Атмосфера [Марина Евгеньевна Павлова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Приветствую!


Меня зовут Марина. Сим предлагаю для чтения один из текстов, которые двадцать лет пишу в стол. Это сочинение-единственный детектив, после которого поняла, что для криминальных романов я слишком высокомерна. Да я бы и от этого рода деятельности вовсе отошла, но почему-то не могу. Пишу для взрослых и детей, про жизнь, про нас. Желающим желаю приятного чтения!


АТМОСФЕРА


Старинный дом стоял особняком на окраине небольшого городка, спрятавшегося от цивилизации в приграничных областях Южного Урала. Крупные грубо отесанные панели камня, скрепленные согласно городской легенде яичными белками и хранящие на своих неровно выпуклых боках пыль столетий, дряхлыми, однако не казались. Наоборот, от дома исходило ощущение нерушимости и матерой уверенности в победе над временем и любыми ненастьями.

Видал я, мол, и ваши грозы и ваши снега и жаркое солнце, и разницу температур – туда же. Нет, ребята, чтобы меня разрушить вам чего посильней природных явлений придумать придется. А эти ваши сезонные катаклизмы – так, ерунда, баловство одно.

Дом взирал свысока на расположенный на соседней улице, коптящий в его сторону заводик, дым из заводской трубы которого стеснительно обтекал каменный фасад и торопливо улетал прочь. На покатой крыше дома еще сохранились остатки неопределенного цвета антикварной черепицы, а огромные окна, давно лишившиеся не только стекол, но и рам располагались высоко, под самыми потолками и равнодушно взирали на город в один и тот же однажды обозначенный объем пространства.

А городок в лучшие свои времена разрастался в разные стороны, только не в сторону старинного дома. Однако дом вовсе не пользовался дурной славой. Никаких призраков здесь никогда не видели. За триста лет к дому так и не прилепилось ни одной приличной легенды. Никто из старожилов не мог назвать даже имени последнего хозяина этого выдающегося городского сооружения. К дому никогда не относились как к месту, в котором можно жить, ведь никому и в голову не приходило его купить, как не приходит в голову купить «Щукину» – глубокую запруду у протекающую по краю города реки Шустринки или ее омут – Белоомут за городской окраиной.

Дом был данностью, таким же, как вековой дуб на городской площади Магазинов, или как луна, накладывающая сквозь его корявые ветви четкие темные тени на старый асфальт.

Раньше, когда городок еще считался небольшим поселком – в нем принято было жить в бревенчатых одноэтажных избах, полускрытых в кустах сирени, но и сейчас когда поселок вырос и в нем поднялись кирпичные коттеджи, покупателей на старый дом по-прежнему не находилось. Хотя старики и улыбались ехидно – эти ваши новые коттеджики – тьфу, по сравнению со старинным особняком. так себе – коробки спичечные…

И вот однажды в начале лета, которые здесь ничем одно от другого не отличались, потому что в этом тихом населенном пункте, нанесенным на карты Урала крохотной точкой и именем Коптев из году в год ровным счетом ничего не происходило, по городу прошел слух – на старинный дом нашелся покупатель!

В единственной, выходящей по понедельникам городской газете на первой полосе располагалась небольшая заметка. Настоящим сообщаем нашим уважаемым читателям, что пятнадцатого июня 1999 года между городом «Коптев» и господином Крафтом С.В. была заключена сделка. Город продал г-ну Крафту С. особняк, находящийся по улице Вербная, дом под номером один за сумму за сумму сто двадцать тысяч условных единиц. Далее следовал фотографический снимок отдельного листа, прилагаемого к купчей. На той же гербовой городской бумаге широко раскинувшимися в длину и ширину буквами – самодеятельность сверхинициативного юриста городской администрации значилось: господин Крафт С.В. становится полноценным жителем города Коптев и обязуется следовать закону Российской Федерации, а также уставу Горожанина Коптева, по которому каждый гражданин добровольно обязуется… Без нумерации, через точку с запятой числилось несколько предложений, смысл которых сводился к следующему: новый горожанин обязывался быть всенепременно приличным человеком, то есть вести себя во время проживания в городе Коптев – хорошо.

Журналист, один из трех, работающий в газете и готовивший эту статью, много конкретных слов и целых самостоятельных предложений имел сказать по поводу этой сделки, но по здравому размышлению, решил ограничиться информационным характером сообщения. Действительно, прежде чем высказывать свою точку зрения, формируя общественное мнение, желательно, представлять себе, хотя бы примерно, в какую сторону это дело налаживать. А то наформируешь в одну степь, а ветер в другую задует. У маленьких городков своя специфика, здесь люди живут близко. Тут, если на недальновидного журналиста опастятся, то одними смешками до болезни рассудка запросто доведут.

Опять же сказать сейчас хорошо это, или плохо, что единственная имеющаяся в наличие достопримечательность (кроме церкви) оказалась в частных руках, да еще и не уроженца города… Стоп – сказал себе журналист – стоп…

Зато новый хозяин дома в пример многим выглядел так, словно не испытывал ни разу в жизни никаких затруднений и даже сомнений…

Господин Крафт бегло проглядел обе бумаги и тут же не торгуясь и не выказывая никаких возражений, а лишь весело улыбаясь, и буркнув «зэр гут», ее подмахнул. Действительно, почему бы и не подписаться, если имеешь достаточно средств, а также твердое намерение вести на новом месте жительства соответствующий идеально-бумажному образ жизни.

По городу прошла первая информация о владельце с первыми словами – ратуйте, граждане! Теперь старинный особняк принадлежим чужаку – излишне самоуверенному, полному, если не толстому господину неопределенного возраста с седыми висками и рыбье бесцветными навыкате глазами, да еще с бабочкой горлу поперек. Говорит господин высоким, временами даже визгливым голосом, молниеносно отбрасывая длинные пряди светлых, переплетенных с седыми волос и выглядит крайне энергичным и общительным. Многословно отвечая на каждый заданный вопрос и ни на секунду не закрывая рта, господин умудрился сообщить о себе лишь необходимый минимум сведений, требующихся для оформления документов. И более ничего.

Еще немногим позже в дополнении к первому слуху горожане узнали, что новый владелец дома родом из немецкой автономной республики, в детстве проживал в северной столице, продолжал образование в Москве, а в более солидном возрасте долго путешествовал, предпочитая цивилизованный мир Востоку. Но забегая вперед, когда после завершения этой скандальной истории доблестные силы городской милиции пытались выяснить источник этой информации, оказалось, что ни один человек не берется заявить, что слышал хоть что-нибудь подобное из уст самого господина Крафта или имел доступ к принадлежащим ему официальным бумагам. Подавляющее же число городских жителей не только не были знакомы с хозяином дома, но даже ни разу его не видели. Впрочем, число знакомцев названного господина могло на порядок превосходить число «почти никто», если принять во внимание, что часть горожан, пропавших без вести со времени его появления, с большой долей вероятности побывали в его прихожей и прежде, чем кануть в небытие имела возможность так или иначе поприветствовать хозяина. Подобное утверждение стало достоянием общественности гораздо позже и было озвучено лицом, которое в данный момент в городе еще не появилось. Поэтому ему (утверждению), раз уж оно так поторопилось появиться, подходит пока определение «смелое», для любителей существительных же закономерно использование слова – «версия»

В отношении же нового хозяина имели место глаголы и глаголы. Ведь уже в день оформления сделки дом не только получил долгожданного хранителя, но и началась его активная реконструкция. Так, по крайней мере, считали любопытствующие. Работа кипела бурно, и выписанные неизвестно откуда строители управились в рекордные, вызывающие у горожан недоумение, сроки. Действительно, как это возможно отремонтировать, точнее отреставрировать трехсотлетнюю громадину за один единственный месяц, обойдясь стройматериалами, поместившимися в пару-тройку Камазов?

Чудеса – дивились горожане, а кудесники ремонтники, прежде чем покинуть стройплощадку, возвели вокруг дома металлический трехметровых забор. Листы профнастила находили друг на друга в притирку и топились в бетонное. А поскольку вокруг дома стояли обычные на окраинах одноэтажные домики, заглянуть в его двор теперь не представлялось возможным даже с их крыш, разве что с вертолета.

Местные сливки общества нетерпеливо ожидали, но так и не дождались приглашения на новоселье, как и ни разу не смогли заполучить приезжего на собственные торжества. Господин Крафт так же, вопреки ожиданиям, не посетил самый дорогой городской ресторан на площади Магазинов, носящий название «золотой» и служивший местной элите клубом. Городское общество разбирало любопытство и они пытали единственную вхожую в дом даму, еженедельно доставлявшую в дом молоко. Как, да что? К удивлению местных, молочница, после ухода строителей раз в неделю переступавшая порог дома, не находила внутри него никаких изменений. Собственно, прежнее отсутствие рам со стеклами в верхних этажах ни для кого уже секретом не являлось, но тут выяснилось, что строители оставили и холл таким же обшарпанным, каким молочница помнила его с детства, а лестница на второй этаж так и не дополучила до комплекта перил и нескольких ступеней. Потолки тоже не претерпели никаких видимых изменений, лишь углы – место стыка стены и потолка украшали новые, на фоне запустения особенно ярко блестевшие новым металлом толстые скобы. Основания, на которых они крепились прятались где-то в стене или за стеной. И молочница причислила это украшение к конструкции укрепления второго этажа. Более никаких послеремонтных усовершенствований с точки порога не проглядывалось, то есть совершенно никаких. Выходило, что Господин Крафт, впервые пожаловавший в префектуру города в летнем костюме с иголочки, кипельно белой рубашке и дорогущих туфлях цвета топленного молока, поселился в доме, который за триста лет порядком подзабыл, что такое веник, и даже не предпринял не только косметического ремонта, но и черновой уборки помещений. Поверить в это отказывались даже самые «фантазийные» слушатели молочницы, а наиболее откровенные рекомендовали ей протереть глаза и пить поменьше… молока.

Более никто из горожан дальше входной калитки не допускался. Неизвестно почему лишь молоку выпала подобная честь – сразу оказываться в помещении. Договор с хозяином ресторана «Золотой» гласил – еда, согласно утвержденному меню, оплаченная вперед за месяц, доставляется и оставляется в специальном углублении в заборе. Оттуда же позже забирается поднос с грязной посудой.

Хозяин ресторана, вызванный на встречу по телефону, даже удостоился объяснению этой странности из уст самого хозяина. При этом ресторанщик находился за калиткой – на территории города, а господин Крафт внутри – на собственной территории.

Понимаете, я не всегда могу сразу спуститься за едой, а прислуги у меня, к сожалению, нет – быстро и почти без акцента излагал новый ресторанный клиент. Мне, видите ли, удобнее остывшую еду подогреть, чем каждую секунду выглядывать в окошко – не двигаются ли уже ваши явства к моему рту, то есть появился в поле зрения ваш посыльный. Господин Крафт визгливо рассмеялся. А, впрочим, я человек не привередливый, умею и холодную пищу поглощать. Холодная еда – тоже еда. Ха-ха-ха! Голубчик, если бы вы знали, чем мне приходилось иногда набивать мой бир баух, вы бы могли вернуть этому подносу ваш утренний завтрак. Ха-ха-ха! Ах, простите, боюсь это прозвучало несколько грубо. Но вы ведь верите мне, мой друг, я вовсе не хотел вас обидеть. Вы создаете очень приятное впечатление. Их фрое мих… Я рад вас видеть. И всегда рад с вами поболтать. Ха-ха-ха!

Велеречивость господина Крафта, его грубоватое кокетство, вновь сменявшееся великосветской любезностью казались уместными и вполне устраивали всех его собеседников непосредственно во время разговора, но спустя несколько секунд после прощания, каждый начинал понимать, что его заболтали, как последнего дурака, наметав в голову тесные залежи пустых слов и навешав на уши улыбок. И в таком ошарашенном виде отправили восвояси. До посетителя доходило также, что ни на один свой вопрос, просьбу или предложение он так и не получил вразумительноого ответа.

Если добавить к этому, что ответных просьб о проведении каких-либо работ, как то – стирка одежды, уборка дома или посадка цветов от господина Крафта так же не поступало, общение города со своим новым жильцом на этом этапе начало постепенно затухать.

Конечно жители города долго не оставляли надежды познакомиться со своим интересным и даже таинственным соседом поближе, используя разнообразные, многочисленные от безделья способы, но так ничего и не добились. На звонки от наружной ограды немец не реагировал никак, на звонки по телефону обычно вообще не отвечал, а если и снимал трубку, то после первичного «алло» не позволял звонившему даже закончить собственное представление, бодрым голосом с тысячами извинений его прерывал и, ссылаясь на неотложные дела, отключался.

Со временем очередного посетителя, рассказывающего о своем очередном неудачном визите или телефонном звонке, начали потихоньку поднимать на смех, ведь у многих осталось неприятное ощущение изящного издевательства над собственной высокой персоной. Ущемленная гордость плохой стимул к визитам. И даже попытки посещения старинного дома со временем сошли на нет.

Нового владельца – а это показатель, придавали забвению даже на самых бойких болтливых месте – самостийном рыночке на задворках улицы Магазинов – в Докучаевом переулке и улице Ветошная, переходившей в Привокзальную площадь. Рано или поздно людям надоедает перемалывать одно и тоже, а для освежения разговора требуется минимально свежая информация.

* * *

Да… и тут в городе на рубеже лета-осени произошло очередное интересное событие – пожаловал еще один важный гость с твердым намерением выбрать Коптев для долговременного пребывания.

Новый гость заявил, что недвижимость в срочном порядке приобретать не намерен – желает в начала осмотреться и предпочитает пока снять дом, или половину дома. Наученные горьким опытом общения с предыдущим приезжим, администрации города общалась с новым гостем очень осторожно. Однако гость номер два, казался свободным от желания «лепить и утаивать». Вел себя спокойно, был немногословным, иногда, впадал в кратковременную задумчивость и в эти моменты его лицо становилось озабоченным. Но на вопросы отвечал вежливо, с видимой заинтересованностью в установлении контакта. И сообщил о себе следующее. Зовут его Мадьяров Олег Валентинович. Ему тридцать два года. Холост. Детей нет. Занимается самостоятельными учеными изысканиями. Для чего ему и требуется уединение и достаточно большое помещение.

Для размещения книг – пояснил Олег Валентинович. Если мы договоримся и я останусь в вашем городе, мои книжные сокровища доставят в течение двух недель.

Мэр Коптева душевно ответил, что считает своим долгом удобно разместить гостя. Однако, поинтересовался, не собирает ли ученый проводить в черте города какие-либо опасные опыты?

О, что вы – снова улыбнулся молодой человек. Я не экспериментатор – я книжный червь.

Когда приятная беседа уже подходила к концу, приезжий несколько напряг главу городской администрации.

Хочу сразу предупредить, что Мадьяров – не моя настоящая фамилия. Это мой псевдоним, к которому я, так же, как и к длинным волосам, привык со времен моей сольной певческой карьеры. Я понимаю – я человек в вашем городе новый, поэтому предпочитаю сразу сообщить о себе, все, что интересует власти и жителей. Учитывая то обстоятельство, что это я к вам приехал, а не вы ко мне, сочту своим долгом ответить на все интересующие общественность вопросы, в разумных, разумеется, пределах. Ну, вы понимаете…

Ну, что ж – удовлетворенно кивнул мэр. Вы уже выбрали в каком месте города вам хотелось бы поселиться?

А где обычно селятся приезжие в вашем городе, конечно, исключая гостиницу?

Видите ли, в наш город редко кто приезжает на постоянное место жительства – вынужден был признать мэр. Однако месяц назад к нам переехал один господин. О, да. Он даже купил у нас ммм старинный особняк. Не самая дешевая городская недвижимость, знаете ли. Находится дом на северной окраине города, на Вербной улице. Да вам всякий укажет…

И тут молодой человек плохо скрывая волнение попросил описать нового хозяина старого особняка.

Хм. Его зовут Крафт Сергей Оттович. Невысокий полный человек, блондин с седыми висками и как многие блондины светлокожий. Мы немного знаем о господине Крафте. Он очень замкнут, но когда общается с кем-нибудь, то ммм.. производит совершенно противоположное впечатление. Вот пожалуй единственно, что могу о нем рассказать

Значит теперь он Крафт, права была Лариска – пробормотал Олег Валентинович так тихо, что мэр не услышал бы его, не обладай он очень острым слухом.

Мэр снова немного напрягся и внимательно взглянул на гостя. И был удивлен происшедшей с ним переменой. Глаза Олега Валентиновича даже сквозь полуопущенные веки возбужденно заблистали, а руки, державшие паспорт мелко повздрагивали.

Странно как-то – подумал мэр – что это господин Мадьяров, так взволновался – то? У него вид человека, который долго кого-то разыскивал, а теперь напал на след. Книжный червь – говоришь? Ну, конечно…

Вслух же мэр предложил. Если вас заинтересовал наш новый горожанин, то я могу познакомить вас. По крайней мере, попробовать.

От громкого – нет! мэр подскочил в председательском кресле.

Молодой человек тут же извинился. Простите, я немного перенервничал в дороге… Я вижу – вы человек умный и я признаюсь вам. Я действительно разыскиваю одного человека. Но прежде контакта я должен убедиться, что это именно тот мужчина, которого я ищу. Поэтому сейчас наша встреча преждевременна. Она … должна стать сюрпризом, хотя бы для одного из нас.

Мэр поежился в кресле. Звучит немного зловеще. К тому же зачем выбалтывать свой секрет первому встречному. Не понимаю.

Олег Валентинович снова будто услышал мысли мэра и счет нужным объяснение продолжить.

Как я уже сказал, я стараюсь быть откровенным. Мне все равно пришлось бы наводить справки и вам тут же сообщили бы. Так что разница здесь только в том, сам ли я скажу или за меня скажут… К тому же мне возможно понадобится ваша помощь…

Ого – уже серьезно напрягся мэр. Похоже на вверенной мне территории начинает разворачиваться несанкционированная, чужая драма. Или, как выражается моя доченька Неллечка – горячая разборка.

Скажите, Олег Валентинович, с какой целью вы разыскиваете этого человека? И что вы предпримите, когда его найдете? Этот человек чем-то провинился перед вами? Не готовите ли вы для него какой-то устрашающей акции? Простите, но я спрашиваю не из праздного любопытства. Это мой город. У нас только речка Шустринкой называется, а сами мы привыкли жить размеренно и спокойно и я не могу одобрить…

О, не беспокойтесь – очень искренне перебил мэра Олег Валентинович – положительный результат при розыске этого человека окажется, вне всякого сомнения, на пользу вашему городу. Я разыскиваю его с самыми благими для общества намерениями…

На этом месте молодой человек сам себя прервал, поднялся на ноги и покинул кабинет мэра, оставив его хозяина во встревоженной растерянности. Последняя фраза гостя тоже не давала мэру покоя.

Какая-то она трехярусная – размышлял мэр. С двойным подтекстом. Ну, предположим, я искал бы своего друга, ну там девушку, тетю. Я прибыл бы в какой-то город, зашел в администрацию и так бы прямо и заявил. Ищу друга, девушку, тетю. Фамилия такая–то, приметы такие-то. У вас она не проживает?

А тут тумана полная поляна. И в то же время какая-то болотная откровенность. Странный он какой-то этот Валентинович. Сперва приехал бы, осмотрелся, а вопросы… обычно их задают в самом крайнем случае. А то насторожил меня, с толку сбил, заранее – надо, не надо помощи попросил. Разве так дела ведутся? Или я чего-нибудь недопонимаю?

Мэр покачался немного в уже и так сильно раскаченном кресле и вспомнил недавнее время, когда мечтал, что бы в их захолустный (чего уж там сам с собой лукавить) городишко приехали новые интересные люди. Внесли бы так сказать свежую струю в однообразное прозябание, рассказали бы как в других городах люди живут. Живые приезжие – это ж тебе не телевизор. Первоисточник, носители информации. Да и опытом, может, каким поделились бы…

На людей не угодишь – критикуя себя в массе – любя, размышлял мэр. Вот те пожалуйста, прибыли сразу две интересные личности. И в этой связи наш город, похоже, стоит на пороге каких-то… приключений. И приключения эти, опасаюсь я, веселыми не окажутся… Ну и на кой тебе была нужна эта струя? Жили себе спокойно…

Могу я что-нибудь в этой связи со своей стороны предпринять – спросил сам у себя мэр и сам себе ответил – не могу, а обязан. Он потянул к себе телефонную трубку и сказал в нее – Надежда, майора Ефимова ко мне.

У Коптева был чуткий мэр, но даже его чуткость была не настолько глубока, что бы измерить все грядущие события.

* * *

Ее звали Полина. И в этом году ей исполнялось двадцать четыре. Довольно высокая, худышкой не назовешь, но вся какая-то удивительно ладная. И главное в ней не милая, но у общем-то не особенно выдающаяся внешность, а невероятное обаяние и не менее невероятная особенность с первого же взгляда вызывать уважение, симпатию и все другие подобные чувства. Все, кто Полину знал или хотя бы раз с ней разговаривал первой фразой описали бы ее так – абсолютно уравновешена. В наш психованный век даже в провинции редко встретишь настолько спокойную несовременную красоту. Все в ней – темно-русые густые волосы – обычно коса, сильное тело, чистая матовая кожа и умные серые глаза говорили о здоровье человеческого комплекта – тела и души. Никакой суеты, никаких скороговорок, никакой грубости. Уважение к себе и окружающим. Такт.

Эти ее качества анализу поддавались, а вот разобраться в причине необыкновенного обаяния не представлялось возможным, хотя охотники – местные аналитики время от временя находились.

Полина им помогала – старалась серьезно отвечать на вопросы хмурящего лоб исследователя, но что можно ответить, когда у тебя настойчиво интересуются – Поленька, да что в тебе такого особенного?

Так или иначе, но люди отогревались душой рядом с Полиной. Находясь с ней, человек успокаивался, отпускал от себя свои и чужие обиды. Ему больше вообще не хотелось ни с кем выяснять отношение, жаловаться, кричать. Многие чувствовали себя отдохнувшими после общения с ней, у некоторых даже головная боль проходила и отпускали хронические болезни. И у всех без исключения поднималось настроение. А Поля никаких пасов над гостями не производила, занималась своими обычными делами, перекидываясь с посетителем малозначащими словами.

Людям, хорошо знающим Полю, даже в голове бы не пришло рассматривать девушку с позиции красоты. Ей почему-то никто и никогда не говорил – ах, Полечка до чего же ты хороша. Или – до чего же у тебя красивые глаза, волосы, уши.

Если бы какого-нибудь горожанина Коптева попросили настоятельно ответить на вопрос – красива ли Поля? Он скорее всего затруднился бы с ответом. Или сказал бы – а при тут красота? А чужак, увидевший ее мельком и на приличном расстоянии в свое первое впечатление возможно добавил бы– симпатичная девушка, только какая-то медлительная, заторможенная, что ли.

Полина росла в обычной семье. Отец рабочий последнего не обанкротившегося в городе дымящего скобяного заводика, мать – портниха, долгое время работающая надомницей. Отец трудяга, в меру пьющий, мать сноровистая, умеющая ладить с людьми. В общем, приличная семья, но ничего выдающегося. Еще у Поли имелся младший брат – Феденька с характером и атрибутами пятнадцатилетнего сорви головы. Только у одного него поворачивался язык называть сестру Полькой. Федор сестру очень любил, но из какого мальчишеского упрямства свои чувства прятал и старательно не замечал ее многочисленных достоинств. Он прекрасно ориентировался в своей подростковой жизни. Умело маневрировал на уроках, за словом в карман не лез, а если по его мальчишескому соображению требовалось кому-то дать в лоб, никогда не дрефил. Полина, как человек, наделенной такого уровня добротой и обаянием как-то не вписывалась в его жизненную мальчишескую философию и поэтому действовала на него несколько деморализующе. Феденька сестрой дорожил, он просто не знал, как с ней обращаться. Хрустальная ваза в руках подростка – вещь хрупкая, да он и сам это прекрасно понимал.

Чаще всего Федор просто закрывался от сестры, явного уважение ей не выказывал, но, в самых важных вопросах действовал в соответствии с ее советами, никогда в этом не признаваясь. Федору не пришло бы в голову оспаривать ее влияние в глазах окружающих или ревновать к ней родителей. Он никогда не признался бы в слух, что он – парень отдает своей сестре Польке пальму первенства как в рассудительной, так и эмоциональной деятельности, но в глубине души – пусть левой рукой и из-под полы, но все же отдавал. С очевидным спорят только дураки, а Феденька дураком не был. К тому же для самоуважение у него оставалось еще некоторое физическое превосходство и поддержка в подспудном желании собственного совершенствование для конечной цели – многия заслуги и достижения в глазах окружающих такого же высокого авторитета.

Полина же, как и положено свободной личности Феденьку открыто любила, при необходимости по матерински журила и серьезно вникала, оставляя любое срочно занятие, если брат как бы мимоходом у нее что-нибудь спрашивал. Семья Полины и Феденьки и вообще относилась к вымирающему виду – разговаривающему, ее члены привыкли друг с другом общаться.

Даже Федор, прежде чем испариться вечером из дома, какое-то время и по доброй воле долго просиживал за обеденным столом, широко растягивая чаепитие, будто китайскими палочками пил.

Полина же часто думала – что, жизнь без своего родного города, где все тебя знают и ты знаешь всех, без этих каждодневных вечерних посиделок под старой с бахромой лампой – это была бы уже совсем другая жизнь. И как Поля сильно подозревала – не настолько уютная.

Когда Полина только закончила школу, то собиралась по совету учителя черчения ехать учиться на дизайнера. Уезжать она намеревалась сразу после получения аттестата. На осмотреться, подготовиться нужно время. Но как только горожане об этом прознали, началось тихое светопреставление. Каждый человек, от мала до велика, состоящий с Полиной хотя бы в отдаленном родстве или кратковременном знакомстве, считал своим долгом провести с ней душещипательную беседу – кто же теперь будет работать в попечительском городском совета (без нее непременно все развалится), кто заменит ее в дружине на городских танцах (при ней ребята и в самом деле не слишком задирались), а частные вечеринки, а близкая или дальняя родня, в общем «и на кого же ты нас ууу покидаешь».. Отдельный человек высказывается – это понятно и в подобном ключе даже приятно. А когда плачется едва ли не половина города, это уже называется – оказание давление.

Разве они не понимают, что ставят меня в неловкое положение – размышляла Поля. Ответить – спасибо за любовь, я все же поехала – как-то язык не поворачивается. А если я не уеду, возможно, лишу себя интересного будущего.

А дома Поленьку ждали глаза родных. Родные, правда, ничего подобного не говорили, и даже громко советовали ехать, старательно пряча грусть. Но… И Полина не уехала.

Любимые горожане еще раз прошли по ее судьбе своей городской обувью. Да, теперь речь шла ее личной жизни. Полина бабушка Антонина Петровна – вполне современная бабулька легче многих ее сверсниц говорящая на тему интимных проблем постоянно твердила внучке – Поленька, ты зря тратишь жизнь. Карьеру не делаешь – значит рожай. Найди себе кого поприличней и занимайся, чем замужней женщине положено. Выбор у тебя, какой ни у кого в городе – все женихи твои – только пальцем ткни. Ах, какие у тебя дети родятся! Умные, красивые, добрые -загляденье. И если хочешь знать, ты просто обязана нарожать побольше народу – это ж наш городской генофонд. А то у нас скоро одни детки веселых ужинов и воскресных пахот останутся. Представляешь, город дебилов!

Антонине Петровне в правоте не откажешь. Но количество не означает качество, а качество подходящих Полине по возрасту городских парней оставляло желать лучшего, да и числом было не слишком велико.

Но Полина все же влюбилось. В семнадцать. Она танцевала с ним – своим одноклассником Николенькой на выпускном бале и ничего не замечала вокруг. Тихонько смеялась счастливым смехом и очень радовалась, что такой красивый и умный парень – самый красивый и умный в школе не отходит от нее не на шаг. Но парень оказался слишком умным. Как только на него посыпались упреки, придирки и вразумления типа – да кто ты такой, что б встречаться с нашей Поленькой? Он очень быстро ушел в тень, а потом переключился на ее ближайшую подругу – Нелльку – дочь мэра и самую богатую невесту города. Полина слез не лила, ну разве самую малость. Она все поняла правильно, она видела, как Николенькины глаза приклеиваются к ней при встрече и с каким трудом от нее отрываются.

И бабушка Антонина Петровна успокаивала, как могла. Да, это тоже проблема. Знаешь, когда люди кого-то любят, они хотят чтобы этот человек принадлежал им всем, то есть не принадлежал никому. Они по доброй воле никого к тебе не подпустят, не отдадут кому-то одному. На любого нашего парня, пожелавшему получить тебя в единоличное пользование городские навалятся всем скопом. Они будут прочищать ему мозги до полного снесения головы.

Поленька, ты у нас общественный и бесполый человек. Это твоя плата за всенародную любовь. Твоему избраннику придется изрядно попотеть, чтобы выдержать давление. Тут надо кремнем быть, а Николай твой того… прости господи слабоват. Ему не потянуть. Сама видишь, тут еще дело до дела не дошло, а он уже в кусты улез. И ты его из сердца выкинь. Не пара он тебе, не твоя судьба. Вот погоди, придет к тебе еще Человек. Никого не побоится, против всех встанет. Уверенность от него властной волной пойдет и всех ропщущих в повиновении согнет. И не ты станешь его успокаивать, сопли подтирать, а он сам тебя всегда уговорит-утешет, из любой неприятности вытащит и все ему будет нипочем и не страшно. Вот такого жди. Такому парню наши тебя, пожалуй, отдадут.

* * *

Поленька улыбалась грустно и глядела из окошка на улицу. Ее взгляд часто притягивал дом через дорогу. Поленька жила напротив старого особняка.

Обычно их Вербная похвастаться оживленным движением не могла. Поэтому, когда произошло это самое первое происшествие, которое, в общем-то могло оказаться и простым недоразумением, его наблюдали достаточно много людей. Как зрители в театре стараются рассмотреть рабочего, мелькнувшего по пустой сцене по какой своей профессиональной надобности…

* * *

Однажды, примерно через полтора месяца после прибытия в город первого гостя, перед его домом появился незнакомый человек, которого привез один из городских бомбил на своих жигулях. Надо сказать, что таксомоторный парк в городе отсутствовал, и его открытие в связи с явной нерентабельностью в ближайшее время не ожидалось. Городская администрация смотрела на желающих на свой страх и риск подработать спокойно. Сперва нужно создать достаточно рабочих мест, а потом уже требовать, чтобы люди оформляли свои отношения с государством в соответствие с законодательством. А когда последний заводик на ладан дышит, пусть и извозчики-горожане зарабатывают как умеют, а нуждающиеся в перевозках имеют возможность эту услугу получить.

Вот один из таких частников Васька по кличке «запорожец» однажды утром и выгрузил у ворот старинного особняка из своих стареньких жигулей некого господина. Гость имел несколько чопорный вид, был одет в черный пиджак старого образца, ткань которого одна из соседок назвала кримпленом, а так же черные же, но уже шерстяные брюки. В руках Васькин пассажир держал потрепанный кожаный портфель, а на его носу висели старого же образца очки, напоминающие пенсне. С легкой руки Васьки «запорожца» приезжий получил кличку профессор. И городские, обсуждая эпизод его прибытия так его и называли.

Пассажир, отмалчивающийся всю дорогу, несмотря на настойчивое желание водителя, как только тот узнал о пункте назначения, выведать у него что-нибудь о цели визита и о самом Крафте. Прибыв на место, неразговорчивый «профессор» попросил его подождать. Васька с готовностью согласился, но потребовал деньги вперед. Строгий пассажир заплатил только за поездку в одну сторону и выбрался из салона. Несмотря на это Васька решился ждать.

Профессор уверенным шагом подошел к глухой чугунной калитке и позвонил. Подождал немного и позвонил еще. Когда он повторил эту манипуляцию с длительными перерывами еще несколько раз, Васька счел нужным к нему подойти и почесывая в затылке предупредить, что уважаемый гость может вовсе не дождаться хозяина. Этот мужик ваще никому не открывает – объяснил Васька.

Профессор удивленно переминаясь с ноги на ногу и опустив руку из положения «на весу», ответил, что его здесь ожидают и дверь откроют непременно.

Вам виднее – согласно кивнул Васька и вернулся на водительское место.

Однако, спустя час гость все еще топтался около калитки, а со стороны дома не раздавалось никаких звуков.

Потихоньку к особняку потянулись люди и кто-то из соседей, видя насколько профессор устал от ожидания, посоветовал ему обойти вокруг дома. Мол, если его ждут, то возможно с другой стороны? Правда, за домом пустырь и дальше овраг, а никакой калитки с той стороны забора нет, но кто этого чудаки немца разберет? Может у него и тут все ни как у людей. Чудак – он и есть чудак.

Профессор сомнительному совету обрадовался и нетерпеливо зашагал вправо от особняка, в узкий проулок с забором соседнего бревенчатого дома.

Худая фигурка гостя черным пятнышком мелькнула несколько раз между железом и досками и… никто из городских его больше никогда не видел. Посетитель в кримпленовом костюме исчез, провалился, испарился.

Люди любопытствовали и не расходились до вечера. Однако голод разгоняет и не такие интересные сборища и народ потянулся на ужин, к аппетитному запаху своих кухонь.

Сначала, отбыл, испортив воздух Васька, использующий, обормот, резиновую прокладку и заливающий в бак своего «Жигуля» низкооктановый бензин, который на единственной в городе бензоколонки пайщика мэра и так таял октаном примерно до восьмидесятого.

В разные стороны сквозь не успевшее еще выветриться облачко вонючего смога потянулись к плитам гонимые долгом хозяйки. Последними, давя окурки кирзухой, разошлись мужики – природные несплетники.

На следующий день город гудел слухами, которые уплотнив людские ряды, в итоге выплеснули Ваську «запорожца» в дверь кабинета Ефимова. Народ подталкивала мужика локтями и требовал – давай, рассказывай. Тут вона, власть заседает, пущай разберет, куда этот немчура, профессора подевал. А ты Ефимов пораскинь мозгами чуток, будя тебе с одними алкашами воевать.

Ефимов к народу завсегда человек уважительный. Он, внимательно выслушав Ваську и задав несколько вопросов, распорядился напечатать в газете объявление – просьбу объявиться людей, которые видели профессора позже девяти часов вечера вчерашнего дня и особо просил прийти тех, которые могли присягнуть, что видели профессора, входящем в сад Крафта.

Людская молва пошебуршала еще немного и предъявила деда Сергея – грозу местных мальчишек, старательно входившего в антагонизм со всеми последними поколениями городской детворы.

Дед Серега в центре внимания не растерялся, он поправил военный френч, стряхнул с галифе крошки табака самосада и солидно сообщил по сути дела, что где-то, примерно, в районе программы время или около того видел худого антеллигента, перелезающего железный Крафтовый забор, используя ветки вплотную росшей к забору липы. Дед Серега, довольно часто уличающий хулиганов в подобном проникновение на чужую территорию, правда не взрослых, а подростков, хотел и в этот раз громко возмутиться, но разглядев солидный возраст татя и учитывая, что человек прется в чужой сад еще при свете дня, ограничился коротким – эй, милок, гляди портки не разорви!

Антеллигент, по словам деда Сереги, в этот момент болтавшийся сосиской на ветке еще по энту сторону забора сильно застеснялся, покраснел лицом и постарался побыстрее закончить экспансию. Он изловчился, подтянулся и закинул ноги на ближайший железный лист. И еще через несколько мгновений дед Серега услыхал звук приземления с треском и дальше скорые шаги пожилого хулигана по другую сторону забора, удаляющегося характера.

Ефимов спросил свидетеля, как далеко от него происходила сцена покорения железного забора. И дед Серега ответил – недалече, шагов с тридцати. Ефимов спросил так же – не заметил ли дед Серега что-нибудь в руках того человека. И получил ответ – говорю ж тебе, уцепился за ветку обеими руками – того гляди сорвется, по всему видать – совсем не умеет человек по заборам лазить. Тогда Ефимов решился на проведение следственного эксперимента. Деда Серегу вывели в милицейский двор и установили на одной месте раздолбленного асфальта. На другое место, старательно отсчитав тридцать шагов, встал Ефимов. И попросил деда Серегу определить выражение его лица.

Хмурится, морду вверх тянет – как все начальники – не задумываясь окрестил улыбающего Ефимова свидетель.

Говоришь, покраснел интеллигент? – с сомнением протянул Ефимов – а ты дед ворону на дереве от человека отличишь?

Дед Серега такому недоверию оскорбился. Я говорит – чего надо завсегда разгляжу. А тебе – Фоме неверующему никаких показаниев больше давать не стану. После чего развернулся обиженно и громко топая тяжелыми сапогами, гордо удалился.

Ефимов показания плохо видящего свидетеля поставил, конечно, под сомнение, но люди встали на сторону старика. Может про красноту дед Сергей и зря ляпнул, однако человека тоже понять надо, он всю жизнь пацанов срамит, да только никого до сей поры не застеснял, охота, может человеку помечтать, раз в жизни рассказать, что не зря слова тратил, а хоть кого в краску за хулиганство ввел.

Других свидетелей Ефимов не дождался, однако, под давлением общественного мнения, господину Крафту все-таки позвонил. Для звонка от властных структур, немец сделал исключение и диалог состоялся, правда в обычном ключе. Ефимов, выслушав десятиминутную суетливую, развеселую и пустую речь с соседнего конца провода, установил таки, что никакого визитера уважаемый хозяин забора в глаза не видел. Насилу собирая загипнотизированные мозги в одно целое, майор задал еще один прямой вопрос – звонили ли Крафту в дверь вчера, начиная примерно с обеда и до вечера. На этот вопрос господин Крафт ответить затруднился, уверял, что проводил в подвале какой-то шумный эксперимент, поэтому никаких звуков вообще не слышал. Однако, поскольку разрыв во времени был значительный, он должен был слышать звонок, закончив опыт и вернувшись в комнаты. А раз не слыхал, значит никакого звонка, выходит и не было. На том они и расстались.

Ефимов, ну ты же не дурак, мы же все там стояли и профессор при нас звонил. А вот если немец этот звонок специально попортил – это дело совсем другого рода. Не нужен был ему этот профессор в посетители. А ты, небось лучше нас знаешь, как с ненужными посетителями поступают. Каюк – и нет профессора. Скажи, ты – дубовая голова, как бы он никого не встретив из города выбрался? Ночью на шоссе ни одна попутка не остановится, да до шоссе еще и добраться надо, ни на кого не налетев. А уж вокзал – то и подавно со всех сторон простреливается. Скажи еще – профессор на воздушком шарике с крыши улетел. Не положено тебе милицейский ты начальник в сказки то верить.

Следующий звонок Крафту достался Ефимову дорогой ценой. Ефимов не дал Крафту и рта раскрыть, переводя на одном дыхании с приветствия в просьбу. Майор просил хозяина особняка разрешить властям осмотр дома на добровольных, так сказать, началах.

Крафт выразил горячий протест и объяснил свое нежелание помочь следствию наличием в доме большого количество дорогого оборудования. Господин ученый выразил сомнение в том, что от него что-нибудь останется, если руки, привыкших совсем к другим инструментам милиционеров, станут к нему прикасаться. В этом ключе, Крафт задал два вопроса, обучены ли подчиненные майора работать с пинцетами? И готов ли Ефимов, подписать документ, согласно которому, город обязуется даже не деньги возвратить, а само один в один утраченное во время обыска оборудование. Разумеется – вежливо уточнил немец – документ, в котором я проставлю сумму морального ущерба будет заполнен отдельно.

Ефимов затруднился с ответом. Зато речь Крафта снова полилась мощным потоком, из которого Ефимов понял только, что все оборудование немецкого производства и как многие сверхточные инструменты, довольно хрупко. И даже самое простое из них, как то – специальные подставки под отдельные детали стоят ого го го. Затем Крафт и Ефимов тоже расстались.

Ефимов не стал советоваться с мэром, он и так знал, что тот скажет. Денег нет.

Ефимов уважал мэра за оборотливость, но в некоторые моменты его так и подмывало спросить, как это так получается – городской бюджет постоянно пуст, а закрома личного хозяйствагосподина мэра ломятся от изобилия. Ефимов, которого только годы службы немного обломали, характер имел взрывной и каждый раз ощущая легкое подергивание верхней губы, старался разговор, во избежании последствий свернуть, поэтому мэр и в этот раз не услышал едва не сорвавшийся с нервных губ вопрос – а не мог

бы ты, хапало чертовое не все себе загребать, а и городу хоть немного оставить?

У нас же совсем нету финансового маневра – в который раз сетовал майор. Ведь случись что – сколько народу положим, голодом уморим. Стены в КПЗ того и гляди осыплются, ладно алкашня разбежится, а если кого серьезного охранять придется. Тогда как?

От насущных потребностей, Ефимов снова вернулся к Крафту. И начал «искать», стараясь, что бы обида на немца не уводила его от непредвзятости.

Значит так, версия первая – Крафт заманил к себе (заставив лезть через забор) некого своего знакомого, возможно врага, по утверждению последнего ждал его, чтобы чуть ли не при все городе устранить, ну или скажем изолировать.

Ефимов хмыкнул – с самого начала некуда не лезет. Какой дурак пойдет по такому наиглупейшему пути? А Крафта даже дураком не назовешь. Существует бесчисленное число других вариантов, неужто недурак Крафт выбрал бы самый неподходящий? Рискуя к тому же тем, что я с моей гвардией тем или иным способом проникну в дом и обнаружу там живое или бесчувственное тело? Зачем немцу прибивать кого-то в собственном доме, соображая куда потом девать труп, когда вокруг города леса, леса и болота. Ну? Нет, глупо, совсем глупо.

Значит остается одно – кто-то подставляет господина немца под серьезный монастырь. И в этом смысле других нет вариантов, как человек из его же – немцева мира. Человек, ориентирующийся в городе и не рискующий своим «чужим» лицом вызвать в этой ситуации какие-то подозрения. За этим Мадьяровым нужно присматривать, да и ловкачу мэру, он с самого начала не очень приглянулся, уж чего-чего, а в людях мэр разбирается, иначе бы не наловчился так обувать. Вот в эту степь внимание и направим, а немец, он хоть гад ученый, а тут, похоже, не причем.

Ефимов наметил кое-какие конкретные мероприятия относительно Мадьярова и немного успокоился.

А я молодец – похвалил себя майор, характер свой в узде удержал – к немцу не полез, мэра – не послал. Право слово – молодец.

Молодец Ефимов отгонял от себя одну противную, приставучую мысль – так куда, собственно говоря, подевался профессор?

Город же повоевал еще немного в сторону всякого рода начальства, но так, как желающих платить за удовольствие засунуть свой нос в секреты немца, в итоге не нашлось, понемногу поуспокоился.

В это время дочь мера в очередной собралась замуж и это событие заполнило умы горожан.

* * *

Брат Полиньки Федор вихрем ворвался в гостиную, поглядел на сестру, склонившуюся над черной юбкой – материным заказом и спросил на бегу – к Нельке идешь? Федор обычно точно знал, где в данный момент находится сестра. Если позволяли условия старался невзначай оказаться поблизости. Но если бы ему указали на эту его привычку, он очень удивился бы. Я? За Полькой хвостом? Ты чего, дурак?

Поленька, следуя глазами за неуемным братцем, ответила – да наверное пойду. Она звала.

Ха-ха-ха – звонко рассмеялся Феденька – хана Нелькиному жениху. Пятому. Тоже мне пять раз невеста.

Нелька считала Полиньку своей лучшей подругой. В течении школьных лет она старательно отваживала от Полины всех девчонок, желающих с ней дружить. Она заслоняла Полю от потенциальных подруг во время школьных перемен и неотлучно находилась при ней вечерами. Уроки они тоже делали вместе. Нелькины родители эту дружбу поощряли, замечательно, когда приятельница дочери абсолютно надежна и стоит исключительно на добрых позициях. Хотя девочка, конечно, немного ммм. не нашего круга, зато заслуженно пользуется уважением, ну и так далее.

Семья мэра устраивал всякие вечеринки для избранных, но даже и без них, когда девочки после школы занимались у Нелли, никому из других детей туда хода не было. В общем Нелли было слишком много, она постепенно заполнила вокруг Поли все пространство и считалась ее штатной лучшей подругой.

Первое серьезное испытание девичьей дружбы произошло не тогда, когда за Полиной ухлестывали подавляющее большинство городских мальчишек, а за Нелей в всвяз с не отросшем практитизмом – никто и даже не тогда, когда Николенька переметнулся к Нельке, а когда Нелька, собралась замуж совсем за другого парня – богатого наследника из соседнего города.

Полине Нелька обычно говорила правду. Она и объяснила – он урод, конечно, но родители достали – хочу независимости. Когда Полина, которая ни разу не видела, чтобы Нелины родители хоть в чем-то притесняли дочь, попробовала возразить – мол, тебе нет никакой необходимости выходить замуж «за деньги» у тебя своих достаточно. Поссорилась с родителями – помиришься. Это же не повод ложиться в постель с чужим человеком.

Нелька быстро и коротко возразила – не понравится – разведусь. Зато потом своим домом жить буду.

Помолвку отгрохали со всей пышностью. Не только местная, но даже одна из областных газет дала большую статью с фотографиями счастливой пары.

Жених, утянутый в специальный сильной похожий на корсет костюм вел себя во время званного обеда очень странно. Он не глядел на невесту и даже не поднимал глаз на произносящего очередной заздравный тост. Больше всего его интересовал собственный бриллиант шириной почти во всю печатку. На его упитанном лице отражалось мученье и он не дождавшись окончания обеда и ни с кем не прощаясь, унесся на выездном мерседессе, не тратя времени ни на поиски родителей, ни шофера. С концами.

Ситуация разъяснилась, когда выждав пару недель бывший Нелькин жених нагрянул в небогатый Полин дом и сразу прямо на пороге предложил ей руку, сердце и наследный капитал. Чем совсем смял и без того суетливое действо знакомства. Члены ужинавшей в это время семьи пришли в волнение, Полина от неожиданности поперхнулась крошкой хлеба и только руками замахала, а выпроваживал отвергнутого жениха ехидный Феденька. Когда машина начала отъезжать – он довольно зло крикнул вслед. Ишь чего захотел, боров жирный!

Конечно, Полин отказ никакого значение для Нелли не имел, а имел, что называется сам факт обращения – скандальный и обидный. Но Нелли с этим справилась. И справилась бы еще быстрее, если бы не пересуды. В конце концов дочь мэра выбрала наиболее эффективный способ закрывания чужих ртов. Завела себе нового жениха. И начала им громко гордиться.

Нелли вообще обожала гордиться. Я – натуральная блондинка – гордо заявляла она, на моих волосах только несколько высветленных «перьев». И без всякого перехода – у меня самая дорогая в округе машина и самый большой дом! Еще она гордилась отцом – удачливый бизнесменом и толковым политиком, матерью, которая оставалась молодой, имея склонную к полноте фигуру. Худые и так долго не стареют, а вы попробуйте носить на себе девяносто кило и не заработать целлюлита! Ну и так далее.

Когда судьба второй помолвки постигла участь первой, Нелли уже имела опыт выхода из щекотливой ситуации и пережила ее легче.

Полина тоже приняла собственные меры – на третью помолвку не пошла. Благодаря этому, третья помолвка едва не закончилась свадьбой, но свадьба все же не состоялась по причине, не имеющей к Полине никакого отношения.

Четырежды невестой Нелли пробыла совсем не долго и сама отказалась выходить замуж.

И вот теперь неунывающая Нелли объявила, что снова хочет попытаться добраться до загса бракосечетаний и услышать наконец личной к ней обращенный марш Мельденсона.

Когда Полина осторожно вошла в столовую дома мэра, оказалось, что за богато сервированным столом находились только трое членов Нелиной семьи и Полина – единственная гостья. Лица у всех были немного удивленные.

Не успел слуга наполнить бокалы шампанским, как Нелли в легком пестром наряде резво вскочила с места и торжественно объявила – сегодня мы справляем мою помолку!

Сидящие за столом люди интуитивно обвели комнату взглядом, а Нелина мама, давно привыкшая к дочкиным сюрпризам даже скосила взгляд под стол.

Нелли громко рассмеялась – нет, мамочка, все верно, моего жениха здесь нет. Не удаются мне что-то помолвки с присутствующими женихами. Долой неудачную практику! Сегодня я собрала вас, что бы объявить. Я влюбилась в господина Мадьярова, недавно переевшего в наш город и хочу выйти за него замуж!

Мама открыла и закрыла рот. Присутствующие в пустом звуке прочитали одинаковый вопрос – а господин Мадьяров об этом знает?

Хм… – откашлялся мэр, а хм… господин Мадьяров… он хороший человек?

Понятия не имею – опять звонко рассмеялась Нелли. Я с ним еще ни разу не разговаривала, только видела его пару раз в «Золотом». Но по-моему он очень и очень приличный. Ты же не хочешь, отец, что бы я вышла замуж за какого-то местного парня. Ты сам говорил – они мне не ровня.

Ну, что ж – осторожно протянул огорошенный родитель. Нам нужно узнать этого господина поближе и тогда…

Никакого тогда – обрезала дочь – он мне нравится и этого вполне достаточно. И сейчас мы должны решить, как лучше меня ему подсунуть, то есть я хотела сказать – представить…

* * *

Поленька сидела на последней ступеньке крылечка, щурилась от нежаркого осеннего солнышка и листала модельные журналы. Они тяжелой кипой давили на ее колени и она снимала с себя их по одному, чуть уменьшая груз. Поленька искала решения. Дама, заказавшая «непременно мини юбку» возраст имела солидный и главное не могла похвастаться изящными ножками. Но дама была глубоко влюблена и, как поняла Поля, хотела получить нечто фривольно-игривое, что ассоциировалось в ее представлении с куражом мини наряда.

Вот – ткнула наконец пальцем в страницу девушка. Правда эта юбка сантиметров на десять ниже колена, но с разрезом спереди по… это обговорим. Если сделать клеш на 3 сантиметров по длине – стандарт для прямой юбки, вещь будет выглядеть, как зауженная книзу и разрез станет широко распахиваться при ходьбе, обнажая вертикальную полосу ноги и совершенно открываться при сидении. В конце концов можно сделать и два разреза – по бокам. А совсем короткий вариант предложу-ка я клиентке в виде ночной сорочки или халатика. Косой подол годе, поднимающийся слева до линии подмышки. В приглушенном освещении и выигрышных тапочках на каблучках этот фасон спрячет живот и вообще может очень неплохо выглядеть. Да. Пока так.

Полина сняла с колен остальную кипу и засмотрелась на клумбу. Им с мамой нравилось каждый год обновлять большую клумбу под окнами гостиной и поэтому на ней кроме центральных многолетних хризантем, лилий и роз, росли по краям в ежегодно изменяемом порядке однолетники.

Петуния в этом году такая сильная и красивая, какой уж месяц так роскошно цветет – подумала Поленька. Дальше ее взгляд привычно скользнул по дорожке из широкой плитки, переметнулся через деревянную калитку с щеколдой, и не затратив нисколько времени на дорогу, уперся в забор старинного дома. Полина привыкла смотреть на дом. Он попадался ей всякий раз, когда она приходила или уходила из дому, когда появлялась на дорожке дома, когда уходила или возвращалась домой. Окна их гостиной и спальня Поленьки тоже выходили на эту сторону. Но дом для нее почему-то так и не стал привычным окружающем пейзажем. Он выделялся из улицы, лез в глаза и притягивал внимание. Избавиться от взгляда старинного дома можно было лишь зайдя за угол их одноэтажного и приблизясь вплотную к стене. Стоило отойти на несколько шагов назад, как старинная махина уже обозначивалась, нависая над крышей.

Когда Поленька было совсем крошкой, лет примерно шести, она уже помнила эту непривычную взгляду махину напротив. Иногда, сидя у окошка она придумывала в гостиной дома балы и пиршества, разумеется с собой в главной роли. Она переболела этими историями еще до поры взросления, поэтому они не носили выраженного романтического характера. Просто маленькая Поленька была на этих балах единственной принцессой. Все выполняли любое ее желание, дарили ей бесчисленное число маленьких кошечек и собачек, хотели играть с ней и танцевать, а родители – король с королевой никогда не препятствовали ее играм и не заставляли ее учить уроки.

Конечно, подобное необычное сооружение, находящееся в посредственной близи, вполне могло взбудоражить в Поленькином воображении мысли о прекрасном принце, выезжающем на белом коне в связи с отсутствием конюшни откуда-нибудь из подвала дома и в один поскок оказывающимся у ее крыльца. Но подобная фантазия пару раз вспыхнув в Поленькиной голове почему-то там не задержалась.

Этой же весной – порой любви, дом окружили высоченным железным забором без ворот, Поленька вспомнила о принце только чтобы улыбнуться. В калитку он, что ли вместе с белой лошадью протискиваться должен? Застрянет еще в такой-то узости. А в общем-то, не считая этой мимолетной мысли Поленька вдруг первый раз в жизни подумала, что дом этот никогда для нее приятным местом, мечтой, другом не был, а в последнее время рядом с ним и вовсе стало неуютно. И как это я раньше не замечала, как он торчит тут один такой огромный и давит на все вокруг. И кажется теперь еще старее и страшнее из-за нового забора.

О новом хозяине дома Поленька только слышала, ни разу его не видела. Она поняла сразу, что под принца он никак не сойдет и окончательно потеряла к нему и без того незначительный интерес. Затворник Крафт и домоседка Поленька могли годами не попадаться друг другу на глаза. А встретились удивительно скоро…

Поленька в то утро отвозила на примерку пару нарядов все той же влюбленной даме и теперь торопилась домой, потому что дама в свою очередь очень торопила с обновками. Поленька обдумывала последовательность завершающих работ сразу с двумя платьями и буквально летела по Икшинской – улице параллельной своей. Ей требовалось дальше минуть короткий Горлов переулок, повернуть налево на Вербную и объехав четыре соседних участка, оказаться у родного крыльца. Но на этом последнем Горловском перекрестке ее и занесло.

Не вписалась – охнула Поленька – вторая нога вслед за первой соскочила с кривых педалей, и Поленька, подтянув правую обратно к велосипеду, лихорадочно дергала ей в поисках тормоза. Велосипед пригнуло к земле и понесло на инерции прямо на стоящую на углу пересечения переулка и улицы колонку, из которой все соседи брали воду. Нога Поленьки скользила по каким-то гладким поверхностям, а всегда надежные педали все не находились – спрыгнули с велосипеда и сбежали. Равновесие тоже окончательно потерялось. Спасти положение уже не представлялось возможным. Колонка приветливо летела навстречу, улыбаясь железным ртом…

В этот момент сквозь шелест гравия и собственный испуганный крик, Поленька услышала два четких, но противоречивых советов. Голос Феденьки истошно кричал – тормози!. А другой – высокий и незнакомый звучат так же громко и уверенно – газ!

В этот момент Поленька нащупала таки правой ногой педаль и бросила на нее всю силу ноги. Падающий велосипед пошел юзом. Его еще круче занесло, развернуло и он боком рамы прыгнул на колонку. Вокруг веером рассыпалось содержимое пакета, расцветив вытоптанную траву и грязную лужу. Удобная ручка подачи воды попала Поленьки прямиком в солнечное сцепление, а левая нога запуталась в раме велосипеда. Нога приняла на себя основной удар, поэтому тело плюхнулось, хоть и неудобно, но уже не слишком сильно. Однако на секунду Поленька все-таки отключилась. И тут же почувствовала, как сильные руки извлекают ее ногу из лабиринта велосипеда. Как хорошо, что я надела брюки – подумала скромная девушка первой мыслью. И только потом загадала – мне бы только продышаться.

Поленька хватала ртом воздух и силилась подняться. Над ней склонилось перепуганное лицо брата. И другое – чужое и незнакомое. Полное, ни к месту радостно улыбающееся, окруженное седыми волосами, и падающими из-за затылка торчащими светлыми.

Почему он улыбается – подумала задыхающаяся Поленька и следом – так наверное и выглядят кошмары. Ты не можешь дышать, а кто-то очень близко тебя разглядывает и улыбается полным лицом.

Наконец воздух хлынул в легкие и Поленька закашлялась и поднялась на локте.

Как себя чувствует фройлян? – услышала она низкий голос.

Спасибо – уже хорошо – вежливо ответила девушка и постаралась ободряюще улыбнуться непривычно бледному брату.

Ну, Полька, ну ты летела – восхищенно протянул следом очнувшийся Феденька. Я уж думал, что эта железная бандула тебе башку снесет.

Незнакомец внимательно взглянул на мальчика и высказался – а вы, молодой человек, похоже имеете некоторую склонность к насилию. Получили удовольствие, когда девушка попала в этот несчастный случай? Ужасники любите?

Что? – покраснел до ушей Феденька, вы думаете – мне Польку не жалко?

Ну, что вы – вмешалась Поленька – у меня хороший брат и он очень меня любит, вы просто не знаете…

А, так это даже ваша сестра? В таком случае, ваш внутренний мир, молодой человек есть еще интереснее, чем я представил вначале.

Феденька встряхнулся от словесного дождя с каким-то явно нехорошим наполнением. Что это он буровит? Похоже, смеется надо мной. А что делают мальчишки, когда над ними пытаются издеваться? Мальчишки дают сдачи.

Эй, вы, а вы то кто такой, откуда взялись? И почему интересно кричали Польке – газ! Когда надо было тормозить!

Потому что, при увеличении скорости заднеприводного транспортного средства, коим и является велосипед, увеличивается давление на поверхность, а значит усиливается сцепка с дорогой. Вы же видели, когда ваша сестра затормозила, велосипед совсем от дороги оторвался. Поэтому и надо было давать газ. Понимаете? Видите ли, молодой человек, я немного физик. Флойляйн, по-моему вам лучше постараться встать. Земля уже не так тепла, как летом, да и дожди прошли…

Незнакомец предложил руку, но Феденька тут же ввинтился между ним и сестрой, невежливо оттесняя чужую помощь и отодвигая ее в сторону. Феденька шмыгнул носом, буркнул неохотно спасибо и – дальше мы сами.

Когда они все, включая велосипед, наконец, доковыляли до дому, Поленька выговорила брату за грубость – он не сделал нам ничего плохого, просто хотел помочь.

На фига нам такие помошники – воспротивился Феденька – ничего то ты Полька не понимаешь. Не нравится мне он – вот и все. Этот мужик, похоже тот, кто дом купил, больше некому. И ты мне не говори – помочь хотел – с такой мордой не помогают.

Федя – как ты выражаешься – ты наверное имеешь в виду выражение его лица?

Ага, именно лицо я в виду и имею – и братец унесся из комнаты.

* * *

А тем временем Нелька активизировала работу по поимке заявленного жениха в свои невестинские сети. Она сама, ее маменька, а также одна молоденькая горничная личиком пострашней, вились вокруг дома господина Мадьярова и около продуктового киоска, в котором он обычно делал покупки. Не забывали они и площадь Магазинов и, конечно ресторан «Золотой». Кроме этого, с единственной сватьей в городе велись переговоры о захвате жениха с помощью ее профессиональных наработок.

В маленьких городках ничего не происходит незамеченным. И Нелькина охота ни для кого секретом не осталась. В таких случаях всегда находятся добровольные сподвижники. И скоро небольшая толпа женского пола оживленно рыскала по городу, кроме Поленьки, которая в помощь по понятным причинам не привлекалась. И даже розыски велись в отдалении от Полиной улицы. Нелька не стала ссылаться в объяснениях на больную ногу подруги. У меня к тебе только одна просьба – не попадайся ему на глаза – откровенно попросила она.

Возможно, у неорганизованной стайки охотниц отсутствовала общая стратегия или умение грамотно рассосредотачиваться и еще чего военное толковое, но поставленная цель – жених нипочем не ловился. Стоило Мадьярову появиться на улице и куда-нибудь пойти, как все Нелькины доброжелатели оказывались от него не ближе, чем в нескольких кварталах. Потому, что кто-то перед этим сообщал, что торчать возле дома господина Мадьярова в начале Отводной улицы сейчас бесполезно, так как его только что видели совсем в другом месте города. А когда одна из охотниц заглядывала в продуктовых магазин или в ресторан, то заставала там уже оживленное обсуждение недавно ушедшего господина Мадьярова. Кто-то удивительно ловко уводил потенциального жениха из-под контроля Нельки и эта ловкость в свою очередь сильно смахивала на стратегию судьбы. Не дано.

Когда визит свахи к господину Мадьярова, не смотря на все ее профессиональные усилия, также завершился провалом, «жених» отказался даже познакомиться с потенциальной невестой, никогда неунывающая Нелька загрустила всерьез. И если в самом начале ловли беготня напоминала ей скорее веселую игру, то так и не осуществленное желание задело за живое. Когда что-то не идет в руки, то своей недосягаемостью кажется еще желаннее. Образ единожды увиденного реального молодого человека как-то незаметно стерся из ее памяти и превратился в объемный символ жениха. Жениха-принца. Неллька почувствовала обиду всех несостоявшейся невест.

Я, наверное, никогда не смогу выйти замуж – горько плакала Неллька. Наконец-то встретила стоящего человека, а он даже взглянуть на меня не желает. Чем же я плоха? Я ведь натуральная блондинка, у меня самая дорогая машина и самый большой дом в округе…

* * *

Поленька не имела привычки глазеть в окна. Или смотреть среди бела дня телевизор. Днем она двигалась: хлопотала по дому, шила или придумывала новые наряды. Лучше всего ей удавались роскошные вечерние туалеты, которые никто не заказывал.

Я же не хожу на службу – рассуждала Поленька – значит должна по восемь часов отработать дома. А то так и засидеться недолго, в домашнюю кочку превратиться. Вот и мама все время твердит – отдохни, да отдохни, не к спеху. Нет, надо работать, а то не по честному как-то. Мои-то пашут.

Но сейчас нога у Поленька болела сильно. И она, потолпившись на кухне с обедом и намяв ее, похромала к приступочкам крылечка. И прихватив с собой шитье, грелась на осеннем солнышке. Слева от Полины красовалась вполне еще летняя клумбы, справа – кусты отцветшей, конечно, но еще сохранящие на себе сочные темно-зеленные листья, сирени. В таком приятном природном окружении и работается споро.

Поленька не знала господина Мадьярова в лицо, но когда всех окружающих хорошо знаешь, нетрудно догадаться, что незнакомый высокий молодой человек с длинными, зачесанными назад темными волосами, второй день подряд прогуливающийся по улице и потихоньку разглядывающий старинный дом, он самый и есть. Вот и сейчас вчерашний гость Вербной улицы неспешно по ней продвигался и оказавшись напротив Поленькиного крыльца, сквозь штакетник скользнул по девушке с выставленной вперед забинтованной ногой рассеянным взглядом, тут же отвернулся и искоса уставился на старинный дом. Немного замедлил шаг и пошел дальше.

Приятное лицо – кивнула своим мыслям Поленька – такое серьезное, умное и непривычно бледное. Из этого человека может получиться хороший муж нашей немного взбалмошной Нелли. Он – серьезный, она веселая. Да, из этого может выйти толк. Надо помочь. Ну, поковыляли к телефону.

Делать добро другим людям занятие не только хорошее, но и кармически полезное. Если бы на Полиной улице и дальше толкалась масса народа, новый хозяин старинного дома наверно так и не приблизился к Поленьке.

Спешно вызванная стайка девушек во главе с самой Нелли, показалась на улице в тот момент, когда чугунная калитка напротив приоткрылась и из нее показалась нога в дорогом ботинке цвета топленного молока. Глухая калитка замерла полуоткрытой, нога немного повисела и коротким движением втянулась обратно, а калитка захлопнулась.

Где он? – воинственно кричала запыхавшаяся Нелька.

Только что гулял по улице туда сюда – приподнялась на встречу Поленька.

Девушки прочесали Вербную и все ближайшие улицы и переулки, но жених снова избежал встречи со своей нетерпеливой невестой.

Неллька ворвалась в Поленькин садик и с маху шлепнулась рядом ней на ступеньки. Ушел – вздохнула она. И почему мне так не везет?

Да – согласилась Поленька – сыщик из тебя не очень. Может тебе просто попросить кого-нибудь тебя с ним познакомить?

Сваха уже профессионально удочки закидовала. Хорошо, без имен обошлась. Ну уж нет, тогда уж точно все пойдет насмарку. Не согласна я с Татьяной Лариной и психологами, советующими признаваться мужчинам в любви. Я согласна с Пушкиным, который в этом случае описал мужской неинтерес, думаю – это более жизненно. Когда проявляешь инициативу, весь твой интерес как на ладони. Мужчины любят выбирать сами. Или хотя бы думать, что выбирают.

