Семь циферблатов [Джон Диксон Карр] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Джон Диксон Карр Семь циферблатов

Время от времени до меня доходили смутные слухи о его делах: о том, как его вызвали в Одессу в связи с убийством Трепова.

Скандал в Богемии
В моей записной книжке я нахожу запись о том, что именно в среду, днем, 16 ноября 1887 года, внимание моего друга Шерлока Холмса было впервые привлечено к необычайному делу человека, который ненавидел часы.

Где-то я уже писал о том, что тогда я лишь краем уха слышал об этом деле, поскольку то было вскоре после моей женитьбы. Я даже пометил в записной книжке, что мой первый послесвадебный визит к Холмсу имел место в марте следующего года. Но дело, о котором идет речь, отличалось столь необыкновенной деликатностью, что, я полагаю, читатели простят мне столь долгое молчание, поскольку моим пером всегда владело скорее благоразумие, нежели стремление к сенсационности.

Итак, спустя несколько недель после свадьбы моя жена вынуждена была покинуть Лондон по делу, которое имело касательство к Тадиусу Шолто и могло существенно повлиять на наше будущее благополучие. Одиночество для меня было невыносимо, и я на восемь дней возвратился в старую квартиру на Бейкер-стрит. Шерлок Холмс принял меня без расспросов и комментариев. Однако я должен сознаться, что следующий день, 16 ноября, начался неудачно.

Было ужасно холодно. Все утро желто-коричневый туман наваливался на оконные стекла. Электрические лампы, газовые рожки, а также огонь, пылавший в камине, освещали обеденный стол, который оставался неубранным после завтрака до середины дня.

Шерлок Холмс был задумчив и невесел. В своем старом халате мышиного цвета и с трубкой вишневого дерева во рту он устроился в кресле и принялся просматривать утренние газеты, то и дело бросая какое-нибудь ироническое замечание.

– Ничего интересного? – спросил я.

– Мой дорогой Уотсон, – ответил он, – у меня возникает опасение, что с завершением дела печально известного Блессингтона жизнь сделалась пресной и скучной.

– И тем не менее, – возразил я, – ведь это был год незабываемых дел, не правда ли? Вы чересчур возбуждены, мой дорогой друг.

– Право же, Уотсон, вам ли об этом судить? Вчера вечером, когда я решился предложить вам бутылочку французского вина за ужином, вы принялись столь подробно рассуждать о радостях супружества, что я боялся, вы никогда не закончите.

– Мой дорогой друг! Не хотите ли вы сказать, что я был чересчур возбужден вследствие выпитого вина?

Мой друг окинул меня пристальным взглядом.

– Вино тут, возможно, и ни при чем, – сказал он. – Однако! – Он указал на газеты. – Вы видели, каким вздором пресса считает нужным потчевать нас?

– Боюсь, еще нет. Разве что в номере «Британского медицинского журнала»…

– Да возьмем хотя бы его! – сказал он. – Страница за страницей тут посвящены скачкам, которые состоятся в будущем году. Англичан почему-то нужно постоянно удивлять рассказами о том, что одна лошадь может бежать быстрее другой. И снова, в который уже раз, мы читаем, как нигилисты затевают преступный заговор против великого князя Алексея в Одессе. Передовая статья целиком посвящена несомненно актуальному вопросу: «Должны ли продавщицы выходить замуж?»

Я не решился прервать его, дабы его досада не возросла.

– Где преступление, Уотсон? Где таинственное, где выходящее за рамки повседневности, без чего всякая проблема суха и безжизненна? Неужели мы утратили все это навсегда?

– Слышите? – сказал я. – Кто-то звонит.

– И притом спешит, если судить по тому, как настойчив наш гость.

Мы вместе подошли к окну и выглянули на Бейкер-стрит. Туман несколько рассеялся. На краю тротуара возле наших дверей стоял красивый закрытый экипаж.

Кучер в цилиндре и ливрее как раз закрывал дверцу экипажа, на которой была начертана буква «М». Снизу послышался гул голосов, затем на лестнице раздался звук легких, быстрых шагов, и дверь нашей гостиной распахнулась.

Мы оба были удивлены, когда узрели, что наш гость – молодая леди, скорее, девушка, поскольку вряд ли ей исполнилось восемнадцать; редко приходилось мне видеть молодое лицо, сочетающее в себе столько красоты, утонченности и нежности. Ее большие голубые глаза, устремленные на нас, взывали о помощи. Ее пышные золотисто-каштановые волосы были упрятаны под шляпкой, а поверх дорожного костюма был надет темно-красный жакет, отделанный каракулем. В руке, с которой она не снимала перчатку, она держала несессер, и на нем было наклеено что-то вроде бирки с буквами «С. Ф.». Другую руку она прижимала к сердцу.

– О, прошу вас, пожалуйста, простите за это вторжение! – умоляюще заговорила она, с трудом переводя дыхание, но голосом низким и мелодичным. – Кто из вас, простите, мистер Шерлок Холмс?

Мой товарищ склонил голову:

– Я Холмс. А это мой друг и коллега доктор Уотсон.

– Слава Богу, что я застала вас дома! Я пришла, чтобы…

Но наша гостья только это и смогла произнести. Она запнулась, густая краска залила ее лицо, и она опустила глаза. Шерлок Холмс бережно взял у нее из рук несессер и пододвинул кресло к огню.

– Прошу вас, садитесь, сударыня, и успокойтесь, – сказал он, откладывая свою трубку из вишневого дерева.

– Благодарю вас, мистер Холмс, – отвечала утонувшая в кресле юная леди, глядя на Холмса с благодарностью. – Говорят, сэр, вы умеете читать людские сердца.

– Гм! Что до поэзии, то, боюсь, вам лучше обратиться к доктору Уотсону.

– И можете разгадывать секреты ваших клиентов и даже… даже назвать цель их визита, когда они не произнесли еще ни единого слова!

– Мои способности переоценивают, – улыбаясь, ответил он. – Помимо тех очевидных фактов, что вы компаньонка дамы, что вы редко путешествуете, и тем не менее недавно возвратились из поездки в Швейцарию, и что дело, с которым вы пришли, касается человека, снискавшего ваше расположение, я не могу заключить ничего более.

