Книга воспоминаний [Абдурахман из Газикумуха] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Предисловие

Мы располагаем лишь незначительными и неполными биографическими данными о нашем авторе. Полное его имя – саййид Абдурахман, сын Джамалуддина ал-Хусайни ал-Кибуди ал-Газигумуки ад-Дагестани. Почетный термин «саййид» и нисба «ал-Хусайни» объясняются принадлежностью к потомкам пророка Мухаммеда и особенно к той их ветви, которая восходит к Хусайну, внуку пророка. Нисба «ал-Кибуди» связана с отдельным кварталом Газикумуха (Къи-буди, ранее – отдельным населенным пунктом). Время его рождения, думается, устанавливается точно. Его отец, Джамалуддин из Газикумуха, на листке одной из арабских рукописей из своей личной библиотеки сделал следующую запись: «Дата рождения Абдурахмана, сына Джамалуддина – ночь на воскресенье, двадцать второго числа благословенного месяца Аллаха шавваль 1252 года». Это, думаю, самая достоверная запись о времени рождения Абдурахмана – 1 февраля 1837 г.

Джамалуддин из Газикумуха был известным дагестанским ученым и преподавателем, духовным наставником Шамиля, одним из авторитетнейших знатоков арабской литераторы, занимавшим выдающееся место в духовной жизни Дагестана. Он был одним из ярых сторонников тариката накшубандийского ордена, автором знаменитого суфийского трактата «ал-Адаб ал-мардийа».

В «Предисловии к рукописному сочинению Джемалуддина о тарикате» Абдурахман дает ряд интересных сведений о своем отце и о его деятельности на духовном поприще. «Родитель мой, сеид Джемалуддин-Хуссейни, был родом из Казикумуха. В своей молодости он служил при бывшем казикумухском хане Аслан-хане в качестве письмоводителя. Хан любил его, и за усердную службу его и преданность пожаловал ему три деревни в Кюринском ханстве, под общим именем Астал, и жители этих деревень платили дань моему отцу». Но Джамалуддин вскоре «очнулся от светского забытья», – обратился к Богу с полным раскаяньем в своих грехах, в которых он провел прошлую свою жизнь, будучи в услужении у Аслан-хана. Ибо кто проводит время в сообществе тиранов, у того большая часть жизни проходит в согрешениях». Поэтому он посетил Мухаммеада ал-Яраги, от которого принял тарикат и «позволение направлять по этому пути желающих вступить на истинный путь». С этой миссией он вернулся в Газикумух, где «проводил время в уединении, занимаясь молитвами и направлением посетителей его на путь истины». Аслан-хан отрицательно относился к распространению тариката и мюридизма, потому Джамалуддин вынужден был удалиться в селение Цудахар, откуда вернулся в Кумух только после смерти правителя (1836 г.).

По своим политическим взглядам шейх резко расходился с имамом Газимухаммадом, потому что «не соглашался с последним в его действиях против русских и в возмущении дагестанского населения» , тем не менее, он пользовался громадной популярностью, принимал активное участие в идеологической и политической жизни Дагестана.

Джамалуддин находился в близких родственных отношениях с Шамилем. Его дочь Захидат была женой Шамиля («первая дама Дагестана и Чечни»), а его сыновья Абдурахман и Абдурахим были женаты на дочерях имама. После пленения Шамиля Джамалуддин жил некоторое время в Телетле, затем в Казанище. В 1862 г. он переселился в Турцию, где и скончался в 1866 г. в Стамбуле.

О детских годах и учебе Абдурахмана мы не имеем, к сожалению, подробных сведений, но можно предположить, что он получил от отца основательное обще-мусульманское образование, прошел обычный традиционный курс дагестанского мутааллима. В 23-летнем возрасте он оказался вместе со своей женой Нафисат и братом Абдурахимом в составе лиц, сопровождавших Шамиля в Калугу, где провел более 6 лет.

Калужский период жизни Абдурахмана получил в литературе и материалах (особенно в письмах) некоторое освещение. Сохранилась часть переписки его и его брата Абдурахима с их отцом, знаменитым шейхом Джамалуддином. «Что касается до нас, то слава Богу, по милости Великодушного нашего Монарха живем в совершенном довольствии и спокойствии, без тоски и печали», – это из письма Абдурахмана из Калуги, отправленного в 1860 г.  Этот отзыв типичен и для других писем Абдурахмана и в последующем, как, кстати, и для всех писем Шамиля. Возможно, учитывался постоянный официальный контроль за прохождением писем Шамиля и его окружения.

Представители официальных властей сразу же обратили внимание на образованность, любовь к чтению и способности молодого Абдурахмана, на особое доверение Шамиля к нему. А. И. Руновский отмечал, что «старший брат очень подвержен к своей религии и много интереса находит в чудесах, описываемых мусульманскими книгами, к которым он питает доверие неограниченное. За все за это, а также за великую грамотность, Шамиль питает к нему большое расположение. Гунибская переписка ведена им. Абдурахим так же хорошо развит, как и его брат». Калужский губернский воинский начальник писал о его «способностях и благонамеренности», о том, что при таких достоинствах он мог быть «полезным даже для службы на Кавказе, в качестве переводчика, или состоять при местном управлении Т-Х. Шура». Он довольно свободно мог говорить, писать и читать на русском языке, хорошо знал мусульманское право, обычаи дагестанских горцев.

Однако неблагоприятные климатические условия Калужской губернии, прогрессирующая болезнь жены побудили Абдурахмана обратиться к официальным властям с просьбой «позволить ему с женой переехать на жительство на Кавказ и поселить ее близ Т-Х. Шуры, места ее родины». Наступившая в 1866 г. смерть жены Нафисат ускорила отъезд Абдурахмана в Дагестан. Похоронив жену в селении Гимры, он не вернулся в Калугу, а выехал в Тифлис, где был зачислен в Дагестанскую постоянную милицию, «с откомандированием в команду милиционеров Кавказского горского управления»

Кстати, здесь он продолжал свою успешно начатую еще в Калуге работу над материалами о Шамиле и народно-освободительном движении, здесь же подготовил к печати работу своего отца «Ал-Адаб ал-мардийа», снабдив ее предисловием. В год выхода в свет этого трактата Абдурахман завершил в Тифлисе свою крупную историческую работу, известную под названием «Воспоминания». В 1871 г. он возвращается в Дагестан, вернее «был откомандирован от горского управления в распоряжение начальника Дагестанской области, с назначением ему пожизненной пенсии по 450 р. в год»

Сведения о пребывании Абдурахмана в Дагестане, начиная с 1871 г. очень скудны. Имеется сообщение о том, что еще в 1890-1891 г. он занимал должность кадия в Газикумухе . Годом его смерти считают 1900 или 1901 г.

Творчество Абдурахмана вызывает все растущий интерес ученых.

Что касается «Воспоминаний» Абдурахмана, то впервые об этом крупном историческом труде сообщил известный дагестанский ученый, блестящий знаток дагестанской арабо-язычной литературы М.-С. Саидов (1902-1985) который выполнил в 1963 г. перевод сочинения с арабского языка на русский (за исключением вводной и заключительной частей, одной небольшой главы и вставок на полях рукописи). Перевод не был снабжен историческим комментарием. Попытки издания перевода в 1976 г. не увенчались успехом «благодаря» активной, достойной лучшего применения деятельности некоторых административных и партийных руководителей Дагестанского филиала АН СССР, воинственно оберегавших «идеологическую чистоту» научных трудов, особенно тех, что готовились на секторе востоковедения, от «тлетворного влияния реакционной исламской литературы».

В 1976 г. вышла статья В. Г. Гаджиева, посвященная жизни и творчеству Абдурахмана, характеристике и источниковедческому анализу его «Воспоминаний». Здесь мы находим обстоятельное исследование биографических сведений об авторе, его исторических сочинений, обзор источников, которыми пользовался Абдурахман в своих «Воспоминаниях», структуры и основного содержания сочинения, исторических взглядов автора; исследователь дает также и свою оценку идеологии мюридизма. В статье указывается, что «к данным сочинениям Абдурахмана читателю следует подходить осторожно» и что «произведения Абдурахмана требуют к себе сугубо критического, классового подхода, использования всего арсенала источниковедческих методов для выявления достоверности сообщаемых фактов». Особенно это относится к необъективным, нелестным отзывам об отделеных дагестанских селениях, характеристике отдельных обычаев, не всегда приятных для их носителей.

Тем не менее, нельзя отрицать, что основная часть сведений, зафиксированных в «Воспоминаниях», отличается своей точностью, правдивостью, нередко – уникальностью. Историко-этнографический контекст, «взятый на вооружение» автором, не имел в дагестанской арабоязычной литературе продолжения, если не считать «Хуласат ат-тафсил» самого же Абдурахмана, созданный им в Калуге.

Как указывалось выше, «рукопись автограф – это единственный известный нам экземпляр «Воспоминаний» Абдурахмана, он хранится в рукописном фонде Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра. Обстоятельства приобретения рукописи в инвентарной книге не отмечены. Однако имеется сообщение о том, что «автограф воспоминаний Абдурахмана приобретен Институтом ИЯЛ Даг. филиала АН СССР у сына известного арабиста Али Каяева». Источник этого сообщения не указан, но, скорее всего, это записано со слов М.-С. Саидова, который хорошо знал историю рукописи. Неизвестно нам также и время приобретения «Воспоминаний».

Если сравнить наш текст с текстом другого сочинения Абдурахмана – «Хуласат ат тафсил», то нетрудно обнаружить значительные различия в области лексики и в форме изложения материала. В «Воспоминаниях» практически нет слов, заимствованных из русского языка, как это имеет место (и довольно часто) в «Хуласат ат-тафсил». Нет ни одной стихотворной вставки, так обильно представленных в другом сочинении, как и тематических отступлений, плохо связанных  с основным материалом. Арабский язык, как правило, не представляет особой трудности для перевода, исключая несколько последних страниц, написанных вычурным, чрезмерно образным языком, не всегда понятным, что делает перевод иных мест проблематичным.

Мощный взлет исторической литературы середины XIX в., вызванный грандиозными народно-освободительными движениями, был явлением закономерным. «Эпоха Шамиля выдвигает, по-видимому, впервые в арабской литературе Кавказа ряд крупных исторических хроник местного происхождения». Количество этих сочинений значительно, если иметь в виду литературу предыдущих столетий. Как по числу сочинений, так и по всей информативности, «отзывчивости» на события «Шамилевский цикл» не знает себе равных ни до, ни после XIX в. Он стал крупным, новым явлением дагестанской арабо-язычной литературы, не получившим, к сожалению, развития, хотя последующие события (в частности, восстание 1877 г.) не уступали по своей грандиозности и территориальному охвату событиям 20-50-х гг. XIX в.

К числу известных в науке исторических сочинений, посвященных народно-освободительному движению XIX в., относятся:

. «Хуласат ат-тафcил ан ахвал ал-имам Шамиль» («Резюме подробного изложения о деяниях имама Шамиля») Абдурахмана из Газикумуха. Это сочинение, одинаково интересно «и для биографии Шамиля, и для бытовой картины России в начале 60-х годов» . Речь идет о так называемых записках Абдурахмана. Как отмечал И. Ю. Крачковский, «они носят определенный характер, усугубляющийся тем, что автор значительно русифицировался во время долголетнего пребывания в Калуге».

2. «Барикат ас-суйуф ал джабалийа фи ба'д ал-газавал аш-шамилийа» («Блеск горских сабель в некоторых шамилевских газаватах») Мухаммадтахира ал-Карахи (умер в 1880 г.). Это наиболее крупное историческое сочинение среди созданных в XIX в. и освещающих народно-освободительное движение 20 – 50-х гг. XIX в.

3. «Воспоминания» Абдурахмана из Газикумуха, которым посвящена настоящая работа.

4. Гаджи Али. «Сказание очевидца о Шамиле» , Имеется только русский перевод, выполненный Г. А. Подхалюзиным, арабский оригинал или же иной список не обнаружены.

5. «История» Курбана из Ашильты. Арабский подлинник также не обнаружен.

6. Исхак из Урмы. «Эпоха Шамиля». Арабский подлинник также не обнаружен.

7. Калил из Ангида. «Ал-Хабар» . Полное название сочинения: «Ал-хабар фит тарих ал-махалли». Арабская рукопись хранится в коллекции М.-С. Саидова, переданной им в дар Институту истории, археологии и этнографии. Перед нами рассказ о событиях в Дагестане в середине XIX в., прежде всего о деятельности Шамиля и о восстании 1877 г.

8. «Китаб фи байан шаджаат ал-батал Хаджимурад» («Книга о храбрых поступках героя Хаджимурада»). Автор не указан. Сочинение небольшого размера, на арабском языке.

9. «Ал-Вакаи вакаат фи-д-Дагестан ба'д хабс имам Шамуил» («О событиях в Дагестане после пленения Шамиля»). Небольшой арабский текст, автор которого не указан.

10. «Зикр ахвалат Гази Молла Авари» («О деяниях Гази Молла Авари») Мирза Джабраила, сына Исрафила Дербенди Суперхи . Сочинение написано на азербайджанском языке и состоит из трех частей: «О делах Гази Молла Авари», «О выступлении Гамзата Авари после Гази Молла и рассказ о деяниях Хаджимурада Хунзахи», «О выступлении Шамиля после смерти Гамзата и рассказы (о) Хаджимураде». Текст датирован 1893 г.

11. Исторические очерки Гайдарбека из Геничутля.

Ознакомление с сохранившимися историческими сочинениями показывает, что самые крупные описания событий середины XIX в. принадлежат Абдурахману из Газикумуха и Мухамедтахиру ал-Карахи, сподвижникам и секретарям Шамиля.

Три года (1994) назад ученый совет Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН поручил отделу восточных рукописей подготовить перевод М.-С. Д. Саидова к изданию (сверка перевода с оригиналом, дополнительный перевод пропущенных мест и научное комментирование). Работа эта выполнялась сотрудниками отдела X. А. Омаровым (гл. IV, XVII, XVIII) и А. Р. Шихсаидовым (гл. I – III, V – XVI, XIX – XX). Была проведена тщательная и полная сверка с оригиналом, внесены соответствующие уточнения (иногда существенные) и дополнения в перевод, вполне понятные, если иметь в виду, что первоначальный вариант перевода был выполнен около 30 лет тому назад, а позже не подвергался, по существу, уточнениям.

А. Р. ШИХСАИДОВ.


АБДУРАХМАН ИЗ ГАЗИКУМУХА

КНИГА ВОСПОМИНАНИЙ

Саййида Абдурахмана, сына шейха тариката Джамалуддина ал-Хусайни о делах жителей Дагестана и Чечни. Сочинено и написано в Тифлисе в 1285 (то есть в 1869) году

Во имя Аллаха, милостивого, милосердного. К нему мы обращаемся за помощью и на него уповаем. Хвала Аллаху, господу миров, и мир щедрым посланникам.

Эти «Воспоминания» («Тазкира») о положении жителей Дагестана и Чечни. Составил их саййид1 Абдурахман, сын Джамалуддина ал-Хусайни ад-Дагестани по поручению средоточия достоинств и заслуг начальника Кавказского (Горского) управления в 1868 году по христианскому летосчислению нашего возлюбленного, уважаемого начальника, его превосходительства генерал-майора Дмитрия Семеновича Старосельского, славу которого нет необходимости описывать.

Я разделил книгу на отдельные главы и заключение и хочу, чтобы они были полезны уважаемому читателю через подробное познание положения двух упомянутых выше вилайатов.

Глава 1. О ПЕРВОМ ИМАМЕ В ДАГЕСТАНЕ ГАЗИМУХАММАДЕ ИЗ ГИМРЫ (АЛ-ГИМРАВИ) И О ЕГО ВОЙНАХ С РУССКИМИ

Появился он2 в селении Гимры в тысяча двести сорок девятом году хиджры Мухаммада, что соответствует 1832 году от рождества Христа, божьего духа Иисуса. Да будет мир с обоими.

Родился он в 1794 году от отца из Гидатля, и матери из Гимры, где он и вырос. Обучался он наукам в селениях Дагестана и на равнине3. Когда он завершил учебу, вокруг него сгруппировались искатели знаний из разных селений. Среди них был его любимый друг Шамиль, (который жил по соседству, и смолоду они знали друг друга и привыкли друг к другу, как родные братья) (Добавлено сверху).

Газимухаммад любил читать книги по шариату и изрядно их знал, по тафсиру4  и жизнеописанию Мухаммада. Есть книги, переписанные его рукой, (его) комментарии к тексту на полях его книг. Он считался одним из крупных алимов, набожных, воздержанных людей, храбрых, известных щедростью. Щедрость его выражалась, например, в том, что он никогда не брал из казны денег во время своего имамата.

Когда он достиг совершенства в науках, он пожелал войти в тарикат  накшбандийа-халидийа. Этот тарикат (орден) берет свое начало от известного шейха Халида ас-Сулеймани. Этот орден был тайным, повелевающим жить вдали от людей и скрыто славословить Аллаха и совершать другие поклонения. (Об этом я написал в книге) (Запись на поле, слева. Не ясно, о какой книге идет речь).

С этой целью Газимухаммад отправился со своим учеником Шамилем к моему отцу саййиду Джамалуддину ал Хусайни Газикумухскому (Газигумуки) Дагестанскому5, который являлся тогда наставником (устаз) ордена нахшбандиев, с иджазой6 от имени его шейха Мухаммад-афанди Ярагского Кюринского (ал-Курали),7 который похоронен в селении Согратль рядом с Сурхай-ханом Газикумухским, (который сражался с русскими) (Записано на поле, с левой стороны).

Мой отец до вступления в орден нахшбанди, был секретарем генерал-лейтенанта Асланхана Газикумухского8, у которого пользовался авторитетом. Через некоторое время мой отец раскаялся о прошлом, молился Аллаху и бросил дружбу с Аслан-ханом, проснувшись от заблуждений, и принял от Мухаммада из Ярага посвящение в орден.

Он ушел в уединение. Это было при жизни Аслан хана. Когда Аслан-хан заметил, что люди начали стекаться к моему отцу со всех концов, он испугался, что орден распространит свое учение и мюридизм в его владениях, (что люди отвернутся от него) (Эти слова под строкой). Когда недоброжелатели моего отца узнали об опасениях Аслан-хана, они начали способствовать ухудшению отношений между ним и его подданными, и Аслан-хан выгнал кюринца Мухаммада афанди из его места. Первый отправился в Балахан, где жил некоторое время, а отец мой в селение Куппа – один из цудахарских аулов, боясь за себя.

Аслан-хан неоднократно намеревался навредить ему (моему отцу), но Всевышний (Аллах) сохранял его от зла. Аслан-хан затребовал к себе известного ученого в Дагестане Саида-афанди Араканского9 , чтобы получить юридическое разрешение уничтожить моего отца.

Однажды привели моего отца к Аслан-хану, чтобы убить. Мой отец, опираясь на посох, встал перед ним. Аслан-хан побледнел, встал с места, будто запуганный, ушел в комнату (худжра), говоря: «Отпустите его домой и не чините ему никакого вреда. Подлинно, я видел его десять пальцев, они сверкали как светильники, когда он встал передо мной».

Другой раз Аслан-хан спросил отца моего: «Люди говорят, что ты достиг степени святого, и что ты обладаешь чудом святых. Если это правда, покажи мне чудо, чтобы я признал (это)». Мой отец ответил, что он не является святым, а есть божий раб, и лучше его оставить в покое.

Аслан-хан тогда говорит ему: «Если не покажешь свое чудодействие, то я убью тебя».

Когда отец мой увидел, что Аслан-хан не оставляет его в покое, он позвал одного из приближенных Аслан хана на дорогу города Казикумуха (Газикумук), по которой ходят скот и люди, начертил своей тростью посередине дороги  четырехугольник и заявил, что это могила женщины Райханат, которая умерла мученицей в давнее время, и тело ее не истлело, и саван на ней такой-то.

Представитель Аслан-хана засмеялся и сказал (тогда моему отцу) (Добавлено над строкой): «Как может быть могила человека на свалке? Если это окажется неправдой, Аслан-хан убьет тебя».

В это время один из мюридов отца подвел быка и сказал: «Если здесь могила, то зарежьте быка в жертву душе Райханат». Человек начал копать в том месте, которое указал мой отец.

Мой отец указал ему (то есть тому, кто копал) размер глубины могилы; когда дошли до могильной ниши, увидели (труп) женщины, свежий, ни один член ее не истлел. Волосы были целы, голова будто она положила ее только что. Тогда приближенный хана удивился, увидев это чудо и не мог выговорить ни слова. А мюрид с радостью и огромным удовлетворением тотчас зарезал быка над могилой.

Представитель передал (все это) Аслан-хану, который признал чудодейственность (карами), которую он постоянно отрицал. Тогда он оставил в покое отца и оказал ему почести.

Об этом случае узнали и в других селениях, и люди начали стекаться к отцу со всех сторон больше, чем раньше, а могила мученицы стала посещаться, (но на некоторое время, а затем была заброшена) (Добавлено на поле, слева).

Таких чудес у нашего отца много, мюриды его знали об этом. Мы здесь о них не упоминаем во избежание многословия.

Каждый святой угодник имеет свой дар чудес, в этом нет сомнения, (точно) как и пророки имеют способность творить чудеса. Эти установления истины стойкие, и все мусульмане убеждены в этом.

Однако (вот уже триста лет) (Добавлено слева, на поле) богоугодники (авлийа) стали жить скрыто, теперь они не проявляют себя, как об этом пишут в исламских книгах.

Благодаря вышеупомянутому чуду и божественной мудрости мой отец уцелел и избавился от зловредности тирана Аслан-хана и достиг своей цели. Хвала Аллаху, который возвышает своего раба.

Вот так рассказал мне (все мой отец) лично.

Когда Газимухаммад в первое свое посещение пришел к моему отцу и вошел в его комнату со своими товарищами, а перед тем, как войти в комнату, сказал ему: войди первым в комнату и сядь возле него (отца), а я сяду рядом с тобой и буду испытывать его, знает ли он таинственный (мир), как об этом говорят, или нет. Товарищ вошел первым, приветствовал моего отца и сел возле него, как поручил ему Газимухаммад. Когда отец мой увидел Газимухаммада, то сказал: «Добро пожаловать, о Газимухаммад», взял его руку, посадил рядом с собой, говоря: «Место, которое ты заслужил (вот) это, а не рядом со своим товарищем». Мой отец раньше никогда не видел его. Газимухаммад был поражен прозорливостью моего отца и сказал: «Откуда знаешь, что я Газимухаммад?»

Тот улыбнулся и ответил: «Разве не написано в наших книгах: «Берегитесь прозорливости правоверного, так как он смотрит божьим оком и видит все, что есть в мире видений». Разве ты сомневаешься в том, что я правоверный?»

Газимухаммад воздержался от ответа и признал прозорливость (моего) отца. Затем мой отец обратился к его товарищу и сказал: «Твое повиновение отцу, которого ты покинул, угодное Всевышнему Аллаху, чем посещение меня хотя бы сто раз». А этот человек был именно таким. Услышав слова моего отца, он был удивлен, а Газимухаммад еще более изменился в лице.

И вернулся оттуда Газимухаммад к себе домой, получив тарикат от моего отца, удалился в уединение, как было ему велено, в келью, построенную для него на окраине Гимры. Некоторые люди начали убегать к нему. Так прошло некоторое время. Он навещал наставника (шейха) моего отца Мухаммада-афанди Кюринского, как и моего отца, и также принял от него (Мухаммада афанди) тарикат. И афанди велел ему то же, что и сам мой отец, то есть уединение. Через некоторое время Газимухаммад сделался другом Мухаммада-афанди и женился на его дочери.

В это время в голове Газимухаммада зародилась мысль, подогревавшая к борьбе за веру (джихад)  это итог долгих размышлений над жизнеописанием пророка (сира) и Корана, аяты, которого призывают к джихаду с врагами. Газимухаммад посоветовался с Шамилем по этому вопросу и сообщил моему отцу свои намерения. Мой отец не согласился с его решением по двум причинам: во-первых, он точно знал, что джихад Газимухаммада с русскими долго не продлится, (его) конец обязательно рано или поздно придет. Кроме того, область (вилайат) Дагестан была свободна от русских войск, забыта ими. Если же Газимухаммад или другой поднимется, несомненно, русские войска прибудут со всех сторон, и Дагестан превратится в место жительства русских.

Вторая причина: тарикат, который принял Газимухаммад от моего отца, не велит вести джихад, так как он (джихад) (признает) только упоминание Аллаха Всевышнего (зикр), не более.

(Мой отец) написал ему письмо, содержание которого заключалось в следующем:

«Совершенный ученый мюрид Газимухаммад, если ты вступил на путь накшбендийских наставников, настоятельно тебе нужно неотступно уйти в уединение и многократно славословить Аллаха и наставлять тех, кто тебя навестит, тому, что ты знаешь. Тебе нет нужды толкать людей на смуту и гибель. Известно, что смуты без конца будут продолжаться, если ты начнешь дело, которое ты хочешь».

Когда Газимухаммад прочел письмо моего отца, ему это не понравилось, он не отказался от своего намерения начать джихад. Тогда он писал вторично письмо шейху Мухаммаду Кюринскому, который был полон гнева на Аслан-хана Газикумухского за выселение его из родных мест и приложил к письму стихи из Корана о джихаде; подобно стиху: «Пророк, решительно воюй с неверными, с лицемерами и будь жесток к ним» (66:9) и другие такие же аяты.

С этим своим посланием Газимухаммад отправил также и письмо моего отца.

Содержание письма Газимухаммада к шейху Мухаммад-афанди, после подобающего привета и пожелания, (заключалось в том), что: наставник Джамалуддин запрещает мне в прилагаемом письме борьбу за веру, в то время, как Всевышний Аллах, согласно упоминаемым благородным аятам, призывает (к борьбе), какому из этих двух (высказываний) мне повиноваться? Шейх ему ответил: «Велению Аллаха целесообразнее повиноваться, чем распоряжению Джамалуддина. Но ты выбери то, что считаешь нужным».

Кюринский шейх, зная, что Аслан-хан враг мюридов, и особенно Сурхай-хана Газикумухского, который воевал с русскими и изгнал Аслан-хана из Газикумуха, разрешил Газимухаммаду джихад, полагая, что если он (Газимухаммад) захватит его владение Газикумух, то выгонит Аслан-хана из страны ,подобно тому, как он сам был изгнан из своего селения. Если бы Аслан-хан обошелся с людьми более учтиво после изгнания шейха и попрания его авторитета, шейх не разрешил бы ему джихад. Тем более, что Газимухаммад всегда повиновался ему. А народ остался бы и поныне в спокойствии. Газимухаммад с того времени начал запрещать людям употреблять опьяняющие напитки, курить табак, играть на бубне и танцевать с женщинами (хотя это разрешается в книге «Шарх аль-Мухаззаб») (Добавлено слева, на полях), а что касается вообще танца, то он не запрещен для мужчин (в нашем шариате) (Добавлено слева, на полях). Если в нем есть жеманства, как это делают похожие на женщин мужчины, то это тоже запрещено.

Часть людей подчинилась Газимухаммаду и последовала за ним; другие же не соглашались с ним, считая все это слишком суровым. Его помощником тогда сделался его друг и ученик Шамиль. Газимухаммад настойчиво начал добиваться своей цели. Однако один гимринский ученый по имени Даудилав стал самым ярым противником Газимухаммада и делом и словом. У Даудилава в селении Гимры был тухум, и опираясь на мощь своего тухума, он причинял Газимухаммаду много неприятностей.

Этот ученый имел дружеские связи с эмиром Уллубием Эрпелинским (ал-Ирфили)  и шамхалом Таркинским (ат Таргули),  которые препятствовали Газимухаммаду во введении шариата. Даудилав многократно ходил к ним, клевеща на него, и просил у них помощи для изгнания Газимухаммада, из Гимры, на что те дали свое согласие. Уллубий выступил против Газимухаммада, но некто известил его до того, как Уллубий дошел до Гимры. Даудилав тоже находился с Уллубием (Добавлено слева, на полях). Газимухаммад с мюридами приготовился встретиться с Уллубием.

Когда Уллубий с отрядом поднялся на вершину горы, откуда видно Гимры, Даудилав поспешил в селение и был задержан и опрошен о поведении его и о цели пребывания у Уллубия. Даудилав испугался и не смог ответить.

Мюриды били его так, что он без сознания рухнул на землю, они растоптали его ногами и умертвили. Тогда родственники Даудилава выступили против Газимухаммада и Шамиля; когда Шамиль возвращался оттуда, один из двоюродных братьев Даудилава подкрался с обнаженным кинжалом к Шамилю, чтобы ударить его, а он ничего об этом не знал, но мюрид Газимухаммада заметил его и, встав за ним, крикнул: «Смотри позади себя». Обернувшись, Шамиль увидел его и ударил нападавшего в спину, свалил на землю и выбил из его рук кинжал. Шамиль наступил ногой на него и сказал: «Негодяй ты, враг божий. Кто защитит тебя от меня теперь? Убить тебя или нет?» Затем Шамиль простил его, и он был передан как арестованный и они поселили его. Когда весть о случившемся дошла да Уллубия, он повернул свой отряд назад. С того дня жители аула Гимры начали бояться Газимухаммада больше, чем раньше, так что он подчинил их быстро, и после этого ему уже не противоречили. Газимухаммад запретил им употребление недозволенных и порицательным вещей, таких как выпивка и т. д.

После окончательного подчинения жителей этого селения Газимухаммад отправился в окрестные Гимры селения

Рассказ об угоне Газимухаммадом стада овец из селения Каранай (Записаный на полях)

Когда воины Газимухаммада угнали овец из этого селения, они попросили его распределить добычу поровну. Газимухаммад сказал им: «Какой раздел вы желаете: Всевышнего Аллаха или людской?» Они ответили: Всевышнего Аллаха, полагая, что это будет более справедливым дележом. Тогда Газимухаммад начал так: одному две овцы, второму три, следующему четыре. По окончании раздела Всевышнего Аллаха он сказал: «Вот это и есть раздел Всевышнего Аллаха».

Тогда воины ответили: мы не хотим такого раздела. Тогда разделили поровну.

Люди стали приходить к Газимухаммаду целыми группами со всех сторон. Когда дела Газимухаммада окрепли и войско его увеличилось, он двинулся против русских. В расположенном выше Темир-Хан-Шуры лесу, называемом Агачкала, а это на кумыкском языке (Букв.: «на языке равнины») означает «укрепление, возведенное посредством деревьев» ( «деревянное укрепление»), произошло столкновение между ними. Отряд Газимухаммада укрепился в лесу завалами деревьев; оба отряда потеряли в этой местности по несколько человек убитыми, после чего они разошлись по своим местам.

Через некоторое время Газимухаммад направился к крепости Тарки (Таргу)10  и осаждал ее несколько дней. Русские ушли из крепости и обманули войска мюридов, заложив порох в тайниках. Когда войско Газимухаммада вошло в крепость со всех сторон, то крепость взорвалась и мюриды взлетели в воздух. Мне рассказывали очевидцы, которые были тогда с Газимухаммадом, что руки и ноги людей взлетали в воздух и падали обратно на землю.

Пороховой погреб нанес войскам мюридов великий ущерб. Войска Газимухаммада вернулись. Затем, через некоторое время, они отправились в город Эндирей,  осадили его, и через несколько дней покорили его население.

Через некоторое время Газимухаммад напал на крепость Кизляр. Отряд вернулся оттуда с пленными, убитыми, огромным награбленным имуществом их (то есть жителей Кизляра).

В то время, когда дела Газимухаммада постепенно начали идти в гору, он пал мучеником в Гимринской теснине, окруженной большим отрядом корпусом барона Розена, того самого, кому Шамиль написал во время своего имамства нижеследующее письмо: «От нуждающегося во Всевышнем Аллахе Шамиля его превосходительству, высокому саном, владетелю многих войск и богатых краев, вали области Дагестан, великому барону Розену. Затем. Слушай, что я изложу тебе о событиях и случившихся у нас происшествиях: когда я был в уединении, занятый служением своему Творцу, ко мне устремились коварные люди со злыми намерениями, направились ко мне с большим войском и окружали меня длительное время. Я попросил у них именем Аллаха, чтобы они оставили меня в покое в моем уединении; они не слушали меня и продолжали свои козни изо дня в день.

Со мной из моих приверженцев (асхабов) не осталось никого, кроме двадцати человек. Я убежал от них (от коварных) да отделит их Аллах, в пещеру, покинув свою родину. Затем я вошел в селение Ашильта,  и туда они явились за мной. Я по-хорошему советовал им и просил их, чтобы меня оставили в покое, но они не приняли мой совет и просьбу. Тогда я сообщил об их делах твоему заместителю генералу Клугенау.  Тот велел им оставить меня в покое и запретил им их деяния и коварство. Но не послушали его. Тогда я, засучив рукава, собрал свое войско, и с соизволения Аллаха сделал с ними то, что сделал и выполнил по отношению к ним божественное веление. Что касается прекращения военных действий и заключения с тобой мира, то я этого желаю без сомнения и постоянно ищу до сих пор.

Я не предпринимал зла и коварства против Ваших наибов и крепостей, пока они сами не вознамерились господствовать над нами и двинулись на нас для войны и порабощения. Если соглашение будет достигнуто между нами, то оно будет распространяться на всех, кто находится в моем распоряжении из мусульманских войск.

Я не желаю ничего с вами, кроме мира, если вы оставите нас в наших краях, не принуждая нас ко всему, что мы порицаем.

Мир тем, кто следует по правильному пути». Конец письма Шамиля.

Краткое содержание этих событий таково: когда Газимухаммад узнал, что наместник направился на него с войском, он поспешил укрепить отдельные места гимринской теснины валом. Он построил дом для них (то есть своих приверженцев), которые были в количестве шестисот человек (Над строкой). Когда Газимухаммад и его войско приготовились к борьбе против русских, наместник напал на него со своим войском и окружил дом, где укрылись Газимухаммад, Шамиль и их сподвижники (асхабы) (Вставка на полях). Войска Газимухаммада были разбросаны по отдельным пунктам. Между противниками целый день шел сильный бой. Дом, в котором находились Газимухаммад и Шамиль, был окружен. Когда Газимухаммад убедился, что от русских нет спасения, и что он непременно будет убит, то он посмотрел на своих сподвижников и сказал, что смерть для человека неизбежна и что смерть вне дома, при нападении на русских, достойнее, чем смерть внутри комнаты, подобно испуганной от ужаса женщины.

Он покаялся перед Всевышним Аллахом, затем повторил формулу: «Нет божества, кроме Аллаха», прочел несколько стихов из Корана о достоинстве джихада (борьбы за веру) и смерти мучеником от рук русских, и, обнажив свою саблю, выскочил из комнаты и напал на них. Едва он поднял руку на солдат, как камень, брошенный с крыши дома одним из них, угодил в него. Он упал навзничь. Солдаты бросились на него со штыками и убили его.

Когда Шамиль из комнаты увидел, как Газимухаммада убили враги, то сказал своим сподвижникам: «После того, как погиб наш наставник (саййид), мы не видим в жизни чего-либо хорошего. Нам следует выступить и умереть». Потом он выскочил на улицу с гимринским муэдзином и с другими товарищами с обнаженными шашками (Вставка на полях) (проявил и здесь свойственное ему мастерство и с порога комнаты прямо слетел на врагов) (Этот текст вставка в верхней части поля). Этот прыжок, похожий на полет, был длиной в двенадцать локтей.

Время было вечернее; солдаты бросали в него камни с крыш дома, как и на Газимухаммада, (но шея его уцелела, однако камни проломили бок, было поломано восемь ребер, и это причиняло ему невыносимую боль в плече) (Текст на полях).

Когда Шамиль порывался уйти, один из солдат подскочил к нему, чтобы поразить его, но Шамиль, опередив его, прикончил врага. Другой также был убит, затем третий, но четвертый проколол ему левый бок штыком, который вошел в грудь и вышел со спины. Шамиль схватил переднюю часть ружья солдата и притянул его к себе прежде, чем тот вынул штык из груди Шамиля, и убил его; затем вытащил штык и бросил его.

Шамиль бросился спасаться; к нему подскочил в это время горский боец в бурке и, присел на землю, выстрелил из ружья, пуля прошла над головой. Шамиль покончил с ним несколькими ударами шашки, (хотя горец старался обороняться от него буркой) (Добавлено на полях). Это был пятый убитый рукой Шамиля в этот день. Шамиль стал искать укрытия от войск русских, он едва не рухнул на землю из-за большой потери крови, затем он скрылся за скалой. Так и оставался он здесь теряя силы. Тут к нему подошел гимринский муэдзин,  который был в доме вместе с ним и который также получил несколько легких ран.

Когда он увидел Шамиля, воскликнул удивленно: «Как ты очутился здесь? Ей богу, я полагал, что ты убит». Муэдзин справился о его здоровье, затем попытался перетащить его в другое место, чтобы враги не обнаружили его. Шамиль ему сказал: «Ты не губи себя ради меня и ищи себе спасение, а меня теперь можно считать среди мертвых». Муэдзин поклялся, что не покинет этого места без него. Шамиль встал, опираясь на него, и пошел, как ребенок, который только начал ходить. Так они оба постепенно удалились и наконец, скрылись от русских. В этот день пали мучениками несколько человек из мюридов Газимухаммада; селение Гимры было сожжено, русские забрали тело Газимухаммада с собой, остальные шахиды были похоронены на кладбище Гимры, которое называется ныне кладбищем шахидов.

Шамиль добрался до селения Унцукуль, там лечил его гимринский Абдулазиз, отец его жены Патимат, матери его старших сыновей. Останки же Газимухаммада были похоронены в Тарки.

Когда имамство перешло к Шамилю, он отправил Кебедхаджиява из Унцукуля с двумя товарищами в селение Тарки, чтобы он раскопал могилу Газимухаммада и перенес прах его в селение Гимры, прах был перенесен и погребен на кладбище . Сейчас могила его находится там, посещаемая людьми, которые получают благословение через него.

Глава 2. О ВТОРОМ ИМАМЕ ГАМЗАТБЕКЕ ГОЦАТЛИНСКОМ (АЛ-ХУЦАЛИ)

После того, как Газимухаммад пал мучеником за веру, народ присягнул на имамство Гамзатбеку. Он был из эмиров знатного происхождения, авторитетным среди людей, храбрым, разумным, предприимчивым, прозорливым, проницательным. Он стал последователем Газимухаммада и начал исполнять законы шариата в Дагестане.

Сначала Гамзатбек стремился мобилизовать людей, привлечь их на правильный путь и подчинить их. Во время его имамства люди разделились на две группы: одна подчинилась и следовала ему, другая противилась ему, враждовала и боролась против него. Как только он подчинил жителей Койсубули,  то отправился со своим войском в Аварию с целью подчинить ее правителей и все население.

Когда он достиг Аварии со своим войском и Шамилем, то потребовал к себе сыновей Баху-бике11 -Нуцалхана, Уммахана и Булачхана. Когда они прибыли к нему со своими приверженцами, Гамзатбек начал переговоры с ними о введении шариата в Аварии и подчинении населения ему по части приказов и запретов.

Сыновья Баху-бике воспротивились его цели. Через несколько минут Гамзатбек вышел для омовения в реке Тобол, а с эмирами (ханскими сыновьями) остались Шамиль, мюриды Гамзата и остальные воины, стоящие в поле.

Во время переговоров товарищи Гамзатбека узнали, что Буга Цудахарский, который был в бегах за убийство сына Иманали, дяди Гамзата, находится среди хунзахцев. А до этого Буга бежал в Аварию из-за того, что он убил в Цудахаре одного человека; Гамзат потребовал выдачу убийцы, чтобы отправить его в Гоцатль к дяде для расплаты.

Хунзахские сторонники эмиров не согласились передать его в руки Гамзата. Из-за этого между мюридами Гамзатбека и сторонниками эмиров (хунзахских ханов) произошло столкновение (Весь этот текст на левом поле), началась перестрелка. Были убиты ханы и несколько человек с обеих сторон.  Сторонники ханов обстреляли палатку Гамзатбека, они полагали, что он там, а в это время Гамзатбек на берегу совершал омовение для намаза. Его палатка в тот день была испещрена пулями, как сито.

(На полях: Булачхана -самого младшего из ханов- бросили в реку Унсукуль после избрания Шамиля на горе Арак меэр, в местечке Гортло-Кал (Хурукал, согласно воле избирателей имама.)

В тот день был убит Мурадбек, брат Гамзата, Чупан, двоюродный брат Гамзатбека и другие мюриды.

А из сторонников хана были убиты: известный ученый НурМухаммад ал-Авари (Хунзахский)  и другие авторитетные мужчины ханши Баху-бике.

По возвращении Гамзатбека в палатку Шамиль поспешил доложить о случившемся, и они, встретившись посреди дороги, посовещались о дальнейших действиях.

Все дошло до Баху-бике, события очень огорчили ее, она села на черный войлок и поклялась, что не покинет свое место, пока не покончит с Гамзатбеком или не выгонит его из аварских земель.

Видя горе Баху-бике по своим детям, жители Хунзаха (Авар12)поклялись отомстить за убийство эмиров Гамзатбеку и его войску: или уничтожить Гамзатбека, или изгнать его войско из их земель.

Гамзатбеку было доложено об этом. Люди Хунзаха настаивали на убийстве Баху-бике, иначе она не даст покоя никому из мусульман. Гамзатбек не согласился убить ее, говоря: «Что же можно ожидать от женщины, нет пользы от ее уничтожения». Тогда они вторично настояли на этом и принудили ею покончить с ней. Тогда Гамзатбек велел своим мюридам отправиться во дворец ханши и забрать все ее имущество и собрать все то, что найдется в ее доме. Когда они прибыли к ней в Хунзах, то не нашли ее ценностей, так как она, узнав об их намерениях, спрятала все. Мюриды погрузили на две подводы все, что обнаружили во дворце. Сначала Гамзатбек распорядился отправить в Гоцатль все, что нашли у нее. А затем приказал вернуть имущество с дороги в Хунзах (Запись на полях).

Баху-бике схватили во дворце и повели на казнь. Палач всадил в ее шею кинжал, (но она не умерла); когда палач хотел нанести второй удар, Баху-бике сказала: «Хватит, хватит».

Теперь хунзахцы настроились против Гамзатбека и его войска окончательно. Несколько человек из них, в том числе и Осман, браг наиба Хаджимурада,  поклялись убить Гамзатбека.

Когда близкие и друзья Гамзатбека, в первую очередь Шамиль, узнали об этом событии, они посоветовали удалиться из Хунзаха, иначе на него будет совершено покушение, и сказали: мы истинно знаем, что хунзахцы никогда не забудут убийства своей ханши Баху-бике и ее сыновей. Гамзатбек не захотел даже слушать их и сказал: «Если Аллах пошлет па меня хунзахцев и моя жизнь окажется в их руках, то, конечно, спасения мне нет; в противном случае присяга их ничего не стоит».

Однажды Гамзатбек пригласил несколько человек из тех, кто дал клятву убить его, чтобы испытать, не выдадут ли они своей клятвы? Но заговорщики заранее договорились не брать с собой никакого оружия, зная, что это хитрая ловушка.

Отправились они в шубах и шароварах, маскируя лицо так, чтобы оно побагровело. По очереди они вошли к Гамзату. Когда тот увидел их в таком виде, подумал, что будь этозаговорщики, не явились бы в таком виде очень спокойно. Сердце Гамзатбека успокоилось, увидя их одежду и вид.

После их ухода Гамзатбек, обращаясь к тому, кто предупредил его о заговоре, сказал: «Не говорил ты, что они хотят убить меня? Клянусь Аллахом, мне не показалось, что они хотят этого. Если бы они хотели убить меня, то не вошли бы ко мне без оружия, делая вид, что ничего не знают».

