Скучная, скучная сказка [Максим Сергеевич Евсеев] (fb2) читать онлайн

Глава I

“Осень прошлась по городу босыми своими ногами, коснувшись крыш, окон, мостовых и везде оставляла мокрые следы. Осень изменчивая и стремительная, осень рыжая насмешница, делала вид, что пришла надолго, но в любой момент была готовая сорваться с места и нестись дальше по своим делам. Ей было все равно кто придет вслед за ней и придет ли вообще, но у старого Огюстена уже начинало ломить спину, а это означало, что приближается зима и скоро весь его мир изменится. Весь мир Огюстена… Он был невелик, с тех пор как старик перестал ходить: всего лишь вид из окна, всего лишь кусочек двора, кусочек соседней крыши покрытой красной черепицей и окно в доме напротив. Небольшое круглое оконце, в котором ни разу и тени не промелькнуло, сколько Огюстен его помнил…”

– Артем. – Мария тронула его за плечо и заглянула в экран ноутбука. – Небольшое оконце? – хмыкнула она и подняла глаза на улицу. Там через дорогу виднелось старое здание в стиле модерн с большим круглым окном – А, по-моему, это окно несоразмерно большое и за ним какой-то актовый зал. Тебе и впрямь стоило бы чаще выходить из дома. В Петербурге полно прекрасных зданий, а ты описываешь то, что через дорогу.

– Мне кажется, что каждый писатель должен, время от времени, наделять магическими свойствами те вещи и здания, которые его окружают. – Артем нервно пошевелил головой, потому что новая прическа Марии, касаясь шеи, вызывала жгучее желание чесаться.

– Тебе не нравится? – спросила та и приготовилась обидеться

– Нравится! – отчеканил Артем, тоном, не то судьи, не то полководца. – Очень нравится! – Просто щекотно.

– Тогда ладно. – ответила она снисходительно. – А почему Огюстен? Что у него с ногами? Что ты пишешь? Детектив? Он сыщик, как Мегрэ? Только того звали Жюль…

Мария засыпала Артема вопросами, и одновременно тормошила его за волосы и обнимала. Она была младше Артема, но тетёшкала его, как ребенка.

– Нет, это будет сказка.

– Сказка? – она была разочарована. – Этого никто не станет читать, и ты опять станешь брюзжать, что никому не нужен и рваться в дворники.

– Дворник – это прекрасное ремесло. – Артем собирался было начать философствовать, но Мария его перебила.

– Я не против, чтобы ты подметал улицы. – согласилась она. – Ты, по крайней мере, станешь чаще бывать на свежем воздухе. Но все-таки, почему ты не хочешь написать детектив? Или фантастику? Почему сказку? Кому это нужно. Дети теперь уже не читают сказки, они смотрят их в кино и на смартфонах.

Чудная Мария не ругала его и ни в коем случае не смеялась. Она искренне хотела, чтобы Артема читали, как можно больше людей. Пусть ему за это не платят, пусть его книги не стоят на полках книжных магазинов, но он, по крайней мере, чувствовал бы себя нужным. И потом ей и вправду нравилось, как он пишет. Но сказка! Это очередной шаг к унынию и хандре неоцененного писателя в интернете.

– Знаешь … – Артем задумался. – Мне кажется она нужна мне. Я очень хочу сам прочитать эту сказку.

– А о чем она будет?

Могло показаться, что девушка разговаривает со своим младшим непутёвым братом. Только брат этот был сед, лысоват и прихрамывал.

– Я пока не знаю. Я ведь ещё не написал её. – улыбнулся Артем.

– Вдруг она тебе не понравится?

– Тогда я её исправлю. Сотру и напишу заново.

– Я в магазин. – Мария упорхнула в коридор и шуршала оттуда пакетами. – Тебе купить что-нибудь к чаю?

Артем пожал плечами и покорно кивнул своим мыслям.

– Пусть это будут пряники. – сказал он не громко и уткнулся в клавиатуру. А за его спиной негромко закрылась входная дверь.

“– Пусть это будут пряники! – весело проговорил Огюстен и поставил на стол тарелку с засохшим хлебом.

– Пусть будут пряники. – согласилась Мари и с готовностью присела к столу. – Добрый мой Огюстен, а нельзя ли нам к пряникам, немного кофе?”

Сказка начиналась слишком печальной, но разве не так должны начинаться сказки? Артем тряхнул головой пытаясь отбросить сомнения и продолжить писать, но воображаемые герои умолкли и в голове не осталось ни звуков ветра в холодном камине, ни голоса прелестной малышки Мари, ни кашля самого Огюстена. Там остались только вопросы и ехидные замечания, то ли самого Артема, то ли язвительных критиков.

“Пряники? Хм… А в какой стране ты решил поселить своих героев? Судя по имени, твой Огюстен – француз. Или бельгиец… Ты уверен, что во Франции девятнадцатого, скажем, века, голодные девочки с прелестным именем Мари, мечтали именно о пряниках, а не о круассанах? А в Бельгии? Что ты про нее знаешь?” – надрывались ушлые критики.

Артем растерянно опустил руки. Если он начнет копаться в быте и кулинарии девятнадцатого века, то он не сдвинется с места, он просто утонет в фактах событиях и ингредиентах, проверяя каждую мелочь и пытаясь свести их воедино. Пройдет столько времени, что его герои, просто умрут с голоду. И он уже не сможет слышать их голоса.

“Но почему я сказал именно пряники?” – подумал про себя Артем. – “Я ведь ничего о них не знаю. Более того, я не люблю пряники, но я попросил Марию, купить именно их. Значит мои герои хотят пряников. Значит в этом все дело! А может это я теперь хочу пряников? Сколько всего интересного может произойти, если по-настоящему чего-то захотеть. Особенно, если захотеть пряников.” – и Артем заулыбался, чувствуя, что сказка, пока ещё робкая и наскоро придуманная, начинает обретать вкус и характер. – “ А заодно, я разузнаю что-нибудь про пряники.” – посетила его совсем уж нелепая мысль.

Глава II

Артем проснулся от того, что кто-то напевал в коридоре скользя босыми ногами по линолеуму. Или это ему снилось? А ещё ему снился небольшой французский городок недалеко от Орлеана, который готовился встретить Рождество.

– Мария? – спросил Артем, хриплым спросонья голосом.

– Ты опять заснул? – Мария заглянула ему в лицо, заглянула в монитор, на котором светился абсолютно чистый лист, заглянула в каждый угол кухни, проверяя, наличие тараканов, которых ужасно боялась и остановила свой взгляд на окне.

– Идет снег. – сказала она тихо и торжественно. – Первый снег. Скоро зима.

Она открыла дверь холодильника и снова закрыла его.

– Почему ты ничего не написал? – спросила Мария и тут же добавила. – Я, впрочем, тоже хороша, я не купила пряников. У меня, оказывается, нет денег. Я набрала целую корзинку продуктов, а на кассе заглянула в кошелёк и поняла, что там пусто. Представляешь, как мне было стыдно? Я почти расплакалась от обиды, а какой-то мужчина предложил оплатить мои покупки, но от этого я уже окончательно расплакалась и попросила не трогать мои пряники и пообещала за ними вернуться.

– Что ты пела? – спросил Артем.

– Это старинная французская песня.

И Мария опять стала напевать, что-то ужасно знакомое. Потом она стала рассказывать про то, как ещё в музыкальной школе, подобрала эту мелодию на слух и как восхищались её учителя. Как они хвалили её и ставили всем в пример, а сама Мария только плакала, потому что на самом деле она не подбирала, а сочиняла её. И ей было ужасно обидно, что Чайковский уже сделал это до неё.

А в голове Артема было снежное утро и двое его героев, которые так и не смогли выпить горячего кофе.

“– Посмотри, Мария, – Огюстен прижал к себе девочку. – Пошел снег. Знаешь, что это значит? – То, что наступила зима, дядюшка Огюстен. – И нам надо думать о том, как пережить её. – Это значит, дитя мое, что мы уже пережили осень и нам осталось не так уж долго ждать, наступления весны.

Он закашлялся и стал стягивать с себя теплый платок, чтобы укутать маленькую Мари…”

– Как-то слишком печально. Тебе не кажется?

Мария положила голову на плечо Артёма и читала текст с монитора.

– Печально…, – согласился Артем. – Но ведь это сказка, они всегда печальные. Даже если финал у них счастливый, то начинаются они всегда тревожно.

– Не всегда! И потом, тревожно и печально – это не одно и то же. Такое ощущение, что ты …

Мария защелкала пальцами, пытаясь подобрать слова. Она уже не касалась подбородком плеча Артема, а кружила по кухне, готовясь побольнее уязвить его самолюбие.

– Ты заранее начинаешь давить на жалость. Ах посмотрите, какие несчастные у меня персонажи: калека, который не может ходить и маленькая девочка. Им предстоит пережить зиму, в доме у них холодно и черствый хлеб заменяет им пряники. Тебе не стыдно?

Она тряхнула головой, подбоченилась и, сощурив глаза, впилась в него взглядом.

– Ты не собираешься в магазин? – поинтересовался Артем.

– Хочешь меня сплавить? А денег-то, все равно, оказывается, нет. – Хорошо же тебе жалеть выдуманных героев. А когда самому придется вместо пряников лопать сухари, что ты тогда напишешь?

– Я напишу … – Артем задумался. – Я напишу HELP ME, на какой-нибудь картонке и пойду просить милостыню в переходе.

– Тебе ни копейки не дадут, здоровому такому дядьке. А кстати, почему твой Огюстен не может ходить? Это какой-то ужасно избитый штамп. И разговаривают они, как-то не по-человечески…

– Мари …

– Я – Мария! Зачем ты назвал эту девчонку моим именем? Почему они вдруг мерзнут? Почему голодают? Почему… Почему вообще все?

Последним вопросом Мария выразила полное свое неудовольствие и даже топнула ногой от досады, подчеркнув решительный свой настрой.

– Давай по порядку. – Артем прикурил сигарету и пересел из-за стола на подоконник, чтобы оказаться лицом к лицу с молодой девушкой. Правда теперь он не мог смотреть на улицу, где красиво падал снег и через дорогу пропадало в белой пелене загадочное круглое окно дома напротив. – Ты подходишь к этой истории с обычными бытовыми мерками, а это сказка – особый жанр в литературе. В ней нету полутонов, нет полихромных персонажей и ситуаций. Мачеха – злая, Золушка – добрая и работящая, Бабушка у Красной Шапочки – старая и лежит в кровати и никого это не удивляет! Это не требует объяснения.

– Нет, это не совсем так! – Мария присела к компьютеру, и застучала по клавиатуре. – Ага! – сказала она через несколько секунд. – У Шарля Перо написано, что бабушка была больна и поэтому лежала в кровати. Ясно тебе?

– А чем она болела, там не написано? – спросил Артем со злостью. – А как она жила одна, если даже не вставала? Как питалась одним пирожком и горшочком с маслом? Как в туалет ходила? Под себя? Тебя это не интересует? Потому что читатели Шарля Перо триста лет, спокойно без этих подробностей обходились. – он затянулся и несколько секунд смотрел в окно не выдыхая дым. – В сказке, мне кажется, – Артем посмотрел на Марию. – Не важны подробности. Важно настроение рассказчика, сказочника и под это свое настроение он подгоняет сюжет.

Мария замолчала, понимая, что дальше разговор может превратиться в скандал.

– У тебя плохое настроение? – спросила она.

– Я не знаю. Я для этого и затеял всю эту историю. Может она поможет мне разобраться.

Они оба не заметили, что на кухне стало темно и стоило бы зажечь свет, но огонька сигареты, то разгорающегося, а то затухающего им по-прежнему хватало.

“ Было это давным-давно, когда одна война закончилась, а другая ещё не началась, в то далекое время, которые потомки назовут второй империей…”

– Артем! – Мария не выдержала и снова вмешалась. – Ты же повторяешь Гайдара. Первые строчки из Сказки про Мальчиша.

– Не мешай мне пожалуйста! Уже вечер, а я еще не написал ни одной страницы. У Гайдара не так начинается. Перечитай, если не веришь, а я пока продолжу.

Он опять вернулся к ноутбуку, но печатать ничего не стал.

– Ну вот, сбился … – выдохнул Артем и пошел к выключателю, чтобы зажечь в кухне свет.

В его этом выдохе не было злости, не было раздражения или отчаяния, а только констатация факта.

– Ты не знаешь, что писать? В этом все дело?

– Не знаю. – согласился Артем. – Но это не главное. Мне надо начать… А потом будет проще…

– Погоди, – Мария уселась за стол напротив Артёма. – Давай сначала представим читателю, твоих героев. Кто они и где живут?

Артем на минуту задумался и сначала медленно, а потом все быстрее застучали клавиши под его пальцами.

“… Жили в одном маленьком городке Питивье, что недалеко от Парижа, а ещё ближе к Орлеану, старый Огюстен Воже и маленькая Мари. Городок этот был знаменит тем, что где-то в этих местах, монах Григорий Макар научил французов печь рождественские пряники, старый Огюстен Воже был знаменит своими рассказами о всех войнах в которых он принимал участие, начиная от битвы при Ватерлоо и заканчивая осадой Севастополя, а маленькая Мари была знаменита своим чудесным голосом и чудесной же своей красотой. Впрочем, учил ли монах Григорий печь пряники, рецепт которых привез из далеких земель, действительно ли Огюстен Воже видел двух императоров Наполеонов, я судить не берусь, но ни древнему городу, ни бравому ветерану, это не приносило больших прибытков. Жители Питивье вместе со всей Францией переживали не лучшие времена, а старому Огюстену его рассказы о прошлых его подвигах не могли обеспечить даже кружки пива в ближайшем кабачке папаши Кошена, не говоря уже о пенсии о которой он так давно хлопотал. И только о красоте и голосе Мари я могу с уверенностью утверждать, что равным им не было ни в Питивье, ни в Орлеане, а может даже и в самом Париже. Правда она пока была ещё совсем крошкой, но в будущем… Хотя до этого будущего надо было как-то дожить, а топить в маленькой коморке под крышей нечем было уже больше недели, да и из самой каморки хозяин грозился их выгнать за неуплату. Беда, как известно, никогда не ходит одна: сначала французскому императору Наполеону III отказала военная удача, а потом старому Огюстену Воже отказали ноги и ему стало не под силу поднимать тяжелую шарманку и стоять с ней на рыночной площади, пока Мари поет своим прекрасным голосом. Впрочем, и стоять-то было без толку, у жителей маленького городка уже не было лишнего су для старого шарманщика и его воспитанницы. Говорили, что в Париже ещё остались богачи, но где это самый Париж и как до него добраться, если ноги, застуженные во время последней военной компании, совсем перестали слушаться ветерана. Те немногие накопления, что удалось сберечь, давно уже кончились, все что можно было продать, было продано и остались лишь награды Огюстена за все его военные компании, маленькая табакерка, якобы подаренная великим Наполеоном и старая шарманка.

– Мари, дитя мое, – прошептал шарманщик. – Видно пришло время…

Он закашлялся и сунул руку в глубь старого военного плаща. Туда, к самой груди, где хранилось единственное его сокровище, маленькая серебряная табакерка, с которой он не расставался ни на секунду, лишь изредка доставая её, когда рассказывал о свое встрече с Наполеоном: “ … и тогда император коснулся моей щеки и громко произнес – “Смелее, мой мальчик! С такими храбрецами, как ты, я завоюю весь мир!”. и подарил мне эту вещь.” После чего Огюстен поднимал табакерку повыше, чтобы каждый посетитель в кабачке папаши Кошена мог видеть её и тотчас убирал свое сокровище назад, не раскрывая, поскольку табака там давно уже не водилось.

– Отнеси эту вещь папаше Кошену. Он давно положил на неё глаз, но я не хотел продавать. Да видно теперь уже пора. Напомни старому скряге, что её держал в руках тот, чей портрет висит у него над камином и что, дав за нее меньше ста франков, он оскорбит этим самого императора!

И с этим напутствием, данным ей Огюстеном, вся в слезах, маленькая Мари взяла серебряную вещицу, и забыв запахнуться теплым платком, выскочила на улицу и побежала в сторону городской ратуше, рядом с которой находилось заведение папаши Кошена…”

Мария с улыбкой смотрела на Артема.

– Да, наверное, так лучше. – сказала она. – Получается так как ты хотел – очень печально.

– Я не этого хотел. – поморщился тот, как от мигрени.

– А по-моему, именно этого. – не сдавалась Мария. – Ты хотел, чтобы читателям стало грустно. Так же грустно, как и тебе. Чтобы они захотели пожалеть твоих героев, и чтобы им стало жалко тебя…

– Мне не нужна жалость! Ни их ни твоя!

Артем тяжело поднялся из-за стола и, хромая, заходил по кухне, натыкаясь на стулья и прочую мебель.

– Какой мне толк от того, что кто-то меня пожалеет? Здоровее я от этого стану? Или богаче? Я помру может завтра и мне будет абсолютно плевать, пожалел кто-то моих героев или нет. С чего ты решила, что мне самому их жалко?