Юная леди резко вздрогнула, да я и сам был поражен.

– Холмс, – воскликнул я, – это уж слишком! Откуда вам все это может быть известно?

– В самом деле, откуда? – повторила вслед за мной юная леди.

– Я наблюдаю, кое-что замечаю. Несессер, хотя далеко не новый, не потерт и не изношен в дороге. Мне не хотелось бы подвергать сомнению вашу наблюдательность, но я должен обратить ваше внимание на бирку отеля «Сплендид», в швейцарском городе Гриндельвальде, которая приклеена к несессеру.

– Но все остальное? – настаивал я.

– Костюм леди, хотя у нее безупречный вкус, не нов и не дорог. И тем не менее она останавливалась в лучшей гостинице Гриндельвальда и приехала в экипаже, каким ездят состоятельные люди. Поскольку ее собственные инициалы «С. Ф.» не совпадают с буквой «М» на дверце экипажа, мы можем предположить, что она занимает положение в каком-нибудь семействе, равное с другими его членами. Ее молодость не исключает возможности того, что она воспитательница, и нам остается только заключить, что она – компаньонка дамы. Что же до джентльмена, который снискал ее расположение, то краска смущения и опущенные глаза говорят о многом. Разве не так?

– Да, так, мистер Холмс! – воскликнула наша гостья, стискивая руки в еще большем волнении. – Меня зовут Силия Форсайт, и я уже более года служу компаньонкой у леди Мейо из Грокстон-Лоу-Холла, в графстве Суррей. Чарлз…

– Чарлз? Значит, так зовут джентльмена, о котором идет речь?

Мисс Форсайт кивнула головой, не поднимая глаз.

– Если я и не решаюсь говорить о нем, – продолжала она, – то это потому, что боюсь, что вы можете посмеяться надо мной. Я боюсь, что вы сочтете меня сумасшедшей или, что еще хуже, будто бедный Чарлз – сумасшедший.

– А почему я должен так думать, мисс Форсайт?

– Мистер Холмс, он не может выносить одного вида часов!

– Часов?

– За последние две недели, сэр, по совершенно необъяснимой причине он разбил семь штук часов. Двое из них он разбил на людях, и к тому же у меня на глазах!

Шерлок Холмс потер свои длинные тонкие пальцы.

– Вот как, – произнес он, – это весьма прият… весьма любопытно. Прошу вас, продолжайте ваш рассказ.

– Я прихожу в отчаяние оттого, что мне приходится говорить об этом, мистер Холмс. Но все же я попытаюсь. В последний год я была очень счастлива состоять на службе у леди Мейо. Должна сказать вам, что оба мои родителя умерли, но я получила хорошее образование, а рекомендации, которые мне удалось получить, были, к счастью, удовлетворительны. Внешность леди Мейо, должна сказать, несколько непривлекательна. Она представительница старой школы, надменна и строга. Однако по отношению ко мне она сама доброта. Именно она предложила отдохнуть в Швейцарии, опасаясь того, что уединение в Грокстон-Лоу-Холле может подействовать на меня угнетающе. В поезде на пути от Парижа к Гриндельвальду мы познакомились… познакомились с Чарлзом. С мистером Чарлзом Хендоном – так будет правильнее.

Холмс, сидевший в своем кресле, соединил кончики пальцев обеих рук, что всегда имел обыкновение делать, когда принимался размышлять.

– Значит, тогда вы впервые повстречались с этим джентльменом? – спросил он.

– О да!

– Понимаю. А как произошло знакомство?

– Самым обыкновенным образом, мистер Холмс. Нас было трое в вагоне первого класса. У Чарлза такие прекрасные манеры, такой красивый голос, его улыбка такая обаятельная…

– Не сомневаюсь. Но прошу вас, будьте точны в смысле подробностей.

Мисс Форсайт широко раскрыла свои большие голубые глаза.

– Кажется, все началось из-за окна, – продолжала она. – Чарлз (могу сказать вам, что у него замечательные глаза и пышные темные усы) поклонился и спросил разрешения леди Мейо опустить окно. Она дала свое согласие, и спустя несколько минут они болтали, как старые приятели.

– Гм! Понимаю.

– Леди Мейо, в свою очередь, представила меня Чарлзу. Путешествие в Гриндельвальд прошло быстро и весело. Но стоило нам только войти в вестибюль отеля «Сплендид», как впервые произошла одна из тех ужасных сцен, которые с той поры сделали мою жизнь несчастной.

Несмотря на свое название[1], отель оказался довольно небольшим и прелестным. Я уже знала, что мистер Хендон – лицо довольно важное, хотя он скромно сказал о себе, что путешествует в одиночку, всего лишь с одним слугой. Управляющий отеля, мсье Бранже, подошел к леди Мейо и мистеру Хендону и низко поклонился им обоим. Он обменялся с мсье Бранже несколькими словами тихим голосом, и управляющий еще раз низко поклонился. И тут Чарлз обернулся, улыбаясь, и совершенно неожиданно вся его манера поведения изменилась.

Я и сейчас вижу его стоящим там в длинном пальто и цилиндре, с тяжелой тростью под мышкой. Он стоял спиной к расставленным полукругом возле камина папоротникам и другим вечнозеленым растениям; на низкой каминной полке стояли швейцарские часы изысканной формы.

До той минуты я и не замечала этих часов. И тут Чарлз, издав сдавленный крик, бросился к камину. Подняв свою тяжелую трость, он с грохотом ударил ею о корпус часов и продолжал наносить удар за ударом, пока механизм со звоном не рассыпался по каминной плите.

После этого он повернулся и медленно пошел назад. Никак не объясняя свой поступок, он достал бумажник, протянул мсье Бранже банкноту, которой десяток раз можно было бы оплатить стоимость часов, и принялся непринужденно беседовать на другие темы.