Поля не стала возражать, что теперешнее положение от «смарки» и так не слишком отличается. Когда положение называется «вилы» то в нем, конечно, работают другие психологические законы.

Нелли поерзала немного на неудобной узкой ступеньке и рывком поднялась на ноги. Ладно, нельзя мне прохлаждаться. Вот скажи, подруга, какими становятся молодые мужчины после длительных пеших прогулок?

И какими?

Голодными! Мой незнакомый жених, наверно отправится сейчас подкрепиться. Значит и мне надо. И это ничего, что есть мне совсем не хочется, а проглоченный на бегу сырокопченый бутербродище торчит в желудке колом. Придется еще запихнуть сверху обед. Ведь какая-нибудь чашечка кофе может не устроить меня по времени. Эх, женщины еще и ни на такие жертвы идут, когда хотят выйти замуж. Ну, до вечера – это уже донеслось до Поленьки вместе с деревянным звуком закрываемой снаружи щеколды.

Улица вновь опустела. Поленька покачала головой и склонилась над шитьем. Сборка ложилась легко и выходила ровно распределенной, но Поленька постоянно перепроверяла остаток тканевой полоски и ощущала легкое беспокойство. Так бывает, когда подсознание уже видит ошибку, а сознание ее еще не обозначило. Как при замечательно точно исполненном раскрое, в конце которого выясняется, что на второй рукав ткани почему-то совсем не осталось.

Хм – забеспокоилась Поленька и подняла глаза. Оказывается, из-за штакетника за ней уже какое-то время наблюдает второй на дню незнакомый человек.

Нет, нет – тут же подумала Поленька – его я знаю. Это господин Крафт. Он помогал мне, когда я с велосипеда навернулась

Добрый день – вежливо поздоровалась Поленька.

Рад видеть вас улыбающейся – ответил тот. Как вы себя чувствуете, фройляйн?

Спасибо, уже лучше.

Однако, отек на вашей ноге имеет еще не совсем хороший цвет, а под повязкой дела, наверное, обстоят еще хуже. Я полагаю, вы рано начали на травмированную ногу наступать, нагружать. По-моему, вы еще принадлежите постели…

Поленька, кто это? Рядом с соседом появилась Полина мама. Глаза непривычно жесткие, одна рука держит большой пакет с продуктами, вторая – воинственно подтягивается до упора в бок. Прядь волос выбилась из-под редкого городского явления – дамской шляпки и торчит наперед, как выставленная на врага пика. Никакого сомнения, что последнюю фразу родительница расслышала достаточно хорошо.

А мамам очень не нравится, когда совсем незнакомый, да еще и не слишком молодой человек в первом же разговоре использует слово постель в том или ином контексте. У калитки замерли два человека. Мама Поленьки глядела на визитера в упор. Возникло легкое замешательство.

Ах, да – беззаботно расхохотался Крафт – простите, фроляйен, фрау. Я немного подзабыл, что русские так не говорят. Я только хотел предостеречь фройляйн, тем, что ей не стоит пока вставать. Позволено ли мне себя представиться? Я ваш сосед Крафт Сергей Оттович. А вы, наверное…

Да. Я мама этой девушки. Алина Петровна.

А вы?

А я Полина.

Очень приятно – прозвучал один жизнерадостный мужской голос.

На этом месте Алина Петровна, не предупреждая о начале маневра начала решительно протискиваться мимо Крафта в калитку. Тот вынужден был отступить. В движениях Алины Петровны, если и отсутствовал нарочито показываемый вызов, но калитку за собой она захлопнула уже довольно резко, не пригласив гостя войти и не прощаясь.

Она прошла мимо дочери в дом. И тут же последовал ожидаемый зов – Поленька!

Полина, ваша матушка вас зовет. Желаю вам скорейшего выздоровления.

До свидания – попрощалась Поленька и начала подниматься…

Мама, ты придаешь этой истории слишком большое значение – успокаивала Поля минуту спустя расходившуюся Алину Петровну – ничего страшного он не сказал.

Ты слишком молода – отвечала та – и поэтому еще не разбиваешься в людях. Они бывают очень разные, эти проходимцы.

Да почему же сразу проходимец? Вежливый, воспитанный человек.

Вежливыми они тоже бывают.

Мама…

Но Алина Петровна не успокоилась, пока за вечернем чаем не обсудила каждое слово неприятного посетителя и не повелела всем домашним очень внимательно приглядывать за Поленькой.

Да – тянул эхом Поленькин отец – что-то мне это не нравится, что-то мне это совсем не нравится.

Больше всех разозлился, конечно, горячий Феденька – ну ты даешь, ни на минуту оставить нельзя. Даже с больной ногой и за собственным забором ухитрилась попасть в историю. Брат говорил так, будто это сестра, а вовсе не он была мальчишкой – сорви голова и постоянно оказывалась в неприятностях.

Ну погоди, немножко физик, или как тебя там, я тебе устрою, я покажу тебе как к чужим сестрам посреди дня приставать.

А посреди ночи можно? – хотела пошутить Поленька, но оглядела лица рассерженных родных и масло в огонь добавлять не стала.

Семья встала грудью за защиту Поленьки, как бы компенсируя время, когда той никакой защиты не требовалась.

Взволнованные голоса домашних не умолкали до позднего вечера. В конце концов даже Поленька немного рассердилась. Да что вы все такое все время говорите? Ничего же не случилось, совсем ничего!…

Следующий день прошел под знаком обороны обиженной сестры от наглых чужаков приезжих и еще – «меньше слов – больше дела». Мимо Полиного дома курсировала с заходом за оба перекрестка ватага Феденькиных друзей под предводительством самого Феденьки. Ребята двигались как на параде, только медленнее и корчили в сторону старого дома уморительные рожицы, всем своим бравым юным видом выказывая свое «фи». Иногда их стройные ряды смешивались стайкой пробегающих девушек Нелли, увлекая одного – двух пацанов-демонстрантов за собой. И тогда Феде приходилось их окликать – Вовон, куда тебя…

Охота Нелли за Мадьяровым ни для кого в городе, кроме самого Мадьярова секретом давно не являлась. И когда в очередной раз подстегнутая новой информацией Нелли неслась куда-то впереди своих барышень, то ухитрилась столкнуться с самим Федором. Парень быстро отклеился от забора, в который вдавился от Неллькиного неожиданного толчка и внес следующие предложение – Слушай, Неллька, кончай носиться, давай лучше выдадим тебя замуж за этого физика, немножко борова.

Неллька спешно затормозила, качнув пышным подолом и прошуршав шпильками по гравию. Он обдумывала все предложения, связанные с замужеством. На полном серьезе обдумала и это.

Не – ответила она, снова набирая скорость – за физика не хочу.

Поленька глядела на весь этот цирк, сидя на крылечке. Отработанное шествие мальчишек, снующих туда сюда. Бегущая мимо подруга, в связи с отсутствием времени выбрасывающая руку в приветствии. Все лица людей с наружи были оживленные, а движения – суетливые. Лишь она одна спокойно сидела всего в нескольких шагах от бурного уличного движения и молча за ним наблюдала.

Интересно – думала Поленька – а почему мне никогда в жизни не хотелось куда-то мчаться и чего-то добиваться? Почему я такая тормозная, живу степенней бабушек и всегда иду в ту сторону, куда идти проще, ни разу не попробовав встать против потока. Объявив свое желание и борясь за его осуществление, бегая и суетясь. Хоть бы глупость какую хоть раз выкинуть, что ли… Наверно дело в том, что мне никогда ничего вот так «край» не хотелось. Я ведь молодая совсем, а внутри меня никогда ничего не горело – не горит, и наружу не просится. Да. Наверное это уже не просто не активная жизненная позиция, а вообще… Фефела я какая-то.

* * *

Интерес к таинственному немцу, вызванный его интересом к Поленьки сошел через несколько дней на нет. Вот если бы господин Крафт вышел из-за своей железной загородки и поочередно стукая себя кулаками в грудь призвал Феденьку на кулачный бой, в конце которого по мнению руссичей всегда становится понятным, кто прав, а кто зарвался, вот тогда мальчишки знали бы чем им заняться. Но Крафт выбрал привычный ему и совершенно не приемлемый для мальчишек способ разрешения конфликта – отсиживался за железным забором. Первые пару дней у мальчишек еще была надежда вытащить Крафта на улицу во время передачи еды. Должны же даже такие противные люди, как Крафт есть… Но когда из ресторана доставяли обед, то этот обед был сопровождаем не только официантом Николаем, но и другим лицом, ответственным по городу за сохранение порядка – сержантом Ерофеевым.

Городское же начальство в лице майора Ефимова зазвало ребят в участок и втолковало им, что уже сама их несанкционированная демонстрация носит незаконный характер, а вот порча обеда – это уже покушение на собственность.

Господин Крафт заказывает дорогие обеды и иногда очень дорогие вина. Понимаете? Нет? Вот вы сейчас разгромите его обед, что равнозначно ситуации, когда вы на глазах всего честного народа забрались в карман этого господина и отобрали у него столько денег, сколько стоит этот обед. А если стоимость этого обеда укладывается в минимальную зарплату по России, то это уже на мелкую статью тянет – уголовного, между прочим, кодекса. И все это при условии, если осколок от разбитой обеденной тарелки не вопьется Крафту в кожу или к примеру – в глаз. Тогда утяжелится статья и сдвинется буква закона. Теперь поняли?

Феденька недружелюбно глядя, спросил – дядя Егор, так вы что же, за этого приезжего урода?

Майор крякнул – Я, Федор, – за закон. Крафт этот и мне чужой. Но он гражданин России и я обязан помнить о его правах. Хорош бы я был, если бы сам решал кого защищать, а кто обойдется. Тебе самому понравился бы такой защитник – майор милиции?. То то и оно…

Они помолчали. Потом Ефимов спросил – слышь, Федор, а он действительно к Поленьке приставал?

Мать своими ушами слышала.

Да… Сестра твоя не просто девушка двадцати четырех лет… в общем, она сама наше городское достояние. Новичок об этом может и не знать. Договоримся так – сейчас я из города уеду – до вечера. Можете с этими вашими манифестами продолжать маршировать. Но ничего не ломать, на чужую территорию не вторгаться и прическу дяде не портить. Может человеку, особо приезжему и стоит объяснить как обстоят дела, но дятлом при нем тоже не стоит становиться. Завтра все демонстрации прекратить. И еще… Если господин Крафт в ответ на ваш протест сам хоть что-нибудь в ответ выкинет, я хочу узнать об этом первым. Договорились?

Тот конфликтный обед был Крафтом спокойно скушен. Правда «приятного аппетита» ему довольно громко пожелали из-за забора многочисленные юные голоса и даже объяснили почему. Но сильно господину не досадили.

На следующий день Феденька с друзьями вернулись к своим неотложным мальчишеским делам, в списке которого первым номером стоял визит в сад деда Сереги по молочно-красные яблоки сорта «Мельба». И на улица как будто воцарилось спокойствие. Ни мальчишек, ни самого Крафта.

Господин Крафт, как взрослый человек не мог, очевидно, не понимать, что именно эти обеды и являются тем слабым для него звеном, которая открывает брешь в его железном заборе. Однако, он вряд ли предполагал, что все тот же обед окажется следующим косвенным участником его очередного конфликта с городом.

Обед, как было известно всему городу, ежедневно доставлялся Крафту в три часа пополудню из ресторана «Золотой» высококвалифицированным и даже потомственным официантом по имени Казимир. Казимир втискивал поднос с горячей едой под накрытыми крышками и подогретыми тарелками в нишу забора на высоту своего роста и спокойно отбывал на своем старом пикапе обратно в ресторан. Посуду он забирал из той же ниши поздно вечером. Хозяин ресторана Петр Никодимыч умел подбирать кадры и работать с людьми. И Крафт был вполне доволен обслуживанием.

Где-то спустя неделю после столкновения Феденька-Крафт, официанту Казимиру позвонил из Свердловска его старый армейский друг и пригласил на свадьбу.

Казик, приезжай – звал друг – сто же ж лет не виделись. Да и вообще, сколько ж можно работать. Небось, один – то отпуск за пять лет тебе положен? Предлагаю тебе провести его в славном городе Свердловске. Мы с Наташкой отбываем в свадебное путешествие на Каир на две недели, потом еще пару недель у ее родителей в Волгограде прогостим. Квартира останется в полном твоем распоряжении. По музеем походишь, город посмотришь. Наташка моя наш медицинский институт заканчивала, если чего по здоровью надо – пособит, а подруга ее в нашем имени Луначарского театре оперы и балета – не последний человек контромарок тебе достанет, хоть каждый вечер арии слушай. Может там с какой красавицей познакомишься. Я так понимаю, в твоем городе подруги ты себе за столько лет не нашел. Значит, ее там и вовсе нету…

Казимир поездкой загорелся, пошел к Петру Никодимычу отпрашиваться. А тот морщится – Казик, я все понимаю, ты прав, конечно, отдыхать хоть иногда надо. Ну, а мне-то что делать, прикажешь? Где я тут приличного официанта раздобуду? Мы ведь с тобой договорились. Ты в отпуск не идешь – я тебе за месяц тройную зарплату. Да… Слушай, вот на брата тебя заменить – на это я согласен – надеюсь ему уж можно вернуться, успокоился уже за столько то годов. Я половину твоей работы по другим раскидаю – брата под завязку не загружу. Заодно отдохнет дома-то, со всеми повидается, давай, звони.

Род Казимира и Эдуарда братьев близнецов велся от их прапрадеда, который служил еще до революции половым в их зареченской гостинице. Городская гостиница не бедствовала никогда – соседний в пятнадцати верстах уездный город был центром торговли этих мест. Туда съезжались купцы окрестных населенных пунктов и крупные землевладельцы, и часто останавливались на последнюю ночь в их спокойном городке, а утром как раз поспевали к открытию ярмарки.

С тех давних пор все мужчины в роду Казика и Эдика становились потомственными официантами, у которых считалось особым шиком так обслужить посетителя, что б он не только сытым из заведения ушел, а согласно старым традициям и отдохнувшим – обласканным. Не так то это и просто изо дня в день про себя забыв, чужим людям улыбаться и приятные вещи говорить. Настоящий официант должен не только легко, словно это ему ничего не стоит удержать перед собой на трех пальцах поднос – тяжеленный обед о нескольких блюд, но и показать гостю, что он здесь исключительный и обожаемый и именно его одного только и ждут в ресторане с самыми распростертыми объятиями.

А если у тебя самообладание плохенькое и не тянешь ты правильно посетителей обслуживать, так надо работу менять, а настроение людям за их же деньги нечего поганить.

В конце концов в их роду вывелась идеальная порода официанта – прихотерапевта-подавальщика, которому ничего не стоило не только быстро и правильно оценить достоинства-недостатки сидящего перед ним человека, наличие у него болезней желудочно-кишечного тракта, склонности к алкоголю, выверенное настроение на данный момент, но и произнести именно те слова, которые успокоят человека и стопроцентно помогут ему вернуть самообладание и радость жизни. И сделать это легко с ненавязчивой улыбкой на лице.

Их прапрадед так говорил – вы, ребяты эту свою глупую стеснительность бросьте, все, окромя царя, все одно люди подневольные. Так и нечего тут гордиться… А как дело до голода доходит и с министра блеск враз облетит. А мы сами не парим, не жарим, а голодными не останемся, опять же дело с наличностью имеем. А зазорность в нашем труде только дураки видят. Ну и пусть – конкуренции меньше. Работай, ребяты, ни на кого не глядя и всегда в порядке будете.

Браться к работе официанта готовили себя со школы. Предметам математике и английскому уделяли повышенное внимание. Ну, математике, понятно почему. Все денежные расчеты официант должен молниеносно в уме производить, не рассчитывая на калькулятор. А язык помогал развивать память. Что это за официант, который перечень из семи заказанных блюд в голове не удерживает, в гарнирах путается. Нет, официант должен, не промаргивая запоминать и в глаза человеку смотреть, когда блюда рекомендует, а иначе у посетителя сложится впечатление, что его черте чем накормить хотят, потому и глаза прячут.

Первый год после школы работали Казимир и Эдик, как часы, без единого срыва, как будто опыт общения с посетителями всю жизнь по крупице собирали. Петр Никодимыч их по плечам похлопывал, хвалил – в вас даже не сомневался.

А потом с Эдиком что-то случилось. Обозвал его раз за здорово живешь, набравшийся колючей местной водки командировочный, в лицо халдеем, а Эдик не долго думая развернулся пошире, да и дал своим совсем не хилым кулаком прямо в пьяную посетительскую физиономию.

Силой удара и инерцией пьяной туши оказался сильно обеспокоен соседний столик. Точнее говоря, от обоих столов и трех стульев остались отдельный фрагменты, от посуды – сплошной бой, а спокойно ужинавшего бухгалтера отдельного скобяногопроизводства пришлось буквально отклеивать от несущего конструкцию ресторанного столба.

Стоимость поломанной мебели из зарплаты рассвирепевшего официанта, конечно, высчитали, но никто, даже хозяин его не отругал.

Однако после этого, по меркам ресторана непрофессионального, но не грандиозного происшествия, Эдуарда начали поддразнить уже свои, местные, а он почему-то позабыл все унаследованные навыки работы с людьми и все тем же кулаком, иногда тарелкой, а то и подносом довольно точно трескал хохмача по бошкам. Обычно этим единым ударом дело не заканчивалось, а начинался очередной ресторанный погром.

После последней вовсе не шуточной свалки, Эдика вызвал хозяин. Не выказывая личного отношения к его поведению, Петр Никодимым сказал – работать тебе здесь не дадут – это уже ясно-понятно. Другой специальности у тебя нет. Поэтому я договорился насчет тебя с Вересовым, знаешь такого? Будешь работать у него в заведении. Справишься?

Эдик коротко кивнул и в тот же день отбыл в тот самый бывший уездный город, в котором до революции работала постоянная ярмарка.

Вот этого именно Эдика, брата Каземина и предлагал вернуть ему на замену хозяин «Золотого».

Вскоре все разрешилось лучшим образом. Казимир отбыл в Свердловск, Эдуард вернулся на побывку и на работу в родной город, а Петр Никодимыч получил замечательную замену и возможность проверки правильности тогдашнего своего поступка – удаления парня из родного города своей хозяйской волей.

В день возвращения Эдуарда в ресторанный бизнес, хозяин ресторана отсутствовал, главный повар был весь в делах, поэтому он сунул Эдику поднос с обедом и чек с адресом и унесся принимать ящики с зеленью. Никаких объяснений новенький не получил.

Эдуард минута в минуту в пикапе брата доставил благоухающий аппетитными ароматами обед. Поколдовал над ним немного – аккуратно вынул поднос с закрепленными блюдами из багажника, убрал фиксатор, поправив чуть съехавший к салату пустой бокал, ну и конечно стряхнул салфетку, прежде, чем повесить ее на левую руку. Потом он добрался до калитки и начал искать звонок на звери. Звонок нашелся в некотором отдалении от калитки. Эдик, легко удерживая поднос в проффсстойке, вызвал на лицо любезную улыбку и принялся давить на кнопку. Со стороны дома никакого движения не наблюдалось, а прошло тем не менее уже несколько минут.

Не иначе не исправен – отвел Эдик руку от бесполезной кнопки и покрутившись у калитки, негромко позвал, сверяясь со счетом – господин Крафт! Нет ответа. Эдуард позвал погромче. Тот же результат…

Кончилось это тем, что десять минут спустя несчастный парень, ежесекундно дотрагиваясь наружной стороной ладони до крышек катастрофически остывающего обеда, начал грохать фирменными ресторанными сапожками по металлическому забору. Он уже не только онемевших пальцев не чувствовал, но и всей левой руки. Да где же хозяин!

Еще через пять минут в приоткрывшеся калитке появилась растрепанная голова Крафта и раздался его возмущенный голос – в чем дело?

Господин Крафт, здравствуйте. Я доставил ваш обед – в свою очередь очень стараясь оставаться профессионалом – ответил официант.

Так какого… – калитка еще немного приоткрылась и Эдуард ринулся доставлять обед до столика голодного заказчика.

Крафт от тяжелого подноса отскочил, а Эдик красиво, но уже из последних сил удерживая его перед собой и двигаясь перебежками с наклонами с каждой секундой все ближе подходил к распахнутой двери холла.

Стой! – заорал Крафт, с трудом поймав равновесие и кинулся следом.

Эдуард, которому гордость не позволяла перехватить поднос правой рукой или ухватиться за него обеими руками, уже просто мечтал от тяжести избавиться и останавливаться, разумеется, не пожелал.

На самой последней секунде Крафту удалось обогнать свой обед у самой двери и захлопнуть ее перед самым носом незваного гостя.

Эдик так хотел оставаться профессионалом…

За то время, пока парень, грохоча по железу на всю улицу вызывал заказчика обеда, на некотором расстоянии от калитки собралась приличных размеров толпа. Но когда действие неожиданно переместилось вглубь двора, в калитку полезли любопытствующие. Кроме интереса к конфликту, людям хотелось еще поглядеть на двор дома, всю жизнь открытый для их глаз и теперь упрятанный новым хозяином дома.

Оживленный шепот озирающихся, проникших в чужое владение людей вконец разозлил хозяина. Вег! Вег! – услышали люди его рев.

Бедному Эдику так и не удалось избавиться от подноса, правда после толчка вставшего поперек двери хозяина, он стал легче, предметов на нем поубавилось и не осталось ни одной высокой объемной крышки.

Официант, даже не по своей воле растерявший половину добра, разве это настоящий официант?

А вокруг, как назло столько народу! Эдуард пятился к выходу, вцепившись обеими руками в поднос. Обеими! Эдуард глядел на Крафта не с испугом, а с ненавистью. Сколько ж на свете плохих людей! Только успевай отряхиваться. Так и рыщут вокруг, так в глаза и лезут. Увидят человека – не их поля ягоду, подойдут, да и отнимут… У кого – жизнь, у кого – кошелек. Да это страсть, но эту обработку всем видать, а бывают такие тихушники, как этот вот мордатый. Сам же заказал, зазвал, а как обидел… Не кошелек забрал – нет. Выказал перед всеми неумехой. Мастерство украл. Гад!

Эдик сидел в белой ресторанной амуниции «под старину» прямо на пыльной траве, привалившись к фундаменту изгороди из профнастила. Вокруг гудела возмущенная толпа. Такой, сякой, расстакой!

А что это он орал-то такое, бабоньки? – поинтересовалась молодка, живущая на другом конце города.

Дак это он нас по ихнему матом крыл…

В толпе послышались смешки. Привыкшие к унижениям русские по привычке трансформировали оскорбление в единственно допустимый вариант ответа, позволяющий сохранить достойное лицо – защититься смехом.

Смех этот, входящий в разрез с настроением официанта Эдуарда и заставил его очнуться. Он рывком поднялся с травы, одним резким движением отряхнул брюки и сплюнув, зло спросил – ну и чего ржете? И воще – кто этот мужик? Как мог город продать свой самый знаменитый дом неизвестно кому? Мэр вертит, куда хочет. А вы куда смотрите? Разве этот не ваш город? А?

Никто Эдику не ответил. В отношении к толпе, первый частокол любых воинственных вопросов можно выдвигать совершенно безнаказанно. Прежде, чем отвечать, люди должны знать, куда точно гнет трибунный критикан и не поймает ли их на какой путанице и не поведет ли куда кривой дорогой.

Я вас спрашиваю, что это за заказчик, который сперва вызывает официанта, а потом изгаляться начинает. Я обед на стол перед клиентом поставить должен, это моя работа. Это почему ж я войти не могу? Что он такое, спрашивается, в доме прячет, что даже в холл заглянуть нельзя? А? Это что еще за тайны мадрицкого двора, что б прям перед самым носом у трудящегося человека дверь захлопнуть, всю посуду ему переколотить и вон отправить? Это на фига ж он к нам приехал, если с нами по человечески жить не хочет? Да…А вы только глазами хлопаете. Тайны-то они разные бывают. А если он у нас бомбу какую мастырит, от которой от города вскорости один котлован останется? Да в этой старой громадине несколько ракет земля-воздух спрятать, а нечего делать…

Знаешь, парень, ты уж прости, но таких агитаторов мы слыхали. И нечего нас тут срамить. Коптев и твой родной город. Вот возьми да и узнай, чего этот немец учиняет и какие у него тут тайны запрятаны, а языком мы тут все болтать горазды.

А что, и узнаю…

Вот и давай, ветер тебе в спину. А если немчура этот не шизик, а и в самом деле чего темнит, так уж тут мы в твоем полном распоряжении. Да и Ефимову сказать надо бы. Все-таки власть, может и от него какой толк будет. Странный этот немец, верно, давно надо бы Ефимову к нему приглядеться. Да…

Эдуард отбыл на пикапе брата, подняв кучу пыли. В некотором отдалении от толпы стоял, сложив руки на груди другой городской новичек – господин Мадьяров. На лице молодого человека застыло серьезное выражение. Иногда он делал решительный шаг вперед и будто порывался высказаться, но потом отступал обратно и так ничего и не сказал. Господину Мадьярову очень мешала полненькая шустрая блондиночка, стоящая на фоне остальных спин к нему лицом и будто совершенно не интересующая происходящим и не разделяющая обеспокоенность других людей. Девица ловила взгляд молодого человека и улыбалась дурацкой зазывной улыбкой.

Какая настырная особа – подумал Маддьяров и, стараясь не встречаться с девушкой глазами, повернулся и был таков.

Через несколько минут после отъезда официанта Эдика, в гостиную к Поленьке влетел брат – Полька, дай мне денег на «глиссе».

На что? – переспросила Поля.

На ресторан – нетерпеливо разъяснил брат. Хочу кофе с мороженным попробовать. Имею право?

Имеешь – улыбнулась Поленька, возьми в моей сумке кошелек, да не шикуй сильно. Нам на эти деньги еще до конца недели жить.

Феденька унесся раньше, чем приземлилась на пол опустошенная и отброшенная сумка.

Вот сорви голова – снова улыбнулась Поленька. Поднялась и похромала поднимать валяющуюся кверху ногами сумку и собирать ее содержимое.

* * *

А на следующий день Эдик пропал. Канул. Провалился. Испарился.

Утром он не вышел на работу. В этот день мэр давал в ресторане обед для мэров соседних городков. Мероприятие официальное. Мэр, как всегда надеялся на высококлассное обслуживание. Петр Никодимыч обещали расстараться. За три часа до начала торжества, за Эдуардом послали уборщицу. Та доложила, что того нету дома. Пикап стоит на обычном месте под угловым окошком, а дверь не заперта. Что в общем-то ни о чем не говорит, так как многие горожане и до сих пор лишь на ночь запираются, да и то, если не забывают. Толковая посланница провела маленькое расследование и выяснила, что эдикова постель заправлена вероятнее всего с вечера, обе зубные щетки у рукомойника – сухие, а остатки еды в сковородке и отсутствие немытой чашки из-под кофе говорят скорее об ужине, а не о завтраке.

Спешно вызванный Ефимов немедленно явился со своими орлами и приступил к детальному опросу всех подряд. Выяснилось, что вчера пропавший официант работал в первую смену и вечером после работы его не видела ни одна живая душа. Последним же клиентом пропавшего был мальчик Федор, которому в тот день, по его словам приспичило попробовать кофе «глиссе». Когда на мальчика аккуратно поднажали, выяснилось, что конечной целью Феденьки являлось не распивание кофе, а предложение дяде Эдику своей помощи в деле расшифровке подозрительного соседа, которого, как всем известно, мальчик не одобряет, а говоря еще точнее – терпеть не может.

Ефимов от внимания прищурил карий глаз и задал пареньку еще несколько вопросов на ту же тему, но по всему выходило – нетерпимость мальчишки к соседу построена на эмоциях, а не является реакцией на противоправные действия последнего. Предложение же помощи пропавшему официанту желания сотрудничать у того не вызвала.

Парень, давай не торопясь допивай кофе и возвращайся домой. И Феденька ушел…

Но мы с Вованом – Федор решил колоться до конца – полночи за немцем наблюдали, но…

Никого там не видели – продолжил за него Ефимов.

Да, но мы просто немного того…

Задремали – снова досказал Ефимов.

Ну да, черт побери – это все Вован. Давай посидим немного, давай посидим, я же знал, что садиться нельзя…

В общем, если там и была какая ночная заваруха, то вы все проспали – покачал головой Ефимов. Ну, ладно, не расстраивайтесь вы же еще маленькие. Вот повзрослеете и научитесь по ночам не спать.

Обиженный Федор аж взвился на стуле и чубчиком затряс. Может мы и поспали немного, но все не проспали. Вот вы слышали что-нибудь ночью?

Привычка Федора нападать, когда его в чем-то притесняют или не принимают в серьез, сработала и сейчас.

А что я должен был слышать?

Значит ничего не слышали, а ваши подчиненные – дежурные по городу разве вам тоже ничего не докладывали? – в лице Феденьки прибавилось ехидства

С майорского лица сползла улыбка – уси-пуси. Хм. Ладно, хорош. Рассказывай, что проворонила доблестная городская милиция и не пропустил маленький мальчик Федя.

Еще раз маленьким обзовете, ни слова не скажу.

Извини – покладисто согласился Ефимов – больше не буду.

Звук этот – начал Федор я очень отчетливо слышал, несмотря на то, что Вован храпел. Точнее, звука было два. От первого я…

Проснулся.

Ну, да.

Вспомни, пожалуйста, на что этот звук был похож? Глухой он был или звонкий. Дерево о дерево, метала о металл, а может кожа о воду?

Нет – тянул Федор – хлопнуло так резко и совсем не тихо. Вот я иногда дверцей в нашем старом «Москвиче» бабахну, когда тороплюсь – отец ругается – чего так громко. Только этот звук немного поглуше был, но такой же, как впопыхах.

А может это на соседней улице кто бидон уронил – в уголках рта капитала пряталась улыбка.

В два часа ночи?

Хорошо, ты сказал – звуков было два. Второй, наверное, на пистолетный выстрел походил. Правильно я угадал?

А вот совсем и не правильно. Второй звук намного тише был. Если бы я еще дрых, я бы его и не разобрал. Таких звуков на улице не услышишь. Такой он, как влажный что-ли. Если взять много-много мокрого белья и по другой куче мокрого белья хлеснуть. И что бы обе кучи – как из кипятка.

Понятно, а больше ты ничего не слышал и не видел? Это точно все? Ну, хорошо. Я понял. Если еще чего вспомнишь, приходи.

Федя вышел на крыльцо братьев близнецов, а Ефимов в это время говорил сержанту Ерохину – чушь какую-то пацан несет. Если мы это дело скоренько не прикроем, то скоро все городские пацаны начнут в сыщиков играть. Тогда беспорядку не оберешься. Наши всегда будут все беды на этого немца вешать. Богатый и чудной. Чужак опять же. Но мы-то с тобой Ерохин власть – нам по стереотипу думать, а тем более работать нельзя. Да и просто это как-то, как-то уж слишком наружу. Два человека вечером повздорили, той же ночью один другого пришлепнул… как одну кучу мокрое белье о другую кучу… А где – спрашивается – мотив? Этот немец с официантом мог вообще никогда в жизни не встретиться. Здесь есть сразу две случайности, в которых Крафт не играет. Эдик вернулся в город не по воле Крафта и не по воле Крафта привез ему домой обед. Да, если бы этот немец захотел от него избиваться, ни о каких конфликтах между ними никто и не услышал бы. У этого Крафта не только деньги есть, но и голова явно хитрое варит. Такие как он так глупо людей не косят. Нет и нет. А сдается мне, знаешь что? И уж не в первый, между прочим, раз. Что кто-то под Крафта того потихоньку копает, потому как зарыть его глубоко хочет. Вот этот кто-то случайными стечениями обстоятельств вполне мог воспользоваться. У нас ведь еще один новенький в городе имеется. Да и разговор один у нас с мэром об этом господине Мадьярове по его приезде состоялся… Так что мы с тобой Ерохин, на Крафта-преступника не поведемся. А вот с Мадьяровым познакомиться поближе – это наше. Наружку за ним круглосуточно, а телефон – на прослушку – чай не в столицах живем, нам прокурорская писулька без надобности. Пусть на телефонном узле Мадьяровский номер на наш участок запараллелят. Пошли Борьку угрюмого – он болтать не станет. Надо бы еще запрос послать – пользуется ли Крафт мобильной связью. А Эдика нашего искать, конечно, и дальше будем. Только попомни мои слова, Ерохин, не найдем мы его. У меня на эти дела – чутье.

* * *

Боль из Полиной ноги уходила, как и положено приличной боли. Приложила ногу хозяйка – пик боли. Организм хозяйки ногу лечит. И боль – показатель неполадок затухает по равномерной дуге. Сегодня тише, завтра еще тише. Ну если, конечно, в срочном порядке еще чем тяжелым по больному месте «не приласкать».

Накануне вечером Поленька чувствовала себя вполне нормально, даже проехалась немного на велосипеде – клиентке наряды вручить. Но на следующее утро боль вернулась – не такая сильная, как в первые дни, но забыть о себе не позволяла. Перегрузила вчера – подумала Поленька и, сократив домашнюю работу до минимума, снова осела на приступках крылечка.

Новая работа только завтра появится, а раз простой – надо бы новинки моды осмыслить и в какую сторону она капризуля, дальше двинется.

Боль процессу осмысления мешала сильно. Поленька впустую шуршала журналами, укладывала и перекладывала ногу, но место ушиба будто кто-то глодал с голодухи..

А тут еще визитеры замучили. С утра домашние трудно из дому уходили – все боялись ее одну оставлять. Потом бабушка явилась, вплела свой куплет в старую песню – велела от соседа подальше держаться. Только что Неллька наконец удалилась, полдня мнимыми страданиями промучившись. Знала бы Неллька, как сильно у ее подруги нога разболелась. Но с людьми негостеприимно обращаться нельзя. Не за тем люди к Поле приходят. Бабушка часто напоминает про крест, мол каждый свой кресс носит. В ее семье, например, отец на тяжелой работе надрывается едва ли не каждый день, включая выходные. Мать пригласили на два месяца на работу в новое ателье. Она и сама говорила, это скорее всего, для рекламы – хорошо известная местная портниха – сотрудница. Матери совсем не нравится, как там продукт гонят, поэтому она там не ко двору и спустя два месяца ее скорее всего потихоньку спровадят. А все равно пошла – хорошо заплатить обещали. Феденька – мал еще, а уже бьется. Свои мальчишеские дела решает, о будущем задумывается. Так что ее жизнь по сравнению с другими – сплошное удобство, нечего тут жаловаться.

Поленька осторожно потерла больное месте и скривилась. И тут же услышала голос – Здравствуйте Поленька!

Еще один визитер.

А, здравствуйте, господин Крафт!

Зовите меня Сергеем Оттовичем.

Добрый день, Сергей Оттович.

Я вижу, Поленька, что нога у вас сегодня снова разболелась, а знаете почему?

Да я наверное, вчера на велосипеде…

Верно, но не только поэтому. Несмотря на синее небо и яркое солнце над нашим городом скоро прольется дождь. Сильный дождь, ливень. Ваш свежий ушиб ноет от ожидаемой непогоды.

Поленька невесело улыбнулась. Значит теперь я, как собачки и кошечки смогу предсказывать погоду?

Нет, фройлляйн, ни животные ни птицы погоду предсказывать не имеют.

Разве? А я думала…

Нет. Они реагируют на уже свершившийся факт – изменение атмосферного давления. Перед дождем оно падает. Достаточно иметь дома самый простой барометр, что бы стать такими предсказателями, как птицы, парящие в воздушных потоках низко, близко к земле. Ну, ничего, ничего, вы еще очень молоды. На вас все зарастает…

Как на кошках и на собаках.

Верно, если позволительно провести подобное сравнение с такой прекрасной девушкой. И я… я рад, фройляйн, что вы по-прежнему дружелюбны и вчерашняя шумиха не изменила вашего отношения ко мне. Моя молочница, к примеру, сегодня утром меня ужасно дичилась. И если барометр показывает приближение природного ненастья, то это дама молочница предчувствует в отношении меня общественную грозу.

Ну что вы, Сергей Оттович – думаю так далеко дело не зайдет. В нашем городе живут хорошие люди. Они что называется вспыльчивы, но отходчивы. Вчера подрались – сегодня лучшие друзья. Так что, вам по поводу недоразумения не стоит особо переживать. Наш город – невелик и новостями небогат, наверно, поэтому когда здесь хоть что-нибудь случается, люди придают событию чрезмерное значение. Но скоро все и всегда утрясается. Пройдет и это. Вот увидите.

Спасибо, Поленька, вы меня сильно утешили.

* * *

Когда Поленька привычно оказывала моральную поддержку соседу, она еще не знала о пропаже Эдуарда. А когда узнала – как-то ей стало немного не по себе. Ну, а если бы Сергей Оттович сейчас ко мне подошел – спросила сама себя Поленька, я что, как тетя Нюша-молочница вместо «здрасти» дичиться бы начала и при первых его словах с приступок уковыляла? Человека и так в переделку втянули, да еще в чужом городе, где у него ни родных ни близких. Ну давайте теперь все начнем от него бегством спасаться. Кому-как, а мне с больной ногой не больно-то и сбежишь. Да и вообще, глупости все это.

* * *

На следующий день, ближе к обеду, который доходил, томился у Поленьки под теплой юбкой типа «телогрейка» раскрасавицы куклы собственного производства, Поленька спустилась на приступочки. Постелила домотканный пеструшку коврик на еще не просохшие от дождя доски и осторожно присела.

Феденька с друзьями торчали одновременно снаружи и внутри садика и делали вид, что ремонтируют мотоцикл одного из друзей – толстяка Вована. Мотоцикл у Вована больше двух дней кряду никогда не ездил и Феденька немного зло проходился по фигуре друга. Ты не только мотоцикл, но и танк своими окороками развалишь. Все жуешь и жуешь.

Вокруг по обе стороны распахнутой калитки валялись запчасти вперемежку с инструментами. Сам Феденька и трое других ребят вымазанные маслом, как чертенята чем-то звенели и стучали, а Вован, возвышаясь над ними горой, по хозяйки взирал на своего разобранного железного друга и совершенно чистыми руками уминал огромный бутербродище, основанием и верхом которого являлась половина батона.

Феденька торчал дома со вчерашнего вечера, уже через пару часов прознав об очередной беседе Польки с соседом. Весь вечер и все утро Феденька опять ругал ее, как на маленькую девочку.

Ну, надо же – думала Поленька – откуда только узнал – мы и говорили – то не больше пары минут, да и поблизости ни единой души не было. Нет, я, конечно, врать не стала бы, но все же интересно.

Да с какой стати ты встал на мою защиту – увещала Поленька Федора – меня разве кто-то обижает? Да и вообще, что я тебе ваза стеклянная?

Ты Полька не понимаешь ничего, вот и молчи. Просят тебя по человечески не болтать с этим немчурой. Так ты и не болтай. Вот и все.

Да с какой стати ты на него так ополчился? Он что тебе что-то плохое сделал?

Фактов у меня против него нету. Это точно. А только он в пропаже дяди Эдика точно виноват. Чую.

Да с чего ты взял?

Я когда с дядей Эдиком в ресторане говорил, сразу понял, что он непросто нашим обещал узнать про этого немца, а что он прямо этой ночью к нему и пойдет. Да и звуки эти ни на что непохожие. Эх, проспали мы дядю Эдика. А все Вован этот жиртрес…

Знаешь, Федор, ты бы лучше в казаки-разбойники играл.

Нет, ты погоди, вот увидишь, на чьей стороне правда будет. А пока тебя по человечески просят – не говори с немцем, а пройдет мимо – отвернись – вот и все.

В этот день Сергей Оттович своим визитом Феденьку не нервировал, зато другими визитерами Поленька обделена не была. Стоило мальчишкам нагрузиться на Вованов мотоцикл с целью проверки его работы на ходу и скрыться за поворотом, как перед Поленькиной калиткой, как из-под земли появился посетитель – господин Мадьяров. Он встал к Поленьке боком, так что бы ему хватило небольшого поворота головы для появления в поле зрения старинного особняка, точнее забора, окон второго этажа и крыши.

Начал господин Мадьяров не слишком оригинально – простите, вы не подскажите, который час?

Поленька которая сразу поняла, что время молодого человека не слишком интересует, подавила вздох, и стараясь не слишком хромать поднялась и поковыляла в гостиную. Через минуту она вернулась, спустилась на пару приступочек и достаточно громко объявила – половина второго!

Мадьяров вздрогнул, как лошадь всем телом и переспросил, ошарашено уставившись на Поленьку – что?

Полине пришлось объяснить – вы спрашивали время, сейчас половина второго.

Ах да, спасибо – ответил Мадьяров и снова удалился в ступор.

Ну, надо же подумала Поленька – такой молодой, а нервная система прямо никуда не годится. Она рассмотрела его повнимательнее – лицо красивое в варианте – смазливое, только бледное очень, сердито нахмуренные брови, а обе складки между ними – не складки даже – борозды глубокие. И вид такой – какое бы слово подобрать, капризный, что ли. Как у ребенка, которому все не по нем.

Глубоко задумавшийся Мадьяров остался торчать у калитки, а Поленька потихоньку удалилась, что бы ему не мешать. А то еще скрипну чем, а он опять подскочит, пусть уж самостоятельно вернется оттуда, куда ушел.

Когда она через час снова выбралась на улицу, Мадьярова у калитки уже не было, за то в этот момент к ней подходил майор Ефимов собственной персоной.

Поленька, здравствуй.

Добрый день.

Как поживаешь? Как нога?

Ой, а вы откуда знаете?

Милая моя, в нашем-то городе, да о несчастных случаях я должен знать все.

Спасибо, мне лучше. А вы, извините, просто так заглянули, или случилось что?

Поленька, вот что мне в тебе нравится, это твоя откровенность. Другой, темнит, темнит, крутит, так и не поймешь – и чего приходил, может чего сказать хотел, а с тобой одно удовольствие разговаривать – никакого туману. Все просто и ясно. Да, кое-что случилось, да ты уж знаешь, наверное – официант из «Золотого» пропал.

Слышала.

Ты знаешь об этой истории что-нибудь, чего не знаю я?

Поленька улыбнулась – а что вы знаете?

Немного. Я пока только вопросы задаю. Не возражаешь?

Нет, конечно, только боюсь я вряд ли чем помогу.

Скажи, пожалуйста, ты с соседом напротив, с Крафтом Сергеем Оттовичем знакома?

Пару раз говорили…

Ну и как он тебе?

Да, по-моему нормальный человек – вежливый, воспитанный и еще очень образованный.

Вот и я говорю – удовлетворенно кивнул Ефимов – а скажи мне, а другого приезжего по фамилии Мадьяров ты тоже знаешь?

Нет, этого совсем не знаю, видела только.

Ну, а первое впечатление? То же нормальный, вежливый?

Мммм… Поленька замялась.

Можешь не отвечать – я понял, прервал Ефимов и помолчав, добавил – вот и я говорю. А при каких, собственно говоря обстоятельствах вы с Мадьяровым познакомились?

Нет, мы не знакомы. Просто он подошел к калитке и спросил – который час.

Что, прямо к тебе заявился?

Думаю – он просто мимо проходил.

Интересно, интересно. И ты сказала ему сколько времени?

Конечно, сказала.

И это все?

Да. Но вы знаете, я не хочу, чтобы вы подумали, что мне этот господин каким-то сумасшедшим показался. Просто он таким задумчивым был, весь в себе, поэтому немного странно выглядел. Вот и все.

Задумчивым, говоришь… вот и я так думаю, что ему есть над чем подумать. Ну, ладно, Поленька, пойду я. Приятно было тебя повидать, светлая ты наша головушка. И знаешь, что, держись ка ты подальше от всех этих приезжих. Люди новые, кто их по первости разберет. Договорились?

Ну, вот – подумала Поленька, улыбнувшись Ефимову на прощание – и власть туда же, мало мне домашних. А к калитке уже несся на мотоцикле Феденька. Мотоцикл еще не успел закончить пыльный вираж, а брат уже кричал, перекрикивая ревущий движок:

Чего – Ефимов приходил? – не иначе про немца спрашивал.

Если он кем и интересовался, так вовсе не немцем, а господином Мадьяровым, так по – моему.

Да, ладно.

Серьезно. А вообще посоветовал от них обоих подальше держаться. Только зря он так. Господина Мадьярова я совсем не знаю, а вот Сергей Оттович очень милый человек.

Ага, милый. Полька, тебе в сотый раз русским языком толкуют – не смей!

Да что же это такое, в самом-то деле! Что я такого нехорошего делаю? И кто у нас тут старший. Ты или я?

* * *

На следующий день первым на улице появился Мадьяров. Но Поленька еще хлопотала на кухне и его не видела. Зато следом за Мадьяровым явилась Неллька и закричала страшным голосом еще у калитки – Поля!

Полина выскочила на улицу, позабыв про ногу, за что немедленно поплатилась.

Ооой. Неллечка, что такое?.

Он здесь. Неллька прижала руки к груди и закатила глаза. Я знала, знала, что мы когда-нибудь встретимся.

Полина едва разобрала ее шепот. Фу, ты меня перепугала. И где он?

Неллька снова затаращилась, глазами и бровями указала направление.

Мадьяров неспешно вышагивал по улице, направляясь явно к ним. Сегодня лицо его не было таким бледным и даже приобрело более осмысленное выражение.

Здравствуйте – с Поленькой Мадьяров поздоровался, как со старой знакомой. Нелли вовсе не заметил.

Здравствуйте – вежливо ответила Поленька.

Здравствуйте, здравствуйте – заверещала Неллька дурным голосом и выдвинулась на передний план. Что дальше сказать, она пока не придумала.

Мадьяров поглядел сквозь Нелли на Полину, потом – на клумбу, уделил должное внимание штакетнику, разглядывая на нем облупившуюся коричневую краску и даже поскоблил ее пальцем, а потом спросил – скажите, пожалуйста, который час?

Поленька, подавив вздох отправилась смотреть на часы.

В этот раз сообщение о том, что сейчас одиннадцать ноль-ноль Мадьяров принял спокойно, постоял еще немного и удалился прогулочным шагом, все так же косясь на старинный дом.

Не успел он скрыться из виду, что Нелли в сердцах вскричала – какая же я дура!

Это еще почему?

Ну, как же, если бы я не забыла о мобильнике в кармане, я бы сразу ему ответила, глядишь, разговор и завязался бы. Ты ведь рассказывала, что он и вчера интересовался временем. Торможу. А все почему? Потому что этот жених мне точно нравится. Вот я и смущаюсь, как девчонка.

Да, кто мог подумать, что он и сегодня тот же вопрос задаст.

Не скажи, как раз думать надо. Особенно мне и особенно в этой ситуации. Ах, ну надо же! Ты ведь знаешь, сколько у меня часов этих. На последний день рождения родители новые золотые часики подарили. Помнишь, они закрываются еще, а крышка – вся в рубинах. Красоты необыкновенной и почему, спрашивается я их не ношу? Небось про руку быстрее бы вспомнила, чем про карман. Ах, дура я дура!

* * *

На следующий день Коптев ждал возвращения Казимира. Его вызвали телеграммой и он в тот же час сорвался домой, успев лишь отгулять на свадьбе друга. Самолет донес его за пару часов.

По приезде прямо с вокзала Казимир – бегом к Ефимову. Они коротко переговорили. Потом Казимир забежал домой, на Клочковскую, бросил у входной двери вещи и даже не переодевшись унесся на пикапе в город. Там он также пообщался к милицейской властью, потом нанес краткосрочные визиты всем своим знакомым и знакомым Эдика, о которых только мог вспомнить, покрутился в ресторане и в конце концов тоже пришел к выводу, что брат в тот злополучный день домой не возвращался. К тому же, сразу после его исчезновения, Ефимов послал сюда запрос о его местонахождении. И все кто хотел высказаться по этому поводу уже давно высказался и если бы брата хоть кто-нибудь в тот проклятый вечер видел, об этом было бы известное. Не там ищу – такой вывод сделал Казимир.

Вечером он вернулся домой. Город ждал разборок, скандалов. Появление всегда выдержанного официанта со зверским выражением лица в любом месте города вызывало ажиотаж, самые любопытные следовали за ним на некотором расстоянии. Однако Казимир никаких активных действий пока не предпринимал, он побродил вокруг старого особняка, остановился поболтать с Полиной, потом также покружил вокруг съемной квартиры Мадьярова по улице Отводная, дом 3, где был засечен наружкой. А потом отправился домой.

Взволнованные горожане ожидали, что ночью Казимир по примеру брата, близнецы все же, займется юридически запрещенными мероприятиями, после чего также канет в никуда. Горожане глядели на парня с жалостью, кидали прощальные взгляды и только что автографа не просили.

Однако, следующем утром многие горожане снова увидели пусть небритого и помятого, однако живого и здорового официанта. Он шел по улицам Коптева, прочесывая его поперек и, пробираясь в калитки, а где и через забор перемахивая, заглядывал во все окошки подряд, особенно тщательно – в подвальные. Как будто думал – если брата нет ни дома, ни в ресторане, значит, он должен быть где-то в другом месте. Может быть его удерживают против воли, или он заболел, напился, ну, я не знаю… А я пойду мимо и почувствую его присутствие. Ведь мы всегда чувствовали друг друга. Мы по этой причине даже в детстве в прятки друг с другом никогда не играли. Эх!

За минуту до появления Казимира Вербной улице, к дому Поленики подошел Мадьяров. Полина, которая только вышла на улицу, подготовилась хорошо – бросила взгляд на настенные часы и поэтому точно знала, который час.

Не успел Мадьяров открыть рот, как Поленька с не– свойственной ей реакцией выпалила – половина третьего! Мадьяров налетел на сообщение как на дверь подъезда, сжался и замер, потом негромко произнес – да, и я так думаю. И доверительно глубокомысленно добавил – скоро будет три.

Тут к ним подошел Казимир. Здравствуй, Поленька.

Здравствуй, Казик. Как ты? Совсем не спал? Может зайдешь на минутку, я как раз травяной чай заварила, да и щи уже допарились. Ты сегодня ел что-нибудь?

Спасибо, Поленька, я потом… А сейчас надо бы нам с этим приезжим господином потолковать.

Зовут меня Казимир – глядя на Мадьярова в упор и не протягивая руки начал официант – и я брат пропавшего Эдика, если ты еще не знаешь. Пойдем-ка, мил, человек куда в сторонку, поговорить нам надо.

Погоди, давай Ефимову позвоню – испугалась Поленька.

Не, не волнуйся. Брат ночью пропал, значит стервятники эти по темному времени шуруют, тихушники. А тут вишь народу сколько. Ничего он мне не сделает… а вот за себя я не поручусь. И если врать вздумает – почую. У меня нервы щас, как без кожи вовсе. Любой вральский холод по ним, как лед.

Ну, что стоишь, пошли что-ли? И не боись, если ты тут не при делах, ничего с тобой не сделается.

Мадьяров послушно развернулся в предлагаемую сторону и не спеша потопал вперед. Казимир кивнул Полине и пошел следом.

Поленька все еще сидела под впечатлением, глядя на лилию в первом круге от центра клумбы, когда ее вывел из задумчивости какой-то грохот.

Держа впереди себя здоровущие настенные часы с маятником, в полураскрытую калитку протискивалась Неллька.

Полина глянула на нее и ахнула. Кроме гроба часов в руках, на Нелли были надеты и навешены с десяток разнообразных часов и часиков.

Мужские же часы, скорее всего отцовы были нацеплены непосредственно на ногу, чуть выше высокой дуги застежки туфель. Видимо от ходьбы они сбились и переместились цифербратом назад и теперь чтобы узнать у них время, пришлось бы заглянуть Нелли за спину.

Полина уже поднялась на выручку, когда застрявшая Неллька наконец справилась с калиткой и ввалилась во двор.

Фу, я не опоздала, опрос времени еще не состоялся? – по деловому оправляя часы и часики, едва успев освободить руки – спросила Нелли.

Ты что, ограбила отдел часов в универмаге?

Ну, как же? Мадьяров уже два дня подряд спрашивал – который час, значит может и сегодня заявится. А тут при исполнении – живая девушка-часы. Уж в таком-то виде, согласись, ему будет очень сложно меня не заметить.

А ты не боишься, что он от тебя, наоборот, шарахнется?

А что такого? Хобби у девушки такое, часовое, А сундук этот я может, из ремонта тащу.

Нелль, я не знаю, как тебе сказать, только он приходил уже…

Что?! Ах, ты черт! Так я и знала! А во всем виноват отец. Это он меня задержал. Сопротивляться, понимаешь, вздумал. Совещание, регламент. Какие-то часы дочке на ножку пожалел. Мой отец меня убил!

Ну, что говоришь такое?

Поленька, а можно я у тебя пару дней поживу, вместе с часами?

Да живи, сколько хочешь.

А расскажи мне, какой он сегодня был?

Кто Мадьяров? Да, обычный. Бледный как обычно и что-то про цифру три сказал. Знаешь, его Казимир, ну знаешь, официант «Золотого», у которого брат пропал, поговорить позвал. Прямо не знаю, до чего они там договорятся.

Ах, если Казька его побьет, я его раны лечить буду. Нежно, ласково. Лишь бы он его до конца не добил – мечтательно договорила Нелли.

Знаешь подруга, с тобой невозможно разговаривать. Пойдем-ка я тебя травяным чаем успокою.

Не, скажи лучше, в какую сторону они пошли, а то к нему еще кто-нибудь прибьется раны-то лечить. И так я все время опаздываю.

В этот день у Поленьки начало пестреть в глазах от количества людей, проходивших туда-сюда по улице. Но ни Мадьярова, ни Крафта, ни Казимирова она больше не видела.

* * *

Еще парой дней позже Поленька проводила плановую прополку клумбы. Когда-то они с мамой решили сделать на месте клумбы художественную цветочную горку, но в связи с недостаточностью камней только обложили ими основание клумбы. Теперь Полина радовалась, что камней не хватило, потому что растущие среди цветов сорняки прятали свои корни глубоко под здоровыми булыжниками и вытащить их оттуда было гораздо сложнее, чем просто из земли. Ах, если бы все цветы росли между камней…

Поленька! – позвали от калитки. Полина подняла глаза и увидела Казимира. Сегодня он выглядел намного лучше. И был, если не весел, то по крайней мере оживлен.

Казь, ты сегодня сосем молодцом. Неужели Эдик нашелся?

Еще нет, но зато я теперь точно знаю, где его искать.

Где?

Лучше тебе об этом пока не знать. Только сегодня история эта так или иначе но закончится.

?

Видишь ли, если хочешь до чего-нибудь докопаться, нужно разговаривать с людьми. Вот поговорил я с одним умным человеком. Он мне и разъяснил, ну, чем некоторые люди занимаются. Знала бы ты только, какую глупость мы сделали, когда немцу этому особняк продали. Таких страшных людей, как он только по телевизору показывать.

Это Мадьяров тебя так против Сергея Оттовича настроил? А ты не ошибаешься? Ты ведь даже в глаза его ни разу не видел. Так?

Вот сегодня и повидаемся. Еще как повидаемся!

Погоди, ты хоть ночью никуда не ходи – забеспокоилась Полина.

Э, нет, мы пойдем другим путем. Нам скрывать нечего, пусть люди все видят. В тихоря в темноте человека угробить – это не средь бела дня при свидетелях. Пусть попробует!

В этот день Сергей Оттович с обедом тянули. Поднос простоял в нише забора больше часа, прежде чем немец за ним явился.

Вокруг подноса толкался народ. Страсти накалялись. Кое-кто уже приглядывал на земле камешек потяжелей. Еще немного и немец остался бы без обеда, а ресторан – без посуды.

Наконец поднос медленно поскреб по кирпичной выемке внутрь, но не тут-то было, за другую его сторону цепко ухватился Казимир.

Из-за забора послышалось очень недовольное – в чем, собственно говоря, дело? Немедленно отдайте мой обед, иначе я пожалуюсь властям.

А власти здесь – сказал кто-то за спиной Казимира и выдвинули на передний план сержанта Ерохина.

Очень хорошо – обрадовались из-за забора. Прошу оградить меня…

Крафт Сергей Оттович?

А в этом есть какие-то сомнения?

Господин Крафт, прошу вас, открыть калитку, сложно говорить с человеком сквозь дырку в кирпиче.

Значит, вы желаете войти в мой дом против моей воли. Может у вас и санкция прокурора имеется? Стыдитесь, молодой человек, вы должны ограждать людей от насилия, а не поощрять его.

Зачем вы так? Именно урегулированием конфликта я сейчас и занимаюсь.

В таком случае, вы должны действовать следующим образом: немедленно прекращать этот стихийный митинг и ограждать мой дом и мой обед от посягательств. В противном случае я немедленно звоню вашему областному руководству – полковнику Фадееву. Думаю, ему будет небезынтересно узнать, что в вашем городе царит произвол, поощряемый властями и что он зря рекомендовал его мне в качестве для постоянного места жительства. А вам, молодой человек, я бы очень советовал, проконсультироваться с начальством, прежде, чем что-то предпринять. Мне почему-то кажется, что ваше руководство не в курсе вашей инициативы. Впрочем, это совсем не сложно установить.

Казимир, отцепись от обеда – прошипел Ерофеев и тут же развернулся к толпе – граждане, расходитесь. Господин Крафт имеет право на неприкосновенность жилища, он также имеет право не открывать дверь и отказываться от беседы. Призываю всех придерживаться рамок закона. Граждане, не толпитесь, спокойно идите по своим делам и не волнуйтесь, дело о пропаже нашего горожанина ведется со всей тщательностью. Давайте же доверим его профессионалам. Тем более, что следствие ни одного подозреваемого пока не установило. Последнюю фразу Ерофеев проговорил громко и было видно насколько сильно ему не по себе.

Наверно, начальством пригрозили, я и напрягся. Но в глубине души он в это не верил. Взглянуть бы на немца прямо сейчас или в скосрости еще раз сюда подъехать – я бы понял, что к чему.

Казимир с ненавистью глядя на Ерохина, оставил поднос в покое и тот сразу же был втянут внутрь. Потом подтянулся на руках и заглянул в нишу, но ничего, кроме полноватой, мерно удаляющейся спины и отросшей стрижки светлых, хорошо промытых волос, не увидел.

Люди, все еще возмущенно переговаривались, но уже отхлынули от забора. Ерофеев продолжал успокаивать и уговаривать и тоже немного удалился от калитки. В этот момент Казимир снова резко подтянулся на своих сильных пальцах, держась за нижний край ниши, перехватился правой рукой уже за верх забора, бросил в нишу ноги, оттолкнулся и не успел Ерофеев и пальцем пошевелить, как нарушитель уже красивой ласточкой кверху тормашками перелетал забор.

Парень, ты что, с ума сошел? Прешься в чужой дом, при всем честном народе. Эй, ты, куда? Стой!Немедленно открой калитку и вертайся взад.

А с тобой, Ерофеев, я даже разговаривать не хочу – услышали люди сбитое дыхание Казимира и звук затихающих явно бегущих шагов.

Несколько секунд все молчали, потом голос гипперактивной молодки по фамилии Моркина, проживающей совсем на другом конце города – аж на Гудковой улице, негромко попросил. Слышь, Ерофеев, ты бы подглядел, догнал официант немца-то, или он уже попрятаться успел?

Дальнейшее развитие события Поленька не видела – ушла готовить обед, но когда она выходила в сарай за недостающей картошкой, то подоспела вовремя, чтобы услышать радостные крики – вон он, вон, он выходит!

Казимир так и не справился с хитрым запором калитки и почти также изящно через забор вернулся на улицу. Люди приветствовали официанта, как героя. Ерофеев, не зная, как себя вести, жался в сторонке. Казимир людей не потешил, не стал никому ничего рассказывать, а в сторону сержанта даже не глянул. Он выбрался из толпы и лишь пробегая мимо Поленьки крикнул – все, как он и говорил!

Кто – хотела переспросить она, но Казимир уже поравнялся с соседним домом.

Хоть не битый, вроде – только и успела разглядеть Поленька.

Мадьярова в сегодняшней толпе, как ни странно отсутствовал, ведь его интерес к немцу ни у кого уже не вызывал сомнения. Мадьяров, как договорились, ждал Казимира в «Золотом». За стойкой спиной к Мадьярову стояла наружка в лице симпатичного лейтенанта по фамилии Морозов и попивала кофеек. Как только Казимир вбежал в помещение, Морозов, как бы гуляя, переместился за соседний столик, сел уже боком и включился в слуховое наблюдение.

Далее из отчета Морозова следовало, что Казимир поздоровался за руку с Мадьяровым, схватил предложенный стакан с прозрачной жидкостью, похожей на воду, залпом выпил половину и присел рядом. Ведомый и названный официант «Золотого» разом сдвинули свои стулья вплотную друг к другу и о чем-то недолго, минуты две-три пошептались. Потом Казимир снова заторопился и вскочил на ноги, но Мадьяров вцепился в его руку и не отпускал. До лейтенанта отчетливо донеслись слова Мадьярова. Казимир, постой, скажи – как ты себя чувствуешь? Тот, однако от вопроса отмахнулся, мадьяровскую руку под треск рукава рубашки от себя оторвал, крикнул на бегу – я домой на минутку! и за ним захлопнулась входная дверь.

Последние же слова Мадьярова, обращенные к убегающему, слышал уже не только Морозов, но и стоящий рядом с ним официант, а также оба других посетителей ресторана.

Стой, вернись, помрешь ведь, дурак!

Мадьяров выскочил следом, потеряв еще пару секунд на выбирание из-за углового столика. Пока он, мечась вблизи ресторанной двери соображал, в какой стороне скрылся на площади магазинов за киосками Казимир, его догнал Морозов и, следуя инструкции, дал возможность объекту принять его помощь, или произвести какие-либо другие действия раскрывающие его роль в этом деле.

Лейтенант Морозов – могу я вам чем-нибудь помочь?

Мадьяров повел себя странно. Застыл, как стоял с вытянутой шеей и растопыренными руками, потом, так и не взглянув на лейтенанта буркнул – спасибо, мне ничего не надо! После чего не спеша отправился мимо дуба на задворки улицы магазинов, мимо рынка, забирая левее на восток.

Морозов тогда подумал – если он хочет догнать бегущего домой Казимира, то почему идет точно в противоположном направлении от Клочковой улицы? Морозов, коренной житель Коптева, лишь единожды покидавший его, добывая лейтенантские погоны, как-то не подумал, что Мадьяров мог точно и не знать, как дойти до дома официанта если вообще знал его домашний адрес.

А Казимир до дому не только не добежал, он до него едва дошел. Последние метры перед тем, как упасть, официант двигался рывками, треся головой. Как человек, у которого шах гудит и глаза застилает пелена. Пока не кончился высокий деревянный забор Казимир держался за него, когда забор соседнего дома сменился невысоким штакетником, Каземир, ощутив под руками неожиданную пустоту, потерял равновесие и хватая ртом воздух, а руками разрывая рубаху на груди со всего своего высокого роста упал плашмя лицом на асфальт.

Дяденька – вам стало плохо? – симпатичная девчонка лет восьми склонилась над спиной и не поняла, слышит ли ее лежащий в такой неудобной позе большой дядя.

Скорую к Казимиру вызвали только тогда, когда его узнал случайно проходящий мимо повар «Золотого». До этого люди, как всегда полагали, что валяется ничком мужик в крайней степени опьянения. Чего человека зазря беспокоить? Не зима. Проспится – сам уйдет.

Люди, что же вы делаете? – охал повар, пытаясь обеспечить к легким Казимира приток воздуха – так же и помереть не долго. Не знали они, не знали. Да по одежке не видно разве, что он не забулдыга подзаборный? Тетка, чего встала, звони скорей. В скорую, конечно, куда ж еще? Ох, да он и не дышит уже. Эх, вы, люди. Пьяный… Да он не пьет совсем. Человек всю жизнь на свою мечту работает. Тьфу ты, что с вами сделаешь! Ну, где же доктор?

Доктор с двумя санитарами и носилками явился пешком. Он пощупал пульс, посветил фонариком в один глаз, несколько секунд разглядывал кровь на рубашке. Если бы доктор прибыл не час спустя, а тогда, когда требовалось пациенту, он бы вне сомнения обнаружил, что вылившаяся на рубашку кровь имеет пенную структуру. Сейчас же глядя на темное большое пятно, он лишь пожал плечами и зачем-то изучив с помощью облизанного пальца направление ветра, установил примерное время смерти. Через десять минут явилась милиция и данные на установленную уже личность без всякого промедления отправились к дежурному по городу. И спустя еще пять минут лежали на столе перед Ефимовыч.