– Никакого. Но тебе зачем-то это нужно. – Мария была спокойна, на грани равнодушия. В её лице появилась несвойственная ей до этого момента холодность. – Ты не обижайся, многие писатели грешили тем же. Вспомни того же Достоевского с его Мальчиком у Христа на елке. Я не знаю зачем тебе нужно. Тебе самому надо разобраться. – Мария прислушалась к чему-то далекому. – Ты уверен, что допишешь эту сказку?

Артем оторопело замер посреди кухни и через секунду на пол упал задетый им стул.

– Я не знаю…

И он стал поднимать опрокинутый стул. Но тот никак не хотел становиться на свои четыре ножки и сколько Артем не пристраивал его на пол, стул все равно норовил завалиться на бок.

– Пойми меня, – бормотал Артем. – Я же не писатель. Меня, в отличие от Достоевского, не торопит издатель, мне никто не заплатит ни копейки за мою графоманию. Какая мне разница, допишу я эту сказку или нет? Мне интересен процесс.

Стул все никак не хотел стоять ровно и Артем, все больше раздражаясь, то ли на стул, а то ли на Марию начал повышать голос доходя почти до крика.

– Какое мне дело что и кто подумает, если я, скорее всего, об этом не узнаю. Считай, что мне просто скучно.

– Артем, не кричи. – Мария приложила палец к губам. – Ты не один. В коридоре кто-то есть.

Глава III

И действительно, в ту же секунду дверь приоткрылась и из коридора на кухню зашел человек.

– Здравствуйте! – поздоровался он весело, но в то же время настороженно. – Извините, если помешал. Вы репетируете?

Человек этот был высок, черноволос и одет по-зимнему, из-под его локтя выглядывал ещё один. Этот, в свою очередь, был мал ростом, лопоух и вид имел вопросительный.

– Артем Александрович, вы извините, что побеспокоили, но у вас новый сосед. – проговорил маленький, показав глазами на высокого.

Высокий же, сразу после этих слов, сам уже спешил представиться. Впрочем, делал это вальяжно и до неприятности обаятельно.

– Сергей. – проговорил он почти басом. – Или, как изволит меня называть Виктор Тимофеевич, – на этих словах он кивнул в сторону своего спутника. – Сергей Дмитриевич.

Он протянул было руку для пожатия, но на ней висел объёмный целлофановый пакет. Со смехом и извинениями Сергей Дмитриевич начал снимать его с руки и искать для него место на полу или каком-нибудь стуле. Ещё один пакет уже стоял в углу, а через плечо у вновь прибывшего висела дорожная сумка среднего размера. Началась обычная для таких ситуаций неловкая суета, во время которой Артем беспокойно переводил глаза с одного мужчины на другого, а те, в свою очередь, мешали друг другу разобраться с пакетами, сумками. Наконец они оба наткнулись на сломанный стул и после недолгих и бессмысленных попыток привести его в горизонтальное положение и попыток водрузить на него пакеты, пришли наконец к выводу, что он, все-таки сломан.

– Он сломан, по-моему,. – сказал наконец высокий Сергей Дмитриевич.

– Кажется сломался. – робко предположил Виктор Тимофеевич.

Эта новость, ерундовая, надо сказать, новость, кажется, здорово расстроила вновь прибывших. В глазах у Сергея Дмитриевича появилось выражение некоторой досады, а у Виктора Тимофеевича, даже нечто похожее на страх. Впрочем, скорее всего это Артем был так раздосадован внезапным появлением двух этих визитеров, так некстати было их вторжение на кухню, что приписал свое настроение незваным гостям.

– Александр Македонский тоже был великий полководец, а зачем же табуретки ломать? – процитировал высокий, потеряв наконец всякую надежду поправить как-то стул.

Широко улыбнувшись, он стал доставать из пакетов продукты и ставить на стол или в холодильник. Это был привычный набор, который покупал каждый поселившийся в квартире на перекупном переулке. Тут была непременная бутылка водки, хлеб, сыр, колбаса и пельмени. Были и привычные извинения, обещание не стеснить, просьбы разрешить поставить или подвинуться, вопросы о месте работы и месте учебы, приглашения разделить трапезу и даже выпить совместно рюмку-другую.

Артем сложил ноутбук и собирался было отправиться в свою комнату, но в проёме кухонной двери уже стоял Виктор Тимофеевич, призывая Сергея Дмитриевича осмотреть свою комнату и после очередной порции шуток и бессмысленных уверений в неизменном почтении, они оба скрылись в глубине коридора, откуда слышались долго ещё слышались их голоса. Артем почувствовал внезапный и беспричинный приступ усталости, сердце его застучало и появилась одышка. Он тяжело опустился на стул.

“Ну, вот…” – подумал он про себя. – “Ещё один приехал. Интересно, надолго он?”

Сейчас, хорошо бы поговорить с Марией, но её нигде не было. Ни на подоконнике, ни за столом… Она пропадала, если появлялись другие люди.

“Другие люди…” – прозвучал у Артема в голове её голос. – “Другие люди… люди…, но другие… люди.”

– Конечно, – пробормотал Артем устыдившись. – Они другие, но тоже люди. Не такие, как ты… Как я…

– Простите, Артем Александрович, вы текст повторяете?

За его спиной стоял Виктор Тимофеевич.

– Да, Витя… В смысле, нет… -Артем беспокойно оглянулся. – Чего случилось?

– Вы, наверное, знаете уже, что у нас изменения опять в плане и вашу смену перенесли?

Тон у Виктора Тимофеевича был взволнован, полон нерешительности, заботы и невероятной деликатности, а на лице его блуждала застенчивая улыбка.

– Да, мне звонила уже … – Артем защелкал пальцами. – Аня. Аня её ведь зовут? Я все никак не запомню.

– Ага… Там сцены переделали и что-то убрали. Но ваши-то не тронут. – Витя замахал руками, показывая, что сама мысль о том, что у Артёма могут сократить сцены кажется ему абсурдной.

Впрочем, Артем уже знал, что сцену все-таки сократили, ему по этому поводу уже звонили.

– Просто Марта Борисовна спрашивает, взять ли вам билет на поезд, раз смена переносится? – Виктор Иванович в очередной раз улыбнулся. – В смысле, она просила, чтобы я спросил у вас, надо ли вам взять билет на поезд?

– Нет, Витя, я останусь в Питере…

Виктор Тимофеевич, не изменив ничего в лице, продолжал смотреть на Артема.

– Витя, мне не обязательно сейчас ехать домой, я останусь.

– Останетесь? – переспросил Виктор Тимофеевич. – Ну тогда я не буду брать билеты?

– Нет, не надо.

– Ну, ладно, тогда. Я вам тогда скажу, когда они разберутся с КПК. Я вам тогда Артем Александрович позвоню… – Витя ещё раз вздохнул. – Или Аня позвонит.

– Хорошо, Витя.

– Или Руслан … – Виктор Тимофеевич ещё раз вздохнул. – А вы тогда здесь будете ждать?

– Да.

Неизвестно сколько ещё мог продолжаться этот разговор, но на кухне появился Сергей Дмитриевич и Артем получил возможность уйти, объяснив свой уход нежеланием мешать. С ноутбуком под мышкой, не торопясь, он брел по коридору, заглядывая, по привычке, в каждую комнату. Его была самая дальняя со стеклянной раздвижной дверью. Положив компьютер на кровать, он присел рядом и задумался. Что-то не давало ему покоя. Вырезанная из сценария сцена? Появление соседа? Нет, было что-то ещё… Может быть Мари? Она выбежала из дома, продавать табакерку старого Огюстена.

“Грязь на улице замерзла или высохла, и она могла бежать, не боясь наступить в лужу. В голове её звучали напутственные слова “береги эту вещь Мари! Никому не давай её в руки. Даже папаше Кошену, пока не получишь от него сотню франков! Помни, в этой табакерке наша последняя надежда…” И бедняжка маленькая Мари изо всех сил прижимала к груди эту надежду. Ещё чуть-чуть и она повернет на городскую площадь, а там рукой подать до кабачка папаши Кошена. Самой малости не хватило маленькой Мари, чтобы добежать до городской площади. Она всё-таки поскользнулась. И ладно бы, если бы она упала плашмя. Пускай! Пускай бы ушиблась, пусть бы ей было больно, она и тогда бы не выпустила из рук волшебную табакерку. Но она так быстро бежала, что, споткнувшись, перекувыркнулась через голову. И когда весь мир у неё перед глазами встал с ног на голову, она растерялась и схватилась руками за края юбки. Мари всего лишь секундочку позволила себе перевести дух и тут же стала искать табакерку. Сначала только провела руками рядом с собой, но не найдя её, перевернулась на четвереньки и стала искать и руками, и глазами, и подле себя и везде куда могла дотянуться взглядом. Не было драгоценной табакерки!

– Что это вы ищите, милое дитя?

Раздался чей-то голос совсем рядом. Мари совсем немножко подняла глаза и увидела странного господина невысокого роста, который держал в руках серебряную табакерку.”

– Артем? Извините, что беспокою, но мы с Виктором Егоровичем хотели бы вас пригласить за наш столик, так сказать.

В приоткрытой двери была видна фигура высокого мужчины с черными вьющимися волосами. Он чего-то хотел от Артема, но Артем не мог понять, чего именно от него хотят и что за человек стоит в его дверях.

– Может быть по рюмочке? – пояснил наконец свою мысль этот странный человек.

И Артем потихоньку стал возвращаться в реальность.

– Ну, если за компанию. – ответил он вежливо и закрыл ноутбук.

Глава IV

Забавная с ним происходила вещь: Артем в подробностях выучил этот небольшой коридор ведущий на кухню, мимо двух дверей в комнаты слева, и трех дверей на улицу, в ванную и туалет, по правую руку. Когда он шел из кухни к себе в комнату, коридор проходил перед его глазами во всех подробностях. Артем уделял внимание каждой мелочи и запоминал каждый нюанс, вплоть до скопления пыли в воздухе, видя в его узоре, каждый раз, нечто новое. Но вот когда он шел на кухню, то коридор сливался в одну сплошную серую линию или пропадал вовсе. Он либо тянулся бесконечно, либо проваливался во времени и пространстве, и Артем попадал из комнаты в кухню просто так, в один шаг, без коридора. То же самое происходило и с кухней: завтра она будет казаться бесконечной, как путешествие Орфей в Аид и обратно, а сегодня она была похожа на скудный набор слайдов с нудным звуковым сопровождением.

На первом слайде, заскучавшие было Виктор Тимофеевич и Сергей Дмитриевич радуются появлению нового собутыльника. Сергей Дмитриевич, на правах хозяина стола, ведь водка и закуска куплены на его деньги, наполняет рюмки до краев и хаотично двигает по столу нехитрую снедь, предлагая всем не скромничать.

На втором слайде, тот же Сергей Дмитриевич рассказывает свою историю появление в городе на Неве.

– Позвонили прямо в театр и сказали, что меня вызывают на пробы в Санкт Петербург.

Сергей Дмитриевич отставляет так и не выпитую рюмку и прикуривает сигарету, показывая этим, что рассказ предстоит обстоятельный.

– Я не знаю утвердят ли меня… – он кивает на Виктора Тимофеевича, как на человека к этому, несомненно, причастного, но тот всем видом изображает уверенность в том, что не утвердить не могут и что если это и произойдет, то он лично пойдет к генеральному продюсеру и употребит все свое влияние и весь свой авторитет, чтобы это недоразумение исправить. – Но сам факт того, что меня Сергея Донцева, артиста витебского театра пригласили в Питер – название города он выделяет особо, уже заразившись противостоянием двух столиц и подчеркивая, что свой выбор в этом противостоянии уже сделал. – Говорит о многом. За меня переживает весь театр. – Сергей Дмитриевич выпивает, но не торопиться закусить колбаской. – А наверное и весь город. – добавляет он задумчиво и опускает вилку с колбасой, так и не закусив.

На третьем слайде можно увидеть, как слово берет Виктор Тимофеевич и рассказывает свою историю прихода в кинобизнес. Тут звук можно выключить вовсе, потому что актеры каждый раз приезжают разные и история у каждого своя, а Витя рассказывает одно и то же. И закончив свою биографию, он, осмелев, кладет руку на плече Артёму и начинает рассказывать его историю.

– Вот Артема Александровича лично, можно сказать, утверждал. Не один. Конечно! – он пытается понизить голос до баса, но это получается скорее комично. Это Виктор Тимофеевич понимает и показывая, что рад посмеяться над собой добавляет ещё, закашлявшись якобы от чрезмерных усилий. – Но! – он поднимает над головой скрюченный палец. – И мое мнение не последние.

Это неправда и все об этом знают. И Витя знает, что все об этом знают и любит пошутить по этому поводу. Он последний человек на студии и встречать актеров на вокзале, покупать им билеты – его основная служебная обязанность. А посидеть с ними за рюмкой, перекусить их немудрящих командировочных харчей – его нечастая в жизни радость.

– Так, – провозглашает Сергей Дмитриевич. – Баки пустеют. Там в холодильнике вроде есть ещё запас. Думаю, мы можем позаимствовать, как вы полагаете, Артем Александрович?

И они почему-то уставились на него. Артем недоуменно переводил взгляд с ассистента на актера, пытаясь понять, чего именно от него ждут.

– Я говорю, что у нас водка закончилась. – обратился к Артему Сергей Дмитриевич, очень подробно выговаривая каждую букву. – Вы не против если мы у вас позаимствуем, а я завтра перед отъездом возмещу?

Странно они смотрели на Артема, странно с ним разговаривали. Может дело было в выпитом, но сам-то он помнил, что вроде как не пил. Он только поднимал рюмку и возвращал её на стол, нетронутой. Значит пьяные – они. От того и ведут себя так странно. Но чего они хотят от него сейчас он понимал смутно. Все было, как в тумане. Как будто он хмелел вместе с ними. Артем попытался промограться и это немного помогло.

– Если в холодильнике есть водка, то вы, конечно, берите. – проговорил он и почувствовал, что голос подсел. Он откашлялся и добавил. – Здесь же проходной двор: ребята приезжают на день-два, ужинают и … – он усмехнулся. – и оно скапливается. Я думаю, что возражать никто не станет.

Все заулыбались. Эта новость обрадовала и высокого актера из города Витебска и маленького ассистента по актерам и даже, как ни странно, самого Артема. Но далее слайды стали сменяться хаотично и Артему захотелось увидеть Марию. Ему надо было поговорить с ней о чем-то, и о чем-то спросить. Он не был уверен, но Мария наверняка знает о чем именно. Она наверняка знает почему он вдруг почувствовал себя так плохо, почему ему так грустно и одиноко, почему ему хочется одновременно и лечь на пол и взлететь над городом. Она знает все что происходит с Артемом и её надо непременно найти. Это нехорошо, что она прячется где-то в темноте большой квартиры и не хочет быть вместе с ними за столом. Он должен привести её и усадить за этот прекрасный и в то же время убогий стол. Но стол станет гораздо лучше, он будет не так тошнотворен, если за этим столом будет сидеть женщина. Особенно такая умная и красивая, как Мария.

Выбраться из кухни оказалось задачей не совсем тривиальной, но после неловких касаний, столкновений с мебелью и стенами, под ободряющие комментарии присутствующих и с общей бестолковой суматохой, это наконец удалось, и Артем побрел по коридору. Опять слева поплыли три двери и справа проплывали тоже три. И в каждую заглядывал Артем и в каждой зажигал свет и искал Марию. И нигде её не было. А вот в своей комнате не зажег он света, и именно в его комнате она его и ждала.

– Почему ты прячешься здесь? – спросил Артем. – Пойдем я познакомлю тебя со всеми.

– Нет, Артем. Я не могу пойти с тобой к гостям. – отказывалась Мария и не хотела объяснить почему.

А Артем долго её убеждал, приводил аргументы, хватал за руки и обещал Бог весть что. Так ему было важно, чтобы именно сейчас, чтобы именно эти двое, которые сидят теперь на кухне увидели, какая его Мария красавица, какая она умница и как она поет, и читает стихи… Но ничего не выходило и Мария не хотела идти на кухню, что было чрезвычайно обидно.

– Расскажи мне лучше, что было дальше? – попросила вдруг Мария.

– Дальше? – Артем присел на кровать.

– Да, с маленькой Мари. Она ведь выронила табакерку.

– Не знаю. Меня ведь оторвали от компьютера и я вынужден был бросить её на той самой мостовой в двух шагах от городской площади.

– А кто это был? – глаза у Марии испуганно заблестели. Так испуганно и так ярко заблестели её глаза, что Артем даже прикрыл свои. Прикрыл и тут же увидел перед собой серый утренний город, вымощенную булыжником мостовую и малышку Мари, которую уводит за собой невысокий полный господин в расшитым позументами мундире. Артем хотел броситься вслед, вырвать из рук неприятного господина малышку Мари, но ноги совсем не слушались. Тогда Артем хотел закричать, но воздуха в его груди не было и сил вздохнуть тоже. Ноги у Артема подломились от ужаса, и он упал на колени, не почувствовав ни боли от падения ни холода мостовой.