Несколько дней спустя после этого случая Гамзатбек готовился в пятничный день пойти в мечеть для молитвы. В это время к нему явился его мюрид (испытанный храбрец, хунзахский Хаджиясул Мухаммад) (Добавлено на полях л. 21б), который раньше не говорил ничего о заговоре. От имени Аллаха он заклинал его не идти сегодня на пятничную молитву, ибо если он пойдет, то непременно его могут убить. Гамзат не послушался его и ответил, как и раньше. Он отправился в мечеть. Когда он вошел со своими мюридами, а среди них был и Гаджиясул Мухаммад, самый любимый им среди мюридов, и храбрейший из них, встал глава заговорщиков Осман и обратился к своим сторонникам: «Почему вы не встаете перед величайшим имамом?», тем самым насмехаясь над ним. Все встали. Осман тут же встал перед Гамзатом, вынул из-под своей бурки пистолет и выстрелил в грудь Гамзата, говоря: «Стой, теперь, осел!»

Хаджиясул Мухаммад тут же вынул свой пистолет и выстрелил в Османа. «И ты стой, сын тирана», сказал он. Произошла резня между двумя группами и пятничная молитва не состоялась. Гамзатбек был доставлен домой мертвым. Шамиля в это время в Хунзахе не было.

Через день Шамиль послал аварского Гунцала Хунзахского в Хунзах (Авар) разузнать о положении Гамзатбека, внушив ему, что на дороге он может задержаться только на три дня.

На четвертую ночь после его отъезда жена Гунцала постучала в ворота дома Шамиля, который был уже в постели, это было в полночь. Услышав стук в дверь, Шамиль встал, открыл ворота, а в воротах стояла жена Гунцала, которую он послал к Шамилю поспешно (Букв.: без устали), чтобы известить его, что он прибыл, но устал в дороге и потому не посетил его. И Шамиль узнал о смерти Гамзатбека в таком положении.

Глава 3. О ДЕЛАХ ТРЕТЬЕГО ИМАМА ШАМИЛЯ ИЗ ГИМРЫ

Родился он в селении Гимры (от отца гимринца и матери ашильтинки) (Эти слова зачеркнуты и заменены большой вставкой) из рода Пирбудага. Дед его в пятом колене Али из Газикумуха.  (отец Шамиля Денга-Мухаммад происходил из аварских узденов, мать Баху Меседу дочь Пирбудага бека из Ашильты) (Текст записан между строк)13.

Шамиль вырос в Гимры. Когда достиг совершеннолетия, он подружился с имамом Газимухаммадом и учился у него. Ходил с ним по селениям Дагестана и равнинам мутаалимом (Имеются в виду горные (в данном случае аварские) и равнинные (кумыкские) селения). Они были закадычными друзьями, более того, они были как дети одних родителей; иногда между ними бывали дискуссии по вопросам науки и других духовных занятий. Шамиль, хотя и был младше Газимухаммада, в большинстве случаев выходил победителем, но и бывал побежден также в ряде случаев.

Как близкий друг Газимухаммада во время мутаалимства, Шамиль не разлучался с ним и во время имамства.

Первоначально Шамиля звали Али, затем, когда он часто стал болеть, переменили ему имя, как это было в обычае у дагестанцев, когда дети болели, и дали имя Шамиль Али. В разговоре зачастую опускали вторую часть, отсюда Шамиль. Этого имени ни в Гимры, ни в окружных селениях, не говоря уже о его роде, нигде не было. Первоначально его звали Шамиль. Но он прочитал в книгах, что Шамиль это ошибочно, правильно Шамуиль (или Шамвиль). Это было имя одного из израильтянских пророков. Когда он узнал, что его имя совпадает с именем пророка, очень обрадовался и с того времени назвался Шамуиль.

Шамиль рассказывал, что он отправился однажды, будучи мутаалимом, в селение Эндирей к своему отцу Денга-Мухаммаду, а тот находился там по торговым делам. Когда Шамиль пришел в селение, ему сказали, что войска генерала Ермолова  расквартированы на окраинах Эндирея. Это было первое появление Ермолова с войсками в Дагестане.  Шамилю захотелось посмотреть вблизи русское войско, которое он раньше никогда не видел. Когда он подступил к селению, то увидел большое пространство, на котором были разбиты палатки; Шамиль прошелся между ними, с любопытством разглядывая их и военное снаряжение.

Случилось, что Шамиль заметил солдата с ружьем, который нес караул. А тот, увидев молодого Шамиля, подошел к нему и сказал: «Айда, татар, айда, айда!» А слово «айда» созвучно с дагестанским словом («пайда»), употреблялось солдатами в разговоре и означало «уйди». Шамиль выбрался из палаток и рассказал своему отцу, что видел. Шутя, Шамиль вспоминал потом, что если бы тот солдат на караульной службе узнал бы в нем будущего врага, то убил бы его тогда еще.

А Ермолов настолько был известен в Дагестане, что если плачущему ребенку скажут: «Молчи, а то Ермолов придет», он сейчас же умолкал.

Шамиль с детства любил ученых и благочестивых людей, постоянно общался с ними; ненавидел он пьющих спиртное и курильщиков табака.

Его отец Мухаммад любил выпить и часто бывал нетрезвым. Шамиль очень переживал и просил его не пить, (даже неоднократно заставлял его поклясться на Коранет (Добавлено на полях страницы)), что больше никогда не будет пить и прибавлял, что выпивка запрещена Аллахом и его посланником, и что поэтому следует воздерживаться от этого.

Отец согласился с этим и дал своему сыну обещание больше не пить. Но все же он не мог удержаться от выпивки, часто бывая пьяным и соседи смеялись над ним. Шамиль беседовал с ним вторично и еще не раз, но отец не внял его советам. Когда Шамиль убедился, что отец не может воздержаться от выпивки и пьянства, он подумал про себя: «У него нет другого сына, кроме меня, и самое дорогое для него это я. Я скажу, что если он будет продолжать пить, я убью себя, возможно, тогда он откажется от своего питья». С этой целью Шамиль отправился к отцу и дал знать знаками, что заколет себя, если тот не откажется от вина.

Зная решительность своего сына, отец испугался и стал умолять его именем Аллаха не делать этого, так как он раскаивается перед Аллахом за то, что пил и не будет  в будущем пить. Действительно, отец Шамиля больше не пил.

(Отсюда видно, что Денга-Мухаммад очень любил своего сына, так как на него не подействовали присяги и уговоры, а только страх потерять сына в силу его решительного характера, так как убедился, что сын может зарезать себя) (Этот текст добавлен, на поле, с левой стороны). В подобных случаях в молодости Шамиль решительно придерживался шариата.

Мне сообщил гимринский муэдзин, который находился с Шамилем на месте гибели Газимухаммада, как и упоминалось мною выше, что среди молодежи селения Шамиль был самым способным и самым первым во всех делах: в прыжках, борьбе, плавании, в знаниях и прочих делах.

В гимринских садах есть большой квадратный камень, через который Шамиль со своими сверстниками прыгал, но не один из них не мог прыгнуть до той черты, которую достиг Шамиль. (И раньше, когда Шамиль был мутаалимом в селении Тануси, он выделялся ловкостью в прыжках и в других спортивных упражнениях. Вся молодежь Тануси признавала его первенство и не могла состязаться с ним. Отсюда у жителей Тануси остались воспоминания о необыкновенном искусстве Шамиля в спорте. Он оставил след своей ноги на казенной плите в Тануси, как вечную память о себе (Вставка, зафиксированная на внешнем поле листа).

Часто проезжие путники останавливаются в садах Гимры, чтобы увидеть этот камень и стараются перепрыгнуть через него, но до сих пор никому это не удавалось.

А что касается его искусства плавания, то он был непревзойденным пловцом своего времени. Однажды Шамиль рассказал мне, что между ним и Газимухаммадом произошел спор о плавании. Газимухаммад ему сказал: в нашем селении не было до сих пор человека, который переплыл бы Ашильтинскую теснину, где сливаются два Койсу и образуется громадный поток, водоворот, кипящий, как котел. Шамиль ответил ему: я смогу переплыть этот водоворот. Газимухаммад усмехнулся и сказал: главное не в умении плавать, а выбраться благополучно из этого места, стало быть ты поплывешь, но не сможешь выйти. Их спор кончился тем, что Шамиль не отказался от задуманного из страха перед гибелью: если спасется хорошо, если же нет то такова воля Всевышнего Аллаха.

Газимухаммад, Шамиль и несколько людей отправились к назначенному месту. Когда они дошли, Шамиль снял свою одежду и с кручи прыгнул в теснину. «Сначала, говорит Шамиль, несколько минут я оставался под водой, но будучи в силах выплыть на поверхность воды; каждый раз, когда старался вырваться, вода с силой вталкивала меня вниз. Но все же мне удалось, пустив в ход сноровку, выбраться на поверхность. Затем старался спасаться, пытался выйти к берегу, но оставался несколько минут в трудном положении. Каждый раз, как старался приблизиться к берегу, водоворот уносил меня к середине, так что я страшно устал и уже потерял надежду на спасение. Как мусульманин в предсмертной агонии, я повторил формулы единобожия. А река продолжала уносить меня. И вдруг посередине реки моя рука коснулась валуна. Я вцепился в него и немного отдохнул. Когда силы вернулись, я вышел на берег».

Газимухаммад издали наблюдал за Шамилем в воде. Когда он увидел, что Шамиль долго остается под водой и нет ему спасения, Газимухаммад сказал своим товарищам: «Ушел от нас наш друг. Говорил я ему, что нет спасения, если попасть в водоворот, потому что среди койсубулинцев нет никого, кто бы мог переплыть это место, но Шамиль не внял моим словам и решил доказать обратное и погиб». Но через некоторое время Газимухаммад увидел, что Шамиль идет за ним и (в шутку) (Написано над строкой) сказал ему: «Теперь я знаю цену твоей дружбы!»

Вот так, подобно этому случаю, Газимухаммад и Шамиль постоянно дискутировали между собой.

Однажды Шамиль рассказал мне следующее. В одном из дагестанских селений Газимухаммад и Шамиль были мутааллимами. Как-то раз Газимухаммад попросил человека, чтобы тот побрил ему голову, и сказал: «Ты должен побрить мне голову, не помочив ее». Обычно голову или бороду перед бритьем мочат водой. Кроме того, Газимухаммад повелел тому побрить голову против направления роста волос. Оба эти приема были тоже против обычного и причиняли боль владельцу головы.

Когда с бритьем было покончено, бривший сказал: «Как прекрасна моя бритва». Газимухаммад думал, что будут хвалить его, так как он выдержал такое неслыханное испытание (Букв.: совершил то, чего не слышал о другом в его эпоху), и сказал ему: «Эй ты! Смотри! Я думал, ты будешь удивляться, что я поступил сегодня против обычного среди людей, а вижу, что ты хвалишь свою бритву. Это несправедливо». Когда Шамиль спросил, почему он так поступил, Газимухаммад ответил, что сделал так, чтобы после его смерти люди вспоминали о нем хотя бы таким образом. И действительно воспоминание о нем сохранилось среди них.

Однажды Газимухаммад ел абрикосы, разрывая их на две половинки и наполняя их маслом. Такого раньше никогда не слышали. Когда его спросили, что это означает и для чего это он так делает, ответил так же, как и относительно бритья головы.

Я скажу, что подобными поступками он не надеялся на похвалу, так как и ему, и другим ясно, что эти поступки не заслуживают никогда похвалы. Вместе с тем, можно сказать, что сделано это было не напрасно. Самое верное то, что это горский взгляд (на вещи), не иначе.

Что касается Шамиля, то он не отставал от него во многих делах, но не приходил в восторг от бесплодных поступков. Вместе с тем, он любил борьбу, прыжки, бег, плавание и выходить победителем в них.

Однажды Шамиль мне рассказал, что он был в селении Кудутль мутааллимом. К нему явился некий Маххулав, что по-аварски значит «сын кузнеца» (Букв.: «сын железа»), и говорит: «Я слышал, что ты большой мастер борьбы, сильный, и что среди койсубулинцев и иных никто не превзошел тебя в этом. Я хочу испытать тебя. Давай поборемся» (Букв.: встань ко мне).

Шамиль ответил: «Я вовсе не такой, как ты слышал, и сейчас у меня нет желания бороться. Оставь меня в покое». Тот продолжал настаивать на своем, думая, что Шамиль испугался его. Друзья Шамиля стали уговаривать его помериться силами с тем. И уговорили. Шамиль увидел, что этот человек Маххулав возгордился, когда он уклонялся от борьбы, и они стали бороться на крыше мечети.

Мать Маххулава издали смотрела на них. В первой схватке человек обхватил Шамиля за пояс и головой уперся в его грудь. Шамиль его тоже обхватил по спине. Борьба затягивалась. Почувствовав сопротивление этого Маххулава, Шамиль решил положить его на землю. От силы давления головы Маххулава в грудь послышался хруст (грудной клетки Шамиля), Шамиль разозлился и бросил его наземь и придавил ногами его живот, сказав ему с насмешкой: «Почему ты теперь не встаешь, баба?» Схватив затем противника за ногу, он стал его волочить по крыше мечети, говоря: «Сбросить на улицу, что ли?» В это время издалека крикнула мать его: «Ради Аллаха, Шамиль, мой сын, мой сын!» Разозленный Шамиль ответил: «Эй, негодная! Если это твой сын, почему ты его около себя не держишь?»

Вследствие этой борьбы Шамиль целый месяц лежал больным. В другой раз Шамиль рассказал мне, что однажды на дороге он увидел молодого быка, который ревел, бил копытами и рыл ногами землю, взбивая ее над головой. Шамиль подумал: «Смотри на этого быка, он воображает, что на земле нет сильнее его. Я испытаю его и за рога повалю его на землю». Шамиль был тогда сильным юношей. Он подошел к быку и схватил его за рога и попытался повалить его на землю. Бык, даже не повернувшись к нему, стал бросать Шамиля из стороны в сторону. Шамиль не смог сдвинуть быка с места. В итоге этой схватки Шамиль смертельно устал, проболел месяц. Теперь он смеется над глупостью юности.

Однажды он рассказал о проделках в юности. Он часто отправлялся с юношами в сады. А в Гимры дороги между садами очень узки, так, что если встретишь осла, то пройти невозможно или ты или он должен уступить дорогу. А Шамиль в таких случаях, то есть когда встречал осла, перепрыгивал через него и шел своей дорогой, не дожидаясь, когда осел пройдет. Таких случаев у Шамиля было очень много, о них я не буду говорить, чтобы повествование не было очень длинным.

Теперь мы возвратимся к описанию присяги, данной жителями Дагестана на имамство Шамиля. После убийства Гамзатбека в Аварии, как было сказано раньше, собралось много алимов, раисов и знати Дагестана в местности Хуркукал на горе Арак. Среди прибывших на присягу были авторитетные люди, как Абдаллах из Ашильты, КурбанМухаммад из Чиркея (ал-Чиркави), Саид из Лгали, ХудайнатилМухаммад из Гоцатля (ал-Хуцули), Газиявдибир из Караты, Сурхай из Куллы (ал-Куллави) и другие.

Когда все собрались, договорились избрать Шамиля имамом.

Шамиль обратился к ним: «Вам лучше, чтобы я стал помощником имама (В тексте: «визиром имама»), нежели имамом; поэтому вам следует выбрать имама среди вас; я же и раньше при двух имамах Газимухаммаде и Гамзатбеке был помощником, хочу быть им и при третьем имаме. Собравшиеся в один голос сказали:  «Мы не видим среди нас более подходящего быть имамом, чем ты. Истинно, ты самый храбрый и знающий среди нас, самый совершенный».

Шамиль вторично настаивал на своем и обратился к Саиду из Игали, чтобы тот принял имамство. Но последний ответил: «Это не мое дело, я твердо знаю, что взять на себя имамство я не в состоянии».

Тогда Шамиль обратился к Сурхаю из Куллы, но и тот отказался, ответив так же, как и Саид.

Так продолжалось несколько часов, в течение которых уговаривали друг друга, но никто не соглашался. Когда же все убедились, что время проходит впустую, Саид из Игали обратился к Шамилю: «Ты более достоин быть имамом из всех нас, и если ты откажешься, то среди нас не найдется ни одного человека, достойного быть имамом. Если даже кто-нибудь и примет имамство, то он не будет пользоваться нашей любовью. А ты хорошо знаешь, что это собрание ждет избрания имама из нас и хочет вернуться к себе по домам. Если имама не изберут, то они не будут знать, к кому обратиться при надобности. А еще ты хорошо знаешь, что когда эти люди разойдутся, после их трудно будет собрать вторично; и русским это будет на руку, и они могут воспользоваться этим; тогда нам не трудно быть обманутыми. Ты это не понимаешь? Не хочешь нам добра?»

Шамиль задумался. Он понял, что Саид прав, и ответил: «Если дело обстоит так, как говоришь ты, тогда я возьму на себя тяжесть имамства, и ты хорошо знаешь. Саид, что проведение в жизнь шариата и политики среди наших людей очень трудное дело, имея в виду, что наши люди несведущи в правилах ведения воины. Однако ради общих интересов я согласился взять на себя такую ответственность, не вдаваясь в то, трудное ли это дело или легкое.

Присяга закончилась. Все были рады и поздравили его с имамством и молились Аллаху, чтобы оно было долгим и Божья помощь сопутствовала им в проведении закона пророка. Довольные, присутствующие разошлись.

С этого дня Шамиль приступил к своим обязанностям и стал подчинять жителей Дагестана себе, стремясь направить их на правильный путь, открыто и тайно, днем и ночью, и начал борьбу против тех, кто оказывал сопротивление.

Шамиль подчинил каждый дагестанский аул не один раз. Это потому, что Шамиль выступал против какого-нибудь селения, жители которого подчинялись, а через некоторое время они выходили из подчинения, тогда Шамиль вторично выходил на них и снова подчинял их.

Вот таким образом Шамиль очистил Дагестан от всякого упрямства и непослушания. Он обучал их законам Божьей веры, законам ислама, установил для них справедливость и правду, определил правильные исламские заповеди и нормы. Затем очередь дошла до Чечни. Сначала он отправился в селение Баян, а потом в Шобот. Он был тогда вынужден сняться с Ахульго под натиском войска Граббе, оставив своего сына Джамалуддина в качестве заложника у русских. Он испытал в это время большое горе: потерял своих жену Джавхарат и маленького сына Саида, а сестра его бросилась в Койсу.

Причина этих событий в следующем: когда начали подниматься к Ахульго, Шамиль обратился к своей сестре: «Сейчас необходимо нам направиться в Гох (Гох по-аварски холм, гора), так как русские на нас наступают. Если ты увидишь, что они тебя нагоняют, и нет от них спасения, то бросайся тогда в реку. Ты станешь мученицей».

Когда Шамиль и его последователи с женами и детьми поднимались на Ахульго, русские войска чуть не догнали их. Сестра Шамиля убедилась, что нет спасения, вспомнила слова брата, завернулась с головой в платок и бросилась в реку.

А жена Шамиля следовала за мужем с ребенком в числе других женщин. Русские стали стрелять в них. Жена его упала замертво на землю, сраженная пулей и оставалась лежать на месте смерти вместе со своим сыном Саидом, который кричал: «Мама, дай молока, я хочу есть!»

Когда Шамилю сказали, что маленький сын еще жив, находясь при мертвой матери, он спросил, кто пойдет за ним, и обещал много серебра. Но никто не вызвался, так как было рискованно: со всех сторон место это обстреливалось. Сам же Шамиль не мог идти будучи занят военными действиями. Интересы мусульман он поставил выше своего сына, который там и скончался. Если бы Шамиль ушел оттуда в другое место, то пострадали бы интересы мусульман, и Шамиль лишился бы и сына, и своих сподвижников. Это великая преданность (Букв.: ревность) со стороны Шамиля своему делу.

Когда Шамиль ступил на чеченскую землю, они поддержали его, как и жители Медины приютили Мухаммада, когда тот переселился туда из Мекки.

Чеченцы говорили ему: «Не переживай потерю Ахульго и горцев. Если они оставили тебя, то мы приютим тебя. Не беда. Мы будем воевать с тобой вместе против русских лучше, чем Дагестан». От этого сердце Шамиля успокоилось.

Затем жители Чечни стали стекаться к нему со всех сторон и проявили любовь к нему. Шамиль не жалел усилий, чтобы подчинить чеченцев, привлечь их к шариату, к исламским законам. Жители Чечни, как известно, были менее привержены к религии исламу, нежели дагестанцы. Шамиль тщательно сопоставлял и изучал оба края и пришел к выводу, что необходимо объяснение и исполнение всех установлений и правил шариата.

Шамиль назначил среди чеченцев муфтиев,14 мухтасибов, мудиров, кадиев, назначил из них тысячников, пятисотников, десятников. Устранил среди них все порицаемое по мере сил и открыл перед ними ворота смирения и поклонения, мечетей и медресе, салака, вакфов, закатов и других благотворительных дел; и перекрыл перед ними двери всего неприличного, как питье опьяняющих напитков, курение табака, языческие стихи, песнопения, всякие сборища и другие адаты, которые не соответствовали положениям Корана и хадисам посланника, а именно: убийства, исключая случаи возмездия, ограбление имущества людей, нападения, о чем мы расскажем подробно в нескольких следующих разделах.

Глава 4. О НАЗНАЧЕНИИ НАИБОВ И О ТОМ, КАК ОНИ УПРАВЛЯЛИ

После того как Шамиль очистил Дагестан и Чечню от всех своих противников и упрямцев, он назначил в них «стоящих во главе тысячи», которые у нас назывались наибами. Он установил для них специальные различительные знаки желтую чалму и две изготовленные из серебра, позолоченные бляшки на плечах с надписью: «Этот юноша проявил себя в сражениях, в бои он бросается как лев». Бляшки были удостоверены печатью Шамиля.

Назначение наибов происходило следующим образом: когда он хотел определить наибом в общество кого-либо из своих доверенных лиц, то он прежде всего приглашал его к себе и давал ему совет, содержание которого следующее: «Самое главное ты бойся Аллаха Великого в отношении дел тех своих людей, которых я передал тебе, назначая тебя главой над ними. Не подвергай их угнетению и не предавай их угнетателям. Будь к ним внимательным и милосердным, таким, каким бывает отец к своим родным детям. Чини над ними суд справедливый, беспристрастный. Не приближай к себе одного для дружбы и не отделяй от себя другого из-за вражды и неприязни. Будь для стариков сыном, для ровесников братом и для младших отцом и тогда ты в своем вилайате  не найдешь никакого врага. Если ты будешь стремиться поступать вопреки этому правилу, и не будешь требовать справедливых поступков от своего народа, то первым долгом на тебя падет гнев Господа твоего, затем мой гнев и гнев народа, и тогда никогда не справиться тебе с делом». Наибам разрешалось без представления имаму назначать пятисотенников над своими ополченцами и смещать, их, когда они захотят. Они имели право и на другие действия среди своих людей кроме казни, как рубить руку за воровство, чернить лицо и сажать на осла виновного, наносить удары плетью и т. д. Они имели право сами в своем вилайате назначать муфтиев и смещать их. А что касается казни преступника, действия которого привели к падению нравов среди подданных, то не было у наибов права на это, кроме как по совету с имамом Шамилем и при наличии неопровержимых доказательств (В оригинале написано на полях).

Назову наших наибов по порядку: В вилайате Анди был наибом Лабазан из Анди. Он был смелым, умным, красноречивым, справедливым, правосудным, авторитетным и в своем вилайате. Количество казненных в вилайате Анди за время его наибства достигло ста. Ни один не был казнен без вины. Он совершал казнь за шпионаж среди своих в пользу русских, за воровство, прелюбодеяние или другое преступление. Если бы он не был дерзким человеком с жестоким сердцем, то было бы больше порочности в его вилайате, так как наши мужчины из Анди не справедливы по своей природе, не правосудны и боятся из своих представителей власти только тех, кто твердо берется за них. Кроме того, среди них проявляется много притворства и распутства. Однако они всегда храбры. Они каждый раз, когда сталкивались с русскими, не возвращались домой без потери нескольких воинов из своей среды.

За справедливость, смелость и честность в делах любил Шамиль этого Лабазана. В начале имамства его он был помощником Шамиля, поэтому он его не смещал с должности наиба долгое время, несмотря на то, что люди стремились доносить на него. Об уловке этого наиба, чтобы подчинить жителей андийского аула Зило,  сам Шамиль однажды, рассказал мне следующее: как-то он и Лабазан со своим отрядом направились в Анди для подчинения его жителей. Другие наибы со своими ополченцами были рассредоточены по другим селениям Анди, с целью покорения жителей. Наибу Саиду из Инхо было дано распоряжение привлечь для борьбы с русскими аул Зило. Он не мог войти в село, так как двое из главарей аула засели в укрепленные сакли в центре с несколькими вероотступниками с целью борьбы с воинами Саида. В один из дней от Саида к Шамилю прибыл связной и передал следующие слова Саида: «Я окружил Зило на несколько дней в надежде, что жители его придут с покорностью, а теперь я вижу, что группа отступников укрепилась в домах с намерением бороться со мной. Они ко мне не идут и другим жителям села не позволяют ко мне прийти. Мои бойцы не хотят входить в селение, боясь смерти. Какое мне будет приказание теперь? Возвратиться или вступить в село любой ценой? Когда связной Саида пришел, Лабазан стоял возле Шамиля и он сказал Шамилю: «Ради Аллаха разреши мне пойти в Зило. Увидишь, что я с ним сделаю». Шамиль сказал ему: «Ты нужнее мне здесь и полезнее, чем в Зило».

Он попросил вторично разрешить пойти, и Шамиль, видя его настойчивость, разрешил и тот пошел пешком. Когда он достиг дороги к Зило, крикнул наибу Саиду, как бы броня его «Почему ты распоряжаешься нашими людьми и выгоняешь их из аула?» Когда обороняющиеся в доме увидели Лабазана, ругавшего Саида, разрешили ему войти в дом, полагая, что он пришел помочь им, убежав от Шамиля. Лабазан же приблизился к отступникам, обнажил саблю свою и, пользуясь их замешательством, быстро нанес удар по их шеям. Так он ввел в аул отряд Саида. Потом Лабазан шутил, говоря при этом: «Эх ты хиндахец,  настоящий герой должен вот так поступать, и показал на себя, а не так, как ты». Селение Зило было подчинено благодаря храбрости Лабазана, и за это Шамиль его очень любил. Заслугой этого же Лабазана было и подчинение аула Анди.

Наибом над аулом Ичичала был Кади  из Ичичала. Он считался алимом,  «обладал своим мнением», был храбр и пользовался уважением в своем ауле. Шамиль его любил за решительность и верность. Долго не снимал его с должности наиба, несмотря на множество доносов на него. Над ботлихскими аулами сначала наибом был Шахмаидарил Хаджийав из Чиркея. Он тоже был алимом общительным, тонким, но не был храбрым. За знания и давнюю дружбу и усердие в религии Шамиль любил его, а когда сместил, на его место был назначен Исмаил из Ботлиха. Он был героем, любимцем в своей общине, приятелем Газимухаммада сына Шамиля, погиб в битве при Буртунае. Над обществом Технуцал наибом являлся известный Хаджимурад  из Аварии. Впоследствии он был переведен наибом Аварии и на место его был назначен Хаджийав из Шотроды алим, человек трусоватый (буквально средний между трусостью и смелостью) и очень много разглагольствующий на собраниях.

Над таббуртийцами, известными как гарбилцы,  был наибом Гьада из Чарбили. В сражениях он был смел, дружил с Газимухаммадом,  алимом он не был и не отличался умом. До него там управлял старый соратник Шамиля Нурали  из Арадериха . Шамиль его любил за храбрость, справедливость и его авторитет среди народа.

Над чамалалцами Микаил из Гьаквари – богомолец и известный храбрец, пользовавшийся уважением у Шамиля. Он имел множество ран, из которых наиболее опасная была рана от штуцера, пробившая ему шею на вылет. Он умер от болезни в своем доме. Затем на его место поставили Гаджардибира из Гагатля . Он был алимом, храбрецом. Впоследствии пал в битве с русскими.

В аулах сильдийцев на границе с Тушетией и общиной  Грузии наибом был коротыш СагитилМухаммад  из Сильди, известный храбростью и оставшийся наибом до завоевания Дагестана. Шамиль его любил за остроумие. Над багулалцами  наибом был Баширбек из Газикумуха спокойный, здравомыслящий, уважаемый среди народа наиб. Впоследствии Шамиль узнал, что он тайно дружил с Агларханом Газикумухским, снял его с должности наиба и назначил на его место Шамхалдибира алима из Хилитури. Затем Шамиль взял Баширбека преподавателем своего сына Газимухаммада и он жил у него некоторое время, а затем поставил наибом над багулалцами. Он погиб в Чечне и враги отрубили ему голову. На его место наибом был поставлен Селимдибир алим из Хуштады . Он тоже погиб в Чечне.

Над тиндальцами Закарияхаджияв из Хуштады алим из рода алимов Мусалава Хуштадинского, известного в Дагестане. Он был уравновешенным, верным и справедливым человеком среди своих людей. Над жителями селения Харахи  и тех аулов которые вокруг него, наибом был назначен Мухаммадамин из Харахи. Он был алимом, не был трусом, многих людей замучил, убил и бросил в реку. Долго оставался наибом. Однако был смещен, когда Шамиль переехал в Дагестан, в село Ичичала. На его место был назначен учащийся примечетской школы Шейхулислам из Ороты , преподававший сыну казначея Шамиля Хаджииава, последний и явился инициатором назначения его наибом, предварительно расхвалив его перед Шамилем. Однако существенной пользы от него не было, так как он в действительности был мутааллимом, а не наибом.

Над селениями каратинцев в первое время наибом был алим, уважаемый среди своего общества Галбацдибир из Караты человек здравомыслящий, решительный, усердно защищавший шариат и устанавливающий его устои серьезно и основательно. Затем Галбацдибир управлял территорией андийцев и был смещен. Это случилось из-за того, что доносчики сумели отвратить от него Шамиля. Однако он не покинул Шамиля даже на горе Гуниб. Галбац умер по пути в паломничество. Над территорией каратинцев, которой управлял Галбац в качестве мудира, был назначен сын Шамиля Газимухаммад. Он жил в селении Карата до тех пор, пока не переехал в Гуниб. Так как он был сыном Шамиля, его уважали люди и довольно часто обращались к нему. У него была сосредоточена большая часть дорогого оружия и других ценностей из золота и серебра, взятых из казны (Официально казна и казначей находились при Шамиле) по причине того, что Карата была более укреплена чем Дарго (При Абдурахмане Шамиль (с июля 1845 г.) находился в Новом Дарго.).  Когда он переселился в Гуниб, перевезена была туда вся без остатка и казна, находившаяся в Карате. Когда Гуниб был завоеван войсками князя Барятинского,  содержимое казны уплыло в разные стороны часть из нее попала в руки Даниялу из Илису, а другая часть в руки других.

Над жителями Гидатли сначала был наибом Гитинав Гидатлинский друг и близкий человек Газимухаммада, погибший при сражении в Буртунае от шальной пули штуцера, которая была пущена издали и случайно попала ему в голову. На его место был назначен Абдурахим, сын Баширбека Газикумухского и зять Даниял-султана. Он был человеком, любившим компании и занятия развлечениями для своего удовольствия. Благодаря тому, что покровительствовали ему и Даниялбек, и Газимухаммад, он продержался на должности наиба до завоевания Дагестана.

Над аварцами наибом был известный предводитель Хаджимурад Аварский. Его боялось все население, примыкающее к границе Дагестана. Особенно плоскостные и даргинские жители. Он совершал набеги на них. Однажды он напал на окруженную земляными рвами Темир-Хан-Шуру и разорил лазарет, полагая, что это богатая торговая лавка. Когда он в спешке убирался оттуда, его сообщники утащили из лазарета матрацы и подушки для больных. Другой раз он совершил набег на село Верхний Дженгутай и захватил оттуда в плен ханшу Нухбике жену генерала Ахмад-хана Мехтулинского. Она была увезена в Аварию и они (Хаджимурад и Нухбике) были как муж и жена. Когда услышал Даниялбек Илисуйский эту весть, почувствовал сильное отвращение и тяжесть на душе. Он обратился за помощью к Шамилю и моему отцу, попросил у них приказать Хаджимураду освободить ее за пять тысяч рублей (манат). Однако Хаджимурад требовал за Нухбике пять тысяч рублей и рабыню, взятую Даниялбеком в любовницы. Даниялбек давал упомянутое серебро и не соглашался отдать рабыню. Что касается Хаджимурада, то он не хотел брать серебро, кроме как вместе с рабыней, если бы даже Даниялбек прибавил еще столько же серебра, то он бы не взял их из-за того, что они оба были врагами. Хаджимурад хотел унизить его, отобрав у него рабыню, которую тот очень любил. Зная это,  Даниялбек не желал отдавать ее и он попросил имама содействовать освободить ханшу Нухбике. Имам ответил, что он не заставит Хаджимурада отпустить ее домой, если он и сам этою не захочет. Если он желает этого, то он не воспрепятствует ею желанию. В конце концов, Хаджимурад добился своего, отпустил Нухбике, получив серебро и рабыню. Его наибство длилось долго.

Как-то раз он был отправлен в Хайдак со своим конным отрядом после того, как они просили Шамиля в секретных письмах послать надежного человека к ним. Когда он достиг селения Буйнак, то убил правителя Буйнака Шахвали, пленил его жену Султанат с двумя сыновьями и возвратился оттуда. Люди стали доносить Шамилю на него, что он не проявил интерес к делам жителей Хайдака, пока был у них, а погружен «был всецело в наслаждения. В то время Шамиль сместил с должности наиба Хаджимурада, чтобы для других наибов, которые делают упущения в службах, было уроком. Но вместе с тем у него было намерение назначить его по истечении некоторого времени вторично, т. к. он был полезный, прославившийся предводитель в своем управлении. Хаджимурада задело это смещение и он говорил: «Как имам посмел сместить меня, когда я являюсь наибом, сделавшим врагам то и то, я помогал ему в дни трудные и в дни благополучия! Разве я потерплю это». Наибом аварцев тогда был назначен Хаджиясулмухаммад из Аварии, прославившийся в битвах. Он был убит (ТаймасханилМухаммадом) ударами кинжала в бок в хунзахской мечети, когда тот вы ходил после моления, из-за того, что клеветники нашептали ему, что он имел близость с его женой. Этот Таймасханилмухаммад приходился лучшим другом Хаджимураду. Когда Хаджимурад пребывал в таком смятении, к нему в Батлаич собралось около пятисот бойцов-аварцев с намерением бороться с Шамилем. Они договорились об этом секретно от имама. Когда Шамиль узнал намерения Хаджимурада и его сторонников, то собрал войско вокруг Батланча, в котором укрепился Хаджимурад, и приказал этим войскам окружить Хаджимурада и его последователей, пригнав пушки и поставив их вокруг села. Вследствие этих события в сердцах людей появилась глубокая тревога и они говорили: «наши дела теперь не выправятся». Беспокойства, особенно всякого рода рассуждения, проникли среди мюридов, живших в Дарго. Когда два человека встречались на дороге, то разговор шел о Хаджимураде. Шамиль, узнав о распространившихся между мюридами тайных шептаниях, об их спорах и сомнениях, сам отправился в Хунзах. Хаджимурад со своими последователями оставался осажденным несколько дней. Затем авторитетные улемы усердно принялись добиваться от Шамиля прощения Хаджимураду за его нерадение допущенное им по собственной вине. Они хотели примирить их. С этой целью решили привести Хаджимурада к Шамилю, рекомендовав ему быть благоразумным и искренним.

Несмотря на то, что войско имама осталось вокруг Хаджимурада с большими орудиями, все же люди не успокаивались. Они говорили: «Если Хаджимурад начнет атаковать нас, то он, несомненно, обратит нас в бегство и откроет себе дорогу промеж нас туда, куда устремится». Это было действительно так, если бы он внутренне намеревался нанести удар мусульманам. Однако он этого не хотел. Подтверждением этому служит то, что князь Орбелиани секретно направил к нему начальника Саида из Гоцатля, чтобы тот сказал ему: «Я знал, что ты хочешь оказать сопротивление Шамилю. Ты делаешь благое дело и ты способен на это. Я буду помощником тебе, если ты захочешь, и отправлю войско туда, куда ты пожелаешь». (С посланником было специальное письмо, содержание которого мне не известно, однако слышал, что письмо было на языке жителей плоскости: «Мал да къан да къарт болмас эски душман дост болмас». Перевод на арабский будет таков: «Деньги и кровь не заржавеют, старый враг другом не станет». Орбелиани, приводя эту поговорку, хотел напомнить Хаджимураду событие, происшедшее в день убийства его брата Усмана мюридами, чтобы это способствовало усилению его гнева на Шамиля). Хаджимурад ответил, что он не нуждается в войске князя Орбелиани и что ему достаточно своих последователей, если дело дойдет до войны. Улемы и уважаемые и добрые люди заключили перемирие между ними до того, как дело дошло до столкновения, которое едва не случилось. Хаджимурад пришел к имаму, каясь и прося прощение за свои проступки. Имам посоветовал ему более не намереваться совершать подобное дело. Затем он был вторично назначен наибом.

В то время как он пребывал в таком приятном состоянии, завистники и клеветники нашли удобный случай, чтобы расстроить отношения между ними в третий раз. Они донесли ему, что имам имеет намерение убить его и что он еще не забыл проступок, который он совершил. Когда Хаджимурад услышал это сообщение, отправился с несколькими мюридами к имаму. Достигнув селения Анди, остановился в нашем доме, а раньше он останавливался у своего андийского кунака. У нас он остановился, опасаясь врагов, которые сыскали ему дурную славу перед Шамилем в первый раз. Что касается моего родителя, то он очень любил его и называл сыном, а он его отцом. Тем не менее, у нас он всю ночь не засыпал, ибо был наполнен тревогой. Для своей охраны он поставил одного мюрида стражником на крышу дома, а другого у ворот. Что касается моего отца, то он в тот момент не был в Анди. Когда приблизилось время рассвета, он отправился в сторону Дарго. Там он останавливался в доме Муртади из Уркачи, который был сотником над мюридами Шамиля, и являлся другом Хаджимурада. И прежде чем пойти к нему, он зашел к моему отцу, как это он делал всегда, когда приезжал в Дарго, и рассказал ему о случившемся. Мой отец сказал: «Все, что ты слышал, чистейшая ложь и наговоры завистников, которые желают твоей гибели, так что ты не верь разговорам врагов».

И поклялся ему мой отец в том, что любит и уважает его и что это он знает достоверно, так как между ними (между Шамилем и Джамалудином) нет такой тайны, которую не сообщает один другому. Он сказал ему: «Я увижу имама до того, как ты увидишь его, и спрошу у него об этих обстоятельствах, которые досаждают твоей душе. Не терзай себя, сын мой, дай покой своему сердцу». Хаджимурад пошел к Шамилю и сказал ему: «О имам, поистине завистники не дают мне покоя и передышки. Они угрожают мне тем, что ты хочешь убить меня». Шамиль объявил ложным этот разговор и сказал ему: «Ты не верь словам доносчиков. Я не позволю причинить тебе какого-либо ущерба, не то чтобы убить. Когда ты думаешь, что я не забываю, как ты поступил в прошлом и рассказываешь об этом, я очень сожалею, что у меня нет побольше наибов подобных тебе. Как убью тебя единственного героя в моем вилайате! Возвращайся же к себе домой, успокой свою душу». И он вернулся оттуда.

Затем по истечении месяца после этого, снова отравили ему жизнь доносчики-клеветники до такой степени, что вынудили вновь отправиться к имаму Шамилю. Он поехал сначала к сыну его Газимухаммаду и рассказал ему о случившемся между ним и имамом в первый раз и попросил поехать с ним. Они оба отправились вместе, взяв с собой нескольких мюридов. Достигнув селений Анди, Газимухаммад вернул большинство мюридов, оставив с собой трех или четырех человек. Затем, когда они дошли до полпути, их встретил мюрид имама Алихан из Хунзаха, который имел прозвище (означавшее в переводе с аварского) «задняя часть собаки». Он уединился с Газимухаммадом на краю дороги и сказал ему на ухо: «Мне имам велел убить Хаджимурада, где бы я его ни нашел. Так что я должен его убить здесь». Газимухаммад сказал ему: «Вернись к имаму и скажи, что мы прибудем к нему». Тот ему ответил говоря, что у него нет приказа вернуться, кроме как убив, а иначе он не сможет вернуться. Газимухаммад разгневался за эти слова и сказал ему: «Уходи от меня! Если ты еще раз произнесешь эти слова, то я убью тебя! Когда я говорю тебе вернись, то тебе следует вернуться, так как сам отправлюсь к имаму на этот раз как раз по этому делу. Если имам пожелает убить его, то пусть убьет его в Даргах после того, как я прибуду к нему. Алихан вернулся с того места.

Газимухаммад и Хаджимурад вошли к имаму, и Газимухаммад стал говорить ему: «Завистники не дают ему покоя и поэтому я и он приехали к тебе. Придай ему уверенность и т. п.».

Имам сказал Газимухаммаду: «Я было говорил ему первый раз, что его не только не убью, но и не коснется его никакое злое намерение. Газимухаммад и имам скрыли от Хаджимурада подсылку Алихана из Хунзаха с намерением убить его, чтобы тот не расстроился. В действительности Алихан был подослан только с целью убийства, после того как имаму тайно донесли люди, что Хаджимурад желает перебежать к русским или затевает вторично скрыто от Шамиля смуту в Дагестане. Имам сказал: «После этого я никогда не поверю разговорам людей. Поистине они клеветали мне на Хаджимурада, а я вижу его надежность и честность».

Затем повернулся к нему и добавил: «Смотри, ты мой сын как этот (Газимухаммад). Я любил тебя и люблю. Когда я убью сына своего Газимухаммада, тогда убью и тебя, и только так! Нет надобности тебе беспокоиться из-за разговоров твоих врагов. Они непременно тебе желают зла. Я поверю им только тогда, когда от тебя будет исходить непростительная вина. Вернись в свой дом, освободись от призраков и привидений».

Хаджимурад возвратился с Газимухаммадом к себе домой и жил там спокойно. Через несколько месяцев Хаджимурад как-то собирался явиться к имаму по собственной надобности. Когда он подъехал к аулу Дарго, с ним встретился наездник и спросил, куда он путь держит. «Я еду к имаму», сказал ему Хаджимурад. Тот ответил так: «О какой ты глупец! Неужели ты сам направляешься на казнь?»

Хаджимурад очень омрачился по этому делу, мысли его разлетались в разные стороны, он начал колебаться, поехать или вернуться обратно. Наконец он направился в сторону Чахкери (Чахкери селение в Чечне, существовавшее до 1969 г.), на территории Чечни.

Вот эти обстоятельства являются первой причиной его бегства к русским.

Однажды Хаджимурад написал своему имаму письмо из крепости (Видимо, из Грозного) с просьбой отпустить к нему его семью в обмен на пленных (находившихся в заключении в России). Имам ему ответил, что не отдаст даже одну волосинку из тела его семьи в обмен на всех пленных, и добавил при этом: «Хаджимураду недостаточно вероотступничества его самого, неужели он хочет и несовершеннолетних детей своих тоже превратить ввероотступников?»

Когда до Хаджимурада дошел такой ответ на его просьбу, то он потерял надежду увидеть свою семью и до убийства (В оригинале сначала начертано слово «мата» умер, а затем зачеркнуто и написано слово «кутил» был убит) продолжал тосковать по ней и оплакивать ее.

