День первый [Джим Батчер] (fb2) читать онлайн

Предисловие

УОЛДО БАТТЕРС БЫЛ ЗАНОЗОЙ В МОЕЙ ЗАДНИЦЕ с первого своего появления в «Досье Дрездена».

Сначала — просто персонаж на выброс. Я описывал мерзкую сцену с сильно изуродованным трупом, и мне нужен был кто-то с чувством юмора, чтобы её слегка преобразить. Поэтому я просто похитил патологоанатома из «Пророчества»^[1], покрасил ему волосы, сделал его ниже и стройнее, дал ему очки и новое имя, а потом вписал его в историю. Я решил, что он отыграет свою роль в этой главе, а потом мы расстанемся и никогда больше не увидимся.

Но он так мне понравился, что я решил использовать его ещё разок. Мир становится логичнее, когда видишь знакомые лица на знакомых местах, и он прочно засел у меня в голове как персонаж, который не задерживается на сцене. Таким образом, мне не нужно было копаться в уже готовом материале, вспоминая всё, что связано с этим персонажем, и в моём распоряжении всегда оставались конструкционные вольности, которыми я как рассказчик мог воспользоваться.

А потом пришли «Барабаны Зомби». «Барабаны Зомби» изначально задумывались как восьмая в серии книга, но когда мой редактор узнала, что в планах на седьмую у меня более спокойная, личная история, выстроенная вокруг Молли, она дала мне совет: если уж серия наращивает тираж, возможно, сюжет стоит сделать более увлекательным и драматичным. В принципе, у меня уже были некроманты, которые поджидали Гарри где-то впереди, и натравить их на него, пока он ещё зелёный, значило бы заметно усложнить ему жизнь, чему я, как обычно, только рад. Так что я относительно рано привёл их в город и кроме того решил, что патологоанатом — идеальный напарник в тон истории: в конце концов, Гарри бился с некромантами, так что патологоанатом вписался как нельзя лучше — при этом он был почти бесполезен для Гарри тактически. Всё лучше и лучше.

И пока я писал эту историю, я понял, что Баттерс остаётся, ведь у него было предназначение; и я сразу же начал над ним работать.

Это был долгий путь.

Джим Батчер

День Первый

Меня зовут Уолдо Баттерс, и я Рыцарь-Джедай, как и мой отец когда-то.

Ладно, честно говоря, формально, технически это не совсем правда. То есть мой отец на самом деле был ортопедом. Но вряд ли кто-то ещё в этом мире когда-нибудь сможет сказать то же самое и будет так близко к правде. Я действительно рыцарь. По крайней мере, я готовился им стать, когда в четверг^[2] утром я услышал первый Зов.

Только, честно говоря, формально, технически я его не слышал… ладно, наверно, мне лучше рассказать обо всём по порядку.

Изо всех упражнений, которые заставлял меня выполнять Майкл Карпентер, больше всего мне нравились кардио. Впрочем, моя основная станция на Пандоре^[3] играет только польку, что я вообще могу знать?

Я бежал по Бактауну под светом едва занимающегося восхода, пока город только начинал просыпаться. Пояс для тренировок вокруг моей талии выдёргивал меня из равновесия постоянно и всегда неожиданно. Он крепился к эластичному канату, которым я был привязан к велосипеду Майкла, чтобы тянуть его за собой на бегу. Майкл поворачивал и тормозил, как ему вздумается. Иногда он не отпускал тормоз несколько шагов, и мне приходилось стараться ещё больше, чтобы бежать дальше. Работа была напряжённой. Постоянно пытаясь удержать равновесие, я не мог найти лёгкий и эффективный темп, за каждым своим шагом мне приходилось следить.

Первые недели было трудно, но я уже начинал втягиваться. Вернее, начинал втягиваться, пока не увидел нечто невероятное, потерял концентрацию, оказался выбит из равновесия моим канатом и врезался в урну для пластика на вторичную переработку, поджидавшую сбоку улицы.

Майкл тут же остановился, выбросив в сторону свою крепкую ногу, будто подножку. Своими габаритами он напоминал героя боевиков, пусть был уже недалеко от своих шестидесяти, а его трость была привязана к его рюкзаку.

— Уолдо? — спросил он. — Ты в порядке?

Я неуклюже поднялся на ноги, тяжело дыша.

— Эм… — я робко посмотрел вперёд. — Не уверен.

Майкл посмотрел в ту же сторону, хмурясь. Он задумчиво поджал губы.

— Ты его не видишь, да? — спросил я.

— Что именно?

Я прищурился. Снял свои очки. Почистил их уголком футболки, который ещё не успел намокнуть от пота. Снова надел их и посмотрел ещё раз. Он был на том же самом месте.

— Ты бы не спрашивал, если бы его увидел.

Он кивнул серьёзно:

— Скажи мне, что ты видишь.

— Вон бездомный на скамейке, так? — спросил я.

— Верно.

Я вдохнул поглубже и сказал:

— У него над головой висит большой жёлтый восклицательный знак, — выдержав небольшую паузу, я добавил: — Я не сумасшедший. Моя мамуля меня проверяла^[4].

Майкл отодвинулся чуть дальше на сиденье велосипеда и стал задумчиво поглаживать бороду. Он не понял отсылку.

— Хм-м-м. Странно. Он что-нибудь значит для тебя, лично?

Я фыркнул:

— Да, так выглядит каждый НИП в каждой ММОРПГ, когда хочет выдать тебе квест.

— Много разных букв, и не столь много мне знакомых, — трезво заметил он.

— Видеоигры, — уточнил я. — Когда у персонажа для тебя есть квест, именно так игра показывает, где он начинается. Большой восклицательный знак у них над головой. Нужно с ними поговорить, чтобы начать квест.

Майкл издал лающий смешок и улыбнулся небесам, покачав головой:

— Что ж, Сэр Уолдо. Вам только что пришёл первый Зов.

— Первый что?

— Твой первый Зов на квест, я полагаю.

Я моргнул:

— Уриил говорит с Рыцарями символизмом видеоигр?

— Насколько я знаю, Уриил говорит при личной встрече. Зов приходит от начальства повыше.

— Что? — спросил я. — Ты имеешь в виду… Бога? Бог говорит языком игр?

— Когда Всевышний обращается к людям, Он делает это так, чтобы его поняли, — сказал Майкл. — Когда я чувствовал Зов, это всегда был тихий, маленький голосок, который я слышал, когда молился или просто молчал. Иногда я мог узнать имя или лицо и направление, в котором нужно идти. — Он кивнул в сторону бездомного. — Вероятно, тебя Зовут помочь этому человеку.

— Ну да, вроде бы всё очевидно, — я сглотнул. — Эм… Мы, конечно, много занимались, но… я точно к этому готов?

Он залез в рюкзак, достал оттуда старую кожаную курьерскую сумку и протянул её мне.

— Давай узнаем.