“Падай!” – услышал он чей-то крик у себя в голове. – “Падай с размаха! Лицом на камни! Чем сильнее ты ударишься – тем лучше. Может быть тогда ты проснешься!”

И Артем покачнулся. Он раскачивался все сильнее и сильнее пока не почувствовал, как стремительно приближаются к его лицу холодные камни мостовой. Ещё секунда! Доля секунды и он проснется. То ли от ужаса, то ли от восторга он закричал. Закричал хриплым, больным голосом, но зато в полную сил.

Это, несомненно, помогло и Артем проснулся. Правда проснулся он не на мостовой городка Питивье, а в своей комнате, но и это он воспринял, как удачу. Лицо не болело, но болела голова, болело все тело и очень хотелось пить. Было ужасно холодно.

Глава V

– Артем. – голос в трубке был вежлив, но равнодушен. – Вы знаете, у нас опять изменения и мы переделываем график…

Тихо, безветренно и пустынно было в Санкт Петербурге. Никого не было в Лавре, никто не гулял по набережной Невы, не бродил в переулках рядом с Херсонской улицей. Никто кроме Артема. Все были заняты, а он – нет.

– Я думаю, что вам не надо ждать в Петербурге, я сказал Вите, чтобы он купил билеты.

Вот и отсюда, с этих пустынных улиц, набережных и кладбищ его хотели изгнать, чтобы он не тревожил покоя, отдыхающего между наплывами людей, города. Чтобы не подсматривал за ним, пока тот переводит дух после утренних не выспавшихся толп и до вечерних озлобленных и уставших.

– И вот еще … – голос на том конце замялся и послышалось шуршание бумаг. – наверное мы совместим эти сцены в одну смену и … – голос не закончил эту мысль, но начал следующую. – Вы тогда со вторым режиссером уточните, сколько останется смен всего.

Он еще ни сыграл ни одной сцены, ни сказал ни одного слова, ни разу не вошел в кадр, а уже несет потери. Артем чувствовал себя полководцем, который теряет войска до начала войны. Нет, война уже объявлена, вручены резкие ноты, отозваны послы, но не прозвучало ни одного выстрела, не упала ни одна бомба, так почему же тают его войска? Бегут или их косит дизентерия? А может враг травит газом? Невидимым, но смертоносным ядом.

– Тогда билеты Виктор вам передаст сегодня вечером. – голос торопился закончить разговор, у голоса были другие дела. – Значит уезжаете вы сегодня а назад девятнадцатого рано утром.

Сунув телефон в карман, Артем вдруг понял, что ни разу не видел лица этого человека. Он много раз разговаривал с ним, он обсуждал с ним вопросы, которые напрямую касались его жизни, но не представлял себе, как этот человек выглядел. А еще он не представлял куда он сегодня вечером поедет.

– Значит, уезжаешь сегодня? – спросила Мария встревоженно.

– Да, наверное. – Артем посмотрел на дом с круглым окном в стиле модерн.

– А Мари?

– Мари?

– Да, ведь её увел этот человек. Что ней будет? Где она? Разве ты не собираешься её искать? – Мария смотрела на Артема требовательно и неотвратимо. Она всем своим видом давала понять, что не отстанет пока не получит ответа.

– Но я понятия не имею, что с ней. И потом, это ведь сказка: она там, где я её оставил.

– Это не правда. – Мария почти кричала и звук её голоса со всего размаха врезался в стены домов и отскакивал от них тысячью маленьких шариков для пинг-понга, заполняя Перекупной переулок. – Её там нет. Ты сам это знаешь, ты был там и не нашел её. Она пропала, пока сидел этими дураками на кухне, пока ты спал, пока шлялся по городу.

Артем зажал уши руками, так невыносимо было ему слышать этот пронзительный яростный голос. Небо над ним пошло волнами и в груди появилось, нечто такое, что хотелось немедленно вырвать, так мешало оно дышать. Он прижался спиной к стене и сполз по ней на тротуар, он задыхался и ему очень хотелось заплакать, но слез не было.

– Сделай, что-нибудь! – кричала Мария. – Сделай пока не поздно!!!

Но сделать он ничего не мог. Очень хотел, но не получалось.

– Вам плохо, уважаемый?

Артем поднял глаза и увидел над собой человека в фуражке.

Этот странный город, где можно встретить полицейского с растерянными глазами и смешной сумкой через плечо.

– Все нормально. – сказал Артем поднимаясь. – Закружилась голова.

– Шли бы вы домой. – почему-то добавил блюститель и пошел по своим делам, не оглядываясь. А Артем пошел по своим. Через темную арку, неопрятный, вечно перекопанный дворик, к своему подъезду, на свой четвертый этаж.

– Сказка… – бормотал он, поднимаясь по лестнице. – Для чего она мне? Почему я должен её дописывать вместо того, чтобы просто удалить из памяти всего одну папку?

Так бормоча себе под нос, он поднялся домой и побродив по пустой квартире завис перед ноутбуком. Надо было всего лишь включить его и начать печатать.

– Ты не знаешь, что тебе делать?

Артем никак не отреагировал. Он не имел ни малейшего желания не только говорить с Марией, но даже и замечать её.

– Ты собираешься меня игнорировать? – моментально догадалась она. – Хорошо, можешь по-прежнему делать вид, что я не существую, можешь дуться, как маленькая девочка, но тебе придется закончить сказку.

В холодильнике были остатки вчерашней закуски и бутылка водки. Видимо, ребятам не хватило вчера, и они пошли за добавкой. Присмотревшись, Артем с удивлением обнаружил, что бутылка была запечатана.

– Я не отстану. – слова Марии не расходились с поступками, она и в самом деле не отставала. – Девочку надо найти!

Артем по-прежнему не замечал Марию, но думал, волей-неволей, о её словах – “Как мне писать историю того, кого я не вижу?

– Чушь! Чушь! Чушь! – Мария металась по кухне выкрикивая одно и то же слово из разных точек. – Чушь! – неслось с подоконника, – Чушь! – раздавалось от холодильника, – Чушь! – повторяла она из-за спины. – Не ври про то, что персонажа, надо увидеть. Сказку нужно придумать, а ты поленился. Ты решил, что она напишется сама собой, что она придумается на ходу, что она, как говорят, родится. А на все нужен труд и терпение. И теперь выходит, что ты начал сказку и не можешь её закончить. Ты сделал маленькую девочку заложницей своей графомании! Девочку украли. Надо же! Какой необычный поворот! Да ты – второй Шарль Перо, новые братья Гримм! А спасать её кто будет? Читатели ведь не виноваты, что ты лентяй и прощелыга. Их никто не предупредил, что тебе противопоказано писать! Они ждут продолжения, они волнуются за маленькую Мари.

– Она – мой персонаж. Плод моей фантазии… – Артем не выдержал и рявкнул это Марии прямо в лицо. – Я её придумал.

– Ты? Придумал? Что именно? – по кухне прокатился раскатистый хохот, как будто где-то неподалеку убивали Бэтмена. – Ты украл этот персонаж. Вернее, позаимствовал сюжет, который использовали в сотнях сказках и фильмах.

Мария говорила и говорила, она и ругала, и надсмехалась, и оскорбляла Артема. Она все хотела чего-то, но он не понимал, чего именно она хочет.

– Нету никаких читателей. Я никому ещё не показывал эту сказку и показывать, собственно, нечего. Проще кликнуть мышкой и удалить несколько написанных страниц. Клик и больше ничего…

– Ты уверен?

Ох и странный был голос у Марии. Слишком много там было злого торжества. Она раскрыла компьютер и вошла в сеть.

– Видишь? – спросила она. – Прочти.

“Три дня ждал старый Огюстен, что Мари наконец вернется. Три дня он не терял надежды сам и покрикивал на кривую Кларис, когда та приходила к нему за деньгами.

– Потерпи, старая ведьма! – кричал он на служанку господина Кривье, хотя та была совсем не старая. – Твой хозяин получит все сполна. До самого последнего су, получит этот выжига. Не было случая, чтобы старый солдат, которого трепал за волосы великий император, а он был не чета нынешнему, не расплатился за хлеб и крышу над головой. Даже в те дни, когда он мог брать по праву победителя, Огюстен Воже всегда платил! – сердился ветеран. – Мари непременно вернется. Она вернется, и я расплачусь как положено. Расплачусь за эту дыру и немедленно покину этот дом, где так скверно относятся к тем, кто проливал кровь во имя своей страны!

Огюстена, несмотря на его вздорный характер, все же любили. “Он воевал за нашу страну.” – говорили одни и приносили ему хлеба. “Он добрый человек, с которым так сурово обошлась жизнь.” – говорили другие и в его каморке не переводился горячий кофе. “Он потерял последнюю опору в жизни”–говорили третьи, те, которым и самим не хватало ни хлеба, ни кофе, но и они сочувствовали бедному Огюстену. Однако были и четвертые. Те, кто всегда держат нос по ветру и собственная их выгода или злоба на людей заслуженных и всеми уважаемых, для них важнее всего другого. Важнее того, что остальным кажется непременным и необходимым, важнее доброты и совести, любви к ближнему и милосердия. Страх ли заставил владельца дома написать донос или жадность, боялся ли он что слова Огюстена про нынешнего императора навлекут беду и на него или он боялся, что Огюстен не расплатится с ним за жилье, но однажды в каморку старого Огюстена постучали жандармы. “Вы обвиняетесь в оскорблении Императора Наполеона III” – заявил маленький, похожий на крысу помощник прокурора: “И в убийстве сироты Мари, которую наверняка разыскивают безутешные родители” – добавил он же. На этих словах ропот прокатился между всеми, кто стал свидетелем этой безобразной сцены и теми, кто ждал неподалёку, ибо весть об аресте Огюстена всколыхнула очень многих.

” Виданное ли дело?” – зароптали люди. – “Обвинять старика в убийстве девочки, которую он любил, как родную дочь!”

Тех, кому пришлось не по душе такое обращение со старым солдатом, набралось с половину города. Слишком уж многие из них оказались без работы, слишком у многих не было другого дела, кроме как сбежаться на истошные вопли кривой Кларис, которая отсутствие одного глаза компенсировала острым слухом и громким голосом. И уж она-то никак не могла не услышать топота кованых солдатских сапог на лестнице, и уж она-то постаралась сообщить эту новость, как можно большому количеству людей. Вот это-то количество и собралось под окнами дома, в котором под самой крышей ютился старый Огюстен и откуда его собирались забрать в тюрьму. Но слишком много людей собралось под окнами этого дома и слишком они были сердиты, чтобы господа жандармы могли вот так вот запросто увести старого солдата.

“Нашли с кем справиться!” – насмехались они над жандармами: “Теперь-то пруссаки побегут без оглядки, как только узнают, какие у Наполеона III бравые жандармы!”

“Не угостить ли нам господ жандармов похлебкой из камней?” – шумели люди внизу на улице.

От этих криков и издевок, и помощник прокурора и его подручные сделались белее бумаги или желтее осенних листьев. Усы жандармов от шума рассерженной толпы совсем поникли, а маленькие глазки помощника прокурора забегали так быстро, что того и гляди сбежали бы от своего хозяина.

“Хорошо же. Пусть будет по-вашему! – притворился он, будто передумал забирать Огюстена в тюрьму. – Наверное мы ошиблись и старик ни в чем не виноват. Но мне надо посоветоваться с господином судьей, как следует поступить дальше. Поэтому сейчас мы уходим, а ты Огюстен, живи как жил и ничего не бойся.” – громко сказал помощник прокурора и в сопровождении жандармов поспешно ретировался в сторону городских казарм.

Народ стал ликовать, когда услышал такое. Все радовались и поздравляли друг друга, как будто пала ещё одна Бастилия и только кривая Кларис не поверила хитрому помощнику прокурора и тихонько шепнула старику: “Берегись, Огюстен. Они непременно вернутся, когда рядом не будет никого, кто бы заступился за тебя и непременно упекут тебя в тюрьму. Берегись!” – вот как сказала это мудрая женщина.”

Артем поднял глаза от монитора и посмотрел на Марию.

– Странно, я не помню, чтобы я это писал.

Глава VI

Оставшуюся часть дня Артем просидел на кухне глядя в окно. В голове его не было ни мыслей, ни ответов. Хорошо хоть за окном шел дождь: наблюдение за падающей водой заменяет человеку мыслительный процесс, иначе звук пустоты свел бы его с ума. Наверное, он мог бы просидеть так весь день и вечер, и ночь. Может быть он просидел бы так несколько дней, но кому-то было надо, чтобы он ушел от окна, а ещё лучше, чтобы он уехал из города.

– Артем Александрович, Марта Борисовна сказала, чтобы я купил в Москву и обратно, – Витя стоял в дверях и протягивал билеты через порог. Входить он не хотел. В его обязанности входило встречать актеров, приезжающих в Санкт Петербург, но никто не оговаривал с ним процесс их отъезда и Виктор Егорович опасался, что его могут обязать ещё и провожать их.

– Вы ведь сами доберетесь, Артем Александрович?

Он был похож на лепрекона: невысокого роста, с хитрыми глазами и торчащими из-под шапки ушами.

– Там опять график меняется, но ваши сцены я трогать не велел. – проговорил он строгим голосом и опять заулыбался.

Потом в глазах у него промелькнуло беспокойство.

– Провожать вас, наверное, не буду? – скорее попросил он. – А то мне далеко добираться.

Потом Виктор Тимофеевич замялся на секунду, вспомнив что-то.

– Я должен у вас ключи от квартиры забрать…

– Хорошо. – Артем посмотрел на часы. – Поезд в одиннадцать, я выйду за полчаса. Здесь подождёшь или на вокзале встретимся?

Если Витя откажется ждать, то Артем проводит его кивком головы, закроет за ним дверь и пойдет одеваться. Через пятнадцать минут, он окажется на Невском проспекте и не торопясь направится в сторону площади восстания, а ещё минут через двадцать войдет в здание московского вокзала.

– Добрый вечер. – женщина в окошке, привычно не смотрит на него. – Я бы хотел сдать билеты.

Витя не захотел ждать, он оставил ключи, а Артему некуда было ехать. Совсем некуда. Так получилось, что ни в Санкт Петербурге, ни в Москве, ни в каком другом городе, его никто не ждал. Не было места куда бы он мог пристроить вещи, не было кровати или стула, куда бы он мог пристроить самого себя. Так вышло. Случается ведь такое, что человеку некуда идти? Случается…

“ – Куда ты пойдешь, Огюстен? – спросил папаша Кошен. – Да и как, ты ведь больше месяца не встаешь?

Вокруг старого Огюстена собрались все его друзья, или, вернее сказать, завсегдатаи кабачка папаши Кошена с ним во главе. Была с ними и кривая Кларис.

– Если он останется здесь, то его непременно арестуют! – сказала она. -Но и уйти он не может, ноги его не слушаются.

Тут все заволновались, замахали кулаками и обещали, что не дадут арестовать заслуженного ветерана, который проливал кровь за Францию и видел двух императоров. Так они поволновались, покричали, а поскольку время близилось к вечеру, то стали потихонечку расходиться и в каморке Огюстена остались только папаша Кошен и кривая Кларис.

– Ты знаешь Огюстен, – заговорил папаша Кошен со слезами на глазах, который хоть и был кабатчиком, но сердце у него было доброе. – У меня есть племянник, он учится на адвоката в Париже. Я напишу ему и он, как-нибудь да уладит твое дело.

– Нет. – возразила кривая Кларис. – Если за старика взялись судейские, то тут не поможет адвокат, тут нужна нечисть пострашнее. -она перешла на шепот и добавила. – Тут нам поможет только Берта Фури.

Сказала эти слова кривая Кларис и ветер в ту же секунду задул свечу в каморке Огюстена”

Чудесно было этим вечером на Невском проспекте, люди торопились, проходя мимо роскошных витрин, но, если присмотреться, начинало казаться, что красивые девушки попадая в свет этих витрин замедляли движение и непременно встряхивали распущенными волосами, а как только витрина оставалась позади, немедленно занимали свое место в монолитной толпе прохожих, и так до следующей освещенной витрины. В Гостином дворе торговали марципаном, а за столиками кофеен сидели парочки и одинокому холостяку, могло бы показаться, что парочки эти все сплошь из подружек, и только и ждут, когда кто-то попросит позволение разделить с ними их девичье одиночество. А в полутьме старого Невского неподалёку от Лавры, размашистым шагом через дорогу ходила проститутка с распущенными белыми волосами, которые смущали водителей мужчин, заставляя их отвлекаться от дорожной ситуации. Красиво на центральной улице Петербурга, прекрасны мосты через Неву, но тревожно и сумрачно в переулках. Темно на Жуковского и Некрасова, перекопано на Советских, пустынно на Херсонской. В который раз Артем шел этой дорогой от Михайловского замка до Ладожского вокзала и не увидев ни замка, ни Вокзала и как будто растворялся в переулках. А свет на площади Александра Невского пугал его и гнал назад к дому, на Перекупной. А там, на Перекупном переулке, где редко проезжают машины, Артем встал посреди дороги и стал смотреть на круглое окно, красивого дома в стиле модерн. Большое окно было черно, и во всем доме не было света и от этого становилось ещё тоскливее. Артем нехотя повернулся и стал смотреть на окна своего дома. Впрочем, в свой дом заходят без страха и радуются свету на кухне. Радуются, что тебя кто-то ждет, что этот кто-то волнуется и греет чайник. А он боялся, что в квартире кто-то будет, что кого-то вселили, что кто-то занял его комнату и готовится спать в его постели.

