От Олимпии до Ниневии во времена Гомера [Маргарет Римшнейдер] (fb2) читать постранично

Маргарет Римшнейдер От Олимпии до Ниневии во времена Гомера

Введение

Когда читаешь Гомера, то создается впечатление, что речь у него идет о критомикенском периоде. Гомеровский же эпос появился 500 лет спустя. Высокоразвитая, близкая к природе культура Крита и Микен погибла в результате быстро растущих внутренних противоречий в XII в. до н. э. во время переселения народов. Затем она была забыта. Если мы сейчас и располагаем сведениями о критомикенском периоде, то отнюдь не из литературных источников и фольклора, а исключительно благодаря раскопкам. Для пробуждающейся греческой культуры этих сокровищ не существовало. Они оказались погребенными под метровым слоем земли. Продолжали жить легенды и сказки, уцелели посвятительные дары в хранилищах старинных храмов, на самом дне ящиков лежали наследственные семейные реликвии. Но можем ли мы на основании только этих доказательств считать микенский мир действительно «гомеровским»?

События, о которых рассказывает Гомер, безусловно разыгрываются в микенский период. Но ведь и время действия «Фауста» Гёте относится к средним векам. Но было бы странно конец средневековья называть «гётевским временем» только потому, что поэт заимствовал оттуда материал для своего «Фауста». Становилось все очевиднее, что Гомер не мог жить ни в IX в. до и. э., ни даже в VIII в. до н. э., то есть в эпоху «геометрического стиля». Вряд ли художник этого стиля взялся бы за изображение микенского мира, столь чуждого ему по своему складу. Гомер же дал нам точную и верную картину того времени. В годы отмирающего критского натурализма, пока «геометрический стиль» не достиг своего расцвета в вазовой живописи, никто не был способен проникнуть в сложный психологический мир переживаний и изобразить разгневанного Ахилла так, как это сделано в 1-й песне «Илиады». Склонное к патетике и застывшее в своей строгости более позднее время не сочло бы описанное в 14-й песне пикантное приключение Зевса на горе Иде достойным произведением искусства. Вплоть до эпохи эллинизма не было такого насмешливого, вольнодумного, с таким широким диапазоном интересов поэта, как Гомер. Он принадлежит к тому времени, которое в археологии называют «ориентализацией», и его творчество нельзя отнести ни к более раннему, ни к более позднему периоду.

Термин «ориентализация» довольно односторонен и носит отпечаток представлений, почерпнутых в классических гимназиях. На самом деле речь идет не о стремлении к подражанию Востоку, а, скорее, о мироощущении, характерном для ойкумены (так греки называли весь известный им населенный мир) в эпоху приключений и открытий, во времена духовной свободы, центр которой находился отнюдь не на Востоке в собственном смысле этого слова, а на Средиземном море — у его восточных берегов. Если период с 750 по 600 г. до н. э. мы называем «гомеровским», то совсем не потому что Гомер жил в то время (это вряд ли могло быть ранее 700 г.), а потому, что этот период составляет единое целое, хотя его нельзя ограничить с точностью до десятилетия.

История

Ассирийцы

«Гомеровский период» обязан своим своеобразием (которое выражалось хотя бы в создании «Илиады» и «Одиссеи») тому, что со времени распада Хеттской империи в начале XII в. до н. э. в Передней Азии фактически не существовало великих держав, которые оказывали бы решающее влияние на жизнь других народов. Многочисленные мелкие государства могли развиваться без всякой внешней опеки. Правда, ассирийцы неоднократно пытались добиться мирового господства, но созданные ими империи после смерти их основателей почти всегда распадались. Ассирия стала таким же мелким государством, как и другие. Обширные, но недолго удерживаемые ею территории ни у кого не вызывали мысли о том, что военные завоевания могли заставить захваченные Ассирией государства примкнуть к духовной жизни Ашшура^[1]. Никогда не существовало настоящего ассирийского государства, опиравшегося на духовное богатство народа, которое перешагнуло бы пределы центральных областей Ашшура и Ниневии; никогда оно не порождало таких объединений, как эллинистические монархии или Римская империя. Область господства Ашшура постоянно менялась. Если ассирийцы воевали на юго-востоке, в Эламе и Вавилонии, то восставали северо-западные вассалы. Самыми бесчеловечными средствами их приводили к повиновению, но тогда поднимались на восстания другие. Каждый царь начинал все сначала, и его быстрый успех был основан лишь на живущем в памяти народов ужасе, внушенном его предшественниками.

^{Царь Саргон II}

Ассирийские цари похожи друг на друга как две капли воды. Они не только присваивали себе имена удачливых предшественников, но даже анналы их