Вы вполне можете представить себе, мистер Холмс, что мы были точно оглушены. У меня было такое впечатление, что леди Мейо, хотя и сохраняла спокойствие, была напугана. Но я клянусь, что Чарлз не был напуган; просто он был разъярен и настроен решительно. В эту минуту я увидела слугу Чарлза, стоявшего в отдалении среди чемоданов. Это маленький, тощий человек с бакенбардами, и на его лице было выражение смущения и, как ни больно мне произносить это, глубокого стыда.

Ни слова тогда не было сказано, и инцидент был забыт. В продолжение двух дней Чарлз оставался невозмутим. Наутро третьего Дня, когда мы встретили его в столовой за завтраком, это снова случилось.

Тяжелые портьеры, висевшие на окнах столовой, были частично задернуты, дабы не пропускать ослепительных лучей солнца, отражавшихся от первого снега. В помещении было довольно много других постояльцев, которые завтракали. Только тут я заметила, что Чарлз, незадолго перед тем возвратившийся с утренней прогулки, продолжал держать в руках трость из ротанга.

– Вдохните этот воздух, мадам! – весело говорил он, обращаясь к леди Мейо. – Он придает не меньше сил, чем еда или вино!

Тут он умолк и посмотрел в сторону окон. Рванувшись с места, он подбежал к одному из них, с силой ухватился за портьеру и отдернул ее, выставляя на обозрение большие разбитые часы в виде улыбающегося солнца. Наверно, мне бы сделалось дурно, если бы леди Мейо не подхватила меня под руку.

Мисс Форсайт уже сняла перчатки и теперь прижимала ладони к щекам.

– Но Чарлз не только разбивает часы, – продолжала она. – Он закапывает их в снегу и даже прячет в шкафу в своей комнате.

Шерлок Холмс сидел откинувшись в кресле, прикрыв глаза. Голова его покоилась на подушке, но, услышав эти слова, он приподнял веки.

– В шкафу? – нахмурившись, переспросил он. – Это уж и вовсе необыкновенно. Как вам стало известно об этом обстоятельстве?

– К своему стыду, мистер Холмс, я вынуждена была расспросить его слугу.

– К своему стыду?

– Я не имела права делать это. Мои занятия столь скромны, что Чарлз никогда бы… то есть я ничего не могла бы значить для него! Я не имела права!

– У вас на то были все права, мисс Форсайт, – мягко возразил Холмс. – Итак, вы расспросили слугу, которого описали как маленького тощего человека с бакенбардами. Его имя?

– Кажется, его зовут Трепли. Треп – я не раз слышала, как Чарлз обращался к нему так. И клянусь, мистер Холмс, это самое преданное существо на свете. Один вид его угрюмого английского лица был утешением для меня. Он знал, понимал, чувствовал, что я л… что я проявляю интерес, и он рассказал мне, что его хозяин закопал или спрятал еще пять штук часов. Хотя он и не стал об этом говорить, но я уверена, что он разделяет мои опасения. Но Чарлз не сумасшедший! Вовсе нет! Вы бы и сами пришли к такому выводу, если бы знали, что случилось в последний раз.

– И что же?

– Это произошло всего четыре дня назад. В апартаментах леди Мейо была гостиная, в которой стоял рояль. Я страстно люблю музыку, и после чая я обыкновенно играла леди Мейо и Чарлзу. В этот раз едва я начала играть, как вошел гостиничный служащий и подал Чарлзу письмо.

– Минуточку. Вы не обратили внимания на марку?

– Да, она была иностранная. – Мисс Форсайт была несколько удивлена. – Но, разумеется, это не имеет никакого значения, поскольку вы…

– Поскольку я… что?

Вдруг нашу гостью внезапно охватило некоторое замешательство, и, словно стремясь быстрее побороть его, она поспешила продолжить свой рассказ:

– Чарлз вскрыл конверт, прочитал письмо и смертельно побледнел. Произнеся несколько бессвязных фраз, он выскочил из комнаты. Сойдя через полчаса вниз, мы узнали лишь то, что он и Трепли выехали со всем багажом. Записки он не оставил. И потом не дал о себе знать. С тех пор я его не видела.

Силия Форсайт склонила голову, и в глазах ее заблестели слезы.

– Я была откровенна с вами, мистер Холмс. И я прошу вас быть откровенным со мной. Что вы написали в этом письме?

Вопрос прозвучал столь неожиданно, что я откинулся на спинку стула. Выражение лица Шерлока Холмса было по-прежнему непроницаемо. Он потянулся к персидской табакерке и принялся набивать глиняную трубку своими длинными, нервными пальцами.

– В письме, говорите, – скорее подтвердил он, чем спросил.

– Да! Вы написали письмо. Я видела вашу подпись. Вот почему я здесь!

– Ну и ну! – произнес Холмс. Он молчал в продолжение нескольких минут, голубой дым вился вокруг него, а его рассеянный взор был устремлен на часы, стоявшие на каминной полке.

– Бывают случаи, мисс Форсайт, – сказал он наконец, – когда надобно проявлять осторожность, прежде чем дать ответ. У меня есть к вам еще один вопрос.

– Слушаю вас, мистер Холмс.

– Сохраняет ли леди Мейо по-прежнему свои дружеские чувства к мистеру Чарлзу Хендону?

– О да! Она очень привязалась к нему. Я не раз слышала, как она называет его Алек – вероятно, такое уменьшительное имя она ему дала. – Мисс Форсайт помолчала, глядя на Холмса с сомнением, если не с подозрением. – Но что должен означать ваш вопрос?

Холмс поднялся.

– Только то, сударыня, что я с удовольствием займусь этим делом для вас. Сегодня же вечером возвращайтесь в Грокстон-Лоу-Холл.

– Хорошо. Но у вас наверняка есть еще что сказать. Вы так и не ответили ни на один из моих вопросов!

– Что ж! У меня свои методы, это вам и Уотсон подтвердит. Но если бы вы сочли для себя удобным прийти сюда, скажем… через неделю, в девять вечера? Благодарю вас. К тому времени, надеюсь, у меня будут для вас кое-какие новости.