Я сглотнул. Потом кивнул и повесил сумку на плечо; залез в неё рукой и погладил отполированную пальцами старую рукоять внутри, потом подошёл к спящему человеку. Он был одет в военную куртку из армейского излишка, старую военную форму хаки цвета Пустынной Бури, а в бороде у него птицы могли бы свить гнездо. Седины там не было заметно, но его кожа так загрубела от непогоды, что возраст мужчины трудно было определить. Сорок?

Стоило мне подойти к нему на пять футов, я понял, что что-то было не так. Скамейка из железных прутьев рядом с головой мужчины и асфальт под ним были испачканы рвотой. Один его глаз был наполовину открыт, зрачок расширен, дыхание с хрипом вырывалось из его рта.

— Эй, — сказал я. — Эй, дружище. Слышишь меня?

Ответа не последовало. Я опустился на колени и взял его за запястье, нащупал его пульс. С трудом, потому что он был слабым и сбивчивым.

— Эй, — нежно повторил я. — Эй, друг, слышишь?

Он издал тихий стон. Я проверил другой глаз. Зрачок был в норме.

Мне не очень-то хотелось работать обычным врачом, по этой профессии. Мне больше нравилось обследовать трупы для штата Иллинойс. Трупы тебе не врут, не дают неясные ответы, не задают глупые вопросы и не пропускают мимо ушей то, что ты говоришь им делать. Трупы простые как три гроша.

И этот парень, которому до сорока было ещё жить и жить, скоро им станет, если ему не помогут в ближайшее время.

— Звони в 911, — сказал я Майклу. — Похоже, у него удар, может, передозировка. В любом случае, ему повезло, что он уснул на боку, а то уже захлебнулся бы в собственной рвоте. Ему нужна госпитализация.

Майкл кивнул, отошёл на пару шагов в сторону и вынул мобильник из кожаной сумочки у себя на поясе. Он набрал номер и стал тихо говорить.

— Ладно, дружище, — сказал я, — держись. Мы звоним хорошим парням, они тебе пом…

Я даже не понял, что случилось. Вот он лежит напротив, — похрипывающий овощ — и вот он уже идёт на меня, его волосатые руки с нестриженными ногтями тянутся к моему горлу, а сам он булькающим голосом говорит:

— Не надо больницы!

Пару месяцев назад меня бы придушили на месте.

Но пару месяцев назад я не учился рукопашному бою у жены Майкла, Черити.

Нужно повторить движение несколько тысяч раз, чтобы нейронные связи в той области головного мозга, которая отвечает за мышечную память, развились в той степени, когда движение можно назвать рефлексом. Для этого Черити, владевшая джиу-джитсу, заставила меня отрабатывать каждый из нескольких способов защиты по сотне раз, каждый день на протяжении двух месяцев. И мы не начинали с плавных движений, постепенно наращивая скорость, нет. Она просто бросалась на меня так, будто хотела разобрать по косточкам, и если я не успевал защититься — было, чёрт возьми, больно.

В таких обстоятельствах учишься быстро — и одним из первых приёмов, которые она вбила мне в голову, была защита от попытки схватить меня за горло.

Оба моих предплечья рванулись вверх, сбив в сторону готовые стиснуть мою шею руки, а я уже опустил голову и подался всем своим телом в сторону. Он не унимался и всё-таки вернул себе контроль над правой рукой, пролетая то место, где только что был я. Рука ударила меня по лицу и отправила мои очки в полёт по спирали.

Я подавил страх, знакомый мне уже десятки лет, когда чётко оформленный мир вокруг вдруг сменился калейдоскопом цветных полосок и размытых пятен.

Дело вот в чём. Я ношу большие очки с толстенными стёклами. Не то чтобы без них я совсем слепой. Знаю об этом, потому что мне так сказал мой окулист, когда я подарил ему бутылку дорогого виски. Но без них…

Без них я как без рук. Ну и без глаз тоже, если пытаться рассмотреть что-то дальше, чем на вытянутую руку. Нет, правда. Я как-то спутал манекен портнихи со своей девушкой. Без очков невозможно было читать. Читать.

Это мой кошмар — оказаться где-нибудь без них, как в ловушке, глядя на море расплывающихся предметов, которые мне не различить. Когда в детстве меня хотели подоставать хулиганы, первым делом они всегда сбивали очки с моего лица. Всегда. Они все будто чувствовали, чего я боюсь.

Только потом начинались их издательства. Приятного здесь тоже было мало, но в первую очередь потому, что я не знал, чего мне ждать.

Этот ребёнок внутри меня начал кричать и плакать, но времени потакать ему не осталось. У меня была проблема — и Карпентеры дали мне всё, что нужно, чтобы её решить.

Например, они объяснили мне: когда враг настолько близко, глаза не слишком-то нужны, чтобы дать отпор. Только скорость, рефлексы и понять, где он находится и что делает, полагаясь на другие чувства. Медленно, небрежно, но я смог заблокировать вытянутую руку бездомного. Продолжая движение, я заставил своё тело изогнуться под нужным углом, чтобы надавить на плечевой сустав, и бросил его лицом на тротуар; силы удара было достаточно, чтобы искры посыпались у него из глаз и чтобы его оглушить.

Оглушить получилось так себе.

— Не надо больницы! — закричал он и стал метаться из стороны в сторону.

Я боролся с подступающим к горлу страхом. Он вкладывал в свои движения больше силы, чем следовало, но это было не важно. Физика есть физика, и его рука была одним длинным рычагом, которым я управлял. Он мог быть больше, сильнее, ближе к земле, чем я, но в конечном счёте это ничего не значило. Ещё несколько секунд он боролся, а потом его приступ сумасшествия сошёл на нет.

— Не надо больницы! Не надо больницы.

Он вздрогнул и заплакал. Его голос превратился в мольбу с тусклым налётом отчаяния.

— Не надо больницы! Пожалуйста, пожалуйста. Не надо больницы!

Потом он обмяк и уже только изредка похрипывал.

Я перестал давить и вернул ему руку. Она мягко опустилась на асфальт под звуки его всхлипываний.

— Дружище, — сказал я, — слушай, всё будет нормально. Я Уолдо. А тебя как звать?

— Стэн, — сказал он пустым голосом.

— Слушай, Стэн, — сказал я ему. — Не волнуйся ты так. Мы тебе поможем.

— Вы меня убиваете, — сказал он. — Убиваете.

— Твой пульс непостоянный, дыхание сбито, зрачки расширены, Стэн. Под чем ты?

— Ни под чем, — ответил он. — Вы меня прикончите. Чёрт бы вас побрал.

Пару минут спустя приехала скорая. Спустя пару секунд кто-то ткнул мне в грудь моими очками и нацепил их обратно мне на нос. Я посмотрел на фельдшера, похожего на шкаф чернокожего мужчину по фамилии Ламар. Мы были знакомы. Он был хорошим парнем.

— Спасибо, старик, — поблагодарил я.

