ещё бодр и полон сил, – улыбаясь, ответил князь, распечатал послание брата и стал читать его на ходу. – Интересно, он не перепутал письма? Такое ощущение, что он обращается к своей ненаглядной!..

В голосе капитана не сквозило злобы, и камердинер улыбнулся вслед за ним. Давид отослал добросердечного старика жестом и пожелал ему спокойной ночи. Не привыкший к приветливости хозяев, тот низко поклонился князю в ноги.

Расположение духа у старшего Циклаури было прекрасное. Даст Бог, с этого дня в жизни каждого из них начнётся новый этап, и все тяготы останутся позади. Всё к этому и шло!.. Скоро они расплатятся со всеми долгами, Нино и Шалико поженятся, у Игоря Симоновича и его супруги родится ребёнок, а Софико уже сейчас нашла себе занятие по душе. Сестринское дело! Кто бы мог подумать, что даико так понравится помогать в больнице? Саломея Георгиевна… Софико поделилась своими подозрениями о том, что Левон Ашотович неравнодушен к их царице, хотя сама Саломея не замечала этого в упор. А что же он сам?..

Раньше новость о благосклонности армянского врача к его первой любви горячо расстроила бы Давида. Ещё зимой он пытался вернуть её расположение, но потерпел оглушительную неудачу. Но что же изменилось теперь?.. Он не ощущал в душе той боли, которую ожидал, и мысленно вернулся ко всем событиям этого дня. Друзья-сослуживцы, что знали о его ситуации, сочувственно качали головой. Но он искренне не понимал, почему!

Допустим: он женился по расчёту ради того, чтобы помочь своей семье. Бедственные финансы Циклаури не способствовала хорошему отношению к ним сватов, и Денис Тимофеевич смотрел на все их семейство немного свысока. Но к нему самому всё же относился с большой теплотой!.. Отец в сердцах ворчал, что, не будь их положение настолько шатким, он ни за что не плясал бы под дудочку «меховых царей». Давид понимал, что мама прав, и, как офицер, считал бы своё положение унизительным, если бы не придерживался о Полине Семёновне действительно высокого мнения.

В сегодняшнем письме Шалико пожелал ему влюбиться в женщину так же сильно, как он любил Нино Георгиевну. Так, быть может, пожелание брата скоро исполнится, и именно жена станет этой женщиной?.. Для этого она обладала всеми достоинствами!.. Умом, красотой, образованностью. Сердцебиение учащалось, когда он думал о взаимной любви, по которой так истосковалась его душа. Она поднялась наверх?.. Она… ждала его наедине?..

Давид медленно отворил дверь в супружескую спальню и не спеша прошёл внутрь. Полина стояла спиной к двери и возилась со своей шкатулкой. Плавными, выдержанными движениями, она снимала драгоценности, и он невольно залюбовался ею. В тёплую майскую ночь окна были приоткрыты, и лунный свет проникал в спальню, придавая силуэту княгини какой-то особый, чарующий вид. Он не сдержал себя и подошёл ближе. Полина высвободила уши от сережек и принялась за колье.

– Позвольте я, – прошептал он еле слышно и осторожно убрал ей волосы со спины. Она смолчала, и он погрузился в дальнейшие размышления, возясь с застежкой. В темноте её поцелованные огнем волосы получили истинно тициановский оттенок! Вот бы зарыться в них, уснуть, вдыхая их запах…

– Ваша кожа, Полина Семёновна… – произнес Давид, сладостно улыбаясь. Он снял колье и, положив его в шкатулку, коснулся пальцами её оголенной шеи. – Она такая белая и гладкая!..

Очарование ночи ударило ему в голову, и он поцеловал её в плечо, а руки положил на талию. Её тело не откликнулось на его поцелуй, но он сделал это вновь, и тогда Полина всё-таки отдернулась в сторону.

– Давид Константинович, – сказала она строго и со вздохом развернулась к нему. – Давайте начистоту. Вы ждёте, что между нами сложатся близкие отношения?

– Что?..

Этот вопрос ошарашил его настолько, что он не сразу понял его смысл. Улетев далеко-далеко в своих фантазиях, князь Циклаури смотрел на супругу и как будто не видел её. Зато она оставалась спокойна.

– Наш брак с самого начала был голым расчётом, – продолжила Полина и насмешливо вскинула правую бровь. – Или вы скажете, что это не так?..

– Это так. – Давид прочистил горло от волнения, – но разве изначальный расчёт исключает любовь между нами в дальнейшем?

Княгиня Циклаури усмехнулась с плохо скрываемой издёвкой и сложила руки на груди.

– Разве не вы говорили про другую женщину в первый день нашего знакомства, князь?

Капитан сокрушённо зажмурился. Благие намерения в очередной раз привели его к краху, но неужели… его снова ждала неудача?

– Это было до того, как я узнал вас, – предпринял он последнюю отчаянную попытку и настойчиво приблизился. Она не проявила должного воодушевления и отстранила его. – И мне надоело ждать её. Я готов полюбить… вас.

На последних словах его голос сорвался, но молельные нотки в его тоне не растрогали Полину. Она красноречиво закатила глаза и в который раз за ту ночь устало вздохнула.

– Послушайте, Давид Константинович. Я могла бы подпитывать в вас иллюзии, но желаю быть с вами честной, – проговорила она покровительственно, словно говорила с ребёнком, и впервые коснулась его сама. – Я прожила незамужней до двадцати восьми лет. Вы правда думаете, что мне нужна эта ваша любовь?..

«Эта ваша любовь». Новоиспечённый супруг посмотрел себе в ноги и нервно сглотнул. Взор жены наполнился снисхождением.

– Я не требую от вас верности, – огорошила его жена. – Я настоятельно советую вам завести любовниц и утешиться в их объятьях. Можете не беспокоиться за меня: я совсем вас не осужу. Если уж вы настолько романтик!..

– А вы, Полина Семеновна?.. – прохрипел он еле живой. – Вы тоже заведете себе любовников?

– Не ради удовольствия, но ради моих фабрик. Боюсь, в наше время многие вопросы решаются именно так! – Меховая принцесса ничуть не растерялась. – Но, если это пойдёт им на пользу, то я пойду на всё. Ах, князь, вы ещё не поняли?.. Смысл моей жизни – это мех, и я пойду по головам, чтобы стать к нему ближе.

– Как уже прошли по моей, – мрачно заключил Давид.

Полина расхохоталась от того трагизма, что вкладывал в свои слова её муж, и посмотрела на него снизу вверх, как королева смотрит на своего поданного. Несколько секунд они молчали, после чего она приблизилась и благосклонно поцеловала его в щёку.

– Я прошу вас только об одном: не мешайте мне заниматься елагинскими фабриками. Я и только я их законная наследница. А теперь, князь… я удаляюсь. С вашего разрешения, я лягу в соседней комнате. Bonne nuit, prince!⁷⁴

Одетая в изысканный дорогой пеньюар, она зашуршала им в дверях и вскоре скрылась. Тишина, воцарившаяся в спальне после её ухода, резанула Давида ножом. Сердце отдавалось в ушах, а собственное дыхание показалось ему оглушительным.

Прошло несколько секунд, но он всё ещё не двигался. Он чуть не схватился за стул для равновесия, но быстро вспомнил, сколько ему лет, и сам себя пристыдил. На будуарном столике стоял графин с бренди, и молодой князь от души налил себе в стакан. Вымученная улыбка на его лице становилась всё шире.

– Поздравляю, Давид!.. – сказал он сам себе, поднимая бокал вверх. – Вот ты и женился!

На этой претенциозной ноте он сделал смачный глоток бренди и зажмурился. Стоило столько лет тянуть с женитьбой, чтобы прийти к этому дню?

– Тобой все воспользовались! – истерично усмехнувшись, он прошёлся вперёд-назад по комнате и стал загибать пальцы. – Родители принесли тебя в жертву, как барана, чтобы поправить свои финансы. Жена вышла за тебя замуж, чтобы дед больше не мешал её планам на треклятые фабрики. И что мы имеем в сухом остатке? Ты никому неинтересен, и даже на свадьбу приехали единицы!..

Все злость и обиду он обрушил на ни в чём не повинный стул и ударил его так сильно, что тот отскочил от стены и с грохотом повалился на пол. Давид сделал ещё один глоток и рухнул у стены, приложившись к ней затылком.

Он больше не говорил вслух, отчего стало только хуже. Эмоции душили незадачливого мужа, но он ещё не придумал, как с ними совладать. Полумесяц проглядывался сквозь трепыхавшие от ветра белые занавески. Как романтично они выглядели, и каким неромантичным был его финал?..

Финал?.. Это действительно он? Что же! Когда его похоронят, то на надгробии напишут следующие строки: «Более неудачливого в любви человека, чем тот, что лежит здесь, вы не найдёте нигде». Неудачливого в любви, но… полного ли неудачника? Нет-нет!.. Он ни за что не пойдёт на поводу у Дениса Тимофеевича и не оставит службы. Служба – это всё, что у него осталось. Всё, что ещё держало его на плаву!

Теперь он думал о бесчисленных ранениях на своём теле с улыбкой и бешеной ностальгией. Когда-нибудь он обязательно получит чин генерал-майора, и племянники будут очень им гордиться!.. Он посвятит себя военному ремеслу без остатка, и тот шрам на груди, который он получил в русско-турецкой…

Руку сожгло огнем, когда Давид нечаянно коснулся смуглой кожи под сорочкой. Душу замучили воспоминания, когда рядом с повязанным на шее Монбланом, который Шалико подарил брату сто лет назад, пальцы нащупали медальон в форме латинской «S». По щеке скатилась постыдная для взрослого мужчины слеза.

– Храни его, – попросила Саломея, снимая медальон со своей шеи. Он приподнялся на локтях, чтобы лучше разглядеть её подарок. – И тогда я всегда буду с тобой!

– Ты и так будешь, – сердечно заверил он её и поцеловал в оголённое плечо. – Никто и никогда кроме тебя…

В ушах до сих пор звенел её голос. Давид сорвал с шеи медальон и несколько раз покрутил его в руках. Он столько лет хранил на груди воспоминания о женщине, которая не хотела его знать. Ну разве можно быть таким шутом?! Он дал ей то обещание, столько мечтал и надеялся, а между тем время ускользало сквозь пальцы. И ведь она устраивала свою жизнь, а он её только губил… но, если бы он не придерживался того признания так буквально, то, возможно, удалось бы избежать этого дня?..

Давид с силой отшвырнул от себя медальон, словно хотел с корнем вырвать из души остатки чувств к Саломее, и всё же облегчил душу рыданиями.

***

Прошла целая неделя со свадьбы Давида, но в Ахалкалаки его семья всё ещё не вернулась. В своих письмах к другу Константин писал, что сваты хоть и не отличались гостеприимством – куда им до чисто кавказского радушия?! – но отпускать их домой тоже не спешили. Денис Тимофеевич то ли хвастался перед провинциальными грузинскими князьями своим богатством, то ли выставлял их как диковинку в глазах петербургского света, но всё-таки уговорил их задержаться на недельку-другую. Эта задержка не нравилась Софико, и она описывала своё недовольство в посланиях к подругам.

«12 мая 1888 года

…Петербург кажется мне сплошь фальшивым. Он красив снаружи, но в нём нет души. Я не думала, что скажу это, генацвале, но я скучаю по Кавказу!..

Интересно, Европа точно такая же?..

Елагины улыбаются нам и жеманятся, но я интуитивно чувствую, как они называют нас дикарями с гор, как только остаются одни. У них есть деньги, но они не знают, что такое стол, бережно накрытый в честь гостей, за которых действительно болит сердце. Они не знают, каково это: зарезать барашка в благодарность друзьям, пить вино и читать громкие тосты, восхваляющие дедов и прадедов. Они не знают сердечности. Они живут сегодняшним днём, признают только выгоду и своё удовольствие. В их семье нет сплочённости, пусть дедушка и бабушка Полины Семёновны действительно о ней пекутся. Но что я могу сказать о ней самой?..

Я должна признаться тебе, Нино – генацвале!.. – что сноха вряд ли захочет стать тебе в будущем подругой. Спору нет, она красива и умна, но мой брат не будет с ней счастлив, и я это вижу. Она держится со мной почтительно, ведёт светские беседы, в которых я лишний раз убеждаюсь в её образованности, но в глазах моего дзмы сквозит такая боль, которой я не нахожу объяснений. Он старается скрывать её, но как долго это может продолжаться? Мне неспокойно за него.

Я все больше понимаю, что новоиспечённая княгиня Циклаури интересуется только своим мехом. Она поддерживает разговор на другие темы, но меня ей не обмануть: ей глубоко наплевать на всё, кроме фабрик деда. Наплевать даже на собственного супруга!.. Увы, это так, Нино.

Пожалуй, я не могу винить Полину Семёновну за это – она выросла в такой среде. В светском обществе ей не объяснили, что такое настоящая семья, дружба и любовь, которыми мы были окружены с детства, и она привыкла цепляться за то, что единственно неоспоримого видела перед глазами. Мне только жаль, что Давиду досталась такая жена. Ах, если бы Саломе не была к нему настолько строга!..

Да, генацвале, я всё чаще и чаще думаю о доме. Я скучаю по своей работе в больнице рядом с Левоном Ашотовичем и мечтаю поскорее вернуться к ней. Я слышала, что он говорил, будто меня там не хватает. Если бы ты знала, как меня это радует!..

Я считаю дни, когда мы наконец вернёмся в Ахалкалаки, и я больше никогда не поеду в Петербург. Ноги моей здесь больше не будет!.. Отныне я мечтаю только о Европе.

Твоя Софи».

Письмо Софико, которое Нино зачитала вслух, вызвало в душе Саломеи целый ураган чувств. Она разозлилась на княжну Циклаури за неуловимый укор о Давиде – как будто это она виновата в его поломанной жизни! – и, главное, растерялась от нежности, с которой Софи упоминала Левона. Саломея не раз слышала, как он отчитывал своих сестёр милосердия со словами, что неопытная семнадцатилетняя девушка выполняла свою работу исправнее, чем взрослые бывалые женщины. Ещё тогда ей показалось подозрительным то, как благосклонно о Софико отзывался человек, из которого она сама уже который месяц не могла вытянуть признание. А теперь и она писала о нём так, словно скучала вовсе не по больнице!.. И даром что между ними двадцать лет разницы!

Саломея чувствовала себя кругом несчастной. Подобно Давиду, который, наверняка, лил слезы об упущенных возможностях, она думала о том, что ей не следовало подпускать Софико близко к Левону. Это же так очевидно!.. Юная, сообразительная барышня, у которой впереди ещё целая жизнь, уж явно предпочтительнее повидавшей виды вдовы, которой скоро исполнится тридцать. Как прозаично. Что же!.. Она сама выкопала себе яму.

– Куда ты собралась такая хмурая?.. – удивлённо спросила Нино, убирая письмо подруги обратно в конверт. – Мне уже страшно за того, на кого ты злишься!

– В больницу. К тому, на кого злюсь, – мрачно буркнула Саломея и услышала, как обе сестры тихонечко захихикали в кулачки. А тем временем ей самой совсем не хотелось смеяться!

Даже по пути предательство Софико не выходило у Саломеи из головы. Два месяца она выставляла себя на посмешище перед человеком, который уже давно положил глаз на другую девушку. Но зато теперь ясно, почему на него ничего из её ухищрений не действовало!.. Она хитрила, флиртовала и кокетничала, а он, наверняка, обсуждал всё это со своей юной возлюбленной, и они вместе смеялись над её последней отчаянной попыткой стать счастливой. Как же это подло!.. Особенно со стороны сестринской подруги. Столь юная и очаровательная, Софико могла найти себе сотню поклонников, но приметила именно того, на кого Саломея возлагала самые сокровенные мечты и чаяния. Боясь спугнуть удачу, она ни с кем ими не делилась и бережно взращивала их в душе, но её в очередной раз оставили в дураках!.. Похоже, ей и Давиду Константиновичу не суждено оставить позади былое. Оба будут расплачиваться за ошибки пятилетней давности до тех пор, пока жизнь не покинет их тела!..

– Вы уверены, что у вас ничего не болит, ваше благородие? У вас не очень здоровый цвет лица, – поинтересовалась Тамина Гагиковна, наблюдая за тем, как Саломея накидывала на плечи белый халат. В сестринском одеянии она не ходила, но Левон Ашотович заставлял её носить халат, чтобы сразу видеть в толпе.

«Болит, – подумала она про себя и почувствовала, как комок припал к горлу. – Сердце!».

Но сестре милосердия она сказала только:

– Пустяки! Разве я когда-нибудь отлынивала от работы?..

Тамина Гагиковна пожала плечами и, обойдя её стороной, вышла из сестринской. На пороге она, правда, застопорилась, и Саломея, которая пошла за женщиной следом, чуть не ударилась об дверь. Обычно, когда с почтенной матроной такое случалось, в больницу привозили больного, и тот раз не стал исключением.

– Привезли роженицу, – проходя мимо, доложил Матвей Иосифович и стёр со лба пот платком. – Ту самую, которая может не выжить.

«Которая может не выжить». В висках Саломеи пульсировало, пока она думала, сколько раз то же самое говорили про Тину шёпотом. С княгиней Бараташвили и её подругами-сплетницами она уже давно разорвала все связи, но всё равно слышала слухи, которое то и дело ходили про всё их семейство. Когда трещоткам надоел первый брак Саломеи и смерть Вано, они принялись за их сестёр, приписывая Нино тесную связь с Айдемировым ещё до похищения, а Тине пророчили смерть в родах. Эти переживания вместе с подозрениями о романе Софико и Левона выбили у любящей сестры почву из-под ног, и, видя перед собой среднюю даико, Саломея кинулась на защиту незнакомки.

– У нас стоит выбор: спасти ребёнка или мать, – продолжал Матвей Иосифович, чей голос отзывался в голове Саломеи эхом. – Её муж, как истинный горец, настаивает на том, чтобы мы спасали дитя.

– Но вы же не послушаетесь его! – неожиданно вспылила её благородие. – Вы не можете так поступить с этой женщиной!

– Саломея Георгиевна, – тяжело вздохнул старый доктор. – Я не буду вас обманывать: в своей практике я поступал так не единожды.

Глаза госпожи Ломинадзе налились кровью. Представив, что врачи могли точно так же обойтись с Тиной, она почти лишилась чувств. Грудь кипела от переживаний, и еврейский врач очень кстати попался ей под горячую руку.

– Стало быть, у вас на душе есть ещё один грех помимо того, что вы так и не спасли от смерти моего брата! – процедила она сквозь зубы и, гордо развернувшись, зашагала прочь. Тамина Гагиковна сказала ошарашенному Матвею Иосифовичу пару слов и бросилась за Саломеей следом. Она подоспела как раз в тот момент, когда та накинулась на незадачливого отца с упреками.

Он был худощав, сутуловат и внешне напоминал обезьяну. Человек с необременённым интеллектом лицом точно не имел представления о высоких материях, и, сделав подобное наблюдение, Саломея недобро усмехнулась. Ну конечно!.. Кто станет ожидать от такого низкого человека хоть какой-то фантазии? Увы, на это способны не все. Лишь те, кто рождён летать, а не ползать!..

– Да как вы смеете разговаривать со мной в подобном тоне? – возмутился незнакомец, чьё мужское самолюбие явно было задето. Вай ме!.. Она правда сказала всё это вслух?..

– Пусть и нечаянно, но – да!.. Я разговариваю с вами так и ни о чём не жалею! – прохрипела она, почти срывая голос. – Большего вы не заслуживаете. Как вы только можете думать о себе, когда ваша жена на грани смерти?..

– Что здесь происходит?

Строгий голос Левона Ашотовича вмиг отрезвил Саломею. Он шел к ним навстречу из операционной, и полы его белого халата развивались за спиной как шлейф. Он выглядел крайне серьёзным и ещё издали хмурился. Как гром среди ясного неба, он обрушился на её голову божьей карой, и она незаметно зажмурилась, приготовившись к худшему. Впрочем!.. У него и самого рыльце в пушку, не так ли? Заводить романы с семнадцатилетними девушками! Чего же ей стыдиться?..

– Саломея Георгиевна.  – Тамина Гагиковна – ещё одна предательница! – сразу же выдала её, – сегодня не в себе. Нагрубила Матвею Иосифовичу и такого наговорила господину Карпиани, что у меня завяли уши!

– Это так, – подтвердил господин Карпиани. – Не знаю, чем я заслужил сравнение с обезьяной и ползающей тварью, но жена и ребёнок – это только моё дело.

Левон удивлённо вскинул брови. То, что он услышал, очень ему не понравилось. Чего же он так расстроился? Стыдно за неё или за господина Обезьяну?..

– Это правда, ваше благородие? – насупился доктор, обернувшись в её сторону. – Вы на самом деле такое говорили?..

Саломея изящно развернулась, гордо вскинула подбородок и вызывающе посмотрела ему прямо в глаза.

– Что бы я ни сделала, не вам меня отчитывать.

– Что это значит? – Армянин ещё сильнее нахмурился.

– Не делайте вид, будто ничего не понимаете!.. Сколько ещё вы собирались водить меня за нос? Вы и княжна Циклаури!

Всё произошло довольно быстро. Тамина Гагиковна и господин Карпиани озадаченно переглянулись и застыли, как вкопанные. Левон Ашотович беззвучно зарычал, закатил глаза и, схватив Саломею за локоть, повел её за собой в сестринскую.

– Что вы делаете?! – возмущалась она без устали. – Кто разрешил вам обращаться так со мной?! Я – княжеская дочь!..

Он плутовато усмехнулся, но на её излияния не откликнулся и молча продолжил свой путь. Сестра и муж роженицы остались стоять в конце коридора. Все оглядывались на них, но ничего не говорили. Наконец, армянский доктор достиг сестринской, ударил по двери свободной рукой, втолкнул туда Саломею и всё-таки обернулся к господину Карпиани.

– Не переживайте, г-н Карпиани. Я всё улажу, – пообещал он мужчине и Тамине Гагиковне и загадочно скрылся за дверью.

В сестринской Левон ослабил хватку. Саломея принялась отряхиваться и, конечно, осыпать его голову проклятьями.

– Вы – чудовище! – фыркнула она в сердцах. Он улыбнулся уголками губ.

– Вы тоже хороши. Что-нибудь ещё?

– Терпеть вас не могу! Софико Константиновна ещё пожалеет, что выбрала вас. Она так юна и неопытна, а вы воспользовались её доверчивостью! Как вам не стыдно?!

– Воспользовался её доверчивостью? – Из груди вырвался смешок. – Я не понимаю вас.

– И не надо, – молодая женщина грациозно встряхнула головой. – Ведь с этого дня вы меня больше не увидите!

– Господь милосердный! Вы можете объяснить по-человечески, за что вы так взъелись на меня?

Его спокойный даже в такой момент тон вконец выводил из себя. Саломея приблизилась и изо всех сил забарабанила по его груди руками. Он даже не шелохнулся.

– Вы!.. – облегчала она душу. Из причёски выбилась прядь. – Я столько времени наводила вокруг вас круги! Так хотела, чтобы вы меня заметили, а вы… выбрали моложе! – Морщинки на его лбу вмиг разгладились. – Софико Константиновна то, Софико Константиновна это!.. И пусть… – Еле слышный, короткий всхлип. – Я не намерена этого больше терпеть!

На этой мелодичной ноте она хотела кинуться к двери, но он не позволил ей этого, одним резким движением привлек к себе и обвил её талию руками. Сердце молодой женщины упало в пятки, когда она услышала, как сильно стучало его. Неужели?..

– Вы далеко собрались, ваше благородие? – спросил он, усмехаясь. – Я вас никуда не отпускал.

Не успела она опомниться, как он требовательно развернул её к себе, так что выбившаяся прядка налезла на лицо, и страстно поцеловал в губы.

Голова закружилась, а пол ушел из-под ног. Вот это да!.. И это после супруга-мужеложника?! Его губы были такими настойчивыми, что тело сразу же обмякло в его руках. Память невольно подбросила Саломее воспоминания о том, как пять с лишним лет назад при похожей сцене Давид Циклаури… отпустил её. Как по-другому все сложилось на этот раз!.. Прошло какое-то время, и они оторвались друг от друга. Она положила руки ему на грудь.