– Еще немного подожду.

Артем посмотрел время на телефоне и прошелся по переулку. Смена может закончиться в любое время и стоять можно хоть до утра. А утром приходит поезд из Москвы или Саратова, и Витя приведет нового актера.

– Нет смысла. – пробормотал Артем. – Не выгонят же меня на улицу. А так я могу замерзнуть… – он ещё раз посмотрел на круглое окно. – Хотя, может это лучший выход.

В квартире было тихо, и тишина эта была, какая-то слишком таинственная, слишком неразборчивая: то ли от пустоты была эта тишина, а то ли от того, что все обитатели квартиры только что заснули и вот-вот наполнят её дыханием и храпом. Дверь в его комнату была открыта. Может он забыл её закрыть перед уходом, а может новый жилец не справился с роликовым направляющим двери, да так и отставил на ночь.

Свет луны падал на кровать, но была ли она пустая или на ней кто-то лежал, укутанный его одеялом, Артем не понимал. Он замерз, валился с ног от усталости и невероятно хотел спать. Тихо прижимая к груди рюкзак и неся ботинки в руке, Артем все-таки вошел в свою комнату, подошел к застеленной кровати и не решился лечь, а наоборот, стал отходить от неё шаг за шагом, озираясь со страхом и беспомощностью. Наконец он нашел то, что искал – шкаф. В углу стоял шкаф с запасными постельными принадлежностями. Вот так вот с рюкзаком в одной руке и ботинками в другой, Артем открыл дверцу шкафа и шагнул в него. Устроившись на одеяле и подушках, он прикрыл дверцу за собой и уснул.

Глава VII

Утро разбудило его мирными звуками и радостными солнечными бликами, которые пробрались в шкаф сквозь неплотно запертые дверцы. Кто-то на кухне жарил яичницу. Артем читал, что Петр I будучи с великим посольством в Голландии под именем Петра Михайлова и изучая разнообразные ремесла, спал в шкафу, как это было принято в тех местах, и сейчас он вспомнил об этом. Вспомнил и улыбнулся. А ещё ему очень захотелось яичницы. И жизнь показалось ему в этот момент простой и приятной. Ему захотелось выбраться из шкафа, выйти на кухню, поздороваться и объяснить ситуацию. Потом принять душ и пойти в магазин за яйцами и колбасой.

– А маленькая Мари? – услышал он знакомый женский голос. -Что будет с ней? Конечно, ты будешь есть свою яичницу, а старого Огюстена посадят в темницу.

Артем изо всех сил сжал зубы, чтобы ни в коем случае не ответить.

– Почему ты уверен, что жизнь должна быть простой и прекрасной? Потому что так об этом говорят по телевизору?

Это был хитрый ход со стороны Марии. Артем много лет не смотрел телевизор и гордился этим. Она специально дразнит его, чтобы он сорвался и заговорил. А если он сейчас не выдержит и заговорит, то ему придется уйти из квартиры и опять прятаться.

– Разве ты умираешь с голоду? – не унималась Мария. – Или тебе ты тяжело болен, что не можешь без трехразового питания?

Тот, кто жарил яичницу на кухне, уже мыл посуду, а Артем все не решался вылезти из шкафа, чтобы как-то поговорить и объясниться. Он закрыл глаза и попытался успокоиться. Голос Марии становился все дальше, и перед глазами вставала заснеженная дорога, которая вела из города Питивье и люди на ней: мужчина и женщина, которые волокли за собой тачку из тех, что развозят по домам уголь. В тачке, завернутый во всякою тряпьё, сидел старик. До Артема доносился скрип колес, очень громкий в чистом морозном воздухе и голоса:

“ – Неужели старая Берта Фури ещё жива? – и говоривший закашлялся, видимо глотнув холодного воздуха. – Её именем пугали, когда я был ещё ребёнком.

– Жива, папаша Кошен, ещё как жива. – ответила Кривая Кларис. – Что ей ведьме станется? Нам бы только застать её, нам бы только её найти, нам бы только сторговаться с проклятой колдуньей, а уж за ней дело не станет. Она своё ведьмино дело крепко знает.”

Артем тряхнул головой, будто вынырнув из ледяной воды. Лицо покалывало и не хватало воздуха. В коридоре кто-то крутил ключом в замке, наверное, закрывая за собой дверь.

– Будь ты неладна! – Выругался Артем.

Он ругался так яростно и замысловато, что ему начинало казаться, будто ещё чуть-чуть и он задохнется. Но остановиться он не мог.

– Это ты! – вопил он мечась по квартире между туалетом ванной и холодильником. – Ты и есть ведьма!

В результате он не поел, не принял душ и не сделал ничего из того что собирался, а когда он это понял и остановился, он услышал, как Мария плачет. Сердце у Артема поднялось высоко – высоко и заколотилось с такой силой, что ему захотелось разорвать себе горло и достать его. Захотелось вынести его на свежий воздух, чтобы оно, надышавшись, перестало биться. Чтобы оно заснуло, как раскричавшийся младенец. Он выскочил на улицу, но добежав до Площади Восстания, все ещё слышал всхлипы и сбитое дыхание Марии.

Глава VIII

Весь день Мария не появлялась. Весь день Артем не вспоминал про старого Огюстена. Он был сегодня туристом, праздным зевакой, поглотителем сэндвичей и прочей мусорной еды. Денег, вырученных за сданные билеты, хватало, чтобы почувствовать себя частью социума, со всеми вытекающими отсюда приятностями. Купив в магазине большое пирожное со взбитыми сливками и кусочками настоящих фруктов, он шел по Невскому проспекту и таращился на барышень, дома и коней на Аничковым мосту. Он чувствовал себя так непривычно, так хорошо и легко ему было, что в какой-то момент он устыдился. Он поднял голову и почувствовал, что мир, и синее питерское небо закружились вокруг его головы. Артем вдруг заметил, что стоит на набережной лицом к Троицкому мосту. Там на мосту кто-то был. Женская фигура. Несмотря на то, до женщины было далеко, Артем знал, что та смотрит на него. Не просто смотрит, она говорит с ним. Её губы, он был в этом уверен, шевелились, а глаза смотрели именно на него. Неотрывно смотрели именно на него. А потом, уверенная, что Артем её не слышит, но непременно понимает, она кивнула и поднялась на ограждение и прыгнула.

– Мужчина, вам нехорошо? – спросил чей-то голос у Артема за спиной.

Этот кто-то волновался, он был готов помочь ему, вызвать скорую или дать таблетку, а Артем неотрывно смотрел на воду с ужасом ожидая, что над поверхностью покажется женская голова.

– Пап пойдем.

Артем обернулся и увидел, что к пожилому мужчине, который предлагал ему помощь, подошла девушка и тянет его прочь.

– Что ты, в самом деле? – она зло смотрела, то на отца, то на Артема. – Ты ещё бомжей у Московского вокзала собери.

И она потянула отца за собой. Тот, уходя, все оглядывался и хлопал себя по карманам. Наконец он нащупал что-то, вырвал рукав из цепких пальцев девушки и вернулся к Артему.

– Вы возьмите. – он протянул мятую бумажку, синеватой от холода рукой без перчатки. – Это не совсем лекарство, но помогает.

Вложив этот мятый бумажный комочек в Артемову ладонь, он слегка похлопал его по руке и не оглядываясь пошел к ожидавшей его дочери.

Что же происходит? Эта девушка на мосту, кто она? Мария? Нет, это была не она и даже не похожа. Девочка из сказки? Тоже – нет. Она совсем ребенок и потом она француженка девятнадцатого века. Ей нечего делать на Троицком мосту в веке двадцать первом, тем более ей не полагается с него прыгать. А этот старик?

Артем разжал руку и увидел в ней смятую упаковку валидола. На автомате он стал выдавливать из бумаги одну таблетку и заметил, что руки у него дрожали. Таблетку он достал, но она выпала и покатилась по асфальту. Катилась она, на удивление резво и так же резво упала в Неву.

Что же все-таки происходит!!!

– Ты сходишь с ума. – спокойно сказала Мария.

Она стояла, глядя на реку и ветер так сильно трепал её волосы, что казалось будто злая свекровь хочет проучить строптивую невестку и выдрать ей косы. А может она походила на вдову рыбака, что ходит на берег в безумной надежде дождаться его возвращения. А может на проклятую ведьму Берту Фури.

“ Они остановились перед небольшой ямой в земле, яма эта была входом в землянку, а землянка домом старухи Фури, которую старожилы называли ведьмой, а молодые не звали никак, ибо не догадывались о её существовании. Те кому рассказывали в детстве страшные истории про старую Берту, которая уводила за собой непослушных детей, выросли, а те кто видели Берту Фури взаправду уже умерли.

– Это не землянка. – прошептал папаша Кошен. -Это могила старой ведьмы. Зря мы пришли.

– Не трусь! – возражала ему кривая Кларис. -Живая или мертвая, но она выйдет к нам если правильно позвать.

И служанка зашевелила губами, вспоминая старую присказку, которой пугал в детстве её старший брат.

Ведьма старая, Фури,

На детишек посмотри

Этот неслух, тот простужен

Выбери себе на ужин

Облизнись на малых сих

Выбери себе любых

Вырви сердце у ребенка

Да тащи в свою избёнку

Мясо, потроха и кровь

Повкуснее приготовь

Ничего вкусней на свете

Нет, чем маленькие дети

Тихо вскрикнул в чаще кто-то

Ведьма вышла на охоту

Смерть вас всех сегодня ждет

Берта вас к столу зовет.

И только она закончила произносить заклинание, как налетел сильный ветер, он гнул деревья и поднимал к небу снег и палые листья. Кривая Кларис от такого порыва ветра упала на землю так что юбка её задралась до самой головы, папаша Кошен остолбенел от ужаса и не мог сделать и шага. Даже старый ветеран Огюстен был готов убежать, да только ноги его не ходили. А из-под земли показалась седая косматая голова ведьмы Фури. Сколько бы ей не было лет на самом деле, выглядела она все равно старше и страшнее. Лица её было не видно из-под седых растрепанных волос, только нос крючком выбивался между прядей и глаза сверкали, как черные звезды. Руками она опиралась на палку, а сами руки были похожи на сухие ветки, пальцы на высохшие корни, а ногти на мертвых жуков. Лохмотья на Берте напоминали ковер из черных гниющих листьев, который покрывает землю в ноябре, а ботинок у нее не было вовсе и казалось, что ступни ведьмы уже стали землей.

– Здравствуй, малютка Кларис. – прокаркала ведьма. – В прошлую нашу встречу я забрала только глаз, теперь же ты принесла мне остальное!

Голос её был громче шума ветра и так страшен, что папаша Кошен и старый Огюстен совсем пали духом. А вот кривая Кларис напротив поднялась на ноги и, подбоченясь, захохотала в лицо ведьме Фури.

– Совсем ты видно из ума выжила старуха, если думаешь, что я все та же маленькая девочка, чтобы так запросто порубила на куски и сунула в свой проклятый горшок. Попробуй сделать это и я выдеру тебе твои седые космы, да выцарапаю твои злющие зенки. Я бы прямо теперь свернула твою тощую куриную шею, так мне охота посмотреть, как ты забегаешь по лесу без головы, натыкаясь на все деревья подряд, но уж так и быть удержу себя. Мы пришли сюда по делу и нам нужна твоя помощь, поэтому я удержу себя и не трону такую поганую развалину как ты.

От этих слов, от того, как смело вела себя кривая Кларис, приободрились и Огюстен, и папаша Кошен.

– Не ты ли похитила малышку Мари? – спросил вдруг ветеран.

– Да, не худо бы её порасспросить. – поддержал его трактирщик.

И так они смотрели на ведьму, так решительно папаша Кошен поднимался на ноги, а Огюстен теребил веревку, угрожая связать ведьму, а может и вздернуть её на первом же суку, что та отступила и хотела было бежать, но служанка уже зашла ей за спину, а Огюстен отложил веревку и достал пистолет.

– Не трогала я вашу девчонку! – выплюнула берта со злостью. – И не видела её, и не знаю где она. Вам надо, вы и ищите.

– Я бы с радостью. – вздохнул старый Огюстен. – Да только ноги не ходят. – добавил он и взвел курок.

– А вот с этим я тебе так и быть помогу. – согласилась ведьма и глаза её недобро заблестели.!”

Глава IX

Что бы ни происходило в твоей голове, но рано или поздно тебе придется искать теплый угол и крышу над головой, потому что тело твое устанет, а ноги промокнут. Артем возвращался в квартиру на Перекупном переулке, не зная, что и кто его ждет – ему больше некуда было идти. Ведь так бывает, что человеку некуда идти?

Тот же грязный перекопанный дворик, та же темная лестница с истертыми ступенями и та же железная черная дверь. Перед тем как вставить и повернуть ключ в замке, он прислушался, понимая, что все равно ничего не услышит, потому что за железной дверью была еще одна, а за той дверью прихожая с коридором и только потом дверь в кухню, на которой в этот час либо пусто, либо собралась веселая актерская компания. Выдохнув, Артём повернул ключ и потянул дверь на себя.

В коридоре было пусто, а на кухне и в комнатах тихо, но Артем уже знал, что в квартире кто-то есть. Это кто-то оставил куртку на вешалке, ботинки у двери и зажег тоненький лучик света под дверью в ванную комнату.

Возникло неприятное предчувствие скандала.

Артем старался все делать нарочито медленно: он разулся, снял куртку и некоторое время нашаривал ногой свои тапочки. Все эти действия он совершал, стараясь не сильно шуметь, но и не скрывая своего присутствия, а издаваемые звуки должны не должны были, ни в коем случае, напугать того, кто находился теперь в ванной комнате, а напротив внести в неожиданное появление Артема, нотку нормальности и спокойствия. В самом деле, разве может напугать бестолковое шуршание тапочек по паркету или звук падающей куртки? Наоборот! Задумчивые вздохи и милое бормотание в прихожей – это знак домашнего уюта и показатель нормальности бытия. Когда дверь в ванной приоткрылась, он уже растворялся в полумраке своей комнате. На пороге он обернулся и бросил молодой девушке, с головой обернутой полотенцем, маловыразительное, но дружелюбное “Добрый вечер” и нырнул в темноту.

Он зажег свет и прохаживался по комнате, стараясь не издавать резких звуков, но и не замолкать совсем.

“Главное, чтобы она не заорала и не стала звонить” – крутилось у Артема в голове.

– Простите, если напугал! – проговорил он громко, обращаясь к девушке.

Ему показалось, что она ищет телефон, а вот это было бы очень некстати, если бы она позвонила генеральному продюсеру или своему ассистенту по актерам.

– Я не знал, что ко мне подселят девушку. – добавил Артем, вслушиваясь в звуки за дверью.

Но за дверью было тихо. Наверное, его соседка справилась с испугом и теперь обдумывала, как начать разговор. У неё не могло не возникнуть вопросов и она, должно быть, искала подходящие слова. Наконец в коридоре послышались шаги и в дверь, хотя она была открыта, постучались.

– Да-да! – радушно отозвался Артем и постарался улыбнуться самым благожелательным образом.

На всякий случай, добавил в выражение лица нотки растерянности.

– Меня зовут Артем.

– Меня зовут Янина.

Какое-то время они стояли, глядя друг на друга. Артем подумал, что, наверное, они оба не знают, что сказать. Он собирался предложить пройти на кухню и выпить чаю. С огорчением подумал, что так и не купил пряников. Хотел было даже побежать в магазин, но не понадобилось, потому что не знал, что сказать только он Артем.

– Я, конечно, извиняюсь, а вы кто? – голос Янины был абсолютно спокоен, и сама она не казалась напуганной.

– Меня зовут Артем…

– Спасибо, это я поняла. Вы актер?

– Ну, в некотором роде.

Возникла пауза. Девушка смотрела на Артема настолько спокойным и оценивающим взглядом, что у него пропало всякое желание пытаться ей понравиться. Напротив, ему захотелось разговаривать по-военному коротко и по делу.

– Да. – кивнул он головой и перестал улыбаться. – Я приехал на съёмки, но их все время переносят и я, в некотором роде, тут завис.

– Ясно… – Янина помолчала, но молчание это относилось не к Артему, не к его проблемам и даже не к ситуации. Она просто вспоминала, где её телефон и выбирала кому лучше позвонить. Это так читалось на её лице, что Артем торопливо начал объяснять ей суть своей проблемы. Он сбивался, придумывал объяснения и обстоятельства, врал, но все больше запутывался.