Он явно давал понять, что более ее не задерживает. Мисс Форсайт поднялась, и вид у нее был такой несчастный, когда она глядела на Холмса, что я ощутил потребность высказать слово утешения.

– Не унывайте, сударыня! – воскликнул я, осторожно беря ее за руку. – Вы можете вполне довериться моему другу мистеру Холмсу и, если позволите, мне тоже.

Я был вознагражден милостивой и признательной улыбкой. Когда за нашей миловидной гостьей закрылась дверь, я с некоторой резкостью обратился к моему другу:

– Мне кажется, Холмс, что вы могли бы обойтись с юной леди с б\'ольшим сочувствием.

– Вот как? Она успела кого-то здесь очаровать?

– Постыдитесь, Холмс! – сказал я, бросаясь в кресло. – Дело, без сомнения, пустяковое. Но не могу вообразить, зачем вам вздумалось написать письмо этому ненормальному любителю ломать часы.

Холмс подался вперед и коснулся своим длинным тонким указательным пальцем моего колена.

– Я не писал никакого письма, Уотсон.

– Что?

– Ничего не поделаешь, мое имя используется уже не впервые! Тут кроется какая-то чертовщина, Уотсон, либо я очень заблуждаюсь.

– Значит, вы воспринимаете это серьезно?

– Настолько серьезно, что сегодня же вечером уезжаю на материк.

– На материк? В Швейцарию?

– Нет-нет, к чему нам Швейцария? След ведет гораздо дальше.

– Тогда куда же вы едете?

– Но ведь это же очевидно!

– Холмс, прошу вас.

– Почти все факты у вас в руках, и, как я уже говорил мисс Форсайт, вам известны мои методы. Используйте их, Уотсон! Используйте!

К тому времени, когда мой друг закончил свои несложные приготовления, первые фонари тускло засветились в тумане на Бейкер-стрит. Он стоял в дверях нашей гостиной – высокий и худощавый, в кепке с «ушами», в плаще-накидке с капюшоном, кожаный саквояж у ног – и пристально глядел на меня.

– Перед тем как уйти, скажу вот что, Уотсон, поскольку вы, кажется, еще ничего не понимаете. Напомню вам, что мистер Чарлз Хендон не выносит…

– Но как раз это-то мне ясно! Он не выносит одного вида часов.

Холмс покачал головой.

– Не совсем так, – сказал он. – Еще я хотел бы привлечь ваше внимание к другим часам, их пять, и о них рассказывал слуга.

– Мистер Чарлз Хендон не разбивал те часы!

– Поэтому я и привлекаю ваше внимание к ним. Увидимся ровно через неделю, в девять часов, Уотсон!

Спустя минуту я остался один.

В течение последовавшей невыносимо скучной недели я пытался занять себя как мог. Я играл в бильярд с Тэрстоном. Я выкурил множество трубок и размышлял с разных сторон о деле мистера Чарлза Хендона. Невозможно, общаясь в продолжение нескольких лет с Шерлоком Холмсом, не сделаться более наблюдательным, чем другие. Мне казалось, что страшная и зловещая угроза нависла над бедной юной леди, мисс Форсайт, и я не верил ни слишком уж красивому Чарлзу Хендону, ни загадочной леди Мейо.

В среду, 23 ноября, возвратилась моя жена с приятным известием о том, что наши дела не так плохи и что скоро я смогу получить небольшую практику. Я с радостью воспринял ее возвращение домой. В тот вечер, когда мы, держась за руки, сидели в нашей квартире перед камином, я кое-что рассказал о странном деле, с которым столкнулся. Я говорил о том опасном положении, в котором оказалась мисс Форсайт, о ее молодости, красоте и изяществе. Моя жена не отвечала, но лишь задумчиво смотрела на огонь.

Опомниться меня заставил отдаленный бой часов Биг-Бена, отбивших половину девятого.

– О Боже, Мэри! – вскричал я. – Я совсем забыл!

– Забыл? – переспросила моя жена, слегка вздрогнув.

– Я обещал быть сегодня в девять вечера на Бейкер-стрит. Там должна быть мисс Форсайт.

Моя жена отдернула руку.

– В таком случае тебе следует немедленно отправляться, – произнесла она с холодностью, которая изумила меня. – Ты всегда проявляешь такой интерес к делам, которыми занимается мистер Шерлок Холмс.

Озадаченный и несколько уязвленный, я взял шляпу и удалился. Был очень холодный вечер, стоял густой туман, и грязь на дорогах заледенела. Спустя полчаса кэб подвез меня на Бейкер-стрит. Я был рад убедиться в том, что Шерлок Холмс уже вернулся из своей поездки. Верхние окна были освещены, и я видел, как тень от его худощавой фигуры несколько раз промелькнула за занавесками,

Открыв дверь ключом, я неслышно поднялся по ступеням и открыл дверь гостиной. Было очевидно, что Холмс только что вернулся, поскольку его плащ-накидка, шерстяная кепка и старый кожаный саквояж были в беспорядке разбросаны по комнате, что было на него похоже.

Он стоял возле письменного стола ко мне спиной, освещаемый настольной лампой с зеленым абажуром, и вскрывал конверты из небольшой пачки писем. Когда дверь открылась, он обернулся и лицо у него вытянулось.

– А, это вы, Уотсон. Я надеялся увидеть мисс Форсайт. Она опаздывает.

– Клянусь вам, Холмс! Если эти негодяи обидели юную леди, то им придется отвечать передо мной!

– Негодяи?

– Я говорю о мистере Чарлзе Хендоне, и, как ни больно мне произносить это слово в отношении женщины, я также имею в виду и леди Мейо.

Черты его лица разгладились.

– Добрый старина Уотсон! – произнес он. – Всегда-то вы спешите на помощь красавице, попавшей в беду. И не раз выходило так, что помощь ваша была некстати.

– В таком случае я полагаю, – с достоинством отвечал я, – что ваша поездка на материк увенчалась успехом?

– Лишь отчасти, Уотсон! Прошу вас, простите мою несдержанность. Нет, успехом моя поездка не увенчалась. Мне казалось, что я должен был прямо направиться в один из европейских городов, название которого вы без труда отгадаете. Я отправился туда и успел обернуться, я бы сказал, за рекордно короткое время.