Её ресницы трепыхали. Наконец она подняла на него взгляд, и растроганная улыбка на его лице стала только шире.

– Вы и Софико Константиновна… – неуверенно заговорила вдова и тотчас осеклась.

– Софико Константиновна, – отвечал он со вздохом, – давно приглянулась моему брату. Я просто присматриваю за ней, пока этого не может сделать он.

– А вы?..

– А я выбрал вас.

«Я выбрала вас». Точно такие слова она сказала ему два месяца назад здесь же, и от сознания того, что, несмотря на все трудности, она всё-таки добилась своего, её естество наполнилось ликованием и радостью. Возраст и пережитые трудности свели на нет восторженность чувств, которые в похожие мгновения испытали бы молодые, но, когда он вновь поцеловал её, Саломея впервые за многие годы почувствовала себя по-настоящему счастливой.

Из сестринской они вышли по очереди, но всё равно удостоились косых взглядов от Тамины Гагиковны и других сестер милосердия. Левону удалось спасти и роженицу, и ребёнка, и Саломея совсем перестала скрывать свое обожание к нему во взгляде. «Какое бесстыдство! И это на Кавказе!» – именно это проворчала бы им в спину княгиня Бараташвили. Интересно, до неё ещё не дошли эти сплетни?.. Вечером, когда все посторонние покинули больницу, и заговорщики остались вдвоем вместе с Сатеник, они рассказали обо всем девочке, и та повисла у будущей мачехи на шее. Затем шаловливая Сати снова куда-то убежала, и Левон ещё немного пошутил над тем, что в порыве ревности его возлюбленная напоминала разъяренную фурию, за что и получил заслуженный подзатыльник. Ещё через минуту он сказал:

– Я честный человек, – проговорил он, улыбаясь, – и не хочу компрометировать вас. После всего, что сегодня произошло, я должен жениться и спасти вашу репутацию.

– Боже мой! – воскликнула она шутливо, ведь знала, что её репутацию уже давно не спасти. – Можете не жениться. Только дверь закройте!..

Через полторы недели, когда взгляды и перешептывания за спиной участились, они всё-таки пришли на поклон к Георгию Шакроевичу. В конце мая стояла солнечная погода, и князья Джавашвили хотели отобедать в своей беседке за домом – свежий воздух всегда шёл Тине на пользу, – но лакей доложил о госте. Для домашних Саломеи визит Левона Ашотовича без их на то приглашения стал тревожной неожиданностью, но только до тех пор, пока она не встала за его спиной и молча не взяла его за руку. Не было ни сватов, ни ханумы. Старый князь ахнул, Игорь театрально перекрестился, а Нино завизжала и захлопала в ладоши.

– Мы так и знали, так и знали!.. – поделилась она со всеми. – Я и княжна Циклаури. Она давно что-то заподозрила.

– Как и мы с Шалико Константиновичем! – поддакнул сидзе, подошёл к будущему свояку ближе и с сочувствующим видом пожал ему руку. – Вы наш спаситель, сударь. Мы уж думали, нам никогда не повезёт!..

Саломея демонстративно фыркнула и задрала нос. Тина и Нино тихонько рассмеялись. Левон подавил улыбку, потряс протянутую руку и дружественно подмигнул Игорю.

– Вы всегда нравились мне, Игорь Симонович, – признался он вдруг. – Очень рад, что мы породнимся.

Будущие свояченицы по очереди выразили свои поздравления. Затем вперед вышел Георгий и положил обе руки на плечо новому зятю.

– Если бы вы только знали, как долго мы ждали вас! – признался он со слезами на глазах и так расчувствовался, что даже похлопал господина Арамянца по спине. – После стольких лет мне, наконец, стало везти с зятьями.

– Понимаю, – глубокомысленно кивнул Левон. – В первый раз был… Пето Гочаевич?..

Внезапно наступила такая тишина, что чириканье птиц послышалось яснее. Левон быстро осознал, что совершил ошибку, и виновато взглянул на Саломею. Она печально улыбнулась, и Игорь вновь взял слово:

– В нашем доме лучше не упоминать этого имени, – посоветовал он с высоты своего опыта. – Но вы научитесь. Я уверен!

– Да! – тяжело покряхтел Георгий. – Давайте лучше сядем.

Нино убежала на кухню, чтобы позвать Галию и принести всем кофе и угощений. Саломея опустилась по правую руку от будущего мужа и по-хозяйски взяла его за руку. Через пару минут младшая свояченица вернулась в гостиную, а за её спиной показалась горничная с подносом в руках. Кофе пришелся очень по вкусу Левону Ашотовичу.

– Я слышал, у вас есть дочка, – вновь заговорил тесть после того, как все отпили кофе. – Почему же вы не привезли её сюда?..

– Есть, ваше сиятельство, – с готовностью кивнул зять. – Я с радостью вас с ней познакомлю. Но сначала я хотел получить ваше одобрение на наш брак с Саломеей Георгиевной, прежде чем обременять вас её присутствием. Поверьте, Сатеник Левоновна может быть очень шумной!..

Георгий хмыкнул и, сощурившись, почесал бородку. Потом он добавил:

– У моей младшей дочери свадьба в марте будущего года. Если вы примите наше приглашение, то мы будем очень ждать вас и вашего брата.

– Вы и Ваграм Артурович очень помогли князьям Циклаури с кредиторами, – напомнила всем Тина. До этого она вела себя тише воды ниже травы, но за радостными переживаниями никто этого не заметил. – Если бы не вы, ваш дядя…

– Мой дядя, – не зло перебил её Левон. До этого он охотно принял приглашение Георгия, – неплохой человек. Пусть и слишком серьезно воспринимает своё ремесло.

– Как и вы! – не остался в долгу Игорь и обворожительно улыбнулся. Все рассмеялись и вновь отпили кофе.

– Но что же вы планируете делать? – уверенно продолжал Георгий. Несмотря на благожелательный тон, он оставался требователен и серьёзен. Свято место пусто не бывает, но Пето Гочаевич научил его страховаться. – Когда бы вы хотели играть свадьбу?..

– Мы бы не хотели пышного застолья, – вдруг вмешалась Саломея. – Вы и сами знаете, papa… мне давно нет в нём нужды.

– Мы поженимся в Тифлисе, – договорил за неё жених. – У меня там тётки по отцу и вся материнская родня.

– Где же живут ваши родители? Даст Бог, они ещё здравствуют.

– Благодарю, ваше сиятельство. Вы очень добры!.. Отец стар, но всё ещё заведует конторой стряпчего в Париже. Мой родной брат помогает ему в этом деле, а мой двоюродный брат – тот самый Ваграм Артурович – пару лет жил у них и пробовал себя этом деле.

– Что же вы делаете в Ахалкалаки с такой роднёй?

– Я приехал сюда на полтора года по направлению. Как только этот срок закончится, мы будем свободны.

– Очень хорошо!.. – одобрительно покряхтел старый князь и почесал бородку. – А до тех пор можете сыграть помолвку здесь. Мы будем этому рады.

Что же!.. Своим допросом князь Джавашвили остался доволен. Зять был врачом – это ремесло на Кавказе уважали больше любого другого! – выходцем из большой интеллигентной армянской семьи, которая, хоть и занималась ростовщичеством, но хотя бы знала себе цену. С подобной хваткой они точно не дадут Саломею в обиду! Ну а наличие дочери… Возможно, для калишвили, которая припозднилась с собственными детьми – Пето Гочаевич, должно быть, переворачивался в гробу от этих разговоров! – лучшего варианта, пожалуй, не придумаешь.

Совсем успокоившись, Георгий откинулся на спинку своего кресла и немного задремал. Он позволил дочерям повести разговор в более непринужденное русло, и Саломея и Нино участвовали в нём, живо перебивая друг друга, но Тина оставалась безмолвна…

… безмолвна до тех пор, пока родственную болтовню не нарушил нечаянно вырвавшийся стон.

Левон тотчас поднялся на ноги и чуть не опрокинул поднос с кофе и пирожными. Сёстры побледнели, а отец не нашёл в себе сил встать с кресла. Игорь потерял дар речи от страха и воззрился на свояка в надежде найти у того поддержку. Его губы дрожали.

Во второй раз Тина застонала сильнее и схватилась за живот. Она смотрела на всех затравленным взглядом и всё время шептала: «Но ведь ещё рано? Рано…».

– Врача! – бормотала суетившаяся рядом Галиа. – Нужно позвать врача!

– Я и есть врач, дурья вы голова! – с похвальным хладнокровием откликнулся зять и отослал девчонку подальше. – Пусть не путается под ногами. Отныне нам не до неё.

16

Двадцать шестого мая в три часа дня у Тины начались схватки. Роды пришлись на тридцать первую неделю беременности вместо положенной тридцать восьмой. Игорь все время спрашивал у Левона: «Насколько опасны преждевременные роды?», но не уточнял, за кого именно беспокоился: за жену или ребёнка? Левон настороженно хмурил брови, но не отвечал ему и всё настаивал на том, чтобы роженицу везли в больницу. Затем он, впрочем, отказался от этой затеи и вытребовал у Георгия, чтобы госпожу Ривкину перенесли в её спальню и оставили его с ней наедине. В ту комнату он не впускал никого и только гонял бедняжку Галию за теплой водой, компрессами и новыми простынями. По настоятельной рекомендации господина Арамянца старый князь вместе с дочерями и зятем остались ждать новостей в гостиной.

Прошёл ровно час. Никто не разговаривал и, зная, как Левон Ашотович не любил, чтобы его прерывали, они даже не показывались на втором этаже поместья. Саломея сидела на диване рядом с отцом и смотрела в одну точку. Князь Джавашвили, которого старшая дочь держала за руку, хватался другой за сердце. Нино деловито мельтешила по комнате. Игорь стоял у стены и, приложившись к ней горячим лбом, все время что-то шептал.

– Это невыносимо!.. – Наконец, он сорвался с места и, кусая губы в нетерпении, кинулся клестнице. – Сколько ещё нам ждать?

Тина старалась не кричать, но, если из груди всё-таки вырывался стон, то он оглушал её родных и мужа. В тот раз она закричала особенно громко, и Нино с трудом перехватила зятя.

– Левон Ашотович упоминал, что для тех, кто рожает в первый раз, это может длиться чуть дольше, – заговорила она примирительным шёпотом. Игорь отвёл от свояченицы взгляд, и она настойчиво вгляделась в его лицо. – Дзма, слышишь меня? К ночи она родит. От девяти до одиннадцати часов, помнишь?..

Он кивнул, словно маленький ребёнок, который дал матери обещание никогда не есть сладостей, и позволил утешительнице крепко сжать себя в объятьях. Обнимая зятя, Нино услышала, как он еле слышно всхлипнул, и её сердце облилось кровью.

Прошло ещё полчаса, и все очень пожалели, что никого из Циклаури не было на тот момент в Ахалкалаки. Шалико и Давиду, наверняка, удалось бы успокоить Игоря гораздо лучше, чем это с горем пополам делала Нино. Константин Сосоевич всегда умел разрядить обстановку хорошей шуткой и поднять Георгию настроение. Дариа Давидовна, отличавшаяся хозяйственностью, наверняка помогала бы Левону намного лучше, чем непутевая Галиа, не говоря уже о Софико… вот чей хладнокровный – если не считать максимализма – ум пришёлся бы сейчас ко двору!..

– Знаете что? – под конец третьего часа Саломея поднялась на ноги и, улыбнувшись зятю, добавила: – Мы ничем не можем ей помочь, но это не значит, что мы должны изводить себя. Я поднимусь наверх и принесу нам нарды!..

Она искренне надеялась на то, что, проходя мимо спальни Тины, сможет выпытать у Левона подробности. С гораздо большей вероятностью она, правда, рисковала навлечь на себя его гнев – уж она-то знала каково это! – но тут и там так много говорили о возможной смерти её сестры, что он просто обязан был выслушать её!..

Прижимая доску с нардами к груди, Саломея сознательно замедлила шаг, когда подошла к комнате даико. Тина закричала, и, вконец перепугавшись, её старшая сестра выпустила доску из рук. Фигурки звякнули и с треском разлетелись по полу. Ойкнув, она опустилась на пол и принялась собирать их. На шум из спальни как раз вышел Левон.

Вид у него был уставший, рукава – закатаны, а лоб весь взмок от пота. Хорошо хоть крови нигде нет!.. Они смотрели друг на друга и не двигались до тех пор, пока он слабо не улыбнулся и не подозвал к себе. Тотчас забыв о фигурках, Саломея подошла к нему вплотную и зашелестела на ходу платьем.

– Как она? – Любящая сестра накинулась на врача с вопросами, оставив в стороне прочие тревоги. – Она же не умрёт? Скажи мне правду.

– Нет, – заверил возлюбленную Левону, пусть его голос и оставался невесёлым. – Я уверен, что эти роды Валентина Георгиевна переживёт.

Саломея с облегчением выдохнула, но что-то в его тоне заставило её напрячься вновь.

– А ребёнок? Он недоношен. Вот-вот должен был начаться восьмой месяц…

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти его, – Доктор отмел и эти её опасения. – В старину недоношенных детей клали на печь, чтобы воссоздать для них те же условия, что в утробе матери. И им это удавалось!.. Ещё рано ставить на малыше крест.

– Тогда что тебя тревожит? – чутко спросила Саломея. Левон тяжело вздохнул и посмотрел себе в ноги. Сердце в груди забилось сильнее, и в порыве эмоций она коснулась его плеча. – Не лги мне, пожалуйста. Я должна знать.

– Саломе, – начал он опять и взял её ладони в свои натруженные руки. Её глаза наполнились ужасом. – Твоя сестра никогда не отличалась хорошим здоровьем, и я предупреждал, что у неё не та конституция, чтобы родить ребенка без последствий. Но меня она не послушалась, и теперь… ей хватило сил выносить его, хватит и родить, но восстановится ли она после всего?.. Я буду с тобой честен: в таких случаях женщинам это обычно не удаётся.

Откровения врача заглушили в голове все остальные мысли, но несколько секунд их смысл никак не доходил до её сознания. Молодая женщина оперлась о стенку рукой и чуть не лишилась чувств. Настолько далёким – как будто из другой реальности! – казался ей голос Левона. Он перепугался за неё и, придержав за талию, не позволил ей упасть.

– Сколько ты даешь ей? – собравшись с силами, прохрипела Саломея. – Сколько времени?

– Три месяца. Возможно, до осени…

Тина!.. Их хрупкая, нежная, кроткая Тина!.. Даико, сочетавшая в себе горы и белую берёзу, обожавшая театр, мечтавшая о сцене… какой прекрасный у неё был голос, как она пела!.. Игорь влюбился именно в пение Тины. Её женственность и беззащитность, как он сам столько раз говорил, пленили его сердце. Но как же сидзе будет жить без неё? Как они все без неё… будут?..

Ещё одна потеря вслед за Вано, ещё одна рана в груди каждого из них. Но какой смысл лить слезы? Разве эти годы не научили их, как мало плач Ярославны облегчал скорбь? Нет-нет, она не станет говорить отцу и остальным раньше времени, не станет тревожить их!.. Она мужественно сотрёт со щёк слезы и выйдет к родным, разложит перед ними нарды и будет ждать окончания родов. Ни словом, ни делом она не выдаст того, что ей что-то известно… никогда!..

– Не говори ничего близким, – вторил её мыслям Левон. – Ещё может случиться чудо…

– Чудо? – Сквозь слёзы она улыбнулась ему. – Не знала, что ты веришь в чудеса.

Он хотел ответить ей что-то, но не успел – Тина протяжно закричала за дверью. Не теряя ни минуты, он оставил её сестру одну в коридоре и вернулся к роженице. Образовавшаяся тишина придавила Саломею к земле, и она в оцепении взглянула на разбросанные по полу фигурки. Затем она приблизилась и, собрав их обратно в доску, натянула на лицо непринуждённую улыбку.

– Я не слишком долго?.. – весело позвала она родных. – Простите, но я никак не могла найти эту несчастную доску на чердаке…

Ни сестра, ни зять и тем более отец ничего не заподозрили, и время снова потекло нескончаемым потоком. Прошёл ещё один час. Нино всё же удалось втянуть в игру сидзе, а Саломея изо всех сил скрывала свою жалость к нему во взгляде. Впервые за всё время их знакомства ей нестерпимо захотелось обнять Игоря. Бедный парень!.. Он не представлял, сколько горя ему ещё предстояло хлебнуть.

– Я понимаю ваше волнение, Игорь Симонович, – проговорил Георгий и, несмотря на переживания, выдавил из себя улыбку. – Когда моя жена рожала в первый раз, я не находил себе места.

Улыбка медленно сошла с лица старого князя, когда он подумал о том, что именно в родах потерял свою супругу, но затем всё же вернулся к прежнему настрою и принялся на всякий лад успокаивать зятя. Саломея и Нино всё равно растолковали боль в его глазах и обменялись печальными взглядами.

– Даико сейчас, конечно, нелегко. – Младшая княжна кинула кубик и перенесла свою шашку по доске целых пять раз. – Ей страшно и больно, но это всё неважно!.. Ребёнок – большое счастье для всей семьи, пусть и ответственность. Да и она так его хотела!..

– Верно! Она его хотела, – вдруг перебил её Игорь. Несмотря на попытки Нино привлечь его к разговору, до сих пор он в нём не участвовал, – но не для нас, а для себя. Ты ещё не поняла этого, сестричка?..

Саломея устало прикрыла веки. Младшая сестра тихонечко ахнула. Старый князь хранил молчание.

– Что ты такое говоришь, дзма?..

– Если бы она думала о нас, то ни за что бы не стала рожать его.

Он проворно поднялся с места, налил себе в бокал коньяка и осушил его несколькими глотками. Георгий тяжело вздохнул, но зятю не перечил – неужели думал так же? – и старшая дочь благоразумно осталась у его плеча. Нино поднялась с места, подошла к Игорю и коснулась его со спины. Он коротко посмотрел в её сторону через плечо и ещё раз наполнил свой бокал.

– В тебе говорит тревога, – подбадривающе улыбнулась свояченица. – Вот увидишь, всё обойдётся!..

– Я всегда знал, что в ней много демонов, Нино, – отозвался он, будто не слыша. – Но я и представить себе не мог, что их так много и что… даже я не смогу справиться с ними.

Сердце княжны сжалось от тоски. Как много в его голосе обречённости!.. Впервые за часы мучительного ожидания она по-настоящему поняла зятя. Правда, которая открылась Нино о сестре, огорошила её своей беспощадностью. В какой-то момент она пожалела Игоря даже больше, чем Тину. Игорь собрался выпить третий бокал, но она отстранила его руку от спиртного и многозначительно покачала головой. В его глазах стояла влага, и свояченица крепко обняла любимого сидзе.

Стояла полночь. Их головы кипели от переживаний, а глаза сами собой слипались. Левон Ашотович наконец показался на лестнице и безмолвным жестом пригласил их за собой.

Весь день они ждали того момента, когда всё-таки удастся войти к Тине, но на пороге спальни у всех её близких обнаружилась слабость в коленях. Страх, который они столько времени сдерживали, взял над ними верх у самих дверей. Что они увидят здесь?.. Тина действительно при смерти, или всё обошлось?.. Ни одна из девушек ещё не проходила через подобное, и они не знали, как себя вести! Роженица лежала на простынях бледная, как смерть, и как будто бы спала. Занавески были задёрнуты, но окно – приоткрыто. Тёплый майский воздух наполнял спальню, а ночное стрекотание кузнечиков и лай собак доносились с улицы. Ребёнок протяжно плакал на руках Галии, неумело запеленавшей его пять минут назад. Сёстры и отец застопорились и всё смотрели на кровать невидящими глазами. Обойдя их стороной, Левон первым делом передал Игорю на руки младенца и, кивая ему головой, добавил:

– Девочка, Игорь Симонович. У вас девочка. Достаточно крепкая для семи с лишним месяцев…

Розовый комочек агукнул и, высунув из пелёнок руку, коснулся щеки отца. Зрачки сидзе расширились, и он повторно всхлипнул, всё ещё сдерживая слезы.

– Всё ли хорошо с Валентиной Георгиевной? – Игорь услышал, как тесть обеспокоенно обратился к врачу. – Она… справилась?

– Справилась, ваше сиятельство. Но очень вымоталась, – с улыбкой заверил князя Левон и качнул головой на свояка. – Сейчас нам лучше оставить их наедине.

Неподдельное счастье озарило лицо старого князя, и он от души похлопал будущего зятя по спине. Тот заметно растрогался. Только Нино заметила, что Саломея в отличие от них с отцом не радовалась столь же искренне. Будто… что-то скрывала?..

– Роды нашей Нино я теперь доверю только вам! –  В своём ликовании Георгий становился шутливым. – Никому больше.

– Papa!.. – деланно возмутилась Нино, но не улыбнулась.

– Сочту за честь, – скромно отозвался врач.

– Как нам с вами повезло, господин Арамянц! Вы подарили мне долгожданного внука, – Слёзы радости увлажнили глаза князя. – О лучшем зяте я и мечтать не мог.

Отец ещё немного смущал Левона, после чего подошёл к кровати средней дочери и поцеловал её во влажный от пота лоб. Она приоткрыла глаза, улыбнулась и сказала papa пару подбадривающих слов. Воспользовавшись заминкой, Нино шепнула сестре и её жениху:

– Скажите честно, Левон Ашотович. Вы что-то не договариваете?

Заговорщики переглянулись, но в один голос поклялись, что не видели причин для беспокойства. Княжна им не поверила, но, видя, в какой эйфории и облегчении пребывали отец и сидзе, так и не озвучила своих подозрений.

Позволив тестю поговорить с дочерью, Игорь опустился на колени возле её кровати без сил. Дочь ворочалась у него на руках, и он, слизывая с губ слёзы, рассматривал чересчур маленькое даже для младенца тельце. Уже почти заснув, Тина распахнула глаза, увидела перед собой мужа и ребёнка и просияла.

– Прости! Прости меня, – лепетал без устали супруг, целуя тыльную сторону её ладони. Она протянула руку вперёд и коснулась его лица. Он блаженно прикрыл веки.

– За что?.. – произнесла она еле слышно. – Боже!.. Это ты меня прости. Я была невыносима…

– Я был несправедлив к тебе, – Теперь, когда всё, по его мнению, осталось позади, Игорь горячо в это верил. – Я срывался на тебе!.. Я был так груб…

Сёстры и отец, которые знали и видели, в какой аду оба жили все эти месяцы, признались себе в мыслях, что и тот, и другая были хороши.

– Всё закончилось! – с безграничной убеждённостью в голосе продолжил зять. Саломея бессильно зажмурилась. – Теперь мы будем счастливы. Ты, я и…

– Ирина, – сказала мать девочки. – В честь твоей матери. Помнишь, ты мне рассказывал?..

Игорь смотрел на жену несколько секунд, не шевелясь, и слёзы всё-таки брызнули из его глаз. Он зарылся в одеяло головой и зарыдал. Тина накрыла его курчавую чёрную макушку рукой.

***

Весть о рождении Ирины Игоревны довольно быстро дошла до ушей Циклаури. Через четыре дня после её рождения Константин Сосоевич написал Георгию цветистое письмо, в котором поздравлял с рождением внучки. В нём же он выразил свою радость по поводу скорого обручения Саломеи Георгиевны и Левона Ашотовича. Его сыновья и старшая дочь один за другим прислали поздравительные открытки, а Шалико вложил в конверт маленькую погремушку ручной работы мастеров из Пизы. Ещё через неделю Константин, Дариа Давидовна и Софико вернулись в Ахалкалаки. Поделиться своими впечатлениями о Петербурге они так и не смогли – в начале июня душно стало не только на улице, но и в самом Сакартвело.