– У меня просто в Питере дела и я взял билеты на пару дней раньше… График съемок все время переделывают, и я немного запутался, когда надо быть … На всякий случай приехал заранее… Раньше сюда не селили актрис, только ребят и я подумал, что не будет проблемы.

– Нет. – возразила Янина. – Проблема есть. Тут либо вы остаетесь, либо я. Давайте позвоним ассистенту по актерам с вашего проекта или с моего. Пусть они разбираются, если это их косяк. Или планировщику. Кто этим должен заниматься, я не знаю.

– Не надо. – Артем хотел было махнуть рукой, показывая бессмысленность какого-либо телефонного звонка. Он её только поднял, чтобы опустить и тем самым положить конец разговору. Он хотел тем самым признать свою неправоту полную капитуляцию, но Янина поняла это движение по-своему. Она отшатнулась в сторону и сделала самое решительное выражение лица.

– Руки! – сказала она со всей возможной твердостью. – Руки уберите! Я сейчас позвоню генеральному продюсеру пусть она сама с вами разбирается.

И через пару секунд, Янина разразилась длиннющим монологом, в который вплела и свои представления об организационном процессе в кинопроизводстве, и о гендерных взаимоотношениях, об Артеме лично. Она и грозила ему, и пыталась его высмеивать, и поучать. Пытаясь вспомнить что именно говорила ему Янина, Артем с удивлением понял, что ей удалось коснуться его внешнего вида, одежды, запаха, и перспектив в профессии. То есть всего того, что никоим образом не касалось его обсуждаемого вопроса. Или касалось? Он ведь так и не попросил у нее разрешения переночевать.

– Вы напрасно горячитесь. – сказал Артем преувеличенно спокойно. – Я не собираюсь делить с вами квартиру. – Девушка попыталась продолжить свой монолог, но Артем продолжил и ей пришлось замолчать, хотя выражение лица она сделала самое саркастическое. – Мне есть где ночевать. Я пришел забрать рюкзак.

Он уже надел ботинки и собирался открыть дверь, но Янина не собиралась просто так отпустить его. То ли ей нужно было чтобы последнее слово осталось за ней, может хотела добить Артема, а возможно и вправду беспокоилась о своей безопасности.

– Ключи оставьте мне!

Она даже схватила его за рукав не давая выйти из квартиры, из которой только что его выгоняла.

– Руки! – Артем постарался повторить её недавнюю интонацию и, судя по тому. Что Янина его отпустила, у него получилось. – Ключи я должен вернуть нашему ассистенту по актерам. Вам же достается квартира. Тут три комнаты, стиральная машина и я в холодильнике оставил консервированные персики. Вернусь проверю. – добавил он строго. – Вы же, если волнуетесь посягательств на вашу честь, задвиньте засов. Но имейте ввиду, утром вам могут подселить соседку или соседа. Доброй ночи, моя не случившаяся сожительница.

И Артем, топоча ботинками устремился на улицу. Он не слышал, как закрылась за ним дверь, не думал о том, что Янина станет делать дальше, станет ли звонить и жаловаться на него генеральному продюсеру, все это ему было неинтересно. Его ждала увлекательная ночь на Московском вокзале.

Глава X

– Ты ей не понравился. – Мария прохаживалась между рядов, поглядывая на бюст Петра. – Впрочем, ты и не старался. А зря. Тебе еще два дня ночевать на вокзале, между прочим. Может снимем номер в гостинице?

Эта мысль приходила и Артему. Не в Октябрьской, конечно, но поискать какой-нибудь хостел было бы вполне по средствам.

– Так и будешь молчать?

Артем почувствовал, как Мария щекочет ему шею своими волосами. Они стали ещё короче, но теперь были ярко рыжего цвета, а на висках появились длинные изогнутые пряди.

– Боишься, что станут обращать внимания? – не успокаивалась она. – Брось! Кому ты нужен?! -Мария обошла его и села перед ним на корточки. – А помнишь, что недавно ты хотел меня представить своим пьяным друзьям? Помнишь? Даже предлагал мне спеть или почитать стихи. Неужели забыл? Надо было согласиться. Вот смеху-то было бы.

Сильно хотелось курить, но Артем боялся, что если он освободит кресло, то его немедленно займут. На вокзале происходила странная суета: народу становилось все больше, и выглядели люди очень напряженно. Кто-то вдруг срывался с места и бежал куда-то, кто-то звонил и не мог дозвониться. Все были чем-то напуганы и раздражены.

– Авария. – вздохнул кто-то над ухом.

Артем вздрогнул.

– Что? – переспросил он.

Даже среди забитого людьми Московского вокзала, где люди говорили не переставая, одновременно, перебивая друг друга, по телефону или кричали что-то прямо в лицо, он все равно испугался, когда обратились именно к нему.

Любой голос казался ему внезапным и неожиданным, если это был не её голос. Любой вопрос казался неуместным, если его задавала не Мария. Любой разговор опасным, если этот разговор Артем вел не с ней.

– А что вы так удивляетесь. – Продолжил приятного вида толстяк, сам в свою очередь удивленный реакцией Артема. – Это должно было когда-нибудь случиться. Нагрузка на эту железную дорогу огромная, альтернатив, по большому счету никаких, нормальных вариантов объезда тоже, а как только случилась авария – все, вдруг, в шоке. Кто-то в аэропорт рванул, но это бесполезно. Таксисты, конечно, заработают… – он помолчал, видимо представляя себе путешествие в восемьсот километров, в переполненной машине. – Но это не с моей комплекцией. Просто у большинства другого выхода нет, вот и соглашаются.

Толстяк обвел взглядом людей и еще раз вздохнул. Потом, хотя Артем ни о чем не спрашивал, он объяснил зачем сам едет в Москву, рассказал, каким поездом и почему и плавно перешел к разговору о своей работе. У него была правильная речь и неторопливая манера, изложения. Плюс замечательная привычка говорить, не глядя на собеседника. Сам же он вопросов не задавал и Артем, убаюканный его голосом, задумался о своем.

– Программа позволяет прочитать автомобильный номер в любом состоянии, каким бы он грязным не был. Это как раз разработка нашей фирмы…

Рассказ о фирме, в которой служил этот странный толстяк, и её несомненных успехах, доносился откуда-то издалека. Артема охватило приятная сонливость и он начал засыпать. В самый последний момент ему пришло в голову, что было бы очень хорошо проспать вот эдак до самого утра.

– А еще лучше до послезавтрашнего утра. – шепнула ему на ухо Мария и Артему показалось, что она поцеловала его в шею.

В этот момент он улыбнулся и хотел было подумать о Марии, потом решил подумать про Янину, а потом решил больше ни о чем не думать и просто уснул. Снился ему замерзший лес, землянка в лесу и злобная ведьма Берта Фури.

“ – Посмотри Огюстен! – закричала Берта, а в руках у нее извивалась змея. – Ты не можешь ходить, потому что ноги больше не служат тебе? Посмотри на нее! – повторяла ведьма, а змея раскрывала свою пасть ещё шире. – У нее вообще нет ног, но она очень шустрая. Ты не смог бы угнаться за ней, даже если бы ноги не отказали тебе. Возьми её. И она научит тебя ходить!

Змеиная голова все ближе и ближе к лицу Огюстена, ее раздвоенный язык почти касается его губ. Старый солдат хочет отшатнуться, но не может этого сделать. Хочет выругаться, но не в силах вдохнуть воздуха. Хочет достать пистолет и выстрелить, но не может его найти. И вот змея раскрывает пасть ещё шире. Так широко, что голова ветерана полностью пропадает в смрадной змеиной пасти и глаза Огюстена больше не видят света.”

Глава XI

Артем, как он и хотел, проспал всю ночь. Из-за катавасии на Октябрьской железной дороге, из-за суеты в световом зале вокзала его ни разу не потревожила ни охрана, ни полиция и проснулся он аж в шестом часу утра. Вернее, он может и просыпался ночью, может даже вставал, но совершенно ничего этого не помнил. Мария тоже берегла его сон и не разу не заговорила с ним. Уже утром, разыскивая, где бы ему умыться, Артем видел, что её фигура мелькала то у книжного магазина, то у аптеки. А один раз она даже помахала ему рукой показывая в нужном направлении, когда он совсем заплутал на вокзале.

Умываясь, он вдруг увидел свое лицо: серое как питерское небо, с красными глазами и опухшее, оно пугало.

“Что со мной?” – подумал Артём, проводя ладонями по щекам и под глазами.

– Ты просто не выспался. – Мария тут же выросла у него из-за спины и пригладила волосы на затылке. – После ночи на вокзале любой будет выглядеть паршиво, а ты вполне себе ничего.

Артем втирал лицо бумажным носовым платком и продолжал разглядывать свое лицо. Он вдруг понял, что давно не видел своего отражения. Иногда оно мелькало в витрине, в зеркале в ванной, в окне, но всегда мельком, как будто они были в ссоре и боялись встретиться глазами.

“Как же я плохо выгляжу!” – ужаснулся он

– Ты не девочка, чтобы тебе нравилось твое отражение. – не отставала Мария. – Фу-фу-фу! Прекрати себя разглядывать!

Артем резко набросил рюкзак на плечо и вышел из туалета. Хромая и приволакивая ногу, он покидал Московский вокзал. Уходил от своего отражения, от нагретого за ночь кресла, от внимательных взглядов охранников. Уходил стремительно, широко ставя ноги и сильно отмахивая при ходьбе рукой. Куда он шел? Он этого не знал. Не знал по той простой причине, что идти ему было, в сущности, некуда. Очень давно он не имел цели, очень давно не имел конечной точки путешествия, очень давно он шел не куда-то, а откуда. И походка его, нервная и размашистая, напоминала бегство.

– Пойдем отсюда скорее. – торопила его Мария.

Она гнала его прочь от Площади восстания, не давала остановиться на Невском, меняла направление, как если бы за ними гнались.

“Мне осталось еще два дня.” – подумал Артем: “Я не продержусь столько в таком ритме. Она меня загонит, как скаковую лошадь”

– Сейчас, сейчас! Нам просто нужно найти магазин, купить воды, купить поесть, найти тихую скамейку, чтобы не проходной двор, что бы никто не мешал…

С булкой в одной руке и пакетом молоком в другой он очутился у Исаакиевского собора, но не смог там оставаться, так давила на него громада храма и так раздражали его толпы туристов. И опять Мария звала его за собой, торопя покинуть Исаакиевский сквер, ради Александровского сада, Медного всадника ради Дворцовой площади. И не все скамейки были заняты в садике Зимнего дворца и солнце как будто именно для Артема выглянуло, чтобы его согреть. Но Мария гонит его дальше на набережную.

– Ты голоден. Ты ведь можешь поесть прямо тут?

Да, он это может. Артем ставит на парапет молоко, сжимает замерзшей рукой холодную булку и смотрит на Троицкий мост. Там на мосту стоит одинокая фигура. Десятки и сотни прохожих, не видя, но чувствуя эту фигуру избегают ступать на мост. А девушка взбирается на ограждение, останавливается и что-то говорит Артему, уверенная, что он непременно должен её услышать. Губы её шевелятся так отчетливо, что вот-вот Артем разберет слова, но фигура на мосту взмахивает руками и падает в Неву.

– Кто она? Мария, скажи мне, кто эта девушка и чего она хочет?

Артем опустил руку в карман. Там лежит мятый комок бумаги, который дал ему добрый дед. Там должен быть валидол.

“– Держи её при себе! – хохотала ведьма Фури, а змея обвилась вокруг Огюстена и положила голову ему на грудь. – Не забывай её кормить. Пока она рядом с тобой и сыта, ты сможешь ходить!

Лица спутников старого солдата были полны ужаса и отвращения. И папаша Кошен и кривая Кларис, боялись приблизиться к Огюстену, так боялись они большой змеи, которую Берта дала Огюстену.

– Что это вас так скривило? – злобно оскалилась Берта. – Не нравится? Вы считаете, что она не слишком-то хороша? Не больно-то она красива, не так ли? Сами-то вы на редкость как очаровательны: одноглазая служанка и толстый кабатчик! – ведьма раскрыла рот и зашипела не хуже змеи. – Она станет пить твою кровь и наполнит твое сердце ядом, но ты терпи, Огюстен. Только так ты сможешь отправиться на поиски малышки Мари. – и старуха расхохоталась жутким смехом. – Говорят змеиный яд полезен для суставов. Пользуйся, старая развалина. Вспоминай берту Фури.

И в тот же миг старуха рухнула, как подкошенная и померла в тот же миг. “

Артем плохо помнил, что произошло дальше. То ли накатил приступ чрезмерной рассеянности, а то ли все происходящее было настолько неважно, что и запоминать не стоило. Будто ты не проживаешь день, а только поглядываешь на себя и все происходящее с тобой, как пресыщенный турист на диковинные виды из окна туристического автобуса. И как дешевые сувениры, которые турист небрежно кидает в чемодан, память Артема нехотя сохранила обрывочные фрагменты этого дня: вот он кричит “Спартак чемпион!” а прохожие обходят его стороной, вот два парня характерной наружности наскакивают на него, недовольные, что он посмел смотреть им в глаза. И каждый раз он возвращается на дворцовую набережную и все смотрит на Троицкий мост, в надежде опять увидеть на нем одинокую женскую фигуру. Потом его не пускали в здание вокзала, гнали из столовки на Площади восстания, а потом он проснулся в подъезде своего дома на Перекупном.

Он лежал на полу лестничной площадки, обняв руками свой рюкзак, как чудовище аленький цветок, и уткнув в него лицо.

– Какая печальная выходит у тебя сказка. – Мария сидела на ступенях и даже не повернула в его сторону голову, когда он проснулся. – Ты уверен, что её стоит дописывать?

– У меня нет выхода. – прохрипел Артем и дрожащими от холода руками, стал расстегивать рюкзак, потому что был уверен, что там оставалась бутылка воды.

– Она под батареей.

Пока Артем пил, Мария молчала, все так же не глядя в его сторону.

– Мне страшно. – сказала она наконец. – Мне никогда не было страшно. Ты боялся всегда, и я успокаивала, приободряла тебя, оставаясь смелой за нас двоих, а теперь мне наконец страшно. Впервые страшно и от этого страшнее вдвойне. Я не смогу без тебя, ты же это знаешь? Зачем тебе эта сказка?

– Дело не в ней. Она не хороша, не важна и не интересна. Просто она началась, как начинается дождь. От дождя ведь не умирают, но умирая под дождем, наверняка хотят, чтобы его не было. А он идет.

Артем отряхнул, как мог одежду и пошел на улицу.

– Подожди! – Мария попыталась удержать его за руку, но, как всегда, у неё это не вышло. – Поднимись в квартиру. Там у тебя чистая куртка, там наверняка сейчас никого нет. Прими душ, выспись.

– Завтра я въеду туда с полным правом, осталось немного. – он, не останавливаясь, спускался вниз, торопясь выйти на свежий воздух. – Я хочу ещё раз увидеть эту девушку на мосту. Ты не знаешь кто она?

Глава XII

“– Прощай, Огюстен! – кривая Кларис плакала, провожая старого солдата.

Плакал и папаша Кошен, плакало зимнее серое небо, поливая Огюстена дождем, не плакал только он сам. Его лицо, казалось, очерствело и приобрело выражение холодной брезгливости. Змея, овившаяся вокруг его шеи, была всегда голодна, а старик, привыкший к невзгодам, терпеливо принимал её яд и отдавал ей свою кровь. Только в глазах его застыло мука, которую невнимательные люди станут принимать за высокомерие.

– Прощай, старый друг! – помахал рукой папаша Кошен.

Он не решался подходить ближе, страшась змеи.

Вот и все церемонии. Без слов, по-военному старый Огюстен развернулся на каблуках, и без слов зашагал на север, куда ему указала ведьма Фури. Только один раз он обернулся на две одинокие фигуры, что стояли, обнявшись под дождем и смотрели ему вслед. Обернулся, да и пошел себе дальше.”

Весь день Артем ходил по городу, в надежде встретить эту загадочную девушку на мосту. Он высматривал её с дворцовой набережной, поджидал на Троицком мосту и даже поднимался на равелин Петропавловской крепости, но та так и не появилась.

– Кто она такая?

– Я не знаю! – Мария почти плакала, то ли от злости, то ли от ревности, а то ли от страха и усталости. – Я не знаю, кто она такая! Почему ты спрашиваешь у меня?

– Потому что вы обе сводите меня с ума. Вот почему. – Артем попытался ответить в шутку, но уже проговаривая эту фразу понял, что реакция будет бурной.

– Ах вот как?! – Мария подбежала к ограждению на Иоановском равелине. – Может и мне прыгнуть?

Она была очень хороша в этот момент. Сегодня у нее были длинные развивающиеся волосы, платье в стиле ампир и шубка. Она изо всех сил напоминала жену декабриста.

Но Артем перевел взгляд с Марии на Троицкий мост, потом посмотрел на шпиль собора и побрел к месту спуска. За его спиной раздался всплеск воды.