Когда Хаджимурад убедился в том, что возвратиться к Шамилю он сможет только в том случае, если сумеет нанести большой урон русским, то намеревался перехитрить Воронцова. Однажды он сказал ему: «Дай мне полк солдат, если хочешь, чтобы через неделю Дагестан был в твоем распоряжении». Воронцов не поддавался таким уловкам и ответил ему: «Я переправлю тебя к князю Аргутинскому и поручу дело о выделении полка из солдат ему: если он одобрит и сочтет целесообразным, пусть он выделит их столько, сколько он захочет». Причина предоставления Аргутинскому права выделить полк солдат состояла в том, что Воронцов не хотел «разбить сердце» Хаджимураду явным отказом и поступил таким образом, зная, что Аргутинский не даст ни одного солдата в распоряжение Хаджимурада, так как до бегства на сторону русских между ними была вражда, Хаджимурад неоднократно обманывал его во время ведения военных действий.

А если бы Воронцов предоставил в распоряжение Хаджимурада солдат, несомненно, он их новел бы в самые теснины и отдал бы в руки наших бойцов для того, чтобы скосили их. Тогда наверняка Шамиль простил бы его вину и остался бы очень им доволен. Хаджимурад, зная, что Аргутинский враждебен к нему, и нет смысла отправляться к нему, совершил в городе Нуха то, что известно всем. Хаджимурад был убит там, голова его была отсечена и отправлена в Петербург. Конец.

Над жителями аулов Бактлух наибом был богослов (алим) Мухаммад из Бактлуха. Он долго управлял людьми; не выделялся большой храбростью и особым умом, однако Шамиль любил его за обходительность со своими людьми и за справедливость.

Над жителями Телетля наибом был КебедМухаммад из Телетля,  который стал в конце концов мудиром.

Шамиль говорил, что КебедМухаммад не был ни храбрецом, ни мудрым, ни уважаемым в своем народе, он усердно молился. «Я назначил наибом его, оказывая ему почесть, ввел его в свою свиту, благодаря моему уважению люди тоже начали относиться к нему с уважением. Когда же он стал выдающимся человеком, начал оказывать мне сопротивление».

Дальнейшие подробности о наибах будут даны в конце книги.

Над Гоцатлем был наибом богослов (алим) мухаджир (Мухаджир переселенец… (подражание первым мухаджирам согласно сунне)) Умар из Салты (Салта аварское селение, ныне в Гунибском районе Дагестана),  который снискал это место (должность наиба) у имама своим красноречием. Он не отличался особой храбростью, но и не был подлым трусом. Однако при этом он в сражениях за укрепление Салты проявил сильное рвение бороться против русских.

Над укреплением Гергебиль был назначен наибом герой и алим, мухаджир  Абакархаджи, сын кадия Мухаммада из Акуши. Это был справедливый, богобоязненный и храбрый человек. В боях не был удачливым. Шамиль выбрал Абакархаджи из акушинских мухаджиров, так как по происхождению он был родовит и пользовался авторитетом.

В Унцукуле наибом был известный алим «коротиш» Мухахаджияв из Кудутля, любимец имама. Он заикался, когда говорил. После его смерти на его место назначили вышеупомянутого Кади из Ичичали.

Над Аракани и Гимрами наибом был Ибрахим, сын Бартихана,  павшего «мучеником за веру» при сражении под Ахульго. Бартихан приходился дядей Шамилю. Ибрахим был помощником в его делах; был добрым, молчаливым и храбрым человеком; долго был наибом. Затем он был смещен и на его места был назначен Доного Мухаммад из Хоцо теперешний наиб койсубулинцев. Когда он был мутааллимом в ауле Могох, выходил с Хаджимурадом на грабеж имущества жителей плоскостных аулов и сидел в плену в крепости Темир-Хан-Шура, но был освобожден из заключения стараниями своего дяди со стороны матери Химмата Карагишиева из Аварии, служившего тогда у русских. Затем он стал писарем полковника Лазарева, начальника жителей Дарго (Даргинцев) и бежал от него к Шамилю. Поначалу Мухаммад из Хоцо стал кадием в селении Буцра. Затем он был возведен до чина пятисотенника, а потом до наибства. Считался он у Шамиля наиболее выдающимся авторитетом за верность в службе храбрость и ум. Причиной его бегства к Шамилю послужило следующее событие. Однажды наиб Абакархаджи из Акуши организовал для набега на даргинский аул Охли отряд во главе с командиром его (Доного М) братом, известным смельчаком Хамзатом из Хоцо. На окраине аула Охли стояли караульные казармы с небольшим орудием на крыше для объявления тревоги. Нападавшие приготовили деревянную лестницу и арбу, вечером подошли к аулу, окружили казарму, а на крышу взошел мухаджир из Акуши Таймаз по кличке «серебряный нос» с двумя мюридами. Они убили солдата, охранявшего орудие, сбросили пушку с крыши на землю и, погрузив на арбу, увезли. На следующее утро на рассвете, доставив ее в наши пределы, выстрелили в сторону Охли, чтобы дать понять жителям, что орудие захватили мы. Наиб Абакархаджи вернулся в Гергебиль и отдал эту пушку опытному кузнецу расширить жерла «путем крошения». Кузнец расширил и затем выстрелил из нее, и пушка разорвалась на две части. Кузнец, стоявший рядом, погиб.

Когда об этом стало известно Лазареву, то он сообщил наибу, что мы не умеем владеть русскими пушками.

Конечно Лазарев был не прав, ведь все наши пушки были отбиты у русских и, несмотря на это, они были управляемы в боях.

А так как этот Хамзат оказался при угоне пушки из караульного пункта в Охли, то наиб ДоногоМухаммад (который находился при Лазареве) не смог спокойно работать. На него могло пасть подозрение в участии в этом деле. Так он и оказался у Шамиля.

В крепости Чох наибом был известный удалец Мусахаджийав из Чоха. Впоследствии его сняли, назначив очень авторитетного среди нас ал Хадж ал-Асам (Известный у аварцев как Инковхаджи) из Чоха (араб. глухой Хаджи) тестя сына Шамиля Мухаммадшафи. На это место ал-Хадж ал-Асам был определен за его храбрость и популярность среди народа до того, как он выдал свою дочь за сына Шамиля. Он был одним из лучших наибов Шамиля; не жалел для него ни состояния, ни даже своей жизни, подобно халифу Абу Бакру, который пожертвовал собой и своим имуществом ради пророка Мухаммада да будет над ним мир.

Во время его наибства однажды появился генерал-адъютант князь Аргутинский со своим войском на горе Дурчи-Даг, чтобы разрушить крепость Чох, и разрушил ее большими пушками. Но войти в нее он не смог. В этом бою пали несколько наших бойцов.

В селении Согратль наибом назначен был Абдулла из Согратля, кроткий и мягкохарактерный человек.

Он не являлся воином. Впоследствии он был смещен и на его место вступил воинственный «Хурш» (Хурш прозвище, означающее «шаркающий ногами», а звали его Нурмухаммад) из Согратля, который управлял своим народом справедливо, верно и храбро. Он старался искоренить порочность среди народа и вести дела так, как велел Шамиль. После его смещения из-за множества жалоб его недругов, которые завидовали его наибству (как обычно водится у нас недовольны всем и, даже если он будет пророком или ангелом, подобно последователям Моисея, не довольствовавшимся одной пищей и желавшим заменить другой, хоть и худшей), назначен был алим Курбанил-Мухаммад из Бацады, красноречивый и образованный. Он не был воином, распорядителем в делах народа и его прозвали Генибих («резатель груш пополам»), так как в его ауле было много груш, и он до наибства занимался их продажей. Люди в насмешку и дали ему это прозвище.

Поскольку ученые являлись маяками народа, а имам всегда имел склонность к ним, они и назначались наибами, так как «ученый всегда не лишен удачи и божьей благодати».

В Рисьоре сначала был Абдурахим, сын вышеупомянутого Баширбека из Газикумуха. После его смещения наибом стал храбрый мухаджир Шахумилав из Шаку Газикумухского округа.

В Мукаре (Мукьар совр. название Магар, расположено в Чародинском районе) был наибом известный храбрец мухаджир Букмухаммад из Газикумуха.

Он был и искренним богомольцем, и умелым организатором в боях, искренне преданным имаму человеком. Он всегда был доброжелателен к народу. Жители Газикумухского округа его боялись. Он неоднократно совершал на них набеги, предавал эти селения огню. Его имя гремело в этом округе. Его считали одним из лучших наибов и любимцев Шамиля. Он пал мучеником в боях в селении Шилаги (Шилагьи совр. название Шилаги Кайтагского р-на) в Хайдаке; об этих событиях будет сказано подробнее позже.

В Анцухе (Анцух сел. в Тляратинском р-не) наибом был Шахав из Анцуха. Это был искренний служитель культа, опытный в делах и способный в поступках. Впоследствии он бежал от имама. На его место вступил Убайдулла из Анцуха, после него Зубаир по прозвищу Хусро, сражался в последнем сражении за веру /58а/ на Гунибе. Когда мы были окружены русскими войсками и находились под обстрелом, наиб Хусро со своими последователями набросился на головки сахара, которые были в доме имама и наполнил ими свою сумку, не обращая внимания ни на золото, ни на серебро, ни на другие ценные вещи и из этого видно, как дики были дагестанцы (На полях слева).

В Антрауле наибом был Батракмухаммадали из Белакани. Он пользовался большим авторитетом среди переселенцев, имел величественную внешность. Имам его уважал, а тот отвечал ему искренней дружбой.

Карахцами управлял Нурмухаммад из Караха потомок известных улемов и набожных людей. После его смерти там назначили его родственника Хаджийава, сына Дибирхаджиява кроткого, щедрого и мягкой души человека. Его верность и ученость пленяли имама. Хаджийав был исключительно честным человеком: доказательством этому служит следующее обстоятельство. Однажды казначей имама Хаджийав из Орота передал ему на хранение 500 золотых с условием оставить его у себя, пока не потребует обратно. При переходе в Гуниб казначей оставался с сокровищами Шамиля в Карахской земле. Жители Караха и Куяды при переходе завладели частью этих сокровищ. После взятия Гуниба и когда Шамиля с семьей отправили в Темир-Хан-Шуру, казначей потребовал у карахского Хаджийава те 500 золотых монет и тот вернул их. Впоследствии казначей клялся, что мешок, в котором были деньги, оставался совершенно нетронутым; видно было, что Хаджийав не заглядывал туда.

Управление Ирибом досталось Даниял-Султану из Илису с мухаджирами. Он перешел на сторону Шамиля во времена императора Николая (Николай I) в чине («Слово «чин» в тексте оставлено без перевода) генерал-майора. Шамиль принял его, оказал почести, приблизил к себе и назначил наибом, затем мудиром.

Когда он стал мудиром, начал снаряжать войска и мухаджиров, пожертвовав своим имуществом, строил мечети в Ирибе, надел чалму, (конец которой выпустил на спину), и стал богомольцем. Особенно, когда пребывал в Дарго у Шамиля. Затем он пожелал породниться с имамом и предложил свою дочь Каримат (скончавшуюся в Калуге) в жены старшему сыну Шамиля, Газимухаммаду, что и было принято, когда последний был послан наибом управлять каратинцами.

В последнее время Даниялбек был в опале у Шамиля и он захотел бы его убить, если бы не его зять (Газимухаммад) и мой отец. Много людей стало доносить Шамилю, что Даниялбек хочет воевать с ним или бежать, или передать крепость Ириб в руки русских. Самыми ярыми врагами его были Хаджимурад и КебедМухаммад из Телетля.

Причиной опалы Даниил бека было то, что Шамиль убедился в предательстве его и в шпионаже. Аглархан из Кази-кумуха сообщил Шамилю, что он перейдет на его сторону и передаст Газикумухский округ и тамошнюю русскую крепость, если Шамиль убьет Данияла. Причиной вражды между Агларханом и Даниялом было то, что последний убил сына сестры Аглархана, которая была женой одного жителя Илису.

Мы слышали, будто перед смертью Аглар-хан сказал, что он не о чем не жалеет, кроме того, что умирает, не убив Данияла.

Джамалуддин, сын Шамиля, вернувшись из России, женился на дочери чеченского наиба Талхика. Шамиль хотел этим породниться с ним, чтобы тот искренне служил ему в Чечне против русских крепостей. Сердце Джамалуддина не лежало к жене. Захотел он развестись и жениться на дочери Данияла, так как ему не нравились обычаи чеченцев. А обычаи у них такие: когда к жене приезжает ее брат или отец или другой близкий родственник, она должна лечь с ним в одну постель, а муж должен быть в одиночестве, пока кто-либо из них гостит.

Сын Талхика однажды приезжал к своей сестре (жене Джамалуддина) в Дарго и оставался у нее целый месяц, а Джамалуддин тогда еще не знал их обычаев. В тот вечер, когда приехал брат жены, Джамалуддин пошел к своему отцу для беседы, как было заведено, вернулся домой ночью. Когда он вошел в комнату, постель для него была готова, но жена отсутствовала. Он от служанки узнал, что она спит со своим братом в другой комнате. На следующий день Джамалуддин узнал, что у чеченцев в присутствии брата, отца или близкого родственника жена не бывает с мужем, поэтому, пока брат здесь, его жена не будет с ним. Джамалуддин удивился такому дикому обычаю, тем более, что он недавно возвратился из России, где отношения между мужем и женой не такие, как у нас. Бедняга был вынужден оставаться в одиночестве, хотя недавно женился, ругался по-русски по поводу такой нелепости (по-аварски он говорил плохо).

Когда он заикнулся о разводе своему отцу, тот не согласился и сказал: «Если у тебя сердце не лежит к жене, мы поженим тебя на тон, которую захочешь, а дочь наиба Талхика пусть будет с тобой, потому что после развода сердце ее отца будет разбито, а для нашего управления это принесет вред, о котором ты и не знаешь». Поэтому долгое время дочь Талхика оставалась у Джамалуддина.

Однажды она отправилась к своему отцу повидаться и задержалась там более месяца. А Джамалуддин в одиночестве оставался дома. Он написал ей тайком от имама письмо, в котором требовал, чтобы она оставалась в доме отца, так как она разведена. Когда имам узнал об этом, он ничего не сказал ему.

Оставаясь долго холостяком, Джамалуддин согласился быть приглашенным в гости в дом илисуйского султана. До этого он слышал о красоте совершеннолетней дочери Даниялсултана.

Джамалуддин просил у Али, который служил у Данияла, чтобы тот тайком показал ему девушку. Али вызвал ее в другую комнату, как будто по делу. Джамалуддин смотрел в открытое окно. Она вышла, и он видел ее. А она не заметила его. Он был восхищен ее красотой. Неудержимая страсть овладела им, и он просил у имама разрешения жениться на ней через своего брата Газимухаммада и других людей, которых он уважал. Имам не давал согласия и говорил: «Я сожалею, что мой сын Газимухаммад женат на другой его дочери. Больше всего не терплю тех правителей, которые высокомерны». На сердце Джамалуддина легла печаль. Он убедился, что ему нечего ждать хорошего со стороны горцев. После этого он женился на дочери одного газикумухца. Заболел туберкулезом и умер в селении Карата, где и похоронен. Когда болел и был в тяжелом состоянии, его перевезли в селение Анди, полагая, что перемена климата поможет ему. Остановились в доме кунака, настоящего героя из Анди. Когда Джамалуддин понял, что его болезнь неизлечима, попросил у отца разрешения вызвать из крепости Хасавюрт русского врача, где начальником гарнизона был его старый приятель генерал барон Николай (Эта фраза добавлена на полях справа самим автором). Отец согласился, но предполагая проявление со стороны народа открытой враждебности, предупредил: «Пусть прибытие врача будет тайным от народа, чтобы за спинами не говорили, что имам общается с русскими».

Джамалуддин послал гимринского мюрида Джамалудина сына Хусейна (теперь он русский офицер) (Слово «офицер» оставлено без перевода на арабский язык) и велел ему возвращаться в селение только ночью. Он привез врача. Врач убедившись, что болезнь неизлечима, остался у него только на неделю и вернулся обратно в крепость. Этот врач, пока находился у Джамалуддина, не выходил наружу и никто его не видел.

О том, как произошел обмен Джамалуддина на княгинь Орбелиани и Чавчавадзе.

Когда до имама дошел слух о прибытии сына Джамалуддина в крепость Хасавюрт, он велел своей семье сшить хорошую одежду и написал письмо наибам, чтобы они приготовились к сбору в назначенное место с преданными хорошо подготовленными сподвижниками. Выехали алимы, доброжелательные наибы и другая молодежь большой группой в дорогих одеяниях, при посеребренном оружии. Когда эта группа доехала до определенного места, выстроились в шеренгу; с ними были и княгини Орбелиани и Чавчавадзе. Со стороны русских тоже стояла большая группа с Джамалуддином. Как только произошел обмен, Шамиль велел первым долгом выбрить Джамалуддину голову, выкупать его и одеть в одежду, сшитую для него. После всего этого его привели к Шамилю. Когда отец увидел его, они обнялись, поцеловались и вспомнили дни, когда Джамалуддина отдали заложником в руки русских. Шамиль возблагодарил Аллаха за благополучное возвращение его к нему. Затем Джамалуддин обнялся с двумя своими братьями Газимухаммадом и Мухаммадшафием. Когда ему сказали: «Эти двое твои братья», то он спросил: «Они братья со стороны отца и матери или со стороны одного из них?» Затем сел на лошадь и направился в сторону Дарго. По прибытии туда в честь возвращения стреляли из больших пушек. Это был большой праздник, где семья имама и все горцы ликовали.

Через несколько дней после возвращения Джамалуддина дагестанцы начали приходить со всех сторон и собираться у ворот дома имама, а Джамалуддин поднимался на крышу дома стражи и садился на стул. Они смотрели на него, как на пойманного и приведенного зверя. Сам он смеялся и удивлялся дикости окружающих и говорил: «Разве они до меня не видели никого?..» Это продолжалось целый месяц. Затем наибы просили имама разрешить пригласить его в гости, и он разрешил им.

Джамалуддин разъезжал по селениям длительное время. Не осталось ни одного наиба, который не подарил бы ему хорошего коня, или шашку, или ружье, или кинжал, или что-нибудь другое в этом роде.

Когда Джамалуддин поселился в Дарго, он попросил разрешения имама построить себе дом, какие бывают в России и он дал согласие. Для строительства он составил на бумаге проект и передал его Идрису, принявшему мусульманство христианину, чтобы тот неотступно руководил солдатами, которые строили ему дом. Дом построили по русскому образцу с большими застекленными окнами, дверьми и печами (В тексте оставлено «фичат» от русского слова печь, сделанного по форме араб., множ. числа); дверные и оконные ручки были из бронзы (В тексте желтая медь). Эти и другие материалы для дома через письма на русском он попросил у генерала барона Николая, посылая серебро.

Однажды Джамалуддин предсказал жителям Дарго о лунном затмении и назначил день, час и минуту. Они смеялись и говорили, что этого не может быть, так как невозможно догадаться о том, что скрыто от глаз, тем более, точно определить час и минуту. Однако они наблюдали за этим явлением в указанное время и конечно, все произошло точно в указанное время. Все удивились, даже сам Шамиль был изумлен. Они не знали, что Джамалуддин это им сообщил из календаря (В тексте «календарь» сохранен на русском языке).

Что касается науки о звездах, то она у мусульман издавна существует, но они не управляют в соответствии с ним, так как Пророк, да благословит Его Аллах, сказал, что всякий звездочет обманщик. Поэтому у мусульман запрещено пользоваться им, потому они и не знают время лунного и солнечного затмений, как и другие скрытые тайны явлении.

Джамалуддин жил в этом доме два года. Однажды он отправился к Газимухаммаду в Карату как обычно. В это время к Шамилю заявился кади из Дарго Галхат из Буцры, который был в плену у русских и жил в горле Киеве и сказал Шамилю: «Имам, ты знаешь, что люди порочат тебя из-за балкона Джамалуддинова дома и говорят, что ты позволил сыну построить крышу дома в форме креста?» (На самом деле крыша была трехгранная).

Имам ответил Талхату: «Ты сам что скажешь на этот счет, ведь ты лучше этих людей знаешь планировку и форму строительства в России, похожи они на кресты или нет?» Талхат ответил: «В России я не видел ни балконов, ни крыш в форме креста».

Шамиль разозлился на дикость людей; убедился, что народ выдумывает от себя из-за зависти всякие небылицы; в (самом деле) в отношении всех дел в народе такие разговоры появлялись часто.

Затем Шамиль велел солдатам разрушить балкон, который имел якобы форму креста так, чтобы от него никакого следа не осталось.

Когда Баху, бабушка Джамалуддина услыхала обо всем этом, она испытала страх за состояние внука и поспешила к моему отцу, к которому обращались при всех обстоятельствах. Она умоляла его, чтобы он пошел к имаму и поговорил с ним, чтобы тот отменил разрушение балкона до возвращения Джамалуддина из Караты, чтобы он (Джамалуддин) поступил так, как захочет. Мой отец, встревоженный, обратился к имаму: «Я слышал, что ты повелел разрушить дом твоего сына Джамалуддина, поверив сплетням недругов, которые ничего не понимают и у которых нет никакого опыта, а разговаривают из-за зависти и недружелюбия. Если все это правда, почему же ты прежде разрешил строиться ему по русскому образцу? Этот бедняга очень будет сожалеть, что вернулся к тебе, раз ты поступаешь так. Ради бога, оставь дом, пока он не вернется. Если же ты непременно хочешь разрушить балкон, то сначала поговори с Джамалуддином, объясни ему, что люди настаивают на этом, тогда, может быть, он сам сделает это, хотя и с большим неудовольствием. Ты сам хорошо знаешь, и мы знаем не хуже Талхата, что крест не бывает такой формы, как балкон Джамалуддина. Если же балкон, как говорят люди, открыт с четырех сторон, мы знаем, что улицы Дарго открыты взору тоже по форме креста; тогда надо раз рушить и наши дома. А ведь тогда над нами будут смеяться даже дети».

Несмотря на то, что Шамиль знал справедливость слов моего отца, все равно не прислушался к нему, так как был в сильном гневе из-за невежественности и темноты людей. Балкон был разрушен до основания, и дом стал похож на лошадь с отсеченными ушами.

Через несколько дней после этого события Джамалуддин возвратился к себе домой. Когда он увидел, что балкона нет, он побледнел. Если бы он не уважал своего отца и не готов был пожертвовать своей жизнью ради него, он решился бы покончить с собой, пожалев, что вернулся из России.

Когда он узнал, что именно Талхат причина всего этого, он разозлился и очень его ругал, и если бы мог убить его, не остановился бы ни перед чем. Джамалуддин сказал, что мир разрушится из-за подобных диких типов.

Более удивительно вот что: Джамалуддин написал письмо барону Николаю с просьбой прислать зонтик и всякие мелочи. Письмо и деньги передал через скупщика имама Мусу из Казикумуха для доставки. Между жителями Дарго пронеслась молва, что Джамалуддин выписал из России тайно для своей жены кринолин (Это слово оставлено без перевала на арабский язык). Этот слух дошел до имама; а он не знал точно, что получил Джамалуддин из крепости.

Имам вызвал Джамалуддина к себе и сказал: «Ты слышал, что наши люди говорят о тебе? Что ты покупаешь русскую одежду для своей жены? Принеси ее, пусть присутствующие посмотрят и убедиться, что все это ложь».

Джамалуддин смеялся над дикостью и глупостью людей и принес то, что было получено из крепости это был зонтик. Джамалуддин сказал своему отцу: «Это одежда русских женщин по представлению горцев».

Присутствующие покраснели от стыда и не вымолвили ни слова.

А я скажу: «Сколько на свете людей, которые ошибаются, представляя мышь слоном, остальные вещи воспринимают превратно («с ног, а не с головы»), видят, но не вдумываются.

Конечно, Джамалуддин виноват, что не попросил прислать одежду вместо зонтика, чтобы эти люди приняли ее за зонтик; завистники замолчали бы. Как не прийти в отчаяние здравому человеку от такого окружения! Самое лучшее для тупоумных и темных это лечение обучением, чтобы вечно не оставаться в темноте и невежестве.

Еще один случай. Когда грузинские княгини были обменены на Джамалуддина, то и некоторые пленные были обменены на племянника Шамиля Хамзата (сына сестры), который был передан русским после событий в Телетле и Хамзат некоторое время жил в доме Джамалуддина.

Однажды Шамиль с Джамалуддином и Хамзатом и другими детьми отправился в мечеть для совершения пятничной молитвы. Когда подошло время моления, мой отец встал перед собравшимися, чтобы возглавить их, а за ним в первом ряду сидели Шамиль и алимы, во втором ряду Джамалуддин и Хамзат, а в третьем сыновья Газимухаммад и Мухаммадшафи. Я и другие родственники, как всегда тоже там присутствовали. Пропели «акбар», стоя для моления каждый в своем ряду и когда присели для чтения формулы, Хамзат не смог усидеть на полу, как будто ему мешали язвы на заднице. В России он привык сидеть на стульях, а на коврах, как у нас, сидеть подогнув под себя ноги, ему было трудно, и когда пришлось вставать, и вновь наклоняться к земле, то он лег на полу и затем, быстро встав, заговорил с Джамалуддином по-русски (он не знал, что у мусульман при молении нельзя разговаривать), а Джамалуддин улыбнулся этой выходке. Рядом с Хамзатом, стоящий мюрид заметил это, толкнул его локтем, чтобы он понял, что во время молитвы разговаривать нельзя. Хамзат перестал разговаривать, как будто понял, в чем дело. Когда закончили молитву, Джамалуддин смеясь, сказал: «Зачем ты разговаривал со мной во время молитвы, ведь это не допускается?» Хамзат ответил: «Я думал, что тут нет такого запроса, как в церквах. Клянусь Аллахом, я после этого не приду в мечеть. Буду молиться дома в одиночестве. Я не могу сидеть при молитве, так как у меня при этом болят колени». Когда они остались дома одни, Хамзат курил. Джамалуддин отговаривал его «смотри, увидит имам», Хамзат заявлял, что не может воздержаться от курения. Через некоторое время после возвращения из России Хамзат попросил разрешения Шамиля жить в Гимрах в доме Шамиля, на что получил согласие.. Потом он заболел туберкулезом, лечился в крепости Петровск, умер и был похоронен там.

Вышеприведенные обстоятельства погубили обоих молодых людей по воле Аллаха и во вине деяний людских. Большинство людей говорили, что тоска определила скорейший уход их из жизни. Это, по-видимому, верно; к этому можно прибавить еще вот что: в 1832. г. Шамиль был ранен в грудь штыком русских. Однако лечение не облегчалось возвращением сына и племянника, так как жители Дарго кололи его сердце кляузами и сплетнями, вышеприведенными так, что рана никогда не заживала сначала смерть сына, затем и племянника.

Отсюда можно сказать, что русские его ранили один раз и лечили, а горцы дважды и не вылечили (Написано на полях).

Это коротко об истории двух юношей: Джамалуддина и Хамзата, которые попали из обширного сада в темный лес. Смерть для них явилась избавлением. Теперь мы вернемся к объяснению положения наибов в Чечне и Салатавии (Аварское название «Нах-Бак»), расположенной вблизи Буртуная.

В начале своего прибытия в Чечню Шамиль назначил наибом известного во всей Чечне благородного храбреца Шуайба. Он был самым близким помощником имама во всех военных делах. Ради имама он не пожалел ни своего состояния, ни своей жизни. Подтверждением служит следующий случай: Однажды Шамилю и его войскам пришлось переночевать в лесу, ночь была довольно темной. Расположились друг от друга на дистанциях. Поблизости к имаму были только его приближенные. Недалеко расположился наиб Шамиля, известный своей неотесанностью, безжалостностью к своим людям, особенно по делам веры / Муса из Балахуни. Он, оказывается, сидел со своими товарищами у костров, и совершенно неожиданно из лесной темноты к ним приблизился один юноша-чеченец и у костра захотел погреться. Муса велел ему удалиться вон; юноша протянул свою руку к пистолету за поясом, как бы хотел выстрелить. Муса опередил его и, выхватив свой пистолет, выстрелил в грудь, он упал и, растянувшись, закатил глаза. Когда Шамиль услышал выстрел, поднялся с постели и поспешил к месту происшествия с оружием в руках, увидел умирающего юношу. Он спросил Мусу о нем: кто он? Он ответил, что тот пришел за тем-то, хотел то то. «Я убил его, зная, что мне его смерть лучше, чем моя». Шамиль засмеялся и вернулся в свое пристанище.

Утром узнали, что убитый сын сестры наиба Шуайба. Шамиль выразил ему соболезнование и сожаление свое за горячность наиба Мусы. Шуайб даже не изменился в лице, только сказал имаму: «Если бы я вас не любил и не уважал от чистого сердца, искренне не служил бы Аллаху и его посланнику в вере, я бы отомстил Мусе за убийство племянника. Сейчас же я готов пожертвовать собой, своим имуществом, жизнью своих детей за божье дело».

Наиб Сухайб, павший за веру в боях с войсками князя Воронцова, был также близким помощником имама.

В Салаватии наибом был Айдемир, сын уважаемого в селении Чиркей шейха Джамала из Чиркея.

В районе Аух наибом был Хату. Это был авторитетный человек; управлял он справедливо. После его смерти на его место вступил его брат Хати, храбрый, распорядительный и умелый.

Затем на его место был назначен друг имама с давних времен мухаджир Микльик Муртазали из Чиркея. Это был высокомерный деспот, взяточник. Когда на него поступило слишком много жалоб, его сняли с наибства и конфисковали незаконно присвоенное имущество, и передали в байтулмала для нужд войска.

На его место вступил алим мухаджир Идрис (эфенди) из Эндирея. Он был красноречив, но несмел, неповоротлив, нераспорядителен в делах. Но поскольку он был учен, имам не захотел умолять его авторитета.

В конце, когда имам воочию убедился в его неспособности в управлении, он почувствовал необходимость заменить его более зорким, храбрым, дальновидным, неутомимым в бою, особенно в то опасное время, когда со всех сторон русские войска начали теснить нас. Идрис был снят, и на его место назначили мухаджира Раджаба из Цубутля, до этого бывшего старшиной в страже прежнего наиба.

Он управлял народом с полной справедливостью, старался, отдавая все силы, улучшить положение людей. Сердце народа возрадовалось и оживилось, как трава, наполненная водой после ползшего зноя. Они стали оказывать сопротивление русским усерднее, чем раньше.

Над жителями Жалка наибом был Усман из Жалка. Имам его любил за усердие при несении военной службы. Когда в Чечне дела были расшатаны (часть чеченцев подчинилась русским, а часть оставалась верной Шамилю), а Шамиль стоял лагерем с войском в Ичкерийском лесу, этот наиб пришел к нему с сотней с лишним оседланных лошадей захваченных при истреблении донских казаков. Шамиль подарил ему свою шашку в знак любви и уважении к нему.

Когда Шамиль покинул Чечню и перешел в Дагестан, Этот наиб со своей семьей отправился с ним, но когда Шамиль поднимался на гору Гуниб, Шамиль вернул его с дороги к себе на родину, стыдясь за его большую семью и малых детей.

Жителями Хулхула имели наиба известного смельчака Талхика, отца жены Джамалуддина, сына Шамиля. Он очень старался привлечь свой народ на сторону Шамиля и удержать их от смут и обуздать шпионов и других зловредных людей, которые плели в провинции интриги.

Талхик совершил известные вылазки и смелые походы, о которых нет надобности здесь говорить.

В провинции Кехи был наибом известный смельчак Саадулла. Он не умел обращаться со своим народом и управлять делами так, как этого требовали их нравы. Участились жалобы народа на него. Шамиль все же не хотел снимать его с наибства за его храбрость. Когда люди Кехи узнали, что имам не хочет с ним расстаться, то потеряли надежду, что наступят лучшие времена, и большинство населения Кехи перешло на сторону русских. Шамиль остался без войска.

Эти люди передали имаму свой упрек, говоря: «Имам, ты не прислушался к нашим жалобам, и мы вынуждены были перейти на сторону русских». Они говорили: «Теперь пусть Шамиль оставит его наибом над нашими деревьями». Население Кехи считается самым отважным среди чеченцев.

В начале появления имама в землях Чечни над кехинцами был наибом известный в Дагестане ратник Ахбердильмухаммад из Хунзаха. Это тот, который взял в плен моздокскую христианку (будущую жену Шамиля) Шуанат с матерью и сестрой. Мать ее и сестра были проданы за большое количество серебра, а Шуанат оставили у себя и подарили имаму, а имам в свою очередь хотел подарить ее Хаджимураду, но она, узнав об этом, стала плакать и умолять мать старших сыновей Шамиля Патимат, чтобы она упросила оставить ее у себя и не отправлять к Хаджимураду. Патимат попросила об этом имама и Шуанат осталась. Когда Патимат умерла, Шамиль женился на ней (после того как она приняла мусульманство). Одновременно он женился на нашей сестре госпоже Захидат.

Население Кехи очень любило наиба АхбердильМухаммада да за справедливость и смелость… Они так были преданы ему,  что когда собирались к бою, все стекались к нему, как пчелы на мед. На кехинской поляне есть дерево, на которое он поднимался, когда вся конница Кехи собиралась, и держал речь перед схваткой с врагом.

Над Шубутом был наибом Батака. Впоследствии он заключил мир с русскими без всякого боя. Когда товарищи Шамиля узнали об этом, начали имама упрекать в назначении Батака наибом и говорили, что если бы был другой наиб, Шубут остался бы в наших руках.

В Киялале был наибом герой, истинный мусульманин Умма из Зунсы. Он воевал против русских больше года после покорения Чечни, скрывался в лесах и периодически устраивал вылазки и продолжал борьбу. В конце концов, его окружили в пещере отряды князя Мирского, и когда он узнал, что не избежать плена, то помирился с ними. Его выслали в Смоленскую губернию на 4 года, но потом по просьбе жителей его родного селения досрочно вернули в Дагестан. При возвращении он посетил своего бывшего имама и гостил у него две недели.

Когда имам спросил о причине его сдачи в плен, Умма ответил, что его семья испытывала голод и жажду в пещере, где они скрывались и едва не погибли.

В провинции Ичкери первоначально имамом был Киха из Арсени Ичкерии. Затем он был смещен, а на его место встал Умалат, ученый из Алмака. Он был красноречив, остроумен, крепкого сложения, жесткий к врагам, справедливый к народу, за что его имам и любил. Потом его отправили наибом в другое место, вместо него в Ичкерии был назначен Идиль, пользовавшийся у своего народа авторитетом, уважением за справедливость, краткость и благонравие.

Наибов, которых здесь перечислил, я видел своими глазами несколько раз и сам знал об их положении, за исключением некоторых из них: АхбердильМухаммада, Сухаиба и Шуайба. Они жили до меня, но я слышал о них от имама, от моего отца и от других людей, заслуживающих доверия.

Среди этих наибов были такие, которые чистосердечно были преданы имаму и ради дела не жалели ни своего имущества, ни себя соблюдая среди народа, подвластного им, справедливость; но были и такие, которые льстивыми словами обманывали имама и подло поступали, совершали порочные поступки, как убийства, насильственный захват чужого имущества и т. д.

Самыми справедливыми наибами в Чечне были Шуайб, Сухаиб, АхбердильМухаммад из Аварии, Талхик, Осман, Умма из Зунсы.

Из дагестанских наибов Хаджиясулмухаммад из Аварии,/ Хаджимурад, Инкачил Дибир, ДогоноголМухаммад, Микаил из Аквари, Абакардибир из Аргвани, Кади из Ичичали, мухаджир Абакархаджи из Акуши, Хурш (НурМухаммад) из Согратля, глухой Хаджи (Инковхаджи) из Чоха, Мухаммад из Кудали, павший мучеником в Гунибе, Гаир-бек из Ауха и другие, подобные им. А что касается Курбанилмухаммада из Бацали, мухажира Умара из Салты, Идрис (эфенди) из Эндирея и алимов, то у них, кроме красноречия при беседе с имамом, ничего не было, особенно когда они оставались без имама. В отношении их распорядительности управления и «смелости», взяточничества я ничего не скажу, так как среди нас они прославились подлостью.

О Лабазане из Анди, Мухаммадамине из Харахи, Мусе из Балахани можно сказать, что они были «обнаженными саблями» над своими подданными. Их характеры были сходны с повадками хищных зверей. У них не было большего дела, как мстить и обирать людей, подвластных им; поэтому большое количество перебежчиков к русским было именно из-за их плохого управления. Они обманывали своего имама, обмениваясь с ним красивыми словами и давая ему ложные сведения, не выполняли на деле его распоряжения.

Вследствие всего этого люди отвернулись от верного дела, они предпочли себе смерть, так как убедились, что она лучше, чем жизнь, униженная их властью.

Боже упаси нас от дьяволов рода человеческого.

Глава 5. О МУДИРАХ

Мудир  это арабское слово, обозначающее «управляющий делами подчиненного народа по поручению имама». В России ему как бы соответствует чин начальника дивизии. В распоряжении мудира находятся несколько наибов, которые обращаются к нему по важным вопросам. А тот дает советы, следуя законам и решениям имама.

Даниял-султан  из Илису был мудиром; затем его сместили и назначили наибом; впоследствии он опять был смещен и на его место был назначен его зять Абдурагим, сын Баширбека Газикумухского.

Вторым мудиром был КебедМухаммад из Телетля,  который в последнее время был взят имамом под стражу в Дарго,  когда имам убедился, что тот общается с Агаларханом Газикумухским,  ведет тайно от Шамиля переписку. Некоторые даже советовали Шамилю убить его ради всеобщего блага, но он не принял это, так как этот мудир был искренне набожным (человеком). Шамиль говорил, что если бы он убил КебедМухаммада, следуя совету некоторых людей, то люди осудили бы его и сказали, что имам убил единственного преданного служителя культа в Дагестане. Впоследствии Шамиль ни разу не жалел, что оставил его жить.

Третьим мудиром был самый дорогой сын имама Газимухаммад. Кроме того, ему была дана присяга на имамство после отца по совету улемов и знатных людей Дагестана. Отсюда большинство наибов и жаловавшихся по многим важным вопросам обращались к нему. Газимухаммад удовлетворял их или самостоятельно или посоветовавшись с имамом, и люди бывали довольны его решением.

Глава 6. О ДАГЕСТАНСКИХ УЧЕНЫХ

Ученые наследники пророков и маяки, которые освещают души народа. Они основа веры, они разрушают тропинки невежества. Посланник Аллаха мир ему, сказал: «Преимущество ученого над простым поклоняющимся подобно моему преимуществу над простым из вас. Без ученых у народов исчезли бы религии, и люди остались бы растерянными в делах веры.»

Я перечислю здесь ученых каждого аула в отдельности, известных своими знаниями и усердием в вере, уважением к ним со стороны имама и народа а так же не столь известных.

Среди известных были: мухаджир Мухаммаднаби из Ахты.  Он поселился в урочище мухаджиров Чур в земле Курах. Затем имам пригласил его к себе и назначил в селение Дарго преподавателем (мударрис) мутаалимов и помощником сельского кадия Талхата из Буцры.  В Анди жили глубокий ученый Мусалав из Гоноха и старец Салих из Гагатля, а из малоизвестных Али из Кижани,  его имам назначил управляющим земель и пахотных участков казны (бейт ал мал); Сурхай из Анди, он был кадием селения Чайку, и другие.

В селениях Гумбета: Уцуми из Мехельты,  сначала он был муфтием / в Мехельте, затем, после перехода Шамиля из Чечни в Дагестан был назначен наибом над гумбетовскими селениями вместо известного наиба Мухаммадали из Мехельты.  Там же были известные ученые Шамхал  из Аргвани,  являвшийся некоторое время наибом в Аухе, Мухаммад из Ингушетии и Даудхаджияв из Цилитмы.

Среди не знаменитых были: Мусалав из Сиуха, наиб Абакардибир из Аргвани,  наиб Кади  и кади Муртазали оба из Ичичали,  друг имама дервиш  НурМухаммад из Инхо и другие.

Из известных были: в селении Муни большой учитель сына имама Газимухаммада Абдуссалам, сын упомянутого ученого Большого Мухаммада,  также являвшегося учителем Газимухаммада; Маленький Мухаммад, прозванный «Исуфиль Мухаммад», тоже был учителем сына имама.

В селении Ансалта жил ученый мухаджир Абакар, сын Раадуали из Газикумуха.  В селении Гигатль наиб Хаджардибир  и его сын Дибирасулав, который среди учащихся моего времени выделялся большими способностями. В селении Акнада Абдулваххаб  переписчик книг имама в Дарго. Там же жил известный в Дагестане ученый, пользовавшийся большим уважением, особенно у Шамиля, преемник больших ученых и праведников Курбанали, по прозвищу «Загалав» из Хварши. Его учеником был известный законовед (факих) ученый наиб Селимдибир Багулалский из Хуштады,  павший мучеником в боях с русскими; наиб Закарийнал Хаджияв из Хуштады;  ученый законовед Алидибир из Хуштады, кадий Гоноды; учитель сына имама, павший мучеником наиб Шамхалдибир из Хелетлери.

В селении Карата жили ученый Даудилав из Караты; покойным Газиявдибир;  мухаджир преклонного возраста Таймасхандибир из Чиркея,  пользовавшийся авторитетом у Шамиля и его сына: мой ученый кунак, известный в Дагестане законовед, упомянутый выше Мухаммад, сын Саида из Игали;  ученый законовед, грамматик Курбанали из Ашильты,  сын Абдуллаха: ученый-филолог, знаток морфологии Хаджиали из Унцукуля,  учитель сына Шамиля; ученый-законовед ал-Хаджихусейн из Унцукуля,  ученый-законовед, мой учитель Алигалбац из Куллы,  в мое время он был мутааллимом у вышеупомянутого ученого Газиявдибира из Тлондоды, затем был назначен кадием в селении Гагатль, (одном из селений общества Анди).

Среди известных в Аварии ученых были: мой учитель законовед Мухаммад из Гортколо,  кади хунзахский; ученый-законовед кадий ахальчинский, из малоизвестных законоведов Кебеддибир из Гортколо, Кебеддибир из Ободы, законовед Амирхамзат из Гацалухи мой кунак, друг имама с начала джихада, наиб Мухаммад из Тануси,  старец НурМухаммад из Сиуха;  глубокий ученый-законовед Лачинилав из Хариколо,  учитель имама Шамиля. В селении Тукита жили учитель старшего сына Шамиля ДибирМухаммад  и его брат НурМухаммад.

В селениях общества Гидатль были двое совершенных, сведущих во всех науках ученых Муртазаали из Урады и муфтий в Гидатле вольноотпущенник Мухаммадамин. В ауле Буцра жил Мудунасулдибир из Буцры, законовед в селении Могох известный ученый-грамматик Атанас  и ученый Алидибир из Могоха, Кади из селения Уркачи.

В Гимры Муртузаали, дибир Гимры и его кадий; остроумный ученик Маллахусейн из Гимры, будущий ученый.

В селении Аракани законовед Хаджидада,  сын известнейшего из дагестанских ученых, наиболее сообразительного и искуснейшего из них во всех науках Саида-эфенди из Аракани и два совершенных законоведа. Мухаммад и Кебеддибир.

В селении Кудутль известный законовед Мухаммад из Кудутля  и остроумный ученый-логик, друг имама, но ныне покойный Махахаджияв из Кудутля; из мухаджиров в Гергебильской крепости был ученый-суфий наиб Абакархаджи из Акуши.

В селении Голотль кадием былШабан,  он же являлся управляющим сборами бейтулмала.

В селениях общества Карах суфий Мухаммадтахир из Цулды,  самый безупречный из наших ученых по части знаний и деяний, самый набожный, самый богобоязненный, самый далекий от взяток, самый справедливый в решениях, за что его очень любил Шамиль. Раньше он учительствовал у Даниял-султана из Илису. Исключительная его набожность проявлялась в том, что он не принимал даже того, что выделил ему имам из казны.