– И что же?

– Этот… мистер Хендон – человек очень напуганный. Однако он не лишен сообразительности. Не успев выехать из Швейцарии, он, должно быть, догадался, что поддельное письмо – это ловушка, в которую его заманивают. Но я потерял его след. Где он сейчас? И будьте так добры, объясните мне, почему это вам вздумалось называть его негодяем.

– Возможно, я погорячился. Но не могу не признать, что мне этот человек не нравится.

– Почему?

– Для человека, занимающего высокое положение, некая вычурность манер, без сомнения, допустима. Но он чересчур много кланяется! Он устраивает сцены на людях. Он перенял материковую привычку обращаться к английской леди «мадам» вместо знакомого нам «миссис». Все это чертовски не по-английски, Холмс!

Мой друг как-то странно посмотрел на меня, словно в недоумении, и собрался было отвечать, но тут мы услышали стук колес приближающейся к нашему дому извозчичьей кареты. Не прошло и минуты, как в комнату вошла Силия Форсайт, сопровождаемая невысоким, угрюмого вида человеком в котелке с неровно загнутыми полями. По его бакенбардам я заключил, что это Трепли, слуга.

Мисс Форсайт раскраснелась от пребывания на холодном воздухе. Она была в шубке, а в руках держала изящную муфту.

– Мистер Холмс, – без предисловий обратилась она к нему, – Чарлз в Англии!

– Я уже сделал такое предположение. И где же он?

– В Грокстон-Лоу-Холле. Еще вчера мне нужно было бы послать вам телеграмму, но леди Мейо запретила мне делать это.

– Какой же я глупец! – воскликнул Холмс, ударив кулаком по письменному столу. – Вы, кажется, говорили об уединенности этого места. Уотсон! Не могли бы вы подать мне подробную карту Суррея? Благодарю вас. – Голос его сделался резок. – Ну и дела!

– Мой дорогой друг, – поинтересовался я, – а что, вы можете раскрыть преступление по карте?

– Открытая местность, Уотсон! Поля. Леса. Ближайшая железнодорожная станция в целых трех милях от Грокстон-Лоу-Холла! – Холмс тяжело вздохнул. – Мисс Форсайт, эх, мисс Форсайт, вам за многое придется отвечать!

Юная леди отпрянула в изумлении.

– Мне за многое придется отвечать? – вскричала она. – Вы можете поверить мне, сэр, когда я вам говорю, что вся эта продолжающаяся столь долгое время тайна сводит меня с ума? Ни Чарлз, ни леди Мейо не скажут ни слова.

– В оправдание?

– Именно! – Она кивнула головой в сторону слуги. – Чарлз послал Трепли в Лондон с письмом, которое нужно доставить в руки, и мне даже не позволено ознакомиться с его содержанием.

– Простите, мисс, – произнес маленький человек резковато, но почтительно.

Тут я впервые обратил внимание на то, что Трепли, который был одет скорее как камердинер, нежели как слуга, крепко держал в руках конверт, точно боялся, что его могут у него выхватить. Его прозрачные глаза, зажатые между бакенбардами, медленно оглядывали комнату. Шерлок Холмс приблизился к нему.

– Друг мой, не соблаговолите ли вы показать мне этот конверт? – сказал он.

Я часто замечал, что глупые люди – самые преданные. Глаза Трепли обнаруживали в нем едва ли не фанатика.

– Прошу прощения, сэр, но я этого не сделаю. Что бы ни случилось, я поступлю так, как мне велено.

– Говорю вам, дружище, у нас нет времени мешкать. Я не стану читать письмо. Я лишь хочу взглянуть на адрес и на печать. Ну же, живее! Быть может, от этого зависит жизнь вашего хозяина!

Трепли замялся в нерешительности, облизывая губы. Крепко держась за угол конверта и не выпуская его из рук, он протянул его Холмсу. Тот присвистнул.

– Ну и ну! – произнес он. – Оно адресовано никому иному, как сэру Чарлзу Уоррену, комиссару лондонской полиции. А печать? Ага! Так я и думал. Вы должны доставить это письмо немедленно?

– Да, мистер Холмс.

– Так отправляйтесь же! Но попридержите кэб, ибо он нам скоро понадобится.

Он не произнес ни слова, покуда Трепли не спустился вниз. Тут к нему снова вернулась его лихорадочная потребность действовать.

– А теперь, Уотсон, не могли бы вы посмотреть расписание поездов? Вы вооружены?

– При мне моя трость.

– Боюсь, этого будет недостаточно. – Он выдвинул левый ящик письменного стола. – Сделайте одолжение, положите это в карман пальто…

Едва блеснул ствол револьвера, как Силия Форсайт вскрикнула и, дабы сохранить равновесие, оперлась о каминную доску.

– Мистер Холмс! – неуверенно заговорила она. – В Грокстон часто ходят поезда, а от станции там, как вы сами сказали, три мили до Лоу-Холла. Кстати, один из поездов отправляется через двадцать минут.

– Прекрасно!

– Но мы не на нем поедем.

– Почему, сударыня?

– Я не успела вам об этом сказать, но леди Мейо сама решила обратиться к вам за помощью. Я только сегодня днем убедила ее сделать это. Леди Мейо просит нас всех троих сесть на поезд, отправляющийся в 10.25, а это последний поезд. Она встретит нас в Грокстоне на вокзале с экипажем. – Мисс Форсайт прикусила губу. – Леди Мейо, несмотря на свою доброту, женщина строгая. Мы не можем опоздать на этот последний поезд!

И все же мы едва не опоздали на него. Позабыв об обледенелых дорогах и о том, что экипажи скапливаются на улицах, освещаемых голубыми мерцающими фонарями, мы прибыли на вокзал Ватерлоо в самую последнюю минуту.

Вскоре поезд выбрался на открытую местность. Между тем атмосфера в нашем тускло освещенном купе все более сгущалась. Холмс, чуть подавшись вперед, сидел молча. На фоне излучавшей холодный свет полной луны отчетливо проступал его хищный профиль под кепкой. Было почти половина двенадцатого, когда мы вышли на полустанке; безжизненная близлежащая деревня давно погрузилась в сон.