— Это ты отделал того парня? — спросил он. — Блин, чувак. Ты же с муху размером, курице на один укус.

— Но с перчинкой, — ответил я.

Я рассказал ему всё, что знал про Стэна, его осмотрели, погрузили и готовы были везти меньше, чем через четыре минуты.

— Эй, Ламар, — сказал я, когда он двигал каталку.

— Да, эксперт Малдер?

— Скалли была судебным патологоанатомом, — разнылся я. — Почему никто не называет меня экспертом Скалли^[5]?

— Ты не похож на аппетитную милашку, — сказал Ламар, растягивая слова. — Чего тебе?

— Куда вы его повезёте?

— В Святого Антония.

Я кивнул:

— Не было чего-нибудь, э, странного в последнее время?

— Неа, — сказал Ламар, потирая подбородок. — Я лично ничего такого не заметил. Но сегодня только вторник.

— Сделай мне одолжение, — попросил я. — Будь начеку.

— Блин, мужик, — сказал он.

— Скажу по-другому, — поправился я. — Дай мне знать, если случится что-нибудь странное. Это может быть важно.

Ламар долго сверлил меня глазами. Я заработал себе репутацию и влип в историю со странностями сверхъестественного толка ещё раньше, чем встретил Гарри Дрездена и узнал, как на самом деле страшен мир. Ламар за годы работы тоже пару раз заглянул в Сумеречную Зону и больше не собирался, потому что был не дурак.

— Увидим, — сказал он.

— Спасибо, — снова поблагодарил я.

Мы пожали руки, и он уехал.

Когда скорая отъехала, Майкл подошёл ко мне и встал рядом.

— Слышал? — спросил я.

— Большей частью.

— Что думаешь?

Он навалился на свою трость и выпустил немного воздуха сквозь сжатые губы, хмурясь от раздумий.

— Я думаю, — наконец сказал он, — что ты теперь Рыцарь, Уолдо.

— Почему-то был уверен, что ты так скажешь, — сказал я. — Может, всё в порядке. В смысле, мне кажется, что Стэн врезался стимуляторами и успокоительными, и Бог его знает, чем ещё. И если бы обычный прохожий попробовал его разбудить, Стэн мог бы его задушить. Может, это был квест низкого уровня, для разогрева? Может, это всё, что от меня требовалось.

— Может быть, — согласился Майкл. — А что говорит тебе сердце?

— Сердце? — спросил я. — Я врач, Майкл. Моё сердце ничего мне не говорит. Это мышца, которая качает кровь. Остальное делает мозг.

Майкл улыбнулся:

— Что говорит тебе сердце?

Я вздохнул. Да, конечно, всё могло быть очень легко и просто — оставалась такая вероятность. Но весь мой опыт знакомства с потусторонним говорил мне, что Рыцарей Креста отправляют на помощь лишь в том случае, когда на кону стоят чьи-то жизни. И хотелось мне того или нет, когда я решил оставить себе Меч Веры, я позволил втягивать себя в страшные и опасные ситуации, — и не без причины — не зная при этом, что произошло или зачем меня отправили.

Я не особо подходил на роль героя. Даже после всех своих тренировок я остался маленьким и щуплым, и будто бы жизнью помятым, и я давно уже не молод. Я был взрослым ботаником, еврейским патологоанатомом — мало сходства с отважными путешественниками.

Но всё-таки я был парнем, которому доверили Меч — и Стэну нужна была моя помощь.

Я кивнул и сказал:

— Давай вернёмся к тебе домой.

— Конечно, — сказал Майкл. — Что будешь делать?

— Возьму кое-что из своих вещей, — ответил я. — Потом навещу Стэна в Святого Тони. Бережёного Бог бережёт.

Майкл подъехал к больнице на своём надёжном белом работяге-пикапе и нахмурился:

— Бог тебе в помощь, Уолдо.

— Он всё ещё тебе не нравится? — спросил я у него.

— Этот череп — очень опасная вещь, — ответил Майкл. — Он… не понимает любви. Не понимает веры.

— Поэтому и нужны мы, не так ли? — спросил я.

— Он не мне предназначен, — сказал Майкл и решительно выставил челюсть вперёд.

— Думаешь, мне лучше взять его с собой на первый квест? — спросил я.

— Господь Всемогущий, нет, — ответил Майкл.

— Просто присмотри за ним, пока меня не будет.

— Если он окажется не в тех руках…

— Мне уже будет всё равно, я ведь буду мёртв и всё такое, — сказал я. — Майкл, хватить на меня давить. Мне ещё пригодится моя решимость, ладно?

Он погрустнел на секунду, а потом кивнул:

— Разумеется. Ты достоин Меча, иначе он не оказался бы в твоих руках.

— Или это всё чистая случайность.

Майкл улыбнулся:

— Я не верю в случайности.

— Я лучше выйду. Если в Боге есть хоть капля юмора, прямо сейчас в тебя кто-нибудь врежется, — сказал я и вышел из машины. — Если что-нибудь узнаю, позвоню.

— Храни тебя Господь, — сказал Майкл и уехал, оставляя меня одного на бордюре.

Совсем одного.

Ой-ой.

Я сделал глубокий вдох, попробовал мысленно прибавить себе пару футов^[6] роста и быстрым шагом зашёл в больницу.

В больнице нетрудно избежать ненужного внимания. Стоит лишь надеть медицинскую форму с белым халатом и удобную обувь и сделать вид, будто знаешь, куда именно ты идёшь.

Неплохо бы ещё иметь удостоверение врача, выучиться на врача, действительно быть врачом, который тут работал, и на самом деле знать, куда идти.

Я врач, чёрт возьми, не шпион.

— Паттерсон, — сказал я долговязому медбрату скорой помощи со стрижкой «ёжиком» и бородой дровосека, — как поживает мой любимый друид?

Паттерсон оторвал глаза от монитора с медицинскими формами и прищурился:

— Уолдо Баттерс или Паладин Ипьюттепалин. Ваша гильдия прокатила нашу в списке наград две недели назад.

Я поправил свои очки:

— Да, в последнее время подзамотался. Не заходил проверить ранкеров. Я попрошу Энди глянуть, что там и как, и мы вам всё вернём, обещаю.

Медбрат посмотрел на меня неодобрительно, но потом фыркнул удовлетворённо:

— Что ты здесь забыл? Выперли из Клуба Трупорезов?

— Ещё нет, — ответил я.

А они могли, учитывая количество моих больничных в последнее время. Я не болел, просто был слишком побит, чтобы куда-то идти.

— Слушай, я здесь по личному делу. Нужна твоя помощь.

Паттерсон буравил меня лишённым эмоций взглядом. Если не углубляться в детали, АМПМ — Акт о Мобильности и Подотчётности Медицины — говорит, что ни одному человеку, если он собирается дальше работать в области здравоохранения, не позволено делиться сведениями о пациенте с прямо не причастными к его лечению лицами без его разрешения. Когда речь заходит о таких вещах, люди на автомате становятся параноиками. Всегда приходится просить отдельно, чтобы они закрыли на это глаза.