– Там внизу пляж, Мария. – сказал он не оборачиваясь. – Ты бы не долетела до воды. Хотя…

И он стал медленно спускаться. Колено сегодня болело особенно сильно.

Какое-то время Мария не появлялась, но природа, как известно не терпит пустоты и прекрасную, наполненную редким дляПитера солнца, пустоту без мыслей и страхов, заполнил резкий и нервный звонок телефона.

– Артем Александрович, здравствуйте! – раздался в трубке знакомый голос. Голос был вежлив, приветлив и даже радостно взволнован, но это не могло обмануть, человек звонил с погаными новостями. – Это Виктор Тимофеевич вас беспокоит…

– Алло, Витя, тебя плохо слышно.

Ещё бы не плохо, если Артем держал трубку в метре от уха. Так не хотелось подносить к лицу эту маленькую приблуду наполненную тоннами дерьма, которую из этой трубки льют ему то в уши, а то за шиворот.

– Виктор Тимофеевич, я сегодня выезжаю и буду в Петербурге завтра в девять утра. Встречать меня не обязательно, ключи у меня есть. – Артем на секунду задумался и добавил. – Витя, вообще не слышно ничего. До завтра! Прости я на съемках, отключаюсь. Из поезда напишу.

И Артем нажал отбой. После этого он совсем отключил телефон. Он уже догадывался зачем звонил Виктор Тимофеевич. Даже не догадывался, а точно знал: произошли очередные изменения в графике съемок и его просят не приезжать. Он почувствовал себя надувной игрушкой, у которой вытащили затычку и выпустили воздух. Ноги перестали его держать, и он опустился на корточки прислонив спину к ограде Шереметьевского дворца.

– Вам плохо, мужчина? – спросила милая девушка с большой папкой для рисунков через плечо.

– Да. – ответил Артем. – Очень.

И девушка поспешила уйти. Не оглядываясь, не прибавляя шага она просто шла по набережной Фонтанки.

Зачем она спрашивала? Артем этого так и не понял. Может её испугал его тон или внешний вид? Или глаза? А может она просто хотела уточнить. Может это такие правила игры: ты подозреваешь, что кому-то плохо и должен подтвердить или опровергнуть эту догадку. Чтобы наверняка, чтобы быть уверенным. Да и чем она могла помочь? У нее бы не хватило сил даже поднять его. Впрочем, если он не способен сам подняться, то плохо его дело… Артем напрягся и, хватаясь за прутья ограды дворца, заставил себя встать. Он может встать, он может идти, он просто не знает куда. Пока не знает.

“ – Вон идет этот страшный старик! – кричали дети, показывая на Огюстена пальцами. И на этот крик выбегали их матери и тащили детей домой, страшась высокого седого старика в рваном солдатском плаще. Его именем теперь пугали детей, как когда-то пугали детей именем Берты Фури. Город за городом, поселок за поселком обошел он добрую половину Франции: от Орлеана до Бреста, от Бреста до Руана, а от Руана до Страсбурга и никто не слышал про чудесную девочку с белоснежными вьющимися волосами по имени Мари. Вернее, таких девочек во Франции было полно и у многих были красивые белые волосы, но все они были не той крошкой Мари, которую он искал. А он все спрашивал, все топтал дороги и тропинки, не имея ни другой цели, ни другого смысла в жизни. Иногда он застывал посреди рыночной площади, если слышал звуки шарманки, надеясь, что вот-вот запоет его крошка Мари, но заслышав чужие голоса, только махал безнадежно рукой, все повторяя, что никто во всей Франции не умеет петь так, как пела она. ”

К вечеру, вымотавшийся и заболевающий от хождения по ноябрьском Петербургу, Артем двинулся к Московскому вокзалу с его неспешной суетой, с книжными магазинчиками и неудобными, но такими желанными креслами зала ожидания.

– Уважаемый. – охранник двинулся в его сторону, ещё до того, как он подошел к турникету. – Рюкзак открываем.

Глава XIII

Артем с недоумением смотрел на бутылку, которую охранник держал в руках. Еще двое стояли за его спиной и вид имели самый угрожающий.

– Распитие алкогольных напитков в общественном месте. Статья двадцатая пункт двадцатый кодекса Российской Федерации

– Но я же не пил. – пробовал возражать Артем.

– Пункт двадцать первый – появление в общественном месте… – и грамотный охранник стал зачитывать очередной пункт.

Его товарищи уже поняли, что можно, что пора, и стали подталкивать Артема к выходу из вокзала.

– Еще раз увидим, сдадим ментам. – прикрикнул на прощание самый молодой и здоровый.

Провести ночь в обезьяннике не сильно пугала, даже наоборот: она казалась вполне достойной перспективой, но у Артема не было никакой уверенности, что его завтра выпустят до восьми утра и он успеет на встречу с ассистентом. Поэтому ли или по какой-то другой причине, но Артем не стал спорить с охраной, не стал требовать полицию и безропотно стерпел точки и угрозы. Ни на споры, ни на скандал, а тем более на разговор с полицией у него не хватало ни сил, ни мужества. Он явно заболевал и Артема хватало только на перемещения самого себя в пространстве. Или даже не на перемещение, а на поддержание в какой-то конкретной точки реальности. Он будто плыл на надувном матрасе по ледовитому океану и в океане этом сегодня был шторм.

Можно было бы переночевать в подъезде на Перекупном, но пока туда было нельзя. Нехорошо будет если он встретит кого-нибудь из актеров, из тех, с кем завтра придется знакомиться. Значит не стоит там появляться до двенадцати. Или лучше до часу. На студии несколько проектов, съемки на любом из них могут закончиться в любое время и шанс, что его увидят спящем под батареей кто-то из актеров, весьма велик. Тут было о чем подумать, но сейчас его волновало другое: откуда взялась эта проклятая бутылка? Может её подложил ему этот самый актер из Витебска? Он что-то говорил о том, что вернет ту бутылку, которую они взяли из холодильника. Артем тогда отказывался, вот он и подложил втихую. Но почему початую?

Артем встряхнул бутылку и посмотрел на нее в свете фонаря и тут же убрал в рюкзак, так как на него обратили внимание полицейские. Поспешно перейдя Старый Невский, он продолжил размышлять.

В бутылке не было и половины, значит этот Дима сунул мне остатки, то что не допил? Какой в этом смысл? Пьяный кураж, похмельная месть? И еще одна штука беспокоила его: ему показалось, что охрана как будто поджидала его. В голове стали возникать какие-то картины: вот он ругается с какими-то людьми, вот они разбегается, а он держит в руках бутылку … Разбитую бутылку. А потом он убегает от патрульной машины, ныряя в темноту дворов на Лиговском проспекте.

Артем тряхнул головой, остановился и понял, что Старый невский давно закончился, что за спиной горит огнями площадь Александра Невского и его же имени мост, а сам Артем стоит на проспекте Обуховской обороны. Он был абсолютно пуст. Нет, по нему проезжали машины, вдалеке виднелись человеческие фигуры, но ни одной живой души рядом. “Если я сейчас упаду, “ – подумалось вдруг Артему: “То я просто замерзну. А если я постараюсь упасть на обочину, то меня занесет снегом и мой труп обнаружат только весной”.

Впрочем, мысль эта его не испугала, а скорее успокоила. От этого места, несмотря на всю его очевидную жуть, веяло чем-то умиротворяющим.

Артем хотел было повернуть назад, поискать на площади дешевую забегаловку, чтобы поесть и обогреться, но почему-то пошел дальше. Слева текла Нева, справа неопрятные на вид дома и пустыри, а посредине он, не знающий куда ему свернуть и потому бредущий прямо, без смысла и всякой цели.

“Зимний день. Петербург. С Гумилевым вдвоем,

Вдоль замерзшей Невы, как по берегу Леты…”

Эти строчки всплыли в голове, а вслед за ними у Артема появилось твердое убеждение, что если он продолжить идти дальше, то он точно пересечет Лету и встретиться с Гумилевым. Эта мысль его так рассмешила, а его смех так сильно походил на лай, что идущая вдалеке фигура, поспешно перешла на другую сторону проспекта. Проследив за ней глазами, Артем увидел какое-то здание похожее на старый кинотеатр и ему показалось, что на крыльце, кто-то стоит. Он мог поклясться, что несмотря на завесу снега, видит именно молодую девушку.

Следующее, что он запомнил, это рев клаксона и то, как его заносит на мокрой от растаявшего под колёсами машин снега. Он не стал слушать, что про него думает водитель легковушки, он и сам от себя был не в восторге, а перебежав дорогу, рванул по колену в снегу к высокому крыльцу. Кажется, он даже пытался кричать что-то, но из горла вырывался только беспомощный сип. Когда он поднялся по ступенькам, на том месте, где он видел девушку, никого не было, зато дверь в здание оказалась приоткрыта. Как будто кто-то только что вошел и неплотно прикрыл её за собой. Артем сделал шаг и оказался в стеклянном тамбуре. Перед ним был ряд таких же прозрачных дверей. Некоторые были без стекол, у некоторых проемы закрыты фанерой, а одна из дверей была просто снята с петель и заботливо прислонена рядом с тем местом, где ей и положено было висеть. В этом месте Артем и вошел.

Вошел и оказался в полной темноте.

Это снаружи двери казались прозрачными, а изнутри они были прикрыты занавеской из черного бархата и свет с улицы не пропускали. Зачем уж это было сделано, понять было сложно, да и бессмысленно, Артем хотел было отодвинуть или сорвать бархат, но быстро запутался в нем и бросил это дело. Он сделал несколько шагов наощупь и задумался. Искать кого бы то ни было в такой темноте абсолютно бесполезно, но тут было теплее, чем на улице. Вернее, тут не было снега и ветра, что давало замерзающему некий шанс на выживание. Надо было только найти кресло или диван, сорвать этого бархата, укутаться основательно и можно переждать ночь. Артем стал двигаться, выставив вперед правую руку, а левой нашаривал телефон. Он искал его в куртке, в рюкзаке, в штанах, успел испугаться, что потерял его, хотел было вернуться и поискать на дороге, что было бы совершенно бессмысленно, пока не сообразил, что держит его в правой руке. Именно сообразил, поскольку без перчаток, руки так замерзли, что он их почти не чувствовал. Ругаясь и жалея себя, он смог включить фонарик на телефоне и в тот же миг в лицо ему ударил яркий свет.

Непонятно, сколько он прошел пока разыскивал телефон, но в данный момент он стоял перед большим зеркалом и светил фонариком на свое отражение. Правда понял он это не сразу, а до того момента Бог знает сколько версий пронеслись в голове Артема. Он мысленно встретился с инопланетянами, спустился в чистилище и даже попал в шпионский роман, настолько фантастической выглядело его отражение, держащее в руке луч света и светившее в полной темноте, на него из-за стекла.

Как и положено выдохнув, охнув и выругавшись, Артем огляделся. Он находился в большом фойе, где был гардероб, колонны и много зеркал. Стараясь не шуметь, Артем медленно двигался между колонн, осматриваясь и ища место для ночлега. Вот под лучом света сверкнула огромная люстра на потолке, вот этот луч утонул среди вешалок гардероба, вот он наткнулся на широкую лестницу и убежал от Артема на второй этаж. Спать уже не хотелось, место это выглядело волшебно и чарующе. Наверное, так же чувствовал себя Буратино, открыв волшебную дверь за нарисованным очагом. Ноги сами подвели его к ступеням и сами же подняли его на второй этаж.

Длинные коридоры и череда дверей, вот что увидел он поднявшись. Это было не сравнить со сверкающей под лучом фонарика хрустальной люстрой и зеркалами в фойе, но тоже вызывало интерес. Особенно манили закрытые двери. Артем открывал их одну за одной, и каждый раз убеждался, что сделал это напрасно. Он не находил в них ничего кроме пыли, грязи и сломанной мебели. Видимо, все ценное отсюда вывезли, поэтому здание стояло пустым и не запертым. И все-таки Артем не мог остановиться: он медленно брел по длинному коридору, и заглядывая в каждую комнату. Окно в коридоре было ничем не закрытым и в спину Артему светила, невесть откуда взявшаяся луна. Что он искал в этих комнатах? Что надеялся найти? Вряд ли он и сам отдавал себе в этом отчет, но все-таки шел и открывал каждую дверь, пока не встал перед самой последней. Артем положил руку на нее и ему показалось, что она теплая на ощупь. Осталось только толкнуть её и идти искать следующий коридор.

– Не пугайтесь. – сказал человек у огня. – надо сказать, что чаще всего, люди пугаются тогда, когда уже поздно что-то изменить, или сильно заранее. Вы никогда не обращали внимание на этот странный факт?

Глава XIV

– Впрочем, вы ведь кажется и не испугались? – спросил человек.

Артем и в самом деле в этот раз почему-то не испугался. То ли не успел, то ли устал, а может потому, что пугаться было в общем-то нечего. Перед ним была наиболее уютная из всех виденных им сегодня комнат. Там имелась мебель, на окне была полу занавеска, закрывающая нижнюю половину окна, а главное в комнате было тепло.

– Противопожарные меры, знаете ли. – сказал человек, кивнув на ведро, в котором горел огонь. – И потом, это действительно удобно. Правда надо следить, чтобы оно не прогорело. Ведро конечно, все равно, прогорит, но важно это заметить и вовремя заменить его на новое. Они, эти ведра, собственно, для этого и предназначались. Их если помните вешали на красные противопожарные щиты, вместе с ломом и допустим лопатой. Лопаты и ломы со щитов перед отъездом сняли, а ведра оставили, потому что их ещё раньше сняли и превратили в пепельницы.

– Кто вы? – спросил Артем, стоя в проеме двери.

Ему почему-то казалось неправильным, просто так взять и войти. Что уж он хотел узнать, задавая этот вопрос? Что предполагал услышать в ответ? Возможно, ему нужно было время, чтобы подумать. Возможно, так оно и было, но он совершенно не представлял, о чем именно.

– Человек! Как и вы. – ответил сидящий у огня. – А может напротив, совсем не как вы. Я не берусь судить. Моя гендерная принадлежность у вас, полагаю, вопросов не вызывает, мой возраст вам вряд ли интересен, а мой социальный статус, думаю, вам и так понятен. Что же до имени, то зовите меня Арсений. Красиво имя, не правда ли? Не стану скрывать, при рождении меня назвали Владимиром, но это имя не принесло мне ни удачи, ни счастья. Я не смог овладеть не только миром, как предполагает это имя, но у меня нет даже собственного угла. А Арсений … – он помолчал, поворошил огонь в ведре и продолжил. – Чудесное имя. Оно переводится с греческого, как мужчина. Видите, как тривиально. Зато как красиво звучит. Я вижу, вы не решаетесь присесть и погреться. Вам неловко? Или может быть вы брезгуете?

Вопрос Арсения застал Артема врасплох. Застал, потому что был справедлив. И неловко было Артёму и чувствовал он некоторое неудобство, что придется сидеть рядом бомжом: “Еще блох нахватаюсь” – промелькнуло у Артема в голове.

Но мыслей этих он тотчас устыдился, тем более что и сам был в некотором роде бомжом, а потом этот человек был готов поделиться с ним теплом, чего все остальные делать не желали.

– Благодарю. – ответил Артем с достоинством.

Или вернее он хотел с достоинством, но губы его дрожали от холода и вышло скорее жалко.

– Непременно поближе к огню, – засуетился Арсений – Вы здорово продрогли. Сейчас я кое-что организую.

И он принес из угла комнаты кусок того самого черного бархата.

– Не волнуйтесь и не брезгуйте, этот кусок я держал в качестве запасного и сам ещё им не укрывался.

– Да я, собственно… – Артем вцепился в бархат и пытался им укрыться. – Я в общем… Спасибо.

– Что же вы в него целиком кутаетесь. – Арсений неодобрительно покачал головой, но помогать не стал из деликатности. – Вы только на спину его накиньте, а ноги, наоборот, к огню. И руки тоже. Вы таким образом будете собирать тепло, как фотонный парус солнечный ветер.

– Вы физик? – заинтересовался Артем.

– Что вы? Я просто любил фантастику. Вернее, я её и теперь люблю, но конечно не так. Странная штука с этими временами. – сказал он сбившись. – Вот если я скажу, например: “Был у меня учитель.” – что вы подумаете.

– Что у вас был учитель, а теперь его нет. Наверное, умер.

– Именно! Так большинство и подумает, но я-то, возможно, имел ввиду, что он просто не является больше моим учителем. Так же и с женой, коллегами, друзьями. Все они есть, но теперь они просто люди. Они перестали быть для меня друзьями, коллегами и … женой.

Арсений взял с полу бумажный пакет и высыпал в ведро угля.

– Один добрый человек отдал. Это угли для мангала. Упаковка потеряла товарный вид, порвались пакеты, проще говоря, и он не захотел с ними возиться, а пожертвовал мне. Ведь бумагой топить – дыма очень много. Я раньше вниз перебирался, а то здесь можно задохнуться, а теперь просто дверь или форточку иногда открываю.