Ни единый звук не нарушал полной тишины. Собаки не лаяли. Возле станции стоял открытый экипаж, но конская сбруя не звенела. Кучер сидел, выпрямив спину, – такой же неподвижный, как и съежившаяся пожилая дама, занимавшая заднее сиденье в экипаже; она холодно следила за нашим приближением.

Мисс Форсайт нетерпеливо заговорила, однако пожилая дама, закутанная в серые меха, из которых торчал лишь ее нос, подняла руку, заставив ее умолкнуть.

– Мистер Шерлок Холмс? – произнесла она необычайно глубоким и мелодичным голосом. – А этот джентльмен, я полагаю, доктор Уотсон? Я – леди Мейо.

Она с минуту рассматривала нас своим необыкновенно острым и проницательным взглядом,

– Прошу вас, садитесь в экипаж, – продолжала она. – Здесь на всех хватит пледов. Я сожалею о том, что вынуждена предложить вам в такую холодную ночь открытый экипаж, но любовь моего кучера к быстрой езде, – и она указала на возницу, который при этих словах ссутулился, – привела к тому, что он умудрился сломать ось закрытой кареты. В Холл, Биллингз! Поторопись!

Щелкнул кнут. Задние колеса беспокойно дернулись, и наш экипаж весьма резво покатил по узкой дороге, окаймленной колючими живыми изгородями и одинокими деревьями.

– Но я не сержусь на него, – сказала леди Мейо. – Увы, мистер Холмс! Я очень старая женщина. В дни моей молодости ездили быстро, да и жили быстро.

– А умирали тоже быстро? – спросил мой друг. – Например, такой смертью, какая сегодня может случиться с нашим юным другом?

Копыта стучали по дороге, покрытой коркой льда.

– Мне кажется, мистер Шерлок Холмс, – тихо произнесла она, – что мы понимаем друг друга.

– Я уверен в этом, леди Мейо. Но вы не ответили на мой вопрос.

– Не бойтесь, мистер Холмс. Сейчас он в безопасности.

– Вы уверены?

– Говорю вам, он в совершенной безопасности! Парк в Грокстон-Лоу-Холле под присмотром сторожей, а дом охраняется. На него не могут напасть.

Я и сейчас не могу сказать, что заставило меня разразиться тирадой – то ли скорость, с какой несся экипаж, то ли ветер, свистевший в ушах, то ли не дававшая покоя запутанность этого дела.

– Простите непонятливость старому вояке, – громко заговорил я, – но у меня ни на один вопрос нет ответа. Однако пожалейте хотя бы эту бедную юную леди, которая сидит рядом с вами! Кто такой Чарлз Хендон? Зачем он разбивает часы? Почему его жизни угрожает опасность?

– Послушайте, Уотсон, – произнес Холмс, и в голосе его прозвучала досада. – Вы ведь сами потрясли меня перечислением всего того, что заставляет сделать вывод: мистер Чарлз Хендон ведет себя, как вы выразились, чертовски не по-английски.

– И что же? Разве это может нам помочь?

– Все дело в том, что так называемый Чарлз Хендон – явно не англичанин.

– Не англичанин? – переспросила Силия Форсайт, сделав неопределенный жест. – Но он безупречно говорит по-английски! – Она глубоко вздохнула. – Даже слишком безупречно! – шепотом произнесла она.

– Так, значит, – воскликнул я, – этот молодой человек не занимает высокого положения?

– Напротив, мой дорогой друг. Ваша проницательность и на сей раз вас не подвела. Это весьма высокопоставленный человек. А теперь назовите-ка мне императорский двор в Европе – слышите, Уотсон, императорский двор! – при котором английский совершенно вытеснил родной язык.

– Не могу сообразить. Не знаю.

– Тогда попытайтесь вспомнить то, что вы знаете. Незадолго до того, как мисс Форсайт впервые посетила нас, я прочитал вслух несколько газетных заметок, которые тогда казались скучными и незначительными. В одной заметке говорилось о том, что нигилисты, эта опасная шайка анархистов, готовых уничтожить Российскую империю, подозревались в организации покушения на великого князя Алексея в Одессе. Понимаете, на великого князя Алексея? Между тем леди Мейо называла «мистера Чарлза Хендона»…

– Алек! – вскричал я.

– Возможно, это всего-навсего совпадение, – заметил Холмс, пожимая плечами. – Однако если мы обратимся к, недавней истории, то вспомним, что во время предыдущего покушения на ныне покойного русского царя, которого в 1881 году разорвало на куски в результате взрыва бомбы, нарочно играли на рояле, чтобы заглушить тиканье часов. Существует, Уотсон, два вида бомб. Первый, имеющий железную оболочку и относительно легкий вес, бросают с зажженным запалом. Второй, также из железа, взрывается посредством часового механизма, громкое тиканье которого всегда обнаруживает наличие бомбы.

Кучер громко щелкнул кнутом, и живая изгородь, мимо которой мы неслись, слилась в одно целое. Мы с Холмсом сидели спиной к кучеру, лицом к леди Мейо и Силии Форсайт, освещенным белым светом луны.

– Холмс, все становится совершенно ясным! Значит, вот почему этот молодой человек не выносит вида часов!

– Нет, Уотсон! Звука часов!

– Звука?

– Именно. Когда я попытался было вам об этом сказать, вы, по причине свойственного вам нетерпения, оборвали меня на первом же слове. Обратите внимание на то, что в двух случаях, когда он разбивал часы на людях, он никак не мог видеть часов. В одном случае, как нам сообщила мисс Форсайт, они были спрятаны за стеной растений, в другом – за портьерами. Услышав это многозначащее тиканье, он нанес удар прежде, чем успел подумать. Целью его, разумеется, было разбить часовой механизм и обезвредить то, что, по его мнению, было бомбой.

– Но ведь эти удары тростью, – заметил я, – наверняка могли бы привести к взрыву бомбы.