Ефимов немедленно принял решение и раздумывая больше о громкости радиосвязи, вызвал Морозова, получил короткий отчет о встречи объекта с погибшим и приказал объекта задержать. Спустя еще десять минут прямо перед рестораном «Золотой», куда Мадьяров, видимо догадался вернуться за адресом Каземира и до ступенек которого не дошел всего несколько шагов, затормозил бело-голубой зарешеченный УАЗ.

Мадьяров сопротивления не оказал. Но было не совсем ясно, понимает ли задержанный, что с ним происходит. Следуя командам он послушно протянул сначала документы, потом руки для наручников. Двигался Мадьяров автоматически, на вопросы же и вовсе не отвечал и милиции так и не удалось вывести его из состояния глубокой отрешенности.

Ладно – отрубил старший наряда – пускай начальство с этим умником само разбирается. Мы свое дело сделали. Мадьярова подсадили в воронок, громко бабахнули дверцей и укатили.

Допрашивал Мадьярова сам Ефимов. Допросы он вел всегда достаточно жестко, не без основания полагая, что совсем уж случайно к ним в ментовку люди не попадают. Ефимов никогда не играл доброго следователя, не стремился помочь подозреваемым наводящими вопросами, и тем более никогда не делился собственной информацией и не устраивал спектаклей. Он заставлял задержанного без конца повторять одно и то же, подлавливал на нестыковках, давил, не скрывая своей неприязни и считал так – натворил чего, доложи по форме и не смей отнимать у занятых людей время – как теперь говорят – деньги налогоплательщиков.

Настрой витавшего в облаках Мадьярова Ефимову не понравился категорически.

Когда формальности с выяснением личности допрашиваемого были завершены, причем сам допрашиваемый не сказал ни слова. Ефимов, раздражение которого копилось постепенно в конце заполнения допросной болванки, разозлился до свирепости.

Значит – я так понимаю – сотрудничать со следствием вы не намерены и полагаете, что в этом не столичном городе управу на вас никто не найдет. Хорошо. В таком случае, к вам будут применены строжайшие формы содержания. Камера в КПЗ для таких как вы – излишняя роскошь. Вас изолируют в подвале. Здание, как вы видите – совсем старое. Подвальная сырость, да чего там – сырость. Там пол на несколько сантиметров водой залит. Мебель отсутствует. Да и какая может быть меблировка в подвале. Диагнозы: воспаление легких и начальная стадия туберкулеза – эти не сломанные ребра и синяки. За эти диагнозы милиция ответственности не несет. Ваша простуда – ваша глупость. Даю вам время подумать. Скажем минуту. Ефимов указал на настенные часы с секундной стрелкой.

К его удивлению Мадьяров до этого ни на что не реагировавший, к часам внимание проявил. Через тридцать секунд он заявил – меня нельзя изолировать, если что-нибудь случиться я должен быть поблизости. Официанта Эдуарда я уже проворонил и до сих пор в себя прихожу.

Так – сказал Ефимов – значит вы знали, что ему угрожала какая-то опасность, почему же вы не сообщили властям?

Вы бы не поверили – уверенно ответил Мадьяров – тогда мне тоже не верили, пока не стало поздно.

Ага – давайте поподробнее с самого начала. Сперва о том, когда вам в первый раз ошибочно не поверили, а потом вернемся в наши дни и в наш город.

Понимаете – неожиданно всполошился Мадьяров и стал даже похож на нормального, просто сильно обеспокоенного человека – у меня нет доказательств: и сейчас нет и тогда не было. В прошлый раз я не только сообщил о своих подозрениях властям, я был очень настойчив, требовал принятия мер. И чем все это закончилось?

И чем же?

Клиникой нервозов – горячо выкрикнул Мадьяров. Пока меня там продержали, все было кончено и он за свои преступления никакого наказания не понес. Осторожный, сволочь. Не подберешься. Вот с тех самый пор я и боюсь. Да, честно признаюсь мне очень страшно и за себя и за других людей. Когда меня в клинике подлечили и успокоили, я очень долго спокойным оставался. Даже когда искал его, даже когда показалось, что нашел. А потом пропал этот ваш официант и все началось сначала. И я боюсь, опять боюсь. Вы сочтете меня ненормальным – понимаю. Но уверяю вас – он гораздо ненормальнее меня. Просто он умеет лучше прятаться. Отсиживается дома, не общается с людьми. А когда ненадолго высовывается, держит себя в руках. Иначе от ваших горожан и половины бы уже не осталось, ему ведь кругом враги мерещатся, а уж если, как ваши глупцы вблизи дома отметились, это уж конец. Он бы всех подряд в свой дом затягивал и ни кого наружу не выпускал. О, в его домах да при его умениях, горы человеческих тел разместиться могут и их ни в жизнь не найдешь. Я – то прежде, чем в дурдоме побывал, считался вполне заслуживающим доверия гражданином и добился у властей ммм негласного осмотра его дома. Нашелся один капитан – поверил мне. Дом тогда у него был – не нынешняя махина. По паре больших комнат вверху и внизу, да подвал под всем домом в человеческий рост. Так вот – мы ничего не нашли! То есть мы обнаружили стенды какого-то навесного оборудования овальной формы, вокруг них зеркала, отражающей поверхностью наружу, да мотор, по виду очень мощный. Но ни одного человека. Хотя я мог поклясться, что в его дом входили один за другим шесть человек, шесть! И назад никто не вышел. Друг мой, да! там у него канул. Юрка. Посетитель под номером два. А номером один – была девушка друга.

Вот скажите, и куда он их всех подевал? Мы и собак служебных с собой приводили, думали, может какой скрытый лаз из дома ведет или просто есть ниша хитрая – схрон. Нет, ничего собаки не нашли, а вели себя странно, то волчком вертелись, то к стенам жались и выли.

Вы, господин милиционер желали знать, все что я знаю Я все рассказал. А теперь пожалуйста, хотите в подвал сажайте, хотите в дурдом везите – мне все одно. Только я вам так скажу. Пока вы не знали, какая зараза в вашем городе поселилась – ни при чем были. Теперь вы знаете. Когда человек спрашивает – он обязан ответственность за полученные сведения на себя взвалить. Вы готовы?

Ефимов легко улыбнулся. Я вас внимательно выслушал и не перебил ни разу, хотя у меня были вопросы. Вы не разу не назвали этого страшного преступника по имени.

Неужели непонятно? Крафт это, Сергей Оттович.

Мне догадываться не положено. Скажите, вы господина Крафта откуда знаете? Где познакомились?

Преподавателем он моим был в физтехе, но недолго. Меня болтало тогда, то в учебу, то в музыку. А в итоге классическая история про двух зайцев – и корочек о высшем образовании нет, и имя мое музыкальное, небось и не вспомнит никто.

Так вы его еще студентом во всяких грехах подозревать начали?

Нет, позже мы встретились, неожиданно и далеко от Москвы, лет десять уже прошло, не меньше, но я его сразу вспомнил.

Ясно, а как он в первый раз попал под ваше подозрение?

Я тогда в село это в воронежской губернии к дальней родственнице приехал. Когда у человека жизненный крах случается, его желательно подальше о цивилизации пережить, по крайней мере, друзей своих бывший лучше до времени не видеть – так мне кажется.

Как только я к тете перебрался и начал раны свои залечиваь, начали в этом селе люди пропадать. А с Крафтом этим я случайно тогда в магазинчике местном столкнулся. Да.

И по всему выходило, что некому больше людей косить, тем более, что до нашего переезда в этом село, люди там так хитро, бесследно не исчезали. Выходит кто-то из нас двоих мор устроил – или он, или я. Ну, раз не я, значит…

Я так понял, что господин Крафт туда раньше перебрался, а вы уже за ним переехали. Верно?

Да.

А первый хитро пропавший, как раз после вашего появления исчез?

Но послушайте, первый – то парень чуть ли не в первый день моего приезда пропал. Не мог же я его так грамотно испарить, даже не оглядевшись на новом месте.

Ну, это вопрос спорный. Кстати, вы говорили ранее, что первой пропала девушка, а теперь – что парень.

Ха. Так это первая наша встреча с Крафтом после института была. Друг мой и его девушка уже в следующем его доме пропали, городском, том – о четырех комнатах и подвале.

А в тот город кто переехал первым?

Крафт.

А в наш? Можете не отвечать. То есть другими словами вы тоскаетесь за господином Крафтом по городам и весям привязанным хвостом, всюду портите ему жизнь, инкриминируя невесть что и заставляя уезжать. И все каждый раз начинается сначала.

Ладно еще вопрос. Был ли господин Крафт знаком с вашим другом или с его девушкой? Как, кстати ее звали?

Лариса. Насколько я знаю – их знакомство носило шапочный характер.

И припомните еще, пожалуйста, какие оценки в институте вам ставил преподаватель Крафт. Вы, наверное, понимаете, что все вами сказанное подвергнется тщательной проверки. Этот же ваш ответ проверить будет проще всего. И так?

Мадьяров вдруг заливисто расхохотался – ну да, да. Проблемы в физтехе у меня именно с Крафта и начались. На втором курсе общей физике, он вкатил мне в зимнюю сессию пару. Причем, вполне заслуженно, я половину осени проторчал на гастролях и на экзамен выходил между неудом и удом, а тут еше с билетом не повезло… Он мне тогда, прежде чем с экзамена прогнать, лекцию о высоком предназначении науки, в том числе физики, прочитал и о компании-содружестве певцов с композиторами очень нелестно высказался. Поэтому я его и вспомнил тогда в селе, вообще – то у меня на лица память неважная. Но отчислили меня, между прочим, вовсе не из-за Крафта, а уже со следующего курса, когда специализация началась и он у нас лекции уже не читал.

Так, общая схема ваших показаний мне ясна. Теперь давайте еще раз с самого начала с датами, фамилиями и прочими подробностями, какие только можете вспомнить. Будьте очень внимательны. Скажу честно – пока ваш рассказ похож на монолог клиента того учреждения, откуда вы, по вашим словам вышли успокоенным.

Да, я все расскажу, пожалуйста, знали бы вы, сколько я боролся, чтобы меня хотя бы раз внимательно выслушали. Только можно мне спросить? Почему меня, сейчас – то, собственно говоря, задержали? Обычно задерживают, когда что-то случается. Скажите мне, что-нибудь случилось? Если это так, так я должен поблизости находиться. То что этот немец с людьми вытворяет – не совсем привычно. Ваши доктора могут поставить неправильный диагноз, если им не подсказать. Они, ведь не военные врачи и живем мы от моря далеко. И я…

У нас опытный медперсонал. Вам не нужно беспокоиться.

Вы не ответили.

А я и не обязан вам отвечать. Здесь порядок обратный. И, так – фамилия, имя отчество…

Послушайте, что-то произошло, я же чувствую. Почему вы не скажите? Поймите, по вашей вине может погибнуть человек.

Лишь бы по вашей не погиб. Ну, хватит. И так, Фамилия, имя отчество, изменить ничего не желаете?

Когда Ефимов проверил болванку, заполненную по пастпортным данным и потянулся за следующим листом, Мадьяров неожиданно подскочил на стуле – Казимир! Что-то с Казимиром! Отвечайте, это так? Немедленно отвечайте!

Сядьте на место – ледяным тоном приказал Ефимов.

Да вы что, черт вас дери, не поняли? А, ну прочь, я должен бежать. Помочь! Прочь с дороги! Мадьяров прорвался к двери, но был пойман и с заведенными назад руками брошен обратно на стул.

Еще раз дернешься, потопаешь в подвал – играя желваками и отряхивая мундир, пригрозил Ефимов.

Вы не милиционер – вы дуролом – срывающимся голосом кричал Мадьяров. С вами бесполезно говорить. Вы ничего не поймете и даже понимать не захотите. Я знаю таких начальников. Тупой вы самодовольный индюк. Никаких разговоров! И я знаю свои права – извольте познакомить меня с моим адвокатом. Прямо сейчас. И Мадьяров отвернулся от Ефимова, насколько позволяло его заваленное на стул тело.

Капитан выместил гнев на телефонной клавише – Ерофеев, в подвал его и диету для стройной фигуры.

Есть!

Мадьярова увели и его место занял только что вернувшийся из ресторана Морозов – ну, что, принес?

Никак нет – Морозов подтянулся на стуле.

Почему? Ну, докладывай, докладывай.

Потому что Петр Никодимыч идет в ногу с техническим прогрессом – в его ресторане посуду моет японская посудомоечная машине. Два раза в день. После обеда и после окончания работы ресторана.

А после завтрака? – зачем-то спросил Ефимов.

Никак нет. Машина работает в режиме ожидания.

Это как?

В ресторане завтракают немного людей, обычно – не больше человек пять. Грязной посуды остается недостаточно для полной загрузки. Поэтому машина посуду просто периодически поливает, что б остатки еды к ней не присохли. Потом добавляется грязная обеденная и тогда уже моется все.

Ну, а к стакану-то нашему это какое отношение имеет?

Никакого. То есть, нет. Если бы стакан при падении об паркетную доску разбился, шанс найти осколки у нас был – контейнер с мусором только завтра утром освободили бы. А так как пол в ресторане паркетный, стакан остался целым. Его загрузили вместе с первой партией обеденной посуды и той, что осталась от завтрака и помыли и между прочим досуха высушили. Теперь не разберешь ни рожна какой из них… ой, простите.

Да, быстро они работают, на нашу голову.

Петр Никодимыч беспорядка не любят.

Да, это понятно. Меня другое удивляет, как же ты не догадался за Казимиром пойти? Ты ж его всю жизнь знаешь. Сам же говоришь – на себя не был похож. Помчался куда-то, весь в нервах. А ведь уравновешенность у парня наследственная. Он не просто с людьми работает, он работает с пьяными людьми. Но слышал ли ты хоть раз, что б его кто-нибудь из терпения вывел? Понятно же, случилось что-то из ряда вон. Скорее всего, он получил какую-то информацию, имеющую отношение к исчезновению брата. А мы, как ты понимаешь, именно этим делом сейчас и занимаемся. И за Мадьяровым поэтому ходим. Если бы ты остановил парня, поговорил с ним, может мы прямо сегодня это дело бы и распутали. Надо же все же соображать немного.

Так у меня другое задание было и я действовал точно в соответствии с по инструкции.

Да в милицейских школах инструкциям хорошо обучают. Только попомни Морозов мое слово, дело это нынешнее не типичное. И в милицейской школе не обучат, как с такими делами совладать. Поэтому начинай, Морозов не только по инструкции служить, но и по уму. Понял? Свободен.

* * *

Полина вернулась из магазина. Открыла щеколду, втиснулась вместе с велосипедом и солидной сумкой, болтающейся на руле, в калитку. И как всегда, вместо того, чтобы сперва отвезти велик к крыльцу, снять с него сумку, а потом сходить и затворить калитку, решила делать все сразу. Отпустила руль и продвинула велосипед вперед, повернулась назад потянула к себе калитку, держась в середине между планками штакетника. Как обычно, дотянуться до щеколды длины руки немного не хватало, или из-за торчащего наружу заднего колеса не закрывалась калитка. Тогда Поленька еще совсем немного сдвинула колесо вперед. Беспризорный руль, как всегда в таких случаях прямо ехать не пожелал. Хватило небольшой инерции, что бы его закосило ввправо и под тяжестью сумки рвануло вниз. Борющаяся с щеколдой Поленька момент крена, пропустила. А когда повернулась, велосипед уже падал. Раму велосипеда вырвало из ее рук и она едва успела отскочить от летящего вверх заднего колеса. Удара не было. Обод колеса лишь чуть ободрал кожу на той же самой коленке, которая только, только успела поджить.

И почему я каждый раз упорно делаю одну и ту же глупость? Я, наверное, какая-нибудь бестолковая – взгрустнулось Поленьке.

Следующая мысль была как будто более позитивной. Хорошо, что мне на яйца денег не хватило. Сейчас была бы полная сумка сумка продуктов, плавающих в гоголе-могуле…

Фройляйн! – на улице, держась за калитку, старался унять смех Сергей Оттович! – приветствую вас, а вы как обычно развлекаетесь с велосипедом? Это очевидно делает вам удовольствие. Ох, простите, пожалуйста, мой смех. Вы не пострадали?

Нет – вздохнула Поленька, только ту же коленку ободрала, совсем чуть чуть.

Вы позволите вам помочь?

Поленька промолчала.

Сергей Оттович отворил с таким трудом закрытую калитку и вошел. Он отцепил и вытащил из-под руля ручку сумки, отнес ее по ступенькам крылечка наверх. Затем вернулся, поднял велосипед, подвез его к крыльцу, развернул и поставил точно на то место, на которое его всегда ставила сама Поленька.

Сергей Оттович так добр, нужно пригласить его домой и предложить чаю, правда если в это время вернется кто-нибудь из домашних – шуму не оберешься – размышляла Полина, потирая свежую царапину – но быть невежливой еще хуже.

Крафт же в это время уже вышел на улицу, правда калитку за собой не затворил.

Большое спасибо – поблагодарила Поленька – могу я вам что-нибудь предложить – травяной чай, компот из ягод, может быть кофе?

Ни в коем случае – ответил немец – я не хочу быть навязчивым. Более того, говоря откровенно, я ненавижу это человеческое качество. Единственно, чего лично я жду от людей – не дружбы, нет, не помощи. Я жду, чтобы люди оставили меня в покое, но именно этого я и никак могу получить. Согласитесь Полина, мы все такие разные. Кто-то без общения не может прожить ни дня. А для кого-то ежедневная болтовня ни о чем – это страдание.

Поглядите только, Полина, я уже трехметровым забором отгородился, однако это не помогает, находятся такие любопытствующие или «щиеся», которым это вовсе не помеха. Они суют свой нос… И я… Ах, простите, Поленька, не знаю, почему я вам все это говорю. Подобные разговоры – плохая тема общения с молоденькой девушкой. К тому же, рассказывать о проблемах, значит просить помощи. Это для меня вообще кошмар. Мда. Раньше я за собой такого не замечал. Зато теперь я понимаю, о чем говорила моя молочница, когда занималась тем, чем я только что возмущался – рассказывала о людях, которые проживают в славном городе Коптеве, то есть навязывала информацию, о которой я не просил. Но надо признать, в отношении вас она оказалась абсолютно права. Вы – необыкновенный человек. Я даже не успел заметить, как стал жаловаться молоденькой девушке, которую вижу в третий раз в жизни. Ничего подобного со мной лет сорок не происходило. Это поразительно!

Поленька скромно улыбнулась, переступила с ноги на ногу и тут же поморщилась, когда подол платья коснулся оцарапанной коленки.

Ваша рана болит – констатировал немец. Знаете, Поленька на моей исторической родине велосипеды более, чем в России употребительны. Так дамы там независимо от возраста носят брюки, когда используют велосипед. Немки очень практичны. Сейчас, например, вы могли бы отделаться дырой на штанине, а ваше тело не пострадало бы.

Это ничего, Сергей Оттович, царапина на кожи, это быстро заживет.

Ах, фройлляйн, боюсь сейчас вы не слишком уважительно отозвались о вашей коже. А между тем, на нашем теле находится примерно квадрат метр плюс еще двадцать сантиметров кожи и она не только защищает нас от ультрофиолета и проникновении инфекции. Известно ли вам, насколько ощутимо она смягчает удар? В каком месте вашего замечательного тела вы бы не стукнулись, кожа заберет на себя одну треть ударной нагрузки. Хорошо, сейчас вы только оцарапались. А вот когда вы в прошлый раз столкнулись с уличной колонкой, она, в соответствии с законом Ньютона,

столкнулась с вами с той же силой, но с обратным знаком. Так вот, последствия столкновения могли бы быть на одну треть тяжелее. Так, что кожа – отдельный, кстати, орган вашего тела – наш замечательный помощник. Да. Однако, мы заговорились. Судя по тому, как выглядит ваша рана спустя десять минут после ее получения, полагаю, ее все-таки стоит обработать перекись водорода. Благодарю вас за общения. Всего доброго.

Немец скрылся за своей загородкой, Полина подняла сумку с приступок и отправилась следовать совету.

Не успела она полить из пузырька на запенившуюся коленку и разобрать сумку, как в дом ворвалась мама. Алина Петровна тут же споткнулась, как и все поочередно домашние в эти последние два дня, о криво стоящие у порога и готовые в любой момент быть задействованные Неллькины часы-шкаф. И это ей хорошего настроения не добавило.

Полина – сказала, вновь обретя равновесие и грубовато возвратив его часам – это уже ни в какие ворота не лезет!

Мамочка, что куда не лезет?

Ты снова болтала с этим немцем!

А ты откуда знаешь? Тебя же не было.

Я знаю все, что должна знать мать! И на этот раз он заходил к тебе домой!

Мамочка, у меня упал велосипед, он поднял его и подвез к крылечку. Домой он не заходил.

Полина, мы же договаривались! Я же тебя просила!

Мама, я тоже уже говорила – Сергей Оттович ничего плохого не делала и не говорил. Он очень вежливый и образованный человек.

Почему ты его так горячо защищаешь? Ты что влюбилась в этого немолодого иностранца?

Мама, ну что ты такое говоришь? Мы просто немного поговорили.

Знаешь, Поленька, обычно мне удается договариваться с людьми. Да! Тем горше видеть, что я первый раз в жизни не могу договориться с собственной дочерью! Словно ты уже настолько сделалась подверженной влиянию этого иностранца, что и по-русски уже не говоришь.

Мама я тебя что-то не совсем понимаю. Ты знаешь об Сергее Оттовича что-то такое, из-за чего с ним не стоит общаться?

Я ничего не знаю, но мне и не обязательно знать. Я просто знаю – это плохой человек! И прошу тебя, в сотый раз уже прошу – держись от него подальше!

Фу ты, господи. Мама ты заставляешь меня быть невежливой. И безо всяких на то причин.

Пусть так…

Вечером в кругу семье с присутствующей Неллькой этот надоедливый разговор имел, разумеется, продолжился.

Вечернее семейное чаепитие. Круглый стол, накрытый свежей, белой, вышитой руками Поленьки скатертью, огромный, ею же сконструированный абажур с натянутым на пузатый каркас вывязанным крючком роскошным ажурным полотном, желтая же бахрома, кисточки которой создают солнечный, переходящий в полумрак свет. На столе дымящийся пятью травами чай, горячие ванильные пышки-пустышки, свежее клубничное варенье.

И никакого умиления. Трое возмущенных при одной воздержавшейся и одна ни в чем не виноватая.

Когда все наконец по пять раз подряд высказались и приступили уже наконец к чаю, Неллька, соревнующаяся в обмене веществ с Феденькой, уплетая наперегонки с ним по четвертой пышке, и ловя ртом стекающую с нее насыщенную клубничную вкуснятину, скорчила огорченное лицо – ну надо же, стоило на минуту уйти домой переодеться, как опять ухитрилась пропустить все самое интересное.

Ага – подтвердил Феденька с набитым ртом – с Полькой всегда так, стоит только отвернуться, как она уже куда-то не туда впилилась.

Нет, ну когда я вообще хоть в какие-то неприятности попадала – возмутилась в конце концов Поленька и закончила фразой, которой с ней сегодня поздоровалась мать – знаете, это уже ни в какие ворота не лезет.

* * *

На следующий допрос Мадьярова вызвали из КПЗ. Ефимов, беспощадный к преступникам, все же делал снисхождение к людям, чью вину еще не доказал и Мадьяров мок летними ботинками в подвале не более пары часов.

На допрос его вел Ерофеев, а Мадьяров, по обыкновению, попав за железные решетки, использовал любую возможность, стараясь найти сподвижников.

Слушайте, молодой человек…

Сержант Ерофеев – буркнул тот – вам не нужно разговаривать.

А вы что, милицейский шлагбаум, что к вам обратиться нельзя?

За шлагбаум и ответить можно.

Простите, я не хотел вас обидеть, я, видите ли, срываюсь иногда. Я только хотел сказать, что ваше многоопытное начальство в лице капитана или как? майора Ефимова на этот раз ошибается и бесполезно тратит на меня свое служебное. Поймите, уважаемый, подобные ошибки очень дорого обходятся людям!

Ничего, разберемся…

Очень уж медленно разбираетесь. Имейте в виду, когда жители Коптева, ваши соседи и друзья, которые, конечно, останутся в живых после этой истории, будут тыкать в вас пальцем и обзывать ослом, вашему внутреннему миру станет дискомфортно.

Ерохин ничего не ответил, но его рука потянулась к резиновой дубинке.

Ладно, простите еще раз – спохватился Мадьяров – совсем случайно вырвалось… Знаете, вы можете меня не слушать, можете мне не отвечать, можете даже треснуть меня по почкам вашим резиновым орудием труда. Но прошу вас, держите глаза открытыми и постарайтесь хоть что-нибудь выяснить относительно Крафта. Ваше начальство, насколько я понимаю, никаких телодвижений в его сторону делать не намерено. А вы, между прочим, можете отлично проявить себя в этой ситуации. Есть же у вас какое-никакое честолюбие? Так почему бы вам всем не показать, кто в вашей милицейской конторе лучше всех соображает? Неужели вам совсем не хочется спасти людей – ваших друзей-родственников-соседей и к тому же стать городским героем?

Ерофеев промолчал, но в его глазах промелькнул интерес.

Мадьяров, шедший впереди с заведенными назад руками видеть этого, конечно не мог, но, будто почувствовал и немного замедлил шаг, чтобы путь на допрос стала подлиней.

Если захотите помочь нам всем, я подскажу с чего можно начать. Опросите молочницу, она вхожа в дом Крафта. Возможно, ее показания вас заинтересуют. Если же нет, уговорите ее помочь – дайте задание повнимательней там оглядеться, пусть попробует отойти от порога и продвинуться вглубь холла, пусть поищет что-нибудь необычное, только пусть будет очень осторожна. И еще…

Ерофеев сдал задержанного Ефимову. Его смена закончилась. Но он еще немного постоял под дверью и послушал. Ерофеев хорошо знал Ефимова. И тот, судя по услышанного, действительно, как Мадьяров и утверждал, гнул единственную версию. То есть ставил на одного Мадьярова. А если учесть еще, что никто из участка не получал никаких заданий в отношении немца, то картина вырисовывалась четкая.

Конечно – думал Ерофеев – майор очень опытный человек, но разумно ли совсем отказываться от проработки немца? Да и другие подозреваемые, возможно по ходу накопаются.

Ерофеев подумал еще немного, потом глубокомысленно кивнул и оттолкнулся плечом от двери. По дороге поставил на посту в журнал закорюку и уверенным шагом вышел из одноэтажного здания центральной части Коптевской милиции.

* * *

Примерно в то же самое время Полина у себя дома успокаивала рыдающую подругу.

С этими самыми рыданиями, Неллька влетела в кухню к Полине, когда та засыпала крупно порезанную картошку в суп. В итоге половина картошки просыпалась с разделочной доски на плиту и на пол.

Нелля, что опять случилось?

Представляешь, от меня скрывали, никто мне не говорил, а мой дорогой супруг уже сутки сидит у Ефимова в КПЗ.

Твой супруг? – переспросила как всегда основательно соображающая Полина.

Ну, не муж, жених, ну не жених еще, да какая разница? Мадьярова посадили!

За что?

Откуда я знаю? Да какое это имеет значение? Сперва обвенчали бы, как положено, а потом бы уж и сажали, раз приспичело. Ефимов этот! Тьфу! Я вот сейчас отцу позвоню! Пусть гонит этого врага семьи и браков взашей!

Полина вытерла руки об инклюзивный передник и стараясь не наступать на разбросанную картошку, шагнула к подруге.

Она взяла ее руки в свои и ласково сказала – обожди. Если Мадьяров не твой жених, так почему ты так убиваешься? А если он твой жених, то так ли тебе необходим такой жених, который мало тебе совсем не знаком, так теперь еще и в тюрьме сидит?

В КПЗ.

Ну, в КПЗ. Нет, он может оказаться совсем неплохим парнем, но тебе не кажется, что это уже через чур? По-моему, брак, к которому ты так стремишься – это не веселая беготня, не игра, а, извини за занудство – очень серьезная вещь – ответственность, дети. А ты поставила себе какую-то забавную цель и все никак не останавливаешься. Пойми, сейчас это уже так не смешно, как было в начале.

Это ты ничего не понимаешь. Зэками вон многие женщины не брезгуют. Пишут им со свободы. Зэки это очень ценят. Выходят из тюрьмы и женятся на них. Точно! Как вовремя я об этом вспомнила. Пожалуй, подожду просить отца Ефимова увольнять. Пусть лучше записку моему любимому передаст. Как она… ммм… Малява. Точно! Ну, пока. И Неллька унеслась, не забыл пихнуть у порога недовольно звякнувшие часы

Полина всплеснула руками – ну что с ней поделаешь?

* * *

Сержант Ерофеев прошел почти через весь город на север, в его крайный район, заслуженно называемом Раздолье, где частные домики уже не толпились в городской тесноте, где на заливный лугах Шустринки уютно хрумкали травой коровы. Вот впереди и дальняя улочка, где в самом крайнем, стоящим на отшибе доме, жила цель его пешеходной прогулки – молочница.

Ерофеев пересек Пасечную, прошел Медовым переулком, оглядывая окрестности в поисках статной пожилой женщины. Но молочница, которую все звали тетей Нюшей, находилась сейчас именно в том месте, в котором как можно чаще стремятся находиться все хорошие молочницы – возле своей коровы. Ее доенная по часам Зорька – городская рекордсменка стояла в чистом коровнике, на только что поменянной подстилке и чувствовала себя, по всему видя, замечательно.

Теть Нюшь – нам бы поговорить.

А, милок, заходи, хочешь парного молочка?

Не, спасибо. Пойдем куда-нибудь присядем?

А чего ж с хорошим человеком не поболтать. Иди в залу. Я щас.

Следующие полтора часа Ерофеев слушал тетю Нюшу – женщину работящую и во всех отношениях достойную, только, к сожалению, ничего толком не сумевшую сообщить по поводу интересующего Ерофеева дела.

Немец, по словам опрашиваемой, был с ней всегда вежлив и всегда платил за молоко за день вперед, иногда она крупные деньги ему в городе разменивала. Он никогда не заставлял себя ждать. И всегда калитка в заборе к ее приходу была уже открыта. Немец же поджидал ее в холле дома со вчерашней литровой банкой в руках. И у них тут же на пороге происходил обмен банок пустую на полную. Правда использованную банку немец никогда не мыл. И тетя Нюша тратила дома лишнее время на отдирание с горлышки банки засохшего желтого жира.

У Зорьки моей молоко знаешь какое, хошь ложками ешь – не без гордости добавила хозяшка.

А так немец человек хороший, справный, п…п….пуктуальный. В общем, никаких с ним хлопот нету.

Тетя Нюш, значит Крафт открывает калитку на улицу не всегда при вас?

Не. Не всегда. Но в холле он меня всегда встречает. Ни разу ни минутки не ждала.

Тетя Нюша, а холл его вы хорошо рассмотрели?

Знаешь, сынок, немец, конечно мужчина обстоятельный, но только с таким особо не поговоришь. Поэтому баш на баш у нас скорый, деньги на бочку и я домой отправляюсь. Да и смотреть в холле этом особенно не на что. Все как было до него, так и осталось. Ну, в потолку он там что-то подправил. А так – все как есть прошлый век. Помнишь, небось?

Мда… Так вы, что же вообще никогда ни о чем не говорите?

Нет, ну, я то, конечно, говорю. У нас, сам знаешь, как-то не по обычаю человека молча обслуживать. Я ему иногда новости городские рассказываю, кое-чего про себя, а то живет человек совсем затворником, разве это хорошо? Но это все быстро, на ходу. Вижу, человек торопится, я и прощаюсь.

А куда же он торопится?

Этого не знаю, дела у него какие-то наверху.

Почему вы так думаете?

Да гудит у него там обычно что-то. А то, как будто пар или, может, туман под потолком висит, а то иногда и с потолка капает.

То есть опыты он какие-то проводит.

Да можно, наверно, и так сказать. Ну то уж – не мое дело.

Значит, вы немцем так довольны, что прямо пылинки с него сдуваете?

Почему пылинки, когда у него с Эдиком ссора случилась, я ему утром свое мнение выложила. Не боись, если чего надо сказать, у меня не заржавеет. А только лишне обижать приезжего человека – тоже нехорошо. У него и без того, куда глаза не кинь и стены и луга чужие. Попробуй-ка привыкни к неродному краю. То-то и оно.

Тетя Нюша, а если я вас попрошу повнимательнее холл осмотреть, ну может обойти его кругом, стены оглядеть, ощупать и мне рассказать.

Слушай, сынок, не по людски это как-то, тихушничать то. Не знаю…

Вот вы говорите, что к приезжим плохо относиться нельзя. А у нас сейчас другой приезжий в кутузке сидит. А если он и не виноват вовсе, это как, по-людски?

А если ты на немца напраслину возводишь?

Так мы и хотим разобраться, увериться, что с Крафтом этим все в порядке. А вдруг это он все-таки виноват в пропаже официанта? А если это он и брата его в гроб положил? Поможете нам, тетя Нюша – городу неоценимую пользу принесете. В конце концов кто вам дороже, земляки или приезжий невесть кто?

Своя рубашка, конечно, ближе к телу, это ты прав. И если ты немца только проверить хочешь и если все в порядке оставить, а не беду на человека накликать…

Тетя Нюша, я что маньяк какой? Надо же нам что-то с этой пропажей делать. Не мешок ведь с картошкой пропал – человек. И так, кроме пацана, никто ничего не видел, не слышал. Да и пацан, собственно, ничем не помог. Ну так как?

Ладно, согласная я…

Хорошо. Тогда так договоримся. Завтра пойдете относить молоко. Он какой дойки берет?

Обеденной.

Ясно. Я завтра во сколько? Без пятнадцати два приеду и к немцу вас отвезу. Вы в калитку зайдете, а я в этот момент ему по телефону позвоню и постараюсь его немного задержать. Он оформил городской телефон, по нему я и позвоню. У него аппарат где, на втором этаже стоит?

Не знаю, только на первом хлам один.

Ну, ладно, попытка – не пытка. На второй этаж не попасть, так попробуйте на первом чего-нибудь подозрительное обнаружить. Если вообще ничего не найдете, это тоже результат. Верно? Ну, как, договорились, что ли?

Так ты отвезти меня желаешь? Ай, какой молодец. Только знаешь, милок, у меня перед немцем еще три клиента. И почти на разных концах города. Опять же мы не немтыри какие, что б молча банками перепихиваться. Надо ж с людьми хоть парой слов перемолвиться. Так, что ты уж в час приезжай без этих самых пятнадцати минут. К немцу как раз к двум и поспеем.

Ладно, в час – вздохнул Ерохин.

Вот и договорились. Ну, ладно, пора Зойку обратно вести. Прощай, сынок…

На следующий день Ерохин отпросился на патрулирование города и на служебной машине, в форме и при полном вооружении прибыл в назначенный час.

Тетя Нюша процесс загрузки молока в багажник милицейских Жигулей превратила в парад «Але» и, несмотря на отдаленность своего дома умудрилась стянуть к нему кучу народа.

Герасимовна – это тебя что ж вместе с молоком заарестовали или одно молоко без тебя? – смеялись соседки.

Как бы не так – отшучивалась сияющая молочница – это нам дояркам теперь такой почет выходит. Милиция рейд проводит против молока скисания. Щас мигалку врубит, зверюгой заревет и враз куда надо доставит.

Слышь, Герасимовна, а нельзя ли и нам таким сержантиком разжиться?

У тебя, Димитриевна, заслуги еще щ не те!

Ерофеев нервно улыбался, глядя на этот веселый бардак. Как же я не догадался предупредить ее, что б рот на замке держала. Ах ты! Теперь до Ефимова точно дойдет. Мало того, что свою игру втихоря затеял, так еще и в рабочее время таксистом подрядился. Плохо дело, раз уж сразу не заладилось, значит труба.

Ерофеев поглядел на гордо восседающую справа тетю Нюшу и решил – ладно, доедим, ссажу ее и протрублю – отбой. Лучше за таксиста по шее получить, чем за шпиона без башки остаться.

Однако, когда они наконец добрались до немца, Ерофеев передумал – и чего я, собственно, задергался? Теперь уж надо до конца идти. Если узнаем чего, так хоть козырь какой в оправдание останется. А что до немца наши дела дойдут, так это маловероятно. Затворник, он затворник и есть. В общение не вкладывается, информации не имеет.

Ерофеев поглядел на молочницу и снова напрягся. Заслуженная доярка походила теперь на активную революционерку. У нее раскраснелись щеки, заблестели глаза, платок сбилсядалеко на макушку и вообще вид она имела отчаянно заговорщеский.

Ерофеев помянул недобрым словом Мадьярова, втянувшего его в эту историю. Чем ты только думал – ругал он себя – она ведь не разведчица в самом-то деле. Ну не умеет человек свои эмоции прятать. Она только на порог взойдет, немец сразу все поймет. Даже если не при чем поймет, а уж если в чем замешен, я тогда вообще не знаю…

Тетя Нюша, я передумал. Не надо никакой партизанщины. Отдадите молоко, как обычно и назад. Я вас домой отвезу.

Что это ты милок… Сам же уговаривал, а теперь струхнул? Нет, уж, паря – так дела не делаются. Я своего слова назад никогда не беру и ты от свово не отказывайся. Ты меня настржал, и я теперь тоже знать желаю, не антихристу ли Зорькино молоко ношу. Ну? Где тут твоя бандула с антенной? Бери на изготовьсь. А я пошла.

Ну не знаю – сомневался Ерофеев. Ладно, действуем, как уговорено, с одной добавкой. Вы как к немцу зайдете, скажите, что радость у вас сегодня дома. Внучек, мол, приехал. Договорились?

А Митьку мне в это дело зачем впутывать?

Эх, совсем плохо, что она там найдет, сыщет этот? Какая она помошница!

Никого мы впутывать не станем, а только щеки ваши красные и вид оживленный Митькиным приездом прикроем. Ясно?

А, ну, ну…

Когда тетя Нюша уже выгружала с сиденья свое крупное, сбитое тело, Ерофеев, понимая бесполезность просьбы, все-таки попросил – теть Нюш, вы там хоть постарайтесь себя вести как обычно, ладно?

Не боись, сынок, чай не дура.

Ерофеев тоже вышел из спрятанной за березой машины, прикинул расстояние до дома, прибавив путь по территории за забором и учитывая скорость передвижения молочницы. Постоял еще минуты три и потянулся через водительское окно за телефоном. Потом передумал и забрался на водительское место, потихоньки прикрыв дверь. Набрал по памяти номер, послушал длинные гудки. Когда в трубке раздалось громкое недовольное – алло, заорал жизнерадостным голосом, стараясь, что б он звучал постарше – Серега, Серега, алло, это ты?

Кто это – так же недовольно спросили на том конце.

Ну, даешь! Вот уж даешь! Что ж ты, друг ситный своих не признаешь?

Извольте представить себя, иначе я вешаю трубку.

Знаешь, парень, это уже как-то даже обидно. Я-то твой голос сразу узнал. А еще говорил… Ладно, даю наводку – Москва, Институт, кафедра «Общей физики». Ну?

Я не узнаю вас и у меня нет никакого желания играть в угадайку.

Ладно, а если я еще и год уточню?

Я вешаю трубку.

Да уж…, а я то думал, ты обрадуешься, от тебя – то звонка, небось не дождешься, хотя я – то в отличии от некоторых, все на том же самом месте сижу. Да… какие временя были. А помнишь, как мы в студенчестве портвейн из горлышка пили? Аллейку с деревянной скамеечкой, помнишь? Ах, как мы игриво-нервно пугались, что нас за выпивкой застукают. Институт – то в двух шагах! Да и менты так и рыщут. За это и из института вышибить могли. А уж комсомольская организация верняк всласть навизжалась бы. А помнишь замдекана у нас какой строгий был… Эх, а зато сколько удовольствия! Никакое самое дорогое вино во взрослой жизни таким классным уже не казалось. И такого куража, согласись, уже не вызывало.

Послушайте, кому вы звоните?

Как это кому? Тебе!

Назовите имя.

Сергей!

Ну, дальше, дальше.

Сергей Петрович Миркин.

Я с самого начала вам сказал, что вы не туда попали.

Не туда? А вы, простите кто?

Какое это имеет значение? Я не тот, кто вам нужен.

А как же ваш голос? Так на Серегин похож.

Потому, что я сам Серега – хмыкнули на том конце и отключились.

Ерофеев очень аккуратно отжал клавишу отбоя и бесшумно положил телефон на панель. Работали только руки. Тело в избежании лишнего шума оставалось недвижимым.

Ерофеев немедленно напрягся. Он давно знал за собой – такая точность и неслышность появляется у него когда рядом засела цель – преступник – не пустышка, не полуотработанный и потенциальный, а именно тот, который им нужен, которого они ищут. Матерый, опасный не только для гражданского населения, а и для них самих, вооруженных, тренированных молодых мужчин.

Тоже самое творилось с Ерофеевым – в явном, очень сильном выражении, когда Пелагеев сын Петро, знакомец всем городским окраинам, как часто рядившийся на убой домашней живности, в какой-то момент померк рассудком и чуть саму Пелагею не загрыз, соседи насилу отбили. Наша милая стародавняя привычка всегда разбираться своими силами без вмешательства властей, даже когда до них рукой подать, дорого обошлась городу. А ударившемуся в бега Петру становилось все хуже, последние человеческие искорки прогорали в его воспаленном мозгу. С звериной кровожадностью он приобрел и звериную осторожность и звериную реакцию. Ему не требовался больше ночлег, душ и уж совсем не требовались средства и атрибуты приготовления пищи. Он кушал все, что мимо пробегало и не тратил время на дерганье перьев.

Его искали по всему городу и по всем ближним деревенькам. Искали долго. А взяли в собственном доме, куда больной рассудок пригнал Петро закончить дело, с которого начал.

Ерофеев тогда не сидел в засаде. Они сорвались всей сменой по звонку и двигались пешком, потому что покосившийся от времени домик Пелагеи стоял на Красина, то есть всего в двух кварталах от участка. И чем ближе подходили они к дому, тем сильнее хотелось Ерофееву как можно тише ступать и затаить дыхание и попросить у ребят о том же.

Ерофеев не раз анализировал это чувство и пришел к конечному выводу, что анализу оно не поддается. Выходит в нем сидит его собственный счетчик – такая серьезная, мощная интуиция, интуиция – мама. Предупреждает, активизирует.

Сегодня предупреждение работало остро.

Выходит Крафт – тот, кто нам нужен, выходит Мадьяров – прав. И значит Ефимов, поставивший на Мадьярова, ошибается. Но Ерофеев прекрасно понимал, что если он придет к майору и расскажет ему на чем, собственно, основываются его подозрения, Ефимов уже никогда не сведет с него своего контролирующего ока, возьмется лично отслеживать его работу и внеслужебную жизнь, а первым делом, конечно под каким-нибудь предлогом подошлет к нему доктора соответствующей специализации. Ефимов любил повторять – у милиции должны быть не только чистые руки, но и светлые головы и крепкие нервы. В наших рядах не место психам, выскочкам и бездельникам. Психов Ефимов ставил в своем перечне опасных штатных проблем на первом месте.

Ерофеев знал также, что и у ребят никогда не найдет понимания. А стоит ему хоть раз рассказать про себя нечто подобное, как он обречет себя до конца жизни на вопросы типа – Ерофеев, а сейчас у тебя в какой ноздре засвербело?

И все-таки Ефимов ошибается – подумал еще раз Ерофеев. Он приоткрыл не захлопнутую дверцу, но с сидения вставать не стал. Позиция – двухрядная – и выскочить из двери – секунда экономии и машину с места рвануть – не помеха. Где же тетя Нюша – пора б ей уже и явиться.

Он увидел ее, когда она только выступила из калитки. И хотя первое, что должно было броситься ему в глаза – кровь на лбу – поражение лобовой части лица примерно на тридцать процентов, то есть кровь сочилась из немного нимало трети лба, Ерофеев вовсе не на кровь вначале среагировал. Он среагировал на отсутствие улыбки на полном лице молочницы – он вдруг понял – тетя Нюша раньше все время улыбалась, даже когда говорила о серьезных вещах. Мимические морщинки, складывающую лицо в улыбку работали, видимо, так часто, что ее остаточный свет никогда не уходил с лица, лукавинкой щуря глаза, и не разглаживая до конца уютные складочки возле рта. Улыбка была настолько присуща ее круглому лицу, что без нее лицо выглядело почти незнакомым. Изменилась и ее уверенная, спорая – шаг – гвоздь в землю, походка. Крупное тело тети Нюши не заносило в стороны и оно не выглядело так, будто готово завалиться в обморок. Но двигалось женщина ощутимо неуверенно. Навстречу Ерофееву, шла узнаваемая, пожалуй, лишь по халату старческой расцветки и белому платку пожилая измученная, да еще и раненая женщина.

Тетя Нюша, это он тебя так?

Женщина, поддерживаемая Ерохиным, продолжая, не обращая внимания на лоб, обеими руками прижимать чумазую банку к груди, тяжело ввалилась в салон и без сил откинулась в кресло. Ерохин рванул заднюю дверцу, схватил аптечку, одним движением вытащил марлю и перекись водорода. Короткими, как учили, прикосновениями обработал лоб. Основной участок поражения оказался все же не таким большим, как представлялось в начале. Главный удар пришелся на верхнюю часть лба, правую сторону, с которой вяло сочившаяся кровь затекала вниз. Рана не была глубокой – колотой или резанной – скорее содранной, но под руками Ерохина прямо на глазах вырастала острая шишка.

Ерохин ужасно подмывало начать расспрашивать о немце, но чувство опасности никак не отпускало, наоборот, даже немного усилилось, бухающими ударами гоняя насыщенную адреналином кровь по венам и заставляя в поиске опасности припадочно озираться назад. До возвращения молочницы, задача Ерохина – тихая засада: внимательное бездвижье, беспокойство за ушедшую, теперь изменилась. Тетя Дуся вернулась и с ее возвращением сменился центр опасности, возможно переместившись ближе к Ерофееву, словно она могла привести его за собой и уж точно сменился уровень его ответственности. Одно дело отмахиваться самому, а совсем другое, загораживать женщину, мало годами не очень молодую, да еще и занимающуюся одним из самых далеких от милицейской черноты дел – молоком!

Этим мыслям Ерохин еще позволял подпрыгивать в голове. Но дальше, в голову, как логическое завершение мыслей попрыгушек, перла уже совсем забивающая – ты Ерохин – дурак, влез в главную партию со своей убогой инициативой и проиграл ее. Мыслитель хренов! Достаточно поглядеть на лоб тети Нюши. Ерофеев хорошо знал, как долго заживают ушибы у пожилых людей и он знал, как ушиб, выглядевшая сейчас шишкой на правой части лба, скоро расцветет всеми цветами радуги, называемым общим словом – синяк и как долго будет путешествовать сперва над глазами, потом под глазами, пугая товарок тети Дуси красотой ее личика от иссеня-черной до светло-желтой палитры.

Подставил я ее, подставил, закинул в неизмеренное опасностью место и даже никак не подстраховал. Урод я, тупое самодовольное ничтожество! Ее же там вообще убить могли и она могла оттуда совсем не вернуться, никакая, ни битая, ни небитая. Как профессор, помнишь такого, или позабыл уже?

Все – обрубил себя Ерохин, если ты сейчас в панику свалишься, то ошибки могут быть еще страшнее. Сейчас – самое главное спросить, узнать, тогда уж мои действия только на два варианта раскладываются. Уж с раз-два мои мозги, как-нибудь справятся

Тетя Нюша, это он тебя?

Ой, что ты, нет сынок. Ты уж прости меня, сынок, ничего я интересного не узнала, только морду себе, дуреха разбила и немца озадачила. Ты домой-то меня, касатик, уж свези, голова то у меня все ж таки неспокойная…

Скажите тоже, тетя Нюша, да неужто я вас посреди дороги брошу! И Ерохин сделал то, что ему уже давно хотелось сделать – отдохнуть, отодвинуться от гнета опасности. Он завел резким движением мотор и, заставляя себя не визжать покрышками, степенно уехал из-под прикрытия березы. В любом случае, сейчас мы оторвались, не на вертолете же он за нами погонится. Когда милицейская машина, издавая гремящие звуки, отвезла их квартала на три, тихонько спросил – теть Нюшь, может все-таки в больницу?

Еще чего. Эх, милок, да я, бывалоча об притолоку на галдерейке как саданусь, аж искры из глаз и свет божий потухнет, да и то ничего. Шишка, вишь какая вострая растет. Потому, что место это сто раз битое перебитое. Я сейчас и приложилась – то вскользь, больше перепугалась. Давай-ка мы с тобой до дому доедим, я чайник поставлю и расскажу тебе все-таки обо что я, тама голову разбила. Особо не надейся, толкового мало, но я знаю, вашему брату любую мелочь надо говорить. Не, аптека нам не к чаму. Есть у меня дома мазь от ушибов, ха, ха, ха, да и голова толоконная. Ниче!

Они сидели на тети Нюшиной кухне, где почти все предметы имели какое-нибудь отношению к молоку – такой мини заводик по производству молочных продуктов. Ерохин вовсе не требовалось быть здесь внимательным, но он знал, что глаза уже автоматически фиксирует предметы и после осмотра также автоматически сделают по помещению вывод. Кухня – значит, в первую очередь уровень чистоты, потом ценовое выражение – соответствие доходов и стоимости содержимого, а уж потом – мозги и руки хозяина – умение организовать рабочий процесс.

Кухня молочницы – обычное для русских вместилище чистоплотности и критически низкого уровня доходов. Чисто простиранные с аккуратными краями куски марли теснятся над оттертой до блеска плитой. Банки от трех до литровых лежат вверх прозрачными боками на разделочном столе вдоль стены. Мебель самая простая, самодельная. Но оба стола накрыты кокетливых расцветок довольно новыми клеенками, дешевыми и чистыми, им в тон на проволоке и гвоздиках – занавесочки. Деревянные закопченные стены, плитка за раковиной, щербатый пол – все отчаянно изношенное. Надо бы помочь с ремонтом – не загадывая. А так хорошо, уютно.

Поставив на плиту чай, хозяйка уселась напротив Ерохина – чай торопишься, так слушай – началось все удачно – калитка открыта, на пороге никого. Слышу он где-то далеко наверху с тобой, наверно, говорит, а слов не разберу, ну и ладно думаю – у меня ведь совсем другая задача. Верно, ведь? Поставила молоко к стенке у порога. И так, прямо слева начала обход. Ступаю тихо, под ноги поглядываю, а руками стену ощупываю. Иду себе и иду. Все вроде так, как мне от порога и виделось, будто ничего вовсе и не изменилось. Только знаешь, одна странность все-таки была – хозяйки такие вещи сразу примечают. Понимаешь, пол, как будто все же убран, а вразлет цементные камешки лежат. И уж на что на сером цементе пыль – то не особо разглядишь, а эти уж очень запыленные, да еще и с паутиной. Свету всего ничего от открытой двери, а все равно видать. Понимаешь?

Не очень.

Ну, я хочу сказать, что по идее, пол и камешки эти одинаковой чистоты должны быть, и если пол недавно метен, то откуда на камешках на полу пыль и паутина столетняя? Будто кто-то сперва потрудился-прибрался, а потом по чистому полу грязные каменьями разбросал. Чудно как-то, верно?

А может эти камешки с потолка нападали?

Современный цемент? Ну хорошо, края второго этажа немец как-то укреплял, оттуда что пачканное свалится могло, но зал – то там знаешь каких размеров. Вот у тебя когда-нибудь со стола что-нибудь падало? Или наша милиция от этого заговоренная?

Почему? Конечно, падало.

Ну и как? Все что не упало, шлепнулось и в разные стороны разлетелось, разлилось. Да?

Наверное.

Ну, вот. И тут также. И чем больше я пол тот вспоминаю, тем больше уверяюсь, что никак по другому это происходить не могло. Пол подмели, камушки запылили и наклали. Как теперь говорят – создали интерьер.

Ну, ладно, допустим. А еще чего-нибудь интересное видали?

Ну вот. Переступаю я так по стеночке, уж вся запылилась, а никак ничего не нащупаю. И вдруг слышу – голос немца близко совсем. Уж и слова разбираю – что-то про какого-то Серегу. Я голову – то резко к лестницу поворачиваю, оглядываюсь чтобы, значит поглядеть, насколько близко он уже подошел, видит меня партизанку али нет еще. И тут…

Что?

Бьюсь лбом невесть обо что. Об воздух, получается. И хоть по башке-то меня сильно садануло, а я дело помню – вскачь к порогу вертаюсь, да еще на ходу халат отряхиваю, платок оправляю. Зорька да и бывшие мои коровенки подвижность у меня развили, с ними чуть зазеваешься, когда они, вишь ли, не в настроении, хвостом по физии враз огреют. Ну, вот, хватаю банку и замираю, а он уж вот туточки – почти с лестницы спустился. А я чую – голова гудит, да и мокро как-то во лбу – не иначе кровь, а до лба коснуться почему-то не смею. А главное никак не могу удивление с лица прибрать, глаза так и пучатся. А Сергей Оттович как увидели меня, так прямо и всполошились, ах, ах и где же вы, уважаемая, голову так сильно расшибли? Вроде сочувствует, а голос ехидный такой. Я говорю – вот, шла, шла, да упала, и про притолоку еще с дури за каким-то лядом понесла, никак остановиться не могу. А он слушает, кивает, только вижу – ни одиному слову не верит. Однако помощь предлагает – пройдемте – говорит, уважаемая, со мной – я вашу рану обработаю и руками с грязной банкой манит, так манит. Голос такой ласковый, уговаривающий, а глаза, что твой лед. И ведь ни в жисть никуда пройти не предлагал. И знаешь, взяла меня жуть. Я банку свою ему пихаю, его – прямо из рук рву, денег ждать – даже в голове нету и драпать – благо дверь настежь. Драпать – это, я конечно, сильно сказала, скорости-то нету никакой. Думаю – догонит он меня сейчас – враз догонит, еще по башке добавит и прощай Зорька. Но вишь, ничего, обошлось.

Теть Нюш, вы бы поточнее про удар о воздух вспомнили. Представьте, как вы стояли, насколько резко повернулись. Вы, когда по стенке шли, вам, ведь ничего не мешало, выходит препятствие где-то за вашей спиной или с боку появилось. Вы все-таки повернулись или оглянулись?

Оглянулась, потому как стояла я к стенке лицом, к лестнице спиной. А он должен был на лестнице появиться.

А не могло там ничего висеть? Какая-нибудь лампа, ну я не знаю.

Какая лампа, там на первом этаже и свету-то нет. По крайности я ни разу горящей лампочки не видала.

Хорошо, а тогда не мог сам немец в вас чем-нибудь кинуть.

На этот раз молочница надолго замолчала. Потом два раза повторила – кинуть, кинуть. Знаешь, сынок, попасть меня в тот момент все же тяжело было, несподручно, голову-то я поворачивала, правда и удар такой получился, вскользь. И все равно, не вериться мне, что он такой прямо снайпер, расстояние-то до лестницы прилично. И булыжник здоровенный быть должен, что б так много места на лбу зацепить, такой меня, пожалуй и вовсе бы пришиб. Похоже это больше всего было именно что на невидимою стену.

Выходит так. Шла я боком. А голову резко повернула и еще немного нагнула, что б всмотреться. Так что не обязательно преграда эта откуда-то в тот момент появилась. Скорее всего она там и до этого стояла, только мне не мешала. Так я думаю.

Тетя Нюша, так обо что вы все-таки стукнулись о стекло, метал, деревяшку? Вот притолока у вас, о которую вы бились – деревянная. Похоже?

Милок, ты чего шутишь, что ли. Когда искры из глаз – так тебе все равно обо что ты саданулся. Хотя знаешь, дерево оно нехолодное. А там мне показалось, вроде холод… Не знаю, не могу я тебе больше ничего толкового сказать. Прости уж. Поручение твое не выполнила.

Это вы меня простите. Если бы я вас не уговорил по холлу пройтись, был бы ваш лоб сейчас целехонек. А сейчас лягте, тетя Нюша, отдохните. И простите меня, пожалуйся.

Брось парень, я на тебя не в обиде. Да если б меня, как сегодня на зависть честному народу при полном твоем почтении на машине катали, я б согласилась каждый день лбы расшибать. И молочница, придерживая голову тихонько рассмеялась.

* * *

Безо всяких событий прошли еще пять дней. На утро шестого из КПЗ выпустили Мадьярова. И то потому, что вмешался мэр.

Ефимов, его срок задержания вышел давно. Что ты себе позволяешь?

Моя воля, он бы тут еще на месячишко задержался…

Ну знаешь, у тебя там не частная лавочка. Ты поставлен закон соблюдать, вот и блюди. Или по работе участкового соскучился?

Ладно, сегодня выпускаю.

Если бы у Ефимова в кабинете среди телефонов и раций имелся хотя бы плохенький видеотелефон, или к этому моменту уже изобрели СКАЙП, он конечно увидел бы, как при словах «что ты себе позволяешь», стоящая рядом с мэром блондинка довольно закивала. А при словах про участкового, зажимая себе рот, захихикала. А если бы у Ефимова был не кое-какой, а качественный видеотелефон, он бы непременно узнал в девушке рядом с мэром, его дочь Нелльку.

Ефимов, конечно, ничего не увидел, но настроение городского начальства понял очень хорошо. Он не припоминал такого грозного наезда главы города. И даже не стал сейчас ломать себе голову над вопросом, кто в малознакомом Мадьярову городе встал на его защиту, да так убедительно, что рассердил обычно уравновешенного мэра. Поэтому, не проводя больше не одного допроса, немедленно «выписал с исправления» задержанного. И опасаясь жалоб, даже хвоста к нему не приставил. Он только подумал – ну, ну… И все.

* * *

Одиноко стоящие в удалении избы тем и хороши, что к ним ведет всего одна дорога. Ну, если, конечно, у визитера нет желания обходить лес с болотом, то есть дать крюк километров в пятнадцать.

Сейчас по дороге к дому тети Нюши бодро следовал каких-нибудь полтора часа назад выпущенный на свободу Мадьяров. А за ним, так же нетерпеливо вышагивая, на расстоянии метров примерно двухсот – нес туда же гостинцы сержант Ерофеев.

Ерофеев увидел Мадьярова, когда они оба уже вышли на последний прямой участок дороги – повернул в Медового переулок.

Сержант хотел окликнуть Мадьярова. Ему не терпелось с ним поговорить. Кое-что спросить и все рассказать. Сержант уже принял виновность немца, так же как Ефимов – виновность самого Мадьярова. За годы службы сержант научился обсуждать происходящее. Он знал, как важно имея какую-либо информацию даже просто проговорить ее кому-нибудь. Эффект от обсуждения двух или нескольких человек почти всегда дает какой-то эффект, наводит на какие-то новые мысли.

Сержант открыл было рот, но тут же обратно его захлопнул. Нескольких секунд наблюдения вполне хватило, что бы заметить странность в поведении торопящегося впереди человека. Вокруг сгущались сумерки, да еще низкие осенние тучи убавляла освещение, но Ерофеев даже в условиях неважной видимости безошибочно понял – Мадьяров не желает быть узнанным. И если бы его, после отсидки, видимо, не потянуло на белую рубашку, на таком расстоянии, он практически сливался бы с серыми заборами, как сливались с ними нижняя часть его тела в темных брюках.

Ерофеев замедлил шаг – вот тебе и на. И в этот момент Мадьяров начал осторожно поворачивать голову, как будто почувствовал на себе взгляд. Ерофеев метнулся к заборам, упал за кстати подвернувшийся широкий пенек и замер.

Мадьяров поспешил дальше, а Ерофеев поднялся, отряхнулся, постоял немного и повернул в город.

По дороге он обдумал все, что можно обдумать и пришел к выводу, что ничего компрометирующего Мадьяров не продуцировал. Ну, не хотел, человек, что б его у тети Нюши увидали, так это его дело. В камере посидишь, надо, не надо осторожничать начнешь.

Однако, когда Ерофеев встал со скамейки у дома Мадьярова, чтобы приветствовать вернувшегося спустя полчаса хозяина, его вид Ерофееву совсем не понравился. Это мне пришлось прыгать на землю, а вовсе не Мадьярову. Может он упал где? Темень хоть глаз коли, да еще дождь закапал.

Гражданин Мадьяров – сделал Ерофеев пару шагов навстречу под самое яркое пятно фонаря, смягчая официальность обращения приветливой улыбкой и стараясь, чтобы ее разглядели – а я решил вас дождаться. Нам бы поговорить.

Зовите меня Олегом – пожимая протянутую руку предложил Мадьяров. Но факт неожиданно нагрянувшего сержанта явно смутил его.

Саша – в ответ представился Ерофеев внимательно наблюдая за Мадьяровым.

Милости прошу – сделал Мадьяров пригласительный жест в сторону дома и закрыл за гостем калитку.

А я вас тут уже какое-то время дожидаюсь – как бы заполняя паузу, пока они шли до крыльца, сообщил сержант – погулять решили?

А, да я… и видя, что Ерофеев ждет продолжения – скороговоркой добавил – в ресторане был.

И ребенок бы заметил, что ты врешь – отметил Ерофеев, но сказал – угу, понимаю по нормальной еде соскучились, да… у нас в КПЗ не Метрополь.

Вот именно…

Они уже входили на крыльцо, и Ерохин торопился перестроить план разговора в свете вновь открывшихся обстоятельств. Только из-за того, что ты один раз соврал, я не стану вовсе лишать тебя доверия – думал сержант – но и всех своих мыслей тебе тоже не открою. Пока так.

Этот разговор не принес обоим ничего позитивного. Мадьяров много говорил о незаконном задержании – как факте и о незаконном же сроке задержания. Потом так же горячо расспрашивал о проделанной Ерохиным работе, в смысле удалось ли узнать что-нибудь новое, появились ли какие-то факты?

Ерохин вежливо отвечал, мол, какие уж тут новости, когда не знаешь с чего начать. Ерохин ощущал обоюдное недоверие. Он предполагал, что Мадьярову по каким-то причинам не удалось поговорить с тетей Нюшей. С ней никак невозможно уместить разговор в неполных полчаса, поместив туда же пережевывание домашнего здоровущего ломтя белого хлеба с запиванием его крынкой молока. По другому из дома тетя Нюши не уходит никто.

Но если Мадьяров тетю Нюши не видел – думал Ерохин – то что он делал? Что можно сделать за полчаса? Допустим шел помедленнее, чем я. Это все-таки мой родной город. Или даже покружил немного, разыскивая путь домой.

Нет – тут же поправился Ерохин – дорогу он уже на пути туда изучил.

Ну, не знаю. И все-таки это не он. Не он виновник последних городских бед. Я бы чувствовал. Вон меня как перед домом немца последний раз заворачивало. Не иначе количество плохого в доме копится. А может и Мадьяров тоже в чем замешен, или предположим они работают или работали с немцем на пару, потом что-то не поделили. Просто Мадьяров йог какой или экстрасенс. Закрылся от меня, что б я ничего подозрительного не ощущал. Ну, не знаю.

* * *

Здравствуйте, фройляйн – услышала Поленька знакомое приветствие. За калиткой стоял Сергей Оттович и улыбался. Он поднял воротник дорогого серого пальто, однако дождь капал не только на его зачесанные назад волосы, но и попадал ему за воротник. От чего немец судорожно поводил плечами и сутулился.

Здравствуйте, Сергей Оттович – откликнулась Поленька – как поживаете?

Не люблю осень – доверительно сообщил тот и ладонью смахнул с лица дождевые капли. Жаль, Поленька, что с такой приятной собеседницей как вы теперь невозможно будет поговорить из-за наступления поры холодов и дождей. Вы, наверное, скоро перестанете сидеть на лестнице? Ах, ну что за погода. Вот если бы мы могли хотя бы изредка беседовать в закрытом помещении, а то на этой улице того и гляди то под конденсацию, то под сублимацию попадешь. И закончил грустную жалобу улыбкой – хорошо, что нам хоть протоновый дождь не грозит, мы ведь не пассажиры стратосферных самолетов.

Поленька тоже улыбнулась. Да, кончилось бабье лето. Мне тоже осенью всегда немного грустно. А, знаете, что, вам не стоит мокнуть под дождем. Может, зайдете в калитку? У меня тут широкий козырек и теплая шерстяная подстилка. А желаете, пойдемте домой. Я вас горячим фруктовым компотом напою. Правда от лета одни яблоки остались, но я мяту с мелиссой добавляю. Нашим нравится.

О, Поленька, благодарю за радушное приглашение. Ваша доброта общеизвестна. Однако, как вы выражаетесь – «вашим» может очень не понравится мой визит. Особенно – матушке. Мамы вообще плохо справляются с произошедшим однажды недоразумением. Думаю – я надежно зачислен ею, по аналогии с советскими временами в разряд невходных.