Почтенными законоведами из земли Караха были: ОмарилМухаммад,  Дибирхаджияв и его сын Хаджияв из Гоноха, ученый, благочестивый Хаджиабдурахман из Тляроша; ученый набожный мудир КебедМухаммад из Телетля, о котором говорилось выше; ученый Мухаммадамин по прозвищу Асиялав из Гонода, который возглавил движение Шамиля в Абадзехе и Шапсуге.

Вот коротко его история. От населения Абадзеха к Шамилю начали поступать тайные письма, где просили прислать к ним надежного человека, который возглавил бы их, к кому можно было бы обращаться со своими делами. Шамиль на своем совете обсудил вопрос, кого послать и кто достоин такого важного назначения. Каждый из присутствовавших называл полюбившегося ему человека из своих друзей, зная, что это в его интересах. Мухаммадамин в это время писал письма для имама, и Шамиль хотел послать его, считая, что он достоин управлять. Тогда секретарь Шамиля Амирхан из Чиркея выступил: «Что же получит население Абадзеха от Асиялава. Он ученый человек и искренний мюрид, но не воин». Тогда мой отец сказал: как раз целесообразно его и послать, так как он истинно набожный человек и не посрамит его, Всевышний Аллаха сделает его человеком совершенным во всех делах.

Мнение Шамиля и моего отца совпали, и Шамиль послал его. Мухаммадамин, как известно, достиг больших успехов в подчинении себе непослушных из черкесов, но через великие трудности.

Однажды Мухаммадамин отправил имаму письмо вместе с подарками ему от имени турецкого султана Абдулмаджида, состоявшими из двух орденов, усыпанных бриллиантами, знамени и коврика для намаза от имени матери султана. Коврик был из чистой белой шерсти, на нем были вытканы кувшин для воды, тазик и фонтан бьющейся воды золотой струей.

Шамиль подарил этот коврик своей жене Захидат, нашей родной сестре, однако ни разу этот коврик не был использован для молитвы, так как в нашей вере нежелательны для намаза коврики с рисунками. Я даже не понимаю, как мать султана совершала намаз на таком коврике, зная все это. Правда, это разрешается женщинам, так как большинство нарядных одежд допустимо для них в нашей вере, а для мужчин нет. В письме Асиялава после долгих слов говорилось, что в его распоряжении двести тысяч бойцов.

В селении Ругуджа из ученых был мой верный кунак Ахмеддибир.

В селении Бацала известный законовед наиб Курбанил-Мухаммад и Газимухаммад из Бацады; последний был учителем Даниял-султана из Илису.

В селении Чох авторитетный законовед Ахмеддибир из Чоха, мюрид Накшбандийского тариката.

В селении Согратль из известных ученых и набожных людей были: Хаджи Абдурахман, поклоняющийся, благочестивый, чистый; его сын ХаджиМухаммад;  наш верный кунак добросовестный кадий Ахмед ученый старец Ибрахимдибир;  ученый Оцомар, что по-аварски означает Омар-бык, ему дали такое прозвище за чрезмерную волосатость; ученый Хаджияссул Омар,  да будет доволен им Аллах; ученый законовед кадий Мухаммад, прозванный на их языке Кантаравдибиром, а значение (кантарав) могучий, у него был грубый голос потому и получил такое прозвище. Помимо этих ученых были и менее значительные ученые, мы воздерживаемся от их (перечисления) из-за их многочисленности.

Селение Согратль родник ученых, благочестивых, поклоняющихся, смельчаков, ювелиров, потомственных кузнецов. В Дагестане во всех этих делах нет селения, равного ему.

В селении Шанги, из общества Мукор жил популярный законовед Шамилав, а в селении Бухта Мухаммадамин.

Вышеназванных крупных ученых я лично знал и неоднократно видел; я знал их положение, их характер, они жили в мое время.

Одни из них были известны своей ученостью, деятельностью и происхождением; другие без последнего, но все они были столпами веры, как горы являются опорой земли. Для народа они подобно зрячему, являвшемуся поводырем слепого; они были предводителями, как пастух в стаде, они были божьей милостью для народа, словно дождь для растений; они были их предводителями и светом, их верой, их святыми.

Имам любил их и уважал, большего и желать нельзя, так как Всевышний Аллах и его посланник предпочли многим из творений и дали им знания. Если бы не они, не было бы дагестанских имамов, ни сабли, ни защитников веры, именно благодаря им положение мусульман улучшалось или же ухудшалось; они стали и недугом и, лекарством. Ученых в Чечне мало, они редки, так как мало кто занимается наукой. Из их ученых я знаю только следующих известных людей: Атабая,  высланного ныне в Россию; Абдулкадира;  кадия Мустафу, он же муфтий вилайата Ичкери; Омара из Цамтари;  старшину из Ведено; кадия Алимирзу из Сунжи и других.

Что касается ведущих дагестанских ученых и правоведов, тексты и сочинения которых я видел или читал отдельные выражения, то это: популярный, превосходный ученый Мухаммад сын Мусы из Кудутля, его ученик Мухаммад из Убра Казикумухского округа, хаджи Абубакар из Аймаки,  известный, сведущий ученый; его внук Саид-эфенди из Аракани;  Дамадан из Мегеба;  Курбанали из Ахальчи;  НурМухаммад кадий Аварский из Хунзаха,  убитый вместе с аварскими эмирами (нуцалами) воинами Гамзатбека; Шабан из Ободы;  Таталав из Караты;  Мусалав из Хуштады;  Али из Анди;  Бугалдибир из Хиндаха, 1 Хаджиали из Аргвани;  Салман из Тлоха,  Махди-Мухаммад из Согратля;  Махди-Мухаммад из Караха, великий Хасан Старший из Кудали;  Юсуф из Салты, Гитинасулав из Кудали,  слепой Омар из Кудали; Абдулатиф из Чоха; хаджи Ибрахим из Урады, Хадис из Мачады; хаджи Абубакар из Шугини; Харда из Арчиба; Мухаммад из Ходота; Джафар из Харады; Тахир из Гитляба; Мусатил Мухаммад и Кебед из Аракани; Дарха из Урады.

После смерти этих ученых последующие, которых я видел, явились их наследниками. Аллах устанавливает преемственность от всего ушедшего к настоящему и будущему до конца миров.

Глава 7. О НАУКАХ, КОТОРЫЕ БЫЛИ РАСПРОСТРАНЕНЫ В ДАГЕСТАНЕ

Их двенадцать: морфология, синтаксис, метрика, логика, теория диспута, законоведение, толкование Корана, жизнеописание пророка, суфизм, риторика (В тексте: «маан, байан, бади (риторика, стилистика, поэтика) все эти три отраслисчитаются за одну науку») или ал-мухадара и хуласа. Больше всего у нас изучаются морфология и синтаксис, так как для учащихся необходимо избегать ошибок в языке; законоведение для разбора людских дел, связанных с жизнью и верой; затем наука о толковании Корана для объяснения значения сур священного Корана; жизнеописание и история, чтобы знать о жизни нашего пророка Мухаммада мир ему; метрика для сочинения стихов на арабском языке; теория диспута, чтобы соблюсти правила ведения дискуссии среди мутааллимов.

Что касается остальных наук, то ими занимаются у нас редко, особенно илм ал-хуласа, при помощи которой исчисляются многие цифры.

Глава 8. О МУФТИЯХ

Ал-муфти (муфтий)  арабское слово, означающее ученого человека (алим), который выносит решения по шариатским вопросам и выносит решение между тяжущимися, исходя из предписаний ислама.

В распоряжении муфтия находится несколько кадиев, которые обращаются к нему по трудным вопросам, а тот отведет в силу своих знаний и умений. В каждом наибстве обычно только один муфтий; его местонахождение в том же селении, где находится наиб. А кадий живут в каждом отдельном селении, к ним обращаются при разборе различных тяжб. Жители селения имеют право непосредственно обращаться к муфтию, если не согласны с решением кадия. Кадий и муфтий должны разрешать дела тяжущихся только справедливо и верно.

Если муфтий узнает, что кадий вынес неправильное решение, он должен освободить его от должности. А по вопросам, не понятным для него, кадий должен обратиться к муфтию. Если же муфтий вынесет неверное решение или поддержит незаконно одного из тяжущихся за взятку, то наиб должен предупредить его: не поступай впредь подобным образом. Если ты повторишь свои поступки, я уволю тебя.

Иначе же, без сомнения, среди людей распространится порок.

Отличительный знак муфтия, кадия и других ученых чалма зеленого цвета. Остальные же несведущие люди не имели права носить ее. Если же обнаружится, что кто-либо незаконно носит зеленую чалму, то правителю (вали) надлежит запретить им носить ее, чтобы они не воспринимали зря знания ученых.

На самом деле носить зеленую чалму это знак саййидов из потомства пророка, и никто иной не имеет права, ученый он или неученый, носить ее. Мне неизвестна причина, почему эта форма (букв.: этот знак) стала принадлежностью наших ученых.

Теперь я перечислю муфтиев, которые были в мое время и укажу их время и место рождения и местожительство.

В нашем селении Дарго кадием был ученый-законовед (факих), родственник имама, Хаджиявдибир из Гарани.  Имам не назначил там муфтия, как в других округах, так как Дарго был самостоятельным селением и нужды в муфтии не было, оно обходилось без муфтия.

Когда этот кадий умер, ученый Амирхан из Чиркея,  ученик Хаджиявдибира, вступил в должность кадия. Затем имам взял его к себе секретарем, а на его место назначил Далгата ал-Буцри,  о котором упомянули мы выше в связи с Джамалуддином, сыном Шамиля.

В округе Анди муфтием был сначала Мусалавдибир ал-Гунухи. После его смерти был назначен Исуфил-Мухаммад из Муни, учитель сына Шамиля. Затем на его место назначили ученого Мухаммада из Гортколо  хунзахца (ал-Авари). Когда он переселился к себе, вместо него стал муфтием Хаджиали из Унцукуля.

В Гумбетовском округе муфтием был факих Уцуми из Мехельты.  Впоследствии он стал наибом, а на его место был назначен другой муфтий.

В Харахи муфтием был Дибирдада из Харахи, сын Хаджиали, павший мучеником вместе с имамом Газимухаммадом в борьбе с войсками сардара – барона Розена.

Для селений Багулал муфтием сперва был Селимдибир из Хуштады;  а когда его назначили наибом, на его место определили Газиявдибира из Тлондоды. В селении Карата, в резиденции Газимухаммада, сына Шамиля, муфтием был мухаджир Таймасхан из Чиркея.  В Тинди Загадав из Хварши. В Аварии муфтием был Мухаммад из Гортколо.  В селениях Гидатля муфтием являлся Мухаммадамин из Гидатля. В Карахе Омарил-Мухаммад из Гоноха ал-Карахи. В Корода Хаджи-Мухаммад из Согратля. В Гоцатле, на родине имама Гамзатбека, муфтием являлся Атанас из Могоха.  В Унцукуле Хаджиали из Унцукуля, находившийся в Анди.  В Чохе Ахмеддибир из Чоха. В Myкоре муфтием был Камиляв из Шангода.  В Согратле сначала был муфтием Курбанил-Мухаммад из Бацады.  Когда его назначили наибом, его заменил Хаджи-Мухаммад, сын известного служителя (абид) ал-Хаджи Абдурахмана из Согратля. В вилайате Чарбили учитель имама Лачинилав из Хариколо.

Вышеперечисленных ученых я лично много раз видел, встречался с ними, был хорошо знаком с ними, с их положением. Что касается тех, кто был раньше них и после них то я не знаю о них.

Глава 9. О МУХТАСИБАХ

Мухтасиб  арабское слово, означающее того, кто тайно узнает положение дел мусульман, инспектирует их дурные поступки и сообщает о них имаму или наибу, чтобы направить их по пути благодеяний согласно истинному шариату. Это соответствует должности жандарма в России; разница лишь в том, что жандарм служит ради повышения в чине или ради существования, а мухтасиб ради достижения милости всевышнего Аллаха и только! Не ради того, чтобы угодить имаму, или надежды на повышение в должности.

И на этой основе следует, чтобы в распоряжении каждого наиба имелся свой       специальный мухтасиб, чтобы не было скрыто от наиба какое-либо действие, противоречащее положениям шариата в его вилайате. Я лично знал из мухтасибов: дервиша, преданного Аллаху, НурМухаммада из Инху:  хаджи Абдурахмана из Согратля;  хаджи Абдурахмана из Караха;  Кебед-Мухаммада из Телетля  и других.

Мухтасиб носил белую чалму, но другим тоже не было запрещено носить ее.

Глава 10. О КАДИЯХ, МОИХ СОВРЕМЕННИКАХ, ОБ ИХ МИРСКИХ И РЕЛИГИОЗНЫХ ДЕЛАХ

Кадий (кади) арабское слово, означающее лицо, разрешающее спорные вопросы между тяжущимися согласно предписаниям мусульманских законов, справедливо, неподкупно. Без разрешения имама или его наиба никто не имеет права принимать на себя должность кадия. Если нет кадия для решения дел мусульман и некому назначить его на это место, то надлежит справедливому ученому занять пост кадия без всякого разрешения с чьей-либо стороны, если он надеется улучшить дела народа, так как каждый взрослый мусульманин обязан соблюдать интересы ислама, когда нет специального блюстителя и есть спасение остаться без него.

А если нет указанных обстоятельств и условий, то кадий должен быть назначен верховным правителем, его заместителем (наибом) или по согласному решению иных лиц, обладающих полнотой власти.

Оплата работы кадия из средств бейтулмала или из доли закята.

Кадий не имеет права принимать закят, если у него не хватает средств существования на однин год. В этом случае он справляет свою службу, довольствуясь своим положением (т. е. бесплатно).

Как назначали кадиев.

Когда наиб или муфтий хочет назначить кого-нибудь кадием, он обращается сначала к жителям селения, в которое он собирается назначить кадия: «Такого-то ученого мы назначаем к вам кадием согласно предписаниям шариата. Вам надлежит подчиняться ему, слушаться и уважать его, пока он будет соблюдать истину и справедливость. Кто ему оказывает Послушание, тот и нам подчиняется, а кто подчиняется нам, тот послушен и Всевышнему Аллаху и его посланнику. Кто не повинуется ему, (т. е. кадию), тот не повинуется всем. Если же кадий действует вопреки шариату, то вы не обязаны повиноваться ему или принимать его». Когда кадий отправлялся в назначенное место, правитель в первую очередь рекомендовал ему при всех обстоятельствах бояться Всевышнего Аллаха, соблюдать справедливость, беспристрастие в своих решениях, воздерживаться от всего, что противоречит чистому шариату, сторониться дающих и берущих взятки.

Прибыв в назначенное селение, кадий первоначально прибывает в мечеть, совершает там особый (букв.: «приветственный») намаз, затем он просматривает дела арестованных, если они есть, и справедливо разбирает их дела; отпускает из-под ареста, если несправедливо задержан, а виноватого держит до истечения срока наказания.

После этого он знакомится с вакуфными, благотворительными делами, завещаниями, обетами, вникает в каждое дело, намечает конкретные пути по разрешению этих дел, как это положено по справедливости и по правде. Потом он знакомится с действиями знатных люден селения, распорядком мечети, правилами поведения мутааллимов; исправляет то, что найдет неверным, как это положено; начинает заниматься книгами и обучением мутааллимов.

Если в селении кто-нибудь умирает, кадий должен быть у покойника или поручить муэдзину или мутааллиму обмыть его, завернуть в саван, читать Коран над ним у него дома или на могиле. Когда умершего несут на кладбище, кадий тоже идет туда, садится на край могилы и читает что нужно из Корана до той поры, пока не засыпят могилу землей. Как только похоронят умершего, кадий садится у изголовья могилы, обратившись к лицу покойного, спиной к югу, так как у нас хоронят лицом к кибле, и дает покойнику обычные наставления (талкин).

По завершении этого талкина кадий встает, обходит могилу у изголовья, став лицом к кибле, как и покойник, берет полный кувшин воды, поливает всю могилу, начиная с изголовья. Когда вода кончается, он ставит кувшин на могилу и, воздев обе руки вверх, призывает Аллаха к милости и прощению покойного. По завершении молитвы все присутствующие встают вокруг могилы и произносят стократное: «Нет божества, кроме Аллаха!» Затем благословляют пророка и читают молитву, прося Аллаха (отпустить грехи покойного и успокоить его душу.

Потом люди расходятся по домам; кадий же остается на кладбище три дня и ночи или больше в специальной палатке, поставленной у могилы, читая Коран за упокой души. За это родственники покойного платят ему, исходя из состояния умершего (букв.: из богатства или бедности). Они приглашают собравшихся на похороны с мутааллимами на поминки три дня подряд.

При рытье могилы для покойного они (мутааллимы)  садятся по ее краям, имея в руке у каждого по джузу Корана, и читают их, а родственники умершего раздают им куски дорогостоящей шелковой материи или же дают деньги, если покойный был богатым. Одежда покойника отдается тому, кто обмывал его.

Кадию надлежит распределить наследство покойного между наследниками исходя из принципа: «мужскому полу столько же, сколько приходится на долю женщин».

Кадий должен совершить пять намазов в сутки в качестве имама для общины в мечети или же поручить другому быть им имамом в случае, если у него есть неотложное дело.

Если кадий отправляется куда-либо в другое место, то его место занимает другой из жителей этого селения, чтобы они могли обращаться к нему со своими тяжбами и притязаниями.

Заместителем (халифа) кадия назначается один из его старших мутааллимов.

Обычно место жительства кадия в селении это мечеть, пока он не перейдет по своему желанию в другой дом или не уволится. Для него при мечети (букв.: в его завии) бывает отдельная келья (худжра) для разбора дел, служащая также для жилья (букв.: для сна). Питается он с мутааллимами, иногда в своей же келье.

Однажды, когда я был мутааллимом в селении Могох,  кадием там был тогда способный ученый мухаджир Исуфдибир из Салты.  Иногда вместе с этим кадием мы поднимались на крышу мечети погреться на солнце в зимнее время и беседовали о виденном и слышанном. Этот кадий считался скупым и жадным. По соседству с мечетью находился дом моего кунака Маллы из Могоха, агента (амил) имама по сбору урожая в байтулмал, в управлении наиба Абакархаджи из Акуши. Иногда старуха, мать Маллы, расстилала на крыше своего дома циновки, на которых сушила грецкие орехи байтулмала на солнце.

Мы, мутааллимы, просили ее, чтобы она немного орехов перебросила к нам на крышу мечети, и она иногда бросала полную горсть. Мы все бросались собирать их, и вместе с нами участвовал и Исуфдибир, одетый в шубу. Мутааллимы толкали его то справа, то слева, невзирая на то, что он кадий, и его шуба часто бывала под их ногами, а он сам в это время смеялся. В этом состязании мутааллимы не оставляли на долю бедняги хотя бы орешек. А когда таким образом соберали орехи, то мутааллимы отдавали кадию по две или три штуки. Такая простота характера бывает не у каждого кадия.

Глава 11. О ПОЛОЖЕНИИ МУТААЛЛИМОВ У НАС, ОБ ИХ ОБУЧЕНИИ НАУКАМ

Мутааллим  арабское слово; оно означает лицо, которое изучает науку или что-то другое. Как термин, оно употребляется для обозначения «ищущего знаний», и только. Например, если в каком-нибудь селении есть большой ученый или знающий кадий, вокруг них собираются несколько человек учащихся для получения знаний, полезных в вере, земной и загробной жизни.

В наших книгах сказано: «Поиск знаний лучше дополнительной молитвы, даже джихада».

Мутааллимы живут в мечети того селения, куда они пришли учиться. Питаются они за счет закята, которым распоряжается кадий. Кадий имеет право исключить из мутааллимов кого захочет или оставить кого-то, по своему усмотрению.

Как мутааллим выходит из своего селения в поисках знании?

Когда мутааллим выходит из своего селения, он берет хурджуны с книгами и одеждой, другими необходимыми вещами, несет их вместе с шубой на своем плече и отправляется пешком мутаалимствовать. Я часто отправлялся пешком в путь, так как мой отец не разрешил мне во время учебы ездить верхом, чтобы урезонить тем самым порыв моей души, считая, что это испытание для получения знаний.

Когда мутааллим приходит в избранное селение, он останавливается в мечети или у своего кунака, затем идет к кадию и просит включить его в группу мутааллимов. Если кадий согласен, то определяет его к себе, и он остается здесь, получая знания и питание; если же кадий ему скажет: нет у меня для тебя пропитания для зачисления, то мутааллим отправляется к другому ученому, кто примет его и устроит при себе мутааллимом.

Вот так устанавливается состав мутааллимов, которые устанавливают между собой общий порядок, распределяют постоянные места в мечети для ночлега, отдыха, чтения.

Также они устанавливают обязанности каждого в приготовлении пищи в зависимости от степени учености и возраста. Например, вечером или утром они заняты приготовлением пищи следующим образом: одного из мутааллимов посылают в селение попросить дров у жителей, другого за огнем и разведением его, на третьем лежит обязанность чистить котел, ложки и другую посуду, доставлять воду из реки или родника, четвертый замешивает тесто, раскатывает хинкалины, готовит хинкал в котле, затем приглашает всех мутааллимов к трапезе. Самого старшего по знаниям и возрасту мутааллима освобождали от всех работ; ему оставалось только приходить к столу вместе с кадием.

Когда пища была приготовлена, «повар» бил в тарелку или ложкой ударял по деревянной мечетской лестнице, чтобы дать знать тем, кто отсутствовал в мечети во время еды. Когда все были в сборе, посреди ставили большое деревянное блюдо, наполненное хинкалом, и они садились вокруг него, приступали к еде, запивая хинкал бульоном. Затем расходились в мечети, садились вокруг светильника, открывали книги и углублялись в глубокое созерцание. Одни переписывали тексты, одни учились, другие учили. Иногда между ними начинался диспут, разгорались бурные прения. Когда же приходило время сна, то тогда мечеть переполнялась их голосами. Каждый брал одеяло, а одеяла распределились между ними, особенно в зимнее время. Каждый готовил себе постель внутри мечети. А для кадия и старшего мутааллима постель стелили самые младшие из уважения к ним, со стороны мутааллимов.

На заре приходит в мечеть сельский муэдзин, зажигает светильник, затем совершает омовение в мечети или же до прихода в мечеть у себя дома, затем призывает людей к азану, и собираются в мечети для совершения намаза те, кто быстро расстается с ленью, а кто хочет совершает намаз дома.

Мутааллимы тоже встают, совершают омовение и до прибытия жителей для молитвы они успевают расстелить на полу ковры. Когда уже наступает время намаза, муэдзин встает с места, приступает к молитве. Тогда кадий предстает в михрабе мечети имамом перед обществом, остальные выстраиваются в ряды. Когда совершают намаз, кадий читает молитвы, последовавшие от пророка Мухаммада, мир над ним. Затем каждый из джамаата взывает к Аллаху о том, чего он желает. Затем становятся в круг для стократного зикра. После этого расходятся, кто куда хочет,

В пятницу мутааллимы не занимаются, отдыхают, а в ночь на пятницу младшие мутааллимы ходят но селению с хурджунами, обходят дома сельчан, прося у них то, что они пожелают дать. Каждый дарит то, что у него есть: хлеб, мясо, сыр, муку. Когда обход заканчивается, мутааллимы возвращаются в мечеть, выкладывают содержимое хурджунов и кушают. Эта ночь у них считается праздничной, так как они получают двойную порцию пищи. Мутааллим, испрашивающий, стоя у дверей, говорит по-аварски все, чего он пожелает: «Эта ночь великая ночь предопределения. Дайте то, что есть у вас, и вам вознаграждение за то, что вы даете».

Глава 12. ОБ ИЗВЕСТНЫХ МУТААЛЛИМАХ МОЕГО ВРЕМЕНИ ИЗ МУХАДЖИРОВ В НАШЕМ СЕЛЕНИИ ДАРГО

Мухаммад, сын Абдалкадира из Газикумуха, Зульфукар нз Чиркея (ал Чиркави), Слепой Сурхай нз Зубутля (аз-Зубути), Алхилав из Эрпели (ал-Ирфили), Гармуши из Караная (ал-Карнави), мухаджир, Абдураззак, сын Хаджиали из Унцукуля, Абдусалам из Муни (ал-Буни), Дибирасулав из Гигатля (ал-Хихали), Омар «низкорослый» из Игали, Шамхал из Аргвани, Алихаджияв из Аргвани, Газияв из Обода (ал-Убуди), мухаджир Али из Салты, Слепой Закария из Гоцатля (ал-Хуцули), Безрукий Мухаммад из Обоха (ал-Убухи), Рижан Хаджиясул Абдаллах из Согратля (ас-Сугури), Мадиналасул Ахмед и Халид из Согратля, Малла Хусейн из Гимры (ал-Гимрави), Мухаммад, сын Доногоно из Гоцо (Дунугуни ал-Хуци), Абдаллах из Шулани, НурМухаммад из Тукиты, МирзаМухаммад из Телетля (ат-Тилики), и другие, подобные им.

У наших мутааллимов есть такой обычай: когда какой-нибудь наиб, богач, авторитетное лицо прибывает в селение, где они живут, мутааллимы пишут ему послание с надеждой расщедрить его; их просьба иногда удовлетворяется, иногда нет.

Вот таким образом в Дагестане добиваются знаний. Многие из них становятся большими учеными.

Глава 13. О МУХАДЖИРАХ, КОТОРЫЕ ПЕРЕСЕЛИЛИСЬ К НАМ ИЗ РАЗНЫХ МЕСТ

как например, из вилайата Ахты, Газикумуха, Закатала, Эндирея, Аксая, Костека, Нотия, Кабарды, Куры, Шекки, Ширвана, Губдена, Цудахара, Акуша, Дарга, Таргу и других мест.

Мухаджир арабское слово, означающее лицо, переселившееся из области войны (дар ал-харб)  в область ислама (дар-ислам). Первый, кто переселился из Мекки в Медину, был нашим пророком Мухаммадом, мир над ним. После этого такое переселение сделалось обычным делом для его общины (умма) с теми условиями, которые были указаны в мусульманских книгах. Желающие знать эти книги, пусть обращаются к ним.

Большинство мухаджиров жили в крепости Ириб  у Даниялсултана Илисуйского и в крепости Улиб, (известной под названием крепость Гергебиля) (Добавлено над строкой), в селениях Согратль, Чох, Цуриб общества Карах, в Бецоре и в других селениях.

Что касается специальных селений для них, то это: селение, построенное на поляне Цуриба и в лесу Бецора на участке близ селения Мушули, в Талгоде выше селения Игали.

Мухаджиры жили торговлей, грабежом и набегами на жителей пограничных с ними селении, долей с закята. Когда они грабили имущество в селениях или караваны, идущие с одного места в другое, то добычу делали на пять частей: одна часть имаму, остальные для себя. Это делалось в том случае, если ограблены были мусульмане. Если же добыча была из имущества христиан, то одна пятая часть шла имаму, другая пятая из пятой части потомкам Мухаммада.

Если мухаджиры при нападении на селение или караван брали в плен мужчину или женщину, то продавали их за серебро. Больше всего мухаджиры нападали на почту, которая перевозила русскую казну. Это были мухаджиры Закатала и Ахтов. Главарями у них были Исрафил из Ахтов, Бахарчи из Илису, Мухаррам и Абдулжалил из Ахтов.  Они грабили почту несколько раз, возвращаясь с золотом и серебром. Что касается денежных ассигнаций, то они бросали их по дороге и затаптывали, так как у нас они не были в обращении вместо серебра (то есть в качестве денег.).

Однажды в казну  нашего имама Шамиля попала банкнота в пять тысяч рублей, она лежала в казне порядочное время; затем один чеченский торговец сказал казначею имама Хаджияву из Ороты:  «Дай мне свою бумажку за тысячу триста рублей наличными», так как он хотел обменять ее в русской крепости на серебро, на что казначей с удовольствием согласился.

Мелкие монеты (букв.: медные фельсы) у казначея лежали мешками, он их отдавал ювелирам для плавки серебра, как это у них делают для отделения чистого серебра от смесей.

В казне Шамиля были круглые ордена из золота и серебра, генеральские и полковничьи эполеты, седло Надир-шаха, оставшееся в Дагестане со времени его поражения, железный шлем с золотыми узорами, а также была одежда, оружие, печати, браслеты, серьги, ножные браслеты, привезенные из различных мест.

Если одна из жен имама попросит у него какие-либо из женских украшений и тот даст ей это, то другая начинает завидовать ей, так что он вынужден бывал скрывать от других то, что отдавал одной, иначе жены могли поссориться между собой.

Мухаджиры эти с одной стороны были полезны имаму, с другой же стороны причиняли вред. Полезны в том, что они добывали со всех сторон большую добычу, и он имел тем самым пользу от их богатств, и увеличивался бейтулмал его казны, назначенный для остального войска. Особенно среди них были хорошие предводители при отправке их имамом с войском в чужие, неизвестные селения, и если бы не они были предводителями при походах, то войска наши не могли бы выступить куда-либо или проникнуть туда, попав в незнакомое место и от этого нам быт бы большой вред.

Например, несколько ахтынских мухаджиров выходили неоднократно, собираясь отнять казенную почту, дорога которой шла в пяти-шести днях езды от нас. В своем походе они днем скрывались в лесах, оврагах или пещерах, а двигались ночью, чтобы никто их не замечал, так как сильная охрана дороги была всюду. Дойдя до цели, они нападали на почту, убивали сопровождающих и забирали золото и серебро. Затем таким же образом возвращались обратно. Таясь днем и двигаясь ночью. Таким способом они разбогатели, и разбогатела вместе с тем казна Шамиля.

Но с другой стороны их вред очевиден, так как у каждого из них были на родине родственники, между которыми не прекращалась тайная переписка. В письмах друг другу сообщались иногда дагестанские секреты, и враг принимал меры предосторожности.

Большинство мухаджиров являлись жителями дагестанских земель, таких как селения Согратль, Чох, Ириб и других. Среди них были лица, которые употребляли спиртные напитки и курили табак тайком от властей.

Если же вдруг их заставали, то винопийцу прокалывали нос в наказание и продевали нитку с нанизанными на нее листьями табака, чернили его лицо и сажали задом наперед на осла и водили по улицам селения. При этом он взывал: «Это наказание тому, кто курил хашиш явно или тайно». Сельские мальчишки бегали вслед за ним и бросали в него кусками глины или помета. Иногда такого привязывали с черным лицом на целый день к столбу на возвышении, на виду у жителей селения. Все это делалось для того, чтобы позор стал назиданием для пьющего и чтобы вторично он не решился на это.

Если же кто-нибудь украдет вещи другого, точно также водили его по селению, повесив на нос украденную вещь. Однажды одна женщина из нашей лавки в Дарго украла несколько свертков ткани. Наш купец сообщил об этом сельскому кадию втайне от моего отца. Кадий велел своему исполнителю посадить на осла эту женщину, вычернив ей лицо и повесив на нос один кусок украденной материи. Один из присутствовавших в канцелярии кадия сообщил об этом моему отцу.

Отец послал к кадию человека с просьбой оставить воровку без какого-либо наказания, так как он прощает ее на этот раз. Кадий не удовлетворил его просьбу, заявив, что если на этот раз воровку оставить без наказания, воровство, несомненно, распространится в селении, это опасно для нас, поэтому надо посадить ее на осла. И воровку повели по селению указанным образом.

Вторично подобный случай произошел у нас дома. У нас жил солдат перебежчик от русских Егор. Мой отец его любил за чистосердечную службу и давал ему иногда деньги, особенно в праздники. Солдат часто выпивал. Однажды этот бедняга ночью сходил к солдатам имама, выпил у них и вернулся домой пьяным, сломал замок нашей лавки и украл несколько кусков материи. Одни из этих кусков выпал у него по дороге. Когда наш приказчик обнаружил это, он отправился утром к имаму тайком от моего отца и сообщил, что солдат украл материю из лавки и просил разрешения убить его. Схватив Егора, приказчик с тремя или четырьмя мюридами отправился с ним за пределы селения. В это время моему отцу сообщили о случившемся с солдатом и приказчиком Али. Узнав об этом, отец поторопился на место, выбранное для убийства, чтобы спасти своего солдата Егора, но бедняга Егор уже до прихода отца был убит из-за сворованных кусков материи, и приказчик уже вернулся домой. Отец строго выговорил приказчика и сказал: «Клянусь Аллахом, если бы ты не был мусульманином, я потребовал бы мести солдата, который был убит без согласия на это хозяина».

Глава 14. О ПОЛОЖЕНИИ В ДАГЕСТАНЕ СОЛДАТ, ПЕРЕБЕЖАВШИХ К НАМ, ИЛИ ЗАКЛЮЧЕННЫХ

У нас было много солдат: разбросанных во всех селениях, из них кое-кто принял ислам, стал хорошим мусульманином и женился на мусульманке. Были и такие, которые, остались в своей вере.

Кто принял ислам, тому для пропитания отпустили ту долю, которая предназначена им Всевышним Аллахом в Коране, не включая его личный заработок. Кто остался в своей вере, тот служил у кого-либо из пожелавших этого жителей селения, и жил и одевался он на свои заработок. Из закята ему ничего не выдавалось.

Солдаты служили нашим людям честно, слушались их. Но с ними обращались без милосердия, несмотря на то, что они жили в далекой зарубежной стране, говоря, что для неверующего (кафир) нет уважения.

У меня тоже было такое же убеждение, пока я не увидел Россию. Когда я увидел страну и людей, то убедился в неверности своих предположений; тем более, что наш пророк Мухаммад мир над ним, говорит: «Действительно, за каждое благое деяние следует награда (божья)», то есть Всевышний Аллах не теряет вознаграждения для того, кто оказал добро для любого живого существа.

Иногда солдат кормили сытно, но большей частью они жили впроголодь. Они не могли требовать пищу от своего хозяина, когда были голодны, боясь наказания и гнева. Иногда они собирали траву в лесу и готовили себе варево. Их место ночлега было, как собачье ложе кроме сушеной травы ничего не было.

Если заболевал кто-нибудь из них, никто не посещал и не заботился о нем. Если не забывали совсем, то бросали ему кусок хлеба и сушеное мясо. И он вынужден был есть, хотел он это или нет. Если умирал один из них, его хоронили так, чтобы только запах не распространялся.

Многие солдаты погибли, одни были убиты, другие исчезли по неизвестным направлениям. Когда они голодали или находились в тяжелых условиях, они убегали от нас. Но когда ими было совершено какое-нибудь преступление перед своими властями и они опасались за свою жизнь, они перебегали на нашу сторону: иногда из любопытства перебегали к нам – посмотреть на нашу жизнь, а затем вернуться.

Однажды в Дарго появился один русский юноша миловидной внешности. Остановился он у Юнуса из Чиркея, друга имама с давних времен. Юнус как-то спросил его, кто он такой, чей сын, откуда пришел. Юноша ответил, что он сын министра русского императора, убежал из Петербурга, так как его отец не разрешал ему вести тот образ жизни, какой он желал. Он обиделся на отца и убежал. Когда он отправился в путь, с ним было несколько слуг и денег. С окончанием денег в дороге он продал своих слуг, и пустил в ход эти деньги. Затем он продал свою одежду и истратил и эти деньги. Когда же он уже достиг пределов Дагестана, то встретил одну женщину, которая несла хлеб. Юноша в это время был очень голоден, но не имел никаких денег, чтобы пустить их по потребности. Тогда он отдал женщине золотое кольцо, что было на его пальце и купил хлеба. Тут они разошлись. Этот бедняга думал, что этим рассказом вызовет наше расположение.

Но как только услышали от него этот рассказ, правдивый или неправдивый, заключили его в тюрьму, чтобы впоследствии его обменять на русских пленных или же продать его за большие деньги. Они боялись, что он вторично убежит, если его оставить в селении на воле. Когда юноша убедился, что его заключили в тюрьму из-за его истории, он пожалел о сказанном и подумал: «Если бы я не рассказал об этом, я не очутился бы в тюрьме». Он боялся, вместе с тем, что ему долго придется пробыть в ней и знал наверняка, что отец не будет знать о его положении, а если узнает, то не обратит внимания на его положение.

Однажды этот бедняга взял лежавший на камнях пистолет, принадлежавший страже тюрьмы и выстрелил в себя, но промахнулся (букв.: пуля пролетела выше головы). Это дошло до маджлиса имама. Имам велел спросить, почему тот хотел покончить с собой. Он ответил, что убежал от отца, недовольный тем, что тот не разрешал ему жить по-своему и думал, что в Дагестане он сможет быть без притеснения и найдет здесь почет ввиду его высокого происхождения. Когда же он узнал, что попал в большую беду, не предполагаемую им, решил, что смерть принесет ему покой и выстрелил в себя. Но получилось неудачно, и он остался жив. Вместе с тем он известил имама, что тот примет ислам, если его отпустят из тюрьмы. Его выпустили, он принял ислам, стал хорошим мусульманином, женился на чохской женщине, родственнице жены Мухаммадшафи, сына Шамиля. У них родилась дочь. Юноша стал членом общины (джамаат) Дарго и стал носить имя Абдуллах.

Этот Абдуллах сделался совершеннейшим мусульманином. Он усердно совершал пять намазов с джамаатом и часто посещал моего отца. Отец любил его за его доброту сердца ко всем, особенно по отношению к пленным. Это подтверждается тем, что написала француженка, гувернантка детей князей Чавчавадзе и Орбелиани в своей книге, написанной в Дарго про моего отца. Кто читал эту книгу, тому все это известно, потому нет надобности здесь это повторять.

Этот самый молодой человек Абдуллах знал и наш язык, люди уважали его всюду.

В 1863 году на улице Петербурга я увидел его издали, но мне не удалось говорить с ним из-за отсутствия времени.

Теперь продолжим краткое изложение о положении бежавших или пленных солдат, находящихся в наших селениях. Вернемся к краткому обзору положения солдат Шамиля, находившихся в Дарго. Мы говорим: когда Шамиль переселился со своими товарищами мухаджирами в Новый Дарго после разрушения в 1844 г. князем Воронцовым Старого Дарго, у него находилось около трехсот солдат, перебежавших к нам из разных мест, или же пленных.

Среди них были часовщики, кузнецы, плотники, мастеровые. Шамиль велел верному своему мюриду Черному Алимаммаду Грубому, назначенному над солдатами комендантом, построить для них специальный поселок около Дарго, собрать их там и отпустить провизию и обмундирование из казны через казначея Шамиля и дать им полный отдых. Шамиль говорил, что эти солдаты необходимы, в боях они будут при пушках и будут чинить разбитые части пушек.

Алимаммад построил для них поселок и разместил их там как велел Шамиль, и отпустил для них все необходимое. В их распоряжение предоставил землю для посадки капусты, кукурузы, лука и др.

Солдаты обосновались там и жили мирно, довольные велением Аллаха и Шамиля. Они обрели покой, жили без притеснения. В комнатах были иконы, которым они поклонялись во время молитв, имели спиртные напитки, изготовленные из винограда, и самогон из проса и других злаков.

Они ели, пили, развлекались, особенно по большим праздникам. Из нас никто не препятствовал им в этом, так как Шамиль велел Алимаммаду не давать никому из мюридов обидеть их ни словом, ни действием. Солдаты имели и музыкальные инструменты гитары, армейские кларнеты, привезенные из России. Были и пленные, и перебежавшие женщины, как например, одна женщина среди многих из них.

Солдаты, видя милосердие Шамиля к ним, служили ему чистосердечно. Они шли с ним в бой вместе с пушками, чинили их, если те ломались, ухаживали за лошадьми, тянувшими пушки, подковывали их, шорничали, готовили на зиму корм. Когда лошадей случалось больше, чем необходимо для тяги пушки, Шамиль велел Алимаммаду отправить двух или больше солдат в какое-нибудь горное селение, где лошади содержались за счет фуража байтулмала этих селений. В каждом селении у имама был назначен смотритель байтулмала.

Среди солдат были и пушкари. Но большей частью из пушек стрелял сам Алимаммад.

Из этих солдат один принял ислам и звался Хасаном. Когда у русских появилась ракета, Хасан тут же изготовил и для Шамиля ее и бросал ее в сторону русских. Но это было потом оставлено.

Если солдат проявлял отвагу, имам награждал его серебряной медалью «За отвагу», как и мусульман, и вешал ее на его плечо. Если бы с нашими пушками не было солдат, несомненно, порядок наших войск не был совершенен, как и наши сражения.

И мюридам была польза от этих солдат. Например, когда нужно было изготовить для удила части или масленку, или построить дома, они обращались к их коменданту просьбой выделить за плату плотников. Плата оставалась у солдат.

Дома Шамиля и его детей были построены солдатами бесплатно, так как он их господин и кормилец. Если зимой выпадал снег на крыши его домов, то они сгребали снег лопатами и сбрасывали с крыши.

Пищей для них являлась пшеница и кукуруза привозимые из Чечни за деньги имама. Одежда на год отпускалась им из казны имама казначеем Хаджиявом или мануфактурой или деньгами, чтобы они купили чего пожелают. Вот почему солдаты в разговоре называли Шамиля «наш царь Шамиль». Они сильно любили его. Это следствие совершенного обхождения с ними со стороны Шамиля.

Если б Шамиль притеснял их и заставлял бы их соблюдать мусульманские обычаи, они убежали бы от него. Кроме вреда, ничего не получилось бы. Однажды в городе Калуге в наш дом зашел один старый солдат, поляк, и говорит: «А где наш прежний император Шамиль? Я жажду его видеть. Он защищал нас и делал нам добро в Дарго. Мухаммадшафи спросил его: «Кто ты такой? Я не помню тебя». Солдат засмеялся: «Не помнишь тот день, когда ты верхом проезжал, я охранял капусту в Харачи? Когда ты на коне поскакал в поле, то упал патрон и траву и ты сказал мне: «Поищи мой патрон». Я нашел его и отдал тебе».

Мухаммадшафи чуть задумался и сказал: «Ты сказал правду, теперь я вспомнил, ты поляк.» Солдат ответил: «Да».

Мухаммадшафи спросил: «А что ты делаешь в Калуге? Почему не возвращаешься на свою родину? Теперь войны нет, время мирное? Он ответил, что власти не разрешают ему возвращаться, так как поляки оказали сопротивление императору и воевали против русских».

После этой беседы Мухаммадшафи пошел к имаму в его комнату и доложил о солдате. Имам посмотрел на него в окно и, когда солдат увидел своего бывшего имама, то поклонился ему, приветствуя его. Он рассказал Шамилю о своих делах. Шамиль дал ему десять рублей денег. Солдат ушел от него довольный и полный благодарности за благодеяние.

Глава 15. РАССКАЗ О ДВУХ КАЗАЦКИХ МОНАХАХ

Другой рассказ. Однажды к нам заявились казачьи монахи из России, собирающиеся отправлять свой религиозный культ на чужбине, они были староверами.

Они просили Шамиля разрешить им жить на его земле. Тот разрешил, Они построили себе дома на возвышенности близ Дарго, в лесу, где много зелени и холодная приятная вода. Они построили еще одно строение, похожее на часовню. В углах они повесили свои иконы для поклонения. Около домов они посадили немного капусты, лука, кукурузы, и таким образом жили спокойно.

Однажды я отправился к ним посмотреть, как они живут. Увидев меня, они оказали мне уважение, подошли ко мне. Они знали моего отца, поэтому разреши и мне войти в свое святилище (букв.: место поклонения), а моим товарищам нет. Я вошел внутрьи увидел там много икон, светильники со свечами. Даже не знаю, откуда они берут эти свечи в чеченских лесах, где вообще нет светильников. Монахи были одеты в длинные до пят балахоны. Все это было для меня любопытно. Затем я вернулся домой.