Несколько дней после родов Тина и Игорь всерьёз беспокоились за жизнь своей дочери. Маленькая Ирина почти не плакала и целыми сутками спала. Её тётки обратились к народной мудрости, и Левон Ашотович с трудом уговорил их не «маяться дурью», пока доставал малышку из валенка, который они посчитали хорошей альтернативой печи. За это они получили большой нагоняй и обещались не верить народным приметам. Врач наказал Саломее и Нино держать младенца в тёплом и влажном месте и сделал всё, что от него зависело, чтобы не допустить его смерти. К всеобщему облегчению, угроза вскоре миновала, но, если маленькое тельце Ирины понемногу набирало силы, то они так же медленно покидали её мать.

– Чемо карго!.. Так же нельзя, – возмущалась Нино, раскрывая в комнате сестры шторки. Несколько дней просидев в темноте, Тина жмурилась от солнечного света. – Ты похожа на мертвеца!

– ещё немного, и я на самом деле им стану, – шутливо отмахнулась даико, и у Саломеи, присутствовавшей при этом разговоре, побежали по телу мурашки.

Нино, заметившая, как старшая сестра вздрогнула, стёрла с лица улыбку. Саломея случайно подняла на неё взор, и взгляды девушек встретились. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза и ничего не говорили. Младшая княжна безмолвно отняла руку от шторки.

Ради даико они обе живо поддерживали разговор и с интересом обсуждали будущее крещение Ирины, но, как только Тина попросила оставить её одну, Нино с жаром накинулась на Саломею с вопросами.

– Вы с Левоном Ашотовичем можете и дальше водить за нос papa и Игоря, но меня вам не провести, – проговорила она, запинаясь от чувств. – Что с ней такое? Отвечай, Саломе!..

– Она угасает, Нино, – тихо, но твёрдо ответила сестра. – Ещё немного, и мы останемся… только вдвоём.

Та минута запомнилась младшей Джавашвили как одна из самых роковых в её жизни. Грудь сжало плотным кольцом. Перед глазами замелькали бесчисленные воспоминания из детства, в которых были живы не только Тина, но и Вано. Смех брата до сих пор отзывался в ушах громким маршем, как и ангельский голосок Тины, и немного заносчивое фырканье Саломеи. Подумать только!.. Когда-то давно они – четверо тавадшвили⁷⁵ – наслаждались жизнью и не подозревали, что со временем смерть заберёт двух из них гораздо раньше положенного срока. Подземное царство Аида с трёхглавой собакой Цербером вот-вот откроет для их сестры свои врата. Но почему жизнь так жестоко обходилась с ними?.. С самыми лучшими из них?.. Предания гласят, Господь призывает к себе лучшие души прежде остальных. По сравнению с Тиной и Вано они с Саломе всегда слыли грешницами!..

– На нас будто проклятье, даико!.. Я не могу потерять ещё и тебя, – не совладав с эмоциями, Нино кинулась старшей сестре на шею и со всех сил обняла. Саломея не противилась и крепко прижала её к себе в ответ. – Я не вынесу этого…

– Ты не отделаешься от меня так просто, – заверила её сестра и выдавила из себя улыбку. Как ей это только удавалось?! – И нет на нас никакого проклятья! Мы же не Юсуповы.

– Ах, даико!..

– Тина сама сделала свой выбор. Как это ни прискорбно, но мы должны уважать его и мириться с его последствиями так же, как и она.

– Но это так несправедливо!.. По отношению к нам, даико. Выбор сделала она, а страдаем мы.

– Увы, это так. Но нам ничего не остаётся, кроме как вытереть слезы, Нино. И ты это сделаешь! Ты, что ли, забыла, что у тебя свадьба меньше, чем через год?

Ресницы счастливой невесты стыдливо затрепетали, а щёки залил румянец.

– Вот и славно. Будь сильной! – настойчиво повторяла Саломея. – Если не ради себя, то ради papa и Игоря. Им ещё предстоит узнать правду…

Посовещавшись, сёстры так и не решили, кому из мужчин лучше сказать обо всем первым. И для отца, и для мужа Тины весть об её скорой кончине могла стать губительной, но рано или поздно они сами обо всём догадаются, не так ли?..

Вскоре они поразились тому, насколько ошибались. С наивностью ребёнка, которой старый князь никогда не отличался, он закрывал на всё глаза. Тина днями не поднималась с постели, но на это он твердил, что все женщины восстанавливаются после родов по-разному. Когда ему всё-таки удалось вывести среднюю дочь на прогулку, его, казалось, совсем не настораживало то, как медленно она двигалась по аллее и как часто просила его остановиться. Нино и Саломея беспокоились за душевное здоровье отца, но за другими заботами не замечали, как часто он хватался за сердце. Однажды он закрылся в своём кабинете на целых два часа, и они уже хотели позвать Тимура, чтобы выломать дверь, когда Георгий всё-таки вышел к ним. Ослепляя дочерей улыбкой, он признался, что за интересной книгой совсем потерял счет времени. Когда же они попросили отца сказать, как именно называлась та книга, он небрежно отмахнулся и перевёл тему.

В отличие от Георгия его зять видел всё без прикрас. Свояченицам так и не удалось обмануть сидзе напускной беспечностью. Они постоянно уверяли его, что все плохое осталось позади, но Игорь им не верил – не дурак!.. – и вновь и вновь наполнял свой бокал до краев. Ликование, что на миг наполнило его естество после рождения дочери, вскоре отхлынуло, а на его место пришло полное к ней отторжение. Нино и Саломея возились с девочкой, пока этого не могла делать её мать, и порой приносили маленькую Ирину отцу, но он даже не смотрел на младенца. Из-за того, что Тина не могла кормить её грудью – молока у неё почти не было – Левон присылал к ним кормилицу – свою соотечественницу. Потом эта женщина и вовсе осталась у них жить, чтобы не ездить по несколько раз на дню в Ахалкалаки. Её малышка видела чаще, чем собственных родителей.

С Тиной Игорь почти не виделся, но, проведя в хмельном бреду целый месяц, он всё же собрал волю в кулак и зашёл в спальню супруги. Тем бархатным вечером конца июня она чувствовала себя спокойной и одухотворённой и очень обрадовалась мужу. Чуть больше недели назад ей исполнилось двадцать пять, и полученные в юбилейный год поздравления до сих пор румянили её бледные щеки. Вся её комната утопала в лучах солнца, а лёгкий ветерок катал по полу комочки тополиного пуха. У Игоря спёрло дыхание. В именно такую Тину он влюбился, именно такой мечтал видеть всю жизнь!..

Приподнявшись на локтях, Тина улыбнулась своему кмари и протянула вперёд руку. Он поправил подушку за её спиной, придвинул к её изголовью поближе стул и хмуро сел напротив.

– Я ведь умираю, не так ли? – поразительно спокойно спросила она. – Не нужно думать, что я ничего не понимаю.

– Нино и Саломе считают, будто я не вижу этого, – перебил её Игорь, но глаз от пола так и не поднял. – Не вижу, что скоро потеряю тебя.

Тина с нежностью провела по его лицу рукой, но, принюхавшись, отпрянула.

– Почему от тебя пахнет спиртным? – Умиротворение разом покинуло её лицо. – Игорь, ты ведь обещал мне!..

– Обещал тебе? – неожиданно враждебно откинулся он. – Ты действительно считаешь, после всего, что случилось, я тебе ещё что-то должен?

Злость и обида в очередной раз взяли над ним верх, и, повернувшись на стуле, он стремительно поднялся с места. Тина опешила от того, каким нервным он казался со стороны. Игорь!.. Всегда спокойный, улыбчивый и жизнерадостный Игорь!.. Но почему он так переменился? Что – или кто? – сотворил с ним такое?..

– Я не понимаю, как ты можешь быть так спокойна! – продолжал мужчина, не сменяя тона. – Ты умираешь – да!.. Умираешь, оставляя меня без жены, дочь – без матери, а отца – без ещё одного ребёнка. Ты знаешь, что у него больное сердце?.. Что с ним будет после твоей смерти?

Лицо девушки резко приняло потрясённое выражение, будто мысли, которые её супруг только что выразил, не приходили в её голову раньше. Она понурила голову и, сдерживая рыдания, всхлипнула. Муж неторопливо приблизился и коснулся её руки.

– Я не хотел быть с тобой грубым. – Он тяжело вздохнул, а его взгляд оставался холодным и безучастным. – Но твой эгоизм не оставил мне выбора.

Тина пришла в ужас от того, как отстранённо он держался с ней. За почти шесть лет супружеской жизни муж не сказал ей ни единого грубого слова и, обходясь с ней, как с царицей, относился со снисхождением ко всем её капризам. Но тот человек, что сидел перед ней, как будто… выгорел. Он не злился так, как мог бы – у него не хватало для этого сил. Безразличие и усталость перекрыли в его душе все остальные чувства. Осознавая перемены в супруге, Тина впервые за те долгие месяцы приняла свою неправоту. Перед лицом смерти подобное открытие ударило её под дых.

– Расскажи мне! Расскажи мне всё, что есть у тебя на душе, – попросила она еле слышно, не стирая со щёк слезы. Он тоже плакал, но ничего не говорил, и несколько секунд тишину комнаты не нарушало ничего кроме их всхлипов.

– Я не могу, Тина, – прошептал муж, и его снова накрыл плач. – У меня не осталось сил даже злиться на тебя!

– Ты должен, – доверительно произнесла жена. – Облегчи душу. Выговорись!..

Они не разговаривали какое-то время, пока он собирался с мыслями. Она смотрела на него, и её плечи еле заметно содрогались от рыданий. Наконец, он заговорил:

– До встречи с тобой я… был никем. Это ты подарила мне семью, друзей, одела в дорогой сюртук вместо косоворотки. – Игорь усмехнулся сквозь слёзы и ироничным взглядом оглядел своё одеяние, – сделала частью светских приёмов. Я был так благодарен тебе! Я всей душой вас полюбил!.. Вас всех… до единого.

Тина не двигалась и даже не моргала. Лишь лёгкая дрожь по всему телу и прерывистое дыхание ещё выдавали в ней жизнь.

– Но прежде всего… я любил тебя, – воскликнул он с щемящей ностальгией. – Я смотрел на тебя как на божество. В моих глазах ты была принцессой из сказки: голубые глаза, светлые волосы, любовь к музыке… мои родители—театралы научили меня ценить хорошую музыку, и моё сердце до сих пор бьется сильнее, когда я вспоминаю те дни.

– Игорь, – позвала она без сил, но тотчас осеклась.

– Ты казалась мне такой хрупкой и… несчастной, – промолвил супруг, надрывисто смеясь. – Но я думал: ничего! Уж любви к жизни я-то её научу. Ведь это всё, что у меня есть. Несмотря ни на что, в те времена я был счастлив, Тина.

Заметное ударение, которое он сделал на самом важном слове, не ускользнуло от неё. Слизав с губ слёзы, она нервно протерла глаза.

– Но я и представить себе не мог, как ошибался. – Голос Игоря заметно упал. Он немного отстранился и выпустил руку жены из своей. – С тех пор, как мы поженились… все эти годы ты ломала меня, а я этого не замечал. Я должен был поменять твой мир к лучшему, но вместо этого… ты изменила мой.

Тина вздрогнула, словно её одновременно пронзили сотни ножей. С каждой минутой её вина увеличивалась – каких дел она ещё наворотила? – и она с опаской ждала окончания.

– Ты паразитировала на мне, – безжалостно заключил мужчина, – а я давал тебе всю любовь, на какую только был способен. Но тебе всегда было мало! Я любил тебя просто так, а ты хотела, чтобы я постоянно напоминал тебе об этом. Ты как будто… подпитывалась этим.

– Игорь, я всегда это знала. Знала, что ты любишь меня!..

– Знала, тогда почему мучила меня? Мне казалось, что твоя неуверенность скоро пройдёт, и я тратил на это все силы. Я думал, что у меня получится переубедить тебя, но в итоге я… просто устал бороться с тобой. Ты добилась своего – ты меня сломала!

Игорь вновь поднялся на ноги, запустил руки в волосы и отошёл к окну. Прежде чем она успела бы ответить, он добавил:

– Я был счастлив, хоть и беден, как церковная мышь, а сейчас я… не знаю, что делать со своей жизнью. Я не князь, понимаешь? Ни я, ни наша дочь никогда не будут среди вас своими, но к прошлой жизни я тоже не вернусь. Ах, Тина! Лучше бы… лучше бы я никогда тебя не встречал.

Настолько спокойный тон его речей казался оглушительным. Игорь не кричал и не ругался, но брать сказанного назад не собирался. Неожиданно Тина подняла на мужа взор и безжизненно сказала:

– Мы могли бы быть так счастливы. – Его образ расплывался перед глазами от слёз. – Если бы только…

– Если бы не ты. – Он закончил за неё фразу и, не дождавшись ответа, вышел вон из спальни.

Это был последний разговор супругов наедине, и пятнадцатого июля тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, – в тот день, когда скончалась его жена, – Игорь думал лишь об одном: несмотря на все обиды, он всё ещё её любил.

Это случилось раньше, чем предсказывал Левон Ашотович. Судьбоносная беседа с мужем лишила Тину последней искры жизни, и оставшиеся недели она провела как в тумане, не откликаясь на зов и не разговаривая. Сёстры кормили её с ложки, но она отказывалась принимать пищу и пить воду. Через месяц после дня своего рождения госпожа Ривкина не распахнула утром глаз. Суеты в доме не было: даже старый князь к началу второго месяца признал неизбежное. В ту минуту, когда врач заключил, что сердце его дочери больше не билось, Георгий рухнул на стул без сил и, незаметно хватаясь за сердце, устало прикрыл глаза.

Похороны и поминки прошли почти без приглашённых и ещё более скромно, чем у Вано. Даже дядя Бадри и Екатерина Шакроевна не смогли приехать из Тифлиса, потому что жена Николоза только что разрешилась от бремени и вместе с новорождённым младенцем требовала всего их внимания. Маленькая Ирина, чьей жизни уже ничего не угрожало, ворочалась на руках у Нино, пока Саломея обхаживала отца. Перешептывания о родовом проклятье за их спинами только участились. Лето, дескать, не лучшее время для Джавашвили!.. Тина умерла всего за месяц до шестилетней годовщины брата и почти в том же самом возрасте! Лишь верные Циклаури, чья Ламара была уже на пятом месяце беременности, отгоняли клеветников в надежде, что через пару месяцев их не настигнет та же участь. Через день после похорон пришли письма Давида и Шалико с соболезнованиями, и Игорь с трудом заставил себя ответить на них, а ещё через три дня Тимур принес ему два конверта, подписанных рукой Татьяны Анатольевны. Тот, что предназначался Тине, Игорь разорвал и бросил в огонь, а свой поспешно проглядел, особо не вчитываясь в текст.

Писала Татьяна следующее:

«25 июня 1888 года

Мой соколёнок!..

Ты, мой свет, знаешь меня. Я, хоть и лицедейка, но в ответственный момент не признаю лукавства. Думаю, ты не станешь спорить с тем, что сейчас наступил именно такой момент, поэтому прошу тебя оставаться серьёзным. В том письме, что я шлю Тине вместе с этим обращением к тебе, я не говорю ей всей правды, но материнское сердце чувствует: возможно, от родов она уже не оправится. Ты можешь жалеть меня, – что, безусловно, сделаешь в силу своего огромного сердца, – но, пожалуй, нам следует отставить на время лирику. Я ссыльная и каторжная актриса, чья единственная дочь вскоре испустит дух, но, несмотря на это горе, во мне ещё хватает мужества, чтобы написать тебе письмо и просить тебя в нём за свою внучку. Пожалуйста, Игорь, будь сильным!..

Если бы я могла быть рядом, я бы хорошенько встряхнула тебя за плечи и обратила твоё внимание на дочь. Теперь у неё нет никого кроме тебя. Тётки и дед могут сколько угодно любить её, но родного отца ей всё равно никто не заменит. Твой долг заботиться о малютке Ирине, и ты сделаешь это, потому что я знаю тебя. Игорь!.. Ты был мне самым лучшим зятем, о котором я только могла мечтать. Спасибо тебе за это! Я не могу сказать, будто не догадывалась, что этот день когда-нибудь наступит – увы, мы, актёры, напрочь лишены иллюзий. Я уверена, что со временем ты найдёшь в себе силы жить дальше, но знай, что бабушка твоей малютки всегда будет стоять за твоей спиной. Когда-нибудь мой срок закончится, и я прошу тебя только об одном – дождись этого дня. Тогда мы будем вместе воспитывать Ирину, и память о нашей Тине никогда не угаснет!

Любящая тебя,

Татьяна».

Игорь с самым безразличным выражением лица спрятал письмо обратно в конверт и снова пригубил коньяка. Письмо Татьяны Анатольевны было трогательным, но в его душе, несмотря на все старания его автора, оно не шевельнуло ничего. Конец июля выдался необычайно жарким: он сидел на стуле, расстегнув две верхние пуговицы на рубашке и закатав рукава. Не мельтеши Саломея и Нино всё время рядом, он бы без зазрения совести разделся и ходил бы по дому полуголым. Приличия!.. После того, как Тина умерла, оставив мужа вдовцом с ребёнком на руках, его в последнюю очередь интересовали приличия. Интересно: осталось ли в этой жизни ещё что-то, что бы его трогало?..

– Игорь!.. – Нино вбежала в комнату зятя, где он сидел за столом и пьянствовал, и прямо с порога поразила его мертвецкой бледностью. – Игорь, papa плохо!..

***

В гостиной Сакартвело стояла невыносимая духота. Старый князь, проводивший тот летний вечер за «Ахалкалакским листом», почувствовал боль в верхней части тела ещё с утра, и в течении дня эта боль только усилилась. К пяти часам дня жара вперемешку с подступавшей тошнотой сделали своё дело, и Георгий лишился чувств прямо на руки Саломеи. В отличие от других дней на той неделе Игорь ещё не был в стельку пьян и чуть не сшиб Нино с ног в дверях, когда услышал об обмороке тестя. Свояченица бросилась за сидзе вдогонку, но с трудом за ним поспевала. Тот ничего перед собой не замечал.

В висках у Игоря пульсировало, но, глядя на перепугавшихся сестёр Джавашвили, он заставил себя мыслить хладнокровно. Деря глотку, он отослал Тимура в Ахалкалаки за Левоном, распорядился расслабить у князя воротник на шее и положил под его колени подушки. Сердце!.. Сколько раз актёры в театре из тех, кто постарше, падали без сил прямо на сцене?..

Пока сидзе проделывал всё это с их отцом, Саломея и Нино взялись за руки и крепко обнялись. Младшая сестра положила голову на грудь старшей и, всхлипнув, отвернулась. Сколько?.. Сколько ещё будет страдать их семья?..

– Он не умрёт, слышите меня?! Вы не потеряете ещё и отца, – подбадривал девушек Игорь. Для тестя он уже сделал всё, что мог. – Горцы живут долго, а Георгию Шакроевичу всего пятьдесят шесть!..

Увы, даже для горца в их время это был почтенный возраст, и, когда взгляды зятя и старшей свояченицы встретились, он так и не увидел в её глазах надежды.

Это наблюдение вернуло Игоря к жизни. Нет-нет!.. Трудностям никогда их не сломить. Сейчас, пока их женихов нет рядом, он оказался нужен сестрёнкам гораздо больше, чем мог бы себе представить. Он же заменил им Вано!.. Разве их родной брат сейчас бы спасовал?.. Игорь подошёл к Нино, взял её лицо в ладони, стер с него слезинки и заключил в объятья. Даже Саломея позволила обнять себя и утешить. Старый князь за их спинами пришёл в сознание и застонал. Дочери и зять придали ему полу-сидячее положение.

Левон прибыл поразительно быстро в мокрой от макушки до пят одежде. Саломея и Нино ахнули и закидали врача вопросами, на что тот буркнул что-то про наступивший через четырнадцать недель после Пасхи Вардавар – сумасшедший армянский праздник, в который принято обливать прохожих водой на счастье – и, не сказав больше ни слова, закрылся вместе с тестем в его спальне. Воспоминания, как он то же самое проделал два месяца назад с покойной Тиной, крепли в их головах. Часы тикали, минуты нанизываясь на их стрелки будто бусинки на ожерелье.

Прошло двадцать минут. Стоя в узком коридоре, Нино мельтешила по нему туда-сюда, а Игорь и Саломея припали по обе стороны стены. Никто не разговаривал. Левон Ашотович несколько раз выходил из комнаты и гонял по поручениям Галию. Один раз, когда в детской комнате заплакала Ирина, он вновь выглянул из спальни и, прежде чем исчезнуть за дверью, хмуро бросил Нино:

– Успокойте её, ваше сиятельство. Только детского крика нам сейчас не хватало!..

Игорь хмыкнул, заметив, что свояк не попросил об этом его, и в какой-то момент его всерьёз замучил за это стыд. Нино стремглав убежала в комнату племянницы, но отец малышки не заставил себя последовать её примеру – что-то все ещё пригвождало его к месту.

Неужели он не любил родную дочь?.. Да разве такое возможно? Да, он не желал её рождения так, как должен был бы, но как долго будет длиться отторжение к ней? Свояченицы, наверняка, думали, будто Тина навязала ему ребёнка, но это же было не так!.. При других обстоятельствах она бы стала смыслом его жизни, его настоящей семьей и отдушиной теперь, когда не стало его жены. Но его душу до сих пор переполняла пустота, против которой ничего не помогало. Татьяна Анатольевна была права: ему нужно очиститься, скинуть с себя хандру, стать прежним Игорем!.. Жена плохо на него влияла, но со временем её влияние выветрится, и он вернётся к прошлым привычкам. Вина за её смерть будет мучать его до конца дней, но он научится жить с этим, если не ради себя, то ради Ирины… но как? Как ему этого добиться?..

– Он будет жить? – В последний момент Саломея вцепилась в рукав Левона и не отпустила его до тех пор, пока он не дал ей вразумительного ответа. – Наш отец… выздоровеет?

– Он крепок, – тяжело вздохнул врач, но врать им, пожалуй, не стал бы. – Смерть двух детей и несчастья других подкосили его здоровье, но при должном уходе он справится.

Из груди дочери вырвался облегчённый стон. Она вознесла глаза к небу и горячо перекрестилась. В конце коридора показалась Нино, на ходу убаюкивавшая племянницу, но Левон сделал ей жест, чтобы уносила ребенка обратно в комнату. Она повиновалась. Он в последний раз подбадривающе кивнул свояку и вернулся к Георгию.

Первая добрая весть за последнее время вернула Игорю решимость и веру в правильность своего поступка. Когда они со старшей свояченицей остались одни в коридоре, он посмотрел на неё с нежностью. На ум пришли бесчисленные перебранки, случавшиеся между ними за эти годы. Подумать только!.. Кто знал, что он будет просить о таком Саломе?..

– Когда мы поставим вашего отца на ноги, – заговорил он тихо, но твёрдо. Саломея перестала мельтешить и подняла на зятя глаза, – я на время уеду от вас.

– Что? – истерично усмехнулась она. – Что ты такое говоришь, сидзе?..

Игорь устало прикрыл веки. А чего он, собственно, ждал? Ещё полчаса назад он сам размышлял о том, что свояченицы нуждались в нём, но ведь он не бросит их с больным отцом на руках!.. Он уедет, только когда будет знать, что тот жив и здоров…

– Как это эгоистично – оставлять нас в таком положении?! – Саломея не преминула подчеркнуть это и фыркнула в своей превосходнической манере. – Но чего ещё мы могли ждать от безродного актёра?

– Саломея Георгиевна, – примирительно заговорил зять. – Я знаю, что между нами случались разногласия, но в тяжёлые мгновения я всегда стоял за вашей спиной. Вы не можете утверждать, что я любил вас меньше остальных.

Она потупила взор, обхватила себя руками и… смолчала.

– Я поступаю так… потому что не могу иначе. Моей дочери нужен отец, а не то вечно пьяное недоразумение, в которое я превратился.

– Ну наконец-то, ты это признал!

– Я не льщу себе: если так пойдёт и дальше, я не только не стану для вас поддержкой, но и превращусь в ещё одну обузу. Но я клянусь, что вернусь!.. Вернусь, как только найду себя вновь.

Свояченица фыркнула ещё раз, но отказалась от насмешек, как только поняла, что Игорь ещё не договорил. Серьёзность его речей обескуражила её.