Полина снова улыбнулась – думаю – вы преувеличиваете.

Поленька, я вижу – вы уже чувствуете себя хорошо, ваша нога совсем прошла?

Да, спасибо, уже не болит.

Рад слышать. Скажите, давно хотел спросить, а как поживает ваш очаровательный младший братик? Вы знаете, я до сих пор иногда вижу его в сопровождении друзей, марширующем вокруг моего дома. Воинственные выкрики этой молодой команды в мой адрес звучат так энергично. Нет, нет, я не сомневаюсь в том, что ваш брат – хороший мальчик. Да и всплески этой непонятной мне антипатии носят скорее эпизодический характер. Я только беспокоюсь, что ваш юный брат может нажить себе серьезные неприятности, если когда-нибудь поменяет объект своего неприятия. Ну, я имею в виду – поместит в объект неприятия какого-нибудь другого человека. Вы ведь знаете – встречаются люди, которые плохо понимают мальчишек. О, Поленька, вам не нужно оправдываться. Я никакого зла на него и на его друзей не держу. Наоборот, выглянув иногда в окно, так приятно лицезреть такие прекрасные, юные раскрасневшиеся лица. Текст их выступлений моих ушей не достигает. Зрелище выглядит забавно. Вы знаете, ваш брат напоминает мне ежика или, знаете, мальчика с дюжиной торчащих из грудной клетки заноз.

Почему заноз?

Он похож на парня, накоротко пообщавшегося с другой энергичной природной стихией – циклоном, или как его называют в тех местах – торнадо.

Полина, испытывая неудобство за поведение брата, интуитивно заинтересовалась новой темой.

Сергей Оттович, вы так много знаете.

Ну что вы, Поленька, этот случай с мальчиком широко известен, как и многие другие.

О людях, пострадавших от циклонов?

Да, это одно из его названий. Видите ли, Поленька этой стихию называют в разных странах по разному. Но ее разрушительный характер, к сожалению везде одинаков. Никто не спорит – циклоны наделали много бед. Однако я согласен с гипотезой об их разумности. Да, да – не удивляйтесь. Согласно этой гипотезе циклонами кто-то управляет. А если они доставляют неприятности людям, то эти происшествия сродни, например, постройке человеком дома. Бульдозер не станет давить, а просто распугает кошек и собак, живущих на месте закладки дома. А вот методично выбирать из земли дождевых червей, жуков и муравьев, никто, разумеется, не станет. А иначе как объяснить своеобразие некоторых действий природных стихий, таких, как циклоны, их поразительную избирательность, даже остроумие, если позволительно так выразиться. Вот представьте, шутник торнадо «извлек» из дому через открытое окно одну, вовсе не жалевшую летать по воздуху, даму и отбросил ее на 20 метров, а рядом с ней разбил пластинку с названием «Бурная погода». Или поднял в воздух автомобиль, перенес его через целый квартал, затем пробил крышу приглянувшегося дома и втиснул свой подарок между кроватью и буфетом. Известен случай, когда торнадо проявил уважение к валюте государства, на территории которого расшалился. Так, правительственная облигация была аккуратно перенесена им аж на 60 миль от Эльдорадо – места первичного нахождения, а восемь сто долларовых банкнот были также унесены далеко от дома владельца и во время транспортировки ничуть не пострадали. Торнадо может даже – такие случаи также зарегистрированы, грубо схватить человека, покрутить его вместе с прихваченным мусором, а потом осторожно поставить на землю…

Поленьке нравились рассказы немца и она с удовольствием его слушала. Все ее мысли крутились сейчас вокруг мыслей – какой все-таки интересный человек этот Сергей Оттович. Как много он знает, какой он умный, все понимающий и совсем не обидчивый. Наверное, Сергей Оттович замечательный ученый, раз так увлеченно рассказывает.

Конечно, лучше бы Поленьки пришло в голову задать себе немного другой вопрос – не как, а почему. Почему стоящий под противным дождем малознакомый человек рассказывает ей эти забавные, но все же в достаточной степени устрашающие истории. Тем более в преддверии, припомнив ее брата. Но Поленька себе такой вопрос не задала.

* * *

На следующий день в милицию явились на пару две ближайшие соседки молочницы тети Нюши и заявили, что их подруженька дорогая, судя по всему, пропала. Куда-то делась! На вопрос почему пожилые дамы так решили, соседки перебивая друг друга принялись сообщать грозные подробности, среди которых не доеная, мычащая в хлебу Зорька являлась крайне убедительным, подтверждающая факт пропажи, аргументом.

Да ни в жисть она бы так со своей любимицей не поступила – повторила одна из соседок, а другая всхлипнула.

Наряд обыскал незапертый дом и опросил остальных соседей молочницы, а также ее известных клиентов, однако ничего нового не узнал, подтвердив лишь факт наличия громко мычащей коровы.

Немного позже выяснилось, что хозяину ресторана поступил возмущенный звонок от Крафта, который объявил, что протеже Петра Никодимыча сегодня к нему не явилась и соответственно молока не доставила. И Сергей Оттович очень просит впредь подобных срывов доставки его любимого напитка не допускать, или немедленно заменить тетю Нюшу на более надежную молочницу. Еще Сергей Оттович добавил, что ему не хотелось бы заказывать пастеризованное покупное молоко, но он считает такую замену допустимой, если Петр Никодимович не гарантирует работу ни одного частного лица города.

Петр Никодимович со свойственной ему тактичностью очень вежливо извинился, уверив, что рекомендовал Сергею Оттовичу наиболее надежную городскую молочницу и обещал немедленно в случившемся разобраться. Послал к тете Нюше посыльного, выслушал доклад, после чего лично немедленно отправился в участок.

Ерофеева весть о пропаже молочницы огорошила. Ударила по голове, даже на время ослепила. Он стоял в дежурке, слушал разговоры, смотрел в лица ребят, но ничего не видел и не слышал. Он пришел в себя, когда его дружески хлопнули по плечу.

Сань, ты чего, уснул?

А. да я… я щас. Ерофеев выскочил на улицу, закрыл дверь и привалился к ней спиной.

Никогда не стой у двери – зашибут – ясно услышал он голос матери и увидел сценку из детства. В который раз она тогда ему это говорила, до того, когда все-таки зашибли или уже после? Да какое это имеет значение, детям всегда и все нужно повторять по сто раз. А взрослых предостерегать вообще бесполезно. Взрослые считают себя умными, а на самом деле они – те же дети, только более осторожные и то лишь местами. Взрослые, конечно, не станут специально стоять под дверью, но это вовсе не означает, что им не разобьют головы в каком-нибудь другом месте и опять же по какой-нибудь другой глупости, из-за которой в детстве шишек не понабивали, не сподобились набить.

Ерофеев, десять минут спустя все еще находящийся под впечатлением новости, почувствовал мощной спиной, как дернулась дверь и отскочил в сторону. И дверь его в этот раз не задела.

В тот день Ерофеев работал как автомат, однако, когда время перевалило за обед и уже двигалось к концу, голова его тяжело с проворотами и короткими отключениями, но работать все-таки начала. Труднее всего Ерофееву было не скатываться в самобичевание. Оттого, что он в сотый раз называл себя уродом, отвлекаясь на личную антипатию от продумывания дальнейших и на этот раз исключительно правильный действий, ничего с места не сдвигало и розыскать тетю Нюшу не помогало.

У тебя, Урод – очень спокойно говорил себе Ерофеев – нету нисколько времени. И если ты, Урод, ничего срочно не придумаешь, то тебе прощения вообще не будет. Куда тебя, урод, понесло? Да если бы голова у тебя не по уродски работала, ты бы никогда не втянул хорошего человека в такое! А теперь нужно найти в себе мужество и признать, что ты вовсе не сержант милиции и даже не мужик, а просто Урод! Ты ничего не можешь сделать сам. Поэтому собирайся, Урод, и иди сдаваться Ефимову. Вот так.

Ерофеев ввалился к Ефимову, когда тот уже собирался домой. Ефимов взглянул на Ерофеева и весело поинтересовался – сержант, ты что водки глотнул? Потом вгляделся внимательнее и показал на кресло перед начальственным столом – садись!

Когда молчание немного затянулось, Ефимов подогнал – ну, чего там у тебя, докладывай.

Я – Урод – брякнул Ерофеев – и снова замолчал.

Ерофеев пробыл в капитанском кабинете полный час. Первые минут пятьдесят говорил один Ерофеев. В начале первых десяти минут Ефимов совершенно неначальственным жестом обеими руками схватился за голову и почти до конца разговора ее не отпускал. Он не перебивал сержанта, не задавал вопросы, лишь когда Ерофеев замолчал, спросил – все? С тобой разбираться сейчас некогда, дисциплинарное наказание, комбинатор, получишь, даже не сомневайся. А сейчас надо решить, что делать дальше. Скажи, откуда у тебя уверенность такая, что именно немец людей убивает? Может ты не все рассказал, про запас чего оставил, может все же желаешь героем одиночкой сделаться?

Нет, я просто… ну кажется мне так.

Нет, Ерофеев, ты все-таки с дуба рухнул. Ты – сержант, говоришь мне – майору, что тебе так кажется? Ты вообще в своем уме? Ладно, хорошо, кроме «кажется» еще что-нибудь есть?

Нет.

Уверен?

Я все рассказал.

Ефимов встал с места, покружил по небольшому кабинету, выглянул в грязноватое окно и неожиданно раздавил окурок в земле цветочного горшка, прямо рядом с деревенеющем снизу стволом колючими лепешками торчащими в разные стороны кактуса.

Значит так Ерофеев, слушай мою команду – отдых отменяется, поедешь с нарядом к Мадьярову, прямо сейчас – будем брать. И никаких возражений, понял? И добавил не совсем понятную сержанту фразу – да и черт с ним с мэром. То же мне – начальство!

Через полтора часа Ерофеев снова находился в кабинете майора, но на этот раз присесть ему не предложили.

Ну вот, а ты, говоришь, немец – рычал Ефимов с совершенно зверским лицом. Нет, сержант, честные люди в бега не кидаются. Дома засаду?

Да.

Патруль на улице?

Так точно.

В ресторане?

Были, также в трех продовольственных магазинах, в кинотеатре, на станции, в парикмахерской, в общем – везде. Продавцы, официанты, стукачи, ну в общем весь наш контингент – все предупреждены. Фотографию нашли – ксерокс делают. Сейчас раздадим.

Ну, что ж… Это мы еще поглядим… Книжный червь – говоришь, так тебя разэдак. А ты чего стоишь? Иди – ищи. Да, и скажи в дежурке, пусть вызовут всех. Всех – понял? И пускай все включаются в поиск. Все. Свободен!

На следующее утро серый от бессонницы Ерофеев снова сидел в кресле перед Ефимовым. Только что прошло совещание, на котором Ефимов координировал действия отдельных групп. После него вызвал Ерофеева.

Было заметно, что Ефимов в какой-то степени сменил гнев на милость и замученному Ерофееву кроме кресла, был даже предложен кофе.

Ерофеев пил кофе и молчал. Он хорошо знал подобное бессонное, полубессознательное состояние. Когда мозг устает и работа разума отступает на второй план, на поверхность всплывает, в другое время не имеющая доступа информация подсознания. Вот и сейчас он вдруг подумал – а почему мы, собственно говоря решили, что Мадьяров сбежал? Самое просто объяснения его исчезновения как раз совсем другое – он пропал также, как Эдик и тетя Нюша. А пропал при нашем нынешнем гибельном раскладе – это значит убит. Такое объяснение, по крайней мере, вполне укладывается в мою немецкую версию.

Ерофеев поставил пустую чашку на краешек начальственного стола стола. Сказал серьезно. Мадьярова тоже могли убить.

Я гляжу – ты упрямо гнешь свое – с ходу рассердился Ефимов. И я тебе в какой уж раз отвечаю – нет, не получается! Ребята нашли свидетеля, чуешь? Мадьярова видели уходящим из города. Пешком. На плече здоровая дорожная сумка. По времени судя, ушел он сразу же после разговора с тобой. Видимо учуял твою подозрительность. С хозяйкой расплатился, оговоря квартплату на ближайшие два месяца, с тем и попрощался. Понял?

Теперь у нас только один подозреваемый. Как только мы его найдем – дело будет закрыто. Сейчас договариваемся с соседними участками и с армейскими – будем прочесывать окрестности. На обе лесные заимки и на озеро я людей уже послал. Сейчас – это уже дело времени. Никак этому хлюбавому в лесу не выжить. Да и на улице не месяц май. А он именно это и собирается делать. Если бы он уехать захотел – со станции уехал бы или на попутке с шоссе. Ведь мы же за ним еще не гонялись. Но свидетель его потому и запомнил хорошо, что он с баулом своим под дождиком, да по грязи в своих полу ботиночках в сторону леса чапал. Не очень то у нас принято с чемоданами и дорожными сумками в лес ходить. Понял? А теперь скажи мне Ерофеев, что это означает, что этот книжный червь решил в лесу поселиться. Молчишь? Так я тебе скажу. А значит это, что у Мадьярова здесь, в нашем городе еще какие-то дела остались. А если учесть, что люди именно по его милости пропадали, а других вариантов, по моему у нас не осталось, значит в лесу он не просто так отсиживаться собирается, а собирается он от туда время от времени выходить и еще кого-то из наших испарять. Вот так. А ты Ерофеев все из головы повыкидывай. Сейчас ступай домой и часика три поспи. Потом бодрый и энергичный назад вертайся… И больше себя не ругай. Тут такие дела, кто угодно ошибиться мог.

* * *

Нелли как всегда вихрем влетела к Поленьке на кухню. Дай компоту… пить охота – помираю. Я вообще-то и голодная. Чего у тебя там – грохнула она крышкой – рассольник? Но это потом. Сейчас некогда. Пойдем со мной… скорей. Надо деньги снять. Покупка крупная предстоит – Дом себе на колесах приобретаю.

Давно привыкшая к подругиным выкрутасам Полина на этот раз удивилась.

Зачем он тебе?

Дом – то? Ну, как же. В отпуск ездить. Да. Очень удобно. Где хошь остановишься. Душ, плита, телевизор, холодильник, спальня – все в твоем полном распоряжении.

Нелль, но ведь к этому дому и машину, наверное мощную нужно покупать. Твоей – то легковушке его тяжело будет такую махину тянуть.

Не, покупать не надо. Тягач наймем. Он нас и довезет.

А в отпуск ты тоже на тягаче ездить собираешься? Давай не темни.

Нет, ну сперва его опробовать надо. Нелли подумала немного и серьезно добавила. Все как следует нужно делать.

Но ты ведь деньги себе на свадьбу собирала. Отец – то тебе их именно для этого и дарил.

Я как раз в сторону свадьбы двигаться и собираюсь.

Ничего не понимаю, это ты о чем?

Ммм. Ну я имею ввиду, что когда мы путешествовать будем, так я скорей жениха-тосебе пригляжу. Как из окошко кого увижу, так сразу и остановимся. И Нелли довольно засмеялась. Ладно, пойдем скорей.

Фу, ты. Ну что ты себе опять в голову вбила. Ты хоть родителям об этой трате говорила?

Ну, сейчас рано им об этом говорить. Сейчас снимем деньги, а потом – на вокзал. Мне обещали каталог через проводника передать. Так ты идешь или нет?

Никуда не иду, пока все не расскажешь.

… Ну хорошо. Я собираюсь дом на колесах для Мадьярова купить, что б ему в лесу удобно жилось. Выпалила одним махом Неллька.

Ну ты даешь, подруга. Да где ты сейчас Мадьярова-то найдешь? Его солдаты пятый день ищут – лес прочесывают и до сих пор не нашли. Ты что же думаешь – выйдешь на первую поляну и крикнешь ау? И он после благодарного бега перед тобой предстанет? Вспомни, ты в городе да еще и с помощниками столько времени с ним встретиться не могла. А тут лес. Нет, Нелли, посуди сама, это совсем плохая идея…

Меня мою любящее сердце доведет…

Тьфу ты. Слушай, я всегда старалась тебя понять, сама знаешь. Но в этот раз ты собираешься в такую глупость влезть, что я просто не могу спокойно на это безобразие глядеть. Подумать только! Выкинуть прорву денег на ветер, да еще рыскать по лесу в поиске человека, которого все считают убийцей. Знаешь что, сейчас же обещай выбросить все это из головы или я прямо сейчас позвоню твоему отцу. Я не шучу. И Полина, сердито отвернулась к окну.

Поленька, ну что ты такое говоришь… Как ты можешь мне не помочь. Не, ну я никак от тебя не ожидала… Ну, ладно, ладно, не сердись, раз ты так считаешь, обещаю выкинуть из головы.

По кухне пронесся сквознячок. Полина отвернулась от окна, намериваясь еще раз переспросить, что именно обещает подруга выкинуть из головы. Но Нелльки в комнате уже не было. Полина давно привыкла к ее чудачествам, но у нее никогда не оставалось такого странного осадка от разговора с ней. Ощущение такое, такое – пробовала Поля подобрать слово – что она мне от всей истории самый верх показала. Полина быстро всполоснула чашку из-под компота, коснулась мокрыми руками кухонного полотенца, с несвойственной ей скоростью выбежала в прихожую и схватила куртку. Что-то здесь не так – твердила она, качая головой – что-то не так.

* * *

Ерофеев торчал за березой возле соседнего от немца дома и будто видел себя со стороны. Неуверенно мнущееся посеред улицы, прячущее глаза под форменную фуражку негражданское лицо. Грустнее зрелища, чем откровенно пуганный представитель власти – и это среди бела дня и при всем честном народе – это уже кино. Куда ж тогда гражданскому-то населению в этих условиях бежать, если ты здоровый мужик при пистолете, трясешься как осиновый лист?

Ерохин интенсивно помотал головой, и после этого простого интуитивного движения немедленно осознал, что сегодня жуткого ощущения опасности, как в прошлый раз, когда он привозил сюда тетю Нюшу, у него и нет вовсе. А эти его испуги – это просто готовность принять предупреждение, память предыдущих страхов. Сдрефил раньше времени, так, на всякий случай – вот и все, как ребенок, честное слово. Однако почему же сегодня его совсем не гнет? Ведь и место примерно то же, и время. Хотя нет, сейчас он даже немного ближе, чем в прошлый раз находится, но никаким леденящим холодом от дома немца вовсе не тянет. Да как же так – изумлялся Ерохин – я же был так уверен – он это, никаких сомнений. Как странно…

Я привык, давно примирился с живущим во мне внутреннем предупредителем, хоть он меня временами и сильно пугает. Но кто его знает, как именно он работает? Возможно, мне нужно твердо себе объявить – я иду в этот дом или посылаю внутрь своего человека, как в прошлый раз, эх, тетя Нюша, тетя Нюша и тогда страх на меня снова навалится. А если не навалится?

Ведь ты, взрослый мужик, сидел перед Ефимовым как пучеглазый остолоп. Хорошо, хоть ума хватило не жалиться начальству про нахлынувший ужас и цепенеющие суставы. Сейчас ты и сам себе не очень–то веришь. А как насчет Ефимова? Ах, ты! Парень, напрягись, возьми себя в руки, черт побери, а то конец всей этой истории ты можешь и не застать – из-за высоких белых стен дурдома ничего не видать.

И все-таки, все-таки… Ерохин точно знал, что если предупреждение снова заработает, он поверит ему сразу и безоговорочно. Оно такое… такое мощное, давящее, его не спутаешь ни с чем.

Ну, что ж, а пока оно молчит, можно бы к немцу и визит нанести, раз такое дело, раз опасность от меня временно отступила. Очень мило, кстати, с ее стороны.

Крафта по этому, последнему делу не допрашивали ни разу, это сержант знал точно. Весь наличный правоохранительный состав славного города Зареченска гоняется за Мадьяровым, точнее за его предполагаемыми следами по многочисленными, окружающим город, лесным топям. Вчера вон парня солдатика-первогодка едва на дно не утянуло. Как бы и другие люди, не имеющие отношения к этой истории, не пострадали. Наделаем делов…

Ерофеева несколько деморализовал подобный «руки в ноги» подход к делу. Прежде, как всегда, как в любом деле нужно думать. Это не так уж и неподъемно – сесть и подумать. Даже когда кажется, что нужно непременно срываться и куда-то бежать. Ерофеев не узнавал майора – в этом деле все сразу как-то в раскоряку пошло. Раньше, если в их городке и случалось какое происшествие, так виноватый в нем находился, как правило, быстро, а если и не очень быстро, так все равно был точно обозначен. Ловили же в конце концов. Всегда ловили. И дальше к Ефимову на допрос. Майор грозный вид на себя напустит – почему, мол, такой-растакой украл, ударил, удрал? Правонарушитель пугается, трепещет и скоро начинает каяться. А майор своей справной фигурой над преступником нависает, правильные вопросы задает и глазами искры мечет. Умен, хитер, зол, но справедлив! Орел! И куда все это подевалось, что стало с начальником? Чуть дело посложней и люди поумней и все. Ошибки. На почве простаивающих мозгов посыпались ошибки. Майор перестал думать – майор начал бегать. Его ли это дело по лесам шукать? Никто не говорит – ногами топать – не мозгами шевелить. Однако, если все-таки напрячься и заставить себя подумать, то быстро станет ясно – нет Мадьярова в лесу и никогда не было. Ну, может какие-нибудь полчаса, пока свидетелю глаза мылились. Мадьяров, конечно, неврастеник и напуган, может не меньше меня, да в нем еще и в добавке к этому коктейлю намешана – злость к немцу – подпорка личного счета. Но Мадьяров – не сумасшедший и он – совсем не дурак. Если бы он действительно хотел засесть в лесу, то отъехал бы, к примеру, с вокзала электричкой на одну станцию и постарался бы, чтобы его в этот день хорошо запомнили. Тогда Мадьярова еще не искали и такое план вполне имел право на осуществление. Хорошо, допустим, не додумался он каким-то образом продемонстрировать свой окончательный и бесповоротный отъезд из города. Но уж в лес тащиться, да еще с чемоданом, ну там – сумкой да еще так, что бы увидели и как следует разглядели – это уже сильно через чур. Темноты он что ли не мог дождаться?

И вообще, если реально на это дело смотреть – не мог Мадьяров осенью под нескончаемыми дождями в лесу выжить. Только не он. Почти неделя прошла. От него сейчас лишь одно хладное сопливое тело осталось бы. Не приспособлен парень к таким вещам и сам прекрасно это понимает.

Так куда он делся? Эх, поговорить бы с ним хоть разочек. Ошибки, ошибки. Я не поверил ему тогда – при нашей последней встречи. Он почувствован и вычеркнул меня числа доверенных лиц. А интересно, есть ли у него в городе какое-нибудь другое доверенное лицо? Хотя врядли – недолго он у нас жил. И насколько я знаю – не с кем близко не общался. Но ведь поверил же я ему вначале. И времени для этого совсем не потребовалось. Смешно вспомнить. Он шел впереди по недлинному коридору – руки назад. И этого недлинного коридора – куска – шагов двадцати хватило. Так почему же не предположить наличия у Мадьярова еще одного сподвижника? Надо заново весь круг его общения просеять. Может тайный друг и сыщется, да организует нам хоть какую, хоть совсем коротенькую встречу. Или хоть письмо мое покаянное передаст. Сейчас я уже понял, как дальше вести это дело. Я бы знал, что Мадьярову предложить, пусть это и не оригинально. Я предложил бы ему сдаться…

Когда такая путаница с парой подозреваемых начинается, есть замечательный способ во всем быстро разобраться – метод исключения. Одного посадить – другого спровоцировать. Посадить тихо, конечно, чтобы никто не знал. Может немец и клюнул бы. Я сам за замечательную наживку сойду – тела во мне не мало. Голосом я его по телефону уже настораживал, следующий звонок – проторенная дорога – здорово, Серега, не забыл меня еще? Когда есть предварительный контакт, тут такой фантик свернуть можно – не наживку, конфетку. Проговорил же я с ним тогда столько, сколько захотел. Значит не так он и хитер и работать с ним вполне можно. По крайней мере, попробовать стоит, продумав все как следует. А если еще наши охранять будут – не так уж и страшно. Эх, Мадьяров, ты мне все карты спутал. Где ты, Мадьяров?

* * *

Полина торопилась догнать подругу, поэтому в сторону Ерохина даже не взглянула. В другое время она наверняка обратила бы внимание на явно шифрующегося Ерохина, на его сгорбленную спину и вообще явно расстроенный вид.

Сейчас же девушка, выскочив за калитку, жестом толкнула ее назад к забору и не тратя время на закрывание щеколды, сразу перешла на бег. Она следовала за подругой шаг в шаг, но все время немного опаздывала. В сбербанке на Отводной сказали, что дочка мэра только что от них ушла и Поленька, бегом пересекла Ижорскую, пронеслась сквозь площадь Магазинов и Привокзальную площадь. Пришлось еще перебраться через мост на противоположное направление. От крутой высокой лестницы у Поленьки начали подкашиваться ноги. Она не знала проводник какого вагона ей нужен, поэтому потратила много лишнего времени, носясь от вагона к вагону. До конца состава дойти не успела – поезд тронулся и оглушительно громыхая, ушел. Полина оглядела пустой перрон и тем же маршрутом побежала к Нелли. Ее дом стоял на той же Отводной, недалеко от городского банка. Полина ругала себя по дороге – не надо было бегать за скоростной подругой, а сразу отправиться к ней домой и спокойно ждать.

Когда ей открыла дверь горничная и она вошла в холл, то первого, кого она там увидела – порядком взбудораженного мэра. Не успела она поздороваться, как совершенно расстроенный родитель с нервным придыханием спросил – о, Поленька, ты очень кстати, случайно не знаешь, куда унеслась моя суматошная дочь?

И здесь опоздала – устало привалилась к изящной дубовой двери Полина. Я грозилась рассказать родителям подруги про ее очередные художества, но правильно ли это будет, если я так и поступлю? Как бы их всех не перессорить. Эта семья по милости Нелли и так все время как на вулкане живет. Нет, надо бы сперва с ней еще раз поговорить, отговорить, ну я не знаю.

Капли дождя стекали с легкой не по сезону куртке – ветровки и падали на край дорогого бежевого ковра. Поленька через силу улыбнулась. Нелли давно ушла?

Ушла – не то слово. Скорее унеслась как вихрь. Крикнула на бегу, что вернется через пару дней. Какую – то очередную аферу затеяла – по глазам вижу.

Поленька схватилась за ручку двери. Курьерский уходит через… Который час – спросила она уже почти за дверью?

Да черт его знает. Дома не одних часов не осталось, мобильник разряжен. Мне теперь за двадцать минут звонят, когда надо на работу выходить. Хотя погоди, если надо, можно телевизор включить, там у нас вроде таймер есть…

Не надо, спасибо, я там, на улице… Если что узнаю – позвоню – до свидания.

Следуя в очередной раз все тем же маршрутом и уже подбегая к станции Полина подумала – что же я не спросила-то – она вполне могла и на машине укатить…

Курьерский стоял на путях, но в вагон ее не пускали – отходим – говорили проводники. Поленька побегала по перрону, покричала, стараясь подпрыгнуть повыше и заглянуть в окошки. Ей хватило времени только на два вагона. Через минуту поезд ушел… Что теперь?

Полина шла домой и не замечала капель, текущих по лицу. Она промокла еще на том первом перроне и уже не обращала внимания на дождь. Теперь дождевые капли казались даже теплыми, они падали на замершее лицо.

От громкого – Поленька! – девушка вздрогнула. А, Сергей Оттович – здравствуйте.

Знаете мне странно видеть вас посреди улицы – так близко – улыбаясь, быстро как всегда, говорил одетый в теплое пальто и надежно укрытый под огромным черным зонтом вполне себе довольный немец – обычно мы беседуем на расстоянии метров десяти, когда я проглядываю сквозь штакетник. Ах, фройлян, вы совсем промокли, но вам очень идут капельки воды в волосах. Знаете, вы все-таки невероятно красивая девушка. Обычно люди, даже молодые леди выглядят мокрыми курицами, когда до такой степени промокают.

Немец явно намеривался развить эту мысль, но Поленька сказала – простите, я действительно насквозь вымокла, мне нужно домой.

Ах я – старая невежа – позвольте я подержу над вами зонт, а лучше держите его сами, как вам удобно – я с удовольствием его вам подарю.

Полина от зонта, как подарка, конечно, отказалась, но нести его над собой позволила. Для этого им с немцем пришлось идти вплотную друг к другу. Мы действительно никогда не находились так близко друг от друга – даже странно как-то – думала Поленька.

Для пущей эффективности размещения двух движущихся объектов под одним укрытием, следовало бы взять немца под руку. с другим знакомым Поленька так бы и поступила, а что здесь такого? Но с немцем, нет, не стала.

А Сергей Оттович не предложил. Он почему-то впал в совершенно непривычное для него состояние – в молчание и до самой Поленькиной калитки не проронил больше ни слова. Но когда Полина поблагодарила и попрощалась, вдруг предложил – Поленька, а может, загляните ко мне на минутку? Я имею уже в приготовленном виде замечательно согревающий напиток. Гарантирую – через несколько секунд вам станет жарко. Конечно, это мелочь, но моей родине говорят – маленькая помощь – тоже помощь. Позвольте мне, Поленька, сделать эту мелочь для вас, поверьте, вам немедленно станет хорошо. Оглянитесь, на улице нет ни одной живой души. Никто о вашем визите ко мне не узнает и ваша репутация не пострадает.

Полина, стараясь погасить удивление, разумеется, отказалась – большое спасибо, но сейчас мне нужно быстрее переодеться и вежливо добавила – как-нибудь в другой раз.

Ну, что ж жаль конечно, но вы правы – переодеться – это было бы очень кстати. И через паузу добавил – до свидания, фройляйн, надеюсь вы примите меры и не заболеете. После этого повернулся и почему-то держа зонт не над собой, а впереди, пошел через дорогу на свой дом, как на таран.

* * *

Неллька нашлась примерно через полтора дня. Сама нашлась. Зашла, как обычно к Полине на кухню, только если обычно появлению ее предшествовали грохот, топот ног и хлопанье дверьми и нередко перевернутые ведра, то сегодня она вошла очень тихо предстала перед подругой в осенних сумерках как бестелесное приведение. Полина аж вздрогнула и тут же, отбросив с колен шитье, кинулась к ней – Нелль, где ты была?

А, так по магазинам прошлась…

Неправда… Ну, ладно, с тобой все в порядке? А? А с твоими деньгами?

Поленька, ты у меня такая естественная. Если бы этот вопрос задал кто-нибудь другой – я бы знала, как ответить… Но тебе так скажу – со всеми нами все в порядке.

Не верю. А тихая-то ты такая почему? Я тебя такой только раз и видала, когда директриса тебя из школы выгоняла, это в третьем-то классе… Что б тебя так расстроить нужен конфликт на самом высоком уровне, ты случайно не к президенту драться каталась?

Нелли без всякого напряжения рассмеялась. Взяла Полины руки в свои и положила тихонько положила голову ей на плечо – подруженька ты моя дорогая, что бы я без тебя делала?

Нелль, а если я пообещаю не сердиться и не ругаться, ни даже ни одного словечка твоим не говорить, расскажешь, что это было? Но, заглянув подруге в глаза, решила на вопросах о прошлом не настаивать, а поменять их на вопросы о будущем.

Ну, хорошо, что случилось, то уже случилось. Раз жива здорова – значит все более менее в порядке. Скажи, только, чего ждать дальше? С какой стороны тебе может угрожать опасность сейчас и в ближайшем будущем? И давай не вредничай, я же волнуюсь, ты что, не понимаешь?

Опасность? Мне? – Неллька даже голову подняла – скажешь тоже. Да кому я нужна, что ты?

Родителей видела?

Мать. Она тут же отцу позвонила – мол, наша блудная дочь возвернулась живая и невредимая – засмеялась Неллька. Ну, ладно насчет родителей ты права, конечно, с ними нужно понежнее обращаться. Они меня такую сумасбродку столько годов терпят и никто даже ни разу по шее не накостылял. Удивляюсь на них, честное слово. Да, они у меня очень хорошие. Пойду-ка я сейчас, пожалуй, домой. И этот вечер с ними побуду. Посидим, поговорим спокойно и никаких споров, никакого телика. Правильно? Ну давай, похвали меня. Меня редко хвалят, а мне это, между прочим, как и любому человеку очень даже нравится.

Ладно, похвалю, только захвати с собой хоть одни часы. А то твой отец – деловой, между прочим, человек постоянно испытывает неудобства узнавая время только из телефона. Часов у него вроде и много, больше покупать не надо, а выходит – ни одних и нет. Хочешь, помогу тебе и этот гроб отнести. Только потом – сразу уйду. Родителям с тобой побыть хочется, а вовсе не с твоими подругами.

Ты Поленька права, как всегда. Часы мне здесь больше не понадобятся – это точно… Мое время уже пришло…

Полина снова замерла на месте, но взглянула в лицо подруге и ничего не спросила.

Да, ну, ладно, давай на себя все, что можно прицепим, пришпилим, а гроб этот вдвоем потащим. Все равно, машину я так и не заправила, да неизвестно теперь когда заправлю… На коленке поправь, вишь спадают… Ну, как, тронулись?

* * *

Дело шло к обеду, Поленька стояла около плиты и мешала поварешкой щи, когда в кухню влетел Феденька – Полька, представляешь, по нашей улице бегает лысая курица!

Может еще и потрошенная? – откликнулась после паузы Полина.

Феденька задумался – не… насчет потрошенной не знаю, но ощипанная – это точно – ни одиного перышка. Чудная такая, худая какая-то синяя, в общем – цирк.

Не выдумывай, ну откуда ей на улице ощипанной взяться?

Тут на кухню вплыла запыхавшаяся бабушка и ответила на последний вопрос – я ее тоже видала. Что же это делается, люди добрые? Кто ж ее горемычную с живого мяса ощипал? Что за народ у нас, честное слово!

Полина отложила поварешку и удивленно уставилась на родных, но тут на кухню влетел очередной посетитель – Неллька и, не здороваясь с порога закричала – что я сейчас видала, ни в жисть не поверите – по улице бегает лысая курица!

Верим – ответило сразу трое голосов. Неллька даже затормозила.

И где она сейчас – убегла?

Не, она хотела на забор взлететь, а у ней, конечно, ничего не выходит. Она прыгает и прыгает и удивляется. Конечно, попробуй человек на забор взлететь – голыми руками махая. Ничего ж не выйдет – в захлеб рассказывала Неллька.

А на чей забор она взлетает?

Так, на него, на немцев. Упорн-а-я. Да ты сходи сама погляди. Пока она еще с забором упражняется.

Полина вышла на улицу, за ней высыпали остальные. Все остались глазеть на несчастную птицу, а Полина, рассмотрев ее, как следует, вернулась домой. Вокруг курицы быстро собиралась толпа зевак.

Полина слышала за спиной, как молодка Поливанова, живущая совсем на другом конце города, но ухитряющаяся присутствовать на их улице почти при любом мало-мальски заслуживающем внимания событии, громко голосила – люди добрые, да что же это делается? Да кто ж этот изгалятель? Да так и с нас скальпы посымают – не успеешь оглянуться…

Полина инстинктивно коснулась косы, перебросила ее за спину и вошла в дом. Через пару секунд она уже объяснялась с Ефимовым.

Да, странно. Я ее видела. Как чисто она ощипана в ручную, пожалуй так не ощиплешь, даже на магазинной курице иногда несколько перьев остается и она не такая гладкая. А на этой … Поленька подбирала слова – словно ее бедняжку подпалили, нигде даже пушинки не осталось. А тут еще дождь закапал, так она голым тельцем под каплями блестит, подрагивает, вся в пупырышках от холода -зрелище просто жуткое.

Через двадцать минут Ефимов в сопровождении своих молодцов прибыл на место происшествия. Первым делом велел курицу изловить и внести к Поленьке на крылечко. Полина курицу напоила, насыпала в блюдце пшена, пока Ефимов ее разглядывал. Наконец он, нахмурившись, предположил – может радиация? Но выписанный из отдела ГО счетчик, что к куриной голове, что к нижнему месту подводи, упорно показывал фон.

Дальше судьбу курицы решали коллегиально. Народ пришел к выводу, что шанс заново опериться у ей есть. Вот и пущай обрастает. Тем более, что есть бедняжку после всех ее злоключений все равно нельзя – еще язву схлопочешь.

Поленька, подержи ее немного у себя – попросил Ефимов. А мы за ней понаблюдаем. Интересуюсь я – кто хозяин этой пернатой? Найдется – может, какая-то зацепка и появится… До чего же странные дела в нашем городе нынче творятся – прямо беда.

Несчастная птица была надежно закрыта в сарае, где для нее в избытке выставили еду и питье. Полина собрала и сложила рядом с пшеном одуванчиков позеленей, а Феденька прибил под потолок крючковатую дубину – нашест.

Люди давно разошлись по домам, последней, несмотря на самую длинную дорогу аж до Гудковой улицы, отбыла голосистая молодка. А Поленька сидела в гостиной у окна и пыталась приметать к юбке узенький пояс. Но руки ее все время как-то ненарочно замирали на коленях, а взгляд блуждал по высокому забору напротив.

* * *

Ребята, вы бы потише – просила Полина Федора и его друзей, в связи с непогодой несколько дней назад оккупировавших террасу и оглушительно обсуждающие какие-то свои подростковые животрепещущие вопросы. Полина устала подпрыгивать от их вскриков и споров. С другой стороны хорошо, что они не мерзнут под холодным дождем, и сидят дома под присмотром – думала Поленька. Но когда она несколько раз услышала слово «план» склоняемый по всем падежам, то не на шутку забеспокоилась.

Вечером, за семейным чаепитием, она задала братцу в лоб вопрос – Феденька, признавайся, что вы с ребятами затеваете?

Ничего – быстро ответил брат.

Федор, мы тебя когда-нибудь подводили? Если дело правильное, мы тебе еще и пособим, только расскажи, что ты там… Опять – вставила мама… планируешь.

Ничего, ничего – раздражающе талдычил Феденька, как будто других слов не знал.

Послушай, ты у нас большой и умный, никто в этом даже не сомневается – увещевала братца Поленька. Но посуди сам – в городе пропадают взрослые сильные мужики….

Куда ты лезешь? – снова присоединилась мама.

Да с чего вы все это взяли? – на Поленьку глядели голубые невинные глаза. И Полина подумала – когда-то у меня тоже были голубые глаза, а годам к двадцати посерели. Если бы я их перегружала – читала много, ну или там каждый день плакала, тогда еще понятно. Нет, живу, вроде, как человек, а голубизна отмывается. Жаль.

Феденька, пожалуйста, не делай ничего такого, серьезного, прежде, чем с нами не посоветуешься, очень тебя прошу…

А мама добавила – до дальнейших распоряжений – из дому не ногой.

А в школу как же?

Не ерничай. В школу – обеими ногами и, главное, головой, потом сразу домой, понял?

Отец, обычно позволяющей женской половине семьи проводить с сыном воспитательную работу, солидно и глубокомысленно кивал головой, в этот же раз с связи с серьезностью положения, счел нужным добавить – сынок, ты это… смотри!

Следующие несколько дней снова не принесли никаких новостей, а заявившаяся после трехдневного перерыва Неллька задала Полине очень странный вопрос – слышь, Поленька, ты не знаешь какой глубины наш омут?

Какой омут?

Так один он у нас. Белоомут…

Зачем тебе?

Да просто так спрашиваю, интересно стало. Старики говорят, что в нем толи пятнадцать, то ли все двадцать пять метров.

Не знаю, по-моему даже пятнадцать метров – это очень много. Это примерно пятиэтажка, верно? Что-то высоковато, то есть глубоко для омута.

Ты считаешь?

Точно не знаю. Попробуй с кем-нибудь еще поговорить, с учителями, с географом, к примеру. Поленьке хотелось еще раз переспросить зачем подруге эта странная информация, но передумала – все равно не расскажет. Если бы собиралась – с этого бы и начала Подруга, которая раньше, надо не надо вываливала на Поленьку все свои мелкие и крупные секреты, удивительным образом изменилась.

Такая перемена означает только одно – у подруги появился другой доверитель – вздохнула Полина. Все бы ничего, лишь бы человек хороший.


* * *

Еще через несколько дней в Коптев после долгого отсутствия вернулась пара известных местных бомжей – Манька и Митька. Когда-то они жили в городе, и даже имели свой собственный домик, небольшой огородик и кое-какую живность, пока алкоголь не утопил окончательно в своей горечи реальные связи с этим миром.

Теперь от живности осталась одна собака – Тришка. Домишка их деревянный сгорел, едва не вместе с ними. У Митьки левая сторона лица до сих пор темнела старым ожогом – след о розыске пьяной Маньки по всему горящему дому. Когда на коленях, щупая пол, ищешь человека в огне-дыму, маленький дом превращается в бесконечные хоромы. Такую мысль к ожогу оставила память Митьке, он называл ее почему-то позитивной.

Каждое лето Манька с Митькой отбывали из города, как они называли «на гастроли», а зимой – возвращались на «зимние квартиры». Жили они раньше в старом особнике, кое-как оборудовав под жилье одну комнату поменьше, установив в ней буржуйку и впихнув трубу в забитую фанерой окно.

Маньку и Митькой в городе любили и многое прощали за их актерский дар, особенно Манькин. Кто знает, откуда он берется – не обученный затверженный набор типажей и отработанные профдвижения, а настоящий природный дар. Человек играет, как говорит. Ему ничего не стоит в момент предстать сумасшедшим, ли и даже инвалидом. Или первоклашкой, а казалось – о возрасте и пропитом личике артистки забыть просто невозможно. Или королевой – даже кости сутулой спины послушно распрямляются – попробуй нормальный человек – никогда не получится. Или с ходу залиться обильными слезами. За секунду и в два ручья – да с такой скоростью возможно лишь одну известную естественную нужду справить.

Манька могла пародировать кого угодно, не взирая на актерские дарования и вокальные возможности объекта. Конечно, пропитый и прокуренный голос давал временами неотвратимую оттяжку, но тем не менее пародии не портил, обогащая вокал этакой приятной дичиной.

Манька – Мария Николаевна – была никак не рядовым человеком. Образована? Да. Интеллигентна, так же как ее родители? – пожалуй. С одним несомненным отличием – всегдашней уверенностью в собственной правоте. Марья Николавна на все имела собственное мнение. На нее невозможно было оказывать давление и когда-либо хоть в чем-либо переубедить. В свойственной ей милой манере она тут же легко доказывала призывающему ее к чему-нибудь собеседнику, что он совершенно не прав, оставляя у последнего неприятный осадок собственной, мягко говоря, неумности. А ведь среди ее собеседников имелись и такие, как директриса школы и прочее и прочее, ведь Мария Николаевна была в молодые годы учительницей русского языка и литературы, вела в школе совсем не дурной драматический кружок, лично замечательно в нем играя, и даже брала со своими ребятами в областных конкурсах первые месте, безо всякого на то блата.

Подобные логичные мозги сложно прятать, а присущее интеллигентности откровенность и искренность не только не позволяли Маньке – Марии Николаевне идти на сделку с совестью, а проявлять хоть какую-то гибкость.

Учительские женские коллективы, как бы родителям этого не хотелось, ничем от любых других женских коллективов не отличаются и через несколько лет совсем еще молодую женщину, дружно навалившись всем школьным педагогическим составом, отлучили и от учеников в учебном процессе и от тех же учеников в драмкружке.

Почему одаренного русского человека всегда с такой тягой тянет к алкоголю? Тему вряд ли раскроют и тома исследований. У Марии Николаевны, наверное, и имелся бы какой-то шанс не спиться, если бы не ее уверенность в себе и в собственных силах. Она не покинула школу, пока не высказала все свои мысли по поводу окапавшихся там «убогих получеловеков». И после громкого хлопанья дверью, устроилась на работу в заводскую котельную и начала понемногу прикладывать к бутылочке. Вначале – к плодово-ягодной – собственного производства. В недалеком же будущем желание трудиться над собственными напитками стало затухать, а градусы покупных – возрастать.

Ее мужу – Дмитрию Павловичу с женой крупно не повезло. Его отношение к жизни и собственная сила воля – как показатели вполне подходили разряду среднестатистических. И жил он соответственно, сперва стандартно испугавшись Манькиному алкоголизму, а потом также типично разделив с нею ее алкогольную зависимость, мол, чтоб меньше доставалось.

Митькина актерские возможности горожане находили гораздо более скромными, зато Митька играл на баяне и неплохо вальсировал. Вместе с женой они составляли законченный банд с драматическим уклоном.

Парочка давала назначенные в доме культуры концерты и спонтанные на улице, чаще всего на рыночной площади. И если рыночные концерты на вольном воздухе Манька позволяла себе играть в некотором подпитии, то в помещении всегда являлась трезвой и также не позволяла пить Митьке.

В день концерта творческому коллективу выдавался кусок мыла и два полотенца, а также специально сшитые для них несколько лет назад концертные костюмы. Для согреву – два одеяла так же со склада дома культуры и отправляли в душ небольшого городского бассейна. На место помывки отправлялся также санитар или ветеринар – кого находили, который и производил над супругами санобработку. При обувании и нанесении макияжа, парочка использовала подручные средства – кто чего выкинет или отдарит. Поэтому Манькина современных тонов помада не всегда подходила по цвету русскому национальному костюму, как не бился в прошлом году фиолет с краснотой. Но подобные мелкие нюансы выступления, разумеется, не портили.

В ту осень актерскую чету в городе не ждали. Весной с ними как главными исполнителями произошел небольшой инцидент, в котором Полина сыграла не последнюю роль. Она, как и некоторые другие сердобольные соседки зимой подкармливала бомжей. Так Манька вместо благодарности, однажды солидно приняв на грудь, обвинила Полину ни много ни мало – в утаивании от них мяса! Что это за рацион? – произнося последнее слово с французским прононсом, возмущалась на всю улицу артистка – картошка да хлеб. Тоже мне милостивица. Хоть бы когда чего хорошего положила!

Извини, теть Мань, но мы тоже мясо только по праздникам едим – твердо отвечала Полина, продолжая протягивать недовольной потребительнице солидную миску с дымящийся диетической едой.

Вы по праздникам, а мы – никогда!

Зря ты так. Если я когда кусочек мясо раздобуду – я, его, конечно Феденьки приготовлю. Он же – мальчик – растет еще – ему нужнее.

Ага, мясо братцу скармливаешь, а мы значит взрослые – и так обойдемся – оскаблилась Манька. Знаешь, что соседка, ты меня, я гляжу, совсем не уважаешь и на концерты мои за это больше не приходили. Поняла? И вообще надоели вы нам с Митькой, деревенские вы жлобы – страсть. Осенью не ждите, не вернемся, пойдем в Оренбург – станем настоящими эстрадными артистами. Артисты большие деньжища зарабатывают. Небось не только на мясо хватит. Через несколько дней Манька и Митка из города снялись. И назад их особо не ждали.

Но, тем не менее, по осени, разве что позднее, чем обычно, но супруги все же вернулись. Они стояли у Поленькиного дома под проливным дождем еще более обветренные и исхудавшие, даже иссохшиеся и вид имели такой откровенно горемычный, что ни у кого из подошедших к ним поздороваться не повернулся язык ядовито поинтересоваться относительно оренбурской эстрадной карьеры. Когда Поленька, вытирая руки фартуком появилась на порожке, Миться с Манькой, синхронным движением, картинно поклонились ей в пояс, взметнув капельки воды, брызнувшие с волос и обносок в стороны.

Поленька, ты уж нас прости, не злобствуй. Кто старое помянет – тому глаз вон. Знала бы ты как мы по твоей жаренной картошечке соскучились. Последнюю неделю все поминали тебя добром. Ты бы нам, девонька, приспела чего. Мы уж и забыли, когда горячее хлебали. И парочка, отыграв сценку – «простонародье просит прощения и хлеба», замерли в просительной позе.

Да ладно вам – махнула рукой Полина. Заходите на крылечко, борщом накормлю.

Митька с Манькой оживились и вприпрыжку, распахнув настежь калитку, припустили к дому. Мы уж тут, на улице, под навесиком, а то напачкаем тебе, добрая ты наша хозяюшка.

Митька с Манькой кушали, хвалили, а толпа не расходилась. Народ ждал продолжения. Парочка, надо полагать, через город не шла, а явилась со стороны пустыря, пройдя проулком не вдоль старого особняка, а соседнего дома, то есть оставив особняк за спиной. Пройди они Горловым, или Духовым переулками, им пришлось бы пройти несколько домов по Вербной и новый забор старого дома, навярняка первым бросился бы им в глаза. А это означает, что о продаже их временного пристанища Митька с Манькой ничего не знали. Зимней квартиры им в этом году не обломится.

И как они собираются выходить из положения – тихонькой перешептывались люди – дело-то не к Петрову, а к покрову.

Полина думала о том же. Сарай им отдать – так надо со своими сперва поговорить. Да и занят сарай – то там уже курица живет. Да и отец никогда не согласится: скажет – спалят, как пить дать и дом на пару – и будет прав. Эту компанию надо во что-нибудь каменное или железное селить, что б не горело. А то мало спалят – сами ведь сгорят – вот чего.

Осоловевшие после горячего Митька и Манька собрались уже дать честной компании благодарственный концерт, как продравшаяся на первую линию забора, припоздавшая вездесущая молодка Маркина с лету заголосила – ах, бедные вы несчастные скиталицы и некуда же ж вам в родном городе головушку приклонить. Обогреться, от непогоды укрыться. Куда ж вы теперь пойдете, ох неприкаянные горемыки…

Манька с Митькой какое-то время всматривались и вслушивались, потом переглянулись. Манька громко звякнув ложкой, поставила пустую тарелку на приступочки и немного выйдя из роли, несколько высокомерно процедила – Полина, будьте так любезны, просветите нас – о чем вещает эта юная леди? Что – то я не совсем понимаю…

Полина вздохнула. Старый особняк продали.

Что?! Какой особняк? Наш?

Да.

… И давно?

Полине почему-то захотелось раздраженно ответить – да какое это к черту имеет значение, но она сдержалась – недавно.

Вот это да! – заохали бомжи – и где нам теперь жить прикажете?

Полина молчала.

Манька посидела в задумчивости, а потом подхватилась и побежала через калитку и дорогу к новому забору. Она буквально натолкнулась на железо и озадаченно остановилась. Судя по всему, она была настолько в роли, подходя к дому Поленьки, что действительно не заметила через дорогу выросшую череду трехметровых железных листьев.

Дмитрий, друг мой – заломила она руки – мы, погибли! Кто он, это человек, столь жестоко обрекший нас на муки холода? Кто? А? – переспросила она уже нормальным голосом.

Немец. Зовется Крафт Сергей Оттович – любезно откликнулась молодка и собралась было снова заголосить, но поглядела на Маньку и передумала, уступив ей первую скрипку.

Инородец! До кой поры будет мучиться с ними русский народ? Разве мало нам собственных несчастий! Дмитрий, друг мой, встань со мной рядом! Давай попросим этого пришлого человека освободить наше жилище. Мы первыми нашли себе это пристанище. Оно принадлежит нам по праву старшинства. На этой земле жили наши предки! Дмитрий! Не позволим мешку отпечатанных бумажек решать нашу судьбу. До коли будут деньги лишать крова несчастных обездоленных? Дмитрий, повторяй за мной! Нет – захвату. Нет – несправедливости! Нет – лишениям. Нет – скитанию. Каждому человеку свой дом! Крафт – вон из чужого жилища. Вон! Вон! Вон!

Толпа душевно вторила Маньке и Митьке. Такого замечательно нагнетенного пыла даже в столичных спектаклях не увидишь.

Маньке надо бы не театральную, а политическую карьеру делать, за ней народ и на баррикады полез бы, а если б ее еще помыть, надраить и экипировать, так хоть на захват белого дома отправляй – думала Полина и ждала, чем все это закончится.

Через полчаса прибыл наряд милиции и попросил толпу разойтись. Тяжелее всего русскому человеку остановиться и в холостую спустить пар, досыта не наспорившись, не намахавшись кулаками и никому не разбив носа. Толпу самопроизольно развернуло от забора немца и поперло на наряд. Милиция схватилась за дубинки. Старший – лейтенант Морозов, обратившись к толпе произнес несколько успокоительных слов, а своим велел своим отойти в сторонку и драки с мирным населением не затевать. После чего соединился с участком. Выслушав инструкцию, отдал соответствующие распоряжения.

Маньку и Митькой очень вежливо пригласили пройти с нарядом. Пообещав душ и теплый ночлег. Навстречу им уже бежало посланное Ефимовым гражданское лицо и размахивало над головой литровой бутылкой Смирновки. Это решило все. Манька, не потратив ни слова на свертывание митинга и поудобней ухватив за мокрый драный рукав Митьку, резко двинулась навстречу гонцу. Проинструктированный гонец водки в руки парочки не отдал, а широким жестом пригласил следовать за ним. Манька без слов потащила Митьку за собой. Шествие замыкал наряд милиции. Оставленное без ведомого стихийное сборище погудело еще немного и скоро распалось на отдельно взятые личности, которые, вспомнив про свои брошенные повседневные дела, медленно разбрелись в разные стороны.

Маньку и Митьку милицейские власти, разумеется, обманули, посуленную бутылку белой не открыли, зато поместили на теплую квартиру. А она у милиции одна – КПЗ.

Однако, присущая властям всех мастей привычка временно, а не окончательно решать насущные вопросы, имела место и в этом случае. Через три дня Манькино и Митькино шумное присутствие и бесконечные требования, особенно алкогольного характера, надоели личному составу центральному отделению милиции Коптева до чертиков. И закономерно решив, что остужение в мокром подвале с целью заткнуть их рот на ходящих неделями мокрыми бомжей никакого влияния не окажет, а ценный пыточный подвал после их нахождения в нем, так же, как и камеру придется тщательно убирать, и не говоря уж о них самих – постоянном источнике антисанитарии, Ефимов решил Матьку и Митьку освободить. И парочку, ничтоже сумлявшись, вышибли со своеобразной, зато теплой квартиры вон.

Накануне их освобождения Крафт нанес Поленьке очередной уличный визит. Воспользовавшись, разогнанным ветром дождливых облаков, сухим окошком. Он, как обычно вежливо приветствовал девушку, и продолжал далее – Полина, я наблюдал сейчас за вами из окна второго этажа. Это достаточно близко и я мог сделать вывод о вашем удивительно трудолюбии, это знаете ли очень позитивно, но как-то… несовременно, что ли. И вообще, в вас столько достоинств, я просто не перестаю вам удивляться!

Ну, что вы – отозвалась Полина. Я просто делаю все подряд – вот и все. Ваша похвала – не по мне. Но вы верно заметили. Я – не современный человек. Я не получила образования, работаю надомницей и никаких перспектив для себя не вижу. Вот так на самом деле обстоят дела. Но все равно, спасибо вам на добром слове.

Поленька – вы удивительный человек и ваша скромность…

То же не современна – улыбнулась Полина.

Нет, она чрезмерна. Вы незаурядная личность, вас любят все и даже совсем уважают.

Верное, люди хорошо ко мне относятся, но думаю – это потому, что люди у нас хорошие.

Вы так считаете? Осторожно переспросил немец.

А у вас на этот счет есть сомнения? – искренне улыбнулась Полина.

О, уверяю вас фройляйн, человеческая любовь не однозначна. Она – эгоистична и опасна, но эту ее сторону люди рассматривать как-то не привыкли. При слове «любовь» у человека в голове возникает эдакая идиллическая картинка. А все беды, сопутствующие собственному любовному опыту, все негативное, ранее слышимое или читаемое о чужой любви – все остается за полями, не оставляя на волшебной картинке ни единого сомнительного пятнышка.

О какой любви вы сейчас говорите – недоверчиво посмотрела на немца Полина.

Мда, я, наверное немного отвлекся, но вы правы – о любви между мужчиной и женщиной мы пожалуй сегодня говорить не будем – это другая ипостась. Давайте поговорим о вас – о человеке и людях вокруг. Я смею утверждать мысль, которая вам, насколько я вас уже знаю, совсем не понравится. Милая барышня, вы сильно рискуете, являясь всеобщей любимицей. Уверяю, вас Поленька – людям нравится опаснее, чем наоборот – не нравится вовсе.

Полина от удивления даже работу оставила и после паузы, пожала плечами – но нравится или не нравится людям – здесь выбирать не приходится. Специально невозможно добиться ничьего расположения, разве что совсем недолго. А долго обманывать не удастся – люди все равно разберутся, с кем имеют дело. Так бывает всегда.

Ну, допустим… Однако вы, моя уважаемая соседка, похоже не совсем осознаете, что с вами сделали столь любимые вами горожанеКоптева.

Да? А что они со мной, по вашему, сделали?

Зря улыбаетесь. Я смотрю на эту историю со стороны, без эмоций. Так вот, ваши сограждане лишили вас всего, чего только можно лишить молодую девушку – любви (в перспективе – семьи) и образования (в перспективе интересной работы). То есть, обобщив два эти соображения – вас оставили без прекрасного будущего. Попробуйте, Поленька, поспорьте со мной.

Вы имеете в виду, тогда… после выпускного бала. Я уже почти забыла об этом. Да. А учиться сама не поехала – не захотела…

Поленька из вас получился бы враг – всем на зависть. На вашего молодого человека всем скопом городской общественности оказывалось мощнейшее давление вплоть до физической расправы и в итоге его заставили отказаться от вас, предать. Вы считаете это шуткой, ерундой на постном масле?

Откуда вы все это знаете?

Вы не ответили.

А что тут ответишь – обидно, конечно. Но как вы правильно заметили, мой мозг высшим образованием на логику не натаскан, так я по старинке посчитала – значит не судьба.

Замечательно. Ладно. А почему же вы не поехали учиться?

Причина самая простая – обучение стоит дорого, ну и, конечно, мне не хотелось уезжать из родного города.

А почему вы не упоминаете о полгороде людей, ходящих с коровье грустными глазами и о прячущих слезы родных?

Нам не хотелось расставаться – мне и моим близким и друзьям. Чувство обоюдное. Тоже не вижу здесь ничего особенного.

Поленька, вы решительно непробиваемы. Ваша доброта, как поводырь ведет вас только в одну сторону, закрывая броней от всего нехорошего. Но броня имеет и обратную сторону – вы ведь тоже ничего за ней не различаете. Значит вы не согласны со мной, вы не считаете, что любящие вас сограждане решительно испортили вам жизнь?

Конечно, нет! Я думаю – это очень глупо, когда человек так отвечает за свои поступки – перевешивает вину на какого-нибудь другого, и еще глупее, по-моему, повесить вину за отсутствие у меня высшего образования на целую половину города. Вы не находите?

Изумительно! Знаете, Поленька, давайте так. Обещайте мне подумать над тем, что с вами сделали родные и близкие в этом, именно в этом ключе, уважая и любя вас. Они одни – без вашего участия. И старайтесь посмотреть на эту долго тянущуюся ситуации, как гляжу я, со стороны. Уверяю вас, вы во многом согласитесь со мной, если будите беспристрастны. В любом случае это окажется полезным. Как и любое другое размышление. Хорошо? А я, собственно, сегодня к вам по делу. Некоторая моя одежда, в том числе домашний халат пришли в некоторую негодность. Если вы, не являясь мужским мастером, не сможете сшить мне новую одежду, возможно, вы согласитесь починить старую?

Да, пожалуйста. В пошиве мужской одежде я не очень сильна. Могу что-нибудь простенькое, но это не соответствует высокому уровню ваших вещей. Поэтому, если вы не возражаете, я предпочла бы починить вашу старую одежду. Приносите. У меня сейчас работы не много.

А, хорошо, но может быть вы зайдете ко мне?

Возникла немного затянутая пауза.

Поленька сказала – честно говоря, глядя на ваши бабочки невероятной красоты, мне страшновато браться даже за мелкий ремонт ваших дорогих вещей.

О, да, мои бабочки – моя гордость. Да вы знаете, Поленька, я галстуки вовсе не ношу.

Не любите?

А, нет, к галстукам я тоже положительно отношусь. Но не одеваю в соответствие с техникой безопасностью.

Вот как? Но почему?

Видите ли, моя уважаемая фройляйн, за галстук человека очень удобно схватить, резко дернуть и эффективно треснуть по любой твердой поверхности. А за бабочку попробуй еще узватись! Ха-ха. О, Поленька, вы, кажется, побледнели. Не пугайтесь, пожалуйста, я шучу. Шучу. Простите, мой ангел, мои солдафонские шутки. За время моего одиночества я слегка одичал. О, все в порядке? Может быть, возвращаясь к предыдущему разговору и добавляя последний, мы, может быть поднимемся ко мне?

Вы все-таки оригинал. Но, Сергей Оттович, в этом пока нет необходимости. Мы ведь новые вещи шить не собираемся, поэтому мерки снимать не требуется. Но если я сочту нужным что-нибудь примерить, я потом скажу. Хорошо?

Что ж, фройляйн, как прикажете. Поленька, а вы вязать умеете?

Могу. Что бы вам хотелось?

Две или три пары толстых носков.

Из какой шерсти?

А какая есть.

Да, в общем-то любая. В нашем универсаме неплохой выбор, кроме этого, на рынке предлагают самопрядку, которую из шерсти собственных баранов сами и прядут. Правда, она довольно колючая. И в основном светлая.

Нет, светлую, колючую мне бы не хотелось.

Хорошо, я куплю шерсть в универсаме и принесу вам чек. Приподнимите, пожалуйста ногу. 43?

Да.

Завтра схожу за шерстью, послезавтра вечером можете забрать первую пару.

Как, вы вяжете пару носков меньше двух дней?

Да, быстрее не получится, мне нужно еще с платьем повозиться.

Ха-ха-ха – я имел ввиду, наоборот, что вы очень быстро работаете.

Видите ли, Сергей Оттович, я, честно говоря, не всегда очень быстро соображаю, поэтому я приучила себя быстро работать. Точность и быстроту движений выработать – это вполне достижимо. Знаю – не смогу поменять одно на другое, но хоть что-то мне должно удаваться. Так мне как-то спокойнее, никому не нравится быть окончательной кулема-кулемой. И знаете, зря вам кажется, что меня от жизни какой-то панцирь отгораживает. На самом деле, я переживаю, так же как и все и как все чувствую…

* * *

Час выхода Маньки и Митьки из КПЗ и час начала очередного митинга у дома немца разнился в полчала – время, потраченное на дорогу. Как всегда по многолетней привычке пара пробиралась переулками, минуя оживленные улицы. Конечно, в родном городе в этом особой необходимости не было, но лучше всегда следовать отработанным приемам, что б в состоянии неполного стояния выехать на автоматизме.

Отдохнувшая Манька была в ударе и громила своим обширным словарным запасом личность Крафта, приписывая ему очень удобные грехи. Которые, в принципе можно повесить едва ли не на любого человека, но от которых, в свою очередь, очень сложно отбрехаться. Манька проводила классическую ругательную схему. Бросала упреки и подозрения, которые звучали, как факты. Неизвестно, обдуманно или нет, но Манька довольно часто использовала подобный метод выведения человека из равновесия. Манька прекрасно знала – людям оправдываться привычно и даже необходимо, более того, судя по горячности их ответных речей, пожалуй, даже нравится, не говоря уж о подавляющем большинстве граждан, которым вовсе не безразлично общественное мнение. Поэтому граждане слово за слово и втягиваются помимо собственной воли в вовсе не нужную им по здравому-то размышлению разборку это я-то…?! А когда человек достаточно разогрет, тут уж и до рукоприкладства недалеко.

Манька, в основном, имела дело с мужчинами и прекрасно знала, как это некрасиво, когда озверевший мужик дубасит руками-ногами женщину, пусть даже такую пропащую, как она. Манька прекрасно понимала, что менты не станут разбираться, кто и как довел человека до того, что он замахал кулаками. «Убить словом» – все же не милицейский термин. Представители силовых структур признают пущенную кровь и переломы, ну ушибы тоже на крайний случай сойдут. Манька готова была рисковать пропитыми и отбитыми частями тела. Она знала, что Митька не позволит ее добить. Кроме этого, подобные зрелища всегда собирают зевак, ведь не в чистом же поле она воевать собирается. Надо только верно рассчитать время до прихода милиции, что б раньше в драке не отключиться, ведь именно в момент появления наряда и начинается ее главная роль. Слезы в семь ручьев, грудные крики боли, воздетые к небу руки, слабые проклятия «убившему» ее плохому человеку. Довольно эффектно называть буяна на «вы». Грубость и нецензурные выражения здесь проходят слабовато. Милицейские слышат их всю свою профессиональную жизнь. Эти слова сливаются для них в одну раздражающую какофонию. А вот – интеллигентные и нейтральные – не соответствующие нанесенному физическому ущербу «что вы со мной сделали» и «как вы могли» – приятно выделяются на привычном фоне.