— И с чего бы мне тебе помогать? — спросил он.

— Потому что у меня есть то, что тебе нужно, — сказал я.

— Что же?

Я придвинулся чуть ближе, картинно осмотрелся по сторонам и только потом сказал ему тихо:

— Как насчёт… яйца синего мурлока?

Паттерсон сел прямо, как рельса, его глаза округлились:

— Что?

— Ты меня слышал, — ответил я.

— Чувак, не шути так, — сказал он, затаив дыхание. — Ты же знаешь, мне только его и не хватает.

— Отличный год был 2005-ый, — сказал я, растягивая слова. Я залез в кошелёк и извлек оттуда пластиковую карточку:

— Узри же. Один код, один синий мурлок. Ты можешь завладеть самым редким питомцем в игре.

Паттерсон трясущимися пальцами потянулся к карте, и я отдёрнул руку чуть дальше.

— Мы договорились?

— Настоящая?

Я поубавил драмы в голосе:

— Да, чувак, я был на игроконе. Она настоящая, даю слово.

Паттерсон издал ликующий клич и схватил карту с жадностью, истинно достойной Голлума^[7].

— Приятно иметь с тобой дело, Ипьюттепалин, — он жестом позвал меня к себе за стойку, с комичной алчностью потирая руки. — С чем помочь?

Вот почему хорошо иметь связи среди геймеров. Их богатства не всегда измеряются нулями на банковском счёте. Ведь есть ещё и виртуальные символы статуса.

— Парень поступил несколько часов назад на скорой, зовут Стэн, — сказал я. — Я отправил его с врачом Ламаром, вероятно, передозировка. Хочу с ним увидеться.

Паттерсон застучал пальцами по клавиатуре:

— Ты его отправил?

— Сегодня утром на пробежке нашёл его в припадке, — ответил я.

Он остановился на секунду и посмотрел на меня; потом снова в монитор и сказал:

— Кто-то зря разводит панику.

— Да нет, просто у меня и так слишком много трупорезки.

— Повезло тебе, что это было утром. К вечеру у нас всегда аншлаг.

Я хотел сказать ему, что удача здесь ни при чём, и почувствовал, как мурашки пробежали по моей коже.

В смысле, это же очень серьёзная мысль. Что Бог или некая версия Бога, которую Рыцари называли просто Всевышним, специально сделал так, чтобы я оказался в нужное время в нужном месте и помог Стэну — и что Он (или Она, или Оно, ну то есть не хочу показаться непочтительным, просто предполагаю, откуда мне знать?) устроил всё так, чтобы именно я, лично, отправился на помощь Стэну.

Мог ли Бог со всем величием Вселенной в его распоряжении, заключив под своё крыло бесчисленные мириады жизненных форм во всех не поддающихся подсчёту галактиках, действительно думать о каком-то наркомане? Об одном маленьком патологоанатоме, который решил поиграть в героя?

Ответьте мне «да» или «нет», а потом скажите, какой из ответов покажется вам самым жутким. Лично я не знаю.

Я спросил у Майкла то же самое, в общих чертах. Он думает, что Бог просто не может быть не заинтересован в каждом лично. Что Он так хорошо знает каждого из нас, что страстно печётся о наших жизнях и о нашем выборе, и по-другому он не может.

И по правде сказать, этот образ слишком напоминает мне какого-то маньяка. То есть, когда твоя мама слишком сильно о тебе заботится, это уже плохо. И ты правда хочешь, чтобы Бог заглядывал к тебе в окошко каждый миг? Лично мне было слишком стыдно даже представить такой расклад.

В конце концов я решил, что о чём бы там ни заботился Всевышний, Он явно хочет помочь тем, кто нуждается в его помощи, по крайней мере принимая во внимание Рыцарей Креста. Так что ладно. Хорошо. С Парнем можно работать. Но все эти глубокие вопросы не давали мне покоя.

— Вот он, в самом начале списка, — сказал Паттерсон. — А, Стэнли Бауэрс. В последнее время он у нас частый гость. Я вроде как его знаю. Зависим. Случай тяжёлый, один из самых тяжёлых на моей памяти. Жить ему где-то год, если всё будет нормально. Под седацией, капельница, наблюдение.

— Где он взял наркотики?

— Инвалидность и какая-то внесудебная программа. Просто запихивает их в нос. Лечиться от своей зависимости не хочет.

— Семья?

— Нет. Мы искали.

— Паршиво, — сказал я.

— Ты хочешь им помочь, — сказал Паттерсон, — но они не хотят помочь сами себе. Понимаешь? Нельзя спасти человека, если он сам этого не захочет.

— Но можно попробовать, — ответил я. — Где он?

Паттерсон заглянул в монитор и ещё несколько раз ударил по клавишам. Потом сказал:

— Хм. Странно.

Я патологоанатом и редко бываю в педиатрии. То же, в общем, касается и взрослых торчков — но Стэна почему-то перевезли в детское отделение.

Я ехал на лифте вверх и пытался придать себе рассеянный и безразличный вид, как и положено выглядеть врачам с их переодическим недосыпом — но было трудно, потому что я испытывал некое чувство, которое, как я уже подозревал, было более глубоким, чем обычная злость.

Стэну и так пришлось очень несладко, что бы с ним не случилось. Но теперь речь шла о детях. И о вещах, которые просто не делаются. Ясно?

Я прошмыгнул в педиатрию. В больнице Святого Тони куча педиатров, консультирующих их специалистов в области педиатрии и много кого ещё. На этаже царила рабочая суета, кровати были заняты, медсестры носили туда и обратно полные подносы медикаментов — и для полноты картины здесь что-то ремонтировали. Пластиковые клеёнки свисали с некоторых стен, огораживая часть этажа, и вёдра, инструменты, кóзлы и стройматериал лежали штабелями; размытые фигуры виднелись как раз там, где их уже нельзя было рассмотреть, на другой стороне первого слоя полупрозрачных шторок. Рабочие с эмблемами больницы на одежде, явно не имея представления о том, какая здесь царила суматоха, шли наружу, очевидно, устроив себе перерыв пораньше. Один из них ухлёстывал за молодой медсестрой, у которой явно был ещё непочатый край работы. Здесь царил какой-то ад, или что там вместо него в хорошо организованных больницах.

Признаюсь, я воспользовался ситуацией: без проблем вошёл, почти вбежал в отделение, схватил охапку диаграмм состояния больных и пошёл дальше, будто знал, куда именно нужно идти, параллельно просматривая диаграммы.

Я вошёл в первую попавшуюся палату, где девочка лет восьми или девяти свернулась калачиком, лёжа на боку. Её лицо было очень бледным, а круги у неё под глазами были тёмными, как следы автомобильных шин на дороге. Её волосы были каштановыми и вялыми. Я взглянул на диаграммы и нашёл там её. Её звали Габриель. Она вся тряслась во сне. Её дыхание было беспорядочным, и на выдохе она постоянно издавала какие-то звуки.