– Заботьтесь о моей дочери, – вдруг прошептал сидзе, не сводя с неё взгляда. – Вы с Левоном… Нино и Шалико будет не до этого, но вам вдвоем… я её доверю.

Саломея облизнула губы. В словах Игоря отсутствовала высокопарность: он даже называл всех по имени без каких-либо титулов. Это так на него похоже!.. Как бы она ни хотела это признавать, его простота и искренность подкупила бы любого. Но она и правда не ослышалась?.. В её руки попадет маленький, совсем ещё грудной ребенок, о котором она всегда мечтала?!.. Но почему именно она? Ах, зять наверняка выбрал её не просто так!.. Игорь, как никто другой, знал, где её Ахиллесова пята. Но как… ей не выдать своей радости?

– Я буду, – прохрипела она севшим голосом, – заботиться о ней, Игорь Симонович. Это ведь моя племянница.

Они улыбнулись друг другу вполне искренне, и их немое соглашение было достигнуто. Саломея протерла глаза, но так и не призналась в том, что в них стояли слёзы, а Игорь с трудом не поддался порыву и не обнял её. Тина сделала ему много зла, но, несмотря ни на что, он был безгранично благодарен её сестрам. Его… его сестрам.

– Я снял приступ. – Вдруг из спальни князя вышел Левон и, застёгивая на ходу саквояж, нарушил многозначительную тишину, – и оставил на тумбочке лекарства и рекомендации. Если вы будете следовать им, то Георгий Шакроевич скоро поправится.

– Иметь зятя врача – лучшее из удовольствий, – заключила Нино, которая только что убаюкала Ирину и как раз появилась в коридоре. —Правда, Игорь Симонович?

Все собравшиеся позволили себе улыбки, после чего армянский доктор отошёл в сторону и, хлюпая ещё мокрыми после вардаварских увеселений туфлями, пропустил их внутрь. Георгий уже был в сознании и, лежа в постели, улыбнулся дочерям и сидзе. Калишвили, расталкивая одна другую, кинулись к его кровати и, целуя руки отца, справлялись об её самочувствии.

– Папенька-папенька!.. Давайте я принесу вам больше подушек?

– Ты, что ли, совсем дурочка, Нино? Мы скоро потолок периной пробьём!

– Но так удобнее! Не так ли, papa?..

– Не слушайте её, papa! Давайте я прикажу Лейле Аликоевне, чтобы она заварила вам куриный бульон. Вы так у нас мигом поправитесь!..

Девушки нервничали и перекрикивали друг друга, а старый князь улыбался только шире. Ну, этих-то!.. Этих он точно не потеряет!

Зятья, стоявшие в дверях бок о бок, умилялись не меньше тестя. Левон облокотился о косяк двери и, сложив руки на груди, обратился к свояку:

– Так вы, значит, уезжаете от нас? – спросил он, подозрительно щурясь. – Но без дочери?..

– Саломея Георгиевна уже рассказала вам? – Игорь ответил вопросом на вопрос.

– Нет. Дверь была приоткрыта, и я подслушал ваш разговор, – по-доброму усмехнулся свояк-врач и дружественно подал ему руку. – Жаль, что с нами нет Шалико Константиновича. Мы бы вместе проводили вас!

– Увы, – согласился господин Ривкин и охотно пожал руку. – Такова жизнь!

– За дочь не беспокойтесь! Мы приглядим за ней. Но всё же возвращайтесь к нам! Вы же знаете: здесь все вас любят.

И правда!.. Игорь не спеша осмотрелся по сторонам. Выросший в детском приюте, он столько времени искал свой настоящий дом, а ведь вот он… дом!.. И он обязательно сюда вернётся, ведь это единственное место, где его по-настоящему ждали.

17

8 месяцев спустя

Март 1889 года.

Игорь покинул Сакартвело в августе 1888 года. За восемь месяцев он отправил свояченицам и тестю три письма, на момент написания которых пребывал то в Тифлисе, то в Москве, а последний конверт и вовсе подписал Польшей. Его он прислал на помолвку Саломеи и Левона в декабре восемьдесят восьмого года и выражал в письме свои глубочайшие поздравления. Он обязательно справлялся в своих письмах о дочери, спрашивал и про здоровье Георгия Шакроевича, но ни словом не обмолвился в них о том, когда вернётся к ним сам. В поздравительной открытке в декабре сидзе так же пожурил Нино, выразив своё сожаление, что не сможет присутствовать на её свадьбе через три месяца. Но это, по его словам, не должно омрачать счастья милой свояченицы, ведь совсем скоро её жених наконец приедет домой.

– С тех пор, как умерла наша сестра, – шепнула княгине Циклаури Саломея и забрала из её рук чашку кофе. В то утро оставшиеся Джавашвили собрались в Мцхете в ожидании, когда пароход из Италии причалит к берегам Батум, – это первое радостное событие, не считая моей помолвки.

– У вас была чудесная помолвка, душенька, – располагающе улыбнулась Дариа Давидовна, бывшая свидетельницей смерти Тины. Как много горя выпало милым друзьям! – Оказывается, у Левона Ашотовича ещё много талантов помимо прекрасного владения врачебным ремеслом.

– Верно, – повела плечами невеста, очень гордившаяся своим женихом. – У него удивительный голос.

Саломея выразила надежду на то, что Левон Ашотович точно так же споёт на их свадьбе, что планировалась осенью этого года в Тифлисе. Дариа Давидовна, которая долгие годы рассматривала старшую дочь Георгия как возможную жену для Давида, обречённо вздохнула. Любовь и обожание, что мерцали в глазах будущей госпожи Арамянц, лишали последних надежд её сына. Ах!.. Да ведь её собственный сын уже давно женат!..

– Мы так мало в последнее время слышим про Давида Константиновича! Как поживает Полина Семёновна? – будто прочитав её мысли, Георгий отошёл от стены, у которой переговаривался с Константином. Он заметил, что старшая дочь и жена друга мило беседовали, сидя на диване, и направился в их сторону с бокалом в руках. Князь Циклаури как раз отошёл во двор, чтобы ненароком не проглядеть экипаж сына. Вдруг непринуждённую салонную болтовню нарушил детский плач, и Софико, сказав что-то Нино, убаюкала на руках десятимесячную Ирину. Нино изо всех сил старалась участвовать в разговорах, но всё время оглядывалась на дверь. Золовка не обижалась: сколько месяцев бедняжка ждала этого дня?!..

– Papa!.. – Саломея обеспокоенно засуетилась вокруг отца и, забрав из его рук вино, отставила бокал в сторону. – Вы же знаете: после того приступа врач не советует вам злоупотреблять спиртным.

– Мои дочери, – растрогался Георгий и, приобняв калишвили за плечи, обратился к Дарие, – всегда беспокоились обо мне сверх меры.

Саломея шлёпнула отца по руке, и, вспомнив тягостные переживания прошлого июля, ненавязчиво стряхнула с глаз слезинку. Если бы papa только знал, через что они с Нино прошли в те дни!..

Осознав свою ошибку, старый князь резко посерьёзнел, привлек дочь к себе и поцеловал в лоб. Княгиня Циклаури с трудом подавила улыбку.

– Ну, так что же? – Когда между ним и дочерью снова наступил хрупкий мир, старик обернулся к княгине: – Здоров ли ваш старший сын с невесткой?

– Всё чудесно, дорогой дзма, –непроницаемо улыбнулась Дариа. – Давид приедет чуть позже – к сожалению, без Полины Семёновны, поскольку ей нездоровится, – и вы сможете лично расспросить его о столичной жизни. Ах, милый друг! Вами ведь гордился весь Преображенский?!..

Дариа Давидовна ловко перевела тему, не желая признавать, что судьба Давида в браке с Полиной давно её беспокоила. Было ещё рано называть их брак бесплодным, но, несмотря на все старания сына, ему не удавалось обмануть материнского сердца. Когда швили приезжал в гости, то ничем не выдавал своих переживаний, но всё равно менялся в лице каждый раз, когда разговор заходил о «меховой принцессе». Ах!.. Переживая за свои финансы, они с Константином так бездумно обошлись с родным сыном, а о последствиях задумались только сейчас, когда всё осталось позади. Возможно, если бы не треклятые кредиторы, заставившие их принять столь скоропалительное решение, родители всё же нашли бы для сына более покладистую девушку – какую-нибудь смуглую горянку…

Неохотно рассказывая о старшем сыне, княгиня Циклаури с радостью поделилась успехами своих дочерей. По словам его бабушки, сыну Ламары Дамиру только что исполнилось пять месяцев, но даже в столь юном возрасте юный джигит поражал родителей и деда прытью и непослушанием. Башир Ахмедович обожал внука, но на его капризах поседел на полголовы. Софико тем временем около года изучала сестринское дело и так к нему прикипела, что проводила в больнице всё свое время. Даже о лошадях и скачках больше не вспоминала!.. Ну а о милом Шалико и говорить нечего. Её любимый отпрыск вот-вот приедет и сам поведает им о своих планах: консульстве в Риме больше не устраивало амбициозного юношу, и после свадьбы, – в надежде накопить денег и никогда не зависеть от родителей – он мечтал переехать во Флоренцию и поступить на службу в посольство Российской империи. С таким мужем Нино не будет ни в чём нуждаться – уж она-то в своём сыне уверена!

– Только что ваш супруг рассказал мне, что доволен тем приказчиком, которого я ему посоветовал. Я рад слышать, что ваши финансы совсем поправились, – спокойно продолжал Георгий после того, как выразил свою сердечную радость за Ламару и Софико. После приступа, что сразил его сердце, князь сделался таким безмятежным, что до сих пор поражал всех вокруг своей беспечностью.

– Этого приказчика, – внезапно вмешалась Саломея, – высоко ценил Игорь Симонович. Вы же знаете: я не привыкла хорошо о нём отзываться, но в людях и цифрах он разбирался прекрасно. Мы до сих пор пользуемся его расчётами!..

– Как жаль, – сочувственно вздохнула Дариа, которая до определённого момента придерживалась высокого мнения о сидзе Джавашвили, – что он покинул вас. Но как так можно: оставить на тестя ребёнка и уехать?.. Надеюсь, у него хватит совести вернуться!..

Малышка Ирина как раз расплакалась, когда Софико подбросила её в воздух. Детский плач вновь оглушил их, и Саломея проворно забрала племянницу из рук княжны Циклаури и вместе с Нино принялась успокаивать. Тоска по Игорю и скорбь по Тине в очередной раз захлестнули девушек. Эта рана никогда не заживёт в их сердцах подобно той, что оставила за собой гибель их брата!..

– Вай ме! – всплеснул руками Константин, и, с трудом отдышавшись, забежал в гостиную. – Едут наконец, едут!..

В порыве переживаний, Нино выпустила ребёнка из рук, но, благо, девочку крепко держала Саломея. Прошла секунда, а она уже бросилась бежать и пропустила вперёд только Дарию Давидовну. В дверях Софико еле успела накинуть на плечи подруги пальто, прежде чем та сорвалась дальше. Во дворе Нино всё же обогнала свекровь и, как только кудрявая макушка Шалико показалась из фаэтона, кинулась к нему на шею.

Он с трудом удержался на ногах, но весело рассмеялся ей на ушко. От него пахло апельсинами, жарким итальянским солнцем и вином, и от этих ароматов у неё закружилась голова. За год он загорел, раздался в плечах и стал ещё привлекательнее. Когда жених немного отстранился и почти ослепил её белоснежной улыбкой, сердце сжалось в груди, а в зобу спёрло дыхание. Счастливая невеста так обомлела, что так и не смогла ответить на обращённые к ней вопросы.

– Нино, – прошептал он низко-низко и любовно вгляделся в её лицо. – Всё хорошо?..

Она выдавила из себя хриплое «да» и только тогда заметила красивого ухоженного юношу, стоявшего за спиной у Шалико. Когда она обратила на него внимание, он с готовностью вышел вперёд и галантно поцеловал ей руку.

– Что вы делаете с девушками, друг мой? Не поделитесь этой неразгаданной тайной семьи Медичи?! – рассмеялся незнакомец и поддел «друга» в бок локтем. – Нино Георгиевна, мое вам почтение!

– Граф Каминский, – закатив глаза, выдохнул Шалико и незлобиво усмехнулся. – Михаил Сергеевич приехал по моему приглашению, чтобы присутствовать на нашей свадьбе!..

– Можно просто «Мишель». – Граф ненавязчиво подмигнул невесте друга. – Но только для вас, сударыня. О, Шалико Константинович, не смотрите на меня так! Я так снова припомню вам Наталью Алексеевну.

Нино хихикнула, совсем не обидевшись упоминанием Натали, и присела перед «тем самым Мишелем» в реверансе. Его непринуждённая манера общения располагала к себе с первого взгляда, и понемногу она стала понимать, почему слышала об этом человеке так много хорошего.

Молодые люди обменялись ещё несколькими фразами, и, улыбаясь друг другу, медленно поплелись в дом. Долго ждавшие своего часа, родители по очереди протёрли глаза и обняли среднего отпрыска. Дариа Давидовна с нежностью поцеловала его в щеку, а отец осенил его крестным знамением и благословил. Шалико поцеловал матери руки, похлопал по спине отца и щелкнул младшую сестру по носу. Давид ещё не приехал из Петербурга, и юный дипломат обернулся к Георгию и Саломее.

– Сочувствую вашей утрате, князь, – произнёс он как можно серьезнее. Его сиятельство кивнул в знак благодарности. – Ужасная потеря для всех нас.

Немного помолчали, и Шалико вежливо поздравил Саломею с помолвкой, признавшись, что мечтал познакомиться с будущим свояком поближе. Потом он озвучил свои надежды на то, что Игорь Симонович в скором времени вернётся к ним и умилился, заметив в ручонках Ирины ту самую погремушку, которую он прислал ей из Пизы. Когда со всеми любезностями покончили, юный князь наконец представил родным и друзьям своего лучшего друга.

– Граф Каминский всегда напоминал мне Вано Георгиевича, – сказал Шалико со светлой грустью в голосе, и все печально улыбнулись. – По правде сказать, мы поэтому и сдружились! А в последнее время я начал видеть в нём и Игоря Симоновича.

– Жаль ни с тем, ни с другим я познакомиться не в силах, – вторил коллеге Мишель. – Хотелось бы понять кого во мне всё-таки больше!..

– Или же убедиться в собственной индивидуальности, – пожала плечами Софико. – Я слышала, европейцы большие единоличники.

Молодой граф с интересом обернулся к сестре друга и по-доброму сощурился. Бойкость и смелость её рассуждений подкупили его.

– И что же ещё вы знаете о европейцах, сударыня? – спросил он без какой-либо иронии. – Я прожил там всю жизнь и могу рассказать обо всем из первых уст!

– Правда? – Глаза княжны загорелись неподдельным азартом. – Правда можете?..

Старики рассмеялись, и родственная болтовня приняла новый оборот. В середине марта лишь изредка моросило, и большая компания беседовала прямо во дворе, передумав возвращаться в дом. Некоторое время Нино терпела эту пытку, страдальчески переминаясь с ноги на ногу, и вдруг заметила, как Шалико заговорщицки кивнул ей на сад позади дома. Щёки залил румянец, но, правильно растолковав его намёк, она так и не смогла отказать ему.

Они стали отдаляться от остальных, но честно держались друг от друга на расстоянии и не уходили далеко, пока прогуливались по саду. Шалико убрал руки за спину и самозабвенно смотрел по сторонам, пока Нино сверлила глазами землю. Однако Мишель настолько увлёк их родных Европой – уж не специально ли он это сделал? – что те всё-таки проглядели момент, когда жених с невестой бесшумно юркнули за угол.

«Ну и куда делись эти двое? – укоризненно подумала Саломея, первая заметившая их отсутствие. – Куда и… зачем?».

Шалико не дал ей опомниться и с жаром поцеловал, прижав к стене. Она не растерялась, притянула его к себе и даже позволила ему поцеловать себя в шею. Высокая мораль предков, воспетая ими непорочность? Вай, Нино, вай!.. Во всём теле обнаружилась поразительная гибкость и покорность судьбе, и ей совсем не хотелось думать в такой момент о предках. Прошло несколько минут, и он поцеловал её в висок, положив руки ей на талию. Нино блаженно прикрыла глаза.

– Я ждал этого весь год, – прошептал он ей на ушко и с нежностью увёл ей за ухо локон волос. – И я скоро взорвусь! Давид был прав: я и правда начал бросаться на людей.

– Две недели, Шалико, – эхом отозвалась княжна. Он зажмурился и придвинулся ближе. Их лбы соприкоснулись. – Всего две недели…

После мучительного ожидания в двенадцать долгих месяцев даже эти две недели казались ему вечностью. Юноша тяжело вздохнул и, чтобы отвлечься, запустил руку в карман пальто. Через секунду он достал оттуда аккуратную синюю коробку, в которой обычно держали обручальные кольца, и протянул её Нино.

– Помнишь, я обещал, что мой свадебный подарок ничем не будет уступать твоему? Открой его! Близ Помпей до сих пор живут самые лучшие мастера в Италии.

Она ахнула и дрожащими пальцами раскрыла коробку. Внутри оказалась чудесная в ювелирной огранке камея с изображением девушки, чей профиль и черты были поразительно похож на её собственные. Осознав это, Нино значительно изменилась в лице.

– Я отдал ювелиру твой портрет, – улыбаясь, разъяснил жених, – и он выгрировал девушку по твоему подобию. Теперь ты навсегда увековечена!..

– Шалико!..

– Нравится?

Вместо ответа она без слов привлекла его к себе и поцеловала в губы. Как хорошо, что на этот раз Саломея решила не вмешиваться!..

***

С самого раннего утра двадцать седьмого марта 1889 года Сакартвело гудел от людей. Тифлисские родственники, должно быть, застыдившиеся тем, что не смогли приехать на похороны Тины, теперь набили дом битком. Из Москвы на свадьбу любимой племянницы приехала даже младшая тётка, Нино Шакроевна, с мужем и четырьмя детьми, хотя на протяжении долгих лет не поддерживала отношений с братьями и сестрой. Как только младшей мамиде сказали о том, кто стал женихом Нино, она специально отыскала в толпе свою даико Екатерину и победоносно заявила ей:

– Ну, я же говорила!..

С четырьмя детьми тётки и совсем грудными младенцами кузенов, сыновей дяди Бадри, не говоря уже о маленькой Ирине, Сакартвело раздирал детский плач. Внизу все шумели, ожидая невесту. Георгий развлекал мужскую часть разговорами, спиртным и нардами, но никак не мог управиться с женщинами и их детьми. До тех пор, пока они дождутся прихода Циклаури, весь дом перевернётся от малышни вверх дном!.. И это ещё Ламары Константиновны нет с её шебутным Дамиром… Старый князь было обратился за помощью к сестре, но Екатерине Шакроевне, которая в своё время занималась организацией свадьбы старшей племянницы, пошёл шестой десяток, и она торжественно передала все полномочия в руки Саломее. Саломея, пару дней назад закончившая пошив роскошного платья невесты, за которое взялась ещё год назад, с трудом переводила дух, и только Левон, прекрасно видевший, как его возлюбленная уставала, брал половину её полномочий на себя.

Поговорив с женой Николоза Бадриевича наедине, он посоветовал какую-то микстуру от желудочных колик, и её малыш разом угомонился. Разбивший коленку младший сын старшей Нино получил от дяди-доктора целебную мазь, которая тут же унесла из ранки боль. Не справился он только с Ириной, которая не спала всю ночь и теперь, похоже, температурила. Вся в маму, гмерто чемо, вся в маму!..

– Если ты испортишь его, то пеняй на себя, – сказала сестре Саломея, заходя в её комнату с белым платьем в руках, и с трудом подавила улыбку. Левон был послан ей Богом! Что бы она делала без его поддержки?..

Старшая сестра положила платье, слепившее глаза жемчугами, на кровать и неторопливо приблизилась к младшей со спины. Нино стояла у окна в домашнем одеянии и, обхватив себя руками, молчала. Даико коснулась плеча невесты и мягко развернула к себе. В глазах девушки стояли слёзы.

– Вай ме деда! – ахнула сестра невесты и сплюнула через плечо три раза. – Что же ты плачешь?

Новобрачная не ответила и, обхватив утешительницу за талию руками, уткнулась в её жилетку.

– Я так счастлива, даико! – всхлипнув, проговорила Нино, и Саломея облегчённо выдохнула. – Так счастлива, и в то же время горюю, потому что… ни Тины, ни Вано нет с нами в этот день.

– Их нет с нами. Верно! – повторила даико и ласково отстранила от себя девушку. – Но они бы не хотели, чтобы ты плакала в этот день из-за них. И я, уверяю тебя, стою троих!.. Разве тебе мало меня?

– Нет! – Глаза Нино блеснули от слёз. Она широко улыбнулась. – Сегодня ты мне и мать, и сестра… и брат!..

– То-то же! – кокетливо повела плечами Саломея и вытерла с щёк невесты слезы. Потом она немного помолчала и облизнула в нерешительности губы. И всё же… как «мать», она должна была об этом спросить!..

– Нино, – начала она после паузы и, приобняв сестру за плечи, понизила голос. – Скажи мне честно: Айдемиров…

– Нет.

– Точно?

– Точно, Саломе!

– Ах, даико! – Саломея виновато отвела взор. – Прости меня. Но Марико Арваридзе до сих пор смакует эти слухи.

– Марико Арваридзе, – решительно отрезала Нино и прошлась вглубь комнаты, – я лично завтра проучу. Ну, что же ты стоишь? Я сама не надену твой шедевр – он слишком много весит!..

На этой положительной ноте старшая сестра оставила в стороне свои печали и проворно принялась за дело. Корсет затянулся на девичьей спине без труда, и Саломея возгордилась своим искусством швеи. Замеры были сняты идеально!.. Её «шедевр» смотрелся прекрасно со стороны и точно стоил трудов, в него вложенных!.. Рукава длиной в три четверти она лично обшила жемчугами, а всё платье – узорами. Она сознательно создала высокий воротник, который, впрочем, прекрасно подчёркивал покатые плечи, но украсила его камнями и красивой вышивкой, а на талии со спины привязала небольшой бант. Традиционный грузинский орнамент – как тут забудешь про традиции? – украшал подол платья сзади и спереди. Фата доходила невесте до пояса, а длинный шлейф достигал метра и тянулся за ней белой прозрачной тенью. От такого великолепия слепило глаза.

– Ну-ка! Пройдись дальше по коридору, – попросила Саломея на выходе из спальни. – Дай я на тебя полюбуюсь!..

Нино улыбнулась сестре через плечо и выполнила просьбу. На лестнице как раз появился Георгий и, как громом поражённый, остановился на последней ступеньке. Дядя Бадри, который шёл позади, прослезился вслед за братом.

– Следовало пройти через все трудности последних лет, – сказал дочери старый князь, приблизился и поцеловал её в лоб, – чтобы увидеть тебя такой счастливой!..

Нино смущённо отвела глаза, когда внизу кто-то пронзительно заиграл чонгури. Циклаури, наконец, прибыли, и Георгий, перехватив влажный взгляд дочери, взял её за руку. Саломея и тифлисский дядя спустились по лестнице раньше них, чтобы подготовить публику к выходу невесты.

Жениха, одетого в белый расшитый узорами джигитский костюм, потчевали медом и вином и с дудуком, пандури и саламури проводили внутрь. Свист и гогот женщин за их спинами не утихал ни на минуту. Левон, его дочь и брат Ваграм верно стояли рядом с Саломеей, пока она встречала гостей. Софико сопровождала Шалико вместе с Давидом, и, пока их родители переговаривались о чём-то с Екатериной и Нино Шакроевными, поприветствовала Ваграма Артуровича кивком головы. Он по-доброму улыбнулся ей из другого конца залы.

– Софико Константиновна, – рядом зазвучал голос Мишеля, бывшего в восторге от кавказских сладостей. – Я принёс вам пахлавы: не хотите кусочек? Впереди нас ждёт долгий день!..

Она с радостью приняла из его рук тарелку. Она считала графа отличным собеседником и позволила ему увлечь себя беседой, не заметив озадаченного взгляда бывшего редактора «Кавказского мыслителя». Через несколько секунд на лестнице наконец показалась невеста, спускавшаяся к ним вниз под руку со своим отцом.