Вдруг он поднял голову и улыбнулся.

– Здравствуйте! – сказал Арсений приветливо и немного растерянно.

Он смотрел поверх головы Артема, куда-то в сторону входной двери. Артем испуганно повернул голову за его взглядом и тут же вернул её. Он недоуменно посмотрел на Арсения. Так он вертел головой какое-то время, пытаясь понять, что сейчас произошло.

– А с кем вы сейчас поздоровались, Арсений? – спросил он напряженно.

Тот, по-прежнему растерянно улыбаясь, переводил глаза с только что вошедшей Марии на Артема.

– Извините. А вы не видите? Девушка вот… – он сбился и стал ворошить угли. – Извините. Вы не подумайте чего. Просто такая жизнь… Наверное надышался дымом вот и мерещиться. Да и питаюсь я не пойми чем. Так что не удивительно. Но если вас это пугает, то … – Он тяжело поднялся. – У меня есть ещё одно ведро. Я чтобы вас не тревожить, в другой комнате посплю.

– Прекрати! – Мария уперлась в бок кулаками и прикрикнула на Артема. – Скажи, что ты тоже меня видишь.

Арсений растерянно замер, а Мария не унималась.

– Тебе не стыдно? Ты позволишь человеку уйти из его же комнаты только потому, что ты меня стесняешься.

– Не стоит так. – пробормотал Арсений, стараясь не слишком шевелить губами. – Он явно вас не видит.

– Он не видит?! – захохотала Мария и стала изо всех сил лупить Артема по голове.

Есть такие формы безумия, есть такие этого безумия стадии, есть такие в жизни человека времена, когда это самое безумие необходимо, как акваланг ныряльщику или аквариум рыбе без реки или моря. В такие времена, подходит к реальности с обычными мерками просто опасно, они убьют тебя как взбесившаяся бензопила или работающий фен, стремящийся упасть в твою ванну.

– Я не совсем понимаю, что происходит. – сказал Артем. – Но простите меня за невежливость и позвольте представить вам мою спутницу – Мария. – Артем кивнул головой в одну сторону. – Арсений. – и он кивнул в другую.

Глава XV

“ Целый год бродил старый Огюстен по дорогам Франции в поисках малютки Мари. За это время император Наполеон III начал войну и не успев полностью проиграть её сам оказался в плену. Пруссаки маршировали по улочкам Питивье и уже осадили Париж. Огюстен видел, как неудачно складывается война для французов, видел пленение целых армий и бегство целых провинций, но все это мало трогало старого солдата. У него была важная цель и ради нее он не желал отвлекаться на такую мелочь, как война. Ближе к Рождеству, он пересек границу и оказался в Швейцарии, в славном городе Женева, где каждый житель умел говорить на родном для Огюстена языке.

– Что тебе надо, попрошайка? – закричала на него толстая служанка, пока он всматривался в окна богатого дома. – Много вас теперь бродит по дорогам в поисках куска хлеба. – добавила она сердито и даже хотела было замахнуться для острастки, но руки её были заняты продуктами, которые она купила на рынке.

Чего только не было в её корзине: и жирный гусь для рождественского стола, и сыр, и овощи. Но Огюстен даже глазом не повел, он все смотрел на освещенные окна.

– Ишь ты – удивилась служанка. – Даже глазом не повел, а ведь ты стоишь прямо посреди дороги и не даешь никому пройти.

Она была только с виду сердитая, но в душе ей было жалко старика в драном солдатском плаще, который видимо натерпелся лиха.

– Не стар ли ты чтобы воевать? – спросила она уже не так сердито. – Или совсем плохи дела у вашего императора, что он позвал под знамена таких древних пней, как ты?

Но поскольку Огюстен не отвечал ей, а она была охотницей поговорить, она решила проявить великодушие и протянула ему из корзины большое яблоко.

– На вот, съешь, а то ты совсем отощал – того и гляди околеешь, а господину Паскалю хватит и того, что есть.

– Спасибо, добрая женщина, – ответил ей Огюстен с поклоном, чем очаровал и немного напугал служанку. – Но я не голоден. – добавил он и привел её тем самым в полное замешательство. – Я прошу у тебя не еды, но помощи иного рода. Не видела ли ты маленькую девочку с белоснежными волосами, ангельским лицом и чудесным голосом, по имени Мари?

– Пожалуй. – растерянно согласилась служанка. – Так можно сказать про воспитанницу господина Паскаля, которую он привез год назад из Франции.”

– Не стоить уподобляться оценщику в ломбарде. – рассуждал Арсений, грея руки над ведром. – “Настоящий человек, настоящий, в вашем случае, актер, настоящий коньяк” – это оценочные суждения для ростовщиков. А человек живой должен оперировать только субъективными оценками: “мне нравится, мое, я хочу вот так или вот эдак”. Даже врачи понимают, что нормальная температура тридцать шесть и шесть для кого-то может быть повышенной, а нормальное давление сто двадцать на восемьдесят для кого-то показателем проблемы.

Артем сидел в глубоком кресле и молча слушал, а Мария спала у него на коленях, положив голову на плечо. Она не ушла, не пропала, а просто спала. Он ощущал её дыхание и тепло ее тела.

– Я позволю себе предложить вам определение живого человека, которое не могли оспорить даже опытные врачи с учеными степенями: живой – это тот кто может умереть. Вот, собственно, и все, ради чего мы ломаем копья.

Арсений беспокойно посмотрел на окно.

– Стоило бы открыть, но я боюсь побеспокоить вашу спутницу сквозняками.

Он тихонько встал и решил открыть дверь.

– Вы спросили, почему я вижу вашу подругу… – он достал папиросу, но не закурив, просто вдохнул запах табака. – А почему, позвольте вас спросить, её видите вы? И почему её не видят другие? Какое из этих явлений вам кажется более удивительным? Если ваша сказка у вас получится, то придуманных вами героев увидят много людей, может даже очень много. А вот племянника чудеснейшего Саркиса Хачатуровича, – Арсений показал руками на пакет с углем. – который занял у него крупную сумму, уже много лет не видела, даже его родня. Хотя матери он регулярно звонит и просит выслать денег. Вот такой парадокс.

Так они проговорили почти всю ночь. Арсений рассказывал о своей жизни, о том, как служил на Кубе, как видел китов по дороге туда, и как дешево в аптеках там стоит спирт. Только вот про свою семью он говорить отказался. А также о том, как стал бездомным.

– Мы все, так или иначе – бездомные. – проговорил он спокойно. – Весь вопрос – сможем ли мы укрыться от холода, сможем ли мы согреться тогда, когда это по-настоящему необходимо. У вас сегодня получилось. Чего же вам больше? А семья…

Арсений помолчал, глядя на Марию, потом помолчал глядя в окно, потом смотрел то на Артема, а то на Марию и было в его молчании столько слов, что можно было бы написать целый роман.

– Глядя на вас с вашей чудной спутницей, многие семейные пары позавидовали бы до самых горьких слез. Может быть поэтому, её никто и не видит.

Артем уже засыпал и странные картины всплывали в его голове: какая-то женщина плакала и ругала его, а он молча собирал рюкзак. Кто была эта женщина? От чего она плакала – этого он решительно не помнил.

И еще ему показалось… Показалось, что перед тем как окончательно заснуть, он услышал от Арсения странную историю.

– Я почему так удивился, увидев вашу девушку. – говорил он, все разминая папиросу. – На Троицком мосту видел… Другую …. А потом она прибегала ко мне… Мокрая замерзшая … Много плакала и все повторяла: “…пока ты жив, ты можешь что-то изменить. В этом смысл. Самый главный смысл в этой возможности.” – ей почему-то было важно донести эту мысль.

Но это ли сказал Арсений, на самом деле или ему это приснилось – этого он не знал. Утром, когда его разбудил звонок будильника, ни Арсения, ни Марии в комнате не было. Сама комната и все здание уже не имели вчерашнего очарования, а скорее пугали своей запущенностью и пустотой. Впрочем, Артем уже и не был уверен, что вчерашняя встреча, разговоры и даже сверкание люстры в фойе ему не привиделось в больном бреду. Он чувствовал себя разбитым и простуженным. Голова его раскалывалась, а все тело ломило, как при гриппе. Видимо ночевки, где придется, не прошли для него даром, и он здорово заболел. На ватных ногах, но с чугунной головой, спотыкаясь и охая, он отыскал лестницу на первый этаж и спустился в фойе. Но как известно, трудности поджидают нас там, где не ожидаешь. Все двери стеклянного тамбура оказались заперты. Причем они были не засыпаны снегом, не примерзли за ночь – нет: все они были заперты на ключ или висячий замок. И что самое странное – за ночь в пустые проемы кто-то умудрился вставить новые стекла.

Глава XVI

Было без пяти восемь, когда Артем оказался на Гончарной улице и стал обходить Московский вокзал слева, чтобы выйти на платформу минуя здание вокзала. Ему надо было оказаться там куда обычно прибывали “Экспресс” и “Красная стрела”. Причем оказаться там раньше Виктора Тимофеевича. Он почти успел.

– Артем Александрович!

Витя уже стоял в начале перрона в привычной серой с капюшоном куртке и с сумкой через плечо. Артем бросил взгляд на выходящих из составов людей и попробовал оценить ситуацию: Оба поезда пришли не так давно – это раз. Основная часть пассажиров еще только выходили из вагонов, но некоторые, особо торопливые пассажиры уже закуривали на ходу у самого выхода на Площадь восстания – это два.

Значит и Артем, чисто теоретически, мог выскочить из вагона раньше всех и сойти с перрона, не заходя в здание вокзала. Потом вспомнить про ассистента по актерам и вернуться за ним. Это было возможно, если ехал Артем в первом вагоне. Правда в каком вагоне он должен был бы ехать, если бы не сдал свой билет Артем не помнил, но он был уверен, что не помнил этого и Витя. Не помнил и поэтому стоял в самом конце перрона.

– Прости, дорогой. – Артем искренне развел руками и потер глаза. – Спросонья проскочил тебя.

– Как это я вас пропустил? – удивлялся в свою очередь Виктор Тимофеевич.

Удивлялся и очень внимательно осматривал, то перрон, а то Артема, ощупывая его внимательно быстрыми, как швейная машинка, глазами.

– Старею. – все сетовал ассистент по актерам.

Он порывался забрать у Артема его рюкзак, отряхивал ему куртку, но было видно, что какая-то тема для разговора, не дает ему покоя и он и хочет, и не решается этот разговор начать. Когда стало окончательно ясно, что Артем свой рюкзак отдавать не собирается, а пятно на куртке требует скорее стирки, чем Витиной Варежки, ему, волей-неволей, пришлось перейти к сути. Начал он по своей привычки издалека.

– А я вам вчера звонил, Артем Александрович. – сообщил Витя с торжественном видом. А чтобы Артем эту новость не пропустил, Витя на всякий случай остановился перед переходом через Гончарную улицу. При чем остановился на зеленый свет и стоял, пока не зажегся красный.

– Я знаю, Виктор Тимофеевич. – согласился Артем. – Мы же разговаривали. Просто слышно было плохо.

– Да, конечно… – печально признал это Витя. – Я просто хотел попросить… Вернее не я, а Марта Борисовна, хотела… Через меня… – Витя выдохнул, потому что светофор опять зажегся зеленым и стал под локоток подталкивать Артема на проезжую часть. – Что же мы стоим. Нам надо идти.

Когда они перешли гончарную улицу и вышли на Старый Невский, Витя опять остановился.

– Хотела попросить, чтобы вы билеты поменяли на завтра. – сказал он тяжело вздохнув. – Чтобы вы завтра приехали. Я вам и сообщение отправил, но вы его не получили, наверное.

– Витя, сообщение твое я получил уже в поезде. – соврал Артем. Этот вариант ответа он приготовил ещё вчера. – В этот момент уже поздно было что-то менять. И потом, вы составляете график и не придерживаетесь его. Это моя вина или ваша? Почему я-то свои планы должен постоянно менять? Ну, ладно, если съемки перенесли на завтра, то побуду лишний день в Питере, не ехать же мне в Москву теперь. Можно я у вас тут переночую? – спросил Артем язвительно. – Завтра-то точно съемки будут?

– Точно! – обрадовано воскликнул Витя и сразу погрустнел. – Тут вот какое дело. – добавил он совсем печально. – К нам на один проект актер приехал. Хороший актер такой. Марте Борисовне очень нравится. – Витя опять замолчал и стал ковырять свою варежку.

– И что? – спросил Артем.

– Он просто не один приехал, а с товарищем. Решил ему наш город показать. – Витя опять заулыбался. – А то человек ни разу в Петербурге не был. Так вот он попросил его в нашей квартире поселить. Ну, Марта Борисовна и разрешила. Велела отдать вашу комнату.

– А почему мою?

– Так народу полно. У нас ещё несколько проектов запустили.

То, что сказал Витя, было настолько диким, что Артем даже не удивился. Он просто решил уточнить

– А почему он не может жить в комнате своего друга? Того который сниматься приехал.

– Так этот актер живет не с вами. Он в квартире жить отказался, попросил гостиницу. А на Перекупном, только его друг. И еще два человека.

– Тоже чьи-то друзья? – пошутил Артем.

Но Виктор Иванович юмора не заметил или не захотел заметить и ответил очень ободряюще

– Нет, это актеры, я же говорю – много проектов.

– И надолго он?

– Друг-то? Дней на пять

– Витя, а если бы я поменял билеты, чтобы это изменило? У меня же все равно ещё десять смен.

– Так у нас же режиссер поменялся. – Витя говорил и смотрел так лучезарно, что хотелось его стукнуть. – Он кое-что переделал. Вам все сцены в один съемочный день поставили. В завтрашний, то есть. И если бы вы вчера сообщение прочитали, то вам и квартира бы не понадобилось. Приехали бы завтра, отснялись, деньги получили бы и уехали.

– Все сцены? – Артем уже знал ответ, но все-таки не удержался от вопроса.

– Ну, что-то сократили…

– Ясно.

В жизни Артема наступила желанная ясность. Легче от этого не стало, но перспектива, а вернее её отсутствие вырисовалось перед ним со всей определенностью. Виктор Тимофеевич, видимо, понял это и решил, как умел, поддержать.

– Это конечно неправильно и я хотел об этом так и сказать Марте Борисовне. Я непременно скажу… Но сами понимаете – хлопот столько. Вас опять же надо было встретить, чтобы вы не заблудились.

Шутил Витя из благих побуждений, но легче и тем более смешнее не становилось.

– О чем скажешь, Виктор Тимофеевич? О том как пятнадцать съемочных дней превратились в десять, а потом в одну? Или о том, что мою комнату отдали какому-то парню только потому, что он знаком с актером, который очень нравится генеральному продюсеру?

– Все обойдется. – не очень уверенно сказал Витя. – Может кто-то из актеров вас к себе в комнату пустит?

Они прошли половину Старого Невского, повернули на Перекупной, и перед входом в арку, Виктор Иванович вдруг остановился, взял Артема за рукав и сказал.

– Посмотрите на меня.

Маленький лопоухий, похожий на гнома в своей нелепой шапке и большими просящими глазами, он повторил то, что все актеры на студии знали, но кажется не понимали.

– Я ведь тоже когда-то хотел стать актером. У меня и диплом есть.

На этот раз он не улыбался и говорил уверенно.

– Все будет хорошо.

Глава XVII

В квартире никого не было. Кто-то, кому это было положено сниматься, был на съемках, кто-то знакомился с городом и его красотами, а тот, кому полагалась комната в большой квартире на Перекупном переулке, бродил по коридору, не зная, к какой стене прислониться. В его комнате были разбросаны вещи, и на каждый квадратный метр приходилось по несколько элементов гардероба, предмету из дорожного несессера и что самое неприятное – ужасно пахло каким-то одеколоном. “Балдессарини секрет миссион” – прочел Артем по слогам и ему захотелось выкинуть эту гадость из окна. Но в результате ограничился простым проветриванием. Потом, понимая, что этого недостаточно, мстительно закурил прямо в комнате, чего никогда себе раньше не позволял.

– Это твоя комната. – сказала Мария. – Собери его шмотки и сложи в кучу. Что они тебе сделают? Снимут с роли?

– Ты права. – согласился Артем. – Ты довольно часто бываешь права. Чаще чем я. Давно это надо было тебе сказать.

Артем прошелся по комнате, оглядев придирчиво мебель, стены, паркет: все то , к чему он уже успел привыкнуть.

– Самое страшное, что может случится – это скандал или драка. И, наверное, – это самое лучшее, что может со мной сейчас случится. Но проблема в том, что я не хочу ложиться на эту кровать. – Артем сделал ещё несколько бессмысленных шагов и двинулся в сторону коридора. – Пойдем пить чай. Я не хочу здесь находиться.

На кухне было относительно чисто – видимо позавтракать гости не успели. Артем подошел к окну.

– Все то же круглое окно напротив. – Мария стояла сзади, но уже не обнимала его, как прежде. – Ты тык и не придумал ему никакой истории.

– Не придумал. И, наверное, уже не стану этого делать. Скучная вышла сказка.