По прошествии нескольких месяцев после прерывания на указанном участке они переселились в местность близ гоготлинской реки. Эта местность отличается обилием фруктовых деревьев и красивой природой. Нет иного такого места, где имеется все необходимое. Здесь сохранились стены кельи и старой церкви, построенной на белой глине и являвшейся местом поклонения христиан в былые времена. Я даже не представляю, как они узнали об этом, ведь из своего поселка они никуда не выходили. Наши люди знали эту местность и раньше, хотя и не подробно. Они не интересовались такими вещами.

Когда монахи занимались своим богослужением, никому не принося вреда ни словом, ни делом, ночью на них напали неизвестные разбойники и убили их, захватив все, что у них было.

Когда Шамиль узнал об этом, он очень переживал, так как он разрешал им жить на подвластной ему территории, и если бы узнал этих негодяев, без сомнения, он отомстил бы за них.

Если солдат добровольно перебегал к нам, то он не пользовался особым уважением, жил у кого-нибудь, как слуга, так поступали и с захваченными солдатами. Если же он был полезным мастером, имам брал его к себе, в состав своих солдат. Если солдат убегал от нас, то при поимке его убивали, если выяснялось, что он собирался вредить нам.

Причиной большого числа казней преступников, солдат или мусульман, особенно во время правления Шамиля, было следующее: поскольку территория Дагестана мала, и на ней распространены были грабежи, нападении и убийства, особенно до появления трех имамов, и не было другого сдерживания для преступников, как казни, наши считали целесообразным это для общей пользы, для подчинения народа и организации порядка.

Если бы в этом не было необходимости, у нас никого не казнили бы, так как каждый человек у нас, как воин во время джихада, равен десяти гулямам и это при постоянной нехватке людей.

Отсюда упрек некоторых людей в наш адрес в казни людей необоснован и несправедлив.

Если б преступник был наказан поркой или отсечением руки у вора, или вырыванием языка у шпиона, или же отсечением носа или уха, выкалыванием глаз за другие преступления и т. д., тогда преступников было бы больше, и они подрывали бы устои нашего дела, убежав от нас или же мстя тому, кто их наказал, хотя все это было сделано по воле имама. И это явилось бы большим злом для управления. А когда этих злодеев убивают, остальные, без сомнения, воздержатся от преступления, боясь наказания. Тогда восторжествует спокойствие.

Глава 16. О ПУШКАХ, БЫВШИХ В МОЕ ВРЕМЯ В ДАГЕСТАНЕ

Когда Шамиль взял на себя трудные тяготы имамства и джихада с русскими, прежде всего он позаботился о мобилизации населения Дагестана. После этого он поставил над ним управляющих. Я также вложил вклад в эту наилучшую политику. Затем он обеспечил свою армию военным снаряжением: будь это пушки или другие предметы, вплоть до барабанов и кларнетов. Часть их была доставлена из русских крепостей, построенных в среднем Дагестане, например, крепостей Цатаних, Зирани, Хунзах, часть их оставили русские войска в ряде сражений. Пушки были как больших размеров, так и маленьких. Большие были установлены в наших крепостях стационарно. К примеру, большая пушка была в селении Карата у Газимухаммада, сына Шамиля, в крепости Улиб, на земле Гергебиля, в крепостях Чох и Ириб. Некоторые большие пушки остались от русских в селениях Аргвани и Ахалки. Что касается остальных больших пушек, то большая их часть находилась в нашем Дарго и у наиба Талхика ал-Чачани, а также у Османа ал-Чачани и у наиба вилайата Кехи и Мартана Саадуллы, у (хунзахского) наиба Хаджимурада ал-Авари, еще в Карате, в крепости Ириб, Улибе, Чохе.

Что касается военной музыки (букв.: русской), то она была только у Шамиля.

Отдельные маленькие пушки были отлиты по распоряжению Шамиля. Это произошло так: известный среди нас искусством гидатлинец Муртазаали отлил нам небольшие пушки с печатью Шамиля. Они были хорошего качества, неплохо стреляли в боях. Ядра для пушек отливали в Дарго. На каждом из них (т. е. ядер) было отпечатано: «Шамиль, да продлится его могущество». Часть ядер поступала к нам из других дагестанских районов, где побывали русские войска. Особенно много их поступило из Чечни. Артиллерист имама объявлял чеченским и дагестанским юношам, участвовавшим в сражении, что он даст порох тому из них, кто принесет ядро, причем, столько, сколько войдет в ядро. Эти юноши приносили к нему много ядер по возвращении с полей сражений.

Однажды в доме имама произошел удивительный случай. Дело в том, что пушечные ядра были положены в горячую золу, чтобы легче было намазать их черной смолой. Вокруг были мюриды, смотревшие на солдат, которые возились с ядрами. Тогда комендантом у солдат был Раджабил Мухаммад, «толстяк», чиркеевец. Он стоял в стороне. Вдруг одно ядро взорвалось, в нем были остатки пороха. Осколок задел бок Раджабил Мухаммада. Тот упал на землю навзничь, мгновенно схватился за «место поражения», думая, что у него рана на животе или на боку. От испуга глаза у него закатились, как у мертвого. Вокруг него собрались все, кто был в комнате и во дворе. Все думали, что его убило осколками. Когда же люди присмотрелись, то увидели, что кроме синяка па боку него ничего нет. Мюриды подняли его с земли и повели домой. Но все же впоследствии этот бедняга погиб от пушечного ядра.

Краткое изложение этого случая: наши войска находились в чеченском лесу; обе стороны стреляли из пушек. Как только Раджабил Мухаммад отдавал приказ стрелять по русским, те отвечали, как это всегда было у них в боях с нами, десятикратной стрельбой, в ответ на наш один залп.

А Раджабил Мухаммад, отдав приказ о стрельбе, тут же прятался за большое дерево, опасаясь ядра.

И вот, когда Толстяк старался скрыться за толстяка (Игра слов. В последнем случае имеется в виду «толстое дерево»), шальной осколок попал в него. Его понесли домой. Через неделю он умер от раны.

Когда ученый Дибир-Мухаммад из Кокиты, учитель сына имама Газимухаммада, услышал о смерти этого бедняка, в шутку сказал: «Поскольку мученик (шахид) Раджабил Мухаммад знал, что пушечное ядро не дает ему покоя даже за большим деревом, ему следовало бы находиться на равнине, «чтобы избежать смерти».

Что касается пороха, то мы добывали его сначала с большим трудом, хотя селитры и серы у нас было много, но нам неизвестен был способ приготовления его. Все же мы стреляли из пушек, хотя и редко. Когда мы обсуждали такое положение с порохом, к нам явился один человек по имени Джафар, прибывший из Турции. Он сообщил имаму, что знает способ приготовления пороха.

Когда имам услышал такое, очень обрадовался и сказал: «Если знаешь начинай, а я доставлю все необходимое для изготовленияпороха». Джафар потребовал от имама прежде всего искусных плотников из солдат. Потом он велел им построить деревянные дома со всем необходимым Оборудованием для изготовления пороха – разные ступки из меди и другие вещи. После завершения строительства домов привезли уголь, селитру, серу и с этого дня начали изготовлять в большом количестве порох. Здесь образовался большой пороховой завод (ма'дан). После этого мы не жалели пороха, стреляли, сколько хотели, как бы шутя. Наибам мы посылали порох большими мешками.

Джафар сделался самым авторитетным человеком у имама, любимцем народа за то великое добро, которое он сделал для него в те тяжелые дни, о которых я говорил. Но незадолго перед завоеванием Чечни войсками графа Евдокимова, завод пороховой сгорел; погибло в нем около пяти человек. Потом этот завод был восстановлен полностью, но вторично сгорел, при этом, опять погибло несколько человек, из работавших на заводе. Но уже третий раз он не быт восстановлен, сохранились ныне одни развалины.

Был у нас и железоплавильный завод, но через короткий срок им перестали пользоваться из-за отсутствия у нас умения плавить железо. Оно дробилось при ударе молотком. А до этого мы перестали пользоваться серебряными копьями за отсутствием необходимых средств, хотя мы и старались их постичь. Свинец же мы доставали тайно из русских крепостей или контрабандно через купцов. Между тем находились юноши, которые собирали после сражения русские снаряды, стрелявшие в нас, в то время, как мы стояли в укрытии за стеной или же в крепости. Мы также изготовляли патроны из меди, и вот таким образом сражались с русскими, несмотря на невероятные трудности. И если бы не наше великое терпение перед тяготами воины, с многочисленными русскими войсками, основанное на единении наших людей в преодолении испытаний, больших или малых, то завершился бы джихад среди нас поражением много лет назад. Это и есть величайшая из причин того, что и отныне продолжается война между нами и русскими.

Глава 17. КАК НАШИ ЛЮДИ ВЫХОДИЛИ В БОЙ (ДЖИХАД)

Когда к Шамилю приходило сообщение о вторжении русских войск на контролируемую мюридами территорию Дагестана или Чечни, отправлялись письма в первую очередь наибам с приказанием выступить в определенное место со своими воинами и приехать на место сбора в указанное время, взяв с собой провиант. И они (наибы и их войска) не опаздывали, приезжали в указанное время, будь то лето или зима, не были для них помехой ни дождь, ни слякоть, ни снег. Что касается пожилых людей и алимов, то они не выходили на джихад по своей дряхлости или занятости обучением мутааллимов. Если кто-то не мог выступить по иной причине (по болезни или по другому обстоятельству), он обязан был дать лошадь или заплатить тому, кто в состоянии выступить. В зимнее время года обмундированием служили тулупы и войлочные сапоги, какие мы носим зимой. Жители Багвалала, Чамалала и Цунтала носят их зимой повседневно…

Когда войска приезжали в условленное место, спускались на поляну или (останавливались) в каком-нибудь селении, то тогда их еда и питье бывали совместными. Если хотели спать, использовали седло как подушку для изголовья, войлоком покрывались и сено служило вместо матраца. Так спали во время дождя и даже под снегом. Если останавливались в лесу, устраивали шалаши. Покрывали их сверху листьями или другими растениями. Наутро действовали по обстоятельствам; готовили еду, отдыхали или шли в бой.

Если ополченец получал ранение, его при возможности выносили из боя, доставляли в лагерь и затем отправляли домой. Если он был убит на месте, несли его также в лагерь, хоронили или отправляли домой, если присутствовали близкие ему люди, которые могли помочь.

Больных ополченцев, обследовав и выдержав некоторое время, чтобы убедиться в их заболевании, отправляли домой.

Проявивших храбрость награждали согласно закону имама серебряным наградным значком с надписью «Кто думает о последствиях, тот не будет храбрецом» или: «Этот значок дал имам тому, кто проявил храбрость». Однако награжденный, как у других правителей, у Шамиля не получал материальных привилегий из-за скудности нашей казны. Как одеть и накормить других, если у самого в этом недостаток? Тем не менее, наши воины очень любили награды и проявляли усердие, чтобы их получить, жертвуя собой, потому что в каждом человеке заложено стремление к славе. Ведь известно о беспредельной храбрости дагестанцев в войнах прошедших эпох.

Из жителей андийских сел каждый раз в бою погибало от 10 до 20 воинов; это очень много для наших рядов, которые незначительны по сравнению с русскими. Такое же количество жителей погибало из Гумбета, Аварии, Унцукуля и еще двух селений Согратль и Чох…

В Чечне храбростью известны жители Кихи, Мартана и Шубута. Поистине они храбрые люди и они дали Шамилю приют после поражения в Ахульго. Если бы Аллах всевышний с их помощью не сохранил ему жизнь, то его дело закончилось бы плохо. Такие же храбрые люди жители Обществ Ичкерия, Нахбак, Аух, если их возглавляет человек решительный. Чиркативцы мюриды Шамиля и не нуждаются в похвале, так как они известны своей храбростью во всех боях. Если даже один чиркатинец находился среди войска, мусульмане встречали русских ожесточенно. Это происходило не из личной храбрости того мюрида-чиркатинца, а из-за того, что он был в бою с угрозой от имама. Если мусульмане проявляли пассивность и снисхождение, сообщали имаму о том, что такой-то наиб и его войско не сражались с русскими как следовало сражаться, то имам снимал с должности своего наиба или высказывал ему сильнейшее порицание на глазах у народа и это являлось большим позором для наиба.

Известными меткими стрелками из ружей у нас были согратлинцы, чохцы, унцукульцы, цунтинцы и оротинцы. Особо отличались жители цунтинских селений, так как они охотники по ремеслу своему. Жители других селений были посредственны в стрельбе.

Лучшими войсками конников с вооружением и одеждой во время выхода на джихад были воины сына имама Газимухаммада, большинство людей из гумбетовцев, также несколько воинов наиба Хаджимурада из Аварии, войска Андалала и Технуцала…

Выше мы сказали, что они присутствовали на поле боя только лишь для имитации полчищ, хотя и не лишены были геройства. Цунтинцы хотя и не были воинственными, однако они смелые, решительные и испытанные в боях люди. Особенно, когда выходят на Грузию. Они захватили у них больше всех опорных пунктов, совершая на них нападения. И сам Шамиль тоже во время своего похода на Грузию захватил княжен Чавчавадзе и Орбелиани. Что же касается жителей Гидатля, Караха, Куяды, Корода и подобных им обществ, то они не гордились одеждой оружием и не кичились геройством и это общеизвестно. Большинство людей обществ Хоточ, Линдах, Гох, Муну и Гунна не несли тяготы войны. Имам освободил их для заготовки селитры и наложил налог на каждую семью размером полтора тумана (15 руб) наличными в год. На джихад выходило также только незначительное число люден некоторых джамаатов чиркатинцев, шубутцев, кину нинцев, могохцев. Они добывали серу и селитру для пороха. Из других обществ, деятельность которых была связана с обеспечением войск, тоже не выходили на джихад. Кто выходил на джихад, должен был иметь постоянно при себе боеприпасы из ста патронов и количество пороха, необходимого для них. Если погибал воин в бою, его тело не обмывали и не служили над ним погребальную молитву, хоронили его в его запачканной кровью одежде, очистив его предварительно от прочих нечистот. Этот способ хоронения в отличие от кончины в своей постели является нормой нашего шариата. Разница этих двух способов погребения, в имеющихся в наших книгах, состоит в том, что Аллах Всевышний желает встретить павшего за веру (шахида) в Судный день в том виде, в каком он скончался. Этим Он оказывает ему честь.

Выступление на джихад для горцев в сторону Чечни было легким во многом, чем на окраины Дагестана и особенно конным, так как земля их плодородная, фураж и хлеб не иссякали на их земле. Поэтому горцы, когда выступали против русских, часто со своими лошадьми и другими вьючными животными проживали в Чечне на их бесплатном фураже и хлебе. Если у чеченца бывало два дома, то один он отдавал горцам. Подумай, какой это великий подарок Аллаха во времена джихада! Такова была польза земли чеченцев.

Сражаться в горах желаннее и предпочтительнее для горца ввиду неприступности наших земель, незначительности вреда для воина. После появления штуцеров у русских мы потеряли это преимущество и понесли урон в наших рядах. Поэтому наши войска избегали столкновений с пехотой особенно на ровных местах, т. к. выбить русских с позиций очень трудно любому и это известная истина.

Когда Шамиль выступал из Дарго, приказывал казначею Хаджияву из Ороты раздать серебро нищим согласно писанию в наших книгах о том, что подаяние отвратит беду, а доброта продлит жизнь. Когда он оставался со своими воинами в лесах Чечни и разгорался бой между нами и русскими и гром пушек доносился до Дарго, увеличивались молитвы в домах жителей Дарго и особенно усердно молились в мечети, прося у Аллаха помощи для мусульман и гибели для русских.

В селении Инхо жил дервиш по имени Нурмухаммад. Имам очень любил его за искренность в богослужении и если он выходил на джихад, приходил в Дарго и жил в доме имама, моля Аллаха Всевышнего оказать содействие мусульманам до тех пор, пока они не вернутся из джихада.

Глава 18. О ДАГЕСТАНСКИХ СЕЛЕНИЯХ, КЛИМАТИЧЕСКИХ УСЛОВИЯХ (И ПРОЧИХ ДЕЛАХ, ИМЕЮЩИХСЯ В НИХ)

(Фраза в скобках добавлена после написания автором книги на полях справа)

Селения построены на вершинах гор и в непроходимых ущельях.

Сообщение о них я начну здесь по порядку.

Общество Анди простирается среди холодных гор, где зимой отсутствует топливо за исключением того, что доставляется из чеченских лесов, при этом прилагаются огромные усилия. С ближайшего леса человек, ушедший на заре с двумя быками, буркой и краешком хлеба, возвращается ночью, а иногда и ночь проводит в лесах. Привезенные дрова продают очень дешево. Например, стоимость одной толстой вязанки дров в летнее время один рубль, а в зимнее время еще дешевле ввиду легкости дорог зимою, покрытых снегом. Сено спускают с горных вершин; отправившийся на заре возвратится только к вечеру или к ночи.

Овцы андийцев все черного цвета. Белых овец они покупают редко, так как производят бурки из черной шерсти. По этой причине они предпочитают черных овец, которых у них много, и нет селения, где не производят бурки. Пища и одежда андийцев целиком от овец.

Количество посевных наделов у них среднее: урожаи собственных посевов их хлебом не обеспечивают, и они привозят его из Чечни. Дома не блещут чистотой ввиду занятости жен постоянной обработкой шерсти и производством бурок, и еще по той причине, что освещаются дома сырой нефтью, отапливаются кизяком и не обладают при этом специальным дымоходом. Дома и одежда женщин, состоящая из длинных до пят покрывал, закопчены сажей. В этих покрывалах они садятся в грязь, затем встают и идут домой, где валяют бурки. Краж и других преступлений среди них множество. Из-за обилия преступлений между ними их наиб, храбрый Лабазан, убил более ста человек. Их основная пища пшеничный хлеб, баранина или говядина. По обычаю, существующему также и во всех других селениях Дагестана, они и летом употребляют свежее мясо, а зимой едят его в вяленом виде. Много у них также сыра и масла.

Воздух в селении благоприятный. Однако ветер дует постоянно, земля сухая, каменистая, но несмотря на это, урожаи посевов бывают хорошие.

Селения Гумбета название, данное жителями плоскости. Оно означает «сторона-склон, обращенный к солнцу», и у нас они так же называются; их аварское название Бакълъулал. Одни из них расположены высоко на вершинах, другие в низинах склонов. Бакдасивух расположено высоко и в переводе с местного языка означает «поселение, расположенное на месте восхода первых лучей солнца». Селение Шабдух сооружено на равнине, Ичачали на склоне. В этом селении жил имам со своим семейством и мюридами после переезда из Дарго, захваченного войсками генерал-лейтенанта Евдокимова. Причина выбора этого селения состоит в том, что он был дважды укреплен путем сооружения стены вокруг него. Перед селением находится гора «Кидал». Стена была построена ополчением, собранным из Дагестана. Строительством руководил тогда инженер Хаджиюсуф, приехавший из Египта и затем сбежавший к русским от имама. Он умер в России. Ради того, что имам со своим семейством и мюридами, жителями двух обществ Анди и Гумбет и прочими приняли решение взойти на эту гору и иметь жилище здесь, были воздвигнуты эти укрепления и чтобы, когда русские решатся подняться, затруднить продвижение их войск. Однако после захвата Дарго, когда обстоятельства вынудили взойти на эту гору, никто из этих двух управлений (обществ Анди и Гумбет), кроме незначительного числа людей, негодных для участия в сражениях, не пришел к имаму. Имам бежал на гору Гуниб, о чем подробно укажу в конце этой книги.

Селение Инхо разделяется на две части Верхний Инхо и Нижний Инхо. Оба расположены на берегу реки Муну.

Жителей этого села мы охарактеризовали выше они храбрые и волевые люди. Дома их на один манер по размерам и стоимости строительства и средние по качеству между загрязненностью и чистотой. Однако можно сказать, что это селение чище селения Анди… Платья у женщин частью из шерсти, частью из ткани фабричного производства. Встречается одежда из кожи ягнят или овец. Пища хлеб пшеничный и мясо. Когда приходят гости или когда хотят свежего мяса, они режут ягненка или овцу. Весной режут ягнят, чтобы использовать кожу для изготовления папах на продажу и на свои нужды. Цвет шкурок у их овец белый, черный и серый. Посевные участки там не просторные, но плодородные; травы высокие, урожаи богатые и добротные;  климат умеренный, не жаркий и не холодный. Мужчины обрабатывают землю, содержат овец, занимаются и другими делами. Что касается домашних забот и других нужд по очистке и обработке зерна перед посевом, прополки посевов, уборки урожая с полей, очистки урожая от земли и камешек, поставки к закромам, приготовления пищи, шитья одежды и воспитания детей, то все это лежит на плечах женщин. Нет ей никакого покоя, кроме как ночью во время сна.

Жители селений Килатль и Инхо, хотя и принадлежат к обществу Гумбет, отличаются по образу жизни от других селений этого общества они сеют только кукурузу. Пшеница встречается очень редко. Она у них водится только купленная в вокруг лежащих селениях. Причина этого кроется в том, что климат этих двух селений жаркий, пригодный для фруктовых садов. Они предпочитают в пищу употреблять кукурузу.

К этим же селениям относится и селение Читль, расположенное в глубоком ущелье между горами, где нет условий для пахоты, бедна природа, нет зелени, садов, лесов и хорошей питьевой воды. Пищей им служат кукуруза и просо. Живут люди в лачугах, похожих на лисьи норы. Нет радости ни для жителей селения, ни для приезжего.

Если выйти из сакли и осмотреться, то не видно ничего, кроме маленького кусочка неба. Имам сослал туда талантливого ювелира Даудилава из Чоха за то, что он изобразил схему дорог, лесов и гор Чечни, чтобы переправить ее русским.

И после высылки Даудилава селение Читль стало называться дагестанской Сибирью. А я добавлю: если найдешь у нас другую Сибирь, то она не будет такой тесной, отвратительной и ужасной. Через неделю человек может погибнуть с непривычки.

Управление Чарбили  по-аварски Тадбурти (Верхнее Чарбили) расположено выше управлений Анди и Чечни. Дома там до Шамиля строились из отесанных камней; встречались разрушенные башни, восстановленные войсками Шамиля, также из камней. Но архитектура уступала первоначальной.

Его жители чеченцы знают аварский язык, т. к. общаются с андийцами. Большая часть овец, крупного рогатого скота и табуны лошадей андийцев пасутся в горах общества Чарбили. В этом управлении имеется озеро, в котором водится вкусная рыба с красными пятнами на спинах,  напоминающими кораллы в ал-Хумре15. По этой примете у нас она и называется коралловой рыбой.

Наши лошади, прибывающие в Дарго весной и летом, паслись на их горах около этого озера, так как эти горы были покрыты густой растительностью.

Весной шкурки ягнят у этих чарбилинцев прекрасны для папах и шуб, и все они черного цвета. Стоимость одного упитанного ягненка с хорошей шкуркой один рубль.

Несколько торговцев из Дарго пригоняли оттуда 300, 400 ягнят, затем их резали и оставляли на запас, если желали. Они их продавали сколько хотели, запасали шкурки на зиму, а мясо продавали за тот рубль, за который первоначально приобрели (т. е. продажа мяса окупала все первоначальные расходы). Затем зимой шили короткую шубу из восьми шкурок или более и продавали ее за 15 рублей. Либо продавали только шкурки по разным ценам, например, одну шкурку за два рубля или за полтора, либо за один рубль в зависимости от того, хорошая она или плохая. Исходя из этих обстоятельств, понятно, что есть выгода. Поэтому в нашем селении Дарго торговцев развелось много после того, как узнали эту выгоду и разбогатели. Пища жителей Чарбили из чистой пшеницы и овечьего мяса. Что касается жиров, меда, кур и яиц, то они очень дешевые. Климат приятный, умеренный весной и летом, зимой холодный. Топлива у них мало. Одеждой для мужчин служит маленькая шуба из шкур ягнят или бурка либо индийская, либо черкесская. Они не носят большую овечью шубу как остальные жители Дагестана. Папахи у них обычные, а обувь из кожи наподобие грузинской. Летом они носят шерстяную накидку с разрезанными подолами. Их девушки, когда увидят красивого, статного парня, прилично одетого, говорят: «Нет пользы в этом парне, т. к. подолы его накидки не имеют разреза. Нет на ней также разреза для ношения шашки и пистолета. Ибо эти два признака имеют отношение к рыцарству и отважности, а к ним к чеченцам вообще». Это замечание обусловлено постоянным ношением сабли и пистолета и частым их использованием в кровопролитиях.

Обуви они в большинстве своем не носят ни летом, ни зимой, подымают подолы, заправляют рубахи в шаровары. Через отверстие кармана видна грудь. Девочки и мальчики у них ходят без шаровар до 10 лет.

От долгого сидения перед камином ступни и колени у них краснеют…

Спят они в одном углу, помещения, где в другом находятся животные, отделенные от них перегородкой из хвороста. Одеяния их женщин маленькие платки на голове, покрывающие лишь наподобие вуали головы русских «мужичок» (В тексте «муджикат»). Они носят длинную «джуббу» (Джубба верхняя одежда с широкими рукавами) на туловище и шаровары, стянутые тесемкой внизу под пятками. Большей частью во время дождя и грязи они закатывают шаровары, а подол рубахи затыкают за пояс и ходят босыми. Обувь у них чаще всего из сыромятной кожи. Иногда носят обувь из мягкой кожи с сыромятной подошвой из кожи крупного рогатого скота.

По торговым делам они сами отправляются с ношами на спинах, заполненными кукурузой или пшеницей или мелким лесным орехом, который растет в лесах Чечни, либо яйцами и коровьим маслом, либо садовыми фруктами, либо арбузами, либо огурцами. На эти товары они запасаются деньгами и покупают необходимые ткани для вуалей или другой одежды.

Прием гостей, к примеру, у них таков: если гость приходит в дом, а мужа или родственника, с кем брак не допускается, нет, женщина встречает гостя, здоровается, снимает седло с лошади, с седла оружие, готовит пищу и оказывает ему почести, какие может. Когда гость собирается уезжать, она седлает коня, подает оружие и отправляет его.

Что касается храбрости населения Чарбили в этих упомянутых обстоятельствах, ясно, понятно и говорить об этом нет надобности. Все это характерно и для всех плоскостных чеченцев.

Селения Технуцальского управления. Значение этого названия по-аварски «паршивый нуцал». Почему это общество так названо, я не знаю. Но можно только догадываться, что у них был в старину паршивый правитель или уважаемый человек и в его честь прикрепилось и осталось за ним это название, как в России называют деревни в часть известных людей Михайловское, Николаевское, Александровское, Петропавловское в честь Михаила, Николая, Александра, Петра и Павла и т. д.

Большой город в Турции назван Меджидия, увековечивая имя покойного султана Абдулмеджида.

В Технуцальское управление входят селения: Ансалта, Миарсо, Ботлих, Зибирхали, Тандо, Шодрода. Некоторые из этих селений расположены высоко в горах, а другие в низинах, например, Тандо и Ансалта расположены на возвышенности со стороны восхода солнца, в отличие от Миарсо и Ботлиха, построенных в долине реки, идущей из гор Цунты со стороны Грузии.

Дома у них каменные, еда и питье у них обыкновенные: в этих селениях, например, употребляют пшеницу, просо и ячмень. А что касается селений Миарсо и Ботлих, то там кукуруза по обычаю селений Хиндалала. Они владеют достаточным количеством скота, особенно много у них коз.

Одежда у них, в основном, похожа на одежду андийцев. Язык особый, отличный от андийского.

Основным транспортом при торговле и обмене товарами служат ослы. Их же используют и в домашнем хозяйстве.

Население занимается изготовлением индийских бурок и сбывает их на рынке. Но это все в незначительном количестве.

Миарсо и Ботлих имеют больше садов с различными сортами фруктов, чем селения Технуцала. Летом там жарко, свирепствует малярия.

Эта жара не помеха женщинам этих селений, которые с полными плетеными корзинами фруктов, погруженными на ослов, отправляются на рынок в Анди, где обменивают их на шерсть для изготовления бурок, на ткани, зерно и на другие товары.

Из шерсти коз они ткут дагестанские паласы для пола, шьют из них мешки для перевозки зерна на пашню, на мельницу или для переноски навоза и др. вещей.

Цвет лица мужчин и женщин, владельцев садоводческих мест, смуглый от тепла солнца в отличие от красноватого у жителей селений на возвышенности, где чистый, прохладный воздух; такие же лица и у газикумухских девушек.

Селения Чамалинского общества  Гигатль, Гаквари, Агвали, Годобери. Это управление, ближайшее к Технуцалу, расположено западнее реки цунтинцев. Селения эти построены на возвышенностях из камней, как и многие селения Дагестана. Земля их плодородна, с сочными лугами и обильными хлебами.

Климат умеренный, здоровый для организма, за исключением селения Агвали, где климат жаркий из-за расположения его в глубоком каньоне. Здесь жарко и быстро зреют фрукты. Годобери расположен на возвышенности. Между сосновым лесом и селением имеется место для охоты, где водится много газелей, косуль, дагестанских туров, диких коз и ослов. Много там пещер и крутых склонов. Проходы в селении грязны, везде и всюду навоз. Дома снаружи и изнутри закопчены от сосновой древесины.

Еда и питье также нечисты.

Одежда женщин изготовляется, в основном, из овечьих шкур или шерстяной ткани и представляет собой длинные до пяток балахоны… А жители селений Гигатль, Агвали, мужчины и женщины, намного чище и опрятнее, чем жители Годобери, хотя они уступают в чистоте жителям других селений в отношении еды, питья и одежды. Рубахи женщины этих двух селений шили из овечьих шкур или дагестанского сукна, и редко из фабричной ткани. Мужчины одевали зимой большие шубы, а на ноги высокие войлочные сапоги. Летом бешмет, а на ногах сыромятные чарыки из кожи быка, коровы или буйвола. Пищей им служит хинкал из пшеницы, начиненный салом, мясом или яичками весом до одного «гирванка»16. Ложки и ковши для воды из дерева. Ночью укрываются теплыми одеялами из бараньих шкур… Матрацы, сшитые из паласов, набиваются мякиной или сухой травой.

Детей они растят в люльках так же, как и во всем Дагестане. Если, к примеру, мать пожелает весной выйти на посевной участок, то привязывает к люльке бычий или коровий рог, надев на конец его вырезанный сосок овцы. Затем наполняет рог коровьим или овечьим молоком и покидает ребенка; он сосет соску целый день и не плачет. Однако, если есть дед или баха (бабушка), либо кто-то другой, им подобный, то они остаются с ребенком.

Посуда бывает у них из меди, стекла, керамики, дерева. Она развешивается по стенам в доме. Не считается богатым тот, у кого нет больших котлов, кувшинов, тазов, больших мисок. Ими пользуются только во время больших угощений или больших праздников, таких, как рождение и бракосочетание. Камины жилых помещений бывают в их центре. Когда разводят огонь, то садятся вокруг него, ставят котел, и, когда кипит бульон с мясом и хинкалом, сидящие вокруг рассказывают то, что видели и слышали.

Для освещения используют лучины из корней сосны и кору березы, смолу которой употребляют как жвачку.

Когда еда готова, кладут ее на тарелку (хинкал и мясо) и наливают бульон; каждый берет свою ложку и все едят из одной миски, как едят солдаты. После еды женщины обычно заняты шитьем или другими домашними делами. А мужчины своими делами.

Спят они все вместе муж, жена, дети в одной постели, под одним одеялом (ватным или шерстяным). Или же укрываются паласом с ворсом. Детей, достигших зрелого возраста, кладут отдельно, как это отрегулировано в нашем шариате.

Как у нас заготавливают топливо: мужчина на рассвете, взяв топор и положив на осла вьючное седло для дров, отправляется в лес. Там нарубит вязанку дров, погрузит ее на осла, возвращается. Большая часть жизни дагестанца связана с ослом: перебрасывает навоз в поле, привозит дрова и выполняет все хозяйственные дела.

Селение Муни на берегу реки цунтинцев, за ущельем со стороны Анди. Климат там жаркий, место малярийное. Язык их похож на французский по артикуляции звуков. Там есть фруктовые сады. И вся их жизнь связана с этими садами. Когда фрукты поспевают, жители отправляются в окружные селения. Мерку винограда продают за 20 копеек. Полные две корзины вмещают в себя 3-4 мерки фруктов, не больше. Иногда с виноградом они отправляются в Чечню и продают весь груз на ишаке за зерно.

Одежда женщин из овечьих шкур или дагестанского сукна. Пища из кукурузы или проса. Чуреки из проса, которые у них имеют название «куники», похожи на лепешки из золы или речного песка. Пшеницу очень мало сеют.

Мелкий скот исключительно козы, т. к. у них мало травы, лугов. И жарко. Овцы погибают быстро. Из козьей шерсти ткут дагестанские паласы для комнат. Пьют они речную воду, которая летом теплая. Тюфяки из грубой парусины или из паласа.

Цунтинские селения: Акнада, Ангида, Хварши  и др. Построены они на вершинах гор и в ущельях. Это пограничное с Грузией общество Дагестана. Климат холодный. Жизнь, быт и одежда населения и т. п. похожи на чамалальское, о котором говорили выше. В старину среди цунтинцев были известные предводители, которые во время набегов в Грузию пригоняли скот и рабов. Теперь много метких стрелков, особенно при сборе ополчения…

К селениям Багвалала относятся селения Тисси, Хуштада, Кванада, Тлондода, Тлинссу. Селение Тинди расположено между горами, в ущелье. Климат очень холодный, особенно зимой. Солнце быстро заходит. Я учился в этом селении несколько дней, затем «удрал», т. к. мой характер всего этого но выносил. В этом селении есть высокий минарет для муэдзина, возвещающего молитву.

Селение Тисси расположено на плоскости между двумя горами. Оно находится в более красивом месте, чем Тинди, и удобно для жилья. Климат и летом и зимой хороший, умеренный. На одном холме между Тисси и Хуштада стоит башня. Говорят, она построена в старину казикумухскими людьми, прибывшими сюда для распространения ислама среди населения. Даже я видел в селении большое кладбище казикумухцев, погибших смертью мучеников за веру в борьбе с населением. Некоторые люди рассказывают, что эта башня была построена жителями селения Тисси, т. к. между ними и селением Хуштада часто происходили стычки. А другие утверждают, что башня построена на границе двух обществ. Последнее кажется ближе к действительности.

Селения Хуштада и Тлондода расположены на западном склоне горы.

Селение Кванада расположено на южной стороне. В нем есть высокий минарет перед мечетью для призыва на молитву.

Строения некоторых из этих селений имеют свои особенности; все они сооружены из обычного камня и похожи друг на друга. Пища и одежда такая же, как и в других селениях за исключением расхождения в некоторых делах.

Язык у жителей селений один. Обитатели Хуштада, Тлондода и Кванада владеют фруктовыми садами; у них растут: сливы, яблоки, грецкие орехи и виноград. Но сады расположены далеко на берегу реки, текущей со стороны Грузии. Причиной этого является то, что они (селения) расположены высоко в горах, где фрукты не созревают от холода, а сады в долине, где жарко. Мужчины носят и летом и зимой большие шубы, войлочные зимние сапоги с длинными голенищами. Шапки обыкновенные. Одежда женщин состоит из длинной рубахи, сшитой из овечьих шкур или дагестанского сукна, где подол отделан яркой полосой хлопчатобумажной или шерстяной материи. Подпоясываются шерстяными кушаками. На шее носят разноцветные бусы или продырявленные монеты.

Улицы очень тесные, темные, иногда человек днем ходит со светильником. Всаднику не проехать. Несмотря на это никогда не подметают.

Жители ночью укрываются мохнатыми паласами. Кувшины для воды у них из дерева. Питание приготавливают из пшеницы. У них есть овцы, и бараны. Вода родниковая, пресная, легкая для желудка.

У жителей этих селений есть удивительный обычай: если кто-нибудь зарежет барана, козу или козла, вспарывают брюхо и внутреннее сало едят несваренным и говорят: «Тот, кто не ел этого, не будет сильным духом и телом». Это я своими глазами видел, т. к. я жил в селении Хуштада несколько лет со своей семьей и без нее.

О существовании еще более удивительного обычая у багвалалцев я услышал от имама Шамиля. Они откармливают козла или козу, затем протыкают внешнюю стенку брюха, вводят трубку и высасывают внутреннее сало. Потом зашивают рану и продают это животное.

Рассказывал мне один уважаемый багвалалец интересную историю: если у быка или коровы распухает живот от известной им болезни, то они вскрывают брюхо животному немного, до желудка, и очищают от навоза, и сразу же зашивают рану. А животное выздоравливает.

Однако я не могу этому поверить, пока не увижу собственными глазами.

Брачные правила у них упорядочены полностью.

Жениться на вдове, например, можно с выкупом в размере одной мерки зерна. Такой закон у них был, когда я у них жил в детстве. Это большая выгода для бедняка, у которого нет средств для женитьбы.

Что касается брачного выкупа, установленного в нашем шариате, то за вдовушку 10 рублей, а за девушку 20 рублей. За убийство свободного человека 100 верблюдов, а за убийство раба половина того. Наказание по мусульманскому праву, установленному свободному человеку 80 палок, а рабу половина того…

Женщины и девушки этих селений вообще не носят шаровары, т. к. рубахи их доходят до пола. Хотя имам Шамиль заставлял всем в Дагестане носить шаровары и паранджу…

Каратинские селения Карата, самое известное и большое селение среди них, Хелетури, Кванхидатль, Инхело (Верхний и Нижний), Арчо, Алак, Местерух, Ивгердах, Тукита.

Два селения Кванхидатль и Инхело расположены на берегу реки, текущей из Грузин. Они в глубоком ущелье, кроме того, оба эти селения единственные источники соли в Дагестане.

Существование населения этих сел связано с добычей соли, несмотря на то, что у них пахотной земли нет, можно сказать, что пшеничная мука, баранина, садовые фрукты, разные, имеющиеся в Дагестане, поступают к ним со всех концов и живут они в достатке.

Большинство ездовых и вьючных животных у них мулы. Столько мулов нет у нас ни в одном селе, Один мул стоит у них 80 руб., даже еще дороже. Ослов мало.

Жителям нашего селения Дарго ежемесячно с селений Кванхидатль и Инхело полагалось 12 ношей мула соли каждый месяц. Поэтому из этих селений люди на джихад не выходили. Кроме исключительного случая, и при этом для добычи соли оставлялось определенное количество.

Как вырабатывается соль у них. На мулах привозят соленый песок и соленую воду. Это все насыпают и наливают в котлы; кипятят их до тех пор, пока проступит соль. Стоимость 1 мерки соли равна двум или трем меркам пшеницы.

Строения в этом селении такие же, как и в других селениях. Улочки тесные, темные, грязные.

Женщины неопрятны. Стирка у них бывает раз в течение 3-4 месяцев. И мужчины такие же.

Питание у них хинкалы с куском мяса или сыра или вроде того, питьевая вода речная, соленая, из соленых источников, климат холодный, особенно зимой, из-за быстрого захода солнца. Посуда кувшины для воды и другая утварь такая же, как у багвалалцев. Высшее гостеприимство у них и у всех остальных дагестанцев выражается в закалывании овцы или ягненка, когда останавливается гость. Подают к мясу хлеб или большой хинкал из пшеничной муки. Не зарежут барана, значит угощение не состоялось, если даже будет много вкусной пищи. Когда прибывает кунак, родственники и соседи хозяина приходят поздороваться с ним.

Когда спрашивают, как угощали, и если ответят, что зарезали барана, то все довольны, в противном случае издеваются над хозяином.

Одежда их женщин длинные балахоны из шерсти, редко из овечьих шкур. Не носят они шаровар. Мужчины их одеваются так же, как и в других селениях.

У них и у других жителей селений гостя укладывают в кунацкой, если она есть, в противном случае ведут его в мечеть и поручают знакомому мутааллиму. Последний ухаживает за гостем, а утром хозяин приходит за ним и ведет к себе в дом к трапезе. Когда кунаку надо уехать, провожает его; если он остается на несколько дней, то вся эта церемония продолжается.

Я считаю этот обычай неприемлемым, т. к. мечеть предназначена для богослужения и не должна превращаться в постоялый двор. Одна и та же комната не может быть местом богослужения и угощения.

Однако этот обычай давний, и никто у нас не обращает внимания на это противоречие.

А все же хорошо было бы, если бы в дальнейшем люди отказались от этого обычая.

Рассказ. Один казикумухский мухажир-торговец возвращался из Чечни с тюками ткани на лошадях. Когда он приблизился к селению Анди, его лошадь с поклажей споткнулась и упала в водоем. Он помог лошади подняться, но товар был намочен. Среди тканей находился мешочек с нашатырем. Он тоже намок. Купец остановился у мельницы и на ее крыше развесил сушить все ткани. Это происшествие опечалило его. Прохожие начали приветствовать его по обычаю мусульман, а купец отвечал, но потом ему надоело это, и он прикинулся немым. Вдруг проходит кванхидатлинец со своим ослом. Видит купец на крыше мельницы с развешанными тканями. Он подошел и спросил о цене на ткань. Купец дал понять пришельцу, что он немой. Но тог продолжал стоять и показывал одни палец: якобы сколько за 1 рубль дашь ткани? Когда купец убедился, что кванхидатлинец не уйдет, он разозлился и говорит: «Оставь меня в покое! Сначала мне надоели приветствия прохожих и я притворился немым, но и тогда не оставили меня. Если б я смог превратиться в камень, то с удовольствием сделал бы это!»

Как только кванхидатлинец увидел, что купец заговорил, он обрадовался и стал продолжать разговор. Тот объяснил ему. Подошел кванхидатлинец к нашатырю и спрашивает, что это? Купец отвечает: лекарство против болей в желудке. А тот спрашивает способ употребления. Купец сказал, что надо кусок быстро проглотить, чтобы не почувствовать жгучего вкуса. Прохожий поверил ему и попросил кусочек бесплатно. Купец отказал, говоря, что это очень дорогое лекарство и стоит два-три рубля. А тот настаивал. Купец дал ему, наконец, нашатырь.

Тот проглотил и закричал: «В моем желудке жжет!» «Это бывает сначала, потом проходит», отвечал купец. Пострадавший, обезумев от боли, пулейпомчался домой.

Купец через некоторое время прибыл в селение, где жил тот самый прохожий, проглотивший нашатырь. Хозяин дома, где купец остановился, рассказал ему, между прочим, историю, как один его аульчанин встретил казикумухского купца, идущего со своим ослом из Дарго, и, взяв у него кусочек нашатыря, съел его. И этот человек целый месяц сильно болел: открылось кровотечение и чуть не умер. Не слышал ли купец о таком лекарстве, которое может вылечить больного? Купец отвечал: «Такого я никогда не слышал не знаю лекарства от этой болезни».

Обрати внимание, читатель, как мы дики и невежественны, не знаем, что такое нашатырь. Мы, клянусь Аллахом, отстали даже от животных в знании вещей. Животные отличают на пастбищах ядовитые травы от съедобных.

Карата расположен на высокогорье. Там есть лес и пашни, луга, хорошая питьевая вода, там разводят овец и другой крупнорогатый скот.

Это селение является венцом всех каратинских селений. Особенно после того, как там поселился сын имама Газимахаммад. Климат там умеренный, но зимой холодно.

Женщины одеваются, как и женщины селения Багвалал. А мужчины одевались до переселения Газимухаммада с семьей (его женой была дочь илисуйского Даниялбека), как и все мужчины селения Багвалал.

После приезда сына Шамиля и его жены мюриды переняли от них обычай одеваться в черкески из кавказского сукна, шелковые бешметы, мягкие сапоги; стали носить позолоченное оружие, ездили на резвых скакунах. Они считались закаленными воинами. Научились готовить пищу и строить дома.