Нино двигалась очень медленно и грациозно под всеобщие аплодисменты, а Георгий останавливался на каждой ступеньке, чтобы принять поздравления. Пока они шли, Шалико застыл, не сводя взора с лестницы, и вдруг Давид, воспользовавшись заминкой, обратился к сестре со странной просьбой:

– Даико… давай-ка сюда своё зеркальце!..

– Что? – справедливо удивилась Софи.

– Давай-давай! А то не успеем.

Покопавшись в своей сумочке, сестра удовлетворила его просьбу, и они с Мишелем переглянулись, – он пожал плечами, пережевывая пахлаву, – когда Давид приложил зеркальце к носу брата. Шалико, заворожённо смотревший на свою невесту, отмахнулся от дзмы, как от мухи, и в недоумении воззрился на него.

– Что ты делаешь? – пролепетал он немного обиженно. – Сдурел совсем?

– Ты хоть дышать не забывай, – надрывисто рассмеялся Давид и вернул сестре её зеркальце. – Ну и влюблённый же ты петух, Шалико!

– Ой-ой, ваше сиятельство! – не остался в долгу дипломат, который не лез в карман за словом даже в такой момент. – Завидовали бы молча!..

Он пожалел, как только сказал это. Давид ядовито усмехнулся и, пряча в своём бокале усмешку, осушил его почти до дна. Счастливый жених почувствовал укор совести и прошептал брату гулкое: «Прости». Дзма красноречиво повёл глазами, но Шалико не очень-то поверил его напускной беспечности. Спустя почти год со свадьбы Давида никто из его семьи не обольщался о Полине Семёновне.

– Этот день всё-таки настал, милый мой! – обратился к новому зятю Георгий. Они с Нино наконец спустились вниз к гостям, и внимание Шалико вновь заняла его невеста. – Должен признаться, что мы все очень его ждали.

Стараясь держать себя в руках, жених горячо обнял тестя, принял его благословение, нашептанное на ухо, и только тогда взял маленькую ручку Нино в свою. Они улыбнулись друг другу. Женщины засвистели опять, музыканты заиграли на пандури, а отец невесты протёр глаза.

– Ну, генацвале! – Неожиданно из толпы послышался знакомый тембр с известным армянским акцентом. – Так же у вас говорят?.. Правильно я тогда про вас подумал?!

– Арсен Вазгенович! – в один голос отозвались жених и невеста и позволили старому другу заключить каждого в объятья.

Добрые воспоминания нахлынули на обоих с новой силой. Какими же юными они были, какими неопытными!.. А армянский лис видел их насквозь и даже немного пожурил. Как краснели их уши при упоминании «красного яблока»! Арсен Вазгенович и на этот раз не забыл о нём и, хлопая Шалико по спине, шепнул ему так, чтобы Нино не услышала: «Дождались, ваше сиятельство?! Дождались своего «яблока»?».

– Мы были такими детьми, – всё ещё смущаясь, вспомнила Нино. – Наверняка, мы очень вас повеселили.

– Но ума вам даже тогда было не занимать, сударыня, – охотно признался Вазгенович. – Вы мыслили глубже, чем многие из взрослых.

– А что вы тогда сказали? – нахмурив лоб, спросил Шалико. – Когда уходили?.. Мы ведь не поняли…

Арсен улыбнулся уголками губ точно так же, как шесть лет назад.

– Сказал, что вы очень друг другу подходите, и будь вы моим сыном, Шалико Константинович, я бы точно вас женил.

– Ну!.. – рассмеявшись, отвечал жених. – Вам это удалось: меня всё-таки женили!

Ностальгия о безвозвратно потерянном прошлом укрепила их решимость построить не менее светлое будущее и, вооружившись этой мыслью, вся процессия поехала в церковь. Стоял солнечный весенний день, и многие господа даже не надели шубок. У порога Божьей обители молодожены сделались молчаливее и с самыми серьёзными лицами вошли в храм. Священник – хороший знакомый Константина Сосоевича – встретил их с распростёртыми объятьями, поставил на колени перед аналоем и при свидетелях зачитал проповедь. Дьячок много суетился вокруг них, подносил брачующимся свадебные кольца и вино. Через двадцать минут всё было кончено.

На выходе из церкви жениха и невесту снова встретили аплодисментами. Молодые джигиты с обеих сторон, «хейхейкая», скрестили над их головами шпаги, а женщины и девушки кидали в воздух лепестки роз. Старшая Нино толкнула своего семилетнего сына вперёд, и Шалико благосклонно взял его за руку. Саломея вышла из толпы, чтобы помочь Нино с длинным шлейфом платья, и попросила Левона и Ваграма, чтобы те раздали всем сладости. Этим господа Арамянц занялись незамедлительно, и, проходя вдоль рядов, младший из них услышал под боком следующий разговор:

– Всё вовсе не так, Софико Константиновна, – улыбаясь, спорил с княжной граф Каминский. – Я, как человек, проживший в Европе столько лет, уверяю, что далеко не все европейцы, как вы скажете, «единоличники».

Крики вокруг на миг заглушили говорящих, но Ваграм, с интересом прислушавшийся, продолжал смотреть в их сторону. Он не разобрал, что ответила Софико, зато эхо донесло до него следующую реплику её оппонента:

– Те же итальянцы, к примеру! Где вы видели более семейных людей?

– Говорят, что мы очень похожи, – откликнулась девушка с жаром, который не понравился Ваграму, – и что итальянцы – кавказцы Европы.

– В этом что-то есть, – горячо закивал Мишель. – Наверное, именно поэтому мне так хорошо в вашей среде, княжна! Мне кажется, будто я никуда и не уезжал из Италии.

– Мой брат рассказывал, что порой они даже более сумасшедшие, чем мы.

– О, Шалико Константинович прав! Шуму от них в два раза больше, чем от вас.

Молодые люди рассмеялись, и Софико взглянула на юношу с благодарностью и толикой… восхищения. Это наблюдение кольнуло Ваграма в самое сердце, и, не придумав ничего лучше, он направился в их сторону с тарелкой сладостей.

– Софико Константиновна! Пожалуйста, угощайтесь. Вы и ваш собеседник…

Бывший редактор как ни в чём не бывало поделился с княжной Циклаури сладостями и протянул тарелку графу Каминскому. Мишель вежливо поблагодарил его и положил в рот халву с мёдом. Софико сделала то же самое. За спиной у брата прошёлся Левон и, хоть и встал чуть поодаль, всё время на них оборачивался.

– Что за сказка! – сказал Мишель, смакуя халву. – Когда я приеду обратно в Рим, то не помещусь в дверях консульства: вы откормите меня с лихвой!

На эту шутку никто не откликнулся, и поляк, всё ещё жуя сладость, переводил озадаченный взгляд с сестры друга на незнакомца и обратно. В конце концов и он засомневался в том, что эти двое незнакомы, а затем и Софико поняла, что пауза затянулась и, спохватившись, добавила:

– Я прошу прощения! Позвольте представить: граф Каминский, товарищ моего брата по консульству в Риме. Михаил Сергеевич, это Ваграм Артурович Арамянц, брат будущего мужа сестры невесты.

– Я беру свои слова назад, – шутливо присвистнув, Мишель пожал Ваграму руку, – в хитросплетениях семейных связей вы обгоните даже итальянцев.

– Зато нам далеко до них в интригах, граф, – непроницаемо улыбнулся армянин. – Они ведь так любят действовать за спиной.

Если Каминский и понял намёк, то не подал виду. Когда Нино и Шалико закончили своё шествие по красной от цветов дорожке из церкви, Михаил Сергеевич непринуждённо взял Софико под руки и, извинившись, откланялся.

– Анамот!⁷⁶ – в сердцах бросил Ваграм и устало прикрыл глаза. Левон, подслушивавший этот разговор, звучно хмыкнул за спиной.

– Инчи вор? Хандумес?⁷⁷

Младший брат фыркнул ещё раз, а старший расплылся в хитрой улыбке и положил руку ему на плечо.

– Но в одном ты прав, – продолжал Левон по-армянски. – Ещё немного, и ты её упустишь.

– Как можно быть такой наивной? Поёт ей песни про Европу, а она и ведётся!..

– Хочешь, я с ней поговорю?

Ваграм отрицательно мотнул головой и, вздохнув, отправился с тарелкой по рядам и дальше. Ахпер⁷⁸ ещё долго смотрел ему вслед, не обращая внимания на слепящее глаза солнце, и, потирая бородку, размышлял.

***

В тот день Мцхета, истосковавшаяся по радостным событиям, раскрыла свои двери ближе к вечеру. На свадьбу сына Константин не пожалел ничего, хотя, имея горький опыт за плечами, тратился на неё не так бездумно, как на помолвку Ламары. Они с Георгием честно поделили все расходы напополам, пусть отец невесты незаметно и подбрасывал музыкантам копейку-другую, – но только так, чтобы сват не прознал!.. Когда под улюлюканье толпы жених с невестой вошли в залу, их обдал со всех сторон сладкий цветочный запах, нос защекотал аромат шашлыка, а аплодисменты оглушили. Оставленную по традициям у входа тарелку разбил Шалико, но голубя на крыше молодожёны выпустили вместе. Саломея наконец выдохнула, и салон заполнила лезгинка.

Князь Циклаури не спеша прошёлся по зале вместе со своей супругой, и, кивая друзьям и знакомым, поместился за главным столом. Нино помнила заветы старшей сестры о том, что невесте подобало вести себя как можно скромнее, но ей совсем не удавалось скрыть своей радости. Когда Шалико поместился рядом и взял новоиспечённую княгиню за руку, из её глаз снова брызнули слезы.

Он заметил это, удивился, но осознав, что причин для печали у его Нино не имелось – скорее уж для безграничной радости! – безмолвно улыбнулся и поцеловал ей руку.

Супруги Абалаевы, только что подошедшие к их столу, увидели, как жених наклонился к своей невесте и шепнул ей что-то на ушко, отчего та сразу просияла. Он поцеловал её в висок, и они обменялись ещё несколькими фразами. Ламара, на руках которой вертелся пухленький Дамир, посмотрела на них с завистью. Она очень похудела, но эта худоба шла ей. Исхан, никогда не расстававшийся со своей тростью, наоборот, потешился той мыслью, что, если бы не он, сегодняшняя идиллия вряд ли бы свершилась. Он заметно похорошел и, наоборот, поднабрал веса, как это часто случается с женатыми мужчинами. Об их браке болтали всякое. Говорили, что Ламара до сих пор винила отца в том, что тот отдал её за хромого мусульманина и не оставил ей шанса стать счастливой в браке. Другие твердили, что Исхан не чаял души в своей жене и потакал всем её капризам, но ей всегда чего-то не хватало. И те, и другие не ошибались, как и те, кто считал, что со временем оба супруга смирились со своей судьбой, не лишённой радостных моментов. Абалаевы выждали время, пока Циклаури не обратят на них внимание, и только тогда засыпали их поздравлениями.

Шалико неподдельно обрадовался сестре и её мужу – ему, наверное, больше, чем ей! – и вместе с Нино пригласил их к столу. Абалаевы охотно поместились рядом: она – возле брата, он – возле невесты. Это немного удивило влюблённых, но они смолчали. Нино дёрнула Дамира за румяные щёчки, а он чуть не выдрал из её платья пару жемчужин. Как хорошо, что Саломе этого не видела!..

– Здорово, что вы смогли приехать, – задорно проговорил жених. – И главное: вдвоём!.. Мы так и не уговорили Давида Константиновича привезти с собой жену.

– Ты, что ли, не знаешь, дзма? – пожала плечами Ламара. – Нашему брату очень не повезло с супругой. Не зря её называют ведьмой!

«Не повезло, как и мне», – подумала про себя Абалаева, но, к счастью, не озвучила своих мыслей вслух.

Шалико изменился в лице и замолк. Несколько секунд никто ничего не говорил. Невеста невесомо коснулась его плеча.

– Да, – звучно покряхтел Исхан и, желая заполнить образовавшуюся паузу, обернулся к княгине Циклаури: – Мы могли бы ещё кое-кого с собой взять. Ирсана Вахитаевна очень хотела повидаться с вами, но в последний момент приболела.

– Ирсана?.. – Нино с трудом зашевелила губами и заметно понизила голос. – Ирсана Айдемирова?

Снова воцарилась тишина. Услышав ненавистную фамилию, молодой Циклаури напрягся и заёрзал на своём стуле. Его сестра заговорщицки переглянулась с мужем и, всплеснув руками, выпалила:

– Ах!.. Так вы не в курсе? Она уже давно не Айдемирова. Она… Абалаева.

Удивление, написанное на лицах брата и его жены, стоило, по мнению Ламары, всех тягот долгой дороги. Видя их замешательство, она рассмеялась в открытую, а Исхан подавил улыбку.

– Около полугода назад, – проговорил он нарративным тоном. Нино и Шалико превратились в слух. – Один из моих братьев… Мурад. Как оказалось, они давно любили друг друга.

Сентябрьская ночь радовала теплом и звездами. Накинув на плечи лёгкую шаль, Ирсана вышла из своей комнаты, стараясь не шуметь скрипучей дверью. Старые половицы в отцовском доме чуть не перебудили всю родню. Хорошо, что они не могли услышать её сердцебиения!.. Когда под окнами чеченки появилась знакомая стройная фигура, сердце лишь участило темп, но стоило Мураду кинуть в её оконце камушек, как оно почти оглушило. За дверью, должно быть, заржала его лошадь… ну и как ей устоять?..

Ирсана не спеша вышла из-под козырька, поправила на голове платок и, ничем не выдавая своего волнения, приблизилась. Он обернулся в её сторону и, крепко сжимая поводья, стал терпеливо ждать. Наконец, она подошла совсем близко и улыбнулась уголками губ. Полумесяц и звёзды наблюдали за ними издалека и, казалось, улыбались. Мурад безмолвно подал ей свободную руку.

– Вы не боитесь, Мурад Баширович? – спросила она спокойно, пусть грудь и разрывалась от счастья. – Ведь я – прокажённая, и никто не хочет брать меня замуж.

 – Что мне слухи, Ирсана Вахитаевна? – произнёс он одновременно весело и серьёзно. – Я знаю, что они не правдивы. А с тех пор, как между нашими семьями случился разлад, я не нахожу себе места. И коль наши родители в ссоре, единственное, что я могу сделать, чтобы получить вашу руку, это выкрасть вас.

– Я уеду в ночи с любимым человеком? – прошептала девушка, не сводя с него взгляда. – Разве я могла о таком мечтать?..

Она медленно вложила свою руку в его, и даже в темноте его глаза заблестели восторгом. Обласканные тёплой ночью, они без труда взобрались на лошадь, и Ирсана, прикрыв веки, обвила талию будущего мужа руками. Мурад обернулся к ней через плечо, одарил её влюблённой улыбкой и, набравшись решимости, резво понукнул лошадь.

– Боже мой! – ахнула Нино, завизжав от радости, а Шалико по-доброму сощурился. – Ваш отец принял их? Они счастливы?

– Принял, Нино Георгиевна, принял, – посмеиваясь, подтвердил Исхан. – Он всегда относился к ней, как к дочери. И любил так же!.. Позлился только для виду, и всё.

– Как невестку он ценит её больше, чем меня, – вставила своё слово Ламара. – Но разве слухи про проказу не хуже тех, что ходили про меня?..

– Ваш отец, Исхан Баширович, – перебил её брат, – очень великодушный человек.

Шалико посмеялся про себя тому, что Баширу Ахмедовичу, везло на невесток «с предысторией», но всё равно передал через зятя свои наилучшие пожелания Ирсане и Мураду. Вот это бумеранг получили Айдемировы! Их дочь в итоге тоже выкрали. Впрочем, он был даже рад слышать о том, что эту милую, по словам Нино, девушку, не коснулась месть, которую справедливо заслужили её родные. Затем Исхан уточнил, что обморок, в который молоденькая жена его брата упала перед самым их отъездом, по всем признакам, был связан с беременностью, и обещался передать Нино адрес, на который та могла написать и поздравить подругу со столь радостным событием.

Абалаевы ещё немного посидели за главным праздничным столом, передали молодожёнам свадебный подарок, который, как утверждал Исхан, лично выбирала его мать, и, пожелав напоследок всего хорошего, молча скрылись в толпе.

Молодые князь и княгиня заворожённо смотрели им вслед, будто Ламара и её супруг уносили с собой самые тягостные страницы их истории. Шалико быстро раскусил, о чём думала его невеста, и приобнял её за плечи. Нино любовно улыбнулась мужу.

Началось время громких тостов, и Георгий с Константином превзошли в этом искусстве самих себя. Дядья с обеих сторон не отставали, и, обходя столы рука об руку, жених и невеста через одного слушали пожелания о скором крепком потомстве. Граф Каминский без обиняков заявил, что будет крёстным отцом их будущего ребёнка, и князь с княгиней с радостью с этим согласились. Под конец даже Софико перестала закатывать глаза из-за того, как тривиальны и предсказуемы, по её мнению, были эти пожелания, и со слезами обняла среднего брата и его юную супругу.

Когда очередь дошла до Давида, Шалико почему-то замучил стыд. Стыд за… личное счастье, которое напрочь отсутствовало в жизни его брата. Да разве подобало такого стыдиться? Но как ещё объяснить ту неловкость, которую он испытывал в последнее время рядом с дзмой? Он не знал, как вести себя с ним, чтобы не обидеть, а Давид сознательно держался чуть поодаль, не желая лишний раз теребить кровоточащую рану в своей душе. Из-за этого братья стали понемногу отдаляться друг от друга. Это тревожило Шалико, но что он мог поделать?.. Радоваться своей свадьбе в открытую, причиняя тем самым очередную боль брату? Или же искренне посочувствовать ему?.. Ах, но Давид вряд ли захочет, чтобы его жалели!.. В итоге юноша так и застыл напротив дзмы с глуповатой улыбкой и не решался обнять его до тех пор, пока тот по-доброму не улыбнулся и не раскрыл свои медвежьи объятья.

– Ну, адамиани дзвирпаси,⁷⁹ – тепло произнёс капитан и ещё долго не размыкал родственных объятий. – Поздравляю!..

От Давида сильно пахло спиртным, но Шалико не обратил на это внимания, поскольку стыд в его душе переменился волной нежности. Собственное всепоглощающее счастье больше не казалось ему полным и значимым. Как он только мог быть так счастлив, зная, что дзма держался из последних сил? Но ведь он сам ничем не мог помочь!.. А Давид тем временем держался на людях молодцом: посторонний наблюдатель ни за что бы не догадался, как тяжело ему далась эта сцена.

– Спасибо, дзма, – прошептал жених доверительным шёпотом. – Твои поздравления самые искренние!

Шалико действительно так считал, ведь кто знал, чего они стоили его дзме? Давид ещё шире улыбнулся и по старой привычке взъерошил брату волосы. Старый мир между ними установился вновь.

Тамада замолк, когда слуги занесли в салон несколько новых блюд, и сыновья Циклаури отошли подальше от двери, чтобы пропустить их вперёд. Большие круглые подносы ломились от яств. На сегодня закончили с поздравлениями, и Нино, поцеловав мужа в щёку, упорхнула вместе с Софико, чтобы подготовиться к танцу невесты. Шалико не сдержался и проводил её влюбленным вздохом. Давид сделал вид, что не услышал его.

В зале на время стало совсем тихо, как вдруг воцарившуюся тишину нарушил приятный мужской голос. С каждой секундой он всё набирал силу, и, заинтригованные, гости обернулись в его сторону. Левон забрал из рук одного из музыкантов пандури, жестом попросил аккомпанировать ему и поместился на стуле чуть поодаль. Все с улыбками прислушались к нему, а кто-то даже присвистнул и зааплодировал. Лицо Саломеи, которая стояла в двух метрах от братьев Циклаури, озарила гордая и вместе с тем счастливая улыбка.

Её жених запел армянскую народную песню «Ах, Нарэ-Нарэ», восхвалявшую красоту кавказской девушки, и, пока песня лилась из его уст, Левон не сводил со своей красавицы-невесты взора. Изредка он бросал короткие, но внушительные взгляды на Давида, но тот раз за разом ухмылялся и наполнял свой бокал. Даже Саломе пели оды! Но что он, чёрт возьми, сделал не так?..

– Моя жена беременна, – сказал посреди песни Давид и вновь отпил из своего бокала. – Уже третий месяц.

– Дзма! – в неподдельном удивлении ахнул его брат. – Поздравляю тебя!

– Меня-то ты зачем поздравляешь? – просто и легко рассмеялся муж Полины. – Это не ко мне, а к графу Шереметьеву!

Улыбка тотчас сошла с лица Шалико, а в горле запершило. Что ответить на такое?.. Как откликнуться?

– Какая прекрасная пара, не правда ли? – Капитан развернулся спиной к музыкантам – и лицом к фуршетному столу – и вознёс глаза к небу. – Он по уши влюблён в театр и своих крепостных актёров, а она самая практичная женщина Петербурга. Совет им да любовь, дзма!..

Давид одним глотком осушил бокал. Его брат смотрел прямо перед собой и, задыхаясь от чувств, моргал.

– Какая ирония, не правда ли?.. Когда-то меня попросили сделать детей чужой жене, а сейчас кто-то сделал их… моей.

– Дзма!

Левон как раз закончил петь, и нервы Шалико окончательно сдали. Нет-нет, так быть не должно! Его дзма этого не заслужил! Даже тот сговор с Пето Гочаевичем не мог быть настолько роковым… Да, Давид совершил ошибку, но как долго он будет неё расплачиваться?! Разве он уже не искупил свои грехи?.. Шалико сделал последнюю отчаянную попытку обнять брата, но тот, весьма ожидаемо, не принял его жалости.

– Прости меня, малой! – прохрипел он пьяно. – Наговорил тебе тут всякого в день свадьбы… Не хочу портить твой праздник. Я схожу на улицу – проветрюсь!..

В то, что свежий весенний воздух унесёт боль старшего Циклаури, младший не верил совсем, и пока дзма шёл по коридору, светя своей широкой спиной, Шалико не находил себе места. В толпе он отыскал первую и самую большую любовь своего брата, и его глаза озарила мысль, единственно в которой он ещё видел спасение.

– Ваше благородие! – Муж сестры подбежал к Саломее и, кивнув на дверь, добавил: – Я очень вас прошу: поговорите с ним…

Саломея, застигнутая врасплох, не сразу поняла, куда именно клонил Шалико. Счастливая и разгорячённая после песни, которую возлюбленный посвятил ей, она с трудом снизошла до проблем бывшего любовника. Не лишенная сострадания, она всё же пообещала его брату, что сделает всё, что в её силах, и, в последний раз кивнув, медленно прошлась к двери.

Давид стоял в длинном узком коридоре у входа и, заметив её, не очень-то обрадовался. Он выглядел таким несчастным, что Саломее даже стало не по себе. Ну не мог же он до сих пор страдать по ней?.. Если бы она знала, что…

– Чего же вы, Саломея Георгиевна? – начал он поразительно весело. – Возвращайтесь в залу, к своему жениху…

– Вы плохо выглядите, князь, – заметила она обеспокоенно. Он издевательски фыркнул. – Я бы хотела знать, что случилось.

– Зачем вам это? – не остался в долгу князь и пожал плечами. – Вам же всегда… было на меня наплевать. И сейчас наплюйте!..

Она изменилась в лице и не сразу нашлась с ответом. Её замешательство всерьез потешило его и, как ни странно, облегчило его боль. Застыдилась?.. Задумалась об его чувствах? Сколько времени он был для неё пустым местом?! И что же изменилось теперь?..

– Если вы думаете, что дело в вас, – невозмутимо продолжал Давид, – то можете быть спокойны. Я давно отпустил свои чувства к вам. Ах, ваше благородие! Вы до сих пор о себе поразительно высокого мнения.

Саломея раскрыла рот от изумления. Как вежливо и почтительно он всегда обращался с ней до этого! Какая муха его укусила?! А ведь она всего лишь хотела быть вежливой!..

– Князь Циклаури, ваше благородие… всё ли у вас хорошо?