Ему показалось, что шеи коснулось что-то мокрое.

– Что же будет с малюткой Мари, с Огюстеном?

– Я не знаю. Прости, я не знаю и не хочу придумывать. Все что я придумываю получается грустно и нелепо. Я испортил, как мог свою жизнь, а теперь у меня не поднимается рука, чтобы испортить эту и без того скучную сказку.

Артем уже достал компьютер.

– Что ты собираешься сделать? – Мария сидела на подоконнике, похожая на холодную серую скульптуру. Сегодня она была блондинкой с чудесной челкой. С очень грустной челкой… Её было ужасно жалко в этот момент.

– Знаешь… – Артем помолчал какое-то время. – Я напишу, что они встретились. Так будет хорошо? У меня нет сил врать, но и расстраивать тебя я не хочу. Понимаешь, что я предлагаю? Открытый финал. И каждый додумает себе свой вариант.

Он открыл ноутбук и нажал кнопку.

Пока система загружалась, Артем наблюдал за Марией: как она потихоньку оттаяла, нахмурила, задумавшись лоб, и как потихонечку оживала и веселела её челка. А еще он вдруг увидел, что в окне напротив появилась уборщица и стала протирать подоконник. Он подумал, что Мария не должна ее видеть и от этой мысли ему захотелось улыбаться самому.

“ Она сейчас выйдет! – шептала толстая служанка, оглядываясь по сторонам. – Вы уж не выдавайте меня, господин Огюстен. Я делаю этот только из сочувствия к вам и вашему горю. Но если господин паскаль узнает …. Мне несдобровать. – и голос её задрожал.

Пока она это говорила, Огюстен поправлял свой истрепавшийся в дороге солдатский плащ и приглаживал остатки волос на голове. Змея на груди, будто ей передалось волнение ветерана, ещё сильнее вцепилась ему в сердце, а он от этого только силнее распрямлял спину. Огюстен чувствовал себя снова мальчишкой в мундире барабанщика второго егерского полка средней гвардии, он также, как и сорок пять лет назад, страшился этого дня и гордился, что оказался здесь.

– Я выманила её хитростью и не сказала зачем. – служанка дергала Огюстена за рукав, призывая его к вниманию. – И если это не ваша Мари, то вы уж не забудьте своего обещания, мсьё Огюстен, и просто уходите, не привлекая к себе внимания. Господин Паскаль, страсть как не любит, если на её воспитанницу смотрят другие мужчины. Может вам ещё повезет. А уж я как-нибудь извинюсь перед госпожой и уж придумаю, как солгать.

“Это моё второе Ватерлоо.” – подумал старый солдат: “ Но уж в этот раз я не отступлю, даже если мне и не пережить его.”

В ушах у Огюстена зазвучали военные горны, руки его задрожали, как если бы он выстукивал дробь на своем старом барабане, а щека, за которую пятьдесят лет назад потрепал его великий император, горела будто он сделал это только что.

– Уж будьте спокойны. – проговорил он твердо. – Если я ошибся, то более не побеспокою ни вас, ни вашей молодой госпожи.

Он прижался к каменной ограде, покрытой мхом и все смотрел на большой дом стоящий на той стороне улице, на его празднично освещенные окна, на богатые кареты у подъезда и на маленькую дверцу с торца, откуда должна была выйти малютка Мари.

– Еще немного и уж она покажется. – бормотала толстая служанка. Ей было страсть как любопытно, чем кончится эта встреча. Уж она живо представляла, как будет рассказывать эту историю своим знакомым. Да и самого Огюстена ей было очень жаль.

А сам Огюстен так волновался, что пропустил момент, когда дверца открылась. Ему показалось на какой-то миг, что он ослеп, потому как белое яркое пятно закрыло собою все краски этого мира и ничего другого глаза Огюстена видеть не могли. Он моргал и плакал, как моргают и плачут старики, выйдя на свежий воздух из своих сумрачных каморок. Он тер глаза, проклиная их и умоляя не отказывать ему в последней милости, и дать возможность видеть ещё хоть не долго. Послужить ему ещё чуточку, чтобы он смог увидеть, ту которую так долго искал. И его глаза услышали Огюстена. Зрение вернулось к нему и белое пятно превратилось в белое платье на красивой молодой госпоже.”

Лежащий на столе телефон затрясся, как припадочный изо всех сил призывая обратить на себя внимание.

– Не бери. – зашипела Мария в ярости. – Ты не закончил. Потом перезвонят. Ты перезвонишь. Ты занят. Ты не дописал.

Она не находила себе места сам и теребила Артема, не давая ему ответить.

– Это Витя. – отмахивался Артем и пытался совладать с телефоном, несмотря на энергичные усилия Марии, направленные в противоположную сторону.

– Артем Александрович, – ожила трубка голосом ассистента по актерам. – У нас тут опять изменения. Мы, уж извините, ждем вас на площадке прямо сейчас.

Глава XVIII

Артем вышел из машины и некоторое время недоуменно вертел головой. Его привезли на проспект Обуховской обороны к зданию похожему на кинотеатр.

– Все чудесатее и чудесатее! – хмыкнула Мария.

Она теребила его всю дорогу пока он собирался, ждал машину и даже в самой машине, но тут даже ей стало интересно.

– Я пойду осмотрюсь. – бросила она и исчезла.

У входа в здание стоял почему-то сотрудник полиции. Причем самый настоящий сотрудник, а не переодетый актер массовых сцен.

– Вам куда? – спросил он самым строгим и деловым тоном.

И в этот момент, Артем вдруг понял, что понятия не имеет куда ему. Он вдруг только сейчас сообразил, что кроме имени ассистента по актерам, он больше ничего не знает. Он не помнит даже названия фильма, в котором приехал сниматься.

– Это к нам! – услышал он вдруг знакомый голос.

И действительно, из-под локтя сотрудника выглянула голова Виктора Тимофеевича.

– Пришлось милицейское охранение вызывать, а то в этом старом ДК кого только не было. – поделился он по секрету, когда сотрудник полиции их уж слышать не мог.

– Кого не было? – спросил Артем с некоторым испугом.

– А никого не было. – ответил Витя и задорно улыбнулся. – Режиссеру мерещиться всякое. Они с линейным продюсером утром приехали точку смотреть, а через полчаса он позвонил и потребовал охранение. Представитель владельца здания приезжал, все замки ощупал, все углы осмотрел – ничего не нашел. Но режиссер у нас…, да вы скоро сами увидите. Или услышите…

– Мне нужен красный лак!!! – кричал кто-то так громко, что даже блюститель у входа схватился за кобуру.

– Что случилось? – Артем оглянулся в поисках источника звука. – Это режиссер?

– Очень за дело переживает. – сказал Витя и попытался стать ещё ниже ростом.

Они прошли фойе с гардеробом, множеством зеркал на столбах и красивой люстрой на потолке и поднялись на второй этаж. Все этот время режиссёр кричал, меняя повод и интонации, но не снижая напора, а громкость при приближении к эпицентру крика, только возрастала. Съемочная группа была взволнована и даже напугана, всеми выразительными средствами выражая свою готовность исправить что бы то ни было и что бы то ни было улучшить, но двигались участники съемочного процесса крайне неторопливо. Проходя мимо открытых дверей, Артем слышал обрывки разговоров: “Что вы решили с ремонтом?” – говорила женщина средних лет с гримерной кисточкой в руке; “ Как съездили?” спрашивала молодая актриса костюмершу: “Скинь мне ссылку.” – просил молодой осветитель дольщика.

То есть все разговоры к недовольству режиссера не имели ни малейшего отношения, как не имели они ни малейшего отношения и к самому процессу съемок. И только директор картины, выражала заинтересованность в происходящем на площадке и пыталась это происходящее оценивать.

– Он просто мудак! – бросила она в телефонную трубку и покосившись в сторону большого монитора, за котором сидел режиссер, раздраженно отошла подальше.

Тут же к Артему подбежала второй режиссер и долго интересовалась, кто он такой и зачем пришел. Этого Артем объяснить также не сумел и опять на помощь пришел Виктор Тимофеевич.

– На костюм и на грим его, быстро! – заключила второй режиссер и Артема подхватил вихрь из костюмеров, гримеров и звуковиков. И хотя этот вихрь был все так же нетороплив и даже меланхоличен, но нельзя было не отметить, что группа несколько взволнована и даже оживлена.

Когда переодетого и загримированного его вытолкнули на площадку, Артем успел только попросить дать ему текст сцены, поскольку в связи с бесконечными изменениями уже давно перестал за этими изменениями следить и что осталось от его персонажа даже приблизительно не представлял.

class="book">– Текст исправляют на ходу. – прошептала второй режиссер. – Сейчас режиссер решает, что вам говорить.

Режиссер в самом деле решал. Он был в этот момент похож на памятник Лермонтову у красных ворот в Москве. Только вместо сюртука на нем была теплая лыжная куртка с капюшоном, но во всем остальном сходство было поразительное.

– Артем. – режиссёр стремительно протянул руку и было непонятно представился он или уточнил имя того с кем знакомился.

– Артем. – согласился Артем и тут же остался в одиночестве, потому что режиссер и все, кто были с ним, стремительно переместились в другую комнату.

– Вы тезки? Забавно. – промурлыкала неожиданно появившееся Мария.

Впрочем, она всегда появлялась неожиданно, и привыкнуть к этому было невозможно. Артем вдруг сообразил, что Мария на съемочной площадке впервые и ему захотелось даже устроить ей экскурсию, хотя он и понимал, что это будет совсем странно.

– Не волнуйся, я уже осмотрелась. – Мария осмотрела каждый угол и плюхнулась в кресло. – Мы здесь были вчера, помнишь? Ты спал на этом кресле.

– Наверное, – сказал Артем тихо. – Но я не уверен.

Комната выглядела совсем не так, как вчера. Но дело было даже не в том, что из мебели здесь осталось только это кресло, зато появились: фанерный сейф, столы, неработающие телефоны, и карта Санкт Петербурга на стене – не это было главным. Изменился воздух и цвет предметов. Все стало каким-то плоским, двухмерным.

“Как они тут будут снимать?” – подумал Артем.

– Артём Александрович, – кто-то тянул его за рукав.

Артем оглянулся и увидел Виктора Тимофеевича.

– Вас зовут. – сказал тот.

Режиссер, второй режиссер, директор картины стояли буквально в двух шагах и обсуждали именно его Артема. Подходить к ним в этот момент было, как минимум странно, не нужно и просто бессмысленно. Но Витя подталкивал его в сторону этой спорящей и говорящей о нем группы людей с неумолимой настойчивостью.

– Мне та сцена сейчас не нужна. – громко доказывал режиссер.

– Перенесем на завтра. – тихо спрашивал директор.

– Мне она вообще не нужна. – режиссер был неумолим.

– А что мне делать с актером? – встряла директор.

Артем понимал, что речь идет о нем, но не обижался, не удивлялся и не расстраивался. Ему просто хотелось уйти, но ассистент по актерам, как маленький паровозик, зачем-то подталкивал его в ту комнату, где решалась его судьба. Даже и не решалась – она не зависела от этих людей. И они уже ничего не решали – они давно приняли решение, но еще не знали, что с этим решением делать. Он был нужен, сейчас не сам по себе, самому ему уже давно отказали в праве на существование, он был нужен, как предлог, как повод, чтобы кто-то мог произнести свой бессмысленный текст.

– А зачем мы тогда актера вызывали? – спрашивала директор, хотя ответ на это вопрос был ей не нужен. Как был не нужен и сам вопрос.

– Я его не вызывал. – с торжественной ухмылкой отрезал режиссер.

– У него вообще-то контракт.

– Я его не подписывал.

– А с его персонажем что?

– Мне он не нужен.

– И что делать?

– Не знаю.

– Звони генеральному продюсеру.

– Звони сама.

Артем уже перестал следить, что и кто говорит, ему захотелось заорать, но почему-то он был уверен, что его не услышат.

– Теперь ты понимаешь, что чувствую я? – Мария обняла его сзади, но он почему-то не почувствовал её рук.

Удивительно спокойно, не дожидаясь ничьих указаний, он переоделся в свою одежду, снял грим и спустился на первый этаж. Его не мучали сомнения, в нем не было ни злости, ни грусти. Может быть впервые в жизни он просто шел и ничего больше. Впрочем, что-то он все-таки чувствовал – ему хотелось на свежий воздух. Он только теперь заметил, насколько душно и накурено было в здании. На секунду Артем остановился перед полицейским и подумал, что должен его о чем-то спросить, но никак не мог вспомнить о чем.

– Уходите? – спросил блюститель дружелюбно. Ему было скучно, и он был рад поболтать – Как там ваш режиссер? Нам сказали он здесь девчонку какую-то видел. Говорит – утопленница. Может он не вполне? – осклабился полицейский. – Может это его стоит охранять?

– Вы уж проследите за ним. – ответил Артем вполне искренне и шагнул на улицу.

Он не успел сделать и десяти шагов, как его Нагнал Виктор Тимофеевич.

– Артем Александрович, – сказал он, как всегда застенчиво. – Тут деньги на билеты и за съемочный день. Не за полный, за половину, вы же успели загримироваться. Куда вы теперь?

Куда? А действительно, куда ему? Должна же быть точка куда он может вернуться. Обязательно должна быть. Хотя бы та откуда он пришел. В голове опять всплыли образы плачущей женщины и его образ, Артема, собирающего свою рюкзак. Рюкзак по-прежнему висит на плече, а вот женщина? Куда же он?

– Пройдусь я, Витя, а там видно будет. Чего загадывать?

Эпилог

Они с Марией стояли на платформе и были, наверное, похожи на десятки таки же парочек, где непонятно кто кого провожает. Вот только для всех остальных Артем стоял один.

– Пойдем. – сказал он и показал Марии на замерзшую проводницу. – Нам пора.

Мария не отреагировала. Она подставляла лицо ветру, встряхивала головой и была невероятно манерна и прекрасна одновременно. На ней сегодня белое платье и жемчуг в длинных распущенных волосах.

– Мария. – поторопил Артем.

– Как ты прошел охрану? – спросила она.

– Сунул им под нос билет и предложил вызвать полицию. Даже в рюкзак не заглянули. Пойдем холодно же.

– А что сказала та девушка?

– Солнышко, – Артем поежился. – Я совсем замерз, давай в вагоне поговорим. Честно поговорим, я обещаю.

Но Мария не двинулась с места.

– Я не слышал. – Но Арсений сказал, что-то вроде … “ Пока ты жив, ты можешь что-то изменить. В этом смысл…”

– Ужасная пошлость.

– Мария, пойдем, пожалуйста.

– Я дописала сказку. Прости за тебя. Мне важно было сделать выбор, и чтобы он был не только моим. Понимаешь? Я хотела, чтобы хоть один раз, не открытый финал – у каждого свой, а один на двоих. Чтобы мой выбор на что-то повлиял.

Артем вдруг все понял. Ему впервые за много дней стало по-настоящему больно. Даже и не так, он почувствовал, только почувствовал, что ему будет больно. Может не сейчас, может не завтра, но будет непременно. Кажется, он заплакал.

– Мы еще увидимся?

– Да. – Мария обняла его и поцеловала. – И даже быстрее чем ты думаешь.

Исчезла ли она сразу или Артем на несколько секунд ослеп от слез и ветра, но когда проводница прикоснулась к нему, Марии уже не было.

– Мужчина, вам плохо? – спросила проводница.

– Да. – но это нормально.

В вагоне он вспомнил про слова Марии и открыл ноутбук.

“ Зрение вернулось к нему и белое пятно превратилось в белое платье на красивой молодой госпоже. Статная красивая девушка с добрыми глазами. Ноги Огюстена подогнулись, и он увидел над собой небо Женевы. А сердце, сердце Огюстена, больше не чувствовало боли и яда. А потом над ним склонилось чьё-то знакомое лицо.

– Я собрала вещи, Огюстен. Нам пора идти.

Куда пропала воспитанница господина Паскаля, никто так и не узнал. Как никто не знал откуда она появилась в его доме. Только толстая служанка иногда выходила из маленькой двери в торце дома и утирая передником глаза, как наяву видела уходящего вдаль старика и прекрасную девушку в белом платье и с жемчугом в белых распущенных волосах. Но и она умела держать свое слово и не говорила об даже подругам на рынке. Мудрено ли, что вскоре историю о старом солдате и пропавшей крошке Мари знала вся Женева.”

Артем закрыл ноутбук и изо всех сил прижал голову к стене купе. Что же, Мария сдержала слово и сказка его дописана. И только его вина, что сказка эта, как бы она ни была скучна, не пускает своего создателя, ни к себе ни прочь от себя.

Он почувствовал, что его телефон ожил.

“Привет! Я скучаю по тебе” – прочел он сообщения.

Ему еще предстоит вспомнить от кого оно, но у Артема наконец появилась цель.

“ Я возвращаюсь.” – написал он. И в тот же миг Артем ясно и четко вспомнил, что в рюкзаке его лежит большой пакет с пряниками.