Манька, сидя в КПЗ никакого специального плана не разрабатывала, она вообще редко что-то анализировала. Просто чувствовала – так надо, именно за этими ее словами и эмоциями – кратчайший путь к достижению данной цели. И она всегда предпочитала экспромт. Затверженная роль может сыграть злую шутку – в самый неподходящий момент переставать вырабатывать необходимой силы энергию. Манька не верила в артиста, полностью совпадающе отыгрывающего все дубли – да ну его такого неживого. Кроме этого Манька всегда учитывала свое физическое состояние. Тут бы нить происходящего не потерять – какой уж там план. А вот объем словарного запаса Манькин помощник – Маньку пока не подводил – идентифицировать бы последние пару тройку слов, брошенных ей в лицо, тут уж ее ответ ждать не придется. И в свое актерское мастерство Манька верила стопроцентно.

Сейчас, трезвая и злая, взывая к лишившего их крова человеку, Манька очень рассчитывала вытащить его на улицу. А дальше – дело техники. В начале ее бродячей жизни ей случалось во время уличных драк попадать вместе со своим обидчиком или обидчиками в милицию. Но это было давно. Сейчас действовали автоматически отработанные приемы и посему всегда находились и предъявлялись милиции более злостные и свирепые участники драки – ее же не задерживали никогда. А уж здесь – то, в родном городе, да еще только, только вышибленную из КПЗ, ее точно не вернут назад.

Если же представление достигнет цели и немца заберут, а уж это я постараюсь устроить – думала Манька – мы как-нибудь запоры-то его отомкнем. Немецкие замки русским фомкам не конкуренты. А уж когда внутри окажемся – так пущай этот захватчик чужих площадей возвращается, сколько душеньке угодно. И пусть у него все права на владение и вообще ре… репутация – эту зиму мы тут как-нибудь прокантуемся, а там видно будет.

Манька сипла на холоде, а немец все не показывался. Выйдите на улицу – покажитесь людям, посмотрите нам в глаза – взывала Манька из последних сил и уже понимала – сегодня этот номер не катит. Плевать этому немцу на все ее оскорбления. Он не знает Манькиных достоинств, для него она вульгарная бомжиха и все. Не цепляют его ее ненавистные слова, если он вообще их слышит. Да. Крепкий орешек этот немчура. Это русский терпит, терпит, да высунется – что ты сказала… – да я тебе… А эти холодные чужеземцы… Вот если бы немца позвал кто-нибудь, кто-то вызывающий у него уважения, тут бы уж Манька своего не упустила, непременно бы в диалог втянула.

Немец занижает ее умения, считает, что уральское здоровье легко пропить, не считает ее способной заболтать и переболтать. К тому, как оценивают противника твои глаза нужно относится с осторожностью. Манька по опыту знала, как это опасно считать безопасным безопасно выглядевшее. Да он и глазом моргнуть не успеет, как его ко мне притянет, и вот тогда…

Есть у нас в городе один человек, которого уважают все и вся, и Манька, оборвав последнюю фразу, протолкнулась сквозь толпу зевак к Поленькиному дому. Эй Полюшка, выйди на минуту – сорванным голосом позвала Манька, а когда Полина появилась на пороге, попросила – слышь, подруга, вызови немца не улицу, очень тебя прошу.

Зачем – спросила Полина.

Как это зачем? Этот человек занял наш дом и знать ничего не желает. Нам бы поговорить по душам.

О чем – так же спокойно спросила Поля.

Слушай, ты давай не прикидывайся – рассердилась Манька – знамо о чем.

То есть ты хочешь выгнать Крафта на улицу – человека, который официально купил этот дом и заплатил за него кучу денег, а сама в нем поселиться?

Полина, ну я от тебя не ожидала – протянула Манька. Ты что же за этого пришлого?

Я, извини, за справедливость. Немец тут не причем. Его не предупредили о еще парочке проживающих, когда продавали дом.

Значит – не поможешь?

Извини.

Ладно… Понятно. Дай хоть чего горячего поесть, замерзла я

Минут через двадцать приходи.

* * *

Немец появился около Поленькиного дома спустя три дня и начал с извинений. Поленька, я прекрасно помню, что должен был прийти позавчера, я сам не терплю непунктуальность, но я совершенно не имел другого выхода. Это компания бродяг – это было ужасно! Помните, Поленька, мы говорили о стихийных бедствиях – циклонах? Так вот, глядя на эту женщину начинаешь понимать и даже одобрять традицию называть эти грозные проявления природы женскими именами. Да, так было. До 1975 года все циклоны носили женские имена. Это сейчас их именуют определенными буквами начала имени и если ураган был очень разрушительным, десять лет его имя не используется. А раньше… Эта дама.... Вот уж действительно…

Знаете, Поленька – продолжал жаловаться немец. Мой дом стоит на самой окраине города, мало этого, он окружен трехметровым забором. Ну и как, спрашивается, получил я здесь то уединение, на которое рассчитывал? Ничуть не бывало! Горожане почему-то, желая потренировать горло криком или размять мышцы в драке, приходят именно сюда. Здесь любое, невежливым тоном произнесенное слово вызывает ссору, митинг или нечто подобное обязательно громогласное происшествие. Мне ставят в вину все городские неприятности! Знаете, Поленька, мне даже иногда кажется, что я нахожусь в самом грозном месте земного шара – на Богамских островах или в Аравийском море и в самое неподходящее время года, когда каждая вторая тамошняя депрессия развивается в циклон. Это ужасно!

Действительно – подумала Полина – достается ни в чем не повинному человеку. Ну и городок – скажет он и будет прав. Нехорошо это – обижать приезжего.

Сергей Оттович, простите нас, вы правы, вам тут достается, я даже не понимаю почему.

Да, да, Поленька! Если бы не вы, я давно бы поменял место жительства, хотя и дом меня устраивает и я уже вложил в него немалые средства, но как подумаю, как здесь жить придется, на этом постоянном вулкане, честное слово, так и хочется съехать.

Будем надеяться, что со временем все утрясется – успокаивала Поленька. Вы уже познакомились с нашими главными смутьянами – Марией Николаевной и ее мужем Дмитрием Павловичем. Больше желающих жить в вашем доме и считающих, что имеют на это право не предвидится. Так, что хуже быть не должно.

Поленька, вы как всегда умеете успокоить. Я уже чувствую себя гораздо лучше. Как я могу отблагодарить вас за постоянную поддержку?

О, ну что вы. Вы преувеличиваете… Я…

Нет, нет, моя дорогая соседка, я знаю, что говорю. Разрешите пригласить вас, например, на ужин. Нет, не домой, не беспокойтесь – в ресторан. Я позвоню хозяину дня за три и попрошу разыскать и приготовить нечто особенное.

Сергей Оттович, в этом нет необходимости. Зачем тратить лишние деньги? Вы сами только что сказали, что сильно потратились, обстраиваясь на новом месте. Нет, спасибо, но в ресторан я не пойду. Да, вот ваш заказ – добавила Поленька, протягивая небольшой пакет, который все это время держала в руках. Я успела связать три пары. Надеюсь, вам подойдет. Чек за шерсть внутри.

О, о! Засуетился немец. Вы так любезны. Я вам ужасно благодарен. Вот деньги – и сунул целую пачку Поленьке в руки.

Поленька удивленно посмотрела на толстую в палец пачку купюр.

Машину покупаете? – улыбнулась она.

Машину? Нет, машина мне не нужна – в свою очередь удивился немец.

Я хочу сказать – насколько я знаю, примерно такую пачку денег стоит подержанная машина в наших краях. Полина отсчитала четыре разные невысокого достоинства банкноты, развернула их веером, показывая, сколько денег берет, а остальную пачку вернула немцу.

Этого достаточно. Спасибо.

Поленька – вздохнул тот – единственно, что портит наше с вами общение – это ваша скромность. Что ж, благодарю вас за труд, надеюсь вы возьметесь еще подлатать мои вещи и позволите мне заплатить вам побольше.

Боюсь – это невозможно. Я работаю руками, и я – не какой-то там ювелир, и поэтому никогда честно, много не заработаю. Сверхприбыли – это для работы головой. Я приучила себя реально смотреть на свой заработок. Я знаю – это сохранит нервы и мне и людям, для которых я рукодельничаю. И я стараюсь никогда об этом не забывать.

Поленька – вы просто совершенство. А еще говорят – подобные девушки в жизни не встречаются. Да. Ну, что ж еще раз вам большое спасибо. Сейчас я схожу за своими вещами. Но прежде Поленька, я хотел бы кое-что вам рассказать. Ммм. И как бы это не было неприятно, боюсь, в этом есть необходимость. Так вот – к делу. Видите, ли речь идет о вашем младшем брате Федоре. Ммм. Знаете, я уже несколько раз замечал его на своем участке, я имею ввиду уже внутренний двор. Не одного, разумеется, с друзьями. Он заглядывал в окна и вообще, полагаю – я не ошибаюсь – имел цель проникнуть в дом. Вы знаете в некоторых окнах до сих пор отсутствуют стекла. Конечно, к зиме я каким-то образом окна заделаю, но сейчас… Видите ли, Поленька, мне не хотелось, что бы об этом еще кто-нибудь знал, но вам скажу, полагаясь на вашу скромность. Ваш покорный слуга, вы знаете. – физик и… я, редко, но случается, провожу дома некоторые опыты. Сейчас довожу до ума одну вихревую установку, нечто вроде такого милого минициклончика. Из вихрей – движения в окружающем вакууме, эфире, называйте, как хотите, собственно и состоит вся наши жизнь…О, – не подумайте, я не ничего опасного не мастерю, но человек несведущий и при самом худшем раскладе может, о – не сильно, но все же в какой-то степени пострадать. Дом большой и я могу не услышать нежелательных визитеров. Нет, я прекрасно понимаю мальчишек и нисколько на них не сержусь – так уж они устроены – не могут не играть в рискованные игры. Но я опасаюсь ненароком нанести вашему брату и его друзьям хотя бы незначительный вред.

Во время всего монолога немца Поленька стояла совершенно ошарашенная. Вот только этого не хватало! – билась в голове тревожащая мысль.

Поленька, я позволю дать вам один совет. Когда будите просить вашего брата оставить в покое мой дом, ни в коем случае не говорите ему, что в доме его может поджидать опасность. Вы же понимаете – подобная информация действует на мальчишек как красная тряпка на быка. В этом случае, нам уже никакими силами не удастся отвадить детей от этих ммм не совсем безопасных экскурсий. По той же причине я прошу вас также никому другому о нашем разговоре не сообщать. Слухи, особенно в маленьких городах, имеют неприятную привычку молниеносно распространяться и увеличиваться в объеме. И в конечном счете непременно дойдут до ушей вашего брата и мы окажемся в той же, если не худшей ситуации, о которой я только что предостерегал.

Поленька, я расстроил вас. Знали бы вы только, как мне не хотелось начинать этот разговор! Но поймите, было совершенно необходимо уведомить вас о происходящем. Только общими усилиями мы может обезопасить вашего брата и его друзей от возможных неприятностей. Я просто не прощу себе, если что-то случится! Хотя, ммм… я уже сказал, что особо страшного произойти не может, но когда дело касается детей, сложно прогнозировать их действия. У нас говорят – самые маленькие производят самый большой шум. Ха-ха. В общем…

Поленька глубоко вздохнула – Сергей Оттович, спасибо вам и извините нас, ради бога. Я… я…и закончила про себя – я голову ему оторву. Подумать только! Что вытворяет этот мальчишка! Я – продолжила Поленька вслух – повидаюсь с ним немедленно. Простите, пожалуйста, и Поленька бегом вернулась в дом.

Поленька быстро оделась и снова выскочила на улицу. Она опоздала в школу к концу занятий и своего несносного братца не нашла. Ей оставалось только одно – ходить вокруг забора немца со стороны пустыря и постараться засечь Феденьку, если он попытается сегодня забраться внутрь. И оттащить его от этого забора за уши – грозно вслух высказалась Поленька.

Она прогуляла весь вечер, ужасно замерзла и не успела приготовить ужин. Когда она заглянула домой, родители потеряли уже не только Федора, но и ее саму. Мама что-то спешно доготавливала на кухне, а голодный родитель сидел за столовым столом под огромным желтым абажуром и с голодухи грызя корку черного хлеба, пытаясь читать газету.

Полина уже хотела снова вернуться на наблюдательный пункт, но на пороге сеней столкнулась с братом и едва заставила себя с лету не схватить его обеими руками за оба уха.

Непривычная сердитость висела над столом, пока семья ужинали жаренной картошкой и приготовленным на зиму лечо. Неподходящая обстановка для неприятного разговора, но тянуть нельзя. И Поленька начала. Времени на обдумывание у нее было достаточно и она напирала на непозволительность проникновение на территорию чужой собственности и на глупость поступка незрелой личности, которая «прет на территорию, на которой нет ничего интересного». Феденька своим умом гордился, ему очень не нравились моменты, при которых его уличали в отсутствие этого самого ума. Поленька оценила совет немца. Разговор складывался совсем по-другому, если бы действия брата сводили к опасным, а не к глупым. В этом случае у Федора загорелись бы глаза и полностью отключились уши. И дальше можно было бы не сомневаться, что Феденька непременно продолжит свою экспансию.

Мать, когда разобралась в чем дело – громко вторила Поленьке, отец, как всегда, молча взялся за ремень, и, как обычно, тянул паузу, ожидая, будут женщины его семьи отговаривать его от последней стадии воспитательного процесса или нет. Женщины, как всегда, отговорили, но при этом сами широко ссылались на оставленном на краю стола ремень и на его тяжелую отливную пряжку, как на дополнительный аргумент в случае ослушания.

В итоге Феденьку, как всегда нагрузили маминым наказанием – отсидкой дома в течении недели.

Поленька, пихавшая слово «глупость» в течении всей речи, ею и закончила – договорились? И без глупостей!

Отец не сказал ни слова. Но домашние знали, что свой ремень со стола он заберет только завтра утром, когда вденет его назад в брюки, отправляясь на работу, а весь вечер это во многих отношениях подручное средство – помощник мужчины, останется угрожающе отсвечивать металлической бляхой прямо под его рукой и в непосредственной близи от самого возможного объекта применения – Феденьки.

Как только включили простоявший без дела весь вечер телевизор, на пороге появилась Неллька и увела Поленьку на кухню.

Слушай, я тут на терраске полчаса уже торчу. Жду, когда вы воспитательную забору закончите. Неудобно как-то прерывать…

Поленька удивленно взглянула на Нелльку. Подругу никогда и ничего не останавливало. Она всегда пулей влетала к дом и, обыкновенно, едва разыскав Полину глазами, начинала кричать свое, забыв даже поздороваться. На Поленькины беспокойные мысли о брате наложились мысли о подруге. Она ведет себя странно, да, странно все последнее время, с ней явно что-то творится, но она не ничего не рассказывает и даже не признается в том, что вообще что-то в ее жизни переменилось. Это первый ее секрет, надо же. Она стала какой-то другой. Но насколько другой Поленьке предстояло услышать следом.

Слышь, Поль. Научи меня готовить.

Что?!

Ну, готовить – на кухне еду.

А что Вероника Матвеевна уволилась?

Не, повар при нас.

Нелля, да что же такое должно было случиться? Ты ведь не знала даже откуда хлеб берется, думала – на дереве растет.

Ну, Поль, мы ведь уже взрослые. Ну посуди сама, сейчас мне еду, конечно, готовят и на тарелочке подают, а ведь неизвестно, как она сложится жизнь-то моя. Вдруг понадобится из ничего обед скошеварить. Из какого-нибудь самого последнего распоследнего кусочка – мечтательно закатила Неллька глаза – а он у меня, к примеру сгорит, от неумения. И чем я, по-твоему, в таком случае должна буду накормить семью? Неллькины глаза вернулись с потолка. Ты же можешь из кое-чего вкусноту состряпать, так давай, учи, пожалуйста.

Слушай, ты меня, честно говоря, сегодня прямо удивила, но я рада, ты молодец. Ну и… с чего бы ты хотела начать? Я бы посоветовала… я имею ввиду, когда денег или продуктов совсем мало, люди обычно готовят первое. К примеру, постный борщ. Берем…

С кабачков!

Что?! Ты их раньше терпеть не могла, склизкими обзывала.

А теперь оценила и полюбила. Знаешь, их как-то так обваливают в муке и жарят в масле, а потом заливают яйцом.

Так чему учить. Ты и так знаешь.

Нет! Ничего у меня не выходит. Видала бы ты сколько я этих цукини перевела! Три дня от плиты не отхожу. Веронику Матвевну в отгулы отправила, а родителей – столоваться в ресторан. Сама, как каторжная по кухне танцую. Горелым, как на пожаре надышалась, чуть не отравилась. На рынке, небось ни одного завалящегося кабачка уже не осталось, я их прямо багажниками скупала. Знаешь, в городе надо мной опять смеются и за глаза у виска подкручивают. Поленька, ну почему я такая невезучая, бестолковая, простую вещь приготовить не могу?

Погоди, погоди, не можешь, потому что не пробовала серьезно вникнуть. Еще пару багажников и ты бы этот процесс и сама отладила. Предлагаю менее громоздкий способ. Стой здесь, у нас на чердаке еще с десяток этого добра лежит, сейчас принесу.

Поль, может мне с тобой? Сразу все и притащим, и то небось опять не хватит.

Да, ты чего, они большие, нам половина одного кабачка только и потребуется.

Что? Половина? Нелли пришла в полное изумление – быть того не может!

Очистки зеленого чукини шустро летели в разные стороны из-под Поленькино ножа. Очистив самый неудобный извилистый кончик, Полина передвинула устойчиво стоящую обрезанной частью на доске, половину Нелли. Теперь давай сама, только осторожно и рассказывай, что именно у тебя не получается.

Ну как же! Режу дольками, как в рецепте написано. Дальше надо посолить и обвалять в муке. Если сначала посолить, потом обвалять, кабачок сразу дает сок, мука смазывается с него комочками и все это хозяйство варится в воде, а не жарится. Если сначала обвалять, потом солью – кабачок получается несоленым, а соль где-то отдельно в масле кипит. А потом, если положить кусочки одним слоем, они все выжарятся и остается маленькая кучка, с которого яйцо просто сваливается и получается какое-то неаппетитное месиво и отдельно яичница. Я уж пробовала на двух сковородках жарить, а потом в одну перекладывать, ну то, что от дна отшкребывалось, Но, в общем все равно выходит не блюдо, а какая-то горело – вареная жуть на постном масле и то, если совсем не сгорит. Это и сама есть не станешь, не то, что… кому-то предложить. Поленька, у тебя ведь есть вторая сковородка, тогда шансы, все-таки повышаются…

Поленька внимательно взглянула на подругу и снова, как уже несколько раз в последнее время, решила ничего не спрашивать, захочет, сама расскажет. Значит, делаем так. Соль смешиваем с мукой, соли должно быть не очень мало. Хотя кабачек у нас как ты выражаешься выжарится примерно в половину, он соль берет. Резать его мы станем не кружками поперек, а дольками вдоль. Видишь? Получились такие довольно толстые выпуклые куски с ровными обрезанными краями. Этими более менее устойчивыми краями, обваляв в муке и соли и будем ставить в кипящее масло, а если кусочки все равно не умещаются, тогда прямо на попа в центр сковороды. Переворачивать будем также на бока, не суетясь, без нервов, только когда низ обжарится. Когда объем кабачка в процессе жарки уменьшится, тогда уложим его чуть трамбуя, уже широкой частью. Есть еще варианты – и как твой – о двух сковородах и с отдельным обжариванием. Но давай сперва попробуем как я готовлю…

Видишь, собрали почти в ровный слой. Наверх выльем пару яиц. Причем сначала белок протянем по поверхности, потом плюхнем сверху желток. Под ними кабачек «дойдет», если какой кусочек случайно не прожарился. Яйца нужно тоже чуть посолить. Когда белок будет почти готов, аккуратно проткнем желток и раскатим по белку. Получится красиво. Ну вот и все. Давай-ка тарелки, попробуем на соль. Ну, и как, вкусно?

Поленька взяла небольшой кусок, почти половину сковороды слупила Неллька. Она съела бы все, если бы на запах не явился Федор.

Я уж и забыла, когда последний раз нормально ела. Сказать, что вкусно – это не сказать ничего. У кабачка вкус какой чуть с дичинкой получился. Поленька, я хочу тебе сказать… Ты, конечно, думаешь, что я сейчас опять куда-нибудь унесусь? Как всегда. Получила чего надо и адью. Да?

Поленька вздохнула – а что сегодня еще что-нибудь готовить будем?

Прости меня, подруга моя дорогая. И зачем я тебе только, не понимаю, давно дала бы мне, нахалке от ворот поворот.

Погоди, ты это о чем? Мы вроде всегда неплохо ладили.

Ты еще скажи – дружили.

А что?

Да разве так дружат! Ты всегда для меня палочкой выручалочкой была. А я? Я хоть раз для тебя что-нибудь, ну хоть малость какую сделала?

Конечно, делала.

Нет, ты скажи.

Ну… наверняка, я просто сейчас не могу сразу вспомнить.

И не вспомнишь – ничего! Потому, что нечего. Вот и теперь примчалась я к тебе на ночь глядя. Ты сегодня свою смену у плиты уже отстояла. Так нет, я вытащила тебя из кресла, сломала единственный отдых, который ты себе позволяешь – телевизор и припахала назад к плите. А ведь у тебя сегодня вечерок и так неслабый был – с братом неприятность. До кабачков ли тебе? А ты мне – опять ни словечка. Прости меня, Полюшка, свинью неблагодарную. Позволь, я тебя сегодня раз в жизни успокою. Пусть ничего особо страшного в Феденькином хулиганстве нет, но я вижу – ты почему-то очень волнуешься. Так вот. Я клянусь тебе – ни с Федором, ни с его друзьями ничего не случится. Пусть лезут в любые неприятности. Вытащим. Загородим. Защитим. Ты слышишь меня? Ты мне веришь? Забудь, какой я всегда была безалаберной. Пришло время и я изменилась. Я не позволю никакому немцу обидеть твоего братика. Я буду рядом. И моя защита будет эффективной. Поверь. А теперь я, наконец, свалю и позволю тебе хоть немного отдохнуть. Только все помою.

После помывки Нелля подбежала к Поленьке, чмокнула ее в щеку и через секунду хлопнула входная дверь. Поленька не успела ее даже окликнуть. Да что же это такое сегодня творится – спросила сама у себя вконец расстроенная девушка.

* * *

Горожане уже несколько дней не видели Маньку с Митькой. Что особенно странно – они не являлись даже на рыночек за площадью магазинов. Что же они едят – то – думали люди – и где ночуют?

Городские же власти, конечно, знали где помещены городские скандалисты, так как являлись посредниками при их устройстве. Жили бомжи в не отапливаемом, в один кирпич помещении, бывшей подсобке на задворках Дома культуры. Заинтересованный в первую очередь в наведении порядка Крафт Сергей Оттович при их заселении обязался выдавать небольшую сумму денег на их пропитание. Продуктовый снабженец «Золотого» обязывался доставлять на эти деньги продукты, так как наличные в руки супругам давать – это тоже самое, что растворять их в спиртовой цистерне.

За эту благотворительность перед парочкой поставили ряд условий. Заведующий Дома культуры потребовал абсолютной тишины во время проживания и обещания жильцов тщательной уборки помещения перед отъездом. Крафт – ни одного митинга у его дома более (хитрая Манька была права – ее выступление хозяину категорически не понравилось). И милиция тоже сказала свое слово – ни капли спиртного в рот. За нарушение каждого правила парочку ждали высилки. Как лично пригрозил бомжам Ефимов – не пожалею ГСМ – вывезу километров на пятьдесят в чисто поле.

Первую неделю бомжи вели себя строго. Варились в собственном соку. Митька радовался покою и регулярно поступающей еде, но Манька скоро начала задыхаться в замкнутом пространстве. Ей требовался простор, кураж и благодарная публика.

Скоро слух о месте жительства бомжей по городу, разумеется, прошел и к бывшей подсобке Дома культуры потянулся народ. Кто-то поругался с женой, кому-то просто стало тоскливо, захотелось развеяться. Нашлись, и как всегда театральные эстеты. Народ быстро превратил небольшую комнатенку в клуб по интересам. Когда вместе собираются много народа, тихо это не получается никогда. Таким образом, первое из условий проживания скоро было нарушено. Но заведующий пока не вредничал и бучи не поднимал – поздний вечер – ночь – все-таки не рабочее время. Но бомжам визит нанес – если только… так сразу!

Мужики парочку не дразнили – рядом ни пили и уж, конечно, не приносили с собой. Но долго так продолжаться не могло. Неделя воздержания – для Маньки срок убийственный. И она использовала все свое мастерство и остаточное обаяние, что б заполучить заветную бутылочку. Да хоть стакан – молящее впивалась артистка в глаза очередного посетителя – а я бы, для тебя бы – да что хошь! Манька пробовала поиграть в любовь с каждым и конечно, как это всегда бывает, в одном слабину все-таки нашла. Неизвестно как она отблагодарила поставшика беленькой, и успела ли это сделать вообще, но когда пол-литра провались в ее ненасытном горле, на Маньку от долгого аскетизма посыпались с неба искры и она вошла в такой раж, что три здоровых мужика едва удерживали ее на месте. Митьке не досталось ни капельки, поэтому он в добавление к держащим рукам, трезвым голосом молил супружницу – Манечка, золотце, остынь. Куда ты рвесся? Ну выпила, нарушила, посиди тихонько. Нельзя ведь нам… Живем тут как у Христа за пазухой, на всем готовом. В кои времена такое везение!? Манечка, помилосердствуй! Больно ж не охота опять спать под дождем, а как морозы грянут? Вспомни, как ты в прошлом годе до самого лета кашляла – думал уж конец тебе, сердценько мое. Манечка, ну будь хорошей, присядь на табуреточку.

Манька сперва из рук рвалась. Орала – пусти, дурак и норовила нахлестать мужа по круглой лысине. Потом обмякла и позволила усадить себя на колченогий табурет. Еще полчаса понадобилось ей на усыпление внимания супруга и гостей дома. Когда компания увлеклась игрой в подкидного, Манька, сославшись на недомогания, улеглась на наваленное в углу тряпье, служившее супругам кроватью и накрылась старым тулупом. Еще минут двадцать мужики, особенно Митька с недоверием на нее поглядывали, но тут к супругам ввалились новые гости, создавая в небольшом помещении эффект трамвая в час пик и про неподвижно лежащую Маньку скоро забыли. Чем она не преминула воспользоваться – еще через несколько минут, никем не замеченная, успешно смылась.

Манька бежала по улицам, безудержно хохоча и подставляла ледяному влажному ветру свою непокорную головушку. Ноги сами принесли ее к дому немца и ей даже не пришлось откашливаться перед очередной изобличающей речью.

Эй, ты, там, на верхотуре – с лету заорала Манька хорошо поставленным голосом – выйди на час, давай потолкуем, хучь разок! Али боишься? Ты что ж мнил, непотребный – Маньку – артистку купить можно? Ах-ха-ха! Какие-то гроши сунул – и считал – откупился? Ах, ты мать честная. Дай-ка хоть взгляну на тебя, рыдван-благодетель! Ишь привычку взяли – прятаться от народа! Не делай вид, что не слышишь, окна-то у тебя, вон еще без стекол.

Откуда деньги-то у тебя на наш дом взялись! А? Мы тут все трудовой народ – работаем, только на усадьбы чтой-то не заработали. Кого ты, постылый, обмануть хочешь? Знаю я откуда у тебя средства. Я все о тебе знаю! Это тебя, а не нас в кутузку сажать надо, да не в КПЗ, а прямо в тюрьму без суда и следствия. А про грешки твои расскажу – все расскажу, даже не сумневайся! Поедешь, милок на черном воронке в месте не столь отдаленные! Вот узнаешь тогда, почем литр молока. Я думала – миром с тобой дело уладить, а ты вон как, не уважаешь – даже повидаться не желаешь, ну так гляди… Все знаем, понимаем, ума еще не лишись. Вот тебе мое слово – все расскажу – покончу с тобой оглоед раз и навсегда!

Неизвестно что творилось в Манькиной забубенной голове. Может ее с угрозами занесло куда: распахнулись двери – нашло озарение – с артистами такое случается, а может давила Манька на твердый расчет – у каждого человека по скелету в шкафу значится. Только у Крафта от такой наглости у самого в голове помутилось Он звонил Ефимову, орал и даже не пытался сдерживаться.

Я – кричал в гневе Крафт – взял на себя эти сверхлишние расходы из одиного милосердия. Хотя не в моих правилах так безалаберно выдавать деньги. И какое я имею за это спасибо? Какая-то пьяная, невероятно опустившаяся женщина на всю улицу угрожает мне, оскорбляет меня и несет всякую чудовищную глупую околесицу! Что за порядки в вашем городе? Я вас спрашиваю! Немедленно прекратите это хамский балаган и освободите меня от оскорблений. Или вы, голубчик с одной алкоголичкой не в состоянии справится? Тоже мне, блюститель закона! Предупреждаю последний раз – позвоню вашему начальству и потребую освободить вас от занимаемой не по праву должности!

Крафт еще что-то кричал в пустую, брошенную на стол трубку, а Ефимов уже выбегал на улицу. Распугивая кур и окатывая прохожих из луж грязной водой, несся милицейский воронок по городским улицам и через пятнадцать минут вырывающуюся Маньку, брезгливо тягая ее за шкирку, уже запихивали на заднее сидение. Ни в чем не повинного Митьку решили не трогать. Он, обнаружив пропажу супружницы, подоспел к ней позже воронка. И вел себя с трезвой головы до чрезвычайности спокойно. Но когда до Митьки дошло, что Маньку от него увозят, он засеменил следом, мешался и дергал двери. Наконец, обессиленный плюхнулся на колени прямо в лужу. И, сидящий за рулем Ерофеев утопил педаль газа.

Посуленных Ефимовым пятидесяти километров, как и чистого поля не сложилось, в связи с недостатком дизеля. Отвезли на тридцать и выкинули на околице небольшой деревушки. В салоне сразу стало непривычно тихо и легко дышать. Пока машина разворачивалась на узкой дороге с узенькими обочинами над обрывами, поднявшаяся после падения Манька успела приклеиться к водительской дверце и из-под косм на лице, заглядывая в глаза Ерофееву, кричала – сынок, сынок, ну ты – то нормальный человек, так разбери по совести, за что меня завезли и бросили. Ну, жлобы, куда ж вы все смотрите! Сынок, приглядись ты к этому немцу, ты ж милиционер! Через него терплю, через эту личность неправидную. Неужто и правда не видишь кто он такой, глаза-то свои пошире раскрой! Тать он немец-то ваш…. Набирая скорость и подпрыгивая на кочковатой дороге Ерофеев слышал за спиной – затихающе горькое – сынок!

Ефимов, предпочтя заднее грязное проваленному переднему и разглядев в трясущемся зеркале глаза Ерофеева, взялся его по дружески успокаивать. Ты чего, парень, неужто расстроился? Ну, ты это зря. Она же обыкновенная бомжиха, распутница – не дать, не взять. Сам посуди – стала бы приличная женщина пить, куролесить, да по чужим местам бродяжничать? Она не значит ничего, ничего не стоит, свинья неблагодарная. Мы же помогли. Устроили и хорошо устроили. Во многих ли городах так с бомжами сюсюкаются, да хоть и своими земляками. А мы? Нет, парень, ты давай не грусти. Пойми – есть люди, которым помочь нельзя. Просто нельзя и все. Они хотят жизнь свою пропить, профукать, ничего хорошего не сделать, ни для кого палец о палец не стукнуть. Я тебе так скажу – не люди они вовсе, ничем от уличных псов не отличаются. Хотя собаки хоть не пьют, разума не теряют – рассмеялся Ефимов. Ну, как все понял?

Ерофеев с готовностью кивнул и даже вслух слово «понял» повторил. Громко, что б не заглушал шум мотора. Но по совести согласиться с Ефимовым никак не мог. Как же так вышло, что я все последнее время с Ефимовым не в ту ногу иду. Будто что-то меня постоянно воспротивиться толкает. Почему мне кажется, что майор все время не в ту степь шагает, да не просто шагает, а как-то глупо марширует? Во мне прям какой-то начальственный антагонизм завелся.

Вот и сейчас – зачем он Маньку из города выкинул? Для красоты зрелища в смысле держания слова и для того, что б перед немцем прогнуться? Так бесполезно это – она вернется назад – дело пары-тройки дней, а то и часов, если кто подбросить согласится. А если не вернется Манька – где-нибудь в поле сгинет, так еще хуже – это прямой Ефимовский грех на душу, да и мой грешок тоже. А разве такое не может случиться? Да запросто! Не месяц май, да и она всегда не одна, с Митькой по долинам бродила. Он мужик все-таки. И вдвоем куда сподручней. Эх, ну, дела! Вернуться за ней – это конец. Ефимов служебных протестов на дух не переваривает, значит – в морду получишь, да и с работы, небось, вылетишь, ведь за свою морду – придется начальственную разбить…

Грунтовка закончилась. Ерофеев подъехал к выезду на шоссе и притормозил, пропуская вереницу грузовиков. В УАЗике все молчали, а Ерофеев, держа подрагивающую руку на коробке с нейтральной передачей, застыв телом, очнулся головой и постарался, как всегда в подобных случаях, встать на чужую точку зрения. Он тыкался во все правильные слова и поступки, справедливость и устав и талдычил Ефимовским баритоном – она правонарушительница. Скажешь – нет? Ну, в общем – да. Конечно. Определенно. Но Ерофеев чувствовал, что эта дубовая официальная позиция – маленький краешек объемного смысла того дела, которое висит над ними с момента пропажи первого человека неизвестного профессора. Этакий назойливый экранчик – блесна. Торчит наведу у всех и в разные стороны отблескивает, словно глаза освещает-очищает. Для Ефимова и ребят и для него конечно. Но если спросить себя – как он сам отдельно от всех остальных понимает, рассуждает и чувствует эту напасть, Ерофеев ответил бы так – я, не отрицая правильности прописной официальной позиции и отдавая ей ее законное должное, все же пожертвовал одним правильным краешком – как маленькой погрешностью при больших цифрах. Нельзя нам больше, как кутятам тащиться за этим кусочком, не видя основного главного, ведь официальным, обычным путем мы это дело уже расследовали и лишь дружно промаршировали за Ефимовым в пустоту.

Грузовики наконец проехали и Ерофеев, прорычавкоробкой, противно отозвавшейся в сухожилиях правой руки, врубив вторую передачу, вырулил на шоссе.

УАЗик гудел и трясся, а сержанту все не давала покоя какая-то мысль. Подпрыгивает, понимаешь вместе с ним на сиденье, а не обозначивается. В голове крутились разные слова, а застряли почему–то все те же «кутята». Они жались друг другу, образуя один большой пушистый комок. Они мяукали и… и просили молока. Вот – почему-то обрадовался Ерофеев – молоко! Манька – она что-то кричала о молоке. При чем тут слово «моло… При том. При том самом, что и слово «сынок». Голос пожилой женщины – просящий, жалующейся. Тетя Нюша…

Ерофеев едва вслух не застонал. Ну надо же все время гнал от себя эту жуть. Старался отвлечься, с работы почти не уходил, в драки безо всякой необходимости влезал. И вроде казаться стало – почти отпустило. А поди ж ты опять догнало, нагнуло, когда казалось, что сам себе уже простил и забыть позволил. А вина не ушла, расставаться не пожелала, постояла спокойно в сторонке, подождала удобного случая, а как нервы чуть растрепались, защиту легко пробила и мертвой хваткой вцепилась в горло. Не скинуть, не вздохнуть. Несовместимо с жизнью.

Ерофеев автоматически рулил, щурясь от встречных фар. И отчетливо понимал, что в этот раз себя уже не соберет. Что вина грызунья больше не затихнет, не отвяжется. Она приняла решение – наточила зубы и теперь интеллигентные манеры побоку. В глаза натычет, намает, застыдит. И не даст покоя, пока не разгрызет и не раскатает по камушкам.

Кто-то может простить себя за многое, за измену, за подлость, даже за убийство доверчивого человека. В петлю – ни, ни – не полезет. Зальется по горлышко и вину утопит, а проспится – только башка, не душа болит. Вот и все. Кто-то так может, а он – нет. Бесполезняк. Таким уж его мамка родила. Слабонервным, совестливым слабаком.

Будь, что будет. А ждать, уговорами себя кормить ему больше никак нельзя. И если и позволительно ему тот грех страшный замолить, так уж точно не на лавке сидючи.

Ну, ничего, ничего только бы в город вернуться.

И Ерофеев разогнал милицейский рыдван до сотни. Мотор ревел в плохо шумоизолированной кабине, машину бросало в стороны, в щелях свистел ветер, но ни Вадик – парень сопровождения, ни даже сам Ефимов не сказали ни слова.

УАЗик влетел во двор милиции чихнул и заглох. Красная кнопка индикатора топлива последние десять километров уже не мигала, а горела постоянным тревожащим светом. Выбравшись из салона, Ерофеев посмотрел на разминаюшего ноги Ефимова и после короткого – свободен, сорвался почти на бег.

Он заставил себя сделать еще две правильные вещи. Я – милиционер, а не дебошир – уговаривал себя Ерофеев. Если осталась хоть одна последняя возможность пойти официальным путем, я должен ее использовать. И он все ускоряя шаг направился к Дому культуры.

Митька сидел на колченогом табурете, гладил Тришку по голове и плакал, не вытирая слез.

Уже знает – не шутки шутили, не вернем – понял Ерофеев – что ж так даже лучше. На первые эмоции время не надо тратить. Вокруг Митьки толпились сочувствующие и Ерофеев коротко кивнул на дверь. Митька послушно сполз с низкого табурета и поплелся за сержантом.

У двери замешкался – погоди, я вещички соберу.

Не надо – я не за тобой. Только поговорить.

А…

Слышь, Мить – начал Ерофеев, когда они уже стояли одни. Рассказал бы ты мне все, что про немца знаешь. Ведь есть что-то, да? Я не знаю, почему Манька не рассказала, может она денег с Крафта срубить хотела, но сейчас уже не до того. Понимаешь? Если немец в чем плохом замешен и Манька об этом знает, то не будет вам покою в этом городе, да как бы еще не хуже. Пропадали у нас уже люди-то. Небось слышал? Я тебе честно скажу – я немца подозреваю, только подкопаться никак не могу. Так как?

Про немца? Я? Дык я ничего не знаю. И Манька – тоже, с чего ты взял?

Ну, как же, кричала она ему, намекала. Насторожила. Откуда это?

А – улыбнулся мокрыми губами Митька – так она ж у нас артистка, кто знает, что с ней делается, когда она в образ входит. Не, сержант, глухо тут, не в курсах мы. Ты поверь, ведь тут и наш интерес, если бы чего знали – давно бы выложили. Эх… – и Митька, нагнув голову, поплелся обратно.

Эй, погоди – крикнул в догонку Ерофеев. Маньку мы на восток свезли. Близ Пикалова она – знаешь такую деревню?

Ага – оживился Митька и припустил в дом – перед самой дверью – крикнул, не оборачиваясь – спасибо тебе, сержант, и исчез в помещении. Хлопнула пружинная дверь. И Ерофеев тоже заторопился.

Последнюю правильную вещь, которую он заставил себя сделать, уже стоя около забора немца со стороны пустыря – это оглядеться и прислушаться. Не переть танком наобум. На втором этаже темнело пустое окно. Ерофеев заранее наметил его для попадания внутрь дома. Ему не пришло в голову, что окно это в общем-то не очень для этого дела подходяще, так как находится слишком высоко от земли, раз уже через забор просматривается. Ерофеев находился в том состоянии, что был уверен – он доберется до окна безо всякой лестницы. Или – чего проще – махнет ногой и все развалит, превратит дом в гору булыжников. А потом найдет под завалами прячущегося немца. Ухватит за ухо и вытащит на свет божий и суд людской. И пусть сейчас сто раз ночь темная, почти беспросветная. Ничего! Я увижу, я его кривую душу враз разгляжу – верил Ерофеев – встряхну пару раз посильнее и вытрясу правду. Я отомщу за тетю Нюшу и за всех остальных, не сомневаюсь – их немало на черной Крафтовой душе, уж больно лихо шурует.. И я забуду про свой официальный статус.

Ерофеев даже не сомневался – у меня сейчас все получится и то и другое и пятое и десятое. Я всесилен, я ничего не боюсь, меня ничем не проймешь и не кем напугаешь…

Но когда неподвижная тень на заборе справа вдруг зашевелилась и медленно перемещаясь двинулась к его сержантской тени, за пару секунд почти слившись с ней, Ерофеев вздрогнул и резко обернулся. Прямо за его спиной не дальше чем в паре шагов стоял Мадьяров – собственной персоной. Выглядел он гораздо спокойнее – тело не торчало напряженным стержнем и лицо, насколько было видно, не сводила гримаса. Уверенность также сегодня сопутствовала Мадьярову, он невысоко поднял открытые ладони. Не бойся, у меня даже ножа нет. И после паузы, зачем-то пожав плечами, вполне буднично добавил – не ходи туда – помрешь!

Испуг Ерофеева разом сменился гневом. В первую секунду он аж задохнулся, потом припадочно подскочил и нервно жестикулируя, попер на нежданно разыскавшуюся пропажу.

Где тебя, черт возьми, носило – орал он, наступая на Мадьярова – что ты делал в тот последний вечер у тети Нюши? Отвечать, быстро, а не то – и Ерофеев начал рвать с пояса резиновую дубинку.

Э, э – полегче, я ж тебя спасаю – уравновешенно совестил Мадьяров – а ты – за дубину, хороша благодарность.

А я и без дубины могу – зарычал сержант – я тебя за все твои художества голыми руками… Тут он вошел в неподвижый ступор. Замер, даже дышать перестал – так глубоко задумался. А еще лучше – повязать тебя и в участок отправить – пускай с тобой, с уродом Ефимов разбирается.

Мадьяров удрученно вздохнул – вот те и раз, а я думал, что мы товарищи по несчастью.

Тамбовский волк тебе… а ну руки за голову, к забору лицом, ноги на ширину плеч. Живо!

Сержант, брось, нельзя мне в милицию. Разве ты не видишь, что тут творится? Я теперь близко и надеюсь хоть кому помочь. А без меня тут знаешь, что начнется? Ты не понимаешь. Я тебе все расскажу, только руками не маши. Ну, вернись наконец в разум!

Ерофеев снова заставил себя успокоиться и подумать. Мадьяров ждал.

Нет – объявил сержант уже гораздо спокойнее – мы с тобой разговоры уже разговаривали, а после этого тетя Нюша пропала. Нет! – я на себя такую ответственность больше не возьму. Если есть, что рассказать – расскажешь Ефимову.

Так сколько раз пробовал…

Ерофеев отрицательно покачал головой. Не заставляй тебя дубинкой охаживать, пойдем по-хорошему.

Мадьяров грустно смотрел на сержанта – значит опять не вышло и добавил устало – да в общем – ничего, я давно привык.

Ерофеев решительно сделал последний шаг к спокойно стоящему Мадьярову и в этот момент на его голову свалилось пол-тонны булыжников. Хотя полтонны ничем от тонны применительно к человеческому черепу не отличаются. После первого глухого «тресть», ни звонкого удара по металлу забора, ни второго глухого о землю, сержант уже не услышал и не ощутил.

Как не увидел, две тени склонившиеся над ним. Ой, не сильно я его? – спросил женский голос, а новая тень на заборе испуганно всплеснула руками

Ничего – ответил голос Мадьярова, возвращая руку сержанта его телу. Дышит и пульс ровный. Приходит в себя. Дай-ка нашатырь. Нет, ни к носу, на грудь ватку положи – все, уходим. Сегодня он воевать уже не полезет. А завтра – видно будет. Пойдем, я провожу тебя домой – теперь придется подольше отсидеться. Встречаемся как обычно. И Мадьяров потащил за руку… да, Нелльку, старающуюся идти с ним нога в ногу и приживающую к груди раскрытую аптечку.

Около дома Мадьяров нагрузил на Нелльку огромный рюкзак.

Фу – как мне эти тяжеленные баллоны надоели – жаловалась Нелли. Мало тащи, да еще и прячь. Не могу я больше родителям грубить, язык не поворачивается, а как? вдруг заметут и спросят?

Мадьяров притянул Нелли к себе, прикоснулся лбом к ее лицу, но целовать не стал. Потерпи, уже чуть-чуть осталось. Чувствую – в этот раз к концу идет. Никогда у меня еще такой сильной уверенности не было.

Нелли, уже взявшаяся за дверную ручку, обернулась. Слушай, а может мне проведать его? Вдруг он в себя так и не пришел? Или пришел, а потом все-таки на Крафта попер. Или сам сходи. Пойдешь?

Не..е.т. в таких делах доброту надо во вторую очередь слушать. Но я за ним с чердака погляжу.

А, ну ладно. До завтра…

* * *

Ерофеев почувствовал холод, подтянул ноги к животу и начал потихоньку подниматься. Нашатырь ударил ему в нос, как еще один булыжник. Он схватился за лицо и подскочил на месте. Обожженные слизистые немедленно выжали жидкость, но сержант даже сквозь слезы видел две бесформенные тени, поворачивающие вдалеке за угол…

Стой! – хрипло гаркнул он и хотел броситься вслед. Но тут его скрутил такой сильный приступ удушья, что он опять поцеловался с землей и кашлял, кашлял. Когда казалось уже, что сейчас он выплюнет на пожухшую травку не только легкие, но и желудок, кашель отступил.

Постепенно рефлексы возвращались. Ерофеев уже нормально, а не скрючившись сидел, удобно прислонившись к забору и дышал вполне нормально. И даже почувствовал способность к размышлению.

Голова болит еще, но это ничего, самое главное, что сила, пригнавшая его сюда и пообещавшая подвиги Геракла, опять была с ним. Ерофеев снова ощущал себя бесстрашным человеком, способным действовать. Он начал подниматься на ноги и не сомневался, что устоит. На забор просто наступлю и пойду дальше к дому, а потом… – планировал он со вкусом дальнейшие действия…

Картина великана Ерофеева, небрежно переступающего трехметровые заборы четко стояла в глазах. Картина вселяла уверенность. Да, так и было бы, точно, так бы и было, если бы …на него не свалился прямо с небес, а возможно с так и непокоренного забора очередной неприветливый булыжник или булыжники несчитанной массы. Прежде, чем Ерофеев опять погрузился в небытие, успел зло подумать – ну надо же, зараза, лупят все время по одному и тому же месту, черт бы их…

Следующее возвращение к действительности было еще тяжелее. Сержант даже не пытался открыть глаз. Он плохо разбирал – какая часть тела болит больше, кроме головы – здесь боль ощущалось отчетливо. Все остальное тело гудело от тяжести. Все в нем огрузло, стало неподъемным. Почему ногам еще тяжелей, чем рукам, почему их обжимает сильнее, разве я стою?

Ерофеев попробовал пошевелить пальцем – какой там… Через некоторое время в его голове что-то щелкнуло – сломалось, а может сломалось что-то снаружи, только тяжесть потихоньку отступила, скоро стало совсем легко-невесомо и Мадьяров потянул руку к лицу.

Несмотря на ушедшую тяжесть, самочувствие не улучшалось. Мадьярова тошнило, жутко болела голова и сильнее отбитой макушки болели уши и нос. Когда же меня по носу-то настучали? А по ушам? Вроде одним темечком обходилось.

Сынок, на кось молочка попей, вкусное, парное. Сквозь закрытые веки Ерофеев увидел незнакомую полную женщину в белом платке, держащую глиняную крынку на вытянутых руках. Сержант поменял направление руки и потянулся к молоку. Он вцепился в крынку и прильнул к краю – ему так хотелось пить, и наверное из-за этого, он хлебнул лишнего и молоко полилось изо рта, а на губах осталась молочная пена. Незнакомая женщина, глядя на его торопливость, довольно улыбалась, но когда он наконец оторвался от крынки, ее улыбка начала меркнуть. Сынок! что это у тебя на губах? – испуганно закричала она.

Пена – молочная пена.

Э, нет – не молочная она, кровавая! Вытри губы сынок – вытри, скорей! Рука Ерофеева почти дотянулась до лица, но тут снова что-то щелкнуло, загудело, громко засвистел воздух и на него почти мгновенно навалился прежний гнет. В полную перепуганную женщину в белом платке ударила молния и ее голова разорвалась, как бумажная фотография. Не дотянувшаяся до нее рука сержанта упала рядом с телом и вместе с ним притянулась к ледяному полу. Да что за …– очень удивился сержант.

* * *

Ерофеев опаздывал на службу уже на два часа. Сердитый Ефимов выглянул в окно. УАЗик со двора исчез.

Ты смотри, что вытворяет – зло шипел капитан – не иначе – за Манькой укатил. Видал я вчера, как ему серпом по… не пондравилось. Где только дизеля надыбил, или так на нуле и шурует? Угрохает ведь последнюю машину! Ну, погоди, саботажник, доберусь до тебя…

Ефимов еще не успел отойти от окна. Во двор, подняв на искореженном асфальте кучу брызг влетел милицейский УАЗ.

Ефимов выскочил навстречу, уронив по дороге стул. Он уже бежал в середине коридора, а по кабинету все еще подпрыгивала сваленная со стола ручка.

Ребята выгружали с заднего борта встрепанного, рвущегося из рук мужичонку и привычно увещевали – Петруха, брось бузить, приехали уж. Слышь, хорош дергаться, а то щас схлопочешь.

* * *

Старший наряда сержант Востряцов, увидел Ефимова. Вытянулся стрункой.

На драку смотались, недалеко к вокзалу – пояснил он. И встряхнул мужичка за шкирку – отвянь – я сказал.

Ефимов не понимающе уставился на ребят – а Ерофеев? Ерофеев-то где?

Востряцов не менее удивленно глянул на капитана – как, еще не пришел? Быть того не может! Да он ни разу в жизни не опоздал.

Правда засветилась из глаз старшего и откликнулась в сердце майора – он прав. Да и отец его – Ерохин старший тоже всегда примером дисциплины был. Образцовые парни. Ох, беда…

Майор и ребята глядели на друг друга, опустив руки. А со двора прямо по глубоким лужам улепетывал ни кем не удерживаемый бузотер Петруха.

На дом к Ерофееву, конечно, тут же съездили, по быстрому разыскали и опросили соседей. Ерофеев жил один, но в маленьких городках почти всегда знают не только дома ли сосед, а даже что у соседа на ужин. Ефимову доложили – домой не возвращался. Мужики напротив в домино до утра резались, хозяйка их на улицу погнала – заметили бы.

В городе начался повальный проверочный рейд. Трясли всех подряд. Сомнительным личностям устраивали личные досмотры и перетряхивали их дома сверху донизу. Перевернули весь рынок, вокзал, все магазины. Весь город, разбитый на квадраты методично прочесали. Коротко поговорили чуть ли не с каждым. Если за человеком числились хоть какие проступки, он подвергался допросу с пристрастием. Мужиков милицейские, если хоть чуть артачились – били, на женщин глядели такими страшными глазами, что те как на духу выкладывали даже давнишние никому не нужные грехи и только время отнимали.

Ничего не нашли. Нет, нашли много чего недозволенного, только к Ерофееву это отношения не имело.

И все-таки рейд кое-что принес. Когда за окном засветился новый день и рычащего, на всех бросающегося Ефимова только его авторитет удерживал от пеленания в смирительную рубаху, падающие от усталости ребята притащили в отделение новую жертву. Молодку Поливанову, обожающую участвовать в городских скандалах.

Вот, свидетель! – втолкнули гражданку в комнату.

Ну – желваки так и ходили по лицу Ефимова – быстро!

Ну, как же – вертаемся мы щас в город – а тут ваши…

Откуда вертаемся?

Ммм… на заимке были. Ой, вы только Клавке его не говорите, женатый он еще.

А, черт! Очень мне надо – какая баба куда подолом метет. Ерофеева на заимке видели или в лесу? Одного?

Так… нет, не видали мы Ерофеева, ни в лесу, ни на…

Ефимов посмотрел на ребят – они кивнули. А, черт! А кого же ты корова видала?

А ты меня, начальник, давай не обзывай. Ты лаской со мной поговори, может я тебе душу и открою…

Ефимов зарычал, но тут же добавил очень спокойно и убежденно, указываю пальцем на молодку и кивая в подтверждении головой – я ее сейчас убью.

Ладно, ладно. Ты сердце так уж дюже то не рви. Не знаю я, куда сержант ваш расподевался. А видала я Мадьярова. Мы как раз на заимку уезжали, ночью уже. Минут через десять, как мы с моим-то повстречались, а он ко мне не зажерживается никогда, потому – оченно сильно меня обожает. Ага, ага, не отвлекаюсь. Ну, так, вот едим мы такие обнявшись, уже почитай за город выбрались – Горловым переулком следуем, на Вербную выезжаем. Впереди пустырь, а тут он – Мадьяров навстречу нам попадается. Да так вышагивает, знаешь, как нормальный человек, не оглядывается, не крадется, будто и не в бегах вовсе. Ну, я ваших делов не знаю – думаю, может уж разобрались с ним, да отпустили.

Так… Вот оно что. Ну, не ждал я такого подарка, не думал, что он вернуться рискнет. А как он выглядел – обросший, грязный?

Да нет… говорю же – нормальный человек идет – чистый, ничего не боится. Я поэтому и решила, что вы с ним уже…

А ты его хорошо рассмотрела? Может это вовсе и не Мадьяров был? Ночью, в свете фар разве как следует разглядишь?

Да какие фары? На лошади ехали, на повозочке, и встренулись под последнем фонарем почти. Догнали мы его, а я еще на расстоянии подумала – кто это впереди об эту пору, да трезвый еще вышагивает. Пока мимо катили, я – не постеснялась – до штиблет его разглядела, только что за ручку не поздравствовалась. Машина! Какая машина! Откуда? Вот как бросит мой желанный Клавку свою постылую, мы уж и решили – будем всенепременно на машину копить, а пока, да…

Гражданка Поливанова, соберитесь! Где ты его точно видала?

Так я говорю – из городу мы выезжали. Последний городской фонарь на углу Горлового и Вербной, небось, знаешь где? Дальше фонари кончаются. Там и встренулись. Вот я тебе все и досказала. А теперь отпустил бы ты меня, начальничек, домой, ноженьки меня не держат и молодка всласть потянулась.

Как только другое место напряжешь и точное время встречи вспомнишь. А мы твоего желанного тоже тихонечко спросим и сравним… Точно говоришь? Молодец. Отвези ее Морозов. Тут такие дела.

Гражданка, пройдемте!

Молодка обрадовалась. Благодарствую. Если еще понадоблюсь, только позовите. И довольная, выплыла из комнаты.

Ефимов замер в кресле, ладони сжимают голову. Вот вам и объяснение. Вернулся шакал, а может и не уходил вовсе. Но это врятли – где-нибудь да засветился бы. Разве от таких баб укроешься?

Значит так – ребят домой не распускать. Объявляю в городе комендантский час. Из КПЗ всех вытряхнуть. А, хотя там сейчас и нет никого. Что? А Петька там откуда? Он же слинял, паршивец… Опять попал? – ну и придурок! Ну, да и Петьку вон. В помещении вещдоков сложить новые матрасы. Разбить график. Половина работает – половина спит. Мэру я сейчас позвоню. Понятно? Все, выполнять!

Ефимов звонил, докладывал и требовал. Мэр согласился на все, даже на комендантский час. Мэр был очень вежлив, дружелюбен и очень к месту выразил соболезнование по поводу пропавшего Ерофеева.

В соседней комнате до Нелли доносились отдельные слова разговора. Она слушала отцовский голос и, затыкая обеими руками свой розовой помады рот, ревела навзрыд…

Мадьяров не звонил целый день, на место встречи не явился и объявился, когда Неллька уже и ждать перестала. Она пулей вылетела из дому. Успела взглянуть в зеркало в прихожей. Да, хороша – все всклокоченная, лицом серая, да еще нервный тик к левому глазу привязался.

Нелля бежала по Ижорской, улице перпендикулярной Полининому дому и оглянулась на него – зайти бы, узнать, как дела у Феденьки. Одного мы уже проворонили, как бы и с Федором… Нет, нет. Невозможно! Да? А кто ему помешает, немцу этому? Ты, что ли? А ведь я клялась, божилась. Почему люди так легко дают клятвы? А ты на людей не кивай, ты за себя отвечай, пора б уж тебе дурехе за свои слова ответ держать.

Нелли выбралась за город, постоянно оглядываясь. Сошла с асфальтовой дороги, сразу провалилась по щиколотку. С хлюпаньем вытаскивала каждый сапог, настойчиво продвигалась к лесу. Шаг, взгляд через плечо, хлюп, еще шаг. Лес начинался невдалеке на пригорке. Здесь было посуше и дело пошла на лад. Быстро пробежав крайние березы, Нелли остановилась и прислушалась. Тихий свист слева. Нелли еще раз оглянувшись на далеко просматриваемую на фоне слабо освещенного города дорогу и спотыкаясь и наталкиваясь в темноте на деревья, побежала на свист.

Мадьяров стоял неподвижно, прислонившись к широкому дереву, осина что ли? Пара шагов за ствол – и нет его.

Олежек, что же это, как же это? Девушка бросилась любимому на грудь и зашлась в рыданиях. Это мы виноваты, это я виновата… я же хотела, надо было… Как же мы так?

Ты здесь не при чем. Мы же договорились. Понимаешь, я ведь шел к нему, уже шел. А тут эта повозка. Прямо откуда не возьмись. Да еще фонарь, ну как назло. Не знаю, как это вышло, но я их даже не услышал. Привык, что у вас рано ложатся, а если человек еще на улице – значит «в ноль», ну а молодняк шумный, его всегда обойти можно. Не разу ведь за все время ни на кого не налетел, вот бдительность и потерял. Ну, в общем, повозка из-за поворота хлоп – и я – вот. Деваться некуда…

Тебя видели?

Ну, конечно, я же говорю. Прям в белы ручки. Да там знаешь кто на повозке ехал? Думаю – сдаст сразу. Ну эта, на весь город известная бой баба, которой до всего есть дело. Хуже – только с Ефимовым повстречаться. Я ее, эту горластую уже давно приметил.

Как это приметил, это ты про что? Неллька даже реветь перестала.

Да, ну, Нелль, о чем ты только думаешь? Я говорю – такие сверхактивные дамы страшней милиционера.

Олежек, она тебе понравилась!

Милая моя, ты вообще соображаешь? Такая оторва в качестве подруги мне даже в самом страшном сне не привиделась бы.

Правда?

Фу! Ты не исправима.

Ладно верю. Ну и как ты из этого положения вышел?

Да никак. Позволил им дальше ехать, а сам перся с высоко поднятой головой. Мол, со мной все в полном порядке – вот и я гуляю, где пожелаю. А сам думаю – если прицепятся, мужика финкой пугану. Ору много было бы. Эта буянка, конечно, всю улицу на ноги поставила бы. Ну не резать же ее в самом деле, хотя от этого городу между прочим одна польза…

Что ты такое говоришь?

Да, да, прости, куда–то меня не туда.

Ну, а они что?

В нашем государстве одно хорошо, – не в свое дело не лезет никто – от страху, от наплевательства – не знаю. Но активность у наших, даже у мужиков – близкая к нулю, ее попутчик никуда не пойдет. Хотя, чего я радуюсь, тут плакать надо. Ну, в общем проехали они на своей кобыле чинно мимо. А я подумал – активности – то у нас может и ноль, а вот подлости – это как раз наоборот. Ведь у нас не из гражданского долга закладывают, а для красоты зрелища и собственного удовольствия. Особенно в таких маленьких городках, где развлечений нет. Ну, разминулись мы успешно и я той же дорогой за телегой этой, мимо немца – руки в ноги и в лес. До леса добежал, на пенек плюхнулся, пускай теперь ищут. В лесу в догонялки мы уже играли.

А почему мне не позвонил? Я бы с эту парочку проведала.

Ну да, что бы еще ты немцу на заметку попала в лапы попала. Ему ведь все равно, один – двое. С Сашкой он как-то справился, а уж с тобой-то…

А трубку чего не брал?

Отключил, могли звонок услышать, если бы все-таки в лес сунулись. А Сашка… Кто бы мог подумать… ведь он уже в сознание приходил, нашатырь на всю грудь. Он, видно оклемался и все-таки на Крафта пошел. Ведь предупреждали его, предупреждали, только отговорить не смогли. Ну, не сегодня – завтра, рано или поздно, но он все-таки к немцу сунулся, вернее вернулся бы. За ним бы наружку, а как это сделать? Да… Это я себя так успокаиваю, а на самом деле, как ты мне сегодня сказала, прямо от злости задохнулся. Посмотри только, что этот гад вытворяет и нет на него никакой управы!

А теперь я тебе еще вот что скажу. Будь серьезной, пожалуйста. После этого случая ты обязана перестать мне доверять!

Это почему еще?

Строго говоря, я мог вернуться и Ерофеева добить. А для тебя эту историю сочинить.

Так я уже знаю, в какое время тебя – уходящего из городу видели.

Ну, опытный врун часть правды в свое вранье всегда вплетет.

Да что ты говоришь такое!

Я знаю, что говорю. И я знаю – как сильно ты меня любишь. Вот это прекрасное светлое чувство и отгораживает от тебя истину

Да какую истину то?

А такую. Любой из нас двоих мог отправить Ерофеева на тот свет. И твоя любовь – недостаточный повод одному из нас доверять. Понимаешь?

Но послушай…

Я не позволю тебе больше так рисковать. Я должен думать за нас обоих.

Выходит ты меня уж точно совсем не любишь?

Это еще почему?

Ну как же, по-твоему, моя любовь превратила меня в тупицу и отгораживает меня от горькой правды, ну или вероятной правды, а твоя любовь, выходит, прозрачная?

Нелль, просто я мужчина и рассуждаю более рационально.

Хорошо, тогда я тоже попробую рассуждать. Ответь, пожалуйста, к примеру, на такой простой вопрос – куда ты дел Ерофеева? Его не нашли – я это точно знаю. А прочесывали весь город и округу очень серьезно Наши такого шмона не помнят. Так как?

Куда дел? Да куда угодно. С собой унес. И вон под тем, дубом, кажется, зарыл.

Он тебя раза в полтора раза тяжелей. Далеко бы ты его унес. А если вспомнить что за чем происходило… А я, между прочим протокол-то читала – Ефимов умеет заставлять людей вспоминать. И где стрелки часов в прихожей стояли, когда я домой вернулась – тоже отчетливо помню. Так вот – если это все прикинуть, то времени у тебя ни на какие манипуляции с телом не было. И Сашка в то время, между прочим, телом еще не был, его еще и убить требовалось. А вот смысл сбежать из города сразу после встречи с этой, как ты говоришь бой бабой, у тебя был – это точно.

Все равно, Нелль – это бездоказательно.

Олежек, скажи честно, ты меня любишь?

Я же говорил – после всего того, что с нами случилось, после того, как ты мне поверила и помогала, у меня нет никаких оснований тебе не доверять. Такие невеселые приключения – прекрасный способ проверить будущую супругу…

Ты считаешь – доверие – это основа семьи?

А ты как считаешь?

А я считаю – основа семьи – любовь.

Нелль, мы обязательно подискутируем с тобой о философских вопросах супружества, а сейчас мне нужно спасать свою, извини, задницу. И пусть в дискуссиях она прямого участия не принимает, а принимает лишь ее последствия, но без нее, сама понимаешь, никакая дискуссия состояться вообще не может.

Значит так – мы больше не встречаемся. Это становится все более опасным. Нельзя забывать, что немцу той проклятой ночью нас – троих – три торчащих свечки, которые вблизи его забора туда сюда перемещались, да еще и громко разговаривали, куда сподручнее было заметить, чем одно горизонтально покоящееся тело. Я хочу сказать, что засек он нас, скорее всего, когда мы все там ошивались и препирались, а не когда Ерофеев в траве наполовину упрятанный тихонько лежал. А это значит – ты тоже засветилась. Ну, с Ерофеевым все понятно, зачем его к дому принесло, со мной вообще все давно понятно, прибавилась только моя активность, хотя теоретически Крафт готов к моему вмешательству со времени, когда узнал о моем прибытии в город. Ну, а как с тобой? Не спорь, погоди! Ерофеева он уложил, меня в ситуации тотальных обысков из города сплавил. Осталась только ты – рядом, прямо под рукой. Ты свидетель, который против меня показания давать не собирается. То есть – его враг. Ты опасна для него. И извини – опасна для меня. Твою карту можно при желании роскошно разыграть, принудив меня или, скажем, твоего отца к каким-то действиям или можно, не мудрствуя лукаво, из колоды просто выдрать.