За её спиной послышался обеспокоенный голос Левона. Он неторопливо приблизился и, коснувшись плеча Саломеи, встал сзади. Она накрыла его руку своей и натянуто улыбнулась. Наблюдая за ними, Давид в очередной раз надрывисто усмехнулся.

– Будьте счастливы! – хохотнул он напоследок, прежде чем уйти. – Все вы. Ведь вы заслужили. А я вот… нет!

Он не сказал больше ни слова и, развернувшись на солдатских каблучках, гордо зашагал прочь. Левон нахмурил брови и недоумённо посмотрел на будущую жену. Её щёки залил румянец, а на душе стало как-то гадливо. Мимо с отчаянным криком: «Дзма!» промчался Шалико и, обойдя их стороной, выбежал на улицу за братом.

На горизонте алел закат, и Давид рассматривал розовые отблески, стоя к двери спиной. Он ничего не накинул на плечи, но непогожий ветер был ему не по чём – тот уже давно смел в его душе всё до основания. Когда Шалико показался на последней ступеньке лестницы, капитан обернулся к дзме, и несколько секунд они провели в молчании. Оба одновременно сорвались с места и… обнялись. Старший из них позволил себе слёзы.

18

Празднование продолжалось. Нино появилась в зале через пятнадцать минут после того, как её жених вернулся туда вместе со своим братом. Музыканты стихли, и все взоры обратились в её сторону. Невеста принялась за исполнение своего знаменитого танца, и на долгих пять минут её родные, друзья и знакомые позабыли о своих тревогах. Спустя ещё десять минут залу заполнили ачарули, рачули и осетинский «княжеский танец» – Хонга кафт. Самые прыткие из молодёжи наконец получили возможность показать и проявить себя в них.

– Раз сегодня уже играл осетинский танец, – обратился к тестю Левон и скромно улыбнулся, – то вы, я надеюсь, не будете против ещё одного армянского?..

Константин и Георгий удивлённо переглянулись, не ожидая, что Левон Ашотович припрятал ещё козыри в рукаве, помимо прекрасного исполнения «Нарэ». Они от души похвалили его, поразившись, как много талантов вобрал в себя один человек, и брат Левона Ваграм, который также принимал участие в подготовке танца, горячо с ними согласился.

– Это была его идея исполнить танец для вас, – поделился со стариками второй господин Арамянц. – Мы позвали нескольких наших братьев, чтобы выглядеть убедительнее. Вы не будете против?

– Что вы, сударь! – отозвался добросердечный князь Циклаури. – Мы всегда рады гостям!..

– И какой же танец вы подготовили? – с интересом спросил князь Джавашвили. – В нашем полку служили несколько прапорщиков и даже один ротмистр из Елизавето-Польской и Эриванской губерний. Кое-что в ваших танцах мы всё-таки смыслим!

– Ярхушта, – в один голос отозвались братья. – Танец «сильных духом».

Это звучало многообещающе, и грузинские князья одобрительно поджали губы. Братья в традиционных национальных костюмах – более пёстрых, чем грузинские – смотрелись впечатляюще, а в окружении своих соотечественников и вовсе завораживали. «Ярхушта» – традиционный армянский танец с кинжалами, наполненный хлопками, военным кличем и быстрыми движениями. Народные предания гласили, будто предки исполняли его перед боем и демонстрировали тем самым свою мощь врагам. И Ваграм, и Левон, несмотря на пот, струившийся с них в три ручья, получали большое удовольствие от исполнения, и это очень бросалось в глаза. Сила, исходившая от каждого их движения, сшибала с ног, и у Софико, наблюдавшей за ними вместе с родными, закружилась голова. Мишель, сопровождавший её, спрятал улыбку в усах.

Танцующие в последний раз отбили друг другу хлопки ладонями и, кинув боевой клич, швырнули шапки в воздух. Дудук залился в кульминационном аккорде и замолк, и на головы исполнителей обрушились аплодисменты.

– Bosko piękne!⁸⁰ – Мишель искренне похвалил исполнителей. – А вам понравился танец, Софико Константиновна?

Её родители и средний брат от души пожимали руки Левону Ашотовичу и его брату, икняжна Циклаури заворожённо смотрела на них.

– Очень, – от всего сердца призналась Софико и стала обдуваться веером. – Кажется, даже воздух в зале нагрелся!

Граф Каминский обворожительно рассмеялся и, громко выдохнув, подал ей руку.

– Вы и правда покраснели. Возможно, вам душно? Давайте выйдем на балкон.

Она не отклонила его предложения, и, улыбаясь, сжала его ладонь. По пути юноша снова отпустил какую-то шутку, которая очень её повеселила, и девичий смех раздался эхом по всей зале.

Нино боязливо обернулась на мужа в надежде, что не заметит на его лице неодобрения. Свекровь со свёкром по десятому кругу делились восторгами с господами Арамянц, и тогда новоиспечённая княгиня ненавязчиво взяла супруга за руку.

– Ты против? – прошептала она одними губами.

Шалико, проводивший сестру и лучшего друга долгим взглядом, как будто очнулся ото сна и быстро-быстро захлопал ресницами.

– Что? О, нет-нет! Но я и подумать не мог…

– Наша Софи выросла, – с нежностью отозвалась супруга. – Ей уже восемнадцать! Вот-вот под дверьми выстроятся толпы.

– Если Мишель поставит себе цель, – смеясь, промолвил муж, – то ни за что не допустит этого. А ведь я уже думал о том, что она ему понравилась! Но мы всё ещё не можем ручаться за неё.

Софико и сама не могла ручаться за себя, и, чем старше она становилась, тем чаще её посещало это состояние. Княжне оно не нравилось, и она очень надеялась, что со временем мир станет для неё яснее. Граф Каминский, к примеру, был ровесником её брата, но, похоже, ни в чем никогда не сомневался. Он многое понимал и замечал лучше неё. В тот миг, когда она посчитала себя вконец заплутавшей, он превратился в неё в единственный маяк во тьме.

– Знаете, княжна, – начал он со вздохом, когда они вышли на балкон и он, накинув на её плечи пальто, закурил импортные сигары, – ваши родные часто говорят о том, что я похож на Вано Георгиевича. Но сейчас во мне проснётся Игорь Симонович и скажет, что вы совсем не умеете скрывать свою влюблённость.

Она в недоумении воззрилась на него и, закашлявшись от сигарного дыма, спросила:

– И в кого же влюблённость? Уж не в вас ли?

– Нет! Увы, не в меня, – хитро посмеиваясь, отвечал Мишель. – Куда мне до вашего армянского друга? Тот который брат сестры жены… ай, простите, я сдаюсь!..

Софико стало и смешно, и стыдно одновременно. Граф Каминский импонировал ей своей прямотой и весёлым нравом, и, несмотря на беспардонность его речей, у неё не получалось злиться на него. Она позволила себе улыбку и, когда их взгляды встретились, раздражение совсем отпустило её. Она оперлась о перила балкона, и, вздохнув, обернулась к нему:

– Я не влюблена в него, – упрямо заявила она.

– Влюблены, княжна, влюблены! Как и он в вас, – всё настаивал Мишель. Их общение оставалось непринуждённым, несмотря на столь щекотливые темы. – Он чуть не прожёг во мне дыру взглядом! Посмотрите?! Мой сюртук ещё не покрылся пеплом?..

Софико хихикнула в маленький кулачок, и он, широко улыбаясь, продолжал:

– Поверьте, мне самому это не по душе, ведь мне вы тоже нравитесь, но я закостенелый реалист и привык смотреть правде в глаза.

Такое простое и в то же время трогательное признание от столь блестящего кавалера сделало бы честь любой, и княжна Циклаури не стала исключением. Она зарумянилась и спрятала глаза, и он честно дал ей время обдумать сказанное.

– Я нравлюсь вам, граф? – вопрошала она кокетливо.

– Нравитесь, – пожимая плечами, отвечал граф. – Вы умны, смелы и вас дико тянет к новым местам. Жизнь бьёт в вас ключом, княжна! И мне приятно думать, что я могу дать вам то, о чём вы мечтаете.

Неожиданные перспективы открылись перед ней. Они заставили сердце Софико биться гораздо сильнее, чем это когда-либо удавалось самым красивым из мужчин. И правда!.. Граф Каминский – коллега её брата, который жил и служил в самом сердце Европы. Он имел титул и деньги и владел ключами от всех дверей, в которые она мечтала попасть. С таким мужем она пробьётся в просвещённый европейский свет, станет писать статьи на злободневные темы, и никто не запретит ей этого, ведь помимо всего прочего у неё будут деньги! Она превратится в княгиню Н., на чью демонстрацию так стремилась попасть, чем будет приносить действительную пользу обществу! У неё появится своя публика и, даст Бог, признание. Появится человек – твоя воплощенная мечта. Это ведь предсказывала ведунья?..

Будет ещё один. Он – не всё, о чём ты мечтала, но у него чистое сердце и добрые помыслы. Что ты выберешь?..

Что она выберет: разум или чувства? Расчёт или сердце? Ваграм или Мишель?..

– Я вас не тороплю, – заметив, что пауза затянулась, граф Каминский поспешил добавить: – Я неравнодушен к вам, и, если вы выберете меня, я буду очень рад. Но, если вы откажете мне, я это как-нибудь переживу и уж точно не стану резать себе вены.

Софико рассмеялась, с нежностью посмотрев на собеседника.

– Только прошу вас: подумайте хорошенько! Мне бы очень не хотелось услышать через двадцать лет брака от своей жены, что, выбрав меня, она совершила ошибку.

Прекрасное наблюдение!.. Михаил Сергеевич обладал шармом и смекалкой, в которых ему сложно отказать. Да, она не была влюблена в него, но никто… не исключал этого со временем, ведь так?..

– Мне и правда нужно время, – немного погодя произнесла она, – но я очень надеюсь, что к концу вашего отпуска смогу дать вам ответ.

– Как вам будет угодно, княжна. – Мишель поцеловал ей руку и развернул лицом к зале. – Ваш брат делился со мной своим намерением взять вас с собой вместе с Нино Георгиевной. Возможно, это поможет вам определиться?..

Кто знает!.. Может быть, это поможет ей не только определиться, но и склонит чашу весов в сторону… Европы?..

Когда Софико и её кавалер вернулись к гостям, стрелки часов медленно клонились к полуночи. Первыми усталость почувствовали старики во главе с Екатериной Шакроевной и одним из старших братьев Дарии, и за два часа зала, утопавшая в цветах, ленточках и бантах, почти опустела. К моменту, когда за Торнике Сосоевичем и его сыновьями – ну и шутил же над кузеном Сосо! – захлопнулась дверь, новобрачных ненавязчиво проводили в опочивальню, и граф Каминский шепнул своему другу пару советов на ухо.

– Вай! – поправляя складки на подушках, твердила Саломея. – Надеюсь, я ничего не забыла!

На пару с Дарией Давидовной они много суетились. Шалико и Нино стояли по разные стороны спальни, и оба прятали глаза в пол, пока его мать и её старшая сестра распоряжались вынести из комнаты сундуки с подарками, вазы с цветами и кое-какую мебель, которую за неимением другого места слуги перенесли сюда ещё во время празднества. Левон Ашотович и оба старых князя стояли в дверях с самыми серьёзными лицами и старались не выдавать своего веселья. Княгиня Циклаури указала последнему нерасторопному лакею, куда отнести табуретку, расшитую дорогой красной обивкой, и оставила наставительный поцелуй на лбу любимого сына. Он в свою очередь с нежностью взял её руки в свои, сам приложил их к своему лбу и растроганно улыбнулся. Дариа Давидовна стряхнула с глаз слезинку.

Саломея тем временем безмолвно привлекла сестру к себе, поцеловала её в темную макушку и вслед за княгиней чуть не расплакалась.

– Пусть тебя никогда не коснётся то, через что в этот день прошла я! – прошептала она одними губами.

Затем они с Дарией поменялись местами, и Нино получила порцию наставлений от свекрови, а Саломея глубокомысленно попеняла пальцем Шалико. Когда и с этим было покончено, обе женщины присоединились к мужчинам и, осенив новобрачных крестным знамением, захлопнули за собой дверь.

Когда Нино на следующее утро распахнула глаза, ей хотелось любить весь мир. Решимость начать жизнь с чистого листа переполняла её, как и уверенность в том, что вместе с обладателем кудрявой светлой макушки, что дремал под боком, впечатавшись лицом в подушку, она точно проживет её правильно.

– Шалико, – позвала она ласково, коснувшись его лица. Спросонья муж что-то пробормотал, чего жена не разобрала, и её сердце переполнилось до краев. – Надо подниматься! Нас уже ждут внизу.

Ещё никогда утренний подъём не был настолько тягостным. Родные, наверняка, поняли бы их, если бы они чутка припозднились, но, что делать с бесчисленными знакомыми и друзьями, которым только дай повод для сплетен?..

– И главное, – уже на выходе из спальни напомнила мужу жена и многозначительно кивнула на платье. – Что нам делать с этим?..

– То есть как порвали?! – вскричала Саломея, мня пальцами погубленный «шедевр». – Шалико?!..

Возмущение переполняло даико, и она не находила нужных слов. Бессильно опустив руки, она ловила ртом воздух, как рыба на суше. Нино хихикала под боком, а Шалико сокрушённо жмурился, складывая руки в молельном жесте перед свояченицей.

– Простите! Простите меня, Саломея Георгиевна! – вымаливал прощения зять. – Я немного… не рассчитал.

Этот аргумент вовсе не показался Саломее весомым, и, вконец отчаявшись, она накинулась на сидзе с кулаками.

– Не рассчитали, ваше сиятельство? – пыхтела она от возмущения, отвешивая ему всё новые и новые тумаки. – Не рассчитали?! Да вы хоть знаете, сколько сил я вложила в это платье?! Молитесь, чтобы меня скоро отпустил гнев, иначе моя сестра останется вдовой на утро после свадьбы!..

– Господь милосердный! Что вас опять так разозлило, душа моя?

Шалико, всерьёз забоявшийся за свою жизнь, никогда ещё не был так рад свояку. Левон расслышал спор в другом конце комнаты и, оставив брата и дочь, направился в их сторону. Увидев будущего мужа, Саломея не преминула пожаловаться на своё горе и ему.

– Платье! – просипела даико, разворачиваясь к армянскому врачу. – Посмотрите, господин Арамянц, посмотрите!.. От корсета остались одни лохмотья!

Она показала Левону уродливую дыру в дорогой атласной ткани, и он сочувствующе посмотрел на свояка. Тот виновато пожал плечами и поджал губы, а Нино опять хихикнула. Господин Арамянц понимающе повёл глазами и привлёк Саломею к себе. Только Левон умел успокоить их Саломе!..

– Ну-ну, Саломея Георгиевна! – проговорил он доверительным шёпотом и позволил ей поместить голову на его груди. – Это всего лишь платье…

– Но я шила его целый год! – немного успокоившись, она всхлипнула опять. – А эти двое…

– Молодость? Она такая! Разве вы не знаете?

Молодая женщина недовольно буркнула, что это их не оправдывало, но он оставался невозмутимым, по-хозяйски обнял её за плечи и повёл к двери.

– Я разберусь, – уходя, спокойно пообещал он Нино и её мужу, и те горячо поблагодарили за это небеса. Что бы они делали без Левона Ашотовича?..

– Он единственный наш громоотвод, – облегчённо выдохнул Шалико. – С меня уже сошёл десятый пот!

Жена обворожительно улыбнулась, добавив, что, когда сестра была в гневе, её побаивался даже собственный отец. Бесконечная череда поздравлений началась вновь, и спустя какое-то время в гостиную Сакартвело, куда на другой день перенеслось празднество, вошла Дариа Давидовна. Мужчин из комнаты выпроводили. Вернее, они сами очень кстати поднялись и продолжили свои дебаты и игры в карты в другом месте. Зато вслед за Дарией в гостиную вошли несколько женщин из дома Циклаури с простынью в руках, и все они горячо благодарили Саломею и её теток за «чудесную дочь».

Этого не одобряли традиции – невесту, как и жениха, на подобное мероприятие не пускали, – но Нино настояла на том, чтобы и ей, и Шалико позволили остаться. Когда в гостиной остались только женщины, Саломея распорядилась подать всем кофе и сладостей, и, когда матроны опустились у диванов в узкий круг, сделала музыкантам жест, чтобы те играли лёгкую застольную мелодию.

За диванами продолжилась ненавязчивая болтовня, и Нино заворожённо смотрела на женщин в образованном кругу. В одной из них она безошибочно узнала ту самую Марико Арваридзе, которая бесчестно пятнала её имя на протяжении года и стала причиной многих нервных срывов в её жизни. Но наконец-то ей подвернулась возможность по-настоящему поквитаться с обидчицей! Разве она могла её упустить?..

– Ты уверена? – спросил Шалико, мягко схватив её за локоть. – Уверена, что хочешь этого?

– Шутишь? – непринуждённо улыбнулась жена. – Я так давно об этом мечтала!

Тогда он кивнул и с готовностью отошёл в сторону. Она поцеловала его в щёку и попросила «смотреть внимательнее», а потом решительным шагом направилась к диванам и вытянулась во весь свой рост перед госпожой Арваридзе.

– Ну! Ваше благородие, – начала она, язвительно скалясь. – Чего же вы сидите? Почему не смотрите?! Вам же всегда это было так интересно!..

Её благородие, которая как раз отправляла в рот кусочек пахлавы, раскрыла его от удивления, затем молча захлопнула и положила тарелку обратно на стол. Взгляд она отводила.

– Что же с вами такое? – не унималась Нино. – Или вы внезапно… потеряли интерес?

Шалико переглянулся с Саломеей и рассмотрел в её глазах ту же гордость, что испытывал сам. Столько удовлетворения, как в ту минуту, он не испытывал никогда!..

***

Празднование, включавшее в себя различные сходки сватов, продлилось около недели, и в начале апреля каждый член двух семей осознал надвигавшиеся перемены. Остановить их было невозможно, что вызывало легкую грусть и ностальгию в душах. Прошлого уже не вернуть, зато в их силах построить будущее, за которое позже не придётся краснеть перед потомками. Эта мысль придавала уверенности, но до сих пор терзала другая: в скором времени и Мцхета, и Сакартвело неизбежно опустеют.

«Я всегда так мечтала покинуть это место! – размышляла Софико, пока, сидя в карете, наблюдала за многолюдными улицами Ахалкалаки из окна. – А сейчас мне как будто… не хочется отсюда уезжать!»

Это неожиданное открытие удивляло княжну. За последние несколько недель ей, пожалуй, очень многое пришлось переосмыслить. Ей недавно исполнилось восемнадцать, и вместе с детством позади навсегда осталась привычная жизнь. Что же!.. Так распорядилась судьба: Нино и Шалико уедут во Флоренцию, где отныне обоснуются, и возьмут с собой её. Граф Каминский, конечно, будет их сопровождать. Левон Ашотович и Саломея Георгиевна уже запланировали свою свадьбу на осень и будут играть её в губернском городе у многочисленных родственников жениха. В мае закончится срок, на который господина Арамянца перевели в Ахалкалакскую больницу, и на его место пришлют другого врача. Он сам, беря в расчёт пожелания супруги и почтенный возраст тестя, переедет вместе с ними, дочкой Сатеник и племянницей Саломеи Ириной в Тифлис. Нино предлагала отцу поехать вместе с ней в Италию, но Георгий отказался, возразив, что из родной Грузии его не прогонит даже чума. Не желая оставлять papa одного в Сакартвело, сёстры посовещались и решили, что Георгий останется жить со старшей дочерью и вернётся к брату Бадри и сестре Екатерине в родной город предков. Левон этому не препятствовал.

Что до Константина и Дарии, то и они, пока их младшая дочь гостила в Италии, остались бы в Мцхете совсем одни. Давид, привязанный к Петербургу и службой, и женой, не успокоился до тех пор, пока родители не согласились поехать в столицу вместе с ним. Старый князь и княгиня, наслышанные о тяжёлом характере Полины Семёновны, согласились с этим ещё и потому, что мечтали хоть так облегчить участь старшего сына, на которую сами толкнули его из эгоистических побуждений. Милому швили не хватало тепла в холодном Петербурге, да ещё и под крышей с женой, которая не проявляла к нему ласковых чувств! Конечно, их приезд вряд ли понравится невестке, которая с недавних пор ещё и носила под сердцем их внука – а с ним, наверняка, понадобится помощь, – но Полина Семёновна уже достаточно изводила их сына, чтобы они считались с её мнением!..

Мхцету, как и Сакартвело, оставляли на приказчиков, и Георгий лично провел с Тимуром доверительную беседу тет-а-тет, в которой попенял ему пальцем и наказал глядеть в оба. Два или три раза в год он обещался не только приезжать, но и присылать в Ахалкалаки беспристрастного ревизора, который в случае чего сразу бы выявил нечистоплотную бухгалтерию. Тимур, столько лет прослуживший у Джавашвили, немного обиделся лишним на то намёком, но потом прослезился, крепко пожал хозяину руку и от всего сердца пожелал ему доброго пути.

– Всё это так грустно! – тяжело вздохнула Софико, спешившая в то утро перед самым отъездом в Ахалкалакскую больницу, чтобы попрощаться с Левоном Ашотовичем. – Как я не люблю прощания!..

Они с братом и Нино уезжали первыми, и от этого им, пожалуй, было тяжелее всех. Княжна Циклаури никогда не отличалась сентиментальностью и, вспомнив графа Каминского, который проповедовал «закостенелый реализм», всё-таки призналась себе в настоящей причине своей грусти. Как Мишель тогда сказал? «Вы влюблены в него!». Что ж! К чему лукавить? Она действительно – и давно! – прониклась первыми в своей жизни нежными чувствами к Ваграму Артуровичу.

«Допустим, я испытываю к нему чувства. Ну, и что с того? – пожала плечами девушка. – Я обожаю брата и Нино, но это скорее в их стиле: влюбляться первый и последний раз в жизни и ради любви отказываться от перспектив. Я же никогда не была романтиком!..»

Нет-нет!.. Она не позволяла голому расчёту вести себя, но предпочитала решать такие вопросы на холодную голову. Кто сказал, что со временем она не забудет свою первую подростковую любовь и по-настоящему не полюбит Мишеля? Ведь он владел для этого всем и даже большим!.. Точно так же, как никто не гарантировал ей того, что, выбрав Мишеля, она не остынет к нему через двадцать лет и не будет кусать локти потому, что в юности упустила своё счастье из-за собственного честолюбия. И всё-таки… в этом вопросе она не могла думать только о себе.

Мишель попросил её хорошенько поразмышлять, прежде чем дать ему ответ, и она понимала его мотивы: неправильный выбор поломал бы судьбы всем троим. Ваграм, если оставить в стороне влюблённость, был дорог ей как человек, повлиявший на её мировоззрение, и Софико не хотелось бы причинять ему незаслуженную боль точно так же, как подставлять лучшего друга своего брата. Граф Каминский невероятно добрый, искренний и честный юноша, и она ему очень симпатизировала! А Ваграм Артурович… умел зажигать на её лице улыбку, только появляясь рядом! Если она выберет неправильно, то они пострадают точно так же, как и она. К тому же, она не могла руководствоваться в своём выборе только перспективами. В конце концов ей предстояло жить с одним из них под единой крышей, воспитывать с ним детей!.. И уже эти материи никак не измерялись Европой или титулами.

Загнав себя в тупик, Софико стала относиться ко всему проще. Её никто ни к чему не принуждал. Она ничего не обещала Мишелю и оставляла за собой право отказать ему в любой момент, да и он был реалистом настолько, чтобы это понимать. Время и только время подскажет ей истинный путь. А пока… dolce vita⁸¹, как говорят итальянцы!..

– Прибыли, княжна! – Как только эта мысль пришла ей в голову, кучер вышел из кареты и настойчиво постучал в окошко. – Позвольте вашу руку.