Я ещё не стал отцом, но этого и не требовалось, чтобы понять — девочке снился кошмар. И судя по лекарствам у неё в капельнице, проснуться ей не удастся.

Из диаграмм я узнал, что здесь творилось. Семеро детей и Стэн испытывали поразительно схожие симптомы. Паранойя, истерия, бессонница и отказ ложиться спать из-за ужасных кошмаров, особенно ночью, что и вызвало необходимость ввести им препараты.

Восемь человек.

Господи Иисусе.

Если столько народу слегло в постель, и разобраться с этим отправили Рыцаря Креста, пусть этим Рыцарем был я, получалось, что замешан здесь был некий сверхъестественный хищник. Самый настоящий. Чудовище. С которым я должен был справиться.

Я, один.

Кажется, квест был не на новичка.

Я тихонько выскользнул из палаты и вошёл в следующую по коридору, где отыскал Стэна. Он был обездвижен так же основательно, как и накачан седативами, чего, чёрт возьми, нельзя было делать в его состоянии. Он должен был лежать под капельницей и пристальным наблюдением, чтобы его тело хотя бы попыталось справиться с тем коктейлем из уличных наркотиков, который чуть его не прикончил. Дела у него были ничуть не лучше, чем у девочки, может и хуже — он был в отключке, явно мучаясь от кошмаров и не в состоянии очнуться. Его пульс был слабым, дыхание сбивалось, а аппаратура вокруг него сходила с ума — числа, которые выдавали машины, нельзя было соотнести с частотой его дыхания и сердцебиения.

И кто-то сделал это с ним.

— Боже, Стэн, — сказал я. — Я тебя здесь запер. Прости. Я должен был тебя послушать.

Он не ответил, но его голова чуть заметно дёрнулась в моём направлении. В этом крохотном движении было какое-то отчаяние. Я прикусил губу и положил свою голову на его руку.

— Держись, дружище, — сказал я. — Всю силу, что у меня есть, я использую, чтобы помочь тебе. Обещаю.

Если тварь, которая сделала это со Стэном и детьми, увидит, как я сую свой нос по углам, она с удовольствием сделает со мной то же самое.

Моё сердце забилось быстрее. Лишь секунду спустя я понял, что оно стучало в такт чьим-то частым шагам, звук которых доносился из коридора. Женские каблуки. Цок-цок, цок-цок, решительно и деловито.

У меня были считанные секунды, чтобы осознать, что мой страх и эти шаги были связаны, и потом, на всякий случай… квадрат красного света примерно четыре на четыре фута появился на стене, очевидно, следуя за враждебным созданием, пока оно двигалось по коридору в сторону двери, ведущей в палату Стэна.

Я поднял глаза к потолку и пробормотал: «Понял».

Я огляделся и прикинул свои возможности, пока ужас во мне нарастал, а потом он стал ещё сильнее, и я запаниковал. Я вошёл в ванную, дёрнул на себя дверь, оставив только крохотную щель, и замер, как изваяние.

Монстр возник в поле моего зрения. Она не особо-то походила на типичное чудовище — ростом четыре-пять футов без каблуков, стройная женщина с тёмными волосами. Внешность азиатская, на бейджике значилось «Доктор Миямунэ». Её глаза за толстой тёмной оправой очков были кристально-чистого голубого цвета.

Она вошла в палату и остановилась, а её глаза забегали туда и обратно, не замечая меня. На вид она была не слишком старой, где-то за тридцать — как врач, который завершил интернатуру и уже пару лет проходил ординатуру. Её глаза резко остановились на Стэне, и вдруг женщина в белом халате стала чем-то другим. Она изменилась, прямо на моих глазах.

Это нельзя было назвать трансформацией в физическом смысле. Ну то есть на камере вы ничего бы не разглядели. Это было глубже, что-то неуловимое. Её осанка слегка изменилась: от совершенно нормальной и правильной к более расслабленной, с большей свободой конечностям. Больше всего пугал её рот. Её губы как будто разошлись в стороны от её зубов. Это лицо было чертовски жутким, и я почувствовал лёгкий приступ тошноты.

«Монстр» — субъективное понятие. Но эта тварь под личиной человека подходила под это определение. Я застыл на месте абсолютно неподвижно.

Миямунэ обошла кровать Стэна по кругу, сосредоточив на нём своё внимание, развернулась и вернулась на прежнее место, как неутомимый лев в зоопарке кружит по загону. Какое-то время она только ходила взад и вперёд, но Стэн это почувствовал. Тихие звуки, которые он издавал во сне, стали более высокими, а её глаза прояснились. Она положила руку на кровать и провела ей по простыне Стэна, не касаясь его самого; кончиками пальцев вела дальше, продолжая шагать, и дыхание Стэна стало рваным, отчаянным.

Она им питалась.

Возможно, его страхом.

Высасывала из него жизнь.

Стэн был уже на грани.

Что ж.

Пора бы вмешаться.

Одной рукой я потянулся к сумке у себя на боку, ткань зашелестела, коснувшись ткани. И она услышала.

Кончики моих пальцев лежали на гладкой деревянной ручке Фиделаккиуса, когда её рука по самое плечо проломила деревянную дверь и в фонтане щепок схватила меня за мой халат, а потом швырнула в дальнюю стену с невероятной силой.

Рука Миямунэ прошла сквозь остаток двери, будто это был отсыревший картон, разрывая рукава своего халата и своей рубашки на ленты, но безо всякого вреда коже под ними. Я успел лишь отметить, что мой враг обладал сверхестественной силой, пока расслабленный летел к стене и ударился об неё так ровно, как только мог, выставив руки вперёд, как обычно падают дзюдоисты — этому меня тоже научила Черити.

Сработало. Я распределил силу удара по поверхности, сумел сохранить в целости все свои кости и опустился на ноги, — более-менее — пока моя рука пыталась нащупать сумку.

Миямунэ таращилась на меня примерно секунду, стоя у дальней стороны кровати, там, где были колени Стэна. Потом, не спуская с меня глаз, она убрала руку за спину так, будто знала точно, где находится ручка, и спокойно заперла дверь.

Ни одна часть меня абсолютно точно не ударилась в бессильную панику. Моя рука так сильно тряслась, что я едва ощущал рукоять Фиделаккиуса под сомкнувшимися вокруг неё пальцами.

— Даю один шанс, — услышал я бледный призрак собственного голоса. — Оставь их. Оставь их всех. Прямо сейчас. И я позволю тебе уйти живой, даю слово.

Уголок её рта изогнулся в чистейшем презрении:

— И кем же ты себя возомнил, человечишка?

— Вот всё, что тебе нужно знать, — сказал я и вынул Меч.