Холмс снова пожал плечами.

– А кто скажет, настоящая ли это бомба? Полагаю, впрочем, что весьма сомнительно, чтобы удары по железной оболочке привели к такому результату. В любом случае, мы имеем дело с очень смелым джентльменом, преследуемым и гонимым, который действует чересчур поспешно и наносит удары вслепую. Вполне может статься, что поспешные действия были вызваны воспоминанием о смерти отца и мыслью о том, что та же группа людей идет и по его следу.

– И что же дальше?

Шерлок Холмс всем своим видом выказывал беспокойство. Я заметил, что он не раз окинул взглядом погруженную во тьму пустынную холмистую местность.

– После первого разговора с мисс Форсайт, – продолжал он, – мне стало ясно, что поддельное письмо должно было вызвать у великого князя искушение отправиться в Одессу, и вопрос был только в том, хватит ли у него смелости, чтобы встретиться с этими безжалостными людьми. Но, как я вам уже говорил, он, должно быть, что-то подозревал. Поэтому он и отправился…, но куда?

– В Англию, – сказал я. – Впрочем, нет! В Грокстон-Лоу-Холл, где помимо всего прочего есть еще и очаровательная юная леди, которую я настоятельно прошу прекратить плакать и вытереть слезы.

Холмс выглядел раздосадованным.

– Могу, во всяком случае, сказать, – продолжал он, – что вероятнее всего события могли бы развиваться в этом направлении. С самого начала было совершенно ясно, что леди Мейо, в ее положении, ни за что столь легко не вступила бы в беседу с попутчиком, молодым человеком, если бы они не были, как непроизвольно выразилась мисс Форсайт, «старыми друзьями». Ее замечание заставило меня задуматься.

– Я недооценила ваши способности, мистер Шерлок Холмс, – резко произнесла леди Мейо, которая все это время похлопывала Силию по руке. – Да, я знаю Алексея с тех пор, как он маленьким мальчиком носил матросский костюмчик. Это было в Санкт-Петербурге.

– Где ваш муж, как я узнал, был первым секретарем английского посольства. В Одессе я узнал еще кое-что весьма интересное.

– Да? И что же это?

– Имя главного агента нигилистов, дерзкого и безумного фанатика, который какое-то время был близок к великому князю.

– Не может этого быть!

– И тем не менее это так.

С минуту леди Мейо молча смотрела на него, притом не столь холодно, как прежде, а экипаж между тем тряхнуло на ухабе, и он свернул в сторону.

– Послушайте меня, мистер Холмс. Мой дорогой Алек уже отправил письмо в полицию на имя сэра Чарлза Уоррена, комиссара.

– Благодарю вас, я видел это письмо. Видел я и печать с гербом Российской империи.

– И тем не менее, – продолжала она, – я повторяю, что парк под присмотром сторожей, дом охраняется…

– Однако лиса всегда улизнет от собак.

– Речь не только о сторожах! В эту самую минуту бедный Алек сидит в комнате дома старой постройки, с толстыми стенами, и дверь заперта изнутри на два замка. Окна забраны такой плотной решеткой, что сквозь нее и руку не просунешь. Камин старинный, полузакрытый, и с таким узким дымоходом, что человек в него не пролезет, к тому же он зажжен. Как на него может напасть враг?

– Как? – пробормотал Холмс, покусывая губы и постукивая пальцами по колену. – Одну ночь он, пожалуй, и может чувствовать себя в безопасности, ибо…

Леди Мейо сделала едва заметный нетерпеливый жест.

– Ни одна мера предосторожности не была забыта, – торжествующе произнесла она. – Даже крыша охраняется. Слуга Алека, Трепли, с похвальной быстротой доставив письмо в Лондон, возвратился поездом, который пришел раньше, чем ваш, взял лошадь в деревне и в настоящую минуту находится на крыше Холла, преданно охраняя своего хозяина.

Эффект, произведенный этой речью, был необычен. Шерлок Холмс вскочил на ноги и, дабы не упасть, схватился за поперечину; ветер поднял полы его плаща.

– На крыше? – переспросил он. – На крыше? – Затем он повернулся и схватил кучера за плечи. – Подстегни-ка лошадей! – крикнул он. – Ради Бога, подстегни лошадей! Нам нельзя терять ни секунды!

Над головой передней лошади несколько раз громко щелкнул кнут. Захрапев, лошади галопом рванулись вперед. Нас подбросило, и в наступившем замешательстве послышался сердитый голос леди Мейо:

– Вы не помешались рассудком, мистер Холмс?

– Скоро вы узнаете это. Мисс Форсайт! Вы на самом деле слышали, чтобы великий князь когда-либо называл этого человека Трепли?

– Я… нет! – запинаясь, произнесла Силия Форсайт; вопрос поверг ее в изумление, и она не знала, что отвечать. – Как я уже говорила вам, Ча… – о Господи! – великий князь называл его Треп. Я подумала…

– Вот именно! Вы подумали. Но на самом деле его зовут Трепов. По вашему первому описанию я сделал вывод, что это лжец и предатель.

Изгороди проносились мимо, звенели удила и сбруя, мы летели вместе с ветром.

– Возможно, вы припомните, – продолжал Холмс, – с каким замечательным лицемерием взирал этот человек на то, как его хозяин разбивает часы? Это был взгляд, полный смущения и стыда, не так ли? Можно было бы подумать, глядя на него, что мистер Чарлз Хендон сошел с ума. Откуда вам стало известно о пяти других часах, которых в действительности не было? Вам Трепов рассказал о них. Прятать часы или настоящую бомбу в шкафу действительно было бы сумасшествием, если бы великий князь Алексей и вправду когда-либо делал это.

– Но, Холмс, – возразил я, – если уж Трепов его личный слуга…

– Быстрее, кучер! Быстрее! Да, Уотсон?

– Наверняка у Трепова была масса возможностей убить своего хозяина, ножом или, скажем, ядом, без этого дополнительного эффекта с бомбой.