Он помог ей сойти на землю и вежливо проводил до дверей, и Софико, совсем успокоившись, одарила его вежливой улыбкой. В больнице она не бывала, пока шла подготовка к свадьбе Шалико, но за это время в ней ничего не поменялось. В коридорах всё так же пахло спиртом, а сёстры милосердия, многие из которых успели стать ей подругами, сновали туда-сюда с каталками. Несмотря на частые крики и стоны, раздававшиеся в этих стенах тут и там, долгие месяцы Софико чувствовала себя здесь счастливой. Наконец-то она где-то пригодилась – она и её труд! За одну только возможность приносить пользу людям она будет всю жизнь благодарить Левона Ашотовича.

– Ваше сиятельство! – Высокая фигура в белом врачебном халате не заставила себя долго ждать, и даже издали она заметила, как армянский доктор улыбался ей. – Какими судьбами вы к нам?

Она очень обрадовалась ему, а он поцеловал ей руку. Они отошли к койкам, чтобы не мешать сёстрам делать свою работу, и Софико искренне поинтересовалась о Сатеник.

– Сатеник Левоновна никогда не могла сидеть на месте, – с нежностью вздохнул хайрик. – Вы же знаете. Бегает где-то по больнице! Не ровен час, выроет под нами окоп.

– Ах, как жаль! – сокрушалась княжна, посмеявшись. – Как жаль, что я не увижу, как она растёт.

Левон по-доброму сощурился и, спрятав руки в карманах халата, спросил:

– Вы всё-таки уезжаете от нас, княжна?

– Увы, господин Арамянц, увы! Я приехала попрощаться. Я ещё так молода и мечтаю узнать жизнь.

– Ваше желание похвально, – одобрительно кивнул мужчина. – Но не буду скрывать: мне уже не хватает столь расторопной сестры!

Софико от души растрогалась и даже позволила ему обнять себя. А ведь ещё год назад она с большим трудом уговорила его принять себя в этой самой больнице! А теперь она владела ещё одним – хлебным! – ремеслом, в котором преуспела, и никогда не забудет его доброты. Возможно, в Европе она займётся не только статьями. Кто знает, где ещё пригодятся сестринские навыки?..

– Софико Константиновна, – вдруг заговорил врач, словно прочитал её мысли. – Помимо сестринского дела вы ведь увлекались ещё и журналистикой.

– Верно, – спокойно подтвердила она, не спросив, откуда он знал об этом. Это ведь так явно! – Увлекалась.

– Мой брат был бы очень рад, если бы вы поехали попрощаться и с ним. Простите мне мою бестактность, княжна! Но вы действительно много для него значите.

Софико старалась держать лицо, и, пусть ей это удавалось, внутри у неё все перевернулось. Она не злилась на Левона за то, что он рискнул замолвить за Ваграма словечко, но, что делать с его откровением, она ещё не решила. Почувствовав заминку, господин Арамянц, хитро улыбаясь, добавил:

– Княжна, вы… Вы ведь не знаете, что он заплатил за вас половину залога?

На этот раз самообладание отказало девушке, и она еле заметно ахнула, приложив ладошку ко рту.

– Вашим родителям сказали, что это сделала влиятельная суфражистка, и они ничего не заподозрили. – Её реакция подогрела заботливого брата, и он продолжал почти на одном дыхании: – Поймите меня правильно, ваше сиятельство! Я не рассказываю вам этого, чтобы разжалобить. Я лишь надеюсь, что, узнав правду, вы всё-таки захотите сказать ему «спасибо» и… «прощай».

– Вы хороший психолог, Левон Ашотович, – собравшись с мыслями, – что далось ей с трудом, – молвила Софико. – Мне действительно захотелось это сделать.

– Тогда поспешите! – ничуть не растерялся армянин. – В последнее время он часто ездит в старое здание «Кавказского мыслителя» и ведёт там какие-то бумаги. Думаю, он хочет возродить его. Возможно, как раз сегодня вы застанете его там.

Прощаясь с Левоном Ашотовичем, Софико являла собой само спокойствие, и он даже обрадовался той мыслью, что она приняла всё сказанное с подобным хладнокровием и достоинством. Однако неизменная улыбка моментально сошла с лица княжны, когда она села в карету, а душу одолели очередные сомнения, как только кучер тронулся с места.

Эта новость про залог многое поменяла в её душе и только сильнее всё запутала. Как же ей понять его поступок, как объяснить?!.. Долгое время он оставался для неё беспристрастным старшим наставником, который, пусть и слыл известным франтом, ни словом, ни делом не выдал своей заинтересованности в ней. Она до сих пор не до конца принимала предположение графа Каминского, что Ваграм тоже был в неё влюблён. Если так, то почему он не дал ей знать об этом раньше?.. Пусть между ними и случился поцелуй, да и тот разговор в булочной… Помимо всего прочего, он всегда оберегал её и направлял, вытаскивал из любой беды и даже залог, чёрт возьми, заплатил! Если бы он этого не сделал, то её семья, возможно, оказалась бы в ещё большей долговой яме!.. Левон Ашотович отметил верно: поблагодарить его – это меньшее, что она могла сейчас сделать.

Пока Софико поднималась на знаменитый восьмой этаж издательства, её замучили приятные воспоминания, и к шестому этажу они против воли захватили её всю. Сердце застучало сильнее в преддверии скорой встречи? Ах, оставьте!.. Оставьте девичью мишуру другим! Она мыслила здраво. Сердце стучало – помимо того, что этажей тут видимо-невидимо! – ещё и потому, что Ваграм Артурович – единственный человек, который понимал её с полуслова. Уезжая от него, она лишалась апломба спокойствия и уверенности, и эта потеря гораздо важнее любых других. Она теряла прежде всего соратника, которым ещё не стал Мишель, а уже потом возлюбленного. Да, но действительно ли теряла?..

– Зара джан! Я должен признаться, что сегодня ты превзошла саму себя. Все мужчины, должно быть, у твоих ног!

– Не льсти мне, хужаник⁸². У тебя всегда был подвешен язык.

Из рабочего кабинета Ваграма раздался весёлый смех, и женщина сказала что-то по-армянски. Вот тут-то сердце Софико по-настоящему упало в пятки. Её дыхание участилось, а зрачки расширились. Не в силах сделать хоть шаг в сторону, она встала как вкопанная у дверей и в щёлочку между створками увидела то, чего больше всего опасалась: женский голос принадлежал ослепительно красивой и ухоженной девушке не старше двадцати лет. Темноволосая и кареглазая – в лучших традициях Кавказа!.. Кружевные перчатки, платье и шляпа с павлиньим пером: всё в её образе приковывало взгляд. Она была прекрасно сложена и держалась так уверенно, что не оставалось сомнение: о своей привлекательности она знала. Глаза заслепил солнечный зайчик, но княжна Циклаури не заметила этого – все её внимание заняла соперница.

И Ваграм!.. Как он вёл себя с ней, как улыбался! Закатав рукава на рубашке, он поправил на жилете пуговицы – для кого же старался? Уж не для этой ли девицы? – и раскрепощённо прошёлся по комнате. К двери он встал спиной, и, к счастью, не заметил Софико. Зара хихикнула, и он рассмеялся в ответ, затем приблизился и взял её за руки.

– Я, что ли, вру? Посмотри на себя. Амена сирун куйрик эс ашхарум имна!⁸³

Незваная гостья не поняла последней фразы, но в ней господин Арамянц, наверняка, отпустил Заре очередной комплимент – судя по тому, как та рассмеялась! – и от этой мысли Софико стало ещё гаже на душе.

Он никогда не вёл себя так вольно с ней! Что же. Похоже, на это у него имелась своя причина. Стало быть, граф Каминский всё же ошибался, предполагая, что Ваграм был неравнодушен к ней. Его сердце уже давно заняла другая!..

– Как поживает дядя Ерванд? – спросил бывший редактор по-армянски, и Софико вновь осталось только гадать о значении этой фразы. – Уже собирается выдать тебя замуж?

– Вай, Ваграм джан! – закатила глаза красавица и вслед за собеседником оперлась на письменный стол. – Ко мне пристал с ухаживаниями сын его коллеги-ростовщика, но ты бы видел этого парня! Ходячее недоразумение.

– Ты скажи мне, когда вы будете в следующий раз в Ахалкалаки, – быстро нашёлся Ваграм. – Выйдем с тобой куда-нибудь вместе, а он и подумает, что у тебя уже есть жених.

– Боже мой! – захлопала в ладоши Зара и поцеловала его в щёку. – У меня самый лучший брат на свете!

У Софико кружилась голова, и, не видя смысла терзать себя и дальше, она бесшумно сошла вниз по лестнице. Не мешать же единению влюблённых!.. Она уже увидела и услышала слишком многое. Ну а «нравственный выбор»… отпал сам собой.

Теперь-то ей нет смысла выбирать. Теперь у неё остался только один «выбор». И он уж точно был правильным!..

– Знаешь, что, куйрик⁸⁴ джан? – Спустя пять минут после ухода Софико Ваграм со вздохом обратился к сестре. – Тут неподалеку есть прекрасная чайная. Я угощаю тебя! А потом отвезу к отцу.

Зара ответила, что с удовольствием примет его приглашение, и они вместе подошли к окну, чтобы он смог показать ей, куда именно они пойдут. Молодой человек отодвинул шторку и случайно опустил взгляд на шумные ахалкалакские улицы. Карета, показавшаяся ему смутно знакомой, как раз свернула за угол.

***

В Сакартвело, где шли последние приготовления к отъезду, ждали только Софико. На корабль, отчаливавший через несколько часов из порта Батум, Шалико и Нино провожали семьями. Граф Каминский поехал в то утро за сувенирами и обещался сразу после этого приехать в порт. Левон Ашотович, у которого, как всегда, оказалось слишком много работы в больнице, не смог приехать на проводы родственников, но пожелал им через Саломею самого счастливого пути. Дариа возилась с дорожными чемоданами, чтобы обязательно положить туда вязанных носков и тёплой одежды – будто дети ехали не в солнечную Италию, а в ссылку в Сибирь!.. Константин дал сыну побольше денег в дорогу, пусть тот и отнекивался, и наказал ему тратить их с умом, а также приглядывать за сестрой. Георгий, меньше всех суетившийся, незаметно подложил зятю в багаж коньяка и посмеялся, добавив, что хоть итальянцы и славились своей кухней, толка в хорошем алкоголе они всё равно не знали. Закончилось всё тем, что Нино, растрогавшись, повисла у каждого из стариков на шее, а те, чтобы не расплакаться самим, сослались на какие-то важные приготовления, которыми они вдруг разом озаботились, и молча покинули комнату.

В отличие от родителей старшие брат и сестра держались молодцом. Отъезд их меньших, конечно, расстраивал Давида и Саломею, как и удручало ощущение ускользающей сквозь пальцы эпохи, но они не позволяли собственным переживаниям портить счастливый настрой молодожёнов. Как давно Шалико и Нино шли к этому дню?.. Долгие годы они были свидетелями того, как новобрачные плутали во тьме и пытались найти друг к другу дорогу. И теперь, наконец, найдя её, наслаждались единением, которое никогда не светило им самим.

Это было ясно с самого начала, и Давид ругал себя за то, что не понял этого раньше. Ему понадобилось столько лет – и целая поломанная жизнь! – чтобы осознать, как мало они с Саломе подходили друг другу. Ещё на девятнадцатых именинах покойной Тины она указала ему на различия между ними вдвоём и младшими, и именно эти различия сыграли в итоге плохую шутку. Собственная собачья преданность женщине, которая никогда его не замечала, теперь искренне удивляла Давида. Он уже отпустил её и лишь сокрушался про себя тому, что сделал это слишком поздно. Надежды на счастливый финал его истории больше нет!.. Пора ему с этим смириться. У него… другой путь. Путь военного, путь генерала, а генералы никогда не видели смысла в любви. Ах, как наивен он был, как мечтателен!.. И ведь так ругал за эти качества брата… Но Шалико в отличие от него давно бы заподозрил неладное. До Давида всегда всё доходило позже остальных, но цена за нерасторопность оказалась слишком высока.

– Вы всё ещё здесь? – раздался за спиной голос той самой femme fatale,⁸⁵ и Давид неторопливо обернулся в её сторону. – Я думала, вы ушли с родителями во двор.

Саломея говорила размеренно и смотрела перед собой так неловко, что её – с недавних пор! – родственника это повеселило. Его потешила мысль, что после той горячей тирады на свадьбе она, возможно, испытала перед ним вину. Он мог бы позлорадствовать, но не находил в себе для этого сил. В конце концов, он уже давно её простил!..

– Нет, – спокойно проговорил мужчина. – Мне там делать нечего.

Больше Давид не сказал ни слова и остался стоять посреди женского кабинета, куда его попросили перенести вазу с цветами. Чтобы скоротать время, он принялся рассматривать под ногами расшитые грузинским орнаментом ковры. Она не спешила уходить – явно на что-то решаясь! – и они ещё немного помолчали, прежде чем она приблизилась, зашуршав юбками, и коснулась его плеча.

– Знаете, князь, – прошептала Саломея, облизнув губы. – Мы ведь с вами не чужие друг другу. И никогда не были!..

Капитан улыбнулся и взглянул на неё без какой-либо злобы во взгляде. Высокая причёска, длинное, со вкусом подобранное платье!.. Так же – беспристрастно – он отметил, что она прекрасна так, как только может быть прекрасна зрелая женщина, и c некой усталостью и иронией к себе признался, что было бы обидно столько лет любить менее красивую femme.

– Я рад, что вы так думаете, ваше благородие, – благосклонно отозвался Давид.

– Мне жаль, что, несмотря на этот факт, между нами случалось так много плохого, – сказала она наконец.

Он вздохнул и развернулся к ней лицом, а не боком. Она внимательно наблюдала за ним и ждала его реакции, сминая от нервов пояс платья. Её искренность подкупила его.

– Мы не можем изменить прошлого. – Мужчина с родственной нежностью сощурил глаза. – Но всё ещё в наших силах оставить его позади. Там ему и место.

Саломея еле слышно выдохнула, не сдержав облегчения. Давид коротко рассмеялся и, заметив немую мольбу в её глазах, впервые за долгие-долгие годы обнял.

– Нам стоило сделать это раньше! – произнесла она немного погодя.

– Согласен, Саломея Георгиевна. Согласен!

– Кстати говоря! Вы не видели молодожёнов?.. И Софи! Корабль отбудет через три часа.

– Софико поехала в больницу попрощаться с господином Арамянцем и вот-вот прибудет, а наши голубки… Кажется, чьи-то тени только что проскользнули мимо гостиной.

Через полуоткрытую дверь женского кабинета родственники увидели две тени, восседавших на чемоданах бок о бок, и Саломею накрыла волна умиления, когда Нино положила голову на плечо супругу, а руку просунула через его согнутый локоть. Вместе молодые люди смотрели куда-то перед собой и, наверняка, воображали будущую беззаботную жизнь в Италии. Давид хмыкнул вслед за соратницей.

– Пойдёмте к ним, – прошептал он, приложив палец к губам. – Только бесшумно! Нельзя их спугнуть.

Соратница кивнула, и, крадучись, старшие брат и сестра молодожёнов медленно вошли в гостиную. Нино как раз призналась Шалико в том, как мечтала увидеть Верону, которую воспел в своей пьесе Шекспир, а он, улыбаясь, ответил, что в Италии есть места гораздо интереснее, чем Верона, и что он обязательно покажет их своей Джульетте. Не оставив прошлых привычек, Давид красноречиво зацокал языком.

– Святая дева!.. – театрально возмутился капитан. – Зовите врача: я чувствую, как повышается сахар в моей крови.

Саломея прыснула со смеху, пусть очень старалась этого не делать. Шалико и Нино вскочили со своих мест и с распростёртыми объятьями пошли навстречу старшим. Те сделали то же самое, и молодые люди встретились прямо посреди гостиной. За их спинами дорожные чемоданы так и остались стоять на своём месте.

– Вы никак не избежите ссор и скандалов. – Старшая сестра с самым серьёзным видом раздавала Нино советы. – Такова жизнь! Но вы всегда должны помнить о том, какими влюбленными были сейчас.

– Что значит, – подхватил эту мысль старший брат Шалико, – что вы никогда больше такими не будете. Любовь пройдёт, и вам останется только вспоминать о ней. Так что наслаждайтесь!

– Давид Константинович шутит!

– В каждой шутке есть доля правды, не так ли?..

Она больно ущипнула его за руку, а Давид ойкнул, рассмеялся и замолк. Шалико и Нино переглянулись, с теплом и снисхождением смотря на старших. Как грустно от того, что им скоро уезжать!..

– Если вы будете рядом, – наконец откликнулся юный дипломат и крепко сжал руку своей жены, – то, что бы нам ни готовила судьба, мы всё преодолеем.

– Сейчас нас огорчает только одно, – вторила мужу Нино, – Вскоре и в Мцхете, и в Сакартвело не останется никого из нас.

С тем, что это наблюдение действительно огорчало, согласились и Саломея, и её сподвижник, и в воцарившейся тишине все четверо с грустью и щемящим сердцем рассматривали высокий потолок и любимые родные стены имения, в котором прошли лучшие годы их жизней. Случалось здесь и плохое, но спустя время даже боль и огорчения прошлого вызывали в них лишь лёгкую светлую ностальгию. Кто-то из них ещё вернется сюда, кто-то, возможно, и нет. Но память об этом месте навсегда останется жить с ними и их потомками!..

– Сударь, туда нельзя!.. – грозно вещал за дверью Тимур, и за прозрачными стёклами его тень промелькнула вслед за силуэтом какого-то мужчины. – Сборы в самом разгаре. Хозяева могут опоздать на корабль!

– К чёрту корабль! – откликнулся до боли знакомый голос. – Я должен увидеть сестрёнку перед её отъездом!

Давид и Шалико прочитали в глазах друг друга одно и то же предположение, безгранично их обрадовавшее, а Саломея широко улыбнулась Нино. Зрачки княгини Циклаури расширились, и, как только в дверях показался Игорь, она с визгом повисла у него на шее и в большом нетерпении чуть не споткнулась о ковёр.

– Прости, что не был на твоей свадьбе! – Игорь тепло рассмеялся свояченице на ушко, привлек её к себе и оторвал от земли. От сидзе пахло мятой, табаком и дорогой, и, как обычно, он широко улыбался. – Я спешил со всех ног.

– Я знаю, дзма, – со слезами на глазах промолвила Нино и улыбнулась ему сквозь них. – Я так рада, что ты успел!..

Тепло. Безграничное тепло охватило каждого из них, когда старый друг – и последняя прощальная ласточка! – выпустил из объятий Нино и стал обнимать их всех по очереди. Он крепко обнял Шалико как своего зятя, пожал Давиду руку и, ничего не зная об его жене, выразил надежду, что эта «счастливица» довольна. Давид ничем не выдал своих переживаний и передал слово Саломее, которая скорчила гримасу только для виду и вполне дружелюбно встретила сидзе.

Дорожная пыль ещё не стёрлась с туфель гостя, а серая шляпа слетела с головы, ещё когда он крепко обнимал сестрёнку. Весеннее пальто— не очень, судя по всему, дорогое – не казалось им поношенным, пусть и выцвело, зато от Игоря исходила исключительная светлая аура, по которой они все успели соскучиться. Какого друга и брата они чуть не потеряли?!.. Под глазами дзмы больше не виднелись мешки, с которыми он уезжал от них около года назад, а цвет его лица стал совсем здоровым. Как рады они были слышать, что у него всё сложилось хорошо!..

– Ты надолго к нам, дзма? – спросила у Игоря Нино после того, как все поприветствовали его.

– К сожалению, нет, сестрёнка.

– Почему же? – искренне удивился Шалико. – Вы приехали… только попрощаться?

– Конечно, я приехал попрощаться, – не остался в долгу горский еврей и искоса посмотрел на Саломею. – И выразить огромную благодарность свояченице за то, что заботилась о моей дочери, но сейчас… пришло самое время забрать её к себе.

Старшая тётка маленькой Ирины улыбнулась уголками губ. Препятствовать родному отцу своей племянницы она, конечно, не могла, пусть за этот год и успела крепко привязаться к девочке. Ей будет трудно скрывать своё разочарование!.. Как бы она ни боялась этого дня, он всё-таки настал.

– Хорошо, что вы вовремя одумались, Игорь Симонович, – проговорила она насмешливо-серьёзным тоном. – Ещё немного, и я бы не отдала вам дочку. Я должна признать!.. Она совсем не была мне в тягость.

Ещё через минуту Саломея распорядилась принести Игорю дочку. Поначалу он не знал, как подступиться к ней, но вскоре девочка схватила отца за нос и не ослабила хватки до тех пор, пока не приняла его как своего. Эта смешная ситуация растопила сердце неумелого папочки, и позже никто из них не сомневался, что эти двое вскоре станут неразлучны.

Эпилог

Саутгемптон, штат Нью-Йорк, 1920 год.

Вот вы, наконец, и добрались до меня. Приветствую вас, друзья!.. I did it! And you… did it!⁸⁶ Вы не знаете меня, поэтому спешу представиться: Вано. Нет-нет, не тот, что умер в конце первой книги – да будет земля моему дяде пухом! – а тот, что следил за вами невидимой тенью из-за кулис и, к счастью, до сих пор себя не выдал. Вано-племянник, Вано-рассказчик. Вы не замечали меня, зато я неусыпно следовал за вами по пятам и, должен признаться, очень горжусь теми из вас, кто всё-таки дочитал хрестоматийную историю моей семьи. Вы спросите: кто мои родители? Ещё бы я так прямо сказал вам об этом!..

С чего бы мне начать? Вот так незадача!.. Я ждал этого момента долгих два тома, но, стоило ему только наступить, как я не нахожу нужных слов. Вы удивитесь: ты-то и не находишь?! Ваша правда!.. Любовь к бумагомаранию я унаследовал от того самого Вано и, в надежде воплотить его давнюю мечту об успешном романе, и взялся писать эту историю.

Я собирал её по крупицам и не без улыбки вспоминаю лица родных в тот момент, когда впервые рассказал о своём намерении увековечить их судьбы на бумаге. С детских лет я постоянно слушал рассказы о Грузии тех времен, и, хоть эта далёкая страна остается для меня любимой, но неизведанной Родиной – февральская революция 1917 года в России сделала это крайне нежелательным для отпрыска дворянского княжеского рода, чьи родители до сих пор не продали свой титул богатым янки, – но я всё же знаю о ней достаточно, чтобы поделиться этим с вами.

От кое-кого – не будем называть имён! – мне достался талант художника, и в один зимний вечер, когда они, перебивая друг друга, описывали мне себя и тех, кого волей судьбы уже не было с нами, я незаметно набрасывал их образы в своём альбоме. Вы и сами знаете: получалось что-то настолько примечательное, что я не скрывал восторга. А как они загорелись этой идеей!.. И спорили, и ругались, рассуждая, чья точка зрения на тот или иной вопрос покажется мне более полной. Я сажал каждого из них перед собой и долго и упорно расспрашивал. Наконец, я закончил наброски и разложил их перед ними веером. Споры и ругань на миг прекратились, и в нашей гостиной настала такая тишина, что те, кого вы назовёте «второкнижными персонажами», насмешливо хихикнули, стоя в дверях. Я попенял им пальцем, сказав, что их черёд непременно настанет. И – уверяю вас! – со временем с ними сложилась та же самая история!..

Возможно, вы бы хотели узнать побольше обо мне и моих братьях и сестре?.. Кто я такой, чтобы противиться вашей воле? Я родился в 1894 году в итальянском городе Флоренция, и на сегодняшний момент мне двадцать шесть лет. Как и мой дядя, я неизвестный – пока ещё! – писатель, и это мой первый серьёзный роман. Мой старший брат с детских лет мечтал связать себя с военным ремеслом, как и другой наш дядя, но в отличие от него он просто влюблён в море. Мой младший брат очень умный, а сестра-двойняшка, как и я, занимается творчеством.