Пойми Нелль, если он действительно видел тебя в нашем с Ерофеевым окружении – так оно и будет. Он смоделирует себе во благо какую-то ситуацию, все как следует просчитает и запустит эту модель. Я понимаю – слова об осторожности до тебя не очень доходят. Но прошу тебя – пообещай сделать, как скажу.

Сейчас вернешься домой и если твой отец еще бодрствует – поговори с ним прямо сейчас, если уже спит – это первое, что ты должна сделать завтра. Скажи ему буквально следующее – если со мной, папа, что-нибудь случиться – виноват будет Крафт. Можешь к этой фразе еще что-нибудь прибавить. Но про меня – не делай глупости – не рассказывай. Иначе я у них снова в виноватых окажусь. То есть новыми данными мою виновность утяжелю. Стоп.. И никаких возражений! Ты помогла мне – я никогда этого не забуду. Останусь жив – все у нас с тобой будет хорошо – обещаю. Но теперь – кончено! Сиди дома и ни ни. Твой отец имеет возможность находиться рядом, очень надеюсь – он сможет тебя защитить. Ну, как, договорились?

Ничего себе! Конечно, не договорились. Ты вообще понимаешь, что предлагаешь, да еще тоном «ни каких возражений»? Это я дома должна сидеть, пока ты тут один по лесу шастаешь – да ни за что на свете! У меня есть встречное предложение – Олежек, поехали ко мне. А? Я как всегда подгоню машины, перевезу тебя в багажнике. Я туда еще одно одеяло постелила – не растрясу. Как в прошлый раз, в беседке посидишь, пока мои крепко заснут, потом проведу тебя в свою спальню. Хоть отмоем тебя как следует. А то я сегодня к тебе с перепугу сорвалась и даже еды не захватила. Олежек, соглашайся – жил же уже в шкафу, все лучше чем в лесу.

Нелль, я все сказал.

Но что же еще сейчас можно придумать? В сарай на чердак тебе нельзя. Мало хозяева за сеном скоро приходить начнут – ладно, может на чердак и не полезут. А ну, как новый рейд? Возьмут сразу и повесят на тебя всех собак. Сам же говорил – после побега из города – ты вне закона – никто больше и не попытается поверить. И даже отец не поможет.

Нелли – нет.

Ладно, не хочешь домой, поехали к нашему дому на колесах. В час обернусь. Никто моего отсутствия не заметит. Ну, как?

Нет.

Куда же ты деться собираешься? Упертая ты голова!

На заимку пойду. Пожалуйста, завтра как стемнеет, привези сюда рюкзак и чего поесть. Выгрузи в том месте, где сейчас с дороги сходила и сразу же уезжай. Хорошо?

Не хорошо. Сейчас надо ехать ко мне. Пойми – мой дом после ментовки – сейчас самое безопасное место в городе. Его не проверяли и никогда проверить не посмеют.

Нелли!

Олежек!

Нелль, кончай спорить. Сейчас не до того. Слушай, если отец тебя завтра не отпустит – без вещей пока обойдусь. Если рюкзак край понадобится, все равно мимо тебя бежать, заскочу, ну ты понимаешь. Будь очень внимательна. А за меня особо не волнуйся. Если бы Крафт со мной посчитаться решил, он бы это давно попробовал, а то держит меня то ли за зрителя, то ли за удобную подставу, то ли просто за городского сумасшедшего. А от милиции бегать – этому я давно обучился. Не плачь, пожалуйста, все будет хорошо. Звони сама, лестных рейдов, похож, уже не ожидается, но на всякий случай, телефон держи к себе поближе, ото всех остальных – подальше. У меня зарядки еще на два дня. Потом схожу к нашему домику – заряжу. Все, ступай. Да в город, гляди, с другой стороны заходи. И пешком больше не разгуливай. Все, все пока…

* * *

Нелли ввалилась к Поленьке вечером, когда вся семья как обычно сидела за вечернем чаем. Прозрачно желтые блики от абажура весело подпрыгивают на милых лицах. Вышитые ярко желтым шелком салфеточки и диванное покрывало доводят цветовую композицию комнаты до выдержанного стиля. От заварочного чайника пышет жаром, в комнате сухое тепло. А ароматы! И помещение небольшое и мебель – аккуратная, но все-таки самострок, и даже ни одной дорогой вещи не стоит, не лежит, не стилизует. Единственное украшение – цветы. А оглядишься вокруг – и не надо больше ничего. То есть вообще ничего – ни одного предмета, на одной детали. Любая прибавка покажется инородной. Здесь живет конечное состояние уюта.

Нелли смотрела сегодня на жилье подруги другими глазами и думала, думала. А я в своих девичьих мечтах все огромным домом грежу, в котором с любимым жить хочу. Гостиную метров на сто, столовую – в полтинник. А не слишком ли это? Действительно, не скорректировать ли мне уже в мечтах полезную площадь нашего будущего любовного гнездышка? Люди не называют свое жилье, в котором живет счастье, к примеру, любовным залом или хотя бы любовной спальней? Ведь казалось бы – в более просторном помещении и любви больше вместится. Ан, нет. Гнездышко! Об этом стоит как следует подумать. Надо полагать – тщеславие к любви никакого отношения не имеет. Да и к уюту, наверное – тоже. А то вон миллионеры покупают дома о ста комнатах. А потом интервью дают, мыслями делятся – а на фига мне эти зверские количества топить, за уборку платить – все время какие-то люди по дому туда-сюда тоскаются.. В странах, тех, с которых мы пример роскоши цепляем хоть тепло… Да я за год и в половины помещений не захожу, живу, понимаешь, как в пустой гостинице наемный сторож. Расплевывается миллионер со своим архитектором, зовет другого и ласково просит – ты мне такой домик поставь, как у моей бабушки был – небольшой, уютный. Что б окошки низко – почти у земли, а на окошках – занавесочки. Понял? А не умеешь маленькое строить, так я другого кого поищу…

Я всегда в Поленькином доме чувствовала себя хорошо – думала Нелли – не прислушиваясь к себе, привыкла. А если прислушаться – переступаешь порог и сразу оказываешься в другом измерении, где безопасно, уютно, удобно, где для каждого предмета, находящегося в поле зрения создано специальное пространство и все предметы вплетаются друг у друга. Где еда – любой ее кусочек, как с килограммом вкусовых добавок – настолько аппетитна, только противного осадка во рту не оставляет. Где каждая вещь, не иначе как компьютером выстирана и выглажена, а уж Поленькина коса точно роботом заплетена – настолько одинаковы все три ее пряди.

Как назвать Поленькин дом? Для него не придумаешь названия. Может быть – дом душевной точности?

Неллькино идиллическое размышление прервали самым грубым образом.

Неллька! – орал Феденька с полным ртом – ты чего посреди комнаты раскорячилась? Все о женихе мечтаешь? Ты гляди, впадаешь так в мечты посеред улицы, а тебе машина переедет!

Я нашла лишнее звено в этом прекрасном плетении – немного злорадно подумала Нелли – это братец Федька! Подумать только – именно этого малолетнего обормота я и должна защищать. А вслух сказала недовольно – Феденька – ты такой грубиян, когда грубишь.

Ага – заржал лишний элемент – а еще я придурок, когда придуряюсь.

Нелль, заходи уже – позвала от стола Поленька – да не обращай на него внимание – у него возраст – сама знаешь какой. А ты – повернулась она к брату – разбирай с кем говоришь – с таким же обалдуем как ты или с молодой красивой девушкой.

Федя вдруг выпучил глаза, резким движением схватился за живот, сложился пополам и молча свалился под стол, с костяным шлепком стукнувшись о нижний крепеж круглого стола. Нелли видела сбоку, насколько натурально он падал и как сильно стукнулся головой о скрещенные планки стола. К Феденьки, повыскакивав из-за стола и пороняв стулья испуганно бросились все домашние. Неллька, страшно закричав и дико озираясь на закрытую дверь и зашторенные окна, рванула туда же. В связи с излишне развитой скоростью и небольшим отрезком пути она с размаху налетела на стол, на котором с новой силой задребезжала посуда. Резко от стола оттолкнулась, хлопнулась на колени и протянула к Феденьке дрожащие руки. Где, где болит, покажи, здесь? Здесь? Ох, говори что хочешь, обзывайся, дразнись, я все стерплю, только, пожалуйста, окажись живым!

Из-под круглого стола парня тянули в разные стороны и лишь когда затрещала его байковая рубашка, смогли скоординировать усилия и осторожно извлечь худенькое содрогающееся (уже конвульсии?!) тело мальчика подальше от стола, поближе к свету желтого бра над диваном. Бледная Поленька обнимала брата за плечи, мама, следуя давней привычке, схватилась за его голову – зачем-то температуру проверить, Нелины руки продолжали шарить по телу в поисках места поражения. Картину довершала Нелля, уже ничего не соображавшая, кричащая от страха на весь дом.

Наконец парня как следует разглядели… Паразит (по отдельным определениям) Феденька отмахивался от взрослых, давился смехом и едва смог из себя выдавить – это кто красавица, Неллька что ли? Ну ты скажешь! А–ха–ха!

Алина Петровна, не успевшая еще выдохнуть, от души влепила сыну тяжелую затрещину, отец молча потянулся к ремню, как обычно ожидая распоряжений. Не менее перепуганная Полина, готовая расплакаться от облегчения, секундой позже тоже рассердилась.

Нелль, знаешь, я тебе от души завидую – единственный ребенок в семье – какая ты все-таки счастливая!

Федора проняло и он пытался наладить с девушками, особенно, конечно, с сестрой весь вечер. Оставшаяся ночевать Нелли получила улыбчивое Федорово спокойной ночи.

* * *

На следующее субботнее утро Алина Петровна позвала подруг к окну – глядите, на улице того и гляди мороз ударит, а немец – чудак вздумал деревья сажать.

Поленька улыбалась, глядя на неловкие попытки Сергея Оттовича одной рукой закапать саженец, другой – удерживать его двумя пальцами и постоянно менять местоположение в кривой со всех сторон яме – очевидно пытаясь установить ее середину. Но разве в неровности существует центр?

Немец оставил деревце, лежащим в яме на боку и задумался. Потом оглянулся на Поленькины окошки, улыбнулся и помахал рукой.

У нас в комнате не горит свет – рассуждала Нелли, вглядываясь в немца, сощурив глаза – как же он нас видит?

Поза немца красноречиво просила о помощи. И Поленька засобиралась.

Пойду, предложу деревья поддержать, пока Сергей Оттович будет их закапывать. Ему одному несподручно.

Стоящая за ее спиной Нелли вцепилась у ее плечо. Не ходи, надо будет, мужиков наймет!

Нелль, как же человеку не помочь, не приспособленный он к физическому труду.

А к какому приспособленный?

Так – к умственному. Ученый он.

И что он такое придумал этот ученый? В интонации Нелли звучала откровенная неприязнь.

Нелль, да что с тобой такое, не по-соседски это.

Не ходи – еще раз повторила Неллька – и в ее голосе послышался металл.

Тут к ней подоспела неожиданная поддержка в лице недавнего неприятеля. Заспанная голова Феденьки появилась из-за двери и тем же тоном потребовала – нашла кому помогать, лучше мне помоги – контрольная в понедельник – два дня на подготовку дали.

Вернусь, будем задачки решать. И Поленька решительно выбралась из плотного кольца возражающих. Нелли было потянулась к ней, но потом передумала. Быстро оделась и шаг в шаг отправилась за Поленькой. Поленька быстро перешла дорогу – здравствуйте, Сергей Оттович, могу я вам помочь? Что это вы сажаете?

Нелли, поддавшись порыву сопровождать подругу, как-то не подумала, как она намерена общаться с немцем, находясь ним в непосредственной близи. Ну уж, помощи он от меня точно не дождется – твердо пообещала себя Нелли. Но когда она подошла и осталась стоять за спиной Поленьки, буркнув что-то и стараясь не встречаться с немцем глазами, ей стало совсем не по себе и она, призвав все известные способы успокоения, попыталась взять себя в руки. Среди бела дня, да посреди улицы…

Вроде стало получаться, но тут немец повернулся к ней и уставился в упор своими пытливыми глазами, Неллька просто не знала – куда деваться. Ее с перепугу обдало жаром. Но она, не застревая в этом беспомощном состоянии, заставила себя разозлиться. Хорошо бы – думала она, нервно потирая оду перчатку о другую – прямо сейчас в лоб его спросить: куда он сволочь такая людей девает, между делом, людям глаза отводя, как приличный человек мирным делом занимаясь? Вот эффект получился бы – бомба! Но ведь я Полина подруга и раз я что-то про него знаю, значит и Поленьке наверняка расскажу – так он рассудит. Нет, выступать нельзя, так он еще попробует Поленьку, как свидетеля уволочь, мало мне одного Федьки. Нет, нельзя. На кой черт, спрашивается, я сюда притащилась? Я не какой-нибудь там вельможа, что б интриги плести. По моему характеру врагу сразу в морду вцепится, а иначе и подходить нечего. Сейчас он заподозрит неладное и безо всяких в лоб – не в лоб вопросов. Мало мне было проблем. Ох, дура я, дура…

Поленька перехватила взгляд немца и спохватилась. Я забыла вас представить, Сергей Оттович – это моя подруга Нелли. А ты, наверно, уже Сергея Оттовича знаешь.

Неллька опять не нашлась, что сказать, не очень вежливо отводя глаза в сторону.

Зато немец – казалось – чувствовал себяпревосходно. О, очень приятно, – загудел он на одной тоне – надо же, как мне сегодня повезло – сразу две юные очаровательные дамы выразили желание содействия…

А какие деревья вы хотите посадить – не понимая причины неловкости всегда сверхактивной подруги, поддерживала разговор Поленька.

О, вы знаете – затараторил Крафт – мы, немцы, нация практичная, поэтому сажать будем дубы и лиственницы. Это деревья наиболее устойчивые к воздействию ветра. В отличие, кстати, от наиболее неустойчивых берез и бузины, которые при прочих равных условиях порыв ветер сломает в первую очередь. Шшш, бах – для наглядности сымитировал Крафт сцену гибели дерева – помогая голосу руками.

К тому же это карликовые сорта – кивнул Крафт на тонкие стволы деревцев, в двух местах аккуратно прислоненных к забору. По статистике деревья менее шести метров высотой так же являются наиболее устойчивыми – падают от ветра крайне редко. А это – сыпанул немец в следующую ямку какой-то сероватый порошок – современный укоренитель, помогающий деревьям быстрее прижиться. Как видите, юные леди – мы в этом деле предусмотрели все. Я, видите ли, стараюсь всегда и все учитывать. Я не имею свободного времени переделывать однажды выполненную работу и при такой подготовке, являюсь от этого обычно избавленным.

Ты гляди – какой предусмотрительный – прошипела про себя Неллька, и боюсь – он прав – ведь он пока не допустил ни одной ошибки, если, конечно, на мгновение забыть, что убийство людей – это самая ужасная ошибка на света.

А, Поленька предложила бодро – ну, что ж, тогда приступим? Она осторожно приподняла деревце, корень которого уже находился в яме и постаралась правильно его расположить, а Неллька, очнувшись по медвежьи неловко вперлась между ней и немцем. Крафт достаточно заметно хмыкнул, улыбнулся и взялся за лопату.

Он этой лопатой не землю бы подцеплял, а с удовольствием бы по мне прошелся, однако руки коротки – злорадно подумала Неллька. И тут же призвала себя рассуждать здраво. Разве хоть что-нибудь говорит о его желании накостылять мне лопатой? Нет – никакой недружелюбности Крафт ко мне не выказывает, по крайней мере, открыто. Единственное его хмыкание тоже не о чем не говорит. Так мог и вполне нормальный человек среагировать на мое не совсем разумное желание отгородить его от подруги – девичья ревность. И ты, дорогая, давай, начинай уже головой думать, прежде чем что-нибудь сделать или сказать, хватит уже и твоего сегодняшнего тупого явления.

Появление девушек казалось активизировала мыслительный процесс немца и он догадался прочертить прямую линию предполагаемого ряда посадки, привязав случайной оказавшейся в кармане, как он объявил, веревкой первое деревце и протянув ее до донца загородки и укрепив его в центре последней лунки, привалил сверху камнем. Как в любом деле, появившийся ориентир активизировал работу. Девушки продолжали держать деревья, ставя их точно по веревке, Неллька в связи с очевидности своего первого поступка продолжала втираться между немцем и Поленькой, затрудняя их беседу. А немец, при необходимости, корректировал очертание ямы и закапывал саженцы.

Поленька поинтересовалась – почему немец решил сажать деревья не весной, а осенью. Знаете – говорила она – мы как-то привыкли осенью саженцы поближе к дому прикапывать, а уже весной на постоянное место сажать.

О, вы еще и прекрасный садовод – удобно вставил немец очередной комплимент. Но уверяю, вас Поленька – время года решающего значения не имеет. И тому же сейчас наше осеннее вполне элегантное занятие превратилось бы в весной в лошадиную работу – перетаскивание огромного объема воды – ведь весной нужно как следует пролить яму, прежде чем посадить дерево. В нашем же случаю за нас это сделают талые воды. Согласны? Я же говорю – мы люди практичные. Ну, а кроме этого, мы довольно сентиментальны. Поэтому объявленный мною на сегодня субботник наружных работ я закончу взбиранием на крышу и установкой на ней ветрового флигеля, сработанного собственными руками. Разумеется классического типа – в виде петуха.

Неллька открыла рот, чтобы прошипеть ненавистному немцу, что он опять все перепутал и что у них в городе субботники устраивают как раз весной, а вовсе не осенью, но тут же заставила себя остановиться. Если у него и остались еще какие-либо сомнения относительно ее антипатии, то они отпадут окончательно, стоит ли ей лишь открыть рот.

А вы знаете – дорогие дамы – продолжал настаивать на участие в разговоре всех троих, продолжал Крафт – откуда повелась эта традиция – прикреплять к крыше указатель направления ветра фигуркой петуха? И обвел их глазами. И так, как ему никто не ответил, с удовольствием продолжил – этот обычай берет начало из глубины веков, точнее с девятого века, когда по указанию папы римского каждой церкви вменялось в обязанность венчать шпиль здания изображением этой птицы – эмблемой апостола Петра, который по преданию отрекся от Христа трижды, прежде, чем дважды прокричал петух.

У у у – сделал немец страшное лицо и воздел над Нелли руки со скрюченными пальцами. Ну, как испугались?

Нелли постаралась напряжения не показать и сгримасничала лицо высокомерной улыбкой. На тебе, не на ту напал! На вшивость проверяешь? Не надейся, не из пугливых. И почему воешь, а не кукарекаешь, раз про петуха страшилки травишь.

Нелли гордо ухватилась за следующее дерево, Поленька немного нервно рассмеялась, немец заумно заулыбался и снова схватился за лопату.

Нелли казалось, что ямы, саженцы – этот круговорот не закончится никогда. Что б я в своей жизни еще хоть что-нибудь посадила! – с горя думала она – я лишила себя удовольствия – посадить дерево из этой человеческой трехступенчатой жизненной установки. Теперь все, связанное с посадкой напомнит мне этот кошмарный день. Относительно же второй ступени – вырастить ребенка… неизвестно, смогу ли я и ей следовать, ведь этот ужасный человек, которому я сейчас по собственной инициативе так мило прислуживаю, вполне в состоянии отобрать у меня моего любимого… о когда же это мучение закончится?

Когда же посадка, наконец, завершилась, и можно было бы уже уйти домой, вежливо отклонив приглашение хозяина на благодарственную трапезу, Поленька вступила с Крафтом в какой-то дурацкий спор. Вконец измученная страхом и протестами Неллька плохо разбирала слова, но чувствовала, что в этом сложном многоярусном споре подруга снова проигрывает. Причем, побеждает ее немец, давит элегантно, аккуратничает – следит, что бы у Поленьки не осталось ощущения собственной тупости. Осторожно подводит ее окольными путями к каким-то заключением и добивается, гад, чтобы она сама выговорила его же утверждение.

А у него – этого немца, который не по нашему продумывает каждую деталь любой работы вплоть до оптимального результата, вообще выиграть-то можно? Вот сегодня, он вроде не догадался сразу выровнять ряд саженцев, однако же веревка в его кармане «случайно» нашлась. Похоже, он просто под дурачка временами косит, что бы окружающих расслабить. Никому не придет в голову опасаться бестолкового мужика, а если добавить сюда его бесконечные бла-бла-бла… Он – наверное немножко дурачок – подумают люди и спокойно повернуться к нему спиной. О, они несомненно и очень скоро пожалеют об этом, если, конечно, успеют пожалеть.

Олег рассказывал, что все жертвы немца пропадали, бесследно исчезали или умирали на руках врачей от неустановленных причин, а он всегда выходил сухим из воды. И длится все это, между прочим, уже достаточно давно. Как же быть? Он все продумывает, ладно, а если я безо всяких раздумий вцеплюсь садисту зубами в горло? Необдуманно и стремительно. Интересно, что он предпримет? Начнет бить меня об только что посаженные деревца, или прямо об капитальный забор? Нет, скорее всего подождет, когда Поленька оттащит меня и отправится по официальным инстанциям в качестве потерпевшего. Плохо, совсем плохо. Слабовата я против него – только глупец этого не понял бы.

Сейчас надо выбираться отсюда. И это безо всяких рассуждений, а по простой причине, что я уже просто не могу больше рядом с ним находиться. Нелли оглянулась на дом, умоляюще уставилась на одно из двух зашторенных окошек гостиной и буквально тут же услышала строгий голос Алины Петровны – Поленька, Неллечка, девочки – давайте домой!

Нелли в ту же секунда ухватила Поленьку за рукав и не прощаясь потащила ее через дорогу к дому. Она твердила, как заведенная – пойдем, мама зовет, пойдем, мама зовет. Когда немец остался далеко сзади, отгороженный запертой калиткой – Нелли вдруг подумала – Олег! Как я расскажу Олежку, что сегодня с удовольствием отпахала на немца чуть ли не полдня с молодежным огоньком и девичьем задором. Какой кошмар! Как я попала в эту дурацкую ситуацию? Ах, ты черт!

* * *

Больше в течение недели ничего видимого плохого в городе не произошло. Нелли покидала дом подруги лишь вечером, когда все домашние наличествовали в гостиной. Наказанный Феденька целую неделю этот домашний комплект поневоле дополнял. Наконец, накануне его освобождения из домашнего заточения, Нелли пригнала к дому Поленьки наконец-то заправленную машину с полным багажников продуктов. И как это я раньше не догадывалась – сама себе удивлялась Нелли – хоть каких-нибудь гостинцев хоть когда принести. Хоть как-то компенсировать свое из году в год бесконечное торчание в Поленькином доме. Расход по моему содержание наверное достиг астрономических цифр. Не говоря уж о мытье дополнительной грязной посуды, стирки моего постельного белья, бесплатного пошива одежды, профессионального – еще какого профессионального! труда стилиста, а что касается доброты, в которую я всегда погружалась, оказываясь в этом доме, она материально не измерима, какие там багажники… Да! Я прекрасно понимаю – за любовь заплатить нельзя. Зато можно заплатить за продукты. Легко.

Пока они с охающей (ну зачем ты!) Поленькой и Федей разгружали машину, Алина Петровна, куда-то исчезла, потом вышла на кухню, молча мокрыми глазами поглядела на продуктовое изобилие и поблагодарила – Спасибо, Нелль – теперь мы перекрутимся…

Оказалось, вернее было с трудом вытрясено из Поленьки – в этот раз финансовые проблемы семьи зашли еще дальше, чем заходили обычно. Отцу задерживали зарплату за три месяца, их заводик уверенными шагами поспешал к банкротству мама отработав второй месяц, денег вовсе не видела. Поленькины клиентки частично по тем же причинам задерживали оплату заказов – еще немного и их число округлится до десятка. Другими словами, Поленькина семья последний месяц уже не видела перспектив скорого влезания в долги. Собственно даже в долги влезть и то не к кому. У всех знакомых примерно такой же швах.

Что ж ты делаешь – шипела Неллька – почему просто не взяла деньги, эти чертовы деньги, у меня? Я тебе что, чужая? Я думала – мы подруги, ближе родни!

Нелль, не обижайся, пожалуйста, почему ты должна платить за то, что мы не умеем вести дела?

Что?! Ну ты… Еще скажи, что ты работать не умеешь! Пашешь с утра до вечера и все, что ты делаешь – идеально. Разве ты виновата, что в нашем государстве хорошая работа – всегда хорошая, совсем не оплачивается? Ах, ты! Завтра прямо с утра привезу денег и попробуй только не взять!

Извини, не могу, не возьму. Ты ж понимаешь – мы очень нескоро сможем отдать.

Ах вот как? Ах, ты не желаешь быть моей должницей! А как насчет меня? Не заставляй вести подсчеты. Если уж на то пошло, тут неизвестно еще кто кому будет должен!

Но я… я же никогда, ни разу в жизни не давала тебе денег – совершенно искренне удивилась Поленька.

Вот как? А семья твоя меня годами кормила. Это не считается?

Поленька от души расхохоталась. Так у нас картошка, ну там еще кое-чего, овощи. Так это все свое. Ну, ты скажешь, тоже.

Поленька, если бы я эти овощи на рынке покупала – с меня бы денег содрали. Да там еще и на какой вульгарный нитрат налететь – а нечего делать. А у тебя все свое, натуральное. Но картошку сырую грызть то же ведь не будешь. А в ресторане за готовку денег вообще немеренно накинут. А твою стрепню я с закрытыми глазами от любой ресторанной отличу, никогда не спутаю. Вот и посчитай… а то смеется она. Милая, дорогая, когда же ты научишься свой труд уважать? Ведь тебе цены нет, ты это понимаешь? И уж если мы сегодня так неумно свалились в эти подсчеты, так я тебе еще скажу – на все перечисленное ярлык цены еще можно прилепить, а как подсчитать, сколько ты меня, да чуть ли не с колыбели, поддерживала, успокаивала. Эх!

Э, э, парень, куда ты одеваешься? – вынуждена была Неллька саму себя перебить.

По настоянию матери наматывая на шею шарф вместе с ухом и ртом, Феденька что-то пробурчал.

Что, что – переспросила Нелли.

Так все – заточение кончилось – гулять иду.

Слышь, Федор, не ходи гулять.

Это еще почему? – удивился Феденька.

Нелли чуть было не брякнула – на улице страшные дяди с «испарителем людей» бродят и тебя тоже испарят! И где тебя потом искать, если тебя не будет?

Слышь, Федь, ты гулять не ходи, а я тебя начну учить на машине ездить, а вырастишь, права помогу получить.

Да ну?

Вот – зуб даю.

Феденька почесал в голове. Ладно. Завтра.

Погоди, почему завтра?

Потому, что сегодня ты меня уже не учила – хихикнул Феденька и исчез за порогом.

Поль, я скоро вернусь – крикнула Нелли из прихожей и рванула с вешалки куртку.

Уличная температура опустилась ниже нуля. Поздняя осень, будь она неладна. Нелли скользнула за руль. Говорила же отцу – не надо дизельного движка. Так ведь нет, папа – в своем репертуаре – надежнее, он видишь ли и разгоняется медленнее, все времени хватить поглядеть, куда ты, милое мое дитя, правишь, не выросло ли у тебя дерево посреди дороги. Все это прекрасно и замечательно, но дизельную машину нужно греть, не поедет она вот так сразу, когда водителю за быстроногими малолетками гоняться приспичило.

Нелли таращилась на индикатор – стрелка никак не желала подниматься хотя бы до сорокоградусной отметки.

Сейчас, сейчас – твердила Нелли и старалась проследить взглядом за Феденькой, но парень, как и следовало ожидать, разминувшись с фонарем на углу Вербной, сгинул с глаз в первую же секунду.

Куда он мог пойти? Направо, за угол, а дальше с Горлового? Нелли нажала клавишу, оконное стекло послушно уехало внутри дверцы, оттуда сразу же пахануло влажным холодом и колючий ветер закружил по салону. Зато Нелли услышала, как где-то вдалеке впереди-слева раздался нестройный хор мальчишеских голосов. И ответный возглас Феденьки. Слов было не разобрать, но Нелли поняла – соскучились пацаны – радуются воссоединению. Правильно, мальчики, не скрывайте своей радости, вопите погромче и подольше. Как бы отвечая Нелли, ребята еще раз громко рассмеялись – звук все еще оставался на прежнем месте, и Нелли быстро выжала сцепление. До углового фонаря доехала очень медленно, но когда повернула за угол в набирающую силу темноту Горлового, рука сама собой потянулась к панели. Нет – остановила себя Нелли – свет включать нельзя – обойдемся мы без света. Как ни тихо ехала машина, шелест гравия все равно выдавал движение. Нелли съехала правой стороной на обочину, вплотную к краю дороги, где росла еще кое какая трава. Уровень шума, производимый машиной, как будто немного снизился.

Но если я в этой темнотище сползу в кювет, то и заборы зацеплю, чего там до них – всего то узенькая тропка. Вот тогда треск, грохот поднимется – сбежится полгорода. И Нелли медленно вернулась на дорогу. Голоса приближались. Нелли повернула из переулка налево в Проломный тупик. Еще метров двадцать – и все. Нелли поставила коробку на нейтралку и накатом дотянула сколько хватило инерции.

Ребята сидели на лавочке старого деда Сереги. Разросшиеся кусты сирени из палисадника давно пробрались на улицу и скамейка оказалась окруженной плотным овалом веток с кое-где сохранившими темными, скрюченными листьями. Особенно широко разрослась сирень на юге, как раз в той стороне, где пряталась Нелли.

Дед Серега – местная гроза пацанов и проводитель в жизнь линии образцового поведения не только подрастающих поколений, но и давно выросших, наверняка ребят слышал. Дом стоял мерах в пяти от невысокого досчатого забора. Нелли видела, как тень хозяина недовольно повисела за занавеской в ближайшем к ней боковом окне и отступила назад – глубоко в комнату.

Дед Серега, как и многие другие принципиальные, живущие по правильным законам люди, достаточно часто попадал в собственные же ловушки. Жить правильно – значит жить тяжело. Дед Серега еще с младых годов это понял, но от «прынципов» не отступался. Вот и сейчас, ему очень не нравились непрошенные ночные гости, однако… Скамейка перед его домом всегда была широка и удобна и всегда имела высокую покатую спинку – поглядеть с расстояния, так будто одна и та же последние пятьдесят лет в нетронутом виде простояла.

Когда пацаны (а ведь известно как «сидят» пацаны) выламывали фрагменты скамьи или скособочивали ее, дед, обычно на следующее же утро и в любое время года, кряхтя выносил со двора инструменты и все поправлял, когда же скамейка уже не подлежала восстановлению, стругал новую. И облюбованное ребятами место в Проломном типике долго не пустовало.

Да гони ты их в шею, этих негодников – советовали деду Сергею соседи. Что ж ты на них все время трудишься, пущай сами себе скамейку сколотят, а потом уж садятся, а то ишь, повадились. Да и шуму от них, как от куриной фабрики.

Но дед только плечами поводил – никак нельзя – закон гостеприимства… Вот идет по улице усталый путник, где ему передохнуть? А тут, пожалуйте – моя скамья, вся в сирени. Ветки ее в жару от солнца загородят, в холод – от ветра заслонят. Присел человек, дух перевел и дальше отдохнувшими ногами отправился

Дед, окстись, какие путники? Тут у нас и не ходит никто – тупик потому что. Да и путники теперь все на машинах ездят.

Не – отвечал дед твердо – нельзя людей от свого дома гнать, грех это. Не нами заведено – не нам и менять.

Ну городские к деду Сереги, конечно, привыкли. А приезжим – чудно.

Однажды дедову свояченицу, что на соседней улице проживает, прибыла навестить семья ее дочери. Вот зять с сыном пятилетним на другое утро прогуляться отправился. А дело зимой было, после февральской трехдневной метели. Городские улицы, известно как убираются, чего уж тут про тупики говорить. Идут отец с сыном гуськом по узенькой, протоптанной в снегу тропочке, а недалече им на встречу, дед Серега также, осторожненько пробирается. Парень этот-отец думает, дойдем до вон того дома, где подъезд расчищен, там мы и разойдемся, ходу добавил. А дед, расчищенное место прошел, не глядя, дальше прет, а как осталось до встречных с десяток шагов, с тропки слез и чуть не по пояс в сугроб провалился – дорогу освободил.

Парень такой любезности очень подивился – да вы, что – говорит, дедушка, я все же помладше буду – сам бы вам тропинку уступил, а Кольку на руки бы взял.

Э, нет – отвечает дед из сугроба – не положено. Тот, который один, должен дорогу уступить. И пусть пацан у тебя еще маленький, но разве он не человек? Вот и выходит – я один, а вас – то двое… Не нами заведено, не нам и менять.

Говорят парень этот после того, как они с семьей обратно к себе в Челябинск отбыли, прислал деду Сереге письмо аж на гербовой бумаге. И на первой странице пытал его вежливо, еще о каких обычаях рассказать, ну а на другой целой странице сам разными умными русскими обычаями восхищался, о которых читал или слышал. Свояченица толком и не знает, кем зять работает, а что к порядку отношение имеет – это и так понятно.

Неллька это все про деда вспомнила, потому как могла теперь твердую надежду иметь – ребят с этого места не сгонят. Если и сами никуда не тронутся – значит полный порядок. Можно рассчитывать, что они посидят, пошумят, а потом спокойненько по домам разойдутся. Как услышу, что прощаются, успею задним ходом машину отогнать, небось расставаться, как здороваться будут – громко, меня не услышат.

Ветер гулял по салону, поддувая под ноги и почему – то с особой силой нажимая на затылок. Но окно закрывать нельзя. Печка на холостых оборотах грела не слишком сильно. Нелли повернула выключатель на третью позицию. Не очень шумно? И кутаясь в зимнюю куртку, стараясь хотя бы одной стороной лица поглубже завернуться в шиншилловый ободок воротника, планировала – как вернусь домой, надо первым делом чаю с малиной попить – простужаться мне сейчас нипочем нельзя.

Мальчишек же холод не беспокоил совершенно. Они о чем-то громко заспорили и Нелли напрягла слух.

Чего ты к нему привязался? – басил кто-то из мальчиков – ну и голосок у ребенка…

Тайны, тайны, да какие там тайны? Ты что, все еще в сказки веришь? И глуша чей-то более тихий голос, продолжал – тебе все звуки те покою не дают, когда официант пропал, да мало ли там кто чего где делал. Может, Верка соседка благоверного своего за пьянку мокрым бельем по мордасам лупила, а ты уж завернул – невесть чего. Если бы немец звуками убивал, мы бы их, небось услышали, когда дядя Казимир внутрь дома воевать ходил. По твоему – его тоже немец незаметно грохнул. Но в тот раз никакого мокрого шлепанья никто не слыхал. Да, ну, не так уж мы и шумели….И снова – ну, да, твой Мадьяров… с ним только разговоры разговаривать, по нему самому тюрьма плачет. Если хочешь приколоть, давай лучше этого Мадьярова найдем, повяжем и в милицию снесем. Ефимов небось, обалдеет! Он не поймал, а мы – нате на блюдечке. Вот это – в масть. В городе, нас тогда, небось, все зауважают и даже директриса отвяжется, а уж училки точно больше ни одной пары ни в жисть не поставят – не посмеют. Ну, как тебе это?… Ага – кажется. Во, во – я и говорю. Может немец твой тоже неизвестно кто, только нет на него ничего, иначе, Ефимов у него давно поселился бы, а то вон ни разу и не допрашивал – об этом весь город знает. Да и прочесали мы у него двор – то уже, нету там ни рожна.

Двор – не дом… Последнюю фразу Нелли услышала отчетливо и голос узнала. Пауза тянулась. Детский бас больше не спорил… Холодный ветер забрался сначала под одежду, потом под кожу – у Нелли все внутри заледенело. То ли от сквозняка, то ли от последних Феденькиных слов. Не до конца продумав свои действия, Нелли рванула передачу, взвизгнула покрышками и почти одновременно – врубила дальний свет. Она подлетела к скамейке, взревев покрышками, развернула машину немного боком, стараясь поймать всю компанию в свет фар.

Пацаны, не рассчитавшие, что машина вообще когда-нибудь остановится, дружно загородились рукавами.

Нелли с примершей к лицу улыбкой выпорхнула из авто.

Мальчики, здравствуйте, о, Феденька! Что вы тут делаете, дети?

Это ты чего, интересно, приперлась – совсем недружелюбно протянул Федор.

Мда ммм, мальчики, я давно спросить хотела, а где же ваш железный друг?

Неллька, что ты несешь?

Фи, ну и манеры! Я спрашиваю – куда ваш мотоцикл делся… на счастье соседей? Про соседей девушка вслух не добавила.

Неллька, или говори, чего надо, или вали отсюда.

Что значит – чего надо. Я что уже с молодыми людьми и поговорить права не имею?… и что я в самом деле несу…

Неллька, ты чего, влюбилась? А, я знаю – небось в Вована. Он у нас большой и толстый – как раз для тебя. Ну, правильно, раз взрослые женихи покончались… Погоди, ща мы его спросим – если захочет с тобой прокатиться – забирай, он тебе и про железного друга расскажет…

Ну, как прикажите с ними общаться… Зачем же один Вован. Вы мне все нравитесь. Предлагаю… сейчас позволю каждому на моей красавице по кругу прокатиться, кто не умеет – поучу. Только потом – сразу к родителям. Феденька, а ты сядешь последним и отвезешь нас домой. Ну, как?

Федор непонятностей не любил. Это нас к тебе в подшефные запихнули, или как? А кто, Ефимов?

Но Нелли уже увидела заблестевшие глаза мальчишек и далее объясняться не стала.

Нелли точно знала имя самого крупного пацана – Вован, вперед! И заняла место справа. Ох, и жалко машину. Ну, ладно один, единственный раз, потерпи их, милая моя. Завтра оденусь потеплее и буду следить пешком. Раз их железный друг где-то в канаве отдыхает – значит никуда они от меня не уедут.

Ну, умеешь, или показать? И давай поаккуратнее. Я свою машину очень люблю…

«Последний раз», конечно, не прошел. Следующие полдня пришлось катать Федора. Противный мальчишка твердил – мало, еще. Он стучал коробкой и выл газом. И Нелли начала хвататься за сердце. Зато вечер Федька без обману просидел дома. Однако на следующий день от договора решительно отказался и под лозунгом – «свобода дороже!» умчался на улицу. Неллька напихала под куртку кучу кофт и шерстяные носки в непредусмотренный для них размер сапог. И выкатилась на порожки колобком с ногами несмазанного робота.

Куртку пришлось расстегнуть, потому, что двигаться в ней получалось чудно, боком и не быстро. Носки тоже пришлось из сапог вытащить. Когда Нелли, спрятавшись за каким-то низкорослым кустиком, еще на своей улице, производила эту процедуру со второй ногой, ее слегка качнуло и она наступила прямо в ледяную лужу, отдернула ногу и окончательно потеряв равновесие и протрещав оставшимся тоненьким верхним ледком завалилась в лужу уже всем боком. За все время слежки правый бок и ступня так и не согрелись. Весь вечер партизанила она за мальчишками и благополучно проводила Феденьку до дому, не чувствуя ногу уже до верху и даже ощущая лед внутри живота. И на следующий день с постели уже не поднялась. Прямо с утра – 39. Болезнь всполошила родителей и они потребовали ее немедленного возвращения домой. Однако насквозь простуженная Нелли проявила изрядное упорство и уехать отказалась. С ней осталась ее мама. Поленька тоже не отходила. Без конца поила своими отварами и давала таблетки, которые прописал, самый лучший в городе терапевт. А Нелли извинялась и благодарила. Она пыталась думать воспаленными мозгами и вечером, после ужина, когда все дамы дружно убирали со стола посуду, подозвала Федора.

Говорить было трудно и очень больно, поэтому Нелли старалась выражаться покороче.

Мне нужно, что бы ты сидел дома. Ни о чем не спрашивай, скажи, что ты за это хочешь.

Неллька, ты чего, заболела?

Как видишь.

Да, нет головой!

Не груби. Да или нет.

Не фига себе, конечно, нет!

Федор, мы должны договориться. Ты живешь в хорошей семье – ты не знаешь, какими противными могут быть взрослые. Мне придется тебя заставить. Понимаешь, шантаж, оговор или еще что-нибудь в этом роде.

Что ты несешь?

Я должна оградить тебя… Я боюсь… Мы уже потеряли одного нашего… Я…Нелли закашлялась.

Не, ну точно – больная!

Федор, если ты пойдешь вечером на улицу, то и я за тобой. Халат накину и в тапочках на босу ногу побегу.

Дура, помрешь. У тебя ж температура!

Федь, мне больно говорить. Так как?

Нелль, ты сказала – мы потеряли своего. А кого потеряли? И кто это мы.

Оговорилась.

Врешь. Ты и Мадьяров. Да?

Ого! Любишь тайны. Понимаю. Я тоже люблю. Тогда давай так. Я поправлюсь и отвезу тебя к… тому человеку, о котором ты говоришь, а ты за время моей болезни – только в школу и назад. А?

Отвезешь и вы мне все расскажете?

Ну, конечно, а иначе какой смысл?

Можно мне подумать?

Этот процесс завсегда одобряю.

Феденька унесся из комнаты. Нелли устало откинулась на подушки.

К концу вечера они пришли к новому соглашению. Федька сторговал еще помощь в ремонте мотоцикла у Полиного механика. И наличие по вечерам на террасе всех его дружбанов. Нелли спросила разрешения у Поленьки. После чего они ударили по рукам.

Умный ребенок – а все равно ребенок – думала Нелли. Ребенка можно переиграть. Первое, ну или по крайней мере второе, чем всегда поинтересуется взрослый человек – это сроками. У меня подозревают правостороннее воспаление легких. Если и завтрашний консилиум подтвердит этот диагноз, меня только двадцать один день колоть будут. Потом реабилитационный период. Так я его могу совершенно законно с полгода дома продержать, а он, небось больше, чем на неделю и не рассчитывает.

Мальчишки… Детство – размытое, в нем время бессрочное.

Через неделю Нелли стало немного легче и однажды днем, когда Феденька был в школе, а ее мама отправилась по делам домой, она не несколько часов уезжала. Куда – не сказала. Вернулась перед самым Федором и успела нырнуть в постель.

Только бы капот не догадался потрогать, вокруг все снежком запорошено, а моя красавица красным лаком за версту блестит, эх. Если я больная – должна в постели лежать, если здоровая – значит его домашнее сидение закончено и пора выполнять обещание.

Нелли вздохнула. Вот мы время тянем, а на что, спрашивается, надеемся? В реальности продержу я его еще месяца два, ну максимум, пусть не полгода, а месяца три. Ну, а дальше? Что изменится дальше? Олег говорит – брать Крафта нужно только с поличным. Это значит – кто-то должен стать подставным. Парочка добровольцев у нас, правда уже есть, но Олег сильно сомневается – очень опасно – можем и не вытащить. Он предлагает себя. Говорит, что давно Крафту надоел, и, возможно, серьезно рассердив немца, можно «уговорить» его отказаться от планов на него, на Олега. Конечно, немцу проще в отношении него просто немного подождать, в этот раз дело с властями зашло достаточно далеко – Олег – вне закона. Невмешательство – стратегия подходящая. Олега порешат чужие руки. Ну, а если создать ситуацию, при которой у немца не останется другого выхода?

Я начинаю думать, как Олег. Да, я хочу, что бы весь этот кошмар поскорее закончился, я хочу жить с любимым долго и счастливо. Но рисковать им я не совершенно не хочу. А пока Крафт надеется избавиться от Олега с помощью милиции, он не станет в его отношении ничего предпринимать. И так – мы вернулись к началу. Как же сдвинуться с мертвой точки? Я не знаю. Я устала. Для таких вояжей, как сегодняшний променад я еще слишком слаба. Но я должна думать.

Думать! – Нелли провалилась в забытье. Перед ее закрытыми глазами расплывались бардовые круги, она была далеко от этой теплой и уютной спальни и поэтому не слышала, как зазвонил телефон.

Поленька, произнеся тревожным голосом несколько коротких слов, и почти бросила трубку на рычаг. Потом снова сорвала ее и набрав длинный перечень цифр, заручилась у кого-то согласием. Взглянула на строгое, даже во сне лицо подруги, похватала какие-то пакеты и кое-как одевшись, выскочила на улицу. Если бы ее видели хоть кто-нибудь из домашних – они бы немедленно забеспокоились, потому что Поленька не свернула на улице ни налево, ни направо, а побежала прямо через дорогу, вошла в открытую калитку и, о ужас, вскоре исчезла в особняке Крафта.

Поленька вернулась домой живая и невредимая спустя два часа и сразу же зашла в спальню поинтересоваться здоровьем подруги – Анжелика Максимовна, как она?

Спит беспокойно – ответила Неллина мама – все время ворочается и лоб горячий, по-моему, ей хуже. Она куда-то ездила? Машина поверх сугроба стоит.

Да. Ну что с ней поделаешь. Объявила себя здоровой и куда-то укатила, в вернулась чуть живая.

Ты подумай, что вытворяет, ну пусть только проснется. А у Крафта как дела?

Лучше, ему стало плохо и он попросил зайти. Я врача вызвала, чаю вскипятила, посидела рядом. Врач ничего опасного не нашел – говорит, похоже вегетативно сосудистый криз. Какие-то таблетки прописал – я в аптеку сбегала… Прямо какая–то напасть – все кругом разболелись.

Да уж. Чего хорошего.

Вечером за обеденным столом Поленька нехотя рассказывала домашним о своем визите. Алина Петровна как обычно объемно сердилась, Феденька больше фыркал и обошелся короткой емкой фразой – с ума сошла! Отцу Поленькин поступок тоже не понравился. Это был тот случай, когда забракованный Нелли огромный дом сегодня пришелся бы Поленьке очень кстати, потому, что Нелли, проснувшись, тоже услышала ее повествование, ведь постель и центр гостиной разделяло всего какие – то пять метров.

Остаток вечера Поленька успокаивала Нелли. Ты же видишь, со мной ничего не случилось. Мы соседи и должны друг другу помогать. Ты ведь не думаешь, что я в ответ на просьбу зайти к человеку, которому стало плохо, могу ответить – не пойду, болейте без меня.

Нелли ругалась, грозилась и рвалась сама зайти к «больному человеку», что бы кое-чего ему втолковать.

Поленька, ты бываешь временами ужасно доверчивой, ну как ты не понимаешь, никакой болезни у этого Крафта нет и в помине. Он столько раз и под разными предлогами норовил затащить тебя к себе домой, но ему это ни разу и не удалось. И теперь он не придумал ничего лучшего, как, зная твою дурацкую доброту, испугать тебя болезнью и заставить переступить его порог. Он понимает, сволочь, что в следующий раз это будет уже гораздо проще.

Правильно, завтра я не буду так волноваться, когда снова пойду его навестить.

Что? Опять попрешься? Не пущу! Ни за что!

Да что тут такого особенного-то, да я и пообещала уже.

Нет, ты только погляди, что делается! У этого садиста денег куры не клюют – пусть наймет сиделку, если и в самом деле заболел. Хотя я в этом очень и очень сомневаюсь.

Нелль, ну зачем ты так. Кто угодно может заболеть. И я просто зайду его проведать, а как сиделка, я все равно не умею…

Знаешь, если ты так уперлась, тогда я тоже пойду. Нет, ты скажи, кто тебе дороже? Я или этот страшный человек? Я уже попробовала на улицу выйти. И несколько часов куда-то провалилась, место действия как корова языком слизнула – не помню, как вечер наступил. Ну и ладно, но одну я тебя все равно не отпущу!

Планам Нелли сбыться было не суждено. Она с самого утра боялась закрыть глаза и именно поэтому проворонила Поленьку. От напряжения устала и после обеда все-таки отключилась. Поленька улыбнулась ей – спящей и бодрствующей у постели Анжелике Максимовне и спокойно собравшись, тихонько ушла.

На этот раз Сергей Оттович встречал ее у входа у порога. Я видел как вы выходили из дому – объяснил он – я очень раз вашему дружескому визиту. Проходите, прошу вас.

Поленька взглянула на немца – вы выглядите сегодня гораздо лучше – с удовольствием объявила она.

О, благодарю вас.

Поленька вручила немцу скромные гостинцы и получила очередную порцию горячей благодарности.

Поленька, позвольте, я ознакомлю вас с домом. Конечно, я понимаю, что вы знаете расположение помещений не хуже меня, поэтому я покажу вам лишь комнаты, которые изменились. Прошу вас наверх. Мою спальню вы вчера уже видели и я, разумеется, не позволю себе пригласить вас туда снова в здоровом, так сказать состоянии. Следующая комната – это гостиная. О, ничего интересного – обычное современное наполнение. Телевизор, мягкая мебель, фикус в горшке, хотя эта картина малоизвестная картина кисти Шагала заслуживает особого внимания. Да, да, меня уверяли сразу несколько экспертов, что это подлинник. Мне очень нравится Шагал. Вы интересуетесь живописью? Ага, понимаю, более классические работы. Тогда оставим Шагала. Прошу дальше – эта комната не только самая большая, но и главная в доме – это мой кабинет и лаборатория одновременно.

Поленька переступила порог и огляделась. Огромное помещение, про него говорили, что здесь прежде располагалась бальная зала. Стеллажи книг под потолок, многие в темных переплетах, какой-то прибор, похожий на градусник отдельно на стене, огромный стол, с идеально чистым непонятым оборудованием, рядом – письменный – на левой его части – стопка чистой бумаги, на правой – три монитора с темными экранами. Ни одного исписанного листа или документа. Напротив стула – свободное рабочее пространство. Несколько удобных кресел по углам, перед столом. С другой стороны рабочего стола еще офисные, на колесиках стеллажи, также сверху до низу заставленные непонятными штуковинами. Стены комнаты в портретах, снизу имена и годы жизни – цифры в основном 16 – 18 века. Некоторые имена знакомы по школе, только имена – лица портретов уже стерлись из памяти. Вот Джордано Бруно – обрадовалась Поленька припомнившемуся лицу. Да, очень знакомое имя, только не помню, в какой области работал. Моя безграмотность…

О, вы задержали взгляд на Бруно. Мне бы хотелось, чтобы его портрет висел в моей комнате. Очень интересный, оригинальный человек. Среди всего прочего, он считал руки – органом чувств. Я же основываю свою работу на руках, как на главном инструменте физика. Сейчас постараюсь попонятнее объяснить. Видите ли, Поленька, несмотря на все усилия современной физики, мы до сих пор не в состоянии объяснить сути подавляющего большинства процессов бытия и познать глобальные механизмы мироздания, в соответствии с которыми существует и развивается наша планета и мы сами. Единственное, чему мы научилась за время существование нашей цивилизации – это строить гипотезы и подтверждать или опровергать их экспериментальным путем. Мы умеем уже довольно точно моделировать опыты и делать из них узкоспециальные выводы. Хотя, конечно, и здесь существуют погрешности и допуски, несколько искажающие общую картину результата. Но другого выхода, как идти к знанием опытным путем у нас, к сожалению, нет, пока нет. О, я очень рано это понял и избавил себя от траты времени на витание в облаках. Я был избавлен от синдрома третьего курса, когда студенту физику кажется, что он все осознал, охватил и разобрал. И он, не мудрствуя лукаво, предлагает сверхглобальные теории познания мира. Я же сразу начал работать не только головой, но и руками, поэтому мои достижения на фоне еще студенчески времен и были достаточно ощутимы. Я выбрал для себя давление – как область экспериментальной физики. Я начал с начала, отфильтровав все утверждения не подтвержденные опытным путем, базируясь только на доказанном и уже не споря с ним и не тратя время на дополнительные доказательства. Человечество накопило достаточно честного материала и мне, к примеру, изучающему компрессию и декомпрессию, как области давления, уже не требовалось изловить змею, как Бойлу в 1660 году, запихивать ее барокамеру и вглядываться в ее глаза, что бы в их жидкости разглядеть появление пузырьков. Я принял проверенное накопленное и пошел дальше. Мой диплом, как уверяли мои профессора вполне тянул на ученную степень, но ее – то как раз мне получить и не удалось. О, я работал тогда с большим энтузиазмом. Я был влюблен в физику, верил в ее возможности, полагал, что верно понимаю, как именно должен работать и не видел смысла ничем больше заниматься. Как говаривал Резерфорд – существуют две группы наук – физика и собирание марок. Я полностью, каждой клеточкой мозга с этим согласился. Моя увлеченность и работоспособность не знала границ. Подготовленная мною кандидатская диссертация, по уверениям тех же профессоров, в свою очередь тянула на докторскую. Я играючи ставил частные задачи и легко решал их, доставая из головы идеи, как другой достает книги с полки.

Хотите, я расскажу вам, что было дальше – с этим юным идеалистом? Может быть присядем? Вам удобно? Первый раз… Меня попросили оказать помощь с диссертацией одному незнакомому парню – родственнику зав. лабораторией, в которой я после окончания института работал. О, я очень обрадовался и даже возгордился, ведь мой начальник мог попросить о содействии практически любого сотрудника нашего НИИ, более опытного и занимающегося проблемами, более близкими тем, о которых шла речь в данном случае. Но я, просидев какую-то неделю за горой учебников, легко вник в суть проблемы и тут же на гора выдал беспроигрышную тему вожделенной диссертации, запросто привязав ее к имеющейся в нашем НИИ технической базе. Парня срочно оформили старшим научным сотрудником в соседнюю лабораторию, экстерном по своим каналам проставили кандидатский минимум, зачислили в аспирантуру Физтеха и пропустили его эксперименты в нашем базовом НИИ впереди паровоза и через какой-то год уже вывели на защиту. Разумеется, я постоянно контролировал весь этот процесс, и две главные главы его диссертации были написаны лично мной. Я вдолбил в голову протеже все, что нужно было вдолбить и защита прошла вполне успешно. Мой начальник очень благодарил меня и я ошибочно полагал, что сейчас–то уже наступит очередь моей собственной диссертации. Но не тут то было. Буквально на следующее утро после шумной ресторанной пирушки по поводу защиты, на которой кстати сказать мой счастливый подвыпивший протеже клялся мне в вечной дружбе, меня вызвали в начальственный кабинет. Я право не рассчитывал на такую скорость признательности. Я успел уже кое-чему научиться и понять, что между горячим душевным «спасибо» и скромной материальной благодарностью у людей, особенно у начальства, проходит достаточно времени.

Надо же – думал я – какой замечательно невручий человек. И открывая дверь чуть ли не зубами, вперся в кабинет с двумя томами своего фундаментального труда под мышками, а также блокнотом и ручкой для возможных рекомендаций, которые следовало непременно уважительно записывать. Ха-ха-ха, представляете, я совершенно напрасно все это тащил. Оказалось, что в кабинете начальника, сидит очередной скромный на вид молодой человек, которому меня рекомендуют, используя все превосходные степени описания гениального ученого. На этот раз тема его диссертации уже имела словесное выражение, и опять шла не в дую с моей, что снова никого нимало не обеспокоило…

После третьего протеже, я робко заикнулся о собственной защите, на что получил заверение в скорейшей защите – немедленного вставления ее в рабочий план НИИ и назначения даты – конкретного числа.

Однако, молодые люди продолжали сменяться один за другим. Они были одинаково одеты и вообще очень похожи, возможно своей общей чертой – удаленностью от умения мыслить. В общем, мне они казались все на одно лицо. Современем количество похвал и обещаний в мою сторону поубавилось, а нотки приказа в просьбах усилились. Теперь меня заставляли работать, сразу в двух, часто независимых направлениях и я, при всех своих способностях окончательно забросил собственные исследования, набирая материал на докторскую диссертации, пока моя кандидатская продолжала пылиться на полке. Мне элементарно перестало хватать времени. Но я все равно все чужое тянул на отлично. А спустя примерно пять лет моего труда раба, случилось то, что в соответствии с законами психологического давления, должно было когда-то случиться – наступил кризис отношений. Перед защитой очередного дуралея, со мной неожиданно что-то произошло, я ворвался в кабинет к зав.лабораторией и со свойственной мне точностью высказался, называя вещи своими именами…

Травить меня начали в тот же день, непосредственно с обеда в столовой нашего НИИ. Чуть позже, как следует подготовившись, развернули против меня настоящую широкомасштабную акцию. Надо ли говорить, что никто из моих кандидатских птенцов, как правило сразу после защиты назначавшиеся на солидные должности, не пожелал оказать мне помощь, В вскоре я остался вовсе без работы, едва сумев избежать увольнения по статье. С тех пор производственные отношение начальник-подчиненный навсегда ушли из моей жизни – как недопустимые для меня. Конечно, я пережил трудный период, но со временем все как-то утряслось. Какое-то время я трудился в удалении от моей специальности и призвания. Кем именно я работал – о, я стараюсь об этом даже не вспоминать. В последние же десять лет мои изобретения получили наконец ценовое выражение. А то ящик письменный стола со свидетельствами о моих изобретениях уже перестал закрываться. Я пользуюсь также некоторой известностью в определенных кругах и позволяю себе в основном уже не трудиться руками, а разрабатываю теоретическое обоснование в том числе под определенные заказы, и являясь затворником, консультирую по телефону, последнее время не выезжая даже на главные эксперименты. Ну, а если, в виде исключения и соглашаюсь на подготовку диссертации, то делаю это за очень хорошие деньги. На эти средства я и существую.

О, Поленька, я наговорил лишнего, вы загрустили, вы жалеете меня, поверьте, не стоит, все мои жизненные уроки – эти орфайген, пощечины – пошли мне на пользу. Забавно, что русские, в соответствии с пониманием слова получают удары по щекам, а немцы, считают, что по ушам. Да, что случилось, то случилось, в первый раз службу я покинул сам. Думаю, меня все равно рано или поздно «сожрали» бы, если бы я оставался в каком-либо коллективе. Повышенные способности одного индивидуума дурно влияют на душевные качества остальных. Конечно, я лишил себя широкой известности, зато сохранил остаток нервов. А с годами спокойствие начинаешь ставить в голову угла. Я самодостаточный человек, без общества не скучаю и могу позволить себе общаться лишь с теми людьми, которых хочу видеть. Например, с вами. Так, что жалеть меня, право, не стоит. И я позволил себе вкратце обрисовать основные этапы моей жизни не из-за своей избыточной болтливости, хотя, должен признать, что по отношению к вам, она, безусловно широко проявляется. Ха-ха-ха. Знаете, один американский ученый Роберт Милликейн до такой степени замучил своих сослуживцев своей болтовней, что они даже предложили ввести единицу словоохотливости один Кен. Вы, Поленька вполне можете, если вам наскучит меня слушать, только сказать, что Кенов в сегодняшнем разговоре было многовато и я безо всяких обид немедленно замолчу. Ха-ха-ха. Ну, так вот. Мне бы хотелось, что бы вы тоже кое-что знали о человеке, с которым общаетесь. Ведь ваша жизнь с высоты моего второго этажа проходит передо мной, как на ладони, а вы совсем ничего не знаете обо мне. Это несправедливо.

Вы удивительный человек – выдохнула Поленька, все это время просидевшая с прямой спиной и широко распахнутыми глазами. Вы так много знаете и умеете. И еще у вас очень сильная воля… Наверно наукой, тем более физикой, заниматься очень интересно. Вот бы посмотреть на какой-нибудь настоящий эксперимент. Может быть именно своей непонятливостью, но мне занятие наукой всегда напоминало пребывание в какой-то волшебной сказке.

Вот как? – удивился немец – вы желаете вникать… как я уже сказал – теперь я в основном разрабатываю теоретическую базу какого-либо процесса, но у меня много высококлассного оборудования и я вполне могу организовать для вас какой-нибудь показательный эксперимент. А если заинтересуетесь серьезно, могу взять вас в помощники. Конечно, учиться никогда не поздно, но …я, честно говоря, не уверен, что вам стоит серьезно заниматься физикой. Это одна из областей приложения человеческих сил, где отношение к ученому-женщине до сих пор скептическое. Если вы пожелаете без моей опеки идти самостоятельной дорогой, необходимо учитывать реалии – вам придется встретить постоянное дополнительное сопротивления. Вот лишь один исторический пример. Первая в Германии женщина физик, с небольшой долей приближения можно сказать – с русскими именем Лиза и немецкой фамилией Мейтнер, обладала мужественным характером и твердо решилась бороться со стереотипом. Трудно даже представить чего ей это стоило, но она получила таки ученую ступень. Тему ее диссертации «Проблемы космической физики», какой-то журналист донес до широкой публики как «Проблемы косметической физики", не вместив, очевидно в своем мужском мозгу, женский образ и физику в одном целом. Забавно, правда? Но если вы все-таки решитесь встать на этот неженский путь, я смогу подготовить вас в институт и… Возможно я, желая с самого начала вас предостеречь, снова слишком много говорю в части сгущения красок, ведь серьезного заявления о начале изучения физики с вашей стороны пока не поступило, я просто желаю вас верно сориентировать, опасаясь… Хотя в прочим, если вы займетесь не серьезными исследованиями, а чем-нибудь попроще, разработками в той же легкой промышленности…. Например, желаете отдарю идею – придумаете какой-нибудь изящный женский поясок – эдакую мини вихревую установку, надев который дама будет избавлена от необходимости держать над своей головой зонт, так как вихревое поле пояса сформируют, направленные вверх воздушные потоки, которые создадут над головой свободное от дождя поле. Полагаю, молодым девушкам, одобряющими в одежде металл, кожаный пояс с отверстиями, окаймленными им, должны вне сомнения понравиться, а солидным дамам, можно будет предложить, к примеру меховую горжетку с отверстиями в виде броши. Собственно, об подобных деталях мне и толковать не пристало, это вы гораздо лучше меня придумаете, ведь здесь – специалист вы. Ах, какое это стало бы зрелищем! Представьте, красивую женскую фигуру всю в разлетающихся в разных направлениях каплях воды. А сама носительница подобного прибамбаса будет ощущать себя, как в «Глазу цунами» Вокруг бушует вихрь, а внутри – как в волшебной пещере. Романтика! Как вон, на стене, поглядите, Поленька, известная фотография глаза цунами «Бетси». Что ж, голубушка, подучитесь и дерзайте. Да, при вашем дизайнерском даре и при определенной научной подготовке, вам бы цены не было! Ну, как, надумали подаваться в физики? Какое ваше слов?

… Да, понимаю, хорошо, но на следующий мини-эксперимент я вас все-таки непременно приглашу. Уже? Как жаль. Так сразу… Что ж, пойдемте, я вас провожу…

Перед самой дверью Крафт сделал ужасно серьезное лицо и сказал – Поленька, если мне позволительно задержать вас еще на одну минуту, я хотел бы кое-что добавить. Видите ли, я рассказал вам мою историю еще и с определенной целью. Как я говорил уже раньше, мы с вами очень похожи. Люди используют нас, поймите и примите это. Мои мозги и вашу душу. И если разрешить им это, они загубят вашу жизнь, как едва не загубили мою. Людям свойственно садиться на шею. Учитывайте это, Поленька, когда будете разливать вокруг вашу доброту, вам только кажется, что от этого ваша душа не скуднеет, если можно ммм так выразиться. Душевные силы нужны человеку для сопротивления многочисленным невзгодам, по крайней мере мой жизненный опыт говорит именно об этом. Ученые считают, что интеллект – это в первую очередь умение приспосабливаться и существовать в какой-то среди. Так, вот наш интеллект должен защитить нас от влияния этой окружающей вас среды. Мне хотелось бы, что бы вы были очень осторожные… И… После всего сказанного как-то нелогично просить вас об очередном визите, получается, что я прошу вашего внимания, вставая на путь прочих людей, но…

Ой, что вы Сергей Оттович, мне так интересно вас слушать. И по-моему это вы, а вовсе не я тратите на меня ваше время и ваши силы, кстати не вполне еще окрепшие после болезни. Нет, нет, не спорьте, пожалуйста. Но если вы не против, я обязательно приду завтра. Я принесу укрепляющий чай из наших местных трав и постараюсь вас не утомить. Отдыхайте и поправляйтесь. До завтра!