Что касается населения остальных каратинских селений, то они одевались и ели так, как и их предки, и вся жизнь у них была похожа на жизнь других каратинских селений. Селение Хелетури расположено на высокой горе. Климат холодный, много ветров, особенно зимой. Вода находится далеко от селения и ею дорожат. Из этого селения происходит выдающийся ученый, наиб по имени Шамхалдибир, до наибства учитель Газимухаммада.

Рассказ. Однажды этот наиб пригласил своего ученика Газумухаммада  со своими мюридами в гости. Среди них был известный храбрец, андиец Сакит, который впоследствии погиб за веру, и Гирей, ныне наиб андийских селений. После Обильной трапезы, к вечеру, начали они перебрасываться шутками, забавляться. Одни из них намочили порох водой и зарыли в горячую золу в камине, затем пригласили остальных усесться вокруг очага и продолжить беседу. Те, не подозревая ни о чем, сели, и вдруг порох, спрятанный в золе, взрывается, обрушивая на сидящих угли и золу. Потом начали все бросать в огонь кнуты, обувь, уздечки, шапки, тулупы и все что попадалось под руку из одежды, особенно сшитое из овечьих шкур, которые скрючиваются от огня. Потом еще один из них спрятал в огонь намоченный порох и вызвал со двора вышеназванного Сакита и пригласил к очагу. Он, ничего не подозревая, сел. А этот человек вышел на минутку, как он говорил. И намоченный порох вспыхнул и подпалил бороду Сакита и он стал похож на ощипанную курицу. Бедняга вернулся из гостей без бороды, с перевязанным лицом. После этого Сакит стал красить подбородок хной, пока не выросла его борода. Как известно, хна помогает быстрому росту волос.

Когда Сакит возвращался в Анди, на дороге в селение Кванхидатль он увидел играющих детей и сказал своему спутнику Герею: «Посмотри на этих детей. Зачем они смеются и резвятся, что за радость у них?»

Герей отвечает: «Ты хочешь, чтобы все были печальны от того, что сгорела твоя борода?»

Часто такие шутки проделывали мюриды тайком от имама.

Однажды известный командир Шамсуддин из Аракани пригласил Джамалуддина и двух его братьев сыновей имама в гости. Это приглашение было после возвращения Джамалуддина  из России. Шамсуддин собрал известных в селении певцов аварских песен, танцоров, с ними были разные инструменты зурна, барабан, бубен. Джамалуддина это все нисколько не удивляло. Он многое видел в России за много лет своего проживания там. И он начал уговаривать своих братьев бросить эти игры, вот почему: во-первых, его отец был бы недоволен; во-вторых, люди начали бы говорить: имам разрешил своим сыновьям все то, что запретил нам.

Действительно, люди неоднократно говорили о подобных случаях, как и предполагал прозорливый, ныне покойный Джамалуддин.

Селения, расположенные за рекой кванхидатлинцев, следующие: Тлох, Хамушу, Мушули, Тлайлух, Харахи, Хамушта, Цельмес, Цалкита, Орота, Хиндах, Коло, Игали, Чирката.

Часть этих селений входит в управление Хиндалал. Это по-нашему те, которые имеют фруктовые сады. В управление Хиндалал входят селения Тлох, Хамушу, Мишули, Орота, Хараки, Хиндах, Коло, Игали, Чирката.

Вне этого управления находятся селения: Цельмес, Цалкита, Арадерих, Кахаб-Росо, Бетль, Иштибури-Коло, Цатаних, Могох, Хелетури, Инквалита. Между этими селениями имеется незначительная разница в обычаях, во внешности людей, в быте и в общественном положении (бедности и богатстве).

Мы здесь перечислили, как очевидцы, то, что знали об их обычаях и укладе жизни.

Селение Тлох с жарким малярийным климатом летом расположено на берегу реки. Имеет сады с различными фруктовыми деревьями. Дома тлохцев чистые, столбы и балки делают из орехового, абрикосового и грушевого деревьев. Питьевая вода родниковая и речная, но они предпочитают речную, т. к. она легка для желудка.

Пищей, в основном, у них служат кукуруза, козлятина и баранина. Пшеницы у них мало. Скот состоит из коров, быков, коз. Употребляют молоко. Ослов разводят для домашних работ.

Женщины одеты, как и в других селениях. Очень редко носят шубы, т. к. климат у них теплый. Ходят в рубашках и бешметах без разрезов. Опоясываются поверх рубашек (под бешметами). На ноги надевают войлочные сапоги легкие и мягкие. Зимой редко выпадает снег.

Кувшины для воды, посуду употребляют гончарную, медную и стеклянную. Комнаты украшают декоративными тарелками, глазированными гончарными изделиями, медными подносами. Эти комнаты предназначены обычно для дорогих гостей или для спален. Мужчины у них, как и в других селениях, проводят время в беседах на годекане, который не бывает пуст ни днем, ни ночью. Желающий даже остается там спать. Женщины у них красивы, как и у большинства жителей Хиндалала; имеют желтоватый оттенок лица от солнца, как и во многих других селениях.

Хозяйственные работы выполняют совместно мужчины и женщины. К примеру, выходят на работу в садах, вместе берут с собой еду хлеб с сыром или с мясом, завернув еду в шерстяной палас; кладут в сумку и мотыгу для разрыхления почвы. К заходу солнца возвращаются домой с травой для коров, с сумками, наполненными фруктами, если они уже созрели. По возвращении домой траву кладут на землю и начинают готовить пищу: первым делом начинают доить корову, затем на огонь ставят котел с мясом, замешивают тесто и делают хинкал. Когда пища готова, принимаются, за еду, собравшись вместе, мужчины, женщины и дети. Затем ложатся спать.

Утром задают корм скотине, лошадям и ослам, потом идут на работу в сады, если там есть что делать, или занимаются домашними делами шитьем, уборкой дома.

Как у нас лечат больных и раненых. К примеру, если кто-нибудь заболевает, мужчина, женщина или ребенок, какой бы то ни было болезнью, то он проводит в постели столько, сколько угодно Аллаху Всевышнему, и не лечат его ничем, пока не поправится сам. Если кто-нибудь из родственников или из друзей, или из знакомых навещает его, то советуют ему лечения, которые слышали от лекарей. Больной начинает следовать их советам. Вылечится хорошо, а нет, будет еще лежать, пока не выздоровеет.

Лечат иногда различными травами. Дают пить отвары из них или держат их на пару, или делают примочки к голове, или лечат фруктовыми соками, при малярии дают пить сок алычи. Иногда лекарство бывает сложного состава из меда и уксуса: слегка кипятят мед на легком огне, потом постепенно добавляют виноградный уксус; как только снадобье готово, дают его больному. Кто страдает желудком, тому дают молотую корицу, смешанную с сотами меда, натощак, по чайной ложке 3 раза в день. Если больному приятно такое лекарство, то дают больше.

При головной боли мочили уксусом голову или прикладывали тряпку, смоченную уксусом, иногда пускали кровь из виска или с затылка, или из вены на руке.

Если у человека офтальмия или кровоизлияния, клали пиявки на веки глаз или лечили другим способом.

В большинстве случаев больных у нас кормят, особенно, когда они слабы или наступает кризис, сырым тестом из пшеничной муки, куриным мясом и бульоном.

Если распухла нога, голень или другая часть тела, лечат сандаловой водой. Сандал крепкое дерево, как камень, темно-красного цвета. Кусок этого дерева трут об точильный камень, поливая водой немного, в результате получается темноватая вода. Ею мажут опухоль. Этим вылечиваются.

Лечение раненых. Прежде всего, необходимо иметь хорошего лекаря-хирурга. Больных он лечит сложными снадобьями из различных трав. Раны быстро заживают. Наши лекари никогда не ампутируют ни ногу, ни руку, ни другую часть тела, кроме исключительного случая. В этом заключается мастерство наших хирургов.

Селение Амуши расположено в ущелье, выше Тлоха, на аварской стороне. Дома этого селения похожи на дома в Тлохе (стены и крыши), но есть некоторые отличия. Они (жители Амуши) отстают от тлохцев в чистоте и беднее их. Одежда и язык такие же, как у тлохцев. В Амуши много фруктовых садов (почти всех видов). Сеют они кукурузу, пшеницу редко. Домашние животные козы, коровы, быки, ослы и лошади. Козы для мяса, коровы для молока, быки и ослы для домашних и полевых работ, лошади для езды.

Пахотные земли обрабатывают женщины железной мотыгой, а затем сеют зерно. Скот кормят зимой стеблями кукурузы вперемешку с мякиной. Топят они сушеной травой и ветвями высохших садовых деревьев. Лесов у них нет. Климат жаркий. Питьевая вода родниковая и речная.

Мельницы находятся перед селением. Сады поливают строго по очереди. Исключения никому не делают, и вода строго нормирована. Иногда из-за воды возникают у них споры, доходящие до убийства и избиения. Тогда это все переходит к кадию, и тот разбирает тяжбу по шариату. Это правило действительно и в других селениях Хиндалала, где имеются фруктовые сады и кукурузные посевы.

Все это не характерно для селения Мушули, расположенного на ровном месте и на расстоянии двух верст от Амуши. Оно не отличается от других селений внешним видом. Фруктовых садов там нет, кроме нескольких абрикосовых деревьев. Питьевая вода родниковая, вкусная. Климат умеренный. Сеют пшеницу, ячмень, конские бобы. Кукуруза бывает редко. Одежда такая же, как и у остальных хиндалальцев. Для топлива используют ветки сухих дикорастущих деревьев или привозят дрова из леса. Скотина у них всех видов. Домашняя утварь посуда и т. д. глиняная и медная, спят летом на крышах или балконах из-за обилия блох и клопов. Климат жаркий. Двери и окна в домах и летом и зимой нараспашку. Комнаты проветриваются постоянно. Температура внутри дома и снаружи одинаковая, поэтому у них никто не болеет простудой.

У учеников мечетской школы, когда они весной и летом спят в мечети, есть такой своеобразный обычай: внутри мечети привязывают к балкам длинные веревки, к которым прикрепляют паласы, таким образом, получается «воздушная люлька», в которой и спят ученики. А утром опускают все это на пол. Иногда мечетские паласы выносят наружу и целое лето не вносят в помещение; этим спасаются от клопов и блох. Молятся на воздухе, на земле, обмазанной глиной, или подстилают сено. У мушулинцев есть хутор под названием Кежух, где растут абрикосовые деревья; там имеются и пахотные участки. У них есть интересный обычай, который соблюдается при наречении именем новорожденного мальчика: хозяин приглашает родственников, друзей с сельским дибиром и учащихся; после угощения новорожденного (которому уже 7 дней) подносят к дибиру, который читает в правое ухо младенца призыв на молитву «азан», а в левое ухо «икама», затем дает ему имя одного из братьев или отца, или племянника, или другого родственника. Зовут новорожденного этим именем три раза. После этого дибир произносит по-аварски напутственное пожелание:

Инсул хIал ккурав вата,


ХІамил рачI ккурав вата.


ХІамил xIyc тIогърода гьоркьоса


КамичIев вата


Гагкухе нахъа вачIунаго хIамил чIвери


Караидаса камичIев вата.

Перевод с аварского на русский язык: «Чтобы ты находил себя, идущим по пути твоего отца, взявшись за хвост осла; и да не покинет понукательная палка своего места в папахе твоей, которой колит под хвост осла, когда он отказывается идти. И пусть грудь твоя тоже не будет пуста от помета осла во время восхождения из этого хутора, когда возвращаешься домой».

Осел имеет обыкновение освобождать кишечник специально, когда ноша непомерно тяжела. Это происходит непременно при подъеме. Я сам много раз поднимался по этим крутым проходам.

Когда пожелания дибира кончаются, хозяин ему отвечает:

Биси, биси дибир, гьоэр биси,


ул (тIул) биси, бихьа-бихьараб биси.

Перевод:

Возьми, возьми дибир, легкие возьми,


печень возьми, все, что видишь, возьми.

В то время, как хозяин оставляет себе мясо барана, зарезанного для такого случая, бросает в котел только внутренности, говоря кадию: «Ешь, что хочешь». Этот обычай у них сохранился до появления Шамиля, затем шариат его отменил.

Обычай может сохраниться на века, если он одобрен народом исстари. Теперь же установлен такой обряд по законам нашего пророка Мухаммада: когда нарекают именем сына, режут два барана, а дочь одного барана. Если, конечно, родители в состоянии. Затем приглашают родственников, друзей, соседей и того, кто дает имя новорожденному, будь он дибир или не дибир. Читают «азан» в правое ухо, а в левое «икама», после этого желают счастья в долгой жизни, обмазывают ротик младенца фиником, сахаром или другой сладостью, желая ему этим доброты и мягкого нрава.

Мясо, когда варят его и уже угощают, едят, не ломая костей. Этим желают младенцу здоровья и силы.

После всего все кости барана зарывают в чистую землю.

Селение Харахи расположено на плоской возвышенности. По количеству дворов оно такое же, как и Тлох. Имеются абрикосовые деревья и другие фрукты. Очень красивый вид, особенно весной. Климат умеренный, питьевая вода родниковая. Это селение является родиной наиба Мухаммадамина из Харахи . Сеют пшеницу, ячмень и другие культуры. И еще немного кукурузы. Содержат они коров, овец, волов. Топят сухими ветвями и сучьями, мякиной. Одежда мужчин и женщин такая же, как и в других селениях. По сравнению с жителями селения Мушули и других селений жители в нем зажиточные, богатые пашнями и скотом.

В одно время сын Шамиля Мухаммадшафи  со своим учителем Мухаммадом из Казикумуха жил в этом селении как учащийся в доме наиба Мухаммадамина несколько месяцев.

Селение Орота расположено на равнинной земле. Хаджияв из Орота «министр» казны Шамиля и молочный отец его детей происходил из этого села.

Здесь много фруктовых садов, особенно яблоневых, много грецкого ореха и пчелиного меда. Пашни их граничат с землями харахинцев. Среди, жителей много метких стрелков.

До появления трех имамов в Дагестане из-за селения Орота борьба не прекращалась между хиндалальцами и хунзахцами.

Я слышал от старика преклонного возраста Арифа, отца казначея Шамиля, что на землях Ороты было более 10 оборонительных сооружений, которые возникли во время борьбы с аварцами. Причиной послужило то, что аварцы хотели включить селения Орота и Харахи в свои владения. А хиндалальцы в свои. Несмотря на это, они иногда собирались вместе для заключения перемирия.

Сегодня я даже не знаю, в чьи владения входят эти селения.

Питьевая вода родниковая. Климат умеренный. Топливом служат сухие ветви фруктовых деревьев, кизяк, сухие травы, которые не годны для корма скоту. Питаются пшеницей, есть и кукуруза, мясо, сыр и фрукты.

Дома чистые. Одежда обыкновенная: мужчины носят пояса поверх рубашек, под бешметом без разрезов для ношения оружия летом; шаровары широкие, и длинные до щиколоток; носят на ногах башмаки на босу ногу. В походах сапоги с подковами. Женщины надевают короткие рубахи до колен и широкие шаровары и короткие кафтаны. Подвязываются матерчатым кушаком. Они работают в садах и ведут торговлю фруктами в других селениях, куда и отправляются для этого.

Занимаются они и изготовлением дагестанского сукна, ткут паласы, работают на пашне, перепалывают поля целыми днями под жгучим солнцем без обуви, но поют аварские песни о любви, сатирические частушки, эпические песни. Когда человек выходит в поле и слушает песни дагестанских девушек, кажется, что это соловьи заливаются.

Хиндах и Коло расположены в низине, близ селения Орота с запада. Земельные владения смешаны с оротинскими так, что мало плодовых культур. В одежде, по обычаям, в быту и по языку они похожи на оротинцев. Поэтому перечислять все это нет надобности.

Селение Итали одно из больших, известных селений Дагестана расположено в широком ущелье близ реки багвалалцев под горой. Дома их чище, чем у хиндалальцев, люди зажиточные. Здесь созревают почти все виды фруктов. Климат летом жаркий, зимой умеренный, солнце быстро заходит зимой и заслоняется горой. Питьевая вода родниковая. В садах сеют кукурузу, а в хуторах просо, пшеницу, лен. Топливом служат деревья и ветви, привозимые из леса.

Здесь разводят крупный рогатый скот и ослов, которые перевозят фрукты и зерно из селения в селение, и хороших лошадей для верховой езды на джихад. На берегу реки разводят коз, а в горах, где прохладно овец. Кормом зимой для скота служат стебли кукурузы и сено.

Мужчины известны своей храбростью в боях. Женщины красивы, чисты в одежде и в других делах. Мужчины одеваются в дешевые ткани. В этом селении в молодости учился имам Шамиль у крупного ученого Лачинилава из Хариколо из Аварии, когда последний был там сельским кадием. Из этого же селения происходил и мудрый храбрец Саид из Игали, способствовавший тому, чтобы Дагестан стал готовым принять порядки и законы имамата, когда собрались алимы и уважаемые люди Дагестана принести присягу Шамилю после убийства Гамзатбека Гоцатлинского в Аварии. Об этом было сказано подробно выше.

Селение Чирката основано на берегу реки, текущей со стороны Игали. Здесь много фруктовых садов. Сюда переселился Шамиль после отступления из Ахульго. Шамиль любил это селение, т. к. жители его всегда помогали ему в трудные времена. Из этого же селения происходил известный предводитель Хадис, любимец и кунак Шамиля. Он пленил в 1856 г. Таймасхана, сына генерал-адъютанта князя шамхал-хана Тарковского, который был передан в руки алиму Дибирчу из Тлоха, являвшемуся кунаком покойного сына имама Джамалуддина.

Климат здесь жаркий. Правда, весной здесь всегда красиво. Пища кукурузная мука, пшеницы мало, как и во всех селениях Хиндалала. Питьевая вода речная. Одежда мужчин и женщин такая же, как и в других селениях. Дома чистые. Скот обыкновенный. Топливом служат садовые высохшие деревья или извлеченные из реки коряги. Иногда жители отправляются в лесистые места, рубят деревья, сплавляют их вниз по реке, а у своего селения вылавливают. Используют как для топлива, так и для построек. Самые лучшие пловцы жители Хиндалала, ибо почти все их селения расположены на берегах рек, и дети с малых лет привыкают к воде. Если селение расположено на другой стороне реки и для переправы нет места, когда тревога, люди по одному знаку спешат на битву, в полном вооружении, имея с собой кожаные бурдюки из телячьих или козьих шкур, куда кладут свою одежду, привязывают к себе на шею и переплывают реку. Это не удивительно. Мне рассказывал мой кунак, известный пловец из Могоха Молла, что он однажды переплывал реку (имеется в виду Аварское Койсу), взяв с собой семилетнего сына и оружие. Конечно, это большое дело.

Среди хиндалальцев есть люди, у которых пахотные земли и сады расположены на противоположном берегу реки. И они вынуждены работать там. Хозяин отправляется через реку на целый день и возвращается вечером домой в селение вплавь. Они не считают это за трудность. Иногда они ночуют там несколько дней.

Население некоторых селений, хотя и умеет плавать, но в сравнении с хиндалальцами менее искусны в этом.

Селение Тлайлух расположено недалеко от селения Мушули под Сиухской горой в Аварии. Само селение стоит на ровном месте, имеет немного садов. Климат умеренный. Сеют пшеницу, ячмень, голый ячмень и конские бобы. Питьевая вода родниковая, невкусная.

Рассказывают, что жители этого селения были рабами, которые обрабатывали поля и сады, ухаживали за скотом во владениях аварских правителей, поэтому Шамиль назначил в казну сбор с движимого и недвижимого имущества, предназначенный для этих правителей. Язык у них хунзахский. Образ жизни и одежда несколько отличны от хиндалальцев. Мужчины и женщины носят короткие бешметы, рубашки до колен, а шаровары до щиколоток и очень широкие. Обувью у них служат башмаки. Рубашки опоясывают. В самую жару даже бешметы не расстегивают. Зимой носят войлочные сапоги. Топят кизяком и сухим кустарником. Лесов у них нет. Девушки и женщины выходят на сбор высушенного навоза. Домой возвращаются с полными корзинами…

Головные уборы женщин похожи на косынки из России. Обувь делают из сафьяна с подошвой из кожи крупнорогатого скота. Сыромятная кожа используется часто, т. к. здесь много камней, а в Чечне она долго не служит человеку. Там необходима выдубленная кожа. В Чечне сыромятная кожа буйвола, стоит только немного намотать, превращается в тестообразное месиво, а когда высохнет под солнцем съеживается. А в Дагестане она долго носится. Шагают-то по камням! Одну пару такой обуви можно носить довольно продолжительное время.

Одежда детей и вообще всего Дагестана схожая, за исключением некоторых селений. В этих селениях вокруг головного убора девочек пришивают монеты, на шапки или бешметы мальчиков между двумя лопатками пришивают морские ракушки. Или разноцветные бусы.

Кроме этого, и мальчикам и девочкам пришивают письмена ученых или очень набожных людей.  Это делают от дурного глаза и др. Говорят, что дети находятся под защитой от болезней из-за талисманов. Некоторые пришивают когти хищных зверей и птиц (коршуна, медведя) якобы для того, чтобы быть под защитой от сглаза от наговоров. Иногда шьют шапки и шубки из заячьей или лисьей шкурки. Они теплые и сохраняют от простуды. Шьют пестрые балахоны из кавказского сукна. На бешметах мальчиков пришивают хвостики хорька.

В праздники детей наряжают в красивые одежды, особенно девочек. Если ребенок заболевает, то приглашают доброго ученого или очень набожного человека, который напишет на тарелках из чистой глины или чашах изречение из Корана или молитву пророка. Написанное смывают чистой водой, и эту воду дают пить больному, который выздоравливает с помощью Аллаха. Или же больному станет легче, если конец жизни не настиг его.

Пища жителей представлена хинкалом из черной бобовой муки, приправленной творогом и чесноком. К ним же и кусок вяленого мяса. Они любят такие хинкалы больше, чем из пшеничной муки, ибо находят их вкуснее последних, и человек дольше остается сытым. Величина одного хинка превышает одни фунт (гирванка).

У нас есть один странный обычай. Наши дагестанские женщины кормят своих детей куском сушеного нежареного курдюка, обсыпанного толокном. Ребенок находит здесь полезное питание; он держит ручками этот кусок курдюка и сосет его усердно. От такой пищи сильно поправляется, как львенок, питающийся дичью.

Селение Цельмес расположено вблизи Тлайлуха, на расстоянии полторы версты. Оно считается хунзахским, хотя не расположено на Хунзахском плато, а находится на расстоянии 30 верст от него в долине. Жители этого селения, в основном, похожи на аварцев (хунзахцев), особенно по языку. Климат в нем умеренный. Питьевую воду берут из реки, которая течет со стороны Хунзаха. Скот представлен всеми видами домашних животных. Одеваются они, как жители селения Тлайлух. В этом селении занимаются пчеловодством. Когда я ходил учиться по селениям, я остановился и здесь. Они угощают постороннего кунака едой из чистой пшеницы с мясом или сыром, или медом, или фруктами, а если гость из местных, тогда угощают своей повседневной пищей, т.е. хинкалами из бобовой муки, обсыпанных творогом, к хинкалу дают и кусок вяленого мяса.

Эту разницу объясняют так: человек, который привык к пшеничной муке, не принимает хинкала из бобовой муки, т. к. эта пища груба, невкусна, плохо перевариваема, тяжела для желудка. А кто привык к такой пище тот не страдает от нее, и такую еду они считают сытной и вкусной. Можно сделать вывод, что в каждом дагестанском селении есть свои особые обычаи и в еде, и в одежде. Поэтому опытный много повидавший поэт говорит: «Все местности и города для меня дороги, но мое место и город особенно дороги».

Как дагестанец отправляется в путь. Пешеход, к примеру, несет на спине мешок, куда положены хлеб с чем-нибудь и другие необходимые вещи; в руках держит посох. Если он усердный в молитвах берет в руки четки. Подойдя к роднику или берегу реки, останавливается, вынимает еду, ест, запивает водой; если захочет, совершает омовение и молитву в два ракаата. После продолжает свой путь, приветствуя встречных, которые отвечают: «И вам мир, милость великого Аллаха и изобилия». Если встретится родственник или друг, подают друг другу руки, обнимаются и целуются или же только обнимаются или целуются. Более сдержанно приветствуют человека авторитетного по званию, роду и т. д.; в этом случае целуют руку ему,  расспрашивают о здоровье, семье, детях, о жизни, новостях. Затем расходятся, попрощавшись поцелуем, если ровня или поцелуем руки если один из них более уважаемый по возрасту или по положению и т. д. Это обычай мусульман со времен пророка Мухаммада, да помилует его Аллах великий.

Если человек отправился в путь верхом, то он берет с собой хурджуны, наполненные провизией и другими ему необходимыми вещами. Хурджуны привязывают сзади седла. Поверх всего этого привязывают бурку с башлыком. Человек берет с собою запас одежды и запасные подковы и гвозди для лошади, и молоток и клещи.

При встрече с людьми в дороге, даже незнакомыми, приветствует их согласно мусульманскому закону; если же встречный является родственником или другом, обнимает его и т. д. В общем, делает все то, что и пеший. Когда въезжает в селение, где никогда не был, прежде всего отправляется к годекану или едет к воротам мечети и здоровается с сидящими. Последние отвечают на приветствие и расспрашивают его имя, отчество, род, селение, округ. Приезжий обо всем сообщает. После этого спрашивают о причине приезда и кунаке. Если ответит, что нет кунака и никогда здесь ранее не был, то один из сидящих приглашает к себе домой как гостя: «Отныне ты мой гость, и брат по вере, и если когда-нибудь еще придешь в наше селение, то прямо приходи ко мне».

Либо проводят его к мангушу (лицу, которое назначено кадием для исполнения сельских дел; он же имел право арестовать виновного но распоряжению кадия и наказать его и отпустить из заключения. Неустанно ходит он целый день с палкой длиною в локоть, которой стягает виновных, проверяя порядок в селении), последний ведет приезжего к дому одного из сельчан, у которого подошла очередь принять гостя и дать ему ночлег, и объявляет хозяину дома, что привел гостя. Хозяин выходит навстречу ему и говорит: «Добро пожаловать, милости просим!» Иногда хозяин спорит с мангушем, говоря, что не его очередь приютить гостя. Когда путник слышит такой разговор, он чувствует неловкость и отворачивается от хозяина, говоря: «Я не войду в этот дом, даже если дадут все золото. И уезжает в другое селение или идет в мечеть. Если кунак пеший, идет прямо в мечеть и ночует у учащихся; те его кормят хинкалом. Утром отправляется в путь.

В селении Цельмес у наиба Хаджимурада из Хунзаха была усадьба, где он иногда жил. Он даже был женат на женщине из этого селения.

Селение Цалкита выше Цельмеса, на расстояния двух верст в сторону Хунзаха; построено на южном склоне горы. Оно меньше Цельмеса. Климат умеренный. Вода родниковая, вкусная, студеная, бьет из высокой горы. Сеют пшеницу, ячмень, голый ячмень, конские бобы, чечевицу, горох и лен. Скот обыкновенный. Овцы упитанные, много мяса, т.к. они пасутся на горных пастбищах, где трава сочная, а вода студеная, родниковая. Язык у них хунзахский. Жители этого селения очень бедные. Женщины ходят в лохмотьях, они не в состоянии одеть приличное одеяние. Если головной убор сносный, то рубашка и шаровары неважные, изодранные, с порванным воротником. Они лишены хорошей жизни, приличной одежды, мягкой постели. Матрацы набиты сухим сеном, подушки из шерсти. У них нет свободного времени от домашних и хозяйственных забот…

Кроме кизяка, сухого кустарника, сена или мякины у них нет топлива. Для выпечки хлеба у них есть особые печи, как у грузин. Топливом служит все вышеназванное. Когда входишь в их дом во время приготовления еды, как будто попадаешь в пещеру, полную дыма. Дым ест глаза, набивается в уши, в рот и в нос.

Как они готовят кизяк: женщины собирают с поля, с улиц селения, из хлева навоз, свозят его или на крышу хлева, или на ток, смешивают его с мякиной, топчут ногами, затем это месиво оставляют в покое, пока не загустеет. После его разрезают на квадраты, как ногайский чай. Когда затвердеет все, укладывают в кучу и оставляют до зимы.

Как кормят торопящегося путника: когда гость останавливается в селении, быстро разводят огонь из соломы или сена, ставят железный или медный круглый лист, и когда он накаляется, кладут тонко раскатанное тесто. Когда лепешка готова, подают кунаку с куском мяса (если имеется) или с сыром, или с медом, или с другой приправой к хлебу. Для питья подают кувшин, полный напитка «андарха» (другие называют его «лъшинча»). Этот напиток напоминает квас, который в России пьют с хлебом бедняки. Но он гуще, чем квас. У нас есть еще напиток, который наши называют «чаа». Люди пьют его с толокном. Этот напиток гуще, чем лъшинча. Перед тем, как выпить, его ставят на огонь и чуть подогревают до появления пены на поверхности посуды. Выпивший лъшинчу целый день чувствует бодрость, и она дает отрыжку. Торопящегося путника кормят и толокном, разведенным водой.

Селение Амишта находится над селением Харахи и позади селения Чалкита на высокой горе. Климат умеренный летом, холодный зимой. Питьевая вода родниковая, холодная, течет с горы. Пища у них обычная, домашний скот такой же, как и везде. Жилье запыленное и неочищенное от нечистот. Язык хунзахский (аварский).

Селение Арадерих стоит на склоне высокой горы, дома, как и в других селениях. Климат умеренный летом, холодный зимой. Питьевая вода родниковая, пресная, хорошая для питья. Это селение наиба Нурали любимца имама Шамиля и приятеля с начала джихада в Дагестане. Язык у них аварский. Посевные культуры пшеница, ячмень, рожь, голый ячмень, бобы, горох, чечевица и лен.

Топят кизяком, соломой, сеном, и нет в этом селении ничего необычного из того, что есть в других селениях.

Селения Кахабросо и Бетли входят в хунзахские селения, хотя их отдаленность от хунзахского окружения, у нас известна. Эти селения расположены на восточном склоне высокой горы и обращены на сторону койсубулинцев. Земля там плодородная, с травостоем, особенно красиво весной, когда трава и хлеба всходят, распускаются цветы.

Климат весной и летом умеренный, зимой холодно. Питьевая вода родниковая, горная. Излюбленной пищей являются хинкалы из бобовой и толокнянкой муки. Одежда и язык у них хунзахские. Топят мякиной, сеном и кизяком, иногда привозимыми издалека дровами. Сеют такие же культуры, как и в селении Арадерих. Сеют и лен, маслянистое зерно которого берут на помол; получается густая коричневая масса, напоминающая мед зимой, очень вкусная и сытная. Готовят эту массу с маслом и медом. Это очень полезно от простуды и кашля. Это испытанное средство. Кахабросо в переводе с аварского означает белое селение.

Селение Цатаних находится за Кахабросо в направлении к Хунзаху. Там русские построили в начале борьбы с Шамилем крепость. Шамиль разрушил ее в том году, когда разрушил и все остальные русские крепости в Дагестане. Селение расположено на высоте, где много камней и валунов. Луга и пастбища хороши, весною и летом воздух прекрасный. Зимой холодно. С топливом плохо. Питьевая вода родниковая, студеная. Пища такая же, как и в других селениях Аварии. Одежда как у аварцев. Жилища неопрятные. Скот волы, коровы и овцы. Баранина у них особенно вкусна, т. к. пастбища и луга сочные, вода хорошая. И все это в изобилии. Поэтому их баранина ценится.

Селения Иштибури и Коло расположены вблизи и ниже Цатаниха, в направлении к Игали, на наклонном спуске к игалинской дороге. Места очень красивые, плодородные. Вода родниковая, студеная. Жилища похожи на строения цатанихцев, даже пашни у них смешанные из-за близости друг к другу. Одежда и язык тоже похожи, хотя между хунзахским плато и этими селениями имеется гора… Скот в этом месте такой же, как и в других селениях. Селение Коло расположено на высоком отвесном месте. Издали дома черные (закопченные дымом сосновых дров), как пещеры диких зверей, лепятся друг к другу. Из этого селения вышел наш известный воин Сурхай, третье лицо на сборе населения представителей общин Дагестана на горе Арак в местности Ортлокал во время присяги населения Шамилю, когда последний стал имамом после убийства Гамзатбека. Даже сам Шамиль и другие собравшиеся настаивали, чтобы Сурхай принял на себя имамство. т. к. у него были все условия и качества, указанные в наших книгах для имама, такие, как: мужество, справедливость, знания, красноречие, воля и т. д. Не смотря на все это, Сурхай выдвинул на имамство от себя от других уважаемых людей Шамиля, поскольку Шамиль обладал всеми названными качествами и превосходил в этом самого Сурхая.

Об этом мы говорили там, где говорилось об избрании Шамиля имамом.

Климат этого селения холодный зимой. Топят они сосновыми дровами. Жилища грязные, закопченные. Язык у них хунзахский. Одежда и пища обыкновенные, аварские. В этом селении жил один одноглазый, длинный, худой и безрукий человек. В сражении под Ахульго ему оторвало руку ядром от русской пушки. Звали его Алимирза, Имам его назначил управляющим над байтулмалом. Он очень любил его, т.к. он был племянником Сурхая. Иногда наиб этих селений назначал его старшиной отряда, отправлявшегося в Чечню, он носил желтую чалму, т. к. Шамиль любил такой цвет, был распорядительным в порученных делах и исполнительным. Как арабы говорят: «У счастливого человека сын будет похож на его дядю», так и Алимирза был похож на Сурхая. Скот селения такой же, как и в других.

Селения Мочох и Хариколо входят в число селений Аварии. Их земля красивая для взора. Одежда, язык, пища жителей этих селений во всех отношениях как у хунзахцев. Когда имам Шамиль переселился в селение Дарго, то взял себе муэдзином Мухаммада из Мочоха, у которого был красивый, высокий, звонкий голос.

Управление группой аварских селений, жители которых известны у нас, как хунзахцы, расположено на ровном плато,  окруженном горами, похожем на крупный поднос. Селения расположены в таком порядке: Сиух, Ахалчи, Ацахул, Тануси, Батлаич, Геничутль, Обода, Хунзах последний является большим селением и резиденцией аварских правителей, Асаколо, Химаколо, Гортколо, Чондотль. Эти селения разделены на две части. Одна часть называется Хиндалал, другая Хунз. В Хиндалал входит население Сиуха, Ахалчи, Ацалука, Тануси, Батлаича и др. В Хунз входят селения Обода, Гортколо, Асаколо, Химаколо, Чондотль и др. Затем идут селения Ках, где живут рабы аварских правителей: Хариколо, Буцра, Оркачи, Гоцо. Язык и быт хунзахские. Территория большая, равнинная, считается самым красивым местом в Дагестане, особенно весной и летом. Земля плодородная. Обилие пастбищ и пашен, много холодных источников. Климат летом умеренный, зимой холодный. Животные домашние такие же, как и везде. Лошади прекрасны для езды. Разводят буйволов. Это управление является венцом Дагестана и по высоте местности, и по всем остальным положениям. Население гордое, самолюбивое; со времен своего правителя Сураката никому другому не подчинены. Это гнездо убийц и налетчиков, кровопролитных распрей. Особенно до появления трех имамов в Дагестане.

Там были убиты правители и имам Гамзатбек. Жители бедны в отношении серебра и драгоценностей, а землями богаты. Сеют пшеницу, голый ячмень, конские бобы, чечевицу, горох, фасоль; пища, в основном, из зерновых. Сеют много льна; много пчелиного меда, коровьего масла. В этом управлении со стороны Шамиля был поставлен над байтулмалом Алимаммат, вольноотпущенник. Он раньше был комендантом над солдатами и пушкарем одновременно. Когда он ослаб от ран, полученных во многих битвах, то был назначен управляющим в Хунзах. На его место был назначен Юнус из Чиркея, бывший казначей и друг имама с детства.

В состав байтулмала входили пастбища и пашни, принадлежавшие аварским правителям, которые взимали подать с жителей Хиндалала, с андийцев брали 100 ценных овец. Так сообщил старик Ахберди, вольноотпущенник, Шамилю. Этот Ахберди был отправлен правительницей Баху-Бике к Шамилю с обещанием 1000 рублей хорошими деньгами, если тот уговорит Гамзатбека уйти с земель Аварии. Когда Шамиль услышал от нее этот разговор, то сообщил Гамзатбеку. Это говорит о порядочности и верности Шамиля по отношению к имаму Гамзатбеку. В самой красивой местности стоит селение Сиух, родина правителя Сурхая, который был убит мюридами из Гимры.

Питьевая вода родниковая, студеная; дома чистые и красивые. Постели набивают сеном, шерстью или мякиной. Одеяла набивают тоже овечьей или козьей шерстью или хлопком, в зависимости от состоятельности человека, и подушки у них такие же. Основная пища это хинкалы с куском мяса, сушеного ломтиками сыра или другие блюдо. Для гостей приготовляют хлеб или хинкал из пшеничной муки, а также лепешки или что-нибудь другое.

Как аварцы выходят на джихад: они стекаются без красивой, нарядной одежды, но с богато отделанным оружием на резвых скакунах. С древних времен их мужчины считаются самыми храбрыми в Дагестане, а потому и наибы их отважны, как например, известные и за пределами Дагестана наибы Хаджимурат, Ахбердилмухаммад, Инкочилдибир из Геничутля и др. Одежда женщин не отличается красотой.

Однажды я учился в Гортколо со сдоим младшим братом Абдурахимом у известного алима Мухаммаддибира из Гортколо в его частном доме. Целый месяц мы провели у него. Он нас кормил едой из пшеничной муки, с различными приправами. За все это время алим и его семья питались только бобовым хинкалом с творогом, чесноком и сушеным мясом. Он говорил нам, что любит эту пищу и предпочитает ее другой еде, т. к. привык к ней с малых лет.

Я не могу понять, как может желудок человека переварить бобовую еду, ведь она очень тяжелая, и через некоторое время после еды желудок становится, как надутый бурдюк.

На территории Аварии есть дорога из селения Хунзах до голотлинского спуска, проложенная русским войском в год, когда они были там. Эту дорогу построили путем взрывания скал порохом. Дата открытия дороги высечена была по-русски. Но эти надписи были удалены по распоряжению хунзахского наиба Хаджимурада. Также была другая надпись на дороге, проложенной до краев горы Талакоро в сторону земли каратинцев, которая называется у нас «Перевалом местерухцев». И тут были русские надписи, которые также были удалены, говоря: «Нам нет надобности в кафирских надписях». Эти два места у нас известны. Несмотря на это, можно сказать, что наиболее склоняющиеся в сердцах к русским из наших народов исстари это жители селений Хунзах и Унцукуль. С самого начала борьбы для двух имамов Гамзатбека и Шамиля вреднее этих двух селений не было.

Подтверждением этому является убийство Гамзатбека хунзахцами. Имам Шамиль сам говорил, что ему пришлось завоевывать селение Унцукуль шесть раз.

Селение Ках населено рабами аварских правителей. Там много пастбищ и пахотных земель байтулмала, которые остались от этих правителей.

Селения Буцра и Оркачи тоже считаются входящими в состав аварских селений, хотя их отделяет от Хунзаха горный хребет.

Селение Буцра расположено за Тануси, а Оркачи за Буцрами, у подошвы горы Арак, на границе с койсубулинцами. Земля там непросторная, однако, плодородная и есть посевные поля и луга. Вода родниковая, холодная. Климат умеренный весной и летом; зима сносная. Имам Шамиль был учащимся в молодости в Будре. Мужчин их общества в народе называют волами; таковыми они и есть в большинстве случаев. Сеют они пшеницу, голый ячмень, конские бобы, ячмень, просо. Но они не едят бобовую муку, как другие аварцы. Одеваются и говорят как хунзахцы. Скот у них Обыкновенный, как и у других. Мужчины храбры в боях. В битве за Ахульго с имамом Шамилем был Алимирза из Оркачи со своим юным сыном Муртаза. Алимирза пал в бою, Муртаза остался невредимым.

Когда Шамиль переселился в Дарго со своими мюридами, он назначил Муртазу их главой (до завоевания Дарго войсками генерала Евдокимова). Сейчас Муртаза живет в Карсе с несколькими мюридами Шамиля.

Имам очень любил его за храбрость и за верность в службе.

Еще два селения входят в состав аварского управления; по языку и по другим обстоятельствам они близки к хунзахцам.

Селения Хариколо и Гоцо. Хариколо находится под селением Ках в сторону Гоцатля. Там родился известный алим Дагестана Лачинилав из Хариколо, учитель Шамиля.

Селение Гоцо малочисленно, расположено на краю горы Арак на солнечной стороне и смотрит на селение Могох. В этом селении живут большие шейхи и отшельники. Климат умеренный. Дома чистые, обыкновенные. Сеют все сорта зерновых. Скот коровы, быки и овцы. Топливо такое же, как и везде.

Селения Верхний Ахвах и Нижний Ахвах. Земля плодородная, пастбища хорошие, вкусная родниковая вода, климат умеренный, скот упитанный, пашни обильные. Жилища грязные. В пищу употребляют крупные хинкалы из голого ячменя, пшеницы или конских бобов… Женские балахоны доходят до щиколоток, они из шерсти. Подпоясываются шерстяными кушаками… Целая семья живет в одной комнате вместе со скотиной, отгороженной от людей деревянной стеной с отверстием…

У ахвахцев свой особый язык.

Селения Аса и Бетли находятся за Ахвахом в сторону гидатлинских селений. Земля небольшая, жилища нечистые, климат умеренный, пашни обыкновенные. В селении Аса есть фруктовые деревья. Одежда жителей и скот такие же, как и у всех. Пищей служат разведенное в воде толокно, пшеничный хлеб и хинкалы с приправой и различной снедью.

Жители этих селений до появления имамов в Дагестане были бесстыдными и заносчивыми людьми; даже имам Гамзатбек направил против них отряд во главе с Шамилем, чтобы призвать их к порядку. Были убиты главари преступников и после этого они присмирели. Однако во времянашего движения через это селение, в сторону Гуниба, мы не ручались за спокойствие, но Великий Аллах охранял нас от зла.

Селения общества Гидатль расположены в большой долине, обладают богатой растительностью, пастбищами, красивым видом, дикорастущими плодами, изобилием зерна, множеством хуторов. Сеют они разные зерновые культуры. Много у них овец и другого скота, производят продукты: масло и пчелиный мед. Климат хороший для здоровья. Вода родниковая и речная. Гидатль очаг науки и известных алимов, добрых и набожных людей с древних времен. Местность плодородная. Для бедняков жизнь легкая. Там много милосердных людей и мечетских вакуфов в месяце рамазан… Мужчины носят шубы из овечьих шкур… После употребления жирной пищи руки вытирают о шубы, и последние лоснятся от жира. Язык у них аварский с незначительными отличиями в произношении нескольких звуков.

Голотль и Телетль. Голотль расположен на берегу реки под селением Хунзах. Селение построено на ровной земле, где разбиты фруктовые сады всех видов. Дома на вид красивые и для жилья удобные и чистые. Мужское и женское население миловидное на внешность. В пищу употребляют чистую пшеницу, и в незначительной степени кукурузу. На их посевных участках урожай растет дважды в год. Сначала они сеют пшеницу и ее злаки скоро созревают из-за горячего воздуха (раньше, чем в других селениях). Затем, когда убрана пшеница, сеют просо и жнут его с другими посевами. Воздух жаркий. Вода речная, невкусная для питья, особенно летом.