В моей жизни, жизнях моего старшего брата и кузенов случилась не только революция, но и война. Первое не коснулось нашей семьи, поскольку к тому моменту, когда русский царь был свергнут, мы уже больше десяти лет жили в известной всему свету стране эмигрантов. Мой отец, прекрасно разбиравшийся в политике – не зря он положил на неё большую часть своей жизни! – ещё в год смерти Александра Третьего Романова, совпавший с годом моего рождения, не почувствовал в его сыне и приемнике монарха, способного повести за собой людей. Он ушёл со службы и хотел уговорить своего брата сделать то же самое, но тот не дал согласия. В дальнейшем это решение стало для него роковым. Мой отец в конце концов оставил попытки достучаться до дзмы и вместе с семьёй переехал вштаты к своему лучшему другу. Две мои тётки живут в Париже, а другая осталась с мужем в России. Что же до второго… боль в правом ухе до сих пор служит мне отчаянным напоминанием о том времени, когда я чуть не умер где-то под маленькой французской деревушкой, но чудом отделался только контузией. Меня срочно демобилизовали домой, и, пусть тогда я почти оглох, я весьма благодарен той гранате, которая разорвалась прямо у меня под боком: вояка из меня так себе, и, останься я в той мясорубке, то не мучил бы вас сейчас рассказами!..

– Do you want some tea, sweetheart?⁸⁷

А!.. Вот и она: Мэри. Мы поженились всего полгода назад, и она ещё не говорит по-русски. Но очень старается!.. А ещё она мечтает когда-нибудь выучить грузинский. Я отговариваю её, зная, какая сумасбродная это, на самом деле, затея, но она почему-то упрямится. She is so sweet!⁸⁸..

Моя Мэри совсем не похожа на жгучих горянок, чьи образы я с такой любовью расписывал на этих страницах. Это, впрочем, ничем не принижает ни их, ни её. Она миниатюрна и ласкова, и русый цвет волос очень ей к лицу. Она голубоглаза, и я очень надеюсь, что наши дети унаследуют цвет её глаз – мне-то от отца и дедушки достались чисто карие глаза!.. Она говорит, что, возможно, наши сын или дочь будут зеленоглазы в бабушку и всю её родню, и эта мысль мне тоже нравится.

Мы с Мэри совсем недавно обосновались в этой маленькой деревушке в юго-восточной части графства Саффолк, которую выбрали, чтобы быть ближе к её родителям, и наслаждаемся здесь провинциальным уединением. Я пишу статьи для местной газеты, а она печёт пироги на заказ, но после всех тягот, через которые мне пришлось пройти, я очень доволен и этим неброским счастьем. Проведённые на войне месяцы – всего лишь месяцы! – не прошли для такого романтика, как я, бесследно, но эта удивительная девушка вернула меня к жизни. Она же подтолкнула меня к написанию этой книги и до сих пор поддерживает во всех начинаниях. Мы поженились совсем недавно – и, надо признать, в большой спешке, – поэтому Мэри ещё не знает всех моих родных поимённо. По этой причине эти долгие месяцы, пока я писал оба тома, моя жена горячо переживала за судьбы «героев» и со дня на день с нетерпением ждёт финала. Любимцев у неё водилось несколько.

– Are you going to final here?!⁸⁹ – горячо удивляется Мэри. Она принесла мне чаю на подносе и, раскладывая пирожные на столе рядом с пишущей машинкой, незаметно заглянула в мои листы.

– Тебе не нравится такой конец, дорогая? – спрашиваю я по-английски и улыбаюсь. – К сожалению, мне не о чем больше писать.

– А вот и неправда, – спорит со мной жена. – Ты оставил открытый финал для Sophie. Кого она выберет? А мой любимый David? Неужели у него такой печальный финал?..

Слушая её, я печально улыбаюсь. Предполагаю, что и вас замучают те же самые вопросы, а, поскольку продолжать историю я не намерен – если бы я решился на это, то, уверяю вас, никогда бы не закончил! – то передать вам слово в слово следующий разговор – это лучшее, что я могу сейчас придумать.

– Я тебе расскажу, – отвечаю я ей с готовностью, обхватываю руками за талию и усаживаю к себе на колени. Она хихикает. – А потом передам наш разговор как эпилог. Подумай хорошенько, о чём хочешь спросить!.. Я всё записываю.

Я целую её в шею, и она вновь хихикает. Мы поднимаемся. Я беру жену за руку и говорю, что с большим удовольствием съел бы пирожные её собственной выпечки за обеденным столом, за которым мы обычно вместе пьём пятичасовой чай. Хотя мы редко действительно пьем чай вместе, ведь Мэри по старой привычке слишком много суетится вокруг меня. Друзья, вы помните слова Вано-дяди в письме, которое он обращал к своей возлюбленной Катеньке?.. Он писал, что они встретятся вновь: в другой жизни, в другой реальности. По моему искреннему мнению, так оно в итоге и случилось!..

Мэри недавно исполнилось девятнадцать, когда она поступила в наш дом горничной. Я тогда только что вернулся с фронта и напоминал бочку с порохом, но это её не отвратило. Она с женским чутьём и вниманием относилась ко всем моим срывам и солдатской дёрганости, и в конце концов я горячо её полюбил. Её семья – мать-швея, отец-фермер – жили небогато, и она с детских лет трудилась, чтобы помочь младшим братьям и сестре. В годы войны даже помогала в госпиталях. Сомневался ли я когда-нибудь в её искренности?.. Родные указывали мне на это, но, подслушав однажды подобный разговор, она внезапно пропала из наших жизней. Я долгие месяцы потратил на её поиски и, когда всё-таки нашёл, не захотел отпускать. Я был, есть и останусь самым безнадёжным романтиком, которого когда-либо видывал свет!..

Мы подходим к столу, и Мэри, пока я сажусь, берёт в руки салфетку и стирает со стола хлебные крошки. Я умиляюсь, видя её такой, мягко хватаю за локоть и медленно опускаю на стул напротив. Когда же она наконец поймёт, что уже давно мне не прислуга, а жена?..

– Ну, – начинаю я весело и кладу локти на стол. Княжеская кровь с обеих сторон вовсе мне не мешает! – Давай же. Что интересует тебя в первую очередь?..

Поленья в пылающем камине уютно трещат. Разлитый по кружечкам чай щекочет мне нос, как и аромат яблочной шарлотки, испечённой рукой моей жены. Я молод, любим и чувствую за спиной крылья. Чего ещё мне желать от жизни?..

– Для начала. – Мэри заинтригованно ёрзает на стуле. – Почему ты делаешь финал именно сейчас?

– Ты ведь знаешь, что я пишу о Кавказе, – устало вздыхаю я. – А для многих из них Кавказ на этом остался позади.

– Но это так грустно!.. Нельзя забывать своих предков.

– Именно поэтому я и пишу эту историю, душа моя. Я чту и люблю свою Родину и очень хочу познакомить американскую культуру с ней. Уверен, что для неё это будет большая диковинка!..

– Верно, генацвале, – бойко откликается жена и двигает ко мне поближе свою шарлотку. В её жилах течет кровь ирландских эмигрантов, но после моей книги и она неплохо разбирается, как называть членов своей семьи по-грузински – и по-армянски, и немного по-чеченски! – и я очень ею горжусь.

Чтобы уважить её, я отрезаю кусочек пирога и кладу его к себе в тарелку. Она улыбается, подносит к лицу свою кружечку и прячет в ней улыбку. А потом спрашивает:

– Хорошо! Скажи: Igor забрал с собой дочку?..

– Забрал, – киваю я, улыбаясь. Всё никак не привыкну к тому, как причудливо из её уст звучат имена моих родных. – Они уехали в Москву и до сих пор живут там. Ирина вышла замуж за революционера-большевика, и они теперь под его защитой.

– Ах! Но как же так?!

– Моя кузина – княжна только на одну четверть. Думаю, муж простил ей это.

– Да, но она ещё и еврейка!..

– Этот факт зять-большевик тоже замалчивает.

Я от всего сердца добавил, что, пока в России не случилась революция, мы много переписывались с мужем моей покойной тёти, о котором у моей родни остались самые тёплые воспоминания. Но сейчас связь с ними оборвалась. Точно также мы с трудом нашли сведения о моей тёте Ламаре, чей старший сын Дамир погиб в 1915 году при взятии русскими войсками крепости Перемышль. Сыну моей тёти Софико к началу войны исполнилось десять лет, и, к счастью, она его миновала точно так же, как и моего младшего брата. Моя блистательная тётя Саломе и её муж-медик – вот кто вылечил мне ухо! – взяли на воспитание ещё одну девочку, когда Сатеник Левоновна подросла и вышла замуж. Сыновей под их крышей не родилось, и, стало быть, некому было уходить на фронт. Через мою тётю Ламару нам удалось наладить переписку с Ирсаной Абалаевой – бывшей Ирсаной Айдемировой! – и она очень помогала мне при описании плена. Вспоминать о том времени мои родители не любят.

– Ну, надо же! – все удивляется Мэри. – А ты говоришь, что не о чем писать.

Я скромно отмалчиваюсь и жду её дальнейших расспросов.

– Ну, – произносит она опять. – Так что же с твоей тётей Софико? Она всё-таки вышла замуж за графа Каминского?..

Я с истинно горской гордостью сообщаю: нет, не вышла. Моя тётя около года гостила у своего брата и невестки в Италии и неожиданно для себя осознала, что скучала по Кавказу – только ли по нему?.. После смерти родителей она, правда, уехала оттуда опять – на этот раз в Париж, – но уже с мужем-горцем. Мэри хлопает в ладоши и выпытывает у меня, стал ли Ваграм Арамянц тем самым мужем, и я ей отвечаю.

– Michel мне понравился, – вдруг признаётся жена, – несмотря на то, что его было очень мало. Но, что ты так смотришь, будто ты – кот, а я – молочко?.. Ты ведь знаешь, как сложилась его судьба?..

О, да, я знаю! Я сказал ей больше: это одна из моих любимых линий в этой книге. Чтобы и вы поняли, почему я её так люблю, я даже опишу вам её поподробнее.

Маленькое, но очень популярное ателье на Монмартре открылось в то утро довольно рано. В свой День рождения Натали была печальна. Милый рere не смог приехать на её именины в Париж, поскольку генеральный консул отправил его с поручением к губернатору Рима и, чтобы загладить свою вину, обещался сразу после переговоров дать Алексею Петровичу двухнедельный отпуск. Это мало утешало именинницу: если бы не дорогая няня, она бы осталась в этот день совсем одна!..

– Как я устала от одиночества, милая Королла, – шепнула синьоре девушка и, хотя её модный салон гудел от покупательниц, вновь почувствовала себя покинутой. – Кажется, мне никогда не обрести своего счастья.

– Глупости! – по-итальянски откликнулась няня. – Снова эта ваша меланхолия!..

Кряхтя и держась за спину, итальянская донна вернулась в ателье, и Натали проводила её нежным взглядом. Она не сомневалась, что няня, отругав её за уныние, наверняка, схватилась за сердце от переживаний за любимую воспитанницу. Какое-то проклятье витало над ней!.. Ей не было отбоя от поклонников, но ни одного из них она не любила. А тот, кого любила… тот не любил её.

В тот солнечный весенний день ветерок ласкал её лицо и волосы, и Натали подставила под него лицо, очистив от всех мыслей голову. Улицы были пустынны, и графиня смотрела перед собой, не таясь. Умиротворение и покой наполнили душу, и через минуту она перевернула вывеску на двери с мыслью, что истинная леди не выдаёт своих чувств на людях.

Через пятнадцать минут салон наполнился покупателями, и Натали с головой ушла в работу. Занятая делом, она не находила времени для болезненных дум, и со временем это превратилось в единственное от них спасение. Шляпки, ленточки, банты!.. Они наполняли каждый её день, и, видя, как серьёзно и преданно юная хозяйка относилась к своему делу, никто из клиенток не подозревал, как сильно тосковало её сердце.

– Вам больше подойдёт синий. – Натали вежливо улыбалась очередной покупательнице. – Он подчеркнёт цвет ваших глаз!

– Наталья Алексеевна! – окликнул её кто-то знакомый. – Сколько лет, сколько зим?!

Обернувшись на дверь, графиня Демидова узнала в этом человеке графа Каминского. Оставив барышню на кого-то из своих продавщиц, она приблизилась к гостю и подала ему руку. Мишель поцеловал её пальчики и в своей непринуждённой манере сделал ей комплимент:

– Прекрасны, как лебедь, графиня! Я случайно заглянул в ваш салон: кто бы мог подумать, что я встречу вас здесь?

– Хотите, чтобы я поверила, будто вы пришли сюда случайно? – насмешливо рассмеялась графиня. – Ах, Мишель, как вы тривиальны!

В последнее время Натали превратилась в безразличную кокетку, которую сложно впечатлить. После того, как жених избивал на её глазах обидчика другой девушки и ходил с красными от слёз глазами до тех пор, пока ту не вернули домой, её и правда ничем не удивить. Доверять мужчинам так просто?.. Однажды она уже проявила подобную неосмотрительность, и к чему это привело?! Такого рода отношения давно не вызывали в ней ничего, кроме смертельной усталости. Разочарование в любви, которое она испытала после князя Циклаури, до сих пор терзало душу, и Мишель, бывший прекрасным психологом, довольно быстро разглядел это в глубине её глаз.

– О, Натали! – проворчал он недовольно, и, когда она углубилась в салон, пошёл за ней следом. – Только не говорите, что вы ещё не отошли от той истории?..

Она фыркнула и ничего не ответила. Не поворачивая к нему головы, она с самым отстранённым видом поправляла на манекене платье, а он стоял рядом и… смеялся.

– Хотите умереть старой девой? – спросил он без обиняков, к чему привык с детских лет. – Если будете продолжать, то к этому и придёте.

– Вы сама вежливость, – непроницаемо улыбнулась графиня.

– Лучше сказать вам правду сейчас, – пожал плечами граф, – чем видеть, как вы кусаете локти потом. Натали!.. Вы молоды, красивы, богаты! Не закрывайтесь в себе из-за одной неудачи.

– С чего бы вам так обо мне печься?..

– С чего бы? – Он скрестил руки на груди и облокотился на один из её манекенов. – Может, я хочу заменить в вашем сердце князя Циклаури?

Она высоко вскинула брови, не убирая руки с манекена.

– Разве вы не были помолвлены, граф?.. С княжной Циклаури?

– Уже нет, – признался он так просто, что, если в его голосе и сквозило сожаление, то он его ничем не выдал. – Она очень скучала по Кавказу. В итоге… она выбрала его.

– И что же, вы совсем не огорчены?

– Огорчён, конечно. И всё же не настолько, чтобы поставить на своей жизни крест.

Натали тяжело вздохнула.

– Не зря Софи называли женской копией брата, – вспоминала графиня, не сдержав смешка. – Они вдвоём большие патриоты, чем хотят казаться.

– Что заставило меня задуматься, – азартно подхватил Мишель и распрямился, – что, если Кавказ выбрал Кавказ, то Европа… должна выбрать Европу.

Она подозрительно сощурилась, когда он подал ей руку ладонью вверх и зазывно улыбнулся. Несколько секунд Натали пристально смотрела на собеседника, но соглашаться на его предложение не решалась.

– Не будьте такой трусихой, графиня! Что вы теряете? Всего лишь одна встреча в кофейной на Монмартре.

– Зачем вам это, Михаил Сергеевич? Вы что-то от меня скрываете?

– Увольте! Мне просто скучно жить без любви. Не зря о ней столько говорят. Да и я подумал: минус на минус даёт плюс. Почему бы нам не проверить правдивость сего высказывания?

Впервые за долгие-долгие годы Натали почувствовала, что… заинтригована мужчиной. Поведя вверх-вниз глазами, она неуверенно вложила свою руку в его ладонь. Няня Королла, как раз проходившая мимо, одобрительно повела головой.

– I am shocked⁹⁰! – восклицает моя Мэри, когда я заканчиваю. – Это самая неожиданная пара после Ирсаны и Мурада.

Я с ней не соглашаюсь, придерживаясь того мнения, что каждая из описанных мною пар уникальна и самобытна, но виду не подаю – жду, когда она ещё о чём-то спросит.

– Все нашли своё счастье, – тяжело вздыхает супруга. Мы вновь отпиваем из своих кружек. – Ах, но как жаль Дэвида! Он не заслужил такой жены.

Я тяжело вздыхаю. Увы, судьба моего дяди сложилась печально: он дослужился до генерал-майора и с таким рвением цеплялся за свой чин, что моему отцу так и не удалось соблазнить его Америкой. Семейного счастья он так и не познал.

– Моя мать говорила, что у него остались дети от какой-то цветочницы, – с грустью сообщаю я жене и чувствую, в каком она возбуждении – вот-вот расплачется! –  Но её следов мы не нашли. А Полина Семёновна… уехала в Париж сразу после революции.

– Он умер? – Мэри громко охает, закрывает рот ладошкой и смотрит на меня в ожидании.

– Он был белым офицером, Мэри. Потомственным князем, преданным императору до кончиков ушей. Думаешь, красноармейцы оставили бы его в живых?

Жена отводит от меня взгляд, подпирает подбородок рукой и кончиками пальцев катает хлебную крошку. Мы тягостно молчим, поминая моего дядю минутой молчания.

– Ты застал своих дедушек? – ностальгически вздыхает супруга, чтобы заполнить паузу. Ей, как и мне, грустно от того, что наступил конец. – А бабушку?

– Застал, – подтверждаю я не без светлой грусти. – И очень этим горжусь!

Я горжусь тем, что сказочный край, именуемый Кавказом – моя Родина. Я горжусь бесконечными горными вершинами и независимым народом, что проживает там и по сей день. Дед сказывал: в сказочном месте, что звался Тифлисской губернией, женщины покладисты и целомудренны, а мужчины не знают слабостей и хвори. Вы уже знаете мою семью и не станете в этом сомневаться. Каждый из них, и спустя сорок лет с начала этой истории, встретит вас с улыбкой и скажет: «Мобрдзандитт генацвале!..».⁹¹

Конец.

Примечания

1

Йиш-ваша (чеч.) – Родня

(обратно)

2

Вайнахи (чеч. «Наши люди») – Общее самоназвание чеченцев и ингушей

(обратно)

3

Деда (груз.) – Мама

(обратно)

4

Даико (груз.) – Сестрёнка

(обратно)

5

Калишвили (груз.) – Дочка

(обратно)

6

Генацвале (груз.) – Друг

(обратно)

7

Дзма (груз.) – Брат

(обратно)

8

Швило (груз.) – Ребёнок, дитя

(обратно)

9

Сидзе ( груз.) – Зять

(обратно)

10

Чемо карго (груз.) —Моя хорошая

(обратно)

11

Кмари (груз.) – Муж

(обратно)

12

Харам (араб.) – Грех

(обратно)

13

Адаты (в исламе ) – Неписанные законы

(обратно)

14

Белхамаш – Чеченские обрядовые песни

(обратно)

15

Цоли (груз.) – Жена

(обратно)

16

Санатрело (груз.) – Мечта моя

(обратно)

17

Ваша (чеч.) – Брат

(обратно)

18

Йиша (чеч.) – Сестра

(обратно)

19

Балик джан (армян.) – Деточка

(обратно)

20

Хопар (армян.) – Дядя

(обратно)

21

Ес ахчик ова? (армян.) —Кто эта девушка?

(обратно)

22

Инчес анум, ахчик джан? (армян.) – Что ты делаешь, девочка моя?

(обратно)

23

Хайрик (армян.) – Папа

(обратно)

24

Чемо сихаруло (груз.) – Радость моя

(обратно)

25

Зуда (чеч.) – Жена

(обратно)

26

Великий ала – Великий чеченец

(обратно)

27

Mon amour! (фр.) – Любовь моя!

(обратно)

28

Ma fiancée (фр.) – Моя невеста

(обратно)

29

Аh, mon bon ami (фр.) – мой дорогой друг

(обратно)

30

Вайме деда (груз.) – Мамочки

(обратно)

31

Мама (груз.) – Отец

(обратно)

32

Сули чеми (груз.) – Душа моя

(обратно)

33

Mon cher (фр.) – Дорогой

(обратно)

34

Майра (чеч.) – Муж

(обратно)

35

Доттагl (чеч.) – друг

(обратно)

36

Ma сherie (фр.) – Дорогая

(обратно)

37

Mon ange! (фр.) – мой ангел

(обратно)

38

Нана (чеч.) – Мать

(обратно)

39

Да (чеч.) – Отец

(обратно)

40

Хасеки – титул жён и наложниц османских султанов, был введён Сулейманом Великолепным специально для его фаворитки Хюррем

(обратно)

41

Fille (фр.) – дочь

(обратно)

42

Calmati! (ит.) – успокойтесь!

(обратно)

43

Impecare su un uomo! Che disgrazia! (ит.) – Ругаться из-за мужчины! Какой позор!

(обратно)

44

 Mon Dieu (фр.) —Боже мой

(обратно)

45

Во1 (чеч.) – Сын

(обратно)

46

 Нерецек, дук хаюиек? (армян.) – Простите, вы – армянка?

(обратно)

47

  Мнак баров, Анаит джан (армян.) – всего вам хорошего, дорогая Анаит

(обратно)

48

Сирелис (армян.) – любимый

(обратно)

49

Хостацир инц, Левон (армян.) – пообещай мне, Левон

(обратно)

50

Pere (фр. )– отец

(обратно)

51

Гмадлобт!..Гмерто чемо, гмадлобт (груз.) – Спасибо!.. Господи, спасибо

(обратно)

52

Ме минда шентан (груз.) – Я хочу к тебе

(обратно)

53

 Моменатре (груз.) – Скучаю по тебе

(обратно)

54

 Сан йезар (чеч.) – Любимая моя

(обратно)

55

Суна хьо еза (чеч.) – я люблю тебя

(обратно)

56

 Lui non mi ama? (ит.) – он не любит меня?

(обратно)

57

Non (ит.) – Нет

(обратно)

58

Вешин зуда (чеч.) – жена брата

(обратно)

59

– Хьоме (чеч.) – любимая

(обратно)

60

Маьрйиша (чеч.)– Золовка

(обратно)

61

Веши-кlант (чеч. )– Сын брата

(обратно)

62

Да’ваты – Проповеди в исламе

(обратно)

63

Де-ваша (чеч.) – Дядя

(обратно)

64

 Сатеник, миат ари стех (армян.)– Сатеник, иди-ка сюда

(обратно)

65

Сакварело (груз.) – Любимая

(обратно)

66

Ме коветвис дагехмареби (груз.)– Я всегда помогу тебе

(обратно)

67

Абдали (груз.) – Дурак

(обратно)

68

Аудал (чеч.) – Дурак

(обратно)

69

Макоце (груз.) – Поцелуй меня

(обратно)

70

Grand-mère (фр.) – бабушка

(обратно)

71

Pépé (фр.) – дедушка

(обратно)

72

Корцили (груз.) – Свадьба

(обратно)

73

 Эс инчек стех анум? (армян.) – Что вы здесь делаете?

(обратно)

74

Bonne nuit, prince! (фр. ) – Спокойной ночи, князь!

(обратно)

75

Тавадшвили (груз.) –  Дети князя

(обратно)

76

 Анамот! (армян.) – Вот бесстыжий!

(обратно)

77

Инчи вор? Хандумес? (армян.) – Почему же? Ревнуешь?

(обратно)

78

Ахпер (армян. )– Брат

(обратно)

79

Адамиани дзвирпаси (груз.) – Дорогой человек

(обратно)

80

Bosko piękne (польск.) – Божественно красиво

(обратно)

81

Dolce vita (ит.) – Сладкая жизнь

(обратно)

82

Хужаник (армян.) – мой бесстыжий

(обратно)

83

Амена сирун куйрик эс ашхарум имна (армян.) – у меня самая красивая сестрёнка на свете

(обратно)

84

Куйрик (армян.) – Сестра

(обратно)

85

Femme fatale (фр.) – Роковая женщина

(обратно)

86

I did it! And you… did it! (англ.) – Я сделал это! И вы… тоже!

(обратно)

87

Do you want some tea, sweetheart? (англ.) – Хочешь чаю, любимый?

(обратно)

88

She is so sweet (англ.) – она такая милая

(обратно)

89

 Are you going to final here?! (англ.) – ты собираешься закончить на этом?!

(обратно)

90

 I am shocked (англ.) – я поражена

(обратно)

91

Мобрдзандитт, генацвале (груз.) —Добро пожаловать, друзья

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***