– Этот, как вы выразились, дополнительный эффект для революционеров обязателен. Без него они не действуют. Их жертва должна быть уничтожена в огне и грохоте, иначе в мире не заметят ни их самих, ни того, сколь они сильны.

– Ну а что же письмо сэру Чарлзу Уоррену? – спросила леди Мейо.

– Оно, несомненно, было выброшено в ближайшую канаву. Ага! Похоже, это и есть Грокстон-Лоу-Холл.

Последующие события этой ночи несколько перемешались у меня в голове. Помню вытянутое в длину низкое строение из красного кирпича в стиле Якова I, с окнами, разделенными средником, и с плоской крышей; казалось, оно несется нам навстречу по усыпанной гравием дорожке. Пледы отброшены в сторону. Леди Мейо, словно выйдя из оцепенения, принялась раздавать короткие указания группе встревоженных слуг.

Мы с Холмсом поспешили вслед за мисс Форсайт; из холла мы поднялись наверх по дубовым ступенькам широкой лестницы, устланной ковром, после чего оказались перед приставной лестницей с узкими ступенями, ведущей на крышу. У подножия этой лестницы Холмс остановился и коснулся руки мисс Форсайт.

– А вы оставайтесь здесь, – тихо произнес он.

Он опустил руку в карман, и раздался металлический щелчок; я понял, что и Холмс вооружен.

– Идемте, Уотсон, – сказал он.

Я последовал за ним по узким ступеням. Он осторожно приподнял люк, ведущий на крышу.

– Ради Бога, ни звука! – прошептал он. – Стреляйте, если увидите его.

– Но как нам найти его?

И опять холодный ветер пахнул нам в лицо. Мы крадучись двинулись вперед по плоской крыше. Вокруг нас стояли высокие, с расплывчатыми очертаниями дымовые трубы, железные закопченные крышки над ними сияли при лунном свете как серебро. В дальнем конце, где на фоне неба была видна стропильная нога фронтона, возле одиноко стоявшей, омытой лунным светом трубы, затаилась темная фигура.

Голубым огоньком вспыхнула спичка, засветившаяся затем чистым желтым светом, и спустя мгновение послышалось шипение зажженного запала, вслед за тем в трубе загрохотало. Холмс бросился вперед, огибая дымовые трубы и парапеты, по направлению к ссутулившейся фигуре, торопливо отступавшей в сторону.

– Стреляйте, Уотсон! Стреляйте!

Наши револьверы выстрелили одновременно. Я видел, как Трепов резко повернул к нам свое бледное лицо, и в ту же секунду вся дымовая труба поднялась в воздух столбом белого пламени. Крыша вздыбилась под моими ногами, и я, почти теряя сознание, покатился по свинцовым полосам, в то время как черепки и осколки кирпичей летели над головой и с шумом ударялись о железные крышки над трубами.

Холмс с трудом поднялся на ноги.

– Вы ранены, Уотсон? – с трудом переводя дыхание, спросил он.

– Меня лишь слегка подкинуло, – отвечал я. – Хорошо еще, что нас бросило лицом вниз. Иначе… – Я указал в сторону исковерканных и полуразрушенных труб, стоявших вокруг нас.

Продвинувшись лишь на несколько ярдов сквозь песчаную пыль, мы обнаружили того, кого искали.

– Ему придется теперь отвечать перед более высоким трибуналом, – сказал Холмс, глядя на распростертое тело. – Услышав наши выстрелы, он заколебался на одну роковую секунду, и взорвавшаяся в трубе бомба не оставила ему шансов. – Мой друг отвернулся. – Идемте, – прибавил он, и в голосе его послышались горькие нотки самопорицания. – Мы оба были чересчур нерасторопны, пытаясь спасти нашего клиента, и так и не успели вручить ему в руки меч правосудия.

Вдруг он изменился в лице и схватил меня за руку.

– О Господи, Уотсон! Нас спасла дымоходная труба от камина! – вскричал он. – Как эта женщина сказала? Полузакрытый камин. Полузакрытый! Скорее же – нам нельзя терять ни минуты!

Мы быстро опустилисьчерез люк по приставной лестнице в дом. Сквозь облако едкого дыма мы увидели в дальнем конце разбитую дверь. Спустя секунду мы вбежали в спальню великого князя. Холмс застонал при виде представшей перед нашими глазами сцены.

То, что когда-то было изящным камином, теперь представляло собою огромное зияющее отверстие с неровными краями под обломками тяжелой каменной плиты. Огонь из камина вырвался в комнату, и в воздухе сильно пахло тлеющим ковром, усыпанным раскаленным пеплом. Холмс бросился вперед сквозь дым, и спустя мгновение я увидел, как он склонился за искореженным роялем.

– Быстрее, Уотсон! – крикнул он. – Он еще жив! Вот где я бессилен, а вы можете сделать все.

Между тем дела юного князя были плохи. Остаток ночи он провел в старинной обшитой панелями спальне, куда мы его перенесли. Жизнь его висела па волоске. Однако едва солнце поднялось над деревьями в парке, как я с удовлетворением заметил, что вызванное сильным потрясением бессознательное состояние уже перешло в естественный сон.

– Раны у него незначительные, – сказал я. – Но потрясение могло оказаться роковым. Теперь он спит, а значит, будет жить, и я не сомневаюсь, что присутствие мисс Силии Форсайт ускорит его выздоровление.

– Если вы задумаете описать это небольшое дело, – заметил Холмс несколько минут спустя, когда мы брели по покрытому росой парку, сверкающему и искрящемуся в свежей красоте рассвета, – то вы должны по справедливости воздать должное тому, кто это заслужил.

– Но разве в этом деле нет вашей заслуги?

– Нет, Уотсон. То, что все кончилось благополучно, является исключительно следствием того, что наши предки владели искусством строительства. Прочность двухсотлетнего зонта над камином спасла жизнь этому молодому человеку. Великому князю Алексею из России и репутации мистера Шерлока Холмса с Бейкер-стрит повезло в том, что во времена доброго короля Якова домохозяин никогда не забывал о возможном проявлении буйства со стороны соседа.

Примечания

1

«Splendide» – великолепный (фр.).

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***