Обитатели селения Голотль друзья аварцев, настолько, что не искали случая выйти из подчинения аварским правителям еще издревле, хотя они не считались аварцами, а напротив, платили им дань. Язык у голотлинцев аварский, отличающийся в произношении звуков от языка хунзахцев.

У имама Шамиля в этом селении были посевные участки и сенокосы, считающиеся принадлежностью бейтулмала (Т. е. казны), ранее земли, которые облагались данью аварским правителям. Это селение и то, что относится к нему, входили в управление сына имама Газимухаммада. Урожаи с посевных участков и с сенокосов расходовались на него, а не на имама. Работником бейтулмала в мудирстве Газимухаммада был кадий Шахбан из Голотля, поэт (он был шутником), маленьким человеком с голубыми глазами.

Одежда их женщин похожа на одежду аварок. Среди хинадалальцев нет чище их в отношении одежды, жилья и питания. Можно даже сказать, что это селение является раем, где виноградные сады затеняют дома и комнаты с проточной водой под ними. Климат зимой здесь умеренный.

Что касается селения Телетль, родины мудира Кебедмухаммада из Телетля, который изменил имаму Шамилю в конце концов, то оно расположено на возвышенном месте за рекой голотлинцев. Строения телетлинцев некрасивые, однако чистые, как у голотлинцев. Мужчины здесь гордые, важные и высокомерные. В Телетле произошло сражение между нами и русскими войсками под командованием генерал-адъютанта князя Аргутинского-Долгорукого, известного в Дагестане своей храбростью, выдержкой, терпеливостью и сноровкой. В этом сражении имам Шамиль отдал сына дочери своей сестры Хамзата заложником в руки русских. Он возвратился в Дагестан вместе с сыном Шамиля Джамалуддином. В том же бою с превеликим усилием боролся с русскими Кебедмухаммад, который до назначения его наибом этих селений, а затем мудиром, не был известным, уважаемым человеком. Уважение Шамиля дало ему такую популярность. Однако, утверждая правильность арабской пословицы, которая гласит: «Берегись коварства того, кому ты делал добро», он изменил в самом решительном, последнем бою.

Климат этого селения умеренный для здоровья летом, а зимой незначительно холодный. Посевные у них состоят из пшеницы, ячменя и голого ячменя. Наиболее употребляемые культуры у них пшеница и голый ячмень. Домашний скот ослы, овцы, коровы и быки. Язык аварский. Вода родниковая, горная. В этом селении нет ничего другого, заслуживающего особого внимания. Между селениями Телетль и Голотль есть очень высокая, похожая на седло лошади, видная отовсюду в Дагестане гора. Перед горой стоит длинная громадная скала… Название этих вершин у голотлинцев: «Мать и дочь». Остальные дагестанцы называют гору «Тлили-меэр», что означает «Седло гора».

Селения Гоцатль и Могох находятся на пограничной полосе с Аварией, идущей в сторону Андалала и доходящей до перехода у Кородинской речки. Что касается Гоцатля, то это селение второго имама, известного, упомянутого в начале книги Гамзатбека. Это селение с красивыми домами, чистыми дворами и фруктовыми садами. Женщины, особенно девушки, красивы. Пища – кукуруза с мясом или фруктами или еще с чем-нибудь. Климат умеренный, малярии не бывает, хотя и считается хиндалальским селением. Питьевая вода речная. Мужчины и женщины одеваются чисто и нарядно, одежда из различных тканей. Язык аварский. Овец мало. Женщины носят золотые и серебряные серьги, браслеты и кольца. Они готовят вкусный напиток из винограда, который называется «цолбол-чаа», что значит виноградный напиток.

Рассказ. Имам Шамиль отправил своего сына Мухаммадшафи наибом в Андалал по просьбе жителей. С ним Шамиль отправил старика-беженца Чанкаали из Гарани, чтобы тот был верным советником и наставником.

Мухаммадшафи тогда был молод и неопытен, не знал дел, управления наибством. Когда мы проезжали по улицам Гоцатля, этот старик сопровождал нас на черной лошади, которая пугалась темных предметов. И когда она увидела вдали что-то черное, она сбросила седока. Он упал и разбил голову о дорожный камень. Его подняли в бессознательном состоянии и привезли в дом тогдашнего наиба Абакархаджи, сына Мухаммадкади из Акуши. Мы ночевали там и услышали голос дежурившего у больного Али, что тот хочет выпрыгнуть с балкона, а дом был на краю кручи.

Мы все побежали к нему и услышали, что он говорит по-кумыкски: «Яхши ел», т.е. «В добрый путь». Чанкаали это сказал в беспамятстве. Если бы дежуривший не успел предупредить его действий, Али разбился бы вдребезги. Поэтому нашу поездку назвали несчастной и безрезультатной. Бедняга Али целый год лежал без сознания и выздоровел только тогда, когда прокололи голову в двух местах. Бедный Мухаммадшафи лишился верного наставника. [147]

Селение Могох расположено на холме между двумя горами, под упомянутым выше Гоцатлем.

Дома опрятные, питание чистое. Жители женщины, девушки и мальчики красивы. Пищей служит кукуруза с мясом и сыром летом, а зимой с виноградом. Пшеницы у них мало. Сеют ее только в далеких от селения хуторах. Климат умеренный и летом, и зимой. Солнце зимой заходит быстро, т. к. гора перед селением его закрывает. Вода родниковая. Люди доброжелательные, лишены зависти, упрямства и непокорства. Топливо дрова из леса и сухие садовые деревья. Там растут все сорта фруктов, особенно виноград, который здесь имеется трех или четырех сортов: дамские пальчики; розовый или белый; круглоягодный розовый сорт; черный виноград сушат на лозах и он превращается в очень сладкий изюм. Я учился в этом селении целый год, и все жители были мюридами тариката моего отца сайида Джамалудина хусейнида из Газикумуха. В месяц раз жители этого селения посещали моего отца в Дарго (Видимо, Дишны-Ведено). Они были тогда самыми богобоязненными в Дагестане, благочестивыми. У имама Шамиля был здесь управляющий байтулмалом, любимец по имени Малла из Могоха. Он кунак имама и наш. У него был прекрасный дом, подобного которому не было ни у кого. Построил он его, когда стал управляющим байтулмалом. К байтулмалу относилось много деревьев грецкого ореха и пашни, где сеяли кукурузу, пшеницу и другие культуры. Земли Гергебиля и Кикуни, их окрестности тоже относились к казенным землям. Когда в этих местах был сбор урожая фруктов и зерна, этот управляющий Малла отправлял все это в Дарго, а у себя оставлял тоже много зерна, чтобы кормить лошадей имама, которые на зиму посылались к нему. Но у Маллы было много завистников из селения Могох из-за избрания его имамом. (На такую работу добрый и мудрый человек не согласился бы, т. к. на этом посту нельзя быть безгрешным. Однако сердца людей стремятся к благополучию и высоким постам).

Завистники Малла клеветали на него. Но имам не поверил, т. к. он угадал, что все это ложь: преданность Моллы и честность его были очевидны. Кроме того, такие доносы происходят из сущности самих дагестанцев. Трое имамов не могли отучить их от этой подлой черты характера, которая стала причиной гибели многих из них. Однако донес имаму один могохинец, что управляющий Молла присвоил себе куриные яйца и возвел на них глину, из которой делают кирпичи для постройки стен домов. Имам не поверил этому, т. к. никто не поверил бы такому заявлению, не то, что Шамиль человек мудрый и опытный. Ведь в Дагестане не всегда найдутся яйца даже для пищи, не то чтобы возводить из них стены». Затем имам спросил об этом у людей, пользующихся доверием, и они ответили: «Разговор об использовании куриных яиц Моллой для возведения стен чистая ложь. Однако он Молла покрасил смесью яичного желтка и другого вещества балки потолка, чтобы придать им блеск, подобный блеску лака. Мы не знаем, возможно, люди поняли это действие превратно, как это бывает часто у дагестанцев в силу своей дикости». Шамиль рассмеялся и покачал головой. Обычно так реагировал он, когда что-либо удивляло его. Другой случай. Однажды, когда я был мутааллимом в этом селении, я закончил штудировании книги «Махалля» у учителя набожного переселенца Махмуддибира из Салты. По обычаю, бытовавшем среди мутааллимов, тот, кто заканчивал книгу, приглашал остальных мутааллимов и друзей в гости для угощения. Придерживаясь этого обычая, я тоже хотел пригласить людей по этому поводу. Когда об этом (об окончании мною книги) узнали жители селения, собрались на крыше мечети, застлали ее мечетскими и другими коврами и начали носить туда имеющиеся в своих домах припасы: мясо, фрукты, курдюки, мед, хлеб и наполнили ими крышу мечети. Затем туда засели мутааллимы и ели их угощения. Это все было сделано для моего почитания и ради моего отца их тарикатского «устаза». Если бы не это, то они бы не дали даром и куска хлеба, потому что в то время там и другой мутааллим закончил изучение книги и никто даже не узнал об этом. После этого угощения, сделанного специально для меня, на крыше мечети мутааллимы устроили ликование, поджигая порох, сожгли мечетские ковры и опалили свои шубы и шапки, бросая их в огонь. О другом развлечении мутааллимов: дом управляющего Моллы прилегал к мечети и у него была дряхлая старушка мать, которую звали Чакар. Время от времени эта старушка подымалась на крышу своего дома и расстилала на ней орехи бейтулмала. Мутааллимы следили, как эта старуха поднималась, а когда она оказывалась на крыше, то сами собирались на крыше мечети и говорили ей: «Дай нам садакъа орехами». Тогда она бросала несколько пригоршней орехов. Мутааллимы вместе с кадием кидались на них. Этот кадий был как мальчишка, не обращал внимания на свой сан и старость.

Глава 19. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ О ПОЛОЖЕНИИ МАТЕРИ СЕЛЕНИЙ – НОВОГО ДАРГО. О ПОЛОЖЕНИИ СЕМЕЙСТВА ИМАМА ШАМИЛЯ. О СЕМЬЯХ ОСТАЛЬНЫХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ, ЕГО МЮРИДОВ

Здесь даются и остальные события, происходившие в Дарго и после перехода оттуда в Дагестан до завоевания русскими селения, все это в той мере, в которой я знаю об этом лично или по рассказам. После завоевания Дарго войсками генерал фельдмаршала князя Воронцова и вытеснения его оттуда, имам Шамиль выбрал земли для того, чтобы обосноваться там со своими мюридами, так как Ведено расположено по границе между областями Дагестана и Чечни.

Селение Дарго было построено по инженерным расчетам Хаджи Юсуфа – мухаджира, приехавшего из Египта. По завершении строительства селения вокруг него были вырыты рвы и построены по четырем краям башни для пушек для отражения внезапного нападения врага.

Известный ученый аскет мухаджир Мухаммад-эфенди из Гуйми Газикумухский, слепой, сочинил касыду, посвященную строительству селения Дарго, которая начиналась: «Поистине, все мухаджиры Дарго построили там крепость, высокую и прекрасную».

Земля эта была благословенной, обильной плодами и зеленью для его жителей, исконных и пришлых. Климат для здоровья умеренный, только эта земля большее время бывает в тумане, дожде и грязи, потому жители зачастую ходили босыми, без обуви. Кто не хотел ходить босым, то для него изготовляли деревянные подошвы, например, плотники готовили наподобие «обуви» на высоких каблуках и подошве (Букв.: то, что под пальцами). Потом покрывали его куском материи или кожи. Такие башмаки были необходимы при грязи, но ходить в них трудно для тех, кто не привык, и они падали на землю.

Питьевая вода в Ведено вкусная, студеная, очень легкая для желудка. Горцы, прибывавшие в Дарго, удивлялись вкусу и легкости воды. Кроме всего она придает коже белый цвет, будто она умыта мылом. На землях Дарго обширные леса, раскинувшиеся на расстояние недельной ходьбы. (В этих лесах есть источник, на поверхность которого выходит нефть для светильников, как жир на поверхности бульона) (Добавлено в нижнем поле). Здесь многое корма для скота, зерно в обилии. Потому эта земля называлась земным раем – на этой земле было в достатке все необходимое. Продукты питания здесь были дешевы: мясо, яйца, топленое масло, мед, ткани, верховые животные и иное все, что было в Чечне и Дагестане из одежды и продуктов, фрукты, привозилось сюда со всех сторон. Ввиду таких благоприятных условий жизни имам поучал своих сторонников мухаджиров, особенно в пятницу, в соборной мечети, держа в руках книгу или без нее, и говорил (На полях оглавление текста: Поучение Шамиля мюридам-мухаджирам): «О те, кто здесь присутствует! Я часто слышу и вижу, что вы завидуете друг другу, говорите, к примеру, что имам дал тому-то лошадь, ружье, одежду, серебро (деньги), а мне нет; имам того-то любит больше меня, вы хулите друг друга беспричинно. Знайте, что, во-первых, Всевышний Аллах осуждает вас за такие неприглядные черты характера и наказывает за это, предоставляя русским власть над вами, лишит вас благодати этого мира и загробного мира, и этой благословенной земли. Во-вторых, я и сам недоволен вами и отгоню от себя тех, кто сеет раздор и неповиновение. Вы хорошо знаете, что наше место-место благое, благословенное по части всего. Например, выше нашего селения лес для дров сколько хочешь. Еще выше корм для скота, а ниже селения пахотные земли для кукурузы это корм лошадям и нам, когда созреет.

Все, в чем мы нуждаемся из продовольствия или одежды, поступает к нам из всех дагестанских и чеченских земель. Нас посещают, кого мы любим и кто нас любит, родственники, друзья, наибы, ученые и добрые люди, мухаджиры. Всевышний Аллах оставил нас так, как мы хотели и желали. Кто из нас захочет, чтобы такая благодать миновала нас или неверующие взяли над нами верх, или же случилось иное несчастье? Почему вы не думаете о милости Аллаха к нам, который избрал нас среди других? Ведь известно, кто нас видит, тот считает нас счастливыми. Тем не менее, вы завидуете друг другу, наговариваете друг на друга, клевещете. Клянусь Аллахом, это не дело мусульман! Раскайтесь перед Аллахом в своих порочных поступках и грехах, пока гнев его не настиг вас, не знает он возврата после ниспослания. Если внемлете этим наставлениям и советам ученых и благочестивых людей, то приблизитесь к Всевышнему Аллаху, Аллах ниспошлет вам милость и будет доволен. Если же нет, то не сетуйте, что на вас пал божий гнев, да убережет нас Всевышний Аллах от этого! и тогда не поможет нам раскаянье». Так наставлял имам своих мюридов и свою семью, однако они не поняли, как надо, его советов и не следовали им. Вследствие этого и вышеуказанная благодать была потеряна, как говорил наш пророк Мухаммад-мир ему: «Кто не внемлет наставлениям, тому придется раскаиваться».

В тот день, когда имам оставлял навсегда чеченскую землю, он сказал своим асхабам-мухаджирам, ехавшим с ним в горы (Под этим словом добавление: «т. е. Дагестан»): «Я увещевал вас об этом дне, разве не говорил я вам в прошлые дни об этом, несомненно, милость уходит от вас. Это злополучный итог вашего неповиновения Всевышнему Аллаху. Откуда после сегодняшнего дня, возврат благополучия, которое покинуло нас? Клянусь Аллахом, это невозможно!»

Тогда все погрузились в скорбь и говорили: «И ныне и раньше ты говоришь истину. Мы были виноваты, наш пророк отсрочил нам, то благополучие, о котором ты всегда говорил нам. Теперь мы признаем, о наш имам, свою вину. Мы не сомневались никогда в правоте того, что ты говорил, не взирая на нашу глупость и неведение. Прости нас, ради Аллаха». Тогда имам прослезился. Мухаджиры, да будет доволен ими Аллах, стали более смелыми перед врагом.

Положение семьи имама, их жизнь и некоторые домашние правила имама

У имама был большой дом с множеством смежных комнат, в виде полукруга. Перед этими комнатами коридор из множества комнат. В центре комплекса был специальный кабинет имама, где было много книг, размещенных во все стены17. Над этим кабинетом (худжра) помещались другие комнаты, где размещались его драгоценности. Иногда имам поднимался в эту комнату со своим казначеем Хаджиявом из Орота. Когда жены Шамиля узнавали об этом, то они посылали к казначею своих дочерей, чтобы они выпросили у него кольцо, браслет или иное драгоценное украшение. Имам одаривал их кольцом, драгоценным камнем или одеждой. Иногда мы просиживали в этой комнате, беседуя с имамом обо всем, что видели или слышали. Его две жены – моя сестра, госпожа Захидат и бывшая христианка Шуанат приносили ему еду и напитки в эту комнату. Пятничный намаз также совершали здесь.

Казначей Хаджияв из Ороты не покидал обычно кабинета ни днем, ни ночью, особенно когда народ подавал ему жалобы и он разбирал их. Он же брил головы имама и его малолетних детей, мальчиков и девочек. Захидат и Шуанат от казначея Хаджиява закрывались покрывалом, хотя он для детей имама был молочным братом, как того и желал Шамиль, основываясь на том, что шариат не запрещает этого.

Однажды казначей покрасил свою белую бороду хной, а имам, увидев это, посоветовал ему не делать этого, так как его борода была похожа на бороду Шамиля по красоте и густоте, в особенности, когда она была покрашена. В этом же кабинете имам спал и совершал намаз. Ночевал он у своих жен по очереди в их покоях, а не в кабинете. А это (пребывание у жен по очереди) согласно нашему шариату.

В жилом комплексе, расположенном вокруг кабинета была специальная комната для двух упомянутых жен имама, комната для муки и масла, меда, урбеча и других продуктов. Другая комната для фруктов, еще одна для приготовления пищи; для бабушки его детей Баху тоже была комната, как и для плененных княгинь Чавчавадзе и Орбелиани. Для остальных потребностей также были отдельные помещения.

В помещения вела большая дверь, по каждую сторону от которой были две залы, где имам сидел по делам дивана. К ним, к этим залам, вели две двери, из внутренних комнат. Имам выходил для дивана и садился в угол комнаты, опираясь на подушки, подложенные под локти. Перед ним садился его секретарь Амирхан мухаджир из Чиркея, который вместе с ним был мутаалимом в молодости. По распоряжению имама он занимался письмами наибам или куда-нибудь. Писал он быстро, положив бумагу на колени или на пол. За Амирханом в середине комнаты стоял часовой с ружьем в руках. А весь совет (ахл-ал-маджлис ва-л маслаха) располагался в комнате кругом. Имам отдавал часовому распоряжение впускать истцов по очереди (Добавлено под строкой), которые при входе приветствовали присутствующих, затем подходили к имаму и целовали ему руку. Если посетителями были уважаемые ученые мужи или благочестивый человек, имам расспрашивал о его здоровье, а также о новостях. Если же пришедший жаловался на несправедливость наиба или главы пяти сотен, то секретарь готовил тому послание от имени имама, чтобы тот не чинил обид, без законных причин на это.

Посетитель приходил к наибу с письмом имама, тот сначала читал послание и осведомлялся о причине его жалобы имаму. Наиб укорял его, мол, ты плохо поступил, отправившись без моего разрешения к имаму. Затем этот наиб постепенно начинал вредить ему, вплоть до смерти и доводил до сведения имама; «Этот человек шпионил нами ради русских и хотел бежать к ним».

Если же жалобщик без причины был обижен наибом, то имам писал ему полное упреков послание: «К нам пришел податель настоящего письма с жалобой па Вас, что Вы его без причины обижаете. Если это верно, то прекратите все это (Букв.: «не подходи к нему с чем-либо»), если же нет – накажите его за его ложь и за то, что обманывал нас». Письма отдавали, не запечатывая, так что по дороге любой встречный мог их читать.

Это странно было со стороны имама, которому было известно высказывание нашего посланника Мухаммада, мир ему: «Лучшее письмо – когда оно запечатано». Кроме всего этого запечатанное письмо лучше и для правителей, так как у них бывают секреты, которые не следует оглашать простому народу.

Если русские войска появятся на окраинах Дагестана и Чечни, наиб тот же час посылал сообщение имаму, когда бы это ни было вечером или днем. Случалось неоднократно даже во время войны, что имам вставал в полночь с постели и отправлялся в помещение дивана и вызвав секретаря и еще одного или двух человек, давал распоряжение отправить к наибам письма, что тотчас же исполнялось. В них имам требовал от наибов явиться со своими войсками в определенное место для отражения русских. Наибы, в свою очередь, без промедления являлись в определенное время.

Большинство багвалалского войска являлось на лошадях зимой на сражение, одетыми в шубы и войлочные сапоги, опоясанными саблями и обвешанными ружьями, ибо у них не было одежды, пригодной к зимних холодам. Когда войска прибывали, их размещали на ночлег в Дарго и в окрестных аулах, если от своих земель они находились на большом расстоянии. А наибы со своими мюридами всегда останавливались в доме имама и совещались с ним по вопросам ведения войны и другим вопросам. Более важные дела они скрывали от остальных людей, чтобы не предалось огласки данное мероприятие.

Охрана помещения Шамиля была организована следующим образом: один воин стоял у дверей большого зала и проверял выходящего, и входящего; другой в самом зале дивана перед имамом, ожидая его приказов; остальные охранники жили в помещении, построенном специально для них у дома Шамиля.

Караул сменялся по очереди. Такой порядок существовал днем. А по ночам караул стоял у дверей и в зале дивана, независимо от того, есть там имам или нет, пока все гости не заснут. Двое часовых целую ночь ходили вокруг дома Шамиля, время от времени сменялись. Дом со всех сторон был огражден забором из толстых бревен, так что злоумышленник не мог свободно проникнуть туда.

В пятницу собираются все мюриды с главарями со всех концов селения в дом имама, повторяя «Ла иллаха илла-ллах. Они становятся в две шеренги от ворот мечети до дверей дома Шамиля и продолжают петь: «Ла иллаха илла-ллах» пока имам выйдет на пятничную молитву (т. е. пока не войдет в мечеть). Имам входит, за ним его секретарь Амирхан из Чиркея и казначей Хаджияв из Орота, следом два сына имама ГазиМухаммад и Мухаммадшафи и другие гости, когда они бывали, наибы, ученые, благочестивые люди. Мюриды сопровождали их, охраняя от зловредных людей. Как только он входит в мечеть, люди вставали, приветствуя его. Имам подходит к кафедре и садится.

Отец мой вступал по велению имама в михраб для совершения намаза, а во втором ряду стояли его сыновья. За имамом стояли в один ряд мюриды, прислонив ружья к столбам мечети до окончания намаза. Когда мой отец извещал начало пятничной молитвы – «Аллах велик», остальные совершали за ним свою молитву. Один стражник стоял снаружи мечети у окна, близкого к имаму, другой у входа в мечеть. Он держал обувь имама. Внутри мечети у каждого столба тоже стояли стражники, (взирая направо и налево) (Добавлено под строкой), охраняя их, до завершения молитвы. Когда же намаз завершится, то молится уже сам стражник, на место которого вступает уже другой. Когда после намаза делают круг для зикра, один часовой стоял около имама.

Когда приближается время выхода имама из мечети,  мюриды опять выстраивались, как и перед входом в две шеренги и он упомянутым способом идет к себе домой.

У имама в Дагестане первоначально не было охраны. Когда он обосновался со своими людьми в Старом Дарго, разрушенном позднее графом Воронцовым, мой отец посоветовал имаму завести мюридов, как это было сказано выше, и говорил, что для главы людей необходимо иметь охрану, которая охраняла бы его от злонамеренных, так как глава всегда будет иметь недругов, как бы он ни был справедлив к людям. Как сказал мудрец: «Половина людей враги тому, кто управляет, если даже он справедлив». Имам одобрил совет моего отца и взял мюридов.

Если Гамзатбек применил бы к себе это правило, прислушался бы к совету своих асхабов до его убийства в Аварии (Хунзахе), то, может быть, Аллах надолго охранил бы его, так как правило таково: предопределение от Аллаха, деяния от людей.

Провизия и обмундирование мюридов были от имама. Каждому из них ежегодно выплачивали 50 руб. и тюк ткани. Помимо того, имам давал им овец для заклания, лошадей и вооружение. Что касается пропитания, то оно получалось из закята от жителей Чечни пшеницей и кукурузой. Мюриды сами отправлялись в Чечню с вьючными лошадьми и возвращались оттуда с пшеницей и кукурузой. Это то, что упоминалось о жизни мюридов.

Глава 20. Как имам выходил со своими мюридами на газават.

Когда имам получал весть о прибытии русских в Дагестан и Чечню или же о выступлении их из своих селений и крепостей, он отправлял прежде всего наибам письма, где приказывал явиться со своими войсками на битву в определенное время. Они же наибы не задерживались с прибытием в указанное время, когда бы это ни было даже зимой. Ни снег, ни дождь, ни грязь не были им помехой перед приказом имама. Он и мюриды готовились к выступлению во все времена года: летом ли, зимой ли, в дождь или в снег. Прежде всего, пригоняли с пастбищ лошадей, подковывали и седлали их, и мюриды выезжали, являлись вооруженными к дому имама и пели «Ла иллаха илла-ллах» и ждали его выхода со своим секретарем, казначеем, остальными мухаджирами и членами маджлиса. Тогда к дому стекались все жители селения, ученые, благочестивые, богомольцы, которые не выходили вместе с ним (то есть оставались в селении). Они стояли в ряд, провожали имама в сражение с молитвой, взывая к помощи Всевышнего Аллаха, к победе над русскими и благополучному возвращению имама, его мюридов и остальных мусульман.

Прежде чем выехать из селения, казначей Хаджияв из Орота собирал всех сирот, бедняков, вдов и стариков и распределял между ними серебро и советовал им молиться за имама, пожелать благополучия ему и его войску.

Когда имам был уже в дороге, каждый из вышеназванных людей брал его руку и целовал ее. И он говорил им: «Я завещаю вам намаз и добро. Совершайте намаз и другие благие дела по части милостыни и зикра. Подлинно Всевышний Аллах смилостивится над нами и поможет одержать победу над русскими. Мюриды поют: «Ла иллаха илла-ллах», пока не покинут селение.

Вот имам совсем вышел из селения, а оставшиеся возвращаются все домой и выполняют завет имама, особенно в мечетях, молясь о благополучии его.

А семья имама тоже усердно молится Аллаху еще более, чем когда-либо, усиленно молится, раздает милостыню. И далеко слышится пение зикра.

Когда имам одерживает победу над русскими или терпит поражение, то жители селения сразу же извещаются об этом через гонца. Когда весть о поражении от русских достигает аула, женщины начинают причитать, мужчины молятся, поднимая руки, целыми ночами не спят, молясь Всевышнему Аллаху. В ином случае (если весть добрая), то сельчане выражают радость, благодарят Аллаха, усиленно молятся.

При возвращении имама с поля битвы жители Дарго встречают его также радостно и торжественно, как и при церемонии отправки на битву.

Как была взята крепость Дарго, известная под названием Ведено, когда была окружена войсками русского генерала.

Как только Ведено было окружено русскими войсками, многие наибы, знатные люди и другие авторитетные мужи просили имама удалиться из Ведено со своим сыном ГазиМухаммадом в ближний лес в сторону Баян. Они убеждали его в пользе такого удаления, так как получал возможность при необходимости легко нападать на русских, в то же время быть защищенным от всякой опасности. Вместе с тем у него сохранялась возможность восстановить все то, что разрушено.

Если война приведет к гибели или смерти командующего войсками или его сына, то газават превратится в постоянную гибель. До этого разговора советчики заявили, что если имам удалится в лес, то стремление войска к сопротивлению не убавится. Но остальные их не послушались. Все войско с великой готовностью пойдет на смерть, они преданно охранят его от опасностей и спокойны. После долгих бесед и после намерения сына ГазиМухаммада отстоять крепость Ведено от врагов, имам согласился с советами своих асхабов и заявил, что его сын должен быть жертвой раньше всех наибов.

Исходя из этого, Шамиль поручил дело обороны Ведено ГазиМухаммаду. Сам отправился в лес, расположенный в 3-х верстах от селения, со своими мюридами и Даниял-беком Илисуйским и араканским наибом Доного Мухаммадом со своими отрядами. Что касается отряда Данияла, то он находился в подчинении у другого наиба из-за слабости Даниял-бека в военном деле. Что касается семьи имама, то она до этого отправилась в Дагестан. Они жили в селении Ичичали, имея при себе казну имама, которую он далее распорядился перевести из Алистанжи, когда мы вынуждены были отступить в Тавзан.

Когда мюриды решили остаться в Ведено для сопротивления русским, ГазиМухаммад очень серьезно отнесся к своему новому положению. В его распоряжении было тогда четырнадцать наибов со своими отрядами, приблизительно по количеству представляющих пять тысяч воинов. Пять наибов оставлены были в селении, остальные со своими пушками были размещены на восточном холме перед селением, в сторону Баяна. ГазиМухаммад со своими мюридами и некоторыми близкими людьми около ста пятидесяти человек остался в доме своего отца Шамиля.

Размещение наибов на вышеназванном холме ГазиМухаммад считал сильным препятствием для русских при попытке ими захватить Дарго. Если бы это не было предпринято, русские могли бы захватить без боя селение и лес, в котором находился Шамиль.

ГазиМухаммад установил постоянный порядок, чтобы наибы могли часто посещать имама. Однажды Шамиль сам приходил в селение посмотреть, как укрепляют его, как роют окопы вокруг, воздвигая из мешков с песком сооружения для обороны.

ГазиМухаммад со своими мюридами утром и вечером обходил укрепления, следил, как идет размещение дагестанских войск. Он давал важные, необходимые распоряжения для этого. Все наибы обращались к нему при необходимости. А он их просьбы удовлетворял и постоянно старался улучшить положение обороны селения. Благодаря распорядительности ГазиМухаммада пушки при наибе были установлены в наиболее выгодных местах. Поэтому в большинстве своем пушки оказались у Дибира, наиба селений Анди, который был в наиболее опасном и близком к врагу месте.

Среди наибов, которые находились при обороне Дарго, был Абдурахимбек, наиб Телетля. Он был женат на дочери Даниял-бека. У него была маленькая, с аршин размером, пушка, отлитая в Ведено.

Ядра для нее были так малы, что один человек был в состоянии таскать по 20 штук; ядра были размером в полкулака. Однажды этот наиб Абдурахимбек захотел испробовать свою пушку дойдут ли ее ядра от крепости Ведено до позиций врага. С этими намерениями он велел пушкарю выстрелить из нее. В это время недалеко от крепости на холме с западной стороны показался один из русских, которые наблюдали за этим местом после того, как узнали, что ГазиМухаммад иногда поднимался на этот же холм для наблюдения за русскими. Позже русские укрепились на этом холме. Абдурахимбек велел выстрелить из пушки, предполагая, что ядро полетит до них (русских). Но ядро даже не вышло из самой крепости, а упало (в самой крепости) на дом одного бойца, который в это время готовил хинкал товарищам. Когда ядро попало прямо в котел с хинкалом, тот боец выбежал на улицу, а котел взлетел в воздух. Бойцы по поводу этого происшествия смеялись и говорили, что пушка телетлинского наиба выполнила свою задачу. Когда это дошло до ГазиМухаммада, он написал своему свояку следующее: «Нашему дорогому родственнику Абдурахим-беку. Салам. А затем. Знай, если ты воюешь с русскими, то стреляй из пушки по ним, а не по нам. И сообщи нам об этом, чтобы мы участвовали в сражении».

Затем он вручил письмо своему мюриду и послал его к Абдурахимбеку в полночь. Этот мюрид передал мюриду Абдурахимбека, который разбудил наиба и передал ему письмо. Абдурахимбек, ознакомившись с письмом, ответил ГазиМухаммаду: «От нуждающегося в помощи Всевышнего Аллаха, ничтожного раба Абдурахимбека великодушному сыну великодушного имама Шамиля. Мир Вам. Затем. Прошу Вас ради Величайшего Аллаха простить меня за ошибку, совершенную моей пушкой. Я захотел довести ядро до русских укреплений, но оно упало у нас. Не сердитесь на меня из-за этого. Я прошу вашего прощения. Боже упаси, чтобы я боролся с вами, этого я не могу и не хочу.

Если даст Всевышний Аллах, я буду бороться с русскими, когда они пойдут на нас».

Выполняя свое обещание, этот наиб храбро дрался в день битвы за Дарго, но только если счастье отворачивается, то ничто не поможет.

Глава 21. ПЕРЕХОД НА ГОРУ ГУНИБ

Теперь мы изложим, как мы перешли в сторону Гуниба и всё, что мы встретили в этом походе, трудности, грабежи и нападение со стороны дагестанцев.

После того, как мы окончательно переселились из земель Чечни, имам, его семья и его мюриды остановились в селении Ичичали,  одном из селений Гумбета. Дело в том, что имам всегда имел в виду подниматься на гору Килатль , если в этом будет необходимость, как это случилось в этот раз. Поэтому эта гора дважды была укреплена горскими войсками, вырытыми окопами и каменными стенами. В обоих случаях инженером той работы был Хаджи Юсуф, прибывший из египетского Каира, как об этом и было сказано раньше.

Селение Ичичали было расположено у подножья этой горы. С этой целью все селения Гумбета и Анди были сожжены по распоряжению имама. В это самое время князь Барятинский со своим войском расположился на горе Танду, а генерал барон Врангель со своими войсками в селении Аргвани. Их целью было: Барятинский выступит через Андийское Койсу в земли каратинцев, а Врангель в Аварию через мост Сагри. Нас они оставили на горе Килатль без всякого внимания, так как их цель была правильно обдумана – захватить Дагестан и подчинить его население и только. Оттого, что имам избрал эту гору себе крепостью, им обоим ничего не угрожало, и они могли отправиться своим путем.

Имам приказал андийцам и гумбетовцам подняться на гору Килатль. Никто этому распоряжению не подчинился, исключая незначительное число людей, пришедших с обеих областей. Тем не менее, имам собирался оказать сопротивление русским со своими мюридами, говоря: «Я намерен бороться с русскими, будь я один или с другими». Однако имаму это не удалось. Наоборот, последующие злополучные обстоятельства заставили покинуть эту гору. Жители лежащих вокруг упомянутой горы селений и чиркеевские мюриды, которые желали перейти на другую, более укрепленную местность, из-за того, что на горе невозможно было оказать сопротивление, просили имама перебазироваться на другой пункт. Имам сам хорошо это понимал и хотел также перебраться на новое место, но не дал мюридам и другим заметить это, чтобы они не упали духом, не ослабли перед врагами. Когда в конце концов дело склонилось к уходу с горы, имама сопровождали ревностный наиб Осман ал-Джулаки ал-Чачани и Садуллах ал-Каки  со своими семьями.

Когда имам убедился, что мужи двух вышеназванных областей не явились к нему, имам поколебался в своем решении и сожалел, что напрасно сжег там селения.

ГазиМухаммад, сын имама, перебрался из Караты в Гуниб и доставил туда свою семью и семьи других мюридов.

Когда имам пребывал в нерешительности относительно укрепления, на гору прибыл мухаджир Омар из Хурукра (Газикумухский) и спросил его наедине: «Каково ваше решение сейчас, имам, и что вы прикажете мне перебраться ли мне сюда или же остаться там, где я сейчас живу?» Имам ответил, что намерен бороться с русскими, где бы он ни находился, один ли он будет или с войсками. «Если хочешь, переходи ко мне, а если нет оставайся, где хочешь».

Омар сказал ему тогда: «Как же ты будешь бороться с русскими без армии? Ведь ты-то видишь, что дагестанцы не хотят подняться на эту гору. Почему ты об этом не думаешь?»

Имам ему еще раз сказал: «Мое желание я уже сказал тебе. Если ты боишься поступи, как хочешь, и вторично не обращайся ко мне». При этом ответе Омар побледнел как бы от гнева на имама и сказал ему: «Если ты намерен так поступить, да поможет тебе Аллах, посмотрим, что он нам предписал». Затем, прощаясь с имамом, взял его руку, поцеловал ее, прослезившись.

Я сделал за Омаром несколько шагов и стал прощаться. При этом Омар, указывая на имама, сказал: «Этот человек сошел с ума. Он хочет воевать с русскими в одиночку».

Через несколько дней после этого барон Врангель со своим войском переправился через реку Игали (Андийское Койсу) по мосту Сагри и направился в сторону Аварии. Ему навстречу вышло население Унцукуля, Игали и других селений с изъявлением покорности.

Имам оставлял наиба Авара со своим войском на горе Бетль и велел ему сразиться с войсками барона, если они переправятся через мост Сагри. Наиб не смог сопротивляться русским и бежал. Когда барон Врангель перешел мост, имам с горы наблюдал все это в свой бинокль.

Через два дня после этого к имаму приехал его сын ГазиМухаммад со своими мюридами и сообщил, что отправил свою семью в Гуниб и имаму тоже следует отправиться туда же с семьей, теперь бесполезно оставаться на горе. Имам согласился с этим мнением, так как он убедился, что никто не идет к нему для ведения войны. Имам велел мюридам подготовиться к отправке с семьями в Гуниб и велел наибу Гумбета прибыть с войском для защиты, пока они все не перейдут реку Канхидат (Андийское Койсу). Имам не был уверен, что на него не нападут войска Барятинского и не отрежут ему путь к Гунибу. Когда имам собирался оставить гору, он раздал населению двух аулов Ичичали и Килатль все, что было у него в доме, а именно: зерно, мясо, домашнюю утварь, собранную в течение нескольких лет; с собою он взял все, что было возможно книги, оружие и другие ценности: золото, серебро, ковры, постели, все, что необходимо дома и в дороге.

Пустились в путь после захода солнца. Имам велел наибу Кади из Ичичали разрушить пушки, оставленные на горе, взорвать их, во избежание захвата их русскими. Наиб исполнил приказ, опасаясь, что пушки попадут в руки русских. Из-за этого русские заточили Кади и отправили его вместе с гумбетовским наибом Уцуми из Мехельта , который помогал имаму, когда он покидал гору, и несколько других уважаемых людей. Все они погибли в тюрьме (Этот текст перечеркнут).

Мы подъехали к мосту Конхидатль и заночевали там. Если бы тогда нагрянули и вышли на нас около ста русских солдат, мы не смогли бы спастись, так как с нами было много вещей, женщин и детей.

Перед рассветом мы двинулись в сторону Карата. А гумбетовский наиб со своим войском повернул обратно к себе.

К полудню мы добрались до Карата и остановились в доме ГазиМухаммада, пустовавшем все это время. После полдневного намаза мы выехали оттуда, так как имам не доверял каратинцам, опасаясь их измены, ибо дагестанцы постоянно колебались.

Когда мы выезжали из Карата, увидели на вершине горы Калалал со стороны Аварии много народу; когда спросили о них, нам сказали, что это милицейские отряды, прибывшие напасть на нас. Имам велел тогда мюридам: при нападении их на нас не смотреть на наши семьи, детей, имущество, а отразить нападение, ведь тот, кто из нас умрет перед своей семьей, считается шахидом.

Милицейские отряды близко к нам не подошли, так как их тогдашний командующий Ибрагимхан Мехтулинский сказал Гайдар-беку Аварскому: «Если мы нападем сейчас на имама и его сподвижников, без сомнения, они будут, клянусь Аллахом, биться с нами до последнего человека; поэтому этого делать не следует».

Оттуда мы двинулись на Гуниб со стороны селений Гидатля, которые мы быстро прошли. Ночевали на этот раз недалеко от аула Асса в тревоге между надеждой и опасностью, так как это место тогда не было укреплено со стороны аварцев, которые покорились русским; с другой стороны жители аула Асса таили вражду к имаму за его убийство многих жителей во время имамства Гамзатбека из Гоцатля, да сохранит нас Аллах Всевышний от обоих дел.

Рано утром мы тронулись через селение Асса и жители ничего неприятного по отношению к нам не предприняли. Наоборот, они помогали нам против нашего ожидания.

Потом мы остановились на ночлег на земле Гидатля; в доме их тогдашнего наиба Абдурахима, Сына Баширбека Газикумухского (Отсутствует два листа 284, 285)…

Когда спросили мнение Шамиля, он сказал: «Нам нелегко будет сражаться с русскими в Карахе как в Гунибе, потому что Гуниб является в Дагестане самым укрепленные местом.

Мы оттуда двинулись дальше, а наиб со своими вернулся, попрощавшись с имамом.

Мы прибыли к одному месту в Карахском лесу, называемому Бецор (Кара-Койсу), где был лагерь казикумухских мухаджиров, как об этом было сказано выше, и остановились на отдых. Было время захода солнца.

Далее мы отправились оттуда, оставив там казначея имама Хаджиява из Ороты с казной, книгами, оружием и др. громоздкими вещами. Имам сказал своим мюридам: «Нам нужно ночью подняться на гору Гуниб, не ожидая оставленных вещей. Нам бы благополучно вырваться из земли этих распутников с нашими детьми и женщинами».

Перед тем как прибыть к подножью горы Гуниб, уже стемнело. Когда дошли в темноте до селения Ругуджа, нас встретило пятеро вооруженных ругуджинцев. А имам думал, что это злоумышленники. Но те сообщали, что на дороге их не ожидают какие-либо опасности и что можно отправляться дальше.

После этого мы слышали, что эти люди пошли к казначею Хаджияву из Орота, который остался на «иракской земле, ограбили казну имама, совместно с каратинцаци, ругуджинцами и куядинцами. Затем КебедМухаммад из Телетля и его брат Муртазаали собрали обратно большинство имущества имама, его книги и оружие. Оба они пошли на такую хитрость: КебедМухаммад написал письма от себя и отправил их всем, кто грабил казначея имама; в письмах говорилось, что наместник подарилему все, что принадлежало Шамилю. «Кто из Вас захватил из его (Шамиля) имущества оружие ли, золото ли, серебро ли, пусть доставят мне и пусть он знает, что если я узнаю отныне, что кто-нибудь утаит что-нибудь из имущества Шамиля и не возвратит мне, тому прощения не будет».

Некоторые люди возвратили то, что попало к ним, а некоторые утаили. В Гуниб доставили только несколько мешочков, полных серебра. Некоторые мюриды привезли вещи самому Шамилю.

Ранним утром, когда мы достигли Гуниба, нас встретил верхом Мухаммадшафи, второй сын имама. Он переселился сюда год тому назад. В Гунибе мы нашли много мухаджиров, которые прибыли раньше нас.

Имам разместил часть мухаджиров в более уязвимых частях горы, часть в других местах и дал им распоряжение держаться в этих укрепленных местах и не покидать их: не наступать и не отступать.

Своего сына ГазиМухаммада Шамиль оставил с его мюридами в стороне Хоточа, а это название селения у подножия гунибской горы. Сам он с чиркеевскими мюридами расположился в самом опасном месте, где была воздвигнута стена наибом Глухим Хаджи из Чоха, другом имама и ветераном. У этой стены стояла небольшая пушка, а другая у кручи, недалеко от стены. Еще одна пушка была у ГазиМухаммада, а еще одна стояла по направлению к Ругуджа.

Наши воины, котла мы прибыли, начали рыть окопы в уязвимых местах, укреплять их камнями; и до нашего прибытия наши женщины таскали камни от старой башни, стоящей на холме, и складывали у горы, где ГазиМухаммад начал строить стену.

Когда женщинам задавали вопрос: «Почему вы себя утруждаете, таская камни?», они отвечали: «А разве мы не хотим участвовать вместе с вами в благородном деле джихада?»

Это все правда. В наших книгах написано, что кто помог мужчине или женщине в добром деле, тот соучастник вознаграждения. Известно, что джихад (борьба за веру) у мусульман считается наивысшим благодеянием.