Раздался звук — слишком музыкальный, чтобы назвать его воплем и слишком гневный, необузданный, чтобы его можно было считать музыкальным аккордом. Из старой сломанной деревянной рукояти в моей руке вырвалось лезвие, сотканное из света, три фута в длину, сверкающее белизной. Его рождение ознаменовало похожее на музыку низкое и зловещее гудение.

Миямунэ даже не дрогнула. Свет, который излучал Меч, двумя яркими полосами отразился в её похожих на стекло голубых глазах — и тень, которую Меч отбрасывал на стену позади, даже близко не повторяла её очертаний. Это было нечто громадное и неповоротливое, с львиной гривой и изогнутым усом, раскачивающимся вокруг его головы. Её кожа тоже сделалась полупрозрачной в сиянии Меча, открывая взору неясные формы, которые двигались и менялись местами под этой оболочкой, какое-то серо-золотое месиво, будто нечто слишком большое было втиснуто в слишком маленькую Миямунэ.

— Человечек, я сделаю тебе предложение, — ответила она спокойно. — Уходи. Оставь мне то, что моё по праву. Тогда я позволю тебе провести остаток своих дней в объятиях лишь тех кошмаров, что ты сам себе создал.

— Прошу прощения, леди, — сказал я, — не могу с этим согласиться. Прочь от парня.

Движением Меча я подчеркнул свои слова. Он, как маятник, сменил тональность своей музыки на более высокую и напряжённую, приближаясь, и наоборот — на более низкую, удаляясь.

В тот единственный раз в прошлом, когда я доставал Меч, парень, которому я им угрожал, испугался.

Миямунэ пнула кровать Стэна мне под ноги.

Она двигалась быстро, но мои нервы были натянуты, как струны, и я почувствовал это движение, уворачиваясь в единственном доступном мне направлении, чтобы не загнать себя ещё дальше в угол — и это было верное направление. Я ушёл от удара кроватью, сделал шаг вперёд, не отрывая ног от пола, слегка подволакивая их за собой, — чтобы случайно не встать на что-нибудь, способное лишить меня равновесия — и рубанул её по талии.

Миямунэ лишь на дюйм разминулась с лезвием, сделав грациозный идеально выверенный шаг назад, и с нечеловеческой силой швырнула в меня свой планшет. Бумага на нём гадко засвистела, на лету разрываясь на клочки. Я едва успел подставить Меч, располовинивая пластиковый планшет, будто лазерным резаком, и запуская в воздух маленькое облачко из обрывков документации. Куски планшета промчались мимо меня и, судя по звуку, вонзились, вибрируя, в гипсокартон.

Я ещё не закончил рубить, а её каблук уже двигался в мою сторону параллельно полу. Я едва успел перенести свой вес на заднюю ногу, а она пнула мою переднюю так, что та онемела — но я остался стоять. Я неуклюже махнул Мечом, стараясь удержать равновесие. Ей пришлось присесть и уйти в сторону, не имея возможности приблизиться ко мне в момент моей слабости — и оказалась она у самой кровати Стэна.

— Нет! — сказал я.

Она схватила его за горло, и её рука напряглась. Тяжёлое дыхание Стэна тут же прекратилось, стоило ей пережать трахею.

Хищник смотрел на меня из-под маски врача, и в его синих глазах танцевал огонь наслаждения.

— Я его убью, — сказала она. — Ещё шаг, человечек, и я его прикончу.

— Не надо, — выдохнул я.

Её улыбка стала шире, пока она рассматривала Меч, продолжавший гудеть с силой гневного хора. Повисла тишина.

— Когда-то я была такой же, как ты, — наконец сказала она. Что-то уродливое мелькнуло в этих синих глазах. — Боролась за них. Я была такой дурой.

— Правда? — спросил я. — Слушай, зачем нам драться? Давай всё обсудим. Чашечка кофе и что-нибудь перекусить. Как ты на это смотришь?

Она ухмыльнулась:

— Думаешь, мне есть дело до тебя и твоих мыслей, маленький смертный?

— Вот и узнаем, — тихонько сказал я.

Не знаю, что я сказал, но явно не то, что было нужно.

Настоящая ярость захлестнула её.

— Какая праведность, — выплюнула она. Потом изучила меня с ног до головы и сказала:

— Я предлагаю тебе сделку. Цена — его жизнь.

— Э… — сказал я. — Слушаю.

— Отдай мне свои очки.

Моё сердце едва не остановилось.

Испуганный десятилетний мальчик внутри меня снова принялся кричать.

— Отдай мне, — промурлыкала Миямунэ, — свои очки. Или я его убью. Сейчас же.

— Если отдам, — тихо сказал я, — ты уйдёшь. Ты оставишь его в покое.

— Пока ты жив, и бьётся твоё сердце, — сказала Миямунэ.

Я сглотнул.

Стэн попал сюда из-за меня.

Я снял с меча одну руку и поднёс её к лицу.

Мир стал похож на пятно неясного цвета, когда я снял очки, и что-то в моём животе подпрыгнуло и сжалось в судороге чистого, явного детского страха.

Я почувствовал тяжесть и холод очков в своей руке. Потом бросил их туда, где, кажется, стояла Миямунэ. Звука падения очков не последовало. Видимо, она их поймала, молча.

Секунду спустя раздался громкий треск — и стук заветного стекла по полу, будто кто-то просыпал крупный сахар.

— Маленький защитник, — сказала Миямунэ мгновение спустя. — Я заставлю тебя страдать. Я дам тебе столько времени, сколько мне будет нужно, чтобы прогнать с этого этажа всех смертных. Тогда я начну охоту на тебя. Я буду питаться тобой. И в конце концов я заберу твою жизнь.

Послышался щелчок замка. Потом дверь открылась.

— Можешь бежать, — мягко сказала Миямунэ, — и вместо тебя умрут другие.

И дверь снова закрылась.

Всё это время её шаги были совершенно бесшумными. Но у меня появилось то самое чувство, уверенность, что комната никем больше не занята, как это обычно бывает.

Ноги отказали мне, и я оказался на полу, сидя у кровати Стэна, который тихо хныкал в объятиях кошмара. Меч погас, стоило мне коснуться пола.

Я сидел вместе с ним во мраке своей слепоты. Я слишком быстро дышал и издавал те же звуки, что и он.

— Жёлтый, — послышался голос из мобильного, когда я зажал цифру один для быстрого набора. — Чучельная мастерская Гарри. Завалите, а мы напялим.

— Это я, — сказал я.

Его шутливый тон рассеялся:

— Баттерс? В чём дело?

— Я, э… — сказал я. — Я…

Я хотел сказать, что стал Рыцарем Креста по ошибке. Но сказал:

— Чем занимаешься?

— Мы как раз собирались. Хочу отвести Мэгги и Мыша в зоопарк, посмотреть на могучего Мо, — ответил он с нежной радостью в голосе. — Чудный должен быть денёк. Ходил когда-нибудь в зоопарк?

— Не особо люблю животных, — сказал я.

— Можем сходить вместе, — сказал он.