Дома Поленьку ждала буря. Домашние дружно взбунтовались. Нелли ругалась долго и горячо, лишь в связи с присутствующими многочисленными родителями и одного отрока, не съезжая в нецерзурщину. Алина Петровна настоятельно предлагала обычную воспитательную меру, прекрасно зарекомендовавшую себя при наказании Феденьки – запретить дочери выходить на улицу, и если будет возражать, а запереть ее в чулан или лучше прямо в сарай к курице – решительно добавила нервная родительница. Сам Феденька выразительно горько вздыхал – какая тут на фиг школа – когда сестренка пропадает и под это дело провел попутку прекращения учебы с целью круглосуточной защиты сестры. Рука же главы семейства несколько раз тянулась к ремню и тут же возвращалась на место – не гоже это – дочь – то взрослая совсем. Поленька перехватывала даже неодобрительные взгляды Анжелики Максимовны, которые та, впрочем, старательно прятала.

Вот и конец моей уравновешенной репутации. И все же я не могу понять, чем я так ужасно провинилась? Что все на меня так дружно ополчились.

Поленька постаралась сегодня воздержаться от шокирующих заявлений, типа – завтра опять к соседу пойду! Она просто тихо извинилась, пожелала всем спокойной ночи и удалилась в свою комнатенку. Хотела довязать кофту, но развернула полотно последнего рукава, подержала навесу и снова воткнув в нее края спиц, сложила в целлофановый пакет. Вот, что со мной действительно происходит, то чего не видят мои родные – я начинаю портиться характером, раньше мне ничего не стоило связать и подарить, а сейчас даже вязать не хочется, понимая, что снова не заплатят. Не так уж во мне и много той доброты, о которой говорил Сергей Оттович. А раз так, значит и та теория, которую он на ее основании построил – тоже неверна. Не надо мне больше об этом думать, и людей бояться тоже не надо. И хоть ощущение собственной исключительности очень льстит, но на самом деле никакая я не исключительная, а обычная, может слегка медлительная девушка, которая завтра просто пойдет и навестит своего заболевшего соседа…

Оставшиеся дома обе мамы и Нелли все-таки отпустили Поленьку к Крафту, но после долгих дебатов и уговоров, а также обещания, что это самый распоследний раз. Момент, когда родителя и друзья настолько заботятся, что подключают насилие и становятся едва ли не врагами, несмотря на остроту положения, еще не наступил.

Временные рамки визита были также строго оговорены. Два часа. Потом я приду за тобой – грозилась хриплым голосом укутанная одеялом под самый подбородок подруга.

Крафт снова встретил Поленьку на пороге. Сегодня он просто сиял свежестью костюма, тела и особенно лица, улыбка на котором работала как вечный двигатель – не затухала.

Как вы, Сергей Оттович, искренне улыбнулась Поленька – смотреть на немца действительно было приятно.

Вы пришли, поэтому – замечательно! Прошу вас, проходите. Должен извиниться перед вами. Вчера я совершенно позабыл о своих обязанностях хозяина, поэтому предлагаю сегодня начать наше общение с чашечки кофе. Не возражаете? Ваш чай мы попьем немного позже, тем более, что он еще должен хорошо настояться верно? А время настоя кофе очень незначительно. О, нет, на кухню мы не пойдем. Да и кухня – то у меня как таковая отсутствует – находится в зачаточном состоянии. Прошу вас в лабораторию. Давайте пить кофе, как пьют физики, ведь они не всегда могут выйти, если идет эксперимент, а время опыта не всегда заканчивается в обед. Прошу вас, присаживайтесь, где вам удобно.

Сергей Оттович зашуршали пакетами и зазвенели посудой, по ходу рассказывая. Кофе в лабораторных условиях варят в мензурках, цедилках и автоклавах. Источник энергии для нагрева используют любой подручный от пламени газовой горелки до выхлопных газов двигателя внутреннего сгорания, ха-ха. На крайний случай сойдут даже реакции окисления, которые, выделяют тепло. В общем кофе варится в любой огнеупорной посуде с использованием любых не особенно взрывоопасных источников питания. И вообще, лаборатории не считается укомплектованной, если ее агрегаты и мощности не рассчитаны на приготовление кофе. Это я вам как физик говорю. Ха-ха-ха. Шучу, конечно!

Ха-ха-ха. Ах, Поленька, у меня бывали времена, когда я повторно заваривал отцеженный остаток, но они, к счастью давно миновали. Сегодня мы будем варить профессиональный кофе. Я, честно говоря, не любитель экспрессо, хотя в каждом углу этой комнаты могу организовать выход перегретого пара и его пропуск под давлением сквозь молотый кофе. Я считаю, что чем больше кофе источает аромат при приготовлении, тем меньше аромата остается в нем при потреблении. Я полагаю – кофе должен интенсивно пахнуть во время самого процесса пития и время его приготовления должно носить конечный характер. И, так, наша уютная колбочка нагрета до 99 градусов и ни полградуса выше. Вы какой кофе пьете? Крепкий? Нет? Значит примерно по полтора грамма на эту чашку. Гут. Теперь доводим до кипения, немедленно снимаем с огня и обязательно процеживаем сквозь стерильное, нагретое ситечко, что бы держать в голове неприятных мыслей о возможности прихлебнуть в конце осадок.

Сахар? Мне тоже полложечки, благодарю. Ха-ха-ха! Вам понравилась моя держалка? Думаю, многие хозяйки мечтают об универсальной ручке, подходящей к любой кастрюле и сковороде. Поэтому, полагаю – вы не откажитесь принять ее в подарок. Погодите, перемазанные вещи друзьям не дарят. Вот тут приварилась капелька кофе. Теперь чисто. Не обижайте меня отказом, прошу вас. Это мелочь, ерунда. Вообще Поленька, должен вам заметить, только без обид – вы излишне серьезны, через чур, на мой взгляд – строги. А любая крайность – это враг хорошего. Не находите? Ах, простите, я опять неумолчно болтаю. Расскажите, какой кофе пьете вы? Растворимый, с молоком? О, молоко я тоже обожаю, только пью его отдельно от кофе. А к кофе предпочитаю немного коньяка. Позвольте предложить вам мой фирменный напиток. Собственно, коньяк обычно на травах не настаивают, это скорее элементы вермута, но я получаю настоящий французский коньяк и довожу его по собственному рецепту до определенного вкуса и аромата. И здесь лабораторной посудой уже не пользуюсь. А пью его по классическому правилу пития конька. Широкий фужер.

Да, я умею довольствоваться простой едой и одеждой, а также жильем, когда нет другого выхода и не испытываю по этому поводу особых неудобств, но все касаемое напитков – о тут я всегда был эстетом – это моя слабость. Я по настоящему страдал, когда не мог их себе позволить. Вот, возьмите фужер, Поленька, обнимите его ладонями и обогрейте. Почувствуйте аромат, не слишком приближаясь к фужеру лицом, не засовывая в него нос, ха-ха-ха, простите, по моему это прозвучало грубовато.

Обычно я не смешиваю, а чередую вкусы – глоток кофе, глоток алкоголя. Попробуйте, начиная с кофе. А я пока поставлю подходящую музыку. Думаю – классика в современной обработке – это то, что надо. Мы находимся в лаборатории, здесь можно генерировать много чего и в том числе хорошее настроение. Сейчас вы расслабитесь, отдохнете от всех ваших забот и хлопот. Голова станет легкой, тело невесомым, а по комнате поплывут ароматы нагретого солнцем цветочного луга.

Как вы себя чувствуете? Правда? Я очень рад. Примите привычную для вас позу отдыха. Заберитесь в кресло с ногами. Я укрою вас легкой шерстяной накидкой. Тогда между ней и вашим телом появится прогретый воздушный микрообъем. Это тоже успокаивает. Знаете, в средние века люди натягивали на голову спальный колпак и поэтому качество сна было несравненно выше – спокойнее и глубже. Я тоже ха-ха-ха сплю с натянутым на голову одеялом. А вы? Вам удобно?

Я чувствую себя прекрасно, большое спасибо.

Вы, моя милая фройляйн, привыкли обо всех заботиться, а кто-нибудь заботится о вас?

Поленька хотели было ответить – о, да, мои родные и близкие ко мне очень добры. Но в голову лезли ненужные, чужие мысли, которые сложились в предложение. Они своей заботой, как в последние пару дней только нервы мне трепят. Поленька мыслям смутилась, поэтому ее ответ и прозвучал не совсем уверено. Да, заботятся… что, конечно, не укрылось от внимательных глаз хозяина. И Поленька поторопилась переменить тему и на вопрос подсказку немца:

О чем вы хотели бы поговорить сегодня?

Быстро попросила – Сергей Оттович, расскажи, пожалуйста, на чем вы сейчас работаете?

Этот обычный, даже дежурный вопрос неожиданно смутил немца.

Поленька удивленно на него взглянула.

Видите ли, Поленька – замялся он, я стараюсь говорить с вами откровенно. Честно признаюсь – откровенничать с кем бы то не было, совершенно не в моих правилах, меня отучили от этого давно по причинам, о которых я уже упоминал. Но вы, вы – особенный человек, вы – необыкновенная девушка. Я никогда не встречал таких, как вы. Я уверен в вашей честности и доброте, и поэтому уже рассказал вам о себе много… лишнего. Кроме того, с вами просто язык не поворачивается темнить и врать, но я принял это решение быть с вами максимально откровенным еще и разумом. Когда на кого-то ставишь, приходится быть последовательным. Я скажу вам, чем я занимаюсь в данное время, так как оно есть на самом деле. И меня в данном случае даже не моя откровенность смущает, я просто опасаюсь вас несколько шокировать. Но если вы после всего услышанного еще раз подтвердите ваше желание услышать о моей нынешней работе, я расскажу о ней без утайки.

Сергей Оттович – рассмеялась Поленька – меня, честно говоря, еще больше любопытство разобрало.

Вот как? Ну и правильно! Наука часто касается шокирующих понятий, и если бы ученые не абстрагировались от любых видов моральных аспектов, мы бы до сих пор на лошадках скакали.

Мда. В касательстве к моей нынешней разработке, для вас, как для не совсем подготовленного слушателя, я все же именно с моральных соображений начну. И так. Речь идет скорее о врачебной практике, чем о академических физических теориях. Но я, разумеется, работаю со своей аналитической, физической стороны. И то, что я сейчас предлагаю, считаю более гуманным, чем то, как происходил этот же процесс до… Мда, я не думал, что это так сложно, просто рассказать. Ваши глаза… Ладно, несколько расширим вводную часть разъяснений.

Как, я уже говорил вчера – я работаю с давлением. Давление встречается нам постоянно в обычной жизни, гуляем ли мы, спим или кушаем. Может быть, сами назовете? Ну, ничего, вы сейчас же поймете о чем речь. Я имею в виду атмосферное давление. Воздух имеет массу и оказывает на наше тело давление с силой 1 килограмм на 1 квадратный сантиметр, другими словами на вас, к примеру постоянно давит тонн 15-16 веса, а на меня, очевидно все 18. Но мы этой огромной массы не ощущаем, потому, что жидкости и газы нашего организма находятся под давлением, близким к атмосферному. Но как только человек погружается на глубину, скажем, 20 метров, на него начинает действовать избыточное давление в две атмосферы или абсолютное – три атмосферы, то есть примерно 30-36 тонн – или по отношению к обычному, вес увеличивается вдвое. Если же человек после подобного погружения, немедленно всплывет на поверхность, то есть быстро вернется к нормальному давлению, он может заболеть кессоновой болезнью. Дело в том, что при давлении жидкости нашего организма находятся в растворенном состоянии, а при резком его понижении, например всплытии из глубины, в них могут образовываться газовые пузырьки, затрудняющие обменные процессы и закупоривающие сосуды. Именно поэтому при начале кессоновых работ в начале 18-го века без этих знаний, погибали подводники. Да, но думаю теории достаточно.

Итак, я и поставил в свой план следующую разработку. Видите ли, пузырьки газов азота более всего наполняют жировые ткани человека, разрушая клетки жира. А как известно, современные дамы излишней полноты не одобряют и на эту проблему работают целые концерны. Так вот, исходя из этих соображений, используя механизмы изменения давления можно покумекать с лишним жиром. Я имею в виду, если с помощью давления удастся регулировать процесс воздействия на жир, то желающим похудеть не потребуются более био добавки, обморочные дни диет или откровенные химикаты.

Трудность здесь одна – как эффективно убрать поток мертвых жировых клеток с оставшимися в них пузырьками, что бы не закупоривать сосуды. Возможно удастся с помощью определенного воздействия преобразовать распавшиеся клетки в какое-либо другое состояние, например, заморозить их и таким образом отсечь пузырьки газа. Дело это, разумеется небезопасное, экспериментальное, но я думаю, что производители заинтересуются, если я смогу предложить нечто конкретное. Да, ну это дело будущего, а сейчас я работаю… Ммм. О чем это я говорил. Ах, да. Теперь же в случае неразумного обращения с давлением, для ликвидации последствий кессоновой болезни строят барокамеры, в которые помещают больных и путем нагнетания или отсасывания из них воздуха добиваются постепенного изменения давления и таким образом лечат людей, добиваясь растворения пузырьков энертных газов и возвращения жидкостей к нормальному состоянию. Построить такую барокамеру не слишком сложно. Для этого, примитивно говоря, требуется металл, который сможет выдерживать значительную разницу внутреннего и внешнего давления и нагнетающие давление насосы. Иногда, строится вторая камера поменьше, в которой нагнетается необходимое давление и путем открытия заслонки добиваются изменение давления в основной камере почти мгновенно. Вообще же патология кессоновой болезни очень тяжела. А при определенной резкой разнице давлений ммм теоретически можно просто разорвать любое живое существо на мельчайшие кусочки, разметать до атомов.

Я вас не испугал? Я не слишком сложно объясняю? Хорошо. Далее. Изменение давления воздействует на человека не только при погружении, а как известно и при поднятии на высоту. Даже при спокойном – шаг – секунда поднятии или спуске по ступеням давление воздуха вокруг нас растет или падает в 10-20 раз быстрее, чем при прохождении штормового фронта. Житель 12-го этажа приходится при спуске лифта и поднятии лифта подвергаться разнице давлений в 5 мм рт ст., и шкалы домашнего барометра может не хватить для измерения диапазона изменения давления при взлете и посадке самолета.

Вот и прозвучало слово «самолет» – я, как хороший лектор подвожу слушателя к главному. Первоначально речь шла о людях, точнее женщинах, которые летают на самолетах, являясь обслуживающим персоналом на воздушных линиях, то есть постоянно испытывают чудовищные перегрузки изменения давлений. Верно, я имею ввиду стюардесс. Давно подмечено, что некоторые или даже многие из них – подобная статистика не велась, имеют трудности с воспроизводством потомства. Ученые уже знают суть проблемы. Я, пожалуй, не стану сейчас обозначивать этот процесс, вы, наверно, и сами уже догадались. Ну, так вот. Изменяя задачу, пойдем от обратного. И так, я работаю над концепцией противозачаточной процедуры, при которой нежелающая беременности женщина сможет больше не глотать пилюли и не… впрочем, способы контрацепции широко известны. А… Мне этот моделируемый мною процесс представляется так – примерно раз или несколько раз в месяц в определенные ммм день или дни, дама, не желающая отягощать себя появлением нежелательного ребенка, просто заходит в барокамеру. Она может быть вертикальной или горизонтальной, полагаю последний вариант предпочтительней, в которой испытывает определенное время строго дозированное изменение давления. Потом из этой кабины выходит и оправляется по своим молодым легкомысленным делам, забывая на время о необходимости предохраняться.

Поленька, вы себя хорошо чувствуете? Ну, вот, так я и знал! Я шокировал вас. Мне нестерпимо видеть ваше милое личико таким расстроенным. Поленька, но подумайте сами – травиться химией или носить в себе инородные предметы – разве это менее травматично? Я уже не говорю… да но это к теме нашего разговора отношения не имеет.

Поленька ваши робкие протесты говорят об одном – вам не нравится, что моя работа направлена на эту цель – уничтожение. И вам не понятно, почему именно я должен этим заниматься, но дорогая моя – кто-то должен и это делать. Если у человека хорошо работает мозг, он обязан его использовать. Почему бы не помочь, не упростить жизнь прекрасной половине человечества? А слово «уничтожение» мне вообще очень не хочется произносить… сегодня.

Поленька, что… у вас такой вид что что… вы больше не придете. Никогда! Зачем я только разоткровенничался! Но я, понимаете, хотел сразу и…

Сергей Оттович выбрал не самый лучший способ успокоить встревоженную девушку. Он резко сдвинулся на край кресла, стоящего напротив Поленькиного и грузно бахнулся на колени, не предпринимая попытки смягчить удар об пол. Не ожидая конца приземления, немец протянул к Поленьке руки, перепугав ее окончательно и начал, барахтаясь в накидке производить какие-то непонятные действия, пока девушка наконец не догадалась, что он вовсе не хочет ее насмерть защекотать, а просто ищет ее руку. Вцепившись обоими руками в Поленькину ручку и припав к ней губами, немец на несколько секунд почтительно застыл. Бедная девушка испытывала сильнейшее желание оттолкнуть этого странного человека и убежать куда подальше, но как всегда на резкость не решилась, лихорадочно соображая, как теперь выбираться из этого дурацкого положения, попутно ругая себя за то, что очевидно сама того не желая, ввела немца в заблуждение и какими-то неосторожными словами или поступками дала надежду.

А Крафт, так и не оторвавшись от руки, принялся лихорадочно выговаривать – Поленька, простите. Я взрослый человек и я предполагал сделать это при более подходящих обстоятельствах, я планировал грандиозный вечер с фейерверками и прочими пышными мероприятиями, но теперь вижу, что зря выложил мои мысли, чувствуя в вас родственную душу, я забыл, насколько вы далеки от моей жизни. Я элементарно перепугал вас и по вашим глазам вижу, как вам хочется сбежать отсюда и больше никогда не возвращаться.

О, Поленька, я очень отчетливо видел нашу совместную жизнь. Я начал бы с того, что показал вам мир. На свете есть так много интересного. Тайны, загадки, красота сооружений и природных мест. Да! Фиолетовые облака, северные сияния. Мы бы только наслаждались жизнь и лентяйничали. Я забыл бы даже о науке. Я не стал бы даже вспоминать, что фиолетовые облака – это большей частью отражающиеся частички обыкновенной пыли, и северные сияния капитально портят радиосвязь. Мы бы с вами только любовались и радовались. О чем это я? Майн готт! Простите, я разнервничался. Ах, да – о загадках. Мы съездили бы непременно на мою историческую родину – в Северную Германию. Вы слышали когда-нибудь о Брокенском призраке? Я имею в виду горного духа. О, я и сам его еще не разу не видел. Говорят – зрелище незабываемое. Представьте себе горные вершины, туман, клубящийся где-то внизу и огромная фигура невероятного, подобия человека существа, часто имеющего нимб над головой, то приближающегося, то удаляющегося от вас.

О, я вытащил бы вас из местной скукотищи, я напомнил бы вашу жизнь приключениями! О, я очень хорошо все продумал. Я понимаю – я намного старше вас, я учел это обстоятельство в моей супружеской мечте. Я ничего не имел бы против, если бы вы уезжали из дому, скажем пару раз в неделю на несколько часов. Молодое тело подчиняется своим законом, и я выдержанно подождал бы, пока пройдет эта биологическая острота. Мне только не хотелось бы воспитывать чужих детей… Ну, вот. Теперь вы понимаете, почему в моем рабочем плане появилась именно эта разработка. Я никогда и ничего не делаю просто так. Уверяю вас, я очень хорошо все продумал…

Поленька, я люблю вас и предлагаю вам стать моей женой. Поленька… Поленька, что вы ответите? Может быть вам нужно подумать? Я могу ждать. Я умею.

Немец снова трогательно приложился к руке девушки и замер, глядя на нее исподлобья широко открытыми глазами.

Логика разговора впервые открыла Поленьке паузу, люк, через который светит возможность покинуть дом Крафта без эксцессов, вполне цивилизованно. Поленька откинула шерстяную накидку и поднялась на ноги, стараясь не наступить на немца, который свою коленопреклонную позу и ее месторасположение изменять вовсе не собирался.

Сцена из старого кинофильма стояла перед Поленькиными глазами. Сейчас он обхватит мои колени и завалит меня на пол – стучало у нее в мозгу – я соприкоснусь с его тяжелым телом, на меня уставится его нелюбимое лицо, которое я считала просто дружеским и его дыхание смешается с моим. Он окажется на мне, не останется ни миллиметра расстояния. Он задавит, раздавит меня. Нет, погоди, «это» мне, кажется не угрожает, мне только что, вполне понятно объяснили, что это невозможно. Погоди, погоди – ничего страшного пока не случилось. Просто прилично ошарашили, а потом предложили вступить в какой-то странный брак с периодическими отпусками для отправления собственных нужд. Вроде гуманное отношение, повышенное внимание к проблемам будущей супруги, почему же тогда эта ситуация так напоминает анекдот – зять, теща, высокий этаж, слова – «а я тебя отпускаю»…Нет, что-то здесь не так. Если бы я знала и понимала… ладно это все потом, а сейчас нужно отсюда выбраться, бежать не оглядываясь. Надо что-то сказать, пообещать подумать, нет – никаких обещаний – это вранье!

В этот момент с улицы раздался высокий голос Анжелики Максимовны – Поленька, Поленька, тебя Неллечка зовет, Поленька!

Как же вовремя – воспрянула духом Поленька. Как я рада слышать голос Неллиной мамы. Как хорошо, что можно вернуться домой, к своим. Выберусь отсюда – всех расцелую, перецелую и даже сопливую Нелльку.

Поленька нервно попрощалась – Сергей Оттович, мне пора. Тихонько протиснулась между креслом и телом немца, не встречая сопротивления и прошла к двери. Распахнула, замерла на пороге и с трудом выговорила – простите меня. Прикрыла дверь за спиной и дальше сразу сорвалась на бег. Из закрытой комнаты ее догоняли странные звуки – вой, грохот, бульканье, последний же затихающий звук точно идентифицировался – звон разбитой посуды.

Полины ноги прыгали по ступенькам, а ощущения тела не согласовывались с этими простыми движениями. Поленька вновь ощутила какую-то странную отстраненность. Ей так хотелось укрыться от испуга, возмущения, но в голове непривычно застучало и в нее, заслоняя свет, полезли мерцающие потемки и чудные мысли проносились с бешеной скоростью,

Он говорил – мои друзья эксплуатируют меня, ну даже если и так – зато так кошмарно не пугают. Ступеньки различали мысли, те и другие быстро менялись.

От собаки бежать нельзя, нельзя пугаться – догонит сразу.

И еще – я больше не приду сюда ни за что на свете. А если он опять заболеет? Раньше, считая его хорошим знакомым, я бы даже не сомневалась, а теперь? Караул – отказать больному человеку в помощи! Да у меня внутри все перевернется…

Надо еще раз повнимательнее послушать Нелли. Вдруг он и вправду ученый-садист.

И последнее – что теперь будет?

Поленька вернулась домой. Она не сделала ничего из того, что собиралась. Впервые в жизни забыла даже разуться. Стоило ей оказаться дома и остановиться, как тормозная отстраненность шока снова взяла верх. Поленька почувствовала себя так, словно не спала пару ночей подряд и всеми ночами не пахала не сеяла, а каталась на голову кружащих аттракционах.

Она устала от каскада непривычных ощущений. Теперь на нее навалилась такая апатия, такое бессилие, что она даже не зашла к Нелли, спросить – как у нее чего. Поленька села прямо в верхней одежде на диван в гостиной и подверглась милой заботе со стороны домашних. Забота эта сейчас совсем не радовала, мешала сосредоточиться и вызывала ощущение очередного насилия. Предел. Мозг своей волей отключил ее от всех мыслей и вверг в спасительное забытье. Поленька плохо помнила течение времени, вопросы родных. Она улыбалась всем бессмысленной улыбкой и успокаивающем голосом твердила – я просто немного устала, пойду, посплю и завтра буду как новая. Мне просто надо поспать и все будет как раньше.

Наклоненные лица перед глазами сменялись одно за другим, и самым понятным из них было сердито-испуганное лицо подруги, укутанной в одеяло с головой, а самым близким – жалостливое мамино. Еще одно лицо вертелось вокруг, возникая то справа, то слева, то вовсе пропадая из зоны видимости. Оно притягивало Поленькино внимание обособленным выражением на фоне обеспокоенных других. Волнение, сострадание, в нем отсутствовали начисто, одни злость и решимость горячими потоками поднимались с поверхности лица и устремлялись к девушке. Лицо выглядело незнакомым и пугающим и Поленька поставила себе цель этого незнакомца немедленно распознать. Она поймала чужое лицо устойчиво в фокус и ей потребовались бесконечно долгие секунды, чтобы узнать его – здесь же все наши, никого чужого ко мне не пустили бы. Да это… это же Феденька – охнула Полина.

Э, братишка – как можно спокойней погрозила она ему указательным пальцем с надетой на него гирей – чего ты это там такое замышляешь? Тем же пальцем, перетаскивая гирю, медленно поводила мимо его носа.

Не фантазируй на пустом месте – ничего не случилось – тяжело выговаривая слова, убеждала она. Меня никто не обижал, понимаешь? Я просто перепрыгала, то есть… устала, вот посплю и завтра… и Поленька действительно уснула. Ну и ладно – уже отключаясь, подумала она – я обещала и я засыпаю, самое главное – не обманывать младшего брата. Это ведет к непониманию и дальше… это плохо, очень плохо.

Выражение Феденькиного лицо не понравилось не только Полине, но и ее подруге. Прежде, чем вернуться с постель, Нелли сочла нужным отозвать его в сторонку напомнить об их уговоре. Все узнаешь – как и договаривались – мне уже лучше, скоро поднимусь и поездим, сам знаешь куда. Но предупреждаю – для твоей же собственной безопасности – дернешься туда один и там ничего не узнаешь и от меня ничего не услышишь. Наш договор будет не действительным. Понимаешь? Тогда ной, ни ной – ни словечка не скажу. И не вздумай меня дурить – узнаю сразу. Тебе мои возможности пока не известны. А теперь, будь добр, погаси пламень возмездия в своих голубых подростковых глазах и шлепай спать. И не думай, что кроме тебя о Поленьке некому позаботиться. Совсем скоро ты станешь большим и сильным – настоящим героем и сам будешь основным при любом раскладе в любой игре. Понимаешь? А сейчас просто потерпи немного. Это тоже полезное качество – уметь ждать и оно тебе во взрослой жизни обязательно пригодится. От долгой речи Нелли закашлялась. Ну, как порядок?

Сегодня Анжелика Максимовна уходила ночевать домой и перед ее уходом, Нелли попросила заварить в термосе кофе – я уже с непривычки обоспалась вся и все кости отлежала. Ночью то ли сплю, то ли нет, голова противно кружится. Я уж лучше совсем проснусь и почитаю, а как спать как следует захочу, так снова посплю.

Сейчас Нелли пила уже третью чашку, однако напиток, призванный бодрить, оказывал на нее мягкое снотворное воздействие. Остается одно – встать в угол на горох босиком и лучше взгромоздиться на одни пальцы. Тогда, может и не сморит. Да, что ж это такое, вчера полночи без сна провалялась, а тут, как нарочно того и гляди прямо с открытыми глазами, как сова засну. Нелли села в постели, отстранилась от подушек и выпрямила спину. Сидеть было очень неудобно. Подушка звала вернуться в ее мягкие теплые объятия, тонким голоском вторила ей, подманивая, маленькая вышитая, такая уютная думочка в изголовье.

Нет, нет – отбивалась Нелли – не могу, не имею права! Отстаньте, вы пуховые заманухи, совести у вас нет. Сейчас вот возьму и выкину вас на холод, будете тогда знать, как своевольничать. Нелли оперлась в ближайшую подушку локтем и потянулась к думочке – сейчас, сейчас. Полинина подушка – пушинка к пушинке поглотила всю руку до шеи и Неллина голова коснулась ее лишь на мгновение. И дальнейшего, девушка уже не осознавая реальности, провалилась в глубокий сон выздоравливающего человека.

Нелли снились глубокие покойные воды и яркое горячее солнышко в зените. У нее было такая стройная фигура и такие длинные роскошные волосы, ну и купальник, конечно, не хухры мухры – максимально открытый, весь в лазоревых разводах, какой девушке-блондинке– красавице по статусу положен. Нелли удобно устроилась в природном углублении нависшего над водой озерного бережка и, расслабившись каждой клеточкой рекламного тела, любовалась на воду.

Неожиданно зеркальная гладь воды бурно смешалась и на берег обрушилась глухо, будто не из воды, а – с неба высокая мутная волна, окатив ледяными брызгами разморенную Нелли с ног до головы. И поверх следующей, надвигающейся, Нелли вдруг обнаружила совершенно инородный, хоть по сюжету, хоть по цвету объект – жуткую голову огромной пятнистой змеи. Змея глядела немигающими глазами блюдцами и, производя никаких видимых движений, скорыми толчками приближалась, обгоняя волну, молниеносно покрывая незначительное, разделяющее их расстояние. Кадр – равнодушные змеиные глаза, следующий – толстая шея носорога, следующий кадр – распахнутая пасть. Нелли хотелось вскочить на ноги, бежать, кричать, но она, как это бывает во сне, не могла даже руку поднять, что бы заслониться и лишь, оказавшись в следующую секунду наполовину проглоченной и увидев отталкивающий бесконечный коридор змеиных внутренностей, беззвучно закричала.

Нелли подскочила и села в подушках. Ах, ты зараза, все-таки заснула. Как была пустозвоном, так и осталась. Справедливо мне этот страшный сон приснился. Надо было бы меня безалаберную и безответственную навовсе сожрать!

Нелли покрутила головой, прогоняя остатки кошмара и потянулась к стулу за халатом. Как там наш юный друг? Нужно проверить наличие отсутствия. Типун тебе на язык – дом небольшой, если бы он вздумал сбежать, я бы, небось, услышала. И все-таки…

Нелли прокралась в Поленькину комнату, где в связи с многочисленными ночующими, ставшими причиной уплотнения постельных мест, спал на старой кушетке Феденька. Нелли потихоньку приоткрыла дверь. Света, приникающего в небольшое занавешенное оконце было недостаточно для четкости изображения, но на кушетке явно покоилось нечто прилично объемное, более-менее соответствующее комплекции худенького паренька. Уже прикрывая дверь и позевывая, Нелли ощутила некую странность и повнимательнее прислушалась. В ночной тишине комнаты размеренно дышал только один человек – Поленька и за те несколько секунд в течении которых Нелли с порога рассматривала кушетку, располагающийся на ней объем ни разу не шелохнулся. Ну, не желает он на другой бок поворачиваться, это дело его, а как насчет грудной клетки, которая у живого человека, сон не сон, периодически вздымается, заполняясь воздухом? Если бы не мои, не захотевшие просыпаться мозги, я бы эту неправильность сразу бы зафиксировала. Девушка снова распахнула дверь и, стараясь ступать потише приблизилась к кушетке.

Если это и есть наш паренек, то он лежит без головы и без ног ниже коленей – стукнула в голову ненормальная мысль. Нелли потихоньку ткнула пальцем, вблизи оказавшуюся совсем недлинной, человеческую имитацию, и дальше уже двумя руками высоко подняла свернутое трубой и пополам, обряженное в белый пододеяльник ватное одеяло.

Так и есть – сбежал. Ах, ты! Нелли быстро выскочила в коридор, ворвалась в свою комнату и засуетилась – одной рукой хватая брюки с вешалки, другой мобильник с прикроватной тумбочки.

Когда входная дверь негромко хлопнула, в постели также испуганно, как несколько минут назад подруга, подскочила Поленька.

Нелли запыхалась через первые же несколько шагов, не успев даже выбраться за калитку на улицу. Да еще пальцы на бегу в нужные клавиши никак не попадали. Нелли недовольно притормозила, нетерпеливо притоптывая, набрала номер, и едва услышав сонное «алло», закричала.

Я не знаю, когда он ушел, слышишь? Я не знаю сколько он уже там… В трубке что-то говорили, но Нелли едва ли что-то понимала, слова висели в холодном воздухе набором бессмысленных звуков. Нелли почти удалось открыть и закрыть за собой калитку, удерживая трубку плечом, но в тот момент, когда она снова с места перешла на бег, трубка выскользнула из гладкой ткани куртки и куда-то завалилась. Нелли не стала искать ее, даже не остановилась, а трубка Мадьяровским голосом продолжала кричать ей вдогонку – не суйся туда одна, я уже бегу, я уже близко, только не суйся туда одна!

Нелли выскочила на дорогу, двигаясь неуверенно, рывками, перебежала ее. И лишь буквально ткнувшись в забор лицом и переводя дыхание, сообразила, что с этой стороны его никак не перелезть. Повернулась и побежала направо в тот же проулок между соседним дощатым забором, в котором однажды исчезла быстро удаляющаяся чернокримпленовая спина профессора. Воспоминание заставило вздрогнуть.

На углу девушка была вынуждена остановиться и прокашляться, когда же наконец разогнулась, ее повело в сторону. Ноги противно дрожали, тошнота раскачивала и норовила вывернуть желудок.

Ничего – втолковывала себе Нелли – это все ерунда – застойные процессы от долгого валяния, а вот глоток свежего воздуха нам действительно не повредит. Мысль насчетглотка воздуха так пришлась ей по вкусу, что двигаясь дальше по контуру железного забора и на всякий случай придерживаясь за него, Нелли с энтузиазмом продолжала ее повторять.

Девушка вытерла руками узкую полосу южной и половину восточной части ледяного железа и наконец остановилась.

Ну и дураки же мы! – от души возмутилась она – как же мы не подумали, как будем людей отсюда вытаскивать, да хоть сами туда внутрь попадать – ведь забор же! Надо же, все подготовили, все продумали, а такая простая мысль, как лестницу на пустыре припрятать, в голове даже не мигнула. Погоди, ну а Феденька как перелез? Ищи, ищи скорей, дура, лошадь!

Толстая веревка почти канат отыскалась на толстой ветке единственного старого дерева, росшего впритык к забору. Только висела она, разумеется, на внутренней его стороне. Нелли пригляделась – по-моему липа… да какая наплевать. Что ж, липа – придется на тебя карабкаться. Нелли помнила из детских приколов, что если руки хоть как-то достают до нижней ветки, то забраться можно на любое дерево.

Нелли начала обходить липу кругом – слишком старая, ветки высоко задраны. Хотя погоди – вот. Это правда какая-то неполноценная, дебильная ветка. Но другой-то все равно нет. Ничего, она выдержит меня – я знаю. Правда на моей стороне. Я в чужой дом не грабить лезу, а Феденьку оболтуса выручать. Ему бы сорванцу сейчас по шее накостылять и за уши как следует надергать… Стоп, не отвлекайся, вертайся к конструктивному настрою. И так – нет ничего, на моей стороне силы добра, я туда по правде прусь. Мне помогут!

Нелли вздохнула поглубже, поднялась на цыпочки и ухватилась обеими руками за намеченный обгрызенный сучок, оторвалась от земли, побежала ногами вверх и тут же сорвалась, повиснув сосиской. Силы, необходимые для броска отсутствовали начисто. В глазах опять потемнело, холодный пот заливал лицо. Руки отцепились и начали опускаться сами собой. И Нелли, прокатив локти по дереву, привалилась к нему лицом.

Вот тебе и правильный настрой. Не заслужила я видно манны небесной и даже лестницы к забору прислоненной не заработала. Но ничего, я знаю, как собраться, как энергию призвать – есть одно надежное девичье средства и Нелли, закрыв лицо обоими уже основательно ободранными о старую кору дерева руками, с удовольствием заревела. Это было легко.

У меня совсем нет сил, я того и гляди вообще грохнусь оземь и не весть когда поднимусь – от души жалела себя Нелли – а еще я очень боюсь, за Феденьку, за себя, за Олега, за Поленьку и вообще за всех людей на света. Я беспомощная больная девушка, а вовсе никакая не супер вумен. Кому и как я могу помочь? Я не знаю даже, смогу ли ударить человека, даже если буду точно знать, что он стопроцентный урод. Ох, ох, у у у…

Ну, хорош – оборвала собственные стенания Нелли – и следы слез тут высохли на горящем лице. Попытка номер два! Нелли сжала губы, собрала силу воли в кулак и заставила руки цепко держаться, а ноги активно карабкаться по стволу. Когда ноги подобрались к рукам, она закинула их рядом на тот же плюгавый сучек и моля его повременить обламываться, рывком подтянула тело, перехватываясь и усаживаясь поглубже. Если я сейчас отсюда навернусь, Олегу придется мной заниматься, а не другими пострадавшими. Поэтому я не навернусь, а вот чего я еще не сделаю, я не буду больше тратить так много время на каждое дурацкое препятствие. Непозволительная роскошь! Ишь, привыкла…

Нелли вытерла лоб и склоняясь под верхней веткой, поднялась втрипогибели. До каната Федора пришлось еще перебраться на сук повыше и несколько раз переступить, но толстая ветвь его была уже достаточно удобна и это последнее перемещение не отняло у Нелли лишних сил.

Она ухватилась за канат и обдирая руки по свежим царапинам быстро соскользнула вниз. Потом подтянула его к забору и после третьей попытки перекинула назад на улицу – для Олега. Огляделась, снова вытерлась рукавом и крадучись пошла к зданию. Где-то в глубине его на уровне первого этажа как будто мелькнул световой всполох.

Или у меня уже искры в глазах. Нелли пошла быстрее, попутно разыскивая глазами свободный лаз в здание. Но все окна были так или иначе закрыты. И все-таки Федор внутри, а это значит – вход есть.

Нелли вступила на новую, покатую снаружи бетонную отмостку и торопясь ощупывала стену, разыскивая какое-нибудь заметное, замаскированное отверстие, углубление, или хоть кнопку или рычажок. Свет фонаря в конце улицы сюда, заслоненный домом уже не дотягивался, одна надежда на руки. А руки основательно саднило, а внутренная их часть становилась нечувствительной и в поисках помогала слабо – будто чужие, так что пришлось ими с силой давить. Нелли не сомневалась, что оставляет на старых шершавых камнях меленькие красные цыпки, но закусив губу, продолжала продвигаться вперед. Девушка почти добралась до фронтона здания и пока ничего не обнаружила. Сейчас придется выходить на более освещенный участок. Придерживаясь за угол и торопясь, Нелли обогнула его. Теперь ей открылось невысокое крыльцо входа по фронтону дома.

И тут ей в бок не успевшего до конца развернуться тела, ударил мощный вихорь, а внутри здания завыло разом сто ветров. Нелли отбросило в мокрую траву на расстояние нескольких шагов, но она, пережив испуг, даже обрадовалась. Вот оно! Следом раздался вполне различимый звук захлопнувшейся железной двери – тюремный звук. Первыми движениями девушка пыталась ползти низко, пригибая голову хватаясь за землю, но тут же поняла, что в этом нет необходимости – вихрь исчез.

Нелли вскочила на ноги и в три прыжка вернулась к стене. На высоте ее роста ей навстречу открылась пасть темного окна. Было непонятно, имело ли окно когда-нибудь столярную окантовку. Сейчас оно темнело неровными краями, как проваленный внутрь стены здоровущий камень. Нелли поднялась на цыпочки и напомнив себе, как старательно и совсем недавно ревела, собирая силы, и этим подкрепившись, быстро пошарила руками за отсутствующим подоконником. Зацепилась за острое углубление под окном и, скользя, отталкиваясь ногами от мест стыка камней, потянула себя внутрь. Рукам было очень больно, мокро и горячо, но она уже не обращала на это внимание. Маникюра нам в ближайшее время не видать, уж больно пальцы расквашены – будут выглядеть, как помада на корове, так что теперь нам, милая девушка, уже все равно, не так ли? Удивительно – сколько разных мыслей помещается в голове у человека, когда тот «идет на дело».

Это было последнее отвлеченное соображение, дальнейшие события развивались с бешенной скоростью. Поелозив на животе, изловчившись и усевшись верхом на всю ширину стены, свесив внутрь ноги, Нелли заглянула вниз. Разобрать что-либо в кромешной темноте дома не получалось. Хоть бы луна светила, а то как назло… В холле первого этажа что-то по-прежнему на высокой ноте гудело, однако вихрь больше не появлялся, не ощущалось ни дуновения. Так и не разобрав, что находится внизу, Нелли зажмурилась, зачем-то как перед нырянием сжала рукой нос и спрыгнула внутрь. Падение казалось длиннее, чем было на самом деле. Нелли приземлилась на согнутые ноги и мягко завалилась на бок, ни на что острое не налетев, ничего, не сломав и даже не повредив. Она тут же вскочила и. выставив руки вперед побежала на звук. С руками она хорошо придумала, потому что через пару десятков шагов, со всего маха налетела на такое же темное, как окружающий воздух глухо вибрирующее, неизвестно как выглядевшее препятствие. Ее отбросило назад. Слева раздался звон разбитого стекла и на Нелли посыпались осколки. Один из них вжикнул по щеке и место его падения сразу же мокрым.

Это – не кровь, не кровь! Просто я опять плачу и это очень даже хорошо. Нелли поднялась с колен, осторожно отряхнув ставшими нечувствительными руки, скорее не увидела, а почувствовала впереди проход.

Зеркало. Это разбилось зеркало. Осколки широко торчали по бокам, слегка отсвечивая – первым светом полной темноте, но пройти не мешали. Или это мои глаза попривыкли. Практиковать ночные рейды по чужим домам, так небось как кошка научусь видеть. Я спокойна, спокойна, даже могу шутить. Молодец, только темпа не теряй!

Справа различался проход и Нелли привычно уже выставив руки вперед бесстрашно в него шагнула, быстро прошла вперед небольшим коридором по все более усилившемуся свету. Преодолела высокую арку и… еще парой секунд спустя увидела жуткую картину. Почти напротив прохода в каком-то здоровенном железном баке – не баке, бочке – не бочке на уровне человеческого лица светилось маленькое круглое оконце. Когда Нелли, подбежав, приникла к нему, то сразу вспышкой ужаса увидела на полу металлического сооружения, квадратов примерно семи, лежащего навзничь Феденьку. Рядом с ним валялся кое-как еще кто-то. Лица было не видно, парень уткнулся лицом в пол. Но по его комплекции Нелли определила – не иначе Вован. Лицо Федора выглядело странно. Создавалось впечатление, будто его с силой давили в пол прозрачной подушкой. Рот его был приоткрыт в крике, а кожа худенького личика даже слегка собиралась по краям. Было понятно, что он пытается шевелиться, но ему не удается даже руки поднять. Глаза мальчика молили о помощи и Нелли закричала.

Где, где оно? Дверь, хоть что-нибудь, что можно открыть? Нелли дубасила по гудящей амфибии кулаками, бегала вокруг, спотыкаясь о выступы крепежа в ее обшивке и ничего не находила.

А а а а – кричала она в ужасе – помогите, помогите! Кто-нибудь! Помогите!

Казалось – именно в ответ на ее крик в комнату посыпались невидимые люди. Олег, следом Поленька выпали из отверстия в стене, сверху, с лестницы тоже неестественным появлением обвалился немец. Крафт светанул мощным фонарем, быстро огляделся, коротким движением задвинул фонарь на ступени повыше, видимо освобождая руки и громко закричал – все назад! И рванулся обратно к лестнице, где в глубине по ней прятался едва видимый в отсвете фонаря непонятной конструкции щиток. Крафт с размаху треснул кулаком по какой-то жирной кнопке и рванул вниз средний из трех рубильников. Вой моментально стих и в следующий миг все увидели Крафта уже внутри камеры. Он поднимал и усиживал Феденьку спиной к металлической стенке. Парень усаживаться не соглашался, кричал и отбивался, наконец ему удалось сильно лягнуть Крафта в живот и выскочить наружу. К нему бросила Поленька. И тут… тут сердечный друг Нелли господин Мадьяров повел себя на взгляд девушек очень странно, если не сказать откровенно враждебно. Он кинулся к Феденьке, одним рывком выдрал его из сестринских объятий и волоком потащил обратно в металлическую камеру.

Олег! – страшным голосом закричала Нелли.

В камере ухватившись одной рукой за живот, все еще согнутый попалам Крафт пытался боком удержать, Вована, прижатого мощным Крафтовским телом к стене и отчаянно рвущегося наружу, в то время, как Мадьяров подтаскивал к входу упирающегося и дерущегося Феденьку. Крафт еще пытался что-то бурчать в пол, Мадьярову же было явно не до разговоров. Ему едва удавалось удерживать шустрика, крутящегося юлой и пропихивать его назад в камеру.

Нелли и Поленька опомнились одновременно. Они молча бросились на Мадьярова. И пока Нелли вцепилась ему со спины в шею, Поленька рвала из его рук брата. Мадьяров молча боролся, не выпуская плечи Феденьки, а девушки трясли и тянули его. Наконец этот клубок человеческих тел расцепился, разметав людей в разные стороны. И освободившийся Феденька, первым вскочив на ноги, и оглядываясь на камеру, бросился к слабо освещенной панели с выводом рубильников и еще каких-то не менее непонятных кнопок.

В камере к тому времени уже победила юность и в тот момент, когда Вован в одно движение по медвежьи прыгнул за порог и захлопнул за собой дверь, Феденька рванул рычаг крайнего правого самого крупного темно красного рубильника. В блесках отсвечивающего со ступеней фонаря под рубильником загорелась красная лампочка и прямо в уши, будто из наушников завыл сигнал тревоги. Тут все окончательно смешалось. Кричали немым криком девушки, что-то доказывая и указывая на камеру, безголосо хрипел Мадьяров, мальчишки в ужасе сидели на полу один против другого, согнувшись и зажав руками уши. Происходящее в камере не видел никто, Все, кроме Мадьярова, застывшего к ней спиной, оказались в этот момент на приличном от нее расстоянии. Возможно, это их и спасло. Людям показалось, что перед громом взрыва перекрывая вой сирены, они услышали еще один громкий звук – металлический треск. И в ту же секунду оглушительно рвануло. Свет взрыва ослепил всех. Но сила взрыва взметнулась вверх, легко пробив потолок и в значительной степени ушла в высоту дома. Взрывная волна задела одного Мадьярова, отбросив его все под ту же лестницу. На фоне световой вспышки он летел к стене кубарем, по направлению вверх, но не ясно на голову или на ноги в итоге приземлился, когда ступени его остановили. Остальные поперечного воздействия взрыва как удара не ощутили, зато на них тут же посыпались разорванные глыбы перекрытий и металлические осколки. Через несколько минут пыль немного улеглась и, изрядно перепуганные люди открыли глаза, пытаясь сориентироваться.

И все же от взрыва серьезнее всех пострадал, не Мадьяров, а Вован. На его справное крутое плечо свалился внушительных размеров булыжник, который он в сердцах смог сбросить и отпихнуть от себя. Вован сидел, стонал, качаясь из стороны в сторону и прижимая к себе здоровой левой рукой бессильно висящую правую. На остальных попали, в основном осколки не травмоопасных размеров. Каждый ощущал, что, кажется, жив, но вновь упавшей на раскореженное помещение темноте никого больше не видел.

Нелли интуитивным движением стряхивала пыль с волос, в косе Поленьки застряли мелкие камушки. Но она, натолкнувшись ладонью, выбирать их, не стала. Она, как сидела на корточках, так не разгибаясь, переступив пару раз, нащупала брата – Феденька, Феденька, что болит, где болит?

Федор потряс головой – ничего, нормально, только чего й то тошнит и нос… Поленька бесполезно оглянулась на шевеление за спиной – целы?

Нелли уже поднималась на ноги и искала глазами Мадьярова. В зале после ослепительной вспышки взрыва стало еще темнее, и теперь даже его силуэт не угадывался.

Олежек, где ты? – позвала Нелли негромко. Ты живой? Милый мой, да как же так? Так глупо! Следы снова полились из глаз, она испуганно ждала хоть какого-то ответа и мелко переставляя ноги и спотыкаясь на каждом шагу, шла к тому, что осталось от лестницы. И тут…и тут она вспомнила и встала как вкопанная… Поленька – оглушительно закричала она в следующую секунду – бери детей и беги отсюда – я его задержу!… если живой.

Нелли почти дошла до деревянных обломков лестничного крепления, когда ей навстречу поднялся Мадьяров. Высокая, едва угадываемая без лица фигура. И шорох по полу, будто отдельный, не связанный с его движениями.

Нелли загородила спиной Поленьку и детей, крикнула – скорей, в окно! – и широко развела руки в стороны, стараясь занять наиболее устойчивое положение. Сейчас она боялась только одного, что не сможет удержать своего вероломного любимого хоть какое-то время. Он просто сомнет ее – оттолкнет, собьет с ног, а потом схватит детей и передушит их как кутят. Так вот оно что – они с немцем заодно! Они вместе все это задумали. Оба они – ненормальные садисты. А как легко он оплел ее, как быстро охмурил и одурачил. У нее наверное на лбу написано – очень хочу замуж! И надпись эту, небось, за километр видать. Легче добыча – только самоубийца, которая сама себе пулю в висок метит или петлю на шею накручивает. Ох и посмеялись же они надо мной! А я то дура, какая же я дура! Нет, не упасть, только не упасть. Я схвачу его за руку, за ногу. Я вцеплюсь в него зубами. Не отпущу, не пропущу. Если я сейчас позволю себе ослабнуть, мне потом не жить! Олег, стой!

Внутри Нелли распластался страх, по ее голове гуляли сквозняки, холодя лицо и шевеля волосы, но она не позволила себе взглянуть вверх, а страх внутри сжала в комок и принудила себя пошевелиться. Она сделала последний разделяющий шаг и со всей силы вцепилась Мадьярову в воротник куртки, стараясь не прикасаться к коже. За спиной она слышала шум и звуки Поленькиных команд. Даже на таком расстоянии лицо Мадьярова было не очень хорошо различимо. Зато его голос оказался неожиданно раздраженным.

Неллька, ты что, с ума сошла? Отцепись от меня, нет ну надо же! Я же сто раз талдычил, объяснял, ты хоть что-нибудь запомнила?

Что ты натворил, безумный? Неужто ты и впрямь такой извращенец? Как же так? Как ты мог? Тебе обязательно нужно убивать людей?

Неллька, ты сдурела! Что ты несешь?

Нелли слышала сзади возню. Однако звуки ее никак не удалялись. Она не оглядывалась, толи боялась упустить Мадьярова из виду, толи просто понимала бесполезность что-либо в этой темнотище разглядеть.

Еще через секунду за ее спиной выросли люди. Поля! С надрывом кричала Нелли, не поворачивая головы, я же просила – скорей, я долго его не удержу.

Мы никуда без тебя не пойдем – пусть и не совсем спокойно, но достаточно твердо отозвалась подруга.

Поля!

Федор не уходит без меня, а я не уйду без тебя.

Нелли зачем-то потребовалось узнать мнение третьего не желающего спасаться бегством – а Вовон?

А Вован, как всегда молчит и пыжится – ни к селу, ни к городу хихикнул Федор.

А ну, всем заткнуться! – рявкнул Мадьяров – нет вы только поглядите на них! Они изволят хихикать. Да вы оба просто два малолетних придурка! Нет, у меня нет слов! Сперва вперлись куда не звали – в чужой дом. Потом еще и в барокамеру влезли, совсем ничего ни в чем не разбирая. Вам это вам что? Карусель? Какой идиот ломится в аппарат неизвестного назначения, жмет непонятные кнопки, а потом еще дверь за собой прикрывает? Вот придурки! Ну не придурки? Нет, я таких придурков в жизни не видел!

Мы не закрывали, она сама от ветра захлопнулась!

А какого черта ее взорвали? Вы что, в школе не учились? Умственно отсталые! Привыкли без мозгов на авось переть! Может их у нас их и не вовсе? Две дубины!

Ну, ты – то, Нелль, могла бы, кажется сообразить!

Я сообразила – отозвалась Нелли тускным голосом. Ты тащил Федора внутрь, что бы добить! Ты… ты…

Тьфу, не добить, а спасти, вылечить. Я же объяснял, чем занимается Крафт, помнишь? А эти два малолетних остолопа вперлись в барокамеру и активизировали ее. Тем самым попали под давлению, точнее – подверглись перепаду давления – камеру – то Крафт отключил. И у них – у этих обоих бестолочей сейчас, почти наверняка развивается кессоновая болезнь. И немец, в планы которого вовсе не входило грохать детей, да еще при свидетелях, сделал единственно разумную вещь, он хотел срочно поместить их обратно и по всем правилам медицинской науки вывести из кессона. Я понял и начал ему помогать, а вы, идиоты, разбежались в разные стороны, да еще, мало этого, в довершении взорвали аппарат. А меня в садисты записали. Я вас отказываюсь понимать. Вам это что? Шутки? Вспомните, хотя бы что было с одним из братьев-официантом, с тем, которого нашли.

Олежек…

Олежек – плаксивым голосом передразнил тот. Повязали бы немца, несмотря на все его штучки – нас тут вон сколько, так ведь нет, обязательно нужно все к едрене фене рвануть, причем вместе с хозяином. Что б уж наверняка никому ничем помочь. Тьфу. Тьфу!

Олег, вы – подала голос Поленька – вы хотите сказать, что дети… , что они сейчас…

Начнут прямо сейчас умирать? Ну что вы, не беспокойтесь, вовсе даже не сейчас, сперва они как следует помучаются, так что время еще есть и вы вполне еще успеете с ними по-родственному попрощаться – зло бросил Мадьяров.

Олежек, прости нас, ну прости, потом всю жизнь можешь объяснять нам – какие мы раздолбаи. А сейчас, давай, скорей…. У нас же есть запасной вариант!

Ладно – после паузы последний раз плюнул Мадьяров – ты, черт побери, права. Тащи фонарик. Рюкзак за окном, нужно срочно осмотреть детей. Шевелись, сейчас народ набежит. Куда тебя… Выйди через дверь.

Пока Нелли бегала за фонарем, Мадьяров велел детям, жавшимся к стене, присесть на пол и рассказать о своих ощущения.

Федор, на которого после вспышки игривого настроения избавления от опасности и после осознания всего происшедшего навалился страх, сжал голову руками и лепетал. Я хотел его поймать, только поймать и запереть. Я думал – это штука – закрывалка. Я же только хотел поймать…

Парень был настолько перепуган, что даже Мадьяров смягчился и не стал снова обзываться и повторяться на предмет дурацких поступков.

Ладно – буркнул он. Это потом. А сейчас внимательно прислушайся к себе. Что болит?

Мадьярову пришлось несколько раз повторить вопрос, Поленька лишь молча гладила дрожащей рукой по стоящим дыбом мальчишеским вихрам. Наконец они добились ответа. Федор, кроме легкой тошноты и несильной боли в ушах и носу ничего особенного не ощущал. Башкой долбанулся – вон и все – резюмировал он.

Может и долбанулся – сговорчиво согласился Мадьяров – только чтобы чувствовать боль в обоих ушах и в носу, нужно было тебя со всех сторон одинаково ударить. Нет, парень – у тебя самая настоящая кессоновая болезнь и никто, кроме Крафта не скажет, насколько серьезно ты болен. Насколько я знаю – заболевание развивается, обычно в течении часа, а иногда – и сразу, как у тебя – значит – вышло не слабо. Дошло, наконец?

Вован чувствовал себя еще хуже. Мадьяров быстро осмотрел его с помощью доставленного фонарика, задержал взгляд на огромном, начинающем проявляться синяке на правом плече, потом на синюшной коже, на здоровущем животе и толстых кулаках, выглядывающих из-под куртки и сердито объявил – а тебе парень, туда даже близко подходить нельзя было!

Потому что он у нас толстая булочка – все-таки брякнул автоматически Федор и в этот раз, даже не подозревая об этом, оказался совершенно прав.

Нелль, плохо. Быстро, машину, подгони ее к калитке, что б не переводить детей через дорогу, они у нас того и гляди в обмороки валиться начнут. Беги, живей! Нелли схватила фонарь, но все равно на каждом шагу спотыкаясь, унеслась.

Мадьяров поднял Вовона, Поленька на всякий случай подставила руки Феденьке. На которые он, разумеется, и не подумал опереться. Они осторожно пробирались по искореженному залу, по каменным и металлическим обломкам, и облачное низкое небо чуть светлее окружающего воздуха, подглядывало за ними в лишенный крыши особняк.

А сам, лишенный головы дом, не поддавшийся ранее ни времени, ни ненастьем, казалось, дивился вмиг развороченной крыше и заново выбитым окнам, как человек – зубам. Дом давил на уходящих, обжимая сохранившимися стенами и уныло корил – эх, люди…

Мадьярову пришлось оставить Вовона у входа и сбегать за рюкзаком. Парень на ногах не устоял, молча сполз по каменной кладке вниз. Толи испугавшись, глядя на друга, то ли время пришло, хуже стало и Федору. Несколько последних шагов до машины, ребят, с помощью Нелли, бросившейся навстречу, почти пронесли на руках.

На Вербной светились уже окошки домов, если бы дело было летом, люди, наверное, уже сбежались бы. Где-то вдалеке пела сирена.

В машине вдоволь напсиховавшуюся Нелли оставили силы и она тихонько отключилась. Мадьярову пришлось снова вылезти наружу и перетащить ее на пассажирское сидение. Щелкнул ремень безопасности. На улице застучали двери. Наконец, Мадьяров приземлился за руль и сразу втопил педаль газа в пол. Прокрутились и полетели назад первые камушки гравия и машина в секунды набрав обороты, понесла своих злосчастных пассажиров прочь от страшного места. На заднем сиденье, глядя в безвольно мотающийся затылок подруги, прижимая к себе обоих детей и дрожа от ужаса, беззвучно плакала Поленька.

Машина вылетела и города и понеслась по набережной по дальнему его радиусу. В нужном месте послушно сползла с бетонки и Мадьярову удалось проехать еще пару десятков метров, прежде, чем она забуксовала, но они все-таки почти дотянули. Впереди, метрах в тридцати грозно темнел холодной синевой Белоомут. Мадьяров выключил зажигание, оставив фары светить и не очень нежно потряс Нелли за плечо. Нелль, очнись. Как ты? Позвони в больницу – скажи им главное слово – кессон, потом Ефимову и пусть его люди не мешают. Хотя Ефимов и так знает, небось вызвали, на весь ведь город рвануло.

Он повернулся к заднему сиденью. Ребята, глядим бодрей. И следом «обрадовал» – вы сейчас оба полезете в омут! Какие тут шутки. Оденем вас в утепленные гидрокостюмы. Пока будем их натягивать, я все объясню.

Олег, какой омут, их и так обоих от холода колотит – у Поленьки дрожал голос – давай лучше все-таки свезем их в больницу. Там врачи, они помогут.

Поленька, не спорь. Врачи помогли бы, если бы в их распоряжении была барокамера. Я специально узнавала – никакого похожего оборудования в городе нет – подала голос Нелли. Поленька, делай, как он говорит.

Мадьяров стоял у широко распахнутой задней дверцы, натягивая на Вована причиндалы для погружения. Изнутри ему помогала Поленька. Работали осторожно, но больное плечо все-таки задели. Глухой стон всегда молчаливого парня резанул взрослых по сердцу. Нелли в это время объяснялась с врачами, а Мадьяров объяснял.

Возьметесь покрепче за канат. Его как раз хватит до дна – мы промеряли. Спуститесь и резко дернете один раз – я засеку время. Погружаться будите не в самый омут, в стороне, но все равно держитесь обеими руками и страховочные тросики не отстегивайте – может закрутить. Если все-таки сорвет и канат потеряете, а воронка затянет, не дергайтесь, опускайтесь до дна – там тяги почти нет, постарайтесь по дну взять подальше в бок и выныривайте – начнем сначала. Если погружение пройдет без приключений, продолжайте держаться за канат. На нем завязаны узлы. Я останусь здесь с часами. Как только дерну за канат, медленно поднимаетесь до следующего узла, зацепитесь за него страховочными тросиками и висите – ждите следующего толчка. Мадьяров объяснял толково обыденным голосом, как будто каждый день загружал детей опускаться в омут. Да и не лето уже.

Ребята, если что-то пойдет не так, мне придется нырять за вами. Костюмов больше нет, и я в такой холод скорее всего вам не помощник. Поэтому вы уж очень постарайтесь. И еще. Никто не знает, под какую разницу давлений вы попали. Мы исходим из того, что – под повышенное, а потом вернулись к атмосферному. Я спросил у Нелли. Она говорит – вас давило. Да и насосы работали на нагнетание воздуха, насколько я могу судить. Но точных цифр, мы, конечно не знаем.

Если мы не ошиблись и глубины достанет, то опустившись на дно, вы должны сразу же почувствовать себя лучше. Газовые пузырьки под давлением должны снова раствориться и больше не распирать изнутри ваши тела. Если же нет, если мы все-таки ошибаемся, и вы достигнув дна и пробыв там некоторое время никакого улучшения не ощутите, тогда… Тогда дергайте за канат не один раз, а несколько. Ну и начинайте подниматься безо всяких ухищрений – мы тоже поможем. Этот вариант, конечно похуже, и вам придется подольше помучиться, но мы все равно что-нибудь придумаем. Сейчас подъедут врачи. Может у них какие соображения появятся насчет оборудования. Военным куда-нибудь позвоним. Ничего – как-нибудь вытащим. Да, вот еще – ничего на баллонах не крутить, в них давление в полторы сотни раза выше атмосферного. Все понятно? А теперь, живо!

Детей извлекли из машины, довели до берега, стараясь не наступать им на ласты и посадили у воды. Навесили на плечи газовые баллоны и натянули маски. Костюм Федора, рассчитанный на взрослого человека, болтался на нем, как на вешалке. Из-за этого, да еще из-за обреченно ссутуленных плеч, на него уж больно жалко было глядеть. Наверное поэтому Мадьяров твердо сказал – Федор, ты за старшего. Глаз с друга не своди. У него одна рука нерабочая. И Федор как-то сразу подобрался и заранее уставился на Вовона подозрительно сощуренными глазами. Мол, гляди у меня, я за тобой слежу!

Последняя перед погружением процедура окончательно деморализовала девушек. Мадьяров, видимо, опасаясь очередного бездумного саботажа, сперва предупредил – веса баллонов может им в помощь и не хватить. Под воронку подставлять – опасно, у них нет опыта, да и вообще – так практичней. После чего извлек из последнего пластикового пакета пару здоровенных булыжников. Каждый из них был обернут сеткой типа «авоська» и висел на толстой бечевке. Мадьяров надел ребятам на шею по камню и коротко хлопнул их по плечу, счастливо избежал ушибленного Вованова, не держа его в голове. Из-за стеклянных масок, в свете фар, ребята ошалело таращились на личный классический инвентарь утопленников.

Рассказал, как есть. Вы – мужики. Держитесь!

Маленькие мужики выдавили из себя гримасы улыбок еще более искаженные толстыми масками, цепляясь друг за друга и, подбадривая друг друга взглядами, одновременно поднялись. Взмахнув на прощание плохо гнущимися перчатками, ухватились покрепче за канат и низко опустив лица, пошли спиной на погружение. Больше не сдерживаясь и не стесняясь на берегу в голос зарыдали девушки. Мадьяров с зажатым в руке часами замер, глядя на воду. Он даже не заметил, как в его легкие ботинки начала просачиваться ледяная вода.

Никто не сводил глаз с каната, обернутого теперь вокруг врытой в землю толстой коряги и удерживаемого Мадьяровым правой рукой. Нелль, забери часы. Я возьмусь, как следует. Поленька тоже подошла вплотную, готовая в любой момент помочь и подруге и Мадьярову. Все это время канат легонько колыхался. Придерживаются, пока отпускаются – одними губами объяснял Мадьяров в воронку, похож не попали. Они стояли упершись взглядами в темную воду. Потом трос замер. Девушки затаили дыхание, Мадьяров тоже позабыл дышать.

Когда они уже начали серьезно беспокоиться: переглядываясь и норовя наступить в воду – все поближе к детям, трос натянулся и резко дернулся – один раз. И снова замер.

Все! Неллька – все хорошо! Поленька! Им теперь самое главное не спешить…

Дальше все шло по плану. Мадьяров даже начал подшучивать – девушки, гляди бодрей и веселей. Скоро наши водоплавающие, нет водоныряющие детки покажутся на поверхности. Надо бы подумать, как вытащить машину, если врачи не подоспеют. Нелль, давай-ка еще раз звякни. Куда они там запропастились? А твоя трубка где? На этих словах на дороге, со стороны города запели разными голосами сирены и первым к месту спуска первым подлетел милицейский УАЗик. Водитель притормозил, оценивая обстановку, потом взял чуть левее, высоко задрав на косогоре левую сторону машины и аккуратно обогнув красную неллькину красавицу, взвизгнув тормозами, замер. Из машины высыпали милиционеры. Сзади едва протиснувшись в оставшийся узкий простенок перед буреломом кустов, подъехал новый «Форд» скорой помощи.