После укрепления слабых мест горы со всех сторон и размещения мухаджиров и гунибцев по местам, имам и несколько человек с ним выехали верхом и объездили вокруг горы. Имам смотрел сам все места и проверил, произведены ли все укрепления в надлежащем порядке. Не было обнаружено недостатков. Во время нашего обхода мы остановились на один час у Ибрахима, сына дяди имама Бартыхана из Гимры, павшего в боях за Ахульго. Этот Ибрахим со своими мюридами разместился и выбрал место для боя с русскими на краю горы, откуда видны селения Куяда. Недалеко от него стоял бывший наиб преклонного возраста Амирасул Мухаммад из Кудали со своими товарищами. Позже, когда русские поднялись на гору Гуниб, он пал мучеником.

Когда имам вместе с нами сидел у Ибрахима, мы наблюдали, как русские ходили у подножья горы с места на место, и вдруг один всадник подъехал к нам, к основанию горы на такое близкое расстояние, что наша пуля достигла бы его. Он спешился и, спрятавшись за большой камень, крикнул нам по-аварски: «Эй, наблюдатели, кто вы такие?»

Мы ему не ответили. Он крикнул вторично. Тогда один из наших товарищей попросил у имама разрешение ответить ему, может быть, он наш лазутчик, пришедший с доброй вестью тайком от русских. Имам разрешил, и тот крикнул в ответ: «О зовущий, что тебе нужно, кто ты?» Он ответил, что он Фарзулав, сын Даци из Чиркея. Потом в третий раз крикнул нам и спросил: «А нет ли среди вас чиркеевца, такого-то и такого-то». Мы ответили утвердительно. «А нет ли среди вас, продолжал он, ГазиМухаммада, сына Шамиля». Мы также ответили утвердительно.

А Фарзулав в юности его знал, поэтому спросил о нем. Затем один из наших выстрелил в него из штуцера и вмиг укрылся за скалой и сказал: «Почему вы выстрелили в меня? Разве от того, что вы меня убьете, войско великого падишаха станет меньше? Клянусь Аллахом, это будет равносильно тому, что возьмете каплю воды из моря или одно пшено из полной мерки». Тогда его спросили о намерениях русских. Он ответил, что русские не вернутся из Гуниба, пока не покорят нас, если даже им придется остаться здесь тысячу лет. После этого дня мы потеряли надежду на уход русских; ведь мы часто надеялись, что русские уйдут из Гуниба, хотя бы после выпадения снега, а к а нам подойдет подкрепление от всех дагестанцев и мы снова будем сильны против предателей имама из наших людей. После этой беседы с Фарзулавом из Чиркея мы вернулись к себе.

У нас в Гунибе была одна пушка. Как только мы стреляли из нее, пороховое отверстие разрывалось, и пушка выходила из строя. Один искусный кузнец-солдат чинил ее, но каждый раз повторялось то же самое.

Вокруг нас русские стояли в двенадцати местах, не считая основных двух ставок барона Врангеля и князя Барятинского. Наше войско численностью было менее трехсот воинов. Однако, несмотря на это, овладеть Гунибом русским было бы очень тяжело, если бы они пробивались через укрепление, где имам со своими мюридами их встретили бы лицом к лицу.

Глава 23. КАК ПРОИСХОДИЛИ ПЕРЕГОВОРЫ МЕЖДУ КНЯЗЕМ БАРЯТИНСКИМ И ШАМИЛЕМ

После нескольких дней нашего отдыха в Гунибе полковник Лазарев, христианин, и Даниял-бек Илисуйский с некоторыми из бывших наибов имама пришли с намерением поговорить с имамом о перемирии. Имам отправил к ним своего сына ГазиМухаммада и наиба Дибира Аварского с мюридами. Через них было передано, что имам пойдет на перемирие с русскими, если они отпустят его (букв.: освободят ему дорогу) в Мекку вместе с семьей и некоторыми мюридами. В противном случае между ними ничего не будет, кроме войны.

ГазиМухаммад довел слова своего отца до посланников князя Барятинского. Они ответили ему, что доведут его слова до князя Барятинского.

Затем посланцы отправились отсюда в свою ставку, а мы вернулись к себе.

Через день после этого от князя Барятинского было получено письмо с текстом на арабском и русском языках. В письме говорилось, что это требование невозможно, пока имам не встретится с великим падишахом. Письмо это доставили поручик кади Мухаммад из Верхнего Дженгутая и старый наиб имама Доного Мухаммад из Гоцо. Имам оставил у себя письмо князя Барятинского, вернул обоих посланников к князю, заявив, что подумает об этом.

После этого имам держал совет со своими товарищами приверженцами (асхабами): серьезным ученым хаджи Ибрагимом мухаджиром из Абадзеха, любимцем имама в Дарго; ученым мухаджиром хаджи Насруллахом Кюринским из Кепира, павшим впоследствии мучеником при событиях в Гунибе; мухаджиром хаджи Хайруллахом из Герата; ученым Хаджиали, сыном Малика из Чоха, старым наибом мухаджиром Микик Муртазаали из Чиркея; наибом Дибиром Аварским и другом имама с малых лет мухаджиром Юнусом из Чиркея, который при событиях в Ахульго отправился с сыном имама Джамалуддином, когда того отдали аманатом русским. Эти мужчины сошлись во мнении отправить наибов Дибира Аварского и Юнуса Чиркеевского к князю Барятинскому. Имам сказал им: «Разузнайте положение дел и можно ли нам верить тому, что написано князем Барятинским в письме или нет. Подлинно нет сомнения, что язык обстоятельств красноречивее языка разговора. Я вам верю».

Они оба отправились к князю и вернулись на следующий день. На расспросы имама они ответили: «Из разговора с князем Барятинским мы поняли, Что все это обман». Тогда намерение имама изменилось, и он сказал: «Если положение таково, то мы будем сражаться до смерти».

От имени имама я написал письмо следующего содержания: «Наместнику (сардару) князю Барятинскому. Салам тем, кто следует правильным путем. А затем. Если освободите дорогу в Мекку мне и тем, кого я желаю, то быть миру между нами, а если нет – то нет».

Когда письмо было готово, мухаджир хаджи Ибрахим из Абадзеха предложил: «О имам! Было бы хорошо, если бы добавить к написанному: «Шашка обнажена и рука не дрогнет».

Я, по распоряжению имама, добавил эти слова в письмо.

Потом мы слышали, что князь Барятинский на нас очень разгневался за эти слова и заявил, что если дело так обстоит, пусть Шамиль теперь подождет. Он велел войскам как можно быстрее подняться на Гуниб. Когда мы ночевали в одном доме, то есть я, ученый Хасан из Кудали, Хаджиали из Чоха и имам, нас разбудил в полночь десятник Мухамедмирза из Чиркея и сообщил, что русские напали на ГазиМухаммада со стороны аула Хоточ. Имам и мы вместе с ним поспешно отправились к ГазиМухаммаду, а Хаджиали ушел, говоря: «Я иду в Микик к Муртазаали, который находился с несколькими мюридами на опасной точке».

Когда мы дошли до укрепления мухаджира хаджи Насруллаха Кюринского из Кепира, который находился близ ГазиМухаммада, мы услышали из-под горы крики солдат: «Ура, ура!» и звуки барабанов и военной музыки. Имам сказал окружающим: «Клянусь, это хитрость русских. Они не пойдут на нас с этой стороны, но они намереваются подняться к нам этой ночью с другой стороны. Этими голосами хотят усыпить нашу бдительность на остальных участках».

В это время к нам подъехал наиб Дибир Аварский с двумя мюридами и сказал: «Я иду сейчас в обход этой горы, быть может, узнаю в чем дело», и удалился. А мы остались на этом месте до утра. Караулы с вершины гор начали скатывать вниз на русских собранные для этой цели камни. Когда имам узнал об этом, он велел через своего голосистого мюрида Амиpa из Чиркея (Слова: «Голосистого мюрида Амира из Чиркея под строкой) крикнуть им с этой стены, чтобы они напрасно не бросали камни, пока не убедятся, что русские наступают. Когда рассвело (Букв.: когда утро рассеяло перед нами мрак ночи), мы посмотрели на подножье горы: солдаты не двигались со своих мест и кричали. Однако начали приближаться к нам из-под горы и обстреливать нас из ружей, прячась за скалы, не доступные нашим пулям. Во время этой взаимной перестрелки к нам подошел один из мюридов и сообщил, что русские уже поднялись на нашу гору со стороны Куяда, с того именно места, где находился уволенный наиб Амирасул Мухаммад из Кудали. Он пал там мучеником, его товарищи были взяты в плен. Имам поспешил в селение, но не успел сообщить эту неприятную весть своим мюридам, которые находились на укреплении Инков Хаджиява.

Вслед за нашим въездом в селение Гуниб, на его окраине появились авангарды русских отрядов, которые взяли наших за селением в плен, некоторых убили, некоторые убежали. Оставшиеся были окружены солдатами, которые начали в нас стрелять из штуцеров. Мы ответили им стрельбой из ружей с крыш домов.

Имам перешел из дома Мухаммадшафи в мечеть, ввиду ее прочности для обороны. Семьи свои мы разместили в домах около мечети. К имаму собрались те мухаджиры и мюриды, кто хотел. ГазиМухаммад со своим братом Мухаммадшафи укрепился в одних домах, Инков Хаджияв в других.

Имам обратился к своим сыновьям и ко мне с хорошими наставлениями, говоря: «Оба вы выбирайте в раю гурий вместо жен, так как гурии для вас лучше ваших жен, дочерей Инков Хаджиява и Даниял-бека Илисуйского. А мне лучше взять жену из райских женщин, чем госпожу Загидат, дочь муршида Джамалуддина ал-Хусейни». И продолжил, обращаясь ко мне: «Тебе также лучше иметь райскую жену, чем мою старшую дочь». Шамиль затем сказал: «Перенесите ужасы войны, человек рождается один раз и умирает тоже один раз. И как бы мы долго ни жили, смерть все равно настигнет нас. Очистите ваши сердца от мирских забот, которые отвлекают вас от воздаяния загробной жизни и лишают вас ее. Раскайтесь перед Всевышним Аллахом в прежних ваших грехах, чтобы чистыми отправиться на тот свет ради Аллаха».

И вот пока мы под воздействием этого убеждения,  наступило время полуденного намаза. Мы начали вместе с имамом совершать намаз, до окончания которого ядро из маленькой пушки угодило в михраб. Если бы оно пробило стену, то угодило бы прямо в грудь имама. Ядро разорвалось у наружной стены мечети.

При таком положении дел нам начали кричать со стороны окружающих селений полковник Алихан Аварский и полковник Хаджи Будда из Газикумуха и другие: «Не подвергайте себя гибели, подчинитесь наместнику добровольно; он вас не погубит и не уничтожит».

Когда мюриды имама услышали призыв, сердца у них смягчились они захотели мира и презрели смерть (Букв.: «отвернулись от смерти до встречи с ней»). Они начали настаивать, чтобы имам послал к наместнику двух верных людей, чтобы выяснить истинные его намерения, и что он скажет. Имам просил их не говорить ему подобные слова о его явке к наместнику. И сказал, что если кто хочет из вас пойти к наместнику, пусть пойдет, он не накажет их за это, а кто хочет остаться у него, то пусть останется. «Моя цель, сказал он им, бороться с русскими, все равно один я буду бороться или вместе с другими». Имам именем Аллаха заклинал их, чтобы они не уговаривали его отправиться к неверующим (кафирам) и показать им свое лицо.

Когда мюриды доподлинно узнали намерения имама, они стали настойчиво обращаться к сыну имама ГазиМухаммаду, прося уговорить отца прислушаться к их советам. ГазиМухаммад стал просить отца, уговаривать, какой, мол, вред, если послать двух человек к наместнику, чтобы узнать его намерения; если мы будем сражаться с русскими и погибнем здесь, то мы не заслужим воздаяния Всевышнего Аллаха, так как наши женщины разбегутся (букв.: рассеются) в разные стороны, как это случилось при сражении на Ахульго.

Тогда сердце имама смягчилось, и он принял просьбу сына. Он послал к наместнику (Слова «к наместнику» добавлены над строкой) Юнуса из Чиркея и Хаджиали из Чоха. Юнус вернулся к нам, а Хаджиали остался там. Юнус угадал намерение наместника: явка Шамиля к нему и сохранение его жизни.

Тогда имам направился к наместнику с тринадцатью человеками; в их числе был и я. Однако он сказал мне: После того, как повидаешь наместника, вернешься к семье в Гуниб».

Когда мы выехали на окраину селения, солдаты крикнули: «Ура! Ура!» К имаму навстречу вышел христианин генерал Лазарев, со своим переводчиком и сказал: «Клянусь Богом, наместник относится к тебе сострадательно, успокойтесь сердцем». Затем, подняв два пальца к глазам, сказал: «Пусть выскочат мои глаза, если вам будет что-нибудь плохого». Сердце имама успокоилось после этого.

Затем мы с Шамилем отправились к наместнику. К нему были допущены Инков Хаджияв и Юнус из Чиркея с имамом, остальные не были допущены. Тогда Муртала из Уркачи ал-Авари сказал: «Теперь имам от нас ушел, мы отныне его не увидим. Готовьтесь к джихаду». Это мнение не поддержали Галбацдибир из Караты и Ибрахим, двоюродный брат имама. Затем имам отправился с наместником, а мы вернулись в Гуниб.

Когда ГазиМухаммад увидел нас, стал расспрашивать об имаме; мы сообщили ему, что тот отправился с наместником. Услышав эту весть, он опечалился и сказал: «Отныне я больше не увижу своего отца. Лучше мне воевать, пока не убьют меня». Галбацдибир из Караты сказал ему: «Время отвернулось от нас (наше время прошло)».

Когда мы пребывали в таком положении, наши женщины кричали и плакали, к нам прибыл полковник Алихан Аварский и сообщил, что имам послал его сообщить, что он здоров, сердцем спокоен у наместника, и пусть все успокоятся и прибудут в ставку наместника.

В это самое время в селение приехал Даниял-бек из Илису с двумя товарищами к своей дочери Каримат, жене ГазиМухаммада. Она передала в руки своего отца хурджуны, полные золота, серебра и других ценных золотых изделий: кольца, драгоценные камни, дорогие камни, которые остались от покойного Джамалуддина, сына имама, накопленные в течение более десяти лет управления ГазиМухаммада. Даниял торопился доставить эти сокровища к себе домой, пока люди не узнают об этом. Дочь тоже отправилась с ним.

Когда мы прибыли в ставку наместника, Даниял-бек приехал на следующий день из своего дома и заявил: «Я не пошлю свою дочь Каримат с вами в Россию. Вы отныне пленники русского падишаха».

Имам вскочил с места разгневанный и сказал: «Ах ты негодяй! Не стыдно тебе перед людьми и передо мной говорить сейчас такие подлые слова! Разве не ты просил во время моего имамства, чтобы я взял твою дочь за моего сына? Ты  забыл тот день и говоришь такие слова. Я и сейчас являюсь имамом и бывшим повелителем подобных тебе подлецов. Сегодня я у русских, но мое сердце и моя решительность всегда со мной». Затем имам, держась за рукоять шашки, сказал: «Клянусь Аллахом, я снесу тебе голову, если еще раз повторишь эти слова». Тогда Даниял-бек изменился в лице и упал на колени, прося прощения за бестактность; «Ради Аллаха, прошу простить меня, я был сердит на вашего сына за недостойные слова, которые вырвались у него».

Имам встал и сообщил, что отправляется в лагерь наместника сообщить о словах, высказанных Даниял-беком.

Шамиль встретился с генералом Лазаревым у палатки, тот спросил, куда имам идет. Когда Лазарев узнал о цели имама, го сказал: «Умоляю именем Аллаха, не сердись, отдохни. Я сам скажу наместнику все, что ты хочешь».

Когда Лазарев сообщил наместнику о цели прихода имама, тот отправил к Даниял-беку гонца, который передал ему, чтобы тот больше не заикался говорить с имамом о дочери, ибо в противном случае ему нет прощения. Даниял-бек замолчал и больше не заводил речи об этом.

Когда Шамиля привели в ставку наместника, ему поставили новую палатку, которую застлали, как положено, азиатскими коврами. Другую палатку поставили для его семьи. Через день-два после нашего поселения в лагере к имаму заявился Алибек из Аксая, тогдашний переводчик у наместника, и сообщил ему: «Князь послал мена к тебе, чтобы узнать у тебя состав семьи, так как наместник хочет сделать им подарки».

На следующий день утром этот полковник опять пришел к имаму с подарками: его женам, моей сестре и армянке (Шуанат) часы, усыпанные бриллиантами, каждой; для моей жены бриллиантовое кольцо, женам сыновей имама украшения и броши, усыпанные бриллиантами; самому имаму ценную шубу из меха американского медведя. Эту шубу получил, как нам говорили, в подарок князь Барятинский от императора. Таким образом, князь Барятинский оказал нам такую почесть; и в России кроме уважения и почестей мы ничего не видели; и это мы никогда в своей жизни не забудем (Весь этот текст добавлен позже (карандашом) на полях).

Дополнение

Теперь мы вернемся к изложению положения наибов и их дел в Дагестане.

Первый из них и благороднейший для имама это предатель (Это слово над строкой) Даниял-бек из Илису (ал-Илисави), который перебежал от русских к нему. После этого, как он явился к Шамилю, последний оказывал ему уважение, почести; сначала назначил его наибом, потом мудиром; сын имама ГазиМухаммад женился на его дочери Каримат-бике, потому что Шамиль и ГазиМухаммад его уважали, и мой отец саййид Джамалуддин ал-Хусейни тоже уважал его, как и остальные дагестанцы и мухаджиры.

С начала своего перехода он обосновался в селении Тлярош Карахского общества. Затем отсюда он переселился в Карату, далее в селение Иатлу (Раку Акках). Наконец, переселился в селение Ириб, укрепив его для войны с русскими (Добавлено под строкой) пушками. Около него расселились мухаджиры.

На первых порах он улучшил свои отношения с людьми, расщедрился на подарки им, благотворительствовал, раздавал милостыню и другие пожертвования. Люди его уважали. Бывало, что он собирал ученых, преподавателей (мударрисы), оказывал им почести, вел с ними беседы; был хорош в обращении с ними, учился их наукам, оживлял мечети, медресе, поддерживал служителей культа, устилал полы мечетей коврами и расходовал большие средства на реставрацию и восстановление разрушенных мечетей. Он даже построил новую мечеть вместо старой, уже разрушившейся, и в стену вставил надпись для увековечения имени строителя: «Возобновитель мечети или строитель Даниял-султан».

Он носил на голове большую чалму с длинной кистью, а в руках всегда держал четки. На него даже указывали как на совершеннейшего набожного человека среди дагестанцев. Особенно, когда он остановился у имама в Дарго. Он участил свои молитвы, призывы, омовения. В Дарго у него было много друзей, которые могли быть поддержкой имаму, когда понадобится. Он раздавал им вещи тайком от имама. Первым из его друзей и самым заметным был секретарь имама Амирхан из Чиркеи, которому имам доверял большинство дел, так как он дружил с имамом с малых лет.

Затем идет казначей имама Хаджияв из Орота; затем Раджабил Махаммед из Чиркея (ал-Чиркави), которого имам любил из-за дальнего родства между ними, он был умным и распорядительным; имам доверял ему. Затем лакец-мухаджир из Гуйми, Слепой Махаммед-эфенди.

Особенно Даниялбек любил моего отца и звал его отцом и делал ему особые подношения.

Имам знал о дружбе моего отца с ним. Если один из мюридов имама по какой-нибудь надобности или службе по распоряжению самого имама отправлялся к Даниял-беку, последний дарил ему коня или шубу, или оружие, и никого не отпускал без какого-нибудь подарка.

Все это продолжалось долгое время. Потом у него появилось много завистников и доносчиков, и поэтому имам охладел к нему, и отстранил от наибства, так как дагестанцы донесли, что он хочет убежать от имама, что он передает русским тайны имама, и большую часть своего добра посылает втайне от имама на свою родину в Илису.

Мой отец и ГазиМухаммад, зять Данияла, отвергли наговоры людей, и отец говорил имаму, чтобы он не верил словам клеветников, которые ходят к нему и не любят Даниял-бека: «Он единственный человек в своем управлении, который перешел к тебе от русских, несмотря на то, что там он был в больших чинах и занимал высокое положение. Если ты убьешь его или причинишь какую-нибудь неприятность, без сомнения, отвратятся сердца мухаджиров, которые пришли к нам и которые в дальнейшем могут прийти и сказать: «Чего же еще можно ожидать от имама после случая с Даниял-беком!» Они могут посчитать тебя безумцем, тираном, кровопийцей».

Сердце имама смягчилось от этого чистосердечного совета отца своей жены, который любил имама от чистого сердца.

Если бы мой отец и ГазиМухаммад не поддерживали Даниял-бека, имам, несомненно, убил бы его.

Самым большим врагом Даниял-бека являлся Хаджимурад; между ними произошла сильная вражда после того, а как Хаджимурад задержал Нух-бике, сестру шамхала, хана Тарковского (ат-Таргули), жену генерала Ахмедхана Мехтулинского. Она являлась матерью жены Данияла, которая похоронена в Карата.

Также мудир КебедМухаммад из Телетля и его родственник наиб ГазиМухаммад были врагами. Даниял-бек, будучи в Илису, убил племянника (сына сестры) генерала Аталар- хана Газикумухского, женатого на Бике ал-Илису, и Агалар-хан тайно дружил с ними обоими. Он многократно устраивал покушения на Даниял-бека с целью убить его, но неудачно. Это еще больше содействовало превращению двоих (ГазиМухаммада и КебедМухаммада) во врагов имама, и это после того, как имам дал им высокую должность. Поэтому имам заточил КебедМухаммада в Дарго после его признания, что он написал письмо Агалар-хану о передаче некоторых селений Дагестана в тайне от имама. Имам захотел тогда уничтожить его, но члены совета не согласились с этим, говоря, что сердца всех отвернутся от имама, если тот убьет единственного набожного человека в Дагестане. Имам отказался от своего намерения, однако КебедМухаммаду не разрешили жить в своем родном селении Телетле во избежание смуты в Дагестане.

Также был смещен с наибства ГазиМухаммад из Телетля, когда имам убедился, что тот встречался с казначеем Агалар-хана в местности, что между нами и Газикумухом. Это всем известно.

Когда Даниял-бек был отстранен от наибства и на его место был назначен ГазиМухаммад, Шамиль приказал убрать имя Даниял-бека со стены отреставрированной по его приказу мечети, и вместо «Даниял-султан» было написано «Даниял-шайтан».

Вот из-за этих событий Даниял-бек, ГазиМухаммад и КебедМухаммад, а также другие стали предателями имама в последние годы Имамата.

Если бы имам обошелся с ними учтиво, чтобы они не почувствовали, они не забыли бы имама. Но когда в сердце человеку нанесена рана, она никогда не забывается.

Среди наибов, которые испортили репутацию себе, находился КурбанилМухаммад из Бацады. Когда его назначили наибом в селение Согратль, население их стало отлынивать от походов и войн из-за тяжести характера и трусости этого наиба. Однажды он выступил со своим войском в окрестности Газикумуха, остановился на возвышении и разбил шатер из бурок воинов на солнцепеке. Наиб начал лакомиться здесь грушами. Когда кумухцы начали наступление, он удрал и оставил фрукты на этом месте, и никак не мог вложить клинок в ножны от страха и растерянности. Несмотря на это, имам любил его, так как тот всегда покровительствовал ученым и набожным людям.

После гибели ревностного льва Хаджимурада Аварского (недалеко от города Нуха) (Добавлено под строкой), БукМухаммада Газикумухского, Гаирбега из Ауха, Ахберрдил-Мухаммада из Хунзаха, чеченца Шуайба, удача отвернулась от имама, и положение дагестанцев пошатнулось, и они стали отступать, куда бы ни направились, и не встречались с русскими. Наибы зажгли огонь гнета ради остальных людей, поэтому сердца отошли от него и повернулись в сторону русских.

Здесь мы заканчиваем нашу хронику изложением заявления дагестанцев превосходному господину, величайшему мусульманину, турецкому султану Махмуду. Вслед за этим идет и заявление Сурхай-хана из Казикумухских правителей персидскому шаху Аббасмирзе. Обращение к султану Махмуду выглядит следующим образом:

«Хвала Аллаху во зле и добре, благословение и мир господину пророков, его роду и его асхабам – благочестивым халифам посланника Аллаха в мирах, тени Аллаха на обеих землях, освободителю стран мира, разъясняющему слова Аллаха, выдающемуся человеку вселенной, вали всех людей, величайшему султану, имаму арабов и не арабов, прославленному, почтенному, Великому, поддерживающему, уважаемому, высокопочтимому султану Махмуду, полному справедливости, великодушия и щедрости. О Боже, поддержи его, о великодушный. О благосклонный, да не зайдет солнце над его государством, поднявшееся над жителями стран, и луна его справедливости, взошедшая над всеми владениями и государствами, да не прекратится тень его достоинства на Востоке и на Западе, при почтении избранного пророка со стороны благороднейших и наилучших потомков. Наилучшие приветы, молитвы, поклоны. Стих.: «Ты не перестал пребывать в величии и преуспеянии, о приют народа при всех обстоятельствах. Ты остался личностью миров, пребывание твое хорошее. Не уничтожили его ни люди, ни джинны, он не был под чьей-либо властью.

А теперь окружили его со всех сторон кафиры, и обосновались на земле его (Дагестане) и в его селах мужланы, вспыхнул огонь смуты, мусульмане лишены права входа и выхода, осложнились дела, исчезли радости, начались странные вещи и удивительные дела: течет кровь, пленяют женщин, страна разрушается, всеобщая порочность, возбуждение и расстройство среди людей, раздоры между правителями, бедствия среди благочестивых, люди стали действовать напрасно, ислам стал странным, в обилии вялость, укрепилась усталость, потемнели лучи, замолчали слышащие, желания оказались в противоречии, наступили великие беды, усилились жалобы, продолжились взаимные притязания, положение наше стало нетерпимым (букв.: земля стала тесной для нас), мы остались во мраке одни над другими, сердца наши едва не разорвались, печени наши чуть не раскололись, глаза плакали, расстроились мысли, произошло то, чего мы никогда не ожидали. Покрылись мраком горизонты, усилились ссоры.

Мы к тебе с мольбой, что бесконечные стычки продолжаются, слезы текут; происходит то, чего никогда не ждали.

Мы народ несостоятельный, малоимущий; мы не в состоянии изготовить оружие из-за отсутствия помощи, из-за отсутствия имущества. Мы посылаем тебе эту жалобу, сообщаем о страшном несчастье. Заклинаем тебя именем великого Аллаха спасти нашу страну и успокой рабов божьих. О опора ислама и защита людей! А мы обращаемся к тебе с просьбой, чтобы ты не предал забвению дела своих подданных, впавши в спокойствие и благодушие, чтобы ты охранял исламские земли от врагов, благочестие людей сунны и общины от злобы людей, обуреваемых капризами, чтобы эти злополучные люди испытали мучения позора за то, что они были охвачены гордостью на этой земле и за то, что они порочны, и чтобы ты проявил по отношению к нам ваши добрые качества, чтобы проявил к нашим делам вашу благосклонность».

(Стихи) (Это слово написано над строкой): «Если мы не доведем до тебя несчастье, то к кому же будет наша жалоба. Именно ты прибежище, или же ты не внимал, когда нас постигло несчастье. Кто же тот, кто внимал этому и слушал?»

Мы доподлинно узнали, что цель этих проклятых захватить Дагестан, чтобы это стало преддверием выступления и овладения вами. Боже сохрани! Нет силы и мощи, кроме как у Всевышнего Аллаха. И имеется в тексте «Султан да защитит его Аллах Всевышний. Подлинно наидостойнейший из подданных своим положением в день воскрешения мертвых. Имам, справедливый друг». И призвал благословенно да благословит его Аллах и приветствует! к имаму этот друг следующими словами: «О Боже! Кто поручает из моей общины что-нибудь и проявляет к ним доброту, будь добр к нему». И сказано: «Подлинно, не истлевает тело справедливого владыки». Это подтвердилось на опыте, когда была вскрыта могила Ануширвана, и тело его было найдено свежим, здоровым из-за благодати его справедливости и его доброты по отношению к неверным.

И говорится: «Кто избегает дел мусульман во всем мире, того избегает Аллах в день воскрешения мертвых». Да дарует нам Аллах спасение от гнева Милостивого и вхождения в огонь из-за почтения к Корану».

Что касается заявления Сурхай-хана Газикумухского, то оно таково: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного. Хвала тому, кто сотворил этот мир в качестве испытания и загробную жизнь в качестве награды. Благословение и привет великолепной жемчужине и его семье, господина этого и загробного миров, питомнику дерева мощи, величия и великолепия, кыбле величия и удачи, счастью, посланному в качестве милости к мусульманам, молнии над нечестивыми, льву наидостойнейшей величественной державы, яркому солнцу наивысшего великолепия, влаге для испрашивающих дождь, сиянию для находящихся в беде, системе преуспеяния выдающихся людей, наивысшему, наиславнейшему господину, принцу (шахзаде), единственному львенку на земле Аббас-мирзе, да пошлет Аллах ему преуспеяние, господину. Услужения, поклоны, сильные желания, приветствия, призывы, страстные желания, так, что не хватает бумаги.

Затем. Я приложил свои силы и возможности, пошел на ужасный риск для восстановления путей веры и разоблачения замыслов проклятых врагов. Мы сражались за веру своими силами и имуществом многократно, мы испытали беды и несчастья, нас постигли бедствия и мучения и все же мы и поныне упорно сражаемся с ними, Война между нами велась с переменным успехом, с подъемами и падениями. Земля стала тесной для нас. И я, и дети мои были в ранах, от которых мы обессилели, и пал мучеником мой самый дорогой сын, услада моего сердца. Он был похоронен как мученик, он стал живым у господина своего, радостным, имеющим все необходимое, достойным похвалы.

Все это лишь укрепило нашу веру, приветствие джихада, решимость. Мы не равнодушны к желанию народа, испытывая боль. Они испытывают боль, и мы просим Аллаха достояние, которое они просили. Он не описал для нас чашу и мы не наслаждались дарами. Мы останавливались на том, что собираются в одно беды, несчастья, обнаружилось лицемерие, появились раздоры, так что мы вышли из своих насиженных мест со своими детьми и семьями, со своими сторонниками. Мы не могли не пребывать среди нечестивых, и сдаться на милость (букв.: «опусканием до покровительства») врагов, отвратительнейших и вреднейших. Мы переселились после того, как посвятили делу джихада свои сердца и души, желая тому, кто в нем (джихаде), нашу добродетель и наше благоденствие. И состоялась встреча между мной и вами Грузии (Гуржистан) Александром, сыном Ираклий-хана, мы приобрели искреннего друга, посоветовались, обсудили, провели доверительную беседу, и мы проявили взаимную искренность, чистосердечие, верность. Наше твердое решение изъявить покорность (букв.: «завязывать пояс службы») твоему величию и твоему великолепному трону. Навечно мы предстаем пред тобой с «шагами» просьбы, поклонения и подчинения. Просьба к твоей великой щедрости, подобной ливню, чтобы оказал срочную помощь (букв.: «оседлал коней быстроты»), пока не погибло дело веры и пока не покроются мусульмане превратностями судьбы. Все народы Дагестана в ожидании восхода солнца твоей удачи и благодеяния, твоего победоносного шествия по этим краям; продолжают усердствовать в твоей прекрасной службе и отвечать на твой призыв, обуреваемые страстью к твоему милосердию, твоей доброте, на твои благодеяния, твою благосклонность; мы призываем на сады их желаний твою помощь. Спешите!

Здесь мы заканчиваем изложение нашей книги «Воспоминания саййида Абдурахмана о делах Дагестана и Чечни». Я записал то, что видел собственными глазами, за исключением незначительных дел, которые я слышал от моего отца саййида Джамалуддина ал Хусайни, муршида тариката в Дагестане. А также от имама Дагестана, отца моей жены, имама, мухаджира, борца за веру, гази, повелителя правоверных Шамиля ал-Гимрави ад-Дагестани.

Не секрет для проницательного и догадливого читателя о положении населения Дагестана и его окружения, особенно об их заявлениях к главе мусульман султану Махмуду и о прошении Сурхай-хана Газикумухского к иранскому шаху (букв.: хромому шаху), что дагестанцы любители смут, войн, убийств, порочности с давних времен, особенно после появления там трех имамов; что их сердца, как видно из посланий, о которых сказано выше, склонны к русским. И им не следует обманываться вычурными заявлениями, которые исходят от них дагестанцев ложно, не искренне.

Искренняя дружба магометанина с христианином невозможна. В этом я не являюсь лицемером.

С приветом. Все. Этим самым закончился наш разговор. Да благословит Аллах нашего господина Мухаммада и его выдающийся род.

Конец. Слава Аллаху и благодарность ему, его посланнику благословение и мир. Написано рукой переписчика автора саййида Абдурахмана, сына муршида Джамалуддина ал-Хусайни ал-Газигумуки ад-Дагестани.

28 рамадана 1285 года (12 января 1869 г.).

Примечания

1

Саййид (сейид) – почетное прозвище потомков пророка Мухаммеда.

(обратно)

2

Газимухаммед (11794-1832 гг.) – первый имам Дагестана и Чечне, руководитель народно-освободительного движения. Происходил он из аварских узденей. Известный дагестанский ученый Мухаммадтахир ал-Карахи писал: «Он, ученый, укрепленный небесной милостью на прямом пути, – Гази Мухаммад ал-Гимрави ад-Дагестани, – да будет свята душа его. Он призывал их к обязательности шариата, действиям в соответствии с ним и к отстранению обычаев адата и оставлению их». Организатор многих военных акций против царских войск. Газимухаммед был автором известного в ученых кругах того времени трактата «Бахир ал-бурхан ли-иртидад урафа'е ад-Дагестан» («Блестящее доказательство об отпадении (от ислама) старейшин Дагестана») с резкой критикой адатов, в защиту норм шариата. Убит в 1832 г. см.: Имам Гъазимухамад. Махачкала, 1992.

(обратно)

3

«В селениях Дагестана и на равнине», – в данном случае имеются в виду аварские и кумыкские земли.

(обратно)

4

комментарий к Корану

(обратно)

5

Джамалуддин Газикумухский – шейх Накшбандийского братства в суфизме, духовный наставник Шамиля, отец автора «Воспоминаний» Абдурахмана Газикумухского. Родился в Газикумухе, умер в Стамбуле (в 1866 г.), где и похоронен. Его книга о сущности суфизма, морально-этических нормах суфия, взаимоотношениях шейха (муршида) и мюрида под названием «Ал -Адаб ал-мардийа фи-т-тарикат ан-накшбандийа» издавалась неоднократно (Порт-Петровск, 1905; Темир-Хан-Шура, 1908, Оксорд, 1986). Перевод на русский язык также издавался в Тифлисе в 1869 г., а перепечатка была сделана в Оксфорде в 1986 г. Переводы сильно отличаются от арабского текста.

(обратно)

6

Иджаза – разрешения на передачу знаний о тарикате своим ученикам

(обратно)

7

Мухаммад-эфенди ал-Яраги (Ярагский) – ученый, поэт, шейх Накшбандийского братства, один из последовательных и энергичных проповедников накшбандийа в Дагестане. Родился в 1772 г. в Юхари-Яраге, ныне урочище в Магарамкентском районе, умер в 1838 г. в селении Согратль, где и похоронен. Его медресе в Юхари-Яраге пользовалось огромной популярностью, в нем учились Газимухаммед и Шамиль. Имам Газимухаммед был женат на дочери Мухаммеда-эфенди – Хафсат. Принимал активное участие в народно-освободительном движении. Автор большого числа широко известных работ, в том числе и «Авар аш-шейх ал-Яраги», изданной в Темир-Хан-Шуре в 1910 г. Имеется краткий биографический очерк ал-Яраги на арабском языке, написанный его сыном. Подробно о нем: Агаев А. Г. Магомед Ярагский, Махачкала, 1996.

(обратно)

8

Аслан-хан Газикумухский (1812-1837), сын Шахмардана. С 1812 г. – хан Кюринский, а с 1827 г. – хан Газикумухский и Кюринский и номинальный правитель Аварии.

(обратно)

9

 Саид Араканский (1764-1834) – известный в Дагестане и за его пределами ученый, руководитель медресе в селении Аракани, где учились многие будущие участники движения Шамиля, в том числе Мухаммад ал-Яраги и все три имама. Крупный знаток арабской литературы. В медресе у него преподавались фикх, логика, философия, астрономия, языки. Он же являлся автором трудов по истории религии и грамматике арабского языка. Сохранилась богатая переписка Саида Араканского. Он был обладателем крупнейшей и богатейшей в Дагестане книжной коллекции. Саид Араканский был противником активных военных действий против царских войск, пропагандировал «мирное решение» взаимоотношений с Россией.

(обратно)

10

Тарки – одно из древних селений Дагестана, расположено недалеко от гор. Махачкалы. Бывшая столица шамхалов Тарковских. Речь идет о крепости Бурная, построенной русскими близ этого селения в 1821 г.

(обратно)

11

Баху-бике, или Баху-Меседу-бике, дочь нуцала Аварии Уммахана (1774-1801), жена Султан-Ахмед-хана, правителя Мехтули, а затем и Аварии (1802-1823), фактическая правительница Аварии (1823-1834). Убита в 1834 г. сторонниками второго имама Гамзата.

(обратно)

12

Авар. Этим термином нередко обозначали не собственно всю Аварию, а Хунзахское (Аварское) ханство, а также само селение Хунзах.

(обратно)

13

К этому тексту дано дополнение на полях страницы рукой автора в первый день месяца мухаррам 1277 г. День рождения Шамиля был по этому счету (календарю). Он родился в 1212 году лунного календаря, который состоит из двенадцати месяцев, однако из-за того, что (там) шесть месяцев неполных и шесть полных. Таким образом, по этому счету Шамиль родился в 1798 году христианского летосчисления. И было Шамилю в этот день его рождения по указанному счету шестьдесят три года и одна неделя. И т. д.

У Шамиля была сестра по имени Фатимат. Она была замужем за (неким) Мухаммедом, который вскоре скончался. Затем она вышла замуж за Хасбулата из Гимры, погибшего мучеником в Старом Дарго в 1264 (т. е. в 1848) году. Так эта сестра утонула в реке. Рассказывали, что Шамиль приказал во время осады Ахульго своим детям, чтобы они покончили с собой, если не будет надежды на спасение, и чтобы они не попались (живыми) в руки русским. Он вручил каждому из них (огнестрельное) оружие или кинжал. Если они не согласны с этим, то пусть бросятся в реку. Они согласились исполнить приказ Шамиля. Поэтому Фатимат бросилась в реку и утонула. У нее от первого мужа Мухаммеда осталась дочь по имени Меседу, которая дважды была замужем; (в первый раз) – за Алимухаммедом из Гимры, от которого родила Гамзатбека, ставшего заложником у русских после битвы в Телетле в 1252 (т. е. в 1836-1837) году. Последний умер в 1275 (1858-1859) году по возвращении из России, в чине капитана, и похоронен в крепости Анджи. От другого же мужа по имени Алимухаммед она родила сына по имени Мухаммед и дочь по имени Муминат, вышедшую замуж за Хусанил (?) Мухаммеда, родственника Шамиля. Все упомянутые выше – родственники Шамиля. «Подлинно родитель, известный горец, управляет садами и владениями, которые обеспечивают ему благостную жизнь».

(обратно)

14

Мухтасиб (араб. «контролер мер и весов», «инспектор») в имамате выполнил функцию контролера и инспектора; мудиры – должностные лица в имамате, в ведении которых было несколько наибств. Должность мудира была введена Шамилем в 1845 г. и упразднена в 1849 г.

(обратно)

15

Араб.: ал-Хамра, исп. Альхамбро; дворец в Гранаде.

(обратно)

16

Гирванка (от русск. гривенка) единица веса, имевшая разную величину в зависимости от места ее употребления. Гривенка равнялась 409 гр.

(обратно)

17

Шамиль был обладателем одной из крупных в Дагестане книжных коллекций. Полным представлением о составе библиотеки мы, к сожалению, не располагаем из-за отсутствия хотя бы простого перечня всех книг. Судьба книг, названия которых нам известны (их около 60) и судьба всей коллекции в целом неизвестна.

(обратно)

Оглавление

  • Предисловие
  • КНИГА ВОСПОМИНАНИЙ
  • Глава 1. О ПЕРВОМ ИМАМЕ В ДАГЕСТАНЕ ГАЗИМУХАММАДЕ ИЗ ГИМРЫ (АЛ-ГИМРАВИ) И О ЕГО ВОЙНАХ С РУССКИМИ
  • Глава 2. О ВТОРОМ ИМАМЕ ГАМЗАТБЕКЕ ГОЦАТЛИНСКОМ (АЛ-ХУЦАЛИ)
  • Глава 3. О ДЕЛАХ ТРЕТЬЕГО ИМАМА ШАМИЛЯ ИЗ ГИМРЫ
  • Глава 4. О НАЗНАЧЕНИИ НАИБОВ И О ТОМ, КАК ОНИ УПРАВЛЯЛИ
  • Глава 5. О МУДИРАХ
  • Глава 6. О ДАГЕСТАНСКИХ УЧЕНЫХ
  • Глава 7. О НАУКАХ, КОТОРЫЕ БЫЛИ РАСПРОСТРАНЕНЫ В ДАГЕСТАНЕ
  • Глава 8. О МУФТИЯХ
  • Глава 9. О МУХТАСИБАХ
  • Глава 10. О КАДИЯХ, МОИХ СОВРЕМЕННИКАХ, ОБ ИХ МИРСКИХ И РЕЛИГИОЗНЫХ ДЕЛАХ
  • Глава 11. О ПОЛОЖЕНИИ МУТААЛЛИМОВ У НАС, ОБ ИХ ОБУЧЕНИИ НАУКАМ
  • Глава 12. ОБ ИЗВЕСТНЫХ МУТААЛЛИМАХ МОЕГО ВРЕМЕНИ ИЗ МУХАДЖИРОВ В НАШЕМ СЕЛЕНИИ ДАРГО
  • Глава 13. О МУХАДЖИРАХ, КОТОРЫЕ ПЕРЕСЕЛИЛИСЬ К НАМ ИЗ РАЗНЫХ МЕСТ
  • Глава 14. О ПОЛОЖЕНИИ В ДАГЕСТАНЕ СОЛДАТ, ПЕРЕБЕЖАВШИХ К НАМ, ИЛИ ЗАКЛЮЧЕННЫХ
  • Глава 15. РАССКАЗ О ДВУХ КАЗАЦКИХ МОНАХАХ
  • Глава 16. О ПУШКАХ, БЫВШИХ В МОЕ ВРЕМЯ В ДАГЕСТАНЕ
  • Глава 17. КАК НАШИ ЛЮДИВЫХОДИЛИ В БОЙ (ДЖИХАД)
  • Глава 18. О ДАГЕСТАНСКИХ СЕЛЕНИЯХ, КЛИМАТИЧЕСКИХ УСЛОВИЯХ (И ПРОЧИХ ДЕЛАХ, ИМЕЮЩИХСЯ В НИХ)
  • Глава 19. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ О ПОЛОЖЕНИИ МАТЕРИ СЕЛЕНИЙ – НОВОГО ДАРГО. О ПОЛОЖЕНИИ СЕМЕЙСТВА ИМАМА ШАМИЛЯ. О СЕМЬЯХ ОСТАЛЬНЫХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ, ЕГО МЮРИДОВ
  • Глава 20. Как имам выходил со своими мюридами на газават.
  • Глава 21. ПЕРЕХОД НА ГОРУ ГУНИБ
  • Глава 23. КАК ПРОИСХОДИЛИ ПЕРЕГОВОРЫ МЕЖДУ КНЯЗЕМ БАРЯТИНСКИМ И ШАМИЛЕМ
  • Дополнение
  • *** Примечания ***