Я понял, что чуть слышно засмеялся:

— Не могу. Работа.

— Какая на тебе шляпа?

— Джедайская, — ответил я.

— Ого, — сказал он; помолчал секунду, а потом медленно выдохнул. — Рано у них рабочий день. Как всё плохо?

— Плохо, — сказал я. — Мне… может быть, мне нужна помощь.

Повисло долгое молчание на том конце. В телефоне шумели и трещали помехи. Гарри расстроился. Электроника вокруг волшебников сходит с ума, когда их захлёстывают эмоции. Даже старомодный домашний телефон не застрахован. Особенно рядом с Гарри Дрезденом.

— Я не приду, — сказал он тихо.

— Что? — спросил я. — Гарри…

— Майкл как-то сказал мне одну вещь, и я тогда подумал, что это полная чушь, — сказал он. — Но теперь я хочу сказать тебе то же самое.

— Что? — требовательным тоном спросил я.

— Ты теперь Рыцарь, Баттерс. Ты работаешь на Господа, мать его, Бога. И он не возложит на тебя бремя, которое тебе не по силам.

— Гарри, он уже возложил, — сказал я.

На самом деле не «сказал»; скорее чуть слышно пробормотал.

— Баттерс, — вышел он из себя.

Однажды я уже слышал этот его тон. Всего раз. Это было в подвале, и нас хотели убить зомби.

— Полька не умрёт, — я сделал вдох.

Фраза сорвалась с языка легко и на автомате. Для меня это было чем-то вроде мантры.

— Молодец, — сказал он. — Расскажи, что случилось.

Я рассказал. По ходу много заикался. Много путался.

— Стоп, — сказал он. — Тень чудовища. Львиная грива и грёбаный слоновий хобот?

Я вспомнил похожую на ус штуку у тени, метавшуюся из стороны в сторону.

— Да, э, наверно, было такое.

— И у него синие глаза, да?

До них я ещё не дошёл.

— Да, — сказал я. — Нереальные глаза.

— Дерьмо, — выругался он. — Это бака баку.

— Что это? — спросил я. — Никогда про них не слышал.

— Потому что их не существует, — сказал он. — Ну или их не было вплоть до девяностых. То есть были баку в Японском фольклоре, но это совсем не то. Короче, одна компания выпустила плюшевую игрушку для детей, назвала её поглощателем снов, сказала, что это волшебный страж, который съедает плохие сны раньше, чем дети их увидят. Продавалась с небольшой книжкой, где всё это было расписано.

— Я сражаюсь с плюшевой игрушкой? — спросил я.

Моя нога пульсировала. На том месте, куда тварь меня пнула, будет огромный синяк ещё несколько недель.

— Неа, — ответил он. — В общем, они просто сделали игрушку, но потом отдали её детям. Детская вера — страшная сила. Она либо сотворила настоящих бака баку, либо позволила чему-то похожему из Небывальщины создать себе место в реальном мире с помощью этой веры.

— Тогда почему оно творит с людьми это? — спросил я.

— Некоторые правила работают всегда. Например, «ты это то, что ты ешь», — сказал мне волшебник. — Наелся кошмаров — со временем ты сам им станешь. Теперь они не охраняют людей от кошмаров, а мучают ими своих жертв. Вероятно, в процессе получают энергию.

— О, замечательно, — сказал я. — И что они умеют?

— Теперь слушай внимательно. Эта штука наложила на тебя проклятие, чтобы ты её боялся, старик.

— С Рыцарями такое не работает, — сказал я.

— Чушь собачья, — ответил Гарри. — Слушай, у Рыцарей есть сила, но тебе решать, как ей пользоваться, чувак. Никаких карточек, чтобы выйти из тюрьмы бесплатно^[8]. Всё, что у тебя есть — шанс драться, когда остальных бы съели. Эта штука пролезла к тебе в голову. Она пугает тебя до чёртиков. Как и тех людей рядом с тобой. Оно тебя пожирает.

— Гарри, я ничего не вижу, — сказал я, путаясь в словах.

И я Богом клянусь, он почти идеально скопировал голос Алека Гиннеса из фильма.

— Твои глаза могут тебя обмануть, — сказал он. — Положись на свои чувства^[9].

Я выдавил лающий смешок, при этом казалось, что у меня в груди сейчас что-нибудь сломается.

Или оно правда сломалось. Внезапно я понял, что снова могу нормально дышать.

— Баттерс, — сказал он. Послушай меня. Я знаю, это трудно. Но есть один способ справиться со страхом.

— Какой? — спросил я у него.

— Встать и врезать ему по морде, — сказал он, и в его голосе звучала тихая сила, которая ничего общего не имела с магией. — Ты забыл самое важное, о чём должен помнить Рыцарь.

— Чтоэто? — я сделал глоток воздуха.

— Рыцари Креста не боятся чудовищ, — сказал он. — Чудовища боятся их. Соответствуй. Прими это по-настоящему. И верь.

Соответствовать. Принять. Это я мог.

Верить было сложнее. Я никогда ещё не просил Бога о помощи.

Но я верил в своих друзей.

Особенно в одного.

— Понял, — сказал я тихо. — Думаю, мне пора, Гарри. Есть работа.

— Доброй охоты, Рыцарь.

— Спасибо, маг.

Когда я открыл дверь, всё изменилось.

Я взял с кровати Стэна белую простыню, перекинул через плечи и завязал узлом вокруг шеи. Взял наклейку из аптечки, которая была в ящике рядом с кроватью, и приклеил красный крест себе на грудь на уровне сердца.

Не похоже на накидки Сани или Майкла. Но сойдёт.

А главное — я надел наушники, вставил их в телефон и включил реветь песню Странного Эла Янковича «ВОТ что я называю полькой»^[10], выкрутив звук на полную.

Я почти ничего не видел. И я слышал только мою дурацкую, прекрасную польку, одну из тех песен, которые я знал назубок — собственно, поэтому она и была мне нужна.

В коридоре я чувствовал повисшую в воздухе пустоту и тяжёлый страх. Бака баку прогнал всех с этажа — я смутно различил удаляющиеся безликие жёлтые квадраты, смотрел, как рабочие, медсёстры и врачи уходили с этажа по лестницам и на лифте, оставив наедине нас двоих и пойманных в ловушку спящих жертв.

Флуоресцентные лампы мерцали и мигали, будто разом перегорели.

Я не видел красного маркера, подсветившего бы мне врага.

Но мне и не нужно было.

Я вышел на середину коридора, поднял Меч над головой в защитной стойке и почувствовал, как он вспыхнул и заставил тени лечь по-другому. Слушая, как Янкович переводил поп-музыку в польку, я закричал:

— Бака баку! Предавший детей! Ты сбился с пути! Сразись же со мной!

И закрыл свои глаза, ожидая.