В свете фар трех машин, стало светло почти как днем и Ефимов первым узнал оглянувшегося на новый звук, Мадьярова. А это что, а это кто, черт побери! Ну, совсем обнаглел и тут же сам себя перебивая, оглушительно рявкнул – взять!

Нелли в одно движение оказалась за спиной Олега, грудью встав на его защиту, Поленька бросилась – к Ефимову. Нелли, выставив руки вперед и в какой уж раз сегодня стараясь занять устойчивую позицию, кричала сорванным голосом через головы бежавших к ним наряда.

Ефимов, дурак бестолковый, уйди прочь, убери своих головорезов. Не понимаешь, не черта, так не лезь. Тебя мало уволить, тупая твоя милицейская морда, тебе надо еще врезать, как следует, надо же до такой степени никуда не въезжать!

Егор Яковлевич, Стойте! Погодите! Совсем чуть – чуть. Вы сейчас все испортите, мы вам все объясним. А пока просто не мешайте! Неужели вы мне не верите? Прикажите не трогать Олега, он сейчас канат упустит, а коряга эта хлюбавая… Скорей!

Стоп – гаркнул наряду озадаченный Ефимов – а чего ждать-то? И не обращая внимания на многочисленные Неллькины ругательства, подозрительно поинтересовался – чем вы тут вообще занимаетесь? Рыбу сетью ловите?

Не дожидаясь конца девичье – милицейской разборки на передний план выдвинулись медики.

Где дети?

Нелли, подозревая, что сейчас все может начаться сначала, в полуоборот уставилась на воду и сжав губы, тянула время. Медики повернулись к Поленьке – дети, дети где?

И Поленька молча кивнула на воду.

Где!?

В омуте, то есть не в самом омуте…и вообще – они уже всплывают!

Что! – заорал дурным голосом Ефимов. Вы утопили детей?! Поленька, ты… неужели ты… как же ты… Кто там? Кто утопленники?

При слове утопленники Поленька вздрогнула и беззвучно заплакала.

Я спрашиваю, кто под водой?

Феденька и Вов… Володя.

Полюшка, как…ты вместе с этой парочкой утопила родного брата? Ушам своим не верю…

Значит так – разобрались. Он поглядел на своих – Мадьярова под стражу, потом на медиков – а эти две подружки ваши форменные клиентки. С ума на пару посходили. Так, что забирайте немедля, пока они весь город не перетопили. Если смирительных рубах не прихватили – веревками повяжем. Не волнуйтесь – охрану дам.

Я тебе сейчас дам охрану, а тебе сейчас такую охрану дам – мало не покажется! – демонстрировавшая доселе удивительную грубость, окончательно вызверилась Нелли. Ну, ты – руки убери…

Милиционер, первым попытавшийся убрать с дороги Нелли, что бы прорваться к Мадьярову, и по команде замеревший в шаге от нее, был решительно оттолкнут, по инерции проехался боком с горочки, поскользнулся на мокрой глине и спиной полетел в воду. Занесенная для пинка Нелльина нога вернулась на место. Мадьярова и ее окатило брызгами. Второй, выполнявший приказ парень затормозился в паре шагов от Нелли – дочка мэра все-таки. Приказ приказом, а потом неприятностей не оберешься. Но сзади на него прикрикнул Ефимов и бедный парень снова шагнул вперед. На руках Ефимова, путаясь под ногами, висела Поленька. Она больше ничего не просила, но и пройти вперед не позволяла. Без грубого движения стряхнуть руки и убрать ее с дороги Ефимов затруднялся. Нелли, ожидая нападения, пронзительно завизжала и замолотила по воздуху руками.

Неизвестно, чем закончилась бы эта потасовка, но тут на поверхности показались головы ребят. Сначала Вована, следом – Федора. Первым их заметил Мадьяров – тихо, осади – крикнул он ближайшему милиционеру – вот они! Давай, достаем. И после небольшой заминки, все начали удивительно слаженно работать. Ребят вытащили сразу несколько рук, подняли и понесли, хотя Феденька и рвался идти собственными ногами. Тем временем с бока «Скорой» убрали УАЗик. Но водителю на разворот места все равно почти осталось и все дружно навалились на капот – на всякий случай подтолкнуть назад. Городской Форд, так же, как и минуту назад ребят – вынесли на дорогу буквально на руках и с первой попытки.

Последняя небольшая стычка произошла, когда Ефимов наотрез отказался отпустить Мадьярова с медиками. Да пойми же ты, соломенная башка, он должен рассказать врачам, все что знает – Нелли функционировала уже на одних нервах А Поленька, отцепившись наконец от Ефимова вежливо втолковывала ему в другое ухо – врачи должны разобраться, что делать дальше. А вы, поезжайте следом. Олег бежать не собирается. Да и чего ему теперь-то бегать, когда все разъяснилось.

Наконец, Ефимов, гуляя желваками, все-таки Мадьярова к медикам отпустил. Нелли, не спрашивая разрешения первой взобралась в милицейский УАЗ. Свою машину ей пришлось пока оставить. Поленька села в «Скорую» прямо на пол между двумя носилками. С детей уже сняли гидрокостюмы и они лежали белыми холмиками под простынями. Доставались с полок одеяла. Печка «Форда» ревела на максимуме. Тепло волнами разносилось по салону. Поленька стащила с себя куртку. Согреть!

Поленьке, после появления брата на берегу, не удалось его толком рассмотреть. И теперь она пристально вглядывалась в родное личико. Одной рукой она держала его руку – другой – Вовона. Наконец Феденька, смущенно отвернулся – Полька, да ладно тебе, ни разу не видала, что ли? Все нормально, не ной.

Да, да, конечно – заторопилась Поленька – я и сама вижу, что нормально, выглядишь уже лучше, то есть как всегда. Только кислый такой почему? Еще холодно? Что-нибудь болит?

Ничего не болит. Ну, а холодно – это вообще фигня. Что мы в прорубь, что ль, не проваливались? И без всяких непромокаемых костюмов. Только веселиться – тоже с нечего. Немца-то я похож, того – ухлопал… Знаешь, когда он гад к тебе так нагло клеялся, – думал – руками разорву и не охну. А теперь… Чего-то мне не того.

Знаешь, ты об этом печалиться погоди. Может живой он еще. Сидит в какой-нибудь деревеньке неподалеку, чаи гоняет и в ус не дует. Он ведь знаешь ученый какой – очень серьезный ученый, да еще и немец в придачу. Это у нас – при опасных делах безалаберность сплошь и рядом, а у него все крайние случаи наверняка и в первую очередь

просчитаны. Погоди, вот дом как следует обыщут, тогда станет ясно.

Поль, так он в той бандуле торчал, когда рвануло. Как тут спасешься?

Говорю тебе – погоди. Он внутри

был – мы это видели. Но и остальные – не так уж и далеко. А Олег – тот вообще в нескольких шагах. А взрыв какой грянул! Силища! Так по идее и от нас всех ничего остаться не должно. Однако, даже Олегу не так сильно и досталось. Его просто отбросило. Весь взрыв вверх унесло и крышу пробило. Как ты думаешь, почему? Я думаю – как-то рассчитал Крафт по своему, по ученому, что если бабахнет – так чтоб никого вблизи не задело. Направленный взрыв, понимаешь?

Вот поэтому мне и кажется, что его предусмотрительность не только всех нас, но и его самого спасла. И что останки его бренные нигде не найдут, и его самого уже нет в городе. Я это даже не головой понимаю, а просто чувствую. Поэтому я и говорю тебе – печалиться погоди. И вообще обо всем этом мы еще наговоримся. И от разговоров этих ты никуда не денешься. Еще наслушаешься, если не от совести – так от родителей и других людей. Я тебе тоже между прочим своего слова еще не сказала. Эх, взгреть бы тебя как следует. Да, ладно – и это потом. Тебе сейчас силы надо собрать и выздороветь поскорей. А я к тебе каждый день приходить буду. Мы с тобой и Вованом какое-нибудь занятие повеселей придумаем, время быстро и пройдет.

Э, погоди, ты меня чего в больницу запихнуть хочешь?

Знаешь, я тебя никуда пихать не хочу, а только, сколько врачи скажут, столько и отлежишь! И гляди у меня – убегать – даже не думай. Надеюсь, ты хоть после сегодня поумнеешь!

Поль, да ну, пусть температуру померяют, давление, раз такое дело, то да се. А потом пусть дадут пару таблеток, мы домой и пойдем…

Феденька, больно быстро ты от испуга отошел, а ведь не понимаешь, что с тобой на самом деле творится. Поэтому не спорь. Косым, кривым, скособоченным, а то насквозь

дырявым не хочешь остаться?

А при чем тут…

Поленька оглянулась на согревшегося и теперь мирно сопящего Вовона. А при том. Поэтому не дури! И улыбнулась устало – эх, ты, пара таблеток. Горе ты мое…

* * *

Детей продержали в больнице двадцать один день. За это время

Федор пускался в бега дважды. Родители ругались на чем свет. Мать, на смотря на звание непонятно чем больного, щедро шлепала ему подзатыльники, ремень отца перекочевал из пассивного места пребывания – из брюк в боевую готовность – руки – готовый в любой момент исполнить свою вторую обязанность – карающую.

Только сбеги еще раз – выразительно потрясая пряжкой перед носом сына – сердился нервный папа. Федор – предупреждаю серьезно самый распоследний раз. Чуешь?

Врачи крутили ребят и вертели. Брали кровь, светили в глаза, мерили давление, проверяли рефлексы, просвечивали и все это по несколько раз на дню.

Что б я еще хоть раз в эту баночку… эти анализы – шипел ошалевший от всей этой кутерьмы Федор – да ни в жисть!

Разыскали и пригласили узкопрофильного спеца. Тот снова лично повторил все исследования. На Федора стало страшно смотреть – все, если еще хоть кто-нибудь подойдет своими холодными пальцами щупать – пусть лучше батя порит – сбегу и точка.

Наконец присланный ученый муж объявил – опасности для жизни нет. Господин Мадьяров очень своевременно оказал помощь. Должен признать – он большой оригинал. Ну а детей, мы, конечно, еще понаблюдаем, непременно проведем восстанавливающий комплекс всех показанных в данном случае мероприятий. Самые последние исследования проведем – осталось еще выяснить, не попали ли газовые пузырьки в полости суставов, сухожилий и мышц. Часто некрозы развиваются в бедренных костях, что приводит к очень неприятным заболеваниям – остеоартрозам. Любые ограничения в движении не доставят удовольствия никому, но, особенно таким подвижным молодым людям. Нужно учитывать, однако, что подобные заболевания развиваются не один год. И в крайнем случае, как известно, могут привести к недвижимости. Мы не думаем, что подобная опасность имеет место, но мы должны быть уверены.

Представить Феденьку недвижимым – таким воображением ни обладал ни один житель города Коптева, включая врачей. Сам же маленькая бестия вообще не видел необходимости изначального помещения на лежачий режим.

В заточение! Всего–то зубной понадобился – только и делов. А они меня – в больницу по полной программе! И в очередной раз – все, больше не могу, не отвяжутся – сам сбегу!

Зубной Федору действительно потребовался. Прямо на следующее утро, после богатого событиями дня, завершившегося, как известно, нырянием до дна Белоомута, парень проснулся с левой щекой, круто выгнутой наружу.

Перетонит начался, когда в корень зуба под давлением попал воздух, да и переохлаждение тоже поспособствовало – объяснили врачи.

Ох, мать честная! – обалдел от боли и от созерцания собственного личика в старом больничном зеркале, Феденька. Не, ну мало мне, да? Так еще и рожа окривела. Во, попал. Вован, нет ты только погляди!

Вован же, поняв причину возникновения у друга флюса, вместо жалости, проявил удивительное жесткосердечие. Отдуши расхохотался:

Ну ты нашел, братан, где рот разевать…

В самом начале отсидки, точнее отлежки, после первичного обследования и разъяснения происшедшего, к ребятам направили детского психолога – молодого парня – выпускника, возрастом к детям поближе.

Однако, Федор, выяснив специальность задающего бесконечные вопросы пацана-доктора (еще главное скрывает, гад!), аж взвился.

Я вам, что, псих? Молодой специалист пробовал приходить еще несколько раз. Но Феденька так бурно на него реагировал, что реальные отрицательные эмоции при появлении врача явно перекрывали гипотетические положительные и доктора подозрительной специальности отозвали.

Вован на появление психолога среагировала не в пример мягче и послушно отвечал на многочисленные странные вопросы и рисовал шарики с квадратиками, а на удивление Федора отвечал – я что, жлоб? Может ему поговорить не с кем. Все равно тут торчим, не жалко…

Федор говорил более менее откровенно с одной Поленькой. Пока орлы Ефимова обследовали дом, подняв и как следует разглядев каждый камушек, Федор был как сам в себе. Даже Поленьке не удавалось вытащить его из этой незримой ракушки. Позже выяснилось, что останков Крафта не нашли ни в целом ни во фрагментальном виде.

То есть – ни ноги, не руки, ни единого ноготка, ни лоскутка – объяснял Федор другу на соседней койке.

Какого лоскутка? – переспросил Вован.

Да, кожи – мотнул головой Федор.

А, тогда понятно…

Чего тебе понятно?

А чего тут непонятного – смылся он, сбег.

Думаешь?

И тут Вован очень удивил своего закадычного друга. Кто бы мог подумать – Вован – вечная неподъемная флегма – а голова–то оказывается, не всегда дрыхнет!

Тут и думать нечего. Если ты Мадьярова слушал, когда он нам про Крафта и про барокамеру рассказывал, небось, тоже понял бы.

Вован, ты чего, дурак? Мадьяров как раз и объяснял, как эта его барокамера с помощью разницы давлений могла людей изнутри взрывать, прямо по молекулам разметывать, как в кино всяких демонов.. И когда Крафт внутри был – камера-то как раз работала.

Правильно, работала, а потом взорвалась.

Ну? И чего я тут не вижу?

А то, что работала она на одно давление. Понимаешь? Не на разницу, а на одно. Ведь с того момент, как немец внутрь попал, никто больше никаких кнопок не жал, никаких переключений на пульте под лестницей не делал. Понял? Ну, вот и думаю я – давление то было тоже повышенное, как с нами. Гудело-то одинаково. Поэтому, наверное, и металл камеры не сдюжил – взорвался. А может давление нарочно так разогналось – до самого крайнего предела. Ведь было сразу ясно – не выдержит – иначе бы сирена не врубилась. Крайний рубильник – это наверное специальный, что б следы, когда надо замести. Только…

Только Крафт, наверное не думал, что в этот момент внутри окажется.

Да уж. Но все равно, его бы никак по молекулам не разметало. Ну побило бы сильно, взрывом может чего и оторвало, но хоть лепешкой, он должен был где-то откопаться. А его ни в каком виде не нашли. Значит – успел – сбег. Понял? И вообще, знаешь, хорош тут направо и налево дураками обзываться. Надоело. Сам–то тоже небось не того, не светлая голова. Иначе тоже бы докумекал. А то в себя ушел, вернуться забыл, глаза пучишь, ушами хлопаешь.

Феденька уважительно поглядел на Вована и сказал вторую потрясающую вещь в этом не длинном разговоре. Он сказал тихо – Володь, друг, прости меня будь человеком.

И гладя в глаза, уставившемуся на него, никак не ожидавшей такой реакции, друга, добавил – Я ведь думал… я его убил! Фу, прям гора с плеч.

* * *

Люди вместе пережившие какое-либо приключение, особенно связанные с серьезным риском, стараются собраться вместе, чтобы поговорить, не всегда чтобы вспомнить, иногда чтобы побыстрее забыть…

Герои взрывной истории смогли встретиться только спустя год. Все они прожили этот год по разному. Но сразу после взрыва всех участников этой истории тянуло поближе друг к другу, к своим, пока случившиеся еще не было отделено временем и другими происшествиями и делами.

Пока мыслями еще находишься внутри него, в этом переживании и оно еще держит тебя на коротком поводке памяти, без конца возвращая назад, заставляя в тысячный раз вспоминать собственные слова, движения и переживать о неиспользованных возможностях тех же движений и слов. Кто сейчас поймет тебя лучше, чем человек, который видел все тоже собственными глазами и пережил все собственными нервами.

Люди жались друг другу, но… Но сперва нужно, как всегда управиться с делами, а уж потом можно собраться и поговорить и, конечно, не только и не просто поболтать. Многие из участников нуждались в подтверждении и одобрении своих реакций. Но… Сперва лечили детей и следили за новостями, ожидая появления Крафта хоть в каком-то информационном намеке. А когда детей вернули домой и Ефимовская деятельность по данному вопросу подходила к логическому завершению и вроде бы все имели полное основание выделить для встречи время в полном составе, она сорвалась по вине Ефимова.

И уж если, говорить о ближайших после взрыва событиях, не имеющих к нему непосредственного отношения, так, пожалуй, можно начать с него – человека по вине которого Крафт широко и вольготно развернулся в чужом городе, Мадьяров подался в бега, Нелли пережила как минимум ряд неудобств, втянув в круг своих проблем и свою подругу Поленьку, за которой прицепом приклеялся Федор, а дальше, как в сказке про репку – его друг Вован. И это люди, оставшиеся в живых…

Поведи Ефимов себя по другому, уши разуй, мозгами получше раскинь, ничего этого или много чего из этого не случилось бы вообще. Должность – это сила. И прокол Ефимова, конечно, не только ему казался не слабым. Но сказать майору об этом в глаза ни у кого ни наглости, ни совести не хватило. А может люди чувствовали, что не смотря на повышенную активность и трудоспособность, демонстрируемую им во время завершения дела, Ефимову совсем не сладко. И даже больше – с ним вообще не все в порядке.

Бравый майор, энергично разобравшись в происшедшем, выдержавший все проверки и официально при свидетелях, извинившись перед Мадьяровым, дело наконец закрыл. На следующий же день, по городу разнесся слух, что майор, оказывается, заранее договорился со своим начальством об отставке после завершения этой истории и теперь из органов уволился.

Поленька, прослышав об этом, отправилась Ефимова навестить. Но обнаружила дверь майорской квартиры опечатанной, как опечатывают место преступления.

Да, нет, Поленька – объяснили ей в милицейском участке – это что б за квартирой удобнее было следить и сообщить ему, если что не так. Жить – то он в Перепелкино будет – у него там рубленный дом. Да погоди, Поленька – не горюй, говорят – начальство ему негласно срок – год дали. Если одумается, может вернуться. У нас и присылать-назначать никого пока не будут. Морозов в исполняющем обязанности этот год походит.

Поленька вызвала Нелли. Подруга готовилась к свадьбе и поэтому была ужасно занята.

Но через полчаса ее железная красавица подлетела к Поленькиной калитке.

Еще через полчаса, обе подруги с заездом на рынок из города убыли. Перепелкино они проискали следующие два часа. Ну вот же тут, тыкала пальцем в карту Поленька – вот же поворот. Поворачивай.

Так мы стоим на нем – нету тут никакого поворота.

Когда они наконец окольными путями добрались до шифрующегося населенного пункта, время перевалило за далеко за полдень. Дороги в деревне присутствовала лишь намеком, хорошо, что снега еще немного, а земля промерзла и Нелли одной стороной ехала по тропинке, другой по бурелому. А около неогороженного потемневшего от времени сруба стоял Ефимов в новой своей униформе – телогрейке и глядел на них, не мигая.

Полноценной встречи не случилось, в смысле встреча–то состоялась, однако результата не дала. Нелли, как и собиралась, прочувственно извинилась за свои распоясавшиеся белоомутовские речи, и Ефимов, как положено честному христианину Нелли простил. Но дальше разговор зашел в путик. На просьбы вернуться в город, Ефимов отвечал угрюмо, что он сделать этого никак не может, что он не достоин высокой должности главного городского милиционера, да и не главного тоже и что он зазря все это время ел свой милицейский хлеб.

Твердолобая позиция – я ни на что не гожусь, я знаю – не надо со мной спорить. Ну и все в таком роде. Когда девушки, так ничего и добившись, уже уезжали, Ефимов сказал на прощание, что его официальное бездушное извинение перед Мадьяровым не в счет. Он не пришел к нему как мужик и только об этом жалеет. Но должок этот за мной – добавил майор и, обойдясь без слов прощания, вернулся в дом.

Подруги сидели в машине и глядели друг на друга – зря он так уж круто – сказала Нелли – ведь столько годов работал и хорошо работал, а тут просто коса на камень нашла – это кто хочешь налететь мог.

Случай–то и в самом деле необычный – соглашаясь, добавила Поленька. Ну, что делать будем?

А я знаю – что.

Нелли отъехала на несколько домов от Ефимовского и кивнула Поленьке – пойдем. На приступочки навстречу девушкам вышла сухонькая остроносая бабушка – чего вам, красавицы?

Здравствуйте – вежливо приветствовала хозяйку Нелли – нам бы молочка купить, литров несколько.

А – жаль, нету у меня коровы-то, в нас в деревне они все почитай перевелись, только вон у Степана одна и осталась, да и та уже доится перестает. Это вам, девоньки, на ту сторону проехать, вон дом с бордовой крышей, видите? А чего к нам то пожаловали, если, конечно, не секрет.

Нелли подержала паузу, как бы раздумывая и понизив голос начала доверительно. Дело у нас было к вашему спецу – к Ефимову. Он – говорят – первейший сыщик во всей округе, почище любой гадалки. Что пропало – сразу скажет – где искать, что украли – тут же докопается – кто, а если у кого родственник, ну или там муж сбежал – укажет с кем и где того человека искать. Вопросы свои задаст, подумает немного, пять чашек чаю выпьет и вот – на тебе ответ на чайном блюдечке. Он даже никого больше не опрашивает и никуда и не ездит, ну редко когда. Обычно ему и так все доподлинно известно.

Вот мы со своим делом к нему приехали – никто ведь помочь не сумел. А ему всего пару часиков на разгадку и потребовался. Вот мы довольные домой и катим. Благодаря ему сейчас все в моей жизни в правильное русло вернется.

Только сыщик этот просит никому о себе не рассказывать, а то народ к нему повалит, кто какую плошку где обронил, а он человек занятой, недосуг ему ерундой заниматься, да и налогов не платит, не хочет, чтобы к нему за его сыскную деятельность власти не привязались, ведь сам бывший мент. Спрятался он, вон уж куда забрался, да разве от народа скроешься? Вы – я вижу женщина положительная, так что вы уж никому…

Получив заверение хозяйки – ни, ни, девушки погрузились в машину, но Нелли порулила к дому Степана не сразу, а сделала еще одну остановку у приглянувшегося ей синенького опрятного домика. На Поленькин вопрос – зачем, улыбнулась – контрольный визит, может первая бабулька памятью слаба, да и мы вполне могли Степанов дом в незнакомой деревне попутать, делать все надо чисто и с гарантией, Здрасти, хозяюшка, молочком не богаты?…

Неллькин расчет оказался верным. Через пару месяцев к Ефимову обратился один очень хозяйственный мужик из соседней Бугровки. В большом хозяйстве мужика имелся клад из антикварных тульских самоваров. Семейное предание, затрудняясь с точностью событий, при которых этот раритет попал в семью, однако, убежденно гласило, что каждый из самоваров коллекции не просто антикварный. А с остальными четырьмя мал мала меньше составляет полный комплект дара тульских умельцев государю Николаю второму ко дню его рождения в последний год царствования.

Так вот эта не серийная фамильная гордость исчезла однажды со специально отведенной для нее полки в красном углу гостиной. Причем пропажа так и просилась в категорию событий прозрачных, так как случилась сразу после наезда в деревню очередного «работника музея». Но розыски, обещавшие оказаться простыми и быстрыми, результата, однако, не дали, хотя «работника музея» не только вовремя перехватили и обыскали, но и серьезно потрясли.

Мужик-хозяин с поклоном прибыл к Ефимову. Тот не зная своей роли, из роли однако не вышел. Очень натурально удивлялся и отнекивался, потом, как уже сам рассказывал – щелкнуло что-то внутри – загорелось ему себя испытать, руки-то он давно опустил, прежде чем ими на себя махнул. В общем, взялся. Свою обычную практику розыскной деятельности, в том числе опросную методику ему пришлось пересматривать на ходу – не при должностях больше и подчиненных – ни одного. Это значит – пошлют – утрешься, а требовать, голос повышать – никак невозможно. Был момент – уж очень его подмывало направить бывшего самоварного хозяина куда подальше, больно наседал, однако, не направил – и тут сил хватило сил сдержаться.

Помучился, правда изрядно, проглотил много всего невкусного, а первый самоварчик маленький все-таки разыскал. От дома пострадавшего широкой дороги топтать не пришлось – сосед мужика тот раритет заныкал. У него самого деверь в «работниках музея» ходил и идея эта – воровство на друга по цеху свалить от деверя и исходила.

Остальные самовары до комплекта уже с музейной экспозиции снимать пришлось.

Деверь на суде на соседа сильно зубы скалил – из-за тебя, темень в музей сдавать пришлось, а там какие деньги. Зажал, дубина… маленький, маленький. А без этого маленького и цены никакой нет! Меня должны освободить уже за одно… с кем приходится работать интеллигентному человеку!

После того случая, повалил к Ефимову народ, а власти не трогали, с налогами не приставали – сквозь пальцы смотрели. В милиции чиновники от других чиновников все же отличаются. По крайней мере начальством там чаще всего за честные заслуги становятся. Среди этих начальников по настоящему умные и дальновидные люди – не редкость. В общем, в РУВД порешили так – пущай пока как знает трудится, подобная терапия милиционеру показана.

Ефимов носился савраской по округе, его ребята ему чем могли – помогали.

Собирался вначале Ефимов землей заниматься, только крестьянствовать ему так и не пришлось. Не пахал, не сеял. Осенью назад в город прибыл, за месяц до срока. Обратно его приняли, конечно. И он говорил – мол, ни о чем не жалею, опыта за этот неполный год, пока своими ногами бегал, понабрался не меньше, чем за всю прежнюю службу. Да и что теперь дальше будет, не так уж страшно. Если из органов все же когда-нибудь попрут, или по старости спишут, я знаю, чем на кусок хлеба заработать. Нравится некоторым по чужим карманам, да помещениям шарить, вот я за них и примусь. Не привелось мне крупные психологические загадки распутывать, а одна случилась – не потянул. Но я свой потолок знаю, не гордый. А ворья всякого простого на мой век хватить. Это уж точно.

За год этот, пока Ефимов себя в себя возвращал, много чего в городе произошло. Первым делом вернулись Манька с Митькой. Мадьяров их на Неллиной машине привез, с их, между прочим, разрешения прямехонькой в участок.

Вот – сказал он – принимайте взад. Ох и надоели они мне, хуже горькой редьки…

Оказалось, что раздолбайская семейка все это время прожила в Неллькином доме на колесах. Стоял дом в Палихе – деревеньке примерно в тридцати километров севернее города, на огороде одного местного жителя – не самого справного в деревне мужика. А сам Мадьяров, хотя дом на колесах для него и был куплен – ютился чаще всего в городе, на чердаке известного сарая, или партизанил в Неллиной спальне. Когда же необходимость заставляла Мадьярова перебираться обратно в дом на колесах, то на него сразу же наваливались проблемы, утрясающий характер которых отнимал у него кучу времени и нервов. Поскольку, супружеская чета артистов разговорного и певческого жанра враз скорешилась с хозяином, то освоились они на новом месте удивительно быстро и начали чуть ли не в первый вечер новоселья напрашиваться на разного рода неприятности, громя и сотрясая окрестности. Мадьярову же приходилось, мало удерживать на месте периодически рвущуюся в город за сатисфакцией Маньку, помогая Митьке ее пеленать, но и улаживать местные конфликты, в которых отличались уже оба супруга. Ведь стоило бедному парню хоть ненадолго вернуться, ему тут же, как лицу дееспособному предлагался к рассмотрению список – перечень от мелких до крупных правонарушений окаянной семейки.

Все, забирайте, – выдохнул Мадьров облегченно. Теперь сами с ними мучайтесь.

Однако, тяжкий крест неожиданно с шеи местных властей самопроизвольно опал. С вернувшейся в город в третий раз за этот год Марией произошла никем не ожидаемая метаморфоза.

Сначала они с Митькой беспрепятственно поселились в особняке немца, причем Мария нисколько не расстроилась от отсутствующей крыши.

Ничего, из лесу бревен натаскаем, какие-никакие слеги намастырим и брезентом одну комнату накроем. А брезента не добудем, так хоть чем. Главное – стены есть. Ох и крепок дом. Его и снарядом не разворотить.

Выяснилось даже, что их новое взорванное жилище имеет собственный колодец. Рядом с эпицентром взрыва обнаружилось уходящее глубоко внутрь фундамента небольшое четырехугольное, заполненный водой отверстие. Правильной формы и как раз пошире обычного ведра. Надо только оставшиеся стекла по бокам вытащить, что б не порезаться – радовался Митка – ну и почистить внутри, до чего достану, а то камни-то и пыль глубоко осели, а вот перья куринные, как взболтнешь все еще попадаются. Потрудиться придется всего ничего – да и пользуйся на здоровье. Нет, Манечка, ты мне скажи, кто еще из наших может похвастаться в дому собственным колодцем? То-то и оно!

Супруги с забытым энтузиазмом взялись за работу. Манька, которая за последние «–дцать» лет палец о палец не ударила, приняв вынужденное участие в восстановлении крыши, неожиданно увлеклась. И уже с энтузиазмом занялась устройством нового супружеского гнездышка. Они с Митькой теперь даже по вечерам пить бросили. Надо закончить – твердила Мария. Вот тогда уж напьемся – душу отвезем.

Обустроенная комната вышла вполне приличной. Старого брезента они все-таки добыли, швы и стыки его со стенами изнутри дополнительно старым тряпьем утеплили – вышла интересная дизайнерская находка – пестрая верхняя окантовка.

Не лепнина – говорила Манька – но тоже интересна.

В комнату поставили старую буржуйку и вывели трубу в окно с настоящим, между прочим, стеклом. Неструганный стол и пару табуреток Митька мастерил с нежностью. Драные пожертвованные семье матрасы – обычная постель супругов казались в этот раз выше и украшенные подаренной Поленькой накидкой из кусочков ткани вполне напоминали постель и очень уместно дополняли дизайн.

Красота – радовался Митька – ох и заживем мы тут, все б так жили! Однако Манька неожиданно удовольствия супруга не разделила. Мало этого – отказалась за окончание работ выпить! Она озирала злыми глазами таких же заморашей, как они сами, набившихся в комнату праздновать новоселье и напирая на Митьку грудью, закричала – ты, что нашу новую комнату в бомжатник превратить хочешь? А ну вон – все вон отсюда!

Митька и компания были безжалостно изгнаны на холод. А Манька осталась одна. Когда же ее тепленький супруг, покачиваясь воротился к утру домой, Маньки там уже не оказалось. Комната блестела свежевыметенными полами, сам обломанный веник аккуратно стоял в углу, а на по солдатски натянутом покрывале, несмотря на многочисленные швы, отсутствовала единая морщинка.

Митька почему-то испугался до полного протрезвления и кинулся Маньку искать. Он разыскал только помощников в этом нелегком деле – недавних собутыльников, но сама супружница как в воду канула. Остаток дня Митька сидел на матрасах и тихонько плакал. В их супружеском тандеме именно у него слезы стояли близко и он их не стеснялся «гордость нам не по чину». Его успокаивали местные дружбаны – куда она, мол, денется – найдется.

Митька однако не успокаивался. Вдруг он подскочил на месте – вот! Я знаю, где она. Подхватился и выбежал вон.

Митька хорошо понимал жену. Он догадался. Манька никогда не ходила на место, где прежде стоял их дом, далеко обходя их пепелище – застарелую боль. Сейчас она сидела на старом в другой для нее эпохи обгоревшем бревне сруба и ее на пару с воспоминанием уже основательно припорошил меленький снежок.

Манька, Манечка, вставай скорей, примерзнешь ведь!

Мария послушно позволила себя поднять и проговорила замершими губами – Мить, нам надо свое. Свой дом. Понимаешь? Мы ведь хозяева здесь еще. Верно? Так вот – будем строиться.

Но как? У нас денег даже на рукомойник нету.

Не знаю, как. Но нам надо свое – упрямо вторила себе Манька..

После этого исторического для семьи артистов дня, Маньку стало не узнать. Она драила их комнатенку, а привычные – когда проспятся мини-концерты на рынке, начинала теперь и заканчивала с точностью до минуты, что бы человек, желающий их с Митькой послушать, знал, что ему не придется зазря туда-сюда пешкодралить. Кроме того, Манька искала по городу работу и бралась за все, что предлагали. Пить – совсем не пила. Когда же она прослышала про предстоящую свадьбу, явилась к Нелли.

Если рискнешь меня тамадой взять – я тебе такое гулянье отгрохаю – не только ты, город никогда не забудет.

Мань, не могу я, сама понимаешь…

Понимаю, я сейчас уйду – ты не беспокойся. Но если все же надумаешь – хотя бы за пару недель скажи.

Нелли возможное Манькино участие поначалу, конечно, серьезно не восприняла, но к этой мысли почему-то все время возвращалась. Раз из головы нейдет, может все же обсудить? Поговорила с Мадьяровым, с Поленькой, с родителями и хотя ничего нового от них не услышала, но истинностью, исходящей от Маньки прониклась и однажды утром неожиданно приняла решение и объявив о нем, отправилась к Маньке. Та встала, приветствуя гостью и твердо сжав губы, без улыбки пообещала – ты не пожалеешь. Потом, профессионально быстро ставя на место дрогнувший голос, сразу заговорила по делу. Список гостей уже есть? Если из наших городских кого не знаю – проставь адреса. Нелль, тебе придется какой-никакой наряд для меня приспеть, да моему супругу что-нибудь, что б фон не портил. Его на свадьбе, конечно, не будет, но будет рядом, если понадобится. Денег я с тебя нисколько не возьму, сама бы приплатила, да прости – нечем. Об остальном не беспокойся. Через несколько дней бумагу подготовлю, как мыслю ресторан украсить и список мелочевки, что по ходу потребуется. Поглядим, согласуем…

Нелли кивнула и пошла к дверному проему. В спину ей Манька сказала – Нелль, дай тебе бог, что поверила.

Оставшийся месяц Манька не знала ни сна, не отдыха. Первые пять дней она безвылазно трудилась в городской библиотеке – писала сценарии. Жениху с невестой сценарий понравился сразу. Они пытались править лишь второстепенные детали, чтобы осталось ощущение, что они принимали участие в подготовке собственной свадьбы. Ведь режиссер за них все уже продумал. Мария слушала внимательно, все что ей говорили и не ленилась объяснять, как одна измененная мелочь какие последствия за собой потащит.

Получив одобрение Мария несчетное количество раз репетировала намеченное шоу с гостями. Ее опытный глаз точно отсекал ненужное. Ее работа по убиранию в гостях-артистах мешающего им стеснения была эффективной. Ее приемы технической разработки выступления – при этом, поглядите сюда, после этого, махни рукой туда – очень помогали телу будущих артистов следовать канве роли.

Мария совершенствовала все, к чему прикасалась. Ее глаза горели. Казалось, ей даже еда не нужна. Митька пихал ей что-то в рот, она почти не жуя, быстро глотала и продолжала что-то кому-то говорить.

К Поленьке она теперь забегала редко. Та сама, несмотря на вернувшуюся в профессию маму и нанятых помощниц, сшибалась с ног, готовя многочисленные наряды – на свадьбу пригласили чуть ли не полгорода. А вечерние туалеты – Поленькин конек – об этом знали все. Но Поленька откладывала работу, слушая Марию, а той не советы по делу требовались, а порция уверенности – подпорке ответственности. Тогда Поленька произносила убежденно всего две короткие фразы «получается очень хорошо» и «ты справишься». И Манька неслась дальше.

И она справилась. Сделала так, как обещала. Заложила память о Неллькиной свадьбе в головы коптевцев. Первая часть до венчания Мария решила классически по – старому обычаю с песнями подружек, торговлей за невесту, благословением иконой, осыпанием при выходе всех подряд хмелем,, и еще чем-то легким и красивым и так далее. На венчании в церкви гости не просто стояли переминаясь с ноги на ногу, глядя на малознакомый обряд, они полностью участвовали в нем. Никто из прихожан не помнил такого звучания – пела вся церковь и никто не путался в старославянских словах. Горожане ощутили вдруг неведомое прежде единение. Людей, всю жизнь проживших подле друг друга – своих земляков. Ностальгия. Старая Россия, приличные граждане – не шаромыжники, про душегубов уже не говоря, тяга к прекрасному, равнение на лучших, разумные законы, вера – генная память. Глубина высокого.

Ошарашенные и пораженные явились гости на свадебный вечер, им потребовалось время, что бы вернуться в праздничное настроение. На свадебном банкете не скучал ни одни человек и каждый из гостей внес свое участие в праздник. Манька организовала даже маленький спектакль в начале на тему «невеста прошлого», подняв всем, и в первую очередь невесте настроение тем, насколько современна девушка счастливее своих в семейной жизни «забитых» и вообще не редко битых прабабушек. И эта маленькая грустинка стала отправной точкой насыщения весельем. Веселиться нужно по восходящей – считала Мария.

Представление длилось длиной во все гуляние. Гости выходили один за другим. Кто-то пел, кто-то плясал, кто-то рассказывал уморительные истории. Мария коротко с юмором представляла каждого участника и каждое выступление заканчивалось заздравным стихотворением для молодых. Веселились даже самые скромные и закомплексованные. Зоркий глаз тамады следил за каждым.

Когда начались танцы, один из гостей наряжался под певца или певицу, исполнявшую эту песню. Кому-то надевали парик, навешивали огромную грудь или еще кое-что лишнее и потому смешное. Наряженные имитатор открывал рот, пытался танцевать и с помощью разных подготовленных Марией ухищрений, срывая у гостей смех.

Конкурсы окончательно всех расшевелили.

Все приглашенные и том числе сильная их половина находилась в постоянном движении, поэтому несмотря на многочисленные тосты, никто не напился. В этой связи, обычных свадебных неприятностей с машущими кулаками гостями, также места не имели. Правда, один перебор все-таки случился – с кражей невесты. Приведенные в активность гости меры не знали. И после первого отрепетированного раза, когда Нелли по всем правилам изъяли у специально отвлеченного Мадьярова и заставили его ее искать, гости не успокоились. Им показалось, что жениху в этом нелегком деле не хватило активности, поэтому решили кражу повторить, потом еще и еще раз. То есть повадились хватать невесту за руки, ноги и запихивать ее в разные подходящие и не вполне подходящие для этого места, стоило Мадьярову отойти по естественной надобности или просто отвернуться.

Неллино возмущение, еле выползшей в очередной раз из кухонных полок ресторанного, не до конца освобожденного от посуды шкафчика, никто в рассуждение не брал – терпи. Такая твоя невестинская учесть.

В конце вечера – этого даже Мария не знала до конца, согласится или нет – спел сам Мадьяров. Они целый месяц подбирали из его старого репертуара песню, но так и не выбрали и остановились на известном старинном романсе.

Тамада несколько раз выразительно глядела на жениха, но тот все оттягивал. Наконец он сам помахал ей рукой.

И Мария претворяя его выступления – для своей любимой и так далее и тому подобное – поет жених!

Выступление удалось на все сто. Мадьяров пел и чувствовал – никогда еще его голос не звучал так сильно и в то же время так проникновенно.

Все правильно – радовался он, на своей свадьбе пою. А ведь сколько барышень вокруг крутилось, сколько сетей он обошел – никому не верил, считал за микрофон любят. А жена – она надежной быть должна и такой – суматошной, что ли – в общем – такой как Неллька. Я пою…

Когда раздались дружные аплодисменты, поклонился Мадьяров одному человеку – своей бесстрашной невесте, блондинке и вообще умнице и красавице. В ее высокой прическе органично смотрелись застрявшие семена и «шишечки» хмеля. Да, такой и должна быть жена – задержался улыбчивый взгляд Мадьяров на Нелли.

Когда свадьба отшумела и счастливые молодые отбыли на медовый месяц в Испанию – Мария навестила Поленьку.

Теперь я знаю, чем буду заниматься – я стану тамадой. Мне твой ответ известен, но, поверь, козел в огороде – это больше не про меня. С этой глупостью покончено. Я ей страшное дело сколько лет отдала. Мое «все!» выстраданное и уже небольшим временем доказанное. Никакой обиды я больше не чувствую, нет у бухла больше чем меня удержать… И еще – нам очень нужны деньги – надо строиться.

* * *

Нелли и Олег выглядели нарисованной парой с одним именем «счастье». Большая радость действует на людей по разному.

Нелли оно добавило вежливости и даже стеснительности. Ее движения сделались более плавными, речи – более обстоятельными, мысли – более серьезными.

Тогда в вечер перед свадьбой, она заглянула к Поленьке и сказала – не вздумай сачкануть. В этот раз зову тебя без боязни – он не уйдет. Поленька твердо ответила – сачковать? Даже не собиралась!

Мадьяров держался немного насмешливо, в легкую над Нелли подшучивал, но в его глазах светилась нежность и еще некое неуловимое чувство, сродни уверенности и успокоенности.

Нелины родители были тоже счастливы.

В семье Поленьки все постепенно успокаивались. Федор после этой истории очень повзрослел. Но только потому, что натерпелся, а еще и потому, что пока терпел научился думать.

Крафт, правда, категорически не желал забываться. Только теперь отношение к нему у Феденьки немного переменилось. Ведь можно сколько угодно ненавидеть человека, но если у тебя есть мозги и достает силы воли для их использования, тебе, наверно удастся в конце концов любые события и любого, даже ненавистного тебе человека оценить верно.

Он – конечно урод – соглашался сам с собой Феденька – но как же классно работает у мужика голова! Таких незаурядных придурков и злыдней в наш город еще не заносило. Да и среди наших таких ни одного нет. Интересно, можно научиться «так» думать? – последний вопрос в тот исторический для своей личности день он задал вслух и повернулся к Вовану.

Угу – друг сразу понял о ком речь – этот дядя нейдет и у меня из башки. И пусть он сто раз урод, но надо же уметь все так точно подсчитать – рассчитать. Надо же столько годов людей гробить и всегда выходить живым из воды.

Вован, ты чего, больной? Заразился от него, что ли? прям в раж зашел. Тоже хочешь людей гробить и ничего на это не получать?

Ты чего? Я что, жлоб? Я просто мозгами его восхищаюсь, тут уж не поспоришь – считай без ошибок мужик живет, а какими делами ворочает! Если бы он на твоей сестре не спотыкнулся и сейчас бы по соседству отсвечивал. То есть я чего хочу сказать – человек он плохой, а мозги у него ууу!

Ну и как думаешь, можно заставить голову так классно работать, не, ну чтобы, конечно, на пользу людям, не во вред?

Не знаю. Чтобы так глубоко понимать, и такие точные выводы делать, надо очень много знать…

Точно – он говорил – я немного физик, я немного синоптик… или… не суть. Только теперь я думаю – не немного. Ему вопрос – он тебе на эту тему полный книжный том. А спорить я с ним разок попробовал – какой там. Это я думаю еще – он самый мягкий способ меня задвинуть выбрал, потому что при Польке дело было, а захотел бы, небось, с пары слов утопил и побарахтаться бы не дал. И, знаешь, завел он меня. Я себе тоже такие мозги хочу. Да с такими мозгами…

А чего, давай попробуем. Сперва в школе соберем, все чего дают, а разобраться получится, там видно будет…

И они с Вованом на полном серьезе, не только поражая, но и погоняя педагогический коллектив школы, рвались теперь в отличники. А после сражений с домашним заданием старались подрабатывать в городе – копили на компьютер.

Дом Крафта, который, как отрезало, никто теперь так не называл, как старался не поминать всуе его рогатого хозяина, трудами городской администрации и мэра в первую очередь превратили в городскую гостиницу. После того, разумеется, как Нелли перевезла и взгромоздила на Манькино-Митькино пепелище свой дом на колесах и Мария в недавние времена прилично времени в нем проведшая, очень взволновалась. И прижимая дрожащие руки к груди впервые торжественно в него на собственной земле вступила.

У других городских (положительных) жителей вращавшихся вокруг этой истории тоже понемногу стало все налаживалось.

Лавочка деда Сергея, в связи с его последними старческими недугами, простоявшая с месяц раздолбанной и заваленной назад, местами насквозь проломанной, местами прожженной, закончила свой путь в печке хозяина. А на ее место торжественно и при свете дня установили новую, еще более напоминавшую парковую с высокой наклоненной спинкой, густо налаченную, украшенную по всей поверхностью художественной резьбой и вообще более тяготеющую к произведению искусства, нежели к простому седалищу. После этого события, высокохудожественная лавочка, также как и ее хозяин дед Сергей был оставлен в покое. У ребят не хватало больше времени на прежние бесконечные тусовки. А каждому мероприятию нужны заводилы.

Теперь Федор и Вован работали на цель и пересмотренное в позитиве время не всегда вмещало даже первостепенной важности дела.

О связи общественности – вечно любопытствующей молодке госпоже известно следующее – замуж за своего последнего друга она так и не вышла, а вот городскими делами продолжает по прежнему интересоваться. И вообще, ее послушать, так она давно тайно замужем за каким-то шейхом – как всегда – тумана поляна.

А корова тети Нюши после первых, явно неудачных рук, обрела наконец нормальную хозяйку. Может про корову и не к месту, когда про людей речь, а тоже ведь мучалось живое существо.

* * *

Прошел год и Нелли с Олегом пригласили друзей на годовщину свадьбы. Гуляли в доме мэра. Молодые после свадьбы и разного рода вояжей, жили пока с Нелиными родителями. Среди приглашенных были, конечно – Поленька, ее родители, и Федор с Вованом, Ефимов, Мария с мужем, ексколько соседей и друзей семьи, ряд официальных лиц, с Неллиных детских ногтей присутствующих на ее днях рождения и еще… еще двое незнакомых молодых людей – друзей Мадьярова, вытащенных им из небытья и тщательно просвеченных. Это Нелин вклад в устройство личной жизни подруги. Молодые люди в течение праздничного вечера кроме обычной вежливости никаких особых знаков внимания Поленьке не оказывали, однако оба с трудом отводили взгляды от ее косы, лежащей на обнаженном (Неллька уговорила) плече.

Это был странный вечер. Участники недавней истории демонстрировали хорошее настроение и нежелание даже мысленно возвращаться в то неспокойное время. Но вместе с тем, интуитивно цеплялись друг за друга взглядами, создавая напряжение не вполне понятное другим приглашенным в том числе – Мадьяровским друзьям.

Весь этот год люди жили своей жизнью, занимались делами и старались на начальное, излишнее тяготение друг к другу никак не откликаться. Теперь же, собравшись в спокойной обстановке все вместе, быстро выяснили, что именно этого им все время и не хватало, что им не просто есть о чем поговорить, а в этом есть острая необходимость. Потому что, недосказанного осталось еще много, гнет памяти из-за чувства недоделанности и не использования всех своих возможностей оказался тяжел и выявил чувство неуверенности и бесконечных сомнений – а правильно ли я сейчас все оцениваю, не вороню ли опять что-нибудь важное, чего никогда ни исправить, ни переменить не смогу? И не приведет ли меня моя жизнь и какие-то поступки в ней снова к мощному взрыву – такому – каменные глыбы на голову?

И почти каждый из присутствующих по своему горевал о своем, кто о длительном бестолковом непонимании, кто – о решении в тот единственный момент не в нужную сторону повернуть, о силе приложения, чаще – от ее отсутствия. За этот год досталось каждому – от легкого сожаления до выматывающих мук совести.

Гости пили, ели, танцевали, провозглашали заздравные и тосты молодым, выдержавших первый испытательный срок, спорили о том, как на языке семейных традиций называется этот первый праздник и общими усилиями поддерживали веселье. Но каждый ждал, когда кто-нибудь заведет разговор об их общем, о том, о чем поговорить надо и для чего по большому счету они сегодня и собрались.

Наконец Поленька не выдержала – Нелль, прости пожалуйста, сегодня, конечно, твой день и твоего мужа тоже, но я все-таки скажу. Я помню, да и вы все наверняка не забыли господина Крафта. И я хочу знать как избавиться от этого неприятного воспоминания. Этот человек не хочет уходить из моей памяти и я до сих пор боюсь его. Если кому-нибудь удалось его забыть, может поделитесь, что называется технологией? Простите ребята.

Э, подруга, да он у всех у нас из головы нейдет – быстро отозвалась Нелли – просто никто не хочет объявлять, что ему страшнее, чем всем остальным. А ты, как всегда, самая откровенная. И извиняться тоже не надо, этот человек сейчас здесь незримо присутствует. Каждый раз, как я вспоминаю наш с Олежком роман, этот человек тоже без спросу вспоминается из разных мест без спросу высовываться. Ведь именно Крафту обязаны мы нашей встречей. Вокруг него крутились наши отношения, добавляя им опасностью остроту. И не известно, гордилась бы я сейчас тем, к чему стремилась – статусом счастливой дамы замужней дамы, если бы Олег не проверил мои боевые способности и умение держать удар.

Любовь любовью, но у мужчин свои заморочки, то есть требования к будущей супруге. Нелли засмеялась. Да. Ну, а кошмары и мне до сих пор иногда сняться. В них я обычно с монстрами дерусь и Олежка с большим трудом спасаю. Хотя наяву, наоборот мой муж меня защищает, с ним рядом я ничего не боюсь. Ну, вот, а добавить информации к этому делу, возможно, как-то успокоить и позволить себе что-то простить – это сейчас только один человек может. Все взоры обратились на Ефимова.

Ищу – коротко отозвался он.

Но…

Нельзя ли поподробней?

Вы ведь не бросили поиски?

Что? Надеюсь, на самом деле никто не подумал, что я эту историю просто забуду? Как на работу вернулся, только тем и занимаюсь, что запросы шлю. Все предыдущие зверства Крафта уже вдоль и поперек прочесал. На места выезжал. Сравнивал, как они в сводках звучали. На похожие происшествия обращал внимания. Пытался ниточку в его научной жизни нащупать. Даже в Москве был.

И что?

Пока ничего обнадеживающего.

Да, он затаился – согласился Мадьяров – это его обычная отходная тактика – я его хорошо знаю. И знаю, как он создает ситуацию, при которой используются его изобретения. Но, несмотря ни на что знаете… Теперь, когда злость меня немного отпустила, могу с большей справедливостью сказать, что не трогал Крафт никого, пока к нему никто не пристает, но люди вокруг, где бы он не находился, имеют вредную для своего здоровья привычку влезать в его дела – любопытствовать. А у этого господина с этим пунктик. Достают – не цивилизованно разбирается, начинает всех подряд убирать безо всякой жалости и по однажды заведенному порядку. А потом тихо испаряется. Уверен, с его привычкой всегда и все предусматривать, отходные варианты им были давно подготовлены. Фьють и ищи ветра в поле. Я говорю все это потому, что его на новом месте проживания еще как следует достать надо. А Крафт человек – терпеливый. И засветится только тогда, когда его опять, как мы здесь, прижмут. Ну, вот, а до этого – как его затаившегося розыщищь? Мне эти оба раза просто везло, хотите, называйте это помощью провидения. Первый раз, когда он с вокзала драпал, я на тот же поезд успел, второй раз, налетел Крафт в области на соседа по прежнему жилью, а тот домой вернулся – рассказал, конечно. Я его по здешним деревням искал, а он, вишь – в городе поселился. В общем найти его какой-то шанс наверное и появился бы, если бы объявили всероссийский розыск.

С этим тоже не выходит. В Москве не удалось ничего доказать. В ФСБ меня из уважения к моим погонам, правда, приняли и даже выслушали, только остались при своих. Я им докладываю – такой-то и такой-то на подведомственной мне территории людей в свое удовольствие на тот свет отправлял, взрывал-испарял в легкую и дело с концом. А они мне в ответ самое простое – где доказательства? Я им – у меня очень надежные свидетели, видевшие все собственными глазами, а они – ваши надежные свидетели видели только, чему соответствуют материалы дела, как этот ваш ученый пытался спасти детей после незаконного проникновения в его дом.

Каково? Я им – в этом самом доме сей уважаемый ученый муж адскую машину построил. Неужели нашу госбезопасность не интересует технология, позволяющая разметывать людей в пыль?

А они мне – давайте реально смотреть на вещи. Ничего фантастического в перечне вещей, обломков оборудования и тому подобное, подготовленном после взрыва экспертами, не обнаружено. Барокамеры же для личного применения среди запрещенных законом предметов не числятся. Это не оружие и не наркотики и дажене касса черного нала. А если кто-то и в самом деле погиб по собственной инициативе забравшись в его камеру, так это несчастный случай и больше ничего. Но и это, опять же совершенно бездоказательно. Да и вообще, не станете же вы преследовать и сажать людей за то, что к ним в дом забрался правонарушитель и порезался об их кухонный нож?

Ну и все в таком роде. У них дел и без меня невпроворот и цифры совсем другие. Если бы жертв у нас с полгорода скопилось, может тогда и стали бы поглубже вникать. А так… В общем они мою историю под гриф на всякий случай внесли и привет – домой отправили. Работайте, мол дорогой товарищ дальше, приносите пользу своей стране, но только без всяческих вредящих делу фантазиев.

Не знаю, может быть когда милиция станет полицией, ее юридическая база колыхнется в сторону усиления ответственности за «преднамеренное». Но пока, сами видете.

Знаете – снова подала голос Поленька – я может сейчас немного не в ту сторону заверну, но справедливости ради, все-таки скажу. Олег верно заметил – Крафт не трогал никого, пока не трогали его. Но я так понимаю – именно этого он и не мог никогда добиться, от жизни получить. А еще в юности его очень сильно обидели, прямо размазали… Наверно, он не совсем здоровый психически человек, но его можно было бы понять, если бы он не убивал мешающих ему людей, а придумал бы что-нибудь гуманное для их или своей изоляции. И при всей моей антипатии к этому человеку и страху перед ним надо признать – он сам мне рассказывал – достали его тогда в юности капитально, прям до печенок.

Товарищ майор, а те профессоры, которые Крафта так долго и так гнусно эксплуатировали, они живы?

Нет, Поленька. Кроме одного, о смерти которого можно с уверенностью сказать – произошла по естественным причинам, остальные вполне вписываются в нашу городскую схему. Два ученных господина – как один из наших братьев официантов отошли в мир иной на глазах других людей по не вполне ясным причинам, зато с похожей клинической картиной. Если не знать, о чем речь, вряд ли догадаешься. Оба они, судя по их статусу – занимали в том НИИ подпевальные роли. Ну, а заведущего лабораторией, то есть надо понимать, руководителя того безобразного процесса просто не нашли. Вышел из квартиры однажды вечером, жене сказал – скоро буду! и с концами. Видимо, тут дорвался Крафт, разметал так б не только могилы, но и следа его в нашем мире не осталось. Тех же господ, которым Крафт писал диссертации, и которые, как рассказала Поленька, отказались ему в трудный момент долг вернуть – хоть с какой работой помочь, найти оказалось значительно труднее, ведь его помощь, конечно, нигде не регистрировалась, да и времени много прошло. Лабораторию ту закрыли и людей распустили, хотя сам институт на плаву – это, вероятно, не без Крафтового участия. Да… а вы знаете, подозреваю, что один привет я от этого душегуба получил.

Я как раз прежними врагами его занимался и перебирал в сотый раз документы, которые удалось после взрыва собрать – бумаг–то много недогорелых по дому летало, и обратил внимание на один списочек еще на электрической машинке отпечатанный и огнем совсем не потревоженный, даже не слишком помятый, будто только что из папочки извлеченным. Ф.И.О. там стоят, места работы с должностями и домашними адреса. Больше никаких пометок – ни стрелок, ни крестов. Самое удивительное, что не было прежде этого списочка в деле. Поклясться готов! Я ведь не только каждую бумажку, в реестре описания по регистрационному номеру помню, но и все их почти наизусть знаю. Такое впечатление, что она из воздуха материализовалась и в папку последней страничкой влетела, опять же и номера регистрации на ней нет. Как будто захотел Крафт, что бы люди эти, мало из мира живых исчезли, но еще и опозорены были.

Ну, вот, списочек этот обретенный я, проверил, конечно. Все эти господа – всего девять человек готовили свои диссертации все в том же НИИ и все по возрасту были младше Крафта или позже него получили образование. Так вот, и из них в живых тоже никого. Все, молодые еще мужчины от сердечных приступов скончались – все девять человек. И пусть между смертью первого и последнего во времени разрыв приличный, я в такие совпадения никогда не поверю… Такая, в общем, грустная картина.

И ты, Поленька, давай с таким лицом не сиди, немца этого жалеть не думай. Ну, обижали его, ну эксплуатировали, проходу не давали. Но разве этого достаточно, что бы самосуд над людьми чинить, на тот свет отправлять? А если каждый с таким отрывом в превышении обороны мстить начнет? Это что же получится? Весь род людской переведется. Нет и еще раз нет. Это не дело. Это просто черт знает что!

Ну, хорошо, никто из нас по такому пути не пошел бы. Мы люди нормальные – это понятно, а все-таки, интересно, как бы вы сами на его месте поступили – Мадьяров не улыбался – так бы и остались в той задрипанной лаборатории до пенсии в рабском труде и прозябании? С такой-то головой и вовсе без надежды?

Хороший вопрос – кивнул Ефимов. Что ж, я могу сказать, что сделал бы я, если бы надо мной так по черному издеваться вздумали. Правда, позиция моя другая, хоть в ней тоже сила реакции – главное. А только значительно мы с этим Крафтом друг от друга отличаемся. Я не ученый, который ничего тяжелее пера не поднимает. У нашего брата руки всегда в рабочем состоянии содержатся и своего часа ждут. Не трогает никто – они в кулаки не сжимаются, занимаются обычными делами. А как наедут – извини. Вот она твоя сдача – у нас не заржавеет… Вызвал бы я этого зава в отдельную комнату, а лучше – в туалет, где стены легче отмываются… и лицо бы ему основательно разбил. Что б, впредь не смел гад над людьми измываться, процессы уничтожения запускать. Лично по моему соображению это проступки одинаковой тяжести, достойный ответ один на другой. А вот, если бы я его в унитазе утопил, так это был бы уже перебор!

Но, знаешь, Мадьяров, у нас, у мужиков, такое врядли случилось бы. Это у ученой братии утонченные подлости в тренированных мозгах созревают. А мы – народ простой. Прешь с дури на рожон – так по крайнему выступающему месту и схлопочешь. Подрались, помирились. Потолковали, разобрались, на недоразумение забили, примирение обмыли. И никакого друг на друга зла. Даже на того, кто совсем неправ. Бывает. Заносит. Все живые люди. Я на твой вопрос Мадьяров, ответил?

А теперь, Олег, я буду перед тобой по настоящему, не как тогда – формально, извиняться. Давно подойти хотел, но честнее при всем честном народе, ведь прилюдно я тебя в тюрьму сажал и как дикого зверя гнал. Мы русские, я еще и Уралец к тому – у нас все сильней и в усилении. Нас вина бензопилой пилит, с души воротит. А я виноват перед тобой – сам знаешь. В нашей с тобой компании именно меня закосило, признаю… не стал я тебя, парень, слушать – моя вина. Думал по первам – ты тоже из этой братии – или сплошное ля-ля или, уж если до дела доходит, так туши свет…

Ну… вот тебе и здрасти. Целый год речь готовил, а все перевернул и вывернул. Иногда, как вот теперь, я этим говорливым немного завидую. Хорошо трепаться умеют. Ну, ладно, в общем прости меня, парень, если можешь. Один ты после этой истории живой остался, хоть и ближе всех к огню стоял. А у Ерофеева, наших ребят – официантов и у тети Нюши, да и наверно у профессора того, в кримпленовом пиджаке, а может и еще у кого – про кого – не знаю, я уж не смогу прощения попросить. Это со мной навсегда останется, достанет моей бензопиле топлива…

Мадьяров Ефимову кивнул коротко – все, мол, проехали и за столом повисла пауза.

Ну, так – поднялась Мария, которую за весь вечер, так же как ребят и официальных лиц было не видно, не слышно – долой посторонние разговоры! Я никому не позволю провалить праздник. А праздник у нас сегодня серьезный – годовщина свадьбы! Сейчас я скажу молодым благодарственную речь и каждый скажет свою заздравную, а то из-за этого немца-гада невозможно на торжестве и слово вставить. А я – лицо официальное – тамада. А еще и просто счастливое – у меня теперь благодаря Нелли и Олегу цель в жизни появилась. Не так уж и часто тамада на празднике личный должник виновников торжества, а вы мне работать мешаете! Мыслимо ли это – на семейном празднике криминальные истории разбирать! Но теперь все. Перебивать себя и в сторону от празднования вилять никому больше не позволю. Вы меня знаете!

Нелли и Олег – благодарю вас за все, что вы для меня и моего мужа сделали – за то, что дали крышу над головой, за то, что терпели мои пьяные заносы, за то, что не прогнали и за то, что в жизнь вернули. Спасибо вам от всего моего взбалмашного сердца. И Мария поклонилась молодым в пояс. Рядом с ней встал и низко склонился Митька, одновременно улыбаясь и пряча слезы.

А приготовили мы для вас сегодня веселое торжество и никто на празднике вашем скучать не будет. А теперь прошу вашего полного внимания и полноценного участия. И Мария звонкого хлопнула в ладоши.

Кого же как не вас, друзья мои поздравлять, любви, радости вам желать! Нет в городе нашем пары краше! Нет жены милей и мужа умней. Олег наш – орел, Неллюшка наша пава. Вместе они – прекрасная пара. Всем на загляденье, всем на удивленье. Желаем вам радости – немерено, плохого – лишь каплями отмерено. И чтоб счастья – вагон и деток малых – полон дом! И – эх!

Митька ударил по кнопкам нового баяна и Мария неожиданно высоким и чистым голосом запела никому неизвестную веселую заздравную.

Мария, как и обещала, никто больше на празднике не грустил и давней болью не мучался. Да и должны же люди хоть иногда от бед и ошибок отдыхать…

* * *

Коптев город снова зажил спокойно и размерено. И у его жителей, у тех, конечно, которые ставили себе такую цель – что бы все было хорошо, так оно и было. У Поленьки, Нелли и Олега, у их родителей, у Ефимова, у Феденьки с Вованом и у Марии с Дмитрием – все было в порядке – ведь они входили в число людей, которые «держались» – над собой работали.

Конечно, богатство они себе не нажили, да и врядли когда нажитут, ведь, как известно, не дается оно в честные руки. Если бы при Крафте эту мысль высказали, он бы наверно, ответил очередной немецкой поговоркой, которая и у нас во многих поговорках смысловой отзвук имеет – главное не богатство, а довольство. Есть в немецком языке такие существительные, что в русском больше в качестве глаголов и прилагательных употребляются, ну и наоборот, конечно.

Ну, и правду сказать – все наши друзья и прочие жители Коптева чувствовали бы себя гораздо спокойнее, если бы этого немного физика, немного метеролога и немного фольклерщика Крафта наконец изловили. Все бы ничего. Вот только его мягко говоря неприятная привычка не оставлять безнаказанными весь спектр доброходов от обижавших его до недопонимающих, а то и вовсе – до вовсе посторонних. Ведь вернулся же Крафт к своим ученным «друзьям» после стольких-то годов, ни одного своим вниманием не обделив. А новые сотрудники той лаборатории, которые Крафта в глаза не видали, они ведь тоже за здорово живешь без работы остались. Уж больно много лишнего народу в недружественный Крафтов круг попадает. Грохают взрывы его с запасной гарантией, пусть лишнее захватят – зато кто надо внутрь окажется.

К этому Крафту, похоже, одна очень опасная фраза подходит фраза – его остановить нельзя – только на время усмирить можно. Но кому, как не жителям Коптева знать, насколько большой отрезок времени, вмещающий себя людские потери, потребуется каждому локальному обществу, пока оно не навалится на отщепенца с заявленной целью усмирения.

Основная масса коптевских мужиков так рассудила. Даже мы, уж ученые им, этим ученым, переученные, а вздумай он к нам возвернуться, что б еще кое-какие должки получить – остались же у нас еще нетронутые: недопонимающие и неодобряющие, ведь провороним мы его, хоть и открытыми глазами глядим, а как пить дать снова провороним. Уж тут бойся – не бойся, а все, небось, опять по накатанной дорожке поедет. Станем, как и раньше – по привычке неприятные случаи сличать, при каких таких обстоятельствах они произошли, количеством пропавших путаться-подсчитывать, а он в это время в свое удовольствие пошурует. В помощь ему – наша русская неизбывная пассивность… Ох, уж эти ребята с иностранной силой воли – бездушные и точные, как думающие машины. Ох, уж этот ученый немец! Иноверец он – да, а мы – не умеем.