Видите ли, магия никакая не магия. Я кучу времени изучал теоретический аспект, и считаю, что это факт. То есть это магия, ясное дело, но она не происходит из большого вакуума, по необъяснимым причинам создавая чудеса. Куча магии подчиняется физическим законам вселенной. Энергию нельзя ни создать, ни уничтожить, например.

Если бака баку внушал страх в человеческие мозги, этот страх нужно было как-то передать. Он не может просто появиться в голове по мановению волшебной палочки, вжик. Это своего рода трансляция — сигнал. И это значит, что, как и в других магических трансляциях, например тех, которые можно было устроить с помощью коммуникаторов, которые я придумывал и собирал когда-то, волны электромагнитного спектра в основном и осуществляли передачу.

Это всё вызывало неполадки в работе мобильных телефонов вокруг. Ещё лучше это было заметно в наушниках.

Так что я слушал одну из самых заслушанных мной за последнее время песен и ждал. Десятилетний ребёнок внутри меня кричал сматываться.

Я сказал ему заткнуться и не мешать мне работать.

И я почти уверен, именно в тот момент, когда Эл пел про то, как он великолепно выглядит в одежде моего дедушки, мой левый наушник вдруг забарахлил.

Чтобы двигаться быстро, не нужно усилия. Не нужно мгновенной взрывной работы каждого мускула, чтобы набрать скорость. Нужно расслабиться, не торопиться и знать, что делать. Как только я услышал помехи, моё тело само собой отреагировало, повернув меч и опустив его — всё в одном плавном движении.

Я почувствовал удар Меча и в гудении лезвия услышал триумф. Я открыл глаза, чтобы увидеть очертания примерно того же размера и в целом того же цвета, как попятившаяся Миямунэ.

У моих ног лежало ещё что-то смутно различимое, цвета плоти.

Я вынул наушники из ушей и услышал стон боли Миямунэ. Остаток моего страха испарился.

Бака баку отскочил от стены и упал, а я подошёл ближе к нему медленной, твёрдой походкой.

Огромная, странная тень существа лежала на стене за его спиной, даже когда оно таращилось на меня своим человеческим лицом.

— Кто ты? — спросило существо.

Слова, сорвавшиеся с моего языка, только казались моими собственными.

— Эхъе ашер эхъе^[11], — тихо произнёс я.

Стены пустого коридора чуть заметно дрогнули, омытые словом, хоть я и не повышал голос.

Существо просто продолжало на меня таращиться.

— Даже теперь, — услышал я свои слова, — ещё не поздно раскаяться. Ещё можно получить прощение.

Я не мог увидеть выражение его лица — но я видел напряжение, охватившее расплывчатое очертание бака баку, почувствовал злобу в его резком выдохе и прыжке.

В последний раз опустился Меч Веры, и всё было кончено.

Когда поздно ночью Майкл забрал меня из больницы на своём старом белом пикапе, я был сильно вымотан.

Первым делом он отдал мне мои запасные очки, и я с благодарностью нацепил их на нос.

— Надо подумать, как с этим быть, — сказал я. — Может, спортивные очки.

— Хорошая идея, — ответил он. — Как там Стэн?

— С ним всё будет хорошо, — сказал я. — С детьми тоже.

— Что им навредило?

— То, что должно было их защищать, — тихо сказал я. Я краем глаза смотрел в окно, пока Майкл отъезжал. — Оно превратилось в ничто, когда я его убил.

— В чём дело? — спросил он нежно своим глубоким голосом.

— Я не уверен, что справился с квестом, — ответил я. — Я пытался переубедить то существо. Дать ему шанс исправиться.

— Иногда их можно убедить, — сказал Майкл. — Обычно нет.

— Просто… — сказал я. — Так жаль убивать. Я поступил так, как было необходимо. Но не уверен, что хорошо.

— Редко бывает хорошо убивать, — сказал он. — По моему опыту, по крайней мере. Ты мог поступить иначе?

— Может быть? — сказал я. — Не знаю. С тем, что я знал в тот момент… Не знаю.

— Они все были бы живы, если бы ты поступил иначе? Дети? Стэн?

Я немного подумал и покачал головой отрицательно:

— Вряд ли.

— Тогда можете быть довольны собой, Сэр Рыцарь, — сказал он.

— Мне даже руку не отрубили^[12], — сказал я и головой прислонился к окну машины.

Я сам не заметил, как уснул, расслабленный и без тени страха.

Переведено на Нотабеноиде

http://notabenoid.org/book/77649/451785

Переводчики: Ignite_this

Примечания переводчика

1

«Пророчество» — мистический триллер 1995-го года с библейскими мотивами.

(обратно)

2

Вероятно, автор перепутал слова «четверг» и «вторник» («Thursday› и «Tuesday»), и поэтому далее день всё-таки называют вторником.

(обратно)

3

«Пандора» — популярный в США сервис радио-стриминга.

(обратно)

4

Баттерс повторяет фразу Шелдона Купера из популярного ситкома «Теория Большого Взрыва».

(обратно)

5

Малдер и Скалли — фамилии главных героев сериала «Секретные материалы», действие которого в основном связано с инопланетянами. Сказанная Ламаром фраза «thinking man's pie», вероятно, является американским аналогом фразы «thinking man' crumpet», выражения из британского слэнга, которое значит «умная и привлекательная женщина». Джиллиан Андерсон, исполнившая роль Агента Скалли, стала секс-символом.

(обратно)

6

Фут — мера длины в США и некоторых других странах, равная 0,305 метра. Дюйм же равен примерно 2,5 сантиметрам.

(обратно)

7

Голлум — персонаж из трилогии книг и фильмов «Властелин колец». Существо, долгое время находившееся под властью кольца Саурона и потерявшее в конце концов большую часть своей человечности, жаждущее вернуть украденное у него кольцо и обладать им вечно.

(обратно)

8

Гарри говорит о карточках из настольной игры «Монополия». Они единственный способ покинуть поле «Тюрьма», не потратив игровой валюты.

(обратно)

9

Фраза Оби-Вана Кеноби из фильма «Звёздные войны IV: Новая Надежда», сказанная им его ученику Люку Скайуокеру.

(обратно)

10

Странный Эл Янкович — популярный певец и исполнитель, известный своими пародиями на хиты поп-музыки. Песня «ВОТ что я называю полькой», которую слушает Баттерс, состоит из отрывков многих песен, популярных с 2011-го по 2014-ый годы, и исполняется под аккомпанемент аккордеона.

(обратно)

11

Баттерс по происхождению еврей, и он произносит на иврите фразу, которую можно истолковать как: «Я есть я». Оригинальное выражение (אֶהְיֶה אֲשֶׁר אֶהְיֶה) было ответом пророка Моисея на вопрос о том, что есть Бог, и в разных комментариях оно трактуется как: «Я буду тем, чем буду», «Я тот, кто есть», «Я буду с вами», и прочее.

(обратно)

12

Отсылка на франшизу «Звёздные войны», где джедаям в бою несколько раз отрубали кисти рук.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

День Первый

*** Примечания ***